6.04. 2012. Человек против скотины, или Самооборона элиты
С чрезвычайным удовольствием прочитал текст некоего Валерия Панюшкина "Что общего у меня с народом". Эта статья знаменательна для нашего времени хотя бы потому, что подобных ей за последние месяцы мы можем насчитать немало - и по способу построения (сравнение автора с народом), и по речевым оборотам, и по упоминаемым социальным и культурным реалиям, и по общему умонастроению (вполне оправданное отвращение к так называемому народу, жирно прописанное между строк). Радостно то, что в наиболее обеспеченных слоях общества господствуют такие настроения. Поэтому и нижеследующая восторженная рецензия на данный текст будет в высшей степени уместна: она покажет всем, что литература поддерживает нашу элиту и шагает с ней к одной цели. Для удобства читателя приведем сначала блестящий текст Валерия Панюшкина.
* * *
Мы сильно отличаемся друг от друга, я и народ. Узкий круг моих друзей и народ - мы сильно друг от друга отличаемся. Дело даже не в белых ленточках. Да я уж давно белых ленточек и не ношу: мне кажется, революция уже свершилась. Теперь уже докатится до конца сама собой. И надо работать на то, чтобы минимизировать ее последствия, чтобы не перебили друг друга люди с белыми ленточками и люди с георгиевскими.
Мне кажется, хотя бы для себя я должен найти что-то общее, что-то, что объединяло бы меня с народом, с людьми, пошедшими в Лужники или на Манежную или не пошедшими никуда.
Но мне очень трудно найти что-то общее между мной и народом. Все разное. Все отличается даже не диаметрально, а так, как круглое отличается от синего, твердое от сладкого, мокрое от длинного...
Я и народ - мы по-разному едим, по-разному одеваемся, по-разному развлекаемся, по-разному работаем. Любим разное.
Я, например, пью вино, а народ пьет водку (и неизвестно, кстати, что честнее).
Я считаю лакомством устрицы и трюфели (и неизвестно, снобизм ли это мой или развитый вкус). А народ считает лакомством пельмени.
Из музыки я слушаю Хейфеца или Гульда, а народ слушает Стаса Михайлова или Ёлку. Когда в музыкальных вкусах я хочу быть ближе к народу, то слушаю Тома Уэйтса - ближе не могу.
Народ если читает, то Life News или ЗОЖ в бесконечном поиске чего-то нового. А я бесконечно перечитываю "Капитанскую дочку" Пушкина, "Анну Каренину" Толстого или "Всю королевскую рать" Уоррена.
В политическом смысле я хочу бесконечной свободы и беспрестанных перемен, а народ хочет твердой руки и стабильности.
В религиозном смысле народ верит в справедливость Страшного Суда. А я верю в Апокатастасис. Я верю, что всех простят.
Народ смотрит телевизор, а я не смотрю.
На первый взгляд, единственная общая для нас вещь - это презрение друг к другу. Всех этих людей, таких разных, я легко описываю словом "народ", которое в моих устах звучит в лучшем случае снисходительно. Меня люди, которым вообще известно о моем существовании, наотмашь записывают в либералы и оппозиционеры, хотя я и не либерал, и не оппозиционер.
Объединяющее нас презрение - это негативное чувство, не способное никого объединить.
Но есть еще одна вещь - я нашел! - еще одна вещь, которая объединяет меня с народом. Это мое ремесло.
Если бы я был врачом, я бы лечил всех людей, вне зависимости от того, слушают ли они Стаса Михайлова или Гленна Гульда. Люди относили бы ко мне подобострастно или хамски, дарили бы коньяк или воровали бы больничные полотенца, но я все равно бы их лечил. Они рассказывали бы мне о целебных свойствах древесного гриба, но забывали бы вовремя принимать таблетки и даже просто мыть руки. Я бы расстраивался, но это никак не влияло бы на мое врачебное поведение.
Если бы я был учителем, я учил бы детей делить дроби вне зависимости от того, пьют ли родители этих детей вино или водку. Люди ругались бы на своих детей за то, что я поставил им двойку, или ругались бы на меня, чтобы я поставил четверку. Я бы огорчался, но все равно учил бы их детей делить дроби.
Если бы я выращивал хлеб, люди бы ели мой хлеб, и это всерьез бы нас объединяло.
Но я - рассказчик историй. Я всерьез верю, что истории нужны людям больше, чем хлеб, больше, чем научные знания, и больше, чем лекарства. Во всяком случае, я видал, как люди живут без научных знаний, без лекарств и даже почти без еды. Но я никогда не видал, чтобы люди жили без историй.
Еще больше истории, которые я рассказываю, нужны мне самому. Без историй мое время идет по кругу: утро-день-ночь, осень-зима-весна-лето. Истории делают время линейным, сообщают времени смысл.
И вот я рассказываю истории. Я рассказываю их людям и про людей. Иначе невозможно. Мне нужны люди, про которых я пишу, и люди, которые меня читают. А я нужен им, иначе они бы не читали меня.
При этом мне, по большому счету, не нужно, чтобы истории мои были оценены или хотя бы поняты. Мне достаточно, чтобы истории были рассказаны. Мне нужно, чтобы истории были рассказаны про кого-то и кому-то. Кроме народа - не про кого и некому. Это нас объединяет.
Прочтя мои истории, люди довольно редко благодарят меня за них. Чаще ругаются: называют меня козлячьей рожей, жидомасоном и либерастом. Иногда угрожают. Обязательно найдется кто-нибудь, кто напишет: "Какой же отвратительный стиль у этого Панюшкина". Я, конечно, расстраиваюсь, особенно с тех пор, как в средствах массовой информации появилась возможность комментировать (все равно как пациент получил бы возможность оставлять свои комментарии в истории болезни).
И тем не менее мы нужны друг другу. Чем больше расхождений между мною и моими героями (они же читатели), тем драматичнее история. Если представить себе, что однажды мои читатели (они же герои), не вынеся разногласий, разорвут меня на куски, я стану историей, которая рассказывает сама себя.
В некотором смысле это высшая цель, которую ставит перед собой рассказчик историй. Как игрок в скраббл ставит перед собою цель выставить на поле все случайно доставшиеся ему буквы.
* * *
Повторю то, что я сказал в начале: на мой взгляд, это очень хорошая статья, потому что она знаменательная, потому что точно отражает умонастроения, господствующие среди наших лучших, то есть наиболее обеспеченных людей. Значит, тексты, написанные на ту же тему В.Шендеровичем, К.Собчак, Б.Акуниным и прочими знаменитыми писателями, можно уже не читать - не от недостатка уважения к нашим властителям дум, от чего боже сохрани, а просто из экономии времени.
Знамением времени в наши дни является проводимое в мыслях, в разговорах, в выступлениях, в печатных текстах четкое разделение "народ - не народ", то есть мыслящий, говорящий, выступающий или пишущий субъект старательно и по многим различным признакам отмежевывается от народа. При этом народ, согласно требованиям политкорректности и просто здравого смысла нигде не называется чернью, но признаки разделения приводятся такие, что слово "чернь" явственно читается между строк. Все сказанное в полной мере относится и к тексту В.Панюшкина, благодаря чему он и показался нам хорошим. Ведь что такое народ? Очевидно, что В.Панюшкин и его единомышленники подразумевают под этим словом просто-напросто лиц, работающих по найму (у одних авторов это сказано прямо, у других без труда читается между строк). Отмежеваться от этой публики - благое дело: ведь она, несмотря на все предоставлявшиеся в 90-х широкие возможности, не приобрела никакой собственности, не обзавелась капиталом и наемными работниками, проявила пассивность, тупость и недостаток креативности, а потому и должна продавать свою рабочую силу на рынке труда. Что ж, это был ее выбор, но глупо надеяться, что креативная часть общества, в том числе и В.Панюшкин, согласится якшаться с таким человеческим отстоем и тем более составлять с ним единый народ. Нет, это совершенно разные народы, и представителям обеспеченных слоев, особенно молодежи, необходимо постоянно это втолковывать, дабы удержать их от неуместного и опасного братания.
Чтобы выполнить эту задачу удержания (или разделения), автор, как и всякий автор, должен быть убедительным. Даром убедительности В.Панюшкин обладает в высокой степени. Весьма поучительно рассмотреть приемы, которые он использует для внедрения своих идеалов даже не в мозг (это старо), а прямиком в подсознание юного читателя. "Народ" вообще-то понятие зыбкое, сражаться с ним, как с древним Протеем, очень непросто: ударишь его в одно место - он увернется, поразишь его в другой орган - он скажет: "Это не мое". Поэтому чтобы победить его (то есть представить в идиотском виде), надо представить его не многоликим и зыбким, а твердым, вполне сформировавшимся, имеющим неизменные признаки, что В.Панюшкин успешно и делает. Народ: 1) предпочитает вину водку; 2) предпочитает пельмени устрицам и трюфелям, вкуса которых не понимает; 3) слушает непременно Стаса Михайлова или Ёлку, не врубаясь в Хейфеца или Гулда; 4) читает "Лайф Ньюс" или "ЗОЖ", пренебрегая Пушкиным, Толстым и Р.П. Уорреном; 5) хочет твердой власти и стабильности, ради которых готов с легкостью поступиться бесконечной свободой и беспрестанными переменами; 6) верит в справедливость Страшного Суда, то есть мечтает о свирепой мести своим обидчикам, тогда как В.Панюшкин желает всеобщего прощения и верит в него; 7) смотрит телевизор, в отличие от В.Панюшкина. Также народ склоняется к тому, чтобы разорвать В.Панюшкина на куски за его писания, а пока до этого еще не дошло, обзывает его козлячьей рожей, жидомасоном и либерастом. Сразу похвалим В.Панюшкина и его единомышленников за упорное соблюдение политкорректности: до публичной брани они никогда не опускаются, в их писаниях масса самоуничижения, самоиронии, реверансов в сторону народа и проч. Местами в них даже прокрадывается тень этакого шутливого сомнения в собственной святости. Оно и понятно: народ пока что выполняет массу всяких необходимых дел за небольшую плату, и если его чересчур раздражать, он может прекратить этим заниматься. Те, кто получает большую зарплату, положения не выправят, ведь их зарплата зарплатой, по сути, не является, поскольку выдается не за труд и, как выражаются разные бестактные писаки, "несет в себе коррупционную составляющую" (а я бы выразился иначе: "служит свидетельством активности, деловитости, креативности и воздаянием Божьим за эти прекрасные качества"). Креативность креативностью, а тупицы, чтоб вкалывать за мелкий прайс, все же пока нужны. Значит, и разговаривая с ними (или о них), надо проявлять мудрость и терпение.
Тот, кто первым придумал представлять народ чем-то твердым, оформившимся, имеющим общие качества, распространяющиеся на всех представителей народа, сделал, несомненно, великое дело. Ведь речи В.Панюшкина и его единомышленников вовсе не имеют целью выявить истину, поскольку и дураку ясно, что есть огромное количество работяг, которые читают классику, кривятся от телевизора, плевать хотели на Стаса Михайлова и т.д. Ясно и то, что многие предпочтения народа обусловлены просто определенным уровнем его доходов и меняются в зависимости от этого уровня. Был при Советской власти реальный доход народа в разы выше, не знал народ мороки с ЖКХ, лечением, образованием, чиновниками - вот и читал, и слушал, и кушал другое и по-другому, нежели сейчас. И твердая власть народу нужна только затем, чтобы уберечься от непрестанной креативности собратьев В.Панюшкина, которая всегда сводится в конечном счете к тому, чтобы еще малость облегчить кошельки трудящихся (а откуда еще брать деньги?). И свирепого воздаяния народ хочет не столько по природной своей свирепости, сколько потому, что в его тупых мозгах не укладывается, как это можно вытворять с ним, народом, всякие лихие дела и потом призывать ко всеобщему прощению (призывают, разумеется, те, кто жил хорошо и ничего не претерпел, даже наоборот - поднялся из своего "совкового ничтожества").
В.Панюшкин и др. всё это прекрасно понимают. Но они понимают и другое: единого народа нет, есть два народа: один - тупой и пассивный, другой - активный и креативный, и второй необходимо защищать от первого, воспитывать в нем самоуважение, почтение к успешности, здоровую брезгливость по отношению к неудачникам. Нельзя позволить размыть креативность и прочную материальную обеспеченность элиты, тесно общаясь с народом и входя в его положение, тем более что его положение при правильном общественном устройстве плачевно всегда, причем по его же вине. В.Панюшкин и др. вовсе не хотят доказывать недоказуемое разным умникам и смутьянам из среды того же народа. Нет, они обращаются к креативной молодежи. Они щедро придают креативной молодежи черты существа высшего (при этом не важно, что про Гульда и Хейфеца она отродясь не слыхала), желая вселить в нее
гордость за свой класс (точнее, уже народ). Глупо иметь целью истину, которая всегда относительна и к тому же изменчива во времени. Нет, надо стремиться не к таким эфемерным целям. Цель В.Панюшкина - это прочное устройство общества, в основе которого лежит признанное всеми разделение на два класса (или на два народа). Заветная черта, "ее же не прейдеши".