ПОСВЯЩАЕТСЯ ДРУЗЬЯМ - МОРЯКАМ-МОРЕХОДАМ:
Где, вы, друзья, нет переписки ...
Теперь так далеки, так близки,
Слетая с дальних берегов!
Мелькнет случайно бескозырка,
Горячим ветром вдруг пахнет,
И вновь волной накатит зыбко,
И старый друг меня поймет....
ХЕРСОН. ЭКЗАМЕНЫ.
Когда мы приехали поступать в Мореходное училище, то поселились на ХБК - это посёлок Херсонского хлопчатобумажного комбината, где жил обслуживающий персонал этого комбината в частных домах.
В общежитиях на ХБК жили девушки-ткачихи, и было их так много, что здесь ощущался дефицит мужского населения, который мы потом на себе и прочувствовали, когда уже поступили в училище и остались жить здесь на три с половиной года.
Когда мы приехали в Херсон, то нашли по адресу Кошевой спуск-17 здание Мореходного училища, сдали документы в приёмную комиссию и нас временно поселили в спортивный зал училища, выделив одни матрацы, даже без белья.
Даже не будучи особенно избалованным мне вся эта походная обстановка в спортзале с шумом, гамом, смехом, храпом ночью показалась не совсем привлекательной и мы
на следующий день с В.Удовиченко поехали по одному адресу, который мне дали в Кривом Роге мои родственники.
В одном из частных домов в посёлке ХБК, жили знакомые моих украинских родственников, и мы с В.Удовиченко поселились у них. Жили мы с ним во дворе дома
в чистенькой летней пристройке, с двумя отдельными кроватями и столом.
Июль месяц, жара, а мы обложились учебниками и готовимся к экзаменам.
Днём ходили купаться на Днепровский пляж и ездили туда трамвайчиком, а вечером, когда спадала жара, просматривали учебный материал. Хотя за время подготовки к экзаменам, по моему мнению, я не получил больше знаний, чем знал.
Знаний по математике у меня было не очень много, но на твёрдую тройку я рассчитывал.
ПРОХОДНАЯ УЧИЛИЩА И ЖИЛОЙ КОРПУС
И вот пришло время экзаменов, время надежд и переживаний!
В большом актовом зале мы сдавали первый экзамен по русскому языку - сочинение.
Я уже не помню, на какую тему я писал сочинение, но после сдачи экзамена на следующий день, я получил отметку отлично!.
Ура! Первый шаг к поступлению сделан.
Экзамен по устной математике я сдал на четвёрку, а вот на экзамене по письменной математике получил твёрдый трояк! Настроение у меня снизилось почти до нуля, так как конкурс был большой, и с трояком надеяться было не на что.
На одно место было семь человек.
Началась мандатная комиссия - это когда за отдельными столами в том же актовом зале сидели: начальник училища, замполит и преподавательский состав.
Все кого допустили к этой комиссии, были перечислены в вывешенном списке (странно, но я был в этом списке), должны были по очереди зайти в зал и пройти собеседование.
С дрожащими коленками и уже не надеясь на положительный результат, я зашёл в зал и попал на собеседование к замполиту училища. Замполит А.Я. Коваленко - чернявый, симпатичный мужчина со звездой Героя СССР на синем кителе очень вежливо и доброжелательно расспросил меня о том, где и как я учился, кто родители.
Когда я сказал, что мой отец погиб на войне, то он сделал себе пометку в своём листке, отечески улыбнулся и сказал - всё, никуда больше не ходи, ты зачислен!
Я на крыльях вылетел из зала и на вопросы любопытных только и мог в ответ радостно сказать: "Зачислен, зачислен!".
После мандатной комиссии вывесили списки тех, кто прошёл мандатную комиссию.
Толпа прильнула к стенке, где был вывешен список и каждый лихорадочно искал там свою фамилию, а потом отваливал. Кто-то с довольным и радостным лицом, а кто-то с кислой миной, но равнодушных к результатам экзаменов среди нас не было.
Я тоже нашёл свою фамилию и несколько раз перечитывал её, словно не веря, что это моя фамилия и что именно меня зачислили.
Только годы спустя я понял, что зачислением в училище обязан своему погибшему отцу, который и с того света помогал мне.
Была, оказывается, установка: детей погибших на войне принимать в военизированные училища без конкурса. Спасибо тебе, папа!
Вот отсюда и начался отсчёт моей морской жизни и с этого момента я был зачислен в братство мореходов, а уж как сложится дальнейшая наша морская жизнь - это всё было
в руках судьбы. Кому - тяжелая и неласковая, кому - лёгкая и удачная, а кому не суждено было находиться среди нас и они покинут нас.
Кто по своей воле, а кто по божьей воле.
ПЕРВЫЕ КУРСАНТСКИЕ УНИВЕРСИТЕТЫ.
Если честно, то поступление в училище не было моей мечтой, и я не собирался бороздить моря и океаны, не бредил заморскими странами.
Моей мечтой было стать корреспондентом какой-нибудь известной газеты, жить в разных странах, изучать быт и уклад жизни в них и писать оттуда свои корреспонденции.
Мечта не сбылась! Я стал курсантом Херсонского Мореходного училища РП.
По своей наивности я тогда, когда сдавал документы, даже не удосужился узнать, что обозначают эти две буквы - РП. И только потом, когда меня приняли в училище, мне объяснили, что РП - рыбная промышленность.
Я был разочарован, мне не хотелось быть моряком-рыбаком, но было уже поздно.
Поезд ушёл, а я всегда завидовал курсантам из "централки", из мореходного училища ММФ и считал, что они станут настоящими моряками, а мы - моряки второго сорта.
Конечно, будущая моя жизнь и работа внесла кардинальные изменения в моей морской судьбе, но то, что я будущий "рыбак" мне тогда было не по душе.
Большинство курсантов моей группы составляли 17-18-ти летние мальчишки, только что закончившие десятилетку.
Херсонцы составляли процентов 30, а 50 процентов составляли жители сёл.
Остальные курсанты были иногородние - из небольших украинских посёлков, городков. Небольшой процент составляли жители городов Севастополя и Симферополя.
В КОЛПАКАХ, НО С ГЮЙСАМИ.
Мы приехали в училище в своей гражданской одежде и уже на первые занятия нас переодели в форменное обмундирование по правилам и требованиям того времени.
Помнится, как нас одели в это форменное обмундирование :- суконные брюки, бескозырки (колпаки) без ленточек, гюйсы, хлопчатобумажные фланелевки, тельники, чёрные трусы, носки и кирзовые ботинки. Курсанты называли их "гады".
В этих колпаках и "гадах" мы были похожи скорее на арестантов, но не на курсантов Мореходного училища РП.
Через два месяца щеголяний в этих арестантских одеждах в канун праздника 7-го ноября, нам выдали суконные фланелевки, кожаные туфли, мичманки и новые гюйсы.
Это была первая радость в мрачном периоде двухмесячного карантина училища. Готовились к праздникам: перешивали свои фланелевки (сужали, вставляли замки-молнии), нашивали нашивки, утюжили, подшивали брюки, наглаживали гюйсы по определённому формату.
Мы мечтали о первом выходе в свет!
Перед праздниками в училище состоялся большой праздничный концерт с организацией последующих танцев, которых мы так ждали.
Мы были молоды, нам хотелось любить и быть любимыми! Мы тогда думали, что при полном параде и в новой форме перед нами не может устоять никакая девушка...
Начались танцы. Играл наш курсантский духовой оркестр, а мы стояли группкой у стенок зала молодые, смущённые такой праздничной атмосферой и гордые тем, что мы уже совсем взрослые и при полном флотском параде.
Зал наводнили девушки, такие молодые, красивые, глаз не оторвать! Мы не знали ещё как себя вести, как подойти и пригласить девушку на танец, а перед нами уже неслись пары - это "умудрённые" опытом старшекурсники разобрали всех невест, пока мы переминались с ноги на ногу!
И вот объявили "белое танго", когда приглашают девушки! Мы все замерли с бьющимися сердцами, ожидая ту, которая подойдёт и пригласит на танец.
Я уверен, что такое было не только со мной. Нам всем, во всяком случае, большинству поступившим в училище, было по 17-18 лет. Ну, какой у нас был любовный опыт обращения с девушками? Да никакой, ведь мы все ещё были школьниками!
Может быть, кто и влюблялся, провожал несколько раз своих девушек, но в основном все мы были зелёные мальчишки.
Хотя нет, теперь курсанты первого курса Мореходного училища!
В Херсоне был хлопчатобумажный комбинат, на котором работали девочки, девушки, женщины со всей Украины, да и россиянок было немало.
И вот эти тысячи молодых, незамужних ткачих, конечно, мечтали подружиться с курсантами - молодыми, перспективными, которые могли обеспечить им в будущем интересную и безбедную жизнь.
Вот поэтому, когда в училище по субботам устраивались танцы, то девушки просто осаждали, если не сказать штурмовали наше заведение.
Проход на территорию училища был только через проходную, но были случаи, когда они лезли через забор, их ловили и выпроваживали назад.
Теперь, по прошествии времени, мне искренне жалко этих девчушек. Они хотели тоже радоваться со всеми, ведь так призывно звучала музыка из зала, такие статные и красивые были ребята в этом зале...
Когда мы дежурили на проходной, то перед ней на улице тоже толпились девушки и просили провести их в зал. Ну, у кого не могло дрогнуть сердце, когда на тебя смотрели милые, умоляющие глаза? Мы проводили их через проходную таких настойчивых в их простом желании приобщиться к празднику жизни!
Но были и другие случаи приобщения молодых ребят-курсантов к дружбе с ткачихами.
Уже на первом курсе нас собрали в актовом зале и рассказали, как милые девушки иногда насиловали курсантов. Где-нибудь в пустынном месте заманивали молодого парня, а потом появлялось ещё несколько жаждущих мужской любви девушек.
Парня связывали и ниткой перевязывали яички, чтобы он не заканчивал раньше времени. После этого усаживались на него по очереди и получали своё удовольствие, кто сколько хотел.
Конечно, после такой любви ребята становились инвалидами, хотя смертельных случаев не было, а жаждавшие любви девушки получали тюремные сроки.
Таких случаев были единицы, но они были.
А вот когда в училище приходили беременные девушки, с требованием, чтобы негодяй-курсант женился, было гораздо больше.
Альтернатива была одна: женишься - остаёшься и учишься дальше, отказываешься - немедленное отчисление из училища и призыв во флот..
Отказников жениться я что-то не припомню, а вот ранних браков было много, в числе среди этих "счастливчиков" оказался и я.
Ну не было у нас сексуального опыта, не было, а была гиперсексуальность, подогретая разговорами в кубриках умудрёнными, более старшими нас по возрасту однокашниками.
Так оно и было, мы-то помним!
Подготовки к параду тоже запомнились своей тупой, безрассудной муштрой, хождением по ранжиру, дурацкими песнями, ненужной и выматывающей все силы шагистикой.
В угоду подготовки к этим парадам, иногда даже отменяли занятия по некоторым дисциплинам, и мы шлёпали подошвами своих рабочих ботинок по асфальтовым дорожкам на территории училища.
ИДЁМ ПАРАДНЫМ МАРШЕМ.
Перед парадом выдавали белые перчатки - это придавало торжественности и большей значительности нашему появлению стройными рядами на площади, перед зданием Херсонского обкома партии.
Мы шли, печатая шаг, держали равнение в рядах, грудь распирало от значимости своего участия в параде, и были забыты мучительные предпарадные репетиции.
После парада давали увольнения и начинались поиски кампании, где можно отметить праздник.
Но эти поиски были непродолжительны, так как в наше время о дружбе с курсантом мечтала едва ли не каждая вторая девушка в Херсоне.
Ведь впереди были такие перспективы....
Вспоминается один из праздников 8 марта. Нас несколько человек, в том числе Алик Давыдов, Лёня Сергеев и кто-то ещё, уже не помню, пригласили в частный дом, в районе Забалки. Был красиво накрыт стол, девушки одеты соответственно Женскому празднику.
Цветы мы подарили, скинувшись вскладчину, но девушкам нужны были не цветы, а наше присутствие. Звучали поздравительные тосты, а нам на голодный желудок надо было бы немного поесть, а не выпивать полные рюмки водки.
Короче, не знаю или не помню, как с другими, но меня развезло и я на кого-то или на что-то обидевшись, разбил маленькие стеклянные окошки на веранде.
Это было отвратительно - прийти в гости и учинить там такой разбой.
Меня утихомирили, но праздник был испорчен, а я покрыл себя позором в их глазах!
Так было, но больше нигде и никогда я себе подобного не позволял.
Эти девушки, уже бабушки, до сих пор меня, наверное, осуждают, не зная о моём раскаянии.
На всех последующих праздниках не было более примерного и спокойного гостя!
Старшинами групп и нашей роты были украинцы, стопроцентные "хохлы", уже отслужившие в армии, умеющие неукоснительно выполнять указания вышестоящих офицеров. Однажды кто-то из ребят притащил в кубрик розовые женские замороженные трусы, которые развешивали на просушку жёны живущих рядом преподавателей.
Трусы были огромного размера и от мороза раздулись как шар. Такого весёлого футбола, когда мы пинали эти розовые трусы по кубрику я больше нигде и никогда не видел...
Мы не смеялись, мы ржали и падали от смеха на койки. Но веселье скоро прекратилось, так как нашёлся хозяин этих трусов - (командир роты), а затем началось выявление виновника кражи. Никто не признался, а старшина группы поднимал нас ночью с коек на построение и добивался признания не один раз! Такое не забывается!
Мне на всю жизнь запомнились эти издевательства старшины нашей группы.
Не буду называть его фамилию, тем более, что он ушёл в мир иной, бог ему судья.
Жизнь расставила всё по своим местам. Кто-то отсеялся, кто-то был на первых ролях, но группа ползла с курса на курс, иногда теряя бойцов по мере продвижения к окончанию училища.
Не буду по каждому курсанту нашей группы расставлять акценты, так как каждый из нас знал себе цену и место в составе группы. Да и дружили мы тоже соответственно интересам и месту каждого в неофициальной групповой иерархии.
Сейчас уже можно подвести итоги того, что уровень школьной подготовки был у городских ребят значительно выше, чем у представителей славного крестьянства, да
и лидерские качества были у всех разные. Много времени отнимала самоподготовка, которая начиналась после ужина и продолжалась до 22 часов вечернего времени.
Нужно было обладать героической усидчивостью, чтобы все 3-4 часа самоподготовки учить то, что было задано.Большая часть группы во время этих часов занимались всем, чем угодно, только не зубрёжкой. Кто-то писал письма домой или своим девушкам, кто-то сладко спал, уткнувшись носом в учебник, представляя, как содержание учебника постепенно "переливается" в мозги.
Кто-то рассказывал анекдоты, кто-то бегал друг за другом, изображая ковбоев и стреляя по целям "подозрительными" звуками, издающимися из рабочих штанов.
Кто-нибудь из группы становился на подоконник в определённую позу, затем тушили свет в классе и зажигали спичкой газы.
И мы смеялись до упаду, словно в нас вселялся какой-то бес!
Были и среди нас хорошие мальчики, которые даже в этом бедламе ухитрялись учить заданный материал, но их было крайне мало.
Остальные мальчишки были оторви-головы в курсантских робах!
Ждали вечерней прогулки, когда раскрывались ворота и чёрные шеренги курсантов вываливались на просторы городских улиц, стучали "гадами" по асфальту или брусчатке.
Часто орали строевые песни, втискивая между строк матерные слова, за которые можно было поплатиться нарядом вне очереди.
Пройдя положенные отрезки улиц, чёрные шеренги возвращались в свою альма-матер. Если набиралось вскладчину достаточно мелочи на пару буханок хлеба, то кто-нибудь пошустрее заскакивал в булочную и затоваривался.
После переклички и проверки наличия курсантов в группах расходились по кубрикам.
В кубрике те, кто субсидировал покупку хлеба, разрывали буханку на куски, аки алчные звери. Мы всегда хотели есть и всегда хотели спать, даже во время переклички могли спать в строю. Даже во время коротких перемен между парами, во время занятий, прибегали в кубрик вздремнуть на 5 минут...
Утро! Звучит горн, кричат дневальные: "Подъём!", глаза слипаются, но вылезаешь из под одеяла и как чумной ползёшь в туалет. Первый год это была мука, но со временем пришла привычка всё это выполнять на автомате.
Снова училищный плац, построение по ротам. Потом в чёрных трусах, в знаменитых "гадах" на улицу Ленина вываливала толпа молодых парней с кривыми и волосатыми ногами, которые не всегда хотелось демонстрировать молодым девушкам, а чёрные домашние трусы по колено и подавно... Утренняя пробежка никогда не отменялась!
Возвращались после пробежки, делали физзарядку под бравурные звуки духового оркестра. Под музыку всё же двигались бодрее, а потом начиналось построение, проверка чистоты робы и чистоты "гадов".
Памятны наши заходы в столовую, особенно на первом курсе, когда мы заходили в помещение столовой последними и тогда времени на завтрак или обед было в обрез.
Вспоминаются последующие годы, когда утренние 20 грамм масла размазывали на 3-4 куска хлеба. Но с чаем от этого лакомства получали истинное наслаждение.
Особенно памятны субботы и воскресенья, когда местные херсонцы уходили по домам! Это было пиршество! Мы делили и масло, и вторые блюда на обедах и на ужинах.
Низкий Вам поклон, дорогие наши херсонские ребята, мы познали тогда, что такое - "праздник живота".
Где ещё можно было во время обеда слушать вальсы и танго в исполнении духового оркестра? Только в Херсонском Мореходном училище РП!
Нас научили стирать свою рабочую одежду, следить за чистотой обуви, носить парадную одежду выглаженной, с определённым форсом.
Гюйсы, фланельки, тоже гладили на особый манер, не говоря о брюках.
Летом белые форменки сверкали белизной и вытравленными гюйсами!
Спасибо Вам, офицеры, которые без особой жестокости, но требовательно привили нам привычку следить за собой, своей одеждой и быть немного франтом!
Жизнь в мореходке не баловала нас разносолами и поэтому, когда кому-нибудь приходила посылка из дома - это становилось достоянием всех в группе. Ждали пира!
Наконец, посылка получена, принесена в кубрик, открыта и начинался делёж.
Не могу сказать, что делёж был справедливый, но никто из получающих свои посылки
не прятал, а честно предъявлял на общий грабёж.
Обычно присылали конфеты, шоколад, разное домашнюю выпечку, а если это из украинского села или городка, то обязательно сало, лук, домашняя колбаска.
Никогда не забуду, когда на мою посылку навалились толпой, и каждый норовил что-то ухватить. Альку Давыдова прижали лицом в печенье, и когда он вылез из этой кучи, на него без смеха нельзя было смотреть - всё его лицо было в раздавленной муке от печенья!
Наказания для курсантов обычно давали командиры рот, в перечень которых входило: чистка гальюнов, мойка полов в коридорах, дежурство на камбузе, которое очень всем нравилось, так как там можно было всегда что-то перехватить.
А вот зимой, когда мороз на улице, то стоять на часах у пушки, которая никогда не выстрелит, было сущим наказанием. Смотришь с тоской на жилой корпус, а из открытых форточек пар валит, тёплый воздух. Ребята спят (топили помещения всегда хорошо), а ты стоишь на морозе и с тоской смотришь на часы, ждёшь, когда тебя сменят.
Снабжать котельную углём тоже входило в наши непрописанные обязанности, и в нашем училище это в основном делали первокурсники.
У мореходного училища была своя водная станция, свой причал, где можно было взять лодку с вёслами и прокатиться на ней по всем канальчикам, ерикам Днепра, которых здесь великое множество. Всё-таки здесь находилось устье реки Днепр..
Был и свой маленький буксирчик "Южанин", на котором мы добирались до станции.
Для более солидных выходов имелись 8-местные ялы, на которых мы иногда совершали шлюпочные походы в Цюрупинск, на Голую пристань.
ВАРИМ РАКОВ
Мы часто заплывали в плавни, где ловили раков и на одном из облюбованных островков разжигали костёр. Ставили на огонь кастрюльку и варили этот речной деликатес, который был прибавкой к нашему скудноватому училищному питанию.
Еще одним из вариантов пропитания было знакомство на пляже с девушками, которые привозили с собой солидные сумки, которые мы ненавязчиво опустошали, устраиваясь с ними у накрытой пляжной "скатерти - самобранке".
Девчонки всё понимали и угощали нас с украинским радушием, понимая, что на пляж мы с собой, кроме плавок, никогда ничего не брали!
Летом, по вечерам мы ходили на танцы в "клетку". Так называли танцплощадку городского Херсонского парка.
Там играл эстрадный оркестр, а каменный козырёк выдававшейся стенки площадки был словно создан, чтобы курсанты складывали там свои мичманки.
Забавно было видеть целый склад мичманок разного покроя и цвета с белыми чехлами и без чехлов.
После окончания танцев мичманки разбирались и к концу танцев там сиротливо белели или чернели несколько штук...
Когда в "клетке" заканчивался "развод" пары исчезали в темноту херсонских улиц или набивались в полные троллейбусы, которые везли влюблённых в жилой район ХБК.
Сходить в самоволку, особенно летом, было острой необходимостью и мы шли на разные хитрости, чтобы сбежать из своей добровольной "тюрьмы" и вдохнуть воздух свободы.
Вошли в моду китайские белые нейлоновые рубашки, и мы их хранили в чемоданах в баталерке. В нужный момент доставали, гладили, а потом выпрыгивали из окон 1-го этажа или проходили через камбуз и выпрыгивали оттуда из окон.
Вариантов было немного. Нас ловили, наказывали, но это не отбило охоту бегать в город.
В ПЛАВНЯХ.
Материальное положение курсантов было довольно жалкое - это 6 рублей стипендии на 1-м курсе и добавляли понемногу до 10 рублей на последнем курсе.
Конечно, мы были на полном государственном обеспечении, но кому из нас тогда не хотелось купить лишнее мороженное, шоколадку или сходить в кино.
Ткачихи хорошо это понимали и брали себе на вооружение, когда дружили с курсантами. Они зарабатывали сами, а мы не отказывались, когда нам покупали билеты в кино.
На государственных праздниках мы вообще отрывались - ведь какая херсонская девушка не мечтала пригласить в гости курсанта.
Я уже не буянил в гостях и вёл себя прилично, чтобы мои друзья успели хорошо поесть.
Мы в меру свои сил и возможностей тоже пытались пополнить свой атаманский запас.
Наша команда грузчиков состояла обычно из 3-4-х человек - Синипольский, Давыдов, Сергеев, Удовиченко, Чеховский и к нам ещё кто-нибудь примыкал на время работ.
Чистили доки, разгружали вагоны с овощами, выгружали речные баржи с камышовыми матами. Грузишь на спину два - три мата, если позволяла сила, и по шатающимся сходням тащишь из трюма на берег. Там сбрасываешь и за очередной ношей.
Жарко, пыльно, всё чешется, пот заливает глаза. Но грела мысль о том, что по окончании разгрузки сразу получишь рублей 25. Это давало силы не бросать работу.
Один раз зимой мы нанялись разгрузить вагон с углём. Сначала работа шла довольно бойко, но силы таяли и к 12 часам ночи, когда оставалось ещё ровно половина вагона, мы почти выдохлись.
Рядом была сторожка, где горела печурка, и мы там временами отдыхали и грелись. Когда зашли туда в очередной раз, то буквально повалились на пол от изнеможения.
Посмотрели друг на друга. У всех лица чёрные, в угольной пыли, но даже на смех у нас не было сил. Из маленького радиопродуктора неслась какая-то красивая песня, в сторожке было тепло. Нас разморило, мы на мгновение расслабились и уснули.
Вдруг раздался грубый голос человека следившего за разгрузкой, который призывал нас выйти и закончить работу. Эх, кто бы знал, что у нас у каждого было тогда на душе?
А на словах мы покрыли его трёхэтажным матом и покорно побрели с лопатами к вагону.
К утру вагон был разгружен, но какими силами: с помощью лопаты и какой-то матери! Прости нас господи. Деньги мы утром получили, пришли в училище грязные и смертельно уставшие.
Больше вагоны с углём мы разгружать не брались, а предлагали эту работу другим!
Помню себя под Новый год на 2 курсе в белой нейлоновой рубашке на сцене нашего училищного зала. Под сопровождение курсантского инструментального оркестра я исполнил песню "Снежинки".
Не знаю, насколько профессионально это было исполнено, но зал гремел аплодисментами, сверху мне на голову сыпали бумажные снежинки, вообщем было классно...
В училище очень развит был, по тем временам, спорт. Была футбольная, волейбольная, баскетбольная команды, которые достаточно успешно выступали на городском уровне.
Была и команда тяжелой атлетики, велосипедная команда, команда легкоатлетов, которые не раз занимали призовые места на городских соревнованиях.
В сборной училища по баскетболу играл Лёня Сергеев, выступали в сборной училища по футболу Кобылянский, Мальченко, Акулов, тяжеловесов представлял Алик Давыдов.
Музыкантами наша группа также не была обделена. С нами учились прекрасные аккордеонисты Виктор Крыга, Владимир Попик, великолепный трубач Володя Булдаков.
С легкоатлетами выступали Чеховский, Акулов.
Правда особых результатов мирового уровня мы так и не показали.
Была одна небольшая хитрость того курсантского времени.
Спортсмены и музыканты освобождались от всевозможных нагрузок: шагистики, уборок территории и других хозяйственных работ, а перед соревнованиями нам выдавали по 2-3 баночки сгущённого молока.
Конечно, не сгущённое молоко тянуло нас в спорт, но он давал отдушину в замкнутом училищном круге, давал возможность покидать стены училища, выезжать на другие стадионы, места соревнований, общаться с другими спортсменами.
А музыканты вообще были королями в отношении свободного времени.
Наш духовой оркестр был нарасхват и часто выезжал на какие-то мероприятия, концерты, сопровождения.
БУНТ ХЕРСОНСКИХ МОРЕХОДОК.
Одним из событий, которые мне запомнились в это прожитое в мореходке время, была драка с гражданскими ребятами, которые составляли нам некоторую конкуренцию в женском вопросе.
В июне 1961 года один из моих однокурсников Игорь Самохин после окончания танцев пошёл с товарищем провожать своих спутниц домой.
По пути им встретились гражданские ребята, которые нас недолюбливали и считали, что мы отбиваем у них девушек. Кроме того они завидовали нашей курсантской форме.
Может это звучит смешно, но так было. Произошла стычка.
Самохина побили, и он с травмой попал в больницу. В это же время были избиты 4 курсанта, из "централки".
На следующий день, объединившись, две мореходки и судомеханический техникум пошли защищать честь мундира.
Защищали совместными усилиями обеих мореходок - "плечо к плечу, кулак в кулак!".
Перед центральным входом в центральное мореходное училище нас собралось много.
Я не считал сколько, но площадь перед училищем была полностью заполнена.
Перед нами выступил с речью секретарь обкома, который призывал к порядку и просил разойтись по "камерам". Но его никто не слушал.
Кричали курсанты, что если милиция не может разобраться, то они сами разберутся.
Как это всё напоминает сейчас действия нынешних футбольных фанатов.
Ну, а потом толпы курсантов растеклись по улицам Херсона и били гражданских ребят всех подряд. К большому сожалению, били виноватых и не виноватых.
Это был инстинкт толпы, никто не думал (в том числе и я) - что же мы делаем?
Когда мы носились с криками и матом по улицам, то нам на головы с верхних этажей зданий бросали тяжёлые предметы, лили холодную и горячую воду, а также обзывали самыми непотребными словами, что только нас подогревало.
Но порыв был един, никто не струсил, не уполз. Разогнав всех, кого только встретили, под утро вернулись вы училище. Офицеры нас не предали, и мы вошли в экипаж без утайки.
Это потом начались разборки, объяснения и, конечно, пострадало несколько курсантов. Ребят, не менее 4-х человек, отчислили с разных курсов и сняли начальника училища.
Мы были ещё 3 дня в осаде и нас никуда не выпускали, да мы и сами боялись выходить.
Со временем всё успокоилось, а мы чувствовали себя "героями".
Это ложное чувство "геройства" присуще только молодости.
Мои товарищи и я сам в спорных моментах дрались только в равных составах или один на один, а вот гражданские "кодлы" часто подлавливали нас поодиночке и избивали.
И тогда нас спасали только ноги и спортивный бег, а такого опыта по бегу на длинные дистанции у них не было. Тем и спасались!
Офицеры были разные, не буду их сейчас характеризовать, но большинство были достойны этого звания.
Первым командиром роты на 2-м курсе у нас был майор Кукушкин Ф.А., добрый, мягкий человек, который хотел казаться строгим, но у него это плохо получалось.
Мы, зная его доброту, часто нарушали дисциплину и бегали в самоволку, но если кто и попадался ему, то отделывался "строгой" беседой и отеческим внушением.
Вторым командиром роты на третьем курсе у нас был майор Бабанин И.С., (подпольная кличка "Бабай"), не только очень строгий, но и придирчивый, нелюбимый никем. Часто подлавливал курсантов и с особым сладострастием наказывал провинившихся. На него охотились, и когда он проходил внизу, то из окон туалета 4-го этажа на него часто выливали тазики с водой и делали это неоднократно.
Риска не было, пока он добежит до 4-го этажа, "агрессор" смоется на другой этаж. Проверено, грешен! Сам его поливал и очень удачно!
Третьим командиром роты на 4-м курсе у нас был капитан-лейтенант Суходольский, довольно молодой, въедливый, самодовольный человек, тоже любитель подсматривать и подслушивать. Говорят, что у него были "стукачи" среди наших же курсантов, но мы точно не знали кто именно.
Иначе этому доносчику, если бы узнали, пришлось бы уходить из училища.
Помню один эпизод, когда мы с Аликом Давыдовым возвращались из самоволки.
Удачно перелезли через забор, проникли в помещение экипажа и довольные результатом неслись по ступенькам на 4-й этаж в кубрик, задыхались от смеха и с возгласом: "Зяму нае..ли" утыкаемся головами в живот этому самому Зяме.
Суходольский был по национальности еврей, и у него была кличка Зяма.
Он был дежурным офицером по училищу и подстерегал нас прямо на нашем этаже.
Схватил нас обоих за отвороты бушлатов и грозно прошипел: " Так кого вы нае..ли?".
Мёртвая сцена, смех пропал. Мы ждали наказания, и оно не заставило себя долго ждать. Получили несколько нарядов вне очереди!
Командиром ОРСО был капитан 2-го ранга Матвеев А.М. Очень строгий офицер, но в тоже время справедливый, просто так никого не наказывал, обладал чувством юмора и при случае мог очень удачно или зло пошутить.
Напротив нашего училища был 3-х этажный жилой дом, где жили начальник училища Синицын и наш начальник специальности Ю.В.Лазарев.
Там же жил Матвеев с женой и дочками. Жена Матвеева - дородная, симпатичная дама с красивыми ногами, аппетитным задом. Она являлась идеальным раздражителем для сексуально-озабоченных молодых курсантов.
И вот как-то сидели несколько парней и обсуждали эту тему: "Как бы, да где бы с ней что-то поиметь!" и этот разговор услышал Матвеев.
Где-то он там стоял, что его не видели, но он подошёл к ним и спокойно сказал: "Да, красивая женщина, но с вашими х..ми там делать нечего!" и ушел.
Парни долго ждали, что за этим последует, но всё обошлось мирно.
