Детство и юность Эрнесто Гевары -- готовый киносценарий для детей и юношества на все времена и для всех народов. Ранние годы Эрнестито были просты, общепонятны, как отглагольная рифма. С одной, но судьбообразующей особенностью, имя которой -- астма. Это когда удушье валит с ног и умереть можно в любой момент. Это не лечится. Это на всю оставшуюся жизнь. И самого начала обостряет до крайности восприятие мира и осознание его высших составных -- добра и зла. А к тому еще ранняя тяга к чтению. А поэт Кордова Итурбура, частый гость семьи Гевара, растолковывает мальчику, что такое свобода, демократия, социализм, заодно читает вслух лучших испаноязычных поэтов и поражается, когда в ответ восьмилетний Эрнестито наизусть декламирует поэмы своего любимого Пабло Неруды. Война, политика, поэзия, запланированная пытка удушьем и ожиданием скорой смерти -- вот стихиии, пестующие, воспитывающие, формирующие мальчишку Эрнесто Гевара. Девятилетним он увлекся Софоклом и... Фрейдом. Это странно на первый взгляд, но на второй -- логично для Эрнесто: драматургия Софокла -- это драматургия людских действий, а Фрейд -- драматургия их мотивов. А образ жизни уже выбран -- действие. И заканчивается выбор мотивов.
Чтобы не выглядеть перед сверстниками, а, главное в собственных глазах ущербным, инвалидом, второсортным несчастливцем, Эрнесто изумленным приятелям неоднократно устраивает бесплатный аттракцион -- на перилах моста 20-метровой высоты держит стойку на руках, после чего перебегает в сорока метрах от дна громадный овраг по узенькой и скользской после ливня трубе, а внизу -- ревущий поток. Никто из приятелей повторить "номера" не может. Этого ему мало. Подростком, Эрнесто в Буэнос-Айресе увлекается регби (его привлекает девиз регбистов: "Один за всех, все за одного!" -- ведь "Три мушкетера" не по разу читаны, затая дыхание). Но ни в одной попойке в честь побед своей команды Гевара не участвует -- закаляет характер, приучается не расслабляться ни на миг. Убийца не просто все время рядом. Убийца внутри него самого. Это обстоятельство не позволяет -- Эрнесто Гевара это четко усвоил, -- жить как все люди, как друзья, как сверстники. А живут они на полную катушку, весело, раскованно, ослепительно. Ведь само время поощряет их, оно с ними в одной компании -- благо во главе страны встает президент Хуан Перон (а рядом с ним блистательная супруга Ева!), и Аргентина процветает, а Буэнос-Айрес ликует, утопая по вечерам до поздней ночи в фейерверках, иллюминации, взрывах мелодий танго, буги- вуги и мамбо! Вся молодежь запрудила улицы, бульвары, площади, парки, кафе и бары городов и городишек, просаживая скорые деньги родителей, баловней бума.
Вся -- да не вся. Вместо беззаботной "дольче вита" юный Гевара вкалывает: моет и заправляет машины на бензоколонке, продает обувь, подрабатывает библиотекарем, нанимается моряком и мотается по штормовому океану на юг до Патагонии и Огненной Земли и на север до Кюрасао и Тринидада. Нужны деньги. Гевара платит сам за романтические уроки фехтования и бокса, покупает книги. Много книг.
В 1947 году Эрнесто поступает в Буэнос-Айресе на медицинский факультет. Он хочет добраться до тайны смерти. Он ведь один из считанных, периодически приглашаемых на свидание самой смертью.
Спортивный, начитанный, веселый девятнадцатилетний парень Гевара де ля Серна не может не нравиться -- и Эрнесто завоевывает сразу два достаточно труднодоступных сердца: одно принадлежит красавице -- дочери миллионера, второе -- самому яркому светилу аргентинской аллергологии. Но -- недаром в жилах юноши, помешанного на правде и справедливости ( в это время его кумиры -- Ганди, Толстой, Горький) текут взрывные крови -- баскская и ирландская (вспомним, что спецназ и армии Испании и Англии ничего не могут поделать десятилетиями с носителями этих кровей!) -- Эрнесто Гевара теряет сразу и невесту и наставника. Потому, что от отца невесты он не может скрыть антипатии к его кумиру Черчиллю, и несостоявшийся тесть показывает нахалу на дверь, а профессору Писани, прочитав его книгу, Эрнесто вынужден честно признаться, что она ему не понравилась. Во избежание ссоры еще и с наставником студент Гевара, не сдав экзамены, взгромоздясь с другом Альберто Гранадо на мощный мотоцикл, покидает родных и близких. Красавице на прощание подарен щенок по кличке Камбек (по-английски "вернусь"), а профессору дано слово, что его курс будет сдан на высший балл, но несколько позже. За поворотом скрывается взмах руки отца -- он подарил Геваре в дорогу револьвер. Первое оружие...
Циклопический "Нортон" -- 500 "кубиков"! -- с ревом ненасытного зверя, горячий и дрожащий от напряжения, жрет мили, подминая их под себя десятками в день. Меняются в размерах и цвете светила над Южной Америкой, которую буравит "Нортон", управляемый поочередно двумя друзьями. Все это вскоре назовут романтикой новелл Керуака и магией культового киношедевра "Беспечный ездок", а для Эрнесто Гевары это сейчас быт каждого дня и всякой ночи. Остановки не часты, и в основном вдаряют по тормозам либо для ночлега, либо чтобы бесплатно делать прививки индейцам -- из чувства профессионального долга. Во всю мощь бесподобного мотора дуя куда глаза глядят -- а глядят они только вперед! -- два юных соавтора по ранней молодости и попутчика на дороге к зрелости набирают багаж впечатлений. К примеру, Эрнесто и Альберто знакомятся с ковбоями Южной Америки -- гаучос, с их можжевеловой водкой, с их танцами у костров по ночам. Ночуют и в лагере, построенном среди саванны обездоленными крестьянами -- пеонами. Друзья очарованы их ночными забубенными, с драками и поножовщиной, гулянками, на одной из которых Эрнесто в танце излишне горячо и крепко прижимает чью-то юную жену, и к нему сзади с бутылкой, как с булавой, в руке подкрадывается задетый за живое супруг -- если бы Альберто не поймал на взмахе орудие мести в мстящей длани, писать мне было бы далее не о чем.
На обратной дороге из лагеря пеонов Эрнесто в озаренном огнем поселке спасает из горящего дома кота. Их оставляют ночевать. Оказывается, они попали в поселок, населенный немецкими нацистами, бежавшими из Европы от суда за преступления во время недавней мировой войны. Разговоры с ними -- первый звонок на полит. урок для Гевары. Далее событийный важный стык -- заезд на боливийские рудники Чукикамата, прибранные к рукам североамериканцами, гринго. Там индейцы гибнут на работах тысячами от истощения и отсутствия системы технической безопасности, а их осиротевшие семьи не получают за погибших ничего. Звенит второй звонок для абитуриента Революции. Впервые с рудников Чукикамата Эрнесто пишет родителям письмо, подписанное: "Дон Кихот, атакующий флаг США."
В начале путешествия еще переферийным, боковым зрением регбиста и боксера, потом прицельным -- любознательного путешественника, а вскоре и жадным -- искателя истины Гевары ловит знаки и меты реальности своего родного континента -- идет, идет накопление информационной массы, рождающей энергию...
Но внешне Эрнесто живет вроде бы по сценарию увлекательного и жизнерадостного тура, написанному самой молодостью. В курортных городках у озера Титикака Эрнесто и Альберто жируют на халяву, по три раза на дню, а то и чаще, представляя себя каждый по очереди в разных барах и кафе празднующими с другом свой день рождения -- "новорожденного" по общей латиноамериканской традиции угощают все посетители, хозяева и обслуга от поваров до официантов и уборщиков с посудомойками. Угощают, видимо, сытно -- на вулкан Мачу-Пикчу Эрнесто взбирается не по обустроенной туристической тропе в 8 долгих километров, а по наикратчайшему тяжкому пути погонщиков мулов. Самоэкзамен.
Провидение? Репетиция скорого будущего? Поднимаясь от подножия до вершины Мачу-Пикчу, Эрнесто Гевара уже одной ногой вступил, можно сказать, на любую из тысяч своих будущих троп, ведущих на его Голгофу. А там, на первой своей вершине, он кричит, срывая голос и заигрывая со ступенчатым эхом любимые строки Пабло Неруды о Латинской Америке: "Ты -- Мать, своей грудью Вскормившая небо и землю... Отважных бессмертием ты наделила!!!"
На вершине Мачу-Пикчу его друг Альберто мечтает о монархических реформах в Южной Америке. Эрнесто его перебивает: "Революция без выстрелов? Ты сумасшедший, малыш." А в Кордове, навещая знакомого студента в кутузке, куда забрали молодых демонстрантов, Гевара заявляет во всеуслышанье: "Выходить на улицу, чтобы меня избили? Без оружия мне там делать нечего!"
Итак. Сначала -- поселок нацистов, после него -- рудники Чукикамата. Затем, словно кем-то подстроенные, встречи в кафе "Сона-Палас" в Сан-Хосе (Коста Рика) с Ромуло Бетанкуром (будущим президентом Венесуэлы) и Хуаном Бошем (будущим президентом Доминиканской Республики), и там же -- с кубинцами, участниками штурма казармы Монкада, бежавшими от ареста на Кубе. От них Гевара узнает о Кастро. По кафешкам Южной Америки тогда ходили ее будущие лидеры. Много кофе с тех пор выпито...
И все же пока еще сценарий тура воплощается в веселенькой сине-зеленой гамме, без наползающих на его героя тяжких, густых теней. Сбив приличный плот и погрузив на него мотоцикл и монатки, путешественники бороздят рябь великой Амазонки. С плота Гевара пишет в письме родителям: "Дорогие предки, если в течение месяца вы не получите от меня известий, это значит, что я проглочен крокодилами или съеден индейцами-хиварос. Они высушивают головы своих пленных и продают их американским туристам. Вы сможете приехать полюбоваться мной в сувенирной лавке у грингос." У плавания этого -- святая цель. Друзья-медики решили морально оправдать бегство с факультета. В лепрозории Сан-Пабло Эрнесто и Альберто живут среди прокаженных, считающихся заразными, и, чтобы доказать, что это не так, устраивают футбольные матчи между персоналом и больными, сами играют только в команде больных, сняв с них бинты, а то те были как мумии. Эрнесто сам оперирует прокаженных, ест вместе с ними, держится на равных... Там, в лепрозории Эрнесто исполнилось 24 года, и девушки, больные и здоровые, целовали его каждая по 24 раза.
Следующим обязательным пунктом посещения Гевара намечает США -- и ненадолго оседает в Майями, где, работая посудомойщиком в ресторанах и кафе, изучает североамериканцев. Вывод: люди Штатов инфантильны до смешного, словно навсегда приросли мозгами к диснеевским мультикам. Догадка подтверждается в Боливии, где Гевара наблюдает, как спецы по аграрной реформе из США обсыпают порошком ДДТ от вшей крестьян-индейцев, пришедших пешком со всех концов страны в столичное министерство за сертификатом на владение землей. Эрнесто взбешен: эти чванливые верхогляды грингос еще плохо тесали камни для своих европейских продувных крепостей, когда индейцы майя уже знали бетон и составляли сверхточные карты звездного неба!
11 апреля 1953 года наконец-то решается проблема профессионального статуса -- Эрнесто Гевара защищает диплом врача. Ему светит место ассистента у достославного и незлопамятного профессора Писани, светила аллергологии. Но в это время он пишет родной тете: "Я поклялся не останавливаться, пока не увижу уничтоженными этих капиталистических осьминогов. Я отправлюсь в Гватемалу, где буду учиться на настоящего революционера... Крепко тебя обнимаю, целую, люблю. Твой племянник, с железным здоровьем, пустым животом и светлой верой в социалистическое будущее!"
В Гватемале Эрнесто подружился с юной маоисткой Ильдой Годеа Акоста по прозвищу "китаянка" (она перуанка, заправляет делами в руководстве левого движения). Он и она с момента знакомства везде вместе -- у них общая страсть: Достоевский, у них одно дело: борьба за победу гватемальской революции, цель которой -- завоевание независимости от США, собственный, демократический путь развития, "в коммуне остановка". О последнем пункте новоизбранный президент Гватемалы Арбенс умалчивает, но...
Кроме того, что Ильда красива, о ней стоило бы сообщить то, что за меня в позапрошлом веке уже сказал -- конечно, по другому поводу, о, да! -- граф Бэкингэмшир: "При ее... превосходящей всякое описание смелости, первой ее мыслью было бы освободить, при помощи самых отчаянных средств, все человечество, а следующей -- превратить людей в рабов." Влюбленные организовывают вооруженные отряды Сопротивления -- ЦРУ готовит вторжение в Гватемалу вассалов США.
Но Арбенс свергнут. А задача становится четче, ближе. Ильда верит в Эрнесто. Но постоянно подшучивает над ним. Особенно потешается она над тем, как Гевара с ней танцует. Если кто видел в советских сельских клубах, как танцевали парторги-счетоводы с комсомолками-доярками -- подняв плечи и шаркая подошвами, не поднимая ног, не отрывая их от пола, -- так вот это то самое, как он с грациознейшей малышкой Ильдой танцевал. Кадому свое. Она это понимает. У него еще будут женщины. Но первая любовь в обнимку со смертью, свидания -- ладонь в ладонь, -- под бомбами, в прицелах пулеметов, солнце сквозь дым и нежность сквозь гнев и ярость -- это останется с ним до конечного вздоха.
Доподлинно известно, что Ильда Акоста сводит возлюбленного именно с теми кубинцами, которые могут его вывести на самого Фиделя Кастро. Они и их вождь овеяны в глазах Гевары славой и пороховым дымом штурма казарм Монкада. У него самого такого огненного крещения еще не было. Зависть иногда -- не порок, а стимул.
Руку и сердце Гевара, кстати, предлагает Ильде своеобразно: "Ты здорова, от здоровых родителей, значит, ничто не препятствует тому, чтобы я получил твою руку." На первый взгляд такая сентенция выдает в Эрнесто медика, профессиональный подход к браку. Но дело, мне кажется, сложнее, смысл его слов глубже. США заразили Латинскую Америку. Она больна социально и морально. Для ее излечения нужны люди, здоровые духом и разумом, молодые, честные, чистые, храбрые -- как сам Эрнесто и та, которую он просит стать своей женой.
Именно во время их знакомства на Эрнесто навалилось несколько приступов подряд. Но у него давняя выучка в отношениях с астмой: в самые жуткие часы Гевара призывал на помощь... литературу и науку -- читал Ильде наизусть Лорку, Борхеса, Киплинга, с листа декламировал новых открытых поэтов, зачитывал сочинения своих любимцев Фрейда и Павлова.
Еще при левом президенте Арбенсе коммунисты Гватемалы предлагали Геваре вступить в их партию, чтобы выписать ему вид на жительство. Он отказался: партийную принадлежность использовать для личного блага неприлично. А в день, когда они с Ильдой решили съехаться, чтобы жить вместе, ее арестовала полиция. Помочь ей Эрнесто не мог -- он сам был в Гватемале вне закона. И ему пришлось спасаться бегством из страны, чуя за спиной хищное дыхание ищеек.
Чтобы выручить Ильду и сыграть свадьбу, нужны деньги. Геваре подфартило: в начале 1955 года его нанимает Латиноамериканское информационное агентство в Мехико фоторепортером на Олимпиаду Америки -- Панамериканские игры, чьи спортивные баталии проходят в столицах штатов США. Потенциальный противник ликует и веселится вокруг парня с ленинским охотничьим прищуром, ловящим фиестирующих штатников пока только в прицел фотообъектива.
Но денег он заработал. В мае 55-го двое революционеров наконец-то поженились. Она беременна. Номер в отеле, где протекает их медовый месяц, он украшает цветами, каждый день новыми, и каждый вечер на сон грядущий читает маленькой пузатой жене новосочиненную поэму о ней. Он уверен -- родится сын. Он заготовил для будущего сына имя -- Владимир. В честь Ленина. Он носит жену на руках по номеру отеля, она кричит: "Мальчишка!"
Родилась девочка. Когда Гевара ее увидел, первые его слова были: "Мой крохотный Мао!". Так и стал ее звать. Дочь была копией матери.
А ко всему там же, в Мехико, 9 июля 1955 года в 22 часа Фидель Кастро и Эрнесто Гевара де ля Серна впервые встретились. Двое молодых дипломированных латиноамериканцев (у Кастро диплом адвоката) импульсивно и долго беседуют о том, что местные тираны, холуйски выполняющие приказы правительства США и ЦРУ, расстреливают идеалистов тысячами по всей Южной Америке. Эти двое в тот день решают: отныне они вместе участвуют в кастровской кубинской Революции. Ильда одобряет решение мужа.
18 августа -- свадьба. Традиционное застолье. На пиру Че угощает Фиделя великаньей порцией жаркого по-аргентински, приготовленного лично. В ответ Кастро угощает Гевару своим фирменным блюдом -- спагетти с дарами моря. Молодой вождь марксистов Кубы и не только, а вообще всех левых латиноамериканцев, желающих драться, Кастро встает над свадебным столом, громадный, как памятник себе: "Родина или смерть!"
Вот так аргентинец Эрнесто Гевара вступил в свою личную войну с Соединенными Штатами Америки. Впоследствии немало заинтересованных умных голов по должности или из жажды познания задавались вопросом -- почему Кастро удалось вовлечь в свою борьбу на Кубе представителей всех стран континента (включая США) и даже некоторых из разных частей света. Ответ прост: эти люди считали всю Латинскую Америку своим домом, а кое-кто так относился и к планете Земля. А Куба им казалась символом униженности их общей Родины и вопиющим примером тотальной зависимости от мирового и в первую очередь американского капитала.
У многих, если не у всех народов планеты есть пословица, по-русски звучащая так: "Лучшее -- враг хорошего." Когда старенькая, "под завязку" груженая вооруженными кастровцами "Гранма" у кромки американского континента запустила чахоточный мотор перед своим последним плаванием "отсюда в вечность" -- а сие свершилось в 1 час 30 минут ночи 25 сентября 1956 года, -- Куба, ныне самая бедная страна Латинской Америки, была самой богатой ее страной. Она по праву считалась всемирным публичным домом, мировой сценой звезд эстрады, самым дорогим и самым престижным пляжем планеты и таким же супер-баром-рестораном. А почти все население острова в той или иной мере обеспечивало безостановочную, бессонную, бесподобную жизнь этой Империи Кайфа. Второй по значению статьей госдохода после туризма был сахарный тростник, уходивший на переработку на континент. Но в этом земном раю, естественно, существовал свой ад. Достаточно сказать, что подавляющее большинство детей на Кубе жили в трущобах, недоедали, были изъедены клопами и вшами.
Вот почему на захолустном мексиканском ранчо выходцы со всех концов обеих Америк, поверив в дело Фиделя, взялись превращать себя в герильерос -- в боевиков и диверсантов. Между дневными и ночными марш-бросками, стрельбами, изучением приемов рукопашного боя и прочими уроками армейской науки и премудростей герильи -- партизанской войны, -- Эрнесто записывает в дневнике: "...Дело стоит того, чтобы умереть на чужом берегу за чистейший идеал." Чистейший! Идеал! А? То-то... Да! Он всерьез готовится погибнуть. Вот строки из поэмы, написанной Че Геварой в учебном лагере на ранчо: "... И если железо захочет окончить наш путь, Мы возьмем саван кубинских слез, Чтобы покрыть кости герильеро, Унесенных ветром Американской истории."
Незадолго до окончания программы спецобучения на ранчо налетает отряд мексиканской полиции, направленной агентами Батисты. Че арестован -- тяжелый приступ не дал ему уйти от облавы, как большинству. Фидель выкупает товарища из тюрьмы. Промедление смерти подобно, сегодня рано, завтра будет поздно -- так считает Фидель Кастро, вчерашний начинающий адвокат, а ныне инициатор и руководитель попытки Революции в отдельно взятой стране ( по примеру одного адвоката, тоже начинающего, уже предпринимавшего такую попытку в России в начале века). Дан сигнал на общий сбор в укромном месте на побережье, где у полусгнившего причала тайное воинство фиделистов ждет сильно потасканная по волнам яхта "Гранма" -- "Бабушка".
Они могли, мрачные, тренированные и вооруженные до зубов бородачи -- барбудос, давшие клятву побриться только после победы их Революции, -- дать бой и во время налета полици на лагерь, и потом, когда весь район был оцеплен для наблюдения за ними. Но Фидель отрезал: "Драться будем на Кубе!" -- и восемьдесят боевиков, груженые кладью, как мулы в утро ярмарки, обвешанные железом каждый, как скобяная лавка, ушли с континента без единого выстрела. Тяжеловесам Кастро приказал остаться на берегу -- в этой весовой категории он будет на яхте в одиночестве.
Че проходит на борт. Он недаром ради этого несколько месяцев назад запретил себе есть мясо. Теперь у него есть звание лейтенанта и должность врача. Если мягко говоря перегруженная "Бабушка" не будет замечена и пущена на дно патрульными катерами и военными кораблями на курсе от пункта приписки до пункта назначения, в будущей революционной армии Кубы Эрнесто Че Гевара лишним не будет. Опять же, если -- если не умрет на борту: приступ, отдавший его в лапы полиции в лагере, не закончился, а усилился. "... И если железо захочет окончить наш путь..." Гевара лгал, как все поэты. Он понимал, что в случае с ним до железа дело, скорее всего, не дойдет -- астма убьет его раньше, чем моряк-артиллерист или каратель. Но ложь поэта простительнее, чем ложь врача, а Эрнесто Гевара был и тем, и другим. В следующей поэме доведенный до последней черты астматик под монотонный плеск волн, сопровождаемый акулами к горизонту, на котором маячат суда неизвестной принадлежности и неясного назначения, позволяет себе что-то даже прогнозировать, да еще в мажорно-фанфарном колере: "Я исходил дороги Америки. У народов майя в Гватемале искал революцию... Мы хотели защитить эту маленькую страну от янки. Теперь и для меня пришел час борьбы, уже в другой маленькой стране, кусочке нашего континента, мы изгоним оттуда рабский труд и нищету. Как хочется построить лучший мир..."
Чтобы не сойти с ума от качки и страха, десантники поют под гитару "Гуантанамеру"... Увидев кубинский берег, Фидель Кастро возгласил пассажирам "Гранмы", что у каждого из них теперь только два выхода -- или быть убитым, или стать свободным. Фидель не был голословен: на приближающемся острове их, восемь десятков десантников Революции, ждала регулярная армия диктатора Батисты.
Правительственные войска окружили фиделистов в прибрежных болотах, забродившие в жаре до вони, великолепно оснащенные в противопехотном отношении колючкой густейших мангровых зарослей. Из восьмидесяти шестьдесят убило железо, поглотили болота или переловили темные окрестные крестьяне, предупрежденные властями о высадке банды грабителей -- пойманные были отданы карателям, а те расстреливали кастровцев на месте.
Среди дошедших до гор Сьерра-Маэстра -- дважды опасно раненный, добиваемый астмой Че Гевара, медик без медикаментов. Они были оставлены Фиделем еще на мексиканском берегу. В том числе и лекарства самого Гевары. Единственный ящик с самым необходимым для всех Эрнесто прижимал к себе во время плавания и прорыва сквозь болота, но когда рядом рухнул товарищ, тащивший боеприпасы и прикрывавший общий отход, Че бросил свой ящик в жижу, схватил из рук умирающего его ношу и с ней, истекая кровью, догнал своих. За этот поступок Кастро на первой же стоянке назначил Че командиром. Ибо в том бою воин командовал врачом, а не наоборот.
Высадка на кубинский берег и прорыв на Сьерра-Маэстру в первых числа декабря 1956 года -- начало военной эпопеи Че, начало гражданской и партизанской войн и освободительной революции на Кубе. У Революции были тысячи причин и одна -- важнейшая. Дело в том, что на Кубе правительство США и американские монополии в союзе с мафией проделали то же самое, что на глазах Че в Гватемале -- сбросили законно избранного президента, собравшегося добиваться независимости острова от иностранного диктата, и поставили на президентство лояльного и услужливого суперкоррупционера Батисту. И вся недолга. Посему у фиделистов по части моральных резонов и даже юридических оснований целей их борьбы было все в ажуре. Что очень важно для Че.
Так что у Эрнесто есть все основания оставаться и в живых, и в строю. Раны в груди и в боку настолько болезненны, что астма уступает им Гевару. Но с отрогов Сьерра-Маэстры, с высоты где-то между 0 и 2000 метров, родители через двадцатые руки получают записочку: "Дорогие предки, все к лучшему. Я потерял две, остается еще пять." В Латинской Америке есть поверье: у кошки 7 жизней. Родители поняли -- с сыном произошло что-то страшное. Хотя ясно -- он жив и надеется жить. Кошек он любил с детства. Но континентальная радиосеть со слов кубинского правителя объявляет десант фиделистов уничтоженным полностью. Семья Гевары приучается не верить радио и газетам. Полезная привычка.
В горах два десятка уцелевших чернявых барбудос находит отшельник, адвентист седьмого дня, седобородый, вяленый древний старик. Аргелио Росабаль поселяет десантников у себя в хижине, собирает у своей паствы продукты и лекарства для них, устраивает им баню и дает вдоволь отоспаться. Усилия святого отца Росабаля дают плоды: в горы потянулись крестьяне, на мулах доставившие от засекреченных агентов Кастро провиант, деньги, оружие, боеприпасы, пропагандистскую литературу. Стукачи доносят в Гавану: не все десантники убиты. Командование армии Батисты запрашивает у США звено тяжелых бомбардировщиков. Такого грохота и пожара никто не слышал и не видел из живущих в горном краю.
С этого напалмового ада и начнется на Кубе война.Правительство и разведка зашлют к партизанам шпионов, диверсантов и провокаторов, они будут стрелять им в спину, жечь крестьянские дома якобы по приказу Фиделя, резать скот, выдавать карателям связных и сочувствующих... Короче, это будут обычная, типичная Революция и заурядная гражданская война. Как везде и всегда. Но Батиста ее проиграет. Потому, что у народа, у правды, у добра, у справедливости и гуманности нельзя выиграть. Их можно на срок загнать в подполье, их можно временно расстрелять или повесить, засадить за решетку, за колючую проволоку, но победить их нельзя. Ибо сказано философом, что самой большой загадкой на свете нужно считать звездное небо и моральный закон в людских сердцах. Не зря же философ увязал ночные светила с добром и честью человека: ну, давай, гаси звезды на небе, Батиста!
Кастровцы переиграли гаванский режим, применив тактику, в разработке которой Че играл не последнюю скрипку, а то и просто был автором метода.
Тактика предполагала отслаивание сил. Это когда накапливались количественно партизанские отряды до опасной величины (чем больше отряд, тем легче его обнаружить хотя бы с воздуха), они делились на колонны, и те расходились в нужные стороны, где происходило то же самое. Че нашел этот принцип в памяти своей, в программе медфака -- так размножаются культуры некоторых микроорганизмов. Этим способом фиделисты покрыли своими боевыми соединениями весь остров.
Факт основополагающий: весь личный состав армии герильи обошла листовка, написанная команданте Че: "Наше отношение к пленным противоположно отношению врага. Они приканчивают наших раненых и бросают своих. Со временем это отличие станет фактором нашего успеха." В отряде, а потом и в частях Че Гевары пленных отпускали на все четыре стороны. ( А потом и в Африке. И в Боливии.).
Что касается его личной линии поведения на войне, она была видна и ясна всем. О его храбрости и лихости ходили легенды. Режиссеры Голливуда кусали бы локти, если бы видели, как он первым врывается во вражеский военный городок -- да еще по крышам, да под шквальным огнем, да к тому же сверзается в помещение штаба и, наставив на офицера пистолет, делает ему предложение, от которого тот не в силах отказаться. Или, к примеру, как он из гранатомета поджигает танк. Или... Впрочем, оставим эффектные случаи военной карьеры Че на Кубе баталистам. Меня в большей мере волнует тот факт, что на той герилье Эрнесто не раз ранен. И не забудем про его жестокую астму, как она никогда не забывала его.
На Кубе Че победил проамериканский режим и астму. Пока.
Кастро еще во время революционной войны заметил и оценил стремление Гевары обустраивать жизнь людей, организовывать их деятельность. В постреволюционном хаосе и разрухе, в висельной петле экономической блокады острова со стороны США эти таланты Че обещали стать спасением для нового режима. Че Гевара получает от Фиделя один высокий пост в правительстве за другим. Как во время герильи Че привлек к Кастро крестьян раздачей земли, а рабочих, студентов и интеллигенцию судами над коррумпированной администрацией занятых районов, так теперь своим обаянием и страстностью речей о социальной справедливости Гевара завоевывает для Кастро симпатии мирового общественного мнения. Че Гевара публично заявляет на конгрессе молодежи Латинской Америки: "Со всей твердостью я говорю здесь теперь, что СССР, Китай, социалистические страны, все колониальные и полуколониальные народы, добившиеся свободы, наши друзья... Мы не можем объединиться в континентальном союзе с нашим великим рабовладельцем."
Конечно, у Кастро было премного резонов порвать все связи со своим самым близким в мире и самым богатым в мире соседом. Один из них Кастро огласил после гибели Че: "При социализме тоже может существовать двухпартийная система: одна партия у власти, а другая в тюрьме." Советский строй и был отцом такой политики. США же отреагировали на ее кубинский вариант соответственно своей демократической доктрине. Выбор Фиделя между союзом с США и объятиями с СССР был выбором диктатора и антидемократа. В этом была суть. В Москве были свои, под лапой Москвы -- тоже свои, а в гнезде и под крылом белоголового американского орла -- чужие. Орел очень близко, он разорвал торговые связи, перекрыл доступ кубинского сахара на континент, предоставил оружие и полигоны кубинцам-антикастровцам. Медведь далеко. Но он может купить сахар или обменять его на оружие. Как и его союзники. И у Медведя -- баллистические ядерные ракеты, "и -- сокращаются большие расстояния..." (так пелось в одной советской песне той поры).
Идеология и практика Кастро в управлении Кубой стали видны всем и каждому сразу после победы Революции в январе 59-го, а уже в марте того же года в письме другу Че сообщает, что намерен срочно покинуть Остров Свободы. Причина: необходимость борьбы с тиранами и диктаторами на континенте. Якобы. Психологам знакомо понятие "ложное поведение". Это когда невозможное заменяется возможным, хотя невозможное -- необходимо жизненно.
Узнал ли Кастро, что писал Гевара другу, или так совпало -- никто пока не знает. Но по причине громадного авторитета Че, его серьезной образованности и начитанности, знанию языков (в сносном объеме) Фидель срочно посылает Эрнесто Че Гевару -- в ранге посла, -- к намечающимся союзникам за помощью -- в идеале обменять сахар-сырец на оружие. Ну, и если что еще там перепадет...
Фидель требовал от всех послов, чтобы они разъезжали по миру в цивильных костюмах. Че покинул Кубу в оливково-зеленой униформе, в которой воевал. Ну, и тот берет со звездой, конечно... Кстати, во всех странах он представлялся вице-президентом. Каковым не был. Врал для весу.
В турне Че жену не взял. В Каире при сходе с самолета, где его встречали члены правительства Насера, девочки приподнесли букеты цветов двум длинноволосым юным герильеро Эрмесу и Аргудину, приняв их за жен Че. А они были его помощниками. Просто в Египте не видели мужчин с длинными волосами. Че тайком улизнул из дворца, чтобы посмотреть на жизнь насеровского Каира. Пробует говорить с горожанами на английском и тут же обнаружен ищейками Насера -- они палками отгоняют от Че каирцев, образовав вокруг него запретную зону. Че в шоке. Чтобы сгладить ситуацию, 18 июня 1959 года в Газе Насер объявляет Че "великим освободителем угнетенных" и дарит ему ручной пулемет.
1 июля 1959 года Че принимают в Индии -- в аэропорту у трапа лайнера его обнимает президент Джавахарлал Неру. Че в берете герильеро со звездой, Неру в белой пилотке. Неру не выносил кондиционированного воздуха, и ветер создавали охранники с опахалами из пальмовых ветвей. Как в каком-нибудь голливудском фильме. Че в шоке.
Когда Че говорил о борьбе за свободу народов, Неру внимательно слушал за обедом, но когда Че попросил его продать Кубе оружие, Неру тут же за столом сразу заснул. Че в шоке.
Затем -- Япония, Индонезия, Югославия. Кстати, в Японии Геваре предложили гейшу. Он отказался.
Тито откровенно, в лобовую обманул Че: у него, мол, оружия ровно столько, сколько нужно самому, поэтому Югославия Кубе продать ничего не может. А в самолете, улетая, Че читает в газетах, что Тито только что продал оружие арабам. "Вот такой нейтралитет, " -- говорит Че. Он в шоке. Хотя знает, что Тито личный друг всех президентов США со Второй Мировой войны... На острове Бриони Че был поражен роскошным гаремом Тито и его двора -- узкого круга приближенных коммунистов. Че был в шоке.
У Тито Че понравилась организация югославской экономики: горожане бесплатно помогают селянам, предпринимательство капиталистическое, а распределение социалистическое. Не понравилось количество абстракционистских картин в галереях и вообще американизация культуры. Че был в шоке. Еще понравилась дискуссионная свобода в окружении самого диктатора Тито и его смелость -- порвал со Сталиным и сблизился с Западом!
Из Югославии -- на Цейлон. На Цейлоне продали 1000 тонн сахара. Оттуда в Пакистан. Там тоже продавали сахар. По пути из Югославии на Цейлон Че заехал в Рим, чтобы посмотреть Сикстинскую капеллу, расписанную Микеланджело. Этим закончилось первое путешествие Че по третьему миру. Он понял, что социализм -- что дышло: куда повернул, туда и вышло. Везде разный -- как диктаторы, как народы под ними. Коммунист Тито кормится за счет США, а антикоммунист Насер -- за счет СССР.
Эрнесто Че Гевара еще не раз убедится в правильности своей догадки об архаичности и эксцентричности госмеханизмов в марксистских странах, побывав в государствах восточноевропейского блока, у Ким Ир Сена в Северной Корее, у Хо Ши Мина во Вьетнаме, в Алжире, строящем как бы социализм. Оставалась последняя надежда на поездки в гости к двум гигантам социализма -- в СССР и Китай. Ну, уж там-то должен же он увидеть новые горизонты народной жизни и новые высоты, достигнутые новой властью!..
В Советском Союзе дважды Красная Площадь устраивала овацию Че Геваре, стоящему во время парада и демонстрации на Мавзолее Ленина рядом с Хрущевым на празднествах двух годовщин Октября. Наблюдал Че, как в Ялте Хрущев большой столовой ложкой ест черную икру, решая вопрос о закупке на Кубе сахара и переправки на Остров Свободы ракет. От обилия черной икры на столе "Никиты-кукурузника" (Эрнесто прознал про народную кличку Хрущева) Че был в шоке.
По прилете в Пекин утром его ведут в Запретный город. В большой зале после долгого ожидания открывается огромный красный занавес и Че видит за стеклянной стеной Мао, пьющего чай. Мао поднимает голову и медленно единожды кивает Че. Занавес закрывается. Че в шоке. Весь день его не беспокоят.
На обеде, данном Мао в честь Че, голый гигант раскраивает мечом череп маленькой живой обезьянке, и ее мозг подают Че для трапезы. В гостинице Эрнесто Гевара признается, что пристрелил бы с удовольствием палача обезьяны. Но о вкусе мозга обезьяны дипломатично промолчал -- уже знал, что при социализме стены имеют уши.
Поездки по странам "народной демократии" и социализма, в Китай и СССР предоставили Че Геваре возможность посмотреть будущее Кубы, которое они с Кастро ей приготовили, возможность побывать в настоящем реальном социализме. Все, что он там увидел, что его многократно вгоняло там в шок, сбылось на Кубе полностью, и начало сбываться уже при нем!
А в лидерах увиденных государств отсутствовало главное, что в них искал Че: высокий уровень человеческой культуры, духовного и интеллектуального прогресса. И -- главное! -- революционную искал принципиальность! А не было, не было ее, принципиальности-то! Хрущев быстро договорился с Кеннеди убрать ракеты с Кубы -- и убрал, ни слова не сказав Кастро, будто тот -- пешка. И Китай дал понять -- мы сами по себе, а вы...
Че прорвало. Вышла наружу чуть ни детская обида. О КПСС и верхушке власти в СССР он заявил поначалу хоть и с горечью, но пока метафорически: "Нельзя доверять этим людям, так как они заставляют нас отойти на второй план. Вот почему мне кажется предпочтительным держаться на дистанции, как с автобусами с пневматическими тормозами. Если следовать за ними слишком близко, при малейшем торможении, которое они произведут -- удар..." На афро-азиатском семинаре Че определяется уже окончательно по отношению к СССР и лагерю социализма: "Не может существовать социализм, если в сознании не произойдет изменение, которое вызовет новое братское отношение е человечеству... Этот плохо завуалированный упрек вырывается потому, что соцлагерь и СССР торгуют с Кубой по мировым ценам, а у Че другой идеал, утопический: "Внешняя торговля... будет подчинена братской политике между народами."
Догадывается Эрнесто и о святая святых строя в странах победившего марксизма-ленинизма-сталинизма-маоизма-и так далее-всех измов этого сорта. Вот его разгадка технологии власти в этих государствах: "Общая культура становится почти табу, и объявляют пределом культурного идеала формально точное воспроизведение природы, ... социальной реальности, почти без конфликтов и противоречий... Так стремятся к упрощению, приведению к уровню того, что все понимают, к тому, что понимают чиновники. Парализуют артистический самостоятельный поиск, и проблема общей культуры сокращается до признания социалистического настоящего и мертвого прошлого (следовательно, безвредного). Так родился советский реализм... Но зачем искать в неподвижных формах социалистического реализма единственный подходящий рецепт?"
Можно представить, с какой перекошенной рожей читал все это в переводе в далеком Кремле недалекий Суслов!
У Гевары есть свой собственный взгляд на то, чем и как должно жить новое общество: "...Без ясного сознания прав и обязанностей народа... нельзя ни реально войти, ни реально работать в социалистическом обществе... потому, что оно опирается на нужды и надежды народа и на то, что народ должен принимать важное участие во всех решениях."
"Без ясного сознания..." Его, этого самого сознания, да еще ясного, Эрнесто Че Гевара, как ни искал, не встретил не только в долгом турне по "миру социализма и демократии", но и в громкоголосой, самоупоенной, горделивой и малоэффективной новой власти Острова Свободы...
Кстати говоря, именно зная обществообразующую натуру Че, Фидель Кастро скинул на него в правительстве обществообразующие отрасли -- Гевара получил министерства экономики и промышленности. Уже в 1960 году всемирно популярный "Тайм" писал: "Фидель -- сердце, душа, голос и бородатое лицо сегодняшней Кубы. Рауль Кастро -- кулак, который держит кинжал Революции. Гевара -- мозг. Он наиболее обаятельный и наиболее опасный член триумвирата... Че ведет Кубу хладнокровно и расчетливо, с чрезвычайной компетенцией и чувством тонкого юмора ..." Чем-чем, а веселым нравом обреченный астматик и член триумвирата славился по всему острову. Вот однажды сотрудники по министерству уговорили его, помня о его изуродованных легких, что он будет выкуривать не больше одной сигары в день. На следующее утро Че явился на работу с одной сигарой длиной в один метр.
"Тайм" не сообщил того, что знали все сослуживцы Че -- как ему давались та расчетливость и та компетентность, о которых писал журнал. Орландо Боррего, друг Че: "Для него социализм был чрезвычайно серьезной авантюрой для развития сознания." Администратор Национального банка Виласека: " Обучение было второй его натурой, как религиозное действо." Ученый Тирсо Саенс: "Он читал, чтобы узнать об автоматизации и ядерной физике. Это был некто с плохими легкими, но необыкновенным вдохновением." В ранге высшего госруководителя Че, как школьник, берет уроки математики. В своем министерском кабинете он прибил настенную ученическую доску, завел мел и тряпку -- по 2 часа 2 раза в неделю на глазах подчиненных, уходящих домой с работы, посетителей и даже прессы могущественный Эрнесто Че Гевара делает и отвечает уроки. Преподаватель -- Сальвадор Виласека. Предметы и темы: исчисление бесконечно малых величин, интегральные уравнения, дифференциальные уравнения, линейное программирование.
Но каждый -- каждый! -- день министр Гевара учит сам: с 15 до 18 ноль-ноль всем своим помощникам и телохранителям, с которыми прошел герилью, Эрнесто преподает чтение, письмо, математику, историю, географию. Отправляясь с ними в дальние страны, министр напоминает им: "Не забудьте ваши ручки и тетради. Они так же важны, как пистолет."
При этом надо имет в виду, что, к примеру, Хрущев, руководя одной из самых больших империй на планете за всю ее историю, не удосужился научиться писать (знал, чтобы подписываться, написание четырех букв -- ХРУЩ) и с трудом читал по бумажке, почему и норовил отложить ее в сторону и молоть чушь от себя. Это -- свидетельство министра иностранных дел СССР, члена Политбюро ЦК КПСС Шепилова.
Все вышесказанное о Че легко подводит к пониманию основного занятия, которое он себе на Кубе придумал -- создание Нового Человека. И так же легко объясняет метод, которым осуществлял Че задуманное и который он открыл еще во время герильи, как единственный для себя. Член правительства Че Гевара замуровывает себя и своих подчиненных в беспрерывных субботниках и воскресниках, объявляемых им сами по своим ведомствам. Много чего делает без оплаты. И даже! Носит бревна. Без жилетки, правда, и не в галстуке и кепке. Вот одна из его филиппик этого периода: "После разрыва с прошлым обществом мы хотели создать новое общество с существом-гибридом; человек-волк из общества волков заменяется другим видом, у которого нет этого опустошительного пристрастия с пожиранию себе подобных... Беда в том, что интерес имеет слишком большую тенденцию быть рычагом благополучия."
В борьбе за возвышенность натуры Нового Кубинца министр Гевара обращается к древнейшему виду умственного и душевного единоборства. Начинает, как всегда, с себя: играет партию в шахматы по телефону с американским гением Бобби Фишером. Организует ведомственный матч -- одновременную игру чемпиона СССР Виктора Корчного со служащими своего министерства. И, наконец, собирает на Кубе международный турнир памяти Хосе Рауля Капабланки, объясняя свою инициативу государственными интресами: "Страны, которые имеют большие команды шахматистов, так же в первом ряду и в других более важных сферах." Че делает все, чтобы шахматы стали национальным кубинским спортом.
Но им стал бокс.
Та же участь постигла насаждение в массах любви к коммунистическому труду. Служащие рассказали своему боссу Че Геваре анекдот, популярный на всем острове: " Разговаривают двое рабочих. Один говорит другому: "Революция -- это хорошо. Ты прекращаешь пить ром, не куришь, работаешь по четырнадцать часов в сутки, не прикасаешься к жене, потому что у тебя нет больше сил... Скажи, нет ли у тебя способа вернуться к старому?.." Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять -- этим анекдотом кубинский народ ответил властям Острова Свободы на их политику внутри и вовне. Ее итогом стали террор госбезопасности и нищета населения. Многотысячелетняя история насилия и нищеты на планете не создала нигде тех новых людей, о которых возмечтал Че, этого факта он не мог игнорировать.
Близкий к Че экономист-международник Шарль Беттелайм: "Конечно, он заблуждался, желая идти слишком быстро. Его новый человек не мог появиться уже завтра. Че хотел заставить людей быть такими, как он этого желал. Каким был он сам..."
Беттелайм утверждает: "От его простоты исходила такая харизма, что его можно было только любить..." Или -- ненавидеть, добавим мы. Недаром один из ближайших подчиненных Эрнесто Че Гевары в Национальном кубинском банке, Феликс Гонсалес, бежал с Кубы в США от беспрерывной субботническо-воскреснической каторги, стал там агентом ЦРУ и сделал все, чтобы Че был пойман и казнен в Боливии.
Ригорист с неистребимой детскостью натуры дерется с миром, как с зеркалом, отражающим кроме него самого все остальное окружающее, на него не похожее, и единственный способ для ригориста избаваться от этого остального непохожего -- разбить зеркало, то есть сокрушить окружающий мир. Трагедия таких натур в том, что разбивая зеркало (мир), они уничтожают себя. А мир остается. Без них.
После всех своих провалившихся начинаний на Кубе Че пишет матери в Аргентину, что задумал "поднять одно предприятие". На фотографии внука -- ребенка от второй жены, -- присланной сыном из Гаваны, мать Эрнесто Че Гевары обнаруживает надпись рукой Че: "Это Эрнесто, последний. С ним заканчивается воспроизводство." Мать понимает надпись по-своему.
Местом, где Гевара "задумался", на самом деле была вилла Кастро, который учинил Че скандал за его многочисленные антисоветские речи и сомнительные проекты. Они ругались двое суток.
В ответном, последнем письме сыну Селия Гевара уверяет Че, что он своим "новым предприятием" только навредит мировому социализму, что если ему нет места на Кубе -- материнское сердце учуяло, -- его с удовольствием возьмут к себе в солнечную Африку -- Господи, ну и чутье у матерей! -- министром алжирский президент Бен Белла или Кваме Нкрума в Гане. Селия Гевара де ля Серна умерла сразу после написания этого письма, которое ее сын никогда уже не получил -- умерла после ареста и тюремного срока лишь за то, что она -- мать Че. О ее смерти сын узнал позже -- в африканских джунглях.
В последнем послании Фиделю Кастро Че Гевара пишет: "Моя скромная помощь требуется в других странах мира. Я могу сделать то, в чем тебе отказано оттого, что ты несешь ответственность, будучи во главе Кубы, и пришел час нам расстаться."
Незадолго до этого посетив в ранге посла Нью-Йорк, после выступления в ООН Эрнесто был приглашен в эфир всеамериканской телекомпании и запальчиво пугал телезрителей США: "Мирный переход к социализму в Америке практически невозможен... в Америке путь освобождения народов станет путем социализма и... пройдет через выстрелы... вы будете этому свидетелями!" Революционные "калашниковы" в США так и не заговорили. Там тишь да гладь, да Божья благодать. Но есть то самое спасительное "ложное поведение". Ставленниками американского и мирового капитала убит в Африке лидер независимого Конго Патрис Лумумба -- душа Че глаголет: аз воздам! Кровь африканского Нового Человека требует отмщения...
Мировая пресса публикует слухи: Че убит на Кубе (вариант -- гниет в тюрьме) из-за ссоры с Кастро; Че в сумасшедшем доме в Мексике; Че во Вьетнаме -- воюет; Че партизанит в Перу; готовит герилью в Аргентине, на родине; "Ивнинг Пост" (Лондон): Че в Китае; "Ньюс Уик" (США): Че за большой кремлевский гонорар ушел в частную жизнь. Правительства большинства стран Латинской Америки запрашивают ЦРУ: где Че?!
20 апреля 1965 года на резке сахарного тростника властитель Кубы Фидель Кастро оторвется от ударного труда, чтобы на вопрос журналистов, где команданте Че Гевара, ответить: "Единственное, что я могу вам сказать по этому поводу, это то, что он всегда будет там, где наиболее необходим Революции, и что наши личные отношения прекрасные... Он многогранен. Чрезвычайно острого ума. Один из наиболее совершенных руководителей, какие могут быть..."
Тот факт, что СССР и США одинаково не хотят конфронтировать друг с другом -- в Советском Союзе начали, наконец, считать деньги, а в Штатах не разучились считать трупы своих, -- не мог не быть понятым Че Геварой. Красный Дракон устал собачиться с мировым капитализмом -- стерлись зубы, выросло брюхо сытости, наелся до отвала человечины, напился кровушки, больше трапеза в "мировом масштабе", как говорил ординарец Чапаева Петька, не прельщала -- так, если где по мелочи только... Дракон заговорил о разрядке международной напряженности и неприличии экспорта революций, делая вид, будто не он устами "любимца партии" Бухарина провозгласил еще в 1922 году на IV Конгрессе Коминтерна право марксистских государств на "красную интервенцию" с целью ускорить мировой революционный процесс, и будто не он осуществил это свое "право" и в Польше (дважды), и в Бессарабии, и в Прибалтике, и в Финляндии, и в Венгрии, (а уже после гибели Че -- и в Чехословакии, и в Афганистане... ).
Но Че Геваре нужна была именно мировая революция.
Эрнесто Геваре льстило, что в африканских странах, которые он объехал в декабре 65-го -- Алжир, Мали, Конго, Гвинея, Гана, Дагомея, -- его называют "Мао Латинской Америки". Там он публично заявлял: "Африка, Латинская Америка и Азия должны будут объединиться,... чтобы бороться против империализма." Идея Третьего Мира, союз неприсоединившихся стран -- вот что завладело к 65-му году всем существом Че, о чем он сделал множество заявлений, сказал немало речей -- и вступил в силу его личный закон: "Сказано -- сделано."
Причины, по которым Че выбрал для борьбы Бельгийское Конго (Киншаса): полная уверенность в корыстном сговоре империалистов для уничтожения лидера Третьего Мира Лумумбы и ради поддержки ими его палача Чомбе -- раз, помощь Фиделю в романе с Москвой, заклеймившей ООН и страны капитала за пособничество Чомбе, Мобуту и Касавубу, могильщиков Лумумбы -- два. Недаром Че Геваре в подготовке к поездке в Африку помогают люди из спецслужб Кастро. С января 1965 года в казарме Пинар дель Рио собраны 150 коммандос -- все чернокожие. По цвету их кожи и ребенку догадаться не трудно, для чего и где будут пущены в дело эти солдаты. Выбритый и в белом костюме перед командиром отряда негров, тоже негром Виктором Дреке, предстает совершенно неузнаваемый Че. Тот понимает, кого будет защищать. До отъезда 31 марта 1965 года бойцов приветствует Фидель: "Вами будет командовать солдат, лучший, чем я..."
Но "большой герильи" на черном континенте не получилось. Лидеры африканских прогрессистских государств, зараженные нарциссизмом и завистью друг к другу, не смогли договориться о формах и масштабах помощи партизанам-кубинцам. Вожди конголезских племен не поняли целей Че Гевары, их дикость и суеверие оставили герилью без тылов и баз, без подкреплений живой силой. А западные компании и монополии подняли зарплату африканцам, работающим на них в алмазных копях и на рубке джунглей на товарную древесину... Через год осатанелых боев с белыми наемниками в Конго и после невосполнимых потерь в кубинском отряде Тату Муганда (на суахили "Тот, кто успокаивает боль" -- такое прозвище дали Геваре африканцы, которых он бесплатно по привычке лечил) дает отбой своему малому войску и возвращает его обратно на Кубу.
Че считает провал экспедиции в Конго своим первым в жизни поражением. Хотя беззаветная герилья кубинцев на Черном Континенте зажигает освободительные войны в Анголе и Мозамбике, и они приведут черных последователей Че к победе в своих странах. Причин провала Гевара не понял. Осознание придет позже, уже скоро. Но чутьем он угадал: дело революции тормозится на верхах. Всех уровней... Там, на высших этажах человеческого муравейника всех устраивает статус кво и никто не торопится исправлять политическую карту мира. Там, на верхах, всем уже хорошо...
Но эта версия своего фиаско слишком страшна, слишком безысходна, чтобы ее признать, не проверив еще раз!
С трибуны ООН Че однажды сказал о себе: "Я кубинец, и я также аргентинец, и если не обидятся сиятельные сеньоры Латинской Америки, я чувствую себя патриотом любой страны Латинской Америки, и, когда понадобится, готов отдать свою жизнь за ее освобождение, никого ни о чем не прося, не злоупотребляя ничьим доверием и ничего не требуя взамен."
В этой сентенции тогда особенно акцентированно звучало: "патриот любой страны Латинской Америки". Мне же сегодня хочется выделить в ней слова начальные: "Я кубинец..." За свободу Кубы, за свободу на Кубе Эрнесто проливал свою и чужую кровь, отнимал жизни и рисковал своей. Вернувшись из Африки, Че особенно явственно увидел, чем кончается таскание бревен руководителями государства, стратегия субботников и воскресников: распад экономики, черный рынок, черный долларовый "нал" (как и до сих пор), вопиющая и безвыходная бедность населения, прекращение денежного оброта в национальной валюте, тотальная система распределения продовольствия, благ, услуг и ширпотреба по талонам и карточкам. А где распределение -- там и распределители. Бюрократия. Фантастический рост числа чиновников. И это мышиное племя задушило, загасило, затоптало последние, редкие, робкие вспышки народной активности, социального творчества простых людей. Ну, а на политические поиски была с первых дней победы Революции накинута удавка органов госбезопасности. Нам, россиянам, эта картинка -- родная, российский народ все это проходил еще в 20 -- 30-х. Для Че увиденное -- шок. Эрнесто не перестал быть тонкокожим.
После Африки команданте Че Гевара практически замыкается в себе. Целыми днями стреляет в тире, играет со своими детьми, выгуливает двух безродных собак, приведенных им с улицы в состоянии истощения. Или они его выгуливают.
Но время -- коллега Че: врач. И неплохой.
И снова на помощь приходит спасительное "ложное поведение". Че собирает и начинает готовить по программе университета герильи 60 боливийцев -- он задумал новый, "Боливийский Вьетнам". Из этих 60-ти пятеро помогали ему разжечь "Африканский Вьетнам", а один -- даже еще "Кубинский", в горах Сьерра-Маэстра, куда в эти недели он специально съездил с группой ветеранов "Гранмы" и поднялся на одну из вершин, где был когда-то его штаб. В газетах написали что-то вроде "бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они." На самом деле поездка к Сьерра-Маэстре и восхождение менее всего были данью памяти о прошлом -- заваривалось скорое будущее.
Боливию Че и Кастро выбрали не случайно -- страна гористая, на одном миллионе квадратных километров всего пять миллионов жителей и три четверти их сосредоточены на одной десятой всей территории -- то есть это безлюдный простор для создания "свободных партизанских районов", почти сплошная Сьерра-Маэстра. И все это -- в самом центре Латинской Америки, а вокруг -- страны со славными революционными традициями: Перу (кофе), Бразилия (кофе), Аргентина (хлеб), Парагвай (кофе), Чили (а в Чили селитра и социалист-президент Альенде, а значит -- валюта, оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, короче -- тыл). Сама Боливия -- кладовая меди. И при успехе герильи в боливийских горах -- знакомая, проверенная тактика отслоения ударных колонн во все стороны, по всем направлениям от основных партизанских сил. Как растущая паутина, как плодящаяся биокультура в лабораторной посудине... Фидель и Че учли многое.
Но не все.
Они не учли, что в Боливии к тому времени рабочие рудников уже получили более широкие права и гарантии, а крестьяне -- землю в собственность. А вчерашние враги СССР и США распорядятся относительно Че и его десанта по своим местным епархиям, как нужно. Им вместе.
И в Боливии все повторилось снова, как на Кубе и в Африке (но уже с другим концом) : беспощадная и беспрерывная охота сторон друг за другом, провокации, предательства, и -- кровь, кровь, кровь... Только больше дезертирства. И перекрыты все каналы связи с Альенде. И провалены все явки в столице. Выяснено: это дело рук кубинцев-антикастровцев, ставших цэрэушниками, а руководит ими бывший подчиненный Че, когдатошний его сотрудник в Национальном Банке Кубы...
Десятки тысяч солдат правительственных войск, восемь тысяч рейнджеров, вертолеты и бомбардировщики с напалмовыми бомбами брошены в район привала отряда Че в горном лесу. Отряд -- полтора десятка изголодавшихся обессиленных людей. Бомбардировщики и напалм не понадобились -- бой шел на мизерном пятачке, в овраге, на дне которого остался Че с ранеными -- как врач и командир, -- где и был схвачен израненным, когда остальные, кто сохранил остатки сил, пошли на прорыв окружения. И 8 прорвались.
Допрашивавший Гевару Феликс Гонсалес, когдатошний сослуживец Эрнесто в Гаване, знал о всей боливийской одиссее бывшего шефа -- через своих шпионов, -- не меньше, чем сам Че. Поэтому допрос был формальностью, и пока он длился, двое рейнджеров из нижних чинов, получившие приказ расстрелять Че, накачивались предварительно алкоголем, но не смогли выполнить веленное им -- их руки так дрожали, что и несколькими выстрелами подряд они свою жертву убить не смогли. По версии некоторых свидетелей, добил Гевару бывший соратник Эрнесто по кубинским ударным воскресникам и субботникам Гонсалес...
Че был уничтожен без суда и следствия с санкции Вашингтона.
Все народы мира знают выражение -- Мать Земля. Это не метафора. Планета наша -- живая, о чем люди знали уже тысячи лет назад. И у Матери Земли есть любимые дети. За Эрнесто отмщение было кошмарным -- все, от президента Боливии до солдат, стрелявших в него спьяну, --в большинстве своем погибли вскоре таинственным образом, а кто уцелел -- инвалиды или смертельно больны.
А на всех континентах планеты миллионы молодых ее жителей носят майки с портретом Че -- тем самым... Боже мой, сколько уж лет! Три десятка с лишним... Даром, что планета -- шар, и носятся вкруг него со скоростью неуемного ветра частички клаасова пепла, и влетают они в юные глаза, и резь сводит веки, и слеза текут, нежданные, удивляющие, будящие разум и душу мокрым ожегом вдоль щеки...