Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Россия и Восточная Европа: отчужденность и равнодушие
На первый взгляд опросы общественного мнения в России о ее непосредственных соседях - странах, входивших ранее в "социалистический лагерь", свидетельствуют о сравнительном благополучии в этой сфере. Отношения между странами характеризуются россиянами в целом как ровные и спокойные, сдержанные и взаимно благожелательные. От 65 до 75 % россиян высказывают позитивное отношение к жителям восточноевропейских стран или бывших прибалтийских республик СССР. Так, Польшу считают партнером 40 % опрошенных россиян, союзником - еще 24 %, негативное отношение обнаруживается лишь у 13-16 %, что примерно соответствует обычному уровню открытой массовой ксенофобии в России в ее "холодном состоянии".
Схожее мнение о россиянах высказывают и жители восточноевропейских стран. Большая часть опрошенных в этих странах разделяют общее мнение о необходимости расширения экономически взаимовыгодного обмена, партнерства в разных областях, в том числе увеличения культурных контактов, развития туризма и т.п. Однако (и это осознается людьми) реальные масштабы взаимодействия невелики. Массовые оценки отражают не фактическое положение дел, а своего рода публичную "вежливость", но и желаемое направление движения.
Более внимательный анализ показывает, что под этим верхним планом благожелательности лежит пласт безразличия и равнодушия, в который превратились прежние обиды, непонимание, вытеснение вины или ответственности, негативный опыт насилия. Напрямую эти негативные установки и комплексы обнаружить нельзя. Для того чтобы выявить их реальную значимость, необходимо поставить соответствующие тестовые вопросы в прагматический контекст выбора или соотношения ценностей или угроз.
В советское время социалистические страны и даже Прибалтика играли роль ближайшего аналога "Запада" для всего населения СССР, т. е. воплощали в себе идеализированные представления о благоустроенной, комфортной и красивой жизни. Однако в то же время ценностная значимость, более высокий ранг "цивилизации" этих стран уравновешивались чувством имперского превосходства и отношением к населению этих стран как к зависимым от Москвы, "младшим братьям" по социалистическому лагерю. Как это отразилось в сегодняшнем сознании?
Отвечая на вопрос "достижения каких стран мира вы считаете наиболее ценными для России сегодня" 22 % респондентов называют страны Западной Европы, 20 % - США, 17 % - Японию, 12 % - Китай, и на десятом месте с 1 % - страны Центральной и Восточной Европы.
Отвечая на вопрос "партнерство России с какими странами больше всего соответствует ее интересам" 64 % респондентов называют страны Западной Европы, 46 % - Беларусь, 41 % - США, 40 % - Японию, 25 % - другие страны - бывшие республики СССР, 22 % - Китай и на седьмом месте с 18 % - страны Центральной и Восточной Европы (можно было давать несколько ответов).
В зависимости от конкретной формулировки вопроса ранги предпочтения могут изменяться, но не сильно (например, Западная Европа и США могут поменяться местами), а при детализации, то есть замене понятия "Западная Европа" названиями стран, на ее месте оказывается Германия и Швеция. При этом две трети опрошенных в разной форме заявляют, что западные модели не подходят России или противоречат укладу жизни русского народа, то есть чем дальше от конкретики, тем негативнее отношение.
Для того чтобы понять особенности такого отношения, следует учесть, что представление в России о той или иной стране в очень большой степени является не отражением фактического положения дел и текущих взаимоотношений граждан, а проекцией ключевых моментов собственной идентичности. Еще более важно то, что в самой социальной или политической культуре России нет таких механизмов, которые бы допускали учет точки зрения других, понимания условий или обстоятельств жизни людей других культур или стран. Причем это не просто архаическая часть российского имперского наследия или необходимая составляющая тоталитарного опыта, это важнейший компонент подавления дифференциации, стерилизации элиты и массы в целом.
С падением железного занавеса ослабла и конфронтация между прежними противниками. "Запад" утратил значительную часть своей двойственной символической роли, амбивалентной сверхценности: в качестве врага, военного оппонента советского государства и в качестве утопического, смутного образа общества благосостояния, свободы, социальной защищенности, правового государства. А вместе с этим исчезла и символическая роль "ближнего Запада" у бывших социалистических стран: быть своеобразным переходником, медиатором между двумя мирами, играть роль клапана, фильтра, санитарного кордона, соединять в себе черты своего и чужого. Страны Центральной и Восточной Европы стали не "мостом" (на что многие надеялись), а промежуточным пространством ничейной земли, почти лишенным собственных черт и достоинств.
После краха советской системы для русского населения бывшей империи возникла необходимость признания самого этого факта, приемлемого его объяснения. В отличие от ситуации с другими тоталитарными режимами, когда население после военных поражений оказывалось в положении, при котором победители принуждали побежденных признать свою юридическую, а затем и моральную ответственность за существовавший в стране террористический режим, когда процесс изменения социально-политического порядка проходил под контролем оккупационных войск (в Германии, Италии, Японии), то обстоятельство, что в СССР репрессивный режим рухнул по внутренним причинам, не было ни осмыслено, ни принято как обществом в целом, так и его элитой. Даже сегодня эти события чаще всего объяснялись заговором, ошибками М.Горбачева и Б.Ельцина, происками Запада. Иначе говоря, не произошло ни рационализации реальных проблем, ни модернизации страны, старые комплексы заморозились, но не исчезли полностью. Менее трети населения считает, что советский режим в странах соцлагеря рухнул по внутренним причинам, примерно столько же винит в этом руководство СССР, четверть - происки Запада. Успешность перехода этих стран к реформам в российском массовом сознании совершенно не осознана - менее половины опрошенных вообще способны выбрать конкретную причину. Чуть более выражены позиции лишь образованных групп бюрократии, социальной субэлиты, так или иначе вынужденной отвечать себе на подобные вопросы.
В коллективном сознании россиян закрепился "факт" враждебности или нелюбви к СССР населения Восточной Европы. Остался и в Европе страх перед рецидивами "советского геополитического мышления". Например, половина поляков до сих пор боятся, что Россия может попытаться восстановить свое влияние в этой части Европы. Негативная позиция в отношении расширения НАТО, неизменно декларируемая Россией, была интерпретирована как знак ее гегемонистских установок и проводимой ею политики.
Массовые представления о предпочтительности или приоритетности отношений России с другими странами отражают не прагматические соображения о целесообразности или выгодности их, а символический ранг значимости этих стран, распределение их места в иерархии геополитического соотношения сил, являющегося характерным пережитком имперского сознания. Если на первом месте в списке приоритетов стоят западные страны с их амбивалентным значением, которые для России являются постоянным внутренним мерилом, то на втором месте по степени желательности (и символической близости) стоят отношения с Украиной и Беларусью. Примечательно, что их достижения расцениваются как весьма скромные. Представления о желательности тесных отношений с ними, помимо всего прочего (исторической и культурной близости, родственности социальных укладов и общности картины мира), свидетельствуют о защитных комплексах россиян, об изоляционистском стремлении укрыться среди "своих", снять неприятное или раздражающее ощущение враждебности к России цивилизованного мира. Например, Украину признают в качестве суверенного государства лишь 31 % россиян.
Такого рода вытесненное сознание вины или собственной ущербности не имеет никакого отношения к идеологии панславянского единства, время от времени всплывающую в прессе и в выступлениях российских националистов и политиков. Каких-либо ощутимых установок на "интеграцию славян" в массовом сознании мы не обнаруживаем. Отсутствие рационализации делает взгляды относительно легко управляемыми "сверху", например, 53% российских респондентов одобряли идею посещения России папой Иоанном Павлом II, но как только власти вслед за соответствующим заявлениями руководства РПЦ, запретили католикам создавать новые епархии, почти одновременно 51% высказался в поддержку этих действий. Несформированность мнения сказывается и на отношении, например, к вступлению в НАТО. До 1994 года российское общество было довольно равнодушно к этой проблеме: треть считала, что Россия должна вступить в НАТО и способствовать приему туда других стран, четверть - не вступать и не содействовать, а немного менее половины вообще не имели своего мнения. Через некоторое время после усиления антинатовской пропаганды великодержавная позиция взяла реванш - в 1997 году уже 43 % считали, что вступление в НАТО стран Центральной и восточной Европы угрожает России. При этом ЕС и идея вступления в него соседних стран вызывает в России меньшее отторжение - оценивают последствия как негативные от 16 % до 34 % (по разным позициям), а как позитивные - от 17 % до 41 % (отрицательно оцениваются политические последствия, а положительно - экономические). Полагают, что Россия должна вступить в ЕС лишь 14 %, интенсивно сотрудничать с ЕС - 18 %, "идти своим путем" - 31 %.
по публикации Л.Гудкова, Аналитический центр Юрия Левады, 2006
Связаться с программистом сайта.
