Гринимаер Виктор Александрович
Магнитогория

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Гринимаер Виктор Александрович (vagrin@yandex.ru)
  • Обновлено: 11/03/2011. 229k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, История
  • 2003. Магнитогория
  •  Ваша оценка:

    МАГНИТОГОРИЯ
    рассказы


    260-летию
    Крепости Магнитной
    посвящается



    Вместо предисловия

    У каждого города или села своя история, своё предназначение. Со временем назначение может меняться по сравнению с тем, что было в момент основания.
    Москва при первом о ней упоминании была обычной деревушкой, но историю её ведут с того момента.
    Златоуст основывался как заводской посёлок и ведёт своё летоисчисление с того первого колышка. И в энциклопедии этого города освещена вся его история от самого начала, и люди показаны начиная с первых. Челябинск считает днём своего рождения дату закладки крепости.
    Мы знаем, что первый колышек на месте заложения крепости Магнитной был забит губернатором И. И. Неплюевым в первую неделю июня 1743 года, примерно седьмого числа, плюс-минус два дня.
    Первое предназначение Магнитки было защищать рубежи Отечества, новую границу, оберегать покой живших по обе её стороны людей, охранять работавших на горе рудокопов, вывозивших руду на Белорецкий железоделательный завод, естествоиспытателей и геологов, изучавших богатства края. Одновременно для России были застолблены те природные богатства, которые теперь достались нам, ныне живущим. Иначе они принадлежали бы Казахстану.
    Со временем в Магнитной появились свои промыслы, здесь устраивались ярмарки, на которых торговали продуктами, скотом, промышленными поварами, изготовленными на месте, в других селениях Урала, в Башкирии, Казахских Жузах и в других краях. Магнитная становится административным центром: сначала крепости с примыкающими редутами, потом - станичного юрта, куда входило 11 посёлков и 5 хуторов, и, наконец, - волости и района.
    Магнитцы развивают промыслы, добывают золото, совершенствуют сельскохозяйственное производство.
    Ко времени начала строительства металлургического завода Магнитный посёлок был районным центром, и вблизи него существовало несколько посёлков, сёл, хуторов, вошедших впоследствии в городскую черту.
    Таким образом, если отбросить шоры, и взглянуть на историю края открытыми глазами, не заангажированно, то эта история предстанет перед нами намного глубже, интересней и живописней, чем, если считать её по постановлению чиновника, захотевшего видеть историю не дальше того дня, когда прибыл первый паровоз. Который, кстати, не по воздуху прилетел, а прикатил по рельсам, проложенным уже до того. И остановился он не в голой степи, а у станционных строений. И людей здесь уже жило немало. И жили они здесь давно, около двухсот лет, а кочевали по этим местам и того дольше, может быть не одно тысячелетие. И "Страна Городов" здесь когда-то существовала. Неужели нам это не интересно?
    Между прочим, и железную дорогу здесь уже начинали строить, ещё в самом начале XX века, правда, не в сторону Карталов, а на Белорецк. И на горе существовали не только ямы старателей, но и складские, жилые и прочие строения. Работали люди.
    Вся эта славная история, полная трагедий и достижений, счастливых и тревожных дней, годов и веков, должна быть известна нам, нашим детям и внукам.
    Вышедшая книга "Магнитогорск. Краткая энциклопедия" при многих достоинствах имеет существенный недостаток, она не отражает историю "до строительства ММК".
    Думается, что второе издание Энциклопедии Магнитогорска исправит ошибку, допущенную её создателями, она даст нашим потомкам заглянуть и "за паровоз", рассмотреть, что же происходило там, в глубине веков. Если не на тысячелетия, то хотя бы лет на двести, триста назад оглянуться можно себе позволить. О том времени есть кое-какие письменные свидетельства.
    Не быть "Иванами, не помнящими родства" призывает нас совесть, разум и интерес к истории Отечества.


    В те давние годы

    Магнитная - крепость (с 1743), станица (с середины ХIХ в.) заложена главным командиром Оренбургской комиссии И. И. Неплюевым, лично проехавшим с конвоем по намеченной Верхнеяицкой линии крепостей и определившим местоположение каждой крепости и редута.
    В районе Магнитной экспедиция была в конце мая - начале июня 1743. Через год Неплюев стал губернатором вновь созданной Оренбургской губернии (Указ Елизаветы от 15 марта 1744).
    Выбор места для крепости Магнитной Неплюевым был сделан не случайно: за рекой располагалась богатая рудными залежами гора и цепь небольших высот, господствующих над местностью, где можно было установить наблюдательный пункт для контроля раскинувшихся дальше казахских степей.
    Название крепости определилось по русскому наименованию горы. В новую крепость сразу была направлена команда, в составе одной драгунской роты из Билярского полка и полуроты пехоты. Казаки стали организовываться только после Указа от 27.07.1744, о создании Оренбургского казачьего войска (ОКВ) и обращении в казаков беглых крестьян и других вольных людей, селящихся в крае. Но так как таковых было немного, то и крепости долгое время представляли собой небольшие военные гарнизоны. В 1747 в крепости Магнитной насчитывалось всего 26 казачьих дворов.
    Драгуны были вооружены саблями, пиками, фузеями и другим штатным оружием, солдаты - ружьями, казаки - саблями, турками, пиками и даже сайдаками. В гарнизоне имелась одна медная и три чугунные пушки. Вокруг крепости выкопали ров и насыпали вал около трёх метров высотой, с внешней стороны установили деревянные рогатки. Крепость была квадратной, площадью около половины гектара. На углах строились бастионы с пушками. Пушки установили и над двумя воротами.

    * * *

    Руда горы Магнитной использовалась сменявшими друг друга народами (савроматы, сарматы, скифы, аланы и другие) с первого тысячелетия до нашей эры и была известна задолго до начала её систематического изучения. Рудознатцы древности копали небольшие шахты, ямы и добывали незначительное количество необходимой им руды, из которой плавили железо.
    Научное, системное исследование горы началось в 1768 году по повелению Екатерины П, пославшей в эти края несколько Академических экспедиций во главе с замечательными естествоиспытателями П. С. Палласом, И. И. Лепёхиным, И. П. Фальком.
    Российский естествоиспытатель П. С. Паллас исследовал в 1768-70 годах Оренбургскую губернию, куда входила и нынешняя Челябинская область. Эта экспедиция изучала животный и растительный мир, реку Яик, обычаи и быт населения, экономику Южного Урала. По итогам работы Паллас опубликовал отчёт "Путешествие по разным местам Российского государства", где упоминается Магнитная и другие приуральские крепости. В экспедиции работали: Н. Соколов, В. Зуев, Ф. Дмитриев, К. Шумский.
    Вторую экспедицию возглавил русский путешественник и натуралист И. И. Лепёхин. В 1770 он исследовал руду горы Магнитной и выплавленные из неё на Белорецком заводе чугун и железо. Он ошибочно отметил, что "руда этой горы даёт хрупкое железо". Но он не был ни геологом, ни металлургом и не мог быть объективным, или ему попался некачественный образец. В этой экспедиции работали А. Лебедев, Т. Люлеин, Н. Озерецковский, М. Шалауров и Ф. Федотьев.
    Ещё одна Академическая экспедиция прошла по Южному Уралу в 1771. Её возглавлял академик И. П. Фальк. Экспедиция прошла по правому берегу реки Яик от Оренбурга до Верхнеяицка. Было описано географическое положение крепостей, быт, жизнь, хозяйственная деятельность жителей, их национальный состав.
    В сочинениях экспедиции есть такие строки: "Магнитная крепость стоит в 10 верстах от гор, при ней есть озеро Булдакуль, которое так солено, что в нем никакая рыба жить не может". Фальк свидетельствует, что казаки хлеба сеяли мало, но особой нужды в нём не испытывали, получая его из других мест, многие магнитцы занимались пчеловодством, переняв опыт у башкир. В небольших ещё огородах казаков росли капуста, репа, лук, чеснок и огурцы.
    В экспедиции работали: И. Г Георги, И. Быков, М. Лебедев, С. Кошкаров, Х. Берданес. После безвременной смерти Фалька, его спутник И.Г. Георги, издал книгу: "Записки путешествия академика Фалька" в нескольких томах.

    * * *

    "Казацкие дома, - по свидетельству И. И. Фалька, посетившего Магнитную в 1771, - выстроены по большей части из тополинового леса, небольшие и непрочные, но весьма дешевые. Дом с чёрною и чистою избами и перегородкою, которую можно разбирать и переносить, стоит от 10 до 15 рублей".
    Вокруг крепости, по валу строились более надёжные укрепления - деревянный заплот, который ко времени Пугачёвского бунта (1773-75) был готов.
    В 1774 в крепости, кроме полутора рот пехоты и одной роты драгун, имелось уже 8 трёхфунтовых чугунных и медных пушек и 9 пушек меньшего калибра. Пугачёв подошёл к крепости 5 мая, а 6-го при поддержке группы казаков внутри крепости овладел ею. По 8 мая он находился здесь и двинулся дальше.
    18 мая в Магнитную вошли правительственные войска под командованием генерала С. К. Станиславского.
    Обе стороны жестоко расправились со сторонниками противоположной силы.
    Пугачёв повесил исполнявшего обязанности коменданта крепости капитана С. К. Тихановского, его жену, священника и жену поручика Можаитинова, была изрублена шашками женщина, стрелявшая в самозванца. Кроме того, как пишет А. С. Пушкин в своей "Истории Пугачёва", двое отставных солдат.
    Станиславский приказал обрить всех сторонников Пугачёва и поселить их в Арской без права выезда из деревни дальше одной версты. Некоторых заковали и отправили в Верхнеяицкую крепость, многих выпороли.
    На следующий год река Яик была переименована в Урал, а вместе с ней и все населённые пункты, имевшие в своём наименовании название реки.
    После пугачёвского бунта разрушенная во время штурма Магнитная была отстроена в расширенных границах. Она по-прежнему осталась четырёхугольной с тремя бастионами по углам - Степным, Западным, Озёрным и тремя воротами, которые тоже завершались башнями, где размещались пушки. Ворота носили названия направлений, куда выходили: южные - Оренбургские, северные - Троицкие, ведшие в Верхнеуральск и Троицк, и восточные - Уральские, через которые жители выходили и выезжали к небольшому озеру и к реке Урал.
    Пособничество Пугачёву аукнулось казакам на долгие десятилетия. Недоверие к казакам, составлявшим ещё незначительную часть гарнизонов крепостей, сохранялось до конца века. Ненамного оно улучшилось при императоре Павле. Как свидетельствовал этнограф и историк Н. К. Бухарин, без разрешения коменданта "ни тебе квашни поставить, ни арбуза самовольно снять". Чтобы надзирать за казачьими семьями выделялись старослужащие солдаты, имевшие в казачьих избах неограниченную власть, в вопросах дисциплины, ведения хозяйства и всех бытовых мелочей. Рядовым явлением было наказание, даже в виде порки провинившегося перед таким надзирателем.
    В крепости Магнитной положение казаков значительно улучшилось только при коменданте И. И. Мистрове, который с позволения губернатора ослабил притеснения, за что удостоился в будущем памятника на центральной площади крепости.
    На левом берегу простиралась нейтральная полоса, где жителям крепости запрещалось даже косить сено. Там, на вершинах гор только выставлялись дозоры. Сюда в летнее время прикочёвывали казахи, с давних пор использовавшие эти степи для выпаса своего скота.
    Только летом 1806 года казакам и другим жителям было разрешено вести хозяйственную деятельность на левом берегу Урала. Казахам пришлось откочевать на реки Гумбейку и Аят. Часто случались их набеги на табуны. Могли похитить и людей. На левом берегу сначала использовались лишь сенокосные угодия и пастбища. На горе заготавливалась руда, которую вывозили в Белорецкий завод зимой санным путём.
    В наряды по охране обозов, путешественников, табунов, бригад косарей назначались как казаки, так и мобилизованные башкиры. Наряды бывали смешанными: могли назначить в один наряд троих казаков и семерых башкир.
    В Отечественной войне 1812-14 гг. Магнитские казаки, драгуны и солдаты принимали самое непосредственное участие. Формировались новые казачьи, пехотные и конные полки, куда записывали всех способных носить оружие мужчин призывного возраста, в том числе и башкир. В составе этих полков были офицеры и солдаты 3-го Оренбургского линейного батальона, расквартированного в Магнитной и других крепостях, а также казаки из этих крепостей.
    В 1818 году казаки составляли 40,1% населения крепости Магнитной.

    * * *

    Шли годы. Мало-помалу менялась жизнь и в такой глуши, как крепость Магнитная. Влияние на жизнь оказывали люди, бывавшие в этих краях. Это и губернаторы, и атаманы ОКВ, и геологи, и путешественники, которым гора служила своеобразным притягивающим магнитом.
    В 1828-29 гору Магнитную исследовали российские геологи и путешественники Э. К. Гофман и Г. П. Гельмерсен. Они трижды посетили гору и крепость, в т.ч. участвуя в экспедиции А. фон Гумбольдта в 1829. В ходе изучения горы они установили, что "руда сия богата и разработка оной легка". В 1831 в Берлине увидела свет их книга "Исследования южноуральских гор", а в 1835 в С.-Петербурге, опубликован их труд "Описание Южного Урала", где много страниц посвящено Магнитной и окрестностям.
    В конце 20-х гг. ХIХ в. здесь было довольно оживлённо и полковнику И. И. Мистрову, коменданту крепости, пользовавшемуся благосклонностью губернатора П. К. Эссена, не раз приходилось встречаться с людьми известными, и не только в России. А в конце лета 1829 года здесь было огромное событие, к которому готовились не меньше, чем к встрече наследника престола - Магнитную посетил Александр Гумбольдт с большой свитой ученых. Гумбольдта опекали немецкие учёные Г. Розе, Х. Г. Эренберг и другие, сопровождавшие мирового светилу, лица.
    На центральной площади выстроился весь гарнизон. Принарядился и весь неслужилый народ: старики, женщины, дети. Свиней и кур загнали в стайки с глаз долой.
    Вместе с Гумбольдтом приехали и старые знакомые магнитцев, уже два года работавшие в их владениях, российские геологи Э. К. Гофман и Г. И. Гельмерсен.
    После короткого отдыха и обеда, к которому важный гость, на удивление хозяев, едва притронулся, он отличался воздержанностью к еде, вся кавалькада на местных лёгких телегах форсировала реку и поднялась в гору. Учёные оживлённо беседовали, рассматривая образцы породы, растений, любуясь местностью. Они осмотрели гору, крепость, окрестности, взяли пробы, сделали записи в своих дневниках и отправились в Кизильскую и далее вниз по Уралу до Оренбурга. Гумбольдт писал о нашем крае: "Чудесные воспоминания остались у нас от путешествия вдоль линии расселения казаков". А Розе впоследствии напишет: "Так называемые крепости устроены местами в ряду более мелких селений, и к ним по верхнему Уралу, за Верхнеуральском, принадлежат местечки - Магнитная, Кизильская, Уртазымская, Танилыкская и Орская".

    * * *

    Когда губернатором в первый раз в 1833 г. стал В. А. Перовский, он, проехав по всей линии крепостей и, удивившись скудной растительности края, приказал посадить лес в долинах рек и других низких местах. Этим приказом он продолжил дело, начатое его предшественниками, в том числе, губернатора Эссена, заботившегося о преображении края. И хотя в будущем, при наличии леса улучшилось бы снабжение дровами, этот приказ, как и большинство толковых приказов в нашем Отечестве, выполнялся без особого энтузиазма. Как правило, небрежно посаженные и не политые деревья, погибали, но некоторые рощи сохранились и через полторы сотни лет, например, на Богатом острове, за Агаповкой и в некоторых других местах.
    Первейшим помощником губернатора в то время был чиновник особых поручений В. И. Даль, который не только писал рассказы, и составлял свой знаменитый Словарь. Он претворял в жизнь планы по улучшению санитарной обстановки, укреплению и благоустройству границы, которая была в это время перенесена с Урала в район Анненска и других, созданных в 1837 году крепостей и станиц.
    Первый раз Перовский был губернатором до 1842 года, но через 9 лет его назначили повторно на 6 лет. Теперь он мог убедиться, как изменилась жизнь и насколько добросовестно выполнялись его первые перспективные планы и приказания по насаждению леса, строительству и ремонту дорог и мостов, начало которым было положено ещё Неплюевым в 30-х годах ХVIII века, то есть за 90-100 лет до Перовского.
    В одну из поездок вдоль линии крепостей в 1836 году, Перовский и сопровождавший его Даль, встретили в Спасском известного в Оренбуржьи врача и учёного естествоиспытателя Э. А. Эверсмана, который уже более двадцати лет изучал растительный и животный мир вдоль реки Урал, в прилегающих степных, лесных и горных районах. Им уже был накоплен богатый материал, который просился в книгу.
    Встреча оказалась полезной для всех. Узнав, что Эверсман больше интересуется ботаникой, то есть растительностью, Перовский посоветовал ему собрать более полные сведения и о живой природе и пообещал посодействовать в издании книги. Даль взялся перевести сочинение, писанное по-немецки, и отредактировать его.
    Уже через четыре года в 1840 г. в Оренбурге увидел свет первый том книги "Естественная история Оренбургского края". Второй и третий тома книги вышли позже, уже в Казани, куда Эверсман перебрался, получив место в университете.
    В I томе есть такие строки: "Около станицы и крепости Магнитной, ...на левом азиатском берегу... столь известная Магнитная гора, лежащая в восьми верстах от станицы... на северо-восток. Гора состоит, большей частью, из полевошпатового порфира, заключающего в себе магнитное железо в гнёздах всех размеров. Руда эта выплавляется на Белорецком заводе". Во втором томе описывается гора Магнитная и животный мир края.
    10 июня 1837 года крепость Магнитная удостоилась посещения наследником престола великим князем Александром Николаевичем. Наследник и свита на одиннадцати экипажах совершали объезд империи. К нам они прибыли через месяц после начала путешествия и осмотра Урала и Сибири. Обратный путь пролегал через Южный Урал вдоль линии крепостей.
    Накануне, в Златоусте, наследника встретил очередной почётный конвой во главе с подполковником К. К. Геке. Очередная ночевка была в Верхнеуральске. Некоторые крепости и редуты проезжали без остановок.
    В Магнитной остановились размяться, и перепрячь лошадей. Наследник присутствовал на соревновании казаков, в основном молодёжи. За успехи в джигитовке он наградил лучших деньгами.
    Обедали в Сыртинской, а ночевали уже в Таналыкской, под Орском. За день пути проделывали около 120 вёрст, благо дороги были ухоженные, они в Оренбургском крае при Перовском вообще содержались в хорошем состоянии, но перед проездом будущего императора их особенно выровняли. На это обратили своё внимание сопровождавшие наследника многочисленные персоны, оставив в своих дневниках лестные отзывы. Свиту составляли царедворцы и учёные, в том числе, воспитатель царевича В. А. Жуковский, сделавший рисунок Магнитной на фоне гор.
    Среди сопровождающих лиц был и В. И. Даль.
    Через 54 года, в 1891 году, ещё один наследник престола великий князь Николай Александрович, посетил Магнитную. Теперь она предстала перед путешествующими особами более зажиточной и многолюдной.
    Весной и летом 1838 наши края посетил русский геолог, профессор Московского ун-та Г. И. Щуровский Он осмотрел Уральский хребет в минералогическом и геогностическом отношениях, о чём в 1841 опубликовал монографию.
    С 1840 года в документах Магнитную наряду с обозначением "крепость" стали именовать станицей.
    В 1841, путешествуя по Уралу (от Перми до Оренбурга), осмотрели гору и станицу Магнитную, английский геолог Р. И. Мурчисон и французский палеонтолог Э. Вернейль. Им большую помощь оказали российские геологи А. А. Кейзерлинг и Н. И. Кошкаров, - специально прикомандированные к маститым иностранцам. Они трижды прошли по нашим местам и в 1845 издали солидную книгу в 1700 страниц об этом исследовании.
    В 1854-55 русские геологи штабс-капитан Н. Г. Меглецкий и поручик А. И. Антипов тщательно изучили богатства горы Магнитной и её окрестностей, о чём издали монографию "Геогностическое описание южной части Уральского хребта".

    * * *

    Дни мира перемежались месяцами и годами войны. В XIX веке было ряд войн, и в каждой участвовали полки из Оренбургского края.
    Так, в Крымской (Восточной) войне 1853-56 годов, в защите Балтийского побережья от англо-французских десантников в 1854 и в 1855 годах принимали участие Оренбургские пехотные, кавалерийские, казачьи и башкирские полки. В их составе неизменно были и представители гарнизонов крепостей Верхнеуральской линии, в том числе и магнитцы.
    В 70-е годы шла война на Балканах против Турции. Там тоже были наши земляки. В это же время велись боевые действия и на Кавказе. Здесь против турок успешно действовали 3-й, 6-й, и 7-й Оренбургские казачьи полки. Особенно отличился 7-й полк, которым командовал войсковой старшина Бернард фон Мореншильд, награждённый орденом Святого Владимира 4-й степени. Высоких наград удостоились есаул Александр Игельстром, подпоручик Даниил Анисимов, хорунжий Павел Бусыгин, есаулы Александр Чулошников и Фёдор Трепов и др. Удостоились орденов и офицеры 6-го и 3-го полков. Не раз отмечались в 1877-78 годах за турецкую войну не только офицеры, но и рядовые наши земляки, они вернулись домой со знаками на шапках "За турецкую войну 1877-1878 гг.".

    * * *

    Защитники Отечества добывали себе славу на полях сражений, а учёные продолжали кропотливо изучать природные богатства в полевых условиях Урала. Так в первой половине 70-х годов XIX века Южный Урал и гору Магнитную исследовал профессор Герман Адольфович Траутшольд. Несколько раз посетил он Урал.
    Перед поездкой на Магнитную, он проштудировал всю имевшуюся о ней литературу, а, прибыв на место, тщательно осмотрел, буквально облазил её, отыскивая минералы, названные в трудах других исследователей. В 1875 в Германии, в научном журнале, опубликованы его "Письма с Урала", где он описывает наш край и вступает в полемику с некоторыми своими предшественниками, изучавшими гору Магнитную.
    Вслед за Траутшольдом Магнитную посещает Пётр Михайлович Карпинский с бригадой геологов. Он не потеряет нашу гору из поля зрения до конца своей жизни, и будет радоваться началу освоения её богатств.
    Русский геолог, академик А. П. Карпинский работал на горе Магнитной в конце 80-х годов ХIХ в. вместе с горными инженерами Ф. Ю. Гебауером, Ф. П. Брусницыным, А. А. Лешем. Тщательно изучив гору, он приходит к выводу, что по размерам и качеству её руда занимает одно из первых мест "не только Урала, но всего света" и не разрабатывается широко лишь по причине удалённости от промышленных центров и безлесности местности.
    Изучали гору профессор А. А. Штукенберг (1895), горные инженеры П. А. Земятченский (1899), И. А. Морозевич, Л. Л. Артц, М. М. Бронников, Н. Г. Михеев (1900); А. А. Краснопольский, Д. В. Николаев (1902); А. Н. Заварицкий (1905-30) и многие другие.
    Летом 1895 проводил геологические исследования Ю. Урала, в т.ч. горы Магнитной, А. А. Штукенберг, доктор минералогии, палеонтолог, профессор геологии. Он указал местонахождение кварцевого песка и огнеупорной глины в Пещерном логу в 12-ти верстах от станицы Магнитной; известняка - около посёлка Смелого, у озера Солёного, в логах Пещерном и Кремнёвом, возле станиц Магнитной, Янгельской, Кизильской. Им отмечены и другие залежи полезных ископаемых.
    В 1896 он издал "Геологические исследования в Южном Урале". О горе Магнитной в этом труде написано: "Я осмотрел замечательную по своему богатству гору Магнитную, около станицы Магнитной, возвышающуюся недалеко от левого берега реки Урал. Магнитная гора представляет месторождение магнитного железняка, который образует тут огромный шток среди порфиров. Шток этот разрабатывается уже 150 лет, причём затронут только с поверхности".
    В самом конце XIX века под руководством Д. И. Менделеева изучал гору Магнитную геолог и почвовед, профессор минералогии П. А. Земятченский. Он выдвинул несколько новых положений о её строении и составе недр.
    В 1899 во время кратковременного посещения Магнитной, геологи Н. Н. Егоров и С. П. Викулов, произвели магнитные измерения и убедились в их полезности. Эти исследования в последующем были развиты и применены В. И. Бауманом, разработавшим свой метод.
    В 1900 на Магнитную был командирован для геологической съёмки геолог Геологического комитета И. А. Морозевич, написавший по итогам работы капитальный труд "Гора Магнитная и её ближайшие окрестности".
    Горный инженер Д. В. Николаев исследовал наш край в 1901-02 и высказал свою точку зрения о происхождении рудных запасов Магнитной в труде "Геологические исследования, произведённые в Южном Урале в 1901 и 1902 годах".

    Особый интерес может вызвать работа на горе экспедиции Владимира Ивановича Баумана, которого угораздило попасть в эпицентр событий весны, лета и осени 1918 года.
    В. И. Бауман, учёный в области маркшейдерии, профессор Петербургского горного института, изучив труды И. А. Морозевича, А. Н. Заварицкого и других исследователей Магнитной, в начале 1918 отправился на Южный Урал. У него была цель применить (одним из первых) магнитометрический метод разведки магнитных руд при помощи изобретённых им "метода изогис Баумана" и "формулы Баумана", и более точно определить размеры запасов руды в этой горе. Вместе с Бауманом в экспедиции работал геолог И. М. Бахурин, ставший впоследствии чл.-кор. АН СССР.
    Экспедиция работала до глубокой осени. За это время произошло много событий, несколько раз менялась власть в станице.
    У подножия горы прокатывались волны то "белых", то "красных" войск, слышалась стрельба. В лагерь ученых заглядывали любопытные представители и тех, и других. Их окрестили "чудаками" и не мешали заниматься "взвешиванием горы", справедливо считая, что их работа "революции не повредит и не помешает". Сказалась природная мудрость людей, которые, даже не понимая до конца учёных, относясь к ним снисходительно, дальновидно их уважают. А Бауман, его помощник И. М. Бахурин, и другие спутники, упорно определяли ("взвешивали") величину запасов руды на разных участках горы, закончив свою работу глубокой осенью. А, окончив её, не смогли вернуться сразу в столицу - на пути, преграждая его, громыхали фронты Гражданской войны. Пришлось ехать в Екатеринбург и везти результаты работы туда.
    Дольше всех изучал гору Магнитную А. Н. Заварицкий, советский геолог и петрограф, основатель петрохимии, академик АН СССР. Он начал её изучение, составление геологической карты, сбор минералов и определение запасов железных руд ещё в 1911 и продолжал эту работу до начала строительства завода и города Магнитогорска. Ему помогали И. А. Паукер, Е. А. Воронков, Е. Е. Гуткина. Итогом этой работы стали трёхтомная монография "Гора Магнитная и её месторождения железных руд" и книга, выпущенная Заварицким и Гуткиной в 1930 "Результаты разведок на горе Магнитной, проведённых в 1926-1928 годах. Геологические основания проекта Магнитогорского завода". В 20-е годы Заварицкий неоднократно выступал о целесообразности строительства металлургического завода у горы Магнитной.
    Итогом титанической работы многих учёных и энтузиастов на протяжении двух веков стал город Магнитогорск с его мощным промышленным потенциалом и влюбленными в свой край людьми.
    Много ещё событий произошло и остаётся в тени на земле, ставшей родной для тех, кто построил здесь город и заводы, кто освоил степи и выращивает на этих полях хлеб насущный.
    Всем нам интересно знать, что же происходило на этой земле до нас. И чем глубже удаётся заглянуть в историю, тем интереснее становится посмотреть вокруг себя.


    Часть I. ДАВНЫМ-ДАВНО


    Там, где нынче степь

    Жизнь на Земле существует давно, никому не ведомо - сколько. Цивилизации зарождались, развивались, достигали какого-то, доступного им расцвета, деградировали, дробились, исчезали, переходили в другие, завоёвывались ими и растворялись в них. Или сами завоёвывали других и по каким-то причинам оказывались ассимилированными среди завоёванных, оказавшихся менее воинственными, но более жизнестойкими. Всё течёт, перемешивается и изменяется на этой земле. И водные, и воздушные потоки, и, даже, почвы. А уж людским сообществам, как только не приходилось бороться за своё существование. Их гнали с места на место то ледники, то засухи, то воинственные соседи, то добровольное желание найти себе землю обетованную...

    * * *

    Это племя ариев перекочевало вдоль могучего горного хребта Ур, покрытого ещё местами остатками могучего когда-то ледника, из краёв, ставших вдруг слишком холодными, в этот обширный, лесистый тогда, край, с более тёплым климатом. У племени было много обычаев, позволявших ему сохранять свою численность и, даже, увеличивать её. Сохранятся, и процветать им удавалось, несмотря на общую продолжительность жизни в три десятка зим. Что касается воинов и охотников, то им зачастую и двух десятков не отмерялось. Всё это было характерно и для соседних племён этого народа, отличавшихся некоторыми чертами лица, диалектами немногословных тогда языков.
    Когда Бэру исполнилось десять и ещё пять зим, совет старейшин, испытавший его на мужественность, проверив его физическую силу и мужскую зрелость, позволил ему назвать свою избранницу, возраст которой мог быть на две зимы меньше, если жрицы любви давали ей на то добро. Избранница могла быть и значительно старше, если она была свободна и не принадлежала в это время другому мужчине, который, если он до этого у неё был, но погиб или если он и был жив, но у неё от него не произошло оплодотворения в течение двух лун.
    Юный Бэр уже давно испытывал влечение к ещё более юной Беле, поглядывавшей на него ласковыми глазами и задерживавшей свой взгляд на его прекрасных глазах, широких плечах и узких бёдрах, обтянутых тонкой кожей набедренного одеяния. Бэру же в ней нравилось всё, от вздёрнутого носика до стройненьких ножек. Он замирал в камышах у речки и томился желанием заключить её в своих объятиях пока она в компании с сёстрами и подружками, не особенно стеснявшимися своей обнажённости, но уединявшимися от явных зрителей, купалась и нежилась под солнышком на противоположном бережку.
    Однажды, купаясь в своём излюбленном месте, тоже полностью обнажённым, плавая на спине, он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Не делая резких движений, чтобы не спугнуть и не спровоцировать следящего за ним возможно зверя или врага, подкравшегося совсем близко, чтобы пленить, Бэр быстро повёл вокруг себя взглядом. Ничего не заметив, он плавно перевернулся на живот, опустил ноги на дно неглубокой здесь речки и плескаясь стал внимательно оглядывать прибрежные кустарники. Вдруг за одним из кустов на ближнем возвышении он увидел русую голову, качнувшуюся слегка, чтобы укрыться. Этого мгновения ему хватило, чтобы узнать головку Белы, следившей за ним, изучавшей его, как он её, в самом откровенном виде.
    Не боясь и не стесняясь за свои юношеские качества, желая подыграть своей возлюбленной, он не подал вида, что заметил её, подплыл к травянистому берегу невдалеке от прячущейся Белы, вышел из воды, отряхнулся от неё и стал сушиться в лучах тёплого солнышка, подставляя под них то спину, то грудь. Сердце колотилось в нём, как у галопирующего рысака, волнение передавалось всему телу. Вдруг, когда он повернулся в её сторону и увидел счастливые расширившиеся в восторге глаза, устремлённые на него, её, забывшую скрыться за куст, его плоть взбунтовалась и позвала к ней. Он медленно, дрожа всем существом, пошёл в её сторону, чувствуя всё больший прилив крови....
    Она не двинулась с места, заворожённая тем, что открылось её глазам....
    Подойдя вплотную, он положил свою ладонь на её плечико, второй ладонью провёл по её шее и стал нежно гладить ей спинку. Прижавшись к нему, она тоже дрожала всем телом, не смея прикоснуться к нему руками.
    Так, ласкаясь, они простояли долго, пока истома и какое-то облегчение не настигло обоих.
    - Сейчас нельзя, - прошептала она, прильнув к нему всем своим тельцем и потираясь носиком о его щёку.
    - Да, надо пойти в Храм любви, - задыхаясь, проговорил он срывающимся голосом, трогая кончиком языка мочку её ушка.
    - Я согласна, я буду готова к этому через две ночи.
    - Почему не сегодня? - удивился разочарованно он.
    - Жрица любви посчитала мои дни и сказала, когда можно будет пойти в храм, если будет с кем, не осквернив его.
    Бэр слегка отпрянул от Белы:
    - Как ты можешь осквернить кого-то, такая милая и хорошая? Мне жрецы позволили это хоть сейчас при появлении избранницы и желания. Я готов.
    - Я это знаю и вижу по тебе, - покраснев, смущаясь, произнесла она. - Ты прекрасен, как степной скакун, когда он влюблён. Ты мне очень нравишься. Я хочу тебя любить. Но сегодня ещё нельзя. Это женские дела, есть дни, когда о любви нельзя даже думать. Эти дни у меня заканчиваются, а через две ночи мы сможем объявить о своём желании. Если ты не передумаешь.
    - Я не передумаю!
    Они тихонько разошлись, спустились к речке в разных местах и смыли со своих лиц и тел жар чувств.
    Через две ночи и два дня, показавшиеся Бэру вечностью, он, подготовив родных, собрав необходимые пожитки в рундучок, покинул своё жилище и отправился в другой конец городища, где жила Бела. Ждать пришлось недолго. Бела тоже была готова к ответственному шагу в своей жизни, которая представлялась ей бесконечным счастьем в объятиях своего богатыря.
    Взявшись за руки, молодые направились на совет старейшин, на котором присутствовали жрецы и престарелые родители обоих. Родителям посчастливилось жить в относительно благополучное и мирное время и дожить до преклонных для своей эпохи лет, им уже перевалило за три десятка зим.
    Жрецы произнесли слова о том, что оба готовы отправиться в дорогу любви и размножения. Родители высказали своё согласие, хотя в те времена этого и не требовалось, всё решали сами влюблённые и жрецы, следившие за здоровьем племени. Главный из старейшин сказал напутственные слова и пожелал успеха. Молодые жрец и жрица, выделенные им в помощь, повели возлюбленных в гору к Храму любви, в котором им предстояло провести почти две луны.

    * * *

    Войдя в Храм, жрецы посадили молодых у полукруглой стены напротив ложа любви, и стали объяснять им их обязанности в продолжение того времени, что им предстоит здесь прожить наедине. Между ними и ложем жарко пылал костер, поэтому всё, что происходило на той стороне молодожёнам сквозь пелену жаркого воздуха виделось нечётко, а передвинуться они не смели.
    - Ваше главное дело здесь - зачать потомство. Вы можете гулять по этой горе только вместе, спускаться с неё только по тому крутому спуску, что ведёт к речной заводи Любви, где вы обязаны каждый день купаться. Пищу вам будем приносить мы. Костёр в храме вы должны поддерживать сами, собирая для него дрова в лесу на склоне горы. Воду будете приносить из речки, набирая её из заводи до своего купания. Если что-то будет непонятно, спросите нас.
    - А теперь вам надлежит провести первую близость в нашем присутствии и с нашей помощью, - произнёс жрец, - как это делается, мы вам сейчас покажем и объясним, хоть вы возможно не раз это видели и у людей и у животных, но наша задача научить вас делать это правильно.
    Жрец и жрица на глазах из чопорных служителей культа превратились в пылких любовников, продемонстрировав несколько приёмов возбуждения и способов зачатия.
    Молодые жадно наблюдали за происходящим и, сгорая желанием самим последовать примеру своих учителей, вынуждены были терпеливо ждать.
    Закончив свой показ, комментируя все свои действия, жрецы помылись у входа, также продолжая всё объяснять немногословно, но доходчиво, оделись и встали у ложа.
    Молодые, сняв с себя все одежды, приблизились друг к другу и стали пробовать всё то, что им только что продемонстрировали.
    - Не спеши, - подбодрил Бэра жрец, - все, что я делал, ты сейчас с первого раза не успеешь сделать. Ты слишком разогрет. Это нормально. Постарайся хотя бы войти и оставить первое семя. В другой раз, уже без нас испытаете и другие приёмы.
    Жрица подошла к Беле, успокаивающе и поощрительно погладила её по ноге и помогла ей встретить возлюбленного.
    Первая попытка оказалась непродолжительной, Бела не успела понять, что произошло, её только пронизала резкая боль, будто она ожглась огнём свечи, и ощутила сильные толчки и пульсацию проистекающую от Бэра, который вскоре затих, придавив её к ложу своим негрузным, но сильным телом. Он тоже мало что понял и почувствовал только облегчение.
    Бэр не знал, что делать дальше, он понял, что причинил своей возлюбленной только боль и не успел её загладить другими чувствами и эмоциями. Ему уже ничего в этот момент не хотелось, только побыстрее одеться и уединиться. Он ласково, заглаживая свою мнимую вину, поцеловал Белу возле ушка и слизнул скатившуюся из её глаза солёную слезинку.
    Жрец и жрица улыбались.
    - Всё хорошо, - успокоили они молодых, - у всех так бывает в первый раз. Вы мало чего успели. Сейчас помойтесь, отдохните и повторите всё столько раз, сколько сможете. Потом поспите, и снова продолжайте свою работу. Это для вас в первую луну - главное. Много гуляйте и хорошо ешьте. Если зачатие пройдёт успешно, переселитесь в жилище Бэра или Белы, как решат старейшины и родители, и будете жить вместе до конца дней, растить детей и выполнять остальные свои обязанности. Если зачатие не произойдёт, то вернетесь, каждый в своё жилище и через зиму будете искать себе новую пару. Тот, кто со второй и третьей парой не имеет потомства, идёт готовиться в жрецы любви. Но такое бывает редко.
    Объяснив всё жрецы любви покинули молодых, оставив их наедине, а те, помывшись, не одеваясь сели рядышком и стали любоваться друг другом, говорить ласковые слова, нежно прикасаясь друг к другу, подражая жрецам и находя что-то своё.
    - Давай, моя берёзка, любить друг друга всегда, не расставаться, что бы ни произошло, - говорил он.
    - А вдруг не зачнём дитя, - засомневалась она.
    - Обязательно зачнём, - уверенно произнёс он, приближаясь к ней, почувствовав новый прилив сил и желания.
    Вторая попытка оказалась для Белы радостным откровением. Продолжительность близости оказалась такой долгой, что она прочувствовала все её радости.
    У неё вдруг закружилась голова, и она погрузилась в томную сладость забытья. Бэр тискал её нежное тельце своими ласковыми руками, прикасаясь к самым чувственным местам, помогая рукам губами, прижимая Белу к ложу всей силой своих бёдер. Она пыталась сдерживать свои чувства, но, наконец, не выдержав, застонала, распалив его ещё больше. От избытка чувств она рухнула в беспамятство. Бэр испугался и, не отрываясь от неё, спеша завершить момент блаженства, стал целовать её глаза, уши, щёки и добрался до губ. Бела очнулась. Пока Бэр бился в самозабвенном изнеможении, она успела ещё раз ощутить волну нахлынувшей на неё неповторимой неги.
    Потом они долго лежали глубоко, как запыхавшиеся бегуны, дыша.
    Успокоившись, они стали опять смотреть друг на друга повлажневшими глазами, подёрнутыми туманом взглядами. Они познали любовь и друг друга и мысли о возможной неудаче и невзгодах исчезли из их голов.

    * * *

    Время, отведённое им, пролетело быстро. Они и не заметили его течения, пребывая от счастья как в забытьи. Целыми днями они бродили, взявшись за руки по склонам горы покрытым густой травой. В нижней части склонов, и подножия горы рос берёзовый лес. Такой же лес стоял по берегам речки. И только в одном месте у плёса имелась небольшая лужайка, покрытая нежной травкой. Здесь была купальня для молодожёнов, здесь же рядом с лужайкой выступал из воды плоский камень, с которого удобно было удить рыбу.
    Спустившись к речке после очередной близости, молодые снимали с себя те немногие одеяния, что на них были, Бэр брал Белу на руки и осторожно нёс её на середину плёса.
    Здесь вода доходила ему до груди, а Белу покрывала с плечами. Он отпускал её ноги на дно и, поддерживая под мышками, приседал, скрываясь под воду. Открыв под водой глаза, они смотрели друг на друга, на рыбок, плавающих вокруг.
    Воздух раньше заканчивался у Белы, она выскакивала и тяжело дыша, ожидала, когда появится над водой голова Бэра. А он, шалун, опускался ещё ниже и вдруг прижимался лицом к низу её живота, держа её ладошками за ягодицы. Она взвизгивала, начинала извиваться. Он, наглотавшись воды, со смехом тоже выскакивал на поверхность.
    Они начинали плескаться, распугивая рыбёшек, помогая друг другу, растирали плечи, спины, животы и другие части тела. Накупавшись, они выбирались на лужайку и продолжали ласкать друг друга, валяться по травке, подставляясь солнцу и ласковому ветерку.
    Накинув на себя одежды, Бэр с Белой поднимались в гору каждый раз по новому маршруту, собирая сухие сучья и ветки.
    Войдя в свою любовную обитель, они первым делом подкладывали немного дров в костёр. Несмотря на то, что стояла тёплая летняя погода, этот костёр не должен был затухать никогда, чтобы не затухала их любовь и та новая жизнь, которую они своими стараниями раздували в Беле.
    Надо заметить, что в стране ариев не только в храмах, но и в городищах, и в жилищах огонь поддерживался постоянно. Огню они поклонялись, а дым спасал их от насекомых.
    Перекусив тем, что им принесли во время их прогулки и купания жрецы, они с радостью бросились в объятия друг друга. Им снова и снова хотелось ощущать себя и партнёра, переживать восторг соединения в любовных объятиях, в единое существо.
    Каждый раз они старались для разнообразия и развлечения придумывать всё новые ласки. Бэр то начинал покусывать сосочки её небольших грудей, то водить по ним языком, то начинал целовать её живот и бёдра, то щекотал спину и поясницу, то похлопывал её ладошками по ягодицам и икрам ног, уложив её перед собой на ложе или к себе на колени животом вниз. Устав, он иногда сам ложился на спину и позволял Беле шалить с его мускулистым, молодым, но сильным телом. Потом сажал её себе на живот лицом к себе и нежно поглаживал её плечики, грудки, живот, бока. Она блаженно закрывала глаза, принимая любые ласки. Насладившись, она отвечала ему тем же или придумывала что-то своё, особенное.
    Все ласки заканчивались обоюдным возбуждением, сладострастным слиянием их существ и полным изнеможением.
    Несмотря на хорошее питание, которым снабжали их через жрецов родные, и положенное им на этот период от племени, они заметно похудели, под глазами обозначились тени. Да, сладкая, но трудная это работа, - создать новое себе подобное существо. Особенно - первое.
    Они иногда перед купанием и после него шли по вытянувшейся с севера на юг каменистой гряде от своего пристанища в другой её конец, где на склоне имелась ягодная полянка и начинала созревать клубника, ибо наступил её сезон. Ягоды, как и другие дары природы, подкрепляли их силы.
    Ближе к Храму имелись на склоне заросли вишнёвых кустиков, но их ягоды были ещё белые и только отдельные из них начинали менять окраску на бочках.
    За время пребывания на горе они собрали и высушили огромный ворох грибов. Они нанизывали их на длинные камышовые стебли и развешивали на сквозняке или раскладывали прямо на кустиках, растущих среди камней ближе к вершине. Здесь грибы высыхали очень быстро. Рыбы им удалось поймать и высушить значительно меньше, чем грибов, но и этого лакомства у них уже образовался некоторый запас.
    Грибы они будут варить, когда придут домой, а так же зимой, когда они и насытят и напомнят об этом приятном времени в их жизни, а рыбу они ели уже и здесь.
    На склоне росли всевозможные травы, некоторые из них Бела собирала и сушила в помещении, наполняя его приятным, дурманящим ароматом. Особенно им обоим нравилась одна душистая травка, которая росла на одном из склонов небольшими кустиками, дух от которой сразу же ощущался, как только приблизишься шагов на двадцать. Этот аромат становился сильнее во время распускания на кустиках голубеньких цветочков. Собрав охапку этой травы с мелкими продолговатыми листочками, Бела обеспечила себя душистым напитком, бодрящим и помогающим при простудах, на целую зиму.
    Мама научила Белу собирать травки так, чтобы в месте сбора обязательно оставалось не меньше половины растений для тех, кто придёт позже и для размножения. Поэтому и наши дни через четыре с лишним тысячи лет на том месте растут и душистый чабрец, и другие травы.

    В установленный день жрица пришла осмотреть Белу, никаких признаков месячных не было.
    - Всё хорошо, - сказала она, - теперь я буду приходить каждый день, если всё останется так же, пойдёте домой, а через девять лун позовёте меня принимать первенца.
    Жрица, улыбаясь, потрепала Белу по щеке, а, подойдя к Бэру, шаловливо оглядела его, как бы ещё раз оценивая. Это задело Белу, у неё появилось неприятное чувство, названия которому она не знала.

    * * *

    Бэр скоро стал хорошим воином. Облачившись в кожаные одежды, надев доспехи и пристегнув к поясу орудия битвы, он выходил за ворота внутреннего круга укреплений, пересекал средний круг, где жили ремесленники, и выходил во внешний круг, где были конюшни и дворы для прочей живности, кормившей население городища.
    Воины делились на пеших, которые в основном выполняли караульные обязанности на крепостных стенах; конных, гарцевавших верхом; и лучников, ездивших в специальных одноколках - двухколёсных повозках, запряжённых двумя лошадьми. Лучники сами управляли скакунами, стоя, упершись в приспособленные упоры и стреляя из луков или метая дротики и копья, запас которых имелся в изобилии в каждой повозке.
    Лучниками становились самые искусные воины, прошедшие все другие стадии подготовки, показавшие себя и в бдительной караульной службе и мастерскими наездниками, копьеметателями. Состязания в боевом умении между воинами проводились каждую луну и зимой и летом.
    После рождения сына и окончания периода вскармливания, Бела присоединилась к Бэру. Она тоже была из касты воинов. Женщины в те далёкие времена зачастую выполняли те же обязанности, что и их мужчины, тоже были и воинами, помогали своим мужьям в их ратных делах, отрываясь от этого занятия только в период беременности и вскармливания очередного ребёнка.
    Она проходила вместе с ним все этапы воинской подготовки, участвовала в походах и стычках, имела на теле отметины от вражеских стрел. Умела она орудовать и мечом, но в бою ей приходилось больше стрелять из лука и метать дротики. А стрелком и метателем она было метким, за что Бэр, как её непосредственный командир, щедро поощрял её, как перед линией воинов, так и уединившись, осыпая нежными поцелуями.
    Больших войн за последний десяток зим арии ни с кем не вели. Сами они, не меняя своего места жительства, ни чьих земель не завоёвывали, соседи тоже не решались нападать на такое мощное племя, имеющее столь мощную и мобильную военную силу. Но на окраинных землях нет-нет, да появлялись небольшие воинственные племена, не ведущие осёдлого образа жизни, а кочующие по огромным просторам в поисках поживы и лучших пастбищ для своего скота.
    Впереди такого кочевья шла воинская группа разведчиков, изучавшая маршрут движения, его безопасность для основного табора.
    Вот такие группы временами подходили к городищам, расположенным на окраине страны ариев. Бывало, - проникали и в её глубь. Иногда они не успевали дойти до самого городища, а натыкались на окраинные хутора или селища животноводов и пахарей, которые не всегда имели вооружённую охрану. Если кому-то из подвергшихся нападению удавалось вырваться и сообщить в городище о постигшей их беде, то на выручку высылался сильный отряд конной и колесничной стражи.
    Не всегда удавалось догнать грабителей и выручить уведённых в плен соплеменников и отбить угнанный скот и унесённое имущество.
    Бэру со своей сотней тоже приходилось порой догонять пришедших с восточной или южной стороны орав.
    Бой разворачивался в зависимости от численности и боеспособности противника. Но чаще отходящую группу нагоняли, обстреливали из луков, стараясь в первую очередь поразить вооружённых мужчин. Потом окружали и вынуждали к сдаче. Отбив своих, и взяв добычу, людей обычно отпускали, но некоторые сами просили взять их к себе, под свою защиту. Таких селили на окраинах своих территорий и поручали полевые работы или уход за животными, к чему бывшие кочевники были более способны.
    На некоторых окраинах жили потомки тех, кто селился здесь ещё до прихода сюда ариев. Существовали такие селения и по берегам рек, ограничивавших территорию страны. Некоторые из них строили себе жилища в виде землянок, но были и такие, что жили в пещерах, в которых прятались ещё древнейшие люди или звери.
    Бэр во время одного своего похода обследовал такое поселение, побывал в древней пещере, один из отсеков которой оказался заваленным костями неведомых зверей, а на стенах были обнаружены изображения таких существ, каких не приходилось видеть никому из современников Бэра. Видимо этим рисункам было слишком много зим. Может быть, они существовали ещё задолго до нашествия ледников, уничтоживших всю существовавшую здесь живность.

    * * *

    В те далёкие времена существовало два основных сезона: зима и лето, и два промежуточных: осень и весна. Эти промежуточные сезоны отличались от нынешних своей скоротечностью - менее одной луны. Зима заканчивалась резко наступлением настоящего летнего тепла. Снега таяли дружно, половодье всегда было большим, смывая всё, что можно унести большой водой. Поэтому с первым теплом все укрывались в городище за высокими стенами, плотно затворяясь массивными воротами собранными из брёвен, подогнанных одно к другим. Эти ворота должны были уберечь жителей и от большой воды и от штурма вражеской военной силы.
    В половодье в городище на короткое время по впускному каналу направлялся поток воды, достаточный для того, чтобы вымыть из него все скопившиеся нечистоты. Делалось это уже ближе к завершению большой воды, когда всё оттаивало и не оставалось опасности затопления городища. Поток, пройдя по всем канавам, захватив в свой водоворот всё предназначенное для этого, вырывался с противоположной, более низкой стороны через отводной канал. Дно отводного канала имело ряд приямков и валиков, перекатываясь через которые поток воды оставлял тяжёлый мусор, который потом, когда подсыхало, вычищали. Этим речка предохранялась от того, что в неё не должно было попадать.
    Народ Ар, селившийся здесь, состоял из множества дружественных племён и родов, занимавших одно или несколько городищ и неукреплённых полевых селений - хуторов. Большой совет племён решал вопросы войны и мира с соседними народами, бывшими в то время тоже немногочисленными и селившимися на большом удалении друг от друга.
    В стране народа Ар городища отстояли друг от друга на расстоянии дневного перехода. Эти пространства использовались для пастьбы скота и сбора даров природы. Люди и сами выращивали некоторые овощи и злаки для пропитания и прокорма скота. Земледельцы возделывали поля вблизи городищ и селищ в долинах речек, удобренных в весеннее половодье множеством наносной органики. Урожаи на полях оказывались значительно выше дикорастущих. Короб ячменя собирался во время сбора урожая в поле в два десятка раз быстрее, чем на полянах и лесных опушках, где он произрастал по воле случая. Но всё же основу пропитания составляли дикорастущие дары природы, и они очень быстро истощались, и гнали людей на новые, никем не заселённые места.
    Грибы и ягоды собирались во множестве, сушились и укладывались под потолками жилищ на устроенные там палати в огромных количествах. Сборщиков, значительно удалявшихся от городища, охраняли воины, сопровождавшие их до места сбора и опекавшие их там. Эта предосторожность считалась необходимой, она ограждала сборщиков от людей, могущих ограбить или увести в плен, а то и убить, и от диких зверей, в изобилии бродивших по здешним лесам.
    Воины сами устраивали невдалеке от своих подопечных засады и подкарауливали добычу. Иной раз из леса возвращались не только с ягодами, орехами и грибами, но и с тушами медведя, кабана, оленя или другого зверя, шкура которого доставалась удачливому воину, а мясо - всем членам общины.

    * * *

    Зима здесь наступала ещё резче, чем лето. Налетал холодный ветер, приносил мороз, вода и растения замерзали в течение двух ночей, выпадал снег и от летнего тепла оставались одни воспоминания и запахи исходящие от припасов.
    Городище было завалено припасёнными за лето дровами. Леса не успевали восстанавливаться. После прихода сюда сменилось только три поколения, не прошло и ста зим, а леса поблизости стали уже очень редкими, и зверя стало значительно меньше. Правда, пастбищ с травами и ягодников стало больше, но они постоянно вытравлялись и вытаптывались скотом. И за топливом приходилось забираться всё дальше.
    Очередная зима наступила резко, заготовленных запасов продовольствия на предстоящую долгую зиму могло не хватить. Военный совет и совет старейшин постановили, с установлением постоянного снежного покрова, военному отряду под предводительством Бэра отправиться в поход за добычей к далеким горам Ур и к берегам реки Ра. Если там не найдётся на кого напасть, то хотя бы охота должна принести удачу.
    Городища в стране народа Ар отстояли один от другого на таком расстоянии, чтобы пешее войско по прямому пути могло пройти его за один день. Конные за день проходили до третьего городища, если не было необходимости задерживаться у соседей.
    По пути имелись зимовья и летовья, где можно было остановиться в пути для отдыха, укрыться от непогоды. Их использовали заготовщики грибов и ягод для ночлега. Кое-где, в долинах рек, при огородах имелись небольшие поселения для земледельцев и пастухов.

    * * *

    Дойдя до реки носившей название Яй, где находились последние на западной окраине страны, поселения, войско, увеличившееся по пути за счёт присоединившихся отрядов из других городищ, насчитывало уже сотни конников и лучников. Повозки лучников зимой продвигались труднее, чем летом, но пара сильных лошадей без особого труда преодолевала снежные заносы, особенно, пока на них не было поклажи, добычи.
    Реку уже сковало льдом. По берегам во многих местах выступали скалы. Некоторые из них высоко уходили в небо отвесными столбами, не срезанными Великим Ледником, который надвигался когда-то на континент из студёного края, откуда пришлось уйти далёким предкам людей.
    Теперь остатки ледника покрывали только высокогорья горной страны, отделявшей восточную долину от западной. Ледник, разрушаясь, иногда начинал сползать с гор в долину. Его дыхание с каждым годом, особенно зимой, ощущалось в ближних к нему городищах всё явственнее, и старейшины поговаривали, что следующему поколению ариев очевидно придётся сниматься и уходить дальше на тёплый юг, возможно до самых тёплых морей. Но та дорога пока страшила не меньше ледника. Там были, где степи, где пески, через которые возможно предстоит проходить или обходить их с востока через дремучие леса. На западе, за горами Ур ледник сползает ещё быстрее, и река Ра скоро может оказаться в его плену.
    Старейшины всё же надеялись, что Великие Льды скоро остановятся, и солнышко окончательно растопит их, пополняя их водами реки, озёра и далёкие моря.
    Отряд, снаряженный в предгорья Ур и на реку Яй, дошёл до верховьев реки Ра - реки Солнца, которая, пробиваясь через ледники и горы, уходила на ту сторону. Охотники нигде не встретили чужих людей, но привезли из похода много туш диких зверей.

    * * *

    Прошлым летом старейшины снарядили отряд на север навстречу леднику в те края, где по преданию жили их предки. Выехав в начале лета, отряд вернулся перед самой зимой. Воины рассказали, что до середины лета ледник ещё надвигается, срезая на своём пути деревья, камни, сталкивая всё это в низкие места. Потом он вроде бы останавливается, солнце растопляет его переднюю кромку у самой земли. Но если присмотреться, то видно, что он всё же движется. Понаблюдав за поведением ледника в течение двух лун, воины пустились в обратный путь, и доложили старейшинам и жрецам о поведении ледника и скорости его продвижения.
    Жрецы принялись за расчёты. К середине зимы они сообщили старейшинам, что при нынешней скорости движения Великие Льды, если они не будут таять, достигнут теперешней территории страны Ар через две сотни зим. Из этого следует, что сниматься придётся не позднее чем через сотню зим. А до этого надо тщательно разведать пути отхода и, возможно, сниматься не всем враз, а одному городищу за другим, начиная с более северных, куда ледник может придти значительно раньше.
    Но всё же, в отношении нашествия льдов существовали разные мнения даже среди жрецов, так как они постоянно таяли и, возможно, когда-то растают полностью. Ведь, по преданиям, когда-то эти льды покрывали всю северную землю, а люди и звери вынуждены были уйти от него к самым южным морям. Потом на юге начался потоп, и всё живое двинулось навстречу леднику и не обнаружило его, он растаял, оставив, уходящие в небо глыбы только в высокогорьях. Теперь и эти льды хоть и беспокоят, но не так страшат.
    Больше беспокойства жрецам и старейшинам внушает опустошение территории, на которой они так счастливо живут. Леса они используют для строительства жилищ и укреплений. Особенно много леса уходит на топливо. Немало дров сжигается и в ритуальных кострах, горящих в Храмах Любви и Здоровья, не угасая круглый год. Горит такой костёр и в центре городища. Эти костры - дань почитания главному божеству Богу Огня. Огонь во всех этих кострах поддерживают приставленные к ним жрецы.
    Пастбищ также с каждым годом всё больше не хватает. Скот приходится перегонять на межевые участки, граничащие с землями соседних городищ. Там они теперь находятся всё лето под усиленной охраной. Там же живут и скотники с доярками. Молоко ежедневно привозят в городища на конных повозках.
    Собравшись на большой совет, старейшины долго думали, как им прокормить своё растущее население в дальнейшем.
    Для начала решили перенести некоторые менее значительные городища за границу их обитания на восток и юг, освободив их земли в пользу соседей, а в будущем, возможно, придётся сниматься с насиженных мест всем народом. Решили периодически посылать разведчиков в поисках новых земель способных прокормить ариев. И чтобы те земли не были заселены другими более многочисленными народами.
    Снимаясь, некоторые племена народа Ар уходили так далеко, что теряли связь со своими родичами. Одни из них направлялись на юго-восток, делая остановки только на зиму, а с началом лета двигались дальше в поисках более благодатных земель. Продвигаясь, всё дальше на юг, они находили климат всё более благоприятным для жизни.
    То же самое происходило и с теми, кто взял направление на юго-запад вдоль реки Яй.
    Перед уходом весь род выходил из городища, прихватив всё, что могло послужить в дальнейшей жизни. Городище со всех сторон поджигалось. Народ наблюдал за работой огня до его последнего языка. Жрецы исполняли ритуалы поклонения Огню. Все молили богов о лучшей участи для себя, своих детей и всего рода в будущем. Огонь должен был помочь своим почитателям.
    Жрецы, как всегда, возглавляли и направляли ритуал поклонения богам и, особенно, Богу Огня. Они поджигали храмы, в которых до этого совершали все родовые обряды.

    * * *

    Племя Кезов, к которому принадлежал Бэр, оставалось ещё долго на старом месте. Территория вокруг их городища была ещё не настолько опустошена, как вокруг некоторых других, где уже не хватало дров для очагов и жертвенных костров и травы для скота, особенно для заготовки сена. Здесь старейшины издавна установили порядок, по которому леса не опустошались полностью, вырубались только старые деревья, а молодняк строго охранялся. Скот разрешалось пасти только на тех лугах, которые в прошлые два лета отдыхали, и где только косили сено на зиму. Даже водопой для скота определяли только в отведённых для этого местах.
    Кезы проживут здесь ещё три поколения и снимутся одними из последних.
    Бэра назначили начальником сотни воинов. Он отвечал за порядок на всей обширной территории рода. Каждые сутки он снаряжал небольшие отряды для объезда рубежей, охраны пастбищ, ватаг охотников и сборщиков даров природы.
    В некоторых местах, на дорогах устраивались заставы, где наряды воинов дежурили круглосуточно.
    Семейные дела у Бэра тоже складывались благополучно. У них с Белой родилось пятеро детей: две дочки - Снежа и Рега и трое сынов - Тор, Буй и Волф. Они росли весёлыми, смышлёными, радовали родителей своими успехами в изучении всех наук и ремёсел, которым их обучали жрецы.
    Бэр и Бела до сих пор сохранили нежность друг к другу и периодически вспоминали науку, приобретённую ими в храме любви и, уединившись, иногда предавались радостному чувству обладания друг другом.
    Зимой было трудно уединиться, и им приходилось дожидаться, пока всё семейство уснет, и никто из детей не подсмотрит за ними. Хотя помнили, как случайно или умышленно становились в детстве свидетелями любовных утех старших. Правда, в жилищах без окон светло было только в общей хоромине, где всегда горел костёр, а в спальных ячеях почти ничего не было видно.
    Зато летом они отъезжали на своих боевых конях подальше, в укромное место и располагались на бережку речки или озерка. Здесь они не стесняясь отдавались друг другу, нежились и ласкались до полного изнеможения.
    - Из нас с тобой получились бы неплохие жрец и жрица любви, - пошутил однажды Бэр, завершив ласкать Белу.
    - Что ты? - испуганно прижала она ему палец к губам, - тогда бы у нас не было детей. А так ты уже скоро станешь в шестой раз отцом, - добавила она, взяв его руку и приложив ладонь к своему животу.
    Он погладил её ладонями, поцеловал в губы, плечи и, опустившись перед нею на колени, осыпал поцелуями живот, принявший вновь его здоровое семя, чтобы выносить и произвести на свет его дитя.

    * * *

    Потомки Бэра и Белы из рода Кезов долго будут жить на земле. Они снимутся из страны Ар, что располагалась за горами Ур и рекой Яй, одними из последних, уйдут на далёкий юг к тёплым морям. Там они встретят некоторых своих сородичей. Новые поколения ариев, столь же дружно покинут и те жаркие края и отправятся на ещё более далёкий запад, основывая на разных землях свои государства. Через годы и века они снимались и вновь шли в неведомую даль. Одним из таких потомков был Германик, основавший государство на северных берегах Эвксинского моря. Другие оказались на его южных берегах. Кто-то остался на далёком востоке. Кто-то забрался в северные лесные дебри.
    Каждое поколение Кезов будет иметь свою жизнь, более или менее счастливую и достойную, но всегда они бережно относились к своим сородичам, детям и окружающей природе. Везде, где они жили, они старались возвращать природе больше, чем брали от неё сами.


    Минбаши Тамерлана

    Конец ХIV века. В подлунном мире происходили события, которые ужаснут потомков, читающих о войнах, насилиях, нравах людей, живших в различных частях Земли в то время.
    Тогдашнему человеку были известны не все закоулки планеты. Изолированно проживали индейцы северной и южной Америк, не известных ещё европейцам, африканцам и азиатам. Нетронутыми цивилизацией лежали Австралия и Океания, а также многие малые и огромные территории девственными островами, лежавшие внутри и на окраинах освоенных континентов.
    Бурлили страсти вокруг Средиземного моря, где образовались в незапамятные времена многие царства и государства, периодически воюющие между собой и меняющие свои границы, и подвластные территории.
    Эти государства направляли своё внимание то на север, то на восток, то на запад.
    Не менее яростные и кровавые события разыгрывались в центре Азии, где бывали то Александр Македонский, то Чингисхан, то другие - большие или меньшие разорители мирной, спокойной жизни.
    Жёсткие нравы установились при хромоногом Тимуре - Тамерлане, ходившем со своими полчищами на запад вдоль каспийских и черноморских берегов, до Малой Азии, разрушая всё на своём пути, забирая там накопленные многими поколениями людей богатства, пленя трудоспособных мужчин и женщин, превращая их в своих рабов. Женщины нередко становились жёнами воинов, иногда не первыми и не единственными, часто - наложницами, пополняя гаремы влиятельных ханов, баев и других важных особ.
    Пленённые воины нередко увеличивали поредевшее войско завоевателей. Это было нормой для тех далёких времён. Предшественники Тамерлана, монгольские ханы, вели за собой войско, составленное из представителей всех завоёванных народов. Выходцев из далёкой Монголии в этом войске была ли, в конечном итоге, хотя бы двадцатая часть? Кто сейчас скажет точно.
    Вернувшись с цветущих берегов Средиземного моря, Тимур привёл с собой отличных воинов, рослых и умелых, некоторые из которых имели непривычно белый цвет кожи, белые и рыжие волосы. Они были выходцами из ещё более далёкой центральной и северной Европы, пришли в Азию рыцарями и уже успели послужить не одному господину.
    Тамерлан, испытав в бою и на турнирах своих новых воинов, определил их дальнейшую судьбу. Одного из них, Шильдбергера, пленённого в бою за прекрасный Дамаск, он назначил сначала унбаши - десятником, юзбаши - сотником, а потом и минбаши - тысяцким.
    Иоганнес Шильдбергер со временем стал доверенным лицом Тамерлана, уверившегося в его честности и поручавшего ему многие важные дела, посылая его во главе своих туменов завоёвывать или усмирять соседей.
    Вот и теперь Железный Хромец решил поставить на место своего союзника, возглавляющего Орду раскинувшуюся на реках Яик и Волга, от северных рек Обь и Иртыш до далёкого Днепра и прилегающих огромных просторах степей, лесов и гор.
    В Самарканде начало лета. Сады уже отцвели, на деревьях наливаются плоды. Земля потрескалась, иссушенная знойным солнцем. Зеравшан, пока ещё полноводный, несёт свои мутные потоки в великую Амударью, давая влагу садам, бахчам и рисовым чекам на обширном пространстве.
    Воду из реки отводят во все стороны по широким и узким арыкам. Некоторые арыки, обогнув орошаемые площади, снова соединяются с главным руслом, другие заканчиваются, разбежавшись узенькими струйками по обрабатываемым участкам дехкан, уходя в бесплодный песок.
    Сухой, пыльный воздух стоит над Самаркандом уже которую неделю, охлаждаясь к утру и вновь накаляясь к полудню. Всё живое прячется в тень, только ребятишки бегают по щиколотки в пыли чёрные от загара и въевшейся в кожу копоти от очагов, на которых женщины кипятят воду для чая и варят плов или шурпу.
    В ханском дворце прохладно. Здесь нет недостатка в воде и тенистых комнатах, в саду раскинулись шатры, под которыми гуляют сквозняки даже в самую тихую погоду. Но и здесь скоро, к середине лета, будет трудно найти место спасающее от изнуряющей жары.
    Тимур вызвал к себе минбаши, решив послать его во главе полутумена на север, нагнать там страху на зависящих от него соседей, начавших забывать субординацию.
    - Жилберге,- обратился он к своему минбаши,- поручаю тебе совершить поход на север. Дойдёшь до земель Орды, пройдёшь по её краю, углубишься, где посчитаешь нужным, в глубь её пределов. Покараешь строптивых, помилуешь моим именем тех, кто выкажет покорность. По истечении второй луны вернёшься. Но так, чтобы это не было бегством. Вернись с честью и славой. В походе не обременяй себя лишним обозом, но табуны лошадей, особенно хороших, можешь забирать. Покорные стойбища оставляй с миром, строптивые - вырезай и сжигай.
    - Разреши вопрос, о, лучезарный.
    - Спрашивай.
    - Разреши воздвигнуть в твою честь башни в крайних точках нашего похода.
    - Для чего?
    - Чтобы дольше помнили и приходили поклоняться твоему имени.
    - Ну, эти ваши штучки, алеман, здешним людям тоже могут быть полезны. Мы строим мавзолеи там, где сами живём, и там, где хороним своих близких, а вы - просто так - на память! Это хорошо. Дозволяю.
    - Разреши, о Великий, выполнять твоё повеление.
    - Разрешаю.
    Шильдбергер приложил по старой привычке правую руку ко лбу, чётко повернулся и вышел из шатра.
    Тимур с удовольствием проводил своего полководца взглядом и пожалел, что не все его минбаши столь же удачливы и смелы.
    Этот европеец, хоть и коверкает слова, всегда говорит с достоинством и почтением одновременно. Не унижается и не заносится от похвал. С благодарностью принимает награды и не забывает хвалить других, стоящих ниже его. Многим из окружения Тамерлана не хватает чувства меры. Стоит их наградить или возвысить, они уже мнят себя, чуть ли ни равными повелителю, а чуть прикрикнешь на таких - они уже рассыпаются в прах, страшась ханского гнева.
    А этот Жилберге и похвалу, и критику воспринимает с достоинством, не юлит. Не лебезит сверх меры. Отвечает почтительно, не теряя головы.

    * * *

    Войско Тамерлана было всегда мобильным, его не приходилось долго готовить к походу. Шильдбергер только проверил, всё ли необходимое взято. Он провёл непривычный здесь смотр своему войску. Приказал построить всех и сам объехал строй, осмотрев у некоторых воинов амуницию и сделав свои замечания.
    Присутствовавшим минбаши и юзбаши он дал указания проверить так каждого десятника, а те пусть проверят каждого в своём десятке.
    Выход был назначен на завтра, а сегодня Тамерлан устроил пир для отправляющихся в поход военачальников. Достархан накрыли под шатром прямо в парке. Яркие факелы запалили сразу же, как солнце сверкнуло последним лучом.
    Вина и яства подносили и подносили смену за сменой. Тимур возлежал во главе достархана в ворохе перин и подушек. Рядом он усадил Жилберге, своего любимца и предводителя очередного похода. С другого бока расположился его летописец. Хан был щедр к своим приближённым, пока они не давали повода к раздражению, и жесток с провинившимся.
    Жёны хана и его приближённых гуляли в других шатрах, их было несколько группировок во главе с ханшами. Они тоже веселились, ожидая своих мужчин, гадая, кого из них сегодня предпочтут их многожённые благоверные.
    Когда хана сморило, возле него остались только те, кто тоже задремал да те, кому нельзя было покидать владыку. Жилберге встал и пошёл побродить по парку между деревьев да по бережку арыка. Он один знал, куда направляет свои стопы.
    В одном из укромных мест, где он обычно встречался со своей любовницей, младшей женой Тимура, он увидел условный знак - она уже была на месте. Давненько они не уединялись, и сегодняшнюю ночь нельзя было упустить. К тому же сегодня здесь каждый куст становился свидетелем амурных свиданий.
    Гизель была молода, и то, что ей было нужно от мужчины, она не получала от старого и уже немощного Тимура. Железный Хромец уже не мог исполнять свои супружеские обязанности и почти не обращал внимания на своих многочисленных жён, заведённых им, когда ещё был в силе. Он только разнимал иногда теперь их ссоры. Гизель поглядывала на других мужчин с неутолённой жадностью, но они шарахались от ханских жён, боясь навлечь на себя гнев Повелителя. И только немец Жилберге ходил по острию ножа - ублажал изредка, изголодавшуюся по мужским ласкам, молодку.
    - О, как я тебя ждала! - вырвалось из её уст, и она обвила его шею руками, и припала к его губам как к источнику, утоляющему невыносимую жажду. Он подхватил её, приподнял и понёс к ложу. Она, лёгкая, как пушинка вся обвилась вокруг его могучего стана, осыпая поцелуями. Он, дав ей натешиться, тоже покрыл её поцелуями и сильными, но нежными прикосновениями своих огромных ладоней.
    - А никого ты не ласкал так, после нашей последней встречи? - вдруг отпрянула она от него, решив вдруг поревновать его.
    - А что, - похохатывая, дразня её, спросил он, - разве нельзя мне, свободному мужчине иметь хотя бы двух-трёх женщин, как другим, имеющим табуны жен?
    - Ты о ком, о муже? - всхлипнула она.
    - Не обязательно. Назови мне хоть одного знакомого тебе мужчину, имеющего всего одну жену.
    - Не знаю. Но я хочу, чтобы ты был только моим!
    - Я твой. Вот он я. Бери всего без остатка. Спеши, а то завтра уеду я на две луны.
    - А тебя не убьют?
    - Нет. Я пока ещё пожить хочу. И привезти тебе свой подарок.
    - Какой?
    - Да себя. Что тебе ещё нужно? У тебя и так всё есть, только вот этого не хватает, - произнёс он игриво, взял её ладошку и стал ею гладить себя. - Ты лучше думай только об этом и пользуйся мной пока я здесь, пока я жив. А то ведь надолго оставлю тебя одну без подарка.
    Он мял её, похохатывая, гладил ей спину, живот, целовал в губы, добирался до груди. Они уже лежали на травке, подстелив под себя его плащ. Он вдруг опрокинулся на спину и усадил её себе верхом на живот. Она наклонилась, дотянулась до его губ и стала страстно целовать его лицо, подбородок, шею, медленно скользя вниз, пока не добралась губами до его волосатой груди.
    Он своими большими руками управлял её некрупным тельцем, устраивая её поудобнее на себе. При каждом движении она стонала так, что если бы поблизости оказался кто-то из их недоброжелателей, то их бы уже выдали.
    А им было, кого опасаться. Ещё совсем недавно Ёхан ублажал другую жену Тимура, его кичик-ханым - вторую по рангу в гареме, свою ровесницу. Она тоже была горяча, к тому же - опытна. Ух, какая любовница!
    Юная Гизель тоже была в любовной, если можно так сказать, связи с другим. Молодым и сильным отпрыском влиятельного рода, который надеялся заполучить полюбившуюся ему ханшу после кончины повелителя. А что это случится скоро, уже никто не сомневался. Но дальше поцелуев в укромных местечках у них дело так и не пошло. Кирим, узнав, что Гизель до сих пор девственница, боялся её трогать, чем, в конце концов, разочаровал замужнюю девушку. Она же не боялась потерять целомудрие и предстать, при подозрении на досмотр повитух. Она обратила своё внимание на любимца мужа, белобрысого немца, который очень быстро удовлетворил все её желания. Он тоже мало чего боялся, воин, рыцарь, отказавший поначалу на предложение Тимура служить ему и согласившийся на это лестное предложение только после естественной смерти своего прежнего хозяина шаха Баязета, с которым они вместе томились в плену у Владыки мира.
    Но вблизи были только его и её приближённые, зорко следившие за местностью. Некоторые при этом тоже миловались на лавочках, разбросанных под деревьями вдоль арыка, по всему саду.

    * * *

    Пройдя долгий путь от Самарканда до Яика, до его верховьев, воины Тимура остановились на отдых вдоль этой речки, несущей свои воды на юг среди берегов, то вздымающихся высоко над нею, то простирающихся ровными степями.
    На вершину горы Атач Шильдбергер поднялся в окружении свиты помощников и телохранителей. Он с удовольствием залюбовался раскинувшимися под ногами его лошадей пейзажами. Вдали виднелись горы покрытые лесами, до них стлались прекрасные пастбища, испещрённые ручьями, покрытые озёрами.
    По склону горы, заполненной сейчас его воинами, располагающимися на отдых, виднелись ямы. Здесь люди добывают прекрасную руду, из которой потом делают немало нужных вещей: мечи, сабли, наконечники пик и стрел, подковы и многое другое. Караваны верблюдов довозят эту руду и до благословенного Самарканда и других городов, подвластных Тимуру.
    Воины, расположившиеся на отдых, уже развели костры и подвесили над ними свои казаны. Каждая группа, под началом младших командиров, готовила себе пищу отдельно из имеющихся, добытых ими в пути припасов.
    Сегодня многие варили мясо в душистой шурпе, приправленной степными травками, в которых многие знали толк. Воду брали из реки. Вода оказалась прозрачной и удивительно вкусной, не то, что в их родных реках, зачастую несущих воду перемешанную с илом, глиной и городскими стоками. Мясо у многих сегодня из тучных местных отар, не успевших укрыться от лавины движущегося войска.
    Шильдбергер и его ближайшее окружение тоже насытились прекрасным бешбармаком.
    - Выложите на этой вершине башенку, из имеющегося здесь камня, - обратился, пообедав, Шильдбергер к окружавшим его подчинённым.
    - Как прикажешь, минбаши. Глину можно найти где-нибудь в долине, - ответил юзбаши Хаким, ведавший провиантом Главного шатра и прочим походным хозяйством.
    - Пусть кладут без глины. Камни пусть выбирают покрупнее и укладывают в виде пирамиды. Такая башня может простоять дольше склеенной глиной, но плохо сложенной.
    Работа закипела. Каждому воину было приказано принести к месту строительства по камню. Потом мастера стали укладывать камни. Ряд за рядом. Следя за тем, чтобы башня получилась круглой и равномерно сужалась к верху. Башня вышла небольшой - войско-то немногочисленное, - но аккуратной.
    Место понравилось Шильдбергеру, - минбаши думал, что здесь можно было бы построить город и перерабатывать богатства этой горы не увозя их за тридевять земель. Но почему-то ни один народ ещё не решился заняться здесь серьёзной хозяйственной деятельностью. Одни кочевники наезжают сюда и, побыв немного, отправляются дальше. Да бригады рудокопов, приезжают, под охраной, добывают нужное количество руды и везут её в свои города, удорожая тем самым конечное изделие.

    * * *

    Стоя на вершине горы, Шильдбергер залюбовался пейзажем, раскинувшимся за рекой к западу от него. Он уже побывал несколько севернее этого места, видел девственную красоту этих мест, чистые воды речек и озёр, кишащие рыбой; прекрасные леса и перелески, луга и горы. Ему вспомнилось детство, его родина.
    Мать, тоже, как и отец, из рыцарского рода и привычная к жёсткой мужественности воинов была, тем не менее, женственной и нежной, особенно с детьми. Она иногда говорила:
    - Ханнесси, ты вырастешь, и тоже станешь воином, тебя тоже твой воинский труд может занести в дальние страны, как твоих дедов и отца. Но никогда не забывай своей родины. Помни, что всё, что ты будешь делать, даже если будешь служить иноземным королям и императорам, все твои деяния будут отражаться на отношении тех людей, с которыми ты будешь иметь дело, к твоим землякам, к твоей родине. Нельзя делать так, чтобы к твоему народу стали относиться хуже из-за твоих поступков.
    - А какие это дела, мами, которые могут считаться плохими?
    - Плохо нарушать свою клятву, предавать своего князя, своих товарищей. Если ты решишь, что служить этому князю ты больше не желаешь, покинь его. Но нельзя этого делать в ходе битвы или перед её началом. Нужно биться до её окончания, а тогда, если останешься жив, имеешь право покинуть того, в ком разочаровался.
    - Я понял, мами, и никогда не поступлю нечестно.
    Так его воспитывала мама, а когда он, повзрослев, попал под опеку отца и других мужчин, ему преподали немало уроков мужской, рыцарской чести.
    Его родина лежала где-то очень далеко на запад от того места, где он теперь оказался. Отсюда он не знал прямого пути туда. Он только знал, что впереди лежит Орда, а за нею Русь. Но сколько переходов составляет каждая из этих стран, ему не было ведомо, с этими северными странами он был знаком мало, только понаслышке.
    Родина Шильдбергера находилась в Европе. Сейчас он преодолевал азиатские просторы и где она, граница между этими двумя великими частями света он не знал. Но, глядя на запад, на правый берег Яика и близкие Уральские горы, сердце его сжималось, оно что-то невнятно шептало ему. Оттуда, с запада, дул ласковый ветерок и казалось, что дом его детства совсем близко.
    Не знал, не ведал Иоганнес, что стоит он на самой границе между Европой и Азией. Не знал он ещё и того, что скоро, очень скоро, после смерти Железного Хромца, ему придётся пробираться этими местами с ватагой верных людей в далёкую Русь, где люди окажутся намного ближе ему по своему менталитету.

    * * *

    Любуясь открывшимися далями, пока подчинённые выполняли его распоряжение, таскали и складывали в пирамиду тяжёлые камни, собирая их по всему склону, Иоганнес прикрыв глаза, погрузился в воспоминания, навеянные здешними пейзажами. В юности он часто поднимался на поросшую деревьями, кустарниками и буйными травами гору, которую называли Зонненкиппель (солнечная вершина). Он находил удобную полянку на склоне, с которого открывались дальние дали и, устроившись поудобнее, предавался мечтам о походах и битвах, в которых он мечтал участвовать и обязательно побеждать.
    Замок Шильдбергеров стоял на самой вершине горы, возвышаясь над окрестностями, принадлежащими их семейству. Земли было не слишком много, но достаточно для безбедной жизни всего рода. В долине протекала речка, то бурливая на перекатах, то тихая в заводях, где плескалась рыба.
    На склонах горы, в удобных для земледелия местах и в долине имелись возделанные участки, где произрастало всё необходимое для графского стола. Здесь располагались клинья тучной пшеницы и колосистого овса, сочной репы, острого и сладкого лука, душистого чеснока и прочей мелочи.
    На склоне соседней горки виднелся замок соседей, он был поменьше, но изящно смотрелся среди зелени, даже не верилось, что это - неприступная крепость, которую однажды осаждал продолжительное время римский легион, но так и не добился успеха, столь крепки и неприступны оказались его стены и стойки его защитники. А ажурные окна и затейливые башенки, и шпили манили и радовали взгляд. В том замке росла его подружка, в которую он влюбился ещё в раннем детстве при первом знакомстве на каком-то шумном празднике, какие здесь любили устраивать, у третьего соседа, чей замок расположен по другую сторону восточного холма.
    По склонам гор и холмов, в долинах рек, вблизи от полей раскинулись деревеньки и отдельные дома крестьян, ухаживающих за скотом и обрабатывающих свои и хозяйские поля. Их скромные жилища выложены из камня или дерева, иногда даже из пластов дерновой земли. Но последние строения - это уж совсем нищенские жилища, доставшиеся от далёкой древности немощным калекам или безнадёжным лодырям, коих в их местности, к счастью, немного.
    Теперь всё, о чём мечталось когда-то, уже сбылось во множестве вариантов. Жизнь оказалась разнообразней любой мечты. Разве мог он придумать, что перипетии походной жизни приведут его на службу азиатскому деспоту, и он будет себя при этом комфортно чувствовать, занимая одну из высших должностей в его войске.
    Ему теперь казалось, что прожил он уже несколько, не похожих одна на другую, жизней.
    Там к нему в лесную чащу иногда прибегала его подружка Гретхен, и они, забыв обо всём на свете, любились и миловались. Она, шалунья, была жадна до ласк и доводила его своими нежными поцелуями и прикосновениями до дрожи всего его сильного юношеского тела. Где и с кем она теперь? За два года до последнего отъезда он взял её себе в жёны и успел подержать на руках малыша, которого она ему родила. Где он, его малыш, каким растёт, большой уже должно быть, скоро сам начнёт ласкать возлюбленную - самое приятное, что бывает у здорового мужчины, да и у женщины, наверное, тоже. Судя по поведению юной Гретхен, Иоганнес иногда думал, что она ощущает близость ещё глубже и острее.
    Не открывая глаз, Иоганнес мысленно пронёсся по дорогам, исхоженным им после того, как покинул отчий дом, свою родину. Много случилось интересного в его походной жизни. Но на всех этапах, вспоминаемых теперь, память натыкается на женщину, которая его любила. Все они были такие разные и в чём-то одинаковые, напоминали, но не могли затмить его Гретхен.
    Даже нынешняя его пассия, младшая жена Хромца, всегда голодная на любовные утехи. Да и как ей не быть голодной, если она седьмая в гареме, а Хромец уже стар как облезлый гриф. И каждая близость её с мужчиной может быть последней. Но никто не осмеливается наставить старцу рога. Только отчаянный немец Жилберге, как его здесь зовут, находит охотничий азарт в связи с ней. Это единственная его измена нынешнему хозяину.
    Но и она, при всех её фантазиях и восточном темпераменте не может превзойти его первую и неповторимую любовь, его милую Гретхен, так и остающуюся в его памяти юной, хотя сам он уже поседел, и не только на голове, но и на груди, которая своим покровом особенно восхищает восточных красавиц.

    * * *

    Воины Тимура простояли здесь несколько дней. Стоять, правда, никому не пришлось. По очереди минбаши посылал своих помощников - юзбаши во главе сотен в разные стороны, на расстояние дневных переходов. Небольшие подразделения войска во главе с десятниками, младшими командирами, тоже посылались в разведку.
    Возвращаясь, все докладывали минбаши о виденном ими. Не везде обходилось без стычек, но воины Железного Хромца никогда не уклонялись от боя, таков был приказ, и возвращались в стан с победой, пленными и добычей.
    Иоганн тоже не сидел на месте. Он переправлялся через Яик и направлялся то к дальним горам, то к не столь отдалённому озеру, в котором он не удержался искупаться. Вода оказалась солёной, тёплой и как ему показалось, целебной. Выйдя из озера, он почувствовал себя бодрым, как бы смывшим с себя всю походную усталость.
    В другой раз он отправился на север, дошёл до реки Карагай, попил студёной водицы из этой чёрной речки, побродил по сосновому лесу ещё раз напомнившему ему о его родине.
    А в стане уже наладилась размеренная жизнь. После возвращения из вылазки на север Иоганн заказал повару своё любимое кушанье. Пока он отдыхал с дороги, личный повар готовил ему изысканное азиатское блюдо из молодой баранины и афганского риса - плов. Полюбилось это кушанье немцу! Он любил в походах на привалах сидеть невдалеке от костра и наблюдать за действиями повара Саппара. Иоганн и сам любил кашеварить, но здесь ему положение не позволяло подходить к котлу самому.
    После того как костровые развели огонь под казаном, поставленным на трёхногий таган, к делу приступил сам Саппар. Вода уже кипела в огромном чайнике. Саппар промыл рис, предварительно перебранный, и залил его крутым кипятком, посолил и накрыл таз плотной крышкой и большим полотенцем.
    Мясо только что освежёванного барашка, Саппар ловко разрубил специальным топориком и сложил горкой на доске. Рядом выросли горки лука, моркови и пряной зелени.
    Саппар влил в казан горшочек оливкового масла и подождал, когда от него начнёт идти дымок. Он ловко, в два приёма, побросал в казан баранину и стал её перемешивать длинной деревянной лопаткой, давая ей слегка обжариться со всех сторон. Мясо аппетитно шкворчало, брызгаясь, горячим жиром. От него шёл приятный аромат.
    Когда мясо, на взгляд Саппара, было доведено до нужной кондиции, он всыпал в него мелко нарезанные лук и морковь, разровнял их шумовкой, следя за тем, чтобы овощи равномерно подвергались воздействию кипящего жира.
    Немного погодя, повар побросал в казан пряную зелень, щепотку перца, соль и ещё какие-то сушёные приправы, доставаемые им из мешочков. Он сразу же подхватил таз с рисом, поставил его рядом с казаном и стал быстрыми движениями перемещать шумовкой рис из одной посудины в другую. По округе расстилался блаженный запах царственной еды.
    Закончив с перекладыванием риса, Саппар подхватил чайник и начал медленно заливать крутой кипяток в бурно кипящее варево. Когда вода покрыла рис на три пальца, повар замер, отставил чайник и внимательно стал наблюдать за поверхностью бурлящего плова. Вода постепенно впитывалась в рис и испарялась.
    Когда вода, перемешанная с маслом и соками всех находящихся в казане компонентов, прекратила своё бурливое выплёскивание на поверхность риса, а сам он сверкал аппетитным золотистым блеском, Саппар опять взял в руки кипящий чайник, и поднес его к казану. Тонкая струйка кипятка полилась и, разбиваясь о подставленную под неё у самой поверхности риса шумовку, стала опрыскивать варево до тех пор, пока опять не покрыла рис, но теперь уже слоем в один палец. Плов бурлил.
    Подозвав помощника, Саппар велел ему убрать из-под казана жарко горящие головёшки, оставив только прогоревшие. Сам же он накрыл казан плотной крышкой и пошёл от него, размеренно ступая и считая шаги. Когда счёт дошёл до десяти дюжин он развернулся и таким же размеренным шагом направился обратно.
    Подойдя к казану, он снял крышку, на его лоснящемся лице появилась тень довольной улыбки. Он также, не спеша, стал ходить вокруг казана. Иоганна всегда потешал этот способ Саппара отмерять время. Сделав пять кругов, он взял в руку шумовку и щелчком пальцев подозвал к себе помощников, уже державших в руках наготове огромное серебряное блюдо.
    Саппар стал поддевать рис порцию за порцией и ловко рассыпать его по блюду. Горка быстро росла. Скоро стали попадаться другие компоненты, которые также равномерно укладывались в горку.
    Иоганн сделал повару знак рукой, - оставь и себе. Саппар благодарно поклонился и продолжил свою работу, оставляя с одного боку солидную кучку варева.
    Поверх всего было уложено мясо. Укладывая его, Саппар опять взглянул на хозяина, тот кивнул и Саппар отделил себе и часть мяса. Оставшегося должно было хватить и ему и его помощникам.
    Блюдо с дымящимся, исходящим душистым паром, пловом поднесли к хозяину и поставили по его сигналу на невысокий столик, к которому уже были приглашены ближайшие к минбаши военачальники, сидящие с подогнутыми под себя ногами на подушках, разложенных вокруг столика на разостланном ковре. Началось дружное поглощение лакомого кушанья, которое запивалось острым, слегка хмельным, кумысом.

    * * *

    Откормив коней, отдохнув, тумен тронулся в обратный путь по новому нехоженому маршруту. Поручение Железного Хромца исполнили с честью. Все просторы до Яика и вдоль него и на расстоянии однодневного, а местами и двухдневного перехода осмотрели, как закоулки в родном доме. Попадавшиеся стойбища показывали свою лояльность великому хану.
    Там, где случались попытки, или хотя бы намёк на попытку, показать непокорность, быстро наводился порядок, действовал закон силы.
    Преемники Тохтамыша не посмели перечить великому южному соседу, уже не раз наказывавшему их при прежнем их хане.



    Часть II. ПЕРВОПРОХОДЦЫ


    Первый колышек

    Начало лета 1743 года. Июль.
    В сопровождении подразделений Билярского драгунского и пехотного полков, при пушках и обозе двигалась с севера на юг вдоль Яика воинская команда, возглавляемая пятидесятилетним Иваном Ивановичем Неплюевым.
    Замыкал колонну огромный обоз с провиантом, фуражом, инструментами и необходимыми строительными материалами.
    Территория была в какой-то степени обитаемой в том смысле, что люди здесь были, но не обжитой, так как постоянных селений на всём протяжении пути от Шадринска по рекам Ую, Яику и другим мелким речушкам и многочисленным озёрам, не встретилось.
    Эти берега навещались кочевниками в основном в летнее время. Они пригоняли сюда свои табуны и отары на пастбища, откочёвывая подальше от засушливых и потравленных мест, где они зимовали. С юга и востока подходили на излюбленные места киргиз-кайсаки, как тогда называли казахов. Каждый род, по сложившейся многовековой традиции, располагался на своих жяуляу - пастбищах.
    Западнее, в лесостепи и севернее, в горах обитали башкирские племена, также навещавшие пограничную реку по мере необходимости или из желания погрозить соседу, тоже, большей частью в летний сезон.
    Комиссия по устройству пограничной линии двигалась по намеченному маршруту с большими трудностями, преодолевая бездорожье. Берега Тобола и его притока Уя во многих местах были низменными, часто поросшими ивняком и прочим кустарником. Много попадалось болот, поросших камышами и покрытых болотными кочками. Такие болотины были непроходимыми, особенно по весне, когда талые воды поднимали их уровень и значительно увеличивали площади. Немало здесь имелось лесов, местами - в низинах - чахлого березняка. Возвышенные, не заливаемые ни весной, ни в дождливые периоды, места, красовались строевыми берёзовыми рощами, сосновыми борами и смешанным богатым лесом.
    Иногда река несла свои воды среди бескрайней степи, потом опять начинались перелески, берёзовые колки, рощицы осинника.
    Стоило удалиться от реки, то и дело натыкались на озёра, то пресноводные, то, большей частью, наполненные солоноватой, а то и горько-солёной водицей.
    Всё, что попадалось на пути из объектов природы, картограф наносил на карту, которую приходилось рисовать чуть ли не наново.
    Верховья Яика, как и верховья Уя порадовали хорошими здоровыми лесами, возвышенными местами с каменными выходами горных пород.
    Верхнеяйцкая пристань, основанная одной из первых во всём краю девять лет назад, встретила весёлой полуобжитостью. Весна здесь уже полностью завершила свою работу. Паводок в основном уже прошёл, даже в горах, которые были здесь совсем рядом, снега оставалось уже мало, только в глубоких распадках, да на высоких северных склонах.
    Здесь, при пристани, строились уже крепость и острог.
    Комиссии предстояло пройти ещё немалый путь вниз по Яику, по его правому западному берегу и определить места для основания крепостей, редутов и других укреплений. До самого Орска, который тогда ещё носил наименование Оренбурга, но в ходе этой экспедиции был переименован, а имя его получила новая крепость у слияния с Яиком Сакмары. Первоначально Оренбург, небольшая крепость, был основан через год после Верхнеяицкой пристани прямо на берегу в месте слияния речки Орь с Яиком. Но в первую же весну всё селение залило. Решили перенести укрепление на возвышавшуюся невдалеке Преображенскую горку.
    И вот теперь будет принято решение перенести Оренбург как центр края с Ори на Сакмару, а на этом месте продолжать строить крепость и поселение, присвоив ему название Орск по речке. Очень уж выгодным и передовым оказалось это место для установления господства над прилегающими степными просторами.
    Июнь на Южном Урале отличается большим непостоянством погоды, сильнейшими её перепадами. То стоит изнуряющая жара, которая может установиться ещё в начале апреля, превращая степную растительность в легковоспламеняющийся горючий материал. Огонь, подгоняемый тут же возникшим ветром, со страшной скоростью пожирает всё попадающееся на пути. Возможно, поэтому нет в этих краях сколь-нибудь значительных лесов.
    То вдруг подует холодный северный ветер, загоняя всё живое в укрытия. Начинает бушевать в неурочную пору налетевшая осень. Вдруг запорхают снежинки. Разыгравшись, погода устраивает пургу, сечёт землю косыми хлёсткими потоками осадков. Ночь довершает разбой, прихватив всё морозом.
    Хорошо, если скоро с юго-запада подойдёт тепло и за день-два оттеснит холод на восток, в Сибирь. Но бывает, что холод задерживается на целую неделю, подмораживая растения, цветущие ягодники.
    Вот в такую пору Комиссия и двигалась по этим местам дикого Зауралья, имея важнейшую задачу установления границы и пограничных застав между постоянно враждовавшими промеж собой родственными племенами башкир и киргиз-кайсаков, кочевавшими по противоположным берегам Яика.
    Комиссия продвигалась несколькими колоннами на параллельных маршрутах. Часть её, во главе с главным начальником, на конях двигалась вдоль реки, повторяя все её извивы. Высланная вперёд разведка прокладывала более короткий путь для пешего войска и обоза. Тут же намечался будущий тракт, который будет соединять крепости и редуты.
    Главная задача Комиссии - определить места для расположения пограничных постов и основать крепости. Чтобы крепости эти господствовали над местностью и имели под боком всё необходимое, от воды и леса, до возможности выращивать себе самое необходимое из продуктов питания.
    Солдаты и драгуны, конечно, не хлеборобы и огородов разводить не будут. Их должно обеспечивать государство. Но руководитель, если он мудр, должен думать хоть немного вперёд, когда в крепостях появятся отставники, люди семейные, вольные поселенцы. Они обязательно должны будут заняться животноводством и земледелием. И для того чтобы себя обеспечить, и на продажу на базаре, который появиться, продавать, пополнять свой бюджет, и служивых снабжать со временем.
    Думал ли об этом, о перспективах хозяйственной деятельности, экономического развития края, руководитель Комиссии Иван Иванович Неплюев? Очевидно, - думал. Иначе почему все крепости и редуты, основанные им стали со временем центрами сельскохозяйственных районов, не зачахли, не перешли в разряд "неперспективных". Другое дело, что не скоро защитники рубежей Отечества по настоящему займутся производством продуктов, хотя бы для себя. Даже казаки, семейные люди долгое время не желали копаться в земле и требовали обеспечения всем необходимым от казны.
    В крае селились крестьяне, их обращали в казаков, но привычка кормить себя у них осталась. Те из потомственных казаков, которые продолжали старую традицию не трудиться на земле, но имели свои наделы, сдавали их в аренду, получая от тружеников некоторую компенсацию.
    Медленно, но упорно двигалась Комиссия к своей цели. Вот, наконец, на левом берегу реки завиднелась гора Атачи, называемая русскими Магнитной за удивительные свойства добываемой на ней руды и выплавленного из неё железа.
    На реке Ак-идели, Белой, что течёт невдалеке отсюда на железоделательном заводе в посёлке Тирлянском промышленники уже плавят такое железо. Руду они вывозят отсюда небольшими партиями, охраняя обозы своими силами.
    В районе Магнитной горы тоже предстоит основать крепость. Это, кроме всех прочих задач даст возможность устраивать на вершинах горы пикеты, охранять работающих там рудокопов.
    Неплюев и его помощники внимательно исследовали берег, останавливаясь и решая, не здесь ли вбить колышек и отдать приказ очередной команде начать обосновываться.
    Но, то берег казался слишком крутым, а место слишком высоким, открытым всем ветрам. То, наоборот, следы паводка указывали на то, что место по весне затопляется.
    Наконец было найдено прекрасное место, слегка возвышенная долина с пологим спуском к реке и небольшим озерцом. Правда, вода в озере оказалась горько-солёной, но это не имело большого значения при наличии под боком полноводной реки с огромными запасами рыбы различных пород и прекрасной воды, сверкающей на утреннем ярком солнце.
    Неплюев выстроил команду, роту драгун из состава Билярского полка и полуроты пехоты.
    - Вам, братцы, предстоит в кратчайшие сроки выстроить крепость и все необходимые строения. В помощь пришлю специалистов, но основную работу вам придётся сделать самим. И при том, быстро. Строительный лес будете привозить из дальних мест его произрастания. Как видите, поблизости его немного. Не советую искоренять вблизи эти немногие деревья, они вам ещё послужат. Не забывайте о главном, ради чего сюда прибыли, безотлагательно организуйте посты на подступах к крепости и вот на той сопке, - показал рукой Неплюев на ближнюю из вершин, столпившихся на противоположном берегу.
    - Советую наладить деловые отношения с кочевниками, буде они здесь вскоре объявятся. Будьте с ними строги, но зря не враждуйте.
    Отдав все распоряжения, наметив места строительства необходимых строений и размеры крепости, забив колья на её будущих углах, Неплюев с сопровождающими его офицерами и караульной командой двинулся в дальнейший путь вниз по течению реки, вслед за снявшимися ранее обозом и воинской командой. Впереди предстояло определить местоположение ещё более десятка крепостей и приписанных к ним редутов.
    Оставшийся в Магнитной личный состав, по команде своих командиров приступил к первоочередным работам. Драгуны, перво-наперво, устроили коновязи. Установили очерёдность несения караульной службы, оборудовали места постов и навесы из привезённых в обозе жердей, досок и прочего материала и приступили к основным работам.
    Одни получили задание строить зимнее жильё, другие - копать ров и насыпать крепостной вал. По очереди ездили в разведку небольшими группами, чтобы изучить прилегающую местность, найти подходящий для строительства лес.
    Лесов поблизости оказалось хоть и больше чем возле Орска, но не очень много, а нужно было думать не только о строительстве, но и о заготовке топлива на зиму. И не только на ближайшую. Если обосновываешься всерьёз, то и думать приходится о будущем. А зимы здесь, по всему видно, затяжные, холодные и ветреные, определили бывалые солдаты, послужившие и в Поволжье, и в Сибири, осмотрев местную растительность, вершины холмов и их склоны.
    Жизнь в крепости Магнитной закипела. Команды, сменяя друг друга в караулах, работали на закреплённых участках. Вскоре прибыла на помощь строительная бригада мещеряков, которым поручили строить казармы, командирские дома, магазин для хранения продовольствия и фуража, цейхгауз для воинского имущества и конюшни. Солдаты и драгуны соревновались в быстроте сооружения крепостных укреплений, траншеи, земляного вала, бастионов. Вокруг крепости установили деревянные рогатки различных конструкций. Эти рогатки должны были защитить от конного наскока возможного неприятеля. Все знали, что и киргизы, и башкиры передвигаются в основном верхом, а набеги совершают только верхоконными ватагами.
    Хотя устройство пограничной линии производилось по обоюдному желанию, как подданных России башкир, так и киргизских ханов, обвинявших друг друга в набегах и грабежах. То башкиры угонят у киргизов скот, связав арканами пастухов, то наоборот киргизы, перейдя Яик, ограбят башкирский аул, поколотив сторожей.
    Пограничная линия была определена по правому берегу Яика шириной в несколько вёрст. Не везде эта ширина была равной, башкиры местами имели здесь свои селения, которые приходилось огибать, сужая пограничную зону. Зато в других местах на много вёрст не было ни души, разве что иногда охотник заедет, или табун лошадей углубится в прияикские просторы.
    На левый берег было строго-настрого запрещено переходить, за исключением караулов, выставляемых напротив крепостей, в виду от них, на высоких местах. Кроме того, на горе Магнитной рудокопы добывали руду под собственной охраной.


    Неугомонный Паллас

    "От Карагайской крепости к Яику продолжается линия крепостями
    Верхней Яицкой, Магнитной, Кизыльской и Таналицкой,
    даже до Орской..."
    П. С. Паллас. "Путешествие..."

    Шёл ХVIII век. Его середина.
    В городе Лейпциге рос вдумчивый, любознательный мальчишка Петер. Ему было интересно всё: и как из малюсенького семечка вырастают огромные деревья, и почему у камней разный цвет, и из чего всё складывается, и что из разных материалов получается. Почему из одних камней выплавляется железо, а другие годятся для строительства домов и никак нельзя их поменять местами. Этих "почему" было огромное множество, и все они были связаны с природой, окружающей людей.
    Любопытство, желание познать всё сущее привело Петера в Университет, а после того, как он уже стал известным учёным, оно привело его в далёкую и бескрайнюю Россию, где для безграничного познания открылись обширные возможности.
    Учитывая авторитет в учёном мире двадцатипятилетнего Петера Симона Палласа, Петербургская Академия Наук избрала его академиком и профессором натуральной истории, и пригласила к себе, чтобы он возглавил одну из экспедиций в "отдалённые страны" России.
    Паллас завершил свои дела в Лейпциге и в следующем, 1767 году прибыл в Санкт-Петербург.
    Получив и усовершенствовав своё образование в Германии, Голландии и Англии, молодой учёный не знал, что посвятит России почти всю оставшуюся жизнь - сорок четыре года.
    Приехав в Россию, он с энтузиазмом принялся за дело. В течение года был подготовлен подробнейший план путешествия, подобраны помощники, оборудование.
    Не обошлось без задержек и волокиты, но вот настал этот торжественный день 21 июня 1768 года, когда экспедиция, наконец-то, отбыла из Петербурга. Петер досадовал, что не пришлось выехать раньше, ещё в мае, как только просохли дороги.
    Но, вырвавшись на простор, он забыл все невзгоды, и с ходу с головой окунулся в свою стихию. Он принялся за дело, не давая покоя и своим помощникам, студенту Никите Соколову, гимназисту Василию Зуеву, рисовальщику Фёдору Дмитриеву и чучельнику Ксенофонту Шумскому - молодым, увлечённым людям, заразившимся от своего предводителя, бывшего ненамного старше их, задором, целеустремлённостью и дотошностью. Правда, эта дотошность порой вызывала неприятие и приписывалась к национальным качествам.
    Все, что попадалось Палласу на пути он, дабы не забыть, заносил в свой дневник, требуя от спутников наблюдательности и научного подхода ко всем явлениям природы.
    Экспедиция сразу двинулась на Южный Урал, но по ходу движения изучалось всё, что попадалось на пути следования через все центральный губернии, Поволжье и Приуралье.
    Путь сам по себе был довольно трудным. Снаряжение везли на девяти телегах, лошади быстро уставали и через каждую полусотню вёрст на станциях приходилось их менять, постоянно преодолевая споры со станционными смотрителями.
    Паллас, ещё не в совершенстве знавший русский язык, за год пути поднаторел в тонкостях "великого и могучего" гешпреха так, что прибыл в Оренбург заправским лингвистом. Становится понятным, почему автором словаря великорусского языка стал другой немец, Владимир Иванович Даль. Иноязычному, видимо ярче видно и глубже хочется познать многообразие такого уникального явления, как русский язык.
    Экспедиция Палласа, пробыв некоторое время в Оренбурге, летом 1769 года направилась от него вдоль Яика, вверх по течению, то, углубляясь в горы, то, спускаясь к реке.
    Год выдался засушливым, малоурожайном. Но за хорошие деньги в пути следования можно было пополнять запасы провианта свежими овощами, мясом, творогом и, даже, редкими в те времена, фруктами и бахчевыми.
    Остановившись вблизи очередной станицы или села, все располагались лагерем, а чучельник, ведавший провиантом, отправлялся за покупками, неизменно вызывая интерес, какой обычно проявляется к чужакам, у местного населения небольших и отдалённых селений.
    - Здоровы будьте, добрые люди, - обращался он к, стоящим возле своего прясла или тына, хозяевам.
    - Здорово, коль не шутишь, - отвечали ему зачастую задиристо, - откедова будете и далече ли путь держите? - это уже было приглашением к общению.
    - Сами мы из самой столицы, экспедиция, - отвечал он многозначительно, зная магическое действие на русскую душу заковыристых слов, но в то же время всегда был готов ретироваться, дабы не накостыляли в случае полного недопонимания.
    - Вон оно как? - понимающе говорит казак, а бабы начинают о чем-то шушукаться, - а ну, цыц, сороки, - прикрикивает казак на них будто бы всерьёз, - а каво у нас ищете, коли вы экспедиция, татарвы беглой у нас нету-ти, другой какой вражины - тожеть. Одни казаки кругом, да солдаты, границу блюдём. Да кое-где, в аулах - башкирцы, но они у нас смирные, табуны пасут.
    - Наша экспедиция по природным богатствам, растительный, животный мир исследуем, ископаемые всякие, драгоценные камни...
    - Ну, этого добра, каменьев, у нас, бери, не хочу, неведомо только - драгоценны ли, а вот растительности ноне не богато, сушь. Дожжичку-то, вишь, давно не бывало. Незнамо, каки и хлеба-то ноне будуть.
    - Вот и мы от самого Оренбурга идём, ни разу под дождь не попадали, вот только на днях под Кундровской немного помочило.
    - Ох, стервецы, опять им попало. Никак, слово знают. А вас и на Сакмару заносило.
    - Да, нас куда только не заносит с нашим старшим. Ни дня спокойно не может просидеть.
    - А кто у вас старшой?
    - У-у, голова! Из самой Германии выписали, академик.
    - Ага, немчин, значит. И чего он тут понимает у нас, в наших горах и степях.
    - Ну, не скажи! Золотая голова. Только глянет на камень и - готово: железо - говорит, или - шпат. А если ещё колупнёт, да через стекло присмотрится - полный тебе анализ, и приборы доставать не надо б. Но он дотошный, обязательно приборами, да растворами обработает, чтобы уже точно, без ошибки, а тогда и запишет в книжечку. Уже целый сундук книжек исписал. А впереди ещё такой путь!
    - И до куда ж идёте?
    - Да пока до Орска, а там к киргизам, потом - в Челябу, а там, в Златоуст, Верхний Яицк, а дальше и не знаю.
    - Так, ить, вам и не управиться до холодов.
    - Какой там - до холодов. Дай бог в пару лет управиться.
    - Ишь, ты!? - удивился казак, - а чем питаетесь-то?
    - Вот и пришёл к вам кое-чего прикупить. Может петушка кто продаст, да яичек или творожку с молочком.
    - Да кака ж это еда - творожок, молочко?
    - У нас ещё есть кое-что: хлеб, солонина, рыба.
    - А свининки не желаете? У нас как раз Игнат Захарыч кабанчика забил ввечеру, ещё не всего прибрали. Свежатинка-то хорошо в охотку.
    - О, наш Пётр Семёныч свининку любит.
    - А это, кто такой?
    - Да Паллас, профессор наш.
    - Ты ж говорил, академик у вас за старшего.
    - А он и академик, и профессор, не смотри, что молод.
    - Ну, дела!
    - Так, где свининку-то продают? А то ещё распродадут, пока мы тут балакаем. Да и старшой наш не любит, когда надолго отлучаемся.
    - Что, строг? - спросил казак, выходя со двора и запирая за собой калитку.
    - Строг, спасу - нет!
    - Они такие, немчура. У нас атаман тоже из них был. Как глянет - кони сами ровняются.
    - Во-во! - расхохотался Ксенофонт.

    * * *

    Паллас, в ходе своих путешествий, с интересом наблюдал за обычаями, образом жизни людей, населяющих эту бескрайнюю страну. Он видел, как избалованные изобилием природы, люди нерачительно к ней относятся. В некоторых местах огромные территории, превышающие размерами целые государства, лежат неприкосновенными в хозяйственном обороте. В лучшем случае, они становятся охотничьими угодьями и по ним проходят только редкие полевые дороги; в худшем - их превращают в свалки и бесплодные пустыри.
    Приехав из Европы, где каждый клочок земли используется, где не только каждое дерево на счету, но и делаются попытки учесть каждого зверя, каждое птичье гнездовье, он пытался в меру своих сил, и здесь поспособствовать упорядочению взаимоотношений человека с природой. Но мало ему встречалось людей, разделяющих его озабоченность будущим природы. Здесь бытовало мнение, что с природой не может ничего случиться, сколько бы человек в неё не вторгался. Его за критику даже иногда обвиняли в неуважении местных народов.
    Подъезжая к очередной крепости, построенной на правом берегу Яика, Паллас видел, что редкие в этих местах лесочки постепенно вырубаются и может наступить такой момент, когда не то, что на дрова невозможно будет найти дерева, но и птице негде будет спрятаться от ненастья. Нужно оберегать леса и производить их посадку вдоль рек и в пониженных местах, считал он, но к его мнению мало кто прислушивался, просто отмахивались, или, делая вид, что внимательно слушают, пропускали всё мимо ушей и сознания.
    Иногда, отчаявшись, Паллас доверял бумаге свои грустные мысли о будущем России и её безалаберного народа, не умеющего и не желающего обустроить свою жизнь, хотя, имея к тому все возможности. Как же можно превращать свой двор в свалку, а дом - в сарай, - ужасался он.
    Любое высказывание вслух в защиту природы и призыв вести достойный образ жизни воспринимается с обидой. Паллас знал, что многим, не только иностранцам, но и русским, приходится нелегко, если они пытаются образумить окружающих, их обвиняют в высокомерии, в нелюбви к народу и его обычаям, на них начинаются гонения и наветы. Приходится мириться, закрывать глаза, или ходить в немилости.
    Палласу, его замечания в последствии аукнутся: признавая его заслуги перед наукой и страной, о нём в энциклопедиях будут писать, что он "неверно трактовал историю русского народа, принижая его заслуги".
    Думается, что патриотом страны может считаться уже тот, кто вырастил на её территории хотя бы одно дерево, построил что-то, создал для её народа песню, картину; воспитывающий его детей, лечащий его стариков. А болтун, орущий о патриотизме, но сеющий при этом вражду между людьми, населяющими эту страну, - вредит ей и не может претендовать на звание патриота и даже сына.

    * * *

    В Орскую крепость Паллас прибыл уже в разгар лета 1769 года. Здесь дел было невпроворот. Яшма, залегающая в здешних холмах, очаровала исследователя и его спутников.
    Поработав несколько дней в Орской, экспедиция, перебравшись через речку Орь, двинулась на юг, в Мугоджары.
    В районе Орской внимание Палласа привлекла не только яшма, но и растительный и животный мир долины рек Яика и Ори, а также бескрайние степи, к югу становящиеся полупустынными и, зачастую, каменистыми. Деревья здесь были редкостью, особенно вдалеке от речек. Но это не препятствовало жизни, особенно всевозможных сусликов и пернатых.
    Взобравшись на один из каменистых холмов, Паллас стал осматривать окрестности и фиксировать свои наблюдения в толстую тетрадь, с которой, кажется, никогда не расставался. Местность представала унылая, человеку здесь мало что могло способствовать успешной жизни. Заниматься земледелием на этих скудных землёй каменистых россыпях совершенно невозможно. Животноводство из-за бедных выпасов и очень редких сенокосных угодий тоже представлялось затруднительным. Здесь можно лишь, не особенно надеясь на успех, пасти ограниченные отары овец. Так думалось учёному, никогда ранее не видевшему такой редкой, скудной растительности.
    Осматривая окрестности, он заметил вдалеке, в распадке двух холмов, небольшое скопление деревьев и порхающих возле них птиц. Упустить такое "изобилие" флоры и фауны в этих местах исследователь не мог и он направился в том направлении, внимательно рассматривая всё, что попадалось по пути. Вокруг не было никаких следов пребывания людей в каком-либо обозримом прошлом; ни строений, ни следов, ничего...
    Вдруг невдалеке, из-за кустика, вспорхнула ярко окрашенная птица. Присмотревшись, он узнал удода, довольно пугливую птицу, шарахающуюся даже от других птиц. Удод, сделав несколько рывков неровного полёта, плюхнулся между камешками.
    Паллас пошёл к тому месту, откуда удод вылетел. Не успел он подойти, как оттуда же выпорхнула другая птичка, менее яркая, но принадлежащая к тому же семейству - самочка удода. Учёный обрадовался - гнездо и, вероятнее всего, с кладкой или, что ещё более вероятно, с выводком.
    Но первое, что он увидел, был костяк, полуистлевший и развалившийся скелет, к тому же, как сразу догадался учёный - человеческий. Когда и как случилась трагедия, установить уже не удастся никогда и никому. Но не это заинтересовало Петра, его изумили птенцы удода, копошащиеся среди костей.
    Присев над ними и морщась от вони, исходящей от так называемого гнезда, он стал внимательно рассматривать жилище "вонючей птицы", как называют удода на родине Палласа. Это народное название вполне соответствует действительности. Но кости скелета не имели к источаемым запахам никакого отношения и если бы не удоды, он был бы сух и чист как камень. Просто эти неопрятные птицы загадили всё своё "жилище". Птенцы копошились среди сухого и свежего помёта, своего и родительского. Тут же роились навозные мухи, непременные спутники экскрементов.
    Описав всё увиденное, учёный отошёл в сторонку, отдышался и задумался над таким поведением этой интересной птицы, живущей в антисанитарных условиях только в моменты гнездования и выведения потомства, но избавляющейся от своего "аромата", как только она покидает своё гнездо. Есть даже охотники, которые любят лакомиться этой птицей, нагуливающей к осени солидный вес и, даже, покрывающейся жиром.
    До тех деревьев, к которым он направлялся, добрались только под вечер - расстояние в степи, как в море, скрадывается. Здесь и заночевали, благо, что обнаружили немного сухого топлива и родничок с вкусной водицей.
    Несколько дней изнурительного пути вымотали всех, и членов экспедиции, и небольшой отряд казаков, снаряженный в Орске для охраны учёных, и их коней. Привал устроили в долине пересохшей степной речки, от которой остались только небольшие озерки, кишащие рыбой и прочей речной живностью.
    Было видно, что в половодье здесь разливается не то что могучая река, а целое море воды, особенно в обширной низине, представляющей из себя сейчас, в разгар засушливого лета, унылый пейзаж из потрескавшейся вдоль и поперёк глиняной котловины, уходящей в необозримую даль.
    Можно было себе только представить, что в этом месте творится при дружном таянии снегов или в летний ливень, когда вся вода с территории в целую европейскую страну, устремляется сюда и несётся дальше к далёкому морю. Но достигает ли она этого моря, или распавшись на множество ручьёв, озёр и луж, впитывается в почву и пересыхает, оставляя лишь вот такие неприглядные лунные пейзажи. И только одна речка, напоённая водой в стихию, ещё какое-то время несёт свою воду туда, куда когда-то проторила себе дорогу. Но и она, к середине засушливого сезона прерывает свой бег и останавливается пунктирной извилистой линией, ожидая очередного циклона, способного наполнить её водой. Но такие дожди здесь не частые гости, только раз в несколько лет.
    Паллас углубился в свои изыскания, только изредка поднимая голову, чтобы осмотреться и соотнести свою находку с окружающим пейзажем. Остальные члены экспедиции также занимались каждый своим делом. Юным помощникам было сложнее проявлять усидчивость, они бегали по степи и холмам, отыскивая всё новые экспонаты для своей уже обширной коллекции, и объекты для изучения своему патрону.
    Вдруг Василий Зуев, больше интересовавшийся пернатым миром, заметил в небе взмывшую туда огромную птицу. Она сделала круг, зорко озираясь, и камнем устремилась вниз. Через некоторое время всё повторилось. Но на этот раз за птицей наблюдал уже весь отряд, привлечённый к вниманию Зуевым.
    - Не стрелять! - подал команду Паллас, увидевший, как некоторые члены экспедиции потянулись за оружием, - это, похоже, не дикий беркут, а ручной. Значит, в той стороне охотится кто-то из местных жителей. Это должна быть интересная встреча, они здесь редко встречаются. Надо съездить.
    Паллас разделил отряд на две части, оставив в лагере за старшего чучельника Шумского, у которого как раз была ответственная работа с чучелом редкой птицы, а сам, взяв верховую лошадь и часть людей, направился в том направлении, где в небо взмывали охотничьи птицы. Их было уже три, это можно было определить по их индивидуальным повадкам.
    Ехать пришлось больше часа, пока, выехав на вершину очередной сопки, наши путешественники увидели ватагу конных охотников, совершающих невдалеке свой охотничий ритуал. Паллас подал своим спутникам сигнал остановиться. Все встали. Но и охотники их заметили и затихли, а потом, повернув лошадей, потихоньку потрусили навстречу непрошеным гостям. Пришлось ехать на сближение, не зная, чего можно ожидать друг от друга.
    Когда уже стали видны лица и слышны тихие голоса, обе группы остановились, издали изучая друг друга.
    Паллас поднял руку, привлекая к себе внимание, и громко произнёс известное ему киргизское приветствие:
    - Ассалам Магалейкум! Мы русские путешественники, хотим с вами познакомиться.
    Казахи, которых в те времена именовали киргизами, о чём-то оживлённо поговорили, и поехали на сближение. Паллас тоже тронул поводья, остальные последовали его примеру.
    Съехавшись, все остановились, изучая неожиданных встречных. Паллас повторил приветствие и спросил, не знает ли кто из них по-русски. Казахи заулыбались, заговорили все разом, но кроме слова "орыс" ничего нельзя было разобрать. Паллас подозвал башкирина Апкадыра, взятого на такой случай в качестве толмача.
    - Ты понимаешь, что они говорят? - спросил у него учёный.
    - Мало-мало, понимаю. Им твой лошадь глянется. Ты наверно большой бай.
    - Спроси у них, сколько стоит беркут и водятся ли они здесь на воле.
    Апкадыр долго беседовал с охотниками и сообщил, что беркут стоит очень дорого, дороже хорошей лошади. Вольные бывают редко и далеко отсюда, в горах.
    Казахи, киргизы и другие народы используют беркута, для охоты, приучая его к хозяину с младенчества.
    - Башкиры тоже имеют охотничьих беркутов, - добавил Апкадыр.
    - Да, я знаю, - кивнул головой Паллас, - скажи им, что мы хотели бы посмотреть, как происходит охота. Мы им не будем мешать, просто поприсутствуем, а потом запишем увиденное в книгу.
    Казахи внимательно выслушали и согласно закивали. Так Паллас и его спутники стали свидетелями охоты с беркутом - интересного зрелища, особенно необычного для европейцев.
    По этому поводу в первом томе Альфреда Брема "Птицы" находим следующее свидетельство: "Паллас, а после него Эверсман первые сообщили нам, что башкиры и другие центрально-азиатские народы употребляют беркутов для охоты".
    После окончания охоты казахи пригласили русских к себе в кочевой аул, где им было преподнесено традиционное угощение. Хозяева угощали гостей кумысом, шурпой - наваристым мясным бульоном, бараниной, обжаренной над углями и сваренной в казане.
    Паллас обратил внимание на отсутствие хлеба, если не считать лепёшек, и на изобилие мясных блюд.
    Заметил Паллас и то, что не все в стойбище живут в достатке, а только бай и его сыновья, которых ему и довелось повстречать.

    * * *

    В Орскую крепость Паллас вернулся уже осенью. Отсюда путешественники двинули на север в Челябинскую крепость. По пути с интересом изучали осенние пейзажи, сначала степей, а потом - лесостепей.
    Зимовали в Челябе. Приводили в порядок собранные образцы, гербарий. Ксенофонт возился со своими чучелами, спасая их от паразитов. Чучел накопилось уже столько, что пришлось часть повторяющихся образцов продавать. Их охотно брали для украшения квартир местные купцы, промышленники.
    Во время зимовки праздно жить не приходилось, всем хватало работы: описывали зимние природные явления, поведение зимующих в этой местности зверей и птиц. Ходили на лыжах до ближних озёр и лесов, или ездили подальше на лошадях, запряжённых в розвальни или кошёвки. Ночевать приходилось в сёлах, станицах или хуторах, иногда, пережидая суровую уральскую пургу, по нескольку дней.
    В Челябе шла кропотливая работа по систематизации, изучению и тщательному описанию накопленного материала. Спутники Палласа удивлялись иногда его скрупулёзности, им уже казалось, что всё и так "ясно и понятно", а он снова и снова принимался изучать до мельчайших подробностей и сверять записи того, что уже давно было изучено и уложено. Они уже мечтали отдохнуть и повеселиться, развлечься с местными барышнями, а он опять находил им работу.

    * * *

    Весной 1770 года экспедиция направилась через Петропавловскую на Карагайскую крепость. Путь был ещё увлекательнее прошлогоднего. Природа, богатый животный мир, растительность этих диких мест просто изумляли.
    Паллас немного не дошёл до крепости Магнитной, но упомянул её в своей книге "Путешествие по разным местам Российского государства".
    Зато Верхне-Яицк и его окрестности были исхожены вдоль и поперёк. Полюбились эти места учёному так, что он всю оставшуюся жизнь интересовался новостями отсюда, вспоминал горы, степи, лесные чащобы. Иногда они ему даже снились.
    По горно-лесной местности, которую начали изучать с весны, двигались медленно, подолгу останавливаясь на обследование заинтересовавшего места.
    В Верхне-Яицкой крепости остановились надолго. Отсюда совершали радиальные поездки во все стороны: вниз и вверх по реке Яику, ближние и дальние горы и леса.
    Паллас удивлялся той разительной несхожести природы и климата, столь близко отстоящих друг от друга крепостей Верхнеяицкой и Орской, находящейся не так уж далеко вниз по течению.
    Верхнеяицк расположен почти на стыке степей и лесов - чуть отъедешь южнее, и открываются бескрайние просторы, а поднимешься чуть севернее - и очутишься в таёжных дебрях. А между ними узкая полоса лесостепи, где перемежаются лесные ленты или так называемые берёзовые колки и луга с высокими травами или бугры и сопки с чахлыми кустиками на каменных россыпях, что уже говорит о близости и гор и степей.
    Паллас с жадностью набрасывался на всё новое, что встречалось в пути, и всеядно поглощал информацию мозгом, торопливо занося всё на бумагу. Иногда казалось, что он боится исчезновения увиденного и спешит запечатлеть в памяти и зафиксировать в записях.
    - Пётр Семёнович, - говорил иногда чучельник Шумский или кто-то другой из помощников, - мы ведь подобное явление уже видели в прошлую неделю в десяти верстах отсюда. Стоит ли вновь описывать то же?
    - Да, стоит! - убеждённо говорил он в ответ, - Мы, дорогой Ксенофонт, здесь именно затем, чтобы подробно изучить всё и иметь самим, и передать другим ясную картину местности, её обитателей, растительности и минералов. Освоение этого края невозможно без точного знания всех имеющихся в нём ресурсов и природных условий. Люди должны заранее знать, что они приобретут, поселившись здесь, а что нужно завозить из других мест.
    Паллас заносил на карту местности бесчисленное количество значков и обозначений, и умеющий читать карты действительно многое мог почерпнуть из одних лишь карт. А прочитавший ещё и записи имел исчерпывающую картину.
    Служить Отечеству, считал Пётр Паллас, нужно без отдыха, а человеку умственного труда и на досуге невозможно предаваться праздности. В этом плане он иногда критически высказывался об окружающих, не увеличивая тем самым круг своих почитателей. Но самые близкие его сподвижники ценили, любили и поддерживали его.


    Превозмогая болезнь


    "Магнитная крепость стоит в 10 верстах от гор; при ней есть озеро Булдакуль, которое так солено, что в нём никакая рыба жить не может".
    И.П. Фальк, "Записки путешествия"

    Академические экспедиции - так именовались группы учёных, отправленные на Урал из Петербурга летом 1768 года. Екатерина II понимала, что прежде чем начинать эксплуатацию обширного края, нужно досконально изучить его богатства. Академии наук было поручено снарядить несколько экспедиций, одну из которых, и возглавил Иоганн Петер Фальк.
    В его экспедиции работал молодой учёный И. Г. Георги, которому впоследствии пришлось заняться изданием книги о путешествии, так как сам Фальк к тому времени трагически ушёл из жизни, не выдержав жестокой болезни, во время очередной поездки по Сибири в 1774 году, сорока семи лет от роду.
    Прибыв из Петербурга в Оренбург, путь экспедиции Фалька далее лежал по правому берегу реки Яик до Орска и далее до Верхнеяицкой пристани, откуда он направился в Челябинск и далее по Сибири до Томска. Путь дальний, полный опасностей и житейских трудностей, тем более, если учитывать состояние здоровья руководителя группы, встретившего только своё сорокалетний рубеж и пограничное положение тех мест, где пролегал маршрут.
    Задач у экспедиции было много. Предстояло изучить и описать полезные ископаемые, природные достопримечательности, животных и растения, обитаемые людьми места, их селения, городки, крепости, сёла, станицы, аулы, редуты.., хозяйственную деятельность, быт и обычаи людей.
    Если Паллас в своём движении обошёл Магнитную сначала с юга и востока, а потом с севера и только упомянул её в своих трудах, то Фальк непосредственно посетил и осмотрел, и крепость, и гору, и окрестности.
    Поднявшись на один из холмов близ крепости Кизильской, экспедиция остановилась, чтобы собрать образцы растительности, почвы, сравнивая их с теми, что встречались ниже по течению Яика.
    Фальк, умостившись на своём походном стульчике и положив тетрадь на подставку, начал записывать свои наблюдения. Перед ним простиралась долина реки Яик с впадающей в нее речкой Кизил. Степь здесь представляла собой унылую картину с чахлой растительностью, особенно на вершинах холмов, где на поверхность выступал камень, меж которого цеплялись за глинистую почву полусухие растения, выживающие обычно только в условиях полупустыни.
    В долинах рек и в пониженных местах, откуда почва не выдувается господствующими здесь ветрами и куда она наносится весенним половодьем, когда оно случается после тихой многоснежной зимы, видна более богатая растительность, высокие травы, кустарники и, даже, островки леса, к которому, по наблюдениям, местные жители не проявляли должной бережливости, что характерно для людей привыкших к расточительности.
    В крепости Фальку рассказали, что в традиции местных жителей - ловля рыбы, которую они добывают не только в речках, но и в озёрах. Один из казаков только что приехал с одного из озёр, находящегося в тридцати верстах. Он даже показал свой улов. Осмотрев эту рыбу, а потом и попробовав её на вкус, учёный в своих записках охарактеризовал её как "тощую". Он осмотрел пруд, созданный уже поселенцами несколько лет назад. Над ним роились насекомые, а от воды шёл какой-то неприятный запах. Вода в пруду была мутной, берега вытоптаны скотом, от воды шёл какой-то неприятный запах. Очевидно, жители просто сами загадили его. Фальк написал, что пруд ядовитый.
    В самой крепости Фальку и его спутникам понравилось, они поговорили с комендантом, некоторыми жителями и отправились дальше, продолжая делать пометки обо всём виденном.
    В этот же день им повстречались редуты Сыртинский и Янгельский, отличавшиеся от крепости своими размерами и удивительно небольшими гарнизонами. Если бы не было членов семей, то они казались бы безлюдными.

    * * *

    В разгар лета в этих местах зачастую наступает засушливый период. Над степью стоит дух созревающих ягод, подвядающих трав. Редкие берёзовые лесочки, как оазисы, привлекают под свою защиту птиц и зверей, прячущихся от жары под полупрозрачными кронами, особенно, если этот лесок возник невдалеке от водопоя - речки или пресноводного озера.
    Иной раз едешь по степи верхом на своём коне или на бричке, жара изнуряет, всматриваешься вдаль в поисках признаков водоёма. Этими признаками могут быть обильная растительность или многочисленность пернатой дичи, взмывающей ввысь вблизи живительной влаги.
    Фальк со своими спутниками не бедствовали от жары, так как двигались в основном вдоль Яика, довольно крупной степной реки, не пересыхающей даже в самые засушливые годы. В пути часто приходилось перебираться через её притоки. Но стоило удалиться на несколько вёрст в сторону от реки, как становилась ощутимой сушь. Пот заливал глаза, их разъедала соль, хотелось умыться, но использовать для этого питьевую воду, небольшой запас которой всегда несли с собой, не позволялось. Ею слегка увлажняли только платок, которым протирали глаза и лоб.
    Вот вдалеке блеснула на солнце водная гладь. Сразу захотелось побыстрее дойти до неё, хотя направление движения было несколько иным, пришлось его немного изменить. Но всё же по пути старались не пропустить ни одного попадающегося интересного растения или живого существа.
    Вода оказалась озером, лежащим в огромном котловане, образованном в древности каким-то природным явлением. Берега вокруг озера полого уходили вверх и вдаль. Уровень воды здесь может подниматься и подниматься на десятки метров и, ни через какой край, вода не выплеснется. И только значительно выше с северной стороны имеется ложок поросший травой. Позже, дойдя до того места, увидели ручеек, втекающий в котлован и незначительно пополняющий запасы воды. В основном, очевидно, озеро питается грунтовыми водами и осадками.
    Обрадовавшись такому водоёму, наши путешественники расположились на его берегу и решили поработать здесь: изучить флору и фауну этого естественного резервуара и его побережья. Заодно нужно было использовать благоприятные условия для некоторого отдыха.
    Попробовав воду на вкус, определили её значительную солёность. По крайней мере, в пищу, эта вода не годилась. Лошади, пригубив и пофыркав, пить тоже не стали. Появилась проблема, которую надеялись разрешить на противоположном берегу. Решили искупаться, а потом обойти озеро вокруг, возможно, найдётся какой-нибудь ручеёк или родничок, какие часто подпитывают озёра.
    - Я думаю, вон там, на противоположной стороне, в высокой траве должен быть такой ручей, - убеждённо предположил Георги, помощник и правая рука Фалька.
    - Да, Юхан, - назвал его на шведский лад Фальк. Он знал, что Георги, которого все называют Иваном Ивановичем, на самом деле имеет немецкое имя Иоганн Готлиб. Но Фальк, которого, кстати, тоже звали Иоганн, только - Петер, по-шведски как раз попросту и звали Юханом. А шведский язык для Фалька, прожившего почти всю сознательную жизнь в Швеции, и считающегося шведским учёным, был родным и близким. - Сейчас отдохнём и перенесём наш лагерь туда. Я тоже уверен, что пресная вода там должна быть.
    Так и оказалось, ручеёк, журча, стекал с пологого берега к озеру, образовывая небольшие заводи, укрытые от стороннего взгляда высокой травой и кустиками.
    Вопрос с водой был благополучно разрешён. В ручье водилась даже рыба, можно было и ухи испробовать. Решили поработать здесь дня два-три. Ожидались некоторые открытия в животном и растительном мире, уж очень отличался этот котлован от окружающей местности.
    У ручья очень быстро нашёлся исток, - родничок, из которого он вытекал, находился в версте от берега, вода пузырилась в нём, была студёной, аж зубы ломило!
    Задержаться у озера пришлось более чем на неделю, очень уж много работы здесь оказалось, да и болезнь Фалька резко обострилась на следующее, после прибытия, утро. Учёный был от боли близок к умопомрачению.
    Зато, когда закончили работу и выбрались обратно в степь и направились к Яику, он признался тёзке, что чувствует себя как давно не чувствовал - хорошо.
    - Видимо, вода в озере целебная или микроклимат вокруг него живительный.
    - Мне тоже так показалось. Я бывал на курорте в Бадене, там назначают лечение илом. В этом озере похожий ил, и вполне возможно - он целебен. Если это так, то в далёком будущем здесь создадут курорт не хуже Баденского.

    * * *

    В крепости Магнитной экспедиция остановилась на короткий отдых. Фальк поговорил с людьми. Из разговоров он не почерпнул сколько-нибудь важной новой информации к тому, что он прочитал об этом селении и его скучных окрестностях и к тому, что он видел в пути следования последние дни. Но чтобы не оставлять без внимания эту, сравнительно крупную крепость и известную в учёном мире гору, он записал в своём дневнике: "Магнитная крепость стоит в 10 верстах от гор; при ней есть озере Булдакуль, которое так солено, что в нём никакая рыба жить не может".
    Из разговоров с казаками, которые были наиболее доступными для общения, и с другими местными обитателями, Фальк узнал, что особенной любовью здесь пользуются лошади, из коих в этих местах имеются казахские, калмыцкие и башкирские. Казаки и драгуны больше других ценили башкирских, но старались их улучшить, привозя с юга племенных жеребцов.
    Фалька интересовала и другая живность, которую уже разводили в крепостях и редутах семейные казаки, а также - выращиваемые здесь овощи и зерно.
    Земледелие в верховьях Яика не насчитывало ещё и тридцати лет, земли возделывались недавно, и не были достаточно окультурены. Но в поймах рек почвы были довольно плодородными и давали богатые урожаи.
    - А какие овощи вы возделываете? - каждый раз интересовался ученый. - У вас, я вижу, есть небольшие огороды возле домов, и за заплотом земля кое-где не пустует.
    - Да вот, капустку выращивам, репку, чесночёк с лучком, ну и для баловства ребятне и на засол - огурчики, ан оне в суху пору плохо родят.
    - А хлеб?
    - Хлебушок покупам у соседей, где землица получше. Вверх по реке берут по шестерной, а то и по десятерной жатве.
    - Скота много ли держите?
    - Выпаса у нас хороши, токо от башкирцев, да от киргизни сторожить надо-ть скотинушку, а так держим, кто сколь могёт. Есть, у кого по пять лошадушек, да по столь же коровёнок, ещё свиньи, овцы, а курей, гусей - кто теперь считат. Это по первости, яичка к святому дню не сыщешь, а тепереча - развелись.
    Выяснил Фальк, что кое-кто из поселенцев перенял у башкир пчеловодство. Но бортничеством при отсутствии лесов заниматься было невозможно, а вот второй способ - содержание пчёл в колодах - пришёлся вполне кстати.
    Пасти скот и косить сено на противоположном, восточном, левом берегу было запрещено. Там была нейтральная полоса, куда выезжали только дозоры.
    Фальк обратил внимание на домашнюю утварь - всё местной, ручной работы, выстругано из дерева или выковано из железа.
    Из пищи здесь кроме хлеба употребляли всевозможные каши, лапшу, готовили щи, когда какие - по сезону, когда - богатые, с мяском, а когда и постные. Любили молочные продукты: простоквашу, творог, иной раз били масло.
    Осмотрев жилище одного из здешних поселенцев, а внешне все дома и дворы выглядели одинаковыми, Фальк записал: "казацкие дома выстроены по большей части из тополинового леса, небольшие и непрочные, но весьма дешевые. Дом с чёрною и чистою избами и перегородкою, которую можно разбирать и переносить, стоит от 10 до 15 рублей".
    Дворы казацкие были, по свидетельству учёного, небольшие, со всеми постройками - менее ста квадратных сажен.
    Жалование у собеседника-казака оказалось всего 4 рубля в год. Узнав, какие в крепости цены на продукты, Фальк быстро посчитал, что на своё годовое жалование казак может купить всего одиннадцать пудов пшеничной муки, или, пятнадцать - ржаной, а мёду выходило чуть больше полутора пудов. Не ахти, какая сладкая жизнь, особенно, если обзавёлся семьёй.
    Единственно, что могло впечатлить, это ширина улиц, которая составляла не менее восьми сажен, - было, где разъехаться. После городской тесноты многих европейских городов, крепостные улицы в Магнитной и соседних укреплениях, действительно впечатляли.
    Путешественники обратили внимание на новенький заплот, установленный на земляном валу, бывшем первоначальной защитой крепости. Особенно аккуратным заплот Магнитной был у северных Троицких и южных Оренбургских ворот. Имелись ещё одни ворота, выходящие на реку, но они носили бытовой характер, ими пользовались постоянно, в отличие от первых двух - парадных, выходящих на дороги, ведущие в соседние крепости и редуты и открывающиеся только для проезда начальства и гостей.
    Возле Яицких ворот был устроен бастион с постоянно дежурившими караульными, в основном - солдатами. Такие же бастионы были по углам крепости: Озёрный, Западный и Степной. А над главными воротами располагались двухъярусные башни. На каждом ярусе - этаже, как и на бастионах, располагались пушки. Всего крепость располагала около полутора десятками пушек разных калибров и припасами к ним.
    На почтовой станции осмотрели и подправили телеги и повозки экспедиции, отметили подорожные документы, заменили уставших лошадей, покормились сами, и экспедиция вновь двинулась в путь, выехав на тракт, ведущий к Верхнеяицку. Тракт был оборудован лет двадцать назад и во многих местах давно уже повредился, разбит колёсами и копытами, размыт вешними водами, развеян сезонными ветродуями. Езда по нему становилась сущим адом. Дорога часто свиливала с тракта и шла просёлком, где была и мягче, и приятней.
    Сопровождавший экспедицию конвой развлекался скачками по лугам и холмам, стелющимися вдоль дороги. В каждой крепости, на почтовых станциях, конвой менялся и возвращался обратно, иногда - сопровождая попутчиков, едущих по "казённым" или торговым делам. Ездить без воинского сопровождения было небезопасно.


    Комендант Магнитной

    В Европе хозяйничал француз. Уже много лет Наполеон наводил новый порядок по своему разумению. Пожалуй, только Россия оставалась неподвластной ему.
    Вдалеке от западных границ стояла на посту, оберегая от набегов кочевников мирное население, крепость Магнитная. Периодически отправлялись на войну небольшие группы магнитских солдат и казаков, включаясь в полки, формируемые в Оренбурге.
    Первым комендантом, когда эта должность в 1807 году была учреждена в Магнитной, стал майор Арбузов. В это время как раз было разрешено магнитцам переходить на левый берег, косить там сено, пасти лошадей и вести другую хозяйственную деятельность. Через неполных два года Арбузова на посту коменданта сменил майор Аксёнов, которому не пришлось и года пробыть в этой ответственной должности. В 1810 году на долгие двадцать лет этот пост заступил майор Мистров, доросший здесь до полковника и даже ставший перед переводом в губернский центр генерал-майором.
    Чего только не выпало на долю Мистрова пережить за эти годы! И подавлять волнения заводских крестьян в Белорецке, работных людей на заводах в Кыштыме и Каслях, и отправлять подчинённых на войны с Наполеоном и с турками, и встречать знаменитого учёного Гумбольдта с огромной свитой светил науки, и работать со многими российскими учёными, приезжавшими на разведку природных богатств, на гору.
    Год на год не были похожи: то дождями всё зальёт, то засуха высушит, то морозы всю зиму донимают, то оттепели не прекращаются. Природа не терпит стандартов и приносит свои причуды, а общество - свои.
    Мистров быстро налаживал отношения с атаманами Оренбургского казачьего войска, ведь уже более трети гарнизона составляли казаки, и с губернаторами.
    Иван Иванович Мистров заступил на ответственный пост в тяжёлый год, когда на всю линию крепостей напали "великий мар и пыли". Жара пересушила все мелкие водоёмы, выгорела трава. Даже Урал обмелел.
    Всё это началось ещё летом при предшественнике Мистрова, Арбузове писавшего о жутком бедствии Оренбургскому генерал-губернатору генералу от кавалерии князю Г. С. Волконскому.
    Падёж скота, несмотря на изнурительную работу штаб-лекаря, уносил десятки голов во всех посёлках.
    Урожай на полях и огородах вырос чахлый, зима выдалась полуголодной. Мистрову пришлось многим озаботиться, чтобы прокормить солдат.
    Следующий год выдался более благополучным, пополнилось поголовье скота, собрали приличный урожай. Гарнизонная караульная служба неслась бдительно.
    Донесения генерал-губернатору Мистров составлял умело. Да и результаты были налицо. Вскоре его стали ставить в пример и присвоили очередной, подполковничий чин.
    На западе вновь Наполеон начал военную кампанию, перешёл российскую границу и с переменным успехом развивал наступление в глубь России.
    Бдительность у служивых поднялась до возможных пределов. Солдаты и казаки доносили командованию о любых слухах враждебного свойства. В один из ноябрьских дней рядовой Воробьёв, толкаясь на рыночной площади, услышал разговор между приезжими башкирами, речь которых немного понимал, о том, что башкиры из шестого кантона собираются совершить нападения на крепости и нарушить мирное течение жизни.
    Солдат сразу побежал к коменданту - принёс ему недобрую весть, за что получил награду, а Мистров не теряя времени, написал донесение и отправил его с посыльными к губернатору.
    Ответ не заставил себя ждать. Посыльные вернулись скоро и привезли распоряжение князя Волконского "тотчас приуготовиться вооружением". В приказе подробно расписывались действия подчинённых. Солдатам надлежало иметь в полной исправности ружья и боевые патроны, а казакам к тому же ещё и сабли.
    Усиленная караульная и патрульная служба легли большим бременем на весь личный состав линии крепостей. Дозоры выставлялись теперь не только на левом, киргизском берегу Урала, но и на башкирской стороне, в глубоком тылу, во многих селениях и на важных дорогах.
    Мирному населению были объявлены ограничения в передвижении. Нельзя стало без разрешения военных властей ни в лес поехать за дровами, ни в поле - за сеном или соломой, ни в гости в соседнее селение. Эти неудобства длились долго.
    Никакого восстания или нападения не последовало, может быть, предпринятые меры сыграли свою роль, а может и слух оказался ложным и не собирался никто никуда выступать, а солдат просто чего-нибудь напутал.
    Тем не менее, солдаты и казаки измотались в непрерывном бдении, в дополнительных караулах. Мистров получил очередное поощрение за предотвращение беспорядков.
    Время шло. Наполеон занял Москву, промучился в ней в ожидании русской капитуляции и вынужден был, в конце концов, оставить её несолоно хлебавши.
    Русская армия выгнала Наполеона из Москвы и, подгоняя его с трёх сторон, направила по тому же, уже разоренному им пути, по которому он шёл в Москву, обратно к границе. Начался Заграничный поход, в котором участвовали и магнитцы. Позже они назовут свои новые крепости к востоку от реки Урал именами тех мест, в которых им пришлось повоевать в молодости.
    Магнитная продолжала нести свою пограничную службу и выполнять карательные функции в тылу. Здесь жизнь продолжалась независимо от событий на Западе. Крестьяне и рабочие уральских заводов, может быть, не очень-то и разбирались в событиях, не знали, что где-то решается судьба страны. Их не интересовало, кто будет править в далёкой столице, им и так и эдак было невмоготу жить. И когда становилось вдруг ещё хуже, они начинали "волноваться".
    Так, летом 1813 года, в самый разгар героических событий Отечественной войны, доведённые до ручки приписные крестьяне, работавшие на чугунолитейном и железоделательном заводе в Белорецке, начали "волнение", которое с перерывами продолжалось до лета 1816 года. Всё это время обходились местными силами и уговорами, незначительными послаблениями, но в мае 1816 года отношения обострились до того, что для усмирения бунта царь приказал послать комиссию с воинской командой. Тут-то и пролилась кровь. Комиссия запросила у Волконского помощи. Губернатор поручил Мистрову оказать всю необходимую военную помощь.
    Вскоре губернатор получил от Мистрова донесение: "командировал в Белорецк отряд под командованием подпоручика Екимова с четырьмя унтер-офицерами, одним барабанщиком и сотней рядовых, среди которых большею частью старослужащие, остальные - новобранцы. Кроме того, там, в Белорецке уже находится урядник с десятью казаками, отбывшими намедни".
    К началу августа бунтовщики были усмирены, а Мистров был произведён в полковники.
    Через десять лет подобные волнения усмирялись в Каслях и в Кыштыме. Здесь уже Мистров самолично привёл свою команду на место событий и руководил действиями подчинённых. Расправа с рабочими оказалась жестокой.
    Мистров подробно докладывал о своих подвигах губернатору П. К. Эссену. Рапорта понравились своей подробностью и обстоятельностью. Губернатор любил ясность во всём.
    После усмирения и расправы на заводах, солдаты и казаки были возвращены в свои крепости и редуты и продолжили повседневную службу. Население Магнитной к этому времени уже на сорок процентов состояло из казаков и членов их семей.
    Казаки в те времена несли вспомогательную службу, ими затыкали все хозяйственные нужды. Они строили дома и дороги, пилили в дальних лесах деревья и возили в посёлки брёвна для строительства и на дрова. Они сопровождали всех проезжающих вдоль пограничной линии крепостей. Да мало ли что, какие нужды появляются в поселковых хозяйствах.
    Кроме того, обращались тогда с казаками, мягко говоря, невежливо: их за малейшие провинности прилюдно пороли, наказывали изнурительными экзекуциями, принудительным трудом. Да мало ли что могло взбрести в голову коменданту или другому начальнику.
    Мистров, вникнув в положение дел, заручившись благосклонностью губернатора Эссена, и надеясь, что казаки могут быть более плодотворно употребляемы для пользы службы, уравнял их с солдатами. Они теперь на равных стали нести караульную гарнизонную службу и выполнять все работы.
    Здесь были отменены рукоприкладство и порки за малейшие провинности, чему казаки немилосердно подвергались повсеместно.
    7 сентября 1829 года в крепости царило оживление. К этому дню, когда крепость посетит великий учёный, приглашённый из Германии и за лето уже объехавший чуть ли не всю Россию, готовились давно. Приказ пришёл ещё в мае, и постоянно напоминали, что к концу лета Гумбольдт должен добраться до уральской линии крепостей. И конечно миновать Магнитную он никак не мог, гора к этому времени стала знаменитой. Приказ был из самого Петербурга, продублировал его и держал на контроле подготовку губернатор. Это обстоятельство оказалось для Мистрова важнее всего. Ему уже было обещано повышение. Вот и выпадал случай ещё раз блеснуть перед важными персонами, а потом самому красочно доложить, и чем чёрт не шутит, может и гость где при случае его похвалит.
    Всё лето равнялись заборы, приводились в порядок строения, чинились крыши. Можно было подумать, что немец будет жить здесь, в каждом доме. Почему бы не только к его приезду, а и для себя всё это делать постоянно, чтобы не авралить по случаю.
    Погода выдалась на славу! В общем-то, как обычно в это время в тех местах. Это обстоятельство способствовало последним приготовлениям.
    Когда сообщили, что учёные гости уже в Златоусте, Мистров проехал по дороге до редута Смелого, ещё раз проверил, не трясёт ли. Если где-то появилась новая выбоина, он давал знак ехавшим следом на телеге казакам, и они тут же подсыпали песочку.
    В крепости ещё раз мели дворы и улицы, подняв тучи пыли. Кое-где, чтобы прибить пыль, побрызгали водой.
    С утра в день приезда гостей все приоделись и ждали сигнала. Знали, что экспедиция ночевала в Верхнеуральске и с утра должна двинуться дальше. Обед намечался в Магнитной.
    Мистров с утра ещё раз прошёлся по главной улице, обошёл всю площадь, делая последние замечания сопровождающим, и отправился в поварню, где готовился обед на всю прибывающую компанию. Проверил все продукты, нет ли где запашка, не попорчено ли что.
    - Смотрите у меня, чтобы угостить немцев на славу, чтобы ни один морду не скривил. Они в еде избалованы, всяких яств едали, в городах в ресторациях питаются да на приёмах у князей! А Гумбольдт, сказывают, и сам князь, - наставлял он своих кухарок.
    - Будьте покойны, Иван Иванович, усё будя самое скусное. Губернаторов, атаманов не раз потчевали. Да и геологи у нас столовались, тоже ведь из немцев. Никто не похаял. Ни разу в грязь лицом не ударили.
    Полковник зашёл домой, снял мокрую от пота рубаху, умылся, надел свежее, отдохнул малость и снова пошёл на волю, ждать известия от посыльных, посланных навстречу.
    Когда сообщили, что телеги с важными персонами приближаются, Мистров дал команду к построению. Бабам с ребятишками велено было встать гурьбой в сторонке, отставным казакам разрешили пристроиться на левом фланге. А солдаты и строевые казаки уже знали своё место в строю. Офицеры и унтера заняли свои места во главе подразделений.
    Телеги остановились невдалеке от строя, и пассажиры покинули свои сиденья. Мистров, подав команду, приложил руку к фуражке и чётким шагом подошёл к Гумбольдту, отделившемуся от группы приехавших. Он уже привык, что воинские начальники рапортуют ему, и принимал это как обязательное неудобство.
    Учёный поздоровался с встречающими, при этом полковник представил ему офицеров и заслуженных ветеранов.
    - Гости дорогие, - обратился хозяин к приехавшим и, в первую очередь к Гумбольдту, - вы прибыли в аккурат к обеду. Милости прошу откушать, чем бог послал, - и повёл всех на обед.
    Мистров внимательно следил за тем, как подаются кушанья, сам подставлял главному гостю поближе посудины с едой.
    - Кушайте на здоровье! - потчевал он.
    - Спасибо, спасибо, - отвечал гость, беря всего понемногу и только попробовав, принимался за следующее кушанье.
    Мистрову показалось странным, что великий учёный почти ничего не съел, но всё попробовал, похвалил и оставил на столе серебряную монету.
    Когда, отобедав, вышли на двор, там уже ждали лёгкие телеги, на которых предстояло поехать, как пожелали гости, на левый берег, и подняться на гору Магнитную.
    По возвращении с горы, гость засобирался к отъезду. Он сердечно поблагодарил хозяина за гостеприимство и, особенно, за замечательную поездку на знаменитую гору, что особенно впечатлило его и сопровождавших учёных. Из многих впечатлений последних дней, сегодняшние оказались одними из увлекательных.

    Вскоре Мистрова произвели в генерал-майоры и перевели в Оренбург на должность начальника штаба отдельного корпуса. Но с приходом в 1832 году нового губернатора В. А. Перовского, он был отправлен в отставку.
    В благодарность за хорошее к себе отношение в продолжение двадцати лет, магнитские казаки возвели на церковной площади памятник Мистрову с надписью на чугунной плите: "Наше усердие к бывшему в крепости Магнитной коменданту с 1810 по 1830 года Его Превосходительству господину генерал-майору и кавалеру Ивану Ивановичу Мистрову 1-му. Жители крепости Магнитной и дистанции ея возводим нашу благодарность сооружением сего памятника, за благоразумное управление оною дистанциею Его Превосходительства! Сей начальник и вместе отец по своей справедливости достоин нашей благодарности".
    Хорошие дела и доброе отношение к людям, цивильные они или служивые, оставляют хорошую память. Добро затмевает недостатки.


    Светило

    "Чудесные воспоминания остались у нас от путешествия вдоль линии расселения казаков... К югу от Магнитной Уралом называется западная цепь, продолжение Таганайской и Уренгойской цепи на широте Кизильской".
    А. Гумбольдт. "Письма"

    Александр Гумбольдт любил путешествовать. Будучи человеком, широко образованным, увлечённым и увлекающимся, он во время своих странствий изучал всевозможные явления природы, историю людей, населяющих те страны, в которых он бывал, животный мир, растительность разных климатических зон, географию. Последняя была особой его любовью. Из всех путешествий, помимо многочисленных ящиков с образцами минералов, камней, гербариев, чучел, он привозил кипы карт, составленных, переработанных и исправленных.
    Южный Урал Гумбольдт и его спутники, среди которых были химик и геолог Густав Розе, естествоиспытатель Христиан Готфрид Эренберг, сами по себе знаменитые учёные, посетили в конце лета 1829 года, после продолжительного путешествия через всю европейскую Россию, Средний Урал, Сибирь, Алтай, Западный Китай, Восточный Казахстан.
    Вернувшись в Екатеринбург и отправив в российскую столицу огромную коллекцию собранных минералов и горных пород, путешественники предприняли экспедицию вдоль Уральского хребта на Юг.
    По прибытии в Златоуст, спутники Гумбольдта и местные промышленники составили "заговор" - они разузнали, что знаменитому учёному исполняется 60 лет. Не отметить такую дату, кажется забытую самим именинником, было бы грешно.
    Накануне именин путешественникам устроили незабываемую поездку на гору Большой Таганай. Перед учёными и сопровождающими их поклонниками открылась величественная панорама бескрайней горной страны. Живописные скалы перемежались с густо заросшими долинами. И, даже, многие вершины, были покрыты богатой растительностью. Всё это, под предосенним августовским небом, казалось сказкой. Многие деревья ещё были окрашены всеми оттенками зелени, другие были уже жёлтыми или красными. Фоном служили скалы или ковёр из трав и опавшей листвы. Кое-где небо отражалось в водной глади ручьёв и озерцов, толи природных, толи образовавшихся после недавних дождей.
    Всё подобное, однажды увиденное, очаровывает и запоминается до конца жизни.
    В городе имениннику устроили приём в честь его юбилея. Столы ломились от яств, в основном местного свойства. Солёные грибы, уральские пельмени, запеченная дичь, кумыс... Златоустовские металлурги преподнесли Гумбольдту саблю из русской стали с памятной гравировкой. Среди награждавших присутствовал местный умелец, потомственный оружейник молодой Даниэль Шнейдер, которого уже называли здесь уважительно Данилой Ивановичем.
    Через день, в Миассе, чествование учёного повторилось. Здесь ему вручили бесценный подарок - коллекцию шлихтового золота, которое было добыто на семи рудниках в окрестных горах. Гумбольдт принимал подарки сдержанно, но с большой благодарностью, имея их в виду как объекты для изучения. Позже он с теплотой описывал свои встречи с россиянами.
    Одна из таких встреч состоялась в Миассе. Корифей учёного мира познакомился с молодыми геологами, российскими немцами Э.К. Гофманом и Г.П. Гельмерсеном, единомышленниками и друзьями. Побеседовав с ними, и выяснив, что они прекрасно изучили эти края и могут принести пользу экспедиции, он попросил сопровождать его до Оренбурга. Получив разрешение от своего начальства, молодые люди, польщённые вниманием и доверием большого учёного, охотно согласились и работали с ним до окончания экспедиции по Южному Уралу.

    * * *

    6 сентября 1829 года в крепости Магнитной был большой праздник, которого здесь ожидали давно, - в крепость прибывала знаменитая экспедиция, весть о которой пришла ещё весной.
    Улицы крепости были чисто выметены, дома заново побелены, заборы подновлены, овцы, и свиньи с улиц отправлены в загоны и стайки. Даже гусей и кур постарались убрать с центральной улицы, а собак привязать во дворах.
    Гарнизон крепости - солдаты и казаки, возглавляемые полковником Мистровым, готовились к торжественному приёму гостей.
    На церковной площади Магнитной собралось, мало не всё, население крепости. Прискакавшие от редута Смелого дежурившие там молодые казаки, сообщили, что гости на своих экипажах приближаются. Полковник подал команду к построению и вышел на середину площади. В считанные секунды все заняли свои места и замерли в ожидании.
    В конце улицы показались экипажи. Когда до них осталось около сотни шагов, комендант зычным голосом подал команду к вниманию и равнению, хотя и так уже стояла чуткая тишина.
    По-стариковски кряхтя, Гумбольдт покинул рессорную тележку, в которой преодолел в этот день не ближний путь от самого Верхнеуральска, сделав в пути всего две остановки. Одну в Смеловске и вторую, невдалеке отсюда, на берегу ручья Кремнёвого, где он разминался и осматривался, пока помощники на быстроногих конях поднимались вверх по ручью, до видневшейся невдалеке горки, отличавшейся от других своими белыми обнажениями.
    Увидев, что они возвращаются, он забрался в повозку и дал знак - ехать. Образцы породы, взятой на горе, он рассмотрит по пути и на следующей стоянке. Получив описание, каждый камушек найдёт своё место в сундуках и ящиках, специально заказанных и перевозимых вслед за ним. По мере наполнения ящиков, члены экспедиции, тщательно уложив и снабдив описью, отправляют их в далёкий Петербург. Именно оттуда, приехав из Германии весной 1829 года, экспедиция, приглашённая российским правительством, и отправилась исследовать территорию России.
    В верховьях реки Урал, экспедиция появилась уже уставшей, проехав до этого более десяти тысяч вёрст, побывав в Сибири, доехав аж до Китая.
    Путешествие вдоль Уральского хребта имело большое значение, требовалось авторитетное заключение о богатствах края, которые в той или иной мере в разных частях уже исследовались некоторыми учёными и экспедициями. Присоединившиеся в Златоусте молодые местные учёные Гофман и Гельмерсен уже второй год обследовали те места, которые в ближайшие дни предстояло пройти Гумбольдту. Они оказали ему неоценимую помощь.
    Уральцы были наслышаны о знаменитом путешественнике и учёном, к тому же, ещё весной, во все местности, где должен пролегать путь экспедиции, были направлены распоряжения о достойной её встрече и оказании помощи и почестей. Было известно, что в пути следования учёному исполнится 60 лет - почтенная дата. Это ещё более подогрело интерес, - какой местности повезёт поздравить юбиляра?
    Екатеринбуржцам не удалось задержать у себя учёного на несколько дней - он спешил завершить путешествие до наступления холодов, к которым он относился уже с известной опаской. Как-никак, о сибирских и уральских морозах в Европе ходили легенды. Да и календарь движения был расписан по дням и, чуть ли не по часам, по-немецки регламентированно.
    Повезло Златоусту, - юбилей произошёл в этом городе мастеров по заслугам. И юбиляра, и города. Местные мастера вручили уважаемому человеку своё лучшее изделие - саблю. Коллекция увеличилась богатейшим пополнением из местных минералов и образцов пород. На следующий день, в Миассе, как мы знаем, тоже не ударили в грязь лицом. И так - на протяжении всего дальнейшего пути.
    Комендант крепости, полковник Мистров, зная, что едет очень знаменитый человек, задолго до встречи, построил солдат, собрал всех казаков и приказал сделать из станицы, или - крепости, как она тогда ещё официально называлась - картинку.
    Приказ есть приказ. И будь ты хоть трижды казак, человек своенравный и как бы - независимый, а приказ полковника и возможность блеснуть перед иностранными, столичными и городскими гостями, заставили всех засучить рукава. Ещё в последних числах августа все заборы и дома были побелены, окна и двери покрашены или побелены. Даже крылечки, обычно черневшие под осадками и палящим солнцем, удостоились прикосновения кистей. Просторные дворы, открытые всем ветрам, были выметены до удаления с них даже куриного помёта. То же проделали и на улице, перед каждым домом, не говоря уже о казённых местах.
    В день приезда гостей, 7 сентября, центральная улица посёлка и площадь были непривычно для этого времени года праздничны от чистоты и нарядов населения, которое поголовно вышло навстречу. Казаки почистили все медные детали обмундирования и сбруи лошадей, так, что они сверкали на солнце. Женщины вырядились в самые лучшие, праздничные одежды. Приодели и детей со стариками. Всё выглядело в высшей степени благопристойно.
    Прискакавшие казачата, встречавшие поезд из трёх повозок у самого Смеловска, сообщили, что гости на подъезде, проехали мостик через ручей Кремнёвый. Только улеглась пыль, поднятая вестовыми, как на горизонте, через северные ворота, стала видна процессия. Кони шли лёгкой рысью было видно, что они не очень притомились, будучи впряженными в Верхнеуральске, в повозки, прошедшие дальний путь по неезженым просторам огромной страны.
    Итак, Гумбольдт, кряхтя, покинул свою повозку.
    Из подъехавших экипажей вышли гости, спешились Верхнеуральцы со своим командиром. Комендант чётко отрапортовал Гумбольдту, провёл его вдоль строя своих бравых подчинённых, познакомил с офицерами и пригласил на обед.
    Магнитцы блеснули хлебосольством, пирогами, рыбой, ягодой, грибами и прочей снедью. Гумбольдт, по обычаю всё попробовал, но ел как всегда очень мало. Хозяева не знали, что и подумать, пока им не объяснили привычку гостя не предаваться чревоугодию.
    Передохнув после сытного обеда, все вышли на берег Урала, полюбовались природой и решили съездить на левую сторону, посетить гору Магнитную. Тем более, что это было в планах экспедиции. Тут же подкатили лёгкие телеги. Усевшись в них, покатили из крепости.
    Поднявшись в гору, все невольно залюбовались открывшейся перспективой. На восток и юг простиралась холмистая, бескрайняя степь, в которую устремляла свои воды река. Но особенно живописным был вид на запад. Сразу за рекой простиралась степь, взбегающая на небольшие холмы и спускающаяся в лога и долины ручьёв и озёр. Вдали поднималась в дымке гряда Уральских гор. Над всем этим взмывало высокое безоблачное небо, с которого сияло яркое, нежаркое уже, осеннее солнце.
    Члены экспедиции, налюбовавшись пейзажами, не удержались от своих дел и увлечений, разбрелись по склонам, собирая образцы камней и растительности.
    Удовлетворённые экскурсией, все вернулись в крепость и стали прощаться перед отъездом. Ночлег было намечено организовать в Кизильской. Поезд двинулся на юг, выехав из крепости, через Оренбургские ворота, над которыми была устроена бревенчатая сторожевая вышка. Влево и вправо от ворот возвышались крепостные стены, сложенные из брёвен, установленные поверх земляного вала, который и служил первоначально защитой крепости. Снаружи вдоль стен был выкопан ров, через который переброшен мостик.
    Телеги прогрохотали по мостику и растянулись по пыльной дороге. Комендант крепости верхом на своём любимом коне сопроводил гостей до Янгельского редута.
    Путь Гумбольдта лежал до Орска, Оренбурга и Астрахани.
    Великий путешественник продолжал свой путь, несмотря на преклонный возраст и недуг спины.


    Привороженные Уралом

    Правительство Николая 1 очень интересовали месторождения золота. Казна нуждалась в пополнении своих закромов этим благородным металлом. В разные концы империи направлялись экспедиции на поиск природных богатств. Урал в списках министерства финансов стоял на первом месте. Здесь золото добывалось издавна. Западный и Средний Урал были освоены основательно. Добытое там золото измерялось не пудами, а тоннами. Но расходы постоянно росли, и на их покрытие не хватало того, что добывалось на давно обжитых территориях.
    Но на Урале имелось ещё много таких мест, где людей жило мало, где природные ископаемые только-только изучались, но использовались ещё незначительно или вообще лежали нетронутыми по причине их удалённости от городов и дорог. Одним из таких углов была территория, прилегающая к горе Магнитной.
    Сама гора была известна давно, вокруг её громадных богатств шли споры. Многих завораживало, изумляло это природное чудо. О качестве и количестве железной руды в горе ходили легенды.
    Уже около ста лет Магнитную посещали знаменитые учёные. Они увозили с неё свои впечатления, расчёты и образцы, взятые с её поверхности и из глубин, до которых добирались ещё рудокопы древности. А в последние годы руду с её поверхности и из копей брали для Белорецкого завода.
    Все были согласны с тем, что богатства горы несметны и самым лучшим было бы построить завод у её подножия. Беда заключалась в отсутствии транспортных путей и удалённости от неё углей. Даже древесный уголь пришлось бы везти издалека к горе стоящей среди степей.
    Река Урал, протекающая в южном направлении у подножия горы, является большим благом - это вода, необходимая не только людям и животным, но и металлургическому производству. Как транспортную артерию Урал никогда не рассматривали. Он узок и мелок, разливаясь ненадолго и то не каждый год только в половодье, по нему невозможно ни сырьё подвезти, ни готовый металл отправить на другие заводы, находящиеся в основном на севере и на западе.
    Но есть ли в этом районе золото? То, что оно здесь вообще существует - сомнений не вызывает. Попадается, оно и среди многих проб, привезённых отсюда учёными. Но достаточно ли его для того, чтобы организовать его добычу?
    Выяснить этот важнейший вопрос - вот главная задача, которую поставили в мае 1828 года перед двумя молодыми учёными геологами Эрнстом Гофманом и Григорием Гельмерсеном.
    Чтобы учёным легче работалось, в Златоуст горному начальнику тамошних заводов Аносову была дана команда - прикомандировать к ним двух "благонадёжных" мастеров, знающих шурфование и промывочные производства. Эти мастера из Миасса сослужили молодым учёным хорошую службу.
    А уж, какую службу они сослужили казакам, охранявшим экспедицию! Казаки с интересом наблюдали как учёные и мастера из грязи степных и горных речек выуживали крупинки золота. Эта наука сослужила им впоследствии, когда им разрешили, благодаря старательству, пополнить своё благосостояние.
    Экспедиция Гофмана и Гельмерсена тщательно обследовала реку Урал от Оренбурга до самого её истока. По пути учёные обследовали и изучили территории, прилегающие к Сакмаре, Большому Ику.... Перевалив через горы, они оказались у крепости Кизильской. Теперь путь лежал вверх по Уралу.
    Золото золотом, но настоящий геолог не пройдёт мимо любого другого минерала. Особенно если он молод и любознателен. А как же пройдёшь мимо "железной горы Магнитной", о которой в учёном мире столько толков и споров? Здесь они застряли надолго. Изучению горы они посвятили не один день.
    Молодые учёные, ещё учась в институте, пристрастились к чтению "Горного журнала", и теперь, оказавшись в таком богатом горном краю, они регулярно писали статьи о результатах своих исследований для любимого издания. Изучив образцы, взятые с Магнитной, они написали: "руда сия богата и разработка оной легка".- От этого своего вывода они не отрекутся и в будущем.
    Золота нашли пока не ахти как много, а старательство пока не поощрялось, да и левый берег Урала был пока доступен только крепкой вооружённой охране. Но ничто не проходит бесследно. Через пару десятков лет после этой экспедиции в районе Магнитной уже наблюдалась настоящая "золотая лихорадка".
    А пока ученым до всего было дело - юношеский максимализм, настоящая умственная "всеядность" толкали их на настоящие подвиги. Надо отметить, что для этих двух людей излечение от такой "болезни" не пройдёт до преклонного возраста. Они с жадностью, как будто их завтра отсюда попросят удалиться, описывали горы, леса, реки, степи, население и хозяйственную деятельность людей.
    Взобравшись на самую высокую точку горы Магнитной и устроившись на короткий отдых, учёные, переведя дух, заворожённо озирали окрестности.
    Как это часто бывает, люди, занятые практическим делом, пусть даже в сказочном месте, настолько углубляются в него, что мало замечают вокруг себя. Они увлечены розыском того единственного, как им кажется, что нельзя пропустить. Нельзя поднимать взгляда от поверхности почвы, если хочешь найти камень или растение.... Нельзя опускать его долу от звёзд, если ты астроном.... Нельзя отрывать его от листа бумаги, если ищешь успеха в сочинительстве.... Где уж тут замечать, что творится вокруг, какие дали и красоты открываются!
    И вдруг! Вот она - даль! Вот она - ширь! Вот она - красота! Вот она - вечность!
    Эрнст и Григорий, забыв обо всём, любовались видами открывшимися им с древнейшей горы, у подножия которой жили наши далёкие предки - арии, от которых произошли индоевропейские народы, среди которых и славяне, и германцы, и иранцы, и многие другие.
    Пронеслись по этим склонам дикие гунны, дошедшие до центральной Европы, покорившие её ненадолго и растворившиеся среди её народов.
    Не обошли её ни печенеги, ни хазары, ни многие иные кочевые племена.
    Долго топтали её склоны копыта монгольской конницы и те, кто стали преемниками завоевателей.
    Всё это открылось молодым учёным, всё, даже то о чём они не могли знать, но о чём догадывались, пронеслось перед их мысленным взором за те волшебные минуты любования подёрнутыми дымкой далями южных и восточных степей и западной горной грядой.
    Можно ли когда-нибудь забыть, однажды увидев, эту вечную красоту, этот манящий простор, эту девственную жемчужину природы.
    У подножия горных вершин журчали речки и ручейки, крупнейшая из которых - Урал, несла свои прозрачные воды, заселённые редчайшими породами рыб, с севера на юг.
    К западу уходила обширная долина, красующаяся всеми оттенками зелени, изрезанная овражками, ложочками, ручьями и сверкающая зеркалами озёр.

    В первый год работы экспедиция успела дойти до Верхнеуральска и совершила множество радиальных походов во все стороны: в "киргизскую степь" - на восток, в глубь Башкирии, до Белорецка и вниз - по Белой - на запад. Они облазили все реки и горы, леса и степи и в конце лета вновь оказались в крепости Магнитной.
    Завершили они свой трудный, но интересный год уже в Орске.
    1829 год оказался не мене познавательным, интересным и трудным.
    - Нынешним летом пойдём теми же местами, но по новым маршрутам предложил Григорий, прочитав вновь задание и результаты прошлогодних изысканий.
    - Я тоже так думаю, - поддержал его Эрнст, - здесь ещё непочатый край работы, и чем больше в неё углубляешься, тем отчётливее видно: нет предела в изучении даров природы, каждая пядь земли хранит свои тайны, а открыть их - наша задача.
    Друзья дружно взялись за дело, и второй сезон их совместной работы на Южном Урале порадовал новыми открытиями. Их имена становились всё более известными, к ним относились с всё большим уважением, внимательно читая их статьи и отчёты о проделанной работе.
    Сентябрь 1829 года подарил молодым учёным неслыханный сюрприз. По России совершал грандиозное путешествие великий учёный с мировым именем Александр Гумбольдт со свитой учёных первой величины.
    Задача Гумбольдта состояла в том, чтобы осветить своим авторитетом, закрепить своим весомым словом все разрозненные исследования и открытия разных учёных, геологов, естествоиспытателей, как российских, так и иностранных. Он проехал по Российской империи от Петербурга до китайской границы. На обратном пути, добравшись до Екатеринбурга и отправив в столицу огромную коллекцию собранных экспонатов, он решил внимательнее осмотреть некоторые места на Урале. Он отправился на юг вдоль хребта, останавливаясь в самых интересных точках.
    Вот здесь-то и перекрестились пути-дороги молодых российских учёных Гофмана и Гельмерсена с мировой знаменитостью. Случилось это 1 сентября в Миассе. Им удалось обратить на себя его внимание, и он счёл нужным пригласить их для сопровождения его экспедиции до её окончания. Они, естественно, с благодарностью приняли это приглашение. Ничего не имело против такой чести для соотечественников и местное начальство.
    По окончании экспедиции, вспоминая весь пройденный путь, Гумбольдт писал одному из своих корреспондентов "Доктор Гофман и доктор Гельмерсен, которые сопровождали нас, очень приятные, знающие молодые люди, дали нам много разъяснений по геогностическим условиям Южного Урала".
    Особенно много разъяснений они смогли дать корифею в районе горы Магнитной и на ней самой, куда они всем табором взобрались 6 сентября. Такого сгустка интеллекта в одном месте на своих склонах единовременно гора ещё не знала. Кроме самого шестидесятилетнего Гумбольдта и двух российских геологов здесь были такие выдающиеся учёные как натуралист, профессор Берлинского университета Эренберг и минералог, доктор философии, профессор Розе. Помимо того, здесь же присутствовали и ряд других лиц, которые, если приехали бы не в свите, а сами по себе, смогли бы обратить на себя довольно пристальное внимание, почести и парадную встречу.
    Кавалькада, переехав реку Урал, поднялась в горы. Здесь было чем поживиться всем и каждому. Солидные люди бросились подбирать камушки, срывать и выкапывать растения, ловить жучков и мотыльков....
    Образцы породы рассматривались с большим интересом и складывались в ящики. Все единодушно соглашались в несметном богатстве этих гор необходимости дальнейшего изучения и освоения края.
    Эренберга заинтересовали флора и фауна склонов и распадков горы. Несмотря на начало осени, растительность ещё жила, вызревая и подготавливаясь к суровой зиме. Насекомые и птицы, пресмыкающиеся и грызуны - всё это ещё вело активный образ жизни, используя последнюю тёплую пору.


    * * *

    Это посещение Гофманом и Гельмерсеном Магнитной горы стало третьим, но не последним. В будущем они ещё не единожды побывают здесь и вместе и по отдельности.
    Эрнст Карлович Гофман не расстанется с Уралом всю свою жизнь. Уже, будучи профессором Петербургского университета, директором императорского минералогического общества он исследовал Средний и Северный Урал. Ему принадлежит честь открытия той части Заполярного Урала, что называется Пай-Хой. Это на Югорском полуострове. Он доказал, что Вайгач и Новая Земля - продолжение Урала.
    Исходив вдоль и поперёк Югорский полуостров по зыбкой тундре и по щебенчатой россыпи склонов Пай-Хоя, найдя здесь многие полезные ископаемые от каменных углей на обширных просторах вдоль речек Уса и Воркута, до плавикового шпата на берегах лагуны с поэтическим названием Амдерма.
    Короткое заполярное лето с солнцем, катящимся по кругу и не заходящим за горизонт более месяца, заворожило ученого, и он уже никогда не забывал этих отрогов, по которым бегают, не боясь человека, песцы, имеющие в это время года малопривлекательный внешний вид. А разве забудешь эти безымянные озёра и протоки между ними, кишащие всевозможными видами редких рыб, среди которых хариус не самая почитаемая.
    Несколько раз экспедиция выходила на берега рек Кара и Каратаиха, несущие свои воды: одна - в Байдарацкую губу Карского моря, а другая - в Хайпудырскую губу Печерского моря.
    Один из маршрутов пролегал от устья Кары на северо-запад вблизи моря. Берега то резко обрывались в воду, то образовывали многокилометровые песчаные пляжи, поражающие чистотой песочка. Пляжи эти заливаются морскими приливами, смывающими накопившийся мусор и разравнивающими их поверхность. Иногда после прилива на берегу остаются интереснейшие предметы неведомо как оказавшиеся в море.
    Растительность в этих местах изобилует разнообразием и своеобразием произрастания.
    Карликовые берёзки, ивы и другие деревца на южных склонах и особенно в распадках, где зимой накапливается снег, а летом на пару месяцев сходит, растут довольно дружно и, даже, поднимаясь над поверхностью почвы до полуметра, а где и более. На вершинах же холмов и продуваемых ветрами склонах они стелются по земле так плотно, что оказываются вжатыми в неё.
    Не менее интересно наблюдать травы и цветы. На открытых участках они низенькие, соцветия миниатюрные, как бы ненастоящие. Вот она, ромашка, и всё-то у неё при месте, но размеры цветка не больше детского ноготка. Зато её сестрица, выросшая в нескольких шагах от первой, но на пригретом солнцем склоне, защищённая от холодных ветров выносит к солнцу цветок с кофейное блюдце.
    Любит Эрнст Карлович, забравшись на вершину приморской горы полюбоваться ледяным безмолвием студёного Карского моря, самого холодного в пределах Ледовитого океана. Льды к середине лета начинают отступать от берегов и вдоль них с этого времени вполне возможно судоходство. Но это хрупкая возможность. Бывают периоды, когда студёный северо-восточный ветер, самый неприятный в этих местах, не даёт льду далеко отойти от берега, а то и напротив, подгоняет его ближе.
    Каждый ручей, текущий из тундры образует, приближаясь к морю, лагуну, для преодоления которой приходится прилагать немало усилий. В такой лагуне всегда мигрирует рыба, то, заходя из солёного моря в пресную воду, то, возвращаясь обратно. Перегородив поток сеткой можно быстро наловить немалое её количество.
    Преодолев несколько лагун, пройдя по изящным пляжам никогда не используемым по назначению, перебравшись через скалы, россыпи щебёнки и зыбучие долины, экспедиция оказалась в самой северной точке Югорского полуострова. рядом, за узеньким проливом, возвышается маленький островок, а слева уходит далеко на север берег острова Вайгач, отделённого от материка проливом Югорский Шар.
    А дальше на север уходит грандиозная горная гряда, вырастающая из Ледовитого океана и отделяющая Карское море от моря Баренцева - Новая Земля.
    После долгого и тщательного изучения всех рельефов местности Гофман приходит к выводу, что Уральские горы, начинающиеся в "киргизских" степях, опоясывая землю с юга на север - Мугоджары, Южный, Средний, Северный, Приполярный, Полярный Урал, Пай-Хой, острова Вайгач и Новая Земля - составляют единую горную систему, то понижающуюся, то вновь вздымающуюся над окружающей местностью.
    Эта картина стала особенно отчётливой и бесспорной после открытия Эрнстом Карловичем берегового хребта Пай-Хой, а ещё ранее - тщательного изучения других частей Уральского хребта.
    Вторая Уральская экспедиция Гофмана длилась с 1845 по1850 год. За эти годы он исколесил огромную территорию с её разнообразнейшей природой, от непроходимой тайги на северо-восток от Соликамска, в верховьях Печоры, до тундры в низовьях Оби и голых скал, покрытых только мхом в расщелинах на Северном острове Новой Земли.
    Эрнст Карлович вспоминал начало своей работы, после окончания института, на Южном Урале с его лесами и степями. Как быстро пролетели эти двадцать лет, и как много удалось увидеть и узнать за эти годы.
    Вторая экспедиция для учёного оказалась самой значительной. К нему пришло настоящее признание. Его книга по итогам этой экспедиции "Северный Урал и береговой хребет Пай-Хой", вышедшая через год после окончания работы в двух томах, была удостоена Большой золотой медали Российского географического общества и половинной Демидовской премии.
    Через три года генерал-майор Гофман отправился в свою третью экспедицию на Урал. В этот раз он работал на Северном, Среднем и Южном. Эту шестилетнюю экспедицию он посвятил изготовлению точных геологических и топографических карт.
    Не удержался он конечно и от своей страсти юности - разведки новых месторождений. И эта экспедиция принесла огромную практическую пользу.
    Урал не отпускал Гофмана до конца жизни. Уже, будучи на заслуженном отдыхе, он в чине генерал-лейтенанта в 1864 году совершил свою последнюю поездку на Южный Урал.
    Гофман долгие годы был профессором Петербургского университета, директором императорского минералогического общества, сочетая свои путешествия, географические открытия с преподаванием в Университете.
    Его друг юности, Григорий Петрович Гельмерсен, тоже, будучи как большинство российских немцев пассионарной личностью, сделал ещё большую служебную карьеру, он стал профессором при институте корпуса горных инженеров, академиком, генерал-лейтенантом, директором горного института. Он тоже удачно сочетал педагогическую работу в высших учебных заведениях с экспедициями по изучению многих районов России, в том числе Урала.


    Имя на карте

    Не каждый начальник удостаивается чести дать своё имя населённому пункту при жизни по желанию самих жителей. Ещё меньше тех, чьи имена остаются за селениями после их ухода на заслуженный отдых или в мир иной. Политические перемены меняют, и наименования городов и сёл.
    1831 год. Новая линия крепостей восточнее реки Урал ещё не начала строиться, хотя тогдашний губернатор Сухтелен целеустремлённо трудился над приближением решения о перенесении границы вглубь киргиз-кайсацкой степи. Взаимные набеги башкир и казахов продолжались, несмотря на то, что между ними уже почти девять десятков лет проходила граница, застроенная крепостями, редутами, форпостами, заселёнными драгунами, солдатами и казаками.
    Пограничная полоса составляла десять-пятнадцать вёрст и легко преодолевалась конными налетчиками, как с той, так и с другой стороны. Всё чаще страдали сами служивые - то табун лошадей угонят, а то и в саму крепость, под покровом ночи проникнут, сведут скот прямо из дворов. Крали и людей.
    Отнести бы границу вёрст на двести на восток от Урала и заселить это пространство русскими крестьянами и казаками. Новые укрепления построить мощнее старых. Запретить киргизам кочевать за новую линию. Упрочить мир в краю. Всё это витало в губернских коридорах власти, и губернатор Сухтелен энергично доказывал перед высшим начальством целесообразность такого решения.
    Пока же строились всё новые форпосты, хоть и к востоку от реки, но вблизи от неё. Служба в этих укреплениях неслась посменно, нарядами. Но скоро и они превращались в поселки, куда привозились в явочном порядке семьи.
    Губернатор скоро снискал любовь среди населения Линии, особенно казаков Оренбургского Войска за его заботу о них и уважительное отношение к их нуждам.
    Коли строятся новые поселения, им даются наименования. Одним - по рекам, горам и прочим географическим объектам, другим - по именам святых, царствующих особ и других важных людей. Надумали господа казачки увековечить имя любимого губернатора в одном из многочисленных строящихся вдоль линии крепостей форпостов. Обратились к "самому".
    Губернатор поблагодарил за честь, но согласился получить её после "благополучного окончания службы". Новые же форпосты он приказал наименовать Царёво-Никольским, Цесаревичем, Варшавским.... А посёлку, который казаки просили назвать его именем, он имени не дал, а доверил казакам самим назвать его другим "приличным именем".
    Казаки поблагодарили губернатора за доверие и, пошумев на сходе, выбрали своему посёлку имя "Благодарный", видимо подразумевая опять же свою благодарность полюбившемуся начальнику.
    А Сухтелен вновь был поглощен в свои губернаторские заботы. Он много ездил по губернии, по тем местам, где предстояло селить новые казачьи команды, их семьи или немцев-переселенцев, отселявшихся от перенаселённых материнских немецких колоний на Волге или Украине.
    Так и не держался Пётр Петрович своего "благополучного окончания службы", не пожил на заслуженном отдыхе наслаждаясь тем, что где-то в степи живёт и растёт поселение носящее его имя.
    Как жил бегом, так и умер он на ходу в разгар рабочего дня в собственном губернаторском кабинете при решении важных государственных вопросов, которыми постоянно была занята его голова. Все проблемы он пропускал через своё большое сердце. Не выдержало оно напряжения, подвело хозяина - остановились.
    До сих пор в лесостепи Южного Урала живёт посёлок Сухтелинский, в просторечии - Сухтели.
    Время оказалось благосклонным к именам. Когда переименовались, сначала все "бывшие" имена, а потом - немецкие. Может, просмотрели?


    С особым поручением

    Почти в каждую поездку по губернии губернатор брал с собой своего чиновника особых поручений. Но чаще он отправлял его со своими поручениями и исключительно широкими полномочиями в разные уголки довольно обширной территории. Бывали же и случаи, когда они ехали вместе, живо общаясь и обмениваясь впечатлениями от увиденного.
    Взаимоотношения этих двух замечательных людей, Перовского Василия Алексеевича, дворянина, кавалерийского генерала, руководителя огромного края и Даля Владимира Ивановича, моряка, врача, строителя, писателя и учёного складывались очень счастливо: требовательность губернатора и дисциплинированная, сознательная исполнительность его помощника весьма сочетались. Их содружество было совершенно кстати - дел в губернии, как это обычно бывает в России, был непочатый край. Степные районы нуждались в лесонасаждениях, границу с реки Урал пора настала переносить поглубже в степь на восток вёрст на сто-двести, землепашество влачило жалкое существование и было ещё в зачаточном состоянии, особенно в крепостях и казачьих станицах.
    Всё нужно было увидеть, везде поспеть. И они ездили и ездили, и вместе, и поврозь. В западной части губернии и вокруг Оренбурга в некоторых селениях их порадовали зачатки образцового земледелия в помещичьих владениях и на наделах немецких колонистов, которым недавно разрешили переселиться сюда из перенаселённых поволжских колоний и создать здесь, так называемые, дочерние колонии.
    Разительно отличались от того территории с преобладающим степным ландшафтом к востоку от губернского центра до самого Орска и далее за ним в киргизской степи, а также к северу от этой крепости, вверх по реке Урал, где крепости и редуты, заселённые солдатами и казаками, очень медленно обживали окружающие их земли. Здесь разводили в основном огороды внутри крепостей подле домов, да кое- где в поймах рек. И выращивали преимущественно капусту, морковь, огурцы и лук. Но даже этих овощей - не всегда в достатке. А злаковые культуры, как пшеницу и рожь для провианта, и овёс для фуража пока сеяли далеко не повсеместно.
    10 июня 1837 года Владимир Иванович, уставший от утомительной поездки из Оренбурга к северной границе губернии навстречу наследнику престола, великому князю Александру Николаевичу и обратного пути уже сопровождая сиятельную особу по маршруту его путешествия. Оно бы ничего и проехаться, как остальные члены свиты и сам наследник, отдыхая в приготовленных для такого случая местах в крепостях или прямо на живописном берегу озера или реки, устроив походный бивак и раскинув шатры. Но Даль на правах хозяина территории обязан был давать своевременные распоряжения по организации проследования кортежа и, кроме того, давать исчерпывающие пояснения обо всём встречаемом сановным особам.
    Приближалась середина лета. Стояла жара, насекомые, неподвластные никакому начальству, досаждали, как всегда об эту пору года, не только лошадям, возницам, верхоконной охране, но и норовили при случае ужалить самого Александра. И нет никакой гарантии, что ужаленный мухой начальник не сорвётся с катушек и не начнёт сносить головы окружающим, особенно местным, вроде бы отвечающим за всё здесь происходящее, лицам.
    Въехав в Магнитную, Даль обратил внимание на то, что скотина вся угнана, как он и учил, далеко в степь в распадки к ручьям и озеркам, с улиц убраны все нечистоты, весь навоз, копящийся обычно годами, выгребные ямы посыпаны извёсткой, как он указал по пути на север. Как врач по образованию, он всегда следил за санитарным состоянием, а как бывший военный моряк - требовал порядка. Особенно в таких случаях как сегодня.
    Трудно бороться с привычками людей, норовящих всё делать по старинке, сорить на ходу, выливать помои прямо на улицу, чуть ли не себе под ноги, не убирать годами в стайках под скотом. Доходит у некоторых горе-хозяев, до того, что подстилка и в стайке и в загоне превращается в грунт и вырастает до такой степени. Что коровам приходится проползать в двери чуть ли не на коленях, обдирая себе спины. Да и внутри коровника - упираются рогами в потолок.
    Во всё приходится вмешиваться, навлекая на себя недовольство, обиды нерадивых домохозяев.
    Но к приезду наследника престола магнитцы, как и жители других селений постарались, на замечания чиновника не роптали, все указания выполнили исправно: почистили, помыли, лишнее барахло сожгли вместе с мусором, а навоз вывезли на огороды и поля, сложили по краям своих наделов. Теперь, после уборки урожая, разбросают и запашут. После всей этой работы и мух значительно убавилось.
    Всем этим заниматься бы регулярно, особенно зимой, по санному пути, когда другой работы поменьше. Сразу бы разбрасывать удобрение тонким слоем по участку, чтобы с талой водой соки впитывались в почву. Но не всё у нас делается как лучше, а чаще - абы как. Но уж замечаний нам не делай! Обидимся смертельно, особенно если поучать возьмётся кто-нибудь приезжий, городской или иногородний.
    Владимир Иванович был человеком деятельным, никто никогда не видел его праздно проводящим время. Даже просто разговаривая с кем-то, он анализировал речь собеседника. Он не избегал общения, наоборот искал повод, чтобы заговорить с каждым встречным. А если вдруг он слышал, что человек произносит какие-то интересные слова, вступал с ним в долгое общение, записывая многие слова, вникая в их смысл, расспрашивая об оттенках их значения.
    Даля всегда интересовало то, откуда данный человек родом и все ли в их местности говорят так же, на данном диалекте, и нет ли в нём других слов обозначающих данное явление. Специально просил произносить какие-то слова на том наречии, который собеседник знает. И никто не удивлялся, все понимали, что перед ними не просто чудак, любопытствующий ради праздности, а учёный, занятый серьёзным делом и чувствовали себя причастными к этому делу.
    Оренбургская губерния была для его изысканий кладезем познания, так как здесь собрался народ со всей России. Люди привезли сюда свои привычки, свой особенный язык.
    Помимо, собственно, служебных обязанностей Даль писал свои книги, и закладывал основу для своего основного труда всей жизни "Словаря великорусского языка".
    Не проходил он и мимо явлений природы, записывал их, описывал растения и животных. Ему в этом помогали и учёные-естествоиспытатели, изучавшие край и обращавшиеся к нему за помощью по вопросам организации экспедиции.

    * * *

    - Добрый день, Эдуард Александрович, - произнёс Даль по-немецки, подходя к Эверсману и протягивая ему приветливо руку.
    - Добрый день, - тоже двинулся навстречу нежданным гостям учёный.
    - Вот, мы с господином губернатором объезжаем границу. Мы никак не ожидали встретить Вас в таком необычном месте.
    - Извините, но место это для меня как раз самое обычное. Где же работать человеку, изучающему природу и пытающемуся делать научные записи по своим исследованиям, как ни в естественных условиях? Вот я и здесь. Это Вам привычнее жить и работать в городе.
    - Да, да. Вы абсолютно правы в отношении того, что касается работы. Но нам с его превосходительством тоже не приходится засиживаться в кабинетах.
    - Вот я и смотрю, нигде от вас не укроешься, ни в какой глуши, везде застигните, - смеясь, подтвердил учёный, укоризненно покачивая головой.
    - Пойдёмте, я Вас представлю Василию Алексеевичу. Он очень интересуется Вашей работой. С увлечением читал Вашу книгу о Туркестане.
    - Спасибо. Я с ним, правда, уже знаком, но быть представленным Вами для меня большая честь. К тому же, благосклонность и поддержка губернатора в моей работе весьма необходимы и полезны. Это помогает иной раз проникать и на те территории, которые закрыты для посещения цивильным людям.
    - О-о, нас в крепости Магнитной хорошо проинформировали о Вашей настойчивости в отношении обследования знаменитой тамошней горы. Господин губернатор подтвердил Ваши полномочия и дал дополнительные указания, чтобы Вам не чинили препятствий и, напротив, выделяли бы потребное количество помощников и охраны, особенно при переходе на левый берег Урала.
    - Это как нельзя более как хорошо, я благодарен его превосходительству и Вам Ваше благородие. Но я слышал, что скоро граница будет перенесена дальше на восток. Тогда, очевидно, может быть более тщательно изучена и та обширная территория, чрезвычайно интересная с научной точки зрения.
    - Именно так. И Ваш покорный слуга назначен возглавить комиссию по переносу границы. А здешние крепости будут обычными базовыми казачьими станицами, возглавляемыми атаманами, как на Дону или Кубани. Так что, будете тогда иметь дело с ними.
    Так, живо беседуя, наши знакомые направились к расположившемуся под ветвистым деревом, в его тени, губернатору, отдыхавшему после тряской дороги.
    Губернатор знал Эверсмана и с радостью отнёсся к новой возможности побеседовать с этим знающим человеком.
    Встреча в посёлке Спасском имела большое значение. Сложился плодотворный триумвират. Эверсман прямо здесь в поле получил задание подготовить к печати книгу о природе края, притом - не только растительной, но и живой. Даль взялся перевести всё с немецкого на русский язык и отредактировать будущую книгу, а Перовский заверил в том, что книга будет издана в Оренбурге при финансовой поддержке губернского бюджета и под его личным контролем.

    * * *

    Интересным оказалось это сотрудничество Даля с учёным Эверсманом, который писал свои труды на немецком языке. Владимир Иванович перевел его труды на русский язык. Эта работа дала ему многое, он изучил, по ходу переводческой работы, флору и фауну края, что помогло ему при написании школьных учебников по этим наукам.


    Выбравший отечество

    "Около станицы или крепости Магнитной, и в особенности на левом азиатском берегу, огромное пространство степи состоит из роговикового и полевошпатового порфира, образующих там пространные, хотя и незаметные, хребты. К сим последним принадлежит и столь известная Магнитная гора, лежащая в восьми верстах от станицы того же имени на северо-восток"
    Э. Эверсман. "Естественная история Оренбургского края"

    Приехав в село Спасское, что, примерно на полпути от крепости Магнитной до Верхне-Уральска, генерал-губернатор Перовский повстречал там давнего знакомого, медика и естествоиспытателя Эдуарда Александровича Эверсмана.
    - О, Эдуард Александрович, где нам довелось встретиться, неугомонный вы человек. Что вас занесло сюда?
    - Дела-дела, Ваше превосходительство. Растительность в этих краях интересная и разнообразная. В долине реки - одна, к востоку - другая, а к западу, в горах - совсем отличная. Вот, Владимир Иванович, не позволит мне солгать, - кивнул он на Даля, сопровождавшего своего начальника, - он любезно соглашается перекладывать мои записи на русский язык.
    - Ну, не скромничайте, Вы, и сами по-русски уже не плохо говорите.
    - Немного говорю, но писать не решаюсь, сложно.
    - Так значит, всё глубже изучаете растительность? А на животный мир внимания не обращали?
    - О, как же! Как можно?! Животный мир здесь столь же интересен, как и растительный.
    - Записываете?
    - Нет, не столь подробно, как флору. Больше любуюсь, если выпадет случай. Но кое-что, все же, изучаю досконально. Хомячка вот неизвестного открыл.
    - А вот Вам мой совет и задание: опишите наряду с растениями и всю живность, обитающую в наших краях. Владимир Иванович Вам поможет, по свойски, с переводом Ваших немецких записей на русский. С изданием книги задержек не будет. Это будет интересный труд, я убежден, зная вашу тщательность в описании и живость языка.
    - О, спасибо на добром слове. Но русский язык моих записей - это заслуга Вашего помощника, Владимира Ивановича. Он ваш язык изучил очень хорошо.
    - Да, Владимир Иванович по знанию русского языка заткнёт за пояс многих русских, - согласно закивал Перовский.
    - Эдуард Александрович зря скромничает, - заговорил польщённый похвалой Даль, - его немецкий язык настолько ярок, что переводить на русский одно удовольствие. Да и сам он кое-где даёт очень интересные, меткие определения по-русски, что и править не приходится.
    - Вот и хорошо. Будем считать, что договорились, Эдуард Александрович получил задание, и в скором времени мы порадуемся новой интересной и полезной книге. Я читал Ваше описание природы Бухарского края, надеюсь, - о наших краях Вы напишете не менее красноречиво.
    Интересно отметить, что в этот объезд края Перовский проверял выполнение подчинёнными, его, годичной давности, приказа о насаждении деревьев вдоль рек. Каждый двор обязан был высадить по одному дереву. Но даже столь мизерное задание не везде выполнялось.
    После той встречи увлечённого учёного с Оренбургским генерал-губернатором В.А. Перовским, бывшей летом 1836 года, Эверсман с удвоенной силой принялся за свою работу, которой занимался уже полтора десятка лет.
    Прошло ещё четыре плодотворных года, и в Оренбургской типографии был отпечатан первый том трёхтомного труда Э.А. Эверсмана "Естественная история Оренбургского края".
    Для людей, влюблённых в свой край, это действительно увлекательнейшее сочинение. Тем более, что с годами и веками всё изменяется, особенно неузнаваемыми стали описываемые места в XX веке - в степи у горы Магнитной вырос огромный город с дымной промышленностью и подъездными путями. Реки изменили свои русла, загрязнены. Меньше стало зверей. Недосчитываемся мы и горных вершин.
    В природе за это время произошли не лучшие перемены: зверей, птиц и рыб стало несравнимо меньше: хомячок Эверсмана, открытый и описанный Эдуардом Александровичем и получивший его имя, занесён в Красную книгу, как вид, нуждающийся в охране от исчезновения.
    Изменился и растительный мир - многое отступило от Магнитной. Хотя появились и позитивные изменения - сады, окружающие промышленный гигант, могли ли даже привидеться во сне нашим предшественникам.
    Эдуард Александрович Эверсман прибыл в Россию молодым доктором медицины за 20 лет до своей случайной встречи с генерал-губернатором в Спасском. Его отец уже давно жил в Златоусте. Вот к нему-то и приехал Эдвард из своей Пруссии. Хотелось мир посмотреть, себя испытать. Отец писал, что края здесь красивые и дикие, деятельному человеку есть, где развернуться.
    Не знал ещё молодой человек, что, приехав однажды из чистого любопытства, он так и прирастёт, прикипит к этим чащобам, к этим людям, не всегда, понятным, но достойным лучшей жизни. Эдуард решил посвятить себя этому краю, его изучению и расцвету.
    Для всякого человека родина, это - место на Земле, где он появился на свет. Отечеством ему становится тот край, в котором он нужен, где ему хочется и можется что-то создавать, где ему комфортно.
    В отличие от родины, Отечество можно выбрать. И вложить свою душу и силы в его расцвет. Как бы это ни было противно замшелым обывателям, не видящим той разницы и считающим за подвиг сам факт рождения на данной территории, но не прилагающим никаких усилий к её благоустройству, а только засоряющим её.
    В Златоусте Эдвард стал врачом на оружейной фабрике, получил широкую известность и переехал в губернский город. Здесь ему посчастливилось участвовать в качестве врача в экспедициях и путешествиях, в которых, при изобилии времени и интереса, он увлёкся наблюдениями и описанием виденных им природных явлений.
    С ботаником и зоологом Г. С. Карелиным он совершил путешествие в Бухару по степям и пустыням; с полковником Бергом участвовал в экспедиции по Каспийскому морю; много ездил по Уралу, бывал на Каме, Волге и Арале. И везде он собирал свою коллекцию растений, насекомых, камней, чучел птиц и животных, и описывал всё, что попадало в поле его зрения.
    Глубина изучения и познания живой и растительной природы позволили ему стать авторитетнейшим учёным, именем которого названы открытые им растения и животные, к примеру: степной хомячок, или травянистое горное растение - лапчатка и др.
    Мало того, обладая большой наблюдательностью, вдумчивостью и интересом, он стал изучать и записывать обычаи, образ жизни и хозяйственную деятельность населения тех территорий, на которых бывал.
    Он замечает, как много заботы местные казаки проявляли о лошадях, об улучшении их породы, строевых качеств. Эверсман отмечает внимание к этому важному вопросу губернатора Перовского, стараниями которого "основано было три главные конские завода для улучшения племени... Цель этих заводов - доставлять лошадей рослых, подобно заводским, и крепких, подобно степным лошадям".
    Для улучшения местных лошадей, к коим относились башкирские, казахские, калмыцкие, отбирали лучших из них. В первую очередь из башкирских, более соответствовавших строевым качествам, и прикупали племенных арабских жеребцов - аргамаков. Стоили они дорого - до 300 рублей, это годовое жалованье коменданта крепости, но каждая станица стремилась приобрести хотя бы одного-двух красавцев. Эта селекционная работа импонировала Эверсману, и он подолгу общался с конозаводчиками, конюхами и казаками, обследуя их питомцев и давая дельные советы.
    Эдуард Александрович удобно устроился в тени, спрятавшись от изнуряющей жары и палящего солнца. Настала пора полуденного отдыха, заведённого им с давних пор. Он справедливо считал более разумным пораньше вставать и проделывать основную работу поутру, а с наступлением жары давать людям и себе отдых. Лучше, при необходимости, поработать ещё вечером, когда с гор вновь спустится прохлада.
    К местному, резко континентальному климату, Эверсман приноровился не сразу, но, изучив его законы, он решил изменить свой распорядок работы, и оказался прав. Дав себе отдохнуть в самое жаркое время суток, он меньше страдал усталостью и головными болями. Производительность заметно возросла, а мысли в прохладу становились яснее и живей.
    Сидя под тенистым деревом, на слабом сквознячке, он продолжал обдумывать свои выводы и выкладки, которые он уже доверил бумаге, или только собирался на неё занести. Когда фраза созревала и начинала ему нравиться, он пододвигал к себе тетрадь, и брался за карандаш.
    Сейчас его мысли вертелись вокруг хомячков, изучению которых он посвятил уже много дней и месяцев, Он наблюдал их по всем территориям, где бывал, занося на отведенные для этого зверька, страницы, всё новые и новые результаты наблюдений.
    Бывая в библиотеках или дома, он старался прочитывать всё, относящееся к предмету его изучения. Так происходило и с хомячком. Он находил, что многие его наблюдения совпадают с другими. В то же время находилось и что-то новое, а один из экспонатов его коллекции чучел, при всей своей схожести с собратьями, выделялся по всем статьям: и окрасом, и размерами, и, даже, некоторыми повадками. То, что невозможно было узнать о животном по чучелу, Эдуард Александрович старался выяснить в поле, при каждой встрече с животным.
    С растительностью дела обстоят значительно проще, - она не прячется, не мигрирует с такой скоростью, как зверьки. И порой не было нужды лишний раз заглядывать в гербарий, можно было присесть, а то и прилечь рядом со встреченным растением и описывать его в разные периоды роста, возвращаясь к нему через недели и месяцы, если в том была необходимость, или случай приводил повторно на то же место.
    Так было и, с невиданным им, а как оказалось, не только им, но и другими учёными, травянистым растением из семейства лапчаток. Оно попадалось крайне редко, но каждый раз привлекало к себе внимание своей дикой красотой и своеобычностью. Встречалась лапчатка на каменистых россыпях степных склонов, где растительность вообще большая редкость. И вдруг видишь, как посреди уже пожухлой от июньской жары редкой растительности, над зелёными, как бы колючими, войлочными листочками на высоких цветоножках красуются жёлтенькие цветочки. Выжить и зеленеть в таких условиях смогло только растение с такими узенькими листочками, испаряющими мало влаги, и с мощной корневой системой, добывающей влагу из глубоких расселин в камне.
    Наблюдения за различными животными и растениями Эверсман производил одновременно, как говорят - параллельно, но записи вёл системно на специально отведённых страницах.
    Перелистывая свою тетрадь, учёный делал новые пометки, то в заметках о грызунах, то - летучих мышах, то - птиц, то - рыб. Вот книга открылась на странице с короткими записями о крупном соколе - кречете. Видеть эту птицу учёному довелось только в неволе, у богатых кочевников, использующих его для охоты. Замечательная птица, но, к сожалению, очень редкая - в коллекции учёного так и не появилось его чучела.
    Или вот, рядом с кречетом запись о другой птице с созвучным названием, но ничего общего с соколом не имеющая - кречётка. Это разновидность кулика. Крикливая, скандальная птица, - завидев человека, начинает громко кричать и, даже, нападать на него, если он приближается к её гнезду. Так же ведёт себя и по отношению к хищникам. Кречётка попадается частенько, на просторах между рекой Уралом и горным хребтом. Гнездится прямо на земле, находя для этого ямку и покрывая её дно тоненькой подстилкой.
    Во время работы на берегах озера Банного, Эверсман с интересом наблюдал, а потом с удовольствием пробовал уху из местных рыб, среди которых больше оказалось колющки. Но всё же, эта уха ни в какое сравнение не шла с той, что удалось попробовать на берегу Большого Кизила. Там в одном котелке оказались куски тайменя, хариуса, щуки. В этой же солидной кампании оказалась и речная мелочь - для навара. Для аромата подбросили в котелок зелёного и репчатого лука, перца и какой-то зелени. Уха была на диво! Особенно Эверсману понравился бульон - юшка, как его называют рыбаки.
    У Эверсмана среди его подопечных было много любимцев. Он, например, любил наблюдать за лебедем-шипуном - прекрасной благородной птицей. Описывая ее повадки и красивую внешность, он никак не мог описать её гнезда. По рассказам бывалых людей получалось, что шипун гнездится в очень труднодоступных местах, в глухих зарослях камышей, окружённых трясиной с чуть приметными извилистыми ручейками, ведущими к чистой воде.
    В районе Магнитной Эдуард Александрович бывал часто, через неё проходил тракт, ведущий путников из Оренбурга, через Орскую на Верхне-Уральск и далее, на север и восток. Работал он, конечно, в основном "в поле", то есть, на природе. То, забираясь в горы, то, углубляясь в степь или лесную чащу. Объекты его наблюдений находились везде и, чаще, поодаль от людского жилья, но могли обнаружиться прямо на обочине дороги, или под стенами крепости, или - редута.
    Когда он начинал в этих краях, в районе Верхне-Уральска, Смеловска, Магнитной, в 1831 году, свои поиски, левый берег не был столь уж безопасным, и без вооружённого отряда пускаться в путь не разрешалось.
    Да что там говорить о путниках и учёных экспедициях, когда казакам было разрешено косить сено на той стороне Урала только в разгар наполеоновских войн. Никаких русских поселений там не было.
    И только в 1835-37 годах появилась новая линия укреплений между Уралом и Тоболом, в том числе и редут Анненский, а также крепости, редуты и поселения, получившие от своих первопоселенцев наименования тех стран, городов и земель, которые они до того освобождали или завоёвывали: Париж, Фершампенуаз, Берлин, Лейпциг, Варна, Полоцкое, Чесма, Балканы и тому подобные.
    Но пока новая линия строилась, даже на горе Магнитной не всегда было безопасно без сторожевой охраны. Направляясь туда, Эверсман каждый раз заезжал в крепость, отметить подорожную и получить разрешение на переход через реку и подъём в гору. Там, правда, было несколько лагерей рудокопов, которые с ранней весны, как только оттает земля, копали руду, долбили её кайлами, ломами и складывали на поверхности в кучи, из которых возчики, уже санным путём, собравшись целыми поездами, и, нагрузившись, отвозили руду в Белорецк. Все были вооружены и, на крайний случай, имели при себе лопаты, топоры и колья.
    Эверсман, интересуясь добычей руды и сам, изучая её, обходил огромные ямы и на дне некоторых видел большие, неподъёмные глыбы руды, не поддающиеся дроблению вручную и оставляемые рудокопами лежать до лучших времён.
    С вершины горы хорошо просматривались дали: и правый, башкирский берег, где вдали, на горизонте тянулась гряда Уральских гор; и левый, киргизский, берег реки, где холмились безлесые пригорки, не казавшиеся издали солидными горами.
    Но как раз в этих холмах, имевших различные названия, и безымянные, составлявшие общее понятие "гора Магнитная", и таилось огромное богатство, к которому ещё долго, почти сто лет будет тянуть людей, пока они, досконально не изучив её, не решатся построить здесь завод-гигант и современный город. И назовут этот город Магнитогорском.
    А пока Эдуард Александрович низко кланяется каждому растению, на месте, где когда-то будет котлован, приседает возле них, и внимательно рассматривает стебельки, пересчитывает лепестки, считает количество растений на квадратной сажени, всё это записывает в свои полевые дневники.
    Учёный работает. Ему помогают его ученики. А казаки, приставленные к учёному для охраны, отдыхают в стороне, кто, с безразличием наблюдая за странными действиями учёного, кто, особенно - молодёжь, разинув рот, любопытствуют происходящим, а кто - просто дремлет, откинувшись в седле и пустив лошадку пощипать горной травки.
    Дни сплетаются в недели, из недель складываются годы, а Эверсман из сезона в сезон, всё объезжает свою территорию, всё ищет и ищет то растение, то животное, ту птицу или рыбку, которые ещё не описаны и не внесены в каталог данного региона. Или не известен ареал его распространения.
    Найдя что-то новое, неизвестное ему, учёный тут же внимательно осматривает, вникает во все подробности, замечает место, всё записывает. Если экземпляр не единичный, берёт его для коллекции или ищет вблизи и вдали подобный. Возвратившись сюда в другой сезон, старается найти описанное, и вновь обследовать и записать, познав объект в развитии.
    Забравшись на самую высокую вершину, он стал осматривать и запоминать окрестности, изредка делая пометки в тетради, где более обширные записи появятся попозже, в лагере, когда можно будет удобнее расположиться в плетёном кресле за походным столом.
    Первая книга его "Естественной истории", как мы знаем, вышла в Оренбурге в 1840 году, а вторая и третья книги вышли уже 1850 и 1866 годах в Казани, куда Эверсман перебрался в университет профессором ботаники и зоологии.


    Лето 1918 года

    "Время, употреблённое с пользой, есть жизнь".
    Э. Юнг

    Говорят, что жить во времена перемен, потрясений и революций тяжело и опасно. Человек выбивается из колеи размеренной жизни и вовлекается в круговерть происходящих событий и преобразований.
    В истории возможно и найдутся времена, когда какое-то поколение людей не оказывалось вовлечённым хотя бы в одно роковое событие.
    Лишь где-нибудь, на отшибе, в глуши, вдалеке от исторических перекрёстков могли жить небольшие селения или сообщества людей, не ведающих о грандиозных событиях, потрясающих если не всё человечество, то окружающие территории.
    Казалось бы, невероятно, для человека с активной жизненной позицией, не быть вовлечённым в такие события, как революции 1917 года и гражданская война, разгоревшаяся в борьбе за власть в стране в 1918.
    Но такие люди были, они как бы воспарили над всем происходящим, отрешились от него, и делали своё дело, более полезное для страны и его народа, чем установление господства тех или иных сил в ней и над ними.
    И люди эти, что самое интересное, не отсиживались в тиши кабинетов или в глухих медвежьих углах, в горах, лесах. Они находились на виду у других, у тех, кто воевал, прокатываясь мимо волнами сражающихся противоборствующих сил.
    Воюющим было трудно понять, как это можно жить на какой-то горе, на её склоне, в выцветших палатках, копошиться в шурфах, часами перебирать камушки, разбивая, дробя и исследуя их, не обращая внимания на то, что происходит у подножия этой горы, в долине реки, протекающей вблизи и в посёлке, раскинувшемся на противоположном берегу. Как можно продолжать заниматься своим сугубо мирным, востребуемом только в далёком будущем, трудом, когда слышится стрельба, а шальные пули залетают в лагерь, норовя попасть в его обитателей.
    Но, несмотря на полное непонимание, вооружённые люди, с интересом поглядывая на одержимых тружеников, только качали головами, и не мешали им оставаться на своей горе, уходя под напором противоборствующей силы, надеясь когда-то вернуться и воспользоваться результатами трудов или не вернуться никогда. И, хоть им пришлось разрушить многое из рукотворного, загубить немало жизней, к этим малопонятным людям-труженикам они отнеслись с каким-то высокомерным благоговением.
    Пришедшие на смену победители удивлённо спрашивали:
    - Кто это там, в палатках на горе, и чего они по ней ползают?
    Им отвечали:
    - Учёные из Питера, уже полгода живут, только снег по весне сошёл - явились. Изучают гору, говорят - осваивать будут, заводы строить. Кого тут только за это время не перебывало: и красные, и белые, и ещё какие-то, цвет не успели определить, а эти всё работают, ни к кому не прибиваются, некогда, видать, отвлекаться от своих дел. Говорят, надо гору взвесить.
    Происходило это в далёком 1918 году на берегах реки Урал, на горе Магнитной, в виду у станицы того же названия. А главным чудаком, ползавшим по горе, был профессор геологии Петербургского горного института Бауман Владимир Иванович. Первым помощником у него был геолог Бахурин Иван Михайлович.
    Прибыв ранней весной в Магнитную, Бауман обнаружил, что в станице имеется Совет и отряд красногвардейцев. Попросив у местного начальства сделать отметку о прибытии в бумагах и выделить, по возможности, охрану экспедиции, которая будет работать на склонах горы и, договорившись с местными жителями о покупке у них свежих продуктов, он со своими помощниками перебрался на левый берег и углубился в горы. Палатки поставили так, чтобы были в виду станицы и проходящего на Верхнеуральск тракта. Времена смутные, - а тут всё же люди.
    Всё, что происходило дальше на этой большой дороге, было не совсем понятно, больше походило на театральное представление. Тракт постоянно был оживлённым, как ни в одно лето своего существования до этого, с самых неплюевских времён. Туда-сюда сновали небольшие группы и огромные отряды вооружённых людей и в пешем строю, и конные.
    Приезжающие, время от времени, на гору старики и мальчишки, которых не мобилизовали в свои войска ни те, ни другие, рассказывали о сменах властей.
    В конце мая на севере, вдоль железной дороги, поднялся мятеж чехословацкого корпуса, отправлявшегося домой в Европу через Дальний Восток. Бывают такие чудеса на белом свете.
    В станице сразу же власть захватили дутовцы, явившиеся откуда-то из степи, где они отсиживались после разгрома в Верхнеуральске и Оренбурге. В начале июня Совет в Магнитной был распущен и атаманить опять стали местные богачи и пришлые отряды.
    Месяц спустя, через станицу с юга из Оренбурга прокатилось огромное семитысячное войско красных во главе с В. К. Блюхером и Н. Д. Кашириным. Они шли на соединение с красными вдоль Урала. Они совершили долгий рейд по тылам белых, соединившись со своими уже в конце августа, где-то под Кунгуром.
    Блюхер, с небольшим отрядом, прежде чем покинуть Магнитную, поднялся на гору, проверил, чем это занимаются здесь эти странные люди. Будучи человеком начитанным и любознательным, он расспросил Владимира Ивановича о целях его экспедиции и последствиях той работы, которую они тут проводят.
    Понимая, что перед ним дилетант, но, чувствуя его природную смекалку и цепкий ум, сразу понявший пользу и перспективы их работы, Бауман коротко, в доступной форме объяснил красному командиру с немецкой фамилией, цель своей работы и перспективы развития этого края.
    Поднявшись на одну из вершин, Блюхер залюбовался пейзажем окружающей местности. Далеко на западе, в дымке, высились горы, до которых стлалась равнина с небольшими перепадами рельефа. Местность изобиловала логами, овражками, озерками и ручейками. К северо-западу белела небольшая гора.
    Левый берег реки составляла цепь гор, с пологими склонами, поросшими выгоревшей уже к середине лета травой. Повсюду виднелись выходы на поверхность горных пород, где торчащими зубьями, где - гладкими боками, а где - россыпью щебёнки. Там-сям зияли ямы, то совсем свежие, то многовековые, осыпавшиеся и поросшие кустарником и травой. Видно было, - люди здесь уже давно используют богатства этих гор.
    Внизу, вдоль реки, по тракту на Верхнеуральск шло движение огромного войска, пешего и конного. Попрощавшись с геологами, и пожелав им успехов, Василий Константинович Блюхер заспешил к своим войскам, которым предстоял долгий и опасный, с боями, путь по всему Уралу.
    Оставшись опять одни, геологи проводили долгим взглядом очередное войско, помолились, каждый своему желанию, и вновь принялись за работу, мечтая завершить её к началу зимы. Учёный вознамерился "взвесить гору" и определить магнитометрическим способом, своими методами, запасы руды и других полезных ископаемых всех вершин, составляющих понятие "гора Магнитная".
    В записках профессора имеются подсчёты, из которых следует, что железной руды имеется: в горе Атач - 216 миллионов пудов, в её западном склоне - 1000 млн.пудов, в восточном склоне - 879 млн.пудов; в Узянке - 258 млн.пудов, в Дальней - 398 млн.пудов, в Ежовке - 100 млн.пудов. Это то, что успели "взвесить" за сезон 1918 года. Кроме того, считал Владимир Иванович, этот массив имеет ещё около 2700 миллионов пудов. Точность этих цифр предстояло ещё проверить последующим поколениям геологов и металлургов.
    Солнце палило нещадно и, если бы не частые юго-западные ветры, разгонявшие облака и насекомых, жизнь здесь была бы довольно сложной. Правда, и ветры, особенно на вершине горы, иссушали не только почву и растительность, но и людей. К концу лета все члены экспедиции почернели телами и заметно исхудали. Брови и ресницы выцвели. Неизвестно что было бы с волосами на головах, если бы кто-то вздумал всегда ходить простоволосым, но все старались в солнцепёк покрываться панамами, шляпами или картузами, чтобы не напекло голову и не случился солнечный удар.
    Стоя на вершине горы, или на западном её склоне, можно было полюбоваться живописным пейзажем, лежащим к западу. Восточные же, азиатские виды являли зрелище более скучное: холмы, холмы и степи....
    Животный мир и растительность, данную экспедицию интересовали мало, только в плане поддержания её жизнедеятельности. По вечерам или на утренней зорьке, по интуиции рыбаков, спускались к Уралу или, когда передвинулись к северным склонам горы, к Башику, и ловили рыбу. Для досуга и, главное, для пополнения рациона. Рыбы в реках водилось много, были и скромные окуньки, ерши, щуки, и прекрасные породы рыб, которыми и в столицах не побрезговали бы и важные персоны. Кто, скажите, отвергнет тайменя, хариуса, форель и тому подобные для европейского человека редкости.
    Какая прелестная уха получается из рыб разных пород, одновременно опущенных в котелок, с круто бурлящим над живым огнём, кипятком. Несколько минут колдования кашевара с приправами, и душистая уха готова.
    Рыбу и солили, и вялили, и, даже, коптили по примеру предков Баумана, знавших в этом деле толк.
    Охота на птицу и зверя тоже приносила результат, здесь, на левом, азиатском берегу Урала не было той оживлённости, что на правом, где находились все старые поселения, и проходил тракт, сооружённый ещё в середине восемнадцатого века, задолго до пугачёвского бунта.
    Стоял жаркий августовский день. Владимир Иванович сидел под навесом, обрабатывая результаты утренних поисков и обследований. Так приходилось делать с тех пор, как наступили жаркие дни, ещё в мае месяце - в самое жаркое время, отдохнув и подкрепившись обедом, все прятались в тень от изнуряющей жары.
    Вдруг подул сильный северо-западный ветер, резко сменив собой южное горячее дыхание степи. Подняв глаза, Бауман увидел никогда ранее невиданное: прямо на него двигалась чёрная гора, заполнив собой всё северо-западное пространство. Чернота уходила в небесную высь, казалось до бесконечности, а внизу, только чуточку не касалась травы, растущей на вершине недалёкой белой горки. Пространство под тучей вдруг стало прозрачным, чётко стали видны подножия далёких гор, вершины которых наглухо были накрыты этой ужасающей тучей.
    По передней стенке тучи, до которой оставалось может быть километра три, вдруг ослепительно рвануло молнией: сначала горизонтально, потом, росчерками, в разных направлениях и, внезапно - отвесно вниз, в одну из горушек. Там, куда ударила молния, то ли - показалось, то ли - на самом деле, что-то взорвалось, и заклубилась пыль, а следом - дым, и показался огонь, поглощающий иссушённые кустики и былинки травы. Через несколько мгновений раздался оглушительный треск грома.
    Весь лагерь всполошился, кто дремал, кто читал - все повскакивали, повысовывались из палаток, испуганно вертя головами и вращая глазами, в это лето можно было ожидать чего угодно.
    - Быстро всё закрепить и укрыться, - подал команду Бауман, собирая свои бумаги и унося в палатку разборный столик и плетёное кресло.
    Все бросились выполнять указания "главного". Солнце накрыло тучей.
    Минут через пять, не успели ещё работники убрать в укрытия весь инструмент и до конца закрепить палатки, упали первые крупные капли. Сразу, как это часто бывает на Урале, повеяло прохладой, молнии сверкали уже со всех сторон. Гром, то глухо бухал, то - звонко трещал, то - раскатисто катился по небосклону. Дождь, из отдельных капель, поднимавших пыль в том месте куда падали, постепенно перешёл в проливной ливень, который, только прикоснувшись к поверхности, устремлялся вниз по склону. Моментально все склоны горы и, особенно, ложбинки, превратились в сплошной поток воды, захватывающий в свой плен всё, что поддавалось этой стихийной силе, даже камни, веками лежавшие неподвижно, вдруг начинали шевелиться и куда-то проваливаться, потеряв под собой, размытую водой, опору.
    Ливень закончился так же мгновенно, как и начался. В небе появились светлые окна, стена дождя отодвигалась в степь на юго-восток, заполняя водой ложбины, овраги, речушки, превращающиеся, как по мановению волшебной палочки, в полноводные реки.
    Похолодало настолько, что при дыхании воздух, выдыхаемый людьми и лошадьми, превращался в пар.
    Выйдя из палаток, люди не узнали свой лагерь. Он весь как бы передвинулся, что-то вообще унесло потоком, что-то перевернуло. Всё оказалось вымоченным, люди промокли, палатки требовали перестановки и просушки. Очаг был залит и тоже нуждался в починке. Так, в считанные минуты, стихия наделала работы на добрую неделю.
    Дождевая вода, к следующему утру стекла, просочилась, подсохла, и только кое-где сохранились небольшие лужи. Воздух стал значительно прохладней и свежей, по небу продолжали пролетать лохматые серые тучи, за которые то и дело заныривало ясное, как бы помытое, солнце. Рабочие и учёные ходили одетыми, достав из сундуков демисезонную одежду, запрятанную туда ещё в конце апреля.
    Потеплело только на пятый день, когда северо-западный ветер сменился южным, более сухим. Опять наступило лето.
    Стояло тихое сентябрьское утро. Вода в реке не была подёрнута даже рябью. Кусты над рекой дремали, нехотя выпуская из своих зарослей редких сонных пташек. Солнце, медленно выкатываясь из-за горы, с трудом пробивалось сквозь дымку.
    Трава в этом году ещё не пожухла, как это обычно здесь бывает, она ещё зеленела, напоённая нечастыми, но обильными летними дождями, особенно августовским ливнем.
    Издалека, из станицы доносился заполошный лай растревоженной собаки и еле слышные перепевы проснувшихся петухов.
    Вдоль правого берега реки лениво брело стадо, состоящее из коров, овец и коз. За остальным скотом увязались даже два подсвинка, не пожелавших отставать от своих соседей по стайке.
    Поодаль, на пригорок поднимался табун лошадей, сильно поредевший за последний год. Он направлялся в ближайший ложок с сочной ещё травой.
    Начинался новый день в бескрайней южноуральской степи.
    Вдали, на западе, в утренней дымке слегка угадывались на фоне тёмного ещё неба серые вершины Уральских гор.
    Тепло, накопившееся за жаркое лето, казалось, никогда не покинет потрескавшуюся землю, камни, торчащие по склонам горы, воду, журчащую в степной реке.
    Даже слабый юго-западный ветерок обволакивал теплом. В нём чувствовался запах осени, настоянный на отцветших, увядающих степных растениях с явным преобладанием полыни.
    К обеду на западе над прояснившимися контурами гор, небо начало темнеть. Ветер сначала совсем стих, потом оттуда, с гор, потянуло прохладой, которая всё усиливалась и заставила вскоре всех, одного за другим, доставать всё более тёплые одежды.
    К вечеру стало холодно, ветер, своими порывами выгонял последнее тепло из самых укромных местечек.
    Ночью, с северо-западным ветром пришёл моросящий дождь, пропорхали, первые в этом году, снежинки. Осень вступила в свои права решительно и неотвратимо.
    Выдавались ещё тёплые денёчки, но одежду, надетую в тот переломный день, уже снимать не приходилось.
    Работы продолжались до поздней осени, когда уже в воздухе стали кружиться снежинки, и вода в бочке по утрам стала подёргиваться узорчатым ледком.
    Экспедиция, сложив пожитки в телеги, собралась в дальний путь. Бауман поехал в станицу, где он не появлялся с самой весны, отметить в документах дату убытия и посоветоваться о маршруте движения.
    В станице всё сменилось, тех людей, с которыми он общался весной, уже не было: кто ушёл с красными, кто - с белыми, а кого - в этой круговерти - убили. Но все знали о работе экспедиции и её непричастности к политическим и военным событиям. Поэтому Владимира Ивановича встретили, если не приветливо, то уж точно - не враждебно, сделали в бумагах записи, которые он просил, и посоветовали - не соваться на запад. Там везде чересполосица фронтов, можно запросто попасть в переплёт и сгинуть. Лучше ехать, сначала на Челябу, а дальше, в Екатеринбург, в горный департамент Урала, если он ещё существует.
    Бауман поблагодарил местных жителей за гостеприимство, пожелал им счастья и тронулся в путь. Ему вдогонку прокричали счастливого пути и успехов.
    Экспедиция тронулась в дальний трудный путь, увозя с собой результаты титанической работы, которые надолго останутся невостребованными, затерявшись в Екатеринбургских архивах. Сам Владимир Иванович, уроженец Уфимской губернии умрёт в Петрограде в 1923 году, прожив всего пятьдесят пять лет, а его попутчики по экспедиции на Магнитную, займутся собственными идеями. Да, времена тогда были далекими от стабильных.
    Однако через десять лет после описываемых событий, не только гора, но и все окрестности заполнились шумом толп людей, прибывших для совершения грандиозного дела - строительства завода и города. Подножия горы покрылись стройплощадками, траншеями и котлованами. Стали исчезать не только роднички и озерки, но и целые речки.
    Вскоре принялись и за саму гору, за главную её вершину. Возможно им, этим новым людям и послужили, хоть сколь-нибудь, результаты той рискованной экспедиции.

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Гринимаер Виктор Александрович (vagrin@yandex.ru)
  • Обновлено: 11/03/2011. 229k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, История
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.