Чирков Вадим Алексеевич
Сэры и совок

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Чирков Вадим Алексеевич (vchirkov@netzero.net)
  • Обновлено: 25/07/2013. 149k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы об Америке


  •    Сэры и совок
       It's America!
       В сэры меня посвятила пожилая женщина, одетая так же скромно, как английская королева Елизавета II, даже с ниткой жемчуга на шее. Я открыл перед ней дверь дома, в котором поселился через месяц после пересечения океана, придержал, она отметила мой жест благодарной фразой:
       -Thank you, sir!
       До этого я был "Гражданин", "Товарищ", "Мужчина", "Послушайте!", "Молодой человек", "Отец"... Точнее других назвал меня малец из детского сада, куда я ходил за внуком. Он сказал мне (с ухмылочкой, паршивец!): "Товарищ-господин", и совершенно правильно, потому что в то время я не был уже ни товарищем, ни еще господином, я был между ними, я был тире. Вернее, дефис.
       Сэром меня назвали впервые, я тогда, сделав шаг от дома на улицу, растерянно оглянулся. Увидел в толстой стеклянной двери седовласое отражение, кивнул ему, отражение сдержанно ответило и я невзначай подумал: наверно, сэр он (оно), а не я.
       Я вышел из дома на телефонный звонок из машины: одна газета предложила мне, журналисту и писателю, попробовать свое перо на неком "нашем" преуспевающем бизнесмене. Бизнесмен заехал за мной, я сел в машину. Это было мое первое интервью в Нью Йорке.
       Во всех помещениях, которые он мне показывал в своем трехэтажном доме, были почти двухметровой высоты настенные панели хорошего дерева: кажется, каштан, кажется, бук, кажется, клен, чуть ли не кипарис или палисандр - я в этом не разбираюсь.
       В гостиной старинная бронза, французские натюрморты конца ХYIII века, возле которых я хотел остановиться, но хозяин дома повел меня дальше, в роскошную библиотеку.
       Боже мой, ее полумрак! Ее выдержанная, как старое вино, тишина! Снова хорошее дерево панелей! Благородных оттенков, матово блестящий паркет! Молочный свет бронзовой настольной лампы! То ли старинный, то ли под старин, оттенка дуба шкаф. Ряды и ряды книг за стеклом с красивыми корешками. Королевское кресло...
       -Книги, правда, - чуть извиняясь, сказал хозяин, - все бандитские...
       Мне была показана спальня его жены, где стояла кровать ничуть не меньше теннисного корта, какие-то другие комнаты, подвал с тренажерами...
       Когда мы сели за рабочий стол, я не знал, с какого вопроса начать. Хотя мы с владельцем дома и были уже "на ты", но расстояние между нами по сверкающей столешнице было все 10000 километров. Как преодолеть их?
       Право, не случись та встреча с женщиной, похожей своей скромностью на английскую королеву, сбежал бы я из-за этого стола, так и не выполнив задания редакции!..
       ................................................................................................
       Заказчик, выслушав мой взволнованный рассказ о том, с чего начал бизнесмен, поводив меня по своему дому, усмехнулся:
       -Они все здесь так: сначала должны ошарашить, а потом уж выслушать первый вопрос.
       Матерьялишко получился, конечно, так себе, мой визави просто надиктовал мне то, что хотел увидеть напечатанным в газете, а я и не протестовал. Да и какие, скажите, я мог задать ему разумные, а тем более каверзные, как у Ларри Кинга, вопросы, если всю свою жизнь имел дело только с нищими, а теперь вот встретился с миллионером! Правда, вместе с ним мы вывели формулу успеха для молодого честолюбивого иммигранта: я ее в беседе учуял и выжал из него... Но в общем, испытания палисандровыми панелями и старинной бронзой я не выдержал. Единственное, что было мне понятно в жизни преспевающего бизнесмена, - его библиотека, где не было ни Шекспира, ни Сервантеса, ни Стейнбека, ни тем более Фолкнера: времени на этих ребят у него нет.
       Вот так вот, товарищ сэр, грустно сказал я себе, перечитав свой газетный материал и получив двадцатку за три дня напряженного труда, вот так... Надо было знать, на что замахиваешься...
       Следующим моим собеседником был адвокат-хитрован, который пробовал то один, то другой способ вышибить из клиента деньгу, и вот, кажется, нашел. Я должен был расхвалить его почти бескорыстное отношение к пострадавшему в результате несчастного случая и убедить случайно сверзившегося с лестницы бедолагу приковылять именно к нему ... Надо ли говорить, что восторги мои по поводу адвокатской находчивости были настолько фальшивыми, что черная газетная краска в иных местах краснела?
       Эх, о другом, о другом тебе надо писать, думал я сокрушенно, читая свежий номер газеты с моим материалом, - у миллионера душа спрятана в сейфе, в самом дальнем уголке, он тебе и краешек ее не покажет, а адвокат - его соратник, они, честно говоря - два сапога...
       О чем же? - тут же возник вопрос.
       О том, что видишь, что слышишь, что удивляет тебя, что смешит - удивляет не сэра (сэр не ты, а отражение в стеклянной двери) - совка с вытаращенными глазами. Потому что потом, когда уйдет удивление, картина перестанет быть яркой (а она така), потускнеет и будет проходить перед тобой незаметно...
      
       Другие сэры
      
       Иммигранты-беженцы в Америке, инженерия всех родов, ученые - кандидаты наук и даже доктора, вывезя из-за океана всё еще живые мозги, все еще кипящие, пускающие пар, хоть и над сединой или над лысой макушкой, мечтают хоть как-то их применить и вернуть хоть в какой-то мере тот уровень работы и уважения к себе, какие были на покинутой родине. Это для человека естественно. Но такой возможности они чаще всего здесь начисто лишены.
       Американской отлаженной машине не нужны лишние винтики и гайки, у нее все в ажуре, всего вдоволь (кроме чернорабочих и сельскохозяйственных рабочих, которых поставляет Мексика). Америка говорит иммигрантам-беженцам, пересекшим 50-летний и даже 40-летний возраст: вот вам крыша над головой, вот жратва, бесплатные лекарства, лечение, остальное - ваше дело. Дело, то есть, ваших напора и удачи. Получится - congratulatiоn! Не получится - sorry...
       И вот: одни "мозги", повторю - кандидаты и доктора наук, бывшее инженерство всех рангов, врачи, армейские офицеры, директора фабрик и заводов, завлабы, начальники цехов, короче, люди достаточно высокого уровня образования и положения - но Там, - после долгого обивания порогов здешних офисов, после многих писем туда и сюда с предложениями своих услуг - устраиваются:
       одни шоферами в сar-serviсe;
       другие водят такси;
       третьи мотаются по домам в качестве handymanов, на все руки мастеров;
       четвертые раздают на улицах флайерсы, рекламные листовки; пятые, шестые и седьмые убирают офисы и работают хоуматтендантами и бэбиситтерами - ухаживают за домашними больными, дряхлыми стариками или пасут детишек;
       восьмые паркуют машины богатеев в Манхэттене,
       девятые разносят по домам пиццу (и весьма этим довольны);
       десятые... либо торчат перед компьютерами, либо решают с утра до ночи кроссворды, либо лежат на диване перед телевизорами, чей светящийся экран заменил им пресловутый свет в конце тоннеля...
       Я знал одного инженера-холодильщика, автора систем охлаждения для овощно-фруктовых промышленных холодильников, кандидата наук и преподавателя политеха, который со своими системами охлаждения в Америке, конечно, никому не был нужен; побившись головой об американские двери и стены, он нашел-таки выход из положения, обошел всех товарищей по несчастью - спасаясь от отчаяния невостребованности, заставил себя... увлечься классической музыкой, о существовании которой раньше только подозревал. Стал ее фанатом, членом нескольких музыкальных клубов (они расписывали его занятость на год вперед), посещал все концерты знаменитостей и мог говорить о музыке на уровне не просто хорошего, а тонкого критика. Его энергичные мозги снова были заняты делом, по музыке бывший кандидат, как бы защищал докторскую...
       Другой иммигрант, доктор филологических наук, недавний профессор, зрелого возраста мужчина, и сейчас, наверно, сидит на стульчике на краю тротуара и подсчитывает, по заданию некой компании проезжающие мимо него машины или те, что останавливаются у "Макдональдса", ставя палочки в блокноте, зарабатывая этим занятием на хлеб...
       А мой знакомый психиатр, светлейшая голова, учитель многих и многих врачей - специалистов по душевным болезням, не сумевший устроиться здесь, на мой вопрос: "Как он убивает "свободное" время?" ответил оглушительно:
       -Смотрю бразильские сериалы и ставлю героям диагнозы!
       И еще он сказал, привычно вкладывая много смысла в немногие слова:
       -Иммиграция - это говно.
      
       ...Почему я, думая о невостребованности, разрушительной болезни, общей для всей перечисленной мной братии, вспомнил вдруг о Роберте Фишере? Оттого, что он недавно умер? Или из-за феномена его ухода из шахматного мира, где он был признанным "королем"? В некий час он заметался, бросил общепринятые шахматы, надерзил кому только мог, обругал, унизил коллег по цеху, начал "хулиганить", предлагал усложненную игру, стал мотаться по миру...
       Наверно, оттого он заметался и потерял вкус к жизни, подумал я, что... не увидел среди шахматистов нашей планеты и нашего времени соперника для себя, конкурента, собеседника своего уровня, оппонента...
       Один из известных шахматистов наших дней писал не так давно, что, "заглядывая время от времени в интернет в поисках интересного партнера, находил там странного спортсмена (игрока, мастера, творца), который делал "чудовищиые, с точки зрения шахмат, ходы, но непременно ведущие к победе". Он предположил, что это и был Роберт Фишер, который так же, как он, искал по всему миру "интересного" соперника.
       Искал, но не находил.
       Востребованность, кажется, это наличие дела, заказа, с которым ты можешь, как раньше, сразиться на равных, с надеждой победить. Это потребность мозга, его "чесотка". А нет дела - и ты постепенно угасаешь, и разноска пиццы тебя вполне уже устраивает.
       Тут очень близка к смыслу того, что я сказал, фраза Андре Жида: "Искусство рождается в стеснении, живет в борьбе и умирает от свободы".
      
       ***
      
       Есть в Соединенных Штатах (а больше в Нью Йорке) ходовое выражение - It's America! Скорее всего, оно родилось от обращения американца к новожилу, из пояснения ему того и сего: извольте, мол, принимать нас такими, какие мы есть, - известно ведь, что Америка страна эмигрантов.
       За 10 лет пребывания за океаном я привык поизносить, мысленно или вслух, эти слова - и почти всегда с одобрением. Но познакомился я с ними не в лучшие свои минуты. Впрочем, о "нелучших минутах" после, когда у меня испортится настроение
       Я буду говорить о разном. О хорошем, о смешном - слава богу, я не закрываю на него глаза, наоборот - ищу, не обойдусь без едкого... Моими героями будут в основном иммигранты, об американцах я скажу всего несколько слов - где мне было узнать их менталитет, их сокровенное. Скажу только то, что бросается в глаза, за что "отвечаю головой", об остальном пусть пишут более смелые.
       И еще. Моё повествование - не подробный рассказ о двухэтжной Америке (страна со времени, когда, 90 лет назад, по ней ездили Ильф и Петров, нарастила еще один этаж на свои дома), не о благах, которыми наградила она человека, ни минуты на нее не работавшего (квартира, пособие, "карточка" фудстемпа, на которой $200, покупай что хошь, бесплатная медицинская помощь (из офиса за день звонят, чтобы не забыл, что завтра визит к врачу), бесплатные медикаменты, бесплатное пребывание в больнице (воспаление легких, перелом, всякое другое...), пылесос в подарок, обувь... подробного рассказа обо всё этом не будет, а будут сценки, которые поразили, картинки, которые запомнились, строчки из дневника, иногда новеллки, эссе - короче, мозаика, из которой, даст бог, сложится картина, да, именно картина, скорее, импрессионисткая, то есть рожденная прежде всего впечатлением.
       Да, забыл представиться. Вадим Чирков, уроженец Вятки: поселок Аркуль пониже Кирова по реке (название татарское: "Ар" - большой, "куль" - мешок, это про удобный затон, куда, должно быть, заходили и зимовали в давние времена всякие плавсредства) - место моего детства: бревенчатый поселок судоремонтного завода,, вокруг бесконечные заливные луга и глухие, грибные и ягодные леса; безотцовщина - отец погиб на войне в 1942; в Аркуле я окончил 4 класса; потом - житель дивного западного и буржуазного украинского города Черновцы; потом 4 года Севастополя - служба в ВМФ; Педагогический институт в Одессе, 7 лет интереснейшей жизни в ней, чего стоят одни только "одесские уличные филсофы" (И. Бабель); Кишинев, журналистика, писательство, издание 14-ти книг и книжек, в основном детских, сказок; переезд ("беженец") в Нью Йорк. Член СП СССР, "Серебряное перо Руси" - 2007, "Золотое перо Руси"- 2010", лауреат литературной премии им. Марка Алданова "Залучшую повесть Пусского Зарубежья 2011".
       Добавлю к сказанному: по менталитету - отпетый совок, прошедший Дантовы круги армии с ее старшинами ("Ррроте строиться на завтрИк!"), коммунальных квартир с их керогазами на общей кухне, съемных "углов", иногда просто койки, муки бесконечных наших очередей, пустых полок магазинов, всю жизнь слышавший окрики политических надзирателей, носивший шоры, ими надеваемые, переживший неожиданные увольнения за неосторожное слово... то есть человек, напичканный страхами, которые сидят глубоко внутри нас, но написаны на лице - по ним американец безошибочно угадает russian, в переводе - совка.
       Кстати о неосторожном слове. Шёл я как-то, совок, в Москве по Красной площади, шагал мимо очереди к Мавзолею, состоящей из сотни с лишним человек, и поймал себя на неожиданной и зловредной мысли: "Так вот кто Основатель всех Длинных Очередей в Придуманной стране!". Но я тогда, наученный уже горьким опытом, не сказал этого никому, а задержал в голове до лучших времен.
      
       Итак, America!
      
       У каждого иммигранта своя Америка - может быть, гостеприимная, может быть, причудливая, поражающая воображение, может быть, неприветливая, строгая, жесткая, даже страшная своим неподъемным для сознания отличием от родины - кому как повезет! Но вот новожил разглядит страну, пообвыкнет в ней, найдет место для себя, нишу и тогда - и только тогда - начинается настоящее с ней знакомство, её познание...
      
       Менталитеты
      
       На курсах языка преподавательница предложила подготовленным слушателям рассказать на английском самую известную с детства басню, the fable. Поднялась одна женщина и - с грехом пополам - изложила Крыловскую "Стрекозу и муравей". Преподавательница выслушала изложение до конца, но ответила не сразу. Была тут задумчивая пауза.
       -Странная мораль этой басни, - в конце концов объявила она. - И очень странно, что вам предалагалось ее заучивать с детства как некое жизненное правило... - Родом "англичанка" была из Львова, по русски говорила хорошо. - По иудео-христианской морали - да и по морали любой религии - Муравей не должен был отталкивать страждующую Стрекозу, а, наоборот - пригреть, дать ей приют. Посылать "плясать" уже своё отплясавшую - это жестоко. Очень странная мораль в этой басне...
       Слушатели курсов английского молчали и только незаметно переглядывались. А в сознании засвечивался новый огонек...
       -Что ж, - нарушила молание преподавательница, - давайте поговорим на эту тему. На английском. Кто выскажется?
       Где-то через урок, та же преподавательница предложила рассказать на английском самую известную русскую сказку - ту, что помнится с детства. Поднялась женщина (женщины быстрее овладевают незнакомым языком) и изложила Пушкинскую "Сказку о рыбаке и золотой рыбке" : "Они жили в ветхой землянке (old house, ainhackle dug-out); Ровно тридцать и три года; Старик ловил неводом рыбу, Старуха пряла свою пряжу"...
       И опять преподавательница ответила не сразу. На языке слушателей она говорила почти чисто, но глубинная русская литература едва ли была ей знакома.
       -Здесь меня поражает вот какая странность, - начала она. - Старик 33 года ловил рыбу, а старуха все эти годы пряла пряжу - так ведь? Но почему они продолжали жить в ветхой землянке? Почему они не купили хороший дом? Коров? Лошадей? Почему у них не было ничего, кроме разбитого корыта?!
       Признаться, большего удара слушатели английского языка за время их пребывания в Америке не переживали. Действительно - КАК ЭТО МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ?! Пушкин! Рыбак ловил 33 года! Неводом! Рыбу! А старуха пряла пряжу! И что?! НИ-ЧЕ-ГО! Как же так?!..
       Мне рассказали этот эпизод, и я подумал, что... подумал, что... подумал, что...
       Что навернка наш "умнейший, по словам императора Николая 1, человек в России", наш Александр Сергеевич, пиша про бесплодные "тридцать и три года", знал вопиющую несуразность национального явления, знал, сокрушался всем сердцем... сокрушался... но всё-таки закончил сказку беспощадным "разбитым корытом".
       И еще одна мысль посетила голову. Конечно, о нашей ментальности (закваске, можно сказать) я не рассказал и 10-й части - я и не подозреваю, сколько еще "сказок Пушкина" и "басен Крылова" таится в наших бедовых головах. Представил я любознательного молодого человека, который пришел ко мне с тестами насчет ментальности. Провел исследование, сравнил со своей и ужаснулся, обнаружив разницу-пропасть.
       ...А интриганка-преподавательница, переждав кутерьму, царившую в мозгах слушателей, уже предлагала поделиться мнениями по этому вопросу. На английском...
       Но есть и то в Америке, что вызвало у меня, русского, дальнего потомка Пушкинского "рыбака" искреннее недоумение.
       "В готовящемся к публикации новом издании книг Марка Твена "Приключения Гекльберри Финна" и "Приключения Тома Сойера" заменили слова, считающиеся оскорбительными для современных читателей, пишет The Telegraph. Речь идет о словах "негр", "раб" и некоторых уничижительных выражениях, которыми раньше называли индейцев. Устранением "обидных" слов занимался профессор Алан Гриббен (Alan Gribben), специалист по творчеству Твена. По подсчету Гриббена, в "Приключениях Гекльберри Финна" некорректные слова употребляются 217 раз, а в книге о Томе Сойере - четыре раза".
       Выдернуть "слова и выражения" из прошлого, подумал я, которое только и осталось, что в словах и выражениях, - не является ли это уничтожением самого прошлого? Ну удали кто-то из благих сегодняшних намерений с холста старого мастера два-три мазка (а через десять лет и другой "кто-то") - что будет с картиной? К тому же, добавлю, Марк Твен давно уже принадлежит всему миру, а не только Америке...
      
       Ещё смятение
      
       Как-то я спросил у "старого" иммигранта - сколько нужно лет, чтобы пообвыкнуть в Америке?
       -Семь лет, - ответил он незамедлительно. И добавил, что и по третьему году пребывания в Штатах у него начинали дрожать руки, когда он выходил из дома в знакомый магазин.
       Что уж говорить о первых днях в Заокеании, о первых неделях и даже месяцах! Другая страна! Всё другое! Другой мир, с которым должно справиться трепетное и переливчатое - и пугливое, и, бывает, непредсказуемое - наше сознание.
       Наш приятель вёз нас в какой-то офис для оформления какого-то документа. Мы с женой глазели по сторонам. Обочины мостовой здесь плотно заставлены машинами всех известных миру марок... за ними - диковинные вечнозелёные деревья и кустарники в палисадниках знакома только туя... дальше - карточных домиков архитектура двухэтажных особняков (как их не унесёт ветер?)... полосатые американские флаги чуть не над каждым крыльцом, хотя государственного праздника вроде не объявляли... краснокирпичные мрачноватые прямоугольники билдингов со стеклянными дверьми... Христианский храм... что-то очень восточное... через пять домов - синагога.... Ни "Столовой N 17", ни "Пельменной", ни "ВНИИНУИ", ни "ИУЧШКИ", на которых отдохнул бы взгляд.
       А на головах людей - то чалма, то грива волос, подлиннее конской, заплетенная в сотни косичек, то фуражка с отвисающим на спину огромным, каким-то паучьим брюхом (самоиндентификация!), все бейсболки задом наперёд, капюшоны, капюшоны, несмотря на хорошую погоду, шляпы - то надвинутые на лоб, то отброшенные на затылок, но непременно чёрные...
       Еще: широкие шорты ниже колен, похожие на абордажные пиратские штаны, женщина мелко переступает ножками в сандалиях - вся в чёрном, хиджаб до глаз, в прорези чёрные, как угольки, глаза....
       It's America! It`s America! Вот она какая - "Хижина дяди Тома", "Последний из могикан", "Приключения Гекльберри Финна", Фолкнер, Стейнбек, Сэллинджер....
       А то, что мы с женой увидели далеко впереди, наше потрясённое сознание восприняло как очередную данность. Три человека, вместе держась за верёвку, вздёргивали четвёртого на дерево.
       Бедное наше сознание, признаюсь, на минуточку закачалось, как пьяное,"не зная", в какую сторону падать...
       В этом "пьяном" состоянии мы и подъехали к судилищу. И разглядели: три ортодоксальных еврея (лапсердак, короткие штаны, черные чулки, кипа, шляпа поверх кипы, пейсы, непременные очки) вешают чучело человека их же роста, одетого, как русский бомж, даже обутого в старые туфли...
       Чуток библейской истории, имеющей отношение к описываемому эпизоду, никому не помешает: Ветхий Завет, Есфирь, главы 3-7. Здесь же текст более короткий, чем в Библии, из другого источника.
       "В конце вавилонского пленения евреи жили на территории империи царя Ахашвероша (в Библии Артаксеркс). Здесь они добились хорошего положения и завоевали уважение к себе. А после того, как царь выбрал себе в жены еврейку Эстер (Есфирь), племянницу главы Синедриона, мудреца Мордехая - положение евреев стало еще лучше. За свою красоту Эстер стала любимой женой Ахашвероша и позже царицей.
       Но вопреки такому устойчивому положению, евреям вскоре стала грозить опасность. Аман, советник царя, задумал уничтожить всех евреев и предложил это царю, пообещав, что за согласие Ахашверош получит огромные богатства. И царь согласился.
       Хотя это решение содержалось в строжайшей тайне, евреи узнали о нем. Красавица Эстер пошла к Ахашверошу и стала просить за свой народ. Царь не мог отказать своей любимой и отменил жестокий приказ. Аман же был повешен...
       Пурим это праздник веселья и пира, когда каждый еврей обязан напиться (Талмуд. - В.Ч.) до такого состояния, чтобы он не смог отличить слова "проклят Аман" от слов "благословен Мордехай"...
       Такова была ирреальная реальность (или, может, реальная ирреальность? Чёрт его знает!) того эмигрантского дня. И я ни словечком его не приукрасил.
      
       Американский дневник
       Живя в чужой для них стране, иммигранты закрываются ото всех наглухо - то ли не желая растерять нажитое, то ли просто боясь показать себя, человека других привычек, человека, возможно, неуютного, но там, в тех условиях, приемлемого. И уже - ни былой откровенности, ни былой задушевности...
      
       Время очень интересно шутит с нами: настоящие заплаты и нашитые ради "красоты", иногда даже красными нитками. Время моей жизни находится между двумя этими заплатами.
      
       Поначалу в Нью Йорке, меня охватывал детский ужас - покинутого (потерявшегося) ребенка, брошенного в незнакомой местности, в лесу...
      
       Из-за поворота выскочил и набросился на меня черный, надутый злым ньюйоркским ветром кулек.
      
       Ньюйоркское радио:
       "Если вы обеспокоены падением на Землю этого огромного астероида (Апофис), звоните нам по такому-то телефону"...
      
       Долгий, долгий дождь - и машины, приткнутые на обочинах мостовых, время от времени начинают отчаянно-жалобно скулить, словно жалуясь, что их бросили.
      
       Население иммигрантов, лишенное своей культуры, выдернутое из нее, ведет здесь растительное существование: вянет, пытается пустить вниз корешок, просто умирает... Не то Chinatown: эти ребята просто-напросто создали в Нью Йорке свой город, свою страну и заполнили Китаем доверху...
      
       Один конец моей радуги красит в семь цветов тротуар, по которому я иду после дождя, дуга же ее, унесясь вверх и побывав там, вверху, в каком-то чудесном слое небес, опускается уже на другой земле и в другое время.
      
       Шли с соседским мальчишкой по улице, я ему рассказывал:
       -Это, Лёка, подорожник, это - клеверок, вон пастушья сумка, вон та трава, кудрявая, спорыш, эта - лебеда. Фиалка! Ух ты - мускари! Смотри - козлобородник, одуванчик, маргаритки - у каждой травы свое имя!...
       -А это, дядя Вадим, - "Мазда", это - "Тойота", вон та машина - "Ниссан", та - "Порш", эта - "Мерседес", эта - "Линкольн". А вон та - Лексус...
       Вот какие грустные дела, братцы..
      
       В вагон метро вошла негритянка на длиннющих высоковольтных ногах-опорах. В глазах ее посверкивали разряды электричества, рожденные, скорее всего, встречей две минуты назад.
      
      
      
       Распятый на серебряном крестике Христос располагался, меж бессильно обвисшими, тоже погибающими женскими грудями, как между двумя известными разбойниками (бывшими разбойницами).
      
       Местное объявление:
       "Продается дверь от усыпальницы Тутанхамона!
       И другие драгоценные двери - в широком ассортименте"
      
       Ортодоксальный еврей на берегу океана с молитвеником в руках. Сперва засмотрелся было, убаюканный мерным прибоем, засмотрелся на беспредельность моря, уловил, может быть, дыхание стихии, еще чего-то, какой-то вольности, посторонние мысли зашевелились в сознании... и тут же спохватился, схватился за молитвенник и привычно закачался в молитве. Поскорей вернуться от бескрайности, от стихии, от непонятности - к известному, по высказываниям знатоков, Б-гу...
      
       В вагоне метро сумасшедшая разговаривает сама с собой. У нее хорошая дикция, я подумал, что ей хорошо бы работать на русском (ньюйоркском) радио.
      
       Рэп режет подростковую правду-матку.
       У нас в этом возрасте были стихи...
      
       Десять дьяволовых заповедей.
      
       Рэп. В сущности, Америка (и вслед за ней весь мир) находится сейчас под властью первобытных африканских барабанов (бубнов и т.д.). Из глубин африканского сознания поднялись древние ритмы и выкрики шамана-колдуна - и возник рэп, который вдруг подошёл всем. И все сейчас слушают эти африканские бубны, под которые хитрецы наворачивают примитивную скороговорку рэпа.
      
       Тело из девичьих джинсов выползало тестом из квашни, тестом нависало над тугой перетяжкой ремня.
      
       Штаны должны быть ужасны. Ни один юнец не знает, почему он должен носить эти "приметы времени" и кто обрек его на муки, - но носит. Таков закон моды. И вот идет он по улице, юнец, идет раскорякой, еле передвигаясь в своих ужасающих штанах - широких, длинных, с десятком ненужных карманов, тесемок, заклепок, аппликаций, штанах тяжелых, спущенных с задницы так, что видны обтягивающие ягодицы цветастые трусы, штанах, собравшихся на шиколотках десятком складок, обтрепанных внизу до невозможности, идет, еле таща на себе это сооружение, ежеминутно подтягивая его...
       Была смешная заметка в газете: юнец стащил что-то в магазине и кинулся бежать... но не смог убежать далеко - штаны его не пустили (только представить, как он бежал!) и воришка был пойман..
       Сейчас, кстати, в моде такие же мотоциклы - сплошные прибамбасы.
      
       Иеговисты стараются ошарашть, чуть им откроешь дверь:
       -Знаете ли вы, что скоро конец света?!!
       -Знаете ли вы, что такое Истина?!
       -???
       Пришли ко мне проповедники-иеговисты. С Библией наперевес. Дверь захлопывать было неудобно, но я сказал им, что у меня есть Библия. Они не поверили, попросили показать.
       Я вынес Библию, Рабле и Гашековского Швейка.
      
       ...А по обеим сторонам хайвея мелькали Моне, Мане, Матисс, Ван Гог - и так хотелось остановиться!...
      
       Психиатр, принимающий "русских" пациентов, поделился:
       -...Тьма нераскрытых талантов. Пациенты жалуются на сны - им снится, что они великие изобретатели, шахматисты, министры, полководцы, художники, бизнесмены-миллионеры и миллиардеры даже. Миллионеров больше всего.
      
       Мы увезли с собою города...
      
       Разговаривали на платформе метро два китайца: казалось, они ссорятся, кричат друг на друга. Нет, такой у них говор...
      
       Из подслушанного телефонного разговора (предельное):
       -Ой, я сегодня так забизилась! - От слова business.
       Еще: "чилдренята засикували" (sick - больной).
       В "русском" магазине:
       -Вам слайсами или писами? -Sllice - ломтик, piece - кусок.
       Брайтонские словоделы создали уже такой язык, что хоть пиши к нему переводы и на русский, и на английский!
      
       В полупустом вагоне метро, у ног безмятежно сидящей девушки была рассыпана денежная мелочь: медь и серебро, где-то на полтора-два доллара. И никто из сидящих пасажиров не поднялся с места и не наклонился, чтобы собрать, даже не замечал...
      
       Встретили в субботу, на автобусной остановке Валеру, пожилого хохла, православного, человека, насмерть перепуганного иммиграцией.
       -Куда в этот час?
       -В синагогу, - даже с каким-то вызовом ответил Валера. И раскрыл сумочку, где были очки и кипа.
       Валера делает это ради дочери, которую нужно вытащить с Украины как еврейку.
      
       Своеобразие американских животов: иные начинаются ниже пояса и свисают до колен.
      
       Здоровенный негр мочился на кирпичную стену многоэтажки могучей, как из брандспойта, струей. За стену становилось страшно: еще две-три таких струи - и дом рухнет.
      
       -Дядя Миша (мой сосед), вы так хорошо сохранились для своих лет. И ходите быстро, и делаете всё по дому, и соседу помогаете. А главное - сохранили живость ума...
       -Рыбалка, - ответил дядя Миша, - рыбалка! Раннее утро, свежий воздух, лиман, круги на воде, бычок на крючке... А насчет живости ума, как вы сказали, так я вам объясню. Вам приходилось тянуть бычка из воды в шлюпку? Видели, как он вертыхается и бьется? То же и со мной. Меня вытащили из моей родной Одессы, как бычка из лимана, вот я и вертыхаюсь изо всех сил. Что мне остается?
      
       Моё тело, как видно, легче моей души... (хотя исследователи - доктор Дункан МакДугалл, например - утверждают, что душа весит где-то около 21 граммов). Тело моё легко переместилось в Америку, а душа - душа - оказалась неподъемной для самолета и осталась на родине, в России. Она - вот где загадка для ученых - как видно, тяжелее тела...
      
       На стриженный мексиканский затылок свисал гитлеровский чубчик.
      
       Бес спешки.
      
       Пожилой человек живет, в отличие от молодого человека, в двух, а то и трех временах. Это молодые живут только в своем времени, и полностью ему доверяют и подчиняются. Пожилойп поглядывает на веяния сегодняшнего дня с изрядной долей скепсиса: он видал дни и получше, и похуже...
      
       -Вот мне говорят, что советское радио было невозможно слушать из-за коммунистической накачки, пропаганды. А можно, скажите, слушать американское радио, где 97 процентов времени занимает реклама? Разве реклама (купи-продай, купи-продай) - не идеология капитализма? У советского радио были хотя бы музыкальные паузы, радиопьесы...
      
       Косноязычные Америки выбрали Буша. Буш - избранник косноязычных, коих в Америке ровно половина. А может, и больше.
      
       Американская роза усилиями цветоводов почти матерчата на ощупь и пахнет от нее лежалым бельем и даже, кажется, нафталином.
      
       В автобусе. Губная помада, нарисованная паркинсоновой рукой.
      
       Судьиха из Молдовы в Америке: так и не нашла выражения лица: строгое привычное, какое она там, дома, обязана была носить, здесь не подходило, а "демократическое" ей уже не под силу.
      
       Законами Америка пронизана, как, скажем, организм человека - нервной системой, и американцы, в основном, законопослушны.
       Завзятый рыбак из Нэшвилла, Толя Поединок, взял меня, гостя Нэшвилла, на рыбалку. У нас упорно не клевало, и Толя заговаривал мне зубы. Среди бесконечных его баек про рыбалку я выделил эту. Как-то он заехал в поисках заветного местечка к совсем уж глухому озерцу, окруженному глухим же лесом, и закинул удочку. И только у него клюнуло, как сзади появились двое полицейских - откуда они взялись в этой глухомани?! - и спросили лайсенс. Толя, уже законопослушный американец, показал бумажку. Полицейские козырнули, пожелали хорошего клёва и уехали.
      
       Соседка по четвертому этажу, совсем уж пожилая американка (видите, как я политкорректен?), с русыми молодыми волосами, пахнущая табаком и духами, всегда выходит из своей квартиры с дымящейся сигаретой. Но в лифте висит табличка "No smoking Under penalty of law". И соседка бросает недокуренную сигарету на чистейший пол в коридоре, где такой таблички нет.
      
       Из русскоязычной прессы. Косуля по каким-то своим соображениям решила переплыть озеро, но на средине обессилела и начала тонуть. На выручку кинулись отдыхающие на лодках. Косуля их испугалась, в руки не давалась и... тонула. Подоспели рыбаки, тоже на лодке, ухватили косулю под микитки и стали грести к берегу. Тут подоспела и вездесущая полиция. Одобрила действия рыбаков, предложила помощь. Спасибо, не нужна. Рыбаки было отъехали, как полиция спохватилась и спросила у них разрешение на рыбалку. Такового не оказалось, и рыбакам была вручена штрафная квитанция.
      
       Лишь однажды я увидел здесь бесхозную (не бродячую!) собаку. На шее у нее был обрывок поводка, она бежала по тротуару, растерянно и пугливо поглядывая по сторонам: ни хозяйского оклика и ни одного четвероногого не было на улице!
      
       Лишь один раз за 11 лет я увидел пьяного на улицах Нью Йорка, и это был, конечно, наш человек. Он полувисел на низеньком чугунном заборчике палисадника и изумленно бормотал: "Во бля... Во бля...".
      
       Светящиеся здесь, в Нью Йорке, внутренней белизной - как яблоки белый налив - славянки.
      
       Наблюдение местного бомжа:
       -Они, понимаешь, с Богом, а вот мы, мы, браток, все с Вбогаматерью.
      
       В медицинском офисе. "Почки у меня были в Союзе".
      
       Глаза у манекенов-девушек в витрине были как настоящие - такие же пустые, как у проходящих мимо магазина живых их "сверстниц".
      
       Не он уже держал свой бизнес, дергая за ниточки и нажимая на рычаги и кнопки, а бизнес держал его. Он был подвешен к собственному бизнесу, как марионетка, и тот дергал за ниточки.
      
       Бизнесмен: как кассирша время от времени макает пальцы в лимон, чтобы ловчее справиться с купюрами, так и он мочил зачем-то во время разговора пальцы на нижней губе.
      
       -Бога нет, - неосторожно сказал я верующему.
       -Это тебя нет! - был сердитый ответ, и я, признаться, позадумался.
      
       Снег покрывает машины, стоящие на обочинах, капоты, лобовые и задние стекла, багажники - так ровно, что, повинуясь контрабандно вывезенному графоманскому инстинкту, так и хочется написать на этой белой поверхности какое-нибудь короткое вечное слово.
       Честно: видел колесящую по улицам Нью Йорка "сервисную" машину, на капоте которой красной краской крупно было выведено как раз это русское трёхбуквье! Мысль была естественная: так что же именно развозит по городу сервисная машина?
      
       Весь вечер над этой пожилой дамой в чёрном, нашей гостьей, висела вывеска "Значительность", но, кажется, ничего уже под этой вывеской не было, как не было во времена не так уж давние ничего под вывеской "Мясо" или "Рыба".
      
       Макушка человека, сидевшего впереди меня в автобусе, сияла большой круглой лысиной (на шею падали кудряшки), кипу, черную ермолку, таким образом, крепить было не к чему и он удерживал ее над самым ухом, где ещё были волосы; кипа теперь "наезжала" сбоку на лысину, как тень Земли на Луну, и на сверкающей макушке как бы шло полным ходом лунное затмение...
      
       Сценка на Брайтонском бордвоке (многокилометровый дощатый прогулочный настил). Рослая, лет 35, женщина с высветленными волосами, катила перед собой инвалидную коляску с совсем уж дохленькой старушкой - точной копией тех, что рисуют художники, изображая абсолютную старость: тут была и вязаная шапочка до ушей, и согнутая, несмотря на коляску, спина, и бессильно поникшая голова, и круглые очёчки на носу, и глаза наверняка закрыты. Кажется, спит... Только руки ее (крупные кисти) подергиваются на коленях, покрытых пледом... И вдруг я замечаю - не подергиваются, как от Паркинсона, а... играют! Я всматриваюсь - да, старушка, обратив растянутый на коленях плед в клавиатуру фортепиано или даже концертного рояля, играет - я понимаю это - классическую музыку! Наверное, музыкант назвал бы автора по движению рук, я не узнал, но это была музыка, по энергии вызывающая имя Бетховена...
      
       Ампутация памяти
      
       Mой приятель, с которым мы работали в одной газете и уехавший в Америку давно, делился со мной, когда я жил еще в Кишиневе, теми странными процессами, что происходят в сознании новоявленного иммигранта:
       "Здесь на тебя наваливается, писал он, совершенно новый мир - его можно сравнить только с другой планетой, - здесь все-все чужое - архитектура (особенно небоскребы), герои статуй, люди, одежды, украшения, цвета кожи (их не перечислить), буквы, слова, голоса, музыка, даже кусты в палисадниках и цветы. Недалеко от моего жилья растет огромный каштан, единственный на весь район (у нас ведь там были целые улицы каштанов), он покрыт морщинистой, как у дуба, корой, почти не цветет и за лето дает, огромный, повторю, всего три плода...
       Но все это нужно быстро переварить, более того - сделать все своим, знакомым, не удивительным, - чтобы на удивление не тратить ни времени, ни сил - и двигать, двигать вперед.
       Но есть тут и заковыка: память, как любая, скажем, организация, как, скажем, некая страна, сопротивляется оккупации. Она защищается. И все-таки ей приходится уступать. С ущербом , однако, для себя.
       Я, видимо, переусердствовал с нажимом на память. Не ведая о некоторых ее свойствах, я прямо-таки попер на нее и она... попятилась, стала то ли съеживатьяс, то ли освобождать какие-то свои ячейки для нового... И вот я как-то хватился "старого" - совершенно случайно хватился - а его нет!
       Из моей памяти - представь! - исчезла площадка, на которой мы в детстве играли в футбол. Помню, была. Помню некоторые имена "футболистов": Саня, Колька, Паша, Геночка... лица их... Помню даже один свой замечательный гол... А самой площадки - нет! Стерта! Вместо нее, очевидно, появилось что-то американское, что - не знаю точно, здесь уже столько увидено! Мы с Динкой побывали на Гавайях, как многие американцы, может быть, вместо той футбольной площадки теперь Гавайи...
       Ну и что, Гавайи - это замечательно, не сравнишь с каким-то давним, наверняка кочковатым пустырем, где вместо ворот стояли наши портфели. И вообще,"груз воспоминаний", как его именуют в душещипательных романах, - нужен ли он? Почему бы мне, гражданину Нового света, не обновиться?
       И тут я вспомнил об остальных таких "площадках". И та еще жива в памяти, и та... Эй-эй! А что следующее, не дай бог, пропадет? Нельзя все подряд стирать, нельзя! Это ведь, вполне веротяно, те кирпичики, из которых я сложён. Сейчас вместо одного вдвинут другой, но мне вдруг стало больно, я словно почувствовал, что мне сделали операцию и чего-то лишили. Ампутировали...
       Вот что, скажу, случилось со мной: я стал бояться за другие свои "кирпичики", за "грузы" моей памяти. Я стал чаще наведываться в мою "камеру хранения" и проверять, все ли они на месте. Особенно два заветных... Нет, даже три...".
       Манхэттен
       Чтобы любить Нью Йорк, в нем надо родиться. Для иммигранта он навсегда останется чужим. Американский поэт однажды с гордостью провозгласил: "Я... сын Манхэттена..". Уолт Уитмен не был в действительности сыном Манхэттена, но, поселившись на знаменитом острове в молодости, стал им. Мы в Манхэттене всегда будем пришлецами, с восхищением и ужасом взирающими на величие (или безумие?) пятиглавого исполина Tramptowera, на гигантскую костяшку домино отеля Hilton.
       Манхэттен порой похож на... раут, где толпятся фрачники-гордецы, они беседуют стоя, держа в руках бокалы шампанского (бокалы тоже при желании можно увидеть).
       Он похож на тот раут, куда мы никогда не будем приглашены.
       Он - издалека - напоминает своей каменностью и безжизненностью на... музей, где собраны памятники человеческому честолюбию, спеси, надменности, состязательности, вызова.
       Он похож на горы.
       Это человеческий вызов горам.
       А из-за людей-муравьев, снующих внизу, он похож еще на... лес. Каменный лес, чудище, как сказал один мой здешний знакомый.
       Он похож на скопище недостроенных вавилонских башен. И этим вызывает чувство инстинктивного страха у всякого, кому известна легенда о древней башне.
       Манхэттен вызывает чувства (последовательно): восхищения, неправдоподобия, недоумения, снова восхищения, подавлености и... сопротивления. Человек не любит такого засилия прямых линий, прямых углов, огромных плоскостей, квадратов и прямоугольников. Все лучшее и красивое в его представлении кругло или округло. И еще остроконечно, как верхушки елей, как пики гор, как шпили европейских христианских храмов.
       Манхэттен - металл, камень, пластик и стекло, вытянутые, посланные человеческой самонадеянностью далеко вверх - вызывает чувство естественного опасения за него.
       Однажды, мотаясь на машине по Прибалтике, я увидел высокий сосновый лес (столетние "мачтовые" сосны, подпирающие небо, упругие, как струны арфы, бронзовые, готовые, кажется, вот-вот зазвучать...), лес этот был порушен бурей ужасающей силы. Зрелище разрушенного леса было апокалипсическое. Какой-то безумный музыкант (куда там Листу!) обрушился на бронзовый этот строй и все разнес к чертовой матери... Поваленные крест-накрест стволы. Отломанные верхушки. Там и сям белеющие разломы, разрывы стволов; сосны ощерились ими в небо, как вдруг обнажившимися зубами. Завалы из зеленых верхушек деревьев... Картина этого разрушения не была похожа ни на что из всего, что я когда-либо видел. Я долго стоял перед поверженным бурей лесом и сознание никак не могло поверить тому, что видели глаза. Лишь потом доходило представление об исполинской мощи одной из земных стихий.
       Вертикальный, как раут фрачников-гордецов, Манхэттен, и порушенный стихией сосновый лес находятся в черепушке не так уж далеко друг от друга и порой накладываются, как калька на ватман...
       Сэндвичи... кому?
       Буквально на третий-четвёртый месяц по приезде в Нью Йорк наши, еще кишиневские, друзья, но уже давно оперившиеся в Америке, пригласили нас к себе в Нэшвилл, в столицу штата Тенесси и музыки кантри. Нюма Шор, бывший инженер Дома быта в Кишинёве (зарплата 120 р, однокомнатная картира, где жили вчетвером: он, жена, дочь и большая собака по имени Садко) стал к этому времени владельцем большого ювелирного магазина в центре города, двухэтажного дома на двоих, еще домов, которые сдавал, двух машин, яхты, квартиры в Майями и Нью Йорке. Его жена, Марина была к этому времени главным бухгалтером крупной фирмы. Билеты на самолет туда и обратно оплатили, понятно, они.
       Огромный аэропорт New Arc был для нас, перепуганных чужой и всё еще непонятной страной, непроходимым лабиринтом. Из английского мы знали только excuse me, I am sorry и thank you. Еще where и how much? Все пассажиры с колясками, мы - с тяжелыми саквояжами. Стоим, таращимся на проходящую мимо нас разношерстную публику...
       Как нам найти в целом городке аэропорта сектор Нэшвилла?
       Жена (женщины быстрее нас, мужиков, осваиваются в незнакомой обстановке) всё-таки остановила молодого человека, американца, судя по одежде и уверенности в походке, и спросила про Нэшвиллский сектор. Он кивнул и... повел нас по лабиринту New Arca. Коридоов и поворотов было множество, сами бы мы с этим извилистым путем ни за что не справились. Привёл, усадил, показал на окно регистрации, еще раз кивнул, ушел. Мы вздохнули и стали оглядывать зал. И вдруг снова увидели этого молодого человека. В руках его был поднос, а на нем сэндвичи и три бумажных стакана. Наверно, с кофе. В аэропортах , кстати, они стоят втридорога. У нашего провожатого, наверно, здесь знакомые или родственники. Или, может быть, он тоже летит в Нэшвилл.
       Молодой человек направился к нам. Протянул поднос. Недоумевая, всё еще не веря, что это нам, мы взяли сэндвичи и стаканы. С трубочками, значит, кофе. Сказали thank you very much. Он что-то ответил. Скорее всего, дежурное американское you are welcome. Повернулся и ушел.
       Нет, он не летит в Нешвилл. Он, случайно остановленный моей женой молодой человек, американец, всё прочитал на наших растерянных, даже перепуганных лицах и показал нам, что такое... Пожалуй, то, что было когда-то и у нас, но мы его растеряли. То, что в Америке является нормой. Одной из черт их менталитета. Участие в чужой... ну, не скажу - жизни, а в чужом затруднении. Can I to help you? - самый обычный вопрос в Америке. Об этом у вас спросят на перекрестке, об этом спросят в магазине, об этом спросят когда вы устало прислонитесь к стене дома...
       Кроме того, что сделал для нас этот молодой человек в тот день, мы ничего о нем не знаем...
       Ну а потом был Нэшвилл, городок среди лесов и озер, городок высоких и тонких шпилей христианских храмов, двухэтажных домов, отделенных друг от друга "языками" дикого леса, куда забредают олени, чтобы поглазеть на людской быт, где обитают еноты, лисицы, белки... А после Нэшвилла была гористая и лесистая Северная Каролина, где Шоры сняли на неделю трехэтажный шале, этакий шалейчик, где была большая солнечная веранда с джакузи на четверых, огонь камина, вечерний биллиард в подвале...
       Мне здесь могут возразить, могут вообще распушить. Мол, придумано, мол, враки, мол, Америка другая. Мол, раскис, мол, слушай лучше Задорнова...
       Если упал...
       Бруклинцы чаще всего - работники Манхэттена. Часам к 7 вечера вагоны поезда метро, идущего из центра города, переполнены. Люди, выходящие из вагонов усталы, лица их чаще всего к этому времени бледны: в Америке лодырей не любят и чуть что от них избавляются. Я из породы наблюдателей, я отмечаю эту усталость и бледность (насуетившись, наулыбавшись за день, люди уже не следят за тем, какое у них выражение на лице, на нём теперь написано одно: побыстрей одолеть путь от трейна (поезда) до дома, а там наконец расслабиться! Я поднимаюсь по высокой лестнице навстречу валу людей, вагон вот-вот отойдет, я спешу. И, спеша, запинаюсь о последнюю ступеньку и падаю. И все, кто сейчас на платформе, молодые, пожилые, старые - усталые, бледные, спешащие домой, вскрикивают и бросаются ко мне, поднимают, спрашивают, не нужна ли помощь, всё ли цело, вглядываются в мое лицо...
       Подобный случай описан у О.Генри, но я испытал его на собственной шкуре, а потом вспомнил О.Генри, его манхэттенский рассказ.
       НАКЛАДКИ
       При первых встречах "наших" с Америкой случается много накладок. Таких разных, что в иные истории трудно поверить, и кому-то может показаться, что они придумываются. Ничего подобного! Всё взято из жизни.
       Сердитая
       Моя дочь, Нелли, ехала в метро в Манхэттен ради оформления документа, этой мороки поначалу очень много. Вагон был полон - и кто только в нем не сидел и не стоял! Индеец, негр, китаец, испанец, филлипинец, араб, еврей, монгол, грузин, узбек, мексиканец, индиец, пакистанец, русский, молдаванин, белая молодая женшина с черным сынишкой, черная с белым... (В такие вагоны, где все - перед Богом и людьми - равны, следует загонять, я думаю, на 15 суток тех или иных наших националистов, чтобы у них просветлело в глазах и в мозгах).
       Но я все-таки о накладке.
       При толчке вагона Нелька чуть не упала на стоящую сзади американку, темнокожую женщину. Толкнула её... а та вдруг так вскипятилась, так на Нельку окрысилась, так заорала, что моя дочь, ошеломленная этой неожиданой атакой, наспех сочинила из своего малого запаса английских слов защитную фразу:
       -Why are you so... - она хотела сказать "сердитая", angry, но промахнулась в поисках английского слова и ляпнула близкое по звучанию к angry - ugly*. Что тут было!..
      
       Пузырь
         Один врач-уролог, говорящий на русском, но уже с акцентом, сказал пациенту, что в следующий раз он должен прийти с полным пузырем.
         Хорошо. С полным. Понятно.
         В следующий раз пациент по имени Сеня дождался своей очереди, вошел в кабинет врача, достал из сумки 500-граммовую бутылку коньяка "Хенесси" и протянул доктору.
         -Что это? - спросил тот, глядя на желтую жидкость в пузатой бутылке.
         Сеня удивился вопросу и ответил:
         -Пузырь.
         -Это? - уролог ошарашенно показал пальцем на бутылку.
         -Ну да. Вы же сказали: "Приходите с пузырем".
         -С полным, - машинально поправил врач.
         -Не мог же я принести половину! - упрекнул доктора Сеня.
         -Но я имел в виду другой пузырь!!
         -Какой? Вы же не сказали, какой любите! - тоже уже пылко возразил Сеня. - "Планет"? "Курвуазье"?
         -Я - люблю - мочу, - раздельно и сердито сказал врач. - И чтобы она была в пузыре. Но не в стеклянном, а в мо-че-вом. А вы как-то странно меня поняли.
         -Ничего не странно, - защищался Сеня. - У нас там любой пацан правильно слово "пузырь" понимает. Скажешь ему: "Тащи пузырь", он тебе через минуту ставит его на стол.
         Врач вздохнул, приказал пациенту спрятать бутылку и разъяснил ему, что означает в Америке и других цивилизованных странах предписание врача-уролога прийти в кабинет с полным пузырем. И послал пациента наливать оный в регистратуру, где Сеню ожидала полная бутыль родниковой воды "Deer park" и целый выбор печенья на закуску.
       Приключение кандидата
       Жена одного нашего физика, кандидата наук, Лиза, варила борщ. И выяснила вдруг, что у нее кончилась вегета.
       -Без вегеты, - сказала она мужу, сидевшему у компьютера, - ни тпру, ни ну. Иди в магазин и купи. Заодно возьми немного колбасы, типа "Докторской", полпаунда не больше, а еще творог и сухарики маме. Муки у меня достаточно... да, возьми еще соду. Тебе записать? - Слово "вегета" было не из словаря физика.
       -Не нужно, - храбро ответил он и стал переодеваться для магазина. Дома он ходил в шортах, но выйти в них на улицу еще не отваживался.
       Виктор уложил в карман рубашки фудстемп, продовольственную карточку, и отправился в магазин.
       До магазина нужно было пройти два блока, два квартала - и это были прекрасные минуты! Во-первых, бруклинские карточные домики. Сделаны они, в общем-то, из фанеры, обложены тонкими стенами либо из кирпичика (кладется вдоль), либо покрыты шиферными плитками на манер рыбьей чешуи, либо же обшиты легкомысленными дощечками внахлест. Архитектура, повторим, карточных домиков. Не дай бог дунуть серьзному ветру. Мезонины, , непременная высокая каминная труба у одной из стен. Площадки перед домом говорят за хозяев больше, чем скажут о них белоснежные (пластмассовые) улыбки. То они наглухо заасфальтированы (чтобы не было забот), то накрыты старым зеленым (под цвет травы) ковролином, то засыпаны серым, неприятным для глаз щебнем, то щепками с лесопилки (продается мешками в "хозмагах"). или же сосновой корой. Перед итальянскими домами непременны фигурки католических святых в каменных нишах. Но чаще все же палисадники озеленены, и зелень в них интересна. Здесь и туя, и подстриженный самшит, рододендроны, всегда плющ, и всевозможные цветы - розы, мальва, майорчики, бархатцы, лилии, васильки, вьюнки на решетчатых заборах, ряд "цветочной капусты" у самой стены, чьи вилки раскрываются поздней осенью и в самом деле напоминают цветы. Бывает, что весь палисадник отдан обыкновенной огородной тыкве, крупные ее листья покрывают всю его площадь, а для самой тыквы сооружена над зеленью полочка, где она и возлежит, толстея и оранжевея на глазах. А еще в палисадниках - ну совсем как возле украинской хаты - сияют два-три подсолнуха...
       На все это стоит посмотреть, и наш физик, чей дед был сельского происхождения, на тыкву и подсолнухи с наслаждением глазел. Они были как привет из родных мест. Остальному он давал ту или иную оценку.
       Мысли его, покружив, как пчелы, над цветущими подсолнухами уносились... но тут я уж ничего-ничего не могу сказать, не знаю, куда могут унестись мысли почти 60-летнего мужчины, кандидата наук, невостребованного иммигранта, посланного женой за вегетой. Позволю только сообщить, что чуть уже неземной, чуть, скажем, крылатый, чуть даже растворенный в чем-то, физик входил магазин.
       В "русском" продуктовом магазине под названием "Украина" (его "держала" еврейка из белорусского Бобруйска, в прошлом логопед, по имени Света), наш физик сойдя со своих бог или черт знает каких высот, где минуту назад находился, на этот раз сказал:
       -Дайте мне, пожалуйста, виагру.
       -Как?! - подняла брови Света. - У нас нет виагры!
       Он тоже говорит "Как?" и рассказывает, что за виагрой его послала жена, которая сейчас варит борщ.
       К Свете подтягиваются продавщицы.
       -Мы не понимаем, - говорят они физику, - при чем тут виагра, если ваша жена занята борщом? - И переглядываются, мерзавки.
       Покупатели тоже смотрят на кандидата с интересом.
       Он тоже ничего не понимает.
       -Мне нужна виагра! Без нее, сказала жена, ни тпру, ни ну!
       В магазине брови до потолка. Света, как хозяйка магазина, опоминается первой.
       -У нас здесь закон, - говорит она физику, - покупатель всегда прав. И мы можем сбегать в аптеку напротив и купить вам виагру. Это в самом деле очень хорошая приправа.
       И тут, когда сказали про аптеку, наш кандидат соображает, что его послали за вегетой, а он почему-то - с чего вдруг? - потребовал виагру. И он соглашается:
       -Не надо в аптеку, дайте мне тогда вегету
       -Пожалуйста, - отвечают ему , - берите вегету. Без нее тоже, как сказала ваша жена, ни тпру, ни ну...
       Это рассказала Лиза, жена физика, а его приятель проронил, покачав головой:
       -Возблагодари бога, Витя, что ты спросил виагру в Америке. Представляешь, что было бы, если б ты спросил ее в одесском продуктовом магазине! Сколько прозвучало бы бесценных перлов в твой адрес!
       Жить стоит!
       Даже в самой паскудной работе нужно, кроме денег, которые она даёт, искать то, что согреет душу.
       В Америке боьшинство иммигрантов меняют профессию: инженеры, врачи, химики, физики, учителя, писатели - все - подрабатывают. Кто шофёром, кто уборщиком, кто хоуматтендантом, бэбиситтером, мойщиком машин, хандимэном, парковщиком... а кто-то раздаёт флайерсы (рекламные листовки) на углу улиц...
       Один мой приятель, весьма учёный человек, по заказу какой-то компании, считал проезжающие туда-сюда автомашины на "проблемных" участках дороги. Делалось это либо из машины (в руках счётчик, похожий на тот, что считает удары на боксёрском ринге), либо со стульчика, стоящем в тени дерева.
       Попробуйте-ка посчитать автомашины Нью Йорка, пролетающие мимо вас - их ведь миллионы!..
       Слава богам - мимо нашего считальщка проходят и люди, мужчины и женщины. Мужчины иногда интересуются: "Что считаете?" - "Машины" - "Угу". Женщины любопытнее: "Что считаете?" - "Хорошеньких женщин". Хорошенькое женское лицо (личико!) приближается к окошку: "А зачем?". Ответ приходит сам собой: "Чтобы знать, для чего жить" - "А-а...".
       Женщина делает с десяток шагов, вдруг поворачивается и снова проходит возле машины. И опять поворачивается и ещё раз её фигура (и лицо!) возникает в объёме окна.
       Жить стоит, жить стоит, жить стоит...
      
       Это не анекдот!
       Одна наша женщина, изучающая английский на курсах, зашла в американский продуктовый магазин. Походила, разглядывая яства за стеклом, выбрала говяжий язык и обратилась к продавщице:
       -Give me this language please, - и еще показала на язык пальцем.
       -What? - спросила продавщица. Её "Что?" было очень удивлённое: What?! - И округлившиеся глаза.
       -The language - что же ещё! - тоже удивленно ответила наша женщина.
       -I am sorry...The language? Here? - и проверила глазами витрину.
       -Yes, yes. The lan-guage! Cow language!
       После некоторого замешательства у витрины, когда обе стороны абсолютно не понимали друг друга, был вызван менеджер, ему было что-то сказано и показано на женщину. Он, видимо, уже знакомый с ситуациями, происходящими в последнее время в американских магазинах, объяснил нашей женщине:
       -Excuse me, but the thing you wanted to buy, - он кивнул на витрину, - is called tongue, cow tongue. And you were saying to our saleswoman - cow languag... but, cow lan-guage, that is moo-o-o! - И, чтобы его поняли до конца, показал двумя пальцами рога по обе стороны головы.
       Для справки: language - практически понимается как "язык" (речь), tongue - тот язык, что во рту.
       Ну, это из языковых ляпов, на которые горазды эмигранты. Эти ляпы любят описывать, их, естественно, много на еврейско-русско-украинско-американском Брайтоне. Пример (но я не буду ими увлекаться, они слишком на виду): "Марiя, чи ты йдеш сьогоднi шопiнгувати?" - "Та нi: у мене щось чилдренята засiкували!". Попробуйте перевести...
       Наш старичок
       Высокая, баскетбольного роста, чернокожая деваха катила перед собой инвалидную коляску, в которой полулежал крохотный, с большой белой шевелюрой старичок. Он был настолько мал, что свернулся в коляске калачиком...
       К старикам, потерявшим возможность передвигаться самостоятельно, к тем, кто просто нуждается в помощи (пойти в магазин, в аптеку, вывести на прогулку), в Америке "прикрепляется" (советский, черт побери, термин!) хоуматтендант - сопрсождающий, помощник, оплачиваемый государством. Это одна из американских специальностей, чтобы ее получить, нужно полгода проучиться на специальных курсах, ибо старики бывают (после инсульта, например) и вовсе неподвижные. Помощниками служат белые, черные (женщины в основном), молодые, не очень, пожилые. Среди них из "русских" - люди всех в прошлом специальностей: бухгалтеры, музыканты, инженеры (этих особенно много), химики, учителя... У моего соседа в хоуматтендантах ходил бывший подводник, капитан второго ранга, замполит. И был работе рад.
       Всё это предварительная иноформация к сценке, которую мне посчастливилось увидеть своими глазами.
       Я обгонял коляску и услышал голос старичка. Тут вставка. Иногда к "русскому" пациенту попадает в прислужники американка - не всё ли равно, кому толкать перед собой коляску с безмолвным инвалидом, который только на то и способен, что таращиться блеклыми глазами на американское небо.
       А этот patient оказался говорящим. Да еще каким! Ему мало было говорить самому, требовалось еще, чтобы ему отвечали - кому не знаком этот тип говорунов! Но как общаться с американкой, если она ни бельмеса на русском, а он не знает (и уже не узнает) английского, кроме двух-трех слов? И наш старичок стал учить "баскетболистку" русскому языку.
       Я услышал его фразу на русском и не поверил своим ушам. А сообщив её, старичок требовал:
       -Repeat! Повторяй! Ну, что ты молчишь? Повторяй! Repeat!
       И прислужница - пациент всегда прав! - стала послушно повторять:
       -Dan prikass - emoo na Sapat, еi f-f drooguyu storonoo...
      
       ...В раю
          Давид Г., 60-летний кишиневский шофер-таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин, отхватил "пятерик" по статье 188 УК - за "попытку провоза контрабанды". Он собрался "за бугор", где уже обжился его сын, и загрузил множество ящиков нажитым за долгие годы добром. В один из ящиков, в 17-й, он заныкал с десяток золотых монет (часть их была наследством) и серебряный крест с бриллиантами, в покупку которого были вложены немалые деньги. Таможенник был оплачен, ящик он будет досматривать вполглаза, счастье виляло хвостиком в пределах видимости
       Что случилось на самом деле - чьи-то козни? вероломство таможенника? начальническая показуха? антисемитский выпад? растреклятый человеческий фактор? - Давид так и не узнал. 17-й ящик был вскрыт, раскурочен, золото обнаружено, закутанный в тряпки серебряный крест обнажен и воздвигнут, торжествующе потрясаемый, над головой таможенника.
         В то время, когда евреи хлынули через границу, таможня была не только вместилищем грузов, но и тайн, витавших над ними. Тайны были как с одной стороны ("контрабанда"), так и с другой, в которой властвовала самая беспощадная, но не наказуемая ни одной статьей Уголовного Кодекса грабиловка.
         Ну и вот... Ну и вот: судья произнес формулу наказания и 60-летний таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин двинулся на восток страны под безрадостный на этот раз перестук железнодорожных колес.
         О жизни Давида в лагере я писать не буду, потому что ее не знаю. Известно мне только то, что он протоптал дорожку в санчасть, ибо болел стойкой гипертонией, и по причине болезни Бехтерева (откляченный навсегда зад и согнутая спина из-за окостенения позвоночника) нигде и никем не работал. Всего остального - нар, баланды, жестоких законов зоны, соседей по шконке, строю и столовке, расправ со строптивыми, лагерного жаргона, которым нужно было владеть и т. д. - он хватил по горло. В лагере враз помудревший Давид Г. был тише воды и ниже травы, а отличился только тем, что умел ныкать пачки чая так, что когда освобождался, "кум" умолил его раскрыть - простое человеческое любопытство - секрет "курка". Имея на руках справку об освобождении, Давид тайну раскрыл: пачки с чаем он прятал в нишечке над плафоном в коридоре. Чай пересыхал, но для чифиря он все равно годился.
         Давид Г. вышел на свободу и вернулся в прошаренную обысками квартиру в день, когда всему миру было не до него: мир не отрывался от телевизионных экранов, потому что в Лондоне пышно праздновали свадьбу принца Чарльза и принцессы Дианы, и конная брачная процессия молодоженов, неторопливо идущая по улице, была осыпаема цветами тысяч счастливых жителей столицы Великобритании и ее многочисленных гостей.
         Реакция вчерашнего зека на мировое радостное событие была выражена сочным, с затейливыми заворотами языком лагеря - единственным, чем таксист обогатился за 5 лет отсидки.
         Жизнь Давида после заключения была сильно осложнена. Во-первых, должен был пройти какой-то срок, прежде чем он получит разрешение (таков закон) подать новое заявление об отъезде за границу. После того, как заявление будет подано, начнется долгий путь бумажного листа по канцелярским столам и неизвестно, чем это путешествие кончится. Плюс к этому - уже 65, не отпускающая гипертония, болезнь Бехтерева, безработье и тот душевный ущерб, который естественен для каждого благонамеренного гражданина, пустившего 5 лет жизни коту под хвост...
         Сын Давида, жалея отца и прямо-таки отчаиваясь в желании хоть как-то облегчить его участь, не придумал ничего лучшего, как упросить знакомых ему бизнесменов написать письмо безвинно пострадавшему и попавшему вдобавок в очередную советскую западню человеку. Посочувствовать ему, внушить надежду... Авось, мол, американское - заокенское! - участие в судьбе советского страдальца малость облегчит его душу...
         Давиду в самом деле стали приходить письма. Небольшие тексты на украшенных виньетками, чуть ли не надушенных листах с затейливыми, на полстраницы подписями наверняка богатых и уверенных в себе людей. Тексты на английском.
         Английского Давид не знал, знал его немного я, его сосед. И он пришел ко мне с пачкой конвертов из Америки. Я снял с полки англо-русский словарь и начал потихоньку переводить.
         "How are you, dear David!" - писали кишиневцу доброхоты-американцы. - Oh, dear David, I was so happy to hear...
         Вслед за этим началом шло самое интересное. Я переводил с трудом, листая словарь ради почти каждого слова. - Как я был рад... нет, счастлив ... сейчас, Давид, сейчас... Да: сперва услышать, а потом увидеть... этих великолепных... black horses... черных лошадей с... это слово не могу перевести... впряженных в... сейчас, сосед, тут тоже незнакомое... да, в королевские кареты...
         -Какие к х... лошади? - вскипал таксист. - У нас их там не было! И что, б... за кареты? Он про "воронки", что ли?
         -"...поверьте, - продолжал я переводить, - свадьба таких прекрасных молодых людей, как..."
         -...мммать! Это он о ком?
         -"...как принц Чарльз и принцесса Диана... затмевает всё, что я..."
         -А обо мне, обо мне он что-то пишет?
         -Конкретно ничего, только в самом конце пожелание здоровья и успеха: "good lucк, dear David!"
         -Читай следующее, может, там что-то...
         Последнее письмо было верхом сочувствия. 
         -"How are you, dear David! I was so sorry... я был так огорчен... - произнес я и поднял глаза на Давида. Тот, услышав наконец-то сочувственное слово, тоже насторожился. - Огорчен... when I learned... когда узнал... что Вы... не имели... opportunity... возможности... as well as I... как я...
         -А он-то что?
         -"...to attend", Давид, - присутствовать...
         -Где? Где, мать его за ногу, я не мог присутствовать?!
         -"...на... этой брачной церемонии...
         Ответом была длинная автоматная очередь из слов шоферского и зековского сленга, из которой мне стало ясно, что отношения Давида с американскими доброжелателями в этот раз не заладились.
         Но их дежурное "How are you" в его памяти засело крепко.
         Темное время таксиста и его жены в конце концов кончилось -они пересекли, вместе со своими ящиками, океан. Казалось, все несчастья позади... Но и здесь их ожидала неожиданность - того же, скажем, коленкора, что и своеобразное американское сочувствие. Сын в свой двухэтажный дом родителей не взял: в Штатах не принято жить со "стариками". Он купил им вполне приличную квартиру в доме "гостиничного" типа, но далеко от собственого жилья. Языка "старики", естественно, не знали, то есть ни на улицу, в магазин, не выйти, ни с соседями пообщаться. А соседи, пожилые американцы один улыбчивее другого! Прямо выставка вставных челюстей! В коридоре и в лифте от них только и слышишь знакомое по письмам: "How are you! How are you!" А что им скажешь? Чем поддержишь их радость при виде соседа? И однажды, спускаясь в лифте с третьего на первый этаж, Давид не выдержал и ответил улыбающемуся на всю ширину лифта соседу:
         -"Хау ар ю" говоришь? "Хау ар ю"? Да как х... в раю! - вот как!
         Американец ответа не понял, но предположил, конечно, - вот счастливые люди! - только хорошее и одарил Давида еще одной из самых обворожительных своих пластмассовых улыбок.
         Да и переведи ему дословно этот славный оксюморончик, эту метафору, это мелкое словесное хулиганство, что так подходит к американскому How are you, он и тут не заподозрит ничего плохого, может, лишь разведет руками: кому, мол, что, кто как устраивается...
      
       Вот, теперь я, кажется, вполне созрел, чтобы рассказать о первом знакомстве с выражением, сообщенным в начале.
      
      
       Is it America?
       Какое-то время нам с женой пришлось жить (в трехкомнатной квартире) под молодой супружеской парой испанцев, у которых к 20 с небольшим годам, то есть к достаточно безголовому возрасту, было трое детей, старшей дочери где-то около 7. И весь-то день над нашими головами грохотало: там бегали, прыгали, кувыркались, дрались, что-то из мебели роняли, играли в баскетбол, барабанили чем-то (ложками, например) в пол, как в барабан, вопили... Я покупал в аптеке затычки для ушей, но они не помогали. А вечером приходил с работы муж, врубал музыку, на полную, разумеется, мощность, там был вдобавок какой-то тягучий музыкальный инструмент, который волок из бесформенного комка моей души бесконечную нить. Но больше всего наш сосед любил рэп... Время от времени молодые испанцы ссорились, дрались - и тогда над нашими головами гремели громы ужасающей силы - там топотали ноггами, гоняясь друг за другом, падали на пол чуть ли не шкафы, а столы и тумбочки просто летали по комнатам; стыдно признаться, но я этой грозе радовался...
       Однажды я все-таки поднялся на третий этаж, позвонил и на запинающемся английском попытался сказать соседу, что your music... too loud, что your children... runs and jumps... overhead... ну и прочее, что позволяли мои знания.
       Сосед, высокий видный парень, кое-как выслушал меня, - дети за его спиной бегали из комнаты в комнату и дико от какого-то очередного восторга визжали, - в одно мгновение определил во мне иммигранта и высокомерно ответил:
       -It's America! - и хлопнул дверью перед моим носом так, что сверху обвалился кусок штукатурки.
       ...Один падре, читая в храме воскресную проповедь, заметил между прочим прихожанам, что в аду, кроме всего, насколько ему стало известно, грешникам круглые сутки играют рэп.
       И никогда он не видел перед собой более озаботившихся лиц...
      
       Заветное слово в Городе Ста Богов
       (почти дневниковая запись)
      
       -...просто ты перебрал отрицательных эмоций, - сказала мне жена, бывший психиатр, - они слетаются на тебя со всех сторон. Это еще не депрессия, - разъяснила она свои слова, - но ты можешь и в нее въехать. Иди-ка лучше на улицу и постарайся найти на ней хоть что-то хорошее. В конце концов там свежий воздух. Можешь даже пялиться на баб.
          -Все красивые женщины Нью Йорка ездят в машинах, - сказал я, - а таким, как я, - достаются остальные.
          -Ну, про "достаются" ты бы промолчал, - посоветовала жена.
          Про свежий воздух жена перегнула. Свежий воздух в Нью Йорке, где миллионы выхлопных труб?! Но что-то хорошее в нем должно же быть!
          И я пошел на улицу, хотя очень не хотелось покидать диван. Жена вслед мне покачала головой. Она (психиатр, повторю) считает, что я окончательно расклеился, а вот уж она держит себя в руках. Ну, удается ей это или нет, знаю только я. За стены нашей квартиры мои наблюдения не выходят.
          Итак, я, бывший инженер из бывшего Свердловска, ныне житель Нью Йорка, иммигрант по третьему году, вышел на улицу в поисках положительных эмоций...
          Храбриться мне уже незачем, врать тоже не пристало. "I am sorry, I am sorry! Excuse me, excuse me!" - это не для меня., буду говорить так, как привык. И думать так же. То есть, честно и, как писали недавно, не-пред-взя-то.
          К витринам продуктовых магазинов я уже привык. К тому, что там все есть. Даже то, что нам и не снилось. И с тем освоился, что любое, в общем-то, блюдо мы в состоянии отведать. Даже, скажем, омара (лобстера) или устриц, о которых мы знали из французской литературы. И запить глотком кьянти из книг Ильи Эренбурга. Мимо витрин я уже прохожу не моргнув глазом .
          Но вот вывески - их мои глаза (мое, уточним, сознание) никак не признают. Буквы чужие, слова чужие, взгляд от них прямо-таки отскакивает. Clothes horse, например, или Bagel hole. Нет знакомых, тех, что до боли: "Хлеб", "Столовая", "Промтовары", "Пельменная", "Рюмочная", "Комиссионный магазин", "Закрыто на переучет", "Закрыто и не знаю..."
          Всё, всё на этой улице чужое, о каких положительных эмоциях может идти речь!
          Теперь следующее. Лица. И снова не то и не те. Белые - но не той привычной "белизны" (то зеленой, то красной), что у нас - по-другому белые: какого-то мультяшного цвета. Смуглые - невиданно, оттенки - и Гоген не справится. Черные - ну, про черные лица лучше вообще промолчать, не мое уже дело. А есть и такие, что иначе, как лиловыми не назовешь.
          А прически! А бородки! А самые разные знаки на груди! А кресты величиной с ладонь! А серьги! А клипсы! А перстни - пальцев на руке не хватает! А на голове что творится! И шляпы, и кепы, и кипы, и фески, и тюбетейки, и чеплашки, и тюрбаны, и чалмы, и панамки, и платки на женщинах и юнцах, и вообще накручено на иной голове черт-те что!...
          А знаки на груди - на цепочках, на цепях: кресты величиной с ладонь, хотя идет явно не священник, золотые могендовиды, масонские, может быть, знаки, еще и еще какие-то...
          Про всю эту нагрузку на глаза иммигранта уже сказано кем-то: визуальная какофония.
          А носы! Между нами, свердловчанами, говоря, Нью Йорк - огромная выставка носов. Здесь есть все - от "пуговки" и "картошины" до баклажана. За эту невиданную экспозицию можно деньги брать.
          Встретился мне детина с таким грозным носом, что у меня душа в пятки укатилась. Нос у него был, как сабля, наполовину вытащенная из ножён, прямо-таки пиратский нос. Зыркнул на меня детина, повел саблевидным носом, швыркнул им - как лязгнул клинком, а мне почудилось, будто пристрашил немедленным абордажем. Может, у него просто насморк, но я чуть за сердце не схватился.
          И еще одна странная мысль мелькнула при виде этого носа: как он будет такую тяжелину в старости таскать?
          И все-таки смотрю дальше. В поисках положительных эмоций. Вот идет, на наш взгляд, вполне достойного вида The citizen. Но уж слишком высокий, слишком худой, слишком прямой. Подбородок длинный, как приставная борода у египетского фараона. И еще трубка в искусственных зубах. Пых-пых дымом. "По Бобкин стрит, по Бобкин стрит"... Не человек, а иллюстрация к стихам Маршака.
          Перевожу взгляд.
          Две белёхонькие старушки семенят, бывшие, может быть, "барби", да так и оставшиеся куклами, свои у них только морщины...
          Толстый-претолстый гражданин, занимает собой весь тротуар, передвигается медленно и неотвратимо, как каток, и так же неотвратимо приминает асфальт. Мысленно, хоть и не врач, диктую ему рецепт: "Екатеринбург, Промышленная, 17, "Заводская столовая номер 4". Через год он запишется в марафонцы.
          Другие, конечно, не обратили внимния, но я-то, ищущий положительных эмоций, заметил пару голубей, которые таскали веточки и всякий мусор и аккуратно укладывали на его медленно плывущую над тротуаром макушку. Птицы вили гнездо, пока этот толстяк доберется до дома, они, глядишь, выведут птенцов. Я этого гражданина обогнал, хотя и оглянулся пару раз. Растет гнездо, растет...
          Хасид, ступает важно; черная шляпа, пейсы, очки, белые чулки. Взгляд в себя; интересно, что он там видит?
          И ведь я кому-то навстречу иду... Но если я кого-то вижу, то меня - точно никто не видит. Я здесь невидимка, любой взгляд меня пронизывает насквозь. Это оттого, что одет я - никак, лицо у меня - никакое, и выражения на нем, кроме потерянно-растерянного, нет. А таких здесь не замечают.
          Вывалилась из автобуса джинсовая стайка девчонок с натуго обтянутыми попками. Полетела, галдя, сверкая зубами... Думаю машинально и горько: женская задница в наше время вызвала на состязание воспетое художниками всех времен женское лицо. Бросила, так сказать, вызов: кто кого? Что ей, заднице, Джоконда с ее загадочной улыбкой!..
          Юнец идет, стриженный под солдата в пустыне, еле тащит на себе тяжелый груз предписанных модой штанов, длинных и широких, как на слона. Идет он раскорякой, трудно переступая ногами, сползающие на самый низ тощих ягодиц штанищи время от времени подтягивая... Что поделаешь, сегодняшний день моды именно такой, а не другой.
          Коротышка-крепыш мексиканец перебирает на лотке киви, манго и авокадо. Этот в джинсах, то ли стянутых у самого Майкла Джордана, баскетболиста, либо купленных навырост; широченное каменное лицо у него, бородка приклеена - a la кардинал Ришелье...
          Индус шагает навстречу: белые штаны, белая рубашка до колен, туфли на босу ногу, феска, борода... В глазах - Будда, Ганг, Гималаи, Махабхарата, дзэн...
          Город Ста Богов, думаю, город Ста Богов...
          И стал я искать хоть что-то, что вернуло бы меня к жизни. Ну должно же оно быть!
          Глаза мои принялись обшаривать стены - размалеваны, конечно, всякая писанина на них - граффити. Черт его знает, там пишут и рисуют.
          Двери, объявления... Поднимаются мои глаза и вверх, где всегда ползет по любому участку неба тяжелый пассажирский самолет; и вниз опускаются, к тротуару, не по российским меркам мусорному...
          И... внял господь моей просьбе. Внял! Я остановился как споткнулся. Я смотрел и не верил своим глазам.
          Кто-то, такой же, видно, потерянный, как я, так же испуганно шедший по улице, так же искавший хоть крупицу знакомого по прежней жизни, так же погибающий от тоски и одиночества, волчий вой в горле стиснувший, остановился вдруг перед почтовым уличным ящиком, воровато, наверно, оглянулся, вынул из кармана невесть как там оказавшийся кусочек мела (гипса, скорее), и взял да и написал приветное слово.
          Он, пиша, боялся, понятно, и зря: американцы этого слова и не поняли бы, и подумали бы, что раз этот человек пишет его, то, может быть, он какой-то там техник, и метит почтовый ящик, чтобы, к примеру, его в скором времени заменить.
          Я же, повторю, остановился, увидав это слово, как вкопанный.
          Родимое! Заветное!! Свиделись!!! Сколько лет!.. Это кто ж догадался, какой добрый человек, его здесь оставить? Кто из всех слов русского языка выбрал самое-самое то? Кто мне, далекому, незнаемому, дал знак своего здесь присутствия? Кто ты, кто ты, браток?!
          Исполать тебе!
          И хоть слово было написано скромно, робко даже, меленько, не было в нем ни шири, ни удали, разлилась во мне волна приятства, освобождения; я легко и свободно вздохнул и даже почувствовал себя уверенней.
          И подошел я поближе к ящику, закрыл его от прохожих своим телом и глянул вниз. Там лежал крохотный кусочек мела (гипса), может быть, специально для меня оставленный.
          Я поднял его и, оглянувшись, быстро оставил и свой знак - чтобы тот парень знал, что он здесь не одинок. А вдруг и еще кто-то наш привет увидит.
          Американцы - белые, черные, желтые, серые, лиловые, как баклажан, цвета меди, чугуна, цвета перца с солью, цвета спелой кукурузы, седые, лысые, крашеные, завитые, ничем никогда не пахнущие, не то, что наши - проходили мимо, не поводя, что называется, глазом. У них это не принято - замечать что-либо, на что-либо смотреть дольше доли секунды. Глаза - зырк! зырк!.. Здесь свобода. Остановился человек и пишет что-то на почтовом ящике - реализует, значит, права человека. Если ты его затронешь - могут даже засудить.
          А написал я на ящике тоже хорошие слова. Я написал под тем совсем коротеньким словечком: Знай наших! - вот что я написал.
          И пошел домой, будучи уже уверенным, что начало положительным эмоциям у меня есть. Не зря жена посылала меня на улицу. Теперь они, положительные эмоции, будут липнуть ко мне, как мухи. Ну-ка что там написано справа от меня и слева? И кто идет мне навстречу?
      
       Замечание о мате
       ..Сами американцы матерятся очень интересно. На одной из самых центральных улиц, 34-й, есть магазинчик, торгующий майками, бейсболками, прочим барахлом, какой перечислить трудно. Рядом с вывеской полощутся на горизонтальных шестах черные майки с крупным белым текстом на груди: "Fuck you verymuch!" "Fuck you miss Mary!". И т.д. Такие майки часто носит молодняк. Но произнести вслух эти многообещающие слова мало кто решится - полиция тут же загребёт молодчика за несдержанный язык; полиция в Нью Йорке на каждом шагу - крепенькие парни, а иногда и женщины, в чёрном, на чьих поясах висят: тяжёлые пистолеты, наручники, дубинка, рация, сэлфон, еще и еще, и еще что-то...
       Американцы, насколько я их знаю, (видел), никогда не матерятся на людях. Но мат - суть разрядка, освобождение, выхлоп...
       У русских (я сам русский!) мат - молодечество ("мне и чёрт не брат!" и "дуровая зыкь ( Есенин), пофигизм ("разруха в голове"), нутряная злобность (Алешковский, повесть "Николай Николаевич"): а как иначе можно объяснить вброс в русскую литературу такого количества помоечного мата!), прямая выгода (бабло и временная слава) сноровистого малого (Шнур, нюхозад В. Сорокин (пардон, его чаще зовут "фекальным классиком", смотри интернет), даже нежный Моисеев...), растерянность ("Куда ж нам плыть?.."; извините, ради Бога, Александр Сергеевич, для дела взял Вашу строчку, для дела!). И, разумеется, элементарное скотство. Помойка. Пьяная подворотня, вышедшая ныне на центральную улицу (Раззудись, плечо, размахнись, рука!"). Мода.
       "Всеобщая нравственная поврежденность"?- Станислав Рассадин.
       ("А может быть, это начало всероссийского Возрождения, - предположил один мой приятель, почёсывая лысую макушку, - ведь Ренессанс начинался именно с мата! По адресу вчерашнего прошлого, нулевого настоящего и смутного будущего. А? А?..").
       Примером разумного отношения к матерному слову служит для меня Игорь Губерман. Матерное слово Губермана всегда функционально, а не произносится ради самого мата, что называется взахлёб, оно - лишь составная часть формулы смеха, ее взрывной итог...
       Американцы f... когда они находятся в своих карах, то есть когда скрыты ото всех, - к вечеру, после работы, на перекрёстках, если впереди зелёный свет, а какой-то чудак на букву "м" и не думает двигаться с места, а за ним скопилась уже целая колонна авто... Они матерятся, - и как! О-о, как! - но не словами, а... гудками машин. Вся колонна исходит яростью, отводит душу, набрякшую за день от разного рода суеты, неизбежных улыбок, от бесконечных sorry и excuse me very much...
       Вместо флажков (повторяющих американский флаг), которые часто можно увидеть на передке капота каров, они вполне могли бы вывешивать после работы те самые пиратские майки с многообещающим, белым по черному, текстом...
       Если добавить к этому истерические вопли, что предупреждают о своем проезде, пожарных машин, emergency, (скорых) и полицейских, сигналы для которых придумывались человеческими изуверами...
      
       Гарбич (Что выбрасывают амеиканцы)
       Garbage (англ) - в общем-то, мусор, и мусорка. В Нью Йорке груда гарбича вырастает к понедельнику у каждого дома. Элементарное любопытство бывшего совка и эмигранта заставляет присматриваться к тому, что выбрасывают американцы.
       Итак: черные, туго завязанные мешки, старые швабры, окоротившиеся веники, прочая дрянь
       и:
       целехонькие диваны (мы таких и на видали!), лавситы, роскошные кресла, которые могли бы служить еще с десяток лет;
       шкафы, шкафчики, комоды, столы, столики, тумбочки, стулья (иногда столетней давности, но целые, бережно сохраненные);
       ковры, свернутые в трубу (этих особенно много);
       холодильники, телевизоры - от самых маленьких до самых больших (у работающих штепсель с проводом аккуратно прилеплен к крышке скотчем, у неработающих провод отрезан);
       настольные и напольные лампы, иногда "старинные", чуть испорченные. починить их не стоит труда, остановившиеся часы, посуда, кухонная и столовая, вазы;
       компьютеры (действующие, на крышке бумажка с надписью: It works) со всеми прибамбасами - с мониторами, принтерами, киборгами, мышками;
       музыкальные центры с колонками (как-то видел колонки от Грюндига,) видеоплееры, магнитофоны, проигрыватели всех видов и марок, даже патефон;
       самая разная электроника (интересно просто поднять и покумеать над назначением), электрические кухонные и другие приборы;
       заапризничавшиеся пылесосы (починка стоит больше, чем новый);
       гладильные доски, рамы от (и для) картин, иногда картины (стоишь, смотришь: не Ван Гог, конечно, не Ренуар, но что-то есть...);
       книги, высокие стопки книг, крест-накрест перевязанные веревочкой, а то уложенные в картонную коробку - выбирай, дорогой!;
       аквариумы, клетки для птиц;
       на заборах возле гарбича вывешиваются костюмы, свитера, брюки, куртки, кофты, выставляется целехонькая обувь;
       иногда возле старого дома, чей последний владелец недавно отвезен на погост, родственники громоздят целую гору не нужных им вещей - и чего в ней только нет! И какого антиквариата!..;
       мне рассказали, что некий американец пнул было коробку, скатившуюся с горы гарбича на тротуар, но в коробке что-то было, он не поленился (не постеснялся) нагнуться и обнаружил в коробке новехонькую видеокамеру; после этого он написал целую брошюру-исследование об американских гарбичах.
       А я ограничился полутора страничками, ну, у меня другого материала много.
       Например, грабежи
       Грабежи
       Из местной прессы. "На прогулке заключенные тюрьмы в Атланте весело перекликиваются:
       -Берни (Бернард Мэдофф), расскажи,как ты кинул этих лохов на миллионы?
       -На миилиарды, сынок, - самодовольно поправляет окликнувшего коллегу седовласый аферист".
      
       В Москве грабят, основном, кавказцы и азиаты, в Нью Йорке - афроамериканцы. Это "железные" сведения из рунета, из газет, с экранов телевизоров, плюс мои - и никакая политкорректность от этих фактов не спасет. В новостных передачах Нью Йорка героями грабежей в магазинах и на улицах, заснятых камерами наблюдения, являются чернокожие, портреты разыскиваемых полицией афроамериканцев показываются по TV и вывешиваются в вестибюлях метро чуть не каждый день. В тюрьмах чернокожих "в 6 раз больше, чем белых". Американский гражданин, я развожу руками...
       Об известных мне (смешных) грабежах - моих близких и знакомых - писать легко, потому что происходили они быстро и незамысловато.
       У Нели, моей дочери, при выходе из вагона метро стянули кошелек.
       К моей жене, шедшей по людной улице, подскочил черный юнец и схватился за её сумочку. Жена не отпускала. Тогда он отогнул её пальцы, вырвал сумку и удрал. Догонять 14-летнего юнца было бессмысленно. В женской сумке, как и полагается, было ВСЁ: деньги, карточки, блокнот с номерами телефонов, ключи от дома...
       Мой внук с приятелем поехали кататься на великах по аллеям Prospect parka, находящегося в "черном" районе. Парк велик и великолепен: озеро, лебеди, фонтаны, скамейки. Ребята остановились передохнуть, к ним подошли трое чернокожих юнцов. Один из них протянул руку к ручке руля - Андрей потянул велик к себе. Тогда юнец поднял майку (длинная, до колен) и показал моему внуку ручку пистолета, заткнутого за пояс. Андрей отпустил велосипед. На "дело" понадобилась одна минута, три юных грабителя уходили, ведя велик, кто бы теперь мог сказать, что он переменил хозяина?
       Андрей с приятелем шли по улице. Возле них остновилась машина, из неё вышли трое чернокожих парней. Показали нож, приказали вывернуть карманы. У одного было 60 долларов, у другого - 25.
       В билдинге, где жили наша дочь с мужем и сыном, со второго этиажа спускался разносчик пиццы, 50-летний русский. На площадке между этажами его остановил чернокожий юнец в зелёной куртке, дело было зимой, и потребовал деньги. Разносчик протянул ему только что полученные 20 долларов. Юнца, кажется, оскорбила двадцатка, он вынул пистолет и выстрелил мужчине в живот. Тот скончался через полчаса. Может быть, грабитель просто пробовал себя в роли убийцы...
       Ночью в дом, который купили наши дети, пробрался грабитель (спальня на втором этаже, грабитель шастал по первому). Он обшарил карманы одежды, повешенной на спинки стульев и нашел (счастливец!) 900 долларов, приготовленные на завтрашнюю оплату каких-то счетов... Полицейские сказали, что это, скорее всего, местный наркоман, собирающий дань с окрестных домов, и посоветовали завести собаку. Так они и сделали. Теперь около 50 килограммов мышц и зубов, бряцая когтями, бегает по их дому...
       К приятелю нашего внука на пустой площадке метро (поезд только что отъехал, он на него не успел) подошёл чернокожий юнец, показал нож и сорвал с шеи золотую цепочку.
       Опроси я всех приятелей моего внука и всех моих знакомых об ограблениях, историй было бы во много раз больше. It's America!
       God blass America!
      
      
       ...Пишу, пишу, а перед глазами всё чаще возникает другая картина. ..
       Мы с женой были в экскурсионной поездке к озеру Inniisfree и городку Милбрук, что в штате Алабама (2 часа езды от Нью Йорка; занимает площадь 9,7 кв мили, население 10386, "столица" антики...). Дорога: сначала промышленные окраины с дымами из высоких труб, потом леса по обеим стоороны хайвея.
       Над оформлением озёр (советское слово, не знаю пока, чем его заменить!) в Америке работают лучшие дизайнеры. Для машин паркинги, расположенные метрах в 300 от озера, там и сям площадки со столами и скамейками при них, с мусорными урнами, плотно накрытыми крышками, мангалы-барбекю.
       Ланч после 2-часовой дороги, потом идешь к озеру.
       Озеро оставлено в первозданном виде: камыши в прибрежной полосе, бывает, камышиный островок посередине, белые и желтые кувшинки, стаи серых гусей, утки... Чуть дальше от берега по всему периметру озера начинается неширокая полоса цивилизации. Она вписываестя в общую красоту местности, она ненавязчива: привезенная издалека каменная глыба... то гравийная, то асфальтоая дорожка... вдруг несколько бетонных ступенек... грот... повсюду высажены цветы... склон, покрытый огромными листьями мать-и-мачехи... плеск водопадика, ручей, пропущенный под дорожкой... площадка с двумя-тремя скамейками, с которой открывается присмотренный дизайнером пейзаж... лужайка с фонтаном, но фонтан поднимает не струю воды, а белесое облачко водяной пыли, и ветерок - уж он знает, что с ним делать! Прогулочная дорога, украшенная невысокими каменными строенями (под старину, под развалины), а то и просто причудливой формы камнями (сад камней) проложена, повторюсь, вокруг всего озера, но если кто-то устал, для него настелен деревянный мостик на другой берег на средине пути. За неширокой полосой цивилизации начинается дикий нехоженый лес: там сплошь камни, упавшие стволы деревьев, заросли кустарников, достаточно крутой склон...
       Народу немного, редкие группки из трех-четырех человек, никто не устраивает здесь пикников, никто не врубает музыки, никто громко не перекликается через всё озеро, никто не лезет с общением. Здесь идет другое общение - с тишиной и чистейшим воздухом, с красотой местности, с деревьями, ручьем, водопадом, громадными листьями мать-и-мачехи, с умом мастеров дизайнеров на каждом буквально шагу.
       С Америкой.
       И, как ответ на всё это - ни глупой надписи на встречном камне, ни сигаретной пачки на подстриженной траве, ни бумажки, ни даже окурка....
       Милбрук - один из тысяч и тысяч небольших американских городков (это и есть настоящая Америка; Нью Йорк - город эмигрантов). "Милбрук, говорит энциклопедия, занимает площадь 9,7 кв. миль, население 10386 человек, "столица" антики...). Ладные 2-этажныные дома, к которым больше подходит слово "домики", приземситые рестораны и кафе, магазины с огромными витринными стеклами и магазинчики. Anticue.
       В каждом маленьком американском городке есть магазин "антиквариата", Antique, - той старины, что осталась от дедушек и бабушек, валялась на чердаке, много раз осматривалась и не выбрасывалась, а снова клалась на место: жалко, старина, хранящая отпечатки пальцев умерших родных, приметы ушедшего времени, мумии некогда модных вещей... Потом со всего этого стирается пыль, может быть, кое-как ремонтируется и сдается в магазин; особого дохода этот "антик" не принесет, но он может кому-то понадобиться и, значит, сохранится, еще поживет - как сохраняется и живет память о покойниках.
       Я увидел такой магазин (их оказалось даже два на одной улице) и зашел. Известная всему миру лавка древностей... Тяжелые, из цельного дерева, с широченными сидениями (ну и зады были у американских предков!) стулья, рассохшийся секретер на подгибающихся ножках. Медные подсвечники, канделябры. Часы с кукушкой и маятниками. Художественная резьба на деревянной доске - некие голландского типа деревенские домики под высокими мелколистыми деревьями. Патефон. Винчестер без патронов, из которого палили в позапрошлом веке по бизонам, индейцам и друг по другу (судя по вестернам). "Рядовая" шпага, сабля, с десяток самых разных (даже ятаганы) кинжалов. Целая коллекция курительных трубок - глиняных, фаянсовых, деревянных, даже из кукурузного початка (негритянских, очевидно). Россыпь суповых ложек со съеденными краями и ложечек из бывших дюжин, двузубых и трезубых вилок, поварешки со стершимся серебром, супница с треснувшей крышкой, бронзовые и фаянсовые (для лекарств) ступки. Старая-престарая, кокетливого фасона женская соломенная шляпа (где та юная головка, которую она когда-то венчала?), шкатулки всех видов, связки бус на старой вешалке. Керосиновый фонарь... Запах старого дерева, старого платья, ладана и, наверно, столетней давности духов от шкатулок и бус. Хозяйка магазина - пожилая, худая дама с морщинистым лицом, серым, в пудре (которая лежала, как пыль на столе), в легкой яркой блузке навыпуск, с вязкой крупного коричневого янтаря на шее, повитой двумя яремными венами, как ствол дерева лианами, сидела за старым, как всё в магазине, столом и писала что-то в конторской книге. Длинные костлявые пальцы, пачка сигарет и зажигалка рядом с книгой...
       Покупателей было мало, сюда заходили как в музей, поглазеть на старину, потрогать старое дерево или бронзу, погадать над тайнами бесчисленных, мал мала меньше, ящичков секретера, а выйдя, с наслаждением вдохнуть свежего воздуха, увидеть машины, джинсы, мобильник у чьего-то уха и ощутить, что ты, слава богу, живешь в другом времени.
       Я с удовольствием пошатался по чистейшему в мире городку, где дома и палисадники похожи либо на иллюстрации к старым европейским сказкам, либо на голливудские декорации.
       Снова улица, домики... В просвете улицы была видна зелень, наверняка парка. Через речку-ручей перекинут каменный мостик с перилами, с которых можно полюбоваться чистой водой запруды, ярко-желтыми лютиками на берегу, обложенному камнями, кувшинками. Парк: асфальтовые переплетающиеся дорожки, подстриженные лужайки под столетними дубами, единственный сухой скорчившийся лист на лужайке привлекает взгляд (ай-яй-яй, не успели убрать!). Деревянные скамейки, на одной из них сидит молодая мама с детской коляской. Я прохожу мимо, она приветливо, как старому знакомому, поднимает руку и машет мне. На моем лице, наверно, вывезенная оттуда маска недоверия и недовольства чем-то, зависти, еще чего-то... но я расплываюсь в ответ улыбкой и тоже машу рукой. (Эта улыбка и приветливо поднятая рука молодой женщины навстречу незнакомому пожилому мужчине в Милбруке да будет всё время со мной, пока я пишу об Америке!).
       На самом верху парка, у забора, за которым открываются холмы, прямоугольники полей и темно-зеленые леса вдали, был туалет. Граждане России, я готов ручаться всем на свете, что такой чистоты я не видел. Белейший кафель стен, белейший фаянс унитаза, нетроутый рулон бумаги, пол, на который стыдно ступать, ароматизированный воздух...
       Уважение, господа, уважение к вошедшему сюда человеку; и уж ясно, что он не нарушит этой чистоты, не обопрется грязной ладонью на белейшую стену...
       Добавлю деталь, за которую меня упрекнут. Скажут,что вот это уж лишнее! Это-то зачем?
       Мы с женой шли к выходу из парка, и всё время нам слышался легкий звон, неизвестно, откуда доносящийся. Может, чудится? Чудится. Чудится... Но жена подняла голову и вдруг показала рукой: смотри! Я тоже поднял голову. К самым верхним веткам высоких деревьев были подвешены маленькие колокольчики - они-то и позванивали, когда ветерок налетал на верхушки деревьев.
       Мы вышли из парка, прошли небольшое растояние и увидели свой автобус. К нему уже подходили со всех сторон наши экскурсанты.
       Русские минуты
       или
       Как делали совков
       Поехали; по обе стороны хайвея начался лес, автобус шёл ровнёхонько по будто выглаженной хорошим портным полосе хайвея, я расслабился, даже, кажется, задремал, убаюканный только что пережитым, как вдруг прозвучал в моей голове громкий, остерегающий, чисто русский охотничий окрик:
       -Ату его!..
       Направленный на меня, он, однако, был во мне самом - как застрявший в сознании страх перед глубокой водой, полученный в детстве, когда тонул, как страх перед высотой, с которой однажды сверзился.
       Остерегающий этот окрик, сволочной этот противовес - человек гне должен быть безоглядно счастлив, - оказывается, сидит в нас, и знакомые американцы чувствуют в нас присутствие какого-то страха, но не знают, что это и откуда, принимая деланное наше американство, либо постоянное осторожничание, либо же просто пугливое поведение за обычное стеснение иммигранта.
       Как бы там ни было, затикали во мне пяток русских минут и никуда от них я не мог деться.
       ...После увольнения из газеты я работал какое-то время в строительном тресте "Колхозстрой" в надежде получить хоть малое жилье. Трест выпускал журнальчик-бюллетень, в котором печатались всякие новости о своей технике и технологиях, даже заметки о лучших строителях республики. Я его редактировал.
       Взяв в руки журнальчик, я, битый уже (прямо и переносно) газетчик, сразу понял, что создается он методом блочного строительства. Словоблоки же я успел возненавидеть в газете.
       Здесь будет отступление. Мне пришлось жить с одним из тогдашних журналистов-начальников в одной квартире, считавшейся общежитием. Это была обыкновенная трехкомнатная "рубашка", которую знающие ее прозывали "зверинцем" - за то, что поселялся в ней всякий случайный и неслучайный, достаточно разношерстный газетный люд. Но какое-то время ее занимали две семьи - моя и журналиста-начальника, перебирающегося из района в столицу республики.
       Этот газетчик часто выступал на политико-пропагандистские темы. Материалы его занимали треть-половину газетной полосы и выглядели очень солидно. Они учили, как надо вести себя во всех случаях жизни и куда стремиться. Я, будучи соседом нашего "творца", видел, как он их "пишет". Он выбирался в общую комнату, где стоял большой стол, и обкладывался вчерашними и сенгодняшними газетами. Тут надо заметить, что газеты того времени были на одно лицо... Наш пропагандист читал статьи и вырезал то из одной, то из другой абзац или два. Нарезав абзацев - каждый величиной с игральную карту - он раскладывал их пасьянсом и нумеровал...
       После этого из его комнаты раздавался стук машинки. Наутро он сдавал очередную основополагающую статью, подписанную одной фамилией, хотя, по совести, под ней должно быть не менее десяти имен, кроме его собственного, ибо в статье не было ни одного его слова.
       Это был, конечно, мерзавец, циник, тварь, но у этой твари была рука в ЦК - то ли земляк, то ли собутыльник, тот перетаскивал его с места на место, не давал в обиду, хотя его подопечный, будучи допущенным к власти, немедленно этой властью злоупотреблял. В конце концов "рука" усадила его чьим-то заместителем и дала квартиру в столице республики.
       Кое-что я, кажется, все же забыл. Возможно, что пронумерованные абзацы он относил редакионной машинистке.
       Ну так вот - словоблоки. Я их ненавидел, как живой ненавидит мертвечину. Они делали жизнь газетчика бессмысленной, но строй требовал только и только блоков, призванных переносить из одного газетного номера в другой неизменную стуктуру догмы.
       ...Удивительной способностью обладает наша страна! Окно, время от времени прорубаемое в Европу, вскорости зарастает, и снова глухая стена перед нами, и ни звука из-за нее, ни запаха... И бородами мы зарастаем, как допетровские бояре, обстриженные в одночасье смутьяном-царем...
       Итак, журнальчик "Колхозстроя" создавался методом блочного строительства. И я решил его для общего дела чуть-чуть ракрепостить. Оживить в меру сил. Сделать "читабельнее". Чтобы тот, кто возьмет его в руки и раскроет рот для зевка, рот захлопнул, увидя необычный заголовок, и статейку прочитал. А в конце журнала, подумал я, можно и юмор дать...
       Так я и поступил. Блоки разъял, форму их нарушил. Ввел свежие слова. Памятуя закон подачи информации, самое главное в ней вынес наверх. Поломав голову, сделал броские заголовки. Сам написал заметки о передовиках. Даже юмор подготовил. И представил номер будущего журнала на суд редколлегии.
       Редколлегию составляи заведующие отделами треста, солидные коньячные дяди, знающие почем фунт лиха и вообще, по-моему, все на свете.
       И вот, получив номер журнала, прочитав мои материалы, дяди сперва пошушукались, а потом дружно разворчались. Один за другим они поднимались над столами и критиковали мои заметки за то, что стали они непривычны - ни языком, ни стилем - чужие, легкомысленные: что это за заголовки? Что за вольности? что за безобразие? Как посмел новый редактор поднять руку на святая святых - блоки?!
       И чем больше они выступали, тем больше лилось на мою голову непонятной злобы и такой непримиримости, какую можно было встретить много лет назад.
       Надо было защищаться. Я встал и произнес такую примерно речь:
       -Товарищи! Что случилось? Что произошло? Я опытный газетчик, проработал в отделе промышленности и строительства республиканской газеты четыре года, со строителями встречался десятки раз, нужды их и язык знаю. Я сделал наш журнал чуть живее, читабельнее, чуть отошел от застарелых канонов - всему ведь надо обновляться, время на месте не стоит (вот где была моя ошибка!) - откуда ваша непримиримость? Да и мы ведь - редакционная коллегия, коллеги, давайте обсуждать журнал мирно (еще одна), не хуля огульно, а предла...
       Пока я говорил, один из заведующих начал подниматься над своим столом. Был он в отличие от других высокий, худой, сутулый - и поднимался и распрямлялся не то что медленно, а - значительно, сравнить это движение можно было только с тем, как вырастал из волшебного кувшина старый джинн. Он поднимался и поднимался - и все уже заметили его движение и, умолкнув, зачарованно смотрели на него. И вот, когда он, колыхаясь, как дым, уперся макушкой в потолок, обвел всех выразительнейшим взглядом человека, которому - одному! - неожиданно открылась истина, и замогильным каким-то голосом оповестил сверху собрание:
       -ТОВАРИЩИ! ЭТО - КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ!
       Коньячные дяди, услыхав это слово, разом повернули ко мне головы и уставились на меня.
       Меня от общего их взгляда из-под сумрачных кустистых бровей окатило вдруг жутью, той жутью, которая совсем недавно висела над страной черной тучей. Потом уже я подумал, что это был взгляд, над которым советские идеологи трудились десятки лет. И вспомнил попутно строчку из поэмы Владимира Луговского, поразившую меня и откровенностью, и смелостью, редкой для этого поэта: "Кто мы? Пугливый огонек коптилки. Сверхчеловеческая вера в правду"...
       Я до сих пор не знаю, был ли тот джинн навсегда ушибленный временем чиновник, либо же просто старый стукач... не знаю.
       Я сел тогда, оборвав свою защитную и, видимо, чем-то крамольную ("время на месте не стоит") речь на полуслове, а на следующий день подал заявление об уходе. Получение мною квартиры отложилось еще на 12 лет...
       ИСТОРИИ "ИЗ ЖИЗНИ"
       Таксист
      
       Леня З. по своей природе философ, а по возрасту - мудрец; но живет он не в древней Греции, где философов ценили и кормили (а порой и поили цикутой), а в нынешней Америке и зарабатывает на хлеб таксистом.
       Философское отношение к миру он сохранил и на сидении такси... да, и вид у него философа: лысая, сократовского размера голова, прищур мудреца, скептика и острослова, сатировы усишки и бородка, сократовский живот, выросший от 12-часовой неподвижности в сутки. Клиенты, глянув на него, сразу чувствуют к шоферу особого рода расположение: скажешь, мол, ему что-то, он ответит и наверняка не банально, иные и пытаются поговорить. Но движение в Лос-Анджелесе такое, что никакую тему не разовьешь, до глубин ее добраться не успеешь, только и остается на "беседу" пробки и растопыри-прохожие, что машут руками на водителя чуть ли не из-под колес машины и пытаются после до конца высказать своё о нём мнение. Порой, впрочем, от клиента услышится хорошее слово, требующее продолжения, но оно остается в памяти лишь до следующего пассажира и до следующего растопыри.
       Лене З. бы собеседника - дома, за рюмкой коньяка, кого-то из старых друзей, проверенных на уме и юморе, и не одного, а двух-трех, чтобы было кому оценить удачно сработанное словцо, но все они разлетелись по миру - кто в Австралии, кто в Израиле, кто в Канаде...
       Я здесь приведу примеры его философической сатиры - тогда и портрет будет полнее.
       Как-то, еще в Кишиневе, мы сидели с Лёнькой Эйфом и как раз потягивали коньячок. И я, добрея и добрея, подбросил в разговор расслабленную фразу, что хотел бы так и умереть - с рюмкой коньяка в руке... а не с ложкой валокордина.
          -Вадик, - ответил мне Лёнька, - ты же писатель, скажи красиво: "Лучше умереть с рюмкой коньяка в руке, чем с клизмой в заднице!"
      
       Однажды, там же еще, в Кишиневе, у меня случился удачный год - я заработал кучу денег. Посчитал - дело было в декабре - и сам удивился. Годовая зарплата в газете + по двум моим (документальным) сценариям сняли фильмы (а киностудия платит хорошо) + вышла книжка + подработал в других газетах + еще где-то - куча, куча денег! И в нашей компании, где были Лёнька и его жена, я расхвастался - что я-де нынче крез, граф Монте Кристо и вообще никто мне и в подметки не годится.
       Лёнька - уже лысоват, глаза с прищуром, усишки, бородёнка, хмык-хмык - сатир... спросил, сколько же я огрёб бабла.
       Я, всё еще будучи в плену несметного лавья, свалившегося на меня, горделиво назвал сумму.
       Лёнька еще больше сощурился
       -Такие деньги, Вадик, - сказал он - и вся компания навострила уши, - приличные люди зарабатывают до обеда...
      
       Там же, в Кишинёве, мы встретились как-то на улице и Лёня, глянув на меня, объявил:
       -Ты сегодня похож на графа Монте-Кристо.
       -Как это? - озадачился я.
       -На графа Монте-Кристо. Но до того, как он нашёл клад.
      
       В Лос-Анджелесе, где мы с женой гостили, нам с Лёней повезло: у него вечером сломалась машина. Он оставил ее в мастерской, машину обещали привезти к нему домой к полудню, мы сидим после завтрака в креслах у голубого бассейна и перебрасываемся недлинными фразами. Жена Лёни, Тамара, время от времени появляется в проёме дверей веранды, но, увидев мужскую беседу, не заканчивает какого-то жеста рукой, рукой обречённо машет и исчезает. Вот снова возникла, открыла было рот, отмашка... исчезла...
       -У каждого фараона, - замечает Лёня, чуть скосив глаза к веранде, - должен быть свой Иосиф, а у каждого Иосифа - своя Асенефа, в смысле жена. Она-то и будет объяснять Иосифу каждый вечер, что он на самом деле собой представляет.
       Bottom of Form
       Но то, что я рассказал о Лёне, к сюжету, который я собираюсь сообщить, имеет непрямое отношения. Просто я хотел, чтобы читатель представлял того, о ком идёт речь.
       Семья З. - он, жена и две дочери - приехали в Лос-Анджелес из Кишинёва. У них были кое-какие деньги, они купили дом, в рассрочку, разумеется. За дом нужно было расплачиваться, и Лёня сел за баранку такси - так поступают многие наши эмигранты. Через некоторое время было куплено еще одно такси, был нанят шофёр, driver... Потом второе, третье - начался бизнес. Четвёртое... Но Лёня так и оставался за баранкой желтой машины: первое - живые деньги, второе - занятость. Было и третье, но о третьем чуть после.
       12 часов в машине. Where are we going? Куда едем? -"Туда-то". Вперёд - влево - вправо - красный свет. Вперед - влево- вправо - желтый свет...
       В конце концов домой, Дома обед: стакан красного вина, борщ, второе, каждый раз другое - жена была изрядной кулинаркой. И - спать. Проснулся - завтрак или ланч и за баранку. "Куда едем?" -"Туда-то". Вперед!..
       Что тут можно сказать? It's America! Уж если она запряжёт ...
       В отпуске - жена культуртрегер - Лондон, Париж, Мадрид, Рим, Венеция - на каждый город 2-3 дня. Бег трусцой: Биг-Бен, адмирал Нельсон, Мона Лиза, музей Прадо, Гойя, гондолы, площадь святого Марка, голуби, Рафаэль, Микельанджело, а вон то, а вон то, а вон то... Задерживаться у Микельанджело некогда, фотоаппарат - щелк-щелк-щелк-щелк - дома рассмотрим. Таково большинство наших туристов - успеть за остаток жизни увидеть то, чего им видеть не позволяли.
       Наши друзья заехали к нам, в Нью йорк. Мы с Лёней сидели, оставив тараторящих гостей, в моей комнате.
       -Знаешь, - пожаловался он, - устал смертельно. Наверно, и умру за баранкой...
       Теперь - приближаюсь к сюжету - о жене. Молдаванка, cельского происхождения, фармацевт, заведующая аптекой, высокого ранга профсоюзный деятель, очччень энергичная женщина. Там и Здесь. Здесь: бизнесмен ("таксопарк", ведение счетов ее затея и забота), хлопотливая, той же энергии, хозяйка. Культуртрегер. Еще важно - любитель зелени (сказывается детство, проведенное в саду и огороде. На заднем дворе размножила сад, а вокруг бассейна завела множество кадок с... там и громадный куст агавы, вокруг которого я бродил, представляя , какую бы бутылку текилы можно было произвести из одного только вот этого толстого полутораметровой длины листа; 50-килограммовый куст алоэ, за который любая аптека отвесила бы полной мерой долларов; другие, другие, другие кадки - с кактусами, шмактусами и бряктусами. Которые, нужно тут сказать, требуют ежедневного ухода - втыкания подпорок, обрезания желтеющих веток, поливки, опрысивания, подкормки удобрениями, обирания вредителей и т.д. Зелень перед домом, зелень - на веранде. Хозяйка оранжереи как-то сказала, что на ее попечении что-то около 170 зеленых plants, она время от времени сбивается на английский, который, разумеется, освоила....
       А Лёня то крутил баранку, разъезжая по громадному Лос-Анджелесу, то дремал в удобном кресле водителя - востребован он был не так часто, как хотелось бы. Просыпался, брался за сэлфон, звонил кому-то - рассказывал вдруг вспомнившийся анекдот, спрашивал, нет ли нового. Ему бы собеседника-годка под рюмку-другую коньяка - да где ж его взять... Да и где наскрести хотя бы полчаса в жестком круглосуточном режиме? Чтобы хотя бы понять, что с тобой происходит...
       Я спросил у Лёни в тот его визит в Нью Йорк, что он будет делать, когда наконец оставит такси? Он оживился.
       -Будь оно, жёлтое, проклято! Займусь хозяйством, буду помогать Томке с её с зеленью. Кадки нужно переставлять, поливать, обрезка... Мечтаю... - примерно так он сказал , и я тогда подумал, что лучшего для него и придумать нельзя: сад, пчёлы, осторожное общение с кактусами, физическая наконец небольшая работа, отдых в перерывах у голубой воды бассейна в кресле-качалке, приход каких-нито гостей, где он выскажется по тому или иному поводу...
       И случилось! Случилось! Лёня передал такси очередному нанятому драйверу, не пошел после завтрака на работу, а погрузился у бассейна в кресло. Увидел птицу, прилетевшую в сад... Услышал над головой жужжание шмеля... Заметил рябь на голубой воде... Желтая бабочка зависла над рябью... Какая-то смутная мысль забрезжила в голове...
       -Лёня! Встань, пожалуйста, и перевесь две картины в гостиной - боюсь, упадут. - Иммигрантский закон предписывает всем новым домовладельцам завешивать стены холстами, понятно, что недорогими, Мария покупала их и всякую звонкую дребедень на местном "толчке", где выставляется добро с чердаков и сараев.
       Вот она, домашняя работа, о которой он мечтал столько лет!
       После картин он снова сел в кресло. И еще одна птица прилетела в сад, и другой шмель зажужжал над его головой... нет, это не шмель, а та мысль, что забрезжила полчаса назад, кажется, вернулась и кружит, кружит...
       -Лёня! Под кроватью в спальне пропылесось, пожалуйста, я не достаю.
       Вернулся после спальни. И только шмель зажужжж...
       -Лёня, давай передвинем эту кадку, ой, нет, под ней, смотри-ка, дно уже прогнило! И вон ту нужно проверить - как насчет того, чтобы заменить досочки? Или, может, поставить пока что под ней таз?..
       Та мысль, что кружила над его головой, оформилась, обратилась в картинку и на картинке этой была... приборная доска его машины и перекрёсток за лобовым стеклом. Он сидел на своем сидении и никто из возможных пассажиров его не тревожил.
       -А теперь, Лёня, подумай, что мы будем делать со сковородками - давно пора пошкрябать днища. Я дам тебе старый нож, а ты постелишь газеты в саду...
       ...Лёню З. и теперь можно увидеть на улице Лос-Анджелеса - он сидит в жёлтой машине с шашечками на боку, сократовский лоб, усишки с бороденкой, прищур возле глаз, если к нему подойти, спросит благожелательно:
       -Where are we going? Куда едем?
       Рыбак рыбаку...
      
       Некоторые свои рассказы ради их ходкости я отдаю изложить своему компаньону, одесскому старику, дяде Мише - у него они катятся, как на колесиках, а мой иной рассказ тащился бы, как зимные сани по весеннему песку.
       Был некий местный факт, некий пойманный мною сюжет, я позвал дядю Мишу, он выслушал "факт", сказал ага и немного погодя рассказал мне же эту историю, то есть показал, как она должна выглядеть. Ну, а мне оставалось только ее записать.
      
       -Вот вы скажите, - начал дядя Миша, - скажите: есть что-нибудь общее у рыбака с ювелиром? С ювелиром, уточню, бизнесменом?
       Я понял, что старик намерен выложить один из своих рассказов-загадок, и настроился слушать. Но чтобы ответить на его вопрос, я поднял глаза к небу и развёл руками.
       -Это вы так считаете, что ничего, - удовлетворился моим видом дядя Миша. - А я вам сейчас сделаю такой крем-брюле, что вы оближете пальцы. Имеете время слушать?
       -Ну так вот... Чем отличается ювелир от рыбака, известно всем. У одного - золото, серебро, платина, камни, жемчуга, янтари, "здрасьте-пожалуйте-я-ваша-тетя", у другого - удилище, леска, поплавок, грузило, крючок, дождевой червяк и "в такую мать!" Хоть один предмет из перечисленных их объединяет? Я его не вижу!
       И все-таки - и все-таки! - эти люди такие близкие по духу, что могут ходить в один клуб и выкуривать по сигаре, сидя за разговором друг против друга, если, конечно, рыбака с его резиновой шлюпкой пустят в американский клуб.
       Так вы еще не догадались, что их объединяет?
       Мы сидим в парке Кольберта, где уже доцветает весна и ветерок носит меж каменных столиков порыжевшие лепестки магнолий. Дети не отходят от фонтанчика с питьевой водой. С одной стороны парка не умолкает баскетбол (бол-бол-бол!), на другой тоже кипят страсти - здесь сидят помельчавшие бойцы нешуточных в прошлом баталий. Здесь, над карточными королями и дамами, над деревянными ферзями, ладьями и конями, над лабиринтами доминошных костей, над "пулей" преферанса склоняют седые головы герои Досрочной Сдачи Годовых Планов, Взятых Обязательств, Встречных Планов, Ежеквартальных Авралов, Инициатив-с-Мест, Закрытых Процентовок, бывшие Правофланговые Пятилеток, Верной Дорогой когда-то Идущие - короче говоря, знатоки всего того шулерского набора в играх, которыми было занято некое общество много-много лет подряд...
       Если они выигрывают карточную или доминошную партию, то приходят домой значительные, как если бы час назад им вручили на торжественном собрании личный Знак Качества. Но если проигрывают...
       -Так вы еще не догадались, что у них общего? - допытывается старик. - У рыбака и ювелира?
       Тогда слушайте... К моему сыну заглянул из другого города его старинный, еще школьный друг, который приехал сюда гораздо раньше. Он прошел все иммигрантские ступени - от грузчика до владельца большого ювелирного магазина, нескольких домов и квартир в Нью Йорке и Майями. Гавайи, Париж, Мадрид и Япония для него - все равно что для вас Брайтонский бордвок. Короче, он миллионер. Я был при их разговоре. Они пили коньяк, который принес миллионер, перебрасывались шутками и вспоминали приятелей и знакомых - я знал почти всех и мне тоже было интересно: кто как устроился, кто кем стал или кем остался. Талант бизнесмена бог дает не всем, кто-нибудь должен работать руками.
       Еще я услышал, что друг сына собирается скоро перебраться из провинции в Нью Йорк и даже прихватить с собой яхту-катер - он купил его, как другие состоятельные люди в том городе, где он сейчас живет, и посудина стоит у него там почти без дела. Зато он член клуба богачей, на чьей вывеске красуется якорь и пират с черной повязкой на глазу, и слывет там уважаемым человеком. Что он еще умеет, кроме как зарабатывать деньги, - рассказывать анекдоты. Когда я услышал про катер, я загорелся, но пока промолчал. Катер - серьезная тема.
       Мое время пришло на следующий день, когда сын ушел на работу, а гость сел за телефон. У него была пауза и я спросил:
       -Так ты, значит, будешь через время рядом с океаном?
       -Да, дядя Миша, рядом. Там у меня вокруг леса, а мне давно хочется синей воды. И простора. Бриза или там сирокко...
       И я задаю важный для меня вопрос:
       -А удочку ты тоже забросишь? - Спрашиваю так, чтобы не спугнуть возможную добычу - как опытный удильщик, осторожно...
       -Не знаю, - он говорит, - я, дядя Миша, не рыбак. Так сказать, не рожден. Рыбу я предпочитаю ловить в продуктовом магазине, очищенную и нарезанную... - И косится уже на телефон.
       -Ах! - тут меня прорывает. - В рыбалке есть то, что, может, мало кому известно! А это стоит узнать. Вот ты уже многое испытал на своей шкуре, многое повидал, но главное, кажется, пропустил. Хочешь, я кое-что тебе открою?
       -Ну, - он говорит, - ну, дядя Миша... ну, откройте... - Он вздыхает, вежливый человек, и соглашается выделить мне из своего делового дня немного времени. Мои слова: "главное пропустил" его все-таки задели. Он, может, думает, что "главное" он видел в каком-нибудь Гонолулу.
       -Понимаешь, - начинаю я подбирать слова, - когда рыбак (лучше всего со шлюпки, пусть будет с яхты) забрасывает удочку на большую глубину, когда леска натягивается, как струна, а он себя чувствует, как Ойстрах перед началом концерта...
       -Вы прямо поэт, дядя Миша, - замечает миллионер.
       -Я хочу открыть тебе глаза. Так вот: он смотрит на леску и сквозь толщу синей, как ты сказал, воды видит, как к его крючку с наживкой подходит большая-большая рыба...
       В лице нашего гостя появляется некоторый интерес.
       -...и она для начала просто тыкается носом в наживку: что, мол, это такое? Она поводит плавниками, она ворочает круглым глазом...
       -Слушаю, дядя Миша...
       -А я уже знаю, что там, внизу, происходит, и чуть-чуть - чуть-чуть, Гера, -отдергиваю наживку от рыбьего носа - дразню ее...
       Гера выпрямляется на диване и почему-то потирает руки. Неужели тоже загорается рыбалкой? Вот удача!
       -Рыба оживляется и поддает хвостом...
       -Ага...
       -И - хвать!
       -Так-так! - подхватывает гость. - И?..
       -Она - дёрг! И я - в ответ - дёрг! Это значит, я ее подсекаю. Чувствую: есть! И начинаю подтягивать к себе. Понятно, что в эти минуты я не молчу...Какая приятная тяжесть! Нет ничего в мире, похожего на нее. Рыба сопротивляется, кидается из стороны в сторону, но я-то уже знаю - она заглотила крючок, она - моя!..
       Гость откидывается к спинке дивана.
       -Уф!
       -Что? - я спрашиваю. - Захватило?
       -Еще как! - отвечает Гера. - Что и говорить, момент потрясающий. Добыча на крючке!.. Если б я не был ювелиром, я бы уже завтра пошел в рыбаки.
       -При чем тут ювелиры, Гера?! Разве можно сравнить ры...
       -Дядя Миша... - так же осторожно, как я в начале разговора, начал объясняться миллионер, - в человеческой жизни есть все же эпизоды, похожие на рыбалку, когда рыба - дёрг, и вы в ответ - дёрг! Представьте себе вот что: у меня в магазине имеется хорошее кольцо с бриллиантом, которое я должен хорошо продать. И вот ко мне входит состоятельный клиент и говорит, что хочет подыскать подарок жене по случаю серебряной свадьбы. Я подвожу его к моему кольцу, достаю его и показываю пока что издали. Я умело и искусно поигрываю лучиками бриллианта... Скажите честно, дядя Миша, не похоже ли это на тот момент, когда вы забрасываете удочку и ваш крючок уходит на глубину, где водится крупная рыба?
       -Герочка, ну как мож...
       -Кольцо дорогое, - продолжает Гера, - и мой возможный покупатель начинает задумчиво почесывать подбородок. Он, скажем вашими словами, поводит плавниками и ворочает круглым глазом... Тогда я отвожу его на шаг в сторону от прилавка, в будто бы затененное место и снова показываю бриллиант. На богатенького клиента и там бьют из камня острые разноцветные лучики - я-то знаю свои апартаменты. И тут посетитель поддает, как вы сказали, хвостом. Еще несколько волнующих минут (я, понятно, не молчу) и он - хвать! То есть, говоря по-вашему - дёрг! А уж я в ответ ни-ни - ни лицом, ни словом, ни рукой; только этим, наверно, и отличается рыбалка от торговли драгоценностями. Но внутри меня этот его "дёрг!" и мой ответный происходят, я их переживаю всем нутром, они и есть тайная пружина почти всех человеческих инициатив...
       -Ты тоже заговорил, как поэт...
       -И вот я начинаю эту "рыбу" вытягивать наверх, к себе - тоже интереснейший момент... Она еще сопротивляется, кидается из стороны в сторону, но я-то, опытный ловец-ловила, уже знаю: она на крючке, она заглотнула наживку-бриллиант и я тяну мою добычу, тяну...
       Так что вы думаете о моей "рыбалке", дядя Миша? - заканчивает рассказ ювелир. - Может, и она чего-то стоит?
       -Ты, конечно, прав, Гера, - говорю я, чуть помолчав. (Но разве, скажите, я могу согласиться с ним полностью?) - Ты, конечно, был прав, когда говорил о тайной пружине - без азарта не обойтись ни в моем, ни в твоем деле. Но чего у тебя нет и не будет - это синего простора, легкой волны, которая бьет время от времени в борт, и запаха соли, которой отдает от поверхности океана... Что ты на это скажешь?
       -Может быть, попробовать торговать драгоценностями с яхты? - усмехается миллионер. - Беру вас в капитаны, дядя Миша!
       -Больше, чем на палубного матроса, я не потяну, - я скромно отвечаю, - я на твоей яхте буду отдавать концы.
       Каббала
         
          Ехали мы, ехали...
          Ехали мы из Сан-Франциско в Лос-Анджелес. Дорога шла вдоль Тихого океана, она то удалялась от него, то приближалась, и Тихий океан представал перед нами - тихий в этот день, великий, холодный, сумрачный, с горизонтом в дымке.
          За баранкой сидел наш давний приятель, машиной он правил одним пальцем, указательным или даже мизинцем - таким ровным было покрытие хайвея. Я сидел рядом с ним, а на заднем сидении расположились моя жена и внук Лёка, которому было уже к этому времени 12 лет. Он то играл в электронную игру, то смотрел на океан, то слушал водителя.
          И нам бы смотреть по сторонам и радоваться новизне видов океанского побережья слева и справа, но вот что занимало наши с женой умы.
          Наш приятель, переехав в Америку, стал неожиданно для его родного брата, приехавшего раньше, и для нас каббалистом. Каббалист - это было такой же интригой, как, скажем, гипнотизер, сидящий рядом, или человек. побывавший на Луне (и тоже сидящий рядом), или, например, глубоководный ныряльщик, искатель сокровищ погибших корабелей.
          Потому что Каббала - то ли наука, то ли религия, то ли мистические еврейское учение (то ли заблуждение, великое, как Тихий океан, ибо существует уже три тысячи лет), то ли еще что-то, владеющее, как говорят, многими и многими тайнами.
          И учение это такое сложное, что, рассказывают историки Каббалы, однажды четыре мудреца решили овладеть ее тайнами и засели за толстые каббалистические книги и вот что с ними случилось: один из мудрецов сошел с ума, второй, не выдержав напряжения, умер, третий перешел в христианство, и лишь четвертый приобщился к тайнам.
          Надо же, как нам повезло, - живой каббалист сидит в одной с нами машине и ведет ее одним пальцем. Ясно, что мы задаем ему всякие вопросы о Каббале, а он с удовольствием (каббалисты должны полнить свои ряды) приоткрывает нам самую малую часть каббалистических тайн.
          Он говорит нам, что:
          -...получать - цель человеческой жизни.
          Тут я про себя протестую: как писатель я привык скорее отдавать, чем получать. Протестую, но помалкиваю.
          -...Создатель удовлетворяет все желания.
          Я слушаю, но о том, что думаю, снова молчу.
          -...между собой и человеком Творец (каббалисты называют бога - то ли Свет, то ли Источник энергии, то ли... так и не узнал... - Творцом. - В.Ч.) поставил 10 фильтров (чтобы ослабить слишком яркий Свет, идущий от Него).
          -...фильтры: Кетар, Хохма, Бина, Хэсэд, Гнур, Тифэрэт, Нэцах, Ход, Ясод, Малхут...
          Как они узнали эти названия?
       А что делает сейчас Андрюшка? Оборачиваюсь: слушает приключенчески звучащие слова.
          -... Сфира Кетар называется также мир Адам Кадмон, сфира Хохма - мир Ацилут... - И так далее.
          Как узнали?!
          -...чтобы преодолеть эти фильтры и "слиться с Создателем", - продолжает наш водитель, - нужно понять, что "ор, получаемый в часть кетар, что в малхут называется йехида, получаемый в хохма, что в малхут - хая, получаемый в бина, что в малхут - нэшама, получаемый в ЗА, что в малхут - руах, а получаемый в малхут, что в малхут - нэфеш"...
          И он разъясняет это простенькое упражнение:
          -Свет, приходит через четыре стадии к малхут и ударяет в масах, стоящий перед ней. Малхут состоит из пяти отсеков - желаний с масахом, соответствующей силы отталкивания в каждом"...
          И далее: - такое же элементарное:
          -Если в малхут нет масах, на отсек, куда входит ор малхут, то малхут лишается не ор малхут, а ор кетар...
          Ехали мы, ехали, то приближаясь к Тихому океану, то удаляясь от него, проезжали небольшие чистые американские городки, перекусывали там и заправлялись бензином...
          -Вернемся к рождению олам Ацилут. Итак, после швира в олам Некудим масах с решимот поднялся в рош САТ...
          ...И приехали мы наконец в Сан-Франциско. Искать приятелей, которые нас ждали, мы на ночь глядя не стали и заночевали у каббалиста.
          И вот что произошло утром. Холостой каббалист шарил в холодильнике, пытаясь найти там что-то к нашему завтраку, а Лёка, умывшись, подошел ко мне.
          -Знаешь, деда, что мне всю ночь снилось?
          -?
          -Будто за мной гонялись какие-то странные существа - я от них и на машине пытался оторваться, а когда не было дороги - убегал изо всех сил. Они вот-вот меня схватят. Странные, лица просто страшные, какие-то перекошенные, с тремя глазами, рук не знаю сколько, может, то вообще были щупальца. Я все время думал, что это, наверно, пришельцы, а после понял - каббалисты!
      
       Всего один удар кисти...
       Это дайджест (выжимка) из материалов о Сохо. "Сохо -- жилой район, расположенный в районе Манхэттена в Нью-Йорке. В XIX веке здесь находились текстильные фабрики. Со временем промышленность перебралась из Сохо подальше на окраины, торговля утихла и производственные помещения пришли в запустение. Второе рождение квартала произошло в 70-е, когда заброшенные склады и цеха облюбовала богема, быстро сообразив, что из просторных и светлых помещений получатся идеальные студии и мастерские. Тут же, конечно, появилось множество галерей, магазинов, кафе, ресторанов и отелей. Если проводить аналогию с Россией, Сохо - это московский Арбат.
       Название Сохо (англ. SoHo) возникло в 1968 году, когда художники, желающие получить разрешение на легальное проживание в производственном районе, в своём заявлении в Департамент городского планирования Нью-Йорка указали границы проживания в районе и название SoHo - сокращение от South of Houston Street - "к югу от Хаустон-стрит", So. Houston.
       Из обживших некогда неприглядный район работников искусств нынче здесь остались лишь самые удачливые. Для них тут все удобства: не отходя далеко от мастерской, можно продать картину какой-нибудь артгалерее, а если совсем повезет, то и выставить в расположенных неподалеку Новом музеес современного искусства или филиале музея Гуггенхайма. Тем, кто победнее, модное жилье давно не по карману"...
       Это было слишком сильное впечатление, чтобы я о нём забыл...
       Я не буду описывать блестящие галереи центра Сохо, это дело искусствоведа. В Сохо, скажу, представлено было всё, "чем богаты" современные художники. Что называется "от и до". Портреты чуть ли не в манере ХY111 века, работы типа Джексона Поллока, Шагал, Рубин, 12-грудая статуя женщины и другие вещи Михаила Шемякина, превосходный акрилик, японцы, китайцы - глаза рабегаются, мозги заплетаются, язык способен только цокать.
       Спускаться по улице всё ниже тоже интересно. Здесь как раз живут те, "кому жилье давно не по карману". То есть дорогое, в центре, жильё. Эти художники ютятся в подвалах, а по обе стороны лестницы, ведущей вниз, выставлено на продажу то, что может заинтересовать только чудака. Чугунный угольный утюг, деревянная стиральная доска, ржавые гантели, медная, с патиной вековой давности ступка, нечто ржавое, неизвестного применения и происхождения, когда-то, может быть, техническая новинка... Спускаемся в подвал. Посредине огромный стол, по бокам комнаты - полки. На всём расставлены: не бог весть какие скульптуры неведомых художников, гипсовые части скульптур: кисть руки, ступня, целая рука, некий почти чёрный холст, на котором ничего уже не разобрать, чья-то начатая работа, но так и не законченная, чугунный чан, опять ступки, но уже маленькие, ножи, вилки из былых дюжин - похоже всё это было кем-то выброшено на мусорки, но потом подобрано и расставлено здесь - вдруг кому-то понадобится. Вижу на полке портрет молодого человека, уже изрядно потемневший, холсту лет 40-50. Красивый парень, задравший подбородок; по свободному воротнику рубашки, неухоженной гриве волос да и по воинственности во всем облике угадывается художник, талантливо начавший взлёт (известный тип) - мир, кажется, принадлежит ему, еще один удар кисти - и он завоюет его, мир ляжет у ног...
       Ходим по подвальной комнате, смотрим: любопытно видеть после центральных галерей Сохо эту ипостась художников. На наши шаги из каморки, что была еще ниже подвала - оттуда сразу пахнуло спертым воздухом берложки, норы, поднялся по трем ступенькам хозяин, пожилой, нет, старый уже дядька с бородкой, лысый спереди, но с волосами на плечах "домашней" рубашки. Глянул на нас, узнал просто любопытствующих, не покупателей, повернулся было спуститься в каморку... И в это мгновение я узнал в нём молодого парня с портрета - того, с воинственно задранным подбородком, художника, который был уверен, что вот-вот - еще один удар кисти!- и мир покорится ему...
       Тот удар кисти, верно, так и не состоялся. Не всем, не всем он даётся, убийственно точный удар кисти по холсту... И единственно верное слово в строчку, бывает, так и не сбросят сверху... И серебряная россыпь нот так и не упадёт на пять линеек...
       Мошеннкик
       В газетах Нью Йорка часты сообщения об очередных финансовых мошенничествах и о задержании целых групп ловчил. Как только не изощряются умы, чтобы перехватить миллион-другой-третий-пятый на пути из банка в банк (так нападали когда-то на почтовые кареты) или из бизнеса в бизнес! Среди "застуканных" мошенников много наших, иммигрантов. Незамутненный их взгляд на финансовую систему Штатов быстро отыскивает в ней слабые места и щели и вот уже очередная группа пролаз делит меж собой толстые пачки банкнот.
       Я сообщаю это к тому, что и сам я, прочитав в газете об очень уж остроумном мошенничестве, заполучил от него долю азарта и тоже решил словчить.
       Подобрать ключи и открыть некую дверцу...
       Но у меня к мошенничеству особое отношение.
       Я решил подобрать ключи к... Луне.
       Был вечер, и шел я в самом раздрызганном настрое. Испортилось мое настроение, когда я подвел итог своему и приятелей сэрству, хуже некуда. Тоже мне сэр, думалось, когда я вспоминал свое отражение в стеклянной двери, сэр - он ведь...
       И тут я, полный уже жульнических намерений, поднял голову. На небе к этому времени успела воссиять молодая - молодехонькая -луна. Серп точнее, блестящий после жатвы, валялся без присмотра на черном поле посреди серебряно сверкающей стерни. Я вынул из кармана два четвертака показал их ему, потер и произнес тут же сочиненное двустишие-заклинание, в котором попросил ночное светило, льющее серебро на землю, не забыть и меня. Отсыпать и мне... Так, говорят, полагается делать, когда хочется неожиданного, как снег на голову, прибытка.
       Мошенничество, конечно, чистой, как говорится, воды, но за него - вот что важно! - не сажают в тюрьму.
       И надо же! На следующий день, бродя по берегу океана, я нашел... ну, не буду говорить, что именно, только нашел то, что, возможно, и подбросил мне молодой месяц.
       Наверно, его тронуло сочиненное мною в раздрызге чувств двустишие-заклинание.
       Итак, я сэр?
       Куда там! Сэрчик. Сэрчонок...
       Еле-еле я дождался следующего новолуния. Увидел острый серп на ночном небе, вынул заранее припасенные четвертаки и, как и в первый раз, показал их ему. Из-за левого плеча. Потер... Хотел произнести то заклинание, да вдруг понял, что забыл его! Стою, показываю, на удивление прохожим, монетки небу, тру их и... молчу. Молчу - а молодой месяц, может, ждет тех заветных слов, что я в прошлый раз так удачно угадал.
       Так я и не вспомнил их, и наскоро сочинил целое новое четверостишие:
       Месяц, месяц молодой,
       Поделился б ты со мной
       Серебром иль златом
       Только не ухватом...
       Произнес я его, что называется, затаив дыхание, и стал ждать прибытка. Но дождался одного-единственного четвертака, который блеснул передо мной на мостовой на следующее утро, когда я шел в магазин. Но он был так впечатан в асфальт машинами, что нечего было и думать его выковырять.
       -Что ж ты, - сказал я, глядя в голубое небо, где тающим кусочком льда плавал слушатель моих ночных стихов, - стыдно, Остророгий! У тебя столько серебра, а отделываешься одной монеткой!
       Но, видать, во столько оценил американский месяц мое четверостишие.
       Прождал я от новолуния до новолуния ровно 29 дней, 12 часов, 44 минуты и 3 секунды - и ничего, кроме того четвертака, больше ни на мостовой, ни на тротуаре, на берегу океана не нашел.
       Поразмыслив, я понял вот что. В тот первый раз пришло мне на ум волшебное двустишие-заклинание, а я его, растяпа, не запомнил и записать не догадался. И тем самым наказал себя, потому что сейчас, когда я пишу эти строки, сидя в душной квартире посреди каменно-стеклянно-асфальтового Нью Йорка, я мог бы:
       лететь во Францию, в Париж;
       или в Испанию;
       или кататься на собственной яхте в Атлантическом океане;
       или гнать роскошную машину к Великому Каньону -
       и чувствовать себя настоящим сэром...
       Не получилось на этот раз, увы!
       Что ж, не все потеряно. Ведь новолуние, обернувшееся для меня всего лишь четвертаком, не последнее! Вдруг вспомню то волшебное двустишие, и уж тогда... Другого-то способа раздобыть серебро, кроме волшебного слова, у меня нет.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    1

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Чирков Вадим Алексеевич (vchirkov@netzero.net)
  • Обновлено: 25/07/2013. 149k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.