РУССКОЕ ОБЩЕСТВО ИМ. А. ПУШКИНА
в творчестве Виктора Герасина
В помощь преподавателям литературы и литературного краеведения
школ и высших учебных заведений
РОСІЙСЬКЕ ТОВАРИСТВО ІМ. О. ПУШКІНА
у творчості Віктора Герасіна
На допомогу викладачам літератури і літературного краєзнавства
шкіл та вищих учбових закладів
RUSSIAN SOCIETY NAMED AFTER A. PUSHKIN
in the works of Victor Gerasin
For the teachers of literature and literatury local lore
in schools and higher educational establishments
ББК 84.4 УКР=РОС
Д 30
С. А. Демченко. Люди вы мои хорошие. Философия выживания в творчестве Виктора Герасина. Предисловие О. Ю. Лютикова -- Л.: Издательский дом "Цивилизация", 2011. -- 108 с.
В этой книге педагога высшей школы, кандидата философских наук, доцента, члена Союза писателей России, члена Национального союза журналистов Украины С. А. Демченко (Украина, гор. Львов) представлен обзор творчества нашего современника, русского писателя Виктора Ивановича Герасина (Россия, Тамбовская область, гор. Котовск), последователя и продолжателя традиций в поэзии -- Сергея Есенина и Николая Рубцова, в прозе -- Василия Шукшина.
Этот труд может быть использован в качестве прикладного материала для преподавателей литературы и литературного краеведения в школах и высших учебных заведений. Книга рассчитана также на широкий круг любителей русской словесности.
Книга издана под эгидой Русского общества им. А. Пушкина, которое работает в Украине.
руководитель издания книги
No Издательский дом "Цивилизация", 2011
No Демченко С. А., 2011
ISBN 966-7719-18-0
Уважаемый Читатель! Перед Вами книга с замечательным названием -- "Люди вы мои хорошие". Эта книга написана в городе Львове, в Западной Украине педагогом высшей школы, кандидатом философских наук, доцентом, журналистом Светланой Андреевной Демченко о творчестве современного русского писателя Виктора Ивановича Герасина, который создаёт свои замечательные произведения в России, в Тамбовской области, в городе Котовске.
Несомненная литературная и общественная ценность этой книги подкреплена ещё одним важным достоинством -- её духовной осью: Украина -- Россия, Россия -- Украина.
Сотни километров и государственная граница не помешали Светлане Демченко тонко почувствовать и высоко оценить незаурядное писательское мастерство Виктора Герасина. Она убедительно и интересно представляет Читателю творчество этого замечательного русского писателя, видя в нём последователя и продолжателя традиций в поэзии -- Сергея Есенина и Николая Рубцова, в прозе -- Василия Шукшина.
Уже сам факт написания и издания этой книги во Львове, вдали от родных мест В. И. Герасина, издание её под эгидой Русского общества им. А Пушкина, которое уже более 20 лет плодотворно работает в Украине на ниве русской культуры, русского языка, исторических и духовных ценностей, говорит о многом. Это литературоведческое исследование обосновывает высокий уровень творчества Виктора Герасина, его большую значимость -- не только всероссийскую, но и международную.
Предполагаю, что не все Читатели этого издания бывали на Тамбовщине. А я там бывал, более 20 лет назад. Любовался красотой русской природы, видел, как несёт свои воды главная река этого края Цна, общался с добрыми людьми, прогуливался улицами Тамбова, побывал на замечательном музыкальном празднике "Играй, гармонь".
Тамбовский край -- красивый, плодородный, богатый добрыми, благородными, работящими, талантливыми людьми. С Тамбовщиной связаны многие великие, выдающиеся личности: П. И. Чайковский, С. В. Рахманинов, поэт, друг А. С. Пушкина Е. А. Баратынский (слова Пушкина о нём "Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов" -- это достойнейшая характеристика), автор знаменитого, почитаемого во многих странах мира марша "Прощание славянки" В. И. Агапкин (скажем, написанная на музыку этого марша песня "Rozszumia?y si? wierzby p?acz?ce" -- "Расшумелись плакучие ивы" -- была самой популярной песней польских партизан во время Второй мировой войны, в Польше её поют и ныне, исполняют оркестры), автор оперы "Аскольдова могила" А. Н. Верстовский, знаменитый электротехник, изобретатель А. Н. Лодыгин, один из крупнейших математиков ХХ столетия академик А. Н. Колмогоров. Тамбовским губернатором был Г. Р. Державин. Тот самый знаменитый Державин, под влиянием которого находилось творчество юного Пушкина. Тот самый Державин, которого привёл в восторг Пушкин на экзамене в Царскосельском Лицее. Сам Поэт вспоминал об этом так: "Я прочитал мои "Воспоминания в Ц. С.", стоя в двух шагах от Державина... Державин был восхищён...".
Этот славный ряд Личностей, связанных с Тамбовщиной, продолжается и ныне. И в нём, в числе Достойнейших, -- русский писатель Виктор Иванович Герасин.
член Правления Международного совета российских соотечественников,
председатель Русского общества им. А. Пушкина.
Здесь самое изумительное не похвалы, которые, по завету Пушкина, "приемлю равнодушно", а то, что автор из Украины. Сие означает, что форпосты русской культуры существуют и вдали от России. . . Не скрою, восхищает!
публицист, поэт, ведущий редактор отдела "Литература и библиография" "Литературной газеты".
УКРАИНА РОССИЯ
Львовская область Тамбовская область
"Мой принцип: рассказывая, -- живописать. И в этом облачении решать сверхзадачу. У Л. Н. Толстого она была в поисках ответа на вопрос "Как жить нам друг с другом?", у Достоевского -- "Как искать в человеке человека?", у В. М. Шукшина -- "Что с нами происходит?". У меня -- "Как выжить?". От повести к повести, от рассказа к рассказу (в основном) -- "Как выжить?". Видимо, время моё, события настроили на этот вопрос и на поиск на него ответа".
После прочтения повестей и рассказов русского писателя и поэта Виктора Герасина в моём художественном воображении рисуется могучее дерево жизни, привольно растущее над бездной.
И на каждой его веточке сидят или стоят герои его повестей и рассказов -- русские мужики, матери, бабушки, сельчане-труженики, влюблённые, шальные парни и девчата, гармонисты, выпивохи и трезвенники, дети, их отцы и покровители, друзья и недруги...
По-разному они там держатся, у каждого свои приспособления для устойчивости, своя амплитуда раскачиваемых ветрами ветвей. Некоторые -- согбенные, иные гордо вытянутые, крепко стоящие на ногах, есть и такие, что срываются и кубарем летят в зияющую пасть вечной пропасти. Но практически каждый стремится удержаться, схватиться хотя бы за тоненький прутик этого дерева жизни, чтобы почувствовать хоть на миг освежающее дыхание бытия, дуновение животворного ветра, ощутить необозримый простор неба и земли -- эту вечную обитель мироздания.
У них есть понимание в необходимости терпения, смирения и преклонения перед явью.
"И напрасно ты так легко хочешь отделаться от неё, от жизни. Нет, её надо ценить, и чем дальше, тем ценить дороже. Понимаешь, плохое что-то не может быть бесконечно плохим, оно оканчивается чем-то хорошим, и только ради этого, ради даже краткого временного хорошего уже надо жить, уже стоит жить. Другой-то жизни не будет" (повесть "Убит в побеге").
При этом главное -- побыть в объятиях свободы, пусть кажущейся, пусть недолговременной, но уже с рождения заложенной в генах, а потому -- желанной. Без неё, как и без веры, нет человека. Только в свободном волеизъявлении проявляются лучшие человеческие качества, ибо речь идет о выборе пути, на чаше весов которого с двух сторон свои представления о добре и зле.
"Ведь что такое жизнь? Пусть не в целом, а с одной какой-то своей стороны. Это испытание человека на человечность. Там у нас есть один дюже грамотный мужик. Он нам здорово всё про Христа растолковал. Так вот, Христос потому и стал Сыном Божьим, что достойно прошёл через все искушения и сохранил в себе человека по большому счету. Вот к чему и надо бы нам всем, каждому стремиться. Из всех испытаний, из всех искушений выйти достойно, остаться чистым, светлым, таким, как тебя задумала природа" (повесть "Убит в побеге").
Герасинские герои, -- все вместе и каждый в отдельности, -- стремятся достойно держаться и в бурю, и в дождь, и в ненастье, любую жизненную непогоду.
Что поделаешь, -- это их участь, их назначение на этой земле: просто выживать -- трудиться, созидать, верить, надеяться и любить.
И этот нескончаемый водоворот жизни вечен настолько, насколько нескончаем мир.
Представляя влюблённых Виталия и Зою, их чувства и ощущения в порыве страсти, автор философски заключает:
"Они вошли в такое состояние, когда перестали быть самими собой, они были сразу всем тем, что предшествовало им из глубины веков и тысячелетий. Они были сразу всеми теми, кто предшествовал им, предшествовал их молодой жизни. Всеми, кто из глубины времён выносил их и вынес к солнышку, к жизни, к любви. И они стали тем звеном в бесконечной цепи предков, крайним звеном, которое выносит к солнцу, к жизни, к любви новое, ещё невиданное в мире дитя человеческое" (повесть "Убит в побеге").
Дерево жизни сурово: много чего нужно, чтобы на нём удержаться, но в то же время оно и богодарно.
Эта мысль чётко фиксируется в нашем сознании, когда читаешь:
"Я летом две поры дня особо уважаю -- это, когда восходит солнышко, и когда оно заходит. При восходе думаешь, каким день задастся, как проживешь его, какие дела предстоит поделать. А при заходе вроде бы итожишь: день как день, он прожит, одно, другое дело сделал, третье, может, не успел, завтра доделаю. Так вот день за день и цепляются, так жизнь и идёт своим чередом" (повесть "Васильки", часть 1).
Являясь выразителем исключительно народных инстинктов и устремлений, автор показывает, если не всю, то довольно слышимые отголоски той будничной жизни, которая со всех сторон охватывает крестьянина, человека труда.
В повестях и рассказах мы читаем и о строительстве дома, и о пашне, и об урожае, о косе, и о трудовом поте.
"Люблю, когда землю пашут. Как запахнет землей-то разогретой, аж плакать, сама не знаю с чего, хочется", -- говорит бабушка (рассказ "Газета").
А ей словно вторит Петрович ("Гонимы вешними лучами"):
"Давно не видел, как земля парит... Прогревается. Скоро в неё бросят семена, и зазеленеет она во всю даль и ширь. Хорошо, надежно как-то среди полей. Ни суеты тебе, ни обмана. Одним словом, надёжно".
В чем он видит надёжность? В самой жизни, в том, что поставлен крепко на её дерево, и это состояние для него естественное, привычное, невзирая ни на какие ветры перемен.
Автор примечателен глубоким постижением мельчайших подробностей русского простонародного быта, он показал, что, несмотря на жизненные невзгоды, человек осознает, чувствует себя на ней не гостем, а хозяином, у себя дома.
"Сунув ноги в просушенные возле печки и ещё тёплые валенки, Рома включил свет, присел возле печки, запалил лучину и сунул её под берёзовые дрова, ещё с вечера им самим заложенные в печь. Посмотрел, как весело затрещала, закудрявилась в огне березовая кора, как первые языки пламени лизнули нижние тонкие поленья, поднялся, потёр руки: "Так, машина тепла запущена! Теперь куп-куп под умывальником и -- собираемся". Сказав про умывальник, он передернулся: холодна теперь в нём водица, ох холодна, чистенькая! Ну, да это ничего, это всё пустяки, привыкнуть надо..." (рассказ "По краю").
И это "привыкнуть" превращается в образ жизни, нетребовательный, смиренный, терпеливый.
Тут со стороны героя нет даже поползновения освободиться от какой-то слепой, неизвестно откуда являющейся необходимости, посылающей ему и матери и беду, и счастье.
Тут все пассивно, хоть и нет вроде собственно равнодушия. Это ничто иное, как природная органика жизни, и он -- неотъемлемая её часть.
Герасинские герои уверены, что родная земля, её реки и поля обязательно будут их помнить уже за одно то, что они живут и жили на ней.
"Вот и вода. А ведь она запомнит нас. Увидит и запомнит. Убежит далеко-далеко, а про нас будет знать. В землю уйдёт и там будет помнить. Земля -- она памятью полна. Она вся из памяти состоит. Так-то вот оно. Живи и знай: всё, что ты делаешь, что творишь, -- всё это в памяти земли хранится" ("Гонимы вешними лучами").
Мало ли какие преграды случаются в жизни! Но чтобы так?! Стоять на веточке её дерева и не иметь, порой, за что зацепиться, чтобы тебя крутило и вертело на все четыре стороны?!
Кто сказал, что жить легко?! Попробуйте: начинать каждый свой день мыслью о насущном хлебе и этою же мыслью день заканчивать, -- по-моему, тут нужно или великое мужество, или же полное и трудно постигаемое равнодушие.
Конечно, безразличия нет, ибо задача была, есть и будет одна -- выжить.
Значит, это свидетельство мужества, которое даёт героям и силу, и присутствие духа, так необходимые, чтобы удержаться на краю вечно зияющей бездны.
"Вам, наверное, кажется, что мы тут дико живём? Куда как хорошо. Вот хозяйка ваша не даст мне соврать. Мало нас, правда... Но -- живём. А куда деться? Надо жить!.." (рассказ "Чёрный омут").
И тут писатель даёт себе волю, раскрывая черты характера русского земледельца, которые лихо уживаются в нём наряду с его материальными лишениями и борьбой за выживание.
Виктор Герасин как истинно русский человек выступает толкователем народного духа, который не однозначен, порой бунтующий, шальной...
В рассказах изображён и разгул, и жажда необузданности, а иногда и безобразного поведения (повесть "Шалица").
Тамара неравнодушно принимает постигшее её горе, она страдает и тяготится им, но это страдание выражается у нее не всегда деятельно, а предъявляется зачастую толпе как безысходная данность.
В другом герое, Виталии, жизнь бьёт обильным ключом, появляется настоятельная потребность каким бы то ни было образом истратить её, и так как разумно-деятельного поприща для неё не представляется, то идёт безрассудная безрасчётная трата сил, которая выглядит не всегда естественной и целесообразной...
Совершая побег с любимой Зоей, он почти уверен в неминуемом поражении, но, как тот мастерски одушевлённый автором ледоход, стремительно бросается навстречу неизвестности и разгорающейся страсти познать свободу, пусть кратковременное, но вольное счастье...
"Хорошо придумано природой, очень даже умно придумано -- краткость цветения. Это, наверное, и есть сама жизнь. В краткости вся её прелесть, вся любовь ей за то, что она краткая" (повесть "Убит в побеге").
Надежда на что-то случайное, внешнее, неразумное "авось" составляет одну из характерных черт народа. Автор выразил её как истинный художник, в ясных и отчётливых образах, не примешивая никаких рассуждений от своего лица, не пускаясь в изыскания причин такого странного положения вещей.
Виктор Герасин определяет русский характер нравственно-норовистым (миниатюра "Русский характер"). Шалица, Виталий, многие другие герои рассказов -- именно нравственно-норовистые. Это является своеобразной основой авторского сочинительства, на этом понятии держатся многие и многие образы.
Народный характер несколько бунтарский, он слагается не только из смирения перед судьбой, в нём присутствует постоянное смятение, попытка ответить на вопрос: "Как и зачем живу? Зачем трачу столько сил на выживание, если миром правит несправедливость?" Надо сказать, что такие сомнения посещают герасинских героев постоянно.
"...А, может, лучше... Может, лучше", -- Ромка никак не мог произнести страшное слово -- замерзнуть. Но оно уже жило в нём, оно влекло к поступку, оно манило его. Случившееся с ними сегодня казалось Роме чем-то злым, чёрным, которое теперь не отпустит их, будет преследовать их, пока они живы. А если так, то зачем жить? Зачем?
"Правда, правда... -- обрывочно, торопливо, горячечно думал Рома. -- Пусть всё кончится. И всё! Всем будет легко. Мы не такие, как все другие. Значит, никому не нужны. Мама уже не сможет стать другой. Нам не надо жить. Нам не надо мешать жить другим. Пусть они живут..." (рассказ "По краю").
И ты уже видишь, как накренилась, свисла до предела ветка дерева жизни, на которой стоят Ромка с матерью. Такое ощущение, что ещё миг, и она отколется от ствола, и вместе с ними окажется на дне той бездны, откуда не возвращаются.
"Вот и всё, -- сказал себе Рома. -- Нет уже нас нигде и никогда теперь не будет. Всё, теперь к нам не будут приходить пьяные мужики. Не будут смеяться над нами на вокзале и в вагоне. Не будут дразнить мать в школе, а потом ругать ни за что. Всё, теперь ничего не будет". Но что-то подсознательно влекомое и неизбывное не даёт им совершить последний роковой шаг.
Они выживают, удерживаются на дереве жизни. Но как?! Не теряя равновесия, с человеческим достоинством. И ты понимаешь, что в этом и есть высший смысл назначения человека на земле.
Это нам, городским жителям, в реальности вся деревенская жизнь представляется чем-то далёким, непонятным и чуждым... Хотя, она нам кажется привлекательной, когда мы вспоминаем о ней в связи с необходимостью отдохнуть на природе.
Ведь вот какой парадокс: чем больше мы отдаляемся от природы, тем сильнее обнаруживаем в себе какой-то неприкосновенный запас искренней привязанности к ней. Видимо, потому и читаем эту шукшинскую, герасинскую "деревенскую" литературу и хотим, чтобы всё в ней было жизненно, правдиво, чтобы жизнь вставала перед нашими глазами со всеми её заботами, с её скромными надеждами, со всеми её скудными радостями.
Тамбовскому писателю это удается, он прославляет труд, его рассказы дышат, хотя порой и грустной, но симпатией к трудящемуся, неиссякаемой любовью к родному краю, его красотам, рекам и лесам. При этом у него на первом плане -- всегда человек, а природа только служит ему, она его радует, успокаивает, но не поглощает и не порабощает его:
"Омут лежал в густом окружении тальников. Между краем воды и краем тальников, как нейтральная полоса, по всей окружности тянулась метровая бровка белого, почти не тронутого следами песка. Оглядываясь вокруг, привыкая к новому месту, к тишине, мне так и хотелось вслух воскликнуть: боже ты мой, благодать-то какая! Жить-то как хорошо!
Хороший сентябрь в нашей средней полосе, та же нейтральная полоса года -- между весной и летом, с одной стороны, и осенью и зимой -- с другой. В нём есть всё от четырех времён года: тепло и прохлада, увядание и цветение" (рассказ "Черный омут").
Ведь правда, речь идёт о природе? Но главное действующее лицо при этом -- человек! Здесь нет статики, есть обращение к чувствам человека, находящемся в окружении этой непередаваемой первозданной красоты. И даже такое естественное природное явление, как цветение, Виктор Герасин насыщает идейным смыслом выживания, его иносказательность глубока, она органична с человеческими тревогами и жизнелюбием.
"Даже цветение. -- пишет он. -- Это я увидел на полянке в тальниках. Какой-то неведомый мне кустик, такая метёлочка в четверть метра высотой, стоял под тальником и по-весеннему цвёл бело-розовым мелким, но обильным цветом.
Вот-вот холода подступят, обжигающие утренники подрежут последнее тепло, повалят на землю с деревьев листья, а он -- цветёт. Цветёт, невзирая ни на что! Что с ним? Поверил в осеннее тепло? Шутка природы? Нет, быть того не может, чтобы природа так шутила. Зацвести. Когда всё вокруг увядает... Что это? Вызов? Непокорность?" (Рассказ "Чёрный омут").
Так и человек, случается, расправляет свои плечи даже тогда, когда, кажется, жить-то и вовсе становится невмоготу.
Природа в описании Герасина -- такое же действующее лицо повествований, как и люди. Она живет в них, в их движении, в портретах, поступках. Именно она демонстрирует человеку, как вопреки всему, выживать, тянуться к солнцу, являть лепоту.
"Пока поднимались на холм, порядком запыхались. Он оказался крутым и высоким. Остановились на опушке дубового леска. От высоты, на которую они забрались, захватывало дух. Внизу лежало притуманенное синей дымкой озеро с чистым желтовато-белым песком по всему круглому берегу. Одна половина озера лежала в мелколесье, где они недавно спасались от погони, другая -- на открытом месте, зелёной луговине, по которой петляла речушка, казавшаяся с холма неподвижной, замёрзшей. Речушка эта впадала в озеро. Правее от озера раскинулся лес, ему не было конца, он уходил в синюю дымку, сливался вдали с небом. По левую же сторону была распахнутая даль над ровными полями, покрытыми светлой зеленью хлебов. Казалось, если пойти по этим полям, как и по верху леса, то обязательно дойдешь до неба и не заметишь, как поднимаешься на него и уже дальше пойдешь по небу" (повесть "Васильки", часть 4).
Многие герасинские рассказы поражают нас откровенной понятной житейской истиной. Автор умеет группировать факты, схватывать общий смысл жизни, умеет заводить речь издалека и вдаваться в психологическое, философское развитие жизненных хитросплетений. И всё это в угоду одному: показать, как выживает русский мужик. Писатель подчеркивает, что коренным условием нелёгкой крестьянской повседневности есть вечный, никогда не прекращающийся труд -- с утра и до ночи.
Вместе с тем, автор не вызывает у читателя ни чувства бесплодной и всегда оскорбительной жалостливости к своим героям, ни тем не менее идиллических умилений. Как всякая другая жизнь, как и всё на свете, она представляет для него лишь материал для мировоззренческого анализа, для сравнений и сопоставлений образов и явлений. Автор не называет прямо причин нищеты, неустроенности быта людей, но мы их чувствуем, понимаем, читаем между строк.
"Избёнку-то свою в Двориках успела продать, -- рассказывает сестра Сенечкина. -- Ну ладно, терплю ещё. А тут случилась беда, все трубы на свинарниках разморозились, зима-то лютая была. Полы цементные, холод гибельный, сквозняки гуляют. Работаешь когда, распаришься, поотдохнуть остановишься -- сквозняком обдаёт. И захватила себе болезнь. Сковало всю, прострелило. Ну как есть по всем косточкам ударило. Меня в больницу. Вылежала там два месяца, поотпустило вроде бы, домой выписали. Врач говорит, чтобы печку жарко топила да лежала на горячих кирпичах. А где они ныне печки-то?" ("Изба с краю").
Мы видим, что жизнь не баловала большинство героев рассказов и повестей писателя. Они, стоя на ветвях её дерева, постоянно качались, рискуя упасть, мыкались в нужде и самосохранении.
Собираясь в город гибели своего сына, одна из героинь рассуждает:
"..."Одно дело -- решиться, другое -- деньжат собрать". И с осени Алёна стала экономить и откладывать каждую копейку. Добывала жести сколько возможно, делала тазы, вёдра, трубы, вывозила на базар, продавала. Она не скрывала, что дала слово пойти к своим туда, в Сталинград. Зимой, когда не было жести, ходила в дальний лес, драла с молодых липок лыко, приносила деду Григорию. Из лыка он плёл лапти. Алёна выносила их штук по сто на базар, продавала. Не велики деньги, а всё в копилку ложатся" (рассказ "Алена большая").
Может, для кого-то покажется сегодня странным, что герасинские герои считают копейки, ищут средства для пропитания в том же лесу, в то время, как нынешние "крутые", "новые русские", олигархи имеют их уже миллионы. И, как ни странно, те люди тогда были счастливы своим внутренним ощущением мира, своей сущностью человеческой богобоязненности. Чего не скажешь о многих наших современных соплеменниках. Некоторые подробности жизни кажутся нам до того в порядке вещей, что мы не видим в них ничего необычного, а между тем -- именно с ними связано море слёз, огорчений и трагедий простых людей.
"А вечером, уже лежа в постели, Сенечкин, не замечая этого, плакал, роняя слёзы в темноту. Он зол был на Васю Тошного, который выкарабкался из такой беспросветной сиротской нищеты, какую сделала над ним война, а, выкарабкавшись, сам, своей волей погубил свою жизнь, жизнь Ленки и губит ещё три жизни. Как это, почему это могло с ним случиться такое? Он зол был и на себя, даже больше, чем на Васю Тошного...." ("Изба с краю").
Наблюдаем, что народный характер тем не менее слагается не из одной только стихии... В нём присутствует и осознание веры в добро, в гуманные побуждения. И тут становится понятным, что человек, который равнодушными глазами в состоянии смотреть на ложь и зло, в строгом смысле не может быть назван человеком.
Располагая своих героев на дереве жизни, писатель, невзирая на свою неизбывную любовь к женщине, особенно к женщине-матери, отводит ей верхние ветви, -- самые тонкие, чувствительные к внешнему воздействию, не совсем упругие, непрочные и уязвимые. Таков психологический парадокс его отношения к ней. Героиня-мать понимает, что не только самой ей нужно удержаться, но и, взвалив на свои плечи послевоенное сиротство, безотцовщину, беспробудное пьянство мужика, не позволить упасть в бездну никому из них.
Мать и дети -- это особая ветвь жизненного дерева. Как и заложенный у подножия дерева в его корнях вечный зов природы -- возрождаться и любить. Любить до смерти, рождающей новую жизнь. Ибо, как написала в своем отзыве на рассказ "Чёрный омут" известная писательница и поэтесса, публицист и переводчик Марина Кудимова, это "русская песнь песней: "ибо сильна яко смерть любовь". А любовь к любому приращению -- в чувствах ли, или знаниях, в вере или покаянии, -- это благо. Во имя этого блага авторам стоит творить, а нам, читателям, благодарить Бога за возможность в художественном слове видеть себя и свою жизнь.
"Я живу, как в открытом окне.
Проверяется имя моё и пароль
На сиреневом влажном огне.
На такой глубине совершается боль,
Что наружу выходят лишь камень да соль,
Лишь безмолвие рвётся вовне,
Создавая отскок, рикошет, карамболь...
(Марина Кудимова)
Это жизнь со всеми её причудами и выкрутасами. И только художнику, писателю и поэту они понятны в минуты божественного озарения.
Творчество Виктора Герасина тому подтверждение.
Понимая глубину жизненных воззрений автора, я вижу его любимую волчицу (рассказ "Суть зверя") у самых корней дерева жизни как символ истоков всего сущего, а на верхушке -- образ женщины, воздающей благодарение Небесам за свою судьбу, пусть не показную, не богатую, но подарившую ей и миру счастье материнства, родства, душевной чистоты и любви.
Это прямая, объективная, ни от кого не зависящая, всегда восходящая ось жизни, вертикаль, соединяющая землю и небо. Именно она помогает выжить герасинскому герою. И волей своего воображения я усматриваю в ней символ Божьего благословения таланта воистину народного писателя, которому по Достоевскому, по сердцу одно: любовь к России и её народу.
-- Прозовцы тебя не поймут, -- сказал мне один серьёзный литератор. -- О Шукшине помнят процентов семьдесят пользователей, разве что 60--70-летние, а молодежи его имя мало что говорит.
А мне подумалось, что всё же должны воспринять, потому что последователи и любители шукшинского литературного почерка живут и здравствуют, творят вместе с нами, в том числе и на нашем сайте Проза.ру.
Прежде всего хочу сказать о своём нескрываемом пристрастии на Прозе... к творчеству Писателя и Поэта, пользователя нашего сайта Виктора Герасина.
Именно в его самобытных героях -- Пашках, Василиях, Сашках, Петьках, Валерках, Николаях я увидела людей русской глубинки, описанных в 60--70-е годы Василием Шукшиным -- моим любимым писателем.
О русской деревне говорено и написано много. Да, собственно, почему только русской? Везде деревенский уклад жизни роднится натуральностью, что ли, естественностью, самобытностью в основе своей. И жизнь там течёт, словно речка, то бурно, то стихает, то с приливами, то без них. Меня постоянно влечёт какая-то загадочная мудрость сельского мироустройства, а главное, её люди, не хныкающие, не стонущие от жизненных невзгод. И представляется, что именно там, в глубинке, и находятся корни любви к Родине, вечные истоки непреходящего труда, любви, веры и надежды, что именно там, устав от суеты городских будней, можно вновь обрести себя, понять, зачем пришел в эту жизнь и на что в ней можешь рассчитывать.
Таковыми всегда были в основе своей и шукшинские настроения, как самого автора, так и его героев.
Материал для своих произведений писатель брал везде, -- там, где живут люди. Это люди, которые ранее почти не попадали в сферу искусства. Вот и явился из глубин народных крупный талант, чтобы с любовью и уважением рассказать о своих земляках простую, строгую правду. А правда эта стала фактом искусства, вызвала любовь и уважение к самому автору, потому что герой не выдуман. А когда герой представляет собой реального человека, он не может быть только нравственным или только безнравственным. Он естественный. Если же герой выдуман в угоду кому-то, вот здесь полная безнравственность. В его героях, как и в персонажах Виктора Герасина, поражают непосредственность действия, непредсказуемость поступка: то неожиданно подвиг совершит, то вдруг сбежит из лагеря...
Всеобъемлющий образ земли -- Родины -- становится центром тяготения всего содержания творчества Шукшина: основных сюжетных коллизий и художественных концепций. Обогащение и обновление, даже усложнение исконных понятий о земле, о малой Родине в творчестве Шукшина вполне закономерно.
Прекрасная и неповторимая алтайская земля родила Великого Писателя. С детских лет Шукшин видел её красоту, её простор, голубое небо, синие горы, степь, и, конечно же, Чуйский тракт. Именно по нему, простившись с отчим домом, он из Сросток уходил в Москву. Василий оставил дом, мать, родную деревню, чтобы получить столь необходимое ему образование.
Дом и мать -- это две больших любви, две неугасающие печали сына своей земли. Он оставил отцовский двор в пору, когда в нём росла, словно обливалась кровью постижения жизни, калина красная.
"...Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда... И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живёт там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу", -- не уставал повторять Василий Шукшин.
Образ Матери среди персонажей Виктора Герасина также один из наиболее любимых. Только у него, в отличие от Шукшина, он выписан на таком нерве эмоциональности сыновнего чувства, который, прославляя мать, вместе с тем бунтует против её горемычной судьбы.
"Мать свою я больше, чем любил. Не знаю, до сих пор не найду слова, каким можно было бы назвать моё чувство к ней. Любил, наверное, до истязания. Я не прощал ей её безропотности, её безголосья. Она была -- тягло. Она тянула всё, что ей послал Бог, чего требовали от неё люди. Рвала жилы, сохла и тянула.
Теперь я понимаю, как было страшно для неё то, чего я требовал, то есть, чтобы она была сильной и гордой. Сильным и гордым человек родится, от природы идёт, а если нет этого, то не приобретёшь, не оттренируешь себя" ("Мать моя").
Оба писателя, и это чувствуется, влюблены в своих героев, не выдуманных, написанных с натуры, с тех, в кругу которых они росли, работали и мужали.
Вначале в образе их главных героев нас привлекала непосредственность чувств, порой их наивность, неприятие показушности в человеческих отношениях, наличие жизненных сил, способность в любых условиях противостоять лишениям.
А позже более выпукло стало звучать отношение авторов к "озорникам", усиливалась полемика с умело приспособившимися к жизни временщиками, демагогами и бюрократами (сборник "Там, вдали", 1968, фильм "Печки-лавочки", 1973, у Шукшина; повести "Васильки" и "Убит в побеге", рассказ "Мать моя" у Герасина).
Интерес Шукшина к истинно народным характерам по-разному отразился в романе "Любавины" (1965; фильм "Конец Любавиных", 1972), в киноромане о Степане Разине "Я пришел дать вам волю" (1971), в циклах рассказов (сборник "Характеры", 1973; фильмы "Ваш сын и брат", 1966, "Странные люди", 1971). Так или иначе речь идёт о сюжетном материале, как кинематографическом, так и литературном.
Сюжет в прозе возникает как последовательность повествовательных сцен, соотнесение планов содержания и выражения. Сходство с повседневной речью состоит в том, что в прозе эти планы вновь обретают известную самостоятельность. Благодаря этому сюжетное движение обширного прозаического текста в глазах неискушённого читателя заключается в смене эпизодов, сопоставляемых именно с точки зрения плана содержания. "Сама потребность взяться за перо лежит, думаю, в душе растревоженной. Трудно найти другую такую побудительную причину, которая заставит человека, что-то знающего, поделиться своим знанием с другими людьми", -- писал Шукшин.
И делясь с читателем и зрителем собственным взгля-дом на жизнь, писатель выстраивал сюжетные планы и линии так, что в тексте или на экране всё начинало жить своей необычной жизнью, своими выразительными средствами, своей архитектоникой построения и мелодией звучания.
"Сюжетные ситуации рассказов Шукшина остроперепетийны. В ходе их развития комедийные положения могут драматизироваться, а в драматических обнаруживается нечто комическое", -- отмечают исследователи творчества писателя.
Весьма ответственное и серьёзное отношение к сюжету мы наблюдаем и у Виктора Герасина. В свое время С. П. Залыгин сказал о нём: "Как я завидую этому молодому человеку, он -- мастер сюжета..." А вот что говорит по этому поводу сам В. Герасин: "Сегодня зачастую писатели пренебрегают сюжетом, и они обкрадывают себя. Сюжетная проза -- она как сама жизнь с движущимися, идущими, едущими, любящими, скандалящими, молчащими людьми. Сюжетные произведения более динамичны, кинематографичны. В сюжетной прозе образ героя рисуется редко авторским текстом, образ этот запечатлевается в сознании читателя поведением героя, его поступками, его бытовыми деталями, его монологами или диалогами, наконец, языком. Всё же основным фактором художественности является язык героев".
Писателей всегда интересовал внутренний мир человека. Василий Шукшин возмущался бездуховностью мещанства, что достигло большой силы художественного воплощения в киноповести "Калина красная" (1973) и одноимённом фильме, поставленном Шукшиным по собственному сценарию и с его участием в качестве главного героя. Есть в этом фильме эпизод, как никакой другой, воплотивший в себя личностную человеческую самость и силу творческого дара писателя.
"И вот она, воля!" Вышел Егор Прокудин из тюрьмы. Идёт по мосткам крупным решительным шагом, в сапогах. Камера внимательно следит за его походкой. И ты видишь, что идёт "крутой" русский мужик, -- гордый и непредсказуемый, от такого не знаешь, чего ждать. "Или ли грудь в крестах, или голова в кустах", как говорится в известной пословице. В этом образе -- весь Шукшин, как сценарист и как художник.
Как и Герасин -- в парне, горделиво уводившим свою возлюбленную от злых языков толпы в рассказе "Я увидел себя". "По поляне к лесу уходили двое. Казалось, они были одни на всей этой огромной поляне. Он -- в кепке набок, в белой рубашке, в накинутой на плечи кожаной куртке, в чёрных брюках, заправленных в хромовые блестящие сапоги, высокий, но явно ловкий, подбористый".
Но Герасин в этом рассказе пошёл несколько дальше Шукшина. Это и неудивительно, если взять во внимание такие его слова: "На начальной стадии на меня основательно повлияло творчество как Шукшина, так и Юрия Казакова. Но я скоро, после пятка рассказов, когда мне стали говорить о шукшинских нотках, одернул себя и сказал себе: как бы не зашукшиниться. Ибо, слепое подражание -- это путь в никуда. Не отвергая творчество Шукшина, я стал разрабатывать композиции рассказов довольно объёмнее, чем делал это Шукшин. Любовь к Достоевскому и одновременно к Шукшину породили во мне ощущение, что есть поле Достоевского и есть поле Шукшина. А между ними есть нетронутое пространство, которое я и буду возделывать как своё поле. Отсюда и это заявление в одном из интервью -- я нашел свое поле между полями Достоевского и Шукшина. Я расширил рамки рассказа и стал уходить от Шукшина в сторону Достоевского. Вот тогда-то и появились рассказы "Алёна большая", "Суматоха", более позже -- "По краю" и ряд других рассказов. И уже гораздо позже -- "Суть зверя", "Чёрный омут" и прочие из этого цикла. И только тогда я заговорил своим голосом, мало на кого похожим. И особенно это плодотворно сказывалось на повестях, начиная с повести "Не помни зла" и "Моя вина" и, приходя к тем, которые сегодня стоят на моей авторской странице на сайте".
Видимо, поэтому Виктор Герасин в своём творчестве касается глубокой загадки России: как человек, совершивший грех, может быть одновременно святым, а святой -- великим грешником? Что позволительно толпе, и что возбраняется отдельному человеку? Кто вправе судить другого, и судьи-то кто?
Вполне в духе Достоевского. (Известно, что роман "Житие великого грешника" был задуман Ф. М. Достоевским -- из него впоследствии получились "Братья Карамазовы"). Борьба добра и зла в романах классика озвучивается множеством голосов, у Шукшина -- как правило, одним, а у Герасина мы опять слышим многоголосие. Нам памятны также фильмы Шукшина: "Два Фёдора", "Прошу слова", "Они сражались за Родину" и др.
Режиссёрскую, как и литературную, манеру Шукшина отличают выразительная реалистическая фактурность, бытовая будничная детализация, психологическая глубина в сочетании с поэтическим восприятием родной природы, Родины и людей, живущих в единстве с ней. Этому же следует в своем творчестве и Виктор Герасин с одним лишь уточнением: органика художественности и реалистичности у него довольно своеобразная, она ёмкая и художественно образная (см. С. Демченко "Философия выживания в творчестве Виктора Герасина"). Это, по-моему, главное, что роднит и вместе с тем отличает творчество этих двух, безусловно, значимых фигур в русской литературе.
Меня подкупает их стремление увидеть мир в многообразии национальных и социально-психологических типов, внимание как к культурной, так и нравственной дифференциации современного общества, отражающей сложность происходящих жизненных процессов.
Проза Шукшина была зрима, наполнена живой простонародной речью, пронизана особым светом. Мир под его пером предстает во всем многоцветье красок и страстей. На страницы его книг было выведено немало молодых героев, ищущих и любознательных, открывающих для себя жизнь. Не случайно типажи шукшинских героев просились на киноэкраны, они, как бы, были выписаны для них. Так, в основу сценария "Живёт такой парень" взяты два рассказа из "Сельских жителей" -- "Классный водитель" и "Гринька Малюгин".
И герасинских героев не миновала экранная судьба. Так, на Свердловской киностудии в 1990 году в СССР по рассказу "Соперники" (это было рабочее название, в изданиях рассказ называется "Своя игра") был снят фильм "Холм" (режиссёр Анатолий Балуев, сценарист Геннадий Бокарев, оператор: Николай Гайл, художник: Валерий Кукенков, актеры Александра Ровенских, Андрей Смоляков, Вадим Ледогоров и другие). В 1994 г. в издательстве "Голос" была напечатана повесть "Убит в побеге". Какое-то время спустя по её мотивам был снят фильм "Побег".
И хотя ранняя шукшинская проза скупа по письму, лишена витиеватости и красивостей, а у Герасина -- более нравственно насыщена, сценарии фильмов всё же, соответствуя содержанию рассказов, были сотканы по большей части из ярких и достоверных житейских историй.
В рассказе Шукшина "Воскресная тоска" один из персонажей дельно говорит: "Надо писать умнее, тогда и читать будут. А то у вас положительные герои такие уж хорошие, что спиться можно". "Примерных" героев Шукшин избегал. Но по воле читательских и зрительских симпатий они становились такими.
Сам Шукшин признавался: "Мне интереснее всего исследовать характер человека, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естественен. Но у него всегда разумная душа". Герои писателя действительно импульсивны и крайне естественны. И поступают так они в силу внутренних нравственных понятий, может ими самими ещё неосознанных. У них обостренная реакция на унижение человека человеком. Эта реакция приобретает самые различные формы. Ведёт иногда к самым неожиданным результатам.
Обожгла боль от измены жены Серёгу Безменова, и он отрубил себе два пальца ("Беспалый"). Оскорбил очкарика в магазине хам-продавец, и он впервые в жизни напился и попал в вытрезвитель ("А поутру они проснулись...") и т. д. и т. п. В таких ситуациях герои Шукшина могут даже покончить с собой ("Сураз", "Жена мужа в Париж провожала"). Нет, не выдерживают они оскорблений, унижений, обиды. Обидели Сашку Ермолаева ("Обида"), "несгибаемая" тётя-продавец нахамила. Ну и что? Бывает. Но герой Шукшина не будет терпеть, а будет доказывать, объяснять, прорываться сквозь стенку равнодушия. И... схватится за молоток. Или уйдёт из больницы, как это сделал Ванька Тепляшин, как это сделал Шукшин ("Кляуза"). Очень естественная реакция человека совестливого и доброго...
На первый взгляд может показаться, что всё то же мы прослеживаем и в судьбе герасинских героев. Все они какие-то лихие, задиристые, неуёмные, не терпящие унижения. Вспомните хотя бы Петьку-Кутыря ("Свадьба ё-мое") или Виталия ("Убит в побеге"), или детей из детдома Кольку, Серёгу, Сашку в повести "Васильки"... Но в их характерах заложено немало русского здорового гонора, норовистости, переплетающихся именно с человечностью, моральностью, душелюбием, поиска себя в себе самом. "Николай, разморённый теплом большого костра, успокоенно как-то, как бывает, когда выполнишь большое и трудное дело, думал: "Я вовсе и не тебя спасаю... Не-е-ет, себя самого" ("Костер на снегу").
И всё же палитра персонажей у обоих писателей схожая: все они из простонародья -- невыдуманные кузнецы, шофёры, неспешные деревенские старики, шорники, заботливые, хлопотливые матери, ребятня, старушки, любящие и страдающие женщины.
Диалоги у обоих авторов по обыкновению наполнены юмором, самоиронией, бесхитростными издёвками, что уравнивает персонажей со всеми смертными, исключая в их описании малейшую патетику. Таков, например, у Шукшина экранный Пашка Колокольников. Павел Егорович, беспартийный, шофёр-механик второго класса, водит машину ГАЗ-51 по Чуйскому тракту. Холост. И очень даже роднятся с ним по своему непосредственному взгляду на жизнь герасинские образы водителей Николая или Пети-маленького... "Перед самой уборкой Петя-маленький получил новую машину -- "КамАЗ". Душа обмерла у Пети, сам себе казался подросшим враз на целую голову. Любил он машины. А тут тем более -- новая! Да какая новая-то! Мысль! Мечта быстроходная! Почти на всех отечественных машинах довелось поработать ему. Начал с полуторки, вернувшейся с дорог Отечественной войны, -- той, которой удивлялась вся Европа, глядя на её выносливость и проходимость".
Явно симпатизируя им, оба автора, не скрывая, подсмеиваются над ними же. Пашка, как и Петя-маленький, обаятельны в своей раскрепощённости, искренности, непосредственности. Они легко сходятся с людьми. О таких говорят "свои в доску". В общении с Пашкой и Петей открываются другие характеры директора совхоза, сельской библиотекарши, москвича-инженера, директора нефтебазы, автоинспектора. Только у Шукшина они или положительные, или отрицательные, а у Герасина, как правило, нравственно-норовистые, можно сказать, проблемные, сложные в своём самовыражении.
C помощью художественного слова и камеры Шукшин помогал своим читателям и зрителям оценить красоту Родины. Он хотел её видеть красивой и могущественной.
"...Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И всё глядел, задумчив и угрюм,
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев её былинный...
Катунь, Катунь -- свирепая река!
Поёт она таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы,--
Они топтали эти берега!"
-- писал о Катуни поэт Николай Рубцов, а Шукшин выразил мощь реки яркими кинематографическими средствами.
Герасин же "выкладывает" картину Родины любимыми уголками родной природы, как стёганными лоскутами большого красочного панно.
"За рекой взошла луна. В низинах, по лощинам выстлался туман. В одних местах он был гуще, в других почти прозрачен и подвижен. Казалось, туман стекает со всей луговины, и в низких местах образовываются туманные омуты.
В болотистых зарослях крякали матёрые утки, им крикливо, неуверенно вторили молодые. Перекликались коростели. Казалось, и здесь, и далеко-далеко окрест в этом мире существует только ночь с луной, лесом, лугом, речушкой, туманом, утками и коростелями. И ничего иного. И никого иного. Можно было подумать, что на земле настолько всё первозданно, что о человеке, о его рождении природа ещё и не подозревает даже, настолько это далеко и непредсказуемо".
У Шукшина сидят у костерка на каменистом бережку дядя Кондрат и Пашка, поминают погибшего недалеко отсюда товарища-шофёра. Журчит чистая водица, думается о хорошем, о рыбалке на заре, хочется людской теплоты.
У Виктора Герасина, казалось бы, так же неприхотливо гутарят о житье-бытье Егор Хохлов и Кирюша в рассказе "Волки". "Почему так о человеке-то? Очень уж неспокойный он, всё ему надо, ничего-то ему не жаль. Какой-то... Как последний день на белом свете живёт. Надо же, чего придумают: бороться за чистоту рек и озёр, за чистоту атмосферы. Бороться. С кем? С собой! А самая трудная борьба для человека -- это когда он с собой борется. Ограничить себя мы уже не сумеем, нам надо всё больше и больше. А если так, то ни о каком спасении природы речи быть не может. Давно известно: там, где появился человек, -- там наступает погибель для всего прочего живого, для всей природы. Это ведь не только сейчас, это ведь с момента появления человека так повелось. А всё потому, что очень уж много нам ненужного надо. Напридумывали себе и тешимся. Во вред себе же тешимся. Я так думаю: чтобы оставить в покое природу, чтобы спасти её от нынешнего нашего разорения, нам надо пожертвовать всеми благами, нам надо вернуться на тысячу лет в дикое состояние, в изначальное, когда ещё огня не имели. Сколько животному воды надо? Чтобы попить, ну, иной раз в жару выкупаться. И другого прочего ему столько же требуется. Вот тогда-то и наступит равновесие в природе. Не будет этого -- не спасём и не спасёмся. Оттянуть чёрный день сумеем. Но надолго ли? Да на мизерную долю, если брать всё время существования земли".
Здесь речь-то идёт о более сложных, морально значимых проблемах охраны окружающей среды, жестокости людей, их неумении ценить ниспосланную благодать земной жизни. Опять мы наблюдаем глубокие в нравственном отношении откровения герасинского персонажа.
В итоге можно сказать, что реалистическая проза жива, в ней много правды жизни, отойти от которой не могли ни выдающиеся классики, ни Василий Шукшин, ни Виктор Герасин. И нам просто повезло, что в их произведениях мы можем черпать истоки любви к Родине, к родной земле и её народу -- созидателю её силы и богатств, того могущества, которое присуще России на протяжении многих веков.
И как же проникновенно в связи с этим сегодня звучат есенинские строки:
"Не надо рая,
Дайте Родину мою!"
СЛУШАЮ РАССКАЗ "СУТЬ ЗВЕРЯ"
Ведь и правда: живём мы с вами в интересное время во всех отношениях. Взять хотя бы нас, пишущих людей, публикующих свои произведения на нашем сайте Проза.ру.
С каждым годом совершенствуются и расширяются возможности для популяризации наших творений. Сегодня уже никого не удивишь существованием в интернете и некоммерческих электронных библиотек, и электронных книжных полок, и проведением электронных открытых чтений поэзии и прозы, и выпуском книг в электронном формате.
Очень многие отдельные рассказы, повести и даже романы распространены и опубликованы именно таким способом. Поэтому, когда наш коллега, писатель Виктор Герасин предложил аудиозапись Тамбовского областного радио его рассказа "Суть зверя", я с интересом загрузила её в свой компьютер. Знаю, что это сделали, по крайней мере, два десятка авторов. Думаю, что никто не разочаровался. Потому что чтение с монитора текста и прослушивание произведения -- это, как говорится в Одессе две большие разницы.
На областном Тамбовском радио вот уже несколько месяцев идёт цикл радиопередач по рассказам писателя. И если предложенная запись будет пользоваться на сайте соответствующим спросом, мы будем иметь возможность приобщить к своим библиотекам и аудиозаписи других рассказов и этого автора, и, возможно, тех, кто пойдет вслед за Виктором Ивановичем по этому пути.
Напоминаю, что аудиозапись -- "это художественное произведение, обычно начитанное человеком или их группой и записанное на любой звуковой носитель. Аудиокниги можно слушать практически на любом устройстве -- будь-то MP3-плеер, ноутбук или любое другое устройство поддерживающее формат записи аудиокниги".
Говорю сейчас спасибо большое за эту работу. Понимаю, что это благодарность не только Виктору Ивановичу, но и тем, кто над ней трудился. Всем сотрудникам Тамбовского областного радио -- благодарность от слушателя.
Теперь несколько слов о собственном впечатлении. Я три раза прослушала рассказ. И... влюбилась в голос Константина Денисова, радиожурналиста, читающего этот текст. Его голос -- чувственный, тембр -- сердечный, грудной, окраска -- бархатная, манящая. Дикция совершенная! Как он выговаривает окончания слов!!! Какой исконно русский говор!!! Ведь не секрет, что самый лучший текст может быть испорчен неправильной декламацией, смещением голосовых акцентов, непрофессиональной дикцией, короче, плохой постановкой голоса.
Поэтический текст донести до слушателя всегда артисту проще, чем прозу. Константина Денисова это не испугало. Скорее, наоборот. По-моему, он как диктор и как артист освоил выразительные эстетические и технические возможности радиоискусства в совершенстве!!! Благодаря такой работе, и только такой!, и возможно восстановление доверия к радиовещанию. А ведь не секрет, что оно во многом утрачено.
Вместе с тем хочется выразить восхищение и авторским литературным текстом рассказа! Константину было где приложить свой дикторский талант, ибо художественный материал великолепен! Вот эти "лизнула в нос", он -- её, она -- его, -- "на том и примирились". преломляются на текст и голос, его провозгласивший,один другого усиливший и украсивший. Произошло эстетическое "примирение" этих явлений, в результате чего слушатель окунулся в гармонию слова и его звучания, т. е. в настоящее радиоискусство.
Какая страсть, экспрессия заложена в сцене, когда волк грызёт свою лапу, желая освободиться от капкана, и как здорово, с не меньшей доказательностью, интонационной выразительностью прочитал её Константин Денисов! Верные смысловые ударения, тональность дикторского голоса то привлекали внимание слушателя к художественным неповторимым сценкам, то уводили его в задумчивость, или давали возможность эмоционально встрепенуться от услышанного.
Немаловажным есть и то, что эта эфирная программа, по-моему, несёт неповторимый отпечаток личности диктора, его собственного отношения к содержанию рассказа. Он проникся им и порой казалось, что слился с ним в единое целое. Можно сказать, что эта радиозапись -- не безличностная журналистская работа, а персонифицированная именами автора текста, писателя Виктора Герасина и радиожурналиста Константина Денисова, в значительной степени определивших высокий не формальный гуманный облик передачи.
Эмоциональная песенная концовка в исполнении Владимира Высоцкого очень удачна и органична с содержанием и по смыслу, и по эстетической окраске, и по музыкальному звучанию.
Не в обиду всем читателям сайта Проза.ру, приславшим свои отзывы на мою статью, хочу разместить отклик Константина Денисова здесь. Это письмо пришло по электронной почте.
Спасибо за оценку работы. Признаюсь сразу, читать перед микрофоном произведения Виктора Герасина исполнителю сложно. Например, маленький десятиминутный рассказ "Газета" смог прочесть только с пятого раза. Я ведь не профессиональный актер, а журналист. Но начинал свою работу на радио в далеком 1971 году именно как диктор. Это умный артист -- хороший дирижёр своих чувств и эмоций на сцене или у микрофона. И трудно не только потому, что надо было суметь в рассказе "Газета" передать провинциальный говор русской женщины, интонации её настроения в разных жизненных ситуациях, речь мальчика, ставшего мужчиной. Это всё, как говорится, техника. Каждый раз, почти доходя до финала рассказа, когда оставалось прочесть лишь пару абзацев, меня, как цунами, захлестывала волна эмоций, и ком в горле заставлял надолго замолкать в студии.
Гениальность Виктора Герасина в том, что он, бесхитростно повествуя о бедах и радостях русского народа, поднимает читателя до общечеловеческих ценностей. Не знаю, переведены ли его произведения на другие языки, но они, безусловно, этого достойны.
Как возникла идея прочесть для радио рассказ "Суть зверя"? Однажды в редакцию пришла художник, поэт и журналист Лариса Астахова. Мы о чем-то говорили, и вот, уходя, она оставляет у меня на рабочем столе несколько страничек ксерокопии рассказа "Суть зверя", убеждая в том, что это обязательно надо прочесть. Рассказ о волчице не мог не заинтересовать по той простой причине, что большая часть моей жизни прошла в Азии. Я родился в Шанхае, а с трёх до сорока лет жил в Казахстане. У казахов, как и у других тюркских народов, существует множество прекрасных легенд о волках.
Но Виктор Иванович Герасин создал образ "русской волчицы" с её чаяниями, укладом жизни, этическими нормами. Ничего подобного я не читал. Вы бы слышали отзывы слушателей, когда рассказ "Суть зверя" вышел в эфир! У нас работает круглосуточный автоответчик, где можно задать вопрос или высказать своё мнение. Герасиным восхищались, сравнивали с Диккенсом, чувствовалось, что многих просто душили слезы. Хотя суть-то вся в том, что этот писатель, как истинно талантливый человек, в своём творчестве неповторим. Потом уже звучали рассказы "Газета" и "Алёна Большая". Сейчас идёт работа над отрывком из повести "Местное время". Если, как говорится, Бог не посмеётся над нашими планами, в этом году сделаем аудиокнигу.
Теперь о радиовещании. Оно, поверьте, востребовано. Не только, так называемые, мюзикбоксы, но и "разговорное" радио. Ведь люди перестали из-за цены и "желтизны" покупать даже газеты. Обратите внимание, как падают тиражи местных периодических изданий, а "толстые" журналы читают, кажется, только те, кого в них публикуют. Людям нужны и развлекательные, и информационные радиопередачи. В Интернете Вы без особого труда найдёте сайт радиостанции "Звезда". По ночам там звучат исторические, литературные, философские произведения, русская и мировая классика.
В прошлом году попал на мастер-класс генерального продюсера этой станции Егора Серова. У него самого классный голос. Послушайте, там, на подкастах, можно много чего найти. А что касается проводного радио, то, увы, беда не в том, что оно не нужно народу. Люди-то как раз слушают проводное радио. Но техническое содержание сетей поручили "Телекому" -- это коммерческая организация, и они с одного мобильного телефона получают прибыль в сотни раз больше, чем приходится тратить средств на содержание проводной сети радиовещания. Абонплату за радиоточку не увеличишь -- слушатели-то в основном люди старшего возраста. Плата и сейчас в Тамбове выше, чем в Москве. Так что исчезнет проводное радио -- исчезнем и мы из регионального эфира. Во многих регионах России это уже произошло -- или сократили до мизера объёмы вещания, или ликвидировали вовсе. Приоритеты сегодня отдаются телевидению. Ведь оно приносит львиную долю рекламных доходов. Без внимания государства и власти нормальному радиовещанию, несущему конструктивную информацию, наконец, культуру, а не только банальную "попсу", не выжить. Правда, в Москве появился проект создания так называемых "Социальных точек", где будет радио, цифровое ТВ, низкоскоростной Интернет и ещё какие-то услуги за символическую плату. Но когда это дойдет до провинции, трудно сказать. В наше время всё так быстро меняется.
И ещё одна тема, которую хотел с Вами обсудить -- аудиокниги. Их качество на книжных полках, к сожалению, оставляет желать лучшего. Имею в виду исполнительское мастерство. Купил как-то диск с полным собранием стихов Сергея Есенина. Исполнитель именитый -- с громкими титулами и т. д. Но у меня сложилось впечатление, что слушаю не произведение искусства, а аудиоурок для иностранных студентов, изучающих русский язык. Несколько раз "попадался" на такие же варианты, потому что торгуют аудиозаписями с литературными произведениями в книжных магазинах, где их перед покупкой не послушаешь. Оставляют желать лучшего и многие аудиозаписи в библиотеках для слепых и слабовидящих людей. А ведь когда-то были прекрасные виниловые пластинки с записями Яхонтова, Качалова, Царёва, Ахматовой, Рецептера, Ланового, Раневской, Бабановой, Дорониной и др. Что-то могло в них нравиться -- что-то нет, но это всегда была школа хорошего вкуса, мастерства работы у микрофона. Сейчас исполнители относятся к работе над аудиокнигой, как к телесериалу, где личности не просто размыты -- их нет там. Это не проблема, а как кажется беда всей мировой культуры.
Тем-то и радостно не только мне соприкосновение с творчеством Виктора Ивановича Герасина, что это незаурядная яркая личность. Ещё в 90-е годы читал публицистические произведения В. Герасина и знал его скорее как журналиста и общественного деятеля. Но его художественное творчество настолько самобытно и уникально, что вдохнуло и в меня новые силы в новом веке. Я в России живу уже почти два десятилетия и не перестаю восхищаться природой и весенними ароматами воздуха. Люблю туман и лесную тишину. Тамбовщина в этом отношении уникальное место -- здесь есть и степь, и тайга. Места красивейшие.
Но такие люди, как В. И. Герасин, -- это свежий порыв ветра, нравственный кладезь народа, из которого хочется пить и пить живительную влагу для души и сердца. Хотя, как сказала одна радиослушательница, "каждое его произведение -- на разрыв аорты". Наверное, она права. Ведь нам нужны душевные потрясения, чтобы смывать с себя грязь суеты, алчности и пот вечной погони за хлебом насущным.
Еще раз спасибо Вам и всем, кто будет читать или слушать произведения Виктора Ивановича Герасина. Низкий поклон Вам!
ОТЗЫВ НА МИНИАТЮРУ ВИКТОРА ГЕРАСИНА
http://www.proza.ru/2011/05/01/825
Замечу сразу: я далека от противопоставления чтения литературы её прослушиванию. Есть свои "за" и "против" в том и другом. И тем не менее, после ознакомления с аудиозаписями двух повестей "Алёна Большая" и "Местное время" и двух рассказов "Суть зверя" и "Газета" писателя Виктора Герасина в исполнении диктора Константина Денисова скажу, что эти записи оставили неизгладимый эмоциональный след в восприятии названных произведений.
Известно, что радио -- не только самое оперативное средство информации, для которого ритм дня выступает как один из факторов слушания радиопередач. Оно имеет синтетический характер. Радио и газета. Радио и театр. Радио и кино. Радио и телевидение. Радио и литература. В данном случае нас интересует последнее, аспект литературного радиовещания.
Казалось бы, нет особой нужды в озвучивании прозаических художественных текстов, ведь сегодня достаточно книг и самой разнообразной печатной продукции. Но надо честно признать, что, например, читать произведение с листа или монитора -- это одно впечатление, а прослушать его в исполнении профессионального диктора -- совсем другое: получаешь иную душевную, эмоциональную окраску восприятия текста. Достаточно вспомнить многие озвученные Константином Денисовым сцены: Алёна Большая у поезда, или когда лечили ребёнка (повесть "Алёна Большая"); эпизоды, как высматривали приход почтальона, или при чтении газеты по картинкам (рассказ "Газета"); многие сцены (когда читаются диктором стихи Виктора Герасина, или идет повествование о домовом и т. д.) в повести "Местное время". (О прослушивании рассказа "Суть зверя" см.: http://www.proza.ru/2011/04/02/590). При чтении текста ты остаёшься один на один с его персонажами, а при прослушивании -- явно включаешься в сложную систему сопереживания не только с его создателем, но и с тем, кто его озвучивает. Поэтому подготовка аудиорассказов, -повестей, -поэзии -- очень нужное и полезное дело. На обоснование этого утверждения в последнее время направил свои усилия и сам Виктор Герасин.
Это же здорово: в каждой квартире, кроме книжных библиотек, фонотек, иметь и своеобразную видео-аудиотеку. Прослушивание текстов в домашних непринужденных условиях не ограничено ни возможностью выбора времени, ни количеством слушателей, ни необходимостью знания технологических средств компьютера, к тому же оно не грозит нанесением вреда нездоровому зрению. Наверное, в прослушивании литературы нужно усматривать будущее нашего читательского статуса.
Звуковая среда радиосообщения (любого жанра) -- это, безусловно, специфический язык, свойственный этому акустическому каналу массовой коммуникации. Его нельзя отождествлять только с одной из его составляющих -- радиоречью. Прослушивая названные произведения, мы убеждаемся, что радиоязык -- это, скорее всего, носитель смысла и экспрессии. При этом звучащее слово, интонационно обогащенное произносящим его, безусловно, является главным выразительным средством.
Автор знаменитого словаря правильного произношения С. И. Ожегов писал: "Общественная деятельность, пресса, литература, радио, звуковое кино стали достоянием широких масс. Надо, чтобы и речь была правильной и выразительной".
Задача радио и тележурналистов, выходящих в эфир, -- научиться констатировать и доносить до слушателей, зрителей факт, заключённый в том или ином речевом высказывании. Константин Денисов продемонстрировал умение правильно, целенаправленно, точно оперировать текстом произведений, воздействовать на своего постоянного партнёра-слушателя.
Как известно, любое предложение состоит из главных -- знаменательных и вспомогательных -- служебных слов. Диктор выделял опорные, основные слова с помощью правильных ударений, пауз до и после этих слов и обеспечил ту интонацию, то звуковое равновесие, которые дали возможность услышать не равнинную, монотонную, утомительную для уха, невыразительную речь, а ёмкий выпуклый рельеф речевого произведения.
Слушая аудиозаписи рассказов В. Герасина, еще раз убеждаешься, что у звучащей речи своя, неповторимая, определённая логика, которая порой не совпадает с грамматическими правилами. Анализ той или иной мысли, заключённой в тексте, определение объектов подлежащего и сказуемого местами позволяло тексту звучать не так, как он написан, а так, как того требовала заключённая в нем речевая логическая мелодия.
Радиожурналистам известно, что в звучащей речи слово или несколько слов, выражающих одно видение, одно представление, есть первичная неделимая единица, называемая речевым тактом. У Константина Денисова после каждого речевого такта закономерно шла пауза, что давало в ней возможность слушателю представить, вообразить себе объект повествования и его действие. (Фраза в "Алёне большой": "Поговорим, помолчим... еще поговорим... помолчим..." произносилась именно в этом ключе).
Нельзя забывать, что каждый речевой такт организует звучание составляющих его слов с помощью ударения. "Ударение -- указательный палец, отличающий самое главное слово во фразе",-- писал К. С. Станиславский.
![[]](/img/d/demchenko_swetlana_andreewna/text_0010/moifoto2455.jpg)
