Lib.ru/Современная литература: Ансельм Людмила Николаевна. "В Москву, в Москву" История 90-х

В МОСКВУ, В МОСКВУ...

Людмила Ансельм

Ludmila Anselm 10 Kenmore St. #1-206

Boston, Ma. 02025 (617) 859-0829 luanselm@yahoo.com

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

НАТАЛИЯ -- актриса лет сорока трех.

СЕРГЕЙ --- режиссер лет пятидесяти девяти-шестидесяти.

ГОЛОС ДИМЫ - мужчина, двадцати девяти лет, любовник Наталии.

РАИСА - актриса.

Mесто действия: один из отелей Нью-Йорка, где остановились перед возвращением в Россию русские актеры после двух недель гастролей по Америке.

Время действия: -- осень 1993 года.

КАРТИНА I

Номер в американском отеле. Наталия в своем номере лежит на кровати. Звонит телефон. Наталия берет трубку.

ГОЛОС ДИМЫ. Наташа, ты решила? ]

НАТАЛИЯ. Лежу, жарко тут у вас. ]

ГОЛОС ДИМЫ. Я спрашиваю, ты решила или нет? ]

НАТАЛИЯ. Еще нет. ]

ГОЛОС ДИМЫ. Наташа, я тебя очень прошу, от всего сердца: оставайся. Я понимаю, ты актриса, у тебя главные роли, но не забывай, что ты еще и человек. Ты мне нужна. Мы будем вместе, вдвоем, как тогда!

НАТАЛИЯ. Если я останусь, что я буду делать в Америке?

ГОЛОС ДИМЫ. То, что все делают. Найдешь какую-нибудь работу. Здесь все устраиваются. Америка большая. И ты устроишься.

НАТАЛИЯ. Кем устроюсь? Не актрисой же...

ГОЛОС ДИМЫ. Разве обязательно быть актрисой? Здесь много бывших актрис из России - живут как люди, не жалуются. Машины купили, дома приобрели. Ты же умеешь шить. Помнишь, как ты мне здорово подшила джинсы?

НАТАЛИЯ. Хочешь сказать, подшивать...

ГОЛОС ДИМЫ. Шить, подшивать, неважно. Что-нибудь придумаем. Мы ведь будем вдвоем. Да, ты умеешь убирать снег?

НАТАЛИЯ. Не знаю, не пробовала.

ГОЛОС ДИМЫ. Вот теперь в Америке попробуешь. Шутка.

НАТАЛИЯ. Дима!

ГОЛОС ДИМЫ. Шучу, шучу. А сидеть с детьми?

НАТАЛИЯ. У меня никогда не было детей. Ты сейчас где находишься?

ГОЛОС ДИМЫ. В ночном ресторане. Это так, работа для души.

НАТАЛИЯ. Опять шутка? Что ты там делаешь?

ГОЛОС ДИМЫ. Мою посуду. Скоро брошу это дело, мне теперь хватает моего основного заработка. В Америке сантехники зарабатывают лучше профессоров. Звони, телефон ты знаешь. Буду ждать. Бай.

Наталия кладет трубку, стук в дверь, входит Сергей.

СЕРГЕЙ. Наталия, к тебе можно? Хотел поговорить, с глазу на глаз. Я тут со своим пивом, не волнуйся.

НАТАЛИЯ. Проходи.

СЕРГЕЙ. Если помешал, ты скажи.

НАТАЛИЯ. Да, ладно тебе...

СЕРГЕЙ. Хочешь пива?

НАТАЛИЯ. Нет, я пиво не люблю.

СЕРГЕЙ. А я люблю. Я поставлю несколько банок в холодильник. (Ставит пиво в холодильник.) Когда жарко, пиво должно быть холодным. Вот, когда случилась перестройка и мы стали с гастролями ездить по заграницам, я себе поставил цель в жизни: перепробовать все сорта пива. И перепробовал. Здесь дополнил свою коллекцию американским. Хорошее пиво, ничего не скажешь, но гинес - это "cool", как говорят американцы.

НАТАЛИЯ. А гинес, это что?

СЕРГЕЙ. Пиво, английское. Я как его попробовал -- в самое яблочко. Не могу без гинеса.

НАТАЛИЯ. Много пива вредно.

СЕРГЕЙ. Вредно, а я пью. Ты телевизор смотрела? В Москве опять какая-то заварушка. Парламент, конституция, президент - все тот же "любовный треугольник". Мне от всего этого совсем не по себе.

НАТАЛИЯ. И чего они поделить не могут?

СЕРГЕЙ. Власть. Я тебе скажу честно, без экивоков -- мне это все вот здесь.

Показывает на свою шею.

Смотрю я на эти цивилизованные страны, и такие меня завидки берут: живут же люди! Хорошо живут, никому не мешают... Ну, почему мы-то так не можем? Чем мы хуже их?

НАТАЛИЯ. Откуда мне знать.

СЕРГЕЙ. Я вот бываю сейчас в разных странах и каждую примеряю мысленно на себя: смог бы здесь жить? Одна вроде бы маловата -- жмет подмышками, другая -- воротничок туговат. А вот Америка, в самый раз, мой любимый размер: такая же большая, широкая, как Россия... Большая, великая страна, но скажу тебе прямо, без этих самых, - чужая... Я перед началом спектакля смотрю в зал: какой зритель приходит на наш спектакль. "Вишневый сад" - последняя пьеса Чехова, самая импрессионистская, самая непонятная... Он сплел ее из таких тонких человеческих отношений, как паук паутину. Господи, как я мучился, когда ставил эту пьесу. И вот, пожалуйста, можно сказать успех. Зал не забит, но ведь ходят, смотрят, аплодируют, свистят, даже встают... А публика самая разномастная. Что им Чехов? Что они Чехову? Много молодежи, студенты -- они Чехова проходят в калиджах. Есть наш брат эмигрант, этих сразу можно узнать по глазам, у них, по крайней мере, у тех, кто приходит на наш спектакль, болезнь на букву "н" - ностальгия... Загадочная, непонятная страна... Я тебе скажу прямо, если бы мне вот сейчас предложили здесь, на месяц, на полгода, на год остаться и поставить какой-нибудь спектакль - я бы с руками и с ногами, не задумываясь.

НАТАЛИЯ. А на всю жизнь?

СЕРГЕЙ. На всю жизнь? Не знаю, не уверен. Скорее нет... Точно нет.

НАТАЛИЯ. Почему

СЕРГЕЙ. Я - неисправимый оптимист: верю, что мы в России как-то выползем на этот заманчивый бережок и погреемся под солнышком западной цивилизации. А почему ты так спрашиваешь?

НАТАЛИЯ. Так просто. Ты вот так сейчас уверен, а поживешь здесь год и запоешь по-другому.

СЕРГЕЙ. Не думаю. Один умный человек сказал по телевизору: сейчас все наше общество разделилось не по классовому признаку и не по национальному, оно разделилось на тех, кто хочет жить в России и тех, кто хочет жить на Западе. Так вот я из тех, кто - в России.

Сергей достает из холодильника еще одну банку пива, сначала решительно отодвигает ее от себя, но, немного подумав, открывает и выпивает медленно, смакуя.

СЕРГЕЙ. Да, гинес - он и в Америке гинес.

НАТАЛИЯ. А почему ты не пьешь гинес в России?

СЕРГЕЙ. Не по карману. Сказать по совести, Натали, если бы не эти гастроли, как бы мы сейчас там в России жили, просто не понимаю. Я знаю, что в других театрах зарплату не платят.

НАТАЛИЯ. Зарплату нигде не платят.

СЕРГЕЙ. Вот, думаю, вернемся мы в Россию и опять начнется хождение по мукам: какой спектакль ставить, пойдет ли наш зритель на этот спектакль, сколько он будет стоить, сколько мы выручим? Сейчас ведь все измеряется в рублях, искусство том числе. А считать денежки мы не умеем, не привыкли, да и как-то унизительно. Ведь высокое искусство и деньги - "две вещи несовместные". Вот и крутись. А новые театры растут как грибы, хочешь - не хочешь - конкурируй.

НАТАЛИЯ. Пришел жаловаться?

СЕРГЕЙ. Не угадала. Мне надо поговорить с тобой... об очень важном...

НАТАЛИЯ. Говори.

СЕРГЕЙ. Горло пересыхает. Волнуюсь. Трудно начать.

Наталия приподымается, спускает ноги с кровати, нащупывает ногами тапочки, надевает тапочки. Сергей достает банку из холодильника и залпом выпивает пиво.

НАТАЛИЯ. А ты попробуй.

СЕРГЕЙ. Сейчас, сейчас, погоди немного. Начну издалека... Что касается постановки "Вишневого сада", хочу сказать откровенно, разобраться мне в этой пьесе помогла ты. Ты и никто другой. Я почему решил ставить Чехова? Мой внутренний голос сказал: "Серега, хочешь поехать за границу - ставь Чехова". Мы сейчас все экспортируем Чехова и оптом и в розницу. А недавно мне рассказали, что пара наших замечательных актеров повезла на Запад только третьи акты всех пьес Чехова. Недурственно? Вот какая "чеховщина" нынче получается. Ну, так вот, о чем это я?

НАТАЛИЯ. Про внутренний голос...

СЕРГЕЙ. Ах, да. Он сказал мне: "Серега, хочешь на Запад, ставь Чехова". И я выбрал "Вишневый сад". Я сперва не понимал, о чем эта пьеса. Мне все наши умники объясняли, что она то ли про зарождающуюся буржуазию, то ли про уходящее дворянство. А я думал по-простому: Чехов, когда писал свои пьесы, жил в Ялте, жил в ожидании жены - Ольги Книппер... Она приезжала из Москвы и уезжала, а он оставался в полном одиночестве... Когда я дал тебе главную роль... ты вышла на сцену такая задумчиво-загадочная, красивая, ну, прямо из Парижа, я понял, эта пьеса не только об одиночестве, но и о любви. Странной любви, под названием наваждение. Твой первый выход: главная героиня Любовь Андреевна Раневская приезжает из Парижа, она оставила там любимого человека. Зачем она приезжает в Россию? Только для того, чтобы уехать назад... Любимый поманит ее и она уедет снова в Париж, потому что она любит этого человека больше, чем вишневый сад, больше своих дочерей, больше всего в жизни... Одного не понимаю, как тебе, такой холодной, такой... такой, не знаю, как сказать, удалось сыграть эту любовь?

НАТАЛИЯ. Я играла себя.

СЕРГЕЙ. Как это, понять?

НАТАЛИЯ. Помнишь того молодого парня, которому в "Вишневом саде" ты дал роль прохожего?

НАТАЛИЯ. Твоего племянника? Помню...

Пауза.

Вот оно что! Как же я сразу не понял? Тебе нравятся молоденькие мальчики. А я-то, старый дурак... Я давно догадывался, что у тебя есть какая-то тайна.

НАТАЛИЯ. Почему?

СЕРГЕЙ. Да потому... Ты никогда не отвечала на мои ухаживания.

НАТАЛИЯ. Не было никаких ухаживаний.

СЕРГЕЙ. Были, были, ты их просто не замечала. С самой первой нашей встречи, помнишь, в Крыму, в доме творчества? Ты там была со своим мужем, с самим Петром Георгиевичем. Я в тебя влюбился по самые уши, места не находил...

НАТАЛИЯ. Ты тогда нам все на глаза попадался. Мне казалось, что ты заигрываешь с моим мужем.

СЕРГЕЙ. Что ты городишь, я нормальный мужик с нормальной ориентацией. Конечно, Петр Георгиевич был замечательным режиссером... Да, рано он покинул сцену и нас. Но ты, если мне не изменяет память, покинула его еще раньше?

НАТАЛИЯ. Развелась с ним сразу после возвращения из отпуска, еще до его смерти.

СЕРГЕЙ. Я тогда ходил вокруг тебя кругами, а ты значит, ничего не замечала. Натали, ты загадочная женщина. (Усмехается.)

НАТАЛИЯ. Ты чего?

СЕРГЕЙ. Вспомнил, один мой приятель дал определение, что такое загадочная женщина. Это такая женщина, ну как бы это тебе сказать попроще, про которую ты так и не можешь точно знать, мог бы ты с нею переспать или нет... Такая женщина, которая проходит мимо тебя и оставляет проклятую неопределенность.

НАТАЛИЯ. Бедный Блок: "И медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников одна..." По-твоему, он тоже мучился, как переспать с "прекрасной незнакомкой"?

СЕРГЕЙ. А почему нет? Каждый мужчина мучается. Вечный вопрос. Как его звали?

НАТАЛИЯ. Кого?

СЕРГЕЙ. Твоего внучатого племянника.

НАТАЛИЯ. Дима, Димыч, Димуля.

СЕРГЕЙ. Как же это я сразу не понял? А все потому что был занят. Я теперь знаю, какой мой главный грех, Я всегда думал: успеется, еще вся жизнь впереди. А на поверку оказалось не так. Ошибался... Расскажи о нем.

НАТАЛИЯ. Как вспомню, что было со мною три года назад - наваждение, да и только, иначе не назовешь. Я его любила без памяти, и он меня тоже... Полгода прошли как один миг, ни одной ссоры, ни одного раздора, это все уже было потом. Я бывало бежала домой из театра, как на праздник, с сумками, с авоськами, мне тогда было все легко. С порога кричу: "Козлятушки, ребятушки...", а Димыч уже в дверях, берет мои сумки, несет на кухню... И сны я видела, как в юности, я летала, летала... Говорят, что, когда во сне летаешь, значит, растешь, это все неправда...

СЕРГЕЙ. Все эти полеты во сне означают - половой акт.

НАТАЛИЯ. У тебя одно на уме. Мне мой врач сказал: "Акт летания означает движение и свободу, этот образ может символизировать желание стать более сильным и влиятельным".

СЕРГЕЙ. Чушь. Какая же между вами разница в годах, если - не секрет?

НАТАЛИЯ. Он был младше меня примерно на четырнадцать лет. Я была ему и матерью, и сестрой, и любовницей.

Сергей присвистывает.

НАТАЛИЯ. Не свисти. Сейчас это совершенно неважно: младше, старше. Теперь важно совсем другое...

СЕРГЕЙ. Что же, по-твоему, важно?

НАТАЛИЯ. Любовь. Настоящая любовь.

СЕРГЕЙ. Ты права. Любовь - это такой экзотический цветок, он расцветает один раз в сто лет. Где же вы с ним познакомились?

НАТАЛИЯ. Случайно, на митинге. Во время "гекачепистского" путча, прямо на Дворцовой площади.

СЕРГЕЙ. Да, интересное было время. Мы тогда собрались на Дворцовой: яблоку негде было упасть. А помнишь, мэр нашего города, поднял руку, показывая двумя пальцами победу, и сразу море рук взметнулось на площади и все, в едином порыве, показывали эту самую "козу" гекачепистам. Это были волнующие минуты. А вся площадь кричала: "Сво-бо-да! Сво-бо-да!" И я кричал со всеми. И вот мы теперь имеем эту самую свободу и демократию. Ну, и что? Что нам теперь с ними делать? Тут недавно один умник сказал по телевизору: "Все, что нам говорили о капитализме на поверку, оказалось правдой, а все, что говорили о демократии - не правдой". А помнишь, после этого путча, какая была радость... Мы тогда все ощутили дыхание истории, она дышала нам в лицо.

НАТАЛИЯ. А мне, тогда на площади, в затылок дышал Дима. Я почувствовала его взгляд и оглянулась. У нас завязался разговор. Он, оказывается, узнал меня - видел несколько спектаклей, в которых я играла. Он был студентом театрального института. Так, слово за слово... Познакомились. Он кое-что знал обо мне, интересовался моей театральной биографией, как я пробивалась ...

СЕРГЕЙ. Да, твой путь актрисы был не из легких. Как говорится, не талантом единым. Как мне кажется, приходилось наступать и на горло собственной песне... И не только песне...

НАТАЛИЯ. Что ты имеешь в виду?

СЕРГЕЙ. Сама знаешь.

НАТАЛИЯ. Сергей, давай не будем. Если я начну вспоминать, на что тебе приходилось наступать как режиссеру...

СЕРГЕЙ. Все-все, не будем, согласен.

НАТАЛИЯ. Вскоре он переехал ко мне из общежития. Я сразу поняла, Дима нуждался в поводыре. Он был такой зайчик, так меня слушался: весь - слух, весь - внимание. Я его учила побеждать. Он был моей Галатей, а я его Пигмалионом. Он хотел научиться играть на гитаре - я дала деньги на учебу. Потом я обратила внимание на его мускулатуру, у меня возникла идея сделать из него нашего российского Шварценеггера. Дима за эту мысль сразу ухватился, она пришлась ему по душе. Мы взялись за дело научно: Дима записался в секцию, я стала для него готовить еду, как требовалось в руководстве по...

СЕРГЕЙ. У нас это называется культуризм, у них бодибилдинг.

НАТАЛИЯ. Но не дотягивал он до Железного Арни, а уж так старался, так старался, целыми днями занимался. Делал всякие дурацкие упражнения из последних силенок. Я даже стала его ревновать к тренировкам. Уже задним числом, сообразила, что Шварценеггера все равно из него не получится - росточком не вышел. И он свои занятия забросил.

СЕРГЕЙ. Забросил, когда сказала насчет "росточка"?

НАТАЛИЯ. Пришлось сказать. Кто-то должен был это сделать... Он потом целыми днями лежал на кровати, занавески на окнах задернет и лежит. Я стою на пороге: "Козлятушки, ребятушки", а он - молчок. Вот тогда я пристроила его в наш театр. Когда ты решил ставить "Вишневый сад", и заранее стало известно насчет западных гастролей, он очень захотел участвовать в спектакле. И ты дал по моей просьбе ему роль "прохожего".

СЕРГЕЙ. "Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию? Чувствительно вам благодарен." А потом. "Погода превосходная. Брат, мой страдающий брат, выдь на Волгу, чей стон... Мадемуазель, позвольте голодному рассеянину копеек тридцать". Вот и вся роль -бомж двадцатого века. У твоего Димы это получалось. Сказать тебе по правде, я бы мог дать ему другую роль... Но ты настаивала на роли прохожего...

НАТАЛИЯ. Настаивала, чтобы не зазнавался, чтобы знал свое место. Да и какую бы роль он не играл, денег нам все равно не хватало. Мы тогда жили в основном на мои. Его это смущало, и он решил заняться коммерцией. Я была против, но все его приятели уже заделались "челноками", и Димыч тоже решил попробовать. Занял денег, съездил в Турцию, что-то заработал, но долги оставались. Он привез мне шубу и много нарядных вещей... И, представляешь, в один прекрасный день я обнаруживаю под моей кроватью целый оружейный склад. Какая со мной была истерика, я кричала, плакала.

СЕРГЕЙ. Представляю! Как сказано у Чехова: "Когда на сцене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить", а когда под кроватью гранаты?

НАТАЛИЯ. Это была наша первая крупная ссора. Дима мне так все объяснил: не мог расплатиться с долгами и на него "наехали", заставили заниматься продажей оружия. Я поняла, что он влип. Тогда я и решила услать его в Америку, на время... Надо сказать, что он давно хотел туда. Попросила подругу из Нью-Йорка прислала ему приглашение, денег на билет мы заняли у знакомых... И улетел мой голубчик. Очень скоро пришло первое письмо -- восторженное, второе было потише... Изредка только позванивал: дорого...

СЕРГЕЙ. Да, очень интересно, очень интересно. Наталия, прости, я тебя прерву. Не могу без пива. Горло пересыхает. Пойду принесу еще. Я мигом, буфет на нашем этаже...

Сергей уходит. Наталия берет телефонную трубку, набирает номер.

НАТАЛИЯ. Алло, алло, Дима? Ты еще на работе?

ГОЛОС ДИМЫ. Да, тут немного осталось. Ты что-нибудь решила?

НАТАЛИЯ. Дима, я вот что подумала: может тебе надо сначала жениться на американке?

ГОЛОС ДИМЫ. Причем тут это?

НАТАЛИЯ. Чтобы получить статус, а я уже потом...

ГОЛОС ДИМЫ. Ты не знаешь, какие они, американки, совсем другие. Единственное, о чем они заботятся: "Нот ту би юзд".

НАТАЛИЯ. Как это по-русски?

ГОЛОС ДИМЫ. Боятся быть использованными.

НАТАЛИЯ. Использованными не по назначению?

ГОЛОС ДИМЫ. Именно, что по назначению.

НАТАЛИЯ. А почему ты говоришь шепотом?

ГОДОС ДИМЫ. Неудобно разговаривать.

НАТАЛИЯ. Димочка, а ты что, уже пробовал с американками?

ГОЛОС ДИМЫ. Какое это имеет значение? Пробовал, не пробовал. Я ждал тебя...

НАТАЛИЯ. Уклоняешься. Так, так.

ГОЛОС ДИМЫ. Это ты уклоняешься. Прости, мне сейчас некогда. Созвонимся попозже. Да, к твоему сведению, в Москве выстрелы, обстановка напряженная... Позвони мне, попозже... Бай.

Сергей появляется с пивом. Вид у него растерянный.

СЕРГЕЙ. Я сейчас в коридоре наткнулся на Раису, она по телевизору видела, что в Москве что-то непонятное, на улицах танки, милиция, толпы народа около Белого дома. Президент пробовал договориться с Парламентом, ничего не вышло. Они ни с кем не хотят договариваться. Может быть, новый путч. Господи, спаси, сохрани. Хорошо, что мы здесь.

НАТАЛИЯ. Мы завтра летим в Россию. Забыл?

СЕРГЕЙ. Не забыл, не забыл. (Ставит пиво в холодильник.) Господи, никак не пойму, почему в нашей стране нет покоя? Дайте нам только немного времени, дайте народу свободно трудиться, платите зарплату. И вы увидите через два, три, четыре года будет все нормально. У нас богатая, просторная страна, но почему в этой стране нельзя быть счастливым, свободным человеком? По правде, говоря, если сравнить нас с американцами, то результат не в нашу пользу. Они довольные, сытые, ходят, всем улыбаются. Им хорошо. Им не надо никуда ехать, они уже в Америке. А ты сидишь за сценой, смотришь тобою поставленную пьесу и слушаешь зал - как он реагирует. Почему в зале тишина, почему зал не аплодирует, почему молчит? А по коже мурашки, мурашки. А в голове одна только мысль сидит гвоздем: позовут тебя еще сюда, или не позовут. Почему мы такие?

НАТАЛИЯ. Какие?

СЕРГЕЙ. Неоформленные, несостоявшиеся, какие-то недоделанные... Я говорю о всех, в целом... Ты знаешь, мне все время кажется, все наши актеры за мной следят. Стоит мне появиться в коридоре, они тут как тут...

НАТАЛИЯ. У тебя мания преследования.

СЕРГЕЙ. Нет, они хотят выведать, пригласят меня на будущий год или нет, подпишут со мной новый контракт или нет. Я их знаю. В разговоре со мной слова в простоте не скажут, боятся, что я могу подписать контракт и набрать других актеров, им это снится в ночных кошмарах. Теперь ведь новые времена, режиссер может, пригласить кого хочешь, хоть самого Шварцнеггера, были бы деньги.

НАТАЛИЯ. Я их понимаю, у тебя есть определенные обязательства перед коллективом.

СЕРГЕЙ. "Обязательства перед коллективом"? Кол-лек-тив. Слово ненашенское. Откуда оно к нам пришло? Небось, из Германии. Не знаю, что немцы понимают под этим словом, но у нас оно приняло устрашающий смысл. Коллектив - страшный зверь с беспардонной моралью. Он всегда прав, ты должен сложить свою голову, чтобы ему было хорошо. А если что-то не так - держись: живьем сожрут. Но им так просто со мной не справиться. Я хитрый...

НАТАЛИЯ. Ты заключил договор на будущий год?

СЕРГЕЙ. Потом - потом... Мы еще не договорили... Где мы с тобой остановились: ты приходишь домой, Дима сначала тебя встречал на пороге, потом перестал встречать... Вы начали ссориться...

НАТАЛИЯ. Сначала у нас все было хорошо, а потом разладилось. Что-то его не устраивало. Мне запомнилась одна заметка из газеты, которую он как-то прочитал вслух: "Моя жена - вампир". Жена каждую неделю устраивала мужу истерики с криками и скандалами, а потом накричится, наскандалится и ходит довольная, даже что-то под нос себе мурлычет. А у мужа руки и ноги трясутся, он не знает, куда ему после этой ссоры деться, как дальше жить... Заметка меня насторожила. Я спросила Диму: "Зачем ты мне это читаешь, к чему? Разве я - вампир?" Он мне ничего не ответил. Потом еще однажды я спрашиваю его: "Какой тебе сон приснился, Димочка?" Уж больно он во сне стонал и кричал, я снам придаю большое значение. "Мне, - говорит, - снилось, что я застрял в лифте и никуда из этого лифта не могу выбраться". Мне мой врач объяснил: "Если человеку снится такой сон, это значит, что в жизни, наяву, он ощущает себя в безвыходном положении".

СЕРГЕЙ. Мистическая ты женщина, Натали: веришь снам. А я снам ни на грош... Мне никогда ничего не снится, хоть убей.

НАТАЛИЯ. После этих снов я и увидела у себя под кроватью гранаты. Остальное ты уже знаешь. И теперь в Америке, я с ним встретилась, он просит меня здесь остаться.

СЕРГЕЙ. Остаться? Ты что, не в своем уме? Что он делает в Америке?

НАТАЛИЯ. Работает сантехником на "кэш", моет окна, посуду в ресторане, снег убирает - что придется.

СЕРГЕЙ. Он моет окна. А ты что будешь мыть? На что ты обрекаешь себя, на какие скитания?

НАТАЛИЯ. Он живет здесь нормальной жизнью. У него квартира в неплохом районе, можно доехать из центра на метро, удобная, светлая.

СЕРГЕЙ. Наташа, я не понимаю тебя.

НАТАЛИЯ. Ты вот сам примеряешься к разным странам, а разве я не могу примериться к другой жизни?

СЕРГЕЙ. Можешь, но только примериться, и ничего больше. Ты - актриса, каких мало. В Америку пригласили, ты хоть это понимаешь?

НАТАЛИЯ. Пригласили, а что дальше? Ты сам объяснял пять минут назад, что в России нас ждет полная неизвестность...

СЕРГЕЙ. Хорошо, я тебе скажу, что дальше. Я ведь к тебе пришел, чтобы и об этом рассказать. Вчера подписал здесь контракт на будущий год. Мы будем ставить Чехова. Они хотят смотреть "Дядю Ваню". Я сказал: "Будет вам "Дядя Ваня". А тебе в этом спектакле отводится главная роль - Елены Андреевны, этой русалки, загадочной женщины, в которую все влюблены, никто не может понять, почему она, такая красивая, чудная, роскошная женщина, не изменяет своему противному старому мужу. Мы снова приедем в Америку, а ты говоришь "мыть", "бэбиситорствовать". Как у тебя язык поворачивается? Ты состоялась, это надо ценить.

НАТАЛИЯ. Помимо профессии есть другая жизнь - обыкновенная, в которой можно быть просто женщиной, жить со своим любимым, немного работать, неважно, где и кем...

СЕРГЕЙ. Так не бывает!

НАТАЛИЯ. Пойми, я актриса, сыграла несколько главных ролей. Почему нельзя на этом остановиться и прожить совсем другую, нормальную, человеческую жизнь, не интриговать, не добиваться, не охотиться за главными ролями, не подсиживать друг друга, а просто жить, любить, быть любимой, иметь свой дом, детей...

СЕРГЕЙ. А я тебе отвечу. У каждого человека есть свой божественный замысел, которому он следует. Наташа, ты не сможешь прожить другую жизнь. Детей заводить поздно. Любить? А кто мешал тебе любить твоего Димыча в России? Ты не смогла...

НАТАЛИЯ. Но мы знаем таких актрис, которые пожертвовали своей театральной карьерой, бросили театр, стали женами, матерями, уехали из России купили дома, машины, живут спокойно, радуются.

СЕРГЕЙ. Откуда ты знаешь, что они радуются?

Пауза.

НАТАЛИЯ. Сергей, я обращаюсь к тебе как к своему товарищу. Мне сейчас надо принять решение... Бывают в жизни такие минуты, когда необходимо с кем-нибудь поговорить. Мы давно знаем друг друга. Я хочу, твоего совета... от чистого сердца.

СЕРГЕЙ. А от какого сердца ты думаешь я тебе советую?

НАТАЛИЯ. Мне там так одиноко... Он говорит, я ему очень нужна...

СЕРГЕЙ. Наташа, ты мне тоже нужна...

НАТАЛИЯ. Я знаю, для чего я тебе нужна: хочешь меня использовать... Ты любишь театр, любишь пиво, но любить кого-нибудь другого ты не умеешь. Мы вообще разучились любить друг друга...

СЕРГЕЙ. Наташа. Ты не права. Хочешь, я объяснюсь тебе в любви, сейчас, сию минуту? Хочешь, стану перед тобою на колени? Я давно хотел это сделать.

Сергей пробует встать на колени, затем, скорчившись от боли, выпрямляется...

Слушай: "Могу ли я смотреть на вас иначе, если я люблю вас? Вы - мое счастье, жизнь, моя молодость! Я знаю, шансы мои на взаимность ничтожны, равны нулю. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну. Дорогая чудная роскошная женщина".

НАТАЛИЯ. Чехова приплел...

СЕРГЕЙ. Хорош "Дядя Ваня"?

НАТАЛИЯ. Своих слов нет?

СЕРГЕЙ. Есть, но у Чехова лучше.

Стук в дверь.

СЕРГЕЙ. Если меня, то меня здесь нет. Я спрячусь в туалете.

Сергей исчезает в туалете. Наталия открывает дверь Входит взволнованная Раиса. Испуганно осматривает комнату.

РАИСА. У тебя Сергей Васильевич?

НАТАЛИЯ. Нет. Он недавно ушел. А что такое?

ГОЛОС РАИСЫ. Ты телевизор включала?

НАТАЛИЯ. Нет.

РАИСЫА Значит, не знаешь, что там творится.

НАТАЛИЯ. Кое-что слышала...

РАИСА. Оказывается, в Белом доме, где заседает Парламент, полно оружия, они вооружают боевиков, которые как-то проникли в здание. Сейчас боевики направились к мэрии, хотят захватить ее, известно, что никто это здание не охраняет. Мы все ищем Сергея Васильевича, надо же посоветоваться, что нам делать? Может надо отложить полет? Сдать билеты?

НАТАЛИЯ. Рая, я тебе сказала, не знаю, где он. Я сейчас включу телевизор.

РАИСА. Мы все его ищем, не знаем, что делать... Полная неизвестность... Страшно...

НАТАЛИЯ. Если я узнаю, где Сергей, я тебе позвоню...

РАИСА. Я его совсем недавно встретила в коридоре, мне показалось, он направлялся к тебе...

НАТАЛИЯ. Ты видишь, что его здесь нет...

РАИСА (с подозрением). Вижу...

НАТАЛИЯ. Может быть, он у себя в номере...

РАИСА. Пойду, посмотрю...

Раиса уходит. Сергей появляется.

НАТАЛИЯ. Слышал?

СЕРГЕЙ. Надо включить телевизор, посмотреть, что там творится.

Пробует включить телевизор.

На всех каналах ансамбль песни и пляски имени Майкла Джексона. Какой канал надо включить, ты не спросила? Тут их уйма.

НАТАЛИЯ. Наверное, там, где новости.

СЕРГЕЙ. А что, если у нас будет гражданская война? Югославский вариант? Что тогда делать? Вот тебе, бабушка, и "Дядя Ваня". Накрылся. Что делать? Если бы я только знал... Давай лучше расскажи, что там еще у тебя? Как ты с ним встретилась в Америке?

НАТАЛИЯ. Моя подруга из Нью-Йорка сказала, где его искать. Он сидел в метро, пел песни, а перед ним лежал футляр из-под гитары. Я остановилась сбоку так, чтобы он меня не видел. Мне надо было прийти в себя. Он позже объяснил, что в метро проводит свои репетиции, чтобы не разучиться игре на гитаре. Он пел, а я стояла. Потом шагнула к Димочке... Он поднял глаза... В этот день мы с ним бродили по городу, он мне показывал "свой" Нью-Йорк, все говорил, говорил... "Это великий город, в нем есть все... нет в мире ничего такого, чего бы не было в этом городе -- от прекрасного до безобразного, от роскошного до нищенского, от смешного до великого". Он привел меня в свою однокомнатную квартиру. Когда он уезжал из России, в руках у него была одна только сумка - весь его гардероб, а теперь уйма костюмов, обуви. Кто бы мог подумать! Он распахнул передо мной холодильник: "Что будешь пить?" Чего только там не было: виски, шампанское, вермут, соки всех сортов. Мне захотелось шампанского. Было так жарко, Дима стащил с себя футболку, и я увидела, представляешь, я увидела, что его мышцы подернулись жирком и не вырисовываются так красиво, как раньше, а над джинсами выпячивается карнизиком животик, как у беременных на пятом месяце.

СЕРГЕЙ (смотрит на свой живот). Если у него на пятом месяце, то у меня, по крайней мере, на седьмом.

НАТАЛИЯ. У тебя - на восьмом.

СЕРГЕЙ. Ты ему так и сказала, про животик?

НАТАЛИЯ. Так и сказала... А что такого? Потом он мне все говорил, говорил, про свободу, про американцев, какие они замечательные, доброжелательные. Стоит к ним обратиться, они сразу приходят на помощь. Они всегда улыбаются , никогда не хмурятся, не ругаются как у вас."-- Я пробовала ему возразить: -- "Ты забыл про преступность." Он тут же мне возразил: "А что, преступность? Вы уже догнали и обогнали Америку по всем преступным показателям". Он так хвалил Америку, что я даже приревновала его к этой стране. А потом мы вспомнили наше прошлое... Это были незабываемые дни...

Стук в дверь.

СЕРГЕЙ. Наверное, опять Раиса

Прячется в туалете. Наталия открывает двери, входит Раиса.

НАТАЛИЯ. Не нашла?

РАИСА (с подозрением). Наталия, ты с кем-то разговаривала... Я слышала голоса у тебя в комнате...

НАТАЛИЯ. Разговаривала по телефону.

РАИСА. У тебя есть с кем здесь разговаривать?

НАТАЛИЯ. У меня подруга в Нью-Йорке...

РАИСА. Мы все волнуемся, а Сергей куда-то исчез... Ему нет никакого дела до нас... Обстановка в Москве накаляется...

НАТАЛИЯ. Что там происходит?

РАИСА. Сейчас передали: Московская мэрия взята, телевизионная станция "Останкино" тоже взята, передачи по телевизору оттуда прекратились, но работает петербургское телевидение. Президентских войск в Москве нет. Кругом стреляют. Сейчас в Москве ночь... Мы решили, что в Россию завтра лететь нельзя. Ходят слухи про какие-то расстрельные списки...

НАТАЛИЯ. Какие списки?

РАИСА. Расстрельные...

НАТАЛИЯ. Какие?

РАИСА. Списки, кого расстреливать... Будут расстреливать тех, кто поддерживал президента и демократию. Мы решили сдать наши билеты и просить политического убежища.

НАТАЛИЯ. Кто мы?

РАИСЫ. Что я тебе всех перечислять буду, Все актеры собрались в моем номере, весь коллектив, нет только тебя и Сергея Васильевича. Не понимаю, где он... Мы считаем, что он от нас прячется...

НАТАЛИЯ. Зачем ему прятаться?

РАИСА. С перепугу... А вдруг он решил попросить политического убежища?

НАТАЛИЯ. Раиса, ты фантазерка...

РАИСА. А ты сама, что решила?

НАТАЛИЯ. Я? Ничего...

РАИСА. Ох, темнишь, подруга... Почему ты не с нами?

НАТАЛИЯ. Ждала звонка от подруги...

РАИСА. Ты же поговорила уже с ней...

НАТАЛИЯ. Я очень устала...

РАИСА. Тут решается судьба нашего театра и страны, а она устала...

НАТАЛИЯ. Как вы решите, так я и сделаю...

РАИСА. Мы ничего не можем решить без Сергея Васильевича... Меня послали найти его... Позвони, если узнаешь, где он.

НАТАЛИЯ. Я не знаю где Сергей. РАИСА. Позвони, если узнаешь... НАТАЛИЯ. Хорошо... А ты звони, если что-то еще выяснится. Пока.

Раиса уходит, Сергей появляется.

СЕРГЕЙ. Да, дела... Только этого нам не хватало...

НАТАЛИЯ. Тебе надо к ним пойти и поговорить. Они волнуются.

СЕРГЕЙ. Пускай поволнуются, никуда они не денутся. Билеты сдавать. Молодцы! Что надумали - политического убежища просить! Просить-то они могут, да кто им даст? Еще ведь ничего неизвестно, а они уже сдавать, просить... Что за люди?

НАТАЛИЯ. Они напуганы...

СЕРГЕЙ: Почему?

НАТАЛИЯ: Слышал: по телевизору передали о каких-то расстрельных списках... Будут расстреливать тех, кто поддерживал президента и демократию...

СЕРГЕЙ. Ерунда!

НАТАЛИЯ. Сейчас, все может быть...

Пауза.

СЕРГЕЙ. Наталия, я иногда вспоминаю наши прошлые годы... Неплохое было время. Спокойное, без дерганий. Ты твердо знал, что тебя ждет впереди. Все было расписано заранее, твои достижения, успехи. В шестьдесят пять лет -- орден Красного Знамени, а в семьдесят -- орден Ленина. А в семьдесят пять, глядишь, и героя из тебя сделают, если доживешь. И доживали. А смертность, помнишь, какая была? А рождаемость? Нет, совсем было неплохо. А этот принцип развитого социализма? Работал принцип. И все работало: заводы, фабрики, научные институты. А какие были грандиозные стройки! ГИДРОГЭСЫ, атомные станции, БАМ! А дисциплина! Сейчас этих актеров для репетиции никак не собрать в одном помещении: мечутся по городу, чтобы подзаработать. А тогда? Ты задумывал спектакль, согласовывал там наверху, назначал срок премьеры, например, к празднику Великой Октябрьской Социалистической Революции и ставил. И весь театр работал на тебя, да что театр - город. Кировский завод делал металлические конструкции к декорациям, художественные мастерские города поставляли тебе художников, а ты сидел спокойно в своем кресле и репетировал, репетировал, репетировал... Так что я, по-твоему, должен им сказать? Жалко, что я выпил так много пива, отяжелел. А ведь раньше, в те года, я столько пива не пил.

НАТАЛИЯ. Ты пил водку.

СЕРГЕЙ. Ты права, столько этой родимой было выпито... Пойду поговорю с кол-лек-тивом... Наталия, насчет того разговора, который тут был между нами, насчет "Дяди Вани", - никому... А что касается тебя, мой совет прямо, без... сама понимаешь, если тебе еще мой совет нужен, -- оставайся в Америке...

НАТАЛИЯ. Оставаться здесь, в Америке... Ты серьезно?

СЕРГЕЙ. Совершенно серьезно... Оставайся, так спокойнее... Может быть, тебе будет здесь лучше... Наталия, помни, я тебе желаю только добра... Я пошел... Не поминай лихом... Господи, спаси, сохрани, направь...

Уходит.

КАРТИНА III

Комната в отеле. Утро следующего дня. Наталия в своем номере, складывает вещи и плачет. Стук в дверь. Входит Сергей Васильевич.

СЕРГЕЙ. Наталия, к тебе можно? Мы с тобой вчера не договорили. Оставил у тебя свое пиво... Возьму из холодильника... Очень пить хочется...

НАТАЛИЯ. Носишься с этим пивом...

СЕРГЕЙ (открывает холодильник.) Телевизор смотрела? Как тебе это понравилось? Так шарахнуть по парламенту. Вот тебе, бабушка, и демократия. А с другой стороны, я где-то в глубине своего сознания понимаю, что так только в нашей стране и можно. А Гайдар? Призвал москвичей выйти ночью безоружных на площадь. Кругом стрельба... Не знаю, пошел бы я на площадь, а они вышли. Ночью на станцию телевидения, которая еще работала, явились известные актеры и так хорошо говорили о нашей "факоной" конституции, что Ельцин, наконец, решился призвать в Москву танковые части. А утром эти танки шарахнули так по Белому дому, что он превратился в черный... Да, вот такие дела... Ну, по крайней мере, мы теперь можем лететь домой. Гражданской войны не будет... Пока не будет...

Пауза. Сергей пьет пиво.

Наталия, я тут вчера кое-что насоветовал тебе - не обращай внимания. Минутная слабость. Со мною бывает... Ты знаешь, есть такие насекомые, живут на деревьях, в момент опасности они могут превратиться в сучок. Ползло это самое насекомое по дереву, и вдруг вместо насекомого торчит сучок. У них это здорово получается... от страха... Одним словом - мимикрия... А вчера, когда я пришел к Раисе в номер, все актеры были там, сбились в кучу, как овцы перед грозой, жмутся друг к другу, им, видите ли, страшно. Что им делать? А мне не страшно? Эти слухи про расстрельные списки... Многоуважаемые господа-товарищи, вы боретесь за власть - боритесь на здоровье, но зачем же в честных людей стрелять? Я тут подметил один важный момент: сейчас, почему-то особенно жить хочется. В уникальное время живем, Наташа. Перед нами одна задача: выжить, "как класс"... Ты, кстати, помнишь, что мы должны сегодня покинуть отель ровно в двенадцать часов. Можно вещи оставить внизу у портье. Учти, это распространяется на всех даже на тех, кто остается. А наш самолет в шесть часов вечера. "Гуд бай, Америка, тебя я больше не увижу". Хорошая страна, богатая, но...

Наталия, громко всхлипывает.

Наташа, что с тобой? Ты плачешь?

НАТАЛИЯ. Я с ним поссорилась.

СЕРГЕЙ. С Димычем? Это номер!

НАТАЛИЯ. Он ничего не хочет понять. Я ему старалась объяснить...

СЕРГЕЙ. А он, что?

НАТАЛИЯ. Я повторила ему твои слова, про замысел, про божественный план. "Когда ты жил в нашей стране", - он меня тут же поправил, "В твоей", - "Пусть будет в моей. Когда ты жил в моей стране, ты хотел стать актером, хорошим актером. Ты, ведь, когда уезжал, говорил, что только в Америке можешь реализоваться. А что на поверку получается?" Тут он прервал меня. "Запомни, - здесь другая страна и замысел - другой. Если хочешь знать, то я реализовался уже тем, что нахожусь здесь, а вы там". "Димочка, -- сказала я, -- но то, что ты находишься в Америке, одного этого мало." -- "Почему мало? Это там у вас надо мучиться и всем доказывать, что ты не "верблюд", а здесь ничего этого делать не надо. Ты просто человек, ты свободен. Свободен даже от всех замыслов и планов. Здесь нужны только доллары, чтобы пить и есть". - "Вот именно, - говорю я, - чтобы пить и есть. Так вот, как не крути, Димуля, а на поверку получается, что ты ехал сюда за "колбасой". А колбасы теперь и у нас навалом". - "Нет, ошибаешься, - ответил он, - я ехал сюда за свободой. А за свободу надо платить. Вот я и заплатил своей карьерой актера".

СЕРГЕЙ. Красиво сказано, носом чую, перед зеркалом репетировал.

НАТАЛИЯ. "Нет, Дима, - ответила я, - ты заплатил не карьерой, ты заплатил судьбой".

СЕРГЕЙ (аплодирует) Тоже красиво. Дай ручку.

НАТАЛИЯ (подает Сергею руку, Сергей целует руку.) Это у меня случайно вырвалось, и мы поссорились. Он бросил трубку.

СЕРГЕЙ. И что же ты решила?

НАТАЛИЯ. Не знаю. Помоги, я в полной растерянности. Он так изменился. Я надеялась уговорить его вернуться назад, домой. Я только заикнулась, он и слышать не хочет. Он за этот год стал такой независимый, все куда-то спешит, чуть что: "Я занят, я устал". На все обижается, по малейшему пустяку. Нервный. Обрывает на каждом слове. А раньше...

СЕРГЕЙ. Наташа, я тебе тут давеча наговорил всякого вздора, смалодушничал, не обращай внимания... Ты...

НАТАЛИЯ. Не знаю с кем посоветоваться. Дома столько друзей... Здесь, в чужой стране... Извини, но я не знаю, почему обратилась к тебе...

СЕРГЕЙ. Это я обратился к тебе первый... Ты забы...

НАТАЛИЯ. Я энергичная, самостоятельная, всегда знала, что делать. А тут, срочно надо решать, а времени уже нет. Ты подписал контракт на будущий год, а что с нами будет через год - никто не знает. Вдруг опять путч?

СЕРГЕЙ. Я тебе все объяс...

НАТАЛИЯ. Он так изменился. Вдруг ясно почувствовала, что я ему не нужна, совсем не нужна. Он тут приспособился, пообвык, знает язык, а я языка не знаю. Ориентироваться в городе, в метро не могу, он мною руководит, командует. Ему понравилось, понимаешь? Мне, если куда-то пойти, что-то спросить, нужен переводчик. Я здесь человек второго сорта, "секонд хэнд".

СЕРГЕЙ. Я тоже не знаю, что со мной. Может быть, чужая страна, может быть, нервная обстановка там у нас. Я тоже не в своей тарелке. Я объясню, что теперь происходит с нами... Вся наша юность и предыдущая жизнь прошли в ожидании того часа, когда нам позволят что-то сделать самим, без указаний партии и правительства. Час этот, наконец, пробил, а времени и сил уже не осталось. Мы стараемся, что-то еще успеть, а вот на личную жизнь уже ничего не остается. Стареем... Я очень завидую молодым: теперь их время. А что делать нам? Тишина и отставка? Нет, мы еще поборемся! Мы повоюем!

Пауза.

Наталия, последнее время у меня в голове все крутится один мотив, может быть ты знаешь, чья это песня? "И лучше нет огня, который не потухнет, и лучше дома нет, чем собственный твой дом, где ходики стучат старательно на кухне, где милая моя, где милая моя, где милая моя и чайник со свистком".

НАТАЛИЯ (Подпевает Сергею). "Где милая моя и чайник со свистком".

СЕРГЕЙ. Чья эта песня?

НАТАЛИЯ. Визбора.

СЕРГЕЙ. Да, да Визбора, именно Визбора. А было бы неплохо... "Чайник со свистком"... Наташа, не сыграть ли нам, под занавес, такую пьесу? Могу тебе предложить в ней главную роль. Два немолодых человека, видавшие виды, тянутся друг к другу, у них взаимная симпатия, им хорошо вместе. Красивая, удобная квартира... Чистота, уют, утром чашечка ароматного кофе, сливки, мельхиоровый поднос, халат, ноги утопают в ковре... Он - способный, талантливый режиссер... Она - красивая актриса, талантливая в меру, быстрая, энергичная, чистюля, умеет вести хозяйство. Но это - неважно. Важно одно - движение души, вернее, душ навстречу друг к другу. В молодости об этом совсем не думаешь, а к старости уже понимаешь, какая это роскошь, может быть непозволительная, - иметь рядом близкого человека, который в минуты роковые будет около тебя, и если потребуется, подаст стакан воды...

НАТАЛИЯ. Да, хорошая пьеса, но главная роль - не для меня. Уволь.

СЕРГЕЙ. Я считаю, она тебе подошла бы. Подумай, я серьезно говорю. Давно хотел тебе это сказать, все не решался... И вот, наконец...

НАТАЛИЯ. А сейчас решился: дело к старости... Сколько тебе лет?

СЕРГЕЙ. Пятьдесят девять.

НАТАЛИЯ. Вот именно. Стало быть, чистоплотную захотел.

СЕРГЕЙ. Захотел.

НАТАЛИЯ. А я думаю, что в минуты роковые тебе не стакан придется подавать, а кое-что другое.

СЕРГЕЙ. Что?

НАТАЛИЯ. Утку, например..

Пауза.

СЕРГЕЙ. Ты злая, Наталия, какая же ты злая. Я ведь знал это, а вот совсем забыл. В чужой стране расчувствовался, потерял ориентацию.

НАТАЛИЯ. Поздно ты мне предлагаешь эту роль... Надо было раньше думать. А то набегался, истрепался, а теперь ему движение душ подавай... Где ты раньше был?

СЕРГЕЙ. Ты такая злая, что мне кажется, что и Диму ты совсем не любила.

НАТАЛИЯ. Неправда! Я его любила...

СЕРГЕЙ. Может быть, любила, недолго, пока он тебя слушался.

НАТАЛИЯ. Это почему же ты так решил?

СЕРГЕЙ. Обижала ты его часто. И насчет "росточка", и над животом посмеивалась, а теперь про "колбасу" сообщила. А мне сдается, что Дима уехал в Америку не за "колбасой", он уезжал от тебя. Ты главенствовать хочешь, управлять, командовать. А настоящая любовь - она другая. "Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде... Любовь сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит"...

НАТАЛИЯ. Откуда тебе знать, что такое любовь? Начитался библии и думаешь, что можешь других учить.

СЕРГЕЙ. Натали, успокойся, помолчи немного. Помни, нам с тобой нельзя ссориться. У нас совместная работа. Такая "чеховская женщина" и вдруг...

НАТАЛИЯ. А я не вдруг. Знаешь, что он мне сказал? (Плачет). "Скажу тебе честно, чем хуже у вас в России, тем мне здесь в Америке приятней, и, если хочешь знать, не мне одному". И бросил трубку. Почему он так сказал?

СЕРГЕЙ. Чему учила, то и получила. Каков Пигмалион, такова и Галатея.

НАТАЛИЯ. Значит, я опять во всем виновата?

СЕРГЕЙ. Не любим мы друг друга, ох, не любим. Наш главный грех. За него и расплачиваемся. У нас теперь свобода, демократия, продукты и пиво появилось, все у нас есть, а вот любви и уважения не хватает. А без любви нам не стать цивилизованным обществом. Задача трудная: надо любить каждого, практически каждого. Наверное, в Америке, они иначе относятся друг к другу. Я все думаю, зачем Чехов в "Вишневом саде" оставил умирать старого слугу Фирса в заколоченном наглухо доме. Зачем? Что он хотел сказать? Может быть, хотел посоветовать: любите, друг друга... Любите, каждого, даже старого, больного, никому ненужного... Это важно, это очень...

НАТАЛИЯ (плачет). Ты все философствуешь, философствуешь. А сказать что-то человеческое не можешь! Тебе надо только обвинять .. Ты... Ты...

Закатывается в рыданиях.

СЕРГЕЙ (испуганно). Я просто не знаю, что в таких случаях надо делать... Наталия, у тебя истерика. Может быть, вызвать врача?

НАТАЛИЯ (кричит). Какого врача? Какого врача? Тут же Америка. А потом у меня нет никакой истерики. Ты мне говоришь гадости, а я должна молчать? Нет, я тебе все скажу, что я о тебе думаю. Душевной близости захотелось, а сам, сам всю жизнь боялся нормальных отношений с женщинами и менял их, менял, как перчатки. Ты всегда их бросал раньше, чем они тебя, потому что боялся всякой ответственности. И детей у тебя нет! Ты трус! Трус!

СЕРГЕЙ. Наташа, ...

НАТАЛИЯ. Что Наташа? Что Наташа?

СЕРГЕЙ (огорченно). Зачем ты меня обижаешь? Я хотел только... как лучше...

НАТАЛИЯ (злобно). Когда мне плохо, почему тебе должно быть хорошо?

СЕРГЕЙ (миролюбиво). Наталия, успокойся, не надо...

НАТАЛИЯ. Я вообще считала, что мужчины могут любить женщину, пока им нет пятидесяти. А после пятидесяти они занимаются только своими болезнями. А ты, ты законченный эгоист, ты никогда никого не любил, кроме себя и пива, причем на первом месте у тебя всегда был твой кишечно-желудочный тракт...

СЕРГЕЙ. Наталия, успокойся... Хочешь, я стану на колени...

Сергей становится на колени.

"Милая, добрая, хорошая моя, прекрасная, я благословляю тебя. Не плачь, Наташа, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа. Пойдем со мной, пойдем отсюда. Мы посадим новый сад, роскошнее этого".

НАТАЛИЯ. Я знаю, почему ты так говоришь, потому что ты заинтересован, потому что я тебе нужна, как актриса. Ты хочешь меня использовать, а потом выбросить на помойку, как выжатый лимон.

СЕРГЕЙ. Нет, нет, ты не права, я так говорю, потому что я так чувствую, потому что... я люблю тебя.

Наталия перестает плакать.

НАТАЛИЯ. Наконец, слышу от тебя твои собственные слова. Все равно я тебе не верю.

СЕРГЕЙ. Это правда, истинная, правда. Я пришел вчера, чтобы сказать тебе о моей любви! (Звонит телефон.) Наталия, телефон.

Наталия слушает телефон, но трубку не берет.

НАТАЛИЯ. Не трогай, пускай звонит. (Телефон умолкает.) Ты мне поможешь снести вещи вниз?

СЕРГЕЙ (торопливо). Конечно, конечно.

(Пауза.)

Значит, ты все решила? Молодец, умница. Наталия, я считаю, что ты поступаешь правильно. Где твои вещи?

НАТАЛИЯ. Вот, три чемодана и сумка. Как ты их понесешь? У тебя руки трясутся.

Смеется. Наталия теперь находится в хорошем настроении, разговаривает с Сергеем спокойно и ласково. Сергей подавлен.

СЕРГЕЙ (боясь обидеть Наталию). Это ничего. Это пройдет. Отчего у тебя так много чемоданов? Ах, да, ты же собиралась...

НАТАЛИЯ. Теперь это неважно, что я собиралась... Почему ты спрашиваешь?

СЕРГЕЙ. Не обращай внимания... Я просто так... Нам пора?

СЕРГЕЙ. Пора.

НАТАЛИЯ. Итак, "В Москву, в Москву"? Мы с тобою, как "Три сестры" у Чехова. (Смеется.) Почему ты не смеешься?

СЕРГЕЙ (растерянно). Не знаю... Мне не смешно...

НАТАЛИЯ. Почему?

СЕРГЕЙ (улыбаясь). Может потому, что мы летим в Петербург...

НАТАЛИЯ. Какой ты бестолковый! Я хочу сказать, что мы, как "чеховские сестры", мечтаем начать новую жизнь... Ты со мною не согласен?

СЕРГЕЙ (растерянный). Согласен, согласен... Значит, ты все-таки решила?

НАТАЛИЯ. Решила, что?

СЕРГЕЙ (испуганно). Неважно... Это я так... Наташа, нам пора.

НАТАЛИЯ. Ты забыл, перед дорогой надо присесть... На счастье.

СЕРГЕЙ. Ты права. Давай присядем на счастье, может быть, поможет... Господи, какие мы все неустроенные...

Садятся на чемоданы. Звонит телефон. Наталия делает движение, чтобы взять трубку. Сергей удерживает ее руку в своей руке и целует. Наталия не возражает. Телефон перестает звонить. Они продолжают сидеть на чемоданах.

ЗАНАВЕС

Ансельм Людмила Николаевна "В Москву, в Москву" История 90-х

Ансельм Людмила Николаевна
"В Москву, в Москву" История 90-х