Белов Руслан Альбертович
Маньяки развлекаются...

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Белов Руслан Альбертович (belovru@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/05/2014. 47k. Статистика.
  • Глава: Юмор
  •  Ваша оценка:

      ...Свечи на стенах.
      Черные обои.
      Мебельная стенка черного дерева.
      В ней аквариум с застывшими золотыми рыбками.
      Посереди комнаты узкий стол. Крепкие дубовые стулья с высокими резными спинками.
      Мы сидим пара напротив пары. С моих слов хозяева знают, что действие начнется ровно в двенадцать. Глаза их горят вожделением. Дмитрий, потирая руки, посматривает на стенные часы.
      "Еще целых пятнадцать минут" - думает он, наслаждаясь каждой секундой сладостного ожидания.
      Его жена, Лариса, сидит рядом. В ее руках тетрадка в коричневом коленкоровом переплете. В тетрадке стихи. Шевеля губами, она перечитывает плохо запомнившиеся строки. Волнуется.
      
      На даче супругов Ворончихиных со стороны топкого болотца был садовый сарай. В нем, рядом со столиким, уставленном соответствующими никелированными инструментами стояло старенькое стоматологическое кресло. Жертва (обычно ею назначался пьяница, в алкогольном виде мыкнутый со станции), усаживалась в кресло, закреплялась ремнями, после чего Митя, прохаживаясь взад-вперед, принимался декламировать ей свои стихи. Когда чтец терял голос, его сменяла супруга, читавшая уже стихи собственного копчения. Когда жертва засыпала от поэзии, они будили ее, вырывали каждый по зубу. Такие стоматолого-поэтические вечера, продолжались долгие часы. После того, как все зубы были вырваны, а стихи прочитаны, жертва отправлялась в болото, пучившееся за забором.
      
      ...Мы с Верой сидим расковано. Вера тепло разглядывает подругу. Видно, старается запомнить одухотворенные ее черты на всю жизнь.
      Я понимаю супругу. Перед тобой сидит человек, тобой же приговоренный к смерти. И он в отличном настроении, он предвкушает чужую смерть, а ты уже видишь эти глаза мертвыми, эту кожу, кровь с молоком, серо-желтой. И главное, ты видишь на ее лице предсмертное выражение, будущее предсмертное выражение.
      О, это предсмертное выражение! В нем - все. И не успевшая раствориться в холоде смерти радость предвкушения чужого конца, и ужас первого взгляда в небытие, и удивление коварно обманутого простака, и страх перед тобой, оборотнем. И самый крепкий в мире бетон окоченения.
      А я пью шампанское, пью с легкой душой. Здесь, в логове маньяков, я -наблюдатель. Я придумал комбинацию, которую легко и с блеском осуществит Вера. Осуществит и будет мне благодарна. За то, что внушил уверенность, за то, что предоставил возможность действовать самостоятельно. Она тайком пожимает мне руку. Смотрит так, что я понимаю: смерть Ворончихиных - для нас с ней не главный пункт сегодняшнего действа. Не самый захватывающий и не самый приятный.
      Я ей рассказывал о том голливудском фильме. В котором герои занимаются любовью у трупа только что убитого человека. Слушая, она побледнела и закусила губу. Испугалась. Испугалась своих желаний. И захотела испытать. Эта столичная молодежь всего хочет попробовать. И не пот, который выедает глаза, а все сладенькое. Любит она выпучить глаза от нетривиального кайфа.
      И сейчас она предвкушает неизведанные удовольствия. Напряглась, о чем-то думает. Сердцем чувствую - хочет привнести что-то новенькое. В секс, которым все кончится. Вижу по блеску глаз. И может быть, это новенькое будет волнующим...
      Осталось десять минут. Дмитрий с трудом удерживает себя в кресле. Лариса сладенько улыбается.
      Осталось пять минут. Всего пять минут. Вера гладит мою руку. Ладошка у нее подрагивает. Я грожу пальцем. Успокойся, мол. А то холодненькими можем стать мы с тобой. Не забывай, с кем имеем дело. С маньяками с десятилетним стажем.
      Вера поняла. Потянулась к моему бокалу. Отпила несколько глотков. Она спиртное всегда, как яд, пьет. Боится. Чувствует - оно сильнее.
      И вот, бьет двенадцать. И тут же короткий звонок в дверь...
      Дима бросается в прихожую, вводит человека в черном плаще. Лицо закрыто капюшоном. В сумраке, на фоне угольных обоев, в черном одеянии он почти не виден. Он - как злой дух, как приведение. Как палач, как темное прошлое, которому предстоит отсечь будущее.
      В руках его изящный пистолетик, инкрустированный перламутром. Он блестит в колеблющемся свету свеч..
      Супруги Ворончихины, взявшись за руки, настороженно переглядываются.
      Почувствовали неладное. Палач - не жертва. Палач приходит казнить.
      Это - Алиса. Вера попросила ее подсобить нам.
      
      Алиса - занятой человек, она делает карьеру в известной транснациональной компании И потому, за неимением времени, как правило, лишь подсобляет членам клуба, чаще Але - Цветочку нашему аленькому, совершенно мужчинам незаметному. Та на газетах специализируется, то есть на объявлениях типа "Обольстительная состоятельная брюнетка желает познакомиться с красивым мужчиной для интимных встреч на нейтральной территории". И на встречи посылает Алису, от одного вида которой мужики глотают воздух.
      - Наглотавшись, приходили ко мне с корзинами цветов, - рассказывала как-то Аля. - Удивлялись, конечно, почему это я их встречаю, но не объект трепета. И я отвечала, что Алиса обожает секс всякими приятными неожиданностями обставлять и меня, свою компаньонку, в этом деле иногда использует. Клиенты на это добрели и делали все, что скажу.
      - И ты просила наточить ножи, - хихикнул я тогда, зная, что клиенты Алисы покидали ее квартиры всегда одним способом - через мясорубку.
      - А я засучивала рукава и говорила, что к приходу Алисы необходимо должным образом подготовиться, - продолжала Аля. - Потом раздевала их, оставаясь в халатике, мыла, массировала, умащивала. И без всяких там охов, вздохов и пламенных взглядов. В общем, так, что они до самого конца думали, что я и в самом деле просто служанка. Среднюю часть тела я омывала, к примеру, в пять, а где-то в три минуты шестого звонила Алиса - у нее в это время перерыв и она полдничает. Я приносила телефон в ванную, давала клиенту, и Алиса вешала ему лапшу. Что, мол, любит, пылает страстью, несется на крыльях купидона и через пятнадцать минут бросится в объятия своего Ромео. Я массировала этого Ромео, а Алиса в раж его вгоняла:
      - Ты знаешь, милый, где сейчас мои нежные нетерпеливые пальчики? Они бродят по моей пылающей от страсти груди, вот горячий сосочек, вот небольшая красненькая родинка... Они бродят, бродят и спускаются к моему пупочку, ты не представляешь, какой он красивый, как он любит проникновенные прикосновения... Да что я все о себе? Расскажи, милый, какой у тебя пенис? Он, наверное, красивый и крепкий, да? А еще уверенный и неторопливый?
      
      Вот такая у нас Алиса, теперь вы понимаете, почему я так часто на нее поглядываю.
      
      ...Алису Ворончихины не узнают, она говорит металлическим голосом. Металлическим и парализующим. Капельки пота выступают на лбах супругов. Им ясно, что конец их неминуем.
      Металлический голос вещает:
      - Первыми умрут супруги Ворончихины. Следом- чета Черновых.
      Мне становиться страшно. Эта Алиса... Она же член клуба... А если это контригра? А если Великий Инквизитор прознал обо всем? И нас ждет страшный конец, а не острое развлечение? А если и Вера на их стороне? Нет, вон как она напугана. Как и я заподозрила, что придуманный мною сценарий изменен Алисой не в нашу пользу.
      Капельки пота блестят на лбу Веры. И мой похолодел. Мы не в состоянии действовать. Мы парализованы.
      Алиса черной тенью приближается к оцепеневшим Ворончихиным. Встав за их спинами, накладывает на плечи руки. Ворончихины полуобернувшись, смотрят в глазные прорези капюшона. Алиса произносит, протяжно выговаривая слова:
      - Кто-о и-из ва-ас умре-ет пе-ервым?..
      - Я... - хрипит Митя.
      "Джентльмен хренов", - усмехаюсь я.
      - Нет, я... - сипит Лариса.
      "Декабристка с...ная", - усмехаюсь я.
      - Что ж, это благородно... - говорит металлический голос. - Но вы не учли одной детали: тот, кто умрет первым, не сможет насладиться смертью второго.
      
      Мы с Верой облегченно вздохнули. Нет, Алиса на нашей стороне. Ворончихины озадачены. Да, они любят друг друга. Но они - маньяки. От макушки до кончиков пальцев. И пренебречь наслаждением перед самой смертью, наслаждением смертью, ни один из них не может.
      - Так кто будет первым? - нетерпеливо повторил вопрос металлический голос ему вослед.
      - У меня есть идея... - промурлыкала Вера, взяв в руку мой фужер. - Пусть они убьют друг друга. Точнее, измучают. Короче, предлагаю матч маньяков...
      - Матч маньяков? - удивился я притворно. - Очень интересно. Не соизволишь ли, Верочка, любезно огласить нам правила придуманного тобой соревнования? Если, конечно, они тобой определены...
      - Соперники поочередно делают ходы. Мы следим, чтобы эти ходы были равноценными. Вот и все.
      - Око за око, зуб за зуб? - довольно проскрипел металлический голос. - Что ж, я согласна... согласен.
      - Я тоже согласен, - сказал я, подливая Вере шампанского. - Но я против блиц-партии. До утра еще много времени. Так что давайте, братцы, не стараться, поработаем с прохладцей.
      - У меня есть шахматные часы... - взглянул на нас исподлобья Митька. Глаза его сверкали предвкушением неизведанного.
      - Десять минут на ход? - спросила Лариса сладким голосом. Оценивающий ее взгляд маниакально скользил по телу мужа. По лицу, по шее, по рукам...
      - Три часа каждому, - улыбнулась Вера. - Тот, кто уложит... ха-ха, уложиться ровно в три часа, проживет лишний день.
      - Дык можно перед самым падением флажка ножом соперника пырнуть, - усомнился я в корректности предложенного условия.
      - Ты прав... - скуксилась Вера.
      - Это положение можно переформулировать, - сказал палач. - Я бы выразил его так: Если один соперник умрет в результате планомерных действий в момент падения флажка другого соперника, то последний получает приз в виде дополнительного дня жизни.
      - Все равно это сложно, - покачала Вера головой. - Трудно будет рассчитать. Ведь время действий будет складываться из времени обоих соперников. Это может быть и шесть часов и три часа десять минут. Я понимаю, шахматные часы - это интересно, ново, каждый из вас, наверное, уже представил воочию Карпова с Каспаровым, играющих в цейтноте. Как они, вспотевшие, с выпученными от напряжения глазам колотят ладошками по часам. Но не лучше ли просто назначить время? К примеру, шесть часов утра. Тот, кто отмучается ровно в шесть, тот проиграл. А тот, кто останется в живых, останется жить. Ну, как, согласны?
      - У меня дополнение, - поднял я руку.
      - Какое еще дополнение? - Вере не понравилось, что последнее слово остается не за ней.
      - Важное. Если один из соперников умрет раньше шести часов утра, то оставшегося в живых предлагаю считать нарушителем конвенции. Наказанием такому нарушителю предлагаю избрать наиболее мучительную смерть. Самую мучительную, какую только мы сможем придумать.
      - Я - за, - сразу согласилась Алиса.
      - И я, - вздохнула Вера. И тут же обратилась к Ворончихиным:
      - Ну, так как?
      Супруги Ворончихины задумались. Митьки явно не нравилось предложение обойтись без шахматных часов. Жалко было херить свою идею. А Лариса, скорее всего, уже думала о том, как извести мужа ровно к шести часам. Женщины, как известно, практичны и не любят выкрутасов. Дмитрий уловил настроение супруги и принял все условия.
      - Начнем, пожалуй, - предложил я сразу же. - Где тут у вас ящик с инструментами?
      - В спальне под кроватью, - ответил Митя. И буркнул палачу: Алиса, брось дурочку валять! Я твою попу с первого взгляда признал.
      Лариса бросила на мужа ревнивый взгляд. Супруг словил его на излете.
      - Да ладно тебе! - сказал он ей, морщась. - Накрой лучше на стол. Весь день ведь готовили. Не пропадать же еде.
      Лариса, повязав передник, ушла на кухню. Алиса скинула палаческие одежды и осталась в кротком обтягивающем черном платье и туфельках на высоких каблучках. Я приклеился глазами к ее груди. И смог их оторвать, лишь только потому, что бедра адвокатши были не менее обворожительными.
      Заметив мое эстетическое смятение, Вера бросила в меня недобрым взглядом. Он булыжником разорвал связь моей сетчатки с сетчатыми чулочками Алисы. Чтобы отвлечь супругу от ревнивых мыслей, я сказал:
      - А там, на кухне, нет у нее какого оружия?
      - Нет никакого оружия на кухне, - ответил Митя. - Утка с яблоками и перец, фаршированный зайчатиной... Вы втроем садитесь за стол, а мы с Ларисой за журнальным столиком устроимся.
      Я пожал плечами и отправился в спальню за инструментами. Под кроватью было пыльно, но чемодан сверкал чистотой. Я вынес его в гостиную, положил на журнальный столик и, отметив, что Алиса благоразумно не расстается со своим пистолетиком (а также пялит на меня глаза), направился на кухню - весь прошедший час меня глодала мысль, что у супругов Ворончихиных на сегодняшнее мероприятие запасена всего лишь одна бутылочка шампанского. По дороге я говорил Вере о своих опасениях, предлагал взять чего-нибудь, но она отмахнулась:
      - На дело идем, а ты о вине думаешь.
      - Так я настроения ради! Ты же знаешь, как я переживаю, когда выпивка раньше времени кончается.
      - Лариса сказала, что выпивки будет достаточно! - отрезала Вера мне путь к магазину.
      Хорошо ей с ее генами. Табу. А мне что делать? Если в холодильнике один йогурт?
      В холодильнике действительно был йогурт. Но не один йогурт, а много йогурта. Малиновый, ананасовый, с изюмом и курагой. Расстроившись, я вернулся в гостиную и тут же наткнулся на лукавый взгляд Алисы. И понял, что она не только одела для меня эти легкомысленные чулочки, но и принесла кое-что в своей сумочке. Сумочка покоилась на Митькином чемодане и выглядела многообещающей. В ней было две бутылки приличного коньяку, а в чемодане - полный набор пыточных инструментов. Никель, сталь, режущие, колющие и давящие поверхности. Это надо было видеть.
      Накрыв стол (живые цветы, утка с яблоками, многочисленные домашние закуски, среди которых выделялись пупырчатые огурчики и симпатичный разноцветный мясо-овощной салат под названием "Ватерлоо перед закатом"), Лариса устроилась в кресле напротив супруга. Мы - особая тройка - сели по одну сторону стола, так, что могли наблюдать за супругами, не оскорбляя невниманием благоухающую утку. Митька дождался, пока мы опорожним свои рюмки, и придвинул чемодан к жене. Супруги, конечно, уже знали, что выберут себе в качестве оружия. И долго не копались.
      Их выбор потряс моих напарниц. Особенно выбор Ларисы.
      О, эти женщины! Как они просты и как просто выбирают наиболее простой путь к цели!
      Лариса вытащила из чемодана приспособление для отбора крови. Иголка, прозрачная полиэтиленовая трубка, стеклянная емкость на конце кубиков в сто. И все!
      Мы ахнули. Вера зааплодировала.
      - Вы смотрите, что Лора придумала! - воскликнула она. - У Митьки крови семь литров, точно семь литров, не больше. И запросто можно рассчитать, сколько ее нужно к шести часам откачать! Нет, мальчики-девочки, если она выиграет, давайте ее пощадим! Такие умы должны быть достоянием человечества!
      - Хорошо, заспиртуем ее голову вон в том круглом аквариуме, - рассмеялась Алиса. - Эффектное получиться зрелище, если, конечно, с подсветкой подсуетиться и косметику соответствующую подобрать.
      - Все это ты, конечно, здорово придумала, - живо представил я желтое лицо Ларисы Ворончихиной, ее раз и навсегда вожделенно раскрытые глаза, ярко накрашенные губки, губки, распахнутые так, что хорошо видны алчные белоснежные зубы, зубы, жадно тянущиеся к смятенному наблюдателю. То есть ко мне. Так тянущиеся, что самое время прикрыть рукой горло.
      Вернувшись к действительности, я хотел скривиться, дабы выказать свое недовольство предложением Алисы, но у меня не получилось: очень уж лакомой была утка. Посмаковав неторопливо очередной кусочек, я продолжил изъяснение своей мысли:
      - Все это ты, конечно, здорово придумала с головой и аквариумом. Это хорошая идея на будущее, но в данный момент меня беспокоит другое. А именно то, что вечер обещает получиться скучным. Представляете, Лариса выкачивает кровь в час по чайной ложке... Открыл крантик, закрыл крантик. Не кажется ли тебе, что Лариса нарочно все это придумала? Чтобы усыпить наше внимание однообразием?
      - Ларис, где у тебя кофе? - крикнула Алиса, сообразив, что в моих словах есть правда.
      - На кухне, в шкафчике, - бросила Лариса, не оборачиваясь к подруге. - В жестяной баночке. В стеклянной не бери - оно со стрихнином.
      - Ладно, обойдемся, - поморщилась Вера. Она хорошо знала, что хотя стрихнин, как и кофе, обладает эффективным возбуждающим действием, но судороги от него будь здоров.
      Моя супруга хотела еще что-то сказать, но в это время Митя извлек из чемодана свое оружие.
      Торжественно извлек. Конечно же, перед нашим взором предстали клещи для извлечения зубов.
      Ворончихин не страдал избытком фантазии и мучил жертв одним и тем же способом.
      Увидев никелированное чудовище, я поморщился: как назло, всего лишь несколько дней назад, по телевизору показывали фильм о свихнувшемся дантисте. И свою маньяческую деятельность этот весьма несимпатичный медик начал с удаления передних зубов своей премиленькой испуганной супруги.
      - Не переживай, - шепнула Вера, краем глаза заметив, что я расстроился. - Все в наших руках.
      - А я и не переживаю, - буркнул я, разливая коньяк по рюмкам. - Я от Ворончихина и не ожидал ничего остренького. Надо было к Емельяну ехать... Он комсорг бывший, то есть с комсомольской выдумкой парень. А с Митькой - тоска. Коли засну, разбудите. Если, конечно, что-нибудь интересненькое проклюнется.
      Супруги Ворончихины сидели, мысленно прощаясь с почти прошедшей уже жизнью, прощаясь с пятилетним сыном Антошкой, который теперь, может быть, не станет особенным маньяком и заживет бесхитростной человеческой жизнью...
      Первым паузу нарушил Виктор. Он застенчиво улыбнулся и, сказав:
      - Ladies first, - протянул жене руку. Обращенную локтем вниз.
      - Может быть, иглу спиртом протереть? - неуверенно спросила Лариса.
      Глаза ее светились заботой.
      - Зачем? - фыркнул Митя. - На том свете заражение крови не опасно. Да и спирт мне противен, ты же знаешь...
      Лариса улыбнулась понимающе и попросила супруга сжать кулак и несколько раз согнуть руку в локте. После того, как Митя совершил эти обычные при отборе крови действия, она ловким движением воткнула иглу в вену.
      Трубка моментально окрасилась в красное.
      Накопитель тоже.
      Через пару минут Лариса перегнула трубку посередине, затем, прикрепив ее липкой лентой к предплечью мужа, отсоединила накопитель и сделала Вере знак.
      Та взяла со стола свободную рюмку и протянула мне.
      Я, несколько оживившись (как же, похоже, Лариска собралась кровь мужа пить!), встал, подошел к Ворончихиным (не забыв прихватить свою наполненную до краев рюмку) и поставил затребованный питейный сосуд перед кровопийцей.
      Ворончихина, улыбнувшись мне благодарно, наполнила его кровью из накопителя. Мы чокнулись, "чин-чин", выпили и я, ободряюще похлопав Митьку по плечу, направился к столу.
      И по пути чуть не умер со смеху: если Лариска в первом действии драмы пьет кровь мужа, то во втором Митька, убей меня бог, будет грызть ее сахарные косточки!
      А Лариска, естественно, не поняла, чему я смеюсь, точнее, рыдаю от смеха. Дождавшись, пока я усядусь на свое место, она спросила подруг мягким голосом радушной хозяйки:
      - Может быть, вы тоже хотите? Не бойтесь, Витенька желтухой не болел. И группа у него самая лучшая, первая.
      Я посмотрел на своих дам и понял, что они не прочь попить дружеской крови. Хотят, но боятся показаться мне банальными кровопийцами.
      - Да ладно вам кокетничать! - сказал я, наливая себе коньяку. - Валяйте, если хочется.
      - В следующий раз, - сверкнула глазами Алиса и вплотную занялась утиной ножкой.
      Мне нравилось наблюдать, как воспитанные девицы или девицы, считающие себя таковыми, едят птицу при помощи ножа и вилки. Особенно вкусную птицу и особенно проголодавшиеся девицы. Нравилось смотреть и видеть в их глазах подавленное желание оказаться наедине с этой самой ножкой в своей уютной кухоньке. Алиса была умной женщиной и умела читать мысли по глазам. Прочитала и по моим. Прочитала и заменила вилку с ножом своими тоненькими, бархатными, беленькими, чувственными, нежными, будоражащими воображение пальчиками.
      Ворончихин тем временем готовился совершить ответный ход. Он гипнотизировал жену никелем клещей. Он покручивал их в руках, они сияли ужасом предназначения, ужасом, столь приятным маньяку. Лариса вожделенно приоткрыла ротик, ее волчьи зубы сами потянулись к орудию пытки, нет, к орудию тонкого и острого мазохистского удовлетворения...
      А я грел в руке рюмочку коньяка и, неторопливо размышляя, следил за Ларисой:
      "Если бы в юности ее папочка не пьянствовал до полного отключения чувств и, сэкономив денежку, отвел бы свою доченьку к стоматологу, и тот стянул бы ее зубки стальной прочнейшей проволокой, стянул бы и поставил на место, то, может быть, нам и не представилась бы возможность любоваться этим довольно оригинальным действом.
      ...Да, не представилась бы. Все-таки в беспробудном пьянстве родителей и вытекающей из нее беспризорности потомства есть рациональное зерно. Для нас, маньяков. Так же как и в равнодушии, оберегающем наши сердца и души от излишних волнений... И сопереживания.
      Все-таки интересны люди... Вот Нинель Венедиктова, моя хорошая знакомая до пятидесяти лет пугала сотрудников своим волчьим оскалом. Так пугала, что они сжимались в съедобный комочек и испуганно отводили глаза в сторону. А потом, дура, испортила свои зубы, поставила их на место. И стала совсем неприметной симпатичной женщиной... Идиотка.
      
      Митька перестал покручивать в руках любимый стоматологический инструмент.
      Весь напрягся, готовясь перейти к действию.
      Глаза его стали ласково-хищными.
      Завороженная хирургическим блеском никеля, Лариса встала со своего места и, обойдя журнальный столик, подошла к супругу.
      Тот движением клещей предложил ей сесть к себе на колени.
      Лариса села.
      Супруг обхватил ее так, что ладонь легла на полную мягкую грудь.
      Потрогав ее (совсем не пошло, нет! Упаси бог! Митька никогда не был пошляком), он воспылал страстью и потянулся внушающим ужас инструментом ко рту супруги.
      Та в ответном порыве распахнула алые тонкие губы.
      Зубки ее сами потянулись к никелированному чудовищу.
      Выбрав наиболее выдающийся клык на верхней челюсти (рука с клещами колебалась несколько секунд), он вцепился в него со страстью голодного хищника.
      Но как не дергался в попытке вырвать зуб, старания были тщетны.
      - Болван, - охарактеризовал я умственные способности секретаря маньяческого клуба. - Ты куда дергаешь? Куда!? Вниз надо! Хоть они и растут вперед, но корни-то их вертикально располагаются!
      - Элементарно, Ватсон! - поддержала мою критику Алиса.
      - А может, он не хочет его вытащить? - побила нас своим интеллектом Вера. - А просто раздробить?
      И передернулась от охвативших ее противоречивых чувств.
      - Просто раздробить? - осенило меня. - Ну да, конечно! Как же я не догадался!
      Я чмокнул жену в щечку. Что не говори, а Вера умница. Догадалась, что Митька не зубы будет у супруги вытаскивать, а кости ей дробить. У человека около двухсот костей, значит, чтобы раздробить основные, Воронихину нужно тратить на каждую кость около трех минут. Если он так долго будет валандаться, последние кости ему придется крушить в цейтноте, а это обещает быть зрелищным! Значит, я не засну от скуки!
      Я не успел улыбнуться - зуб Ларисы противно хрустнул, и мне стало неприятно. Не люблю таких звуков.
      Отплевавшись, Ворончихина, выпустила из мужа несколько кубиков крови. Пару децлов, как сейчас говорят. И вновь приоткрыла ротик.
      Со вторым зубом Дмитрий боролся минуту, третий перестал существовать мгновенно. Чувствовалось, что супруги входят в раж. Ни она, ни он, не чувствовали боли.
      Покончив с зубами, маньяк мужского пола принялся за левую руку супруги (правую, он, как джентльмен, оставил в покое, дабы любезная женушка могла без проблем и своевременно оперировать с приспособлением для выкачивания крови). Фаланга за фалангой, он раздробил пальцы любимой. Причем дробил со знанием дела, то есть без излишних кровотечений: сначала оборачивал фалангу кусочком поролона и лишь затем обхватывал ее челюстями небольших клещей, уже не хирургических, а обычных, слесарных. Лариса была вне себя от ощущений, она восторженно и, я бы сказал, благодарно посматривала то на супруга, то на нас.
      Заметив в глазах подруги просьбу, Вера махнула рукой:
      - Ладно, объявляю антракт на пятнадцать минут. Можете провести его в спальной!
      Супруги Ворончихины, одарив Веру благодарными взглядами, удалились в опочивальню. К моему удивлению, Митя прихватил чемодан с инструментами.
      "Не может остановиться! - подумал я, поражено покачивая головой. - Понесло его. Будет хрустеть костями супруги, пока не обессилит от потери крови. Интересно, кто же все-таки победит? Может быть, организовать тотализатор?"
      После того, как дверь спальной закрылась, мы посидели, переживая случившееся. Первой пережила Вера. Она, приняв вид важного чиновника, предложила делать ставки на исход матча.
      - Ты знаешь, я только что об этом подумал! - изумился я. - Похоже, мы так сроднились, что думаем и чувствуем одинаково.
      - Ну, конечно! - ухмыльнулась Вера. - Ты просто хочешь подмазаться. Ну, так на кого ставишь?
      Я задумался. С одной стороны я был на стороне Ларисы. Мне нравился своим изяществом и простотой выбранный ею способ умерщвления супруга-соперника. Если ей еще и шепнуть, что извлеченную кровь можно использовать не только для питья, но и для обратного вливания в случае, если супруг сделает попытку преждевременно протянуть ноги, то она поимеет неплохие шансы победить. С другой стороны, Митькин способ вроде бы беспроигрышный. Ведь он может валять дурака - крушить зубы, дробить пальцы, ломать ребра - до шести часов, а ровно в шесть просто-напросто проломит супруге височную кость... Если, конечно, супруга-соперница не предпримет превентивных мер и к шести часам не выкачает из него столько крови, что обожаемый муж не сможет поднять не только клещей, но и пальца. И будет в полной ее власти.
      "Нет, ставить надо на победу Ларисы", - решил я, и со словами: "Мы - за дам-с", кинул на стол сотню. Рублей, конечно. Я же не преуспевающий столичный адвокат и даже не директор, как супруга.
      Вера посмотрела на меня с презрением, Алиса посмотрела с жалостью. Первая поставила сто баксов за Дмитрия, вторая - двести за Ларису.
      Запив ставки коньком, мы уселись ждать возвращения Ворончихиных. Я разглядывал корешки книг, пылившихся на полках, Алиса пудрила носик, а Вера нюхала воздух. Нюхнув несколько раз, встала, прошла в туалет и вернулась с освежителем воздуха. Я хмыкнул. В гостиной действительно немного попахивало кровью, но совсем немножечко.
      - Я попрыскаю здесь, - сказала моя супруга, реагируя на мое хмыканье. - Просто не хочется привыкать к запаху крови. Он так меня будоражит...
      "Да, Верочка - утонченное создание, ничего не скажешь... Вернее, утонченная маньячка, - подумал я, искоса наблюдая за адвокатшей, увлеченно расправляющейся с очередной утиной ножкой. - Но если и есть среди нас настоящий маньяк, то это Дима Ворончихин. Вот маньячище! Какие глаза! Какое проникновение в образ!
      А я вот неполноценен в этом отношении: я всего-навсего рядовой сексуальный маньяк. Но мне нравиться мое амплуа. Зачем мучить и убивать женщин, если с ними можно спать до полного изнеможения, спать, пока жизнь им не покажется наказанием? Я со всеми своими женщинами спал до изнеможения.
      А может, и маньяк... В широком смысле этого понятия. Ведь что такое мания? Это психиатрическое заболевание, - кажется, написано в Большом энциклопедическом словаре, - сопровождающееся эйфорией, - то есть приподнятым настроением, - двигательным возбуждением, ускоренным мышлением, говорливостью... А я, сколько себя помню, постоянно пребываю в состоянии эйфории, двигательного возбуждения, а также ускоренно мыслю и много говорю. Сексуальная мания - это всего лишь грань основной, хребетной мании. Я ведь и работаю, если, конечно, есть работа, до полного изнеможения и потери пульса. А отношение к людям? Тоже маниакальное. В жен влюбляюсь, ничего кроме них не вижу. Каждая из них дико возбуждала, я не мог уйти, уходя же куда-нибудь, думал только о них. Вернее, о ней. Об очередной. А как любил сына? Чуть не плакал от умиления, наблюдая, как он, пятилетний, изрисовывает зеленкой двери ванной. А дочь как люблю? С работы срываюсь, чтобы ее скорее увидеть. А друзей?
      - Ты что задумался? - спросила Вера, придвинувшись. Горячая, возбужденная. Захотела сладенького, точно. Как тут не захочешь? В соседней комнате подружка самозабвенно любовью занимается, рядом другая, Алиса... Красивая, аппетитная, сладострастная... Прямо Диана, ждущая Зевса. И можно показать ей нос, оставить третьей лишней.
      - Нет, так дело не пойдет! - решительно отодвинула тарелку Алиса, догадавшись, что собирается нашептать мне супруга. - Мы так не договаривались! Втроем, так втроем! Смотрим, едим, пьем и...
      - И?.. - сузила глаза Вера.
      - А что? - удивилась Алиса. - Сейчас только непродвинутые пары живут вдвоем...
      - И ты предлагаешь... - в задумчивости закусила губу Вера.
      - Да, предлагаю. А что, ты не хочешь попробовать? - пытливо глядя, спросила хорошенькая адвокатша.
      - А меня вы спросили? - заговорил во мне бес противоречия. А может не бес, а провинциал заговорил.
      А может, мне просто не захотелось салата из Алисы, будоражившей меня весь вечер, и привычной женщины, женщины, с которой у меня никогда не бывает ни досадных сбоев, ни откровенно божественных минут.
      Девушки не успели мне ответить: из спальни раздался неистовый крик Ларисы.
      - Классно кончает, на всю катушку, - хмыкнул я удовлетворенно. - Мне нравиться.
      - Это Митька ей плечевую кость размозжил, - не согласилась со мною жена.
      - Вы оба правы... - порозовела Алиса.
      "Вот ненасытная, - подумал я, попивая коньячок. - Не помрет, пока все на свете не попробует... А может быть, так и надо жить... Ведь появились мы на свет не кирпичами, а людьми... И на время появились.
      ...А что такое все попробовать? Все попробовать из еды, потом из любви, потом везде побывать... Потом убить женщину, мужчину и ребенка... Нет, не правильно рассуждаю. Не в ту степь.
      Все попробовать из еды... Это что - все от черной икры до навоза? А из любви все попробовать? От прекрасной женщины до ослиного пениса? Идиотизм. Нонсенс.
      А если нельзя все на свете попробовать, не стоит все на свете пробовать, то значит, надо где-то остановиться. А если надо где-то остановиться, то зачем идти, зачем пробовать? Где родился, там и пригодился. На ком женился, на той и запропастился.
      Вот и получается - или все, или ничего. И что самое смешное: получается, что все здесь присутствующие, в том числе и я, движемся по направлению к ослиному члену... Ха-ха-ха!
      - Ты чего? - Вера положила подбородок мне на плечо. Глаза ее были лукавыми...
      - Так... Задумался о жизни...
      - А что ты думаешь насчет предложения Алисы?
      - Ты же знаешь, мне на все надо настраиваться... Понимаешь, сначала надо создать духовную среду, в которой все это будет происходить. Давай, в следующую субботу?
      - А как ты насчет участия Викеши? - спросила Алиса, влившись в мои глаза. Мы смотрели друг на друга, совсем как жених и невеста смотрят друг на друга, топчась в двух шагах от брачного ложа.
      - Какого Викеши?
      - Моего мужа...
      Я вспомнил худощавого розовощекого юношу. Растительного мужа Алисы. Красивый мальчик... Тамагоча.
      - А...
      - Ты не рефлексируй! - предвосхитила вопрос адвокатша. - Под одеялом многие вопросы решаются проще... Ну, так как?
      - Подумать надо. Я все это время о тебе практически мечтал. А ты в довесок Викешу своего предлагаешь...
      - Ты двадцать лет живешь в Москве, а от своего провинциального прошлого избавиться не можешь... Бедняжечка, - дотянувшись через Веру рукой, погладила меня по щеке Алиса.
      Я остановил взгляд на ее груди и подумал, что в свете принятых решений я вправе познакомить с ней (с грудью) свою ладонь.
      Но Вера не хотела торопить событий. Или еще не продумала принципов построения нашей будущей шведской семьи. И не определила иерархии, которая могла бы ее удовлетворить.
      Глупая. Ежу понятно, кто будет сверху. Во всяком случае, не она, безынициативная и неспособная принимать решения без участия матери. Но я обещал ей, что в эту ночь будет править она.
      - Вы забыли, зачем мы тут? - сказала моя прекрасная половина твердым по ее мнению голосом. - Давайте не мешать варенье с горчицей.
      - Да, ты права, - согласился я. - Где наши герои? Антракт уже давно закончится, а сцена пуста.
      Из спальни показались Воронихины. Они были в крови. Бледный Митька вел жену под руку. Под правую руку. Левая рука Ларисы, вся в красно-синих пятнах и опухшая, висела плетью. Невзирая на это, глаза их торжествовали. И тут раздался протяжный звонок в дверь. И за ним - короткий, как точка.
      Так, восклицательным знаком, звонит Великий Инквизитор.
      
      Емельян Емельяныч, наш руководитель, шутя называвший себя Великим Инквизитором, регулярно (раз или два в месяц) знакомился с высокой или весьма высокой девушкой и весь вечер, не испытывая ни малейшего стеснения за малый свой рост, водил ее по модным столичным ресторанам и танцевальным залам.
      Эти походы обычно заканчивались в подвальном помещении дачного особняка в ближнем Переделкино.
      Разоблачив хмельную и возбужденную щедростью кавалера девушку, Емельян бережно укладывал ее в особую садо-мазо кровать с завязками для рук и ног. Уложив и привязав, обстоятельно наслаждался каждым квадратным сантиметром девичьего тела, извивавшегося от страсти. Насладившись, давал большую дозу экстази и укорачивал аккурат до своего роста (1553мм), то есть отпиливал бедняжке ноги обычной ножовкой по металлу (в 92-м ее заменила импортная электрическая пила "Бош"). И, возбужденный уравнением абсолютных отметок кровли (Емельян имел геологическое образование), наслаждался снова и снова, в промежутках между актами заставляя развеселившуюся жертву танцевать ламбаду на перевязанных бинтами культях.
      Как вы поняли, Емельян среди нас был маньяком из маньяков. Потому его и избрали на руководящую должность, которой он пользовался только лишь для затем, чтобы сделать историю нашего клуба тысячелетней.
      Пользовался... Ничем он не пользовался, кроме нюха. И доносов Димы.
      
      Никто из нас не побежал открывать двери, она отрылась сама. В прихожую вступил Емельян, за ним - Олег.
      
      Олег, зам Емельяна по физической силе, подрабатывал в косметической отрасли и был кришнаитом. Регулярно (раз в два или три месяца) он, подстегнутый маниакальным голодом, шел на Арбат охмурять девушек. Пораженные ошарашивающим внешним видом бывшего капитан-лейтенанта ВМС СССР (бритая наголо голова, оригинальные белые одежды и, главное, мощный торс цветущего мужчины), они собирались вокруг него стайками, слушали речи и песни, покупали косметику, а также мыло, предлагавшееся в качестве чудодейственно-ритуального. А зам по физической силе, то шаманя, то рекламируя, выбирал себе очередную жертву. Обычно это была приезжая из дальних областей, развитая в умственном отношении и некрупная (Олег не любил больших женщин, с ними было много возни). Выбрав и охмурив, приводил домой и предлагал заниматься домашним хозяйством. Первое время девушка, в расчете на супружество с видным и небедным человеком, ходила за покупками, готовила хитрую вегетарианскую пищу и убиралась, но скоро (через два или три месяца) понимала, что ей не светит не только замужество, но и простое сексуальное удовлетворение хотя бы раз в неделю. Понимала это и пыталась сделать ручкой.
      Однако Олег не давал очередной девушке расчета, он немедленно лишал бедняжку жизни посредством банального удушения и принимался делать то, ради чего, собственно, и завлекал женщин в свою холостяцкую квартиру. Он закручивал их. Тушил, жарил, мариновал и закручивал в трехлитровые банки. Потому что вегетарианские догмы не позволяли ему питаться трупами убитых животных, но в них ничего не говорилось о людях. Люди ведь не животные.
      
      - Ну, что, давайте, разбираться, - сказал Емельян Емельянович, - усевшись за стол (Олег, сложив руки на груди, стал за ним, под пиджаком в обеих его подмышках бугрились пистолетные ручки).
      Вера с мольбой посмотрела на меня, и я джентельменски признался:
      - Да я в этом виноват, я все придумал!
      - Что ты придумал и почему?
      - Да скука заела. Вот и придумал соревноваться - ведь если мы промеж себя соревноваться не будем, то вымрем скоро, и никакой тысячелетней истории у нас не будет...
      - Он и мне это говорил, - жалобно посмотрела Алиса в глаза Великого Инквизитора, и я не смогла не согласиться.
      - Ну а ты, Вера, что скажешь?
      - Да ничего я не скажу, - уловила супруга вектор моей мыли, - я покажу.
      Порывшись в сумочке, она вынула на свет божий карманный компьютер, даванула несколько кнопок, протянула руководителю.
      - Смотрите, шеф, это статистика клуба за прошедшее пятилетие.
      - Ну, вижу. А что?
      - Да вы посмотрите статистику группы Ворончихиных. Все пять лет одно и то же.
      - Что одно и то же?
      -А то, что за пять лет ими отправлено в болото сто двадцать человек с ярко выраженной алкогольной зависимостью, то есть примерно два человека в месяц, И у этих людей вырвано три тысячи пятьсот двадцать один зуб, или примерно тридцать у каждого...
      - Многовато для алкоголиков. Чтобы у пьяницы тридцать зубов было? Пахнет приписками, - грозно посмотрел Емельян Емельянович на супругов Ворончихиных.
      - Да бог с ними, с приписками! Нажмите эф три и увидите, что маниакальное действие, поставленное супругами Ворончихиными пять лет назад в день официальной регистрации Клуба и накануне Всероссийского Дня Работников леса, ничем не отличается от действия, поставленного ими в текущем году в день Металлурга. И вообще ни одно действие от другого не отличается, если не считать количества зубов...
      - Плюс минус два... - покивал Емельян Емельянович.
      - Ну вот! - стал я ковать размягчившееся железо. - Это же никуда не годится! Когда умирает фантазия, умирает воображение - тлеет все вокруг. Вот мы, обеспокоенные будущностью клуба, и решили преподнести Ворончихиным в подарок образчик оригинальности. Оригинальности, как пряности для адреналина, оригинальности, ставящей в тупик ищеек в милицейской форме.
      - Вы обязаны были поставить в известность руководство, - насупился Великий инквизитор.
      За пять лет он лишил ста тринадцати акселераток двухсот двадцати шести конечностей, перепилив двести двадцать шесть больших берцовых костей и столько же малых. И каждый его, по клубной терминологии, "маниакальный случай" был похож на другой, как похожи левые ступни однояйцовых близнецов, что немало обескураживало следственные органы Москвы да и всей Нечерноземной России.
      - Но сделать это, то есть поставить в известность, они могли только через секретариат, - вступилась за нас... Ворончихина, ответственный секретарь Клуба. - И мы не попали бы к ним в лапы к нашему удовольствию, а сообщили тебе.
      Ее супруг энергично покивал. Лариса с тревогой посмотрела в его розовеющее от крововозобновления лицо, затем на стенные часы: до шести утра оставалось немного, а ей очень хотелось выиграть это упоительно острое соревнование.
      
      Да, Ворончихины-маньяки маниакально увлеклись игрой, придуманной мной и Верой, игрой, которую они и не думали откладывать. Не думали откладывать, потому что игра не в какое сравнение не шла с тем, что они делали более чем сто двадцать раз. Подойдя к Емельяну, они просительно посмотрели ему в глаза:
      - Ну, разреши нам закончить?! Тебе понравиться, честно...
      - Еще у нас тут неясности с правилами, никак не можем сообразить, - сказала Алиса. - И ты мог бы нам помочь...
      
      Емельян Емельянович помог, и все, даже Лариса, остались живы. И сделал выводы - организовал Высшие Курсы Творческого Отношения, назначив меня их руководителем. А также рекомендовал шире привлекать талантливую родственную молодежь, вследствие чего нам с Верой пришлось привлекать нашу Наташеньку
      В общем, начали мы семейно маньяковать. Девочка сообразительной оказалась, колорит детский внесла. Однажды поздно вечером забрели мы в один дом на дачах валентиновских, богатый дом. В три этажа с башенками и завитушками, кирпич красный, одно загляденье. Во дворе, правда, бультерьер пасся. Большой такой, противный. Рожа розовая, глаза красные. Терпеть не могу бультерьеров. Не собаки, а прирожденные убийцы. Маньяки собачьи. Хотел уже в другой дом идти. Который волкодав охранял. С волкодавами-то я знакомый, в горах частенько встречался. Они интеллигентные, взгляд с прищуром понимают. Не то, что эти тупицы.
      А Вера вошла во двор, как ни в чем не бывало. Вошла, посмотрела на этого бультерьера глазками своими нежными, сказала что-то ласковое. И, представляете, он лапки подогнул, запищал щеночком, испуганно так. А она, по спинке его ласково погладив - раз! - и голову свернула. Только хрустнуло немного, но в тишине очень слышно.
      В доме этом гангстер на заслуженном отдыхе жил. Его в округе каждый знал. Полютовал он на своем веку, дай бог. Здоровый еще, волосатый, кулаки с кастрюльку. Совсем нас не испугался. А чего ему нас пугаться? С малолетней же девочкой пришли. Платьице кружевное, бантики пышные на косах. Он на Наташу вытаращился, а она ему говорит:
      - Ты, дяденька, нас не бойся! Мы зашли тебе сказать, что у тебя собака во дворе сдохла. Жалко песика...
      Мужик заволновался и к двери ринулся. Когда мимо меня пробегал, я ему ребром ладони по горлу врезал. Качественно врезал. Упал мужик на пол и захрипел обиженно. В себя пришел уже связанным по рукам и ногам. Побаловались мы с ним с часик, а потом дочка и говорит мне:
      - Пап, а можно я ему ушки отрежу? Они такие противные, волосатые... И немытые совсем. Мама не любит немытых ушей.
      - А почему нет? Валяй, доченька, только бритвой не поранься, острая очень.
      Отрезала она ему уши своей любимой прадедушкиной бритвой из германской стали и опять ко мне обращается:
      - Пап, а можно я ему глазки поросячьи выколю?
      - Умоляю, не делай этого, - поморщился я. - Терпеть не могу выколотых глаз!
      - Да ладно тебе! - воспротивилась Вера. - Пусть делает, что хочет. Японцы, вон, утверждают, что детям до одиннадцати лет нельзя ни в чем отказывать.
      Наташа не стала выкалывать гангстеру глаз. Не захотела делать мне неприятное. Походила, походила вокруг трупа (мужик к этому времени тихонечко дух испустил), потом достала фломастеры из своего рюкзачка и рисовать принялась. Татуировки на ягодице бывшего гангстера (я на живот его перевернул, чтобы он Наташу не шокировал). Сердце, пронзенное кинжалом, нарисовала, голубков сверху. И надпись снизу изобразила. "Не забуду мать родную". Я подивился, подивился и спросил:
      - А почему ты именно на ягодице рисуешь?
      - А где еще? - простодушно ответила дочь. - Спина вся утюгом горячим проглажена, на груди - звезда... Постарались вы с мамочкой.
      Да, постарались... Когда грешника мучаешь, как-то легче на душе становится, свободнее. Понятно, грешника мучить - это дело богоугодное. Сотрудником бога себя чувствуешь...
      Когда с бедным бандюгой делать было уже нечего, сели мы втроем чай на кухне пить. Терпеть не могу пить чай в перчатках, но торт а холодильнике нашелся великолепный. И бутылка французского шампанского. Самого настоящего. Когда я за второй кусок принимался (после второго фужера), Вера глубокомысленно проговорила:
      - Торт за сегодняшнее число, шампанское в холодильнике... Не иначе этот фрукт пассии свою дожидался... Потому и дверь была открыта.
      - Ты, что, хочешь продолжить? Поздно уже, нашей каманче спать пора... Ребенок ведь, устает быстро.
      - Да, это так... - согласилась Вера. - Но представь, заявиться эта девица или женщина сразу после нашего ухода... Или вообще на нее во дворе или на улице наткнемся...
      - Ты права... Давай подождем до одиннадцати.
      - Ура! - восторжествовала Наташа, вся вымазанная кремом. - Люблю девочек мучить!
      Да, любила моя дочь девочек мучить, факт. Наверное, это от татаро-монгольских предков. Или от меня. Я ведь пятерых жен извел. Самым мучительным способом. Занудством своим. А Наташе года не было, когда лишилась жизни первая ее кукла. И остальные жили недолго: минуты через три после слов благодарности за подарок они четвертовались моей дочерью, с сатанинским блеском в глазах четвертовались, затем потрошились, или в лучшем случае обливались зеленкой или малиновым йогуртом.
      Пассия хозяина явилась ровно в одиннадцать. Красивая. Естественная блондинка, голубоглазая, живая, ха-ха, фигурка потрясающая, я аж заморгал в немом восторге. И возраст подходящий, лет тридцать с малюсеньким хвостиком. "Зря мы Наташу с собой взяли, - подумал я. - Да ну ладно, перебьемся, не последний день живем".
      Наташа зевала вовсю, и не стали мы с девицей долго возиться. Заклеили рот липкой лентой, веревку бельевую на люстру забросили и подвесили. Не за шею, подмышками. Потом вены на ногах вскрыли. Это Вера так решила ее измучить. Усмотрела, наверно, в глазах моих мужское любопытство. Да и любит она кровушку пустить...
      
      Домой при луне шли, счастливые и довольные. Наташка на шее моей посапывала, Вера ручку многообещающе жала. Нет, хорошая у меня семья, другой такой нет.
      Да, многое я мог бы вам рассказать, да время не подошло. Вот встретимся где-нибудь в укромном месте один на один, так непременно расскажу...
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Белов Руслан Альбертович (belovru@yandex.ru)
  • Обновлено: 29/05/2014. 47k. Статистика.
  • Глава: Юмор
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.