Тот, Кто (или То, Что) считается в мировых религиях началом Времени и Мира, обожает чертить событийные параллели и устраивать совпадения по сути фактов -- так нас, земных и бренных, развлекают рефрены в мелодиях, повторы в орнаментах, рифмы в стихах и близнецы в роде человеческом. Это всё к тому, что войны Первая Чеченская (19 век) и Вторая (с 1994 года и по сей день) изобилуют изумляющими разум повторами, перекликами, зеркальными смысловыми отражениями и персонажами-двойниками.
Судите сами. Первая Чеченская началась в Дагестане и разгоралась долго, ибо два самых почитаемых исламиста на Северном Кавказе призывали горцев идти по противоположным жизненным путям: Мухаммед Ярагский проповедовал необходимость священной войны с неверными -- газавата, -- видя в такой войне наиболее полное доказательство и воплощение веры в Аллаха, а его оппонент Джемалэтдин-Гусейн Казикумухский считал высшим проявлением набожности законопослушание, миролюбие и человечность в отношениях между людьми и народами.
Если продолжить оба идейных вектора до конца, то первый приведет к задаче свержения власти русских гяуров (иноверцев) на всем Кавказе, а второй наоборот узаконит сложившуюся иерархию сил в регионе, сохранив главенство России и дружественной и подвластной ей местной аристократии. Параллель начинается там, где мусульмане-экстремисты поднимают вооруженный мятеж, свергают местную пророссийскую властную верхушку и объявляют Россию врагом кавказцев. Параллель продолжается в том, что прорусские слои северокавказского населения защищают статус-кво, и в результате на Северном Кавказе вспыхивает гражданская война, в которую втягивается и Россия.
Рифмуются также и методы ведения войны в Первую Чеченскую и во Вторую -- как методы русских, так и чеченцев. Вплоть до забавных казусов -- в Первую, как и во Вторую, россияне применяли против горцев ракеты (в 19-м веке они именовались "конгривовые" -- по имени английского изобретателя). В Первую, как и во Вторую, русские генералы, дабы не проливать лишней крови, объявляли повстанцам амнистию с единственным требованием сдачи в плен с оружием, за что гарантировалось не только сохранение жизни и имущества сдавшимся и их семьям, но даже и денежное содержание! К тому же русские, в отличие от чеченцев, старались уберечь мирное население в зоне боевых действий -- командующий русскими экспедиционными войсками еще в самом начале войны, 9 мая 1839 года объяснял своим подчиненным в приказе, что многие кавказцы "желают, наконец, покоя под защитой нашего оружия. Отличим их от непокорных там, где они явятся. Женщинам же и детям, ребята, непременно и везде -- пощада! Не будьте страшны для безоружных."
Как в Первую, так и во Вторую, терпя поражение за поражением, ощущая хоть в какой-то степени мощь России и обреченность военного спора с ней, чеченская сторона призывала иногда к переговорам, но использовала их как полезную для себя передышку и в итоге срывала их и снова пускала в ход оружие. Как тогда, так и сейчас, на стороне чеченцев воевало немало русских (в основном беглые преступники), и чеченцы пользовались их военными, особенно техническими знаниями, но в основном заставляли исполнять самую опасную или самую тяжелую и грязную работу, часто держа их, особенно пленных, в ямах и на цепи. Полного доверия к ним кавказцы не испытывали никогда. Когда в Первую Чеченскую большой отряд терских казаков с семьями, имуществом и священниками перешел к Шамилю, горцы вырезали всех до единого, не пожалев ни старых, ни малых, вопреки приказу Шамиля охранять казаков, их собственность и выделить им угодья.
Еще в 19-м веке горцы догадывались, что на узких горных тропинках, дорогах через ущелья и на перевалах тяжеловооруженные русские колонны с артиллерией практически беззащитны, и громили их из засад (такую тактику они практикуют и нынче), а в большие сражения старались не ввязываться, проиграв их в начале немало.
И в 19-м веке и сейчас вооруженная борьба против русских на Северном Кавказе была на руку восточным соседям России, Турции и Западу, одобрялась ими и поддерживалась. Правда, очень быстро геополитические доброхоты кавказских повстанцев разочаровывались в них, заметив, как сказал их подстрекатель англичанин Дункан, что горцы покидают свои аулы с оружием в руках "только ради грабежа". В Крымскую войну напавшие на Россию страны собирались открыть Кавказский фронт, к чему их призывали обследовавший кавказский регион гость русского Императора английский генерал Макинтош и польский лидер Чарторыский, готовился к контактам с мятежными горцами и командующий английской эскадрой на Черном море адмирал Дандас. Но все попытки врагов Росси взаимодействовать с мятежниками на Северном Кавказе заканчивались конфузом. Вот в чем причина: "... Невозможно было наше соединение... -- пишет Шамиль после похода навстречу турецким войскам в Грузии их командующему Омер-Паше, -- Мы отбили у них стада, имения, жен и детей, покорили их крепости, с большой добычей и торжеством возвратились домой, так радуйтесь и вы!" Кстати, захвачены были тогда в плен славнейшие аристократки Грузии -- княгини Чавчавадзе и Орбелиани. И тогда, и сейчас "чеченская тема" -- лакомая для западных творцов сенсаций, чтива и зрелищ: с легкой руки Александра Дюма еще в Первую Чеченскую на Западе ставились пьесы, публиковались статьи и вышло до трех десятков захватывающих книг о "львах Кавказа", а сегодня они, "львы", заполонили ТВ-эфир и Интернет. Правда, стоит напомнить, что когда, истощив свои силы в войне с Россией, "львы Кавказа" в 1857-м году попросили Запад поспособствовать окончанию бойни, которую сами же и затеяли, Запад не отозвался...
Остается лишь добавить, что русский наместник Барятинский разъезжал по горному краю в сопровождении казначея, раздававшего по приказу шефа несметные суммы и дорогие подарки всем, кто отличился миролюбием и послушанием законным властям. Таким горцам доставалось и от Шамиля, при котором для "подарков" всегда был палач в черной чалме -- он обезглавливал, как и сотни его коллег, всех, кто "предался проклятым гяурам". Сегодняшний Путин, присылающий в Чечню стройматериалы и сельхозтехнику, обрудование для больниц и школ, врачей и инженеров, повторяет и достижения, и ошибки русских генералов -- ошибки, портившие дело умиротворения мятежников в прошлом веке: тогда русские вояки назначали в аулы приставов, следивших за населением, чуждым им своими обычаями и верой... Но перечень совпадений в делах былых и нынешних не бесконечен. Всё же река времен что-то уносит, таровата она и на наносы...
Лев высокогорный
О них здесь уже было сказано -- о двух светилах исламизма 19-го века на Северном Кавказе, о яром пропагандисте газавата Мухаммеде Ярагском и твердом стороннике миролюбия и добрососедства на многоязычном Кавказе Джемалэтдине Казикумухском. Тот, Кто (или То, Что) угадывается в изначале Вселенной, видится не чуждым черного юмора -- адепт гуманности и лояльности Джемалэтдин преследуется казикумухским ханом, его проповедническая деятельность запрещена, его школа разогнана. Остался лишь один ученик, и это явный смельчак, ибо рискует расплатиться свободой за верность Учителю. Мальчика зовут Шамиль.
Есть любимый ученик и у обласканного властями Мухаммеда Ярагского, и он земляк и старший друг Шамиля, Кази-Мухаммед. Шамиль боготворит друга, относится к нему как к старшему брату. Подростки мучительно переживают соперничество своих учителей, но не предают ни их, ни своей дружбы, отчего живут в состоянии перманентного стресса. В таких вот душевных борениях, обостряющих поиск истины в Коране, проходит ранняя юность Шамиля и Кази...
Мрачно-дождливой, ветренной по-осеннему ночью 1825 года лихорадочно возбужденный Мухаммед Ярагский разбудил своего верного ученика Кази-Мухаммеда и вознес над головой юноши Коран с заклинанием: "Именем Аллаха подвизаю тебя на священную войну за правоверие и да будешь ты наречен Кази-муллой!" Три долгих года после той ночи Кази-мулла с посохом и сумой ходил по горам из аула в аул -- звал на священную войну соплеменников, за что получил звание имама -- духовного лидера.
Летописец сообщает: "...После принятия Кази-муллой имамства... Шамиль не соглашался с ним и не исполнял его приказаний." Друг же наседал, зная цену Шамилю -- сам Шамиль рассказывал, вспоминая судьбоносный момент жизни своей, как Кази-Мухаммед не давал ему прохода: "...Без газавата не быть нам в царстве небесном. Давай, Шамиль, газават делать!" И Шамиль уж было начал готовить оружие и коня к походу, но его остановил Учитель -- Джемалэтдин повелел, чтобы ученик занял ум и душу "настоящим делом, сущность которого заключается в молитве, а не в войне." Сердце Шамиля, не умевшее предавать, разрывалось надвое. И он сбежал и от друга, и от Учителя --заперся в доме своем, дни и ночи проводя в неистовых молитвах, в чтении сочинений великих мусульманских мыслителей и Корана. Стены показались тесны, душа изнемогла в муках -- Шамиль совершает хадж, паломничество в Мекку, к святыням ислама. Наконец, вернувшись в родные горы, женится на дочери великого горского врача Абдул-Азиза, сострадающего ему и пытающегося помочь силой знания.
Всё тщетно. Ад в душе Шамиля выжигает его изнутри. И в 1830 году Шамиль берется за оружие и встает плечом к плечу рядом с другом Кази, становится его правой рукой в войске борцов за веру против неверных. Кавказский наместник Паскевич сообщает в Петербург двору, что Кази-Магома "предпринял произвести переворот в пользу духовенства восстановлением вновь шариатов." Предпринял-то он предпринял, но Северный Кавказ еще не готов к исламской революции -- столицу аварского ханства, тяготеющего к России, отряды Кази-муллы взять не смогли, а вместо того восстали против командиров, отняли у Шамиля оружие и чалму и чуть ни прибили.
Экзальтированный Кази пророчит себе скорую гибель, а Шамилю -- власть и победы. Пророчество сбывается в том же 1832 году -- русские войска, придя на помощь аварскому ханству, окружили и разбили отряды повстанцев, а самого Кази и Шамиля загнали в одинокую саклю. Кази бросился прорываться -- его насадили на штыки русские солдаты. За другом рванулся Шамиль, успел зарубить шашкой двух, но третий вонзил ему штык в грудь -- Шамиль нечеловеческим усилием штык выдернул из себя, клинком ударил солдата и растворился в наступивших сумерках.
Их, Шамиля и Кази-муллу, мог выручить Гамзат-бек, стоявший со своим отрядом в полутора верстах от той роковой сакли. Но Гамзат-бек, аристократ и богач, хотел занять место Кази -- и не двинулся с места. Жители гор распознали причину недвижности отряда Гамзат-бека. Они мечтали об имамстве Шамиля. Но Гамзат-бек сослался на слова, сказанные, якобы, Кази-муллой перед последним боем -- имамом быть Гамзат-беку. Кроме того, Гамзат-бек за поведение свое в бою сам осудил себя на жестокое телесное наказание и был нещадно бит. И, наконец, из дальнего аула пришло письмо от Шамиля, в котором целесообразность была обозначена просто и ясно: "...Да не будут наши горцы подобны собакам, прости Господи, да не грызутся они из-за кости властолюбия, тогда как кость эта может быть похищена неверными. Соединимся все против неверных новыми силами, призвав Аллаха на помощь и избрав одного для исполнения его воли... Мир вам." Поправившись, Шамиль встал под знамена Гамзат-бека. И Гамзат-бек решил, что ему можно всё -- он приказывает убить старую аварскую ханшу, и ей вспарывают горло во время молитвы. Вскоре зарезан и молящийся Гамзат-бек (кровная месть). Шамиля избирают, наконец, имамом. Он долго от этого отказывается, но от судьбы и требований народа не уйдешь -- некуда. Отныне он властелин Северного Кавказа.
Поражает неотвратимость рока. Шамиль никогда не хотел ни власти, ни войны. На двадцать пять лет он получил от судьбы и то, и другое, получил сразу всё, чего годами добивались властолюбцы и кровожадные рабы своего тщеславия. Получил то, что честно можно получить лишь через служение долгу, вере и своему народу. Народу, у которого есть четкий, ясный взгляд на то, как надо жить, а как не надо.
Феномен славы и власти Шамиля не был понятен и ныне не понятен стандартно развитому "белому человеку", с тех и до сих пор русские не очень врубаются: чего они там все в горах шуршат и хипишатся, все эти эмиры, имамы, мюриды, ваххабиты. А суть проста: по понятиям сильно-сильно исламизированных горцев (они, конечно, не все такие, но и такие попадаются) если веришь в Аллаха -- ты человек, а если человек -- воюй с теми, кто верит слабо или не верит вообще. Воюй за власть. За власть снизу доверху. Ибо кто верит слабо или не верит в Аллаха вообще -- все до единого пьянь, воры, взяточники и осатанелые прелюбодеи -- все эти генералы, беки, ханы и милиционеры. И потому их надо -- в зиндан на цепь, а лучше "чик-чик" -- немножко голову резать совсем, да? Власть должна быть у твердо верующего, тогда она будет чистой.
К тому же горцы воспринимают мир по-детски, поскольку рождаются и вырастают совсем близко к небесам и солнцу, отчего их взгляд на жизнь и человека незамутнен и прям. Их мировосприятие сверхэстетизировано и осуществляется сквозь призму фольклора и мифологиии. Шамиль поэтому для них был то, "что доктор прописал".
Очевидцы описывают его так: "Рост высокий, лицо кроткое, спокойное, важное, чаще имеющее меланхолический вид. Черты лица его доказывают, что обладатель их отличается могучей энергией. Цвет лица бледный, резко обозначающий брови и почти черные глаза, которые он, по азиатскому обычаю (наподобие отдыхающего льва) держит полузакрытыми; у него рыжая лоснящаяся борода, красные губы и правильные мелкие зубы, белые и острые, как у шакала; руки его, о которых, по-видимому, он очень заботится -- небольшие и белые; походка медленная, степенная. С первого взгляда можно угадать в нем человека большого внутреннего достоинства, человека, рожденного повелевать. Будничный костюм Шамиля состоит из черкески зеленого или белого лезгинского сукна. На голове он носит папаху из белой как снег овчины. Папаха обвита тюрбаном из белой кисеи, конец которой висит сзади. Верхняя половина папахи покрыта красным сукном с черной верхушкой. На ногах нечто типа штиблет из красного или желтого сафьяна. В холодную погоду, помимо этого костюма, он надевает суконное пальто малинового цвета, подбитое черными смушками. Торжественно отправляясь в мечеть по пятницам, он облачается в длинное белое или зеленое платье -- остальная часть его костюма ничем не примечательна."
Характер Шамиля с детства его и до старости поражал окружающих. Мальчиком он вел метафорический спор с самым близким своим другом Кази-Махаммедом. Тот настаивал, что плавать можно далеко не в каждой реке и в доказательство своих слов показал на страшный, гибельный водоворот Ашильтинской теснины, в которую с разных сторон рушатся испокон веков три горные реки -- Шамиль тут же без лишних речей бросился с обрыва в ревущую бездну теснины. Он выплыл, хотя шансов остаться в живых не было, и о нем узнали повсюду в горном крае. Такую же смертельную ситуацию он создал еще раз будучи уже седым вождем. Его война выдыхалась, русскими войсками окруженный в крепости Ахульго, Шамиль с товарищами и семьей отказался сдаться и подвергся жесточайшей бомбардировке из тяжелых орудий. Его отряд был обречен. Осознав это, Шамиль вышел из крепости с маленьким сыном на руках, сел на самое гиблое, пристреленное место, мальчика посадил на колени и застыл. Вокруг него вскипала земля от взрывов и осколков, раскалился воздух, но ни Шамиль, ни ребенок ни разу не были даже задеты. Это чудо Шамиль расценил как знак, поданный ему Аллахом -- он ушел вместе с сыном тайной тропой из осажденной крепости и продолжил войну.
Это было еще возможно -- во всем горном крае никто не был так почитаем и славен, как Шамиль, дети играли "в героя Шамиля" по всем аулам. Ибо он не знал себе равных в учености, в знании Корана, в борцовском искусстве, в стрельбе с обеих рук и наездничестве, шашкой действовал в правой руке и левой совершенно одинаково, в знак чего единственный носил ее на правом боку. И ему удалось то, что больше пока не удалось никому -- он создал из группировок необузданных горцев свое собственное государство. Имамат Шамиля. Жило оно в основном за счет грабежа грузинских краев -- Тушетии, Хевсуретии, Кахетии, -- и казачьих земель, не жировало, но и не бедствовало. Кстати сказать, русский Император назначил плененному Шамилю пенсию и содержание его двору в сумме, в 10 раз превышающей все доходы от грабежа, полученные имаматом Шамиля, так что такое государство долго продержаться не могло. Не потому, что шашки затупились или палачи намахались до изнеможения, а потому, что экономические потенциалы воюющих сторон были несопоставимы. Чутье подсказывало подданным Шамиля, что "сколь веревочке ни виться, а конечик сыщется..." Имама в итоге предали все его наместники -- его хваленая "чистая власть". Они присягнули русским. А народ -- народ остался народом: преследуемый непреклонным неприятелем по пятам, караван имама был разграблен на ночной горной дороге жителями близлежащих аулов, сам Шамиль сделался в считанные минуты бедняком. И единственно, что его удивило в поведении горцев: зачем они украли семнадцать лошадей, груженных книгами? Впрочем, книги можно жечь в сакле холодными ночами...
На скале Гуниб, чья вершина имела форму чаши, Шамиль с семьей и последними верными друзьями принял свой последний бой. Убежище было обложено русскими со всех сторон, подтянута новейшая дальнобойная артиллерия. Даже жены Шамиля взяли в руки ружья и пистолеты, женщины и девочки из обоза таскали камни на брустверы. Но исход был предрешен. Чтобы спасти жизни родственников и друзей, Шамиль вышел к русским. Его встретили громовым восхищенным "ура"...
Он ждал кары. А получил неслыханный почет. Его везли по горам, никому не мешая проститься с ним, и толпы соплеменников встречали его по аулам, целуя полы его одежды. По России он ехал как глава государства и великий воин -- в городах в честь него устраивались праздники, гуляния, фейерверки, спектакли, о нем и его спутниках писали газеты, высшее русское общество и генералитет устраивали в честь него приемы, считая его истинной "суперзвездой". На встречу с Александром Вторым Шамиль явился со своей прославленной шашкой на боку. В Калуге для Шамиля, его семьи и двора был выстроен первоклассный особняк с мечетью, разбит огромный сад, сыновья Шамиля были взяты на военную службу в элитные части, а один из них в личную охрану Императора. Царь исполнил и главную мечту Шамиля -- отпустил престарелого вождя в Мекку и Медину, дав охрану до границы и средства на хадж. Там, в святых местах, Шамиль и умер, успев погостить еще и в нескольких мусульманских государствах, где советовал в делах и мирил народы.
Говорят, он грустен был посреди своей славы... Почему? Из его воспоминаний узнаем: "...Я употреблял против горцев жестокие меры: много людей убито по моему приказанию... Бил я и шатойцев, ...и ичкерийцев... за их скверную натуру, склонную к грабительствам и разбоям..." Не раз повторял Шамиль, вспоминая прожитое, что горцам "присущи пьянство, грабеж, убийство и разврат", что показали они себя "народом скверным, разбойниками, которые только тогда сделают что-нибудь доброе, когда увидят, что над их головами висит шашка, уже срубившая несколько голов."