Аннотация: автор статьи - журналист и литератор Ирина Лежава (г. Ставрополь)
ИРИНА ЛЕЖАВА
(г. Ставрополь)
НЕСКОЛЬКО РАЗМЫШЛЕНИЙ
ОБ ИСТОРИКО-ПОЛИЦЕЙСКОЙ САГЕ
"ШПИОН ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, ИЛИ 1812 ГОД"
Исторический детектив "Шпион его Величества" - новая книга доктора философии, доцента русской литературы Хельсинкского университета, редактора журнала "Slavic Almanac", лектора Сорбонны, ведущего специалиста по поэтике анекдота - блестящего филолога Ефима Курганова, написавшего 11 исследований по теории и литературы, часть из которых вошла в учебную программу для изучения студентами. Он - автор книг "Литературный анекдот пушкинской эпохи" (Хельсинки, 1995), "Анекдот как жанр" (СПб., 1997), "ОПОЯЗ и Арзамас" (СПб., 1998), "Сравнительные жизнеописания" (2тт.; Таллинн, 1999), "Лолита и Ада" (СПБ., 2001), "Похвальное слово анекдоту" (СПб., 2001), "Роман Ф.М. Достоевского "Идиот" (СПБ., 2001) и др., а также нескольких исторических романов
В 2003-м году Ефим Курганов приступил к написанию романа о войне 1812 года - о "делах давно минувших дней", о событиях, хорошо знакомых всем нам со школьной скамьи, по великому роману "Война и мир". В толстовские исторические фантазии целые поколения читателей верили как в самую настоящую реальность, ибо представления, которые были созданы в "Войне и мире" оказались не только живучими, они стали как бы официальной историей. Но Ефим Курганов не только не пошел вслед великому писателю, - в своей "историко-полицейской саге" он произвел фактически ревизию толстовской интерпретации 1812-го года, демифологизируя укоренившиеся представления, беря за основу не псевдообъективный, прочно привязанный к толстовскрой историософии, взгляд на события, а подчеркнуто субъективный. В частности, решительному пересмотру подвергнута роль в этой войне М.И.Кутузова, которая с легкой руки Льва Толстого обрела ореол совсем иной, нежели он имел место быть в действительности.
Принципиально новый взгляд на Отечественную войну 1812-года сложился для исследователя и писателя Е.Курганова после скрупулезного изучения исторических документов, архивных и устных источников - того фактического материала, который долго попросту игнорировали. И все это - для того, чтобы реконструировать и дополнить дневник военного советника Якова де Санглена, известного современникам как автора "Записок".
Реальный Санглен начал писать свои "Записки не для современников" уже в преклонном возрасте, в 1860 г. и успел охватить события с 1776г. по 1831 г. Появились они в печати почти через двадцать лет после его смерти в "Русской Старине" за 1882-1883 годов. Первая часть их посвящена царствованию Екатерины II, вторая - Павлу и его времени, третья и четвертая части охватывают эпоху Александра и начало царствования Николая до 1832г. Как оказалось, по детальному знанию закулисных пружин описанных событий, по искреннему тону автора, по богатству фактического материала и значительности охватываемого периода "Записки Санглена" составляют ценный вклад в отечественную историю.
А внимание доктора Е.Курганова к этой интересной личности привлек выдающийся знаток истории, культуры и быта пушкинского времени Вадим Вацуро, сказавший о нем: "Какая потрясающе интересная литературная фигура!" Как историческая личность де Санглен до книги Вацуро "Готический роман в России", в которой Якову Ивановичу была отведена целая глава, был почти забыт, несмотря на свои заслуги в деле создания русской военной разведки. Санглен, приближенный Александра1 и начальник тайной полиции в 1812-1816 гг., был фигурой, что называется, неоднозначной и репутацию имел соответствующую. Н.И. Греч в своих "Записках" его близость к особе императора объяснял тем, что он был "хвастун и негодяй": "Александр не доверял никому, даже своему министру полиции, и Санглен служил ему соглядатаем". С лругой стороны, А.И.Герцен в "Былом и думах", рассуждая об отличии тайной полиции при Александре и его брате Николае, записывет Санглена, этого "старого волтерианца, остряка, болтуна и юмориста", в либералы, чуждого политическим гонениям: "... был начальник тайной полиции при Александре - Яков Иванович де-Санглен. <...> Вот этот-то - действительный тайный Пик де ла Мирандоль ...". Сведения о нем можно встретить и в "Дневнике" Кюхельбекера, в котором есть упоминание в связи с "...падением мифологического мира" в соч<инении>Якова де Санглена (Sanglin)". В "Воспоминаниях" же Т.Пассек Санглен предстает любителем анекдотов: "Положение (начальника тайной полиции) давало ему возможность знать пропасть событий и анекдотов того времени... Де Санглен рассказывал энергично, рельефно, - живой, остроумный, с огромной памятью, он представлял собою живую хронику".
У современников Санглен вызывал противоречивые чувства: от страха и резкого неприятия до признания незаурядности дарований, заложенных в этом человеке. Но тот Яков Иванович де Санглен, образ которого встает перед нами на страницах кургановского романа-"саги", вызывает скорее симпатию, хотя и не лишен изрядной доли бахвальства и интриганских замашек. Поэтому не удивительно, что автор в предисловии к своему "Шпиону" признается в том, что "все, без исключения, персонажи - вплоть до самых эпизодических, фигурирующие в настоящем повествовании, - реальные исторические лица. Практически все описанные события имели место, а если не имели, то вполне могли бы его иметь".
Роль де Санглена не сводится к сюжетной функции. Человеческая сущность Санглена вызывает не меньший, а, может быть, даже больший интерес по сравнению с авантюрным сюжетом. Именно поэтому хочется узнать о нем все. Так кто же все-таки этот забытый, но реальный исторический персонаж?
Де Санглен Яков Иванович, родившийся в 1776 г., начал службу переводчиком в штате вице-адмирала Спиридова. В 1804 г. преподавал немецкую литературу в Московском университете и одновременно читал публичные лекции о военных науках. В 1806-м стал адъюнкт-профессором, но в 1807-м оставил эту должность, перейдя на службу в Министерство полиции (при министре А.Балашове стал начальником тайной полиции). Он исполнял в высшей степени важные поручения при Александре1, например, опечатывал бумаги М.М. Сперанского и в 1812 г. отправлял его в ссылку, чему сам немало способствовал своими секретными донесениями. (Об этом, кстати сказать, повествуется в его "Записках"). После упразднения этого министерства де Санглен вышел в отставку и поселился в Москве, где скончался на 93-м году жизни при Александре II в 1868г. Но он был не только военным чиновником высокого ранга и придворным. Он был к тому же талантливым издателем и литератором. В 1805-1806 годах он вместе с Рейнгардом издавал в Москве журнал "Аврора", напечатал: "О военном искусстве древних и новых народов" (1808); "Краткое обозрение воинской истории XVIII в." (1809); "О истинном величии человека" (1814); "О начале и падении мифологического мира и богослужения древних греков" (1815). Его романы "Жизнь и мнения нового Тристрама" (1829); "Рыцарская клятва при гробе" (1832); исследование "Шиллер, Вольтер и Руссо" (1843) и др. пользовались успехом у современников. То есть действительный статский советник был блестяще образован и к тому же в некотором смысле обладал даром литературоведа. И наконец, он был известный острослов и анекдотист. Последняя характеристика, вероятнее всего, и привлекла к этой личности интерес Ефима Курганова.
Именно таков герой кургановского романа: он не просто "сбоку", он спрятан в "потайной карман" истории Отечественной войны 1812 года: Яков Иванович де Санглен прежде всего - шпион, виртуоз сыска, человек, фактически создавший структуру русской тайной полиции: де Санглен организовал разветвленную агентурную сеть и активно занялся ловлей шпионов (1812-1816). Эти несколько лет, собственно, и составили основу репутации Якова (Жака) де Санглена. Так говорится о герое в предисловии, написанном авторитетным военным историком.
Еще один аспект сангленианы заслуживает освещения. Курганова заинтересовал факт, что буквально накануне войны с Францией руководителем высшей воинской полиции оказался француз, пусть и родившийся в России. Это было странно в сложившейся предвоенной обстановке. Кстати, одна из особенностей "историко-полицейской саги" Ефима Курганова - пестрый, многонациональный состав персонажей, каждый из которых не на словах, а на деле демонстрирует преданность российскому отечеству. Это - не случайная, а принципиальная позиция автора и результат его кропотливого изучения источников. Курганов убежден, что иностранцы в той войне сыграли огромную роль. Более того, они-то и поднимали русский патриотизм. Главный поборник русского патриотизма был советник Александра1 пруссак барон фон Штейн, незаслуженно уничиженный Л.Толстым. Известно, что секретарь императора Арндт сформулировал национальную идею, впоследствии же ее позаимствовал секретарь Шишков и приписал себе. Был создан даже особый немецкий легион из прибалтов и эмигрантов-немцев. Все это есть в тексте "Шпиона".
Как относилась Европа к России в 1812 году? "Мы так привыкли к европейской недоброжелательности. "Спасителем Европы" император Александр I именовался позднее, когда армия Наполеона была разбита и союзные войска стояли под Парижем. Но в дни наших бедствий, отступления Кутузова и пожара Москвы, привлекала ли к себе всеобщее сочувствие страдающая наша Родина?" - вопрошал накануне 100-летнего юбилея Бородина писатель А. Шифф в крымской газете и отвечал: "По-видимому, да. Вся западная Европа испытала на себе ужас наполеоновской тирании и взаимное сочувствие побежденных стран было вполне естественно. В Россию верили, на нее возлагали надежды. Перелистывая книгу немецкого поэта Кернера, я нашел у него восторженный сонет, посвященный Москве. Сонет этот, написанный в 1812 году, кажется не был у нас переведен, и вообще Кернера мы знаем мало. Между тем Кернер теперь нам особенно близок. Подобно нашему поэту Денису Давыдову, этот поэт-партизан принимал участие в битвах с Францией. Он пел освобождение Германии, сражался в рядах "черных охотников" Люцова и был убит 26 августа 1813 года, когда вместе с нашими казаками "черные охотники" захватили французский обоз. Военные песни Кернера пелись тогда по всей Германии. Генрих Гейне, ненавидевший всякий патриотизм, язвительно осмеял немецкого патриота, поэта и героя: "Мы песни Кернера запели и одолели мы врага, - страшась стихов его ужасных, враги бежать пустились прочь", и т.д. Насколько "ужасны" стихи Кернера мы можем судить по его блестящему сонету:
МОСКВА
Вздымаются кремлевских стен твердыни,
Сияют храмы, золото палат,
И роскоши Москвы дивится взгляд,
Как сказочной невиданной картине.
Но вот дворцы, как факелы, горят,
И сам народ зажег свои святыни.
Пылает Кремль, кольцом огня объят, -
Над ним горит венец страданий ныне.
Безумьем ли мы жертву назовем?
Пусть рушатся палаты золотые, -
В огонь, как Феникс, бросилась Россия.
Она воскреснет в пламени своем
И обновятся силы молодые.
Святой Георгий вновь взмахнет копьем!
Так немецкий поэт воспевал Россию в 1812 году. Великая жертва была понята в Европе. Кернер окружил Москву огненным венцом мученичества и видел в России нового Феникса. Предсказание Кернера сбылось - Россия встала из пепла и освободила Европу. Иностранные певцы не уступали Жуковскому восторженным отношением к России той эпохи". Но когда европейские государства собрались в Вене в 1813 г., чтобы установить новые границы Европы, - они все объединились против России-победительницы... Не просто оказалось русскому царю и его советникам в этом сложном дипломатическом противостоянии отстаивать свои интересы. Этот аспект очень точно и ярко освещается Кургановым-романистом в одной из частей Шпиона, посвященных Венскому конгрессу...
Но вернемся к тайнам дневника Якова Ивановича де Санглена, который в 1812-м году возглавлял Высшую воинскую полицию, созданную по инициативе Барклая де Толли. Признанный специалист по истории литературы, Ефим Курганов не случайно избирает дневниковые записи как форму повествования. Каждый эпизод цикла имеет свой внутренний сюжет - "дело", которое расследовал де Санглен. Вводный эпизод начинается с падения Сперанского (март 1812-го года). Внутренним сюжетом секретного дневника становится дуэль русской и французской разведок накануне войны с Наполеоном. Служба, которую несет Санглен, действуя в местности (герцогство Варшавское, Вильно, Ковно), население которой явно и скрыто симпатизирует Бонапарту, поистине и опасна, и трудна. Силовики Александровской эпохи (особенно ее "прекрасного начала") особыми умениями и навыками по шпионской части не отличались. Поэтому автору дневника приходится заново создавать агентурную сеть, причем, что называется, из подручного материала, проявляя при этом и собственный, весьма незаурядный сыскной талант.
В отличие от многих авторов исторических опусов, Курганову удается не просто передать "местный колорит", но и воссоздать "дух времени" через форму, порожденную этим временем, и историческое сознание, носителем которого он делает своего героя. Если сличить выдуманный дневник с настоящими "Записками Санглена" - читатель убедится, как поразительно точно удалось современному романисту-филологу "влезть в шкуру", передать стиль, образ мыслей и личность человека 19 века. Чего стоит один только стиль дневника, в котором автор намеренно сталкивает утяжеленную стилистику державинской эпохи с едва ли не сленговой лексикой начала XXI века!
Как рассказчик де Санглен похож на камер-юнкера Петра I Берхгольца, скрупулезно записывающего события каждого дня, однако насколько он богаче духовно. С одной стороны он - человек мира, космополит, - таким уж предписано быть ему по роду занятий. Свободно перемещается из Вильны в Петербург, Москву, Париж.... И оттого повсюду находят его записки, их даже комментирует историк Томского областного архива, - следить за ним становится все интереснее... Что еще обнаружится? Следя за его перемещениями, привыкаешь к его особому упреждающему взгляду. Как неравнодушно смотрит он на то, что неминуемо должно произойти, как снисходителен по отношению к русской неповоротливости.
Однако ценит в нем Александр I и верного сторожевого пса империи. И тут раскрывается, что Санглен - одновременно и русский патриот. Как возможно такое казалось бы непримиримое сочетание в одном человеке? Но оно существует... Он - живой человек, со всеми противоречиями своей эпохи (да и нашей тоже). И как живому человеку ему присущи и слабости - карьеризм, порой нечистоплотность в выборе средств для достижения цели, подхалимство и угодничество. Санглен, не моргнув глазом, по первому знаку своего господина и повелителя занимается наряду с государственными делами банальным сводничеством - подыскиванием хорошеньких девиц для императорских утех, хотя его задача - обеспечение личной безопасности царя, раскрытие заговоров. Но он слишком мелкая, маргинальная фигура в заранее спланированной игре, и не способен влиять на ход войны, бросить тень на непререкаемые авторитеты: Волконского, Балашова, Кутузова...("С сильным не дерись, а с богатым не тягайся"). На события войны 1812 года Санглен смотрит отнюдь не как историк, у которого счет идет по месяцам. Для наблюдателя Санглена важен каждый час той живой жизни, которая заранее прочерчена стрелками в генеральном плане императора под знаком "обороняемся, отступаем". Так, шпионская война в Вильне, пожар в Москве, бал в "Закрете" и переправа через Березину - по плану суть мелкие эпизоды гениально просчитанной скифской тактики, проще говоря, тактики "неделания" (дали один показательный бой под Бородино - и хватит, а дальше дураки и дороги, и кстати сказать, партизаны прикончат неприятеля).
Кстати, простодушным цинизмом отличаются не только карьерные соображения Санглена (арестуй он сразу прекрасную Алину, так Шлыков остался бы жить), но и его тайные рассуждения о государе как о лучшем друге шпионов: "Вообще, я давно дивлюсь, насколько Александр Павлович обладает способностями к розыскной работе. Несомненно, из него получился бы отличный шпион: любой начальник тайной полиции захотел бы иметь такого". Понятно, почему секретный дневник так тщательно утаивался от читающей публики. Не поздоровится от эдаких похвал... Впрочем, государю, признание которого приводит Санглен, на шпионской службе потребны как честные исполнители, так и интриганы: "Государь любит играть своими шпионами".
Заметим, кстати, что облик императора Александра, каким представляет его "секретный дневник" де Санглена, в корне отличается от портрета, нарисованного Л.Толстым с явной неприязнью. В изображении "высочайшего шпиона" Александр Павлович - не лишенный слабостей (прежде всего, к прекрасному полу), но чрезвычайно умный, тонкий и смелый человек. Таким, по крайней мере, он предстает в эпизоде посещения виленского "замка с привидениями", на Венском конгрессе, в других эпизодах.
Александр I в глазах Санглена скорее авантюрист, чем мечтательный тип, который принес на престол больше благих желаний, чем практических средств для их осуществления (В.Ключевский), при свойственной ему подозрительности он мог довериться верткости новоявленного агента Санглена - бескорыстного сына аптекаря.
Про Наполеона, основного внешнего врага у Санглена в дневнике почти ни слова. Потому что на его месте Кутузов и внутренняя "война" за чины. Нет мира, нет ответственного за исход дела, нет договоренности в среде самих главнокомандующих и вельмож. Надежа на чудо. На паутину интриг... И результат закономерный "прежде чем пострадать от французов, Москва пострадала от разбоев со стороны своих". А кто были эти свои? - полчища разбойников и мародеров.
Так, в "Шпионе Его Величества" через привлечение целого комплекса фактов происходит смещение привычных ракурсов. Что позволяет взглянуть на события, предшествующие началу Отечественной войны 1812 года, не с лицевой, глянцевой стороны официальной историографии, а с изнанки.
В первой части романа отражена предыстория создания русской военной разведки, соперничество русской и французской разведок, вторая часть "Александр Павлович в опасности, или История одного покушения" рассказывает об одном из первых дел - предотвращении убийства императора, которое должно было стать сигналом к переходу французских войск через Неман. Не без иронии, в предисловии к публикации, автор замечает, что в дневнике де Санглена излагается то, что осталось "за кадром "Войны и мира" Льва Толстого": "...чрезвычайно острые и даже драматические обстоятельства, которые, видимо, остались неизвестными" автору романа-эпопеи. И далее, в доказательство своей мысли предлагает "официальную" версию событий, описанную в 3 главе III тома "Войны и мира" совершенно иначе. В кургановско-сангленовской версии происходит следующее: в имение генерала Беннингсена "Закрет" предварительно были засланы французские шпионы, готовилось покушение на Александра Первого - танцевальный павильон должен был рухнуть прямо во время бала, погребя под собой и императора, и весь русский генералитет, включая главнокомандующего Барклая де Толли, а заодно и дипломатический корпус и врагов Бонапарта, оказавшихся в ту пору в Виленском крае и приглашенных на бал. Автором столь дерзновенного замысла, если верить де Санглену, был сам Наполеон, а исполнителями - польские бонапартисты Алина Коссаковская и Сигизмунд Андриевич. Понятно, что в случае осуществления этого коварного плана российская армия оказалась бы обезглавленной и французы выиграли бы войну без единого сражения. Но вражеские козни оказались вовремя раскрыты...
Тут одновременно с новой исторической версией появляется и фигура двойного агента - в каком-то смысле русской миледи - польская графиня Алина Коссаковская, которая меняет свои маски как перчатки. Вот только что она была в роли придворной очаровательной аристократки, покоряющей то офицеров, то Санглена, то Аракчеева или Талейрана, да что там - самого императора. Вот как об этом написано в романе: была, "борделька пани Агаты Василькевич", а в той "бордельке" девица "тонкой и нежной красоты", невинная внешность которой, несмотря на опытность ласк, ввела Санглена в заблуждение относительно невинности ее намерений (вот вам и первый глюк). И хоть Александр остался ею очень доволен, вскоре выяснилось, что, согласно донесениям, под маской невинности скрывается графиня Алина Коссаковская, ярая бонапартистка, вынашивающая мысль об убийстве российского государя. Однако Санглена не проведешь: схватив мнимую путану, он, правда, не решается ее арестовать (узнай государь, кого ему подсунули, карьере Санглена - конец), но высылает в места, видно, не столь отдаленные, поскольку графиня, переодевшись в нищенку, вновь возвращается на обжитое место для реализации своего преступного плана. Не подозревая о таком ее вероломстве (еще один глюк), Санглен "подставляет" собственного агента, поручика Шлыкова Степана Григорьевича, внедренного в кружок бонапартистов с вынужденного согласия графини, которая его и выдает. В результате бонапартисты ликвидировали Шлыкова, но в отместку коварную красотку, похищенную по приказанию Санглена другими его агентами, тоже якобы "мочат" и на том самом месте, где найдено было бездыханное тело бедного поручика. Но через какое-то время оказывается, что Алина - жива и продолжает плести коварные интриги. А в конце - так и вовсе читатель узнает, что ту, кого он считал ярым врагом империи - ее тайный агент.
Еще один значимый пласт романа - тема евреев в войне 1812 года. О том, что в то время евреем как в Европе так и в России были непримиримыми противниками Наполеона и сражались в партизанских отрядах, а банкир А.Перетц содержал созданную им шпионскую сеть работавшую на Александра 1 и практически разорился на этом - мало кто знает в сегодняшней России. Да и в 19 веке историк М.Погодин предпочел не открывать факта сопротивления Бонапарту евреев Виленской, Витебской, Могилевской губерний в годы войны 1812 года, но... Санглен-то видел все собственными глазами... Например, с какой скоростью передавались письма по жидовской почте, на сутки опережающей фельдегерей, курьеров, или дружную готовность жидовского кагала помочь русскому государю в войне против Наполеона. Беспрецедентный случай, сказочный сюжет, казалось бы. Однако все имеет свое логичное объяснение. Жиды кагала под эгидой старого ребе Шнеур- Залмана, объединились под российскими знаменами, дабы сохранить веру иудейскую. Мудрец Шнеур-Залман считал: "Лучше пусть будет ненависть к его народу, но пусть его народ будет, хоть и ненавидимый, преследуемый, лишаемый прав... Это лучше, чем равенство, которое уничтожит особенность его народа и сольет с другими". Хотя, возможно, такой поворот сюжета с исторической точки зрения, и не всякому понравится, однако Шпион ведь вел дневник для себя, чтобы быть честным перед самим собой. И в этом еще одна тайна дневника... В итоге секретный дневник предстает в как дневник с секретами, доступ к которым по мере развития сюжета получают, вслед за автором, и читатели. Знакомясь с жизнью и мнениями Санглена, каждый из читателей может узнать много чего любопытного о том, как строилась в начале XIX века работа русской тайной полиции, и о том, как строится современный исторический детектив.
Открытый финал предполагает, что сагу можно остановить на любой точке..., а можно и не остановить, ибо "будет поднята завеса еще не над одной тайной русско-французских отношений эпохи наполеоновских войн".
Таким образом, роман Е. Курганова можно рассматривать с одной стороны как развитие традиций русского классического исторического романа, ведь автор - знаток русской литературы. И с этой точки зрения роман представляет собой любопытный эксперимент, который должен доказать: способны ли увлечь современного читателя, избалованного постмодернистскими формальными изысками, и рецепты, найденные 200 лет назад? Ведь и мнимые посредники, удостоверяющие достоверность событий и устанавливающие связь прошлого с современностью, и повествование от лица героя, и фигура частного человека, сознание которого становится призмой, преломляющей "большую" историю, и, конечно, анекдот, обновляющий жанр романа эпоха за эпохой - все это уже было в русской литературе.
Но, как доказывает Е. Курганов, настоящие открытия не стареют. Более того, можно сказать, что его исторический роман - это сага, написанная в форме дневника, на основе эпизодов (анекдотов), согласно сюжетным канонам готического романа, иначе говоря, анекготическая сага - вот такое новое оригинальное жанровое образование вписывает Курганов в систему традиционных литературных жанров.
По сюжету "Шпиона..." Санглен приставлен обеспечивать безопасность государя, противодействуя каноническим злодеям вроде агента Наполеона Алины Коссаковской и придворных интриганов: Балашова, Растопчина, ets. (Кстати, с Алиной читателя в конце романа ждет сюрприз - она оказывается двойным агентом, который верой и правдой служит русскому престолу). Однако конец эпизода не есть финал всей историко-полицейской саги, финал в ней всегда открыт, а "продолжение следует". Такова черта, типичная именно для исконно исландской саги, особо "реалистичной", которая берет начало в местных рассказах о прошлом, а затем разрастается в эпос и становится универсальной формой хранения информации и собственной истории, понимаемой как история родов и отдельных их представителей (см.: Лит. энциклопедия терминов и понятий. М.2001.С. 921). Сага, применительно к "Шпиону" в русской традиции сближаясь по значению с анекдотом, переводится как "повесть" или "история". А потому сохраняется связь с устной культурой повествования, что весьма заметно в стиле изложения Санглена.
И тут самое время вспомнить формалистов (в связи с этим, думается, многим читателям придут в голову параллели с исторической прозой Ю. Тынянова и Н.Эйдельмана), ведь они не только разбирали, но "делали" литературные произведения! Тогда не является ли опыт создания историко-полицейской саги попыткой Курганова на примере собственного художественного творчества, а не только литературоведческого анализа, доказать, что анекдот как жанр-демиург, если не взрывает изнутри роман, то во всяком случае стилистически формирует произведение.
И при этом как ни странно возникает ассоциация с еще одним сочинителем исторических повествований - поэтом Михаилом Кузминым. Проза Курганова в высшей степенью обладает этой очаровательной кузминской "прекрасной ясностью", легкостью, "беллетризмом" в лучшем смысле этого слова. Читателю приятно иметь дело с такой книгой - она не претендует на философию, она просто увлекательна и легка, и в этой легкости - и сила, и обаяние, и "философия". Это толковая историческая проза, которой так мало в литературе последнего времени: с увлекательной интригой, с искусной стилизацией частных "записок" и исторических документов, проза, где ничего не выдумано - почти "нон-фикшн". Литература факта, где все описанные события имели место в истории, или, по крайней мере, могли иметь место, как говорится в предуведомлении. И где всё - как знать? - выдумано Автором, ведущим с читателем романа увлекательную игру.
Курганов блестяще раскрывает скрытые пружины русской истории, вовлекая читателя в игру, всячески подчеркивая достоверность описываемых событий, в том числе и вводом героев, удостоверяющих реальность существования секретного дневника де Санглена (авторы предисловий, научные консультанты и др.), и в то же время предлагая свою версию происходящего. Например, в загородном доме графа Бенигсена стараниями французских шпионов, и Алиной Коссаковской, была подготовлена ловушка, в которую должны бы попасться император и весь российский генералитет, а заодно и дипломатический корпус. И только усилия де Санглена и его помощника, аптекарского сына Якова Закса, предотвратили готовящееся злодеяние. При этом повествование настолько увлекательно, что возникает эффект присутствия: читатели, прекрасно знающие финал истории, переживают вместе с героями, как будто забывая о благополучном исходе событий. Появляется ощущение, что если на самом деле все было не так, то это ошибка истории. Но в реконструкции событий далекого прошлого привлекает не столько интрига, сколько удивительная точность в воссоздании реалий того времени. Как известно, постмодернистская литература - это литература отражений, игра масками, созданными культурой в предшествующие эпохи
С другой стороны - так или иначе, но при всей верности Ефима Курганова духу истории, мы имеем дело с художественным вымыслом, изрядно и со вкусом приправленным постомодернистским "соусом". Сама форма "секретного дневника", то есть записок, не предназначенных для посторонних глаз, постмодернистски условна: Санглен явно рассчитывает на читателя, прихорашивается и припудривается и, надо полагать, что не для современников, а для нас с вами. Так что дневниковость и секретность не более чем прием, в духе утверждений Виктора Шкловского. В чем, собственно автор (настоящий, а не дневниковый) честно и откровенно не раз уже сознавался, а не вводил в заблуждение читателей, уверяя их в истинности подложных документов, как сейчас зачастую принято делать.
Итак, тайна, которой заряжает свой дневник главный повествователь, шеф русской Высшей воинской полиции, шпион Его величества Яков де Санглен. Каждому его опусу предпосылаются научные комментарии. Но кто их комментирует? не блефует ли Шпион, описывая ежечасно будни войны 1812 года... Сомневаетесь? и хорошо! Почитайте Богдановича, Тарле, Покровского, Погодина. Обратитесь к тем малознакомым действительным источникам, на которые ссылается автор дневника - и попробуйте уличить во лжи Санглена. Попробуйте! - он неуловим! С другой стороны, извечное противостояние полиции, которую в романе представляет соперник и бывший начальник Санглена министр полиции А.Д. Балашов, и разведки, читателем могут восприниматься как истоки соперничества между современными силовыми структурами.
Ефим Курганов, обратившись к фигуре героя русского сыска, исторического предшественника современных силовиков, учитывает, бесспорно, нынешнюю моду на все силовое. Не случайно "Шпион Его Величества" по форме и стилю напоминает сценарий телефильма и буквально просится в телесериал, но вослед не столько "Улицам разбитых фонарей", "Маршу Турецкого" или "Агенту национальной безопасности", сколько "Азазелю" и "Статскому советнику", этим телеверсиям акунинской детективно-исторической беллетристики. Примечательно, что в "саге" Ефима Курганова исторические события не просто фон или декорация (как например, у Бориса Акунина), а непосредственный предмет изображения. Причем, занимательность сюжета, "беллетристика", удачно сочетается с документальной точностью в описании исторических реалий 1812-го года и деятелей (Багратион, Барклай де Толли, Беннигсен), во многом решивших исход Отечественной войны. В этом сказывается научно-исследовательский подход к материалу Ефима Курганова, не только писателя, но и ученого с мировым именем, автора знаменитых монографий "Анекдот ка жанр", "Василий Розанов и евреи", "Лолита и Ада" и других не менее замечательных работ, вызвавших немало дискуссий в ученом мире. Поэтому впечатление, что главным своим конкурентом на поприще исторического детектива Ефим Курганов видит именно Бориса Акунина с его Фандориным, сыщиком реально не существовавшим, но ставшим весьма популярным у российских читателей, несколько ошибочно и поверхностно. Курганов-прозаик искренне и счастливо "забыл" всё, что мы знаем об истории России после наполеоновских войн. Его интересует эпоха, он любит и профессионально знает эпоху, в которой действует его Санглен - и в этом особый шарм, особый и чисто художественный эффект, которого мы не найдем в романах про Эраста Фандорина. И если феодальную Японию современный читатель представляет по "Алмазной колеснице" Б. Акунина, знатока японской истории и культуры, то атмосферу начала ХIХ в. вполне можно ощутить при помощи "Шпиона его величества" Курганова.
Таким образом, у Е.Курганова его роман не модная ныне "альтернативная история", а такая история, которую мы не знаем. В литературе последних десятилетий особое место занимают повествования, в центре которых - фигуры тех, кого мы привыкли видеть как бы на периферии основной фабулы. Мы склонны не замечать тех, кому отведено не первое место в Большой Истории: Варавва, Розенкранц и Гильденстерн, Пятница. Впрочем, беллетристика беллетристике рознь... Де Санглен занял в этом ряду достойное место. Но в отличие от многих герой Курганова является исторической личностью, человеком, сознание которого само представляет документ эпохи. В исторической подлинности Санглена, создателя и главы русской военной разведки, сомневаться не приходится - на его "Записки" ссылаются даже профессиональные историки.
Не хочется верить, что заключительная книга "Шпиона Его Величества" последняя... История продолжается, а читатели будут верить, что последует и продолжение романа. Публикация романов Ефима Курганова непременно станет событием в жизни сегодняшней читающей России и не только России. Думаю, роман о Санглене займет свое законное место и среди тех, кто любит детектив и "шпионский роман", и среди поклонников "исторического романа", и любителей "романа-анекдота" и "романа-фельетона"... Особенно радостно за подростков: идеальное чтение для "переходного возраста". В изысканности стиля и сюжетосложения у Курганова есть доля здорового "мальчишества", которое невозможно имитировать - оно очень органично, естественно, живо. Многие в свое время недоиграли в шпионов, потому так приятно погрузиться в атмосферу опасной и коварной интриги...
Несмотря на то что роман стоит вне массива сочинений, связанных с "альтернативной историей", он определенно составит ей конкурентоспособную альтернативу. А по законам постмодернистской литературной традиции он еще и "многоприцелен": его можно отнести и к "военно-исторической прозе", и к внеклассному чтению. Массовая и элитарная литература, как давно уже было подмечено, сходятся в некоторых точках, и важное место среди таких точек занимают, условно говоря, "тайны истории" и "деятельности загадочных спецслужб".
Книга Е. Курганова, безусловно, обречена вызывать интерес у читателей самых разных возрастов и культурных запросов. Кого-то заинтересует увлекательный сюжет, кто-то захочет посмотреть на события Отечественной войны 1812 года глазами их участника, найдутся читатели, которые попытаются разгадать роман как шараду, ведь обращение к истории разведки в наше время неминуемо влечет за собой цепочку ассоциаций.