Герасин Виктор Иванович
Весною соловей пропоет

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 19/10/2014.
  • © Copyright Герасин Виктор Иванович (dargervi@yandex.ru)
  • Обновлено: 15/02/2012. 20k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  •  Ваша оценка:

      
      
      Ночь неотрывно глядела в окно, наполняя палату химиотерапии непроглядной темнотой. Койки заняты не все, только на трёх из десяти лежали мужчины, набросив на себя по три, по четыре одеяла. Зима. Холодно. Батареи отопления не теплее парного молока.
      
      Ночь была крайняя в этом году, завершающая год, а следующая ночь будет тоже крайней, но с неё начнется год новый. В больницах не любят слово "последний", предпочитают называть - крайний, что обнадёживает на продолжение жизни. Не последний, а крайний...
      
      Сергей не спал. Лежал с открытыми глазами, бездумно глядел на окно, за которым лежала предутренняя, но ещё бескрайняя ночь. Он уже не думал, что с ним произошло, просто произошедшее настолько наполнило его жизнь, что заняло всё пространство, не оставляя места для новых впечатлений, для новых мыслей. Ещё два месяца назад - это в октябре - он был здоров, работоспособен, напорист, весел. Работал журналистом в районной газете, писал очерки, зарисовки, немало времени проводил с друзьями за импровизированными застольями то в редакционных кабинетах, то в общежитии, в комнате, которую дали ему, пока он будет работать в газете.
      
      Семью он потерял. Жена живёт теперь в Москве на съёмной квартире, передавали - на рынке торгует то ли у айзеров, то ли у каких других оборотистых ребят. А сын Алексей где-то на Дальнем Востоке осел после мореходки, жил во Владивостоке, а теперь вроде бы выехал оттуда, а куда - весточки о себе не подал, с матерью, может, и держит связь, а с отцом ни-ни. А всё из-за излишней любви Сергея к жизни, к её соблазнам, к женщинам и вину. Свою квартиру Сергей и Ирина продали и погасили долги, которые Ирина набрала для раскрутки торгового бизнеса, но не раскрутила, проторговалась. Сергей же оказался всего-навсего в общежитии леспромхоза
      
      А в октябре Сергей попал в больницу, сделали срочную операцию, скрывать не стали - онкология, то есть, попросту, рак, метастазы проникли в окружающие органы.
      
      Если бы, например, полгода назад сказали Сергею о том, что его ждет - операция, химиотерапия - то с ума бы сошёл. А случилось всё как бы само собой, операцию перенёс легко, хотя под наркозом был четыре с лишним часа. Другие оперируемые по нескольку дней лежали в реанимации, а его, проснувшегося на операционном столе и показавшего врачам два поднятых больших пальца, так как говорить не мог, во рту всё спеклось, тут же отправили в палату. Ухаживала за Сергеем нянечка, да соседи по койкам после пяти дней давали ему по глотку, по два бульончика и водички. А на шестой день встал с койки и пошёл в туалет покурить. Увидевшая его, идущего с опиранием о стену, медсестра обрадовалась:
      
      - Пошёл, орёлик. Всё, на уколы и перевязку теперь сам будешь ходить...
      
      
      
      Нет-нет, начало светать. Мужики зашевелились. Первым поднялся Игнатов, электрик из Сосновки, за ним Заводнов, по больничному, Заводной, водитель-дальнобойщик. Эти двое друг друга знали, лежали по третьему разу вместе.
      
      - А Серёга чего не встаёт, особого приглашения ждёт? - спросил Игнатов, не скидывая одного одеяла с плеч, застилая другими койку.
      
      - Холодрыга, однако, экономят всё, черти, - пробурчал Сергей, плотнее заворачиваясь в одеяла. - У вас тошноты нет? А у меня, мне кажется, изнутри лекарства прут наружу, и во рту, и в носу одно и то же, затхлость какая-то лекарственная. Химия, одним словом.
      
      - Да понятно, химия, - согласился Заводной, - коньяком тут отдавать не станет, тут стены теперь либо насквозь прохимичились. Вставай, пойдём умываться.
      
      - Умываться, - хмыкнул Сергей. - Там, небось, и вода-то застыла, льдом подёрнулась.
      
      Вскоре позвали на завтрак. Больные, трое мужчин и три женщины из соседней палаты со своими чашками-ложками пришли в столовую. Нянечка положила в каждую чашку по половничку тушёной капусты, в кружки разлила чай, поставила на стол тарелку с сахаром, хлеб.
      
      - Не густо, однако, - сапнул носом Заводной.
      
      - И не пусто, - ответила ему женщина лет сорока, туго повязанная косынкой.
      
      - Чего в косынке-то? - спросил Игнатов. - Чай не в церкви.
      
      - А ты ещё не облысел? А мои кудряшки все на подушечке остались. Так-то вот, брат. Жива останусь - паричок куплю и замуж сразу же выскочу.
      
      - Да будет тебе, Ольга, плести-то, - попыталась остановить старшая по возрасту, Петровна. - Уши мои не слушали бы.
      
      - Заткни их и не слушай, а я слово себе дала, поправлюсь - тут же мужика огребу.
      
      - Огребёшь, наверно... - покачала головой третья из женщин, Нина Фёдоровна, учительница из самого дальнего района области.
      
      После завтрака - процедуры. Медсестра Света вносила в палату штатив, лекарство, настраивала капельницу, наклонялась над больным и уже по привычке негромко поругивалась:
      
      - Ну, совсем вен нет, куда они только и попрятались у тебя?
      
      - Попрячешься, - отзывались мужики, - от такой отравы раньше времени сдохнешь.
      
      - Не-ет, - мотнул головой Сергей, сидя на койке под одеялом, дожидаясь свою кормилицу-капельницу, - нет, я только хирургу верю и его ножу, а всё остальное - это пустое.
      
      - Ложись вон, пустое, - подошла с капельницей Света, - было бы пустое - не делали бы. Верить надо даже в это, тогда и жить будешь.
      
      - Будешь, будешь, - морщился Сергей от иглы, - побудешь - и пойдёшь вперёд ногами.
      
      - Тш-ш-ш, - Света поставила палец перед губами, - об этом ни слова, поняли? Всё, лежите теперь, потребуюсь - крикнете, пойду к милым дамам капельницы ставить.
      
      
      
      В последний день перед Новым годом в отделении могло бы и никого не быть из больных.
      
      Многие разъехались, разошлись по домам. А троим мужчинам и трём женщинам не повезло, все шестеро они - из дальних районов, кому двести, кому триста километров до дома. Да, могли бы, конечно, успеть, не случись под Новый год неувязка с лекарствами. На складе кончились, и три дня эти шестеро, которым вливали одно и то же, отдыхали. И только вчера лекарство привезли из соседней области. Теперь хочешь, не хочешь, а провожай старый год и встречай новый на больничной койке.
      
      Под капельницей можно и уснуть. Но мужики занимали себя разговорами.
      
      - Стены-то какие, - провёл Сергей свободной рукой по стене, - и что это за мода такая - в казённых домах красить стены в какой-то грязный цвет? Тоску нагоняют. Такой краской, к примеру, в хлеве у быка стены покрасить - конец придёт бычаре, подохнет от тоски.
      
      - Не подохнет, кормить будешь, поить будешь - не подохнет, перезимует. Тебе что же, васильков-ромашек нарисовать, птичек-невеличек? - спросил Игнат, так мужики звали Игнатова.
      
      - А что, и птичек-невеличек недурно было бы. А ведь новый год, мужики, тост надо бы поднять, поздравить друг друга, да и милых дам тоже, - приподнялся на локте Сергей, - как все порядочные люди.
      
      - Порядочные - да, поднимут тост, а мы... Ты слышал, что Ольга-то сказала, замуж, говорит, выскочу. А, Сергей, не теряйся, баба от тебя все одно сбежала, один ты, и Ольга одна...
      
      - Ага, - встрял в разговор Заводной, - у неё онко, у тебя онко, онко на онко получится звонко. А хрен вот, не получится.
      
      - Это почему же у них не получится? - спросил Игнат.
      
      - А потому и не получится, что Серегу на платине подженили, а Ольгу за фторурацил замуж выдали.
      
      - Ну, так уж... - не поверил Игнат.
      
      - Вот и так уж. Сеанса три ещё сделают и он, и она, и всё, отпетушились, друг к другу не подтащишь. Так, если суп вместе хлебать да огурцы собирать.
      
      - Ну, и одной проблемой меньше,- отмахнулся Сергей, и все трое рассмеялись: что верно - то верно, одной проблемой меньше.
      
      - Мужики, хотите верьте, хотите не верьте, но у нас такой вот случай был, - заговорил Заводной, - мужик один, Бобок все его звали, значит - Бобков он... Вот этого самого Бобка лечить не стали, вызвали жену, с ней приехали сын, дочь, и говорят им - забирайте его, ему осталось две, ну, от силы три недели жить. Родня в слёзы, конечно, причитают - папа миленький, папа любименький, да как же мы без тебя? Забрали, привезли домой, а Бобок не будь дурен да за стакан, да за другой. И погнал: в каждой руке по стакану да ещё один в ногах стоит, очереди ждёт. И день при дне, и день при дне. Речка-рыбалка, лес-грибы, и не просыхает. А как летом, то вовсе в сарай уходит жить. Там дружки у него, гармонь, песняка на всё село заснащивают. И что вы думали, восемь лет жил! Семью в отделку закатал, они уж на него - и когда ты подохнешь, и когда ты обожрёшься только? Вот какой Бобок был, какая натура, он болезнь из себя самогонкой выгнал начисто.
      
      Помолчали, думая каждый о своём, примеривая к себе услышанное. Сергей приподнялся, сел на койке. Игнатов его предупредил:
      
      - Что ты всё вскакиваешь с иглой-то, выдернешь вот...
      
      - Не выдерну, я трубку петлёй да на палец. А что, вполне может быть, натуру такую проявил, дезинфицировался и вылечился. Всяко ведь бывает. Я вот до весны кое-как доковыляю, а там пенсию оформлю и тоже, то на рыбалку, то за грибами, то за ягодами. Так и буду пропадать в лесу да на речке. Землянку выкопаю и перейду полностью на экологически чистую жизнь.
      
      - Тебе полсотни годков-то есть? - спросил Игнат.
      
      - Сорок семь.
      
      - Тебе, малый, ещё от алиментов бегать бы и бегать, - усмехнулся Игнат.
      
      - Побегаю, - пообещал Сергей.
      
      
      
      Рассказ о Бобке лёг добрым семенем в подготовленную душу Сергея. Если он ещё вчера никак не мог понять, что ему делать, как быть со своей болезнью, то теперь вдруг перед глазами высветилась такая картина, от которой дух захватывало. Луга, река, лес, тепло, грибно, ягодно - и среди всего этого блаженства он, праздничный такой, весёлый, всем нравится, и он людям рад, потому что неделями живёт в лесной глуши, собирает травы, настаивает отвары, пьёт их, изгоняет болезнь из себя.
      
      - Нет, надо, как Бобок, - не мужиков, а себя вслух убеждал Сергей.
      
      - Бобок, Бобок, - передразнил Сергея Игнат, а ему можно было это делать, так как он был на двадцать лет старше Сергея, - журналюга ты и пьянь, видно, порядочная, если Бобок этот самый так тебе к душе припал.
      
      - Нет, я не пьянь, - возразил Сергей, - я по Горькому Алексею Максимовичу живу. Он как говорил: пьяниц - не люблю, трезвых - боюсь, выпивающих - уважаю. Вот как я, выпивающий, значит. Меня Алексей Максимович мог бы уважать, если живой был бы.
      
      В палату вошёл лечащий врач Анатолий Павлович. Был он совсем молод, круглолиц, в притемнённых очках. Спросил:
      
      - Как дела, что новенького? Вижу, уже почти откапались? Жалобы, вопросы есть?
      
      - Да какие вопросы, как всё, так и домой.
      
      - Да, неувязочка вышла с лекарствами, а то теперь бы уже дома были, к застолью готовились.
      
      - Да к какому там застолью? - отмахнул рукой Игнат.
      
      - Ну, как же, праздник всё же семейный. Пить не надо, а так за столом почему же не посидеть? - улыбнулся добродушно Анатолий Павлович.
      
      - Доктор, а я вот всё спросить хочу, в одной заметке вычитал, что сухое красное вино при нашем заболевании употреблять можно, это так? - спросил Сергей.
      
      Врач пожал плечами:
      
      - Сухое из красного винограда можно, правда, не кружками, а стаканчик можно, не повредит.
      
      - Ну, а я что говорил, вот и доктор подтверждает, - приподнялся Сергей на локте, глядя на Игната.
      
      - Можно, так пей, чего ж ты говеешь, - обиженно ответил Игнат.
      
      
      
      День зимний короток. Не успеет рассвести, как новые сумерки накатываются.
      
      Небо плотно затянуто зимней пеленой. Пропархивает снежок. Его подхватывает ветер, гоняет по больничному двору.
      
      "А дело-то к метели", - подумал Сергей. Втянув голову в плечи, осадив руки глубоко в карманы куртки, он шёл к магазину, что стоял у ворот больницы. В больничных корпусах светились окна на всех этажах, и Сергею казалось, что там, за этими окнами, и теплее, и уютней, не то что в отделении химеотерапии, в этом одноэтажном полуподвальном сарае.
      
      "Для таких больных, как мы, можно сказать, обречённых, и хоромы-то выделили надлежащие, да ещё в самом дальнем углу двора. Но ничего, вырвемся, до весны лишь бы прокантоваться, а там..." И Сергею вновь рисовалась благостная картина тёплого лета и его неограниченной свободы в этом безмерном пространстве лесов, лугов и полей.
      
      В магазине было тепло. Посетителей мало. Успели запастись, кто чем, и разошлись по своим палатам.
      
      Сергей стоял у прилавка, рассматривал вина.
      
      - Что вас интересует? - улыбчиво спросила продавщица-снегурочка.
      
      - Интересует что? А вот сухое красное вино меня интересует.
      
      - Чисто сухого красного нет уже, разобрали, а вот тоже виноградное, хорошее, но креплёное не подойдёт? - спросила снегурочка, внимательно осматривая витрину, переводя взгляд с ряда на ряд нарядных бутылок.
      
      - Может и подойдёт. Вполне... Пару бутылок подайте.
      
      К паре бутылок купил конфет, пачку чаю, кусок колбасы, сухой торт, уложил всё в пакет, добавил ещё две пачки сигарет и пошёл восвояси, в свою химеотерапию. С улыбкой вспоминал, как он насмешил на улице, где курили и мужчины и женщины, своих коллег по несчастью. Курили, а тут женщина-врач выходит, спрашивает:
      
      - Всё курите? А не надо бы, особенно вам, Сергей, при вашей гипертонии. Бросайте.
      
      - Мария Сергеевна, дорогая моя! Вот женщин... ну, любить, сразу бросил, как отрезало, и не вспоминаю, а курить... - курить не могу бросить. Сигарета - она не женщина, без неё не могу обойтись.
      
      Все грохнули смеяться, а Мария Сергеевна махнула рукой:
      
      - Неисправимый.
      
      "Вот и неисправимый-то, был бы исправимый, глядишь, не оказался бы здесь. - И тут же подумал о жене, о сыне. - Как они там в этой Москве? Не приехала. Не проведала даже. Вроде я виноват перед ней, перед ними. А в чём виноват? Не надо было бы пускать её в бизнес, сидела бухгалтером в редакции и сидела бы. Жили ведь нормально, так и продолжали бы жить. А теперь что, ни она, ни я, ни Лёшка - все не у места, все в распыле. Написать ей, пусть возвращается. А куда? Ни кола, ни двора, ни работы..."
      
      
      
      За стол сели в столовой - и потеплей, и попросторней. Сели все. Даже те, кто поначалу отказывался - как же, Новый год, встретим, пожелаем друг другу здоровья, а кто нам ещё пожелает, таких, как мы, скоро забывают.
      
      Выставили на стол, кто что мог - тут и колбаса на трёх тарелках, и ветчина, и фрукты, и конфеты, даже ветку сосновую поставили в литровой банке и принарядили её, ёлочка есть ёлочка, без неё Новый год не встретишь. Женщины принарядились, насколько это возможно в больничных условиях. Зашутили. Засмеялись. И медсестра тут, и нянечка. Сергея посадили рядом с Ольгой, а остальные расселись, как это принято, через одного: мужчина - женщина. Сергей выставил на стол припасённое вино, медсестра сначала запротестовала - нельзя, но её тут же урезонили - кто не хочет, пусть не пьёт, а чисто символически можно, это не хуже того, что вливают из капельниц.
      
      Разлив вино по кружкам и бокалам, Сергей встал со своим бокалом и продекламировал:
      
      - Поднимем бокалы, содвинем их разом,
      
      да здравствуют музы, да здравствует разум!
      
      - С праздником! - Все встали, стукнулись бокалами и кружками.
      
      - Здоровья всем, насколько можно, и быть вам любимыми, - сказала учительница Нина Фёдоровна, - неважно, кем быть любимым, любит вас кошка - это уже жизнь, собачка любит - это тоже цените, это жизнь. С наступающим вас.
      
      Выпили, кто сколько мог, стали закусывать.
      
      - Ну, совсем домашняя обстановка, как в семье родной, - улыбалась Ольга, подкладывая Сергею дольки апельсина, - ешь, ешь, бриллиантик ты мой.
      
      - А что, - начал Игнат, - вот за завтраком Ольга сказала, что замуж выскочит, а оно и может так статься, пара-то вот уже она, сидят голубки рядышком, воркуют. Как думаете, Нина Фёдоровна, может у них сладиться?
      
      - А почему бы и нет, оба молодые ещё, красивые, а болезнь, глядишь, и пощадит их, засовестится, уйдёт.
      
      Заговорили бойчее, заулыбались.
      
      - Шутки шутками, а давайте-ка все адресами поменяемся и будем при случае навещать друг друга, - предложила Ольга.
      
      - Я первый, - поднял руку Сергей, - запоминайте, записывайте: Крутояр, редакция, через редакцию меня всегда найдёте.
      
      Обменялись адресами. Заводной плеснул и раз, и другой раз в свою кружку вина, выпил и явно захмелел. Начал куражливо объяснять своей соседке справа, Петровне:
      
      - Вот груди вам порезали... А всё почему? Да потому, что когда у вас, у юных, стали только бугорки появляться, то их надо было давать ребятам, пусть разминали бы, гладили, она, болезнь-то, и не привязалась бы. А вы что: не хватай меня, не надо, я для мужа берегусь. Вот и добереглись...
      
      - Дурак, однако, - поднялась Петровна и вышла из-за стола, и из столовой вышла.
      
      - Заводной, чего ты... Женщину вот обидел, - не одобрил Игнат.
      
      - Да чего там, обидел, - мотнул головой Заводной, - не я обидел, бог нас всех обидел.
      
      - Вот те раз! А я тебе, Заводной, не в обиду скажу: из пустой хоромы вылетают то сычи, то вороны, - усмехнулся Игнат.
      
      - Это ты называешь не в обиду? - приподнялся Заводной, на лице заиграли желваки.
      
      - Всё, мужики, кончили. Заводной, не выпячивайся, - встал Сергей.
      
      Встал и Заводной, и вышел вон из столовой. А Ольга вдруг запела чистейшим грудным голосом:
      
      - Вот умру я, умру я, похоронят меня,
      и родные не узнают, где могилка моя.
      И никто не узнает, и никто не придёт,
      только раннею весною соловей пропоёт...
      
      - Ольга, остановись, не надо про это, мы с тобой ещё блеснём чешуёй в мутной воде. - Сергей склонился к Ольге, поцеловал её в косынку на голове.
      
      - Оленька, не рви душу, - остановила Ольгу и учительница.
      
      А Ольга уронила лицо на ладони и горько заплакала. Вскочила и выбежала из столовой.
      
      Начинался Новый год...
      
      
      

  • Комментарии: 2, последний от 19/10/2014.
  • © Copyright Герасин Виктор Иванович (dargervi@yandex.ru)
  • Обновлено: 15/02/2012. 20k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.