Дрозд Тарас Петрович
конечно же

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дрозд Тарас Петрович (dtp-spb@mail.ru)
  • Обновлено: 14/12/2012. 143k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  •  Ваша оценка:


       Тарас Дрозд
      
       конечно же
      
       повесть

    Другу моему Геннадию Половинкину

      
      
       Конечно же, согласитесь, вся прелесть этой жизни распахивается для человека тогда, когда ощущаешь себя совершенно свободным. Жилплощадь, прописка, зарплата, и прочие зависимости от прочего становятся "глубоко до лампочки". До люстры с пятью светильниками. А ты, внутренне наполненный ритмом симфоджаза, паришь. И не просто паришь, а в троллейбусе из Симферополя в Алушту.
       Именно туда мы и катили. Я и два моих друга. Виталич и Валентиныч.
       Ладно, оговорюсь сразу. Друзьями они считали себя. А меня - приятелем по работе. Приятным приятелем, каламбурили они. Я-то думал, что после нашей крымской поездки они тоже назовут меня "братишкой", "корешком" или "стариканом". Может быть, поэтому история эта и не даёт мне покоя. Произошла она давно. Так себе, банальщина. Но нет-нет, да и всплывает в памяти.
       Прикатываем, значит, мы в Алушту. А там всё плавится и испаряется. Автобус, на котором нужно было ехать от автовокзала, просто дымился. А курортники внутри его слиплись. Но об этом совершенно забываешь, когда автобус выплывает на гору и панорама открывается как бы вдруг. Море своим чудом бьёт, конечно же, наповал.
       На конечной к дверям автобуса подошли люди в повязках.
       - Предъявите билеты.
       Там такой оригинальный контроль. Не выпустят. Хорошо, Виталич купил у кого-то по дороге талоны. Виталич дальше и вёл. Он был в тех местах в прошлом году.
       - Вся прелесть Рабочего уголка, - заливал он нам, - заключается в том, что море здесь начинается из-за угла.
       Сначала мелькнуло всё-таки море, а потом мы дошли до ближайшего угла. Но это было неважно. Главное, что от первого впечатления наполняешься. Как резиновый шар. И готов улететь. Хочется, чтоб тебя унесло. Но не уносит. В силу заземлённости.
       Виталич снимал там в прошлом году какую-то комнату с удобствами. К хозяйке этого частного пансионата они с Валентинычем и направились. И я с ними по дороге. Тоже в санаторий, только натуральный. Под названием "Тридцать лет Октября". Я-то приехал по путёвке. Не как они, дикарями. Пока я оформлялся, они уже вернулись и ждали у входа в главный корпус. У них ничего не выгорело. Хозяйка сказала, что мест нет. Нужно было заранее.
       Мы двинули в пивбар. По настоятельной просьбе Валентиныча. Того хлебом не корми, дай лишь пару кружек "завалить". Квартирное бюро находилось напротив. Куда поплёлся Виталич. А мы с Валентинычем расположились на двух чурбаках от распиленного дерева. Их огромных таких штуковин состояла мебель пивного заведения. В очереди стояли по очереди. А потом утолили жажду. Первое впечатление, тот миг, когда пиво проникает вовнутрь, такое холодное, не передать. Оно даже лучше, чем первое впечатление от моря. А потом, когда уже по две, начинаешь, конечно же, рассматривать публику. Запомнили две юные "верёвки". Они с таким вниманием и так наивно слушали речи двух представителей какой-то братской страны, что нас разбирал смех. Женщина всегда актриса. Особенно на международной арене.
       "Верёвки" - выражение Валентиныча. Он, пожалуй, единственный, кто мог у нас на работе составить мне конкуренцию в пополнении фольклорного запаса. "Верёвки" происходят от слова "раскручивать". Они сначала раскручивают, а потом раскручиваются.
       Короче, Валентиныч "торчал" на "верёвках", а я начал что-то насчёт пива. Почему оно здесь лучше, чем у нас в Ленинграде. У нас на Неве и береговом её граните пиво, откровенно говоря, "дерибас". Это словечко я сам когда-то притащил в школу ещё в пятом классе. Вряд ли оно пришло к нам из Одессы. Потому что означает что-то некачественно сделанное. А, может быть, потому и оттуда. Оценка одесситов по этому вопросу будет необъективной. У них объективно только чувство юмора. А чувство патриотизма подсказывает, что словцо это наше, питерское.
       Короче, пока мы сидели за пивом, наш Виталич беседовал у квартирного бюро с белокурой, стройной, годов двадцати трёх.
       - Вы один?
       - С другом.
       - Мне бы лучше двух девочек...
       - Да мы не хулиганы.
       - А где ваш друг?
       - На причале. Встречает теплоход.
       Он прилетел к нам и даже чуть от пива не отказался. Начал кричать, что есть вариант, молодая, красивая хозяйка, только, Валентиныч, я тебя умоляю, не начинай её тут же раскручивать. А мы протягивали ему кружку, чтобы немного остыл.
       Они решили идти без меня. Попросили остаться, или "валить" на пляж. А после встретимся. Но какое там, к чёрту, встретимся, если этих пляжей один за другим. Конечно же, они не захотели почему-то чтобы я шёл их провожать. Я и не настаивал.
       Потом рассказали в подробностях. Оказалось далеко в гору. Останавливались отдыхать чуть ли не через каждые пятьдесят метров. Первой начала словесное "ля-ля-ля" хозяйка.
       - Вы откуда?.. Да вы что?.. Да я сама тоже ленинградка!.. Из Купчино, у меня там мама, вышла вот замуж, а домой езжу каждую зиму отдыхать...
       Думаю, понятно. Летом она выколачивает из курортников деньги, а зимой отправляется на заслуженный отдых. Но красивая, ничего не скажешь. Хотя за этой красотой чувствовалась мерзлота рационализма, как выразился Виталич. Он у нас мастак по образным определениям.
       Хозяйка задала им более конкретный вопрос. Женаты ли ребятушки.
       - Я холост, он разведён, - ответил Валентиныч.
       Когда они доползли, Валентиныч уже читал стихи.
       - Пусть лучше заполнят развратнее нет ничего... Спать с мужем законным, когда ты не любишь его!..
       Или подобную муру.
       - Ну, вы артисты! - заключила Света, творенье красоты небесной, и объяснила земную суть дела.
       И вот с этого момента всё, что происходило у них там, во дворе хозяйки, я узнавал в искажённом виде. Совершенно в непригодном для анализа. Почему дальнейшее поведение моих ковбоев было просто непонятным. Это потом, зимой, когда состоялся наш спор, они рассказали, как всё было на самом деле. А до этого я был в неведении, хотя думал, что знаю суть и даю верные советы. Одурачили меня лихо. Это надо записать им в актив.
       Конечно же, они договорились. Считали, что через меня правдивая информация приобретёт у нас на работе неверное толкование. Не хотели лишних заморочек. Из-за чего правды я не мог знать. И не узнал бы, если б не наш спор.
       Я расскажу покороче. Зачем сначала первая история, неверная, а потом истинная. Не детектив, было бы что интриговать. Хотя кое-что мне до сих пор непонятно. Например, почему они до сих пор меня ближе "приятного приятеля" не допускают? Я ведь старался. Наступал на гордо собственной песне. Короче, я рассказываю так, как было на самом деле. О чём узнал потом.
       Света ввела их в комнату и объявила.
       - Вот здесь. Эта комната. Вход отдельный. Здесь живут две девочки из Москвы и ещё одна полуторная кровать свободная. Вы сегодня переночуете на ней, а завтра переедите вон туда. Завтра оттуда уезжают.
       И она показала на одну из дверей нехитро слепленного из досок барака, расположенного напротив.
       Мужики мои должны были сперва посмотреть друг на друга, а потом уже на хозяйку. Согласитесь, их положение складывалось любопытно с самого начала.
       - Девочки хорошие, скромные, - по-деловому объясняла хозяйка Света. - Ничего страшного. Скажите, девочки сегодня мы с вами переспим, а завтра переселимся.
       Интересное предложение, не правда ли?
       - Они молоденькие, так что вы их не обижайте. Но я думаю, вы найдёте общий язык. Насчёт спиртного должна сразу предупредить.
       - Что вы, что вы! - замахали руками наивные парни. - Мы только в рамках приличия.
       - Вы впервые в Алуште? - хозяйка должна была улыбнуться. - Всё изменилось. Здесь, в Уголке, теперь только пиво. А за остальным нужно ехать в город. Я объясню, как удобней добираться. Так что вы не стесняйтесь. Ключ спрячете вот сюда. Для начала было бы неплохо угостить меня сигаретой.
       Тут мужики её разочаровали. Они были некурящими.
       По их рассказу, в комнате негде было повернуться. Две одноместных койки по обе стороны от двери и полуторка от двери напротив. Свободного пространства между кроватями квадратных метра полтора. На этих квадратах располагались ещё два стула с металлическими ножками, явно из какого-то пункта общественного питания, и тумбочка с букетом цветов в стакане.
       Встретились мы в известном баре на набережной. И двинули на пляж. На первый попавшийся. Мне они поведали, что хозяйка поселила их в отдельную узкую комнатку на двоих и предупредила, что за стенкой, в другой комнате, проживают скромные москвички. Я поверил. Рассказ был правдив.
       Накупались мы до одури. И, конечно же, до колик в животе настебались. То есть выплеснули свою иронию по отношению к окружающему. Потом долго изучали заведения на набережной. Знакомились не столько с интерьерами и ассортиментом, сколько с обслуживающим персоналом. Практикантки из торговых и кулинарных училищ разговаривали только по-украински. Толстые ноги и золотые коронки во рту. Местная эстетика.
       Потом я пришёл к себе и познакомился с напарником по номеру. Сожителем по предстоящему санаторному отдыху. Шахтёр, но откуда-то не из Донецка. Старый. Если мне тридцать, то ему сорок, а на вид все пятьдесят. Но шустрый, эдакий живчик. С юморком, с матерком. Имени не помню, не то Коля, не то Толя. Мужик оторвался от жены и детей, и ему не терпелось поскорее и "того" и "этого". Больше пока имелось "этого". Выпить. Насчёт "того" он потом разгулялся. Меня разбирал смех, а порой просто коробило от его примитивных методов общения с женским полом. А так-то я был с ним солидарен. А что? Пройдут века, рухнут одни империи, возникнут другие, вымрут нынешние питекантропы, появятся неандертальцы, а юг и море останутся. Вечными, как и южные отношения.
       Шахтёр предложил перекусить с ним в номере. Я достал пару банок, от которых у него глаза на лоб полезли. Он достал бутылку. Чего меньше всего хотелось. Я мало употребляю. Не пил бы вообще, но без этого не обойтись в джунглях человеческих отношений. За знакомство пришлось с шахтёром. Мы выпивали, курили и наблюдали за публикой с балкона. И поливали друг другу сальности. А про что ещё говорить в мужском обществе? Хотя я люблю, чтобы интеллигентно, изысканно. Шахтёр раздражал меня своим дубовым юмором. Даже печальные мысли приходили. Ведь и Ленинград-то наш "жлобеет" прямо на глазах.
       А мужики мои добрались в тот вечер до своего пристанища, но москвичек не застали. Были, но сплыли. На танцы, скорее всего. При входе во двор хозяйки имелось сооружение из досок и рубероида с двумя дверьми. Уборная и душевая. С металлической бочкой на крыше, чтобы вода от солнца нагревалась. А внизу труба с вентилем. Умывальник. Здесь и произошло первое знакомство с обитателями частного санатория белокурой хозяйки. Барака на четыре комнатки. В каждой двери маленькое оконце, чтобы хоть какой-то свет, а внутри две односпальные кровати. На два человека. Или на два с половиной. Вот и посчитайте, сколько имела хозяйка в день, если такса с одной отдыхающей головы два пятьдесят. И половину с ребёнка, если он не занимает отдельное место. Были там какие-то Таня с Маней, уезжающие завтра в Днепропетровск, видимо, на их площадь и должны были перебраться мои ковбои. Была светловолосая пара из Прибалтики. Была Валя, прилетевшая с шестиклассником-обормотом из Петропавловска, что на Камчатке. И была ещё строгая мама с прячущей глаза шестнадцатилетней дочерью. Как только Валентиныч задавал глупый вопрос "Как дела, как погода?" - мама тут же уводила дочь в комнату.
       Представительниц Днепропетровска и Петропавловска объединила тема предстоящей ночёвки Виталича и Валентиныча с хорошими, по их выражению, скромными девушками из Москвы. Тема беззастенчиво интерпретировалась. Мужики переоделись и рванули на танцы. Я в это время веселил шахтёра.
       В тот первый вечер мы убедились, что женского пола в этом райском уголке предостаточно. Публика, правда, потешная. Взрослые флиртуют открыто и с достоинством. А молодняк делает вид, что не желает ничего такого. "Мусчины" напоказ свою ленивость и разодеты по моде "я родился спортсменом, мне на всё наплевать". "Тёлочки", наоборот, расфуфырены, хоть на витрину, и презрительные усмешечки, дескать, я не такая, я жду трамвая.
       Вернулись они с танцев, а москвичек нет. Укладываться без них было бы не по-джентльменски, поэтому вышли под звёзды. Темнота там - хоть глаз коли. И небо впечатляет. Они сели около умывальника, и тут во двор две фигурки шмыг. И во дворе сразу хи-хи-хи, ха-ха-ха. Подружки из Днепропетровска тоже москвичек поджидали, чтобы сообщить радостную новость.
       В комнате познакомились. Полненькую и смуглую, с чёрными глазами и чёрными вьющимися волосами, звали Леной. Алёна, как уточнила она. А её подружку, более хрупкого телосложения, сероглазую, с классически подобранными наверх волосами, звали Наташей. Студентки из первого медицинского. Узнав, что соседи по комнате из Буммаша, они начали юморить: чего у них больше, "бума" или "маша"? Ковбои загарцевали в ответ: везде в мире лечат от одного, а люди умирают от другого, а наши медики от чего лечат - от того пациенты и умирают.
       Валентиныч предложил закрепить знакомство, поскольку "наши города не только столицы, но и города-герои". И достал сосуд почти литрового содержания.
       - А мы не пьём, - заявили москвички.
       - Вообще? - мужики, конечно же, не поверили.
       Валентиныч достал сухое вино. Безрезультатно.
       - А такую водку вы пьёте? - он выставил бутылку минеральной.
       - Такую пьём.
       - Тогда поехали, - и Валентиныч пояснил. - Главное - не отрываться от традиций. Так ведь можно и родину продать.
       И начался классический трёп. Словесный смак. Магнитофон создал соответствующий фон. Эту штуку они привезли с собой.
       Спать им предстояло на полуторной кровати. Девушки рассказали, что раньше здесь ютилась женщина с ребёнком. Платила она три пятьдесят. Мужики заплатили как за две кровати, пятёрку. Девушки обсудили хозяйку. Но ковбоев эта тема не трогала. Они были уверены, что завтра переедут в отдельную комнату. Желание это у них тогда же, после первого знакомства, укрепилось. Потому что москвички оказались так себе. Наташа ещё ничего, а Лена как-то не впечатляла. Не совсем для парного катания на санках.
       Отдых был впереди со всеми непредвиденными вариациями. Любим мы проигрывать интерпретации под свой джаз-оркестр. Забывая, что музыка - это хоть и красиво, но фантазия, далёкая от настоящей жизни.
       Как им там спалось в первую черноморскую ночь, не знаю. Особенно, если рядом на отдельных койках по русалке. Думаю, эту тему проигрывали их мысленные джаз-оркестры. Но всё было в рамках. Правда, я об этом тогда ничего не знал.
       На следующий день мы разминулись. За мной увязался шахтёр. Пивбар не "функциклировал", не повезло. Ждать предстояло неизвестно сколько, и я подчинился шахтёру. Он повёл меня на пляж нашего санатория.
       А мужики проснулись поздно. С вечера было выпито всё, и за папу, и за маму, и за бабушку. Поэтому тянуло на водичку.
       Возле умывальника прелестная хозяйка пожурила насчёт музыки до глубокой ночи. И поинтересовалась как прошло знакомство. Найдён ли общий язык с москвичками?
       - Света, а где твой муж? - поинтересовался в свою очередь Валентиныч.
       - Деньги зарабатывает, - ответила хозяйка. - Водит троллейбус из Алушты в Ялту.
       - Чем же ты занимаешься в его отсутствии? Живёшь интересной жизнью?
       - Нянчу вон, - и Света показала на складную коляску.
       Там сидел годовалый бутуз. По рассказам мужиков, что-то большеголовое, без малейшего проблеска мысли на будущее.
       Ещё хозяйка поинтересовалась, почему её вчера не угостили. Валентиныч пообещал исправиться.
       Потом они спустились вниз на набережную и, уверен на все сто, зашли на пункт междугородних телефонных переговоров. Дело в том, что Валентиныч - странный парень. Холост, за тридцать, имеет комнату в коммуналке, а вот Дульсинею выбрал себе с мужем и двумя детьми. Сначала все у нас думали, что это так, очередная страница в творческой биографии. Но страница растянулась на роман. Прошло три года как они перехлестнулись, мы приехали на юг развлекаться, а он каждый день звонил ей на работу. Чтобы просто поболтать. Представляете?
       Виталич вряд ли звонил в Ленинград. Или очень кратко. Привет, доехали нормально, пока. У него с женой давно не клеилось. Но не распрыгнешься. Дочь и однокомнатная квартира. Даже если разводиться, он никаких условий для себя не потребует. Потому что жилплощадь её, жены. Виталич не коренной ленинградец, приезжий. Хотя есть одно "но". У его жены была двухкомнатная квартира с родителями. А родители Виталича дали денег на хороший размен, чтобы у сына с женой была отдельная. То есть, права на свои квадратные метры он имеет, однако, если дойдёт до развода, то ничего для себя требовать не станет. Благороден, видите ли. Он и женился-то потому, что она забеременела. Ещё студентами. Проявил джентльменство на свою голову.
       Короче, они в тот день пошли на другой пляж. На который указали москвички. Дамы их ждали. Умудрившись в невообразимой толчее расположить в ряд четыре переносных лежака. Девушки, наверное, после вечернего застолья на что-то надеялись. Просто на продолжение знакомства. Виталич и Валентиныч экземпляры весьма необычные в нашей фауне. Но на пляже произошёл обратный эффект. Вечером девушки были в одежде. А тут в купальниках, которые только подчёркивают. Стало ясно, что Лена совершенно не в той эстетической весовой категории. И Валентиныч скис. Юмор испарился. Тут же ушёл купаться. Часа на два. Девушки спросили, с какой ноги он встал. Виталич ответил, что он не встал, он сполз.
       Дело в том, что по безмолвной договорённости на Валентиныча выпадала Лена. Бывает так, когда без слов ясно: эта - твоя, эта - моя. Когда я их увидел, то сразу врубился, что именно такой расклад. Наташа поминиатюрнее, и Виталич уступал в росте Валентинычу. И было в ней ещё что-то, поясняющее, что они с Виталичем одного поля яблоки.
       Общения на лежаках у них не получилось, хотя Лена задавала чересчур прямые вопросы.
       - Вы, конечно же, женаты, и приехали развлечься?
       Виталич отвечал за двоих. Что они птицы свободного полёта, приехали зарядиться положительными эмоциями, а то аккумуляторы за зиму напрочь сели, и так далее.
       Валентиныч же в основном нырял, не забывая выныривать. Море - это чудо. Становишься совершенно другим человеком. Оно лечит не только солями своими. Оно проникает внутрь и разлагает ржавчину от пережитого. И зарождает надежды. А надеждами, собственно, и жив человек. Если говорить литературным стилем. Хотя эта история высокого стили, по моему, не достойна.
       Девушки принимали только ультрафиолет. Остальные солнечные лучи вредны. А себя нужно беречь. Лучший доктор каждого - он сам. Это они заявили как будущие врачи. Когда девушки ушли, Валентиныч конкретизировал задачу.
       - Сегодня вечером отрываемся. Мы себе фирменных верёвок снимем. Этот детский сад меня не вдохновляет.
       Конечно же, они сгорели. Накатил угарный сон, подвела беспечность. В пивбаре я их не узнал. Покраснели как свежевымытые индейцы. За пивом мне было поведано, как они вчера познакомились, но москвички оказались "не фонтан". Спалось им в отдельной комнате отлично. На пляже они сегодня ещё раз убедились, что москвички не вдохновляют к творчеству, поэтому к предстоящему вечеру они полны сил. Мы с шахтёром в свою очередь рассказали, что вчера "дали слегка" и тоже впечатлений желаем. Все прямо ёрзали от предчувствий.
       Перед танцами Валентиныч поволок нас к междугороднему телефону. Вылез оттуда потный и счастливый. Я не понимал. Если у тебя такая любовь, то зачем было на юг ехать? А он протягивал нам с Виталичем оставшиеся пятнашки.
       В Рабочем Уголке находится база отдыха Львовского политехнического. Танцплощадка этой базы служит и сценой для выступлений, и ареной для спортивных состязаний, и полем для танцевально-амурных игрищ. Когда мы туда добрались, там как раз заканчивалось какое-то культурное мероприятие. В заключении группе смуглых девушек и парней из какой-то смуглой страны предложили спеть что-нибудь своё. Иностранцам преложили поучаствовать в нашей показухе. Те не хотели, но потом исполнили. Не смогли отказать из вежливости. Слушатели еле дождались окончания. И, наконец, ведущий объявил в микрофон сакраментальную фразу: "А теперь дискотека!"
       Место там красивое. Круглая площадка с приспособлением для эстрады и, уходящий вверх, к корпусам, амфитеатр. Под открытым небом. Мини-Коллизей. Врубили музыку, и на лавочках амфитеатра сделалось посвободней. Мы устроились поудобней для обозревания очередной клоунады. Шахтёр пару раз зевнул и сказал, что ему здесь делать нечего. Одна молодёжь, а он старый хрен. С поседевшей ботвой. Поэтому пожал мужикам руки, мне лишь махнул, и отчалил в неизвестном направлении. Парочку-другую танцев мы пропустили, а потом я начал их тянуть. Чего сидеть, хоть разомнёмся. Валентиныч согласился. И направился к конкретной цели. Гибкая блондинка с двумя подружками. Которые занимались гимнастикой под музыку. Мы устроились рядом размахивать конечностями. Блондинка вдруг кому-то просигнализировала. Рядом с ней очутились два стройных темнокожих. Из тех, что недавно пели. Она в центре, а марвы-телохранители по краям. Одного из низ блондинка так смачно чмокнула, что мы тут же вернулись к сидящему Виталичу. Тот откровенно ржал. Говорил, что мы совершенно не интернационалисты.
       Дождались, наконец, медленного танца. Я пригласил какую-то сидящую неподалёку. Мужики остались. Хотя Виталич давно посылала глазами биотоки в одну сторону. Причём там его сигналы принимались и излучали ответ. Округлое личико, чёрные локоны, белая блузка с украинской вышивкой, а под ней такие вулканы!.. Планета-загадка. И ещё вельветовые джинсы. Подчёркивающие всё, что надо подчеркнуть. Короче, он глядел на неё, она на него, а мы с Валентинычем, слегка завидуя, тоже на него. Не понимали, какого дьявола он сидит с тупой рожей? Дивчина, с которой Виталич завязал визуальных контакт, спустилась на площадку, предлагая таким образом контакт продолжить. А он как будто кол проглотил. Он у нас иногда "молотит" под скромника. Ну и дождался. К дивчине подвалил атлет. Почти Давид Микеланджело. Такое же тело, и такие же, как у скульптуры, глаза. Но получилось забавно. Большой вертится, что-то мычит, а эта маленькая очаровашка без слов даёт понять, что "не может быть и речи". А большой не врубается. Мышц много, а с извилинами напряжёнка. Думает, раз он большой, значит, всё решаемо. Кинокомедия.
       Около столов с радиомурой появился дядя. Судя по галстуку, начальник. И объявил, что танцы окончены. Через пятнадцать минут отбой. Гостей просим не задерживаться на территории лагеря. Он вернул микрофон ведущему, который тут же сверкнул юмором.
       - Ну вот, друзья, так всегда на юге. Только начнёшь, как уже надо кончать.
       Загоготали представители отечественного спорта. Остальная публика выражалась словами. Со всеми прелестями русского языка. Где определения "чудак", "дурак" и третье с мычащей согласной подразумевают разное отношение. Причём девушки не стеснялись присутствия мужчин.
       Виталич поймал прощальный взгляд. Сожалеющий, что он подходит под одно из трёх словечек. И дивчина пошла по лестнице вверх, к корпусам. И мы двинули по лестнице вниз, на выход. Виталич оглядывался, дёргался, но было поздно. Планета-загадка с впечатляющими вулканами уходила к звёздам, а у нас был иной путь, земной. Контакта не получилось. Я его успокоил. Завтра мы на пляже её "снимем". Валентиныч поддерживал. С тем и разошлись.
       В тот вечер мы с шахтёром стояли на балконе и пытались по голосам определить, где какие соседки проживают. Когда мне надоел словесно-эротический маразм, я пошёл спать. А шахтёр продолжал трели соловья. Соловья - полового разбойника.
       Мужики после танцев заторопились к себе. Там должны были произойти изменения насчёт проживания. Перед танцами они этот вопрос уточнить не смогли. Хозяйка отсутствовала. Этой ночью им хотелось лечь по-человечески. На разных кроватях в отдельной комнате.
       Свет горел только у девушек-москвичек. Они оценили свежий ковбойский загар. Валентиныч допотопно съюморил.
      
       О-па, о-па, жареные раки,
       Приходи ко мне, чувак, я живу в бараке.
      
       И уточнил.
       - Хозяйка спит? Девочки из Днепропетровска должны были освободить для нас комнату.
       - Да-да, считайте, что переселились, - закивали весело головами москвички. - У неё там другие уже. Муж с женой и ребёнок.
       Я узнал об этом только зимой и лишь тогда врубился, почему произошло всё остальное. По идиотской иронии судьбы. Из-за жлобской скупости хозяйки. Мои ковбои были обречены на совместной проживание с москвичками. Наверняка, они начали возмущаться. Наташа, - та, что поминиатюрней, - сделала большие глаза.
       - А чего тут непонятного? Для неё такой вариант выгодней. Вы уже заплатили. Уходить не станете. К тому же она считает, что предоставила вам райские условия. Имея в виду нас.
       И мужики смирились. Даже пошутили.
       - После совместного пребывания на этой кровати мы смело можем называться братьями. Не единоутробными, а единопостельными.
       Хозяйка, я уверен, почувствовала, что с этими романтиками можно устроить такой фокус. Со мной бы у неё номер не прошёл. Но я тогда ничего не знал. Мне сообщили, что ночь прошла отлично. Представляю, как эти два благородных идиота ворочались под одним одеялом, доставляя друг другу горячо ощутимые удовольствия от прикосновения к обгоревшей коже.
       Наутро они познакомились с хозяином. Москвички убежали на пляж, предложив одному из них перебраться на их кровать. Поняли, как будущие врачи, что ленинградцам на одной постели довольно тесновато. В результате они проспали до полудня. А после, возле умывальника, столкнулись с детиной метров двух. Валентиныч, как самый общительный, начал.
       - Как я понимаю, хозяин дома? Привет.
       - Наливай, - ответил хозяин. И показал два ряда лошадиных зубов. Каждый второй блестел золотом. На юге вообще любят, чтобы во рту был ювелирный магазин.
       Хозяина звали Костей. Смотрел он недоверчиво. Мужики пообещали вечером "накатить". Такие ребята.
       А потом мы встретились на пляже моего санатория. Под сокращённым названием "тридцатка". По дороге на который Валентиныч, конечно же, позвонил по межгороду. Встретившись, мы пошли на соседний пляж. Львовского политехнического. Там оказалось экзотично. Из воды торчит громадный камень как площадка для ныряния. Вокруг которой стоит веселье. Студенты, беззаботная молодежь. И они беззаботнейшим образом творили флирт направо и налево. Представляете, у тёмного ласкового моря колышется такое же другое море, человеческий взаимоотношений. А камни, бетонные плиты и сооружения с твёрдой поверхностью хранят признания тех, кто в этих морях наслаждался. Судя по надписям, встречались не только люди. Света плюс Игорь, Вова плюс Катя - равняется любовь, это ещё ничего. Здесь сходились целые города. Лара-Махачкала плюс Юрик-Ворошиловоград, Владик-Хабаровск плюс Оксана-Ужгород. Для искренних чувств не страшны большие расстояния. Да что там города, целые страны! Серьёзно. Ирины и Марины плюсовались с Даниэлями и Мануэлями из Сирии, Кубы, Анголы и даже Доминиканской Народной Республики. Хотя ни одна из них, уверен, даже на карте не покажет, где такая республика находится. Кому-то повезло меньше на этом празднике жизни, и он оставил более скромную надпись. "Дембель - 86".
       Интересующего человека мы на пляже не обнаружили. Не повстречали и особо привлекательных объектов. Но надежды не оставляли. А надеждами, собственно... Хотя об этом я уже говорил.
       После обеда мужики рванули за необходимым продуктом. Я остался на пляже. Взял лежак и присоединился к одной курортнице. Я её ещё в столовой приметил. Публика в санатории в основном пожилая. Молодая фигурка сразу выделяется. Звали её Зоя. Тоже почему-то из Москвы. А мужики пошли по набережной, ведущей из Рабочего уголка в Алушту. По которой можно слоняться часами. С одной стороны горы. С торчащими из зелени корпусами со всевозможными архитектурными изысками. С темно-зелеными стрелами кипарисов. Ниже сухой колючий кустарник. Ещё ниже смятые бумажные стаканчики, окурки, обёртки всех цветов и народов, куски ваты. С другой же стороны - один за другим обустроенные пляжи. И зелёная пелена, уходящая за горизонт. С постоянным звуком "пшух", пауза, "пшух-х", пауза, и снова "пш-ш-шух-х-х-х!" Безостановочно. Ну и, конечно же, народ. Чего только не насмотришься. До сих пор помню бочкообразную мамашу. Багрового цвета. Не от загара, от ярости. И потока отменной брани. Которым она полоскала своего сынишку. А сынишка в ответ. Неудобно ему было перед окружающими за такую свою мамашу. Валентиныч назвал происходящее одним словом. Зоопарк. Раньше это место называлось Профессорский уголок. А потом переименовали. Штришок - точнее не придумаешь.
       В Алуште они пробыли недолго. Знаменитых крымских вин не нашли. Вступили в действие решения, принятые не жителями Крыма. Пришлось взять традиционного крепкого. Зашли в универмаг купить батарейки для магнитофона и, выйдя, столкнулись со своими соседками. С Леной и Наташей. Те отдыхали в тенёчке. Ну и началось. Привет-привет, а мы смотрим, что это такое, до боли в позвоночнике знакомое. А ведь было решено дальше отношений не развивать. Провели вместе ночь в одной комнате - и достаточно. Переходим к водным процедурам. А тут вдруг полетела словесная лапша, началась клоунада. Причём Виталич, как он потом признался, больше всего и разошёлся. А Наташа смотрела на него серыми глазами будущего врача и усмехалась. Валентиныч потом заметил, что Наташа смотрит, как змея подколодная.
       Дома их ждал хозяин Костя. Меня они искать не пошли. Потом оправдывались, дескать, ты всё равно не пьёшь. А я бы не отказался. Я противник просто выпивать. Для меня главное с кем. Извините за повторение известных истин. Меня не пригласили по другим причинам. Чтобы я не знал об условиях проживания.
       Хозяин Костя встретил тщательно отрепетированным "Наливай!" Как только он, щёлкнув позолоченной пастью, заглотил стакан, вошла его спутница жизни. Света понесла на своего дорогого-ненаглядного. Зачисляя во все классы животного мира. И микроб, и жук, и змей, и орангутанг, и мамонт, и осьминог, и карась пучеглазый. Позже прозвучало "соколик мой ясный", мало чем отличающееся от орла-стервятника. Ботанику и зоологию Света знала хорошо. Ей налили, она успокоилась. Когда же амбал Костя пропустил второй стакан, картина повторилась. Пока и ей не налили ещё раз. Но как только Виталич задал вопрос насчёт обещанной отдельной комнаты, Костя, как из пулемёта, посыпал анекдотами. И даже выставил свою дорогую за дверь, так как продолжение не для женских ушей. В общем, дружная чета. Валентныч мог терпеть такие вещи, а вот Виталича надолго не хватало. Он Костю и выставил. Извини, нас ждут, надо переодеться. Со жлобами нужно их же оружием. Костя было упёрся рогом, так как в бутылке ещё оставалось. Но Виталич закупорил и спрятал. Пояснив, что это на вечер. Костя пообещал вечером дорассказать начатый анекдот. Валентиныч упрекнул друга, мол, зачем, парень хотел выпить, жалко, что ли?
       - Пошёл на фиг, - пояснил Виталич.
       При всей схожести они сильно отличались.
       В тот вечер я с ними не встретился. Мы как-то не оговорили планы на сумеречное время. И я был не в обиде. Я занимался москвичкой Зоей. А они - своими москвичками.
       Выпроводив Костю, мужики слегка вздремнули, переоделись и пошли пройтись. Наверняка до междугороднего телефона. Перед тем, как двинуть на охоту, на танцы. И, спускаясь вниз, у пионерского лагеря встретились второй раз за этот день с Леной и Наташей. У Виталича вновь открылся словесный фонтан. Первым попался ему под руку, вернее, под язык, пионерский лагерь.
       - Вам не кажется, друзья, что нам с детства прививают любовь к слову "лагерь"? Сначала пионерский. Потом спортивный, трудовой, либо труда и отдыха. Чтобы привыкнуть. Чтобы не пугаться, когда дойдёт до лагерей спецназначения.
       И тут же предложил.
       - А не устроить ли нам пикник на обочине? Для ознакомления с южной природой? Вы не против?
       По осуждающему взгляду Валентиныча он понял, что перегнул, но было поздно. Девушки уже были не против. И тут же рванули переодеваться. А мужики, пока есть время, сходили-таки на переговорный. Вернее, Виталич покорно поплёлся за Валентинычем.
       Москвички подготовили себя к пикнику с чувством, с толком, с расстановкой. Мужики оценили "прикид" и отправились на поиск места без особого энтузиазма. Крымские ландшафты не похожи на пленэры наших широт. У нас-то под каждым густом готов стол во всяком случае. А там травы почти нет, кустарник тощий и сухой, кипарисы обладают всеми достоинствами, кроме способности защитить от солнца. Мужики лезли из кожи вон, блистая остротами, но как ни умоляли девушек выпить хоть по чуть-чуть, результата не добились. Нет и всё, хоть стреляйся. Девушки, наверняка, ждали, когда "питерские тореадоры" начнут переходить ту грань хороших отношений, за которой они либо прерываются, либо превращаются в очень хорошие. Им не хотелось, чтобы неожиданные и оригинальные знакомые из Ленинграда эта грань переступили.
       Когда стемнело, ковбои объявили, что самое время пойти на ночное купание. Без этого никак нельзя.
       - Купаться только раздетыми, - поставил условие Валентиныч.
       Начинался переход грани. Пришли они на пляж "тридцатки". Перелезли через запираемый на ночь вход. И оказались в кромешной тьме. Свет с набережной не проникал под ребристые противосолнечные навесы. Ночью они защищали от луны.
       - Раздеваемся! - командовал парадом Валентиныч. - Если стесняетесь, то давайте сначала мы, а потом вы. Бояться некого, никто не увидит.
       - Мы не будем купаться, - ответила Лена-Алёна, улыбаясь своей глупой улыбкой, видной даже в темноте.
       Валентиныч обнял её и начал что-то весело "втирать". Раскручивать. Ответного смеха не последовало.
       А Виталич заставил себя не задавать вопросов. Понял, что последует занудное переливание из пустого в порожнее. Парень с опытом. Он лёг на лежак, заложив руки за голову. А она присела рядом. И начался разговор про луну. На юге она как живая. И совсем рядом. И возникает вопрос: где люди чаще воют на луну, на юге или на севере?
       Валентиныч завалившись на соседний лежак выдал довольно грубо.
       - Зачем же вы тогда сюда шли?
       Это, согласитесь, не в лучших традициях. Если уж начал джентльменствовать, то будь любезен, тяни до конца.
       Девушки тут же направились на выход. Виталич сделал другу внушение. Через ограду они успели перебраться первыми, чтобы помочь дамам. Виталич даже подхватил Наташу на руки, но она вырвалась, отрезала: "Не надо!" На обратном пути каждый думал свою думу и не желал, чтобы ему мешали её думать. Магнитофон врубили на всю катушку. У них была отличная кассета. Залихватские вариации симфонического оркестра под перестук джазовых ударных. Классика прошлых веков в современной аранжировке.
       На следующий день они вкратце рассказали мне на пляже про ночное купание, после чего Виталич заверил.
       - Всё, хватит. Мы сегодня новых верёвок найдём. Я это чувствую.
       Потом рассказали про утреннюю встречу с хозяином Костей. Тот словно караулил мужиков около умывальника. Со своей золотозубой репликой "Наливай!" Мужики ответили, что завязали.
       - Ничего не осталось, что ли? - не поверил Костя.
       И больше не улыбался. Наоборот, в нём появилась озлобленность. Как будто впервые столкнулся с наглецами, поселившимися на его исконной территории и не желающих платить дань. Но это лишь на мгновенье. Затем мастерское переключение на другую улыбку. Словно говорящую, что всё то золото, которым я сияю, это наше с вами золото, мне для вас ничего не жалко, я только временно его во рту ношу. И такое же золотое, добродушное приглашение.
       - Ничего, ещё выпьем. У меня день рождения послезавтра. Я вас приглашаю. Послезавтра, не забудьте.
       Я рассказал мужикам о взаимоотношениях с Зоей. Как мы с ней сходили на танцы, подрыгались немного, и всё. На большее у меня не хватило желания. Мужики поинтересовались, где же она, покажи хоть. Я ответил, что днём предпочитаю свободу. Не такая уж она красавица, чтобы рисоваться с нею на пляже. Хамство, конечно же, но что поделаешь.
       В тот день мы повеселились. Валентиныч нашёл объекты для внимания. С одной стороны сидела девушка, читающая книгу. С другой стороны лежали в ряд, лениво покуривая, три особы того же пола. Остальные интересовали меньше, хотя реагировали лучше. На эти-то объекты и полетели наши импровизации юмора. И тяжёлая артиллерия - магнитофон. Результат был непонятен и по-своему смешён. Девушка продолжала читать, хотя нормальный человек не смог бы так настойчиво читать при наличии стольких раздражителей. Особы, лежавшие в ряд, закурившие чуть ли не по десятой, продолжали смотреть в одну точку. То есть на нас. Возникала мысль: а если подойти и перевернуть? Направить их головы в другую сторону? Они и туда будут смотреть также, не мигая из-под тёмных очков?
       Подвернулась женщина среднего возраста.
       - А что это у вас играет?
       Мы ответили.
       - Но ведь это же издевательство, - высказалась женщина. - Кощунство. Извращение классики. После такого винегрета современная молодёжь станет утверждать, что знает классическую музыку.
       Это было для нас подарком. Ведь мы в школе воспитывались на изучении выводов. О прогрессивности, либо регрессивности. И отношение к такой методологии в нас сидело прочно. Валентиныч однажды неплохо прикололся на эту тему. Он выдавил как из себя слезу и заорал: "Мне стыдно, господа! Я в школе писал сочинение на тему "Онегин - лишний человек"! Дайте мне за это по лицу".
       Валентиныч и опередил нас, поднявшись навстречу женщине.
       - Вы, наверное, по профессии педагог?
       - Неважно, - ответила женщина.
       - Тогда сможете, конечно, без труда перечислить все оперы Петра Ильича Чайковского, да? Ну, хотя бы, четыре из них, самые популярные.
       Он попал в точку. Женщины заозералась.
       - А причём здесь Пётр Ильич Чайковский?
       - Как при чём? Наша классика. А сколько он написал опер вообще? Тоже не знаете? Не расстраивайтесь. Я сам всех не назову. Я только знаю, что их шесть. Мы и есть та самая развращённая молодёжь. Особенно он.
       Негодяй похлопал меня по плечу. Мне польстило и я встрял.
       - Вот это что за тема? - спросил. - Кто автор?
       Звучал кусочек из Грига.
       Женщина гордо повернулась и ушла.
       Позже Валентинычу удалось-таки познакомиться с девушкой, читавшей книгу. Кажется, Марина. Под самый конец нашего купания-загорания к ней присоединилось юное создание с прелестными глазами. Валентиныч толкнул Виталича. Мол, отлично, их двое и нас двое. Меня они в расчёт не брали. Юное созданье стащило одежду и оказалось таким полногрудым и крутобёдрым, что даже Валентиныч сказал: "Однако!" Я развил мысль. Лет эдак через пять что с ней будет? Сошлись на том, что девушка не виновата. В ней сработали гены.
       Вечером во дворе своего санатория мужики познакомились с поселившимися в обещанную им конуру. Он шофёр, она преподаватель. Из Макеевки. И двухгодовалый пацан. Неестественно белый на фоне загоревших родителей. Их принадлежность к обрусевшей Украине подтверждало сочное "гэканье". Там же во дворе собралась вся компания. И хозяева и клиенты.
       - Где же ваши девушки? - спросила Света-хозяйка.
       - Куда вы их задевали? - поинтересовалась Валя из Петропавловска.
       - Утопили, - ответил Валентиныч.
       На пути в комнату их тормознул Костя.
       - Мы сейчас с Серёгой, - так звали шофёра, - поддавать собираемся. Если у вас есть чего, то присоединяйтесь.
       - Мы завязали, Костя, - членораздельно, как глухонемому, выговорил Виталич.
       - Ну, смотрите, - ответил Костя, и взгляд его вновь стал подозрительным.
       После двадцати ноль-ноль вымытые, выбритые, наодеколоненные и сверкающие как юбилейные рубли на тротуаре, мы тусовались на танцплощадке. Недалеко от моего корпуса. Но Валентиныч так и не нашёл девушку с книгой. Я познакомил их с Зоей. У неё по секрету спросил, имеются ли подружки, чтобы моим друзьям не было так скучно. Зоя показала на соседку, с которой занимала комнату. Я чуть не упал. Валентиныч несколько раз пригласил девушку, довольно интересную на вид. С ней и около её подружек он и прокрутился до конца танцев. После чего сообщил.
       - Боевые подруги. Предлагают завтра встретиться. Работают здесь. Если завтра на пляже мы будем там же - они нас найдут.
       На том и разошлись. Мы с Зоей торопились. Дело в том, что накануне мы с ней опоздали в корпус после прогулки. Пришли около двенадцати. А дверь уже закрыта. Режим. Дежурная открыла и записала наши фамилии. Сверив сначала по журналу. И заявили, что теперь и меня и Зою, и список таких же, будут проверять каждый вечер. Это санаторий, а не дом отдыха.
       С этим санаторием, а точнее с режимом, без которого мы как без пряника, вообще получилась кинокомедия. В моей путёвке значилась болезнь. Что-то с нервами. Согласно которой я приехал лечиться. И мне выписали процедуры. Я обратился к главврачу по-человечески. Так и так, на кой чёрт мне эти процедуры? А он улыбается. Если вы не больны, то собирайте вещи и до свидания. На ваше место найдутся желающие. Он, видите ли, за справедливость. Это на юге-то. Борец за то, чего нет. Или играет в борца. Это ведь модно.
       Короче, мы с Зоей ушли с танцев, чтобы не нарушать. Я собрался пригласить её к себе. Дело в том, что мой шахтёр уже две ночи не ночевал. Как ушёл от нас с танцев в Политехнике, так больше я его не видел. Поэтому и пригласил Зою. На чашку чая, так сказать. Она была не против. Зашла только к себе и захватила к чаю какую-то муру. Шахтёр ночевать так и не прибыл. Спустился, видно, в какой-то местный "забой". Но не об этом речь.
       Мои орлы поднялись в тот вечер к себе и потрепались немного с хозяевами и гостями из Макеевки и Петропавловска. Костя настойчиво напоминал, что у него послезавтра день рождения, а Валя и Надя-преподавательница убеждали, что будет здорово, соберёмся тесным кругом, включим ваш магнитофон, и так далее. После трёпа нужно было идти в комнату. Но возникало чувство неловкости. После так называемого "ночного купания" они почти сутки не виделись. Даже избегали встречи. Была бы отдельная комната, ну и чёрт с ними, с москвичками, забыть и не вспоминать. А тут никуда не денешься.
       Короче, они вошли, и на подчёркнуто вежливые улыбки получили такие же улыбки в ответ. Мужики в парадной форме, девушки тоже не успели переодеться в повседневное. И Валентиныч начал оправдываться.
       - Встретил знакомого из Ленинграда. По работе. Отдыхает в санатории. Завтра приглашал к себе в гости. Надо сходить, долг вежливости.
       И обрисовал москвичкам меня. Это я их, якобы, пригласил.
       - А мы на танцах были, - сказали мужики. - Странно, почему мы вас не видели?
       - И мы вас не видели, - лукаво ответили москвички.
       И мужики поняли, что их-то голубчиков, видели прекрасно. Интересно, как они выглядели со стороны? Рыскавшие в толпе, как голодные волки.
       - А вы на пляже были сегодня? - спросила Лена.
       - Мы на другом пляже были, - принялся разъяснять Виталич, понимая, что не надо бы, но уже понесло. - Это пляж, куда мы ходили с вами на ночное купание. Там народу меньше. Чего вы туда не ходите?
       Девушки в ответ промолчали. Они расценивали сказанное как приглашение. Утром ковбои ускакали на пляж первыми. Расположились. Появилась девушка с книгой. Заняла своё место курящая тройка, наведя спаренные наблюдательные установки на один объект. Пришёл я. Объявив, что могут поздравить, один-ноль. И подзадорил их, дескать, когда же ваши успехи начнутся? И тут нарисовались москвички.
       Курящая тройка окликнула Валентиныча по имени. Удивлённый Валентиныч подошёл и удивился ещё больше. Это были те, с которыми он познакомился на танцах. Только выглядели иначе. Они, оказывается, давно за нами наблюдают. И пришлось бедолаге наносить визиты по кругу. Он быстро нашёл в этом прелесть. И девушке с книгой, и курящей тройке, и москвичкам рассказывал одно и тоже. Насчёт моря и любви. Уж если эта тема не исчерпана итальянской эстрадой, - кассета с их песнями, как раз орала, как резаная, - то ему грех отказываться. И Валентиныч не ломал голову в поисках тем иных. А вот Виталич делал вид, что дремлет. Когда москвички ушли купаться, Валентиныч откровенно толкнул его в бок.
       - Я долго буду выделываться один, как муха на плексигласе?
       И уточнил вечерние планы.
       - Эти трое ждут нас около танцевальной площадки в двадцать ноль-ноль. Еду на стол гарантируют. За нами остальное. Так что после обеда опять идём закупать. Заодно запасёмся на завтра. На день рождения. Костя с утра намекнул, что подарков не надо. Только это дело. Вместе пойдём, или как? Мне бы остаться и как-то определиться с этой Мариной.
       Парня увлекла игра. Ковбой погнал галопом.
       - Оставайся, - согласился Виталич. - Я схожу один.
       Вернувшимся москвичкам он сообщил о предстоящем походе в Алушту. Пояснив, что вечером идти в гости. Ко мне и моим друзьям из санатория. Сугубо мужская компания. Водку пьянствовать. Я подтвердил. Было понятно, что чем больше мы говорим, тем неправдоподобней наши объяснения.
       - Мне тоже нужно в город сходить, - вдруг сказала Наташа тихим голосом. - В баню, помыться.
       В общем, совпало так, что Виталич и Наташа пошли в Алушту вместе. Шли поначалу молча, как он рассказывал. Не хотелось трепаться. Клоунада уже набила оскомину. Молчание и послужило поводом к разговору. "Ты почему молчишь?" - "А ты?" - "Я вообще молчун" - "Не сказала бы". И вот так, слово за слово, пришли. И разошлись по разным маршрутам, помахав друг другу. Он поглядел ей вслед. Вроде бы не звезда киноэкрана. Верхняя губка тоненькая. Носик с горбинкой. Однако стройная шея и волосы классически вверх. Ровненькие ножки и впечатляющая грудь. Он тогда решал. Стоит ли дальше развивать? Есть ли желание? Ему казалось, что есть. Но её серый взгляд замораживал. Вывод напрашивался один. Не надо! Дотянем кинокомедию, раз уж от этого не уйти, и всё. А для другого незатейливого южного романчика время ещё найдётся. Хотя бы с этими, с курящими. Тётеньки взрослые, с пониманием.
       Тётеньки оказались работницами столовой той же "тридцатки". Именно в столовую они нас и привели. После парочки тостов за знакомство стало ясно, что принесённым количеством спиртного тётенек не удивить. А моих ковбоев стало неожиданно развозить. Видимо, перегрелись. Когда у Валентиныча начал заплетаться язык, он принял верное решение.
       - А теперь - ночное купание!
       По отработанной схеме.
       Дорога к морю прояснила ситуацию. Две тётки настойчиво липли к Валентинычу. Тот уделял им внимания поровну. А третья, получается, выпадала либо мне, либо Виталичу. Но она была такого крепкого сложения и лицом и телом, что вызывала только приятельские чувства. Господи, ну почему природа так несправедлива? Ладно к нам, мужикам, нам как-то проще. Но пусть бы женщинам всего отмеряла поровну. Без экспериментов с ногами, талиями, лицами и прочими частями тела. Нельзя же клепать без всякого эталона.
       - Маруся! - окликали её подружки, когда она вырывалась вперёд. - Ты чего на кавалеров внимания не обращаешь?
       - Нужны мне эти кавалеры! - кричала в ответ независимая Маруся.
       Выскочили на первый попавшийся пляж, и Маруся вдруг поплыла таким мощным кролем, что нам с Виталичем никаким стилем её было не догнать. Вода сделала своё дело. Романтический задор слетел. Назад шли быстрее. Чтобы согреться. Пришли к какому-то деревянному строению. Где расселялся обслуживающий персонал столовой. Девушки убежали сменить купальники, после чего Маруся не вернулась. Обе же её сослуживицы вновь прилипли к Валентинычу. Мы с Виталичем попрощались и ушли. Я, конечно, намекнул. Надо бы кому-то помочь, с двумя парню не справиться. Но Валентиныч нас почти тут же догнал.
       - Чего так? - удивился я.
       - Надоели, дерибас, - пояснил Валентиныч, и вдруг выдал. - Виталич, пошли к нашим москвичкам! Хочется потрепаться с умными.
       Я поинтересовался. Неужели решил довести до логического конца вариант с Леной-Алёной? Девушка действительно глаз с него не спускала. А он довольно грубо сказанул, что меня заждалась моя Зоя. Я лишь развёл руками. Как вам будет угодно.
       Да, они в ту ночь потрепались. Взяли покрывала с постелей и ушли подальше от домов. Расположились на полянке с лунным светом. Валентиныч заливал что-то Лене про человеческие отношения. А Виталича потянуло на откровения и он начал о себе. Всю правду. Про то, что не любит, давно пора разводиться, но ребёнок. И дальше жить вместе нет сил, и лучше жить нет возможности. Когда возвращались, Виталич в глубине двора привлёк Наташу к себе. Сзади за плечи. И поцеловал в шею. Она сначала позволила себя поцеловать, а потом вырвалась со своим категоричным "Не надо!"
       На следующий день мы были на пляже почти одни. Не пришли почему-то москвички. Не появилась курящая троица из столовой. Была лишь девушка с книгой, Марина. Валентиныч, конечно же, распустил перья. Нам с Виталичем показалось, что он ей порядком надоел. Виталич не затруднился даже намекнуть другу об этом.
       - Глупый, - сиял Валентиныч. - Я договорился. В девять нас будут ждать у фонтана. С этой полненькой, помнишь? Они двоюродные сёстры. Молодая здесь на практике. Работает в мороженице.
       - А как же день рождения? - напомнил Виталич.
       - Уйдём. Костя назначил на шесть. За два часа эта компания наскучит нам до икоты.
       Москвички всё же появились. После обеда. Лена-Алёна хлопала глазами только на Валентиныча. Втрескалась. Этого только не хватало. Валентиныч объяснил им планы на вечер.
       - Хозяин Костя, волк позорный, - этим выражением он подчёркивал своё отношение к хозяину, - пригласил нас на день рождения. Отказаться нельзя. Неэтично. Мы, конечно, могли бы взять вас с собой... - Он специально выговорил "конечно", а не "конешно". - Могли бы вас взять... Но, думаю, что юмор Кости и Вали из Петропавловска будет не для ваших ушей.
       - К тому же вы непьющие, - встрял Виталич. - А больше там и делать-то будет нечего.
       - И-ди-те, - тихо, по слогам, сказала Наташа. А взглядом дополнила: зачем так много слов?
       Я, естественно, хотел, чтобы меня взяли с собой. Но эти мерзавцы даже не предложили. Я намекнул было.
       - Мне, что ли, с вами пойти?
       Они будто не услышали. Вот такие друзья. Но я потом был даже благодарен. Вечером в Политехе я схлестнулся уже с настоящей верёвкой. С этой было не стыдно на люди показаться. Получилась даже одна хохма. Когда я начал вешать лапшу в лучших традициях. Она вдруг спрашивает.
       - Ты что, москвич?
       - Да ну что ты, - говорю, - ласточка, я из города на Неве.
       - А почему же разговариваешь, как москвич?
       Я её даже зауважал. И объяснил, что у москвичей цинизм примитивный, в отличие от нашего, интеллигентного. И поехало: Люся-Люси-Люсия. Женщина может выдержать любые атаки. Грубые, ласковые, страстные. Но против спокойных слов долго устоять не в силах, сама провоцирует продолжение.
       А у мужиков было торжественное застолье в честь дня рождения. Было рассказано много любопытного о существующих в разных областях страны мерах по борьбе с попытками народа спрятаться от действительности за алкогольную завесу. Надя-преподавательница оказалась интересной собеседницей, в отличие от хозяев и Вали из Петропавловска, кудахчущих лишь о товарах и ценах. Она во многом разбиралась и интересовалась мнением их, ленинградцев. А Валентиныч вдруг сделал в запале разговора пошловатый намёк. У него иногда бывает. Причём без задней мысли. Надя шуткой свела на нет услышанное всеми. А Валентинычу понравился юмор и он сделал ещё один намёк. Виталич одёрнул его. Помрачнел муж Нади, Сергей. Валентиныч попытался исправить положение.
       - Серёга, давай ещё выпьем!
       - Пей, - ответил шофёр. - Шо, тебе не дают?
       К тому же всё оказалось выпитым. Хозяин Костя щедро пригласил на улицу покурить. Там Виталич выяснил у Вали из Петропавловска интересные подробности.
       - Неужели всё выпито? - спросил он. - Мы же с Валентинычем принесли ноль-семь.
       - Всё правильно, - ответила Валя. - Вы принесли. Серёжа с Надей принесли. Я принесла. Но всё кончилось.
       - А они, хозяева? У него же день рождения. Он ничего не поставил, что ли?
       - Да, как же! - засмеялась Валя. - Она нарезала помидор с огурцами и отварила картошки. Вот и весь день рождения.
       - Там ещё красная рыба была, - засомневался наивный Виталич.
       - Да это моя рыба, - пояснила Валя. - Я привезла. А ветчину в банках Надя открыла.
       И, как говорил Виталич, на лице её не было ни гнева, ни возмущения. Жмоты-хозяева вызывали у неё лишь снисходительный смех. Она приехала из Петропавловска-Камчатского. А там другие люди. Она же предложила всей компании сходить в ресторан. Посидеть, потанцевать.
       - Я не могу, - Валентиныч дёрнул за рукав Виталича. - У нас в девять переговоры.
       - Да не убегут от тебя твои девочки, - чересчур откровенно засмеялась Валя. - Что тебе, женщин не хватает? - И она принялась уговаривать остальных. - Пойдёмте! Света за детьми присмотрит. - Она по-свойски толкнула Костю в бок, да так, что он чуть не упал. - Э, ты здесь местный? Иди вперёд, сделай нам столик. Света, отпускаешь его со мной?
       - Да я не знаю, - мастерски насупился Костя, поглядывая на жену.
       Валя моментально врубилась в суть осложнений и успокоила Костю, сказав, что деньги у неё есть, она ведёт, потому за всё платит. Откровенно прихватив Костю за талию, она притиснула его к себе. Он был в её весовой категории.
       - Отпускаешь? - строго спросил Костя у своей подруги жизни.
       - Отпускает, - ответила Валя, так как была уверена.
       - Только недолго, - согласилась Света и напомнила. - Выпить мне принесите.
       Хозяйка соглашалась на всё, лишь бы семейная казна осталась в неприкосновенности.
       Виталич догнал Валентиныча у входа в их санаторную комнату. И попросил "отслюнявить" червонец. Их общей кассой заведовал Валентиныч.
       - Зачем тебе это надо? - Валениныч идти не собирался. - Очень приятное общество? Ты забыл, что в девять у нас встреча? Я же договорился.
       - В девять я подскочу. Это же рядом, - пообещал Виталич. Ему почему-то очень хотелось в ресторан.
       Они вошли в комнату и обалдели. Девушки из Москвы сидели на своих кроватях. То есть всё слышали. Мужики не стали ничего им объяснять. Валентиныч выделил ассигнацию и пояснил, почему не желает присоединиться.
       - Сидеть и смотреть на ревнивого Серёжу? К чему он приревновал?
       - Ты же сам не прав, Валентиныч., - укорил его друг. - И не хочешь в этом признаться.
       Короче, в ресторан пошли без Валентиныча. Но в заведение не попали. Костя хоть и духарился, что он местный, всех знает, и, если надо, то всех повырубает, тем не менее, получил от ворот поворот. У обслуживающего персонала ресторана он популярностью не пользовался. Чтобы не потерять окончательно доверие в глазах гостей, Костя предпринял отчаянные попытки достать чего-либо на вынос. Но и здесь потерпел неудачу. Пока он ходил, Виталич с компанией перемыли Костины кости. И его красавицы жены.
       - Для чего же мы тогда пьём с ним? - спросил Виталич, как бы призывая к противоборству.
       - Они этот день рождения, по-моему, каждый месяц делают, - заметил шофёр Серёга.
       - А мы ему даём деньги, посылаем за вином, он принесёт и мы ему обязательно нальём, и ещё благодарить будем. Почему мы так делаем? - развивал тему Виталич. - По зубам бы ему дать, чтобы проглотил своё золото и насытился.
       Но когда Костя вернулся, проклиная всех и вся, Валя усадила его рядом, обняла и погладила. Дескать, успокойся, дорогой. Нет и не надо. Виталич попрощался с компанией. Надо было торопиться, время подходило к девяти.
       У неработающего фонтана, на месте встречи, Валентиныча не оказалось. Он появился через несколько минут и почему-то из кустов. Неожиданно и с треском.
       - Ты чего там, задушил кого-то? - не понял Виталич.
       - Тебя искал.
       - В кустах? Оригинально. А где же твои девушки?
       - Опаздывают, наверное.
       Он ещё на что-то надеялся. Прождали минут сорок. После чего Валентиныч резко рванул на переговорный пункт. И лишь потом на него снизошло успокоение. И он признался Виталичу в том, о чём я узнал лишь зимой, во время спора.
       - Назад хочу, - выдал он. - Надоело всё. Решил проверить себя, ну и вот, проверил. Не могу без неё. Хорошо, мужа дома не было. Хоть поговорили по-человечески. Приеду и скажу, чтобы разводилась, хватит.
       Я тогда этого не знал. А если бы и знал, всё равно не понял бы. Судите сами. Москвичка Лена готова была для него на всё. Поварихи из "тридцатки" тоже. Была ещё одна, постоянно с ним здоровалась на пляже. Хоть бы один вариант он доработал до конца! На кой чёрт было на юг ехать? Мы бы с Виталичем вдвоём. Хотя вряд ли, Виталич бы со мной не поехал.
       Короче, они вышли потом на набережную и столкнулись с кем? Конечно же, с москвичками. Про которых я с самого начала им твердил. Смотрите, Москва - это сплошное "динамо". Москвички сказали, что вышли погулять. И Виталич вспомнил, что у девушек прощальный вечер. На следующий день они должны были уезжать. Они как-то говорили о билетах на шестнадцатое. На следующий день мужикам светило перебраться на отдельные кровати. Чтобы спать, наконец, как белые люди. А на их место хозяйка Света пусть ищет других. Желательно, клиенток.
       - А мы завтра не едем, - прозвучало в эфире.
       Москвички, оказывается, сдали билеты и купили новые. На три дня позже.
       - Вы, конечно же, этому не очень рады, - наивно заключила Лена-Алёна.
       - Мы рады, - убедительно сказал Виталич и попытался обнять Наташу.
       - Не надо, - прозвучали знакомые слова.
       И он решил не смотреть на неё. Завели разговор о работе. Как там у нас в конструкторском, ни черта ведь никто не делает, мёртвый сезон, дадут ли что-нибудь новенькое осенью, и так далее. Всякую муру. Вернувшись, долго не ложились, пили чай. И Виталич ни разу на неё не взглянул. Хотя ему была интересна её реакция. А она реагировала. Это было заметно по взглядам, которые Лена-Алёна бросала то на него, то на неё. Валентиныч же ушёл в себя и нёс какую-то отсебятину. Даже спать улёгся без обычных своих шуточек. Насчёт сближения Москвы и Ленинграда. Парень сломался. Устал от отдыха.
       Утром, однако, он вскочил первым и бесцеремонно растолкал Виталича. Дескать, вставайте, князь, вам пора на Сенатскую площадь. На пляже я им рассказал о своей новой знакомой. Они поздравили без своих вечных "подколов". Я ответил, что пока поздравлять не с чем. Вот шахтёр у меня пропал - вот это да. Днём иногда наведывается в номер, следы посещения оставляет, но ни одну из ночей так и не ночевал.
       Пришедшим вскоре москвичкам Валентиныч начал рассказывать истории из студенческой жизни. Пытаясь развеселить. Но москвички имели поникший вид. И Виталич молчал, что-то демонстрируя. Валентиныч назвал его "жалким человеком и ничтожной личностью" и пошёл к соседям играть с волейбольным мячом. Он и Виталича тормошил, но тот просил "бросить его в дальнем окопе", потому что "пал, оклеветанный молвой". Москвичек принялся веселить я. А Валентиныч наш распрыгался, разбегался, разрезвился. Из-за него игра и остановилась. Все только смеялись, не обращая на мяч никакого внимания. Искупвшись, Валентиныч предложил новую идею. Сходить в кино. Должны же быть культурная программа. Не всё же время пьянствовать. Когда возвращались с пляжа, он убежал вперёд за билетами. Встретились у пивбара.
       - Какой фильм? - поинтересовались девушки.
       - Маршал Жуков. Страницы биографии.
       Это было гениально. На такие фильмы на юге девушек и водить. Я сказал, что не пойду. Тем более что Валентиныч держал четыре пропуска на киносеанс. Я в их программу не вписывался.
       Сели они на последний ряд. Виталич весь фильм боролся с желанием придвинуться к Наташе поближе.
       А на следующий день Лена-Алёна стала запинаясь объяснять, что завтра у них с Наташей последний день пребывания в этом райском уголке и завтра же последний вечер, не мешало бы устроить что-нибудь прощальное. Говорили при мне, на пляже. Я понял, что тоже приглашён. Валентиныч назвал предстоящее мероприятие "Прощальный салют".
       - Мы всё купим, - прокудахтала Лена и тут же спросила. - А что бы вы хотели?
       - Стол мы берём на себя, - сказал Виталич.
       Вечером они вчетвером пришли на танцы. Но простояли недолго. Москвички вдруг стали уговаривать просто прогуляться. Почувствовали откуда-то опасность, скорее всего.
       Как потом рассказывал Виталич настойчивое негляденье на Наташу становилось для него каторгой. Валентиныч даже спросил украдкой. Долго ты будешь выёживаться? Виталич и сам понимал, что запоролся. Но резко отказаться не мог. Он решил назавтра перестать корчить из себя романтического героя, проведёт на отлично прощальный салют, и всё на этом, не более. Потому что через несколько дней ему предстояла встреча в любимом городе со своей обручённой. Точнее, обречённой. После чего потекут обычные дни. Про цвет этих будней думать не хотелось. Они будут, конечно же, не цвета морской волны.
       Виталич женился на четвёртом курсе. Подруга "залетела" и он женился. Доказывая потом, что не мог поступить иначе. Был ещё один нюанс. Она ленинградка, а он из Тверской губернии. Виталич доказывал, что женился не из-за прописки. Много чего он доказывал, но не доказал ровным счётом ничего. Только испортил жизнь себе, ребёнку и ей. Хотя жена была очень заинтересована в этом браке. Она тащила его под хомут венца всеми правдами и неправдами. Не понимая, что, добившись счастья, обрекает себя на вечную муку. Потому что он-то не по любви. С ребёнком получилась отдельная история. До свадьбы подруга уверяла, что намерена рожать. Ни к каким врачам не пойдёт. Ни за какие деньги. И приводила свои доводы. А после свадьбы выдала. Дескать, ещё не поздно, может быть, пока не надо им ребёнка, времена грядут страшные, и так далее. Виталич психанул и совершил очередную глупость. Понял, что его провели, как нашкодившего мальчишку и ухудшил своё положение. Настоял на появлении ребёнка. Он как-то рассказывал мне эту историю "под этим делом" и я долго с ним спорил. Понимая, что бесполезно. У него, когда нет логичной аргументации, один довод. Ты ничего не понимаешь в жизни. Это я-то. Кинокомедия.
       На следующий день москвички на пляж не пришли. А так называемые ковбои провалялись со мной до обеда. Я объявил им, что у меня всё замечательно, два-ноль. И начал их доставать, когда же они счёт откроют, с москвичками у них хоть что-то будет? Было видео невооружённым взглядом, что Лена-Алёна очень даже не прочь хоть чего-нибудь с Валентинычем. Валентиныч в ответ посылал меня подальше.
       Короче, когда я спросил насчёт прощального салюта, Виталич выдал мне следующее. Москвички просили передать, что хотели бы провести вечер вчетвером. Это была грубая ложь. Не могли москвички такого сказать. Я был с ними в отличных отношениях. Навряд ли они отказывались от удовольствия полялякать со мной за праздничным столом. Я понял, что Валентиныч решил доработать вариант с Алёной, но не хотел моего присутствия. Боялся, что информация просочится у нас на работе.
       Короче, после обеда мужики отправились в Алушту, помылись там в бане, купили на рынке дыню и виноград, в магазине соответствующую продукцию, и, вернувшись, обнаружили комнатку своего пансионата идеально убранной, со свежим букетиком в стакане.
       У Виталича с Наташей произошёл на улице короткий разговор.
       - Ну, ты выздоровел? - спросила она.
       - О, доктор, не поверишь, - ответил он. - Не мог на тебя смотреть. Меня сразу тянуло... Всякие мысли и желания. А ты девушка строгих правил. Поэтому я боролся с собой.
       Когда сели за стол, то есть за тумбочку, ковбои пожалели вслух, что девушки не пьют. Поэтому они купили им сок и какую-то минералку.
       - Сегодня мы пьём всё, - выдала Лена-Алёна.
       Девушки предложили тост. Выпить за них. Дескать, спасибо вам за всё.
       - За что спасибо-то? - не поняли пареньки. - За клоунаду?
       - Да, - грустно вздохнули москвички. - Таких клоунов мы больше не встретим.
       Ну и поехало. Мы никогда больше не встретимся, ах-ах!.. У вас свои дела, у нас свои!.. Не пересекутся пути больше никогда, но в архивах памяти эта встреча отложиться яркой страницей... Банальнейшая фраза, потому что не моя.
       Потом Виталич шепнул Наташе: "Пойдём побродим?" И они отправились в сторону пионерского лагеря. Там демонстрировался фильм. Под открытым небом. Прошли беспрепятственно, в одном месте отсутствовала секция ограды. На экране благородный зверь мангуст начал схватку с коварной коброй. А Виталич вступил в схватку с нахлынувшими чувствами. Боялся услышать знакомое "не надо". Поэтому страсти не восторжествовали. С чем он мог поздравить только самого себя. Валентиныч же в это время в комнате поливал словами всё, что только мог, а про себя умолял Виталича вернуться поскорее. Алёна была готова кинуться на шею, и с его стороны было бы неприлично сидеть не реагируя. Чего хочет женщина - то угодно Богу. Классики завещали. И его молитвы были услышаны, ушедшая парочка вернулась. В скорбном молчании. Как будто с похорон. Это уже по рассказу Валентиныча. Они с Леной даже решили, что друзья поссорились, и кинулись на выручку. Предложили выпить за щедрую землю, на которой довелось встретиться, и за жмотов-хозяев, у которых поселились. Ведь всё-таки благодаря им вышла такая "ситуёвина".
       Продолжить решили на улице. Девушки вернулись надеть кофточки, Виталич потихоньку побрёл, а Валентиныч приотстал, дожидаясь. Отойдя на приличное расстояние, Виталич решил пошутить. Он спрятался за один из кипарисов, что вдоль дороги. А когда догоняющие приблизились, выпрыгнул с диким воплем. Москвички с минуту не могли слова вымолвить.
       - Своеобразный юмор, - констатировал Валентиныч. - На любителя.
       Это ещё мягко сказано. Представляете, мужику за тридцать и такие тараканы в голове?
       Потом они любовались луной. На юге она всё-таки чудо. Пятна на ней создают размытый рисунок, который каждый воспринимает по-своему. Для одних это смеющееся лицо, для других - спящее животной, женщинам видится мадонна с младенцем, а мужчинам вообще чёрт-те что, если они вконец одичали без женской ласки.
       Виталич аж вздрогнул, когда Наташа сама прильнула к нему и взяла под руку. Лена-Алёна делала такие же попытки сближения, но Валентиныч брал её руку в свою и, широко, по-пионерски размахивая, продолжал путь, выдавая первое, что на ум придёт. "Ночь темна, пустыня внемлет богу!.." "Чудная картина, как ты мне родна!.."
       После прогулки по старой ялтинской дороге вернулись к пионерлагерю. К знакомой разрушенной ограде. На цоколе которой расположились ещё выпить. Валентиныч захватил с собой пакет.
       Выпили, скорее всего, за пионерские идеалы. Которые незамедлительно взыграли. Валентиныч услышал шуршащих по сухой траве ёжиков. Они там водятся в изобилии. И начал их ловить. Затрещал по кустам. Не поймав ни одного, он вернулся, но от приглашения сесть рядом с Алёной отказался. Причёл что-то из Омар Хаяма о вине, допил остатки, обвинил всех, что они предают светлые идеалы, а потому ему с ними не по пути, а он идёт подальше, то есть спать. И ушёл. Через некоторое время пришлось уйти и печальной Алёне. Оставшиеся тут же начали целоваться. А потом только пришли в комнату, где на разных кроватях посапывали Валентиныч и Лена-Алёна. И очутились в одной кровати. Но у них ничего не было. Она не позволила. Лишь мучительная сладкая имитация. Он смирился, настаивать не стал. Хотя способен уговорить какую угодно неприступную крепость.
       Утром Валентиныч обнаружил, что его друг спит не рядом с ним. Такое непостоянство, возможно, смутило его. Он шёпотом поднял Лену-Алёну, и они быстренько ушмыгнули на пляж. Виталич предложил перебраться на их кровать, всё-таки полутораспальная. Они съели по яблочку, сбегали на улицу, и "обрубились". И весь невинно-бредовый кошмар ночи повторился.
       Очнулись одновременно. И ахнули. На часах тикала половина четвёртого. А во дворе звучал зычный голос Валентиныча. Пример так.
       - Это помидоры! - Потом ещё громче. - Это картошка! В институте ездила на картошку? Почему же не знаешь, как выглядит? А это алыча!
       Валентиныч настойчиво сигнализировал, мол, вставайте, мы уже пришли.
       Они вскочили за секунду, открыли дверь, и Виталич с укором сказал.
       - Ребята, мы вас ждём, ждём, а вас всё нет и нет!
       Валентинычу оставалось лишь развести руками. Извини, мол.
       До троллейбуса оставалось полтора часа. Девушки уложили вещи и присели. Атмосфера была сдержанной, сухой. Размазывать слёза по щекам никто не собирался. Было миленькой знакомство, и достаточно. Переходим к водным процедурам. Первой не выдержала Лена.
       - Когда у вас дни рождения?
       Виталич достал свою записную книжку.
       - А у вас?
       Обменялись. Мужики дали адрес Валентиныча. Поскольку живёт один, в коммуналке. Девушки дали адрес тоже комнаты в коммуналке, которую они снимают как студентки.
       - Так вы не в Москве живёте? - начали выясняться кое-какие обстоятельства. Оказалось, что они из пригорода. Больше часа на электричке. Из городка, где их дома на соседних улицах. Где живут родители и зовут туда же доченек по окончании института. Но им хочется другого. Хочется в Москве.
       А во дворе собралась публика. Все до единого. На коллективный просмотр. На мелодраматический финал. Публика наслаждалась проводами. А провожающим с отъезжающими хотелось побыстрее исчезнуть с театральных подмостков. Но ещё больше хотелось какого-нибудь эффекта. Чтобы рухнула бочка, например. И раздавила умывальню к чёртовой матери. И осколком вышибло хозяину Косте сверкающие на солнце зубы.
       И эффект произошёл. Порой срабатывают неведомые силы. Прямо у входа во двор заскрипели тормоза. Водитель остановил такси и спросил интересующий адрес. Света-хозяйка крикнула, что это здесь, только вход с другой стороны. Из машины выбралась женщина с двумя детьми. Водитель достал чемоданы. Это была удача. На вопрос Виталича водитель утвердительно кивнул головой. Финал спектакля получился как в американских фильмах.
       Ехали молча. Троллейбуса ждали тоже молча. И, конечно же, толком даже не попрощались. Пока, привет, и всё. Был троллейбус и нет троллейбуса. Остался лишь философский вопрос. А был ли троллейбус?
       На пути обратно решили чего-нибудь взять. Но на вынос нигде не давали, время позднее. Валентиныч уболтал швейцара, и они прошли в кабак, где свободных мест не было. Молоденький официант-практикант был взмылен и зол. От него только что удрали, не расплатившись, две клиентки. Но место нашёл, посадил. Под первый глоток сухого, Валентиныч спросил.
       - Что, зацепила Москва по душе?
       Виталич кивнул. Да, есть немного.
       В тот вечер я с ними не встретился. Они потом рассказали, что был скромненький прощальный салют и не более. Хотя я расспрашивал. Чувствовал, что они не договаривают. Виталич сообщил кое-какие подробности. Что у Наташи есть жених, которого родители пророчат. И что на следующий год у неё окончание института. Неизвестно, какое будет распределение. А хочется понадёжнее. У неё тяга к науке. Нам это ни о чём не говорило. Налицо был заурядный финал неудавшейся южной кинокомедии. Не более. Я-то как раз, по сравнению с ними, мог гордиться успехами. И не скрывал этого. Валентиныч тут же вцепился. Где же она, твоя Люси-Люсия? Пришлось соврать, что мы с ней не поняли друг друга, не договорились конкретно, поэтому я гордо торчу в пивбаре, как неуловимый ковбой, на фиг никому не нужный, а им выпала большая честь встретиться со мной. Мужики поинтересовались насчёт шахтёра. Он им чем-то понравился. Ещё тогда, раньше. Я сообщил, что бедолага так из своего забоя до сих пор не вернулся.
       Через день мужики уехали. А мне пришлось ещё неделю бороться с проклятым отдыхом. Рабочий Уголок я уже ненавидел. В последний день столкнулся в пивбаре со своим шахтёром. Это была радость. Хоть одна знакомая морда. Загорелая как у негра. В компании таких соратников по курортному оружию. Они разливали что-то помимо пива и предложили мне. Я поинтересовался, как протекало их нахождение в этом сказочном царстве? Темнокожие собратья, блестя скрипучими зубами, поведали. Что плевать они хотели на санаторий. Они сняли себе квартиру. И провели время в своё удовольствие. Без всякого режима. Жизнь надо прожить так, чтобы не было потом мучительно. Под стакан шахтёр рассказал об одном из своих приключений. Как бы по секрету. В радиусе десяти метров слышали все.
       - Понимаешь, - говорил он, сияя от счастья, - в ресторане я подсел к одной молоденькой. Просто посидеть, ничего такого. Я старый, она для меня ребёнок. Шо тебе заказать, спрашиваю. Шампанское, чи коньяк? Она мне говорит. - "Г" он произносил, как положено, по-хохлятски, "гхаварит". - Она мне говорит. Мне всё равно, что ты будешь заказывать, а это дело стоит двадцать пять рублей. И так всё классно сделала! Денег не жалко, но мне же приятно, правильно? Но шо я подумал. Если она сейчас такая, то шо из неё потом вырастет? У меня дочка такая же. Если я такое про свою дочку узнаю, то задушу своими же руками.
       Руки у него имелись неслабые. В ладони помещалась пивная кружка. И он мне вдруг стал как родной. Милая такая тупость, от которой никуда не денешься. Глупый ты, говорю. Ничего ты про свою дочку не узнаешь. Потому что она у тебя такая же хитрая, как ты. И, вполне возможно, будет ещё не такие чудеса вытворять.
       - Шо? - возник он. - Да я, да я!..
       Да не "шо", говорю, а так уж устроено. Ты же не хочешь напрягать свои извилины, покупаешь развлечения за деньги. А предложение всегда подтягивается в спросу, таков закон рынка. Я тогда разошёлся. Вот я, говорю, никогда к проституткам не обращусь. Потому что для меня важна игра. А вы способны только покупать. Я предложил ещё выпить. Денег под конец отдыха оставалось достаточно. Хотелось раскрутиться. Тем более, что они меня угостили. Но курортнички вдруг на часы и засобирались. Нас ждут дамы. Я чуть не упал. Какие, говорю, дамы? У вас могут быть бабы, бабищи, тёлки, коровы, снятые за деньги, но дам у вас быть не может. Я, конечно же, тогда перегнул. Стариканы были довольно симпатичные. Но в юмор не въехали. Набычились и в три глотки как гаркнут.
       - Ш-ш-шо-о-о?!!
       Фингал у меня прошёл уже в Питере. Куда я вернулся как с каторги. Даже со своей подругой жизни, или, как я её называю, "постылой", неделю держался как молодожён. Юг, пожалуй, вносит некоторую свежесть в отношения. Со всеми расспросами, подозрениями, и так далее. Ведь все всё понимают. Как мы, так и женщины.
       До выхода на работу мне смертельно захотелось повидаться с мужиками. Но удалось не сразу. То у них не было времени, то не было настроения. Чаще Валентиныч был занят. Миловался со своей Милой. Это имя его Джульетты, которой далеко не восемнадцать, замужем и двое детей. Когда мы встретились, он только о ней и говорил. А Виталич сидел и тихо чему-то улыбался. Я не въехал и спросил. Что, до сих пор счастлив от встречи с женой? Ответ прозвучал образнейший по своей краткости. Многозначительно растянутое "ну-у", и всё. И блаженная улыбка. Меня они предупредили. Чтобы на работе ни о каких москвичках, ни о каких поварихах, ни о женщинах с книгами и без книг. Никакой информации для размышления. Я решил, что им просто стыдно. Ковбои вернулись без южных побед. По сравнению со мной. Я так и расценил. Для меня это казалось логичным.
       Но я их, оказывается, недооценил. Они решили напустить туману по совершенно другим причинам. Из-за Виталича. Истину я узнал позже. А до этого был в недоумении. Потому что с сентября начались странные вещи. Не только я, многие у нас заметили. И обращались ко мне за анализом. Меня считают разбирающимся. А если и говорят порой: "Ну, ты и циник!" - то с теплотой понимания.
       Короче, дальше рассказываю, как было перед моими глазами. Что видел и что пытался сам понять. Без подводных течений, о которых узнал позже. С учётом которых рассказал первую половину. Присказку, так сказать. О южном отдыхе. А вот дальше пошли трудовые будни.
       Наша фирма, где мы пашем, не покладая своих инженерских рук, находится на Лиговке. Недалеко от Московского вокзала, если идти к Обводному. Я попал туда на пять лет позже, чем мужики. Я их помладше. Они до моего появления уже завоевали прочную славу ковбоев. По работе были довольно быстро перевелись из молодых специалистов в инженеры-три, а затем в инженеры-два. Успехи на амурном поприще тоже отличались неординарностью. Валентиныч, пройдясь по множеству вариантов, перевёл свой поиск на центральную площадку, а затем в патентный отдел. Наш филиал на Дворцовой. Именно там он и нашёл свою Милу. У которой муж на двадцать лет старше. Так как они не конспирировались, об этой связи знали все. И считали, что Валентиныч просто подзадержался с очередной пассией. Лишь один Виталич был в курсе всей серьёзности. После юга знал об этом и я. К моему полному недоумению. У Виталича похождений было меньше. Всё-таки женат. Но все его романчики были страшно затяжными. Как и эта история. Ведь её можно пересказать в пять минут. А я уже битый час. Последний романчик Виталича затянулся просто до невозможности. До того, что девушка Ася, кассир нашей бухгалтерии, влюбилась. По самые уши. А это было со стороны Виталича не совсем по-джентльменски. Так нельзя. Не искушай меня без нужды, как завещали классики.
       На работу мы вышли вместе, в один день. Отдел до обеда ничем серьёзным уже не занимался. Женщины заваривали чай, а я описывал нашу поездку в сочных южных красках. Опуская детали. Все скопом выходили покурить. Мы ведь тоже соскучились по этому своему дому. А наших добродушных женщин заботливо называли "клухами".
       Наш ведущий, Молоков, мужик колоссального ума, не выдержал.
       - Ты отдохнул? - обратился он к Валентинычу. - На работу вышел? И чем занимаешься?
       Валентиныч, естественно, прикололся.
       - Евгений Михайлович, кульман ремонтирую. Мажу солидолом.
       И тут же наша Юлечка, техник. Золотой человек. Сутками может сидеть и курить. А говорит нараспев.
       - Ну-у-Ев-ге-е-ний-Ми-ха-а-алыч!..
       И Молоков отчалил. А что скажешь? По служебному положению он может заставить ковыряться с какой-нибудь мурой. Но как быть со своим пониманием действительности? Мы ведь способны горы своротить, это я без ложной скромности, а получаем такую зарплату, что хоть плач. А сидим, пожалуйста, смеёмся. Вот такой прикол.
       Словечки от корня "прикол" означают юмор на неожиданную ситуацию. Например, ты приходишь к подружке, а у неё неожиданно сидит твоя жена. Словечки "стёб" и "стебануться" означают то же, но в более извращённой форме. Например, ты приходишь к подружке, а у ней сидит твоя жена с мужиком.
       В тот первый день Валентиныч несколько раз позвонил на Дворцовую, называя своего абонента Сергеем Сергеевичем. Он считал, что мы не способны разгадать такой сложный шифр. Виталич же, наоборот, никакой заинтересованности к телефону не проявлял. Юлечка спросила у меня, что с ним, какой-то он странный. Я ответил, что ничего такого. Хотя сам тоже ничего не понимал. Тогда Юлечка намекнула Виталичу напрямую. Из бухгалтерии звонили и спрашивали, когда ты выйдешь на работу. Ты вышел, и что, мне самой звонить? Это она про Асю. Но Виталич так и не позвонил.
       Юлечка потом просто изнасиловала меня расспросами. Как там они вели себя на юге? Я постарался не сболтнуть ничего лишнего. А про Валентиныча ответил честно. У него с Дворцовой всё по-прежнему. Намёки на Валентиныча были у Юлечки любимой темой. Этот ковбой когда-то собирался с ней закрутить, даже закрутил немножко, но дальше ничего не предпринял. А такое отношение либо интригует, либо раздражает. Юлечка по натуре была не раздражительной.
       В конце рабочего дня она заставила Виталича взять трубку. Бедолаге пришлось телефонировать. Пришлось отвечать на вопросы с другого конца провода. На главный вопрос "Когда встретимся?" он ответил "Не знаю". И трубка тут же наполнилась короткими губками, тревожными как сигнал "SOS".
       На следующий день главный отчитал Молокова и четырёх других ведущих. Он это делал регулярно. Для профилактики. И набросился на наших молодых специалистов. На Сешу и Гешу. Его раздражало их феминизированное спокойствие. Неторопливое ожидание конца двухгодичного срока. После которого никуда не денешься, а переведёшь их в инженеры-три. Сеша и Геша пришли через три года после меня. Но это уже суперсовременное поколение. Как инкубаторские. Ни намёка на индивидуальность. Хотя мне они были как родные. Могли слушать меня часами. Кто-то из наших женщин предположил, что парнишки голубые. Но это было нелогично. Оба имели по жене и ребёнку. Чёткий стандарт.
       Итак, мужики мои каждый день после работы куда-то торопились. Валентиныч жил в коммуналке. Соседи по квартире - молодая счастливая супружеская чета с трёхлетним будущим хулиганом, а в третьей комнате мужичок, меняющий чуть ли не каждый месяц место работы, по причине чего всегда находящийся в праздничном настроении. Молодую чету звали Коля плюс Оля, а мужичка Валентиныч называл по-свойски Хроником. Хроник ежедневно просил у Валентиныча взаймы. Валентиныч ему ежедневно отказывал. Тот забывал и на следующий день просил снова. Единственное, в чём Валентиныч не отказывал соседу, это в выпивке. Если что-то было, он ему обязательно наливал. Вот в это-то обиталище они каждый день и торопились.
       А Молоков начал втягивать в разработку новой темы. Он был хитрый дядька. Знал, что Виталич с Валентинычем умеют заводиться, поэтому вводил в курс постепенно, умышленно о чём-то не договаривая. Чтобы загорелись. Знал, что они потом и себя изведут и других измочалят. Особенно меня. Чего я терпеть не мог. Но вынужден был поддерживать темп. Подводить не в моих правилах. Я порой завидовал Сеше и Геше, у которых заморочки насчёт стыда и ответственности отсутствовали полностью. Как ноль на градуснике. Ни плюс, ни минус, а температура. Сеша с Гешей висели на шее у Молокова, он и относился к ним как к балласту. А спасало его наличие Виталича и Валентиныча. Эти могли работать за десятерых.
       Короче, в то самое время, когда у Молокова каждая боевая единица была на счету, Виталич вдруг вылетел из стратегической операции. Не вписался. Он бессмысленно ходил по огромному помещению нашего отдела, задевал за углы столов, что-то спрашивал, на что-то отвечал, дважды внимательно выслушивал Молокова, трижды обсудил план работы с Валентинычем, но черту под его деятельностью подвёл наш ведущий, спросив его друга.
       - Он что сегодня, гадости какой-то накурился?
       Несколько раз к нему подходила Юлечка. С просьбой позвонить. Виталич отмахивался, обещал, но не звонил. Юлечка вопросительно смотрела на меня. Я лишь пожимал плечами. Так продолжалось несколько дней.
       Новая информация поступила из совершенно неожиданного источника. Как-то вечером позвонила мне жена Виталича. И поинтересовалась, как у нас дела на фирме, не случилось ли чего? Я тут же прикинулся дурачком. А в чём, собственно, дело? И выяснилось, что Виталич ежедневно приходит домой очень поздно, говорит, что проводит время у Валентиныча, дома уделяет внимания только дочери, если она ещё не спит. Вопрос она задала напрямик. С кем у Виталича на работе закрутился роман? Ведь коллектив у нас довольно женский. А ей нужно знать правду. Потому что у неё нервы. Она требует к себе уважения. И, конечно же, потому что она жена и у неё ребёнок.
       Я постарался успокоить. Заверил, что ничего такого у Виталича на работе нет. Да и быть не может. У нас одни замужние клухи. А холостячки способны быть лишь соратницами, не более, к таким испытываешь только чувство локтя. Она заявила, что я вру так же, как Виталич. Я призвал её к логике. Неправду легко проверить. Нужно позвонить вечером Валантинычу домой и попросить к трубке Виталича. Если он обманывает, то есть проводит время не у дружка, то, естественно... Она перебила. Дескать, звонила, и даже лично приезжала, как это ни унизительно, но Виталич, оказывается, действительно сидит постоянно у него, у этого своего проклятого Валентиныча. А ей, своей законной, заявляет, что домой его не тянет, хоть стреляйся. Тут уж удивился я. В чём ей чистосердечно признался. Что ничего не понимаю.
       Молоков постарался избавиться при разработки новой темы от Сеши и Геши. Хотел передать их другому ведущему. Или сплавить в другой отдел. Но Сешу с Гешей ему вернули. Как отцу-наставнику. Который по неосмотрительной доброте взял этих ребятишек под своё крыло два года назад. А когда мальчики проявились в проявителе будней, оказалось поздно. Сам взял - сам и тяни. Ребятишки разбирались и умели, не дураки. Но делали всё с такой тягомотиной, с такими затяжными перекурами, что у Молокова не выдерживали его стальные нервы. Выручил неожиданно Валентиныч.
       - Михалыч, - отвёл он Молокова в сторону. - Хочешь, мудрый смысл скажу? Сейчас сентябрь. Колхозная пора. Скоро погонят добровольно трудиться. А у ребят, по-моему, призвание к колхозному труду.
       На следующий день Сеша с Гешей стенали о свершившейся несправедливости. Их отправляли в колхоз. Больше всего они жалели, что теряли из-за проклятой обязаловки золотую халтуру. Эти два молодых инженера только-только устроились по совместительству на вечернюю работу. В молочный магазин ночными приёмщиками. Разгрузил небольшую машину - и всё, отдыхай. Не обидев себя употреблением питательного продукта, который разгрузил. Такая вот приятная работёнка. И денежки и нос в табаке. Вернее, в молоке.
       Ребятишки жаловались больше всего Валентинычу. Не подозревая, что именно этот негодяй им такую свинью и подкинул. Я предложил Сеше с Гешей свои услуги. Вместо них подработать на халтуре. Чтобы место не пропало. Они согласились. Потом им, правда, не повезло. Мне пришлось устраиваться по справке, официально. После чего, через месяц, заведующая была против, чтобы я увольнялся. Документальная волокита, нестабильность и так далее. Она высказала откровенно своё недовольство им и мне. Или я продолжаю работать, или она вообще найдёт другого. Сеша с Гешей смотрели на меня, как на врага народа. Как будто я их в этот колхоз упрятал.
       А Валентиныч просто упредил распоряжение профкома, по которому сам мог загреметь. Как не обременённый семьёй. На сельские поля таких как он, в основном, и посылают. А Валентинычу в колхоз никак нельзя было. Во-первых, Молоков терял боевую единицу. Идущую по курсу один к трём. Во-вторых, новая разлука с Милой. Второе обстоятельство для Валентиныча стояло на первом месте. У Милки якобы всё плохо. С мужем она дальше жить не может. Он из ревности начал её терроризировать. Хотя между ними давно ничего такого. Она молодая, тридцать лет, а он старик, уже отвоевался.
       - В пятьдесят лет отвоевался? - не поверили мы с Виталичем.
       - Он хлещет беспробудно. В какой-то хитрой системе работает, где постоянный доступ к спирту.
       Нас на разработке осталось меньше, но в актив никак нельзя было заносить Виталича. Он по-прежнему оставался каким-то долбанутым. Дней семь-восемь. А потом произошла резкая перемена. Он засиял, запрыгал, переполошил всех женщин нашего курятника, и, как озверелый, набросился на работу. Но не открывался, весь в себе. И Валентиныч ни слова.
       Бесцеремонно, по-свойски, в самоуединение Виталича попыталась вломиться Юлечка.
       - Ты что, влюбился? - лукаво прищурилась она.
       - С чего ты взяла? - заморгал ошалело Виталич.
       - Я же вижу, - и Юлечка погрозила пальчиком. - Ася на тебя в обиде. Скажи ей правду. Не обижай человека.
       - Да я к ней заходил, - соврал Виталич. - На днях. Неплохо потрепались.
       - Не-го-дя-а-ай! - расплылась в умилении Юлечка. - В кого ты влюбился? Мне-то скажи.
       У них когда-то кое-что было. После чего Юлечка считалась у Виталича доверенным дружком.
       - Да ничего такого, честно! - клялся Виталич и так убедительно бил себя в грудь, что даже я чуть было ему не поверил. И выдал. - Хочешь, докажу?
       Он снял трубку и набрал номер. На другом конце её тут же схватили. И Виталичу ничего не оставалось, как назначить свидание. У неё на квартире. Ася имела свою жилплощадь. То есть, была хороша во всех отношениях.
       Но Юлечку просто так было не провести. Нюх собачий. Она встретилась на следующий день с Асей. После чего передала мне информацию. Он действительно приходил. Но вёл себя как последний... Она ему и музычку, и телевизор, и свет интимный, и стол с наливочкой. Даже подарила финский дезодорант! А он... Подтвердил неоспоримый факт. Что поражён любовным недугом.
       В один из дней мрачнее тучи сделался Валентиныч. Причину объяснил в столовой за обедом. Крупнорогатый козёл, так он называл мужа своей Милы, устроил разбирательство с руками. У неё распухла щека, она стесняется встречаться.
       Но работали мы в те дни на совесть. Молоков был доволен.
       Через неделю картина повторилась. Виталич скис опять. Когда он запорол ответственный чертёж, Молоков накинулся на Валентиныча.
       - Моему терпению пришёл конец!
       Валентиныч отвёл Молокова подальше от любопытных ушей. То есть, вообще из отдела. И что-то там объяснил. Молоков вернулся удивлённый и смотрел на Виталича как инопланетянина.
       Я тоже подкатил к Валантинычу. Объясни и мне. Ну, как другу. Валентиныч прошелестел по мне сухим взглядом. Я пустил в ход козыри. Рассказал про звонок жены Виталича. Передал дословно. Но Валентиныч был непоколебим. Он мужественно взялся переделывать запоротый Виталичем чертёж. В те дни он пахал за троих. Я тоже старался взять на себя работу помимо своего объёма. Чувствовал ответственность момента.
       Неделю мы корпели втроём. Я, Молоков и Валентиныч. Вернее, Молоков, Валентиныч и я. Хотя от перемены мест слагаемых, по теории, ничего не меняется. И вдруг Виталич приходит как-то утром просветлённый и выдаёт.
       - Мужики, вы пашете, как пчёлки. Пардон, как шмели. Почему же мне никакой работы не даёте?
       Мы обалдели от подобной наглости. Парень тут же полез в дебри разработанного без него. Мы его тормознули. Имей совесть. Ты будешь день въезжать, а у нас сроки. Так что садись, как Юлечка, и рисуй, что дадут. Заодно забери у неё половину. У девушки поразительная скорость. Однако женщинам Молоков прощал. А вот меня не щадил.
       - Ты со своими перекурами! Нищие душонки! Курение - это убежище пассивного ума! Замена деятельности ленивой имитацией!
       Конечно же, он был прав. Но я не соглашался. У нас же имитация везде, говорил я. Так что нам, имитирующим за пособие по безработице, сам бог велел спокойно перекуривать.
       Приехали из колхоза Сеша с Гешей. Отдел наполнился причитаниями. Они крыли всех. И руководство, и профсоюз, и главного, и ведущего. Крыли интеллигентно, на чём свет стоит. Досталось и Молокову с Валентинычем. Ребятишки каким-то образом выяснили, что бесплатной путёвкой в колхоз обязаны конкретным людям. Узнали они и об невозвратимости халтуры. Молочной реки с кисельными берегами. Валентиныч не выдержал и заговорил как трибун.
       - Вот она трагедия, товарищи! Трагедия современного инженера! Которому не удалось поработать грузчиком в молочном магазине! Вот оно современное "ту би или не ту би", достойное пера Шекспира!
       Сешу с Гешей поставили в помощники к Виталичу. Потому что мы втроём уже набрали обороты.
       И вот, как-то утром, Юлечка интимно спрашивает меня.
       - Виталич что, ушёл из дому? Живёт у Валентиныча? Как давно?
       Это был удар по моему самолюбия. Я, знаток, проморгал такое событие. Оказывается Юлечка с Асей, вчера вечером, когда на одном месте не сидится, решили позвонить. Сначала Валентинычу по заинтересованности Юлечки. А потом Виталичу, учитывая пожелания Аси. Жена Виталича объяснила, что Виталич здесь больше не живёт, ну и кое-что в придачу. Окрылённые такой неожиданностью, они ещё раз позвонили Валентинычу, но тот от прямого ответа ушёл, даже немного нагрубил. И вот теперь разъяснение требовалось от меня.
       Я в конце рабочего дня спросил. Почему не могут сказать, за кого меня держат? Виталич заулыбался, мол, уже пронюхали. И кивнул. Да, переехал жить к Валентинычу. Давно надо было сделать, но вот, наконец-то, час пробил. И всё, отвали. Без пояснений.
       Выходило, что у парня действительно серьёзные дела. Раз решился на самоотверженный поступок. Второй в его жизни. Когда-то он самоотверженно женился. Теперь, наверняка, тоже из-за чего-то, а, вернее, из-за кого-то. Но кто же она, эта неизвестная, из-за которой человек идёт на такие жертвы? Все наши клухи задавали мне этот вопрос. И я, из-за своего глубокомысленного молчания, делался в их глазах всё бледнее и бледнее.
       С Юлечкой мы проанализировали все варианты. Я даже южную поездку вспомнил. Возникло было сомнение. Неужели москвички? Но вариант казался нелогичным. Москва далеко, а мужики народ реалистичный. Объект должен был быть где-то рядом. По причинам как психологическим, так и физиологическим. Получалось, что кто-то есть, но мы не можем определить. Об ком звонит колокол? Ответ знал Валентиныч, но его на интимную беседу было не вытащить. Они с Виталичем как сговорились. Вместе грызли чертежи, вместе ходили обедать, вместе убегали домой. Даже в туалет - и то рука об руку.
       Время было горячее. Но находились моменты и для приколов.
       - Братцы! - выдал однажды Молоков. - Вы тормозните. Куда с такой скоростью? Нам надо в срок, а не раньше. Досрочно - это значит с недоделками. Быстро только кролики размножаются.
       - Так у них задача-то какая? - ответили мы. - Увеличение потомства. А у нас? Подъём экономики. Нам этим делом нужно заниматься быстрее, чем кроликам, по интенсивной технологии.
       Количество морщин на лысине Молокова уменьшалось.
       Приближались праздники. Юлечка сделала к Виталичу пробный подход.
       - Вы с Валентинычем где будете на ноябрьские? Никуда не идёте? Вдвоём будете куковать? Ася приглашает к себе. Подумайте. Вас двое и нас двое.
       Виталич в ответ что-то промычал.
       Однажды после работы они рванули не по обычному маршруту. Пошли вдруг в метро вместе со мной. Причём Валентиныч буквально тащил Виталича. На какое-то дело. Я предложил свои услуги, могу помочь. Мне, как всегда, было отказано. Но на следующий день они раскололось. Виталич рассказал. У него в те дни было интригующе весёлое настроение.
       Приехали они на Ржевку. Район из сплошных коробок. Где проживает Мила, возлюбленная Валентиныча. И стали поджидать её мужа. Чтобы выписать по рогам. Муж, к счастью, не повстречался. Витаичу удалось уговорить друга не делать глупостей. После двухчасовой беседы на ветру под ленинградский дождик. Аргументы он приводил убедительные. Если все любовники начнут избивать законных мужей, то произойдёт крах семейного уклада. Будет нанесён ещё один вред многострадальной родине.
       В один из тех дней выпало испытание и на долю Виталича. Причём неизбежное. Встреча с Асей. Был день аванса. Сама встреча была в Асиных руках. Она держала то, ради чего он к ней пришёл, и говорила громко, с упоением. Чтобы слышала вся очередь. Женщины, смотрящие на Виталича с осуждением.
       - Наконец-то встретились! Наконец-то вы навестили меня, как обещали. Вы всем так обещаете? Даёте слово и не держите? Ни да, ни нет. Не мычите, не телитесь. Расписались? Следующий!
       И швырнула тонюсенькую стопку синих купюр. Это был шлепок. Ася защитила уязвлённое самолюбие. И продолжала громко наслаждаться.
       - Молодой человек, отойдите в сторонку! Не мешайте остальным! Вы что, обалдели от такого количества денег? Никогда столько в руках не держали?
       - Да нет, - напряглся и ответил Виталич. - Каждый раз держу именно столько, вот и начинаю потихонечку обалдевать.
       Работу мы сдали успешно. И, как всегда, поняли, что напрасно торопились. Молоков вернулся с совещания у генерального и передал высочайший привет. Если внедрение пройдёт успешно, то накинут премию. Мы к таким обещаниям привыкли, так что отнеслись спокойно. И, воспользовавшись случаем, удрали с работы пораньше.
       А на следующий день Виталич с Валентинычем ходили за Молоковым по пятам. В чём-то серьёзно его убеждали. Мы с Юлечкой попытались узнать, но не удалось. Даже Молоков, после моего дружелюбного вопроса, посмотрел недоверчиво и послал подальше. А ведь интеллигентный человек. Время наступило предпраздничное, скучное. Главным занятие стало курево. Гадость всё-таки, доложу вам.
       Пятого ноября Виталич не вышел на работу. Валентиныч ответил, что друг заболел, климат. Юлечка подплыла к нему с предложением насчёт совместного празднования. Валентиныч развёл руками. Они, к сожалению, едут за город, на дачу, их не будет в городе. Виталич не появился и в предпраздничный короткий день, шестого. На демонстрацию Валентиныч явился один. Слегка припухший. "В честь великого праздника?" - спросил я. "Смотря что считать праздником", - подмигнул он. Юлечке он серьёзнейше сообщил, что Виталич поправляется, передаёт привет кому надо, но они тем не менее уезжают, их не будет до девятого. Потом он поздоровался с Молоковым, шепнул ему на ушко кое-что, тот чуть не упал от смеха, и будто испарился. Отметился - и до свидания. Я сделал тоже самое позднее. Участвовать в показухах, идти и что-то демонстрировать не было ни малейшего желания. Даже ради приколов.
       Дома я со своей "постылой" и родственниками посидели за столом, выпили за солидарность и убеждения. Пощёлкали переключателем телевизора и выехали в центр. Показать детям салют. Детям-то праздники нужны. И там я решил отлучиться. Поскандалил с "постылой", договорился о месте, где они меня будут ждать, и рванул. К Валентинычу. Хотелось проверить. Я был уверен, что ни на какую дачу они не поехали. Позвонил в дверь специально не так, как надо. Не два звонка, а один подлиннее, будто пьяный. Открыл сосед Хроник. Сказал, что мужики дома, но у них гости. Этого мне и нужно было. Я постучал, услышал отклик, открыл дверь в комнату, просунул физиономию, старательно изображая поддатого, и увидел...
       За столом сидели двое. Виталич и Наташа. Та самая москвичка. Её лицезреть я никак не ожидал.
       Наш спор состоялся сразу после праздников. Виталич ходил счастливый, и мне удалось вытащить его на откровение. Причём случайно. У меня после "краснооктябрьских" дней было гадкое настроение. После встречи с Виталичем и Наташей я "загудел". Основательно. Разругался с "постылой" вдрызг, хотя, если разобраться, она-то не при чём. Девятого я продолжил. Пошла в ход заначка с молочной халтуры. Десятого, выйдя на работу, откровенно подыхал. Одиннадцатого стало полегче, но усилилось желание смягчить отходняк. Ну и предложил Виталичу. Он согласился. Из сострадания, наверное. Видел, как мне муторно. А может и сам хотел от одиночества. Валентиныч встречался в те дни со своей Милой у какой-то её подруги, которая уехала в отпуск, оставив квартиру для присмотра. Вот они там и присматривали. А Виталич, скорее всего, хотел поделиться, рассказать. Ведь я его рассекретил. Они тогда приняли меня хорошо. Наташа меня радостно узнала, мы подняли за всё хорошее, перекинулись шутками, и я убежал на салют. Пообещав на прощанье не проболтаться на работе. И слово сдержал. Виталич, наверное, проникся уважением.
       Короче, после второй, когда сигарета сама полезла в рот, я спросил.
       - Насколько я понимаю, у тебя с ней серьёзно? Она ничего, эта твоя Наташа. Очень даже ничего. Хотя на первый взгляд ничего особенного.
       Серьёзность положения в моей голове никак не укладывалась. Ну нелогично, хоть застрелите.
       И он раскрылся. Тепло, домашняя обстановка, сидели в комнате Валентиныча, в бутылке ещё немало, торопиться некуда, ну и так далее. Сначала он назвал меня наивным. Это меня-то. Я чуть не упал. Он пояснил. Наивный потому, что не знаю историю истинных событий на юге. И рассказал про всё то, о чём я на юге не имел ни малейшего представления. Про их совместное житьё-бытьё, про их странные отношения, про те десять дней, из которых они провели вместе часы, сумма которых вряд ли составит двадцать четыре. Рассказал про их невинные взаимоотношения в последние день и ночь. Наверняка, говорил он, она обманывает в силу каких-то женских заморочек, что у неё раньше никого не было, но главное-то не это. Главное, что из этих полунамёков, полувзглядов, полуобманов и прощальных объятий сложилось то огромное, ради чего не страшно, не противно, не скучно жить дальше.
       После первой полвины рассказа он спросил, глупо улыбаясь.
       - Теперь понимаешь?
       Я кивнул. Хотя ни черта не понимал. Бывает, конечно, как в песне. Любовь нечаянно нагрянет, когда её, так сказать, ну совершенно не ждёшь. Но тут! Я откровенно прикололся. Кивнул, что понимаю.
       - Понимаю, - говорю. - Есть связи, есть увлечения. Есть романы по большому счёту. Служебные, студенческие, романы после неожиданного знакомства, или своднические, когда тебя приволакивают как телка, а потом начинается всерьёз. Я всё это понимаю. Но у тебя, брат, бери выше! Роман междугороднего значения. Межстоличного так сказать. Москва плюс Ленинград. Молодец, поздравляю. Но вот я чего никак понять не могу. Зачем было из семьи-то уходить? От жены, от дочки, от жилья? У тебя есть варианты жилплощади? Или у неё в Москве? Как это ни печально, но таких вариантов у вас нет. Она не москвичка, а ты не ленинградец. Вы лишь представители. Вам только хочется жить в условиях, приближённых к цивилизации.
       Он налил, мы выпили, и мне была поведана вторая половина истории. О которой я лишь строил догадки.
       Оказывается, сразу по приезду из отпуска, он написал ей письмо. Так просто написал, без надежды на ответ. А ответ получил как раз в тот день, когда я их навестил. Когда я прорвался к ним в гости и, сидя за столом, удивлялся, отчего на лице Виталича блаженная улыбка, не заделался ли он наркоманом. Он прочёл длинное письмо с девичьей белибердой, из которого особо акцентировал две фразы: "Как ни хорошо в Москве, но в ней стало кого-то не хватать...", и вторую, что-то наподобие. По выражению Виталича это письмо его окрылило. В те дни они торопились каждый день домой, помните? Торопились из-за него, из-за Виталича. Он ждал второго письма. Появиться оно должно было в почтовом ящике Валентиныча. Он намекнул ей в следующем своём послании, что её ответ был для него глотком чистой воды в затхлом аквариуме. Фраза не моя, его. Намекнул и про осень, которая в этом году как весна, выворачивает душу. Ещё спросил: "Как там твой "замуж" поживает?" Дескать, если он сделает что-то не так, то я ему гланды повырываю. Это он блеснул знанием медицинских терминов. И уточнил, какие вообще-то планы на будущее? Сделал прозрачные намёки страницах на четырёх.
       Он, конечно же, сомневался. Надо ли? Ему да, он уже не мог иначе. А вот ей? И понял, что ответом будет второе письмо. А письма всё не было. Молоков как раз приступал к новой разработке. А Виталич ходил как долбанутый. Он понимал, что надо уйти в работу, отвлечься, но не мог. Прошли все сроки, за которые можно было послать ответ, если человек тебе не безразличен. Письма не было, и парень начал отчаиваться. Надежда меркла.
       После этой фразы он грохнул кулаком по столу. Ответ всё-таки пришёл! Да, надежда меркла, но в душе сидела необъяснимая уверенность. Биотоки, наверное, передавались. Из Москвы к нам. И его радиостанция эти волны принимала. Со скромной улыбкой он прочёл второе письмо. Там были фразочки: "У меня всё прекрасно, не считая той нелепицы, что рядом нет тебя" или "Ты лишил меня сна, я скоро начну пить кофе стаканами". Был там намёк и про Лену-Алёну. Наташа просила передать Валентинычу большущий привет. В надежде, что он поймёт, чего от него хотят.
       - После этого письма, - продолжил рассказ Виталич, - я накинулся на работу как озверелый, помнишь? Юлечка расценила мою активность по-своему. Достала меня с Асей. Пришлось идти в гости. А потом проклинать себя на чём свет стоит.
       Дальше он спросил, помню ли я, как через пару недель он вновь начал скисать. Я помнил, ещё бы. Я даже мог с точностью назвать день, когда он ожил. Оказывается, ожидание третьего письма было самым мучительным. На работе он рисовал на ватмане чертей, а Молоков бегал с глазами "по девять копеек" от предчувствия, что всё пойдёт прахом. Тогда же у него начались скандалы с женой. Она давно знала, что он её не любит, но требовала уважения как к женщине. И заметила, что он изменился после юга. И настаивала на объяснениях, уверяя, что всё поймёт. Обычная женская уловка. Что сделает правильные выводы. Виталич догадался не клюнуть. Тогда она припугнула. Если ты не примешь никакого решения, то решение приму я. Он ничего не мог ответить. Он сам ждал ответа. А письма всё не было.
       - Слушай, - перебил его я. - А что сообщил Валентиныч Молокову, когда ты запорол чертёж? Молок покатил бочку, Валентиныч отвёл его в сторонку, что-то шепнул, и всё, Молоков больше к тебе не приставал.
       - Он выложил Молокову всю правду, - угрюмо сообщил Виталич. - Я его чуть не убил. А Молоков, представляешь, понял. Сначала, конечно же, удивился. Чтобы я, да по-настоящему?..
       Эта информация меня задела. Получается, что Молоков знал всё, а я нет. Мне-то не доверяли. Получалось, что я оставался просто приятелем.
       Домой он в то время старался возвращаться после десяти. Когда дочка уже спит. Чтобы при ней не происходили разборки. Потом он не выдержал и написал в Москву второе письмо. Откровенное, без всякого юмора. Что больше не может. Если она не желает отвечать, пусть не отвечает, он не имеет права требовать ответа, но, не понимая причин молчания, просит лишь об ободном, написать честно "нет", и всё. Только не молчать. Отправив второе письмо он ужаснулся. Неужели придётся ждать столько же.
       Приезжают они как-то к Валентинычу. Ящик пуст. Поднимаются - в квартире переполох. Орёт ребёнок, на полу кувыркаются две мужские фигуры, Хроник и вторая половина супружеской четы, Коля, а женская половина, Оля, подтирает пол с проклятиями. Когда у них будет отдельная квартира, когда они заживут как люди, и так далее. Обычные речи, которые на каждом углу каждый день. А чего, собственно? Если тебе сказали, что скоро, и ты поверил, значит, жди.
       Оказалось, что Хроник, который недавно устроился на новую работу, на какой-то химзавод, заглотил какой-то шампунь, или что-то в этом роде. И его выворачивает, колотит, он кричит, что отдаёт концы, но делать этого в туалете не хочет. Супруги хотят перетащить его туда, чтобы он блевал не в коридоре, и будут не против, если он действительно отдаст концы, так как сил больше нет.
       Мужики перетащили бедолагу в туалет, влили в него ковш тёплой воды и оставили разговаривать с унитазом. Олю Валентиныч попросил подогреть немного молока. Та, ругаясь, сделала. Прочистившегося Хроника напоили тёплым молоком и отнесли в комнату. Там Валентиныч начал расспрашивать о качестве отведанного напитка и совершенно случайно увидел на столе... Из-под серой обёрточной бумаги с кусками засохшей колбасы торчал уголок конверта. Валентиныч его вытащил. Виталич как глянул, так с ним чуть приступ не случился.
       Это было её письмо. Судя по штемпелю, пролежало дней десять. Виталич кинулся трясти Хроника. Фольклорно объясняя суть неджентльменского поступка. Хроник достойно ответил, что он хоть и не джентльмен, но джентльменов на своём веку встречал и многих из них видел. Про письмо он ничего не знает, потому что оно ему ни для какого джентльменского употребления не нужно. И, заплакав, объяснил, что хотел сделать доброе дело, вручить письмо лично, никакой награды за это не требуя, а эти невоспитанные джентльмены издеваются, не понимая, что жить ему осталось на этом свете минут двадцать, ну от силы полчаса. Картину Виталич обрисовал красочно. Я даже получил удовольствие.
       В третьем письме были всё те же девичьи шуточки. Ответы на его шутливые вопросы. Один вопрос был конкретный. Почему он сам не хочет приехать? Значит, Виталич звал её в гости. Что он потом и подтвердил. Он приглашал её на встречу Нового года. Веря, что как Новый год встретишь, так его и проведёшь. Ему хотелось встретить будущий год с ней.
       После получения письма таким своеобразным вариантом он тут же накатал новое послание, не помню, которое по счёту. Где описал недоразумение с получением ответа, своё мучительное ожидание предыдущего письма, которое она уже, наверняка, получила и прочла, и пусть не сомневается, всё, что там прописано, соответствует истине. Его чувство к ней правдиво. Поэтому хватит говорить намёками. Если их сердца бьются в унисон, то пора определяться.
       Из Москвы сообщили, что там тоже мучились, пока её письмо лежало у Хроника под закуской, и Виталич не мог написать ответ. Она буквально не находила себе места. И уж никак не ожидала получить сразу два письма. Его крик-признание от неизвестности и сообщение про историю с соседом. Он получила их одновременно. Приехала после выходных из дому, а ей такой подарок. Даже руки не поднимались распечатать. А потом поделилась своими, уже реальными, соображениями. Задавала вопросы. Что у них может быть и как, если у него семья, дочка, а предавать детей - последнее дело. Она, пока ждала его письма, спрашивала себя. А имею ли я право? Но в конце были строчки о сердце, которое бьётся решительно, и его ничто не остановит. И совсем уж откровенно в конце. "Я жду. Твоя Натали".
       После этого письма он ушёл из семьи. Я, конечно, не мог понять, из-за чего. Из-за сентиментальной муры, которую студентка-медичка нацарапала своей птичьей рукой?
       Дальше он написал, что на ноябрьские хочет приехать к ней. Где и как встретиться? О своём уходе из семьи писать не стал, держал в тайне. Наверное, как подарок. Она прислала ответ. Это письмо я прослушал с интересом. Ждал подтверждения моей догадки. И не ошибся. Наташа-москвичка завела речь о соседях, которые после его писем начали проявлять к ней чрезмерный интерес, а порой даже злобу. Жить ей там стало невыносимо, поэтому встретиться у неё нельзя. Развитие темы было неожиданным. Да, она много может написать о своём чувстве, и всё это будет правдой, но ей двадцать два года и надо реально смотреть на жизнь. Ей нужен один человек и навсегда. А он, Виталич, таким быть не сможет, потому что у него есть дочка и семья. У ребёнка должен быть отец. Это для неё незыблемо. Она сама дочь, так уж её воспитали. Финал дословно такой. "Ты, конечно же, не напишешь мне после этого сумасбродного письма. Поэтому прощай дорогой, любимый мой человек". Я её даже зауважал.
       Что бы вы сделали на месте Виталича, получив такое? Лично я бы послал подальше всех москвичек и вернулся с покаянием в семью. Фантазии с идеалами дело хорошее. Но жить простой жизнью тоже не просто, это тоже подвиг в своём роде. Но Виталич попёр как паровоз, которому уже не затормозить на полном ходу. Он написал ей в грубых тонах о том, что она ничего не понимает в жизни. И что он приедет обязательно. А там, если не удастся снять гостиницу, увезёт её в Ленинград, и они проведут праздники Октября в его колыбели. Он дал ей шифр. Если она получит телеграмму со словом "вера", значит, он приедет пятого, а если со словом "надежда", значит, шестого. Вот почему они ходили за Молоковым по пятам. Уговаривали отпустить Виталича в Москву до праздников. Как бы в отгул. Неофициально, конечно. И Молоков согласился. С риском для себя.
       Она прислала описание места встречи. Которое изменить нельзя. Молоков дал добро, и в Москву полетела телеграмма "Поздравляю праздником Вера". И пятого числа Виталича на работе уже не было. Он уехал четвёртого вечером.
       Из ленинградской вечной осени Виталич прикатил в утреннюю московскую зиму. Фраза не моя, его. Букет цветов, который он купил в Ленинграде, по дороге приказал долго жить. Он думал найти цветы по приезду, но поезд прибыл в такое время, когда на поиски цветов не оставалось времени. Виталич опоздал на три часа. Встречи на станции Курская-радиальная не получилось. Тогда он пришёл по имеющемуся адресу. Однако строгая соседка заявила, что девочки учатся и приходят очень поздно. Тут-то он и заметался. Где искать? Ещё раз съездил зачем-то на оговорённую станцию метро, а потом вновь притопал к кирпичному дому на Окружном проезде. В голове у него прокручивалась версия про соседку, у которой есть кандидат в мужья для Наташи. Это мне понравилось. Значит, парень ещё кое-что соображал. У меня эта версия родилась сразу после письма, где она описала сложные отношения с соседями.
       Короче, он снова пришёл на квартиру. На этот раз открыла она. Встреча получилась совершенно не такой, какой представлялась обоим. Даже не поцеловались по-человечески. Только выяснили причины недоразумения. Но потом, во время прогулки по городу, всё нормализовалось, стало на свои места. На улице уже целовались, не стесняясь прохожих.
       Поиск мест в гостиницах ни к чему не привёл. Предпраздничные дни. Виталич предложил немедленно ехать в Ленинград. Она просила не торопиться, может быть, что-нибудь придумается. Ей, видите ли, завтра нужно обязательно быть в институте. Раздать какие-то бумаги по врачебной практике. Она, видите ли, ещё и староста. Виталич спросил напрямую о причине озлобленности соседки. Наташа ответила, что это всё ерунда. Когда ужинали, пришла Лена-Алёна. Быстренько собрала какие-то принадлежности, задала пару вопросов о жизни Валентиныча, и ушла.
       Ночью у них повторился южный полубред. Теперь он уже настаивал. Ещё бы, мужчина горячий. Но она просила не заставлять. И ещё одна важная подробность. Всю ночь она не выключала верхний свет. Виталич пытался выяснить, в чём дело. Соседи, что ли, следят? Она обещала рассказать. А с утра потащила с собой на лекцию. Виталич упирался, предлагал обождать на улице, но потом согласился. Было даже интересно. Как тут у них, в Москве студенты поживают? Вскользь упомянул ещё один фактик. Когда уходили из института, у гардероба к Наташе подошёл невысокий паренёк в очках с затемнёнными стёклами. Студент из их группы. Окликнул он её необычно. "Наталья Николаевна, можно вас на минутку?" Виталич тактично вышел на улицу. Наблюдал за курящей и гогочущей молодёжью. А потом они заспорили о дальнейшем времяпрепровождении. Он уговаривал ехать в Ленинград, где всё схвачено. Она не соглашалась. Билеты всё-таки купили. На какой-то дополнительный поезд, который уходит в три часа ночи, а прибывает на следующий день после обеда. Обсуждали и планы на будущее. Какое ей грозит распределение? Она призналась, что жить где-то не в Москве просто не сможет. Распределение для этого нужно делать самой. Единственный помощник в этом деле - её отец. У него есть связи. Но он, видите ли, не умеет просить.
       - Есть ещё варианты, - закинул удочку Виталич. - Чтобы остаться в Москве, достаточно выйти замуж.
       Она промолчала. Он спросил, согласилась бы она жить в Ленинграде.
       - А кто меня туда возьмёт? - ответила она.
       Выспаться решили в поезде. Но на вокзале произошло неожиданное. За пять минут до отправления поезда, прямо у двери вагона, она вдруг заявила, что не поедет.
       - Зачем я тебе нужна? Быть моим до конца ты всё равно не сможешь.
       И ни в какую. Поезжай один, и всё. Виталич психанул.
       - Выходит, ты ещё днём знала, что устроишь такой концерт? Только не знала, как начать?
       Он взял её за плечи и втолкнул в вагон. Молчали, пока не тронулся поезд. Потом он получил бельё, она застелила постели, и легли. Нужно было отдохнуть. Устали они смертельно. А утро вечера мудреней.
       Так и получилось. В Ленинград приехали в полном согласии. Он привёл её к Валентинычу, объяснив, что уже месяц живёт у него. Она оценила, судя по его рассказу. Просила лишь об одном. Завтра ей нужно уехать. Девятого ждут дома. Когда я заскочил к ним перед салютом, то мы славно поздравили друг друга. При мне Виталич рассказал ей историю взаимоотношений Валентиныча и Милы, у которой муж и двое детей. Наташа сделала большие глаза и спросила.
       - Зачем ему это нужно? И что он думает делать дальше?
       - Он не думает, - ответил Виталич. - Он её просто любит и всё.
       Наташа сделала глаза ещё больше. Я понял, что она трезвомыслящий человек. И она меня поняла. Тогда я рассказал ей, как пытался объяснить Валентинычу всю дальнейшую несостоятельность его отношений с Милой. Вдалбливал в его светловолосую голову чисто русской красоты. И подчеркнул сочетание чисто русской красоты с чисто русской безалаберностью. Наташа усмехнулась и кивнула головой.
       На следующий день, восьмого ноября, Виталич организовал экскурсию по городу. Наверняка веселил её без умолку. За час до отправления поезда она ещё раз захотела пробежать по Невскому. На Аничковом мосту достала из кармана монетку и швырнула в Фонтанку. Виталич тут же привлёк её к себе.
       - Ты напишешь мне первым! - крикнула она из вагона.
       Я не стал уточнять, написал ли он. Я разлил по стаканам. Потом закурил.
       - Виталич, - говорю, - ты, конечно же, не согласишься со мной. Но моё мнение... Ты зря заварил эту кашу.
       Он хотел что-то вякнуть, но я не позволил. Хватит, должен был наговориться за два-то часа.
       - Перейдём к доказательствам, - говорю. - Ты её любишь. Это я понял. Хорошо и замечательно. А она тебя? Возьмём её игру в невинность. Ты же согласен, что она обманывает? Тогда, на юге, это была игра. Призрачность отношений, играть можно было. Но теперь-то? Теперь-то зачем? Если она тебя любит, то почему отказала в близости? Боится признаться, что обманывала? Или боится прогадать? Пошли дальше. У неё есть вариант замужа, по твоим словам. Я понял, что у неё есть два варианта, а то и три. Вариант жениха у соседки по коммуналке. Ты сам об этом догадался. Она своими увиливаниями от прямого ответа лишь подтвердила. Это раз. Вариант жениха у родителей. Это два. - Я загнул два пальца и взялся за третий. - Для чего она тебя водила в институт на лекцию, как думаешь? На показ. Только ли подругам она тебя показывала? Сам был студентом, знаешь, как крутятся студенческие романы. Героем одного из таких сам побывал. Я бы даже назвал тебя героем нашего времени, но как-то язык не поворачивается. Так вот. Наташа имеет неплохие внешние данные, поэтому за пять-то лет учёбы в институте неужели у неё... Я хочу спросить, не водила ли она тебя на показ кому-нибудь из претендентов? Ради торжества. Или припугнуть. Может быть, какой-то её парень не может никак решиться? Имеющий московскую прописку. Имеющий жилплощадь. Может быть такое? Может.
       - А письма? - он пододвинул мне конверты и смотрел с интересом, спор его захватывал. - Считаешь, что она здесь врёт?
       - Это слова! - заорал я от бессилия перед упрямством.
       Но тут же взял себя в руки. Из двух спорящих более всего не прав тот, кто умней. Сказал кто-то из великих.
       - Допустим, - сказал я. - Допустим, что она тебя любит. Ты мужик видный. Допустим, что чувство настоящее. На одной чаше весов. Понимаешь? На одной чаше весов ты, как человек и её чувство к тебе. Это много. Что же на другой чаше? Что мы туда сложим? То, что ты имеешь. То, что можешь ей дать. А что ты у нас имеешь? Жену и дочь. Это прилично. Однокомнатную квартиру жены, которую в случае развода ты разменивать не собираешься. Ты не станешь требовать для себя положенные метры. Потому что джентльмен. Никакой другой жилплощади тебе не приобрести и не получить. В ближайшее десятилетие, во всяком случае. А жизнь она измеряется не столетиями, а десятками, которых осталось раз, два, три, в лучшем случае, четыре, пять. И вышел зайчик погулять. Ещё мы имеем твою зарплату. Бешенные деньги советского инженера. Откуда, кстати, четверть придётся отчислять. Будут отчислять в случае развода. По-моему, хватит. Вторая чаша весов давно перетянула.
       - Я думал об этом, - согласился он. - Ещё когда из отпуска приехал и написал первое письмо. На таких же весах взвешивал. Да, всяческих "но" у меня предостаточно. Но на другой-то чаше весов то самое! Настоящее. Гораздо больше, чем то, что приходило уже. Но тогда не повезло. Был молод и глуп. Расточителен. Но вот оно пришло в третий раз. И теперь я знаю истинную цену этому. И что? Жилплощадь и зарплата перевесят? Тогда ради чего я живу? Ради жилплощади и зарплаты? Но они настолько мизерны и смехотворны, что даже твоё трезвомыслие не придаёт им веса. Поэтому на моих весах перетягивает другая чаша. И перетягивает так, что стрелка зашкаливает.
       - Ты очень верно сказал, - начал я в ответ. - Очень точно. На твоих весах. На твоих, понимаешь? Но у неё-то весы другие. Свои. И там шкала ценностей другая.
       - Я с ней делился своими соображениями, - настаивал он. - Она знает мою готовность. Я готов плюнуть даже на профессию. Чёрт с ней, с карьерой инженера. Было бы чего жалеть. Уйду в дворники, в кровельщики, в сантехники. И будет у меня жилплощадь. И зарплата будет получше, чем имею. Конечно, жить не делом своим для мужика тяжко. Но можно переключиться. Жить дорогим тебе человеком.
       - Хорошо, - успокоил его я, чувствуя, как набегают театральные слёзы. - Хорошо, можно и так. Но давай прикинем. Она заканчивает институт, становится врачом, и выходит замуж за кого? За сантехника. Она всё-таки женщина. Мужики могут быть Дартаньянами, Дон-Кихотами, кавалерами де Грие, способны не считаться с материальными благами. Могут жертвовать, рисковать. Есть такие, согласен. Но женщины народ земной, не книжный. Они книжки читают только ради развлечения. Им некогда витать в облаках. Им нужно о продолжении рода человеческого заботиться. И чтобы происходило это в нормальных человеческих условиях.
       - Значит, - ухмыльнулся он, - ты не веришь, что у нас с ней что-то получиться?
       - Не только не верю, - заговорил я как можно проникновенней, - но даже советую тебе завязать как можно скорей. Ничего хорошего это тебе не принесёт. Только измучаешь её и себя. Поверь, Виталич, я тебе добра желаю!
       Тут со мной что-то случилось. Раскис, потекли сопли.
       - Хочешь, - говорю, - докажу, что искренен с тобой? Ты мне чистосердечно свои тайны раскрыл? Про юг, про всё такое. Так я тебе тоже могу правду. Помнишь, я хвастался вам, что у меня один-ноль, два-ноль, помнишь? И подзадоривал вас. Что же вы, ковбои? Так вот. Не было у меня ничего. Ни с Зоей-москвичкой, ни с Люсей-Люсией... Зою я затащил к себе, пока шахтёра не было. Полночи с ней промурыжился. Они ни в какую. Хоть стреляйся. Не могу, храню верность. Кинокомедия. А с Люсией другое. Внешность яркая, но тупая!.. Простая, как газетный заголовок. Я её и послал в то место, с которым обычно газетные заголовки встречаются.
       Потом я пожалел, что признался. Потому что он моего откровения не оценил. Он протянул руку и гаркнул.
       - Спорим?
       В это время вернулся Валентиныч. Мы ему рассказали суть разногласий. Он очень холодно отнёсся к тому, что я всё узнал. Но ни к чьей позиции не склонился. Лишь разбил руки. Условия спора оговорили так. Если до весны Виталич не найдёт никакого варианта и перевезти свою возлюбленную в Ленинград... Точнее даже, если до лета у них ничего не получится, то я выиграл. Цена спора поднялась до трёх бутылок коньяка. Либо с горя, либо на радостях. Когда руки были разбиты, Валентиныч выдал свою позицию.
       - Если Виталич проспорит, я к его трём добавлю свои две.
       Оказывается, они уже приступили к поискам медицинского учреждения с офтальмологическим уклоном. Это слово я с трудом научился выговаривать. Они искали, кто может сделать вызов выпускнице московского первого медицинского института. По блату, естественно. Я возмутился. Почему сразу не сказали? Понятно, если эти два орла взялись за дело, то судьба спора, можно сказать, предрешена. У них энергии хватит. Не хотелось быть одураченным. Я не стал бы спорить, если б знал. А эти мерзавцы сидели и улыбались как братья-близнецы. Меня это разозлило, и я поставил условие. Обо всех дальнейших отношениях с Москвой я должен знать до мелочей. Подробно. Про письма и всё прочее. Виталич засомневался, но я дал слово, что на работе никто не узнает.
       А дальше покатилось как по маслу. После октябрьских он, конечно же, написал. И ждал ответа. Пришёл тоненький конверт. В котором письма не было, а всего лишь открытка. Репродукция портрета Лопухиной Боровиковского. Содержание примерно такое. "Мне очень хочется, чтобы ты был счастлив, но что это такое - я не знаю, если б знала, сама была бы счастлива. Мне без тебя плохо. На письма отвечу. Где буду на Новый год - не знаю. Постараюсь вырваться, или приедешь ты. Родители о многом догадались. В январе, на каникулах, если получится, буду у вас в Разливе". Почему она написала это на открытке, мы не поняли. Во мне засело предположение, что мои шансы на выигрыш уменьшаются. Но Виталич был чем-то встревожен. То ли прочёл что-то скрытое, то ли, наоборот, не прочёл. Или он, как и я, не сумел расшифровать значимость открытки. "Что за намёк?" - спросил я. Он ответил, что ему нужно ехать в Москву. Он ей уже об этом написал. Она должна ответить о готовности. И тогда он даст телеграмму либо с "верой", либо с "надеждой". То есть, либо в пятницу, либо в субботу.
       Ответа не было долго. И Виталич написал ещё одно письмо. Но не ей. А Лене-Алёне. Потому что, как ему показалось, Наташу начали давить родители, которым она, естественно, призналась, и которые схватились за голову. А если так, то они будут давить, пока не сломают. Могут даже заставить съехать с Окружного проезда. И тогда он потеряет связь. А Лена знает домашний адрес. Откуда они родом. У Наташи может не хватить сил дать этот адрес, а вот Лена может на такое пойти. Я засомневался. Коли они подружки, значит, Лена обязательно с ней посоветуется.
       - Я рассчитываю на её душевное благоразумие, - ответил Виталич.
       Парень явно потерял ориентиры в современности. Мне стало его жаль. Даже захотелось от себя чиркнуть этой Лене, мол, вышли адрес, чёрт с ним.
       Валентиныч в те дни тоже ходил в подавленном состоянии. Его Мила не могла решиться на развод с мужем. Встречаться они стали реже. Хотя причина веская. Заболели дети, грипп.
       Виталич решил ехать, не дожидаясь ответа из Москвы. В пятницу после работы. И дал телеграмму. "Посылку получила спасибо Надежда". В четверг пришла ответная телеграмма. "Не приезжай меня не будет в Москве". Виталич заявил, что через неделю поедет обязательно. Написал ей ещё одно письмо. Написал, чтобы вновь ждала телеграммы. С Валентинычем они окружили Молокова. Чтобы разрешил прогулять пятницу. Чтобы уехать в четверг вечером. Чтобы подольше побыть в Москве. Но Молоков отказал. По причине ухудшения отношений с главным. И тогда Виталич решился прогулять. Один рабочий день - ничего страшного. Ну отругают, ну влепят выговор. Парень был готов на всё. И тут мне пришла гениальная мысль. Гениальная своей простотой. Лететь самолётом! И быстрее, и не надо прогуливать. Виталич пришёл в восторг. Лишь отблагодарить забыл. Провинциальное воспитание.
       В Москву ушла телеграмма с "верой". Ответная пришла в четверг. "Буду ждать дома после 21 часа Наташа". Билет был куплен. В пятницу в четырнадцать ноль-ноль он смотался с работы, в семнадцать взлетел, в восемнадцать приземлился. В Москве, по его рассказу, зима наступила уже во всю.
       Дверь ему открыла Лена. Или Алёна, неважно. Две выдры-соседки так и вынырнули из своих комнат, якобы по делам. Наташа накрывала на стол.
       - Что случилось? - начал он прямо с порога.
       - Раздевайся, садись, будем ужинать, - ответила она буднично, спокойно.
       Разъяснять она стала после принятия пищи. Когда Лена ушла мыть посуду. Ничего не случилось. Буднично и спокойно. Просто не стоит дальше продолжать. У тебя семья, ребёнок. Вот и всё. У меня свои трудности. Как это ни печально. Простенько так, ненавязчиво объяснила, и сформулировала вывод. Нужно успокоиться, остыть, и всё.
       Ему развернули раскладушку. Когда Наташа вышла, Виталич атаковал Лену. Получала ли она письмо? Почему не ответила?
       - Разбирайся с неё сам, - ответила Лена, хлопая печальными глазами.
       Улёгся Виталич с твёрдым желанием заснуть, чтобы утром сразу на поезд. Можно было тут же отправиться на вокзал, чтобы без ночёвки, но постельное бельё уже засосало. И теплилась непонятная надежда. Когда девушки, пошептавшись, улеглись, он не выдержал. Поднял её. И они расположились у окна, в свете уличного фонаря.
       Сначала она рассказала про своего папу, у которого есть друг, а у того сын, на два года старше, тоже медик. Они дружили с детства, семьями, и родители постоянно заботились об их предназначенности друг другу. Но он ей не нравится. Зануда-педант. До мозга костей. Для него жизнь ясна. Он твёрдо знает что, как и зачем. Виталич повёл поиск дальше. Да, согласилась она, есть ещё один человек, живёт тут рядом, учимся вместе. Хотя по большому счёту он всё-таки подлец. Значит, у них что-то было, понял Виталич и уточнил, не тот ли в очках? Наташа сделала большие глаза и кивнула с горьким вздохом. Да, мол, тот. Виталич попросил рассказать ещё, ведь есть какой-то вариант и у соседей? И она согласилась в третий раз. Есть претендент с квартирой, но он старый. Квартира трёхкомнатная, но и жених в годах.
       - Как я? - спросил Виталич. Он был её старшее лет на десять.
       - Больше, - ответила Наташа. - Да и с тобой не сравнить.
       Она прижалась к нему, обняла, и он, знаете, о чём начал думать? Он начал её жалеть. Как ей бедненькой тяжело, вокруг стольких соблазнов и наставлений приходится крутиться, и так далее. Вместе того, чтобы взять за шиворот... Или послать подальше.
       Он рассказал ей, что они с Валентинычем нашли ей вариант распределения. Скоро будет готов вызов. Вот только какой-то дядя вернётся из-за границы. Это было весомо. Она объяснила куда и на чьё имя писать. А затем спящая Елена, конечно же, переместилась на раскладушку, уступая им знакомую постель. Но она вновь ему ничего не позволила. Услышав об этом, я понял, что спор мной ещё не проигран.
       Он уехал в субботу. Она не могла остаться ещё на один день и на одну ночь в Москве. Не желала ссоры с родителями, которые начали строго контролировать. Договорились, что теперь первой напишет она. Насчёт приближающегося Нового года. Письмо она прислала с большим опозданием. Виталич за это время успел отослать ей своё. Он предлагал план встречи праздника. У конкретной ёлки. Но ответа не последовало. Ни конкретного, ни абстрактного.
       Зато свой вариант новогоднего застолья предложила Юлечка. Перед этим она утомила меня расспросами, можно ли начинать атаку? Я разрешил, действуй.
       Кассирша Ася в очередной аванс хлюпала простуженным носиком.
       - Привет, - тепло улыбнулся ей Виталич. Понимая её состояние. Я находился за спиной.
       - Привет, - ответила жалкой улыбкой Ася. Она показывала, что хоть ей и тяжело, но она всё-таки держится. И спросила. - Тебе какими?
       - Да желательно рублями, - схохмил Виталич. - А то на доллары и фунты в наших магазинах ничего не купишь.
       И получил свою жалкую "капусту". Это слово в нашем фольклоре лично мне не нравится. Какое-то она не наше, без широты. Истинный ленинградец богат не деньгами, поэтому в глубине души у него заложена ирония к презренному металлу.
       Виталич отослал в Москву одно за другим ещё два письма. Представляю, сколько там всего было. Нехотя он сообщил мне, что ответа пока нет. Я подозревал, что он меня обманывает. Предчувствовал какой-то неожиданный эффект.
       Юлечка настойчиво подкатывала к Виталичу.
       - Где, где вы будете встречать Новый год?
       - Пока не решили, - уныло отвечал Виталич.
       - А то давайте вместе. У Аси.
       В последнюю неделю года она подходила по два раза на день. Виталич каждый раз смотрел на неё, как на что-то неотвратимое.
       На празднование Нового года мужиков пригласил Молоков. Так и так, приходите ко мне, я такую наливочку сделал - закачаешься. Мужики поблагодарили. Спасибо, но уже приглашены.
       Москва молчала, судя по информации Виталича. Он послал новогоднее поздравление. Чтобы дошло к двадцать девятому - тридцатому, учитывая почтовые перегрузки.
       К Валентинычу неожиданно подошли Сеша с Гешей.
       - У нас интересная компания собирается, - растягивали они гласные на свой манер. - Будет восемь девочек и всего три мальчика. Очень просили пригласить вас. Мы много о вас рассказывали...
       - Спасибо, соколы, - Валентиныч пожал им руки так, что соколы поморщились. - Увы, господа. Нас уже ангажировали.
       Почтовый ящик светил по-прежнему могильной чернотой. Фраза не моя.
       С Новым годом пора было определяться. Я пригласил их к себе. Они отказались. Всем, и мне тоже, мужики говорили, что идут в какую-то компанию. При мне Валентиныч ругался по телефону со своей Милой. Она тоже не могла на что-то решиться.
       Двадцать девятого Виталич ответил Юлечке, что они, скорее всего, не придут. Он то ли на что-то надеялся, то ли что-то готовил. Я чувствовал по его недомолвкам.
       Тридцать первого, высказав в последний день уходящего года всем юморные пожелания, ковбои объявили Юлечке, что в порядке новогоднего подарка могут заявиться к Асе. Юлечка посмотрела на них ошалелыми глазами. Я успокоил. Кому ты веришь, они же прикалываются. Их преувеличенная ирония мне не нравилась. Но на все расспросы они давали недвусмысленный ответ. Тебя поздравили, тебе мало, что ли? А то смотри, можем не только пожелать, но и послать. А потом они разъехались. Виталич отправился с подарком к дочке, Валентиныч к родителям.
       Но около одиннадцати вечера они на самом деле прикатили к Асе. На разгул любимого праздника. В качестве новогодних подарков. Но сюрприз ожидал их самих. В комнате у телевизора сидели двое парней. Юлечка с Асей защебетали как ни в чём ни бывало, и познакомили мужиков с "нашими ребятками". Так они называли своих гостей. Кинокомедия получилась из-за самих ковбоев. Девушки перестали на них надеяться и решили подстраховаться. Кому охота сидеть в новогоднюю ночь без гостей? Когда Юлечке объявили, что давно желанные приглашённые всё-таки придут, она действительно немного прибалдела. Отказать мужикам у неё не хватило смелости, а дать отбой запасному варианту было поздно. "Ребятки" были курсантами военного училища, куда просто так не позвонишь. И как дисциплинированные военные вышли на указанный рубеж к назначенному часу. К десяти. А в одиннадцать прибыло подкрепление.
       Мужики мои сдали позиции без боя. Сели у телевизора и занялись привычным делом. Переливанием из пустого в порожнее. А после полуночного поздравления оделись и вышли на улицу. Поздравить из телефон-автомата родных и близких. Хотя девушки уговаривали звонить из квартиры. Назад они, конечно же, не вернулись.
       Первого января мне позвонил Виталич. Неожиданно. Домой он мне почти никогда не звонил. И выдал всего одну короткую фразу. "Приходи!" И тут же повесил трубку. Я приехал, когда начало смеркаться. Ковбои смотрели по телику какую-то муру. Подали руки, рассказали о новогоднем приколе у Аси, и Виталич сделал дедморозовский фокус. Неожиданный для меня, и, что самое удивительное, для Валентиныча тоже. Он вытащил из своего портфеля три бутылки коньяка. И поставил на стол.
       - Ты выиграл, - сказал он и показал щедрым жестом, мол, располагайся.
       - Вы же до весны договорились, - удивился Валентиныч.
       Виталич без слов развёл руками, дескать, и так всё ясно. Я вытащил из кармана "маленькую" и присоединил к трём "большим". Валентиныч быстро сообразил закусить. Достал, что было у них, принёс, чего не хватало, от соседей. От счастливой супружеской четы. Коля плюс Оля были добрыми. Другой сосед, Хроник, отдыхал уже третьи сутки, поэтому даже не заметил перехода из одного года в другой.
       - Коньяк я купил неделю назад, - пояснил Виталич. - До весны ждать долго, да и бессмысленно. Вдруг ещё раз цены повысят. К тому же картина ясна.
       Выпили мы красиво. Без тоста, но с достоинством. По мужски так, по джентельменски.
       - Выходит, - спросил Валентиныч, - ты неделю назад знал, что проспоришь?
       Виталич промолчал.
       - Может, не надо на эту тему? - предложил я. - Чёрт с ней, с этой Наташей. И не нужно было этого спора. Было бы из-за кого.
       Мне было очень жаль Виталича. Парень отдал все силы. Я вдруг остро ощутил его боль. И понял, что значит быть настоящим другом.
       Виталич выпил ещё. На этот раз некрасиво. Не дожидаясь нас, лишь чокнувшись с нашими стаканами. И начал.
       - Я знал, что проспорю, ещё перед началом спора. Все твои доводы, - это он персонально мне, - были весьма убедительны. Их убедительность я проанализировал гораздо раньше, ещё до того. Короче, знал о безуспешности затеянного мероприятия. Но я не мог, не желал с этим соглашаться. В себе я был уверен на все сто. Загвоздка оставалась в ней. Но я верил в неё. Верил, что она победит. Поэтому проспорил. Оно и сейчас в ней догорает, то чувство, в которое я верил. Но те, кто боролись в ней против меня, оказались сильнее. Она сделала выбор и поступила по-своему.
       Валентиныч начал было какой-то тост, но сбился. Что-то насчёт духовной свободы. За тех, кто пытается вырваться из болота. Я уточнил.
       - За Виталича, ты хочешь сказать?
       Он кивнул, подыскивая верные слова.
       - Но ведь то, что ты сделал, - обратился я к Виталичу, - безрассудная глупость. Знать заранее результат, и сознательно идти к нему?
       И мне вдруг стало противно. Из-за того, что я выиграл. Я готов был поставить ящик коньяка, лишь бы проиграть. Причём, не поверите, подсознательно я не хотел этого выигрыша ещё раньше. Когда спор только начинался. Я просто не хотел признаться себе в этом. Валентиныч протянул мне стакан. Я взял его и почувствовал большое желание очутиться сейчас в Москве. Чтобы выплеснуть выигранный мной коньяк этой Наташе в лицо. Хотя Виталич мне бы этого не позволил.
       Потом я позвонил своей "постылой" и сказал, что ночевать сегодня не приеду, остаюсь у мужиков и, пожалуйста, "не сыпь мне соль в карманы". После часа ночи мы сидели обнявшись и пели похабные песни. Вполголоса. Чтобы не тревожить соседей.
       Вот такая совершенно не прикольная кинокомедия. История достойная не пера, а всего лишь пересказа. Однако до сих пор не даёт мне покоя. Порой начинаю сомневаться в том, в чём раньше был твёрдо уверен. Даже клухи наши на работе однажды удивились за табачным трёпом. "Ну ты и наивным стал! Как Виталич". Бросил я и свою халтуру. Вернул Сеше с Гешей. Те чуть не захлебнулись от молочной радости. А мне она надоела до рвоты.
       До сих пор не могу никак понять Валентиныча. Он добился-таки развода. Его Мила развелась со своим спившимся мужем. Но бывший муж не желает разменивать жилплощадь, трёхкомнатную квартиру, которую он получил от производства. Такие вот заморочки.
       - Ну и что ты думаешь делать? - спрашиваю периодически я этого идиота.
       Валентиныч лишь улыбается, пожимает плечами, не имея о дальнейшем ни малейшего представления. А это, согласитесь, уже не смешно. Друзьями с ним мы всё-таки стали. Не сильными, но всё же. Иногда он вспоминает обращение "приятный приятель", но чаще представляет меня иначе.
       - Рекомендую, господа. Талантливый фольклорист. Мастер советского прикола.
       Наверное, я заменил ему Виталича. Потому что Виталич наш...
       Вы, наверняка, не то думаете. Виталич не вернулся к жене. Виталич наш уехал. Как ни вдалбливали мы ему, что он имеет право на свои положенные метры жилплощади, потому что его родители давали деньги на размен, когда из комнаты жены сделали квартиру, а теперь можно прокрутить на две комнаты, он не послушал. Послал нас подальше и уехал. Домой, к своим родителям. Туда, откуда он родом.
       Валентиныч потом объяснил мне, почему всё элементарно просто. Если жертвуешь, значит, любишь по-настоящему. Он смог не только на словах. А спор ты, конечно же, выиграл.
      
      

    1987 г., Ленинград.

    Дрозд Тарас Петрович.

    dtp-spb@mail.ru

      
      
      
       46
      
      
      


  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дрозд Тарас Петрович (dtp-spb@mail.ru)
  • Обновлено: 14/12/2012. 143k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.