Перед посадкой в поезд Петро вдруг додумайся дать телеграмму брату в Саратов.
- Слышь, Кать, - подступил к жене, - побегу я, Володьке телеграмму дам. Чтоб уж все одно к одному. Когда еще случай такой выдастся?
- Не опоздать бы, - засомневалась Катя. - А то...
- Какое! Сорок минут до отхода! Да я... - не договорив, Петро устремился в вокзал.
Крупными буквами напечатал на синем бланке: "Владимир, давай завтра, в среду, встретимся у сестры Веры в Москве. Очень жду. Петро".
Перечитал. Вроде бы все ясно, все понятно. Пусть даже захоќтят почтовые работники перепутать что-либо, и то трудов много стоит.
Округлая, с крупно навитыми пшенично-восковыми волоќсами женщина за окошком взяла телеграмму, прочитала, не взглянув на Петра, вычеркнула карандашом лишние слова, бросила бланк Петру:
- Перепишите.
Петро хотел возразить, хотел заспорить, чтобы она не коќмандовала, как ему писать, сам грамотный, но не осмелился, очень уж неприступной показалась женщина, даже и не глядит в его сторону. С такими спорить - себе дороже станет. Перепиќсал телеграмму: "Среду встретимся Москве Веры Жду Петро".
Управившись с телеграммой, налегке заспешил на перрон.
Катя, не сменив позы, стояла, прижавшись в уголок, образованный выступом стены.
- Порядок, - кивнул жене Петро, закурил, коротко и энергично заходил перед ней- А! Говоришь, мы ротозеи! Нетуж!
- Да кто говорит-то? - удивленно возразила Катя.
- Ну ладно, к слову это, - отмахнулся Петро. - Люди двух зайцев никак убить не могут, а мы с тобой враз трех. Во как.
- Куда там. Трех, - вовсе не веря в свою какую бы ни было удачливость, вздохнула Катя.
- А как же? Перво-наперво купим все, что необходимо. Второе - с сестрой повидаемся. И третье - это с братом. Вот тебе и три зайца. А то все сидим, сидим, как суслики по своим норкам.
И Петро не знал, как можно еще выразить удовлетворенќность собой, своей догадливостью. Он откровенно подмигнул жене - вот, мол, какой мужик у тебя: что в поле послать, что еще куда. От предстоящих встреч с сестрой, с братом на душе было празднично, так и хотелось хоть в малую силу запеть свое любимое: "Светит солнышко на небе ясное..." Но не запоешь, не в лесу же и не в избе в одиночку, людно кругом.
Катя загадывать наперед не любила, опасалась даже, чтоб, не приведи господи, грех какой не вышел. Ей уже завладевал страх оторванности от дома, страх неизвестности ближайших трех дней.
Петро видел, понимал состояние жены и, как всегда в подобных случаях, пытался отвлечь ее от дум, помогал словом утвердиться ей в себе.
- Ты дюже-то не трусь. Все исполним по высшему образцу. Все твои страхи-сомнения - это все оттого, что дальше Овражќков своих ты нигде не бывала. Нет, ты мира не видела.
- И не видеть бы мне его, - вздохнула Катя. - Не нужен он мне вовсе. По нужде по великой едешь, а иначе бы...
- Ну, ты даешь! - И Петру вдруг сделалось невыносимо жаль жену. Явно вспомнилась ее жизнь, детство, юность. Стоит вот, забилась в уголок, а всей душой теперь, всеми думками там, дома, в Овражках. Вот ведь до чего человек привязчив к одному месту. Другие бабы настолько скоры да легки на подъем, что не успеешь оглянуться, как она улетит, к примеру, в ту же Мосќкву и недели полторы, а то и все две, шастает там по рынкам да магазинам.
Дома ребятишки, скотина, муж ухлестывается как некуда, а она, знай себе, мыкается там. Сойдутся такие, примутся выпыќтывать одна у другой, где да какой товар можно достать, тут вся Москва как на ладонке. Да что Москва! Во все близлежащие к Москве городки проникли теперь и говорят, что в городках этих можно приобрести все, что душеньке угодно. А вот Катя нет, не такая, Катя как присохла к дому. Ей в райцентр-то съездить - и то нож острый. А разве она не могла бы так же прогуливаться по перрону в ожидании поезда? Еще как могла бы! Не какая-нибудь инвалид-калека. Баба что надо, все при всем у нее.
Петро остановился перед женой, поглядел на нее пристальќно, попытался представить ее в другом, в городском наряде, свободно и независимо прогуливающуюся по перрону. Попыќтался и не смог. Как в поле на свекле она работает, как по дому управляется, как траву косит, как дрова готовит представлял, а прогуливающейся - нет. Не виделась она такой, да и все.
- Ты че уставился-то? - спросила Катя. - Иль забыл че?
- Да нет, так это я.
Отчетливо вспомнились случаи, когда Петро, можно сказать, ни за что ни про что обижал жену. Не по нраву что-либо придется или просто злость какая-то дурацкая накатит, ну и пошел, и понес по кочкам всех подряд. Другая бы на ее месте взяла полено потяжелее да так брякнула по дурьей башке, что всю злость как рукой сняло бы. А эта нет, терпит. Взглянет, взглянет на мужа, а сама ни слова. Подло, однако, если только с собой считаешься, только со своим настроением, понимал Петро. Конечно, не ежечасно такое с ним приключается, не ежедневно даже, обычно когда погода, например, мешает раќботать, когда ты всей душой желаешь пахать там или косить, а дождь так и подсекает, так и подсекает. Тут уж держись все на свете. Но все-то где они, не под рукой ведь, а жена первая на глаза попадается, ей первой и достается.
А подумать так: вдруг и она начнет рявкать в ответ? Что выйдет из этого? Понравится? То-то и оно!
Петро подошел вплотную к жене и, как бы молча выпраќшивая прощение, протянул руку поправить у нее на груди заломившийся уголок кофты.
- Да ты в уме? - испуганно, украдкой взглянула Катя в одну и в другую сторону.- Люди ведь кругом...
Петро еще хотел погладить жену по голове, но обескураќженная совсем Катя, зардевшись лицом, метнув на мужа осужќдающий и в то же время умоляющий взгляд, отстранилась от его руки:
- Ну, не балуй.
2
Расцеловались с сестрой Верой. Всплакнули даже светло и радостно все трое. Вера, оправившись от нежданной встречи, расспрашивая о детях, о деревенских новостях, охая, останавќливаясь на мгновенье перед рассказывающими наперебой браќтом и невесткой, смешивая услышанное от обоих, в то же время проворно бегала из кухни в комнату, к столу и обратно, готовила угощение. Кате это нравилось, она считала доброй приметой, когда хозяева при встрече, во-первых, приглашают к столу гостей. Сама она делала так же: не дожидаясь, выставляќла на стол все, что имела, если в дом входил гость. И в то же время считала зазорным для себя сидеть сейчас гостьей, неќпривычно это было для нее, подымалась с дивана, готовая помочь Вере, но Вера усаживала ее обратно.
На стол ловко опустилась кипенно-белая скатерть, и Катя пожалела: незачем было бы стелить такую, не больно важные они люди, могли бы и без скатерти обойтись. Появилась полќлитровка, тарелки с кружочками колбасы, ломтиками сыра.
"Э-э-э, тут дело вон куда клонит", - отчужденно поглядела Катя на поллитровку. Говорить же при Вере постеснялась, выждала, когда она удалится на кухню.
- Ты больно-то не налегай, - шепнула мужу, показав глазаќми на водку. - Дело надо делать. С этим и вечером успелось бы.
- Да ладно ты... - отмахнулся Петро.
- Не ладнай, а слушай, что говорю. Особо-то не рассусолиќвай. Совесть поимей.
- О чем вы? - застала их за тайным разговором Вера.
- Да вот она... - хмуро кивнул на жену Петро.
- Не разгуливать мы приехали. В магазины надо бы, - выскаќзала свое желание Катя.
- Ну и что, ну и пойдем! Посидим вот немножко! Все успеќем. Надеюсь, вы поживете тут? - спросила Вера.
- Какое там, на три дня всего. На это-то насилу-насилу диќректора уговорили. Уборка на носу. Сама знаешь наши дела-заботы.
- Ну-у, - остановилась перед Катей Вера, - впервые в жизќни приехали вместе и на три дня! Да что ж это такое? У вас что, отпусков, что ли, не бывает?
- Да что они, отпуска-то наши? В зимнее время, а летом ни-ни. А как зимой дом бросить? Ребята ведь. Их в школу надо провожать, топить надо, скотину кормить.
- Нет, ей-богу, я обижусь, - запротестовала Вера.
- Обидишься - дело твое. А наше дело такое: пополам разорќвись, а вовремя явись, - поддержал жену Петро.
Ему обидно стало за себя, за жену, начало забирать зло на сестру за ее пустые речи. Нечего напоминать им, что они, как на привязи, сидят возле этой земли, возле своих огородов и скотины. И без напоминаний все ясно. Скажи ты, оторвутся вот такие и непомнящими делаются. Нацепить бы на нее Катиќны заботы, по-иному заговорила бы. А то ишь разгалделась тут. В деревне снытка сныткой бегала, а то окультурилась, набрала телеса. Спросить еще надо, для какого дьявола так разделалась.
Катя со страхом взглянула на поставленные Верой вместиќтельные рюмки на тонкой высокой ножке.
- Это для воды. Для крепкого же вот эти, - переняла Катин взгляд Вера, улыбнулась снисходительно. Но и те, которые поставила Вера для крепкого, были далеко не экономными.
- Не водочные, правда, - оправдывалась Вера, - но меньќших не имеем. Больше сладкое пьем.
- Да ладно, мы привычные. - Петру уже порядком надоела женская медлительность сестры. - Нечего тут церемониться. Дома-то стаканы держим. Правда, мода откуда-то пошла на маленьќкие такие, стопочки. Но я их терпеть не могу, ненашенские они какие-то, не русские, одним словом.
- Ненашенские, - качнула головой Катя. - Выпил под аппеќтит одну махонькую и довольно бы, и будя.
3
Не успели отобедать, как требовательно тренькнул звонок.
- Кто бы это? - взметнулась из-за стола Вера. Пробежав в коридор, она щелкнула замком и тут же заверещала, запричитала.
- Вот и братеня, - встал Петро, - вот и свидимся.
Повисшую на шее Веру Владимир внес в комнату.
- Миленькие! Да вы как сговорились! Вот радость-то! Хороќшенькие мои! Как во сне! Как во сне! - не верилось Вере в происходящее.
Обнялись Петро с Владимиром, потрясли один другого, рассматривая во все глаза.
Владимир прилетел самолетом и успел уже взять обратный билет на завтра, на первый рейс. Был он по сравнению с браќтом солидней, явно благополучней, хотя на целый десяток лет моложе. Черный костюм, белая сорочка, наискось полосатый галстук придавали ему солидность, уверенность, он и держалќся-то намного свободней и проще, чем брат.
Петро же был чуть выше плеч брата, темно-синий свитеќрок, из-под которого на шее выбивалась клетчатая несвежая рубашка, облегал его сутуловатую спину, проявлял острые, подвижные лопатки. Брюки мешковаты, великоваты, стянуты в кулек узким ремешком. Можно было бы и Петру одеться не хуже брата, достаток имелся, но он обычно отмахиќвался, когда Катя заговорила об этом: "Куда мне? Одевай вон ребят. Меня и таким везде примут".
Женщины проворно снесли со стола на кухню начатую заќкуску, посуду, переиначивали там все на новый манер. Из краќна, не останавливаясь, бежала вода. Катя поглядывала, погляќдывала да и закрыла кран. Вера вымыла еще одну тарелку, сноќва не закрыла кран. Катя подошла к нему и закрыла во второй раз.
- Да чего ты жалеешь? Пусть течет, - заметила Вера беспоќкойство невестки.
- Ну как же, вода ведь, чего ж ей попусту литься. Трата такая.
- Какая там трата, что ты! - смеясь, отмахнулась Вера. - Вы все на коромыслах носите?
- На чем же еще. Обещают водопровод проложить, да уж больно дома-то наши на отшибе, прям и надежи никакой нет. Летом-то еше ничего, сподручно, а как зимой, то хоть на коќленках на бугор ползи. Ребятишки прильют, застынет все. Вода у нас, можно сказать, беда. Добрая, душеприятная, а брать трудно. Поливка когда в огороде, так все плечи сорвешь коромыслом-то. Летось, правда, Петро бочку где-то раздобыл, на колесах такую. Повозился с ней, подремонтировал, теперь бочќкой этой для полива-то привозит. Как минутку улучит, залетит домой цепляет бочку к иашине и за водой за озерной скорей. Да там разве наготоќвишься? С одной стороны тетка Полька ходит клянчит: дай да дай водички, с другой - бабка Марфа. Начну на них ругаться, а сам-то не велит, говорит: пусть берут, кто же им еще привеќзет. Ну, говорю, и вози на всю деревню, только и делов тебе. А он жалеет их. Да оно грех, конечно, не пожалеть. Это я уж так, глядя на их бессилье, ругаюсь-то. Да еще чего: норовят то стаќкан ему налить, то бутылку сунуть. Больше за это ругаюсь. Не стал брать. Там ведь как у нас? Чего доброго, того днем с огнем не сыщешь, а этого товара - хоть опейся. Особенно у кого машина в руках, как у Петра-то. Одному дрова, другому сено, третьему картошку отвези, четвертому лук. Пойдешь просить - не сразу дадут, а так, по найму, так пожалуйста. Раньше-то на лошадках, а теперь всех перевели.
- Ну и обязательно за стакан? - спросила Вера. - Можно и деньгами брать.
- Ну зачем нам деньги! Сами получаем. Да и с кого там брать? Этот свой, другой свой. Все свои. Да и не принято у нас на деньги-то изводиться. Это не беда, помогать друг другу надо. Зараза, водка больно мешает! Ох уж и мешает. Мой-то не скажу, не падок на нее, а иные прямо гибнут, на глазах гибнут, никак совладать с собой не могут.
Стол принял свой первозданный вид. Позвали курящих на балконе мужиков, все снова расселись вокруг стола.
- Во! - подхваливал женщин Петро. - Нашим бабам столсобрать, как пластинку переменить. Мастерицы!
И вновь взлетели и звонко сошлись рюмки, роняя капли на белую скатерть, теперь уже за новую встречу. И вновь нарушиќлись на тарелках ровные рядочки колбаски, селедочки, сыра. И курили мужики уже не выходя на балкон, а прямо за столом, вольно испуская дым.
- Эх, встречи-расставанья! - заметно возбудился от выпитого Петро. - Кто вас, какой стервец только мог выдумать! Все трое вот мы из одного гнезда, из одной чашки сколько щей выхлебали, под одним солнышком грелись, в одной речке купались, а, скажи ты, как жизнь развела в стороны! Разлетелись-расползлись! Где сестренќка моя Вера? Где братишка мой Володя? Нет никого возле меня! Как не было! Только я один остался в своем родном гнезде. И сижу! И не обижаюсь! Вот вдвоем с супружницей моей, разлюбезной Катериќной Ивановной, вон каких орлов высидели да выкормили! Вот-вот внуки косяком пойдут! И дай бог! Жизнь - она не замирает. Эх,слететься бы вам снова в свое гнездо! И зажили бы! Места всем хватит. А не хватит - избу новую поставим, а то и все две. У нас это теперь просто, теперь не то что было, когда за каждую кривулину сосновую или там березовую страшные деньги платили. Ну, как вы?
Вопрос остался без ответа.
- Понимаете, бросайте к чертям собачьим свои города и айда на волю! Простор! Свобода! Хочешь - босой, а хочешь - оголись весь, и никто тебе слова не скажет, никто тебя не одернет. Поле кругом. Расея, одним словом! А так что? Так душу скоблит что-то! И об тебе, Верка, и об тебе, Володь-ка! Скоблит вот, да и только! Проснусь иной раз среди ночи, и все, и баста, уснуть уже не могу. Жили-жили все вместе, не тужили, а взяли да и разлетелись. Зачем, спра-шивается, по какой такой необходимости? Скорбь одна на сердце. Так и почесал бы хорошенько, так и вычесал бы всю ее, заразу!
- Ну ладно об этом, ты расскажи, как отец там? - спросил Владимир.
- А что отец? Отец живет. Нормально, в общем.
- Еще б не нормально, - скривила губы Вера. - Мамка осќтыть не успела, а он уже...
- Ничего себе - остыть! - не дал ей договорить Петро. - Да он три года после нее. Остыть! Скажешь тоже.
- И скажу! Довел ее до могилы, а сам... Все вы такие!
- Че сам? - пригнулся Петро. - А ты как посоветовала бы ему жить? Бобылем? Ты почему ж не пригласила его к себе? Квартира вон какая, не помешал бы, а? И ухаживала бы за ним. Мужик без ухода никуда не гож. Катерина ему не откаќзала в уходе, но он сам стеснялся. Кто она ему? Я ему - и то сын приемный. Но мы не делились, мы не помнили да и не помним об этом. А вам-то он родной. Вы чего ж молчали? И мать не он свел в могилу, болезнь ее неизлечимая свела. Я сам при ней находился до самого последнего вздоха ее.
- Ну, пил, пил он, нечего скрывать, - перебила вновь Вера.
- Пил, говоришь? Он что, валялся под заборами, мать исќтязал? Да он мастеровой вон какой! А что выпьет иной раз, так это не беда.
- Конечно! Не беда! Себя выгораживаешь!
- То есть это как понять?
- Так и понимай! Бочку воды несчастной привезешь кому и тут же стакан.
- Да ты! - Петро захлопал глазами, удивленно глядя не на Веру, а на жену. - Ну и ну, не ожидал.
- Да нет, Петь! - чуть не заплакала от обиды Катя. - У меня так это вышло, к слову. Я же вовсе не хотела.
- Ну, Верка, ну, корова ты симментальской породы! Это за что ж ты так лупишь-то? Ведь за такие дела!.. Ну и ну!
- Вот и ну! Отца он вздумал защищать! Да нет ему прощеќния! Нет и не будет! Пусть не ждет!
- Да он и не просит! Не у кого! А у кого следовало, у тех спросил, не сомневайся.
- Жених выискался. Видите ли, самому под шестьдесят, а ему бабу подавай! Одной ему мало оказалось!
- Да ты вовсе дура! Дело-то в бабе, что ль? Человек ему нужен, близкий человек!
- Не говори! Вот с Катей такое случится, ты что же, ты враз к другой под бок?
- Во, дает! Во приемчики, мать т-твою!.. Да можно ль об этом говорить-то?! Думал, выучилась, ума набралась. Оказываќется...
- Вот и оказывается!
Петро аж задохнулся, не в силах больше подобрать слова, которыми можно было бы убедить сестру, огородить от ее наќпадок отца. А Владимир помалкивал, не поддерживая ни сестќру, ни брата.
- Не ожидала я от него. Распущенность это, больше ничего - продолжала Вера.
- По себе, что ль, судишь? - пошел Петро на все, только бы сбить спесь с сестры, только бы заставить умолкнуть.
- То есть? - прищурилась на брата раскрасневшаяся от спора Вера. - Что ты этим хочешь сказать?
Петро явно для смелости налил в большую рюмку с краями наравне, выпил.
- А то хочу сказать, - отдышался, - что к тебе тут, наверное, пол-Москвы в очередь становятся, коль ты об отце такого мнения.
- Как?! - задохнулась Вера. - Да как ты смеешь?! Несчастный!
- Во-во! А ты уж осчастливилась!
4
Катя пыталась остановить Петра. Ела его глазами, давиќла на ногу, подсовывала под руки закуску, но это замечаќли Вера и Владимир, а не Петро. Зная дурной норов мужа, Катя опасалась, что после всего выпитого вот-вот полетят со стола рюмки, тарелки, бутылки, и тогда стыдобушки не оберешься. Видя, что Петро уже накалился добела, она сгребла его, переводя все зло на себя, и погнала на балќкон:
- Иди! Иди! Остынь малость! Нигде-то ты не можешь по-людски! Надо было ехать аж в саму Москву, чтоб скандал учиќнить! Все люди как люди, а ты!.. Мучитель!
Петро особо не сопротивлялся, он уже потуживал, что свяќзался с сестрой, но злость за обижаемого отца все, еще затмеваќла рассудок.
- Вот, покури тут! Ты зачем привез меня сюда, скажи ты мне? Ехал бы один и уж раздирался бы тут! К чему все это?
- А она?! Она чего городит?! Какое имеет право?! Иэ-э-х!
И, скрипнув зубами, Петро горько заплакал:
- К ним... Со всей душой... А они... Иэ-э-х... - жикнул кулаќком себя по голове.
- Поколотись, поколотись. Говорила, не налегай, не налеќгай. Нет, знай свое, знай по полной да по полной. Ни разу не отставит. Вот теперь и кричи. Бестолковый. Детей женить соќбрался, а сам...
- Да ладно ты! Иди вон. Успокой там ее. Я сам справлюсь. Эх, зараза, жизнь! Ну что не хватает, что не хватает! Злобствуем! А с чего, зачем? Кому это надо?
- То-то, - спокойно заговорила Катя, убедившись, что с мужа слетело, что теперь его, второй раз, уже из себя не выведешь.
Оставив затихшего Петра, Катя прошла в кухню к Вере.
- Слава богу, кажись, угомонился. Это что только за характер такой. Как чуть что - так и понес, и понес.
- И как ты только живешь? Обижает? - спросила Вера.
- Да что ты?! Нет! - запротестовала Катя. - Это он с виду только такой. Вам с непривычки, а я привыкла, я до тонкости его знаю.
- Какой там с непривычки, с детства, помню, он шатоломным был. Мама попереживалась за него. Кто, бывало, дерется в праздник? Наш братишка. Да что там! Вот на Владимира не скажешь же, этот совсем другой, как не от одной матери рожќдены.
- Да нет, Вер, не зряшный он какой, не скажу. Вино. А в вине кто хорош?
- Вино? Пить - пей, а ум не пропивай!
- Дурак знает, что хорошо эдак-то, но не всякий может.
- Стремиться надо.
- Да он редко так-то вот. Меж делом, когда если задурит. При работе же ни-ни. Мне его останавливать приходится в работе-то. Вижу, когда сам не свой делается, если что тормозит работу-то, говорю: да не рвись ты, не рвись, иль тебе больше всех надо? Куда там, его не остановишь и не своротишь. А так он мужик надежный, мне за ним и горя мало. Возьми корм для скотины, возьми дрова какие - все вовремя сготовит, своего не упустит. Мне лишний пенек не позволит поднять. А когда кто из ребят, доведись, при нем меня не послушаются или грубо что ответят, так он аж затрясется весь: не смей так на мать!
- И все равно, и все равно, - не согласилась Вера, - вижу я, как ты в глаза ему засматриваешь, как трепещешь вся перед ним. Да это же унижение человеческого достоинства, пойми ты!
- Нет, не пойму, - качнула головой Катя. - Не пойму. Никаќкое это не унижение. Уж такая я и такой он. Другими быть не можем. Обидел он тебя?
- При чем тут обидел?
- Может, что и не так, конечно, не деликатно, но он не в зло. Не-е-ет, зла он не имеет. А при разговорах у него все вы на уме: ты да Владимир. Все: как они там? Как они там? И никак не может понять, почему это ты не замужем.
- А мне и не надо, если за такого вот. Приплясывать перед ним не буду.
- Зачем приплясывать? Тут иное, тут словом не выскажешь.