Акулов А. С.
Из книги "Буквы философии"

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Акулов А. С.
  • Размещен: 26/03/2023, изменен: 26/03/2023. 463k. Статистика.
  • Монография: Философия
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
    []
      
      
       ИЗ КНИГИ "БУКВЫ ФИЛОСОФИИ"
      
       {Александр Акулов
       БУКВЫ ФИЛОСОФИИ
       Издание третье, измененное
      
       Версия сверена 12. 09. 2022
      
       ИПК "Сборка"
       Санкт-Петербург
       2017
      
       УДК 111+130.3
       ББК 84.Р7
       А 44
      
       Александр Акулов. Буквы философии. Издание третье, измененное. - СПб.: ИПК "Сборка", 2017. - 660 с.
      
       No Акулов А. С. Буквы философии. 1971, 1997
       Акулов Александр Сергеевич. Буквы философии. Философский труд.
      
       ISBN 978-5-85263-238-8
       Технический редактор: С. Ефимова
       Подписано в печать 15.02.2017. Формат 60 х 84/16.
       Усл. п. л. 41. Зак. N 17-09827. Отпечатано /база/
       в типографии "Сборка. 192007, Санкт-Петербург, наб. Обводного канала, д. 64, корп. 2. Тел.: +7 (812) 642 43 44, e-mail: info@sborka.spb.ru
      
       SUMMARY
      
       "The Letters of Philosophy" by A. S. Akulov is a philosophical work which is not a monograph or a historically-philosophical study. The books concepts lie mostly outside the Russian, European or any other traditions.
       The book considers four principles of philosophy. Two of these principles are related with subjective conditions, the other two - with reduction-developed objective limits.
       The author establishes a strict demarcation line between the "ideal" and the "phenomenal", performs non-pos-tulative transcensus, infers the structu-relessness of objective being in its own right, invents an idea of "closed-up" and "warped" subjectivities - buffers bet-ween the pure objective and the here/now permeable subjective. This makes the commonplace and scientific visions of the universe appear as inferior (mou-lage) displays.
       The final sections of the book represent more than fourty various paradoxes (used in the preceding statement as a peculiar kind of "empirical material") and a detailed term voca-bulary.
      
      
       RESUME SOMMAIRE
      
       Le livre de A. S. Akoulov "Lettres de philosophic" est une oeuvre philosophique qui ne représente aucune monographic ou étude historico-philosophique. La conception du livre est, en général, hors de la tradition rus-se, européenne ou d'autre.
       Dans le livre sont vues quatre origines de philosophie. Deux de ces origines sont liees avec les conditions subjectives, deux autres avec les limites objectives introduites d'une façon objec-tive.
       L'auteur délimite nettement "idéal" et "phénoménal", produit un transensus sans postulat, fait la conclusion concer-nant l'être objectif indépendant, introduit l'image des subjectivités "claquées", "enveloppées" - tampons
       entre purement objectif et ici - maintenant transparent subjectif. Les visions du monde ordinaire et scientifique dans ce cas deviennent des développements inférieures (de moulage).
       Les derniers chapitres du livre c'est la description de plus de quarante paradoxes différents (utilisées dans la description précédente comme une "matiére empirique" spéecifique) et un vocabulaire détaille de termеs.
      
      
       АННОТАЦИЯ
      
       Книга А. С. Акулова "Буквы философии" - философский труд, не представляющий собой обычную мо-нографию или историко-философское исследование. Кон-цепции книги находятся в основном вне русской, европейской или иной традиции.
      
       В книге рассмотрены четыре начала философии. Два из этих начал связаны с субъективными условиями, два - с редуктивно выводимыми объ-ективными пределами.
      
       Автор резко разграничивает "идеальное" и "феноменальное", производит беспостулативный транс----цензус, приходит к выводу о бесструк-турности самостоятельного объек-тивного бытия, вводит представление о "схлопнутых", "завернутых" субъек---тивностях - буферах между чистым объективным и здесь-теперь проница--емым субъективным. Обыденные и на-учные вúденья мира при этом оказываются неполноценными (му-ляжными) развертками.
      
       Заключительные разделы книги - описание более сорока различных парадоксов (используемых в предыду-щем изложении как своеобразный "эмпирический материал") и подробный словарь терминов.
      
       СОДЕРЖАНИЕ
      
       1. Метатеория-1
      
       1.0 Предисловие......................................
       1.1 Границы доданности и первый исходный пункт философии.....................................
       1.2 Максимы...........................................
      
       2. "Субъект"
      
       2.1 Я-среда и ее деления............................
      
       2.1.1 Присутствие при кажимостях..............
      
       2.1.2 Квазисреда.....................................
      
       А. Квазисреды.........................................
      
       Б. Зрительная квазисреда бодрствующего сознания....................................................
      
       В. Звуковые ощущения и среды..................
      
       2.1.3 Контактные ощущения и среды...........
      
       А. Контактные ощущения..........................
      
       Б. Соматическое облако
      
       2.1.4 Интрофотофоносреда и ее окрестности
      
       2.2 Интегративные ощущения.....................
      
       2.1.2 Реактивные ощущения.......................
      
       2.2.2 Ощущения смысла. Ум-ощущение.
       Отумственные фикции разума и понятий
      
       А. Типы смыслов ....................................
      
       Б. ИФФС и смысл....................................
      
       В. Смыслознак. Фикции понятий................
      
       2.2.3 Волевые ощущения...........................
      
       2.2.4 Другие интегративные ощущения.........
      
       2.3 Я-среда в целом (резюме).....................
      
       2.4 Я-среда
       и второй исходный пункт философии...........
      
       2.5 Экстраполяция иррационального
      
       2.5.1 Видимость......................................
      
       2.5.2 Эрос-Логос-Хаос..............................
      
       2.5.3 Мистические ощущения....................
      
       2.5.4 Предельные ощущения.....................
      
       2.5.5 Протоощущения. Сверхощущения.......
      
       2.5.6 Волевая и смешанная мистика............
      
       2.5.7 Антилогосное.................................
      
       2.5.8 Мистика и символика........................
      
       2.5.9 Об эстетическом (Контртезисы к распространенным концепциям).....................
      
       2.6 Экстраполяция рационального
      
       2.6.1 Происхождение обмана. Бытовость центрального принципа науки. Псевдосреды
      
       2.6.2 Идеализм практики...........................
      
       2.6.3 Шесть типов истин...........................
      
       2.6.4 Классы псевдосред...........................
      
       2.6.5 Уровни как свидетельство не-мира......
      
       2.6.6 Фантомы математики. Мыслят ли вычислители?........................................................
      
       А. Общие вопросы...................................
      
       Б. Пример чисел......................................
      
       2.6.7 Точные науки..................................
      
       2.6.8 Псевдосреды оккультизма..................
      
       2.6.9 Наука и мировоззрение. Невозможность теоретического синтеза различных наук
      
       2.6.10 Комедия психологии и философии.....
      
      
       3 "Объект"
      
       3.1 Метафизический космос (третье начало
       философии)............................................
      
       3.1.1. Метасознание и переход к абсолюту....
      
       3.1.1.1 Отправные точки...........................
      
       3.1.1.2 Субстанция...................................
      
       3.1.1.3 Альфа и омега. Связность объективного
      
       I. Предварительные аналогии............
      
       II. Пункты А - К. Доказательства и обоснования...........................................
      
       III. Возможность вписанности импульса Эроса-Логоса-Хаоса в абсолют...............
      
       3.1.2 Праабсолют. Виртуальное недосуществование.................................................
       вание
      
       3.1.3 Контуры антиабсолюта.....................
      
       3.2 Расщепленное бытие...........................
      
       3.2.1 Постабсолют...................................
      
       3.2.2 Время, времена, Хронос. Проницаемость, схватываемость, объем менталитета. (Сводка.)................................................
      
       4 Тезисы восхождения.....................
      
       5 "Проинтроект".................................
      
       5.1 Смысл жизни (абсолютный, рефлексивно-рефлексный, реактивный, умозрительный, относительный /разграничения представлений: А. Фикция личности; Б. Псевдосреда потребностей, относительный смысл жизни/, автономный, подспудный, бессмысленный, программный, отрицательный, панродовой, сновиденийный и здесь-теперь смысл жизни, иерархия смыслов жизни)............................
      
       5.2 Цели (тонические; базовые; спонтанно-импульсивные; ложные и фантастические; свободные: высшая, автономная, относительные цели, звёзды наполнителя; цели оптимизации; заключение раздела)................................
      
       5.3 Критерии (абсурд, отрицательные комплексы тоники, критерий: успех, эктропия, иллю-минаторность, законченность, произведение критерия и интуитивный критерий)......
      
       5.4 Стимулы...........................................
      
       5.5 Сопряжение разделов части "Проинтроект"
       425
      
       5.6 Вариант резюме..................................
      
       6. Метатеория-2, парадоксы (раздел-приложение)...........................................
      
       6.1 Введение...........................................
      
       6.2 Апории Зенона Элейского.....................
      
       6.3 Парадоксы Эвбулида из Милета.
      
       Парадокс Диодора...............................
      
       6.4 Парадоксы пирронистов.......................
      
       6.5 Софизмы...........................................
      
       6.6 Парадоксы саморефлексивности............
      
       6.7 Парадокс несуществования
      
       6.8 Парадоксы бесконечности.....................
      
       6.9 Теоремы Гёделя о неполноте.................
      
       6.10. Парадоксы измерения (метрики)..........
      
       6.11 Парадокс нефатальности.....................
      
       6.12 Псевдопарадокс необходимости............
      
       6.13 Парадокс атома протяженности............
      
       6.14 Замыкание псевдосред
       на вечное повторение...............................
      
       6.15 Границы диалектики..........................
      
       6.16 Парадокс структуры...........................
      
       6.17 Причинность....................................
      
       6.18 Случайность.....................................
      
       6.19 Итальянские виноградины...................
      
       6.20 Поиски онтологий..............................
      
       6.21 Парадокс субъективного ощущения......
      
       6.22 Парадокс логики...............................
      
       6.23 Астрофизические парадоксы...............
      
       6.24 Двигатель........................................
      
       6.25 Мозг и ощущение..............................
      
       6.26 Вещество и жизнь..............................
      
       6.27 Парадоксы эволюции.........................
      
       6.28 Парадоксы субъективно-социальных сфер
      
       6.29 Апология жизни и апология самоубийства
      
       6.30 Нивеляция бессмертия .......................
      
       6.31 Знаменательные ошибки философов......
      
      
       Философский словарь.....................
      
       Синопсис.................................................
      
       Перечень статей словаря...........................
      
      
      
       ПРЕДИСЛОВИЕ 1991 ГОДА
      
       Прошло ровно 20 лет со времени написания основных разделов книги. Несмотря на расширение объема и другие изменения, главный метод, применяемый в ней, - метод ментально-логического погружения - не претерпел существенных изме-нений. По структуре и содержанию книга не является ни обычной моно-графией, ни циклом трактатов. Можно заявить, что читателю пред-ложена новая философская система, если не понимать последний термин в классическом смысле.
      
       К сожалению, история философии (как дисциплина) по-прежнему доминирует над самой философией. Но содержанием последней может быть только фило----софствование на основе нового увиденья, независимо от достижения или обхода старых интеллекту-альных вершин. Их вид и ракурс не может быть повторенным, в этом - сходство философии с искусством.
      
       Легко ответить на вопрос о том, почему именно приходится представлять "систему" и начинать ее с условно-методического нуля. В прошлом философии можно видеть по крайней мере два критических момента: появление логических апорий и открытие субъекта. Логические апории до сих пор не нашли для себя должного применения и объяснения в филосо-фии и математике, и это вызывает сомнения и настороженность по отношению к названным областям. Если приоритет в формулировании первых дошедших до нас апорий принадлежит элеатам, то собственно открытие субъекта - Новой европей-ской философии. Указания на мотивы последней отправной точки в античности - непродуктивны. По-добный античному субъективизм пол-ностью подрывается сохранением наивного материализма (или наив---ного реализма), а также - синк-ретизмом.
      
       Наглядности ради, можно было бы обозначить субъективизм принципом Декарта-Юма, но тогда пришлось бы заинтересоваться странной ролью Маха, а также спросить: 'Почему этот принцип так да конца и не сформулирован? Почему до сих пор упорно смешивают феноменальное и идеальное? Разум и сознание? Почему такие нефилософские термины, как "личность" и "текст", сейчас в моде у философов?'
      
       Приходится оглядываться назад и начинать инвентаризацию философских представлений как бы заново. Благодаря этому, возможный круг читателей расширяется. Книга "Буквы философии" не только вы-ражает ряд новых идей, но и является своего рода философским букварем. Букварь не может не быть трудным.
      
       Необходимое добавление
      
       Используемое в тексте местоимение "мы" соответствует не "мы" научных статей и не стадному "мы", но двум субъектам: автору и читателю. Это "мы" достаточно условно, поскольку здесь-теперь при--сутствуемость того и другого может быть различной и формально возможна картинка с несколькими или многими читателями.
      
       Дифференцировано написание слов (есть сноски или пояснения): "космический" и "космонический", "экзистенциал" и "экзистенционал", "психическое" и "психейное", "длительность" и "дленность", "сновид-ное" и "сновиденийное".
      
      
       1. МЕТАТЕОРИЯ - 1
      
       1.0 ПРЕДИСЛОВИЕ
      
       Всякий текст содержит не смысл, но определенную возможность его появления. Эта книга под названием "Буквы философии" предполагает связанное с чтением смысловое разворачивание, соответствующее некоторому редуктивному мировоззрению.
      
       Предположим, не исключена вероятность текста (хотя бы условно представляемого), смысловая дешиф-ровка которого дает пресловутое единственно верное мировоззрение. Подобное предположение порождает вопросы: "Может ли существовать единственно верное мировоззрение как таковое?", "Возможно ли вообще понимание текста, содержащего знаковые корреляты такого миро-воззрения?", "Возможен ли адаптированный для человека сокра-щенный вариант изложения такого мировоззрения?"
      
       Заведомо идет речь не о мировоззрении как индивидуально-индивидуализированном явлении (религиозном, политическом, житейском или иного толка), а об универсальном экспландуме-эксплансе бытия, переведенном на индивидуальный (не обязательно вербальный) язык. Иными словами, это мировоззрение гипотетично человечно по своей форме и нечеловечно по содержанию. Сокращенный вариант подобного мировоззрения (назовем его Карди-нальным мировоззрением) представляет собой не знание всего и даже не общую теорию всего, а предельно общую трактовку мироустройства. В данный момент мы не видим какой-либо парадоксаль-ности Кардинального мировоззрения или его производных, хотя даже абстрактная наличность его не может не вызвать сомнений. Среди подобных сомнений: развенчанность объективизма и максимализма, много-вариантность подстановок субъекта-наблюдателя, нефизические смыслы соотношения неопределенностей, неожиданность неожиданного и т. п. Так тезис о заведомой нелепости и невозможности Кардинального мировоззрения нисколько не вредит многим концептуально замкнутым воззрениям. Кардинальное мировоззрение вполне может оказаться рядовым объектом рядового философского рассмотре-ния с возможными ракурсами: Кар-динальное мировоззрение (КМ) как таковое, контакт с КМ, сканирование КМ, обладание КМ, последствия обладания КМ, соотношение КМ с прочими мировоззрениями, с наукой и т. п.
      
       Значение введения такого объекта, как КМ, - в теоретической фильтрации индивидуальных и обще-человеческих дефектов умственного зрения, неполноты и изначальной заведомой несообразности умст--венного восприятия и, наконец, в необходимом саморелятивизме обычного философского мировоззре-ния, взятого по отношению к КМ. КМ выполняет функцию осознанного или неосознанного эталона, центра, вокруг которого располагается вся аберрация человеческой мысли. Сюрпризы наивности неисповедимы, мыслитель, полностью лишенный ее подвохов, - ирреален. Отсюда, даже при гносеологической несостоятель-ности Кардинального мировоззрения как такового, некоторый его суррогат оказывается желательным. Пусть это будет не некое абсолютное КМ, а КМ человечества определенной эпохи, человека или мыслящего существа вообще.
      
       Учтя всё вышеизложенное, мы можем отбросить такие одиозные дефиниции, как "единственно вер-ное", "истинное", "научное" и дать определение КМ как максимально реалистичному мировоззрению.
      
       Предполагается реализм не только содержания, но и эпистемологической данности на наличный момент, предстающих в условной форме предположения и дополненности. Мировоззрение, излагаемое в данной книге, мы можем назвать только мировоззрением ориентированным на реализм. Новость такой ориентации не в направленности, а в способе направленности. Исходя из того факта, что не-реализм свойствен всем человеческим сферам, в том числе науке, эту направленность мы делаем редуктивной, убирая из активной базы философского аппарата конъюнктурно-конвенцио-нальные прописные истины приня-тых способов рассмотрения вещей. Один из пороков этих принятых способов - зараженность фикциями. Другой порок - некорректируемые аномалии представлений, связанные с введением абстрактного. Следовательно, редуктивно-реали-стичная философия не может быть абстрактной. Я утверждаю, что в философии значение абстракции должно быть узко ограниченным. В этом плане вполне можно было бы использовать субъективный психологизм (если бы существовал подходящий психологизм такого рода) и локацию объективного (если бы ее кто-то провел). За их отсутствием приходится заново искать точки отсчета, исходные пункты философии, параллельно наблюдая элиминацию таких ква--зиобъектов, как "рассудок" и "разум". Редукция уничтожает и то и другое. И "разум", и "сознание-неощущение" оказываются всего лишь абстракциями, причем лишними. В поле видения нацеленной на реализм схватываемости может быть только наличность, но не исторически сложившийся модус сведения и указания. Кредо данного изложения: только наличность и неабстрактная сущность за наличностью, если эта сущность выводима и доказуема. Наша задача - описание предельно сущностных каскадов бытия, вскрытие одного каскада за другим, но не зацикливание на иерархии категорий, сугубо бухгалтерских закономерностей, вторичных по своей природе и умственно непродуктивных.
      
       Философии в равной степени вредят как издержки индивидуальных форм здравого смысла, так и издержки наукообразности, накопившиеся за историю цивилизации порочные традиции в манере философствования и в науке. Преодоление первых осложнено невозможностью и нежелательностью безличного или условно-безличного изложения, преодоление вторых - неполнотой класса умопостиганий, ведущих к необходимым переоценкам. В любом случае важен метатеоретический поиск несопря-женностей и противоречий.
      
       Как бы ни был странен тот или иной эмпирический факт в естествознании, он будет принят, и соответствующая теоретическая структура будет изменяться до тех пор, пока этот факт в нее не впишется. В реалистично ориентированной философии не менее важным, чем в естествознании - эмпирические факты, является поиск неявных допущений и неправильного сопряжения ключевых пониманий и представлений в интеллектуальной сфере. Одна из задач философии и заключается в том, чтобы искать несообразности в человеке и его видении мира. Уже один перечень фундаментальных несообразностей, причем действительных несооб-разностей, а не мнимых антиномий - вполне философичен.
      
       Ссылки, имеющие место в данном тексте, представляют собой ссылки на старые или новые парадоксы. Большинство парадоксов приведены в последнем разделе книги. Этот раздел только текстуально может считаться заключительным, так как имеет некоторое опорное значение для ряда разделов предыдущего изложения.
      
       Как правило, в изложении мы избегаем каких-либо экскурсов в историю философии. Автоматичный мыслительный ритм как бы коррелирует автоматизму самовытекания содержания. Этот автоматизм совершенно иной, чем в сфере художественного, поскольку предполагает попытку следования не за новосозданной, а за предсуществующей рядоположенностью и создание условий для такого следования.
      
      
       1.1 ГРАНИЦЫ ДОДАННОСТИ
       И ПЕРВЫЙ ИСХОДНЫЙ ПУНКТ
       ФИЛОСОФИИ
      
       Попытки начала философии, исходящие из инвентаризации и сравнения предыдущих философских систем, отдельных теорий или исторически сложившихся интеллектуальных ситуаций, неизбежно оказываются литературными и стихийными, подобно тому, как стихиен случайный набор разнородных мнений. Никакой необходимости в создании очередной философской системы не было бы, если бы существовала возможность взять уже готовую или изготовить ее путем компиляторства. Мысль о том, что всякая философия есть модернизированное закрепление древнейших ошибок, сдобренное самооправдвниями-саморазоблачениями конкретного фи--------------лософа, к сожалению, в большинстве случаев верна, но не является исчерпывающей. Упорство в повторении старых ошибок знаменательно (см. раздел 6. 29) и лишний раз доказывает (если оставить в стороне эмоции) неспособность человека как биологического вида к философии. Сами по себе интеллектуальные возможности человека достаточно велики, а указанная неспособность вытекает, с одной стороны, из близости философии и психологии, малоэффективности психологии, также из различных психологических недоопределенностей, а с другой стороны, объясняется выпадением философии из прагматики, тем, что философия, в отличие от науки, не может поверяться прагматической кажимостью; иными словами, прагматически оправдываемые надуманности, неточности, парадигмы, характерные для науки, для философии совершенно неприемлемы. Рудименты первобытного мышления почти не вредят науке, в которой главное - конвенционально выверенные методики, алгоритмы, интеллектуальная машиноподобность вообще, условно стоящая над психологическими тонкостями и особенностями, аль---тернативными правомерными ва-риантами истолкования эмпирии. Первобытное мышление в искусстве, его возрождение, следует одобрить. В философии подобное мышление только создает очередной миф. Главными признаками современного дикарского мышления мы считаем фетишизацию субъективных явлений и следовых эффектов, которые они оставляют. Философия должна отделить себя не только от областей естественнонаучного знания, но и от культурологий, герменевтик, семиологий и прочих гуманитарных способов "познания", причем отделить фундаментально. Под фетишизацией субъективностей мы понимаем не само их рассмотрение, а их объективизацию, овеществление. В устройстве субъ-ективного мира немало тонкостей, но феноменология и психология оказываются неспособны к их прояснению, выделению; предпочитают оперировать довольно неуклюжими абстракциями и во многом чисто бытовыми представлениями. В своем совершенно правильном функционировании человек поль-зуется массой ошибочных суждений, заключений, обозначений. Часто подобные ошибки вполне допустимы и в науке, но, переходя в область собственно философской феноменологии, мы оказываемся тет-а-тет с закрепленными практикой нелепостями.
      
       * *
       Некоторое остранение-остраннение[1] самого философа и его отстранение от собственного мышления в принципе возможно, но эта возможность обычно отрицательно продуктивна из-за обреченной на провал математизации. Тем не менее вполне вероятен метатеоретический аппарат, освобождающий систему от предубеждений и других мненийных искажений, пусть не в деталях и подробностях (полностью налет гуманитарности из философии удалить невозможно), но хотя бы в краеугольных положениях. Несколько интуитивных находок, конечно, могут прорисовать контуры такой метатеории, помочь найти еще ряд недостающих элементов, но не более, - все это близко к пределам человеческих возможностей. Неформально требуется развитие особого философского сенсибилитета, острого философского чутья, а формально - составление реестра всех действительных парадоксов, таких, какие не вытекают только лишь из неудачного сопряжения представлений или недостаточно обоснованных тезиса и антитезиса. Парадоксы, имея связи друг с другом, образуют тот мировоззренческий массив, который замыкает сферу комплементарности исходной метатеории. Взаимодействие в этом плане ясно: бóльшая исходная непроясненность дает больше условий для последующего расщепления интеллектуальных представлений и возникновения противоречий. Кроме того, помощь в релятивизации и очистке мировоззрения оказывает наличие "вечных вопросов": наивность доводов в пользу того или иного решения этих вопросов, проявленная в прошлом, позволяет легче увидеть наивность современных мудрецов. Подобных автоматических отслеживаний, обратных связей между отдельными шагами в развитии концепции можно найти немало.
      
       Начала философии приходится искать вне самой философии, вне теоретических миражей. Здесь и возникает апрагматический и непростой вопрос о том, что именно следует считать реальностью. Чисто риторически этот вопрос может быть продолжен. Можно, например, заинтересоваться количеством реаль-ностей, а также той реальностью, которую необходимо брать в качестве исходно-первичной либо по отношению к субъекту, либо абсолютно. Даже если реальность одна, то она не всегда и не во всем предстоит полностью и тем самым разбивается на каскады реальности (не уровни!). Рассуждая далее, можно спросить: "Частичная реальность или вырванность из реальности - также реальность?" Чтобы говорить о предполагаемых неявных реальностях, нужно увидеть явную. Казалось бы, непосредственная реальность - это все то, что я сам вижу, слышу, осязаю, обоняю и т. п.; точнее говоря, непосредственная реальность - это все то, что непосредственно предстоит, непосредственно дается, независимо от своей "внутренней" или "внешней" представленности. Так бы и было, если бы непосредственная данность не изменялась и предстояла однозначно, если бы на нее не распространялись факторы времени и иллюзии. Ввиду примативности реальности, всякое ее философское определение порочно, как порочно и философское определение философии.
      
       Действительное, данное, существующее, наличное по отношению к реальности даются в определениях через тавтологии. Определения через негацию денотатов антонимичного не лучше, так же, как и через негацию небытия, ничто, идеального. А чувственные конструкции человека не вписываются ни в какие психологические классификации, оказываются своего рода живыми организмами. Они как бы выходят за резонансы как осмысленного, так и всякого иного схватывания и фиксирования. Это техническое слово "резонанс" очень здесь подходит, в том числе для оконкречивания и переиначивания известного выражения Протагора "Panton chre metron anthropos" ("Мера всех вещей есть человек"). Тем не менее ударение следует ставить на словосочетании "как бы выходят" - оконтуривание массива кажимости происходит, скорее всего, не из самого контура, не из непосредственной данности.
      
       Обыденно и необыденно метавербальное прослеживается через соотнесенность указательных представлений. Можно видеть три ступени таких представлений:
      
       1) ступень, указывающую на непосредственное здесь-теперь;
      
       2) указывающую на потенциальное или бывшее здесь-теперь;
      
       3) указывающую на то, что вообще не может быть непосредственностью.
      
       Это гносеологическое расслоение реальности уже несколько уплотняет ее понимание, но тем не менее требует уточнений. Бывшее здесь-теперь уже не есть непосредственное здесь-теперь. То, что не может быть непосредственностью, в одних случаях претендует, а в других - не претендует на статус реальности, но претендующее все еще нуждается в своем гносеологическом проведении-обосновании. Возникает очередной вопрос: "Не является ли реальность относительной?" Если сновидение реально, то только в качестве сновидения; если иллюзия реальна - то только в качестве иллюзии; если число "четыре" нереально, то его реальные основы даны не в качестве чисел и не в качестве вещей-предметов... Этот разноречивый список лучше продолжить в более специальных рассмотрениях. Существо некой неотносительной, абсолютной реальности, на данный момент нашего изложения, не определено по отношению к этому изложению, независимо от затекстуальных основ изложения и текста, которые также пока не определены. Возникает необходимость в разграничении между реальностью и истинностью, что вытекает из того факта, что реальности, как правило, приписывают гораздо больший объем охвата, чем он даже условно может быть. По крайней мере необходимо отграничить реальность относительно здесь-теперь (любую) от истинности по отношению к здесь-теперь (любую). Пусть галлюцинация действительно имела место или действительно имеет место - ее нельзя противопоставлять пресловутой действительности. Ясно, что не-здесь-теперь галлюцинация уже не есть по отношению к здесь-теперь галлюцинации в качестве самой себя - это только галлюцинация истинная в качестве галлюцинации. Такова компарация и непосредственного мира. Для человека-сознания не может быть строгой действительности. Действительность - компаративная условность, а рамки выхода за пределы условности весьма жестки. Речь не идет об абстрактно-понятий-ных условностях. Некая грубо-зримая условность для экстраполятивного выхода за ее рамки требует обедняющего рафинирования. Возникает и иной вопрос: "Есть ли непосредственный мир для человека-сознания, то есть, точнее говоря, существует ли непосредственный мир для самого этого непосредственного мира?" Этот вопрос почти подобен вопросу "Можно ли и один раз вступить в одну и ту же реку?" Нужно ли в таком случае считать инерцию непосредственного мира самим непосредственным миром? И мир ли это вообще? По крайней мере, субъективное прошлое уже нельзя считать непосредственной и явной реальностью, но что тогда считать реальностью, если почти все, что кажется данным, пусть немного, но меняется, не является застывшим? Может ли философия брать одним из своих начал столь неустойчивое и непрочное, компаративно снима-емое? Подобное распространяется и на реальное мышление, если иметь в виду собственно мышление, а не очередную абстракцию. Абстракция не может быть началом, вследствие своего отсутствия в фактуальном мире. Непосредственно даются не только восприятия предметов, но и мысли. То, что я мыслю, я вполне ощущаю в качестве мысли же, иначе мне не казалось бы, что я мыслю. Дальше мыслей - ощущений смысла стоят всякого рода "идеи", какие уже ощущать невозможно. Подразделение на ощущения, восприятия, сознания, чувства для нас неприемлемо. Фундаментальность и посюсторонность акта ощущения оказалась подспудно вымытой из современной психологии. В частности, это стало возможным из-за разноликих и неубедительных значений, придаваемых термину "сознание". Можно сколь угодно долго говорить о непсихологичности современной психологии, склонности ее к псевдообъективным "черным ящикам" и рудиментам архаических концепций во всем том, что этими ящиками еще не охвачено. Подобная критика нам не нужна. Для нас важно то, что не существует субъективного цвета как только цвета, не существует субъективной формы как только формы. Самое квазиэлементарное из ощущений есть всегда и восприятие, причем самовосприятие, и сознание, и самосознание... Любой осколок субъективного мира обладает многими свойствами целого субъективного мира. В этом субъективном мире нет никаких наблюдателей - любое из ощущений предстает как самоощущение. Самые высшие из ощущений - соощущения, интегративные ощущения только кажимостно паразитируют на прочих ощущениях, но находятся в той же плоскости, что и все остальные. Более того, самые интегративные и высшие из ощущений по некоторым данным могут быть рассмотрены и, наоборот, как самые низшие и первичные, как всего только материал для дифференциации на квазиэлементарное. Все эти преждевременные и вынужденные заявления мы делаем с той целью, чтобы рассеять возможные недоразумения, связанные с употреблением привычных слов. Нужно также добавить, что непосредственной реальностью мы называем не только "столы" и "стулья", но и соматические ощущения, эмотивные ощущения[2], представления и т. п. Непосредственная реальность - это весь субъективный мир неопределенного настоящего, настоящего, границы которого не совсем определены.
      
       Термин "субъективное сознание" мы будем применять в двух значениях: 1) субъективное сознание в широком смысле - вся та же непосредственная реальность; 2) субъективное сознание в узком смысле - это осознанность, осознавание, осознаваемость как функция посюсторонней связности, это же и псевдоэлементарное ощущение, отдельное ощущение как самоосознавание себя в себе; соощущение двух таких псевдоэлементарных ощущений - всего лишь третье ощущение. Соощущения всех ощущений, соощущения всех соощущений, разумеется, есть - иначе бы наступила настоящая, а не медицинская деперсонализация и мир бы рассыпался, но во всех этих "со" нет никакой патрональности, всякое "со" - это только еще одно сознание, простой цемент, а не мастер. Таким образом, человеческое сознание мы представляем как суперсознание, "страну" сознаний, топологию сознаний. В этом суперсознании можно обнаружить отдельные пласты, слои, сферы, среды и т. п. Между всеми этими подразделениями могут быть отношения коррелированности, но отнюдь не управления. На последнее не указывает даже упреждение одного в другом. Нерасшифрованная последовательность сле-дования феноменов не может выдаваться за опричиненность, полная же расшифровка не может предстоять. Все это нуждается в более подробном и последовательном рассмотрении и, собственно, примыкает не к первому, а ко второму началу философии.
      
       Как уже говорилось, мысли, представления не менее неустойчивы, чем видимость; но если мысли и представления обладают некоторым нежестким статусом реальности, пусть этот статус инерционен - тем или иным способом мысли и представления (представления в узком смысле) вполне можно ощущать как таковые, то на абстракции можно только ссылаться или полагать их. Если я полагаю равнобедренный треугольник, то это вовсе не означает, что такой треугольник существует реально. Кажущиеся опорные пункты ума - абстракции коренятся в полагании и ссылании на них. Независимо от статуса их реальности и статуса их означенности, они могут быть заданы так, что окажутся вполне устойчивыми, но можно ли задать абстракцию непосредственной реальности? Задав ее, мы уйдем в изложении в абстрактную же плоскость, которой, собственно, нет. Если мыслить непосредственными соотнесенностями, опираясь не на идеи, а на конкретную непосредственность, то все равно мы будем, описывая все это, употреблять выражения, несущие некоторый привкус идеального (идеального-в-нашем-смысле = нереального). Само выражение "непосредственная реальность" не несет ли в себе оторванности от самой этой реальности? Брать за основу конкретную сиюминутную реальность невозможно из-за ее размывания, а опираться на обычные идеальности означает уйти в фиктивную плоскость. Действительной опорой изложения могут быть только умственные про-позиции[3]. Они достаточно устойчивы при всяком новом их использовании и, в то же время, содержат в себе реально ощущаемый смысл, интегрирующий те или иные соотнесенности. Про-позициональным является, например, выражение: [Мне кажется, что я присутствую в некотором мире]. Это высказывание схватывает в себе действительную кажимость, но на строгое начало философии оно еще не претендует. Подобная про-позиция, как и про-позиция [Мне кажется, что я ощущаю мое "я"], может быть и просто констатацией, тогда как далеко не всякая констатация является про-позицией. Например, констатация "сегодня, в шесть часов сорок восемь минут, я вижу черную собаку, перебегающую дорогу перед самым капотом красного автомобиля" уже не может быть про-позицией.
      
       В практической деятельности человек опирается на всякого рода несуществующие практические среды, играющие роль функциональных аккумуляторов и функциональных карт. Сама положенность этих сред и отношение к ним диктуются рефлексологической, мнестической, идеомоторной и тому подобной натасканностью, переносом образов реально отсутствующего или выбывшего на опространственное небытие. Если бы законы мира внезапно изменились, то человек (останься он при этом невредим) недолго бы недоумевал, приспособился бы к ним, несмотря на всю их странность, а саму эту странность перестал бы замечать. Однако при последовательном умственном рассмотрении достаточно странно и то, что уже есть, и понять эту странность можно, только обратив внимание на пробелы импульсивного мировоззрения. Во всякой производимой операции, например в поиске потерянного предмета, сама субъективная реальность имеет значение всего лишь окна-иллюминатора, а главное в этой опе-рации составляют масса заранее выработанных и не всегда осознаваемых "шаблонов", цепи "навыков", множество инертных полуумозаключений, не проходящих через словесное оформление, типа: если предмет не уносили, то он не исчез сам собой, вероятнее всего, он там, а не там и т. д. Эти умозаключения реальны, но важна не степень их реальности, а соотнесенность с задачей. Вся приспособительная человеческая оболочка оказывается прибором, нацеленным не на некую реальность, а на выполнение тех или иных действий, соотносящихся или не соотносящихся с ясными или смутными задачами. Все то, что излишне для прагматического, как правило, выбивается из сигнально-рациональной оболочки сознания, отфильтровывается, остается незамеченным.
      
       Сигнально-рациональная оболочка - это та часть приспособительной оболочки, какая еще может диагностироваться и констатироваться в самом сознании. Полный расчет координации движения, например, в сигнально-рациональную оболочку сознания (СРОС) не входит. СРОС - это только одна из границ человеческого сознания. К таким фикциям, как способности, умения, знания, память, язык, СРОС имеет только частичное отношение: во-первых, потому что перечисленный ряд незначительно посюсторонен, то есть незначительно находится по эту сторону наглядной данности, а, во-вторых, СРОС - это не сами феномены: образы будущего, образы прошлого, смещения сосредоточений и т. п., а границы этих феноменов, то есть СРОС - это вся структура сознания, как мегаструктура, так и микроструктура до предела разрешимости включительно. Если подходить к данному вопросу неформально, то становится ясным, что СРОС не может быть полностью отчленена от сознания и выделенность СРОС относительна, чаще касается конкретных феноменов, но не всей тотальности осознаваемого, при всем том, что СРОС по отношению к сознанию примерно то же самое, что эндоплазматическая сеть и мембрана - для клетки. СРОС - это не выделяемый полностью из сознания скелет сознания обычно-человеческого типа. Сигнальность СРОС, носящая характер близкий к мгновенным воспоминаниям, и возможна благодаря тому, что отрыв СРОС от чисто качественной феноменальности полностью не проведен. Вполне можно представить, что СРОС образуется за счет наслаивания частичности прошлых сознаний на сознания настоящие. СРОС не есть некое надсознание или "главное сознание"; наоборот, СРОС - это в достаточной степени разрушитель целостности сознания, гаситель интенсивности и дифференциатор. Чем структурированнее сознание, тем ниже его интенсивностная емкость и проницаемость. Этому правилу сопутствуют несколько исключений.
      
       Одновременно с сигнально-рациональным в сознании присутствует и нечто иное - мало-рациональное, а, может быть, и вовсе не рациональное. С этим нечто коррелируют такие неусловности и условности, как степень возбужденности, активитет (не имеет значения, произвольный или непроизвольный), степень напряженности, спонтанность, импульсивность и аналогичное. Феномены наподобие удовольствие-неудовольствие сюда не входят, но само впадение в состояние с наличием удовольствия или неудовольствия с этим рядом связано. Обозначим все эти малорациональные изнутри сознания явления рефлексивно-рефлексологическим или - для большей нейтральности и отдифференцированности от чисто бихевиористских ассоциаций как рефлексивно-рефлексное[4].
      
       СРОС и рефлексивно-рефлексное ограничивают и формируют сознание с различных сторон и в то же время выступают в синтезе. Один из примеров такого синтеза связан с тем, что принято называть "долговременной памятью". Сама СРОС представляет только инертные воспоминания, воспоминания, диктуемые непосредственными ассоциациями и мгновенные воспоминания, то есть воспоминания, связанные прямо со СРОС, - это воспоминания привычки и последовательности, воспоминания персеверативно-ассоциативные, фоновые и фоново-ассоциативные. Только феномен новизны и долгое отсутствие в привычной обстановке позволяют в какой-то степени снять с сознания этого спрута. Освежение обыденного приводит на другом полюсе к ностальгическим ощущениям. Невзирая на фактуальность воспоминаний, мы отказываемся от рассмотрения каких-либо хранилищ информации в виде памяти - последние на метафилософском и чисто философском уровнях считаться существующими уже не могут, независимо от обнаружения каких-либо молекулярных структур памяти на соответствующем естественнонаучном уровне.
      
       Непосредственную реальность, какая собственно дается человеку, мы называем областью психического схватывания. Все то, что в эту область не входит, но достаточно близко к ней, назовем психейным. Психейное уже не есть явная реальность. Более чем неуместно дробить психейное на всякого рода элементы типа способностей, памяти, установок и т. п. Единственное, что мы можем заявить: психейное есть подложка психического, то есть психейное - это метапсихическое, то метапсихическое, которое наиболее близко к психическому. Термин "психическое" мы дифференцировали и под психическим понимаем только реальность ощущений. В этом понимании психического термины "установка", "темперамент", "характер" относятся не к психическому как к мимолетной и эфемерной непосредственной реальности здесь-теперь, но являются вынужденными искусственными ярлыками, которые привязываются к попыткам фиктивно объяснить психейное и смоделировать его.
      
       Не следует выяснять здесь принципы работы фотоаппарата и зрительного анализатора. Многие специалисты знают эти принципы, но тем не менее остаются наивными реалистами, считая, что непосредственно тот предмет, какой дается в субъективном, сам субъективным уже не является. Более продвинутый наивный реалист, являющийся одновременно и натурфилософом, будучи последовательным, должен был бы абсурдно считать, что за потолком, какой он видит, за небом, какое он видит, находится гигантская кора его собственного мозга, а на определенном удалении от этой коры - предмет-вещь-в-себе, предмет - прототип субъективного предмета.
      
       Субъективная реальность может и не стать отправной точкой философии только потому, что соответствующего сосредоточения умственно не наступило. Апеллировать в объяснении настоящих ощущений к прошлым ощущениям бесполезно: полная наглядная вытекаемость одних из других не прослеживается. Тем более отсутствует непосредственно-наглядная связь между психическим и метапсихическим. Ощущения, имеющие место при тренировке и упражнении, имеют весьма косвенное отношение к самой сути тренировки и упражнения. Сознание оказывается чем-то вроде индикатора, спидометра, приборной доски при том, что находится вне его. Никто наглядный и заметный за этой доской не наблюдает. Даже ощущение "я" есть часть этой доски, а посюсторонняя роль этого "я" не более чем у красной сигнальной лампочки. Сознание не раздваивается и оказывается собственным самосознанием, то есть сознание и самосознание тождественны. Тем не менее мы не отождествляем денотаты таких терминов как "интроспекция", "самосознание", "рефлексия", "самонаблюдение": уже говорилось о возможности корреляций, параллелизмов в различных сознаниях одного и того же сознания и соощущениях. Поскольку способности, навыки, умения и прочее подобное не находятся в сознании и не находятся в том виде, в каком их представляют, вообще нигде, то и начала всякого прагматического функционирования - вне сознания, а отсюда и философия в своих прагматических звеньях не может исходить только лишь из сознания субъекта. Само философствование не могло бы быть начато без определенных засознательных корреляций. В данном случае очень легко указать на психейное, но психейное не дается прямым и непосредственным образом, а всякое его членение на области и структуры более чем сомнительно - оно не мозг и не псевдопсихика психологии. Главнейшее из сомнений может породить попытка пространственно-временного рассмотрения пси--хейного. Даже такой привычный объект психологии и физиологии как долговременная память и в условном виде никак не может быть памятью или структурой, зако-дированной в некоем субстрате. Так называемая долговременная память - это сам тяж потока сознания, то есть это не память о том, что было, но то, что ощущалось когда-то. Сколь бы это ни было близко к наивному представлению о памяти - подобное не может далее связываться ни с наивными, ни с научными представлениями о "хранилищах" памяти в виде ящиков, голов, молекул, динамических процессов. Подобное чудище не может находиться ни в мозгу, ни в традиционно-психическом, ни в цельном психейном. Это наше предубеждение против вскрытия психейного связано не только с его "ноуменальностью", но и с вынужденностью его рассмотрения в самом начале изложения - забыть о нем просто невозможно.
      
       Ясно, что какие-либо проекции прагматики или сознания на психейное более чем нелепы, по крайней мере, на данный момент. Обратные проекции еще менее возможны, если иметь в виду целое психейное. Приходится искать в самом сознании его собственные границы, а такими границами являются СРОС и рефлексивно-рефлексное. При этом последнее может считаться даже перпендикулярным сознанию - настолько косвенны способы его выявления.
      
       Психейно-психический вопрос, он же в другой трактовке либо психофизиологический, либо психофизический, либо психосубстанциональный (под словом "психо" здесь везде, как правило, понимают только посюсторонность, но не психику как бессознательное) оказывается не столько вопросом или проблемой, сколько парадоксом. Этот парадокс возникает из неявного логического круга, совершаемого при попытках объяснений. Ситуация подобна той, когда в геометрии пытаются доказывать с помощью следствий из теорем аксиомы, на которых эти тео-ремы основаны, или той, когда с помощью генетики пытаются объяснить физику. Все человеческие сферы, независимо от их последующего условного или условно-прагматического обособления от человеческого сознания, остаются постпсихологичными. Можно сослаться на следующую аналогию: проведя сложную работу, мы будем иметь достаточные шансы на кино- или телеэкране отобразить инженерные принципы, на которых основано кино или телевидение. Никакого собственно логического затруднения здесь не возникает потому, что сам человек находится вне экрана, в то время как некие двумерные существа, являющиеся частью изображаемого на экране, достичь подобного отображения никогда бы не смогли.
      
       И после снятия фикций абстрактного, при наличии воспоминаний, вполне заметны связи между различными непосредственными реальностями, не проходящие внутри самих непосредственных реальностей. Заметить репрезентацию этих связей в здесь-теперь можно и не строя каких-либо предположений о прохождении их через психейное; воспоминания в локусе здесь-теперь относятся к локусу здесь-теперь.
      
       Нет оснований считать, что СРОС и рефлексивно-рефлексное (в том числе мнестическое рефлексив-но-рефлексное) включают в себя абсолютно все внутренние границы сознания и вбирают всю его приспособительную оболочку. Следовательно, мнестическая рефлексия, вероятнее всего, не ограничивается синтезом мнестического рефлексивно-реф-лексного и СРОС. На практике это подтверждается возможностями сверхвоспоминаний, воспоминаний в виде абсолютного возврата. В данном случае большее значение имеет не поворачивание потока сознания вспять, а сверх-совершенное воспроизводство той или иной структуры (текста, большого набора случайных чисел, рисунка поверхности чего-либо и т. п.).
      
       Если посюсторонне выраженную ограниченность субъективного сознания мы обозначим термином "феноум", то мнестическая рефлексия получит в качестве синонимического названия термин "мнестический феноум", то есть "мнестический феноумен", "мнестический феноменоноумен", если не делать сокращений. Именно благодаря мнестическому феноуму в сознании-реальности возможно симультанное восприятие мнестических и квазиамнестических смыслов[5], а также - явление символизации и символьности. Символьностью вообще вымощено сигнально-рациональное, но из этого не следует некое обогащение мышления, расширение смысловой данности в конкретном здесь-теперь, хотя потенциально сама сфера смыслов при этом оказывается увеличенной. Изначальный смысл не образен, но интенсивен[6]. Экспансия символического в эту интенсивность снижает ее до минимума, до со-стояния, близкого к вырождению, и приводит к действительному вырождению в области собственно идей (области чистой идеальности).
      
       Мнестические феноумы имеют прямое отношение к феноумам активитета, а часто и пересечение с ними. Наглядность такого пересечения резко падает при переходе от частного активитета к базисному. Причина этого - полная измененность сознания при смене такого активитета и достаточная сте-пень амнезии. Базисный активитет выражается в гигантском количестве состояний - от состояния летаргии через сновидно-гипнотические состояния, состояния бодрствования различной степени возбужденности и оживленности до состояния судорожного припадка. Естественно, - речь идет только об отсутствии сигнально-рациональной выделенности, рациональной фиксируемости, но не об отсутствии пересечений вообще. Безусловное рефлексивно-рефлексное - это само базисное явление сознания; условное рефлексивно-рефлексное - это всякое домнестическое центрирование сознания; и, наконец, условно-условное рефлексивно-рефлексное касается уже конкретно центрированного сознания и узкооперациональных сосредото-чений, проходящих через пакеты непосредственных реальностей.
      
       Нас интересуют не общие феноумы, а специфические, в особенности три из последних: феноум направленности-сосредоточения, языковой феноум и феноум неявной логики. Апостериорность первых двух в обычном сознании почти не опознаваема, апостериорности третьего вообще не может быть, по крайней мере, если имеется в виду он, а не его производные.
      
       Первое начало философии исходит не из плоскости субъективного сознания самой по себе и безотносительной, но из заданности сознания помимо соз-нания. Отношение этого начала к ноуменальному может быть только указующим, но не объяснительно-структурным. Тем самым в качестве начала выступает не психейное, а граница между психейным и психическим (метасубъективносозна-тельным и субъективносознательным). Все это связано с тем, что возможность ступать на тот или иной философский лужок вытекает не из психического, а из корреляций с метапсихическим, в том числе психейным. В качестве феноумности выступает не сама непосредственная реальность в своем чистом виде, но то в ней, что носит на себе явный отпечаток опосредованной реальности, является еще зримой окантовкой. Подобное рассмотрение редуктивно и обратно и не носит синтетически кругового характера.
      
       Предфилософичность языкового формально касается только сознания с тривиальным базисом и с обычной сигнально-рациональной оболочкой. Отделение смысла от знака в языковых феноменах выходит за границы самих этих феноменов. Спаянность смысла и знака феноумным и дофеноумным образует нечто общее: смыслознак. Под смыслом и знаком подразумеваются стороны реального психического смыслознака, не имеющего вполне четкой отграниченности от фактуры и здесь-теперь случайности, но вовсе не мифический знак киберне-тики и лингвистики. Этот последний наукообразный знак был разоблачен еще в Древней Греции пирронистами (см. раздел 6.4.1). Действительно, в сфере науки под знаком понимается некоторый несуществующий предел, вырожденный помещением в сферу идеализаций, а потому и оказывающийся парадоксальным. В отличие от этого, психический знак реален, он не есть идея. Таким об-разом, под знаком можно непарадоксально полагать не некий фиктивный идеальный знак, но непосредственно конкретный чувственный знак, неотделимый от фактуры и индивидуального изображения. В подобном знаке явно потеряна наукообразная общность. Для того чтобы иметь нечто унифицированное, приходится знак превращать в смысл и искать логические пересечения знака как смысла всего ряда мыслимых знаков, однотипно обозначающих одно и то же. Не говоря о том, что подобная операция идеально-математична, можно заметить, что это пересечение будет уничтожать фактурную сторону знака. Тем самым мы вновь возвращаемся к смыслознаку. Корреляты смысла и знака поглощены, как поглощено и то, что дает воспоминания. Язык в узкоконкретном понимании реально может присутствовать только в самовосприятии. С этой точки зрения, фраза, произнесенная на незнакомом иностранном языке, как правило, не есть язык и не относится к языку в нашем смысле, так как представляет собой не смыслознак и не знак, а псевдознак, ибо знак должен что-либо субъек-тивно обозначать в своей спаянности со смыслом.
      
       Не существует языка общества (в любом смысле), и не существует словарного запаса личности. Ясно, что все это даже не миражи, даже не идеальные фикции. Плоскость языка полагается в идеальном, но в своем полном виде она заидеальна, превышает статус небытия. Реальный язык в виде инертного восприятия речи - это конкретные смыслознаки, данные субъекту. За ними простирается граница поглощенности - и только. Попытка искусственного расчленения этой поглощенности через наличность рефлексивно-рефлексного превращается в попытку старта в идеальное (несуществующее). Можно видеть следующую иерархию: 1 - зафеноумная поглощенность, 2 - реальные смыслознаки, 3 - надстройка над всем этим - лингвистически понимаемый язык.
      
       Ограниченность психической схватываемости в частном случае распространяется и на текстуальную схватываемость. То, о чем я говорил ранее, постепенно уходит из моего поля обозрения, но уходит не совсем, а оставляет после себя отрывочные воспоминания и указательные ощущения (мнестически сгущенную интенцию). Благодаря интенции и неупорядоченным воспоминаниям возникает окрашенная практицизмом уверенность в том, что существует плоскость изложения. Иллюзию наличности текста поддерживают ощущения с уменьшенной смысловой проницаемостью: общее ощущение-восприятие страницы, множества страниц. В них нет детальной расшифровки интенционностей. Легко понять, что непосредственно-реально плоскости изложения не существует, что она мнима. Я могу вернуться и перечитать предыдущий "текст", но только когда я его перечитываю, я его расшифровываю, и он становится в своей частности языковым феноменом. При этом сама расшифровка запсихична, ее механизм не проходит через сознание; она дается задним числом.
      
       Нас интересует среда, в которой находится изложение. Попытавшись ее найти, мы можем четко увидеть, что этой среды нет. Тем не менее ее практически полагают, и эта среда есть абстрактная положенность, фикция. Подобное носит характер не умопостигаемости, а чистой инертности, дикарской, обыденной абстрактности. Перечитывание текстов - это порочный опыт, так как опыт каждый раз единичен, а среда изложения выходит за единичный опыт. Создаваемая в сознании ссылка на положенность вызывает абстрагирование от свойств сознания. Это и есть не что иное, как идеализм практически направленного сознания. Диктовка элиминированных ощущений субъекта внешнему миру означает совершение алогического скачка, причем не умственно-сознательного, а рефлексологического.
      
       Не только в изложении, рассуждении, но и во всем том, что дается сознанию, есть определенная архитектоника, связность, повторяемость. Одновременно сознанию даются и явления противоположные перечисленному. Менее связное всегда и менее осознаваемо (имеются в виду феномены), менее фиксируемо, менее запоминаемо. Однако и то, что мало улавливается сознанием, то, что малорационально, все же имеет некоторую связность внутри сознания, некоторую упорядоченность. Здесь можно отметить наличие разных слоев сознания. При всем этом нужно сказать, что тенденция к потере структуры не имеет никаких видимых границ, тенденция к потере связности ограничена связностью ткани сознания, то есть абсолютная бессвязность вообще не может находиться в сознании. Маломнестич-ность, амнестичность, быстрота смены ощущений, так или иначе, предстают в том виде, в каком они предстают, невзирая на то, что формальнологический закон тождества к длению ощущений не совсем применим (см. раздел 6.2.1). Связность не обязательно должна быть рациональной связностью или предметовещеподобной связностью - мы имеем дело с более общими свойствами сознания. Говоря и о логических основах рассуждения, мы не должны подразумевать только искусственно созданные и искусственно выделенные логики. Можно видеть различного рода ологиченности ментальных явлений, без какого-либо отношения этих ологиченностей к силлогистике. Существует как бы априорная логика, задаваемая помимо сознания и помимо умственной деятельности, сама выступающая как примативный факт в среде других фактов.
      
       Заставая себя на развернутом или неразвернутом использовании той или иной формализованной логики, мы вправе спросить: "А насколько оправдано само использование логики? Логична ли логика? Как логически доказать ее логичность?" Все это риторические вопросы, переходящие либо в парадоксы, либо в порочные круги. Традиционная формальная логика и известные математические логики - как классические, так и неклассические - сильно смещены в идеальную плоскость и оказываются либо игрушками, либо относительно удобными и относительно доступными моделями других логик - неявных и малодоступных. В частных случаях, на этих моделях можно проиграть и переиграть те или иные варианты умозаключений, перенести взаимоотношения между символами на технические схемы и т. п. Эти модели обладают недостатками свойственными как моделям вообще (например, оторванностью от прототипа, а в данном случае - от реального мышления), так и специфическими недостатками: отсутствием подобия субстанциональности, атомарным характером своих членений.
      
       Даже абстрактная и мнимая плоскость языка обладает гораздо большими возможностями, чем плоскости абстрактных логик. Заидеальность плоскости языка выражается в том, что явления языка не поддаются полному перечислению, реестрированию, парадигмированию и т. д. Собственно же реальный субъективный язык неотделим от самого наличного сознания, сцеплен с различными порядками образов и даже насыщен ими. В языке возможен эффект новосубстанционализации - новосубстанциональности, что особенно ярко можно видеть в поэзии. Рассматривая язык более широко (и не только как вербальное явление) через призму смыслознаков, смыслосимволов, мы уже не сможем провести абсолютной грани между смыслозначимым языком и смысло-существующим сознанием вообще. Благодаря СРОС, смыслоговорящими оказываются почти все явления сознания; всякий предмет можно рассматривать и как знак: в меру означенной будет и эмоциональная гамма. Обычно-вербальные знаки и знаки жестов не смогли бы приобрести никаких значений при отсутствии уже предсуществующей рядоположенности значений в ментальном поле. Символизация данная извне, разумеется, усиливает СРОС, но для этого необходима спонтанная, естественная символизация. Богатство обычного естественного языка по сравнению с формальной логикой не только в том, что язык обладает большей вписанностью в человеческое существование, но, главным образом, в том, что языковой арсенал не ограничивается только знаковыми связностями. Наличие натуральных смысловых связностей выявляет наличие в языке подспудного ряда логик.
      
       Ологиченностью обладает не только языковое и смежное языковому, но в достаточной степени и все субъективное. Ментальная логика в широком смысле оказывается границей данности данностей. Эта неформализованная ологиченность не обязательно может быть рациональной ологиченностью. Всякая традиционная логика логична для чего-либо, но не для себя. Логика ничего не может утверждать о логике своих методов и построений, ибо это воспрещено самой логикой (порочный круг, саморефлексивность), а какой-либо топологически непрерывной с ней металогики мы не имеем, и примативные исходные пункты логики даны помимо нее самой. Логика как будто подтверждается практикой, но это мало о чем говорит, так как из мнестических археологических отложений практики она и выводится. Нужно отметить, что выведение логики из некой практики может происходить только иррационально-алогично. Допустим, что нам удалось неалогично вывести логику из опыта (пусть даже не нам, а некоторому очередному демону), но что значит вывести неалогично? Вывести неалогично означает вывести с помощью правил логики, но как мы будем выводить логику с помощью правил логики, когда сама логика еще не выведена? Интеллектуальная несостоятельность мыслительной предлогики видна достаточно ясно. Кроме того, практика здесь не есть реальное сознание или поток сознания, она - феноумно возникающее идеальное, то есть, с одной стороны - нечто совершенно мнимое, с другой - поглощенность зафеноумного. Умственное возникает задним числом, как отрывочный протуберанец. Опора на фикции - только попытка облагораживания действительной опоры на феноумные элементы неразумия.
      
       Ментальная логика присутствует уже в созерцании и в наиболее чистом виде представляет собой невербализованную, псевдосубстанциональную логику (логику ткани человеческого сознания). Ментальная логика не отождествляется со СРОС. Логическая сторона сознания является более фундаментальной, чем рациональная. Нужно заметить, что обычные умозаключения и суждения не чисто логичны, а являются синтезом логического и рационального. Фактуально логическое нельзя также отожде--ствлять со смысловым и тем более - с логосным. Примативно-логическое выступает как дозаконие, граница присутствия как таковая.
      
       Выведение абстрактных логик из неабстрактных происходит внелогично-скачкообразно. Между сознанием того, что мы либо видим какой-либо предмет, либо его не видим, и формальной аксиомой "из двух противоположных высказываний одно истинно, а другое ложно" лежит пропасть, и ее нельзя ничем заполнить, кроме как алогическим скачком. Если надо учитывать модальности, то неявная логика и здесь не проиграет, ибо, например, видение какого-либо нечеткого и не совсем опознанного предмета и не предполагает опознание, а представляет предмет в том качестве, в каком он есть.
      
       Из изложенного выше можно сделать вывод о том, что первое начало философии, будучи единым глубинно, плюралистично-дивергентно в своих подходах к конкретному мировоззрению. Нет возможности проследить в этом начале какую-либо сплошность-непрерывность, а потому в фактической данности это начало является разбросанным: оно начинается с отсубъективных сторон животно-рефлексологического и заканчивается метатеоретическими максимами (более подробно об этих максимах см. в следующем разделе). Наиболее просто первое начало можно сформулировать так: "Невозможно начинать поисковую мировоззренческую деятельность, не имея необходимых для этого условий, орудий, внутренних готовностей и проторенностей". Впереди начала мировоззрения как такового всегда будут язык и логика, существование самого мыслящего субъекта (мыслительной арены, мыслительного табло), возможность необходимых сосредоточенностей. Следовательно, первое начало философии представляет собой совокупность предначал философии; и все они редуктивно сводятся к границе между психическим и психейным, заданности человеческого сознания помимо самого сознания.
      
       Прагматическая банальность первого начала философии оказывается мифом, как только мы переходим к языку метатеории, ибо сама прагматика при переходе к этому языку выявляет себя как одна из условностей-приблизительностей, "иррадиация" ощущений за пределы ощущений. Отказ от предпосылок обыденного, а затем и от предпосылок научного мышления неизбежен. Этот отказ не означает полного их отрицания, но обрекает мыслящего на действительный тет-а-тет с реальностью и на поиск собственной методологии. Эта методология прежде всего метанаучна, она не должна быть адекватна методам науки, но только - гомологична им по интеллектуальному уровню. Это последнее требование в более существенном смысле означает одновременную противоположность и симметрию философии и науки.
      
      
       1.2 МАКСИМЫ
      
       Каким бы общим по замыслу ни было то или иное мировоззрение, оно оказывается стихийным и частным, одним из возможных. Одна из причин этого - неуправляемость досознательными корреляциями, случайности в вариациях этих корреляций. Другая причина - доминанта отысторических интеллектуальных ситуаций. Разумеется, само высказывание "отысторическая интеллектуальная ситуация" по отношению к точке отсчета философских начал - не более чем метафора. Положение таково, что кажимость "научности", проходимости - по существующим на данный момент представлениям-конвенциям (весьма приблизительным) - той или иной философской концепции нисколько не спасает эту концепцию от фактической наивности, фантастич--ности, абсурдности.
      
       Одним из принципов философской теории может быть нацеленность на отказ от собственно постулатов и на выявление подспудно закравшихся постулатов. Для редуктивной теории такой принцип не представляет ничего необычного. Логическая нить не может выходить из концептуального вакуума и быть привязанной к этому вакууму (имеется в виду когнитивное логическое), но это вовсе не означает обязательности постулатов. В рамках неабстрактной философии, далекой от аналогичности (в данном смысле) геометриям, место аксиом могут занимать другие опорные пункты, в том числе те или иные непосредственные соотнесенности с реальностью. Непосредственно дающееся не есть аксиоматическое, но становится аксиоматическим тогда, когда абстрактно выносится за свои пределы; однако последнее как раз и является неприемлемым для редуктивного мировоззрения. Чистая философия не есть решение задачи о том, как быстрее добраться из пункта А в пункт Б - подобные задачи характерны для науки и околофилософии, прикладной философии, а потому при всяком появлении призрака постулата всегда можно вернуться назад и попытаться методически отмыть то или иное явление до примативного. Агностицизм не исключен, но всегда может иметь место такая постановка вопроса, при которой выбор постулатов оказывается нелепым и представляет собой скачок из царства концептуальной философии в никуда. Неясности мировоззренческого выбора сами по себе служат философским эмпирическим фактом. Одно сводится к другому, а непосредственная реальность как она есть не нуждается в постулативных ходулях.
      
       Потребность в аксиомах возникает при построении некоторых абстрактных теорий. Обычно мировоззренческое значение постулатов переоценивается. Это связано с исторически стихийным недоверием к чувственному. Чувственное якобы осквернено материальным, а потому оно не может служить достаточной опорой познания, чувства-де нас постоянно обманывают, а ум и умопостигаемое - нет. Умопостигаемое не умножает многократно чувственные обманы...
      
       Ясно, что здесь шла речь вовсе не об умственном, какое есть то же чувственное, иночувственное, а - о небытном идеальном, небытийном идейном. Данные ощущений, в том числе умственных, переносятся в фиктивную область, отконцептуально-отссылочно изолированную от мира чувственности. Ввиду этой изолированности, этого прыжка через небытие, логически никак не оправданного, а оправданного лишь отчасти прагматически, и возникает потребность в исходных принципах, достойных уважения, бесспорных, принятых, самоочевидных, "про-диктованных свыше", имеющих авторитет, неизбежных, необходимых, весьма уместных и т. п. Часто эти принципы и перебрасываются в абстрактную плоскость из мира ощущений. При этом, ввиду первоначальных степеней свободы абстрактной тео-рии, эти принципы деформируются, оказываются более общими, более расширенными (никакая чувственность не скажет, что две параллельные нити должны где-то пересекаться или не пересекаться[7]). Рано или поздно недостатки абстрагирования сказываются: возникает положение, когда постулаты меняются или отрицают сами себя. Чувственность показывает, что чувственное солнце постоянно стоит над чувственной землей; движение солнца или земли в реальном акте чувственной схватываемости не регистрируется - это первое. Второе: опрагматизированные мнестические и умственные ощущения переносят в плоскость представлений и практического рассудка утверждение: "Чувственное Солнце вращается вокруг чувственной Земли". Это не некие абстрактно абсолютная Земля и абстрактно абсолютное Солнце. Постулаты - не что иное, как временно-условное направление познания. Заблаговременная порочность постулатов видна достаточно. Аксиоматический метод может быть применен только к определенному разделу той или иной науки, но не к мировоззрению в целом, а тем более - к метамировоззрению.
      
       Аксиомами называют не только первичные принципы, - но и краеугольные. Например, положения А и Б - аксиомы, следовательно, иначе и быть не может, и спорить о положениях А и Б бесполезно, то есть здесь краеугольные положения переходят под видом аксиом в догмы. Пусть мы имеем некоторую аксиому: "Наличие у человека сознания не пре-пятствует познанию". Как правило, подобное утверждение проникает в изложение в неявном, фактурном виде, но аксиоматизировать его более чем нелепо. В нем есть некоторый смысл, но вовсе не оттого, что происходит снятие очередных рамок, наложенных на познание, - в данном случае важно и то, что есть смысл и в высказывании ему противоположном: "Человеческое сознание препятствует познанию". В этом, а также во многих других случаях аксиоматизирование оказывается под запретом (для большей жесткости лучше употребить слово das Verbot). Аксиоматизирование дает не только неоправданные упрощения, но и приводит к абсурду, когда в изложении есть соотнесенности с неатомарными модальностями.
      
       Изложение не обязано быть линейным: 1) те или иные позитивные утверждения в нем могут рассматриваться с различных сторон, в том числе релятивно; 2) от аргументов в пользу различных утверждений требуется различная доказательная сила; 3) возможны разделы изложения или блоки изложения, не имеющие логического значения для последующего материала или не являющиеся завершающими по отношению к тому или иному ходу изложения (эвристические, наводящие, разъясняющие, дающие условную модель).
      
       Пусть мы имеем высказывание: "Объект А сплошь черный и одновременно сплошь красный". Человек способен к пониманию смысла такого высказывания, но он не сможет такой объект увидеть или конкретно необезличенно представить в рамках обычного сигнально-рационального сознания. Данный пример интерпретирует вполне наблюдаемый факт того, что логика вербального смысла, будучи сама не нарушена, может быть нарушена в отношении своей связности с теми или иными соотнесенностями. Нарушается именно рациональное, логика связностей, но не логика смыслов. Собственно примативную логику смысловых феноменов, как вербальных, так и довербальных, невозможно никоим образом нарушить, какие бы химеры ни творило воображение. Многие абстрактно правомерные, но далекие от непосредственных соотнесенностей связи смыслов (смыслы второго порядка) есть те же самые химеры, но подчиненные заведомо созданному набору правил. Вынесение денотативного из пределов реальности происходит не только из-за неадекватности исходных посылок, но и в силу абстрактности и жесткости теоретических разграничений. Нарушение связи смыслов или неправильная связь смыслов (луна есть слон и т. п.) вызывает явное ощущение несовместимости, но смысловые сцепления, далекие от непосредственного и близкого прагматического, не всегда способны вызвать подобные коррек-тировочные ощущения. Это в синтезе с историко-философскими наукообразными сакраментальнос-тями дает интеллектуальную анар-хию, пышный синдром курьезов, но во вполне подстриженном, приглаженном виде, вплоть до внешней кажимости абсолютной истины, да еще и с симптомами практической подтверждаемости. А последние нисколько не исключены, ввиду ограниченности и разорванности фактически предстающего прагматического.
      
       Логическая многослойность, представляя собой более дальний план, чем многослойность смысловая, имеет разрывы в точках рациональной произвольности обычно в тех случаях, когда один смысловой слой "отображает" другой смысловой слой. Строго говоря, никакого отображения нет - есть только игра подобий, проходящая непрямо: сходство раз-личных слоев сознания объясняется не их взаимоотображением, но их общим происхождением. Одним из правил мышления в подобной ситуации должно быть правило переноса, согласно которому представленность ссылок и образов в одной субъективной среде должна быть согласована с разграниченностью явлений в более близкой к первичному и более зависимой от первичного субъективной среде. Под "первичным" в данном случае подразумевается не предполагаемое фундаментальное первичное, собст-венно базисное, но первичное применительно к сфере рассмотрения, первичное психического метаконтекста (в прямом, но не символическом, психоаналитическом и т. д. смысле). При всем этом осью философии не может быть ни традиционное гносеологическое, ни некое историческое, ни тем более культурологическое. Так или иначе гносеологическое является для нас первой ступенью, но оно должно представать не в препарированном и не в каком-либо другом абстрактном виде, но в виде конкретно-психологическом. Последнему препятствуют крайняя неразвитость, нерафинированность, с одной стороны, а с другой - условность современной общей психологии, отягощенной физиологизмами и психоаналитическими легендами.
      
       Ограничения, накладываемые на возможность интроспекции, привели к отказу от профессиональной интроспекционной экспертизы, а последняя необходима не только как составная часть психологии или гносеологии, но и как самостоятельное явление, поскольку психейно-психическое соотношение неопределенностей невозможно каким-либо образом исправить прагматикой - оно всегда сохраняется.
      
      
       ТРЕБОВАНИЯ, ПУТИ И ПРИНЦИПЫ
       МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ КОРРЕКТИРОВКИ
      
       А. НЕФОРМАЛЬНЫЕ
      
       1. Интуитивное исправление отынтуитивного (рефлексивно-рефлексное, прямо не зависящее от какой-либо произвольности, требующее доумственной базы, доинтеллектуальной философской сосредоточенности, доинтеллектуальной философской проторенности).
      
       2. Полнота рефлексивно-рефлексной тенденции, направ-ленной на мировоззренческую корректировку.
      
       3. Наличие широких спектров и дифференциации внутри мировоззренческих классов рефлексивно-рефлексного, в том числе постинтеллектуальных[8].
      
       4. Априорный оптимум типологии восприятия.
      
       5. Апостериорный оптимум типологии восприятия.
      
      
      
       Б. ФОРМАЛЬНЫЕ
      
       1. Нацеленность на отсутствие постулатов.
      
       2. Нацеленность на уничтожение или размывание постулатов (вплоть до увеличения тенденций агностицизма и скептицизма, редуктивного упрощения).
      
       3. Принцип продуктивного сомнения.
      
       4. Принцип релятивизма.
      
       5. Принцип средности - принцип выявления для каждого случая (рассмотрения) реальных или фиктивных сред.
      
       6. Принцип границ абсолютизирования.
      
       7. Принцип адекватности междусредного переноса.
      
       8. Принцип отсрочки проводных положений (положений - связок граней мировоззрения, соответствующих (в том числе) связи каскадов реального; важность особого их рассмотрения и дополнительной переоценки по сравнению с второстепенными положениями).
      
       9. Принцип отсрочки в аннулировании положений и принципов, являющихся новыми, неожиданными и находящихся в дисгармонии с уже принятыми принципами и положениями.
      
       10. Эвристическое допущение альтернативных принципов, представлений и положений.
      
       11. Признание необходимости поиска парадоксов, признание их как опорных пунктов философии.
      
      
       В. СЛЕДОВАНИЕ ГРАНИЦАМ ПРИМЕНИМОСТИ
      
       1. Научного.
      
       2. Здравых смыслов.
      
       3. Прагматического.
      
       4. Сигнального.
      
       5. Рационального.
      
       6. Иррационального бесструктурного.
      
       7. Логического.
      
       8. Пралогического.
      
       9. Использования данных субъективного сознания.
      
      
       Г. СЛЕДОВАНИЕ ГРАНИЦАМ ПЕРЕДАЧИ
       И ГРАНИЦАМ ДОСТОВЕРНОСТИ
      
       1. Психотипного.
      
       2. Языкового.
      
       З. Мнестического.
      
       4. Ткани обычного сигнально-рационального сознания.
      
       5. Ткани любого субъективного сознания.
      
      
      
       2 "СУБЪЕКТ"
      
       2.1 Я-СРЕДА И ЕЕ ДЕЛЕНИЯ
      
       2.1.1 ПРИСУТСТВИЕ ПРИ КАЖИМОСТЯХ
      
       Мне кажется, что я присутствую в некотором мире. Мне кажется, что я ощущаю нечто. Пусть даже ощущение - иллюзия, но и тогда оно все-таки реально, хотя бы и в виде иллюзии. Слова "я" и "мне" употребляют в звательном смысле. Этот указательно-символический смысл восходит к прагматике, а потому не является точным и однозначно определенным. Выражения типа "я делаю", "я вижу", "я желаю", "я мыслю" и т. п. есть общепринятые обыденные выражения, в которых допускается гомункулусирование "я" или сведение "я" к суррогату названия одушевленного предмета. Прагматико-приблизительное означение "я" приводит к величайшей путанице в сферах более специальных. Ввиду подобных деформаций и смещения смыслов, о "я" даже начинают говорить как о чем-то загадочном, как о некоем глубоко спрятанном объекте, или ставят знак равенства между понятием "я" и понятием "душа". Однако такие соотнесенности есть соотнесенности с безличным потусторонним и к собственно "я" прямого отношения не имеют. Не выходя из пределов наличности и даже прагматики, мы не можем говорить о "я" как о метафизическом всплеске. Тем более что речь идет о всяком здесь-теперь данном "я" с присущими ему рамками, а не о незримых расширениях этих рамок в иное. "Я"-в-ином - уже не есть натуральное "я".
      
       В несуррогативном смысле словом "я" можно обозначить только ощущение человеческого "я". Это "я" - не имя и не ноумен, но один из самых доступных и наглядных объектов. Такое и только такое "я" обладает статусом реальности, причем реальности непосредственной. Потустороннее или хотя бы частично потустороннее "я", если это не именной суррогат, есть либо уже не "я", либо (что чаще всего) - традиционная фикция, миф, под которым каждый волен понимать всё, что ему угодно. "Я" - суррогат человеческого имени - есть только пустой звук, общее самообозначение человека, служащее для целей обыденных. Наше "я" обладает некоторым квазисубстанциональным денотатом, оно не заместитель какого-либо объекта, а потому в грамматическом плане фактически является существительным, а не местоимением в первом лице и единственном числе. Грамматическими признаками этого нетривиального слова являются несклоняемость, отсутствие соотносительности спряжению (обозначения "мне", "меня", "мы", "себе" и т. п. здесь отпадают) и кавычки.
      
       Высказывания ["я" ощущает] и ["я" кажется, что оно ощущает] логико-грамматически не точны, так как призваны нести логическую нагрузку, которая не соответствует их форме. В высказывании ["я" ощущает] слово "я" пассивно, несмотря на присутствие глагола. "Я" лишено активности в тривиальном смысле. "Я" - это не человек, не субъект, не сознание в целом, не ощущение телесности как таковой. Ощущение "я" столь же просто и наглядно, как и ощущение розового света[9], но в отличие от последнего оно интегративно, а не частно. Казалось бы, ощущение "я" есть бессознательная (нечеловеческая) абстракция, которая заложена в самом факте сознания. Это верно, но аналогичной априорной абстракцией является и ощущение кислого или соленого в виде их заданности как семиотических явлений. Многие ощущения (например, ощущение конкретного цвета) доступны только указанию и ссылке, их невозможно описать словесно, в то время как ощущение "я" сверх своей нативной доступности имеет при достаточной терминологической дифференцированности и относительную неуказательную вербальную доступность.
      
       Ощущение "я" есть такое ощущение, от которого невозможно или, по крайней мере, труднее всего отвлечься. Это ощущение оказывается ощущением присутствия, то есть ощущением присутствия при ощущениях. Можно не видеть окружающих "предметов", можно сосредоточиться на чем-то и забыть на какое-то время о "своей" "телесности". Разглядывая, например, картину, можно забыть про собственные руки, ноги и сами глаза. Весь реально-доступный мир может состоять только из ощущения "я" и изображения на картине.
      
       Приведенный пример вполне правомерен, но ввиду наличия психологических неопределенностей его не следует абсолютизировать.
      
       Слово [я] (я-без-кавычек) есть только наименование (выражается местоимением в значении существительного). В частности, оно тождественно слову "субъект", если иметь в виду не "субъект вообще" и не кого-то находящегося вовне, а конкретный субъект внутри себя самого. Этот внутренний субъект действительно местоименен и по отношению к конкретной реальности является условностью. Реальные объекты характеризуются тем, что существуют независимо от того, даны для них слова-обозна-чения или нет. Теперь допустим, что субъект в один прекрасный момент девербализовался, то есть потерял способность к доминирующей языковой сигнальности. Что получится в результате? Весь субъективный мир будет состоять из ощущений "я", внешних, внутренних и прочих ощущений (при весьма широком толковании слова "ощущение"), и никакого субъекта там не будет. Субъект - это условная оболочка, в которую все это вмещено. В процедуре, которую мы только что рассмотрели, нет ничего фантастичного и деструктивного. "Девербализация" здесь может означать только действительное неиспользование слов в относительно заметный промежуток времени.
      
       Ощущение "я" - одно из тех немногих ощущений, которые в рамках способности опознания не меняются и не уничтожаются с изменениями непосредственной реальности. Оно оказывается цементом всего сознания. Его неформальной характеристикой является наглядная экзистенциальность. Если "я" есть цемент всех ощущений, то [я] или "субъект" - их застывшая пропозициональная рамка. И "я", и [я] пассивны. Их пассивность можно видеть в разном плане.
      
       Кроме того, пассивным является и все субъективное сознание и всякая осознанность. Самоактивность, то есть самостоятельная активность, активность как таковая, а не просто изменяемость, приписывается сознанию вследствие как непоправленных грамматических форм, так и феномена суммационно-практической активности. Фактуально суммационно-практическая активность выявляет себя как прагматическая условность - обозначение-сокращение. Какого-либо метатеоретического значения она не имеет, будучи незамкнутой на последовательные ряды феноменов. Те же ряды феноменов, которые реально присутствуют, могут содержать только ощущения волевых импульсов, сами по себе не являющиеся динамизаторами. Высказывания типа: "я захотел согнуть руку и согнул ее" относятся к примерам пресловутой суммационно-практической активности. Никакой связности между "захотел" и "согнул" нет - действительность здесь скрыта. Сум-мационно-практическая активность (СПА) - типичная иллюзия, возникающая задним числом при неправомерном разложении сознания на уровни, противопоставлении одних феноменов другим и смешивании сознания с его фикциями.
      
       Мнение, что одно событие в сознании производит другое, есть хорошо известное принятие последовательности следования событий за причину и следствие.
      
       Все сказанное относится и к "немеханической деятельности". Пусть я высказал какую-либо мысль, и, если я мыслю, я говорю, что ощущаю свою мысль. Именно ощущаю - если бы не было ощущения мысли, то мне не казалось бы, что я мыслю. То, что не есть ощущение, - того нет в сознании. Смысл же дается непосредственно-наглядно. Итак, я утверждаю, что мысль есть мысль-ощущение или, иными словами, ощущение смысла. Чисто формально мысли можно разделить на непроизвольные и квазипроизвольные. Последние сопровождаются ощущением волевого импульса. Этот импульс есть импульс-ощущение, а потому не является проявлением деятельности сознания, а тем более "я" или субъекта.
      
       Высказывание [мне кажется, что я присутствую в некотором мире] имеет в себе некоторую соотнесенность с психической схватываемостью, но это вы-сказывание неправильно. В нем присутствует не совсем правомерное расчленение психических феноменов и тавтология. Оно сводится к высказыванию: [мне, моему субъективному миру, кажется, что мой субъективный мир присутствует в моем субъективном мире]. Миру реальных ощущений в целом никогда ничего не кажется, тем более ничего не кажется собственно ощущению "я". Ощущение "я" находится в той же сфере, что и все остальные ощущения, а не парит над ней, не смотрит на нее. Правильнее говорить не [я (субъект) ощущаю то-то и то-то], но [ощущение "я" сосуществует с таким-то и таким-то ощущением] или [ощущение "я" плюс такое-то и такое ощущение]. При этом я-местоимение - только суррогат или рамка. К последнему смыслу ближе высказывание: [в здесь-теперь-так сознании-калейдо-скопе присутствуют такие-то и такие-то сознания-ощущения] - высказывание дано без топологических поправок.
      
       Таким образом, высказывания типа "я действую", "я мыслю", "я желаю" неверны в данном контексте. Когда речь идет об ощущениях-мыслях, то они, как все остальные ощущения, автономны до определенной степени и, как все остальные ощущения, суть собственные самоощущения. Иные ощущения в неких своих ипостасях не мигрируют в ощущения смысла. Связность между собственно ощу-щениями смысла и прочими ощущениями не сознательная, а рефлексивно-рефлексная (см. раздел 1.1).
      
       Кажущаяся координаторность, проективность, апперцептивность и несплошная перцептивность мыслей дается фактуально без передачи явной возникаемости этой фактуальности. Хотя мы прямо не отождествляем мысли с рационалами[10], выражающими отношения между субъективными предметами, а тем более - с суждениями, мы имеем в виду центральные ощущения смысла. Однако если говорить о тех ощущениях смысла, которые без особых сосредоточений спаяны с остальными ощущениями и разлиты в них, не требуют ни вербализаций, ни представлений, то нужно заметить, что их спаянность и разлитость носит досубъективносознательный характер. Например, разлитые ощущения смысла имеют прямое отношение к факту сознательности. Даже сама наличность ощущений связана с ними. Если мы заявим, что некое одноклеточное существо имеет химическое ощущение или некоторое суммарное ощущение, то этим мы должны признать, что оно обладает и разлитыми ощущениями смысла - в противном случае утверждение о наличии у одноклеточного существа ощущений ложно. Можно видеть, что разлитые ощущения смысла - атрибут любого ощущения. Разумеется, примеры с существами иной природы в данном случае могут иметь только иллюстративное значение - мы подчеркиваем значимость разлитых ощущений смысла и ощущений смысла вообще как для обычного, так и для измененного присутствия-в-мире. Любые сновидения, галлюцинации, "деперсонализации" этого не меняют. Измененными здесь оказываются только рационалы.
      
       Смысл, на первый взгляд (кажуще) связанный с идеями, фактически связан не с идеями, а с неточными представлениями-ссылками на идеи. Осмысленность в той или иной степени означает выделенность, различенность, явность. Парадокс рациональной стороны смысла в том, что, выделяя, она вместе с тем и отграничивает, вычленяет - создается смысловая пленка, непроницаемая для смысла. Более глобально это означает то, что познание увеличивает непознаваемость. Осмысленность сплошь и рядом бессмысленна: выделено то или другое, но сама наличность того или другого оказывается внесмысленно непроницаемой, словно посторонней. Схватываемость психического логично-алогична.
      
       Несмотря на недопроницаемость, психическая схватываемость полностью наглядна. Сознание бессознательно по отношению к себе в плане своего рождения: осознание бессознательно, но бессознательных осознаваний в то же время не бывает, поскольку неосознанное не есть сознание. Так называемые "бессознательные ощущения" не бессознательны, а либо амнестичны, либо слабо центрированы. Кроме того, употребляющие высказывание "бессознательные ощущения" иногда подразумевают вовсе не ощущения, а подпороговые раздражения, то есть нечто непсихичное в нашем смысле.
      
      
       2.1.2 КВАЗИСРЕДА
      
       А. КВАЗИСРЕДЫ
      
       Совокупность всех внешних реально существующих ощущений мы называем квазисредой. Если предмет находится в зрительном поле, если он видится, то он квазисреден. Иными словами, если я смотрю на предмет и вижу его, то он находится в квазисреде; если я от него отворачиваюсь, то он исчезает из квазисреды.
      
       Квазисредные ощущения - это полные натуральные ощущения, но не абстрактно-психологически вычлененные. Например, ощущение цвета вне иных ощущений реально почти не предстоит. Реальные ощущения - это всегда ощущения-восприятия, какими бы малыми они ни были. Ощущения квазисреды - это все зрительные и звуковые ощущения субъективного настоящего. Ощущения запахов, осязательные и вкусовые ощущения являются в той или иной степени пограничными между ощущениями квазисреды и ощущениями соматического облака.
      
       Одним из интегративных ощущений квазисреды является ощущение движения и вообще изменений. В качестве интегративных ощущений квазисреды могут выступать ощущения других сред и самостоятельные интегративные ощущения.
      
       Квазисреды подразделяются на квазисреды обычного бодрствующего сознания, квазисреды сновидений, галлюцинаторные и иные.
      
       Квазисреды обычного бодрствующего сознания тяготеют к одному классу. Выражение "имеют только один класс" было бы здесь неверно, поскольку частичные выходы за его пределы вполне возможны. Например, вполне известен феномен псевдогаллюцинаций и другие проявления измененного сознания при достаточной сохранности и доминанте обычной СРОС.
      
       Разнообразие здесь может возникнуть и за счет смешения различных типов квазисред.
      
       Более богаты типы квазисред сновиденийные[11] и галлюцинаторные. Однако подробно описать эти среды не представляется возможным, ввиду малых мне-стических рефлексий между квазисредами различного типа. Фактор амнезии тем сильнее, чем более дивергентны между собой сравниваемые квазисреды. Из сновиденийных потоков сознания запоминаются, как правило, те, какие более или менее похожи на тривиальный бодрствующий поток сознания, имеют в той или иной степени близкую к нему рационально-сигнальную выделенность.
      
       Классы потоков сновиденийного сознания
       следующие:
      
       1) Потоки сновиденийного сознания, рефлексивно-рефлексно связанные с "обыденным" сознанием. В них могут действовать те же люди и те же отношения, что и обычно. Часто мнестическая связь основана здесь не на рациональном, а на ассоциативном и эмотивном.
      
       2) Потоки сновиденийного сознания, не связанные с обычным потоком сознания, но имеющие ту же рациональную фактуру; то есть, если в них и действуют люди, то совершенно незнакомые в "этой" жизни, если в них есть дома и города, то совсем не из "этой" жизни. Общее с тривиальной квазисредой здесь только те или иные проторенности, законоподобия, уже начинающие выпадать.
      
       3) Мифические сновидения. Обычные связи вещей здесь нарушены. В редких случаях преодоления мнестического барьера эти сновидения представляются совершенно фантастическими.
      
       4) Ультрасновидения. В них нет ничего похожего на дома, деревья, лица. Это некий естественный абстракционизм. Действующее начало - некоторые сущности апрагматического порядка. К ультрасновидениям иногда приближаются младенческие сновидения, насыщенные одушевленными пятнами, змее---подобными существами (но не змеями!) и беспредметными ландшафтами.
      
       5) Прочие.
      
       Могут существовать мнестические связи между сновидениями одного рода без заметного посредства бодрствующего сознания. Некое сновидение вполне может оказаться закономерным продолжением другого сновидения, какое было по тривиальному отсчету времени более 20 лет назад.
      
       Несмотря на возможность наличия в сновидениях полных аналогов звуковых ощущений, вербальное в них часто заторможено - действует некая передача мыслей между героями сновидений без посредства слов, наличествуют суждения героя без внутренней речи и т. п.
      
       По структурированности и другим параметрам сновидения часто более сложны, чем обычное вúденье: возможно сновúденье необычайно хитроумных узоров, чтение и писание романов во сне (иногда с последующим воспроизведением наяву). В сновидении вполне возможно и безóбразное мышление. От всего этого не надо отгораживаться, традиционно указывая на якобы интеллектуально низкий статус сновидений - возможность мнестических иллюзий и иллюзий восприятия ничего не объясняет.
      
       Некоторые сновидения объединяются в сновиденийные потоки - как бы самостоятельные внутренние жизни.
      
       Обо всем этом нельзя не упомянуть, но тем не менее на роль исходного философского лужка могут претендовать только непосредственно переживаемые квазисреды в кажуще-доминирующем потоке сознания. Несмотря на всю сложность сновидений, на их связность друг с другом, наличие в них умозаключений и рационализаций, практически они имеют значение для мировоззрения только по факту своей растительной наличности, по своему тону и пролаганию.
      
       Обычная квазисреда бодрствующего сознания может служить основой неабстрактных и абстрактных представлений, а затем - и основой создания фиктивных прагматических и научных сред.
      
       Б. ЗРИТЕЛЬНАЯ КВАЗИСРЕДА
       БОДРСТВУЮЩЕГО СОЗНАНИЯ
      
       1. Какая-либо точечная сосредоточенность здесь невозможна, но изменения в ней связаны не только с движением-перемещением, переменой положения, направления взгляда и т. п. - все относительно квазинеподвижное имеет малоуловимую подвижную фактуру: нормальные сцинтилляции, флуктуации, текучесть. Все эти микрозрительные феномены выступают как своего рода приметы стробоскопичности. Однако далее этих примет сравнение идти не может.
      
       Микровосприятия не содержат однозначно определенных ощущений цвета и формы. Ансамбли микровосприятий существуют внутри почти любого ощущения объема или поверхности. Из суммационного сигнально-рационального зрительного сознания какие-либо микрофеномены обычно выбиваются, но тем не менее психическое "броуновское" движение вполне реально. Наиболее яркую его картину дают восприятия в условиях отсутствия источников света.
      
       Полная темнота никогда не бывает полной чернотой. Темнота - это как бы материя зрительного восприятия, она оказывается не чернотой, а зрительным хаосом. Если не иметь в виду неизбежных наложений из других сред сознания, последовательных образов, то этот хаос имеет исключительно микрозрительную природу. Рациональное, а отчасти и неявно-логическое в зрительной квазисреде коррелируют с оптимумом освещенности. Если темнота иррациональна, малосигнальна, доинформационна и имеет специфическую ологиченность, отличную от ологиченности обычного зрительного сознания (мен--тальная логика здесь рассматривается как граница данности вещей в виденности), то чрезмерная освещенность также уничтожает обычное сигнально-рациональное. На первый план может выступать не ослепляющий фактор, а контрастирование. При предельном усилении освещенности возникает нечто вроде цветовой относительности: ярко высвеченный однородный по цвету экран теряет свой цвет и может приобрести цвет источника света, экран сам превращается в источник света психически, но при наличии на экране нескольких цветов, а затем их одновременном сильном освещении цветоразличение имеет место. Наличие одного цвета как бы индуцирует наличие другого. Это компарационное граничное восприятие с недостаточно выработанной сигнальностью играет роль пародии на обычное цветоразличение. Цветовые иллюзии менее известны, чем иллюзии формы, размера и опознавания, но связанные с ними формальные принципы почти те же.
      
       Следует заметить, что все зрительные иллюзии зрительно реальны. Чувственный карандаш, наполовину опущенный в чувственную воду, реально-зритель-но сломан. В том, что все зрительное есть нормальная иллюзия, сомневаться не приходится. Конституциирование этой иллюзии - вполне в рамках СРОС.
      
       Рефлексивно-рефлексное, проступая через мнестическое и микромнестическое (инерцию квазисреды), а также через сосредоточение-рассредоточение, способно приводить зрительное сознание к определенному статусу, несмотря даже на те или иные искажения восприятия, изменения условий восприятия (например, искусственную перемену "верха" и "низа"). Возможность самоподстройки и сохранения статуса не распространяется на изначальную предрасположенность к иллюзиям. Эти иллюзии можно рассматривать как своего рода зрительные парадоксы, вытекающие не из неких недостатков или погрешностей как таковых, но из компенсаторных способностей, сглаживающих эти недостатки. Естественно, парадоксами не могут считаться иллюзии фактурного характера (перспектива) и патологического характера (например, диплопия).
      
       Однако, говоря о квазисреде, само слово "иллюзия" мы вынуждены взять в кавычки. Критерием иллюзорности в обычном случае является прагматика. Указывать здесь на антифилософский характер прагматики не имеет смысла - достаточно того, что собственно квазисреда никогда не может поверяться квазисредой; то, что было квазисредой, - сейчас уже не квазисреда. То, что видится, - то и есть квазисредная истина.
      
       Зрительное сознание последовательно-пассивное (при суммационной активности) с прагматической точки зрения не кажется инородным наростом, проявляет себя как прибор прицела и индикации. Тем не менее никакие эксперименты (область прагматики) не смогут доказать, что зрительное сознание не есть эпифеномен, поскольку всякого рода переадаптации могут соответствовать переадаптации иного, а зрительное сознание имеет шанс быть отбросом этого иного. Самоосознаваемость и многосложность не являются гарантией противоположного.
      
       Зрительные ощущения коррелируют со многими другими ощущениями, в том числе с ощущениями волевых импульсов, недистантных и дистантных ося-зательностей. В квазисреду входят зрительные соотнесенности ощущений соматического облака. Тем не менее эта многосвязность остается несамостоятельной, несамодовлеющей - сознание заслоняет собой свое происхождение. Указанные корреляции, практически отмечаемые, являются не только антифилософскими, но и антипсихологичными (при использовании термина "психика" с учетом разделения на "психическое" и "психейное").
      
       На зрительную квазисреду наложены проекции из других сред. В ней самой разлиты недифференцированные диффузные волевые, эмотивные и смысловые ощущения. Сверх того, на нее проецируются эти группы ощущений в своем специальном виде.
      
       Зрительное сознание недопроницаемо, несамостоятельно, неполно, несамовытекающе. Его трудно дополнить до какой-либо цельности. Если многие смысловые и эмотивные ощущения имеют тенденцию к монистичности, при экстраполяции их дополненности, то зрительное сознание трудно как-то дополнить, оно плюралистично и в лучшем случае наводит на различные атомистические гипотезы. Какая-либо попытка усиления зрительности приводит только к продолженной зрительности.
      
       Антимонистичность зрительного связана со зрительной структуральностью. Эта структуральность имеет четкий сигнально-рациональный характер (в том числе в сновидениях), который совершенно исчезает в микровосприятиях и граничных восприятиях, заменяясь иррациональностью. На пределе зрительной разрешимости (по времени и по протяженности) исчезает не только рациональное, но становится неопределенной и сама ментальная логика.
      
       Собственно психологическая интерпретация стробоскопических эффектов не должна упираться в физико-прагматическое. Можно видеть, что иерархии рациональных выделенностей нисколько не касаются начальных сцинтилляций, флуктуаций, призрачностей. Существование зрительных рационалов проходит через волны неопределенности, через массив зрительных феноменов с коротким периодом субъективно выделяемой жизни. Это своего рода стробоскопия третьего типа.[12] Тем не менее рациональность имеет здесь явно досубъективный характер - делать на микрозрительное слишком большой акцент было бы опрометчиво. Однако вполне можно говорить об обращении процессуального в протяженностное и структурное. На кажущийся зрительный локус времени рядового восприятия при-ходятся 2-3 спонтанных колебания всего зрительного поля. Локус времени зрительности вообще совсем иной, чем локус времени зрительной рациональности. Локус рациональности здесь совпадает с локусом опознания. Тестирование локуса путем предъявления объектов и напечатанных слов не может иметь какого-либо теоретического значения ввиду иерархичности рациональной среды.
      
       Зрительного материала недостаточно, чтобы судить о его исходной плюралистичности или об исходном расщеплении чего-либо цельного.
      
       Условно зрительное можно подразделить на составляющие из форм-структур, объемной или поверхностной консистенции (блеск, матовость, фактура, текстура и т. п.), цветности и другие. Однако, как уже отмечалось, реальное зрительное ощущение - всегда и восприятие. Восприятие цвета и света вне иных зрительных составляющих достаточно экзотично.
      
       Если по физическим кажимостям основа всех цветов - белый свет, то психологически основа всех цветов - совершенная темнота. До некоторого предела увеличение психической "светности" коррелирует с рационализацией зрительного поля. Чем сильнее освещенность, тем обычно менее заметны микрозрительные элементы, находящиеся в психическом "броуновском" движении.
      
       Психическая зрительная темнота протяженна, но не двумерна и не трехмерна, а ее подвижные элементы негеометричны. Они явно не точки, но о них нельзя сказать, протяженны они или нет, то есть они нерациональны и, более того, возможно, дологичны. Все это касается рядового восприятия без каких-либо специальных сосредоточений. При попытках намеренной интроспекционной экспертизы в темновом зрительном восприятии кроме этих зрительных квазимолекул можно выделить некоторую сетчатую структуру, мозаичность. Элементы сетки являются ячейками, не переходящими одна в другую. Они более светлы, чем остатки протяженности между ними. При различных других условиях, механических раздражениях глазных яблок и т. п. может даже возникнуть предположение о возможности виденья собственной сетчатки. Здесь не идет речь о каких-либо фантомных ощущениях. Промежуточным между описанными феноменами и фантомами является виденье более крупных и более ярких вспышек или, наоборот, появление более крупных темных пятен наподобие "угольных мешков" Млечного пути, борозд и т. п.
      
       Микрозрительные элементы могут быть тусклы или обладать почти всеми цветами радуги. Все это наблюдается при отсутствии цветовой однозначности: в "сцинтилляциях" как бы нет разницы между цветом и светом. Совокупность квазицветных элементов суммационно производит общее ощущение темноты. Восприятие темноты и ее элементов - один из примеров для установления топологии сознаний.
      
       Другой крайний случай зрительного восприятия - это восприятие пучка света в его эпицентре, то есть восприятие самого излучающего участка в квазисредном источнике света. В предельном случае этот участок бесструктурен и однороден, внутренне недвижен. Квазисредно "источник света" - это не свет и не источник света, но источник чего угодно другого: энергии, антиэнтропии. Источник света выступает как разграничитель полярностей, фактор разделения того, что уже заведомо присутствовало в темноте, но было смешано, аморфно. Темнота - это пустой включенный экран зрительного сознания.
      
       Никакой светности не может быть не только у идеи длины волны, но и у условно обытиенной длины волны. Если темноту назвать зрительным вакуумом, то ее элементы окажутся спонтанно возникающими и исчезающими квантами зрительного поля. То, что называют источником света, выступает квазисредно как источник напряженности, формообразующий искривитель зрительного пространства.
      
       Тем не менее элементы зрительного сознания - всего лишь квазиэлементы, ввиду их неполноценности и, по крайней мере, субъективно данной поверхностности.
      
       2. Зрительная квазисреда не является ни евклидовой, ни трехмерной. Зрительные объекты трехмерны только в своей рационально-суммационной выделенности. Взятые вне корреляций с тактильно-кинестическим, не как прагматическое сигнальное, они теряют стереометрическую определенность. На двумерном плоском изображении или в зеркале можно воспринять нечто трехмерное, но многомерность несет уже и чистый холст, и обычная серая стена.
      
       Не отождествляя протяженность и протяжение, протяженность и пространство, далее мы придаем термину "пространство" меньший логический объем, чем термину "протяженность". Порождается благодаря этому некое неокартезианство или нет, нас не интересует, - отказываясь, как видно из вышеизложенного, фетишизировать телесность, мы тем не менее признаем актуальность декартовского парадокса пустоты. Пусть это будет "картезианство" с поправкой на бестелесность и непро-странственность.
      
       Пространственность имеет отношение не к чистому зрительному, но к сигнальной выделенности, а эта выделенность может быть совершенно разной. Получается, что одна и та же протяженность порождает различные пространства. Кроме подобных частных ощущений протяженности существует и общее. Общее ощущение протяженности - уже не квазисредное, а интегративное ощущение.
      
       Участок зрительного сознания (именно участок, хотя и апространственный) суммационно вполне может образовывать собой нечто явно трехмерное; в другом случае он, в ряде представленностей, может считаться искривленной двумерной плоскостью, самоосознающейся; с учетом микрозрительного и в волнах микрозрительного он неопределенномерен, чуть ли не бесконечномерен.
      
       Суммационно двумерными могут считаться быстро предъявляемые и быстро исчезающие объекты, а также предметы в особом ракурсе, например, если грани прямоугольного предмета скрыты за одной гранью. Мир выявляет себя как суммационно двумерный в опытах со стабилизацией сетчатки (путем оптико-механической стабилизации или путем обездвиживания глазных мышц). Однако при отсутствии исключений, ограничений поля зрения, зритель-ная среда стереометрична.
      
       Какая-либо определенномерность сразу исчезает при попытках более строгого рассмотрения зрительности в самой себе. Внутри "двумерной" поверхности белой стены и "трехмерного" воздуха оказывается явным как бы дополнительное пространство с неопределенной измеряемостью, подобно неопределенной измеряемости пространства запаха и его проекций, призрачное.
      
       Призрачны границы зрительного сознания и "расфокусированное" зрительное сознание. Призрачность заключается в диффузном понижении проницаемости сознания, в составлении чего-либо протяженно-осознаваемого из провалов опознаваемости, сосредоточенности, понижении иных характеристик, свойственных оптимальному зрительному восприятию.
      
       Нетрехмерность зрительного сознания еще и в том, что это сознание не является полноценной протяженностью, не похоже на протяженности фиктивные, геометрические.
      
       Одно из свойств зрительной квазисреды - перспективность (психический прототип закона квадрата расстояния), а с этим свойством связано свойство сфероидальности. Куполообразность звездного неба и вообще неба не диктуется свойствами его предметоположенности. Мнимо куполообразна темнота и общее незрительное ощущение пространства. Призрачно-шарообразен весь психический мир. С одной стороны, призрачное уничтожает границу сферы, делает ее неопределенной, с другой - призрачное размывает контуры чего-либо, ограничивающего дальние горизонты видимости, восстанавливая сфероподобность.
      
       Гомункулусов-наблюдателей в сознании нет, и некоторые из восприятий, в том числе экспериментальных, позволяют выдвигать гипотезу о том, что зрительное сознание не шарообразно, но представляет собой внутреннюю поверхность весьма малой сферы (по сравнению с иллюзорно огромными апперцептивно-стереометрическими горизонтами). Парадоксальность в том, что внутри сферы нет ничего, даже пустоты менталитета, и в том, что сама внутренняя поверхность сферы отнюдь не есть искривленная двумерность в чистом виде. Как уже отмечалось, неопределенномерность сознания вполне актуальна, и само высказывание "поверхность сферы" имеет только статус приблизительной локализуемости. Таким образом, "сферическая гипотеза" означает нематематичность поверхности этой сферы, наличие некоторой малой толщины у нее, то есть расположение мира с неопределенномерностью между двумя концентрическими сферами, расположенными весьма близко друг к другу.
      
       Антифилософское значение "сферической гипотезы" заключается в наукообразности последней. Один из признаков наукообразности здесь - наличие подстановки опыта: двумерность воспринимаемого определяется путем тех или иных ограничений, вносимых в восприятие, с последующим распространением наблюдаемого на всякое восприятие данного класса. Примерами подобных опытов могут быть опыты со стабилизацией сетчатки, а также опыты с изменением локальности воспринимаемого при использовании зрительных труб, микроскопов и даже просто ограничителей угла зрения без всякой оптики. Видимое в последних случаях может казаться находящимся непосредственно в "сетчатке", "мозгу" - границы видимости как бы совпадают с границами психически существующей соматики. Пропозициональность подобных опытов касается только подобных же опытов, но не опыта восприятия вообще. "Сферическую гипотезу" приходится иметь в виду только потому, что цепь подстановок здесь не достигла еще обычного для естественных наук абстрактно-прагматического масштаба.
      
       Иллюзорная реальность есть также реальность (в качестве иллюзии). Как мы увидим в следующих разделах (пример квазисреды это делает уже ясным), даже реально-иллюзорный психический мир вовсе не шарообразен в обычном смысле из-за отсутствия в этом шаре "ядра", наличия в его центре области психического вакуума. Следовательно, вся разница между протяженностью сред сознания и протяженностью согласно "сферической гипотезе" заключается лишь в масштабах и дистанциях - стереометрическое кольцо здесь имеет только кажимостно разную толщину. Мы не будем здесь обсуждать возможность поглощения этой разницы апперцептивной интенциональностью. Ясно, что любой феномен, в том числе внутренний феномен, при попытках его локации неизбежно овнешнивается. При наличии и локации центрированного внимания имеет место обрыв замкнутой шарообразности (пространства внутри шара), а поскольку границы этого обрыва не предстают, оказываются поглощенными, то психическая протяженность выглядит карикатурно сходной с римановым пространством. Без десосредоточения, децентрации в нем невозможно даже проведение или поставление непересекающихся замкнутых прямых[13].
      
       Это сходство, а также сходство осознаваемостей с некоторыми математическими топологиями (например, антидискретными топологиями) не следует возводить в правило или абсолютизировать каким-либо иным способом.
      
       У квазисреды масса других более зримых показателей ее неевклидовости, в том числе перспектива, - вычерчивание картинок с ходами лучей, с целью сведения видимости к физическим трюизмам, абсурдно относительно самой наглядной видимости.
      
       Изменения в зрительном сложно-наложены, и это не только "предметно-телесные" изменения. Зрительность дается в размытых и не соответствующих друг другу локусах времени. Зрительная хронизация не охватывает все зрительное целиком, но существует для каждой частности изнутри ее самой и изнутри каждой зрительной выделенности. Все возможные наложенности сходны несколько с наложенностями небесной механики (есть качественные, флуктуационные и тому подобные исключения). Наличие ощущений различной степени интегративности дает градации дленности[14] от еле заметной и вырождающейся - до полного отсутствия субъективного времени в том или ином ощущении. Самоосознаваемость каждого из ощущений делает его самого критерием собственной дленности. Другой критерий - критерий длительности - компарация частных ощущений в интегративных ощущениях (наблюдатель-гомун-кулус отсутствует).
      
       Апрагматически квазисреда оказывается желеобразной обволакивающей калейдоскопичностью и голографией "твердой" на ощупь. Эта мельтешащая среда кажуще непрерывна во времени и в пространстве, из-за наличия малоосознаваемых обобщений с иллюзорной истинностью.
      
       Ввиду мгновенных амнезий и мнестических иллюзий, неизбежного распространения близкого и далекого прошлого на настоящее, неуловимости самого локуса времени, квазисреда является неполноценно реальной средой в том качестве, в каком она предстает. Поток же квазисред есть не только нечто нереальное, но даже и не есть нечто идеальное. Он - поглощенность. Какая-либо расшифровка этой поглощенности, реставрация, трансцендентальное уз-рение и т. п. при условии первичности целого по отношению к части, может и не приводить, вследствие указанных причин, к потоковости или склеенности квазисред, к подобию их ментальному пространству-времени. Топографическая прагматическая склеенность продолженных ощущений при этом не имеется в виду - она заведомо разоблачает сама себя - речь идет не о "вещах в себе", а о континууме ощущений как объекте.
      
       Будуще-прошлый поток сознания, как бы он ни представлялся из здесь-теперь сознания, проглочен и неестественен, хотя и может полагаться в некотором роде истинным - истинным вразбивку, истинным в качестве базы воспоминаний или как сами эти воспоминания. Ввиду этой асознательной проглоченности, недопроницаемости, непредставимости в качестве собственно самого себя, говорить о прерывании или непрерывании потока сознания бессмысленно. Поток сознания является не только субъективно-непротиворечиво непредставимым, но никогда не выступает и как нечто прагматическое, как собственно продленное сознание. Кажимость потока сознания - это только общее жизнеощущение плюс мнестическая интенция. Экстраполяция этой кажимости проистекает не из квазисред в чистом виде, а из инерционной схватываемости пакета квазисред.
      
      
       В. ЗВУКОВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ И СРЕДЫ
      
       Звуковые ощущения гораздо ближе к протоощущению, чем зрительные. Наличие в них двух слоев осигналенности более явно. Реактивная осигналенность звуковых ощущений весьма слабо подвержена анализу на предмет ее апостериорности или априорности. Первичная осигналенность может и не иметь никакого биологического значения (завывание ветра в трубе, гудение трансформатора, звуки капающей воды и т. п.) - при всем этом мы имеем в виду не звук как проявление чего-либо, но его тоническую наполненность, примативную одухотворенность.
      
       Оструктуренность звукового почти призрачна. Попытки музыковедческого оструктуривания малоспособны охватить звуковую данность целиком и полностью. Между тем оструктуренность звукового имеет в себе гораздо большие спектры, чем оструктуренность зрительного.
      
       Значение звуковых ощущений в прагматическом отношении, как правило, недооценивается. Бытует расхожее мнение о том, что 99% всей информации человек получает через зрительный анализатор. Естественно, при этом не учитывается качество и значимость информации. Кроме того, постановка опытов для выявления, откуда и как поступает информация, сколько этой информации проходит и по каким каналам проходит, весьма сложна, тем более что необходима еще и статистическая обработка, привязанная не к условиям эксперимента, а к онтогенезу.
      
       Всякого рода естественные и искусственные звуки, не носящие обыденно-сигнального значения, воспринимаются как белый шум, а иногда и называются белым шумом, но обычно никому не приходит в голову назвать белым шумом подавляющее большинство зрительных ощущений. Звуковая сосредоточенность, в отличие от зрительной, носит более насильственный характер и, соответственно, более значимый. Постороннее звуковое чаще является вредоносным фактором, чем постороннее зрительное. Если мы выделим из всего зрительного только операционально значимое, то количество всей "зрительной информации" резко сократится.
      
       Именно звуковые ощущения оказываются первичными носителями информации надобщения. Само наличие "текстов" связано с запускающим воздействием звукового. Человеческое мышление, в своем каноническом виде, целиком и полностью коррелирует с внутренней речью - внутренней представленностью звукового.
      
       Поэтому звук, так или иначе, более пластичен, более передает как рациональное, так и иррациональное (например, эмотивное-в-себе), чем зрительное, если, конечно, не учитывать, что опора на зрительное при передаче рационального в любом случае подразумевается.
      
       Мнение о том, что звук одномерен и имеет только одно измерение - по времени, необоснованно. Субъективно он иногда не имеет никакого измерения по времени (устойчивый микрофонный эффект, тон звукового генератора и т. п.). Субъективное ощущение звука (о чем, собственно, и идет речь) может быть совершенно не изменяющимся, константным - одна и та же "звуковая форма" или одно и то же "звуковое коленце" (в ином случае) протяжены по пространству, но не по времени (инерционность восприятия). Ощущение плывучести звука - ощущение уже не звуковое, а сцепленное с неизменяющимся звуком и изменяющимся остальным субъективным миром.
      
       В пространстве-протяженности звук не является чем-то точечным, а по числу измерений явно превышает зрительность. Кроме того, звуковые ощущения не даются поверхностными по кажимости, звук выходит как бы из глубины вещей. Разумеется, пересубъективирования подобных кажимостей существуют, но не уже, чем до границ малой сферы восприятия, границ соматического облака.
      
       Несмотря на всю возможную апрагматичность звукового, на возможность наличия звукового мира, превышающего по богатству данностей мир канонических эмотивностей, в музыке чрезмерное значение придается попыткам этносного осигналивания. Это осигналивание выражается в рефлексивно-рефлексном биологического толка, попытках звуковой передачи тех или иных обыденных явлений, текстов, а также косвенно - в простой звуковой демонстрации устройства музыкальных инструментов. Осигналивание часто означает притупленность. Классические и неклассические бравурности, вспенивания, грохотания, пасторали, сюсюканья и т. п. и есть непримитивно-примитивная рационализация, совершенно необязательная. Собственно искусством оказывается то, что все-таки прорывается вопреки всему названному балласту.
      
       * *
       Протяженная тишина представляется белой темнотой. Этот звуковой вакуум наполнен не только слуховым фоном полусоматической природы, но и фоном, похожим на тот, какой имеет морская раковина. В нем есть нечто от тютчевского гула. Звуковой вакуум более призрачен, чем зрительный, и его "броуновское движение" - это действительный предел восприятия.
      
       Звуковое часто предстает не только в виде акустических вспышек, всплесков, ударов и т. п., но и в виде целой среды. Эта среда, как и зрительная среда, имеет тенденцию к сфероидальному замыканию мира.
      
       2.1.3 КОНТАКТНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ И СРЕДЫ
      
       А. КОНТАКТНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       Все субъективные среды можно разделить на реальные и фиктивные; реальные ощущения, в свою очередь, делятся на "рецепторные" и "нерецепторные", "внешние" и "внутренние", интегративные и неинтегративные. Многие из этих подразделений, в особенности отмеченные знаком кавычек в предыдущем предложении, достаточно условны. Термин "рецепторное ощущение" (или "рецепторная среда") мы никак не можем относить к связанности ощущений с физиологическими рецепторами, тем более что далеко не всегда соответствующие параллели проведены. Рецепторными ощущениями (или более благозвучно, но менее точно - рецептивными ощущениями) мы называем все неинтегративные ощущения, за исключением ощущений-представлений, то есть неинтеллектуальных представлений. Естественно, при этом мы никак не собираемся проводить или отменять коррелированность представлений с рецепторами. При необходимости можно было бы говорить об афферентности и об эфферентности.
      
       К рецепторным ощущениям мы относим звуковые, зрительные, осязательные, тактильные, вестибулярные, гравитационные, обонятельные, вкусовые, температурные и ощущение соматического облака. Возможны также всякого рода малоописуемые ощущения типа хронометрических, геодезических, электромагнитных (за пределами светового диапазона). Существуют также ощущения сухости, влажности, маслянистости, затылочное "виденье" и т. п. Ощущение при прощупывании чужого пульса - это не только тактильное ощущение - правильнее его было бы назвать транссоматическим. В соответствующих условиях слышать можно не только непосредственно ухом, но и всем телом, и это будет не только лишь слышание.
      
       "Твердость" и "мягкость" вполне можно "осязать" и дистанционно - с помощью постороннего предмета, как, впрочем, и форму, и это будет не столько осязание, сколько экстракинестичность. Само осязание оказывается микрокинестичностью, а его высшим органом - вовсе не кончики пальцев, а язык.
      
       Все (или, по крайней мере, почти все) рецепторные ощущения, кроме звуковых и зрительных, с доста-точной степенью правомерности можно назвать контактными. Это либо контакт-соприкосновение (ощу-щение твердости), либо тонкий контакт (обоняние), либо самоконтакт (ощущения соматического облака).
      
       Экстракинестические и тактильные ощущения придают психологическому миру псевдоматериальность, рефлексивно снабжают зрительное степенями прочности, но сами по себе они достаточно призрачны. Так для зрячего в темноте и твердая стена - не совсем твердая стена. Общая рационализация опирается на синтез всех ощущений.
      
       Имеет некоторый смысл называть обонятельные и вкусовые ощущения хемоощущениями. В определенном классе случаев обонятельные и вкусовые ощущения неразделимы, взаимокомпенсатор-ны.
      
       Обонятельные ощущения протяжены, но негеометричны, обладает еще большей призрачностью и многомерностью, чем звуковые. Потенциально они более богаты, чем представляются. Обычно они образуют фрагменты среды, но не полную среду, остаются малоструктурными, вернее, неопределенноструктурными, маломнестичными, малопредставимыми (представить, например, сколько-нибудь развернуто тот или иной запах, как правило, нельзя[15]).
      
       Возможен незрительный и незвуковой каркас эстетического, но из-за амнестичности и эфемерности соответствующих ощущений это редко имеет какое-либо гуманитарное значение.
      
       Причина амнестичности хемоощущений вполне ясна и заключается в оборванности сигнально-рациональной оболочки. Если контактные хемоощущения и имеют сигнальное значение, то только узкое, однозначное. Экзистенциальное отчуждение сред сознания в том, что наиболее богатые среды отчуждены сигнально-рациональным, а менее богатые редуцированы почти до исчезновения. Во всем этом имеется закономерность. Однако бедность хемосред не снимает возможности реанимирования богатства конкретных спектров ощущений обоняния и вкуса.
      
       Сам термин "хемоощущение" избран нами как дань эволюционизму - здесь можно было бы говорить о квантово-молекулярном ощущении - при желании проводить какие-либо натурфилософские корреляции. Такие корреляции преждевременны, а отсюда и термин "хемоощущение" не имеет, по нашему представлению, никакого отношения к химии, а равно и к физиологии. Если угодно, здесь идет речь не о химии, а о психохимии, что никак не соединимо по существу, невзирая на длинноты параллелизмов.
      
      
       Б. СОМАТИЧЕСКОЕ ОБЛАКО
      
       Казалось бы, ощущение соматического облака (ощущение собственного тела) - самое телесное из ощущений, но в действительности оно - одно из самых призрачных. Конечно, мы имеем в виду собственно ощущение соматического облака или его частностей, но не косвенное ощущение тела через зрение или осязание.
      
       Ощущение соматического облака - это ощущение границ соматического облака, но не некой иллюзорной наполненности. В полном ощущении соматического облака человек не имеет обыденно понимаемой человеческой формы - опять явно прослеживается тенденция к сфероидальности. При общей, но не скачущей сосредоточенности на соматическом облаке, поднятая вверх рука сливается с общим облаком, не оказывается чем-то выступающим наподобие ветви. Даже и при специальном неполном ощущении (тем более непреднамеренном) разделенности, расчлененности соматического облака отсутствуют, но есть различные области и направления. Все эти области фактически оказываются всего лишь поверхностями.
      
       Призрачность соматического облака, его оповерхностность и малоизученные причины эффективности китайских методов медицины проливают некоторый иной свет на сугубо нефилософскую гипотезу о местонахождении сознания человека... в коже или иных оболочках эволюционно кожного происхождения. В какой-то степени это ассоциируется со значением мембран для микроорганизмов, но продуцировать отсюда какие-либо философские заключения не имеет смысла.
      
       Ощущения давления, тяжести, натяжения, тепла, холода и дают в итоге ощущение тела. Ощущение тела или ощущение соматического облака (что вернее) отчасти составляется из всех перечисленных ощущений, а отчасти является их пересечением, диффузной интегративностью. Ощущение соматического облака образуется также и за счет соматических реактивностей (ненейтральные ощущения, например, ощущение боли, ощущение локальной приятности и т. п.), но оно и само в определенной степени реактивно. При всем этом интегративность ощущения соматического облака не столько суммационна по протяженности, сколько суммационна по витальности; эта интегративность слишком тонка и подходит к порогу проницаемости. Тело - всего лишь призрак тела. Призрачно не только оно, но и отдельно взятое ощущение телесной тяжести.
      
       Соматическое облако - это не только ощущение, но и среда, отдельная от квазисреды. В этом смысле соматическое облако является ареной для многих других ощущений и при этом, в отличие от квазисреды, не сливается с каждым из них.
      
       Итак, соматическое облако не отождествляется с контактными ощущениями. Тогда возникает законный вопрос: где в этом случае находятся соматическое облако и контактные ощущения? В квазисреде они, конечно, не находятся. Можно в какой-то степени рассматривать среду внутренних проекций (квазикожную среду, поверхностную среду соматики), но полное объединение разнороднейших ощущений в одно общее затруднено. Определенную путаницу вызывают и накладки зрительных и звуковых ощущений. При желании можно продуцировать различные каверзные вопросы типа вопроса о средонахождении хруста в голеностопном суставе.
      
       Если ощущения вкуса, запаха можно отнести к пограничным между квазисредными и соматическими ощущениями, то к собственно соматическим ощущениям относятся ощущения соматической тяжести, растяжения, кинестические ощущения (в том числе "мышечные", "сухожильные" ощущения), некоторые реактивные и некоторые экзотические ощущения (бегание "мурашек", "стук" в висках, ощущения после травмы т. п.). Всякого рода амбивалентные ощущения: виденье собственного тела, слышание собственного голоса (внешняя компонента), улавливание собственного тепла или холода - мы относим к квазисредным ощущениям и пограничным ощущениям.
      
       Все собственно соматические ощущения и ощущения смежные им оказываются разорванными и фрагментарными. Они соединяются не сами с собой, не через непосредственную осознанность, а через общее сознание. Следовательно, соматическая среда - это не одна среда, а совокупность различных сред-локальностей. Ощущение соматического облака и другие ощущения (умственные, реактивные, прочие условно-вторичные по своей вписанности в субъективный мир) выступают в роли объединителей тех или иных соматических островов. Ощущение всего тела сразу психотехнически возможно, но оно осуществимо через отвлечение и релаксацию; оно более апперцептивно, чем перцептивно.
      
       Соматический остров - не одно ощущение, но совокупность разнородных чувствований. К собственно соматическим ощущениям здесь могут локусно присоединяться и пограничные, и интегративные ощущения.
      
       Ощущение соматического облака по отношению к этим островам выступает одновременно и как доощущение, и как надощущение.
      
       Телесные ощущения - это не тело физическое или некое псевдореальное тело, и равно не зрительные ощущения видимости тела. Что же касается вопроса о наличии некоего "седалища" телесной чувственности или сознания вообще, то всякого рода сосредоточенности такого типа абсурдны и парадоксальны. Не будем считать, что чувственность находится в чувственно ощущаемом мясе (а тем более в умственно полагаемом).
      
       Когда мы говорим, что мыслим головой, то сильно искажаем картину проекций коррелированных с мышлением. Некогда, например, считалось, что мышление и чувствование осуществляются серд-цем. Никакого возмущения подобное полагание не вызывало. Мыслей в чистом виде нет, и соматически их "источник" проецируется на область над гортанью и, в лучшем случае, на участок перед лобной костью и глазами (но вовсе не за лобной костью и глазами!). Под черепом же как в нормальном, так и в анормальном случае никогда ничего не ощущается. Даже головная боль - это не боль в голове, а боль поверхности головы.
      
       Человеческое тело - это психологическое тело, совокупность телесных психических сред. Всякое противопоставление души и тела, тела и психического - не более чем нелепость, подкрепляемая наивным материализмом и наивным реализмом. Тело человека - будь оно мертвое или живое, вскрытое или нет, свое или чужое - только лишь приборная данность психики, данность вполне стробоскопичная, суммарная, не претендующая на объективность.
      
      
       2.1.4 ИНТРОФОТОФОНОСРЕДА
      
       Интрофотофоносреда (ИФФС) - среда внутренних представлений, то есть представлений внутренних по своему происхождению; конкретное проецирование их может быть различным. Под словом "внутреннее" мы, естественно, понимаем не перцептивные соматические ощущения, тем более что соматически-внутреннего психологически не существует; это только противопоставленность наивно-внешней отнесенности квазисреды. В интрофотофоносреду входят неидеальные представления, здесь-теперь наличные. Фиктивные "представления" разума и некие суммарные знания никакого отношения к ней в своем конечном виде не имеют. Иными словами, ИФФС - совокупность узримых апперцепций.
      
       ИФФС почти полностью аналогична квазисреде, но ее менталы обладают меньшей четкостью и большей способностью к относительной произвольности. Псевдогаллюцинации, "образы темноты" - явления пограничные между ИФФС и квазисредой. Закономерно-естественно раздельное рассмотрение интрофотосреды (ИФС, фотосреды) и интрофоносреды.
      
       Если я отворачиваюсь от предмета, предмет исчезает из квазисреды, но я могу его представить. Это представление находится в фотосреде. Здесь не имеется в виду последовательный образ, наподобие образа только что выключенной лампы или ее нити.
      
       Образы в фотосреде могут быть представлены относительно ярко, очень четко и подробно (эйдетизм) или иметь лишь указательное значение; идет вырождение в интенцию. Некоторые из интенций можно назвать неразвернутыми образами. Скорее всего, именно с ними связано мнестическое за гранью ясности.
      
       Образы имеют различную степень развернутости-интенционности. Возможны три рода апперцепций. Они даются через: 1) наложение ИФС-образа на псевдоквазисредный образ, то есть на лжеобъективный предмет (отсылка туда-то); 2) оперирование с суррогатами, наподобие представляемых или зрительно доступных планов, чертежей, карт; 3) обычное "зависание" представлений непосредственно перед глазами, без каких-либо дальних отсылок.
      
       Часто фотосреда проецируется как псевдопродолжение квазисреды, соответствуя, например, высказываниям: "Земля круглая", "На Земле есть Китай и Антарктида". В этом смысле ИФФС может выглядеть как прицел интеллекта, направленного на небытие, в сторону несуществующих идей разума. В ИФС имеет место только неточный обыденный образ треугольника, чисто знаковый образ числа 333333. В представлении чисел, например, числа "пи", как, впрочем, нередко и в других случаях, существуют не только интрофотосредные знаковые образы, но и интрофоносредные произносительные.
      
       Высказываниям "Е равно эм це квадрат" или "7-хлор-2-метиламино-5-фенил-3-Н-1,4-бензодиазепин-4-оксигидро-хлорид", в зависимости от сосредоточенности и направленности, соответствуют самые различные интрофотофоносредные представленности, той или иной степени рациональности и адекват-ности. Однако в любом случае эти представленности приблизительны и вспомогательны, неразумны: они суть только психологические отправные точки в условное несуществующее - идеальное, какое само бывает иногда также промежуточным. Реально-действи-тельные психологические представ-ления чаще всего антиинтеллектуальны и, кроме того, индивидуально-разнообразны. Можно говорить или не говорить о роли абстракций как фильтра: роль фактуального интеллектуального фильтра выполняют уже знак и знаковые алгоритмы. Это видно по многим областям и приложениям математики. Чем ярче зрительные или звуковые представления, тем хуже они для целей интел-лектуальных. (По крайней мере, подразумевается рядовая интеллектуальность.) Эвристичность ярко данных образов довольно сомнительна. Рабочие представления, как правило, неразвернуты, имеют характер ссылок на идеальное или мнестическое, либо прямым образом обслуживают соответствую-щие мыслительные феномены, но родина всего этого - психическая нестрогость.
      
       Интрофотосреда способна проецироваться непосредственно в квазисреду (например, при желании передвинуть предмет с одного места на другое, при поиске предмета).
      
       Как и другие интросреды, ИФС связана со всевозможными аутосуггестиями. Самовнушение и внушение резко повышают эйдетические способности.
      
       "Интросреда" запахов и среда соматических представлений практически отсутствуют, но могут быть внушены кажимости и иллюзии запахов, тех или иных проявлений соматического, а затем, при некотором усилении суггестивного, - действительные ощущения запахов и соматичностей, неотличимые от "предметно-коррелированных", "естественных". Здесь есть некоторое сходство с попытками представления эмотивностей - эмотивности непредставимы, а то, что кажется результатом их вызывания, есть сами же эмотивности, но в ослабленном виде.
      
       Вкусовые и обонятельные псевдообразы (какие чаще и могут иметь место) отличаются от действительных образов тем, что упор в попытках представления делается на обстановку возникновения вкусового или обонятельного, а не на их тонику. Собственно образы-представления неотличимы здесь от соответствующих обычных ощущений. Возможно индивидуальное повышение эйдетических способностей в отношении некоторых запахов (например, запаха костра), но это, скорее, ограничивается рационально выделенными или негибкими образами и не может иметь краеугольного значения.
      
       Звуковые представления далеко не всегда имеют характер среды. Чаще всего дается локальный дежур-ный интрофонопейсмекер, но тем не менее и он вполне может разрастись за зенит и надир. Поскольку рабочая интрофотосреда занимает ограниченный объем, незначительный по сравнению с потенциальным объемом, есть смысл говорить о единой интрофотофоносреде (интрофотоинтрофоносреде). В этом случае можно апеллировать к синтонии и синхронии звукового и зрительного, но интрофотосреда и интрофоносреда соедимы друг с другом не непосредственно. Их конечная связь - в рефлексивно-реф-лексном, а реально-психологическая связь - в области неразвернутых смыслов.
      
       Интрофоносредно реальны фонетическая компонента вербального, гармонические тоны и то негармоническое, что внешне воспроизводится речевым аппаратом. Нефонемные представления звуков (без каких-либо "О-о-о-о!" и "У-у-у-у!") уже близки к игре тонов чувств, эмотивностям как таковым. Подобные апперцепции плавно переходят в интегративные ощущения. Смысл поэзии и музыки в таком же переходе. Прагматическая разница такого перехода от вербального - в привлечении не только дополнительных смыслов, но и дополнительной чисто звуковой интеграции (рифма, звукопись, звуковой период, распределение пауз).
      
       Многие из апперцепций (они не обязательно должны направляться только в квазисреду!) гомологичны мышечным действиям. Сверх того, внутренняя речь выявляет себя частично как "ослабленная" внешняя речь, обнаруживает слабое движение соответствующих мышц. Большее значение имеет здесь не этот последний факт, а наличие волевого импульса, отсылки, пространственное распределение, вовлечение в тоническое действие соматических полей. Одна из компонент ощущения волевого импульса - микроаутосуггестия. Без микровнушений-импульсов квазипроизвольное движение "тела" или образов невозможно.
      
       Можно заявить, что рассмотренные здесь интросреды носят характер несколько сходный с тем, что некогда называли эманациями. Однако отличие явное: построения, перемещения, деланья и т. п. совершаются, но из материала, не предстоящего своей конечной природой, и неизвестно каким образом и почему совершаются.
      
       Фотосреда слита с оперативно-координативной средой. Отделить их друг от друга далеко не всегда удается. Оперативно-координативная среда вполне соответствует своему названию, прямо не зависит от зрения, от зрительных переносов (представлений), а ее пространство по своим свойствам промежуточно между пространствами интрофотосреды и пространством за затылком. Фактически пространство оперативно-координативной среды - это совокупность тех зачаточных пространств, которые в своем полноценном виде могут быть присущи только слепому от рождения.
      
       Мнестические ощущения - одна из форм интросредных структурных ощущений. Иногда можно говорить и противоположное: "Интрофотофоносредное есть рефлексивно-рефлексно перетасованное мнестическое". И мнестическое и обычное ИФФ-средное покоятся на трех китах: структурности-информативности, псевдоконсистентности и осмысленности. В то же время ИФФС есть начало мнестического "входа" и начало мнестического "выхода".
      
       ИФФС вместе с кажимостями контактных эхосред (интенциями и указаниями на контактное) является центром человеческих сознаний. В ней пересекаются дифференцированные и интегратив-ные ощущения, от нее идет смысл, воля, память, действие, сфера эмотивностей.
      
       Нельзя понимать интросредное как слабое "внешнее": между самым тихим шепотом и самым мощным внутренним произнесением лежит непреодолимый барьер - междусредная граница. Она фактически никогда не преодолевается, но обходится - непрерывности, постепенности в этом случае нет. Внутренние произнесения легко релятивируются (в особенности мнестически), поскольку они все-таки не про-изнесения, имитация настоящих произнесений не обязательна. Близость интрофотофоносредного к границе между смыслом и знаком вызывает даже некоторые возможности отождествления ИФФС-феноменов со смыслами и движением смыслов. В обыденности внутренняя речь и мышление попросту отождествляются. В действительности ИФФ-средное - это только одна из арен ветвления смыслового и волевого. "Эманативность" последних выражена в гораздо большей степени, чем у представлений как таковых.
      
       Интересна связь ИФФС с фазами засыпания, некоторыми типами сновидений, состояниями дремоты.
      
      
       2.2 ИНТЕГРАТИВНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       2.2.1 РЕАКТИВНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       Любое ощущение является реактивным, но реактивность, имеющая достаточно выраженный характер, присуща только определенной группе тонических ощущений. Ощущения этой группы иначе можно назвать неиндифферентными, ненейтральны-ми. Эта их ненейтральность не есть только символ, она является самозначимой.
      
       Среди нейтральных ощущений иногда можно выделить ощущения кажуще-связанные с реактивными. Могут иметь место целые группы или комплексы таких ощущений. Подобные симптоматические ощущения мы называем мозаическими.
      
      
       КЛАССИФИКАЦИЯ РЕАКТИВНЫХ
       ОЩУЩЕНИЙ
      
       1. Разлитые реактивности или реактивности, расфокусированно присутствующие в любой ткани сознания.
      
       2. Главная компонента локальной боли, главная компонента локального "удовольствия".
      
       3. Неболевые реактивные ощущения, сцепленные с соматикой.
      
       4. Невербализуемые и маловербализуемые ощущения, переходные от соматикосцепленных к автономным (неиндифферентные).
      
       5. Эмотивно-канонические ощущения.
      
       6. Неканонические эмотивности.
      
       7. Тонкие эмотивные ощущения (ТЭО).
      
       8. Мистические ощущения (тонкие неспецифические ощущения - ТНО).
      
       9. Предельные ощущения.
      
       10. Сверхощущения.
      
       11. Протопатические ощущения.
      
       12. Протоощущения.
      
       13. Прочие.
      
       Разлитая реактивность - это не слишком выделенная реактивность. Ее классический пример - теплые и холодные цвета и оттенки, не сам тот или иной цвет, но его незримая тонусная окраска, дающая некоторое витальное вчувствование.
      
       Ощущения пункта 4 в чистом виде не поддаются строгой вербализации, но, чтобы дифференцировать их от других, достаточно представить реактивные ощущения, входящие в комплексы ощущений усталости, бодрости, оживленности и т. п. Эти ощущения могут возникать при пробуждении и засыпании (имеются в виду именно ощущения переходно-пограничного характера), действии сильнодействующих медикаментов, алкоголя, в специфических восприятиях танцора, спортсмена, болельщика и т. п.
      
       К эмотивно-каноническим ощущениям относятся удивление, страх, тоника досады, смеха и т. п. (имеется в виду основная внутренняя компонента подобных эмоций). Сюда же входят отдельные ощущения, входящие в комплексы гнева, радости, ярости, переживание надрыва-катастрофы и другие. Боль-шая часть этих ощущений, так или иначе, представлена вербально, хотя и далеко не всегда однозначно и точно.
      
       Неканонические эмотивности каких-либо конвенциональных обозначений не имеют. В зависимости от своего ранга они могут "инициироваться" и восприятием необычного, ранее незнакомого интерьера, и орнаментом, и литературной арабеской. Спектр этих реактивных ощущений (р-ощущений) чрезвычайно широк. Часто в них можно видеть и определенное частичное отделение человека от биологических привязок и социальных несвобод. В рядовом случае эти р-ощущения являются основными пейсмекерами художественного мира и критериями художественных оценок (или эстетических оценок в общепринятом понимании).
      
       Тонкие эмотивные ощущения. Эти р-ощущения несколько близки к ощущениям экстатических состояний, и некоторые из них имеют вербальные обозначения. В качестве примеров можно привести ощущения таинственности, очарованности, грандиозности, великолепия, тонику барочного архитектурного и музыкального стиля и т. п. Многие из ТЭО - элементы тонкой психологической настроенности. Некоторые слабоинтенсивные ТЭО очень сходны с разлитыми реактивностями, представляют собой нечто вроде внутреннего или внешнего "света", реактивную "наэлектризованность".
      
       Мистические и предельные ощущения, сверхощущения мы называем особыми реактивностями. Эти высшие ощущения требуют отдельного рассмотрения вне данного раздела. Для особых реактивностей характерна неспецифичность, вырванность из обычного круга явлений.
      
       О протопатических и протоощущениях можно только сказать, что они существуют. Нетривиальные протопатические ощущения (необязательно те из них, что имеют место при патологиях) и протоощущения требуют не только особых состоянии сознания, но и особого базисного состояния. Если и дается обладание непосредственными сведениями об этих ощущениях, то только в исключительных случаях. Однако реликтовы не сами названные ощущения, но возможность их учета, протоколирования, превращения их в материал для анализа.[16]
      
       Благодаря р-ощущениям мир предстает человеку в неиндифферентном виде. Выступая в роли безапелляционно ценностных ощущений, они оказываются одним из центров аксиологической кристаллизации существования.
      
       Наличие р-ощущений вызывает парадокс вполне смежный психофизиологическому парадоксу. Р-ощущения являются ценностными ощущениями, но фактор, вызы-вающий такое их свойство, отсутствует как в самом сознании (психологической открытости), так и в физиологическом (психологической закрытости). В случае квазибытийной онтологизации физиологического (а естественные науки, в отличие от точных, пока так по-детски и посту-пают со своим предметом), за субъективным сознанием мы будем иметь неприкаянный гомеостаз организма. До этого гомеостаза сознанию буквально нет никакого дела, оно о нем может и не знать - важно только (в данном случае!) его "отражение" в виде р-ощущений. Неестественно онтологизированный, неестественно объединенный физико-биологический мир в своей ортодоксально-объективной представленности сталкивает оцененность р-ощущений, причину их оцененности, на сами эти ощущения, ибо он объективно-индифферентен и голодинамично-автоматичен. С другой стороны, р-ощущения в том виде, в каком они даются, полностью наглядны, а следовательно, и здесь нельзя искать скрытую причину оцененности.
      
       Индивидуально-обыденная и иная рационализация р-ощущений касается только их вплетенности в условно представляемый прагматический мир, то есть эта рационализация не касается самой сути р-ощущений. В самих себе р-ощущения не информационны, а антиинфомационны; семантика их вплетенности в обыденность не совпадает с их внутренней бесструктурной семантикой. Р-ощущения - это самое витальное из всего, что дано человеку, но никакая их рассудочная интерпретация невозможна, невзирая на всю их важность и центральность. Будучи как бы расхожим проявлением "жизненности", "человечности" или "животности", они в то же время нечеловечны в своей сердцевине, в главном импульсе.
      
       В отличие от нейтральных ощущений, р-ощущения обладают топологической изолированностью от сферы остальных ощущений, а отсюда дополнение их через иную субъективную данность возможно только ассоциативное или коррелятивное.
      
       Среди р-ощущений можно видеть воспроизводимые и невоспроизводимые, наведенные и возникающие без какой-либо видимой причины, циркуляторные и поступательно-непрерывные, сопровождающие индивида целую жизненную эпоху. Для р-ощущений не существует не только какой-либо среды представлений, но и представлений вообще: р-ощущения вполне можно почувствовать, но их нельзя представить. Если в силу каких-либо причин возникает кажимость представления того или иного р-ощущения, то фактически это будет не представление, а действительное р-ощущение более слабой интенсивности. Аналогично нет воспоминаний о р-ощущениях. Отсутствие воспоминаний может быть компенсировано представлением мозаических ощущений и слабоинтенсивным воспроизведением тех р-ощущений, какие могут быть воспроизводимы.
      
       Нетрудно видеть соответствие между бесструктурностью, амнестичностью, антиинформационностью.
      
      
      
      
       2.2.2 ОЩУЩЕНИЯ СМЫСЛА.
       УМ-ОЩУЩЕНИЕ.
       ОТУМСТВЕННЫЕ ФИКЦИИ РАЗУМА
       И ПОНЯТИЙ
      
      
       А. ТИПЫ СМЫСЛОВ
      
       Никакое из ощущений не может существовать без той или иной степени осмысленности. Диффузная осмысленность характерна для любого ощущения, но вместе с ней существуют и специальные ощущения смысла.
      
       Относительно доступное чистое смысловое можно видеть в эвристическом поиске нового смысла, то есть в смысловом поиске смысла, когда одно смысловое направлено на другое смысловое. Это может быть неопределенная смысловая сосредоточенность, нерациональная беспочвенная направленность, попытка понимания "того, не знаю чего" или попытка уловить весь смысл мира в одном акте без узримых отправных пунктов из чего-либо.
      
       Аналогичное можно иногда видеть в так называемой бездумной (необразной, невербальной) задумчивости, - кажется, что тот или иной человек о чем-то сильно задумался, вся его мимика и поза свидетельствуют об этом, но в действительности он как бы и не думает ни о чем, а просто ждет... подобно тому, как рыбак ждет момента, когда дернется поплавок.
      
       Для того чтобы не дифференцировать вышеприведенное состояние от сходных с ним состояний созерцательности или просто десозерцательного "застывания", приведем в качестве примера энергичную попытку вспомнить смысл слова с забытым значением без перебора вариантов, но с помощью одного внутреннего напряжения.
      
       В данных случаях вполне можно говорить о неопределенно-интенционном смысле, а иногда и о пропозициональном смысле - смысле как пропозиции пропозиций, смысле как незримом хватательном органе, экзистенциально-тоническом щупальце.
      
       Перцептивные корни апперцепции, перцептивность апперцептивности не позволяют делать какие-либо переоценки смысловой схватываемости, невзи-рая на возможность посюстороннего узрения активаций связанных с апперцепцией, - это узрение также перцептивно...
      
       Смысл может распространяться не только на структурное, но и на бесструктурное, а потому он не является атрибутом рационального. Мысль, мышление не исчерпываются только лишь отношениями и изменениями, но тем не менее в большинстве случаев они проявляют себя как комбинаторики смыслов через те или иные рациональные способы интрофотофоносредных раскладок. Мышление в области, близкой к совершенной бесструктурности, чрезвычайно экзотично.
      
       Взаимоотношение смысла с неявной логикой более нетривиально, чем взаимоотношение с рациональным. Так, разносредные противоречия - это не совсем противоречия; а заведомо алогичное - не всегда бессмыслено. Бессмысленно что-то относительно чего-то, но не само в себе. Для окончательного проведения водораздела между неявной (в том числе нерациональной) логикой и смыслом необходим выход за субъективную грань. Субъективно логика идет и впереди, и позади смысла; и смысл и логика здесь имеют множество градаций. На некотором уровне форма и структура теряют способность отождествления и вложения, и форма выявляет себя как нечто более первичное, чем структура. Например, это вполне можно сказать о малодифференцированных и неопределеннодифференцированных ощущениях. Запах фиалки резко отличается от запаха черемухи, но чем отличается? Ясно, что не структурой, это - отличие формы, формы как качественности.
      
       Если говорить не о градации, а о тотальном смысле и тотальной логике, то главной характеристикой логики является полное отсутствие апперцептивности (по крайней мере, субъективно узримой апперцептивности). Смысл проникает повсюду и, как хамелеон, принимает форму всего; смысл - это сама возможность субъективной проницаемости. Логика - ограничитель этой проницаемости, детерминант формы-качественности и еще более ее дискриминант.
      
       Возможность иметь ощущение связана с возможностью проникновения смысла. Ввиду поверхностности и неполноты такого проникновения, мы имеем поверхностные и неполные ощущения, но наиболее важный момент заключается здесь в том, что сам характер этой неполноты и этого недопроникновения порождает эту, а не другую качественность всякого конкретно взятого ощущения.
      
       Бесструктурные ощущения коррелируют с сильно упрощенным деревом смыслов; здесь имеют место разлитый смысл (смысл-скрепление, смысл-связность), смысл-опознание и смысл-локация. Смысл--опознание и смысл-локация невозможны без мнестического, а, следовательно, и без апперцепции.
      
       То или иное неразложенное ощущение-восприятие и игра ощущений смысла на нем имеют различия только интенционные и инерционно-хроносные, поскольку ощущения смысла обычно тяготеют к большей концентрированности и неразвернутости, чем само "обслуживаемое" ощущение. Взаимоотношения ощущений смысла и конкретного ощущения, на какое они накладываются и в каком растворяются, нельзя сводить к суперпозиции ощущений различных сред (например, квазисредных ощущений и ИФФС-ощущений). Подобные суперпозиции характерны более для прагматического манипулирования с предметами и не отвечают всем возможным исключениям и крайним случаям.
      
       Сама поставка ощущения как ощущения невозможна без смысла, но одновременно эта поставка невозможна и без разлитой реактивности. Смысл и реактивность всегда в той или иной степени соприсутствуют; они не только надощущения, но и доощущения. Их пространственно-временная развертка является одновременно и частичной нейтрализацией, дифференциацией, а далее - и рациионализацией.
      
       Наличность нетривиального смыслового в кажущемся бездумьи вполне может быть искажена интроспективно-ретроградно. Это искажение совершенно не корректируется в отношении гипнотических фаз, иногда пресекающих обычное бодрствование, состояний более выраженной, чем приводилось выше, отключенности. Смысло-волевое, безлично-смысловое, ввиду антиинформационности, амнестичны, но смысловая нацеленность эвристического характера (о "бессознательном" здесь говорить неуместно), еще не развернутая в представления, инкубационно-интуитивная, имеет большую "интел-лектуальную" ценность, чем осмысленное восприятие уже готового результата, и - прямое отношение к усилению проницаемости сознания. В этом отношении неопределенно-смысловому соответствует большая логосность, чем восприятию смысла, сцепленного со структуро-информа-ционным.
      
       Всякий результат какой-либо умственной деятельности более или менее прагматичен, так или иначе, имеет своей осью прагматическое и не является "музыкой сфер", но некоторые состояния поиска результата, не поддающиеся научной трактовке, являются самофинальными-в-себе, сверхценными.
      
       Так называемые "разум" и "рассудок" - несуществующие, мнимые орудия идеального и прагматического. Это миражи, возникающие над умом и умственными ссылками.
      
       Ум - это реальная зона ощущений смысла, предстающая в настоящем. Она представляет собой слой, распыленный по всему субъективному сознанию и спаренный со всеми другими слоями сознания (проникнувший во все другие слои сознания). Умственная зона может иметь одно или несколько ядер. В частности, ядрами умственной зоны являются области ссылочных ощущений, в том числе фоносредных (соматическая проекция на "кожу" вблизи речевого аппарата), фотосредных (проекция на "кожу" над переносицей, проекции на квазисредное). Возможны другие ядра, необязательно связанные с гомункулусом соматического облака.
      
      
       КЛАССИФИКАЦИЯ СМЫСЛОВЫХ
       ОЩУЩЕНИЙ
      
       1. Разлитые
      
       2. Канонические }
      
       невербальные } рабочий
      
       3. Канонические } смысл, в том числе
      
       вербальные } рациональный смысл
      
       4. Инсайтовые
      
       5. Безлично-диффузные
      
       6. Тонкий смысл
      
       7. Предельный смысл
      
       8. Сверхсмысл
      
       Рабочий смысл - это смысл, используемый в обычных практических действиях и при решении задач достаточно стандартных. Этот же смысл может играть служебную роль по отношению к некоторым другим смыслам.
      
       Невербальные смыслы - вычлененные смыслы почти всех субъективных сред. Их отличие от разлитых смыслов заключается либо в несплошности, либо в соответствии пересечениям разнородных или различных ощущений. Невербальные смыслы имеют множество градаций, собственную систему знаковостей. Часть невербальных смыслов вполне можно иерархически поместить между пунктами 3 и 4 перечня.
      
       "Невербальными смыслами" в данном случае названы смыслы так или иначе сходные с вербальными по своей субъективной данности. Многие из них параллельны вербальным, являются образным компонентом смыслознаков.
      
       Инсайтовый смысл - смысл-догадка, то есть собственно смысл, относящийся к догадке, но не обслуживающие ее смыслы-тривиальности (служебные смыслы-обозначения). Инсайтовый смысл совершенно нерационален, невербален, представляет собой как бы вспышку из подспудного. Тем не менее он, как правило, трудноотделим от связи с моза-ическими образами. Он есть та самая амнестичная волна, которая выносит содержание, - но не само содержание. Он является не столько несплошной связью представлений, сколько несплошной связью интенций.
      
       Безлично-диффузный смысл - это смысл беспредметного мышления, деперсонализированного ума. Подобными смыслами вымощена философия за пределами обычной философии: философия музыкальной фразы, философия той философской поэзии, в которой нет "философских проблем", нечленимая, неаналитическая метафизика жизни и смерти.
      
       Некоторые виды безлично-диффузного смысла могут относиться к экзистенциальным потенциалам или к экзистенциально-мнестическим потенциалам. Приведем пример такого потенциала. Что такое СЕВЕР? Есть север - абстрактное понятие, есть север - только часть севера, есть прагматически несуществующий север, север ощущений здесь-теперь, север - воспоминание, север - представление, - все перечисленное либо формально, либо узко частно. Абсурдны рациональные сложения и рациональные наложения севера, но есть СЕВЕР как абсолютный интенциональный всплеск, суперфеномен севера в здесь-теперь сознании, не являющийся, естественно, некой абстрактной идеей. В отличие от представлений, подобные потенциалы далеко не всегда могут быть произвольно наличными и требуют подспудного настроя.
      
       Тонкий смысл - необходимый атрибут некоторых нестандартных аналитических рассмотрении и чистых (неэмотивных) эстетических восприятий. Он может проявляться при анализе логических парадоксов. Связываясь с весьма жесткими разграничениями (рационально-интеллектуальными, художественными), он остается нерациональным, бесструктурным, тоническим. Главный цвет его тоники - микрологос.
      
       Предельный смысл и сверхсмысл сопровождают собой появление каких-либо значительных обобщений, открытий, сосредоточенностей, концентраций и раскрепощений, но гораздо чаще указанные смыслы контрмозаичны так называемому непродуктивному шествию "сверхценных идей", умственной фантастике или патологическому пиршеству мыслей. При этом предельный смысл монотоничен, сверхсмысл - политоничен. Предельный смысл вполне можно назвать предлогосом.
      
       В классификациях ощущений смысла и реактивностей есть некоторое сходство, и это имеет свою причину. Чем глубже и интенсивнее смысл в себе, чем более он проницаем - тем больше он сближается с реактивностью. Предельный смысл и сверхсмысл могут сопровождаться предельными реактивными ощущениями и сверхощущениями.
      
       Любое смысловое ощущение протяжено, само в себе уравновешено, неконсистентно, прозрачно, недопроницаемо. Полностью проницаемым могло бы считаться только субъективно нереальное и фантастическое чистое Логос-ощущение. Смысл может следовать за структурой и даже создавать ее, но сам он бесструктурен, антиинформационен.
      
       Кроме приведенной здесь фронтальной интенсивностно-топологической классификации смыслов, возможна классификация и по стадиям осмысливания, а также классификация рациональная - по стадиям данности рационалов. Можно указать на смысл-выделенность, смысл-опознание, смысл-ссылку. Практически в психологическом опыте существуют смыслоконструкции, в которых комбинируются выделенности, опознаваемости и ссылки.
      
       Смыслознаки и постзнаковые смыслы - это вторичные смыслы, являющиеся в большинстве случаев рациональными. Не следует думать, что мышление возникает только на уровне "второй сигнальной системы": вторичная семиотика неизбежно связана и со вторичной семантикой.
      
       Смыслы-обозначения, смыслы-мнестемы, смыслы-суждения (рационалы); операции со всеми названными смыслами (например, смыслоподстановки) так или иначе, в той или иной степени изучались и излагались множество раз во множестве дисциплин, но, между тем, все эти разновидности вторичны и сами по себе не работают, не образуют динамики и самоявления: они суть, рационализированная пена, выносимая дознаковыми смыслами. Все модусы канонического мышления феноумны, а само мышле-ние динамизируется из трафаретов феноумного. Фактически деятельность скрытого животного выдается за деятельность "мыслителя" или за деятельность "разума". При возможности полных тавтологий, силлогизмов, индукций и дедукций, это граничное животное пытаются неловко подменить неуклюжей и скрипящей интеллектуальней машиной или, в лучшем случае, надеть на это животное упряжь из алгоритмов.
      
       Вербальное в ряде специальных случаев не вызывает рационализаций, либо вызывает специфическую иррациональную рационализацию (заговоры, за-клинания, намеренные алогизмы неологического характера, художественная образность в рамках искусства для искусства). Эффект дерационализации может возникнуть и благодаря суперрационализированному. Как бы ни неразумны были по своему эвристическому происхождению так называемые художественные средства и приемы, в каждом конкретном случае применения они все-таки рациональны, пусть и задним числом, и вычлененно-выр-ванным образом. Иногда такая особо изощренная рационализация вызывает колоссальный эффект иррационализации: хитроумно сделанный ключ здесь как бы открывает скрытый замок с хитроумным устройством. Иррационализацию иногда дает и научное открытие.
      
       Фигурально смыслы - как дознаковые, так и послезнаковые - можно назвать дополнительным сознанием в сознании, хотя нечто неосмысленное вообще выпадает из сознания, не находится в нем. Любое из сознаний человека не может полностью отождествиться со смыслом. Условно допустимо говорить о смысловом измерении сознания, об интенсивности смысла как скалярной величине и т. п.
      
       Смысловые схватываемости, связанные с терминами и словесными суждениями, не являются фундаментально новыми или более высшими по рангу, чем смысловые схватываемости образов-представлений или образов квазисреды.
      
      
       Б. ИФФС И СМЫСЛ
      
       Наибольший диапазон смысловых схватываемостей в большинстве случаев можно обнаружить среди смыслов, связанных с квазисредой и ИФФС. При этом максимальное число разновидностей смыслов удается выделить в ИФФС. Интрофотосреда и интрофоносреда оказываются как бы желтыми пятнами умственного зрения. Всякого рода экзотический внесредный смысл, смысл в себе (остающийся субъективным и здесь-теперь наличным), обычно имеет те или иные фотосредные и интрофоносредные отблески, аккомпанементы. В ИФФС пересекаются квазисредные следы и апперцепции на квазисреду, все роды воспоминаний и предсуггестий, псевдо-галлюцинации, интенции, все роды и типы представлений (от операциональных представлений, близких динамическим стереотипам, до грез; от фрагментов технических схем до фактуальных разворачиваний художественных символов), всевозможные ссылки на несуществующее: идеи, законы, догмы, авторитеты и т. п. - почти всё условно-приблизительно или условно-точно вырисовываемое из сфер поглощенности.
      
       Фотосреда отнюдь не микросреда, в которой можно представить, например, тот или иной предмет, иметь воспоминание о том или ином событии. Во многих случаях она допускает (как это бывает часто в квазисредных сновиденийных средах) полное редуцирование звуковых кажимостей. Воспоминания о каких-то событиях не обязательно сопровождаются внутренней речью и вообще представляемым звуковым компонентом. Вполне возможны бессловесные умозаключения. Внешняя и внутренняя речь оказываются частными случаями некоторой более общей интенциональности. Произвольный переход на безъязыковую информативность, сигнальность затруднен, но к подобной интенциональности внутренних "телепатем" вполне можно приблизиться с помощью более плотного пакетирования слов в еди-ницу времени.
      
       Написание романа в виде текста следует за чуть опережающим интрофотофоносредным представлением. Аналогично чтение романа будет чтением при условии, что текст рефлексивно расшифровывается через ИФФС.
      
       Из области протяжения ИФФС выпадают узко-локальное реактивное (например, боль) и локальности под поверхностью соматической ощущаемости (в особенности, как это уже отмечалось, подобное заметно в субъективном отсутствии пространства под поверхностью головы).
      
       При наличии достаточных интроспективных способностей и проторенностей, ИФФС исследуют следующим образом: мысленно изготовляют фотосредный перемещающийся в пространстве крестообразный визир и пытаются помещать его в тот или иной локус субъективного мира. Опыты с визиром требуют отработки и достаточной тонкости восприятия. Нельзя использовать отвлеченное воображение. Визир не должен быть условно-интенционен, неразвернут. Наоборот, опыты допустимы при максимально возможной эйдетичности представляемого. Перемещение визира осуществляют только последовательно, без скачков.
      
       Этот вполне чувственный визир никогда не сможет попасть, вследствие некого искривления пси-хической протяженности, в точки "удовольствия" и "боли". Аналогично точка пересечения визирных линий не попадет в пространство под черепной коробкой наблюдателя и будет оттуда чуть не вытолкнута. Даже если визир собирать на месте будущей локализации, в названных случаях не поможет и такая хитрость: законы геометрии как бы перестанут существовать.
      
       Всю область условной субъективной протяженности можно разделить на области, пропускающие визир - области визирной разрешимости, области визирного запрета и промежуточные. Промежуточными областями можно считать пространство за затылком, пространство за спиной у впередсмотрящего наблюдателя. В промежуточных областях требуется пусть не отвлечение, но дополнительные усилия на воображение-апперцепцию. При этом успех перемещения визира или постановки его переменен и неоднозначен.
      
       Можно выделить область абсолютного запрета: предполагаемые пространства "внутри тела" и области незаконченности визира (пересечения визирных линий) - точки локальных реактивностей. В последнем случае даже возможна визир-терапия: размывание и уничтожение боли путем попыток наведения на нее фотосредного визира. Колеблющийся центр визира в этом случае отождествится с центром различных сознаний, а взаимоналожение их вызовет и взаимопогашение реактивного.
      
       Проведение визира через контактные ощущения упрощается в том случае, когда визирные линии являются касательными к поверхности соматического облака. И наоборот, проведение визира через звезду или трубу завода, находящегося у горизонта, возможно тогда, когда одна из визирных линий совпадает с линией взгляда. При этом продолжение этой линии за "небесную твердь" редуцируется.
      
       В некоторых опытах имеет значение размер визирных линий. За эталон лучше принять субъективную длину локтя. Нахождение предметов за стеклом или иной прозрачной преградой в той или иной степени препятствует четкому проведению визирных линий. Сложность проведения визира через предметы, находящиеся в нескольких субъективных километрах (у горизонта), может объясняться отчасти атмосферными условиями и воздушной преградой, от-сосредоточенностью на другие предметы, расположенные на более близком расстоянии. Однако проведение визирных линий внутри массивных непрозрачных предметов (здания, мебель) совершенно не-возможно. Есть некоторые приемы помещения визира за эти предметы, без перемещения его через по-следние, но успех здесь не гарантирован и во многих конкретных примерах сомнителен.
      
       Во всех случаях проведения визира не следует смешивать квазисреду и фотосреду, в том смысле, что визир должен проводиться внутри предметно наличных объектов, но не воображаемых, совмещенных с предметными. С помощью опросов и простейших тестов можно убедиться, что далеко не все люди способны к более или менее точной интроспекции. Кроме того, для различных психотипов существуют и различные первичные типы интроспекции. Неспособного к интроспекции, выдающего одно за другое, казалось бы, можно выявить сократовским методом, приведя его к противоречию с самим собой, - но возможности корректировок пресекаются здесь с неожиданной стороны: вне зависимости от степени развития, образования, у испытуемого может возникнуть головная боль и другие малоприятные ощущения. Получается, что фраза Хилона из Спарты: "Познай самого себя" при отсутствии адекватных доумственных проторенностей (а полностью адекватными они никогда быть не могут), остается благим пожеланием.
      
       Категорически заявлять, что неразлитые смыслы способны охватить только охватимое ИФФС, не приходится. Однако смыслы-рационалы действительно рас-пространяются только на то, что хотя бы потенциально охватимо ИФФС. Так называемые непредставимые смыслы суть только пределы ссылочных смыслов (трехугольный одноугольник, 345, 36-мерное пространство, абсолютно красная абсолютная синева и т. п.). Улавливается не смысл иных геометрий, иных ракурсов мира, но смысл при потенциальной совместимости или репрезентации "не-здесь" того, что не представляется или не совмещается с чем-то "здесь".
      
       Возникновение непредставимых смыслов (идей) первоначально связано с расхождениями между фотосредой и фоносредой. Некой знаковости в чистом виде никогда не существует. Знак дается так или иначе на перекрестье различных сред или подсред, но в качестве доминирующего выступают или один или, реже, два способа данности. В идее числа 1719 семиотика доминирует над семантикой; в идее 11-мерного пространства доминирует неполнота конструктивного задания; красная синева диахронична и представляет собой попытку совмещения "не-здесь" двух несмешанных представлений.
      
       Первичная знаковость интрофоносредного практически редуцирована. Ее реликты чаще всего выступают как аккомпанемент вторичнознакового или "элемент" вторичнознакового.
      
       Относительно самостоятельное нерациональное интрофоносредное связано с адаптивными потенциалами, общим настроем, попытками регулировать этот настрой. Возможны другие корреляции, например, с характером дыхания.
      
       Говорить об отождествлении или неотождествлении смысла с какой-либо частностью ИФФС не приходится, поскольку речь может идти только о множестве смыслов, связанных с тем или иным ИФФС-объектом. При использовании знаков происходит заметное сокращение, деградация ИФФС. От ИФФС (вначале от фотосреды, а затем от фоносреды) может остаться только ассоциативный всплеск-пик, указывающий на мнестическое, или, что более точно, - на рефлексивно-рефлексную поглощенность.
      
       Рудименты ИФФС не есть сам смысл, хотя и существуют только постольку, поскольку охвачены и выделены смыслом. Употреблять термин "смыслопредставление" вполне допустимо, причем в самых различных контекстах, однако отделение смысла от представления обычно не является сложным. Иное наблюдается при наличии смыслознаков (если подразумевать вторичные, "искусственные" знаки).
      
       В смыслознаке, если иметь в виду его конкретное использование, маловозможно провести грань между смысловой и знаковой стороной. Часть смыслов обслуживает коррелирующие со смыслознаком образы, а часть - сам знак, прорисованность этого знака.
      
       В. СМЫСЛОЗНАК. ФИКЦИИ ПОНЯТИЙ
      
       Чаще всего реальный смысл, связывающийся со знаком (слово, словосочетание), неразвернут и неразвернуты спаренные с ним образы.
      
       Смыслы и образы могут иметь совершенно постороннюю ассоциативную окраску. Из-за корреляций с различными типами эмотивного, смыслообразное и смыслознаковое приобретают конкретную неповторимую специфичность. При этом реактивное часто возникает из-за дополнительных цепных индуцирований смыслообразов и смыслознаков в виде символов. Символ выявляет себя в данном отношении как монолит, в котором некие третичные новообозначения слиты с первичными - это кольцо сигнальностей, где предельная сигнальность (своего рода третья сигнальная система) сливается с базисной сигнальностью.
      
       Наглядно-субъективно на первый план выдвигается не смысл, а знак, но знак является существующим только при опознании. Для прагматических целей того смысла, который необходим для опознания знака, вполне достаточно. То, что это опознание есть (как реальная проясненность) именно не совсем развернутый смысл, а не просто опознание лингвистической или образной структуры, видно из различных примеров и ситуаций: рассмотрения знакомого слова с забытым значением, встречи с человеком, лицо которого хорошо известно, при том, что не удается восстановить в здесь-теперь сведений об этом человеке и о предыдущих встречах с ним.
      
       Реальные смыслы высказываний и слов в однородных контекстах индивидуальны для каждого отдельного их появления, но то, что в них общего для всех их явлений, то, что могло бы остаться от пересечения этих смыслов, мы называем смыслорадикалом. Эта компонента смысла имеет наибольшее значение. Хотя мы ее сейчас выделили с помощью искусственного приема, она всякий раз реальна, как остов любого смысла, и именно она является носителем когнитивной логики, но не то, что называют понятиями.
      
       Часто денотаты слов есть только нечто "висящее в воздухе" - фикционное или полуфикционное, причем нередко тогда, когда предметы мышления даются совершенно непосредственно, не в родовом, а в конкретно-видовом качестве. Даже в констатациях реальных кажимостей мышление обычно не может быть некой фиксированной копией или зарубкой, предполагающей за собой нечто четко определенное. Рефлексивно-рефлексное в любом случае будет контрсубстратом, корректором и исказителем. Приходится говорить не о конвенционально-условной или выдуманной культуре мышления, но о культуре того, что прямым образом никогда не дается, - о животно-интеллектуальной, зоопсихейной парасоциальной рефлексивно-рефлексной культуре. Ничто "зоо" и ничто "социо" философски не предстоит в философской плоскости - можно говорить только об условной вписанности одноименно называемого в некоторую неочевидность, ввиду мировоззренческой элиминации научного и обыденного. Формально интеллект не может считаться чем-то реальным, и нет нужды рассматривать его как идеальное. Если разум есть бессомненная фиктивность, то интеллект выглядит как проекция этой отындивидно ограниченной фиктивности на засубъективную поглощенность. Следовательно, интеллект может рассматриваться как заведомо неразвернутый потенциал, во многом возникающий из-за самого факта описания, хотя и имеющий характеристики независимые от описания.
      
       Понятия нельзя признать потенциальными в таком же смысле, как интеллект, - они неизбежно идеальны, развернуты в своей несуществующей повиснутости. Однако при этом содержание и объем понятий не поддается перечис-лению и строгому уточнению (за исключением некоторого узкозначимого класса случаев). Понятия оказываются фантомами, отправленными со ссылочного смысла в дурную бесконечность. Они не могут сами по себе претендовать на роль атомов мышления именно вследствие своего несуществования. Логическое или какое-либо философское понятие понятия гносеологически порочно как в смысле мыслительной единицы, так и в смысле псевдодиалектической постоянно достраивающейся лестницы понимания ("развитие" и уточнение понятий). Животно-рефлексологичес-кая природа человеческого мышления достаточно прозрачна (хотя, конечно, речь идет не об условных и безусловных рефлексах), и если человеческая реф-лексивно-рефлексность переросла естественную сигнально-рациональную оболочку и образовала через частную мнестическую рефлексивно-рефлекс--ность семантико-семиотический горб, то никакие мнимые идеалистические флюиды онаукообразенного здравого смысла не способны выявиться в реальном мышлении, основанном не на понятиях и логике, а на рефлексологической натасканности.
      
       Дефиниции понятия оказываются или невозможными, или противоречивыми. Логически бессмысленны высказывания, в которых заявляется сначала, что понятие - эта совокупность суждений, а затем - что суждение - это связь понятий.
      
       Если я произнес в некотором контексте слово "медведь", то заодно и вызвал радикальный смысл (смыслорадикал) этого слова, - и более, как правило, ничего не нужно. Если наша цель есть "медведь вообще" или даже некий "медведь вообще" в зауженном смысле, то мы столкнемся с лингвистическими, прагматическими, структурными, хроносными несуразностями. Есть медведь бурый, белый, очковый, ......, n-й, (n+1)-й......, ископаемый, есть медведь-игрушка и изображение медведя, есть фигуральности энтомологические, технические, прозвища, фамилии, топонимы... С другой стороны, можно задать вопрос: "Является ли мертвый медведь медведем?" или "Медведь ли эмбрион медведя?" Мы имеем парадокс качественности, согласно которому, медведь, как и Сократ, не мог родиться и не мог умереть: умирает или живое, или мертвое, но живое, когда живет, не умирает, а мертвое не может еще раз умереть.
      
       Вследствие иллюзий восприятия и воспоминания, я могу выдумать и объективировать с помощью смысловых отсылок и "безденотативных" медведей, какие не предстанут в качестве представителей вида и рода, например, "зеленого медведя"; я могу не знать, что сумчатый медведь не относится к семейству медвежьих. Что следует полагать? Наличие понятий в себе? Понятий вне конкретного субъекта? Иногда заходит речь и о понятиях за пределами социума, ввиду очевидного наличия ложных взглядов и представлений, не исчезающих на протяжении эпох.
      
       Попытка выявить смысл понятия приводит не только к парадоксам качественности и парадоксам изменения качественности, но и к иным: неизбежно всплывает психофизиологический вопрос-парадокс и вопрос о вещи в себе: существует ли медведь сам по себе или только в представлениях и ощущениях; возникает проблема составленности или несоставленности объекта из элементарных частиц. Обычная ситуация оказывается невероятно усложненной, обремененной тотальными мировоззренческими вопросами, относительно простой случай требует лавирования в массе ярлыков и "измов".
      
       Можно обойтись и без длиннот наглядности, указать на то, что в психической реальности мы имеем дело со смыслообразами, смыслознаками, интенциями. Идеального в психической реальности - а это единственная субъективная реальность - нет.
      
       Чистый смысл есть интуитивная проницаемость. Сосредоточившись мимолетно на какой-либо данности, можно интенционально-сгущенно вместить в еле заметном всплеске смысла все ее сигнально-рациональные связи. Смысл может не потребовать для себя дополнительных образов при сосредоточении на одном образе; тем более он не потребует идей и понятий - псевдочасовых мыслительного. Сказав это, мы тем не менее не должны преувеличивать объем рабочего смысла - смысл уподобляется знаку, выступает в виде смыслознака, корректируется засубъективным пейсмекером, в котором и заключается все нечленимое и скрытое богатство рациональности.
      
       Во всплеске смысла часто содержится решение задачи без какого-либо обращения к образным, знаковым разворачиваниям и ссылкам на идеи. Если обращение к разворачиваниям необходимо, то подобная необходимость обычно свидетельствует о непроясненности исходного смыслового импульса и указывает на пути поиска через серии других смысловых импульсов.
      
       Мышление замыкается в себе, отталкивается от неточностей психики и тем самым создает цепи противоречий. Если мыслительная блокада возможных вариантов направленности достаточно велика, происходит образование ссылок на идею. Идеи оказываются проекцией реальных смысловых ссылок на небытие. Ввиду неизбежной противоречивости ссылок и хронального их расположения, не исключено образование нетривиальных, многоэтажных и саморазрушающихся идей. При этом логическое саморазрушение идеи не обязательно принимают во внимание. В качестве идей соответственно могут существовать не только фотосредно непредставимые и квазисредно несуществующие объекты математики, но и четырехугольный треугольник, шестизначное однозначное число, соединяющая две точки кривая линия, являющаяся более короткой, чем проходящий через эти две линии отрезок прямой.
      
       Понятие есть не только одна из таких идей, но и идея весьма нечетко заданная, сводящаяся не к ссылкам на сознание, но - к идеальным представлениям традиций, интерсубъективной и субъективной стихийности. Если понятие о понятии в той или иной степени закрепилось исторически, то это не означает его полной приемлемости для большинства человеческих сфер. С другой стороны, понятие о понятии конвенциально неопределено, в него пытаются вкладывать различный "смысл". Понятия отождествляются то с дефинициями, то с представлениями или общими представлениями, то с абсурдно-бесконечным пониманием-приближением, то с отражением "сущности" явлений в феноменах, то с мыслью непсихической или психической, то с определенного рода суждением, то с обобщением, то с идеалистическим перечнем, не имеющим начала и конца, то с частью мировоззрения...
      
       Любое абстрактное идеальное существование фактически означает несуществование. Отождествление понятий с тем или иным реальным психическим (сознательным в нашем смысле) всегда спорно, так как интенциональность феноменов всегда конкретна для каждого отдельного наличия.
      
       Априорная эгофункциональность психики переносит цементирующий момент, связывающий разнородные сознания-ощущения в целостное сознание, и на то, что сознанием не является, - на поглощенное прагматическое (метапрагматическое), с одной стороны, и - на фантомы последнего в небытии, с другой стороны.
      
       Мы отказываемся считать категории понятиями, несмотря на то, что многие общепринятые категории - такие же фикции, как и понятия.
      
       Сам термин "категория" малоудачен в том плане, что он имеет смежные и ассоциативные значения вербально-классификаторского и родового. "Категория" - это неявляемое в чистом виде сущностное, если речь идет о реально значимой категории. Обычная субъективная форма представленности категории может быть достаточно случайной или систематически неполной, но при любом варианте может приобретать характер психического доказательства. Как нечто оформленное выглядят только знаки, символы и направленности. Наибольшее логическое значение здесь имеет направленность.
      
       Среди всех реальнозначимых категорий можно выделить такие, какие не являются частным в более общем. Монокатегорией является, например, категория "красота" (прекрасное). Она резко выделяется из тех категорий, какие нередко ставятся с ней в один ряд. Ее выделенность - как в особом экзистенциональном значении, так и в отсутствии разложимости. Комическое разлагается на составляющие, трагическое также разлагается и т. д. Красота в большей степени проступает не через центральное смысловое, но через реактивное. Через смысловое проступает другая монокатегория: сознание.
      
       Абстрактность монокатегорий более чем сомнительна: они абстрактны вербально, но конкретны реально. С монокатегориями часто связаны те или иные безотчетные религиозности (проторелигиозности). Есть глубочайшая, но нефиксируемая разница между выражением "дерево вообще" и выражением "красота вообще".[17] Ясно, что денотат первого выражения есть фикция. От пересечения всех возможных представлений о деревьях ничего не остается, ибо представления оказываются саморазмытыми, переведенными в небытие или абстрактное указание на направление в никуда. То же, что остается от логического пересечения всего прекрасного - более чем колоссально. Это бесструктурная, бестелесная красота, сверхинтенсивная, но не ее отблеск, разлитый в человеческой видимости. Реальные предельные реактивные и предельные смысловые ощущения - только подступы к подобным "абстракциям". Чтобы горгона Медуза не испепелила, вступать во взаимоотношения с ней можно, лишь разглядывая ее отражение на щите, а этот щит и есть пленка человеческого сознания.
      
       Категория "информация", попав в парадокс саморефлексивности, уничтожается, но монокатегории ха-рактеризуются тем, что и в своем дополненном и продолженном виде сохраняются, оказываются антиинформационной нечеловеческой значимостью.
      
       * *
      
       Реальное человеческое мышление носит поверхностный характер и не имеет никаких субъективных механизмов, возникая как нечто наглядное в виде импульсов из поглощенности. Поверхностность человеческого мышления заслоняется вербализацией, и эта маскировка вносит многочисленные искажения в общие представления о мышлении вообще - собственно чистое мышление подобно сновиденийно-интенционному мышлению. Далее отделенное не только от слов, но и от образов (ин-тенционная концентрация), мышление оказывается почти неуловимым, не теряя тем не менее своей значимости и актуальности - другой вопрос в том, что это освобожденное мышление весьма редко фиксируется в последующих за настоящим здесь-теперь и всегда связывается с изменением базового состояния, мнестическими смещениями.
      
       Сознательные апелляции к досубъективносознательной поглощенности для самого сознания не играют решающей роли. Эти апелляции стихийно заменяются обращенностью к проекциям на небытие: идеальностям различной степени представимости и непредставимости, в том числе средам и объектам рассудка и разума, то есть несуществующим положенностям несуществующего. Эти среды оказываются своего рода продолжениями квазисреды, ИФФС и сознания в целом.
      
      
       2.2.3 ВОЛЕВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       Собственно волевые ощущения реактивно бесцветны. В своем чистом виде они не имеют никакой формы и структуры - по крайней мере, внутренней формы и структуры. Отсутствие формы снимает какую-либо характеризуемую их осмысленность, а отсутствие структуры снимает их внутреннюю рациональность.
      
       От других интегративных ощущений волевые ощущения отличаются нетривиальным отношением к протяженности и реальности, а именно: они коррелируют с изменением и размыванием реальности. Несмотря на свою непостоянную уловимость, эти ощущения окутывают собой все сознание и связываются с самой его наличностью.
      
       Тенденция волевого представлять собой границу сознания превышает такую же тенденцию ментальной логики, а потому волевое вырисовывается в субъективном как феномен более первичный, чем чувство, смысл и нейтральное тривиальное ощущение. Небольшое усиление крайних состояний сознания уже означало бы, что волевые ощущения не только бессмысленны и бесчувственны, но и алогичны, не только алогичны (дологичны), но и бессознательны (досознательны). Прямым путем фиксировать подобные особенности волевого невозможно из-за отключения смыслового и мнестического. Если переход к сверхреактивностям означает первую ступень отключения, то переход к крайнему волевому (волевому в чистом виде) - вторую. Подразумевается, что первая ступень связана со снятием рационального, а вторая - со снятием логического и смыслового. Косвенное фиксирование особенностей волевого, фик-сирование задним числом может рассматриваться только как предварительное.
      
       Вторая трудность в рассмотрении волевого заключается в необходимости отмежевания от гомункулусирования реального волевого. Спасение здесь не только в диалектике временных рядов и диалектике самого вложения сознания в сознание, но и в достаточной прозрачности общей природы того, что проходит через сигнально-рациональный центр сознания и через периферию сознания.
      
       Качественно-интенсивностная классификация волевых ощущений имеет сходство с классификацией смыслов и реактивностей только при рассмотрении феноменов, связанных с кажимостями субъективной автономии.
      
      
       КЛАССИФИКАЦИЯ ВОЛЕВЫХ ОЩУЩЕНИЙ
      
       1. Ощущения волевых сред - тотальных волевых координат.
      
       2. Безапелляционно переживаемое частное волевое (касается изменений в дифференцированных ощущениях).
      
       3. Диффузное парареактивное волевое.
      
       4. Экспозиционное волевое.
      
       5. Домотивное волевое.
      
       6. Мотивационное волевое.
      
       7. Частное суперволевое.
      
       8. Общее суперволевое.
      
       9. Тонкое волевое.
      
       10. Тонкое волевое неспецифическое.
      
       11. Предельное волевое.
      
       12. Сверхволевое.
      
      
       1. Ощущения волевых сред - это базовые и наложенные волевые состояния.
      
       Базовые состояния: бодрствование, небодрствование, инободрствование.
      
       Состояния, наложенные на базовые: дремота, гипнотические фазы сна, вялость, оживление, напряженность, скованность, абулия и т. п. Здесь указаны наложенные состояния только для обычного базового состояния бодрствования. Граница между небодрствованием и инободрствованием условна.
      
       2. Можно видеть три вида безапелляционного частного волевого:
      
       а) внешнее от порхания бабочки и тиканья часов до движения товарного поезда и раската грома (подразумевается именно волевая компонента изменения субъективной реальности);
      
       б) соматическая непроизвольность от моргания до деяния в состоянии "аффекта";
      
       в) пограничное волевое: от легкого давления и поглаживания до удара током и физического насилия.
      
       В перечисленном мы обращаем внимание не на прочие категории ощущений, а на лишенные квазипроизвольности волевые импульсы, как первичные, так и индуцируемые первичными синтонные или негативные.
      
       3. Парареактивное волевое. Эти волевые ощущения непосредственно связаны с реактивными ощущениями, словесно и двигательно неоформленными сиюминутными побуждениями, влечениями. Парареактивное волевое как бы создает дополнительное реактивное погружение. Возможно неспецифическое ИФФС-оформление парареактивного волевого.
      
       4. Экспозиционное волевое. Ощущения несколько сходные с предыдущими, связанные со спокойным рассматриванием предметов, изображений, интерьера, ландшафтов.
      
       5. Домотивное волевое (импульсивное, стереотипное). Здесь имеются в виду импульсы, коррелирующие не только с выполнением привычных действий в утилитарном смысле, но и импульсы, связанные, например, со случайными, навязчивыми действиями (игра с цепочкой, болтание ногой, постукивание предметом о предмет и т. п.).
      
       6. Мотивационное волевое (запускающее, поддерживающее, прекращающее, преодолевающее, переключающее и т. п.). Связано с выбором направленностей активности, перераспределением направленностей.
      
       Мотивационное, независимо от степени своей ущербности, обязательно проходит через центральную умственную зону. Верблизация смыслов и намерений внутренней речью не обязательна. Здесь важно осознание не только результата, но и начала действия, важна связность волевых импульсов со смысловыми импульсами. Знаковая выраженность последних не играет особой роли. Мотивационное волевое в сумме с импульсивным и стереотипным волевым составляет рабочее волевое суммационно-практической активности.
      
       7. Частное суперволевое. Характеризуется приматом конкретного действия над последствиями и какими-либо данностями. При этом уничтожаются все иные интересы и жизненно важное. Характерны девизы: "Умрем, но не сдадимся!", "Вперед под танки!", "С нами крестная сила!", "Будь что будет!", "Только через мой труп!" и тому подобные.
      
       8. Общее суперволевое. Далеко не всегда фиксируется мышлением достаточно четко. Чаще имеет место тоническое фиксирование. Формально интенсивность воления выглядит здесь как степень упомненности, в виде априорной или апостериорной оттиснутости в границе сознания.
      
       Речь идет не о мотивах, а о сверхмотивах, образующих относительный смысл жизни. Общее суперволевое предрассудочно и распространяется на все проявления индивидуальной деятельности. Оно не может сводиться к поставленным целям или к приказам поступать так, а не иначе. Имеет значение не волевая формула, а ее соответствие действительному.
      
       9. Тонкое волевое. Связано с деятельностью, требующей обуздания обычно-органических волевых импульсов и отрицательных эмоций, стадных порывов. На второй план отступают страх, боязнь крамолы, богохульства, житейское нежелание мыслить до конца и без смысловых прыжков.
      
       В сфере интеллектуальной тонкое волевое поддерживает мышление, выходящее за грань обыденного здравого смысла; в прагматических сферах оно имеет отношение к тому, что называют словами "мошенничество", "интрига", "политиканство", "заговор" и т. п. - ко всему тому, что связано с крайней опасностью, но требует самообладания и строго диф-ференцированных и продуманных действий.
      
       10. Тонкое неспецифическое волевое (мистическое волевое). Соответствует аналогичным сосредоточенностям реактивного и смыслового.
      
       11. Предельное волевое. Экзотическое ощущение внезапной свободы, внезапного неожиданного раскрепощения, краткая иллюзия того, что все возможно.
      
       12. Сверхволевое. Феномен недостаточно ясный по своим внутренним проявлениям. Чаще всего имеет прямое отношение к коллективным психозам, панике, религиозному умопомрачению (непросветлению[18]). Имеет место аннулирование всех бывших ранее сосредоточенностей, создание новых многообразных доминант.
      
       * *
       Сама представленность волевых ощущений дается в зависимости от затрагивания центрального сознания; в более общем случае волевые ощущения коррелируют с деформацией и изменением всего сознания; волевое переходит в малоуловимое, а затем вообще перестает быть ощущением, то есть вымывается из субъективного.
      
       Если над зоной ума витает фикция разума, то "зоне" воли соответствуют фикции, условно именуемые "силой воли", заповедями, обетами, судьбой и т. п. Установление несуществующих точек опоры здесь коррелирует с поглощенно-психейными точками опоры. Значение всякого рода волевых фетишей - в самовнушении, кажимости возможности управления незримым (что именно чем здесь управляет - весьма спорно), но главное в том, что фикционные разграничения и сосредоточения оказываются иногда прагматически действенными, а, следовательно, не по своему обозначению-условности, а по своему витальному назначению приемлемыми, хотя бы временно. Здесь важно отсосредоточение-сосредоточение, усиление посредством иллюзий и искусственных приемов активного умомненья, отпечатывания нужных стереотипов. Молитвы, призывы, заклинания действуют отнюдь не только механически как оборотная сторона рефлексивно-рефлексных точек - иногда все это приводит к неописуемым невоспроизводимым явлениям паранаучного свойства.
      
       В некотором роде волевые ощущения первичны по отношению к прочим ощущениям, они связаны со степенью наличности всего сознания вплоть до его рационального отсутствия. Даже засасывания в сон, дремоту, патологическое восприятие связываются с усилением волевых трансформативных ощущений за счет ослабления обыденно-тривиаль-ных ощущений волевого настроя. Всякая попытка не заметить бесцветно-незримые силы через симптомы волевых ощущений оканчивается тем, что эти "силы" усиливаются и действуют подобно стихии. Волевые ощущения по своему основному содержание соответствуют тому, что как раз перпендикулярно плоскости сознания, малодоступно мнестическому. Можно не брать такие состояния, как кома, судороги, шок, - достаточно указать на явления эмоциональной тупости и чувственной обостренности, спутанности ума и высшей ясности, крайней усталости и бодрого оживления.
      
      
       2.2.4 ДРУГИЕ
       ИНТЕГРАТИВНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       К интегративным ощущениям относится ощущение "я", ощущение дленности, ощущение длительности, ощущение протяженности. Это наиболее общие интегративности. Ощущения протяженности могут быть различных видов. В их числе квазисредная протяженность, незрительные протяженности, свободные от зрительных, а затем и - каких-либо геометрических ассоциаций.
      
       Аналогично, ощущение дленности - это не субъективное время, связанное с теми или иными частными изменениями, а всеобщее ощущение текучести. Имеет место неизменяемая триада сознания: "я"-протяженность-дленность. Эта триада реально автоабстрактна, экзистенциальна и представляет собой остов сознания.
      
       Существуют интегративные ощущения непосредственно ИФФ-средные и квазисредные, а также интегративные ощущения, пограничные между квазисредой и ИФФС. ИФФС по отношению к разнообразным интегративностям вполне разделима на интро-фотосреду и интрофоносреду. По связи с протяженностями различие между зрительным и звуковым проступает уже в квазисреде, невзирая на возможности частичной нивелировки такой разницы.
      
       С интегративными ощущениями различного порядка и данности связано также выделение предметов из видимости, образование кажимости самотождественности этих выделенных предметов во времени. Интегративны ощущения пропорций, ощущение движения, метрическое ощущение (прототип математического количества), ощущение формы, размера, удаленности и т. п.
      
       Возникает впечатление противоречия: с одной стороны, интегративные ощущения выступают как симптомы иррационально-бесструктурного, с другой - многие интегративные ощущения представляются признаком сигнально-рационального, структуро-информационного. Сверх того, определенное недоумение способна вызвать разнородность интегративного.
      
       Существуют различные приведения интегративностей к единству. Одно из таких приведений заключается в использовании градаций ощущений смысла. Имеется в виду использование смысловых феноменов не как вспомогательных, а как стержневых. Исходя из расширенной таблицы ощущений смысла, мы доходим до искусственных рационализаций, а затем уходим от них. Можно воспользоваться сходствами между таблицами ощущений смысла, реактивностей и волевых проявлений. При этом распознавательные и когнитивные интегративности окажутся в той или иной степени пересеченными с зоной "рабочих смыслов" (см. 2.2.2.А). Тем не менее наиболее значимо, на наш взгляд, такое рядоположение интегративностей, какое естественно связывает их с неинтегративными ощущениями и сознанием в целом.
      
       Графически, при таком рядоположении, поток сознания выглядит в виде ствола дерева, а конкретная я-среда - как срез этого ствола (точнее говоря, срез ствола плюс несколько сердцевинных волокон различной длины, некоторые из последних - от корня до вершины). Наиболее дифференцированные ощущения располагаются у периферии среза. Большинство зрительных и звуковых ощущений - это кора дерева. Безапелляционные частные волевые ощущения - меристематические ткани. Наиболее интегративные ощущения - сердцевина дерева. Для полного рассмотрения, в модели волевых ощущений необходимо учитывать уже не срез дерева, а растущий побег (конус нарастания).
      
       В хроносном плане возможна и иллюстративная картина потока сознания в виде метамерного дождевого червя, в котором всякий последующий сегмент отчасти сходен с предыдущим сегментом, а каждый сегмент представляет собой своего рода квант потока, сознание вместимое в наименьший локус субъективного времени.
      
       Подобные общие рассмотрения целесообразнее приводить в более специальном разделе (см. 3.2.1). Здесь мы указываем только определенные ориентиры. Один из таких ориентиров - степень константности и возможность повторения интегративного ощущения.
      
       Трудноклассифицируемыми интегративностями являются интенции отношений. Подразумеваются не столько отношения-рационалы, типа канонически выданных эрзацев мышления (книга лежит на столе; ребенок испугался индюка; диктатура себя изжила), сколько отношения, невыразимые ни подобными сентенциями, ни системой подобных сентенций. Полному членению на рационалы не поддается даже чисто смысловое. Тем более подобная операция затруднена для смысло-воле-реак-тивного. Интегративно выраженные отношения сравнимы с символами-образами[19], а часто неотделимы от последних в своих мозаичностях. Психическая посюсторонность в таких случаях замыкается на воспоминания о воспоминаниях, полное прояснение которых невозможно не в связи со степенью изначальной произвольности ассоциирования, но в связи со стертостью бывших некогда достаточных оснований, сверх-масштабностью всего пласта ассоциаций. Даже и в более простых случаях ключевую роль приобретает данность знака (в том числе напоминающего), связность знака с непрояснимым, в особенности тогда, когда свободная алгебраическая замена знака невозможна, невзирая на всю его изначальную произвольность или кажимость таковой. Например, вполне можно заменить (пользуясь русским языком и в рамках русскоязычной культуры) имя "Теофраст Бомбаст фон Гугенгейм" на имя "Парацельс", выражение "английская королева" на выражение "королева Великобритании" (невзирая на всю формальную разницу), более сложно заменить наименование "Китай" наименованием "Хина" или "Хань", и практически никак нельзя заменить (без тонико-смысловых потерь) имена "Фет" и "Бальмонт" на алгебраическое "поэты А и Б", невзирая на всю логическую допустимость такой замены в соответствующих контекстах.
      
       Если в смыслознаке, смыслообразознаке искусственно выделить знак и смысл или смысл, образ и знак, то часть, называемая знаком, может быть подразделена на знак и знакосмысл, а образ - на образ и образосмысл. Роль знакосмысла - в наличии смыслов, дающих схватываемость и слияние несемантической стороны знака, то есть знакосмысл - это внутренний смысл знака. Примерно то же можно сказать о внутренней стороне образа, образа как самозамкнутости вне иных образов и вещно-предмет-ных соответствий, побуждений-сходств.
      
       Соотношения между знаками и реактивностями малоопределены. Кроме того, соотношения между "внутренней" реактивностью знака и его "внешней реактивностью" могут быть самые неожиданные, непланируемые. Сверхважной может оказаться и конкретная данность знака в здесь-теперь, та или иная его модификация: в структуре знака есть "внезнаковые" - неозначающие структуры, оказывающиеся разделом между смыслом и реактивностью.
      
      
       2.3 Я-СРЕДА В ЦЕЛОМ
       (Резюме)
      
       Я-среда - это совокупность всех данных ощущений в кажущемся настоящим локусе времени. В эту совокупность входят и ощущения, не имеющие внутреннего временного локуса, и ощущения собирательные, в которых так или иначе, интегрированы ощущения разных локусов времени.
      
       Все то, что реально дано человеку, есть его собственные ощущения; следовательно, единственное, что дано человеку, есть я-среда.
      
       Я-среда характеризуется тем, что всякая произвольно взятая ее часть самоосознается. Действительно, если я вижу черное пятно, то это черное пятно самоосознается, в противном случае его бы не было, так как за этим пятном не наблюдает никакой гомункулус. Ощущение "я" находится в том же царстве феноменов, что и черное пятно, несмотря на иную выданность, выдвинутость в сознание.
      
       Какие бы произвольно выделенные данности сознания мы ни брали, всегда самоосознается каждая из подданностей этих данностей и одновременно то или иное их множество. Объединение и пересечение двух элементов я-среды есть элемент я-среды. Если объединение есть одновременное восприятие-осознавание и выделенность ощущений, то пересечение - это более общее ощущение или более интегративное ощущение. Более общее ощущение - ощущение общей принадлежности, общих свойств, а интегративное ощущение - в строгом смысле, не само собственно пересечение и не сама сумма ощущений, но новый феномен, на всем этом или на части всего этого основанный, вернее, с частью всего этого или со всем этим скоррелированный. Нужно учесть и различную заданность различных интегративностей. Чистыми пересечениями, например, могут быть предметно-рациональные интегративные схватываемости.
      
       Я-среда обладает подобиями с субстанцией, и в ней невозможны "пустые элементы", "нули", "бесконечности" и другие абстрактные математические характеристики. Протяженность я-среды не имеет геометрического характера. Метрику и размерность я-среды образует исключительно функция самоосознаваемости. При этом априори ясно, что размерность любого из сознаний я-среды не является кратной единице.
      
       Субъективное пространство, точнее, совокупность субъективных пространств перцептируется-аппер-цептируется как одно или несколько интегративных ощущений. При этом с общим субъективным ощущением протяженности нельзя смешивать частные: зрительное, звуковое, обонятельное, соматическое, фотосредное и т. п. Общее ощущение протяженности не есть ощущение размеров, кубатуры, пространства предметов обыденности, - это ощущение разлитости, расплеснутости, которое константно и никогда не меняется, подобно ощущению "я". Ощущение "я", ощущение дленности и ощущение протяженности образуют единую триаду.
      
       Я-среда является негеометрически многослойной средой, благодаря инерции, обычным воспоминаниям, мгновенным воспоминаниям, ощущениям смысла, ощущениям движения и т. п. Интеграция одних ощущений другими не есть какой-то процесс, происходящий внутри я-сред, но внутри я-среды дается только результат. Сознание предстает как самосознание каждой данности сознания, даже если между подданностями отсутствуют протяженностно-пространственные или какие-либо еще связи. Все это вовсе не означает, что трещине на стене известно о существовании в данное время запаха одеколона. Взаимосвязь-самоосознавание этих двух ощущений сразу происходит в третьем ощущении, с ними сцепленном и на них наложенном. В свою очередь, это третье ощущение опричинивается не из перечисленных двух ощущений, но из поглощенности. Я-среда не может быть центрирована сразу во всех средах и ощущениях. Централен узел наибольшей сосредоточенности; прочие ощущения оказываются довольно призрачным аккомпанементом. Под термином "узел" мы подразумеваем обозначение области наибольшей психической схватываемости безотносительно к наличию в этой схватываемости тех или иных ментальных границ, в том числе междусредных границ.
      
       Высказывания о реальных я-средах вполне могут характеризоваться алогизмом и отвлеченностью. Пусть мы имеем высказывание: "Я вижу предмет А" (ощущение предмета А имеет место). Само это высказывание оказывается "висящим в воздухе" - вначале полуреальным, а затем - выдернутым из реальности. Непосредственная соотнесенность с той или иной реальной я-средой также оказывается исчезнувшей, и ряд таких соотнесенностей представляет нам обыденный предмет-поток, типа того, что "покоясь, стоит на столе". Даже если условно допустить, что человек говорит не словами, а непосредственными соотнесенностями, то окажется, что подразумеваются вовсе не какие-то определенные я-среды и не данности, предстоящие через бывшие реальности, но некоторый суммационный пакет воспоминаний из ряда бывших и переиначенных я-сред, причем неполный и внутренне размытый. Следовательно, умозрения и высказывания соответствуют не совокупности ощущений, а некоторой сигнально-рациональной выделенности мнестического. Это мнестическое, по сути, населено апперцептивным и, представая в своей конечной форме, является в форме апперцептивного. Подобная рациональная выделенность образуется по иррациональному типу и является стихийно-стереотипной.
      
       Как правило, язык соответствует ощущениям достаточно нестрого. При намеренном усилении этой нестрогости (с некоторыми специальными сосредоточениями-разграничениями) мы будем иметь язык "строгих" абстрактных построений. Любая якобы строгая наука нестрога бытийно и психологически. Язык по отношению к пакетам я-сред описывает только определенного рода ограниченные и искусственно выделенные схемы. При толковании последних легко может быть внесена еще одна произвольность. Мировоз-зренческое очищение отчасти заклю-чается в подборе условий для того, чтобы способ рассмотрения явлений не создавал на фактуре рассматриваемого собственных наслоений, снятие которых принципиально невозможно.
      
       Само виденье людей, предметов, изображения в зеркале, изображения на картине и т. п. уже есть рациональная выделенность. Будучи актуальной рефлексивно-рефлексно, она совершает холостую работу, осигналивая и непрагматическое (формы облаков, клякс, фигуры Роршаха). Это избыточное осигналивание входит в подспудные основы художественного восприятия. Так, возможности избыточного восприятия могут быть испытаны на наиболее "абстрактных" художественных произведениях. Осигналивание имеет шансы идти и дальше к символизации и самоотрицанию, образуя феномен пропуска чисто рациональной выделенности, когда произведение вызывает обычные и тонкие эмоции без выделения чего-либо предметного и роршахового.
      
       Выделение того или иного предмета или явления связывается с комплексом апперцепций. Основой последних чаще всего является неявная проторенность. С одной стороны, на расстоянии могут быть оценены прочность предмета, его твердость или мягкость, материал - без каких-то специальных мысли-тельных рассмотрений, одним мгновенным взглядом; с другой стороны, все это внушает видимость невидимого, иллюзии принятия декораций за действиительную обстановку и т. п. Из-за наличия этого рефлексивно-рефлексного (в том числе мнестического) свето-фильтра перед глазами невозможно знать, что мы видим и что мы могли бы видеть в чистом виде.
      
       Один и тот же объект в поле обозрения, то есть не чистый реальный объект, а обыденный предмет-поток может характеризоваться различной выделенностью в качестве перцептивно-апперцептивной кон-струкции, в зависимости от степени и направления сосредоточения. Например, он может быть только пятном в общей картине фотосредно-квазисредного. Чем меньше сосредоточенность, тем более это пятно призрачно. И наоборот, эффект той или иной дерационализации иногда обеспечивается чрезмерной сосредоточенностью. В любом случае угловые границы зрительного восприятия неполны и размыты.
      
       Каким бы зыбким ощущение ни было, оно тем не менее всегда полноценное ощущение - полубессознательных и бессознательных ощущений не бывает, поскольку ощущение и есть то, что ощутимо присутствует, в каком бы виде это ощутимое присутствие ни давалось. Возможное отключение мнестического и диффузность волевого ни о чем не говорит.
      
       Гете заметил, что человек не удерживается долго в сознании и должен убегать в бессознательное. Все, что дано, есть только сознание и некого ныряния субъекта как рамки сознания туда и сюда быть не может. О нырянии в поглощенность можно не говорить, поскольку мы фактически всегда там и оттуда, но уже не в качестве таких обозначений, как субъекты и местоимения. Между тем, в словах Гете можно видеть метафорический намек. То, что он назвал "сознанием", следует понимать только как обычно-упорядоченное сознание, а гетевская погруженность в бессознательное - не что иное, как наполнение сознания иным содержанием при частичном или полном уничтожении сигнально-ра-ционального, прагматического, а также при частичном или, возможно, полном в той или иной компоненте отключении мнестического. Это кажуще подспудное сознание не является чем-то глубоко спрятанным. Оно вполне явно в момент своей данности. Пакеты я-сред, объединенные тем или иным особым ощущением, связанные с эстетическим или эвристическим, могут состоять из сознаний смешанного типа (подспудно-неподспудных) в рамках специфической сосредоточенности.
      
       Собственно субъективные сознания несамостоятельны и несамовытекающи. Тем не менее "подсознание", "бессознательное", "неосознанное", "нейродинамика" - только игрушки, состоящие из фиктивных положенностей, проекций на небытие некоторых границ явного. В строгом смысле, они не могут претендовать на роль неявной реальности.
      
       Существует мнение, что гипнотизер действует на субъективное сознание гипнотизируемого, а уже затем - на нечто иное. В этом мнении заключена двухступенчатая ошибка. Во-первых, действует не гипнотизер, то есть не его табло-сознание; во-вторых, "действие" не направлено прямо на сознание поддавшегося гипнозу или гипнотизируемого. Нейрохирург же ничем не лучше гипнотизера. Любые человеческие действия - не что иное, как все те же пассы. Рефлексивно-рефлексная значимость дающегося в сознании структуро-вещественного фантома лежит в основе синдрома псевдоматериальности.
      
       Для обычного сознания структура и есть его искривленная граница. Манипуляторство со структурами-границами - это манипуляторство через посредство иного. Поскольку ничто в субъективном сознании не является полностью проницаемым и полноценно данным, то и любые действия проистекают из сознания только кажимостно.
      
       Допустим, что в сознании есть нечто, что не есть пассивное изображение. Поскольку это нечто находилось бы в сознании, то оно было бы полностью наглядным. Эта полнота наглядности оказалась бы абсолютной проницаемостью от и до, уничтожающей необходимость какого-либо познания. То был бы абсолют.
      
      
       2.4 Я-СРЕДА КАК ВТОРОЙ ИСХОДНЫЙ ПУНКТ ФИЛОСОФИИ
      
       Философия не исчерпывается сферой вербального и может присутствовать в ощущении несловесных звуков и зрительном созерцании. Во многих восприятиях предстает та или иная выраженность философии. В зрении есть и умозрение, а в мироощущении всегда даны и существенные составляющие мировоззрения и даже их живые переливы.
      
       Как мы уже говорили, мировоззрение-изложение нигде не "висит", его нет, как нет текстов и полностью развернутой цепи воспоминаний-представлений в здесь-теперь. В реальном здесь-теперь мы можем иметь только мировоззренческие интенции, а эти интенции, сколь бы умственны они ни были, не разумные представленности, а ощущения, мироощущения. Следовательно, единственной мировоззренческой реальностью являются мироощущения. При этом не имеет значения, приняло ли мироощущение форму высказывания или нет, является ли оно результатом умозаключения или итогом иного (катарсис, внезапная несанкционированная проторенность, изменение положения вещей в "худшую" или "лучшую" сторону и т. п.). Слова "мировосприятие", "миропредставление", "мирочувствование", "миросозерца-ние", "миропонимание", конечно, несколько различаются по своей семантической окраске, но в рамках этой книги наиболее исчерпывающим термином является именно МИРООЩУЩЕНИЕ - мы не будем вновь обосновывать тезисы, что действительный пси-хический феномен более или менее локален, полнокровен топологически, что всякое ощущение, невзирая на свой объем, есть неизбежно и восприятие, и смысловая данность, что ощущение как некая вырванность по узкому качеству есть только абстракция. Ощущение = феномен, феномен = ощущение (и в микро-, и в полной макропредставленности). Разве только термины "мирофеномен", "мироофеномение" слишком двусмысленны и могут вызывать превратные ассоциации. Они проигрывают даже таким выражениям, как "мироявление", "мирокажимость".
      
       При поиске отсубъективного исходного пункта философии, предпочтение нельзя отдать ни построению из умозаключений, ни эксперименту, ни интуиции, ни так называемой первой мысли. Приоритет нельзя отдать и тому, что как будто наиболее уместно, гармонично, значимо. Все перечисленное может оказаться одинаково ложным, а если не ложным, то ложно истолкованным.
      
       Прагматически под философствованием обычно понимают всего лишь игру слов по конвенционально принятым правилам. Вполне может быть и так, что эта игра слов ничему действительному не соответствует. Чаще всего так именно дело и обстоит.
      
       Собственно философствование заключается в движении интегральных смыслов или в сосредоточении на интегральных смыслах. Эти смыслы - одновременно чувствования, поскольку относятся не к первому, а к глубинному плану субъективной данности. Кроме того, они содержат некоторые в той или иной степени уловимые тонические обещания или претензии выхода за пределы этой данности.
      
       Фактически дающиеся философствования необязательно приводят к систематической философии. Чрезвычайно редкостные мыслительные сосредоточения могут проявить себя как факторы системообразования. Всякого рода озарения "красотой", "ужасом", "Логосом", сочетаниями последних слишком сильны, чтобы быть такими факторами, но некоторые органически неопределенно-значимые оттенки названной триады уже образуют мировоззренческий вопрос, обращенный большей частью именно к внесловесной способности философствования. Подобное внесловесное философст-вование составляет самую суть искусства. В поэзии оно возможно не через прямые смыслы сочетаний слов, но... через отвлечение в словах от слов, через символы и иные способы создания сосредоточений. Наоборот, так называемая "философская поэзия" содержит только тысячи раз повторенные в прошлом сентенции и не имеющие достаточной ценности бытовые догадки, но вовсе не философию...
      
       Можно взять и менее тонкие, более "традиционные" способы мировоззренческого сосредоточения. Известное высказывание "Я мыслю, следовательно я существую" (Мыслю, следовательно существую), несмотря на возможность последующего сведения к тавтологии в процессе уточнения, достаточно проницательно, содержит в себе неявные смыслы. Именно "мыслю, следовательно существую", но не "хожу, следовательно существую", "дышу, следовательно существую" и т. п. Все эти "хожу" и "дышу" прямо или косвенно, через слова или помимо слов, но предстают только через мышление. Вполне справедливо, что история Новой философии началась с приведенного декартовского тезиса. В нем уже присутствуют в скрытом виде Юм, Кант и Авенариус.
      
       Более современным началом философии могла бы быть фраза [ОЩУЩАЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЮ], поскольку ощущение - это то, через что может предстать всякое нечто, если оно может предстать, поскольку всякое ощущение уже содержит в себе компоненту мысли - в противном случае оно не было бы "ощущениемостным". Дефект выделенной фразы заключается в наличии глагола и скрытого "я" или [я]. Высказывания "ощущения есть, следовательно они существуют", "совокупность ощущений означает существование их самих" могут быть прочитаны как тавтологии. Кроме того, текучесть ощущений (или, по крайней мере, ряда ощущений из совокупности ощущений) уже означает определенную парадоксальность. Придание существованию, сверх того, большего статуса, чем реальному наличию, требует объяснения термина "существование", что делает невозможным начало, исходность, а сведение существования к реальному субъективному наличию создает опять тавтологию и снимает возможность начала. Это второй парадокс попытки второго начала философии, если, конечно, не считать веера семантико-семантических парадоксов (часть которых мы рассматривали).
      
       Высказывание "ощущение - это первая реальность" и высказывание "ощущения - единственная субъективная реальность" чрезвычайно непродуктивны, хотя для кого-то они - подлинное откровение.
      
       Корень всех парадоксов в одном: в невозможности основания чего-либо производного в самом этом производном. Следовательно, начало строгой философии может быть только вне ее, а это де-факто означает начало философии в "недофилософии". Так и произошло. Мы начали изложение с обыденной дофилософской констатации: "Мне кажется, что я присутствую в некотором мире". Последующее уточнение этой фразы привело к ее полному логическому размыванию, но, тем не менее, первичный импульс был дан и философствование началось.
      
       Все это можно сформулировать суммировано: "Второе начало философии есть сфера ощущений". Однако эта сфера будет именно началом только при наличии первого начала - совокупности предначал, рассмотренных в первых разделах книги. С другой стороны, эта обыденная или необыденная фор-мулировка требует обыденного, заведомо нефилософского определения философии, но, исходя из обыденного, ничего уважительного о философии сказать нельзя. Весьма подходят такие эпитеты, как словоблудие, мудрствование, мыслительная жвачка, пустая обстоятельность, интеллектуальный вирус, лженаука, ненаука и так далее. Мы можем только спокойно заметить, что все это верно. Какого бы философа мы ни взяли, мы можем обнаружить у него, в лучшем случае, только тот или иной вклад в философию как сферу человеческой погруженности, философию как социальную сферу, но - не собственно философию как некое здание-построение. При ближайшем рассмотрении всегда окажется, что предлагаемое здание то не имеет никакого фундамента, то не имеет стен, то имеет обманный фундамент, ложные стены, и в любом случае оно - блеф. Наличие у того или иного философа некоторых верных положений нисколько не снижает эту блефовость, поскольку блеф для того, чтобы быть правдоподобным, должен иметь в себе некие "реалии". Философия - это как бы жилище, в лучшем случае годное только для самого философа, его эпигонов и апологетов, а если философ уже вошел в хрестоматии, то в определенной степени для тех, кто зарабатывает на жизнь каким-либо своим отношением к философии - ведь должен и блеф приносить пользу.
      
       Самообман, а следовательно обман в философии (прибегать к эвфемизмам здесь более чем непристойно) крайне прижился, и вопль "а король-то голый" здесь не поможет, поскольку те или иные вопли по более конкретному вопросу раздавались еще до нашей эры, но новые короли и новые ... (здесь как раз нужен эвфемизм) предпочитают не замечать, что до них что-то донеслось.
      
       Именно поэтому в качестве второго начала философии и предлагается попытка избавления от обмана, попытка различения реальности и нереальности. Наиболее естественным образом эта попытка и приводит к я-среде. Ведь даже иллюзорность я-среды есть реальность иллюзорности в ее уже конечном виде, данность, но не обещание данности. Я-среда - это общий и целый итог каждого мгновения. Из области слов мы указываем не на область слов, но на то, что видится, слышится, чувствуется, думается и вообще кажется в сейчас. Все то, что реально кажется в сейчас, и есть я-среда.
      
       Некая некажимостная интерпретация я-среды маловозможна из-за инертности я-среды, из-за существования субъективного локуса времени обычных нейтральных ощущений (например, ощущений виденья предметов) в течение 2-3 колебаний всей этой части субъективного мира, в течение 2-3 малозаметных, но все же явных флуктуаций. Опыты с ограничением угла зрения и эксперименты со стабилизацией сетчатки, несмотря на все философские фильтры и табу на данные естествознания и их прямое наивное истолкование, пусть не абсолютно, но приемлемы и философски, поскольку объектом эксперимента здесь оказывается восприятие, я-среда, но не некие косвенности. Разумеется, и здесь имеют место "черные ящики", фактически опосредованное, но не прямое влияние на я-среду. Главное в том, что отсчет и заключения совершаются не по данным приборов, не по той или иной косвенности, но по видению испытуемого. В частности, указанные эксперименты и опыты показывают, что зрительная реальность состоит из некоторых микрозрительных данностей, в которых человеческое вúденье не является объемным и близко к изображению на плоской, чуть искривленной картине. Эта микрозрительная реальность является как бы кадром зрительности.
      
       В течение локуса времени сигнально-рацональных данностей вполне можно успеть прочитать одним актом короткое слово или, по крайней мере, одну букву, но сокращение локуса времени до микрозрительного делает опознавание буквы невозможным, хотя и не снимает реальности. В данном случае в качестве реальности будет выступать пятно определенного цвета на фоне определенного цвета, естественно, мелькающее пятно, промелькнувшее пятно. Субъективно никакой буквы здесь нет, независимо от того, что изображено на предъявлявшемся материале для экспериментатора. Это изображение для экспериментатора зависит от условий эксперимента и в большинстве случаев есть только представление об изображении, "правильном изображении".
      
       Микрозрительное характеризуется рамками иных локусов субъективного времени, чем зрительное предметной выделенности[20].
      
       За исходные точки отсчета нельзя брать некие "феноменологические" чистые сущности - эти сущности род абстрактного небытия. Было бы очень странно считать, что они более устойчивы, более надежны, чем чувственное. Скорее наоборот, эти будто бы рафинированные идеальности вполне можно заменить конкурентными, причем выбор "этих", а не "иных" идеальностей весьма произволен, зависит от теоретических предубеждений. Ссылки на то, что чувственное нас обманывает, что оно эфемерно и малоприемлемо в качестве фундамента чего-либо, проистекают из скрытого наивного реализма или, во всяком случае, из его рудиментов. Многие упорно продолжают считать, что ощущения суть отражения того, что за их пределами. Это запредельное считается менее иллюзорным, чем ощущения. В этом, может быть, и не было бы философской крамолы, если бы ощущения не считались подобными чему-то "внешнему". С другой стороны, бытует совершенно недопустимое отождествление предметно-вещного мира с реальным миром, в то время как этот прагмати-ческий предметно-вещный мир - всего лишь стереотипный фантазм, потребный для осуществления относительно произвольной двигательной функции.
      
       Выводы. Второй исходный пункт философии лежит вне теоретических конструкций и словесной сферы, взятой в чистом виде. Этим исходным пунктом может быть явление я-сред, при условии необходимых сосредоточений и предварений, связанных с первым исходным пунктом философии. Явление я-сред сравнимо с несуществующими сферами и положенностями, предстающими через умственные ссылки. Контраст, выявляемый при этом, служит определенным критерием различия реального и нереального.
      
       Очистка субъективного мира, рассматриваемого в предельно широком понимании, идет не до псевдоумопостигаемых сущностей, вырождающихся в небытную идеальность, но до феноменов здесь-теперь-так наличных. Соответствующие этому про-позиции играют не некую корневую роль, но только роль рамок, роль алгебраических функций и аргументов.
      
      
      
       2.5 ЭКСТРАПОЛЯЦИЯ ИРРАЦИОНАЛЬНОГО
      
       Я знаю нечто, что реет и светится перед моей душой; если бы это достигло совершенства и постоянства, это была бы вечная жизнь. Оно таится и все же возвещает о себе. Приходит же оно воров-ским образом, чтобы отнять и украсть у души все вещи. А все же немного открывается и показывается, чтобы очаровать душу, и привлечь ее к себе, и похитить, и отнять у нее ее самое.
      
       Augustinus sanctus
      
      
       2.5.1 ВИДИМОСТЬ
      
       Если ум склонен к отвлечению, то реактивное - к преувеличению. В уме реальны картины и модели с иной фактурой и заданностью, чем у прототипа, а также ссылки на идеальное; в реактивном реальны ссылки (реактивные же) на еще большую интенсивность и тотальность реактивного. Попытки синтеза этих двух тенденций в современном мире носят достаточно ограниченный характер и оказываются (как это ни странно) одновременно и экстраполяцией прагматического. Мифические миры, так или иначе - миры с собственной прагматикой, будь то прагматика уто--пическая, нравоучительная, развлекательная или иная. Мифические миры являются струк-турированными, а структуро-прагма-тические рациональные и квазирациональные параметры рано или поздно начинают заслонять со-бой сущность субъективно-сознательного зашкаливания, - мистическое через мифическое выро-ждается в мистерическое, а затем и в сакраментально-ритуальное, лишенное каких-либо реактивно-значимых, особых психологем.
      
       Можно и не брать явно выраженные смыслы и реактивности - на уровне разлитого смысла и разлитой реактивности вполне реально дается феномен, который близок к тому, что принято называть панпсихизмом и панвитализмом. Рациональное дро-бление на "живое" и "неживое" здесь не вполне осуществлено. Плеск воды и гуд трансформатора представляются не менее живыми, чем человеческий голос. Это может быть связано с тем, что вся человеческая данность есть живые человеческие ощущения. В обычном восприятии "внешних объектов" наличествует не только опсихиченность сама по себе, но и то, что соответствует реактивным ощущениям. Проскакивающая в неисправной установке электрическая искра воспринимается как нечто реактивно-кульминационное, независимо от того, насколько наблюдателю известна схематизаторская природа искры. В реальном восприятии гром и молния - не бухгалтерское атмосферное явление, но экзистенциальное. Отклонение стрелки прибора может быть связано с теми или иными параметрами, схемами, соображениями практическими и отвлеченными, но само это отклонение дается через сознание и в сознании и кажется фактически волевым и живым; точно так волевым и живым кажется удар током.
      
       Если бы у доканонического мышления был собственный разум, то в этом праразуме искра воспринималась бы не только как явление, соответствующее установке, но и как акт, присущий природе вообще, всплывающий в сознании момент всего, что скрывается за видимостью. Словно в дикарском мышлении, гром и молния превратились бы в проявление неких глубоко спрятанных механизмов - будто Там нечто свершилось или нечто есть, а молния - только знак, указующий перст.
      
       Рассмотрение самых обычных явлений с одновременной элиминацией области схем и рассудочных полочек приводит к оживотворению и одухотворению зачеловеческой территории, но и чисто человеческое восприятие уже оживлено, одухотворено и лишено рассудочности. В нативной здесь-теперь-так видимости звезды - это точечки, а вода в море - вовсе не аш два о. Сказать, что в непосредственной реальности весьма много того, что никак неохватимо научно, - означает сказать трюизм, но, сверх того, в непосредственной реальности и много такого, без чего наука оказалась бы нелепейшим абсурдом, фантомом, повисшим в небытии. Между тем так оно и есть: все построения наук, взятые безотносительно к субъективному, взятые сами по себе, и оказываются таким фантомом.
      
       2.5.2 ЭРОС-ЛОГОС-ХАОС
      
       Издержка, содержащаяся в утверждении, что негде существует особый мир идей или понятий, так и остается издержкой, но нельзя не видеть глобальной разницы между выражениями типа "дом вообще", "человек вообще", "ветка вообще" и выражениями "страх вообще", "красота вообще". Если денотат первых размывается, то денотат вторых - субстанционализируется, теряет посторонние частности, приобретает Тон безличного Оно, оказывается тонической напряженностью, не столько интегрируя я-среды, сколько их размывая и уничтожая. Если бы человеческая способность к проницаемости стремилась к бесконечности (иными словами, к единице, когда подразумевают интенсивность): n → ∞, где n - число ступеней восхождения (или ИП → 1, где ИП - интенсивность проницаемости), то красота и страх оказались бы живыми, запредельно напряженными излучающими пятнами-тонами, чем-то испепеляющим, наподобие лица горгоны Медузы, антиинформацион-ными и антиструктурными.
       Нейтральное ощущение никак не может быть дополнено, доделано до самостоятельности. Оно содержит в себе только ментальную протяженность и оттенки ненейтральных ощущений. Аналогично не могут быть внутрисубъективно-экстраполятивно дополнены и волевые ощущения - они слишком граничны и алогичны, взятые изнутри самих себя, и ведут не к некому экстраполятивному бытию, а скорее к границе между бытием и небытием.
      
       Очищение и интенсивностное дополнение характерны, как правило, только для ощущений смысла, ощущения реактивной отрицательности и ощущения реактивной положительности. Все это квазисубстанциональные первичности.
      
       Переходящие субъективный предел, экстраполированные в запредельность, последние ощущения выглядят так:
      
       Эрос - запредельное положительное ощущение,
      
       Хаос - запредельное отрицательное ощущение,
      
       Логос - запредельный смысл,
      
       Эрос-Логос-Хаос - запредельный смысл и запредельная реактивность, абсолют менталитета.
      
       Тривиально понимаемой нейтрализации положительного и отрицательного в указанной триаде может и не наступать. Прагматическая разделенность "боли" и "удовольствия", "страха" и "радости" адекватна только сигнально-рациональной человеческой природе, но не некой чисто ощущенческой сути тех и других. Даже и в прагматическом плане здесь возможны эффекты потенцирования одного другим и непогашающего уравновешивания.
      
       Сами по себе запредельные ощущения не могут быть достигнуты в рамках омнестиченного сознания, но те или иные тоничности, в частности связанные с синтезами форм и оттенков, могут приближаться к эстетическому пределу сознания, и одна из данностей может выступить в роли передатчика того, что человеку никогда и ни при каких обстоятельствах не дается в рамках обычного сознания.
      
       Некоторые ощущения, например, ощущения от живописной картины могут казаться как бы освещенными чем-то иным, будто за этими ощущениями или скрытно в самих этих ощущениях присутствует что-то сверхважное, а сами они - только оттенок, отблеск того, что присутствует.
      
       При всякого рода эстетико-гедонистических воспарениях неизбежно чувство потери, потери того, что как будто и не могло быть потеряно, но, тем не менее, оказалось вероломно отнято. Отнятое это, кажется, было не Здесь, а где-то Там, как будто произошло то, что аллегорически можно назвать изгнанием из рая.
      
       Все это странным образом может подтверждаться и в обыденном: во всяком ощущении страха, каким бы легким оно ни было, всегда содержится отблеск запредельного ужаса, некой происшедшей в незапамятные времена мировой катастрофы.
      
       2.5.3 МИСТИЧЕСКИЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       А. ВВЕДЕНИЕ
      
       Мистические ощущения сами в себе являются субъективной тонической реальностью. Экстраполятивна в них только реактивная ссылка на кажущиеся объекты вне сознания. Мистические ощущения выглядят как тонкие оттенки Эроса-Логоса-Хаоса и того, что можно назвать Антилогосом, то есть они оказываются реальными оттенками того, что не может быть названо реальностью открытой полностью субъективно. Если по ныне существующей теории считают, что все цвета суть производные трех цветов, то по случайной, а, скорее всего, по неслучайной параллели мистические ощущения вырисовываются как ослабленные производные названных внесубъективных экстраполятивных объектов. Только некоторые из мистических ощущений (мистика волевого) выпадают из этого отношения.
      
       Реально мистические ощущения в большинстве случаев даются как сопутствующие некоторых сочетаний других ощущений (мозаических). Сильно выраженные собственно эстетические ощущения чаще всего суть совокупность мисти-ческих и мозаических ощущений. Сверхсильные эстетические ощущения (даются человеку весьма редко) могут связываться и с другими особыми реактивностями и смыслами, а слабо выраженное эстетическое или менее интенсивно выраженное (чем через посредство мистических ощущений) эстетическое коррелирует с тонкими эмотивностями. (Художественное, в нашем понимании, далеко не всегда эстетическое в прямом и обратном смысле, а потому основой художественного часто является не эстетическое, а обычно-эмотивное и смысловое.)
      
       Мистические ощущения всегда положительны, даже в том случае, если они сцеплены с отрицательными эмотивностями и витальной деструкцией, срывом витального тонуса. Всякого рода "мистические ужасы" обычно соответствуют наличию отрицательных канонических эмотивностей, входящих в комплекс ощущений вместе с мистическими ощущениями. Тем не менее нельзя абсолютно строго исключать возможность мистической отрицательности, ввиду фактора амнезии и фактической невозможности анализа тех р-ощущений, какие имеют место достаточно редко и одномоментно.
      
       Метатеоретический статус анализа мистических ощущений, как и анализа реактивностей вообще, нетривиален, так как не может быть сведен только лишь к здесь-теперь интроспекции. Всякого рода утверждения о накоплении "опыта", о "культурологической практике" являются нефилософскими. В то же время апелляции к вечному Там, к эйдосам-неидеям, разлитым повсюду, не могут ничего вызвать, кроме законного скепсиса. Понятно, что статус мистического более строг, чем, скажем, статус этического, но все же нейтральное его подведение из сферы индивидуального бытия к сфере философского бытия непрост. Надо заранее оговориться о возможных мировоззренческих дефектах при рассмотрении явлений сознания, дающихся непостоянно. По крайней мере, такой дефект как неполнота абсолютно или хотя бы сколько-нибудь гарантированно устранен быть не может.
      
       Мнестическое "стояние" явления "перед глазами" никак не может быть достаточным аргументом, ввиду вполне известных иллюзий памяти и мышления, наличия предустановок и т. п. Необходимы аргументы, которые выступали бы в роли дополнения. Одним из таких дополнительных аргументов является наличие тех или иных необычных эффектов в ослабленном виде при заведомом их провоцировании или провоцировании тканью художественного произведения. Наиболее веский аргумент - это прорисованность пропозициональной карты мистических ощущений. Эта прорисованность примерно такого же рода, что и у периодической таблицы Менделеева. Наличие в этой карте пустого места уже при-тягивает соответствующий материал из индивидуального потока сознания, в том числе и из тех его явлений, которые спровоцированы искусством. Следовательно, неполнота анализа мистических ощущений может заключаться в ограничении самой сферы мистических ощущений, но не в потере их внутри такой сферы.
      
      
       ДИАПАЗОН ПРЯМОЙ
       ТРИАДНОЙ МИСТИКИ*
      
      
      
       {МЕСТО ИЛЛЮСТРАЦИИ}
      
      
      
      
       Это ограничение не может никак быть исключено - демонстрация потоков сознания (через то или иное преломление) или "культурных отложений" человечества на предмет того, что они уже рассмотрены и профильтрованы с целью поиска недостающих или упущенных по предположению элементов, может быть неэффективна, что вполне связывается с самыми различными причинами, из которых главные: необходимость адекватной настроенности конкретного сознания и разность между различными субъектами, в конечном итоге упирающаяся в психейную разность. Последнее обстоятельство - причина мистического релятивизма: эпилептоиды совсем не склонны к собственно мистическому восприятию, у маньякоидов мистическое восприятие перекрыто эмотивным и т. п. Подобные сведения, почерпнутые из биографических, патографических или других источников, вполне погашаются параллельно почерпнутыми сведениями о возможности измененных состояний сознания, в которых один психотип начинает обладать свойствами другого психотипа. Наиболее фундаментальный закон всех мыслимых данностей - это нормальное распределение (закон Гаусса). Он может быть применен не только к мистическому или эстетическому, но и к мозаическому, что в частном случае можно проследить на использовании литот-гипербол, метафор или метонимий. Эти средства преимущественно характерны для соответствующего им психотипа, но, с другой стороны, психотипы неабсолютны, в ограниченных случаях способны переходить друг в друга. Можно заметить, что запретную грань мистического маньякоид Гоголь переходил в процессе нанизывания гипербол, эпилептоид Достоевский - в выворачивании наизнанку: эпилептоидная жвачка у него неизменно начинает обрастать шизофреноидными сверхценными идеями. Аналогично шизофреноиды Гофман, Андерсен и Фрейд в накале своих построений, связанных с дальними планами сознания и чисто умственной эстетикой, отумственным юмором достигали области эмотивного. Фрейдовская метонимия получила несвойственное применение, будучи выстроенной из ткани метафор.
      
       Более подробное рассмотрение поднятых здесь вопросов выходит за грань этой книги, поскольку рас-смотрение таблиц психотипов более задача психологии, чем философии, требует иного материала и иных способов изучения и, что более важно, иной меры строгости и точности.
      
       Основной критерий для выделения и начала рассмотрения особых реактивностей - отнюдь не мнестическое, а интенционное. Интенционная проверка не может заменяться интуитивной проверкой, но вполне может следовать за ней. Типичное для философии всех времен схематизаторство часто дик-товалось предустановками, соображениями симметрии и числовой игры. Построение каких-либо зигоморфных философских цветков (и вообще внесимметричных) не следует исключать заранее. Числа, в данном смысле, - только источник предварительного поиска, но не алгоритм.
      
       Исчерпывающий анализ чувственного невозможен. Мы заранее здесь ограничились сферой редких и особых чувств. Экзотичность и эфемерность не способствуют изъятию мистического из анализа, вследствие связи этой сферы с эстетическим восприятием (в том числе восприятием шедевра, восприятием витальных экстремумов через призму измененного сознания).
      
       При анализе особого восприятия мы используем два метода: пример и наведение. Пример показывает условия возникновения особого ощущения. Наведение провоцирует его интенцию. С целью привязки конкретного ощущения-тона к языковой плоскости текста, используется искусственная вербализация. Как уже отмечалось, для большинства особых ощущений словесных обозначений нет.
      
       МОНООТТЕННКИ
      
       Б. ЭРОТИЧЕСКОЕ
      
       Эротическое входит в состав большинства комплексов достаточно ярко выраженного "удовольствия" и "наслаждения" и может касаться самых различных погруженностей сознания. Оно проявляется как тоническая вечная истина, по импульсивности - "любострастная", по ассоциациям - розовая, восходящая, эйфорическая. Эротическое выступает как разлитая "божья улыбка", заря, тонкий, чисто созерцательный, дионисийский экстаз.
      
       Оно невозможно без специальной рефлексивной настроенности, а при наличии такой настроенности его мозаическими коррелятами могут быть самые различные квазисредные и фотосредные образы: звуки капающей воды в полной тишине, журчание ручья, родника, осязательные, зрительные и транссоматические ощущения от человеческого тела.
      
       Эротическое - это микроэрос, ощущение животворности, юности, чувственной благодати. Слабоинтенсивное, почти незаметное по интенсивности, эротическое содержится в ощущении "я". Человеческое "я" выглядит как отдаленный потомок мирового ПраЯ - Эроса. Сам тип человеческого сознания имеет эросную природу, и адекватно этому строится фактуальная аксиология реактивностей. (Релятивистские гипотезы полового дитонизма, коррелирующего с половым диморфизмом, мы рассмотрим в разделе "Антилогосное".)
      
       Иногда эротическое может сопровождаться явлениями, напоминающими усыпление, гипнотическую стадию засыпания. Как и всякая тоничность, это ощущение не имеет формы и характеризуется только интенсивностью. В нем нет времени как такового - это ощущение неизменно-застойно. Выпадая из области психической схватываемости, эротическое заменяется зачарованностью, оцепененностью или другим видом неспецифического.
      
       Эротическое как неспецифическое, эротическое-в-узком-смысле только смежно обычно понимаемой эротике или сексуальному. Чисто отсексуальное неспецифическое - совсем иное ощущение.
      
       Будучи внутренне незаконченным, гедонистически непредельным, оно имеет тенденцию либо на усиление, либо на уничтожение, нейтрализацию. Отношением перпендикулярным сознанию в ряде случаев здесь может быть возбуждение.
      
       Эротическое сравнимо с волшебным стеклом, через которое можно видеть, но не охватывать нечеловеческое райское.
      
      
       В. ХИМЕРИЧЕСКОЕ
      
       Химерическое имеет чистую направленность на Хаос. Само по себе достаточно редко и обычно содержится в комплексах с другими мистическими ощущениями либо в растворенном виде. Это крайняя степень эстетизирования крайней степени безобразного, трупарного. Для выраженного погружения в химерическое необходимо определенное обращение "психических фаз", то есть для сосредоточения на нем требуется то, что называют извращенностью, или резкая измененность сознания.
      
       Химерность химерического - не сколько в соединении в его мозаическом разнородных структур, сколько в непосредственном отношении и включении химерического в комплекс готического ужаса (олицетворением которого в средневековом искусстве и считались химеры).
      
       Химерическое как микропадение в Хаос сопряжено со многими разновидностями эмоций страха. Мозаически эти эмоции не связаны с чем-то конъюнктурным, а имеют непосредственное отношение к вероятности расправы, убийства, возмездия за поступок. Таким образом, химерическое часто паразитирует на отрицательных ощущениях, оставаясь в то же время внечеловеческим элементом положительности. Это начало того минуса, в котором человек - уже не человек, когда отрицательность, традиционно связываемая с биологически и психически вредоносным, обретает внечеловеческую космичность.
      
       Если сравнивать страх или ужас с пламенем, то химерическое и смежные последнему оттенки неспецифического будут границей пламени или верхним слоем пламени, где стихия "огонь" неотделима от стихии "воздух".
      
       Г. ГЛУБИННОЕ
      
       Мозаическая основа глубинного - сверхценные идеи и их симптомы. В отличие от тонкого смысла, глубинному могут соответствовать темные высказывания, заклинания, магические операции.
      
       Симптомы особых погруженностей сознания, соот-ветствующие глубинному, способны спровоцировать следующие строки Блока:
      
      
       Странных и новых ищу на страницах
      
       Старых испытанных книг,
      
       Грежу о белых исчезнувших птицах,
      
       Чую оторванный миг.
      
      
      
       Жизнью шумящей нестройно взволнован,
      
       Шопотом, криком смущен,
      
       Белой мечтой неподвижно прикован
      
       К берегу поздних времен.
      
      
       Глубинное является разновидностью тонкого смысла или более глубоким тонким смыслом и может быть названо тонким неспецифическим смыслом или мистическим смыслом.
      
       Историческая амнезия не доносит того факта, что главной компонентой[21] познания всегда являлась логосность, сопричастность Логосу как вершинному бесструктурному смыслу. Знаки - не лучший способ передачи такой сопричастности. Пифагор, Платон, Альберт Великий имели некогда такое влияние, какое не может быть понято современностью.
      
       Интеллектуальные ценности сколько прибавляются - столько и уменьшаются: рост по закону снежного кома происходит таким образом, что сердцевина незаметно тает и остается лишь поверхность. Только ничтожная и далеко не лучшая в тоническом плане часть прошлого познания служит фундаментом познания будущего.
      
      
       ДВОЙНЫЕ ОТТЕНКИ
      
       Д. МЕТАТИЧЕСКОЕ
      
       Оттенок Эроса-Хаоса, собственно сексуальное ощущение. Лишено какого-либо внутреннего динамизма. В отличие от всевозможных блудоощущений, не содержит в себе сопоставлений временных рядов и волевого начала. Вряд ли может быть связано с чем-либо, кроме полового ощущения. В противоположность эротическому, в нем нет элементов микропсии и любования.
      
       Это ощущение недостаточно выраженного, уравновешенного оргазма; некоторые из транссоматических ощущений содержат метатическое в качестве компоненты.
      
       Метатической данная тоника названа из-за своей неафишируемости. Афишируемо либо эмотивное, либо эротическое, либо даже блудное; метатическое в художественном всегда на заднем плане или отсутствует. Вполне благополучно оно может отсутствовать и в культах фаллического, поскольку мозаичность метатического не имеет подобных строгих фиксаций.
      
       Е. ПОТУСТОРОННЕЕ
      
       Оттенок Эроса-Логоса. Относится к трудноописуемым ощущениям и мозаически крайне фрагментарно. Может быть спровоцировано черными силуэтами далеко летящих птиц; например, зигзагообразный силуэт чайки, летящей вдали, особенно вечером, в стороне заката, дает некую пронзительность, он как бы проницает стенку этого мира.
      
       Потустороннее может присутствовать, при наличии адекватных рефлексивно-рефлексных проторенностей, в щебете птиц, шуме деревьев. В нем имеет место некоторое тоническое отлетание. В церковном пении, иногда в комплексе с самостоятельным эротическим, потустороннее дает впечатление некоей небесности.
      
       Разбавленно передает потустороннее "природа" на закате солнца, в частности темные листья ветлы на фоне еще светлого неба, когда внимание концентрируется то на небе, то на самих листьях.
      
       На камне сидим перед славой вечернего солнца:
      
       Не больно глазам, и покорному сердцу не больно.
      
       Над ласковой гладью промчатся пугливые птицы -
      
       То чайки, то ласточки. Смолкнут недолгие звоны:
      
       То Angelus дальний... И мнится: у милой гробницы
      
       Мы побыли вновь, и родная пришла, нашептала
      
       Нам Аvе - ...
      
       Вяч. Иванов
      
       Потустороннее может входить в комплексы с тонкими эмотивностями. Некоторые из них можно назвать комплексами темницы и пленности. Эти комплексы как бы служат метафорой тюрьмы человеческой вычлененности, "изгнания из рая". В мозаических образах таких комплексов имеют место противопоставления земной юдоли и Неба, тюрьмы и мира:
      
       Молча сижу под окошком темницы;
      
       Синее небо отсюда мне видно...
      
       Лермонтов
      
      
      
       Окно мое высоко над землею,
      
       Высоко над землею.
      
       Я вижу только край неба с вечерней зарею -
      
       Вечерней зарею.
      
       Гиппиус
      
       Мозаическое потусторонней тоничности очень часто контрастно: свет и тень, Бог и человек, мечта и действительность. Потустороннее - не меланхолическое (тонкая эмотивность) и не вселенская тоска. Как и эротическое, потустороннее - все та же "божья улыбка", но только глядящая из темноты.
      
       Основа указанного поднятия потустороннего над чистой эйфоричностью - гораздо бóльшая осмысленность.
      
       Если некоторая весьма малая доля разлитого эротического может представать через светло-алый орнамент на белом фоне, то подобная же доля потустороннего - через черный орнамент на белом фоне (деталями орнамента могут быть кресты, свастики, символы карточных мастей и т. п.).
      
       Если говорить аллегорически, то эротическое - это восход, а потустороннее - закат и в чисто тоническом смысле, без привнесения каких-либо прагматических ассоциаций.
      
      
       Ж. СВЕРХСУЩНОЕ
      
       Оттенок Логоса-Хаоса. Мозаическим сверхсущного могут быть объекты аффективных ошибок, когда, например, глыба известняка за поворотом лесной дороги принимается за привидение, висящая в темной комнате одежда с причудливыми складками - за некое чудище из некоторого странно-знакомого, но скрытого мира, коряга - за кобру и т. п. Подобные ошибки оказывают как бы гипнотизирующее действие, меняют сознание - каким бы рационалистом человек ни был, несколько мгновений он пребывает в особом состоянии, близком к сновидному; в этом состоянии все привычные представления оказываются разбитыми в пух и прах.
      
       Впечатления от сказочно-кошмарных сновидений обуславливаются не только эмотивным, но и сверхсущным. Обычные художественные признаки сверхсущного часто проступают через стилизованные образы летучих мышей, сов, ночных бабочек.
      
       Эмотивно сверхсущное может быть связано с комплексом "замочной скважины" (табуированным любопытством, бредом ревности, неправильным истолкованием обрывков слов). Такие комплексы как страх-интерес, отвращение-любопытство, греховное озарение далеко не всегда присутствуют. Более важно иногда инфернальное любопытство тонического характера, "темномудрие".
      
       И следы в песке видали рыбаки
      
       Шестипалой человеческой руки...
      
       . . . . . . . . . . . . . .
      
       Только раз отсюда в вечер грозовой
      
       Вышла женщина с кошачьей головой...
      
       Гумилев
      
       При наличии сверхсущного мир кажется логически разорванным; в обычной обстановке как бы образуются провалы, из которых выглядывает непостижимое, тайное, не предназначенное для созерцания обычному оку. Субъект не столько слышит или видит, сколько подслушивает, подсматривает, оказывается случайным свидетелем иного мироустройства, иного течения событий, чем можно было бы предполагать. Причем это иное всегда носит некоторый налет "неэтичности", непринятости, запретности. Подслушивание, подсматривание, факт свидетельства чаще всего кратки, не дают возможности саморазоблачающей сосредоточенности.
      
       Краткость демонстрации - один из приемов киноискусства: монстры, привидения, дьявол и т. п., предстающие перед зрителем только на доли секунды, воспринимаемые неполно, производят более сильное впечатление, чем при исчерпывающей экспозиции.
      
      
       Тройные оттенки
      
       З. АРХАИЧЕСКОЕ
      
       Из трех оттенков более выражен Хаос. Это как бы потустороннее с привнесенным Хаосом или сверхсущное с привнесенным Эросом. Архаическое оказалось в роли реального символа древности, праха, пепелища, духов предков, гения рода.
      
       Использование архаического в культе панродового в современном мире сходит на нет. К различного рода сверхощущениям архаическое при его усилении подходит через тот или иной панродовой образ, например, через такие образы, как "мать-земля", "жизнь-смерть", "Озирис".
      
       Иногда ту или иную интенсивность архаической тоничности способны спровоцировать статуи идолов, различные музейные реликвии, старые иконы. Особенно это характерно для стиля иконописи, в которой отсутствует то, что принято называть благостью. Эта "благость", между прочим, есть не что иное, как более четкое эротическое. Другие возможные мозаичности архаического: забытый, заросший травой колодец, некоторые кладбищенские и болотные пейзажи, вид поваленного бурей леса, - все это имеет мозаическое значение при феноменах необычности, непривычности вúдения.
      
       Собственно "загробное", а иногда и "гробовое" ощущение связано гораздо чаще с тониками именно архаического, но не потустороннего.
      
      
       И. ВСЕЛЕНСКОЕ
      
       Из трех оттенков более выражен Логос. Характеризуется дионисийским слиянием с природой в своих мозаических коррелятах, прозрением сокровенного.
      
       Есть некий час в ночи всемирного молчанья,
      
       И в оный час явлений и чудес
      
       Живая колесница мирозданья
      
       Открыто катится в святилище небес.
      
       * *
      
       Тени сизые сместились,
      
       Цвет поблекнул, звук уснул -
      
       Жизнь, движенье разрешились
      
       В сумрак зыбкий, в дальний гул...
      
      
       Мотылька полет незримый
      
       Слышен в воздухе ночном...
      
       Час тоски невыразимой...
      
       Все во мне и я во всем...[22]
      
       Тютчев
      
      
       Вселенское в несколько иной эмотивной рамке:
      
       Я вышел в ночь - узнать, понять
      
       Далекий шорох, близкий ропот,
      
       Несуществующих принять,
      
       Поверить в мнимый конский топот.
      
       Блок
      
      
      
       Или
      
       Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
      
       И звезда с звездою говорит.
      
       Лермонтов
      
      
      
       В ноктюрнах Тютчева свое понимание хаоса: тютчевский хаос - это вселенское ощущение, оркестрированное образами и эмотивностями. Это основное ощущение при превышении своих обычных границ доходит до вселенского сверхощущения. Рас----судочно тютчевский хаос выглядит как некоторая онтологическая первоматерия или праматерия, однако именно эта рассудочность и вызывает здесь превалирование логосного над реактивным. Это одно из многочисленных проявлений психического соотношения неопределенностей.
      
       Разлито вселенское могут передавать белые шары, кресты и другие подобные фигуры с несколько размытыми контурами на темном, несколько неоднородном фоне (аналогично, вселенское в той или иной степени может передавать звездное небо). Связь вселенского с образами ноктюрнов необязательна.
      
      
       К. НАДМИРНОЕ
      
       Тройной оттенок с преобладанием эросного. Атрибут религиозно-возвышенного в искусстве. В интенсивном и чистом виде встречается достаточно редко. Впечатление, необходимое для вызывания надмирной тоничности, может произвести особое и редчайшее сочетание светлых, крупных, грандиозных кучевых облаков, богатых формами-извивами (они часто находятся гораздо выше, чем обычные кучевые облака), с перистыми облаками в прогалинах первых.
      
       Надмирное иногда характерно для мусульманской архитектуры. При определенном угле освещения надмирное ощущение способен вызвать вид Тадж-Махала[23].
      
      
       Л. ПРОЗРАЧНОСТЬ
      
       Уравновешенное тройное ощущение. Это ощущение можно назвать белой мистикой или мистикой живой тишины. Ощущение прозрачности - это ощущение созерцательного покоя, обездвиженности, вечности. Любой микронный сдвиг от этого ощущения как по координате "цветности", так и по координате возбуждение-торможение уже дает некоторую, пусть и вполне божественную, но демонность[24].
      
       Ощущение "прозрачности", ощущение-прозрачность может вызвать встреченная в парке одинокая статуя из белого мрамора в греческом стиле: возникает ассоциативное противопоставление шума деревьев и колебания веток неподвижности и кажущейся вечности статуи, светлого мрамора и темно-зеленого растительного фона. Нечто подобное, но на основе других мозаичностей скорее всего вызывает и японский "Сад камней". Ощущение прозрачности в слабой степени может быть спровоцировано обстановкой безлюдья и безмолвия при наличии определенного уровня бодрствования. Разумеется, в ощущении прозрачности есть нечто от гипнотического ощущения, но, в отличие от последнего, ощущение прозрачности - это ощущение высшей ясности.
      
       Если ощущение прозрачности, не меняя своей пропорциональности, переходит в предельное ощущение, что в обычном случае возможно не более одного-двух раз за всю жизнь, то это предельное ощущение будет не чем иным, как кажущимся присутствием Бога (кажущимся присутствием Абсолюта).
      
       В отличие от всех прочих ощущений человека, это присутствие наиболее интенсивное и яркое, в то же время обезличенное, имперсональное, ничем не окрашенное, но "нейтральной" эту предельность никак нельзя назвать.
      
      
       2.5.4 ПРЕДЕЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
      
       Предельное ощущение с уравновешенной направленностью на Эрос-Логос-Хаос снисходит до человека весьма редко.
      
       В предельном ощущении, называемом "оргазмом", имеется синтез направленностей на Эрос и Хаос; и в качестве предельных чаще всего и встречаются парные направленности на Эрос-Хаос, Эрос-Логос или же Логос-Хаос.
      
       Все три ощущения в уравновешенном виде, пожалуй, характерны только для состояния внезапной нирваны, несанкционированного какими-либо попытками достижения. Искусственно вызванные крайние состояния, наподобие турии, нирваны, самадхи и т. п., характеризуются синкретичной тоникой, связываются пусть и с умиротворенным, но все же волевым началом, всевозможными "пещерно-туннель-ными" ощущениями, органической новизной, что неизбежно снимает предельную обостренность, если иметь в виду обостренность самой рассматриваемой тоники, но не целого восприятия. Обостренность целого восприятия более характерна для сверхощущений. Все эти описания мы приводим ради размежевания представлений. Подведение под определенную интроспективную статистику возможно только для парных предельных ощущений - тройное ощущение в своей достаточной выраженности выходит за грань статистики не только ввиду своей экзотичности, но и ввиду колоссальности, интенсивности. Это - самое интенсивное ощущение из всех, на какие способен человек. Сверхощущения не дают такого качества, вследствие разбросанности, а иногда расфокусированности или супермо-заичности.
      
       При испытании предельных ощущений субъект как бы оказывается в положении соглядатая подспудного, проникнуть в которое слишком глубоко ему не удается, невзирая ни на какие иллюзии объективизации, "слияния", "растворения", "обожения" и т. п. - в любом случае субъект не теряет качества вычлененности из мира, тем самым оставаясь посюсторонним, а не потусторонним субъектом. Какая-либо иносторонность содержания сознания или наличие иносознания никак не снимает грани субъект-объект - эта грань только отодвигается в иное, иной становится сама посюсторонность.
      
       Для собственно предельных ощущений характерен феномен отключения памяти без обязательного отключения памяти остального сознания. Все это связано с невозможностью существования предельных ощущений интрофонофотосредных, структурных, информационных. Состояния "просветления", "озарения" не могут полностью явиться в воспоминаниях, возможны только чисто указательные мнестемы. В момент прохождения предельных ощущений сознание как бы проваливается в некоторую антиинформационную глубину, возникает ощущение прочувствования всего мира. Этот всемир - бесструктурен. Используя метавербальный аспект метафоры, можно было бы сказать, что в этот момент человек смотрит на мир глазами другой сущности, нежели человеческая.
      
       Предельные ощущения обладают автономной ценностью, а то, что имеет место после них, достаточно тривиально: от связи полов не рождаются небожители, от художественного или интеллектуального не появляется космическая гармония. Вместо "гармонии" налицо только чернильные строчки, измазанные краской холсты, остатки указательных воспоминаний. Любой шедевр - это вовсе не то, что было в момент его создания, если в этот момент являлось предельное ощущение.
      
       Никогда нельзя подстроить, подогнать условия так, чтобы предельные ощущения возникли, а последние могут возникнуть и без всяких видимых условий - совершенно внезапно.
      
       Мне снился сон, что сплю я непробудно,
      
       Что умер я в и грезы погружен,
      
       И на меня ласкательно и чудно
      
       Надежды тень навеял этот сон.
      
       Я счастья жду, какого сам не знаю,
      
       Вдруг - колокол - и все уяснено!
      
       И, просияв душой, я понимаю,
      
       Что счастье в этих звуках, вот оно!
      
       И звуки те прозрачнее, и чище,
      
       И радостнее всех голосов земли;
      
       И чувствую: на дальнее кладбище
      
       Меня под них, качая, понесли.[25]
      
       Фет
      
      
      
       2.5.5 ПРОТООЩУЩЕНИЯ.
       СВЕРХОЩУЩЕНИЯ
      
       А. ПРОТООЩУЩЕНИЯ
      
       Субъективные данности в той или иной степени, в том или ином отношении всегда пресекаются по полноте зоной рефлексивной поглощенности. Такое поглощение вполне возможно для мнестического и рационального. В некоторых реликтовых случаях оно закономерно и для логического. Протоощущения иначе можно назвать первобытными ощущениями, ощущениями палеоядра сознания, выделяющимися тем, что они частично спроецированы на верхние слои сознания. При этом не исключено, что отсутствие логического в ряде отношений здесь носит не первичный космогонический, а вторичный, вновь образованный характер. Протоощущениям свойственна "потеря времени", невозможность отсчета времени изнутри их самих, невзирая на прерывистость и переменчивость мозаичностей. В отличие от мистических ощущений, предельных ощущений, протоощущения не имеют никакого отношения к "вечности", "абсолюту". Их вневременность совершенно другого рода. Протоощущения тяготеют не к застою, но - к неопределенности.
      
       К протоощущениям близки особые реактивности запахов, негармонических звуков (завывания ветра в трубе, скрежет от медленного движения огромного и ржавого механизма), ощущения, связанные с восприятием пожара, урагана, землетрясения в самый первый момент застигнутости ими, когда еще не ясно, что именно происходит. В указанных комплексах ощущений могут быть и действительные протоощущения.
      
       Более строго некоторые протоощущения можно выделить, указав на тонико-соматические ощущения при лихорадке, "спутанности сознания", засыпании. При этом надо обращать внимание не на образы, смыслы и т. п., а на общее ощущение жизни, оттенки новизны, ее приметы тонического характера. Протоощущение есть недифференцированное ощущение существования как чего-то внерационального и внелогического.
      
      
       Б. СВЕРХОЩУЩЕНИЯ
      
       Сверхощущения, подобно предельным ощущениям, близки к эстетическим и смысловым пределам сознания. Их отличие от предельных ощущений - оркестровость и присутствие того или иного волевого начала. Они никогда не представляют собой монотона, не тяготеют к денотатам монокатегорий в общем случае, хотя присутствие в сверхощущениях гаммы мистических ощущений не исключается.
      
       Основа сверхощущения - резко возросшее по интенсивности и тотальности протоощущение, обретшее ранее несвойственную ему сверхсигнальность. Эта сверхсигнальность содержит самокульминационность, не предполагая иного, чем то, что уже есть.
      
       Если предельное ощущение тяготеет к сосредоточенности, то сверхощущение - к рассредоточенности. Отсылка к иным денотатам здесь маловозможна, ввиду крайней степени реальной призрачности, дающейся внавал бесконечномерности, массы свернутых ИФФС-ощущений.
      
       Сверхощущение - это ткань, которая может быть соткана из самых разнообразных тоничностей, включая и эйфорические тоничности и космический ужас. Это неопределенно-многомерный эстетический бульон, в котором нарушены прагматические связи между вещами. Вследствие рассредоточенности, звуковые, зрительные и внутренние ощущения перемешаны; между ними нет никакой сигнально-прагматической разницы, и то, что дано, есть сплошная многослойная реактивность. Мозаическим оказывается все. Как и следовало ожидать, мнестическое здесь отступает.
      
       Сверхощущение равносильно чрезвычайно краткому (около 2-3 секунд) попаданию на другую планету с необычной и богатой природой, иными законами. При мимолетности такого восприятия, никакая сосредоточенность не будет возможна, видимость уподобится яркому пятну или нечеловеческой музыкальной фразе.
      
       Наиболее часто встречаются неполные сверхощущения. Некоторые из них способно вызвать искусство, при наличии готовых психейных проторенностей.
      
       Классификация сверхощущений, строго говоря, невозможна из-за их эклектичности, многосоставности. По первичному моменту возникновения сверхощущения можно подразделить на восходящие и нисходящие. В частном случае они возникают вследствие удара "сверху" или "снизу". Организующее значение в сверхощущении могут иметь и отрицательные реактивности. Например, в экстремальных индивидно-редкостных условиях (сильнейшее отравление, окончание действия наркоза в процессе операции, резкое неблагоприятное изменение всей жизни с тенденцией долговременности) возможно локальное погружение в сверхощущение черно-фиолетовой мистики, сверхощущение разреза пластов существования.
      
       Один из признаков сверхощущения - наличие метрически неусваиваемой, но воспринимаемой нерационализируемой многомерности. Некоторый аналог сверхощущения можно получить в киноискусстве при плавном горизонтальном движении камеры с одновременным движением ее вокруг оси. Физически неразложимое движение-изменение на экране при этом должно сопровождаться монотонным "организующим" звуком.
      
       Сверхощущение всегда захватывает собой все субъективное сознание. При наличии сверхощущения возможно почти полное тождество многосоставной особой реактивности и субъективного сознания. Имеет место как бы ореактивирование-про-валивание структуры.
      
       Во многих сверхощущениях (СО) можно выделить фоновые ощущения, ощущения запуска и поддерживающие ощущения. В большинстве случаев запускающие ощущения одновременно являются и поддерживающими. В том случае, если запуск сверхощущения происходит "изнутри", со стороны протоощущений или эстетических переживаний отвербального характера, всё внешнее зрительное и звуковое превращается в аккомпанемент. Гораздо чаще такой запуск происходит извне. Генератором СО (хотя бы кажущимся генератором, генератором-дирижером) может быть и скрип колодезного ворота, и "буря на небе вечернем", и завывания ветра, и голоса тропического леса. Другой вопрос в том, что запуск СО как таковой невозможен без глубокого внут-реннего резонанса.
      
      
       2.5.6 ВОЛЕВАЯ И СМЕШАННАЯ
       МИСТИКА
      
       А. ВВЕДЕНИЕ
      
       В простейшем случае волевая мистика вызывается чередованием в субъективном пространстве-времени мозаического рассмотренной триадной мистики. Кроме того, в воле-мистическое могут трансформироваться и тонкие эмотивности, когда им придается чрезмерная интенсивность.
      
       Экстраполяция предельного волевого не представляет собой ничего особенного, поскольку для субъекта она означает еще большую поглощенность-проглоченность, чем обычно. Иллюзии, связанные с субпредельными и предельными волевыми ощущениями, имеют отношение к усилению имманентной активности, уменьшению имманентной активности, стороннему принуждению, отпадению стороннего при-нуждения, а также к необычным восприятиям с "положительным" или "отрицательным" экспозиционным волевым. Ощутимой проекцией волевого здесь является динамичес-кая производная - сверхускорение в ту или иную сторону или внезапное переключение динамического пласта.
      
       Очистка предельного волевого от структуро-реактивного аккомпанемента осуществляется в два приема или ступени. На первой ступени можно видеть, что "демобилизация-победа" и "демобилизация-поражение" есть одна и та же психейная демобилизация независимо от знака такого катарсиса. На второй ступени вполне ясно, что в бесценностном мобилизация и демобилизация - одно и то же. Увидеть это прямо уже сложнее, но это просто увидеть с помощью экстраполяции. Вершина активности и вершина пассивности (и то, и другое - патологии) означают впадение в амнестический "сон без сновидений", уничтожение сигнально-рационального сознания. Что такое "сон без сновидений", и действительно ли он без сновидений вообще - фактографически, изнутри самого субъекта, говорить не приходится. Ясно одно: в нем нет субъекта в обычном понимании. Одинаково неправомерно говорить как о наличии во сне-без-сновидений (СбС) ощущенческих феноменов, так и об их отсутствии. Последовательно или одновременно имеет место уничтожение рационального и логического. Уничтожение последнего ни-велирует и сами поставленные вопросы о качественности СбС изнутри самого СбС. Такой вывод вытекает из самых простых экстраполяций гипнотических и полугипнотических состояний. Фактуальным является одно - амнестическая поглощенность. Какие-либо опыты с искусственным гипнотическим упираются в психическое соотношение неопределенностей. При всем этом действия подопытного и даже его высказывания, если они не релятивируются прямо, могут быть не приняты во внимание ввиду их близости к сновиденийному сну.
      
       Итак, чистое волевое мы рассматриваем как некоторую сущность вне структурного и вне бесструктурного (реактивного). Эта экстраполятивная в данном случае сущность находится вне координаты осознание - неосознание. Реально-субъективно волевое может диагностироваться только в виде хотя бы частичных комплексов со структурным и бесструктурным через изменения феноменальной динамики. В этом нет никакой экзотики, поскольку в чистом виде в субъективном сознании не существует практически ничто. Если точки схождения в Эрос и Хаос, невзирая на всю их неабстрактность и субстанционализированность, нами не онтологизируются на данном этапе рассмотрения, то все равно субстанциональность, протяженность, сознательность - их характеристики. Волевое характеризуется тем, что оно нехарактеризуемо. Для него равно непригодны как протяженность, так и непротяженность, субстанциональность и несубстанциональность, сознатель-ность и несознательность и т. п. Волевое в чистом виде абсолютно внелогично. Эта внелогичность, естественно, не тождественна алогичности.
      
       Тоны волевой и смешанной мистики имеют прямое отношение и к экстраполяции сверхструктуры-сверхинформации. Структура и информация (не в вырожденном кибернетическо-математическом понимании) - тривиальные данности любого нейтрального субъективного осознавания. Прежде чем переходить к структуро-информационным экстраполяциям (в пределах таких экстраполяций мы уже не имеем ничего рационального), мы должны во избе-жание разночтений кратко охарактеризовать взаимоотношения между структурой и информацией.
      
       Разумеется, речь идет не об идеально-абстрактных структурах и информации, но о структуре и информации внутри сознания, его ощущенческой карты. Отождествление-неотождествление между структурой и информацией сводится к тому, что высказывание: "Любая информация является структурой, и любая субъективная структура является информацией", будучи совершенно верным, не является достаточно полным описанием. Этим утверждением взаи-моотношения между структурой и информацией не исчерпываются, вследствие того, что отличительной особенностью информации может быть ее несплошность.
      
       Живое сознание скорее похоже на табло и не есть система в кибернетическом значении этого слова. Сознание ограничивается собой: в нем нет источника сигналов, приемника сигналов - оно саморефлексивно, и это как раз та саморефлексивность, какая не вызывает против обыкновения логического парадокса, - типа парадокса "Лжеца" или "Брадобрея" (см. раздел 6.6). Физиологическое или псевдопсихологическое рассмотрение эффекторов, рецепторов и центральных "обрабатывающих" звеньев по отношению к собственно сознанию совершенно посторонне - оно за рамками психофизиологического барьера-парадокса. Этого барьера нет, но он возникает из-за самого способа рассмотрения явлений, принятого в естествознании.
      
       Вероятностно-статистическая (или энтропийная) дефиниция информации мало подходит к сознанию. Сознание само по себе есть повисший сигнал, сигнал-в-себе, сигнал-в-здесь-для-себя. Какое-либо не-здесь потусторонне и выпадает как предмет анализа. Обычная попытка войти в не-здесь - аналитически проходит через порочный круг и, соответственно, названный выше парадокс. Внутри самого сознания нет никакой памяти, и локус времени каждого из ощущений - вне иных локусов своего же времени, а отсюда неправомерно заявлять о неопределенности и ожидаемости данностей в каждом из локусов времени внутри сферы сознания. Если анализировать не сознание как таковое, а условный поток сознания, то можно говорить о прерываниях, переключениях, перенесениях ментальной инерции, что и есть проекция волевого на этот нереальный поток (по крайней мере, субъективно нереальный).
      
       Та или иная неосуществленная возможность рациональной выделенности в сознании связана не с отделением одного от другого (отделенному находиться негде), а оказывается растворенной и безлично проглоченной. Внутрисознательная информация, в отличие от внутрисознательной структуры, может как обладать недискретной сплошностью, так и быть рефлексивно-рефлексно разорванной. Первый план информативного сливается с самим сознанием и, подобно сознанию, является сплошным; последующие планы информативного даются уже расчлененно из различных ощущений и различных сред сознания, оказываются самоосознаваемыми структурными вырванностями из сознания, вычлененностями из вычлененности, и служат точками опоры тем или иным срединным интегративным ощущениям. Обычно это касается сигнально-рациональных интегративных ощущений, свя-занных прямым образом с мнестическим и рефлексивно-рефлек-сной проторенностью. Разновычлененность информации второго и последующих порядков может осуществляться не иначе как за пределами сознания, за границами сознания, ибо связность рядов информации на этом уровне является сознательной только опосредованно (через мнестемы, иные нементальности).
      
       Таким образом, субъективносознательная информа-ция есть все та же сознательная структура, реально предстающая, но обладающая той или иной степенью реальной (не идеальной!) отвлеченности - автоматической отвлеченности. Эта степень может быть равна и единице. Какой-либо чистой неинформативной структуры в субъективном не существует.
      
       Во многих отношениях объем субъективного человеческого сознания весьма ограничен. Некие сверхструктуры и сверхинформации никак не смогут вместиться в конкретное здесь-теперь сознание. Объем возможности интенционного присутствия прошлых сознаний в сознаниях настоящих также ограничен. Тем не менее из-за потенциальных богатств структурного, которые, помимо всякого верхне-поверхностного сознания, способно поставлять психейное, вполне можно говорить о высоте феноумности, той или иной рефлексивно-рефлексологичес-кой отработанности. Мир психейного, мир засубъективносозна-тельной поглощенности может по-разному сообщаться с табло субъективного сознания, - в этом весьма банальном утверждении видна связь волевого и структурного.
      
       Экстраполяция структуро-информационного приводит к псевдоденотатированию абсолютных интеллектуальных и перцептивных возможностей. Истинный денотат такой экстраполяции в рамках рассмо-трения сознание - несознание назван быть не может. Даже частично проведенная подобная экстраполяция означает нечто чудовищное в человеческом смысле. В узкой частности она может включать в себя вещи совершенно фантастические: актуальное знание всех языков мира, всех наук и искусств, умение делать все то, что может быть ремесленно-физически доступно. Аналогично подобная зарефлексивность означает полную информированность (не исключена возможность появления логических парадоксов), феноменальную память, феноменальные эвристические проявления и т. п. Более глубокое проведение экстраполяции означало бы, что органы чувств проэкстраполированного субъекта совершеннее микроскопов, телескопов и иже с ними. Легенды о необычайных способностях мудрецов древности - ничто по сравнению с этим. Ограничение способностей, связанных с "абсолютным" владением зарефлексивным, вызывается не только факторами взаимоисключения, логической несовместимости, дурной бесконечности, но и тем, что и "абсолютная" или "предельно возможная" зарефлексивная прото-ренность была бы все равно связана с поглощенностью и ограничением объема сознательной наличности в здесь-теперь. К этому добавляются и самые главные чисто прагматические ограничения, нивелирующие любые сверхспособности, где бы и у кого бы они вдруг ни появились. Экстраполятивная сверхрефлексивность вовсе не означает отсутствия неполноценностей, связанных с субъективной вычлененностью и всегда актуальной несамостоятельностью субъективного сознания. Наличие повышенной зарефлексивной задейс-твованности может быть констатировано не через реальное сознание, но через пакет сознаний - конкретное реальное сознание в любом случае оказывается достаточно примитивным, ибо всякая зарефлексивность отчуждена и подобна шептанию внутреннего голоса, самому субъекту, строго говоря, не принадлежащего.
      
       Образующие волевую и смешанную мистику тоны бесструктурного, отструктурного и волевого выявляют себя как данности-оттенки локально-субъек-тивных проявлений абсолюта, послеабсолюта и доабсолюта. Сигнально все это выглядит как антиинформация, необычная информация и автогенерация.
      
      
       МОНООТТЕНКИ (МОНОТОНЫ)
      
       Б. ГИПНОТИЧЕСКОЕ
      
       Направление на чистую волю практически представляет собой исчезающее, развеивающееся внутреннее протоощущение. Никакой связи с квазисредой в этом общем ощущении нет. Человек здесь - уже не человек и даже не соматическое облако. Сознание в гипнотическом полностью лишено мнестем и представляет собой объект, подобный tabula rasa, не являющийся субъективным сознанием в полном смысле.
      
       Для получения суррогатов гипнотического необходимы, по крайней мере, условия сенсорного ограничения при отсутствии сенсорного голода, то есть одновременно должны быть подавлены перцепция и апперцепция. Гипнотическому восприятию-ощу----щению подобно восприятие в соответствующей фазе засыпания: диагностика гипнотического иногда возможна при намеренном выведении подопытного из состояния засыпания или состояния сна-без-сновидений.
      
       Перечисленное - простые и удобопонятные примеры. В действительности гипнотическое возможно при наличии обычно понимаемого бодрствования и в качестве случайности, и в качестве строго регулярного фактора. Последнее сказывается на отсутствии границ у субъективных локусов времени, на генерации локусов времени. В моменты или "периоды" присутствия выраженного гипнотического воспоминания невозможны (по крайней мере, спонтанные), и связь с собственным зарефлексивным оборвана, а также, в меру данности гипнотического - оборвана и связь с рефлексным. Тем самым подавлено сопротивление тому, что принято называть внушением.
      
       Известные явления, связанные с искусственно вызываемым тотальным постгипнотическим, достаточно вариабельны. Они отличаются не навязыванием чужой воли, но приданием очищенному от структур сознанию индуцированных структур и переживаний.
      
       Легкость внешней кристаллизации психического мира объясняется в значительной степени почти полным отсутствием предшествующей внутренней кристаллизации.
      
       Переход через гипнотическое - это незаметный возврат к истокам и рождение заново. В прагматическом смысле это выглядит как отсоединение от собственного опыта. Сновиденийное сознание, в отличие от гипнотического, - это создание иноструктурного, параллельная или архаическая дивергенция.
      
      
       В. ОСОБОЕ СТРУКТУРНОЕ
      
       1) Надвосприятийное структурное. Не является связанным с мистическим само по себе. Содержит потенциальность и парадокс восприятия-невосприятия. Например, на расстоянии 40-50 см мы можем вполне за "1-1,5 взгляда" увидеть целую страницу, но мы не можем сказать, сколько на ней букв, сколько слов, предложений и т. п. Окинув страницу "одним взглядом", мы также не можем изложить содержание текста. Однако, между тем, страницу мы явно видели.
      
       2) Примером абсурдированной (или дурной) надвосприятийности является число "пи" со 140 знаками после запятой, с бесконечностью знаков после запятой, повторяемые знаки числового ряда (именно знаки; см. раздел 2.6.6): 32141, 32142, 32143, 32144, 32145, 32146, 32147, 32148, 32149, 32150, 32151 ... 44444 ... и т. д.
      
       Некоторое отношение к эстетическому (а вернее, к разделам обычной эстетики) могут иметь ритмические ряды дизайна и архитектуры.
      
       2) Мистическое новоструктурное. Связано с предметами и явлениями необычными или кажущимися необычными и никогда ранее не виденными, с новой чем-то особенной обстановкой (климат, флора, культура и др.). Характерно для первого видения чего-либо. Например, иногда возникает при видении остатков пожарища в чаще леса (столпы черных, обугленных деревьев), видении огней полигона во время летных учений ночью.
      
       В художественном это ощущение выражается либо через описание малоизвестного экзистенциально значимого (а чаще всего - нюансов последнего), либо - через фантастику и художественный эксперимент.
      
       И стало ясно, кто молчит
      
       И на пустом седле смеется...
      
       Блок
      
      
       Всходит месяц обнаженный
      
       При лазоревой луне.
      
       Брюсов
      
      
      
       Мне странно видеть лицо людское,
      
       Я вижу взоры существ иных.
      
       Бальмонт
      
      
       Характерный пример из живописи - картина Ива Танги "Томительный день". Иной оттенок новоструктурного дает восприятие японских миниатюр человеком совершенно далеким от восточной этосной и этносной семантики.
      
       Новоструктурное может проявляться не только по денотативным связям, но и по связям организуемого художественного материала, например, по чисто лингвистическому: "красный смех", "далекий шепот", "белая тьма". Новоструктурное несколько иных па-раметров можно видеть в неологизмах Хлебникова.
      
       Другая разновидность новоструктурного присутствует в перенесенности значений от одних способов выражения к другим, что часто характерно для реактивно индифферентной метонимии, для "ма-кроконтекстуального" символического (непрозрачного в более узком контексте), когда, например, словом "змей" обозначают солнце (житийное, неастрономичес-кое, сказочное), для процессуально возникающего символического, когда "север" или вершина башни вдруг оказываются символами эдема.[26]
      
       3) Структурное реально превышенное, либо фантастически превышенное. Касается (если не имеют значения элементы экспансивности) описания чрезвычайных способностей и умений. Сюда может привноситься и иная мистика.
      
       4) Мозаическое. Иногда бывает трудно отдифференцировать от новоструктурного. Главная отличительная черта мозаического - сохранение коррелирующей с ним реактивной тоники при отвлечении от мозаического.
      
      
       После некоторого обзора структурного мы видим, что оно имеет несколько классов и множество дифференциаций внутри классов. Общим у каждого особого структурного является наличие указания на своеобразное отлетание из мира обычного структурного.
      
       В первом классе - это логическая экстраполятивность, логическая продолженность.
      
       Во втором классе таким указанием является уход в законтекстуальные денотаты или спонтанно рождающиеся денотаты при экспериментах с художественным материалом. Такие спонтанные денотаты есть даже у бессмысленных словосочетаний (естественно, имеются в виду словосочетания, производящие мистический эффект) и у таких же бессмысленных наборов звуков.
      
       В третьем классе - уход за возможности сознания, в их потенциальную расширенность.
      
       В четвертом классе - "улетание"[27] на тонике.
      
       Три первых класса и в несколько стертом виде особые реактивности четвертого присутствуют в стихотворении Бальмонта "Сейчас на Севере горит луна" ("Звук звуков"). Кульминационными строчками этого стихотворения являются следующие:
      
       Когда б на Север мне умчаться вдруг
      
       От черно-белого мельканья клавиш!
      
       Первый класс выражен чуть ли не в математическом образе мельканий, "зебры" в пространстве и времени при явном несовмещении всех "зебр" примеров в одном восприятии.
      
       Второй - в ряде традиционных и нетрадиционных символов и аллегорий. При этом традиционные символизации мельканий, как ни странно, с трудом расшифровываются (см. раздел 2.5.8).
      
       Третий - в дальновидении и мечте переноса. При индивидуальном прочтении, наличии интонационных ударений и эмотивных акцентов возможно присутствие и четвертого класса. Тем не менее четвертый класс будет менее выражен. Более того - он почти нежелателен при чтении и декламации, так как наверняка в данном случае не совсем естествен, и соответственно этому неизбежно будет иметь место эстетическое снижение.
      
       Тот факт, что особое структурное многообразно, неудивителен. Полная структура подобна древу, и мы сейчас видели несколько его ветвей.
      
      
       Г. БЕССТРУКТУРНОЕ
      
       Десять главных оттенков нами уже были рассмотрены ранее (прямая триадная мистика).
      
      
       ДВОЙНЫЕ ОТТЕНКИ
      
       Д. ТОНКОЕ ПРОТООЩУЩЕНИЕ
      
       В нем есть синтез гипнотического и структурного (волевого и структурного). При сочетании особоструктурного с волевым и отсутствии реактивного, волевое действительно выглядит гип-нотическим не только вследствие аналитического рассмотрения или экзистенциальной экстраполяции, но и самым прямым и наглядным образом. При уравновешенной направленности воля - структурное (договоримся в дальнейшем подчер-кивать превалирующий в триаде или диаде оттенок, для отличия от уравновешенных сочетаний) какой-либо эффект напряжения, иногда связывающийся с волевым, отсутствует.
      
       Название данного сочетания "тонкое протоощущение" несколько условно, его адекватность - в кажимостях иножизни, еще не полностью ставшей плотью и кровью, а потому приходящей через первичное, недифференцированное.
      
       Хорошо на зеленой луне,
      
       Там душа моя бродит во сне;
      
       Осторожно по трещинам дна
      
       Как слепая ступает она,
      
       А за нею зубчатая тень
      
       Со ступеньки скользит на ступень.
      
       Вс. Рождественский
      
       * *
      
       И лишь во сне,
      
       Над этой жизнью рея,
      
       Себя тая,
      
       Цветка касалась
      
       Бабочка-психея,
      
       Душа моя.
      
       Р. Рождественский
      
       Е. ТОНУС ПОМРАЧЕНИЯ
      
       Направленность: воля - структурное (более выражена волевая компонента; слово, обозначающее превалирующий оттенок, - подчеркнуто). Названный тонус связан с крайними состояниями и переходом в крайние состояния как сверхактивного, так и пассивного характера. Уровень напряжения высокий в обоих случаях. Подобные реакции возможны после действия (или продолжения действия) вредоносного фактора большой силы.
      
       * *
       В состояниях также крайних, но лишенных напряжения, мы имеем чистое волевое, то есть гипнотическое. Интересен процесс перехода от гипнотического к структурному. Между этими двумя пределами располагаются все рассматриваемые нами оттенки. Переход от гипнотического к структурному возможен через посредство реактивного (с вероятной последующей отменой реактивного).
      
       Иллюзия тождества напряжения и воли довольно распространена. Напряжение - обычный симптом несбалансированности, неуравновешенности. В житейской практике в таких случаях ради преодоления, поглощения напряжения[28] прибегают либо к дополнительным мотивациям (псевдосила воли - обращение к окольным зарефлексивным проторенностям, переключение напряжения как бы на более длинную ослабляющую цепь), либо к пересосредоточениям, пересубъективированиям. Развитие некой деятельности "с напряжением" обязано только инерции и патологично. Запускающий момент, будучи весьма слабым, оказывается действенным при отсутствии зарефлексивного сопротивления; после достижения оптимального уровня активности деятельность продолжается и поддерживается импульсивно-стереотипно и часто без какого-либо позитивного самоотчета.
      
       Ж. СТЕРИЛЬНОЕ
      
       Направленность: воля - структурное. Объекты отправления: неспособные вызвать реактивность сложнейшие орнаменты, различные перенасыщенные рисунки, дающие видимость смещения, переливания, мерцания, отточенные до кристальности музыкальные фразы.
      
       От надвосприятийного структурного стерильное отличается тем, что оно в состоянии приковать к себе внимание и при отсутствии специального интереса. Для рассматриваемого оттенка очень часто характерны элементы вычурности, оборванности, диском-позиционности и т. п. Если мы имеем дело в этом отношении с архитектурой, то возможны: иллюзия падания стен, видимость утяжеления верхних этажей по сравнению с нижними, расположение окон ступенями, либо иррегулярное. В живописи подобное выражается через утяжеление правого плана по сравнению с левым, повисание объектов изображения, немотивированные элементы, вырванности, другие нарушения распределения изобразительных масс.
      
       Отличие стерильного от новоструктурного мистического более просто: видение объектов, вызывающих оттенок стерильного, невзирая на их необычность, не дает ощущения куска другого мира или попадания в другой мир. Имеет место перетасовка обычных элементов, переиначивание, пусть даже виртуозное, уже известного. Стерильное ни к чему не призывает, никуда не зовет, существует само по себе.
      
       Может показаться странным, но к стерильному тяготеет музыка Дебюсси и Масне. При снятии совершенно излишних (для декламатора, чтеца про себя) эмоциональных издержек, излишней интонационной натуги вполне стерильно известное стихотворение Малларме "Лебедь" (в том числе в переводах Волошина и Дубровкина). Лед в образах стихотворения - как бы дополнительный признак стерильности. К тонкому стерильному чувству близки и современные верлибры, создающие "неореальность", использующие абстрактный язык искусственных ме-тонимий.
      
       З. ВОЛЮНТАРИСТИЧЕСКОЕ
      
       Направленность: воля - бесструктурное. Десять главных оттенков. Парадная сторона волевого. Отправными мозаическими пунктами иногда могут быть военная музыка, показ средствами киноискусства успешно надвигающихся войск (орд, легионов), флотов и т. д. В живописи и скульптуре волюнтаристическое трудно выразимо, поскольку требует актуальной динамики в мозаическом. Кресты, свастики, рыцарские гербы носят слабые оттенки обычней триадной мистики. Эта мистика переходит в волюнтаристическое, когда указанным символам придается движение.
      
       Волюнтаристическое в трагедии проявляется тогда, когда из факта падения или смерти героя убираются снижающие элементы и одним из главных героев становится рок (греческая трагедия). Близкая атмосфера характерна и для повести Л. Андреева "Жизнь Василия Фивейского".
      
       Элемент напряженности в указанной диаде связан с недостигнутостью или незадействованностью особого структурного. Сам термин "недостигнутость" здесь довольно условен, ввиду фактического несовпадения субъективного разреза данности с какими-либо предпосылаемыми и предполагаемыми генеалогиями. Напряженность волевых ощущений не тождественна неуравновешенности, нескомпенсированности, демонности, возможных для чисто реактивных ощущений.
      
       И. ПРОДЕНОТАТИВНОЕ
      
       Направленность: воля - бесструктурное. Наиболее выражено волевое. Десять оттенков. Невзирая на то, что отличия здесь даются только по бесструктурному, эффект их весьма заметен.
      
       Проденотативное часто характеризуется не противопоставлением "Земли и "Неба", а самим отрицанием земной юдоли и направленностью в иной мир.
      
       1) Проденотативное-эротическое:
      
       Есть иные планеты, где ветры певучие тише,
      
       Где небо бледнее,
      
       травы тоньше и выше...
      
       Бальмонт
      
      
       2) Проденотативное-глубинное:
      
       Но этот мир весь - только след
      
       Иного мира. Он неведом.
      
       И речь о нем - безумный бред,
      
       Ей навсегда остаться бредом.
      
       . . . . . . . . . . . . . . . . .
      
       Я поглощаю каждый миг
      
       И предаю земле земное,
      
       И лишь в гаданиях постиг
      
       Предначертанье роковое.
      
       Сологуб
      
      
       3) Проденотативное-прозрачность:
      
       О, если бы и мне найти страну,
      
       В которой мог не плакать и не петь я,
      
       Безмолвно поднимаясь в тишину
      
       Неисчислимые тысячелетья.
      
       Гумилев
      
       4) Проденотативное-потустороннее (присутствует неудалимое тонкое эмотивное):
      
      
      
       На том берегу наше счастье взойдет,
      
       Устав по лазури чертить огневую дугу,
      
       И крыльев бесследный смирится полет
      
       На том берегу.
      
      
      
       На том берегу отдыхают равно
      
       Цветок нерасцветший и тот, что завял
       на лугу,
      
       Всему, что вне жизни бессмертье дано,
       На том берегу.
      
       Минский
      
       И. ЭКСТАТИЧЕСКОЕ
      
       Направленность: воля - бесструктурное. Основа - зарефлексивная проторенность. Мозаическое может быть отправным пунктом, но само по себе мало значит. Теоретически возможны все десять оттенков. Возникновение их чаще диктуется сдвигом органическим или медитативным. Явление этих оттенков на всякого рода онтогенетических узлах диктуется чаще всего ранее указанными причинами, но при большей вероятности мистического эффекта. Ощущение напряжения практически отсутствует.
      
       Экстаз в полном смысле этого слова включает в себя экстатическое мистическое только как одну из компонент. Тем не менее уровень субпредельности сообщается ему именно рассматриваемым здесь ощущением.
      
       Смешанная мистика может приобретать большие степени интенсивности, чем мистика чисто триадная.
      
      
      
       ДВОЙНЫЕ ОТТЕНКИ
       (Неволевая смешанная мистика)
      
      
       К. МУСИКИЙСКОЕ ДИОНИСИЙСКОЕ
      
       Направленность: структурное - бесструктурное. Десять главных оттенков. Относится к озарениям и просветлениям, не связанным с творчеством в обычном смысле. Требует той или иной экспозиционной стихии. Часто может относиться к восприятию музыки, иногда - к восприятию архитектурных ансамблей, природных ландшафтов. В поэзии Тютчева вселенское дается в сочетании с мусикийским дионисийским (восприятие тютчевского хаоса).
      
       Л. АРХЕТИПНОЕ
      
       Направленность: структурное - бесструктурное. Имеет значение при расстановке субъективной карты отношений, в том числе - с проекций межлюдских отношений. Касается как "абсолютных" архетипов, собственно архетипов (в их субъективной представленности, реальности), так и относительных архетипов (археклассов).
      
       Ограничимся простым перечислением собственно архетипов и археклассов. Архетипы: Тень (реальная предствленность близка к юнговской), Анимус и Анима (представленность обратна юнговской), Клоака, Абсолют, Белая Дыра, Чудовище, Берег Дальний, Скрижаль Истины, Сверхрефлекс, Провокатор. Значение указанных архетипов совпадает с названиями, но при этом Провокатор = внутренний провокатор = "я - провокатор сам себе"[29]; архетип Белая Дыра - это широкая интенция, конкретно выливающаяся в представления о волшебных идеях и волшебных предметах (чудесных алгоритмах и чудесных объектах).
      
       Археклассы производны[30] и связаны с конкретной этосно-этносной шлифовкой. Например, существуют те или иные археклассы матери, мужа и т. п. Человека-в-себе фактически нет, есть пятно человека, восприятие человека, представление о человеке, и в связи с этим археклассное выполняет функцию тонической компоненты физиогномического, сексуального, расового, психотипного. Археклассное вместе с архаическим входит в комплексы панродового (архетипное при этом остается более дальним и глубоким планом).
      
       Археклассное может связываться с той или иной лингвистический структурой, например, с выражениями: "солнце красное", "берег дальний", "чистое поле", "сокол ясный", "сине море" и т. п.
      
       В археклассах цыгана, грузина, гуцула кроме чисто формальных элементов есть и то, что никакими словами не передается, то есть тоническое. Культура того или иного народа имеет свою тонику, и никакое самое подробное описание ее не передаст. Например, китайцы ассоциируются не только с бамбуком, конфуцианством и желтым цветом. Тонику более всего улавливает музыка.
      
      
       М. МИФОЛОГЕМНОЕ
      
       Направленность: структурное - бесструктурное. В качестве структурного здесь обычно выступает символическое структурное, неусловное. Имеют место достаточные пересечения с архетипным. Стихийное проступает в виде оформленном мотивационно (например, как спасающая или карающая сила).
      
       Часто связано с узловыми повторяющимися моментами космогонических и теогонических систем, фольклорных сюжетов. Не исключено первоначальное магическое значение этих элементов.
      
       Примеры из фольклора: баюканье неодушевленного предмета бездетной четой; побег, растущий до неба, по которому герои попадают в верхний мир; девушки, сбрасывающие одежду и превращающиеся в птиц, или, наоборот, птицы, сбрасывающие перья и превращающиеся в купальщиц; чудовище, поедающее принцесс; птица - транспортное средство, которую герой кормит собственным мясом; переживание потопа праведником; воскресение или возвращение героя, олицетворяющего смену времен года, и др.
      
      
      
       ТРОЙНЫЕ ОТТЕНКИ
      
       Н. МЕТАМОРФИЧЕСКОЕ
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное. Связывается с тем или иным экзистенциональным, часто проецируется на весь поток сознания.
      
      
      
       Я - царевич с игрушкой в руках,
      
       Я - король зачарованных стран,
      
       Я - невеста с тревогой в глазах,
      
       Богомолкой бреду я в туман.
      
       Сологуб
      
       (Более выражен оттенок прозрачности.)
      
      
       Пронесет тебя по коридорам,
      
       Пронесет от башни и до башни,
      
       Со стеклянным выпученным взором,
      
       Ты поймешь, что этот сон всегдашний.
      
       Гумилев
      
       (Есть оттенки химеричности и архаичности.)
      
      
       Я закрою голову белым,
      
       Закричу и кинусь в поток,
      
       И всплывет, качнется над телом
      
       Благовонный речной цветок.
      
       Блок
      
       (Оттенки сверхсущного, метатического.)
      
      
       И когда, упав в твою гробницу,
      
       Ты загрезишь о небесном храме,
      
       Ты увидишь пред собой блудницу
      
       С острыми жемчужными зубами.
      
      
       Сладко будет ей к тебе приникнуть,
      
       Целовать со злобой бесконечной.
      
       Ты не сможешь двинуться и крикнуть.
      
       Это все, и это будет вечно.
      
       Гумилев
      
       (Поочередное шествие метаморфического, химерического.)
      
      
       Метаморфическое-глубинное:
      
       "Вот наша жизнь, - промолвила ты мне, -
      
       Не светлый дым, блестящий при луне,
      
       А эта тень, бегущая от дыма".
      
       Тютчев
      
       Мозаическим метаморфического могут быть и отдельные поэтические образы. Пример метаморфического-химерического, проступающего через них:
      
       Крикнул аэроплан
      
       и упал туда,
      
       Где у раненого солнца вытекал глаз...
      
       * *
      
       Людям страшно -
      
       у меня изо рта
      
       шевелит ногами
      
       непрожеванный крик.
      
       Маяковский
      
      
      
       О. МАГИЧЕСКОЕ
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное.[31] Связывается с любыми попытками актуальной рационализации нерационального. Касается как магических действий, так и магических представлений (актуально разворачиваемых). Термин "магическое" условен и может быть отнесен, согласно определению, к религиозным и иным действиям, не связанным с магическим в обычном понимании.
      
      
       П. РЕТРОГРАДНО-АУРНОЕ
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное. Иногда связано с идеализацией "утра жизни", прошлого. Пример - поэзия Есенина.
      
       Ретроградно-аурное проступает в идеализации эллинистического периода Греции, в интенциях, имеющих отношение к экзотической атрибутике классического периода той или иной страны.
      
       Трагична потеря ретроградно-аурного в поэзии того или иного автора. Так, в поэзии Блока произошел явный надлом - целый пласт интенций оказался изъятым в стихах Блока после его "болотного" периода, а "снежный" период их вымыл окончательно. Противоположный пример: при всей неумолимости времени, Афанасий Фет сохранил "ауру" своей юности и в старости, почти до самой смерти.
      
       Фетовская "аура" носит эротический и отчасти потусторонний оттенок; блоковская - потусторонний, сверхсущный, глубинный, то есть букет блоковской "ауры" уникален. Он не восходит ни к античности, ни к Парни.
      
      
       Р. ТРАНСМНЕСТИЧЕСКОЕ
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное. Мистическое ощущение связи с обстановкой, уничтоженной амнезией. Сопровождает внезапное воспоминание о прочно забытом нетривиальном и красочном сновидении, вследствие какого-то события в мире бодрствования, внезапное воспоминание в сновидении о предыдущих давних сновидениях, некоторым продолжением которых является настоящее сновидение (или один из сюжетов последнего).
      
       Пример: героиня Андерсена, увидев розу в саду волшебницы, вспомнила свою предыдущую жизнь, память о которой была уничтожена чарами. Эта волшебница как бы и есть та амнезия, которая отделяет необычное от обычного. Эстетическое в некотором смысле играет роль розы, разрывающей сигнально-рациональные и психейные "чары".
      
       Иллюстрацией трансмнестического-потусторонне-го может быть картина Мориса де Вламинка "Летний букет".
      
      
       С. СТРЕМЛЕНИЕ К "ВНУТРИУТРОБНОМУ СУЩЕСТВОВАНИЮ"
       (СВС)
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное. Отчасти выражено в известном стихотворении Лермонтова, начиная со строчек:
      
       Но не тем холодным сном могилы
      
       Я б желал навеки так заснуть...
      
       Часто соответствует чувственному корреляту психоаналитической легенды "бегства от действительности", может иногда окрашивать ностальгические ощущения и, наоборот, - предвкушения страны обетованной или эдема.
      
      
       Т. ОКЕАНИЧЕСКОЕ ОЩУЩЕНИЕ
      
       Направленность: воля - структурное - бесструктурное. Длящееся несколько секунд ощущение того, что обстановка настоящего уже когда-то была, а происходящее сейчас событие уже имело место в некие доисторические и досубъективные времена, что в данной совершенно незнакомой местности наблюдатель уже когда-то бывал. Ощущение это есть не просто результат сравнения или наблюдения, но подобно удару молнии, внезапному просветлению сознания. При переходе не на мгновения, а на некоторый поток дления будет иметь место очень редкое ощущение "вечного повторения", "вечного возвращения".
      
       Достаточно сведений о том, что подобные чувствования характерны для определенных психических заболеваний. Интерпретации специалистов здесь оставляют желать лучшего, но ясно: ведущую роль в последних случаях играет синдромальная "роза" и возможность выхода за пределы тривиальной сигнально-рациональной оболочки сознания.
      
       Ощущение "вечного повторения", "вечного возвращения" весьма возможно в сновидениях.
      
       Ты поймешь, что этот сон всегдашний...
      
       Гумилев
      
      
       Все это когда-то уж было,
      
       Но мною забыто давно
      
       А. Толстой
      
      
      
       У. МУСИКИЙСКОЕ АПОЛЛОНОВСКОЕ
      
       Направленность: структурное - бесструктурное - воля. Компонента вдохновений и озарений, не являющихся предельными ощущениями.
      
      
       2.5.7 АНТИЛОГОСНОЕ
      
       1) Прелюдия
      
       Подробно мы рассмотрим антилогосное в разделах, касающихся онтологии (3.1.3). Здесь мы постараемся только дать некоторое предварительное пред-ставление о нем. Антилогос можно рассматривать как отрицательный Логос, Инологос. Если иметь в виду чисто логические корни, то нужно указать на невыполнимость для антилогосного закона тождества. Формальнологический закон тождества А = А, в частном случае для антилогосного принимает вид А = минус А, при том, что минус А ≠ А, но минус А = минус-минус А, минус-минус А = минус-минус-минус А и т. д. В области математических условностей здесь мы бы имели антипротяженность, антигеометрию, отрицательную площадь, - все это применимо не к протяженности в нашем смысле, а к хроносности.
      
       Соответственно возникает некоторый субъективный зеркальный предел: Хаос-Антилогос-Эрос - своего рода женский Абсолют. В прагматическом плане антилогосное не является ни алогосным (алогичным), ни внелогосным (внелогичным, наподобие психейного волевого). Оно инологично. Косвенно антилогичное используется не только в реальных суждениях (их часто путают с интуитивными суждениями), но и в математике, физике. Пример этому - иррациональные числа и высшая математика в ее традиционном виде. Более конкретный пример - аксиома Дедекинда, представления о непрерывности.
      
       Человеческая субъективность - это субъективность логосно-эросного типа, и если Логос для нее означает ясность, то антилогосное связано с эмоцией, которую можно было бы обозначить термином "удивление-смущение" или термином (в другом плане) "четко-достоверная смутность". Если логосное дает наличность-связность, то антилогосное дает ощущение действительной пропажи, немыслимой связности, метасвязности. Фактуальное восприятие среди всего прочего являет собой пример интерференции логосного и антилогосного. Эта интерференция более глубока и базова, чем интерференция рационального и иррационального (в том числе информационного и антиинформационного).
      
       2) Особые реактивности антиабсолюта
      
       А. Направленность: Хаос-антилогос-эрос (ХАЭ). В слабоинтенсивном виде это уравновешенное ощущение мягкой бархатной тьмы с кажущейся измененностью течения времени. Оно подобно ощущению в темной башне молчания при сосредоточении на дленности существования. Иногда оно возможно в квазисредных ноктюрнах при отсутствии звезд или при свете луны, приглушенном облаками.
      
       Лунная мгла мне мила,
      
       Не серебро и не белые платы.
      
       Сладко глядеть в зеркала
      
       Смутной Гекаты.
      
       . . . . . . . . .
      
       Бледный затеплив ночник,
      
       Зеркалом черным глухого агата
      
       Так вызывает двойник
      
       Мира - Геката.
      
       Вяч. Иванов
      
      
       Б. Хаос-антилогос-эрос (ХАЭ). Более известно при добавлении волевого. В совокупности с отрицательной эмотивностью - это ощущение падения в сновидении. В более нейтральном случае - ощущение полета в темном туннеле с потерей ориентации.
      
       Несколько смежны ощущения расстройства схемы тела, мгновенные ощущения восприятия ошибки направления движения, ощущения иных координативных "сшибок". Это и мгновенная запоздалая отрицательная "эврика" заблудившегося в лесу, оказавшегося не там, и т. п. Везде рассматриваемая тоника входит как одна из компонент в комплекс ощущений-длений.
      
       В. Антилогос-эрос (АЭ). Мистическая компонента материнского чувства. Возможны различные мозаические варианты.
      
       Г. Антилогос-хаос (АХ). В совокупности с различными эмотивностями:
      
       Тщетно пышного рассвета
      
       Сердце трепетное ждет.
      
       Пропадет денница эта,
      
       Это солнце не взойдет.
      
       К. Павлова
      
      
       Глухая ночь кругом. Тоскует непогода.
      
       Туман сгущается... Погасли фонари.
      
       Глухая ночь кругом. Глухая без исхода,
      
       Без яркой полосы спасительной зари.
      
       К. Диксон
      
      
       Д. Антиглубинное (слабый Антилогос).
      
       Я ухо приложил к земле,
      
       Чтобы услышать конский топот,
      
       Но только ропот, только шёпот
      
       Ко мне доходит по земле.
      
       Нет громких стуков, нет покоя,
      
       Но кто же шепчет и о чем?
      
       Кто под моим лежит плечом?
      
       И уху не дает покоя?
      
       Ф. Сологуб
      
      
       Менее интенсивный оттенок, более свободный от эмотивного, но и более связанный со структурным (структурная перенасыщенность):
      
       Замкнулся круг моей боли
      
       Мое бытие вернулось в стихию
      
       Стало легендой ракушек
      
       Я возведен в сан крапивы
      
       Колдовством обращен в камень
      
       Гляди. Из моих карих глаз сочится мед
      
       В моих пальцах блестит зеленая ящерка
      
       Мелькает нежный рожок улитки
      
       Я вернулся к себе как статуи
      
       Чей голос чужим не слышен
      
       Иван Голль
       (Перевод Г. Ратгауза)
      
      
       Е. Хаос-антилогос-эрос (ХАЭ). Причастность витальному, панвитальному. Есть оттенок противоречия между логосностью сознания и антилогосностью "жизни". Обозначить это ощущение только как любовь к живому недостаточно. Имеет место как бы открытие живого по типу той же нерациональной и насильственной "эврики" (но свободной по отсутствию имманентного сопротивления, невозможности его). Это ощущение не наше, но того, кто живет в нас и окрашивает собой наше существование в секунды редкого резонанса.
      
      
       2.5.8 МИСТИКА И СИМВОЛИКА
      
       При достаточной необходимости мистическим ощущениям можно подобрать физиологические, прагма-тические и прочие полуобоснования, полупричины, но подобное может носить только вспомогательный характер, например для нахождения места мистическим ощущениям среди прочих явлений, но мистические ощущения уже содержат в себе ссылку на иное, не сводящуюся к тем или иным заведомо известным схемам. Эта ссылка представляет собой не только экстраполяцию, но и нечто похожее на реактивное осязание иного. Реактивное осязание-ощупывание совершенно иррационально, а потому неправомерно производить по отношению к его иному какие-либо попытки рационализации - это будет новое мифотворчество.
      
       Большинству мистических ощущений (в том числе нелогосных) соответствует слабоинтенсивный разлитый смысл и едва заметное разлитое океаническое ощущение. Последнее указывает на то, что и совершенно "незнакомые" мистические ощущения родственны субъективному миру, представляют для него некий глубинный пласт, который эпизодически может появляться в качестве наличного. Высказывание "глубинный пласт" следует рассматривать только как многозначный символ, но не в прямом смысле. Превращение глубинной кажимости в модель, в строение психики - традиционная ошибка. Родственность и знакомость незнакомого в рассматриваемом случае такого рода, что мистическое кажется ближе обычных ощущений, обычных каждодневных данностей субъективного мира, то есть, по крайней мере, некоторые из особых реактивностей тонически пред-ставляются более родной стихией, чем набор обычных сред сознания или чем прагматические среды.
      
       Мистическое всегда касается пределов тривиального существования. Через мистическое сможет дойти подспудно и то, что не доходит через обычный смысл и зарефлексивно спрятано. Эта спрятанность может приобретать различные формы на самых разных уровнях при попытках ее импульсивной или опосредованной интерпретации. Вовсе не обязательно истолковывать черно-белые клавиши в стихотворении Бальмонта как дни и ночи; "темный дуб" из стихотворения Лермонтова, который "склонялся и шумел", - как продолженный героем человеческий род, как ветви дивергенций; а блоковский "благовонный речной цветок" - как нечто фаллическое. Мистическое часто переплетается с той или иной подавленностью зарефлексивных проторенностей. Имеются в виду не только галлюцинации испытывающего жажду, в которых представляется колодец, грезы голодающего о царских яствах или обманчивость либидозных восприятий. Даже задержку дыхания Сведенборгу удавалось использовать для целей духовиденья. Многие из мистических ощущений являются симптомами вылетания из человеческой оболочки, а это вылетание осуществляется далеко не всегда на путях пересечения с первичными потребностями, хотя полностью исключать пусковое значение последних не приходится.
      
       Рядоположенность ценностных ощущений такова, что мистические ощущения (собственно мистические) оказываются на вершине всех тех ценностей, которые даются непосредственно. Однако в этой непосредственно-реальной ценности есть и своя косвенность - некоторое обещание-воспоминание. В прямом смысле мистические ощущения выступают как пудра существования или "лихневмон" - лакомое средство обмана. Ссылка, содержащаяся в особых ощущениях, никогда не достижима, а это и есть ссылка на кульминационный пункт бытия (пусть даже предполагаемый, экстраполятивный) - Эрос-Логос-Хаос. Этот пункт выступает как нечто логически законченное в себе, а также как нерасщепленный "цвет" рассмотренных выше оттенков, но при попытках более полного рассмотрения субъективного мира перед нами появляются и иные "бесцветные" экстраполятивные пункты: внелогическое первичное (запредельное волевое в себе) и иносхватываемость, запредельная схватываемость (максимальная структурная дешифровка). Эти экстраполятивные объекты, так или иначе, вплетены в импульс жизни.
      
      
       2.5.9 ОБ ЭСТЕТИЧЕСКОМ
       (Контртезисы к распространенным концепциям)
      
       В сферу эстетического неизбежно входит все особое реактивное, независимо от наличия связи последнего с художественным миром. Частично в сферу эстетического входит и тонкоэмотивное. Структурный коррелят (мозаическое) - необходимый балласт эстетического, и собственно эстетическое есть совокупность мистического и мозаического. Интенсивность эстетического определяется пропорцией между мистическим и мозаическим (между интенсивностью мистического и числом структурных элементов мозаического). Мы живем в опрагматизированном и рационализированном мире. Интенсивность эстетического в нем обычно исчезающе мала. Мистическую составляющую эстетического (если подразумевать аспект воздействия, аспект впечатления, возможность сдвига тонического настроя) можно отождествить с волшебной составляющей, но понятно, что крупицы волшебства не взрывают этот "твердый" мир только потому, что они микроскопически малы.
      
       Нет нужды проводить при анализе эстетического фактурные разделения, ибо эстетическое находится в иной плоскости, чем прагматические отношения коррелирующих с ним объектов. Термин "объект" здесь, разумеется, не означает философского объекта. Не только эстетическое не вмещается в художественное, но и художественное не вмещается в эстетическое - логические объемы этих терминов могут только пересекаться. Художественное, хотя и рассматривается наукой эстетикой, тем не менее чаще всего основано не на эстетическом, а на чисто эмоциональном и интеллектуальном, - законы художественных жанров могут быть формализованы и обобщены сами по себе. Они обращены в конечном итоге к восприятию и должны считаться именно с ним, из него они и порождаются.
      
       Художественными являются также произведения не несущие ни специфической информации, ни эмоций, основанные на бесстрастном абсурде. Всякого рода интеллектуально и эмотивно стерильные произведения могут представлять собой какую-либо безассоциативную данность или безассоциативный процесс. При этом выпадение из рамок искусства не обязательно, а рамки эти весьма условны и относительны.
      
       Эстетическое имеет четкий субъективный критерий: все эстетическое обладает особой аурой волшебства, - как бы тонка и сколь бы мала ни была эта аура, она всегда ощущается. Эстетичным может быть не все произведение, а только его часть или отдельные моменты. Дающее эстетический эффект произведение не обязательно полноценно в художественном плане, иногда оно вообще оказывается уродцем.
      
       Эстетическим часто оказывается наделено то, что "не сотворено" человеком, и артефакт, который не считается произведением искусства. Отнесение эстетического куда-то вовне - традиционная условность; в строгом смысле, эстетическое - особый чувственный слой, что вполне соответствует этимологии, однако ввиду достаточной вероятности отсутствия здесь-теперь такого слоя, принято иногда называть эстетическими чувственные способности, связанные с восприятием искусства. В контексте наших рассуждений, всякое отнесение вовне остается внутри чувственности, и, таким образом, эстетическое - только один из ее дополнительных планов. Возможности экстраполяций, кажущихся расширений в метафизическо-космическое мы не отрицаем.
      
       Мы не считаем, что эстетическое должно быть сцеплено только со зрительными и звуковыми ощущениями, что другие ощущения (запах, осязание и т. п.) не связаны с эстетическим - любой субъективный пласт имеет шанс оказаться в одном из здесь-теперь населенным мозаическими структурами. Более того, протоощущения могут дать особую реактивность и без мозаического, и не исключено спонтанное возникновение особого реактивного без корреляции со структурным.
      
       Какое-либо отграничение эстетического от "органического" или "телесного" не имеет никакого логического смысла, ввиду традиционной примитивности самого членения на "телесное" и "духовное". Эстетическое стоит вне прагматических классификаций, оно находится над обыденными сигнальностями, хотя и может быть тем или иным образом вплетено в них.
      
       При всем том эстетические ощущения отнюдь не бескорыстны и могут сопровождаться влечениями и вожделениями. Если говорить метафорически, в них заложено вожделение высших сил, стоящих за перегородкой сознания. Связь эстетического с прагматическим и "вылетанием" из прагматического и человеческого вообще мы косвенно отмечали ранее (например, онейроидные грезы голодающего). Тривиальные человеческие отправления, как правило, перестали быть эстетическими и чаще всего таковыми не являются в силу их автоматичности, отработанности. В этом смысле человек находится в худшем положении, чем хищник, идущий по следам лани, или олень, выбирающий дорогу к водопою.
      
       При рассмотрении эстетического восприятия следует осторожно относиться к взаимоотношениям субъекта и "объекта", так как "объект" обычно оказывается упрощенным, предметно-вещным или псевдо--средным. Указания на подобные объекты - дань языковой технике. В строгом смысле деления на очный и заочный контакт с предметом эстетического восприятия не существует, так как имеет значение не практический предмет (картина, книга, ландшафт), а наличные ощущения, независимо от того, как они возникли. Картина, которую я сейчас вижу, - совсем не та картина, какая полагается в сферах практики как предмет учета и продажи. Картина, которую я вижу "в сейчас", - неотделимая часть сознания, не носящая характера объекта.
      
      
      
       2.6 ЭКСТРАПОЛЯЦИЯ РАЦИОНАЛЬНОГО
      
       2.6.1 ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОБМАНА.
       БЫТОВОСТЬ
       ЦЕНТРАЛЬНОГО ПРИНЦИПА НАУКИ.
       ПСЕВДОСРЕДЫ
      
       Допустим, я нахожусь в одной комнате и фотосредно представляю себе обстановку другой - невидимой в данный момент. Фотосредно я бессилен представить себе полностью со всеми подробностями обстановку невидимой сейчас комнаты, и псевдосредой в данном случае будет тот или иной вид комнаты, какую я представляю, каким бы он был, если бы я сам присутствовал в соседней комнате. Это псевдосреда первого порядка. Псевдосредой более высокого порядка, если иметь в виду данный конкретный пример, будет "соседняя" комната, восстановленная полностью, видимая целиком и со всех позиций. Эту комнату я был бы даже неспособен увидеть, ибо в реальных ощущениях может присутствовать только часть комнаты, но не эта условно-абсолютная комната, подобная псевдообъектам практики. Приведенные виды псевдосред есть не что иное, как несуществующие ощущения, фантастические несуществующие восприятия.
      
       Первые обыденные псевдосреды суть продолжение сознания в стихийно-дикарский рассудок. Основа такого продолжения - прагматическая рефлексологичность и рефлексивность, взращенная на основе последней. Не видя сквозь стену, человек тем не менее почти чувствует то, что находится за стеной. Наивные утверждения типа "я там был" или "я туда пойду", естественно, не могут быть приняты в качестве действительного оправдания бытовой рассудочности. Инертно данные формы и формулы человеческого существования вполне могут быть отброшены, и их эпистемологическая ценность весь-ма сомнительна. Как это ни абсурдно, но фиктивными ощущениями оказывается охваченным весь предполагаемый мир. Из связок типа "поверну голову", "пойду", "поеду", "полечу", "увижу фотографию", "посмотрю в оптический прибор" - и "удостоверюсь" - вырастает чудовищный мираж. Научное, преданно следуя за аналогичной же проторенностью, пусть и отнимает у травы зеленый цвет, сладость у сахара, жгучесть у крапивы, боль у скальпеля, тем не менее оставляет ощущенческую структуру, ощущенческую карту и создает нелепое наложение несовместимых ощущений.
      
       Ввиду отсутствия полного сопряжения между различными науками, несводимости структур одной науки к структурам другой, отсутствия абсолютного физического времени и абсолютного физического пространства, а также ввиду наличия теории относительности или гомологичных и аналогичных ей теорий (что неизбежно при введении каких-либо поправок в первую), наличия квантовой механики и математической статистики, эта карта оказывается чрезвычайно запутанной, а при ее воображаемом сверхмега-сверхмикроединстве - абсурдной. Совершенно ровная и прямая линейка в то же время оказывается совершенно шероховатой и кривой, а в микровременных интервалах никакой линейки и нет, поскольку в этих интервалах оказываются неопределенными атомы линейки и ее элементарные частицы; в зависимости от отношения к наблюдателю, скорости и траектории его движения, та же линейка имеет различную длину и различную форму. Как уже отмечалось, возможность изъятия одних аномалий здесь создает возможность аномалий других. Даже при заведомой простоте действительного мира направление эволюции научных теорий - это направление в сторону усложнения, дифференциации, специализации, а потому никакая сверхтеория, исправляющая предыдущие теории, здесь положения не спасает.
      
       Происходит подмена действительности стробоскопической кажимостью. Отмена этой кажимости приводит к тому, что физические тела превращаются в условность, суррогат психического образа.
      
       Пусть я никогда не бывал в Бразилии, пусть я ничего не слышал о Бразилии, кроме того, что есть такая страна, но некоторая из псевдосред-бразилий есть Бразилия, составленная из моих несуществующих и, кроме того, несуществовавших ощущений, как будто я осмотрел и обшарил каждый уголок Бразилии и каким-то чудом составил все эти противоречивые и неспрягаемые рассмотрения в одно общее. Причем, не обязательно "Бразилия" здесь - это Бразилия какого-то момента времени (псевдомомента, ибо в строгий момент нулевой толщины ничего "бразильного" нет), - это может быть Бразилия от своего образования до настоящего времени и далее в будущее. Подобная идеальная и противоречивая Бразилия выглядит продолжением ощущений за рассудок в разум, то есть в фиктивную надстройку над умом, лжеопору в качестве отношения к реальному и относительно действенную интенционно-психологическую и интенционно-прагматическую опо-ру.
      
       Допустим, что я держу в руках какой-то предмет, например, наподобие куба, - всякий раз я вижу только некоторые грани этого предмета и не вижу других. В одной из псевдосред этот предмет есть мои ощущения одновременно со всех сторон предмета и даже "изнутри" предмета.
      
       В псевдосредах можно видеть собирательность ракурсов, приближение удаленного и видение невидимого. Есть псевдосреды срезов и разрезов, есть псевдосреды подстановок. Псевдосреда подстановки имеет значение тогда, когда микроструктуры, подструктуры (клетки организмов, атомы, молекулы и т. п.) подставляются в макропсевдосреду, структуру (надструктуру), и в более общем случае, когда идеальности одного опыта подставляются в идеальности другого опыта. Неидеального материального просто не существует, а реальность при всех этих подстановках ускользает от взора. Кроме того, логически четкая подстановка и невозможна. Разные структуры по-разному стробоскопичны, одни структуры размывают и нивелируют другие. Тем не менее большинство наук основано на подстановочно-расшири-тельной экстраполяции, рефлексивно-рефлексно дающейся уже в обыденном.
      
       Мы указали на три дефекта научного мировоззрения: гипостазирование несуществующего, стробоскопический разлад, использование подстановок. Четвертым дефектом является понятие "закона природы". С метафизической точки зрения, такое понятие - нонсенс.
      
       Пакеты я-сред и воспоминания о них способствуют выкристаллизации различных повторяемостей, неосознанно и осознанно закрепляемых в качестве законоподобий и законов. Законоподобия и законы отправляются от чисто внешнего, оказываются чистой поверхностной прагматической связью, но не выявлением неких сущностей. Какая-либо внутренняя природа "вещей" субъекту никогда не дается. Сверх того, не даются и сами "вещи". В рассуждении, направленном на нечто внутреннее, мы имеем дело с подстановкой. Производятся ссылки не на действительно внутреннее, а на то внутреннее, которое было когда-то внешним, то есть фактически одна внешность подставляется в другую внешность, создавая иллюзию внутреннего. К собственно имманентному у субъекта нет доступа. Здесь уместно задать вопрос: "Об имманентном чего идет речь?" Об имманентном образа? Так это совсем не та имманентность! Естественнонаучная имманентность образа - также не та имманентность. Экстраполятивно представляемое внутреннее, в любом случае, - это только то, что так или иначе, прямо или косвенно может быть внешним. В крайнем случае, оно - только гибрид на основе смежного внешнего. Все это из обыденно-прагматического распространяется и на науку. Из того факта, что суждения в точных и естественных науках проистекают из менее очевидного, вовсе нельзя заключить, что эти суждения менее поверхностны, чем обыденные законоподобия типа того, что боль чувствуется в человеческом теле, а не в ножке стула, что предмет, закрытый другим предметом, как правило, не исчезает, что лампа в подавляющем большинстве случаев светится только при подаче напряжения и т. п.
      
       Предмет, закрытый другим предметом, это не предмет-ощущение, а псевдосредно-прагматический предмет. Почти аналогичными псевдосредными пред--метами являются и объекты науки. Теоретические и экспериментальные данные возникают на основе опыта субъекта, поставленного в обыденные условия со специальными сосредоточениями или в специально подобранные условия с обыденными и заведомо суженными сосредоточениями и деятельностью, но естественные науки не объясняют сам человеческий опыт, а только подставляют один опыт в другой опыт. Современная физика не в состоянии ответить на элементарный вопрос: "Почему снаряд, выпущенный из орудия, летит?" Ссылаются на те или иные понятия, но эти понятия вторичны по отношению к факту полета, придуманы человеком на основе заведомой, беспредпосылочной возможности полета тела. Между теоретическими структурами и заопытной сутью нет ни взаимных, ни односторонних соответствий. Есть только некардинальные соответствия между теорией и практикой естественных наук. Отсюда и следует несостоятельность неметафизической теории в объяснении опыта как первичной данности по отношению к опыту.
      
       Наукой рассматриваются не мифические законы природы, а закономерности связи эмпирических образов на конкретной ступени абстрагирования. Этих закономерностей в чистом и окончательном виде нет объективно, и повторяемые артефакты, которые называют закономерностями, индуцированы оболочками субъективности: происходит расщепление мира на то, чего собственно и нет, - на уровни. Гораздо менее очевидна объективная невозможность дистанционности, но всякая элиминация субъекта к тому и приводит. К этому добавляется неоднозначность выделения-вычле-нения структур, а следовательно и физических объектов. По ту сторону субъекта нет соответствующей наукам среды. Например, элементарнейший закон Архимеда невозможен чисто объективно ввиду того, что вне научных и обыденных образов не существует ни "жидкости", ни емкости, куда она вмещена, ни "погруженного тела". С другой стороны, никаких законов не существует и в псевдоонтологиченных натурфилософских средах. Для того чтобы появились законы, необходимо субъективное отвлечение: нужно считать настоящее сосуществующим с частью прошлого и будущего, то есть законы не реальны, а идеальны. Так называемой природе законы не нужны, так как природа - всегда настоящее, каким бы это настоящее ни было: частичное настоящее с определенной степенью точности и относительности или настоящее-вечность. Законы ничем не управляют; они не могут существовать где-то, висеть в воздухе или в безвоздушном пространстве, но могут идеально-от-субъективно рождаться во время псевдосредных взаимодействий, при условии, если данная псевдосреда не будет отделяться от умополагаемого наблюдателя-регистратора. Законы - всего лишь статистическая суммационность, шаблон развития и образуются как интеграция более элементарных проявлений во времени. До этих проявлений никаких законов не может существовать. Возьмем следующую псевдосреду: электрон возвращается на свою прежнюю орбиту и испускает квант энергии. Пока не произошло это событие, никаких законов относительно этого события не существует. Получается, что рассматриваемые объекты воплощают свою структуру во временное инобытие. Можно сказать более точно, не прибегая к лишней иллюстративности: нечто случается или происходит ряд событий, вследствие чего образуется некоторая фигура связи. Если закон обобщен на несколько или на все объекты сходного рода, то он есть закон "висящий в воздухе" - готовая к услугам фикция, светофильтр памяти перед глазом.
      
       Если где-то антропоцентризм и имеет смысл, то прагматический антропоцентризм совершенно нелеп, а в космос или природу механически проецируется ритуализм человеческих отношений и стремление населить мир духами королей, старейшин, юриспруденции.
      
       2.6.2 ИДЕАЛИЗМ ПРАКТИКИ
      
       Практика (в узком смысле слова) и опыт должны приниматься только в той степени, в какой они сами ограничены. Чрезмерное доверие практике и неявная ее экстраполяция - причины заблуждений. Можно заблуждаться тысячи и миллионы лет, подобно тому, как тысячи лет люди думали, что Солнце движется вокруг Земли. Прагматическое, в конце концов, может разрушить те заблуждения, какие оно само навеяло, но это "в конце концов" может произойти слишком поздно или вообще не произойти. Поэтому, наряду с ограниченными специальными мировоззрениями, исходящими из каких-либо ступеней практики, требуются мировоззрения, заранее ставящие практику под сомнение, исходящие из иного принципа.
      
       Разумеется, подобные мировоззрения вполне могут и не соответствовать или даже противоречить прагматическим задачам, не выходить на круг стыковки с ними или, наоборот, перерасти эти задачи, находиться слишком далеко от них. В большинстве случаев подобные непрагматические мировоззрения имеют методическое значение, являются некоторым эвристическим эталоном и точкой отсчета для остальных групп мировоззрений. Аналогии здесь можно видеть и в искусстве, и в науке, и в религии. Например, "массовое" искусство вырождается при отсутствии искусств экспериментальных и элитарных; обычная бытовая религиозность вырождается при отсутствии святых, подвижников и некоторых надрелигиозных принципов.
      
       Пусть Ахиллес не может догнать черепаху, а летящая стрела неподвижна, но в этих последних утверждениях есть нечто методологически лучшее, чем в алогическом скачке, который неявно заставляет делать практика, вводя постулат движения вне ощущений. Из движения ощущаемо наблюдаемого вовсе не следует наличие некоего абсолютного движения. Иллюзии, которые дает практика, - самые чудовищные и длительные. Об этом говорит опыт человеческой истории. Методический отказ от тех или иных постулатов, какие индуцирует кажимость, совершенно необходим, - в нем содержится попытка определения и поиска более совершенных путей познания, чем наиболее ближние и доступные.
      
       Идеализм практики отчасти связан с эмоционально-волевым обыденным фетишизмом, с переносом персональных впечатлений на гипостазируемые вещи в себе. Подобные явления закрепляются и в языке: такие термины, как "вкусное", "красивое", "любимое", оказываются уже не чисто субъективными, но прагматически квазиобъективными.
      
       2.6.3 ШЕСТЬ ТИПОВ ИСТИН
      
       Определение истины, согласно которому истина есть знание, верно отражающее действительность, малоприменимо: более или менее приемлемо отображать вещи в себе может только узкая часть знания и незнания, и точная онтологическая картина невозможна. В связи с этим можно указать шесть типов истин:
      
       1) субъективная истина;
      
       2) идеометрическая истина;
      
       3) псевдосредная истина;
      
       4) абсолютная истина;
      
       5) предельная относительная истина;
      
       6) онтологическая истина.
      
       Субъективная истина - истина, не выходящая за пределы я-среды. Теоретически она не опирается на практику и псевдосреды. Субъективными истинами являются истины констатаций ощущений, а также истины прояснения характера ощущений и групп ощущений. Субъективные истины, выходящие за рамки просто констатаций, либо пропозициональны (инвариантно, парадигмно), либо имеют явную возможность быть пропозициональными. Большинство субъективных истин легко верифицируемы непосредственной данностью.
      
       Субъективные истины связаны прямо или опосредованно с настоящим и его ближайшей окрестностью.
      
       Идеометрические истины - это безмысленные истины, относящиеся к миру идей (истины не ума, а разума). Их примером могут быть те из математических положений, какие неочевидны и ненаглядны.
      
       Псевдосредные истины - истины обыденных, естественнонаучных и натурфилософских псевдосред.
      
       Для идеометрических и псевдосредных истин характерно уклонение от собственно ментальной логики.
      
       Абсолютная истина - предел чистого онтологического (то есть метафизического) познания - и есть объективный мир, несмотря на отсубъективную направленность любых истин. Эта предельная истина не может быть отраженческой истиной - она неизбежно субстанциональна, засубстанциональна, оказывается растворенной в объективном мире. Ощущения человека, знаки, идеометрические ссылки для ее передачи непригодны.
      
       Наличность абсолютной истины в таком виде можно подвергнуть сомнению и по способу ее введения. Необходимости в доказательстве объективного мира здесь нет никакой - в данном случае произошло бы отождествление указанной истины с "необъективным миром", но чаще всего возражение способно вызвать отождествление истины с каким бы то ни было миром.
      
       Если допустить, что некоему демону (наподобие традиционного демона физиков) удалось получить названную абсолютную или просто максимальную по значимости истину, то результат подобного получения неизбежно будет либо субстанционален, либо иным образом окосмичен. Действительно, полная истина о космосе А (именно полная истина) окажется некоторым космосом Б, тождественным космосу А. Следовательно, космос А, еще до того, как демон приступил к своему труду по нахождению истины, уже являлся абсолютной истиной. Символическое условное отражение здесь неприменимо. В этом рассуждении отнюдь не отождествляются выражения "удалось получить и "удалось познать", будь даже демон превращен сам в свой результат. Рациональность и логичность абсолютной истины не могут предполагаться.
      
       Предельная относительная истина - истина чистой философии, то есть философии, отделенной кардинальным образом от науки и обыденности и имеющей собственный предмет. В отличие от массы других относительных истин, предельная относительная истина не замкнута на фиктивные среды. Ее неполнота, приблизительность, контурность могут быть связаны не только с тем или иным отрывом от первичного, модификацией сред познания и т. п., но и - с непредвиденными факторами и факторами принципиальной непознаваемости. Даже в рамках герменевтики философия представляет собой всего лишь акт, подобный мировому акту, предполагающий свою заведомую ошибочность и самоуточнение, при невозможности уточнения полного. Одно из начал философии - мировоззренческая ошибка, но одна из ошибок - мировоззрение экстраполируемое из науки и обыденности, увы, зачеркивает себя, не давая ни продолжения, ни начала.
      
       Онтологическая истина есть не что иное, как синтез предельной относительной истины и некоторой неструктурной вырванности из абсолютной. Это рабочая истина теоретической философии, относимая к объективному миру. Будучи относительной, она содержит в себе подобия, "отблески" абсолютной истины, а в ряде случаев - только указания по аналогии, намеки на абсолютную истину, ибо непосредственно информационным образом нельзя даже частично отразить собственно субстанциональность.
      
       Онтологическая истина имеет три критерия:
      
       1) логическая самонепротиворечивость в границах применимости логики (применимость логики определяется генеалогией того или иного факта, его досубстанциональностью, постсубстанциональностью и т. п.);
      
       2) согласованность с действительными данными человеческого сознания (точнее, субъективного сознания: психического, безнадстроечного сознания, лишенного идей);
      
       3) аналогическая и гомологическая согласованность со степенью сложности научных псевдосред, то есть, в более широком смысле, параллельность сложности псевдосред, продуцируемых человечеством.
      
       Нужно сказать, что сердцевинные положения философии (со снятой эпистемологической оболочкой) вполне могут и не быть фактуально в последней инстанции сложными, но сложность указанных выше псевдосред должна в них тем или иным образом учитываться.
      
       Важно еще заметить, что сам разговор об "истинах" вынужден. Вопрос о среде существования истин делает последние достаточно парадоксальными и неопределенными. Можно говорить об умственных и внеумственных истинах и даже об "умных", "безумных" и "правдиво-глупых". Тонических истин мы уже косвенно касались. Все нетонические истины косвенны и подобны не иллюминаторам, но только опосредованным показаниям приборов.
      
       Давно длится спор о наличности истин вне субъекта, в частности об истинности высказывания "дважды два равно четыре" при том условии, что высказывание это не высказано, ввиду отсутствия человека и человечества... Определенные нелепости по отношению к истинам создают событийно-исторические констатации на основании каких-либо источников. Не менее нелеп и поднимавшийся корифеями логики вопрос "о числе виноградин, собранных в Италии в прошлом году". Здесь мы фактически имеем парадокс итальянских виноградин, поскольку их числа не может быть, когда область рассмотрения выносится за пределы прагматики. Если иметь в виду некую существующую вне сознания далекую точность, то совершенно неясно, что надо считать виноградиной: нужно находить ботаническую разницу меду завязью и виноградиной, то есть между виноградиной состоявшейся и несостоявшейся, между виноградиной собранной и несобранной, пропавшей и не пропавшей и т. п. Сюда же примешивается проблема административно-политических и географических границ Италии (необходимая точность: до каждого виноградного куста, до каждой виноградинки, растущей на границе). Таким образом, числа виноградин, собранных в Италии, просто не может существовать. Фактически неразрешим и более простой вопрос о совершенно точном числе книг, находящихся в книгохранилище, если часть книг испорчена мышами, насекомыми и микроорганизмами, часть книг имеет форму свитков и тетрадей, некоторые рукописны, некоторые более похожи на газеты и журналы, разрозненны или, наоборот, объединены случайным образом под одним переплетом, а в момент проведения инвентаризации и перерывов в связанной с ней работе происходят изменения, вносящие неразбериху и в более формальный вопрос о единицах хранения. При этом неизбежны ошибки в подсчетах и классификациях, волюнтаризм и разница во мнениях экспертов.
      
       Можно ли избежать идеализма в проблеме истины? Даже в простых примерах идеалистичны как приближенные, так и точные решения. Нефиктивной фиктивностью характеризуется обычно понимаемое знание, а отсюда неидеальные истины, то есть фактически субъективно-реальные интенционные и иные истины имеют спектр чрезвычайно узкий. Если не отягощать проблему истины акмеизмом логической пунктуальности, то можно было бы говорить об иерархии истин, где имеет место обязательное замыкание абстрактно-идеальных и псевдосредно-идеальных в широком смысле истин на истины психологического здесь-теперь. В любом случае представления об истинах выходят за рамки данной философской концепции и также за рамки философии вообще и требуют в той или иной степени прагматического подхода. Представления о "правде" и "истине" более относятся к компетенции уточненного и дифференцированного здравого смысла, нежели к компетенции философии, изначально ориентированной на реализм. Рассуждения об истине-в-себе, истине как таковой - это рассуждения об абстракции абстракций, а потому важнее представления о тех рабочих истинах, без которых невозможно изложение. В этом плане статус "истинность" вторичен и менее мощен ментально по сравнению со статусом "реальность". То, что реально, то всегда в той или иной степени истинно, пусть даже истинно в качестве иллюзии; но то, что истинно, чаще всего нереально.
      
       2.6.4 КЛАССЫ ПСЕВДОСРЕД
      
       Для многих псевдосред базой является сам дающийся в качестве псевдосредного феномена язык. Тем не менее существуют полагания и доязыковых псевдосред, а также псевдосред генеалогически связанных с языком, но формально и практически почти полностью от него оторванных. В частности, псевдосреды могут соответствовать тому, что принято называть предметным мышлением. Предметное мышление необходимо дифференцировать, с одной стороны, на образное мышление, которое непсевдосредно, а с другой - на чистое предметное мышление в квазисреде.
      
       Можно выделить два способа подразделения псевдосред на классы. Первый способ - фактурный и связан со степенью сохранности в псевдосредах рудиментов человеческого сознания, характером заданности псевдосред, мыслимостью или немыслимостью объектов псевдосред и т. п. Этот способ более гносеологичен, но мало применим практически. Чаще мы имеем дело не с классами псевдосред-направленностей, но с классами псевдосред-"феноменов", псевдосред-планов и псевдосред-пластов. Они касаются не столько сфер какой-либо деятельности, сколько сфер психической погруженности, модусов психической заданности.
      
       По второму способу выделения классы псевдосред коррелируют с соответствующими совокупностями человеческих направленностей.
      
      
       ПЕРВЫЙ ТИП ДЕЛЕНИЯ НА КЛАССЫ
      
       1. Постфотосредные и околофотосредные псевдосреды. Псевдосреды, способные быть квазисредами.
      
       2. Псевдосреды и псевдосредные "феномены", которые касаются объектов, несуществующих в квазисреде или присутствующих в ней в неспецифическом виде. То, что можно видеть в оптический прибор (микроскоп, телескоп), в момент своего виденья является квазисредой. Фотографии объектов, снятых через электронный микроскоп, сами по себе могут быть квазисредой (присутствовать в квазисреде), но говорить о квазисредности видимых на них объектов в большинстве случаев не приходится. Не совсем специфичными можно считать объекты малоразличимые, имеющие малые угловые размеры применитель-но к конкретной оптической системе.
      
       При всем этом объекты рассматриваемых псевдосред так или иначе (пусть и не полностью проницаемо и до конца) могут представать фотосредно, то есть в неинтеллектуальном воображении.
      
       3. Псевдосреды малопредставимого и непредставимого, предполагающие не разворачивание в воображении, но воображаемую потенциальность.
      
       4. Псевдосреды логически невозможных объектов, в том числе математических объектов, являющихся пределом абстрагирования: точная окружность, линия, актуальная бесконечность.
      
       Прагматически несуществующие объекты: кентавры, сказочные василиски, литературные персонажи относятся к первому классу псевдосред, невзирая на свою фактуальную неявляемость.
      
      
       ВТОРОЙ ТИП ДЕЛЕНИЯ НА КЛАССЫ
      
       1. Основания (кажимостные) установок верований и волевых проторенностей. Это рефлексивно-рефлексные установки и их кажимостное объяснение, попытки внеобразной рационализации отэмотивного, культурно-эстетического. Человеку обычно недостает образной констатации фактов и необходимо их вещное, "действительное" утверждение, однако на место действительного неизменно становится мнимое.
      
       2. Надбытовые и надыдивидуальные объяснительно-прагматические псевдосреды. Сюда относятся конструкции псевдосред математические, позитивных наук и всякого рода непозитивных наук и паранаук (магия, астрология, натурфилософия и т. п.).
      
       3. Прикладные псевдосреды. Это псевдосреды осуществления действий. К ним относятся формализуемые компоненты приемов обыденных действий, технологические приемы и кажимостная среда их приложения. Собственно ментальным пунктом деятельности, пунктом опоры ментального здесь является фотосредно-интенционное с осколками квазисредного, а псевдосредное выступает в роли кажимостной сферы растекания того и другого.
      
       В данном классе псевдосред происходит слияние воображаемого об идеальном и воображаемого о данном. Действительно, где существуют правила, предписания, алгоритмы, методики, регламенты, прейскуранты, цены? Бытовое отождествление всего этого со здесь-теперь знаками ложно и при расширении сферы психической погруженности. Никакого "общественного сознания", естественно, не существует, как не существует и идеального. Положенности идеального вполне явны и проистекают из неопределенно-субстративной среды, не являющейся собственно психической средой, где психическая среда - только индикатор и табло.
      
      
       2.6.5 УРОВНИ КАК СВИДЕТЕЛЬСТВО
       НЕ-МИРА
      
       Всякий уровень, рассматриваемый в неметафизических моделях мира, оказывается несводящимся к самому себе, несамостоятельным. Его примативные факты даны подуровнями, метатеоретическими или не подлежащими анализу явлениями. Любая псевдосредная структура, как выясняется, не может претерпевать изменения сама по себе, ее изменения обусловлены изменениями ее подструктур, в том числе и тогда, когда побудительными для изменений считаются внешние макровоздействия, ввиду того, что воздействие, как это ни смехотворно, в конечном итоге есть воздействие внешних подструктур на подструктуры внутренние, а макроскопична здесь только форма-оболочка этих микроскопических процессов. Движуще-активное начало стекает по ступеням подстановок, а затем вымывается в заопытность или в затеоретичность.
      
       В способах принятого рассмотрения явлений, в традиционном срезе кажимостных пластов данности структура большего порядка оказывается ограничителем и как бы информационным катализатором входящей в нее структуры меньшего порядка (подструктуры); однако само деление на структуру и подструктуру зачастую регламентируется соображениями удавшейся познавательной выделенности. Изменения динамических структур меньшего порядка иногда и рассматриваются как clinamen, нечто случайное. Бóльшая структура имеет подвижность-наличность только потому, что действия меньших струк--тур направляются по определенному руслу, обусловленному ограничивающе-каталитическими свойствами большей структуры (или отбираются). Связность структур меньшего порядка в структуру боль-шего порядка микроструктурна, микродленна, но это не создает препятствий для той констатации, что макроструктура качественно доминирует над подструктурой. При всем парадоксе обратного доминиро-вания быть не может, несмотря на зависимость, несамостоятельность макроструктуры. Не только софистика и вербальное крючкотворство заключены в том примере-силлогизме, который показывает, что при гибели организма доминирования компонентов организма над организмом не происходит на том основании, что труп - это не организм. Можно видеть, что не только свойства молекулы не сводятся к свойствам составляющих ее атомов, но и то, что атом в молекуле - уже не тот атом, каким он был в свободном состоянии. В утверждении, что система не сводится к сумме ее частей, а части в системе не идентичны самим себе, взятым вне системы, нельзя не видеть топологической парадоксальности: связность структуры второго порядка в структуру третьего порядка осуществляется через структуру первого порядка... Уровни носят характер пространственно-временных четырех - семимерных сфер с повышением степени стробоскопии. Однако, кроме одного стробоскопического эффекта, здесь имеет место и другой и еще несколько подобных. Спрашивается, как все это может быть самообъективным? К этому вопросу нужно добавить и вопрос о согласовании полихроничности.
      
       Макропроявления и сводятся и не сводятся к микроявлениям. Упорядоченность коррелирует с отбором ряда состояний из всего множества возможных состояний, но в противовес этому возникает вопрос: "А каким образом, например, организм может влиять на квантовые подструктуры, если в микроскопические промежутки времени организма как такового не существует, а в макроскопические промежутки времени большинство квантовых явлений размыто и неопределено?" То, что сказано о времени, вполне можно отнести и к пространству. Обратив внимание на пространство, можно видеть более отчетливо малоуловимые особенности времени. Если из-за размывания объектов-структур невозможно пространство как порядок следования объектов-струк-тур, то из-за размывания событий-явлений невозможно время как порядок событий-явлений. Необходимо добавить также поправку на отсубъективность, субъективность, отнаблюдатель-ность, ракурсовость, растровость и т. п.
      
       В некой постулированной натурфилософской "объективной реальности", при последовательности ее введения, и не может быть никаких систем и уровней: уровни оказываются всякий раз наличными только в тех или иных единичных рассмотрениях. Псевдосреды различных рассмотрений, псевдосреды различных наук оторваны друг от друга. Праг-матически значимые подстановки возможны не абсолютно, но только в некоторых отчасти пересекающихся моментах и областях. Отсутствие полных пересечений приводит к тому, что задачи одной науки не решаются с помощью другой науки, более "атомарной", во всех мыслимых случаях. Вмешательство одной науки в другую обычно только служебно. Даже из той утрированной формулы (подстановочность), что организмы и молекулы состоят из элементарных частиц, нельзя сделать вывода о том, что биология и химия сводятся к предполагаемой абсолютной физике. Впечатление о подобном сведении может возникнуть на основе экстраполяции изученных и разработанных областей определенных наук на области менее изученные и разработанные и вообще на пробелы знания, но дело здесь вовсе не в пробелах знания, а в ущербности псевдосред и их отрыве друг от друга, причем отрыве не врéменного характера, но фундаментального. Разрыв между уровнями возникает уже в результате различной заторможенности псевдосредных объектов и невозможности получения информации от чего-либо незаторможенного. Заторможенности диктуются не столько аппаратом самих рассмотрений, сколько изначально данными образами. Если человек может иметь непрерывно ощущаемый предмет-поток, то постройка соответствующего ему псевдосредного объекта, данного в миллиардные доли секунды, может оказаться рассыпанной. Аналогичное происходит при попытке ненатурфилософской подстановки псевдосред разных уровней.
      
       Макровременные явления (а значит, и макроструктуры!) суть не что иное, как кажимости инерции; не-инертное их рассмотрение эмпирически невозможно, ввиду корреляции в эмпирических образах микровременного с микропротяженным. Даже теорети-чески рассматриваемая вселенная в первые малые мгновения своего существования оказывается похожей на элементарную частицу. Сверхмегаскопическое, почти гигаскопическое, превратилось здесь в сверхмикроскопическое, почти элементарный квантово-механический объект. Любая структура, так или иначе, выявляет себя как искаженная данность, инерт-ная наложенность. Вырождение стру-ктуры замыкается и на вырождение движения; сама возможность пред-полагаемого атомарного движения разоблачается и отвергается греческими апориями. При этом квантовое движение, движение-неперемещение и даже просто движение-изменение не менее парадоксальны. Попытка считать зеноновские и пирроновские объекты чисто макрообъектами или только макрообъектами может породить лишь иллюзии, тем более что парадокс "неумирающего и нерождающегося Сократа" может быть распространен на всякое изменение всякого объекта с тем конечным выводом, что любое изменение невозможно. Структура переходит в изменение примативного, а изменение примативного вырождается само по себе. Мы вполне имеем косвенные представления о движущихся эле-ментарных частицах - на уровне, сопоставимом с этими представлениями, наличествует фундаментальный дефект физического (отфилософского) взгля-да на мир: движение превращается в артефакт недосмотра или просмотра главнейшего из физических наблюдений. Отход от бытовой логики, который уже намечен в квантовой физике, еще недостаточен. Этот отход будет и бóльшим, но никогда - полным.
      
       При рассмотрении субъективных изменений может быть взята и другая точка отсчета. При этой теоретической точке отсчета искажением будет считаться не инертность, а отсутствие или недостаточность инертности. В этом случае время будет раз и навсегда застывшим Хроносом, подобным протяженности, а субъективные изменения будут выглядеть как отключения от Хроноса, хронологические недопроницаемости. Все это означает, что в субъективном даются некоторые многомерные живосечения Хроноса. Однако в нечастном значении подобные рассмотрения подходят не столько к физической концепции пространства-времени, сколько намечают контуры некоторой неоперившейся метафизики, еще не успевшей очиститься от натурфилософии. Действительно, при указанном выше начале отсчета-рассмотрения, гигаобъекты будут более элементарны, чем макро-, микро- и т. п. объекты. В конкретном приложении это означает, что макроистория первичнее микроистории, а также знаменует воплощение телеологических принципов, которые в этом случае однозначно не могут не быть. В обозримых смыслах подобное вполне включается, подгоняется под вышеназванный принцип доминирования структур над подструктурами.
      
       Тем не менее концепция застывшего Хроноса (включая варианты полихроничности, полипространственности, пула растворенных друг в друге миров и т. д.) остается абстрактно-гипотетичной, не имеет достаточного выхода к реальным вычлененностям в виде эмпирических явлений. Ущербность последних, явная деформированность и аберративность - не основания для полного их гносеологического отбрасывания. Главный недостаток данной концепции - "натурфилософичность" и недостаточная "метафизичность". Показатель этого - сохранность уровней, приводящая к парадоксам. Отказ от уровней, признание их иллюзорности дает уже другие формы мировоззрения.[32]
      
       Если мы "объясняем" движение тел, исходя из законов механики, то мы считаем тела сплошными, не состоящими из элементарных частиц, атомов и молекул. При этом не следует видеть нечто позитивное в том, что имеет место отвлечение, идеализация. Получается, что тело, несмотря на свое движение, полностью пассивно. Иногда рассматривают некоторые совершенно искусственные макропроцессуальные условия формально на одном пространственно-временном уровне со "сплошным телом", вводят понятия импульса, силы, инерции, но при этом акт движения остается примативным, то есть подобные понятия только инструментально-прагматичны и в углубленно-пря-мом смысле непознавательны. Они сконструированы на основании опыта, подогнаны под опыт; сам опыт они не в силах объяснить.
      
       Математический аппарат и его физические объяснительные соответствия подгоняются под некоторый ряд таких опытов. Найденные системы соответствий распространяются через операции подстановок на другие мыслительные опыты. Эти мыслительные опыты в конце концов могут совпасть с прагматическими результатами, из среды которых предварительные заключения об указанных результатах и выводились. Элемент продуктивности здесь - только предположения, допущения, аппроксимации, упрощения и пр. При этом сравнительно более глубокие вопросы: "Что?", "Как?", "Зачем?", "Почему?" остаются без ответа. Натурфилософская фантастика обычно находится позади науки своего времени, не опережает ее, а при определенной временной дистанции и рассмотрении подобной фантастики из будущего (речь не идет о художественной фантастике) она почти всегда представляется наивной и огрубленной, причем даже тогда, когда естественнонаучные концепции, на почве которых она выросла, остаются по-прежнему сравнительно приемлемыми. Рассыпанность натурфилософского мира выражается в невкладывании подуровней в уровни, подсистем в системы, в непродолжении систем другими системами, в замыкании конечного уровня или конечной системы на неопределенность, в хронологической несопряженности или невписываемости протяженностно-хроносных сфер друг в друга, в наличии стробоскопических иллюзий, принимаемых за объекты, в отсутствии дополнительности между различными средами. При этом попытки рассмотрения целостности неизменно приводят к заключению об артефактности дающейся частичности.
      
       Рассыпанность натурфилософского мира означает, что естественнонаучный мир также рассыпан, что физического мира объективно не существует. Более подробно мы рассмотрим последнее в других главах данного раздела.
      
      
      
       2.6.6 ФАНТОМЫ МАТЕМАТИКИ.
      
       МЫСЛЯТ ЛИ ВЫЧИСЛИТЕЛИ?
      
       А. Общие вопросы
      
       Есть различие между средой изложения и средой изучения. Эти среды можно еще более дифференцировать и выделить среды промежуточные. Всякий раз над средами осколочной реальности здесь будут доминировать среды несуществующие, фантомические. В математике фантомы изучения и фантомы изложения могут быть максимально близки друг другу, и в случае идеально проведенной формализации они совмещаются. Если говорить о реальной смысловой плоскости, "смысловых вспышках", соответствующих математическому, то приходится напоминать об их неполной структурной адекватности математическим объектам: ощущения смысла здесь нестроги, фактически данные образы расплывчаты, полупризрачны. Все это сказывается и на строгости, возникает неоднозначность математических построений. Отвлеченностью, несуществуемостью оказываются не только идеальные объекты математики, но и само математическое изложение в своих атомарных пунктах, то есть математика - это не умственная наука. Она антипсихологична. Алгоритмы математики идут прямо в рефлексивно-рефлексное, а ее рядоположенности и конструкты - в фиктивный разум.
      
       Математику широко можно определить как науку о таких фантомических объектах, которые после своего задания обосабливаются от каких бы то ни было реальных объектов и реальных образов. Большинство областей математики имеют дело с почти предельными псевдосредами. Отношения между математическими объектами после того, как эти объекты заданы, считаются достаточно жесткими, а каждое такое отношение - внутренне исчерпанным. Математические объекты и закономерности полагают существующими, независимо от того, известны ли они субъекту-продуценту или нет. Будучи заданными, псевдосреды математики не апеллируют к эмпирии и ощущениям вообще, несмотря на то, что положенность математического без последних невозможна. Выведение одних отношений из других здесь запрещено любыми способами, кроме способа кажимостно-логического разворачивания; требуется та или иная степень последовательности такого разворачивания - некая абсолютная логическая последовательность означает уже выход за рамки математического фантома, разрушение его, а иногда и противоречие каким-либо математическим "табу".
      
       Для математики нет традиционно понимаемой вещи в себе - этому способствует то, что математическое задается (в непсихологическом смысле) помимо сознания и представляется вне сознания.
      
       Существование математики возможно благодаря своеобразной идеометрической религии. Примативные факты математики представляют собой иррацио-нальные положенности, и внутри математики они неопределимы. Не имеет математического определения и сама математика. Характеристикой математики является то, что она есть набор систем рациональной положенности иррациональной интенционности зарефлексивного, и вся пресловутая строгость математики есть не что иное, как строгость логического аппарата, в ней используемого.
      
       Скачкообразные алогичности могут быть удобны для идеализаций, и в определенной степени они растяжимы в том плане, что противоречия и алогичности остаются либо неявными, либо фактурно невозможными на некотором внедренном уровне рассмотрения, но тем не менее противоречий избегнуть полностью нельзя, и часто они вполне явно открываются в вопросах фундаментальных. В ряде случаев та или иная математическая область может поставить себя вне логики: либо дать собственное определение непротиворечивости, либо наложить табу на операции, рассмотрения, разложения метатеоретического плана, ведущие к абсурду, но это приводит к отсутствию согласованности между различными областями одной и той же науки, делает ее логически неоднородной.
      
       Невозможны не только реально, но и логически такие объекты как: ординарно-геометрическая точка, прямая, бесконечность актуальная и потенциальная, нуль, числовой неограниченный ряд, бесконечно малая величина, переменная непрерывная величина, геометрическое пространство, приближенная величина и т. п. Все они содержат интеграционный алогизм, абстрактное совмещение несовместимого, что как раз и вызывается потребностью отвлечения.
      
       Мы говорили об истоках математической абстракции, но непосредственный процесс проведения тех или иных математических операций выглядит относительно логично, однако логичность эта является потусторонней, а не психической, ввиду алгоритмизирования и ссылок на небытное. Субъект, продуцирую-щий математический фантом, проверяющий или воспринимающий его, действует машиноподобно. Если за этой машиноподобностью и стоит логика, то непосредственно субъекту она не дана или просто не рас-сматривается. Великий математик - это подкорка и, в частности, мозжечок. Если субъект и применяет логику, то чаще всего не логику логического разворачивания, а логику связи алгоритмов, по которым происходит это разворачивание.
      
       Из многих областей математики быстро испаряется их первоначальный умственный и эстетический блеск, ввиду того, что усложнение идет параллельно с алгоритмизированием-автоматизированием, то есть техника угрожает идиллическому существованию не только общества, но и - интеллекта. Умственное ощущение логосности от современных математических представленностей совершенно иного толка, чем, скажем, во времена Кардано и Тартальи. Почти обо всей современной математике (исключая некоторые еще тихие ее "заводи") можно сказать то же, что сказал когда-то Декарт об алгебре: "Она настолько порабощает ум известными правилами, что из науки развивающей ум превращается в путаное искусство, которое его сковывает".
      
      
       Б. ПРИМЕР ЧИСЕЛ
      
       Б-1. Тривиальные числа. Среди ощущений смысла, промежуточных между каноническими и разлитыми, выделяются такие, которые можно назвать метрическими. К такого рода ощущениям относятся те или иные обособленности реально ощущаемых объектов-образов друг от друга, различение относительных размеров квазисредных объектов и т. д. Хорошо известно, что при демонстрации нескольких групп одинаковых предметов с разным количеством предметов в каждой, вполне можно определить, в какой группе их больше, а в какой меньше. Эта способность более выражена, если число предметов не превышает семи. В указанном случае имеет место невербальное ощущение количества. Ощущение количества получило словесные знаки для обозначения дискретных и недискретных градаций своих интенсивностей: "два", "много", "семь", "меньше", "больше" и т. п.
      
       Конкретное тривиальное число есть интенсивность пропозиционального ощущения количества, а в переводе на непосредственную соотнесенность есть само ощущение количества, так как в непосредственной соотнесенности метрическая интенсивность и ощущение количества есть одно и то же.
      
       Тривиальная операция сложения по своей субъективной данности подобна смешению двух пучков различного монохроматического цвета.
      
       Б-2. Натуральное число - примативный математический объект, и потому оно не имеет математической заданности, математического определения в строгом смысле этого слова. Все попытки найти такое определение без привнесения в него признаков тавтологии являются заведомо бесплодными, но, как и попытки решения квадратуры круга, они могут быть побочно продуктивны. Не давая определения числу, как тавтологические, так и нетавтологи-ческие попытки определения могут дать новую базу для взгляда на природу числа, состыковывают так или иначе понятие числа с другими неопределимыми понятиями, на-пример, с понятием множества. В отличие от других сходных случаев философия, как и математика, не может дать определения числу. Действительно, с нематематической точки зрения, число - средство данности неонтологических объектов. Как вырожденная категория оно близко подходит к категории "форма" и есть степень дискретности объекта или (что то же самое) - совокупности объектов. Легко понять, что все эти правомерные заявления не суть строгие определения. Они мало чем лучше коррелятивного определения числа на "пальцах", "кулаках" и арабских знаках. Числовой ряд воспринимается совершенно не так, как соответствующий ему знаковый ряд, - он воспринимается полуосмысленно-полубессмыслен-но. Знаковый ряд играет ту же роль, которую раньше играли дощечки с зарубками. Соответственно числовой ряд, как и параллельный ему полностью представленный знаковый ряд, находится не в сознании, а вне его. Эти ряды - фикции. Подобные фикции некоторым образом становятся грубовато-абсурдированным обобщением зарефлексивно-рефлекс-ного. Несмотря на такую заданность "зарубок", их сущность не меняется.
      
       Кантор попытался дать определение числу. Две совокупности предметов называются равномощными, если составляющие их предметы могут быть сопоставимы по одному. Число предметов данной совокупности есть то общее, что имеет данная совокупность и всякая равномощная ей совокупность.
      
       Эта попытка определения является до гениальности косвенной и лишний раз подтверждает идеометрическую неловкость человеческого сознания по сравнению с выдуманным этим сознанием разумом. Канторовское определение, несмотря на всю свою утонченность, восходит к древней ссылке на зарубки, на сопоставление по одному. Недостаток данного определения не только в тавтологии (явно выраженной), но и в том, что отнюдь не очевидно, что общим в равномощных совокупностях будет только число. Сколько бы разнородные предметы (пусть даже непсихические и нематериальные) мы ни уговаривались брать, будет иметь место такое пересечение этих совокупностей, какое не поддается полному анализу. Это при том, что особенности каждого из предметов, входящих в ту или иную совокупность, вполне могут остаться за рамками рассмотрения. В математике избавляются от подобных трудностей, вынося их за рамки теории, но здесь даже неясно, что нужно выносить, притом так, чтобы само число осталось внутри математики, - требуется дать числу новое, уже негативное определение.
      
       Б-3. Когда мы говорим, что 8 + 2 = 10, мы говорим это только потому, что имеется такое воспоминание. Есть ли в этом случае в сознании что-либо, относящееся к числу, кроме знаков? - Ничего!
      
       На первый взгляд кажется, что 8 + 2 есть удобная запись, просто расшифровывающаяся, но если она и расшифровывается в некой идеоплоскости, то без участия сознания; мышления здесь нет. Великий счетчик - это область психейного (засознательного), отбрасывающая через посредство сознания миражи идеального. Даются правила, воспоминания, корректирующие ощущения, но действительное сложение - это отосланная в разум идеальность. Вы-ражения типа 8 + 2 = 10 могут быть элементами вычислений с помощью алгоритмов. 4357 + 11398 внутри потока сознания не есть сложение чисел - это своеобразное сложение ссылочных феноменов. В разуме числа имеют самостоятельный статус: они там суть числа в числах и оторваны от каких-либо объектов-образов, хотя и могут тем или иным образом соотноситься с последними. Фактически натуральные числа - небытие, их нет, но тем не менее они полагаются. Если некто видит перед собой двадцать пять каких-либо неупорядоченно расположенных объектов, то он не видит их ни глазами, ни умственно в том плане, что их именно двадцать пять. У него может быть только осмысленное ощущение тривиально-го числа "много" или полутривиального - "примерно столько-то".
      
       Когда считает логарифмическая линейка - она не мыслит. Так же и люди - при вычислениях не мыслят. Рефлексивно-рефлексно зарубленные знаки исполняют роль делений линейки, а роль перемещаю-щегося движка играет алгоритм.
      
       Числа, за исключением тривиальных чисел-ощущений, не могут находиться в сознании Homo sapiens, они - "вне сознания далеко". Можно заявить, что число 333 441 представимо в виде ряда единиц, но мы не можем сознательно этот ряд представить. Есть только положенность, что это число представимо в некоем математическом бульоне... Представимость непредставимого в математической плоскости становится данностью, и здесь совершается скачок от мысли-ощущения к идее. Всякое натуральное число для человека немыслимо, даже то, которое соответствует тривиальному числу. Если тривиальное число есть реальная схватываемость, то натуральное, а тем более рациональное число совершенно бесплотно. Собственно переход от ощущения к идее субъективно законен, но нелогичен и нерационален. Подойти к сущности числа можно только "дорогами, запретными для мысли"[33], но, ввиду достаточной формализации, надобности в приближении к сущности числа у современной математики нет. Раскрываются возможности числа, но вовсе не некий его "тайный смысл". С одной стороны, такого смысла вовсе нет, поскольку чисел реально не существует, они суть полагаемые идеальные объекты, пределы интуитивных и неинтуитивных ссылок, то есть фиктивные опорные элементы. В то же время, с другой стороны, сам подход к числам - иррациональный прыжок в темноту, сходную с прасубъективностью, и наличие формализаций не может установить здесь определенность: всякое пользование числами полубес-сознательно.
      
       Математические понятия подобны образам поэзии - они также истираются от длительного употребления, превращаются в банальности, но всякая подобная банальность, взятая чуть глубже, дает развертывание целых пропастей псевдосредных затемненностей, следов аналитической торопливости. Непроясненность такой выдумки, как числа, вполне можно видеть не только в метаматематиках, но и в самой теории чисел. Так, не найден закон простых чисел, не найдено ни одного нечетного совершенного числа и не доказано, что таких чисел не существует.
      
       Сознание абстрагируется само от себя, благодаря тому, что число формализовано знаком; но невозможно представить какое-либо большое число, не пользуясь звуковыми или письменными знаками, а знаки - это вовсе не числа.
      
       Можно говорить о парадоксах чисел. Имеет место следующее явление: натуральных чисел нет в сознании, но, с другой стороны, они должны логически в нем присутствовать. На книжной полке (квазисредно) находится определенное число книг, но сознание недостаточно интегративно для того, чтобы это число было известно сразу без пересчета (n>>7). Число превращается в неуловимую для сознания степень дискретности. Когда мы используем пересчет, то мы фактически складываем не единицы, а сами сознания.
      
       Пусть в субъективном поле зрения имеется экран с размером, необходимым для того, чтобы его можно было более или менее сразу[34] охватить взглядом, и пусть на этом экране находятся n одинаковых фигур, причем 70 > n > 40. Несмотря на то, что перед субъектом находится эта совокупность квазисредно-реальных фигур-ощущений, число их строго не улавливается, что образует парадокс. Реально никакого числа не выражено, дискретность не говорит сама за себя, но это число как будто должно быть обязательно, в противном случае сам факт виденья фигур был бы невозможен. Полного парадокса здесь нет, ввиду ухода чисел, "говорящих за себя", на иной воображаемый уровень. Реально осознаваемая совокупность фигур не находится во взаимо-однознач-ном соответствии ни с зарубками, ни со знаками - она соответствует сама себе.
      
      
       2.6.7 ТОЧНЫЕ НАУКИ
      
       Получение информации от некоего "объективного внешнего мира" невозможно: это получение есть процесс, а нечто, полагаемое объективным, оказывается недвижным при самых взаимоисключающих и противоположных концепциях времени, в случае последовательного их проведения. Даже традиционный натурфилософский мир был бы недвижен в "реальное" натурфилософское мгновение. С другой стороны, информация выступает только как атрибут пленки между субъектом и объектом. Принадлежность информации к объективному достаточно сомнительна и потому, что она проявляет себя только в виде разновидности структуры, пусть даже неспецифической структуры, то есть - как свойство выделенной частности, относительности, но не целого и абсолютного.
      
       Получаемая каждый раз информация есть информация о фиктивном мире. Это первичная фикция, рациональный образ. Рациональный образ - уже не просто совокупность ощущений, но пропозиционал данности сознания, соотносимый с другими пропозици-оналами и засубъективным. Связываясь с уже данным опытом, идеометрически обработанная, подобная информация перебрасывается на мир-фантом - вторичную фикцию или модель мира. Если первичный рациональный образ еще может быть связан с внутрисознательным, то модели мира не есть картины (портреты) мира. Они через посредство эмпирических образов и помимо них индуцируются фрагментарной человеческой практикой. В практической деятельности знания об объективном мире не составляют необходимости, ибо сама практика процессуальна, состоит из останков давно умершего, либо является вырванностью из нерасчленимого.
      
       Легко переступить через узкий промежуток, отделяющий Ахиллеса от черепахи, но этот акт неизбежно есть перешагивание через скелет того самого человека, который и один раз не смог войти в одну и ту же реку. Здесь тем более практика оказывается илом, археологическим отложением, уже неживыми оболочками между субъектом и объектом. Если сравнить человека с дождевым червем, то прагматика, будучи человеческой стихией, оказывается в этом сравнении только норами в полудециметровом слое перегноя, но отнюдь не всем земным шаром.
      
       Детали наблюдений могут в то или иное время присутствовать в сознании. Они приходят в сознание и уходят из него. При этом рациональный образ есть некоторая застывшая положенность, собственной реальности не имеющая, но рассматриваемая ввиду наличия частных и интегративных ощущений о ней. Если мы даже имеем быстрое наблюдение, присутствующее в сознании полностью, то оперируем с ним, опять-таки представляя его как положенность, ибо, как правило, нельзя одновременно иметь наблюдение и теоретизировать о нем. Вопрос осложняется тем, что результат эксперимента часто не есть обычное наблюдение, его получают через долгий срок после того, как проведена серия наблюдений, после обработки материалов. Он может и не быть промежуточно чем-то чувственно наглядным, а сразу явиться в виде "идеи разума", то есть в уже законченной форме идеальной связки опыта.
      
       Между являющимся в сознании и псевдосредами гораздо больше разницы, чем между вещественными и комплексными числами. Аналогия эта примечательна: субъект оперирует с псевдосредами так же, как если бы они были, ссылается на них так же, как и на явления своего сознания.
      
       Мысль о том, что человеческие ощущения отражают "внешний мир", - весьма наивная тавтология, ввиду того, что под "внешним миром" подразумевается мир, который сотворяется человеком через родовые корреляции на основе таких же ощущений, на основе ряда операций подстановки опыта. "Внешний мир" называют не познанным полностью, но это означает, что сотворенный мир не связывает имеющийся опыт достаточно глубоко, то есть не связывает полностью. Если современный "физический" тип мышления в какой-то степени признает нелепость объективации опыта и содержания теорий, то это нельзя сказать о других науках, называемых естественными. В этом плане современнейшая физика явно "неестественна".
      
       Мозг, о котором говорят в физиологии, есть не что иное, как подстановочное продолжение человеческих ощущений в разумо-рассудок. Используемая подстановка делает мозг уже не серым студнем, а конструкцией из клеток и их отростков. Делая другие прямые и косвенные подстановки, можно рассматривать мозг уже на других уровнях и в других теоретических ракурсах, но все это - наши же несуществующие ощущения, аналогичные ощущениям о соседней комнате.
      
       Некоторые области науки могут строиться на базе процессуальных идей. В этом случае мы имеем дело уже не с разумо-рассудком, а с несколько более очищенным разумом: разумом формул и идей. Всякого рода несуществующие ощущения и образы здесь вспомогательны и интерпретативны.
      
       Смыслообразы, витающие над формальными математическими построениями, достаточно случайны и неточны. Концептуально прокламируемые смыслы и истолкования бесплотны и бесчувственны в своем последовательном виде, а иногда и вовсе не нужны: достаточно бывает и связи между символами. Связь символа решения-ответа с прагматикой или наблюдениями может потребовать специальных операций выбора между "физическими" и "нефизическими" смыслами. Эти операции - своего рода низведение разума до рассудка, а наука может выглядеть как существующее вне сознания искусство для искусства.
      
       Тем не менее эмпирические стереотипы являются конечным объектом изучения естественных и точных наук. Эмпирические стереотипы суть реально-полуреальная граница науки, а сами они в этом качестве в любом случае субъективны, пусть даже инструментально-субъективны, отсубъективны.
      
       Наука об объективном мире - онтология - может быть построена только по античному типу и является логико-умозрительной. Разумеется, она не может быть натурфилософией. Собственно онтология связана с зоной ума, но не с разумом и рассудком. Более строго, онтология и не наука, но рафинированная градация системы интенций, основное ядро последовательной метафизики. Между подобной онтологией и наукой лежит пропасть. Эта пропасть кажется несколько меньше только благодаря тому, что мы обычно сталкиваемся с фактами неудачных онтологий, без остатка растворенных в фикциях.
      
       Усовершенствование процесса получения эмпирических стереотипов ведет к ломке традиционных псевдосредных конструкций. Внутри как будто бы относительно приемлемых псевдосред вдруг появляются несогласованности, противоречия, пустоты и белые пятна, которые никак не могут быть оправданы несовершенствами познания. Существует ставшее банальным выражение "безумная идея" и вопрос: "Настолько ли идея безумна, чтобы быть истинной?" То, что называют безумными идеями, может быть чем-то внезапным, непредвиденным или прямой алогичностью применительно к рассудочным интерпретациям. "Безумные идеи" действительно безумны, поскольку проистекают не из ума, а из разума, то есть фактически они идут от зарефлексивно-рефлексного. Разум, как и всегда, остается несуществующим фиговым листком.
      
       Безумные идеи возникали задолго до современной физики: это отрицательные числа, мнимая единица, дифференциал, бесконечность и т. п. Появление безумных идей в физике объясняется, в частности тем, что она все больше превращается в физическую математику. Одни безумные идеи связывают старые представления, которые еще невозможно отвергнуть, с рядом новых фактов (первоначальная тео-рия Фитцджеральда и Лоренца о сокращении длин стержней; корпускулярно-волновая теория света; постулаты Бора); другие - с практической пользой уничтожают последовательность знания, вносят в него иррациональные или алогические элементы. Например, не одну сотню лет используемое дифференциальное исчисление алогизирует представления о прерывности и непрерывности. Так, многие математики, в том числе знаменитый Мишель Ролль и не менее знаменитый Льюис Кэрролл, отказывались в свое время принимать математический анализ. В некотором роде недологичность можно назвать тропом. Он представляет собой математическую метафору, подобно тому, как это имеет место в художественном мире. При этом логичность и нелогичность оказываются разными сторонами одного и того же, иногда и несопрягаемыми, образуют совершенно новый, но уже логичный узор. Ранее говорилось, что весьма часто нелогичность оказывается словно выпавшей из границ науки. За наукообразной "поэтической" вольностью может стоять прагматически полезная произвольность, распространяющая свойства одного на свойства другого, с последующими теоретико-аппаратурными поправками, а зачастую и без последних. Ясно, что со временем "безумность" точных наук, в особенности физики, должна возрастать, ибо физически собственно субстанциональность непознаваема, а увеличивающееся число опытных данных требует согласования вне ее самой, не сколько в человеческом сознании, сколько в прыжке через человеческое сознание. Из-за познавательно-прагматической необходимости, на цементе иррациональностей и алогичностей строится сплошь и рядом бессвязная модель мира, не похожая на объективный мир, но имеющая как бы сходные "входы" и "выходы" с субъективным миром, что приводит к псевдоудвоению и далее - к псевдомультипликации субъективного мира.
      
       В самых элементарных формулах производится та или иная подгонка под данные опыта, но формулы, ввиду своей абстрактности, неявно абсолютнее этих данных. В этой алогизаторской абсолютности летящая стрела и является летящей стрелой, а Ахиллес неизменно перегоняет черепаху, причем абстрактная стрела и абстрактный Ахиллес выказывают себя более фундаментальными, чем те ахиллесы и стрелы, которые могут быть в реальных ощущениях и зено-новских картинах-изображениях. Рано или поздно появляются эмпирические стереотипы, отрицаю-щие то, что прежде казалось незыблемым, классические формулы заменяются неклассическими, но их ахиллесова пята остается все той же. Для того чтобы исправить совершенную ошибку, есть два способа. Первый: вернуться назад, если еще есть возможность, и сделать исправление. Второй: совершить новую ошибку, которая частично корректирует первую. Наука по своей природе способна идти только вторым путем. Исключения здесь редки и общеизвестны. В особенности этот второй путь характерен для суперсовременной науки, уже вышедшей из рамок плоского эмпиризма и накопительной описательности. При этом он касается не только метанаучных положений и преднауки, но и методологических алгоритмов, способов углубленного поиска. Подобный поиск вознаграждается, но в этой системе конгруэнций не все конгруэнтно, всегда остается незадействованный остаток фактуальной ложности, ничем не скорректированный.
      
       Расширения систем фактов и истолкований не означают, что мы прямолинейно-поступательно, либо иным образом движемся к абсолютной истине или первичной достоверности. Наука не может стро-ить полные модели мира, логичные и последовательные. Человек все более рационально иррационализирует свои воззрения, отказываясь от так называемых "ясных" классических воззрений, заменяя их все более немыслимыми. Происходит естественно-неестественный процесс: ум отдается на поругание разуму, или, иными словами, человек превращается в безмысленную машину, ибо разум, требуя изощренности, вовсе не нуждается в глубине и тонкости ума - ему достаточно алгоритмической машиноподобности. Это - в формальном отношении, а в отношении творческом разуму нужна темная деятельность так называемого "подсознания": наития, предчувствия, эвристические вещие сны и прочие подобные атрибуты. Разум, в отличие от ума-сознания, есть весьма сложная, громоздкая и неуклюжая машина, топливом которой являются дисгармония, чертовщина, интеллектуальное передергивание, а продуктом - дурная бесконечность. Позволим себе заметить, что наука будущего - это именно наука дурной бесконечности. Технология и эстетика идут за ней же: это беспрерывные повторы, ритмические ряды, каскады, конвейеры, блоки, секции, цепи... Разум до недавнего времени был только подсобным работником ума и одновременно полотном, на котором ум рисовал свои арабески. Сейчас наступило иное время не только для математики. Пример: квантовая механика и физика элементарных частиц. Сочетая эмпирически и теоретически вынужденную алогичность, прямую иррациональность с точностью и достаточной строгостью про-веденных рационализаций, физика оказывается прагматически как будто права, однако непорочность ее искусственно-безумного мира относительна, и всегда может встретиться факт, который в этот мир не вписывается. Иногда удается заменить старую "безумную идею" на еще более безумную или поставить между старой идеей и новым материалом безумное отношение. Все это очень сходно с докоперниковскими эпициклами.
      
       Особое место в физике занимает инструментальный или условно-инструментальный подход к явлениям, который вызывает отказ от создания дополнительной псевдосреды, претендующей на суррогат объективного. Хорошей иллюстрацией выглядят соотношение неточностей Гейзенберга и специальная теория относительности (СТО). СТО может показать теоретическую кажимость субъектов, находящихся в различных системах отсчета. Из этой кажимости нелепо продуцировать какие-либо физические "вещи в себе". Для одного наблюдателя псевдосредно-прагмати--ческий объект может иметь длину l1, для другого l2, для третьего - l3, при полном их равноправии. При этом не существует какой-то привилегированной собственной длины объекта, как, впрочем, и самого объекта-тела. Тело физическое не может существовать даже в воображении: оно - только искусственная положенность физического рассмотрения, в оторванности от этого рассмотрения, а потому выпадающая в абсурд. Инструментальный подход нацелен на конкретный или мысленный эмпирический артефакт, а последний всегда ограничен рамками конкретных измерений и наблюдений. Если какому-то демону удастся расчленить свою кажимость на объективные реальности или дополнить ее до них, то он не найдет в объективном никаких тел и никаких размеров - ибо тем самым он уничтожит те условия, при которых "тела" и "размеры" образуются.
      
       Представим себе псевдосреду, в которой имеются объекты - первичные тела. Наблюдатель не будет иметь возможности каждое такое тело измерить, а измерять он будет негераклитов объект, являющийся в данном случае искаженной совокупностью объектов, генеалогически связанных друг с другом. Измерение есть процесс и вмешательство, это ставит результаты измерений в зависимость от толщи ушедших вселенных - и сам наблюдатель, и его измерительный прибор уже не те, что исчезли только что.
      
      
       2.6.8 ПСЕВДОСРЕДЫ ОККУЛЬТИЗМА
      
       Оккультизм так же, как и наука, не выходит за грань сферы ощущений и сферы их воображаемой модификации. Всякого рода "нездешние" виденья, полеты в "иные миры" и т. п., в случае их внутрисознательного наличия, оказываются всего лишь квазисре-дами, подобными обыденным квазисредам и квазисредам галлюцинаций и сновидений. Оккуль-тное мировоззрение, основанное на подобных опытах, - псевдосредно.
      
       Притязания теософии в большинстве случаев также совершенно необоснованны: слияние с божеством-абсолютом, превращение субъекта в объект иллюзорны, остаются только измененными состояниями субъективного сознания, возвратами к ментальному палеоядру - недифференцированной первообразующей данности развернутого сознания.
      
       Рассуждения Рудольфа Штейнера, Блаватской, последователей Николая Рериха поражают невообразимой эклектикой, полной философских пробелов, главный из которых - признание существования материи, материального тела, отсутствие деления на воспринимаемое и невоспринимаемое именно в этом смысле. Этот кивок в сторону материализма еще раз подтверждает очевидность того, что материализм - всего лишь разновидность идеализма (примером другого рода являются исторические утопии материалистов). Делая подобные заявления, мы вовсе не хотим принизить самого порыва теософии в сторону от обыденного. Однако эвристическая ценность такого порыва сильно снижена накладками мировоззренческих несогласованностей[35]. Надо заметить, что последние связаны не только с необходимостью пропаганды, доступности учений для малообразованных неофитов. Существует еще одно соотношение неопределенностей между медиумическими и философскими способностями, между движением мысли и возможностями неинтеллектуальных сосредоточе-ний.
      
       В рамках тонкого атеизма приходится отрицать и иные утверждения оккультистов, ведущие к некоему персоналистическому началу мира, началу мира, указывающие на "искупление", "карму", "божества-стихии" и пр. Все это остается только попытками истолкования, реанимирования сознаний буферных, человеческому, но не достоверной картиной мира.
      
       Автор этой книги в разное время имел целые серии опытов необычных восприятий, которые можно было бы расценить как созерцание "Бога-абсолюта", воспоминания о жизни до жизни, восприятия различных параллельных жизней и как еще более невероятные несубъективные события. Однако автор считает, что все это находится на том же уровне, что и самые обычные сновидения, традиционно принижаемые по своей значимости. Сновидения, необычные данные визионерства, все обыденное, что мы воспринимаем спроецированным вовне, суть квазисреды. Будучи продолженными и умственно расположенными (процесс совершенно абсурдный), они превращаются в псевдосреды, то есть нечто заведомо несуществующее.
      
      
      
       2.6.9 НАУКА И МИРОВОЗЗРЕНИЕ.
      
       НЕВОЗМОЖНОСТЬ
      
      ТЕОРЕТИЧЕСКОГО СИНТЕЗА ЗНАНИЙ РАЗЛИЧНЫХ НАУК
      
       Синтез данных всех наук в одно общее оказывается невозможным. Даже в пределах одной и той же науки не существует полных сопряжений между различными ее областями. Синтез научного знания пытаются производить в рамках здравого смысла и натурфилософии, что неправомерно. Науку можно срав-нить со стеной, имеющей множество окон-иллюминаторов. Вид из каждого окна специфичен настолько, что общим между различными видами чаще всего будет соотнесенность с одной стеной. В прагматической области синтез неизбежен, но и здесь будут сопрягаться не столько науки, сколько различные прикладные феномены. В техническом плане идет не синтез, а рост и развитие, похожие на органические. Именно прагматическая сфера дает своего рода туннели из одной науки в другую, но эти связи отнюдь не наукообразны. Эти вненаучные связи наук возникают скорее подспудным образом и во многих своих элементах не могут быть наглядными.
      
       Производящиеся, междунаучные по виду, подстановки опыта либо не имеют кардинального характера, либо неожиданно принимают вид совершенно новой области знания. Методы одной науки иногда могут использоваться в другой, представления из одной сферы знания могут мигрировать в другую, но ни одна из наук не может быть сведена к другой, более элементарной, атомарной или, наоборот, к более общей и более универсальной. Знания о физических полях и элементарных частицах не устраняют геологию и астрономию, несмотря на кажущуюся "первичность" первых и их всеподстановочность. Соответс-твенно этому, невозможны и так называемые "мировые формулы" в полном смысле.
      
       Все сказанное еще более усиливает псевдосредность науки как таковой, ее непсихологичность. Интенционно опсихологичены могут быть лишь разрозненные моменты той или иной науки. Одни из таких моментов более интегративны, другие менее, - создается некоторая широта охвата, но в этом охвате нет и намека на тотальность представленности, на полноценные переходы между рассмотрениями. Целостный синтез данных различных наук затруднен и потому, что сами эти данные не могут не быть двумерно-поверхностными и онтологически косвенными. Далеко не софизм высказывание, согласно которому ничто внутреннее не может быть познано, на том основании, что вскрытое внутреннее есть внешнее, а, как уже говорилось, при всех подстановках именно внешнее и подставляется во внешнее. Ко всему изложенному можно добавить наиболее прозаический довод: синтез наук невозможен уже потому, что не существует "научной" науки, этот синтез осуществляющей.
      
       Натурфилософские псевдосреды также не могут быть оплотом общей теории всего, - они не удовлетворяют ни требованиям собственно науки, ни требованиям собственно философии. Всякая научная или натурфилософская модель цельной вселенной неизбежно оказывается несостоятельной (невозможность единого сверхгига-субнаноуровня, отсутствие абсолютного времени и абсолютного пространства, зависимость параметров наблюдаемого от параметров наблюдателя, соотношение неточностей, абсурдность объективационных "точных" данных, возможность получения только данных с определенной степенью точности).
      
       Натурфилософская концепция вселенной должна касаться реальной вселенной, но реальное здесь-теперь относительно, не говоря уже о состоянии вселенной в некое определенное надмирное фантастическое мгновение - цельная вселенная рассыпается то по одной, то по другой причине. Ни трехмерную вселенную во времени или во временах, ни четырехмерную вселенную пространства-времени нельзя мировоззренчески принять, ввиду математической условности представления о мерности (метрике), логической парадоксальности термина "измерение". Размазанность по теоретически различным наблюдателям, по различным точкам отсчета делает картину мира бессвязной.
      
       При всем сказанном не следует забывать, что мы можем говорить не о каком-то действительном мире, но только о псевдомире, о картине этого псевдомира. Заведомая необъяснимость опыта, его подстановочность, самоуничтожение количественных и качественных явлений как объективных (начиная от зелености травы и кончая формой и размерами вообще), взаиморазмывание уровней-заторможенностей, отсутствие изначально данных "законов природы" (их отчеловеченность) и пр. дают вполне недвусмысленный материал. Кроме того, практическая или гуманитарная надобность модели псевдовселенной более чем сомнительна.
      
       До настоящего времени не исчезла потребность в рассмотрениях, ограничивающих себя узкими рамками той или иной области конкретной науки - таких, что распространение их выводов и следствий куда-либо еще заранее исключается. Требование, предъ--являемое к теории, поэтому и состоит в том, чтобы она достаточно удовлетворительно связывала опыт соответственно запросам и возможностям времени. Система Птолемея связывала опыт достаточно глубоко (даже сейчас по ней можно выводить на орбиту спутники). Мы же уверены, что всякая научная теория (в том числе универсальная) аналогична системе Птолемея, и вообще наука, какого бы уровня она ни достигла, - остается "системой Птолемея", и так будет всегда, пока человек остается в человеческой оболочке.
      
       Натурфилософия и любой материализм являются замаскированными разновидностями идеализма. Если обычный "объективный" идеализм онтологизирует абстракции ума, относящиеся к уму или различным видам надумственного, то материализм производит то же самое с абстракциями ума, относящимся к кажимостям наличия вещества и среде этого вещества. Превратив продукт постпсихический в допсихический, материализм указывает на вещество и поле и как на нечто, дающееся через ощущения, и как на нечто потустороннее: как на виды субстанции.
      
       Натурфилософски доведенные до мистики денотаты операциональных понятий: "энергия", "поле", "масса" и т. д. - считаются всерьез существующими, причем объективно и реально, подобно идеям Платона. Не было бы ничего странного, если бы заодно были онтологизированы параллели и меридианы...
      
      
       2.6.10 КОМЕДИЯ ФИЛОСОФИИ
      
       И ПСИХОЛОГИИ
      
       Если современная психология (взятая целиком) представляет собой невообразимое желе из околопсихологических наук и паранаук, большинство из которых находится в синкретичном или зачаточном состоянии, то философия предстает мировоззренческим монстром, мыслительно-изобразительным искусством и одновременно мыслительной беллетристикой со слабыми законами внутренней формы и неуловимыми ограничениями на предмет творчества и способ словесного творчества. Словесность философии - ее традиционный недостаток. Возможности полноценного наличия некой "думной музыки" и "метафизической живописи" исчезающе малы, хотя принципиально через них и может прорваться стихия Логоса (гиперсмысла) в еще большей степени, чем через словесную философию. Однако этот теоретически возможный прорыв всего лишь резонансен незвуковой внутренней музыке и карте таких музык, предстающей как эйдосно-ло-госная живописность, безотносительная к предметности и "телесности". К сожалению, любая абстрактная живопись всегда квазисредно-предметна и неабстрактно-структурна.
      
       Являясь изначально неким безответственным разгулом мысли, философская осмысленность постоянно отливается в те или иные прокрустовы формы: кристаллизуется в метафоры, афоризмы, концепции, системы, лженауки; пестрит схемами, классификациями, гипотезами, теоремами, софизмами, нелепостями. Иногда это дает промежуточный продукт - парадоксы, слабые наития. И философия, и психология никак не могут быть названы науками, но они тесно связаны с многочисленными околофилософскими и околопсихологическими науками. Здесь не только - логика, метаматематика, семиотика, но и - разделы, дисциплины разнообразных теоретических и практических областей. Существует неожиданное сходство между философией и медициной. И в той, и другой есть момент искусства, более значимый, чем обычная экспериментально-прикладная необходимость; рамки эвристики также малы в этом отношении.
      
       Подавляющее большинство философских размышлений, философских концепций и систем весьма далеки от собственно эпистемологии и онтологии и имеют своим конечным предметом псевдосреды. В лучшем случае онтологическое и соответственно эпистемологическое в них только скрытно подразумеваются, смутно и подспудно брезжат под мощными напластованиями фикций. Это вполне может касаться и наукообразных по форме философских концепций. Наукообразная философия оказывается своего рода интеллектуальным делопроизводством, которое связано с попытками бухгалтерии, понятийной инвентаризации в сфере одной или нескольких из несчетного множества псевдосред. Как правило, вершиной и квинтэссенцией подобных философий является совокупность взаимосвязанных абс-тракций, лишенных каких бы то ни было родовых или видовых денотатов. Однако эти абстракции и совокупности абстракций вовсе не являются моделями чего-то неабстрактного и полагаются сами в себе. Сотворенный абстрактный мир не может считаться даже очищенным от случайного обычным миром или очищенными его закономерностями. Отправными посылками философской модели берутся те узлы данностей, какие затем явно выказывают себя вовсе не фундаментальными.
      
       Аналитическая философия, тяготеющая к логико-математическому стилю изложения, имеет установку против введения как абстрактных, так и натурфилософских, а равно теологических фикций, однако сама оказывается повисшей в фикционном небытии, ибо уцелевшие от агностико-скептичес-кого отмывания ее собственные суждения не коррелируют с психической реальностью и, собственно, не находятся в ней. Ее идеовыделенности и идеометрии еще дальше от реального мира, чем геометрические фигуры, построенные из отрезков прямой нулевой толщины, - от реально наблюдаемых фигур. Однако вся беда вовсе не в этом, а в той же неадекватности полученных абстрактных сгущений и рафинаций и их внутренней парадоксальности и противоречивости. Другая сторона методологии аналитической философии - логическая инерция, скованность той или иной зауженной неявной логикой, с внешней попыткой формализации последней. Возникая как метафилософия, метаметафизика, логико-лингвистическая и логико-математическая философия оказывается неспособной к собственным метарассмотрениям. Ее исходные данности окутаны неизбежным "табу" и могут вводиться не иначе как путем аксиоматическим, путем сбора "заведомых" близлежащих очевидностей. Это - один полюс. На другом полюсе аналитическая философия обрывается, не завершившись и, естественно, не доходя до "проклятых вопросов", "вечных проблем" и освидетельствования материала психической реальности.
      
       О философствовании, ограничивающемся рамками просветительства, беллетризованных рассуждений, экзистенциальных уподоблений и наведений, мы здесь говорить не будем. Его значение, в том числе как ноотерапии, отрицать нельзя, но в качестве фундамента мировоззрения подобное философствование непригодно. Даже будучи в чем-то и верным, оно всегда подразумевает в себе иное ядро за рамками недосказанности. О философствовании за рамками философии вообще и о бессловесной философии мы уже говорили.
      
       Иные возможности философии ограничиваются крайней неразработанностью и неразвитостью центральных областей современной психологии. Комедийность ситуации в том, что психология черпает значительную часть своего примативного материала из неразвитой и неразработанной философии. Эта комедийность нисколько не снижается и при прокламации отказа от каких-либо философских привнесений: в этом случае ложная философская ориентация проникает в психологию через способ отбора, разложения и препарирования материала. Это касается не только заведомо фантастических психологий, но и психологий, пытающихся придерживаться русла позитивизма.
      
       Обоюдная другая комедия заключается в том, что часть главнейшего исходного материала как философии, так и психологии лежит открыто на самой поверхности. Однако этот материал берется не сам по себе как исходный, но как дающийся в рамках тех или иных предубеждений и спонтанных истолкований. Одновременно происходит и преувеличение, и по-теря или сужение очевидного. Эпистемологическая первичность одна и та же и для философии, и для психологии, однако рассмотрение этой первичности явно или неявно идет по стандартному псевдосредному типу, благодаря чему первичная эпистемологическая реальность заменяется одной из возможных псевдосред и теряет свои нативные свойства.
      
       Поток ощущений сам по себе не научен и не концептуален. Он не в состоянии удовлетворить потребность наукообразия и потребность прагматического кодекса. Упорядочение потока ощущений начинается как бы извне, из посторонних центров кристаллизации.
      
       Будучи запущенной, прагматическая способность начинает покорять и деформировать весь психический мир, и тогда уже приходится задавать вопрос: "Чем именно является этот психический мир?" Очередная комедия и новый парадокс здесь в том, что обычное стремление к сопоставлению по одному, к получению специфических знаковых отображений, отметок, зарубок, прагматических и теоретических меток, ориентиров приводит к положению, при котором некоторая неустойчивая реальность заменяется нереальностью с весьма смутным, а при проверке - отсутствующим субстратом. Субстрата нет, нереальность все так же нереальна, но зато об этом субстрате и этой нереальности есть знаки, которыми вполне можно оперировать. Введя то или иное исчисление знаков и укрепляя себя верой в фетиши зазнаковых кажимостей-допущений, иногда и можно иметь те или иные прагматические выходы, однако эти выходы именно в области психологии и философии весьма двусмысленны. Психологические (и не только психоаналитические) сказки могут быть действенны неспецифически (подобно плацебо, есть ментальные эффекты сосредоточенности на ментальном, психотерапевтические "чудеса" и т. п.). Все, что касается "прикладной философии", двусмысленно еще более, уже в силу неприложимости к прагматике философии самой по себе: прагматические сферы псевдсредны, причем псевдосредность эта не должна быть абстрактна; а потому проводимые упрощения уже никак не могут здесь быть оправданы потребностями обобщений и абстрагирований. Получается, что философию, дающуюся в традиционных формах, следует понимать метафорически, а не в прямом смысле. Она оказывается наукообразным или культурологическим мифом.
      
       Отдаление философии от реальности происходит многочисленными путями, из которых главными являются те, которые связаны с недооценкой формы человеческого сознания и переоценкой содержания этого сознания, то есть отдаление философии от реальности в основном отпсихологично.
      
       Прегрешения центральных областей психологии, как против истины, так и против реальности не менее велики, чем у философии. Периферийные области психологии, более близкие к физиологии восприятия, психосоцилогической и психотипной статистике и т. п. мы не рассматриваем. Аналогично мы не рассматриваем ту часть психологии, какую бы правильнее было назвать предварительным проектом психейники. Психейника, очевидно, всегда будет находиться в состоянии проекта: попытки пойти здесь далее мифов о подсознании и бессознательном, а также нейрокибернетических мифов вряд ли удадутся. В вопросе о расчленении своего предмета на ощущения, представления, мысли; при рассмотрении "воли", "внимания, "памяти" и тому подобных трафаретных понятий психология полностью находится в явном или неявном плену у ходовых философских стереотипов.
      
       Наиболее чудовищным и ярким нонсенсом в психологии является так называемый психофизиоло-гический вопрос-парадокс. Этот нонсенс в своей фундаментальности, с одной стороны, перерастает рамки физиологии и психологии, а с другой - показывает недостаточную расчлененность этих двух дисциплин, если не по методам исследования, то по предмету приложения этих методов. Но дело в том, что психология все еще недостаточно отдифференцирована не только от физиологии, но и от других смежных наук. Это нисколько не оправдывается наличием таких прикладных психологий, как медицинская, спортивная, инженерная, психология эстетического восприятия, психология творчества и т. п. Все названные прикладные психологии пронизаны псевдосредным аппаратом обслуживаемых сфер, и материал, который они поставляют "общей" психологии, обычно содержит только статистические данные и иную количественную и описательную информацию. Некие фундаментальные идеи могут порождаться и здесь, но значение первичного материала в этих областях более косвенно-эвристичес-кое в рассматриваемом смысле.
      
       Психология конца XX века - это, прежде всего, экспериментальная психология; на ее основе так и не разработана психология теоретическая. Теоретический аппарат пришел в современную психологию фактически из XIX века - как уже говорилось, психоанализ мы оставляем за рамками рассмотрения, а отдельные сделанные переоценки и открытия немного добавляют к тому, что сохранилось еще от времен Аристотеля и классической психологии.
      
       Уклонение и философии, и психологии от развернутого рассмотрения феноменов происходит почти автоматически: феномены конкретных восприятий не представляют, чаще всего, никакого интереса, абстрактное их рассмотрение уводит в сторону фикций, а изучение феноменов в связи с чем-то и по поводу чего-то и устанавливает акцент на этом "чем-то" и "чего-то", оставляя феноменальный базис вне изучаемой области.
      
       3 "ОБЪЕКТ"
      
       3.1 МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ КОСМОС
      
       (третье начало философии)
      
       3.1.1 Метасознание и переход к абсолюту
      
       3.1.1.1 Отправные точки
      
      
       КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА
      
      
      
      
       Перечень статей словаря
      
       Абсолют
      
       Абсолютные потребности, потребность абсолютного
      
       Антиабсолют
      
       Антиинформация
      
       Антилогос
      
       [Астрал, астральность, астральный план.]
      
       Бесконечность
      
       Беспорядок
      
       Бессознательное
      
       Буферные сознания
      
       Бытие в узком смысле
      
       Бытие в широком смысле
      
       Виртуальное
      
       Волевые ощущения
      
       Восприятие
      
       Временная развертка
      
       Время
      
       Гносеологические ограничители
      
       Гносеологические шкалы
      
       Диалектика
      
       Диалектичность
      
       Дленность
      
       Длительность
      
       Емкость субъективного сознания
      
       Живописность (в неспецифическом смысле)
      
       Законоподобие
      
       Идеального отношения внутренние
      
       Идеальное
      
       Идеометрическое
      
       Идея
      
       Инободрствование
      
       Интегративные ощущения
      
       Интенция
      
       Интрофотофоносреда
      
       Искусство (как психологическая данность)
      
       Канонические ощущения
      
       Каскады реальности
      
       Квазисреда
      
       Космоническое
      
       Личность
      
       Логика
      
       Логос, логосность, логосное
      
       Ложь
      
       Материализм
      
       Ментал
      
       Меристема
      
       Метафизика лимитно-реконструктивная
      
       "Метафизика" науки
      
       Метафизика редуктивно-дедуктивная
      
       Метафизика синтетическая
      
       Метафилософия
      
       Мистическое, мистика
      
       Монокатегории
      
       Мошенничество в философии
      
       Музыка (в неспецифическом смысле)
      
       Наглядность
      
       Надобщение
      
       Наполнитель
      
       Немецкий период в философии
      
       Неосознанное
      
       Неосюрреализм
      
       Объект
      
       Оккультизм
      
       Онейромонтаж
      
       Отражение
      
       Отсубъективное
      
       Ощущение
      
       Палеоядро субъективной ментальности
      
       Парафизиология человека
      
       [Париж] (в аспекте экологии культуры)
      
       Пересубъективирование
      
       Подсознание
      
       Понятие
      
       Постмодернизм
      
       Поэзия (в неспецифическом смысле)
      
       Праабсолют
      
       Предыдеальное
      
       Проза художественная
      
       Проинтроект
      
       Проницаемость
      
       Пропозиционал
      
       Про-позиция субъективная
      
       Пространство (пространства)
      
       Протоощущение
      
       Проторенности эффект
      
       Протяженность
      
       Псевдосреда
      
       Психическое и психейное
      
       [Психотипов человека периодическая таблица]
      
       Радение духовное
      
       Рационал
      
       Рационализм
      
       Рациональное
      
       Реактивные ощущения (р-ощущения)
      
       Реализм и натурализм
      
       Реальное
      
       Редукция феноменологическая и трансцендентальная
      
       Религия
      
       Рефлексивно-рефлексное
      
       Романтизм
      
       Сигнально-рациональная оболочка сознания
      
       [Сила]
      
       Символизм
      
       Смысл, ощущение смысла
      
       Смыслорадикал
      
       Сознание
      
       Солипсизм
      
       Соматическое облако
      
       [Социума неразумность]
      
       Среда субъективная
      
       Субстанция
      
       Субъекта деконструкция
      
       Существование
      
       Сюрреализм
      
       Тонические ощущения
      
       Трансцендентальное
      
       Третья свинья
      
       Ужасное подозрение
      
       Ум
      
       Упорядоченности степень
      
       Феноменоноумен
      
       Философия (в неспецифическом смысле)
      
       Философия абстрактная
      
       Философия неконцептуальная
      
       Философии прикладной область
      
       Философия чистая концептуальная
      
       Философская беллетристика, философия синкретическая и просветительская
      
       Философская школа
      
       Философские начала
      
       Хайдеггеризмы
      
       Хронос
      
       [Цивилизация земная и составные цивилизации]
      
       [Цитологические параллели техноценоза]
      
       Человек
      
       [Шантаж]
      
       Экзистенциал и экзистенционал
      
       Эрос-Логос-Хаос
      
       "Я" и [я]
      
       Я-среда
      
      
       Некоторые произведения Александра Акулова
      
       1. Сверхкраткий философский словарь. Краткое изложение книги "Буквы философии". СПб., 1999.
      
       2. Послание вундерменам. Проза. СПб., 2003.
      
       3. В поисках беспредметного. Шесть книг стихотворений. СПб., 2002, 2009. С приложением статей о поэзии. СПб., 2016.
      
       4. Чай с мандолиной. Роман. СПб., 2010.
      
       5. Этюды. Нефигуративная живопись. СПб., 2008.
      
       6. Скважина. Статьи по литературной критике, культурологии, философии. СПб., 2009.
      
       7. Плазма. Проза для высоколобых. СПб., 2012. Третье издание. СПб., 2022.
      
       8. Летящая стрела (Хулиганские парадоксы здоровья, лечения, питания, или Кунштюки с дразнилками для ортодоксов). СПб., 2016.
      
       7. Камень от входа, или Попытка мощи. Литературная критика, введения в философию. Торонто, 2018.
      
      
      
       Акулов Александр Сергеевич. Буквы философии. Философский труд.
      
      ISBN 978-5-85263-238-8
      
      
      
       ПРИМЕЧАНИЯ
      
       [1] Слово удвоено для легитимизации за пределами литературоведения известного термина В. Шкловского.
      
       [2] Чувства-тоны, внутренняя сторона эмоции.
      
       [3] Предпозиции, ментальные инварианты, но не любое суждение.
      
       [4] Второе прилагательное как бы снимает когнитивный оттенок первого.
      
       [5] Квазиамнестические смыслы - смыслы, в той или иной степени лишенные внутренней структуры, соотносительности, представляющиеся "первично-витальными", дорациональными. Возможно существование смыслов и полностью лишенных связи с воспоминаниями.
      
       [6] Более наглядно этот факт предстает при рассмотрении классификации феноменов. Градации феноменов представлены в соответствующих разделах книги.
      
       [7] Подразумевается пятый постулат Евклида.
      
       [8] Постинтеллектуальное - новообразованное доумственное, связанное с оценкой осуществления и осуществленности как собственно умственного, так и его производного - когнитивного рационального.
      
       [9] Еще раз напоминаем, что абстрактного света или цвета не существует.
      
       [10] Принадлежность структурного восприятия, например, осмысленная предметная выделенность.
      
       [11] Мы употребили термин "сновиденийные", но не "сновидные", ввиду того, что сновидными часто называют некоторые явления на фоне бодрствующего или почти бодрствующего сознания.
      
       [12] По сравнению со стробоскопическими эффектами, наблюдаемыми в технике.
      
       [13] Прямые геометрии Римана
      
       [14] В отличие от длительности, характеризует не разные восприятия, но сравнительно постоянные ощущения относительно быстроизменяемых, удержание постоянных ощущений, их отме-рянность в потоке.
      
       [15] Подробнее см. раздел 2.5.5.
      
       [16] Подробнее см. раздел 2.5.5.
      
       [17] Подробнее см. раздел 2.5.2.
      
       [18] Элементы "умопомрачения" характерны и для состояния просветления. Прежде всего, это тонкое сужение кругозора.
      
       [19] Возможны различные символы-образы, начиная от таких, как "улитка" ("черепаха") - медлительный, "череп" - символ смерти, опасности, яда, и кончая представлениями типа "мое прошлое", "Лета", "Дом".
      
       [20] Это не пространственно-временная толщина в обычном смысле. Тонкое малоуловимое время-пространство - другое время-пространство, но не продолжение того, какое представляется натуральным.
      
       *Непрямая, то есть обратная мистика - это мистика антиабсолюта, связанная с обращением реактивного и антилогосным. Тонкие неспецифические ощущения "вне триады" восходят к волевому и сверхструктурному.
       Дополнительные разновидности мистики будут рассмотрены в специальных разделах.
       **Прописная буква означает превалирование соответствующего оттенка.
      
       [21] Термин "компонента" здесь ближе к такому же термину топологии и векторной алгебры, нежели к химическому - "компонент".
      
       [22] В двух последних строчках сняты восклицательные знаки, чтобы убрать вероятность обыденной эмотивности.
      
      
       [23] Для иллюстраций описываемого предпочтительнее черно-белые изображения.
      
       [24] Слово "демоничность" имеет несколько иной оттенок, окрашенный волевым.
      
       [25] В этом, как и в других стихотворных примерах, наводящих на антиинформационное, весьма желательно полное снятие знаков препинания. Предполагается недекламативная, монолитная интонационность. Подчеркнуто эмоциональное актерское чтение не подходит.
      
       [26] В поэзии Ф. Сологуба и К. Бальмонта.
      
       [27] Подобно улетанию на волнах музыки.
      
       [28] Напряжение это всепобеждающе, его отменить непросто.
      
       [29] То есть фактически "за-я" как репрезентант рода, стадный корень.
      
       [30] Производны (если брать точкой отсчета дочеловеческое, палеоядро сознания) и сами архетипы. Ближе к первичному сочетания, образуемые соответствующей тоникой бесструктурного и тем или иным особым структурным (эротическое-структурное, потустороннее-структурное, надмирное-структурное и т. п.). При подробном анализе можно обнаружить в архетипном наличие определенной спутанности, условности интерпретаций. Архетип "Клоака" явно близок к химерическому-структурному, "Чудовищное" ("Чудовище") - к сверхсущному-структурному. Тем не менее, мы указываем уже сложившиеся комплексы ввиду их большего значения. В архетипах суммируется не только собственно мистическое, но и ослабленные сверхощущения, квазирационализированные предельные ощущения с той или иной долей неявной фетишизации.
      
       [31] Напоминаем, что вхождение бесструктурного в любое сочетание обеспечивает десять главных оттенков.
      
       [32] Даже в околофизических мировоззрениях бóльшие уровни - это симптом "смазанности", нечто подобное фотографии быстро движущегося объекта, снятого со слишком большой выдержкой.
      
       [33] Строчка из стихотворения Брюсова "Числа". Первая строфа этого стихотворения:
      
       Мечтатели, сибиллы и пророки,
      
       Дорогами, запретными для мысли,
      
       Проникли - вне сознания - далеко,
      
       Туда, где светят царственные числа.
      
       [34] Для физиологов (изучающих восприятие и называющих себя почему-то психологами) это "сразу" будет несколько иное.
      
       [35] Возникает несоизмеримость между тематикой и методом, темой и ее рассмотрением. Подражание натурфилософии и естествознанию здесь неприемлемо. Претензия на познание "высших слоев бытия" неизбежно выводит за грань псевдосред, но сам аппарат "тайноведческих" наук на это не рассчитан.
      
       [36] Не подразумевается одноканально-строчное сканирование.
      
       [37] Термин имеет больший логический объем, чем термины "космогонический", "космологический" и "онтологический".
      
       [38] К слову "Логос". Имеется в виду ранее нами оговоренный точный термин. Собственно Логос - главный объект логаций-медитаций, и он же - источник шизофреноидного озадачивания для неподготовленных.
      
       [39] Естественно, подразумевается звено, соответствующее филогении, но не онтогенезу. Речь идет о предварительных направленностях-ориентациях, но не о неких их окончательных и безапелляционных вариантах.
      
       [40] Сигнально-рациональная оболочка сознания /См. часть 2 или Словарь/
      
       [41] Интрофотофоносреда - среда неинтеллектуальных представлений.
      
       [42] Выпадение в том же смысле, что выпадение игральной кости.
      
       [43] Духовное в нашем смысле - это особые реактивности и особое смысловое в качестве экстраполятивности, сверхсигнальности, а также некоторые другие интегративности в качестве (см. ниже) установочных моментов. Такое духов-ное вполне органично в своей фактической данности. (См. также пункт 6.)
      
       [44] Не подразумевается логический абсурд как лобовая противоречивость.
      
       [45] Как известно, сердце имеет собственную систему электрической проводимости, а предположительно определенные предустановки общеповеденческой программы и некоторую реактивную память.
      
       [46] Иногда может идти речь об аутоинтоксикации, соответствующей тем или иным поведенческим реакциям.
      
       [47] Имеется в виду статистический принцип образования мира, но не естественнонаучные уровни в прямом смысле.
      
       [48] Приводится только как обладающий словесной формулируемостью.
      
       [49] Абсолют, предстающий через тот или иной кажимостный практический трансцензус, как нечто чудовищно многосложное, уже не есть чистый абсолют. Многосложность - это признак расщепленного абсолюта и реже праабсолюта.
      
       [50] См. сноску к разделу 3.2.2
      
       [51] Более ранний французский символизм по многим причинам оказался менее мощным, менее глубоким.
      
       * Медимн (Μ ε δ ι μ ν ο ς) = 52,53 л
      
       [52] Вариант парадокса Гонсета.
      
       [53] Самый простой случай: круговое "вечное повторение" при n = ∞ или модельный вариант: выписывание иррациональной дроби; более сложный и интересный случай: самоперестройка внутренней логики.
      
       [54] Геделю принадлежит и теорема о полноте классического исчисления предикатов.
      
       [55] Эта поверхность актуальна, так как непротяженностью по определению оказывается только внутренний объем атома протяженности.
      
       [56] Не исключено, что как раз для физики подобная теория рано или поздно окажется наиболее перспективной. Движения нет, то есть нет движения микрообъекта, а есть только его исчезновение в одной крипте пространства и порождение его относительно точной копии в соседней крипте. Порождение пространства - следующий теоретический этап. Такова логика иллюзорных сред...
      
       [57] В одной деревне брадобрей бреет только тех мужчин, которые не бреются сами. Бреет ли он себя? - Если он себя не бреет, то бреет, а если бреет, то не бреет.
      
       [58] Противоречия в высказывании нет: при опознавательной достаточности устранения, его механизм не представлен, то есть для субъекта фактически отсутствует.
      
       [59] Только внутрипсевдосредные. Форма изложения - по И. З. Цехмистро: Диалектика множественного и единого. М. 1972 г. Идти поперек сакраментальной формулы о "неисчерпаемости электрона" тогда было нельзя. Однако, согласно устному заявлению А. С. Кармина, автор названной книги, отрицая бесконечность вселенной, действительно верил в бесконечность в глубину. Это де не было, как мне казалось, обычным идеологическим камуфляжем.
      
       [60] Митохондрии ныне ближе другим парадоксам.
      
       [61] Без специальных оговорок и дополнительных разъяснений в словаре могут использоваться впервые введенные термины, грамматически производные от уже известных терминов.
      
       [62] Во избежание двусмысленности, некоторые термины, заведомо не являющиеся философскими, мы помещаем в квадратные скобки.
      
       [63] Из всего хода предыдущего изложения ясно, что наука и религия могут быть в лучшем случае подпорками наиболее адекватного при данных условиях мировоззрения, но не его основами.
      
       [64] Всегда есть структурные элементы вне поля тестирования, в том числе связанные с соматикой, мнестические и т. д.
      
       [65] Термин "ощущение" здесь и повсюду мы употребляем в расширенном смысле: ощущение = весь феномен или органическая (неусловная) выделенность из феномена, могущая предстоять в качестве самостоятельного феномена.
      
       [66] Различные виды осознаний-схватываемостей имеют свое временнóе дление, а потому условное общее настоящее - это логическое или инерционное пересечение "сейчас" различных родов ощущений в рамках их фактуальной интеграции.
      
       [67] В книге "Буквы философии" не рассматривается.
      
       [68] Такое написание выбрано вследствие обычного придания других смыслов словам "нечеловек" и "сверхчеловек".
      
       [69] Строчки из стихотворений В. Брюсова и Ф. Сологуба.
      
       [70] Итак, мы имеем следующие границы сознания: логику (границу данности явлений), рефлексивно-рефлексное (дорациональную границу), СРОС (рациональную границу), а также феноменоноумное в узком специальном смысле (границу всякого поглощенного).
      
       [71] Этот возврат можно сравнить с игрой восьмидесятилетней пенсионерки в "дочки-матери".
      
       [72] Катарсис, "облегчающий" эффект дзен, связан с наличием многочисленных тупиков в автономной деятельности
       мозга, возможностью простейших выходов из затруднений, обусловленных инерцией и стереотипами. Душа человека, невзирая на свою филогенетическую древность, подобна девушке или ребенку; она требует, чтобы ей показывали кунштюки. Иначе она не повеселеет.
      
       [73] Начальные доказательства и свидетельства - в карикатурных подо-биях различных общественных проявлений макроорганическим. Подразумеваются не только обычные примеры (взаимоотношения внутри стад и стай, общественные беспозвоночные и т. п.), но и подобия кибернетические, статистические.
      
       [74] Естественнонаучная, либо натурфилософская совокупность уровней.
      
       [75] Сходство между учением Стагирита и современной наукой в частности можно видеть в попытке сохранения полного бытия. Но если Аристотель скромно прячет его внутрь своего Перводвигателя, то современная наука по странной прихоти уравнений отбрасывает его карикатурное подобие на 13,2+0,2 млрд. лет в прошлое, в точку сингулярности.
      
       [76] В высказывании необходимо дополнительное уточнение термина "я". "Я" - бесструктурное ощущение присутствия при ощущениях, вполне наглядное и доступное, несет в себе сигнальность бодрствующего или сновиденийного существования. Не является синонимом ни слова "субъект", ни слова "личность". Одно из интегративных ощущений, обеспечивающих единство сознания. Застывшая (константная) специфическая внутренняя мелодия. Несмотря на нетривиальную протяженность, не имеет границ.
      
       [77] Меристема - образовательная недифференцированная ткань (биолог.). Вне от консистентных соответствий - удобный термин для характеристики протобытия, свободного от внутренних аналогов логического, а потому безосновного.
      
       [78] Термин "виртуальность" не имеет здесь значения вероятности. Он ближе к пониманию виртуальности в физике элементарных частиц, но если в физике виртуальное - это вычисленное ненаблюдаемое (принципиально ненаблюдаемое), то в онтологии - доказанное неотражаемое, не имеющее "образа и подобия" в субъективном
      
      
      
       ]l]]]]]]]]]]]]l
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Акулов А. С.
  • Обновлено: 26/03/2023. 463k. Статистика.
  • Монография: Философия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.