Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Гамов: Георгий Антонович, Джордж, "Джо"
Рассказывая об этом человеке, попытаемся выделять закономерное и случайное и отмечать развилки, как и в статье о Капице. То, что эти статьи об этих двух физиках соседствуют в нашем издании - не случайность: они принадлежат одному времени, одной истории, одной комбинации культур, одной науке - физике. И тем еще более, что их личные судьбы слегка переплелись, причем - в более чем драматический момент. Но при этом они выбрали разный путь, разный стиль жизни, разный стиль в науке, разную личную жизнь. Еще раз дав нам возможность увидеть, какими разными могут оказаться люди, выросшие в похожей среде, в похожих условиях, и во многом похожие друг на друга. Впрочем, под этими различиями мы еще увидим, как ни странно, нечто общее.
Мы увидим, что, хотя один был экспериментатором и инженером, а другой - теоретиком, но на более глубоком уровне они были похожи - оба стремились к простоте и элегантности.
Мы увидим, что, хотя один написал более чем замечательные научно-популярные книги, а другой, рискуя жизнью, противостоял одному из самых страшных порождений прошлого века и российского общества, но на более глубоком уровне они были похожи - оба считали, что наука не должна жить в башне из слоновой кости. И оба они сильно повлияли на развитие своей области физики, а через сотрудников и учеников - на развитие физики вообще.
Мы увидим, что, хотя один с риском для жизни пытался покинуть общество, порабощенное тоталитарным режимом, и в итоге сумел сделать это, а другой считал себя патриотом этой страны и старался конструктивно взаимодействовать с властями, но оба отстаивали свободу научного творчества. Не свободу от общества, но - свободу от власти.
Что говорили о Гамове и о его работе коллеги-физики, прекрасно знавшие его? Включаем микрофон - слово профессионалам:
Иосиф Шкловский, астрофизик:
"Никому не придет в голову называть Шаляпина французским певцом, а Рахманинова - американским композитором. Почему же мы должны отдавать "им" за здорово живешь Гамова? А ведь за этим могучим мастером значатся по самому крупному счету не какие-то изящные финты или передачи поперек поля, а три чистых "гола". Это альфа-распад, горячая Вселенная с реликтовым излучением и генетический код".
Вера Рубин, астроном:
"Он не умел ни писать, ни считать. Он не сразу сказал бы вам, сколько будет семью восемь. Но его ум был способен понимать Вселенную".
Кристиан Мёллер, физик:
"Временами возникало ощущение, что на самом деле он использует все своё время и энергию на придумывание шуток и грубоватых острот и что он именно это считал, так сказать, своей главной задачей, а важные статьи, которые он писал тогда об альфа-распаде и свойствах атомных ядер, были лишь побочным продуктом его деятельности".
Станислав Улам, математик:
"В целом, можно увидеть в его творчестве, наряду с другими выдающимися особенностями, может быть, последний пример любительства в научном творчестве, по большому счету".
"Банах говорил, что хорошие математики видят аналогии между теоремами, а лучшие - аналогии между аналогиями. Гамов обладал в исключительно высокой степени этой редчайшей способностью видеть глубинные связи между самыми разнообразными идеями в науке и даже искусстве".
"Он обожал физику до такой степени, которая доступна лишь немногим, и, более того, умел сообщать это чувство наслаждения и воодушевления своим книгам и лекциям, адресованным как учёным, так и всем, интересующимся наукой".
Эдвард Теллер, "отец водородной бомбы":
"Гамов обладал исключительно живым воображением. Это был приятнейший малый, и к тому же он был единственным из моих друзей, кто считал меня математиком... Пожалуй, как это ни печально, я должен сказать, что девяносто процентов гамовских теорий были неверны, и не стоило большого труда убедиться, что дело обстоит именно так. Но он не спорил. Он был не из тех, кто носится со своими идеями и молится на свои изобретения. У него всегда была наготове новая идея, а при неудаче он легко мог обратить все это в шутку. С ним было легко и приятно работать".
В предисловии Улама к автобиографии Гамова сказано: "Незадолго до смерти он рассказал жене, что во сне он оказался в компании таких великих людей, как Ньютон и Эйнштейн, и открыл, подобно им, крайнюю простоту конечных физических законов". Когда этот текст передирают, то перевирают - либо выкидывают слово "подобно", либо переводят как "они открыли ему". Радикально изменяя смысл! Вообще же статьи о Гамове, многие из которых сделаны столь популярным ныне методом копипаста ("человечество погубят две вещи - блоги и копипаст"), содержат большое количество ошибок, натяжек и фантазий. Дело доходит до смешного - в разных статьях указывается разный его рост (расхождения в показаниях - 10 см), то говорится, что он был самым молодым член-корреспондентом АН СССР, то - что не самым, про одну и ту же фотографию пишут то, что он на ней с одним человеком, то - что с другим, и так далее.
Биографии принять начинать с рассказа о предках, подчеркивая то, что в момент написания считается важным, престижным, а если общество идеологизировано - и "правильным". Поэтому биографии одного и того же человека, опубликованные в разных странах, а в некоторых странах - в разное время, выглядят по-разному. Поскольку в нынешней РФ непролетарское происхождение уже не приведет за решетку, мы можем упомянуть, что по отцовской линии Гамов происходил из древнего (есть документы XVII века) дворянского рода, по матери его предки принадлежали к южнорусскому духовенству. Один дед был полковником, командующим Кишиневским гарнизоном, другой - протоиереем Одесского собора. Однако не похоже, что это как-то отразилось на его биографии.
Возможно, существеннее то, что в обеих линиях среди его предков были математики, и уж наверняка важно, что отец был преподавателем русского языка и литературы, а мать - преподавателем истории и географии. Закономерно, что знания в семье ценились - мать учила ребенка французскому, преподаватель - немецкому, в доме была большая библиотека. В поздних анкетах Гамов пишет: "читаю и перевожу со словарём - древнегреческий, читаю и могу объясняться -- французский, владею свободно - немецкий, английский, датский". Гамов: "В возрасте семи лет я читал Жюль Верна и мечтал о путешествии на Луну". Большая библиотека, конечно, способствует успехам в науке, но, как показывает жизнь, их не определяет.
Вот уже прямой и не случайный толчок: в 1910 году (ему шесть лет) - он получает телескоп, в который наблюдает комету Галлея, (до следующего ее появления в 1986 году он не дожил, а говорил, что хотел). В 13 лет получает микроскоп и производит анализ так называемого "тела Христова", полученного в виде просфоры в церкви (и не съеденного, как полагается, а принесенного домой). Эксперимент он описал так: "Для сравнения я заранее приготовил маленькую хлебную крошку, вымоченную в красном вине. Смотря в микроскоп, я не мог увидеть разницы между двумя образцами. Микроструктура двух кусочков хлеба была совершенно одинаковой и совсем не походила на микроструктуру тонких кусочков моей кожи, которую я предварительно срезал с пальца острым ножом. Цвет образца был всё ещё красноватым, но мой микроскоп был недостаточно сильным, чтобы увидеть отдельные эритроциты. Поэтому это было только полудоказательство, но я думаю, это был эксперимент, который сделал меня учёным". Обратите внимание на его фирменное сочетание - неортодоксальное поведение, интерес к миру и научный подход. Что же до квалифицированной техники эксперимента, то похоже, что в библиотеке был не только роман "Из пушки на Луну".
В школе Гамов учится хорошо, особенно по математике, физике, языкам, в последних классах интересуется (возможно, это случайность) теорией относительности. Далее - физико-математический факультет Новороссийского (позже - Одесского) университета, занимается математикой и подрабатывает вычислителем в обсерватории. Но проучился он в университете лишь год. Услышав о бурном развитии физики в Петрограде (на дворе - 1922 год), он собирается туда ехать, и, чтобы это стало возможным, отец продает остатки фамильного серебра. Это важнейший момент, это развилка. Герою несколько не повезло с матерью - она рано умерла, но повезло с отцом.
Гамов в Петрограде, он учится в Петроградском университете и работает на метеостанции, служба дает ему заработок и жилье. В 1924 году он какое-то время преподает физику и метеорологию в Петроградской артиллерийской школе имени Красного Октября, получает жалование полковника и офицерскую форму. В ней он должен был выходить на кафедру перед красными курсантами. Эта показуха, возможно, имела последствия - как бывший офицер Красной Армии он не будет привлечен к участию в Манхэттенском проекте, а во время работы над водородной бомбой ему придется давать объяснения специальной комиссии. А пока он заканчивает в декабре 1924 года университет, сдав почти все экзамены с высшей оценкой - кроме, что вполне естественно, Конституции СССР, истории мировой революции и диалектического материализма. Поступает в аспирантуру, изучает аномальную дисперсию света в парах калия, придумывает метод контроля качества оптического стекла; но теория влечет его больше. Гамов хочет заниматься общей теорией относительности, которой интересовался еще в школе, его руководителем становится не кто иной, как сам Александр Фридман (математика, метеорология, космология, прославился тем, что поправил Эйнштейна). Но Фридман в 1925 году умирает, и это не совсем случайность: Россия, разруха и брюшной тиф - смертельное сочетание. Гамов пишет в своих воспоминаниях, что ходил на работу пешком: в трамваях ездить было нельзя, тифозные вши переползали с человека на человека.
Тем временем в Университете формируется тесный кружок молодых физиков-единомышленников, названный его участниками "Джаз-бандой". Они изобрели тот веселый европейский стиль общения, который позже стал популярен в "оттепель 60-х". Рассказывают, что у них был девиз "не быть знаменитым некрасиво". Издавался самодеятельный журнал "Отбросы физики", устраивались конкурсы остроумия и проверки эрудиции. Сначала членами кружка были Гамов, Дмитрий Иваненко (ядерная физика, теория поля, гравитация; лагерь и ссылка), Андрей Ансельм (теория жидкостей, молекулярная физика), Владимир Кравцов (метрология атомных масс). Потом присоединились Виктор Амбарцумян (астрофизика), Лев Ландау (теорфизика; отсидел год в тюрьме, был вытащен с того света Капицей), Матвей Бронштейн (теорфизика; казнен в 1938). Вообще же многие из его учителей и коллег либо погибли в тюрьме, либо провели долгие годы в лагерях. А кому повезло - в шарашках: хоть за решеткой, но не на лесоповале.
Все, кто пишет о Гамове, упоминают о шутках и розыгрышах, юморе и озорстве; те, кто более проницателен, говорят, что центром его мира была все-таки физика. Наши герои - молодые, талантливые, лучше других знающие, как устроены атомы и Вселенная, и вдобавок знающие, что они это знают лучше других. И они считают, что "пот не должен быть виден", что всем должно казаться, что работа, наука, физика - все это для них так, игра, почти развлечение. Отчасти это и было так - особенно для Гамова, - хотя и работы это вовсе не исключало.
Гамов, Иваненко и Ландау публикуют в 1928 году в "Журнале Русского физико-химического общества" статью "Мировые постоянные и предельный переход", в которой дали иерархию физических теорий на основе системы фундаментальных констант, включающей скорость света, гравитационную постоянную и постоянную Планка (так называемая cGh-система). Авторы считали эту работу шуткой и никогда на неё не ссылались, но она привлекла внимание исследователей своими идеями, касавшимися фундаментальных основ физики и принципов её развития. Привлекла настолько, что в 2002 году ее перепечатал журнал "Ядерная физика", причем с предисловием академика Льва Окуня - одного из крупнейших современных специалистов по физике элементарных частиц, в котором он пишет: "Но в статье, к которой сами авторы отнеслись как к пустяку, содержались весьма серьезные идеи, имевшие глубокие исторические корни, идеи, оказавшие серьезное влияние на дальнейшее развитие фундаментальной физики и продолжающие вызывать споры среди профессиональных физиков-теоретиков и в наши дни". Совсем-совсем коротко: авторы построили классификацию физических теорий исходя из того, какие величины считаются в них основными, базовыми.
Почему и в какой степени это важно? Почему об этой статье не упоминает большинство пишущих о Гамове? Среди психологических оснований работы физика есть такие - стремление построить единую теорию, то есть определить связи между существующими теориями, и стремление построить простую теорию, то есть найти простые основания для сложной теории. Это не противоречие - в математике существует много возможностей для построения простой системы, демонстрирующей весьма сложное (даже стохастическое) поведение. Работа Гамова, Иваненко и Ландау была нацелена сразу на эти две задачи. Именно поэтому она была очень важна для фундаментальной физики, именно поэтому она оказалась актуальна и интересна спустя и три четверти века. Но чтобы понять это, нужно немного представлять себе психологию работы в теоретической физике. Именно поэтому ее и не упоминают некоторые из тех, кто берется писать о Гамове. Рассказывать о физиках должны люди, имеющие опыт работы в физике, об альпинизме - те, кто поднимался с рюкзаком в "зону выживания", о спелеологии - те, кто слышал грохот водопадов, летящих сквозь вечную ночь.
Заметим, что стремление к простоте оснований, к фундаментальности результатов - это навсегда его: в статье, опубликованной в британском журнале "Nature" в 1948 году, Гамов разработал уравнения для массы и радиуса галактики, содержащей около ста миллиардов звезд типа Солнца, - причем в его уравнения входят только фундаментальные константы (гравитационная постоянная, постоянная Планка, элементарный заряд и др.). И эту статью вспоминают не часто.
В 1926 году он рекомендован его научными руководителями для стажировки в Германии - это закономерно. Однако разрешение и все необходимые документы были получены лишь весной 1928 года - соответствующие органы "решали вопрос". Гамов прибыл в Гёттинген - тогдашний центр развития квантовой механики. Он работает в группе Макса Борна (одного из создателей квантовой механики); собираясь заняться какой-либо нерешённой проблемой, выбирает теорию атомного ядра, в частности - проблему альфа-распада, одного из видов радиоактивности. Предполагает, что альфа-частицы туннелируют через потенциальный барьер, и делает соответствующий расчет. Это и было первым успешным объяснением поведения радиоактивных элементов на основе квантовой теории. Идею о подбарьерном туннелировании в то время уже использовали для объяснения автоэлектронной эмиссии Лотар Нордгейм (теорфизика, ядерная физика) и Ральф Фаулер (физика, астрофизика, математика), одновременно с Гамовым и независимо от него идею о роли туннельного эффекта в процессе альфа-распада высказали Рональд Гёрни (квантовая механика, ядерная физика) и Эдвард Кондон (квантовая механика, ядерная физика), однако только Гамову удалось получить количественные результаты. На основе своей теории Гамов оценил размер ядер и объяснил закон Гейгера - Неттолла, связывающий энергию вылетающей альфа-частицы с периодом полураспада ядер. Теория и ее автор были признаны научным миром. Веселый, остроумный и общительный, он становится популярной фигурой и среди отечественных физиков, и в европейском сообществе теоретиков.
По окончании четырехмесячной стажировки в Геттингене Гамов переезжает в Копенгаген, где датская Академия наук предоставила ему годичную Карсбергскую стипендию для работы у Нильса Бора (квантовая механика) в Институте теоретической физики. Он посещает другие важнейшие научные центры того времени: в 1929 году в Лейдене он обсуждает с Паулем Эренфестом (теорфизика) капельную модель ядра. Такое рассмотрение приводило к открытию возможности деления ядер; но это выяснилось 10 лет спустя благодаря работам Я.И.Френкеля (теорфизика; преследовался за "неправильные" взгляды), Нильса Бора и Джона Уилера (космология, ядерная физика). Вспоминая о капельной модели ядра в своем последнем интервью, данном историкам физики весной 1968 года, Гамов сказал: "Я и сам мог бы тогда предсказать деление ядер, - если б был поумнее". Тогда же он объяснил, почему менял области физики и как он их выбирал: "Я начал заниматься ядерной физикой, потому что в 1928 году все занимались атомами и молекулами, Ван-дер-Ваальс, дублеты, триплеты, спин и так далее - этого было слишком много. Я не хочу, чтобы все это перепутывалось, поэтому я решил выбрать себе уголок, где никто ничего не делал, и я выбрал ядерную физику. А когда ядерная физика стала большим делом, я перебрался в ядерную астрофизику и космологию. Мне нравятся новаторские вещи. Я предпочел бы путешествовать в этих горах [Колорадо], чем в Калифорнии. Я люблю эти горы намного больше, чем Калифорнию, где у них хот-доги на каждой вершине".
В Кембридже он включается в обсуждение перспектив расщепления ядер ускоренными протонами, которые благодаря туннельному эффекту оказались эффективным "консервным ножом". Соответствующие эксперименты были сделаны Джоном Кокрофтом (ядерная физика) и Эрнестом Уолтоном (ядерная физика) и закончились Нобелевской премией. С Фрицем Хоутермансом (ядерная физика; сидел в тюрьмах и СССР, и Германии) и Робертом Аткинсоном (ядерная физика) Гамов обсуждает ядерные реакции в звездах.
Физика тогда была интернациональна, четверть публикаций в "Zeitschrift fur Physik" была из России, больше трети публикаций в "Успехах физических наук" - переводы с английского и немецкого. Одна мировая война окончилась и полузабыта, "Пивной путч" подавлен, у фашистов лишь несколько процентов мест в Рейхстаге, новой мировой войны еще никто не ждет; впрочем, на улицах постреливают, уже начались гонения на евреев - "лакмусовая бумажка" для анализа на дьявола, штурмовичков уже миллионы, да и писатели что-то чувствуют - роман "Три товарища" написан, но опубликован уже не на родине, а за рубежом, в Дании (1936). Однако люди не читают книг, а если и читают, то не верят, евреи не бегут из Германии, физики общаются свободно; конечно, российские - с разрешения соответствующих органов.
Что написал позже об этой поездке Гамов? Слово главному герою, тем более, что из его рассказа мы узнаем кое-что о нем самом. "Гёттинген - красивый маленький городок со старым знаменитым университетом. По уровню развития теоретической физики он мог бы поспорить в то время даже с Копенгагеном. Он гудел от возбуждения, вызванного волновой и матричной механиками, которые получили развитие только за два года до моего прибытия. И аудитории для семинаров, и кафе были заполнены физиками, старыми и молодыми, обсуждавшими следствия, к которым могло бы привести это новое развитие квантовой теории... я всегда предпочитал работать в менее людных областях. Поэтому, в то время как все квантовые физики в мире вели наступление на атомы и молекулы, я решил посмотреть, что могла бы дать новая квантовая теория для случая атомного ядра... Как может случиться, что бомбардирующие частицы большой энергии не могут перейти барьер снаружи, в то время как внутренние частицы, которые имеют только половину такой энергии, ухитряются просочиться наружу? ...прежде, чем я закрыл журнал, я уже знал, что в действительности происходит в таком случае. Это было типичное явление, которое было бы невозможно в классической ньютоновской механике, но фактически ожидалось в новой волновой механике".
Иногда Гамова именуют "трижды нелауреат Нобелевской премии". Понимать это можно двояко - как то, что Нобелевские премии три раза были получены теми, кто использовал его идеи, и как то, что он сам получил три результата "нобелевского класса", но не получил соответствующей премии. Похоже, что так; иногда высказывается мысль, что ему боялись присуждать эту премию, чтобы не вызвать недовольства СССР. Да, не были премированы эмигранты и невозвращенцы химики В.Н.Ипатьев и Е.А.Чичибабин, изобретатель телевидения В.К.Зворыкин. Возможно, что шведы опасались большого соседа: они, скорее всего, получили дипломатическую взбучку уже за Нобелевскую премию по литературе И.А.Бунину и за отказ присудить ее Максиму Горькому. Великий сосед никак не мог понять, почему они не могут просто давать премии "кому надо".
Все это вполне возможно, но вот что пишет сам объект нашей статьи: "По мере все убыстряющейся скорости научных исследований и быстро увеличивающегося числа людей, занимающихся этим, все чаще и чаще случается, что важные открытия делают одновременно и независимо друг от друга двое и более ученых, а то и несколько их коллективов. То же произошло и с моей теорией радиоактивного альфа-распада, которая была выдвинута одновременно Рональдом Герни совместно с Эдвардом Кондоном. В действительности их статья, которая была опубликована в "Nature", была получена издателями на несколько дней раньше, чем моя, которая была опубликована в "Zeitschrift fur Physik". Такие совпадения важных открытий привели к постепенному обесцениванию ежегодных Нобелевских премий (ни Герни и Кондон, ни я не получили ее или ее долю), и в ближайшем будущем какой-нибудь удачливый ученый сможет сказать: "Я получил три семнадцатых Нобелевской премии". Фраза оказалась, как мы увидим ниже, пророческой.
Как известно - тем, кто всерьез интересовался вопросом, - что, хотя "нобелевка" по естественным наукам присуждается Нобелевским комитетом, но кандидаты на нее выдвигаются учеными, причем большим их количеством. Поэтому для каких-либо заключений надо тщательно изучать вопрос. Вполне могло оказаться, что Гамова выдвигало не так много ученых - он был в некоторой мере "белой вороной". Вообще изучать вопрос полезно, а то все, кому не лень, пишут, что Нобелевский комитет дискриминировал советских ученых, не зная, что власть не давала советским ученым взаимодействовать с зарубежом. А если не выдвигать и не предлагать, то кому присуждать? Зарубежные ученые советских выдвигали, но легко ли было узнать об их работах, когда для публикация за рубежом совку надо было собрать кипу разрешений? А иногда и приписать к работе нескольких начальников, чем многие просто брезговали.
Впрочем, с позиций вечности это не слишком существенно. Время - безжалостный и объективный судья: оно встало, расправило звездную мантию, произнесло вердикт и опустило молоток. А вердикт оказался таков: все главные и наиболее революционные идеи Гамова оказались верными.
Уехав в июне 1928 года за рубеж аспирантом, Гамов возвратился в Ленинград в мае 1929 года получившим известность ученым. Но не надолго: по представлению Эрнеста Резерфорда, А.Н.Крылова и Ю.А.Круткова ему была присуждена Рокфеллеровская стипендия для работы в течение года в Кавендишской лаборатории в Кэмбридже. В сентябре 1929 года он в Англии. Там он написал восемь статей и первую научную монографию "Строение атомного ядра и радиоактивность", она была издана на английском и немецком языках. Заметим, что одновременно со своими первыми оригинальными публикациями Гамов начал публиковать и обзорные статьи по физике, что, вообще говоря, не характерно для молодых ученых. Прекрасные детальные обзоры работ Гамова сделали В.Я.Френкель и А.Д.Чернин ("Успехи физических наук", 1994, N 8).
По ходатайству Нильса Бора советское посольство в Дании продлевает действие заграничного паспорта Гамова еще на полгода. Но Комиссия по загранкомандировкам Наркомпроса РСФСР требует от университета объяснений по поводу длительного пребывания ученого за рубежом, и следующая попытка продлить действие заграничного паспорта не удалась. Весной 1931 года Гамов возвращается в Россию.
В 1931 году Гамова - ему 28 лет - избирают членом-корреспондентом Академии наук СССР, за него подано 42 голоса из 43-х, и он один из самых молодых членкоров за всю историю. Физика развивается стремительно - в книге профессора Хвольсона, вышедшей в 1932 году (фото oblojka) излагаются результаты Гамова, полученные за два года до этого (фото rezult1, rezult2). Однако предложение молодых создать в Ленинграде центральный академический Институт теоретической физики во главе с Гамовым и Ландау принято не было - старшее поколение не собиралось уступать командные высоты. Это было, наверное, обидно - но закономерно.
Гамов работает в Радиевом институте, в Ленинградском физико-техническом институте, в Ленинградском университете. В 1932 году он и Лев Мысовский (ядерная физика) разрабатывают проект первого в Европе циклотрона, в 1937 году машина заработала. Кстати: если читать статьи по истории физики и техники, можно заметить, как формула "впервые в мире" начинает сменяться на "впервые в Европе".
Все вроде бы неплохо, но тучи сгущаются - над страной, а значит - над физикой, а значит - над ним, и особенно над ним: над таким, каким он был. Позже он напишет: "Наука была подчинена официальной государственной философии диалектического материализма, любое отклонение от правильной (по определению) диалектико-материалистической идеологии считалось угрозой рабочему классу и сурово преследовалось". Например, получив приглашение прочитать популярную лекцию в Доме ученых, Гамов начал объяснять принцип неопределенности Гейзенберга, однако председательствовавший прервал лекцию, а Гамов позже получил указание свыше: не говорить в публичных лекциях о неопределенности как фундаментальном принципе физики.
В 1931 году Гамов женится на выпускнице физфака МГУ Любови Вохминцевой (фото jena1a, jena1b). Пишущие о нем повторяют в один голос (в эпоху копипаста эта гипербола обрела точный смысл), что она была красива, честолюбива, плохо на него влияла, стремилась на Запад и так далее. Что касается "красива", то это правда, и не надо завидовать; что же до остального, то почему говорящие и пишущие берутся указывать, что хорошо и что плохо? Гамов их в гувернеры не приглашал. Кстати, может быть, как раз она влияла хорошо - настояв на отъезде, она спасла мужу жизнь: его Капица вытащить из-за решетки не смог бы. А значит, и не стал бы пытаться - он трезво оценивал свои возможности. А за Ландау рискнул поручиться потому, что был формальный повод, важный для российской ментальности: Дау был его сотрудник, подчиненный.
Еще будучи за границей, Гамов получил от Гульельмо Маркони приглашение принять участие в 1-м Международном конгрессе по атомному ядру (Рим, 1931) и представить статью по структуре ядра. Однако поездку ему не разрешили, доклад был зачитан Максом Дельбрюком. Делегаты конгресса послали Гамову открытку с сожалениями о его отсутствии, подписанную в числе прочих Марией Кюри, Вольфгангом Паули, Энрике Ферми, Лизой Мейтнер и другими знаменитостями. В следующем году ему не разрешили поездку в США на летнюю школу в Мичигане. Фактически он стал, говоря на советском новоязе, "невыездным". Это был второй "плевок в лицо", теперь уже не от своих, а от Государства. Не факт, что это было обиднее, но явно значимее.
Летом 1932 года Гамов с женой пытаются пересечь Черное море на лодке, чтобы добраться до Турции. Однако ветер относит их обратно к крымскому побережью. Не удался и план перехода через границу на лыжах (Мурманск - Норвегия): разведка обстановки вблизи границы убедила их в нереальности проекта. Закономерное стремление, цепочка случайностей, наверное - счастливых.
Гамов получает очередное приглашение из-за границы, на сей раз - на Международный Сольвеевский конгресс по ядерной физике, который должен был состояться в Брюсселе в октябре 1933 года. И тут из Наркомпроса приходит письмо, уведомляющее Гамова, что он делегируется Советским правительством на Международный Сольвеевский конгресс по ядерной физике в октябре 1933 года в Брюсселе. Власти вспомнили о престиже страны! Ученый говорит: либо ему разрешат поехать в Брюссель вместе с женой, либо он отказывается выступать на конгрессе. Гамов обращается за поддержкой к Николаю Бухарину, тот обеспечивает ему доступ к Молотову, тот разрешает поездку. Власти пошли ему навстречу, что объяснялось ходатайством к Поля Ланжевена (теорфизика) к советскому правительству , поручительством А.Ф.Иоффе и Я.И.Френкеля и откровенностью Гамова, который сказал Молотову: "Видите ли, чтобы сделать мою просьбу убедительной, я должен сказать Вам, что моя жена, будучи физиком, помогает мне в качестве научного секретаря, хранит статьи, заметки и т. п. Так что я не могу присутствовать на таком большом конгрессе без ее помощи. Но это не все. Все дело в том, что она никогда не была за границей, и после Брюсселя я хочу взять ее в Париж, чтобы показать Лувр, Folies Bergere ["Фоли-Бержер", знаменитое варьете] и другое, и сделать кое-какие покупки". Сработала мужская солидарность (Гамов пишет: "Он улыбнулся.") и естественное желание властей "продавить свое". Впрочем, и после почти монаршьей улыбки паспорта были выданы не сразу, а после еще нескольких отказов.
Это была развилка: если бы Гамову не разрешили взять с собой жену, он бы не поехал и власти ему бы это припомнили. Способов припомнить было несколько, но кончались они в лучшем случае лесоповалом. Лишение работы и домашний арест Капицы - счастливое исключение.
И вот они в свободном мире - возвращаться в СССР или нет? Ланжевен поручился за него, подвести его Гамов не может, но о проблеме узнаёт Мария Кюри: она урождённая подданная Российской империи и понимает, что, скорее всего, ждет Гамова по возвращении. Она разговаривает с Ланжевеном и тот соглашается не считать Гамова связанным его ходатайством. Это закономерность, и это - развилка. После Сольвеевского конгресса ученый читал лекции в Радиевом институте в Париже, в Кавендишской лаборатории в Кембридже у Резерфорда и в Копенгагене у Н.Бора. В 1934 Гамов отплыл в США, где проходила его жизнь в течение последующих 30-ти с лишним лет.
В письме к Петру Капице Гамов писал: "Сейчас я хочу идти по Вашим стопам и, если возможно, перейти в так называемое "Kapitza-Zustand" ["состояние Капицы"], то есть жить за границей с советским паспортом. Написал в Москву, прося в firm expressions [крепких выражениях] продления командировки на год". Целью Гамова была возможность подобно Капице работать за границей, посещать научные центры и мероприятия и при этом в любое время посещать СССР. Однако это желание не нашло понимания у властей, в октябре 1934 он был уволен из Радиевого института и ФМИ, в 1938 году - исключён из академии.
Отношение к факту невозвращения было разным. Отрицательно отнеслись к этому Резерфорд, поначалу отказавшийся принимать эмигранта в Кавендишской лаборатории, и Бор, также поначалу считавший, что Гамов подвел Ланжевена. Многие полагали, что история с Гамовым повлияла на то, что в октябре 1934 года П.Л.Капице не разрешили вернуться в Кембридж. Рассуждающие на эту скользкую тему забывают, что ученых, оставшихся на Западе, были сотни (см. хотя бы статью Э.Л.Нитобурга "Вклад русской иммиграции в науку, технику, культуру США"), и если Гамов и стал поводом, что тоже не доказано, то уж причиной он был не более чем на одну сотую.
Многое, что говорят люди, бывает продиктовано ситуацией, а уж тогда-то и в СССР - почти все было продиктовано нежеланием оказаться в лагере или расстрельном подвале. Например, Гамов и Капица всегда обменивались милыми письмами, Капица вообще считал, что человек должен жить там, где ему хорошо работается, но после того, как Гамов остался на Западе, стал в письмах высказываться о нем так: "что касается Джонни, то это тип беспринципного шкурника, к сожалению, одаренного только исключительным умом для научной работы, но вообще человек не умный", "им гордились как первым молодым знаменитым ученым. Глава правительства благословляет его на путешествие, а он, мерзавец, не возвращается. Что притягивает его на Западе, в капиталистических странах?", а также о его жене - "авантюристка и женщина, только помогающая развить в Джонни его антисоциальные черты". Причины очевидны - переписка Капицы перлюстрировалась и читалась на самом верху, Гамову все это повредить уже не могло. А еще у Капицы была естественная обида на человека, который - в отличие от него! - не дал себя обмануть и посмел принять решение. Однако жена Капицы, Анна Алексеевна (ее отца, выдающегося кораблестроителя академика Крылова тоже заманили в СССР и на Запад больше не выпускали) относилась к "Джонни" с симпатией. Впрочем, и сейчас некоторые, пишущие о Гамове, чего-то - реального или мнимого - ему не простили. Например, упоминая о его второй жене, не забывают отметить, что она "не имела отношения к физике".
Гамов вспоминает: "Забавная деталь состояла в том, что когда в Кембридже у меня не хватило денег для покупки трансатлантических билетов, мне пришлось занять их у Резерфорда. Позже, в Копенгагене, я снова должен был занять деньги, на этот раз у Бора, чтобы оплатить счет. После того, как я получил несколько ежемесячных платежных чеков от Университета Дж. Вашингтона, я сэкономил достаточно, чтобы оплатить свои долги, и отправился в почтовое отделение, чтобы сделать два иностранных денежных перевода".
Итак, 1934 год, Гамов и его жена - в США. Приехав в Вашингтон, Гамовы зарегистрировались, как полагалось, в советском посольстве и первое время, пока еще Гамов числился в советской Академии, часто появлялись в клубе при посольстве на киносеансах. Но когда его отовсюду, и даже из академии, выгнали (а попробуй не выгони), то ходить в советское кино стало как-то неприлично. Тем более, что через два года он получает американское гражданство.
Невозвращение в СССР до 1995 года квалифицировалось Уголовным кодексом как особо опасное государственное преступление, наряду с переходом на сторону врага, шпионажем, заговором с целью захвата власти. За все это предусматривались суровые наказания, включая смертную казнь. Власть посредством Уголовного кодекса официально заявляла, что граждане страны - ее собственность. Впрочем, и сейчас эта идеология отчасти жива.
Вохминцева в заграничных поездках работала эпизодически, главным образом лаборанткой. От брака с Гамовым сначала родилась дочь, но она умерла вскоре после родов, в 1934 году - сын Рустем-Игорь. В Америке Вохминцева некоторое время работала в редакции журнала - писала рефераты советских статей по оптике и спектроскопии. Брак с Гамовым распался в 1956 году. Как сдержанно заметил ее сын в переписке с Ю.И.Лисневским, исследователем творчества Гамова, "ее фотография не
дает правильного представления о ее внешности, она была удивительно красивой женщиной и ей не нравилось играть второстепенную роль". Она жила в штате Колорадо, сильно опасалась каких-либо связей с СССР, умерла в 1985 году. Своей родины она опасалась не случайно - как вспоминал их сын, посольство какое-то время требовало возвращения. Гамов же работал всю жизнь, работал упорно и стабильно, выдавая примерно по 5 публикаций в год, если считать все скопом - и научные, и научно-популярные, и статьи, и книги. То есть если считать не только гениальные озарения, а всю работу. А одна из его научно-популярных публикаций - о генетическом коде - навела А.Д.Сахарова на размышления о генетических последствиях ядерных испытаний. И все мы знаем, что было дальше.
Сын Гамова стал профессором биологии и альпинистом. А еще он изобрел "мешок Гамова" - устройство для насыщения крови человека кислородом при горной болезни, то есть кислородном голодании. С помощью этого устройства уже спасено немало жизней.
Университету Джорджа Вашингтона рекомендовал взять Гамова на работу физик-экспериментатор Мерл Тьюв (ядерная физика, геофизика, радиоастрономия) из Института Карнеги. Он сказал президенту университета, что Гамов может поднять физику в Вашингтоне до мирового уровня. И оказался отчасти прав - в Вашингтоне Гамов закономерно становится организатором проведения ежегодной Международной конференции по теоретической физике - по типу конференций, проводимых Нильсом Бором. Другое его важное и удачное решение - приглашение в качестве ближайшего сотрудника своего знакомого ещё по копенгагенским временам Эдварда Теллера, "чтобы было с кем поговорить о теоретической физике". Будучи родом из Будапешта, Теллер уехал из Венгрии из-за нараставшего в его стране антисемитизма. Они познакомились у Бора в Копенгагене и на каникулах объездили пол-Дании на мотоцикле Гамова.
Гамов работает в Университете Джорджа Вашингтона с 1934 до 1954 года (фото doska), когда он стал приглашенным профессором в Университете Калифорнии, Беркли. В 1958 году Гамов женится на Барбаре Перкинс (фото jena2), редакторе одного из своих издателей и своем соавторе - для некоторых его популярных книг она писала стихи и рисовала картинки. В 1956 году он переходит в Университет Колорадо в Боулдере, где и работает до 1968 года, до конца жизни: занимается ядерной физикой и космологией, публикует научные и популярные статьи, преподает (фото studenty, gamov1, gamov2), общается с друзьями (фото drusya). Барбара Гамова пережила его на восемь лет и ей довелось увидеть растущее признание достижений человека, которого она любила. В соответствии с американской академической традицией она и Департамент физики Университета учредили так называемые "гамовские лекции" - George Gamow Memorial Lectures. Кота его звали "Спин"; наверное, это был ученый кот, как говорят в Интернете, "хатуль мадан" (фото kot).
Тридцать четыре года, прожитые Гамовым в Америке, вместили в себя множество важных и интересных и для него, и для других людей событий, встреч, занятий, трудов; что касается физики, то перечень будет довольно длинным. Позже он говорил, что после 1934 года ничего интересного в его жизни не было. К этим словам надо относиться как к некоторой рисовке и игре, свойственной ему с юности. Впрочем, выходцу из России жизнь действительно может казаться менее захватывающей, когда не надо прислушиваться ночью к шагам на лестнице, а возможность ездить по миру будет менее пленительной, если не нужно каждый раз перед паспортным контролем гадать, не окажется ли что-то "неправильно оформленным".
Во время войны, хотя он считался одним из крупнейших теоретиков-ядерщиков, Гамов не участвовал в работе над атомной бомбой, в "Манхэттенском проекте". Было известно, что он когда-то преподавал физику в петроградской Артиллерийской школе им. Красного Октября, числился командиром Красной Армии. Американцам, слабо представляющим российские "авось пронесет", "как-нибудь образуется" и "это только для формальности", могло казаться, что это что-то означает. Кроме того, им было известно о попытках работы советской агентуры среди учёных левых взглядов и "невозвращенцев" и они могли опасаться вербовки Гамова советской разведкой.
В 1994 году вышла книга "Специальные задания" бывшего генерала НКВД Павла Судоплатова, который, как он пишет, руководил ядерным шпионажем в США. Он называет имена американских физиков-ядерщиков, которых якобы сумел использовать в своих целях, - Бор, Ферми, Сцилард, Оппенгеймер, Гамов. "В обмен на безопасность и материальную поддержку для его родственников Гамов предоставил имена учёных с левыми взглядами, которых можно было бы использовать для добывания секретной информации". Однако никакой материальной поддержки родственники Гамова и его жены от НКВД не получали: мать Гамова умерла в 1913 году, отец - в 1938-ом, братьев и сестер у него не было. Американская пресса резонно заметила, что "отставной русский шпион бросает сенсационные обвинения целому поколению физиков-ядерщиков, которые ушли из жизни и уже не могут сами себя защитить. А имена здравствующих на момент публикации книги Теллера и Бете не указываются". Что характерно - добавим мы. Генерал не сообщает, когда он сумел якобы склонить Гамова к сотрудничеству. До 1948 года Гамов не был допущен к атомным секретам; но уже осенью 1945 года, когда был опубликован "Отчет Смита", имена участников Манхеттенского проекта были рассекречены, Гамова среди них нет. Что же касается западных ученых с левыми взглядами, то их и не надо было особенно искать; среди физиков куда труднее было тогда найти человека правых взглядов. Но левые взгляды - это одно, а шпионаж и предательство - другое: генерал-нквдэшник этого не понимал.
Первая конференция, организованная Гамовым и Тьювом в Вашинштоне, состоялась в 1935 году. До начала Второй мировой войны прошло пять конференций, на них приехали Бор, Ферми, Бете, Чандрасекар, Дельбрюк; европейские физики познакомились с американской наукой, наладили контакты с американскими коллегами. Это оказалось важным как для них, когда большинству пришлось спасаться от нацизма, так и для науки США, которая внесла свой вклад в разгром фашизма и с тех пор является лидирующей.
На конференцию 1938 года Гамов, Теллер и Тьюв пригласили физиков и астрономов, темой была физика звезд. Еще в 1926 году А.Эддингтон предположил, что источник энергии звезд - ядерная реакция, синтез гелия из водорода. Для него важно туннелирование частиц сквозь потенциальный барьер, которое происходит и при альфа-распаде. Узнав об этом эффекте от Гамова в 1928 году, Хоутерманс и Аткинсон начали расчеты ядерных превращений в звездах, 10 лет спустя Гамов и Теллер продолжили рыть в этом направлении и создали теорию "красных гигантов" (типа Бетельгейзе), а "добил" проблему Ганс Бете после конференции и бесед с Гамовым и Теллером. Оказалось, что в некоторых звездах энергия вырабатывается в результате длинной цепочки превращений, в которой участвуют углерод и азот. Эти превращения называются теперь "углеродно-азотным циклом" или циклом Бете.
Что касается звезд помельче, размером с Солнце, или еще менее массивных, то в реакциях участвуют литий и бериллий, это "протон-протонный цикл". Гамов говорил, что этот цикл он мог придумать сам, "если был бы поумнее". Фактически он начал соответствующие расчеты вместе со своим студентом Чарлзом Кричфилдом раньше, чем Бете, но второй был упрямее и методичнее.
Еще в 1911 году датский астроном Эйнар Герцшпрунг и американский астроном Генри Рессел заметили, что существует связь между видимым цветом звёзд и излучаемой ими энергией. Расположение всех звёзд на графике с осями цвет-светимость (оба зависят от температуры звезды) называется с тех пор диаграммой Герцшпрунга-Рессела. Звезды в ходе своей эволюции проходят из правого нижнего угла диаграммы к левому верхнему, меняя по ходу развития и светимость, и цвет. Такие звёзды находятся, как говорят, на главной последовательности. Существуют и добавочные ветви, причем, по воспоминаниям знаменитого астронома В.Бааде, взаимосвязь одной из ветвей с главной последовательностью разгадал Гамов, сообщил об этом в письме и не стал публиковать; несерьезный он был человек, да?
Теорией эволюции звёзд Гамов занимался и позже. Ведь правда, интересно, почему они светят? Однажды Фриц Хоутерманс гулял с девушкой, и, глядя на звезды (дело было ночью), девушка произнесла: "Посмотри, как они сверкают!" И надо же было так случиться, что произнесла они это в ночь того дня, когда ее ухажер первым кое-что об этом узнал... и он ответствовал: "Да, и с сегодняшнего дня я знаю, почему они сверкают".
Хорошо быть физиком: вдруг и вы сможете когда-нибудь так ответить?
Для следующей конференции в январе 1939 года Гамов, Теллер и Тьюв предложили в качестве основной темы физику низких температур. Но Бор привез из Европы исключительную новость: Отто Ган и Фриц Штрассман открыли новый тип ядерных реакций. Облучая ядра урана нейтронами, они обнаружили, что ядро при захвате нейрона превращается не в более тяжелый изотоп того же элемента, а раскалывается на два крупных осколка. Ключевое слово "деление" содержалось в статье Отто Фриша и Лизе Мейтнер, которые построили первую теорию явления. Взаимодействие нейтронов с ядрами урана изучали в те же годы Энрико Ферми в Италии, И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон и Я.Б.Зельдович в Ленинграде. Начиналась новая глава науки и новая глава истории. Впрочем, огнестрельное оружие, электричество и двигатель внутреннего сгорания тоже открывали новые главы, а теперь в дверь постучалась "атомная энергия".
Американские физики проявили поначалу некоторую нерешительность; им было непривычно использование науки в военных целях, но европейцы лучше понимали, что такое коричневая чума, и повели себя активнее. Лео Сцилард, Евгений Вигнер, Ферми и Теллер предприняли первые попытки получить правительственные ассигнования на исследования по военному использованию ядерной физики и предложили ограничить открытые публикации по этой тематике в США.
Почему Гамов остался в стороне от атомной проблемы? Похоже, что и приятели Гамова, и начальство сочли его недостаточно серьезным, слишком легкомысленным для таких дел. У него была репутация человека веселого, разговорчивого, общительного, любителя дружеских застолий. И одна из его любимых тогдашних застольных историй - про то, как он служил полковником в полевой артиллерии Красной Армии, - не могла не насторожить "кого надо". Как показала история, не от того они настораживались.
Альберта Эйнштейна, Джона фон Неймана и Джорджа Гамова привлек с началом войны к оборонным исследовательским работам Военно-морской флот США. Тематика их работ была связана с физикой и технологией взрывчатых веществ - обычных, не ядерных. Эйнштейн не мог регулярно приезжать в Вашингтон по этим делам, и потому начальство решило, что кто-то должен ездить к нему за консультациями в Принстон. На эту роль назначили Гамова, так что раз в две недели он ездил в Принстон. Кроме того, Гамов читал лекции по физике для офицеров ВМФ и позже в интервью положительно отзывался об их подготовке.
В 1948 году Гамов включается в работы по проекту водородной бомбы. Когда он появился в Лос-Аламосе, его когдатошний протеже Теллер был одним из главных действующих лиц проекта, а в 1949-1952 годах он же занимал должность заместителя директора Лос-Аламосской лаборатории. Теллер называл Гамова "ученым, начавшим в Соединенных Штатах теоретические работы, которые впоследствии привели к самому большому взрывному явлению, когда-либо осуществленному человеком". О термоядерных реакциях, называя их "гамовскими играми", Теллер говорил как о предмете особых научных достижений и заслуг Джорджа. Но чемпионом "гамовских игр" он считал Ганса Бете.
Мы ничего не знаем о гамовских идеях, которые были использованы для водородной бомбы. Однажды Гамова спросили, какие свои работы он считает самыми важными, и он сказал: "Не знаю... Потенциальный барьер и затем расширяющаяся Вселенная и термоядерные реакции, объяснение источников энергии Солнца, формулы, использованные для расчетов водородной бомбы...". Но не сказал, естественно, какие. Гамов шутил, что его главный вклад в американскую водородную бомбу состоит в том, что он перетащил в Америку Теллера. Ничуть не менее важным надо считать и организацию вашингтонских конференций.
Гамов никогда не забывал космологию, науку своей юности. Всерьез он занялся ею в 1946 году, и посвятил ей больше десяти лет. Он хотел "скрестить космологическую науку с ядерной физикой". Однажды нечто подобное ему удалось - скрестил ядерную физику и астрономию, продвинулся в вопросе о ядерных источниках энергии звезд. Теперь Гамов предположил, что первичное вещество мира было не только очень плотным, но и очень горячим. Сам он почему-то считал, что идея горячего начала мира принадлежит не ему, а Фридману, однако в космологических работах последнего нет ни слова о температуре ранней Вселенной. Идея Гамова состояла в том, что в горячем и плотном веществе ранней Вселенной происходили ядерные реакции, и в этом ядерном котле за несколько минут были синтезированы все химические элементы, из которых и состоит теперь все на свете.
Расчеты ядерных превращений в условиях расширяющейся космической среды требовали немалых усилий, и Гамов привлек к ним Ральфа Альфера и Роберта Хермана. Первая публикация, подготовленная Гамовым и Альфером, появилась в печати в 1948 году под тремя именами: Альфер, Бете, Гамов. Это самая знаменитая шутка в истории физики: ради красивого названия Гамов вписал не спросясь имя Бете, так возникла работа, ставшая сразу же знаменитой под названием ???-теория. Это было, конечно, хулиганство, но зато получился прелестный прикол. "Джаз-банда" одобрила бы; но кто-то жил по другую сторону океана, связи с ним не было и не могло быть, а кто-то по ту другую сторону был расстрелян.
Самым эффектным результатом этой теории стало предсказание космического фона излучения. Электромагнитное излучение должно было сосуществовать с горячим веществом в эпоху ранней Вселенной. Оно не исчезает при общем расширении мира и сохраняется - только сильно охлажденным - до сих пор. Гамов и его сотрудники попытались оценить, какова должна быть температура этого излучения сегодня. С учетом возможных неопределенностей, неизбежных при весьма ненадежных астрономических данных об общих параметрах Вселенной как целого и скудных сведениях о ядерных константах, предсказанная температура должна была лежать в пределах от 1 до 10 К. В 1950 году, в одной научно-популярной статье ("Physics Today", No. 8, стр. 76) Гамов написал, что, скорее всего, температура космического излучения составляет примерно 3 К. Результат был получен изящным и смелым способом; и если можно говорить о "стиле" научной работы, то это был стиль последней трети века, а не его середины.
Прошло 15 лет, и американские радиоастрономы Арно Пензиас и Роберт Вилсон случайно открыли это излучение. Это было самое крупное открытие в космологии со времен открытия Эдвином Хабблом в 1929 году расширения Вселенной, предсказанного Фридманом. Пензиас и Вильсон ничего не знали о теории Гамова. В их первой статье нет ни слова о космологии; радиоинженерам это простительно. Но ведь и некоторые физики далеко не сразу уяснили настоящий смысл открытия. И тем более далеко не все понимали, что открыто именно то, что предсказывали Гамов и его ученики. Ему оставалось три года жизни, и он успел увидеть свой успех признанным - на симпозиуме 1967 года в Нью-Йорке Гамов принимал поздравления коллег и праздновал успех. Его Вселенная не подвела, она оказалась горячей!
Через десять лет после смерти Гамова первооткрыватели Пензиас и Вилсон получили Нобелевскую премию. Эту премию разделил с ними П.Л.Капица; их работы объединили по притянутому за уши признаку низких температур. Претендентов было много, а премия одна; кажется, нечто подобное Гамов и предсказывал, не так ли?
Почему ???-теория долго была незамеченной, а открытие Пензиаса и Вильсона стало случайным? Есть общий научный поток, мэйнстрим, а есть смелые поиски вбок или вовсе вверх. Концепция "горячей Вселенной" представлялась тогда маловероятной: конкуренцию ей составляли модель "холодной Вселенной" (Я.Б.Зельдович и соавторы) и теория стационарной Вселенной (Фред Хойл и соавторы). Но в итоге работа Гамова и его учеников была признана. Стивен Вайнберг: "Гамов, Альфер и Херман заслуживают колоссального уважения, помимо всего прочего, за то, что они серьёзно захотели воспринять раннюю Вселенную и исследовали то, что должны сказать известные физические законы о первых трёх минутах".
Некоторые люди любят делить науку по странам, и выяснять, кто больше открытий совершил. Выглядит это смешно и жалко, и народ сложил на эту тему несколько анекдотов ("Россия - родина слонов" и т п.). Призывать жуликов перестать жульничать бесполезно, надо просто объяснять школьникам и студентам, что радио не изобрели ни Попов, ни Маркони, а была это длинная цепочка шагов, сделанных добрым десятком людей. А чтобы разобраться в вопросе по существу, надо быть специалистом и изучить вопрос. Тогда выяснится, что первым передал сигнал на большое расстояние вообще-то Резерфорд. А любителям приоритетных споров надо лучше изучать собственные архивы. Например, реликтовый фон впервые зарегистрировали в Пулковской обсерватории в 1956 году, но те, кто его наблюдал, статьи невозвращенца Гамова на читали и не поняли, что именно они наблюли. А их публикацию раскопал в архивах американский историк науки. Кстати, работы О.В.Лосева, впервые наблюдавшего излучение света из p-n-перехода, тоже откопали американские исследователи. Уважение к истории проявляется в работе, в изучении архивов. А не в криках и спорах о приоритете.
С открытием реликтового излучения в космологии начался расцвет. Интенсивная работа, в которой участвовали чуть ли не все ведущие физики и астрономы, а также и молодые активно работающие теоретики, быстро привела к созданию на основе идей Гамова и новых наблюдательных данных весьма полной и надежной космологической теории, которая называется сейчас теорией горячей Вселенной; на Западе предпочитают другое название - теория Большого Взрыва. Было выяснено, что в космическом котле могли быть синтезированы не все элементы таблицы Менделеева, а только самые легкие из них, тяжелые элементы синтезируются при эволюции звезд и взрывах сверхновых.
Что же касается космического излучения, то в СССР его стали называть реликтовым (по предложению И.С.Шкловского), а на Западе - микроволновым. Его средняя температура - 2,725 К - измерена с фантастической для космологии точностью. Нынче его изучают очень тщательно, оно - основной источник данных о физическом состоянии Вселенной в первые секунды ее существования.
Как только кончилась война, Гамов и Тьюв возобновили вашингтонские конференции. Первая послевоенная встреча осенью 1946 года называлась "Смежные проблемы физики и биологии". С тех пор Гамов не выпускал события в биологии из поля зрения. Так паук сидит и ждет, чтоб появилась мушка; и тогда он выскакивает из засады. Это сравнение Гамов применил, когда у него спросили, чего он ждал, чтобы включиться в биологию, если интересовался ею с 1946 года.
Как оказалось, чтобы включиться в биологию, ему нужно было дождаться 1953 года, приехать с кратким визитом в Калифорнийский университет в Беркли и случайно встретить там в коридоре Луиса Альвареца. В руках у него (этого очередного в гамовских дружеских встречах и научных приключениях Нобелевского лауреата) был свежий журнал "Nature" со статьей Уотсона и Крика о структуре дезоксирибонуклеиновой кислоты, ДНК. В жизни Гамова началась новая, биологическая полоса, и в этом новом жизненном и научном приключении было немало волнующего, драматического и, само собой разумеется, смешного и веселого.
Гамов исходил из следующего. В основе всего живого лежат белки. Они служат строительным материалом для живых тканей, образуют гормоны, ферменты и т. д. В организме человека более миллиона различных белков. Белки строятся из 20 аминокислот; индивидуальные свойства белка определяются тем, из каких аминокислот и в какой последовательности он образован. Синтез белков управляется нуклеиновыми кислотами, в которых хранится и посредством которых передается полный набор сведений о строении белков.
Уотсон и Крик показали, что запись этой информации осуществляется с помощью выстроенных друг за другом "слов", причем "буквами" для этих слов служат четыре нуклеотида. Для ДНК эти буквы суть аденин, гуанин, цитозин и тимин. В РНК вместо тимина присутствует урацил. Способ записи генетической информации с помощью четырехбуквенного алфавита нуклеотидов универсален, одинаков для всего живого на Земле - для животных, растений, бактерий и вирусов. Каждое слово в генетическом тексте - это название аминокислоты; каждое предложение определяет белок. Но как из букв строятся слова? Этим вопросом и задался Гамов в 1954 году.
Очевидно, что число слов должно быть не меньше 20. Если допустить, что каждое слово состоит из двух букв, то таких различных пар будет 42=16. Это мало. Гамов сделал предположение, что в каждом слове должно быть три буквы. Таких трехбуквенных слов в четырехбуквенном алфавите было бы 43=64. Это уже не меньше, но, наоборот, больше числа аминокислот. Может быть, считать, что слова не обязательно состоят каждое из трех букв? Или, возможно, среди 64 трехбуквенных слов есть синонимы? Гамов остановился на второй возможности как более простой: пусть будет 64 слова, но несколько из них означают одну и ту же аминокислоту.
Выяснить соответствие между 64 словами языка жизни и 20 аминокислотами должен эксперимент. Новые исследования Крика, работы американских биохимиков Маршалла Ниренберга, Северо Очоа, Хар Корана и других вскоре показали, что идея Гамова об универсальном коде с трехбуквенными словами верна. Это был триумф генетики и личный успех Гамова. Он торжествовал победу, а радоваться удаче он умел, как рассказывают, очень хорошо. В интервью 1968 года на вопрос о работе, которая доставила ему больше всего удовольствия, Гамов ответил: "Пожалуй, биология; это было нечто совсем новое, и так занятно было разгадывать коды".
Гамов продолжает работать, весело и с удовольствием. В те годы он придумал для своих студентов игру: они должны были представить себе цивилизацию высокого уровня, в которой не додумались только до одной вещи -- до введения вращающихся элементов, в частности, колёс. В задаче спрашивалось, какие механизмы и машины будут изобретены такой цивилизацией, как там будут жить люди. Студенты увлеклись этой игрой -- писались даже романы об особенностях жизни в таком обществе, но между делом было сделано немало вполне практичных изобретений.
Существование именно трехбуквенного кода ДНК, каждое такое "слово" было названо кодоном, было подтверждено экспериментально в начале 60-х годов. Нобелевской премии 1968 года были удостоены американские биохимики Маршалл Ниренберг, Хар Гобинд Корана и Роберт Холли - имя Гамова опять-таки не всплывало. Не всегда всплывает оно даже сейчас. В 2012 году почтенный журнал "Химия и жизнь" публикует прекрасную статью о ДНК в стиле научного детектива, но уважаемый автор, доктор химических наук, о Гамове, похоже, не слышал. Или он полагает, что нечего делать с физическим рылом в нашем биохимическом калашном ряду?
Все, кто пишет о Гамове, по крайней мере, те, у кого все в порядке с восприятием, пишут о его шутках. Одесситы со свойственным им несгибаемым юмором считают, что причиной шуток и розыгрышей Гамова было его одесское происхождение. Редкая публикация о Гамове обходится без упоминания двух его приколов. В одной из своих научных статей он сослался на публикацию Ландау в несуществующем журнале "Червоный гудок", который начали разыскивать некоторые дотошные читатели. Ландау в то время работал в Харькове и его начальники любили рапортовать на украинском языке любимой Партии и родному Советскому правительству. А посмей не любить...
Про другую хохму, ???, рассказано выше. Ходят слухи, что он попытался уговорить еще одного своего сотрудника поменять фамилию, чтобы получилось "альфа-бета-гамма-дельта", но тот оказался недостаточно одесситом.
Третий прикол - исследуя роль нейтрино в процессе остывания звёзд, Гамов назвал это явление URCА-процесс. Результаты были получены совместно с Марио Шёнбергом, с которым Гамов познакомился именно в "Казино-де-Урка" в Рио-де-Жанейро. На случай, если бы в "Physical Review" заинтересовались странным названием, Гамов заготовил объяснение - это-де сокращение от unrecordable cooling agent, недетектируемый охлаждающий агент. Западные физики сочли, что это намёк на выкачивание денег из карманов посетителей игорного дома аналогично выкачиванию энергии из звезды потоком нейтрино. Одесские физики расценили это как исчезновение денег с помощью одесских воров - "урок". В дальнейшем физики сочли для себя "за честь" продолжить традиции учёного-юмориста. Много лет спустя были изучены две разновидности URСА-процесса, которые были названы MURСA-процесс и DURСA-процесс. В разных книгах и статьях упоминаются и другие его шуточки.
А его расчеты с Шёнбергом были подтверждены не кем-нибудь, а лично Взрывом Сверхновой в Большом Магеллановом Облаке, ближайшей к нам галактике. Интенсивность потока нейтрино, долетевших до нас в 1987 году, подтверждает их теорию. Нейтринное цунами летело к Земле 170 тысяч лет, и опоздало лишь на 1 %: тот, кто его предсказал и кого друзья называли "Джо", умер в 1968 году.
Кроме нескольких научных, Гамов написал двадцать популярных книг, переведенных на многие языки; некоторые переведены и на русский. Но никто, кажется, не попытался понять, почему они популярны. Разобраться с должной полнотой в этом вопросе нам не грозит - это задачка, как я говорю студентам, "как раз на нобелевку": построение общей теории научно-популярного текста. Но кое-что сказать можно.
Первое: переплетение с жизнью - задача возникает из некоторой (часто - вполне реальной) жизненной ситуации. Некоторые из лучших задачников по физике построены именно так, - например, например, задачники Уокера и Капицы. Причем последний базируется не только на бытовых, но и на инженерно-физических задачах - таков уж был быт его автора. Заметим, что просто ткнуть пальцем в природу и заявить: "вот задача" - не прокатит. Надо уметь увидеть в природе ситуацию, которая может быть проанализирована на некоторую глубину (не менее) при опоре на определенного объема багаж и аппарат (не более).
Второе: обычная задача при написании научпопа (уже тогда, а сейчас еще более) - как протянуть ниточку от "науч" до "попа" - уж больно далеко ушло одно от другого, да и школьной-то физики почти никто не знает. Некоторые авторы и издатели практикуют многослойность (обычно двухслойность, я предлагал и более) текста: например, "мелкий шрифт", врезы, подверстки и т. п., делая этим маленький шажок в сторону гипертекста. В некоторых книгах Гамова этот прием проведен фундаментально - более серьезные "лекции", которые слушает персонаж, чередуются с переживанием персонажем (во сне) каких-либо событий, в которых иллюстрируется прослушанное.
Третье и самое редкое: тот персонаж, который у Гамова представляет науку, способен произнести и более того, время от времени произносит ЭТО. Произносит "нам не известно", "науке не известно"... Тут нужно маленькое пояснение. В СССР научпоп служил, как и все, определенной цели - милитаризации общества. Цель была, как сказано в известном анекдоте, сомнительная, но метод был прекрасен сам по себе - научпоп будил интерес к науке. А для этого надо было время от времени честно писать "нам не известно", "науке не известно". Нынче научпоп опять служит, т. е. опять ходит на задних лапках - но служит издателю, решает благородную задачу увеличению троицы инфорынка: читабельности, смотрибельности и кликабельности. А для этого надо чесать на ночь пятки читателю фразами "американские ученые обнаружили" и "российские ученые создали". И если пугать читателя, то не тем, что наука чего-то не знает, а тем, от чего растет тираж - хорошо проплаченными статьями о вредных продуктах.
Гамову за его книги была присуждена "Премия Калинги" - наиболее престижная награда за популяризацию науки. Она присуждается ЮНЕСКО, а из общеизвестных людей за написанные ими самими книги ее получали, например, Луи Де-Бройль, Артур Кларк, Конрад Лоренц, Фред Хойл... хороший список, правда?
Городок Боулдер - классический городок глубинки Америки, население - меньше ста тысяч человек, 300 солнечных дней в году, крупнейший университет штата Колорадо, треть населения города - студенты. Наверное, поэтому социологи всемирно известной фирмы Гэллап сочли город самым счастливым городом Америки. Самое высокое здание города - корпус физического факультета Колорадского университета, который называется "Джордж Гамов тауэр" (фото dom1), а если посмотреть с другого бока (фото dom2) - то, горы, конечно, выше. Потому что это горы, природа, та самая Вселенная...
Георгий Антонович оставил след в этом мире: "Джордж Гамов тауэр" в Боулдере, "сквер Гамова" в его родном городе, и кратер Гамова на Луне, который смотрел бы на все это сверху, если бы не располагается на обратной стороне Луны. Поэтому он смотрит во Вселенную, которая так интересовала того, чьим именем он назван.
А еще Джордж Гамов оставил три первоклассных результата - науке, которую любил, которой с интересом занимался и которой было с ним, наверное, тоже интересно. Похоже, что она его тоже любила.
Связаться с программистом сайта.
