Аннотация: Рассказ Милорада Павича из сборника "Кесарево сечение", вышедшего в Белграде в 2002 году (перевод с сербского).
КРАСНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
В среду 25 октября 1917 года мы залегли у боевой линии перед Зимним дворцом, который дымился в тумане, и уже перестали видеть мир в добрых красках. Было около десяти тридцати, когда нам выдали свежеотпечатанную прокламацию. Написал ее В.И. Ульянов, и гласила она вот что:
"Граждане России Временное правительство свергнуто, Государственная власть перешла в руки Петроградского совета рабочих и военных депутатов - Военно-революционного комитета, который возглавляет Петроградский пролетариат и гарнизон. То, за что боролся народ: безотлагательное заключение демократического мира, отмена частной собственности на землю, контроль рабочих над производством, создание советского правительства - выполнено. Да здравствует революция рабочих, военных и крестьян!
25 октября 1917
10 часов утра В.И.Ленин"
Я прочитал эту прокламацию дважды и ничего не понял. Она была написана в 10 часов именно того утра, в которое мы ее получили, как я и сказал, в пол-одиннадцатого, но на тот момент еще ничего не было выполнено, моя войсковая часть, читавшая ее, еще лежала среди зарослей сухой травы и снега перед Зимним дворцом. Он дымился в тумане, непокоренный, как и был. Внутри - Временное правительство не только не было свергнуто, как это оглашалось в прокламации, но даже мирно что-то обсуждало, и пока листовки распространялись, министры ели щи, осетрину и артишоки в перерыве между заседаниями. Снаружи - лежали мы, полдень уже пробивался, глаза мои увядали от наблюдения за дворцом; ночь уходила, а лицо мое так стянулось от зимы, что я мог облизнуть брови. Дороги, намотанные на мои ступни, ждали и свербели. Только около полуночи мы встаем и атакуем, берем дворец до зари, на 24 часа позже, чем утверждалось в листовке, и арестовываем членов Временного правительства. В спешке - как мне вспоминается - переворачиваю тарелку с остатками артишоков и осетра и после арестовываю министра А.А. Маниковского, как мне и было приказано. Уставшие и выполнившие дело мы лежим перед рассветом, и поздней я просыпаюсь с каким-то странным чувством.
В народе говорят, что человеку, когда он хочет проснуться, нужно только застегнуть пуговицу. Чем я себя и разбудил, с усом в зубах, а то утро показалось мне не таким как другие. Я застегнул пуговицу, закурил сигарету, и завязал узел из дыма. У меня было странное чувство, что в то октябрьское утро два дня поменяли местами. Одна среда и один четверг обменялись. Парень около меня, с фуражкой, прожженной пометом баклана, был уверен, что он лег в среду 25-го ночью, а проснулся в четверг 26-го октября 1917 года, но я от чего-то не разделял с ним той уверенности. Впрочем, как далее происходило дело.
Я вышел к Неве с ощущением, что это все сложно проверить. Глядел с минуту, как птицы тенями крыльев сгоняют рыбу на мелководье подо льдом. Один баклан выбросил помет на мой рукав, и шерсть там сразу поседела. Внезапно я почувствовал голод. Из одной рукавицы вытянул рыбу - не съеденный военный паек - из другой комок соли и пузырек водки. Соль я жевал, разделывая рыбу штыком. А потом плюнул ею в рыбу. На выкопанный камень полил немного водки, поджег и так испек себе завтрак. Ел я на ходу и с группой моряков с "Амура" читал плакаты вдоль дороги. На мосту у Мариинского дворца мы остановились, чтобы взять свежую печать. И только когда я развернул газету, заметил, что держу в руках. Был это "Вестник Временного правительства" - официальный орган министерства, членов которого мы арестовали этой ночью. "Вестник" был только что отпечатан посреди Петрограда и на нем стояла дата: 26 октября 1917 года. Принес он известие, что в Петрограде все мирно, Временное правительство заседает и уже объявило декрет о назначении 10 новых министров. Причем декрет подписал как раз этот самый министр А.А. Маниковский, которого я лично этой ночью лишил свободы.
- Iz groba mu riba lajala! - подумал я и решил это все проверить. Маниковский лежал в Петропавловской крепости, как и остальные арестованные министры Временного правительства, жевал табак смешанный с хлебом, и не могло быть никаких сомнений, что он был там все время как его арестовали!
Я вышел на улицу и пришел к баррикадам. Нету времени на философствования, подумал я, нужно и дело делать. Я поглядел через бруствер и увидел одного из "белых" на другой стороне, который закуривал трубку.
- У тебя, приятель, всегда среда! - подумал я и увидел, что он собирается стрелять в меня. Я знал: никогда не стреляй, стоя обеими ногами на земле, если не хочешь, чтобы в тебя попали. И все-таки я выстрелил, не двинувшись. Я уже знал, что "белый" меня ранит и подумал:
- Ведь не увижу, попал я в него или нет!
Но я увидел! После, пока меня перевязывали, я бил себя по голове: - Он стрелял раньше меня, я после, и все-таки я видел, что я его ранил. Значит моя пуля летела быстрей. Почему? И тогда я вернулся к дням, которые поменялись местами. Его пуля - вычислил я - вылетела из среды в четверг, значит она двигалась в том же направлении, что и время. А моя пуля, наоборот, вылетела из четверга в среду, значит против его направления. Так время помогло ей двигаться быстрее. Потом я плюнул на все это. Но зато сейчас я понял смысл воззвания.
Временное правительство запоздало на один день со своим декретом, а воззвание Ленина было на день ранее. И поэтому правительственное 26 октября переносится на 25, а Ленинское 25 - на 26 октября 1917 года. Правительственный четверг становится ленинской средой, а Ленин среду, которая прошла, выдал за четверг, который только предстоит. Его среда стала четвергом до четверга. Так, тот день получил преимущество, как темп в шахматах, потому как нашлось 24 часа до события, все двинулось и стало разворачиваться и далее с этим преимуществом.
Красный календарь был заведен.
Рано или поздно, тот украденный день должен быть возвращен.