-Я расскажу, что такое быть настоящим армянином, - начал Саркис, - что такое Зов крови, расскажу...
Слушателями Саркиса, кандидата технических наук, были еще два кандидата: филолог Самсон и физик Виктор. Встреча была в небольшой комнате-спальне Виктора, гда, кроме кровати, стоял еще и столик с компьютером. Виктор устроился на кровати, а Самсон - у компьютера. Саркис как всегда устраивался в кресле.
Этакие три мушкетекра... Все трое раньше преданно служили королеве Науке, вследствие чего всё еще полагаются на Ум, Наблюдение, Эксперимент, Исследование, Умозаключение и (если получится), Парадокс. Королева отдалилась от них, но у бывших кандидатов осталась робкая надежда, что она еще вспомнит о ком-то из них и призовет на службу.
Жаль, жаль, но большинство их приключений, научных и других, остались позади.
Иное, однако, не забудешь...
В тот день компанию разбавил я, зашедший покалякать с Самсоном. Разговор на этот раз шел о необычных эпизодах,когда-либо случавшихся с кандидатами.Что замечательно отличало беседу этой троицы от дркугих - говорящего нет перебивали.
-Я расскажу, что такое...
Саркис, румынский армянин... но тут нам придется позадержаться. Внешности он был такой, что отнести его к какой-либо национальности было трудно. Лицо короткое и щекастое, глаза навыкате, нос грушей (уж никак не орлиный, горский). И возникала, глядя на него, коварная мысль, что не было, кажется, в мире наций с носом-грушей, что таким шнобелем природа обычно награждает помесных граждан...
Однако, родня Саркиса настаивала на своем армянстве, хотя и проговаривалась иногда, рассматривая старые фотографии, что-де какой-то дед был "примерно" еврей, а какая-то прабабка "слегка" гречанкой. Скорее все-таки, в Саркисе смешались несколько соперничающих меж собой кровей, например, турок и румын, армян и евреев, и лицо Саркиса являло собой следы их давних распрей. Глаза требовали других щек, нос - других губ, а у губ должен был быть другой подбородок. Это было не лицо, а прямо-таки поле сражения!
Со всем тем, Саркис был добродушнейшим и компанейским малым, абсолютно беззлобным. Постоянная пикировка с Самсоном не в счет.
Уроженец Румынии, он оказался в Молдавии, учился в Москве под именем Сергея, потом под тем же именем осел на на время на Украине... "Зачем человеку столько душевных приключений? - говаривал он. - Я завидую просто армянину, просто русскому, просто румыну и просто хохлу..."
И вот дословный рассказ Саркиса, который мне довелось услышать. в комнете Виктоора. Событие, произошедшее с ним однажды, видимо, сегодня заискрилоь в его памяти.
-Как-то решил я съездить на родину. Нет, не в Румынию, а в Армению. Там есть кое-какие родственники, там, в конце концов Гарни, Гехард, Матенадаран, Эчмиадзин - слова эти тешат сердце, там, кажется, мои настоящие корни. Ну, скажем, корешок.
Поехал. Вернее, полетел. Самолет сел, я увидел снежные вершины Масиса-Арарата. Я вздохнул - никогда раньше так глубоко не вздыхал, и взял этот вздох на учет.
Вот Ереван... Названия улиц заканчиваются на "ян" Широкая площадь, большой бассейн с фонтаном посередине, где собираются по вечерам пожилые ереванцы, гостиница из розового туфа.
На центральной улице, куда я вышел пройтись, фонтаны - 2770 штук - по числу лет древнего Еревана. Там же сгущается толпа - начинается какой-то митинг. Подхожу ближе - базарят насчет Карабаха: чья земля? Чьи там в конечном счете самые старые могилы - армян или этих турок-азербайджанцев?!
Я в стороне. Стою, наблюдаю. Я гость, я Армению и вижу-то в первый раз.
Кричат, размахивают руками... Потом толпа куда-то двинулась мимо меня. И вот что со мной произошло.
Не знаю я, что со мной произошло. Были какие-то две-три минуты затмения сознания, а потом я неожиданно ощутил себя в толпе. Как все, я кричал что-то, как все, размахивал руками, как всех, меня куда-то несло...
И вдруг я ЗАВИЗЖАЛ - такого со мной прежде ни разу в жизни не было. ЧестноЕ слово, ЗАВИЗЖАЛ как резаный!
Тут же и опомнился - и... потихоньку выбрался из толпы. Никто на меня внимания не обратил.
И вот я снова стою на тротуаре и прихожу в себя, что со мной только что было?! В кого я превратился?
-Наверно, - заключил Саркис, - я все-таки армянин. Армянин - Но, чуть помолчав, добавил, рассуждая уже по-кандидатски: - Хотя не исключено, что это был зов толпы...
В общем, мужики, побыл я "просто армянином" и поня, как это сложно...
Была еще одна молчаливая пауза в этом "родовом" признании, которое обмысливало все общество. Молчание нарушил всё тот же Саркис:
-А иногда, братцы, я ловлю себя..., редко, но бывает, ловлю - на том нутряном, - заключил он, - что порой мне хочется опять туда, в толпу... Там легче. Есть ведь разница между двумя вещами: "ломать голову" или "ломать чью-то голову". Второе легче...
Ответить Саркису взялся Самсон, филолог. Проведший всю жизнь не то что с книгами, а, скорее, в книгах, где, не исключено, он порой и засыпал меж страниц толстого тома, так что лицо его со временем сплющилось с боков и стало походить на книжную закладку. Кроме того, он был тощ, как картон. Вот он повернул клин своего лица к Саркису.
-Актуально... Да, актуально...Но я, как и полагается, резонеру, прибегну к аналогии. Иисуса Христа, - заявил он, - убили не римляне и не евреи, а - Толпа. - При слове "Толпа" осененное Истиной лицо Самсона ещебольше подтянулось, даже напряглось. - Даже Он не смог с ней сладить. - А может, - добавил , - не захотел с ней связываться. Он выбрал смерть.
Так что... - После Самсонова "Так что..." продолжения обычно не следовало, оно повисало в воздухе.
На лице физика Виктора, сидящего на кровати, блуждала при обмене мнениями приятелей- кандидатов привычная снисходительная полуулыбка. У его мыслей была другая орбита.
ОБРЫВ
В командировках все деловые записи я делал в блокноте "с лица", а окольную мысль, мелькнувшую в момент, когда я сижу, к примеру, перед каким-то чиновником или еду домой в автобусе, записывал, перевернув блокнот, на последних страницах. После легко находил их и, проверив, переносил иные в дневник
И вот сегодня, листая дневник, прочитал давние слова, обведенные овалом: "Обрыв, ребро ладони". Что за этими словами? Когда, где, по какому поводу они были написаны? Что, что за ними?
Ну-ка, ну-ка, память!
Через какое-то время начинается киносеанс, устраиваемый памятью.
...Маленький автобус, наполненный людьми, взбирается по неширокой асфальтовой дороге, проложенной в густом лесу, на холм; дорога извилиста, автобус поворачивает то направо, то налево, пыхтит от натуги; можно было бы идти рядом с ним, не отставая, пешком...
На холме нас всех ожидает село...
Молдавские села, сделаю я необходимое отступление, - уникальное явление. Центр, сердцевина республики холмист, холмы покрыты лесами-кодрами, краснокрышие села, расположенные здесь, то залегают в долинах, то взбираются - дом за домом, груша за яблоней - на холм, на его вершину.
Дороги здесь вьются серыми змеями; моторы машин сотрясают зеленую листву дубов, буков, грабов и ясеней.
Несколько раз приходило мне в голову одно и то же сравнение при виде краснокрыших домиков, целой гурьбой взобравшихся на крутой холм, - это передо мной висит молдавский ковер (ковроделие развито в крае), на котором вышито родное село.
Автобусик выполз из леса, перевел дыхание (шофер переключил скорости) и покатился по прямому отрезку шоссе, с которого было уже видно село. Я глянул в окошко, и сердце провалилось: в пяти метрах от дороги земля обрывалась, глубоко внизу, метрах в 300, виднелись верхушки деревьев. Обрыв, прямой, как падение камня, был рядом с дорогой...
Автобус приближался к селу, когда навстречу нам вынесся новенький "Запорожец" последней модели. Он обдал нас пылью, промчавшись со стороны обрыва, в метре о него, "Запорожец" за нами развернулся, обогнал автобус, - вот, мол, вам! - и на предельной скорости погнал к селу.
Мой сосед, пожилой небритый дядька, посчитал нужным объяснить новому в автобусе человеку:
-Наш паренек обкатывает машину. Подарок. Он из Афгана вернулся, без обеих ног, - сосед провел ребром ладони повыше своих коленей. - Правительство, по закону, вручило ему "Запорожца" с ручнум управлением, , вот он и носится уже третий день по всем дорогам. Засиделся дома без.. - и опять провел ребром ладони по своим ногам.
Теперь афганец мчался прямо на нас. Вот-вот и столкнется с автобусом - женщины впереди уже закрыли руками лица, - нет, свернул в последнюю секунду, пролетел по краю обрыва, что тоже вызвало у всех прилив ужаса и ойкание.
-Молодой, - снова пояснил, вздохнув вместе со всеми, сосед. - В Афгане, наверно, всякого навидался, что ему стоит лишний раз крутануть баранкой...
Я вышел возле школы, куда и был направлен, с десятком других пассажиров.
В школе было тихо: учебный год только-только закончился, все готовились к экзаменам. В коридорах уже работали маляры, закрашивая со стремянок самого разного происхождения пятна на стенах, в классах сельские тетки мыли полы.
Директор сидел в своем кабинете за бумагами, из-за которых еле был виден. Самый обыкновенный кабинет, каких я видел много: шкаф со стеклянными дверцами, папки за ними, пыльный глобус на шкафу, две географических карты на стенах: Советского Союза и Молдавии. На подоконнике две или три рогатки, страшненький нож и самодельный пистолет: деревянная ручка и ствол из бронзовой трубки с прорезью для запала. Директор был лысый мужчина в пиджаке и при галстуке, с теми глубокими морщинами от носа к губам, какие бывают у язвенников.
Я представился, мы начали разговор о пионерском лагере, который разместится в школе, о том, какие "мероприятия" ожидают сельскую ребятню летом. Рассказывал об этом директор, не менял озабоченности лица - для него праздничная поездка, скажем, в кишиневские музеи или - долгая, полная песен - к берегу Черного моря, были одинаково хлопотным делом.
В школе, повторю, было тихо, негромко переговаривались маляры, изредка скрипя ножками стремянки по полу, слышался шум передвигаемых парт в классах, голоса уборщиц. Покоя не давал только афганец, метавшийся туда-сюда по селу и разгонявший машину на прямом отрезке дороги, идущей вдоль школы.
-Пока парень не наездится, не успокоится, - сказал, повернув голову к окну, директор. - Ему уже говорили: осторожней, мало ли что, то ли ты кого, то ли сам - он только рукой отмахивается. Жаль парня... - и директор, как и мой сосед в автобусе, провел ребром ладони повыше своих коленей. Видно, этот жест прижился в селе.
-Ваш ученик?
Директор кивнул.
-Мой, чей же еще. Я его с пятого класса знаю. Алгебра-физика-химия - это не для него. Футбол, шалости, разбитое стекло - все он. Но потом к моторам припал. Его отец механизатор, он пошел следом за ним. Я думал, вот кто скоро в трактор сядет. А тут армия. И - Афган. Кто он сейчас - обрубок...
Мы оба помолчали.
-Поговорить с ним нельзя ли?
Директор покачал головой.
-Ничего вам не скажет. Аурел об Афгане ни слова. Только каменеет, когда спросят. Не советую. Он накатается, дома его вынут из машины, он вина спросит. И - молчок. Только зубами скрипит. Нет, не советую... - повторил директор.
Мы перешли к моему вопросу о летнем детском отдыхе. В кабинет время от времени заходили - то маляр, то одна из женщин, спросить о том, о сем. Директор решал задачки быстро, чуть ли не по-военному и снова поворачивался ко мне. Потом зашли сразу обе женщины и застыли в дверях, видя, что начальнику все еще не до них. Я поймал его взгляд, сказавший мне, что я, пожалуй, засиделся. Перелистав блокнот, я поднялся. Директор с облегчением пожал мне руку и подозвал женщин, топтавшихся у дверей.
Я вышел в вестибюль с пятнами известки на полу, но тут навстречу мне, с улицы, влетела женщина, что-то крича на молдавском, и пронеслась мимо меня к кабинету директора. Я остановился. Через минуту увидел бегущих к выходу его и трех женщин.
-Что случилось? Пожар? - крикнул я.
Директор на бегу схватился за голову.
-Люди видели, как Аурел на машине бросился в обрыв! А там глубин... Я знал, что с ним так будет! Сердцем чуял, что так будет,только не знал, когда это случится!..
Стоит ли говорить, что случай этот не попал в газеты, он остался в памяти и в дневнике - три слова, обведенные овалом: "Обрыв, ребро ладони". А до них была, оказывается, серая змея асфальтовой дороги, медленно вползающая в густом июньском лесу на высокий холм, потом прямой отрезок шоссе под огромным солнечным небом - и крутой и глубокий обрыв, который я увидел в пяти метрах от машины и от вида которого оборвалось тогда сердце...