Тамара Адамьянц

АДАМ+ЕВА,

или Древо познания добра и зла

(роман-сказка с элементами научного анализа в семи частях)

Вместо введения

Дошедшая до нас из глубины веков история о первом человеке Адаме и его верной подруге Еве хорошо знакома практически каждому из нас, для многих - уже с самого раннего возраста, поскольку стала своего рода точкой отсчёта, объясняющей причины и следствия нашей общей человеческой судьбы, точкой отсчёта безапелляционной, как удар судейского молотка: провинились и поэтому наказаны, изгнаны... Жить теперь всем нам в горьком сожалении о потерянном рае и в нескончаемой обиде на своих пред-пред-пред-пред...предков. А всё из-за них, непослушных. Или возможны какие-то другие объяснения этой древней истории?

Здесь, в этой книге, предлагается авторский вариант истории Адама, Евы и их семьи, а также объяснение феномена Древа познания добра и зла, появившееся на свет не ради амбиций, тщеславия или глупой самонадеянности. Поскольку всю свою жизнь я занимаюсь наукой о коммуникации, однажды я задумалась: а что такое, с точки зрения моих научных изысканий, Древо познания добра и зла? И почему плоды с него нельзя рвать? Полученные выводы меня буквально ошеломили!

В предложенном здесь варианте истории этой самой первой на Земле семьи я, конечно, использовала сведения, вошедшие в древние источники, но в свете новых представлений о чудесном Древе изменились и причинно-следственные связи между этими сведениями, приводящие, ни много ни мало, к размышлениям и выводам о миссии человека на Земле! Читайте, Вы тоже не останетесь равнодушными!

Ещё я должна сказать, что с огромным уважением и даже пиететом отношусь к каноническим текстам и сведениям, которые лежат в основе великих религий мира, и что мой текст никак не направлен на их дискредитацию, поскольку жанр изложенной здесь истории - это всего лишь роман-сказка. Да, в этом произведении много вымысла, домысла и предположений, хотя, тем не менее, его направленность созвучна тому общему и великому, что присутствует как путеводная звезда во всех религиозных течениях и направлениях - ориентация на добро и свет.

Здесь же, во Введении, я хочу сказать слова благодарности и признания факта косвенного влияния на содержание этой книги научных разработок и идей двух замечательных российских ученых и не менее замечательных людей, которых мне посчастливилось встретить на жизненном пути и которые всячески поддерживали меня в моём поиске. Это автор диалогической (семиосоциопсихологической) концепции социальной коммуникации Дридзе Тамара Моисеевна (см. Примечание в конце текста), а также исследователь мифов, ритуалов и древнего знания о человеке Зубко Галина Васильевна (см. Примечание в конце текста).

Часть первая

Тихая жизнь заканчивается

1.1.

Мужчина и женщина на берегу реки. Шипящие змеи вынудили их сменить привычное место отдыха. Неторопливые вечерние разговоры. Чей родственник Дядюшка и почему он любит поговорить с каждым по отдельности?

Долгий день, полный забот и хлопот, заканчивался, смеркалось. Мужчина и женщина сидели на крутом берегу шумной реки, смотрели на противоположный берег и провожали глазами красно-оранжевый диск, с неторопливым достоинством исчезавший за недоступными даже взгляду вершинами гор, крутые отроги которых начинались сразу за рекой. Река у них бурная и глубокая, особенно после дождя. А когда дождей долго нет и воды в реке меньше - из несущихся потоков высовываются мокрые макушки скользких камней. Так что и в малую воду и, тем более, в большую любая попытка перебраться на противоположный берег может стоить жизни. Да и нечего там делать: сплошь шипящие змеями колючие кусты, а за ними горы, горы, горы.

Пахло душистыми травами - пригорок, на котором они сидели, порос мятой и чабрецом. Женщина привычно растирала пальцами сорванные былинки, нюхала, зажмуривая глаза, пыталась сунуть к носу мужа, а тот привычно отмахивался и даже слегка ворчал, испытывая, тем не менее, удовольствие и от терпкого запаха, и от стремления жены разделить с ним то, что приятно для неё.

-Это место, где мы сидим, ничуть не хуже прежнего, - заговорила женщина, - но хуже или лучше, а там теперь змеиное гнездо, угораздило же их! Я, признаться, испугалась, когда они высунули головы и зашипели, штук пять их там, не меньше.

-Если близко не подходить - не тронут, - отвечал мужчина. - Пусть живут себе, не жалко.

И они замолчали, наблюдая за закатом и прислушиваясь к несмолкаемому бормотанию реки. Ведь почему так притягательны для них эти посиделки? Замечательно, конечно, что есть и вода прохладная, и трава душистая, и тихая беседа, когда тебя слушают и с полуслова понимают. И даже не столько понимают, сколько помогают разобраться: часто и сам не понимаешь, что там смутно бродит где-то внутри. И тревожит, тревожит, пока не начнет пробиваться обрывками странных и нелепых фраз, навстречу поддержке и вниманию, светящихся в глазах другого человека, чтобы вместе высветить неявное, скрытое, найти нужные и правильные слова. Потому что одному понять, даже самого себя, не всегда получается.

...Вот и день прошёл, - такие или примерно такие незатейливые мысли бродили в голове у мужчины. - Что же я делал сегодня, попробую вспомнить. Да ничего особенного, всё как всегда, и вспоминать нечего. Небо посветлело - встали, сначала я, потом жена, потом дети. Утром небо нежное и радостное и потому хочется поскорее вскочить, помахать руками, расправить спину... Болеть стала спина, иногда только к утру проходит. А сейчас небо тоже голубое, с розовыми полосками, но ещё чуть-чуть - и полоски уйдут, вслед за солнцем. И потому хочется... нет, ничего не хочется, а просто мы сидим и смотрим на то, что перед нами. Значит, этого самого и хочется: сидеть тихонько, потому что устали за день, и смотреть на эту воду и на эти вот горы... Каждый день одно и то же, а не надоедает. Вот что это: не надоедает? Не надоедает - когда... нравится... когда красиво... А красиво - что? Когда нравится... Но вот и красиво тут, и нравится, а всё равно чего-то не хватает. Ну чего мне может не хватать? И еда есть, и жильё, и жена хорошая, и дети любимые. Но вот стоит прийти сюда, посидеть на бережку, на небо и на воду посмотреть - и становится тревожно, а почему - непонятно. А если не приходить, я уже пробовал, - так просто тянет сюда, как вечер, так и тянет, так и тянет, а придёшь, посидишь, на воду и на небо посмотришь - опять что-то внутри царапает, хоть вставай и иди, непонятно куда.

-Ты что-то сказал?

-Разве? Вроде нет. Я просто смотрю на небо. Розовый цвет уходит, видишь?

-И я на небо смотрю. А знаешь, это место даже лучше прежнего, потому что сидеть удобнее, вот и спина уже прошла...

-Сколько раз говорил - не делай тяжёлую работу, ну хотя бы воду сама не таскай, все-таки трое мужчин в доме.

-Трое, это да, но вот сегодня уже пора было обедом заниматься, а вы все по своим делам разбежались, что же мне, ждать? И так каждый день что-нибудь, домашние дела такие.

-Заранее говори, что надо сделать!

-Ну, ладно, ладно! Хоть бы ветерок, весь день жара, и сейчас не лучше!

А голубизна на небе все выцветала, стало наконец прохладнее. Прибежал откуда-то чуть живой ветерок, потрогал робко волосы сидящих на пригорке людей и тут же спрятался: а нужен ли он? И так сил почти не осталось, пока сумел пробиться сквозь вялые массы горячего воздуха, но если им не нравится, зачем стараться?

-Ну, куда же ты? Вернись, дорогой! - пробормотала женщина и осторожно вздохнула полной грудью. Нигде ничего не болело, дышалось легко.

Ветерок, казалось, осмелел от похвалы, перебрался вправо, потом влево, и вот уже еле-еле - приглядеться надо, - зашевелись листья на кустах. Женщина потянулась сладко и, не вставая, откинулась спиной назад, на пружинистую суховатую травку, заботливо принявшую её немолодое тело.

-Ты о чём думаешь?

-Ни о чём не думаю. Вернее, о пустяках. О том, что было утром, да что тут вспоминать, каждый день одно и то же. И ещё о том, как вы из лесу пришли, усталые да голодные, а у меня уже стол накрыт, еда готова. И правильно, что не стала ждать, пока бы вы пришли да воды принесли! А тут как раз и Дядюшка твой заявился, тоже с нами обедал, еду нашу хвалил. Нигде такой, говорит, не пробовал, и воды такой вкусной, говорит, нигде нет. Вот такие вот пустяки приходят в голову. Хорошо хоть недолго погостил, некогда, мол, ему.

-Ну что ты такое говоришь! Старших надо уважать. Признайся, ты его не очень любишь?

Женщина закинула руки за голову и долго наблюдала, как меркнут краски на небе. Меняющиеся отсветы и тени от легчайших вечерних тучек сложились над нею в слащаво-надменное лицо гостя. Ну что за напасть, везде он, хоть не смотри по сторонам!

-Фу-у-у, - беззвучно подула она, глядя вверх, будто бы от жары, но немного и с желанием прогнать видение. Тучки сместились и стали похожи на бело-розовые цветы.

-Да я не то чтобы не уважаю, я стараюсь уважать, но я всё же хочу спросить у тебя, и спрошу, и не смотри на меня так, не хмурь свои брови, пожалуйста. Когда он приходит, а он частенько к нам приходит, вот скажи мне, почему он с каждым из нас старается отдельно поговорить? И с мальчишками то же самое, как будто нельзя сразу с ними обоими.

- А с тобой он, выходит, тоже отдельно поговорил? Когда же? Я и не заметил.

-Поговорил, но сейчас я первой вопрос задала, а не ты. Хотя хорошо, могу сказать, почему бы и нет. Он сказал, что в тех местах, где он бывает, много красивых женщин.

О том, что гость рассказывал ещё о не известных ей, даже по названиям неизвестных, женских нарядах и предлагал в следующее своё посещение их принести, она говорить не стала, тем более что на предложение гостя ответила отказам: мол, у неё и так всё есть и ничего ей не надо. Не стала говорить мужу, и всё тут, хотя обычно всем с ним делилась. Ему будет неприятно, а зачем его расстраивать? Было что-то неправильное в разговоре с Дядюшкой, в его странном косом взгляде, который он бросил не неё, хотя, конечно, на новые наряды интересно бы взглянуть.

-Ну что ж, значит, так оно и есть, - мужчина слегка хмурился. - Надо же ему о чём-то говорить. Ты женщина - значит, тебе о других женщинах интересно узнать. Ну, может, он так решил, что интересно.

-Да не в этом дело, - женщина резко отбросила травинку, которую держала в руке. - Просто не пойму, почему рядом с ним меня так и тянет обхватить себя руками - вот так, - она перекрестила руки и схватилась ладонями за плечи, - будто я замёрзла, а мне и вправду бывает зябко, когда он здесь, иногда даже мурашки по спине бегают, нет, правда, чему ты улыбаешься? Могу и не рассказывать!

Вместо того чтобы обидеться и замолчать, она продолжала с той же горячностью:

-А ещё я замечала, что меня так и тянет то ли защищаться, то ли оправдываться, будто я в чём-то провинилась, как будто он в чём-то выше меня.

-А он и выше. Ростом, - хмыкнул мужчина, пытаясь перевести разговор в шутку. Ну не хотелось ему серьёзных разговоров, когда вокруг так спокойно и тихо.

-Да как будто он хочет показать, что и над тобой в чём-то выше, - не унималась женщина, - хотя если дело только в росте, то ты сам можешь смотреть на него свысока.

-Он старше, вот и считает, что имеет право учить, советы давать.

-Ну и какой мудрый совет он тебе сегодня дал? Рассказывай, я же рассказала.

-Ну, ладно, почему не рассказать. Он говорил, что в большом лесу поселились люди, несколько семей. Пришли издалека, настроили шалашей из веток и живут... А питаются тем, что в лесу добудут или соберут. Поэтому он посоветовал, чтобы за право жить в нашем лесу эти люди приносили мне дичь, и ягоды, и грибы, потому что я здесь хозяин, я в этих местах появился раньше, поэтому лес мой. И обещал научить, что сделать, чтобы они меня слушались и боялись.

-А разве лес твой? - спросила женщина. Пока мужчина говорил, ей о многом хотелось спросить, она несколько раз даже приоткрывала рот, но сдерживалась.

-Никогда так не думал, - признался мужчина, - да и сейчас так не думаю, лес он и есть лес, стоит себе и шумит, а если он к тому же такой огромный, как наш, точнее, не наш, а рядом с нами, - всем добычи хватит, не только нам, но и этим новым семьям. Он же, лес, растёт, и всё в нем тоже растёт и прибавляется. Вот мы об этом и разговаривали, друг другу доказывали, кто прав и кто не прав, да разве его переспоришь.

-Ну и что ты будешь делать, ты уже что-то решил? - спросила женщина, а на очереди уже стояли другие вопросы, которые тоже её беспокоили.

-Ничего не решил, - ответил мужчина, - а просто сказал ему, что подумаю. Знаешь, по-моему, это такая чепуха, что даже вспоминать не хочется. Я бы и рассказывать не стал, если бы ты не пристала. Ну, представь: принесут они нам орехов, а у нас своих сколько угодно, грызи - не перегрызёшь. И дичи вокруг тоже хватает, и ещё скотину мы держим, и сад-огород... что, у нас своих рук нет? И сил пока хватает, а ослабеем - так сыновья на что? Вот так примерно я ему, Дядюшке нашему, и отвечал, а он говорил, что я ничего не понимаю и ещё пожалею, когда увижу, что не я самый главный, а кто-то другой.

Тут он помолчал и, поскольку его собеседница тоже молчала, признался:

-А вообще ты правильно заметила, рядом с ним мне тоже иногда кажется, будто я в чем-то провинился. Он, конечно, старше меня и в разных местах побывал, не то, что я, - но вот правильно ты заметила!

-А какой он тебе родственник: по отцу или по матери?

-Слушай, сколько раз можно об одном и том же спрашивать? Каждый раз одно и то же, одно и то же! - мужчина просто заорал, взмахивая руками, что случалось с ним крайне редко. Но женщина знала, как погасить огонь, - мягкостью: сама зажгла, сама и погашу, чего между двумя не бывает? Она помолчала и потом мягко тронула его плечо.

-А ты мне хоть раз толком ответил? Не знаешь - возьми и спроси у него, что тут такого?

-Спрашивал, много раз спрашивал, ты же знаешь! - мужчина уже остыл, какой смысл шуметь? - Говорит, что по отцу, да ещё меня укоряет: ты что же, родственничек, неужели не помнишь, неужели забыл? И смотрит на меня так... слегка насмешливо. А я и вправду не помню, и неловко мне, что спрашивать приходится. Я вообще о детстве ничего не помню, память у меня плохая...

-У тебя отличная память! - успокоила его женщина. - Стоит чему-то в доме запропаститься - так ты сразу подскажешь, где искать. Всех наших овец по кличкам знаешь, а их вон сколько...

-Я и всех зверей знаю. И птиц, - гордо добавил мужчина. - Просто, наверное, детство у меня было неинтересное, вот я и забыл.

-Я тоже мало что помню из детства, тоже всё забыла, - утешила его женщина.

-Да Дядюшка и сам давно всё позабыл, - продолжал мужчина, - даже как моих родителей звали, сказать не может. Давно было, говорит, не помнит.

-А знаешь, он сегодня и с мальчиками нашими успел поговорить, - задумчиво сказала женщина. - Причем с каждым отдельно, так же, как и с нами. Интересно узнать, о чём?

Она немного подождала ответа, и, не дождавшись, добавила:

-Нет, что-то здесь неправильное. Всё тайком, всё с хитринкой.

-Ну какие они мальчики, - невпопад ответил мужчина, думая о чём-то своём. - Выросли давно, а ты: мальчики, мальчики...

1.2.

Незримые сущности, чья функция - хранить и оберегать, рассказывают о себе и своих подопечных. Была ли опасной ситуация со змеями? И почему их подопечные ничего не помнят о своём детстве?

Мы - здесь, потому что здесь наши подопечные, которых нам велено беречь и защищать, где бы они ни находились. Хранители семьи, семейного очага, так сказать. Мы всегда рядом с ними, как нам предназначено, и всегда невидимы. В этом наша задача и наша особенность: незаметно защищать и беречь.

Есть, однако, ограничение: и защищать, и беречь только в случае крайней необходимости, если вдруг возникнет реальная опасность для их жизни или телесной целостности. А вот то, что они чувствуют, что думают, что предпринимают, то есть их внутренний мир, их решения и действия - это нас не касается, так нам велено, чтобы не касалось. Потому что это их собственная жизнь - и пусть она течёт, как они сами решат, как получится, как смогут. Им на этот счёт дана свобода выбора, заманчиво, не правда ли? Мы бы тоже не отказались, но мы всего лишь, можно так сказать, - функция. Однако хотя и функция, что-то между собой обсуждать можем?

Вот, например, никак не придём к единому мнению, для каких таких важных целей им положено и наше неусыпное внимание и, вот уж парадокс, наше же одновременное невмешательство? Или никаких важных целей нет и не было никогда, а просто это нам назначено в силу особого происхождения наших подопечных, в силу их родственных связей, так сказать?

Наша функция, в общем-то, несложная, только порой не сразу сообразишь, опасно ли для них то, что начинает происходить вокруг да около, или ничего такого особого нет, обойдётся и без нас? То есть каждый раз надо мгновенно принимать решение: уже вмешиваться - или пока подождать? Просто реакция зрачка нужна, как, например, только что. Мы, конечно, могли поднапрячься и найти способ распугать этих наглых змеюк, которые помешали нашим подопечным устроиться на крутом бережку, на любимом местечке, которое они давным-давно облюбовали, вон даже травка примялась от их ежевечерних посиделок. Нравится им здесь отдыхать после дневных забот и хлопот, видите ли. Но, с другой стороны, зачем бы нам этих гадюк пугать? Теоретически ведь ничего страшного не случится, если наши подопечные на новом месте расположатся, оно ничуть не хуже прежнего, того, где они обычно сидели-посиживали.

Какая им разница, где сидеть и глядеть то на воду, то на вечернее небо, то на горы по другую сторону реки, подолгу молчать, а если и говорить, то о каких-нибудь бытовых пустяках? Однако каждый раз, каждый раз!.. Каждый раз, причём, как правило, без особых логических предпосылок, они пытаются вспомнить что-нибудь, ну хоть что-нибудь из своего детства! Но это же нереально, если разобраться... Но этот вопрос нашей функции никак не касается, а превышать свои полномочия нам категорически запрещено.

Значительную и, надо сказать, самую яркую часть своей жизни они действительно не знают, забыли, будто её и не было никогда. Да это и не удивительно: прошлое-былое из их памяти стёрли, оставили буквально чистый лист: как хотите, так и живите без воспоминаний о своих корнях! Оставили только познания на уровне самой общей информации о том, что их окружает: названия, внешний вид, назначение. Может, что-то всё же осталось, в подсознании или ещё где-нибудь? В этом вопросе мы не специалисты, но хотелось бы надеяться...

Что же касается их чувствований - живут себе потихоньку, без особых эмоций. Набираются потихоньку жизненного опыта, но снова и снова некие "доброжелатели", о которых нам и говорить не хочется, да и опасно это, даже для нас опасно!.. снова и снова "разгружают" их память, не давая подняться до уровня понимающей мудрости.

Вот и сейчас сидят наши подопечные на бережку и молчат, а между ними - охапка мяты. День у них был тяжёлый, как, впрочем, всегда. Наблюдать, как они трудятся день-деньской, даже мы устаём. Вот и пусть себе отдохнут, и нам спокойнее. Только слегка напрягает, что в нынешней ситуации замешаны змеи. А с ними в свое время, как известно, были связаны очень даже знаковые события.

1.3.

Дедушка, внучка и их беды. Дедушка велит внучке пачкать лицо глиной. Незнакомые юноши и тайные мечтания внучки. Главный в лесу хочет взять внучку в жёны, получает отказ и привязывает её к дереву, в жертву Владыке леса.

Анна росла девочкой тихой и послушной. Отца она не знала и потому помнить не могла, но мать, которую, вместе со многими их соседями, унесла непонятная болезнь, помнила хорошо, и ночами, просыпаясь, потихоньку плакала. Дедушка, который взял на себя заботу о внучке, её ночных слез не замечал или делал вид, что не замечает, а она поплачет-поплачет - и легче ей, вытрет слёзки, улыбнётся в темноте, неизвестно чему, и дальше спит, до рассвета, а как рассветёт, надо за дела приниматься, что скажут, то и делает, тут уже плакать некогда.

Вместе с Дедушкой они ушли из того страшного места, где болезнь забрала почти всех людей, и её дорогую маму забрала, и вот дошли до большого леса, где построили себе шалашик, недалеко от тихого родника, и стали спокойно жить, орехи собирать или ягоды, еды в лесу для них полным-полно. И вода рядом, чистая и прохладная. А вскоре сюда пришли ещё люди и тоже построили себе шалаши. И тоже стали ягоды собирать и орехи. И на зверей охотиться. Жили все поначалу тихо и мирно, но чем старее становился Дедушка, тем грубее разговаривали с ними эти люди, даже престали благодарить, когда тихая девочка время от времени приносила кому-нибудь из них ягоды или орехи. Наберет побольше и принесёт, а почему бы и нет, в лесу всего полно, а им с дедушкой много ли надо? Зато так приятно, когда тебе улыбаются и головой кивают: молодец, мол.

Но вот как-то она несколько дней не приносила ни орехов, ни ягод. Нет, она не забыла, просто ногу ушибла, поэтому хромала и не ходила собирать, даже для себя, есть же запас, и тут они стали кричать и требовать орехов. Особенно громко кричала одна женщина, потому что её маленький мальчик привык к толчёным и разведенным в воде орехам, и теперь он плачет. Тогда они с Дедушкой отдали соседям все свои запасы и с тех пор каждый день обязательно что-то приносили для них из лесу, даже Дедушка, с его больной ногой, ходил на сборы. Думали: мальчик, который так любит толчёные орехи, подрастёт - и тогда сам станет собирать, вместе со своей матерью, и орехи, и ягоды, в лесу ведь всего полно. Но проходило время, а мать мальчика всё лежала в своем шалаше или сидела у входа, а мальчик скакал рядом и бросался шишками или даже целыми орехами, у него ведь их всегда много.

Однажды утром Дедушка посмотрел как-то внимательно на свою внучку, подумал и велел никуда не выходить, пока он не вернётся и не принесёт кое-что. И что, вы думаете, он принёс? Нет, не угадаете. Он принёс, завернутую в большой зелёный лист, самую обыкновенную липкую глину, которую набрал у родника, там вокруг всегда мокро и скользко, можно даже сказать, грязновато. И велел каждый день, прежде чем внучке выйти из шалаша, слегка пачкать руки и как следует - лицо. И волосы с утра не расчёсывать, а вниз спускать небрежными патлами, чтобы глаза закрывали и пол-лица. Да, так и сказал - "патлами". Вместо ответа внучка широко открыла глаза: что это с дедушкой: прежде говорил: кудри, волосики.

-Вот вечером, - продолжал Дедушка, - вечером, когда в шалаше никого не будет, кроме нас самих, вот тогда и ухаживай за своими кудрями, сколько захочешь. И тогда, слышишь, только тогда!.. только тогда грязь с лица и рук можешь смывать, потому что на людях надо выглядеть как можно хуже. И ходить тебе надо теперь, как старушки ходят, - видела? - сгорбившись. И ещё хорошо бы научиться прихрамывать, на любую ногу, как удобнее, так и приволакивай ножку свою. И кашлять надо при виде других людей, будто больная, неважно, кто встретится: знакомый или незнакомый, мужчина или женщина. И близко ни к кому не подходи, слышишь, внучка? Ни к кому!

-И что же, мне теперь всегда такой ходить, неряхой? - растерялась Анна.

-Не всегда, надеюсь, что не всегда. Вот станет мне лучше, и уйдём отсюда, будем новое место искать. Боюсь я за тебя, взрослеешь ты и хорошеешь, просто красавицей становишься, беда мне с тобой.

В груди Анны что-то радостно всколыхнулось, потом упало вниз, в живот, оттуда протянулось кверху, к языку, которому стало немного кисло, как после неспелых ягод. Оно-то считала себя дурнушкой и тайком, когда никто не мог видеть, смотрелась в тёмную от лесной тени родниковую чашу, а потом огорчённо вздыхала и отворачивалась: в дрожащей воде отражался острый нос и два испуганных глаза. Куда ей до матери, которая, чем больше проходило времени, представлялась ей всё красивей!

-А разве плохо быть красивой, Дедушка? - спросила она, незаметно сглотнув. - Мама же была красивой!

-А тебе нравится здесь кто-нибудь из мужчин, чтобы стать его женой? - грубовато спросил Дед.

-Нет, что ты, Дедушка, здесь все такие неприятные, кричат друг на друга, что мужчины, что женщины. А почему ты говоришь так странно - женой? - она почти плакала.

Дед протянул руку, чтобы погладить внучку по родным волосам, но остановил свой порыв: чтобы она поняла и послушалась, он будет и резким, и даже грубоватым, кому же, как не ему, защищать свою внучку!

-А раз они такие грубые, то захотят взять в жёны - и возьмут, не спросят. А не в жёны - так в служанки, в рабыни, вот и решай, нужна ли тебе такая жизнь?

-Нет, нет, Дедушка, давай-ка сюда твою грязь, сейчас намажусь! А скажи, дедушка, бывают другие мужчины, не такие, как эти?

Этот вопрос она могла не задавать, потому что знала, что бывают. Этих мужчин, даже не мужчин, а двух юношей, почти её сверстников, она видела всего несколько раз и только издалека. Когда это случалось, её сердце начинало стучать в ушах, и больше всего ей хотелось выскочить из-за деревьев или кустов, где она пряталась, и закричать: "я здесь, я здесь, меня зовут Анна, у меня совсем нет друзей, давайте дружить!". Вместо этого, однако, она продолжала прятаться, желая стать незаметной мышкой, но всё же чтобы эта самая мышка и видела, и слышала прекрасных незнакомцев, и чем дольше видела и слышала, тем лучше.

Прекрасные юноши громко переговаривались, свистели наперебой птичьими голосами, хохотали, а потом исчезали так же быстро, как появлялись. По лесу они бродили как по своему дому, проверяя по пути плодоносные деревья, заглядывая в тайные уголки и полянки: и те, о которых она знала, и те, о которых доселе ведать не ведала. Они ловко и быстро взбирались на деревья, спускаясь затем с кусками прозрачных пчелиных сот, капающих садким и липким мёдом. Любили попугать зверей, чтобы те ускакали, но недалеко. Звери и ускакивали, завидев или заслышав их свист и хохот, но смекнув, что опасности нет, останавливались в ближайших кустах и, потряхивая рогами или гривами, у кого что было, спокойно ожидали, когда можно будет возвратиться к оставленным в тайниках детёнышам.

Особенно запомнился Анне высокий стройный юноша, тот, что показался ей моложе другого, коренастого и пониже ростом. Да оба они казались ей пришельцами из незнакомых, чудесных миров, она могла бы бесконечно смотреть на них, любоваться ими, слушать их голоса, затаив дыхание, оба были необыкновенные! У юношей были длинные, откинутые назад волосы и крепкие мускулистые ноги. Их голоса далеко и весело разносились по лесу и звучали так, как не звучал ни один мужской голос там, где она теперь жила, разве что дедушкин чем-то походил, но разве можно сравнивать молодую здоровую речь с дребезжащим старческим говором, выходящим к тому же из почти беззубого рта?

-Это мои родные голоса, - думала она, заслышав издалека приближение юношей. - У меня никого родных нет, один дедушка, поэтому пусть эти голоса будут родными, это голоса хороших, моих дорогих людей. Она не то чтобы сказать громко, даже прошептать не позволяла себе то, что проносилось в такие мгновения в ее головке.

- Только так и должны звучать голоса настоящих мужчин, - думала она. - Я их не знаю и никогда не узнаю, даже как их зовут, не узнаю, но у меня есть их голоса, я могу их слышать и потом вспоминать, вспоминать, вспоминать... как звучали, как отзывалось эхо, даже если и не все слова были понятны. И ещё я могу вспоминать, как шумел в ветвях ветер, как шевелил волосы на их головах, а ведь потом этот самый ветер прилетал ко мне и касался моих щек, моих губ, моих рук, ног. И почему-то становится весело и хочется улыбаться. Особенно хорошо вспоминать ночью, когда так не хватает мамы. Тогда я плачу и потихоньку разговариваю с мамой, а когда перестаю плакать и разговаривать, и уже почти-почти засыпаю, то часто вижу... у меня перед глазами... Я его вижу, когда засыпаю, он смотрит в мою сторону и поправляет свои волосы, чтобы не лезли ему в глаза, только он один так встряхивает головой. И улыбается... Нет, как он улыбается - на самом деле я видела только издалека, и смотрел он, конечно, не на меня.

Однако при этом улыбалась сама. Анна не знала, что, ежели хочешь утром и днем казаться никому не интересной замарашкой, то улыбаться чему-то или кому-то, засыпая, даже если перед этим немного поплачешь, опасно, потому что радостный отблеск может оставаться надолго и в уголках губ, и на лице, и в глазах. Даже самые редкие и самые робкие улыбки, которые мечтательная девушка и сама за собою не замечает, оставляют неявные, но притягивающие внимание других людей следы, которые проявляются в повороте её головы, взмахе ресниц, блеске глаз. И, конечно, особенно притягивают такие следы внимание мужчин.

Как-то вечером Дед подозвал свою внучку и стал рисовать прутиком на земле путь, по которому они пришли сюда и по которому ей следует вернуться в родные места, в покинутое жилище, причем отправиться немедленно, не дожидаясь, пока он выздоровеет. Сначала он нацарапал что-то похожее на большое яйцо и сказал, что это - лес, тот самый, через который они пришли сюда. С одной стороны своего рисунка он положил камешек.

- Это, - сказал он, - место, где сейчас наш шалаш. И вот отсюда тебе надо пройти через весь этот лес, насквозь пройти, - и он разделил нарисованное яйцо жирной чертой и положил ещё один камешек, с другой стороны.

-Идти будешь по звериной тропе или рядом с ней, поэтому надо успеть засветло. Здесь, на другом краю леса, - он показал на второй камешек, - здесь переночуешь, а как проснёшься, опять в путь, через поле, потом через речку и опять через поле... прямо к высокой горе, - рядом со вторым камешком он рисовал, пока говорил, и поле, и речку, и гору, - ну а там уже родные места, не перепутаешь.

Внучка растерянно кивала головой.

-Даже и не думай отказываться, - строго приказал Дед. - Завтра же, чуть рассветёт - и в путь, здесь для тебя опасно, совсем опасно. Я видел и слышал кое-что, поэтому медлить нельзя.

-Как же ты без меня останешься, Дедушка?

-А если надругаются над тобой - что мне, лучше будет? А так я потихоньку- полегоньку, но перебьюсь, проживу, сколько на веку положено, а, может, ещё и к тебе доберусь, как только ноги пройдут. Уходи, внученька, тобою здешний главный интересовался, я слышал, как они между собой обсуждали, сколько тебе лет. И так он в сторону нашего шалаша посмотрел, что мне стало холодно, будто я замёрз.

-Давай я ещё больше грязи буду на лицо накладывать, - предложила внучка, пытаясь преодолеть озноб, который тоже охватил её лёгкое тело, и уже понимая, что слова её звучат по-детски.

Но Дед только махнул рукой, что означало одно: "Не спорь, уходи, пока не поздно!".

-А что, обязательно люди умирают? - спросила она, опять чувствуя наивность своего вопроса, потому что хорошо знала невесёлый ответ: за свои недолгие годы уже видела смерть, и не раз. И разве можно забыть, как пытались, вместе с дедушкой, удержать, не отпустить мать в царство мёртвых, за руки её держали и повторяли, повторяли: не уходи, не уходи... Дед за одну руку держал, а она с другой стороны, за другую, но разве смерть победишь, если она уже пришла...

Однако того, что стал рассказывать Дед, она ещё не знала.

-Если бы не Адам и Ева, самые первые люди, - говорил он, волнуясь и, одновременно, негодуя, - жили бы мы все в раю, на небесах, не умирали бы. Там есть чудесное Древо жизни, поел плодов - и нет человеку смерти. Так они, эти люди, вместо того чтобы с Древа жизни плодов поесть, сорвали с другого, а этого им как раз и не позволялось, запрещалось строго-настрого. За это их оттуда выгнали, за непослушание, и теперь все мы, люди, живем на земле, а тут такого дерева, которое жизнь вечную даёт, нет. Поэтому поживем-поживем - и умираем. Вот так.

-И ничего нельзя сделать, Дедушка, чтобы всё-таки ты не умирал?

-Разве что плодов с Древа жизни достать, - усмехнулся тот. - Это я пошутил, а сейчас подумаем, как тебе завтра уходить. Возьмешь пустое лукошко, будто за ягодами собралась...

Однако на следующее утро, только-только внучка, под строгим надзором Деда, успела скрыть под липкой глиной нежную свежесть своего сияющего личика, в их шалаш втиснулся, согнувшись, огромный немолодой мужчина, поросший с головы до ног рыжим густым волосом, почти звериной шерстью, и заявил, что Анна сегодня же пойдет за него замуж, третьей женой.

-И хватит пачкать лицо, - добавил он, глядя сурово то на девушку, то на Деда, - я же помню, что она не всегда такой была.

-Моя внучка ещё молодая, надо подождать немного, - отвечал Дед, выигрывая время.

Но мужчина и слушать не стал.

-Ты что, не знаешь, кто здесь главный? Здесь меня слушаются. Как сказал - так и будет.

Он схватил Анну за руку и поволок за собой. Та стала вырываться, кричать и даже сумела укусить обидчика в волосатое плечо. Конечно, долго противостоять грубой мужской силе девушке, даже такой выносливой, какой была Анна, невозможно.

-Сказал же, будешь меня слушаться, - он приподнял и встряхнул её, поскольку был намного выше, сильнее и тяжелее хрупкой девушки, по сути дела, почти девчушки. - И бояться тоже будешь, - добавил он.

Анна, не имея больше возможности укусить, пыталась отбиваться своими маленькими босыми ногами, блестящую белизну которых не успела скрыть под разводами глины. Из окрестных шалашей стали выбираться люди, пялиться на происходящее во все глаза, особенно на неприкрытые девичьи ноги, одобрительно кивать:

-Ишь, какая нежная да белая!

-Надо слушаться, он же главный!

-Коза брыкучая! А он - крепкий, как бык. И что для быка коза? Как бы он её сразу не прибил! Или не придушил, ненароком!

-Будет слушаться, никуда не денется, - порычал рыжий мужчина и поволок Анну к тому месту у родника, где росло огромное раскидистое дерево. Гибкими прутьями, тут же впившимися в её нежное тело, он прикрутил девушку к стволу.

-Будешь тут стоять, пока не согласишься и сама меня не попросишь. А не согласишься - на ночь здесь оставлю, в дар Владыке леса, всё равно пора жертву приносить, для защиты всего нашего рода (см. Примечание в конце текста). Выбирай, что тебе больше подходит: или станешь послушной женой, или жертвой для Владыки леса.

1.4.

Мужчина и женщина на берегу реки. Разговор о седых волосах, старости и смерти. Сквозь щель в горах пробивается узкий закатный луч и светит прямо им в глаза. Непонятное видение красивого дерева: сон или явь?

Вечер постепенно сгущал краски на небе, но уже знакомые нам мужчина и женщина продолжали, задумавшись, сидеть на берегу ручья.

-Может, всё-таки рассказать мужу, что Дядюшка предлагал достать для меня новые наряды? Ну почему мне кажется, что здесь что-то не так, может, я неправа? Разве родственник не может принести другому родственнику новые наряды? Если не расскажу, то получается, я что-то утаила, мне будет неприятно, уже сейчас неприятно. А если расскажу, то неприятно будет ему, что я, своего мужа не знаю? И так, и эдак неприятно, вот и выбирай. Нет, если бы он не потихоньку предлагал, а открыто, при муже, тогда я бы так не думала, вот зачем он всё делает тайком?

-А знаешь, у тебя голова почти вся белая, - сказал мужчина, пытаясь вывести её из задумчивости, и потрогал грубыми пальцами вьющиеся лёгкие волны, которые, седея, не теряли своей красоты и даже, вроде бы, становились пышнее, объёмнее. Много раз собирался он так сказать, давно заметил сверкающие нити в её кудрях.

-У тебя тоже, - ответила женщина, продолжая смотреть на краски вечернего неба. - Я вижу, да помалкиваю: вдруг ты расстроишься.

У мужчины, в отличие от женщины, волосы не только седели, но и редели, поэтому на затылке проглядывалась небольшая проплешина. Он уже жалел, что затеял такой разговор.

-Отчего же мне расстраиваться? - отвечал он, улыбаясь. - Разве я женщина, чтобы расстраиваться по пустякам?

-Какие же это пустяки? Ты прекрасно понимаешь, что именно я имею в виду. Умирать не хочется - вот что главное. Стареть и умирать, от старости и слабости. Никак из головы не выходит, как наша собака вчера весь день заглядывала мне в глаза, будто хотела что-то сказать, и лизала мне руки, и скулила, а потом отошла в самый дальний угол, вытянулась - и всё. И нас то же самое ожидает, вот и волосы уже седые, сам говоришь.

Теперь она едва сдерживала слезы, а напряжённая поза и дрожащий голос выдавали непритворную боль. Мужчина колебался, что сейчас лучше: прикрикнуть - или утешать. Ни то, ни другое не поможет, зря он растревожил жену. Ничего себе, отвлёк, называется. В любом случае - не надо жалеть, будет только хуже, проверено.

-Знаешь, я почему-то не могу поверить, что умру, - заявил он, чтобы хоть что-то сказать. И понял, что не очень-то соврал, ну не верится, и всё тут.

-Я тоже, - улыбнулась женщина и в очередной раз сунула к его носу стебелёк мяты, - вот, понюхай... для здоровья полезно... только никто нас спрашивать не будет.

В это самое время переливающийся всеми цветами радуги солнечный луч пробился сквозь зубья возвышающейся прямо перед их глазами высоченной горы и ударил, брызнул им в глаза яркой и радостной молнией. Там, левее, где они обычно располагались на травке и где теперь гнездо шипящих змей, солнце опускалось за сплошной горный массив, медленно и величественно исчезая из виду.

Но здесь, на новом месте, куда им пришлось перебраться, здесь между вздымающимися острыми пиками оказался небольшой проём, крохотная щель, которую они заметили, но значения особого не придали. Ну дыра или щель, ну кусочек светлого неба сквозь неё виден, ну и что? Значит, не одна здесь гора, а две, рядышком стоят, как две сестрички, обнявшись.

И вот теперь неожиданно сквозь эту небольшую сквозную дырочку вырвался и блеснул весёлый закатный лучик, причём, озорник, попал не куда-нибудь, а прямо им в глаза, в самые зрачки! Это тем более оказалось неожиданным, поскольку само солнце давно уже перевалило за горы, оставив оба берега реки в густой и всё более сгущающейся тени.

Но солнечному посланнику, так неожиданно пронзившему наступающие сумерки, всё было нипочем: он не только весело сиял, но и перемещался, послушный движению светила и своему дерзкому замыслу. И в середину зрачков изумленных его появлением людей заглянул с разбегу, и по голубоватым глазным яблокам пробежал, и уголки глаз своим вниманием не обошёл. Заодно и по удивленным лицам прогулялся, разглаживая складочки и морщинки. Добрался, нежный и ласковый, и до ушей и, как им показалось, шепнул: всё хорошо, улыбнитесь!

Поначалу мужчина с женщиной, под впечатлением недавних откровений о страхе старости и смерти, оставались грустными, но удивление взяло верх, они стали рассматривать небывалого солнечного гостя, что называется, в упор, пока тот не исчез так же внезапно, как и появился. И только тогда зажмурили заслезившиеся от напряжения глаза. И оказались в сплошной чёрно-густой темноте, которая качалась, надвигалась и никак не отступала, несмотря на то, что они и кулаками глаза тёрли, и головами трясли.

-Неужели ослепли? - промелькнул страх, но тут темнота закачалась ещё сильнее, поплыла волнами, среди которых стали появляться светлые пятна или намёки на светлые пятна.

...Где-то внутри, за закрытыми веками, а, может быть, и перед ними - не поймёшь, где, - вырастали, плыли и шевелились точки и полосы, переходящие в радужные узоры. Вот квадрат, со странно изломанным боком, а вот он становится правильным, с ровными сторонами, которые тут же начинают толстеть и припухать, превращая квадрат в самый правильный замечательный круг. Но и правильный замечательный круг не хочет долго оставаться кругом, округлость его линий начинает съёживаться, ломаться и занимать те места, где только что были ровные стороны квадрата. Круг-квадрат. Квадрат-круг. И ещё, и ещё какие-то незнакомые, но чудесные формы и фигуры, голубые, изумрудные, малиновые, ярко-жёлтые. Ярко, необычно, радостно.

А когда пляска и мельтешение в глазах закончились, обозначилось полупрозрачное дерево, с толстым кряжистым стволом и раскидистыми ветвями, на которых густо расположились листья и не то цветы, не то плоды. Но нет, не листья, не цветы и не плоды это, а всё те же разноцветные сияющие формы и фигуры, занявшие положенные им, очевидно, места. Шевелятся слегка на дереве, звон тихий издают, похожий на нежную песню, вроде той, которую малым деткам мать напевает, чтобы уснули поскорей. Так и хочется чудесное дерево потрогать, погладить, ближе рассмотреть.

Но тут всё сразу исчезло, только что было и удивляло - и вдруг нет. А сами они всё так же сидят на тёплом пригорке и трут, трут свои глаза, благо они снова видят, как и положено. Да и всё вокруг, как обычно: прямо перед ними потемневшая в сумерках, но всё та же привычная и говорливая речка, в их руках - те же стебельки душистой травы. Никакого необычного дерева и в помине нет, вздремнули, наверное, день сегодня нелёгкий выдался, а сон был красивый, да...

1.5.

Неожиданно мужчина вспоминает, как давным-давно его учили называть зверей и птиц. Старший сын, чтобы не скучать, разговаривает с Луной. Отец тут же придумывает новые слова: "рифма", "поэт", "театр".

После захода солнца темнеет в этих краях почти мгновенно, пора домой, пока дикие звери не вышли на охоту. Что это они так засиделись, да ещё и собаки с ними нет, та бы живо зверьё разогнала своим громким лаем!

Мужчина шёл немного впереди, скорее угадывая, нежели различая перед собой узкую тропку: луна ещё не вышла, а две звездочки на низком небосклоне, хотя и довольно яркие, не в счёт, спасибо, что нужное направление обозначают. Тёплый воздух обволакивал с головы до ног, а от земли поднималась такая жаркая сухость, что хотелось вернуться к реке, черпать воду, хотя бы горстями, и поливать, поливать, поливать. И себя, и землю, и растения. Шум реки давно исчез, зато справа и слева надсадно стрекотали насекомые. Изредка, когда раздавался резкий крик ночной птицы, женщина вздрагивала. Но мужчину ничем не испугаешь, даже голодным блеском глаз и хищным оскалом зубов, мелькающих время от времени то слева, то справа, ну ничем не испугаешь!

-Кто это там ходит-бродит? - говорил он, скорее для жены, чтобы та не тревожилась, не вздрагивала, нежели для зверей.

- Ты кто - волк полевой? Или лисица степная? Или даже лев горный? Ну и что, всё равно я главнее, потому что я человек. Я знаю ваши имена, поэтому это вы бояться меня будете, а не я вас, понятно? И нечего нас тревожить, и убирайтесь подальше отсюда, что вам, места мало?

Он, конечно, отдавал себе отчёт, что диким зверям безразлично, как именно их называют люди, и знает ли вот этот самый мужчина, как их правильно называть, потому что имена и названия в первую очередь не для них, а для людей, чтобы понимали друг друга.

-А ты и вправду знаешь названия всех зверей? - спросила женщина, не из любопытства, а просто для того, чтобы что-то сказать, потому что, как ей представлялось, громкие человеческие голоса отпугивают диких зверей.

-Знаю, конечно, а почему бы и нет? - даже в темноте она заметила, как шедший перед нею мужчина пожал печами. - Хочешь проверить? Спрашивай! - он поддерживал громкий разговор с тою же целью, что и его жена.

-А тогда почему я не про всех зверей и тварей земных знаю? Ну, ладно, скажи мне... скажи... Вот змея нас сегодня испугала, она называется - как?

-Ну, это гадюка обыкновенная, везде водится, я её часто встречаю, здесь их немало.

-Опасная?

-Ядовитая, и даже очень.

-Почему же ты её не убил? Могла ведь ужалить.

-Если близко не подходить - ничего страшного. И потом, она шипела так только, без угрозы, это ведь понятно, что просто предупреждала: не подходи!

-Ну да, хотела поздороваться: здравствуйте, соседи дорогие!

-Вроде того.

-А ещё есть такие звери, которых ты знаешь, но никогда не видел?

-Есть, и немало. Например, Единорог (см. Примечание в конце текста).

-А как же ты его название знаешь? Ты ведь его не видел?

-Не видел, но знаю. То есть мне кажется, что видел.

Тут он неожиданно остановился, воскликнув то ли Ах!", то ли "Ох!", и поднёс руку к голове, так что женщина, которая шла следом за ним, наткнулась на его спину.

-Что там? Волки? - шепотом спросила она, осторожно выглядывая из-за его плеча и ещё крепче сжимая в руке бесполезный в таких случаях пучок душистой травы.

Но всё так же безразлично скрипели цикады, слабыми огоньками мерцали вверху далёкие звёздочки, зато волки и прочие дикие звери не появлялись, услыхав, наверное, их разговор.

-Ты задала такие вопросы, что мне кое-что вспомнилось, - мужчина повернулся к женщине, взял её за руку, притянул немного к себе, чтобы успокоить, и дальше они пошли рядом, несмотря на узкую и потому неудобную для продвижения их двоих тропку, - я никогда об этом не думал... А, может, такого и не было... Мне вот что вспомнилось, когда ты спросила... но я могу и ошибаться... может, это было во сне... приснилось... Как будто вот он - я, а рядом - мой отец. Я не могу вспомнить, какой он... но знаю, что он мне отец, и он спрашивает: а как зовут этих зверей? И показывает их мне, а я отвечаю. Звери проходят перед нами, все по порядку проходят, и каждого я называю, но сначала думаю: а как же правильно этого зверя зовут? Так ли я его называю?

-Как проходят? Вот так перед вами и проходят? - удивилась женщина, даже бояться перестала, брела себе потихоньку, глядя под ноги, чтобы не споткнуться, хотя трудно что-то разглядеть в сплошной темноте. - Откуда звери так сразу могли взяться перед вами? И что они, не рычали, не нападали на вас? Ведь это же дикие звери, как они могли проходить по порядку?! Страшно, наверное, было?

-Ну что ты перебиваешь! И потом, это же случилось давным-давно, а может, и не было такого вовсе, может, это я сон такой видел. Просто мне именно так сейчас вспомнилось. Слушай дальше. Проходят эти звери перед нами, и сначала я не знаю, как их правильно называть, и тогда я спрашиваю потихоньку у каждого: "а ты кто?". И каждый зверь в ответ тихо-о-нько свое имя шепчет, прямо мне в ухо! Так тихо шепчет, что надо очень постараться, чтобы расслышать. И тогда я на всякий случай у отца спрашиваю: этого зверя, наверное, вот так зовут? И отец кивает: да, именно так его и зовут, ты молодец, старался, был внимательным, всё правильно. А если он не кивал, то я снова спрашивал у зверя: "а ты кто?". До тех пор спрашивал, пока тот не отвечал правильно мне, а я - отцу. И сейчас помню, как радовался, что получается, и как отец говорил: учись называть, правильно называть не каждый может, не всякому дано.

-А птиц? Тоже называл?

-И птиц называл, и рыб речных и морских, и гадов разных-всяких, всех называл, сейчас даже вспомнил, в каком порядке они мимо нас проходили... все свой порядок знали. Если, например, птицы - то рыбы пусть подождут, а если рыбы - то гадам ползучим пока делать нечего. Или вот, например, сначала лошадь проходила, потом корова, и только потом овца и коза, эти шли рядом, как в одном стаде, но сначала те, что покрупнее, а потом - те, что помельче. Зато с тех пор я их всех знаю, даже тех, которые в наших местах не водятся, и даже тот порядок, в каком они мимо нас шествовали, помню! А ты что, не веришь?

Тут он всё-таки споткнулся и упал бы, если бы женщина его не придержала.

-Да не волнуйся ты так, вот придём домой - дам тебе отвар из полезных трав, чтобы успокоился! А я, кстати, тоже много чего знаю про травы и цветы, и как они называются, и польза ли от них или вред... Ой, - сказала она и тоже едва не упала и ухватилась за руку мужа ещё крепче.

-Но я и вправду названия всех зверей знаю, - продолжал горячиться муж. - Ты что встала?

-Я тоже вспомнила, как меня спрашивали: а вот эта трава как называется? А вот этот цветок? - прошептала женщина, расширив глаза, хотя в темноте это было не заметно. И как я радовалась, что меня хвалили, даже сейчас радостно. Только я тоже не помню, кто со мной занимался, кто спрашивал и учил.

Неожиданно они умолкли и стали прислушиваться и приглядываться. Собственно, они уже почти дошли до своего жилища, уже намёком проглядывало из темноты ночи огромное ореховое дерево, верный друг и защитник их семьи: оно дарило многочисленные плоды, покрывало тенью двор, а если уйдёшь далеко - отовсюду виднелась верхушка, как зовущий перст: не заблудитесь, дорогие, вам сюда! Под этим деревом отдыхали, под ним играли их дети, когда были маленькими. И вот сейчас именно здесь, рядом с деревом, кто-то то ли стонал, то ли жалобно завывал.

-Вроде не волк, - сказал мужчина. - И не лев. И тем более не шакал. - Но всё же нагнулся, чтобы поднять один из камней, в изобилии прикорнувших у изгороди.

-Не надо, - остановила его женщина. - Кажется, я знаю, кто это. Это же наш старшенький, давай лучше подойдём тихонько и послушаем. Ты только не кричи, пожалуйста, не ругай его, он уже взрослый, что хочет, то пусть и делает.

-А почему завывает? - удивился мужчина, но они уже подходили к источнику непонятных звуков, уже слышны были слова:

-Ну, выгляни, выгляни, пожалуйста, дорогая, хоть на минутку выгляни, скучно мне без тебя, любимая, плохо, - звучал высокий, слегка завывающий голос. - Выгляни в просвет, порадуй меня!

-Кого он зовёт? - прошептал мужчина. - Может, что случилось, обидел кто? Да я за сына кого угодно в бараний рог скручу...

Молодой голос продолжал стенать:

-Люблю ту, которая на небе, и ещё несколько дней назад она улыбалась мне во всё свое круглое личико, и я надеялся, что она всегда будет отвечать мне улыбкой. Я даже не мечтал, что она скажет мне "люблю", но когда она просто улыбалась - я уже был счастлив! Но она пропала, совсем пропала, уже второй день её нет, а мне без неё плохо, совсем плохо, и всем вокруг тоже плохо, темно и страшно!

На какое-то время все стихло.

-Выйди, милая Луна, - опять затянул молодой голос - Я один и ты одна.

-Тьфу, - сказал, подходя к сыну, отец. - Ну и ну! Драть тебя надо было в детстве, жаль, что уже вырос. Почему ты решил, что Луна тебя слушает?

-А что, слова хорошие, - вступилась мать. - Но лучше бы ты, сынок, мне с отцом такое сказал.

-А ты что, одна? - удивился мужчина. - Или я один? Нам-то зачем такие слова?

-Отец прав, вы не одинокие, вы друг с другом можете разговаривать, поэтому вам и не интересно словами играть, - буднично, обычным голосом отозвался сын, будто и не завывал только что. - Игра у меня такая, с представлением, я сам придумал, чтобы не скучать. Я представляю, будто то, чего нет, происходит на самом деле. Придумываю слова, поступки, разговариваю с кем-нибудь, вот например, сейчас с Луной разговаривал. С нею представлять - одно удовольствие, потому что она всё время меняется, как живая, получается, будто тоже участвует. Бывают дни, когда её совсем нет, потом она появляется робкой, тоненькой девочкой, почти прозрачной, и потом каждый день растёт, свое личико открывает, с каждым днем все больше. Потом взрослеть и толстеть начинает, а лицо у неё становится таким сытым и круглым, что выступают ненужные пятна. Поэтому застесняется и начинает прятаться, прятаться, пока совсем не исчезнет, и несколько дней нет её совсем, не появляется. А у меня уже на каждый день разные слова заготовлены, и я всё новые придумываю, и за себя, и за неё тоже. И это, между прочим, очень даже интересное занятие.

-Делать тебе нечего, - пробормотал отец.

А сын продолжал:

-Ну да, забава, баловство, но что ещё делать по вечерам?

И он опять протянул руки к небу и взвыл:

-О, приди, моя Луна, я один, и ты одна!

Мать подумала: "жену бы ему хорошую", но промолчала.

-А, может, мать, у нашего сыночка голова не совсем в порядке? - сказал отец. - Нет, ты посуди, что придумал: с Луной объясняется!

При этом он то ли улыбался, то ли сомневался, то ли сердился, а, может, и гордился своим сыном.

-Вот и молодец, что не скучает, - заступалась мать. - А что, не каждый сумеет так сказать!

Детей она всегда защищала, даже от отца, хотя, - ни на мгновение не сомневалась - он любил их не меньше, чем она.

-Ты вот, отец, тоже слова разные бормочешь, даже во сне, чтобы не забыть, наверное. Теперь сынок со словами играет, так ловко их выстраивает, так складно придумывает, что все вместе они у него поют, будто птички! И грустить почему-то хочется.

-Это называется - театр, - пробормотал мужчина. - Точно говорю: театр, а вот дружно перекликающиеся слова - это стихи. А сын, значит, у нас - поэт... начинающий.

-Ну вот, новые слова, - заинтересовался сын. - Откуда узнал? Тебе кто-то сказал?

-Никто не говорил и даже нигде не слышал, а вот только что, сейчас вот на этом самом месте придумал, надо же как-то назвать твои чудачества. А как ещё называть, когда кто-то разговаривает неизвестно с кем, да ещё и складно?

-Мне нравится, и звучит красиво... Поэт... Стихи... Театр... Только если ты эти слова только что и вот тут, на этом самом месте придумал, в таком случае сможем понять друг друга только мы, а больше никто и не поймёт.

-Ну, хотя бы сами будем понимать, уже хорошо... Тут вот что главное, запомни, сынок, может, и тебе пригодится! Я не просто придумываю, лишь бы пробормотать, а ищу что-то особенное, точное, такое точное, что точнее и не бывает, чтобы можно было сказать: правильно, так и только так!

-А как ты ищешь? По звучанию?

-Ну, хватит вам, - пыталась остановить их мать. - Ночь давно, завтра договорите!

-Нет, завтра можем забыть, мы ещё немного! Продолжай, отец!

-По звучанию тоже, особенно если слово как-то связано со звуками, например: топот, шёпот. Слышишь: то-пот, шё-пот. И ещё - удобно ли будет эти новые слова проговаривать, обязательно надо попробовать, как они станут между губами и языком пробираться на волю. Но главный секрет такой, во всяком случае, я именно так поступаю: надо как бы улыбнуться тому, что пока без имени, и тихонько так спросить, уважительно: а ты кто? ты как называешься?

-И - что? - сын настолько заинтересовался, что заговорил шепотом. - Что тогда? Оно отвечает? Говорит тебе, кто оно или что оно, как зовётся-называется?

-Ну, не так всё просто. И напрасно ты подтруниваешь. Мне вот - да, говорит, в ушах как будто звучит ответ: так, мол, и так. Только надо быть очень внимательным, чутким ухом надо слушать, как на охоте, и обязательно верить, что получится.

-А если и спросить нельзя, - волновался сын, - потому что спрашивать некого, видимости никакой нет? Зверя, например, можно спросить: ты как называешься? То есть посмотреть на зверя или хотя бы представить, как он выглядит, какое у него тело, как он ходит, рычит он или мяукает. А если никакого тела нет? У слов "звук" или "запах", например, никакого тела нет. Или, скажем, когда волнуешься и хочешь найти нужное слово, одно-единственное среди множества других, вроде бы тоже подходящих, тогда как?

1.6.

Младший брат спасает внучку и приносит её на своих плечах в дом родителей. Следом появляется и Дед. Рассказ о жутких событиях в тёмном лесу.

Тут из темноты ночи раздались новые звуки, и все притихли, прислушиваясь.

-Да что за вечер такой, - мелькнула мысль у женщины. - Скорей бы до дому добраться, там всё же безопаснее.

-А братец твой где, наверняка уже третий сон видит? - спросила на всякий случай: конечно, спит, наш младшенький всегда ложится и встаёт вместе с солнышком!

-Спит он, как же! - хмыкнул тот, кого только что назвали начинающим поэтом. - Почти сразу, как вы ушли, исчез. Меня попросил за скотиной присмотреть - а сам ушёл, можно сказать, умчался, а куда - не сказал, хотя я спрашивал... И нечего смотреть на меня с укором! Да я не только спрашивал - не разрешал я ему уходить, запрещал даже, разве что не побил... а надо было... так и нет его до сих пор. Вот куда он отправился, на ночь глядя?

-Велел же в одиночку вечерами не бродить! - заворчал отец, но тут шаги приблизились, обозначились две фигуры, одна широкая, плечистая, другая совсем тоненькая.

-Вроде бы это он и есть! - мать не столько рассмотрела, сколько почувствовала приближение сына. - И кто это с ним? Непонятно...

А во двор уже входил младший сын, поддерживая кого-то тоненького, хрупкого, еле на ногах держится, кажется, отпустишь - упадёт, так и осядет, где стоит. Новый человек для них - и редкость, и радость большая, но сейчас ночь, темень, кто же это? Мальчик-подросток? Или, может, даже женщина? И то, и другое странно, а сейчас, ночью, тем более. Да, так и есть: девушка, молоденькая, почти девочка! Но какая слабенькая и невзрачная, глаза запали, волосы всклоченные, на лице грязные полосы, а губы просто синие! Голову - и то не держит, смотрит вниз, на свои босые ноги и там же, где стоит, упасть собирается.

Сын остановился перед родителями и братом и, тяжело дыша и не переставая поддерживать свою спутницу, заговорил хриплым голосом:

-Вот, в дальнем лесу нашёл, у родника, к дереву прутьями привязанную. Стоит, бедняжка, одна-одинёшенька, и только потому не падает, что прутья не дают, в тело впиваются, вон какие полосы! Я, конечно, прутья мигом открутил, девушку освободил, а она шага сделать не может, так ослабла. Ну, я её на плечи - и бежать, почти всю дорогу на себе тащил! Только отошли - слышу, гонится кто-то за нами. Гонится и кричит, кричит! Еле спаслись...

-Воды надо, и ей, и тебе, - захлопотала мать. - И раны смазать поскорее.

-Что это ты на ночь глядя в лес отправился, даже скотину бросил? Не водилось за тобой такого! Я же строго-настрого велел в сумерках, а в темноте и подавно, в лес не ходить! - сердился отец, глядя то на сына, то на девушку, которую тот продолжал крепко держать. - И почему один пошёл, без брата? Вместе бы надёжнее, хотя тоже опасно. Давай-ка усадим поскорее твою находку, пока не упала.

Он, вместе со старшим сыном, осторожно подхватил девушку своими сильными руками и устроил на сиденье у стола, на котором мать уже раскладывала свои лечебные снадобья. Полукруглая луна к этому времени выползла, наконец, на краешек неба, стало гораздо светлее.

-Да мы её несколько раз в лесу видели, издалека, - воскликнул старший брат, - она всегда что-нибудь собирала и нас не замечала.

-Нет, ты скажи, почему один пошёл, ночью в лесу опасно, сколько раз говорил, что в темноте звери охотятся, - хмурился отец. - Хорошо, что обошлось, живым вернулся.

-А звери мне даже помогли, - оправдывался младший сын, понимая, что отличился и заслуживает скорее похвалы, чем порицания, хотя, конечно, отец прав, чудом их звери не съели, не растерзали. Но не станет же он призваться, что Дядюшка велел идти одному, брата с собой ни в коем случае не брать и вообще никому не рассказывать, по чьему совету он оказался в нужное время в нужном месте: ни отцу, ни матери, ни брату, ни даже другу! И никогда не рассказывать: ни сегодня, ни завтра, ни через год, ни через сто лет! Словом, никому и никогда не говорить, откуда узнал о привязанной к дереву девушке: случайно, мол, рядом оказался, гулял по лесу и набрёл.

- И так получилось, - продолжал он рассказ о своем геройстве, - что звери не за нами, а за нашим преследователем погнались. И тигры откуда-то выскочили, и волки, и шакалы... и все за ним, за ним несутся! Так что удача была на нашей стороне!

-А если бы зверьё не за ним, а вами погналось? - хмуро спросил отец. - Ты хоть понимаешь, между какими опасностями удалось проскочить?

Но тут за своего спасителя вступилась девушка. Она немного пришла в себя и теперь, сидя на скамье, пыталась пить принесённую ей воду, проливая её на колени и на землю.

-Меня лесные люди хотели Лесному владыке отдать, в жертву, чтобы он меня взял, а их защищал. А сначала их Главный в жены меня хотел взять... а я не хотела... Я его боюсь...ни за что не согласилась бы... лучше умереть... Тогда он сказал, пусть меня звери съедят! И привязал... Но мне надо вернуться... Там мой Дедушка, теперь его из-за меня убьют!

-Не убьют! Я вот он, я тоже здесь, - тут из темноты стала обозначаться и вскоре совсем обозначилась невысокая сгорбленная фигура.

-Я её родной Дед, - прерывисто дыша, обратился пришелец к собравшимся вокруг девушки людям, удивлённым появлению ещё одного ночного гостя: в их отдалённое жилище и в светлое время редко кто заглядывает.

А пришелец кинулся обнимать дрожащими руками свою внучку, та тоже тянула к нему тонкие израненные руки, сквозь слёзы улыбалась и - уже заботилась о нём, уже усаживала рядом с собой на скамью, делилась водой, потому что дыхание старика никак не успокаивалось.

-Я сидел в кустах и ждал ночи, - сбивчиво рассказывал старик, в который раз обнимая и ощупывая свою внучку, будто не веря, что она здесь, перед ним. - Я всё видел. И как этот самый, Главный, его так все и называют: Главный! Видел, как он несколько раз подходил к дереву и спрашивал: "ну, будешь моей женой?". И как моя внучка качала головой: "нет, мол, нет, не буду", это я тоже видел. И тогда он уходил, сжимая кулаки, а потом приходил снова и снова. Я трясся от страха за неё и даже стал думать: пусть бы соглашалась, ведь он или убьёт её, или она сама умрёт, привязанная, да ещё без еды и питья. Один раз я всё же сумел дать ей попить, потихоньку, когда он отошёл, и пусть бы меня за это убили, не мог же я свою внучку оставить. А когда стало темнеть, он привёл к роднику всех своих сородичей, и они ходили кругами вокруг дерева, сначала медленно, а потом всё быстрее, быстрее, наконец, стали прыгать и вопить: "Властелин леса, приди за добычей, Властелин леса, приди за добычей!". Сначала тихо и медленно, а потом, вслед за своими движениями, всё быстрее и всё громче, и когда они громко-громко все вместе закричали: "Приди! Приди! Приди! Возьми её, а нас оберегай! Возьми её, а нас оберегай!", - тут у моей внучки глазки закатились, а тело обмякло, будто без костей, только прутья её и держали, не давали упасть...

-Я этого не помню, - прошептала девушка. - У меня потемнело в глазах, и я будто уснула.

-И они оставили её, мою маленькую нежную девочку, - закричал, сколько хватило голоса, возмущённый старик, - одну-одинёшеньку, в тёмном-тёмном лесу, на съедение диким зверям, и ушли спокойно спать. И даже улыбались, я сам видел! Хорошо, что она этого не помнит. Но разве я бы позволил, чтобы её дикие звери растерзали, я бы её обязательно освободил! Но тут как раз ваш парень появился, спасибо ему, - Дед встал со скамьи и низко поклонился, - и вам всем спасибо!

Он хотел поклониться ещё раз, но ему не дали.

-Ваш парень пришёл и мигом её развязал, - объяснял он, вздрагивая от страшных воспоминаний, - я бы так быстро не смог, потому что этот... волосатый... Главный... её очень крепко прикрутил.

Тут он опять кинулся гладить и ощупывать свою внучку и только мешал хозяйке, которая уже начала осторожно протирать и смазывать чем-то приятно пахнущим ссадины и раны на теле девушки.

-Развязал мою внучку ваш парень, - продолжал Дед, - а она не стоит, наземь падает, ноги её не держат. Тогда он её на плечи взвалил и понёс, как овцу. Этого я бы тоже не смог, куда мне. Но тут, откуда ни возьмись, волк появился, огромный такой волчище, выше меня! Нет, мне не показалось, что выше меня, я правду говорю, потому что этот волк бежал за ними, как человек, на задних лапах.

-Вот это да! - изумились все, кто слушал рассказ Деда. - Натерпелись страху!

-Ещё бы! - отвечал Дед. - Я и говорю: хорошо, что моя внучка этого не помнит, я и то растерялся. Я просто похолодел: вот он, Властелин леса! Сам пришёл, за внучкой моей дорогой пришёл! И тут я страх потерял, весь день трясся, а тут перестал! Что же это такое! - подумал! Сколько можно нас мучить, мы же ничего плохого никому не сделали! Выскочил из кустов, где прятался, и сзади за загривок этого самого Властелина леса, в обличье волка огромного, схватил одной рукой, а другой - за хвост!

Дед и сейчас вскочил, показывая, как и куда он хватал Властелина леса.

-И что же? - продолжал он, взмахивая руками, - шкура волчья, тяжелая и колючая, у меня в руках! А под нею оказался, - кто бы вы думали? Этот самый, Главный, в волчью шкуру нарядился, вот как! Стоит и рычит на меня не хуже злого волка, а глаза так и светятся от злости. А я ему пастью зубастой, пастью волчьей зубастой, - Дед взмахивал и взмахивал руками, показывая, как он это делал, - в рожу, в самое лицо ему, в рожу его поганую изо всех сил тычу! Даже сумел всего с головой накрыть волчьей шкурой! Пока он вертелся и скакал, чтобы освободиться, я успел опять спрятаться. Темно было, хоть глаз выколи, тогда луна ещё не вышла, не то, что сейчас.

Дед остановился, чтобы перевести дух, и показал пальцем на Луну, которая висела теперь прямо над головами собравшихся вокруг внучки и её деда людей и, хотя и была неполная, посылала вниз довольно яркий свет.

-Ну, задержалась я слегка, был грех, - подумала Луна, смутившись и поспешив спрятаться за тучку, - и нечего в меня пальцем тыкать! Но ведь получается, из рассказа этого чудного старикашки получается, что если бы я не проспала, то он бы - не спрятался! Нет бы спасибо мне сказать, а он жалуется, пальцем тычет! Жаль только, что столько интересного пропустила, лучше бы все-таки самой увидеть, чем услышать... Что это он там бормочет?

И она опять выбралась на открытое пространство.

-Освободился он от шкуры, - продолжал Дед шёпотом, - стоит, прислушивается. Я тоже затаился, боюсь пошевелиться. Тут, как на грех, кусты зашуршали, это ваш парень продирался, с ношей на плечах бесшумно по лесу не походишь. Услыхал этот самый, Главный, треск - и помчался, уже без шкуры, вслед за ними. Бежит - и ревёт, будто вепрь. Тут и я из кустов выскочил, хотел ухватить его, хоть за руку, хоть за ногу, и пусть бы он на меня набросился, мне главное - внучку спасти. Но тут такое началось...

Старик схватился руками за голову, зажмурился и тут же открыл глаза. Увидел протянутую ему кружку с водой, схватил и не столько выпил, сколько расплескал.

-Со всех сторон звери дикие набежали, - продолжал он, тряся мокрой бородой, - и тигры рычат, и рыси скачут, и шакалы воют! В темноте-то особо не видно, только глаза, страшные звериные глаза светятся, просто жуть!

Дед замолчал, обессиленный, но, заметив расширившиеся от волнения глаза слушателей, продолжил рассказ.

-Вот представьте: ваш парень через кусты пробирается, бежит-спешит, да ещё внучку мою на спине тащит, а ними - Главный, злой, как стая волков. Ещё немного - и догонит! Но тут появляется откуда-то орава диких зверей и выскакивает на тропу как раз между Главным и нашими беглецами. И что удивительно - наших детей они не замечают, а все до единого - в другую сторону, все навстречу Главному несутся! Тогда тот взвизгнул - и назад, к своим шалашам, а они за ним, за ним, так мимо меня вся эта орава и пронеслась: сначала Главный, а за ним звери, звери, уйма зверей...

Дед ещё глотнул-расплескал протянутую ему воду и продолжал:

-Погоня в одну сторону, а я потихоньку-потихоньку - и в другую поковылял, туда, куда внучку мою понесли. Не мог же я её оставить, без неё мне какая жизнь... В общем, натерпелся я страху великого, не столько за себя, сколько за внучку: а вдруг парня, который её несёт, этот страшный человек догонит? А вдруг их звери дикие растерзают? А потом новый страх: а кто он такой, тот, кто её развязал? Хороший ли человек? И куда это он её понёс? Где мне теперь её искать? Даже зверей не боюсь, иду себе напролом и иду.

Старик то вскрикивал громко, то, расширив глава, шептал так тихо и так хрипло, что приходилось догадываться, о чём идёт речь:

-И что вы думаете - ни одного зверя больше не видел, все куда-то подевались! Куда идти, где теперь внучку искать, не знаю, но сердце, наверное, подсказывало. И вот я здесь и понять не могу, как смог добраться, с моими-то ногами больными... Может, Вы нас на ночь примете? А потом мы дальше пойдём, у нас свой дом есть, только далеко...

Дед ещё раз погладил свою внучку, а потом неожиданно сполз со скамьи на землю и растянулся замертво, потому что все свои силы он давно израсходовал, так же, как и его измученная, израненная, едва живая, но чудесно спасённая внучка.

1.7.

Незримые Хранители рады, что у их подопечных стала просыпаться память, и считают причиной необычный солнечный луч и видение Чудесного Дерева. Что такое эйдос и кто участвовал в его создании?

События понеслись с такой скоростью, что мы только сейчас, когда наши подопечные улеглись и уснули, стали обмениваться впечатлениями и соображениями. Сколько лет их жизнь текла медленно-медленно, однообразно-однообразно. Была, правда, одна ситуация, с жертвоприношением, но давно, даже мы стали о ней забывать, а они и подавно не помнят... Ну да, не помнят, поскольку ту самую ситуацию устроил тот, о ком нам говорить неприятно, потому что кто же, как не он, тут и гадать не надо, стёр это знаковое событие из их памяти, равно как и из памяти всех, кто в нём участвовал (см. Примечание в конце текста). С нашей памятью такие манипуляции не пройдут, но мы, ежели и свидетели, то почти абстрактные, без возможности свидетельствовать. Но сейчас речь не об этом, а событиях нынешнего вечера.

Первое для нас архиважное впечатление - то, что они кое-что из своей прошлой жизни вспомнили! Прояснились в их головах какие-то факты из самого особого для них времени! Да что же случилось такое, что они вдруг начали вспоминать? Сначала привычный ход событий нарушили змеи, сейчас мы считаем, неспроста, потому что из-за них нашим подопечным пришлось перебраться по бережку в другое место, хотя и почти рядом. А там, на этом новом месте, к ним пробился сквозь просвет между горами узкий, очень узкий лучик предзакатного солнца, светлым посланником заглянул в глаза. Казалось бы - ну и что? Но вот когда этот лучик исчез, так же внезапно, как и появился, они будто уснули, сидя на траве и привалившись плечами друг к другу. А когда пришли в себя и открыли глаза, решили, что видели сон с необычайно красивым деревом.

Один и тот же сон сразу двоим? Мы-то знаем, что так не бывает, тем более что дерево мы тоже видели! Конечно, мы сразу узнали Великое Древо. Его хоть раз увидишь, хотя бы издали, вряд ли забудешь, если, конечно, память начисто не сотрут... Однако сначала, признаться, мы не знали, что и думать: вдруг его показали нашим подопечным как напоминание, как укор: вот мол, то самое место, где вы когда-то провинилось! Мы же не знаем, что там было на самом деле, знаем только, что есть такой слух!

Но когда они через какое-то время вдруг стали, о чудо!.. когда они стали вспоминать очень даже важные события из своей жизни, из начисто позабытых ими, казалось бы, времён, пусть всего лишь отдельные случаи, пусть крупицы... Вот тогда мы поняли, что это был Знак, и послан он был им отнюдь не в наказание, особенно если учесть, сколько проблем пришлось для этого решить! Во-первых, солнечному лучу надо было... Да обычный ли солнечный луч это был? Неплохо бы разобраться...

Так вот, надо было не совсем обычному солнечному лучу... а точнее, совсем необычному, с объёмным голографическим (см. Примечание в конце текста) изображением, а каким же ещё?..

Надо было этому солнечному лучу пробиться сквозь сплошные горные громады, которыми тот, о ком нам и говорить не хочется, ухитрился изолировать, отгородить наших подопечных от остального мира. Во-вторых, странным ползающим созданиям, змеям то есть, надо было каким-то образом отправить их в то единственное место на берегу, где они могли с этим солнечным посланником встретиться, увидеть его. Ну и, конечно, этот самый луч был не простой, мы уже не сомневаемся... где вы видели солнечные лучи с единой для зрителей визуальной информацией?

...Всю ночь, пока наши подопечные и их неожиданные гости отсыпались, мы проверяли, насколько достоверны их воспоминания: сами мы свидетелями тех значимых событий не были. Обратиться к кому-то, кто мог там присутствовать, тоже нереально: с точки зрения нашей функции это праздное любопытство. Но сориентироваться-то нам надо! Поэтому пришлось прибегнуть к косвенным источникам, то есть к вневременному и многовариантному банку данных о наиболее важных событиях - и тех, что уже произошли, и тех, что ещё только могут случиться, при определённом раскладе. Кое-что удалось узнать, в откровениях ещё не проявленных в здешней реальности вечных книг, а также в озарениях и открытиях ещё не родившихся гениев. Как в таких случаях доходит информация, нам не понятно, но получается, что доходит, носится, наверное, в воздухе? Или в эфире, хотя мы так и не поняли, существует ли он, эфир(см. Примечание в конце текста), равно как и какие-то кротовьи норы (см. Примечание в конце текста), которые позволяют всякий-разный перенос в пространстве-времени (см. Примечание в конце текста). Главное, что эта информация носится. Интересно бы заодно узнать, в каком виде она носится? То есть в словах или как-то ещё? И в какой форме? Но это тоже за пределами наших функций, не будем отвлекаться. Факт тот, что информация, не противоречащая той, которую наши подопечные вспомнили, - такая информация нашлась, правда, без особых подробностей. Согласно древнейшим источникам, давать названия зверям и птицам им действительно приходилось (см. Примечание в конце текста). Про цветы и травы ничего не сказано, но логически - почему бы и нет? Надо же было заложить им базовые знания о мире, в котором предстоит жить, подготовить, научить...

Нам даже фантазия такая пришла, что давать названия, определять - это была главная функция наших подопечных на тот момент, хотя они и сейчас не преминут, если возникнет такая необходимость, проявить свои познания, доставшиеся им в те самые времена... или даже новое слово придумать, которого прежде не было. И что интересно: только придумает Адам слово, чтобы дать название какому-то новому предмету или новому явлению - а уже через день-другой и ближние соседи это слово знают, и в самых дальних уголках, куда не добраться, не попасть, этим словом начинают пользоваться, причем в исходном, то есть адамовом значении и звучании...

Слово "функция" по отношению к нашим подопечным мы употребили, конечно, не совсем удачно, вот уж привязалось! Ну, не функция - согласны, что слова "назначение", "задача", "задание" подходят больше... Но как ни называть, а получается, позволим себе повтор... получается, что назначено было им - давать названия и определять (см. Примечание в конце текста). А в результате получилась совершенно необходимая вещь: константная и каким-то образом зафиксированная база данных, включающая визуальные образцы того, что ожидает их на Земле, с чем они там встретятся, и номинации, то есть названия этих образцов, единые на всех уровнях: и в высших сферах, и на Земле.

О том, что такая база данных имеется, что её не может не быть, когда-нибудь, судя по информации из вневременных источников, будут говорить и земные мудрецы, однако чаще - с точки зрения живущего на Земле. В базе информации, которой мы имеем право пользоваться, есть сведения о древнегреческих философах и поэтах, которые использовали для обозначения таких виртуальных констант (между Землей и высшими сферами) понятие эйдоса (см. Примечание в конце текста). Это, как они будут утверждать, некаявнутренняя форма применительно к имманентному, скрытому бытию вещи, обладающая статусом абсолютного и совершенного образца. И этот самый эйдос формируеттрансцендентный (см. Примечание в конце текста)мир образов, форм и идей как совокупность абсолютныхи совершенных образцов возможных вещей... Вот как! Сразу и не поймёшь, даже нам не сразу удалось. Но это они скажут ещё нескоро. Когда-нибудь. Но наши подопечные, получается, как раз в формировании этого самого эйдоса и участвовали. Вот вам и простые, самые обычные люди! Поди разберись, почему никаких почестей им за это не положено?

И это далеко не все вопросы, которые так неожиданно обрушились на нас, и, возможно, требуют не только наших размышлений и рассуждений, но и, возможно, нестандартных решений и действий. Вот, например, реагировать ли нам на события в ночном лесу и если реагировать, то как? Будем думать.

1.8.

Отец с сыновьями отправляются к лесным людям, чтобы предложить за спасённую внучку овцу. Шалаши в лесу оказываются пустыми, однако в одном обнаруживается плачущий голодный ребёнок.

На следующий день с утра пораньше отец с сыновьями отправились в лес, на место ночных событий.

-Надо посмотреть, чем там всё кончилось, - решили накануне поздней ночью, после того, как устроили гостей в отдельной части дома с отдельным входом, - мало ли что, вдруг лесные люди начнут свою пленницу искать, поэтому лучше договориться, чем враждовать. Овцу им предложим взамен, или две, а можно и три, или сколько скажут, столько и дадим, нам не жалко. Пусть жертву Владыке леса овцами приносят, не людьми же! А пока несут по очереди большую душистую дыню: сладкий дар не повредит, раз решили договариваться.

И вот они идут, крадучись, по привычному, хорошо знакомому лесу, не поверишь, что ночью тут разгорались такие страсти. Тихо ступают, перекатывая ступню боком от пятки к пальцам, так что даже сухой лист под ногой не зашуршит, ветка не треснет. Только птицы время от времени перекликаются высоко в ветвях. А звери будто вымерли - даже мелких нет. Подошли к роднику. Вот и дерево раскидистое, выше других в лесу, а вот и прутья жёсткие под ним валяются, на некоторых следы крови.

-Да, досталось девчонке, - вздохнули.

-А если бы не я? - не преминул заявить младший брат. - То-то же! Хвалить меня надо, а вы - ругаться!

-Вместе с братом надо было идти, - проворчал отец. - Чудо, что жив остался.

-Мне вообще непонятно, как он тут оказался ночью, пусть объяснит! - потребовал старший, но ничего вразумительного от брата не услыхал.

Прошли немного дальше - наткнулись на волчью шкуру, вернее, на остатки и ошмётки от старой, высохшей волчьей шкуры, с головой и хвостом. Огромный был зверь, а оскаленная пасть вообще невероятных размеров! А если ещё представить, что эта жуткая пасть да принадлежит высоченному существу, которое бежит на двух ногах и к тому же рычит - даже сейчас жуть охватывает. Ай да Дед, не всякий бы осмелился голыми руками с такой зверюгой воевать! Лежит шкура под кустом бесформенным комком, клыки хищные торчат, хвост отдельно, за дальний куст зацепился и оторвался. Вокруг следов полным-полно, всё истоптано. Но на то, что здесь растерзали кого-то, не похоже.

Пошли тихонько дальше, вглубь леса по узкой тропе. Показались острые верхушки шалашей, искусно сплетённых из огромных веток и гибких прутьев. Стоят жилища лесных людей плотным кругом, а где у них входы-выходы, сразу не поймёшь, потому что повернуты к чужакам жёсткими и колючими спинами.

А поодаль ещё один шалашик, с покатой крышей, отвёрнутый от остальных полукруглым личиком входа. В этом-то, наверное, и жили-поживали Дед с внучкой, ну а в тех, что с острыми крышами и в тесную стайку собраны, - в тех, значит, лесные люди, внучкины обидчики.

Сначала в первое жилище заглянули, то, что особняком. Как и ожидали, никого, только на самом видном месте валяется высохший лист лопуха с комком сухой грязи посредине.

Затем тихонько, тихонько - кто знает, как их встретят... стали подбираться к шалашам с острыми, как зубы, верхушками. Искусные мастера эти лесные люди: с первого взгляда понятно, что жилища у них прочные и крепкие. Но как же войти внутрь хотя бы одного? Ни входа, ни выхода, сплошные глухие стены. Не сразу разобрались, что сначала надо попасть в общий двор с одним-единственным входом. Умно придумано, ничего не скажешь!

Выстроились шалаши плотным кругом вокруг вытоптанной проплешины, а проёмы своих входов внутрь этой проплешины развернули, получился внутренний дворик с общим узким входом, крупному человеку надо протискиваться. Зато своя выгода: загородил этот проём чем-нибудь тяжёлым и прочным - и спи спокойно всю ночь, полная безопасность! Да и днём, когда вход открыт, достаточно кому-то одному присматривать, чтобы посторонние не проникли!

А вот и крепкая загородка валяется, по размеру как раз подходит, чтобы вход перегородить. Но есть ли кто-то внутри, непонятно. Адам подошёл осторожно первый, за ним, слева и справа, - сыновья, ко всему готовые, и к дружбе, и к драке, как сложится, а хотелось бы - к дружбе.

-Эй, люди! Хозяева! Гостей принимаете?

В ответ - тишина, полная тишина. И как-то пусто. Ушли? Но нет, вроде бы слабый звук. Ребенок? Женщина? Зверь? Стонет или плачет?

Стали потихоньку закидывать во двор то, что попадалось под руки: ветки, комья земли. Никого и ничего. Никакого движения. А звук, как слабый писк, продолжается.

-Эй, люди! Хозяева! Гостей принимаете? - заглянули во двор.

Звук затих, совсем затих.

-Эй, люди! Есть кто-нибудь?

Решились войти. Отец, с дыней в руках, остался у входа, а сыновья, один за другим, крадучись, вошли во двор.

-Есть тут кто-нибудь?

Стали заглядывать в шалаши - в каждый по очереди. Везде пусто, тихо, рассыпаны запасы еды, разбросана немудреная утварь, и только в одном шалаше в дальнем углу обнаружился маленький, лет двух, мальчонка, мокрый, испуганный и голодный. Вынесли бедолагу на открытое место:

-Вот и все местные жители. Больше никого нет.

-Может, остальные на охоту или за орехами-ягодами ушли?

-Так все сразу и отправились, даже мать? Нет, похоже, что бежали, всё побросали, даже мальца забыли.

-И что же теперь?

-Будем ждать, должны за ребёнком вернуться! А пока обмоем его да накормим. В шалаше запасы орехов есть, и вот ещё дыня.

Ждали весь долгий день, попивая мягкую водичку из родника, и только когда стало смеркаться, засобирались к себе, чтоб не по ночному лесу возвращаться. Ребёнка несли по очереди и даже шутку придумали: туда - дыню, а оттуда - ребёнка, из дыни получился ребёнок, дынный ребёнок, так дома и скажем.

На следующий день опять к шалашам наведались: вдруг хозяева вернулись, будем договариваться. Не враждовать же. Но как чувствовали, что никого не застанут: ни малыша, ни дыни с собой не брали.

1.9.

Незримые Хранители вспоминают, как помогали своим подопечным привыкнуть к новым условиям, как заботились о них, и по инструкции, и безо всякой инструкции: почему бы не помочь хорошим людям?

Что ещё можем сказать о наших подопечных? Так сразу всего и не расскажешь. Ну, разве что перед тем, как им сюда попасть, мы для них, по инструкции, домик небольшой соорудили, горшков да плошек всяких налепили, и вообще всем, что для прожития в этом мире необходимо, снабдили, без излишеств и роскоши, а в соответствии с конкретным пространственно-временным континуумом. Не оставлять же без поддержки. Мало того, на первое время мы и сами материальную форму приняли, а им объявили, что мы их дальние родственники, живём-де у них в гостях, но скоро уйдём, вернёмся к себе. И стали все вместе жить-поживать, к земным условиям привыкать да приспосабливаться.

Они и не заметили особо наших забот. Тут, возможно, то повлияло, что из их памяти почти всё стёрли, едва они сюда попали.... Кто стёр? Да местные "доброжелатели", а точнее, тот, о котором нам вспоминать не хочется, родственничек наш мятежный, как он сам себя называет.

Жили они первую сотню-другую лет как в полусне. Или ещё можно сказать: как в тумане. Есть ли у них жилище и всё прочее, для сна и укрытия от непогоды? Ожидает ли их еда-питьё? Есть ли огонь в очаге? Есть ли одежда, пусть самая простая, и обувь, пусть самая примитивная? Мы их всем насущным, конечно, обеспечивали, по минимуму обеспечивали, по инструкции. Да что тут сложного, при изобилии всего мыслимого и немыслимого вокруг. Вот они и не удивлялись: когда всё необходимое есть, кажется, что так и надо, так и положено, чему тут удивляться? Ведь там, где они прежде пребывали, не надобно было ни дома, ни огорода, ни посуды, ни одежды. Да и еда, в привычном земном понимании, там тоже без надобности.

Пришлось их всему учить - и как еду варить, и как огонь разжигать, и как огород сажать, и как охотиться - велено же помогать, да разве нам сложно? Жалели их, как детей малых, - если не мы, то кто позаботится, жизненно важные навыки преподаст? Да и понравилось нам учить, обучать, лучшей профессии, на наш взгляд, придумать нельзя. Да и почему бы не помочь хорошим людям? Сколько лет за ними наблюдаем, а ни злобы между ними, ни обид, ни зависти не видели, одна сплошная благожелательность.

Всё же хочется думать, что Великий, Бесконечный и Всезнающий не для того их сотворил, чтобы они тут тихо и бездумно жили-поживали, в замкнутом круге ежедневных событий: поел - поработал - поспал...и так далее по кругу... Неужели нет какой-то конкретной миссии для них, а вместе с ними - и для всех людей? Вот как заговорили, в патетику ударились. А потому что волнуемся, потому что небезразлично нам...

1.10.

Ужин под цветущим жасминовым кустом. Гости узнают имена хозяев: Адам, Ева, Каин, Авель. Внучке предлагают новое имя: Жасмин. Младший сын заявляет, что хочет на ней жениться. Хозяева впервые узнают историю первых людей.

В центре стола с разнообразными кушаньями красовалась большая миска с главным и повседневным питанием семьи: мелко дроблеными зёрнами, сваренными в особо вкусной воде из ручья. В размягчившееся варево из зёрен щедро добавлялись овощи, молодая ботва, душистые травы - что созревало на огороде и оказывалось под рукой у хозяйки, то и добавлялось. Каждый день эта незамысловатая, но никогда не надоедающая пища появлялась на их семейном столе. В зависимости от времени года и урожая менялись и составляющие кушанья: то пшеницы оказывалось больше, то - ячменя. И горох сюда хорош, и чечевица, и фасоль. И любые овощи годятся, и зелень душистая, столько всего вокруг! Иди и бери, главное, мешок не забыть, куда складывать. А если хочешь, чтобы поближе, - сам выращивай, достаточно семена в землю ткнуть, ну и полить пару раз, когда совсем сухо и жарко.

-Всё готово, идите скорее! - позвала хозяйка и поставила еду на стол.

Тут же появился хозяин и вознес руки кверху:

-Благословен наш стол и тот, кто дал нам всё это!

Стол и вправду был хорош: в многочисленных глиняных посудинах горками высились и притягивали густыми ароматами куски жареного и тушёного с овощами мяса и рыбы. Радовали глаз мягкие ячменные лепешки, разложенные, как и липкие комья сотового мёда, на круглых блестящих листьях. Груды разноцветных овощей и фруктов лежали на столе "просто так", не в мисках и даже не на листьях. Среди этого великолепного разнообразия возвышались пузатые кувшины с освежающе-сладкой водой из родника.

С громкими возгласами появились детки, хоть и взрослые давно, но для родителей - все равно дети.

-Что у нас сегодня, праздник? - спрашивали наперебой, шумно рассаживались и со здоровой молодой жадностью оглядывали стол: хотелось всего и сразу.

-Праздник, конечно, или не догадываетесь, какой? - объяснял отец, а мать стояла рядом с весёлыми глазами. - Каждый год отмечаем, когда зацветает...

-Точно, точно, жасмин, жасмин зацвёл! Ещё утром заметили!

-И ещё есть причина радоваться, - добавила мать. - Наши гости почти здоровы, поэтому будут обедать вместе с нами.

Несколько дней усталые и измученные дедушка и внучка находилась под благотворным попечении матери, поэтому никто, кроме неё, не знал и даже не предполагал, какая неожиданность их ждёт. И вот они появились, вот, держась за руки, подходят к столу...

-Кто это? - дружно удивились мужчины: недавняя девчонка-замарашка оказалась милой и стройной девушкой, с нежной кожей, блестящими волосами и ясными застенчивыми глазами. Изменился в лучшую сторону и Дед, его дыхание наладилось, он почти не хромал, благодаря целебным мазям, которые получил от хозяйки, а также здоровой сухости здешней почвы: постоянная лесная сырость вредила его здоровью. Однако основное внимание привлёк всё же не Дед, а внучка.

-Да она просто раскрасавица! - воскликнул глава семейства, решив, что некоторая вольность ему позволительна, ведь девушке он в отцы годится. - Вот что значит правильное лечение! Теперь у нас две красавицы, - добавил он и тут же поглядел на жену: не обиделась ли?

Но та и не думала обижаться: что она, не понимает, что их личные отношения с мужем - совсем другая история? Сейчас она просто радовалась, потому что действительно приложила немало усилий, помогая своим подопечным поскорее избавиться от болей и тяжёлых воспоминаний, переодевая их в лучшие наряды, какие только нашлись в доме.

А сыновья просто глядели молча, и это был тот самый случай, когда молчание слышнее громких слов. Они в своей уединённой жизни сверстниц, да ещё таких красивых, не видели, и как с ними разговаривать, не знали. А тут совсем рядом... и такая красивая... нежная... и на них совсем не глядит...

Гостей усадили на лучшие места - под цветущие ветви огромного жасминового куста, посыпающего лепестками и стол, и широкие лавки, и землю вокруг.

-Ну что же, будем знакомиться, - обратился глава семейства к гостям. - Меня зовите Адамом, жену мою, которая вас лечила, Евой, а это наши сыновья... справа младший, который так отличился, это он девушку из лесу принёс, он - Авель. А старший - вот он, рядом с братом, он тоже сильный и смелый, его Каином зовут, и все мы вам рады. Берите скорее еду, ешьте, пейте, сил набирайтесь! И не стесняйтесь, пожалуйста, что вы молчите? Или что-то не так?

-Это Анна, - заговорил дед. - А меня можете звать Дед, всё очень просто.

-А я бы предложил называть с сегодняшнего дня нашу гостью Жасмин, - предложил Адам, - если, конечно, вы оба захотите. Анна тоже хорошее имя, даже очень хорошее, но новое имя - это новая судьба. И пусть у нашей гостьи вместе с новым именем начнётся новая, счастливая жизнь, а мы все вместе поможем ей забыть былые неприятности!

Он говорил так просто и так доверительно, что нельзя было ему не поверить и не согласиться с ним.

-Он умеет давать имена, - поддержала мужа Ева. - Соглашайтесь! Жасмин - отличное имя, и особенно оно хорошо потому, что сегодня у нас жасмин зацвёл, а для нас это - праздник. Я сейчас объясню: мы по цветению жасмина время считаем: как зацвел - значит, старый год закончился и новый начинается, а это значит, что скоро новые плоды поспеют на деревьях, новый урожай соберём в огороде, и вообще всё хорошее - снова! Хороший праздник, мы сами придумали. А прежнее имя, - добавила она раздумчиво, - то есть имя Анна, я думаю, тоже не надо забывать, всё же мать так её называла. Пусть тоже будет, как бы про запас, второе имя.

-Ну что ж, интересное предложение, - кивнул Дед, - а ты, внучка, как, согласна?

Та молча, не поднимая глаз, кивнула.

-Что это с ней? - удивился Дед. - То разбойнику злому посмела перечить, а тут с добрыми людьми слова не скажет. Ну, ничего, привыкнет. В наших краях, откуда мы родом, - продолжал он, - тоже есть похожий праздник, только мы его не по жасмину, а по миндальному дереву определяем. Жасмин у нас редкость, зато миндаль - повсюду, и тоже глаз не оторвать, когда в цвету.

И он стал рассказывать уже знакомую нам историю о том, как они жили прежде, пока страшная болезнь не унесла почти всех людей в их селении, и дочку его унесла, и как они с внучкой бежали из мест, где на них свалилось столько горя.

-А мы, сколько себя помним, - стали рассказывать хозяева, - празднуем день, когда расцветает жасмин! Даже отметки делаем на большом камне за нашим домом, при желании можете посмотреть. Сегодня тоже сделали засечку, не забыли.

-Вот он, этот самый куст! - сыновья, не сговариваясь, протянули свои длинные ручищи, им и вставать не надо, чтобы дотянуться, и потрясли ветви раскинувшегося как раз над столом огромного, почти как дерево, куста, усыпанного ароматными звёздочками. Посыпались нежные лепестки и, будто в благодарность за внимание, тревожно-пряный аромат стал гуще.

-Когда очень жарко, я его поливаю, - добавил старший сын, - я люблю за растениями ухаживать. И ещё я развожу огород, и ещё сад. А мой брат любит ухаживать за животными, у нас их много...

-Я сам расскажу о себе, - довольно грубо перебил его младший брат. В его голосе странно сочетались решительность с неуверенностью - Но сейчас я буду просить, чтобы девушку, которую я спас, отдали мне в жены. Разве я не заслужил? - обратился он сразу ко всем сидящим за столом.

Растерялись все, кроме Деда.

-Заслужил, конечно, - спокойно отвечал тот. - Ты настоящий герой, без тебя бы она погибла, пропала. И ты делаешь нам честь своим предложением. Только это второе предложение за последние дни, и не надо забывать, какие страдания моей внучке достались из-за первого. Поэтому пусть время немного залечит её память, а пока все мы все получше узнаем друг друга. Ты как, внучка, согласна со мной?

-Я - как ты, Дедушка, - тихо проговорила девушка, не поднимая глаз. - Как скажешь, так и будет.

Она замолчала, молчал и новоявленный жених, только капля пота упала с его лба и довольно звучно шлёпнулась на стол. Все остальные тоже не решались прервать повисшую вдруг тишину, даже лепестки перестали падать с жасминового куста, скованные общей неловкостью. И тут Дед решил поскорее переменить разговор и спросил первое, что пришло ему на ум, глупый, в общем-то, вопрос, мелькнуло у него в голове, когда задавал, но ничего, пусть глупый, внучка-то у него одна, нельзя же так, сразу, не подумав, не обсудив...

-Вот скажите, почему Вас назвали так странно? - произнесли его пересохшие от волнения по поводу внучкиной судьбы губы. - Я хочу спросить, имена почему у Вас такие странные? - обратился он к хозяевам и поскорее потянулся к воде.

-Как это - странные? - раздались удивленные голоса. Все вроде бы тоже обрадовались, что можно поговорить о чем-то другом, то есть не о неожиданном предложении младшего брата, и стали глотать, а заодно и проливать воду, потому что у некоторых почему-то слегка дрожали руки. - Адам и Ева - чем же плохо? Очень даже красивые имена!

-Ева, кстати, - это значит жизнь! - заявил Адам, он один оставался спокойным. - Очень даже хорошие имена и у меня, и у жены моей, я не раз об этом думал! А кто сомневается - пусть послушает ещё раз и обратит внимание на то, что ничего в них не шипит, не свистит, не скрежещет. Поэтому их приятно произносить, и отзываться на них тоже приятно, когда позовут. Адам, конечно, звучит твёрже, но мужскому имени именно так и следует отличаться от женского. Зато Ева - звучит нежнее, женственнее, теплее.

В наших именах много звука "а", а это самый главный для людей звук. Маленький ребенок ещё говорить не научился - а этот звук уже знает! Он его поёт: "аааа", кричит; "ААА!", плачет: "а-а-а-а". Чуть подрастёт - начинает прибавлять к нему другие: засмеётся - "ха-ха", мать захочет позвать - пролепечет "ма-ма", отца - "па-па". Можете дальше сами продолжить. Вот и сыновей мы так называли, чтобы звук "А" в их именах обязательно находился: А-вель - слышите, как звучит: чётко, нежно, а в самом конце совсем мягко, поэтому и сам он такой же.

-Ты хочешь сказать, что я мягкий? - хмыкнул Авель и оглянулся на молодую гостью, которую он только что просил в жёны. - Может, кто-нибудь хочет пощупать, какие у меня твёрдые руки, да и всё тело такое же!

Гостья никак не ответила и продолжала сидеть, опустив свои длинные ресницы.

-Имя человек слышит с раннего детства, на него откликается, он как бы срастается с ним, - продолжал отец. - Поэтому мышцы твои пусть будут твёрдыми, мужчине и надо быть сильным, но внутри будь мягким, добрым, так велит твое имя.

-А моё имя как звучит, по-твоему? - спросил старший сын.

-А ты послушай сам, скажи медленно: Каа-инн, Каа-инн. Первая часть твоего имени звучит ровно и немного тревожно, как птичий крик, зато дальше звуки сливаются в приятную и чистую звонкость, будто взлетают ввысь и продолжаются, продолжаются...

-И что это значит? Зачем Вы меня так назвали?

-Когда ты родился, птицы вокруг нашего дома летали и кричали громко: "Каа, Каа! Каа-ин!", будто хотели что-то сказать.

-Что за птицы? - удивился сын. - У нас таких вроде нет.

-Сейчас действительно нет, но в тот день, когда ты родился, их налетело видимо-невидимо. Чайками эти птицы называются, живут у моря, кормятся рыбой. Мы с матерью тогда подумали, что птицы предлагают, как тебя назвать, и мы их послушались, так тебя и назвали: Каин... Хорошее имя, радостное, только всё же осторожным нужно быть... первая часть твоего имени немного тревожная.

-Ну, такое каждому можно сказать.

-А я и не говорю, что так и только так. Но что-то в моих словах правильное. Впрочем, жизнь покажет... Так что не так с нашими именами? - обратился он к Деду. - Какие-то страшные истории?

-Да нет, совсем ничего страшного, даже наоборот, интересно, - Дед уже пришёл в себя и даже смог улыбнуться. - В наших краях такие имена тоже встречаются: мальчиков иногда называют Адамом, а девочку - Евой, но чтобы вот так, сразу в одной семье, встретились и Адам, и Ева, как в той самой древней истории, - такое я встретил впервые, потому и спросил. Но вообще это я просто так, забудьте, пустяки. Главное, что вы люди хорошие, нас приютили. Я за спасение внучки готов всю жизнь, сколько мне осталось, вам всем служить, помогать буду, чем смогу...

-Вот этого не надо, - не дал ему договорить Адам, - не надо нам служить, а если захотите, оставайтесь жить с нами, а еды и места всем хватит... Кстати, что там насчет "той самой" истории, мы никакой "той самой" истории не знаем. Откуда нам знать: живем тут одни, от людей вдалеке, и получается, даже того, что всем известно, не знаем!

-Как не знаете!? Просто удивительно, неужели не знаете? Все знают, в наших краях хоть ребёнка спроси, который, конечно, постарше, и тот расскажет!

Дед воодушевился, поняв, что теперь уж точно увёл разговор о немедленном замужестве внучки в другую сторону. Ну а рассказывать он мастер, теперь он надолго продержит своим рассказом всех, кто сидит за этим гостеприимным столом, в давних, очень давних временах продержит! Люди они, конечно, замечательные, но совсем-совсем дремучие!

В поиске верных слов - чтобы уж точно увести разговор в сторону, хотя бы на сегодня, он закрыл на мгновение глаза, потом открыл, нашёл взглядом самый пышный цветок на жасминовом кусте, хотя все цветы совершенно одинаковые, и, глядя безотрывно на него, заговорил:

-Точно так же звали самых первых людей, которых из райского сада прогнали! И теперь из-за них остальные люди страдают, и мы с вами тоже! Мне ещё мой дед рассказывал, когда жив был, а он от своего деда узнал, а жили они по шестьдесят или даже немного побольше годочков. Так вот, дед мне рассказывал, что был когда-то на небесах необыкновенный сад, и поселил в нем Бог мужчину и женщину, и имена у них были Адам и Ева, как и вас, вот точно так же.

-Вот это да! - все сидящие за столом и восхитились, и удивились. - И вправду интересная история!

Только Ева пожала плечами:

-И это всё? Мало ли что в былые времена случалось!

-Нет, не всё, главное только начинается.

Дед опять нашёл взглядом тот самый пышный цветок, который помогал ему заглянуть в давно прошедшие события, и продолжал свой рассказ:

-Они ухаживали за садом, и жизнь у них была замечательной, даже смерти для них не было. А ещё там росло дерево, особое дерево, с которого нельзя было ничего рвать, а они не послушались, сорвали плод и съели. И за это им запретили даже приближаться к райскому саду, а назначили им жить на Земле, а получается, и всем другим людям, которые родятся после них... назначили трудиться, страдать и, главное, умирать, когда придёт срок, а срок человеческой жизни, как вы знаете, не такой уж большой...

Чувствуя, что его рассказ кончается, Дед выпил водички, глубокомысленно помолчал, чтобы протянуть время, и грустным голосом продолжал:

-А вот если бы не сорвали Адам с Евой яблочка там, где не позволялось, то и умирать бы никому не пришлось, тем более что в чудесном саду было и другое дерево, просто-таки замечательное дерево, дающее вечную жизнь! С него-то и надо было собирать плоды! Вот такая история, а всё те самые Адам и Ева виноваты... Теперь, получается, все люди за их грехи страдают!

Тут Дед совсем огорчился. Думал, что будет говорить долго и подробно, но вот сказал несколько слов, причем скороговоркой, - и всё! Многое почему-то пропустил, забыл, наверное. Так, глядишь, Авель опять о женитьбе заговорит! Но нет, все слушали, широко раскрыв глаза.

-Ну и история, правда, что ли, так было?

-Говорят, правда. Странно, что вы ничего об этой истории не знаете, там, где я прежде жил, её все знали, я и внучке её недавно рассказывал. Потому удивился, когда услышал ваши имена...

-Да ладно, мало ли какие совпадения бывают в именах и названиях, - улыбнулся беззаботно Адам. - Вот, например, есть слово "коса" - так и на голове у девушки может быть коса, и у реки излучина - тоже косой называется. И Авелем, наверное, не только наш смелый сынок зовётся, и другие люди с таким же именем могут быть, и наш старший сын Каин, тоже, думаю, не он один с таким именем на белом свете живёт. Ну а если сегодня никого с такими именами нет - завтра, может, появятся. Так что не волнуйтесь, мы не самые плохие люди, чтобы нас опасаться. Хотя я и хотел бы, пожалуй, тем самыми Адамом оказаться, но, сами говорите, давно это было.

-Интересно, а почему это ты не прочь тем самым Адамом оказаться? - удивились сыновья. - Это же позор, он же всех людей подвёл!

-Да хоть бы одном глазком взглянуть, хоть на минутку в райском саду оказаться - кто же не захочет? - удивился Адам вопросу. - И потом, может, совсем не так дело было, мало ли что молва людская нашепчет, люди любят придумывать. А ты, мать, как насчет того, чтобы той самой женщиной оказаться?

-Не знаю, - задумчиво отозвалась Ева, собирая осыпавшиеся жасминовые лепестки, которые время от времени продолжали падать на стол, она их уже целую горсть набрала. - Хотелось бы побольше об этой истории узнать. Жалко мне их, вот что, и того Адама жалко, и ту Еву жалко. Тяжело, наверное, им пришлось.

-За что же их жалеть? - горячо возразил Дед. - За то, что всем остальным людям страдание принесли? Вы бы слышали, как их в наших краях осуждали, когда болезнь лютовала, когда смерть одного за другим стала забирать... И дочку мою дорогую, мать моей любимой внучки, тоже унесла. Нет, у нас чуть какое несчастье случается - сразу Адама и Еву вспоминают и проклинают, и ругают. К нам один человек частенько приходил, новости рассказывал, где что случилось. Так он тоже тех людей осуждал. Да и сам я сколько раз думал: в бараний бы рог скрутил, если бы жил в те времена! Я даже додумался, как их от обычных людей отличить. Они же, те самые Адам и Ева, не женщиной были рождены, а сам Главный Бог их сотворил, а что это значит? Это значит, что на животе у них пупка не было. А у обычных людей - есть, их же матери родили! По такой примете бы я их и узнал! Да что об этом говорить, сколько лет прошло... Умерли давным-давно эти самые Ева с Адамом, а нам, то есть тем, кто после них на Земле появился, теперь вечные страдания. Легко ли жить, когда знаешь, что всех смерть ждёт, всем конец один, рано или поздно...

-А вот если бы, - сказал задумчиво Каин, - если бы они, предположим, не сорвали бы то самое запретное яблоко, то это что значит? А это значит, что остались они бы жить-поживать в своем замечательном саду, а остальных людей, может, вообще бы не было, ни здесь, ни там!

-Ну как это может быть, чтобы нас да не было, - стал спорить с братом Авель.

-И ещё, - продолжал Каин, - как же так могло случиться, что Бог их за такой пустяк взял и прогнал? Подумаешь, яблоко сорвали!

-Говорят же тебе, что ослушались, сделали то, что запрещено!

-А что если им было предназначено ослушаться? Что если у Бога именно такой замысел и был - чтобы они ослушались?

-Что-то ты перемудрил, брат, - заявил Авель. - Ослушались - значит, виноваты, и нечего их защищать!

-Нет, ну на самом деле, если подумать... - настаивал Каин.

1.11.

Незримые Хранители рассказывают о том, кто стёр память их подопечным и послал только одного из братьев спасать девушку.

Наконец-то они хоть что-то узнали из своей собственной биографии! Нам давно хотелось, чтобы эта информация, хотя бы самая общая, самая поверхностная, до них просочилась. Они, конечно, не догадываются, что это они и есть те самые Адам и Ева, да и как такая мысль может прийти кому-нибудь в голову?

Исходя из отпущенных человеку среднестатистических сроков жизни, самые первые люди, иными словами, наши подопечные, должны были давным-давно уйти со сцены, то есть умереть, оставив после себя многочисленное потомство, от которого и начался-пошел род людской. Однако на самом деле детей у них всего двое, причем родились они далеко не сразу, да и откуда им было взяться? Как ходили в Эдеме, взявшись за руки, так и здесь долгие годы продолжали, вот и вся их близость, хоть днём, хоть ночью. А уж наговорили, наплели о них всяких небылиц, вплоть до сексуальных фантазий, не верите - в базу данных загляните, в любую, а какой-такой секс может быть в виртуальном бестелесном мире?

Так что "плодитесь и размножайтесь", даже и в земных условиях, случилось у них далеко не сразу, а только когда очень уж им ребёночка захотелось, другие люди за это время в этом вопросе намного их опередили, почти всю Землю заселили, пока они тут, взявшись за руки, ходили-бродили.

Поскольку Великим, Бесконечным и Всезнающим, иными словами, Самым Главным Богом самолично, в качестве эталона, были створены только наши подопечные, они и оказались более жизнестойкими по сравнению с другими людьми, которых, по образцу Адама и Евы, в массовом масштабе стали создавать другие Боги, помощники Самого Главного (см. Примечание в конце текста). Возможно, они упустили какую-то особенность, но по сравнению с этими людьми факт феноменального долгожительства именно наших подопечных налицо (см. Примечание в конце текста) ... А может, это пребывание в Эдеме так на них повлияло, точно не знаем.

Однако речь сейчас не об особенностях их личных биографий, а об их невиданной изоляции: весь мир знает их историю, даже дети малые, а сами они - только что узнали, и то кое-что, да еще и в искаженном варианте! Вот как поработал над их памятью тот, о ком нам вспоминать не хочется!

Великий, Бесконечный и Всезнающий не только Адама и Еву сотворил, но и того, о котором нам вспоминать не хочется. Речь идёт о том, кто опустошил память наших подопечных, стоило тем попасть за Землю, под его власть. Возомнил себя выше всех, даже Того, кто его сотворил. Ведь что получается? И Адам с Евой, и мы, их хранители, да и тот, о котором нам не хотелось бы вспоминать, - все мы родом из Эдема, можно сказать. родственники. А поскольку родственники, следовало бы друг другу помогать, единомышленниками быть. Но единомышленники у него совсем другие, и занятия тоже другие, для нас странные. Или, может, функция у него такая - обижать и вредить?

Хорошо помним самый первый день, когда мы с нашими подопечными впервые оказались здесь, на Земле, где им было предназначено жить-поживать, а нам - их оберегать и защищать. Тут же объявился здесь и наш родственник, тот, чье имя нам называть не хочется, и, несмотря на наши протесты, каким-то хитрым образом стёр, удалил из их памяти всё, что с ними доселе было. И откуда пришли, забыли, и почему здесь оказались, какой наказ получили, тоже не помнят. Даже о том забыли, кто они такие есть. А если бы знали - вполне могли бы гордиться своим происхождением, самым высоким среди людей! И образованием, кстати, тоже: Самый Главный Бог их уму-разуму учил, наставления на будущее давал.

А что мы могли сделать, когда он им память стирал? Здесь, на земном уровне, он могущественнее нас. К тому же, это мы уже говорили, нам рекомендовано вмешиваться только в особых случаях, опасных для физической целостности наших подопечных, - и только тогда оберегать, чтобы им вообще не пропасть, не погибнуть. Мы, конечно, в любой момент готовы действовать, но как узнать, будет ли завтра опасно то, что кажется обычным сегодня? Этот, например, - понятно вам, о ком речь? - повадился в их дом приходить, Дядюшкой велит звать и, на правах старшего родственника, требует к себе уважения. Советы разные даёт, вроде бы для их пользы.

Когда был здесь в последний раз, совсем намудрил: нет бы послать обоих братьев девчонку спасать, так нет, только одному шепнул, младшему. И ведь знал, наверняка знал, что в её мечтах давно уже пребывает старший, на главном и единственном месте, сам того не зная, не ведая. Да и девушку, скорее всего, лесные люди не случайно к дереву привязали... догадываемся, кто присоветовал волосатому великану внимание на девчонку обратить: подросла, мол, бери в жены! А тот и послушался, он же внушаемый, даром что роста огромного, мало ему, что ли, своих жён было...

Иногда мысль закрадывается: а может, Великий, Бесконечный и Всезнающий не знает, что у нас тут происходит? Он ведь далеко, глобальными заботами занят, а здесь, на Земле, хозяйничает тот, кто нам не единомышленник. Всех и вся под себя перекраивает, подминает. Пока нам удается сопротивляться, выручать наших подопечных, да они и сами неплохо себя защищают... Вы спрашиваете, чем защищают? А своим спокойствием и ничем не обоснованной уверенностью, что ничего плохого с ними не случится! Но вот что дальше будет - неизвестно! Ну что ж, поживём - увидим, что там у нас впереди. Точнее, это они, Адам с Евой, и поживут, и увидят, а мы - только увидим, потому что у нас другая сущность, не биологическая. Но помогаем мы им с удовольствием, тут уж что есть, то есть. Вот и сейчас задумка одна у нас есть, если получится - расскажем.

Часть вторая

События развиваются бурно и неожиданно

2.1.

Незримые Хранители рассказывают об еще одном родственнике, посланнике Богов Гермесе, у которого есть крылатые сандалии и кадуцей, или палка со змеями. Зачем он нужен Дядюшке?

Ещё один родственник у нас есть, Гермес (см. Примечание в конце текста), хоть и отдалённое у нас родство, но постоянно приходится за ним и его передвижениями наблюдать. Тоже большие хлопоты доставляет, потому что на нашу функцию претендует... опять это слово, функция, никак не отвяжется! Говорит, что тоже заботится о наших подопечных, хотя никто ему этого не поручал, иначе мы бы знали. Да и заботится он как-то странно, скорее, воду мутит, суету создаёт, баламутит, одним словом. Иногда нам даже кажется, что функция у него двоякая: с одной стороны, вроде бы нам помогает, а с другой - мешает.

Совсем нас запутал: со всеми он в дружбе, коммуникабельный он, видите ли, посланник богов, видите ли. Скачет по миру туда-сюда в своих крылатых сандалиях, слухи и новости разносит, посохом змеиным трясёт... Да знаем мы, знаем, что кадуцеем (см. Примечание в конце текста) эта палка называется, с двумя змеями, тоже из дерева вырезанными. Вокруг палки обвились и, вроде бы, друг на друга шипят, кинуться друг на друга собираются, борются между собой, значит. Говорит, что сам вырезал, чтобы все боялись. А на самом деле и кадуцей со змеями, и крылатые сандалии, а ещё камень особого магнетического действия ему по должности положены, выдают их ему. Для того, возможно, и вызвался в посланники, чтобы их получить, а вместе с ними и особые возможности для себя, любимого.

Да, он посланник, никто не спорит, но ведь посланник среди богов не самого высокого уровня! Ежели по происхождению судить, то рядом с нашими подопечными его и рядом не поставишь! Но и он туда же - пытается вмешиваться в их жизнь.

Служит на побегушках у того, о ком нам и говорить неприятно. Скорее всего, не по доброй воле служит, а на грешках мелких попался. Крупных-то погрешностей до сих пор не было. Так, мелкий баловник, шалунишка, по молодости лет и по неуёмной резвости скачет с места на место, всё-то хочет разузнать, повсюду успеть, что, с одной стороны похвально, а нам, в нашей тиши да глуши, даже завидно: все его знают, всегда всем нужен, всегда в центре событий.

С другой же стороны, нас смущает то, что толкование этим событиям он даёт порой по собственному разумению и настроению, а бывает, что и в своих собственных интересах. Интерпретатором (см. Примечание в конце текста) себя называет, толмачом. Да ещё и заявляет, что когда-нибудь такого рода занятия будут называться в его честь, герменевтикой (см. Примечание в конце текста). Во вневременной базе информации такое слово мы действительно видели, но вникать не стали: если и будет, то нескоро, а у нас и другие неотложные проблемы есть, сегодня наших подопечных касающиеся!

И все же не можем не сказать, хотя бы вскользь, что в той же базе данных нам попалась картинка с изображением одного из будущих (это если от нынешнего времени считать) древнеегипетских богов. И этот самый древнеегипетский бог мало того что на нашего баловника оказался похожим, так ещё и имя у него такое же! И палка со змеями у него имеется, и камень особого действия в руке держит... Совпадение, конечно: до такого высокого статуса нашему баловнику как земле до неба! Ну не может же близость к информации такие преференции давать!

2.2.

Пётр ловит рыбу и замечает человека с крыльями на ногах. Гермес рассказывает своей сестре Наяде, что у него масса поручений, которые надо выполнить до начала полнолуния, которое случится ночью. Планируется что-то грандиозное и тайное.

Рано утром отправился Пётр, лучший и единственный друг Каина и Авеля, рыбу ловить, а для этого далеко ходить не надо, всё рядышком с их скромным жилищем: и быстрая бурливая река, и тихие рыбные места вдоль берега. Обычно далеко он не забирается: дойдёт до ближней заводи, проведёт два-три раза против водных струй сетью, которую сплели вместе с отцом из длинной прибрежной травы, - и пожалуйста, готово пропитание для всей семьи. Можно бы и ещё с сеточкой походить, нравится ему это занятие, но отец строго-настрого велел не брать больше того, что нужно на сегодня. А завтра, как говорит отец, будет новый день и будет новая пища.

Однако в нынешнее утро он решил отправиться подальше, для разнообразия. Давно заметил тенистую заводь под тремя раскидистыми ивами, но зачем куда-то забираться, когда и рядом рыбы полным-полно? Но вот захотелось сегодня чего-то новенького, очень захотелось.

На новом месте рыбы оказалось не меньше, а, может, и больше, с первого захода несколько рыбин в сетке запутались. Крупных взял, а тех, что поменьше, выпустил, пусть подрастают. Теперь можно бы и домой, но потянуло вздремнуть: встал чуть свет, да и сейчас ещё рань, солнце только-только начинает выдвигаться. Спрятал свой улов вместе с сетью в воду, а сам отошёл в сторонку и прилёг под кустами, посреди высокой и густой травы. А что это значит? А то значит, что не видно его, совсем не видно, ни сбоку, ни сверху.

И вот почти уже уснул, под тихий шёпот травинок над головой, как слышит: зашумело что-то непонятное, затопотало. Хочешь-не хочешь, а глаза откроешь. Видит он то ли человека, то ли птицу огромную. И человек это, и птица, всё сразу. То ли низко-низко над землей летит, то ли, подпрыгивая, быстро-быстро по земле бежит. Пробежало это нечто странное и непонятное, промелькнуло и исчезло, Пётр даже на ноги не успел вскочить. Да и зачем бы ему вскакивать, мало ли что?

-Привиделось, - решил, закрыл глаза и только-только опять начал засыпать - снова шум, опять человек-птица несётся, бежит-спешит, теперь уже назад, еще мгновение, и рядом с Петром окажется. А солнце уже высоко, поэтому видно, как следом за странным существом пыль клубится.

-Значит, всё же не сон, - подумал Пётр и опять-таки не стал обнаруживаться, а решил немного подождать, приглядеться.

Подбежало это нечто непонятное как раз к тому месту, где он только что рыбу ловил, на землю плюхнулась. Видно теперь, что не птица это вовсе, а человек, молодой, стройный и с крыльями на ногах (см. Примечание в конце текста). А раз с крыльями, значит, всё-таки это сон, во сне мало ли что привидится. Дремлет Пётр дальше, но сквозь щёлочку ресниц поглядывает: интересно же!

Отдохнул немного этот человек, отдышался, а потом крылья с ног снял и в мешочек особый спрятал, к поясу привязанный. Дальше босой пошел, и куда бы вы думали? А к той самой заводи, Пётр даже подумал, что тоже за рыбой. Дальше вот что было. Зачерпнул этот человек водички из реки, попил, умылся и стал звать:

-Сестричка Наяда (см. Примечание в конце текста), покажись, объявись!

Три раза позвал - никого и ничего. Тогда он подобрал с земли несколько камешков, потёр их, поплевал на каждый и стал бросать в воду, приговаривая те же слова, что и прежде. И что бы вы подумали? Из прозрачнейшей воды появилась, и откуда только взялась? И как только могла скрываться там? Из заводи на бережок вышла, вся мокрая и босая, прекрасная девушка, слегка прикрытая чем-то лёгким и почти прозрачным, Пётр сначала подумал, что голая, правда он голых девушек никогда не видел, вокруг и одетых-то нет... Но когда эта девушка вышла... Он даже не понял, что с ним стало... Такой необычайной радости, от белых тучек на небе и до самого преглубокого дна речного, никогда прежде не чувствовал... и вообще... каждая травинка на этом берегу - и та замечательная, как он этого раньше не понимал? А девушка улыбнулась, руки свои мокрые и прекрасные к незнакомцу протянула:

-Здравствуй, братец Гермес, зачем позвал, что тебя сюда привело?

-Да так, - отвечает ей братец, - рядом оказался, вот и решил заглянуть, поболтать, душу отвести, устал, если честно. Бегаю без конца с поручениями, то в одну сторону несусь, то в другую, сплошные хлопоты и заботы в связи с наступающим полнолунием.

-Неужели сегодня полнолуния не будет, может, Луна закапризничала и отказывается появляться? - хихикнула девушка.

-Тебе бы всё потешаться, - улыбнулся братец. - Пусть бы Луна попробовала отказаться - скандал вышел бы огромнейший, не рискнёт. Поэтому и полнолуние будет, и жертвоприношение в ночь полнолуния случится, только вот какое? На этот счёт у нас планы огромные, надо все предусмотреть, чтобы не получилось, как когда-то...

-Значит, опять хотите попробовать... - нахмурилась девушка. - Не нравится мне это, если честно... и зачем только ты ввязался... нет, ты сам посуди...

-Ни слова больше, - спохватился Гермес и даже зажал девушке рот. - Тот, кто меня послал, на сегодняшнюю ночь имеет большие надежды, поэтому мало ли что... и деревья уши имеют, и птицы, и трава... Помалкивай, иначе навредишь и мне, и себе!

2..3.

Каин и Авель отправляются пасти стадо. Каин бормочет нескладные стихи и переживает, что младший брат не взял его в лес спасать девушку. Но младшему так велели.

В это же утро, едва рассвело, Каин с Авелем отправились со стадом на пастбище. Вместе, как в прежние времена. Одному Авелю теперь не справиться: мать велела нового братика, которого нашли в лесу, брать с собой, для оздоровления: от постоянного пребывания в лесной тени и сырости ребёнок был слабоват и даже подкашливал.

Малыша посадили верхом на самого смирного круторогого барана. Рядом с новоявленным наездником, который крепко-накрепко вцепился в кудрявую густую шерсть, тут же неторопливо затрусила одна из собак, огромная и не менее лохматая, чем опекаемые ею животные. Сильный и умный пёс всегда умеет оказываться там, где надо последить за порядком, как он его понимает. То овец в кучку собирает, то быков разнимает, то замечавшуюся корову заворачивает, причем всегда знает, где, когда и что именно ему надо сделать. А когда ничего не надо, полежит в тенёчке, навязываться не станет.

-И отец мой, и мать были такие же, и вся порода наша такая, - собачий взгляд выражал верность и ещё раз верность, - недаром хозяева огорчились, когда их не стало, совсем недавно это случилось. Может, и обо мне будут жалеть, когда моё время придёт, ну, когда-нибудь... А пока надо служить, верой и правдой, чтобы хозяева были довольны, а когда они нами довольны, это и есть самая большая собачья радость.

-Наш мальчишечка-малец скачет смело, молодец, - бормотал Каин, любуясь всадником на баране и помахивая, вслед за своими словами, гибким прутиком, для собственного удовольствия помахивая, а не для указания скотине, та и сама дорогу знает, да и собаки на что?

- Когда идёшь по знакомым и приятным местам, да ещё вот так, размахивая веткой, сами собой приходят дружные слова, которые перекликаются, как эхо в лесу, отец назвал их рифмами, - продолжал он думать. - Вот и сейчас дружные слова в голову лезут, будто для этого время подходящее... а почему неподходящее? Вполне. ...Ничего он не боится и щебечет, будто птица... Но он же не птица и не щебечет, разве можно так говорить? А почему нет, если мне так нравится? Отец говорил, что у каждого слова есть свое значение, а я вот взял и перенес значение с одного места на другое, потому что так интереснее, игра такая вроде бы у меня. Однако сегодня рифмы мои так себе, простенькие, бывало, получалось и поскладнее. Но лучше я буду о нашем малыше простенькими рифмами думать, чем о том, что мой младший брат жениться надумал, и на ком именно он жениться надумал, и как он ее за руку возьмет...

Думал он так или старался о чем-нибудь ещё, другом, думать, или вообще не думать, а вот, интересно, бывает или нет, чтобы совсем не думать, - бормотал он, уже на пастбище, усевшись на самом высоком месте, чтобы всё стадо видеть.

Авель тоже полулежал неподалёку, грыз крепкими белыми зубами травинки, грыз и отбрасывал, и новые грыз, и тоже ни о чем не думал, не потому, что старался не думать, а вот не думал, и всё тут. О чем думать, когда за стадом смотреть надо? И ещё мальчишку оберегать, когда проснётся и станет тут повсюду скакать, он шустрый, недаром мать велела глаз с него не спускать. Ну что ж, если надо, он и будет смотреть, и за стадом, и за мальчишкой, у него всегда порядок.

Он и на брата старшего может посмотреть, что-то тот сегодня молчаливый. Обиделся, наверное, когда я вчера его прервал, сказал, что сам своей невесте всё расскажу. А что ей рассказывать? И рассказывать нечего. Пусть сама посмотрит на стадо, на овец и бычков и на коров тоже. А посмотрит, можно и не рассказывать, и так всё ясно. Захочет или не захочет, а будет вместе со мной ухаживать, раз жена.

И напрасно брат молчит, нечего тут обсуждать, Дядюшка так и сказал: "никого не спрашивай, твоя девушка, и всё тут. Её же ты спасёшь, а не кто-то другой...". Как Дядюшка сказал, так и случилось, пошёл и спас, а что тут такого сложного? Он сильный, а девушка лёгкая. Всего-то и дела было - развязать и перенести с одного места в другое, тем более что Дядюшка защиту от зверья пообещал...

Вот только зачем она вчера руку отдернула, когда он её за руку хотел взять, после ужина это случилось, и тут же на Каина посмотрела? Мельком посмотрела, но он, Авель, заметил, он умеет замечать.

Эту девушку, если кто не знает, он тоже несколько раз в лесу видел, издали, и всегда считал, что ничего особенного, замарашка-замарашкой. К тому же она и тогда всё больше на Каина смотрела, прямо-таки во все глаза, спрячется за каким-нибудь кустом и глядит, как тот листики и цветочки рассматривает или слова свои складные бормочет. А он, Авель, тоже смотрит и всё замечает, это он умеет.

И хорошо, что брат молчит, потому что говорить тут не о чем. Дядюшка как сказал? Пора, мол, становиться самостоятельным, самому себе старшим. И ещё сказал, что невесту никому не уступают, ни брату, ни соседу. А Дед... почему бы ему быть против?

2.4.

Давняя история о том, как рядом с жилищем у Адама и Евы поселились соседи: молодая пара и младенец. Но появились их преследователи и велели принести ребёнка в жертву.

История, о которой Гермес запретил сестре вспоминать, случилось довольно давно. Однажды в этих тихих и безлюдных местах - Адам с Евой в своём одиночестве просто-таки мечтали о соседях - появилась молодая пара. Они пришли издалека и принесли с собой ребёночка, крохотного и кудрявого. Собственно, благодаря этому мальчику и они, Адам с Евой, своих детей решились завести: пухлые младенческие щёчки, беззащитный мягкий животик и нежнейшие, ещё ни разу не ступавшие по земле пяточки показались им самой большой и самой главной ценностью, какая только может быть на свете, даже ночами стали сниться, особенно Еве.

И вот однажды пришли они к соседям, так и тянуло их на малыша лишний раз посмотреть, погладить его, потискать. Стала Ева играть с младенцем, а Адам с соседом беседу ведёт о том, о сём, но видит: чем шире улыбается мальчишечка своим беззубым ртом, чем громче визжит, радуясь общему вниманию, тем грустнее его родители, глаза прячут, прямо и открыто на гостей не взглянут.

-Да что такое сегодня с вами? - не выдержал Адам. - В чем дело, говорите!

-Первенец он у нас, - отвечают, глядя куда-то вниз.

-Ну и что? Мы знаем, что других детей у вас нет.

-А первенца надо в жертву приносить (см. Примечание в конце текста), так положено, так установлено в наших краях, откуда мы пришли. Когда ребёнок родился, мы тут же убежали, ночами шли, а днем прятались, пока не добрались сюда. Место тут тихое, кроме вас никого нет. Думали, спрятались, не найдут нас, будем жить, сына растить. Но нет, нашли и велели сегодня же ночью это сделать, потому что как раз полнолуние. И сказали где. На том большом камне, что за холмом, по пути к вашему дому, сколько раз мимо проходили, а не знали, не догадывались, что это самое страшное для нас место.

Тут ребёнок громко и отчаянно заплакал. Может, есть захотел, а может, живот заболел, но у всех заныло в груди: а вдруг понимает, чувствует беду?

-Нам сказали, что мы должны радоваться, потому что жертва угодна высшим силам, но у нас не получается радоваться, - добавил грустно сосед.

-Да кто такое сказал? - вскинулся Адам, на ноги вскочил. Ева же молчала, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. - Кто сказал, что надо ребёнка отдать и вообще всё остальное делать?

-Двое вчера приходили, с виду обыкновенные, люди как люди, но рядом с ними очень страшно, так страшно, как никогда и нигде, - отвечал отец ребенка. - Со мной, - продолжал он, взмахивая руками и громко дыша, - всякое случалось: и волки гнались за мной, и тигра видел совсем близко, и в реке тонул, думал, страшней не бывает, но здесь совсем другой страх, не страх, а ужас, жуть. Посмотришь на них - и будто в чёрную яму проваливаешься. А еще они сказали, что если мы сами, своими руками жертву не принесем, нас боги проклянут. Вот этими самыми руками - и нашего дорогого сыночка!

И он протянул к Адаму и Еве свои сильные дрожащие руки.

-Хорошо, - сказал Адам изменившимся голосом. Он весь стал каким-то странным, так, во всяком случае, показалось Еве. А уж она-то своего мужа ой как знала! - Надо так надо. Займитесь же ребёнком, родители, что он у вас орет, как резаный, накормить, что ли забыли, за переживаниями? А ему всё равно есть хочется, вот так.

В нём будто поднялось что-то доселе скрытое, новое и сильное, о чём он до сих пор не знал, не ведал, поднялось и выдвинулось вперёд и вверх, перекрыв все другие мысли и чувства.

-Сейчас мы уйдём, а вечером тоже придём к камню, вместе будем жертву приносить. Надо - так надо. Идем же, Ева, кому говорю! И хватит младенцу кричать, давай корми своего сына, мать!

Они вернулись домой, спотыкаясь и не замечая дороги, только у камня большого постояли, того самого, что разлёгся как раз посредине их пути: если направо от камня пойдёшь - к соседям вернёшься, а если налево - это уже к их дому. Пришли к себе и занялись обычными делами: коз и овец загнали, травы им подбросили, пусть жуют вволю. Адам отрешённо молчал, делая вид, что не замечает вздохов и вопросительных взглядов жены.

То новое и сильное, что пришло к нему недавно, не исчезало и даже продолжало расти, перекрывая вход всему остальному, привычному, и это новое и сильное надо было сохранить, удержать и подняться до него, понять. Поэтому он и молчал, прислушиваясь и приглядываясь к самому себе, пока кое-что не стало проясняться, обозначаться, приобретать зыбкую видимость и зыбкое, невнятное звучание. Может, правильно, а может, и нет, но он попробует. Да, он попробует!

Когда стало темнеть, он выбрал самую жирную овцу, взвалил себе на плечи и всё так же молча кивнул жене: идем! И та ни на мгновение не сомневалась и ничего не спрашивала, вот как!

К жертвенному камню они подошли почти одновременно: с одной стороны Ева и Адам с овцой за плечами, с другой - соседи со спящим младенцем, которого они бережно и ревниво, чуть ли не через каждые десять шагов, передавали из рук в руки. Брели потихоньку, нехотя, стараясь не споткнуться, нельзя же падать, когда в твоих руках самое дорогое! И смотрели, смотрели на своего чудо-ребенка безотрывно, просто насмотреться не могли.

А сверху уже вылупилась холодным белёсым глазом кругло-полная луна - ей безразлично, вроде бы, что там происходит внизу с жалкой кучкой людей и почему, зачем окружили они большой серый камень.

Постояли молча, отец положил сына на тёплый, ещё не остывший после жаркого дня валун. Тот сладко спал, нежные волосики закрывали слегка влажный лобик, почти доставая до длинных черных ресничек.

-Ну что ж, - сказал отец хриплым, каким-то чужим голосом, - если надо, если положено, придётся это сделать...

-Забери малыша, - сказал Адам. - Возьми его на руки, отец! Или ты, мать, возьми его, слышишь, мать, ну что тебе говорят! Сколько можно одно и то же повторять, возьми же, наконец, своего ребенка, мать, и унеси! Ну же, взяла и отошла, пока не поздно!

Женщина схватила младенца, а тот всё спал и спал. И поспешно отбежала, на дрожащих и подгибающихся ногах отбежала, с самым дорогим, что у нее есть, спотыкаясь на ходу, но всё же не падая, как можно упасть, падать никак нельзя...

2.5.

Гермес намекает Наяде на некий важный прецедент, который может случиться в ночь полнолуния. По примеру Гермеса Пётр вызывает Наяду из воды. Та сердится, но недолго: Петр - человек, которого когда-то спас Сын Самого Главного Бога.

-Хоть немного побудь ещё, а то я всё одна да одна! - просила Гермеса сестрица.

-В другой раз, - отвечал тот и уже цеплял свои невиданные крылья к ногам. Пётр присмотрелся, даже голову из травы высунул, видит, что крыльев по два на каждую ногу, с обеих сторон к пяткам, вернее, к дощечке под пятками приспособлены, небольшие такие крылышки, как у птички.

-У меня ещё поручений - тьма, а до полнолуния осталось всего ничего. Всё вроде бы предусмотрели и организовали, комбинация сложнейшая, многоходовая, но от этой семейки не знаешь, чего ожидать. Надо, чтобы спектакль прошёл по нашему сценарию. И чтобы всё, что задумано, при них произошло... Не то чтобы они помогли - на это мы не надеемся, но хотя бы не помешали! Прецедент (см. Примечание в конце текста) должен быть... чтобы это случилось при них, прецедент нужен! Ты же знаешь, что от этой семейки очень многое зависит из того, что происходит в мире, одно хорошо, что сами они этого не знают, не догадываются. Ну, пожелай мне... как говорится...

Прикрепил он свои странные крылья к ногам, сделал шаг, другой - и унёсся, только ветром дохнуло, как сквозняком, по жаре даже приятно. Загрустившая девушка вошла в воду и тоже исчезла. Тут наконец Пётр вскочил, будто волной его подбросило. Стал озираться по сторонам - никого, к воде подбежал - тоже никого, только на дне заводи мелкая рыбешка играет. И - всё! Примерещилась, что ли? Ближе подошёл, в горсть воды зачерпнул, хлебнул - ничего. Голову и щеки намочил - заболел, наверное! Глаза протёр, встряхнулся, огляделся ещё раз. Домой надо, лечиться. Тут видит - на берегу, там, где только что незнакомец стоял, камешек беленький валяется. Схватил, потёр, поплевал слегка - и в воду бросил, прошептал пересохшим ртом:

-Девушка, красавица, покажись, объявись!

Бросил, сказал и только тогда подумал: куда, в какие это дела я лезу? Сам замер в ожидании, а сердце так и бьётся, так и стучит, и в груди, и в горле, и в висках. Да и как не волноваться: он же ни разу в своей жизни ни с одной девушкой словом единым не перемолвился, ни одной не видел, ни близко, ни далеко. Всего только и есть у него два друга, а больше никого. Не зря они с Каином игру придумали, будто с Луной разговор ведут. Зажмурился Пётр, а когда открыл глаза - девушка, та самая, на берегу стоит, хмурится:

-Ты кто такой и зачем меня вызвал? Вот сейчас я тебя утащу под воду, чтобы в другой раз неповадно было!

Онемел от волнения и страха Пётр, только сердце ещё громче стучит. А девушка приближается к нему, руки мокрые протягивает. А он и не сопротивляется:

-С тобой - хоть и под воду! - И тоже руки свои протягивает, к ней.

-Да я пошутила, просто попугать хотела, - увернулась от его рук девушка, но не убежала, не исчезла, даже улыбнулась. - Я тебя сразу узнала, ты же тот, которого Сын Главного Бога спас, а это значит, что обидеть тебя я никак не могу, не по чину мне! А вот дружить с тобой буду, тем более ты секрет узнал, как меня вызывать. Но только обещай, раз это секрет, то ни-ко-му! Ни слова, ни полслова!

2.6.

Продолжение давней истории. Адам положил на жертвенный камень овцу, но появились преследователи соседей и велели принести в жертву не овцу, ребёнка. Адам не согласился. Ева сказала слово силы. Ребёнок остался жив, однако всем стёрли память.

Та давняя история продолжалась так. Положил Адам на самую середину жертвенного камня овцу и почувствовал, что весь мокрый: попробуй походи в знойный вечер с таким грузом, который к тому же весь в жарких шерстяных завитках! Овца лежала, не шевелясь. Её, конечно, тоже жалко, - мелькнула мысль, - но ничего, пусть послужит благому делу.

-Вот это и будет жертва! Принимайте жертву, Боги! Овца и крупнее, и жирнее этого крошечного комочка!

Тут, откуда ни возьмись, появились двое, и сразу стало понятно, что именно этих людей так боялись отец и мать ребёнка: повеяло не то что страхом, а ужасом, жутью, хотя внешность у пришельцев была самая что ни на есть обыкновенная. Старший был полноватый, плешивый слегка, а почему производил такое впечатление, непонятно. Может, потому, что глаза светились белёсым светом, как и у круглого лунного лика.

Но Луна глядела сверху всё так же безразлично, не её, мол, высоколунное дело, что там внизу происходит, в то время как из глаз незнакомца тянулись дорожки колючих и липких лучей, от которых не избавиться, не спрятаться: взглянет - и ты будто в капкане. Все шарахнулись, как стадо овец от ощерившегося волка, и даже покрылись мурашками, потому что неожиданно, посреди привычно-душной ночи, замёрзли. Пахнуло холодным и резким ветром, вскрикнул и проснулся ребёнок. Неуютно, опасно. И страшно.

Второй незваный гость оказался, если приглядеться, красивым, стройным, уже не юноша, но и не зрелый муж. Бодрый, оживлённый, немного узкоплечий, он так поглядывал вокруг, что становилось понятно: именно он здесь особенный, лучше других, и если кого и уважает, то только своего старшего спутника. Широко открывая рот с белыми сияющими зубами, он бодро улыбался и, что самое удивительное, держал в высоко поднятой руке странную палку, переплетенную змеями. Змеи шевелились, завораживая и пугая людей.

-Это что же тут такое происходит!? - широко расставив ноги, человек со странной палкой встал перед родителями ребёнка и, все так же улыбаясь, поднял свою палку ещё выше. - Глядеть сюда и делать, что велено! Кладите ребёнка, куда сказано!

Будто во сне, мать с ребенком на руках стала медленно приближаться к камню, а все остальные, глядя на извивающихся вокруг палки змей, так оцепенели, что даже дух перевести - и то не получалось. И тут Адам встряхнулся, будто спал-спал и, наконец, проснулся. То новое и сильное, что пришло недавно к нему, властно заявляло о себе. Сделалось и весело, и отчаянно, слова стали произноситься сами собой, то есть сначала он их говорил, и только потом по звучанию вникал в их значение, будто к эху прислушивался.

-Мы не будем, - сказал он. - Мы не будем.

Спокойно сказал, как и надо. Да, правильно, так и надо говорить - спокойно и медленно.

И опять палка со змеями взметнулась вверх, и снова её владелец тряс этим странным предметом перед собравшимися у камня растерянными и несчастными людьми:

-Делать, что сказано, делать, делать!

И опять все оцепенели, только не Адам. Да и Ева опомнилась и передвинулась поближе к мужу, встала рядом, плечом к плечу.

-Мы не будем, - повторил Адам. - А вы можете уходить, мы вас не звали.

-Да как ты смеешь, человечишка? - теперь вперед выдвинулся другой пришелец, тот, что плешивый. Он говорил жёстко и дышал настоящим холодом. Холод шел от него кругами, нарастая с каждым новым словом и заставляя почти голых людей, только что испытывавших изнурительную духоту, обхватывать себя руками и прижиматься друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Ещё бы: от их дыхания теперь шел пар, такого холода в этих краях доселе не случалось.

-Как ты смеешь вмешиваться? - повторил плешивый. - Кто ты такой, чтобы нас учить? Ты - простой человек, значит, знай свое место!

И тут вперед неожиданно выступила Ева. Как так, взволновалась она, с моим замечательным мужем - и так грубо разговаривают!

-Это Адам, - сказала она. - Мой муж. А я - Ева! Мы - Адам и Ева, и мы вместе! А это наши друзья.

-Отойди, Ева, - сказал Адам и даже слегка оттолкнул жену. - Тут у нас мужской разговор.

Но Ева не унималась. Во рту у неё так пересохло, что стало тесно языку, она понимала, что сейчас действительно женщине лучше отойти, но остановится не получалось, и всё тут.

-Мы - Адам и Ева, муж и жена, и мы вместе, - повторила она. И ещё раз повторила, и ещё раз, и тогда Адам перестал её отталкивать, а встал впереди неё, загородив своей широкой грудью, а она всё шептала:

-Мы - вместе, Адам и Ева, муж и жена, мы вместе!

-Мы не дадим ребёнка, - сказал твёрдо Адам. - Я не дам. Ева не даст. Мы не дадим. Соседи наши не дадут. Здесь мы живём и здесь наши порядки. Если нужна живая плоть, то вот она, овца. А душу человеческую будем беречь.

Он не знал, правильно говорит или неправильно. Он никогда прежде не думал такими словами. И о душе человеческой никогда не знал, есть ли она вообще или нет её совсем. Но сейчас он чувствовал, что нельзя молчать, и доверился своей новой силе. Во рту у него тоже пересохло, стало совсем сухо, поэтому голос звучал хрипло.

-Ну и ладно, - неожиданно ответил плешивый. - Тогда мы уходим. Мы уже ушли.

И он действительно двинулся было прочь. Но тот, что со змеями на палке, схватил его за руку:

-Господин, подождите! Сейчас я ещё раз... они послушаются... никуда не денутся, в первый раз, что ли? Сколько похожих случаев бывало, в разных местах - все слушались, и этих заставим! Да вы знаете, кому отказываете? - последние слова он обращал уже к людям, которые пытались хоть как-то защитить от холода рыдающего ребёнка: ладонями, дыханием, собственными телами.

-Мы уходим, - повторил старший. И добавил тихо, так, чтобы никто не слышал, кроме его спутника:

-Ты что, не расслышал? Она-то наверняка не поняла, что именно ляпнула, что у нее сказалось, куда ей, но ведь самое что ни на есть слово силы (см. Примечание в конце текста) получилось... поэтому сейчас они сильнее нас.

-Ну, тогда позвольте мне позаботиться, чтобы они забыли, что тут произошло, - сказал второй и ещё раз поднял свою змеиную палку:

-Вот сюда посмотрим-ка внимательно, все-все посмотрим! Смотрим, не моргая, сюда, все-все смотрим! Значит, дело обстоит так: нас тут не было, вы про нас всё-всё забудете, уже забыли, совсем-совсем забыли! И незачем вам про нас помнить, потому что неприятные воспоминания никому не нужны, их надо забыть! Всем-всем надо забыть и как вы испугались, и как за ребёнка переживали, а ведь это был сон (см. Примечание в конце текста), и он улетучился, как дым, забылся. А для чего вы здесь собрались? А для того, чтобы принести в жертву овцу, и овца уже здесь, уже лежит на камне. Вот и делайте свое дело, а мы ушли, нас здесь не было. Но мы ещё встретимся, не сомневаюсь. А когда встретимся - вы нас не узнаете, вы о нас забыли!

2.7.

Братья Каин и Авель: сходство и различие. В жизнь Каина неожиданно пришли и радость, и огорчение. На пастбище приходят Дед с внучкой. Братья решают показать внучке скалы.

Каин был старший, и в детстве, как и положено, опекал младшего, даже, случалось, покрикивал на него и слегка поколачивал, добиваясь послушания. Впрочем, младший тут же пытался дать сдачи, и тогда начиналась весёлая потасовка с пыхтением и катанием по земле, кончавшаяся не менее весёлым примирением. Отец с матерью с утра до вечера в хлопотах, поэтому забота о брате была его обязанностью, от которой он никогда не отказывался. Чего только ни придумывал, чтобы позабавить братца, да и сам развлекался заодно, радовался рядом с ним. Вместе отправлялись в походы за лесными орехами и плодами, вместе отыскивали особые палочки, чтобы мастерить пронзительно свистящие дудочки, вместе рвали охапками душистые травы и яркие цветы, чтобы порадовать мать, вместе качали мышцы, чтобы похвалил отец.

Но теперь младший брат вырос и сумел так раздаться в плечах, так посолиднеть, что теперь уже старшим казался младший. А Каин оставался тонким в кости и потому выглядел моложе брата. И ещё он казался нежнее, что ли. И профиль у него тоньше, и волосы не торчат, как у младшего, жёсткими прядями, а сами собой, безо всякого ухода, изящно падают на плечи. И тело между грудью и животом не полнеет, не заплывает жирком, и крутые скулы не округляются в сытном довольстве, а остаются слегка впалыми, будто принадлежат плохо кормленому человеку.

На самом же деле Каин, как и всякий молодой здоровый юноша, покушать любил, ел ничуть не меньше Авеля, и силы был не меньшей, а в беге даже резвей. И прыгал, когда случалось, выше и дальше. Но почему-то на его лицо и, особенно, на тёмные, в пышном обрамлении стрельчатых ресниц глаза-глазищи все подолгу засматривались, он не раз замечал и потому в такие моменты всегда старался отвернуться. Зато младший прочнее стоит на своих широко расставленных и крепких ногах. И зачем ему бегать и прыгать, основательность терять? День-деньской ходит Авель вокруг бычков и овец, спит рядом со стадом в жаркое время дня, а в таком случае зачем скакать? Ещё испугаешь трепетную скотину.

Возможно, причиной разного телосложения братьев оказались разные склонности, которые обнаружились у них с малых лет: старшего тянуло к земле и всему тому, что на ней произрастает, а младшего привлекала домашняя скотина и вообще всякая живность, пригодная человеку в пищу или хоть чем-то полезная в хозяйстве (см. Примечание в конце текста). Родители пытались распределять семейные дела равномерно, с учётом сил, возраста, времён года, погоды и насущной необходимости, однако чем старше становились сыновья, тем сложнее оказывалось влиять на их интересы. Да и надо ли? В конце-концов пришли к устраивающему всех решению: поскольку всё необходимое так или иначе, но выполняется, неважно, кто именно и что именно делает, главное, что в результате в доме всего полным-полно: и мяса, и овощей, для насыщения чрева, а также фруктов, ягод, мёда и прочего, для удовольствия языка и нёба.

Так всё тихо-мирно и продолжалось бы, но неожиданно младший, Авель, заявил во всеуслышание, что намерен жениться, причем ни у родителей разрешения не спросил, ни со старшим братом не посоветовался, ни с девушкой, похоже, не договорился. А ведь если по-хорошему, то сначала дождаться бы ему, пока он, старший, женится. Но тут такой случай, редчайший: девушку спас, может, даже от верной смерти! И поэтому его уважают, хвалят, и правильно делают, что хвалят. Вот только жаль, что его, Каина, он с собой не позвал, и как только такое могло произойти, просто непонятно: на всех прогулках они сызмала вместе, а тут брат взял и ушёл в лес один, будто сбежал. А ведь как хорошо могло бы случиться: вот они вместе спасают девушку, вот по очереди несут её через ночной лес, мимо страшных зверей, а теперь их обоих хвалят... Разве бы он не пригодился в ту страшную ночь, когда жизни и девушки, и брата висели на волоске?

Такие вот примерно неявные, но болезненные переживания, не нашедшие пока слов, или почти не нашедшие слов, будоражили и тревожили обычно спокойного и весёлого Каина. Когда он увидел едва живую, падающую от слабости девушку, которую младший брат почти на себе вносил в их двор, ничего, кроме удивления, не почувствовал. Но когда, вместе с отцом, помогал усадить её, бессильную, на скамью, а она на мгновение прислонила голову к его груди, случилось непонятное: будто пробило его сверху донизу чем-то острым и звонким, и грудь сдавило, и во рту пересохло, и всё тело заныло. Тут же, прогоняя болезненность, всплеснулась радость, светло-розовая, нежная, заполонила собой и грудь, и голову, и вообще всё вокруг, от земли до неба. Всё, что было с ним до этого, и хорошее, и плохое, показалось пустяковым и не стоящим внимания. Главное начиналось здесь, в этот самый момент, независимо от него, началось и не собиралось кончаться. Что-то подобное происходило с ним, когда так же независимо от его воли и понимания получали толчок к пробуждению спящие почки на ветках, бутоны на цветочных кустах и нежные побеги, прорывающиеся к свету из темноты почвы: это тайна жизни, шептал он, наблюдая пробуждение растений, и это - прекрасно.

Она показалась ему некрасивой, но это было неважно. Он не видел её несколько дней, и это тоже было неважно: радость только ширилась и звенела отовсюду. То ему нравилось представлять, как он, вместе со всеми, заботится о ней, то он гордился своим отважным и сильным братом. Для его радости достаточно было знать, что она в их доме, рядом, и он, если понадобится, так же, как и брат, пойдёт её спасать. Или кого-нибудь ещё, если кого-то обидят, а потом она, может быть, об этом узнает. В его прежней жизни случалось немало того, что приносило радость, но источником прежней радости служили или удовольствия для тела, такие, например, как вкусно поесть, или гордость от успехов: прыгнул выше, пробежал быстрее, насобирал больше, иными словами, доказал, что лучший, что умеет! А тут совсем иная радость, которой ничего не надо ни для телесных удовольствий, ни для тщеславия.

Когда через несколько дней девушка вышла вместе с дедом к ужину, всё вокруг будто замелькало и закружилось в неподвластном ему движении. Он удивился тому, что её называли красивой, да разве это имеет значение. Когда-то они, в другие времена, вместе с Авелем и их общим другом Петром пытались рассуждать, что такое красота, а, оказывается, гораздо важнее то, что ему стало по-новому, по-особому радостно: во все стороны радостно, от земли под ногами - до самой высокой звезды.

Девушку хотелось рассматривать, любоваться ею, как цветком, или как красками заката на небе, но он не мог себе этого позволить, отводил глаза: на неё и смотреть-то боязно: а вдруг навредишь её нежности. И вот Авель сказал, что намерен жениться, даже требует, чтобы поскорее. И это кто требует - его младший брат, которому он столько раз давал по шее? Ну что ж, он герой, он заслужил. Когда-нибудь, может и он, Каин, женится, если спасёт кого-нибудь. В лесах, оказывается, можно найти не только ягоды и орехи, но и привязанных к деревьям девушек.

И тут он будто чем острым укололся: а на ком это Авель женится? Вот на этой самой девушке? И что это значит? Это значит, что он возьмет её за руку... Эту необыкновенную девушку - и за руку!? Представлять дальше он себе не позволил. Ну да, брат же её спас, все правильно, пусть берёт... За руку. А вот Дед говорит, что надо немного подождать, пусть девушка в себя придёт. Очень правильно Дед решил, пусть, пусть пока в себя придёт. Замечательный Дед, мудрый.

А вот и они, Дед с внучкой, легки на помине, идут себе по пастбищу прямо к ним, Дед рукой машет:

-А мы к вам в помощь, принимайте.

А они, братья, что в ответ? Каин даже не удивился, потому что события давно от него не зависят. И Авель не возражает, пусть помогают, если хочется.

-Давно я на выпасе не бывал, - стал объяснять Дед, - а раньше, ещё до того, как мы в лес перебрались, в нашей другой жизни, тоже овец держали. Так что я это дело люблю. Благодать тут у вас: сверху солнце ласковое, снизу трава шёлковая. Поэтому до вечера можете быть свободными, домой идите, отдыхайте, гуляйте! И внучка моя с вами пусть идёт, а я тут останусь. И за мальцом, и за овцами присмотрю, только к вечеру возвращайтесь, стадо назад гнать.

-Тогда мы не сразу домой пойдём, а сначала к скалам, отсюда недалеко, внучке вашей место интересное покажем, - предложил Каин. - А собак здесь оставим, в помощь, только одну с собой возьмём.

-Да, там есть на что посмотреть, - процедил сквозь зубы Авель.

2.8.

Пётр напоминает Адаму и Еву о полнолунии и о жирной овце для жертвы. Вслед за друзьями и их гостьей он тоже идёт к скалам. Авель заявляет, что девушка - его невеста.

И опять Каин не удивился, а наоборот, принял как должное и правильное, когда их с Авелем друг, вот уж поистине не знаешь, чего теперь ожидать, всё как-то сразу изменилось, - когда их лучший и единственный друг Пётр неожиданно встал на колено перед Жасмин и почтительно приложил к губам край её одежды:

-Ты преисполнена красотой, как богиня, - сказал он прекрасными словами, а Каин, конечно же, эти слова оценил и одобрил, потому что и сам любитель изящных выражений, а эта девушка именно таких и заслуживает, все должны ею восхищаться. И поскольку его лучший друг, с которым они столько раз придумывали красивые слова для разговоров с Луной, сумел именно сегодня так отличиться, это значит, что и он тоже понимает и разделяет его радость.

Ну а Пётр сказать другими словами просто не мог. Вокруг него теперь могли быть только богини, конечно, не такие прекрасные, как его Наяда, - она и имя ему сказала, и поцеловала на прощание, и ещё приходить позволила - но и эта девушка, которую героически спас его друг Авель, и эта девушка тоже заслуживала самых высоких похвал.

Расставшись с распрекрасной красавицей из подводного мира, Пётр просто места себе не находил: так и тянуло хоть кому-нибудь да рассказать о том, что с ним случилось-приключилось. Но кому расскажешь? Не поверят, засмеют, да и молчать велено, а он обещал. И неужели правда, что его, обыкновенного человека, когда-то спас сам Сын Главного Бога? Прекрасная Наяда, хотя и целовала его, и волосы приглаживала, отказалась сообщить хоть какие-нибудь подробности, даже прикрикнула на него и велела больше никогда об этом не спрашивать: и так, мол, проговорилась, запрещено это. Дома поинтересовался было, когда улов богатый принёс, приврал, что уснул на берегу и видел такой необычный сон, но родители покачали головами: нет, сынок, не было ничего подобного. И посоветовали впредь на сырой земле не спать.

Жилище у семьи Петра крохотное, шалашик - не шалашик, домик - не домик, в общем, какое смастерили, в таком и живут, зато у самой воды. Крыша над головой есть, и еда, которую они любят, рядом, только руку с сеточкой протяни, а больше им ничего и не требуется. А чуть подальше ещё семья рыбных людей, как они сами себя называют, и тоже в низеньком и хлипком домишке, случайно, говорят, сюда забрели, лучших мест искали, чтобы и еды побольше, и опасностей поменьше. На всякий случай и соседям тоже - ну надо же правду разузнать! - и им тоже про свой якобы сон рассказал Пётр, и опять ничего не узнал, зато похвалили его за интересную выдумку: молодец, мол, складно сочиняешь.

Хорошо, вскоре послали его родители к Адаму и Еве, напомнить, что сегодня полнолуние, а то мог бы и проговориться, ну просто распирало его, так хотелось поделиться своим чудесным секретом!

-Пусть, как стемнеет, - сказали Петру родители, - к жертвенному камню овцу принесут, они знают, какую: самую жирную. А уж мы, как обычно, с рыбой придём да с корешками сочными, теми, что в воде растут. Все дары рядком на камень жертвенный положим, вокруг костер разведём. И будет пир в честь Богов, тех, что нас, людей, поддерживают. Для Богов - вкусный и сладкий запах, плоть они не употребляют, им запаха достаточно. А людям - плоть животная и растительная, то есть пища, еда настоящая, люди без неё не живут.

...Правильно родители Петра сделали, что велели напомнить Адаму и Еве о полнолунии: из-за событий и переживаний последних дней они, как признались, перестали наблюдать за Луной и не заметили, как неуклонно и верно изгоняла она черноту со своего унылого и нелепо-изогнутого лика, превращаясь постепенно в круглолицую сияющую красавицу. И не то чтобы совсем не заметили, как не заметишь, когда ночи всё светлее становятся, даже шутили, что мол, звал-призывал свою ненаглядную Каин, а она и прислушалась, личико приоткрывать стала. И вот сегодня ночью отбросит, наконец, все занавески со своего лица, распахнёт свои глазки так широко, как только сможет, чтобы на наше жертвоприношение внизу посмотреть. А если запахи вкусные не только до Богов, но и до неё доберутся, то мы только рады, нам не жалко, пусть и впредь радует нас своим светом.

Обрадовались Адам с Евою гостю молодому, за стол под цветущий жасминовый куст усадили, принесли сыр, молоко: знают, что в его семье такая еда редкость, живность они не держат, сколько не предлагали им завести козочку или овечку.

-Нет, - всегда отвечали соседи, - мы люди рыбные, ничего менять не будем, мы так привыкли.

Пьёт Петр молоко, кружку новую рассматривает, которую Адам с сыновьями недавно слепили и даже нехитрыми узорами разукрасили: посмотрели на жасминовый куст и нацарапали палочкой, красиво получилось.

-Пришлось срочно новую посуду делать, - рассказывает новости Ева. - Нам теперь всего больше надо, гости у нас.

-Что за гости? - спрашивает Пётр: в этих краях каждый новый человек редкость. Слушает рассказ о подвиге Авеля, удивляется, а самого так и тянет о своих новостях рассказать. Но как расскажешь? Вот он и мается, почти воочию представляя подвиги своего бесстрашного друга Авеля и, тут же, одновременно, другие видения встают перед глазами, те, что только что сам наблюдал. И не только наблюдал - сам участвовал, слегка. Вот о них бы тоже рассказать, но ведь слово дал... Да и зачем? Ну, бегал вдоль берега какой-то мужик, к дому Адама подбегал, непростой, наверное, мужик, раз обувка у него особая, с крыльями. Ну, еще к сестрице своей этот мужик заглядывал, хвалился, какой он важный да необходимый и сколько дел у него, так и что из этого? Перед такой красавицей любой захочет похвастаться! Вот он, Пётр, ни за что не станет хвалиться, что целовала его самая красивая девушка, целовала и смеялась, какой он неумелый да стеснительный... А то, что дело у этого мужика тоже каким-то боком связано с жертвоприношением, так мало ли какое дело? Полнолуние ведь для всех, не только для них, поэтому мало ли кто захочет жертву Богам приносить, дело это хорошее, правильное.

-Ничего, научусь, - думал он, сидя над кружкой с молоком и слегка горделиво поглядывая на гостеприимных хозяев, - они, конечно, замечательные люди, и сыновья у них тоже замечательные, не случайно же он с ними дружит, но вот, оказывается, его, Петра, когда-то сам Сын Главного Бога спас, вот он какой, особенный! Поэтому и целовала его прекрасная Наяда, хоть он и неумелый да стеснительный.

Допил Пётр молоко и помчался искать друзей, ну не мог он такой необычный день - да провести тихо-мирно! Сначала на пастбище заскочил, где застал замечательного Деда и замечательного Малыша, ну и ещё, конечно, замечательных баранов, замечательных овец и замечательных собак. Узнал, где искать друзей, и скорее, рысью помчался к скалам. Сегодня он не ходил, а почти летал, даром что крыльев на ногах нет, и готов был всех любить, всем улыбаться.

-Малыша тоже буду братиком звать, - бормотал он, отталкиваясь поочередно от земли резвыми ногами и двигая согнутыми в локтях руками. - И о Деде заботиться стану, Наяда одобрит, не сомневаюсь, о стариках положено заботиться. И о внучке, если понадобится, тоже... настрадалась, бедная... только бы Наяда не рассердилась...

-О-го-го, - закричал он во все горло, издалека завидев удаляющиеся фигуры, одну плотную и коренастую, другую высокую и стройную, и третью, между ними, тоненькую, девичью. Вокруг всех троих резво скакал, забегая то вперед, то назад, то вбок, то опять назад и вбок, огромный лохматый пес. - Ого-го, подождите, я тоже с вами!

Наконец его услышали и остановились, ожидая. В два прыжка веселый и разгорячённый от бега Пётр оказался рядом с друзьями и неожиданно, даже для самого себя неожиданно, вместо того чтобы поздороваться со всеми, сначала преклонил колено перед девушкой, о страданиях которой он уже был наслышан и которую успел неоднократно пожалеть.

-Ты преисполнена красотой, как богиня, - сказал он искренне. И широко ей улыбнулся. Каин тоже улыбнулся, поскольку обрадовался другу и его словам, да и сама девушка, хотя немного растерялась, тоже не стала сердиться.

Зато Авель, увидев Петра, насупился ещё больше. Он с утра хмурился, точнее, со вчерашнего вечера, когда заявил во всеуслышание о своем намерении жениться, а результат оказался не совсем таким, как ожидал. А разве он не заслужил? Вполне заслужил, семь потов с него сошло, а, может, и все десять, пока былую пленницу на себе через тёмный лес тащил, и не такая уж она лёгкая оказалась. А кто её, кстати, как не он, Авель, от прутьев освободил? Кто мужика свирепого не побоялся, не говоря уж о зверье, которое по лесу рыскало, глазами из темноты сверкало!? А в благодарность что?

Нет, и Дед, и внучка без конца "спасибо" говорят, не надо возводить напраслину, и вроде ведь не отказали, но пока и "да" не сказали. Будто подвесили его предложение в воздухе, и теперь оно висит у всех на виду, а нравится оно им или нет, непонятно. Даже насчёт отца с матерью, и то непонятно - одобряют они его или нет? Вчера, когда сказал, все как-то примолкли... А что он такого сказал? Он же заслужил, он же девушку спас. И правильно, что Каина с собой не позвал, Дядюшка так и сказал: девушка - одна, зачем вдвоем идти? Я один её спасал, так зачем Каин теперь ввязывается: "мы ей место интересное покажем, это недалеко", да и друг учудил: "ты преисполнена красотой, как богиня...". Кстати, а он-то почему здесь?

-Ты как здесь оказался? - вместо приветствия буркнул он.

-Приходил к вам напомнить насчет полнолуния, отец послал.

Поскольку Авель продолжал молчать, заговорил Каин:

-Вот и славно, а пока пойдём все вместе к скалам, до ночи далеко, успеем! Эта девушка, которую ты так красиво поприветствовал, она наша гостья, её зовут Жасмин. А это - наш друг Пётр, сосед наш, он и тебе, Жасмин, другом будет, не сомневаюсь.

-И не гостья она вовсе, а невеста моя, - вмешался Авель, поправил брата. Он стоял, наклонив по-бычьи голову, и всем стало неловко.

-Ну что он, право, торопит девушку, просто даже заставляет, - подумал Каин. - Решили же вчера, что надо немного подождать.

-Ну что он, в самом деле, - удивился Пётр, - будто боится, что кто-то впереди окажется, я, мол, первый, не вмешивайтесь. А мне теперь никто и не нужен, у меня своя девушка есть...

-Ну что он так... при всех... - смутилась Жасмин. - Он герой... он меня спас... только зачем так... при всех. Ведь можно ещё немножко подождать, и дедушка сказал: пусть время залечит её память... а пока сколько времени прошло? Я замуж пока не хочу... потом... не знаю...

Неловкое молчание продолжалось и, чтобы его прогнать, Каин опять заговорил, обращаясь главным образом к девушке:

-Заодно травы целебной наберём, которая растёт только у скал. Мы с Авелем всегда, когда бываем там, эту травку собираем, а мать высушивает и хранит, для всякого разного лечения, она в этом разбирается. Вот почему ты, Жасмин и твой Дед быстро выздоровели? А ведь попали к нам совсем больными, Дед даже свалился, будто мёртвый. А потому вылечились, что мать отварами вас поила и мазями натирала из той самой травки! Но теперь её запасы кончились, мать просила набрать ещё. Пусть будет на всякий случай, говорит, вдруг опять кто-нибудь заболеет. А её ещё найти надо, эту травку, она даже среди скал не везде растет, не везде...

Каин шёл немного впереди, размахивая руками и время от времени оглядываясь на спутников. И, не переставая, говорил, говорил, говорил... Пришлось и Авелю сделать вид, что ему нравится веселая походная суматоха. Да и сколько можно хмуриться в чудесный солнечный день, когда справа от него идёт красивая девушка, слева - лучший друг, а волосы им всем треплет свежий ветерок, чтобы уж совсем было приятно! И старший брат здесь, самый замечательный брат, которого он зачем-то вчера обидел. И верный пёс то с одной стороны, то с другой скачет, хвостом машет, а заодно во все кротовьи норки, с холмиками рыхлой земли у каждого отверстия, суёт свой любопытный нос.

Разговорился и Пётр, про рыбину, которую поймал, во-о-от такую, рассказал, даже руки развёл, чтобы показать её размеры. Однако об остальном - молчок!

Идут друзья, хохочут, перекрикиваются, день-то какой чудесный! И наперебой рассказывают девушке об особенностях здешних мест.

-Наши замечательные скалы вон там, впереди, - взмахивает рукой Каин, - и ещё тем они замечательные, что из-за них по утрам выходит солнце. - Их там такое множество, что конца-краю не видно, целый день будешь идти - не пройдёшь, мы с братом пробовали.

-А если повернуться и посмотреть назад, - Пётр встал перед Жасмин и широко взмахнул рукой, заставив повернуться и её, - там как раз то самое место, куда солнышко уходит по вечерам, там высоченная гора, вот за неё оно и прячется.... А перед горой речка, она бурная, но есть в ней и тихие замечательные заводи, а в них...

Он чуть было не сболтнул лишнего, так ему хотелось хотя бы намекнуть на свое новое знакомство, но его перебил Авель, мало того что перебил, он прямо-таки, широко шагнув, отгородил Жасмин от Петра своим плечистым телом.

-А между скалами и речкой - наши пастбища и наш дом, в котором мы живем, - пробурчал он. Внимание спутников к девушке его раздражало. - И вообще, что тут удивительного? Если солнце утром выходит отсюда, - он мотнул своей массивной шеей в сторону скал, - то понятно, что уходить на ночевку будет как раз с противоположной стороны, всё просто. А вот там, - он схватил за руку девушку и заставил посмотреть вбок, - там тот самый лес, где ты жила вместе со своим Дедом...

Больше он ничего не добавил, но своего добился: весёлое оживление почему-то поубавилось. Впрочем, они уже подходили к цели своего путешествия.

2.9.

Огромная птица уносит девушку и Каина, но потом возвращает назад. Авель недоволен и бьёт Каина. Пётр рисует на скале птицу, несущую в когтях юношу и девушку, человека с крылатыми сандалиями и свою ненаглядную Наяду.

Чем ближе подходили к цели похода, тем серьёзнее становились лица юношей: через несколько шагов станет понятно, впустят ли скалы. Всегда волнуешься, когда подходишь к этому месту, думаешь: как сегодня? Примут или не примут? Пустят или не пустят? Место здесь необычное, при подходе может вдруг задуть ветер, такой злой и резкий, что лучше сразу уходить. Или неожиданно пойти град размером вот с такой с кулак, хотя только что, за пять шагов до этого места, сияло солнышко, и если вернуться назад на эти самые пять шагов, опять попадёшь в объятия прекрасной погоды.

Трава под ногами исчезла, захрустели камешки, сначала мелкие, как галька у реки, потом всё крупнее, крупнее. Наконец наши путники очутились перед такими огромными глыбами, что назвать их просто камнями оказалось бы неуважительным. Эти беспорядочно торчащие и налезающие друг на друга жёсткие выросты, бесконечной чередой встающие друг за другом, и оказались тем самым местом, которое решили показать Жасмин.

-Здравствуйте, скалы! - закричали по очереди, Каин громче всех, пусть скалы увидят, какая необыкновенная девушка к ним пришла. - Впустите нас, пожалуйста!

Скалы против их появления, вроде бы, не возражали, не послали им навстречу ни дождя, ни ветра, ни града. Значит, можно пройти! Стали потихоньку продвигаться вглубь, тихонько переговариваясь: даже шёпот разносится здесь далеко, гулко и тревожно усиливаясь и повторяясь эхом в неожиданных местах.

Скалы оказались не то чтобы высокими или неприступными, нет, на многие из них при желании несложно было бы взобраться, но зачем? Стали просто ходить между ними, перепрыгивая и перешагивая через многочисленные ступени и выступы и удивляясь разнообразию форм и расцветок - здесь были и пёстрые, в крапинку, и тёмно-красные гладкие, и обыкновенные серые глыбы. Однако именно эти серые, самые обыкновенные и не самые крупные, оказались самыми интересными: их до блеска отглаженными ветром и дождями бока были мягче, чем у скал другого цвета!

Не совсем мягкими, конечно, но если взять небольшой твёрдый камешек, такой, которым высекают огонь, их тут полно, так вот таким камешком можно на серых скальных поверхностях что-то нацарапать: простую чёрточку или, что посложнее, волну, кружочек -словом, что захочешь. И навсегда остаётся след, вот как! Авель с Каином ещё детьми были, когда пришли сюда с родителями и накарябали разных завитушек и кружочков, так до сих пор их рисунки здесь красуются, вот на них сейчас и посмотрим (см. Примечание в конце текста)!

Так они шли, поочередно пробираясь по узким проходам и рассматривая забавные закорючки, которые оставили когда-то на скалах братья.

-А вот как выглядит та самая трава, лечебная, - кивнул на расселину между камнями Авель. - Я первым заметил!

На редких открытых местах между каменными выступами торчали кое-где клочья серо-зеленых кустиков, совсем не похожих на растения ласкового цветущего луга, по которому они только что, с весёлыми шутками, пришли сюда.

Авель, не оглядываясь, зашагал дальше, а Жасмин задержалась и стала эту траву рвать.

-Потом, на обратном пути наберём, - поторопил её Каин, но остановился и стал ждать. Авель и Пётр скрылись за очередной скалой, но Петру позволительно, а вот Авель, он-то почему ушёл? Нежных девушек в таких местах одних не оставляют.

Тут, будто в подтверждение его мыслей, неизвестно откуда взялась, закружилась над ними огромная птица, такая огромная, что солнце закрыла, даже тень побежала по земле. Девушка вздрогнула, обхватила плечи руками, слегка согнулась и вопросительно посмотрела на того, кто был рядом, то есть на Каина: бояться ей или нет? А тот и сам не поймёт: странная какая-то птица, на орлов, которые встречаются здесь, не похожа, размером гораздо больше. Орлы, как известно, опасны: могут ягненка унести, даже ребёнка, не зря мать велела глаз не спускать с Малыша, но вот чего от этой огромнейшей птицы ждать, непонятно!

-Кыш, - сказал он миролюбиво, - кыш, лети себе, мы скоро уйдём, мы уже уходим!

Однако птица улетать явно не собиралась. Она слегка спустилась и зависла над их головами, теперь её можно рассмотреть, но что из этого? Ну не видал он таких, не видал! Вот бы отца сюда, он всех зверей и птиц знает! Да неважно, как она называется, потому что неприятно и, если честно, страшновато и даже страшно! Вот зачем она у них над головами висит? Одних глаз не менее четырёх! Вроде бы не двигается, крыльями не машет, а сквозняком так и тянет, вот уже и трава сухая вместе с пылью закружилась! Зря они пошли сюда, да ещё и девушку с собой взяли, в такое непростое место!

А птица будто поняла, кто именно в группке людей, растерянно смотрящих вверх, самый слабый и самый лёгкий, молниеносно опустилась ещё ниже, схватила своими лапами Жасмин и тут же стала подниматься! Вместе с Жасмин в когтистых лапах, однако, оказался и Каин, крепко обнимающий девушку.

Как это произошло, ни Авель, ни Пётр не поняли, даже разглядеть толком ничего не успели! Только собака лает, даже хрипит, да пучок целебной травы, которую успела нарвать Жасмин, от ветра по земле туда-сюда плещется, а сама девушка и крепко держащий её Каин уже высоко в небе и становятся всё меньше и меньше!

А дело было так. В самое последнее мгновение Каин успел подскочить, чтобы загородить, защитить, спасти. Он пытался отпугнуть крылатую тварь, кричал на неё, стучал своим неслабым кулаком во все места, куда удавалось достать, и тут птица или то, что прилетело, неважно как называется, эта самая тварь ухватила их обоих, можно даже сказать, сгребла, и подняла ввысь, и закружилась вместе с ними в воздухе. Жасмин так испугалась, что даже не взвизгнула, не вскрикнула. Некогда было кричать и Каину.

-Держись, - только и смог выговорить он пересохшими губами, дубася одной рукой по жёсткому птичьему туловищу, а другой обнимая и тем самым загораживая нежный девичий стан, чтобы принять на себя ту боль, которую могла доставить хватка хищной твари.

- Держись. Я рядом. Ничего, когда-нибудь она сядет.

Полетав над скалами и ближними горами какое-то время - Каину и Жасмин показалось, что долго, очень долго! - птица спустилась и оставила своих пленников на том же самом месте, где их захватила и где стояли растерянные Пётр и Авель. И улетела, исчезла, будто её и не было. Ну и дела! А недавние пленники опять на твёрдой и надежной земле, целые и невредимые!

Жасмин пришла в себя первой. Она высвободилась из объятий Каина - тот так крепко держал её, что с трудом и не сразу смог разжать руки, и стала поправлять волосы и одежду. Колени у неё подкашивались, и она села на землю.

И тут Авель не спеша подошёл и толкнул, крепко так толкнул брата, можно даже сказать, ударил, тот от неожиданности даже упал!

-Ты что мою невесту обнимал? - цедил Авель резкие слова, наблюдая, как брат встаёт с земли и ощупывает ушибленную от падения ногу, тут же камни вокруг, жёстко.

-Он меня спасал! - дрожащими губами сказала Жасмин и вскочила, загораживая Каина.

-Тебя уже Я спасал, - не собирался отступать Авель. - Совсем недавно спасал, сколько можно! Что это с тобой одни несчастья? Незачем было ему ввязываться! Видишь, птица полетала-полетала и принесла вас назад.

-А одну меня могла бы и унести, совсем унести! Вернула назад, потому что он её все время бил, бил, бил кулаком, вот она и не стала связываться! - Жасмин сама удивлялась своей смелости. Ну что это, в самом деле! Попробовал бы Авель сам полетать, зажатый в птичьих лапах! - И упасть я могла, и свалиться, с такой-то высоты, ты об этом подумал? У меня голова кружилась, а он меня держал!

-Это точно, двоих далеко унести сложнее, - стал заступаться за друга и Пётр. - Каин тяжёлый, да ещё и дрался, я сам видел, как он пинал кулаком эту тварь! А до её гнезда, наверное, далеко, вот и оставила их, а будь Жасмин одна, могла бы и унести, и что бы ты тогда Деду сказал?

-Пусть бы и унесла, - не унимался Авель. - Только Каин тут ни при чём, сколько раз можно говорить! Потому что она моя невеста, а не его!

Пётр решил не спорить, пусть братья сами разбираются. Он отошёл в сторонку, за высокую скалу, потоптался в задумчивости, посмотрел по сторонам и, пока Авель с Каином препирались, а Жасмин плакала, нацарапал на небольшой гладкой поверхности скалы птицу, как он её запомнил. Огромную, круглую, с четырьмя глазами. А в птичьих цепких когтях - две небольшие фигурки. Одну женская, с длинными развевающимися волосами, а другую мужскую, с воинственно замахнувшейся рукой. И очень хорошо видно, что второй рукой мужчина крепко держит женщину за тонкую, тончайшую талию.

Поскольку Жасмин продолжала плакать, а братья препираться, Пётр взял новый острый камешек - прежний затупился - и на другой скальной площадке, рядом с той, где уже красовался рисунок с птицей, быстро нацарапал новый - фигурку бегущего человека с крыльями на ногах. Чтобы не забыть.

И ещё на один рисунок он решился: запечатлел красивейшее девичье лицо в обрамлении длинных прядей волос, а ниже - манящие женственные формы, прямо-таки в жар бросило, когда рисовал! Однако то, что ниже пояса, изобразил только намёком, как бы закрытое водой: на уровне живота рисунок пересекала сплошная длинная черта, а под чертою - кое-где водоросли и мелкие рыбёшки.

-Это моя девушка, она самая лучшая, - бормотал он, царапая кремнем серый каменный бок, - она из тайного, скрытого от людей мира. А я узнал секрет и сумел её вызвать, и всегда буду вызывать. Она особенная. И я тоже особенный, потому что меня, оказывается, сам Сын Главного Бога спас. Вот сейчас рисую - и у меня получается, я теперь всё смогу, что только захочу! Вот такие или примерно такие мысли кружили голову обычно робкого и застенчивого юноши.

Поверхность скалы, на которой рисовал Пётр, была сбоку от того места, где проходила разборка между братьями, поэтому его рисунков не заметили, да он и не хотел этого. И хорошо, что не заметили. А то опять бы Авель разворчался: а зачем Каин обнимал мою невесту? Или: а зачем ты, Пётр, нарисовал, как Каин её обнимал? А он как запомнил, так и нарисовал. Каждый имеет право рисовать так, как считает правильным.

Или, чего доброго, могли бы посмеяться бы над другим его рисунком: а что такое ты, Пётр, напридумывал? У людей крыльев не бывает, тем более на ногах! А он не придумал, он своими глазами видел. И нарисовал специально, чтобы не забыть.

А уж видеть им девушку, живущую в воде, и вовсе не нужно, потому что не поймут, а объяснять он не собирается. Или что-то такое скажут или пошутят, что ему будет неприятно.

А он, получается, умеет рисовать! Раньше, когда приходил сюда с друзьями, только рассматривал их детские загогулины, а сам даже не пробовал, стеснялся. Но рисовать, оказывается, радостно, теперь он обязательно будет рисовать! В промежутках между свиданиями и рыбной ловлей.

...Домой отправились, так и не нарвав целебной травы. Шли молча. По пути опять видели большое количество рыхлых земляных холмиков, нарытых кротами, и из каждой кротовой норы высовывались любопытные розовые носы. Но собака так переволновалась, лая на страшную птицу, что охрипла и не обращала на них никакого внимания.

2.10.

Незримые хранители рассуждают о режиссуре случившихся событий и своей попытке восстановить справедливость. Откуда взялась птица и как она связана с кротовьими норы?

Если честно, мы искренне пытались нейтрализовать козни того, о ком нам вспоминать не хочется, и восстановить справедливость, как мы её понимаем. Да, было с нашей стороны некоторое вмешательство, но ведь не в отношения между нашими подопечными! Это, как известно, нам категорически запрещено: пусть, мол, они сами разбираются, у них свобода выбора. А какая тут свобода выбора, когда втягивают наивных людей в неожиданные и, прямо скажем, подстроенные не самым честным образом обстоятельства?! Впору восхищаться и сценарием, и режиссурой, и воплощением, но - если бы и сценарий, и режиссура, и воплощение оказались со знаком "плюс", а не "минус"!

Сцена в лесу, с привязанной к дереву юной девушкой и последующим её освобождением героическим юношей, втайне от другого, уже любимого, уже запавшего в сердце мечтательной девчушки - как же вся эта сцена блестяще продумана! Сколько в ней задействовано пружин, тайных и явных, причём долгоиграющих! Даже страшно подумать, чем может обернуться в дальнейшем маленькая, казалось бы, трещинка, которую уже заложена между братьями! В базе данных ещё не совершившихся событий мы, конечно, читали об ужасных братоубийственных войнах и о том, что Каин... нет, мы об этом и подумать не можем, ошибка здесь какая-то!

Поэтому нынче, в противовес разворачивающемуся сценарию со знаком "минус", мы решились на свой, альтернативный сюжет. Да, признаёмся, история с птицей (или с тем объектом, который приняли за птицу) тоже не сама по себе случилась, это тоже, можно сказать, технология, но не для воздействия, а - для нейтрализации воздействия. Ведь любое воздействие, как мы считаем, нечестно, фактически это обман.

Пусть, решили мы, пусть возможность спасти девушку будет предоставлена сразу обоим братьям. И тогда каждый из них сможет проявить не только храбрость, они оба молодцы и храбрецы, кто бы сомневался, но и свое отношение к этой девушке: кто из них готов жизнь отдать за неё, не раздумывая и не колеблясь?

Вот мы и организовали птицу, да, это была наша инициатива. Откуда она родом и вообще что-нибудь конкретное - нечего не скажем, сами не знаем, сразу надо было расспросить, а нам не до того было. Мы только спросили:

-А есть ли такая возможность?

-Есть, - нам ответили, - только не спрашивайте подробностей, потому что это из совсем других миров.

-Из других - так из других, а к нам может ненадолго залететь, для хорошего дела?

-Если для хорошего, то залетит, через кротовую нору.

Что это такое, кротовья нора, как именно и куда через неё можно попасть, мы тоже расспрашивать не стали. Поскольку действовать надо было быстро, только и удалось узнать, что каким-то образом эти самые кротовые норы связаны с пространством-временем и ещё с какими-то чёрными дырами, которые то ли есть, то ли их нет.

Да и неважно нам было тогда, каким именно путём эта птица попадёт сюда, главное, что как-то попала. И что от неё требовалось, выполнила блестяще. Кстати, когда мы посмотрели потом всякую-разную информацию, для удовлетворения собственной любознательности, нашли немало свидетельств тому, что точно таких же птиц или других, но о-очень похожих на нашу, действительно наблюдали. Или еще будут наблюдать, это смотря от каких временных рамок отталкиваться. И даже картинки нашей залётной помощницы во вневременной базе данных видели, и подпись под картинкой обнаружилась, нло, (см. Примечание в конце текста) кажется. Но вот данных об её физических, химических или биологических свойствах не нашлось. Может, ещё найдутся, если очень понадобится.

2.11.

В ночь полнолуния все собираются у жертвенного камня с овцой, овощами и рыбой. Здесь же оказываются Дядюшка и Гермес.

Приближался вечер и ночь полнолуния, а это, все знают, большое и важное событие, поэтому что можно и нужно поблагодарить Богов, спасибо сказать за бытие и здоровье наше, за целостность рук-ног, головы, живота и всего прочего. Дар жертвенный принести, чтобы и дальше поддерживали, не гневались, ни громом, ни молнией, ни гладом, ни мором не наказывали. И чтобы от людей жестоких, от зверей диких, от падений нелепых и от ран неизлечимых оберегали. Мало ли за что на нас, неразумных и слабых, можно гневаться, а пусть лучше научат и поддержат, если что-то делаем не так, но совсем пусть не уничтожают, ни нас, ни деток наших.

А мы и ныне, и впредь будем приносить в жертву самое лучшее из того, что они же, Боги, нам посылают для нашей жизни, ничего для них не пожалеем. Каждое полнолуние будем это делать, как заведено, потому что в эту ночь и небеса, и Луна опускаются ниже.

Так или примерно так думали Адам и Ева, собираясь на праздник жертвоприношения. Ещё днем выбрали самую жирную овцу, овощей из Каинова огорода набрали. И кабачки серо-зелёные в глубине корзины спрятались, и баклажаны лиловыми боками сияют, красноту самоуверенных помидоров пытаются затмить. А сверху всего этого великолепия - травы душистые большими пучками нагорожены, с боков корзины свисают.

Овощи и травы вообще-то Богам не жертвуют, потому что им запах мяса интереснее. Но ежели, после Богов, только после них! И только то, что им, Богам, окажется ненужным! То, что они не возьмут! Ежели то, что окажется ненужным, съедим мы, люди, хоть с овощами, хоть без овощей, но с овощами вкуснее, да и мяса, чтобы насытиться, в таком случае надо меньше, - разве Богам от этого хуже? Им же только запах мяса жареного приятен, и чтобы не сгорело подношение, не покрылось чёрной жирной копотью и серым пеплом, а чтобы прямо в небесную высь отправлялись струи сочного и пряного благоухания, вкупе с нашей благодарностью: спасибо вам, великие Боги, за всё!

А ежели им запах и от печёных овощей понравится, тех, что сбоку жертвенной овцы приткнулись, жиром и соком мясным пропитанные, - так вот он, этот аромат, тоже к небу тянется, вслед за главным, мясным, ведь овощи мы выкладываем позже мяса, они готовятся быстрее. И этот запах забирайте, Боги, и ещё раз спасибо за всё!

А ещё травы душистые у нас есть, запах от них тоже чудесный, и этот запах тоже забирайте, ежели подойдёт!

А соседи наши рыбу к жертвенному камню приносят, они люди рыбные, в рыбной ловле удачливые, им река сама все отдаёт. Рыбу, как и овощи, тоже на камень горячий выложим, если сбоку место свободное останется, а оно обязательно останется, наш жертвенный камень большой. От рыбы тоже кверху запах пойдёт, и если он Богам понравится, а что, чудесный запах, - тоже пусть забирают, а мы только порадуемся, разве нам жалко? И ещё раз спасибо Богам скажем, обязательно скажем!

К назначенному месту отправились все вместе, большой и оживленной гурьбой: Адам с Евой, их сыновья, Дед с внучкой, даже мальца с собой взяли, несут по очереди, не оставлять же одного: а ну как проснётся и испугается! И так совсем недавно перестал ночами вскрикивать, снятся ему, наверное, былые страсти, как плакал один-одинёшенек, забытый и брошенный. Теперь же он мало того, что общий любимец, так ещё и собака-пастух к нему особо приставлена, день и ночь не отходит, заботится по-своему. Вот и сейчас сбоку бежит, язык высунула, что-то по пути вынюхивает, без дела оставаться не привыкла, натура у нее такая, верная.

Идут весёлой толпой, перекликаются.

-Ого-го-го, кто там отстаёт?

-Забери, Каин, овцу у брата, она же тяжёлая, он её от самого дома на себе тащит!

-Не дам, сам вырастил и сам донесу!

-Ну, пусть тащит, если сильный. Или упрямый, как...?

-Что-то, как кто я упрямый?

-Не обижайте моего младшенького!

-Это я, что ли, младшенький?

-А арбуз и вода у кого? Под ноги смотрите, спуск здесь, споткнуться можно!

-А корзина у кого? И вообще потише, потому что Малыш уснул!

-Чем больше шума, тем он крепче спит, проверено!

-Ну и ладно, пусть спит. И дайте, наконец, Жасмин подержать ребёнка, она всю дорогу просит!

-Эге-ге-ге! Это я соседям знак подаю, пусть не волнуются, сейчас прибудем, немного уже осталось, здесь недалеко.

-А вон и дым от костра показался, это они, соседи, костёр зажгли, сами сухих веток набрали, и огонь развели сами, вот и хорошо, так быстрее будет!

Подходят ближе - что там такое? На фоне костра, белёсого в последних лучах солнца, перемещаются туда-сюда сразу несколько фигур, и это не только Пётр со своими родителями и соседями! Вот так вот! Ну и хорошо, чем больше народу, тем интереснее. А еды на всех хватит.

-Да это же наш Дядюшка! - изумляется Адам, останавливается и вытирает пот со лба. - А он-то как здесь оказался и, главное, зачем?

-И что ему тут надо? - бормочет Ева и решает быть настороже, на всякий случай, ну не любит она мужниного родственника, да и что за родственник, никак понять не может, сколько раз пыталась разобраться. - Вот сегодня и спрошу, пусть попробует не ответить! И это кто с ним?

-Это мой друг Гермес, мы путешествуем вместе, - представляет незнакомца Дядюшка, улыбаясь и показывая два ряда острых зубов. - Мы с утра ничего не ели, я и позвал его на жертвоприношение, неужели не примете?

Улыбнулся и Гермес и тоже показал свои зубы, которые оказались не только белыми, но и блестящими.

2.12.

На небосклоне появляется Луна, ожидающая от сегодняшней ночи чего-то особенно интересного.

Тут на краю нависшего над землей быстро темнеющего неба показалась Луна, круглая, ярко-красная и неожиданная, так рано её не ждали, обычно медлит-медлит, будто дразнит. Но сегодня ей захотелось рассмотреть всё хорошенько с самого начала, а то вдруг что-нибудь интересное, да без неё случится? Слух до неё кое-какой дошёл...

На эту землю и на этих людей внизу ей смотреть, если признаться, скучновато: время идёт, а ничего не происходит. Или почти ничего, так, пустяки. Как-то случился спор, довольно давно, на этом самом месте, она по жертвенному камню запомнила, камни на одном месте подолгу лежат, это люди туда-сюда передвигаются. Спорили о том, что лучше в жертву приносить: овцу или ребёнка? Поспорили-поспорили и решили, что овцу лучше, а почему, она не совсем поняла, хотя и старалась.

С тех пор ничего нового не происходило, оставалось разве что глазеть, как раз в месяц по ночам эти же самые людишки у этого же самого камня дружно жевали своих жирных овец и посылали в небеса запахи жареного мяса, которые ей ну абсолютно не нравятся! А она свети им, понимаешь, старайся для них! Ну никакого разнообразия!

Недавно что-то в лесу случилась, но она прозевала, разнежилась на мягких облаках и выглянула поздновато, да ещё и вполглаза смотрела, шире в тот раз глаза не открывались, как ни таращилась, да и сквозь ветки разве что увидишь? В результате только ей и досталось увидеть, как юноша больную девушку в свой двор вносит, а потом вся семья над нею хлопочет. Но сегодня она ничего не пропустит, зря, что ли, глаза протирала весь день? Слухи до неё дошли, что может случиться что-то очень даже интересное. Так что же там, внизу?..

2.13.

Из лесу приходит мать Малыша. Она хочет положить сына на жертвенный камень, но ей не позволяют. Дядюшка настаивает на праве матери распоряжаться своим ребёнком.

Связанная за ноги овца, корзина с овощами и посудины с водой уже на земле, рядом с горячим от разведенного костра жертвенным камнем. Мужчины громко хлопают друг друга по плечам и наперебой говорят свои приветствия. Всем весело. И шумно. Ева со своей подругой Лид, матерью Петра, обнимаются и что-то обсуждают. И Жасмин тут же, с Малышом на руках, прижимает свое прелестное личико к его кудрявой голове, гордится, что ей доверили его подержать.

И тут, никто такого не ожидал! Какая-то женщина выхватывает Малыша из рук Жасмин!

Конечно, поднялся шум, женщины машут руками и кричат, мужчины тоже, ребёнок орёт, собака прыгает и громко лает. Есть на что посмотреть Луне.

-Ну что вы все разволновались, не разобравшись? - перекрикивает общий шум Дядюшка и загораживает собой женщину с ребёнком. - Не видите, что ли, мать сына нашла! Она его всюду искала, весь лес исходила. И вот они нашлись, встретились, мать и её ребёнок встретились! В общем, счастливый конец, всем надо радоваться, а не кричать!

Жасмин отступила, а ведь только что чуть не в драку лезла. Тихоня-тихоней, но, если что-то случится, не теряется, - восхитился Каин, удивился Пётр, нахмурился Авель.

-Да, это действительно его мать, - говорит Жасмин и смотрит на женщину исподлобья. - Я её давно знаю.

- Я тоже знаю, - рядом с Жасмин уже стоит её защитник-Дед и приобнимает за плечи. - Это та самая женщина, что мою внучку за орехами гоняла! Разотрёт пару орехов, с водой смешает и в рот ребёнку суёт, вместо того, чтобы грудь давать, как матери положено. А сама весь день сиднем сидит. Или лежит-полёживает в шалаше и тоже орехи жуёт, потому что разве может ребенок съесть столько, сколько она требовала приносить?

Женщина, никого не слушая, ласкала и тискала своего сынишку, пока тот не заулыбался. Признал, значит, мать. Впрочем, он теперь всем улыбается, кто бы ни приласкал. Осмелел, окреп на солнышке, на полезном козьем молоке, при всеобщей любви и заботе.

-Это ты, что ли, к дереву была привязанная? - узнала и женщина Жасмин. - Надо же, спаслась! А я думала, тебя дикие звери съели.

Особой радости в её глазах Жасмин не заметила, скорее наоборот. Ну да ладно, устала, бедолага, в поисках сына, да и голодная, наверное. И что теперь ей, Жасмин за дело, при её новом надёжном окружении, что ей до того, рада эта женщина ей или нет? Прежнее плохое надо забыть и радоваться тому хорошему, что есть, - вот так говорит Дедушка, правильно говорит.

...Особенное существо овца, уже потому особенное, что в жертву её приносят чаще, нежели других животных. А это что значит? То, что Богам запах именно жареной овцы более других мясных запахов угоден и приятен. И ещё потому овца особенная, что вроде бы понимает всю важность и ответственность такого выбора, вроде бы даже гордится своим особым назначением, хотя для неё оно жестокое, жизни стоит. Может, поэтому никогда не сопротивляется, а всегда покорна и смирна. Но в глаза ей лучше при этом не смотреть, не смотреть лучше, потому что начинает казаться, что она и вправду понимает...

Надо только не забыть поблагодарить Богов за живучесть и плодовитость, которые они подарили овечье-бараньему нескончаемому племени, а также за то, что оно у нас, людей, в полном и согласном распоряжении.

И вот уже освежёванная туша овцы водружена на рогатину над костром и уже начала щедро дарить свои сладкие благоухания. А когда зарумянится немного, её переложат на камень, который к тому времени раскалится, по его бокам тоже развели огонь. Здесь мясо и доспеет, а попозже найдётся место и для овощей, и для рыбы.

Засмотрелись люди на огонь да на овцу на рогатине, и тут опять шум, гам, суета, пуще прежнего. Да, есть на что сегодня посмотреть Луне.

Тянет пришедшая из лесу женщина свои руки к жертвенному камню, и, что удивительно и непостижимо, в её длинных и сильных руках - маленький ребёнок, наш Малыш! Это совсем непонятно! Да неужто хочет сына своего, мальчика нашего маленького, на жертвенный камень положить? Но снизу ей в руку собака-пастух вцепилась, нет, не кусает, потому что учёная, порядок понимает, знает, что человек всегда по сравнению с нею главнее, но не даёт и шага самого последнего ступить, до горячего камня дотянуться. От страшного места оттесняет, отталкивает, вон выдавливает.

Ребёнок от жара орёт, на лице женщины гримаса ужаса и злости, у собаки уже шерсть на боку дымится, ещё немного - и та же участь у неё будет, что и у овцы. Тут молодежь подоспела, трое юношей, один быстрей другого, и Жасмин с ними наравне, вот вам и слабая девушка! Оттащили женщину от огня подальше, забрали ребёнка, на собаку кувшин воды вылили.

-Мой ребёнок, мой, - женщина пыхтит, от жары и досады, волосы торчком во все стороны, из глаз молнии, - я его в жертву приношу, не мешайте! Отойдите все, мой ребёнок, я так решила. Пусть Боги ребёнка возьмут, а мужа моего вернут, и тогда мы новых детей родим. А этот первый, первенец это, его отдавать надо, так положено!

-Теперь это мой ребёнок, - Ева встала перед нею, загородив огнь и уперев свои руки в бока, - ты его бросила, забыла одного, а мои мужчины нашли и принесли в наш дом. Ещё немного - и он умер бы там, в лесу, от страха и голода. Еле живой был, а я его выходила, и теперь он мой, наш, он теперь дитя всей нашей семьи! Мы пришли сюда в жертву приносить овцу, а не ребенка, - продолжала негодовать она.

Тут Жасмин потихоньку-потихоньку, сумела унести Малыша подальше от костра, стала поить водой, успокаивать, баюкать.

-Ребёнка надо в жертву, а не овцу, и велено, чтобы я сама это сделала, - причитает женщина. - Другая жертва не считается, так мне сказали. Говорю же, мы ещё детей родим, с мужем, когда встретимся.

Тут Адам опомнился и твердым таким голосом спрашивает:

-А кто сказал, что младенец Богам желаннее, чем овца?

Будто толкнуло его что-то в этот момент, будто что-то промелькнуло вспышкой, в голове или не в голове, неважно, где. Лоб потрогал свой вспотевший, затылок редковолосый почесал, поскрёб. Будто уже думал он когда-то над этим или будто уже знал что-то, да подзабыл, а теперь надо поскорее вспомнить, потому что времени нет совсем. Даже закипело внутри: где это видано, что оставить ребёнка жить - значит идти против Богов?

-Кто сказал, что младенец для Богов желаннее, чем овца? - повторил.

-Вот он сказал, - кивнула женщина в сторону Дядюшки.

-А ты откуда знаешь? - спрашивает Адам строгим голосом. Хоть и родственник Дядюшка, но и родственники могут ошибаться, а неправильное дело никому не позволено.

-Знаю, и всё. Так уже во многих местах делают, только вы здесь отстали, потому что на отшибе живёте, дикари дремучие.

-Вот мы и не будем, потому что на отшибе. У нас тут свои порядки, и Боги на нас не обижаются, во всяком случае, так нам кажется. Поэтому в жертву ребёнка приносить не дадим, для этого овца есть. Вон как дым кверху идет, столбом, по земле не стелется, а вместе с дымом и запахи тянутся к небесам, сытные и вкусные. И ничего у нас не сгорело, не почернело, сейчас есть будем то, что Боги нам оставят.

-Да отдайте вы ей ребёнка, она же мать, пусть делает, что хочет, - не унимался Дядюшка. - Ну что вы, право, против Богов идёте, нехорошо это, неправильно. Объясни им поскорее, Гермес! - распорядился он властно и лениво: ну что тут обсуждать, когда давным-давно всё известно.

Вперёд вышел тот, кто пришел вместе с Дядюшкой, а в руках его оказалась перевитая змеями палка, которую он высоко поднял над головой, чтобы все видели! Только что стоял себе сбоку, тихо и скромно стоял, и вдруг такой значительный стал, будто всех главней и право имеет всем приказывать.

2.14.

Гермес машет кадуцеем со змеями и тем самым гипнотизирует людей. Те почти готовы отдать ребёнка. Верная собака выхватывает кадуцей, он попадает в костёр и сгорает.

Тут Луна взяла и спряталась за тучу, ну за о-о-очень большую тучу, потому что так ей захотелось. Стало гораздо темнее, тем более что и костер уже на исходе, поэтому и палка, и змеи на ней стали плохо видны, так, что-то тёмное и мало заметное, да и сам их хозяин опять обыкновенным кажется.

-А пусть не дурят людей, - улыбается Луна и нежится, нежится на мягкой тучке, довольная своей прозорливостью, - что ли я не понимаю, в чём дело? Им не ребёнок нужен, а то скрытое, что в нём есть, что каждому человеку даровано, даже крошечному: дыхание разума наивысшего, глазу недоступное, даже моему оку дальнозоркому невидимое, а ведь ни с каким сокровищем не сравнить, такие возможности открываются, такие возможности... у того, кто заполучит. Сами отнять права не имеют, даже у младенца, вот и строят козни. Чего только не придумают, чтобы добровольно отдавали, чтобы на смерть посылали: родители - дитя своё, брат - брата, друг - друга. Вот я и решила пошалить слегка, а что, нельзя?

И, довольная своей мудростью, покинула мягкую тучку, выплыла на открытое пространство, заслонив при этом толстыми боками десяток-другой мелких звёздочек, да и зачем они нынче: при ней, такой ясноглазой, от них свету, можно сказать, никакого! И ещё шире свой круглый глаз распахнула: полная Луна - так полная, полнее не бывает, всё как положено, у неё тоже есть обязательства! К тому же пусть люди поедят при свете, что ей, жалко?! Главное, ребёнка отстояли, пусть живет, Земля большая, места хватит.

Выплыла, посмотрела вниз - и тут же поняла, что поспешила, ну очень поспешила. Оглянулась: а куда бы спрятаться, чтобы опять темноты напустить, а самой - подглядывать. Но от знакомой тучки только белёсый след остался, растаяла от обиды, а других и вовсе не наблюдается.

-Как же я так? - огорчилась Луна и стала совсем красной, от досады. - Только что над людьми посмеивалась, и тут же сама сплоховала. Может, на меня тоже забывчивость напустили?

А события у жертвенного камня продолжались.

-Напрасно вы так решили, насчет жертвы, то есть овцы в качестве жертвы, - увещевал Гермес мягким голосом, вскидывая вверх руку, будто в приветствии. - Положено не овцу, а ребёнка отдавать, так уже давно повсюду делают! И посмотрим все сюда, вот сюда все посмотрим, вот сюда!

Взглянули - и обмерли в ужасе: не просто так, оказывается, он руку поднял, а палку в руке держит, переплетённую змеями, да ещё время от времени ею помахивает: вверх-вниз, вправо-влево. Змеи при этом шевелятся. Тут головах у всех затуманилось, как перед сном, пришла сладкая и вялая расслабленность. ...Надо принести ребёнка в жертву? Наверное, надо, если все так делают ...

А хозяин странной палки размахивает ею всё шире, чуть ли не на головы смиренно стоявших перед ним людей обрушивает с высоты, ускоряя приход повального забытья и приговаривая: "сюда смотрим, все сюда смотрим...".

В этот самый момент раздалось рычание и в ярком лунном свете промелькнуло серебристо-белое тело огромной собаки с подпаленным боком. Следуя своему главному предназначению, которому её научили: всегда и везде защищать хозяев и их детей, короче говоря, всех своих, она высоко подпрыгнула, схватила страшную палку крепкими и цепками зубами и тут же уронила на землю: одна из змей её укусила. Собака заскулила и завертелась, пытаясь вылизать больное место, и заодно, уже невольно, перемещая палку по земле, то вправо, то влево...

-Стой! Куда! Да заберите, наконец, своего пса! - кричал и тянулся за своей собственностью её разъярённый хозяин, но ведь и слева костер тлеет, и справа ещё не погас, а палка - чем не дрова? Загорелась мгновенно, едва попала на горячее место, высохла, наверное, очень. И такая вспышка от неё полыхнула, такой огонь взметнулся, грязно-серый, вонючий... почти до Луны...

-Безобразие! - возмутилась Луна. - Вонищу-то какую развели - отнюдь не розами благоухает, а я нюхай теперь. Но придётся задержаться: надо же посмотреть, что теперь случится? Память-то стирать теперь, небось, нечем!

2.15.

Дед вопрошает небеса, как правильно поступить, и получает ответ, что для жертвы достаточно овцы. Ему сообщают также, что среди них находится Сын Самого Главного Бога, которому был послан особый знак, и этот знак - дерево.

На погорельца с его странной палкой вылили всю оставшуюся воду, до последней капельки, даже из той небольшой высушенной тыковки, в которой принесли специальный травяной отвар для Малыша. Держит в руках Дед пустую тыкву и постукивает по её гулкому боку: "там-там", "бам-бам", "там-там".

-А что если спросить? - говорит он, - меня отец научил, как вопросы небесам задавать, вот сейчас и узнаем, правда ли то, что нам велят? Мне рассказывали, был такой случай...

В глазах собравшихся людей заблестел такой интерес и такой азарт непраздного любопытства, что ни Дядюшка, ни его спутник не решились помешать или хотя бы возразить. Дед велел всем стать вокруг него и подражать его движениям, сам же начал притоптывать, раскачиваться и стучать по тыкве: там-там, бам-бам, там-бам-там! Там-бам. Бам-там. Там-там-там! В моменты самого громкого, самого выразительного "там" или "бам" Дед замирал, и, подняв руки, что-то шептал, обращаясь куда-то ввысь.

Молодежь с удовольствием стала тоже притоптывать и раскачиваться. И тоже, вслед за Дедом, подпрыгивать, то на одной ноге, то на другой, а то и на обеих сразу, одновременно со звуками. Старшее поколение присоединилось не сразу: и Адаму с Евой, и их друзьям-соседям, людям тихим и спокойным, такое поведение показалось странным и даже забавным: никогда ничего подобного не видели и не делали, разве что их дети прыгали-скакали, когда были маленькими. Но стоять просто так скучновато, когда рядом оживление и азарт, поэтому тоже стали раскачиваться и притоптывать, прыгать не прыгали, но из круга не вышли. И, кто бы мог подумать, им понравилось!

Так продолжалось довольно долго. Луна, тоже слегка подпрыгивая, уже успела пробежать полнеба, а Дед всё священнодействовал. Наконец, с широко раскрытыми пронзительными глазами и весь потный, он упал посреди круга на колени, отбросил в сторону тыкву и как-то по-особому махнул рукой. Стало понятно: требует тишины, потому что не пустяками занимается, а вот сейчас, именно в этот самый момент общается с высшими силами.

Продолжая держаться за руки и потихоньку качаясь из стороны в сторону, люди молча и послушно смотрели во все глаза на человека, стоящего на коленях посреди круга и воздевшего руки кверху. Даже жутковато им стало: а вдруг и вправду узнают сейчас волю небес? А вдруг она будет жестокой по отношению к Малышу, а значит и к ним? У женщин мурашки по спине бегут, у мужчин, может, тоже, но разве они признаются? А Дед, хоть и глядит распахнутыми глазами прямо перед собой, кажется, смотрит одновременно и внутрь себя, прислушиваясь и к чему-то тайному и очень тихому.

-Для жертвы достаточно овцы, а Малыш пусть живёт, - наконец проговорил он незнакомым, торжественным голосом, напоминающим то нарастающее, то убывающее горное эхо. - А ещё здесь есть Сын Самого Главного Бога. Ему был послан знак. Этот знак - Великое Дерево познания добра и зла...

Он ещё долго молчал, продолжая благоговейно и удивленно прислушиваться. Наконец, встряхнув головой, встал с колен и уже обыкновенным, но немного охрипшим голосом проговорил:

-Это не я сказал, это - через меня... сказано, - и вышел из круга, хотя трепещущая тишина и вопрошающие глаза просили новых слов и разъяснений.

-Надо же, чудеса, да и только, - хмыкнула Луна и стала ещё круглее и краснее, теперь от любопытства. - Пора уходить, что ли? - но всё продолжала смотреть вниз, потому что интересно же!

2.16.

Дядюшка заявляет, что сын Бога - это Гермес, а особый знак - это сгоревшая палка со змеями. Гермес даёт Авелю голубой камешек магического действия, велит звать Жасмин в жёны и стирает всем присутствующим память о том, что произошло.

-Ну что ж, придется объяснить, - вперёд вышел Дядюшка. - Но только чтобы больше никому! Сын Бога - вот он, мой спутник Гермес, он же и посланник Богов, бойтесь и трепещите! Приносит, значит, вам, людишкам, волю свыше, обязанность у него такая. Ну и наверх новости о каждом из вас передаёт: кто что сказал, кто с кем поссорился, помирился, кто женился или родился. Узнает новости - и срочно наверх, а оттуда с новыми указаниями опять к вам спешит, бегает туда-сюда, вверх-вниз, вправо-влево. Думаете, легко это - ничего не забывать и везде успевать? Хорошо, обувь у него особая, быстроходная, с крыльями: обул, шаг-другой сделал - и уже на нужном месте. Куда вам три дня бежать-не добежать, ему одного-единственного шага достаточно! Не верите? Что ж, покажи им, Гермес, пусть поглядят!

Из привязанного к поясу мешочка Гермес извлёк то ли деревянные, то ли кожаные полоски, каждая по размеру ступни, и потряс ими перед изумленными зрителями. Сбоку каждой из полосок и впрямь оказалось по паре небольших, вроде птичьих, крылышек. От встряхивания они вдруг ожили и, хотя находились не на ногах, а в руках своего хозяина, слегка приподняли его над землей.

Все притихли под впечатлением необыкновенного зрелища, теперь уже никто не сомневался в правдивости того, что сказал Дядюшка, кое-кто из сидящих даже наладился вскочить на ноги: неудобно же сидеть рядом с таким человеком... или не совсем человеком... сыном Бога... посланником Богов... неловко рядом сидеть, может, постоять?

И только Дед, который все ещё находился в центре круга, нарушил благоговейную тишину и выкрикнул хрипло:

-А знак... особый знак в виде дерева? Пусть расскажет, где и, главное, с кем вместе он его видел?

-Да, пусть расскажет, - раздалось несколько робких голосов.

И тогда Гермес, спрятав свои крылатые сандалии назад в мешочек, поспешил встать в круг, вытолкнув при этом Деда вон.

-А я уже уходить собрался, - сообщил он небрежно. - Заскучал даже, с Вашими глупостями. Вы же совсем недавно своими глазами видели этот самый присланный мне свыше знак в виде дерева! И видели, как я его в жертву принёс, не пожалел, самое дорогое отдал!

И действительно, - ахнули, - и в самом деле, удивившая всех необычная вещь, так ярко и выразительно сгоревшая в жертвенном пламени... этот странный и страшный предмет формой действительно напоминал дерево, если, конечно, смотреть не на отдельные части, а на всё сразу, одновременно, снизу вверх или сверху вниз... Тогда получается, что не палка там была, а ствол, пересечённый несколькими рядами веток, пусть даже со змеями. И верхушка тоже была, чем не дерево?

-Это знак моей власти и моего превосходства над людьми, в том числе и над вами всеми, - гордо завил Гермес. - Не сомневаюсь, что знак отличия в виде дерева мне новый дадут, потому что право на него имею, по причине особого происхождения, а пока вот что я вам скажу. Я пытался научить вас, как жить, чтобы Боги не гневались. А вы что? Из-за младенца шум подняли, ещё бы чуть-чуть - и обидели бы Богов, навредили бы сами себе. Ну ладно, этот младенец пусть остаётся, вам его подарили, но Боги мне ещё одно поручение дали - найти героя, который спас девушку в тёмном лесу, и наградить. Герой здесь, среди нас, и вы, конечно же, знаете, кто это! Иди-ка сюда, Авель!

Удивлённый Авель неуверенно и робко вошёл в середину круга - все-таки сам Сын Бога его позвал! Вошёл в круг и встал рядом с Гермесом, широко расставив ноги. Смотрит исподлобья, не знает, что в таком случае говорить, что делать.

-Я хочу подарить нашему герою очень ценную вещь, - говорит новоявленный Сын Бога и небрежно так, вальяжно подбрасывает на ладони что-то небольшое и блестящее. Подбросит, поймает - и держит на широко открытой ладони, чтобы все видели. Пригляделись - это сине-голубой камешек, размером с голубиное яйцо, то вспыхивающий, то мерцающий в белёсом лунном свете. Такой красивый, что глаз не оторвать, разве для того чтобы по-быстрому взглянуть на того, в чьих руках он находится. И от его хозяина, кстати, тоже взгляд отводить не хочется, а хочется любоваться им и восхищаться. Камень красивый, а хозяин камня ещё краше: и высокий он, и стройный, и лицом необыкновенно пригож, как только раньше не замечали?

-Спасибо, - говорит хрипло Авель. - Если честно, это было не очень сложно... Мне Дядюшка подсказал... научил... сказал...

Тут он совсем замялся. Протянул руку к камню - и тут же отдёрнул: хочется взять подарок, да не решается, стесняется.

-Ничего, ничего, бери, - улыбается даритель, но отдавать не спешит, а снова и снова подбрасывает на ладони свой необычный подарок. - Это награда героям, а ты герой. И смотри не потеряй, а чтобы не потерять - зажмёшь в кулаке покрепче, вот как я сейчас делаю.

Но опять не спешит отдавать, а всё подбрасывает и подбрасывает свой камень. Подбрасывает и сжимает. И опять подбрасывает.

-А скажи, - продолжает Гермес, - может, ты что-то хочешь, о чём-нибудь мечтаешь? Не стесняйся, говори, тебе сегодня всё позволено.

-Я хочу жениться, - выпалил Авель. - Очень хочу. Вот на этой девушке, которую спас, на себе из лесу принёс! - и показывает на Жасмин.

-Если спас - девушка не откажет! - ухмыляется Гермес.

-Меня Каин тоже спас, сегодня! - у Жасмин даже губы побелели от волнения, - меня птица страшная схватила и унесла в небо, а он не испугался и полетел вместе со мной, он тоже герой, он бил эту птицу изо всех сил, он боролся за меня!

-Не было такого, - то ли удивлённо, то ли растерянно протянул Гермес.

-Не могло быть такого, - поддержал Гермеса и Дядюшка. - Точно знаю, не могло такого быть! Не заказывали!

-Вот и Пётр видел! - отчаянно вскрикнула Жасмин и оглянулась за поддержкой.

Пётр решительно шагнул вперед.

-Ну да, птица такая огромная, их обоих в небо подняла!.. - начал было рассказывать он, но Гермес перебил:

-Ничего ты не видел! - и пристально посмотрел на Петра, сжимая в кулаке голубой камень. - Не видел!

Тот замолчал, стал переминаться с ноги на ногу и тереть свой лоб.

-Может, и не видел, - согласился он вяло.

-Ну а ты - ты придумала про страшную птицу? - повернулся Гермес к Жасмин, причём так повернулся, что голубой камень оказался прямо перед нею.

-Ничего я не придумала! - возмутилась Жасмин. - Вон у Каина рука разбита, это он по птице бил кулаком, а ещё у него синяки на лице, его Авель ударил, он был недоволен, что Каин меня спасал... Покажи свои раны, Каин!

Каин хотел было войти в круг и стать рядом с Авелем и Гермесом, но Дядюшка помешал:

-Не мешай сыну Бога, стой там, где стоишь, и помалкивай! Когда тебя попросят, тогда и скажешь!

Но остановить Каина оказалось непросто.

-Как же так!? - закричал он, показывая всем свой разбитый кулак, - была птица, точно говорю, что была! Скажи и ты, Авель! - потребовал он. - Скажи им про птицу, была она или нет?

-Ну, вообще-то, если честно... - начал было младший брат, но тут прямо перед его глазами оказался странно жестикулирующий Гермес, и рот Авеля захлопнулся.

-Получается, братья из-за девушки поцапались, - хмыкнул Дядюшка, а историю про птицу придумали!

-Признавайтесь, что придумали, а точнее, приврали, - подхватил его слова и Гермес, поворачиваясь поочерёдно то к Жасмин, то к Каину, то к Авелю и размахивая кулаком с зажатым в нём голубым камнем. - Да можете и не признаваться, и так всё ясно. Молчите? Стыдно вам? Будем считать, что молчание - знак согласия. Впредь слушайтесь старших, то есть нас, и всё будет хорошо.

Молчали не только Каин, Авель и Жасмин, молчали и все остальные, прислушиваясь к непривычной и не знакомой доселе головной боли, и только собака поскуливала, не понимая, что происходит.

-А теперь выполним-таки задание, которое получил Гермес, посланник Богов, - бодренько призвал Дядюшка. - Наградим героя, который среди нас, и порадуемся за него!

-Так какую награду за свой подвиг хочет наш герой? - подхватывает слова Дядюшки Гермес, поворачивается к Авелю и опять протягивает ему голубой камешек. - Спроси девушку, и вряд ли она тебе откажет!

-Как спросить? - растерялся Авель.

-Любыми словами спроси, как получится, так и говори, - шепчет советчик. - Да что ты руку отдергиваешь! Разожми свой кулак и возьми камень, вот так... только не теряй, а то головы тебе не сносить! А теперь потихоньку сжимай свой кулак и разжимай, сжимай и разжимай, и тогда всё, что ни пожелаешь, - всё получишь, всё твоим будет.

Авель протянул руку и зажал голубое чудо в потном кулаке. А все вокруг смотрели, будто оцепенелые.

-Ты хочешь стать моей женой, Жасмин? - спрашивает Авель неуверенно и так крепко сжимает камень, что руке больно. - Моей женой...

-Да, Авель, я хочу стать твоей женой, - отвечает Жасмин вяло и протягивает ему руку, так спокойно, будто в медленном-медленном сне, где всё тянется-тянется и никак не заканчивается, не может закончиться, не получается, чтобы закончилось. И Жасмин готова обозначить конец сомнениям немедленно.

- Когда захочешь. Сегодня. Прямо сейчас, - так же спокойно и медленно продолжает она, не поднимая глаз на юношу, трепетно ожидающего её слов.

-Как же так, внучка? - вскочил, схватил её за руку Дед. - Мы же уже всё обсудили и решили, что немного подождём. В жизни всё должно идти своим чередом, с общего согласия! Подождите немного, - стал просить он Авеля, - и если не передумаете, - праздник устроим, большой, до самых небес, чтобы и Боги, и родственники Вас благословили!

-Что за спешка? Не сейчас же! - согласились и Адам с Евою. - Знаете, сколько у вас времени впереди? Вся жизнь, - попробовали пошутить, но не тут-то было. Авель повернулся к Дядюшке и Гермесу, а на родителей даже не взглянул.

Каин и Пётр тоже не остались в стороне, тоже стали что-то говорить, Каин даже попробовал заглянуть Жасмин в глаза - но они будто дымкой подёрнулись, вроде бы на него смотрят, а вроде бы мимо.

-О чём речь? Девушка согласна? Вот и отлично! - заглушая всех, напористо и громко, почти крича, заявил Гермес. - Все слышали? А в таком случае почему бы не сразу, не сегодня, не сейчас, зачем им ждать и чего ждать? Пусть каждый день радуются жизни, начиная с сегодняшнего дня, и пусть радуют нас! Праздник у нас у всех, чем не праздник! Юноша позвал девушку в жены, и девушка согласилась, вот это и есть главное, а остальное неважно! Теперь они муж и жена, так я, Сын Бога, заявляю! А мы все радуемся, радуемся, праздник у нас, два праздника: и жертвоприношение, и свадьба, вот и еда давно готова!

...Мясо щедрой на благоуханные запахи овцы удалось на славу, и овощи тоже, и рыбку запечённую отведали, но как-то без азарта и аппетита, вяло. Сидели оцепенелые, помалкивали, за гостями потихоньку наблюдали: вдруг опять что-нибудь затеют?

А Дядюшка и Сын Бога Гермес, нисколько не смущаясь, взяли себе по огромному куску мяса, стали есть-пить, еду нахваливать. Не отставала от них и женщина из леса, о которой за суетой и тревогами почти забыли. Быстро и жадно поев, она отошла в сторонку, легла на траву и тут же уснула. Наголодалась, наверное, намаялась в своих одиноких лесных странствиях, пока сынишку своего, то ли потерянного, то ли забытого, искала, да и то, что возле костра произошло, тоже непростая история, попробуй-ка на такое решись, ребёночка своего родного кому не жалко! Поэтому её жалели, но слегка.

Поев, Дядюшка принялся отдавать приказы:

-Пусть Авель и Жасмин отправляются прямо сейчас домой, а точнее, в пристройку с отдельным входом, устраиваются там и любят друг друга, а мы ещё здесь посидим, попируем, за них порадуемся. Дед теперь на месте Авеля будет спать, с Каином, а отдельное помещение - для молодых!

-Без нас решил, не спросил, не посоветовался, жильём нашим распоряжается, как своим, - подумала Ева и застыдилась:

-Он друг Сына Бога, пусть решает.

Но что-то внутри царапало, покалывало, не радовало, хоть радоваться и велено было. Хорошо, что думать не запретили, поэтому мысли продолжали появляться, сами собой:

-Что-то здесь неправильное... не так бы надо... Она Деда своего не послушала, не уважила, а сынок нашего родительского разрешения не спросил... И с братом старшим следовало бы договориться... Да мы все и не против бы... девушка хорошая... просто замечательная девушка... и сынок наш тоже молодец... и герой, и работник хороший, а ведь не тянет её к нему, видно же... Но вообще-то... мало ли ... внуки будут... маленькие, славные, нянчить буду.

А Гермес, он же Сын Бога, забрал тем временем голубой камешек у растерянного Авеля, шепнув, что скоро вернёт, и опять встал посредине. Сжимая камень в кулаке и поочередно заглядывая каждому из присутствующих в глаза, он медленно заговорил:

-Сегодня полнолуние, поэтому в жертву приносили овцу. А ещё мы праздновали свадьбу. Всё остальное забыли... забыли... забыли... забыли... больше ничего не было... Ещё раз повторяю, для тех, кто плохо слышит: то, что в жертву приносили овцу - это помним. Что свадьбу праздновали - тоже помним... кое-что... А всё остальное забыли... забыли... больше ничего не помним... не помним... Всё забыли, что сегодня было, начиная с самого раннего утра, кроме, конечно, жертвенной овцы и свадьбы. Да, чуть не забыл... Что там ещё за история с птицей? Про птицу тоже забыли, не было никакой птицы... не было... Забирай назад, Авель, свой камень, это тебе наш подарок, от меня и от Дядюшки. Как им пользоваться, ты знаешь. И смотри не теряй, я тебя уже предупреждал.

И он подтолкнул Авеля к неподвижной, будто одеревеневшей Жасмин.

-Порадуйте нас, отправляйтесь к себе домой и любите друг друга! - велел он.

Жасмин, не поднимая глаз, протянула Авелю руку, и они медленно и молча, не глядя друг на друга, зашагали в сторону дома. И пока не скрылись за поворотом, все участники жертвоприношения смотрели им вслед, любуясь их молодой статью и одновременно сомневаясь в реальности неожиданных и быстрых изменений: а не сон ли снится?

Ушла и Луна, в полном раздражении; то была ясной да румяной, а тут вдруг помрачнела, щеки опали, скукожились, а может, туча их закрыла лохматая?

Куда подевались Дядюшка и его спутник Гермес, никто не заметил, потому что ещё через мгновение все застыли в крепчайшем сонном забытьи, кто около жертвенного камня прилёг, кто на рядом мягкой травке растянулся, благо земля сухая и тёплая.

2.17.

Незримые хранители о своих огорчениях. Их попытка восстановить справедливость ни к чему не привела. Совет людям: познай самого себя.

Ну что тут скажешь? Тут и сказать нечего! Как говорится, не мытьём, так катанием, не в лоб, так по лбу, не так, так этак! Технологии воздействия усложняются, как бедным людям им противостоять?

К сожалению, результат нашей задумки и наших непростых хлопот получился "по нулям", то есть фактически никакой: знаковое событие, которое мы задумали, случилось, но оказалось начисто стёртым из памяти всех участников. Поэтому прилетала наша птица или не прилетала, уносила девушку в своих когтях или не уносила, сражался Каин с этой птицей высоко над замлей или не сражался - всё это теперь пустое место. "Не было ничего, не было...", - сказал Гермес, заглядывая в глаза участникам жертвоприношения и стирая им память своим магическим голубым кристаллом. А если ничего не было, то и вспоминать нечего... На нет, как говорится, и суда нет...

Зря, выходит, мы старались, птицу, доселе невиданную и неслыханную, организовали, причём из запасов нашей неприкосновенной энергии. И всё это, получается, зря: обвели нас всех, как детей малых, вокруг пальца. И клин между братьями наши недоброжелатели вбили, и девушку за нелюбимого выдали, пусть и за героя. Второй-то брат тоже героем оказался и тоже её спасал! Да и саму девушку разве не надо было спросить? Почему бы не за того ей замуж пойти, при виде которого её сердечко замирает? И чем теперь такой расклад обернётся?

Одно радует, что Малыша удалось отстоять, здесь победа полная, однако заслуга не наша, а исключительно Адама и Евы, с их особым чутьём на то, что правильно и что неправильно, а вот как это им удаётся, объяснить не берёмся. С одной стороны, всё, что хотя бы отдалённо связано с подобными ситуациями, у них из памяти тщательно вычищают, каждый раз вычищают, после каждого более или менее важного случая! С другой же - в самые ключевые, самые ответственные моменты будто что-то невидимое просыпается и выходит наружу из тайной глубины их мировосприятия, как всплески тех высоких и чистых энергий, с которыми им когда-то довелось соприкоснуться и которые, проявившись хотя бы однажды на земном плане, распространяются и среди всех остальных людей, что крайне нежелательно нашему недружелюбному родственнику.

А на какие только ухищрения не идёт, вместе со своими помощниками, чтобы хотя бы один младенец оказался принесённым в жертву при Адаме и Еве, прецедент чтобы такой случился, пусть единожды, но - с их участием или хотя бы в их присутствии. Зачем, спрашиваете? Да для того, чтобы такие жертвоприношения узаконить, распространить как можно шире, ведь от мыслей и поступков Адама, Евы и их сыновей очень многое зависит в этом мире под Луной, только сами они об этом не знают, не догадываются...

Часть третья

Под светом голубого камешка

3.1.

Все восхищаются Авелем. Авель обустраивает отдельный жертвенник. Странные сны Каина. Хозяйственные хлопоты Жасмин и её странные сны.

Прошло ещё несколько дней. Жизнь продолжалась, но теперь в новом восторженном свете, который распространялся от всеобщего восхищения Авелем. Весь день, с утра и до ночи, в центре любви и внимания - Авель, замечательный Авель, наш любимый Авель, самый-самый любимый наш Авель, самый-самый и еще раз самый-самый любимый Авель. Нет такого человека в семье, который бы им не восхищался и не старался сделать что-то приятное для него. И не только свои - соседи от него тоже в восторге, нахваливают его, когда в гости приходят, а приходят они частенько.

И Роза тоже смотрит на него заинтересованно, хотя и недавно здесь. Роза - это, если кто не знает, мать того мальчика, которого нашли в лесном заброшенном шалаше, чуть живого, а потом и мать его пришла, тоже чуть живая, сама нашла дом Адама и Евы, и пришла. А пришла, так и пусть живет, если хочет, еда есть и место тоже, здесь всем рады.

Только животные относятся к Авелю, как прежде, ничем не выделяя и не понимая его особости. Собаки как привыкли безропотно слушаться Адама, старшего в семье, так и продолжают, а с сыновьями его также готовы бегать, скакать, палки заброшенные приносить, как и прежде, очень даже весёлая забава. Но теперь редко с собаками играют, не до забав.

Вот задумал Авель свой собственный жертвенник завести, чтобы его личные дары с другими не смешивались. Чтобы на новом и, что обязательно, на самом большом и самом-самом лучшем!!! красовались дары только от него, ну, и от его жены, а все остальные пусть на старом месте раскладывают, что принесут. Никто и не возражает: если Авель решил, значит, так правильно, а нам и старый жертвенник хорош...

Надо новый камень найти, темно-красного цвета и такой, чтобы в два раз больше старого? Сейчас мы, мужчины, соберёмся и как-нибудь притащим, среди скал видели такие, и не так чтобы очень далеко!

Даже Адам, пусть и немолодой, пошёл вместе со всеми за новым жертвенником, и Каин, конечно, не отставал, и соседи, рыбные люди, не отказались. В общем, все неслабые мужские спины и руки пригодились. Даже Дед пытался помогать, он, кстати, придумал засовывать под отобранную для этой цели тёмно-красную глыбину толстые и длинные ветки и упираться такими же, подталкивая. Наконец, после долгих усилий, камень сдвинулся и пошёл, пошёл, подталкиваемый людьми, сначала вбок и ещё раз вбок, и вот наконец небольшой спуск, и другой, и третий, а дальше махина сама стала двигаться, даже сдерживать приходилось, в нужную сторону направлять. Так и дотолкали, доставили до места, Авелем определённого, семь потов со всех сошло, а может, и больше.

Теперь, значит, если от Адамова дома идти, то сначала увидишь неказистый серый валун, хранящий в своих трещинах остатки пепла от костров, которые разводили вокруг него в прошлые полнолуния, а немного поодаль - огромный, блестящий, цвета запёкшейся крови новый замечательный жертвенник. И красивей он старого, и больше, как и было задумано, как Авелю пожелалось.

И опять вся семья в радости и восхищении, а Дед так вообще не знает, как Авелю угодить: смутно мерещится ему, как просил внучку не спешить, подождать немного с замужеством, а теперь вот ему неловко, что такого хорошего человека мог обидеть, и что он теперь о нём подумает... как распорядится... Ещё отправит с глаз долой, ведь он, Дед, здесь в гостях, а куда он пойдёт, при больных-то ногах? Да и некуда ему идти, потому что весь смысл его существования, вся радость жизни во внучке, чтобы в утра и до ночи смотреть на неё, любоваться ею, помогать, в чём сможет, а без неё ему и жить незачем.

Хорошо, внучка не сердится, целыми днями хлопочет по хозяйству, как и положено примерной жене, хочется ей все дела самой переделать, никого не допускает. Руки у неё золотые, а если чего не умеет - у Евы спрашивает. А та и рада, тайн у неё, как вести хозяйство, ни от кого нет, а уж от жены сына - тем более. Всё-то ей расскажет, всё покажет, и потом и сама совета у молодой невестки спросит: а вот нравится ли тебе, дорогая, как посуда наша, общая теперь, стоит? не передвинуть ли, не поменять ли чашки-плошки местами?

Но Жасмин и так со всем согласна, и так всем довольна. Работает с утра до ночи, даже когда её просят присесть, отдохнуть, поговорить, как прежде, - нет, отвечает, некогда мне, дела у меня, может быть, потом... Даже когда дел особых вроде бы и нет - всё равно придумает. И хлопочет, хлопочет, хлопочет...

И Авель тоже весь в трудах да заботах, недавно заявил, что брату на пастбище вместе с ним ходить не обязательно, потому что теперь у него и жена в помощниках, и Роза вон тоже просится, только позови. А Каин пусть своим садом-огородом занимается, там тоже работы много.

Каин и занимается, целыми днями в саду или на грядках, иногда и обед пропустит, а зачем идти, когда можно фруктов или овощей, не отходя от места, пожевать, погрызть - и хорошо, и довольно, много ли ему надо... Спать частенько укладывается под ореховым деревом во дворе. Когда все разойдутся, только тогда и приходит, чтобы ни с кем не встречаться. Даже мать, чтобы перекинуться словечком с сыном и, главное, чтобы его накормить, сама к грядкам приходит, с едой. Или к дереву, поздно вечером, когда он спать укладывается. А что тут такого? Под деревом ему больше нравится: в доме душно, а здесь ветерок освежает, сны разные приносит и уносит...

И частенько в этих снах он видит Жасмин, она тянет к нему руки и зовет: "Каин, Каин, спаси меня!". Но тут прилетает огромная птица с четырьмя глазами и уносит её за скалы, за далекие горы, а он бежит, бежит, бежит в тени огромных крыльев и кричит, кричит изо всех сил: "Жасмин, где ты, Жасмин!". На этом месте сна он обычно просыпается, с пересохшим ртом и чем-то прыгающим и рвущимся из груди, и уже наяву продолжает слышать свой отчаянный голос, и понимает, что только что громко кричал и что это неправильно, потому что она - жена его брата, а разве он не рад за своего брата, разве он не любит его, не гордится им? Да он целыми днями готов смотреть на него восхищёнными глазами, такой у него брат необыкновенный.

Если хорошо подумать, так он потому и перестал спать дома, чтобы его никто не слышал: ну не может он сам себе запретить орать во сне! Запрещает, каждый раз, засыпая, запрещает, но не получается! Снова и снова снятся ему неправильные сны, совсем-совсем неправильные, но во сне, получается, человек сам себе не хозяин.

А Жасмин тоже шепчет, стонет ночами: "Каин, Каин, спаси меня, Каин!", и тоже не может совладать со своими снами, и просыпается в испуге: мне приснилось, что я кое- кого звала, или я действительно кое-кого звала? А если не звала, то какие слова я говорила на самом деле, то есть громко, потому что я слышала свой голос, он и сейчас у меня в ушах, из-за этого я и проснулась и теперь лежу, рядом с моим мужем, и боюсь пошевельнуться от страха. Неужели я только что громко произнесла то самое имя, которое наяву боюсь даже прошептать, не разрешаю себе? Кого же я тогда звала... Я должна звать мужа, потому что у меня есть муж, и я его люблю, я его очень люблю, всё, что он говорит и делает, вызывает у меня восхищение и даже восторг, он красивый и необыкновенный...

Но как же я могла его позвать в моём сне, если его, моего мужа, там не было? Я боялась, я очень испугалась в моём сне, поэтому звала, звала хоть кого-нибудь, чтобы спасли, помогли. Я одна, а вокруг скалы, горы, и тут прилетает огромная птица, всё небо собой закрывает, и она видит меня, моргает огромными глазами, сразу четырьмя, и кружит, кружит надо мной! Мне уже страшно, но дальше ещё страшней: птица спускается ниже, ниже и тянет ко мне свои когти, хочет схватить, уже почти схватила! Дует сильный ветер, рядом совсем никого, мне холодно, страшно, плохо... И тут я вижу Каина и зову его, кого ещё мне звать, если рядом только он...

Каждый раз перед тем, как ложиться спать, я прошу его в своих мыслях не спасать меня, пусть я лучше пропаду! Или пусть пришлёт своего брата, моего мужа, чтобы меня спасать! Но опять и опять в моем сне появляется не мой муж, как бы я ни старалась, а Каин!

Недавно я выбрала подходящий, как мне показалось, момент, и спросила у моего мужа, стал бы он меня спасать, если бы вдруг меня захотела унести огромная птица. Я так хотела услыхать от него: "да, конечно, я всегда тебя спасал, и всегда буду спасать, если понадобится, перестань придумывать всякие глупости и зря пугаться!". Но он только заворчал, даже не дослушал: хватит, мол, болтать о пустяках.

Тогда я призналась, что вижу страшные сны и что меня надо пожалеть, а не ругать, и тогда я, может быть, перестану видеть страшные сны, но он опять был недоволен и даже ушёл из нашей комнаты, не знаю, где он в ту ночь спал. А я плакала и ждала, и опять плакала и ждала, а когда уснула... опять тот же сон... и та же птица с четырьмя глазами... и опять тот же самый человек пришел меня спасать... не мой муж.

...Жасмин и работу себе потяжелей придумывала, с раннего утра и до позднего вечера, чтобы ночью спать крепче, без снов. Пыталась и совсем не спать, а бодрствовать всю ночь, но как же не уснуть, когда весь день на ногах, в делах и заботах, шутка ли - большую семью обихаживать, Еву она сама до хозяйственных забот не допускает, а от Розы толку никакого, у той всё из рук валится.

Поэтому только приляжет - глаза закрываются сами собой. Потянется сладко, освобождаясь от усталости и от утомительной любовной страсти мужа. Ему от близости с нею приятно - ну и хорошо, а она никак не привыкнет, ей мужские ласки, если честно, утомительны. Прав был дедушка, когда уговаривал не спешить, окрепнуть, в себя прийти. Но ничего, она привыкнет, ведь её муж самый замечательный.

Положит руку под щёку, - и уже спит сладким сном: славно отдохнуть после долгого трудового дня! Но вот опять птица ширококрылая над нею парит, вот уже хватает её, как травинку, как веточку сломленную, и несет в своих цепких и острых лапах, за скалы, за горы, неизвестно куда и зачем. И как не позвать, не крикнуть, не попросить, потому что в этом страшном сне никого рядом нет, кроме него, только он - первая и последняя надежда! И вот она уже высоко в небе, в цепких когтях, а и внизу никого, кроме него... и как не позвать на помощь?

-Так говорила я во сне чьё-то имя, или мне приснилась? - мучилась Жасмин каждую ночь, в опаске поглядывая на крепко спящего рядом мужа. - И если действительно говорила, то какие слова? Что же мне делать, что? Я люблю своего мужа, а об его брате за весь долгий день ни разу не вспомню, так что же он ночами мне снится и снится? Скорей бы день, днём все понятно и правильно!

Одно только непонятно: почему на выпас сначала они с Авелем ходили вдвоём, а потом стали ходить втроём, вместе с Розой, хотя для того чтобы за стадом присмотреть, достаточно и двоих? И почему теперь он только Розу с собой берёт? А её, Жасмин, дома оставляет? Говорит, что бережёт, но ведь на пастбище, да под прохладным кустом, намного легче, чем воду из ручья таскать или обед на всех варить. Или за ребёнком непоседливым следить? Малыша она, конечно, любит, но ведь у него своя мать есть! Пусть бы Роза за своим ребёнком сама и смотрела, ну, хоть бы на пастбище его с собой брала, раз уж она там необходима. Да что там необходима! Как придёт, сразу на мягкой травке разваливается, утром под солнцем греется, днём в тени охлаждается, а там и вечер, домой пора.

А самой Жасмин хотелось бы, ну так она иногда мечтает, чтобы втроём или даже вчетвером на выпас ходили: она, Авель с Каином и Пётр, их лучший друг. Пригнали бы они стадо на место, собак по краям определили, а сами бы песни пели или истории рассказывали, пострашнее, как например, шёл кто-то по лесу, по своим делам, и тут волк выскочил, или тигр, а может, и не волк это и не тигр, а неизвестно кто, но опасный. Так надо рассказать, чтобы у слушателей мурашки по спине побежали, и чтобы уговор был, на честность: хочешь - не хочешь, а про мурашки признаваться. Да, было время, все старались её развлечь или что-то приятное сказать. Весёлое было время, а сейчас - одни волнения...

3.2.

Незримые хранители о новых возможностях для реализации своей функции, новых затруднениях и огорчениях.

Скандал наш родственник, о котором и говорить-то неприятно, устроил жуткий: как же, его абсолютное и исключительное право хозяйничать тут, на Земле, нарушено! Как мы посмели птичку заказать? Кто позволил? Даже птичка оказалась виноватой: зачем, мол, согласилась?

Подумаешь, птичка сюда залетала... и если бы реально помогла своим появлением - так нет, никакой видимой пользы от её прилёта не случилось, во всяком случае, пока не случилось! А там - посмотрим, как обернётся наше вмешательство в нечестную и хитроумную режиссуру череды событий, которые организовал наш скандальный родственник: отправил спасать привязанную к дереву девушку только одного из братьев, втайне от другого. Мы же, в противовес, решили организовать похожее событие, но с предоставлением возможности спасти девушку сразу обоим братьям. Непросто было, но сумели вызвать птичку... из других миров... через кротовую нору... благодаря специфике пространства-времени... Точнее объяснить не сможем, главное - что прилетала.

А уж как он шумел, как грозился! Требовал, чтобы мы забыли о своей функции и совсем убирались отсюда, как будто это он нас сюда присылал!

И тогда что-то доселе скрытое нас будто подтолкнуло, а может, волна чистых и разумных энергий из высших сфер до нас дотянулась.

-Объявляем, - заявили мы, в ответ на его инсинуации, - что теперь у нас, незримых хранителей, тоже есть свобода выбора! Кто позволил? А мы сами себе позволяем и определяем! И надеемся, что те, кто нас сюда послал, для выполнения нашей функции, не станут возражать. А станут - послушаемся, но только их, а не тебя!

И пока наш родственник, имя которого нам называть неприятно, собирался с ответом, мы продолжали:

-Приводим аргументы, мы уже всё продумали. Всем людям, как известно, дана свобода выбора, причём изначально. У тебя, получается (это мы нашему родственнику), такая свобода тоже есть, или ты сам себе её назначил, ведь никто тебя на злые дела не уполномочивал! Тебе, напомним, было поручено управлять, менеджером быть на Земле, всего-то. А ты выбрал способ управления, который иначе, как злым, не назовёшь. Сам выбрал, иными словами, свою волю проявил.

Ну а мы-то чем хуже? Корни у нас у всех общие, родственники мы, а что это значит? Это значит, что мы тоже имеем право на свободу выбора, так сейчас и заявляем! Теперь как решим, так и будем выполнять свою функцию, причём, как всегда, старательно и ответственно. А только без нашего права на свободу выбора (см. Примечание в конце текста) при тех новых условиях, которые ты тут создал, нам свою функцию не выполнить, вот как!

Тогда он заявил, что ничего у нас не получится, потому что, мол, здесь, на Земле, всё равно его полное право, он всему тут хозяин, и людям тоже хозяин, хоть живым, хоть мёртвым.

-А наша функция,- догадались ответить мы, - твоего земного хозяйства никак не касается, потому что мы оберегаем не отдельно Адама и отдельно Еву, а их семью!

И напомнили заодно, кем и где создавалась семья, которую мы оберегаем. А в качестве ещё одного доказательства нашей правоты сообщили о ходячем выражении, которое мы узнали из вневременной базы данных и которое когда-нибудь станет распространённым среди людей, о том, что "браки совершаются на небесах"...

-Я и здесь, на Земле, с этой задачей прекрасно справляюсь, - ухмыльнулся тот, с кем мы вели спор, - Вот, например, Авеля и Жасмин... соединил... Можете им тоже помогать, если хочется...

-Соединил-то соединил, - ответили мы, - да только семья - это одно целое из двух половинок! А Жасмин и Авель одним целым не стали... и света между ними как не было, так и нет... а что за семья без света?

Так, почти мирно, закончился скандал, устроенный нашим родственником. Вскоре, однако, обнаружилось, что запасы энергии, необходимой для реализации нашей функции - оберегать и защищать - существенно уменьшились. А впредь нам наука: держаться подальше от нашего родственничка.

3.3.

Пётр и Каин собирают целебную траву у скал и обнаруживают на скале непонятные рисунки: на одном птица, несущая в когтях девушку и юношу; на другом - прекрасная Наяда; на третьем - мужчина с крыльями на ногах.

Пошли как-то Каин с Петром к скалам. Каина мать за травой лечебной послала, потому что сразу все в семье стали прибаливать, то один пожалуется, то другой, а и запасы сушёной травы для отваров и чудодейственной мази давно кончились. Пётр же идти вместе с другом сам вызвался, а приходил он, чтобы рыбу наловленную отдать. Это, если кто ещё не знает, Авель велел рыбным людям, в том числе и семье Петра, друга своего лучшего, каждый день, хотят они - или не хотят, наловят - или не наловят, а по пять рыбин приносить. А он, Авель, будет проверять. Вот поэтому Пётр теперь частенько здесь, с рыбой. Однажды принес не пять, а четыре, потому что шёл дождь и не ловилась в тот раз рыба, ушла в глубину. Значит, сказал Авель, на следующий день надо шесть принести, и пусть скажут спасибо, что не семь. Но если Авель хочет, они, конечно, принесут, можно и семь.

Доставил Пётр рыбу, Авелю отдал, сегодня как раз семь, им не жалко. И тут слышит, как Ева посылает своего старшего сына за лечебной травой. Сначала, конечно, она у Авеля спросила, не возражает ли тот, чтобы брат ненадолго отлучился. И ещё спросила, может, Авель тоже пойдёт, как прежде, потому что к этим скалам одному лучше не ходить. Место там непростое, мало ли что может случиться, а её материнскому сердцу спокойнее, если братья пойдут вместе.

Авель не возражал: конечно, пусть Каин отправляется, но сам идти не захотел. И тогда Пётр сказал, что тоже пойдёт, пусть Ева не беспокоится, для него удовольствие - с другом прогуляться.

Идут друзья, хмурятся, почему-то сегодня им хочется молчать, а разговаривать, вроде бы, не о чем. Но вот идут они рядышком, давно так не ходили, - уже то хорошо, что вместе. Траву и кусты, какие по пути попадаются, рассматривают, и так интересно им, будто никогда раньше ни травы, ни кустов не видели. А когда на открытое место вышли, где полным-полно ярких и душистых цветов, стали руками размахивать, плечи сами собой расправились, лица посветлели. Отпустило слегка.

-Ну что, как думаешь, впустят нас сегодня скалы? - наконец разжал рот Каин.

-Посмотрим, - буркнул Пётр. - То есть хотелось бы.

Скалы впустили, и дождь не пошёл, и ветер не налетал, и солнце над головами продолжало сиять и, главное, лечебная трава нашлась почти сразу же. Стали рвать они жёсткие стебли, но так, чтобы корешки в земле оставались: растение редкое, многолетнее, пусть живёт. Вот уже у Петра охапка достаточная набралась, разогнулся он, чтобы пот со лба стереть, смотрит, а Каин в узкую расселину между двух скал забрался, но траву не рвёт, хотя вокруг него она повсюду, а зачем-то рассматривает каменную глыбу.

-Иди сюда! - зовёт он друга. - Посмотри, какой рисунок странный, ничего подобного в жизни не видел!

Стоят боком между тесных скал Пётр и Каин, смотрят, удивляются. На рисунке странная птица несёт в когтях двух людей, мужчину и женщину, наверное, съесть хочет или птенцам отдать на растерзание. У женщины волосы по ветру развевается и понятно, что чуть жива от страха, а мужчина перехватил одной рукой её тонкий стан, а другой на захватчицу-птицу замахивается. Странная картинка, не бывает такой птицы, чтобы могла сразу двух взрослых людей в воздух поднять. И какая-то она, эта птица, круглая, и глаз у неё многовато, целых четыре, так тоже не бывает.

-А знаешь, - говорит вдруг Каин шёпотом, приблизив свое лицо к лицу друга, - я похожую птицу во сне видел. Если честно, как засну, так и вижу, каждый раз вижу, хоть не спи! Такую же огромную, круглую и с четырьмя злыми глазами.

Смотрит Пётр в широко раскрытые и странно неподвижные глаза друга, и почему-то тоже волнуется.

-Будто схватила она девушку, вот на эту похожую, и несёт в своих лапах, и будто слышно мне, в моём сне, - продолжает шёпотом Каин, - зовёт она: спасите, помогите! А я бегу следом и не знаю, как помочь. А потом просыпаюсь и уже долго не сплю. Это я только тебе, как другу говорю, если бы не этот рисунок, не сказал бы!

...Понятно, какую девушку видит Каин во сне, - думает Петр, - может не рассказывать, что я, слепой, давно кое-что заметил. А если на рисунок посмотреть внимательно - тут уж никаких сомнений не останется: точь-в-точь она! И волосы такие же, и всё остальное... И того, кто её за талию обхватил, чтобы не упала, тоже можно узнать. Одной рукой держит, а другой на огромную птицу замахивается, и это высоко над землей...

-Не хватает только Авеля внизу рисунка, - хмыкнул он, - чтобы стоял, задрав голову, и сердился.

Стоп! От неожиданно набежавшего ощущения он так удивился, что умолк на полуслове. Почему это он подумал об Авеле? Его же на рисунке нет! Но ведь Авеля, который, задрав голову, смотрит на птицу и сердится, он точно видел! И видел, как от ветра, который подняла своими крыльями птица, разлетается во все стороны пучок целебной травы, который выронила Жасмин!

Он огляделся и увидел разбросанные между скал высохшие стебли той самой травы. Тут к нему подошел Каин и показал узенький поясок из шерсти, который он только что подобрал:

- Это Жасмин потеряла... а ей моя мать подарила... надо отдать.

Юноши никак не могли прийти к единому решению.

-Если птица была на самом деле, скажи, как могли мы об этом забыть? Не пустячок же, кое-кто чуть жизни не лишился! И кое-кто подвиг совершил, тоже не пустяки! - вопрошал Пётр, теребил пятернёй свою густую шевелюру и в который раз рассматривал найденный поясок.

-Но теперь мы вспомнили, значит, так всё и было, вот и рисунок об этом же, - доказывал Каин: очень хотелось ему, чтобы изображение оказалось былью, тогда бы многое изменилось, неизвестно как, но в лучшую сторону, казалось ему.

Тут они сделали шаг в сторону и почти рядом с первым рисунком увидели другой, который заставил Каина очень сильно удивиться, а сердце Петра - сначала замереть, а потом отчаянно заколотиться. Видят они изображение прекрасной девушки, со всеми положенными прелестями: и лицо пригожее, и волосы красивыми прядями вокруг лица вьются, и нежная открытая грудь, совсем-совсем открытая... можно бы и прикрыть слегка. Однако то, что ниже талии, скрыто под водой: рисунок перечерчивает длинная волнистая линия, а ниже, где должны быть ноги, нарисованы водоросли и рыбки. Много-много резвящихся рыбок вокруг прекрасной хозяйки реки Наяды, так почему-то решил её называть Пётр.

У юношей, не привычных к зрелищам девичьих прелестей ни в жизни, ни на рисунках, дух перехватило. Делают вид, что не смотрят, но глаза вновь и вновь возвращаются к тем самым притягательным полукружьям и точечкам посредине этих полукружий, ну и к другим женским особенностям. Первым опомнился Пётр.

-Идём отсюда, - сказал он хриплым голосом, - может, ей это не понравится.

- Кому - ей? - удивился Каин. - Ты разве знаешь, кто это?

-Не знаю, конечно, но теперь я хотя бы знаю, что такие девушки бывают. Я же рыбный человек, мне вот такая девушка и нужна! Это, можно сказать, моя мечта!

-Да не бывает такой, - стал уверять его Каин. - Тот, кто рисовал, большой придумщик, а ты переживаешь. Чепуха это, выброси вон из головы и дыши, пожалуйста, спокойнее, не пыхти мне в ухо и разожми свои кулаки! Ты что, драться собрался из-за картинки на камне?

-Если хочешь знать, - шепотом выдохнул Пётр, - я такую вот точно девушку во сне вижу, как усну - так и вижу, и так сладко мне, просыпаться не хочется! А ты говоришь - картинка на камне, не бывает такой, говоришь!

-А вон, посмотри, ещё одна небылица, и что ты теперь скажешь?

Рядом оказалось ещё одно необычное изображение. Нет, на этот раз это был мужчина, самый обыкновенный мужчина с обыкновенным телом, однако на каждой ноге у него красовалось по два крыла! Такого же тоже не бывает! Да, тот, кто рисовал, точно выдумщик был большой!

-Вот на него можешь смотреть, сколько захочешь, а на мою девушку незачем пялиться, - то ли в шутку, то ли всерьёз проворчал Пётр и разжал свои кулачищи. - Давай рвать траву, или ты забыл, зачем пришли?

3.4.

Незримые хранители о птице из других миров и ещё раз о миссии человека на Земле.

И все же не зря, похоже, залетала сюда невиданная птичка из других миров: осталась в сновидениях тех, кого она поднимала ввысь, картинкой на серой скальной поверхности обнаружилась, вот уж чего никак не ожидали!

Сложные взаимодействия разнонаправленных энергий, реальных жизненных ситуаций, сознательных и бессознательных поступков и реакций героев нашей истории всё туже закручивают пружину разворачивающейся интриги, причём ставкой здесь, как мы предполагаем, - ни много ни мало, а возможность реализации главной миссии человека на Земле, предназначения, определённого людям свыше.

Вывод о том, что такое предназначение есть, мы сделали, проанализировав ту череду событий, которые организовал вокруг известной вам семьи наш родственник, носитель зла, как мы его теперь называем.

Ну не зря он отгородил их от всего мира непроходимыми горами! Не зря стирает им память, раз за разом! Не зря тщательно отслеживает, что с ними происходит. Не зря пытается вовлечь в сомнительные дела, добиться неблаговидных поступков или хотя бы их номинального участия в таких поступках.

Так что есть у них, а значит, и у всех людей на Земле, особое предназначение, не может не быть! Вот только что это за предназначение, откуда нам знать, нам знать не дано... А хотелось бы, очень даже интересно!

Вы спрашиваете, почему мы не посмотрели во вневременной базе данных, раз такие любопытные? Смотрели, и не один раз, однако такой информации не нашлось! Судя по косвенным признакам, такая информация была, но пропала, возможно, стёр кто-то, мы даже догадываемся, кто именно...

3.5.

Роза занимает постель Жасмин. Авель не возражает и велит Жасмин отныне спать на шкуре в углу. Роза слышит, кого зовёт во сне Жасмин, и будит Авеля.

Входит как-то Жасмин поздно вечером в свою комнату, переделав, наконец, все дела по хозяйству, нужные, не очень нужные и совсем ненужные, потому что кто же не знает, какая она заботливая и ловкая хозяйка! Входит она в супружескую спальню, где она теперь живёт с мужем. Если признаться, не очень ей нравится новая ночная обязанность, грубые ласки мужа не очень приятны ей, а большей частью и болезненны, но она же понимает, что так положено, что она должна терпеть и улыбаться. И вот входит она в свою комнату и видит, что на том месте, где она обычно спит или, точнее, пытается не спать, потому что боится во сне сказать неправильные слова, на этом самом месте полулежит, облокотившись на пухлый локоть и распустив длинные волосы, Роза! И смотрит на неё в упор, как коза на выпасе, когда той вдруг в голову что-то только ей ведомое взбредёт и захочется поупрямиться.

Для козы в таком случае полагается прутик, но здесь же не коза, а человек, причём довольно опасный для неё человек. Жасмин помнит, как Роза много раз её обижала, когда обе они жили в лесу, Жасмин с дедушкой, а Роза с огромным волосатым мужчиной, который однажды захотел взять себе в жёны ещё и Жасмин. А когда она не согласилась, прикрутил прутьями к дереву, да так и оставил, привязанную, на ночь, зверям на съедение. И ещё хорошо помнит Жасмин, что Роза тогда рядом стояла и нет бы пожалеть - так ещё и насмехалась.

Повернулась Жасмин, молча вышла из комнаты, у входа Авеля ждёт, пусть сам нахалку прогоняет. Темнеть начинает, хочется прилечь, ведь встала с рассветом и за весь день в хлопотах и заботах ни разу не присела.

...Видит - Ева с Адамом идет-бредут себе потихоньку, обсуждают что-то.

Заметили Жасмин и к пристройке с отдельным входом, где та стоит, направились:

-Ты что тут, детка, делаешь, почему домой не идёшь?

-Все нормально, гуляю, Авеля жду.

...Видит - Каин из своего огорода вернулся, еду нашёл, которую она специально для него оставила, на столе под большим деревом. Она же хозяйка, поэтому у неё даже для тех, кто приходит позже всех, еда должна быть. Не стал садиться Каин, жуёт что-то стоя, а в её сторону даже не взглянул, не заметил, наверное.

...Ресницы у него длинные-длинные и такие длинные, что любой девушке на зависть, а глаза - тёмные и будто бархатные, никто не отказался бы от такой красоты. И каждый день приносит душистые цветы или травы, чаще мяту и чабрец, и отдаёт матери, а та повсюду раскладывает или даже подвешивает, чтобы сохли и пахли. А то, что я тоже люблю их нюхать, когда никто не видит, так ведь в этом ничего плохого нет, я всегда душистые цветы нюхаю!

...А ладони у него узкие, с длинными и тонкими пальцами, и никого он этими пальцами не гладит, и в глаза никому не заглядывает. И меня не замечает, пройдёт мимо и даже не посмотрит. Нет, мне всё равно, где он и что с ним, вот не ходит к обеду и ужину, и хорошо. Похудел, осунулся, а мне что за дело? И всё же, почему я заметила, что он похудел, и почему мне хочется его накормить? У меня муж есть, я о муже должна думать!

Тут подошёл, в сопровождении двух огромных псов, Авель, буркнул сердито:

-Ты что тут торчишь, на братишку моего красивого загляделась?

-Стою, потому что моё место в спальне занято, вот и приходится здесь тебя ожидать, - стала объяснять тихим голосом, но Авель уже входил внутрь, отогнав собак и совсем не слушая её или не слыша. Она - следом.

Остановилась у входа, как чужая, ждёт. Роза всё там же, то есть на её месте, черные кудри, как змеи, шевелятся. Во всяком случае, Жасмин именно так кажется. На белоснежных овечьих шкурах, специально принесённых сюда заботливой Евой для дорогой невестки, разбросаны наглые чёрные пряди. И больше ничего на Розе нет, голая совсем! Жасмин даже зажмурилась, ей неловко, но только не Розе.

-Знаешь что, Жасмин... - начал было Авель, но Роза его перебила:

-Пусть она нам фруктов принесёт. Слив прозрачных, вишен красных и ещё арбуз, только чтобы спелый!

Растерялась Жасмин, а Роза торопит:

-Ну, что ты стоишь? Иди!

Посмотрела Жасмин на Авеля, а он тоже кивает строго: иди, мол, мы ждём!

Выскочила ошеломлённая Жасмин во двор. Всего-то времени ничего прошло, а уже совсем темно, сейчас мигом темнеет! Где она фруктов найдёт? Те, что были, днем съели, она про запасы всё знает. А арбузная пора ещё не подошла, арбуза и днём не сыскать! Хорошо, что Каин ещё не ушел, всё так же, стоя, ест, а рядом собаки тоже что-то грызут, он всегда их прикармливает. Нерешительно подошла:

-Мне фрукты нужны, знаешь, что-то очень захотелось...

Каин от неожиданности и удивления едва не подавился. Он-то женскую фигуру давно заметил, едва во двор вошёл, но думал, что это Роза, которая каждый вечер норовила побыть рядом с ним, пока он ужинал. Он и садиться перестал, ел по вечерам стоя, чтобы тут же исчезнуть, только она появится. А это, оказывается Жасмин, неужели сама Жасмин здесь и о чём-то его просит?

-Сейчас всё будет, а ты сядь пока вот сюда, посиди!

Свистнул собак и исчез. А Жасмин села, обхватила себя руками и стала смотреть прямо перед собой, не моргая и ничего не видя. Даже плакать не могла. Ну почему эта женщина её все время унижает? И почему Авель за неё, за свою жену, не заступился?

...Когда Жасмин принесла фрукты, разгорячённые от любовных занятий Авель с Розой послали её за водой. А когда принесла воды, Авель показал кивком на тоненькую и коротенькую шкурку в самом дальнем углу: теперь ты вторая жена, будешь спать там.

-Ну что ж, - решила, - как велит ее замечательный муж, так пускай и будет, так и правильно. Сейчас надо закрыть глаза и унять дрожь в руках и ногах.

Посреди ночи Роза разбудила крепко спящего Авеля:

-Ты только послушай, что она говорит и кого зовёт, нет, ты только послушай! Вот тебе и верная жена! И братец твой хорош, это же с ним она ходила за фруктами, посреди ночи, сама бы она так быстро не вернулась! Он и меня каждый вечер зовёт, фруктов, мол, наберём, только я не соглашаюсь. Нет, каков гусь твой братец!

А Жасмин, устав за день и забывшись в дальнем пыльном углу, стонет, причитает, просит в своей другой, сонной реальности: "Спаси меня, Каин, спаси меня, Каин, спаси!". И знать не знает, и ведать не ведает, что склонились над нею недовольные Авель с Розой, слушают её жалобы и переглядываются многозначительно. И что со словами "Ну, я ему покажу!" разъяренный Авель выскочил из дому.

А Жасмин всё спит, и всё уносит её в небо огромная птица, а внизу всё бежит, бежит Каин и то отставая, то догоняя.

3.6.

Авель разоряет огород Каина и теряет магический голубой камешек, который находит Адам. Адам велит приносить жертвоприношение всем вместе, Авель соглашается.

Рано утром со стороны огорода раздались отчаянные вопли.

-Кто это мои арбузы с дынями попортил? - кричал хриплым от негодования голосом Каин и, низко наклоняясь, хватал с разорённых грядок недозрелые плоды с поникшими, измочаленными стеблями и листьями, и расшвыривал в отчаянии по сторонам. - Я их, как детей малых, растил, воду из ручья таскал, землю рыхлил. А теперь что? Все мои труды пропали, это же теперь ни на что не годятся!

Выскочил Авель, тоже, как и брат, со всклоченными волосами.

-Ничего, ничего, пригодятся, скоту скормим.

-Всё скоту да скоту, - не унимался Каин. - И так уже чёрный бык жиром заплыл!

Каин выпрямился, на глазах слёзы, в руке длинная плеть с маленьким, размером с яйцо, полосатым детёнышем арбуза. Зеленый шарик прочно держался за зеленую родительскую нить, как за пуповину, и мерно раскачивался взад-вперёд. Собравшиеся у грядок к этому времени все остальные члены семьи следили, как заворожённые, за перемещениями несчастного арбузёнка, пока не менее несчастный Каин не раскрутил его над своей головой и не забросил далеко за пределы своего разорённого огорода.

-И хорошо, что бычок жиром заплыл, для особой жертвы пригодится, в честь моей женитьбы, чтобы защита свыше была, - бурчал Авель не очень разборчиво, но что тут понимать, и так понятно. - Самого лучшего бычка не пожалею, я так решил. И жертва будет только от меня, на моём собственном большом и новом камне.

-Причём тут твой бычок и твой камень! - продолжал кричать старший брат. - С ними все в порядке, это у моего огорода беда, не видишь, что ли?

Слышавшая словесную перепалку Ева оторопела: и растения несчастные ей жалко до слёз, и странно ей, что вдруг кто-то, пусть и старший сын, осмелился возражать Авелю, замечательному нашему Авелю. Как это он решился и зачем?

-Перестаньте-ка все кричать! - заявил тут Адам строго, как и положено отцу, как он делал много лет подряд, кроме самого последнего времени, когда Авель вдруг стал верховодить над всеми, в том числе и над ним, Адамом. Он давно уже стоял рядом, наблюдая и прислушиваясь. А до этого ходил-бродил между грядками, наклоняясь и трогая загубленные овощи.

-Перестаньте-ка кричать! - повторил он, не очень веря, что его услышат, при таком в шуме и гвалте. Да и перестали уже сыновья к отцу прислушиваться, во всяком случае, один из них. - Что у нас творится! Только скандалов нам не хватало!

Однако тут же, как и прежде, когда в ссоры сыновей вмешивался отец, стало тихо. И эта тишина будто подтолкнула Еву:

-Скажи им, отец! - даже не попросила, а потребовала она, не зная, что именно надо сказать, но чувствуя, что есть что-то важное и остро тревожащее и её, и всех остальных. И это важное следует скорее назвать, проговорить, найти нужные слова, иначе забудется, затрётся, измельчится между других слов и дел, и сделать это может только её муж, здесь и сейчас.

Адам, подталкиваемый её просьбой-требованием, попробовал догадаться о том, что же он должен сказать, и будто увидел перед собой что-то тёмно-мохнатое и копошащееся. Он встряхнул головой и нахмурился, но тёмно-мохнатое наваждение продолжало шевелиться и даже расширяться.

-Скажи им, отец! - повторила в этот момент Ева, нисколько не сомневаясь, что он и скажет, и сделает правильно.

Ну что ж, придётся ему схватить эту гадость за хвост и вырвать жало, причём - словами, другие средства не годятся... Кому как не ему, он - старший.

-Пусть будет новый жертвенник, - заговорил он медленно, потому что, пока говорил одно слово, не знал, какое будет следующим, - кто же против, путь будет. И бычка самого лучшего отдадим, по случаю женитьбы, чтобы Боги молодую семью берегли, но всё равно надо держаться всем вместе. Жизнь не всегда гладкая, бывают случаи, когда уцелеть можно только всем вместе. А сейчас надо всем заняться своими делами.

Пока говорил, поглядывал на Еву, и по проступавшей на её лице, вслед каждому его слову, ясности, понимал, что слова к нему приходят правильные. Каин тоже согласно кивал, и Дед с внучкой подошли поближе, тоже смотрели одобрительно. И только Авель продолжал упрямиться:

-Нет, я сам буду, я бычка сам растил, вот сам и решаю, - бормотал он - Своей семьёй жить хочу, быть главным хочу! И скотину я себе заберу, я давно уже сам управляюсь, без вашей помощи. Нет, я, конечно, заберу только то, что сам вырастил, а остальное оставлю.

-Ты, наверное, плохо меня слышал, - сказал Адам и сжал свои огромные и сильные кулаки. Не потому сжал, что хотел ударить сына - никогда не бил, даже маленького, и не потому, что потянуло стукнуть кулакам по чему-нибудь твёрдому, как случается в споре или раздражении. А потому, что, опасаясь выронить, крепко сжал в правом кулаке одну маленькую вещицу. Пальцы-то от многолетней работы заскорузлые, грубые, бывало, несёт орехи для Евы, зажмёт в горсти пять-шесть кругляшей, а донесёт - четыре или даже три, не заметит, как остальные выскользнули. А сейчас надо сначала рассмотреть, что же такое попалось ему между грядок, в пыли и грязи, однако яркое и блестящее. Где-то уже видел? Может, Ева скажет, попробуем вместе разобраться, а пока никому не буду показывать.

Сжал он свою находку в кулаке покрепче, чтобы не выскользнула, не потерялась, и говорит смело, давно так у него не получалось:

-Всем вместе надо держаться, а иначе, без мира и согласия, пропадём!

Авель передёрнулся весь, будто судорога снизу доверху по его телу пробежала, лицо в гримасе исказилось. Мать тут же к нему кинулась, за руки схватила:

-Что, сынок? Что? Болит где? - но он уже вздохнул легко, улыбнулся и спокойно так отвечает:

-Хорошо, отец, как ты говоришь, так и сделаем! И жертвенник будет общим, и бычок тоже. Вместе - так вместе.

-Вот и хорошо, давно бы так. - Адам и прямо перед собой посмотрел внимательно, и в разные стороны поворачивался, и прищуривался, но теперь темно-мохнатое не обнаруживалось - везде чистый белый свет.

3.7.

Каин сожалеет о загубленном урожае и размышляет о своих неудачах.

Загубленных овощей оказалось так много, что овец и быков решили на пастбище не выгонять, а оставить в загоне и скормить им свежую зелень: пусть старания Каина доставят удовольствие хоть кому-то! Открыли ворота только козам, как самым непоседливым.

Проводив долгим и задумчивым взглядом брата и Розу, шагавших за стадом резвых коз, Каин нехотя побрел к своим грядкам. Собственно говоря, ничего особо страшного не случилось, можно бы и забыть, расслабиться, но не получалось.

Плодородная и ухоженная земля будто вздохнула облегчённо от неожиданно образовавшегося на ней простора и тут же снова по-матерински приласкала, обняла и стала питать доверчивые, как малые детки, растения. И спрятавшиеся в тайной глубине прозрачно-белые корешки напоила, и робкие листочки позеленила, и весёлым цветочкам улыбнулась, и крошечные завязи подбодрила: не сомневайтесь, я помогу! Здесь же, над грядками, в дружбе и согласии с утешительными стараниями тёмной земли, трудились и тёплые солнечные лучи, и порхающие струйки нежного ветерка.

Не забыли они и несчастного возделывателя, хозяина осиротевших грядок: ощупали, огладили, обласкали с головы до ног, уделяя особое внимание его лицу. Не морщинам, о морщинах и речи нет, а вот хмурые следы досады ни к чему! Через какое-то время ветру и солнцу удалось совместными усилиями удалить три или четыре складочки со лба, а вот две другие, что протянулись от ровного носа к слегка изогнутым губам, эти две складки пока остались, нарушая нежную гладкость щек.

Не поленился забраться ветерок и под одежду, и кудри молодому красавцу потрепал, но тот оставался понурым и удручённым. Выдергивал вяло сорняки и загубленные побеги, не забывая, впрочем, складывать их в кучки: лучше пусть на корм для скотины пойдут, чем пропадут без толку.

В голове снова и снова мелькали события утра, начиная с того момента, когда, проснувшись, спокойно отправился навестить свои грядки, и кончая неожиданным изменением в поведении Авеля. Хорошо, конечно, что жертву будем приносить все вместе, так и должно быть, вместе ведь веселее! А зачем тогда красный камень тащили, можно было бы и на старом, сером! Или все вместе на новом будем, потому что он нарядней? Да пустяки это, главное, что вместе. И что брат отца послушался и стал нормально разговаривать, тоже хорошо.

Как получилось, что младший брат повсюду его обошёл? Может, мечтать надо поменьше, а ночами не на Луну смотреть, а на земных девушек? Младший вообще с раннего детства деловой... Когда отец с матерью стали их приучать к уходу за скотиной, - так Авель, надо признать, всегда больше старался, будто и не тяжкий это труд. А ему, Каину, не то чтобы тяжело, главное - неинтересно, а вот в саду и огороде - здесь ему по душе. Поэтому, случалось, оставался он у своих грядок, когда Авель навоз вычищал или воду для скота таскал, но ведь и ему, Каину, младший брат давным-давно перестал помогать, а земля-матушка тоже уход любит, и водичку из речки ей подавай, и от пота человеческого не отказывается, сколько он его, солёного, здесь пролил... И что теперь? Повсюду увядающая ботва и недозрелые овощи, хоть волком завывай.

А может, бросить всё и отправиться, куда глаза глядят? С самого детства, сколько себя помнит, так и тянет его сделать что-то особенное, уйти, например, странствовать, мир посмотреть, не всю же жизнь на грядках сидеть. Маленьким всё к отцу и матери приставал, просил что-нибудь интересное рассказать, но они даже о детстве своём ничего не помнят, скучные люди, если разобраться! А потом и спрашивать перестал, и никто его здесь не понимает, разве что Луна на небе! Но и Луна тоже не скажет, где искать то особенное, из-за которого так и тянет его куда-то.

Иногда кажется, что все вокруг знают какую-то тайну, только он один не знает, даже скучные люди родители - и те знают. И эта тайна прячется между привычными движениями их рук, между скупых слов их повседневных разговоров, в каплях дождя, шёпоте ветра, шелесте листьев на деревьях, шевелении травы.

Но сейчас самая главная его тайна и, одновременно, его беда в том, что сон ему снится, один и тот же секретный сон. Ничего конкретного он в том сне не видит, а только вдруг приходит ему понимание, что надо срочно спасть девушку, очень надо, никак нельзя не спасать. И никак не отвяжется это сон, каждую ночь приходит. Будто что-то толкает его, спящего, в спину, заставляя сесть, подпрыгнуть и долго-долго прислушиваться, с пересохшим ртом и прыгающим сердцем, к ночной тишине, пока не склонится опять голова и не сомкнутся глаза в новом сновидении. Но и в следующем сне - опять то же самое: спасать надо, никак нельзя не спасать!

Но он-то её, эту девушку, всего лишь во сне готов спасать, а вот Авель на самом деле, наяву её спас, и теперь у неё всё в порядке, она весёлая и довольная, а его, Каина, даже не замечает. Попадётся он ей на пути - посмотрит, как на любого другого. А не попадётся - не посмотрит. И не вспомнит. У неё муж есть, он её за руку берёт...

Тут Каин рухнул на тёплую землю, судорожно набрал полные горсти комьев, стал их разминать, пускать пыль по ветру. И тут... В повисшей тишине что-то послышалось, зашуршало и захрустело. Это оказалась молодая козочка, с белою, шелковистой, слегка кудрявой шёрсткой, Евина любимица и потому большая баловница. Пользуясь своим особым положением, она бродила, где хотела, кроме, конечно, огорода. Но сейчас мало того, что забралась на грядки, так ещё и объедает то немногое, что осталось не загубленным, в то время как вокруг кучи нежной и сочной ботвы!

Животное, как показалось Каину, смотрело на него высокомерно и даже нагло, поэтому он, оглянувшись, нет ли матери рядом, запустил в него комком земли. Промахнулся, но козочка прекратила жевать, затрясла пушистой бородкой и посмотрела в сторону Каина ещё высокомернее и ещё наглее, как показалось ему.

Каин потянулся за ещё одним комком, но тут послышалось шипенье, длинной лентой мелькнуло что-то сребристо-пятнистое и исчезло. Змея, что ли? Этого только не хватало! Если бы ужалила, мог бы и умереть, тогда и переживать незачем. И было бы ему безразлично, тёплая сегодня земля или холодная, и что на ней выросло, и даже что загублено. Каин набрал ещё комьев и стал швырять в ту сторону, куда уползла змея, если, конечно, она здесь вообще была.

-Ну и ладно, ну и хорошо, главное - жив и здоров, - пробормотал он, а заметив, что козочка за это время успела удрать, вообще рассмеялся.

Впрочем, на грядках кое-что целым всё же осталось. К полнолунию, когда подойдёт срок приносить жертву, вот эта, уже желтеющая тыковка, потяжелеет, и вон те две тоже, и эти вот арбузы, с едва заметными пока полосками на круглых боках. Можно будет, пожалуй, отнести их к жертвеннику на общий пир. Положено самое лучшее отдавать, вот он и отдаст всё, что у него есть, не пожалеет. И попросит, чтобы Боги благословили брата и его молодую жену.

3.8.

Смутные ощущения змеи, живущей рядом с домом Адама и Евы.

Ну вот, чуть меня не прибил, свою придворную змею, даже, можно сказать, присемейную. Ну да, это я, обычная змея, но мужеского пола. Змей, значит, змеюка, прячусь тут в расселинах и между камнями и наблюдаю, наблюдаю. Сейчас специально шипел и шуршал, чтобы приятый молодой человек не убивался так отчаянно из-за своих тыкв и арбузов, пожалел я его, значит. А он что? А он в меня комьями, комьями, хорошо что не каменьями. Впрочем, сначала я убедился, что камней рядом с ним нет, и только тогда зашуршал и зашипел, лучше пусть испугается, чем так убиваться. А испугается, так и отвлечётся, глупостей не наделает.

Не собирался я его жалить, очень надобно! Я вообще грелся на солнышке, с подругой моей верной, но вот будто толкнуло меня что-то: срочно ползи и шипи, шипи громче!

Иногда так со мною бывает, признаюсь. Будто что-то меня толкает, чтобы я шевелился и двигался особым образом, а не каким-то другим, чтобы обязательно именно так, а не иначе! И не послушаться никак нельзя. Вот, было дело не так давно, желание сильнейшее стало меня томить, нудило меня всего и крутило, во всём моём длинном и запутанном теле нудило и крутило, чесалось просто, чтобы Адам и Ева, я-то их всех по именам знаю, это они меня не знают... чтобы поменяли они место своих ежевечерних посиделок на берегу реки, всего-то и надо было, чтобы сдвинулись немного вправо. Пришлось их припугнуть, не всерьёз, а так, для пользы дела, благо в тот вечер вредной собаки с ними не было.

Забрался я тогда с подругой моей верной на пригорок, где они обычно сидели-посиживали и глядели, глядели на воду, а что на неё смотреть? Забрались мы на место их привычное, насиженное, и стали ждать. И только завидели - ну шипеть! Ужалим, мол, близко не подходить! Головы свои как можно выше из травы высунули, это чтобы они нас поскорее заметили, да и самим бы не прозевать: вдруг на нас двинутся, с палкой или камнем, а в таком случае надо успеть спрятаться, это мы умеем...

Но они внимательно так посмотрели, постояли немного, посоветовались, ни палки, ни камня искать не стали, а просто отошли в сторонку и устроились уже на новом месте, удовлетворив тем самым моё сильнейшее желание и успокоив зуд во всём моем длинном теле. А что? На том месте, куда мы их направили, тоже трава душистая, и пригорок ничуть не хуже прежнего. Знаю, что им туда надо, на новое место, а вот зачем - не знаю. Да и зачем мне знать? Просто желание такое ко мне пришло, и не захочешь - а сделаешь...

Стараюсь я, стараюсь - а благодарности не дождёшься, всё я плохой, всё коварный, и хуже меня, будто бы, нет никого. В любом случае никого из этой семьи я жалить не стану, а буду жалеть и оберегать! Ведь если верить слухам, то когда-то они из-за меня пострадали, а я и весь наш род змеиный - из-за них, вот как всё запуталось-перепуталось! Так что связаны мы прочно, может быть, даже навсегда. Я вот всё время о них думаю, стараюсь помочь, а обо мне кто подумает, кто пожалеет, посочувствует? Так и норовят и меня, и весь мой род уничтожить, убить, с землей растереть, по камням размазать, а это как раз и несложно, потому что кто ещё так плотно и неразрывно с нею соприкасается, так близок к ней, землице-матушке?

А за что нас не любят? Сами посудите: кое-кто наглейшим образом мною прикинулся, давным-давно это было, если верить слухам, гадостей всяких натворил, небылиц всяких и про меня, и про эту семью напридумывал... Ну не я это был, не я! А тот, кто личину мою использовал, вот его бы я с удовольствием покусал, яду бы не пожалел, пусть даже ослабею потом.

3.9.

Адам и Ева разжигают огонь в очаге. Ева соглашается погасить огонь и отрезать свои волосы. Адам показывает голубой камешек, который нашёл среди грядок, сжимает его в кулаке и приказывает Еве вспомнить, откуда этот камешек взялся.

Пока суетились, охали и ахали из-за разорённых грядок, и без того едва живой утренний огонёк в очаге совсем ослабел и погас, не уследили, а это почти несчастье: предстояла непростая работа по возрождению огня, хоть кремнем, хоть трением деревяшек - всё нелегко. Ева принесла и то, и другое, достала специально подготовленные для растопки палочки и пучки сухой травы, но медлила, надеясь, что за дело возьмётся, как обычно, Адам. День только начался, а сил уже нет.

Адам, конечно, тут же появился и стал так старательно тереть деревяшки своими ловкими и привычными к любой работе руками, что Ева почувствовала крепкий запах разогретого мужского тела, а заодно и восхищение мужем и всем, что он делает. Она совала и совала к монотонно двигающимся рукам Адама пучок высушенной травы, пока наконец не проскочила невесть откуда берущаяся, как дар с небес, искорка. Трава задымила и вспыхнула, главное теперь совершилось, остальное гораздо проще. И быстрее.

Когда огонь заново поселился, капризный, в их очаге и стал невинно, как младенец в колыбели, улыбаться и показывать свой розовый язычок, Ева принялась за свои обычные дела. И поскольку Адам не уходил, а бродил из угла в угол, раздумывал, будто хотел о чем-то спросить, Ева поспешила его опередить.

-У меня из головы не идёт то, что случилось, - призналась она, заботливо подкладывая сухие ветки в огонь. - Вспоминаю, как ты сказал, что в жизни всякое может случиться, поэтому надо держаться всем вместе. И как только ты слова такие нашёл, правильные слова, и как сказал убедительно, я просто горжусь тобой! И Авель согласился, кто бы мог подумать! Сказали бы мне об этом ещё вчера - не поверила бы: уж очень он загордился в последнее время, и почему мы его так зауважали, просто не пойму! Что ни скажет, тут же спешим выполнить, бегом бежим, будто не он наш сын, а, наоборот, будто он отец нам, и мне, и тебе, и своему старшему брату!

-Наверное, этому есть причина, - ответил Адам, - всё тайное рано или поздно становится понятным, если хорошенько подумать.

-Вот ты и подумай.

-Я и подумаю. Я уже думаю.

-И что?

-Пока ничего, но сначала я решил спросить кое-о чём у тебя, Ева, и вот о чём я хочу спросить, только ты не удивляйся. Может, мы сегодня совсем без огня обойдёмся? Давай погасим огонь в очаге!

-Ты так считаешь? - спросила Ева, нисколько не удивившись. - Ну, давай, - она послушно взяла кувшин, полный воды, и изготовилась вылить её на весело скачущее пламя.

-Нет, нет, я передумал, - перехватил её руку Адам. - Пусть горит!

-Ну конечно, пусть горит! - согласно кивнула Ева.

-Слушай, а ты и вправду бы залила огонь?

-Но ты же сказал!

-Конечно, пусть горит, обед-то нужен! Это я кое-что проверял, пока думал. А пока давай отрежем твои волосы, мне они не нравятся.

-Давай, - сказала Ева, - тебе не нравятся, значит, и мне тоже. Только быстро отрезать не получится, придётся потрудиться.

-Нет, это уже слишком! - возмутился Адам. - Что же ты соглашаешься на всё, что я ни скажу, даже на то, чего точно делать не надо! У тебя чудесные волосы, сколько раз мы об этом говорили, разве можно их отрезать? Почему ты согласилась, скажи?

-Не знаю. Согласилась, и все.

-А огонь? Ведь только что добыли, я даже вспотел!

-И правда, - улыбнулась Ева. - Удивительно, как я могла согласиться!

-А я, кажется, знаю.

Адам достал из складок своей одежды ярко-голубой прозрачный камешек и аккуратно разместил на своей широкой мозолистой ладони.

-Как ты думаешь, откуда это?

-Красивый какой, - восхитилась Ева. - Но вроде бы я похожий видела! Только где? Дай сюда, я хочу рассмотреть.

-Нет, сначала попробуй вспомнить, где ты его видела!?

-Не помню, - на лице Евы появилось растерянное и жалкое выражение. - Не хочу вспоминать, не буду, неприятно!

-Ты должна вспомнить, вспоминай, Ева, я приказываю! Никогда не приказывал, а вот сейчас приказываю!

Ева подняла лицо кверху, одновременно прикрыв глаза, что, если разобраться, противоречило одно другому, и стала почему-то раскачиваться из стороны в сторону. Адам молчал и мысленно продолжал повторять:

-Вспоминай же, я приказываю!

-Луна круглая, значит, полнолуние, - забормотала Ева. - И такого она цвета... почти красного, поэтому неуютно. Я знаю, что часто тревожусь зря, поэтому стараюсь на небо не смотреть, но всё равно сегодня мне тревожно. Мы только что принесли в жертву овцу, а сейчас стоим так, чтобы получился круг. А посредине... да, посредине новый человек, которого привел наш Дядюшка. И этот человек рассказывает, что он чей-то сын... и дарит нашему Авелю голубой камень.

Адам разжал кулак, и блестящий голубой свет брызнул лучами во все стороны.

-Странно, что я совсем забыла эту историю, - продолжала Ева, глядя расширенными глазами на ладонь мужа, всю в голубом сиянии от лежащей на ней крохотной вещицы. - Как такое могло случиться? Похоже на ночной сон, который вроде бы растаял, исчез вместе с темнотой, - и вдруг самый крохотный кусочек того, что снилось, почему-то выплывает перед глазами. И если поймать этот самый кусочек и продолжать присматриваться, то можно вспомнить и другие подробности этого сна, заглянуть в него ещё дальше. Примерно так и случилось сейчас, когда я вспоминала. Да и ты, вроде бы, забыл об этой истории, иначе бы не стал меня спрашивать, а сам рассказал бы мне. Как мы могли забыть, что на нашем жертвоприношении был Дядюшка, да ещё и не один? Что ты сейчас сделал, чтобы я вспомнила? Неужели камешек помог? Дай сюда, может, ещё что вспомню!

-Пусть пока побудет у меня, а ты послушай меня, Ева, внимательно послушай! Получается, этот камешек Авель потерял, потому что я его знаешь, где нашёл? Я его среди грядок нашёл, в земле... я ходил между грядками и приподнимал ботву, чтобы понять, осталась ли надежда на урожай, и вдруг вижу: что-то синее поблескивает, вдавленное в след от широкой ноги. Большой след, не женский и не старшего сына, у того нога узкая, я про своих детей всё знаю. И про себя знаю, что не разорял огород, и не Дедов это след, я уже проверил, незаметно. Получается, этот камешек Авель обронил, а потом и наступил, нечаянно. Но это я только сейчас понял, а тогда просто поднял, обтёр с него грязь и, чтобы не потерялся, зажал в кулаке, хотел тебе показать.

Пока он говорил, лицо Евы менялось.

-Не может такого быть... Не хочешь же ты сказать... что Авель своему родному брату такой вред сделал... Да и мы овощи любим... нам тоже вред... Дай мне этот камень, я спрячу подальше, чтоб скандала не случилось. Или лучше выкинуть...

-Подожди, это совсем не простой камешек. Я вот что о нём понял. Если его сжать в кулаке, вот так, как я сейчас делаю, то все вокруг начинают тебя слушаться.

-И вправду, вот сейчас меня так и тянет спросить: "а чего, ты Адам, дорогой, хочешь? чего желаешь?". Нет, может, ты и вправду чего-нибудь хочешь, так мне не трудно, я бы сделала... или принесла... фруктов... или воды?

-Остановись, Ева, не надо мне ничего, я что, без рук или больной, немощный? Когда это я просил, чтобы ты мне что-то подносила? Разве что когда ногу повредил и несколько дней не мог ходить... Это я камешек сжимал, вот тебе и захотелось мне угождать, а сейчас не сжимаю, поэтому давай спокойно поговорим.

Вспомни, как мы исполняли всё, чего бы Авель ни пожелал, даже жертвенник новый доставили, такую громаду притащили, а зачем? А затем, чтобы он получил возможность нас же потом и бросить. И ты тоже только что была согласна слушаться, даже в придуманных нелепицах! Согласилась загасить огонь, причём сразу после того, как мы его добыли, а это же трудная работа, сама знаешь.

-Да, да, так и было, - удивлялась Ева.

-А как ты согласилась волосы отрезать, помнишь?

-Ну да, - нехотя кивнула та. - Был такой случай... Сейчас-то мне странно, как бы это я без волос осталась? Я к ним привыкла, даже представить себя безволосой не получается. И вот надо же, согласилась!

-Только не думай, что я хотел командовать тобой, ни в коем случае, но на ком ещё я мог проверить свою догадку? Утром, в огороде, у меня случайно получилось: когда Авель стал говорить, что никого к новому жертвеннику не допустит, я от досады сжал кулаки, получается, и камешек крепко сжал, потому что легко ли отцу услышать, что сын от него отказывается? Авель ещё не знал, что потерял свою вещицу, а, значит, вместе с нею и свою нечестную силу, не знал, что мы уже не будем восхищаться им, как прежде, не будем исполнять его капризы. Нет, ты только подумай, во что сын отца родного превратил!

-И мать тоже, и брата родного, - добавила Ева. - Но успокойся, пожалуйста, я тебя очень прошу. Это же наш сын, значит, мы тоже виноваты, не доглядели. Вот, выпей воды, пожалуйста!

-Не нужна мне вода, - рассердился Адам, - а лучше слушай, что дальше было! Когда я заговорил, с камешком в кулаке, - вдруг вижу, что, как в прежние времена, все меня слушают внимательно. И Авель тоже слушает и даже кивает, давно так не случалось! Я сказал: не надо отдельного жертвенника, будем приносить жертву все вместе! И он согласился! Может, теперь опять заживём, как прежде? Главное, чтобы он перестал морочить всем нам голову, и мы сами могли решать, что правильно и что не правильно, что нам делать и что - не делать!

-Давай выкинем этот камешек, раз он такой опасный! Хорошо, что он к тебе попал, а если бы кто другой нашёл? Или вдруг Авель увидит и назад потребует - что, опять будем плясать вокруг него, как дети несмышлёные, его чудачества исполнять...

-Хорошо бы только чудачества, только не чудачества это. Нет, здесь что-то похуже, поэтому давай сначала разберёмся. И вещица эта нам поможет. Бери-ка, Ева, теперь ты её в свою ладонь, сжимай покрепче и приказывай мне вспомнить, что я видел и слышал на жертвоприношении. И спроси обязательно, почему так случилось, что мы забыли обо всём, что там случилось, и что именно тогда случилось... Ну, бери же!

-Нет-нет, я боюсь! Получается, я могу всё что угодно пожелать, а вдруг я что-то неправильное захочу, и кто тогда меня остановит? Я привыкла, что ты главный, а тут, получается, главной стану я! Это как стоять на краю обрыва, когда рядом никого нет! Лучше не буду, и не предлагай!

-А кому мне предлагать, как не тебе? Больше некому. Придётся это сделать тебе, Ева. Я тебе могу приказать, если сам сожму этот гадкий камень, но лучше ты по своей воле соглашайся, дело-то нужное. Мы должны проверить: а вдруг ты ошиблась, когда вспоминала?

3.10.

Ева сжимает в кулаке голубой камешек. Она приказывает Адаму вспомнить, что было на жертвоприношении. Адам и Ева решают позвать Деда и расспросить также его.

-Ну, ладно. - Вздохнув, она осторожно, двумя пальцами, взяла голубой камешек, пропитанный теплом Адамовой руки, потрогала, осмотрела со всех сторон. Ничего не случилось. Она осмелела.

-Сначала проверим силу моих приказов, будешь ли ты меня слушаться, когда прикажу. Может, этот камень женщин не понимает, а только мужчин? Вот скажи мне, - она вытянула вперед руку с камнем, - скажи мне громко, что я самая замечательная и что ты меня крепко любишь. Ты никогда не говорил мне этого, сколько я ни намекала, я даже просила тебя об этом, а ты всё молчал, будто трудно что-то приятное своей жене сказать, ты, если хочешь знать, просто скала бесчувственная, слов тебе жалко! А вот Дядюшка твой, стоит к нам зайти, - тут же слова мне всякие приятные говорит, но от него мне их слышать неинтересно, а ты не говоришь... Вот я и приказываю, чтобы ты сказал!

-Ну что ж, Ева, если ты приказываешь, - начал Адам не очень охотно, - хотя я считаю, что не мужское это дело, зря болтать... но если ты хочешь, я скажу...

Но тут Ева так сжала камешек в кулаке, даже больно стало, и заявила обиженно:

-Молчи! Не надо мне так, по приказу.

Забыв про задание и держа теперь камешек на широко раскрытой ладони, она смотрела выжидающе на Адама: может, всё-таки скажет, без приказа, просто так? Или пусть забирает, если хочет, свой камень, сам такой же твердолобый! Или твердобокий? Твердокаменный!

-Но Адам только хмурился:

-Ну же, Ева! Сейчас не время! Давай спрашивай! Тебе повторить вопросы?

-А когда будет такое время? Так и умру от старости, не дождавшись, с тобой всегда не время! Не видишь, плачу я! - Она помолчала, потёрла один глаз, потом другой, проверяя, нет ли там слёзной сырости, и, не найдя даже намёка, улыбнулась:

-Сейчас спрошу, не сомневайся, ничего я не забыла... Уж и пошутить нельзя.

Она переложила голубую вещицу из правой ладони в левую и медленно прикрыла её пальцами, начиная с мизинца. Теперь голубизна просвечивала между пальцами левой руки. Адам наблюдал.

-Ну ладно, говори, хоть и по приказу, что я самая замечательная и что ты меня крепко любишь. Хоть однажды, да услышу!

-Ты самая замечательная, хотя много ли женщин я знал, чтобы сравнивать? Я и не сравнивал никогда, но ты самая замечательная. И люблю я тебя крепко, да и как можно об этом думать, это всё равно, что мне руку свою любить, или вот эту ногу, они же мои, а раз мои, значит никаких других мне не положено, что моё, то мне и положено, а что положено, то и буду любить. Поэтому я и не говорю тебе, что люблю, и руке своей не говорю, и ноге своей не говорю.

-Странное какое-то объяснение, - фыркнула Ева. - И нашёл с чем сравнивать: с ногой или рукой. Ещё бы с ребром сравнил, как в той самой истории, что Дед рассказал!

-А что тут плохого? Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы её из его головы, если бы рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра (см. Примечание в конце текста). Как получилось, так и сказал, тем более по приказу, но, по-моему, складно получилось, надо бы запомнить и другим людям рассказать. А про остальных женщин мне думать неинтересно, сейчас в своих бы делах разобраться. Ну, давай, наконец, спрашивай о главном!

-Для меня приятные слова тоже главное! А камешек этот я, если хочешь знать, и не сжимала вовсе, когда спрашивала, просто в кулаке держала, так что будем считать, что ты отвечал не по приказу. Но сейчас я начну приказывать и сожму кулак, как положено. Вспоминай давай, откуда этот голубой камень взялся, я велю!

Адам нахмурился. Шло время, но он молчал и хмурился всё больше.

-Не получается вспомнить, - признался он. - Что-то перед глазами мелькает, а что - не пойму.

-Не спеши всё сразу рассмотреть, сначала вверх посмотри и ни о чем не думай, просто смотри, - стала советовать Ева. - У меня тоже не сразу получилась, и тогда я представила, что вижу небо и Луну на небе. Ты представил Луну, Адам? Она круглая, потому что в тот день было полнолуние, и ещё она красная!

Адам, как это недавно делала Ева, прикрыл глаза, запрокинул свою седую голову и стал раскачиваться.

-Она над нами, и, по-моему, она сердится, - произнес он неуверенно.

-А почему она сердится? - Ева, что называется, вся внимание, но смотрит не в глаза Адаму, а немного вбок, боится спугнуть, потревожить его видение. - Посмотри на неё еще разок, - просит она тихим голосом, - в глаза ей загляни. Загляни и спроси, только не требуй, не приказывай, а просто попроси её помочь увидеть то, что было в ту ночь. И не робей, ты не мальчишка, ты знаешь её много лет, и она наверняка тебя знает, мы всегда ею любовались, а наш сын даже стихи в её честь слагал! Попроси её как добрый знакомый, как верный друг!

Адам кивнул и закрыл глаза.

-Я вижу костёр и камень, - наконец не очень уверенно заговорил он, - тебя вижу, какой ты была в тот день, и всех наших тоже вижу, и даже себя вижу, вот как! И ещё я вижу женщину, которая протягивает ребёнка к раскалённому жертвеннику! Еще чуть-чуть - и он погибнет, сгорит!

-А мы что? - Ева заволновалась, но продолжала сжимать кулак.

-Женщина кричит, очень громко кричит, - рассказывает Адам, - она говорит, что это её сын и что она хочет принести его в жертву! А я отвечаю, что для этого есть овца, а то, что она задумала, у нас не принято!

-И что же дальше, ты не позволил? - голос Евы слегка дрожал.

-Да, я вижу, что не позволил принести ребёнка в жертву, я говорю, что так нельзя. Я крепко держу женщину за руку, а она недовольна, очень недовольна. И кто-то ещё очень недоволен, он рядом с этой женщиной, он говорит, что Боги будут на нас гневаться.

-Кто так говорит, посмотри! Мы его знаем? - Теперь Ева так сжимала свой кулачок, что он весь стал просвечивать голубым.

-Да, я вижу, это наш Дядюшка! Он на стороне этой женщины! И откуда она только взялась, грязная и злая?

-Откуда взялась? Из лесу! Это же Роза и наш Малыш, неужели не догадался? - хотелось закричать Еве, но сдержалась, чтобы не помешать воспоминаниям.

-А теперь я вижу другого человека, он называет себя сыном Бога, - лицо Адама стало удивлённо-испуганным, - и в руках у него какой-то посох со змеями, и эти змеи шевелятся. А мы все стоим вокруг и трепещем, трясемся просто, так нам всем страшно, но ребёнка не отдаём. Я не отдаю. Ты рядом, и это меня укрепляет. Мы вместе не отдаём.

-Ну и дела! А камень, он откуда взялся? Я приказываю, вспоминай!

Адам охватил руками голову, потёр щетину на щеках:

-Этот человек, со змеями, хочет, чтобы Авель поскорее женился, прямо сейчас. А чтобы девушка согласилась, даёт ему голубой камешек, показывает, как держать в его кулаке, как сжимать.

Получается, Адам подтвердил Евины воспоминания... Так вот он откуда, этот камешек, от Дядюшки и его спутника... Ева не знала, что и думать. Дядюшка ей всегда не нравился: он, как она выражалась, "воду мутит". Но если человек со змеями - действительно Сын Бога, то как можно его не уважать, не слушаться? Так что же всё-таки делать с этим странным подарком?

Адам молчал, потихоньку возвращаясь из воспоминаний в реальность. За это время Ева приняла решение:

-Забирай поскорее эту ненужную штуку и придумай, куда бы её выкинуть, да так, чтобы никто больше не нашёл. Мы так хорошо без неё жили, спокойно.

-Нет, пока подождём выкидывать, хорошо бы ещё Деда расспросить, он глазастый, всё замечает. Если повторит то, что нам сейчас привиделось, значит, так оно и было, значит, мы не ошиблись. А то я, признаться, сомневаюсь. Если такие необычные события и вправду произошли - как случилось, что мы все о них забыли? Нет, надо обязательно расспросить Деда. Пойду его поищу.

-А что его искать, вон он уже сам шагает. Ты же захотел!

3.11.

Дед вспоминает ночь жертвоприношения. Причиной общей забывчивости оказался голубой камень. Дед предлагает Адаму и Еве навестить его внучку и просит их вспомнить, не видели ли они что-то, похожее на Великое Древо?

-И вправду шагает, - удивился Адам, завидев приближающую согнутую фигуру на длинных сухих ногах. - Ну и камешек, жаль будет выбрасывать. Сидишь себе и придумываешь, чтобы такое пожелать, а за тебя другие люди уже всё делают.

-Выбросим, обязательно выбросим, не надо нам таких чудес, - заволновалась Ева. - Вот сейчас с Дедом поговорим - и всё, и хватит, а то вдруг тебе понравится, вторым Авелем станешь.

-Да я же пошутил, - стал оправдываться Адам. - Разве ты забыла, что Дядюшка предлагал мне быть главным в лесу и приказывать лесным людям приносить нам еду, а я не захотел?

-А я шёл мимо - дай, думаю, зайду, - заговорил Дед, входя. - Так и потянуло к вам, так соскучился, будто сто лет не виделись.

-А мы тоже только что о тебе говорили, - признался Адам. - Стали вспоминать, как последнее жертвоприношение прошло, да почти ничего не помним, только самое начало. Как мы все вместе шли к жертвенному камню - помним. Как веселились по пути, смеялись, шутили - помним. Как я нёс овцу и вспотел - помню. Как остальные несли кто воду, кто Малыша, кто овощи, - помним. Как огонь вокруг камня горел - тоже помним. А дальше сплошной провал, может, ты что-то расскажешь, у тебя же память чудесная, столько историй знаешь. И заодно, может, объяснишь нам, ты же мудрый, как могло случиться, что мы обо всем забыли, совсем ничего не помним?

-Я тоже мало что помню, - признался Дед. - Когда на другой день после жертвоприношения проснулся и узнал, что моя дорогая внучка уже вышла замуж, растерялся, ничего не мог понять, ну всё-всё забыл! Решил, что старость пришла - вот и выжил из ума. Хотел вас расспросить, но постеснялся, не хотелось признаваться в немощи.

-Было полнолуние, - стала подсказывать Ева, незаметно для Деда сжимая в кулаке голубой камешек. - Постарайся представить, что сверху, у тебя над головой, Луна! И попробуй вспомнить по порядку, как всё происходило! Луна в ту ночь была красная и очень большая...

-Да, да, я вижу Луну, - забормотал Дед и стал раскачиваться из стороны в сторону, - ночь, от Луны светло, совсем светло. И я вижу костёр, и овцу вижу на вертеле, рядом с жертвенным камнем, даже запахи чувствую, они чудесные, мы же специально в тот день не стали ужинать, знали, что после жертвоприношения и нам достанется, а Богам только запахи нужны...

Тут он надолго замолчал, Адам и Ева терпеливо ждали.

-Вот мы все наблюдаем, - продолжал Дед немного странным голосом, - как жарится мясо, как с него течет жир и подает каплями в костёр. И, конечно, мы следим, как эти капли сгорают, превращаясь в голубые струйки дыма. Наши глаза поднимаются вслед за этими струйками дыма, мы радуемся, что они несут на небеса чудесный вкусный запах. И тут... я вижу женщину, которая хочет положить ребёнка на горячий жертвенный камень, чтобы, получается, его тоже принести в жертву, как овцу... Мы все кричим, а Луна становится ещё краснее!

-И что дальше? - спрашивает Ева и трогает, поглаживает потихоньку голубой камешек пальцем, - женщина это сделала?

-Похоже, что нет. Адам возражает, он говорит, что для этого есть овца, что он не позволит. И все мы тоже возражаем, даже собака эту женщину не пускает к огню!

-А дальше что было? - опять спрашивает Ева, время от времени сжимая в кулаке голубой камешек. - Как нам удалось отстоять ребёнка, это же был наш Малыш!

- Сейчас я вижу вашего Дядюшку, он велит не мешать матери, потому что это её право, она ребёнка родила, поэтому пусть делает, что хочет. И ещё кто-то с ним, незнакомый, он говорит, что он Сын Бога и держит в руках палку со змеями, вот как! Женщины боятся, мне тоже неприятно. Он тоже требует не мешать матери принести ребёнка в жертву.

-И как же случилось, что Малыш остался цел и невредим? Вспоминай дальше, пожалуйста! - просит Ева.

-Я в середине круга, - продолжает Дед, - и от меня, как в полдень, совсем нет тени, потому что Луна смотрит прямо мне в макушку. А вы все вокруг меня, стоите и смотрите, как я прошу Богов дать совет. Меня отец научил, он говорил, что в полнолуние небеса опускаются и становятся ближе, поэтому можно попросить совета, только надо уметь так просить, так чтобы все силы отдать, чтобы сил совсем не осталось, а потом замереть и чутко-чутко прислушиваться. И если тебе поверят и захотят ответить, тогда прямо в уши приходит ответ, похожий на шум ветерка или - на чуть слышный шёпот.

- И что же тебе прошептали, что ты узнал? - торопит, волнуется Ева.

-Я спрашивал совета, что нам делать, как поступить, чтобы небеса остались довольны? И вот я слушаю... слушаю... слушаю... наконец у меня в ушах, даже не в ушах, а где-то внутри меня, звучат такие слова: "Для жертвы достаточно овцы, а ребёнок пусть живет!".

-Я всегда знала, что Боги добрые, - вздохнула Ева. - А что ещё они сказали?

А ещё я услыхал, - продолжал вспоминать Дед, - мне сказали, что среди нас есть Сын Самого Главного Бога и что ему был послан знак, в виде Дерева, не простого дерева, а особого.

-Ну да, так всё и было, - взволновался Адам, не утерпел, вмешался в воспоминания Деда, даже руками замахал, - сейчас я тоже вспомнил, как ты это тогда сказал, и каким голосом ты это сказал, вспомнил! И что случилось дальше, тоже вспомнил! Тот, кто пришел вместе с Дядюшкой, его Гермесом зовут, ну, со змеиной палкой, он заявил, что Сын Бога - это он и есть, а его змеиная палка - это и есть тот самый особый знак! А что, эта палка и вправду немного на дерево была похожа, только вокруг веток - змеи. Впрочем, не нам судить!

-А почему бы и не нам? Я ведь ещё кое-что услышал, когда стоял посредине круга и просил совета у Богов, но не успел рассказать вам, потому что меня вытолкнули вон из круга, а потом заставили забыть всё, что в тот день случилось, всех нас заставили, при помощи какого-то особого голубого камня! Так я кое-что очень важное и не успел рассказать, очень важные слова, которые мне сообщили, забыл. Но сейчас я их вспомнил, и у меня мурашки по спине... по всему телу... Мне послышались тогда ещё и такие слова... только вы не удивляйтесь...

Тут Дед надолго замолчал, глядя на своих собеседников как-то странно, можно даже сказать, слегка ошеломлённо.

-Говори же, - подбодрили его Адам и Ева. - А то у нас тоже мурашки начинаются. Пусть что-то неприятное, всё равно лучше знать, чем оставаться в неведении.

-Мне послышались ещё и такие слова: "Здесь не только Сын, но и Дочь Самого Главного Бога, но они этого не знают, забыли. Чтобы разбудить их память, недавно им показали Великое Древо познания добра и зла".

-Ну, насчёт дочери - тебе наверняка померещилось, ошиблись твои старенькие ушки, - Адам с Евой даже усмехнулись такой нелепости, - там, у костра, были самые обычные женщины, мы всех их знаем. - Да и вообще, как такое может быть?

-Всё-таки получается, что тот, кого привел с собою Дядюшка, - это и есть Сын Бога? - помолчав, спросила Ева.

-Не знаю, что и думать, - отвечал мудрый Дед. - Да, с Малышом у него не получилось, но в других делах он всё-таки взял верх, всех нас провёл! То у него какая-то особенная палка со змеями, то зловредный голубой камешек, из-за которого люди теряют память, а может, и ещё кое-что... Но теперь я знаю, как моя внучка вышла замуж. Авель, конечно, герой, он её спас, но ведь он её не любит, я же вижу! Да и она не смогла его полюбить, хотя старается, это я тоже вижу. И как случилось, что в нашей памяти оказалась пустота, почему мы обо всём забыли, теперь тоже знаю.

-Вот он, этот самый голубой камешек, его Адам нашёл, - Ева разжала кулак. - Извини, что сразу не сказали... валялся в грязи, на разорённых грядках. Его Авель потерял, а вместе с ним и свою власть. Теперь помыкать нами, крутить-вертеть по своей прихоти, как вздумается, не сможет... И так сколько всего натворил... неправильного, людей обижал.

-О, моя дорогая внучка! - простонал Дед, - я же вижу, что замужество не сделало её счастливой!

-Этот камешек даёт тому, кто им владеет, власть над другими людьми, - заговорил Адам, - получается, он может заставить человека согласиться с тем, чего ему не хочется, Или заставить позабыть то, что произошло, что важно. Вот нам велели забыть, при помощи этой странной вещицы, - велели забыть, что случилось на жертвоприношении,- мы и забыли, как дети малые, у которых совсем нет памяти. А как нам удалось вспомнить? - Тоже с помощью этой самой вещицы, без неё бы не получилось, если честно. Вот ты, Дед, почему смог вспомнить то, что случилось в полнолуние? - Потому что Ева сжимала камешек в кулаке и просила тебя вспомнить, заметь, не приказывала, а просила. Но она считает, что от него больше вреда, чем пользы, поэтому предлагает выбросить, чтобы не было соблазнов, как это случилось с нашим бедным Авелем.

-Нет, не спешите выбрасывать, сначала надо помочь моей внучке, - попросил Дед. - Я же вижу, что она несчастна!

Ева и Адам согласно кивнули:

-Вечером зайдём к нашим молодым, все вместе зайдём, и камень с собой возьмём... узнаем, как они живут... Может, тебе только кажется, что она несчастна?

- Но я же вижу её грустные глазки...

-Я и сам не однажды об Авеле и его жене думал, тревожит меня что-то, а что - не пойму, - признался и Адам.

-И я тоже хотела бы кое-что узнать, например, понять, зачем у них Роза беспрерывно торчит? - добавила сомнений и Ева.

-Вот-вот, этот самый вопрос как раз меня и тревожит, я тоже замечал, что Роза к ним так и шастает, - осмелился высказать свои тревоги Дед, - а лучше бы своим ребёнком занималась. Или по хозяйству хлопотала, вот почему только моя внучка помогает Еве? А Роза хоть чем-нибудь занимается? И зачем вообще вы эту женщину приветили, зачем в дом впустили! Мол, жалко вам её, жить ей негде, одинокая она, несчастная. А если верить тому, что мы вспомнили, - получается, она своего сыночка на раскалённый жертвенник хотела положить, только мы не дали. И за что в таком случае её жалеть-привечать?

-Ну, тогда мы все под чужим влиянием находились, возможно, и Роза тоже. А потом нам внушили, что Розу надо в дом впустить - мы и приветили. Чего хозяин голубого камешка желал, то мы и делали, получается, были как стадо овец! Но теперь мы во всём разберёмся, все вместе!

-И ещё я хочу попросить, - продолжал, будто в полусне, Дед, - даже не попросить, а приказать, да, да, приказать, в первый и последний раз такое себе позволяю, потому что вы должны это сделать обязательно... Это для всех нас важно... Когда рядом никого не будет, возьмите по очереди этот голубой камешек в руки и попробуйте вспомнить, а не приходилось ли Вам в последнее время видеть что-то необычное, на Великое Древо похожее? Я, конечно, не знаю, как оно выглядит, но это никак не может быть палка со змеями. Попробуйте, мне почему-то кажется, что у вас получится!

-Дерево, говоришь? Великое Древо? - задумчиво, будто во сне, проговорила Ева, взглянула на странно изменившееся лицо Адама и крепко сжала свой кулак.

3.12.

Адам и Ева отправляются к реке. Закатный солнечный луч опять посылает им видение чудесного Древа. Адам и Ева решили посчитать зарубки на большом камне за домом, чтобы узнать, сколько им лет.

Сразу после обеда Адам Ева поспешили к реке. При прежнем тихом и ничем не примечательном течении жизни это было главным и единственным удовольствием, в котором себе не отказывали, однако в последнее время побывать здесь как-то не складывалось: однообразие и размеренность их жизни вдруг закончились.

-Что, на новое место пойдём или остановимся на прежнем? - спрашивает Адам. - Никаких змей сегодня не видно, если хочешь, можем на старом посидеть!

Он мог и не задавать свой вопрос: конечно же, их тянуло к тому месту, которое подарило им столь необычные впечатления, но о которых они, несмотря на их яркость и необычность, вспомнили совсем недавно, а если быть точными, смогли вспомнить, - так всё запуталось и перепуталось в последнее время.

И вот они сидят на крутом пригорке и смотрят на воду, небо и высоченные горные громады, начинающиеся сразу за рекой. Солнце уже спустилось с высокого бледно-голубого неба и стало приближаться к горным вершинам, скоро совсем спрячется за ними, хотя до настоящего заката ещё далеко. Но в какой-то момент, когда окажется в нужном месте, вдруг да брызнет, как это случилось недавно, последним лучом в узенький просвет, в крошечную щель в сплошном каменном массиве, и заглянет прямо в глаза трепетно ожидающих этого мгновения людей.

На пригорке сухо и тепло, внизу приятно журчит река, но Адаму и Еве немного не по себе. Странные мысли заставляют тревожиться, мешают простой и ясной радости.

-Смотри, смотри скорее, солнце и вправду смотрит на нас сквозь щёлочку!

...Луч, посланный небесным светилом, распался на несколько сверкающих потоков, и не ровной полосой они бегут, а сплетаются и расплетаются, играют переливами разноцветных красок, вознаграждая восторгом и изумлением заинтересованных зрителей, которым начинает почему-то казаться, что они одно целое с этим лучом и что он предназначен именно для них, только для них одних!

Светящийся посланник заглянул каждому в глаза и тут же исчез, безжалостно оставив, как и в прошлый раз, в сплошном чёрном мраке. Через какой-то срок, однако, сквозь сплошную черноту к их глазам стали робко пробиваться светлые точки, постепенно складываясь в формы и фигуры, пока не выстроились в огромное и сияющее дерево с несколькими рядами раскидистых веток, на которых тесно расположились необычайной формы листья и плоды. Все это великолепие они рассматривали, при совершенно закрытых глазах, довольно долго, даже количество ветвей посчитали, даже форму листьев и плодов разглядели. А потом видение исчезло, они прозрели и в сгущавшейся темноте поспешили домой, возбуждённые и ещё более растревоженные, чем прежде.

-Ты что-то видела? Говори же, Ева!

-Дерево. Такое же, как и в прошлый раз, только сегодня я его лучше рассмотрела. Двенадцать ступеней веток. Странные листья и плоды. А верхушку не видно, хотя понятно, что она есть, должна быть.

-Я тоже видел дерево. И тоже хорошо рассмотрел, всё точно так, как ты сказала. Это же не сон был, как ты думаешь, Ева?

-Я не спала, это точно, потому что одной рукой щипала себя за другую руку, вот, посмотри, даже след сделался. И потом ты сам говорил, что два человека в одно и то же время не могут видеть один и тот же сон. Ну, а ты что думаешь, Адам?

-Я думаю, что... я боюсь так думать, но я всё же начинаю так думать... Этого не может быть, нет, этого точно не может быть!

Что-то царапающее и дерзко-сладостное тревожило и заставляло глубже дышать. Они остановились и посмотрели друг на друга, будто впервые увиделись, внимательно так посмотрели, в глаза друг другу заглянули, и тут их молчаливые тревожности дотянулось друг до друга, соединились и вспыхнули общей, почти зримой догадкой, такой яркой, что от неё зажглось несчетное число звёзд на небе, во всяком случае, им так показалось. Объявилась и Луна, тоже яркая и совсем-совсем не безразличная.

-А помнишь, какую историю рассказывал Дед, ещё давно, - сказала вроде бы небрежно Ева, - никак не могу забыть. - С тех пор частенько думаю о тех самых Адаме и Еве. Как всё-таки странно, что нас тоже так зовут. Ну хорошо бы только я была Евой или только ты Адамом, а тут такое совпадение.

-Мало ли как случилось, теперь уже и узнаешь, почему нас так назвали.

-Ты сам когда-то говорил, что имя - это судьба. А тут сразу два имени совпали, вот и думай, какая у нас судьба...

Они опять посмотрели друг на друга. В сиянии ночных светил их лица казались молодыми и незнакомыми.

-Слушай, а ты точно не помнишь, как была маленькой, как бегала, прыгала, ну, что там обычно дети делают?

-Кое-что помню, но, может быть, это было с нашими детьми, а не со мной, я не уверена. Когда это было!

-И я ничего не помню, впрочем, это я уже говорил. Даже не могу вспомнить, как родителей звали, как они выглядели. Представь, вдруг и нас дети когда-нибудь забудут... Нет, кое-что я все же могу вспомнить. Как меня учили называть птиц и зверей, как хвалили за успехи и, главное, помню, что мне всегда было радостно.

-А моё главное воспоминание, только ты не очень гордись, - это ты, Адам! Сколько себя помню - столько восхищалась и гордилась тобой. Я без тебя никуда, правда.

-А что, Ева, есть у меня на животе пупок? Посмотри, - вдруг попросил Адам.

-И смотреть не буду! Разве ты сам не знаешь, что нет? И у меня нет, мы давно это знаем, но не придавали значения, мало ли чего у человека не бывает... Зубов, например. Или волос. Или даже ног. К чему такой странный вопрос? Есть пупок или нет - ничего не значит. Может, был, да зарос, шрамы вот тоже зарастают.

Теперь соединявшая их нить тревожной невысказанности расширилась, окружила лёгкой тенью и тут же разрослась до размеров площадки, на которую они, как на обеденный стол, стали выкладывать свои странные вопросы и свои не менее странные ответы. Освещённая вниманием небесного светила, часть этих вопросов и ответов становилась понятнее и потому бесследно исчезала, зато другая, неразгаданная, обретала весомость и заставляла тревожиться ещё больше.

-Слушай, а вот там, где рёбра... посмотри внимательно, есть там у меня шрам? Только я не знаю, где смотреть: на спине или на груди.

-Есть шрам, и не один. И спереди, и сзади несколько. И опять-таки это ничего не значит. И хватит бередить себя и меня странными просьбами. У тебя вообще много шрамов: и падал ты неудачно, и звери дикие на тебя нападали. Я и лечить-то училась на твоих болячках. И вообще вся наша жизнь была долгая и непростая.

-Долгая - это сколько? Ева, дорогая, вот сколько тебе лет, ты знаешь? А мне сколько? Я, если честно, не знаю, никогда не задумывался. Никто не спрашивал и не интересовался, да и зачем? Жизнь идёт и идёт себе помаленьку, как положено. Считай свои годы или не считай, а стареешь, никуда не денешься.

-А если хочешь, можно и посчитать, - задумчиво отвечала Ева. - По отметкам на большом камне за домом, которые я делаю каждый год в День цветения жасмина. Только первый цветок увижу, - тут же иду и царапаю полоску. Там уже немало таких отметок набралось, завтра же и посчитаем...

-А сколько люди обычно живут? Дед что-то такое говорил, только я не очень прислушивался.

-Кто шестьдесят, кто семьдесят, а кто и целых восемьдесят. Ему самому, кажется, уже к восьмидесяти, и он считает, что это очень много, а его отец и дед в шестьдесят умерли, он много раз рассказывал. А его дочь совсем молодой была, когда её болезнь взяла. Так что меньше положенного срока - да, бывает, сплошь и рядом, но вот чтобы больше.... вряд ли.

-Слушай, а что если отметок на камне будет больше... Я почему-то опасаюсь, что их может быть больше...

-Чем что больше?

-Больше, чем обычно живут люди, ну, может я не совсем правильно высказался, но почему-то такая мысль ко мне пришла, странная, правда? Я, если честно, не один раз за дом заходил, случайно, конечно. Так там этих зарубок на камне видимо-невидимо, места живого нет, весь исцарапан. Поэтому надо будет сказать, что отметки делали сразу мы оба, и ты, и я! И не один раз в году, а часто! На всякий случай надо будет так сказать, если кто-нибудь тоже станет считать.

-На какой это на всякий случай? Никто не станет их считать, кроме нас, о чём ты?

Часть четвёртая

Странствия, страсти, страдания

4.1.

Авель недоволен, что Жасмин перестала угадывать его желания. Вместе с голубым камнем он потерял и былую власть, поэтому снова чувствует себя младшим сыном и младшим братом.

Авель любил, чтобы водичка, которую ему несколько раз в день подавала Жасмин, была с лимоном. Ещё совсем недавно только захочется ему пить, только подумает, а Жасмин уже воду в кружку наливает, лимон туда же выдавливает - и тут как тут, протягивает: пей на здоровье, дорогой!

Но вот уже несколько дней, как Жасмин перестала угадывать его желания: он хочет воды, а она не несёт!

-Ты что мне воды не даёшь? Жена называется! - сердится.

-Так ты же не сказал, - искренне удивляется Жасмин. - Сейчас принесу.

И приносит, и подаёт, и улыбается ему, и видно, что хотела услужить, но ведь в этот раз он без лимона хотел, а она целый лимон в воду отжала!

-Ну что ты такую кислятину принесла!

-Ты всегда так любил! Сейчас без лимона принесу, мне не сложно! Какую скажешь, такую и принесу!

-А раньше говорить не надо было, сама догадывалась, - ворчал Авель, а Жасмин не знала, как оправдаться. Ну что она такая нескладная!

Однако не только Жасмин, но и все остальные, как стал замечать Авель, перестали угадывать и предупреждать его желания, он специально проверял. Пойдёт, например, кто-то по своим делам, а он мысленно приказывает вернуться - и никакого результата, совсем не то, что прежде. У него даже забава была, совсем недавно так развлекался - придумывал всякие нелепые поручения, и ведь слушались, бежали исполнять, даже отец с матерью! Сядут, бывало, они с Розой поодаль ото всех и начинают придумывать, кого бы куда послать, а потом хохочут! И хотя Роза восхищалась его силой, свой секрет он не открывал, хотя частенько будто распирало его изнутри, хотелось похвастаться. И куда только подевался тот замечательный синий камешек, где он его обронил, или, может, выкрал кто?

Ходит теперь повсюду Авель, склонив голову, так что волосы на глаза спадают, под ноги смотрит. Со стороны кажется, будто грусть его одолела, но на самом деле это он камешек свой заветный выглядывает: вдруг блеснет синим лучиком в траве или в соре, или в прибрежной гальке. Скорее бы Дядюшка со своим другом объявились, может, подскажут, где искать, или новый, такой же, дадут, хотя вряд ли: велели этот не терять, пуще глаз беречь.

Но главная беда - не получается теперь у Авеля командовать, чувствует он себя опять младшим сыном и младшим братом. Вот сказал отец, что жертву всем вместе надо приносить - так он даже возразить не смог, слова согласия сами собой изо рта вылетели, хотя отдельный жертвенный камень давно готов.

И Пётр вчера только пять рыбин доставил, а ведь недавно все семь носил. Или даже восемь.

4.2.

Адам, Ева и Дед узнают, что Роза и Авель обижают Жасмин. Семейная жизнь Жасмин закончилась, она свободна.

Растревоженные недавними событиями у реки и своими неожиданными предположениями, которые, конечно же, глупость и нелепость: такого не может быть, потому что не может быть, Адам и Ева подзабыли об уговоре с Дедом проведать вечерком его дорогую внучку, а их любимую невестку. Поэтому, завидев издалека в ярком свете Луны его согбенную фигуру, ускорили шаги. Может, и сейчас ещё не поздно зайти: Жасмин обычно допоздна хлопочет по хозяйству.

Ева, которая шла первой по узкой тропинке, остановилась и повернулась к мужу:

-А дай-ка мне ненадолго этот самый камешек, который столько дел натворил, - попросила она. - А, впрочем, не давай, мне и трогать его неприятно! Просто заранее договоримся: если будешь соглашаться со мной, с тем, что скажу или предложу... или если Дед окажется прав... или тебя тоже что-то огорчит... не забывай сжимать этот самый камешек в своем кулаке! Ну и на Деда тоже посматривай, без его согласия ничего решать не будем.

...Только подошли все вместе к входу в отдельную пристройку, которую отдали Авелю как человеку семейному, - услышали грубые женские вопли и жалобный женский плач, значит, две женщины здесь, на любовное воркование молодожёнов не похоже. Переглянулись удивлённо и поспешили войти: хоть и с отдельным входом живёт Авель, а все же в общем доме, где доселе никаких скандалов не случалось. Кто и кого здесь обижает?

Видят: стоит, опустив голову и загородившись руками, Жасмин, а Роза замахивается и бьёт, бьёт её, и по голове, и куда попадёт...

-Что тут такое происходит? - вопрошает Адам грозно.

Жасмин, едва увидела Деда, бросилась к нему, прижалась, плачет.

-Ты что тут, Роза, делаешь? - интересуется и Ева, в свою очередь. - Почему ты тут находишься, да ещё и драку устроила?

-Я тут живу! - отвечает надменно Роза. - Я тут главная жена, а эта... - вторая, нам с мужем в услужение! Я её за водой послала, а она половину пролила, вот и получила!

Она опять замахнулась, но Дед так грозно крикнул: "Не сметь!", что рука Розы повисла. Оправившись, она заявила:

-Это моё жилище, что хочу, то и делаю, поэтому уходите все поскорее, а то позову Авеля, чтобы и вам накостылял! - сказала и величественно возлегла на широкое ложе из белых пушистых шкур. Тех самых, которые Ева совсем недавно из своих запасов отбирала и на этом ложе расстилала, только вот никак не для Розы.

-Зачем звать, сейчас он сам придет, - говорит Ева и смотрит выразительно на Адама: "Ну же, давай!".

Адам спохватился, сжал свой кулак, а Ева тем временем интересуется:

-Ну, а ты, детка, где спишь?

И пока Жасмин кивала в сторону дальнего угла с вытертой небольшой шкуркой, которая, по разумению Евы, подходит разве что для того, чтобы ноги на неё ставить, появился, запыхавшись, Авель.

-Гости у нас, рад, очень, очень рад! - улыбается сын, как этого и пожелал Адам, для чего опять сжал свой кулак. Давно улыбки сына родители не видели, только чему же радоваться: это не сам он захотел им улыбнуться, это - камешек приказал!

-Вот что сынок, - говорит медленно Ева. Медленно, потому что размышляет, потому что ещё не знает, как правильно поступить и что сказать, ведь перед нею не чужой человек, а сын, сынок, младшенький...

-Вот что сынок... Ты же знаешь, что у меня здоровье стало неважным, трудно мне по ночам несколько раз к Малышу вставать, когда он плачет, поэтому пусть Жасмин переберётся в пустую комнату, ту, что рядом с моей спальней, а Малыш пусть с нею там будет.

Сказала - и посмотрела вопросительно на своих спутников: правильно ли она решила?

-А спросим-ка сначала у Жасмин! - говорят они. - Согласна ли ты, детка?

Кивнула Жасмин, даже улыбнулась сквозь слезы.

-Она согласна, - воскликнул Дед, не выпуская внучку из своих объятий.

Кивнул и Адам, кулак свой незаметно сжал:

-Ну, тогда пусть так и будет.

-И ещё, - продолжает Ева. - Отпусти ты её, сынок, совсем отпусти, если, конечно, она согласна! Ты же сам не захотел с нею по-хорошему жить, вам бы любить да радоваться, а ты уже другую взял, вот с нею и живи.

-Я с Жасмин тоже хочу жить, - пробормотал Авель.

-Нет, сынок, так не получится: если ты позволил Розе лечь на её место, да ещё и обижать, значит, ты свой выбор уже сделал.

-Правильное решение! - согласился Дед. - Никому не позволю обижать мою внучку!

-Ты всё слышала, Жасмин? - спрашивает Адам, - ты всё поняла? Если ты сейчас соглашаешься, то можешь считать себя свободной, то есть незамужней, а мы все будем заботиться о тебе, как о дочке.

-Согласна, - шепчет Жасмин, насухо вытирает свои посветлевшие глазки, приглаживает волосы и повторяет ещё раз, громко:

- Я согласна! - и шагает решительно к выходу.

-Ну что ж, пусть так и будет, - говорит Адам и сжимает, сжимает свой кулак, на всякий случай как можно крепче.

4.3.

Дед интересуется, почему на большом камне за домом столько зарубок. Адам решает идти на поиски чудесного Дерева, видение которого им послали, но отказывается брать с собой Еву.

Несколько раз Адам с Евой, стараясь быть незамеченными, подходили к большому камню за домом и пытались подсчитать число отметин, которые царапала на нём Ева при появлении душистых звёздочек на жасминовом кусту. Считали - и каждый раз сбивались со счёту! Не то чтобы считать не умели, ничего подобного! Счёт и на десятки, и на сотни знали, только прежде особой нужды считать-пересчитывать эти зарубки не было: кому это интересно? Да и зачем? А вот решили посчитать - и сами себе поверить не могут.

-Слушай, Ева, а сколько раз в году цветёт жасмин? - уже в который раз спрашивал Адам.

-Один, насколько я знаю, - отвечала та. - Тут и думать нечего. А ты что, не знаешь? Ты же сам кого угодно можешь научить.

-Ну хорошо, тут я с тобой согласен, жасмин цветёт один раз. А не могла ли ты, пока куст цветёт и благоухает, а это довольно долгий срок, всё же не могла ли ты несколько раз ставить свои отметки? Вот, предположим, увидишь ты рано утром новый цветок, понюхаешь его, порадуешься красоте - и тут же идёшь и отмечаешь, благо этот камень сразу нашим домом! А назавтра - то же самое: сколько раз находила новый цветок - столько раз и ставила свои смешные закорючки!

-Что же я, совсем ничего соображаю? - сердилась Ева. - Или память потеряла? И чем же это мои закорючки смешные, и не закорючки это, а самые нормальные палочки.

-Ну, тогда объясни мне, пожалуйста, почему этих палочек так много? Их же намного больше, чем должно быть! Да не может такого быть, столько люди не живут!

-Теперь я и сама начинаю сомневаться, всё ли правильно делала, - оправдывалась Ева.

-А, может, это наши детки баловались? Ты ставила отметки - и они тоже ставили, тайком, мальчишки пошалить любят. Может, спросим у них?

-Ни в коем случае, ведь тогда придётся объяснять, почему спрашиваем. А мы и сами ничего не понимаем, зачем их тревожить, непонятно что думать начнут... Ещё сами пересчитают...

-А ты вот что думаешь?

-Да ничего стараюсь не думать, вот не думаю, и всё тут, и ты тоже не думай, так спокойнее.

-Я бы и не думал, но Дед тоже к камню ходить наладился, ты не замечала? Когда все по делам разойдутся, он тут как тут, приходит и стоит, и стоит, и смотрит подолгу на твои закорючки, что-то шепчет, тоже их считает, наверное. Ты же сама ему рассказывала, что в первый день цветения жасмина делаешь зарубку на сером камне за домом.

-Ну и что, пусть себе считает, а я скажу, что, пока жасмин цвёл, по два раза ставила свои значки, а когда и по три. Или даже по четыре, когда мне хотелось, тогда и ставила. Поди проверь!

-А может, ты всё-таки и вправду так делала?

-Ну, ты же знаешь, я никогда никого не обманывала, и сейчас говорю правду! Я всегда, понимаешь, всегда делала отметку на камне в начале цветения, в самый первый день, я помню это очень хорошо! И всего один раз за весь срок! А жасмин, напоминаю, цветёт только раз в году, вот и думай, что хочешь!

-Значит, если Дед спросит, будем всё-таки врать? Нехорошо это, не привык я.

- А я, что ли, привыкла?

-Вот он, кстати, идёт! Может, мне сжать кулак с голубым камешком, чтобы он прошёл мимо?

-Пусть идёт, куда хочет, что это ты придумал - свою волю навязывать! А этот камешек зловредный надо выбросить, потому что тот, который им владеет, незаметно для себя начинает портиться, вот ты тоже захотел управлять другим человеком...

Дед подошёл и небрежно, как бы между делом, спросил:

-Ну, удалось вам вспомнить? Видели вы особый знак в виде дерева? А если видели, что вы об этом думаете?

-Ничего мы не думаем, - буркнул Адам. - Ты придумал невесть что, а мы должны волноваться. Да, мы видели дерево, точнее, нам показалось, что мы видели дерево. Мы сидели на берегу, и в какой-то момент заходящее солнце своим лучом заглянуло нам в глаза. Что тут особенного? У всех глаза слезятся, когда в них бьёт солнце, а когда глаза слезятся, в них начинают мелькать всякие разные картинки. Ну, видели мы дерево, два раза видели, и что тут такого? Дерево как дерево, только большое. Да все деревья друг на друга похожи: ствол, ветки, листья, плоды. Их вокруг видимо-невидимо! Так что ничего особенного мы не увидели!

Адам замолчал, и тогда Дед вопросительно посмотрел на Еву.

-Очень красивое было дерево, всё сияло и блестело, так бы и любовалась с утра до ночи! Никогда такого большого и красивого не видела! - после признания мужа о том, что дерево они всё-таки видели, она решала поделиться и своими впечатлениями.

-А не может ли быть так, что это было Древо познания добра и зла? То самое Древо? - шёпотом спросил Дед. - Может, вам его неспроста показали?

-Может, и то самое, - рассердился Адам. - Только откуда мы можем знать, какое именно дерево нам показали? Разве мы знаем, какое оно, то самое дерево, разве видели его хоть однажды? Да может, такого дерева и нет вовсе, может, это просто красивая и старая-старая сказка! То, о чём ты думаешь, но говоришь не прямо, а намёками... этого никак не может быть! Не может, и всё тут! Я верю, что ты в ночь полнолуния задавал вопросы небесам, верю, что ты услыхал какой-то ответ, но ведь ты мог неточно понять, не всё расслышать, тебе могло и померещиться, словом, ты мог ошибиться! Ты что, вправду поверил, насчет Сына Бога?

-И ещё дочери Бога, - уточнил Дед, которого резкий ответ Адама ничуть не смутил. - Верю я или не верю, - это мое личное дело, а вот как можно объяснить вот это? - он кивнул в сторону высоченного валуна с многочисленными, ну очень многочисленными полосками-насечками. - Только не говорите, что тут у вас жасмин особенный растёт или что цветёт он много раз в году.

-Если честно, была у нас такая мысль: сказать, что я делала зарубки не раз в году, а каждый день, пока цвёл жасминовый куст, - призналась Ева. - Но врать не хочется, а что тебе ответить - не знаем.

...Все последующие дни Ева пыталась ласками и уговорами разгладить на лице Адама хмурые складки. Залегли и не исчезают. Уж она и так, и этак - молчит Адам, не делится своими мыслями, никогда такого не бывало... И брови сдвинулись к переносице, что же это такое?

-Давай выкинем голубой камешек, - стала приставать она к мужу, - от него одни неприятности, теперь у тебя характер испортился.

-Я вот что решил, - наконец заговорил он, - надо найти то самое Дерево, которое мы видели, тогда и будет понятно, знак ли это был или не знак, и что этот знак значит... Примерное направление известно... за рекой и за горой, только надо найти щель, через которую пробрался тот самый солнечный луч...

-Ну что ж, если ты так решил, завтра и пойдём, - согласилась Ева.

-О чём ты? Женщине такой путь не под силу, даже не думай, я тебя не возьму.

-Что значит - не возьму? Ты забыл, что дерево мы видели вдвоём, не ты один, а мы оба?

-А как было бы возможно известить только меня одного, когда мы всегда вместе? Сидели на берегу реки и смотрели, как садится солнце, тоже вместе.

-Получается, я случайно увидела то, что предназначалось одному тебе? Не забывай о том, что передали небеса Деду в ночь полнолуния: мол, здесь не только Сын, но и Дочь, и им был послан знак ...

-Зачем повторять, неужели поверила? Чепуха, мало ли что ему послышалось.

-Если чепуха, то зачем тебе вообще куда-то идти? Забудем, и всё тут.

-Ну, надо же разобраться, чтобы мысли не мучили, не тревожили.

-Вот вместе и пойдём разбираться! Я тоже так считаю, что надо, обязательно надо разобраться, день и ночь это дерево вижу перед глазами...

-Ева, не забывай, что если даже эта история, в которой я очень сомневаюсь, если даже эта история - правильная, всё равно не забывай, дорогая, что женщину сделали из ребра мужчины и, значит, ничего самостоятельного от неё не ждут, не положено ей.

-Вот как? - обиделась Ева. - А совсем недавно говорил, что Бог сотворил женщину из ребра, потому что назначил ей быть подругой и равной мужчине! Ты не только за меня решаешь, но и за Высшие силы, откуда тебе знать, почему так произошло, если, конечно, это и вправду произошло? Нет, надо срочно выбросить этот вредный камешек... ты становишься совсем другим.

4.4.

Адам отправляется на поиски Чудесного Древа. На прощание он отдаёт голубой камешек Еве, но та выбрасывает его в воду.

...Ранним утром, едва солнце начало золотить край неба, Адам, уже одетый, с посохом и небольшим узелком в руках, разбудил свою верную подругу.

-Ты куда, овец пасти? - сонно улыбнулась Ева и потянулась, чтобы обнять мужа. - И почему сам идёшь, а не мальчики, неужели они заленились? Или заболели?

Ей всегда мерещились разные неприятности, которые могут случиться с её дорогими сынками и которые, к счастью, случались крайне редко, можно даже сказать, что до сих пор ничего неприятного с ними не случалось.

Длинные и слегка вьющиеся волосы окружали пышным убором её голову, ласкали плечи и спину, а в утренней полутьме седина и морщины оставались незаметными. Адам залюбовался красотой жены, на мгновение прижал к себе тёплое и такое родное тело, но тут же отстранился и сурово сказал:

-Я спешу, очень спешу, я ухожу, Ева! Сначала я не хотел тебя будить, но потом решил: лучше пусть знает, что ухожу, чтобы не искала, не бегала зря по окрестностям.

-Ты... туда? - прошептала Ева, веря и не веря, уже догадываясь и не смея догадываться.

-Давай без лишних разговоров. Я решил - и я иду. Я хочу узнать, я попробую узнать, ну хоть что-нибудь. Я хочу узнать. Я должен узнать.

-Тогда я пойду тоже! Не зря же знак послали двоим! Не одному, а двоим!

-Даже не думай, женщине такая дорога не под силу.

-Одному тоже опасно!

-Я попробую, Ева. Я хотя бы попробую.

-Один ты пропадёшь!

-Не каркай, тем более ты не пророчица. Всё равно мне скоро умирать, видишь, я старею, уже и борода седеет, и брови. Видела, что бывает со старыми быками и овцами? Но сначала я попробую что-нибудь узнать.

-Если вместе, если мы рядом, то и умирать не страшно, - шептала Ева. - Пусть умрём, только вместе! Не уходи, я прошу! А что ты будешь есть и пить в пути, а вдруг заболеешь!

-Еду и питьё найду, не пропаду. Вот я лепёшек взял, которые ты вчера напекла, и ещё я взял посох. Буду опираться при ходьбе, да и от зверей отмахнуться можно, я всё продумал, ты не беспокойся.

Ева не заметила, как, держась за плечо Адама и уговаривая его остаться или все же взять её, Еву, с собой, они добрались до реки.

-Ну, всё. Возвращайся, а то пожалею, что вообще разбудил.

-А как же я, как я одна, без тебя? Я привыкла, что мы всегда рядом, вдвоём!

-Ну а если я завтра умру от старости - всё равно расстанемся. Так что не мешай мне, пока не все мои силы ушли...

-А если я тут одна, без тебя, умру? Лучше и я с тобой, вот сейчас, как есть, пойду рядышком! Пусть не одета, пусть босая, только бы с тобой!

-Ты слабее меня, Ева, и ходить далеко тебе не приходилось... А на пути и горы встретятся, и леса, и острые камни... Отпусти меня с миром, Ева.

-А если ты останешься... там, куда идёшь? Понравится - и останешься.

-Я нигде не останусь, не затем иду, чтобы остаться. Я вернусь, я постараюсь вернуться, я обязательно вернусь, обещаю! Сначала мне надо перебраться через реку, а потом найти место, откуда пробился солнечный луч! Дождей давно не было, поэтому река обмелела, камни наружу вылезли, вот по камням на тот берег и перейду.

-Там же, за рекой, кущи непроходимые, сам говорил.

Но Адам уже вступил на ближний валун, призывно высовывающий свою почти сухую ладошку из потоков бурлящей воды. Вступил - и вернулся.

-Чуть не забыл, держи, пригодится! Следи, чтобы все тут жили дружно.

И вложил в ослабшие руки жены голубой камешек.

-А если я сожму его крепко-крепко и велю тебе остаться? - прошептала Ева.

-Ты так не сделаешь, потому что для тебя тоже важно узнать... Ты забыла, что тоже видела дерево и что это, может быть, особый знак и что он, может быть, означает что-то важное? Нет, не говори сейчас ничего, не надо, и я тоже не буду об этом говорить словами, но ведь мы оба об этом думаем, потому и должны узнать... Я и сам толком не знаю, почему, но только знаю, что должен, и если сумею узнать, то обязательно вернусь и расскажу тебе. И это, может быть, самое главное, что нам надо сделать, пока мы живы, то, что мы должны сделать... Ты согласна?

Ева кивнула. Её губы так пересохли от волнения, что говорить уже не получалось.

-Ну же, давай, соберись, Ева! Сожми в кулаке этот камешек, возвращайся домой и всё время думай о том, что всем надо жить дружно! И чтобы без отдельных жертвенников, пусть Авель не мудрит!

Она долго смотрела вслед удаляющемуся мужу. Вот он осторожно переступает с камня на камень, не обращая внимания на шуструю даже в сухое время года речку, вот закачался, поскользнувшись на мокром валуне, Ева в это момент чуть губу себе не прокусила, вот посох едва не выронил... Наконец добрался до другого берега, повернулся, на Еву посмотрел, совсем в последний раз посмотрел, помахал посохом и исчез в зелёной роскоши прибрежных кустов и деревьев. Вот и всё. Ушёл. А ей надо возвращаться в семью. Но сначала она сделает то, что ей хочется сделать, даже наказа Адама не послушает, впервые в жизни. Она размахнулась и зашвырнула в пенные струи быстрой реки ненавистный голубой камешек.

-Жили без него и ещё проживем, - бормотала она, направляясь к дому и вытирая ладонями слёзы. - Вдруг я его потеряю, как недавно Авель потерял, и тогда неизвестно, к кому он попадёт и каких ещё бед натворит. И потом, заставлять других плясать под свою дудку, даже если это твои детки и если ты желаешь им только добра, - всё равно нечестно. А я всю жизнь по-честному жила и меняться не буду.

4.5.

Жизнь семьи без Адама. Роза недовольна тем, что Авель не главный в семье, и предлагает избавиться от матери, отправив её на поиски отца.

Потянулись спокойные дни, как могло показаться сторонним наблюдателям, если бы они тут оказались. С утра до ночи каждый занимался своим делом, встречаясь только за общим столом для еды. Теперь даже Каин обедал и ужинал вместе со всеми. Ева и Жасмин ставили на стол вкусные кушанья, Роза им помогала, слегка. Дед рассказывал забавные истории о своем детстве или о приключениях, своих или других людей, он их знал великое множество. Или придумывал. Остальные же в это время жевали, хвалили еду, улыбались или даже хохотали, в зависимости от воспоминаний рассказчика или же - от забавных выходок Малыша, который с превеликим удовольствием сидел-посиживал на коленях у Деда, хватал всё, к чему дотягивались его ручонки, и тащил в рот.

-У нас всё хорошо, даже отлично, живём дружно, - время от времени обращалась Ева к Адаму. - И без камня прекрасно обходимся!

Мысленно, конечно, обращалась, беззвучно. Думала о муже постоянно и часто что-нибудь рассказывала ему, особыми тёплыми словами, которые, созревая внутри неё, должны были находить, как ей хотелось думать, прямую дорогу к его сердцу. Надеялась, что и он о ней не забывает и тоже что-то ей рассказывает, вот только туговата она стала на уши, поэтому не слышит, в ответ, его историй. Да и рассказывает ли он их ей вообще, жив ли, здоров ли? Так она и жила, занятая молчаливыми беседами с Адамом или тревогой о нём и не замечая того, что происходит совсем рядом...

-Почему это тебя больше не уважают, не боятся, как прежде? - стоило остаться одним, тут же начинала теребить Авеля Роза.

Недавнее всеобщее послушание и восхищение её мужем и, следовательно, ею, его любимой женой, куда-то исчезли, а вместе с ними исчезло и то особое удовольствие, которое она получала от жизни с Авелем. Она и раньше, когда жила в лесу, умела так устроиться, чтобы другие люди её обслуживали: присматривали за её ребенком, приносили орехи и ягоды, вкусную еду и воду, да мало ли чего, были бы люди вокруг, а уж поручениями она обеспечит! А если кто не слушался - тут же получал по лбу или по затылку! И в другой раз бывал умнее, тем более что за спиной Розы маячил, даже если в данный момент находился в другом месте, огромного сложения волосатый мужчина, её лесной муж! И Жасмин ей орехи носила, и Деда она по своим делам посылала, да и всем, кто попадался, находила задания.

-Так почему тебя больше никто не боятся, почему меня уважить не спешат, как прежде? - грозно спрашивала она растерявшегося от свалившихся на него неприятностей Авеля.

Но не мог же он признаться, что вся его былая сила пряталась в крошечном камешке, который он не сумел сберечь, потерял! А не мог признаться потому, что, во-первых, Дядюшка никому не велел рассказывать, сказал: "смерть нашлю!" и так посмотрел, что до сих пор мурашки по спине бегут, стоит вспомнить. Во-вторых, если вдруг голубой камешек найдётся и если, к тому же, Роза узнает о его силе, - не видать ему ни камешка, ни Розы, под себя подомнёт и не пожалеет, тут тоже можно не сомневаться. Хотя и был недавно наивным юнцом, но всё же события, происшедшие со дня последнего жертвоприношения, подтолкнули его к определенным мыслям и действиям, главными из которых был поиск способов возврата и сохранения недавнего могущества.

Без былой чудесной власти он казался самому себе слабым, больным, никчемным. Роза тоже по отношению к нему изменилась, даже сказала, после того, как он согласился отпустить Жасмин, вот тогда и сказала ему Роза впервые, что он олух! А воду кто им будет носить, а покрикивать ей на кого? Нет, без Жасмин всё теперь неинтересно!

-Вот скажи, почему ты послушал мамашу? - вопрошала Роза снова и снова, закатывая гневно глаза. - Мужик ты или не мужик? Где это видано, чтобы взрослый мужчина на поводу у матери шёл? Там, где я раньше жила, знаешь, как делают? Отведут родителей куда-нибудь подальше, в лес или в горы, и пусть они там сами живут-поживают. Выживут - так выживут, а нет - так и нет. Может, ты видел очень большое, просто-таки огромнейшее дерево на выходе из дальнего леса? Жаль, что не видел, потому что в дупле этого дерева бабка живёт, это моя родная бабка. Её туда засунули, когда я ещё ребенком была, и ничего с нею плохого не случилось - живёт себе и живёт, с филином подружилась, он ей мышей носит...

У Авеля от услышанного голова кругом пошла, в горле пересохло.

-С каким филином? - просипел он.

-С обыкновенным, ушастым, он тоже в дупле живет, только в маленьком, рядом. А у бабки дупло просторное, хочешь лежать - пожалуйста, места хватает. Даже ходить можно, немножко, а ей много и не надо. И от дождя ей защита, и от ветра, и от гостей незваных: филин как ухнет - все разбегаются. Да перестань ты о филине думать, я уже не рада, что бабку вспомнила.

-А она что, мышей ест, ну, которых филин приносит? - теперь голос Авеля раздавался глухо, будто это он сидел в глубоком дупле. То, что сейчас говорила ему Роза, никак не хотело укладываться в голове, а качалось там и скрипело, как старый дуб в непогоду.

-Не ест она мышей, не ест, а питается ягодами, их ей птицы приносят, которые тоже на этом дереве живут, оно же огромное. И ещё белки там живут, они ей орехи и грибы носят, только она грибы редко ест, тоже не любит. Да ты не уводи разговор в сторону! И бабка, и филин, и белки тут совершенно ни при чём, а лучше послушай меня внимательно. Вот зачем ты смотришь по сторонам, на меня смотри!

Добившись, чтобы Авель встряхнулся и более или менее сосредоточился, она продолжала, понизив голос и глядя ему в глаза:

-Отец твой сам из дому ушёл, а если бы и мать ушла, вслед за отцом... надо же его найти, вдруг заболел и лежит-пропадает в чужих краях... Так вот, если и она уйдёт, ты опять станешь главным в доме. Каин не в счёт, ему бы только цветочки нюхать да на небо смотреть, он и в доме-то не живет, а в саду или огороде. Так что и советоваться с ним не надо, только хуже будет. Сделаешь дело, отправишь мать - потом расскажешь, да можно и не рассказывать. Не забывай, ты - главный. И жертвенник большой не он, а ты устроил, а ему и старого достаточно. Дед тоже не в счёт, он тут в гостях, тоже пусть уходит, хоть бы и к бабке моей, которая с филином, а вот Жасмин... Жасмин пусть остаётся, надо же за ребёнком кому-то присматривать! И еду нам варить!

-Может, лучше будет, если мы сами уйдём, а остальные пусть здесь остаются? - засомневался Авель, даже лоб взмок. - Возьмём овец и бычков, я же их растил, значит, могу взять, и уйдём, шалаш у реки поставим. И будем жить-поживать...

-Ну вот, а этот дом, такой чудесный, - неужели бросить? Объясняю ещё раз: отца уже нет, и почему мать с ним вместе не ушла, непонятно. Но если ей подсказать, намекнуть, может, тоже уйдёт. Скажи ей, что отец заболел, один в чужих краях пропадает, пусть идёт его спасать! А нам с тобою уходить зачем? Здесь всё устроено, все для удобной жизни приспособлено: и для скота загоны, и двор высоким забором огорожен, и, главное, где ещё мы такой чудесный дом найдем? Так что думай, дорогой, думай и решай, хочешь ли ты опять стать главным? И чтобы я тебя любила, в свою постель пускала?

-Вот как! - замахал кулаками Авель. - Совсем недавно чуть не на коленях стояла, грязная и голодная, умоляла, чтобы в дом пустили, потом стала проситься со мной на пастбище, ну, хоть разочек возьми, ныла, или позабыла? А теперь, того и гляди, меня из моего же дома выгонишь!

Получив пару синяков, Роза, казалось, поумнела и подобрела.

-Ты должен помочь своей матери и своему отцу, - шептала она ночами, нежно обнимая Авеля.

-А тебе-то что? - удивлялся тот. - Ты же их не очень любишь.

-Люблю, не люблю, не обо мне речь. Хотя и обо мне тоже: заболеет мать, в тоске по отцу заболеет и сляжет, кто ухаживать будет? Ты будешь?

-Буду, если надо, - неохотно соглашался Авель. - Но лучше бы она не болела.

-Вот и я говорю. Лучше бы не болела. А без отца она долго не протянет, сляжет. Значит, надо искать отца.

-Да где же его искать? Я бы поискал, мы с Каином уже советовались, не пойти ли на поиски, только куда?

-Это только она и может знать, она же знает, куда он пошёл, только не говорит. Всё равно без отца ей здесь не житьё...

Сначала Авель от таких разговоров отмахивался и спешил их прекратить, но разве отвлечёшь злую женщину от тайных мыслей, которые уже въелись в неё? Только расслабится Авель, только заулыбается, довольный жизнью, а что же особо печалиться, когда жена и ублажает, и ласкает, и воркует... только расслабится Авель, только заулыбается, жизнью довольный, а жена будто дожидается:

-Ты должен позаботиться о матери, мать свою пожалей, и отца тоже...

4.6.

По пути, чтобы не скучать, Адам размышляет о словах и их значениях. Ему встречается Дядюшка, который знает мысли Адама и пытается вернуть его домой. Адам загораживает доступ к своим мыслям.

Перебрался Адам через реку цел и невредим, хотя опасностей на скользких камнях встретилось предостаточно. Перебрался и пошагал по узкой горной расселине в поисках яркого, огромного, распрекрасного дерева, которое привиделось им с Евой, когда они тихо и мирно сидели на берегу и смотрели на заходящее солнце. Дважды привиделось, причём сразу обоим. Вот и суди теперь, что это было: сон, явь или что-то ещё, особенное, на что намекал Дед и чего ну никак не может быть!

Это вот дерево Адам и должен найти, так он решил. Знать бы только место, где оно растёт. Или правильнее сказать - произрастает? Хоть растёт, хоть произрастает, а в любом случае надо найти! И тогда, возможно, удастся найти ответы на важные вопросы, которые занимают все его мысли, из дома родного выгнали на поиски.

Так он и шагал, слегка прихрамывая, всё-таки зашиб ногу на скользких камнях, когда перебирался через реку. Или - ушиб? Шёл и, чтобы не скучать, играл со словами, перебирал их в уме, как ворох соломы, выбирая из близких по значению слов самое точное для каждого конкретного случая. Вот как лучше сказать: дерево "растёт" или -"произрастает"? Это дерево занимает все его "мысли" или - "помыслы"? И только что употребил ещё два разных, но очень близких по значению слова: "зашиб" ногу и - "ушиб". Небольшое, но некоторое различие между этими словами есть.

-Кого я вижу, и куда это мы наладились? - бормотание Адама, которым он сопровождал свою игру со словами, прервал знакомый голос.

А вот и обладатель этого вкрадчивого голоса, и это, конечно же, Дядюшка! Меньше всего сейчас хотел бы его встретить Адам, а он - тут как тут! Улыбается медово-сладко, машет приветливо рукой:

-А я к вам собрался, проведать хочу тебя, дорогой племянничек, и твою красавицу жену! И твоих деток, моих племянников! Или - внуков? А скажи-ка мне, знаток слов, кем они мне приходятся: внуками или племянниками? Или даже внучатыми племянниками? Ну, неважно кем, не хмурься! Скажи лучше, куда ты собрался и зачем? Не стоит тебе дальше идти: к злым людям попадёшь, убьют, растерзают. Так что поворачивай, дома тебя жена ждёт, дети, вместе и пойдем!

-Нечего тебе у нас делать, - заявляет Адам, сам от себя такой смелости не ожидал. - Одни неприятности от тебя! Иди своей дорогой, а к нам заходить незачем, тем более что голубого камня у Авеля больше нет! Оставь моих сыновей в покое, слышишь! И жену мою оставь, а красивая она или нет - тебе-то что за дело?

-Ай-ай-ай, - ещё слаще улыбается Дядюшка. - Ты же домой возвращаться не собираешься, я так понял? Тогда захочу я зайти в дом моих ближайших родственников или не захочу - как ты сможешь помешать? А я, может быть, не знаю, что тебя там нет!

-А я запрещаю тебе даже приближаться к моему дому! - набрался смелости Адам, а что ещё остаётся делать, как защитить свою семью от непрошеного гостя. - Если у меня и у тебя действительно одни и те же корни... Если у нас с тобой одни корни, которые ты скрываешь от меня, в таком случае я прошу тех, кто старше нас и главнее нас, вмешаться и запретить вот этому моему родственнику даже приближаться к моему дому, потому что он всё время врёт, притворяется, представляет зло добром! Одна история с голубым камнем сколько зла моей семье принесла!

-А как бы ты узнал, что бывает не только добро, но и зло, если бы меня не было? - вдруг оскалился Дядюшка, показав острые крысиные зубки, никогда прежде не замечал Адам у него таких зубов!

-И как бы ты вообще узнал, что такое добро и что такое зло? - продолжал Дядюшка свои каверзные вопросы.

Теперь не только зубы, и голос его показался Адаму другим, резким и пронзительным.

-Надо же кому-то и за зло отвечать! - визжал его родственничек и опять показывал острые зубы. - Поначалу трудно было, что ни сделаю, добром оборачивалось. А, может, такое назначение у меня, может, планида такая у меня - зло творить! А твоё назначение, получается, - со мной бороться, только куда тебе! Ишь, соображать стал, только ума-то - кот наплакал! Подумаешь, этот человечишка уже разницу между близкими по значению словами чувствует, мыслитель! Разницу между "растёт" и "произрастает"! Ха! Между "ушиб" и "зашиб"! Два ха! Между "мыслями" и "помыслами"! Три "ха"! Всё равно до настоящих мыслей и до настоящего понимания тебе как до неба, а вместе с тобою и всему роду людскому, все вы, люди-человеки, мои, в моей личной собственности, в том числе и ты - мой! Были, есть и будете моими, даже не сомневайся! А вообще-то можешь слегка поумничать, ты же саморазвивающийся образец, что-то вроде наглядного пособия по интеллекту и пониманию! Умнеешь помаленьку, признаю! Вот и сейчас, к тому, кто старше и главнее нас с тобой, догадался обратиться, защиты для своего дома попросил... Да я и сам теперь туда не пойду, очень надо! Только всё равно далеко тебе не уйти, так и знай! А теперь забудем всё, что я тут наговорил, сюда вот посмотрим и забудем, забудем...

Дядюшка делал перед лицом Адама странные движения руками, пытался заглянуть в глаза, но в конце концов исчез, только струйка пыли, пополам с дымком, взметнулась и тут же пропала.

-Ну и дела! - пробормотал Адам. - Куда это он делся? А насчет того, чтобы стереть мне память - нет, теперь это тебе не удастся, дорогой родственничек, вот как! Теперь-то я знаю, что ни Дядюшке, ни его хитрым помощникам, когда они машут руками и ведут странные речи, смотреть в глаза нельзя. Мне наш мудрый Дед такой наказ дал, объяснил, значит... Смотри, сказал он, в переносицу, или еще куда-нибудь, только не в глаза. Но хватит воспоминаний, надо решить, куда мне теперь, не домой же?

И сам себе ответил громко: "вперёд, куда же ещё?".

Шёл, хромал, даже палка не помогала - так болели ноги, и бормотал:

-Как же это получается: ну все мои мысли узнал! Получается, у меня в голове сквозняк? Кто хочет, тот и заглядывает? Как бы так сделать, чтобы закрыть, загородить от посторонних мои мысли, как, например, закрывается дверь? А представлю-ка я... что у меня в голове или - не в голове? ну, в том месте, где появляются мысли... попробую представить, что там такая прочная загородка... и для моего родственничка, которого я называл Дядюшкой, и для других, всех-всех, кроме меня самого, там крепкая и прочная дверь, и я её закрываю... Теперь только я хозяин своим мыслям и больше никто, будь у него хоть голубой камень, хоть разноцветный, хотя бы даже палка со змеями...

4.7.

Странствующий Адам и змеи, которые повсюду встречаются на его пути.

Усталый и пропыленный человек стоит посреди узкого прохода между двух скал и смотрит в глаза довольно большой змее. А та, не моргая, смотрит на человека.

-Это всё одна и та же каждый раз у меня на пути попадаешься, или её родня? - бормочет человек. - Все-таки, наверное, родня, потому что вряд ли может ползучая тварь за человеком поспеть, тем более что и ручьи мне по пути попадались, и реки, и через перевалы горные перебирался.

-Убьёт? - опасается змея. - Не хотелось бы. Ну почему нас, змей, не любят? Никого ведь не жалила, очень надо запасы своей силы тратить, и этого жалить не собираюсь, вот если только убивать станет... тогда возможно... иначе нас всех перебьют...

-Укусит? - проносится в голове у человека. - Но тогда я не дойду, останусь здесь мёртвый! А надо бы дойти. Надо узнать, правда ли то, что меня тревожит?

-Убьёт? - тревожится в своей неподвижности быстрая змея. - Живу себе спокойно, выползла случайно на открытое место, а тут этот бредёт, с седой бородой, увидал меня и тут же свою палку, всю в сучках, поднял, а это значит, что замахнулся, опасно мне, значит. Поэтому если он свою страшную дубинку хоть чуть-чуть начнет опускать, я прыгну, я первой прыгну, а что делать, не погибать же?

-Ползи себе, у тебя ведь есть дела, дети? - бормочет человек.

Блестящая лента дрогнула, изогнулась и мгновенно исчезла в кустарнике. А путник побрёл дальше.

-Здесь какая-то путаница, со змеями, - размышляет он вслух. - Если их такими сотворили, без ног, чтобы, значит, ползали, извиваясь, по земле, и если этого им вполне достаточно, если удобно им так, не жалуются они и детей плодят, и детям их удобно, вон столько развелось.... А было бы неудобно, разве плодились бы? Может, то, что они именно такие и именно таким способом передвигаются, никакое им не наказание, а ползают и ползают себе, куда им надобно... А почему тогда слух идёт, что их наказали? Может, и тех самых людей, о которых я столько думаю, ну, тех самых, не наказывали их, может? Подумаешь, яблоко сорвали, ну и что? Неужели из-за такого пустяка их выгнали из родного дома? Вот у нас на деревьях и яблок, и слив, и всяких других плодов полным-полно... так неужели ТАМ яблок так мало, что за сорванное яблочко надо жестоко наказывать, из дому гнать? Нет, что-то тут не так...

Идёт-бредёт пропыленный и усталый человек по долам, по горам, на вершины, белые и скользкие, взбирается, в ущелья отвесные спускается. На палку свою корявую опирается (а сколько палок, не выдержавших трудностей пути, пришлось сменить!), под кустами и деревьями ночует - а вот не находит того, что ищет! Сил уже не осталось, одно желание его гонит. Идёт и бормочет:

-Ну и мысли у меня, хорошо, что никто не знает, ну и мысли! Просто странные у меня мысли, сам себе удивляюсь! Потому что как такое может быть, чтобы мы - это они, те самые люди? То есть что ОНИ - это мы? Да кто такие мы с женой моей дорогой, мы же самые обыкновенные и очень даже тихие люди. И кто - ОНИ, творения Самого Главного Бога! Может, у меня что-то не то с головой? И ведь ни с кем не посоветуешься, даже с женой мы говорили об ЭТОМ намёками, после того, как видение чудесного дерева получили. И ещё Дед кое-что рассказал, мол, услыхал он, когда небеса вопрошал. А что если ошибся Дед, только нас зря растревожил. Да мы и подумать такое не можем, потому что мы - самые простые, самые обыкновенные люди! Нет, это полная чепуха, надо вернуться домой и ни о чём таком больше не думать. Впрочем, и домой теперь тоже непросто попасть, дожди прошли, теперь река разлилась, не перебраться. Получается, назад дороги нет, только вперёд.

И опять змея на пути встречается, и опять мысли о змеях.

-Так, а что у нас со змеями? Что-то такое надо бы вспомнить, о змеях... Нет, вот как же это получается? Нормально живут змеи, ползают по земле и столько дают потомства, что можно бы и поменьше. Кто решил, что их наказали?

Снова и снова перебирает путник доводы "за" и "против" тяжелого положения змей, снова и снова думает о сорванных кем-то и когда-то в чудесном саду яблоках и о том, что за этим последовало, пытается представить вид, вкус и запах этих вредоносных, а каких же ещё, конечно, вредоносных, яблок. А в промежутках между такими мыслями мечтает, как вернётся домой, к жене, детям. Однако всё бредёт и бредёт куда-то. Тяжело дойти, когда не знаешь, где это находится и как называется. Так он бредёт, беседуя сам с собой и еле шевеля пересохшими губами.

4.8.

Авель предлагает матери вместе идти искать отца и без её согласия переносит через реку. Ночью он оставляет мать одну в горах и возвращается домой.

Шли дни и ночи, растерял, рассыпал свои лепестки куст жасмина, а Адам всё не возвращается. С утра и до ночи выглядывает Ева за ворота, а то и к реке отправляется, к тому месту, где рассталась с Адамом, где видела в последний раз его удаляющуюся фигуру, опирающуюся на посох.

Как-то в очередной раз сидела она на берегу, пригорюнившись и поглядывая с надеждой на противоположный берег. Как обычно, никто там не появлялся, и Ева задремала: ночами теперь спала плохо, всё с Адамом разговаривала, мысленно. Вдруг послышались шаги, но не оттуда, откуда бы ей хотелось, а сбоку. Повернулась - перед ней Авель, потный, чем-то встревоженный, глаза блуждают, даже слегка косят.

-Что ты такой странный? - заволновалась мать. - Не заболел ли? Дай лоб пощупаю!

-За отца переживаю, поэтому и странный, - ответил сын, присел рядом и стал вытирать пот со лба. - Тревожусь, как он и где он, очень тревожусь. Если честно, я сон видел, что отец заболел. И зачем только ты его отпустила, да ещё одного!

-Да я и сама места себе не нахожу, - призналась Ева. - И тоже волнуюсь, как он там, в чужих краях? Жив ли? Здоров ли? А ведь у него и спина больная, и ноги каждый вечер просил растирать, мазь специально для него готовила, из травки целебной да масла густого козьего. Может, лежит где-нибудь под кустом, один-одинёшенек, и некому воды подать... А ведь я говорила, что если идти, то вместе... только он не послушался, меня не взял.

-Я вот что решил, - говорит Авель решительно, а у самого глаза так и косят, так и косят, - придётся, мать, нам с тобою отправиться на поиски. Прямо сейчас и пойдём, чего ждать? Куда он пошёл, туда и мы отправимся, вдруг он и вправду больной. Он ведь за реку отправился?

-Ты это всерьёз говоришь? - удивилась Ева. - Я и молодой через реку не ходила, течение бурное, унесёт, не спасёшься.

-А я тебя на руках перенесу, я сильный. Ты только не бойся и не кричи, а то вместе в воду свалимся. Да не волнуйся зря: сейчас река обмелела, дождей давно не было. Переберёмся - и дальше пойдём, будем всех, кто встретится по пути, про отца спрашивать. Мы же его любим, да? Ты же его любишь, не хочешь, чтобы он пропал или погиб, без нашей и особенно без твоей заботы?

Авель говорил эти слова, а сам уже подхватил на руки и понёс, понёс через реку оробевшую и растерявшуюся мать, которая волей-неволей крепко схватилась за его шею.

-А может, сынок, не надо? Давай лучше назад, - бормотала она, обескураженная неожиданными событиями, испуганно кидая из-за плеча сына взгляды назад, на родной берег, который становился всё дальше, и стараясь не глядеть на страшные белёсые валуны, высунувшие свои затылки из бурных водяных струй. Река, хоть и обмелела, не стала ни медленней, ни спокойней, её мощная устремлённость пугала и завораживала.

Ева даже зажмурилась, чтобы не видеть несущихся и кружащихся потоков, она и уши бы заткнула, чтобы не ничего не слышать, но руки были нужны, чтобы держатся за шею сына. Где-то посредине пути Авель поскользнулся, потеряв равновесие, и Ева приоткрыла глаза. Река вокруг них бурлила и кружилась, как кипяток в горшке, а в том месте, где Авель качался на одной ноге, пытаясь не упасть, вода оказалась ярко-голубого цвета. К счастью, Авель не упал и кажется, ничего не заметил.

А Ева так взволновалась, что даже бояться забыла: так вот куда течение занесло тот самый голубой камешек! Думала, навсегда избавилась - а он опять себя показывает, зловредный!

-Ну, вот мы и пришли, - потный Авель, пыхтя и еле переводя дух от нелёгкой ноши и опасной переправы, поставил мать на твёрдую и сухую землю на другой стороне реки:

-А теперь идём искать отца, где-нибудь, да найдём!

-В воду за камнем не полез - значит, не заметил, - радовалась Ева. - И на обратном пути, надеюсь, не заметит. Хоть он мне и сын, и люблю я его, но не хотела бы, чтобы голубой камень к нему вернулся!

Авель протянул матери свою сильную руку, и они отправились в путь. Выбирать дорогу не приходилось: единственный поход лежал между высоченных гор, постепенно поднимаясь вверх и огибая горные выступы пониже ростом. Неожиданно Авель круто свернул вбок и повлек за собой мать в густую, можно сказать, непроходимую чащу.

-Вряд и отец сюда пошёл, - попыталась остановить сына Ева, - Его как раз проход между гор интересовал, это я точно знаю!

-Нет, нам надо именно сюда, - уверял её Авель, я тоже знаю! - Но если мы ошибёмся - обязательно вернёмся и пойдём, как ты хочешь.

Ева не спорила, хотя болели ноги и хотелось есть. Но откуда она знает, какая дорога правильная? А сын, может, знает, раз затеял такое дело.

Начался подъём, довольно крутой. Из-под ног покатились камни, пришлось хвататься за кусты и стволы деревьев. Перебрались через несколько ручьёв, то ли через три, то ли через четыре, с красивыми водопадами и глубокими омутами, в которых плескалась серебристая рыба. У Евы в глазах давно всё мелькало и плыло, несколько раз она просила остановиться и передохнуть, поэтому в труднопроходимых местах Авель опять брал мать на руки и нёс на себе, обливаясь потом.

Наконец они остановились у группы деревьев, усыпанных плодами: слева мелкие, но спелые груши, справа сладчайшие фиги, а между ними брызжущие соком жёлтые и лилово-красные сливы. Авель тут же набрал кучи фруктов, красиво разложил на больших листьях. Поели и улеглись на поросшей мягкой травой тёплой и сухой земле.

-Завтра утром дальше пойдём, обязательно отца найдём, - бормотал Авель, засыпая.

Уснула и Ева, измученная трудным и долгим переходом и вообще всеми неожиданными для неё событиями.

А наутро, когда проснулась, не сразу поняла, почему находится не дома, в своей постели, а под незнакомыми деревьями, да ещё одна. Но вспомнила, как перебирались с Авелем через реку, как карабкались по склонам и как он обещал найти отца. Поэтому, скорее всего, пока мать спит, сын отправился разузнать, какая дорога лучше?

-Ах, Адам, как же я соскучилась, неужели скоро увидимся? - мечтала она.

Шло время, утро сменилось жарким полуднем, но сын не возвращался.

-Сейчас придёт, - шептала время от времени Ева, - куда ещё ему идти? Сам же этот поход затеял!

Она побродила среди деревьев, удивляясь, что все они со спелыми и очень вкусными плодами. Потом искупалась в прохладном и прозрачном ручейке, который обнаружился неподалёку, случайно спугнула с гнезда пёструю и крикливую фазаниху и очень кстати нашла в усыпанном перьями гнезде пару свежих яиц, которыми и позавтракала.

-Ничего, ты ещё снесёшь, - успокаивала она суетящуюся птицу, - ты же не допустишь, чтобы я тут, в гостях у тебя, от голода пропала? Ну что ты квохчешь? У тебя обязательно будет много-много фазанят, я не сомневаюсь.

4.9.

Незримые хранители о сложности выполнения возложенной на них функции в изменяющихся условиях.

С каждым новым переплетением событий нам, незримым хранителям, становится все сложнее. Вот как нам теперь нашу функцию выполнять, когда наши подопечные в разных местах? Вот что получается? Адам чуть живой по горам-лесам бродит, а куда идти, где ответ на свои вопросы искать, не знает. Ева тоже одна, причём в совершенно диком месте! Практически на съедение диким зверям оставил её сынок, совсем соображать перестал, что ли? Вот к чему жажда власти приводит!

Сейчас бы взять этого сынка за ушко - и пусть мать домой доставляет, хотя бы и на себе, сюда же принёс! Однако в то, что между членами семьи происходит, мы не вмешиваемся, право человека на свободу выбора соблюдаем.

Будем пока что от грубых случайностей оберегать. Недавно, например, удержали Авеля на скользком камне при переправе через речку, когда едва не свалился и мать свою не утопил.

Тогда же светящийся из водных глубин голубой камень от его глаз загородили, чтобы не заметил, раз мать так захотела.

Устроили, чтобы в том месте, где Авель с матерью остановились на ночлег, все деревья оказались фруктовыми, надо же матери чем-то питаться, раз сынок сбежать наладился...

Не забыли и о скромном прозрачном ручейке, надо же ей воду пить и где-то купаться.

Фазаниху длиннохвостую в гнездо усадили, не помирать же от голода бедной женщине, а уж мы постараемся, чтобы яйца в гнезде не переводились.

Вон медведь огромный на тропу вышел и навстречу Авелю, сынку драгоценному, движется, поэтому брысь, косолапый! Человека - не тронь, пусть идёт себе, авось ещё образумится, за матерью вернётся! Что, никак этот мохнатый великанище теперь в Евину сторону наладился? И волки здесь есть, и шакалы, и тигры? Ну что ж, будем тратить последние запасы энергии, а Еву, любимицу нашу, в обиду не дадим! Загородку ей какую-нибудь придумать, что ли? Кто-нибудь знает, что в таких случаях делают?

И Адама будем оберегать, сколько сил хватит, а легко ли? Недавно камнепад задержали, чтобы не засыпало. Тучу грозовую отвели, чтобы молния макушку его лысую не прожгла. Рыбку из ручья прямо в руки забросили: надо же человеку чем-то питаться.

А вот куда он идёт-бредёт, на палку свою корявую опираясь, как дорогу выбирает, придёт ли к своей цели, нам неизвестно. То, что он Еве сказал на прощание, очень даже одобряем, но помочь ничем особым не можем: дойдёт - так дойдёт, найдёт - так найдёт. А если дойдёт и найдёт - не факт, что его ТУДА впустят: для этого нужно каким-то особым образом соответствовать, не все проверку проходят, не все ...

Так что Адама и Еву оберегать пока удаётся, несмотря на значительное уменьшение наших энергетических возможностей. А вот Авеля и Каина оберегать не получается, хотя, конечно, беспокоимся: мало того что без нашей заботы остались, так ещё и без советов отца и матери.

4.10.

Адам попадает к недружелюбным людям, которым не понравилось его имя и цвет глаз. Его решают принести в жертву: сбросить со скалы.

Ущелье всё тянулось и тянулось, и Адам вместе с ним то поднимался, то спускался. Раздумывать, куда шагать, не приходилось: и справа, и слева высились высоченные горы с крутыми скалистыми уступами. Однажды впереди показались неказистые низенькие жилища, а перед ними - толпа громко кричащих людей. Вообще-то обычные люди, только цвет волос и глаз немного непривычный. Пришлось подходить, здороваться. А как не подойдёшь, когда их не менее двадцати человек, и все либо палками размахивают, либо каменьями грозят. А главный здесь, это Адам сразу уразумел, - седой старик с блестящим посохом.

-Откуда ты? - спрашивает старик, а остальные в это время окружают пришельца плотным кольцом.

-Вон оттуда, из-за леса, из-за гор, а ещё и из-за реки, - взмахнул рукой Адам, показывая на длинную утончающуюся полоску побеждённого пути. - А иду вон туда, вперёд и дальше, позвольте пройти.

Удивились, опять стали руками махать, переговариваться: никто до сих пор с той стороны не приходил.

-Как же тебя зовут? - спрашивает старец.

-Адамом зовут. - Не хотелось почему-то называть свое имя, но не врать же, раз спрашивают...

-А зачем идёшь?

-Мир посмотреть, да и узнать кое-что хочу.

-А почему имя такое?

-Какое такое? Адам - значит "человек", так меня назвали когда-то...

-Для нас это самое плохое имя, потому что человек с таким же именем и его жена Ева принесли всем людям горе, неужели не знаешь? Давно это было, а мы за них всё расплачиваемся... Вот почему, скажи, у нас в этом году дождей совсем мало выпало, земля пересохла, а, значит, и урожай пропал, сгорел под солнцем? А потому, что гневаются Боги на людей, со времен этих самых Адама и Евы гневаются. А ты имя такое же носишь и не стесняешься признаться... Да если бы знать, где они похоронены, эти самые людишки, Адам с Евой, пришёл бы на их могилу - и плюнул бы!

Молчит Адам, слова нужные ищет и не находит, а если найдёт, так произнести не получится, потому что в горле будто ком стоит. А старик продолжает, как-то странно глядя куда-то в сторону и вверх, жидкая бородка кверху задралась:

-Удачно ты пришёл, мы завтра жертву приносим.

Прокашлялся наконец Адам, сглотнул ком в горле, спрашивает:

-Овец в дар будете приносить? Или быков?

-Лучшую скотину Богам отдаём, и не только лучшую скотину, но и самых красивых детей, каждый год юношу и девушку...

-Жалко же детей! - выдохнул Адам. - В тех краях, откуда я пришёл, только скотину жертвуют...

-Вот из-за таких, как вы, и мы страдаем, - рассердился старик, даже посохом своим взмахнул. - Мало нам того, что за Адама и Еву расплачиваемся, так ещё и вы, в своих краях, наш общий человеческий грех увеличиваете! Всеми силами надо милости у богов просить... ничего для жертвы не жалеть... а тех, кто не понимает, надо наказывать!

Тут глаза его затуманились, он помолчал, решительно стукнул своим посохом и заявил:

-Тебя завтра тоже принесем в жертву: Богов не уважаешь, имя у тебя плохое, даже цвет глаз - и тот неправильный, пусть Боги сами разбираются, плохой ты человек или хороший, а нам ты не понравился.

4.11.

Роза перебирается в комнату Евы. Каин обнаруживает в комнате матери спящую Розу и недоумевает, куда делась мать и что делает в её комнате Роза.

Затаив дыхание и наблюдая из-за густых колючих кустов, куда она удалилась после очередных пререканий с Авелем... скандала, где она выдвинула самое последнее и самое решительное требование... а иначе пусть на себя пеняет, растяпа... Наблюдая, как тот подходит к сидящей на берегу реки матери, как говорит ей что-то, а потом подхватывает на руки и несёт, как ребёнка, через реку... в этот самый момент Роза поняла, что может, наконец, считать себя главной и единственной хозяйкой, что пришла её пора.

Она так и сказала Авелю: "Или я, или твоя мать, и пока не разберёшься, ко мне даже близко не подходи, ни днём, ни ночью!". И что же? Что она захотела, то Авель пухлощёкий и делает! В силу она вошла, вот как!

Подождав немного (а вдруг вернутся?), она отправилась прямиком в спальню Евы: здесь всегда прохладно, даже в самый знойный полдень, а красота какая! Когда впервые увидела Евину комнату, если честно, обомлела: не знала, не ведала, что такое вообще бывает, всё хотелось потрогать, рассмотреть, а о том, чтобы присесть или прилечь, даже подумать боялась. Поэтому прямо сейчас, пока Авель где-то далеко за рекой, она отдохнёт, понежится в своих новых хоромах, то есть - в Евиной комнате. Теперь она, Роза, будет здесь жить, и всё великолепие этой комнаты для неё, и весь дом тоже для неё.

И люди, которые здесь живут, тоже должны быть для неё, не все, конечно, но вот Каин - он должен быть весь, целиком, её и для неё, раз она тут хозяйка. В Розиной не привыкшей к мечтаниям головке стали возникать некие приятные картинки.

Каин её перемещений не заметил бы, если бы не разбалованная Евой белая козочка, привыкшая проводить самое жаркое время дня в спальне хозяйки. Та обычно дремала после обеда на мягких шкурах часок-другой, а рогатая баловница тоже притихала в уголке и то ли спала, то ли нет, но обеим такое дружное времяпровождение нравилось. И вот, когда наступил полдень, козочка отправилась на свое законное, как она считала, место, а оттуда её Роза - пинком! Под зад, в бока и ещё раз под зад!

Козочка эта, как и положено козе, упрямица известная, поэтому ещё не один раз и даже не два засовывала в спальню свою рогатую голову, но каждый раз её оттуда выпихивали и пребольно лупили, и кто! Если бы хозяйка - ну, тут решение и право за хозяйкой, но как можно согласиться с произволом чужого и случайного для данного помещения человека!..

Вылетев из спальни в последний раз, причем под угрозу, которую она, даром что скотина рогатая, прекрасно поняла: "Будешь наглеть - прирежем!", - козочка побрела понуро во двор и тут наткнулась на Каина. Он появился после обеда, перекусил в одиночестве тем, что Жасмин оставила на столе, и теперь лежал-полёживал под огромной шелковицей, отягощённой спелыми прозрачно-белыми ягодами. Лежал он не просто так, а разинув рот, в который довольно часто сверху падали сладкие, как мёд, ягоды. Они, конечно, шлепались повсюду, не только в рот сладкоежки, но "заблудшие" Каин добродушно игнорировал: как он считал, это ещё честь большая для ягодки не пропасть, а быть съеденной человеком, и эту честь ей надо заслужить. И если сама ягодка не постарается и не попадёт куда надо, то есть ему в рот, пусть пеняет на себя и пропадает никем не съеденной.

Эту забаву они с братом ещё в детстве придумали, соревновались даже, кому больше перепадёт. Авель, хоть и младший, хитрость придумал и поэтому всегда выигрывал, а Каин не сразу заметил и долго огорчался, что ему меньше везёт. А всего-то надо было не лежать, приоткрыв рот и зажмурившись, это чтобы в глаз особо шустрая ягода не залепила, а хоть на мгновение посмотреть искоса на рядом лежащего братца и - увидеть, как он свои хитрые пухлые губы растягивает безжалостно, от уха до уха.

Козочка подошла, постояла рядом и толкнула его рожками.

-Что, с земли уже не ешь, лентяйка? - проворчал сонный и весь липкий Каин, но всё же привстал, зачерпнул гость ягод, рассыпавшихся повсюду сладким ковром.

-На, баловница, ешь, угощаю!

Но козочка ягоды не брала, а всё толкала его рожками и отступала, толкала и отступала, будто звала за собой.

-Не хочешь? А чего же тебе ещё, рогатая и бородатая, надо? Вот скажи, зачем тебе борода? Она же тебе совсем не нужна, разве чтобы я её подёргал. - И он действительно подёргал козу за бородку, слегка. Та обиделась, отскочила, но не уходила, а стояла и переступала ножками.

-Ага, я понял: мать уснула, а дверь к ней закрыта, войти не можешь, - догадался Каин. - Ну что ж, пойдём, провожу, только потихоньку давай, копытцами не цокать и пасть не открывать, то есть не блеять!

И они отправились в дом и тихонько стали приоткрывать дверь в комнату Евы, Каин впереди, а смышлёное животное - следом. Тихо не получилось, потому что и дверь хлопнула, и топали они, и цокали, как ни старались. Заглянули - и что же? А там, на материной постели, лежит-разлеглась Роза, с голой выпуклой грудью! Каин опешил, за голову схватился, назад попятился, вытолкнул козочку вон и дверь за собою захлопнул. Ничего не понял. Почему эта женщина здесь? Да ещё в таком виде! И где мать? Может, вернуться и спросить? А может, мать сама её сюда положила, может, лечить будет, она же всех лечит. А тогда, всё же, где мать?

Он заглянул в свою комнату - вдруг мать почему-либо там? Но здесь было пусто, даже пустынно. Заглянул в комнату Деда и обнаружил сразу троих: в глубине, на мягких шкурах, мирно спали, держась за руки, Жасмин и Малыш, а у входа, будто на страже, расположился и сам Дед. Каин постоял, боясь громко дышать и любуясь... конечно же, не Дедом. Ну, а мать где, всё-таки?

Потом он вышел во двор и впервые заглянул в помещение, отведенное Авелю после женитьбы. Здесь оказалось много всяких вещей и шкур, в основном в скомканном и неряшливом виде, но не в его правилах рассматривать, когда не зовут. Матери не было. И Авеля тоже. Ну и дела! Он даже в помещения для скота заглянул. И здесь не обнаружилось ни брата, ни матери. Козочка бродила за ним, как привязанная. Каин вытер пот со лба. Он ничего не мог понять.

-Ну и что делать? - пробормотал он. Кого спросил, сам не знал: то ли себя, то ли козочку. Та, естественно, ничего не ответила. - Ни матери, ни Авеля... Пойти, что ли, спросить у этой женщины, почему она там лежит? Но она ведь спит, да ещё голая.

Тут Каину стало совсем жарко.

Он вернулся во двор под дерево со сладкими ягодами и долго, пока не вышла выспавшаяся Роза, сидел, не сводя глаз с двери.

4.12.

Ева обустраивается на новом месте в горах, но тоскует в одиночестве и ждёт спасения. Камень-валун советует Еве представить, что она умерла.

Каждое утро начиналось теперь для Евы с весёлых солнечных бликов, играющих на листве деревьев, под которыми она устроила своё пристанище. Прежде всего, конечно же, она соорудила себе постель из душистых трав, которые нарвала и высушила под жаркими дневными лучами. При желании эти же сушеные стебельки можно нагрести на себя и сверху, прикрыться ими, если ночь окажется прохладной, но такой надобности пока не случалось. Приятный запах напоминал о доме, о сыновьях, которые частенько приносили ей пучки таких же пахучих трав, а она их приспосабливала ко всем стенам и углам: где в щель засунет, где привяжет, где просто поставит-прислонит.

-Сын, сынок, спаси мать, - шептала она с утра до вечера. Ей и самой было непонятно, кого именно имела в виду: Каина, Авеля, а, может, и самого Адама, но Адам неизвестно где. Конечно, он бы её спас, но ведь он даже не знает, какая беда с нею случилось. А вдруг и у него тоже беда? Нет, не буду так думать, всё у него хорошо, только зря он ушёл один, упрямый. Сыновья у неё сильные, ловкие, они недалеко, им только через речку перебраться - и уже рядом! Они придут, обязательно придут. Авель, скорее всего, заблудился, когда пошёл разведывать путь, но ведь, рано или поздно, он обязательно выберется и появится здесь. А может и так случиться, что сначала он доберётся до дома - когда плутаешь, всякое бывает, но и это не беда: отдохнёт, поест, о, мой сынок покушать любит! А потом позовёт старшего - и оба скорее в путь, мои мальчики меня не оставят.

Однако снова и снова царапало одиночество, показавшее свои острые зубки в то самое первое утро, когда, ещё не совсем проснувшись, с сомкнутыми в полусне глазами, вдруг догадалась, а почему догадалась, и самой невдомёк, что Авеля рядом нет, что она здесь одна, совсем одна... Распахнула глаза, рывком села - и точно, рядом никого, зато повсюду кучки спелых фруктов, которые набрал и оставил для неё сын. Приятно, конечно, что позаботился, но почему-то от каждого, даже самого мелкого плода, к которому совсем недавно прикасались сыновьи руки, а теперь в немой растерянности трогала она, - от каждого плода шла странная, невозможная весть: он ушёл и больше не вернётся.

Не могла, боялась поверить в злой умысел - но откуда-то из глубин памяти выплывали мельчайшие подробности вчерашнего путешествия, которые она, оказывается, и заметила, и запомнила: снова и снова звучал в ушах фальшиво-бодрый голос сына, снова и снова сочувственно шумела река, через которую он её нес: "ты куда, ты куда собралась, ты куда?", "ты куда, ты куда собралась, ты куда?". Снова и снова вспоминала бесчисленные подъёмы, спуски и переходы через горы, горки и ущелья. Все ноги изранила, хотя Авель то за руку её тянул, как ребёнка, то на плечи взваливал, как бессловесный груз. Вроде заботился, а вроде бы и нет.

Ну что ж, решила, буду своими силами домой возвращаться, вот только ноги немного заживут. А что? Побреду потихоньку, пусть несколько дней, пусть даже поблуждаю. Что же тут невозможного? Общее направление, по солнцу, знаю. Сюда как-то добрались, значит, и назад дорога найдётся, если, конечно, в пути зверь не съест или камнепад не побьёт.

И она пробовала, несколько раз пробовала, как проснётся - так сразу и в путь, домой, в сторону весёлого утреннего солнышка, но - поверить нельзя, не получается! Никто не поверит, если рассказать! Не получается, и всё тут! Потому что - стена не пускает, откуда только взялась?

Поляна ей досталась чудесная: и ручей журчащий, и деревья плодоносные, и фазаньи гнезда со свежими яйцами чуть не под каждым кустом... Но слева - ущелье с отвесными стенами, справа - голая скала до самого неба, а если прямо пойти или, скажем, назад, там тоже никакого прохода, прямо беда: упираешься в твёрдые и прозрачные перегородки, никогда таких не видела, слыхом не слыхивала, что такое бывает. Как это вообще может быть, чтобы перегородка - и вдруг прозрачная? Вот у них в доме тоже стены есть, но ведь через них же ничего не видно, совсем ничего! И вообще - откуда здесь, в горах, стены?

И как это может быть - всё насквозь видно, и что там дальше за ними, тоже видно: и деревья, и горы, и даже ягоды-цветочки самые малые с другой стороны видны. А вот пройти туда нельзя! И как в таком случае ей домой попасть? И как они с Авелем сюда смогли проникнуть? Перелезть невозможно, потому что эти перегородки выше самого высокого дерева, под ними тоже не проползешь. Откуда известно? Да она же не один день землю ковыряла! И острыми палками, и камнями, только толку чуть. А что, разве нельзя? Вот загораживать людям проход - это точно нельзя, вот это - неправильно! Хотя, надо признаться, всё же польза некоторая от этой стены есть.

Недавно огромный медведь хотел пробраться на её солнечную поляну, но где был, там и остался: лбом в стенку потыкался, лапами когтистыми поскрёб-потолкал, плечами и мохнатым пузом изо всех своих могучих сил налёг, надавил... В какие-то моменты она просто тряслась, особенно когда он стал пыхтеть и реветь: а вдруг да сломает? А тогда или задерёт, очень уж свирепый, или даже съест, если голодный. Но в конце-концов не задрал, не съел, а взревел напоследок особо громко и удалился вразвалку, будто и не надо ему сюда. Хорошо, конечно, что не пробрался, но лучше бы она ничего этого не ведала, не видела, а жила бы спокойно в своём доме и там ожидала бы возвращения Адама.

Так и бродила она целыми днями от одной стенки к другой, каждый раз натыкаясь на большой серый камень, нелепо торчащий посредине поляны. И рыдала, и на помощь громко звала, и еле слышно причитала, всхлипывая: "Сын-сынок, спаси мать!".

-Да что же это такое? - расстроилась и рассердилась она, когда в очередной раз наткнулась на что-то очень жёсткое. - Только тебя тут и не хватает, все ноги от тебя в синяках. Ну, что ты тут торчишь? - и она стукнула кулаком по большому круглоголовому валуну, который привольно разлёгся посреди её поляны. Прежде она его не замечала, не до того было.

-А ты смотри получше, куда идёшь, - неожиданно услышала она странный шелестящий голос, - Так и лоб разобьёшь, не только колени!

-Это потому, что я плакала, слёзы текли, вот и не глядела, - пробормотала она и остановилась. - А ты кто? Кто это только что со мною говорил?

-Как кто? Это сказал тот, кого ты обругала, ни за что обругала, заметь. Сама натыкаешься, потому что не смотришь.

-Камень, что ли? - растерялась Ева. - Так не бывает, камни не разговаривают!

-Но ты же сама со мной заговорила! А раз заговорила - я должен был ответить! Я вежливый! К тому же я не простой камень - я Валун из дальних, очень дальних мест!

Действительно ли кто-то говорил - или показалось? Ева осторожно притронулась пальцем к каменному боку. Он оказался шершавым и тёплым.

-Ты что, живой? - Ева говорила, а сама потихоньку щипала себя: может она бредит? или спит?

-Я бы, может, хотел быть живым, - шелестящий голос стал громче. - Пусть даже не человеком, как ты, а хотя бы зверем, любым зверем, или насекомым, тоже любым согласился бы, с превеликим удовольствием... Но это невозможно: я камень, просто камень. Желания-то у меня есть...

-А раз ты чего-то хочешь, если у тебя есть желания, - значит, ты живой?

-Не знаю, - прошелестел Валун, - если и живой, то всё же не совсем, некоторые в этом вопросе удачливее. Это я так шучу! Не грустить же!

-Во всяком случае, ты самый хороший из камней, которые мне встречались, -утешила его Ева. - И большой, и тёплый, и разговаривать умеешь, и слушать, и отвечать, ну, пусть мне только кажется, что умеешь. Раз ты такой необыкновенный, я тебе расскажу о своей беде, а ты посоветуй, что мне делать.

-Ничего мне рассказывать не надо, и так все знаю, и как вы пришли сюда вдвоём, видел, и как он уходил, один, без тебя, тоже видел. И как ты его зовёшь, день и ночь, тоже и вижу, и слышу. Поэтому тебе ничего другого не остается, кроме как - умереть! Вот и весь мой совет!

-Как умереть? - растерялась Ева. - Вот так сразу? А если они придут, а меня нет?

-А ты не совсем умирай, просто представь, что умерла. Начни привыкать, как это бывает... да, да, начинай привыкать, пригодится. Вот умерший человек, может, и хотел бы на твоей замечательной поляне оказаться, может, он даже позавидовал бы тебе. Ты тут слезами исходишь, а тот, кто умер, может, с удовольствием заменил бы тебя на этом самом месте, потому что то, что остаётся от человека после смерти, слезы лить не может и фрукты есть тоже не может. А вот любить, наверное, может, или - злиться тоже может, выбирай, что тебе больше подходит! Любить, по-моему, лучше, но всё равно для умершего это совсем не так, как для живого.

Камень замолчал, и Ева погладила его твёрдый бок:

-Продолжай, пожалуйста, если можешь!

-Представь, будто ты стоишь на высокой горе... - звук, исходящий из камня, походил на сыплющийся песок, - а те, кого любишь - внизу. И тебе не очень-то видно, что там у них происходит, так, в самых общих чертах. А спуститься ты не можешь, потому что... ну, сама знаешь, почему... Поэтому хочешь любить - люби, но издалека, а больше - ничего!

-И так навсегда? - взмолилась Ева. - Я же не выдержу!

-Выдержишь, - ответил Валун, - особенно если возьмешь у меня немного твёрдости. Вот, потрогай меня - чувствуешь, какой я твёрдый?

-Ещё какой твёрдый, - согласилась Ева, трогая каменный бок.

-Вот и возьми у меня немного твёрдости, только не для синяков, а для характера. От меня, как говорится, не убудет, а тебе пригодится.

-Тогда ещё один вопрос! А если меня найдут? Если Авель придёт за мной, или другой сынок, Каин, или даже Адам? Адам, если хочешь знать, мой муж.

-Тогда у тебя будет большой праздник, большой неожиданный праздник, а сейчас тебе ничего ожидать не советую, ты, главное, помни, какая ты теперь!

Представлять себя умершим человеком нелегко, но только это и спасало Еву от горьких слёз и невольных недобрых пожеланий. Если прежде могли появиться у неё мысли о том, как, возможно, накажет судьба Авеля или, в крайнем случае, как отец накажет обидевшего её сына. И что она сама ему скажет, когда встретятся, как в глаза ему посмотрит, и как он будет объясняться, просить прощения...

Но теперь, едва начинали возникать подобные мысли, которые, в свою очередь, тут же вызывали у неё рыдания и слезы, она сама себя одергивала: ты умерла, не тебе решать, кто, кого и как накажет и накажет ли вообще, тебе до этого никакого дела нет. У тебя только одно дело - любить, и то издалека. Можешь представить очень высокую гору? Выше, чем окрестные, ещё выше, ещё.... Вот туда забирайся, до снеговой шапки, то есть в своих мыслях забирайся, оттуда и люби.

Как ни странно, от таких мыслей ей действительно становилось легче. Так и шли дни за днями: удобная постель из душистого сена, прозрачный ручей с чистейшей водой, фазаньи яйца на завтрак, мёд и фрукты на обед. Тихо, покойно, ясно. И только в густых сумерках, вглядываясь в мигающее звёздное небо над головой, шептала: "Сын, сынок, спаси мать!". А потом всё же заставляла себя улыбнуться - всем, всем, кого когда-либо знала, мысленно улыбалась, никого не забывала. И небу со звёздами улыбалась и всем рассказывала, какая она теперь твёрдая. И деревьям, которые дали ей крышу над головой. А потом закрывала глаза - и всю ночь спала, крепко и сладко.

4.13.

Ночью Адама развязывает Гермес и даёт ему одну из своих крылатых сандалий. Адам требует спасти ещё и юношу с девушкой.

Заявил старик, что намеревается принести в жертву пришельца, и тут же велел своему окружению его крепко-накрепко связать, чтобы не сбежал. А утром, значит, чтобы отвели его на скалу - и сбросили в пропасть, в ту самую, у которого дна не видать. Такая уж ему судьба. Потому что имя у него плохое и глаза неправильного цвета.

Хотел было Адам что-то сказать в своё оправдание, объяснить или даже доказать, однако, как ни странно, - позже он не раз удивлялся - не расстроился и даже не испугался, но стало ему скучно, просто до отчаянья скучно. Ни доказывать ничего не хочется, ни сопротивляться, ни спрашивать. А тут ещё и руки-ноги ему скрутили, рот заткнули пучком жёсткой травы, захочешь - не заговоришь. Неудобно, больно, неприятно. Но вместо страха нашло на него какое-то отупение, наверное, так и овца себя чувствует при виде жертвенного камня.

Рядом с ним лежали, тоже связанные, юноша и девушка, вот их ему было жалко, особенно девушку, тем более что она тихо и жалобно плакала.

-Ну что ж, - подумал, - со скалы - так со скалы! Чем так жить, во всеобщей нелюбви и проклятиях, лучше сразу... Если и впрямь я так сильно виноват перед людьми, что все из-за меня страдают, - что ж, пусть бросают со скалы, может, им от этого лучше станет. Одно хорошо, что Евы здесь нет, а то и с нею могли бы расправиться.

Закрыл глаза и, как был, в неудобном положении и весь связанный, смежил веки и тут же уснул, провалился, пока что в сон, а не со скалы!

Крепко спит в своем провальном забытьи Адам и вдруг чувствует: толкают его, развязывают, горькую траву изо рта вытаскивают. Открыл глаза, поморгал, руками-ногами пошевелил, сплюнул, чтобы от неприятного травяного вкуса избавиться. Но когда узнал того, кто его развязал, - тут же закрыл глаза:

-Иди себе, куда шёл, не видишь - сплю я! А завтра, только рассветёт - меня с высокой скалы сбросят в пропасть, потому что имя у меня плохое и цвет глаз неправильный! И вообще, тебе что за дело до меня и моих бед? Опять дурачить собрался, вместе с тем, кто Дядюшкой назвался, вот только не уверен, что моим! Голубого камня у меня нет, поэтому нечего тебе тут делать!

-Сейчас я тебе друг и пришёл, чтобы спасти! - отвечает ему... вы ни за что не угадаете, кто! Гермес! Да, это оказался он, Гермес, Адам его сразу узнал, хотя и видел всего-то однажды, на жертвоприношении.

-Я сам пришёл, тайком, даже от Дядюшки тайком, ну ты сам его так называешь, а вообще-то, если хочешь знать, все мы родственники, и я, и ты, и он, только мы в разной степени родства по отношению к Тому, Кто всех нас сотворил, или позволил, чтобы нас сотворили. Тебя-то он Сам, самолично сотворил, а меня - тут родство более далекое, но все же родство, так что позволь мне тебя спасти, дорогой родственничек!

-А я, может, как раз не хочу, чтобы ты меня спасал. Я вообще ничего не хочу, пусть сбрасывают со скалы! Что я такого сделал, что меня ненавидят?

-А что же ты им своё имя назвал? - сокрушается Гермес. - Не говорил бы, что ты Адам, промолчал бы. Или ещё как-нибудь... придумал бы, ты же на названия горазд.

-Ещё чего! Тогда я - не я буду, а кто-то другой, как назвали, так и буду жить. И вообще, тебе-то что за дело? Больше твои хитрости не пройдут: нам удалось вспомнить, как прошло последнее полнолуние! Ишь что придумал: камнем голубым поводил, руками помахал - и давай приказывать: "ничего не было, всё-всё забыли...". Поэтому давай-ка уходи подобру-поздорову!

-Но сейчас нет никаких хитростей, я действительно пришёл тебя спасти и проводить в безопасное место! Хотя, если признаться, Дядюшке очень бы на руку, если ты отправился в царство мертвых подземное, откуда не возвращаются. Если хочешь знать, это именно он подсказал старику, тому, что здесь главный, принести тебя в жертву, ну а я - я пришёл тебя спасть, вот как!

Гермес говорил эти слова и одновременно что-то прилаживал к правой ноге продолжавшего лежать Адама.

-Видишь, я делюсь с тобой по-родственному, - бормотал он, присев на корточки, - никогда и ни с кем своей обувью не делился, мысли такой не было. Дядюшка узнает - будут неприятности, все же здесь, на Земле, его власть. Но спасать тебя, если хочешь знать, - большая честь для меня, учитывая твое высокое, очень высокое происхождение... А потом, может, и ты меня отблагодаришь, добрый человек, я же знаю, что ты сам захочешь меня отблагодарить, даже если не попрошу. Но сейчас это к делу не относится, сейчас нам надо сделать ноги... Надеюсь, такое выражение ты знаешь, филолог-лингвист (см. Примечание в конце текста)

? Видишь, сейчас у нас с тобой две рабочих ноги на двоих: у тебя правая, а у меня левая, - он выпрямился и стоял теперь босиком на правой ноге, держа левую, с шевелящимися у ступни крылышками, на весу.

-Нет, сначала скажи, что ты ожидаешь за мое спасение, - продолжал упрямиться Адам. Теперь он сидел, растирая затёкшее тело и косясь на трепещущую крыльями обувку на правой ноге. - Какую-такую благодарность от меня ждёшь?

-Не сейчас, - суетился, подпрыгивая на одной ноге и размахивая для равновесия руками, Гермес, - не сейчас, а позволь сначала дело сделать! Того и глади сюда придут! Глупо прыгать со скалы, когда можно ещё пожить! Да никакой особой благодарности, просто расскажешь мне о том, что узнаешь в том самом месте, куда наладился, куда возмечтал попасть, так сказать! Если, конечно, удастся! Узнаешь и поделишься информацией. Нет, никаких тайн выдавать не надо, просто расскажешь, что видел, и всё! Люблю узнавать всё новое, каюсь.

-Что же тут плохого? - проворчал Адам, пытаясь приподняться на затёкших ногах. - Я вот тоже люблю...

-Потом будем разбираться, кто что любит, а сейчас давай-ка встанем рядышком, возьмёмся за руки и развернёмся в ту сторону, куда хотим попасть, - увещевал его Гермес. - Вдвоем, конечно, будет помедленней, чем одному, но всё-таки... захотят догнать - ха-ха... пусть попробуют... Ну, а теперь начинаем шагать: сначала я, потом ты... левой-правой... левой-правой! Тут главное - ногами двигать строго по очереди и крепко-крепко держаться за руки, ни в коем случае рук не разжимать!

Теперь Адам тоже стоял на одной ноге, той, что без крыльев, держась, чтобы не упасть, за локоть Гермеса. И тут он увидел глаза назначенных для жертвоприношения юноши и девушки.

-Подожди, - спохватился Адам, - а их как же? - он кивнул головой в сторону связанных пленников.

-А нам-то что? - удивился Гермес, стоя на одной ноге. - Они обычного роду, их спасать не обязательно.

-Как не обязательно? Я без них не пойду! - и плюхнулся на землю.

-Ну ладно, - вздохнул Гермес, - ответственность будет твоя и только твоя. Опять ты мешаешь правильному жертвоприношению, причём в который раз!

-Моя ответственность, не возражаю, - согласился Адам, продолжая сидеть на земле: не признаваться же, что ноги свело, ни встать, ни шагу ступить. - А заодно, тоже на мою ответственность, скажи-ка мне, какая разница богам: человек приносится в жертву - или, скажем, овца?

Голос его звучал спокойно, однако внутри что-то дрожало от волнения и одновременно, пело-звенело от невероятности того, что говорил о его происхождении Гермес. Это все-таки значит... значит, что... и вправду... он, простой, обычный человек, и всё же, получается... нет, в это нельзя поверить. Кто он такой, чтобы так думать?

-Человек ты наивный и тёмный, хотя и творение Самого Главного Бога, - не удержался Гермес, будто подслушав его мысли. - Пора бы знать, что есть Самый Главный Бог и - боги нижних и средних уровней... им-то я и служу... Так вот, для них желанно не жертвенное тело и даже не запах от его сожжения, который поднимается к небу и тем самым создает у вас, людей, неадекватное представление о том, чем боги питаются. А угоден им такой ма-а-ленький энергетический сгусток, который называется душой, слово такое слышал, филолог? У человека она, душа то есть, совсем другого качества, нежели у животного, вот как! Энергетическая субстанция у них разная, если ты слова такие знаешь, лингвист.

-Знаю или не знаю - не твоя забота, - обиделся Адам, растирая сведённые судорогой ноги. - И нечего тут сложными словами громыхать, это не совсем честно: я, кроме обычных людей, никого не вижу и не слышу, не то, что ты, посланец... Однако не забывай, что это тебе что-то от меня нужно, а не наоборот! Поэтому или разговаривай по-дружески - или забирай свою обувку и иди себе, куда шёл, а я в твоей помощи не нуждаюсь!

-Согласен, согласен, - заволновался Гермес. - Я неудачно пошутил, но ведь я ещё и информацию некоторую тебе сообщил, для вас, людей, закрытую, так что зря ты обижаешься! Мы, информационщики (см. Примечание в конце текста), все немного болтливые, болтливые и развязные. Или бойкие, это уж какое слово тебе больше нравится. Поэтому и ты меняйся поскорее, ведь ты тоже из нашего стана, тоже, можно сказать, информационщик: хочешь узнать, то есть получить информацию, о том, что было и что есть, а ещё ты значениями слов интересуешься и вообще занимаешь активную жизненную позицию. Социально активен, так сказать.

-Никакой я не информационщик, - возмутился Адам. - И развязным и болтливым, подобно тебе, не стану. А если и хочу что-то узнать, то для своего понимания, а не для пустой болтовни.

-А напрасно ты нас, информационщиков, не уважаешь, ничего обидного в моих словах нет, - стал оправдываться Гермес, - потому что тот, кто владеет информацией, тот владеет миром. Так говорят или будут говорить, точно не помню.

-А я не собираюсь владеть миром, - заявил Адам. - Мне это ни к чему.

-А я вот не прочь, хотя бы отчасти и на время, надоело быть на побегушках, тем более что посланец я у тех богов, которые не самого высокого уровня, да к тому же они не очень между собою дружат. То они обижаются друг на друга, то мирятся, то опять ссорятся, а я между ними... Гоняют меня туда-сюда. Представь: одному это передай, другому - то скажи, да смотри не перепутай, не забудь, не обидь. Или наоборот - обидь, но так, чтобы он сам не заметил, а все остальные - чтобы заметили, но потом этому самому, который не заметил, намекни, что все над ним смеялись. Поэтому некоторых моих хозяев я не очень слушаюсь, между нами говоря, и когда надо что-то передать, то я, бывает...

-А ты уверен, что нас сейчас никто не слышит? - теперь уже у Адама проснулась осторожность.

Тут Гермес и сам спохватился, что, возможно, наболтал лишнего.

-Так, займёмся делом, то есть рвём когти, то есть уходим. Пока не поздно! Я моложе тебя, поэтому беру на себя парня, он тяжелее, - заявил он, - а ты - ты понесёшь девчонку, ишь какая красотка, я и сам бы не отказался от такой! Шучу, шучу! Нам с тобой придётся встать рядышком и взяться за руки, обязательно надо держаться за руки, ведь у нас одна пара сандалий на двоих, тут главное - по очереди, левой-правой, левой-правой, чтобы заработали крылышки. Давай, я делаю первый шаг левой ногой, а ты - второй шаг, правой. И ещё, конечно, важно, чтобы наша обувка не развалилась, от такой-то тяжести, ну и чтобы энергии ей хватило... Придётся моим сандаликам тащить на себе четверых, вместо меня одного, шутка ли! Впрочем, если развалятся - новые дадут, мне положено, у меня старых уже целая куча образовалась. Ну, что ты сиднем сидишь, ещё немного - и как раз со скалы полетишь, пошевеливайся!

Судорога ног Адама к тому времени прошла, "отпустило", как он пробормотал, да и почему бы не попробовать спастись, а заодно и ребятишек от несчастливой судьбы увести, очень уж умоляющими глазами смотрят!

-Девушку пристроим тебе на свободное плечо, как овцу! - хлопотал Гермес. - Шучу, это я так шучу! А я на себя парнишку беру, и пусть потерпят чуток, скоро развяжем, а нам так удобнее... Всего-то несколько шагов надо сделать... но - держась за руки. Ну, давай: я - левой, ты - правой. Раз-два, раз-два, раз-два!

Они сделали несколько шагов и действительно вмиг оказались на тропе, по которой пришёл Адам, только уже с другой стороны от неприветливого селения.

-Так, а куда это твои сандалии нас доставили? - первое, что сказал Адам, снимая связанную девушку со своего плеча и начиная раскручивать грубые плети, которые в кровь исцарапали её нежное молодое тело. Развязывал и вспоминал похожие раны на нежной коже Жасмин, и как Ева смазывала её целебной мазью. Тогда он думал, что произошло единичное, редкостное, небывалое событие, причиной которому дикость и жестокость пришлых лесных людей, случай, который больше никогда и нигде не повторится. Но вот и здесь, далеко в горах, оказались те же самые жестокие обычаи. Да что же это такое? Как такое вообще возможно - приносить людей в жертву?

-Как куда? Мы находимся за три дня пути от той самой скалы, с которой вас троих собирались сбросить, причём если идти быстрым человеческим шагом! - отвечал Гермес, развязывая юношу, которого колючие прутья исполосовали так же жестоко, как и девушку. - Твои обидчики если и захотят - не догонят! А сейчас устраиваемся на ночь и отдыхаем, а завтра - завтра будет новый день!

4.14.

Каин волнуется, куда делись мать и брат. Роза сообщает, что мать ушла искать отца, а Авель пошёл ее провожать через дальний лес.

Наконец Роза вышла из дома, потянулась сладко после сна и посмотрела на небо. На небе сгущались облака.

-Дождь будет, - лениво сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, и с загадочной улыбкой потрогала пятернёй шею под волосами. - Люблю, когда дождь.

Козочка тут же вскочила и нырнула в открытую дверь, искать хозяйку.

-Дождь будет, - повторила Роза.

Козочка, не найдя Евы, выскочила наружу и жалобно заблеяла.

-Мать где? - спросил хмуро Каин. - И Авель куда подевался?

-Придут, не пропадут, - пожала плечами Роза. - Тебе-то что?

-А что ты у матери улеглась, своей постели мало?

-Так это, значит, ты спать мне мешал, в спальню к женщине заглядывал, а ещё скромником тебя называют!

-Я к матери заглядывал, не к тебе, - буркнул Каин.

-А почему же не ко мне? Я-то чем плоха? - прищурилась Роза и дерзко, прямо в глаза, посмотрела на Каина и медленно провела пальцем по шее и ниже. - Или тебя только Луна интересует?

Чтобы не нагрубить в ответ, Каин отвернулся. Не до ссор, когда беда на пороге.

...Померкли вечерние отблески солнца на верхушках дальних гор, наступили прозрачные сумерки, совсем близко подступала ночь, но ни мать, ни Авель не возвращались. Каин места себе не находил, бессчётное количество раз измерил широкими шагами двор и дорогу от ворот до реки. Зато Розе всё нипочём, порхает по двору, неизвестно по каким делам, и даже напевает.

Роза, вроде бы, не волнуется, за ворота ни разу не посмотрела, - примечает Каин. - Ну и пусть, это её дело. Жасмин ничего о матери не знает, Дед тоже, а больше и спросить некого.

-Ну а мне, мне-то что делать, что делать, что делать? - шептал он в лихорадочной тревожности, обхватывая себя руками за плечи, крест-накрест. - Вот он, я, здесь, - уговаривал он сам себя, - а раз я здесь, то и все остальные, кому полагается, тоже сейчас появятся, надо только немного успокоиться, и хватит мне губы пересохшие облизывать! Лучше на траву посмотреть или на дерево, или на дом, то есть на то, что можно потрогать, что всегда было, и вчера и позавчера, и что будет совершенно точно, и завтра будет, и послезавтра. Отца давно нет, а теперь и мать неизвестно где, и брат мой младший... Сколько лет жили-были рядышком, все вместе, а сейчас что случилось?

-Хватит страдать, идём есть, Жасмин давно на стол поставила! - позвала Роза, когда уже совсем стемнело.

-Какая теперь еда! Пойду искать, спрашивать повсюду, может, кто что знает, видел, куда мать с братом подевались... - Каин смотрел блестящими, холодными и требовательными глазами: если знаешь что-либо, говори! Роза даже поёжилась под его взглядом.

-Не надо никуда ходить, и спрашивать никого не надо. Это наше семейное дело, сами разберёмся. А мать с Авелем сегодня вряд ли вернутся.

-Да что ты толком не скажешь, ведь знаешь что-то!

-А тебе догадаться трудно, что ли? Мать отправилась отца искать, как и собиралась, сколько раз говорила, что переживает, волнуется, разве ты не слышал? Да и кто бы на её месте не волновался? Я - и то волновалась! И брат твой волновался, вот и пошёл провожать её через дальний лес, ведь одной в лесу опасно, сам знаешь. Проводит - и назад вернётся.

-А что ж ты весь день молчала? Я извелся весь. Да и теперь не легче. Зачем ей

уходить, она немолодая! И как она собирается отца искать? Что она, дорогу знает или знает, где он находится? Нет, мне совсем не нравится эта затея. И не говорила при мне мать ничего похожего, иначе отговорил бы, не пустил, сам бы вместо неё пошёл! Или мы бы вместе пошли, но одну точно не опустил бы!

-Потому она и не захотела говорить, чтобы ты шум не поднимал, на пути не вставал, её решению не противоречил. Сказала, что уйдёт, а в провожатые выбрала Авеля. Вот он вернётся, у него и узнаешь. А сейчас идем ужинать, видишь, Жасмин с Дедом уже поели и ушли, поэтому мы будем ужинать вдвоём, только ты и я... И Луна сверху.

-Не хочу, не до этого мне! - буркнул Каин, но всё же подошел к столу, взял лепешку с сыром и снова вернулся к воротам, где долго стоял, всматриваясь в темноту ночи.

Часть пятая

Большая беда

5.1.

Каин в полной темноте бесшумно пробирается к своей постели. Он чувствует, что его постель занята, разворачивается и так же бесшумно уходит.

Ночь выдалась беспросветная, небо обложило сплошными низкими тучами, стал сеяться мелкий дождик, поэтому Каин решил оправиться спать, завтра понадобится много сил. Как бы ни повернулись события, а мать он догонит, одну не оставит.

Вот он тихонечко заходит в дом, чтобы, никого не разбудив, пробраться к своей постели. А надо сказать, что так, крадучись, пробирался он частенько, если, конечно, не оставался ночевать где-нибудь в саду или огороде. Он знал, как двигаться, чтобы не зашуметь, не разбудить: никто не виноват, что он приходит позже всех! В своё время отец научил, как по лесу передвигаться, чтобы под ногами сучок не хрустнул, лист сухой не зашуршал. Поэтому в свои поздние приходы домой он тоже так двигался, начиная каждый шаг с пятки, продолжая его мягким и неспешным перекатом на боковую часть ступни, тут главное - не спешить, не спешить, чтобы тело само вперёд качнулось! И когда качнётся, надо выждать, пока не почувствует тяжесть тела сначала мизинец, а потом, по очереди, и остальные пальцы на ноге. Вот сколько старания и внимания всего на один шажок, зато - бесшумный! А потом следующий шаг, и следующий, следующий, пока не окажешься у намеченного места, всего-то.

-Я как белое облачко на небе, двигаюсь медленно и бесшумно, - представлял он, пробираясь к своей постели, и действительно будто плыл, никому не заметный и никем не замеченный.

А спать последним он ложился, сколько себя помнит, потому что на звёздное небо смотреть гораздо интереснее, чем лежать в темноте и ждать, когда же сморит сон. Ведь чтобы заснуть, надо сдержаться и самому на себя, будто бы со стороны, не смотреть, внутрь своих мыслей не заглядывать. А забудешься - и уже заглянул, посмотрел сам на себя будто бы со стороны, и тогда уже не спится. Днём, под шелковицей во дворе или в саду, да под любым деревом, с деревьями у него особая дружба - никаких сложностей! Закроешь глаза - тут же сладкая истома обволакивает, будто и не на голой земле, а на пушистых овечьих шкурах нежишься. На самого себя взглянуть со стороны, даже если захочешь, днём не получается, может, потому что светло, а ночью - совсем наоборот. Даже шкуры, которые заботливая мать накидала на его постель, даже мягкие шкуры не помогают. Поэтому лучше сначала на ночное небо насмотреться, налюбоваться, пока не устанешь, пока в глазах не зарябит, а кому хочется спать - тот пусть себе спит.

...И вот пробирается он, стараясь не зашуметь, к своей мягкой постели, ноги еле держат, так устал, наволновался, набегался туда-сюда, выглядывая мать и брата. Только приближаться стал к своему ложу - не то что-то! В доме темным-темно, пальца не заметишь, если перед носом помахать, но вот чувствует он: не так что-то! И запах не тот... Замер, тайну вздрагивающими ноздрями из черноты вылавливает.

-Может, коза-вредина забрела? Так я её вместе с овцами запер, чтобы не моталась по двору, не мекала, и без неё покоя нет. Или собака здесь какая? - пронеслось в голове. И тут же, как вспышка молнии:

-Да это же Роза! Мало того, что днём в материной постели валялась, так теперь ко мне забралась! Да ещё, наверное, в тех же видах, что и днём!

Стало ли ему жарко или нет, мы не знаем, знаем лишь, что так же бесшумно, как он приближался к своей постели, начиная каждый свой шажок с пятки, медленно и мягко, приговаривая про себя: "не спеши, главное, не спеши, ты - как белое облако в небе!"... Точно так же бесшумно и так же, перемещаясь с пятки по боковой поверхности ступни и терпеливо ожидая, когда тело, качнувшись вперёд, обопрётся сначала на мизинец, а затем и на все остальные пальцы стопы... Точно так же, шаг за шагом, медленно и мягко, он удалился прочь... Ничего, и на вольном воздухе поспит, не впервые, пусть и под дождём.

5.2.

Рано утром Авель возвращается домой, находит Розу в постели Каина и устраивает драку с братом. Каин велит Авелю показать дорогу, по которой тот провожал мать.

Видела ли Роза, слышала ли, как Каин пробирался к своей постели? Днём она просто потешиться над ним хотела, не сомневалась, что так или иначе, но станет он мать искать: всё цветы да фрукты ей носит, всё беседуют они...

И вот заглянет он к матери, как обычно, - представляла она, - а на её постели она, Роза, да ещё с оголённой грудью.

Авель в подобных ситуациях соображать перестаёт, и это понятно, ведь краше её груди, да и её самой, нет нигде. Ну вот, а когда Каин тоже соображать перестанет, вот тут она, Роза, на смех его поднимет, чтобы наконец разозлился как следует, у него, когда злится, глаза сверкают. А потом... потом она скажет, что пошутила, что зря он сердится...

Но он злиться не стал, и глаза его не сверкали. А перестал он соображать или нет, тоже непонятно, тем более что исчез раньше, чем ей хотелось бы. Уж она лежала-лежала, ждала-ждала, зря, что ли, оголялась? Да что это такое: она к нему всей душой и всем телом, - а он в бега. Нет, так она не привыкла, так с нею обращаться нельзя. Поэтому вечером решила забраться прямо в его постель, оттуда он не сбежит, благо дождь пошёл.

И всё-таки, видела ли она, как Каин в темноте пробирался к своей постели? Слышала ли его крадущиеся шаги? Если глазам и ушам верить, если им доверять, то и не видела, и не слышала, как ни прислушивалась, как ни вглядывалась. Но когда в немой пустоте окружающего пространства вдруг перехватило дыхание, а в горле что-то стало лихорадочно вздрагивать, само собой пришло понимание, что Каин близко, совсем близко, что приближается, что вот-вот... Так продолжалось довольно долго, а потом и дыхание выровнялось, и суетливые толчки в горле затихли... Значит, ушёл. Неужто и вправду приходил - и ушёл? От неё - и ушёл?

...Каин ещё крепко спал между грядок в своем огороде, прислонив голову к самой большой тыкве и изрядно помяв многострадальную ботву, когда во двор, крадучись и озираясь, вошёл Авель. Солнце тоже уже заглядывало во двор, норовя, вслед за Авелем, поскорее рассмотреть то, что происходит внутри жилища. И откуда такое любопытство разлилось повсюду, как туман, расползлось? Мол, мы-то знаем кое-что, чего никто не знает... Знаем, что там происходит...

А ничего не происходит, всё замерло и млеет в сонной тишине, наслаждаясь последними, самыми сладкими мгновениями покоя. Спит Жасмин, в обнимку с Малышом, спит Роза, в постели Каина, и козочка в загоне спит, и даже небольшие мушки на стенах, с которыми довольно успешно боролась Ева и которых ещё день назад было меньше, гораздо меньше, почти и не было... мухи тоже спят!

Всю ночь пролежала в чужой постели Роза без сна, мысли кругами носились. То она ждала хозяина и мечтала о приятных словах, которые он ей скажет, то представляла, как она его оскорбляет, безо всякой жалости. Потом мысли незаметно изменились, она задремала. Так и нашел её Авель рано утром - в постели Каина. Схватил, не соображая, что делает, за волосы, во двор выволок, какой была, такой и выволок, с оголённой грудью. Крики, вопли, рыдания:

-Это случайно, я комнаты перепутала!

-Убью! Убью!..

А Каин всё спит между своих грядок на ухоженной рыхлой земле, прислонив голову к тыкве. А когда проснулся, вышел из огорода, со всклоченными волосами и в неплохом утреннем настроении, тем более что время поесть пришло, по утрам он лепешки с сыром любит, мать напекла, наверное... О том, что мать вчера так и не вернулась и почему сам спать к тыквам ушёл, вспомнил не сразу, тем более что на тёплой земле ночевал нередко, в жаркие ночи так ему даже приятнее... Да ничего особенного и не случилось, просто Роза перепутала, сначала у матери устроилась, места ей, что ли, мало, а потом ко мне заявилась ... да я вообще могу свою постель отдать, пусть спит, кто захочет, может, у меня шкуры мягче. И что это Авель такой грозный идёт, кулак поднимает?

Тут все, конечно, пожалели, даже Роза пожалела, что отца с матерью или хотя бы кого-то одного из них рядом не оказалось, они бы деток своих усмирили, драться не дали, да и вообще, разве при родителях что-то подобное могло случиться?

-Мать где? - первое, что спросил Каин, едва отдышавшись после схватки, которая обрушилась на него, как камень с горы, неожиданно, коварно и больно: сила у брата, как и у него самого, огромная, кулаком двинет - без крыльев отлетаешь.

Авель сидел на земле, тоже обессиленный после драки, трогал разного размера и цвета припухлости, которые вздувались на его лице и теле.

Каин выглядел не намного лучше, тоже сидел на земле, но несколько поодаль: вдруг брат опять разойдётся, кулаками замашет, и что только на него нашло?

-Где надо, - огрызнулся Авель. - С тобой и разговаривать не хочу.

-Да что это такое! - возмутился старший брат. - Проснулся, шёл себе спокойно, поесть собирался... Ты хоть скажи, из-за чего сердишься? Это мне надо гневаться, не тебе! Сначала мою постель твоя жена заняла! Нет, сначала материну заняла, а потом и мою, что ей, своей мало? А ещё раньше ты с матерью куда-то ушёл, почему мне не сказал? Я вчера только и делал, что повсюду бегал, вас искал, а потом полночи не спал, ждал, беспокоился! И за всю мою заботу ты мне же синяков наставил! Нет, ты скажи мне, в чем дело, говори давай, я же старший!

-Ну и что, старший ты или нет, - вмешалась в разговор Роза, объявилась незаметно, уже прикрытая. - Мы теперь сами себе старшие, потому что мать ушла, через дальний лес её Авель провожал, - тут она нежно посмотрела на Авеля и даже прижалась к нему, разом переступив таким образом через его злость и ревность: что о пустяках тревожиться, когда есть более важные дела. Главное, что они теперь главные, и пусть никто в этом не сомневается!

-И жертву теперь будем отдельно приносить, вот как! - Авель ещё только собирался, а Роза уже высказала его главное желание...

-Неправильно это, - закричал в досаде Каин. - Вы - семья, конечно, семья, но мы все вместе - тоже семья, а ещё отец с матерью... Они вернутся, и что мы им скажем? Отец велел всем вместе быть, помнишь, Авель, ты сам согласился, что надо быть вместе ...

-Да не соглашался я, - отвечал снисходительно брат, - не соглашался, а просто спорить не стал, промолчал, и правильно сделал, потому что где сейчас отец? Ушёл, даже не попрощался, и мать ушла, поэтому теперь никто мне не помешает свою отдельную жертву приносить. Не хочу я вместе с тобой, понятно? Пусть там, свыше, видят, у кого дары щедрее!

-Ладно, об этом потом, - спохватился Каин. - Сейчас главное - мать найти. Куда ты с нею ходил, где оставил? Надо идти...

-Я же уже говорила, - перебила его Роза, глядя при этом не на Каина, а на Авеля. - Отца искать ушла, а Авель её через лес провожал, сама видела.

И она махнула рукой в сторону дальнего леса.

-Ну да, правильно, так всё и было, - на скулах Авеля выступили пятна, - а дальше она сама пойдёт, отца искать будет, а меня домой отправила...

-Как сама пойдёт? Она же еле ходит!

-Сказала, сама пойдёт, потихоньку. Всё нормально, сказала, иди домой! Я и пошёл.

-А есть что будет? Пить что будет?

-На деревьях фрукты, будет собирать. Я в момент гору набрал.

-Разве ты не знаешь, что фрукты не везде растут? О чём думал, когда мать одну оставлял?

-Авель молчал, но Роза стала его защищать:

-Что он мог сделать, если мать так велела?

-Какой послушный оказался! То сам решения хочет принимать, то, когда не надо, - смирная овечка! Да что разговаривать зря, надо скорее за матерью поспешить, вряд ли ушла далеко. Проводи меня к месту, где её оставил, а дальше я сам пойду. Найду, одну не оставлю! Давайте еды скорее, женщины! - потребовал он.

Такой решительности от брата, обычно спокойного, мягкого, легко со всеми соглашающегося, Авель не ожидал.

-Дай мне отдохнуть, устал же! - отнекивался он.

-Как можно отдыхать, когда мать в опасности?

-Ну ладно, провожу немного, направлю, а дальше сам.

Пришлось Авелю сопровождать брата, причём совсем не ту в сторону, куда на самом деле отвёл мать. Шёл и невольно вспоминал ещё в детстве слышанные слова отца о том, что одна ложь рождает другую... Ну а что ему оставалась делать и что остаётся делать сейчас? Не признаваться же, и без того муторно.

На самом деле он и вправду устал: дальняя дорога с подъёмами и спусками, переходами через большую реку и малые ручьи, конечно же, не под силу немолодой женщине, поэтому большую часть пути пришлось тащить мать на себе, выбиваясь из сил и обливаясь потом. Ночью, рядом со спящей матерью, вздремнул ненадолго, - и в обратный путь, домой: во-первых, похвалиться перед Розой, что всё исполнил и теперь они главные в доме, и, во-вторых... мысль одна его просто замучила. Там теперь Роза и Каин одни, без него остались, а как Роза посматривает на Каина, он давно заметил. Какое тут поспишь, идти надо!

Без ноши, да вниз, под горку, дорога поначалу казалась лёгкой, но в рассветном полумраке не туда свернул, заблудился, вообще еле выбрался: камни большие и малые из-под ног выскакивают, вниз с сухим треском сыплются, норовя и его с собой прихватить, деревья и кусты ветвями и листьями колючими хлещут, птицы ночные ухают и хохочут. Показалось даже в какой-то момент, что все наказать его хотят или хотя бы обругать, тем более есть за что, разве он не понимает? Но вот Роза, Роза...

К реке вышел немного не в том месте, где накануне скакал по мокрым камням с матерью на руках, а немного в стороне, где сплошь быстрая и опасная вода. Казалось бы - вон они, рядом, удобные для переправы камни, но к ним не подойти: зарос весь берег колючими кустами, а между колючками змеи шевелятся, живут они тут, видите ли. Пришлось перебираться через реку вплавь, воды нахлебался, страху натерпелся. Брёл потом на полусогнутых ногах, мечтал: приду, в постель завалюсь и пусть мне женщины еду несут, да побольше, а ушибы и царапины мать своей мазью смажет... Нет, о чём это я, как она теперь смажет? Всё перепутал, от усталости. Но мазь-то, неверное, осталась, на первое время хватит...

И вот теперь, вместо того чтобы поспать, раны и синяки полечить - давай веди братца, а то он недоволен, видите ли. Ничего с матерью плохого не случится, он уверен: там, где он её оставил, фруктов полным-полно, и ручеёк рядом. Отдохнул бы немного - тогда бы и отвел. Нет, опять он всё перепутал: он же ведет брата не туда, где фрукты и ручеёк, а совсем в другую сторону. Что это с ним сегодня такое?

Шли молча. Рядом. Последний раз рядом? Вместе как-то тяжело стало, тягостно. Время от времени Авель взмахивал гибким прутиком, который смастерил из ободранной от листьев и коры ветки, и тогда с попадающихся по пути цветов слетали их мирные головки. Каин негодовал, злился, но терпел: цветы он обожает, но ссориться с братом сейчас нельзя, надо выбирать, что важнее: ещё раз поссориться или - поскорее найти мать?

5.3.

Адам и Гермес отдыхают в шатре и ведут беседу о том, в чём сила слова и кто такой информационщик. Гермес признаётся, что хочет стать богом.

После сытной и обильной трапезы Адам и Гермес раскинулись на мягчайших подушках и, можно так сказать, предавались сладкой неге, совершенно непривычной для Адама, но, по-видимому, обычной для его быстроногого спасителя. И еду, и питьё, и мягкие подушки в шатре, да и сам шатёр появились каким-то непостижимым образом: Гермес потряс чем-то, пошептал - и пожалуйста, шатёр уже красуется, еда источает ароматы, а невиданной красоты девицы кланяются:

-Может, что-то ещё принести, подать? Только скажите!

Вкусив непривычных яств и приобщившись к сладкой роскоши, Адам решил не расслабляться, а разузнать как можно больше о хозяине всего этого великолепия, тем более что успел заметить в его руках ту самую змеиную палку, с которой тот приходил на жертвоприношение. Не ту самую, конечно, а такую же: та, как он помнит, сгорела на костре, ярким пламенем до небес вспыхнула, но и эта такая же, на небольшое деревце похожая, и змеи так же на ветвях шевелятся... Заметил он, что приказ о шатре, еде и девушках Гермес отдавал своей змеиной палке, которую затем спрятал, вместе с крылатыми сандалиями, в дальний уголок, и даже прикрыл чем-то.

А тем временем хозяин шатра, то ли его новый друг, то ли даже родственник, с каждым новым глотком питья и с каждым кусочком проглоченной еды проявлял всё больше снисходительности к своему гостю:

-Видишь, вот так я и живу, каждый день и ем так, и пью! - и даже по плечу похлопал пару раз, будто жалел.

Но Адам отстранился и жёстко произнес:

-Расскажи о себе и, главное, зачем ты меня спасал? Я не прошу, а требую!

Говорить "требую" ему не очень-то хотелось, не привык он командовать, но иначе от странного друга-спасителя ничего не добиться. А почему бы, в самом деле, не спросить: если есть у него такое право, то получит ответ, а нет такого права - значит, не получит, то есть всё останется, как есть.

Сказал - и почувствовал, что право он действительно имеет: во-первых, в нём самом проснулась уверенность, что ответ будет обязательно, а, во-вторых, гостеприимный хозяин шатра как-то обмяк.

-Ты же уже знаешь, что я - вестник богов, вот и бегаю между ними туда-сюда, а когда велят - и вас, людей, навещаю. Поручения разные выполняю, приказания передаю, советую, объясняю, толкую. Толмач, одним словом.

-А почему называл себя сыном бога? Вестник ты или сын?

-Я и вправду сын бога, только не Самого Главного, который сотворил весь этот мир, кстати, тебя тоже он, Самый Главный, собственноручно сотворил, можешь гордиться...

Даже глазом не моргнул Адам на такие слова, разве что в глубине зрачков мелькнуло что-то.

-А мое происхождение, увы, скромнее (см. Примечание в конце текста), - продолжал Гермес, - но тоже высокое, поэтому мы с тобой родственники, хотя и не самые близкие.

-А раз родственник - почему не заходил ко мне, не знакомился, а только бегал вокруг да около? Мне рассказывали о мужике, который бегал мимо моего дома, но я не верил, а выходит, так и было. Что ты у нас вынюхивал? - продолжал задавать свои жёсткие вопросы Адам.

-А представь, дорогой родственничек, - не растерялся Гермес, - живёт где-то в немыслимой глуши сын Самого Главного Бога, вместе со своей жёнушкой, которую также, ни много, ни мало, а тоже он, Самый Главный, создал, из частички своего предыдущего творения...

И опять мелькнуло что-то в глубине глаз Адама, и опять сумел он скрыть свои чувства, где смешались и радость, и удивление, и вина перед его такой, оказывается, необыкновенной женой. А Гермес продолжал:

-Живут и не знают, кто они такие... Всем же интересно узнать, как они там живут, что делают, почему у них такая участь...

-Какая такая участь? Что вы там решили о нашей участи? - резко спросил Адам.

-А непонятная, вот как! Вот меня к вам и посылали, то один, то другой, то третий, за новостями, разузнать, что да как... Знал бы ты, сколько обсуждений бывало после моих сообщений о тебе и твоей семье, сколько споров! Даже пари заключали, ссорились между собой. А вы жили-поживали себе спокойно и ни о чём не догадывались...

-Забаву нашли! Что же им, твоим хозяевам, просто интересно было, любопытно, - или что-то ещё надо от нас?

-А вот этого я не знаю, - глаза у собеседника слегка закосили, - мне этого знать не положено.

Врёт, догадался Адам, и продолжал свой жёсткий спрос:

-А зачем к нам на жертвоприношение приходил, вместе с Дядюшкой? Ты же не просто так полкой змеиной перед нами размахивал, камень свой голубой показывал, ты память всем нам стирал, судьбами нашими хотел управлять. Ты раздор к нам в семью внёс, ни мало, ни много, вот как! И это только то, что нам удалось узнать, благодаря твоему же голубому камню, который ты дал Авелю, а он потерял. Поэтому отвечай, кому это было надобно и зачем?

-Сам знаешь, кому. Все по приказу того, кого вы называете Дядюшкой, а ему я никак не могу отказать, здесь, на Земле, полная его воля, поэтому как я мог ему отказать? Он меня сильнее, гораздо сильнее, кто я перед ним? Слуга, раб!

-А от нас-то ему что надо? - сурово вопрошал Адам. - Не из родственной любви, значит, он к ним наведывался, советы странные давал: то мне надо стать главным над лесными людьми, чтобы они нам еду добывали, то всем нам - младенцев в жертву приносить. Зачем мы ему?

-Ты лучше убей меня, - взмолился Гермес. - Или сбрось с самой высокой скалы, но ответить не могу, не знаю ответа, а если бы и знал, не сказал бы, потому как права не имею. Я вообще сразу всё забываю, а иначе - пропадёшь, неприятностей не оберёшься. Лучше бы "спасибо" мне сказал, за спасение, а ты вопросами замучил. И вообще спать пора.

Он откинулся на подушки и для убедительности закрыл глаза.

-Нет, ты не спи пока, а ответь ещё на такой вопрос: если ты не можешь ослушаться Дядюшки, то зачем меня спасал? Он же тебе спасибо не скажет!

-Да я уже говорил, - возразил жалобно Гермес, - ну что ты меня мучаешь своими вопросами! Когда крылатую обувь к твоей ноге прилаживал, вот тогда и намекнул. - Только ты не услышал, не захотел услышать, не до того тебе было, а ведь я довольно прозрачно объяснил. Потому что богом хочу стать!

Адам от услышанного изумился, однако опять виду не подал, даже глазом не моргнул. А смелый мечтатель продолжал:

-То есть сам хочу стать богом! Не Самым Главным, конечно, а - среднего уровня, или хотя бы нижнего. И не сейчас, - сейчас я кем есть, тем и останусь, а вот в другие времена и эпохи, когда нынешние боги будут сменяться, - очень хочу, хотя бы ненадолго, хотя бы на несколько веков! Это только Самый Главный не сменяется, он сам этот мир сотворил, кто его сменит? А Боги нижних уровней, тем, которым поручено управление, хозяйство, экономика, культура, искусство, ты такие слова знаешь, лингвист? Так вот, они - меняются, правда, с очень большими интервалами, другими словами, очень медленно, это чтобы ты понял, то есть.

Адам поморщился: похоже, его считают невеждой. Но его собеседник, решив, что ему не верят, стал доказывать ещё яростнее:

-Тебе вот за свое место бороться не приходится: как был самым первым среди людей, таким и останешься. А я за место бога собираюсь побороться, только это - между нами. Ну неужели вся моя участь - бегать туда-сюда по чужим поручениям? Вот я и мечтаю о том, чтобы самому посланцев иметь, управлять и властвовать хочу!

-Да как же ты этого сможешь добиться? - удивился Адам. - Мало ли кто о чём мечтает!

-Напрасно ты так говоришь, - возразил Гермес. Видно было, что вопрос задел его за живое, что он немало думал о нём. - Во-первых, есть такая сила - сила желания, воли, хотения, стремления. Да весь наш мир, и тебя в том числе, и меня тоже - весь наш мир без такой силы не появился бы, потому что творение без желания не бывает. Тут важно, чтобы желание творить было сильным, очень сильным, и чтобы тот, у кого такое очень сильное желание есть, смог бы его сформулировать, назвать правильными и точными словами. Вначале было слово, понял? И это слово было догадываешься у кого? Но можно и не одним словом сказать, а несколькими, то есть фразой. Ты извини, что всё время говорю слова, которые тебе непонятны, но, может быть, ты по контексту... по окружающим словам, то есть... сможешь сообразить.

-Ничего, - буркнул Адам. - Ты говори, то есть, а мы уж как-нибудь попробуем догадаться, уразуметь по контексту, то есть. Не такие уж мы и глупцы, то есть.

На самом деле он не всё понял, но признаваться не хотелось.

-Ну, уел! - восхитился Гермес. Ладно, понял, извини за "то есть" и остальное умничанье. Я частенько не подумав болтаю, мы, информационщики, бываем грубоваты.

-Да кто ещё информационщик, кроме тебя? - Адам уже перестал обижаться, - и сколько вас таких?

-Пока я один, но не сомневайся, со временем нас будет много, очень много, и весь мир будет зависеть от нас... или почти от нас. Будем назваться журналистами, писателями, редакторами, пиарщиками, ну и ещё профессии появятся, например, оператор, режиссёр... словом, те, кто будет иметь дело с информацией. Даже войны будут вестись, если хочешь знать, не кулаками и камнями, а посредством информации, вот как. Ты мне сказал - а я тебе сказал и другим передал, но так сказал и передал, что ты сдался, а я - победил.

-Да не может такого быть, - усомнился Адам. - Всё-то ты придумываешь.

-А вот как я собираюсь богом стать, ты подумал? - спрашивает Гермес. - Могу признаться, но только это между нами! Конечно же, посредством информации, тем более что она вся у меня в руках. Или в ногах, - хихикнул он, кивнув в тот угол, куда спрятал свои крылатые сандалии.

-Значат ли твои слова, что при переносе вестей ты не всегда бываешь точным, а кое-что изменяешь, в свою пользу? - тут же задал вопрос Адам, но ответа пришлось ждать долго: Гермес то ли спал, то ли задумался, закрыв глаза.

5.4.

Каин безуспешно ищет мать за дальним лесом. На обратном пути он ночует под огромным дубом. Дуб даёт ему совет искать мать в другом месте, за рекой.

-Ну, вот, по этой тропинке иди! Всё прямо и прямо, а как сквозь лес пройдёшь, другую тропинку увидишь, вот по ней мать и решила идти: знаю, говорит, где отца искать.

-Что же ты по звериной тропе её повел? Отец вообще не разрешал здесь ходить, даже нам вдвоём!

-Да ничего, обошлось, как видишь. И потом, у меня палка была, и тебе сейчас найду, должен же я своём брате позаботиться! - он поднял с земли и протянул Каину толстенный обломок ветки. - А я домой возвращаюсь, там скотина ждёт. И женщины, - хмыкнул он.

-Скотина, видишь ли, его ждёт, - приговаривал Каин, спеша поскорее преодолеть неблизкий путь через лес и размахивая при этом толстой палкой, которую всучил ему брат. - Скотина его ждет. А мать пусть как хочет, так и идёт, хоть и через лес со зверями! В дальние края отпустил - и горя нет! Мало ли чего она надумала, а мы, сыновья на что?

Не шагом идёт Каин, а, как олень, скачками летит, иногда только останавливается, чтобы оглядеться, зверя непонятливого, который по той же тропе бредёт, спугнуть, палкой ему на всякий случай пригрозить: не вздумай мешать, не до тебя сейчас, мать ищу, дело святое!

Не заметил, как у кучки пустых покосившихся шалашей оказался, где совсем недавно нашли несчастного голодного Малыша. И отец тогда рядом был, и мать дома ждала, и дыню с собой спелую несли, и воду из родника пили. Вот и родник, тот самый, и грязь вокруг та самая, которой Жасмин мазалась, красоту свою прятала.

Остановился, водички горстью зачерпнул, к губам пересохшим поднёс, на лицо плеснул - и снова поспешил, теперь рысью, в дальнюю часть леса, где никогда прежде не бывал, ни один, ни с братом, хотя ту сторону, что ближе к их жилищу, они всю облазили, каждое гнездо птичье знают и каждую нору звериную.

Солнце ещё стояло высоко в небе, когда он и незнакомую часть леса промахнул, дышал тяжелее, конечно, чем в начале пути, но какой тут отдых, надо так надо. На край леса выскочил, весь потный и горячий, огляделся, отдышался. Брат говорил, что устроил мать на ночь на опушке, при выходе из леса, а сам поспешил назад. А вдруг мать ещё здесь, может, всё ещё отдыхает, после нелегкого перехода? Он - и то устал, пока сюда добрался, а матери каково?

-Мама! Ма-ма! Мама! - закричал на всякий случай погромче. - Ма-ма!

Туда-сюда по опушке побегал рысцой, особенно внимательно разглядывая подходящие для отдыха места, с мягкой травой под деревьями и кустами, - словом, там, где он и сам бы не прочь прилечь. Везде трава стоит непримятая, и только под огромным старым дубом, широко раскинувшим свои ветви, вроде бы слегка притоптано, и ещё скорлупа от орехов под ним валяется, кто-то же её принёс сюда.

-Мама! Ма-ма! Мама! - кричит. И тут кажется ему, что не один он здесь, что смотрит на него кто-то.

Поднял глаза - а там, из-за ветки, круглый беличий глаз поблёскивает и беличий же хвост торчит, и орехи сверху с шорохом сыплются, прямо ему в лоб!

Вздохнул, потёр лоб, съел угощение от запасливой белки-растеряшки и к тропинке поспешил, той, что из леса ведёт в какие-то дальние неизведанные края. По ней, скорее всего, и ушла мать, когда проснулась. Бредёт сейчас потихоньку, знает, наверное, где отца искать. Но сколько она могла своим небыстрым шагом пройти, даже если не останавливалась? Сейчас он её догонит, он же рысью.

И опять несётся, как ветер, Каин. Через рытвины и ямы перескакивает, направо и налево поглядывает, лишь покажется ему, что путь раздваивается. Но нет, тянется куда-то далеко одна-единственная дорожка, колючие кусты по сторонам её охраняют, сворачивать некуда. Спешит-торопится Каин и время от времени зовёт громко, изо всех сил, а голос у него - ого-го! Небо вздрагивает, эхом его вопли возвращает:

-Мама! Ма-ма! Мама! - лишь бы найти, лишь бы догнать... - Ма-ма!

Солнце стало склоняться, но он всё продолжал бег, срывая на ходу кисло-горькие ягоды с кустов. Несколько орехов и невкусные ягоды, вот и вся его еда. Всю ночь бежал и всё следующее утро бежал, пока не добрался до широкой реки и не упал, совсем без сил, на берегу. Еле отдышался. В глазах темно. И внутри тоже, чернота отчаяньем запеклась. Что делать? Не через реку же мать перебралась? А вдруг всё же? И через реку перемахнул, где вплавь, где по камушкам. И опять бежит, благо тропинка тянется и тянется. Бежит, по сторонам поглядывает, ручейки малые, к реке спешащие, своим вниманием не обделяет. И зовёт громко, со слезой отчаянной в охрипшем, сорванном голосе: "Мама! Мама! Мама!"... Головой во все стороны вертит, глаза от напряжения слезятся, руки ко рту подносит, чтобы усилить звук: "Мама! Где же ты, мама!".

Тут подъём крутой начался, а заканчивается - где-то за облаками. И в гору он было полез, да скоро понял, что для женщины немолодой такой путь невозможен: кусты колючие, ущелья непроходимые, камни острые. Глаза звериные отовсюду блестят, каждый его шаг провожают: медведи, рыси, кабаны и змеи, змеи, змеи, кругом змеи.

Решил возвращаться: ну не могла мать уйти так далеко! Сил бежать уже не осталось, но шагал быстро: медлить нельзя, где-нибудь, да найдет мать. Ещё одна тёмная ночь застала его у края дальнего леса. Вот и дуб, с которого белка роняла орех. Здесь он и заночует, здесь же, наверное, и мать с братом останавливались на ночлег, до сих пор вокруг трава примята.

Прилёг, хотел было прикинуть, сколько же времени не спал, не отдыхал, а бежал, бежал, бежал, без еды и остановки, да тут же уснул, будто провалился. Проснулся посреди ночи от непонятых звуков, вскочил.

-Ух! - вопила надсадно ушатая тварь и смотрела на него сверху светящимися круглыми глазами. - Ух! Ух! Ух!

Нет, он не очень испугался, вернее, только сначала испугался, потому что знает, как кричат филины и как они выглядят, тоже знает. Но так обидно ему показалось, что поспать не удалось, так жалко себя стало, что заплакал, как маленький.

-Мама, - всхлипывал он, - где же ты, мама?

-Нет её здесь, - ответил ему кто-кто, - и не было тут никогда. В другом месте её ищи, хороший сын.

Каин замолк и долго молчал, дергая себя за уши.

-А ты кто? - осмелился подать голос.

-Я дуб, под которым ты лежишь.

Опять подёргал себя за уши: может, спит и во сне разговаривает? Приснится же: разговаривающий дуб!

-Может, подскажешь, где её искать?

-А ты филина попроси, может, он поможет!

-Филин, филин, скажи мне, пожалуйста, где моя мама? - попросил Каин, продолжая дёргать себя за уши: спит он или не спит? Надо скорее проснуться, если спит. Или продолжать спать? Хоть какой-нибудь совет да получить, пусть и во сне...

Филин ухнул, тяжело снялся с ветки и, медленно взмахивая крыльями, исчез.

Долго, очень долго тянулась тишина. Каин засыпал и просыпался, трогал потихоньку кору дерева, ощущая жёсткую шершавость и особую прочность старого дерева. Очень хотелось заговорить, задать вопрос, но терпел, молчал. А когда решил, что всё же это был сон, появился, чиркая крыльями за верхушки деревьев, филин. Он взгромоздился на прежнее место, несколько раз ухнул и замолк.

-Филин узнал, что твой брат перенёс мать через реку, в том месте, что рядом с твоим домом, - опять заговорил дуб. - Это всё, больше он ничего не смог узнать, но ты верь ему, он не ошибается.

-Спасибо, - сказал Каин и уснул.

5.5.

Гермес объясняет Адаму, что такое интерпретирование, и предсказывает появление герменевтики.

-Значат ли твои слова, что при переносе вестей ты не всегда бываешь точным, а кое-что изменяешь, в свою пользу? - повторил свой вопрос Адам, но Гермес то ли спал, то ли задумался, закрыв глаза.

-Я не вру, - наконец сказал Гермес и открыл глаза, - не вру, а интерпретирую! Ты, надеюсь, понимаешь, что значит это слово? Или надо объяснять посредством словосочетания "то есть", а это тебе, как я заметил, не нравится, гордый ты очень...

-Объясняй, - буркнул Адам, - пусть будет "то есть".

-Ну тогда слушай. Я интерпретирую, то есть передаю нужную новость или послание, не всегда, как говорят, "слово в слово", а чаще - немного другими словами, причём в том направлении, которое мне больше подходит, которое считаю более правильным. Они же, мои хозяева, спорят без конца между собой, выясняют, кто главнее, а порой даже дерутся, иногда сами кулаками друг друга молотят, а чаще вас, людей, организуют, для своих целей.

-Ну а ты что?

-А я что? Я иной раз даже забываю, кому и что именно надо передать, потому что все чего-то хотят, требуют, ожидают, велят, приказывают, а я - я один. Или, бывает, слегка забываю. Или совсем не забываю, но переиначиваю, слегка. Нет, иной раз и слово в слово передаю, но тут ведь тоже как сказать, с какой интонацией. Или где паузу сделать. Казнить нельзя помиловать - эта фраза тебе знакома?

Адам кивнул, хотя, если честно, фразы этой не знал, что значит слово "фраза", только догадывался, да и многие слова, которыми так легко пользовался Гермес, слышал впервые. Поэтому понял только самый общий смысл его самовосхвалений: бывает, что не врёт, а бывает, что врёт, н слегка, а ещё бывает, что совсем переиначивает или даже придумывает, то есть, получается...

-Да... А я-то всегда думал, что надо передавать точь-в точь, дословно или почти дословно. А у тебя просто чудиловка какая-то...

-Не чудиловка, а герменевтика, причем поздняя (см. Примечание в конце текста), хотя и ранней-то герменевтики пока нет - теперь обиделся Гермес, - можешь запомнить это слово, это производное от моего имени. И если хочешь знать, будет такое направление в науке, слово "наука" ты понимаешь, надеюсь?

Адам опять кивнул, хотя слова этого тоже не знал.

-Так вот, - продолжал горделиво Гермес, - обязательно будет такое научное направление - герменевтика, в честь меня целое научное направление назовут, вот как! А теперь слушай внимательно, я попробую ответить на твой вопрос. Сначала появится наука о том, как передавать, понимать и трактовать вести в точности, как и было сказано, и такую науку назовут герменевтикой, просто герменевтикой. Ну а если давать волю своей фантазии... ты слово-то такое, фантазия, знаешь?

Адам даже не кивнул, просто внимательно смотрел и слушал. Слова этого он не знал, но догадывался, о чём речь, приблизительно.

-Тогда это тоже герменевтика, только поздняя.

-А разве это честно? - удивился Адам, - теперь он чувствовал себя увереннее, -если узнают, что наврал, - позора не оберёшься. - Надо передавать правильно...

-А что значит правильно? - не соглашался собеседник. - Ты вот знаешь, как передавать правильно, когда, например, так много слов, что и запомнить невозможно? И как их в таком случае "правильно" передавать? Нет, в мире информации все субъективно, слово такое знаешь? А не знаешь - скажу по-другому: личностно. Что моргнул, опять не знаешь? А это значит, что у каждого своя правда, ты вот - таким образом понял, а я - иным, а ещё кто-то - тоже по-своему, сколько людей - столько и пониманий - наскакивал он на собеседника, - ведь все имеют право на свободу выбора, разве не так?

Адам продолжал молчать: столько сложных вопросов, оказывается, возникает, когда начинаешь думать о, казалось бы, простых вещах! Тут Гермес приблизился к нему и прямо в ухо зашептал:

-Если честно, я и сам не всегда уверен, что правильно понимаю то, что мне сообщают, вот и приходится интерпретировать на ходу, вносить долю моего личного понимания. Или моего личного желания, моего настроения, наконец.

-И всё же, - размышлял вслух Адам. - Всё же, наверное, можно научиться, как правильно передавать, если слов много или сообщение сложное, только бы узнать, как. Потому что получается, это ежели по чудиловке, то есть, извини, по поздней герменевтике... получается, что никакого порядка в мире нет и быть не может: вот договорятся, например, люди об одном, а кто-то потом скажет: "нет, мы не об этом договаривались, я вот толкую теперь этот договор иначе", ну и пойдет неразбериха, споры, а то и драки.

-Двойные стандарты (см. Примечание в конце текста) называется, - пробормотал Гермес, и Адам его одновременно и понял, и не понял, но переспрашивать не стал. Потом попробует разобраться, на досуге.

Он стал было засыпать, но опять его потревожил шёпот Гермеса:

-На самом деле, если честно, мне для моих задумок очень важно и знать, и уметь, как правильно передавать советы или приказы. Или как рассказать о том, что услышал от другого, особенно если слав много... или если они сложные и не очень понятные. Всё это непросто, очень даже непросто. Ты, если ТУДА попадёшь - слово "туда" он выделил особо, - может быть, сумеешь узнать. А когда вернёшься, надеюсь, расскажешь мне, как своему лучшему другу, и, главное, научишь. Ради этого я тебя, если честно, и спасал... Потому что без такой премудрости мне так и придётся бегать по чужим поручениям.

5.6.

Каин благодарит дуб за совет и отправляется искать мать. При переправе через реку он находит голубой камень, но мать так и не нашлась.

Прекрасно выспался Каин под раскидистым дубом. Чуть рассвело, а он уже на ногах, бодрый и полный надежд. Верить или не верить? А почему бы и не поверить? Пусть узнал о том, где искать мать, во сне, но ведь никакой другой подсказки у него нет. На всякий случай поклонился низко дереву, давшему ему кров:

-Спасибо тебе, великий и огромный Дуб! И тебе спасибо, Филин!

В ответ - молчание, только листва высоко шумит, будто шепчется.

-Всё равно спасибо! Вовек не забуду! А сейчас прощайте, я иду искать мать!

Тут белка выглянула из дупла и, как в прошлый раз, уронила спелый орех.

Кивнул белке Каин, поднял орех, почему же не взять, когда дают, разгрыз и помчался, жуя сладкое ореховое ядро, по той же самой звериной тропке, но теперь назад, в сторону дома. Вот половину пути проскочил, из родника знакомого воды хлебнул, и опять вперёд, вот уже и дом родной виден, только ему пока не туда, а к реке, к тому месту, где по камням можно перебраться на другую сторону. Они с Авелем, когда подростками были, однажды перебрались, просто так, чтобы себя проверить. Отец им строго-настрого запретил рисковать без надобности, "по дури", как он говорил, потому что очень уж опасная эта река, поскользнёшься, оступишься - закружат, унесут бурные струи. Неужели и вправду Авель мать на ту сторону перенёс и дальше одну отпустил? Но если так, он, Каин, все равно её найдет: там только один путь - узкий проход между двумя огромными горами, не разминуться.

К реке подбежал и, не раздумывая, поскакал, поскакал по камням, вглядываясь внимательно в коварные потоки и взмахивая в особо опасных местах руками, чтобы удержаться, не свалиться. Если просто в воду упадёт - ничего страшного, плавать он умеет, выплывает, тут главное - не расшибиться бы о камень, поскользнувшись.

Стоит он на очередном большом камне и прикидывает, прищурившись, на какой следующий удобнее перескочить. И тут видит в воде непонятное свечение, ярко-голубое. Взял и нырнул, интересно же! Открыл прямо в воде глаза - видит застрявший между большими валунами маленький камешек, от него и идет синий свет. Взял его, конечно, а кто бы не взял?

-Забавная вещица, Малышу отдам! - Спрятал камешек в карман и тут же забыл, не до Малыша сейчас и его забав.

На другой берег выбрался и по тропе между гор побежал, а по пути по сторонам не забывает смотреть, хотя и справа, и слева ничего, кроме крутых скал, поросших колючками, нет. И молодому по этим скалам не пробраться, не пролезь, отцу тут точно делать нечего, получается, и матери тоже, она же отца искать пошла.

Долго бежал, очень долго, пока за поворотом не показалось жильё, значит, люди, значит, можно спросить, узнать. Видит - мужчины толпой навстречу высыпали, дубинками над головами трясут и что-то грозное выкрикивают. Ну и дела! Говорил же отец, что люди разные бывают! А у него ничего для обороны нет, да и силы на исходе, третий день пошёл, как не ел-не пил толком.

Только что по звериной тропе как по своему двору прошёл, никто не тронул, не испугал, а чего от этих людей ждать, непонятно. Можно бы, конечно, развернуться и убежать, но тогда как узнать о матери? А толпа всё приближается, да у них ещё и камни в руках! Может, и ему камень какой-нибудь найти, на всякий случай? Оглянулся, под ноги посмотрел - ни одного. Вот только голубой камешек в кармане завалялся, толку от него никакого, но зачем-то сжал его сквозь одежду.

Подходит ближе - видит, улыбаются ему люди, все как один улыбаются! А дубинками они, оказываются, машут, чтобы показать, как ему рады, и никаких камней у них в руках нет, показалось, наверное. Совсем он в жизни не разбирается, даже стыдно, что плохо о таких хороших людях подумал!

-Проходила ли тут женщина немолодая? - спрашивает. - Я мать свою ищу!

-Не было никакой женщины! - отвечают. - Точно говорим, не появлялась, мимо нас незамеченной даже мышь не проскочит. Мужчина как-то появился, мы его в пропасть хотели сбросить, в жертву, так он сбежал, развязался ночью - и был таков, да еще и двоих с собой увёл, парня и девушку, их мы тоже в жертву готовили. А женщины - нет, никакой женщины тут не было, точно говорим.

-За что же вы мужчину хотели сбросить? - спрашивает Каин.

-Значит, было за что. Имя у него плохое, Адамом звали, как того человека, которого из райского сада выгнали, вместе с его женой, Евой. Да ты что, удивился? Или не знаешь этой истории? Да не волнуйся ты так, назад пойдёт - все равно поймаем и сбросим! А пока отдохни у нас, не пожалеешь! Мы чужих не любим, но тебя примем как самого дорого гостя!

-Нет, - говорит Каин, - к вам я в другой раз приду, обязательно, а сейчас мне надо домой поспешить. Может, мать уже вернулась, а если нет - опять пойду искать, теперь уже в другую сторону.

Развернулся и побрёл назад, несчастный и голодный. Идёт и думает:

-Ну везде беда! Значит, сон был ложный, приснились мне, значит, филин и разговаривающий дуб, где же теперь искать мать? Хорошо хоть отец спасся, если, конечно, это его хотели сбросить со скалы. А такие, вроде бы, приветливые люди... Как же это может быть: имя не понравилось - и за это со скалы?

5.7.

Гермес объясняет юноше и девушке, почему и кому предпочтительнее не животная, а человеческая жертва. Юноша решает рассказать людям правду, но Гермес считает, что это ни к чему не приведёт.

-Ну, а теперь - спим! - зевнул Гермес и откинулся на мягкие подушки.

Но тут из угла послышался голос.

-Дяденька, а можно нам задать вопрос? Очень важный вопрос!

И Гермес, и Адам совсем забыли о юноше и девушке, которых вынесли на своих плечах, избавляя, по настоянию Адама, от жестокой участи - бездонной пропасти между скал, куда их наладились было сбросить свои же сородичи. Адам почти прослезился, когда развязывал девчонку, ослабевшую от страха и измученную жёсткими путами, да и парнишку не мог не пожалеть: совсем молоденький, почти мальчик. Угораздило же им оказаться самыми красивыми в селении, куда он забрёл, а тамошние боги, оказывается, только такую жертву и принимают!

Несчастных детей, после того как их развязали и накормили, тут же сморил обморочный провальный сон, настрадались ни за что ни про что. И вот теперь они проснулись, или, точнее, очнулись, да ещё и вопрос хотят задать. Получается, они слышали их разговор или часть разговора, и даже что-то поняли?

-Ну, задавай, - разрешил недовольно Гермес. - Знал бы, что подслушивать станете - в шатёр бы не пустил!

-Дяденька, - заговорил паренёк слабым голоском, - когда мы лежали связанные у скалы, помнишь, ты рассказывал, а мы невольно слышали, рядом же лежали, не подслушивали! И сейчас не подслушивали, не сердись, дяденька, просто так получилось. Ты говорил, что некоторым богам для жертвы угоден не дым от сожжения, а человеческая душа, и ещё ты сказал, что животные для этой цели менее пригодны, потому что у них она, душа то есть, ты ещё каким-то словом её назвал... я забыл, но это неважно...

-Энергетическая субстанция, - подсказал Гермес высокомерно, гордясь своими познаниями.

-Так вот, ты сказал, что у них, у животных, душа не такая, как у людей, - продолжал парнишка почти шёпотом. Тогда получается, что нам, людям, никакого спасения нет: боги-то нас, людей, намного сильнее, как они захотят - так и будет!!!

-Ишь ты какой! - рассердился Гермес. - Хоть и валялся, связанный, как баран, а запомнил! А теперь и остальные тайны хочешь выведать?

-Я не тайны... - стал оправдываться парень, - просто боязно очень... мы уже с жизнью попрощались, когда лежали связанные, смотрели друг на друга и плакали, у нас своя мечта была... Но теперь вы нас спасли, и мы можем пожениться, но всё равно страшно... не нас - так детей наших отдадут в жертву, какие у нас силы против вас, богов?

-Зачем тебе знать? - буркнул Гермес. - Спи давай! Может, как раз и не отдадут, ведь вас сам Сын Самого Главного бога спас, в кампании с Посланником богов, а это тоже кое-что значит.

-Да ты, наверное, и сам не знаешь ответа, а парнишку ругаешь зря, - вступился Адам. Ему и самому хотелось бы узнать то, о чём расспрашивал юноша, умненьким оказался, таких спасать особенно приятно. - А знал бы - не стал бы таиться!

-Как это не знаю! Чтобы информационщик - и не знал!?

-А знаешь - так говори, давай делись!

-Ну и скажу, мне не жалко, тем более что не поймёте, а поймёте, так забудете.

В это самое время он думал: ничего, если сейчас и скажу чего лишнего, завтра же из их памяти сотру!

-Боги, конечно, намного сильнее, - продолжал он, - однако брать человеческую душу раньше срока никакого права ни у кого нет, даже у богов, которым я служу. На это Самый Главный Бог, который весь этот мир сотворил, строжайший запрет наложил. Только если сами же люди отдадут, неважно каким образом: нам ли, богам, в жертву, сами ли убьют кого, из-за своих собственных споров-раздоров, - тогда нам можно, тогда нам добыча! Причём нашими становятся ещё и души обидчиков, то есть тех, кто убил или послал на смерть, не сразу, но тоже наша добыча, вот как! Энергетическая субстанция, которая есть только у людей - лучшая подкормка для богов.

-А как же нектар и амброзия? - пискнула девушка. - Я слышала, что это - пища богов.

-Есть боги, которым этого достаточно, они добрым делам служат, а вот тем, которые смуту творит, да и я, признаться, большей частью такой же, - нам нектара и амброзии маловато, нам ещё и особой энергии хочется, хотя баловство это, и без неё не пропадём. Но поскольку эту энергетическую субстанцию уже любим, уже втянулись, уже привязались, зависимость у нас такая появилось, - приходится выкручиваться разными способами. Вас же, людей, и организуем, кого страхом, кого обманом, кого лестью, сами понимаете на что!

Адам молчал, потрясённый: вот, оказывается, какие дела творятся в мире, но молодёжь отреагировала быстро и конкретно:

-И только-то, вот и весь секрет? - обрадовано вскричал парень, и девушка так же радостно хихикнула, соглашаясь с его словами. - Тогда никто из нас, людей, так поступать не будет, ни убивать, ни на смерть посылать, что мы, сами себе враги? Надо просто всё рассказать, оповестить всех-всех людей - и все дела!

-Вот, разболтался себе на голову, - усмехнулся Гермес, заглядывая в пустой кувшин из-под вина. - Что, тоже захотели стать информационщиками? Не получится, дорогие мои, потому что, надеюсь, завтра же всё забудете, сами захотите забыть, выбросить вон из головы, чтобы она, голова то есть, оставалась на ваших плечах. Я не угрожаю, но сами подумайте, с кем вы собираетесь бороться? Со мной, посланником богов? Или даже с самими богами? То-то же! К тому же не надейтесь, что люди, о которых вы так радеете, станут к вашим словам особо прислушиваться, даже если ваша память останется при вас. Хоть криком станете кричать - только чудаками прослывёте, и это самое малое, а может быть и похуже. Это сейчас только в пропасть бросают, а вскоре и другим способам научатся, как избавляться от неугодных.

Он помолчал, заглянул в ещё один кувшин, допил то, что там оставалось, и продолжал:

-Среди вас, людей, уже разошлись, нашими стараниями, другие идеи, а укоренившиеся идеи - о, это великая сила! Идеи порождают законы, обычаи, традиции, нормы, ценности, установки... да много чего, что определяет вашу человеческую жизнь... Когда-нибудь, возможно... когда появятся религии, когда разовьются науки... Но и тогда будут для нас лазейки, да ещё какие. Власть, например, на что? А политика, а экономика? Ещё культуру приспособим, вот как! К тому же мы, информационщики, на что? - снисходительно возражал (или объяснял сам себе?) Гермес.

Он опять долго молчал, но никто не решался задавать новые вопросы: пусть говорит, пока не опомнился, видно же, что от вина его слегка развезло.

-А мы, информационщики, на что? - повторил Гермес. - Появятся всякие-разные приёмы и способы, чтобы добиваться желательного: убеждение, внушение, технологии для сознания, технологии для подсознания, манипуляции всякие, чтобы постепенно, исподволь, а потому и незаметно, невидимо... разрушать в сознании людей привычное и правильное, а взамен вкладывать не совсем привычное и не совсем правильное. Или даже совсем для вас, людей, неправильное. Научные рекомендации, как этого добиваться, появятся.

Слушатели подавленно молчали, а Гермес, опять заглянув в кувшин, продолжал свою заносчивую речь:

-Думаете, люди сразу стали приносить в жертву других людей? Или убивать друг друга? Как бы не так! Да нам постоянно приходится преодолевать ваше упрямство! Вот, например, Адама и его семью никак не удаётся приучить, а ведь как стараемся! Какие силы брошены! Но ничего, не мытьём, так катанием, авось да получится, - он заговорщицки подмигнул Адаму и в очередной раз подумал: "Ну, совсем разболтался! Утром надо проснуться пораньше и, пока все спят, вычистить лишнее из памяти!".

-Ну, а теперь я как хозяин велю всем спать, - заявил он, - а чтобы нас, пока мы спим, никто не потревожил, ни зверь, ни человек чужой сюда не проник, на выходе из шатра будет лежать специальная палка со змеями, для охраны. Вы тоже близко не подходите, змеи ядовитые, могут ужалить!

Про себя же в это самое время думал: "Ещё - чтобы никто отсюда не вышел, мало ли что им в голову взбредёт. А утром настрою мой кадуцей, это для них палка со змеями, а для меня - самая продвинутая мультипрограмма!.. настрою на избирательное удаление памяти - и помашу перед ними. Незачем им помнить то, что я наболтал!"

5.8.

Измученный и больной Каин возвращается домой, так и не найдя мать. Авель заявляет, что будет совершать жертвоприношение отдельно от брата. Каин отдаёт Жасмин голубой камешек.

Исхудавший и измученный, поздно вечером вернулся Каин к родному жилищу, а здесь перемены большие: Авель опять самый главный в доме и нет ему, Каину, места нигде, разве что в огороде, среди грядок. Или в саду, под деревьями. А ему что? Не спорить же из-за таких пустяков, даже мысли такой не пришло, сейчас прилечь бы. На грядках, так на грядках, благо тепло. Добрел до огорода - и упал камешком, даже не заметил, что тыквы и арбузы заметно подросли, порадовать его, наверное, хотели.

Утром к столу подошёл, покачиваясь от слабости, а там уже Жасмин еды всякой наставила, вкусной. Сколько же времени у него ничего, кроме горьких ягод и нескольких орешков от белочки, не было во рту?

Тут и Авель вышел, тоже сидит, тоже ест, обычный семейный завтрак, ничего вроде бы не менялось. Нет, кое-что всё же изменилось.

-Сегодня жертву приносить положено, не забыл? - говорит Авель. - Луна совсем круглая стала, и ночи короткие. Ты можешь на отцовский камень пойти, а я на своём буду, без тебя!

Глаза у Авеля светятся недружелюбным блеском, слова из жёстких губ, как брызги холодные, выскакивают, бьют в лицо Каина, сердце ему леденят. Смотрит Каин в недоумении, поверить не может: хоть и прежде подобные слова от брата слышал, да считал, что это пустая болтовня, не станет же брат их кровное единство нарушать, о разрыве самим богам объявлять. Известно же, что жить по отдельности сложнее, да и скучнее. А то, что семья у брата - ну и что? Пусть будет, всё равно они братья, всё равно одна семья.

-Мать с отцом вместе велели быть, забыл? - нашёл ответ, прохрипел сквозь сжавшееся горло, и ещё не успел договорить, как почувствовал: не помогло, только хуже стало.

-Я всё сказал! Сам буду, без тебя! - услыхал он от брата.

Авель ушёл вместе с Розой на выпас, а Каин опять отправился к своим грядкам. А куда ещё ему идти? В совсем недавние времена, хоть и пользовался он нечасто своей мягкой и тёплой постелью, всё равно знал, что есть у него ДОМ, где всегда ждут и всегда ему рады. Неожиданно в голове у него всё поплыло, будто опять он на скользком камне, а вокруг несётся, бурлит недружелюбная вода. Где стоял, там и свалился, посреди тыкв и арбузов, как и ночью. Закачало его, ознобом затрясло, или это арбузы и тыквы выше него поднялись и, огромные, по земле катаются, того и гляди придавят? Надо бы встать, уйти, но даже пальцем шевельнуть не может.

-Что это с ним, заболел или просто уснул? - сомневалась Жасмин, стоя над распростертым телом Каина, - если спит, то почему так странно, так неудобно лежит?

И пока колебалась и сомневалась, её ладонь сама собой, ну никак не остановить или хотя бы задержать! - её ладонь потянулась и мягко, мягче, чем пух одуванчика, прикоснулась к пышущему жаром лбу лежащего на земле юноши.

Каин приоткрыл и тут же закрыл глаза.

-Это ты, ты пришла, - прошептали его губы. - Я знаю, ты мне снишься. Мне всегда снится то, чего не бывает. Вчера мне приснился дуб, он разговаривал, и он меня обманул.

-Это я, - сказала Жасмин, - я рядом, я тебя не обману. А сейчас надо поскорее тебя вылечить, я умею, меня твоя мать научила. Ты лежи, просто закрой глаза и лежи.

И она стала смелее гладить горячий лоб Каина, успокаивая подрагивающие жилки на висках и снимая горстями жаркую боль, которую тут же стряхивала подальше в сторонку, а в тех местах, куда она эту боль стряхивала, тут же увядала, жухла трава.

Через какое-то время Каин снова открыл глаза. И что же он видит? Неужели не сон? Над ним склонилась Жасмин и гладит, гладит его по голове! Хотел что-то сказать - но будто онемел, все слова забыл!

Жасмин увидела, что он очнулся, и тоже смутилась.

-Я тебя лечила, у тебя жар, - пробормотала, - как твоя мать учила, так и делала.

-Надо идти искать мать, - попытался вскочить Каин, но Жасмин покачала головой:

-Завтра пойдёшь, а сегодня отдохни, и мать бы так сказала, если бы здесь оказалась. Больным ты далеко не уйдёшь.

Каин кивнул. Конечно, Жасмин права.

-Мне уже лучше, - сказал он. Губы и рот у него пересохли, слова получались хриплыми, еле слышными. - Вот только ещё немного отдохну.

-Ты лежи, а я тебе водички принесу, с лимоном! - Жасмин улыбнулась. - Только сначала к Малышу загляну - и вернусь. Всю ночь плакал, мы с Дедом по очереди его на руках носили. Что-то болит у него, а что - сказать не может.

Каину стало неловко. Разнежился тут, а в доме, оказывается, есть и другие больные. И как это он сразу не заметил, какой измученный вид у Жасмин?

-У меня для него есть одна забавная штучка, пусть поиграет, - спохватился он, - издалека нёс, боялся потерять! На, отдай! - Он вынул что-то небольшое из складок одежды, Жасмин протянула ладонь, чтобы взять, и тут их руки, между которыми оказался синий камешек, встретились. Как случилось дальнейшее, непонятно, но они одновременно протянули навстречу друг другу руки и так стремительно, так горячо обнялись, что каждый услышал громкий стук сердца в груди другого.

-Я скучаю, когда тебя нет, - выдохнула робко Жасмин, куда-то ему подмышку. - Мне без тебя плохо.

Отодвинулась и, будто во сне, побрела к дому, вытирая мокрые глаза.

-Куда я денусь, я же с тобой, ты знай, что я всегда... только о тебе, - успел пробормотать ей вслед Каин, и она, возможно, услышала. Куда только красивые слова пропали, которые он для Луны придумывал!

Через какое-то время Каин уже бродил потихоньку между своими тыквами и арбузами, прикидывая, что взять для жертвоприношения. Что у него есть самого лучшего, то и отнесёт. И попросит, чтобы мать нашлась и чтобы отец вернулся. Ну, и чтобы, конечно, Малыш выздоровел, и вообще... Дальше думать он себе не разрешил.

5.9.

Жасмин передаёт больному Малышу голубой камешек и желает ему здоровья. Выздоровевший Малыш играет с голубым камешком и разбивает его, как орех.

-Смотри, какой я тебе орешек принесла! - сказала Жасмин, впорхнув в комнату, где лежал слабенький больной мальчик. На её ладони блестел небольшой голубой камешек, и сама она тоже сияла, под впечатлением тех нескольких словечек, которые они с Каином сказали друг другу. - Каин специально для тебя раздобыл, он и в воду за ним нырял, и через леса-горы издалека нёс, помнил о нас...

Малыш тяжело дышал, глядя куда-то вверх, и даже не взглянул в её сторону. Зато Дед посмотрел укоризненно:

-Не до забав ему, внучка, не тревожь его, видишь, он совсем плохой. Просто не знаю, как ему помочь, не ест, не пьет. Розу звал, чтобы с сыном посидела, - куда там, заглянула и исчезла, некогда ей! Ещё и ты ушла, совсем с ним замучился.

Жасмин растерялась:

-Я же не гуляла, там Каин тоже больной... что за напасть на нас на всех! Как бы я хотела, чтобы все поскорей выздоровели, и Малыш, и Каин, и ты, Дедуля, и вообще все-все! - она в отчаянье крепко сжала свои кулачки и заплакала. А когда перестала плакать, Малыш уже не лежал, а сидел, дёргал Деда и её за руки и требовал есть и пить.

Если бы она знала о чудесной силе камня, то, конечно бы, догадалась, в чём причина такого быстрого исцеления. Но и Жасмин, и Дед просто обрадовались и стали поскорее предлагать мальчику: кто - еду, кто - питье. Дети, случается, быстро выздоравливают, вот бы и всем так!

Кстати, в это самое время и Каин взбодрился, и Дед почувствовал себя гораздо лучше, и даже к Адаму и Еве, находящимся в данный момент очень далеко от дома, причём не вместе, а в разных местах, пришли так необходимые им новые силы.

Ещё через какое-то время Малыша вынесли во двор и посадили в тени на травку. Жасмин дала ему для забавы, в придачу к голубому камешку, кучку нечищеных орехов, почти таких же по размеру, что и новая игрушка: пусть перебирает, перекладывает, самая что ни на есть детская забава. А Дед, совершенно счастливый от быстрого выздоровления своего любимца, стал учить его счёту: один, два, три...

-Ты же умненький мальчик, повторяй! - радовался он успехам воспитанника.

-Да, да, да, - лопотал Малыш и разбрасывал-перекладывал-собирал свое нехитрое хозяйство.

И тут показался Авель, идёт-спешит куда-то. В последнее время Малыш его мало интересовал, не до Малыша теперь ему! Но тут что-то его привлекло, он взглянул, присмотрелся внимательнее, замер и стал потихоньку, потихоньку приближаться, подкрадываться, как делает охотник, чтобы не спугнуть добычу.

Дед заинтересованно смотрел на Авеля: что это с ним?

-Да, да, да, - лопотал Малыш, укладывая свою новую игрушку на небольшой камень-валун, их во дворе немало разбросано, с дальних времён лежат. Положил аккуратненько в самую середину, нашарил другой камешек, поменьше, но тоже немаленький, здесь таких тоже полно.

-Ты зачем здоровый бульник взял? - заволновался Дед. - Брось каменюку сейчас же, пальчик зашибёшь!

Но тут Малыш крякнул и ловко пришлепнул каменюкой, как назвал Дед, свою голубую игрушку! Сколько раз видел, как взрослые разбивают для него орешки, а теперь и сам попробует, он же большой!

- Да, да, да...

Авель молнией метнулся к Малышу, но не успел: голубой блестящий камешек превратился в голубую пыль, которую тут же развеял невесть откуда взявшийся ветерок.

5.10.

В ночь полнолуния Каин приносит к жертвенному камню арбузы и тыкву. Авель и Роза прогоняют Каина. Авель спотыкается, падает и ударяется головой о новый жертвенник. Роза жестоко избивает Каина.

Странное в этот раз случилось полнолуние. К вечеру неожиданно набежали тучи, опустилось небо, как перед большим дождём. Дождь, конечно, нужен, давно о нём мечтали, но чтобы такая темень, да в полнолуние? Мрачная чернота не позволяет ясноокой красавице Луне выглянуть хоть на мгновение и взглянуть на то, что происходит внизу на земле, а заодно подарить людям свой ясный полнолунный свет. Да такого никогда не бывало! Пусть будет Луна бледная, пусть совсем прозрачная, пусть только изредка между туч проглядывает, но какое же жертвоприношение без круглого лика над жертвенным камнем!?

В полной темноте, с тяжеленными тыквами и арбузами и, если честно, с ещё не ушедшей слабостью во всех членах, добирался Каин до места, где, один за другим, находились камни для жертвоприношений. Сначала неказистый серый, хранящий в своих трещинах остатки пепла от костров, которые разводили вокруг него на прошлых жертвоприношениях, а немного поодаль - огромный темно-красный, который недавно всем скопом притащили под присмотром Авеля.

-И что это мы его так слушались? - пробормотал Каин, осторожно, чтобы не разбить, раскладывая свой груз рядом с первым жертвенником, тяжело дыша и утирая пот со лба. - Но, может, брат всё-таки шутил, когда говорил об отдельном жертвеннике? Как это - отдельно, когда мы всегда вместе? Не может такого быть! Разве я не помогал этот красный камень тащить? Как это мой брат и меня же - не пустит? Да вон он, мой брат, у нашего нового прекрасного жертвенника, он наверняка ждёт меня! Иначе и быть не может!

Рядом с красным камнем пылал, рассыпая искры, высокий костёр, в его колышущемся свете возникали и исчезали фигуры Авеля и Розы. Огонь манил и казался весёлым, Каину тоже стало радостно.

-Да не может такого быть, чтобы отдельно! - пробормотал он, поднял с земли тыкву - арбузы он перетащит попозже - и поспешил к весёлому огню.

А брат уже и сам ему навстречу движется, и Роза за ним, недовольная. Руки перед Каином выставляют, как бы отгораживаются: ты, со своей тыквой, - там, на старом месте, а мы - здесь, на новом, сколько раз нужно объяснять!?

Хотел было Каин тыкву расколотить вдребезги, с досады, но сдержался: тыква - для Богов, это лучшее, что у него есть.

Вернулся к старому, тёмному жертвеннику, в глазах тоже темно. И вокруг темным-темно. Где он теперь дров для костра наберёт и камешков подходящих, чтобы огонь высечь? Заранее надо было побеспокоиться... Сел у камня, пригорюнился. Но тут трогает его кто-то за плечо. Поднял голову - рядом его друг Пётр, со своими родителями.

-Не пустили? - спрашивают. - А мы тоже не поймём, что нам делать: Авель велел подождать, позже говорит, допустит нас, с нашей рыбой, а пока они сами будут Богов ублажать. Да не расстраивайся ты, мы заранее к обоим камням дров натаскали, сейчас и здесь огонь наладим, разложишь свои дары, не пропадут! А мы пока в сторонке побудем, посмотрим, что к чему, может, к тебе присоединимся, а может, к Авелю.

Запылал костёр, прогорел, а когда прогорел, разложил Каин на старом жертвеннике, от костра нагревшемся, свои скромные подношения. Посредине ярко-жёлтую тыкву, а по бокам - два полосатых арбуза, красиво получилось. Стоит Каин у камня, вверх смотрит, руки с мольбой протягивает, просит дары принять:

-Сейчас, о Боги, - шепчет, - сейчас я о матери прошу, чтобы нашлась, чтобы домой вернулась, хоть с отцом, хоть сначала одна, без отца. Но лучше, конечно, с отцом. Я прошу, о Боги, если можно просить, если я имею право просить, то я прошу, очень прошу, чтобы и отец вернулся, вместе с матерью, мне без них плохо, так их не хватает!

-А сейчас возьмите, - это он уже вслух говорит, громко, - Те, кто свыше нас, не знаю, как правильно, как положено к Вам обращаться, я в первый раз приношу дары самостоятельно, возьмите мои скромные дары, тыквы возьмите и арбузы, я сам их растил, поливал, холил! Мой брат тоже дары приносит, у него жирный бык, я тоже этого бычка кормил, траву и ботву сочную носил. И отец мой с матерью тоже за грядками ухаживали, и бычка этого тоже растили, поэтому можно считать, что наши дары с братом и от них тоже. И заодно я прошу, я очень прошу, чтобы в следующий раз мы посылали вам жертву все вместе, и я, и родители, и мой брат с его семьёй. Я не против того, чтобы он считался главным, потому что это мой любимый брат. А больше всего, даже больше брата, я люблю Вас, Тех, кто свыше нас, так нас отец и мать учили, Вы свыше нас по праву, возьмите мои дары, пожалуйста, это всё, что у меня есть!

Разогрелись на раскалённом камне его приношения, стали лопаться от жары. Потёк липкий арбузный сок, попал на угольки, взметнулась к небу черная копоть, стал гаснуть огонь костра. Схватился за голову Каин: беда, Те, кто свыше нас, не принимают мои дары, разгневались, наверное, на меня! Из-за того, что мать не нашёл, разгневались! Вот и соседи головами качают, шепчутся. Но мы с братом её найдём, обязательно найдём!

Схватил в охапку Каин свою не допечённую тыкву, а она так нагрелась, так разгорячилась, что обожгла ему руки и живот, до дикой боли обожгла, волдырь будет, ну и что, он потерпит, это ничего, заживёт! Схватил тыкву - и скорей, скорей со своей горячей ношей помчался к красному жертвеннику.

А там, на камне преогромном, целый бык заколотый лежит, лижет его сбоку огонь, сине-фиолетовое пламя, вместе с дымом от костра, над тушей взвивается и клубами, чем-то похожими на фигуру Дядюшки, вбок стелется. А дух, дух какой распространяется от поджаривающегося мяса!

-Такой запах Те, кто свыше, очень любят, - бормочет на ходу Каин, чтобы не закричать, не завопить от ожогов, - еду они, как обычные люди, не употребляют, а вот ароматы молодого, сочного, прозрачным жирком истекающего мясца - это для них, говорят, самое желанное! Правда, отец говорил: "как в раю" или "как на небесах", когда давал нам с Авелем понюхать розу или лилию или другой душистый цветок... а про мясо он так не говорил...

Подбежал он к жертвеннику брата и - тот опомниться не успел! - и водрузил свою исходящую паром огромную тыкву прямо под бок жарящегося быка:

-Я к тебе, брат, прими меня, пожалуйста! У меня сок из арбузов потёк, огонь погасил! Я же не знал, что только тыкву надо было на камень класть! А мясо с печёной тыквой - это же вкусно, там понравится!

Но брат посмотрел хмуро, а потом взял длинную жердь и столкнул тыкву со своего жертвенника:

-Это твои! тво-и! тво-и дары не берут, а мои - берут! Уходи отсюда со своей дрянью, никаких тыкв тут не будет!

Но Каин вроде и не слышит его слов, стоит на коленях у жертвенного камня, чуть ли в не костре, теперь и на ногах будут волдыри, и смотрит с оторопью и ужасом на то, что скатилось оттуда вместе с тыквой. Сначала ему показалось даже, что это вторая тыква, откуда взялась, ведь он только одну принёс! Но это не тыква, нет, это - не может быть, только не это! Это же голова белой козочки, материной любимицы! Шёрстка между рожек ещё не вся обгорела, даже реснички длинные кое-где остались, узнать можно. Смотрит козочка укоризненно на Каина невидящими глазами, или тем, что от них осталось. Очень укоризненно смотрит.

-Её - зачем взяли сюда? - прохрипел он, - это же материна коза!

-Пожалел! Для Тех, Кто свыше, пожалел! - закричала возмущённо, запричитала Роза, очень красивая в бликах костра и в своём новом наряде, такой же и у матери есть, а может, это даже её, материн наряд, да пусть носит, не жалко.

-Мать вернётся - что ей скажем? - пытается кричать Каин, но опять получался один шёпот, - зачем козу на жертвенник класть, когда овцы есть! Овцу - да, быка - да, а козу, да ещё и прирученную, домашнюю любимицу - её зачем? Мы что - бедные? Скотины полон загон!

И тут Роза заявляет:

-Надоела она, коза эта, избалованная очень.

-Значит, не самое дорогое жертвуете, а то, что не любите? - опять кричит шёпотом, выпучив от волнения глаза, Каин.

-Да что же это такое! - размахивает руками Роза. - Мы тебя сюда звали? Нечего нас учить!

-Ну, ты иди, иди себе, - очнулся от нерешительной оторопи Авель. - Всё равно нет уже козы, нечего шум по пустякам поднимать! - и шагнул вперёд, и толкнул старшего брата, чтобы тот убирался и не мешал ему заниматься праведным делом. Но зацепился за валяющуюся на земле козью голову, попал ногой прямо в развёрстую дыру козьего горла, покрытого по краям чёрной спёкшейся кровью. Стал нежданную зацепку с ноги брезгливо стряхивать, а руками в это же самое время над Каином взмахивает, чтобы ещё раз подтолкнуть, чтобы уходил подобру-поздорову откуда пришёл, со своей тыквой.

Но коза, даже и без туловища, и тут оказалось вредной, и тут свой норов показала: хозяйская нога ещё глубже проникла внутрь обугленной козьей горловины, предназначенной для блеянья и нежной травки. Качнулся Авель и, чтобы не упасть, пришлось ему на ногу, застрявшую внутри козьей головы, наступить. Зацепился козий рог за землю, и нога-пленница подвернулась.

Дальше - ещё хуже: потерял Авель равновесие, упал набок и виском о край тёмно-красного жертвенника, из камня лучшего, ударился. Упал - и затих, замер, лежит на угольях от костра, ещё немного - и сам запекаться начнёт.

Подхватил Каин брата, от кострища подальше оттащил, Пётр тоже подскочил, тоже помогает. Копоть и кровь с лица Авеля оттирают, в лицо ему водой брызжут, на голову льют. Просят отозваться, глаза открыть. Но не отвечает Авель, сколько ни зовут его, сколько ни просят, глаза свои закатившиеся не открывает.

-Это ты виноват, ты! - завизжала Роза и вцепилась в волосы Каина. Лицо и грудь, обожжённую горячей тыквой до волдырей, исцарапала, ногами стала пинать. - Ты брата убил, а я - теперь я убью тебя!

А он и не сопротивляется: от отчаяния и боли последние силы, будто кровь из жил, мгновенно утекли. Да и какие силы, если столько дней не ел, не пил, по окрестностям рыскал, мать разыскивая, и не он, кстати, позволил ей уйти неизвестно куда. Но сейчас главное - даже не мать, а то, что с братом случилось, неужели это не страшный сон? Может, он сейчас проснётся, и наваждение кончится? И всё забудется? Что он один, без брата? Брат - половина, и он - половина, только вместе они целое, особенно для отца с матерью. И как они смогут такое узнать? Что я им скажу? Лучше и мне умереть!

Упал Каин без памяти на землю, которая всегда ему помогала, да и сейчас не предала: хоть с одной стороны, но от побоев закрыла. Тут и небо вступилось: в глаза разъяренной женщине воткнулась невиданной яркости вспышка, в уши - грохот, заставивший её согнуть плечи и присесть, закрывая уши руками.

Хлынул дождь, такой редкий и такой долгожданный в этих краях, но ни Авель, но Каин ничего этого уже не видели и не чувствовали.

Если бы не дождь, не выжить бы Каину после жутких ожогов и жестоких побоев. Прохладные струи омывали и гладили его измученное тело, проникали, как целебное питье, внутрь кровоточащего рта, в иссохшую, прогорклую, пропитанную горем гортань и далее в желудок, в каждую самую дальнюю и самую маленькую жилочку. Тёплая земля набухала от влаги, но тоже не отставала в своём старании вернуть силы несчастному юноше, который всегда её холил и обихаживал.

Часть шестая

Колебания судьбы

6.1.

Беда в доме: похоронили Авеля, в забытьи лежит Каин. Пётр берёт на себя заботу о доме Адама и Евы.

Беда поселилась в доме... Злой ли рок разлучил, раскидал, уничтожил ещё совсем недавно дружное и благополучное семейство? Люди ли недобрые позавидовали? Боги ли отвернулись? Нет в доме ни Адама, ни Евы, только крошечная надежда осталась, что, возможно, когда-нибудь вернутся. Нет спокойно-уверенного крепыша Авеля... и нет никакой надежды, что хоть когда-нибудь, да вернётся: похоронили его, бедного, на другой день после полнолуния.

А в самой дальней комнате в забытьи и почти без признаков жизни, разве что дышит чуть заметно, вот уже который день лежит его старший брат Каин. Так крепко уснул, что не хочет просыпаться, щеки и глаза ввалились, все ребра можно пересчитать. Зовут его, теребят, просят пошевелиться, открыть глаза - не отзывается, не открывает глаз, только длинные ресницы иногда вздрагивают, кажется, ещё длиннее стали. Проснётся ли? А если проснётся, что с ним будет? Может, лучше ему и не просыпаться вовсе: такое горе в семье, такое горе. Будет себя винить, да так, что жить не захочет, не сможет. Да и люди обвинят: кто станет разбираться, что и как именно около нового жертвенника цвета запекшейся крови на самом деле происходило? Роза, и та накинулась: "ты брата убил, ты!", хотя если чья и была вина, то её - в первую очередь, кто бы сомневался. Чуть не убила тогда Каина, еле оттащили обезумевшую бабу.

Но Пётр видел всё, что случилось, в мельчайших подробностях, и родители его видели, и соседи, которые рядом с ними живут, тоже рядом стояли, всё заметили... Глазами-то видели, а вот головами понимать отказываются, до сих пор поверить не могут...

В ту страшную ночь они пришли на жертвоприношение, как всегда, со своей рыбой. Стояли тихо в сторонке и ожидали, какое решение примет Авель: то ли к своему камню позовёт, то ли назад, к старому жертвеннику отправит, рядом с которым они тоже разложили дрова, на всякий случай, и где несчастный, вконец растерявшийся Каин уже начал раскладывать свои тыквы и арбузы.

Нет, подумайте только, как всё запуталось, как перепуталось! Совсем недавно события текли медленно и благодатно: все довольны, всего хватает, всем тепло, сытно, вкусно. Словом, славно. И кому только такая жизнь помешала?!

Когда, споткнувшись и запутавшись в козьих рогах, Авель шлепнулся оземь, да ещё и стукнулся, падая, виском о краешек жертвенного камня, повисла странная тишина, даже огонь в костре затих и перестал лизать поленья. Авеля тут же оттащили подальше от костра, стали брызгать на него водой.

Какая-то женщина закричала, запричитала, на неё прикрикнули: может, это ещё не беда? Полежит немного Авель, полежит - и встанет, да как это может быть, чтобы он, такой молодой и сильный, и не встал? Впервые, что ли, падает? Ну, шишка на лбу надуется, ну, синяк выскочит, ну и что тут такого, все падают, все шишки набивают, а на ссадины и царапины никто внимания не обращает!

-Ну, вставай же, Авель, друг мой лучший, - просит Пётр, - вставай, открывай глаза свои скорее!

Не открывает, не встаёт... И тут рядом с Авелем на земле оказался ещё и Каин! Упал без чувств замертво, и что ему, Петру, делать, совсем непонятно. И Евы рядом нет, у неё бы он живо поднялся! Да она и не допустила бы таких событий, точно бы не допустила! Разве при отце и матери такое могло бы случиться!?

Ну, вставай же, Каин, тоже друг мой лучший, пожалуйста, вставай! Да что это за напасть такая, за что ему, Петру, такое несчастье выпало? Два лучших друга пропадают - а он ничего сделать не может! Хоть самому ложись рядом с ними! И ещё надо как-то оттащить от Каина разъярённую Розу.

Все, кто пришел на жертвоприношение, оцепенели, растерялись, стоят кучкой в сторонке, перешёптываются, руками разводят. Посмотрел Пётр на своих родителей - может, что посоветуют, но они тоже в полной растерянности. Пришлось брать ответственность на себя: кричать, приказывать, топать ногами. Все послушались, кроме Каина и Авеля...

С тех пор так и повелось, к сожалению. Лучше бы, конечно, вернуться в прежние времена, когда он приходил в дом Адама и Евы как гость. Но теперь он здесь живёт. И спит здесь, и ест, хотя лучше бы к себе вернуться, в свой шалашик у реки, чтобы всю ночь слышать плеск воды, а утром проснуться - и тут же поймать рыбку-другую-третью. И мать с отцом теперь тоже здесь живут, так он, Пётр распорядился. Они тоже по своему оставленному шалашику у реки скучают, но ничего, поживут пока здесь.

А когда-то, это Пётр хорошо помнит, мать мечтала о таком же доме, как у Евы, даже отца упрекала: вот, мол, какой шикарный дом Адам построил своей жене, а ты мне - шалашик хлипкий... Но вот теперь они в этом самом доме живут, а не рады... Слишком дорогая цена. Ничего, подымем на ноги Каина - тогда к себе можно. Или вдруг Ева вернётся. Или Адам. Или они оба, не на век же ушли!

Но дни идут, а Каин всё лежит в дальней комнате, обложенный шкурами, и почти не дышит, глаз не открывает. Длинные ресницы уже почти не вздрагивают. Жасмин хлопочет, пытается лечить, что-то ему в рот вливает. Ест ли сама, спит ли - неизвестно, похоже, что нет. Дед ей помогает, тоже не ест, не спит. Да ещё за Малышом присматривает: подрастает мальчик, шустрым становится, как положено деткам. А отец и мать Петра хозяйством занимаются: огонь в очаге поддерживают, еду варят, о скотине заботятся.

Ещё есть Роза, но с нею одна головная боль, по выражению Деда. Мало того, что помощи от неё никакой, даже о сыне позаботиться не заставишь, так ещё норовит пробраться к Каину, отмстить она, видите ли, желает. Поэтому Пётр сразу же отправил её в пристройку с отдельным входом, в ту самую, откуда она в своё время сумела выжить Жасмин. Вот пускай там теперь и остаётся, со своей злобой, а в общем доме, тем более на постели Евы, незачем ей валяться!

И никто в Евиной комнате спать не будет, так он, Пётр, распорядился. Вернётся хозяйка - а дом её ожидает... всего лишь дом... Вот что мы ей скажем? И как можно объяснить матери, что случилось с сыновьями? Как рассказать о той жуткой ночи, когда не смогли спасти Авеля, как ни хлопотали над ним, чего только ни делали....

Пришлось на другой день его хоронить, рядом с новым жертвенником, тем самым, что цвета запекшейся крови, все помнят, как его сюда волоком тащили, как мужчины старались, а женщины мужчин подбадривали, как все вместе камнем красивым любовались...

Теперь каждый день проходит Пётр к этому самому камню, проведать друга. Посидит рядом, расскажет, как дела, пожалуется... без слов, молча. Кому ещё ему жаловаться?

А тут недавно на могильном холмике появился козий череп с одним-единственным рогом, наверное, волки или собаки притащили. Пётр его поднял, выбросил подальше и - заплакал. Жалко друга. Ох, как жалко!

6.2.

Кадуцей даёт совет спасённым Адамом юноше и девушке. Адам задаёт кадуцею вопросы о Еве и сыновьях, но получает непонятные ответы. Адам велит кадуцею стереть у Гермеса память о ночном разговоре.

Гермес давно уже крепко спал, но к Адаму сон всё не шёл.

-Что же делать? - мысли так и метались, - может, бросить мне свою затею, не искать Чудесное Древо, тем более уже знаю, кто я такой. А стану, вместе с молодыми ребятами, которых удалось спасти, ходить по селениям и рассказывать правду о том, что нас обманывают и что убивать людей, даже в жертву, не надо. Вот вернёмся к тому самому старику и объясним. И остальным расскажем!

И сам же себе возражал:

-А они опять рассердятся и опять велят сбросить всех нас со скалы. Ведь я уже рассказывал, что мы, в наших краях, только скотину жертвуем, а детей жалеем. И какой был результат? Это, как сказал Гермес, оттого, что идеи о человеческой жертве уже распространились среди нас, людей. А ещё он говорил про какие-то законы, нормы и ценности, которые уже вышли из этих идей и тоже разошлись между людьми. Поэтому получается, что просто прийти и рассказать, - это всё равно, что сразу прыгнуть со скалы, только зря погибнем.

-Так что же делать? Что же мне делать? - спрашивал и спрашивал он сам себя, молча, конечно, спрашивал, мысленно. Но через какое-то время заметил, что бормочет, причём довольно громко: "что же делать? что же делать, что?". Спохватился и умолк: как бы Гермеса не разбудить!

Тут он слышит - шевелится что-то у входа в шатёр. Сразу на ум пришли мысли о ядовитых и опасных пауках, змеях, мышах, крысах и прочих кусачих тварях. Этого ещё недоставало! Адам приподнялся на локте, чтобы разглядеть, и - что же он видит в слабом свете? Это шевелятся змеи на палке Гермеса, которую тот положил у выхода из шатра!

-Дяденька, - слышит Адам шёпот из угла, где Гермес разместил спасённых детей, юношу и девушку, Адам мысленно называет их детьми, а как ещё, если они моложе его собственных детей?

-Дяденька, - шепчет паренёк, - это не настоящие змеи, я сразу понял, мой отец - змеелов, он и меня учил. Давайте я их в руки возьму, я не боюсь.

Тут и Адам сообразил, что змеи не настоящие, поэтому, недолго думая, схватил шевелящуюся палку и выскочил с нею вон из шатра. Парень - за ним, следом выбралась потихоньку и девушка. А Гермеса, вот удача, они не потревожили. Ну что ж, пусть поспит.

Адам крепко держал палку в руках, наблюдая, как то, что теперь уже не казалось змеями, но всё же очень на них походило, продолжало шевелиться. А ведь Гермес зачем-то эту штуку за собой таскает, нужна она ему, значит. Вот он, Адам, что сейчас делал? Он вопросы задавал, повторял и повторял: "что делать, что делать, что делать?". Может, оно или она, палка то есть, услышала и захотела ответить?

Держа палку в вытянутой руке, причём подальше от лица: мало ли что, Адам спросил:

-Можно задать вопрос?

-Спрашивай! - сказала палка человеческим голосом. Или это змеи сказали, но всё равно странно. - Пока мой хозяин спит, вопросы может отдавать тот, кто держит меня в руках.

-А что ты знаешь, что умеешь?

-У меня много функций. Могу дать информацию, то есть ответить на вопрос. Могу проанализировать данные. Могу стереть память.

-Тогда скажи, кто я?

-Ты - Адам, творение Самого Главного Бога.

-А что мне посоветуешь?

-Ответь на контрольный вопрос: тебе посылали знак и что это был за знак?

-Посылали. Дерево, - отвечает Адам, удивлённый и вопросами, и тем, что разговаривает со змеями.

-Тогда дерево и ищи, знак посылается не просто так!

-А мы кто? - спросил парень, пока Адам раздумывал об услышанном, и девушка прижалась к нему, получается, вместе спросили.

-Вас хотели сбросить со скалы, но Адам спас.

-А что ты нам посоветуешь?

-Бегите отсюда поскорее как можно дальше, пока мой главный хозяин Гермес не проснулся. Найдите тихое место у чистой воды и стройте там новое селение. Люди постепенно будут к вам приходить, но вы всех не берите, а оставляйте только тех, кто согласится с вашими законами, а какие законы надо устанавливать - вы уже знаете.

-А скажи, - не удержался Адам, хотя и понимал, что ему тоже надо спешить, пока Гермес не проснулся, - как пересказывать то, что тебе сообщили, правильно?

-Тебе же сказано: ищи дерево!

-Это ответ на первый вопрос, а я жду ответа на второй! Скажу по-другому: как правильно интерпретировать?

-Ищи дерево! - послышался всё тот же ответ.

-Заклинило, - сказал парень, - оно испортилось, устало, даже не знаю, как эту штуку называть.

-Правильно меня называть кадуцеем, но если хочешь, можешь и палкой со змеями, функции обижаться у меня нет, - произнесла "эта штука". - Кадуцей - это сложное информационно-аналитическое устройство, вам без специальной подготовки не понять.

-Хотя и не всё понятно, всё равно спасибо, - поклонился юноша, - а совет нам понравился, так мы и сделаем.

Девушка в это время улыбалась всем змеям сразу, будто лучшим друзьям.

-Ну, мы пошли, - теперь юноша обращался к Адаму, - надо спешить, пока Гермес не опомнился и не стёр нам всем память: если хозяин этой штуки захочет, она это сделает, сама только что признавалась. Спасибо тебе, дяденька, за наше спасение, век не забудем! А если попадёшь в наше селение, которого пока нет, но будет, уж мы постараемся, - примем с почестями!

И они исчезли в утренней полутьме, будто их и не было. Адам же, задумавшись, смотрел на палку со змеями, а если иными словами, на сложное информационно-аналитическое устройство, которое он на всякий случай продолжал держать подальше от лица.

-А нет ли у тебя вестей о моей дорогой жене Еве? - ну не мог он не задать такого вопроса.

Змеи шевелились долго и резко, Адам ждал, затаив дыхание. Наконец услышал:

-Информация закрытая, совсем закрытая, нет доступа.

-Но хотя бы жива ли она?

-Жива, - прозвучал ответ, - но считает себя мёртвой.

Ничего не понял Адам и решил, что кадуцей опять, наверное, "заклинило",

-А что скажешь о моих сыновьях, Каине и Авеле?

Змеи опять долго шевелились, а пришедший ответ опять обескуражил:

-Информация есть, но сообщать не будем из гуманных соображений.

-Да что это такое, - возмутился Адам: мало того, что это "сложное устройство" ничего толком не знает, так ещё и говорит непонятными словами! - Ну, дай хотя бы совет, что нужно сделать именно сейчас, учитывая всё, что случилось!

-Запрос неточный, - послышался ответ, - надо вести ещё один параметр.

-Какой такой параметр? Раньше и без параметра отвечало! - в сердцах сказал Адам. Да и признаваться, что слово "параметр" ему незнакомо, не хотелось.

-Раньше в просьбах дать совет сразу обозначалось, для кого. А сейчас такого обозначения нет, да ещё надо учесть уйму факторов, которые входят в понятие "всё, что случилось". В чью пользу нужен совет? Если в пользу Гермеса, то совет будет один, а если в твою пользу - другой.

-А дай, пожалуйста, такой совет, чтобы в пользу всех людей, - решил Адам.

-Ты уже знаешь, что у меня есть такая функция ... - начало было сложное информационно-аналитическое устройство и умолкло, но Адам догадался:

-Правильно. Я и сам об этом подумал! Приказываю стереть из памяти Гермеса весь наш вчерашний разговор в шатре!

6.3.

Пётр ищет лечебную траву у скал и обнаруживает пещеру, из которой вышел человек в крылатых сандалиях. В пещере оказались живые картинки с Евой, Адамом и прекрасной Наядой, а также куча старых крылатых сандалий.

Чего только ни делала Жасмин, чем только ни пыталась лечить Каина - а он всё так же лежит в забытьи, уже который день, того и гляди отправится, вслед за младшим братом, в те края, откуда не возвращаются.

-Принести мне той целебной травы, что растёт у скал, - попросила она Петра, - отвар сделаю, как Ева учила, попробую попоить.

В один момент собрался Пётр, все дела бросил, для друга он что угодно сделает. Всю дорогу бежал, а чтобы ещё быстрее добраться, не стал идти к привычному и удобному проходу, а рискнул пробираться сбоку, там, где острые скалы, а между ними - глубокие расселины, такие, что дна не видно. Никогда тут не ходили: или ноги поранишь, или вообще пропадёшь. Свалишься в пропасть - никто даже не узнает, куда делся, но раз надо спасать друга, он пойдёт кратчайшим путём... И неважно, какая погода нынче над скалами: захотят или не захотят допускать - а он всё равно пойдёт, ни дождь, ни град, ни ветер его не остановят!

И вот он пробрался, не свалился и не порезался, он же ловкий. А что остаётся делать: чудесная трава только тут и растёт. Только сезон для неё уже кончается: там, где не так давно собирали её вместе с Каином, торчат редкие полузасохшие стебли, шелестят под ветром. Ну что ж, решил, трава уже готова, сушить не придётся, какая есть, такую и буду брать.

Вмиг нарвал-наломал большой пучок, неважно, что руки исколол. Распрямился, вытер пот со лба, огляделся - прямо перед ним скала, а на скале рисунок, с прекрасной девушкой в воде по пояс, то ли она входит в воду, то ли выходит. Той самой девушкой, что снится ему чуть не каждую ночь. Ну да, снится, а что он может сделать? Сны сами приходят и уходят, человека не спрашивают. Но если честно, не случайно он именно под этой скалой траву искал: разве можно забыть, как совсем недавно были здесь же с Каином и как удивлялись, обнаружив странные рисунки. И как он постарался поскорее увести Каина подальше: решил почему-то, что право видеть эту необыкновенную девушку есть только у него, Петра. Но даже и ему не дозволено, как он считал, просто так пялиться, а можно только разок-другой мельком взглянуть, будто случайно, - и тут же отвести глаза. И так по всему телу мурашки бегут, ноги слабеют, во рту сухо. Что это с ним такое?

Вот и сейчас стоит он неподвижно у заветной скалы, очарованный. Не в упор смотрит, а будто бы случайно заметил, мимолётно, чтобы не обидеть, взглядом нескромным не оскорбить... Пора уходить, но ноги не идут: так бы весь день здесь и простоял. Узнать бы, где искать эту девушку, сразу бы отправился в путь, вот только сначала друга на ноги поставить надо.

Тут он слышит какой-то шум и на всякий случай - место-то здесь непростое - приседает и прижимается к скале. Видит - из-за дальней скалы выходит человек, оглядывается, усаживается на камушек и начинает прилаживать к ногам обувь, какую-то необычную, вроде бы сандалии это с крылышками по бокам, причём крылышки трепещут, как у птички!

Пётр сначала глазам своим не поверил, даже голову высунул из своего укрытия. А ведь точно такой человек с точно такой же обувкой нарисован на скале, совсем недавно рассматривали вместе с Каином и удивлялись! Ну и дела! А тогда, может, где-нибудь есть и настоящая девушка, живущая в воде, не только на рисунке и в его снах?

Незнакомец долго приспосабливал свои невиданные сандалии, проверял завязки, дёргал, Пётр даже устал сидеть, скрючившись, ноги затекли. Наконец человек встал, сделал шаг, другой - и исчез, будто его и не было, только ветер засвистел, а сверху на то место, где он только что сидел, просыпался крупный, величиной с голубиное яйцо, град. Несколько голубоватых льдинок докатились до Петра, стало холодновато.

Сейчас схватить бы собранную траву - и прочь от странного места! Но вместо этого он потихоньку, шагая по ледяным скользким кругляшам, которые хрустели и рассыпались под его босыми ногами, стал приближаться к тому месту, откуда появился незнакомец. Там оказался узкий, извилистый и неудобный проход между скал, заканчивающийся незаметной для стороннего наблюдателя круглой дырой - входом в пещеру. Он и вошёл.

В пещере оказалось сухо, тепло и, как ни странно, светло. Присмотрелся - на стенах и потолке ровными рядами расселись жуки-светляки, от них и разливается мягкий приятный свет. Жуки как жуки, только покрупнее обычных и совсем не шевелятся, Пётр потрогал одного: неживой! И тут он увидел то, что заставило его позабыть обо всём, прямо-таки дух перехватило. Только что стоял он у наскального рисунка с прекрасной женщиной, которая плещется в воде, а здесь тоже её изображение, только поменьше, зато - почти живое: и двигается, и разговаривает! Чёткий такой рисунок в аккуратном квадрате яркого света! Где столько светлячков набрали?

Сидит прелестница его сновидений на берегу реки, под длинными ветвями старых раскидистых ив. Место это неблизкое, но знакомое, он же рыбак и все речные заводи, как свои пять пальцев, знает, ивы только в одном месте растут. Сидит красавица на травке и тихо-мирно беседует с тем самым человеком, который только что был здесь, почти рядом, вот как быстро он туда добрался, на своей крылатой обувке! Улыбается ему красавица, братцем называет и просит почаще заглядывать, потому что ей одиноко и потому скучно.

Петра затрясло, как в лихорадке, от радости и волнения: получается, что такая девушка существует не только на рисунке и он, Пётр, знает теперь, где её искать! И, что тоже важно, она одинока, она скучает!

А вот ещё несколько живых рисунков. На одном Адам, опираясь на посох, бредёт по узкой козьей тропе, того гляди упадёт. Слева пропасть, справа пропасть, куда же ты забрался, дорогой сосед? Губы еле шевелятся, и Пётр скорее угадывает, чем слышит: "Ева, жизнь моя!".

А вот, на другой картинке, и Ева, с распущенными волосами. Стоит у огромного камня-валуна и зовёт-просит: "Авель, сынок, спаси мать!".

-Не придёт спасть тебя Авель, - вздохнул Пётр, - разве что Каин, если сумеем вылечить!

Вспомнил Пётр, зачем пришёл, и поспешил к выходу, но задержался: увидел ещё один живой рисунок: тот самый удобный проход к скалам, к которому он сегодня не дошёл, а, чтобы сократить путь, полез через острые камни... И хорошо, что обходным путём пробирался, а пошёл бы привычным путём - тоже попал бы на живую картинку, заметили бы его, градом могли побить или ветром ураганным отогнать... Получается, что этот человек, в крылатой обуви, не очень любит, когда заходят в его владения.

Тут видит он в углу пещеры кучу пыльных и стоптанных сандалий с изрядно потрёпанными крылышками. Что ж, ежели хозяину старая обувка не нужна - ему, Петру, очень даже пригодится! Не мешкая подобрал пару покрепче, выскочил из пещеры, приладил к ногам, крылышки помятые расправил - и уже через мгновение протягивал Жасмин охапку лечебной травы. Выбирался он, кстати, тем же неудобным путем, что и входил, то есть через острые камни: зачем ему на живую картинку попадать, да ещё в позаимствованной обувке?

6.4.

Пётр в позаимствованных крылатых сандалиях бежит вслед за филином и оказывается у огромного дуба, в дупле которого находит Малыша и его прабабку.

Примчался Пётр в своей новой обувке домой, вывалил перед Жасмин огромную охапку целебной травы: вот, забирай, подруга, и лечи поскорей нашего дорогого Каина!

А дома новая беда: Малыш пропал, уже два дня ни Жасмин, ни Дед его не видели. Думали, что он с Розой, в её комнате с отдельным входом, Дед сам его туда отнёс и попросил за сынком присмотреть, а сами они, и Дед, и Жасмин, с больным Каином день и ночь заняты. Но теперь и Розы нет, и Малыша тоже нет.

У Жасмин губы трясутся, глаза на мокром месте. Тут ещё филин откуда-то взялся, сидит где-то рядом и ухает, ухает, ухает... а говорят, это плохая примета! Неужели это знак, что Каин не встанет, уйдёт вслед за братом туда, откуда не возвращаются? И Малыш пропал...Что делать, что делать, вот опять ухает, слышишь?

-Сейчас я эту тварь прибью, - рассердился Пётр и даже подпрыгнул, а получилось, что взлетел, выше крыши взвился, к новым сандалиям ещё надо приспособиться. Зато филина рассмотрел. Устроился, ушастый и носастый, на дереве, жёлтыми глазами вниз смотрит, внимательно так смотрит, будто что-то сказать хочет.

Увидел Петра - взмахнул своими широкими крыльями и ну круги нарезать! От дома - в сторону леса и - опять к дому, и опять к лесу. И так довольно долго, летает туда-сюда, ухает и почему-то кажется Петру, что зовёт его за собой, зовёт. В другое время запустил бы камнем, чтобы отвязалась эта странная лесная тварь, но что если не зря прилетела? Тем более обувь у него теперь такая, что одно удовольствие - пробежаться.

-Ну ладно, посмотрим, куда ты меня зовёшь, - Пётр поправил завязки на своих сандалиях и поспешил за крылатым вестником, вмиг исчезли оба, у Жасмин от изумления даже слёзы высохли.

Птица летела низко и медленно над ближним лесом, Пётр вполне успевал за ней, он бы и быстрее смог, в такой-то обувке. Лес он не очень любит, как и всякий уважающий себя рыбный человек, но бывал здесь с друзьями, бывал, и не один раз. Мать ягоды любит, вот он и приносил их время от времени, особенно когда заслуживал наказания, мало ли за что, кто в детстве не шалил?

Летит птица, а Пётр вслед за нею поспешает. Вот и родник, а за ним пустые полуразвалившиеся шалаши с острыми крышами, здесь жили лесные люди, и Роза здесь жила, со своим лесным мужем. На всякий случай в каждый шалаш заскочил - а вдруг она с Малышом там? И в старенький шалашик, на отшибе от остальных, заглянул, а заодно вспомнил историю про Деда и внучку, здесь она своё личико грязью мазала.

И толстенное дерево, раскинувшее свои ветви над родником, со всех сторон обошёл, то самое, к которому лесные люди привязали дедову внучку, на съедение лесному хозяину, а Авель, настоящий герой, нашел её и спас. Бедный, бедный Авель, мой лучший друг! И бедный, бедный Каин, тоже мой лучший друг!

Как это случилось, что его друзья попали в большую беду, а он, Пётр, допустил, не догадался помочь, не сумел вовремя протянуть руку, ведь всё случилось из-за пустяка, из-за рогатой козьей головы. Вот если бы она не попала Авелю тогда под ноги... или если бы он на неё не наступил, не запутался... не упал... не попал виском на жертвенный камень... Проклятая коза! Из-за неё все и началось! Или, может, раньше? А может, не только из-за неё? Или, даже, совсем-совсем не из-за неё? Вот вернусь, соберу всех, и станем обсуждать, почему так случилось, надо всё-всё вспомнить, с самого начала.

Но сейчас главное - найти Малыша, и что если я совсем не туда бегу, где он находится? Но если вернуться назад, откуда я узнаю, где его искать, а так хоть какая-то надежда. Когда же эта птица устанет или прибудет, наконец, к своему гнезду, где-то ведь она живёт? Филины, насколько я знаю, не так уж много летают, поохотятся ночью - и в своё потайное местечко, сидят там и ухают, а этот всё летит, никак не остановится, даже меня, с моими быстрыми сандалиями, уморил. Сейчас напиться бы воды или ягодку в рот положить, вон их сколько вокруг. Нет, не буду отставать, филин и так несколько кругов сделал, пока я по шалашам скакал, получается, дожидался.

Теперь птица летела над густо заросшим и совсем незнакомым Петру лесом, так далеко он никогда не забирался. Хорошо, что путь, который она выбрала, проходил над слегка проторенными звериными тропами, по ним бежать, конечно, легче. Но вот уже и этот лес кончается, впереди посветлело, куда же теперь?

Видит Пётр огромный-преогромный, в несколько обхватов, дуб-дубище. Десять человек возьмутся за руки, чтобы его обнять - и то неизвестно, получится ли, или придется ещё подкрепление звать, на подмогу. Или это не дуб? Неважно, как называется это почтенное дерево, а вот что оно огромное, это точно. На него филин и уселся, то ли прибыл к своей цели, то ли передохнуть решил. Подбежал к дереву и Пётр - и что же? Слышит он детский плач, хотя не поймёт откуда. Но это Малыш - можно не сомневаться, что он, рёва общего любимца Малыша не слышал? Почему же он плачет, кто его обижает?

-Малыш, где ты? - стал кричать.

Плач затих, а потом возобновился, даже громче стал.

-Где же ты, дорогой? Кто смеет тебя обижать? Эй, кто там, не смей обижать ребёнка! Не плачь, я всех прогоню, а тебя спасу! - кричал Пётр, голос сорвал, по дереву стучал, ногами топал, отчего взлетал чуть не до макушки дерева, сандалии у него такие, прыгучие...

В очередной раз высоко подпрыгнув, ну очень высоко, если судить по обычным меркам... это крылатая обувка его подбросила, а получается, что помогла... Так вот, высоко подпрыгнув, он заметил дыру, иначе говоря, огромное дупло посредине толстенного неохватного ствола. Вот оттуда-то, кажется, и раздаётся детский плач. И ещё какие-то негромкие звуки доносятся, то ли воркование, то ли увещевание, не понять.

Главное - нашёл, теперь уж он не растеряется! Подпрыгнул, ухватился за край дупла, повис на руках, подтянулся - и уже внутри. Вслед за ним в дупло влетел и филин, хотел было Пётр его шугануть, но вовремя передумал: святятся глаза у птицы, поэтому можно что-то разглядеть, а ещё немного света дают гнилушки, натыканные по углам огромного дупла, такого огромного, как небольшая комната. А вроде бы и ещё два закоулка здесь есть, если приглядеться, по краям.

А посредине, прямо перед ним, кто-то страшный и лохматый держит на коленях ребёнка, нашего дорогого Малыша. Космы у чудища во все стороны торчат, само всё скрюченное, на спине горб...

-Да что же это такое! Отдай ребёнка немедленно, а не то...

Видит, однако, что ничего страшного с ребёнком не происходит, хотя и орет прегромко, капризничает. А чудище, оказывается, качает его, баюкает, так и Жасмин делала, чтобы поскорее заснул. Увидел Петра - ручонки протянул, заулыбался, узнал.

А Пётр застыл, рот открыл в изумлении: и не чудище это вовсе, а бабка, самая обыкновенная бабка, только вот волосы бы ей пригладить, что ли. И умыть.

-Ну что ты раскричался, не видишь, засыпает ребёнок!? - заворчала Бабка, протягивая ему Малыша. - На вот, подержи, а то у меня руки отваливаются, ноги гудят, замучилась я с ним, а он со мной. Еду мою он не ест, да и какая у меня еда? Грибы да орехи, что белки принесут, то и ем. Сидеть здесь, в темноте да сырости, он не хочет, гулять просится, на волю просится, набаловался он у вас, а кто с ним будет гулять? Я и сама отсюда выбраться не могу, а с ним тем более! Как засунули меня родственнички сюда давным-давно, я тогда в лёжку лежала, шибко больная, так и торчу здесь который год, будто в неволе.

-Да он-то, Малыш, он как к тебе попал? - только и сумел выговорить изумлённый Пётр, держа на руках уснувшего ребёнка.

-А это внук мой родной, точнее, правнук. Сюда его моя внучка Роза принесла, сказала, пусть у тебя поживёт, ты же, говорит, устроилась здесь как-то, вот и позаботься о нём, говорит, потому как это кровинушка твоя родная. Сама она в дальние края отправилась, мужа искать, а как найдёт, обещала вернуться. Сказала, что сначала собиралась привязать ребёнка к дереву, в жертву Лесному хозяину, чтобы он помог ей через лес пройти и мужа отыскать, хоть старого, хоть нового, а без мужа ей скучно. Но жалко ей стало ребёнка, не смогла она, и то хорошо...

Бабка потёрла грязными пальцами заслезившиеся глаза и продолжала:

-Но если я откажусь, так сказала моя внучка, тогда уж она точно отдаст ребёнка Лесному хозяину! Да и не спрашивала она особо: засунула мальчика в дупло, два словечка промолвила - и нет её! Пришлось филина к вашему дому посылать, чтобы привёл сюда кого-нибудь. Заберите к себе ребёнка, сделайте милость, а здесь у меня он пропадёт.

-А как ты узнала, где мы живем... и вообще? - продолжал удивляться Пётр. - Нет, это хорошо, что ты смогла узнать, но ты же из дупла не выходишь, сама сказала!

-А это не я, это мой филин, он мне рассказывает, что вокруг делается, вот про Авеля знаю, какая беда с ним случилось, и про Каина тоже знаю. А всё потому, я так сужу, что отца и матери рядом не было, они бы не допустили... а молодежь всё сама хочет, всё сама... а у самой-то ума... меньше, чем у моего филина. Авеля теперь не вернуть, а Каина надо бы особыми заговорами полечить, жалко же его! Я его ещё тогда жалеть стала, когда он под моим деревом ночевал, всё по матери тосковал, убивался, плохой человек так не станет... я даже его матери позавидовала, слегка...

-Вот это да... да... вот это... значит так... - Пётр долго чесал голову, дёргал себя за уши, то за одно, то за другое, даже носу досталось.

Между тем в дупле стало темнее, потому что филин закрыл глаза, уснул. И то, сколько ему летать пришлось. А бабка всё продолжала что-то тихо бормотать, опять про молодёжь, которая не слушает родителей и своим умом жить хочет, а ума-то и нет...

-Ну, ладно, - встряхнулся Пётр, - собирайся-ка и ты, Бабка, я и тебя заберу, отнесу в наш дом, жить у нас будешь или гостить, как придётся. Тут человеку не место находиться, что ты, белка, чтобы в дупле сидеть? А назад потянет - верну, какие сложности? И филин твой может с тобою вместе перебираться, коли у вас такая дружба. У нас тоже деревья есть, может располагаться, только чтоб ухал поменьше! Или хотя бы потише!

-Это ты хорошо придумал, я и мечтать о таком не могла, - призналась Бабка, и слезы покатились по её грязной щеке. - Только по пути остановимся у ручья? Искупаться бы... в тёплой водичке. А чистую одежду мне внучка оставила, хоть за это ей спасибо.

-И ещё, Бабка, лучше я сразу тебе скажу. Забудь, как ворчать, всех подряд поучать, если хочешь в мире с нами всеми жить, поняла? А то не только тебя одну - нас с тобой обоих в дупло засунут! Я пошутил, конечно, но всё же!..

-Поняла, конечно, поняла, это я так от тоски спасалась, вроде полегче, когда кого-нибудь поругаешь, душу отведёшь.

-А коли поняла - будем отсюда выбираться.

6.5.

На поляну к Еве пробирается змейка и превращается в красивого мужчину. Мужчина предлагает Еве свою заботу и показывает картинки, на которых Адам пирует с красивыми женщинами. Камень-валун напоминает Еве, что она твёрдая.

-Смотрите-ка, а сюда, оказывается, всё же можно пробраться! - однажды сказала Ева, прогуливаясь вдоль прозрачной стены. Она теперь нередко разговаривала вслух, потому что решила не забывать человеческую речь: умереть-то она умерла, но вдруг да придётся когда словечко сказать? Поэтому обращалась с приветливыми словами ко всем, кто только ни попадался на пути: и к фазанам, и к ручью, и к деревьям, даже к самым низкорослым травинкам. Вот только с Валуном больше не разговаривала: во-первых, он знает, что она умерла, так что какие тут беседы. А, во-вторых, она пыталась, и не раз, для развлечения, скучно же ей! Но ничего, кроме глухого молчания, в ответ не получала. А может, никакого разговора тогда и не было, просто померещилось? Камень он и есть камень.

-Какая приятная змейка! - продолжала она, наблюдая, как сквозь тоненькую щёлочку под стеной проползает, извиваясь, небольшая блестящая змейка.

-Вообще-то совсем недавно я вас, тварей ползучих, не любила, - продолжала она, - и не любила я вас, и боялась, и в лес всегда с палкой ходила, чтобы траву шевелить, хотя, если честно, никакого вреда вы нам не причиняли, да и видели мы вас только изредка. Но поскольку теперь никаких желаний у меня нет, значит, и любви или нелюбви особой тоже нет, поэтому хочет вот эта милая змейка смотреть на меня своими круглыми глазами - ну и пусть себе смотрит, а я дальше пойду.

-Подожди, не уходи, поговорить надо, - ответила милая змейка и стала резко увеличиваться в размерах, поднимая при этом свою головку и упираясь на кончик хвоста. И не змейка это теперь маленькая, а Змей огромный, Ева не знает, что и думать, как назвать то, что она видит. Всё вокруг будто поплыло, стало нечётким, может, это сон, и то, что она в этом сне видит и слышит, и даже то, что она сама говорит и делает, от неё не зависит, совсем-совсем не зависит. Или почти не зависит, то есть чуть-чуть, но всё же зависит?

Бывает, во сне видишь что-то необычное и даже странное, и сам в этом необычном и странном участвуешь, причём тоже как-то необычно или странно, в жизни бы так никогда не поступил, не сделал бы, не сказал бы. А потом или забудешь свой странный сон начисто, или вспоминаешь, но только какие-то отдельные картинки, которые тенью всплывают перед глазами, так что начинаешь сомневаться: были или не были? А если были, в таком случае кто это так странно говорил или действовал там, в этом странном сне? Неужели я? И неужели это были мои слова и мои поступки, как такое могло случиться?

-Я умерла, я умерла, я умерла, - мысленно успела напомнить себе Ева, прежде чем испугаться или удивиться при виде змейки, превращающейся в огромного змея. И кто на её месте не испугался бы или не удивился? Любой, только не она: ведь у неё теперь нет никаких желаний, зато есть твёрдость.

Тут Змей неожиданно стал не Змеем, а красивым мужчиной, настолько красивым, что Еве захотелось зажмурить глаза. Чем-то он походил на Дядюшку, но тот был немолодым и всегда казался усталым, а вот в пришельце всё казалось новым и особенным, начиная с самого малого завитка на аккуратно прибранной голове и заканчивая невиданно блестящей остроносой обувью. Особенно привлекли её взгляд ухоженные усы незнакомца и острая с проседью аккуратная бородка. Непроизвольно Ева поправила свои торчащие седые пряди и поскорее прикрыла почти обнажённую грудь - прежде от кого бы ей здесь прятаться? Поправила, пригладила и прислонилась спиной к знакомому Валуну, благо оказалась рядом.

-Это я, - сказал пришелец властно, - ты меня узнала?

-Узнала или не узнала - какая разница, - нахмурилась Ева и почти поверила, что видит сон. - Возможно, и узнала. Зачем пришёл?

В этот момент Еве почему-то показалось, что это не она говорит, а какая-то другая женщина, очень похожая на неё, Еву, причём хорошо знающая, с кем разговаривает. А что она сама стоит себе незаметно в сторонке и наблюдает, как беседуют какой-то мужчина и какая-то женщина, другая Ева. И как будто слышит она, что эта самая женщина, другая Ева, говорит слова, каждое из которых по отдельности ей, Еве первой, понятно, но вот то, что эти слова значат все вместе, - понятно не очень. Но пусть эта другая Ева говорит, а она, Ева первая, ей доверится, потому что эта женщина знает, что и как надо сказать.

Так дальше они и разговаривали с незнакомцем: он - с одной стороны, а Ева первая и Ева вторая - с другой. Первая Ева - из жизни сегодняшней, а другая - из далеких прежних времён, о которых она забыла, да получается, что не совсем. При этом временами они говорили с незнакомцем каждая по отдельности, а временами - вместе, если то, что они хотели сказать, совпадало.

-Как зачем пришёл? - удивился гость, приблизился поближе, Еве, той, которая первая, даже глаза захотелось закрыть от блеска, который шёл от его одежды и усов. - Пришёл помочь тебе, узнал, что ты здесь пропадаешь - и пришёл! Дай мне свою руку, и пойдём отсюда поскорее!

-Я не пропадаю, - сказала Ева другая, отклонилась назад и спиной почувствовала твёрдый камень позади себя. - Я не пропадаю, - повторила. - Я здесь живу. Просто живу, и мне здесь неплохо. И не надо, чтобы меня спасали.

И подумала:

-Ещё чего, в семье столько мужчин, пусть они и спасают...

-Я тоже твой мужчина, - оскаблился нагловато пришелец, будто узнал её мысли. Причём я твой самый первый мужчина, неужели не помнишь? - и он протянул свои холёные руки с блестящими ногтями к шершавой и неухоженной ладошке женщины.

-А вот этого не надо, - та остановила его взглядом. - Не было у нас ничего и никогда, сколько лет прошло, а ты всё врешь, и зачем только это тебе нужно?

-Как же так не было? - воскликнул тот. - А кто тебе всю правду про отношения мужчин и женщин рассказал, а потом и показал, самым натуральным образом показал? То есть секс у нас был, понятно?

-Хочешь, я его прибью? - прошелестел-прошипел прямо Еве в ухо Валун, на который она опиралась, но та шлёпнула его незаметно по тёплому боку: лежи себе спокойно, сама справлюсь!

-Рассказал - возможно, что и рассказал, ты же болтливый, но вот показать никак не мог. Не было у меня тогда такого тела, чтобы близость с мужчиной могла случиться! Так что и секса никакого между нами не было! Жаль, что я это только сейчас вспомнила, сколько лет намёки да насмешки от людей по всему свету терпела! Поэтому давай-ка, превращайся опять в гада ползучего и уползай назад, откуда пришёл!

-Но тебя, кроме меня, никто не спасёт! - Нагловатость пришельца куда-то делась, теперь он снова казался искренним и заботливым.

-А мне и не надо, потому что я уже умерла, - подумала.

-Ты думаешь, твой Адам придёт и спасёт тебя? - сокрушался мужчина. - Я сейчас покажу тебе, где твой Адам!

Он моргнул, и на прозрачной перегородке, той самой, на которую столько раз досадовала Ева, потому что мешала ей выбраться из заточения на поляне, появился Адам. Ева вздрогнула и невольно протянула руку, чтобы прикоснуться, потрогать. Пригляделась - это не Адам, а полупрозрачная картинка, ну почти как живой! Сидит в красивом шатре, а девушка с чёрными густыми кудрями потчует его яствами. Ева даже запах жареного мяса почувствовала.

-А знаешь, с кем это он пирует, кто его потчует? Неужели не догадываешься? Это же Лилит, его первая жена, разве он тебе не рассказывал, что у него в своё время была другая жена, что ты у него не первая?! И когда ты, вторая жена, ему надоела, стала старой и некрасивой - он ушёл искать прежнюю красавицу и, как видишь, нашёл! А тебе сказки какие-то, наверное наплёл, когда уходил, может, даже вернуться обещал?

Почти пробили эти жестокие слова внутреннюю защиту, которую попавшая в беду немолодая женщина смогла придумать и тщательно выстроить, чтобы как-то продержаться. Даже мысль том, что она уже умерла, в этот момент куда-то улетела. Одно дело, оказывается, когда ты в беде, но всё же точно знаешь, что дорогой тебе человек обязательно, как только это у него получится, как только сможет, как только узнает, обязательно будет тебя спасать, защищать или хотя бы жалеть. И совсем другое дело, когда есть только ты и твоё горе, а дорогой тебе человек, оказывается, совсем не собирается ни спасать тебя, ни защищать, ни даже жалеть, и получается, что все твои беды и несчастья из-за него же и начались, он же их и создал.

-Что же ты молчишь? - спрашивает пришелец. - Это он, твой дорогой Адам.

Он, конечно же, заметил её расширившиеся глаза и поникшие плечи, и уже готов был считать себя победителем, приосанился от удовольствия, но тут спина Евы получила вполне ощутимый толчок от твердокаменного друга, а в ушах зазвучало:

-Ты лёгкая, ты лёгкая, ты лёгкая!

-Ну и что? - отозвалась Ева после довольно долгого молчания, такого долгого, что успела незаметно для незнакомца потрогать тёплый каменный бок за своей спиной целых три раза. - Я вижу, что он не голодный.

-Ну что ж, смотри внимательнее, я ещё покажу твоего Адама!

В руках мужчины что-то колыхнулось, как быстрая молния, и Ева увидела на прозрачной перегородке новую живую картинку. Две красавицы, одна та же самая, с чёрными кудрями, а другая с распущенными волосами непривычного белого цвета склонились уважительно перед Адамом, а он, весёлый и довольный, вкушает пищу под навесом богатого расписного шатра. Запахи еды ноздри Евы даже здесь достают, щекочут, аппетит дразнят. Давно ничего подобного ей пробовать не приходилось, здесь-то какая еда? - подножный корм, вот и все удовольствия, но ничего, она привыкла, не жалуется.

-Полюбуйся, это тоже твой Адам, но уже в другом месте! - сказал мужчина, - и видишь, он не скучает. Ты тут голодаешь, а он не скучает и ни в чем себе не отказывает!

-Ты твёрдая, ты ещё и твёрдая, - услыхала Ева, это ей Валун на ухо прошелестел. Но теперь слух оказался тонким и у незваного гостя, он взмахнул рукой, - вроде бы и не было в ней ничего, совсем пустая рука, - отметила Ева, но над камнем взметнулся столб синего пламени, а когда опал, на макушке её друга-защитника оказалась глубокая трещина.

-Я вижу и даже носом чую, что еда вкусная, - ответила Ева. - Что ж, в пути полезно поесть. И отдохнуть тоже полезно. А с камнем - напрасно ты так поступил, это ничего не меняет.

И опять глаза пришельца затуманились, и через мгновение на прозрачной пленке ожило ещё одно видение: Адам, окруженный уже тремя девушками, сидит на роскошнейшем троне, а девушки ему подносят невиданно красивую еду на сверкающих подносах и вино в золотых кубках. Запах пряностей, ароматов изысканных опять до Евы доносится, тревожат.

-Ты всё ещё ждёшь, что он придёт за тобой? - спрашивает мужчина. - Ты-то зачем ему нужна, старая и некрасивая, когда столько девушек вокруг него вьются, и каждая за счастье почтёт...?

-Ты твёрдая, ты твёрдая, ты твёрдая, - теперь уже двумя голосами, правда, слегка дребезжащими, опять забормотал почти расколотый, но не бросающий друзей в беде камень-Валун.

-Я вижу, что он может перекусить и отдохнуть, - подумав, сказала Ева, - еда хорошая, пусть поест. А девушки что ж? Они молодые и красивые, глазу приятно, пусть полюбуется.

-Со мною ты будешь краше любой из этих девушек, - говорит пришелец, - потому что со мною сразу помолодеешь и никогда, слышишь, никогда не состаришься, вот так-то! Я тебе всё самое лучшее дам, что только может быть, вот посмотри!

Он опять взмахнул рукой - и на прозрачной стене вырос, из золота и камней драгоценных, невиданный дворец, с учтивыми слугами и огромными столами, ломящимися от яств. Моргнул ещё раз - на перегородке сама Ева появилась, нарядная, красивая - такая, какой была прежде, в молодые годы или даже ещё лучше, просто глаз от картинки не оторвать. И уж совсем не хуже, чем те три молоденькие девицы, а может, и краше.

Справа от этой, другой Евы, той, что на картинке, - справа кушанья самые разные, слева - фрукты отборные, а прямо перед нею - кувшины и бокалы с напитками разноцветными, ешь-пей-веселись-радуйся!

-Слово скажи - вот такой всегда и будешь, - говорит пришелец. - Всегда будешь молодой и красивой, но только ежели рядом буду я! Ты даже не представляешь, какие у меня возможности! Знала бы - не отказывалась.

На стене стали появляться новые виды, и везде рядом, чуть ли не в обнимку, были Ева и этот самый мужчина, оба улыбающиеся, счастливые, оживлённые.

-Это мы с тобою, я много лет я лет ждал тебя, я хочу такой жизни с тобой. Видишь, это мы отдыхаем, это путешествуем, а вот, смотри, какой у нас дворец, какие слуги, какое богатство.

-Ты твёрдая, ты твёрдая, - двумя голосами напомнил ей каменный друг за спиной.

-Как это у него получается, на картинках? - подумала Ева, вспомнив в очередной раз, что она твёрдая. - Ведь мы с ним никогда не пировали вместе и одежды никогда у меня такой не было... А это значит... это значит, что и картинкам с Адамом можно не верить. Вот как! Но я всё же воспользуюсь случаем и кое-что проверю... Если я та самая Ева, а мой муж тот самый Адам, а вот тут передо мною - тот самый Змей, кто же ещё, как не Змей, то что это может значить? Неужели то, о чем мы с Адамом даже сказать вслух боялись, неужели это - правда?

-Мне надо подумать, - заявила она, - а ты докажи пока, что всё можешь. Покажи для начала место, где ты меня впервые увидел!

-Легче лёгкого, - отвечает мужчина, - вот здесь, у этого самого дерева!

И на прозрачной перегородке зашевелило ветвями раскидистое дерево, очень похожее на то, что Ева видела, вместе с Адамом, в послании солнечного луча.

-А где я яблочко срывала? - подошла поближе к изображению Ева.

-Да, вот оно, то самое яблочко, видишь, висит, качается, - стал объяснять незваный гость, - оно даёт знание об отношениях между мужчиной и женщиной, то есть о сексе. Его ты и сорвала, если хочешь знать. Сорвала - и тут же стала искать, чем бы свою наготу прикрыть, забавно было наблюдать за тобой, умора, да и только! Я ещё тогда хотел подарить тебе красивые наряды, но тут появился твой Адам и всё испортил, прикрыл тебя какими-то гадкими листьями да ветками, а разве ты таких нарядов достойна, царица? Да ты спишь, что ли, почему глаза закрыла?

Ева и вправду закрыла глаза, потом открыла и ещё раз закрыла. И ещё, и ещё. Когда просто смотрит - действительно видит на перегородке дерево, красивое, ничего не скажешь. А когда закрывает - дерево на перегородке, ей, конечно, не видно, зато представляется другое, то, которому они вместе с Адамом недавно удивлялись-радовались. А было это не так давно на берегу их родной речки, в их родных местах... Тогда ещё Дед намекнул, что...ну да, о том самом намекнул, о чём они и сами хотели бы разузнать, правда ли это, возможно ли?

-А ведь это у тебя другое дерево, - заявляет она, - как же так? Обещал то самое показать, а тут совсем другое, ты что мне подсовываешь?

-Как не то? - возмущается мужчина. - Вот, смотри, это и есть то самое яблочко, запретное, то, что ты съела, а потом и Адамчика своего угостила.

-А почему на твоём дереве только одно-единственное яблочко, на настоящем ещё и другие были, их тут много должно быть! Но всё равно, даже если это и то самое дерево, ответь мне, пожалуйста: что же ты только что сотворённой, ещё ничего не знающей женщине одно-единственное яблочко подсунул, будто бы человеку кроме секса ничего и знать не надо? Что же ты не предложил ей отведать яблочко любви или семьи? Да просто помог бы кое-что узнать о жизни, например, о том, что есть день и ночь, солнце и луна, трава и цветы. А ты - одно-единственное яблочко, о сексе. Поэтому не верю я тебе, да и сейчас обманываешь, не сомневаюсь!

-Не веришь - оставайся здесь одна-одинешенька, пока не поумнеешь!- гордо ответил незваный гость, стал съёживаться, терять недавний лоск и блеск и всё больше походить на Дядюшку... Да, может, это он и есть?.. И как-то внезапно исчез, вместе со своим великолепным дворцом, слугами, ароматными яствами и живыми картинками на перегородке, которая после его ухода стала прежней, прозрачной.

-А ты, я вижу, всё же не совсем умерла, - в два дребезжащих голоса съехидничал Валун, любуясь непривычной красотой, неожиданно проступившей сквозь облик недавней старухи. - Царица, да и только! Теперь я точно знаю, что ты ещё поживешь, ещё как поживёшь, даю своё твёрдое каменное слово!

6.6.

Пётр приносит Малыша, а заодно и Бабку. Вслед за Бабкой прилетел и Филин. Филина просят дать наказ птицам найти Адама и Еву и позаботиться о них.

Хорошо Бабка придумала, правильно - искупаться в тёплом источнике перед тем, как появиться в новой семье, а заодно и Малыша вымыть. Всего-то ничего пробыл он у неё в дупле - а затхлый запах успел въесться даже в нежные детские волосики, может оттого и плакал, не мог уснуть: привык к вольному воздуху, простору и мягким овечьим шкурам. Пётр и сам окунулся, пока они сохли, а потом наладил свои замечательные крылатые сандалии - вчера даже не знал, что такие вообще бывают - взвалил на одно плечо бабку, на другое Малыша, и помчался в обратный путь. Вот отнесёт их, а потом... что потом, даже загадывать боязно.

В таком вот необычном виде, с Малышом и Бабкой на плечах, он появился перед изумленными Жасмин, Дедом и своими родителями, которые как раз собрались за обеденным столом, да только еда не очень у них шла: несчастья за несчастьями, беда за бедой. А тут радость - Малыш вернулся, нежный, весёлый, чистенький, ручонки ко всем тянет. Окружили его, гладят, Петра хвалят.

А это кто ещё с ними? Стоит в сторонке немолодая, но и не так чтобы старая женщина, приятной и чем-то знакомой наружности, кого-то её внешность напоминает.

-Розина бабушка, - кивает в её сторону Пётр. - В дупле жила, в жутких условиях, оставили её там больную... родственнички... А Малышу она, значит...

Тут Малыш сам вмешался и пролепетал: "ба", "ба".

-Ну вот, он её признаёт, будем признавать и мы, не пропадать же ей в дупле, еле её оттуда вытащил... Ну, что растерялись? - проворчал он, - кормите нас всех поскорее, мы голодные... А некоторые, - кивнул он в сторону Бабки, - о нормальной человеческой еде давно забыли, что ей белки принесут, тем и питалась.

-Меня ещё филин пытался подкармливать, - заговорила, наконец, и Бабка, кланяясь всем подряд, - только я мышей не ем. Да вот он, филин мой, следом за нами прилетел, примите уж и его, привыкли мы друг к другу, а он вам ещё сослужит, мудрая птица. Я тоже сослужу, вот только поем... если дадите, - и начну, вам в помощь, больного вашего лечить, я ведь заговорам особым обучена, а иначе - как бы выжила, одна да в глухом лесу?

-Как же ты узнала о нашем больном? - удивился Дед, уже хлопоча вокруг гостьи, усаживая её рядом с собой: с одной стороны - внучка с Малышом на коленях, с другой - Бабка.

-А я много чего знаю, - отвечала Бабка, - и о Каине, и о том, что с ним случилось... От филина узнаю, я его уханье понимаю. Да и самого Каина знаю, он под моим деревом ночевал, мать искал... хороший сын... вот мой сынок меня не ищет...

-А твой филин как узнаёт? - спрашивает Дед, подкладывая ей еду и подливая ей питьё. - Неужели везде сам успевает?

-Ну, он, конечно, и сам летает, смотрит, слушает, он же ушастый, а ещё больше от других птиц узнаёт. Как утро - так и летят к нему с новостями, кто чирикает, кто свистит, кто трелями заливается. Ну а ежели у которой птенцы малые или гнездо далеко - тогда через других передаст, а батюшку-филина уважит. Мы всегда всё знаем, потому что нет такого места на земле, где не было бы птиц, - рассказывала степенно Бабка, не забывая, впрочем, о том, что стояло на столе и чем её радушно потчевали: ещё бы, сколько времени человеческой еды не видела!

-Тогда нельзя ли попросить, - тут все взволновались и даже стали перебивать друг друга, - нельзя ли попросить твоего филина узнать хотя бы что-нибудь о наших дорогих Адаме и Еве? Живы ли, скоро ли вернутся? А если в беде, нельзя ли им помочь?

-Ты слышал, Филюша? Мы все просим тебя дать птичкам такой наказ.

Филин ухнул.

6.7.

На пути Адама оказывается роскошный шатёр с вкусной едой и питьём. Красивая женщина заявляет, что она - его первая жена по имени Лилит и что она - его тайное желание. Адам возмущается и уходит.

Идёт-бредёт Адам, вдруг по пути, на лесистом предгорье, шатёр, убранный пёстрыми тканями. Изнутри пение сладостное раздаётся, а запах, запах, разве забудешь, как жареное мясо пахнет, с луком! Еда, настоящая мужская еда! Из шатра женщина выглянула, стоит, низко кланяется.

-Жду тебя, Адам, дорогой, - говорит и ещё ниже кланяется. - Заходи, я уже и еду приготовила, и постель шелками застелила.

Подошёл Адам, огляделся. Горы жареного мяса лежат, кувшины напитками наполнены, золотистыми, рубиново-красными и просто водой прозрачной.

Улыбается женщина, лицо, как луна, сияет, волосы тёмные, кудрявые. Только поглядеть - уже удовольствие.

-Поешь, отдохни, - предлагает. - А ежели со мной останешься, каждый день такой же стол будет тебя ожидать, каждый день стану тебя ублажать, песни петь.

-Да кто ты и откуда? - чтобы затянуть время, еле ворочая языком от внезапно навалившейся вязкой усталости, спрашивает Адам. Слыхал от мудрого Деда, а ему тоже дед говорил, что такой вопрос силу особую имеет. А в животе сводит, так еды настоящей захотелось.

-Жена я твоя, Лилит, - отвечает женщина. - Жду тебя, много лет жду, тоскую! И вот ты, наконец, вернулся, дорогой!

-Какая такая Лилит? У меня жена Ева!

-Ева - вторая жена, а я - первая, злая судьба нас разлучила. Но теперь мы снова встретились и будем, наконец, вместе, потому что я - твое тайное желание, а тайное желание рано или поздно становится явным! Сколько лет ты жил с Евой - столько же обо мне мечтал!

-Что же я об этом ничего не знаю и о тебе ничего не помню?

-Потому, наверное, что много-много лет с той поры прошло! А я вот всё помню, даже о том, что у тебя пупка нет, тоже помню, а кто ещё такой секрет может знать, как не жена? Не женщиной ты рожден, как все люди, а Самым Главным Богом сотворён, как и я. Снимай свой мешок скорее, садись на мягкие подушки и ешь-пей, чего душа пожелает.

-Отдохнуть немного, что ли, перекусить слегка? - думает Адам. - Может, хоть на денёк задержаться, отдохнуть, мяса вкусного поесть, вон какие куски в рот просятся, соком исходят. И напиток ярко-красный уже налит, пил бы и пил, не отрываясь! А уж как на удобную постель прилечь хочется, так и тянет!

В самый-самый последний момент, когда уже стал прикидывать, где сядет-присядет и что сначала съест и чем запьёт, и что скажет, потянул с плеча свой тощий дорожный мешок, а из него высыпались крошки от тех самых лепёшек, что взял с собой в дорогу. Всего-то несколько крошечек из дома родного, Евой испечённых, завалялось в мешке, но так вдруг эта сыпучая мелочь захрустела и зашуршала, что зазвучало в его ушах слово, или что-то похожее на слово, а что за слово, он один услыхал, нам теперь не узнать. А вот что дальше случилось - знаем.

Взял он свой мешочек, развернулся и прочь пошёл.

-Куда же ты? - кричит вслед Лилит. - Ну хоть кусочек съешь, голодный ведь! Ты думаешь, твоя Ева там голодает или скучает? Я сейчас покажу, как она скучает!

И перед Адамом возникла, будто из воздуха, его Ева, вся в блестящих одеждах и, мало того, пирующая с каким-то красавцем, среди всяческой еды и питья! Возникла на мгновение ярко и завораживающе и исчезла, будто и не было.

Потёр глаза Адам, "мало ли чего померещится" пробормотал и ушёл.

Идёт себе Адам, под кустами ягоды собирает, с деревьев плоды срывает, в рот кладёт. Хоть и не стал угощаться и остался без мяса, а легко ему, радостно.

-Какое такое тайное желание? - бормочет. - Не знаю я никого тайного желания! Вот привязалась! Еву решила мне показать, а что я, своей Евы не знаю? Мало ли какая женщина там была, на неё похожая? Моя Ева блестящей красоткой никогда не была и не будет, она самая обыкновенная женщина, за это её и люблю.

6.8.

Пётр в позаимствованных крылатых сандалиях отправляется к Наяде. Наяда обижается на то, что Пётр её забыл, но потом догадывается о причине.

Много раз собирался Пётр вернуть на место чужие крылатые сандалии, да всё недосуг: друг совсем больной лежит, Жасмин от отчаянья места себе не находит, Малыш на руках виснет, поиграть-побегать с ним просит, а ещё Дед с Бабкой, а ещё собственные родители... А ещё скотина, а ещё сад-огород, а ещё дом, который вдруг стал оседать и разваливаться, чувствует, наверное, что настоящих хозяев нет, а к новым не привык...

Основной груз забот и хлопот лежит теперь на его плечах, требует его сил и внимания. И только по вечерам, переделав дела и убедившись в том, что всё в относительном порядке - прежнего порядка, как при Адаме и Еве, поддерживать не удаётся, - он торопливо приспосабливает к ногам свою крылатую обувку и мчится к заветному месту у реки. Сюда, под склонившиеся над водой ивы, тут же выходит из воды та, которую он полюбил крепко и навсегда, как может полюбить мужчина свою единственную, выстраданную в мечтах и сновидениях женщину.

-Как бы так сделать, чтобы нам всегда быть вместе? - поначалу задавали вопрос друг другу, а потом и задавать перестали: уже то хорошо, что нашлись, что есть они друг у друга. Ей без воды жить невозможно, а ему - в воде, только и остаются им недолгие встречи на берегу, под ивами.

...Как же она сердилась, когда он появился после долгого перерыва, выходить к нему не хотела, никаких объяснений не слушала:

-Как ты мог меня оставить, я столько ждала, мучилась... - процедила холодно и исчезала в воде.

А он в отчаянье нырял вслед за нею и кричал, захлебываясь:

-Ну что ты придумываешь, я не оставлял тебя, мы только сейчас встретились, а раньше я тебя не знал, совсем не знал! Я видел тебя во сне, я мечтал о такой девушке, как ты, но узнал, что такие девушки вообще бывают, совсем недавно, благодаря картинке на скале! Я не знаю, кто эту картинку нарисовал, но я ему очень благодарен! Знала бы ты, сколько времени я провёл у этой скалы, просто стоял и любовался! А потом увидел тебя ещё и на живой картинке, в пещере, где живёт человек с крылатыми сандалиями, ты знаешь этого человека! Я случайно зашел в его жилище и увидел на стене живую картинку и увидел тебя, вместе с ним, ты называла его братцем и просила приходить почаще. Я тогда очень-очень обрадовался, потому что понял, где тебя искать! Вы сидели под ивами, а ивы растут только здесь, я же у этой речки все берега знаю! И вот я пришёл, я примчался и зову тебя и хочу с тобой познакомиться, а ты ругаешь меня за то, чего я не делал! Я не мог тебя оставить, потому что мы ещё не познакомились! Я очень хочу с тобой познакомиться, а когда мы познакомимся, никогда тебя не оставлю, потому что ты моя самая большая мечта!

Кричал отчаянно и нырял в самые глубокие омуты, и долго искал в густых подводных зарослях, пока не зацепился за корягу и не стал захлебываться. Очнулся на берегу. Его приводила в чувство, хлопотала над ним его прекрасная Наяда:

-Правду говоришь, что не помнишь нашей прошлой встречи?

-А неужели мы встречались? - Пётр быстро пришёл в себя. - Вот сейчас ты сказала - и я вспомнил, как будто картинка выплыла перед глазами, как ты меня поцеловала, и как я тебя поцеловал, тоже вспомнил. Как же я мог забыть?

-А это, наверное, проделки моего братца Гермеса, - предположила Наяда. - Он хвалился, что частенько стирает у вас, людей, память. В тот единственный раз, когда мы встретились, было полнолуние, а значит, вы устроили жертвоприношение. И если ты там был, то попал, как говорит мой братец, под раздачу. Нет, ты не думай о нём плохо, он хороший, весёлый, а память стирает людям не по своей воле. Приказывают ему, вот и приходится подчиняться. А ещё он очень быстро бегает, у него сандалии с крыльями, как и у тебя.

-Я их, если честно, взял в его жилище, - признался Петр, - в тот самый раз, когда увидел тебя на живой картинке. Там их целая куча, рваных или почти рваных... Но если ты скажешь, что надо вернуть, я обязательно...

-Не надо, - перебила его Наяда. - Нашёл, починил, значит носи. У моего братца их много, не обеднеет, а зато ты сможешь каждый день ко мне прибегать.

-Да я и без крыльев примчусь, если будешь ждать, а не будешь ждать - все равно заявлюсь. Сяду на бережок и буду звать, камешки в воду кидать: вынырни, дорогая, покажись, всё мое счастье рядом с тобой.

-А позовёшь - я обязательно выплыву, выйду на бережок, моё счастье тоже рядом с тобой. Я это поняла, пока тебя ждала. Но теперь мне пора в воду, долго без воды не могу. Завтра приходи, буду ждать.

Так у них и повелось.

6.9.

На пути Адама оказывается ещё один роскошный шатёр с вкусной едой и питьём. Две красивых женщины зовут его остаться и говорят, что они его тайные желания. Адам уходит, но начинает сомневаться, правильно ли он поступил.

И опять шатёр роскошный на пути стоит, и опять сладостные звуки раздаются, и опять запах мяса сочного с каждым шагом всё сильнее нос щекочет, опять рот против воли слюною наполняется! У входа две женщины стоят, низко кланяются, а одна из них - всё та же Лилит, жена его первая, вроде бы.

-Ждём тебя, Адам, дорогой, мы уже и еду приготовили, и постель шёлком да бархатом застелили.

Улыбаются женщины, обе, как птички яркие, воздушные, нежные, у одной волосы тёмные кудрявые, у другой - светлые прямые. Смотреть бы и смотреть.

-Поспи, поешь, - предлагают, - хоть на денёк задержись. А понравится - жёнами тебе станем, жизнь красивую узнаешь, о какой и не слыхивал, потому что мы - твои собственные тайные желания. Не оставляй нас, мы тебе не чужие, мы устали бледными тенями томиться в твоих снах и грёзах. Отдохни, поешь, ведь и Ева твоя не голодает, не скучает.

И опять видит Адам свою Еву, а рядом с нею тот самый незнакомый мужчина, в красивейшей одежде этот мужчина, Адам не только не носил такой - даже не знал, что такая бывает. Да и Ева его в нарядах невиданных, а уже волосы, а лицо... краше Луны на небе. Вот Ева с этим мужчиной пирует... а вот они в спальне, среди красивых подушек и покрывал...

Разволновался Адам, разозлился даже, а кто бы на его месте не разволновался и не разозлился, увидев любимую жену в объятиях другого мужчины?

-Да как она может! - воскликнул гневно и ударил в сердцах посохом о землю, палкой своей корявой, которую подобрал под каким-то кустом, уже не помнит где. Упала палка оземь - и не палка это, оказывается, а ядовитая змея, злобно шипящая и готовая кинуться... не на него, а на его тайные желания, на красоток распрекрасных, которые, увидев змею, завизжали и вмиг исчезли, вместе с шатром, едой и вкусными ароматами.

-Чего только с голоду да устатку не привидится! - бормочет Адам, поднимая и отряхивая от пыли свою корявую палку. - И не Ева это была, а другая женщина, на неё похожая. Но что же все-таки у меня внутри, какие такие тайные желания? Ну и дела! И жизнь долгую прожил, и довольным жизнью был, всего вроде бы хватало, а, оказывается, тайные желания изнутри меня глодали, а я о них даже не догадывался, вот как спрятались хорошо! Вот что я в своей жизни знал: утром - работа, днём - работа и забота, а вечером тоже работа, а иначе нельзя: жена, дети, дом, а ещё скотина, а ещё сад-огород. В лес на охоту ходил, в реке рыбу ловил. В самую жару приляжешь, спину расслабишь - и уже пора вставать, то одно ждёт, то другое заботы требует... Неужели и вправду желалось мне на шёлковой постели возлежать и еду праздничную вкушать?

И ещё, получается... не Ева мое тайное желание, а другие женщины, нарядные и весёлые. Ева обыкновенная, как и я, ну, тело у неё, конечно, от моего отличается, но я о ней всё понимаю. А другие женщины - они... другие, они непонятные, они загадочные. И если они нарядные и весёлые, и едой вкусной угощают, и в постель зовут - значит, это и есть мое тайное желание? Ну и дела!

А если я ещё раз таких женщин встречу - что тогда? Может, когда рядом Ева - хорошо, пусть будет Ева, а если нет её, вот как сейчас, она же далеко, что же, мне и еды вкусной не отведать, и питья сладкого не выпить? И на зов прекрасных женщин, если они меня позовут, попросят даже - не откликнуться? Почему бы мне не уважить свои тайные желания, ведь они - мои собственные? И потом - вдруг та женщина, которую мне показали, - все-таки это Ева? Очень уж похожа!

Так разволновался, что пришлось присесть, благо ручей встретился. Попил водички, охолонул, дальше идёт и думает: "Ну и коварные эти тайные желания, раз от разу силу набирают. Прогонишь - и тут же начинаешь сомневаться: а может, зря? Явные желания, получается, в голове живут, потому что мы о них знаем, а тайные - где? Точно что не в голове, потому что иначе голова бы знала о них. Значит, они где-то внутри прячутся. В груди, что ли?". И стал прислушиваться к неспокойным толчкам сердца.

-Нет, не похоже, что в груди, - решил, - здесь для них тоже нет места, получается, ещё ниже. Вот как прячутся! Нет бы человек заранее знал не только о своих явных, но и о тайных желаниях, чтобы быть их хозяином, а не наоборот! Вот только как это сделать?

6.10.

На пути Адама оказывается целый дворец с вкусной едой и питьём. Три красивых женщины зовут его остаться, потому что они его тайные желания. Адам почти согласился, но тут прилетает стая птиц.

Дальше идёт-бредёт Адам, и опять шатёр, да не шатёр это - дворец целый на пути стоит, и опять сладостные звуки изнутри раздаются, и опять запахи еды необыкновенной дразнят, манят, притягивают! Уже не одна, не две, а три девицы-красавицы у входа стоят, в одежды ясные наряженные, даже зажмуриться от блеска пришлось, и все три низко ему кланяются. А одна из них, самая нарядная, та, что посредине, - конечно же, это Лилит, его жена первая, его первое тайное желание.

-Ждём тебя, Адам, дорогой, мы уже и еду приготовили, и постель шёлком да бархатом застелили, и подушки из пуха лебяжьего взбили.

Радуются немолодому Адаму нарядные женщины, а он, в грязной истрёпанной одежде и босой, к почестям и пирам непривычный, смущается, но виду старается не подавать. У одной волосы тёмные кудрявые, у другой - светлые прямые, у третьей цвета ореха лесного спелого, узлом сложным закручены. А наряды, а украшения! Смотрел бы и смотрел, слушал бы и слушал.

-Поспи, поешь, - зовут, - еду тебе наивкуснейшую приготовили, жёнами тебе станем нежными, а жить будем весело: в одежды богатые с утра до вечера наряжаться, пиры весёлые пировать да песни чудесные петь, тем более что мы - твои тайные желания, от нас тебе не уйти, потому что живём внутри тебя, просто сейчас видны стали, только и всего...

Заколебался Адам, пот со лба вытер. Что там он о тайных и явных желаниях думал? Когда надо, ничего не вспоминается, никак не получается свои же мысли на прежнее место вернуть, а красавиц огорчать неудобно, вон какие приветливые. И так уважительно к нему относятся...

Снял свой мешок, встряхнул - ничего из него не выпало, не зашуршало, не захрустело: домашние лепёшки давно закончились, крошки ветер разнёс. А когда снимал мешок - посох, та самая палка корявая, что под кустом подобрал, из рук вывалилась. Валяется палка на земле, обычная корявая и пыльная палка, на змею нисколько не похожа. А женщины-красавицы уже совсем рядом, стол к нему пододвигают, еду и напитки прямо ко рту подносят...

Тут бы и пропасть и ему самому, и всем его поискам, но налетела вдруг разноцветная туча из птиц самых разных пород и размеров и расселась сплошной шумной массой на столе, а посредине - ушастый филин. Ветер поднялся, пыль пополам с перьями кружится, шум гам! Свистят, чирикают, трелями заливаются, ухают, стонут, хохочут! Адама к еде и питью не подпускают.

Красавицы возмущаются и машут, машут своими прекрасными ручками, гонят птиц прочь. И почему-то в росте укорачиваются, в плечах сужаются и вообще как-то странно меняются. И не девушки это уже, а три жабы, и не еда это на столе, а кучи извивающихся червяков. Птицы, не мешкая, их склевали и улетели, довольные, а у Адама ноги подкосились, в глазах потемнело, рухнул без чувств оземь.

Тут, откуда ни возьмись, примчался человек в крылатой обуви, взвалил его на плечи и исчез со своей ношей так же быстро, как и появился.

6.11.

Каин очнулся, но не помнит, что случилось с ним и братом. У него единственное желание - искать мать. Жасмин решает идти с Каином, чтобы заботиться о нём.

То ли целебная трава подействовала, то ли бабкины заговоры, то ли присланная с Петром особая водичка от Наяды, то ли неусыпная забота близких, а может просто время пришло, но однажды Каин открыл глаза, а через несколько дней и вовсе начал потихоньку вставать. О том, что случилось на жертвоприношении, он, похоже, ничего не помнил и всё говорил, что ему надо идти искать мать.

Дружно, не сговариваясь, все стали отвечать, что искать мать уже ушёл Авель и что ему, Каину, незачем беспокоиться: скоро все вернутся - и отец, и мать, и брат. Но Каин, вроде бы, не слышит уговоров и всё порывается идти на поиски. А как его отпустить, когда он еле ноги передвигает?

-Ты сначала поправься - потом и пойдёшь, а пока я тебя не отпускаю, - увещевает Каина Жасмин, ей одной удаётся его урезонивать, и то ненадолго.

-Ешь давай, - требуют то она, то Дед, то друг Пётр, но у Каина одно-единственное желание, одна забота: надо идти искать мать. Тощий стал - худее не бывает, блестящие глаза смотрят тревожно, на теле шрамы и следы от ожогов и побоев, а на голове, поперек чёрных волос, - широченная белая полоса. Уж на что у Деда и у Бабки головы давно седые, но их старческие особенности ни в какое сравнение с кричаще-белой каиновой отметиной не идут. Вот только что она означает, что? Может, это знак сочувствия высших сил к его страданиям, а может наоборот - знак порицания? Но в любом случае - это знак особой судьбы, хочешь-не хочешь, а поневоле так подумаешь, глядя на бедолагу.

Ни об отце, ни о брате, он, как ни странно, не спрашивает. Кажется, весь мир сосредоточился для него на задаче найти мать, только она да ещё немного Жасмин составляют круг его интересов.

-За травой к скалам пойдём? - спрашивает Пётр. - Или рыбу ловить, вместе?

Вместо ответа - молчание. Смотрит вроде бы на друга, а вроде бы и мимо.

-Хочу орешек! - просит Малыш.

Даст ему орешек, если рядом лежит, а если рядом нет, то вроде бы и не слышит.

-Плохо дело, - говорит Дед. - Изведётся весь, если не отпустим, а если отпустим - пропадёт, не в себе он.

-Я с ним пойду, - заявила Жасмин, - не дам пропасть. Пусть идёт, куда захочет, а я с ним, рядом. Ничего, не пропадём, я буду о нем заботиться, а он - обо мне.

-Как же ты, деточка, пойдёшь? - спрашивает Бабка. - У тебя же ребёночек будет, сынок от Авеля, не гоже тебе в дальний путь отправляться.

-Ребёночек будет? Счастье-то какое! - обрадовалась Жасмин. - Всё-то ты, Бабушка, знаешь! Получается, не совсем ушёл от нас Авель, маленьким сыночком вернётся. А увидит ребёночка Каин - может, разум к нему вернётся.

Дед, пригорюнившись, смотрел на свою дорогую внучку, но молчал: что он может сделать? Не послушает она его, и правильно сделает. Только за что же всем нам столько испытаний?

-Завтра и пойдём, - говорит Жасмин, - будем странствовать потихоньку из края в край, может, и к вам когда-нибудь заглянем. - Ну что делать, не может он оставаться на одном месте!

6.12.

Пётр проведывает Наяду. Дядюшка принимает Петра за Гермеса и велит ему срочно отправиться в то место, где лежит без чувств Адам, и отнести его в царство мёртвых.

Вот уж так случилось - нарочно не придумаешь! Примчался вечерком, как обычно, Пётр к своей драгоценной Наяде, приятно пахнущей свежей сыростью, самым его, рыбного человека, любимым запахом. Ещё до встречи с нею так себя называл, а сейчас и подавно: кто он такой, как не рыбный человек?

Вышла Наяда из воды и тут же обняла мокрыми руками Петра, нравится ей так шалить. Устроились возлюбленные на своем любимом местечке под склонившимися над водой ивами, хохочут, болтают о том, о сём, любой пустяк им веселье.

-А я на досуге тебе наряд из водорослей сплела, - говорит Наяда. - Посмотри, какой славный. Братцу давно такой же подарила, носит теперь не снимая. В жару в нём прохладно, говорит, а в холод тепло.

И накинула на милого дружка блестящий хитон, любуется, велит пройтись взад-вперёд, пояском, тоже из прочных подводных трав сплетённым, обвязывает.

- Ну чем не братец, не знала бы - за него приняла! Да у тебя и стать такая же, как у него, и рост такой же. Даже волосы похоже лежат! А об обувке и говорить нечего - ну совсем как у него!

Это она так пошутила, в очередной раз введя Петра в смущение. Шутить-то она шутит, но возвращать ненужные братцу сандалии с крылышками не советует: знает, что иначе ей придётся видеть Петр гораздо реже, она всё о его делах и заботах знает и даже говорит, за это ещё больше его любит.

-Мой братец особенный, посланец богов, как никак. А сандалии ему положены, чтобы быстро бегал, всякие-разные новости передавал, работа у него такая, - рассказывает Наяда. - Я тоже роду-племени непростого, за порядком в подводном царстве слежу. Но и ты человек особенный, судьбой отмеченный, спасённый Сыном Самого Главного бога! Я тебе это уже рассказывала, да тебе память стёрли.

-Это как? - спрашивает Пётр. - Ничего об этом не знаю, не помню.

Только успела Наяда рассказать, как его младенцем спас Адам и ещё о том, что Адам, оказывается, тот самый, который... и что поэтому он, Пётр, тоже человек непростой...

В голове Петра всё завертелось, закружилось от необычных новостей. Только собрался он уточнить кое-что, пару-тройку вопросов задать, как вдруг появился рядом с их укромным местечком, потревожил их... Вот уж не ожидали... Дядюшка, собственной персоной! Пётр быстренько пригнулся и подальше под длинные ветви ивы, в самую густую тень, отодвинулся: вообще-то он никого и ничего не боится, а вот хочет ли Наяда, чтобы об их особой дружбе узнали посторонние?

А та спешит показать, что рада гостю, слова приветливые говорит, вперёд выходит и тем самым Петра от незваного пришельца загораживает. Но тот уже его заметил, Наяду резко отодвигает, только что не толкает, а сам дышит тяжело, как после бега.

-Еле тебя нашёл, - говорит Петру, - везде искал, пока не сообразил, что можешь проведывать сестрицу! Надевай-ка поскорей свои быстрые сандалии и мчись за реку, а потом все прямо и прямо, по расселине между двух гор. У того места, где его, помнишь, должны были со скалы сбросить, тебя могут остановить. Скажешь в такой случае старику, он там самый главный... скажешь ему мое тайное имя, сам знаешь, какое. И еще скажешь, что ты мой посланник и спешишь за тем самым человеком, которого им было велено со скалы сбросить, да упустили они, сбежал он от них. Ничего, сейчас не сбежит: лежит-валяется без чувств наш Адамчик, мои девки-красавки его достали-таки, до обморока довели, а может даже до инфаркта или инсульта. Поспеши, пока он не оклемался, а как найдёшь - хватай и тащи, сам знаешь, куда. В царстве мёртвых ему самое подходящее место, а уж выбраться оттуда никому не удавалось. Ну что ты там копаешься, спеши давай!

Нагнулся ещё ниже Пётр, сандалии к ногам приспосабливает, Наяда ему помогает и шепчет:

-Он тебя за братца принял, а ты не возражай, кивни, будто соглашаешься, а сам отойдёшь - и бегом к себе домой.

Возятся оба с завязками, а Дядюшка слюною брызжет:

-Попробуй не успеть! До сих пор не могу понять, как он в прошлый раз сбежал, да ещё и парня с девушкой с собой увёл, тоже к жертве назначенных!

Вскочил Пётр, крылья на сандалиях затрепетали, сделал шаг, другой - и исчез, только его и видели.

6.13.

Пётр в крылатых сандалиях несёт бесчувственного Адама домой. Люди из воинственного селения бросают в них камни и попадают Петру по ноге. При прыжке через реку Пётр теряет одну сандалию. Хромая, он отправляется за помощью. Адам остаётся лежать на берегу.

Выскочил Пётр из укромного уголка под раскидистой ивой, где сидел-посиживал со своей дорогой возлюбленной, и так забавно ему стало, что Дядюшка обманулся, принял его за горделивого Наядиного братца. Да и чем он, Пётр, хуже? И волосы у них похожие, и рост, и одёжка одинаковая: Наяда сначала братцу красивый хитон из речной травы сплела, а теперь и ему точно такой же подарила. И обувка у них одинаковая, только, если, признаться, к Петру она попала не совсем честным путём, он попросту взял без спросу старую и заброшенную хозяином пару, в пыли валялась. А если продолжать сравнивать его с братцем, то он, Пётр, тоже не промах: когда-то его спас сын Самого Главного бога, а это, оказывается, так хорошо знакомый ему сосед.

-Стоп! - воскликнул он и так резко затормозил свой бег, что пришлось босиком догонять улетевшие вперёд крылатые сандалии. - О каком это Адамчике говорил Дядюшка, неужели о нашем Адаме? Валяется, мол, без сознания, поэтому, пока в себя не пришёл, надо срочно нести его в царство мертвых. Ну и заданьице, ну и дела творятся на белом свете! А что если Дядюшка поймёт, что ошибся, встретит, например, настоящего Гермеса или даже уже встретил, и что тогда? Нет, я должен успеть первым и спасти Адама, а где искать, Дядюшка говорил, а я запомнил.

Обмотал Пётр сандалии прочными травяными стеблями, чтобы крепче держались, и помчался, куда Дядюшка велел, но совсем с другой, своей собственной целью. Несут его сандалии быстрее птицы, только мельком успевает по сторонам поглядывать, чтобы, например, при прыжке через реку в бурный поток не свалиться или чтобы случайно в лесную чащобу или даже на горную кручу не занесло, в сторону от нужного направления. Мчится по узкой расселине между гор, бормочет себе под нос: "Сначала он меня спас, а сегодня моя очередь, сегодня я его спасу, обязательно спасу!".

Как и предвидел Дядюшка, остановила его через какое-то время довольно большая ватага грозных людей с сердитым стариком во главе. Перегородили дорогу, в руках камни, палки.

-Я по особому поручению спешу, сами знаете, кто меня послал, - заявляет Пётр как можно увереннее, - разойдитесь!

-Скажи сначала имя того, кто тебя послал, - потребовал старик, - а не скажешь - не пустим!

-Вот ещё, они проверять меня будут! Вашу ошибку спешу исправить, а велено мне найти того, кого вы упустили, вместо того чтобы со скалы сбросить! Того ищу, кто от вас, растяп, сбежал, да ещё и парня с девушкой, тоже для жертвы назначенных, с собой увёл! Разойдетесь, не задерживайте, а то снова сбежит, и тогда ждите неприятностей, пожалуюсь, что из-за вас время потерял!

Видит Пётр - опускаются руки с камнями и палками, перешёптываются мужчины, на старика поглядывают, а некоторые даже расступаются. Воспользовался замешательством, раздвинул толпу и помчался дальше, по той же расселине между гор. Порядочный путь отмахал, даже уставать начал - это при скоростной-то обувке! Далеко, получается, забрался сосед Адам, ежели, конечно, это о нём речь.

Тут стали встречаться на его пути развалины шатров, обвалившиеся, с торчащими вкось и вкривь сухими ветками, вперемешку с грубыми камнями и клочьями грязных тряпок, будто кто-то разозлился и всё переломал, перемешал и перепачкал.

В первом, самом маленьком, когда-то встречала Адама красотка по имени Лилит, называла себя первой женой, просила остаться. Пётр, конечно, этого не знал, но остановился, всё осмотрел. Ни в шатре, ни рядом никого не оказалось.

Во втором, тоже разваленном шатре, размером побольше первого, не так давно ожидали Адама две прелестницы, тоже уговаривали остаться или хотя бы поесть-попить. И здесь остановился Пётр, тоже всё осмотрел, проверил, и опять Адама не обнаружил.

А вот и останки третьего, когда-то великолепного, самого большого шатра. Клочья блестящей ткани, которой он был когда-то покрыт, выглядывают из грязи и камней, глаза слепят. Притормозил Пётр, прищурился от блеска ярких тряпок и только тогда разглядел, рядом с развалинами, огромный стол, усеянный разноцветными перьями, а на столе - трёх заляпанных птичьим помётом жаб с выпученными глазами!

А рядом со столом, на земле, - да вот же он, вот же он, нашёлся, мой дорогой сосед, мой спаситель!

Лежит в глубоком забытьи Адам, руки-ноги в стороны раскинул, глаза закатились, как у мёртвого. Кинулся к нему Пётр, ухом к груди прижался - сердце чуть слышно, с перебоями, но стучит!

-Не умирай, дядя Адам, не умирай! - просит Пётр, а сам уже взваливает и уже несёт, несёт на своих плечах бесчувственную ношу, крылатые сандалии в обратную сторону шаги отмахивают. Велено было нести Адама в царство мёртвых, однако Пётр и сам знает, куда его нести: домой, куда же ещё?! Там его заждались, его дом его ждёт!

Опять шатры на пути встретились, теперь в обратном порядке: сначала тот, что побольше, а за ним - маленький. Адам, конечно, их не видит, в своем забытьи, но даже Петру, ведать не ведающего, какие страсти разыгрывались здесь совсем недавно, смотреть на развалины почему-то неприятно. Ничего, донесёт, обязательно спасёт он своего соседа, сына Самого Главного Бога, кто бы мог такое о нём подумать! А ведь такой простой, ну совсем-совсем обыкновенный!

Бежит он, с драгоценной ношей на плечах, в своих крылатых сандалиях, но не так шибко, не так резво, как прежде, когда был налегке. И прыжки теперь у него не такими высокими получаются, да это и понятно. Сын Бога, надо признать, ничем от обычного человека не отличается, такой же тяжёлый.

Скоро и самое опасное место: селение, где Петра не очень приветливо встречали, пытались задержать, тайное имя того, кто послал, требовали. Знает он, чье это имя, но не знает - что за имя, да и откуда ему знать? Это Гермес, братец Наяды знает, а Дядюшка обознался, Петра за него принял и за Адамом отправил. Удачный случай, если разобраться и, конечно, если ему, Петру, и дальше повезёт!

-Сначала он меня спас, а теперь моя очередь спасать, - снова и снова бормочет Пётр на бегу.

-А большая величина, выходит, этот самый Дядюшка, - думает Пётр, - если даже Гермес, посланник богов, у него в услужении, и этот вредный старик со своей злой оравой тоже, получается, у него в услужении, а ещё имя тайное у него есть, чтобы свои дела тайком делать. Ведь что получается: если тот, которого мы привыкли звать Дядюшкой, хочет погубить Адама, сына Самого Главного Бога, то это значит... это значит... Ну и дела на белом свете творятся! Ну и дела!.. Теперь особенно важно спасти Адама, чего бы это ни стоило.

...Вот уже и то самое селение показалось, и та самая воинственная толпа с камнями и палками, и тот самый старик с посохом уже видны, не уходят они отсюда, что ли? При первой встрече, когда за Адамом спешил, удалось их разговорами уболтать, он это умеет, когда-то с Каином разные истории придумывали, даже с Луной разговоры вели. Да и сандалии помогли: подпрыгнул, взлетел над толпой - и был таков! Вот и сейчас, решил Пётр, если словами обмануть не получится, силой будет прорываться, а что ещё остаётся?

-Вот, нашёл... тот самый, кого вы упустили, - сказал небрежно, остановившись перед стариком и вытирая свободной рукой пот со лба. - Нашёл и победил, вот как! А теперь в царство мёртвых несу, как велено... разойдитесь же, опять на дороге встали, только и умеете мешать!

-Царство мёртвых в другой стороне, - не соглашается старик, - Поворачивай, откуда пришёл!

-А теперь в царство мёртвых ещё один вход сделали, - не теряется и Пётр, - и старый остался, на прежнем месте, и новый открыли, мертвецов-то всё больше становится, вот как!

-Ничего не знаю, - рассердился ещё больше старик, - неси, говорю, к прежнему входу!

-А скоро ещё больше входов в царство мёртвых будет, - продолжает разговор Пётр, будто и не слышит старика, - главное, чтобы входов было много, зато выходов - ни одного.

Получается, это он так пошутил. И пока грозные воители вместе со стариком хихикали, Пётр шагнул, подпрыгнул, толкнул, ещё раз шагнул и толкнул и ещё раз подпрыгнул и - прорвался, получив в ответ несколько неслабых пинков и толчков. Вслед полетели палки и камни, а один неслабый бульник попал ему по ноге.

-Ничего, проскочили, - бормочет, прихрамывая на ходу, Пётр, - Главное, по Адаму не попали, а то, что мне по ноге залепили - это не беда, это заживет, мне не впервые!

Теперь впереди - река, а там и дом Адама недалече, только кого из своих родных он найдёт? Ни жены там, ни сыновей нет, разве что одна могилка вместо троих самых близких ему людей. Ужас, даже представить страшно, что придется такие новости ему рассказывать!

Река после дождей разлилась, все камни, даже в самых мелких местах, под водой. Когда Пётр налегке спешил за Адамом, он в один прыжок, играючи, с берега на берег перескочил, а теперь, с ношей на плечах, хватит ли одного шага, не свалятся ли оба в воду?

-Ну, держись, дядя Адам, - попросил, хотя понятно, что тот ничего не слышит: глаза закрыты, руки и ноги, как плети, болтаются. Да жив ли он вообще? - Держись, дорогой, в случае чего будем выплывать!

Разбежался, оттолкнулся посильнее - и... перескочил! Они уже на своём берегу, все мокрые от брызг - так неистово нёсся под ними бурный поток. Ну, теперь совсем близко. Но что такое? Одна нога у Петра в сандалии, а другая - босая, совсем босая, пропала крылатая обувка в струях воды. Соскочила, наверное, и тут же унесло её течением, искать нет смысла, не найдёшь. То-то он заметил, после того, как камень попал по ноге, что завязки ослабли. Значит, эти вредные людишки со своим вредным стариком... вредным, конечно, а что же они дорогу перегородили, ни пойти, ни проскочить... значит, камнем не только по ноге попали, ещё и по завязке, немудрено, что нога теперь босая. А в том месте, куда попал камень, вздувается шишка, кровоточит ссадина, всё сразу. Пустяки, ему не привыкать, потерпит. Рана-то заживёт, но как теперь больного нести?

-Дядя Адам, - говорит он хриплым голосом, а сам видит, что Адам его не слышит, как положил его, так и лежит, - ты отдохни на травке, на бережку, место тебе знакомое, ты сюда вечерами приходил, вместе со своей женой. Поспи пока, а я постараюсь поскорее вернуться, всех наших позову, и отец мне поможет, и мать, и Дед, а ещё у нас Бабка есть, она заговоры особые знает, ты только не умирай, слышишь, дядечка Адам? Не умирай!

Положил поудобнее на крутом бережку, чтобы голова оказалась выше ног, в лицо водой из реки побрызгал - и поковылял, хромая, всё же не слабо ему влепили по ноге, теперь не поскачешь - впору ползком!

6.14.

Адам приходит в себя на знакомом берегу и видит вход в чудесный сад. Стражи не пускают Адама. Адам тоскует о Еве. Неожиданно Ева прилетает вместе со своей поляной.

Лежит Адам на бережку, ветерок его лицо овевает, солнце предзакатное пригревает, да и сама земля, на которой он столько раз сидел-посиживал рядом с любимой женой, поддерживает, силы шлёт. Сплошную темноту, которая на грудь навалилась и вздохнуть мешает, отгоняет.

-Где это я? - выплыла в сознании робкая мысль, и медленно, медленно он открыл глаза. Открыл и вновь закрыл, и опять лежит в забытьи, которое сменяется полузабытьем, а потом уходит и полузабытье, Адам глубоко вздыхает и садится. Как сюда попал, непонятно, но он на родном берегу. Прямо перед ним знакомая река, за рекой знакомые горы, а из знакомой щели между двух знакомых гор брызжет прямо ему в глаза узкий солнечный луч от уходящего солнца, такой яркий, что сил нет смотреть. Засмеялся, зажмурился - а когда открыл глаза, перед ним уже не река, а ворота в долгожданный, благоухающий, зовущий сад.

Вскочил, глаза протирает, волосы приглаживает, за уши себя дёргает: неужели это и есть то самое заветное место, которое столько искал?... Поспешил к воротам, а там стражи грозные стоят, мечами обоюдоострыми вход перегораживают:

-Куда наладился, не положено!

-Это же я, Адам, здесь дом мой родной, я столько вас искал, полсвета исходил!

Не слушают стражи, смотрят грозно:

-Мало ли что! Не положено - и всё тут!

Отошёл Адам, пригорюнился. Тут откуда ни возьмись, Дядюшка, ну везде он успевает!

-Ну что, дорогой, нашёлся? А я уже волновался! Давай проведу тебя в этот сад, я тут свой, скажешь только, что мы вместе, что родственники - и вся недолга!

Отвернулся Адам и ответил довольно грубыми словами, повторять их здесь не обязательно, что никуда он с ним не пойдёт, и пусть он, Дядюшка то есть, идёт куда подальше, хоть бы и в сад, если пустят.

Но тот в сад почему-то не пошёл, а постоял-постоял и исчез.

Опять подошёл Адам ко входу в сад цветущий чудесный, за ворота заглядывает: увидеть бы что-нибудь - и то хорошо! А из сада звуки чудесные доносятся, ароматы дивные, так и тянет через забор перескочить... Но через забор он не полезет: не пускают - значит, не пускают.

Тут Гермес обнаружился, примчался на своих крыльях, затормозил у самого входа, поскользнулся, пыль поднял, а когда остановился, говорит этак небрежно Адаму:

-Может, теперь ты мне отплатишь, услугой за услугу. Не забыл, что я тебя спасал, кормил, поил, привечал? И что ты обещал мне первому рассказать всё, что в этом самом саду узнаешь?

-Всё это так, - отвечает Адам, - Ты уж извини, от долгов я не отказываюсь, но в сад меня не пускают.

-А давай вдвоём попробуем, вдвоём скорее пустят, - предложил Гермес. - А если со мной не хочешь - с кем-нибудь другим иди. Да вот, чем тебе не пара? - и кивает на появившуюся невесть откуда Лилит, всё такую же прелестную. Улыбается Лилит, руки к Адаму протягивает:

-Как твоё здоровье, дорогой, голова прошла? Я так волновалась!

-Ты же, вроде бы, стала... превратилась... - бормочет Адам, уклоняясь от прикосновения.

-Показалось тебе, дорогой, с голоду и устатку что только не привидится, не померещится! Не бережёшь ты себя, не бережёшь, но ничего, теперь я буду о тебе заботиться. Ну, пошли? Тебе только и надо сказать, что мы вместе!

-Померещилось мне или не померещилось, а иди-ка ты своей дорогой, куда шла. Пусть я вообще в этот сад не попаду, а ни с тобой, ни с Гермесом, ни с кем другим из вашей кампании туда не пойду. Кстати, можешь попробовать вместе с Гермесом, вдруг пустят! Вон он один мается!

Подошла Лилит к Гермесу, о чём-то они посовещались, пошушукались, но к воротам подходить не стали. Стоят, чего-то ждут. И дядюшкин силуэт мелькнул, он, оказывается, тоже тут, вокруг стен бродит. Ну и пусть бродят, пусть стоят, а ему, Адаму, какое до них дело? Отошёл подальше, сел на пригорок и затосковал-задумался:

-Что же я наделал? Почему так получилось, что единственного человека, который мне нужен, со мной нет? Почему вообще ушёл из дому, когда сад чудесный, оказывается, совсем рядом? Придумал, наговорил невесть что: ты, мол, женщина, ты из ребра сделана, сиди себе дома! А из ребра - это значит, рядом с сердцем, значит, самая близкая.

И такой нужной, такой необходимой показалось ему жена, что всплеснулся в груди тёплый клубок острой необходимости, который на протяжении долгих странствий давал знать о себе лишь изредка, а теперь проснулся и стал стремительно разматываться длинной золотисто-зелёной нитью.

-Ева-жизнь, жена моя, - то ли простонал, то ли прошептал он. - Как же ты мне нужна! Пусть не попаду в этот сад, но хоть бы на мгновение увидеться с тобою!

И тут над головой его зашумело, загудело, закружилось что-то непонятное и невиданное, странной формы и огромных размеров, закрыло небо, да так закрыло, что ясный вечер почти в ночь превратился, а потом плюхнулось на землю, подняв высокий столб пыли и сухой травы.

Опомнился Адам, протёр запорошенные глаза, подёргал себя за волосы, чтобы убедиться, что не сон ему снится, и увидел свою Еву, стоящую с распущенными волосами посреди деревьев и цветущих кустов, на небольшой поляне, которой - он готов ручаться! - только что здесь не было, что он, места этого не знает? Бабочки на этой поляне летают, птицы на деревьях поют, цветы благоухают, а под кустом фазаниха в гнезде квохчет недовольно.

Адама уже ничем не удивишь, и если оказалась рядом с ним Ева, вместе с целой поляной и всей находящейся на этой поляне живностью и растительностью, вместе с огромным треснувшем посредине камнем-валуном, значит, так и должно быть, так и надо, тем более рядом со входом в такое место, которое он столько времени искал.

Да и Ева вроде бы не удивилась: она давно уже знает, что внутри у неё только лёгкость и твёрдость, твёрдость и лёгкость. Поэтому не стала восторженно восклицать или охать-ахать, призывая к сочувствию из-за пережитых в перелёте страхов, а протянула величественным жестом свою руку и спокойно переступила с травы, густо покрывающей её воздухоплавательное средство, на знакомый и устойчивый бережок, где встречал её дорогой муж.

И тут она, никогда с некоторых пор не плачущая, победившая, как ей казалось, все свои желания и обиды, даже почти умершая, как ей казалось... тут она задала совершенно неожиданный вопрос, неожиданный даже для себя:

-А вот скажи-расскажи, дорогой муженёк, как тебя молодые красавицы поили, кормили?

-Да точно так же, как и ты с молодым красавцем пировала, а заодно толпами слуг повелевала! Чепуха это, я сразу понял!

Ева поскорее вытерла слёзы, потому что глупо плакать, когда на тебя смотрят родные и добрые глаза, окружённые знакомыми лучиками морщин. Глаза, которым она не может не доверять, даже если бы захотела не доверять - не получится. Однако как же трудно поверить, что и эти счастливые глаза, и заросшее густой бородой запыленное лицо мужа не снятся ей, а то, что происходит, - наяву.

-Это правда ты? - спросила всё же.

-Хватит о пустяках! - а сам неуверенно трогает её волосы: может, и вправду сон? Волосы оказались те же: лёгкие, вьющиеся и своевольные, такие только у неё, впрочем, сколько других женщин ему приходилось гладить по волосам? Тут он резко обнял её и даже встряхнул: неужели это Ева, моя Ева! Нисколько жёнушка не изменилась, всегда хочет быть для него главной женщиной, даже когда они совсем одни. Ну и хорошо, это только приятно.

-Значит, тебе тоже картинки показывали? - Ева развеселилась, а, развеселившись, поняла, что время её умирания прошло, закончилось, как плохая погода. А хорошее, другое время, вроде бы начинается.

-Показывали, - довольно улыбался Адам. - Только я сразу понял: что-то в этих картинках не так, - он решил не говорить, что Ева на картинках оказалась гораздо моложе Евы сегодняшней, но она догадалась, о чём именно он умолчал:

-Потому, что там я... лучше, чем сейчас?

-Нет, потому что я знаю, что ты пировать, если и станешь, то только со мной!

-Вот откуда такая... уверенность? - усмехнулась Ева, колеблясь, то ли ей согласиться, то ли рассердиться.

-Ну, я же не пировал с чужими красотками, даже когда чуть не падал от голода. Один раз, признаюсь, чуть не соблазнился, очень уж есть хотелось, и то не сложилось... упал, голодный...

-Ладно, принимаю такое объяснение. А про себя я совершенно точно знаю, что ни с кем не пировала, а вот с тобой хотела бы, - последние слова она прошептала ему в ухо.

Отросшая борода мужа жёстко и желанно колола её губы, пахло сильным мужским телом, в голове звенели и кружились радужные пятна. Будто невидимый, но светлый и теплый луч протянулся от его груди, где гулко и до боли знакомо стучало его сердце, к её груди и к её сердцу. Соединившись с таким же сильным и светлым лучом, который, оказывается, был и у неё, но дремал, и вот теперь проснулся и стал набирать силу, оба луча вернулись к Адаму, затем опять к ней, и больше уже не разъединялись. Взаимопроникновение их чудесных светлых потоков было утешительным и вполне достаточным.

Часть седьмая

Чудесный сад и Чудесное Древо

7.1.

Адама вместе с Евой пропускают в чудесный сад. Их путь преграждают маленькие уродцы, в которых они узнают и признают свои былые ошибки.

-А скажи, ты знаешь, где мы находимся? - Ева огляделась и тут же увидела празднично-светлый сад и два огромных сияющих дерева внутри, выделяющихся на фоне другой растительности.

-Ты видишь... это сад, тот самый, наверное! И то самое чудесное дерево, которое нам уже показывали, а Дед сказал, что это был особый знак! Пойдём туда скорее! Радость-то какая! Мы нашли это место, может, и вправду это наш дом родной, только, чур, я первая нашла!

Голос её слегка дрожал и звенел. Теперь у неё были желания, и шутить она могла, и радоваться. Но Адам охладил её восторги.

-Посмотрела? А теперь - домой, на самом деле прохода туда нет, не пускают. Вокруг загородка, муравей не проползёт, не то чтобы человек. Я протянул ветку - вмиг сгорела.

-А ворота? Я вижу красивые ворота! Там и пройдём, зачем через забор лезть!

-Я уже подходил, просился. Не пустили!

-А давай ещё раз подойдём, - предложила Ева. - Даже если не пустят, я хотя бы загляну внутрь, поздороваюсь, очень хочется! - Она направилась к воротам, не выпуская руки Адама.

А у ворот в это время шумел большой скандал, который устроил Дядюшка. Рядом с ним, не вмешиваясь, стояли Лилит и Гермес и тоже, судя по выражению их лиц, поддерживали скандалиста.

-Нас не пускаете - их в таком случае тоже не пускать! Запрещаю их допускать! Здесь, в этом мире, я главный, разве не знаете? Вот я и запрещаю! Нечего им там делать, обычные тупые люди, пускай к себе домой идут!

-Это он о нас? - удивилась Ева. - Ничего себе, родственничек!

В это время стражи чем-то, что было в их руках, слегка взмахнули. Острым лучом блеснул яркий, очень яркий свет, взметнулся небольшой вихрь и отнёс Дядюшку с кампанией куда-то далеко за реку, будто их тут и не было.

В образовавшейся пустоте и тишине Ева и, вслед за нею, сомневающийся Адам приблизились к грозным стражникам, которые внимательно, очень внимательно, смотрели на них.

Ева негромко проговорила:

-Это мы, Адам и Ева, пришли вас проведать. Впустите нас, пожалуйста, если можно!

И что бы вы думали? Стражи опустили руки - в них оказались острые мечи - и кивнули: можно, мол, заходите! Тут же и ворота открылись, сами собой.

-А мы уже и ждать устали, - ворчливо сказали стражи.

-Так я уже подходил, - стал оправдываться Адам. Он просто опешил: вроде бы, получается, он и виноват!

-А чего же ты хотел? Поодиночке здесь делать нечего: вдвоём отсюда уходили - значит, и сюда можете только вместе войти, и то если между вами есть свет, без света к нам никак нельзя, без света у нас делать нечего.

Испытывающей восторг Еве хотелось обнять грозных стражей, но она не решилась. Значит, всё-таки то, что они так хотели узнать, правда! Значит, здесь их родной дом, а ещё это значит, что они... что на самом деле они... раз отсюда уходили... Дальше думать она не решилась. Да после таких слов, которые сказали им стражи, пусть бы и не пустили! Уже не зря пришли... уже узнали...

Давний разговор с незнакомцем, который проник в виде змейки на её поляну и намекал на её былую принадлежность к этому особенному месту, она не чтобы забыла, просто не очень доверяла - и самому незнакомцу, и его словам. Но грозным стражам этого Чудесного сада никак нельзя не поверить!

-Идите всё прямо и прямо, - велели стражи, - пока не дойдёте до Голубой реки. Там сделайте остановку и немного отдохните, обязательно отдохните!

-Да мы можем и не отдыхать, нам бы поскорее всё увидеть...

-Делайте, что говорят, здесь такие правила, - грозные стражи даже слегка прикрикнули. - Сами же сказали, что желаете всё увидеть! Ну, всё вы, конечно, не увидите, вы допущены только к нижним уровням, но и туда без остановки и отдыха у Голубой реки не попадёте, так что слушайтесь!

И вот они сделали несколько шагов - о, сколько раз представляли, как сделают эти несколько шагов, и во сне, и наяву представляли! Но сейчас они уже вошли, уже внутри...

-Мы дома, это наш родной дом, наш родной сад, - щебетала, подбадривая себя и мужа, Ева.

-Ну что ж, попробуйте найти ответ на свои вопросы, - сказали им вдогонку стражи. - Помогать вам не велено, всё должны узнать сами - иначе не в счёт. Времени у вас... немного, причем учтите: чуть что не так - тут же окажетесь за воротами, это не мы решаем, тут мы помочь не сможем. Выходить будете, как и вошли, мимо нас, другого выхода нет... А между ними неплохой свет... - последние слова они говорили сами себе, поскольку Адам и Ева уже удалились.

...Шли, торопились по дорожке, извивающейся между цветущих кустов. Наконец впереди блеснула вода - вот она, та самая река, где велено отдохнуть! И вправду голубая. Подошли, робко омочили руки, лица, а потом осмелились и искупались в святящейся, с весёлыми пузырьками воде. Вышли на берег - и сразу же их сморил сон, где стояли, там и прилегли, на мягкой травке.

Спали крепко, а когда открыли глаза, тут же вскочили, бодрые и весёлые, тем более что ничего, совсем ничего у них не болело, не ныло, не кололо. Ни спина, ни колени, ни голова, ни в левом боку, ни в правом... Они уже давно забыли, что такое бывает. Вскочили - и тут же повисли в воздухе, нелепо взмахивая руками и ногами и с удивлением взирая сверху на непримятую травку - место их недавнего отдыха. Насилу сообразили, что ничего страшного с ними не случилось, просто стали лёгкими, такими лёгкими, что могут не только ходить, но и парить, как птицы, и даже, наверное, летать, просто место здесь такое, особенное. Но летать им ни к чему, во всяком случае, пока. И парить им тоже не обязательно, боязно, на своих на двоих походят, как привыкли.

Мало того, оказалось, что тела у них стали слегка прозрачными, а связывающий их тоненький лучик, который разглядели стражи и благодаря которому, собственно, и впустили их сюда, теперь виден и им самим. Но зачем всё-таки важно, есть ли он между ними, этот лучик, или же - нет?

Оглядываясь друг на друга, стали этот лучик потихоньку тянуть, Адам в свою сторону, а Ева - в свою, растягивая и приподнимая, пока над их головами не взвилась сияющая дуга, один конец которой - в руках Адама, а другой - у Евы. Такие вот получились их светящиеся личные воротца, крепко-накрепко привязанные к своим хозяевам и возможные только в том случае, если между ними есть свет. Ну а раз привязаны, то и перемещаются вместе с хозяевами, послушные их воле. Или - не очень-то послушные?

Мягко, но настойчиво стала разворачивать светящаяся дуга своё продолжение, то есть Адама и Еву. Куда это она их тянет и кто кем руководит: они своими световыми воротцами, или воротца - ими? Решили послушаться и в результате оказались перед тропинкой, едва заметной среди цветов, кустов и прочей пышной зелени, а ведь могли и не заметить, спасибо вам, наши дорогие светлые воротца! По этой тропинке они и пойдут, тем более что в той стороне, куда она ведёт, проглядываются два огромных дерева, возможно, те самые, ради которых они и пришли сюда!

Потихоньку, чтобы ненароком не взлететь, побрели по тропинке, разглядывая цветущее и благоухающее великолепие по краям, и чем дальше шли, тем больше переполнялись разноцветной, острой, звенящей радостью. Веселиться и радоваться приходилось и прежде, вся их жизнь, если разобраться, была скорее радостной, нежели печальной: и друг другу радовались, и детям, и еде вкусной, и погоде ясной, но здешняя радость была совсем другой и отличалась от прежней, как отличается высокая гора от невысокого холмика.

Радовались не только они - всё вокруг, казалось, ликовало и щедро расточало, как душистый цветок дарит свой аромат, ощущение честности и справедливости. Вот чувствовали они так, и всё тут!

Всё казалось живым, всё дышало, слегка звенело, или, может, даже пело? Всё посылало дружелюбную поддержку, а заодно и спрашивало: а сам ты какой? Тоже такой? Если не такой - меняйся, иначе здесь тебе не место!

Адаму тут же вспомнилось, что не так давно досадовал на Гермеса, стараясь не показывать, что впервые слышит и потому не понимает значений многих слов, которые тот употреблял, а Еве стало неловко, что забыла поблагодарить за помощь и поддержку дружелюбный камень-валун и длиннохвостую фазаниху, в гнезде которой находила по утрам свежие яйца.

И тут их воспоминания стали видимыми: появился крохотный прозрачный шар с человечком в корявом ореоле горделивости внутри шара, чем-то похожий на Адама, и другой прозрачный кругляш, с фигуркой длинноволосой женщины в облачке вялого равнодушия, которая, если приглядеться... Нет, только не это! Ева закрыла лицо руками.

Появились и другие просвечивающие странно-корявыми фигурками кругляши, которые мало того что не радовали глаз, так ещё и противились их продвижению вперед, дорогу перегораживали, в ногах путались. По какому праву они безобразничают, да ещё в таком особенном месте?

Стали от них отмахиваться, "прочь с дороги!" говорить - никакого результата. А малявки, похоже, разозлить хотят: наскакивают, рожицы корчат. А сами мало того что на стручки горького перца похожи, так ещё и колючками поросли. Адам растерялся: ну не драться же! Только Еве нипочём: с кем только не разговаривала в своей жизни: и с деревьями, и с птицами, и с животными, даже с камнем дружила, вот и сейчас попробует.

-Ну, и чего вы хотите? - она встала перед уродцами, уперев руки в бока, нахмурилась и улыбнулась, всё сразу. - Идите-ка все сюда, будем знакомиться. Вот ты, шустрый, кто такой? Давай, давай рассказывай, я слушаю.

И что бы вы думали? Форма каждого странного уродца непостижимым образом говорила нашим героям о не очень приятных и, казалось бы, навсегда позабытых ситуациях, где они были неправы или не совсем правы.

-Это наши ошибки, - догадались. - Это мы их породили, вот такими некрасивыми. Ну что ж, не будем их прогонять, всё равно не уходят, а просто пожалеем, что такие некрасивые получились, из-за нас. Наша вина.

Они прекратили попытки уйти от своих ошибок и стали внимательно смотреть на корявые фигурки, пытаясь проникнуть взглядом в их самые темные, самые мрачные уголки, хотя порой, когда становилось зримым то, что, казалось давным-давно забытым-перезабытым, с трудом сдерживались, чтобы не взвыть от стыда, не застонать от боли сожаления.

Чаще всего, как оказалось, это были следы от их собственных обид. Адам, как сообщали своей формой уродцы, обижался из-за незаслуженного, как он считал, отношения к себе. Получается, ему одновременно и хотелось оказаться тем самым Адамом, и обида его терзала за то, что, возможно, он и есть тот самый Адам, а его мало того, что из дома родного, сада чудесного, выгнали, так ещё и люди не любят, наказания для него жаждут. И о Евиных обидах и досадах рассказали фигурки: и на Адама обижалась, за то, что не взял с собой, и на младшего сына, за то, что отнёс за реку и оставил одну в горах.

Неловко им стало. Такие маленькие... страшненькие... а ведь их такими сделали мы сами... своими ошибками... Заметив, что их не гонят прочь, а внимательно рассматривают и пытаются понять, фигурки стали пошевеливать колючками, и тогда стали меняться их очертания, а, заодно и заключённое в них значение. Былые уродцы стали округляться, терять свои выросты и превращаться в полупрозрачные шары, продолжая, тем не менее, загораживать проход.

Тут прискакал с громким топотом то ли конь, то ли олень, с торчащим посредине лба золочёным витым рогом, нанизал все шары на свой рог и унёс прочь. Адам с Евой не то чтобы "спасибо" ему сказать - поздороваться не успели.

-Это же Единорог, - восхитился Адам. - Помнишь, я о нём рассказывал, а ты говорила, что сказки придумываю. А я всегда знал, что есть такой, хотя никогда не видел. А может, и видел, - добавил он, подумав. - Всё же откуда-то узнал.

Отправились по тропинке дальше, размышляя, куда это умчался Единорог с их шарами-ошибками? С одной стороны, хорошо, конечно, что их больше нет, лучше бы и не было никогда, но, с другой, - куда это он их понёс?

Тропинка привела к лужайке, на которой скакал-взбрыкивал уже знакомый им Единорог. Поперек тропинки и боком к ним расположился Лев с густой мохнатой гривой, а за ним вдали мирно паслись четыре коня, все разного окраса. Посовещались и робко стали приближаться ко Льву: хотя и боязно, но в таком необычном месте вряд ли обидит!

Поздоровались, назвали, на всякий случай, свои имена и спросили совета, куда им идти, что делать дальше. Но Лев их не заметил или, может, не захотел замечать: как лежал, так и лежит, не шелохнётся, гривой густой не тряхнёт, не взглянет на них.

Зато Единорог не скучает: шары по лужайке катает, копытами и витым золочёным рогом бьёт, друг с другом безжалостно сталкивает. Один под натиском и наскоком рассыпался в пыль и прах. А остальные к ногам Адама и Евы прикатились: спасите, пропадаем! Да это же их недавние знакомцы, их собственные ошибки! Колючки почти стёрлись, внутрь ушли, но первоначальную природу не скроешь: острые углы изнутри просвечивают, как скелеты. Может, и хорошо, если под копытами Единорога пропадут? Ведь в таком случае никто не узнает о том, что они означают? Но нет, Ева выходит вперёд, загораживает дрожащих уродцев, вот она даже грозит Единорогу:

-Прекрати, пожалуйста, обижать маленьких, они ни в чём не виноваты!

-Но тогда все вокруг узнают о ваших ошибках! - Единорог замер, высоко подняв копыто и явно собираясь продолжить грубую забаву. Да он, оказывается, говорить умеет, а не только скакать, как обычный козёл!

-Ну что ж, пусть узнают, раз так получилось! Если кто и виноват, то только мы, потому что это наши ошибки!

-Какие такие ошибки? - радостно взбрыкнул Единорог, даже на задние ноги встал, передними машет. - Какие такие ошибки?

На тех местах, где только что жалостливо прижимались к ногам своих хозяев несчастные шары-пузыри, появилась цветущая клумба, откуда взялась? Адам, большой знаток названий, не преминул пробормотать: розы, тюльпаны, пеоны.

Вместо былых ошибок получились цветы. Неплохо, но всё же - как бы новых промахов не совершить, время-то не ждёт, а тропинка, прямо перед носом Льва, расходится в разные стороны!

7.2.

Адама и Ева отправляются к Дереву жизни, но сорвать плод им не удалось.

-Подскажи, пожалуйста, куда нам отправиться? - спросили Единорога: обращаться ко Льву не решились.

-А всё на Ваш выбор! Направо пойдёте - к Древу жизни попадёте! Налево - к Древу Познания добра и зла! Тут у нас всё имеется, как положено. И свобода выбора - тоже!

Сказал и исчез, наверное, скучно ему стало без забавы, а Лев как лежал, так и лежит безразличный, хорошо хоть не рычит, мало ли чего...

-Ну что ж, тогда идём к деревьям, - заявляет Адам. - Сначала - к тому, что познания. Познания добра и зла, сколько раз мечтал увидеть.

-А давай сначала к тому, что Древом жизни называется, может, плодов или хотя бы семян наберём, для детей наших... Ну что ты встал, не для себя прошу, для детей!

-Я не за этим сюда шёл, - заупрямился Адам, - а надо обязательно понять... узнать...

-Но это же важнее - жизнь вечную получить, а в таком случае всегда успеешь и понять, и узнать.

-Если положено, и так дадут, а без спросу не надо!

-Но нам ничего не запрещали, Однорогий сказал, что выбор за нами! Идём направо, пожалуйста, я очень, очень прошу!

...Как они шли, всё ближе, ближе, как подошли совсем близко, - этого словами не передать, каждое мгновение растягивалось в бесконечность, а мелкие подробности казались значительными и главными.

И вот оно рядом, то самое дерево. Древо. Древо жизни. Задержали дыхание. Сердца бьются, прямо-таки колотятся, в ушах отдаётся! Каждая веточка видна, листики слегка качаются.

Ева протянула пальчик, робко, очень робко дотронулась до ближнего листочка и тоже качнула, к себе, от себя, в одну сторону, в другую... Что за чудеса? Не отзываются листья и ветки на её прикосновения, просто никакого внимания. Качаются себе потихоньку, куда сами хотят. И, что ещё удивительнее, - никакого шума-шелеста от их движения не слышно.

А вообще-то это не их дело - судить о том, что в таком-то особенном месте странно, а что - нет. Зато на ветках изобилие золотистых плодов, как на яблоне в урожайный год. Плоды такие прозрачные, что просвечивают тёмные семена, и всего здесь видимо-невидимо, и веток, и плодов, и семян.

-Видишь? - шепчет Ева. - Я же говорила! Мы только одно самое маленькое яблочко сорвём, вон их здесь сколько! Плод сами съедим, нам и одного на двоих хватит, а несколько семечек с собой возьмём, дома посадим, для детей наших.

Протянула руку, ухватила яблочко, потянула - в руке пусто. Дёрнула посильнее, подёргала... ещё сильнее... изо всех сил...- не отрывается плод от дерева, из рук ускользает. Вот уже вроде бы сорвала, смотрит - в руке ничего, а плод там же, где и прежде, будто и не дёргала его только что, сил не жалея.

-Давай я, - оттирает её от дерева Адам, - силёнок у тебя маловато, милая жёнушка, ослабела, одними яйцами фазаньими питаясь.

Схватил он плод нежный и прозрачный своими лапищами грубыми и мозолистыми, потянул, сил-то много! В земной жизни кто всю тяжёлую работу делал? Кто камни огромные ворчал, кто, если надо, овец и быков на себе таскал? - он, конечно, кто же ещё? И сейчас сил у Адама много, и сноровка никуда не делась, поэтому не только дёргает, но и крутит: и вправо, и влево, и вперёд, и назад. А плод как висел на ветке неподвижно, так и висит, ни вправо, ни влево, ни вперёд, ни назад не поддаётся. Только краше становится. Или кажется так?

-А давай-ка, Ева, - говорит, - полезай ко мне на плечи и попробуй от нежного плода откусить, а что ещё делать, если сорвать не получается?

-Да зачем залезать, - отвечает Ева, - мы же теперь, как птички, взлететь можем, надо только слегка подпрыгнуть и руками взмахнуть.

Они воспарили, как пушинки, нижние ветви оказались под ними, хотя вершину дерева всё так же не видно. Но это и неважно, потому что теперь желанные плоды заманчиво мерцают рядом с их лицами, а некоторые даже чуть пониже, ешь их, кусай, сами в рот лезут!

-Мы немного, всего по одному разочку откусим, - бормочет Ева, - мы и ветки не сломаем, и листика не помнём. Нам бы по кусочку, для жизни вечной, для нас и наших деток, разве это плохо?

Прижимаются губы и язык к плоду, зубы смыкаются, чтобы откусить кусочек, а во рту - ничего! Жуй - не жуй, кусай - не кусай, а глотать-то нечего! Плод как был цел, так и остаётся целым, висит себе на ветке и сияет. Наверное, от удовольствия, что цел-невредим. Ничего его не берет. И, что самое странное, ветка покачивается, но не от их усилий. Листья шевелятся, но под влиянием каких-то совсем других, непонятных сил.

-Всё, Ева, спускаемся и уходим, это дерево не про нас. Да и неправильное оно какое-то...

-Оказавшись внизу, Ева, вместо того чтобы уходить, решила проверить: может, с другой стороны дерева плоды другие и в таком случае пусть самое маленькое яблочко, но всё же удастся сорвать?

-Я сейчас, я быстро! - крикнула, обогнула немного толстенный ствол и стала звать мужа:

-Да это же не Древо жизни, это - Древо познания, теперь я его узнала! Видишь, ветка здесь особая, растет не вверх, как другие, а тянется далеко в сторону, как длинная рука. Мне её показывал на картинке один мужчина, когда я тосковала в горах одна-одинешенька...

-Тебя послушать, это я виноват, что ты там оказалась и тосковала. - Адаму было неприятно слушать про какого-то мужчину, который развлекал его жену, вот он и заворчал, хотя и понимал прекрасно, что ворчит не по делу.

-А кто же? Если бы ты не ушёл один, без меня, не оставил одну... И ещё он мне слова говорил, что я самая красивая...

-Ещё бы не самая, - хмыкнул Адам, - ты же там была одна, а значит, и самая-самая, выбор-то небольшой.

-А всё равно приятно, когда тебя самой красивой называют, любой женщине приятно. Вот ты мне сколько раз такие слова говорил? Трудно вам, мужчинам, что ли, женщине слова приятные сказать?

-Слушай, давай делом заниматься, - рассердился Адам. - Забыла, что нас в любой момент могут отсюда выставить?

-Ну что же, давай заниматься делом, - вздохнула Ева. - А всё-таки мог бы говорить, эти самые ласковые слова, хотя бы иногда! Ну, будем считать, что я не права. Может, и не попали бы мы сюда, сложись всё иначе. Смотри, вот здесь рос плод, который мы тогда сорвали, мне на картинке это место тот самый мужчина показывал, который...

-Да как же мы его сорвали, когда ничего с этого дерева не сорвёшь, сколько не старайся? - перебил её Адам. - Нет, что-то здесь не так!

Так ничего не уразумев, не сумев сорвать ни одного плода, среди такого-то изобилия, не раздобыв даже крохотного семечка, для дорогих деток, побрели назад, к лужайке.

7.3.

Лев объясняет Адаму и Еве, что Древо жизни - это отражение от Древа Познания. Он советует им отправиться к Древу Познания и разобраться на месте, почему плоды с него лучше не рвать. В помощь им он даёт Причину.

Мимо застывшего в неподвижности Льва хотели пробраться потихоньку, чтобы не потревожить, но он встряхнул могучей гривой, указал взглядом на место рядом с собой и заговорил самым обычным человеческим голосом:

-Присаживайтесь, отдохните, устали, наверное, за бессмертием гоняться!

-Что, уже известно? - смутились. - Всё же это не совсем Лев, - подумали. Или даже совсем не Лев. Или какой-то особенный Лев.

И потому ещё больше оробели: сейчас выставят вон, и это лучшее, что может случиться.

Но Лев говорил спокойно и даже добродушно:

-Как же не узнать! Вон, скачет, докладывает.

Смотрят - и впрямь бежит крошечная фигурка и, если приглядеться, своими очертаниями об их своевольной попытке сообщает. Ябеда, одним словом, но забавная. И почти не корявая.

-Что ж, виноваты...

-Да нет, никаких запретов для вас не было. А закорючка эта мне даже нравится, сразу видно, что вы хотели как лучше, для детей старались. Поэтому что ж, пусть живёт. Она довольно милая.

-Только эта закорючка у нас и получилась, а больше ничего не удалось, столько сил потратили, когда ваше яблочко пытались сорвать, ну, хотя бы одно, самое маленькое, их же там больше, чем листьев, больше, чем звёзд на небе, неужели убудет, неужели вам жалко? Мы же не чужие, в дом свой родной, можно сказать, пришли, и так нам хотелось пусть не бессмертия, а хотя бы долголетия, не для нас, а для деток наших дорогих, - стала жаловаться, причитать Ева.

-Не ной, женщина, - рыкнул Лев, - сами себе проблемы создаёте, зачем вы вообще туда отправились? Там же не настоящее дерево, а отражение ... видели, наверное, как на гладкой воде отражается небо, тучки, Луна... или лица. - Там тоже отражение, сложное, гораздо сложнее, нежели на воде, но - всего лишь отражение. Настоящее, конечно же, - это Древо Познания добра и зла!

-Почему "конечно же"? - хотели бы спросить Адам и Ева, но не решились, не осмелились.

-А потому, - ответил на их невысказанный вопрос Лев, - потому что то, что на Древе познания происходит, то же самое на Древе жизни отражается... Вот такая вот у нас здешняя особенность, закавыка... можно сказать, тайна... Мир умных идей и Умного делания (см. Примечание в конце текста)... сразу понять, конечно, непросто, но можно... Какой узор на Древе познания нарисуется - такой же и на Древе жизни окажется, а никак не наоборот, да вы и сами только что наблюдали.

-А как же долголетие или даже вечная жизнь? - стала уточнять Ева.

-А это вон от того дерева зависит, от Первого!

-Значит, рвать плоды надо вон с того дерева, которое Познания?

Но Лев положил свою золотогривую голову на передние лапы и, затих, наверное, уснул.

-Я же говорил, что надо было к другому дереву, - упрекнул жену Адам. - Всегда ты хочешь по-своему... а что нас прогнать могут отсюда, забыла?

- Мы пойдём, вот сейчас туда и пойдём, - стала оправдываться Ева, - Может, всё-таки удастся добыть... для наших деток.

-В таком случае нас тут же и прогонят, добытчица! Забыла, что ли, за что отсюда тех самых Адама и Еву, то есть нас, а может, и не нас, я так и не разобрался до конца, если честно... забыла, за что Адама и Еву отсюда выставили, давным-давно? За то, что на Древе познания сорвали яблоко, а это запрещено! Нельзя этого делать, как не поймёшь!

Тут Лев открыл глаза:

-На самом деле плоды рвать можно... Никто за это не прогонит... и тогда, кстати, никто не прогонял, не наказывал, но зачем их рвать? Не советую, не советую...Только общий вид испортите. А советую не упускать момент, раз сюда попали, сейчас очень важный момент... для всех людей важный... для нас важный... потому что может случиться желанный толчок к развитию.

-Что надо делать? Научи! - попросила Ева. - Я совсем запуталась!

-Я тоже не всё понял, - признался Адам. - По-моему, ты, уважаемый Лев, не все знаешь. Как это - не прогоняли, когда прогнали? Да у нас все об этом знают, от малых детей до стариков, все проклинают... а сколько мы с Евой натерпелись... всего лишь за наши имена ... недавно меня чуть со скалы не сбросили, легко ли? Имя, мол, у меня неправильное... Хорошо, Евы со мной не было... А ты говоришь - не прогоняли! Не наказывали, говоришь! А ещё про толчок какой-то сказал, этого я совсем не понял! Может, ты имел в виду толчок со скалы в пропасть, от которого мне удалось спастись??

Лев зарычал так громко, что закачались кусты и полегла трава.

-Это я от негодования, - объяснил он оцепеневшим от неожиданности и страха гостям. - Здорово же вам достаётся, сочувствую! Мне-то понятно, кто такой слух распустил среди вас, людей. Но всё-таки плоды лучше не рвите, хотя и не возбраняется. А почему лучше не рвать - отправляйтесь-ка сами к этому дереву и постарайтесь разобраться на месте...

Лев опять положил голову на передние лапы и закрыл глаза.

-Можно ещё маленький вопрос? - попросил робко Адам, - я не совсем понял...

-Мы совсем не поняли, - честно призналась Ева.

-Я же сказал: на месте разбирайтесь, - проворчал Лев.

-Ну, мы пошли? - спросили несмело, а сами медлили: вдруг не справятся? Как-то всё очень сложно...

-Ну ладно, - Лев открыл глаза и встряхнул гривой, - попробую вам помочь, а для этого познакомлю с Причиной, не с какой-то конкретной причиной, а с Причиной вообще.

-Что-то я опять не совсем понимаю, - отвечает Адам. - Что такое причина, мы знаем, это то, из-за чего что-то происходит. Туча, например, - это причина дождя. Дождь идёт, потому что набежала туча. Или причина - это то, ради чего ты что-то делаешь. Или говоришь. Вот мы сюда пришли, а причина - это наш вопрос, наше желание понять.

-Да, мы очень хотим понять, - немного по-детски присоединилась к словам мужа Ева.

-Ну да, - продолжал Адам. - Причина - это когда чего-то хотят и для этого что-то совершают, стараются, добиваются.

-Неплохое объяснение, - кивнул Лев. - Но сейчас я вас познакомлю не с причиной какого-нибудь определённого действия или события, а с причиной вообще, причиной как феноменом (см. Примечание в конце текста), ведь, как известно, без причины ничего не происходит. На нашу причину можно посмотреть, вопрос задать, даже поспорить с ней можно. Вон она скачет, наша любимица. Вроде бы маленькая и незаметная, а на самом деле от неё очень многое зависит...

Лев кивком показал на ещё одну кругляшку, которая то оказывалась между копытами прискакавшего невесть откуда Единорога, то сидела верхом на его золочёном роге. И такой оказалась шустрой, что время от времени, будучи подцепленной на рог, только хихикала и соскальзывала вниз, сначала по крутой спирали единственного, зато кручёного и золочёного рога, затем по голове и, далее, спине забавного животного. И спрыгивала прямо под блестящие копытца, оставаясь при этом целой и невредимой! Ева не один раз тихонько ахнула от испуга, а ей - всё нипочём! Поскачет-покатается по траве, позвенит смехом - и уже опять на верхушке рога, вот какая непоседливая. И прочная.

-Ну-ка, давай её сюда! - крикнул Лев, и Единорог в очередной раз подцепил на рог вертящуюся фигурку и аккуратно сбросил на травку перед Львом.

-Вот, - сказал Лев, - познакомитесь, зовут Причиной. Забирайте - и в путь!

Причина кивнула приветливо и покатилась по дорожке первой, Адам с Евой двинулись вслед за нею, поклонившись на прощание Льву. Но тот вдруг закричал-зарычал:

-Коней дорогим гостям!

Мгновенно примчались, с весело развевающимися гривами, белый конь и чёрный конь. Перед Евой, чтобы удобнее взбираться, опустился на колени белый, а Адам и сам не промах, лихо вскочил на чёрного. Когда "гостями дорогими" называют, да ещё в таком месте, которое важнее всего на свете, сила и ловкость сами собой появляются.

Приятные слова сказал Лев. Единорог тоже успел, перед тем, как им отправиться в путь, пожелать успеха и, время от времени мекая, как обычный козёл, сообщил нечто совсем уж непонятное:

-Посмотрите-ка на мой рог, он один, а на самом деле их два, только они крепко переплетены между собой, получается вроде бы один... Вот и у Причины так же...

-У неё тоже два рога? - удивилась Ева, которая только что твердо решила ничему здесь не удивляться.

-У неё не рога а... как бы объяснить... у неё много того, что тоже переплетено, и этого самого, переплетённого, может быть и три, и четыре, и больше, - совсем уж непонятно отвечал красавец-Единорог.

Нечего объяснять, - рыкнул на него Лев. - Пусть сами разбираются! И пусть поспешают, времени у них не так много...

Сначала шустрая Причина угнездилась у Евы на коленях, потом, когда кони уже вовсю скакали, переметнулась к Адаму на плечо и наладилась было залезть ему на голову. Но тут Адам изловчился и засунул её себе за пазуху, чтобы не свалилась. Но и там она вела себя довольно шумно.

-А у меня ещё имя есть, тоже красивое: "Намерение", можете и так меня называть.

-Ну ладно, - проворчал Адам. - Сиди тихо, не высовывайся.

-И ещё Целью меня зовут, и ещё - Стремлением, ещё можно Мотивом, я отзовусь!

Тут она неожиданно сумела выскочить и перепрыгнуть на голову Евы, и это на полном ходу! Кони скачут быстрее ветра, волосы у людей и гривы у коней развеваются, а тут эта малявка того гляди под копыта свалится!

-Веди себя прилично, - рассердилась Ева, вспомнив, как урезонивала когда-то своих расшалившихся детей. - И не болтай лишнего, пожалуйста.

-А что тут неприличного? - услышала в ответ. - Все мои имена приличные, и все правильные. А вообще-то у меня ещё одно имя есть, самое главное, - Интенция (см. Примечание в конце текста). Это слово вы, люди, ещё не придумали, даже Адам его не знает, но это тоже моё имя. Красивое, только какое-то слишком уж учёное, когда меня так называют, сразу хочется идти в библиотеку... тоже незнакомое для вас слово... Зато если кто-то запомнит и позовет: "Интенция" - откликнутся сразу и Причина, и Цель, и Намерение, и Стремление, и даже Мотив, то есть Я. Это и имел в виду Единорог! Это правда, почему вы не верите? Видите, какая я круглая? Это потому что все они - это я и есть, нас много в одном, почему бы и нет? Вот как у Единорога два рога переплетены и кажутся одним, единым, поэтому его и зовут "Единорог", так и во мне всё сразу переплетается, перекручивается, перемешивается и получается что-то одно, причём каждый раз новое. Во мне соединяется и переплетается то, что вы, люди, понимаете своей головой, и то, что в ваших чувствах или, как вы говорите, - в сердце.

Она выкрикивала свои имена, перескакивая то на плечи Адама, то на голову Евы, просто сладу с нею не было. И опять Адам сумел поймать этот весёлый вертящийся шар, у которого то обнаруживались ножки-ручки, то исчезали, то появлялись глазки - ушки - ротик - носик, то прятались. Поймал и крепко держит, рискуя вместе с ним свалиться с коня.