Грузман Генрих
Ноосфера как философия экологии

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 10/02/2014.
  • © Copyright Грузман Генрих (kika36@012.net.il)
  • Обновлено: 18/11/2011. 402k. Статистика.
  • Эссе: Философия
    • Оценка: 7.72*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Экология - экономика как основной вопрос экологии. Человек - главный субъект экологии. Философия в качестве теории познания экологии. Материалистическая экология и идеалистическая экология. Глобальный экологический кризис человечества, - его причины, становление и последствия. Система Вернадского - единственная альтернатива экологического катаклизма. О русской либеральной науке. Антикризисный декрет. Экологическое картирование

    • -ГЕНРИХ ГРУЗМАН

    Н О О С Ф Е Р А К А К Ф И Л О С О Ф И Я Э К О Л О Г И И

    Н А Г А Р И Я

    2 О 1 О

      
       СОДЕРЖАНИЕ
        -- ВСТУПЛЕНИЕ
        -- МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. ВЕЛИКАЯ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА И КРАХ СОВЕТСКОГО РЕЖИМА
        -- ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. КОНТУРЫ ГРЯДУЩЕГО МИРОПОРЯДКА
        -- СИСТЕМА ВЕРНАДСКОГО
        -- ОБ ЭКОЛОГИЧЕСКОМ КАРТИРОВАНИИ
      
       "Так связан, соединён от века
       Союзом кровного родства
       Разумный гений человека
       С творящей силой естества...
       Скажи заветное он слово -
       И миром новым естество
       Всегда откликнуться готово
       На голос родственный его"
       Фёдор ТЮТЧЕВ
       I. ВСТУПЛЕНИЕ
       Принято считать, что экология (от греческого oikos - дом, жилище и logos - наука, учение), как объект познания, была объявлена знаменитым эволюционистом Эрнестом Геккелем в 1866 году, и с той поры ведёт своё летоисчисление в качестве самостоятельной научной отрасли. Но эта информация, по крайней мере, не точна, - она даёт знание о времени, с какого человек узнал об экологии, а сама экология как таковая, как познаваемый континуум, зародилась намного раньше. Её возникновение некоторые неординарные исследователи числят феноменом библейского века, и в обширном цикле экологических дисциплин наиболее оригинальной представляется точка зрения, которая показывает библейскую акцию грехопадения (изгнание первочеловеков из их первичной среды обитания) первым экологическим кризисом в человеческой истории.. Однако в собственно религиозном (богословском) ракурсе данная точка зрения не даёт ничего, кроме наукообразного украшения библейского мифа. Более же серьёзное углубление в библейский смысл летописи, учитывая общий символико-метафорический характер стародавних текстов, склоняет к мнению, что мистические знания библейских аллегоризмов не только поучительны, но и доказательны, дающие пищу для недогматического знания.
       Грехопадение совершил не человек, а грехопадение совершил Бог, когда Он решился на независимость от человека, позволив Змию соблазнить человека познанием: Бог переселил человека из своего дома (ойкоса) в дом познания. Переход из ойкоса Бога в ойкос познания действительно явился для человека глобальным катаклизмом и судьбоносным потрясением исторического значения: человеческий мир, только возникший, обзавёлся первым сугубо человеческим порядком - своим домом, который, в свою очередь, просигналил о появлении главнейшего отношения: противоречия человека и природы. Нестандартно мыслящий Ф.И.Горенок верно указал: "Экология - это знание о том доме, который мы не строим, но в котором нам, тем не менее, приходится жить" (Ф.И.Горенок "Ускользающее бытие", 1994, с.18). Следовательно, экология есть первое и исходное сознательное произведение человека, и возникло оно тогда, когда появился человек с претензией на своё место в этом мире, когда человек заявил о себе, как о человеке, тобто как домовладельце. Совершенно справедливо сказано на одном из множества электронных экологических порталов: "Экология приобрела практический интерес ещё на заре развития человечества".
       Такой аналитический подход с нетрадиционной ориентацией наглядно изображает подлинное коренное понятийное содержание и истинную смысловую предикацию экологии, делая её предметом феноменологического сознания. На фоне этого рельефно выступают шероховатости, несоответствия, несообразия современного экологического языка и терминологические ошибки, которые в текущей реальности "смазываются" и теряются в волнах повседневного обывательского словопотопа, - так, широкораспространённое словосочетание "экологическая опасность" - суть нелепость, ибо дом, первейшая обязанность которого дать человеку безопасность, не может быть для него домом (ойкосом) в отсутствие благонадёжности; аналогичная ситуация с терминами "экология жилья", "экологическая напряжённость", "экологически чистые продукты", "экологический урон" и прочая. Но самое главное, что непосредственно эмпирически и ценно гносеологически вытекает из данной аналитической нетрадиционной ориентации, состоит в опознании человека генеральным объект-субъектом и главным двигателем внутреннего сгорания экологии. Экологически заботы, тобто чаяния и действия по домоустройству, с какой стороны их не брать - физической, психической или духовной - всегда находились на переднем плане человеческих побуждений и установок, стремлений и потребностей, очерчивая полный психологический контур человека как Homo sapiens'а, а данные экологические хлопоты, начиная с первобытной пещеры, достигали своего апогея и результата в облике семьи, и семья является хозяйкой ойкоса, будучи самой важной иконой экологии. Через радение об ойкосе, жилище, обители, семье человек проводит своё жизнеопределяющее противоречие человек - природа, исторически развиваясь до противоречия общество - природа, и далее, превращая его в противоречие Бога и человека, что и образует глубинную первопричину глобального экологического кризиса человечества наших дней, показ чего служит идейным замыслом данного повествования.
       Историческое становление ойкоса, выявляемое аналитически, привело к появлению едва ли не самой большой мистерии человечества, имеющей тот же корень oikos - экономика, и какое в своих начальных формах ставит себя как хозяйство домостроя. Экономика в буквальном переводе обозначает искусство ведения домашнего хозяйства; итак, спонтанно возникшая структура человеческого ойкоса состоит из дома и хозяйства. Историческая мистерия экономики состоит в том, что экономическое развитие, тобто прогресс домашнего хозяйства, привело человеческое общежитие не только к состоянию кризиса, но и стало его главным действующим персонажем. Общечеловеческой формой высшего и последнего этапа экономики (домашнего хозяйства) стали капитализм и социализм (В чисто экологическом, ойкосном, плане я не вижу принципиального различия между капитализмом и социализмом, а, как формы хозяйствования, я ставлю впереди капитализм, какой и будет предметом аналитики экологии, и не вижу необходимости отдельно упоминать социализм в этой связи). Капитализмом называется драма, давшая человечеству необъятную содержательность Нового Времени и явившаяся из собственного гнезда - промышленной революции XVI-XVII веков, в этой драме экологическая трагедия стала составной частью. Один из наиболее проницательных философов последнего времени - В.Хёсле в своих московских лекциях сказал, что "...при капитализме складывается хозяйственная система, логика которой не только не сводится к логике "Oikos", но и, сверх того, основательно видоизменяет, если не разрушает последнюю. Одной из главных черт, характеризовавших историю Европы с начала индустриальной революции, следует считать освобождение экономики из-под нормативного гнёта прочих социальных образований, таких, например, как семья и государство. Это, в конечном счёте, способствовало возникновению особой логики экономического разума, которая, как мы уже видели, тоже встаёт в ряд причин, обусловивших нынешний экологический кризис" (В.Хёсле "Философия и экология", 1991, с.103-104).
       Итак, с помощью несложной логики возможно, если только понимать человеческую жизнь императивом ойкоса, вывести немаловажное заключение, что человеческий ойкос в своём процессуальном плане или динамическом развитии, распадается на две составные части, коренным и генетическим образом повязанные друг с другом: экология и экономика. Основание такой логики является наглядная историческая аксиома, что как экология не существует без экономики, так экономики нет вне экологии. Лидер европейской философии первой половины ХХ века Мартин Хайдеггер определил: "Как обусловленный техникой, как часть технической реальности, человек уже не может действовать против техники; его решения по природе воспроизводят всё те же технические принципы, он не может мыслить какие-то другие нетехнические действия". А упоминавшийся ранее В.Хёсле эту мысль отразил в своеобразном фразеологизме: " С такими великими задачами, какой, к примеру, является задача спасения окружающей среды, вряд ли удастся справиться без эффективной экономической деятельности, рационализированной в соответствии с пусть и неприятными законами эгоизма".
       Таким образом, недогматическое размышление при точке зрения нетрадиционной ориентации приводит к открытию основополагающего гностического соотношения, имеющего вид основного вопроса человеческого ойкоса: экология - экономика. Вне зависимости от предусматриваемой сущности данного ойкоса - научной, мировоззренческой или философской - основной вопрос исходит и в первом приближении опосредует главнейшее отношение: противоречие между человеком и природой. Имея в виду визуальную аналогию с основным вопросом философии (дух - материя), - формальное подобие и сходство в строго определённых рамках, с которым действительно имеет место, ни в коем случае нельзя экологию целиком отождествлять с духом, а экономику - с материей, хотя соотношение экология-экономика исходит из отношения человек-природа.
       Итак, понятие об основном вопросе экологии является антитезой традиционному порядку экологического исследования, которое не знает внутренней анатомии своего предмета. Это последнее обычно отражено в двух видах: структурном, где производится структурная деформация отношения и экономическая часть резко доминирует и подавляет экологическую, и функциональную, где экономическая часть исключается из отношения экология - экономика, как враждебный антагонист. Вот как эта идея представлена на Международном Экологическом Форуме: "Экономика является главным препятствием на пути сохранения природной среды. Основа антагонизма между экономикой и экологией лежит в природе рынка, который начинает давать сбои, когда в него вмешиваются с разного рода нерыночными отношениями. В экономической литературе отмечено, что недостатки в работе рынка происходят тогда, когда общество считает некоторые ценности более или менее желательными, чем это обозначается рыночными ценами. Любая сложившаяся система, которая держится на совокупности тесных взаимозависимых отношений, является аналогом живого организма. Любое стороннее вмешательство в физиологию этого организма равносильно ранению или же инфекционному заболеванию. Хотя рынок постоянно совершенствуется и последовательно охватывает все большие сферы человеческой деятельности, его сущность практически не меняется. Давно отмечено, что рынок равнодушен к человеческим проблемам, он не знает ни жалости, ни вражды, он признает лишь холодный расчет в соответствии со своей шкалой ценностей. В то же время он живой и активный, ему свойственна стратегия жизненной экспансии и, как все биосистемы с J-образной динамикой, он совершенно не волнуется о будущем, то есть тяга к экспансии в нем перевешивает инстинкт самосохранения. Во всех странах независимо от политической системы наибольшую ценность имеет то, что создано руками людей. Стоимость любого товара оценивается по количеству вложенных в него средств, сил, времени. Природные богатства, которые даются человеку даром, на рынке ценятся очень мало. Например, стоимость природных ископаемых определяется лишь усилиями по их добыче. Практически не имеет никакой ценности воздух, которым мы дышим. Поэтому любые вложения средств в защиту окружающей среды экономически не выгодны" (http://www.wecoforum.org/page.php?id=497)
       .Игнорирование основного вопроса в экологическом познании является наглядным признаком современного экологического злосчастья человечества, а в некоторых аспектах данная ущербность нынешней теории познания выступает даже прямым поводом и ноуменальной предпосылкой, правда, чаще всего, апокрифическими, этой последней. Сегодняшняя теория познания решительно проходит мимо такой силлогистики, ибо современному экологическому представлению в корне чужда гносеологическая ценность основного вопроса, так же, как и весь арсенал мышления нетрадиционной ориентации. Кардинальное различие здесь заложено в фигуре ЧЕЛОВЕКА: если в нетрадиционной проекции человек значится главным объектом познания и основным рычагом явления, то в традиционном, современном порядке когнитации человек не фигурирует вовсе. На Электроном Экологическом портале (http://ecology-portal.ru/publ/4-1-0-408) это обстоятельство выложено следующим образом: "В буквальном смысле экология - это наука об организмах "у себя дома". Наука, в которой особое внимание уделяется "совокупности или характеру связей между организмами и окружающей средой". В настоящее время большинство исследователей считают, что экология - это наука, изучающая отношения живых организмов между собой и окружающей средой, или наука, изучающая условия существования живых организмов, взаимосвязи между средой, в которой они обитают". В работе "Всеобщая морфология организмов" (1866г.) Э.Геккель определял экологию, как "...сумма знаний, относящихся к экономике природы: изучению всей совокупности взаимоотношений животного с окружающей его средой, как органической, так и неорганической, и прежде всего его дружественных или враждебных отношений с теми животными, с которыми оно прямо или косвенно вступает в контакт". Бросается в глаза симптоматичность употребления классиком термина "экономика".
       Однако, невзирая на ясную простоту исходных посылок единая, общепринятая дефиниция экологии отсутствует, а наличествует такое множество смысловых и содержательных модификаций, что обоснованными кажутся опасения о ненужности самого термина. И, тем не менее, - что подчёркивается всеми аналитиками, - эти экологические вариации содержат некую общую сущностную линию биологического, но не человеческого, качества. Тот же электронный интернет-источник повествует о данной ситуации: "С того времени (установления термина "экология" Э.Геккелем - Г.Г.) представление о содержании экологии претерпело ряд уточнений, конкретизаций. Однако до сих пор нет достаточно чёткого и строгого определения экологии, и все ещё идут споры о том, что такое экология, следует ли её рассматривать как единую науку или же экология растений и экология животных - самостоятельные дисциплины. Не решён вопрос, относится ли биоценология к экологии или это обособленная область науки. Не случайно почти одновременно появляются руководства по экологии, написанные с принципиально разных позиций. В одних экология трактуется как современная естественная история, в других - как учение о структуре природы, в котором конкретные виды рассматриваются лишь как средства трансформации вещества и энергии в биосистемах, в третьих - как учение о популяции и т.д. Нет необходимости останавливаться на всех существующих точках зрения относительно предмета и содержания экологии. Важно лишь отметить, что на современном этапе развития экологических представлений все более чётко вырисовывается её суть. Экология - это наука, исследующая закономерности жизнедеятельности организмов (в любых её проявлениях, на всех уровнях интеграции) в их естественной среде обитания с учётом изменений, вносимых в среду деятельностью человека. Из этой формулировки можно сделать вывод, что все исследования, изучающие жизнь животных и растений в естественных условиях, открывающие законы, по которым организмы объединяются в биологические системы, и устанавливающие роль отдельных видов в жизни биосферы, относятся к экологическим... Экология сегодня включает ряд дисциплин и отраслей науки, весьма далеких от изначального понимания экологии Геккелем как биологической науки. Несмотря на это, в основе всех без исключения современных направлений экологии лежат все те же фундаментальные идеи биоэкологии. В последнее время в связи с многозначностью слова "экология" нередко высказываются опасения насчет возможности полной утраты первоначального смысла термина".
       Подобное обстоятельство гарантированно свидетельствует о внутренней несостоятельности и неустойчивости современных представлений об экологии, как самостоятельного научного фигуранта. Важно понимать, что этот вывод, гносеологически идентичный тому, что выражает мировое научное мнение в виде непогрешимого суждения о глобальном экологическом кризисе, обладает теоретической умозрительной природой, и не имеет прямого отношения к опосредованию совокупностей огромного числа непосредственных фактов и наглядных очевидностей, имеющих место в технолого-экономической реальности мирового производства. Данный силлогизм есть своеобразная грань вселенского многогранника экологического кризиса, его теоретическая характеристика, как результат углублённой постигающей рефлексии. И хотя интенсивность последней, которую можно назвать интеллигенцией научного духа, беспрецедентна, особенно в последнее время, но основное достижение этого духовного подвига, фактически, европейского ума, не было обозначено особыми аналитическими действиями. Духовный подвиг постигающей мысли здесь идейно состоит в том, что на роль первой скрипки в ноуменальной катавасии, связанной с экологической тематикой, она вновь выдвигает человека. Джей Форрестер, блистательный участник знаменитого Римского клуба, заявил от имени европейской научной элиты, входящей в клуб: "Под мировой системой мы понимаем человека, его социальные системы, технологию и естественную окружающую среду. Взаимодействие этих элементов определяет рост, изменения и напряжённость в социально-экономико-природной среде" (выделено мною - Г.Г.).
       Но главное в этом бурном бурлении духа, сочленившим в себе разум и эмоции, трезвый расчёт и слепую веру, натурализм и фантазию, было достигнуто спонтанно и самопроизвольно: воинственное наступление на природу, долженствующее олицетворять могущество и всесилие человека, обернулось против самого человека, а точнее, истреблению подвергается среда, обеспечивающая жизнь человека. Через человека и посредством человека была явлена миру вселенская напасть, аналогов которой человеческая история не знает, и какая не совсем корректно была наречена экологическим кризисом. Аурелио Печчеи, - основатель Римского клуба, воитель с непреклонностью библейского пророка, темперамент которого изменил стиль европейского мышления и духопорядка, был в числе первых трубадуров, возвестивших мир об этом потрясении: "Сейчас уже поняли также и то, что в результате бесконтрольной человеческой деятельности жестоко пострадали некогда щедрая и обильная биологическая жизнь планеты, частично истреблены её лучшие почвы, а ценные сельскохозяйственные земли всё более застраиваются и покрываются асфальтом и бетоном дорог, что уже полностью использованы многие наиболее доступные минеральные богатства, что вызываемые человеком загрязнения можно найти теперь буквально повсюду, даже на полюсах и на дне океана, и что теперь последствия этого отражаются даже на климате и других физических характеристиках планеты" (А.Печчеи "Человеческие качества", 1985, с.296).
       Таким образом появилась экология человека, приобретя статус равноправной научной дисциплины в экологическом цикле наук, а Х.Берроуз даже выпустил манифест "География как экология человека" (1922 год), на базе которого сформировалась всемирно известная школа географов в Чикаго. (Более подробнее об экологии человека будет сказано в дальнейшем). Новая карма человека ценна для экологии не только тем, что пробуждала историческую память и оживляла её генетическую преемственность, но более всего с методологической стороны: человек, обладающий собственным методом познания, привносил в экологию такое же эффективное средство изучения в условиях решения основного вопроса ойкоса..Спонтанно возникает вопрошание: для какой отрасли знаний человек является главным объектом познания, какая, соответственно, должна быть ведущим инструментом в раскрытии отношения экология - экономика? Ответ на этот простой и одновременно сложный вопрос был дан в русской духовной философии, и предпочтение этой умственной интрузии среди других прочих дано в силу того, что здесь преследовались не цели дефинитивного удобства и не потребности антропологической классификации, а единственно стремление к мировоззренческому совершенству. Блистательный представитель русской (дореволюционной) духовной школы профессор В.И.Несмелов, на мой взгляд, добился чеканного образца такого совершенства: "...философия является специальною наукою о человек - не как о зоологическом экземпляре, а как о носителе разумных основ и выразитель идеальных целей жизни" (В.И.Несмелов "Наука о человеке", 1994, с.20; выделено мною - Г.Г.)
       Антропогенная природа философии, однако, не является тривиальной конструктивной чертой мыслительного процесса, а суть параметрическая особенность исторического оперативного развития мыслительного акта, другими словами, человек стал философским телом и предметом познания в результате прогрессивного усложнения форм мышления, поступательного движения и качественного вознесения познавательного уровня мыслительного опыта. Итак, человек стал главным действующим персонажем философии, а философия стала средством познания человека благодаря историческому характеру саморазвития и человека, и философии. Период зарождения мудролюбия в эллинское время античной эпохи определил философию в качестве "науки о сущности" (натурфилософия Аристотеля), затем эпохальный исторический прорыв совершил И.Кант, сделав философию "законодательством разума", и в классической немецкой философии она превратилась в "науку чистого разума" (Ф.Шеллинг), а следующий, и последний по времени, исторический шаг философия осуществила, приобретя облик "науки о человеке".
       Философия, как отмечается в "Современном философском словаре" (1998), "...всегда - прямо или косвенно - включала в свои картины образ человека, пытаясь этот образ конкретизировать, стремясь оценить возможности человека в его взаимодействиях с миром". Но авторы словаря неправы: философия никогда в реальном виде не включала в себя "образ человека", - последний являлся общей потенцией, скрытой возможностью, философии, как способа мышления. Антропоносной философия стала в итоге последнего витка саморазвития философской способности человека, способствующему историческому восхождению и расширению кругозора постигающей мысли. Именно в этом высшем качестве человек призван привнести философию в экологию, и именно такое методическое средство способно плодотворно разрешить основной вопрос экология - экономика. В таком разрезе философия вскрывает структурное строение самого основного вопроса, выделяя духовную долю ойкоса, как экологию и экономику, как другую реальную долю ойкоса, - пропорция во взаимоотношении этих структурных частей лежит в основе вожделенной гармонизации человека и природы.
       Знаменательно, что наиболее продвинутая модификация философии - философия как наука о человеке - пустила живительные корни в русской духовной философии, возглавляемой В.С.Соловьёвым, тогда, как европейская классическая доктрина исповедует вариацию философии, как науки чистого разума. Это обстоятельство составляет стержневой элемент в курсе принципиального отличия русской духовной философии от европейской классической и экзистенциальной философий, о чём будет подробнее сказано далее. Но, тем не менее, основную методологическую установку экология, не колеблясь, черпает из недр европейского философского воззрения.
       Карл Маркс утверждает, что истинное внутреннее содержание любого предмета является "подвижной сущностью", которая скрыта в своём действительном существовании, в целом выводит, что "Она обнаруживается, раскрывается впервые только в мышлении, в философии, и поэтому моё истинное религиозное бытие есть моё бытие в философии религии, моё истинное политическое бытие есть моё бытие в философии права, моё истинное природное бытие есть моё бытие в философии природы, моё истинное художественное бытие есть моё бытие в философии искусства, моё истинное человеческое бытие есть моё бытие в философии. Таким же образом истинное существование религии, государства, природы, искусства, это - философия религии, философия природы, философия государства, философия искусства" (К.Маркс, Ф.Энгельс, т.42, 1955, с.167). Следовательно, подлинное (истинное) существование экологии - это философия экологии, и эта философия суть наука о человеке.
       Однако применение данной модификации философии (как науки о человеке) в экологии вовсе не является методическим приёмом, принятым в академическом познании при использовании некоторого продуктивного средства со стороны, как практикуется при нынешних исследованиях. Горенок пишет: "Обращение к философии как "технике" разрешения экологических сомнений предполагает, что философией извлекаются из нашего бытия и обозреваются предметы, которые иным образом извлечь и рассмотреть нельзя" (Ф.И.Горенок "Ускользающее бытие", 1994, с.7). В социальной экологии, какая числится ныне самостоятельной научной дисциплиной и где выделяют особую подсистему "экологическая философия", внимание к философии, по мнению адептов этой дисциплины В.П.Селедец и С.И.Коженковой, осуществляется только как к исследовательской процедуре. Они указывают: "Философский инструментарий способен выявить глубинные предпосылки экологических трудностей. Надо исследовать противоречия между сознанием и материей, духом и телом, противоречия в самом духе. Именно эти противоречия породили экологические проблемы" (В.П.Селедец, С.И.Коженкова "Социальная экология. Часть I(http://abc.vvsu.ru/Books/sotsialnaja_ekologija_up_ch1/page0001.asp).
       С решительным отрицанием потребительского, рационально-рассудочного, отношения к философии в экологических исследованиях выступил самый рьяный из современных пропагандистов философизации экологии - В.Хёсле. Будучи профессиональным философом, Хёсле в знаменитых московских лекциях отмёл напрочь химеру "экологической философии" как практически удобное ухищрение ума, и признавал за философией статус верховного делопроизводителя и регулятора познающей мысли в духе определённого мировоззрения. Хёсле исходит из того, что "Современная эпоха находится в особом отношении к философии, и это обусловлено самой её сущностью как переломной, прокладывающей радикально новые пути исторического процесса. Современному миру для решения его сложнейших проблем нужны наука и техника, но не в меньшей мере он нуждается в философии для решения "вечных вопросов". К таким вечным вопросам относится и вопрос о единстве человека и природы, который в наше время обрёл небывалую актуальность и напряжённость. Причём этот вопрос уже встаёт как вопрос о разрыве единства в ситуации угрозы глобального экологического кризиса". Таким образом идея об основном вопросе экологии интерпретируется в умах наиболее ответственных и проницательных исследователей.
       Как итог, В.Хёсле представляет расширенную аннотацию своей позиции: "Мне кажется, что одной из основных потребностей нашего времени является потребность в философии природы, которая смогла бы сочетать автономию разума с самодовлеющим достоинством природы. Из сказанного становится ясным, что созданию философии экологического кризиса должны способствовать самые различные; если не все философские дисциплины, а именно: метафизика, философия природы, антропология, философия истории, этика, философия хозяйства, политическая философия, философия истории философии. Подобное требование, пожалуй, покажется преувеличенным; впрочем, действительно, нет никаких сомнений в том, что этот вынужденно многоаспектный подход к решению проблемы сильно затрудняет дело. Именно здесь, видимо, и следует искать одну из причин игнорирования данной дисциплины. Однако же именно оно, помимо прочего, делает возможными новые открытия; особенно же заманчивым и многообещающим представляется то, что при решении проблем экологического кризиса стыкуются самые разные дисциплины, философия рассматривает не одну лишь совокупность бытия, но и совокупность знания, так что при решении проблем, которые требуют к себе многостороннего подхода, можно надеяться на возрождение идеи единства знания. Раздробление знания привело к упадку философии и нынешнему экологическому кризису, тогда как понимание того, что лишь цельное образование, дающее одинаково глубокие знания в науках естественных и гуманитарных и тем самым способствующее появлению людей, которые внесут свой вклад в дело преодоления кризиса, косвенно пойдет на пользу и философии. Более того, философия поможет отдельным наукам теоретически понять причины экологического кризиса, с тем, чтобы успешнее бороться с ним на практике. Философия также поможет наведению мостов между самостоятельными дисциплинами, ибо от нее не скрыто ни место каждой науки в общей системе знания, ни историческая роль их современных форм в развитии мышления. Философия, указав границы наукам, сможет по-новому поставить некоторые вопросы так, чтобы мы могли получить на них требуемый ответ. Экология же, в буквальном смысле этого слова, есть наука о доме. Среди различных материальных домов, где живет человек, экология выбрала себе величайший: нашу планету, представляющую из себя ныне нераздельное единство природных и духовных элементов. Если же говорить об идеальных домах человечества, то среди них обширнейшим следует считать совокупность бытия, которая и является предметом философии, поэтому угроза существованию нашего земного дома связана и с разрушением дома идеального. Итак, только восстановление идеального здания, т. е. возвращение на метафизическую родину, поможет нам, людям технической цивилизации, жить долго в нашем планетарном доме, какой бы необходимой и предпочтительной при всем том ни казалась в ближайшем будущем экотехнократическая работа над отдельными деталями, чем, без сомнения, должны заниматься конкретные науки". Дискуссию здесь должны прекратить слова Г.Гегеля, сказанные им в гениальном трактате "Философия природы", который в полном объёме, как будет видно из дальнейшего, взят в качестве теории познания экологии: "Философский способ изложения не есть дело произвола, капризное желание пройтись для разнообразия разочек на голове после того, как долго ходили на ногах, или разочек увидеть своё повседневное лицо раскрашенным. Она делает дальнейший шаг потому, что способ действия с понятием, употребляемый в физике, неудовлетворителен" (Г.Гегель "Философия природы", 1975,с.21)
       Подобное прочтение философского подтекста в необъятном фактическом достоянии экологии даёт убедительные основания для ряда познавательных выводов, ранее неведомых в экологической аналитике. Нетрудно увидеть в данной ситуации, что благодаря философскому мерилу вся масса экологических знаний распадается на два основных класса: материалистическая экология и идеалистическая экология. В первом классе обобщаются знания, поступающие непосредственно от предметов и явлений, обладающих материалистической природой, - к таковым, к примеру, относятся суждения о научно-технической революции (НТР), экологическом кризисе общества и науки ex toto (взятые в целом), а также экологическом состоянии отдельных дисциплин, отдельных географических пространств и отдельных временных интервалах в истории планеты. В материалистической экологии наличествуют специфические и диагностические определения, термины и дефиниции, - как-то: "загрязнение", "отходы", целая корзина особых экологических наименований ("экологическая безопасность", "экологическое давление" и прочая). Важно при этом заметить, что понятийно-терминологическая база, как гностический результат когнитивного приобретения за всё время изучения экологии, полностью сосредоточена в лоне этой метаморфозы экологии.
       Во втором классе экологических знаний обитают сведения, обладающие идеалистической (духовной) природой, - к их числу относятся постижения экологии человека, экологии и религии, некоторая часть социальной экологии, соображения о ноосфере, но, главное, в недрах идеалистической экологии таятся предпосылки и основания когнитивного комплекса экологических новаций и радикальных новшеств, имеющий прямое отношение к грядущему миропорядку.
       Философия, взятая как теория познания экологии, одухотворила умозрительную схему основного вопроса экология - экономика, - и в этом следует видеть следующий познавательный вывод философского метода. Уже упоминалось, что идеалистическая морфология экологии в содержательном плане тяготеет по преимуществу к первому члену основного вопроса и к первому элементу главнейшего противоречия человек - природа, а материалистическая разновидность - par excellence (по преимуществу) ко второму члену вопроса и второму элементу противоречия. Данная градация предусматривает неизбежное взаимное действие этих членов друг на друга, из чего объективно вытекает ситуация, при которой один компонент подчиняет, подавляет, а то и уничтожает другой, что является причиной деформации и искажения структуры основного вопроса. Примером деформации основного вопроса человеческого ойкоса посредством абсолютной монополизации реальной части структуры отношения экология - экономика может служить определение в Электронном Географическом Словаре понятия "экологическая катастрофа": "Относительно быстрое, непредотвратимое возникновение несоответствия условий природной среды с приспособительными способностями какого-либо вида или сообщества организмов. Так, изменения тектонических условий (мезозойская складчатость) и замена голосемянной растительности на покрытосемянную привели к гибели гигантских мезозойских ящеров. Изменение условий в четвертичном (антропогенном) периоде повлияло на гибель мамонтов, саблезубых тигров, гигантских оленей и другие. Современный экологический кризис может иметь большие отрицательные последствия для человечества" (www.ecosystema.ru). Однако на базе взаимодействия этих различных членов основного вопроса существует и иллюзия о гармонизации человека и природы - наибольшая утеха современных экологов. При экологических исследованиях русская философия вызывает к себе когнитивные симпатии и предпочтения ещё и тем, что философия здесь дана в историческом аспекте, тобто всякая философия тут исторична, а всякая история философична. Только гносеологический характер исследования выступает в такой ситуации верным гарантом отсутствиях методологических искажений, аналогичных указанным деформациям. Лидер русской философии Н.А.Бердяев заявил: "Основной темой всемирной истории я считаю тему о судьбе человека, которая ставится во взаимодействие человеческого духа и природы. Это взаимодействие, это действие свободного человеческого духа в природе - в космосе - и есть первичное основание, первичное начало исторического" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990, с.87)
       Итак, следствием резкой деформации внутренней структуры основного вопроса экологии является положение, при котором органически естественное противоречие человека и природы, экологии и экономики заменяется искусственным противопоставлением и противоборством тех же соучастников. Нетривиальное рефлективное значение этого положения в экологическом кризисе, а точнее, его претензия на побудительную причину самого кризиса, будет логически раскрыта в последующем изложении. А здесь уместно лишь фактически сослаться на эмпирическое наблюдение советского исследователя А.А.Горелова, хотя автор в силу своей философской специализации не может сделать такой вывод. Аналитик утверждает, что "...становление и развитие человеческого общества сопровождалось локальными и региональными экологическими кризисами антропогенного происхождения. Можно сказать, что шаги человечества вперёд по пути научно-технического прогресса неотступно сопровождали, как тень, негативные моменты, резкое обострение которых приводило к экологическим кризисам. Но ранее имели место локальные и региональные кризисы, поскольку само воздействие человека на природу носило преимущественно локальный и региональный характер и никогда не было столь значительным, как в современную эпоху" (А.А.Горелов "Социальная экология", 1998, с.86).
       Один только факт того, что экология использует в качестве теории познания философию, взятую как наука о человеке, утвердительно полагает, что экология в своём общенаучном значении входит в состав цикла так называемых антропософских знаний. Антропософия (anthropos - человек, sophia - мудрость) представляет собой знание о человеческой мудрости или о мудрости человека, и в чисто философском плане оплодотворена древнегреческим тезисом "познай самого себя" (nosce te ipsum). Экология в таком разрезе предусматривает познание самого себя в ойкосной стратегии или атмосфере домоустройства, тобто в процессе специфической динамики взаимодействия своей обители со средой обитания. Подлинные знания, таким образом, экология может изложить только сквозь антропософское сито и под антропософским увеличительным стеклом, - итак, экология есть антропософская категория. Это следующий познавательный вывод имеет первостатейное значение для методологического ведомства экологии, если последнюю знать полновесной научной отраслью.
       Известно, что антропософия в редакции её основателя в Европе Рудольфа Штайнера имеет себя учением об исключительном превосходстве духовного начала и созидания в человеке. Экология, являясь антропософской категорией, следовательно, должна основываться на полном приоритете духовного элемента в основном вопросе человеческого ойкоса, и, соответственно, выступает самобытной концептуальной схемой знания. Однако в отличие от западного варианта Штайнера, отождествлённого с многозначной и малоопределённой теософией, где практикуется "тайная наука", экология представляется полностью открытой системой знаний. Радикальным моментом при этом, исходящим как следствие антропософской природы экологии, является ограничение верховной роли рационального мышления и рационального мирообозрения, тогда, как доминация последнего образует методологическую опору в противоположном члене основного вопроса - экономике.
       И, наконец, последний познавательный вывод касается понятийного содержания термина "экология". Рассмотрение экологии в плоскости основного вопроса и в рамках философского подхода преподносит понятие экологии в двух значениях. Во-первых, как укоренившийся и традиционный образ, охватывающий всю совокупность и все нюансы взаимоотношения человека (общества) с окружающей средой, как наименование науки, изучающей "совокупность или характер связи между организмами и окружающей средой". В таком понимании экология приравнивается к междисциплинарным наукам со всеми недостатками, присущими этим всеобще-отвлечённым образованиям; экология сделалась самым расхожим общественным слоганом, пронзающим все слои общества - от школьных программ до государственных проектов. В современном виде экология, по сути дела, утратила первоначальный научный смысл и стала визитной карточкой политического словопрения. Во-вторых, экология обозначает духовный лагерь в основном вопросе ойкоса и очерчивает контур компетенции человека в его противоречии с природой. Тобто в таком, более узком, значении понятие экологии выражает себя как рупор и выразитель духовной доли ойкоса. Неумение различать эти два аспекта служит причиной невероятной путаницы и поразительной противоречивости в экологической аналитике наших дней.
       Познавательное осмысление теории познания экологии, разумеется, должно осуществляться по рецепту доктора К.Маркса: истинное существование теории познания экологии - суть философия теории познания, что равнозначно - философия философии экологии. Вся экологическая специфика этой философской премудрости упирается в человека, имеющего статус основного объекта познания, - именно через человека экология приобщена к ценностям и достоинству своего познания, и посредством человека раскрывается философия философии экологии. Поэтому без беглого ретроспективного обзора становления человека в качестве объекта познания невозможно уяснить самобытные особенности философии экологии.
       В славное античное время, в предрассветные часы зарождения подлинной философии, человек выступал как продукт природы, аналогичный всем прочим продуктам, но обладающий своими отличительными качествами (психика, разум), - "zoon politicon" ("общественное животное"), как называл человека Аристотель, "Spiritus Rector" ("мировой дух"), как называл И.Кант главное свойство человека. Формула Протагора "Человек есть мера всех вещей - сущих в их бытии и несущих в их небытии" стала определяющим показателем в эллинской натурфилософии. Для гениальных греков человек определялся как primus inter pares - первый среди равных.
       Но в средние века человек не захотел быть среди "равных", - он хотел быть безоговорочно "первым". Эту апорию блестяще решил гениальный Августин Блаженный, который первый по-философски задумался над сущностью человека, и раскрыл эту сущность через параметр "греха". В грехе Августин обнаружил уникальное и единственно человеческое свойство, которое не только психологически определяет человека как природное существо, но и духовно фиксирует его сверхприродное естество. Новозаветную сентенцию апостола Павла о человеческой плоти как законе греха, Августин превратил в эпохальный постулат peccatum originale (первородный грех). Однако этот постулат, тонко вибрирующий между добродетелью и грехом человека, Августин и его сторонники-клерикалы трансформировали в жесткую и категорическую догму, которая легла в основу христианской церкви, и христианство, как вселенский миропорядок, оформился на фундаменте главной максимы христианства - постулата первородного греха.
       Трагедия не в том, что есть "добро" и "зло", а пагуба в том, что есть "добрые" и "злые". В христианстве "добрым" человеком ставится индивид, почитающий свою душу и всё идеальное производство во главе своей экзистенции, а "злой" человек по-христиански чтит только греховные, телесные и плотские побуждения. В академической философии, я уже не говорю о традиционном богословии, догматически воспринимается идея об исключительно плодотворном влиянии христианского воззрения на новый образ человека, - благодаря христианству человек впервые развернулся во всю свою духовную ширь. Н.А.Бердяев написал: "Только христианство вывело человека из этого круговорота стихийной природной жизни (имеется в виду языческий мир - Г.Г.), поставило его на ноги, возвратило свободу человеческому духу, открыло новый период в судьбе человека, период, когда судьба человека начинает определяться и разрешаться через свободно действующий субъект, когда человек сознаёт свободу...Христианство освободило человека от подвластности природе, поставив его духовно в центре мироздания. Антропоцентрическое чувство бытия древнему человеку было чуждо. Он чувствовал себя неразрывной частью природы. Только христианство дало этот антропоцентрическое чувство, которое и сделалось основной движущей силой новых времён. Новая история, со всеми своими противоречиями, стала невозможной, потому что явилось это антропоцентрическое чувство, чувство центральности человека, возвышающее его над природой и полученное целиком от христианства" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990, с.с.89,91).
       Итак, в христианстве, как открывает Н.А.Бердяев, постулируется окончательное оформление экологической акции - освобождение человека из-под власти природного мира и возникновение "антропоцентрического чувства" - философское иносказание человеческого дома-ойкоса, как эпицентра человека, благодаря чему он стал объектом познания. В совокупности это означает появление эмбрионов нового взаимодействия (противоречия) человека с природой. Но если возможно видеть в процессе избавления из недр природы акт выхода человеческого духа из сферы язычества, то правильнее начало данного явления во времени соотнести не с христианством, а поместить его в ещё большие глубины времён, - к периоду иудейского патриарха Авраама, когда он создавал еврейскую религию. Христианство ознаменовалось другим великим экологическим деянием.
       Бердяев, развивая своё постижение об исторжении (искуплении) человека из континуума природы и генезисе христианского человека, продолжает: "Этот процесс освобождения от природной стихии имеет и обратную сторону, которую с горечью называют "смертью великого Пана". Именно конец античного мира и начало христианства знаменует собою какое-то удаление от человека и какую-то чуждую глубину внутренней жизни природы. Великий пан, раскрывающийся миру античному и близкий древнему человеку, погружённому в недра природы, великий Пан вгоняется в глубь природы и закрывается от человека. Между человеком, вступившем на путь искупления, и природой образуется бездна. Христианство закрывает наглухо внутреннюю жизнь природы и не допускает человека к этой жизни. Оно как бы умерщвляет природу. Это - обратная сторона совершённого христианством великого дела освобождения человеческого духа" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990,с.89-90).
       Итак, выделение человека из античного монолитного блока Вселенной с образованием "антропоцентрического чувства" и последующий раскол и разрыв человека и природы, дающие в совокупности ойкосную действительность, привнесены в гносеологический мир, по утверждению Бердяева, христианским духовным воззрением. Экология является здесь обязательным и необходимым контекстом прогресса человеческого духа, - в этом состоит замечательнейшее достижение философии, как теории познания экологии. Тут не имеет принципиального значения то обстоятельство, что начало процесса освобождения человека (исход из язычества), - равно как создание человеческого дома или ойкосного акта, - правильнее связывать не с христианством, а с иудаизмом, - разница здесь чисто хронологическая и конкретно историческая, не меняющая сущности. Самое важное в том, что противостоящий распад человека и природы или "смерть великого Пана" (по терминологии Бердяева) - преддверие экологического кризиса, - обязано христианству. Как указал Бердяев: "Христианство совершило процесс освобождение человеческого духа через отделение его от внутренней жизни природы. Природа осталась погружённой в тот языческий мир, от которого нужно было оттолкнуться". Таким образом, христианство, наряду с прочими ослепительными свойствами человеческого духа, принесло, если не семена, то идейное удобрение, величайшего в человеческой истории катаклизма - экологической катастрофы. В открытии этого состоит непреходящее значение в истории науки великого русского философа Н.А.Бердяева, а заодно и огромный познавательный потенциал философского метода, им применённого.
       Тем не менее, утверждение Бердяева, что в христианстве "человек сознаёт свободу", отдаёт неким преувеличением, ибо христианство, исходя из постулата "первородного греха" чревато глубокими конфронтационными отношениями: в нём органически заложено столкновение между "злым" и "добрым", грешником и праведником, запрограммирована коллизия души и тела. Христианский человек в соответствии со своим генеральным постулатом представляет собой изломанного, вечно мечущего субъекта, который спонтанно обречён крутиться между двумя жерновами: идеальные душевными целями и врождёнными телесными греховными наклонностями. Ошеломляющий импульс к освобождению, предоставленный христианством человеку, необычайно расширил кругозор человека. В поле интересов человека оказались уже не доморощенная пещера и не родная долина, а головокружительная возможность сделать своим домом всю планету. Христианский человек с такой интенсивностью стал осваивать планету Земля, - эпоха географических открытий лишь заметный фрагмент этого явления, - что суть последнего не понята до сих пор, хотя нынче человек уже принялся присоединять к земному жилищу космические участки. Однако постулат первородного греха сдерживал экспансионистские порывы человека, а догматическое требование постулата видеть в себе самом врождённый источник греха ущемлял и принижал новоприобретённое гордое антропоцентрическое чувство человека.
       Подобный дискомфорт человека вновь привёл его к духовному бунту, который грянул в эпоху европейского Просвещения (XVI-XVII в.в.) и был обусловлен кризисом постулата peccatum originale: человек не желал мириться с тем, что он - первый, несёт в себе грех и его тело определено источником греха в смысле зла. Протестантизм человека, прозвучавший в эпоху Просвещения, был предтечей непрерывной цепи прогрессивно усиливающихся революций, войн, потрясений, - человек, ускоряясь, уходил в отрыв от первозданной природы. Но этот "отрыв" олицетворялся и акцией духовного самоусовершенствования человека, и наиболее радикальные изменения произошли в мыслительной сфере человека и привели к созданию наивысшего феномена: классической немецкой философии, какая, впитав в себя все лучшие достижения человеческого духа, необозримо расширила мыслящую функцию человека.
       Одним из когнитивных нововведений классической философии был особый раздел "Назначение человека", с которым выступил наиболее оригинальный из числа мыслителей-классиков И.Г.Фихте. Этот раздел, как и всё творчество Фихте, было самой большой волной новой философии, зачатой великим Иммануилом Кантом, осенённым плодоносным просвещенческим духом. Этот раздел, как, впрочем, и всё мыслительное творчество Фихте в его радикальных основах, не было понято при жизни творца. Поэтому и по сию пору не осознано, что в недрах классической немецкой философии непроизвольно сформировалась самостоятельная философская концепция человека. В число соавторов этой концепции спонтанно включались все крупные мыслители, обладающие собственными философскими системами, но ядерная часть концепции, на которую логически наматывались прочие мысли, идеи и размышления была изготовлена И.Г.Фихте, и потому существенные и основополагающие принципы и директивы, высказанные в его тексте, были характерными и отличительными казусами этого самобытного европейского учения о человеке.
       Оказывается, что Фихте взялся опосредовать назначение человека в чисто экологическом ракурсе через взаимодействие человека и природы, и выводил отдельно характер, роль и долю участия человека в этом взаимодействии. Философ рассуждает: "Я таков, каков я есть, потому что при данном сочетании сил природы возможен был только такой, а не какой-нибудь иной результат, и ум, который в совершенстве видел бы всё сокровенное в природе, мог бы, познав одного только человека, вполне определённо указать, какие люди когда-либо существовали и какие когда-либо будут существовать; в одном человеке он познал бы всех". В этом силлогизме Фихте обнаруживает новый принцип: через одного ко всем, - зная одного человека можно познать всех, и в знании всех органически заключено знание одного. Отсюда последовало радикально новое понятие - человечество, - как декларирует Фихте: "...уже нет человека, - есть только человечество, нет отдельного мышления, или любви, или ненависти, а только мышление, любовь и ненависть друг в друге и друг через друга".
       Таким способом Фихте привносит в европейскую философию конкретный вид её конституального, концептуального и ключевого значения - положение коллективного. Человек становится членом человечества и в таком состоянии он способен быть активным и инициативным фактором во взаимодействии с природой. Через человечество человек ощущает свою силу, потенцию и гордо излагает свои требования: "и как самостоятельное - я хочу сам быть последним основанием, последней причиной того, что меня определяет. Я сам хочу занимать то место, которое в этом учении занимает всякая первоначальная естественная сила, с тем лишь различием, что характер моих проявлений не должны определяться чуждыми мне силами" Силу человека усиливает человечество и превращает его роль во взаимодействии с природой в назначение быть покорителем и господином природы. Такое ощущение своего назначения в природе даёт право человеку ставить ультиматумы природе, наподобие следующему: "Природа должна постепенно вступить в такое положение, чтобы можно было с уверенностью предугадывать её закономерный ход и чтобы её сила встала в определённое отношение к человеческой власти, которой предназначено господствовать над силой природы".
       Фихтевское "назначение человека", ставшее для европейской философии тезисом в плане господства над природой, зиждется ещё на одной когнитивной особенности, исполняющей роль целевой установки учения, - это решительное отстранение и полное исключение индивидуально-личностного фактора, как антипода человечества. Фихте категорически заявляет: "величайшее заблуждение и истинное основание всех остальных заблуждений, завладевших нашей эпохой, состоит в том, что индивидуум мнит, будто он может сам по себе существовать и жить, мыслить и действовать, и думает, будто он сам, данная определённая личность, есть мыслящее в его мышлении, тогда как на самом деле он - лишь единичная мысль единого всеобщего и необходимого мышления". И продолжает в резюмирующем тоне: "Сообразно с этим разумная жизнь состоит в том, что личность забывает себя в роде, связывает свою жизнь с жизнью целого и приносит первую в жертву последней, неразумная же, напротив, в том, что личность не думает ни о чём и не любит ничего кроме себя самой, и посвящает свою жизнь единственно собственному личному благополучию; и если то, что разумно, можно в то же время называть хорошим, а противное разуму - дурным, то существует лишь одна добродетель - забывать себя, как личность, и лишь один порок - думать о себе" (И.Г.Фихте "Сочинение в двух томах. Т.II", 1993, с.с.84,221,93-94,171, 381,392).
       Даже беглая ретроспектива исторического прогресса философии способна показать его сложный и напряжённый характер. Это означает, что экологическая эпопея противоречия человека и природы, тобто человеческий ойкос, движимый философией, как своей теорией познания, есть типичнейший процесс, а не просто динамическая последовательность актов, а если и есть акты, то непременно исторической природы. И в философии это обстоятельство чётко зафиксировано Н.А.Бердяевым: "Можно установить три периода в отношении человека к природе: первоначальный период - дохристианский, период языческий, который характеризуется ещё погружённостью человеческого духа в стихийную природу, и непосредственной органической спаянностью с природой. Эта погружённость человеческого духа в природу является первоначальной стадией отношений между человеком и природой. В этот период человек воспринимал природу анимистически. Следующая стадия отношений человека к природе связана с христианством и продолжается в течение всего средневековья. Она стоит под знаком героической борьбы человеческого духа с природными стихиями, с природными силами. Этот процесс борьбы человеческого духа с природой характеризуется отворачиванием от природы, обращением человеческого духа внутрь, в глубину, отношением к природе как к источнику греха, к источнику порабощения человека низшими стихиями. Наконец, третий период отношения человеческого духа к природе, который начался в эпоху Ренессанса, характеризуется новым обращением человеческого духа к природной жизни. Но это новое обращение человеческого духа к природной жизни очень резко отличается от того непосредственного общения с природой, которым началась всемирная история, которое было начальной стадией взаимодействия между духом и природой. Здесь уже происходит не духовная борьба со стихиями природы, которая характерна для средневековья и для наиболее христианского периода истории, а борьба во имя покорения и завоевания природных сил для превращения их в орудие человеческих целей, человеческого интереса и благополучия" (Н.А.Бердяев "Смысл истории",1990,с.116-117).
       Данная периодизация процесса взаимоотношения духа (человека) и природы ценна вовсе не хронологической достоверностью исторического содержания, а как объективный показатель наличия целеупорядоченного процесса, что, в свою очередь, говорит о действенной эффективности философии в качестве теории познания. Это обстоятельство обеспечивает дополнительный и самый весомый проходной балл экологии в клуб антропософии, в лоно человеческой мудрости. Такая точка зрения вскрывает удивительный, и, в известной мере, парадоксальный момент, что европейская философская аналитика при всей своей интенсивности и изощрённости, не устанавливает пребывания в недрах своей постигающей мысли самобытной концепции человека как члена человечества, - действительно, в европейских философских анналах нет ссылок на самочинную концепцию человека, хотя последняя имеет все основания в трактуемом европейскими мыслителями назначении человека. Парадоксальность этой ситуации усугубляется тем обстоятельством, что фигура такого человека реально существует, и она тщательно осмыслена Освальдом Шпенглером в виде специфического "фаустовского человека".
       В собственно экологическом аспекте нетрудно заметить, что, невзирая на фактическое отсутствие самостоятельной концепции человека в теории, европейское мышление интуитивно использует в акциях отношения человека и природы то, что несёт в себе критерии и показатели концепции человека как члена человечества. Изложенная периодизация главного противоречия человека и природы, как нельзя лучше и красноречиво сигнализирует об этом. С исторической же стороны за положительные доказательства можно принять факт того, что главные несущие опоры этой концепции - антииндивидуализм и верховенство в природе - развились в ХХ веке в основные параметры глобальной экологической катастрофы - главнейшего явления прошедшего века.
       Однако удивительные картинки экологического содержания не испарились на западной концепции человека, - напротив, ещё более парадоксальные моменты явились со стороны русской духовной философии. Эта последняя заявила о себе во второй половине XIX века, и обязана, как принято считать, гению В.С.Соловьёва, но историческая преемственность Соловьёва весьма гипотетична и доподлинно неизвестны предшественники Соловьёва, а исторические аналитические круги успокоились на мнении о том, что русская философия была привнесена и генерирована западной философской мыслью (мнение, похожее не на решение проблемы, а на стремление убрать с глаз мистерию, не поддающуюся традиционным средствам). Современная российская аналитика не смогла разгадать не только генезис русской философии, но упустила и внутреннее ноуменальное содержание, - аналогично европейской философии здесь мимо внимания прошла целокупная концепция человека, и так же, как в западном воззрении, соавторами русской концепции спонтанно выступали все крупные представители русской духовной доктрины.
       Вместе с тем, имманентное качество двух этих гностических образований не просто принципиально различно, но на духовно-идеалогическом поприще они предъявляются антиподами вплоть до антагонистов. Так, если западная философская концепция человека зиждется на фундаменте всеобщего приоритета человечества, как онтологизированного коллектива, где исключается всякое значение индивидуально-личностной величины, то в русском гнозисе, наоборот, - во главу угла поставлена индивидуальная личность, отодвинувшая на познавательную периферию коллективное значение. Credo русского актива о человеке, какое следует окрестить культом личности, сформулировал В.С.Соловьёв в изречении, которое считается в русской философии хрестоматийным и ключевым: "Личность человеческая - и не личность человеческая вообще, не отвлечённое понятие, а действительное, живое лицо, каждый отдельный человек - имеет безусловное божественное значение" (В.С.Соловьёв "Спор о справедливости", 1999, с.42; выделено мною - Г.Г.)
       Смысловое сопоставление определений, через которые передаётся концептуальная специфика и полнота человека, как объекта познания, в философских системах Фихте и Соловьёва, до основания разрушает мнение о какой-либо предопределённости русской философии западной мудростью. Русская философская мысль даже шагнула дальше, сделав философию "наукой о человеке". Итак, философия, предназначенная для теории познания в экологии, оказывается неоднородной и состоящей из двух гностически самостоятельных компонентов: европейской концепции человека как члена человечества и русской концепции человека как культа личности. Их первичные функциональные различия исторически выросли до идеологического противоборства, и под знаком противостояния этих констант прошла философская жизнь планеты в Новейшее Время, давшая в итоге философскую истину ХХ века: человек против личности.
       Простота, с какой непомерный объём экологических знаний распадается на материалистическую экологию и идеалистическую экологию, непосредственно удостоверяет данный антагонизм как всеобщую черту экологии, но в таком виде имеет форму внешней классификации. А внутренняя содержательность кроется в том, что через философию экология приобретает разные типы постигающих комплексов или две теории познания: одну, связанную с западной концепцией человека как члена человечества, и другую, опирающуюся на русскую концепцию человека как культа личности. В таком разрезе на поверхности оказываются суждения, которые давно и безуспешно имели хождение среди наиболее зрелых мыслителей, но никогда не достигали уровня академического тривиального знания, понимание ошибочности и недостаточности материалистической философии и идеалистической философии, данных per se. По настоящее время непоколебимо бытует мнение, особенно в лоне современной российской философии, о существовании этих философий в самостоятельном виде, не только как философских учений, но и как универсальных мировоззрений. Философия суть едина, а наличествуют материалистический и идеалистический методы исследования. Тобто экологическая методология состоит из метода, опирающаяся на вещественно-предметную часть взаимодействия человека и природы, и метода, включающего в себя всю нематериальную (виртуальную) консистенцию человеческого ойкоса. Сами по себе эти познавательные средства ценны именно как способы познания и не могут с этой стороны вызывать какого-либо нарекания, но их порочность, и, прежде всего в области познания, выплескивается наружу при их монополизации, верховенстве над другим, или при внедрении с гегемонистскими целями в чуждую по природе сферу. Но именно простота разделения на материалистический и идеалистический порядки делает эту операцию незаменимой для экологии в классификационных целях как самое первое мерило. Важно при этом понимать, что методологический дуализм экологии (материалистическая экология и идеалистическая экология) не имеет никакого отношения к основному вопросу экологии - экология и экономика, хотя они связаны между собой предметом познания.
      
        -- МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. ВЕЛИКАЯ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА И КРАХ СОВЕТСКОГО РЕЖИМА.
       Первое, что бросается в глаза при рассмотрении материалистического раздела экологии, это явление, названное "научно-технической революцией" (НТР), - самый яркий фрагмент современной мировой истории. Кодом НТР есть машина, не только как самочинное параметрическое образование, но и в качестве уникального творения рук человеческих, принципиально не доступного для природных сил. Бердяев заявил: "Я думаю, что победоносное появление машины есть одна из самых больших революций в человеческой судьбе". Бердяев здесь имел в виду не "революцию" как таковую, как интрузивную деструктивную вспышку, а длительное процессуальное развитие взаимодействия человека и природы в экологическом ритме. Философский методологический подход, поэтому меняет в экологическом познании акценты, и в материалистической экологии во главу угла ставит именно этот процесс, а НТР суть только его исторически конструктивная часть, невзирая на яркую эмпирическую окраску и её роль в современной жизни.
       В познавательном отношении это означает, что философия, выступая методологическим средством в экологии, низвергает с пьедестала примат факта (опыта, эксперимента, практики) в его единоличном значении как производителя истины. В своей когнитивной функции философия опирается на понимание факта не как на "фактичность факта существования" (М.Хайдеггер), а принимает за основу определение, данное Алексеем Ремизовым: "Факты никогда не "говорят сами за себя". Полагать обратное значило бы впадать в наивность философствующего чиновника либо в лукавство мифотехнолога, сделавшего достаточно для того, чтобы сама немота вещей заговорила удобным ему языком"
       Поэтому первое, на что должна бросить свой взгляд экологическая методология, есть не НТР, слепленная из множества фактов, а состояние объекта познания - человека. В этой связи машина оборачивается в первоочередную задачу познания. Блестяще это обстоятельство раскрыл в своём философском анализе великий русский философ Н.А.Бердяев: "Переворот во всех сферах жизни начинается с появления машины. Происходит как бы вырывание человека из недр природы, замечается изменение всего ритма жизни. Ранее человек был органически связан с природой и его общественная жизнь складывалась соответственно с жизнью природы. Машина радикально меняет это отношение между человеком и природой. Она становится между человеком и природой, она не только по видимости покоряет человеку природные стихии, но она покоряет и самого человека; она не только в чём-то освобождает, но и по-новому порабощает его... Какая-то таинственная сила, как бы чуждая человеку и самой природе, входит в человеческую жизнь, какой-то третий элемент, не природный и не человеческий, получает страшную власть и над человеком, и над природой. Эта новая страшная сила разлагает природные формы человека" (Н.А.Бердяев, "Смысл истории", 1990,с.118).
       Глазами Бердяева русская духовная философия единственная разглядела в атрибуте "машина" "таинственную", "страшную" силу, некий "третий элемент". Парадокс заключается в том, что, с одной стороны, машина неоспоримо принадлежит к объективному материальному миру, и её постоянно отождествляют с экономикой, но, с другой стороны, она не может относиться к системе реальной действительности природы, ибо машина суть рукотворная данность, сотворённая человеком вне природного мира. Следовательно, машина (техника, индустрия, технология), как реальность, вытекающая из противоречия человека и природы, не может включаться в экологию, но в то же время она определяет сущность экологии.
       Если в замечательной работе Фридриха Энгельса "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека" (1876) оставить материалистический метод, а не идеологическую догму, управляемую формулой "бытие определяет сознание", то достоверно выяснится, что труд суть экологическая категория. Энгельс заявил: "труд создал самого человека", но несомненно, что и человек создал труд для своих ойкосных потребностей. Энгельс продолжил свою мысль: "Труд начинается с изготовления орудий", а орудия первобытных людей есть эмбрионы машин, и вряд ли кто серьезно вдумывался в расхожую сентенцию, что любая машина вышла из родоначальной пещеры; стало быть, машина была запрограммирована в изначальной экологической действительности.
       Не придавая большого значения убеждению Энгельса о прямом происхождении человека от обезьяны (вульгарный дарвинизм), несложно прийти к выводу, что все поступательные вехи в развитии человека, раскрытые рефлексией Энгельса, - как-то: прямая походка, освобождение рук, членораздельная речь, пользование огнём, приучение животных, - оказываются не чем иным, как расширенной и усовершенствованной ойкосной (домашней) сноровкой, ухищрением человеческого поведения, функциями жилищной нужды, одухотворённых семьёй (mechos (машина) - уловка, махинация). Энгельс лаконично вывел общую линию стратегии и тактики человека в природе, придав ей типичную материалистическую оценку: "животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет её служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду".
       Великий материалист не только умственно, ноуменально обозревает экологическую функцию человека в природе, опосредуя её в виде специфических обозначений - составных слагаемых материалистической экологии, иногда имеющих вид формул и оценок, но и выводит общее понимание материалистической сущности всего экологического бытия. Вместо горделивого, панегирического восхваления всемогущества человека в природе, какое обычно вменяется в назначение человека и часто мнится материалистической миссией человека, Энгельс излагает трезвую характеристику положения человека в природе и роль природы для человека: "И так на каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем нал природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над нею так, как кто-либо находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри её, что всё наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от других существ, умеем познавать её законы и правильно их применять" (Ф.Энгельс "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека". Сборник "Диалектика природы", 1955, с.с.132-144).
       Материалистическая сущность экологического (ойкосного) бытия в суждениях Энгельса выкристаллизовывается в противоречие: несоответствие между целью человека быть господином природы и необходимости подчиняться природе, "находясь внутри её", между умением познавать и применять законы природы и одновременно всецело принадлежать природе. В этом нет какого-либо аномального порока либо чрезмерного дефекта, здесь проявляется тривиальная недостаточность изучения или постоянная "ахиллесова пята" материалистического познания, когда действующий метод становится мировоззрением или самостоятельной философией. В таком ракурсе следует воспринимать методологические изъяны материалистической экологии, которая по ходу исторического развития выражается в гегемонизацию материалистического подхода, и в силу определённых условий, о которых будет сказано в дальнейшем, явила глобальную катастрофу - главное экологическое событие наших дней.
       Итак, человек, дабы слыть господином природы, должен производить из себя рукотворную данность или машину, а другими словами, машина (искусственная объективность, опытная ойкумена) суть скипетр и держава человека в природе. Это обстоятельство важно, прежде всего, с той стороны, что рукотворная (искусственная) реальность, воплощённая человеком в технику, или, как ещё говорят, в индустриальную технологию, есть закономерное поступательное восхождение и созревание человеческого духа в экологическом процессе ойкосной сферы. Именно в этой сфере машина знаменует собой крутой перелом, который стал историческим последствием деятельности человека в природе, что в итоге осуществилось в виде перехода от противоречия человека и природы к противоречию общества и природы, и, соответственно, перехода от локального дома (пещеры, города) к глобальному дому (планете). Эта смена явилась важнейшим историческим этапом материалистической экологии, предшествовавшей во времени современную экологическую катастрофу. Отсюда проистекает генеральный вывод экологической эпопеи человека: сотворение рукотворной данности (совокупно с машиной и периодом противоречия общества и природы) выставляется обязательным и необходимым актом проявления человека в природе, а преобразование и реформация природы под воздействием человека суть настоятельная историческая миссия человеческого духа. С такой же определённостью из этого следует следствие, что хищническое поведение человека в природе отнюдь не предопределяется этой миссией, а вызывается рядом причин совсем другой породы, на что специально будет указано в последующем изложении.
       Хотя в области материалистической экологии ноуменальные приобретения ещё не достигли уровня аподиктической достоверности, но со знанием grosso modo (широкого плана) возможно обозначить два исторические плана: связка человек - природа, дающей локальные и региональные ойкосы, и связка общество - природа с приведенным единым глобальным домом - планетой Земля. Эти планы неразрывно связаны уникальной и универсальной способностью человека бесконечно совершенствовать своё призвание создавать рукотворную данность, - этот дар и есть динамический принцип экологического взаимодействия, чему нынче присвоили нелепое название "торжество науки и техники".
       В эту структурную консистенцию плавно вписывается методологический комплекс теории познания, поданный в философском виде и специфический для материалистической экологии. Поскольку любое экологическое действие развивается на базе взаимодействия с природой, то данная специфика познания исходит из рефлексии природного мира, гениальный образец которой осуществил Г.Гегель в монографии "Философия природы" (1817 г.). Эта жемчужина немецкой классической философии представляет собой одно из наиболее изощрённых и искусных, - умственно, ноуменально и идеологически, - произведений мирового философского жанра. Но по настоящее время "Философия природы" находится в стороне от аналитических запросов экологической проблематики, и для последней скрыта экологическая мудрость великого мыслителя.
       Излюбленный Гегелем философ Иоганн Гаман своеобразно высказался: "Природа есть древнееврейское слово, изображённое одними согласными, к которым мы в уме должны присоединить точки, изображающие гласные". В своих "огласовках" Гегель запустил двигатель внутреннего сгорания самого взаимодействия человека и природы, и обозначил закон поведения человека в природе. "Мы относимся к природе отчасти практически и отчасти теоретически", - пишет философ. В практическом отношении Гегель показывает экологию, во-первых, как средство общения с природой, и, во-вторых, как механизм построения сохраняющего дома. Человек, по словам Гегеля "...с полным правом ведёт себя по отношению к предметам природы как их цель...Практическое отношение к природе обусловлено вообще вожделением, а последнее эгоистично. Потребность стремится к тому, чтобы употребить природу для своих нужд, стереть её грани, истощить, короче говоря, уничтожить её...Какие бы силы ни развивала и ни пускала в ход природа против человека - холод, хищных зверей, огонь, воду, - он всегда находит средства против них, и при этом он черпает эти средства из самой же природы, пользуясь ею против неё же самой, хитрость его разума даёт ему возможность направлять против одних естественных сил другие, заставлять их уничтожать последние и, стоя за этими силами, сохранять себя" (Г.Гегель "Философия природы", 1975, с.с.12,13). Заключительное резюме таково: "Человек стремится вообще к тому, чтобы познать мир, завладеть им и подчинить его себе, и для этой цели он должен как бы разрушать, т.е. идеализировать реальность мира" (Г.Гегель "Наука логики", 1975, с.158).
       Физика, вокруг которой вращается философия природы Гегеля, взятая как теория экологического познания, является сердцем классического цикла наук, которые ещё называются ньютоновскими, а ratio, к которому привязана физика, является сердцем рационалистического мировоззрения всего материалистического естествознания, как науки о природе. Итак, Гегелем дана философская "зелёная улица" в экологии комплексу точных наук ньютоновского толка (физика, механика, химия, астрономия, а в наше время всему многочисленному семейству производных от них), придав научным знаниям вид мощной, необоримой силы для рукотворного человеческого производства, обеспечившего господство человека в природе.
       Но помимо собственно познавательно-методологической проблематики Гегель в "Философии природы" глубоко постигает и тот исключительно важный атрибут познания, без которого не бывает никакого познания, - имеется в виду объект познания, каким в экологии заявлен ЧЕЛОВЕК. Драгоценная реликвия гегелевского наследия - система Абсолютного Духа, как ни какое другое умственное изощрение, представляет собой иносказание человека; Абсолютный Дух суть не что иное, как высшая абстракция человека в его духовной совокупности. Мыслитель мучительно и филигранно соотносит два режима и два пульса человека - коллективный (всеобщий, родовой) и индивидуальный (единичный, особенный, частный). Индивидуальное (или органическое) понимается Гегелем в противоречии ("несоразмерности") с всеобщим, куда включается и человечество, и подлежит снятию этим человечеством, или в обратной системе координат, человечество надлежит снятию индивидуальностью. Гегель трактует: "Его несоразмерность со всеобщностью есть его изначальная болезнь и прирождённый зародыш смерти. Снятие этой несоразмерности и есть свершение его судьбы. Индивидуум снимает её, внедряя во всеобщность свою единичность, но, поскольку последняя абстрактна и непосредственна, он достигает при этом лишь абстрактной объективности, в которой его деятельность притупилась и окостенела и жизнь превратилась в лишённую процесса привычку, так что он умерщвляет себя изнутри" (Г.Гегель "Философия природы", 1975, с.574-575).
       В переводе с философского языка это означает, что индивидуум вне человечества (всеобщности) "умерщвляет себя изнутри", а единичность, отрицающая (снимающая) фактор всеобщности, превращается "в лишённую процесса привычку", а в целом индивидуальность (единичная личность) противостоит всеобщему человечеству настолько, что данная "несоразмерность" несёт в себе "прирождённый зародыш смерти". Стало быть, человек в философском осмыслении Гегеля представлен сложно агрегированным объектом-субъектом, где субъективированные моменты индивидуальной единичности необходимо должны быть приведены к объективированным отношениям рода (всеобщности). Гегель учит, что "...единичность следует при этом брать не в смысле лишь непосредственной единичности, в том смысле, в каком мы говорим о единичных вещах или единичных людях; эта определённость единичности появляется впервые лишь в суждении. Каждый момент понятия сам есть целое понятие, но единичность, субъект есть понятие, положенное, как тотальность" (Г.Гегель "Наука логики", 1975, с.с.345,349). У Гегеля сказано: "так как единичность есть отрицательная рефлексия понятия в самое себя", - и в этом звучит солирующая мелодия европейской концепции человека как члена человечества, в силу чего Г.Гегель числится в соавторах этой логии.
       Как один из великих соавторов западной концепции человека, Гегель сделал многое для получения главного достижения теории познания экологии: материалистическая экология включает в круг своей компетенции европейскую теорию человека, или, более точно: концепция человека как члена человечества суть философское обоснование материалистической экологии. Важность этого вывода переоценить невозможно, и в нём таятся ключи к более ясному пониманию многих экологических мистерий. В их числе находится следующий парадокс. Доказывается, что стремление познать истинное существование экологии достигает своей цели в том случае, если познание раскрывается в человека, полнится человеком и предназначается для человека. В западной концепции эта мысль не сформулирована ни как идея, ни как целевая установка, но зато с необычайной силой дана её практическое воплощение в виде постижения Освальда Шпенглера о фаустовском человеке. Никакая из многочисленных гипотез человека в мировой философии не обладает такой полнотой онтологического выражения, как фаустовская эпопея О.Шпенглера, - и в этом явлен духовный подвиг великого философа, последнего представителя блистательной когорты немецкой классической философии. Фаустовский человек гениально показан Шпенглером гностическим носителем апологетики концепции человека члена человечества, хотя в аналитическом производстве немецкого философа силлогистическая связь между ними не удостоверяется.
       Основное в психофизиологическом разнообразии фаустовского человека, что преподносит Шпенглер, можно было бы назвать экологическом патентом, настолько здесь взыскуется ощущение пространства и именно в ойкосном качестве. Шпенглер пишет: "Человек ощущает себя - а таково и есть состояние действительного, распрягающего бодрствования - "в" какой-то окружающей его повсюду протяжённости. Стоит только проследить это самопервейшее впечатление миросообразности, чтобы увидеть, что в действительности существует лишь одно истинное измерение пространства, именно, направление от "себя в даль, в туда", в будущее, и что абстрактная система трёх измерений является механическим представлением, а не фактом жизни...Только из характера самой направленности складывается протяжённый прасимвол, представляющий собой для античного взгляда на мир близлежащее, точно определённое, замкнутое в себе тело, для западного - бесконечное пространство с глубинным натиском третьего измерения, для арабского - мир-пещеру".
       Фаустовскому человеку неймётся в собственном жилище, ему не даёт покоя стремление уйти за пределы обитания и испокон веков он рвётся к одному - окунуться в противоречие с природой, встать вровень со своей окружающей средой. Аромат пространства является самым сильнодействующим наркотиком для фаустовской души, а Шпенглер умеет различать даже экологические типы - античный, западный, арабский. Огромное значение для экологии должно видеть в открытии Шпенглером западноевропейского ойкоса, как особого движения фаустовского гоменоида. К каким бы историческим глубинам не относить зарождение экологии как таковой, она всегда будет иметь своим самодержавным ядром европейский дом (ойкос, хозяйство, производство). Без этого экология не может перейти к своему нынешнему апофеозу - противоречие общество-природа с планетой, как единым домом. И чем больше современная экология утверждается в первых рядах мирового общественного мнения, тем более в догму превращается тезис, что открытое Шпенглером "европейское бесконечное пространство" по своим параметрическим характеристикам равно материалистической экологии.
       Шпенглер постигает: "Бесконечное пространство есть идеал, непрестанно взыскуемый западной душой в окружающем её мире. Она стремится видеть его непосредственно осуществлённым...Понять это, значит приблизиться к уяснению смысла - не самого пространства, а вопроса, отчего проблема пространства с роковой необходимостью должна стать проблемой западной души, и только её одной. Именно эта всемогущественная пространственность, всасывающая в себя и порождающая из себя субстанцию всех вещей - самое подлинное и самое высокое наше достояние в аспекте нашей Вселенной...". Для материалистической экологии это вопрошание также полагается в центре требуемой проблематики, и фаустовская идеология определяет собой экологическую динамику того человеческого актива, который через страсть к пространству, по словам Шпенглера, осуществляет "первофеномен морали" в европейском общежитие людей фаустовского типа. Ю.Д.Давыдов справедливо заметил: "Разумеется, речь не идёт о том, что всё население состоит из людей такого типа, но именно их деятельность начинает определять жизнь общества". Но для тех же, кто причастен к рыцарству фаустовского ордена, настроение гордого воительства служит гимном и знаменем, а Давыдов продолжает: "Необычайное господство над силами природы в XX веке, достигнутое за счёт исключительного напряжения сил фаустовского человека, дало даже рядовому представителю этой цивилизации "ощущение сказочного всемогущества" (Ю.Д.Давыдов "Деньги и общество", 2008 г.)
       Фаустовский экстаз, - психологический, политический, хозяйственный и экологический, - естественно, не был случайным и мимолётным, а основной причиной, способствовавшей трудовому подъёму, по мнению многих и авторитетных, явились новые когнитивные горизонты и перспективы человека, рождённые в недрах европейского Просвещения и Гуманизма, сменившие тесные догматы христианского постулата первородного греха. Гению Шпенглера оказалось под силу совершить полный анатомический разрез новоявленного гоменоидного состояния, откуда явились новые понятия: человечество и покорение природы. Шпенглер преподносит: "Представление о человечестве, как деятельном, борющемся, прогрессирующем целом, является для нас, и притом уже со времён Иоахима Флорского и крестовых походов, столь необходимым, что нам трудно будет осознать, что этот исключительно западный способ рассмотрения обладает преходящей значимостью и долговечностью". И продолжает ещё с большей экспрессией: "Преодоление сопротивлений есть, напротив, типичный стимул западной души Активность, решительность, самоутверждение здесь просто взыскуются, борьба с уютными авансценами жизни, с впечатлениями минутного, близкого, осязаемого, лёгкого, осуществление того, что обладает всеобщностью и длительностью, что душевно связывает прошлое и будущее, - таково содержание фаустовских императивов с самых ранних дней готики до Канта и Фихте и далее вплоть до этоса чудовищных проявлений власти и воли наших государств, хозяйственных сил и нашей техники"
       Первейшие человеческие потребности, возникшие на базе удовлетворения жилищных нужд и домашних интересов, тобто экологических необходимостей, - от прямохождения до сотворения орудий (машин), - делали человека активным партнёром природы. Но с какой бы интенсивностью человек не погружался в природу, он оставался в долгу перед нею, низко поклоняясь и обожествляя природу: исходным для пещерного человека было особое гоменоидное качество - язычника и эгоиста. Задатки человека в качестве ведущего актива и действующей силы экологии, начали проявляться с момента становления антропоцентрического начала или эгоцентризма, то есть тогда, когда человек ощутил в себе нечто надприродное, возможность и потенции создания рукотворной данности. (Антропоцентрическое (или эгоцентрическое) освобождение человека от язычества Н.А.Бердяев безоговорочно связывает с христианством, но этот акт также возможно приурочить к иудаизму, но, скорее всего, правильнее всё же соотнести с "религией", если последнюю произвести от religare (связывать), как связь духов).
       С антропоцентрическим чувством человек выдвигается в человека, который перерастает природу, становясь над природой, и с этим в экологическую жизнь человека входит важнейший биографический момент. Несомненно, что антропоцентрическое превосходство над природой является необходимым и закономерным актом гоменоидного созревания духа, но возможно ли происходящее при этом освоение природы идентифицировать с покорением и завоеванием природы? Гегель, постигая философию природы в своём гнозисе, отвечает на этот вопрос положительно, и насильственное овладение природой вменяется им в обязанность человеческого разума, - миссия завоевателя природы определяется наиболее почётной в европейской философии в целом, как в материалистической ветви (Фридрих Энгельс), так в идеалистическом лагере (Георг Гегель, Фридрих Шеллинг). Приобретение так называемых "вечных законов природы" расценивается наибольшими победами в борьбе с природой, а покорение природы значится основным назначением человека в европейской концепции человека члена человечества.
       В облике фаустовского человека Освальд Шпенглер представляет онтологически расширенную концепцию человека как члена человечества в хозяйской роли властителя своего дома - планеты Земля. Шпенглер пишет: "Если мы обобщим всё это: аспект звёздных пространств, до которых расширилась коперниканская картина мира, покорение земной поверхности западными людьми вслед за открытием Колумба, перспективу масляной живописи и трагической сцены и одухотворённое чувство родины; если мы прибавим к этому цивилизованное пристрастие к быстрым средствам сообщения, покорение воздуха, путешествия к Северному полюсу и восхождение на почти недосягаемые вершины гор, то из всего этого возникает прасимвол фаустовской души, безграничное пространство, в качестве производных которого мы и должны понимать особые, сугубо западноевропейские в этой своей форме структуры мифа души: "волю", "силу" и "действие".
       Итак, Шпенглер выводит три кита для своего авторского существа - фаустовского человека, и оказываются, что сущными атрибутами этой души определяются вовсе не духовные качества, а скорее материалистические производители - воля, сила и действия. Стало быть, материалистическая экология как таковая одухотворена и оплодотворена реализмом фаустовского толка, а это значит, что фаустовский человек суть объект познания материалистической экологии, а концепция человека члена человечества представляет собой логию материалистического содержания. Интуитивно исходя из этого, Шпенглер определяет морально-этический облик своей фаустовской парадигмы, которой формируются особенности и специфика европейской цивилизации, выходящие у гения Шпенглера за пределы традиционных европейских мерил - христианства и дарвинизма. Шпенглер отмечает: "Западноевропейский человек, каждый без исключения, находится в данном случае под влиянием чудовищного оптического обмана. Все требуют чего-то от других. Слова "ты должен" произносятся с полным убеждением, что здесь действительно можно и должно что-то единообразно изменить, оформить и привести в порядок. Вера в это и в право на это непоколебима. Здесь повелевают и требуют повиновения. Вот это называется у нас моралью. В эпическом начале Запада всё сводится к направлению, притязанию на власть, намеренному воздействию на расстоянии. В этом пункте полностью сходятся Лютер и Ницше, папы и дарвинисты, социалисты и иезуиты. Их мораль выступает с претензией на всеобщее и вечное значение. Это принадлежит к необходимым условиям фаустовского бытия. Кто думает, учит, желает иначе, тот грешник, отщепенец и враг. С ним борются без пощады. Человек должен. Общество должно. Эта форма морали для нас самоочевидна; она демонстрирует нам доподлинный и единственный смысл всякой морали" (О.Шпенглер "Закат Европы", т.1, 1993, с.с. 335,337,338,339,497, 523-524, 524-525)
       Под влиянием фаустовской морали долженствования (или, если можно так выразиться, этики насилия) в том реальном бытие, которое было выделено под названием материалистическая экология, начинает вырисовываться некая целокупная структура. Во-первых, в образе объекта познания появляется смелая и инициативная гоменоидная персона, обладающая своими, фаустовскими, волюнтаристскими, наклонностями, которая решительно утвердилась на планетарном просторе своего дома - Земли. Во-вторых, на этом пространстве природа постепенно и неуклонно превращалась в предмет завоевания и цель подчинения человека. Посетительница интернет-сайта полно и без преувеличения обрисовала данную ситуацию, но почему-то давление на природу связывает с христианским сознанием: "В современном сознании человек стоит над природой по своей сути: сущность человека "божественна", он обладает разумом, душой и сердцем. А статус природы понижен до биологической, геологической, химической и т.п. среды обитания, лишенной разумной воли, души. Природа понимается как сфера необходимости, это бездушная машина, в ней действует множество законов, и никакой из них не может нарушиться, если только сверхъестественным вмешательством бога, а сама природа не имеет свободной воли, не может произвести "чудо", будучи машиной. Она не приемлет никакой свободы, все здесь необходимо. В христианском религиозном сознании природа самостоятельной личностью не является, она является окружением и отражением человека. Бог после грехопадения его опустил ее на ступень ниже, дабы она не раздавила его собой, а был он над ней властелином. И стала природа царством тления и греха" (ЮЛИЯ КАЗНОВСКАЯ. ОСНОВНЫЕ ИДЕИ УЧЕНИЯ http://uchitel-ivanov.narod.ru/kaznovskaya.html)
       По мере усовершенствования своих рукотворных способностей фаустовский человек всё более отторгается от природы, а точнее, отдаляет природу от себя, замещая и подавляя в своём домашнем хозяйстве естественные природные отношения искусственной ненатуральной бытностью. Налицо глубокая аберрация сознания: генеральное противоречие человека и природы, являющееся закономерным единством противоположностей, выталкивается насильственным столкновением или принуждением, - и противоречие уступает место противоборству - зародышу экологического кризиса. В итоге О.Шпенглер приходит к законченной фаустовской максиме, такому же качественному показателю и материалистической экологии: "Война - это творец всех великих вещей. Всё самое значительное в потоке жизни возникло благодаря победам и поражениям" (О.Шпенглер "Закат Европы", т.2", 1999, с.472).
       В-третьих, - и это главное, ранее неведомое и наиболее ценное в философском методе экологии, - это гностический переворот европейской философской системы. Как не странно, но само это судьбоносное явление, и имя его автора - Людвига Фейербаха, не нашли достойного аналитического понимания в европейской философской среде, хотя его идейное влияние на состояние философской мысли в Европе объективно очень велико. Но зато, и это не менее странно, своё полное выражение как философский духовный подвиг, Людвиг Фейербах приобрёл в стане русской духовной философии в устах великого русского философа, теолога и богослова отца Сергия Н.Булгакова. "И, по настоящему, - пишет отец Сергий, - в ряду имён, выражающих собой духовный облик XIX века, наравне с именами Гегеля и Дарвина, Маркса и Ог.Конта, Спенсера и Милля, следует поставить и малоизвестное сравнительно имя брукбергского отшельника - Людвига Фейербаха. Но если живы до сих пор идеи Фейербаха, которого по справедливости можно поэтому причислить к разряду духовных вождей современного человечества, то имя его находится в незаслуженном небрежении и забвении".
       В своих радикальных основах учение Л.Фейербаха представляется смелым и открытым гнозисом, и он прямо излагает: "Ценность Бога не превышает ценности человека. Сознание Бога есть самосознание человека, познание Бога - самопознание человека. О человеке можно судить по Богу, и о Боге - по человеку: они тождественны". И в то же время Фейербах не выходит за традиционные пределы и всецело погружён в европейскую концепцию человека: "...род есть последнее мерило истины. Если Я мыслю только в меру своей индивидуальности, моё мнение не обязательно для другого, он может мыслить иначе, моё мнение случайное, субъективное. Но если Я мыслю согласно мерилу рода, значит, Я мыслю так, как может мыслить человек вообще и, стало быть, должен мыслить каждый в отдельности, если он хочет мыслить нормально, закономерно и, следовательно, истинно. Истинно то, что способствует сущности рода; ложно то, что ему противоречит, Другого закона для истины не существует" (Л.Фейербах "Сочинения. Т.2", 1995, с.с. 33,152).
       Итак, в философской системе Л.Фейербаха индивидуальность как таковой не существует, а человек здесь дан через коллектив, род, человечество, и в таком плане понятие Бога делается равнозначным с понятием человека. Бог как человек, и человек как Бог, - таково новое воззрение Фейербаха. И он отмечает: "Задачей нового времени было овеществление и очеловечение Бога - превращение и перерождение теологии в антропологию". Подобное "очеловечение Бога" Ф.М.Достоевский назвал человекобожием и для русского духовника большей ереси не бывает. Фейербах же поменял христианского Бога на человека, и даже человечество, - отец Сергий называет Фейербаха "проповедником религии человечества" и указывает: "Религия человечества есть значительнейшее религиозное создание нового времени".
       Тщательное изучение фейербаховского глубокомыслия привело отца Сергия к заключению, где оказались сконцентрированы принципиальные и фундаментальные различия не только между русским и немецким мыслителями, не только между русской и европейской концепциями человека, а и между русской и европейской философскими системами. Отец С.Н.Булгаков написал: "Две великие и важные истины высказаны с огромным ударением и энергией в учении Фейербаха: первая, что человек и человечество имеют безусловное религиозное значение, иначе, что человек для человека или человечество для индивида есть и должно быть религиозной святыней, пользуясь выражением Фейербаха, быть земным богом, как бы абсолютом; вторая истина состоит в том, что человечество есть единое целое, в котором индивиды суть только отдельные части, вне его теряющие всякий смысл и всякое значение, и это единство есть не абстракция, существует не в отвлечении только, но вполне реально, человечество есть живой и собирательный организм" (С.Н.Булгаков "Религия человекобожия у Л.Фейербаха". В сборнике "Избранные статьи", т.2, 1993, с.199).
       Фейербах и Шпенглер, - один с чисто философской, традиционно европейской, стороны, другой - с собственно гносеологической, познавательной, стороны (имеется ещё одна сторона, соединяющая эти две - позитивистская идеология Огюста Конта и эволюция Герберта Спенсера, - но они представляют собой особые темы для специализированной аналитики), творили эпоху в западноевропейской культуре, и они оба действовали в качестве глашатаев материалистического мироощущения: Фейербах выступал с отрицанием христианского Бога, поменяв его на человечество, а фаустовский человек Шпенглера выступал с категорическим утверждением материалистических директив (фаустовский человек, как разнузданный материалист, по словам Шпенглера, не поддавался влиянию христианства, а переделывал христианство). "Человекобожеская" идеология (религия человечества) ещё более, чем в философии, получила распространение в научной сфере, где на базе ньютоновской классической науки формировалась новая научная картина мира, утвердившая в конце XVIII-XIX веков приоритет "точного" знания. Известный популяризатор науки Артур Альмендингер написал: "...в девятнадцатом веке, в эпоху Просвещения и рационализма многие учёные, как например, великий французский учёный Лаплас, пришли к выводу, что в Боге нет вообще никакой нужды. Вселенная была, по их мнению, вечной, без конца и без начала, и поэтому они и не видели нужды в первородном толчке (Big Band)" (камешек в огород Ньютона).
       Европейская катавасия духа этого времени, хотя аналитически ещё до конца не расшифрована, но обладает твёрдым пониманием экологической природы всего процесса. Генеральным направлением цивилизованного прогресса было формирование нового экономического бытия Европы, основным хребтом которого являлись промышленная революция XVII-XVIII веков и "третий элемент" - машинное производство: сотворялась новая общественная величина - экономика, и, как следствие, оформлялся основной вопрос: экология - экономика. Новое экономическое бытие характерно только для Европы послепросвещенческих времён, и оно стало, - парадоксальная особенность, - результатом христианской интеллигенции европейского духа: если избавление от христианской духовной деспотии постулата первородного греха было приобретением европейского духа, то замещение христианского Бога на человечество было ниспадением европейского духа. Европейское мудролюбие, какое не доросло до науки о человеке, не могло принять в анналы своего глубокомыслия эту истину, - она была осмыслена в русском философском гнозисе, как науки о человеке. Бердяев гениально раскрыл: "Повторяется та парадоксальная истина, что человек себя приобретает и себя утверждает, если он подчиняет себя высшему сверх человеческому началу и находит сверхчеловеческую святыню как содержание своей жизни, и, наоборот, человек себя теряет, если он себя освобождает от высшего сверхчеловеческого содержания и ничего в себе не находит, кроме своего замкнутого человеческого мирка" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990, с.141).
       Фейербах, основав религию человечества, стал крестным отцом фаустовского человека Шпенглера, а Шпенглер, создав властелина машины, принёс бессмертие Фейербаху. Ниспадение европейского духа, обеспеченное этими гениальными мыслителями, сказалось в бешеной материализации европейской жизни, какое доказывается и опытно подтверждается во всех действительных аспектах - науке, философии, искусстве, государстве, хозяйстве, технике, морали и этике. Материализация европейского быта дало о себе знать более всего в исторических видах безбожно-атеистических течений или формах человекобожия: гуманизме, социализме, анархизме, нигилизме, а также в бурном расцвете потусторонней мистики. Стремительная фетишизация материализма стала основной особенностью экологического состояния человека в природе, и именно оно предопределило собой первопричину и родовой источник экологического кризиса человечества наших дней. Гегемонизация материалистического метода привела, что следует повторить, к двум главным параметрам человеческой экзистенции нашего времени: во-первых, переход противоречия в противоборство в области общения человека и природы, и, во-вторых, деформация основного вопроса экологии в сторону экономики в самой человеческой среде.
       Положение о глобальном экологическом катаклизме стало на рубеже XX-XXI веков едва ли не вселенской истиной, приобретя респектальное наименование - научно-техническая революция (НТР). Но совершенно бесспорно, что НТР не является революцией как таковой по своей природе, - ни по резким и внезапным внешним изменениям, ни по качественному перелому внутреннего содержания; НТР не соответствует смыслу словарного определения: "коренное преобразование производительных сил на основе превращения науки в ведущий фактор развития общества, в непосредственную производительную силу" ("Современный словарь иностранных слов", 1999); НТР никак не есть "локомотив истории" (К.Маркс). (Единственное, что в НТР напоминает о бурном характере требуемых революционных преобразований, есть прогрессирующая интенсивность изменений, но при этом требуется знать, что в геологии существует закон нарастающего усиления тектонической активности в четвертичное (современное) время, применимый для вещества всей планеты). НТР и сопутствующая экологическая катастрофа суть органическая часть материалистической экологии во всех отношениях: функциональном, историческом и философском. НТР опознаётся как сингулярно-дискретное (единичное) событие исторически последней эпохи материалистической экологии, а её первофеноменом стала методологическая аберрация материалистического мышления: превращение метода в идею, первичность материи и примат логики ratio. Это духовное потрясение мыслительных основ составило непосредственный источник закономерного, планомерного и организованного искажения всего института НТР, воплощённого в процесс обезображивания естественных отношений под влиянием испорченного мировоззрения.
       В экологическом кризисе сполна сказалась вся когнитивная недостаточность материалистического абсолютизма и максимализма, а истинный смысл этой порочности может быть вскрыт только, как уже доказывалось, в философской проекции, о чём лучше всего узнать из слов Н.А.Бердяева: "Произошла какая-то непоправимая катастрофа в судьбе человека, катастрофа надрыва его человеческого самочувствия, неизбежная катастрофа перехода его человеческого самоутверждения в человеческое самоотрицания, катастрофа ухода от природной жизни, отрывания и отчуждения от природной жизни. Этот процесс есть страшная революция, происходящая на протяжении целого столетия, заканчивающая новую историю и открывающая новую эру" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990, с.131)
       Подобное филигранное осмысление предмета, естественно, принадлежит избранным и одиночным мыслителям, гораздо больше в литературе отзывов, являющихся по своему содержанию не точкой зрения и не логическими умственными усилиями, а чувственной мольбой и воплем отчаяния, - нечто подобное гоменоидному общечеловеческому плачу. Образцом аналогичного вербального заявления может служить безымянная апофегма из интернет-сайта: "То, что сегодня происходит в мире вызывает вопрос: это свидетельство прогресса или регресса современной цивилизации? Самым драматичным является то, что с каждым днем становится все тяжелее различать добро и зло, истину и неистину, красоту и некрасоту, справедливость и несправедливость, героизм и преступление, хороших людей и плохих, предпринимательство и псевдопредпринимательство, свободу и своеволие, действительность и иллюзии, порядок и анархию, право, и неправо, демократию и псевдодемократию, нравственность и аморальность, и так далее Однополые браки приравниваются к бракам между мужчинами и женщинами, политическое мошенничество цинично называют невинной "политической технологией", эксплуатацией биологических свойств (инстинктов) человека в литературе, музыке и на телевидении заменяют настоящее искусство, мистикой пытаются "исправить" реальность и тому подобное. И все это в современных обществах маскируется под видом прогресса" (http://gtmarket.ru/blog/evropeez/2008/12/07/1835)
       Данный психо-философский симбиоз, сочетающий в себе глубочайшее проницание умственной одарённости с тончайшей перцепцией органов чувств, служит наилучшей гарантией достоверного аргумента наличия имманентного свойства материалистической экологии, какое выразил с научной стороны академик Д.С.Лихачёв, который сказал, "...что техническая культура уже зашла в такую стадию, когда она перестаёт быть управляемой, она начинает пожирать сама себя, и природа начинает пожираться ею независимо даже от желания человека: это называется необходимостью". В этих словах априорно сказывается философский смысл самого этого явления и самопроизвольно вырисовывается тезис, дающий понять суть экологического кризиса: знания против сознания. Современная экологическая аналитика не располагает таким силлогизмом, и, следовательно, исключает из своего обихода и арсенала традиционные философские средства. А поэтому содержательная характеристика НТР, общепринятая в настоящее время, весьма далека от истинной философии НТР. Аналитические средства, используемые при этом не принадлежат к разряду философских аподиктических умозаключений, здесь нет осмысления того, что НТР есть абсолютное торжество материалистического пафоса, а способ мышления склоняется к внушению посредством argumentum baculinum ("палочный аргумент", сила голого факта). Особенности современного стиля познания НТР по нефилософской схеме наглядно изложены на интернет-сайте: "Начало научно-технической революции (НТР) принято относить к середине 50-х годов XX века. В этот период был сделан целый ряд фундаментальных открытий в естественных науках и осуществлено их производственное применение. Это время овладения энергией атома, создания первых ЭВМ и квантовых генераторов, выпуска серии полимерных и других искусственных материалов, выхода человека в космос. Современная научно-техническая революция является сложным, многоплановым явлением. С известной долей условности можно выделить три ее важнейших составляющих, неразрывно связанных между собой. Во-первых, научно-техническая революция характеризуется глубоким процессом интеграции науки и производства, притом такой интеграции, что производство постепенно превращается как бы в технологический цех науки. Формируется единый поток - от научной идеи через научно-технические разработки и опытные образцы к новым технологиям и массовому производству. Повсеместно идет процесс инновации, возникновение нового и его быстрое продвижение в практику. Резко усиливается процесс обновления и производственного аппарата, и выпускаемой продукции. Новые технологии и новые изделия становятся воплощением все более современных достижений науки и техники. Все это приводит к кардинальным изменениям в факторах и источниках экономического роста, в структуре экономики и ее динамизме. Когда говорят о научно-технической революции, то в первую очередь подразумевают именно процесс интеграции науки и производства. Однако было бы неправильно все сводить только к этой, на наш взгляд, первой составляющей современной НТР. Во-вторых, понятие "научно-техническая революция" включает в себя революцию в подготовке кадров по всей системе образования. Новая техника и технология требуют нового работника -- более культурного и образованного, гибко приспосабливающегося к техническим нововведениям, высоко дисциплинированного, имеющего к тому же навыки коллективного труда, что является характерной чертой новых технических систем. В-третьих, важнейшей составляющей НТР является подлинная революция в организации производства и труда, в системе управления. Новой технике и технологии соответствует и новая организация производства и труда. Ведь современные технологические системы обычно базируются на взаимосвязанной цепочке оборудования, на котором работает и которое обслуживает довольно разносторонний коллектив. В связи с этим выдвигаются новые требования к организации коллективного труда. Поскольку процессы исследования, конструирования, проектирования и производства неразрывно связаны между собой, переплетаются и взаимно проникают друг в друга, перед управлением стоит сложнейшая задача - связать воедино все эти этапы. Сложность производства в современных условиях многократно возрастает, и чтобы соответствовать ему, само управление переводится на научную основу и на новую техническую базу в виде современной электронно-вычислительной, коммуникационной и организационной техники".(http://zacheta.net.ua/referat-38693.html)
       Философский смысл тезиса знания против сознания скрывается в том, что вся НТР есть триумф рукотворного человеческого творчества (или машинного производства), направленного на противоборство с естественной консистенцией природы. Это противоборство не просто выражает материалистическое мировоззрение экологии, но и формирует особую разновидность материалистической философии, взятой не в образе отдельного метода, а в качестве самостоятельного мышления, - модификации воинствующего материализма. С помощью философского метода в НТР раскрывается значение этого последнего как результата полного искажения основного вопроса экологии в сторону примата экономики или превалирования машинного производства. Философское освоение тезиса знания против сознания приводит к выявлению в рукотворной способности человеческого духа нечто противостоящего "антропоцентрическому чувству" человека. А, говоря другими словами, машинное (индустриальное) производство далеко не всегда нацелено на положительное удовлетворение экологических нужд человека, а то подавление человека машиной, на которое упорно акцентировал аналитическое внимание Н.А.Бердяев, как раз при НТР превращается из потенции в актуальность. Это качество рукотворной способности для удобства оперирования я назвал эгоистическим индексом человека.
       Итак, изучение НТР в рамках философии, взятой теорией познания экологии, раскрывает некоторые новые грани реальной действительности материалистической экологии. При этом НТР показывает обладанием немалыми аналитическими достоинствами, в число которых входит необъятная полнота и яркая выразительность её эмпирической базы. Именно с этой стороны познавательная ценность НТР для материалистической экологии не может быть переоценена. Среда обитания представляет собой сложный
    комплекс разных элементов, взаимодействующих с организмами. Отдельные элементы среды наз    ывают
    экологическими факторами и с    реди них различают три разные по своей природе группы: абиотические факторы - все компоненты живой природы (температура, свет, влажность и т.п.), а также состав водной, воздушной и почвенной среды; биотические факторы - взаимодействия между особями в популяциях и между популяциями в природных сообществах популяций; антропогенный фактор - вся
         разнообразная деятельность человека, приводящая к изменению природы как среды обитания видов растений и животных или непосредственно оказывающая влияние на их жизнь. В профессиональных областях эти факторы называются: геосреда, биосреда и техносфера, - и они составляют главные слагаемые материалистической экологии в период научно-технической революции.
       Общая эмпирическая особенность НТР состоит в том, что при неизмеримом количестве реально-историческом факторов, явленных в данном феномене, их качественная специфика обходится суженным кругом понятий, и содержательное своеобразие довольствуется двумя параметрами: отходы и загрязнение. Хотя в понятийном отношении эти атрибуты, являясь по своей природе исключительно созерцательными, тобто выводимыми эмпирически из непосредственных наблюдений, не определяют научный статус экологии на стадии НТР, но основные представления современного познания, как экологии, так и НТР, всецело исходят из априорного знания отходов и загрязнения. Так что истинное философское содержание НТР может быть раскрыто необходимо через акции отходов и загрязнения.
       Первое, элементарное, но, между прочим, и наиболее распространённое, понимание отходов связывается со смыслом отхожих (ненужных, излишних) продуктов производства (Интернет-портал "Промутилизация" говорит: "Отходы производства - остатки сырья, материалов, полуфабрикатов, образовавшихся про производстве продукции при выполнении работ и утратившие полностью или частично исходные потребительские свойства; вновь образующиеся в процессе производства попутные вещества, не находящие применения"). Аналогично выводится сущностное содержание загрязнения (В интернет-портале "Бизнес - словарь" сказано: "Загрязнение - поступление в окружающую природную среду и/или образование в ней вредных (загрязняющих) веществ в концентрациях, превышающих установленные нормативы качества окружающей природной среды"). Следовательно, вербально (словесно) отмечается, что смысловая структура этих двух параметров идентична, но суть первого (отходов) относится к техносфере, а второго (загрязнение) - к природной среде (геосреде и биосреде).
       При стандартном подходе между отходами и загрязнением, как компонентами экологического акта, обыкновенно не усматривают принципиального различия, а часто даже процессуально отождествляют. В этом заключается крупный огрех шаблонной познавательной схемы научно-технической революции. Уже только первый шаг философии на поприще экологической методологии приводит к той истине, что каждый отход есть органическая часть производства, тобто с производством любого из отходов связан труд. А это значит, что путь к истинному познанию природы отходов, а равно, НТР в целом, если это познание облечь в философские одежды, лежит в поле экономической теории труда.
       (Экономическая теория труда явилась самым ярким факелом человеческого интеллекта Новейшего времени, а наиболее ослепительной вспышкой в этом факеле была теория Карла Макса или марксизм. Экология также неразрывно связана с марксизмом, как марксизм предопределён экологией, без подлинного марксизма нет подлинной экологии. Я могу только сформулировать эту теорему, но вовсе её не доказывать, отчасти из-за недостатка места, а отчасти из своеобразия темы. Здесь я могу только предусмотреть гностическое участие основных положений теории труда в экологической проблематике, и тем засвидетельствовать на примере философии НТР эффективно высокий потенциал самой философии в познавательной парафии экологии)
       Образование отходов не есть сопутствующий эффект или устранимый недостаток производства, как думают многие специалисты, ибо на производство отходов затрачен труд. Это означает, что отходы обладают данной стоимостью, и, следовательно, ценностью, а также, соответственно, потребительной стоимостью (мерой полезности вещи). Однако отходы в силу своей исторической судьбы и природы отчуждены от рынка, и, будучи ценностью, не имеют цены. Главнейшая интрига содержится в том, что отходы не являются товаром, стало быть, отходом следует считать продукт, который, являясь потребительной стоимостью, не служит товаром. Предмет, на который был затрачен труд, но который не был превращён в товар, выступает поражающим фактором для человека как раз в силу этого обстоятельства, ибо человек в этом случае лишается экономической выгоды. Итак, то, что не даёт человеку экономической выгоды в процессе производственного цикла оказывается для него губительным, и именно такое парализующее состояние должно называть отходом. В силу этого признаётся, что экономическая выгода суть условие удовлетворения экологических потребностей человека, а противное, - то, что не даёт удовлетворения или подавляет житейские, ойкосные запросы человека, числится в ранге отходов. Отсюда вытекает генеральный принцип экологического состояния: то, что экономически выгодно для человека, полезно для природы.. (Сноска. В результате умозрительных, в общем интуитивных, усилий появляется новая морфема - что экономически выгодно для человека, то полезно для природы. И, как всякое новое духотворчество, таит в себе некоторые нераскрытые смыслы, которые требуют специального рассмотрения вне данного жанра, и я не могу о них говорить. Не всегда интуитивное положение ясно до конца на понятном рациональном языке, я хочу предостеречь от использования этой морфемы в буквальном смысле. Конечно, человек, совершивший перелёт на самолёте, производит экономически выгодное деяние, ибо экономит время, но полезно оно природе? Это зависит от духовного качества деяния человека, но определение последнего находится на другом уровне рефлексии. Экономическая выгода также индивидуальна, как и сам человек. Здесь я применяю новую словоформу, как обозначение положительного созерцания).
       Загрязнение не обуславливается трудом и оно ущербно для природы по определению, - в этом состоит принципиальное отличие загрязнения от отходов, и без понимания этого трудно воспринимать соотношение человека и окружающей среды в чисто трудозначимой коллизии освоения и присвоения. Будучи бесценной ценностью, тобто нереализованной потребительной стоимостью, отходы принципиально схожи с элементами природы, данными в форме предмета труда или товарного тела, потому отходы не остаются бесхозными, а вливаются в систему природной среды, тобто отходы формально пополняют объём загрязнения, однако не всякое загрязнение вредоносно для человека и природы.
       Следует несколько видоизменить генеральный принцип экологического состояния и придать ему форму категорического императива: всё, что лишено для человека экономической выгоды, вредно для природы. Потому отходы, сливаясь с загрязнением, становятся вредоносными для окружающей среды, и причина в том, что отходы по натуре не есть товаром, а они не стали товаром потому, что вредны для природы. Из этого эмпирического закона наблюдаемости следует важнейшие последствия: человек не может не изменять природу, а природа не может находиться в неизменном состоянии, вне контакта с человеком, тобто природа есть для человека "неорганическое тело", но и человек для природы суть "духовная потребность". Эти положения составляют философский фундамент теории познания экологии, а философия НТР базируется на двух постулатах: экономической выгоде и отходах (включая загрязнение).
       Парадоксальным выявляется то обстоятельство, что в судьбоносном марксистском учении о капитале (о труде), основные теоретические положения которого нашли место в философском подходе НТР, отсутствуют признаки этих основополагающих констант, и у Маркса нет упоминания ни об экономической выгоде, ни об отходах производства. В марксизме эти последние целиком растворены в материализме, незыблемой цитаделью которого в европейской философии и значится учение Маркса. Весь трудовой цикл Маркс представляет исключительно в материалистическом регистре; процесс отдачи работником своего добавочного продукта предусматривается им в насильственном виде, который человек совершает лишь под влиянием внешнего принуждения (так называемая "капиталистическая эксплуатация"). Новая философия - философия как наука о человеке - утверждает вместо внешнего принуждения взаимный обмен духовными ценностями (искусственно-естественный отбор) на базе обоюдного общения, а вовсе не эксплуатации человека человеком.
       Экономическая выгода не отвергает воссоздание "массы жизненных средств" (термин К.Маркса), а дополняет эту "массу" производством духовного прибавочного продукта, и физический капитал расширяется за счёт духовного капитала, но нравственный примат последнего отнимает у первого его насильственные эксплуатационные функции. Итак, экологическая точка зрения позволяет увидеть в теории труда новое видение: возможность накопления капитала без классовой вражды. В целом же в духовном добавочном продукте (духовном или интеллектуальном капитале) исчезает разделение между духовным и физическим трудом: всякое духовное приобретение есть благо и выгода для плотского существования, а никакое накопление "массы жизненных средств" не может избежать духовного возрастания. Индивидуальное присвоение человека не может быть "производительным" и "непроизводительным", - в любой точке и любом моменте оно исключительно производительное. Главнейшей предпосылкой экономической выгоды выступает извечное, врождённое, стремление человека к самосовершенствованию и к духовному обогащению, а, следовательно, к непрестанному росту добавочного продукта, который в этом аспекте - аспекте духовного приоритета, качественно преобразуется из оброка для чужой собственности в определённое самонакопление, в интеллектуальную (индивидуальную) собственность. Другими словами, экономическая выгода несёт в себе иное отношение к системе капитала, которое вносится в структуру прибавочной стоимости духовным фактором. Именно тем фактором, принижение и игнорирование которого исторически разразилось вселенской экологической катастрофой.
       Следовательно, экономическая выгода - это духовное естество создаваемой человеком материальности или рукотворной данности. Исторически становление НТР, как феномена новейшей цивилизации, нагляднейшим образом показало, что это явление, - акт человеческой рукотворной реальности, - неоднородно по своей содержательной природе: наряду с духовным добавочным продуктом, который опосредуется через атрибут "экономическая выгода" и который несёт созидательно-положительную функцию, здесь наличествует атрибут, названный мною "эгоистическим индексом", сотворённый для осуществления господства и покорения природы, и который возможно в функциональном плане приравнять к отходам. Эта проблема двойственности рукотворной данности человека никогда не стояла на повестке дня аналитики естественных наук, и её постановку следует признать достоинством НТР, так же, как её решению отводится место первейшей задачи.
       Философия НТР не может не обособить в отдельный раздел и ещё одну заслугу научно-технической революции: удостоверение социального характера научного знания и превращение последнего в производительную силу общества. Научный фундамент, на котором развилась новейшая НТР, состоит из совокупностей научных отраслей, объединяемых обычно в цикл так называемых точных наук. Социологизация научного знания, имеющая своей конечной целью превращение науки в производительную силу общества, в предыдущих эпохах протекала стихийно, неосознанно, а потому внешне беспричинно, но современная НТР демонстрирует способность направлять и предсказать ход технического процесса, хотя в силу ряда обстоятельства пренебрегает возможностью видеть отдалённые последствия. Только в этом и заключается уникальность научно-технической революции новейшей эпохи, а вовсе не в интенсивности технического потенциала науки, хотя последнее ставится в исключительность самой эпохи в целом.
       Слитный комплекс механики, математики, физики, кибернетики, химии, информатики вкупе с множеством побочных, сопутствующих и производных дисциплин слагают научный потенциал НТР, и благодаря НТР наполнилось соответственным смыслом пустое ранее название цикла этих отраслей - точные науки. В радиусе действия любого познавательного объекта все научные знания являются точными, ибо они научные и ибо они знания, а неточных (приблизительных) наук не бывает. Фридрих Энгельс писал: "Если кому-нибудь доставляет удовольствие применять большие слова к весьма простым вещам, то можно сказать, что некоторые результаты этих наук представляют собой вечные истины, окончательные истины в последней инстанции, почему эти науки и были названы точными". Наличие этих "вечных" истин в точных науках и вскрыла НТР как последняя инстанция. Спаянность указанных дисциплин, позволившая им выступать в качестве единого научного монолита НТР, обусловлена общностью научного метода познания, представленного теорией эксперимента, едиными историческими корнями, уходящими в классическую эпоху, и исходными гносеологическими установками, стимулирующие единое абстрактно-математическое мышление. В итоге на базе законов точных наук были сконструированы производительные силы общества в эпоху НТР; академик В.И.Гольданский заявил: "Научно-технический прогресс держится сегодня на трёх китах: атомная энергетика, освоение космоса и информатика".
       Итак, становится возможным сформулировать важнейшие черты современной НТР: 1.НТР есть способ общественной реализации социального содержания новейших знаний; 2.НТР возникла на основе знаний точных наук и воплощает в действие физические законы точных наук; 3.НТР связана с экологическим кризисом современного человечества; 4.НТР включает в себя функционально-конструктивные составные части своего действующего механизма - геосреду, биосреду и техносферу. Таково общее строение и динамический принцип функционирования НТР, показанный в действующей методике познания.
       В условиях же философского аналитико-познавательного подхода оказалась сразу зримой та особенность научного монолита НТР, какая не имела значения при традиционной методике познания: весь научный ассортимент данного монолита лишён исторического содержания, - сколько бы не был разнообразен его состав и как бы интенсивно составные науки не прогрессировали технически, они являются по своему имманентно-внутреннему смыслу стерильными в историческом отношении. А точнее, они являются неисторическими в силу того, что зиждутся на точных науках, исповедующих непоколебимые вечные законы природы. На постулате о вечных и неизменяемых законах природы базируется классическая картина мира, которая соответственно проявляет себя повсеместно: в геологии А.Б.Вистелиус пытался создать так называемую математическую геологию на аксиоме о том, что логика физических законов "реализуется совершенно одинаково в лаборатории, в мантии Земли и в доменной печи"; то же самое А.Турсунов находит в космических процессах: "...для познающего субъекта весь материальный мир, как таковой, есть физический мир, поддающийся теоретическому описанию на языке известных локально установленных и локально апробированных физических законов"; точно так же физик П.Моррисон обладает правом на громкое возвещение, что "Мир - одна большая лаборатория Кавендиша"; а физиолог Э.Дюбуа-Реймон считает мир "одной огромной системой дифференциальных уравнений, одной математической формулой""; в философии Г.Гегель сказал о вечных законах движения: "эти бессмертные открытия аналитического рассудка делают ему величайшую честь"
       В современном наукознании науку функционально определяют как машину по производству знаний, причём "машина" здесь выступает не как научная метафора, а как технический термин с особым смысловым содержанием: F-система, функционирующая в режиме закрытых преобразований. Являясь несомненным детищем спинозовской "machine mundi" - классической картины мира, - эта система высказывает своё основное свойство: причинную (каузальную) детерминацию и неспособность к самоотрицанию. Машинная динамическая аналогия и отсутствие внутреннего источника саморазвития (самоотрицания) делают в итоге физические законы не подвластными фактору времени, тобто неисторическими (А.И.Ракитов "Философские проблемы науки", 1977, с.244).
       Наряду с этим, в том же научном отделе человеческого познания известно и так же не оспаривается, что весь природный мир подвержен влиянию всесильного времени, а в одном из наиболее мощных произведений человеческого ума - концепции эволюции удостоверяется ведущая роль исторического развития. Ещё с большей определённостью аналогичное адекватное значение истории утверждается для человеческих сообществ (К.Маркс с убеждённостью пророка заявил: "Моя точка зрения состоит в том, что я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс"). Итак, философский подход вскрывает в недрах НТР аномальное противоречие: историчность против вечных законов природы, где заключается динамическое несоответствие вечных законов, применяемых человеком в точных науках для воздействия на свою внешнюю среду, и исторических законов функционирования окружающего мира; можно сказать, что здесь приведены в столкновение техносфера и природа (в виде совместимых геосреды и биосреды). Другими словами, в своём ойкосе, по традиционным меркам, человек не находит соответствующих средств для ведения хозяйства ойкоса в согласовании с сущностными характеристиками параметров окружающего мира, что не могло не породить посылки и предпосылки всеобщего кризиса.
       На основе этого возникла едва ли не самая сильная, глубокая и трагическая коллизия всей экологической эпопеи: противоречие между наукой как эмблемой познавательной мощи человека и наукой как губительным фактором экологического кризиса человечества. Эта коллизия была изощрённо прорефлектирована великим Арнольдом Тойнби в его хрестоматийной монографии "Постижение истории". Один фрагмент из этого постижения я решился изложить в следующем виде: "Поскольку развитие индустриальной системы опирается на успехи физических наук, вполне естественно предположить, что между индустрией и наукой была некая "предустановленная гармония" Если же это так, то не следует удивляться, что научное мышление стало организовываться индустриальным образом. В любом случае это вполне правомерно для науки на ее ранних ступенях, - а современная наука весьма молода даже по сравнению с западным обществом,- поскольку для дискурсивного мышления необходимо вначале накопить достаточно эмпирических данных. Однако тот же самый метод в последнее время нашел распространение во многих областях знания и вне сугубо научной среды - в мышлении, которое обращено к Жизни, а не к неодушевленной природе, и, более того, даже в мышлении, которое изучает различные формы человеческой деятельности. Историческое мышление также оказалось захваченным чуждой ему индустриальной системой, а именно в этой сфере, где исследуются отношения между людьми, современная западная промышленная система демонстрирует, что она вряд ли является тем режимом, при котором хотелось бы жить и работать....Индустриализация исторического мышления зашла столь далеко, что в некоторых своих проявлениях стала достигать патологических форм гипертрофии индустриального духа. Широко известно, что те индивиды и коллективы, усилия которых полностью сосредоточены на превращении сырья в свет, тепло, движение и различные предметы потребления склонны думать, что открытие и эксплуатация природных ресурсов, - деятельность, ценная сама по себе, независимо от того, насколько ценны для человечества результаты этих процессов. Для европейцев подобное умонастроение характеризует определенный тип американского бизнесмена, но этот тип, по сути, есть крайнее выражение тенденции, присущей всему западному миру. Современные европейские историки стараются не замечать, что в настоящее время болезнь эта, являющаяся результатом нарушения пропорций, присуща и их сознанию. Эта готовность гончара превратиться в раба своей глины является столь очевидной аберрацией, что, подыскивая для нее соответствующий корректив, можно и не обращаться к модному сравнению процесса исторического исследования с процессами промышленного производства. В конце концов, и в промышленности одержимость сырьевой базой безрезультатна"
       Неисторический характер точного научного знания лежит в эпицентре того, что общение человека с природой здесь проявляется через столкновение, разрушение и взаимоистребление человеческих продуктов и предметов природы, ибо качественное несоответствие законов, с помощью которых действует человек, и внутренней законоположенностью среды здесь кричащее. Человеческое познание в лице ньютоновского естествознания приобрело умение создавать несуществующие в природе системы (машины) - рукотворная данность, которые не могут контактировать с природными системами иначе, чем разрушая и подавляя их, а капитал приобрёл способность создавать из этого общественный продукт - прибавочную стоимость. Производительные силы капитализма не потому разрушительны, что находятся в руках капиталиста, а потому "капиталистичны", что разрушительны. Не капитализм порождает экологический кризис, а оба - и экологический кризис, и капитализм - обусловлены искажёнными производительными силами общества, и если капиталистический строй несёт в себе, как родовую черту, экологическое бедствие, то тем же знаком отмечен и социалистический строй, ибо производительные силы (фетиш вечных законов природы) у них одинаковы. Во всяком случае, три экологические суперкатастрофы, - Чернобыльская авария, гибель Аральского моря и злополучие Саяно-Шушенской станции - произошли в социалистическом хозяйстве.
       Таким образом, противоречие между качественными содержаниями диалектических исторических законов экономического развития общества и природы с используемыми человеком неизменяемых физических законов и является той кардинальной причиной, которая вызывает появление разрушительных тенденций в жизнедеятельности человека и обуславливает "законность" его негативного поведения по отношению к окружающей среде. Разрушение природной системы - это протест природных законов против тех правил, посредством которых человек взаимодействует с окружающей средой. Научно-техническая революция не есть революция в своём истинном значении, как способ решения конфликта, - это сам конфликт природы, породившей человека, и природы, рождённой человеком. "Такая система, - пишет В.А.Анучин, - созданная человеком без "разрешения" природы, вопреки её основным, общим законам развития, неизбежно должна была оказаться в антагонистическом противоречии с природной действительностью, с природой Земли в целом" (В.А.Анучин "Географический фактор в развитии общества", 1977).
       Данное "антагонистическое противоречие" в конечном аналитическом итоге осмысляется в априорную сентенцию - знания против сознания, какая по своему содержательному смыслу обобщается в гносеологическую формулу НТР. Действительный познавательный смысл формулы таится в общем определении глубинной причины губительного влияния производительных сил, действующих на базе законов точных наук, и означает, что социальный эффект физических наук уже не отвечает общественным запросам, и НТР, как конфликт человека и природы, выражает кризис физического познания в той его высшей точке, когда материализованные физические знания выступают против создателя знаний - человека.
       Самая объективная и выразительная информация о коллизии знания против сознания, как глашатая экологического кризиса, поступает из анналов экономической теории о труде. В свете концепции целостного человека в лице НТР можно видеть особую форму отчуждённого труда - отчуждение присвоения от освоения. Неприсвоенная часть освоенной природы теряется для человека и общества в своём товарном облике, но потребляется непосредственно нечеловеческой природой, которая преобразуется в направлении, чуждом человеческой природе. Отчуждение присвоения от освоения, таким образом, имеет своим результатом формирование отходов производства, которыми и загрязняется природа. В итоге эта последняя перестаёт быть "неорганическим телом" человека, а становится его болезнью. Во всех попытках изобразить математическим путём и представить в объективном, "точном", виде величину соотношения освоения и присвоения в действующих технологических циклах, на поверхность неизменно выставляется поразительный факт: максимальный объём полезно использованного НТР вещества не превышает 5%, тобто из всего объёма освоенного вещества присвоенным человеком оказывается не более 5% (последняя публикация данных на этот счёт принадлежит В.И.Данилову-Данильяну с соавторами (2004 год): "...в расчёте на одного жителя Земли из её недр ежегодно извлекается и перемещается 50 т сырого вещества, причём лишь 2 т из них превращается в конечный продукт"). Вряд ли какая другая цивилизация в истории Земли функционировала с таким чудовищно низким коэффициентом полезного действия. Эффект 5% есть невыводимое родимое пятно системы производства и общесоциального порядка, исходящих из фетишизации вечных законов природы и канонизации неисторических законов точных наук.
       Хищническое поведение человека в среде своего обитания, враждебное отношение к природному миру, вплоть до актов уничтожения природных систем, и губительная активация в естественном состоянии нечеловеческого бытия, - таковы результаты НТР, какое вобрало в свою реакцию мировое общественное мнение. Другими словами, отношение человека к природе при традиционном познании НТР однозначно оценивается негативно с высоким эгоистическим индексом. Небезызвестный Барри Коммонер прозвучал на весь мир со своим прорицанием: "Загрязнение окружающей среды - это сигнал о том, что наш способ использования естественных ресурсов вносит чудовищную дезорганизацию в природу как таковую. Это свидетельство самоубийственного, потенциально рокового порока современной системы производства" (Б.Коммонер "Замыкающийся круг. Природа, человек, психология", 1974). Нобелевский лауреат Эрвин Чаграфф устало сокрушается: "Моё поколение или, быть может, предыдущее поколение впервые развязало под предводительством точных наук разрушительную войну против природы. Будущее проклянёт нас за неё", В научном bean mond'е (высшем свете) в ходу панические, алармистские настроения, излагающие тревогу за человека, как у Филиппа Сен-Марка: "Вырождение природы вызывает равнозначное вырождение человека. Она калечит его физически и духовно, угрожает не только его счастью, но и его личности, его равновесию и разуму. Это самая опасная машина для уничтожения человека". Подобная безотрадная ипохондрия, количеству которой несть числа, делает честь чувствительности человеческой натуры, но она далеко не есть призыв к действию.
       Как всегда в аналогичных кризисных ситуациях, множество гипотез, теорий, проектов выхода из кризиса равнозначны отсутствию ясного взгляда на проблему в целом, - ещё Ф.Энгельс видел решение в том, что "Вечные законы природы также превращаются всё более и более в исторические законы", а английский биолог Руперт Шелдрейн думает достигнуть того же, если отказаться от термина laws of nature (законы природы) и поменять его на habitus (привычка, внешность). Но самой популярной на сегодняшний день является идея безотходной технологии (во множестве вариантов), и у неё нет соперников на роль панацеи в экологической эпидемии человечества. Причина, вызвавшая столь беспрецедентную популярность, связана с простотой исходной идей: поскольку отходы производства суть непосредственные возбудители, своего рода вирусы, экологического заболевания, то их отсутствие и есть верная гарантия альтернативы. Википедия свободная энциклопедия определила эту панацею в интернет-сайте следующим образом: "Безотходная технология - технология, подразумевающая наиболее рациональное использование природных ресурсов и энергии в производстве, обеспечивающее защиту окружающей среды".
       Расхожая уверенность в том, что безотходное производство есть продуктивное решение экологического кризиса, не подвергалось серьёзному аналитическому сомнению, - суждения здесь имели вид семантического утверждения, как у А.Г.Исаченко: "Главный и единственно надёжный подход состоит в создании безотходной технологии, исключающей загрязнение и превращающей отходы в ресурсы, в источники получения дополнительной продукции" (А.Г.Исаченко "Оптимизация природной среды (географический аспект)", 1980). Академическая всеобщность и отвлечённость словарного определения Википедии, понятно, не могла привести к появлению необходимого для такого процесса конкретной дефиниции безотходной технологии, а потому в научном и практическом обиходе оказалось множество пониманий и представлений о производстве без отходов. На Волыни (Украина) в предприятии по производству зерновых культур стали использовать шелуху круп для отопления котла, и эта фабрика была выставлена во всемирной паутине в качестве примера безотходной технологии. O sancta simplicitas! (о святая простота!)
       Тривиально путаная характеристика безотходного производства, типичная для современного экологического познания, где замешаны даже реликты советской идеологии, образцово выглядит на следующем электронном примере:."Безотходная технология представляет собой такой метод производства продукции (технологический процесс, предприятие, ТПК), при котором все сырье и энергия используются наиболее рационально и комплексно в цикле: сырьевые ресурсы -- производство -- потребление -- вторичные ресурсы, и любые воздействия на окружающую среду не нарушают ее нормального функционирования. Эта формулировка не должна восприниматься абсолютно точно, т.е. не надо думать, что производство возможно без отходов. Представить себе абсолютно безотходное производство просто невозможно, такого и в природе не может быть. Однако отходы, которые образуются на любом производстве, не должны нарушать нормальное функционирование природных экосистем. Если говорить об охране окружающей среды и экономике, то будущее -- за малоотходной и безотходной экономикой. Именно советские и российские ученые предложили термин "безотходная технология", получивший распространение во всем мире. Новые технологические безотходные производства позволят радикально снизить энергоемкость и материалоемкость производственных процессов, особенно расход химикатов. Безотходная технология свои принципы заимствует у природы. Это принципы экологических систем, в которых вещество и энергия расходуются экономно, и отходы одних организмов являются условием существования других. Закон природы очень суров, но мудр: никаких отходов. Так должно происходить и в промышленности, в которой все компоненты сырья используются полностью, и производство является безотходным" (http://merlin-igor.ru/d/wartbw237wind/index.html)
       Известный финансист Гюнтер Исфорт, исследуя взаимодействие производственного процесса с окружающей средой, пришёл к заключению, что "эффективность всякого производственного процесса или же процесса преобразования веществ меньше единицы; это означает, что материалы, сырьё и энергия, используемые в рамках одной или нескольких стадий производства, в конечный продукт входят не полностью. В силу действия естественных законов и условий конкретных технологий в ходе физических и химических процессов соединения и разделения элементов часть энергии и/или веществ неизбежно теряется - образуются побочные продукты или продукту деления" (Г.Исфорт "Производственный процесс и окружающая среда", 1983). Таким образом, вся технология, сконструированная на базе точных наук, производит отходы в силу своих собственных законов, что и определяет природу производительных сил на данном отрезке истории общества: НТР есть технология по производству отходов, а отходы есть мера экономической убыточности общественного труда, и тем они опасны для природной среды. Потрясающий низкий коэффициент полезного действия НТР (эффект 5%) неумолимо доказывает, что человек потребляет гораздо меньше, чем производит, что подавляющая часть затраченного труда теряется для человека, что во взаимодействии с природой человек выступает не как целостный человек, а как биологический разрушитель, вооружённый разбойничьим кличем: "нам нечего ждать милостей от природы, - взять их у неё - вот наша задача!" (И.В.Мичурин).
       Отношение присвоения к освоению для НТР намного меньше единицы, - в этом находит самое полное выражение не только природа современных производительных сил, но и обобщённый социальный эффект знаний точных наук. Не техническая мощь человечества служит губительным фактором во взаимодействии человека и природы, а слабость технической оснащённости человека, не позволяющей наладить безотходное производство. (Попутно нелишне заметить, что понятие "безотходное производство" представляется более сложным, чем просто производство без отходов, - отходы являются необходимой частью любого производства. Здесь же этот термин обозначает экономически выгодное производство, примеры которого незнаемо таятся в экономике человека, в частности генетическая селекция Н.И.Вавилова). Безотходное производство в идеальном понимании предусматривается как воплощённый в социальную реальность практический принцип целостного человека - что экономически выгодно человеку, то полезно природе. Но, согласно правилу Исфорта, такое производство невозможно на базе знаний точных наук и они принципиально непригодны для создания безотходной технологии, ибо "побочные продукты или продукты деления", без которых не обходится современная машинная индустрия, есть самодержавные отходы. Более того. Разложение природных форм человека посредством машинного производства, на которое указывал Н.А.Бердяев, есть эта отходная процедура, низлагающая экономическую выгоду человека, и тем самым как бы выводящая его за поле предикации природы.
       В совокупности перечисленные модусы выливаются в компактный результативный итог, имеющий общее выражение глобального экологического криза в качестве универсального и закономерного последствия материалистической экологии в целом, а НТР в его суммарном виде представляет собой тупик этого явления. Итак, аннотируя познание процесса материалистического класса экологии, должно отметить, что гегемонизация материалистического мировоззрения (или иначе, воинствующий материализм) приводит к целевой установке о покорении природы, а эта последняя трансформирует рукотворную способность человека в отходотворящую индустрию, где главным действующим персонажем выступает фаустовский человек - властитель техники и завоеватель природы. Заключительным же резюме данного раздела выводится грубо материальная апория НТР, родившая отнюдь не материальный парадокс: знания против сознания. Также к числу основных заслуг философского способа познания материалистической экологии следует отнести выявление того, что сама традиционная схема познания осуществлялась под гносеологическим протекторатом западной концепции человека как члена человечества, а онтологический приоритет в реальном экономическом пространстве происходит через засилье техносферы.
       Невообразимая путаница в представлениях о безотходной технологии, претендующих на единственное решение экологической катастрофы, опосредованно выявляет себя в том, что очевидная и сама собой разумеющаяся идея о необходимости перехода в производительных силах производства от неисторических экспериментальных вневременных точных наук к историческим природным наукам, и, прежде всего, биологии, не приобрела форму идеологии. Эта идея не имеет оппозиции ни в философии, ни в науках, и даже советский технократ академик И.Т.Фролов высказывает её в порядке перспективного лозунга: "Принципиально новые возможности для человека открываются со вступлением науки в "век биологии", начало которому положено развитием молекулярной биологии и генетики (в частности, генетике человека), биокибернетики и других биологических дисциплин" (И.Т.Фролов "Перспективы человека", 1983, с.137). Этот "век биологии" воплотился в новый термин "биотехнология", который, став новым понятием, заполонил всё околонаучное пространство. Громоподобные научные секции, планетарные заседания, международные симпозиумы, - последний IV Московский международный конгресс (2007 год) собрал рекордное число участников - более 300 учёных и представителей бизнеса из 43 стран, - создали биотехнологии славу самого модного научного течения. Но в науке мода далека от понятия красоты. Идея о "веке биологии" не стала идеологией в силу того, что биотехнология лишена своей философской схемы познания, а без философии биотехнологии последняя не обнаруживает своего истинного значения.
       Википедия свободная энциклопедия определяет: "Биотехнология - это дисциплина, изучающая возможности использования живых организмов, их систем или продукты их жизнедеятельности для решения технологических задач, а также возможности создания живых организмов с необходимыми свойствами методами генной инженерии... Биотехнология основана на генетике, молекулярной биологии, эмбриологии и клеточной биологии, а также прикладных дисциплин - химической и информационной технологии и робототехнике". С первого поверхностного взгляда можно безошибочно определить современную биотехнологию как волюнтаристский способ применения того же цикла точных неисторических наук в условиях живой органической природы, или, короче, рассмотрение биологических процессов в призму физических вечных законов природы. Само словосочетание "биотехнология" a la letter (в буквальном смысле) бессмыслица, ибо технология есть совокупность материально-предметных средств деятельности точных неисторических наук, тогда как с дарвинизмом и генетикой в биологию вошёл качественно иной функционально-динамический тип движения. Экспериментально-математические производительные силы точных наук, как неживая субстанция, не может содержать в себе "био" по определению. Это означает, что современная биотехнология по своей познавательной методологии всецело располагается в поле компетенции материалистической экологии, и у неё нет возможности претендовать на безотходное производство. Но главное, что модернизация неисторических наук классического типа в биологии, блокирует ту точку зрения, которая указывает на учение генетической селекции Н.И.Вавилова, как на высшее достижение биологии XX века, и на существование в среде дарвинизма особой научной отрасли - русского дарвинизма, где таятся потенциальные основания безотходного производства
       Биотехнология, таким образом, не способна стать избавителем от экологического предопределения в силу того, что сохраняет в себе в неизменном виде первопричину кризиса - идеологию и методологию вечных законов природы. Эта же сущность служит стержнем всех футурологических течений, осеянных надеждой на освобождение от экологического рока, количество которых растёт в пугающей прогрессии: "информационное" (Негодаев, Масуда, Мартин), "постцивилизионное" (Боулдинг), "постэкономическое" (Канн), "постмодернистское" (Этционе), "супериндустриальное" (Тоффлер), "кибернетическая суперцивилизация" (Косарев). Удивительно, что это происходит при отсутствии научного осмысления данного явления, - А.Тоффлер отмечает: "Пока ещё нет общепринятого или полностью удовлетворительного языка, чтобы описать новый период социального развития, к которому мы, кажется, приближается"; ещё более откровенно высказался Х.Ф.Шпиннер: "Однако дать точного описания такого общества ещё не удалось. Единственно, что можно точно сказать, что это общество, которое всё больше подпадает под пресс информационной техники". Общую научную точку зрения выразил советский академик Н.Н.Моисеев: "Мы вступаем в XXI век, цивилизация которого будет пронизана электроникой подобно тому, как организм животного пронизан нервными волокнами... Главное здесь состоит, наверное, в том, что без соответствующего развития вычислительной техники мы не можем рассчитывать на вступление в эру "направленного развития" (Н.Н.Моисеев "Человек и ноосфера", 1990, с.198).
       Но такое технократическое воззрение в футурологических поисках грядущего человечества решительно развенчивают В.И.Данилов-Данильян с соавторами, которые заявляют: "Природа в миллионы раз совершеннее и "умнее" любых человеческих технологий, и единственный способ отвести грозящую катастрофу - ослабить запредельный антропогенный пресс, от которого страдает на Земле все живое, и освободить "законно" принадлежащее природе место. Именно в этом, в постепенном возрождении хотя бы части разрушенных естественных экосистем, и состоит, по мнению авторов, стратегический нерв того, что принято называть устойчивым развитием" (В.И.Данилов-Данильян, К.С.Лосев, И.Е.Рейф "Перед главным вызовом цивилизации. Взгляд из России" (http://iwp.ru/monograf/kndd/ch0.html#ogl)
       Отвергая технократические тенденции, авторы покидают онтологическую, функционально-динамическую, область, и непроизвольно смещаются на гносеологический, познавательно-методологический, уровень рефлексии, где главным действующим лицом выступает человек, как основной предмет познания, что требует философского способа мышления. Философское осмысление основного объекта познания здесь принадлежит академику Н.Н.Моисееву, воплотившему идею "устойчивого развития" в идеологию концепции "коэволюции человека и биосферы", о которой Данилов-Данильян с соавторами толкуют, как о спасительном эксцессе человечества. Моисеев поучает: "Человек обречён на монопольное положение в живом мире, ибо он - единственный носитель Разума! Такова его судьба! И в этом он не волен - это результат процесса самоорганизации или того, что мы называем мировым эволюционным процессом. Он обречён на непрерывные поиски новой экологической ниши и на перестройку самого себя, своего образа жизни, своих потребностей, своей нравственности" (Н.Н.Моисеев "Человек и ноосфера", 1990).
       В концепции "коэволюции человека и биосферы", - философском представлении Моисеева, - человек осмыслен пассивным исполнителем воли внешнего фигуранта - "мирового эволюционного процесса" или коллективного разума - общепланетарного мозга, в котором отдельным индивидам предназначено играть роль нейтронов. Ключевая максима конструкции Моисеева - "человечество - часть биосферы", - окончательно расшифровывает установочную позицию "коэволюции человека и биосферы" или "устойчивого развития" в качестве иновариации и иносказания концепции человека как члена человечества. Европейская концепция человека члена человечества есть духовный вдохновитель материалистической экологии, и, стало быть, широковещательные декларации Моисеева, Данилова-Данильяна и прочих адептов коэволюции человека и биосферы или устойчивого развития, равно как биотехнологические упражнения, идеологически принадлежат к материалистическому классу, тобто к источнику, где генерируется кризисная перспектива, но отнюдь не благодетельная будущность человечества.
       Даже более того. Грядущая перспектива устойчивого развития, несущая в действительности потенции воинствующего материализма, раскрывается её авторами в мрачную картину, более чудовищную, чем ожидаемый экологический криз. Об этом обстоятельно доложил В.В.Косарев: "Быстро углубляющийся глобальный экологический кризис фактически отсекает возможность дальнейшего продолжения развития на прежнем уровне, для выхода из кризиса необходим переход разумной жизни на более высокий уровень - ноосферу или сферу Коллективного Разума, в котором люди и компьютеры станут подобны нейтронам мозга глобального размера. Отсюда с неизбежностью следует и то, что индивидуальная свобода личности будет ограничена там гораздо сильнее, чем в современном обществе. Мужчины и женщины разных стран и народов станут в полной пере равноправны, если их дети будут рождаться в инкубаторах, а мозгами и тех, и других станут управлять PAIS" (PAIS - персональный компьютер; В.В.Косарев "Кто будут жить на Земле в XXI веке?" Журнал "Нева", 1997 N10).
       Суммируя основные достижения философской схемы познания, требуется отметить, что изучение по этому курсу способствовало выявлению двух новых моментов в феномене экологии, - как положительного качества, так и негативной квалификации. Со стороны первого выступает общий принцип - что экономически выгодно человеку, то полезно природе, а со стороны второго определено функционирование того, что в целостной совокупности и составляет глобальный экологический катаклизм: целевая установка на порабощение природы, тезис "знания против сознания" и "эффект 5%". Это означает, что названная нами материалистическая экология и есть per se (сама собой) экологическая планетарная катастрофа. В отчёте Всемирного фонда дикой природы WWF за 2008 год говорится: "Мир приближается к экологической катастрофе, так как запросы человечества в области природных ресурсов превысили на треть тот показатель, который может предоставить Земля". Итак, противоречие человека и природы в настоящей цивилизации превысило пределы, допустимые природой, - и в обширной экологической тематике этот вывод кажется единственным, где наличествует единодушное мнение.
       В конечном итоге философское обозрение экологического процесса позволяет умозрительным способом наметить общую причину экологической катастрофы, состоящую из трёх аспектов, или три совокупно спаянные причины. Аспект первый, онтологический: несоизмеримость внутреннего содержания точных наук, формирующих производительные силы экологического хозяйства, и исторического существования окружающей среды. Аспект второй, гносеологический: слепое поклонение или фетишизация материального миропорядка (приоритет классической картины мира). И, наконец, третий и главный, мировоззренческий аспект: диктат воинствующего режима миропредставления или воинствующий материализм (как религиозное обожение (человекобожие) материально-вещественного бытия). Материалистическая экология суть не что иное, как непосредственный результат воинствующего материализма. Однако при мышлении, принятом в материалистическом воззрении, подобные рассуждения не имеют силы аргументативных суждений, и в среде материалистической экологии они представляются не доказательными величинами, а умозрительными (как тут принято считать, голословными) допущениями и объяснениями, ибо лишены ведущих положений материалистического познания: системно-рационального норматива и причинно-следственного логического выведения.
       Эти последние познавательные средства, культивируемые в материалистическом знании и познании, в совокупности передаются в материалистической экологии, как рациональное природопользование.Ex toto (в целом) оно выводится как система хозяйственной деятельности, при которой достигается неисчерпаемость его энергетической и сырьевой базы с сохранением среды обитания человека. Судя по операционалистским приёмам, данное рациональное природопользование занимает в системе материалистической экологии место теории познания. Хотя, - и в этом состоит особенность этой традиционной формы познания, какая противостоит философскому способу, - рационального природопользования, как такового, как конечного конструкта, нет в реальной действительности (впрочем, как и аппарата безотходной технологии, с которым рациональное природопользование часто синонимируется), тобто в традиционном познавательном обороте находится идеал - продукт умозрения. Умозрение в материалистическом исследовании не считается доверительным методическом приёмом, и потому три умозрительные причины экологического кризиса (онтологический, гносеологический и мировоззренческий) не признаются достоверными, а рациональное природопользование, тем не менее, будучи идеалом - опытом умозрения, задействовано в познании материалистической экологии.
       Рациональное природопользование появилось, как дитя неизъяснимой красоты, из рационально-логического мышления классической ньютоновской эпохи, и современный интеллектуальный уровень человечества вырос из классических канонов ньютоновского точного знания; всесилие науки стало торжеством и гордостью НТР. Трюизмом считалось положение, что наука, в отличие от других способов познания действительности, добывает достоверные, "объективные" знания, независимые от субъективного взгляда на мир, от личностных целевых установок и персональных воззрений. Но в действительности оказывается, что подлинное знание зависит как раз от субъективного бытия творца-исследователя, и понятие "объективности", - главного параметра науки, - на деле поставлено в зависимость от субъективности целевых установок и мировоззрения индивидуального познающего гоменоида. Этот важнейший философский момент поставлен в эпицентр русской духовной философии, о чём будет далее сказано, тогда как на Западе приходят к обескураживающим безальтернативным эмпирическим наблюдениям, как у С.Графа: "Научные наблюдения сами по себе не диктуют единственных и однозначных решений, ни одна из парадигм никогда не объяснит всех имеющих фактов, и для теоретического объяснения одних и тех же данных можно использовать многие парадигмы" (С.Граф "За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии", 1992, с.16).
       И вместо лозунга Г.Галилея, адекватного знака гордого познания, что "Законы Природы пишутся на математическом языке", в последнее время в связи с идеологией "коэволюции" явилось нечто обратное: "Язык познавательной деятельности, те смыслы, которые порождены ею и существуют только в ней, прежде всего смыслы, формирующиеся дисциплинарным языком (геометрии, химии, алгебры и т.п.), проецируются на природу, превращаются в язык самой природы, в язык бытия" (Сборник "Философия природы: коэволюционная стратегия", 1995, с.288)
       Основным понятием материалистической экологии есть экологическая система (экосистема). На Международном экологическом форуме (http://www.wecoforum.org/page.php?id=276) сказано: "Экосистема -- основная функциональная единица в экологии, поскольку в неё входят и организмы, и неживая среда -- компоненты, взаимно влияющие на свойства друг друга и необходимые для поддержания жизни в той ее форме, которая существует на Земле. Если мы хотим, чтобы наше общество перешло к целостному решению проблем, возникающих на уровне биомов и биосферы, то должны прежде всего изучать экосистемный уровень организации. Экосистемы представляют собой открытые системы, поэтому важной составной частью концепции являются среда на выходе и среда на входе". Как видно, в дефинитивную схему "экосистемы" не включено понятие "человека", тогда как в теорию познания экологии человек входит как основной объект. На интернет-сайте ЭКОСИСТЕМА (http://ecologyplanet.ru/ekosistema.html) имеется любопытное разъяснение: "Экосистемы могут быть необычайно разнообразны как по своим характеристикам, так и по своему разнообразию возможностей. Описать экосистему может любой, описав любую ситуацию, где имеются отношения между "жителями" и их окружающей средой. Домашнее хозяйство, университет или государство, это все не что иное, как экосистема, в которой главенствующую роль занимает человек. Человеческие экосистемы не существуют независимо, но взаимодействуют в сложной сети социальных и экологических отношений, соединяющих все другие экосистемы, чтобы составить биосферу. Поскольку сегодня поверхность земли практически не остается свободной от человеческого контакта, все существующие экосистемы возможно рассматривать как системы, находящиеся под воздействием человека".
       Как указывалось, quinta essentia (основная сущность) философского познания в экологии составляет человек, и оно отличается, прежде всего, тем, что человек располагается в центре всякой экосистемы в той мере, в какой любая экосистема суть акция ойкоса. Каждый человек есть демиург своей собственной экосистемы: человек творит экосистемы при прогулке по парку, при посещении зоосада, при купании в реке. Без человека нет ойкоса и без человека природа состоит из биоценозов, биномов и ландшафтов. Экосистема имеет для человека определяющее значение, ибо экосистема охватывает человеческую жизнь, и в то же время экосистема не имеет для человека никакого смысла, ибо существует понятие человеческой жизни.
       На этом фоне наглядно проявляется первейший диагностический критерий всякой разновидности воинствующего материализма: принижение и угнетение индивидуальной личности человека. По этой же трассе проходит принципиальная грань познавательных приёмов в экологии: рационального природопользования, где отсутствует доминация человека, и философского подхода, где индивид дан через науку о человеке. В этом пункте заявляет о себе самая тонкая аналитическая материя и уникальная грань экологической тематики: идеологически неразрывная связь глобальной экологической депрессии (технологический момент) и крушения советского режима в России (философский момент). Эти две разные, казалось, несоединимые, парафии сочленены, таким образом, мировоззренческим порядком: в обоих случаях материалистическое мироощущение поставлено во главу угла, тобто материализм из метода переведен в идею и возведён в ранг самозначимой философии.
       В непомерном обилии аналитического материала, касающегося советской (коммунистической, социалистической) действительности упускается исключительный её штрих: советское государство есть единственная в человеческой истории система, предопределённая интеллектуальными усилиями, и предуведомлённая умственным воодушевлением человека. В России такое предвосхищение было издано В.И.Ульяновым-Лениным в виде философской системы воинствующего материализма (или диалектического материализма). У Ленина воинствующий материализм выведен из диктата материи в основном вопросе философии (материя - дух), а в антагонистическом разделении материализма и идеализма первый доведен до состояния монопольного детерминатора.
       Крах коммунистического режима в первую очередь свидетельствует о несостоятельности духовного ядра режима - воинствующего материализма. Общественно-гностическая особенность этого процесса проявляется в настоящее время в России в качестве парадокса: если крушение системы в полной мере коснулось онтологических основ режима и государственности, то философское ядро системы - воинствующий материализм - осталось ныне незатронутым в своих главных мировоззренческих чертах (этому нисколько не препятствовал всплеск религиозного сознания в России этих дней, хотя факт сам по себе симптоматичен). Анахронизмы, атавизмы, рудименты и реликты советского миропредставления обычны во всех областях знания и познания, - воззрения Н.Н.Моисеева, В.И.Данилова-Данильяна, В.В.Косарева и великого множества их последователей, - прямое тому свидетельство. Но воззренческий крах советского максимализма - воинствующего материализма - исторически неизбежен, ибо предусмотрен логикой духовного развития. Крушение советского домопорядка есть экологическое предостережение о вредоносности воинствующих режимов.
       На сегодняшний день нам не дано знать, какая духовная система придёт на смену советскому воинствующему материализму, но о необходимости этого свершения сомневаться не приходится, и вера в эту иллюзии суть главное доказательство. Причины экологического кризиса, осмысленные посредством умозрительного рассуждения при философском подходе, кажутся произвольными, ибо умо-зрение не понятно рациональному мышлению, а другого языка в науке мы не знаем, - так что в нынешней ситуации нам не известна ни истинная причина глобального экологического кризиса, ни объективные основания решения этого кризиса, приведенные к общезначимому рациональному восприятию. Одно можно считать удостоверенным, что экология, принятая в материалистической редакции, - а это есть современная технологическая парадигма, - не может содержать в себе ключей и путей к исправлению глобальной деформации в соотношении человека и природы человеческого дама - планеты Земля. Такова основная идея данного раздела о материалистической экологии.
      
        -- ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. КОНТУРЫ ГРЯДУЩЕГО МИРОПОРЯДКА
       Выведение материалистического естества современной экологической эпопеи позволяют с такой же визуальной простотой, опираясь на явные признаки антиподальности, установить внешние критерии идеалистической (не-материалистической) экологии. В литературе в этот разряд чаще всего относят три образца идеалистической разновидности: экологию человека, социальную экологию и религиозную экологию. Наиболее распространены первые две формы и также широко распространено общее методологическое заблуждение, бытующее при этом: отсутствие серьёзного подхода к принципиальной разнице между человеком и социальностью. Не всегда воздается гносеологическое должное тому основополаганию, что человек всегда по своей натуре есть единичность, индивидуальность, а социальность всегда глашатай коллективного множества; их гностическое различие представляется неизгладимо полярным, и сходство между ними генерируется на базе их различий, но никак не наоборот. Это обстоятельство, методологическое по значению, первостатейное для данного анализа, ибо доказывает, что экология человека и социальная экология не могут находиться в одном классификационном подразделении, что наблюдается нынче сплошь и рядом. Меньше слышно о религиозной экологии, но эта оригинальная модификация имеет особое значение в курсе данного анализа, о чём будет сказано далее.
       На Западе социальная экология возникла, как попытка познать переживание человека (индивидуальности), находящегося в живом контакте к себе подобным в условиях городской агломерации (общественной клетке или модернизированной пещере) (Р.Паркс, Е.Берджес, 1921 год). Такая установка более уместна и совместима с родовыми потребностями человеческих ойкосов, чем позиция советских исследователей В.П.Селедец и С.И.Коженковой, отвергших труд американских аналитиков, обозвав его "Урбосоциология", и предложивших свой вариант: "В нашей стране под "социальной экологией" изначально понимали иную область знания, которая призвана заниматься решением проблемы гармонизации взаимоотношений между обществом и природой. А это возможно лишь тогда, когда основой социально-экономического развития общества станет рациональное природопользование". Но "рациональное природопользование" суть теория познания материалистической экологии и никак не может быть признаком идеалистической экологии. Указанные авторы продолжают: "Социальная экология - наука о гармонизации взаимодействия между обществом и природой. Предметом социальной экологии выступает ноосфера, то есть система социоприродных отношений, которая формируется и формирует как результат сознательной деятельности человека. Иными словами, предметом социальной экологии являются процессы формирования и функционирования ноосферы".
       Итак, в варианте советских исследователей социальная экология впитывает в себя рациональное природопользование, как сформировавшийся атрибут прошлого, вместе с ноосферой, которую В.И.Вернадский относил к сфере будущего (о радикализме ноосферы Вернадского в дальнейшем будет сказано подробнее), что не коррелируется между собой, - прошлое с будущим, тобто рациональное природопользование ("прошлое"), будучи теорией познания материалистической экологии, не соотносится с ноосферой ("будущее), являющейся, как объект познания, элементом идеалистического класса. Самое существенное В.П.Селедец и С.И.Коженкова аналитически выводят в том, что социальная экология представляется как взаимоотношение с природной средой неразделимо человека и общества. Они разъясняют: "Её предмет - система взаимоотношений с природной средой человека как биологического существа. Основная проблема - целенаправленное управление сохранением и развитием здоровья человека, населения, совершенствование Человека, как биологического вида" (В.П.Селедец, С.И.КоженковаСоциальнаяэкология.Ч.1"(http://abc.vvsu.ru/Books/sotsialnajaekologija.up.ch1
       .Следовательно, советская модификация социальной экологии, исходящая из сугубо материалистических модусов - рационального природопользования и биологического (физиологического) человека - входит в состав парадигмы материалистической экологии, рассмотренной ранее.
       Для европейской же социологии, взятой в совокупном значении особого семейства наук, принадлежность этого цикла дисциплин к материалистической категории признаётся изначально и положено трюизмом. Классик европейской социологии Эмиль Дюркгейм определил: "Для нас совершенно очевидно, что материя социальной жизни не может объясняться чисто психологическими факторами, т.е. состояниями индивидуального сознания. Действительно, коллективные представления выражают способ, которым группа осмысливает себя в своих отношениях с объектами, которые на неё влияют. Но группа устроена иначе, чем индивид, и влияющие на неё объекты - иные по своей сути... Социальный факт узнаётся лишь по той внешней принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами" (Э.Дюркгейм "Социология" 1995, с.с.14,36).
       Советская социальная экология выявляет себя в качестве твёрдой преемственности от ленинской философии воинствующего материализма. В интернет-сайте ""Социальная экология - наука о глобальных проблемах современности" (http://zacheta.net.ua/referat-37547.html) приведена ещё одна вариация советского понимания социальной экологии: "Возникла потребность в такой области знания, которая бы обстоятельно исследовала обнаруженную проблему и выяснила путь предотвращения грядущей катастрофы. Этой областью знания стала социальная экология, задача которой состоит в изучении человеческого общества в аспекте его совместимости с особенностями природной среды. Для проведения исследований по экологии человека требовалась теоретическая основа. Первым теоретическим источником сначала русские, а потом и зарубежные исследователи признали учение В.И. Вернадского о биосфере и неизбежности её эволюционного превращения в сферу человеческого разума - ноосферу". Генетическими очагами этой модификации социальной экологии объявлены четыре источника: один включал в себя ноосферу В.И.Вернадского, как "сферу разума", вторым было названо "современное техноведение"; четвёртым - глобальное моделирование по Дж. Форрестолу. Но особого внимания заслуживает третий источник: "Третьим источником становления социоэкологии выступает современный комплекс социальных наук, дающих возможность раскрыть социальную сущность человека, социальную обусловленность его мыслительной деятельности, чувств, волевых импульсов, ценностных ориентаций, установок в практической деятельности, в том числе и во взаимоотношении с окружающей природной и социальной средой".
       Таким образом, социальная экология в свете философского познания не может быть отождествлена с экологией человека, - эта последняя по определению противостоит социальному циклу наук, в том числе социальной экологии. Так же грубейшей ошибкой академической социальной экологии является отождествление либо какое-либо совмещение её содержания с ноосферой В.И.Вернадского, о чём специально будет рассмотрено в следующем разделе. По сути своей природы только человек создаёт идеалистический фон всему сущему и человек находится в эпицентре миропорядка, отстраняясь именно идеалистическим своим характером от общественно-социальной общности, и вместе с тем являясь необходимым слагаемым этой же общности. Это давно известное обстоятельство двойственности человека, тобто способности сочленять в одном лице противоположные материалистические и идеалистические черты, имеет для экологии особо важное значение, ибо от этого зависит ранг достоинства человека в своём доме, чин его ойкоса: беззастенчивый хищник в природе либо умелый сотрудник, идеалистический указатель природы. Понимание человека в качестве, благоприятном для последнего порядка, предусматривается в русской духовной философии в облике концепции культа личности, о чём будет сказано в дальнейшем. Здесь же для наглядного примера полезно сослаться на воззрение лидера русской духовной школы Н.А.Бердяева, которое он называет "персонализмом": "Персонализм (признание верховной ценности конкретной человеческой личности) имеет социальную проекцию. Общество может быть организовано персоналистически во имя каждой человеческой личности, её достоинства, её права на жизнь и труд, на реализацию заложенных в ней возможностей" (выделено мною - Г.Г.). Русская концепция человека как культ личности гносеологически ценна и феноменологически уникальна тем именно, что умеет осмотреть человека с двух сторон: со стороны неповторимой сущности и как члена объективной общности, неизменно сохраняя приоритет идеалистического над материалистическим. Как раэ этой константы и этого свойства лишены все разновидности социальной экологии.
       Итак, философия, взятая как средство познания, указывает нужные ориентиры для истинного и продуктивного знания ойкосной стратегии человека в природе, в свете которого кажется пригодной рецептура, принадлежащая другому великому русскому мыслителю Льву Выгодскому: "Из этого бесспорного положения идеалистическая философия сделала единственный вывод: психология духа по самому существу не может быть естественнонаучной дисциплиной; жизнь духа, нуждается в понимании, а не в объяснении; экспериментальный и индуктивный путь исследования должен уступить место интуитивному усмотрению и постижению сущностей, анализу непосредственных данных сознания; причинное объяснение должно быть заменено телеологическим; утонченный материализм объяснительной психологии должен быть окончательно изгнан из высшей психологии; при изучении духа нужно отрешиться от всех его материальных связей и от всех методов естественнонаучного детерминистического мышления. Таким образом, восстанавливалась в новом виде старая психология в буквальном и точном смысле этого слова как наука о душе". (Л.С.Выготский "Проблемы развития психики" (http://broomix.ru/problemy-razvitiya-p001.html).
       Говоря о другой принятой идеалистической вариации - экологии человека, требуется отметить, что, если в традиционной теории познания экологии ощущается дефицит философии, как науки о человеке, то в общепринятых представлениях о человеке явственно заявляет о себе дефект "науки о душе", тобто в академической экологии человека также доминирует верховенство биологической (материалистической, телесной) характеристики антропологии. Удивительно, но, как правило, с полной выразительностью одностороннее представление экологии человека даётся в определениях, называемых "философскими", хотя здесь познавательный эффект философии напрочь отсутствует. Ярким образцом может служить "философская" характеристика В.А.Кобылянского: "Сегодня довольно распространено мнение, что вся экология -- есть лишь биологическая экология, а других экологий нет и быть не может. Экология человека с этой точки зрения есть раздел биологической экологии как науки о взаимоотношении живых организмов с окружающей средой. ...Многосторонний анализ проблемы приводит нас к выводу о том, что сферу собственно экологического знания образуют, прежде всего, географическая, биологическая и социальная экология как науки о межуровневом взаимодействии. В данную сферу, безусловно, должна быть включена и общая теория экологии, понимаемая как общая теория экологического подхода и экологического взаимодействия (с учётом, разумеется, той или иной, большей или меньшей, конкретной её спецификации). Сюда же входит и экология человека. В отличие от социальной экологии, целью которой является оптимизация взаимодействия природы и общества, экология человека изучает законы, принципы, методы оптимизации способов деятельности людей, взаимодействие её субъективных и объективных факторов. Объектом антропоэкологического исследования является, таким образом, не всякое взаимодействие человеческого организма со средой, а то, которое опосредовано сознательной деятельностью людей".
       В итоге самопроизвольно и спонтанно вытекает вывод, что человек в экологии неизбежно должен иметь самостоятельный и отдельный гарнитур, безотносительный к социальной данности. Многие энергичные исследователи склоняются к наличию автокефальной, независимой от социальных порядков, действительности. Но, тем не менее, материалистическое воззрение (не метод!), а точнее, его примат прочно функционирует в этой действительности. Плодом настойчивых эмпирических поисков и достойной похвалы теоретических соображений стало расширенное синтетическое представление о современной экологии человека. "Современная холистическая модель экологии человека. По сути, это новая концепция, которая дает возможность по-новому посмотреть на старые проблемы. Авторами данной концепции экологии человека (human ecology) являются американские социологи Амос Хоули, Уильям Каттон и Райли Данлоп. Концепция экологии человека возникла в 50-е годы прошлого века в начале как чисто социологическая идея. Впоследствии, однако, она была доработана, и значительное место в ней заняли естественно-научные и биологические аспекты проблемы. Становление новой концепции было связано с признанием того, что человек как явление не обладает исключительностью и что человеческие сообщества и народонаселение в целом являются частью экосистемы. В этом смысле социология становится частью более общей дисциплины - экологии и рассматривается как экология одного из видов, населяющих Землю, а именно homo sapiens. Разумеется, такой подход оказался неприемлемым для социологов, поскольку он как бы обесценивал такие понятия, как культура и общество. В ходе дальнейшей доработки и дискуссий экологию человека рассматривали попеременно то, как отрасль социологии, то экологии, в конечном итоге идея эволюционировала и приобрела свои окончательные очертания как междисциплинарная отрасль знаний -- антропоцентрическая экология. Исходя из английского названия, ее можно охарактеризовать также как "человеческую", или "гуманистическую" экологию. Согласно современной концепции экологии человека, человек становится главным объектом, а все его окружение как социальное, так и физическое рассматривается как окружающая среда. ...Его особенностями являются антропоцентризм, системность, многосторонность и всеобъемлющий (холистический) характер. При таком подходе экология человека выступает как междисциплинарная область знаний, охватывающая как медико-биологические, так и экотоксикологические, гигиенические, психологические и социальные аспекты жизнедеятельности. В рамках данной концепции человек выступает как полностью интегрированный объект, находящийся в единстве с окружающим миром, а любые явления его окружения рассматриваются как окружающая среда". ( "Экология человека. Информационный портал" (http://humanecology.ru/page17.htm).
       Нововведение здесь заключено в превращении экологии человека, как степенной научной величины, в некую всеохватную "междисциплинарную отрасль знания" - "антропоцентрическую экологию". В этом состоит наибольшая познавательная оплошность постигающей мысли в экологии, ибо особых междисциплинарных отраслей в науке нет. Науки, использующие совокупно ряд предметов познания соседних дисциплин, вовсе не являются автоматическими "междисциплинарными" образованиями, а суть совершенно самобытные дисциплины с самостоятельным научным инструментарием (к примеру, биофизика, астрофизика, геофизика, биохимия, механотерапия, физическая химия, медицинская генетика, математическая логика, и прочая). "Междисциплинарными" в науке бывают только методы (системно-статистический, информационный, математический), которые представляют собой характерную черту познания при фетишизации материалистического подхода. Далее. Изменение названия науки с "экологии человека" на "антропоцентрическую экологию" бессмысленно, ибо бессодержательно, поскольку не-антропоцентрической экологии не существует: любое ойкосное движение в экологии вызвано и генерировано человеком.
       Это означает, что идеалистическое содержание экологической процедуры является не просто реальной данностью, а несёт в себе самое важное и определяющее во взаимодействии человека и природы. С такой точки зрения кажется парадоксом, что все составляющие элементы современной экологической эпопеи (НТР, социальная экология, экология человека) в силу генезиса, функционального становления и процессуального действия относятся к материалистическим атрибутам, а собственно идеалистический отдел экологии оказывается пустым по показаниям современной аналитики. Это обстоятельство заставляет обратить внимание на своеобразный нюанс, какому ранее не придавалось серьёзного значения, - на связь экологии с религией.
       Игнорирование религии при изучении экологических процессов, однако, не являлось актом персонального творчества, а прямо и непосредственно исходило из общематериалистического мировоззрения, тобто было элементом традиции. Вехой в разрушении традиционной стены стала работа Л.Уайта "Исторические корни нашего экологического кризиса" (1974 год), где во всю ширь раскрылась дверь в идеалистическое естество экологического явления. Разрушив языческий мир природы, религия (впоследствии особенно христианство) открыло психологические возможности роста могущества человека, какое он поддерживал с помощью своего Бога. История свидетельствует, что своё могущество человек обратил в эксплуатацию природы в духе безразличия и пренебрежения к существам, населяющих природу, помимо человека, и человек, ослеплённый собой как образом и подобием Божиим, приспособил свой ойкос к искажённой фигуре основного вопроса экология-экономика. Таким образом, человек воспринимал идеалистическую сущность экологии по "образу и подобию" концепции человека как члена человечества. Линия концепции человека члена человечества выступала основной трассой в развитии идеалистического содержания экологии, пока НТР XX века не ликвидировала всё идеалистическое направление в экологии, чем погрузила человечество в экологическую катастрофу.
       Наиболее глубокомыслящие европейско-американские аналитики не могли принять христианскую ограниченность человека, что бумерангом отражалось на природе, и они обратились к восточным мудровствованиям. Отдельные члены Римского клуба и их сподвижники (А.Тойнби, Д.Медоуз) свои экологические надежды связывали с безднами восточного мистицизма, которое считалось главной добычей для подлинного экологического сознания. Западных мыслителей привлекало то обстоятельство, что восточное религиозное мышление не строило пропасти между человеком и природой и оно не запрещало мистических контактов между ними.
       Итогом стало рождение нового учения или движение, названное "Нью-Эйдж" ("Новая Эра"): "Таким образом, даже при чисто рациональном подходе к проблеме будущего в ней неизбежно появляется религиозный аспект. Рождение новой религии, которая смогла бы изменить сознание человека, по мнению многих, является единственным шансом на выживание цивилизации. В связи с этим следует обратить внимание на то, что в последние десятилетия сформировалось движение, которое претендует на роль такой религии. Это движение, получившее название "Нью Эйдж" ("Новая Эра"), основано на восточном мистицизме и предлагает понимание будущего, которое является антиподом христианскому..... Они ожидают, что в ближайшем будущем произойдет духовное преображение человечества. По мнению многих пророков "Нью Эйдж", оно будет осуществлено "спасителем" -- выразителем воли сверхъестественного мира. Он выведет цивилизацию из состояния глобального кризиса и пробудит скрытые духовные силы людей..... Все это, однако, не означает, что ньюэджеры возлагают решение всех глобальных проблем лишь на "спасителя". Они полагают, что таким потенциалом обладает само их мировоззрение. Восточный мистицизм, в отличие от христианства, не проводит резкой границы между человеком и природой и не запрещает мистических контактов с ней. В этом отношении сознание "Нью Эйдж" действительно является экологичным мировоззрением, оно вполне соответствует требованию к религии, выдвинутому известным идеологом "зеленых" Й.Хубером, который заметил, что сегодня "уже недостаточно служить Богу и другим высшим силам, служить нужно природе" Сознание "Нью Эйдж" становится сегодня духовной основой движения в защиту окружающей среды. Экология занимает в мировоззрении "Нью Эйдж" совершенно особое место. Ньюэйджерам свойственно неограниченно раздвигать пределы этой дисциплины. Созданная ими "глубинная экология" -- это учение не только о биологических взаимосвязях, но о мистическом единстве всех живых существ и мира в целом. По мнению ньюэджеров, обретение человеком способности к мистическому общению обеспечит гармонию в отношениях с природой. Эта идея находит уже практическое воплощение. Так, Барбара Хасс из Института спиритических наук в Санта-Барбара утверждает, что установила телепатический контакт с дельфинами, которые, по ее словам, предупреждают о приближении экологической катастрофы. Сегодня многие "зеленые" говорят: "Земля -- наша церковь". Это вполне соответствует духу сознания "Нью Эйдж". В нем получило возрождение языческое одушевление природных стихий. Экологический мистицизм "Нью Эйдж" действительно мог бы способствовать большей гармонии в отношениях с природой. Однако ньюэджеры претендуют на нечто большее. По их мнению, мистическое - это особый, более высокий уровень бытия. Они полагают, что освоение его цивилизацией явится ключом к решению всех глобальных проблем. На этом пути решаются одновременно две задачи. Приобщение к мистическим чувствам даст возможность поставить под контроль человеческую "плоть", а овладение мистическими знаниями позволит преодолеть неполноценность рационального мышления и поможет эффективно управлять материальным миром. Таким образом, ньюэджеры рассматривают свое мировоззрение как стратегию выживания человечества. Итак, экологическое мировоззрение, основанное на восточном мистицизме, на рождение которого уповали теоретики Римского клуба, уже существует. Это модное сейчас учение проповедует, что все есть Бог и Бог есть все, т.е. что Бог и природа - это одно. Следовательно, каждый человек есть Бог. Из этого делается вывод, что задачей человеческой жизни является выявить свою латентную божественность, сознать себя "богом". "Когда ты, наконец, поймешь свою божественную природу, - говорят "апостолы" нового учения, - тебя охватит замечательное ощущение, что ты выше пространства и времени, выше всего материального" ("Неоязычество". (http://korolev.msk.ru/books/dc/04neoyazych2016.txt)
       Однако пафос всеобщего исцеления и придание учению "Нью Эйдж" функций экологической панацеи создаёт впечатление гиперболического средства в стиле воинствующего материализма. Воззрение "Нью Эйдж", как и все гнозисы, принадлежащие к циклу оккультных учений, базируется на тройственной динамике, источником которой служат тело, душа и дух. А основой его выступает общий принцип - ориентация на внутреннее самоусовершенствование человека: любое проявление жизни тела и души несёт в себе элемент духовности. В этом состоит самая сильная положительная черта ньюджеризма, обусловливающая идеалистическую сторону экологического процесса в религиозном аспекте.
       Наиболее слабая черта ньюджеризма заключена в отсутствии чёткого разграничения между психическими силами души и эгоцентрическими проявлениями духа, а короче, между субстанциями души и духа. Душевные моменты человеческой психики не обособляются в отличие от духовных импульсов того же человека, а в тривиальных случаях душевное (адекват материальности в виртуальном мире человека) уравнивается с духовным (таким же адекватом идеальности в виртуальном мире человека). А потому ряд европейских проповедников ньюджеризма и близких к нему мистик считают вправе применять к внутреннему человеческому миру показания рационалистического обозрения. Как правило, такие попытки заканчиваются неудачно и приводят лишь к искажению первородных начал (Ральф Эмерсон, Елена Блаватская) или пустому морализму.
       Таким образом, сектор учения "Нью Эйдж", хотя и относится к идеалистической области экологии, но практически не содержит оснований и средств для избавления от экологической коросты человечества, и нет здесь шансов на создание вожделенной "глубинной экологии". К тому же вся идеалистическая машина эйджеризма нацелена на достижение материалистических целей: "преодолеть неполноценность рационального мышления и поможет эффективно управлять материальным миром". Однако же бесспорно, что до тех пор, пока в целеположенной установке значится намерение "управлять миром", избежать столкновения человека с природой не удастся. К тому же ясно, что ньюджеризм суть иносказание концепции человека члена человечества, и сентенции "всё есть Бог и Бог есть всё", "Бог и природа - это одно", "каждый человек есть Бог" - молитвы и мелодии европейского учения о человеке, что выкладывает на поверхность критерии религии человечества и человекобожия, дающие предпосылки и идейные условия экологического кризиса человечества.
       Но моменты религии человечества и проповедь человекобожия в совокупности составляют духовные основания, против которых решительно выступает русская концепция человека как культа личности. Действительно, экологическая тематика, рассмотренная в проекции культа личности, приобретает совершенно иной когнитивный облик и другую силлогическую структуру. Эту последнюю в русском свете преподносит один из лидеров русского духовного воззрения Н.О.Лосский. В "Русский персонализм и экология". (http://www.referatcity.ru/ekologicheskoe_pravo/russkii) сказано: "Исследуя логику современной антихристианской тенденции в экологии, обозревая обширные пространства завоеванной ею территории в философии, всматриваясь в нее, можно предположить, что она движется к следующему основному сущностному выводу. Библия - это завет эгоистически влюбленного в человека Бога, который противопоставил человеку весь остальной мир и отдал его ему во власть. Весь сказочный мир сотворенной природы с ее райскими рощами и тихими реками, с ее "литургией трав, поющих птиц и деревьев". Он отдал во власть Своему "избранному", Своему "любимому творению", отдал на потребу ненасытным аппетитам человека ("человек - потребитель Вселенной"). Божественный любимец поставил весь мир на грань экологической катастрофы, на грань его полного и бессмысленного уничтожения. Почему Бог заключил этот гибельный завет с человеком? Почему Он не усмотрел в человеке эгоизма глобального уровня, огромной разрушительной силы? Взгляд Бога не проницателен? Его взгляд ограничен эгоистической неразумной влюбленностью в свое "последнее творение"? Бог эгоистичен? Бог неразумен? Бог сделал неверный выбор? Умирающий мир не заслужил чудовищной ошибки Бога. Таким образом, экологический кризис переводит драму взаимоотношений Бога, человека и мира на новый уровень. Перед лицом гибнущей оскверненной природы, перед лицом обезображенной земли сам акт ее божественного творения представляется нелепым, лишенным смысла. Создать прекрасный мир природы и отдать его на поругание ничтожному и потому высокомерному существу - человеку? Зачем? Какой смысл в этом случае приобретает акт творения мира? Что это - акт божественной безжалостной забавы или эксперимент холодного любопытствующего экспериментатора? Каким бы ни был ответ, современный эколог хочет сказать Богу Великого Завета: "Ступай и не приходи более"".
       "Человек как существо свободное, пишет Лосский, "может вступить на путь враждебного или равнодушного к другим существам обособления от них, но он же может свободно обнять своею любовью весь мир и тогда осуществится абсолютное божественное добро, ради возможности которого и сотворен мир Богом". Первая тенденция антропоцентрична, вторая - персоналистична. Антропоцентризм противопоставляет человека миру, природе, обществу. Он зародился в философии софистов. Основной принцип его сформулирован Протагором: "Человек есть мера всех вещей". Антропоцентризм ставит человека в центр вселенной, на место Бога, что порождает нравственный релятивизм и понижает систему ценностей человека до уровня потребительских и гедонистических. Тенденция современного общественного развития антропоцентрична. В этой тенденции, пишет Лосский, Достоевский усматривал основную причину зла, исказившего жизнь человека. Люди "неестественно отделились один от другого". "Проблема замкнутой в себе личности, проблема отъединения, ощущаемого в глубине сознания грехом и приводящего, в конечном счете, к катастрофе", - центральная проблема творчества Достоевского. Итак, антропоцентрическая устремленность порождает "отъединенность" - "основную форму зла". Она создает и воспроизводит социальную атмосферу отчуждения и обезличивания. Противопоставляя человека природе, она строит антиэкологическую идеологию господства над природой, порабощает природу гедонисту и потребителю, порождает экологический кризис. Персонализм противоположен антропоцентризму. Вместо отпавшего от Бога индивидуалиста, персонализм сосредоточен на Личности, то есть на человеке как образе и подобии Божьем. Человек перед Богом - основная тема персонализма".
       Итак, русское духовное постижение устами Лосского выводит первопричину экологического бедствия в "антропоцентрической устремлённости" человеческого сознания к господству над природой, и тем самым к появлению "антиэкологической идеологии". Здесь обнажается очень важный методологический пункт русской духовной доктрины по части экологического явления. В философии Н.О.Лосского атрибут "антропоцентризм" определён в негативном качестве как "основное зло" во взаимодействии человека и природы. Тогда как в своих раздумьях Н.А.Бердяев придаёт "антропоцентрическому чувству", которое человек приобрёл, покинув языческий мир, самое действенное свойство в истории человека. И здесь нет ноуменального противоречия или когнитивного противопоказания, - наличествует лишь терминологическое разногласие: одним термином были названы качественно различные параметры. Нужно знать, что русская духовная философия была разгромлена большевистской властью ещё до акта становления, в момент её качественного созревания, а потому подобные терминологические неурядицы неизбежны и простительны. Требуется только понимать, что Бердяев вывел экологическое лицо главной действующей особы русской философии - аргумент Я (личности), которое появилось после освобождения от языческого гнёта, а Лосский имел в виду свойство того же аргумента Я, которое проявляет себя в хищнической эксплуатации природы, и которое я называю "эгоистическим индексом".
       Этот пример терминологической несостыковки лишь один из многих, свидетельствующих о процессе бурного развития русского духовного ощущения мира, о неустоявшемся характере колоссальных духовных ценностей, скрытых в недрах русского сознания, и о неисчерпаемом творческом потенциале гениальных творцов. Разгром русской духовной школы (1922 год, эпизод "философских пароходов") был настолько тяжёлым ударом, что до настоящего времени русской философии отказывают в наличии собственных ценностей и своей линии развития, - так, современный философ, лидирующий в российском обществе мудролюбов, Арсений Гулыга заявил, ничтоже сумняшеся: "До сих пор широко бытует представление о том, что в конце прошлого - начале нынешнего века (XIX - XX в.в. - Г.Г.) в культурной жизни России царил сплошной декаданс, упадок мысли и нравственности. Декаданс был, но возник и своеобразный философско-религиозный ренессанс, вышедший за рамки страны и всколыхнувший духовную жизнь Европы, определивший поворот западной мысли в сторону человека. Корни таких философских направлений, как феноменология, экзистенциализм, персонализм,- в России. Здесь был услышан великий вопрос Канта: "Что такое человек?" Русские попытки ответа на него эхом прозвучали на Западе, а затем снова пришли к нам как откровения просвещенных европейцев". Эта компиляция "просвещённых европейцев" в русских условиях суть распространённая позиция, особенно в экологической литературе.
       Поскольку истинный смысл идеалистической части экологии раскрывается в сфере русской философской доктрины, и, в частности, концепции культа личности, то сущность последней должна быть показана в форме философского обоснования идеалистической экологии - адеквата гегелевской "Философии природы" в материалистической экологии. Русская философия здесь рассматривается на практике и опыте великого русского философа Н.А.Бердяева, взятого в талантливой аннотации О.Д.Волкогоновой, являющейся, на мой взгляд, самой сильной из последних компиляций бердяевского творчества в целом (О.Д.Волкогонова: "Н.Бердяев. Интеллектуальная биография"
       http://anthropology.rchgi.spb.ru/berdyaev/berd_i2.htm)
       Credo творчества Бердяева, как и всего русского духовного гнозиса, естественно, состоит в представлении культа индивидуальной личности. Понимание Бердяевым этой фундаментальной русской философской максимы, в корне сметающего все упражнения в современных социальной экологии и экологии человека, Волкогонова проаннотировала следующим образом: "Конечным назначением человека является его духовное развитие, а не выполнение социальных функций, поэтому существует граница власти общества над личностью: личность должна руководствоваться собственными духовными интересами, а не интересами класса, нации, государства, общества. В иерархии ценностей социальное никогда не может стоять выше духовного, а духовность у Бердяева всегда однозначно связана с личностью, - значит, личность выше общества. В "Самопознании" философ так выразил свое кредо: "Восстание против власти "общего", которое есть порождение объективации, мне представляется праведным, святым, глубоко христианским восстанием. Христианство есть персонализм. С этим связана главная духовная борьба моей жизни. Я представитель личности, восставшей против власти объективированного "общего". В этом пафос моей жизни". Таким образом, личность у Бердяева имеет безусловный приоритет перед обществом, хотя и невозможна без него: "Поклонение "обществу", как верховной ценности и цели, есть самая отвратительная форма идолопоклонства. Общество существует для человека, а не человек для общества". Личность неисчерпаема, поэтому она всегда не только реальность, но и "задание, идеал человека", его регулятивная идея".
       С этих позиций Бердяев глубоко осознал роль машинного фактора в жизни, как всего человечества, так и индивидуального человека, и выступил первооткрывателем истинного образа современной техносферы. В изложении Волкогоновой радикализм Бердяева передан исчерпывающе полно: "С одной стороны, Бердяев не отрицал того, что техника - результат человеческого творчества, неоспоримое доказательство человеческого богоподобия, способности создавать, творить новое. С другой, - поклонение технике, свойственное современному миру, восхищение ее мощью делают из человека не ее господина, а ее раба. Человек не мыслит себя без техники, приспосабливает свои желания, действия, цели к техническим возможностям, меняет себя в угоду техническому развитию. Техника начинает рассматриваться как нечто самоценное, человек же - как средство технического прогресса. Так переворачиваются первоначальные отношения человека и созданной им техники, из ее господина он превращается в зависимое от нее существо...Техника начинает занимать не подобающее ей решающее место в человеческом существовании. По мере распространения технической цивилизации человек меняется, становится придатком машины, зависимым от нее. Бердяев предостерегал, что это может изменить саму человеческую сущность, сорвать осуществление "Божьего замысла о человеке". Самый страшный исход возможен тогда, когда в результате господства техники начнется инволюция человека: вместо его восхождения к Богу будет осуществляться его нисхождение к материи, и человек превратится лишь в усовершенствованную машину. Таким образом, безграничная умственная свобода, которую принес человечеству Ренессанс (в том числе, и свободу религиозных убеждений), начала истощаться, исчерпывать себя, а ее результаты лишь порабощали человека. Зародившаяся в эпоху Возрождения ложная механическая цивилизация сделала человека вместо образа и подобия Божия образом и подобием бездушной машины".
       Но самое важное извлечение Волкогоновой из мудрости Бердяева заключено в опосредовании отрицания русским философом рационалистического мышления в целом. Этим Бердяев выразил диагностическую черту русского духовного постижения, как самобытного философского учения. Волкогонова пишет: "Человек в своей самореализации должен вести непрекращающуюся борьбу с порабощающим его объективированным миром, подчиняющимся закону, "порядку". Личность всегда есть исключение из цепи закономерностей, и утверждает она себя избранием свободы, "переделкой" мира. Существование личности с ее уникальной судьбой, волей, бесконечными стремлениями есть парадокс в объективированном мире природы. Поэтому познание личности не может быть познанием рациональным, "это познание страстное и для него раскрывается не объект, а субъект". Рационализм для Бердяева - иллюзия сознания, порожденная социальным приспособлением. Таким образом, и Бердяев, и Шестов осуществляли экзистенциалистскую критику рационализма; они противополагали рациональное познание свободе, которая, в свою очередь, интерпретировалась ими как главное свойство, атрибут личности. Разумные истины закрепощают человека, надевают смирительную рубашку на его волю, страсти, индивидуальность. Действительно, рационализм ориентирован (и в этом трудно спорить с Бердяевым) на "нормального" познающего субъекта, "изгнавшего" из себя страсти, эмоции, симпатии и антипатии, бессознательные мотивы. Познание всегда стремится к всеобщности и необходимости. Поэтому рациональное познание не может помочь человеку сохранить свободу. Единственным проявлением человеческой свободы остается творчество. Оно не может быть навязанным извне, подчиненным необходимости и "чуждому миру объектов". Именно в творчестве человек осуществляет прорыв из царства необходимости в царство свободы, проявляет свою духовную сущность, доказывает, что он - образ и подобие Божие (ведь и Бог - Творец)".
       Это значит, что процессуальная система идеалистической экологии не приемлет схему рационального природопользования в принципе. Такой когнитивный оборот составляет самое значительное уникальное достижение идеалистической экологии. Все принимаемые модели безотходной технологии, оптимизации, гармонизации и прочих организаций, ожидаемых в условиях материалистической экологии, не только не содержат в себе каких-либо предпосылок будущего разрешения кризиса, но и сами по себе, по своей природе, являются рационалистическими химерами.
       Идеалистическая сфера, как таковая, как производное индивидуальной личности, непостижима для рационалистической теории познания, - таково резюме русской философии, которую предусматривается положить в основу теории познания идеалистической экологии. В качестве же общего заключения спонтанно вытекает, что продуктивные зёрна грядущего миропорядка посеяны в идеалистической сфере, как и, соответственно, положительное исцеление от экологического бедствия человечества. И осуществлено оное должно быть не за счёт рационального природопользования, а с помощью средств ему противных. Эта апория и ставится первейшей задачей для идеалистической экологии: каков динамический принцип этого человеческого ойкоса или хозяйства, имеющее себя результативным итогом взаимодействия человека и природы?
       В силу всего сказанного не должно удивлять, что основная доля потенции ответа на это вопрошание предусматривается в русской философии, разрешающая способность которой доверительно включает в себя намёк на когнитивную гарантию решения. Этот намёк принадлежит великому русскому философу отцу С.Н.Булгакову, который создал радикальное новшество в мировой философской мысли - философию хозяйства, ставшую в плане ведущейся беседы философией человеческого ойкоса. Его монография "Философия хозяйства" исполняет ту же хрестоматийную роль для идеалистической экологии, что "Философия природы" Г.Гегеля для материалистической экологии.
       Однако реальная ситуация вынуждает к весьма внушительным коррективам: дело в том, что "Философия хозяйства" отнюдь не является ординарной персональной логией либо тематической теорией, а представляет собой полновесную философскую систему высшего класса с присущими абстрактно-отвлечёнными особенностями. Содержательно-познавательный кругозор труда С.Н.Булгакова выходит далеко за понятийные пределы экологии, как таковой: как философско-критический трактат, он включает в себя, с одной стороны, проблемы общей теории науки и мотивацию философской теории хозяйства, а с другой стороны, раскрывается в самые сокровенные глубины русской постигающей мысли - учения Всеединства, Богочеловечества и Святой Софии. К тому же сам трактат мало изучен и в современной литературе вообще не появляется; эта работа есть реализация только одной части задуманного философом, её онтологией, а проблема "оправдания хозяйства" осталась невыполненной. Но и без этого, являясь самостоятельным творением, "Философия хозяйства" составила явление русской философской мысли.
       У отца Сергия нет термина "экология", но бытует очень близкий по смыслу титул "экономизм", но и они далеко не идентичны. Богатейшее смысловое и гениальное идейное содержание постижений отца Сергия, несомненно, имеет отражение в качественной сущности экологического процесса, как в историческом, так и функциональном планах. Но широчайший, глубочайший и всесторонний авторский охват предмета изучения, его проблематики и поля его предикации, глушит в себе специфические экологические особенности, и даёт возможность их выражения лишь через аналоговые средства и сопоставительные приёмы. Основным предметом выдающегося исследования о.С.Н.Булгакова служит "жизнь". Философ постигает: "Жизнь первее и непосредственнее всякой философской рефлексии о ней или её саморефлексия. Жизнь неопределима до конца, хотя и бесконечно определяема, она даёт содержание нашим суждениям, но сама никогда ими не исчерпывается. Она наполняет все изгибы нашего существования, а в частности, и мышления, она - материнское лоно, неисследуемый источник, неизмеримая глубина. Она - всё, но вместе и ничто, ибо не может приурочиваться к какому-либо что и им исчерпываться. Она вневременна и внепространственна, ибо хотя и выражается в пространственных и временных явлениях, но никогда не исчерпывается в них, а их собой обосновывает. Не жизнь существует в пространстве и времени, но пространственность и временность суть формы проявления жизни. Жизнь не может быть сведена ни к чему простейшему себя, хотя сама она излилась из Источника жизни, Бога живых, но не мёртвых. Она есть то первоначало, в которое упирается как в свой предел философствующее самосознание. Она не может быть выведена ни из каких причин и в этом смысле чудесна, она есть свобода, царящая над необходимостью". При этом о.Сергий всячески выпячивает свою верность русской философской святыне - культу личности: "...вообще личность неизмеримо глубже и шире своего сознания в каждый данный момент" и ещё: "Каждая человеческая личность потенциально носит в себе всю вселенную..." (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1993, с.с.59-60, 67-68, 147).
       Самое существенное в этой катавасии мыслей и идей состоит в том, что сам мыслитель прозревает сущностный образ "жизни" в экологическом разрезе. Он утверждает: "Жизнь есть процесс, прежде всего, хозяйственный, такова аксиома этого современного экономизма, получившая самое крайнее и даже заносчивое выражение в экономическом материализме". Именно для познания жизни в жизнь явилась новая оригинальная поросль постигающей мысли - "философия хозяйства". "Таким образом, - заявляет философ, - философия хозяйства в своём развитии включает основные проблемы философского сознания, но в центре её стоит антропология - учение о человеке в природе. На её фронтоне написано то самое изречение дельфийского оракула, к которому не может не прислушаться всякое серьёзное и искреннее философствование - познай самого себя, познай себя в мире и в себе, познай вселенную", Автор здесь оговорился: антропология есть учение о происхождении, функциональном строении и развитии человека, но никак не о человеке в природе, но оговорка весьма знаменательна, ибо о.Сергий придал антропологии чисто экологический оттенок. Упоминание об антропософском девизе "познай самого себя" в сочинении Булгакова наличествует только один раз, но сам по себе этот факт также знаменателен и очень симптоматичен, ибо напоминает о мудрости человека в связи с экологией.
       Но отнюдь не оговорками и мимолётными упоминаниями значится у автора "Философии хозяйства" познавательная функция философии, - это исходная аксиома и выводная теорема философской системы о.С.Н.Булгакова и он называет её "центральным нервом философской системы". Мало найдётся дисциплин, где философия в качестве теории познания была бы внедрена с такой силой, как в "Философии хозяйства", которая в этом отношении явлена блистательным стереотипом. О.Сергий постигает: "В нашей постановке проблемы намеренно обнажён этот центральный нерв философской системы. Для многих из современных представителей философии уже само это соединение понятий - философия хозяйство - представляет собой нечто неприемлемое или шокирующее, и не только по непривычности данного словосочетания, но прежде всего потому, что философия здесь определённо и откровенно придаётся частный предикат, между тем, как для них совсем не может быть философии чего-нибудь, а возможна только философия вообще, самодовлеющая, "чистая"... Философствуют всегда о чём-нибудь, имея это нечто пред собой как непосредственную и не подлежащую уже установлению данность, или, употребляя распространённое выражение, философия всегда ориентируется на чём-либо, вне неё данном и для неё "преднаходимом" (С.Н.Булгаков "Сочинение в двух томах. Том 1", 1993, с.с. 54, 305, 58-59).
       Эмпирической опорой "Философии хозяйства" является та реальная действительность, которую я называю экономическим бытием - основой современного человечества, а о.Сергий - "экономическим материализмом".По праву аналогии экономический материализм может быть уподоблен материалистической экологии, включая материально-математические построения воинствующего материализма периода НТР - сферы торжества законов точных наук. Познавательный вердикт о.Сергия (оценка со стороны "Философии хозяйства") технологических конструкций материалистической экологии, поставленных в аналогию с экономическим материализмом Булгакова, соответствует общему отношению к ним, как генераторам экологического катаклизма. Философ пишет: "К подобным построениям должен быть применён прагматический критерий со всей беспощадностью: при всей стройности, логической последовательности, может быть, даже и остроумии этих построений, они бесполезны, ибо не имеют ориентирующей ценности, а потому должны быть признаны научными заблуждениями" (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1993, с.189).
       Но оказалось принципиально важным, что общая характеристика экономического материализма в "Философии хозяйства" по объёму когнитивно превосходит негативное суждение материалистической экологии, и отвержение фетишизации материализма в экологии не является достаточным в булгаковской рефлексии экономического материализма, хотя порицание воинствующего материализма взыскуется о.Сергием. У Булгакова сказано: "В известном смысле экономический материализм даже и неуничтожим, настолько в нём находит выражение некоторая непосредственная данность переживаний или историческое самочувствие, ищущее для себя теоретического выражения в научной или философской доктрине. Эта последняя может быть крайне неудачна по своему выполнению, но настроение, её создавшее, этим не устраняется. Та особая и неотразимая жизненная правда, что приоткрылась и истинно почувствовалась с такой серьёзной и горькой искренностью нашей современностью, делает экономический материализм в известном смысле неопровержимым. Он не может быть просто отвергнут и опровергнут, как любая научная теория. Он должен быть понят и истолкован - не только в своих явных заблуждениях и слабых сторонах, но и в том вещем содержании, которое чрез него просвечивает. Он должен быть не отвергнут, но внутренне превзойдён, разъяснён в своей ограниченности как философское "отвлечённое начало", в котором одна сторона истины выдаётся за всю истину".
       Итак, ноуменальная полнота и динамический режим системы экономического материализма, функционирующие в регламенте "Философии хозяйства", оказались втянуты глубокомыслием о.Сергия в водоворот совершенно необычной нормы мыслепостроения. Особенность мышления выражена в том, что ошибочные и порочные умственные упражнения не отвергаются напрочь, как положено при традиционной методике, и не выстраиваются уклады, исключающие повторения и получения нерациональных и нежелательных силлогических пассажей, а должны быть "поняты и истолкованы, "внутренне превзойдены" и "разъяснены", тобто не исключены, а пережиты. В итоге утверждается порядок, при котором любая ошибка есть источник информации, а каждое напряжение любой извилины человеческого мозга суть ценность. Ex toto (целиком) это значит, что в гносеологическом аспекте системы "Философия хозяйства" о.Сергий репрезентует особую манеру мышления, которая должна войти в основу философского мировоззрения. Стало быть, формируется некое новое, необычное, аномальное средство, способное раскрыть суть "хозяйства", взятого как тотальное противоречие, парадокс и целеположенность экзистенциальной интеллигенции человека и природы в совокупном явлении (аксиома, из которой о.Сергий создал субстрат философской системы: "Путём хозяйства природа опознаёт себя в человеке"), - короче, определить nervus vivendi (движущая сила) новой гоменоидной дисциплины - философии хозяйства.
       Новшество, однако, тут ощущается не в том, что изобретена новая флексия постигающей мысли, антиподальная прежней, старой, а в том, что эта прежняя взята вовнутрь новой, которая высказывается не как сокрушающий антипод, а как стадия созревания. Основы такой логики, породившей теорию познания "Философии хозяйства", о.Сергий извлекает из истории философии. Философ повествует: "В истории философии ясно обозначились два взаимно противоположных направления... Одно из них считает исчерпывающим началом бытия логическое, бытие для него есть саморазвивающаяся мысль, мыслящая саму себя, порождающая саму себя и замыкающаяся в философской системе; это - интеллектуализм. Второе же направление выявляет другую сторону дилеммы и провозглашает приоритет алогичного над логическим, инстинкта над разумом, бессознательного над сознательным; это - антиинтеллектуализм, алогизм, доведенный до антилогизма".
       Если обратиться вновь к аналогии, то дуализм о.Сергия должен уподобиться принятому тут разделению на материалистическую экологию и идеалистическую экологию. В несостоятельности этой аналогии явится впечатляющий пафос радикализма о.С.Н.Булгакова. Идеалистическая схема экологии (какая коррелируется с "алогическим антиинтеллектуализмом" Булгакова), выделенная по традиционным классификационным канонам, необходимо должна отвергнуть, что уже говорилось, сам принцип рационального природопользования, как ведущее средство в противостоящем антиподе - материалистической экологии. О.Сергий также считает, что "Жизнь шире и глубже рационального сознания, и само это сознание имеет свою историю...". Однако этим отрицанием не определяется сам метод познания в философии хозяйства. Тут явлено великое открытие русского философа, доведшего идею о необычном характере мыслепостроения до идеологии, до новой схемы мировоззрения, о котором Булгаков полно рассказал: "Если ограничиться лишь коррективом к извращениям притязательного схоластического рационализма, то отсюда ещё не получится антиинтеллектуализма, который и состоит именно в разрыве необходимой, изначальной и идеальной связи логического и алогического и погружает светоч разума в тёмную стихию алогического. Этим он фактически произносит приговор над самим собой как над философским учением. В нём дорого лишь основное его построение, бунт против мертвящего рационализма, но "одним бунтом жить нельзя" (Достоевский) и в философии, ибо и здесь бунтарство есть то же рабство, только наоборот, духовный плен в тисках рационализма, а вовсе не преодоление его. Итак, жизнь есть конкретное, неразложимое единство логического и алогического, только из этого положения становится понятным факт знания - и философии, и науки, и даже в нашем самосознании мы находим этот же самый живой синтез логического и алогического. Жизнь не антилогична, не чужда логосу, логос есть связь вещей, необходимо имеющая транссубъективное или объективное значение, - вот аксиома, которая всё время предполагается мышлением, лежит в основе нашего логического самосознания" (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1993, с.с.61-62,67,68).
       Итак, "синтез логического и алогичного", согласно булгаковской модели философии хозяйства, составляет субстрат идеалистического образа, как такового. В традиционной экологии вся эпопея пришла к всеобщему глобальному кризису исключительно по причине монополизма материалистического метода, а в идеалистической сфере, основанной на синтезе логического и алогического, рационального и иррационального, антиподального и родственного, таятся настоящие ключи разрешения современного экологического кризиса, и русский философ смело извлекает свой "золотой ключик".
       Гностическое своеобразие своей философской системы о.Сергий обозначает через генеральную проблему философии хозяйства, которой он придаёт чисто экологическую природу: "человек в природе и природа в человеке". Здесь явственно сказывается радикальная новизна мысли: если первая часть формулы о.Сергия, человек в природе, традиционно превалирует в экологии, исходя и входя в порабощение природы (материалистическая экология), то вторая часть, природа в человеке, никогда не была проблемой, проходя мимо аналитического интереса, и тем более никогда не стояла в сочетании с первой, но всегда была в противоборстве с ней и подавляла её, не давая ей право на самостоятельное существование. Формулой "человек в природе и природа в человеке" Булгаков сделал немаловажное открытие чисто философского плана: он объективировал кардинальную дилемму философии - соотношение Я и не-Я, придав ей форму органической связи. Их единство, являя собой мир как хозяйство, по сути дела, и есть идеалистическая экология. Следовательно, философия хозяйство включает в себя и материалистическую экологию, однако философски углублённую, на фоне которой академический материалистический образ кажется примитивным и элементарным созерцанием. "Таким образом, - подытоживает Булгаков, - содержание хозяйственного акта можно определить в этом смысле как слияние или частичное отожествление механизма природы с человеческой телеологией, превращение механизма причин в механизм целей, в целе-механизм, это и называется покорением природы".
       Итак, истинная идеалистическая экология, опосредованная в философски омытом гениальным творцом гнозисе, не только включает в себя материалистическую разновидность, как эмпирически необходимую дидактику хозяйственного процесса, но и облагораживает этот слагаемый элемент, очищая его от хищнических деструктивно-разрушительных тенденций воинствующего материализма, превращая акт "покорение" в акцию "взаимообмена". В таком плане о.Сергий постигает: "Хозяйство есть творческая деятельность человека над природой; обладая силами природы, он творит из них, что хочет. Он создаёт как бы свой новый мир, новые блага, новые знания, новые чувства, новую красоту, - он творит культуру, как гласит распространённая формула наших дней. Рядом с миром "естественным" созидается мир искусственный, творения человека, и этот мир новых сил и новых ценностей увеличивается от поколения к поколению..". На финише своей эпопеи духа отец Булгаков заключил: "В хозяйстве творится культура, вся она имеет хозяйственную подоснову..." (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1993, с.с. 90,155,304).
       "Культура" - ключевое слово постигающих усилий о.Сергия, равно как высшее достижение его творческой интуиции. "Культура" в представлении Булгакова особенна именно своей интуитивной природой, и она есть плод экстатического вдохновения мыслителя, а потому не имеет в его сочинении традиционной дефиниции. Культура у Булгакова - экстракт культа личности, имеющий обобщённо понятийное, но не конкретно смысловое, содержание, но, главное, культура у Булгакова - ощущение экологического бытия: положение человека в природе и природы в человеке. Философ передаёт свои интуитивные впечатления: "Культура, т.е. трудом или хозяйственно вызываемый или реализуемый рост жизни, предполагает природу (в смысле её некультурного или, точнее, вне и до-культурного, до-хозяйственного состояния) как свою основу. Природа без труда, без трудовой культуры не может выявить всех своих сил, по крайней мере, в человеке, выйти из полудремотного существования, но, с другой стороны, и культура не имеет иных творческих сил, заложенных в природе".
       Тем не менее, Булгаков, как подлинный мыслитель, не мог допустить, чтобы стержневое понятие, выполняющее в системе опорную функцию, имело только интуитивное, абстрактно-отвлечённое, умозрительное выражение, а его смысл не обладал бы понятным рациональным видом. И о.Сергий выводит для культуры собственного носителя, нисколько не смущаясь противоречием, которое наличествует между всеобщей интуицией внутренней сущности культуры и конкретно конечной формой индивидуального носителя. О.Сергий представляет: "Хозяйство есть знание в действии, в знание есть хозяйство в идее. Синтезирующая функция, которая соединяет отдельные акты хозяйства в хозяйство, отдельные акты знания в науку, отдельные деяния человеческих индивидов в историю, в своей основе одна и та же. Как процесс динамический, и хозяйство, и знание, и история предлагают единство трансцендентального субъекта. Мы подчёркиваем, что это не разные субъекты, но один: трансцендентальный субъект и знания, и хозяйства, и истории есть, очевидно, тот же самый субъект, который обосновывает эти процессы и их объективирует, превращая субъективное в транссубъективное, синтезируя раздробленность, дискурсивность хозяйства, знания, истории в некоторое живое единство. Что же можно высказать об этом субъекте?" (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1993, с.с.88,144)
       О.Сергий высказал здесь оригинальное и поразительное мнение, что трансцендентальный субъект, будучи, носителем культуры, одновременно превращает культуру в производительную силу. Именно такой смысл таит в себе культура, выступая как "знание в действии", и представляя себя как "синтезирующая функция", а также "превращает субъективное в транссубъективное".Однако дальше этого непосредственного вывода суждение о.Сергия не углубляется, ибо оно ничего не даёт для общего познания хозяйства, и мнение о культуре, как производительной силе, стерильно в общепознавательном ракурсе хозяйства. Но всё резко и кардинально меняется, когда на сцену является ноосфера академика В.И.Вернадского и приводит к, казалось бы, артефакту: первые родовые схватки учения Вернадского (которое будет темой следующего раздела), - самого значительного гнозиса естествознания XX века, - появились в лоне русской духовной доктрины.
       И тем не мене, не акцентируя внимания на производительной функции культуры, о.Сергий расширяет когнитивную область именно этой истины. Булгаков начинает с вопрошания: "Итак, каков же источник человеческого творчества в хозяйстве, в культуре, в науке, да и в искусстве, в чём вообще его тайна?" и отвечает: "Творчество требует для своего существования двух условий: наличности, во-первых, замысла, свободы изволения, и, во-вторых, мощи, свободы исполнения". Первое условие, судя по упражнениям о.Сергия, воплощается в обоснование положения о трансцендентальном субъекте как носителе культуры в хозяйстве. Трансцендентальный субъект Булгакова, будучи реальным лидером идеалистической идеологии, по крайней мере, функционально адекватизируется с фаустовским человеком в материалистическом классе экологии. И это знаменательно: если фаустовский человек материалистической экологии несёт человечеству глобальный кризис, то трансцендентальный субъект из идеалистической экологии потенциален в отношении избавления от этой беды. Однако о.Сергий утверждает, что главный смысл здесь состоит вовсе не в "гносеологическом формализме, сводящего Я к функции единства трансцендентального сознания", а в совершенно других аспектах, исходящих из второго условия творчества.
       О.Сергий, осмысляя сущность трансцендентального субъекта, называет его по-разному, ибо он содержит в себе единство разных смыслов, - и "мировым хозяином", и "демиургом", и "Мировой Душой". Но в конечном виде эти смыслы сливаются в один образ глобального (тотального) коллективизма - человечество. Булгаков утверждает: "Человек, будучи частью природы, до некоторой степени её продуктом, носит в сознании своём образ идеального всеединства, в нём потенциально заложено самосознание всей природы. В этом самосознании в нём непосредственно проявляется Мировая Душа, идеальный центр мира, и в этом смысле, как мы уже говорили, природа человекообразна". Эта коллегиальность и "идеальное всеединство", однако, в корне отличны от представлений традиционного коллективизма и того человечества, что затмило собой христианского Бога - источника человекобожия - и на слитной базе которого возросло европейское учение о человеке как члене человечества. Тут из уст Булгакова раздаются основы и начала сокровенно русского учения о Всеединстве, где взыскуется лозунг Иисуса Христа "во-едино", о которых я не имею возможности говорить здесь.
       Здесь же, в демаркационной зоне, разделяющей эти два типа человечества, сосредоточен главный пафос творческого постижения о.С.Н.Булгакова - воодушевление Святой Софией (Сноска. Святая София есть наиболее таинственный атрибут, присущий только русскому духотворчеству. В русской философии нет крупных творцов, обладающих собственными философскими системами, кто не говорил бы о Св.Софии, но ясности это не добавляло. А что ни на есть горячим адептом Св.Софии выступал о.Сергий. Потому следует прислушаться к его словам: "София имеет много аспектов, из которых мы останавливаем внимание лишь на одном, именно космическом. Это очень важно иметь в виду для того, чтобы не впасть в самое грубое недоразумение и не принять космического аспекта Софии за единственный. Но ввиду того, что нас здесь интересует только проблема хозяйства и выяснение софийной её основы, мы считаем себя вправе не останавливаться на вопросе о Софии в её многогранных аспектах").
       Св.София не есть ни объект, ни субъект, а исключительно только духовное состояние, нечто подобное духовному климату хозяйства. Но о.Сергий применил другой сравнительный образ: "Поэтому и трансцендентальный субъект хозяйство в его эмпирическом выражении, т.е. историческое человечество, а в нём и каждая личность, онтологически причастны Софии, и над дольним миром реет горняя София, просвечивая в нём, как разум, как красота, как ...хозяйство и культура. Между миром как космосом и миром эмпирическим, между человечеством и Софией, существует живое общение, которое можно уподобить питанию растения из его корней" (С.Н.Булгаков "Сочинения в двух томах. Том 1", 1003, с.с. 156,147,165,158).
       Итак, творчество в хозяйственном цикле метафизически обосновывается, как указывает С.Н.Булгаков, реальной причастностью человека к Божественной Софии, чем и вызывается природа идеалистического состояния. В этом состоит главная гносеологическая особенность хозяйственной деятельности, и о.Сергий приходит к своему конечному заключению: "Итак, хозяйство софийно в своём метафизическом состоянии". Отсюда напрямую раскрывается дверь в некоторое особое состояние, которое названо ноосферой. Особенность ноосферы интуитивно ощущают даже самые догматизированные исследователи, но её объяснить рационально-логическим способом не умеют, как не умеют понять интуицию академика В.И.Вернадского.
       Подлинная сущность ноосферы, таким образом, проявляется через Св.Софию и в Св.Софии, но грубейшей ошибкой будет считать, что ноосфера создана Софией, - правильно сказать на булгаковском языке, что ноосфера софийна. Такова первая примечательная черта ноосферы, а вторая состоит в том, что ноосфера суть сфера культуры. Здесь нет никакого противоречия с классическим определением Вернадского, что ноосфера суть сфера разума, ибо культура и разум есть разные имена одной и той же сути - человеческого творчества. И, наконец, заявляется третья особенность ноосферы, какую требуется считать важнейшим достижением о.Сергия, хотя его изобретение не было поименовано самим творцом: ноосфера есть общество, где производительной силой выступает культура.
       Следовательно, ноосфера должна восприниматься как первый реальный шаг по пути избавления от экологического дурмана, куда человечество было вовлечено ортодоксально-воинствующим мировоззрением. Эту освободительную миссию ноосфера осуществляет вовсе не благодаря свержению абсолютизма законов точных наук и не путём перехода на другую систему научных координат, а исключительно посредством использования наук, исповедующих софийность знания. Именно такая модель была создана в системе Вернадского, где главным действующим лицом принят Homo sapiens faber (человек разумный творческий).
      
        -- СИСТЕМА ВЕРНАДСКОГО
       Гением должно почитать то аномальное существо, которое не поддаётся полному познанию, - гению нельзя быть понятым до конца, и большая беда, когда гений становится ненужным, а несчастны те народы, которые ищут усладу не в гениях, а в героях. Вернадский относится к числу тех творцов, которых нельзя понять полностью и которые являются вечными источниками мудрости. Замечательны слова дочери В.И.Вернадского - Н.В.Вернадской-Толль: "Я думаю, что надо смириться с тем, что образ отца изменится, как будет проходить время. Он не будет тем, чем был для нас, но будет таким, каким он нужен людям. Много будет неправды о нём, но правда будет в душе тех, кто будет о нём думать. Может быть, это и хорошо!".
       Один из самых горячих современных почитателей науки В.И.Вернадского - академик Б.С.Соколов вывел удачное эмоциональное наблюдение по этому поводу: "Удивительно, как стремительно возрастает в современном мире, в борьбе идей значение достижений Владимира Ивановича Вернадского. Удивительно потому, что, высказанные и опубликованные в своё время, они остались почти непонятыми, намного обогнав уровень эпохи и тогдашнего понимания предсказательной силы науки. Его идеи казались тогда оригинальными отвлечённостями большого учёного, свернувшего с классического пути науки в некое философствование, или просто-напросто образными, крылатыми выражениями, более свойственными литературе, чем научным трудам. И вот через полвека мы с удивлением для себя открываем его идеи и обнаруживаем их поразительную современность, точность и непреложность. Мы дошли до того места в развитии нашего знания, где уже побывал мудрец и оставил нам проникновенные знаки движений своего великого ума" (Б.С.Соколов "Предсказательная сила идей", (http://russianway.rchgi.spb.ru/vernad.html)
       Однако причиной непонимания духовных ценностей и объёма постижений Вернадского являлось не только самое качество создаваемых Вернадским знаний так сказать, внутренний стимул. Ещё более активным источником невосприятия, доходящего до противоизъятия, научного достоинства производимых Вернадским шедевров мысли служит внешний фактор идеологического порядка или партийно-политический стимулятор. Уже говорилось, что академик В.И.Вернадский является автором двух гениальных произведений XX века: теории биосферы и своей собственной жизни в советских условиях. Сформулировав в юношеском возрасте, 19-летним студентом (1882 год), ens entium (сущность сущностей) своего творческого мировоззрения - человек есть величайшая геологическая сила, которое не понято в академической геологии по сегодняшний день, Вернадский до последнего вздоха был верен этому принципу. Будучи учёным по своему предназначению, тобто врождённым академиком, Вернадский неукоснительно воплощал его в научные истины своей науки, что в корне противоречило идеологии воинствующего материализма, какая была внедрена в советскую науку философией В.И.Ульянова-Ленина.
       Научная деятельность Вернадского в советских условиях не имеет аналогов в мировой науке, ибо беспрецедентно поношение учёного, которое было субсидировано верховной властью в государстве, под наказом которой в науке открыто призывалось и признавалось порицание идей и мыслей Вернадского как научная цель и тема официальных докладов, статей и диссертаций. С внутренним трепетом и восторгом я высказал вывод: "Сила духа академика оказалась равной мощи его научной мысли" (см. мой трактат "Загубленные гении России). А сам Вернадский записал в свой дневник в конце 30-х годов: "Крупные неудачи нашей власти - результат ослабления её культурности: средний уровень коммунистов - и морально и интеллектуально - ниже среднего уровня беспартийных...Цвет нации заслонён дельцами и лакеями-карьеристами". Советская наука была верной служанкой такого уровня деятелей, и тот же академик Б.С.Соколов с горечью констатировал: "Часто - слишком часто - в 60-80-е годы, издавая впервые по рукописям (и даже переиздавая ранее уже публиковавшиеся!) материалы из творческого наследия Вернадского, редакторы и составители прибегали к изъятиям из текстов "неудобных" мест. Унылая фигура умолчания стала постоянной гостьей на страницах трудов нашего великого учёного..."(журнал "Новый мир", 1989г. N12).
       Понятно, что подобная ситуация вовсе не способствовала прояснению подлинного достоинства и когнитивного уровня научных ценностей постижений Вернадского, и литература о Вернадском пересыщена образцами вопиющего непонимания и незнания сути авторской научной премудрости. Знаменательно при этом, что фигура "умолчания" приводила к замалчиванию лишь отдельные, наиболее одиозные, с точки зрения цензоров, радикальные тексты, а, в общем и целом, наряду с ордой критиков, оппонентов и недоброжелателей Вернадского сопровождали немало учёных, восхищённых его научным подвигом. Но парадокс состоял в том, что среди последних, за исключением академика А.Е.Ферсмана, практически не было последователей и питомцев воззрения Вернадского, ибо сущность и способ проникающей мысли творца и здесь не был понят до конца, до формы мировоззренческого стимула. Фигура "умолчания" обернулась фигурой одиночества.
       Особенно выразительно это обстоятельство сказалось на примере академика Б.С.Соколова - наиболее крупного из современных экзегетов Вернадского. Соколов обозревает общую картину учения Вернадского и даёт ей блестящую эминентную оценку: "Величайшая заслуга Вернадского в том, что он, используя, по существу, весьма образную метафору, вложил в понятие "биосфера" совершенно новый смысл. Его учение о биосфере - несомненно, одно из крупнейших обобщений естествознания XX в. Ни Ж.Б. Ламарк, ни Э.Зюсс, ни Й. Вальтер - никто из естествоиспытателей XIX в., рассуждавших о "сфере жизни", даже в отдалённой мере не мог предвидеть фундаментального значения развившегося позднее понятия биосферы для жизни современного человечества. Оно неизмеримо шире таких расплывчатых, хотя и модных понятий, как" окружающая среда", "географическая оболочка" и т.п.. Определяя биосферу, Вернадский пишет: "Э.Зюсс (1831 - 1914) и геологи того времени могли смотреть и на проявление жизни и на Лик Земли, как на независимые друг от друга явления. Сейчас для нас ясно, что Лик Земли не является результатом "случайных явлений", а отвечает определённой резко ограниченной геологической земной оболочке - биосфере - одной из многих других, имеющих определённую структуру, характерную для земных планет"". Но, обладая верными познавательными предпосылками творчества Вернадского, аналитик уводит свою мысль в беспочвенные отвлечения, теряя радикальную новизну творца, но проявляя проблески биотехнологической идеологии. Б.С.Соколов увлекается: "Биосфера - не статическая структура " оболочки жизни", выступающая как извечная данность окружающего нас мира, а, прежде всего геобиоисторический процесс - многомерная сфера развёртывания этого процесса - от гипотетических начал во Вселенной (менее вероятно - специфически только на Земле) к конкретным биогеохимическим циклам и эволюции живых систем на нашей планете и далее - до почти "апокрифической" экспансии единственного из полутора миллионов видов, который разорвал стихийно складывающийся сотнями миллионов лет весь стиль энергетического баланса планеты".
       Итак, ощущение явного некоего недопонимания в проницающем инструментарии великого учёного, ускользающее от традиционных рефлектирующих усилий, является общим местом современного так называемого "вернадсковедения". Это обстоятельство порождает всеохватную характеристику общего научного постижения Вернадского, где вместо конкретного своеобразия и самобытности наблюдается уклон в сторону отвлечённой тотальности. В серьёзном интернетовском реферате биосферного поучения Вернадского сказано: "История науки знает немало великих имён, с которыми связаны фундаментальные открытия в области естественных и общественных наук, однако в подавляющем большинстве случаев это - учёные, работавшие в одном направлении развития наших знаний. Значительно реже появлялись мыслители, которые охватывали своим мудрым взором всю совокупность знаний своей эпохи и на столетия определяли характер научного мировоззрения. Такими были Аристотель, влияние идей которого закончилось только в эпоху возрождения, Абу Али Ибн Сина, известный на средневековом Западе под именем Авиценны. В эпоху возрождения к этой когорте мыслителей правильнее всего отнести Леонардо да Винчи. В XVIII в. в России выделилась могучая фигура М.В.Ломоносова, который внёс крупный вклад в развитие астрономии, физики, химии, геологии, минералогии, был создателем нового русского языка, поэтом, мастером мозаики и своими трудами определил мировоззрение многих поколений. В XX в. такой же по значению величиной в области естественных наук стал Владимир Иванович Вернадский. На его принадлежность к своей сфере могут претендовать и естествоиспытатели самых различных направлений, и приверженцы точного экспериментально проверяемого знания, и историки науки и человеческой мысли, и науковеды, и, конечно, философы-гуманисты, социологи. Он, несомненно, принадлежал к тем немногим в истории не только своего народа, но и человечества, кому было по силам охватить могучим умом целостность всей картины мира и стать провидцем. Труды В.И.Вернадского не только внесли огромный вклад в развитие многих разделов естествознания, но и принципиально изменили научное мировоззрение XX века, определили положение человека и его научной мысли в эволюции биосферы, позволили по-новому взглянуть на окружающую нас природу как среду обитания человека, поставили много актуальных проблем и наметили пути их решения в будущем. Одно из величайших достижений естествознания XX в. - учение Вернадского о биосфере, области жизни, объединяющей в едином взаимодействии живые организмы (живое вещество) и косное вещество"
       ("Теория Вернадского о ноосфере и биосфере" (http://referat.allserver.ru/i6992545).
       Итак, о "едином взаимодействии живых организмов и косного вещества" упомянуто, как о рядовом подразделении в объёме специфических и гениальных постижений В.И.Вернадского. Трафаретное недопонимание глубины мысли Вернадского выражено здесь в том, что в научный комплекс знаний, данных Вернадским, не значится экологический аспект сущего, а если и значится, то только, как некий нюанс биосферы. Тогда, как биосфера per se охватывается великим учёным как планетарная совокупность живого вещества (в том числе человека) и естественно-натуральной природной материи. Но эта совокупность приобретает объективный вид биосферы только в экологическом разрезе, лишь через действующий ойкос биосфера заявляет о себе самодеятельной планетарной величиной: биосфера есть планетарный домострой человека. Это рассудочное суждение превращено Вернадским в науку, имеющую чеканную формулу: человек в природе и природа в человеке. Именно этот размах и такая глубина духовного подвига В.И.Вернадского в естествознании, придавшей последней высший познавательный уровень, не понимала и не понимает до конца современная аналитика.
       Действительная самодержавная ценность экологической проекции биосферы заключена в том, что она самовольно направляет анализ биосферы по двум адресам: по руслу материалистического режима и по руслу идеалистического режима. Понятие Вернадским о биосфере, "как о пронизанной, преобразованной и постоянно преобразуемой организмами оболочке земного шара" (академик М.С.Гиляров), есть продукты сознательной идеалистической деятельности. Вернадский был первым, кто в естествознании - цитадели насквозь материалистического духа - утвердил приоритет идеалистического (духовного) начала, ибо главные опоры теории биосферы - понятие Homo sapiens faber, человек как геологическая сила и ноосфера, как сфера разума, - суть наиболее идеалистические образования в естествознании.
       В совокупности это даёт право уверенно предполагать, что таинственные флюиды мудрости, исходящие из наследия Вернадского и ощущаемые как некое недопонимание при традиционном познании, есть производные не чего иного, как идеализмов его научного мировоззрения. Только в экологическом аспекте идеалистического толка становится ясным перспективная мощь великой максимы Вернадского: "Человек неразрывно связан в одно целое с жизнью всех живых существ, существующих или когда-либо существовавших", необходимым условием которой выходит человеческий ойкос или экологическая природа всего сущего в мире. Современники Вернадского и нынешние науковеды испытывают озадаченность перед гнозисом академика по причине того, что не восприняли в качестве рецептурно-познавательного средства мысль учёного, что "Никогда не наблюдали мы до сих пор в истории человечества науки без философии и, изучая историю научного мышления, мы видим, что философские концепции и философские идеи входят как необходимый, всепроникающий науку элемент во всё время её существования. Только в абстракции и в воображении, не отвечающем действительности, наука и научное мировоззрение могут довлеть сами по себе, развиваться помимо участия идей и понятий, разлитых в духовной среде, созданных иным путём. Говорить о необходимости исчезновения одной из сторон человеческой личности, о замене философии наукой, или обратно, - можно только в ненаучной абстракции" (В.И.Вернадский "Труды по всеобщей истории науки", 1988, с.58).
       Здесь необходимо разъяснить, что речь идёт не о прямом противопоставлении науки и философии, какое к настоящему времени наука и философия одинаково успешно преодолели, а о том, какого рода философия должна быть использована при научном познании: жестко однобокий догматизм воинствующего воззрения (неважно, материалистического или идеалистического характера) либо "синтез логического и алогического мышления" - продукт русской духовной философии. Именно о таком типе мировоззрения говорит Вернадский и именно такую сущность несёт в теории биосферы идеалистическая экология. Как видно из ранее приведенного текста, использование философского познавательного подхода, а точнее, применение философии в качестве познания в экологии, позволило узнать, что принятый в настоящее время весь цикл экологических наук, разновидностей, исследований и упражнений относится к единственному идейному классу - материалистической экологии. И только в науке Вернадского, в недрах его теории биосферы, явственно блестят признаки истинной идеалистической экологии (ранее в текстах трактатов "Философия мудрости" и "Загубленные гении России" я употреблял идиому "Идеалистическая апория Вернадского"). Равно, как материалистическая экология по причине своего внутреннего содержания снабдило человечество глобальным кризисом, так, аналогично, идеалистическая экология, в силу также своей сущности, способно избавить человечество от этого кризиса.
       В методологическом отношении идеалистическая составляющая теории биосферы Вернадского содержательно связана, что особенно важно с познавательной стороны, не с традиционной классической западной философией, а с русской духовной доктриной, на идеологическую связь с которой указывает одно из высших достижений мыслящей эпопеи Вернадского - положение Homo sapiens faber (термин позаимствован Вернадским у А.Бергсона). Последнее, будучи по своей природе идеалистическим образованием, исполняет в теории биосферы функцию, подобную роли культа личности, так что Вернадский не просто является сторонником, а заявляет о себе, как соавтор русской философской концепции человеком. Если согласиться с французским автором Е.Гренье, назвавшего Вернадского "отцом глобальной экологии", то заслуги в этом целиком принадлежат идеалистическому творчеству учёного. И даже более того, - Вернадский довёл своё мастерство создания идей до парадоксального в естествознании состояния, когда атрибутами материалистической науки выступают такие идеализмы, как "знание", "научная мысль", "разум". Так Вернадский приходит к своему гениальному достижению: мысли о ноосфере, как сфере разума.
       Нет аналитика, который не воздал бы хвалу и славу Вернадскому за его ноосферу, но нет ни одного, кто увидел бы достоинство ноосферы в её идеальности, носительнице особой идеологии. Избавление человечества от экологической эпидемии - такова суть ноосферной идеологии, как высшего производства идеалистической экологии. Вернадский многократно раскрывал разностороннюю суть ноосферы: "Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются всё более и более широкие творческие возможности. И, может быть, поколение моей внучки уже приблизится к их расцвету" (В.И.Вернадский "Труды по всеобщей истории науки", 1988,с.509). В другом месте он дополнил качественное содержание ноосферы: "В переживаемый нами момент создания новой геологической силы научной мысли, резко возрастает влияние живого общества в эволюции биосферы. Биосфера, перерабатываясь научной мыслью Homo sapiens, переходит в своё новое состояние - в ноосферу. Необходимо подчеркнуть неразрывную связь создания ноосферы с ростом научной мысли, являющейся первой необходимой предпосылкой этого создания., ноосфера может создаваться только при этом условии" (В.И.Вернадский "О науке. Научное знание. Научное творчество. Научная мысль. Том 1", 1997,с.333).
       Однако, как бы не были интенсивны и разнообразны поиски Вернадского, представления о ноосфере, царящие в современной среде натуралистов, нельзя назвать авторскими по соглашению, а скорее, контравторскими, и из наследия Вернадского именно ноосфере выпало наибольшая доля славословия (и пустословия). (Пример этому выложен на электронном реферате учения Вернадского ("Учение В.И.Вернадского о ноосфере", Интернет-реферат (http://www.zacheta.net.ua/referat-35204.html):
       "Развитие научной мысли резко ускорило свой темп в последние столетия. В настоящее время можно говорить о взрыве научного творчества, что непосредственно связано с переходом биосферы в ноосферу. Ноосфера как высокоорганизованное состояние биосферы может возникнуть и существовать при условии, что дальнейший процесс ее развития протекает сознательным путем, направляется и организуется научной мыслью. Это требует, с одной стороны, настолько высокого уровня развития науки, при котором такая задача становится ей посильной. С другой стороны, это ставит перед учеными задачу овладения в ближайшем будущем методами управления развитием биосферы и создания необходимых для этого средств"). Если корневой авторский смысл ноосферы таится в глубинах идеалистической сферы, то его экзегеты и комментаторы твёрдо обосновываются на материалистическом берегу, где главные стимулы содержатся в процессах "овладевать" и "управлять". Такой антиподальный подход сводится к технократическому представлению о том, что экологические модификации (техносфера, взаимодействия общества и природы, экосистемы, НТР) суть различные наименования, если угодно, синонимы того объекта, с которым отождествляется ноосфера Вернадского. Онаученный образец этой технократической логики показан И.А.Негодаевым (И.А.Негодаев "На путях к информационному обществу" (http://lib.socio.msu.ru/l/library):"Ноосфера - закономерный результат развития биосферы как области Земли, охваченной жизнью. Биосфера на определенном этапе своего развития становится плодом человеческой деятельности, превращается в искусственный объект. Человек и его разум при посредстве технически оснащенной деятельности на определенном этапе эволюции начинает оказывать возрастающее влияние на природные процессы, становясь важным фактором их новой организации. Предпосылками формирования ноосферы являются: научно-технический фактор, становление человечества как единого целого, систематический обмен веществом, энергией и информацией в масштабах всего человечества, коренное преобразование окружающей среды, рост благосостояния народных масс, осознанное равенство всех людей и исключение войн из жизни общества. Но этот новый этап не может наступить автоматически, для этого требуется новое интеллектуальное и нравственное освоение мира".
       А суть современной технократической идеологии полно представил В.А.Кутырёв: "Язык воспроизводит реальность, и по мере того, как искусственная среда вытесняет естественную, вместо слова "природа" в нём начинают доминировать слова "ноосфера" и "космос". Природоцентризм сменяется космоцентризмом. Технизация природы вступила в стадию космизации жизни, и идеи ноотехносферы вписываются в рамки проникновения космического мировоззрения в земные дела. "Русский космизм", взгляды Вернадского и Циолковского, современные представления о ноосфере отличаются историческим контекстом формирования, степенью проработанности, но в сущности это единая линия переориентации нашей жизнедеятельности с природы на технику, с Земли на космос" (В.А.Кутырёв "Утопическое и реальное в учении о ноосфере").
       Для современных технократов наибольшим препятствием служит сам Вернадский, ибо они не находят ответов на свои материалистические проблемы в его идеалистической ноосфере, и недоумевают: "Однако в трудах Вернадского нет законченного и непротиворечивого толкования сущности материальной ноосферы как преобразованной биосферы. В одних случаях он пишет о ноосфере в будущем времени (она ещё не наступила) в других - в настоящем (мы входим в неё), а иногда связывал формирование ноосферы с появлением человека разумного или возникновением промышленного производства" ("Теория Вернадского о ноосфере и биосфере"(http://referat.allserver.ru/i6992545),стр.7). На базе технократического производства родилось мощное и по сию пору течение, решающее вопрос: "Итак, что же ноосфера: утопия или реальная стратегия выживания?" (Ф.Т.Яншина "Ноосфера В.Вернадского: утопия или реальная перспектива?"; Д.Р.Винер "Культ Вернадского и ноосфера"). Как будто учёный ранга Вернадского мог позволить себе тратить время на утопии, да и попытки к жалкому "выживанию" не соответствует научным запросам такого гения как Вернадский.
       Самым важным заключением такого логического оборота постигающей аналитики служит вывод, что ноосферное учение Вернадского и аналогичное произведение Э.Ле Руа и П,Тейяр де Шардена, на сопоставлении которых обычно строится научная теория ноосферы, в действительности не имеют между собой мыслительной идентификации, за исключением общего термина - одинакового языкового знака. Именно своей идеалистической содержательностью русская ноосфера Вернадского, онтологически и философски впитавшая в себя особенности русской концепции человека как культа личности, качественно отличается от западной ноосферы Ле Руа и де Шардена, какая философски вышла из концепции человека члена человечества.
       Итак, самобытность научного постижения Вернадского, без восхваления которого не обходится ни один сам себя уважающий интерпретатор, коренится не только в оригинальном мышлении и уникальном кругозоре, но и в том, что учёный сделал эти показания характеристическими параметрами русской творческой мысли, тобто научный монолит биосферы в руках Вернадского оказался диагностическим критерием русской науки, как самостоятельного образования мирового научного творчества, о котором ничего не известно в такой маститой дисциплине как "науковедение". Значимо, что наука Вернадского почерпнула в русском творческом потенциале новое определение ноосферы: ноосфера есть общество, производительной силой которого является культура.
       С тем, чтобы оттенить принадлежность научного наследия Вернадского к самочинному русскому духовому полю, я называю науку В.И.Вернадского системой Вернадского. Невзирая на то, что всё постигающее творчество Вернадского, по реальному своему состоянию, не упорядочено и не систематизировано, научные взгляды учёного не сведены в обособленную ноуменальную конструкцию, а в научном обиходе имеют хождения как бы отдельные науки: биосфера Вернадского, геохимия Вернадского, минералогия Вернадского.
       Самой ярким конструктивным штрихом теории биосферы Вернадского является её структурное трёхчленное строение: живое вещество - биокосное вещество - косное вещество. В такую форму в системе Вернадского облачено экологическое единство: неразрывная связь живого вещество и неживого (косного) вещества. При этом должно обратить на себя внимание то обстоятельство, что в науке Вернадского (или системе Вернадского) акции динамического взаимодействия природных тел показан через трёхчленную схему, тогда как в европейской классической науке то же самое явление взаимодействия осуществляется исключительно в двухчленной форме (в физике - частица и волна, в биологии - организм и среда, в логике - причина и следствие, в философии - тезис и антитезис). Принципиальная разница, таким образом, состоит в том, что в схеме Вернадского на правах равноценных с конечными крайностями приняты переходные, срединные образования, которые полностью исключены из классического познания в западных моделях.
       Гносеологически важно, что отнюдь не система Вернадского явилась первородной средой для мироощущения, которое в русской науке называется триадизмом или трихотомией; здесь задолго до теории биосферы великий русский физиолог И.М.Сеченов создал трёхэлементную модель человеческой мысли: подлежащее - связка - сказуемое. Сеченов внедрил в мировоззрение русского постижения триединый образ мышления, и Вернадский своей теорией биосферы сделал этот образ отличительным знаком русской науки. Но самое существенное состоит в том, что русские творцы научных ценностей не просто ввели в постигающую структуру новый элемент, но возложили на него центр гностической тяжести, снабдив его идейным приоритетом перед конечными крайностями. И.М.Сеченов записал: "Совсем иное, по крайней мере, с виду, представляет третий член предложения - связка. Её словесный образ лишён обыкновенного предметного характера, она выражает собою отношение, связь, зависимость между подлежащим и сказуемым. Связка носит, так сказать, не существенный, а идейный характер, так как именно ею определяется смысл жизни. Без связки подлежащее и сказуемое были бы два разъединённых объекта, с нею же они соединены в род осмысленной группы" (И.М.Сеченов "Избранные философские и психологические произведения", 1947, с.377).
       Итак, система Вернадского есть пафос русского триединства посредством познания третьей реальности. Будучи универсальным уложением, русская триада не могла не иметь своего философского обоснования, но философемой (философской проблемой) она будет только через срединный член, ибо крайние полюса давно осмыслены в своей конечности (начиная с античной натурфилософии и кончая европейским экзистенциализмом). В русской духовной философии создано учение о третьей реальности, которое, невзирая на свою незавершенность, относится к числу наиболее ярких достижений русской мыслящей среды, и выражено оно наиболее выдающимися представителями русской духовной школы в их самых значительных произведениях. В русской философии это направление возглавляют С.Л.Франк в учении о непостижимом - вершине философской мысли XX века, - и отец С.Н.Булгаков с учением о Святой Софии - изящнейшем творении русского умозрения.
       Франк, философски оприходуя идею о наличии в реальном бытие явлений, непостижимых для рационального познания, указывает: "В этом смысле непостижимое, очевидно, не есть "и-то-и другое", ни "либо-либо"; оно не есть ни то, ни другое;...непостижимое основано на третьем начале - именно на начале "ни-то-ни другое". Оно есть бытие безусловно отрешённое, - ...абсолютное единство, которое хотя и обосновывает, как бы порождает из себя многообразие всего, но само именно в качестве чистого средства возвышается над всяким многообразием". Франк опосредует эту философскую премудрость в принцип антиномического монодуализма, которым удостоверяется право на особое бытие, связанное с третьей реальностью: "Одна вещь не есть иная, но в то же время она - иная. Следовательно, реальность всегда троична или триедина: но третье - самый высокий уровень, синтез - абсолютно трансрационально, невыразимо никаким понятием или суждением, и является, так сказать, самим воплощением непостижимого". Философ умозаключает: "...этот антиномический монодуализм принимает для нас характер триадизма, троичности реальности. В этом и заключается самое глубокое и общее основание, почему человеческая мысль постоянно, в самых разнообразных философских и религиозных своих выражениях приходит к идеи троичности как выражению последней тайны бытия" (С.Л.Франк "Сочинения", 1990, с.с.295,316). Отец С.Н.Булгаков выводит формулу человеческой личности, которая состоит из двух противоположностей Я и А (не-Я), соединённых связкой "есмь" ("есть").
       Следовательно, освоение третьей реальности в системе Вернадского есть способ поступательного движения в сторону ноосферы, возможный только в русской самобытной науке. Здесь находит для себя место острая мысль отца С.Н.Булгакова: "София есть третья реальность, пришедшая из нереальности" (выделено мною - Г.Г.). О.Сергий называл Софию "организующей силой", и именно в этом качестве реальность проявилась в теории биосферы Вернадского, которую возможно в целом назвать "софийной", хотя учёный своё понятие "организации" терминологически не увязывал с представлением о Св.Софии.
       В курсе своей интуиции о третьей реальности В.И.Вернадский писал: "Биокосные естественные тела характерны для биосферы. Это закономерные структуры, состоящие из косных и живых тел одновременно (напр. почвы), причём все их физико-химические свойства требуют - иногда чрезвычайно больших поправок, если при их исследовании не учтено проявления находящегося в них живого вещества" (В.И.Вернадский "О коренном материально-энергетическом отличии живых и косных естественных тел биосферы", 1939,с.11). Как бы мимоходом брошенная мысль Вернадского о "почве" не является действительным отношением учёного к этому предмету: на тот момент "почва" и почвенное учение В.В.Докучаева находилось под гнётом государственного осуждения как "лженаука". Созданное великим Докучаевым - учителем Вернадского - учение о русском чернозёме (русское почвенное учение) произвело на дореволюционное научное общество в России огромное впечатление. Но даже эта реакция не доходила до понимания, что в лице теории Докучаева создан первый совершенный макет качественно новой русской науки, основы которой были заложены в "Рефлексах головного мозга" И.М.Сеченовым, где положение о третьей реальности является лишь одним из основополагающих конструктов этой науки. Вернадский есть гениальный продолжатель своего великого учителя, и его былина о биосфере-ноосфере есть развитие науки о русском чернозёме Докучаева.
       Способности человека создавать свою земную юдоль или свой мир во всеобщем мире (экологическая судьба человека, а по-другому - рукотворная данность или человеческое творчество) посвящено научное вдохновение Докучаева, и оно же было апокрифическим маршрутом творческого замысла Вернадского, а в разделе о ноосфере приобрело своё знамя, целевую установку и девиз - человек могучая геологическая сила. В статье "Автотрофность человечества" учёный в эминентном виде преподал не что иное, как манифест идеалистического содержания своей системы. Вот как это выглядит в отрывке из его сочинения: "В биосфере существует великая геологическая, быть может, космическая, сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе, представлениях научных или имеющих научную основу. Эта сила, по-видимому, не есть проявление энергии или новая особенная ее форма. Она не может быть во всяком случае просто и ясно выражена в форме известных нам видов энергии. Однако действие этой силы на течение земных энергетических явлений глубоко и сильно и должно, следовательно, иметь отражение, хотя и менее сильное, но, несомненно, и вне земной коры, в бытии самой планеты. Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная воля его как существа общественного. Проявление этой силы в окружающей среде явилось после мириада веков выражением единства совокупности организмов - монолита жизни - живого вещества, одной лишь частью которого является человечество. Но в последние века человеческое общество все более выделяется по своему влиянию на среду, окружающую живое вещество. Это общество становится в биосфере, т.е. в верхней оболочке нашей планеты, единственным в своем роде агентом, могущество которого растет с ходом времени со все увеличивающейся быстротой. Оно одно изменяет новым образом и с возрастающей быстротой структуру самых основ биосферы. Оно становится все более независимым от других форм жизни и эволюционирует к новому жизненному проявлению" Система Вернадского, как ноуменальная конструкция, есть не дубликат теории биосферы, а идеалистический экстракт этой теории, который увенчивается ноосферой в её культуроносной редакции.
       Для демонстрации неукротимой способности человеческого духа к самопроизводству в экологических условиях я прибегну к курьёзному на первый взгляд сопоставлению: угольный комбайн - корова. Начать с того, что в чисто техническом плане технологическая деятельность НТР осуществляется в основном посредством искусственно созданных систем: человек в лабораторных условиях конструирует структуры типа угольного комбайна, отсутствующие в природе, и насильственно внедряет их в естественную среду. Не имея ни малейшего соответствия между собой, искусственные и природные системы взаимодействуют не иначе, как, взаимно разрушая друг друга, В случае угольного комбайна деформируется литосферная система, но и литогенное вещество, со своей стороны, постепенно разрушает угольный комбайн. Итак, осуществляется динамический принцип террор против террора, - такова судьба эгоистического индекса человека.
       Корова также есть искусственная система, созданная человеком, но работает она в качественно ином динамическом режиме: эта система появилась из самой природы, а не внедрена в неё. Она действует в природно-исторических условиях и в полном соответствии с естественными законами. Связь человека с коровой не нарушает интересов природы, и в придачу, что самое главное, однако, на всех стадиях этой связи человек выступает как инициативно-активная сила, исходящая исключительно из своих человеческих интересов. Корова, как система, выступает, таким образом, объектом истинно экологического качества - перекрестие природных и человеческих интересов. Эти отношения принципиально отличаются от отношений между человеком и угольным комбайном: в последнем случае человек, так или иначе, остаётся рабом техники. А самое главное обстоятельство, вытекающее из этого сопоставления, состоит в том, что по всем параметрам материалистической экологии корова являет собой образец безотходного производства, а потому её существование не стимулирует человека к завоеванию господства над природой. Напротив, как реально действующая производственная система "корова" оказывает воздействие на окружающую среду и вызывает в ней соответствующие изменения, однако эти изменения не только не вредят и не угрожают ни существованию человека, ни загрязнению природы, но и служат предпосылкой укрепления его духовного и физического здоровья. В старой России в деревнях к коровам относились как к членам семей, и вовсе не благодаря религиозным преданиям в буддизме корова числится священным животным.
       .На этом субстрате вырисовывается дифференциация ойкосной реальности современной цивилизации человечества: разделение хозяйственного процесса на два функциональных типа: индустриальное производство, типологическим образцом которого выступает структура угольного комбайна, и сельское хозяйство, сердцевину которого образует система коровы. О глубине принципиального расхождения между ними говорит хотя бы факт того, что Карл Маркс, создавший беспрецедентную по широте политэкономическую теорию капиталистических (индустриальных) отношений, отстранился от изучения сельскохозяйственной ренты. Откровенно резко это расхождение трассируется в экологическом поле по признакам безотходного производства, в результате чего явилось противоречие: структуры типа угольного комбайна против системы по образу коровы, что означает противостояние индустриальной фабрикации сельскохозяйственному (земледельческому) труду.
       Известное и оценённое с многих сторон, это противостояние только в постижениях Вернадского показывает себя в особом идеологическом (философском) свете, как противоречие материалистического ("угольный комбайн") и идеалистического ("корова") режимов экологии. Данный философский план ценен своими непосредственными выводами: избавление от экологического кризиса свёрнуто в идеалистической сфере и безотходность сельскохозяйственного труда само по себе зиждется на собственно экологическом отношении, демонстрирующем значение человеческого труда для природы и роль природы в человеческом труде. В индустриальной же плоскости материалистический режим, а точнее, диктат воинствующего мировоззрения, приводит в итоге к своему высшему выражению: если в материалистической экологии избавление от отходов невозможно в принципе, то возможно производство, которое производит только отходы, - и это - война. Войной, таким образом, называется хозяйство, где производство отходов достигает 100%, - и, главное, в числе отходов здесь значится самый ценный материал на планете Земля - человеческие жизни. Таким образом, в экологической теме обнаруживается иное понимание войны, вводящее эту извечную человеческую процедуру в русло экологического процесса. Понимание войны, как наибольшего производителя отходов, расширяет когнитивные пределы идеалистической экологии и определяет принципиальную позицию в её видах на будущее.
       Обычно ужасы войны воспринимаются через человеческую боль и в человеческом диапазоне. Но не менее жестокие раны наносит любая война природному комплексу, - что достаточно красочно показал Г.Хозин на примере только одной американской агрессии во Вьетнаме: "Только в период 1965--1973 годов на территорию Южного Вьетнама было сброшено 17 миллионов авиационных бомб, здесь было взорвано 217 миллионов артиллерийских снарядов. По подсчетам американского ученого А. Уэстинга, общий вес взрывчатых веществ, которые использовались для обстрелов, нарушения растительного покрова, поражения ирригационных систем, составил свыше 7 миллионов тонн. Однако эти цифры и факты далеко не исчерпывают картину общего ущерба природе, равно как и не дают полной характеристики арсенала примененных средств воздействия на окружающую среду. Территория, испещренная бомбовыми воронками и ставшая непригодной для хозяйственного использования, составила 365 700 акров. Не менее 4 миллионов акров, то есть около одной десятой части всей территории Южного Вьетнама, подверглись неоднократной "обработке" дефолиантами -- оружием поражения растительности. Была объявлена тактическая цель операции -- снятие лесного покрова, чтобы партизанам труднее было прятаться и перемещаться. Но факты показывают, что за этой объявленной задачей скрывалась и некая сверхзадача -- попытаться нарушить равновесие природной среды, и отработать приемы и средства "экологической войны ... Следует напомнить, что лишь одна только вырубка лесов на территории Польши фашистскими войсками в годы второй мировой войны была квалифицирована Нюрнбергским трибуналом как военное преступление. Стоит вспомнить и другое. В начале 50-х годов английские колониальные войска применяли химические вещества для уничтожения посевов в Малайе; португальские колонизаторы пользовались такими же приемами в Анголе; известны случаи воздействия на природную среду в период военных кампаний на Ближнем Востоке. Бывший сотрудник Пентагона Л. Понт сообщил недавно о том, что в 1969--1970 годах США предпринимали попытки воздействия на облака, движущиеся в сторону Кубы, с тем, чтобы лишить плантации сахарного тростника на острове Свободы необходимого количества влаги, вызвать засуху и тем самым причинить соседнему государству экономический ущерб" (Г.Хозин "Необъявленная война природе (http://www.vokrugsveta.ru/vs/)
       Таким же эмпирически-публицистическим путём констатируется и другая особенность индустриального миропорядка: индустриальная общественность (пафос идеологии угольного комбайна) исторически создала своё государственное устройство - демократию демоса, где, как уже говорилось (см. мой трактат "Человек против личности"), исповедуется императив подчинения меньшинства большинству, тобто культивируется принцип насилия сильного над слабым. Стало быть, войны и демократия демоса входят в число составляющих компонентов глобального экологического кризиса.
       И.А.Новиков на электронном портале (http://cafe-filo.narod.ru/2006/08.htm) преподнёс любопытное и не лишённое привлекательности объяснение: "Индустриальное производство есть, в сущности своей, массовое производство. Все прочие его черты - применение машин, использование наемной рабочей силы и т.д. - проистекают из стремления к массовости. Следовательно, индустриальное производство возможно только там, где появились и действуют т.н. "массы". Оно и есть, в конечном счете, фактическое выражение присутствия в данном обществе "масс". Вначале появляется "массовое сознание", а затем, как результат его появления, как факт, свидетельствующий о его появлении, появляется массовое, или - индустриальное, производство. Следовательно, индустриальное производство получает свой смысл из "массового сознания". Что такое "массовое сознание"? В первую очередь, это, конечно же, "восстание масс" (Х.Ортега-и-Гассет). В обществе появляется - восстает! - "массовый" человек. Какую его черту можно выделить как доминирующую и определяющую? Неприятие объективных идеалов. Обратим внимание: "массовый" человек является таковым именно потому, что в его сознании понятие "личность" существенно корректируется. Поскольку "личность" есть то, что превышает человека в его наличном существовании, постольку "личность" начинает переживаться как нечто давящее, довлеющее, одним словом - мешающее человеку жить спокойно. Приведем характерное высказывание М.Хайдеггера: "Снижение прежних верховных ценностей идет не от какой-то страсти к слепому разрушению и не от суетного обновленчества. Оно идет от нужды и от необходимости придать миру такой смысл, который не унижает его до роли проходного двора в некую потусторонность" ("Европейский нигилизм")"
       Хотя автор не придерживается такой точки зрения, но непроизвольно он выразил мысль о том, что индустриальный порядок, как производное "массового сознания", враждебен духовному личностному существу, и, следовательно, сельскохозяйственная система "коровы" должна принадлежать к идеалистическому классу экологии, а не современные модификации экологии человека и социальной экологии. Эти и подобные суждения исходят из общефилософских воззрений, где личность положена антиподом "массового сознания", тобто коллективизму, и в таком понимании индустриальное производство находится под философской опекой западной концепции человека члена человечества, а, соответственно, сельское безотходное производство попадает под протекторат русской идеалистической концепции человека как культа личности. (Сноска. Попутно нелишне заметить, что данное обстоятельство объясняет историческое становление России, как величайшей сельскохозяйственной державы в мире, где до революции в рамках одного хозяйства ойкоса были освоены условия многих климатических поясов, - беспрецедентный случай в мировой практике. Понятно, почему варварское разрушение такого хозяйства при большевистской коллективизации стало невосполнимо тяжёлым ударом по всей русской культуре. А нормальные условия в дореволюционном сельском хозяйстве дало блестящую русскую агрономическую школу во главе с П.А.Костычевым и В.В.Докучаевым, которая, кстати, также была разгромлена большевиками. Если в современной российской сельскохозяйственной среде сохранились хотя бы традиции этой школы, то надежда (не гарантия!) на возрождение также сохранится)
       Главная аргументация идеалистической природы сельскохозяйственного производства исходит из реально-исторического факта в том, что совокупное сельское хозяйство развилось из сугубо индивидуальных ойкосов - персонально-пещерных групп. На этой основе прижился и стал в дальнейшем играть роль стимулятора прогресса фундаментальный параметр - почва как биокосное образование и как носитель софийной третьей реальности. А почва, в свою очередь, обладает уникальным и незнаемым нигде в природе - свойством плодородия. С этого пункта и с этого предмета в теории биосферы наблюдается некая развилка, где научная мысль начинает движение по разным параллельным курсам: авторским путём, где Вернадский трактует идеалистические тенденции, онаучивая их в своей системе Вернадского, и официальным путём, где представление о биосфере целиком зиждется на материалистической экологии и рационально-эволюционистском мировоззрении академического естествознания. Содержательно-идеологическая суть каждого из этих путей определяется перцептивным восприятием явления плодородия почвы: идеалистически и рационалистически.
       Материалистическое понимание плодородия, общее для всех почвенных наук, дано в Википедии-свободной энциклопедии: "Плодородие почвы - способность почвы удовлетворять потребность растений в элементах питания, влаге и воздухе, а также обеспечить условия для ин нормальной жизнедеятельности. Это эмерджентное свойство почвы" (выделено мною - Г.Г.). Но такое определение имеет больше типологический, чем аксиологический (ценностный) характер, тогда как Вернадский, отнеся почву к биокосным образованиям, присоединил её к разряду живого вещества и определил её ценностное качество через человека. Вернадский особо выделил значение почвы для человека в жизненноважной трофической функции - функции питания. Через питание почва стала для человека чуть ли не имманентной сущностью, - таково глубокомыслие великого учёного. И потому, даже такой плотский акт, как приём пищи, у Вернадского приобретает духовный (идеалистический) аромат. У Вернадского сказано: "Мало-помалу человек изменил живое вещество согласно решению и целям своего разума. Благодаря земледелию он себя в своём питании освободил от стихийной зависимости от живой окружающей природы, тогда как все другие организованные существа в этом отношении являются её бессильными придатками" (В.И.Вернадский "Автотрофность человечества", 1993,с.6).
       Именно идеалистические струны в познании великого натуралиста придали теме плодородия почвы в биосферном учении вид мощной симфонии, захватывая всё земледелие. Как сказано: "Как бы мы не судили о будущем человечества, как бы не развивались наука и техника, в обозримом будущем источником полноценной пищи для людей останется сельскохозяйственное производство, основанное на использовании величайшего дара природы - плодородия почвы. Этот дар не мог быть заменен ничем в прошлом и настоящем, и не предвидится, чтобы его заменили в обозримом будущем" ("Роль В.И.Вернадского в развитии земледелия" (http://refu.ru/refs/12/2021/1.html)
       Только благодаря идеалистической содержательности могло появиться убеждение, ставшее знаменем всего почвоведения, о чём было заявлено в одноименном портале: "Почва - величайшее национальное богатство, незаменимое условие существования человеческого общества" (выделено мною - Г.Г.). Плодородие суть историческая категория не только по своему имманентному качеству, как у В.В.Докучаева, но и по той, временами определяющей и решающей роли, которое оно исполняло в истории государств. Историки древнерусского Владимиро-Суздальского княжества О.Ерёмина и Н.Смирнов дали красноречивую зарисовку: "Почему же именно Суздальская земля становится точкой притяжения? Киев и Новгород стоят на больших реках, на пересечении торговых путей. Суздаль лежит в стороне даже от сравнительно небольшой Нерли. Добираться до него от Киева приходится по Днепру, затем волок в Оку, и почти у устья Оки найти место впадения Клязьмы, подняться вверх по этой реке, затем у устья Нерли свернуть в Нерль и против течения доплыть до Кидекши. Не самая короткая дорога! На север и восток крупных русских городов ещё нет, так что перекрёстком путей суздальскую землю назвать никак нельзя... В чём же причина возвышения Суздаля? Ответ мы найдём, если посмотрим на карту... почв! Севернее степных чернозёмов юга современной России начинается широкий пояс подзолистых и дерново-подзолистых почв, которые отнюдь не отличаются плодородностью. И только вокруг Суздаля мы видим небольшое пятнышко другого цвета: это каштановые почвы, которые по своей плодородности приближаются к чернозёмам! Славян-земледельцев, привыкших к плодородным чернозёмам юга, должны были привлечь именно плодородные каштановые почвы, которые и послужили основой богатства Суздальского княжества. Именно хлебом суздальской земли долгое время кормился Новгород и бился за свободные торговые пути, которые его недоброжелатели стремились перекрыть, как только Новгород становился им особенно неудобен" (О.Ерёмина, Н.Смирнов "Владимир, Суздаль (к теме "Владимиро-Суздальское княжество"). Интернет-журнал "Грани эпохи", 2010)
       Современное естествознание согласно с В.И.Вернадским в том, что почва есть живое вещество, но проигнорировало его постижение живого вещества; современное естествознание знает, что плодородие есть эмерджентное свойство почвы, но не знает, как эмерджентность согласуется с жизненностью, а Вернадский знает, но эти знания академическая наука не желает знать. Именно благодаря этим знаниям, еретическим, по научному общественному мнению наших дней, Вернадский относится к сонму непонятых творцов, невзирая на обильное восхваление. Вернадский является автором самой смелой научной идеи XX века - идеи вечности жизни. Эта идея не принята и в наши дни.
       Вскрыть глубину интуиции Вернадского, на базе которой основывается понимание плодородия почвы в теории биосферы, возможно через осмысление коренной сути эмерджентного свойства почвы. В рациональном мышлении под эмерджентностью понимают специфическое свойство целого, не сводимого к свойствам составляющих частей (к примеру, свойства леса не сводятся к свойствам отдельного дерева). Но буквальный смысл термина при этом остаётся в стороне, ибо emergent (внезапно возникающий) означает нечто, появляющееся из ничего, не имеющее видимых причин, поводов и условий. В 20-ых годах прошлого века в среде англо-американских мудролюбов существовала даже эмерджентная эволюция, предназначенная для нейтрализации воинствующих захватов ультракрайнего диалектического материализма.
       Эмерджентность per se и по самой своей природе обладает качествами, противостоящими конечным материалистическим признакам, и тем самым несёт в себе параметрические критерии вечности как антипода каузальной конечности. Таким образом, почва через эмерджентное и софийное плодородие предназначается к созиданию некоторого вечного - нематериального и контроматериального. Отсюда родилась идея о вечности жизни. Идея не принадлежит авторству Вернадского, её корни уходят в глубину средневековой христианской мудрости, но творцом осмысления и теории этой идеи в её возрождённом виде является русский натуралист, причём выступавший в единственном виде, - идее вечности жизни у Вернадского не было и нет сторонников. Вернадский реабилитировал религиозный принцип Реди - omne vivum e vivo (всё живое из живого) - и сформулировал credo нового восприятия принципа Реди: "Поэтому по своему научному статусу жизнь есть явление одного ранга с материей и энергией" (выделено мною - Г.Г.). В итоге родилась новая наука, если под последней понимать особый способ мироощущения, ставшая становым хребтом системы Вернадского, апофегму фрагмента которой я воспровожу в авторском тексте: "Как бы далеко наша мысль или наши научные исследования ни уходили в геологическое прошлое Земли, мы констатируем то же явление существования в земной коре единого целого жизни, ее непрерывного и единого проявления. Мы видим жизнь, которая извека в своих неделимых погасает и вновь сейчас же зажигается. Около сотни поколений сменили друг друга с той поры, как мысль великих греков остановилась перед этим явлением, произведшим на нее впечатление самой глубокой космической тайны. Эта загадка осталась для нас, далеких потомков этих людей, одаренных могучей, проникающей мыслью, столь же неразрешенной, какой была для них. Около десяти поколений до нас великий флорентийский натуралист Ф. Реди <1626-1698>, врач, поэт, человек высокой духовной культуры, первый высказал новую мысль, которая, вероятно, от времени до времени приходила в голову одиноким мыслителям прошлых поколений, но оставалась скрытой. Эта революционная идея была высказана, но не охватила умы людей того времени. Они, очевидно, не были подготовлены к ее восприятию. Ф. Реди утверждал: всякий живой организм происходит от другого живого же организма. Мысль эта была выражена этими словами другим итальянским натуралистом - А. Валлисниери <1661-1730> - через одно поколение после Ф. Реди. Принцип Реди вошел в научное сознание лишь в XIX в., почти через девять поколений после его смерти. Его окончательно ввел в наше построение космоса Л. Пастер <1822-1895>, великий француз, человек родственного умственного и душевного склада с Ф. Реди... Западное человечество последовало по пути, раскрытому для мысли Ф. Реди и Л. Пастером, лишь неохотно и с большим усилием. Идеи о вечности жизни, отрицание ее начала, мысль о непереходимом - в аспекте известных физико-химических явлений - различии, существующем между косной и живой материей, были в полнейшем противоречии с навыками его мысли, с его мировоззрением. Идеи о начале и конце видимого космоса, всего материального мира, так же как о реальном единстве всего существующего, оставили глубокий след на его умственном складе. Самозарождение, т.е. генезис живого организма за счет косной материи, без посредства другого живого организма, многим ученым все еще кажется логично необходимым; он им кажется неизбежным следствием из геологической истории нашей планеты, необходимым для научного объяснения жизни. С глубокой верой высказывались и высказываются убеждения, что прямой синтез организма из его материальных элементов должен быть необходимым завершением развития науки. Не сомневаются в том, что был момент (если, впрочем, этот процесс не имеет места и в наше время), в который организм зародился в земной коре в силу самопроизвольного изменения косной материи. Нужно не терять из виду, что эти воззрения коренятся не в научных фактах, но в построении религии и философии. Конечно, возможно, что они соответствуют реальности. Нельзя их считать научно опровергнутыми. Но ничто не указывает на их вероятность. Ничто также не указывает на то, что проблема самозарождения не принадлежит к тому же ряду исканий, как и задача о квадратуре круга, о трисекции угла, о perpetuum mobile, о философском камне. Стремление разрешить все эти проблемы было не бесплодно, оно имело очень важные последствия. Оно привело к великим новым открытиям, но самые проблемы оказались нереальными. Оставаясь на почве науки, мы должны признать, что: 1) нигде и ни в каких явлениях, происходящих или когда-либо имевших место в земной коре, не было найдено следов самозарождения жизни; 2) жизнь, какой она нам представляется в своих проявлениях и в своем количестве, существует непрерывно со времени образования самых древних геологических отложений, со времени архейской эры; 3) нет ни одного организма среди сотен тысяч различных изученных видов, генезис которого не отвечал бы принципу Реди" (В.И.Вернадский "Автотрофность человечества", 1993).
       Принцип Реди или уложение биогенеза имеет не столько религиозный, сколько идеологический смысл, поскольку он противостоит базовой основе философии материализма в целом - происхождение жизни из материи. Советский биолог М.Д.Голубовский лапидарно сформулировал: "В биологии непременным атрибутом материализма считается абиогенез: возникновение жизни на земле из косной материи" (выделено мною - Г.Г.). Утверждая принцип Реди, а тем самым, отрицая абиогенез, Вернадский недвусмысленно проявляет себя врагом воинствующего материализма, за что его укоряют по сию пору. Прославленный в советской идеологии профессор К.А.Тимирязев в числе первых взялся за поношение идеализма Вернадского (кстати, в точно таком же ракурсе Тимирязев отвергал теорию относительности А.Эйнштейна. Нельзя удержаться от курьёза: в нацистской Германии изгнали Эйнштейна и жгли его книги, а теорию относительности А.Эйнштейна порицали как "большевистскую физику". Тогда как в большевистской России эту же теорию поносили как "лженауку")). В статье с тенденциозным титулом "Поход современной буржуазной науки против материализма в области естествознания" за отвержение принципа абиогенеза в книге "Начало и вечность жизни" Тимирязев определили Вернадского "спецом, потерявшим всякий стыд".
       Ноуменальное новаторство Вернадского, заключается в том, что принятое им понятие "живое вещество" ("живая жизнь") не отождествляется ни по форме, ни по содержанию с "органической жизнью" и "человеческой жизнью", а суть парадигма, равнозначная и равноценная в вечности мира, материалистической парадигме, состоящей из материи и её атрибутов (масса, скорость, вектор, энергия). Философский же радикализм воззрений Вернадского имеет сугубо исторический оттенок и исходит из того, что в любой точке пространства и времени мира материальное сопровождается своим нематериальным (несколько утрируя, можно вообразить, что материя всегда обладает своим духом, хотя "духом" в философии называется последний, развитый вид человеческого сознания), а их сосуществование определяет историю как таковую (как сказано Н.А.Бердяевым, "борьба времени с вечностью").
       Существование организмов и человеческая жизнь суть различные и поступательные стадии развития, осуществляемого в собственном живом сегменте (отсюда - omne vivum e vivo, принцип Реди) в тесной связи с неживым сектором мира; следовательно, живое не находится в генетической зависимости от минерального (неживого). Таковыми кажутся исходные моменты мыслительной эпопеи Вернадского, совокупность которых была опосредована учёным в теорию биосферы. Далее, согласно идеалистической логике Вернадского, следует переход активного сосуществования живой и неживой слагающих мира, данных в теории биосферы, к новому, высшему состоянию, где живая инстанция мира заступает на свою, исторически предназначенную, вахту организатора мира (отсюда - максима "человек как величайшая геологическая сила"). Вернадский назвал эту стадию ноосферой. Но, подходя к проблеме со свойственным ему идеалистической глубиной и материалистической широтой, и оправдывая звание "отца глобальной экологии", Вернадский только остановился перед величественным полотном того явления, которое он окрестил ноосферой. Научно осмыслить и предать широкой рефлексии это насквозь идеалистическое понятие учёному не позволял запретительный режим воинствующего материализма советского времени. А все суждения Вернадского по поводу ноосферы есть не что иное, как осколки, брызги, фрагменты и эпизоды гениального умозрения.
       И, тем не менее, Вернадскому удалось вкоренить даже в догматическое советское научное сознание свой апокрифический генеральный замысел: ноосфера есть вместилище нового состояния биосферы, где живое вещество организовывает мир. Уже никто не числит за ноосферой статус тривиальной эволюционной стадии, с детерминированными причинами и каузальными последствиями. Прежде всего, ноосфера есть перелом в экологических взаимоотношениях человека и природы, при котором ойкос человека приобретает лик, общий для всей планеты, соответственно которому Земле неизбежно предстоит превратиться в единую обитель человечества, в гоменоидное общежитие.
       Но только Вернадский понимал, что эта иллюзия Всеединства может найти своё разрешение на путях подлинной, а не политизированной философии, в силу чего ноосферу необходимо свернуть в специфическую философию ноосферы, как качественно особую отрасль теоретического знания. Проблемное поле этого последнего заключается в смысловом сочетании понятий "культура", "производительная сила" и "техника", из которых слеплена идеалистическая фигура ноосферы в учении Вернадского, и которая, на первый взгляд, представляет собой неправдоподобное соединение разнородных рецепторов: идеалистической формы "культуры" и ультраматериалистической величины "техники". Ноосфера, таким образом, становится испытательным полигоном для познавательного средства, рождённого в недрах русской духовной доктрины, - синтеза логического и алогического.
       Философия ноосферы кажется по своему когнитивному накалу самым громким словом системы Вернадского, но как раз этого слова великий учёный не успел произнести, хотя сделал многое для понимания его смысла. Система Вернадского есть не рядовой идеалистический экстракт целокупного миропознания творца, а некоторая целевая установка, перед которой поставлена конкретная объективная задача: через опознание идеалистических порядков создать условия, благоприятствующие для производимого живым веществом организации мира, а по-другому, для сотворения ноосферной действительности. Эта задача в постижения Вернадского зиждется на двух важнейших философских (теоретических) субстратах: третьей реальности и вечности жизни. Однако такое философское обоснование мало касается онтологического пункта ноосферы - творческого альянса "культуры" и "техники".
       Решение пришло со стороны европейской философии, и произвёл его самый оригинальный мыслитель XX века - испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет. Особую привлекательность постижениям Ортеги придаёт то обстоятельство, что философ не упоминает ни "биосферы", ни "ноосферы", ни "экологии", делая свои ноуменальные перлы не специальным достоянием данных отраслей, а общефилософскими знаниями. В силу этого радикальный гнозис этого мыслителя подлежит особому рассмотрению в аспекте экологии.
       По-философски глубоко и тонко Ортега проник в предмет "техника" на страницах своего трактата "Размышления о технике" (Х.Ортега-и-Гассет "Размышления о технике"
       (http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/gas_raz/index.php)
       Прежде всего, философ выявил генеральное качество "техники" - происхождение из взаимодействия человека и природы, что одно уже указывает на экологическую природу явления. Но мало того. Из текста и хода размышлений Ортеги вполне возможно вывести мысль о том, что "экология" и "техника" не просто генетически соотносятся друг с другом, а экология производит из себя технику, другими словами, экология суть детерминатор техники. Ортега пишет: "Это и есть технические действия, свойственные исключительно человеку. А совокупность таких актов -- не что иное, как техника, которую можно определить как преобразование человеком природы с целью удовлетворения потребностей. Последние, как мы уже убедились, -- это категорические требования, предъявленные человеку природой. Человек отвечает на них, навязывая изменения природе. Итак, техника -- это реакция человека на природу или обстоятельства, в результате которой между природой, окружением, с одной стороны, и человеком -- с другой, возникает некий посредник -- сверхприрода, или новая природа, надстроенная над первичной. Подчеркиваю: техника -- это отнюдь не действия, которые человек выполняет, чтобы удовлетворить потребности. Такое определение неточно, поскольку оно годится и для чисто биологического набора животных актов. Техника -- это преобразование природы, той природы, которая делает нас нуждающимися, обездоленными. И цель его -- по возможности ликвидировать подобные потребности так, чтобы их удовлетворение не составляло ни малейшего труда".
       Главная ценность философских экскурсов Х.Ортеги-и-Гассета, вовлекающая их в философскую теорию познания экологии, состоит в том, что своим эпицентром философ поставил человека, понятого как исключительный источник духовной энергии. И он говорит: "Итак, человек -- это прежде всего нечто, не имеющее телесной или духовной реальности; человек -- это программа как таковая и, следовательно, то, чего еще нет, и то, что стремится быть...Вот чудовищное, ни с чем не сопоставимое условие человеческого бытия, которое превращает человека в существо уникальное во всем мироздании. Странную, непонятную тревогу вызывает в нас такая судьба. Перед нами удивительное существо, чье бытие состоит не в том, что уже есть, а в том, чего еще нет; иначе -- сущее в том, чего еще не существует. Смысл всего остального в мироздании -- в том, что оно есть". Мысль Ортеги о человеке, нацеленного на будущее ("того, чего нет"), должно относить к шедеврам философской мысли, которое гностически созвучно мнению Вернадского, относящего ноосферу к феноменам будущего времени, тогда как у себя на родине этот эстамп Вернадского вызвал лишь недоумение.
       Своё глубокомыслие Ортега заключает: "Итак, человеческая жизнь есть производство. Этим я хочу сказать, что жизнь -- это вовсе не то, чем она представлялась на протяжении многих веков, то есть она не созерцание, не мысль и не теория. Жить -- значит производить, творить, и лишь постольку, поскольку последние действия невыполнимы без теории, созерцания; жизнь также есть мысль, теория и наука. Жить -- значит изыскивать средства для осуществления себя как программы. Мир и обстоятельства даны человеку, прежде всего как сырье и механизм. И так как человек, чтобы существовать, должен быть в мире, а последний сам по себе не вершит человеческое бытие и даже, наоборот, чинит тому всяческие препятствия, то человек-техник пытается обнаружить в мире скрытое устройство, потребное для его целей. История человеческой мысли -- это цепь наблюдений, произведенных с целью выявить механизм, скрытый в материи мира. Вот почему техническое изобретение -- это открытие".
       Итак, человек суть техник, и в этом качестве содержится глубинный смысл техники, которая по своему происхождению принадлежит к идеалистическому классу. У Ортеги сказано: "Следовательно, техника содержится в человеческой природе как строго отмеренное богатство, которое вовсе не предполагает возможных и сколько-нибудь существенных добавок. И подобно тому, как человек, живя, вписан в жесткую схему своих телесных движений, он же, помимо этого, жестко прикреплен к постоянной системе искусств, ибо именно так и народы, и эпохи данной стадии технической эволюции называли разные техники. Да и само слово techne по-древнегречески означает "искусство"....Техника -- живой, неиссякаемый источник человеческой деятельности, которая в принципе не ведает пределов. Подобное новое понимание техники как таковой впервые ставит человека в коренным образом отличное -- по сравнению со всеми предыдущими стадиями -- положение и в какой-то степени даже противоположное. Ибо до сих пор в представлении человека о собственной жизни господствовало сознание того, чего он сделать не мог, на что он не был способен; словом, преобладало сознание слабости, ограниченности. Но наше представление о нынешней технике -- пусть каждый сейчас об этом хорошенько подумает -- ставит нас в положение трагикомическое (то есть и комическое, и трагическое)... сама техника, являясь человеку, с одной стороны, в качестве некой, в принципе безграничной, способности, с другой -- приводит к небывалому опустошению человеческой жизни, заставляя каждого жить исключительно верой в технику, и только в нее. Ведь быть техником, и только техником, -- значит иметь возможность быть всем и, следовательно, ничем. Будучи безграничной в своих возможностях, техника представляет пустую, чистую форму (подобно самой формальной логике) и, стало быть, не способна определить содержание жизни. Вот почему наше время -- как никогда техническое -- оказалось на редкость бессодержательным и пустым".
       В этом бурном потоке мудромыслия выявляется ещё одна параллель с русской духовной философией: великий русский философ С.Л.Франк определил человека врождённым творцом, природным демиургом творчества, культуры. Франк писал: "Всякий человек есть в малой мере или в потенциальной форме творец... что всюду, где цель деятельности рождается из глубины человеческого духа, имеет место творчество. Всякий ремесленник, работающий с любовью и вкусом, вкладывающий в свою работу существо своей личности, руководствуется предносящимся ему идеалом и в этом смысле творит по вдохновению; и различие между ремесленником и художником только относительно... Всякий человек, вносящий отпечаток своей личности в окружающую его среду, всякая жена и мать, вносящая какой-то свой собственный нравственный стиль в жизнь семьи, свой эстетический стиль в домашнюю обстановку, всякий воспитатель детей есть уже творец" (С.Л.Франк "Из истории русской философской мысли конца 19-го и начала 20-го века. Антология", 1965, с.280). В совокупном философском опосредовании отсюда вытекает общий вывод: истинная техника, то есть действие, осуществляемое человеком для своей пользы, всегда культуроносна, равно, как подлинная культура, то есть реализованный культ личности, завсегда техникопотенциальна. Через культуру и технику живое вещество организовывает мир ноосферы, сочленяя эти параметры в соответствующие производительные силы.
       Посредством этих манипуляций мысли процесс организации экологии протекает последовательно-поступательно от биосферы к ноосфере. Через философию ноосферы раскрывается ноосфера в своём конструктивном виде как будущее состояние биосферы, и далее, через альянс культуры и техники, в свою очередь, формируется переход от философии ноосферы к философии экологии, как целокупного глобального явления., и таким способом организованное живое вещество нового мира приходит к своему апофеозу - ноосфере как философии экологии, высшему результату синтеза логического и алогичного.
       Но, будучи in mente (в сознании), а не actu (в актуальности), эти теоретические (философские) сооружения кажутся не более, чем свободной игрой имажинации (сила воображения) по отношению к действующей экологической реальности, какой имеет себя современная actu - глобальная экологическая катастрофа, против которой до настоящего времени нет противоядия. А сама эта экологическая катастрофа выявляет себя историческим фактом, который с непоколебимостью закона свидетельствует о несостоятельности материалистической философии в той форме, в какой она была укоренена в европейской классической парадигме: в форме превалирования метода над идеей, в форме ортодоксии материи, в форме материалистической экологии, принявшей вид воинствующей идеологии. Само собой разумеется, что альтернатива этому ситуационному положению находится в прямо противоположном идеалистическом мире, и что без избавления от экологической катастрофы нет пути к ноосферной действительности. Наличие потенциальной возможности альтернативы экологического бедствия и вероятности избавления от него прямо исходит из идеалистической системы Вернадского, - к такой мысли великий учёный негласно призывает "потомство своей внучки".
       Хотя в сочинении Вернадского отсутствует скомпонованный авторский экземпляр антикризисной альтернативной схемы, основания, содержащиеся в системе Вернадского, позволяют сделать выводы, которые принципиально отличны от общепринятого подхода в этой области. Общий недостаток множества гипотез, теорий, измышлений, поучений на тему устранения экологического катаклизма состоит в том, что они par excellence (по преимуществу) нацелены на какое-либо радикальное средство или мероприятие, способное исторически одномоментно искупить мир от экологических перекосов. В этом смысл многих суждений о harmonia praestabilita (предустановленная гармония) между человеком и природой. В действительности экологическая катавасия не может быть избавлена усилием внешней воли, а должна быть пережита, прочувствована, преодолена человеком, ибо человек есть главное действующее лицо экологической драмы, - здесь кстати мудрое наблюдение Х.Ортеги-и-Гассета, "...что человек обречён быть техником независимо от желания или от степени технической одарённости"
       Опираясь на когнитивно-ценностные стимулы системы Вернадского, возможно прийти к заключению, что любое намерение мысли или побуждение духа может иметь действующую силу, если в их организации будет соблюдено творческое условие, состоящее из целевой установки (идеи) и практической программы (метода). Целевая установка охватывает проблему in extensor (полностью, без сокращения), и в данном аспекте исходит из того, что нынешний ойкос не благоприятствует ни экономической выгоде человека, ни пользе для природы, - в этом состоит основная наглядная особенность экологической катастрофы человечества. Целевая установка раскрывается только теоретическим умозрительным путём, тогда как программа-метод реализует себя в конкретной пространственно-временной координации. Интрига тут заключена в том, что в отличие от целевой установки, программа (практический метод) преодоления экологического кризиса не может иметь глобального масштаба, ибо зависит от региональных географо-геолого-климатических характеристик, и требует специфического познавательного средства - экологического картирования, о чём будет сказано в следующем разделе.
       Целевая установка потенциального антикризисного экологического декрета, какой усматривается в системе Вернадского, включает в себя два предписания: первое - изъятие из международной практики общения войн, как самого мощного производителя отходов и загрязнения, и второе - инвектива против режима демократии демоса, общество которого закономерно допустило глобальную экологическую катастрофу, ибо её устройство органически включает в себя отходное индустриальное производство. Итак, суть антикризисного экологического декрета зиждется на инкарнации (превращения) политизированной демократии демоса, отвергающее в принципе значение индивидуальной личности в качестве ойкосного демиурга, в общество ноосферы или демократии личности Homo sapiens faber (о чём я подробно говорю в трактате "Демократия демоса и демократия личности")
       Само только намерение, направленное против войны, как общественного феномена, погружает мысль в океан бурного пацифического движения, которое существует столько же, сколько существуют сами войны, тобто с начала человеческой истории. Пацифические взгляды Вернадского, извлечённые из его биосферного учения, изловчились сохранить черты уникальности и оригинальности даже на фоне этого тысячелетнего течения, отягощённого множеством штампов, традиций и вселенским размахом. Но, дабы было понятно достоинство этого духовного подвига великого учёного, следует обратиться к ретроспективному обзору пацифизма.
       Нет в современной цивилизации другого общественного движения, кроме пацифического, которое сконцентрировало бы в себе такое непомерное количество величавой человеческой интеллектуальной энергии. Против войны и за мир выступали и выступают знаменитые писатели, блестящие публицисты, глубокие мыслители, неукротимые пророки. Степень благородства каждой эпохи оценивается историками через отвержение войны, вражды и насилия. На этом ослепительном фоне явственно выделяется личность австрийской баронессы Берты фон Зутнер (1843-1914) - великолепный образец сочетания лучезарной женской красоты и совершенной духовной чистоты, лауреат Нобелевской премии мира, прозванная "генералиссимусом пацифического движения". Стефан Цвейг написал: "Берту фон Зутнер наши потомки будут чтить как одну из героических, трагических личностей истории духа. Рождённая ею мысль своим дыханием наполняет наше время, и поскольку эта мысль действительно живёт во всех нас, то было бы неблагодарной забывчивостью не вспоминать о человеке, который подарил нам эту мысль, посвятив ей всю свою жизнь". Берта фон Зутнер, происходя из рода потомственных военных Габсбургской аристократии (её отец был фельдмаршалом австро-венгерской армии), порвала со всеми почитаемыми в обществе милитаристскими традициями и ритуалами, и дала пацифическому движению его лозунг: "Долой оружие!".
       Однако, не взирая на столь массивный общественный пресс, военная субстанция не только не перестала существовать, но по интенсивности своего развития опередила все мирные отрасли народного хозяйства, нет ни одного крупного технического открытия, которое не было бы задействовано в военном деле. Размах и масштабы военных действий, тобто механизм кровопролития и разрушения, возрастал в истории пропорционально времени, скорость прогресса военного снаряжения, тобто совершенствование способов и видов сотворения отходов, просто пугает. Война была возведена в ранг искусства и военному искусству обучают, и военную идеологию вводят в состав мировоззренческого кодекса. В ведущих мировых державах военная каста занимает ведущие привилегированные слои общества. В общем и целом, несомненно, что сосуществование пацифизма и милитаризма образует самую примечательную отметину современной цивилизации, оттеняя противоречивость нашего времени. Прав русский генерал Михаил Драгомиров, который в споре с одним из пацифистов заявил: "Я первый говорю, что война дело отвратительное, бесчеловечное, жестокое, утверждаю только, что вместе с тем и неизбежное".
       Война есть наибольшая загадка человечества. И, тем не менее, раздаются победные реляции: "Пацифизм как закон личной этики доказал свою способность противостоять военным бурям и политическим изменениям" (Фримен Дайсон "Оружие и надежда", 1990). Аргументация тут на удивление проста: без пацифизма было бы ещё хуже. Поразительно, как великие умы порой прячутся за призрачные доводы!
       При всём многообразии форм пацифического движения в нём отчётливо различаются два подхода: психический и политический. Первый исходит из существенно психического базиса и рассматривает специфические психоневротические атрибуты антропологии: насилие, ненависть, вражда. Неприятие этих параметров на базе решительного отрицания феномена убийства есть идеологический арсенал этого подхода. Отсюда вышла целая армада великих моралистов и властителей дум человечества, составляющих самую животрепещущую часть пацифизма. Однако идеологическое содержание этого течения непосредственно не относится к проблеме войны, скрытой в недрах биосферной теории и взятой в экологического разрезе как производитель отходов. По сути, академическая аналитика видит тут persona regis (высшая персона) анализа не в войне, а в убийстве, - так, к примеру, наиболее яркое последнее сочинение на эту тему Гленна Пейджа имеет титул "Общество без убийства: возможно ли это?" (2005 г.). Конечно, война не бывает без убийства, но убийства бывают без войны, и далеко не все, кто сотворяет войны и участвуют в войнах, убийцы.
       Вполне по теме оказывается второй подход - политическое течение. Современный пацифизм выводится в основном из политологии и социологии, тобто инструментов материалистического назначения. Познавательная проблематика здесь обслуживает не стремление избавиться от войны, как некоего общественного негатива, а желание снизить опасность войн при столкновениях стран и государств. Взаимное силовое сдерживание и обеспечение взаимной безопасности в условиях политической конфронтации - дело ненадёжное. Здесь мир (мирная жизнь) балансирует всегда на грани войны. Исторические причины, приводящие к возникновению войн, в этом течении никогда не имеют однозначного логического обоснования, всегда субъективны, тенденциозны, рассчитаны на потребу дня, и попросту лицемерны. Повинны в этом отнюдь не персональные огрехи, а точнее, не только оные, действующих аналитиков, а недостаточность и недостоверность мировоззренческой базы материалистической идеологии, воплощённой в таких гносеологиях, как материалистическое понимание истории, борьба за существование, принцип актуализма и прочие, которые влекут за собой познавательные средства, основанные на демагогии, фарисействе и конъюктуризме. Показательный образец такого способа продемонстрировал уже упоминавшийся Фримен Дайсон: "Если философия пацифизма когда-нибудь станет преобладающей в современном мире, она должна стать суммой личных и политических устремлений, сохраняя глубокие корни религиозной пацифистской традиции, одновременно используя современные средства коммуникаций для мобилизации общественного протеста" (1990).
       Итак, политический (материалистический) пацифизм прорицает свою целевую установку в тезис: борьба за мир во всём мире, следуя буквальной семиотике значения пацифизма (pax - мир, facio - делаю). Пацифизм иногда называют Движением сторонников мира. Самое же важное в политическом пацифизме, что нужно считать идеологическом ядром течения, состоит в тесном связи войны и демократии демоса. В этом отношении история XX столетия читается как каталог неисчислимых фактических свидетельств на данный счёт. Здесь достаточно сослаться лишь на один, но наиболее красноречивый случай. Знаменитые Мюнхенские соглашения (1938 год) между милитаристской Германией и демократическими Англией и Францией декларировались как исключительно мирные, нацеленные на всеобщий мир. Британский лидер громогласно заявил у себя на родине после подписания этих соглашений: "Я привёз вам из Германии почётный мир, я верю, что это мир на поколения". А менее, чем через год, разразилась Вторая мировая война, самая кровопролитная война в человеческой истории. Итак, война показала себя результатом мирных демократических соглашений, и связь здесь имеет парадоксальный характер: война как исход усилий мира.
       Публицистически полно об этом органическом и генетическом сочленении войны и народовластия заявил идеолог большевизма Карел Радек в статье "Эра демократического пацифизма"(1924 г.) С большим знанием предмета этот образованный марксист-ленинец замышлял представить симбиоз пацифизма и демократии, как историческую стадию развития современного мира, но фактически показал демократическое устройство, органически включающее в себя войну. В таком свете Мюнхенские соглашения выглядят вовсе не примером дипломатического коварства и политического вероломства, а формой функциональной акции с закономерным нормативным исходом. Мюнхенские соглашения в своём натуральном виде представляются спектаклем, где один участник (Гитлер) по проницательности и знанию природы западной демократии превосходил двух других простаков (Чемберлена и Даладье).
       Идеологическая породнённость войны и современной демократии демоса как народовластия сказывается в том, прежде всего, что царящая в обществе пацифическая атмосфера никогда не получала своего практического воплощения в плане не только изъятия, но просто порицания войн. Заключённый в 1928 году в Париже Пакт об отказе от войны как орудия национальной политики, остался пустым словоизвержением, такая же судьба постигла принятый Лигой Наций в то же время так называемый протокол Бенеша о международном арбитраже и борьбе с наступательными войнами. Таким образом, война в политическом пацифизме оказывается не просто составной частью механизма демократии демоса, а функциональной основой этого демократического фаустовского устройства, что прекрасно понимал Освальд Шпенглер - родитель фаустовского человека, который, назвав войну "творцом всех великих вещей, сформулировал фаустовскую максиму. Это же, видимо, понимали и некоторые великие трубадуры пацифической идеологии, и в их речах исчезал антивоенный ригоризм и непримиримость к войнам. Так, великий гуманист Альберт Швейцер заявил: "Следовательно, до сих пор с войной дело в целом, пожалуй, обстояло так, что она могла работать, как на пользу прогрессу, так и в ущерб ему". А великий русский философ В.С.Соловьёв декларировал: "Смысл войны не исчерпывается её отрицательным определением как зла и бедствия, в ней есть и нечто положительное - не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях" (В.С.Соловьёв "Оправдание добра", 1996, с.340).
       Итак, даже поверхностный анализ пацифического цикла проблем позволяет обнаружить ряд признаков глубинной основы всего явления: война, отвергаемая в возможности, утверждается в действительности. Или, говоря другими словами, война, единодушно порицаемая в вербально-виртуальном пространстве, в реальном поле имеет себя как активный делопроизводитель. Таково противоречие материалистической целевой установки "борьба за мир во всём мире". В противовес этому противоречию идеалистическая составляющая учения Вернадского выдвигает свои возможности, - именно потенциальные возможности, до настоящего времени скрытые в недрах глубокомыслия великого учёного, но доступных осмыслению и пониманию в образе системы Вернадского. В объёме этого последнего появляется императивная форма, принимающая вид идеологического постулата, противостоящего соответствующим утверждениям политического пацифизма, и она гласит: числить за войнами какие-либо положительные опции (революционные, национально-освободительные, отечественные) можно лишь в порядке грубейшего самообмана.
       Идеализм воззрения Вернадского делает установку "борьбы за мир" nons sens (нелепость), ибо бороться за мир нельзя, - это не только бессмысленно, но и кощунственно. Мир в виде мирного состояния дан всему существующему в качестве первоосновы исходной реальности. Мир существует как предназначение Провидения на веки вечные, тобто мир как мирная субстанция суть категория вечности, а бороться "за мир", то есть за вечное - более чем бесполезно, - это даже не Сизифов труд. Война противостоит миру именно в силу того, что она по своей природе величина временная, - любая война есть исторически преходящая инстанция, - и этим самым она нарушает традиционный мирный ход событий и явлений. Современная история пацифистской борьбы за мир воочию показывает, что эта борьба превращается в новую войну, в пульсацию войны - из "горячего" состояния в "холодное" и обратно. В речи, произнесённой при получении Нобелевской премии за 1954 год, Альберт Швейцер произнёс: "Наиболее показательным для положения, в котором мы очутились после Второй мировой войны, является тот факт, что за войной не последовало заключения мира. Её окончание нашло отражение в соглашениях, которые носили характер перемирий". Таким образом, бороться следует не за мир, а против войны. Война против войны, - такова целевая установка, предусматриваемая идеалистической потенцией системы Вернадского.
       Соответственно философской консистенции системы Вернадского, война изымается из человеческого общества как источник наибольших отходов, а это означает, что разрушению подлежит вся индустрия войны. Здесь нельзя ограничиться переводом военного производства на гражданские рельсы, ибо это суть даже не шаг, а взгляд в нужном направлении, ибо, если оно и уменьшает количество отходов, то сама идея отходов, порождающих войны, остаётся в силе. Каждая страна добровольно отказывается от своей институции войны и сопутствующих ей милитаристских ведомств, учреждений и пропагандистских аппаратов. В распоряжении правительства остаётся военная сила с полицейскими предназначениями для сохранения внутреннего порядка.
       Война с войной должна вестись средствами войны, - такова первейшая аксиома той утопии о ликвидации войн, какая свёрнута в системе Вернадского. Все войны, происходящие на планете Земля в экологическом понимании, есть не что иное, как нарушение внутреннего порядка вселенского дома человечества или злонамеренное повреждение глобального ойкоса. Для исправления оного необходимы своеобразные полицейские силы, полностью аналогичные по поставленным задачам тем, что принадлежат отдельным государствам. Эти полицейские формирования составляют единую для всей планеты армию, которую я называю ооновской армией, по имени ООН - самой авторитетной в мире международной организации, под эгидой которой мыслится существование этой армии. Известно, что всякая война начинается с акта внешней агрессии и насильственного вторжения на чужую территорию: гарантированная защита любой страны от всякого агрессора есть первейшая обязанность ооновской армии; агрессор в любом обличии и любой точке планеты суть единственный враг ооновской армии.
       Никакое, самое отчаянное милитаристское государство не способно противостоять мощи такой международной армии. Лишение же возможности порабощать иные народы и страны спонтанно приведёт к вырождению войн, как средства этого порабощения. Главная особенность армии, которую повинно содержать ООН, есть нацеленность на собственное исчезновение, и её развитие осуществляется с целью ускорения данного исчезновения, которое произойдёт по мере ликвидации войны в качестве политического средства. Эти условия имеют себя одновременно как предпосылки и как результат ноосферной стадии развития биосферы, или апофеоз глобальной экологии (планетарного ойкоса).
       Положение о всепланетной армии есть самая глубоко запрятанная тайна гениальных постижений академика В.И.Вернадского. В его сочинениях нет даже намёка на вселенскую армию, напротив, - в тоне и смыслах его ноуменальных пассажей однозначно и определённо звучит отвращение к любого типа военной деятельности. Данная сентенция о единой армии человечества, изъятого из творческого наследия Вернадского, не противоречит общему человеколюбивому настрою его учения, ибо в основе содержит философский смысл: избавление от зла силами самого зла. А потому это видимое противоречие принадлежит к числу тех модусов подлинного исследовательского искусства, посредством которых генерируется истина.
       Утопия ликвидации войн по рецепту академика В.И.Вернадского содержит в себе три важнейших момента, усиливающих её привлекательную наглядность. Первый момент состоит в том, что добровольный отказ от военной индустрии избавляет каждое отдельное общество от чудовищного финансового гнёта. По сообщению Генерального Секретаря ООН Переса де Куэльяра в 1982 году военные расходы в мире составили 1 млн. долларов в минуту, что в 2.5 раза превосходит нужды здравоохранения, и в 1.5 раза больше, чем затраты на образование (требуется иметь в виду, что приведены данные двадцатилетней давности, в течение которой военные расходы ещё больше возросли). Необходимо ещё раз подчеркнуть, что такие немыслимо огромные затраты отданы производству, который плодит исключительно отходы и в отходы превращает сам человеческий материал.
       Второй момент касается ооновской армии, явления, до того незнаемой в человеческой истории. Ценность момента определяется не только фиксацией повышенного созревания человечества, окончательно овладевшего своим планетарным домом, не только появлением у населения Земли ощущения гарантии безопасности обитания в своих ойкосах, но, и это главное, повышением престижа и проникновенной веры в идею Всеединства - общей судьбы человечества. Глобальный экологический кризис случился, помимо прочих известных мотивов, ещё и по причине пренебрежения и игнорирования в материалистической экологии идеи общежития людей, "во-едино" (термин Иисуса Христа), во всеобщем мире, то есть в условиях Всеединства.
       Выявление органической связи войн с демократией демоса следует считать одним из значительных достижений теоретической мысли за последнее время. В общей струе аргументации этого вывода находятся и апокрифы Вернадского, который хотя опосредованно и фрагментарно, но достаточно ясно, выражал своё негативное отношение к действующему правлению демократии демоса, как в мировом масштабе, так и у себя на родине, ибо большевизм также есть форма народовластия. В гениальной "Научная мысль как планетное явление" учёный писал: "В настоящее время под влиянием окружающих ужасов жизни наряду с небывалым расцветом научной мысли, приходится слышать о приближении варварства, о крушении цивилизации, о самоистреблении человечества. Мне представляются эти настроения и эти суждения следствием недостаточно глубокого проникновения в окружающее". В отношении отечественных форм демократии демоса Вернадский был более конкретен, и здесь он не наблюдал "...ни espris du corps (природный ум - Г.Г.), ни блеска знания и образования, ни преданности России, ни идее государственности. В общем ничтожная и серая, жадная и мелко хищная толпа людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы "устроить" своих детей, получить лишние деньги" (В.И.Вернадский "Дневники. Март 1921 - август 1925", 1998, с.170).
       Итак, целевая установка "война против войны" требует не только общественного отказа от войн, как негодного способа международного общения, но и глубокой трансформации государственного устройства с позиции демократии демоса на позицию демократии личности (см. мой трактат "Демократия демоса и демократия личности"). В таком виде лозунг "Долой оружие!" приобретает своё истинное назначение быть планетарной нормой поведения для гоменоидной части биосферы. В потенциальном антикризисном экологическом декрете В.И.Вернадского два предписания, - против войны и против демократии демоса, - сливаются, таким образом, в общее методологическое руководство для ноосферы, как нового состояния биосферы во всемирной истории человечества на пути к достижению Всеединства.
      
        -- ОБ ЭКОЛОГИЧЕСКОМ КАРТИРОВАНИИ
       Творчество Вернадского внесло в русскую науку очень важную конструктивную черту, которая, хотя и не осталась незамеченной, но по достоинству не оценена в "вернадсковедении" по сию пору. Речь идёт о творческой самостоятельности методологической стороны исследования. Вернадский был первым не только в естествознании, но и среди держателей крупногабаритных научных нарративов, кто сознательно задействовал двучленную модель познания: эмпирическая часть - теоретическая часть. Хотя этих названий нет в терминологическом багаже Вернадского, но он уверенно обособлял в своих постижениях эмпирическую стадию исследования (называемой онтологией или предметным бытием) и теоретическую стадию познания (называемую гносеологией или феноменологией). В этой связи за Вернадским числится особая заслуга за использования в этих условиях философского метода, в отношении чего учёный продемонстрировал summum modificabile (высшее мастерство).
       Именно это summum modificabile, как показывает советское "вернадсковедение", служит камнем преткновения при понимании научных достижений Вернадского, и оно же составляет подавляющую удельную долю "недопонимания" учёного в отношении его антикризисного экологического декрета. Все претензии к Вернадскому, касающиеся его философской квалификации, а равно, как и восхваления по этому же поводу, страдают общим недостатком: незнанием того, что философия, принятая учёным, вовсе не принадлежит его авторству. Гениальная интуиция Вернадского сказалась в том, что в невероятном бурном, самом древнем виде человеческого познания - философском, творец выбрал единственном направление. Это направление суть русская духовная философия.
       Один из лидеров русской духовной доктрины Семён Франк поучает: "Поэтому всякая философия есть по самому своему существу онтология, потому что вне реальности в широком, всеобъемлющем её смысле вообще нет ничего... В качестве таковой философия есть не "критика" и не анализ отрешённого от реальности "разума", а - пользуясь недавно введенным термином - "фундаментальная (основоположная) онтология" (термин принадлежит М.Хайдеггеру - Г.Г.) или - употребляя старое, простое и хорошее обозначение Аристотеля - "первая философия" (С.Л.Франк "Непостижимое". В книге "Сочинения", 1990, с.с.304,305). И, по определению русского философа, "первая философия" - "...есть мышление, трансцендирующее за пределы рациональности и почерпывающая свои итого в сфере трансрационального". Требует пояснения, что термином "трансрациональный" Франк обозначает то, что выходит, транспортируется за пределы рационального, иначе называется иррациональное. В разрушении гегемонизма рационального мышления состоит самый важный момент, а скорее, даже суть той схемы познания, которая вытекает из русской духовной философии. Для материалистической экологии, к которой принадлежит вся современная экологическая отрасль знания, это положение не пригодно по определению.
       Итак, познание невозможно без философии, а в истинной философии отсутствуют разграничительные барьеры между эмпирическим состоянием, "первой философией" или предметным бытием, и теоретическим отвлечённым мышлением, - между ними наличествуют когнитивные переходы. Такова познавательная хартия биосферного воззрения натуралиста Вернадского.
       В связи с тем, что экологическая антикризисная альтернатива излагается здесь не в авторском конструктивном исполнении, а строится из фрагментов и интуитивных соображений, исходящих из общего мировоззренческого кругозора Вернадского, то сохранение творческого духа великого натуралиста в генерируемом продукте априорно вытекает главнейшей задачей при построении. А это, в свою очередь, необходимо потребовало указания на родственную связь этого творческого духа с русской идеалистической философией. Собственно, для этого было бы достаточно сослаться на научный статус Вернадского как соавтора русской философской концепции человека как культа личности, если бы это последнее существовало в качестве аналитического знания в современной российской философии
       Итак, антикризисный декрет будет соответствовать творческому духу Вернадского при условии, если его опознание (онаучивание) осуществляется посредством двухчленной методологии, - раздельно через эмпирический и теоретический этапы. Различию между ними Вернадский придавал принципиальное значение и в основу ложил философский подход: если в теоретическом виде философский способ является доминирующим, то в эмпирическом случае Вернадский, как он говорил, решительно отказывается от всяких философских и религиозных видений.
       Как можно понять из предыдущего изложения, в теоретическую часть антикризисного декрета входит целевая установка с её специфической атрибутикой, а эмпирическая часть сообразуется с практической программой, обладающей своими смысловыми особенностями. Целевая установка включает в себя теоретические предписания - отрицание войны и оппозиция демократии демоса, которые впоследствии сливаются в единую конструкцию, и приобретает итоговое выражение: война против войны. Хотя любая война и любая армия представляют собой конечную реальность предметного бытия, или, как можно сказать, атрибуты ультраматериализма, но в данном случае относить их к сентенциям эмпирического толка и понимать фактами практической программы невозможно в принципе. Тезис "война против войны" и суждение об ооновской армии существуют в настоящее время на правах самозначимых идей или мыслительной данности, являя собой плоды умозрительного созерцания, но никак не акты предметного бытия. Таким образом, целевая установка, данная в качестве теоретического обобщения антикризисного декрета, хотя и может считаться оригинальной, но не может претендовать на радикальную новизну, ибо в своём отвлечении она уравнивается с любой другой, более или менее остроумной, пацифистской фантазией. Поэтому теоретическая часть здесь названа "утопией", но не в смысле "невыполнимого" вообще, а в понимании отсутствия в реальной действительности нынешней человеческой жизни, своего рода экологической сказки.
       Самое существенное в общей конструкции антикризисного образования, какое объективно может противостоять экологическому злосчастью человечества, сосредоточено в эмпирическом отделе декрета, вытекающего из биосферно-ноосферного радикализма учения академика В.И.Вернадского. Самобытность этого отдела не только утверждает свою собственную оригинальность, но и лишает теоретическую часть его утопической неопределённости, и превращает последнее в целокупный агрегат идей и мыслей; другими словами, эмпирический капитал антикризисного декрета выявляет прелесть и ценность экологической сказки. Только в этом отделе, вдали от философской отрешённости и всеобщности, полезной в ином ситуационном порядке, а исключительно в конкретной определённости располагается источник, питающий практические программы антикризисной декларации, удовлетворяя их качественную специфику. Собственно говоря, этот источник есть не что иное, как самое экологическое (ойкосное) бытие, очищенное от социологических и политических примесей и императивов. И главным здесь содержится не столько в этом экологическом бытие per se, сколько в том средстве, посредством которого это экологическое бытие объективируется в данные, формирующие исходные и изначальные компоненты практических программ. Это средство называется экологическим картирование или экологической съёмкой.
       В своём биосферном повествовании Вернадский остановился перед гностическим освоением ноосферы, как качественно нового состояния биосферы, тобто перед ноосферой как философией экологии. Поэтому в учении Вернадского нет прямых предпосылок, оснований, даже упоминания о "экологическом картировании", и может создаться при поверхностном подходе впечатление, что процедура картирования выпадает из биосферной тематики Вернадского, а экологическая съёмка,- этот производитель "первой философии", - не касается ноосферной компетенции. Это ложное впечатление, - как раз наоборот: весь фактический арсенал экологическая съёмка вкладывает в фундамент теоретического глубокомыслия целевой установки, - без метода нет идеи, а идея управляет методом. Как бы не определять функциональную суть экологической съёмки, одно должно незыблемым: идея экологического картирования исходит из идеологии теории биосферы Вернадского.
       Экологическое картирование, аккумулировавшее биосферную идеологию Вернадского, по своей сущностной содержательности не имеет ничего общего с казенным "экологическим картографированием". Экологический словарь сообщает, что "Картографирование экологическое - один из видов картографирования тематического, отражающий состояние экосистем и воздействие на них (нагрузка антропогенная, степень загрязнения различных компонентов, размещение заповедников и др. охраняемых природных территорий, распространение редких и исчезающих видов животных и растений, специфических биотопов и т.п.)". По отношению к экологическому картированию, о которой идёт речь, предмет, определяемый Экологическим словарём, есть не более, чем нечто, аналогичное инвентаризационной ведомости, и ценность его не превосходит значения рядовых фиксаций, хотя польза в этом плане несомненна. Генеалогическую линию и колыбель экологического картирования, взятого как способ получения эмпирической информации ("первой философии"), следует извлекать непосредственно из геологического картирования, при котором изучение геологического строения данной территории ведётся посредством особого приёма - геологической съёмки.
       Аналитическое достоинство геологической съёмки не просто необычайно высокое, но и уникальное, ибо ни одно методологическое средство в естествознании по уровню проникающего потенциала не может сравниться с геологической съёмкой, - для получения эмпирической информации здесь задолжены: биология (палеонтология и стратиграфия), физика (геофизика), химия (геохимическое опробование), механика (складчатость), оптика (микроскопия и аэрофотосъёмка), техника (бурение и горные работы). По глубине и разносторонности обобщения и систематизации полученного фактического материала геологическая съёмка не имеет себе равных среди аналогичных процедур в науке: конкретная информация обрабатывается в геологической съёмке посредством составления карт - особого приёма кодирования всех составных элементов геологической среды. Карты разделяются на так называемый комплекс обязательных карт (геологическая, геоморфологическая, четвертичных отложений, гидрогеологическая, структурно-тектоническая, полезных ископаемых) и ряд дополнительных карт, схем, диаграмм и графиков.
       К числу наиболее ярких особенностей геологической съёмки должно отнести то малопонятное обстоятельство, что геологическое картирование как таковое получило в Советском Союзе необычайно сильное развитие, с чем не могла сравниться ни одна держава мира. Основная тяжесть в этой эксцентрической странности падает на то, что процессуальная сторона картирования в советской геологии определялась и стимулировалась общим методологическим руководством, которое имело в себе, как положительные, так и отрицательные качества. Положительное заключалось в том, что таким способом проводилось суммирование полученного опыта и сохранение исторической преемственности механики картирования. А отрицательное состояло в том, что предустановленная методологическая схема картосоставления волюнтаристски внедрялась во все регионы Советского Союза, обладающих самобытными характеристиками геологического строения. Это противоречие составляло действующую пружину и регулятив механики получения эмпирического геологического материала, и в итоге, в Советском Союзе спонтанно выкристаллизовалась самая мощная в мире геологическая служба. Последняя была разрушена в связи с общим крушением советской государственности, и этот факт является невосполнимым ударом не только по советской геологии (которой в действительности не было и нет), не только по естествознанию, но и по всему комплексу русской культуры.
       Геологическая съёмка, входящая в состав советской геологической службы, удивляет не только потенциальной мощью исследовательского процесса, но и поражает парадоксом своего существования в Советском Союзе. Высокая продуктивность съёмочной функции геологического изучения природы осуществлялось на просторах огромной страны, где большая часть территории ввиду аномальной суровости климатических условий непригодна для человеческого обитания. Парадоксом выступает то, что данное героическое напряжение происходило невзирая и вопреки достославной советской бюрократии и номенклатуре, которые свили себе тёплые гнёздышки на всех этажах геологической службы, в условиях, когда малейшая геологосъёмочная потребность грозила стать дефицитом, а постоянная нехватка всех атрибутов геологосъёмочного быта, - от пикетажных книжек до транспортных средств, - была моментом геологической съёмки, и даже, когда зачастую приходилось отправляться в геологический маршрут "не солоно хлебавши", попросту голодным (я был очевидцем), - рождалась качественная продукция, достоверная во всех отношениях.
    Мой однокашник Михаил Савельев написал чудные стихи:
       'Здесь люди подбираются без блата,
       Здесь летом забывают про уют,
       И этих невозможно мять, как вату,
       Про этих, кстати, песен не поют.
       Здесь доверяешь, и иначе быть не может.
       Не признают, что нервы, как хрусталь.
       Здесь не схитришь, уловка не поможет.
       Закон тайги: нам хлюпиков не жаль.
       Здесь только совесть правит человеком,
       И от неё не спрячешься в кусты'
    Этому обстоятельству имеется только одно объяснение: традиция русской геологии, унаследовавшая от незабвенного Геологического Комитета, основавшего в XIX веке геологическую науку в России, главные качества геолога: самоотверженность, невзыскательность и добросовестность. Эти качества экологическая картирование не просто должна перенять у геологической службы, а на их основе сформировать духовное ядро, с какого экологическое картирование повинно начинать свою экзистенцию.
       Кроме идеологического родства между экологическим и геологическим картированием наблюдается генетическая связь, что делает их органически совмещёнными звеньями. Геолог-съёмщик, по сути дела, есть первый из людей, кто вступает с природой в тесный и обстоятельный контакт, качественно превосходящий поверхностные наблюдения, ознакомительные путешествия, экскурсии и странствия; короче говоря, геологическая съёмка есть выразитель экологической миссии в её начальных, зародышевых формах. Поэтому генезис экологического картирования необходимо связывать только с геологическим картированием, и ни с чем иным.
       Однако экологическое картирование не может быть полностью отождествлено с геологическим картированием, ибо оно по определению должно обладать самобытными и специфическими особенностями. В этом находится самый тонкий и сложный момент проблемы экологического картирования, поскольку из этого спонтанно выходит совершенно особая тема о новом научном воззрении, а качественная особенность экологического картирования упирается в то, что я назвал "русской либеральной наукой" и становым хребтом которой служит система Вернадского. Русский научный радикализм, в рамках которого постижения Вернадского ещё не рассматривались, является нетронутой целиной аналитического пространства и не только в естествознании, и необходимо должен быть освещён и профессионально прорефлексирован в специальном обзоре, чего я не могу здесь произвести. Потому эту тему я затрону конспективно и фрагментарно, соблюдая жанровые интересы ведущейся беседы в экологическом ключе.
       Глубокомысленный английский физик Джон Бернал, анализируя состояние естествознания XX века, пришёл к заключению, что науки о Земле "...являются скорее графиями, чем логиями. По этой причине, хотя они выросли колоссально в своём объёме, изменения, которые в них произошли, были обусловлены, главным образом, новыми техническими методами и идеями, заимствованными у физики и химии" (Д.Бернал "Наука в истории общества", 1956, с.428). Геология является ключевой отраслью цикла наук о Земле, и, если вспомнить, что геологическая съёмка, являясь главным методом познания современной геологии, есть блестящее мастерство графического искусства, воплощённое в картосоставление, то окажется, что в современной геологии отсутствует теория, признаваемая, как "...сети, предназначенные улавливать то, что мы называем "миром", для осознания, объяснения и овладения им" (К.Поппер).
       Теоретическая часть геологии целиком захвачена эмпирическим объективизмом, и Дж.Бернал совершенно прав: теоретическая геология, не имея собственных, свою логию строит на внешних законах, почерпнутых у биологии, физики, химии, механики, геометрии, астрономии. Современный идеолог геологии В.Ю.Забродин утверждает, что "мир геологических тел и явлений есть часть физического мира, где действуют законы ньютоновской механики и евклидовой геометрии" ("Развитие учения о времени в геологии", 1982, с.157). Эту сентенцию. резко порицал В.И.Вернадский в своей теории биосферы. Теоретическая стагнация геологии стала первой мишенью для наибольшего возмутителя спокойствия в эмпирической геологии Н.Е.Мартьянова, заложившего основы "пульсационной геологии" - ветви русской либеральной наука в естествознании. В этом же русле лежит "недопонимание" Вернадского, и именно в геологии это "недопонимание" обладает наиболее видимым обликом, а само "недопонимание" вытекает из незнания, что наука Вернадского есть на настоящее время совершенный образец русской либеральной науки. Требуется дополнить, что помимо эпопеи Вернадского и логии Мартьянова, русскую либеральную науку представляют в естествознании учение о геохимических ландшафтах академика Б.Б.Полынова и генетической селекции академика Н.И.Вавилова.
       Следует разъяснить, что классическая геологии представляет собой первый антипод русской либеральной науки, и геологическая съёмка, при всём своём положительном колорите, необходимо включает в себя качества классической геологии. А экологическое картирование, в свою очередь, будучи органически связанным с геологическим картированием, впитывает в себя, наряду с положительными признаками, и эти последние. Избавление от данного негативного багажа классической (академической) геологии составляет специфику и имманентную потребность экологического картирования, в связи с чем стало необходимым упоминание русской либеральной науки.
       Итак, подытоживая, следует высказать, что геологическая съёмка по самой своей природе не может не содержать в себе представлений академической геологии, чреватых переходом в содержательную сферу экологического картирования. Такое, подогнанное под классическое воззрение, определение современной геологической съёмки дано в следующем словарном выражении: "Геологическая съёмка - комплекс полевых геологических исследований, производимых с целью составления геологических карт и выявления перспектив территории в отношении полезных ископаемых". Классическое понимание здесь воплощено в самом распространённом в нынешней геологии понятии "полезное ископаемое". Н.Е.Мартьянов высказал новое осмысление этого расхожего термина: "... представление о том, что есть руда или что есть полезное ископаемое, чуждо науке о Земле, ибо целиком уходит в область экономики, то есть в область чисто человеческую. Если мы попытаемся абсолютизировать представление о полезном ископаемом, то перед нами неизбежно встанет вопрос о том, что, собственно говоря, считать ископаемым бесполезным. И мы немедленно обнаружим, что бесполезных ископаемых нет" (Н.Е.Мартьянов "Размышления о пульсациях Земли", 2003, с.223-224).
       Итак, в природе нет бесполезных ископаемых, в природе всё полезно, - такова логика пульсационного воззрения Н.Е.Мартьянова - стержня неклассической геологии. Эта логика, дополненная основным экологическим постулатом (что выгодно человеку, то полезно природе), открывает путь экологии в пульсационную геологию Мартьянова. Иной угол зрения заложен в смысле классического понятия "полезное ископаемое": во-первых, степень полезности ископаемого (объекта природы) определяется волюнтаристски через внешний коммерческий фактор (индустриальный, экономический или политический), как правило, далёкий от конкретных нужд личности или от условий природы; во-вторых, данная польза ископаемого исчисляет только антропогенные интересы человека, взятые в полном отрыве от природных параметров, и роль природы при этом исключается полностью. Чтобы ощутить специфику отношений, свёрнутых в этом явлении, достаточно задаться вопросом, - почему, к примеру, уголь, как объект природы, является "полезным ископаемым", и появится масса причин, прямого отношения к экологическому порядку не имеющих. В действительности, такое "полезное ископаемое" не является полезным для природы, а, соответственно экологического постулата, возникают большие сомнения и в отношении пользы для человека.
       Этот классический подход к геологической съёмке ставит перед ней целевую установку, переплавленную в неукоснительную целенаправленную процедуру: разработка полезных ископаемых. В основе последнего полагается избирательный подход к природной среде, продиктованный классическими директивами о порабощении природы и заключающийся в выделении из объективно единого геологического комплекса особых полезных ископаемых, определённость которых выводится из негеологических и неприродных источников. В экологическом разрезе это означает ликвидацию основного вопроса экологии, ибо экономика полностью поглощает отношение экология - экономия. Техносфера в итоге становится persona regis (высшая персона) геологической съёмки, ибо разработка или извлечение из недр литосферы природных тел и структур составляет ведущую операцию техносферы и функционально осуществляется действием структурных образований типа угольного комбайна. Таким образом, геологическая съёмка предназначается классической геологией в конечном итоге для осуществления материалистической стратегии порабощения природы, и в рамках техносферы, под протекторатом научно-технической революции современности, происходит не просто разрушение и разграбление, а массовое мародёрство достояния природы.
       Таким образом, экологическое картирование, исходя на начальных этапах генетически и идеологически из основ геологической съёмки, на финишном отрезке эмпирической операции резко противостоит показателям академической (классической) геологической съёмки. Дабы избавиться от классического загрязнения в процедуре картирования, экологическое картирование необходимо должно изменить целевую установку: технократическая разработка полезных ископаемых принципиально не пригодна для экологического картирования, как средства исследования природной среды (геосреды и биосреды). Это вовсе не означает, что следует отказаться от освоения природных богатств или тесного общения с природой на предмет получения выгоды для человека, а означает, что присвоение природного изобилия и извлечение естественного потенциала должно осуществляться в ином хозяйственном ритме, отвергающим воинствующий материалистический погром.
       Естественно, что экологическое картирование обратилось к идеалистической экологии с излюбленным образом коровы. Здесь следует поставить в центр внимания то обстоятельство, что корова взята в качестве примера совершенно особой деятельности человека, которое называется одомашниванием. Википедия - свободная энциклопедия даёт следующую формулировку этого явления: "Одомашнивание или иначе доместикация - это процесс изменения диких животных или растений, при котором на протяжении многих поколений они содержатся человеком генетически изоляционными от их дикой формы и подвергаются искусственному отбору". Одомашнивание или доместикация (употребляется название "культивация") протекает в животном и растительном мирах, и ему придаётся большое значение в теории эволюционной генетики, но экологический аспект явления не принимается во внимание, равно как в материалистической экологии не признаётся доместикация.
       В самом слове "одомашнивание" выражено содержание экологии как познания "ойкоса" человека, но весь этот раздел выпал из поля зрения экологии как отрасли науки, и домашние структуры, исконно природно-человеческие, обычно не включается в описание техносферы. Генеральная новация идеалистической экологии состоит в том, что она не только вводит в техносферу все окультуренные и одомашненные системы, созданные человеком, но сами принципы их создания делает основными и ведущими для всей технологической деятельности. Окультуривание или одомашнивание техносферы есть цель и перспектива идеалистической экологии, а также целевая установка экологического картирования. Любое технологическое предприятие человек "сажает" так, как он сажает дерево, - в строгом соответствии с условиями окружающей среды. Технико-эксплуатациооная особенность такого производства состоит в ненужности каких-либо дополнительных природоохранных мероприятий, ибо количество неизбежных отходов заранее предопределено в размерах, не угрожающих среде обитания человека. Данное производство нельзя назвать безотходным, ибо таковым оно не может быть в силу своей технологической природы, но оно всё-таки безотходно в том смысле, что его отходы безвредны для окружающей среды. Основное, что при таком подходе имеются технические возможности конденсации избытка отходов в форме искусственных минеральных образований - некий рукотворный аналог месторождений полезных ископаемых.
       Итак, вместо целевой установки "разработка полезных ископаемых" экологическое картирование выставляет свой функционально-идеологический тезис: доместикация (одомашнивание) техносферы и создание искусственных месторождений Итогом должна выходить сентенция, что в основе принципиальных расхождений между геологическим и экологическим картированием положена целевая установка, тобто то, что существует в методическом средстве как идея, генерированная научным мировоззрением. Геологическое картирование, обладая неизмеримыми познавательными возможностями действующего метода, по сути дела, находится в негласном противостоянии со своей идеей, данной классической теорией, и которая в общем диалектическом плане подлежит снятию. Таким образом, геологическая съёмка, в очищенном от порочной установки виде, представляет собой неклассический метод эмпирического изучения геологической среды (геосреды), а экологическое картирование самопроизвольно включается в состав процедуры геологической съёмки на правах отдельной модификации, обладающей специфическими аналитическими особенностями.
       Приобретя собственную целевую установку, экологическое созерцание закономерно вырастает из когнитивного процесса картирования в практически действующую операцию-программу - экологическую съёмку. Если на стадии картирования основной упор в экологическом исследовании должен приходиться на отрицание идеи целевой установки геологического картирования ("разработка полезных ископаемых"), то экологическая съёмка зиждется на восприятии и прямом впитывании всех конструктивных компонентов геологической съёмки, как практического метода, вне порочной установки, - как-то: аналитические и синтетические карты, легенды, цветовая гамма и буквенная индексация, типизация территории по условиям съёмки, кондиционные нормы и прочая. Эти процедуры я обобщил в общую концепцию геологической съёмки, поданную в качестве неклассического способа познания в геологии под названием принципа ФДМА (формализация (Ф), директивность (Д), моделирование (М) и абстракция (А); см. мой трактат "Философия геология. Том 1").
       Дабы стать самостоятельной исследовательской акцией, экологическая съёмка, прежде всего, должна правильно и адекватно раскрыть содержание основного понятия съёмочного процесса - объекта картирования (map unit). Раскрытие (овеществление) своего map unit экологическая съёмка берёт из теории геохимических ландшафтов Б.Б.Полынова - ещё одной ветви русской либеральной науки. В противовес общепринятому пониманию ландшафта как конечного материального объекта (слоя, сферы, оболочки), Полынов представил ландшафт как динамический тип взаимодействия трёх компонентов: биологической, геологической и техногенной сред. Первично-активная роль и инициативная сила человеческого фактора образуют то условие, вне которого полыновский ландшафт не существует, как не существует экологическая сущность, а наличествует лишь система геобиоценозов (организмов) без человека и без природы.
       Итак, для экологической съёмки map unit являются конструктивные составные экологического акта: биосреда, геосреда и техносфера. При этом изучение каждого члена триады осуществляется в тесной связи эмпирической и теоретической форм, закономерно удаляясь то в одну, то в другую сторону. Такова общая гносеологическая особенность экологической съёмки в отличие от геологической.
       Познание геосреды экологическая съёмка ведёт в сложном функционально-смысловом сочетании отвержения идеи (целевой установки) геологического картирования и признания метода геологической съёмки. А теоретическая стать при этом обуславливается не классической геологией Чарлза Лайеля, а неклассической пульсационной геологией Н.Е.Мартьянова.
       Самая сложная ситуация складывается при экологическом освоении биосреды. Никакая из трёх экологических сред на сегодняшний день не имеет более весомой и более выдающейся теоретической основы, чем биосреда, в лице гениальной генетической селекции Вавилова. Наука Вавилова, выставив закон гомологических рядов, является теорией доместикации растительного царства, и есть единственная доктрина безотходного производства. А само учение Вавилова в собственно экологическом контексте определяется как научное руководство по приведению потребностей человека в соответствие с условиями окружающей среды, но равноценно и другое: приведение условий окружающей среды к потребностям человека, - но как раз этот контекст менее всего привлекает внимание в аналитическом постижении гнозиса Вавилова в советской науке. И сложность здесь вызывается не теоретической обусловленностью, - как раз в этом плане биосреда самая обеспеченная, - а самим съёмочным процессом: необходимостью картирования такого важнейшего элемента природы, как почва - носительницы плодородия жизни.
       Почва, будучи биокосным веществом, принадлежит одновременно геосреде и биосреде, и картируется в обеих областях: в геологии на карте четвертичных отложений и в биологии в виде своеобразных почвенных карт в почвоведении. Сложность (или парадокс) в том, что при этом детальность изучения почвы при одном масштабе различна в разных средах: четвертичная карта по объёму и подробностям почвенного map unit намного уступает детальности изучения почвы в почвоведении. Это положение решительно нарушает генеральную директиву съёмочного процесса о соответствии данного масштаба определённому уровню детальности изучения map unit'а (кондиционная норма). Корреляционная соразмерность картирования почвы в двух средах одного природного комплекса есть первейшая апория экологической съёмки.
       Самая важная и тяжёлая часть при экологической съёмке выпадает, естественно, на исследование техносферы, не только потому, что именно здесь экологическая съёмка исповедует свою целевую установку - доместикация техносферы и создание искусственных месторождений, - но и потому, что только здесь экологическая съёмка демонстрирует свои специфические казусы, не проявляемые в других средах. Да и познавательные задачи, стоящие перед экологической съёмкой здесь выделяются наибольшим своеобразием и типичны только для экологической субстанции.
       Небезизвестная Делия Стейберг Гусман, современная гуманистка, пацифистка, пианистка, писательница, руководитель философской школы "Новый Акрополь", с горечью заметила: "Проблема современного человека в том, что он забыл древние знания о "сакральной географии", потерял чувство "сакрального" в географическом пространстве. Сейчас мы живём и строим в любом месте и любым способом. Мы не умеем определять те места, которые наиболее благоприятны для жизни". "Сакральная география" есть образное название экологической аркадии - благополучного счастливого местообитания человека, и выбор таких мест инстинктивно заложен в поведении человека и влияет на его отношение к природе. Умение "определять те места, которые наиболее благоприятны для жизни"; типизация производственных предприятий и урбанических комплексов в отношении человеческих потребностей по линии неизбежных отходов, а также обязанность не распылять эти отходы в качестве загрязнителей природы, а концентрировать их в искусственные, рукотворные месторождения уже по-настоящему полезных ископаемых., - в совокупности всё это можно и должно числить моментами "сакральной географии". Доместикация техносферы, в которой можно увидеть кинетику сакральной географии, - это нацеленное стратегическое стремление человека расширить свой ойкос и ввести в домашний, исконно потребный человеку, домашний обиход элементы окружающей среды: корова как производственная система есть часть дома человека, а угольный комбайн, разумеется, нет.
       Таковы задачи и утопии экологической съёмки, которые достигают своего апогея на заключительном этапе в виде результатирующей карты экологического прогноза. Прогноз включает в себя ряд предначально осмысленных директивных императивов: закартированная территория должна быть районирована по условиям благополучного проживания, типизирована по размеру экологического индекса и нормирована по безопасным и эффективным перспективам новостроек (жилищных, индустриальных и сельскохозяйственных).
       Метод геохимического опробования является одним из наиболее эффективных средств изучения горных пород в процедуре геологического картирования. Таким же определяющим это средство является и при экологическом картировании, с тем, однако, что здесь оно приобрело свой специфический, чисто экологический, облик, и обратилось в так называемый принцип предельно допустимых концентраций (ПДК). ПДК есть условное искусственно-волюнтаристское образование, но, тем не менее, он, как никакой другой метод, удовлетворяет основным требованиям экологической съёмки: всесторонности и своеобразия.
       Ёмкое, достаточное для общей характеристики ПДК, как познавательного инструмента эмпирической природы, определение сформулировала Википедия - свободная энциклопедия: "Предельно допустимая концентрация (ПДК) -- утверждённый в законодательном порядке санитарно-гигиенический норматив. Под ПДК понимается такая концентрация химических элементов и их соединений в окружающей среде, которая при повседневном влиянии в течение длительного времени на организм человека не вызывает патологических изменений или заболеваний, устанавливаемых современными методами исследований в любые сроки жизни настоящего и последующего поколений...ПДК устанавливались из расчёта, что существует некое предельное значение вредного фактора, ниже которого пребывание в данной зоне (или, например, использование продукта) совершенно безопасно. Поэтому значения ПДК, устанавливаемые на основании экспериментальных данных о токсичности и иных привходящих обстоятельств, не одинаковы в разных странах и периодически пересматриваются...Для установления ПДК используют расчётные методы, результаты биологических экспериментов, а также материалы динамических наблюдений за состоянием здоровья лиц, подвергшихся воздействию вредных веществ. В последнее время широко используются методы компьютерного моделирования, предсказания биологической активности новых веществ, биотестирование на различных объектах".
       В таком виде представляется умозрительно общая и методологически округлённая схема экологического картирования и экологической съёмки, - предметов, ответственных за эмпирическую базу экологической сущности в теории биосферы Вернадского. Однако эта схема никогда не была реализована в действительности, перенасыщенной экологическими фактами, сведениями, имажинациями и эмоциями. Правда, автор сих строк принимал участие в первом и единственном опыте по использованию этой методики в реальных полевых условиях Львовского промышленного узла на западе Украины в 1993-1995 годах. Этот узел обладал типичными для крупных мегаполисов критериями: стихийным ростом инфраструктуры, неконтролируемым и самопроизвольным умножением отходов и загрязнений, мародёрским и хищническим обращением с рельефными формами и лесным покровом природной структуры. Общий развал хозяйственно-государственного режима республики прервал опыт в момент, когда стали появляться первые результаты: работы были приостановлены, штат сотрудников был распущен, полученные результаты были утеряны. Я привожу данное сообщение только с тем, чтобы акцентировать внимание на том обстоятельстве, что немалые технические, научные, методологические сложности и полное отсутствие соответствующего опыта оказались, однако, преодолеваемые на уровне возможностей рядовой геологической организации.
       Мне подумалось, что в Израиле, где в отличие от многих государств, существовало министерство экологии, возможно продолжать или же начать с начала исследования и апробировать эту методу в условиях Израиля. Но израильская реальность оказалась ещё горше украинской. Выявилось, что министерство экологии в Израиле есть наибольший курьёз среди государственных учреждений в мире: тут никто, - от министра до последнего клерка, - не знают, что есть экологические исследования. В стране бытует крайне примитивное, просто элементарное, экологическое сознание, и публичное представление об экологии здесь соизмеримо с пониманием ветхозаветных левантийских пастухов. В силу этого в Израиле спокойно, свободно, не отягощая себя угрызениями совести, уничтожили уникальное образование на земном шаре - Мёртвое море. В государстве Израиль отсутствует геологическая служба, а это означает, что страна не способна создать свой антикризисный декрет, и для неё нет спасения от экологической проказы.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       :
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       .
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 10/02/2014.
  • © Copyright Грузман Генрих (kika36@012.net.il)
  • Обновлено: 18/11/2011. 402k. Статистика.
  • Эссе: Философия
    • Оценка: 7.72*6  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.