По моему скромному мнению (я - Сандерсон Пратт, автор нижеследующих строк), вопросами образования в Штатах должно заниматься бюро погоды. Нет, серьезно! Почему бы наших профессоров словесности не перевести в метеорологический департамент? Читать они умеют; листали бы себе утренние газеты и отправляли бы по телеграфу в головной офис свои прогнозы. Но это к слову. Я-то хочу рассказать совсем о другом: о том, как из-за погоды мы с Айдахо Грином обзавелись гуманитарным образованием.
В ту пору мы искали золото в районе хребта Биттер-Рут, штат Монтана. В поселке Тру-ля-ля один бородач - не знаю, на что понадеявшись, снабдил нас провизией, и мы копошились в горах, а провианта у нас было столько, что хватило бы для пропитания целой армии в ходе мирных переговоров.
И вот в один прекрасный день заявляется из Карлоса почтарь, останавливается у нас, проглатывает три банки консервов и оставляет свежую газету с прогнозами погоды. Насчет Биттер-Рут там было написано черным по белому: "Тепло, ясно, ветер западный, слабый".
В тот же день похолодало, повалил снег и подул сильный восточный ветер. Мы перебрались поближе к вершине, в пустующую хижину. Мы поначалу думали, что это всего лишь обычный ноябрьский снежок. Но когда на равнинах выпало снегу до трех футов, непогода разгулялась не на шутку, мы догадались, что отрезаны от мира. Впрочем, дрова мы заготовили давным-давно, харчей хватило бы на два месяца, не меньше, так что мы предоставили всем стихиям бесноваться сколько угодно.
Если вам из научного интереса взбредет в голову совершенствовать чувство мизантрупии, поместите на месяц двух джентльменов в замкнутое пространство восемнадцать на двадцать футов. Это испытание выше человеческих сил.
Когда падали первые снежинки, мы зубоскалили, изощрялись в остроумии, даже нахваливали свою стряпню из концентратов. Но к концу третьей недели Айдахо выступил с таким примерно заявлением:
- Мистер Пратт, я не: сподобился слышать, с каким звуком выливается из опрокинутой корчаги перекисшая простокваша, но подозреваю, что это ангельская музыка по сравнению с хлюпаньем и чавканьем вытекающего из ваших речевых органов ручейка плюгавых рассуждений. У вас каша во рту - вроде коровьей жвачки. Впрочем, корова гораздо интеллигентнее: она держит свои мысли при себе.
- Мистер Грин, - говорю я с достоинством, - чья бы корова мычала. Вы были моим приятелем, и только вежливость не дает мне признаться, что если выбирать между вашим обществом и обществом лохматой хромой собаки, то я предпочел бы, чтобы одно из существ в этом помещении виляло хвостом.
Таким иносказательный манером мы изъяснялись несколько дней, а потом и вовсе замолчали. Поделили чашки и плошки, даже еду варили по разные стороны очага. Снегу намело до крыши, приходилось поддерживать огонь круглые сутки.
Надо вам сказать, что мы не были тронуты образованием, разве что умели читать да считать: "У вас в кармане два яблока. Некто взял у вас одно яблоко..." и тому подобное. У нас не было надобности в университетском дипломе, потому что мы достаточно бродили по свету и приобрели кой-какие знания, действительно полезные в острых ситуациях. Но сейчас, заточенные снегом в этой горной лачуге, мы в первый раз почувствовали, что знание гомеровой "Энеиды" или дробей и прочих премудростей высшего образования нам бы не помешало: мы имели бы хоть какую-то пищу для размышлений на досуге. Я знавал студентов с Востока, работавших на западных фермах, и знаете: образование их совсем не обременяло. Скажем, у Мак-Вильямса, живущего на Гадской реке, верховая лошадь подцепила паршу, так он аж за десять миль погнал таратайку за одним из этих умников, которого называли ботаником. Правда, лошадь пала, но это детали.
Как-то утром Айдахо шарил поленом на полке, до которой было не достать рукой, и оттуда упали две книги. Я было шагнул к ним, но напоролся на угрюмый взгляд Айдахо. Впервые за неделю он заговорил:
- Эй, полегче, не обожгитесь! - сказал он. - Вы годитесь в компанию разве что спящей в тине черепахе, но я предлагаю вам джентльменский уговор. Вы дружелюбны, как гремучая змея, и отзывчивы, как пустая тыква, так что со стороны ваших родителей было опрометчиво отпускать вас из дому с такими качествами, но уж ладно. Сейчас мы сыграем, и кому выпадет семерка, тот сам выберет книгу, а другой возьмет оставшуюся.
Мы сыграли, он выиграл. Взял свою книгу, а я свою. Потом мы расселись по разным углам и принялись читать.
Даже самородку в десять унций я не радовался бы так, как этой книжке. Айдахо смотрел на свою, как ребенок на монпасье.
Моя книжка была небольшая и называлась: "Справочник Херкимера на все случаи жизни". Я, конечно, могу заблуждаться, но, по-моему, это самый толковый словарь на свете. Я его храню до сих пор и с его помощью выиграю любое пари пятьдесят раз за пять минут. Куда там Соломону или "Нью-Йорк трибюн"! Херкимер даст обоим сто очков вперед. Он, видимо, объездил весь мир лет за пятьдесят, пока не приобрел все эти познания. Тут и население всех городов, и способ определить возраст девицы. Тут вы узнаете, сколько зубов у человека и горбов у верблюда, сколько звезд на небе, какой самый длинный в мире тоннель, скоро ли проявляется крапивница, когда губернатор имеет право вето, сколько фунтов риса вы сможете купить, отказавшись от трех кружек пива в день, сколько понадобится семян моркови, чтобы засеять один акр, как изготовить динамит и где хранить яйца.
Вам сообщат даты постройки римских акведуков, а также всех войн и сражений, меры предосторожности и способы реанимации утопленников, среднюю ежегодную температуру в Санкт-Петербурге, штат Миссисипи, - и еще уйму всяких данных.
Может, Херкимер чего-то и не знает, но я лично этого не заметил. Я не отрывался от книги четыре часа. Я забыл и про заносы, и про наши размолвки со стариной Айдахо. Сам он сидел на табурете, и что-то сантиментальное и таинственное светилось сквозь его рыжину его бороды.
- Айдахо, - говорю я, - а у вас что за книга?
А он, видать, тоже забыл про все на свете, в том числе и наши дрязги, потому что ответил нормально, безо всякого ехидства.
- Мне? - говорит он. - Амур Ха-Эм, я думаю.
- Амур Ха-Эм, а дальше? - спрашиваю я.
- А дальне ничего, - отвечает он. - Просто Амур Ха-Эм.
- Чепуха, - говорю я (не понравилось мне, что он держит меня за недоумка). - Кто же подписывается одними инициалами? Если тебя зовут Амур Ха-Эм Фитцджеральд или Амур Ха-Эм Грейвз, так и скажи по-людски, а не жуй окончание, как телок - подол рубахи на бельевой веревке.
[Примечание пересказчика.
Если тебя зовут Амур Ха-Эм Фитцджеральд или Амур Ха-Эм Грейвз...
В оригинале: If it"s Homer K. M. Spoopendyke, or Homer K. M. McSweeney, or Homer K. M. Jones...
Я выбрал имена переводчиков Омара Хайяма на английский, о чем Сандерсон Пратт, конечно, не знает, а про Грейвза герой рассказа не мог знать даже из Херкимера. Это сугубо игровой ход. - А.Ф.]
- Хотите верьте, хотите нет, Санди, - говорит Айдахо, - а так оно и есть. Это стихи, которые написал Амур Ха-Эм. Я сразу не докопался до сути, но теперь вижу настоящую жилу. Эту упоительную книгу я не променяю на пару красных одеял.
- Ну и упивайтесь ею, - говорю я. [ Вариант: - Ну и книги вам в руки...] - А мне по душе чистые факты, чтобы обмозговать их на досуге, моя книга именно такого сорта.
- Ваша книга, - отвечает Айдахо, - самого низкого сорта: она статистическая, а статистика - примитивнейшая из наук, которая развратит ваши мозги. Нет, я предпочитаю намеки старика Амура. Он похож на агента по продаже спиртного. Его главный тост: "Все побоку!" Он, конечно, желчевик, но настолько пропитан вином, что его самые грубые выпады звучат приглашением выпить на брудершафт. Да, - подытоживает Айдахо, - это настоящая поэзия, а вашу бухгалтерию, где мудрость измеряется дюймами, я могу только презирать. А уж если речь зайдет о философическом корне всех вещей и квинтэссенции природы, то старик Амур выставит вашего молодца дураком по всем статьям.
Так вот мы и жили. Днем и ночью, забывая обо всем на свете, штудировали свои книги, и, конечно, снегопад немало способствовал нашему просвещению. Спросили бы меня тогда: "Сандерсон Пратт, во что обойдется покрыть жестью квадратный фут крыши площадью двадцать восемь на двадцать, при цене девять долларов пятьдесят центов - ящик?", я бы ответил вам со скоростью света (сто девяносто две тысячи миль в секунду). А вы могли бы так? Разбудите ночью любого из своих знакомых и спросите, сколько костей у человека, не считая зубов, и сколько голосов понадобится губернатору штата Небраска, чтобы не воспользоваться своим правом вето. Ответят вам сразу? Проверьте, если хотите.
Какой профит имел Айдахо от своей книги, я не знаю. Он на все лады пел дифирамбы своему виноторговцу, но меня это не особенно убеждало.
Этот Амур Ха-Эм, судя по каплям, что просачивались из его поэзии в пересказе Айдахо, напоминал мне собаку, для которой жизнь - что-то вроде консервной банки, привязанной к ее хвосту. Вусмерть набегавшись по кругу, она садится, вываливает язык, смотрит на банку и замечает:
- Уж если нельзя избавиться от этой штуковины, почему бы не пойти в ближайший салун и хотя бы наполнить ее каким-нибудь содержанием?
Кроме того, Амур был персом, а я не помню, что производит Персия, кроме арабских ковров и сиамских кошек.
Той весной мы все-таки напали на богатую жилу. У нас был принцип: продавать и двигаться дальше. Мы выдали нашему подрядчику золота на восемь тысяч долларов каждый и двинулись в городок Розу, на реке Салмон: пожить цивильной жизнью, вернуться к человеческой пище и соскрести наши бороды.
Роза - не лагерь старателей. Расположенный в долине, этот тихий, благонравный городок больше напоминает деревушку. Впрочем, там есть электрическая конка на целых три мили, и мы с Айдахо неделю катались на этой конке, спешиваясь только на закате возле отеля "Вечерняя Аврора". По своей опытности, а теперь и начитанности, мы легко были приняты в городской бомонд. Нас приглашали на самые респектабельные рауты.
И вот на одном из них - на благотворительном конкурсе мелодекламации в пользу пожарной команды - мы с Айдахо были представлены первой леди города - миссис Делайле О. Сэмпсон.
Миссис Сэмпсон, молодая вдова, жила в единственном в городе двухэтажном доме. Он был выкрашен в ярко-желтый цвет и отовсюду бросался в глаза. Двадцать два человека глядело на этот желтый домик, да еще мы с Айдахо.
Закончились мелодекламации, начались танцы. Двадцать два кавалера гарцевали вокруг миссис Сэмпсон, ангажируя ее наперебой. Не помышляя о всяких тустепах, я вызвался ее проводить. Вот тут я и развернулся.
По дороге она замечает:
- О мистер Пратт, какие сегодня дивные звезды!
А я так небрежно говорю:
- Да, вполне приличные для их австрофизических характеристик. Вон та, покрупнее, располагается за 66 000 000 миль, и свет от нее идет к нам 36 лет. В 18-футовый телескоп вы можете разглядеть 43 000 000 звезд, включая звезды 13-го порядка, а если бы сейчас какая-нибудь из них погасла, ее свет шел бы до нас еще 2 700 лет.
- Ах, батюшки! - восклицает миссис Сэмпсон. - А я ведь ничего такого не знала. Как жарко... Я прямо вся мокрая от этих танцев.
- Естественно, - говорю я, - ибо в вашем, пардон, организме 2 000 000 потовых, желез, и они все работают одновременно. Если у ваших потопроводных каналов, длиной ¼ дюйма каждый, свести концы с концами, они простирались бы на 7 миль.
- Господи прости! - удивляется она. - Вы говорите, словно какой-нибудь иллигатор, мистер Пратт. Где вы набрались такой учености?
- Это всё наблюдения, мадам, - говорю я значительно. - Я иду по жизни с открытыми глазами.
- О мистер Пратт, - заявляет она, - я обожаю просвещение. Наш город населяют одни вульгарные остолопы, и среди них так мало культурных людей. Я прямо наслаждаюсь обществом такого заумного собеседника. Пожалуйста, заходите ко мне в гости запросто, когда вам приспичит.
Вот так я завоевал симпатию хозяйки желтого домика. Я захаживал туда по вторникам и пятницам и развлекал ее чудесами, выявленными, зарегистрированными и расклассифицированными Херкимером. Что до Айдахо и прочих воздыхателей, то они довольствовались для своих поползновений оставшимися днями недели.
Но я не знал, что Айдахо придерживается сходной тактики ухаживания, но пользуется рецептами старого Амура Ха-Эм. Сообщила мне об этом сама миссис Сэмпсон, когда я, по обыкновению, шел к ней вечерком с корзиной слив. Я столкнулся с ней, едва свернув в переулок, ведущий к ее дому. Ее глаза сверкали, а шляпка была угрожающе скошена.
- Мистер Пратт, - начала она, - этот самый мистер Грин, если не ошибаюсь, ваш знакомый?
- Уже девять лет, - подтвердил я.
- Раззнакомьтесь с ним, - потребовала она. - Это не джентльмен.
- Помилуйте, мэм! - изумился я. - Конечно, как человек, только что спустившийся с гор, он настолько беспардонен, что свойственные для такого происхождения хвастовство и транжирство рядом с этим выглядят мелкими недостатками, но даже в самых крайних обстоятельствах он не давал мне повода сомневаться в том, что он джентльмен. Согласен, его безвкусная одежда и неотесанность вызывают отвращение, но в глубине души, по самой его природе, подлость ему свойственна так же мало, как склонность к ожирению. После девяти лет знакомства с этим джентльменом, мэм, - говорю я в заключение, - было бы неприятно осуждать его и слышать то же от других.
- Отрадно, мистер Пратт, что вы заступаетесь за своего приятеля, - отвечает миссис Сэмпсон, - но это не меняет того факта, что он сделал мне такое предложение, которое нанесло оскорбление моей невинности.
- Быть не может! - изумляюсь я еще больше. - Вот так Айдахо! Чтобы он сделал предложение! От себя я еще мог бы этого ожидать, но не от такого фалалея. На моей памяти произошел с ним один курьез, да и то из-за снегопада. Однажды, когда нас занесло в горы, то есть в горах, мой друг пал жертвой каких-то разнузданных стихов, из-за которых его манеры несколько ухудшились.
- Я думаю! - отвечает миссис Сэмпсон. - Едва я узнала его, он начал декламировать мне кошмарные стихи какой-то особы, которую он именует Рубай Яд. И она с лихвой оправдывает такую фамилию, ибо, судя по ее сочинениям, она такая пакостница и распутница, что вообразить невозможно.
- Значит, Айдахо нашел какую-то другую книжицу, - говорю я. - Автор тех стихов писал под псевдонимом Х.М.
- Вот лучше бы он и ограничился теми стихами, - заявляет миссис Сэмпсон, - при всей их разнузданности. А сегодня у него просто крышу снесло. Получаю от него букет, а там записка. Вам известны мое благонравие и положение в обществе. Можете вы хоть на миг допустить, чтобы я помчалась с мужчиной в лес, прихватив каравай хлеба и кувшин вина, и принялась там петь и плясать под деревьями? Да, я позволяю себе за обедом бордо, но не кувшинами! Предлагать мне эдакое мерзопохабище на радость Каину! И будьте уверены, он не забыл бы принести эти порнографические стихи. Нет уж, пускай сам устраивает свои оргии! А еще лучше - вместе с этой бесстыжей Рубай Яд. Если она отчего-то и начнет выкобениваться, то лишь в знак протеста, что он захватил больше хлеба, чем вина. Ну, каков ваш приятель-джентльмен, мистер Пратт?
- Видите ли, мэм, - попробовал объяснить я, - возможно, эти стихи следует рассматривать фигурально. Не думаю, чтобы он хотел имел в виду нечто дурное. Судя по всему, стихи миссис Яд относятся к разряду аллергических, или, попросту говоря, иносказательных. Такие сочинения бросают вызов общественной нравственности, но цензура их пропускает, поскольку их авторы пишут не то, что хотят сказать на самом деле. Я был бы рад, если бы вы отнеслись к Айдахо снисходительно, - это я ей говорю. - Лучше воспарите мысленно от низменной поэзии к высотам факта, и ваше настроение, - говорю я, - придет в гармонию с нынешним прекрасным днем. Помните, что нам с вами тепло, а на экваторе на высоте 15 000 футов приходит линия вечных снегов.
- Ах, мистер Пратт, - восклицает миссис Сэмпсон, - как приятны такие утешительные подробности. А я уж так озлилась на эту мерзопакостную Рубай Яд.
- Давайте-ка сядем на эту колоду, - говорю, я, - и забудем об эгоизме и распущенности поэтов. Изящные столбцы выверенных фактов, измеренных к взвешенных, - вот где зарыта подлинная красота. Мы сидим на колоде, миссис Сэмпсон, а статистика, заключенная в ней, любопытнее всякой поэмы. Годовые кольца указывают срок жизни дерева - шестьдесят лет. На глубине две тысячи футов оно обуглилось бы за три тысячи лет. Самая глубокая угольная шахта в мире находится в Киллингворте...
- Продолжайте, мистер Пратт, - говорит миссис Сэмпсон. - Ваши идеи так оригинальны! Я уверена, что в мире нет ничего очаровательнее статистики.
Но вполне оценить Херкимера я смог только через две недели.
Однажды ночью я проснулся от вопля "Пожар!". Я вскочил, мигом оделся к выбежал из отеля поглядеть на эту картину. Увидев, что горит дом миссис Сэмпсон, я сам завопил громче всех и помчался туда. Через две минуты я был на месте.
Нижний этаж полыхал. Всё женское, мужское, детское и собачье население Розы собралось здесь и мешало пожарным своим воем и лаем. Айдахо держали шестеро пожарных, а он вырывался.
- Где миссис Сэмпсон! - спрашиваю.
- Ее никто не видел, - отвечает один из пожарных. - Она спит в бельэтаже. Мы не смогли туда пробраться, а пожарных лестниц у нас пока нет.
Я выбегаю на освещенное место, вынимаю из кармана справочник.
- Херки, дружище, - говорю. - Выручай!
И он выручил! На странице 117 под заголовком "Что делать при несчастном случае" было написано:
"Лучшее средство от угара, вызванного вдыханием дыма или газа... - льняное семя. Вложите несколько семян в наружный угол века".
Я засунул справочник обратно и поймал мальчишку, пробегавшего мимо.
- Вот деньги, - говорю. - Беги в аптеку. Возьми на доллар льняного семени. И тебе доллар, только поторопись. - А теперь поищем миссис Сэмпсон!
Скидываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и обывателей вцепились в меня:
- Это же верная смерть! Уже пол проваливается.
- А как же я вложу льняное семя в глаз, когда нет глаза налицо? - с этими словами я локтями врезал пожарникам, вмазал одному гражданину, хуком опрокинул другого. Потом я ринулся в дом. Если я окажусь в аду раньше вас, я черкну вам оттуда пару строк, точно ли там такое же пекло, как в том окаянном желтом доме. Но пока удержитесь от предположений. Я прокоптился не хуже тех индеек, что подают на день Благодарения. От дыма и огня я дважды бросался на пол и едва не подвел Херкимера.
Тут и пожарные слегка помогли, брызнув слабенькой струйкой воды, и я добрался до спальни. Миссис Сэмпсон была в полнейшем угаре. Я завернул ее в одеяло и перекинул через плечо. Между прочим, пожарные немного ошиблись: пол и не думал проваливаться.
Я оттащил миссис Сэмпсон от дома ярдов на пятьдесят и уложил на траву. Тут же прибежали остальные 22 поклонника с кружками воды, а там подоспел и мальчишка.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она тут же открыла глаза и спрашивает:
- Это вы, мистер Пратт?
- Тише! - говорю я. - Вам нельзя разговаривать, пока вы не примете лекарство.
Тут я приподнимаю со всей осторожностью ее голову, разрываю пакет и кладу несколько льняных семян в наружный угол века. Тут появляется деревенский лекарь и, схватив миссис Сэмпсон за руку, чтобы проверить пульс, спрашивает, что означают мои процедурии.
- Сами вы... муразматик, - говорю я. - Хоть я и не практикую, как вы, но тоже кое-что понимаю в медицине.
Тут принесли мой пиджак, и я вынул Херкимера:
- Смотрите, - говорю. - Страница сто семнадцатой: угар, вдыхание дыма или газа, льняное семя в наружный край века. Я не знаю, что оно там делает: абстрагирует дым или возбуждает блудящий третичный нерв, но Херкимер, которого первым позвали к пострадавшей, прописал это средство. Если вы хотите провести консилиум, я не возражаю.
Старик док взял мою книгу и стал изучать ее с помощью очков и пожарного фонаря. Наконец он сказал:
- Вероятно, мистер Пратт, вы смотрели не в ту строку при постановке диагноза. Тут написано, что при угаре нужно вынести пострадавшего на свежий воздух, положить на спину и приподнять со всей осторожностью его голову. А льняное семя рекомендуется при засорении глаза пылью или золой - это написано строчкой выше. Но, в конечном счете...
- Послушайте, - вступает миссис Сэмпсон, -я, наверное, тоже имею право голоса на этом консилиуме. Так вот, льняное семя помогло мне больше, чем все лекарства, которые я пробовала в жизни.
Потом она подняла головку, положила ее мне на плечо и сказала:
- Санди, дорогой, пожалуйста, еще немного и в другой глаз.
Так что, господа, если вам доведется завтра или еще когда-нибудь остановится в Розе, вы первым делом увидите новенький ярко-желтый домик, которому придает особое очарование миссис Пратт, бывшая Миссис Сэмпсон. А если вы переступите его порог, то увидите на мраморном столике в гостиной справочник Херкимера. Он заново переплетен в красный сафьян и готов дать мудрый совет по любому вопросу человеческого счастья.