Гулиа Нурбей Владимирович
Я - Человек

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Гулиа Нурбей Владимирович (gulia_nurbei@mail.ru)
  • Размещен: 07/11/2019, изменен: 07/11/2019. 100k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Возлюбленные читатели! Дамы и господа! Милые, кокетливые, изобретательные и расчетливые дамы и самоуверенные (особенно во хмелю), веселые и находчивые господа! Именно вам, имеющим миллионы извилин и нюансов, полутонов и оттенков, пороков и добродетелей, вам, живым людям, "человекам", созданным Богом, а не произошедшим от обезьян "товарищам" я посвящаю моё откровение. Поэтому и название у него такое - "я - человек". Древнеримский писатель Теренций во втором веке до Рождества Христова сказал эти слова: "Я человек и ничто человеческое мне не чуждо". Он это на латыни сказал, а я использовал для названия моего откровения лишь первую часть его высказывания, имея в виду, конечно же, и вторую.

    • Homo sum...


       ВСТУПЛЕНИЕ

      
               
         Возлюбленные читатели!
         Дамы и господа!
          Милые, кокетливые, изобретательные и расчетливые дамы и самоуверенные (особенно во хмелю), веселые и находчивые господа! Именно вам, имеющим миллионы извилин и нюансов, полутонов и оттенков, пороков и добродетелей, вам, живым людям, "человекам", созданным Богом, а не произошедшим от обезьян "товарищам" я посвящаю моё откровение.
          Поэтому и название у него такое - "я - человек". Древнеримский писатель Теренций во втором веке до Рождества Христова сказал эти слова: "Я человек и ничто человеческое мне не чуждо". Он это на латыни сказал, а я использовал для названия моего откровения лишь первую часть его высказывания, имея в виду, конечно же, и вторую. 
          Сам человек, его помыслы, страсти, методы исполнения своих желаний - практически не изменились за две тысячи лет, слишком уж мал это срок. Были, правда, периоды, когда люди пытались подавить или скрыть всё дурное в себе и, напротив, культивировать всё хорошее. Но феномен двадцатого века и состоит в том, что огромные массы народа, наиболее известного своими пристальными размышлениями о Боге, морали, нравственности, вдруг почему-то откинули всё это, и, очертя голову, ринулись назад за многие тысячи лет, к дикости. Да и к дикости не своей, человеческой по природе, а к какой-то организованной, муравьино-пчелиной, бесполо-безрадостной дикости.
          Это наваждение, его причины и следствия ещё разберут (или не успеют этого сделать?) учёные-историки в назидание потомкам, но ведь человек-то продолжал жить и оставаться человеком и в это ужасное время. Более того, я беру на себя смелость утверждать, что сумма радостей и счастья у людей во все времена по их личным ощущениям была одинаковой. И глядя на документальные фильмы тридцатых годов, что у нас, что в Германии, на широченные улыбки и экстаз лиц, попавших в кадр, можно сделать парадоксальный вывод о том, что счастья и радости (или того, что эти люди считали счастьем и радостью?) было больше, чем в другое, "цивилизированное" время.
       Так это или нет, ещё попытаются разобрать учёные-психологи, но моя задача не в этом. Время безвозвратно проходит, его можно забыть или представить себе извращенно. А ведь я хорошо помню всё, что происходило вокруг меня, начиная с сороковых годов прошлого века. Это - конец войны и победа, послевоенный резкий рост экономики и культуры, а затем начало и угар эпохи глупости и волюнтаризма, все этапы "застоя" а также повальный мор "генсеков", и конечно, "перестройка". А ведь в эту эпоху жили не только участники смехотворного советского "четвёртого рейха", мнимые и настоящие преступники, зловещие и дурашливые генсеки, хапающие всё и вся партийные секретари, "правозащитники" и "провозвестники" светлого будущего, жили и так называемые "простые" люди, к которым относится и ваш покорный слуга. Они  строили коммунизм, любили и ненавидели друг друга, отдавали последнее "ближнему", что не мешало и обманывать его. Они пили в шумных компаниях, в одиночку, и "на троих", развратничали или делали то, что тогда считалось развратом - например, секс. И когда я бывал в их "шумных компаниях" постоянно просили меня рассказать о каком-нибудь  экстравагантном событии в моей жизни. А я их спрашиваю:
           - Что хотите слышать, как меня расстреливали в Тбилиси в 1956 году, когда я участвовал в демонстрации против Хрущевских затей о "культе личности  Сталина", и я спасся, спрятавшись за памятником писателю Эгнатэ Ниношвили, а около 800 молодых людей погибли, так как на всех них памятников не хватило?
          - Не-ет, кто же о таком за "веселым столом" рассказывает? - получаю я в ответ.
          - А может о том, как я, не имея денег, закусывал бесплатным "бутербродом" из черно-белого хлеба, имевшегося  в уличной столовой, а ночевал за неимением жилья на Павелецком вокзале в Москве, куда приехал внедрять на пользу страны Советов своё изобретение?
           - Не-ет, - получаю в ответ, - кто же о таком за "пур-марили" (по-грузински "хлеб-соль", а в переводе на русский - "званый ужин"), рассказывает?
            А однажды один из участников   "пур-марили" подошел ко мне и посоветовал описать  эту "правду-матку" для "всего народа".
           - Да кто же такую "матку", я имею в виду, конечно, "правду", напечатает?
           - В интернете всё напечатают, и не такое там читал! - серьезно ответил участник совместного "пур-марили".
             Я подумал и решил, что, наверное прав был великий Омар Хайам в своих восторженных высказываниях о выпивке, особенно в "групповухе"... 
            

    ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ЗАКС

      

     Я родился в Тбилиси - столице Грузии. Улица, на которой я жил, раньше называлась Елизаветинской, а после так называемой "советизации" Грузии 25 февраля 1921 года названия улиц поменялись. Елизаветинская стала называться улицей Клары Цеткин, имевшей, по-видимому, тесные отношения с Грузией, особенно с её "советизацией". 
              Дом наш был трёхэтажным, но повыше хрущевских пятиэтажек. Построен он был в 1905 году неким богатым евреем по фамилии Закс, которую я в детстве отождествлял с небезызвестным ЗАГСом. Впоследствии, уже побывав в ТбилисскомЗАГСе - замызганном и заплеванном, с проваливающимися полами и стенами, испохабленными соответствующими надписями, я понял, что дом Закса и ЗАГС - это совсем не одно и то же.
             Дом Закса был подковообразной формы, и каждый его этаж занимали четыре квартиры - две пятикомнатные, шикарные, с холлами, верандами, кладовыми и комнатой для прислуги. Эти квартиры имели по два выхода - один парадный на улицу с выложенным мрамором полом, на котором красовалось слово "SALVE", и другой - черный - во двор. 
             Две остальные квартиры были поскромнее - трёхкомнатные, каждая с верандой двенадцатиметровой длины, огромной кухней и также комнатой для прислуги. Выхода тоже было два - парадный, совмещенный с черным ходом из шикарных квартир, и настоящий черный ход через кухню на двор по железной лестнице с огромными же железными балконами.
            Кто жил в таких домах чувствовал, что жильцов даже "скромных" квартир тогда уважали.  Во всех квартирах были кладовки, чуланчики, огромные кухни с большой русской печью в них, ванная комната с окном во двор и просторной ванной, в которой я в детстве учился плавать. Для удобства жильцов в доме был устроен просторный и прохладный подвал-погреб со сводчатыми потолками, причём каждая квартира имела свою ячейку, размером с большую комнату. На заднем дворе помещалась собственная электростанция, работавшая на мазуте, и освещавшая как дом, так и двор.
            Но всё это было в прошлом. Электростанции я уже не застал, она была разрушена и разворована полностью. Остался лишь бассейн, служивший для охлаждения водой самой электростанции, но и он был засыпан землёй и всяким мусором. Свинцовые трубы для стоков были выдраны с корнем, и из них каждый сделал, что хотел - кто грузила, а кто отлил дробь. Даже мне досталось метра два этой замечательной трубы, и на её основе я постигал азы металлургии. 
            Унитазы были преимущественно тоже снесены, а вместо них по бокам зияющей и испускающей "благовоние" дыры поставили два кирпича, как, собственно, и положено на Кавказе. Запах в туалете был соответствующий, тем более, не имея опыта пользования таким азиатским "унитазом", посетители часто промахивались. Водопроводной воды чаще всего не было, так как трубы прохудились, и вся жидкость уходила в подвалы. Как я установил уже в детстве (провалившись в одну из таких "жидкостных" ловушек), канализация прохудилась тоже и туда же.
           Кирпичная лестница выхода во двор для квартир "скромного" класса была разобрана на нужды "самостройщиков" (а таких "самостроев" на заднем дворе было предостаточно!), а железная лестница выхода во двор из тех же квартир разрушалась сама, и дети во дворе так и увиливали от падающих на них тяжелых ступенек. Потом уже эту железную лестницу с балконом целиком срезали, но дверь оставили, и мы по привычке пытаясь выйти на балкон, прямо-таки зависали над бездной. 
          Для полноты картины замечу, что сооружения "самостройщиков", естественно, канализацией снабжены не были, и все "надобности" либо отправлялись, по южной привычке тут же за порогом, либо выливались на этот же двор из "ночных ваз". И, чтобы сделать эту картину почти фотографической, добавлю, что двери подвалов, конечно же, были выбиты, и там поселились страшные бродяги - пьяницы, которые, конечно, унитазов тоже не имели. Но это ещё пол беды, ведь аналогичные бродяги поселились и на просторном теплом чердаке. Унитазов они тоже не имели, и жителям третьих этажей, в том числе и нам, приходилось туго, так как потолки, сперва покрылись подозрительными пятнами, а потом начали осыпаться. Это стало тем более неудобно, так как в образовавшиеся дыры стали слышны брань и крики бродяг, начинающиеся ежевечернее, и стихавшие только под утро. Спали бродяги только днём. 
          Так вот, в одной из таких "скромных" квартир на вполне благополучном пока третьем этаже с нормальными водопроводом, канализацией, унитазом и лестницами, поселилась ещё до первой мировой войны семья молодого обедневшего (по тем понятиям!) графа-чиновника с молодой же красавицей-женой, сиречь - мой дед и бабушка.
      

                                                    МОИ ПРЕДКИ
           Сначала по "материнской линии". Так и тянуло написать "по-матери", но боюсь, что читатель воспримет это как "матерщину". Как мой прапрадед - граф Кузьма Егоров, так и прадед - граф же Тарас Кузьмич, проживали в Тифлисской губернии в портовом городе Батуме - на самой границе с Турцией.  Оба они были полковниками и защищали Российско-Турецкую границу, очень беспокойную в то время. Чисто по-русски пили оба, но если для Кузьмы это пьянство прошло относительно благополучно, то для Тараса оно закончилось трагически. Он с друзьями, устроив пьянку на своей яхте в Черном море, перевернулся, и Тарас вместе с 11 друзьями утонули. А до этого граф Тарас Егоров успел жениться на красивой молодой проститутке Марии, которую часто посещал в портовом борделе. Друзья и знакомые "его сиятельства" дружно предали его анафеме и отвернулись. Но Тарас Кузьмич не огорчился, а только сказал: "Пить захотят - придут!"
          Слова оказались пророческими, друзья и в знак примирения каждый испил из туфельки жены моего прадедушки. И всё пошло по-прежнему, вплоть до трагического конца.
           После этого моя прабабушка - графиня Мария Константиновна с сыном Александром переехала сначала в город Кутаис, а после женитьбы сына в Тифлис - губернский город, очень приличный и культурный для того времени. И вот в этом-то Тифлисе, в доме, который построил  Закс, в "скромной" трехкомнатной квартире на третьем этаже, поселился с молодой женой -  красавицей-грузинкой Ниной порядком обедневший "его сиятельство" Александр Тарасович Егоров. Вскоре - в 1913 году -  у них родилась дочь Маргарита - моя будущая мама. Нина была дочерью разорившегося кутаисского мебельного фабриканта Георгия Гигаури, сошедшего с ума и умершего в "дурдоме" после разорения его фабрики по вине скандального принца Ольденбургского. Этот принц немецких кровей "хозяйничал" на Кавказе, бессмысленно и нереально наводя там немецкий порядок. 
           Надо сказать, что пагубная страсть к выпивке так и не оставила представителей мужского пола потомков "его сиятельства" Кузьмы, в том числе и меня. Боюсь, что мне не поверят, но я в споре с главным инженером Мухранского коньячного завода по имени Джемал (фамилию забыл!), выпил 6 поллитровых бутылок коньяка, не только выиграв этот спор, но и оставшись в живых. Есть и свидетели этого спора - жёны моя и Джемала. Но я не о моих успехах (кстати, немалочисленных!) в спорах на эту же тему, а о страсти к выпивке, как к явлению. Эта страсть опасна тогда, когда у человека нет никаких других "полезных" страстей. Кто-то спасается от этой пагубной страсти интересной работой, искусством, спортом, наконец. Да, да, вы не ослышались - спортом!
            Открою тайну одного из величайших мировых спортсменов (его уже давно нет живых, поэтому и открываю тайну!) - Трофима Ломакина, сибирского богатыря, многократного чемпиона мира и Олимпийских Игр, штангиста в среднем весе - моего приятеля. Не подумайте, что меня - только собутыльника, но и любящего ученика в спорте, свидетеля страсти великого спортсмена и его успехов. На сборах в Сухуми (сейчас Сухуме) мы вместе тренировались, и я стал свидетелем полного разгрома "жульнических" винных ларьков, учиненного великим спортсменом там на набережной.
       Так как такой разгром был не единичным, в других городах, власти несправедливо (с моей точки зрения!) осудили великого спортсмена и посадили его надолго. И что ж - страна лишилась великого спортсмена, а пьянки и драки не прекратились, в том числе и с участием вашего покорного слуги!   Лично я, как и великий Трофим, также спасался страстью к спорту - к той же штанге, правда, до успехов Ломакина мне было бесконечно далеко.
       Мои друзья даже "острили" на этот счёт:"Днём у тебя спорт, а вечером - спирт!". К этой страсти к спорту  прибавилась и незнакомая Трофиму страсть к науке и изобретательству, столь же непреодолимая, как и к спорту. Я считаю, что если у человека нет других сильных страстей, то ему не стоит увлекаться выпивками!
           Но я, кажется, отвлекся. Так вот, пагубная страсть моего деда Александра отразилась как на его финансовых возможностях, так и на семейном благополучии. Конечно, таких грандиозных застолий, как у Тараса Кузьмича не было, но случались пирушки в каком-нибудь Тифлисском "Белом духане" или "Орианте". А после "кутежа", если он происходил недалеко от дома, обычно вызывали носильщиков,   по-местному "мушей", преимущественно курдов или айсоров (ассирийцев), и они разносили друзей по их домам на своих плечах. Носильщики делали это охотно, и бежали с гиканьем, занося, в частности моего деда прямо на третий этаж, чуть ли не в собственную постель. Вот каким был эксплуататором простого народа "его сиятельство" Александр Тарасович!
           Это не могло нравиться моей бабушке - женщине с  властным и сильным характером, очень красивой и хорошо знавшей об этом. Но сильнее всего её обижало пренебрежительное отношение "его сиятельства" к грузинам.
             - Все грузины - шарманщики и карманщики! - частенько говаривал он, вызывая патриотический гнев жены-грузинки.      
       Так или иначе, они расстались, и дед уехал искать счастья в Крым, а к бабушке переселилась её мама Анна Александровна, как будто русская, но злые языки поговаривали, что она еврейка, только крещеная. Но всё-таки, наверное еврейка, так как близкие называли её прежним, отнюдь не русским именем Хейня.
      

    ЕВРЕЙСКАЯ БАЙКА

      

           Тут я не могу снова чуть-чуть не отвлечься, евреи-то - это мой "больной"  вопрос. Дело в том, что внешне я оказался очень похожим на еврея, причем на еврея "русского". В Грузии же меня никто евреем не считал,  там совсем другие евреи, пришедшие туда с юга, и похожие   на каких-то свирепых горцев. В Россию же евреи переселились из Европы - в основном Германии через Украину  (тогда Малороссию) и Белоруссию, и напоминали скорее героев произведений Шолом-Алейхема, чем свирепого Шамиля. Поэтому в Грузии меня считали русским и обидно дразнили "русапетом", что звучит как в России "кацошка". Переехав в Россию, я думал, что буду похож на коренного русака,  но, на-тебе - меня стали называть "абрамчик", или, что ещё обиднее  - слом из трёх букв, начинающимся на "ж".
          Всё было бы ещё ничего, если бы не прабабушка Хейня. Ведь у евреев справедливо национальность считается по матери, когда все могли видеть, от кого произошло рождение ребенка, а кто видел его зачатие? ДНК тогда ещё не было, да и сейчас его нередко подделывают. Тогда, если по матери, то и бабушка моя, да и мама тоже - евреи? А если моя мама (это графиня-то!) еврейка, то и я - "дядя Абраша"!
           Всё это можно было бы считать бреднями, если бы не два обстоятельства. Первое то, что оставаясь с самим собой, я действительно ощущаю себя евреем, не по религии, конечно, а по характеру и привычкам. Когда человек волнуется, он, обычно начинает говорить с "родным" акцентом. А я-то в этих случаях начинаю разговаривать не с грузинским, а тем более - абхазским акцентом, а таки с акцентом героев произведений Бабеля или Шолом-Алейхема! Господи, я, кажется, и писать начинаю с тем же акцентом!
          И второе. Если я всё-таки еврей, то я никогда не смогу передать своего еврейства моим потомкам. Обидно! Как "его сиятельство"- то при Советах оно на мне и оборвалось, а как " бедный еврейчик" (любимое выражение моего деда - графа!), то, выходит - я здесь крайний и никому мою "нацию" всучить не могу!
       При "застое" я мог бы хоть переселиться в Израиль по национальному признаку, а сейчас и эту еврейскую привилегию у меня отобрали! Остается одно - стоять насмерть в том, что моя прабабушка была русской, самому свято верить в это, и "мы ещё посмотрим, кому удастся доказать обратное"! На этой фразе, сказанной с чисто славянским акцентом, я прерываю мои "семитские" рассуждения, и возвращаюсь к генеральной линии моего повествования, тем более, что приближаемся мы к событию, весьма трагическому для многих, и только чудом не ставшим таковым для меня, ибо я мог бы и вовсе не родиться!

    СОВЕТИЗАЦИЯ В ГРУЗИИ

       Вот так и подошли мои предки вплотную к Великой Октябрьской Социалистической Революции. По аналогии с ВОВ (Великой Отечественной Войной) буду сокращенно называть это событие "ВОСР". Кто знает историю хотя бы по курсу "История СССР", тот поймет, как пришлось "его сиятельству" моему деду в Крыму. От смерти его спасла лишь та поспешность, с которой он сдал личное оружие революционным массам, появившимся в его рабочем кабинете в банке, куда он трудоустроился.
       Оказавшись на улице без всяких средств не только на алкогольные излишества, но и на существование, дед травился мышьяком, но по привычке выпил слишком много, а в этих случаях, как он сам потом рассказывал, желудок так "расстраивается", что проносит весь яд.
       - Кто трусил и сыпал порошок на кончике ножа, тот и умирал. А я съел полную столовую ложку и, видишь, выжил! Противный такой яд, чесноком пахнет! - и дед морщился так, как будто ему предстояло и сейчас пить его ложками.
       Рассказывал, что питался дельфинами, только зарывал мясо в песок на ночь, присыпая его древесным углём, чтобы истребить противный запах.
       Так или иначе, забегая вперед, скажу, что ему удалось-таки вернуться обратно в Тифлис к своей матери и родственникам, и устроиться на работу счетоводом в одну советскую могущественную по Тифлисским меркам военно-хозяйственную организацию. А вскоре, будучи мужчиной интересным, женился на "директрисе" этого учреждения Тамаре Владимировне, и снова зажил, как и положено "его сиятельству".
       В Грузии же после ВОСР события разворачивались таким образом. В 1918 году там была объявлена демократическая республика, которая и просуществовала до февраля 1921 года, когда героическая Красная Армия захватила эту страну, откуда Киров и Орджоникидзе телеграфировали в Москву Ленину - Сталину: "Реет над Тифлисом Красное Знамя..."
       А вот как восприняла это событие моя бабушка Нина Георгиевна и по своей политической неграмотности так рассказывала мне об этом.
       - Утром в дверь квартиры постучали довольно решительно. Спрашиваю: "Кто там?" Отвечают: "Свои!" Открываю, входят вооруженные люди.
       - Из господ? - спрашивают. - Сейчас расстреляем!
       - Да каких господ, - заголосила я, - сама дочь столяра (как я уже говорил, отец бабушки был мебельным фабрикантом!), муж бросил, осталась со старой матерью и ребенком!
       Бабушка с восьмилетней дочерью и старухой-матерью падают на колени, плачут. - Я всегда за революцию была - "Николай второй - с престола долой!"- бабушка прокричала всё, что знала революционного.
       - Хорошо, - усмехнулся их "главный", - посмотрим. - А сейчас несите, что есть ценного - золото там, серебро, и тому подобное! Это нужно для победы революции. Утаите - расстреляем!
       Кинулись тащить всё, что было ценного. "По рассеянности" утаили ложки серебряные и кое-что по мелочи. Потом пригодилось - обменяли во время войны (ВОВ) на аспирин, спасли тебя! А тогда принесли всё, положили в "провизионку", отдаём: "Возьмите для революции всё, только не убивайте!"
       Но заметили, что кольцо на пальце осталось.
       - А это что? - спрашивает меня "главный".
       - Да не снимается оно, я пыталась, но не слезает!
       - А ну, Петро, сними ей кольцо вместе с пальцем! - приказывает главный.
       - Кольцо моментально снялось само, - рассказывает бабушка, - взяли они сумку и ушли.
       - Кто же вы будете? - не выдержала моя прабабушка, спросила у доблестных воинов.
       - Большевики мы, - ответил "главный", спускаясь по лестнице. - Молитесь своему богу, что мы пришли, а не коммунисты! Те придут - вообще ничего не оставят!
       - А ведь какую правду говорил тот большевик, сволочь! - шепотом заканчивала свой рассказ бабушка, по привычке оглядываясь по сторонам.
       Ради справедливости надо заметить, что революция нас не только "обобрала", но и "одарила". Соседями, например, которыми власти нас "уплотнили". Ими оказались бывший царский офицер Грицко Харченко со своей женой - акушеркой, известной мне как "тётя Тата". Удивительно, но в ту же комнатушку (12 кв.м.) подселили и друга Грицко, тоже офицера - Федора Кирилловича Зиновьева. Ради Бога, не спутайте потомственного дворянина Федора Зиновьева с "врагом народа" Зиновьевым, который был по-настоящему Гершом Овсием Апфельбаумом, он же - Гершоном Ароновичем Радомысльским. Это для того, чтобы если его вдруг спросят: "Тов.Зиновьев, а кем вы были раньше?", ответить: "Как кем - Радомысльским!", а если продолжат допрос: "А ещё раньше?", не смущаясь отвечать: "Как кем - Апфельбаумом!". Много шишек получил Федор Кириллович за свою фамилию после ареста и расстрела псевдо-Зиновьева, между прочим, близкого, даже очень близкого (а, может, и "жениха", или, правильнее "невесты"?) великого Ленина (см. мою брошюру "Счастливый мезальянс", НП"Литературная Республика" Союза Писателей России, стр.52-58. Это брошюра имеется и в "Библиотеке М.Мошкова". Все данные основаны на документах!).
          Так или иначе, проживая в одной квартире моя красавица-бабушка, которой тогда было около тридцати лет, и Федор Кириллович влюбились друг в друга и поженились. Квартирный вопрос при этом решился крайне просто - муж переселился в соседнюю - за стенкой - комнату, и все стали жить, хотя добра особенно не нажили. Брак этот был счастливым аж до 1942 года, когда Федор Кириллович погиб на Марухском перевале при обороне Кавказа.

    РОДОСЛОВНАЯ ПО ОТЦУ

      
            Отец моего отца - Дмитрий Иосифович Гулиа был очень известной фигурой в Абхазии, может даже первым лицом в ней. Еще бы - он был основателем алфавита и письменности абхазов, абхазской литературы и театра, он похоронен в центре столицы Республики Абхазия - Сухуме, где ему воздвигнут большой монумент. Если так сказал Гулиа - то это закон для абхаза. Достаточно сказать, что многие годы даже в начале двадцатого века, жених и невеста не могли ни прямо глядеть друг на друга, ни говорить друг с другом. А как же тогда признаваться в любви, делать предложение, и т.д. и т.п. Невесту можно было лишь похитить, да и то не самому, а друзьям, из-за чего часто происходили ошибки - похищали не ту, что надо. Но тогда и жениться надо было на этой похищенной, иначе её братья жениха застрелят!
            Вот и придумал мой дед тексты обращений жениха к невесте, и наоборот, по которым и только можно было обращаться друг к другу. А своей письменности у абхазов не было - вот и пришлось деду создавать алфавит и письменность, что и было сделано!
           Всё бы путем, но в биографических книгах и статьях о Дмитрии Гулиа, вышедших при советской власти, везде сказано, что он "родился в бедной крестьянской семье". Но родители деда похоронены на территории церкви, где бедных крестьян не хоронили. Дом деда, который сейчас его дом-музей, в самом центре Сухума - большой, двухэтажный каменный. Учился дед в Горийской Семинарии (чуть раньше Сталина!), а брали туда после гимназии, не очень-то популярной среди "бедных крестьян", которые и жили-то в деревнях, а не в столице. Даже в семинарии и после неё молодой Дмитрий тесно сотрудничал с грузинским князем Мачавариани по созданию абхазского алфавита и письменности, а князья, особенно грузинские, с бедными "глехами"(крестьянами) и рядом находится не будут! Да и я что-то не чувствую себя потомком "глехов", хоть убей меня!
       А уже последнюю загадку "подбросил" мне сам дед, вступив в КПСС за год до своей смерти, будучи уже древним стариком, почти полностью слепым и глухим. Написать заявление в Партию он уже сам никак не смог бы, сомневаюсь и в том, что смог бы даже продиктовать его. Но кому? И зачем? Вступать в КПСС авторитетному "аксакалу" в разгул хрущевского кукурузного волюнтаризма, когда Грузия, да и вся страна, кроме Москвы, осталась без хлеба, да и вообще пропитания? Вступать в партию большевиков, которые в 1921 году уже приставляли его к стенке, и лишь чудо спасло его? Нет, не обошлось, видимо, без вмешательства "человека" из бригады Хруща, мужа женщины с "говорящей" фамилией Кухарчук, которая, кстати, писала для своего Никиты тексты докладов, ибо он сам и писать то толком не мог...

    КАК ПОССОРИЛИСЬ ДМИТРИЙ ГУЛИА С НЕСТОРОМ ЛАКОБОЙ

      
       Отношения с коммунистами у деда вообще были своеобразными, о чём свидетельствует хотя бы такой интересный факт. После установления в Абхазии (а это была тогда отдельная Советская Республика) советской власти главным партийным "бонзой" там стал некий Нестор Лакоба. Он сел на место Лаврентия Берия, который уехал на повышение из Сухума в Тифлис и руководил там местной компартией, а, стало быть, стал полновластным хозяином Грузии. 
         Что касается Нестора Лакобы, то он был одиозной фигурой в Абхазии, говорят даже, что он был "абреком". Быстро став коммунистом, Лакоба скоро стал "твердым" начальником, беспощадным к "врагам". Одного взгляда на его фотографию достаточно, чтобы даже сейчас, через много лет, кровь застыла в жилах от ужаса. Что-то хорошо знакомое - Дзержинско-Менжинское было в глазах этого далекого от Польши абхаза с библейским именем. Замечу, что в новейших "интернетных" данных нет ничего об отношениях партийного "нувориша" и "начальника" тогдашней Абхазии к реальному "первому лицу" этой страны, но кому об этом знать лучше моих близких родственников, лично переживших ужас этих отношений.
         Если пересмотреть высказывания о Несторе Лакоба "новых" абхазских политиков, то они полностью противоположны моим. Я этих политиков понимаю - а что им ещё остается говорить, чтобы, как минимум, не потерять работу. Да и Абхазии в последнее время требуется поддерживать своих "национальных вождей". Но если нужна именно правда, и не на словах, а подкрепленная неопровержимыми фактическими данными, то я рекомендую обратиться к книге известного ученого и писателя Серго Берия: "Мой отец Берия..."(перевод с французского), М.ОЛМА-ПРЕСС, 2002 год, стр.39-41(имеется в Интернете).
       Так вот однажды этому всесильному в Абхазии Нестору пришла блажь запечатлеть себя для потомства на огромном картинном полотне. Картина изображала "великого полководца" Лакобу, въезжающим на белом коне в поверженный большевиками Сухум. Это художественное творение было выставлено на обозрение в Обкоме Партии, куда пригласили, как тогда говорили, "городской актив". 
             Дед мой - принципиальный     "правдолюб" - не откликнулся на приглашение. Тогда за ним "прислали машину" и увезли на "смотрины". Но дед и здесь показал свой принципиальный характер, обойдя вокруг картины спиной, и, таким образом, не удостоив её взгляда. Тогда между Лакобой и дедом произошёл такой разговор. 
           Лакоба: "Как понять, Дырмит     (это Дмитрий по абхазски) твоё поведение, что ты этим хочешь сказать?"
           Дед: " А то, Нестор, что не въезжал ты  в Сухум ни на каком коне, а как я к тебе отношусь, ты сам знаешь!"
           Лакоба (немного помолчав): "Хорошо, Дырмит, мы ещё поговорим  об этом. Завтра я еду в Тифлис, у меня встреча с моим другом Лаврентием (Берия, с которым тогда дружил Лакоба), а вот приеду и мы с тобой обязательно поговорим!"
            Несколько дней, прошедших в ожидании приезда Лакобы из Тифлиса, женщины семьи деда сушили ему сухари, изредка прерывая это занятие характерным абхазским "похоронным" воем и царапаньем себе лиц ногтями. Женщины правильно понимали ситуацию!
            Их сухари и корзинка деду не понадобились - живого Нестора Лакобу уже никто не видел. Ему устроили пышнейшие, буквально императорские похороны в почетнейшем месте в Сухуме. А через несколько дней семья Нестора разрыла эту могилу и перезахоронила его в семейной могиле в провинции. Когда возникли слухи, что его почему-то отравил Берия, эту новую могилу снова разрыли, но анализ показал, что следов отравления не было. А ещё позже анализ     уже дел самого Лакобы показал  "антинародные" поступки, как его самого, так и его семьи, со всеми вытекающими из этого последствиями...
            Но благодаря этому, к    ак для моего деда, его семьи, да для ещё не родившегося меня всё закончилось благополучно и "сухарики" были съедены за чаем в кругу нашей семьи...
           А уже при Хрущеве, якобы после суда, приговора и расстрела Берии (а на самом деле его убийством с перестрелкой в его доме в центре Москвы), Лакоба снова стал не врагом, а "другом" народа, его именем названы пароходы, улицы в Сухуме, поставлены каменные изображения (правда конных уже не было!), то есть так хорошо знакомая для нашей коммунистической страны история...Прости Господи, люди Твоя!

               
    ТИФЛИС, 1917 - 1921 ГОДЫ. "СВОБОДНАЯ РЕСПУБЛИКА" 

       Итак, Великая Октябрьская Социалистическая Революция, или сокращённо ВОСР, к столь же великому несчастью, свершилась.  Мы о ней и её последствиях в России знаем много, а вот в Грузии...
           Так вот, Грузия до этой самой ВОСР была Тифлисской губернией, включающей почти всё Закавказье. Тифлис был роскошным престижным городом высокой культуры, местопребыванием царского наместника. Две другие закавказские столицы - Баку и Эривань, особого энтузиазма не вызывали. Баку был богатым, но рабочим, "пролетарским" городом с большим число предприятий, мощной нефтедобывающей промышленностью.Эривань же был очень бедным, достаточно заброшенным небольшим городком. Существовала в то время, с моей точки зрения, грубоватая и неэтичная притча, характеризующая тогдашние эти три города:
       "В Баку хорошо деньги заработать, в Тифлисе их пропить, а в Эривани (простите за грубость, заменяю "культурным" выражением!) в туалет сходить".
          В Тифлисе, действительно, было где пропить-прогулять свои деньги, что, как я уже говорил, хорошо знал мой "сиятельный" русский дедушка Александр. Огромное количество ресторанов, духанов, кафе-шантанов, расположенных в живописнейших уголках Тифлиса, шарманщики (над которыми издевался мой дед!), кинто (гуляки-ремесленники), красивые кафешантанные девицы ( в одну из которых влюбился знаменитый грузинский художник-примитивист Нико Пиросмани) - всё это придавало праздничный колорит городу. Но было и много театров, концертных залов, салонов, парков и других культурных заведений. Но было немало и борделей, на мой взгляд, очень нужных в большом городе ( немцы-то не дураки!). Наместник не жалел денег и усилий для развития культурной жизни Тифлиса, который был вполне столичным городом, а не "отсталой окраиной царской России".
          Бабушка жила сама и содержала маму и дочку тем, что изготовляла и продавала модные шляпы. Деревянные болванки в форме головы, колпаки, фанерные лакированные коробки для шляп дошли даже до меня и служили мне детскими игрушками. Вот кое-какие воспоминания бабушки о той жизни в Тифлисе.
         К примеру, посещение продовольственного (молочного) магазина Чичкина на углу Елизаветинской (потом Клары Цеткин - наверное, имевшей какое-то отношение к этой улице?) и Пирогова (имени великого врача, переименованной на имя малоизвестного революционера Каргаретели). И ви еще чего-нибудь хотите после этого? - во мне, кажется, просыпается мой еврейский акцент, когда я волнуюсь, рядом с "нашим" домом Закса.
          - Захожу к Чичкину, на звон колокольчика выходит "приказчик" (тогда так называли продавцов).
          - Чего изволите, барыня? - спрашивает он.
          - Отвечаю: "Два фунта масла, молока и сметаны столько-то, сыра такого-то и такого-то, да этого нарезать, а того - куском, и занесешь всё это ко мне в дом Закса!"
          - Будет исполнено, барыня!
          - Деньги запишешь на мой счет! - уходя, говорю я.
            Приказчик провожает до двери, открывает её, кланяется.
       Армянин Баручев, быв раньше хозяином ювелирного магазина, остался работать там же, но простым продавцом, и, как мне кажется, в накладе не оказался. Я хорошо помню этого худощавого старичка-армянина с хитрой улыбочкой подпольного миллионера.
           И с явным удовольствием бабушка вспоминала ещё один эпизод своей дореволюционной жизни.
            - Иду я как-то по Головинской улице (потом проспект Руставели), спешу домой. Вижу - возле дворца наместника - пустой фаэтон. Заскакиваю в него и кричу кучеру - пошел на Елизаветинскую!
              - Не могу, госпожа, фаетон занят!
              - Как это - занят? Кем занят, когда фаэтон пустой? А ну пошёл, дурак!
              В это время в фаэтон поднимается элегантный господин и садится рядом со мной.
              - Это мой фаэтон, я его заняла, - кричу я ему, - а ну выходи отсюда!
              - Не волнуйтесь, госпожа, я с удовольствием отвезу вас домой, если позволите!
            Я позволила. Господин был очень учтив, всю дорогу забавлял разговорами. Когда приехали к моему дому,  он выходит первым и подаёт мне руку. Расставаясь, он передаёт мне свою визитную карточку.
             - Когда фаэтон отошёл, я взглянула на визитку и обомлела: "Великий князь Константин".
             - Ты представляешь, если бы на его месте оказался какой-нибудь гов...ный секретарь вашей Партии! Я бы летела из этого фаэтона как пробка до ГПУ и дальше!
              Но я думаю, дальше ГПУ она бы не полетела, там бы и осталась!
              В ноябре 1917 года Грузия была провозглашена Демократической Республикой, и вскоре туда были приглашены войска союзников - Англии, Франции, Турции. В доме Закса расположились шотландцы. Грузины впервые увидели мужиков в юбках!
             Правительство Грузии было "меньшевистским", главой его стал Ной Жордания - мегрел. Везет же Грузии на эту умную и хитрую нацию! Одним из "наркомов" нового правительства Грузии стал Буду Мдивани. Говорят, он всё время обещал: "Я Буду не буду, если в Грузии наркомом не буду!
            - И стал же ведь, сукин сын! - удивлялась бабушка.
     
    По словам бабушки время было тогда весёлое - полная демократия, масса шантанов, весёлые девочки... Пели в шантанах озорные песни:
          - Чем торгуешь? - Мелким рисом!
          - Чем болеешь? - СифилИсом!
           Или:
          - Танцевала рыба с раком,
            А петрушка с пастернаком!
         Газетки забавлялись озорными же стишками на грузинском языке типа этого:
           - Ресторанши ава Куэ,
             Абаноши чава Куэ!
             и так далее...
         С первого взгляда - ничего предосудительного:
             - В ресторан поднимется Куэ,
               В баню опустится Куэ...
          Ну и в другие места заглянет этот вездесущий Куэ.
          Но дело в том, что Куэ - это английский генерал, прибывший с войсками союзников, человек строгий и дотошный, проверявший всё и всех. А на грузинском языке эти строчки получались хулиганскими. Вместе с глаголами "подняться", "опуститься" и т.д. и т.п., фамилия Куэ 
    означала, что некто (а подразумевалось, что именно этот Куэ!), простите, "испортил воздух", или попросту, пукнул, везде, где побывал!
          Или в цирке клоун (называемый тогда, и даже в моё время, почему-то "рыжий-помогай") выносил на арену два больших портрета - Ленина и Троцкого. Маялся он с этими портретами, то туда их поставит, то сюда...Но выходит другой "рыжий" и спрашивает:
          - Что маешься-то?
      А первый "рыжий", указывает на портреты:
         - Вот не знаю, куда этих-то девать?
         - А ты одного повесь, а другого - к стенке  приставь! - советует второй "рыжий" под одобрительный смех всего зала.
          А вот песенка тоже из кафешантанных, на сей раз политическая:
          - Я на бочке сижу, а под бочкой - каша,
            Ленин Троцкому сказал - вся Россия наша!
           Я в детстве всё недоумевал, что за каша была там под бочкой, пока бабушка не объяснила, что это была за каша...
      Были и бордельчики, уже не знаю, явные или тайные. Одним из них владел толстый армянин Амирджанов, бабушкин знакомый. Про него тоже пели:
           - Амирджанов бедный, скажи, зачем бледный?
    И Амирджанов отвечает:
          - А потому во-первЫх, не пускают молодых,
          - А потому во-вторых, не пускают военнЫх!
           Дело в том, что эти бордельчики власти запретили посещать несовершеннолетним и военным, отчего Амирджанов терпел убытки. А вот изюминка была в том, что представить известного всем толстого, богатого и румяного Амирджанова бедным и бледным, было просто невозможно...
           И, забегая вперед, скажу, что когда этого Амирджанова прижали и раскулачили большевики, он, уже и бедный и бледный, с обвисшей кожей на когда-то полном лице, пошутил моей бабушке:
          - Знаешь, Нина, из всех большевиков я одного Ленина уважаю, остальных - нет!
          - Что-о! - вскипела бабушка, услышав про уважение хоть к кому-то из "этих бандитов", - Почему этого уважаешь?
          - Знаешь, один Ленин руки в своих карманах держит, остальные - в чужих! - сокрушался Амирджанов. Имелась ввидуизвестная, может и дурная, привычка Ленина - часто держать руки в брючных карманах.
           Ну, вот и всё про это весёлое время. Потом, с наступлением Красной Армии правительство Грузии бежало во Францию, и на целых два-три дня наступило безвластие. Февральский ветер носил банкноты по улицам, забивая ими углы. Люди ломали витрины магазинов и выносили оттуда всё, что могли. Бабушка рассказывала, как один "расхититель" сломал витринное стекло и уже было забрался внутрь, как обломок стекла свалился сверху и начисто отрезал у вора...нос! Тот залился кровью, схватил свой нос, и - бежать...
          А там - утренний стук в дверь и уже известные нам "свои". 25 февраля 1921 года Грузию", как тогда официально называли, "советизировали". Бабушке тогда было 29 лет, маме - 8,  а до моего рождения осталось 18 лет. Началась новая жизнь...

    ТИФЛИС - ТБИЛИСИ. 1921-1939 ГОДЫ

      
           Может показаться, что годы моего повествования выбраны какие-то нехарактерные. Ну, были бы отражены такие этапы истории, как НЭП, коллективизация, индустриализация и т.д. и т.п. Да, всё это так, если бы я описывал историю (например, КПСС), а не собственное восприятие жизни и переживаний - как моих, так и моей семьи. Описывая эти годы, я, в основном, ориентировался на воспоминания моей бабушки и мамы, а также на навеянные этими годами их споры и разногласия, как друг с другом, так и впоследствии со мной. А эти воспоминания имели резкую смену окраски до и после "советизации" Грузии. Если события до 1921 года окрашивались во все цвета радуги, то после этого года все воспоминания окрашивались бы в один и тот же цвет. Нет, не в чёрный - это было бы слишком торжественно и солидно. Я считаю, что этот цвет был, как называли тогда - "серо-буро-малиновый", и как нормальному человеку невозможно представить себе этот цвет, так же невозможно представить себе смысл и логику тогдашних событий, по крайне мере, в Тифлисе, или потом в Тбилиси. Во всяком случае, эти воспоминания бабушка прерывала или заканчивала эмоциональным кавказским восклицанием:
          - А, чтобы они все провалились!
          Потом я понял, кто это "они" и куда "они" должны были провалиться. Но тогда я наивно спрашивал, кто это "они" и куда эти "они" должны были провалиться. На эти вопросы бабушка в гневе выкатывала свои огромные голубые глаза и яростно спрашивала:
          - Ты что, дурак, что ли?
          Первые прелести нового строя дети встретили в школе. Походила мама первый класс в нормальную школу, а во второй - перешла в первобытное общество, первобытный коммунизм, как тогда называли. Родителям велели шить своим детям первобытные набедренные повязки и рваные балахоны, в основном из старого ватина, мешковины и просто тряпья. Приходили дети в школу, переодевались в первобытных, залезали на деревья во дворе школы (во всяком случае, такие деревья имелись в маминой школе, я их помню, так как в этой школе начинал учиться и я), и...начинали учиться. Рычали и выли по-звериному друг на друга, ползали, отнимали друг у друга еду - в основном, яблоки и пирожки, которые приносили из дома. Не знаю только, как они отправляли свои человеческие надобности, мама про это не рассказывала. 
         Рассказывали, что как-то раз привели маму со школы, а в доме были гости.
         - Я первобытная лЮдия! - заявила им восьмилетняя Маргарита, завыла по-звериному и накинулась отнимать пищу.
        - Гамогаштера мамамисис салоцавма! (лишил разума Креститель их отцов!) - проклиналась в ответ на это по-грузински бабушка, грозя кулаком куда-то вверх и в угол. 
         А когда уже школьником был я, и, вспоминая "методы" обучения, испробованные на маме, пытался оправдать их, бабушка злобно смотрела на меня и предупреждала!
          - Шени деда ватире! (ох, и заставлю я твою маму плакать!) - грузинская угроза.
        Мама презрительно фыркала:
          - И не стыдно тебе проклинаться при ребенке!
          Бабушка становилась в позу римского трибуна, подняв вверх сжатую в кулак правую руку:
         - А, может, мне сказать, кого мне надо "проклянуть" за всё это? Я не боюсь... - она постепенно повышала громкость голоса, что в музыке, как я узнал позже, называется "крещендо".
          - Мама, да ты с ума сошла, соседи услышат ведь! - мама в ужасе захлопывала окна и двери, - совести у тебя нет!
          - У меня нет совести?! - начинала входить в раж бабушка. - Это у меня нет совести? А у вас она есть? Коммунистка и пионер - бабушка поочередно театрально указывала на нас - коммунистка и пионер - сволочи, а у вас есть совесть?!
       Мама действительно была коммунисткой, "партийной", как тогда говорили. Я так и не понял, зачем она туда, простите за выражение, "вступила".  И когда бабушка стала "обзывать" коммунисток и пионеров, мама начинала метаться из угла в угол, истерично вопя: "Молчи, молчи!" Я тоже начинал плакать и визгливо пояснять:
           - Я пока не пионер, я - октябрёнок! - не находя лучшей защиты.
           - А-а-а, ты - октябрёнок! -  торжествовала бабушка, указывая на меня  карающим перстом, - ты - юный ленинец! - Так это ещё хуже, чем пионер!!!
           - Я Лаврентию Павловичу напишу! - провизжал я последний свой довод, который мгновенно произвёл своё действие. Всеобщая истерика тут же прекратилась, мама и бабушка, вытирая слёзы, наперебой успокаивали меня, превращая всё в шутку.
          - Мы проверяли тебя, ты оказался хорошим октябрёнком,     молодец! А Лаврентию Павловичу (и разговор понижался до шепота) писать не надо, ты можешь сделать ошибку, и Лаврентий Павлович рассердится. Ты же знаешь - он всегда говорит: "Геройство школьников - учиться на отлично!" (кстати, сам Л.П. и в школе и в ВУЗе был всегда отличником!). Ты лучше учись отлично, и тогда Лаврентий Павлович будет доволен! 
           Мама испытующим взглядом смотрела на меня, а потом добавила:
         - А если ты всё-таки хочешь ему написать, так лучше скажи мне, и я сама за тебя напишу ему хорошим почерком и без ошибок, чтобы он не сердился!
           Кстати замечу, что я - дальний родственник Берия, мой дядя Валико женат на его племяннице Анико.
           Прости меня, читатель за такие "временнЫе" выбросы, я, ей Богу, не стал бы этого делать, если бы не был уверен, что это даст лучше понять "противоречивый дух" нашей семьи, да и многих других семей в Тбилиси!
          Итак, о школе. На следующий семестр у мамы был "каменный век", потом "бронзовый", а затем "железный"...
         - До золотого века вы так и не дойдете, - саркастически  восклицала бабушка, - вот так на каменном и останетесь навечно! - У, мамадзаглебо! (у, сукины дети!), - и она снова грозила "им" кулаком.
            На стадии рабовладения методику такого обучения признали порочной, кого-то сняли, кого-то посадили, и стали внедрять новый - "бригадный" метод обучения. В классе, или как тогда говорили "группе" выбирался "староста". Ученики должны были учить уроки вместе и "передавать" свои знания старосте. Учителя опрашивали только старосту,     и, судя по его ответу, оценки ставились всему классу (группе). Ну и, конечно, всё сопровождалось пением революционных песен:
          "Наш паровоз вперед лети, в Коммуне остановка...", "Мы кузнецы и дух наш молод, куём мы счастия ключи...", и наконец, песню    , о которой даже существовал "еврейский" анекдот.
       -  Народ идёт на митинг и поёт: "Мы смело в бой пойдем!". Абрам и Мойше, которым понравилось начало этой песни, подпевая: "Мы тоже с вами!"  пошли вслед за народом. -     "И все мы как один умрём!" - продолжает свою песню народ, а Абрам и Мойше переглянулись и сказали друг другу: "Извините, мы, кажется, не туда попали!" - и бегом от "народа".
        Бабушка в ответ на эти "революционные" песни отпускала пару-другую проклятий, а затем начинала издевательски подпевать маме, остроумно заменяя слова песен так, что получалась совершенно откровенная "похабщина". На возмущенные возгласы мамы, бабушка демагогически отвечала:
             - У вас же свобода слова, вот я и пою, что хочу!
           А всласть наиздевавшись, запевала свою любимую песенку о еврейской тёте Хае, сопровождая её кафешантанным припевом: "Та - рай - ра - ра".
            - С добрым утром тётя Хая,
              Та -рай- ра - ра,
             - Вам посылка из Шанхая,
               Та - рай - ра - ра,
               - А в посылке три китайца,
                Та - рай - ра - ра,
                - Потяните их за....!
           Что нужно было сделать тёте Хае с этими  несчастными китайцами, наверное, понятно всем...
           Мама не выдерживала такого надругательства над пролетарской дружбой народов, и уходила на работу, рыдая.
           Бабушка торжествовала...
           Так или иначе, обучение мамы в школе подходило к концу, и в старших классах  оно постепенно возвращалось к традиционному способу.
        Однако идеология давала себя знать в полную меру. Никаких украшений, колец, сережек, духов - всё это относилось к так называемым "буржуазным пережиткам". Очень в ходу были белые парусиновые "спортики", которые для пущей белизны натирались зубным порошком. Наручные  часы, хотя и считались "отрыжкой капитализма", но без них тоже было трудновато. После утреннего 25 февраля 1921 года посещения нашей квартиры "своими" большевиками, всё-таки кое-что осталось. Завалились за комод во время "экспроприации" и маленькие золотые часики. Но носить их в то время никто не решился бы - золото, это проклятое буржуазное золото! Ведь все знали, какую судьбу этому "презренному" металлу предсказал сам Ленин - при коммунизме из золота предполагалось делать унитазы! Этой судьбы золота я никак не мог усвоить - ведь будут воровать! Я и сам бы с удовольствием наскрёб ножичком с унитаза (чужого, разумеется!) немного золота! Но мама объявила это "буржуазной отсталостью", и объяснила, что при коммунизме ни кто ни у кого не будет воровать, так как у всех всё будет. Я постарался "уложить в голове" эти прелести коммунистического будущего, но зачем делать из золота унитазы в этих грязных и смрадных общественных "уборных" (буквально - "уборния" - так в Грузии тогда называли туалеты), оставалось совершенно непонятным! Тем более Ленина давно не было в живых, и спросить его об этом уже стало невозможно...
         Поэтому мамины золотые часики были отнесены к Баручеву (если помните, бывшему хозяину, а потом продавцу ювелирного магазина), чтобы он их посеребрил. Отдавая их бабушке, он посоветовал не выдавать даже их серебряного покрытия, а говорить, что они обычные, "чугунные", как их тогда называли.
          - Они же не только золота, но и серебра-то в жизни не видывали, примут за "чугун"! - сказал с саркастической улыбкой, полной презрения к "ним", Баручев.
     
                                                  ДОВОЕННЫЕ ГОДЫ
         О студенческих годах мамы, да и обо всем периоде до начала войны в нашей семье вспоминалось немного. Где-то была коллективизация, где-то голод, везде была борьба с троцкизмом и "правым уклонизмом", а нашей семьи это как-то не касалось.
           Мама поступила учиться в Закавказский институт путей сообщения (ЗИПС), училась не шатко, не валко ( хорошо, что хоть так после тифлисской-то школы!), познакомилась там с моим отцом, и на старших курсах они поженились. Отец, получив в детстве блестящее образование, скорее дома, чем в школе, учился отлично, был всесторонне образованным человеком. "Ходячая энциклопедия" - так называли его в институте. 
           Потом уже, будучи взрослым, я часто спрашивал маму о моём отце. Она всегда очень хвалила его, говорила, что жили они "душа в душу".
          - Но так же не бывает, должны же быть какие-то недостатки, не бывает ведь людей идеальных! - допрашивал я маму.
          - А вот он - был! Не то, что ты - пьяница и развратник! - мама недовольно отворачивалась от меня.
           Я вынужден был соглашаться с её мнением - ведь против правды не попрёшь - но всё-таки не унимался.
          - Но хоть раз-то он пьяным пришёл домой, в Грузии же пьют все? - не унимался я.
          Мама посмотрела куда-то далеко.
           - Раз пришёл слегка выпивши, извинился и лёг спать. Больше такого не повторилось.
           - Ну, а изменяли ли вы друг другу, гуляли ли вы, как говорят, налево? - лез я в душу маме.
           - Перестань говорить глупости! - это было любимое выражение мамы, у неё всё было "глупости" - и водка, и разврат, и даже названия тех или иных отличительных признаков пола.
           - Это сейчас глупостями занимаются, а тогда все честно жили и работали! - мама фыркнула и отвернулась, давая понять, что допрос окончен.
           - Ну, может в то время коммунисты (а отец, как и мама, как это ни удивительно, были "партийными"!), "глупостями " и не занимались, а уж по бабушке этого сказать было нельзя. Но об этом попозже...
          Иногда мама рассказывала о своих студенческих годах, о своей компании друзей, с которыми всегда встречались. Интернациональная была компания: русская Женя, грузинка Маня, грек Васька, осетинка Любка, армяне Рубен и Хорен, ну и в довершение всего мой отец - абхаз, или как тогда говорили - "абхазец". Рассказывала мама, как более взрослый, чем остальные, - Хорен, отказывался от своего супа в бесплатной студенческой столовой в пользу того или другого из своих друзей.
         - Чем узум! - говорил он при этом по-армянски, "не хочу" в переводе на русский. Так и прозвали это блюдо: "супчик Чемузум". Потом выяснилось, что Хорен голодал, отдавая свой суп молодым друзьям.
        Рассказывала и о преподавателях. Был у них такой профессор Есьман, ученый с мировой известностью. Но студентов интересовала не столько его "мировая известность", сколько "глупости",  которыми он занимался. Прежде всего "старикан" Есьман женился на маминой однокурснице и подруге Акоповой.
          - Акопова-Есьман, Акопова-Есьман! - дразнили её однокурсники.
          Далее. Есьман преподавал не только в ЗИПСе, но и в Индустриальном институте в Баку. Он просто ездил в поезде Тифлис-Баку туда и обратно (дорога - всего одна ночь!), и читал в этих городах по одной лекции в неделю. Тогда профессорам можно было работать сразу в двух местах и получать две - и немалые - зарплаты. Да и другая жена-студентка была у него в Баку тоже. И квартиры, тоже две, были предоставлены ему государством "рабочих и крестьян". Но самое удивительное в том, что у него была и "базовая" жена, правда уже немолодая, с квартирой, тоже "базовой".  Вот какими "глупостями" занималось "мировое светило", и государство шло ему навстречу, выплачивая две зарплаты, и немалые!  Вот почему за профессорами, даже престарелыми, бегали красавицы-студентки! Да, ценила тогда власть ученых, не то, что сейчас...
          Но были у той власти и промахи "партийного характера", например, так называемая "красная профессура" - партийные деятели, перешедшие на преподавательскую работу в ВУЗы. Зарплата большая, а знания - наоборот!
       Бабушка знала одного такого "профессора" по фамилии Карякин, называя его не иначе, как "красный дурак". Этот Карякин преподавал в ЗИПСе, мама знала его. Она заступалась за Карякина - ведь он был не только "ученый" профессор, но и коммунист! 
          Бабушка издевательски посмотрела на маму и спросила её:
          - А знаешь, какая разница между "профессором" и "красным профессором"? И сама же ответила: "А такая же, как между "государём" и "милостивым государём"!
          Не знаю, она ли впервые это сравнение придумала, или слышала где, но я до сих пор поражаюсь правдивости и изяществу сказанного!
        Интересовался я и тем, почему прошло достаточно много времени после свадьбы мамы и отца, прежде чем я появился на свет.  Мама отвечала не очень охотно.
            - Время было очень тревожное. Все чувствовали, что война, та или иная, неизбежна. Кто же заводит детей в такое опасное время?
           И признавалась.
             - Чем только я тебя не травила! И хиной, и стрихнином, чуть сама не погибла. А ты живучим оказался! Перед самими родами я все стёкла перемыла, за эти занятием у меня и начались схватки.  Поэтому и родился ты полузадушенным. Но в своём "амплуа"! 
            Мама при этом смотрела на меня насмешливо, но слова свои не расшифровала.
            "Тайну" моего появления на свет поведала мне бабушка, со слов тёти Таты - акушерки и нашей соседки тёти Таты, принимавшей роды у моей мамы. Бабушка была без "комплексов" и рассказывала мне всю правду, обычно в кругу своих соседок-слушательниц, со свойственной ей эмоциональностью.
              - Твоя мать, коммунистка, наверное, задушить тебя хотела, поэтому и начала мыть самые верхние стёкла. Я ей говорю: " Цаца, не маши ты, это прОклятое, руками над головой, ребёнка же погубишь! А она мне:
             - Чуська, не учи меня жить, я с семи лет батрачу на этой квартире, и если сама эти стёкла не вымою, они же сгниют от грязи!
             Тут я, пока ещё не родился, хочу дать ряд пояснений по этому тексту.
            Первое. Бабушка всегда называла маму "Цацой", хотя это и сосем не напоминало мамино имя - Маргарита. В Грузии такая "подмена" имени встречалась очень часто. Уже старых мужчин то и дело называли "Бичи", что в переводе означало "мальчик", а пожилых женщин - "Гогона", то есть "девочка". И оставались эти прозвища на всю жизнь, и все забывали, что зовут того старика по паспорту, например, Геронтий, а старуху - Текле, а для всех они так и оставались Бичи и Гогона. И мамино детское прозвище "Цаца" стало для неё вторым (если не первым!) именем, по крайней мере, для близких.
            Следующее. Моя мама никогда не "батрачила", особенно с семи лет. Просто всё, что было связано с "батрачеством" тогда в "рабоче-крестьянское" время считалось престижным.
            И последнее. Присказку "это прОклятое" бабушка использовала постоянно, ведь "проклятия" для кавказских народов - это как острая приправа к обеду и они не несут адекватной смысловой нагрузки. Но в данном конкретном случае смысловая нагрузка, хотя бы частично проявилась, и я родился, действительно, "полузадушенным".
       Пуповина обмоталась вокруг шеи и ребенок, конечно, задохнулся. Тата распутала эту пуповину и надавала тебе как следует по заднему месту. Ты и заорал, ожил, значит. Глядит тебе в "одно место", чтобы узнать - мальчик ты или девочка, а "там"... Бабушка таинственно обвела слушательниц глазами и спросила у них:
           - Что бывает "там" у "удушенных" мужчин, вы знаете? 
           И, когда все, кто не имел дела с "удушенными" мужчинами, в страхе замотали головами, бабушка торжественно выкладывала:
           - Эрекция бывает у удушенных мужчин, и она оказалась у нашего полузадушенного ребёнка тоже. Тата клялась, что не видела такого ни у одного из новорожденных!
           Когда же кто-нибудь из слушательниц недоумевал:
          - Рас эшмакс нишнавс эс садзагели "эрекция"?   (какого черта означает эта проклятая эрекция?), бабушка снисходительно поясняла:
          - Ну, как тебе сказать, если молодой мужчина вдруг увидит голую женщину, что тогда у него случается, знаешь? Вот эта эрекция и случается!
          Все понятливо закивали головами, уж им-то всем хорошо известно, что именно случается с мужчиной, если он вдруг увидит голую женщину. Конечно, эрекция случается, что же ещё?
      

    ГОДЫ ВОЙНЫ И УДИВИТЕЛЬНОЕ СПАСЕНИЕ МОЕЙ ЖИЗНИ

      
          Я реально стал ощущать мир года этак с 1942-го, когда мне было от двух до трёх лет. Война шла во всю, но Грузии она коснулась весьма незначительно. В Тбилиси, как говорили, свои же зенитки наделали больше вреда, чем отдельные прорвавшиеся немецкие самолёты. К тому же, как мне показалось по разговорам, сбрасывали они бомбы либо не имеющие взрывчатки, либо чрезвычайно замедленного действия. А может это были свои же зенитные снаряды, не попавшие в немецкие самолёты, и упавшие на землю? 
       Один такой снаряд упал в Тбилисский сад Муштаид, его отгородили веревочным заграждением, и народ толпами ходил глазеть на него. Меня тоже водили туда - увидеть настоящий снаряд. К своему удивлению, я увидел не какое-то страшилище, а металлическую чушку, похожую на маленького поросенка - т.е. "чушку" буквально. Снаряд лежал в ямке, которую или сам выкопал, или её потом выкапывали, чтобы защититься от возможных осколков. 
          Одно время зачастили "воздушные тревоги", когда наш черный бумажный репродуктор, включенный в радиосеть постоянно, начинал выть сиреной. Все бежали в "убежища" - кто в подвал, а кто в специальные помещения.
         Отец мой ещё в 1940 году, будучи уже главным инженером строительства, был призван в армию рядовым и уехал в Западную Украину, а тут началась война. Так я своего отца и не запомнил. 
          Муж моей бабушки - Федор Кириллович Зиновьев ("дедок Федунок", как я его успел назвать) ушел на фронт в 41-ом и я его ещё смутно, но помню. 
         Оба почти сразу погибли, и осталась когда-то полнокровная семья без мужчин.
         Мама работала лаборантом в ЗИПСе, получала очень мало, а бабушка ещё не достигла пенсионного возраста, потом стала получать крошечную пенсию за погибшего мужа-кормильца. Над семьей нависла реальная угроза голода, и этот голод оказался полезным только для меня, страдавшего постоянной дизентерией - от голода, наверное, моя болезнь прошла. 
         И мама и бабушка стали "подрабатывать, кто как мог. Мама начала вышивать, и, как оказалось, попала "в струю". В военное время, среди нужды и голода, богатые (откуда только?) модницы носили платья, вышитые бисером, стеклярусом, золотой нитью. Бабушка же экстренно научилась шить, благо швейная машина Зингера у нас была, и её не забрали большевики. Шила она  и перешивала детскую одежду из старых простыней, покрывал, скатертей, которую потом продавала на рынке, по местному "базаре".
         Несмотря на всеобщую нужду и голод, находились и очень богатые люди. Одному из таких, подпольному миллионеру армянину Араму я, по-видимому, обязан спасением от голодной смерти, и я ещё расскажу об этом.  
         Помню, на Новый 1943 Год бабушка продала почти всё, что осталось из белья, мама добавила деньги от вышивания, и решили отпраздновать Новый Год "как следует". Купили на "базаре" банку тушенки за баснословную цену и много "чачи" - крепкого виноградного самогона, благо чача во время война очень подешевела - закусывать было нечем.
           К маме пришла подруга Женя, мы выслушали по радио послание  Сталина к  Новому Году (которое заканчивалось словами: "Наше дело правое - победа будет за нами!"), и в спешке, чтобы не прозевать полночь, открыли бутылки с чачей и тушенку. Чача-то оказалась нормальной, а вот с тушенкой произошел конфуз - в аккуратно запаянной жестяной банке оказалось...дерьмо!
          Я потом часто возвращался к этому случаю и думал о том, кем нужно быть, чтобы содеять такое! Ну, положил бы он в эту банку землю, например, или что-нибудь ещё "нейтральное". Ведь операции с дерьмом, мягко выражаясь, неудобны - можно вымазаться, запаивать банку надо в противогазе, и т.д. Но постарался-же кто-то "угодить" голодным соотечественникам к Новому Году! И не "гитлеровец" же делал это, а свой "родной" советский человек! И ещё кто-то будет выступать против расстрела таких "родных" советских людей!
          Угодил он, конечно, на славу - были и слёзы и истерики в женском коллективе. Но положение неожиданно выручил трёхлетний я - ползая по полу (а ходить я уже почти не мог из-за упомянутой выше болезни и голодухи!), в момент истерического замешательства в женском коллективе, я неожиданно обнаружил под буфетом целую буханку высохшего черного довоенного хлеба. И как только эта буханка пролежала там два года и её не съели мыши, как только её не обнаружила при уборках мама, остаётся загадкой!
          Но, так или иначе, эта буханка была экстренно нарезана, вернее нарублена с помощью кухонного ножа и молотка, размочена в кипятке и использована в качестве "шикарной" закуски к чаче. Пили, за Победу, за Сталина,  Жукова, Рокоссовского и  других военачальников. Всё это серьёзно, как на партсобрании! И заснули все, кто - за, кто под столом, на удивление мне-ползуну. Утром же, ни свет ни заря - на работу! Никаких "выходных" на первое января тогда не полагалось...
      
        МОЙ СПАСИТЕЛЬ АРАМ


          А теперь о том миллионере, который, буквально спас меня от голодной смерти. Эта история так же таинственна и неправдоподобна, как и многие в моей жизни. Кратко упомяну лишь некоторые.
          Самая ранняя из этих "некоторых", относится к моему посещению грузинского детского сада, куда мама отдала меня, чтобы там я выучился грузинскому языку. Но вместо "обучения" языку, меня как "русапета" там били, бросали мне в суп червей и тараканов, издевались, как могли. И я взмолился: "Мама, не води меня больше в этот детский сад, я не понимаю их языка, меня там бьют, я буду весь день тихо сидеть и не мешать тебе!".  Но мама, будучи коммунисткой-интернационалисткой только посоветовала мне быстрее изучить грузинский язык и дружить с "тамошними" детьми. Свет померк в моих глазах, и я "в сердцах" проклял этот детский сад, пожелав ему сгореть сегодня же ночью. И утром, когда мама всё-таки повела меня туда, мы увидели дымящееся сгоревшее здание "проклятого" детского сада...
          С этих пор я стал замечать, что мои "в сердцах" высказанные проклятия, к моему ужасу, немедленно сбываются. И пожелание недругу, который издевался над тем, что я плохо видел правым глазом (в детстве я любил смотреть на сварку, зажмурив левый глаз) самому лишиться правого глаза, тут же сбылось. Другие, уже в совершеннолетнем возрасте "в сердцах" высказанные пожелания, стали сбываться также. Но настоящий мой ужас наступил тогда, когда мои проклятия  типа "чтоб ты сдох!" тоже начали сбываться.
       Я через газету "Аргументы и факты" буквально "слёзно" попросил обратиться к нужному специалисту, чтобы я мог "излечиться" от этой ужасной способности. Газета обратилась к известному экстрасенсу Геннадию Гончарову, и он через эту же газету описал это редкое, но действенное моё "свойство", и то, что устранить  его нельзя. Не надо только доводить меня до определенного состояния ярости. С тех пор, если только я начинал "впадать в ярость" при моей жене Тамаре, она при всех начинала кричать мне: "Фу, фу!", чем вызывала удивление присутствующих.
       Всё это подробно описано в моих автобиографических книгах, которые  имеются, в частности, и в Библиотеке Максима Мошкова (lib.ru).  И я постепенно перестал "по-кавказски" проклинаться, научившись у Сталина вместо этого говорить недругам: "Бог с вами, Бог с вами!". 
           Но просто удивительные случаи, не опасные для чьей-нибудь жизни, продолжают со мной случаться. Вот самый недавний из них - октябрьский 2019 года. Моя бывшая аспирантка попросила найти  автореферат её диссертации, защищённой лет 15 назад. Я храню все диссертации и авторефераты моих учеников, и я обещал его найти. Но все поиски были напрасными - автореферат бесследно исчез! Но едва моя ученица закрыла за собой дверь и я сел за компьютер, как раздался хлопок дверцы тумбочки, где никогда не хранились книжки. Обернувшись назад, я увидел на полу искомый автореферат, а также рядом с ним мою кошку Кысю, гневно смотрящую на меня и укоризненно мяучащую - Кыся отыскала именно тот автореферат, что требовался, и положила его на пол рядом со мной! Ну и как объяснить это чудо?
         А теперь конкретно о том  миллионере, который спас меня от голодной смерти - Араме Мартиросовиче Григорянце, и о том, почему я так подробно упоминаю его имя-отчество-фамилию. 
           В самом начале войны тётя Тата с мужем переехала из третьей комнаты нашей квартиры, то ли по обмену, то ли ещё как, и в эту комнату вселились молодая еврейка Рива со своим мужем - "энкаведешником"(как тогда называли работника НКВД), а попросту поездным "мильтоном",  то есть милиционером,  Рубеном.  Он был той же национальности, что и его жена Рива, но не подумайте, что тихим "местечковым жидом", а свирепым грузинским евреем. 
          Помню его рассказы за выпивкой о своём разговоре с пассажирами "вверенного ему поезда":
         - В дальний (видимо, "данный мамент ти являишся пасаджиром маего поизда! Джах! Джах!
          В грузинском языке есть такая отдельная буква "дж", поэтому Рубеновский "пасаджир" - это просто пассажир, но на кавказский лад, а "джахнуть" - это  "жахнуть" или "бабахнуть", только пожесточе и побольнее.
          Вот так и доставалось "в дальний мамент" пассажиру от свирепого энкаведешника Рубена.
          Доставалось и Риве, которая, выйдя замуж в семнадцать лет, конечно же, нигде не работала, да и делать толком ничего не умела, даже дома по хозяйству, за что Рубен вскоре и "бросил" её.
       Поэтому, оставшись одна, Рива отчаянно бедствовала, пока не сдала комнату Араму, приехавшему в Тбилиси из грузинского  села Воронцовки и нашедшего в столице Грузии нелегальную "хлебную"  работу. Рива же ушла жить куда-то к родственникам или знакомым. Было это то ли в конце 1942, то ли в начале 1943 года, точно не помню.
         Так вот этот самый Арам и оказался "миллионером", ибо он устроился начальником какого-то автохозяйства, перевозившего картошку из родного села Арама - Воронцовки в Тбилиси. При этом часть машин он пускал "налево", где ему платили за это огромные деньги. Настолько огромные, что те из них, которые Арам давал бабушке за то, что она покупала ему элитные продукты и готовила обеды (это избалованная графиня-то армянскому жулику!), едва помещались в нашем платяном шкафу. Эту кучу денег бабушка мне тайком показывала, и я больше нигде таких куч денег не видел, разве только в кинофильмах про грабителей банков!
          Бабушка брала чемодан денег в одну руку, кошелку -"провизионку" в другую, и отправлялась на рынок, называемый "дезертирским базаром", так как там дезертиры наловчились продавать свою одежду и кое-что ещё...Что поделаешь - война! С базара бабушка приносила: "парную" телятину, овощи, фрукты (я помню отборные груши "Дюшес", стоившие бешеных денег!), и не менее дорогой "фигурный" шоколад.
       А Арам, оказывается, болел туберкулёзом, или как тогда называли, чахоткой, в открытой форме и ему было не до всяких "вкуснятин" - аппетит пропал. 
          - Жаркое пахнет тараканами! - шутил он, - дайте его ребенку!
          И мне  перепадало шикарное жаркое.
          - Груши как стеклянные, их есть нельзя! - и всё снова доставалось мне.   
          А фигурным шоколадом он кормил меня совсем необычно. Зажигал свечку (а свечи всегда были дома, т.к. электричество постоянно отключали!), растапливал шоколад и пытался запечатать им какой-нибудь пакет.
          - Что за сургуч, они даже сургуч не могут сделать по-человечески! - деланно ворчал он, и, показывая на шоколад, который, действительно, был похож на сургуч, спрашивал меня:
          - Нурик, сургуч будешь?
           Я, конечно, запихивал вкусные "сургучики" в рот и убегал. 
          Мама и бабушка уже знали эти шуточки Арама, и они им нравились. Интересно то, что уже впоследствии, когда Арама рядом не было, я просил маму и бабушку купить мне "сургучиков". Даже сейчас, когда кто-нибудь говорит "сургуч", я ощущаю сладкий вкус во рту!
          Забегая вперед, скажу, что Арам пожил с годик у Ривы в комнате, подкормил меня, а в конце войны ушел в новый роскошный дом, который он купил за "левые" деньги. "Купил" он и молодую жену-красавицу, которой тоже повезло, так как и дом, и его содержимое перешло к ней, потому что Арам вскоре умер от чахотки. И нам обоим - мне и жене Арама - повезло ещё и потому, что мы не заразились от Арама чахоткой...
         Вот так Арам, буквально, спас мне жизнь - ведь я ещё до войны долго болел дизентерией и был худ, как живой "скелетик". Этому "способствовал" врач-догматик, который лечил меня от дизентерии "голодовкой", а когда у меня уже голова перестала держаться на шее ровно, а валилась набок, мой "дедок Федунок" - второй муж моей бабушки, столбовой дворянин по фамилии Зиновьев (не путать с "врагом народа" - Зиновьевым-Апфельбаумом!), изгнал врача-догматика, чуть не сведшего меня в могилу, выхватив свою саблю и погнавшись за ним.
       И самое чудо в том, что этого врача-догматика, сводившего меня в могилу, звали так же, как и моего спасителя - Арамом Мартиросовичем Григорянцем! Вот и не верь после этого в чудеса! 
          В "обмен" на мою спасенную Арамом жизнь, Господь "отнял жизнь" у самого моего спасителя - Арама. Неисповедимы пути Господни!
         Но, что касается меня, то я,  получив возможность жить и расти, прошел через детство, отрочество и юность, стал полноценным человеком, что и дало мне возможность назвать моё повествование "Homo sum..." , или "Я - человек!"
       Вот и всё!
         Счастья и удачи тебе, читатель!
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Гулиа Нурбей Владимирович (gulia_nurbei@mail.ru)
  • Обновлено: 07/11/2019. 100k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.