Бетаки Василий Павлович
из книг "Европа - остров" и "Пятый всадник"

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Бетаки Василий Павлович (kasse@free.fr)
  • Обновлено: 22/04/2006. 145k. Статистика.
  • Статья: Поэзия
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из книг написанных и изданых в Париже.

    •   
      
      
      
      
      
      
      
      
       "ЕВРОПА - ОСТРОВ" (1973-1979)
      
      
      
       Усталый странник, жаждавший припасть
       К истоку мудрости веков минувших,
       Смиренно я колени преклоняю
       Среди твоих теней.
       Эдгар По. "Колизей"
      
      
      
      
       стр. Белая
      
      
       .* * *
       В окна мне глядят Юпитер и Париж.
       Где-то там - ночная питерская тишь.
      
       А в Воронеже - вороны на крестах,
       У них чёрные короны на хвостах.
      
       И растаяло созвездье Гончих Псов,
       И пластается туман из-за лесов,
      
       Где молчит, как берендеева страна,
       Вольной Вологды белесая стена.
      
       А за ней - морозцем тронутая ширь,
       Там затерян Ферапонтов монастырь,
      
       Там над озером, где низкая трава,
       Тают в воздухе неспетые слова,
      
       Цвет лазурный не отдавшие зиме -
       Дионисиевы фрески в полутьме.
      
       Там, в приделе, за безлюдный этот край
       Заступись ты, Мирликийский Николай,
      
       За осенний, за желтеющий рассвет...
       Помяни, что мне туда дороги нет,
      
       Помяни, что в граде Китеже живу,
       Только воду осязаю, не траву,
      
       Помяни, что я молился за леса
       И над озером тугие паруса,
      
       Ты, взлетающий в подкупольную высь,
       За меня, святой Никола, помолись...
      
       29 сент. 1973 Париж.
      
      
      
      
      
      
      
       62 - 63. ДВЕ БАЛЛАДЫ
      
       1
       Е. Г. Эткинду.
      
       Несложно дверь сорвать с петель,
       Труднее - подобрать отмычку,
       Сменить привычку на привычку,
       Поверить, не впадая в хмель,
       Что тянется ещё апрель,
       Что август не поводит бровью...
       Что ж, продолжай, зови любовью,
       Качай пустую колыбель.
      
       А ты? Давно уж сел на мель
       И чиркаешь сырые спички,
       На службу ходишь по привычке,
       И тянешь ту же канитель
       И всё надеешься досель:
       А может, что-то не истлело?
       Тащи своё пустое тело,
       Качай пустую колыбель!
      
       Там, где летел на клевер шмель,
       Кустарник трактором изранен,
       И в алюминиевом тумане
       Давно не трель слышна, а дрель...
       Ольшаник забивает ель,
       Шакалам уступают волки.
       Мости никчёмные просёлки,
       Качай пустую колыбель...
      
       Кого за тридевять земель
       Ласкаешь ты, слепая Лия?
       Мы - далеко... Не спи, Россия,
       Качай пустую колыбель!
      
      
       2.
       Шоссе пестрит как черновик,
       Мотоциклист мелькнёт размыто,
       И рыжим пластиком прикрыта
       Физиономия-балык.
       Лиловых выхлопов парик...
       Но что там, стрижено ли, брито?
       Он за рулём, или Лолита?
       Мотоциклетный шлем безлик.
       Свирепый двухколёсный бык
       Рога в закат воткнёт, как пики,
       И тонут в мёртвом, злобном рыке
       Мольбы вечерних базилик.
       Стекло швырнёт мгновенный блик,
       И окна станут множить блики...
       Столбы, дорога, век, - безлики,
       Мотоциклетный шлем безлик.
      
       А мы как прежде - чик-чирик,
       Сидим в своей стеклянной Трое,
       Но будет действие второе,
       И Шлиман сроет Гиссарлык;
       Раскопщики подымут крик,
       Когда он что-то там отроет -
       Ахиллов шлем? Да нет, пустое:
       Мотоциклетный шлем безлик...
      
       Что тут поделаешь, старик?
       Ты ошибешься непременно,
       Ну, кто Парис, а кто Елена?
       Мотоциклетный шлем безлик.
       В ЛЕСАХ
      
       1.
       Я краду тебя,
       чтобы мокрым лесам
       Заплатить за первую медь.
       Ведь недаром лист прилипал к часам,
       Чтобы мне на них не глядеть.
       Я краду тебя, как дикарь божество,
       Чтобы в капищах прятать лесных,
       Я краду тебя у себя самого,
       Так как прежде крал у других.
       А за все эти кражи - возмездье мне:
       Красть во сне, отдавать наяву,
       И гореть, не сгорать в кленовом огне,
       Как язычнику и волхву.
      
       2.
       В коричневых листьях черешни -
       Хрустящего ветра шаг.
       Благослови нас грешных,
       Святой Иоанн в Лесах!
       Глядят со слепою болью
       Острые окна твои,
       С укором глядит колокольня -
       "Кумира не сотвори!"
      
       За то, что завета не слушал
       В тот миг, когда жизнь на весах,
       Возьми, раствори мою душу,
       Святой Иоанн, в лесах.
       Не отрекусь от боли,
       Ибо - зола к золе.
       Свою грядущую долю
       Я взял уже на земле!
      
       Теперь расплатиться нечем,
       И нечем себе помочь...
       Полжизни - за этот вечер,
       Полжизни за эту ночь!
       Только мгновенье мудро,
       Не время листве облетать,
       Ещё полжизни - за утро,
       Да где её, третью, взять?
      
       Когда я один останусь
       В жёлтом лесу твоём,
       Когда я осиной стану,
       Одень меня жёлтым сном,
       Чтоб ветер листву не сбросил
       И дождь не внушал мне страх.
       Благослови мою осень,
       Святой Иоанн в Лесах!
      
       1980
      
       69.* * *
       ...К священной жертве Аполлон...
       А.П.
       Пока не требовал поэтов
       Сержант милиции,
       Казалась им Европа эта
       В руках синицею,
      
       Когда же в нос им лез жестоко
       Кутузки запах,
       Билет до Ближнего Востока
       Их вёз на Запад.
      
       В леске общипанном и ржавом,
       Где хиппи ссали,
       На языке чужой державы
       Стихи писали.
      
       Вот так и начиналась - рядом,
       С бумажной лавки -
       Обычная Гофманиада
       В прочтенье Кафки.
      
       251 ПОСОХ
       (третий венок сонетов)
       (1973)
       Всем, кто остался в Петербурге...
       1.
       От ног мы отрясаем прах былого,
       Но в памяти несём его с собой,
       Чтобы над нашей двойственной судьбой
       Не властвовала ржавая подкова.
       Не ищем мы ни родины, ни крова,
       Но всё, что оставляем за спиной,
       Нам каждый час напоминает снова
       Владенья Януса - порог дверной.
       Гонимые неутолимой жаждой,
       Не сохраняем ничего - но каждый
       Невнятным ожиданием палим:
       А вдруг в безмерности найдётся мера?
       Так мы идём путями Агасфера,
       И первого свидания не длим.
      
       2.
       И первого свидания не длим
       Не потому, что ищем Эльдорадо,
       Не потому, что новую отраду
       Легко предпочитаем тем, былым -
       Нет! Город, нас взрастивший, стал двойным:
       Не зря в низинах северного ада
       Возник он - жёлто-белая Эллада -
       Своей парадоксальностью томим,
       Как пальма у полярного болота,
       Как Пётр с ключом - и адовы ворота...
       Простившись с ним, мы многое простим,
       И сон его гнилой не потревожим;
       Но быть его рабами мы не можем,
       Иначе всех проглотит "Третий Рим".
      
       3.
       Иначе всех проглотит "Третий Рим",
       А мы, кто только будущим богаты,
       Навек замолкнем, вдоль дорог распяты,
       Иль под молитвы на кострах сгорим.
       А уцелеют серые как дым
       Казённые бетонные догматы,
       Бумажные цветы да казематы,
       Да некий свет, обещанный слепым.
       Не зря по Праге скрежетал металл:
       Он всех, кто не оглох, предупреждал
       О наступленье времени такого,
       Когда опять под триумфальный звон
       Рабы рабов обрубят цепь времён
       И память не сумеет влиться в слово.
      
       4.
       И память не сумеет влиться в слово
       У тех, кому прозренье не дано,
       Кто прошлого туманное окно
       Сменить на мир бескрайный не готовы,
       Кому звучанье языка иного
       Немыслимо враждебно и темно,
       Кто золотит картонные оковы
       И уксус принимает за вино...
       А нам, презревшим тесные берлоги,
       Понятны и близки любые боги,
       Любые листья на любом стволе,
       В Стамбуле турком быть, в Афинах - греком,
       Не быть никем, быть просто человеком:
       Мы всюду дома, только б на Земле.
      
       5.
       Мы всюду дома. Только б на Земле
       Вновь идолов живых не наплодили,
       Чтоб нас заставить кланяться горилле
       И втихаря летать на помеле.
       Нет, лучше в честном кожаном седле
       Провековать, глотая тучи пыли...
       А те, кто лбы в поклонах не разбили,
       Пусть дышат, если дышится в петле.
       Похлёбка есть для каждого раба.
       В ней - долг и честь, в ней - вера и судьба...
       Она, по счастью, мало нам знакома,
       Но и понюхав, не избыть стыда!
       А потому - дай Бог, чтоб никогда
       Нам не грозил цепями призрак дома.
      
       6.
      
       Нам не грозил цепями призрак дома
       Не потому, что нет его для нас,
       А потому что вдруг, в какой-то час
       Чужое можно предпочесть родному:
       Ведь не равна одна страница тому,
       И перечитывай хоть в сотый раз -
       Нет больше пищи для ума и глаз,
       Одно лишь утешенье, что знакома...
       Прав был Улисс и жалок был Эней:
       Я верую в сожженье кораблей,
       Пусть мачты вспыхивают, как солома,
       Пока леса растут и есть топор,
       Мы всё плывём, благословя простор
       И верою в самих себя ведомы.
      
       7.
       И верою в самих себя ведомы,
       Мечтая, не идём в рабы к мечте.
       Смысл жизни, обретённый в пустоте,
       Не уложить в простые аксиомы.
       Любым векам и странам мы знакомы:
       Живёт апокриф странный на листе
       Старинного пергаментного тома.
       И кто-нибудь, открыв страницы те,
       Прочтёт о Серых Ангелах преданье.
       Мы - не жрецы, не жертвы для закланья,
       Мы навсегда верны одной Земле.
       Рай нас отверг, и серный Ад не принял,
       Мы средь людей... Отвеку и поныне
       Ни свету мы не отданы, ни мгле.
      
       8.
       Ни свету мы не отданы, ни мгле,
       И под аркан не подставляем шею,
       Умеем всё терять, и не жалеем,
       Хоть втайне и мечтаем о тепле.
       Но соль морей не сохнет на весле,
       Ветра по расписанию не веют,
       Отечества пророки не имеют,
       И птица не завидует пчеле.
       Omnia mea - мысли, краски, звуки,
       Да женские ласкающие руки -
       Иных от жизни нам не надо благ,
       И суета сует так мало значит!
       Пускай свистят нам вслед, пускай судачат,
       Пускай рядят хоть в шутовской колпак!
      
       9.
       Пускай рядят хоть в шутовской колпак -
       Мы сами балагану знаем цену:
       Скрипучую раскрашенную сцену
       Преображаем, как бездумный маг,
       В минутный храм поэтов и бродяг,
       И озорство предпочитаем плену.
       Ну, конура, вынюхивай измену -
       Язык от лая набок, словно флаг!
       А лицедей, творец бродячих истин,
       Приманчив для тебя и - ненавистен.
       Но что - волкам до суетных дворняг?
       Пусть лижут цепь. Мы не разделим с ними
       Наш тайный тост под звёздами немыми:
       Пророк, а не беглец наш каждый шаг.
      
       10.
       Пророк, а не беглец - наш каждый шаг.
       Но песнь Лилит не хочет слышать Ева.
       И всё же сохранится тень напева
       В крови столетий и в пыли бумаг.
       Но если даже будет всё не так,
       И заглушит бамбук следы посева,
       И мирный птичник задрожит от гнева,
       И злой осокой обернётся злак,
       Проснётся месть порубленных садов,
       Леса придут на место городов,
       И красные от кирпича потоки
       Съедят металл - что ж, значит новый круг...
       Одно не дай нам Бог увидеть вдруг:
       Что под ногой - пустыни сон глубокий...
      
       11.
       З. Афанасьевой.
      
       Что под ногой? Пустыни сон глубокий?
       Барханов рыжих золотое зло?
       Нет! Это море в полдень принесло
       На гребнях волн мираж тысячеокий:
       И вовсе не песок сжигает щёки,
       А первый снег. Тогда слегка мело...
       Ночная скачка в Царское Село
       Ломилась в ненаписанные строки.
       И липы облетали, и была
       Ночь та, что серебрила купола
       В последний раз... Но промолчав об этом,
       Мы с нею не простились. А потом
       Шуршала под дамокловым рассветом
       Листва, присоленная ноябрём.
      
       12.
       Листва, присоленная ноябрём,
       Должна б не сниться в шорохе магнолий!
       Так ванты, заскрипевшие от соли,
       Едва ль кому напомнят старый дом.
       Кто ложь назвал тоскою о былом?
       Кто придал ей и вид и привкус боли?
       Кому настолько душу измололи,
       Что уместился в ней один Содом?
       Но - клином свет! Но всё живое мимо -
       Прибой Атлантики и камни Рима,
       И день за днём, пока не рухнет гром
       Последний над содомскими стенами!
       Он нами предугадан, призван нами!
       Всё в разум свой мы с жадностью вберём!
      
       13.
       Всё в разум свой мы с жадностью вберём:
       Опаловых закатов наважденье,
       Полярный отсвет, и миров рожденье,
       И тихий голос хвои под дождём,
       И все слова на языке людском:
       Шамана ли камчатского моленье,
       Или гриотов сенегальских пенье,
       Строку Сафо и Джойса толстый том...
       Куда, какие звёзды нас ведут?
       Откуда мы, и для чего мы - тут?
       Чтоб под корой бунтующие соки
       Гудели в ритмах мысли и весны!
       Когда переплетутся с явью сны -
       Всё превратится в кованные строки!
      
       14.
       Всё превратится в кованые строки.
       Не зря Гефест органы смастерил:
       У Аполлона не хватило б сил
       Озвучить век столь гулкий и жестокий.
       Не нам перечислять его пороки,
       Но нам не сосчитать его могил.
       Мы так же были в нём, как в нас он был.
       Мы всем близки, и всюду одиноки.
       В нас - тьма и свет. В нас - Люцифер и Бог.
       В нас повстречавшись, Запад и Восток
       Существованье начинают снова:
       Едина плоть земля и океан.
       Одну страну сменив на сотню стран,
       От ног мы отрясаем прах былого.
      
       15.
       От ног мы отрясаем прах былого,
       И первого свидания не длим,
       Иначе всех проглотит "Третий Рим",
       И память не сумеет влиться в слово.
       Мы всюду дома. Только б на Земле
       Нам не грозил цепями призрак дома.
       И верою в самих себя ведомы,
       Ни свету мы не отданы, ни мгле.
       Пускай рядят хоть в шутовской колпак -
       Пророк, а не беглец - наш каждый шаг.
       Что под ногой? Пустыни сон глубокий?
       Листва, присоленная ноябрём?
       Всё в разум свой мы с жадностью вберём,
       Всё превратится в кованые строки.
       апрель 1973 Петербург, Вена, Рим.
      
      
       54. СНЕГ В ПАРИЖЕ
       М. Розановой-Синявской
      
       Ночным десантом, саранчой,
       Над каждой лужей,
       Над Эйфелевой каланчой, над углем кружев,
       На зеркала, на фонари в ночи речистой,
       Белея падали в Париж
       Парашютисты,
       И возле каждого кафе
       Заложниц брали,
       В чертовок превращая фей, чтобы не врали...
      
       Снег предлагал антистриптиз,
       Привычки руша,
       Ломился чистотою риз
       В чужие души.
       Он верил только сам себе -
       О, как бесстыже
       Хозяйничал в чужой судьбе
       Тот снег в Париже!
      
       Рябил чернильный сон воды,
       Бродил садами,
       Морозил груди и зады в кинорекламе,
       Как пьяный гангстер ослеплял автомобили,
       Химерам пасти залеплял, чтобы не выли...
       Хоть час - да мой! Хоть до зари грязь будет белой!
       И старым липам в Тюильри причёски делал.
      
       Людовик, бронзовый старик, не веря в утро,
       Надменно пудрил свой парик неверной пудрой,
       А завтра - завтра хоть потоп
       Всё к чёрту слижет,
       Зато сегодня он...
       Зато...
       Он - снег в Париже!
      
       Снег, сотрясатель бытия афиш и спален,
       Он был мой брат,
       Он был как я, парадоксален,
       Как знак 13 на часах,
       Как в Ницце - лыжи,
       Как хиппи в Муромских лесах,
       Как... снег в Париже.
      
      
      
       55* * *
       Три обезьяньих божества
       Прикованы к одной цепи.
       В ночи, когда молчит трава,
       Смотри - на цепь не наступи!
       Они висят к стене спиной.
       Вот этот глух, а этот слеп,
       А этот нем. А за стеной -
       Мир гулок, светел и нелеп...
      
       Лес шевелился, как вампир,
       Река брела своей тропой,
       Глухой глядел сквозь черный мир,
       И слушал тишину слепой,
       Их деревянный мир был пуст,
       Но было что-то вне его...
       И не отняв руки от уст,
       Молчало третье божество.
       И только цепь была виной,
       Что этот глух, а этот слеп,
       А этот нем, а за стеной
       Мир гулок, светел и нелеп.
      
       Но лопнула однажды цепь -
       Немой по-прежнему молчал,
       И только тот, который слеп,
       В ночи от ужаса кричал,
       Но не слыхал его глухой,
       И тихо плакал третий бог:
       Он - зрячий, чуткий, но немой -
       Всё знал, и высказать не мог...
      
      
       56.ФУГА
       Памяти А. Галича
       А скрипка вопит в переходах метро,
       Играет венгерку мальчишка лохматый,
       И в шапку - чуть брякнув - то зло, то добро,
       То смерть, то любовь, то взгляд виноватый.
       И плачет смычок в лабиринтах подземки,
       О чём-то никчёмном ещё беспокоясь,
       Когда по кольцу, пяля жёлтые зенки,
       Забыв остановки, - взбесившийся поезд...
      
       И каждые, каждые сорок минут
       Вся серия станций опять повторится,
       Всё в том же порядке, те самые лица,
       И те же стоп-краны бессмысленно рвут;
       Кольцо - без концов. Состраданье - старо.
       Ни улиц, ни смеха, ни ветра, ни горя -
       Есть просто взбесившийся поезд метро
       И вовсе за ним никаких аллегорий.
      
       И скрипка вопит в переходах метро,
       Вопит, как болотные выпи в России.
       Не жилы воловьи, а нервы людские
       Кричат, как расплавленное серебро!
       Тот белый смычок в перехлёстах реклам
       Их наглого крика и мельче, и тише -
       Тебя не раздавят, но и... не услышат,
       Хоть руку смычком распили пополам!
      
       А поезд несётся всё тем же маршрутом,
       И некому - стрелку... Ну, хоть бы в тупик!
       И кто-то не хочет, а кто-то привык,
       И плечи одеты, и души обуты.
       Там, сверху дома, магазины, бюро...
       Где - сверху? Нет верха: там тоже подполье.
       Ты свыкся, ты смялся с навязанной ролью.
       А скрипка вопит в переходах метро!
      
       О, нет, не устанут цыганские струны,
       Корявые луны и ветер ничей!
       В афишном удушье бессмысленно юны
       Лесные перуны басовых ключей,
       И пляшет на кафелях ломаный свет
       Под смешанный запах дождя и камелий,
       Резины горелой, порубленных елей,
       Дерьма и Диора, блядей и газет...
      
       А там минотавра железная выя
       Нам в души гудит, как в пустое ведро,
       А люди всё мимо спешат, как живые,
       А скрипка вопит в переходах метро
       О тех, кто засунут в летящий без цели
       Скрежещущий поезд, кружащийся век,
       Которым не метры, а сотни парсек
       До каждой мелькающей лампы в тоннеле...
      
       А скрипка вопит в переходах метро.
       Не струны так рвут - парашютные стропы,
       Так болью в подполье, в пещеру циклопа,
       Вываливается живое нутро.
       Не струны так рвут, а рубаху враспах,
       Не жилка смычковая - нож гильотины!
       Так лопаются при пожаре картины,
       Так сам над собой измывается страх...
       Но - прёт минотавр. Состраданье - старо.
       Рубильники ржавы. Вагоны - по кругу.
       В подполье Европы - железную фугу!
       А скрипка царапает своды метро...
       Париж, 20 декабря 1977.
      
      
       КИТЕЖ.
       1.
      
       Скрипела степь немазанною тучей,
       Свистела плеть,
       И в мертвом лунном холоде над кручей
       Блестела медь...
      
       И Китеж, может быть, один на свете,
       Почуя ад,
       Сквозь гул копыт и сквозь восточный ветер
       Гудел в набат.
      
       Летел сигнал о срочном погруженье
       Со всех антенн,
       Но сонный мир остался без движенья,
       Без перемен...
      
       До волдырей веревкой колокольной
       Я руки стер,
       Но мир еще молчал самодовольно -
       А срок истек.
      
       И словно рубки, рубленые башни,
       Помедлив миг,
       В сомкнувшейся воде сверкнули страшно
       Под чей-то крик,
      
       И падало тяжелой тучи тело
       На сонный мир,
       Как на скелеты звонниц опустелых
       Вороний клир...
      
      
       2.
       По камням, по прибрежным ракитам прошуршал суховей,
       По корням простучали копыта азиатских коней.
      
       Простучали со свистом и смехом, и заглохли в ночи...
       Если боль откликается эхом - что ж, теперь уж молчи!
      
       За околицу выдь осторожно, сон рабов не нарушь
       Веткой хрустнувшей, стуком тревожным опадающих груш...
      
       Хоть глаза прогляди - только воду видишь ты пред собой,
       Даже в лунную эту погоду - только отзвук глухой,
       Только колокол мой приглушенный, да из чащи лесной -
       Злобных филинов смех похоронный над твоей тишиной...
       ----------
       А ведь били в било вести
       о майданнике злом,
       А ведь было, было место
       у меня за седлом!
       Только в тереме темно, не поёт веретено,
       Золотое шитье на скамье лежит,
       А кровавый закат на стене дрожит:
       Твои ражие, пригожие брательники -
       Кто в стремянные к баскакам, кто - в котельники,
       Кто в швецы пошел к татарам, кто в хамовники,
       А кто - храмы перестраивать в коровники...
      
      
       3.
       ...В воду глядятся
       Сто городов...
      
       Экую силу
       Стен возвели:
       Белый Кириллов,
       Спас на Нерли,
       Псковского Крома
       Башни - в воде...
       Китеж - бездомный.
       Китеж - везде:
      
       Сколько в России
       Светлых озер,
       Столько раз Китеж
       В воду ушел.
       Град потаенный -
       В волнах, а над
       Плёсом - беленый
       Выторчал ад:
       Над Соловками
       Свищет пурга,
       Стрелами в камень
       Хлещет шуга,
       Сколько в России
       Есть берегов,
       Столько взрастили
       Там Соловков...
      
       Китеж пропавший,
       Голос печальный,
       Белые башни
       Словно платками
       В зыби под ветром
       Взмахом прощальным...
       А над водою -
       Рыжее пламя!
      
       Флагом позорным
       Пламя взовьется -
       Колокол бьется
       В толще озерной!
       Град погруженный
       Пламя не тронет -
       В пламени стонет
       Град отраженный.
       Справа и слева
       Пахнет пожаром
       Алое небо
       Над Светлояром!
      
       Острые брызги -
       Как стрелы в камень -
       Алое небо -
       Над Соловками.
      
       4.
       Н.Н.Р.
       В граде Китеже, в граде Китеже
       На безлистом, илистом дне...
       Погодите же, погодите же:
       Слышен колокол в тишине!
       В граде Китеже, в граде Китеже,
       Где намокла дневная мгла,
       Не разбить вам, не заглушить уже,
       Не достать вам колокола!
      
       И когда забудет о розовом и нахмурится верх лесной,
       Над изломанной
       Гладью озера
       Станет ветрено
       Под луной,
       И стеклянные волны призмами
       Вновь подставят бока лучам,
       Мы - не призраки - но как призраки
       Подымаемся по ночам!
       За сараем в собачьем лае
       (Мол, хозяин, возьми с собой!)
       Мы опять вороных седлаем,
       И опять - в безнадежный бой!
       Крепко взнуздываем надежду
       И накидываем плащи,
       И выходим на берег между
       Двух осин - и ищи свищи!
      
       Ну а в Китеже, ну а в Китеже
       ночью молятся и о нас:
       Разбудите же, разбудите же
       хоть кого-то на этот раз!
      
       И когда поезда гремящие,
       обогнав нас, трясут мосты,
       Разгляди что мы настоящие,
       Что совсем такие, как ты...
       Тонет звездный свет
       В гриве лошади,
       Старый дуб в ночи крутит ус...
       Дай мне, Господи,
       Крошку прошлого -
       Я пойму теперь его вкус...
       К дому дом, ощерившись, лепится,
       словно вздрагивает во сне,
       Перепуганные троллейбусы
       прижимают уши к спине,
       По асфальту, где окна спящие
       Не расслышат копытный гром,
       Мы проносимся - настоящие -
       И скрываемся
       За углом:
      
       Отряхните же, отряхните же
       наважденье на этот раз!
       Мы - из Китежа,мы - из Китежа,
       Мы сегодня разбудим вас!
      
       Заблудиться в пятиэтажии,
       до утра не найти свой дом,
       Где всеобщею распродажею
       вам грозят за каждым углом,
       Где на улицах и вокзалах
       В кумаче - ордынская вонь,
       Где в церквах гаражи, пожалуй,
       Потому, что не в моде конь
       Вы не младше нас и не старше нас,
       Так не плюйте в нашу тоску,
       Не умели мы под татарщиной,
       Не хотели в аркан башку!
       Души съедены,сосны спилены,
       вместо птичьего - свист хлыстов...
       От того-то и затопили мы
       всё - от папертей до крестов,
      
       Затонули мы вместе с Китежем,
       И поэтому - вас живей!
       Отворите же, отворите же,
       вот мы спешились у дверей!
      
       В ваших комнатах,в ваших комнатах,
       Там где страх, как столетье стар,
       Мы напомним вам, мы напомним вам,
       Все,чем жили вы до татар,
       И о Китеже, и о Китеже,
       Ибо мгла его - не смогла...
       Ну, проснитесь же,
       Ну, очнитесь же,
       И услышьте колокола!
      
      
       57. БУКИНИСТ
      
       Пахнет пылью belle Иpoque, \
       Позолотой, кожей старой...
       Посреди земного шара
       Ни ларёк, ни сундучок -
       На щербинах парапета
       Ящик с книгами повис.
       Сел на стульчик букинист
       Над безумием планеты...
      
       На мосту - шарманка. Там -
       Шляпы с перьями и шлейфы.
       И четвероногий Эйфель
       Догоняет Нотр-Дам.
      
       Ох, четвероногий Эйфель,
       Врёт, что он - земная ось!
       Мир - хоть оторви, да брось:
       Ни колумбов нет, ни лейфов -
       Все под переплёт ушли,
       Закрывается планета...
       Отделишь ли тьму от света
       На окраинах Земли?
      
       Небоскребы да могилы,
       Где-то взрывы, грабежи,
       Где-то вовсе ни души,
       Где-то очередь за мылом,
       Хриплых двигателей свист,
       Телевизоры, пожары...
       Посреди земного шара
       Умер старый букинист.
      
      
       58. ПАРИЖ ЦЫГАНСКИЙ
      
       Спят хиппи у забора, в Курбевуа - конторы,
       На Монпарнасе тоже, наверно, кто-то спит...
       Не спят одни цыгане в дырявом балагане,
       И маленький козленок за девочкой бежит.
       Ах, те ее не видел? Ах, ты ее не знаешь?
       Ну что ж, поставь будильник и окна раствори -
       За мордами Конкорда в клочке зари поймаешь:
       Козленок Эсмеральды пасётся в Тюильри.
      
       В бетонных стоэтажьях, в проклятиях асфальта,
       В снобических трущобах шестнадцати веков,
       Гуляет по Лютеции козленок Эсмеральды
       И рожками курочит рекламы дураков....
       Не клерки и не хиппи, не фавны и не мавры -
       Козленок Эсмеральды - о, дайте только срок! -
       Порушит ваши кухни, потопчет ваши лавры,
       Игрушечным копытцем языческий пророк!
       Какие там химеры! Париж устал от воя,
       Он фарами исхлёстан и на века пропах
       Резиной и бензином, отравленной травою,
       И общество устало держаться на столпах...
      
       Что ж, греческое - вольно, французское - манерно,
       Российское... А если - всё снова - от нуля?
       Так может быть одно лишь цыганское безмерно?
       Цыганскою планетой останется земля?
       И разве термидора не стоят иды марта?
       Машины мертвым стадом застыли до зари...
       Козленок Эсмеральды гуляет по Монмартру,
       Козленок Эсмеральды пасется в Тюильри.
      
      
       59***
       Уходит женщина во мрак.
       Безлюдный мост. Пустой кабак.
       Не знают стёкла, почему
       От них она идет во тьму,
       Зачем так злобен за спиной -
       Лишь обернуться - свет стеной,
       Но в зеркалах открытий нет -
       И лучше в спину этот свет,
       Чтобы глаза наелись тьмой
       Над набережною немой,
       Чтоб чудился в каштанах свист,
       Чтоб фары чёрные цвели,
       Захватывая желтый лист,
       И - прочь. Туда. За край земли,
       Где сон ещё не так пуглив,
       Где поглощает мглы прилив
       Тот мир, в котором просто так
       Уходит женщина во мрак...
      
      
       60. ПАРИЖСКИЙ СОН
      
       У круглой башни
       Консьержери
       В воде расквашены
       Фонари,
       Антуанетта
       Глядит в окно -
       Парижа нету,
       В воде черно.
       Тиха стихия
       Без "высших мер":
       Листы сухие,
       Да хрип химер...
      
       То - факел бьётся,
       То ночь слепа:
       Потом ворвётся
       В тюрьму толпа:
       Ворота - грудью
       В булыжный двор:
       Веревки - судьи,
       Нож - прокурор!
      
       Жесток и жуток
       Париж в ночи,
       И проституток
       Ждут палачи:
       Годна в кассандры
       Любая сводня -
       Причины завтра,
       Башку - сегодня:
      
       Обратным шагом
       Весь мир творится:
       Из книг - бумага,
       Из фильмов - лица,
       А из Адама
       Наделать глины -
       Работа ямы
       И гильотины.
      
       Суд? Это завтра!
       А нынче - крак!
       Причины завтра,
       А нынче - так!
       Ничто не ново -
       Привычный ход
       Сквозь Гумилёва
       К Шенье ведёт...
       Коль жизнь - козявка,
       То c' est exact:
       Раздумья - завтра,
       Сегодня - акт.
      
       На Гревской площади
       Под барабан
       Чернеют лошади
       И шарабан...
       Жесток и жуток
       Париж ничей.
       Ни проституток,
       Ни палачей.
       Лишь на бульваре
       Висят вдвоём
       Две жалких твари:
       Ночь и Вийон!..
      
      
       61***
       В.Павловой.
      
       Он не заслужил света,
       он заслужил покой"
       М. Булгаков.
       "Спи, спи - дождик идет..."
       Грустная нежность, каменный свод.
       Средневековый Париж за окном
       Пахнет жаровней и кислым вином.
       Серые камни висят, как века,
       Мягко глаза прикрывает рука:
       "Спи, спи - дождик идёт" -
       Втиснулся в улочку бледный восход.
       Света не будет, но будет покой...
       Я бы поверил, да век не такой:
       Слышишь, - в России Россия не спит,
       Слышишь, - охрана по снегу скрипит,
       Кто-то ареста и обыска ждёт.
       "...Спи, спи - дождик идёт!"
      
       Тихо по мелким квадратам окна
       Катятся капли остывшего сна
       И заикаются колокола,
       Словно бы ночь и сама не спала,
       Словно шептала всю ночь напролёт:
       "Спи, спи, дождик идет".
       Света не будет, но будет покой,
       Мы ведь в шестнадцатом веке с тобой..."
       Я бы поверил... ну, что ж ты молчишь?
       Видишь, я спутал Москву и Париж,
       Видишь, - швейцарец сменяет стрельца,
       Скаред-Людовик сбегает с крыльца,
       Свечка не гаснет, Малюта не спит,
       Рядом корявая дыба скрипит,
       Слышишь, - бургундец в подвале орёт...?
       "Спи, спи - дождик идёт..."
      
      
       62. * * *
       Ты за что и кому свою тишь подарил?
       Променял на весёлое ауто-да-фе?
       Ты на ключ вологодские дебри закрыл,
       Приучился писать в бесконечных кафе,
       Где бордовые тенты - в глаза, как плакат...
       Хорошо, что всего лишь о пиве вопят.
      
       Не газетная дурь, так рекламная дурь.
       И примерно с таким же количеством бурь,
       Не в стакане воды, так в стакане вина.
       (А листва у платана и клёна - одна!)
      
       Тут почти двести лет, как Величества нет.
       От того ли, что слишком уж много газет?
       Или может быть столько газет оттого,
       Что над ними давно уже нет никого.
      
       Тут причинами следствия стали давно.
       ( К ним единственной рифмой осталось...) но, но:
       Точно так же, как рыжим считают Париж.
       Это тоже для рифмы: он вовсе не рыж!
       Крыши тоже рифмуем...
       а, впрочем, Москва:
       С ней рифмуют не цвет, не предмет, а слова...
       Рифма стала причиной, и следствием - мысль.
       Что ж, валяй, как французы от рифм откажись!
       Ведь, по сути, мы только о том и кричим,
       Чтоб остались причины в разряде причин
      
      
       ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ \.
       НЕДОРОМАН
       (Отрывки из не дневника)
      
       1.
       Я не стремлюсь архаиком прослыть,
       Мешок октав рассыпав на бумагу.
       Двух зайцев сразу я хочу убить,
       Затёртый ямб надев на модернягу,
       Как гемму на капроновую нить,
       Как фрак на бородатого стилягу,
       Пускай себе звучат хоть Глюк, хоть Лист,
       А он под менуэт танцует твист.
      
       2.
       Мне вовсе не охота быть построже,
       Не потому, что я ужасно смел,
       Не потому. что лезу вон из кожи,
       Чтоб доказать, что "вальс не устарел"\
       Нет, просто я не гримирую рожу
       Под Маяковского, как наш пострел:
       Заёмным басом не хочу реветь я
       Эпистолы в тридцатое столетье \.
      
       3.
       Итак - в античной амфоре коктейль!
       Пародия? Пустое подражанье?
       Бодяга: в огороде содержанье,
       А форма в Киеве? Какая цель
       Такого эпатажа? Раздуванье
       Портфелей всех редакций? Но портфель
       Беды пожалуй только половина:
       В редакции имеется корзина!
      
       4
       Да здравствует искусственный отбор -
       Кого в корзину, а кого и в номер!
       Раз я стишки редактору припёр,
       Он силился понять их, да и помер.
       Не плакал я, но плакал договор...
       Без антимоний и без антиномий
       Возьмусь, чтоб ничего не потерять,
       Не книги, а заявки сочинять!
      
       5
       Когда ж заявка станет строчкой плана,
       Где сказано о чём и как пишу,
       Возьму бумагу, и не встав с дивана
       На кошку "Беломором" подышу,
       Отправлюсь в "даль свободного романа",
       Но сухарей заране насушу:
       Простите мне предосторожность эту:
       Ведь чем роман свободней, тем поэту...
      
       6
       "Ищу героя" - Байрон говорил.
       Но полтораста лет прошло. Немало?
       Двадцатый век героев наплодил,
       Бери любого, их кругом навалом.
       Я их кандидатуры отводил -
       Они опять в стихи ломились шквалом...
       Чего тут удивляться! Ведь любой
       Приказ получит - и готов герой!
      
       7
       Об этом нам свидетельствует песня \
       Я мог бы взять героя из неё,
       Но не заставить мне себя, хоть тресни,
       Напялить довоенное бельё,
       Да и тебе, читатель, интересней
       Увидеть если не лицо своё,
       Так бороду хотя бы. Но не скрою:
       Она не обязательна герою.
      
       8
       И всё-таки герой без бороды!
       Гусар без шпор и врач без стетоскопа!
       Да что там: гидроузел без воды,
       Лимон без коньяка, Без нас Европа!
       Кавказ без шашлыка и тамады!
       Редакция "Невы" без остолопа!
       Ведь так гордились бородой своей
       Кузьминский, Кастро и Хемингуэй!
       ..............................................
       ( 9, 10, 11)
       .............................................
      
       12.
       Едва лишь очертив конфигурацию
       Героя, я попёр его в "Неву",
       Но тут же получаю рекламацию
       Что оборвал , мол, первую главу:
       "Где у тебя завязка? Кульминация?"
       - Я и без них отлично проживу,
       А мой герой о них совсем не знает:
       Ведь у него профессия иная...
      
       13.
       Сейчас к его студенческим годам
       Вернусь, и выдумаю их наславу!
       Но предварительно ещё раз дам
       Понять, что я по авторскому праву
       Могу... Да всё могу, хоть пополам
       Рассечь любую строчку и октаву,
       Себе позволю что угодно, но
       Правдиво... Да, а иногда - смешно...
      
       14.
       Пока легко и весело поэма
       Спешит своей дорожкой, как бегун,
       Пока любая сложная проблема
       Ложится в восемь строк на восемь струн,
       Пока цела в октаве рифм трирема -
       Мне не указ ни Спенсер, ни Кежун:
       Последней парой строк любой октавы
       Могу я усекать любые главы.
       ..............................................
       (15 - 21)
      
       22.
       Однако же куда спешил он так?
       На уголке, знакомом всем пижонам
       Внизу, где был когда-то "Главтабак"
       Кафе с названьем неопределённым
       В те дни ешё скрипело кое-как,
       Звалось то "Подмосковьем, то "Сайгоном"
       То "Петухами": кафели стены
       Там были петьками испещрены.
      
       23.
       Нет, "Петухи" - не в ранге ресторана,
       И вывески с названьем не найдёшь,
       Но там с утра до ночи, как бараны
       Полустуденческая молодёжь,
       Фарцовщики, доценты, графоманы,
       И те, кого никак не назовёшь,
       Воспринимали, как судьбы подарок
       Продукцию венгерских кофеварок.
      
       . . . . .... .... .... .... ....
       (24)
      
       25.
       Тут вам, конечно, встретится Кривулин,
       И ждущий, кто заплатит, Топоров,
       И старый Дар на колченогом стуле,
       И Ширали в компаньи двух коров,
       Порой - стукач Куклин на карауле
       (Свисток в кармане, говорят, готов)
       Порой заходит Свяцкий с гостем польским,
       И Гнедич.Т, со мной и с Антокольским...
       ...........................................................
       (26 -28)
      
       29.
       Поэты с возрастом всегда классичней,
       Придумчивость оставив молодым.
       А тем не лень, обычные косички
       Преображать хоть в змей, хоть в ночь, хоть в дым.
       Им жизнь пока сестра - ну и отлично:
       (А мы её ведь в тёщу превратим!)
       Вот только я, с чего-то не ленивый,
       Метафоры ещё вплетаю в гривы
      
       30
       Пегасиков. А впрочем с детства так,
       Я к лошадям в шесть лет ведь был приучен.
       И дядя Гриша, доктор и казак
       Меня в седло сажал "на всякий случай"
       ....................................................
       .....................................................
       ...........................................
       И всё о Пастернаке говорят...
      
       31.
       А он? Как мог сменить тот "поединок
       Двух соловьев", на факт, что "снег идёт?"
       Как постарел он! Из его картинок,
       Введённых им же в общий оборот,
       Я ранние повесил бы в простенок,
       А поздние... Ну пусть я обормот,
       Но с полным правом повторю: "Однако,
       Живаго не достоин Пастернака!"
      
       -------------
       32
       ...Всех выдумал! Ведь я один, пожалуй,
       Не выдуман... А если поточней,
       Я это я, - весьма серьёзный малый,
       Хоть в чём-то и похож на тех друзей,
       Кто зная, как далёк от идеала,
       Черты скандальной личности своей
       Смаскировав "лирическим героем"
       С три короба наврёт, и дальше кроет.
      
       33
       "Но кто такой лирический герой? -
       Вы спросите, дрожа от подозрительности?
       За ним мы - как за каменной стеной
       От литератур-ведов, от их мнительности,
       Его придумывая, мы с тобой
       Осуществляем комплекс дополнительности:
       Потребность хоть в стихах изобразить
       Себя таким, каким хотел бы быть.
      
       34.
       Так Лермонтов Печёрина придумал
       Лишь оттого, что сам Грушницким был,
       Или Крылов свою "Свинью под дубом"
       Для той же самой цели сочинил...
       .......................................................
       .....................................................
       ....................................................
       .................................................
      
      
       35
       К тому же этот тип даёт возможность
       Порой быть откровенным, не тая
       Всего, о чём простая осторожность
       Не даст писать. Но если я - не я
       Быть смелым для меня уже не сложность,
       И пусть тогда в стихах мои друзья
       Увидят всё, чего на самом деле
       В характере моём не разглядели.
      
       36
       Порой случается и в жизни так,
       (В действительной, не только у Тынянова)
       Что имя, превратившись в некий знак,
       мешает "людям, захотевшим странного" \,
       В быту советском есть клеймо: "Чудак".
       Ну кто ж позволит действовать внепланово?
       Бумажка на стене, и ты уже
       Зависишь от поручика Киже.
       .........................................
      
       37
       А Лёва Друскин всё же был поэтом,
       Он как-то мемуары написал.
       Они и сразу были под запретом,
       И дудины устроили скандал -
       Пришлось уехать... Думал я об этом
       Увидев, как он пуделя чесал
       Большого, белого по кличке Гек.
       Был этот Гек хороший человек!
      
       ..................................................
       ( 38 - 41)
      
       42
       Мы все, немногих очень исключая
       Взрослели где-то к тридцати годам,
       Мы дамами девчонок величаем
       И девочками кличем наших дам,
       А после - возраста не замечаем...
       Кто как, а я всё это не отдам
       За скороспелость прошлого столетья,
       Когда успел давно бы помереть я
      
       43
       Как Лермонтов. Ведь что ни говори -
       Печёрин старше моего героя:
       Он в двадцать взрослым стал. Но ты бери
       В расчёт и воспитание иное:
       Так я о чём? О том, что 33 -
       Особый возраст: до него, не скрою,
       Ни я не делал... (Скажем, ничего)
       Ни наш знакомец, Муромец Илья!
      
       44
       Мужчина в этом возрасте не ловится,
       Не то что в пятьдесят и в двадцать пять!
       На ком или на чём он остановится
       Лет через десять - не берусь гадать,
       Но он хотя бы плотником становится,
       Или его должны уже распять,
       Чтоб именем его хоть после смерти
       Вольготно спекулировали черти,
      
       45.
       Как некто Савл... ( Для рифмы скажем Савел)...
       Иудаизм есть то, что от Отца.
       А что от Сына - нам испортил Павел,
       Понаписав посланий без конца,
       Он столько отсебятины добавил!
       Но что-то ведь от Третьего Лица,
       Должно быть, - то, что Мережковский сухо
       Назвал "Религией Святого духа".
      
       45а
       Как помнится грек молодой, Стефан
       Был первым в мире дьяконом , и всё же
      
       ..................................................
      
       И как в ЦеКА - хоть парочку камней
       Был должен кинуть каждый фарисей!
      
      
       46
       Савл, то есть Павел, тряпок их хранитель,
       Стефана подсобил отправить в ад.
       Он, рационалист и соблазнитель,
       (к тому же сам палач и ренегат)
       А до сих пор живёт, как победитель!
       Ну как не стыдно нам с ним ставить в ряд
       Петра, который уж определённо
       Не мог бы стать союзником Нерона!
      
       47
       Да, паулизм есть несомненный вред,
       И христианства в нем не ночевало,
       ........................................
       (48.)
      
       49
       Теперь читатель, помогай творить:
       Три года остаётся нам с тобою.
       Чтоб спрясть судьбы спасительную нить,
       И крепко привязав её к герою,
       Его по лабиринту протащить
       Профессий, дружб, романов... Да, не скрою:
       Судьба его у времени в руках -
       Он и не Дон Жуан и не монах.
      
       50
       Глаза Онегина и Дон Жуана
       Легко могли увидеть целый свет,
       Удобные герои для романа:
       У них почти обязанностей нет,
       А времени навалом. Как ни странно
       Сей факт детерминирует сюжет:
       Чтоб был герой не вроде тунеядца*,
       Должны его профессии сменяться.
      
      
       51
       Ведь "отпуска бывают раз в году",
       Как справедливо Кушнер отмечает,
       А раз уж так - поэту на беду
       Пусть мой герой профессии меняет.
       (Ведь каждому в двухтысячном году
       Утопия такое обещает!)
       А кто припомнит титул "летуна",
       Уж это, братцы, не моя вина.
      
       Герой с автором, естественно (несмотря на отсутствие отпусков и денег), путешествуют, как Онегин или Жуан...
      
       52
       Люблю асфальт, летящий под колёса.
       И с двух сторон сиреневый кипрей,
       Сбегающий по желтизне откоса
       К шоссе из под сосновых галлерей,
       И чёрным лаком, словно знак вопроса,
       Торчащий из под мостика ручей,
       Педалей круговое напряженье
       И лёгкость безмоторного движенья.
      
      
      
       53
       Мне оправданием послужит формула,
       Столь нужная для наших дней шальных.
       Известная ещё с эпохи Ромула,
       Её я постарался встроить в стих,
       Чтобы она вам показать легко могла,
       Что сумма впечатлений путевых,
       Необходимых нам, чтоб после вздор нести,
       Обратно пропорциональна скорости.
      
      
       54
       Ну вот и Новгорода младший брат.
       Довмонтовой стены высокий камень,
       Тяжёлых контрфорсов мощный ряд.
       Что держат многотонными руками
       Массив стены, с которой не палят
       Уж двести с лишним лет, когда войсками
       Был полон город, и тяжёлый гром
       Тут грохотал, разбуженный Петром.
      
       55
       Взгляни с верхушки круглой Кутекромы
       На ижицу сливающихся рек,
       Забудь про стены, храмы и хоромы,
       Запомни только плавных вод разбег,
       Да там лесов зубчатые изломы,
       Которые и наш неровный век
       Переживут... Но елки-великаны
       Не знают ближних леспромхозов планы...
      
       56
       Слияние Великой и Псковы
       Заполнено сиренью и церквами,
       И тишиной. И уханьем совы,
       Живущей до сих пор между зубцами
       Собора шлемовидные главы
       Слегка фосфоресцируют ночами,
       И город, от Поганкиных Палат
       До Запсковья, молчанием объят.
      
       57
       Клубком свернулась ночь в начале лета
       И спит в глазницах звонницы пустой,
       Пока её трехглазые рассветы
       Не вышибут лучистою метлой
       Из трёх белёных арок. Три кометы
       На миг хвосты расстелят над росой...
       Смотри восход сквозь звонницу! Такого
       Нигде ты не увидишь, кроме Пскова.
      
       58
       Палатку на багажник укрепив,
       И через рамы застегнув портфели,
       Мы вышли Арсеналом на обрыв
       И сверху на Великую смотрели,
       И вниз направились, перекурив,
       Через чертополох и асфодели,
       Ведя велосипеды под уздцы,
       Как древние пскопские молодцы.
      
       59
       Прозрачен над асфальтом летний зной.
       Всё вниз и вниз, почти что незаметно.
       Псков растворялся в дымке за спиной
       И скрылся на тридцатом километре,
       И вот мы - под Изборскою стеной,
       Где в самый тихий день гуляют ветры
       И тень от стен, квадратом резкой тьмы
       На труворовы падает холмы.
      
      
       60
       Два озерца, забытые судьбой,
       Глазами Пана смотрят в неба своды,
       Меж ними и щербатою стеной
       По склонам убегают огороды,
       От чудища с зубчатою спиной,
       Что как дракон неведомой породы
       Наставил уши башен над холмом
       Во сне насторожённом и немом...
      
       ( 61- 65)
      
       66
       Но где сюжет? - Сюжет не получился.
       Где фабула? Мы фабулы хотим!
       Глава прошла, герой и не родился!
       А путешествует... Ну, дьявол с ним,
       Но автор-то!!!
       ( ... Ребята: я решился:
       Сюжет к чертям, октаву удлиним.
       Лорд Байрон бы ничуть не удивился,
       А критик "Б" - кто ж станет спорить с ним?
       Пускай себе! Тон менторский усвой,
       Качая буйной антиголовой \ !)
      
       67
       Да здравствуют романы и поэмы,
       В которых - ни романов, ни поэм!
       Зато стадами в них пасутся темы,
       Зато идей блистательный гарем!
       Поэты, детектив ругаем все мы,
       Нагроможденье, мол, сюжетных схем...
       А ведь признайтесь, жизнь не так ретива.
       Чтоб всем давать сюжет для детектива!
      
       68
       Альтшуллер мне, конечно, возразит:
       "Да ведь лирические отступленья
       Нужны, когда за ними хоть сквозит
       Сюжет! Но что за трёп до отупленья?"
       Ах, Марк, поверь, что автор дорожит
       Учёностью твоей, но, к сожаленью,
       Традиции обрыдли - и привет:
       Уходит в отступления сюжет!
      
       69
       - О чём же ты? - О жизни человека!
       - Но до чего неоднородный сплав!
       - А хочешь "Ехал грека через реку"
       Я растяну на тысячу октав?
       Я это назову "романом века",
       И, что ни говори, а буду прав,
       Затем, что я завидую жестоко
       Всемирной славе "Бурного потока"
      
      
      
       ГЛАВА ВТОРАЯ.
       1
       ..............................................
       ......................................................
       Есть список прототипов - мы с тобою
       Из них и сконструируем героя.
      
       2
       Что значит конструировать людей?
       На это есть, во-первых, папа-мама.
       Петруччи выдал несколько идей,
       Но мы их игнорируем упрямо,
       Ещё один есть способ посложней,
       К которому прибег когда-то Брама,
       Но Шива, говорят, ему мешал,
       В проекте испартачив идеал.
      
       3
       Четвёртый способ есть литература.
       Но при подобном способе рожденья
    Герой - нематерьяльная фигура -
       Обычно остаётся без крещенья,
       А в наши дни поэтов креатура
       Не подпадает под постановленье
       Медалью награждать младенца ради
       Того, что он родился в Ленинграде.
      
       4.
       И мой герой медали не имел.
       Что огорчительно для патриота.
       Родившись, он не молочка хотел.
       Поскольку взрослым вылез из...блокнота,
       И на велосипед, понятно, сел -
       Пришлось купить - разумная забота:
       Уж если появился он в пути,
       Не в рюкзаке же мне его везти!
      
       6
       Ну а теперь, по правде говоря,
       Ещё работа предстоит нам: это -
       Создать ему родителей. Не зря
       Творцом зовут и Бога и Поэта:
       Трудясь, пыхтя, плюясь, ворча, куря
       Они работают на благо света,
       Но нелегко приходится богам:
       Стругацкие свидетельствуют нам.
      
       7
       .............................................
       Но Данту тесно в закоулках адских,
       Вот он и превратился в двух Стругацких
       ......................................................
       (8)
      
       9
       И учит нас научная фантастика,
       Как можно из простых вещей собрать
       (Хоть из полупроводников и пластика)
       Герою моему отца и мать:
       Но мне, поэту, только ономастика
       Нужна одна: ведь стоит их назвать...
       Вот преимущество литературы:
       В ней имя оживает без фигуры!
      
       10
       Ещё и не успел я сотворить
       Один комплект родителей героя,
       Они уже не так желают жить
       , Как я им предписал, план книги строя,
       И путают логическую нить,
       И громко пререкаются со мною,
       Как роботы у Шекли, без конца
       Сажая в лужу своего творца.
      
       (11-12)
      
       13
       Отец служил "отлично, благородно"
       Сперва на флоте, а потом в НИИ,
       Немецким языком владел свободно,
       И ордена немногие свои
       Лишь дважды в год на "праздник всенародный"
       Надев, морские вспоминал бои,
       А в остальном по всем своим манерам
       Не офицером был, а инженером.
      
       14
       Его жена была - его жена.
       Окончив до войны библиотечный,
       Писала кандидатскую она,
       Грозя работу эту сделать вечной,
       Потом ей степень стала не нужна,
       И вкус почуя в зрелости беспечной,
       Она "держала дом", решив, что он
       Есть кладезь звёзд для мужниных погон.
      
       15
       А сын, как вся студенческая братия
       Которой переполнен Ленинград,
       Экзамены сдавал, "мотал" занятия
       И мат навяливал на сопромат,
       Ещё он удостаивал проклятия
       Предмет, о коем вслух не говорят,
       Или не одолев своей натуры,
       На чертежах чертил карикатуры.
       ....................................................
       ( 16 -23)
      
       24
       День пасмурный, безветренный, бездождный
       Играет жёлтым шорохом листвы,
       Прозрачные аллеи чуть тревожны,
       И замирают мраморные львы,
       Боясь движением неосторожным
       Стряхнуть листок кленовый с головы,
       И вот на ней, причудливо и криво
       Растёт из листьев золотая грива.
      
       25
       И там, где сваливали с барж дрова,
       Где пахло лошадьми, смолой и небом,
       Забыта вытравленная трава -
       Бензиново, окаменело, немо
       Дыханье земляного естества
       Сожгла асфальтовая эмфизема,
       И лишь оазис чуда - Летний сад
       Локтями лип расталкивает ад.
      
       26
       Как говорит Ефремов, инфернальна
       У нас цивилизация пока.
       Мораль в ХХ веке - аморальна!
       Не верите? Читайте "Час Быка".
       Ведь бытие настолько матерьяльно,
       Что если где оторвана доска
       В рационалистическом заборе -
       Бетоном дырку мы залепим вскоре.
      
       27
       За Выборгской за дымной стороной, -
       (Отечеством машин, конфет и тряпок),
       За парком Академии Лесной,
       Белокирпичный есть Северо-Запад,
       Овеянный кленовой тишиной,
       В которой растворён сосновый запах,
       И перламутрово глядит с утра
       На Озерки Поклонная Гора.
      
       28
       Давно ль её чуть дымчатое око
       Избавилось от белого бельма,
       От статуи белёного Пророка,
       Вокруг которой разливалась тьма,
       И скрип уключин Александра Блока
       Над озером глушит одна зима...
       Но и зимою, у озёрной кромки,
       Я слышу тайный голос Незнакомки.
      
       29
       Но дальше - через линию, туда,
       Где переулки и калиток скрипы,
       Забытые колодцы и вода,
       Зелёная, как над колодцем липы.
       Тут странно выглядят и провода,
       Ещё странней - нейлоновые типы:
       Годов шестидесятых остряки
       Уж не заламывают котелки!
      
       30
       .....................................
       ..........................................
       Канавы да болотца без мостков,
       Чуть ни на километр, до самой Лахты,
       Где ветр балтийский милости простёр
       На узкое крыло далёкой яхты,
       И низкой глыбой уплывая в сон,
       Виднеется на взморье стадион
      
       (31-32)
      
      
      
      
       33
       Когда от фар луч света перекрещен
       Струится вдоль асфальтовой реки,
       И мечутся, белея, платья женщин
       В листве обочин, словно мотыльки
       , И зелень ярче кажется и резче,
       И кроны так прозрачны и легки,
       Тебе на миг покажется - так просто
       Что рай земной зовут - Елагин Остров.
      
       (34- 47)
      
       48
       ..................................
       .................................
       .......................................
       И ровно в двух шагах, (Увы, не дале!)
       Мы вдруг экскурсовода увидали!
      
       49
       Он группу вёл как стадо старый слон.
       Отлично выбрит, в меру напомажен.
       Музей дрожал, как град Иерихон.
       Мне на мгновенье показалось даже,
       Что с силою выплёвывает он
       Куски табличек, текст этикетажа)
       Порой лишь ударенье переврёт.
       А следом группу дИвица ведёт.
      
       50
       Эмоций полон рот, а информации
       На сотню слов полбита не найдёшь:
       .....Вот этой вазой должен восхищаться я,
       Или "вот этот стул - как он хорош:
       Изысканные линии стремятся, и..."
       Стоишь, не слушаешь, и только ждёшь,
       Чтоб смесь косноязычия и фальши
       Прервалась роковым "пойдёмте дальше".
      
       51
       И всё же - кто такой экскурсовод?
       "Двуногий суррогат магнитофона"?
       Панегирист? Горластый счетовод,
       Перечислитель статуй и плафонов,
       Картин и стульев?.. Но иной поёт
       Как тетерев, бездумно, упоённо...
       Я этого вопроса не решил,
       Хоть сам в музее методистом был...
      
       52
       Пытаясь одолеть свою иронию,
       И кое-как дослушав до конца
       Хвалу изысканности и гармонии
       Большого Петергофского дворца,
       Решил, что если бы сидел на троне я,
       То запретил бы именем Отца
       И Сына с Духом по всея России
       Выделывать экскурсии такие!
      
       53
       Указ, достойный памяти Петра,
       И сходный с тем, в котором отмечается,
       Что кончилась шпаргалочья пора,
       "...И господам сенаторам вменяется
       речь не читать и не зубрить с утра,
       Своими пусть словами изъясняются,
       Чтоб глупость каждого увидел всяк!"
       Вот надо бы с экскурсиями так.
      
      
       56
       Под Нарвой прежде отморозив... (уши)
       И торопясь осуществить свой бред,
       "Петр первый прорубил окно в Европу,
       Которое двести семнадцать лет
       Не закрывалось" (Только остолопу
       Невнятен этот, столь простой, ответ
       На тот Октябрь, что календарно диким
       Был в ноябре. И оттого - великим)
      
       57
       Ещё кой кто зовёт его...
       ...................................................
      
      
       (58 - 72)
      
      
       73
       ................................................
       На камушках огрызки кукурузы,
       Купальщицы, грузины и медузы.
       .....................................................
       ....................................
      
       (74- 85)
      
       86
       ..............
       ...........................и Томашевский,
       С которым мы всегда, как ни придёшь,
       Дом Книги криками вгоняли в дрожь.
       ....................................................
       90
      
       (91 -94)
      
       95
       На ракушке Венера Боттичелли -
       Ну кто там говорит про красоту?
       Нет ни бедра, и титьки - еле-еле.
       Нет, я уж Ренуара предпочту.
       А если так придерживаться серии,
       Из всех венер я выбираю ту,
       Что на тахте, валяясь полусонно,
       Глядит, прищурясь, с полотна Джорджоне.
      
       (97 - 98)
       99.
       ...................................
       ...............................
       ...........................................
       Полвека все гитары были ржавы -
       Традиция пошла от Окуджавы
      
      
      
       63. * * * В.Павловой
      
       Заглушить рокотание моря
       Соловьиная песнь не вольна.
       А. Блок.
       Захлопнуть дверь и оказаться
       В средневековом городке,
       Где пятки мокнущих акаций
       И стены крутятся в реке.
       Из четырех надвратных башен
       Которая ведёт куда?
       Во все ворота путь не страшен,
       Под всеми стенами вода.
      
       И никого не спросит осень
       Зачем забрёл, когда - назад.
       Всё оттого, что каждый носит
       В себе свой соловьиный сад...
       Я рвусь через его ограду,
       Осенним журавлём трубя,
       Мне только дальше бы от сада
       И от себя! А ты - в себя,
       В себя тропинкой недотрогой.
       Ну, как столкнуться нам с тобой,
       Когда в себя - одной дорогой,
       А от себя - совсем другой!
       И что за чёртовы качели:
       Один туда, другой сюда,
       В себя уходят еле-еле,
       А от себя, так никогда.
       Зачем булыжные дороги,
       И четверо ворот к чему?
       В себя уйти дано немногим,
       А от себя, так никому...
      
      
      
       64. * * *
       Письмо м-ру Шерлоку Холмсу.
      
       На Бейкер-стрит, когда-то тихой и пустой,
       На Бейкер-стрит я не нашёл квартиры той.
       Ах, шумный город, кто наврал про твой туман?
       Колонны лепятся и лепятся к домам,
       Викторианские колонны без числа -
       Весь прошлый век их эта курица несла
      
       Ах, "мэрри Ингланд", как поместится в строку
       Чугунный Черчилль, чуть припавший на клюку,
       Когда над ним, сквозь контрфорсов кружева,
       Торчит кубического Бена голова!
      
       На Бейкер-стрит, теперь действительно пустой,
       Ни Вас, ни Ватсона, ни старой дамы той...
       А у меня, как прежде - трубка да халат...
       Вот только скрипка - не умею, виноват,
       Ведь всё меняется, моя ли в том вина:
       Магнитофонные настали времена.
       А баскервильский дог - он в пудели пошёл,
       Глядит умильно и хвостом стучит об стол,
       И, вскинув ногу, льёт презрение своё
       На трафальгарское чугунное литьё.
      
       На Бейкер-стрит, когда-то тихой и пустой,
       Остался в воздухе черёмухи настой,
       За Риджент-парком как всегда цветёт вода,
       И клерки тоже не девались никуда.
       Они твердят, что Конан Дойль Вас сочинил,
       Мол, в старой Англии достаточно чернил,
       Они твердят, что не найти и Вашу тень...
      
       Но Мориарти ж я встречаю, каждый день!
      
      
       65. АМЕРИКА
      
       Посреди заболоченных рек,
       Между клёнов - разлапистых рук,
       В парике восемнадцатый век
       И глухой пуританский сюртук.
       Бесконечные, злые леса
       Ядовитым плющом поросли,
       Заглушает псалмов голоса
       Страх лесной - не коснуться земли.
       Въедут в лес - и в машине сидят,
       И не смеют с дороги сойти,
       И асфальтовой плёнки парад
       Держит их под стеклом взаперти.
      
       Словно чуя, что всё ещё тут
       За ветвями враждебный вигвам,
       Осторожно и робко ползут
       Кадиллаки по серым холмам.
       И глупа их никчёмная мощь,
       Лихорадочен хромовый блеск,
       Средь беременных стрелами рощ,
       Где ветров нескончаемый плеск.
       Это призраки длинных машин
       От посёлка к посёлку скользят,
       Но за что в этой странной глуши
       Их щадит зеленеющий ад?
      
       Так живут, словно завтра падёт
       Ненадёжный, дощатый мирок,
       И к пустыням фургон поползёт,
       За спиной оставляя Восток,
       Так живут, словно только вчера
       Швартовался тут "Майский Цветок",
       Так живут, словно только с утра
       Строить начали свой городок.
       И косой колоколенки взлёт
       Молча молится Господу Сил,
       Чтоб всему вопреки сохранил
       Осаждённый лесами народ.
      
      
      
       66. * * *
       От Китежа до Петербурга
       Совсем не так далеко:
       Следи за полетом окурка,
       Брошенного в Неву.
      
       От Лондона до Атлантиды
       И вовсе рукой подать.
       Гулкий Биг Бен обиду
       Колышет в желтой воде.
      
       Говорят, Венеция скоро
       Будет на дне морском -
       Лев Святого Марка,
       Отращивай плавники!
      
       Да только - зачем об этом?
       Все-таки мне никак
       Не хочется быть поэтом
       Тонущих городов...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    "ПЯТЫЙ ВСАДНИК" (1979 - 1985)

      
      
      
      
      
      
       Не знаю, решена ль
       Загадка тьмы загробной,
       Но жизнь как тишина
       Осенняя подробна.
      
       Б. Пастернак.
      
      
      
      
      
       70. * * *
      
       В тюряге философ, у власти кухарки,
       Священник - на рынке, торговец - во храме...
       Мы так перепутали всё по запарке,
       Что сами актёры и зрители сами...
      
       На кухне, в той квартире,
       Что скоро век пуста,
       В Антихристовом мире
       Не поздно ль ждать Христа?
       Соблазнами утопий вымащивая ад,
       Носиться по Европе
       Рычащих автострад?
      
       Но чей ты, чей ты, чей ты?
       Не знаю... - Аз воздам!
       То "скорбный Ангел Мщенья"
       Бредёт по городам.
      
       Ещё гранит не рухнул,
       И не забыт Шекспир,
       Но до размеров кухни
       Сжат европейский мир.
       Ещё и юн, и светел,
       Всё, вроде, ничего, -
       Но так ветхозаветен,
       Как будто д о Н е г о...
      
      
       71. Из "ПИТЕРСКОГО АПОКАЛИПСИСА"
       (Рассказы бывшего сторожа Смоленского кладбища 1978-79 г.г
       с комментариями автора)
       1.Рассказ.
       . В тысяча восемьсот двадцать четвертом
       Было наводнение и многое еще:
       Кто видал комету, а кто и чорта,
       Коему копыто обварили борщом,
       А кто-то вспомнил: когда Наполеон
       Войска поворачивал на север России,
       И стали поговаривать, что, мол, пора
       Увозить в Москву фальконетова Петра -
       Майору Батурику снился сон,
       Сон опасный и некрасивый:
      
       Что конь Петра вдруг эатряс брон..
       (страшко сказать!) - зовой гривой,
       Долой со скалы - и ко Дворцу,
       На балконе - Александр, со страху синий.
       Петр eгo - медной ладонью по лицу:
       "Что тъr наделал с моей Россией?
       Но пока я здесь и Гром -Камень стоит,
       Слава Богу, столице ничто не грозит!
       А ты, молодой человек, глуп:
       Думаешь, т ы победишь Наполеока?
       Он сам полезет, как петух, в суп!"
       И всадник удалился с подобающим звоном.
      
       Майор Батурин протер глаза,
       Майор Батурин думал недолго,
       И по секрету двум-трем рассказав,
       Убрался в отставку. В именье, За Волгу."
      
       2.
       (Комментарий автора)
      
       Пока что целы набережных плиты,
       Пока над Петропавловскою ангел
       Крест держит, и пока ка Громе-Камне
       Петр охраняет детище своё,
       Пока суровый Иоанн Кронштадтский
       Спокойно спит в нетронутой могиле,
       А на Смоленском светится лампада
       Блаженной Ксении, пока Суворов
       Не выскочил из-под плиты музейной,
       Пока ехидный Карл Иваныч Росси
       Молчит и терпит площадь возле Лавры -
       Все в мире будет кое-как терпимо.
       (Все в мире - к сожаленью не в стране!)
      
       Но если ангел вдруг, в какой-то час
       Крест сменит на трубу,
       И звук ее
       Услышат даже на бретонских скалах,
       А с петeрбyргских набережных плиты
       Посыплются в Неву, Фонтанку, Мойку -
       Столица, что моложе всех в Европе,
       Припомнит о судьбе Иерихона - Тогда...
      
       Весь европейский мир стоит,
       Пока не рухнул питерский гранит
      
      
       3. Второй рассказ.
      
       "Святая Ксения, сбереги
       Свой город от пучины адской!
       С Васильевского, с Петроградской
       Ещё слышны твои шаги.
       Святая Ксения, сбереги...
      
       Еще не стар тот паренёк, -
       Не забывай о нем, болезном,
       Что видел ночью на Смоленском
       Твоей лампады огонёк!
       Святая Ксения, близок срок!
      
       Уж в небе синие круги
       Бегут и тают над заливом!
       В стране, где не видать ни зги,
       Свой град больной, свой град счастливый,
       Святая Ксения, сбереги!
      
       4. Комментарий автора.
      
       А там, на Аничковом мосту
       Уже взвиваются в высоту
       Четыре апока-
       липтических коня.
       Четыре. А пока -
       копыта, не звеня
       Застыли. А бока
       дрожат от напряженья,
       И вздуты ноздри.
       Всё -
       в предчувствии движенья.
       Их, черных, четверо, могучих, как века,
       Их, черных, четверо,
       как в старину.
       Пока.
      
      
      
      
       72. АННА
       А.Р.
       1, (1970 г.)
      
       Канун русальной недели.
       Факелы в камышах.
       Лес, оплетенный хмелем,
       Ведьмы скользящий шаг...
       Через кусты крушины,
       Где желтый месяц плясал,
       Капли с белых кувшинок
       Сбегают по волосам.
       Лесная, жгучая бодрость,
       Озябшая грудь остра,
       Бьют по бегущим бёдрам
       Взмахи полночных трав...
      
       В белом дыханье погони,
       В мареве чёрной зари
       Не ускользнут от ладоней
       Мокрые плечи твои...
      
      
       2. (1980 г.)
      
       На Крутицком подворье заплуталась зима,
       На Крутицком подворье зелены терема.
      
       Ты ли, Аннушка, Анна - в новом, глупом дому,
       А не в том деревянном, расписном терему?
      
       Деревянный? Фантазия: Он кирпичный давно...
       Но бетонную Азию видно сверху в окно.
      
       В небе чёрном, немирном - лунный щит, ханский щит...
       Но твой голос просвирни в телефоне звучит.
      
       Не в костюмчике, в летнике ты выходишь на звон,
       Анна, Анна Последняя домонгольских времён,
      
       И стоишь одиноко, словно та, на Нерли,
       У оконного ока этой зимней земли,
      
       Лишь платок твой в узоре незабытой весны...
       На Крутицком подворье терема зелены.
      
      
      
       73. СОНЕТ Ивану ЕЛАГИНУ
      
       На площадях танцуют и казнят,
       Я мог бы так начать венок сонетов...
       И. Елагин.
      
       На площадях танцуют. И казнят
       Тех, кто со всеми заодно не пляшет.
       Стихи он пишет, или землю пашет -
       Ату его! Не друг он и не брат.
       Он - волк тамбовскиий, как ему твердят
       Те, кто ногами в общем ритме месит,
       И всё равно они его повесят
       Не через год, так век тому назад.
      
       Причин и следствий временн'ых не зная,
       Так логика резвится площадная,
       Да вот беда, мне всё не до неё!
      
       Грозятся роботы, сулят Косую,
       А я пока по-своему танцую,
       И бубен мой ещё твердит своё.
      
      
       СОНЕТ
       Памяти М. А. Волошина
      
       Нет, всё при мне, ничто не распылилось:
       Они вдвоём стояли надо мной:
       Отец и тот - с огромной бородой,
       А псина у прибоя суетилась.
      
       И море шелестящее раскрылось,
       Но, ничего не видя впереди,
       Я голос услыхал: "Иди, иди"...
       Как должное я принял эту милость,
      
       И кривоного топая в волну,
       Почувствовал: теперь - не утону!
       Вот - первое, что помню я из детства...
      
       Но все-таки за что мне, отчего
       Досталась неприкаянность его,
       И тайны бесполезное наследство?
      
       74. ВДОЛЬ РЕЙНА
      
       Внизу луну дробит река на тысячи ножей,
       Дорогу гонят в облака ступени виражей.
       И кто-то растёр
       контуры гор, очерченные углём
       И властно велит держать этот ритм
       в молчанье за рулём.
      
       Слепые шпаги встречных фар - сбивая светом свет,
       Мы у судьбы не просим в дар, чего на свете нет!
       Но из того, что нам дано, и капли не прольём,
       Тому гарантией одно - молчанье за рулём.
      
       Ложится снег. На час? На век? Нет стрелок на часах...
       Средь голых осин безмолвно один
       Святой Иоанн в Лесах.
       И если когда вернемся туда - снова себя найдём:
       Травой прошелестит о том молчанье за рулём.
      
       Вернуть любовь к закату дня! Ведь если ей не быть,
       То значит, ненависть меня заставит вечно жить,
       Кружа по страшным виражам, зло сокрушая злом...
       Дай сил не мстить, порви эту нить,
       молчанье за рулём!
      
       И ветра нож, и стрелок дрожь - превыше всех затей,
       Когда дыханьем ты поймёшь отраву скоростей!
       Не надо песен, Лореляй, гори они огнём,
       Одно прошу - не нарушай молчанья за рулём
       Сент-Гоар
      
      
      
       75 * * *
       Голландский тюльпан и фламандская роза.
       Трещит горизонт, как сухая вискоза,
       Его прорывают туда и обратно
       Машины - и как он висит, непонятно.
      
       В преддождье асфальтовом, в облаке чёрном,
       Лесочки, пригорки и паркинги - к чёрту!
       Вся в дырьях сухая, седая вискоза,
       И - проблеском солнца - тюльпан или роза.
       "Мне ка-а-жется да-аже..."
       не творчеством - кражей
       В строку засупоненные пейзажи.
       Но всё-таки тучи, и сосны, и ветер -
       Всё лезет, всё ломится в строки вот в эти,
       Всё требует: затормози у кювета
       И стебли рвани, так чтоб вместо ответа
       Тут, рядом с тобой, на переднем сиденье
       Остались чужим ощущеньем серьёза,
       Не бывшей, не нужной, не памятной тенью
       Голландский тюльпан и фламандская роза.
      
       1978 г.Граница Бельгии и Голландии
      
       76. У МАЯКА
       В.Павловой
       Когда отлив ползёт с песка,
       За маяком Сен-Геноле,
       За этой грудой круглых скал
       Урчит Атлантика во мгле,
       И чайки падают в туман,
       И мы - одни на всей земле -
       На самой маленькой скале
       У маяка Сен-Геноле,
      
       И нет ни моря, ни земли,
       И горизонта нет вдали,
       И за спиной туман стеной...
       Ты видишь? Это - край земной,
       Ты знаешь, он - не рай земной,
       И всё же ты стоишь со мной
       Под этим маяком немым.
       Тут даже чайки не кричат
       И молча падают в туман,
       Тут - край земли;
       А что за ним?
      
       Но скалы серые молчат.
       Отлив молчит. И те кресты,
       Рыбачьих сейнеров кресты.
       Тут ночь боится пустоты.
       А ты
       Боишься пустоты?
       А я?
       Не знаю. Я промок.
      
       Песок и ничего окрест.
       Лишь каменный тяжёлый крест
       На перекрёстке двух дорог.
       Они расходятся...
       Куда?
       И крест поставлен на пути.
       А на любви? За что? Когда?
       И перекрёстка не найти,
       И горизонта нет вдали...
      
       Но всё-таки - зови, зови:
       Мы были на краю Земли,
       Любили на краю любви.
       Бретань, Сен-Геноле.
      
      
      
       77***
       "То, что делаешь - делай скорей!"
       Пусть останутся хлеб и вино.
       Растворяйся в тумане аллей,
       Чтобы стало тепло и темно.
       Потому что теплей без тебя,
       Хоть, наверно, темней без тебя,
       Но промерз я с тобой, и не рад
       Что теплей одному и нигде...
       А темней? Но кошачий мой взгляд
       В темноте - словно рыба в воде.
       Наглотавшийся мертвенных числ,
       Заплутавшийся в сердце своём,
       Я оплачу таинственный смысл
       Этой вечери тайной вдвоём.
       Не оглядывайся у дверей,
       Я смолчу. Я давно уж не тот,
       И тебя ведь никто там не ждёт...
       То, что делаешь - делай скорей ...
      
      
       78 * * *
       Вот бы дожить до лета -
       Снова увидеть Лондон!
       Но лондонские колонны
       Белы, как рёбра скелета...
      
       Говорят, что срок уже близко,
       Что обвалится, как палатка,
       Горбатого Сан-Франциско
       Подтаявшая шоколадка.
      
       У Африки сдавлена глотка?
       Пусть! И Азию тоже не жаль!
       Но Европа в одних колготках
       Выходит на place Pigalle...
      
       Мир, давно подожжённый, намедни
       Разорён бандитским постоем,
       И Париж не стоит обедни,
       И Питер парада не стоит,
       И всех игр не стоят свечи...
      
       Так пусть последний огарок
       Озарит эти мягкие плечи
       И пенных волос Ниагару!
       25 февр. 1984 г. Бад-Хомбург.
      
      
       79 * * *
       Трижды в сутки тяжелые колокола
       Оглашают глухой городок.
       У пустого пруда, у сухого ствола
       Слишком много влюблённых строк.
       Но, идущий ко дну, не забыл ни одну -
       Прижимаюсь к пустому окну...
       Где, когда заработал я эту вину -
       Всё любовную лямку тяну.
       Равнодушья прошу! Но никто не подаст,
       Хоть отсохни, ладонь протянув,
       Не подаст безразличную холодность астр
       И сентябрьской души тишину.
       Трижды в сутки чугунные колокола
       Оглушают пустой городок,
       Но всё кажется, видится из-за угла
       Красно-серый голландский платок.
       Март 1984. Там же
      
       80 * * *
       Я больше не буду писать о любви:
       Одежда строки расползается в клочья...
       Себя самого и других не мороча,
       Я больше не буду писать о любви.
      
       Кругом все - позёры. Театр для себя -
       Обычный закон неудачников сцены:
       Им хочется в жизни творить перемены,
       В картонные трубы ходульно трубя.
      
       Я больше не буду писать о любви,
       В животную, женскую жадность я верю,
       Не в окна души, а в горящие двери,
       Не в песни, а в то, что без слов о любви.
      
       А ты кто такая? Не бойся, зови:
       На вечер любимою будет любая,
       Запретом на жажду себя не сжигая,
       Что хочешь - но только без слов о любви!
      
       В ночи, опустелой, как Храм на Крови,
       В сплошной - от Кронштадта и до Сан-Франциско,
       Любые полкруга, - так пусто, так близко,
       Но только, смотри, не шепни о любви...
      
      
       81 * * *
       Послание в Петербург
      
       Город - призрак в белую ночь,
       Ибо призрачен даже чугун,
       Ибо тени в белую ночь -
       Только отзвук молчащих струн.
       Просто нет их теперь, теней.
       (Это здесь писал Шамиссо).
       Просто ночи - призраки дней,
       Колоннады - призрак лесов,
       Город-призрак - последний князь
       Новгородской вечной земли,
       Сквозь его тротуары и грязь
       Веча призраки проросли.
      
       Так... Но ты одного берегись:
       Если в эту ночь без теней
       Ты заметишь, глянувши вниз,
       Тень у ног подруги твоей,
       Тень, что в этот плывущий час
       Ни садам, ни любви не нужна...
       Если тень сохранила она -
       Непременно тебя предаст.
      
      
      
       ЕВРОПЕЙСКИЕ СОНЕТЫ
       (четвёртый венок)
       (1983)
       Виктору Некрасову
       1 -
       Европа - остров. Тесно городам
       В дикарском окруженье океанов,
       В истерике рок-н-рольных барабанов
       И пестроте взбесившихся реклам,
       Им всё равно, неоновым огням,
       Скользить по стёклам, стали и бетонам,
       Или спускаться по дубовым кронам
       И по крутым готическим камням.
      
       Хоть дуврских скал белесая стена
       И критская прозрачная волна
       По счастью чужды яркости Востока,
      
       Но слышатся зурна или там-там,
       Но движутся пустыни к воротам,
       Отмеченным кривой печатью Рока!
      
      
       2 -
       Отмеченным кривой печатью Рока,
       Ты в памяти остался, Вавилон -
       Жестокий, древний, азиатский сон -
       Европе от него немного прока:
       Рим, а не ты был у её истока,
       И до сих пор латинской бронзы звон
       Живёт, колоколами повторён,
       И готикою вознесён высоко.
      
       Тут не был ни Чингиз ни Тамерлан,
       И только полумесяцем Осман
       Взмахнул, и флейты взвизгнули жестоко,
      
       И янычары хлынули толпой,
       Но мир поверил в добрый жребий твой,
       Имперской Вены темное барокко.
      
      
       3 -
       Имперской Вены тёмное барокко,
       Крутые кровли царственных громад,
       В узорных верстах золотых оград
       И пятнах затуманившихся окон.
       Столица полумира! Одиноко
       В игрушечной, остаточной стране
       Чуть не в границу упираясь боком,
       Торчишь, сама с собой наедине.
      
       Ты так знакома мне (да ведь по сути,
       Всех брошенных столиц подобны судьбы)
       И всё-таки стократ роднее нам
      
       Нормандский ветр, неверный и упругий,
       Кленовый мусор на каналах Брюгге,
       И акварельно-тихий Амстердам.
      
      
       4 -
       И акварельно-тихий Амстердам
       Как прежде дёгтем пахнет и канатом.
       О, корабельный вкус солоноватый,
       К кирпичным прилепившийся домам,
       Где ивы, наклоняясь к берегам,
       Краснеют всей листвой белесоватой,
       Когда цепей скрипучею сонатой
       Звучит закат, гуляя по мостам,
      
       И молкнет шелест вёсел; и старинны,
       Как сцены открываются витрины,
       Дав место архаическим блядям,
      
       И дремлют фонари над каждой Летой...
       Да, - выглядит совсем иной планетой
       Базарный Рим, пустивший толпы в храм!
      
      
       5 -
       Базарный Рим, пустивший толпы в храм -
       Извечная столица ротозеев,
       Святынь, котов, лавчонок, колизеев...
       (Скучает хлыст Христов по торгашам!)
       И если в ночь по гулким площадям
       Пройтись от конской задницы зелёной
       И до волшебной, факельной Навоны,
       Где пиццы и гравюры пополам -
      
       Так важничает каждое окно,
       Квиритской неприступности полно,
       А Форум - как сенаторская склока...
      
       Но мостик перейди - и ты спасён:
       Трастевере! Гитар бездумный звон,
       Бульварная, парижская, морока...
      
      
       6 -
       Бульварная парижская морока
       Смешала всё: чиновников и фей,
       Такси, арабов, зеркала кафе,
       В одно лицо - клошара и Видока .
       Иное дело - улочки в Маре:
       Дворцы - принцессами в ослиной коже.
       И остров Сен-Луи в густой заре,
       Где жил Бодлер, и я столетьем позже.
      
       Не всякий мушкетёрски-весел, как
       Некрасов, что из кабака в кабак
       По Сен-Жермен - беспечно, как сорока...
      
       Ему бы - день да ночь, да сутки прочь!
       А мне - твою тревогу превозмочь,
       Печальный Лондон, в ожиданье срока.
      
      
       7 -
       Печальный Лондон! В ожиданье срока
       Осенних парков чуть желтеет сон,
       Но зелен вечно бархатный газон,
       Как стол бильярдный, ждущий одиноко
       Викторианской белизны колонн.
       И час игры подходит - слышишь звон?
       Биг Бен, Биг Бен, о, до чего ж далёко
       Империей моряцкой разнесён
      
       Твой хриплый голос рынды корабельной,
       Твой облик романтический и цельный,
       И даже уничтоженный туман
      
       Не оборвал судьбы твоей старинной,
       И всё all right бы, если б не Берлин - но
       Берлин - почти смертельно - пополам!
      
      
       8 -
       Берлин - почти смертельно пополам,
       Когда ещё срастётся эта рана?
       Откроет ли проход удар тарана
       С Унтер-ден-Линден на Курфюрстендамм?
       Цена drei Groschen торовым громам:
       Пока они там в небе отдыхают,
       Тиргартенские липы засыхают,
       Гуляет серый страх по площадям.
      
       Кривых реклам аляповатый свет
       Рассеет ли его? Скорее - нет!
       Тревожно засыпают переулки,
      
       Завидуют, как скуки не тая,
       На судьбы европейские плюя,
       Женева дрыхнет в плюшевой шкатулке
      
      
       9 -
       Женева дрыхнет. В плюшевой шкатулке
       Лежат часы. И все они - стоят.
       Их столько, что мостить дорогу в ад
       Омегами - куда дешевле булки!
       Ещё дешевле тот, пустой и гулкий
       Особо-Обдурённых-Наций ряд,
       Где ульями таинственно гудят
       Всесветных шпионажей закоулки.
      
       И в брызгах распылив огни Лозанн,
       Интернациональнейший фонтан
       Зовёт на пароходные прогулки
      
       По озеру... Ну, кто же в том краю
       Посмеет вспомнить, что в земном раю
       Москва бетоном душит переулки?
      
      
       10 -
       Москва бетоном душит переулки,
       Стейт-билдинги как доты громоздят.
       Вставная челюсть города, Арбат -
       Эдем бюрократической прогулки.
       И поскучнел навек Нескучный сад,
       И Сивцев Вражек съеден силой вражьей,
       Зато у мавзолея та же стража,
       И проступают пятна, пятна, пят...
      
       Но людям говорят, что это - розы.
       Кровь можно смыть, в конце концов, но слёзы
       С колымских скал или кремлёвских плит
      
       Подошвами годов не оттирают.
       Ливан горит... Камбоджа вымирает...
       И в лихорадке мечется Мадрид.
      
      
       11 -
       И в лихорадке мечется Мадрид.
       Ей - больше тыщи лет! Иль вы забыли -
       Сюда ее арабы затащили,
       Когда Роланд был басками побит?..
       У нас давно монгольский дух забыт,
       У них - жужжит дыхание пустыни,
       И география к чертям летит:
       Мы - Запад, а они - Восток поныне:
      
       И апельсины есть, и нет дорог -
       Верней, одна - ни вдоль, ни поперёк,
       И та старательно обходит горы
      
       В песках и скалах каждый поворот
       В Альгамбру мавританскую ведёт.
       Так чем дышать? Ещё остался город...
      
      
       12 -
       Так чем дышать? Ещё остался город,
       В который азиатский дух не вхож,
       Где в переулках - ветра финский нож,
       И небосвод корабликом распорот.
       Куда же ты плывешь? Пока плывёшь,
       Российская моряцкая отвага -
       Крест голубой с андреевского флага
       Дешевкой алых тряпок не сотрёшь!
      
       Не оторвать от этих берегов
       Ключи Петра и Павла вечный зов,
       И если глотки заткнуты соборам,
      
       То рекам не предпишешь тишину!
       И вот - один такой на всю страну,
       И тот лишённый имени, в котором...
      
      
       13 -
       И тот, лишенный имени, в котором
       Таится Камень-Пётр, небесный гром.
       Недаром Храм, как сказано, на нём
       Воздвигнут был над сумрачным простором,
       Не царской блажью, а судьбы укором!
       Ещё не родилось и слово "князь" -
       Уж Росским Морем Балтика звалась,
       А воин новгородский - вариором,
      
       Варягом, вором - (Древний смысл - воитель.
       Не нравится звучанье? Извините,
       Слова меняют чаще смысл, чем вид!)
      
       Словенам, руссам, кривичам и чуди -
       Сын Новгорода вам столицей, люди,
       Вода, колонны, ветер и гранит...
      
      
       14 -
       Вода, колонны, ветер и гранит
       В стране озёрной, хвойной и туманной.
       Широкий, низкий, жёлто-белый, санный,
       Каретный, золотой, садовый... странный:
       Сонетную строфу, и ту скривит!
       А сам квадратной мертвенностью плит
       Задавлен в дисциплине барабанной!
       Он - вечный заговор, бунтарский ритм!
      
       Когда со шпиля ангел просигналит
       И плиты в воду с берегов повалят,
       Как в Ерихоне - значит быть бунтам!
      
       Сам Бронзовый с Гром-Камня вмиг соскочит:
       Трясись, Москва! Он - всё перекурочит.
       Европа - остров, тесно городам!
      
      
       15 -
       Европа - остров. Тесно городам,
       Отмеченным кривой печатью Рока.
       Имперской Вены темное барокко,
       И акварельно-тихий Амстердам,
       Базарный Рим, пустивший толпы в храм,
       Бульварная парижская морока,
       Печальный Лондон в ожиданье срока,
       Берлин, почти смертельно пополам,
      
       Женева дрыхнет в плюшевой шкатулке,
       Москва бетоном душит переулки,
       И в лихорадке мечется Мадрид,
      
       Так чем дышать? Ещё остался город
       И тот, лишенный имени, в котором
       Вода, колонны, ветер и гранит.
      
       . Г А Л Л Ь С К И Е П Е Й З А Ж И
       1.
       Париж
       Вот так подаются в клошары,
       Где набережной кривой
       Слепят тебя жёлтые фары,
       Которых не знал над Невой.
       Вот так из холмистого Пскова
       Обрезки старинной души
       Ссылают на остров Святого
       Людовика - и не дыши...
      
      
       2.
       Париж
       На площади Вогез,
       На старой Place des Vosges
       Опять попутал бес
       Влюбляться в эту ложь,
       Где красных стен квадрат
       И окон переплёт
       Глядят в кленовый сад,
       Над пиками оград
       Лист за листом плывёт,
       Как тени львиных лап,
       А в воздухе висят
       Следы пернатых шляп.
       Сырая глушь аркад
       Всё искажает так,
       Как будто бы звенят
       Фантомы старых шпаг -
       Нет, просто антиквар,
       Вздыхающий гобсек,
       На ключик закрывал
       Едва ли бывший век...
      
       3.
       Quimper ,Бретань.
       На пегих скалах пена ржёт и стынет,
       Хаос камней и чаек - пей до дна!
       Тяжёлыми обломками латыни
       Завалена старинная страна.
       Тут край скалы. В бесцветный час отлива
       Смолкают даже чайки до поры,
       Тут край земли. И с этого обрыва
       Одна дорога ей - в тартарары!
      
       Нет, это вам не Франция! - Поныне
       Крылатых кельтских шлемов снится скань...
       Никчёмными обломками латыни
       Завалена не римская Бретань.
      
      
       4.
       В Компьенский лес уходят кони
       И колокольня смотрит вдаль,
       Ей всё равно - пусть ветер гонит
       Листву в пустой Мориенваль.
      
       Так эта осень бесконечна,
       Что нет ни света ей, ни тьмы,
       И падает не солнце - свечка
       За пикардийские холмы.
      
       Витраж, как паутина, славит
       Былую лёгкость летних дней,
       Но отведи глаза - раздавит
       Романской тяжестью камней!
       Белесый сон ползёт в долины,
       Сглотнув измученную даль,
       Как будто брызги мокрой глины
       Летят в глухой Мориенваль,
      
       Где церковь - тёмная, немая
       Тысячелетняя стена
       На контрфорсах поднимает
       Чужих монахов имена.
      
       5.
       Вандея.
       Гнедой выносит на мыс песчаный.
       Тут - грань Европы и Океана.
       И сам давно уж не знаю, где я,
       Осенний ветер метёт Вандеей,
       И узких листьев по травам шорох
       Напоминает, как пахнет порох.
      
       Шуаны живы в совином крике.
       По серым дюнам,
       по жёлтой вике
       Шуршат копыта
       И факел светит,
       Чтоб из тумана прорвался ветер!
       Край света слева,
       Край света справа...
       Шуаны?.. Или
       казачья лава?
       .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. ..
       Спасибо, ветер, за степь Донскую -
       По стременам я опять тоскую,
       Спасибо, ветер, за гривы в рожу -
       Вовек поводья из рук не брошу.
       Скорей бы весь на куски распался,
       Чем так разжал бы пружины пальцев!
      
       За глотку, зычную, как вече Пскова,
       За злоязычье и за рисковость,
       За руки женщины, за очи ведьмы,
       За каждый вечер - спасибо, ветер!
       За перепалки дождей и молний,
       За переулки, что с горки к морю,
       За Крым не сдавшийся, сюда ушедший,
       За т у Вандею, что мне завещана!
      
       Спасибо, Ветер,
       что ты сдуваешь
       листву законов,
       Волну взбиваешь,
       и гулко свищешь
       в ушах знакомых,
       Тех, что забыли...
       Но это - мимо!
       К бретонским скалам,
       К утёсам Крыма!
      
       Край света слева,
       край света справа...
       По низким дюнам белеют травы.
       Так нарукавные
       кресты белеют,
       Непримиримость метёт Вандеей,
       И ветер пахнет внезапным дымом
       Бретанью Белой и Белым Крымом.
       1985
      
      
       . ЭТЬЕН ФАЛЬКОНЕ.
       (быль)
       Н 0 Э Л Ь
       Век девятнадцатый, железный...( А.Блок)
       Век восемнадцатый, веселый
       Когда под звуки карманьолы
       Шатались разные престолы
       И даже тюрьмы - например
       Сломали некую Бастилию -
       Не соответствовала стилю -
       И Папу Римского честили,
       Чему способствовал Вольтер.
      
       При том еще французы пели
       Весьма веселые ноэли,
       Под кои головы летели,
       И в том числе - ол-ля-ля-ля! -
       ­С зеленщика, с графини, с мэра,
       С Андре Шенье и Робеспьера,
       Но прежде - в качестве примера -
       С Луи Бурбона, короля.
      
       Ноэль рождественская эта
       В честь господина Фальконета!
       (В старинных ритмах менуэта
       Трудней промолвить "Фальконэ")
       Сия семья во время оно
       Звалась на Корсике Фальконе
       И посещала не салоны,
       А просто пастбища, зане -
      
       Путь корсиканца предрешенный:
       Или пасти овец по склонам,
       Или идти в Наполеоны -
       Равно под сению олив
       Нет мира, как сказал Де Сантис:
       Хоть уходите, хоть останьтесь,
       И всё одно Вы - корсиканец..
       Но мой, с чего-то, был счастлив:
      
       Он стал художником, и вроде
       Известен стал о том же годе
       И на фарфоровом заводе,
       Как ни ругался друг Дидро,
       Этьен трудился криво-косо,
       Лепя такое, что философ
       Стал от интимности вопросов
       Как нимфы пуганой бедро.
      
       Посол и физик Д. Голицын
       Звал Фальконета к нам в столицу
       Чтобы порадовать Царицу,
       "Уделав памятник Пeтpy"
       Под управлением Бецкого
       Се - сын побочный ТРУбецного
       И был любой ценой готов он
       Вернуть утраченную "ТРУ"
      
       СТАНСЫ
       - Тон, сударь, Ваш невыносимо резкий!!
       И с кем? Со мной!
       И вышел вон Иван Иваныч Бецкий,
       Из мастерской.
      
       Шёл через площадь до своей кареты
       Как через зал
       В туман, и по частям в тумане этом
       Он исчезал:
       ,
       Сначала скрылись черные ботфорты,
       И рукава
       Потом и воротник куда-то к чёрту,
       И голова
      
       Лишь в петербургском утреннем тумане
       Парик парил,
       Парик, дрожавший от негодованья,
       Вспылив, пылил...
      
       Кого-кого - Этьена париками
       Не удивишь:
       Когда-то он своими же руками
       На весь Париж
      
       Вытачивал дубовые болваны
       Для париков,
       Белесых, как вечерние туманы
       У берегов.
      
       И облачко над Лувром застывало...
       Был весь Париж
       От башен Нотр-Дам - и до подвалов
       Один парик!
      
       Один, большой как шкура у барана,
       Весь из комков...
       Да, Фальконе вытачивал болваны
       Для париков,
      
       Для их сиятельств, - бывших деревенщин.
       Господь спаси:
       Ведь их в прекрасной Франции - не меньше
       чем на Руси.
      
       Так знай осьмнадцатого века мудрость;
       Что тот велик,
       На ком под килограммом белой пудры
       Большой парик
      
       На ком, похож на белый ком тумана,
       Парик на ком,
       Но мастер знает стоимость болвана
       Под париком!
      
       К У П Л Е Т
      
       Что б там не врали, но трое,
       Трое творили Петра:
       Трое, умом и рукою:
       Скульптор, мужик и пират:
       Знавший житейские бури,
       Ну а морские - стократ,
       Мартин Ласкари-Карбури,
       Грек и царицын пират.
      
       Эх, средиземные драки -
       В шрамах белесых лицо.
       Он с капитаном Бетаки
       Грабил турецких купцов.
       Чудом избегнувши плена
       Дьяволы флотской войны,
       Оба бездомных кузена
       Вышли в большие чины!
      
       Поколдовав над досками
       Гору в столицу припёр
       Мартин Карбури-Ласхари,
       Хитрый царицын сапер!
       Все рассчитал без ошибки:
       Видя столицу в грязи,
       Некий устроил подшипник
       Гору взвали и вези!
      
       Шарики рельсами катят -
       -Взяли, тудыть твою мать!"
       Что тут сказать о пирате?
       Шариков не занимать:
       И нелегко, да удобно.
       Сотня саженей - не даль...
       "Се- дерзновенью подобно"
       Так утверждала медаль.
      
       ОПЯТЬ НОЭЛЬ
      
       У господина Фальконета
       Талантов тьма, а денег нету,
       Но вы поверьте, что поэту
       Не только этим близок он,
       А так же тем, что (о, нахальство!)
       Не уважал столпов начальства,
       Уж слишком те е.... закон....
      
       Поскольку власть им застит глазки,
       То в результате неувязки,
       Как две змеи в индийской сказке
       Друг друга кушают с хвоста,
       Кольцо становится все туже,
       Мир очучается снаружи,
       Зане в кольце все хуже, хуже...
       И в результате - пустота...
      
       Но от тебя, ваятель бедный,
       Остался все же Всадник Медный,
       Поскольку Севра кобальт бледный
       Особой славы не принес...
       Посуду лупят в равной мере
       При "Кирпиче" и Робеспьере...
       Но о фарфоровой карьере -
       Уже совсем другой вопрос...
      
       В И Р Е Л Е
       (песня работных людей)
       ... а в ненастные дни...
       (Пушкин)
       Славен град на Неве!
       Берегись, кто не ве...
       В Бога:
       Петер - камень еси,
       А камней на Руси
       Много!
      
       Ну и слава Петру,
       Поработаем ру­-
       ками,
       Чтоб стоял под Петром
       Петер-доннер - се Гром­
       Камень!
      
       Он хоть бил почем зря
       То работа царя,
       Все же!
       В свой, бывало, черед,
       Лупцевал и господ
       Тоже!
      
       Говорят, мол, мужик:
       Подставлять он привык
       Выю!
       Хочь хитер инженер,
       Нам такое не впер-­
       вые,
      
       Чтоб руками людей
       Двигать без лошадей
       Горы!
       За морями твердят,
       Что Россия есть ад?
       Вздоры!
      
       Ишь, в ребро тебе бес:
       Говорят,что мы без-
       Штанны!
       Штаны купим себе -
       Налегай на кабе­-
       станы!
      
       0 Д А
       Двадцатый век. Еще бездомней...
       / А.Блок/
       Век восемнадцатый, блестящий!
       Какой масштаб! Какой разгул!
       Он начался, как настоящий,
       Но до конца не дотянул,
       Хотя и был отменно громок,
       Но средь потёмкинских потемок
       Решил, что просто от людей
       Отделаться и отделиться...
       Хоть понял, что его столицу
       не отделить от их идей!
      
       Век восемнадцатый, фольговый,
       Екатерининский каприз,
       Слегка дидровый, пугачёвый,
       А так же пудренных маркиз...
       Кому какой аспект годится,
       Тому тот век таким и снится,
       И нет критериев - зане
       Нужна едва ли для народа
       Вельми торжественная ода:
       Чирикай, сидючи...
       (в кустах!)
      
       Хоть к вольтерьянским разговорам
       И Питер склонен и Париж,
       Не зря картезианским вздорам
       Российский показали шиш!
       К тому ж - фривольны и упрямы,
       Задравши юбки, мчались дамы
       Вослед Великого Петра:
       Две Анны, две Екатерины,
       Елисаветъ (одна с nолтиной!)
       Матриархатный век! Ур-ра!
      
       А Петр? Ему коня подводит
       Не кто-нибудь, а Фальконе!
       Но и Петра захороводит
       Сей дамский век в мужской стране!
       И вот верхом герой Полтавы
       Бежит от дамския облавы,
       И гордый конь, задравши хвост,
       Из восемнадцатого века
       Стремглав уносит человека...
       Куда? Да хоть на чёртов мост!
      
       Но время со своей косою
       Изрядно память подравняв,
       Изобразит сей век мечтою,
       В нем самой сути не поняв:
       Что Петр не во время родился,
       Что век никак не пригодился,
       Был мелок для его затей -
       Не зря ж имел родного брата
       Под круглым номером - двадцатый:
       Тот - дамский век, се - век блядей!
      
      
       И Д И Л И Я
       Не вечен петербургский плен:
       Среди забытых севрских стен
       Сидит почти слепой Этьен
       И лепит Галатею.
      
       Опять фарфоровый завод,
       Каштан осенний в окна бьет,
       А слепнущий старик поет,
       И лепит Галатею.
      
       В России памятник открыт,
       Гордеев "хвост змее творит!"
       А Фальконе себе сидит
       И лепит Галатею.
      
       Под голубым холмом Сен-Клу
       Пигмалион в своем углу
       Сидит, чужой добру и злу,
       И лепит Галатею.
      
       Посуды звон, посуды звон -
       Ни Петергоф, ни Трианон:
       Кто никуда не приглашен,
       Тот лепит Галатею.
      
       Петербург 1972-Париж 1982
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Первый венок ( в первой же книге) очень плохие стихи. Хотелось бы его и не считать. Второй - "Пифагориада" (сатира). Напечатан в книгах "Замыкание времени" и "В граде Китеже". Этот, третий, публиковался в тех же двух книгах., а так же в книге "Сихи разных лет" М.2001.
      
       "Прекрасная эпоха" (фр.) она же " art nouveau " ! Так называют период и стиль в архитектуре и искусстве примерно с 1890 по 1915 год (в России - стиль модерн, в Германии и Австрии - jugendstill )
      
       Публикуется впервые.
       См. у Е.Евтушенко.
       Как это делал Р.Рождественский.
       В фильме "Весёлые ребята" (1934 г.) : Когда страна быть прикажет героем,
       У нас героем становится любой"
      
       Выражение из какой-то фантастики
      
       Термин А.Вознесенского.
      
       См. " Литгазету" 60-х годов. Не то "Тихий Дон", не то "Железный поток"
       Цитата из экскурсии К. Кузьминского.
       Выражение М.Волошина
      
       Городок на Рейне напротив скалы Лореляй.
      
       Слова Христа на Тайной Вечере, обращённые к Иуде.
      
       Памятник ( нелепый) на Капитолийском холме королю Виктору-Эммануилу Второму, воспользовавшемуся походами Гарибальди для влезание на престол..
       Видок - полицейский провокатор в Париже 20-30 годов Х!Х в.
       По французски это слово из трех звуков означает дырку.
      
      
      
      
       143
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Бетаки Василий Павлович (kasse@free.fr)
  • Обновлено: 22/04/2006. 145k. Статистика.
  • Статья: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.