"Семь наставлений мертвым" ("Septem Sermones ad mortous") были написаны (записаны) Карлом Густавом Юнгом (1875-1961) как откровение от имени Василида Александрийского - одного из великих учителей раннего христианства первой половины II века. Сочинения Василида были почти полностью уничтожены или утеряны, а его учение современное богословие относит к гностическому направлению, причем традиция обвиняет в ереси (однако теперь, будучи вооружены знанием апокрифических источников,  мы уже вправе усомниться в этом). Запись была сделана в 1916 году всего за три вечера - в разгар мировой войны, во время духовного кризиса, на фоне посещавших Юнга интенсивных видений и даже явлений. Вот как проходил творческий процесс:

В воскресенье, приблизительно в 5 часов пополудни, неистовой трелью залился дверной колокольчик. Стоял солнечный летний день, обе служанки были на кухне, откуда хорошо просматривалась открытая площадка перед входом. Услышав звонок, все сразу бросились к двери, но за ней никого не оказалось. Я видел даже, как колокольчик покачивался! Мы молча смотрели друг на друга. Поверьте, все это выглядело тогда очень странным и пугающим! Я знал: что-то должно случиться. Дом наводнили призраки, они бродили толпами. Их было так много, что я едва мог дышать и без конца спрашивал себя: "Бог мой, что же это такое?" Призраки отвечали мне: "Мы вернулись из Иерусалима, там мы не нашли того, что искали". Эти слова я сделал началом "Septem Sermones...".

Затем слова хлынули непрерывным потоком, и за три вечера вещь была написана. И едва я взялся за перо, как весь сонм призраков мгновенно исчез. Наваждение рассеялось, в комнате стало тихо, и воздух очистился. К вечеру снова что-то стало сгущаться, но потом все прошло.

Незадолго до названных событий я записал фантазию, в которой душа покидала меня. Смысл здесь просматривался четко: душа, анима, устанавливала связь с бессознательным, и это была связь с миром мертвых - бессознательное соответствует мифологической "стране мертвых", земле предков. И, если в моей фантазии душа отлетала, это означало, что она возвращается в бессознательное, в "страну мертвых". Подобное явление еще называют "потерей души" - оно нередко встречается у примитивных народов. В "стране мертвых" душе дана таинственная способность оживлять призраков и облекать в видимые формы древние инстинкты, т. е. коллективное бессознательное. Подобно медиуму, она дает мертвым возможность соприкоснуться с нашим миром. Поэтому вскоре после исчезновения моей души, явились "мертвые" - и так возникли "Septem Sermones...".

Среди основных мотивов "Семи наставлений" - преодоление всяческой двойственности, в том числе добра и зла, Бога и Дьявола, идея четверичности ("главных богов числом четыре, ибо четыре является числом измерений мира"), а также провозглашение принципа Индивидуации, важнейшего для юнгианской психологии. Это произведение положил начало пути Юнга в теологии, на котором, "разбираясь с божественными безднами", он создал ряд более подробных трактатов, уже написанных обычным языком. Они рассказывают о внутреннем (эзотерическом) христианстве, в том числе о Троице и христианских таинствах, о соотношении женского и мужского в божественном, земном и духовном, о роли Софии-Премудрости в мироздании, о природе Церкви как женщины-Матери...

 "Семь наставлений" распространялись Юнгом только среди близких друзей и учеников, причем как единственная часть материала "Красной книги" - тайной энциклопедии его духовного опыта. Они стали известны широкой публике лишь в 1962 году, когда были посмертно опубликованы мемуары Юнга "Воспоминания, сновидения, размышления" (откуда и взята приведенная выше цитата), - "Семь наставлений" были включены туда в качестве приложения.

Имея откровенно мистический характер, "Семь наставлений мертвым" особо не получили признания среди практикующих психологов - представителей школы Юнга. Однако этот текст приобрел известность среди российских искателей истины благодаря распространившемуся анонимному переводу. Символические параллели к развитой в нем теологии можно найти в книгах Карлоса Кастанеды, популярных среди современных практиков. В следующей цитате из прозаического текста в устрашающих образах поднимаются проблемы человеческого и нечеловеческого, говорится о поиске пути к свободе.

Человек - ворота, через которые вы из мира внешнего - мира богов, демонов и душ - входите в мир внутренний, в меньший мир. Мал и ничтожен человек, вот уже он остается у вас позади, и вы пребываете снова в бесконечном пространстве, в меньшей или же внутренней бесконечности. В безмерной отдаленности одна-единственная звезда стоит в зените. Это и есть тот единственный Бог этого одного человека, это есть его мир, его Плерома, его божественность. В мире том принадлежит человек Абраксасу, каковой его, человека, мир порождает либо поглощает. Звезда эта есть Бог и предел человеку. Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира. К нему одному возносит человек молитву. Молитва прибавляет света звезде, она пролагает мост над смертью, она уготавливает жизнь для мира меньшего и умаляет безнадежное хотение мира большего. Когда больший мир охладеет, засияет звезда. Ничто не стоит меж человеком и его единственным Богом, ежели только способен человек отвести глаза от полыхающего образа Абраксаса. (Наставление VII)

***

Сила, которая правит судьбой всех живых существ, называется Орлом, - не потому, что это орел или имеет что-либо общее с орлом, или как-то к нему относится, а потому, - что для видящего она выглядит как неизмеримый иссиня-черный орел, стоящий прямо, как стоят орлы, высотой достигая бесконечности... Орел пожирает сознание всех живых существ, которые жили на земле мгновение назад, а сейчас мертвые прилетели к клюву Орла, как бесконечный поток мотыльков, летящих на огонь, чтобы встретить своего хозяина и причину того, что они жили. Орел разрывает эти маленькие осколки пламени, раскладывает их как скорняк шкурки, а затем съедает их, потому что сознание является пищей Орла.

Орел - та сила, которая правит судьбой всех живых существ, видит все эти существа сразу и совершенно одинаково. Поэтому нет никакого способа человеку умолить Орла, просить у него милостей, надеяться на жалость. Человеческая часть Орла слишком мала и незначительна, чтобы затронуть целое.

Только судя по действиям Орла может видящий сказать, чего Орел хочет. Хотя Орла и не затрагивают обстоятельства жизни любого живого существа, он каждому из них даровал дар. По-своему и своими собственными средствами каждое из них, если оно того пожелает, имеет власть сохранить пламя сознания, силу не повиноваться призыву смерти и тому, чтобы быть пожранным. Каждой живой твари была дарована сила, если она того сама пожелает, искать лазейку к свободе и пройти сквозь нее. Для того видящего, который видит эту лазейку, и для тех существ, которые сквозь нее прошли, совершенно очевидно, что Орел дал этот дар для того, чтобы увековечить сознание. (К. Кастанеда. Дар Орла)

Грозный Абраксас - одна из центральных фигур гностической мифологии, которая стоит выше Бога и Дьявола, объединяя доброе и злое начало - прежде всего, во внутреннем мире человека, а также пустоту и полноту Плеромы (вспомним здесь буддийскую пустотность-шуньяту и полноту-пунью как характеристики нирваны):

Бог и Дьявол отличимы через полноту и пустоту, созидание и разрушение. Общее для обоих сущее. Сущее их связывает. Потому сущее возвышается над обоими, и оно есть Бог над Богом, ибо оно соединяет Полноту и Пустоту в их сущем.

Абраксас - Бог сущий, выразимый в образах и символах, и в то же время - неведомый, неопределимый. Для его характеристики Юнг близко к тексту воспроизводит слова библейского пророка Исайи (Ис. 45): "Абраксас творит истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в том же слове и в том же деянии". Здесь уместно вспомнить слова другого мистика, нашего соотечественника Л. П. Карсавина, также говорящие о внутреннем смысле:

И не было злым Божество, и не был злым ни один из эонов Его. Так и великий Василид не раз повторял: "Всё готов я признать; не признаю того лишь, что Божество жестокосердно"... И разве не обстоят нас мысли наши и чувства, как что-то иное? Разве наша же страсть не влечет нас, словно иная могучая сила? И кажется нам, будто всё не мы. Но как же тогда всё рождается в нас и в нас погибает? О подумай, подумай, старый младенец! - Разве ты не в плену у своих же созданий? Разве не думаешь ты, что какая-то злая и чуждая Сила в тебя проникает, влечет и губит тебя? Разве ты не измыслил себе Ялдаваофа, какого-то грозного, злого и темного бога? Признай, наконец, свои страданья в страданьях Софии; пойми и ее великую тайну, в словах этой повести дивной от взглядов сокрытую всех! Всё, что угрожает Софии и терзает ее, все, что ее разъединяет, отъемля частицы ее света, - только образ и символ разъятости ее. (София земная и горняя)

Лейтмотив "Семи наставлений" - дух активной проповеди, который напоминает о буддийской концепции спасителя-бодхисатвы. Мертвые (в восточной традиции - обитатели мира предков) не являются мудрыми и всезнающими, а сами нуждаются в освобождении и спасении, ищут истинного высшего знания у воплощенных, живущих и действующих в теле. И перед грозным божеством у человека есть свои преимущества, состоящие в его осознании; в этом ракурсе он становится учителем Бога, обладающего силой и всемогуществом. Об этом детально в трактате Юнга "Ответ Иову", в свое время вызвавшем резкий протест и враждебность у благочестивой публики ("И произошло тут у мертвых смущение, ибо были они христиане" - Наставление II):

А человек - есть ли у него что-то, чего нет у Бога? В силу своей ничтожности, слабости и беззащитности перед могуществом Всевышнего он, как мы уже дали понять, обладает несколько более острым сознанием на базе саморефлексии: чтобы выстоять, он постоянно должен осознавать свое бессилие перед лицом всемогущего Бога. Последний же не нуждается в такой осторожности, ибо никогда не сталкивается с непреодолимыми препятствиями, которые побуждали бы его к колебаниям, а значит, и к саморефлексии. Может быть, Яхве подозревал, что человек владеет хотя и неизмеримо меньшим, но зато куда более интенсивным светом, нежели он, Бог?

Сознательность Яхве представляется ненамного более высокой, чем какое-нибудь первобытное "awareness" (для которого в нашем языке, к сожалению, нет эквивалента). Это понятие можно описать как "чисто воспринимающее сознание". "Awareness" не знает ни рефлексии, ни нравственности. В этом состоянии возможны только простые акты восприятия и слепые действия, т. е. отсутствует сознательно-рефлектирующая вовлечённость субъекта, индивидуальное существование коего беспроблемно. Сегодняшний психолог назвал бы такое состояние "бессознательностью", а юрист - "невменяемостью"... Бог поднимается над прежним, первобытным состоянием своего сознания, косвенно признавая, что человек Иов морально выше его и что поэтому ему необходимо догнать в развитии человека. Если бы он не принял такого решения, то оказался бы в вопиющем противоречии с собственным всеведением. Яхве должен стать человеком, ибо причинил ему несправедливость...

Эта же самая тенденция проявилась, так сказать, одновременно и в Индии в лице Гаутамы Будды, считавшего, что максимально развитое сознание превосходит даже величайших богов брахманизма.

Следующий этап состоит в воплощении, вочеловечивании Бога, появлении Спасителя - Христа, который, однако, в Апокалипсисе приобретает черты грозного Мстителя, вновь преодолевая двойственность...

В предлагаемом Л. Баграмовой стихотворном переложении автору удалось сохранить основные мысли и идеи "Семи наставлений", а также придать им новую форму и отразить собственное понимание через дополнения в квадратных скобках. Здесь пришлось приложить немалый труд: эти идеи весьма непросты, особенно для человека с традиционным европейским мышлением и культурным восприятием христианства. Можно надеяться, что этот труд подарит тексту новую жизнь.

 

Наставление I

И покинули мёртвые город тот Ерусалим,
Где они не нашли, что искали, и жаждали снова,
Дабы я их наставил и [снова] к себе допустил,
Пояснив им [незримого мира Устав и основы]. 
 
Так послушайте: Я начинаю рассказ свой с Ничто.
В сути это Ничто - то же, что Полнота. Бесконечность
Нам возможность даёт полагать, что полно и пусто
Оно в сути своей и по свойствам похоже на вечность:

Как и вечность, оно не имеет каких-либо свойств,
И все свойства имеет. Сказать о нём можем мы также,
Что оно и бело, [как молочный кувшин разлитой],
И черно, [как на трубах весенних осевшая сажа].

Или что его нет. Наречём мы Плеромой его.
В ней свой путь прекращает и всё бытие, и мышленье,
Так как вечное и бесконечное здесь ничего
Из возможных им свойств не имеют [в своём проявленье].

Также нет никого там, иначе бы Некто возник
И отличен собой стал от свойств этой самой Плеромы:
Он имел бы те свойства, какие создали бы лик,
Отличающий их друг от друга [сейчас и в эонах].

Так же всё есть в Плероме, как есть в Ней совсем ничего:
Не помысли о Ней, а иначе придёт растворенье.
Знай: Творенье не в Ней обнаружит себя самого,
Но в себе же самом. Она есть и начало Творенья,

И его же конец. Так, Плерома подобна лучу:
Словно солнечный луч, проницает она атмосферу.
[Удивительной оптике я вас сейчас научу,
Показав, что] Плерома глобальным проходит манером

Через всё, но ничто на пути так и не создаёт:
Не становится цельнопрозрачное тело ни тёмным,
И ни светлым - Плерома транзитом сквозь тело идёт.
[Но возможность даёт мысль о Ней побывать "просветлённым"...]

Мы Плерома и есть, ибо часть мы [вселенского "всё"]:
Бесконечного, вечного [Нечто - её сотворенья].
Но, однако, в Плероме самой не имеем паёв -
[Равнозначного Ей и тождественного проявленья].

Ибо мы бесконечно с Ней сущностно отдалены -
Не пространственно или во времени, но в самой сути:
Мы границами c разных сторон навсегда  стеснены,
Мы всего лишь Творенье - [и только Твореньем пребудем].

Но поскольку Плеромы мы часть, нам присуща Она.
Даже в крапине малой Плерома своей бесконечна,
Нерушима, [тонка], преогромна [и крайне мала] -
Она в сути Ничто, кое Всё - повсеместно и вечно.

Оттого-то я и говорю о Творении как
Элементе Плеромы лишь методом иносказанья,
Что Плерома повсюду едина и цельна - и так
Она есть и Ничто, [и мельчайшая пыль мирозданья].   

Но мы суть и Плерома, что цельна, [крепка и сильна] -
Ведь о Ней лишь метафорой бледной сказать мы могли бы,
Будто это всего лишь песчинка [с вселенского дна] -
Но Она свод небесный, объемлющий нас своей глыбой,

Сущий в нас [так же, как и частица мельчайшей пыли].
Так зачем эту речь мы ведём [очень замысловато] -
Мол, Плерома и Всё, и Ничто, [чтоб мы видеть могли,
Что Она столь несхожими свойствами в сути богата]?

А затем, говорю я, что надо с чего-то начать,
Чтоб избавить вас всех от химеры [подложного знанья],
Будто где-то извне или сами в себе можем взять
Мы хоть что-нибудь определённое [в нашем познанье].

Всё, что можем назвать установленным мы [наперёд],
Всё, что кажется определённым, [конкретным и точным], -
Относительно всё [и изменчиво], и, в свой черёд,
[Только то, что изменчиво, может считаться и прочным].

Только то, что изменчиво, определённым сочтём,
Ведь оно установлено [в свойствах своих и причинах].
Изменяемо только Творение, - стало быть, в нём
Есть, в единственном, определённость как свойств величины,

И само его установить можно свойством [Её]. 
Вопрошаем мы: Как [и откуда] явилось Творенье?
Не отдельные Произведенья, но То, в чём своё
Лишь Плерома имеет [как в свойстве] самопроявленье.

Равно как Нетворенье - [всесущая], вечная Смерть.
Ведь всегда и везде есть Творенье и Смерть - они всюду.
Отличи;мости и неотли;чимости круговерть
Как Плероме присущие [свойства являть вам я буду].

Отличимость - природа Творенья. Творенье всегда
Отличимо, и в том его суть. Человек отличает,
Потому что в том сущность его. Потому иногда
[Отличает и то, чего нет, то, чего не бывает].

Отличает он свойства Плеромы, хотя их и нет.
Его сущность его заставляет искать отличенье.
Оттого [пред собой и другими] он держит ответ,
Что за свойства в Плероме, [давая им всем заключенье].

Вопрошаете вы: А что толку о том говорить?
Ты же сам говорил, что не стоит судить про Неё нам.
Я сказал это вам, от ошибок чтоб освободить,
Будто можно помыслить о Ней, [как о чём-то знакомом].

Когда мы отличаем плеромные свойства, то речь
Не о Ней мы ведём, а о свойствах, по сути, своих же -
Применительно к нашей природе о нас. [И сиречь,
Как о нас, о Плероме и будет рассказано ниже.]

Говорить о своей отличимости надобно нам,
Дабы тем мы сумели себя отличить [хоть немного].
Наша сущность и есть отличимость. Неверный ей - сам
И себя отличить не сумеет достаточно строго.

Потому и должны мы творить отличаемость свойств.
Вопрошать вы начнёте: Что станется [с нами] дурного,
Если мы не сумеем себя отличить? [Без геройств
Я отвечу]: Мы тем угодим за границу Иного,

За предел своей сущности, в неотличимость падём,
За пределы Творенья низвергнемся, в некое свойство,
Что присуще Плероме, - [но в нём мы себя не найдём],
Перестанем Творением быть, растворимся в ничтойстве.
 
А Ничто - это Смерть для Творенья, и, значит, умрём
Мы в той мере, в какой отличать стало нам неугодно.
Оттого наш единственный путь как Творения в том, 
Чтоб избегнуть опасной тождественности - с чем угодно.

ПРИНЦИП этот есть сущность Творения, [это наш путь],
Представляет собой он ИНДИВИДУАЦИИ зренье.
Из него можно знание вам и о том почерпнуть,
Почему так опасно Творению неотличенье.

Потому мы плеромные свойства попарно сличим:
Так, Несущее с Сущим, как и Пустоту с Полнотою
Сочетаем мы парой, а Мёртвое - в паре с Живым,
Как Тождественное в сопряженье с Различным, пристроим;

Яркий Свет - с Темнотой, и с Холодной - Горячая суть,
А с Материей - Сила, как Время с Пространством, сольётся,   
Зло - с Добром, Красота пусть с Уродством отправится в путь,
И Единое парой со Множественным наречётся...

Этих свойств у Плеромы, попарно присущих ей, нет:
Их противоположность друг друга собой упраздняет.   
Так как мы суть Плерома, [то нам очевиден ответ],
Что все свойства Плеромы и в нас свою суть проявляют.

В основании сущности нашей [сейчас и всегда]
Отличимость как свойство Плеромы самой пребывает -
Потому и имеем мы свойства Плеромы, когда
Отличимость в себе признаём, и она означает:

Что, во-первых, присущие свойства нам различены,
Друг от друга отдельны - и лишь потому существуют.
Оттого мы быть жертвами парных усилий должны.
И Плерома разорвана в нас пополам [наживую].

Во-вторых, эти свойства причастны Плероме - а мы
Обладать ими можем лишь только признав отличимость,
И под знаком её от себя отличать их должны
[Так же, как должно нам отличать этих свойств величины].

Лишь в Плероме они упраздняют себя - в нас же нет.
Нас спасает от них отличаемость. Если стремленье
К Красоте и Добру наше тянется, [словно на свет],
Мы свою забываем природу как с Ней отличенье -

И себя обрекаем на свойства Плеромы самой,
А они суть попарные противорасположенья.
Мы стремимся постигнуть Добро, Красоту [и Покой],
Но и Зло обретаем, и Мерзость как к ним добавленья, 

Потому как в Плероме они неразлучны собой. 
А когда мы верны своей сущности, то есть отличью:
Отличаем себя от Добра, Красоты, - то такой
Путь ведёт прочь от Зла и Уродства, [поскольку наличье

Их лишь в паре возможно]. Тогда мы не падаем в ноль,
В пустоту и Ничто, в растворённость как свойство Плеромы.   
Тут начнёте упорствовать вы: Объяснить, мол, изволь,
Ведь ты нам говорил, [что с двумя сторонами знакомы

Мы в Плероме, и оба в Плероме те свойства равны]:
Различимое в паре с Тождественным - [грани аспектов].
И по-прежнему разве не будем себе мы верны,
Если стопы свои устремим к различенью объектов?

Разве нам не придётся, к различью всецело стремясь,
Обрести и тождественность? Но вы обязаны помнить:
Свойств в Плероме - каких бы то ни было - нет отродясь,
Свойства мы создаём помышлением. И на платформе

Устремлений своих: к различению, к тождеству - вы
Устремляетесь к помыслам, что к вам текут из Плеромы -
Только к помыслам о Её свойствах, какие, увы,
Только в помыслах этих как сущие нам и знакомы.

Но в погоне за помыслом этим вы [вскроете шлюз],
Погрузившись в пространство Плеромы, где сыщете разом
И различья, и тождество. [Их нерушимый союз
Вам предъявит всю суть вашу - бесповоротно и сразу.]   

Ваша сущность не есть помышление, [знать вы должны],
То, что сущность вся ваша - в том, что я зову "отличимость".
Потому не стремитесь к тому, в чём, как убеждены,
Вы могли бы найти и [тождественность], и различимость.

Только к сути своей - только к ней вам и должно идти.
Есть, по сути, одно лишь стремление - к сути себя же.
Если есть таковое - [ничто не свернёт вас с пути]
И о свойствах Плеромы прознать вас никто не обяжет.

Вы и так к правой цели придёте на этом пути -
Силой сущности вашей, которая вас и направит.
Но пока вы далёки от сущности вашей, прийти
Я вам к ней помогу, ведь я тот, кто вас в знанье наставит. 

 

Наставление II

И стояли в ночи вдоль всех стен мертвецы, возопив:
Знать желаем о Боге. Где Бог? Он [живой или] умер?
Бог не мёртв, Он, как прежде, [в Своих проявлениях] жив.
Но Он Сам есть Творенье [особое наших раздумий].

Он - Творение, Нечто конкретное, а посему
Он отличен Собой от Плеромы, Он есть Её свойство,
Ибо всё, что я рёк о Плероме, присуще Ему.
Но иное, однако, имеет Он в сути устройство. 

Многократно темней и расплывчатей Он, чем всё то,
Что зовём мы Творением. Он отличим в меньшей мере,
Чем Творение, ведь в основании сути Его
Пребывает сама Полнота; и в такой лишь манере,

В коей Он есть Творение; в тот же момент Его суть -
Проявление всей Полноты, что присуща Плероме.
Всё, что нами не отличено;, низвержения путь
До Плеромы проделает свой, упраздняясь в синхроне

Со своим противоположением. Значит, когда
Бога мы отличить не смогли, упраздняется в сути 
[В основаньях и смыслах] для нас и сама Полнота.
Бог, однако, и Сам есть Плерома, [и в Ней Он пребудет],

Как любая песчинка творённая или же то,
Что творённым не бы;ло, всё вместе - всё та же Плерома. 
Пустота - это Дьявола суть, проявленье Ничто,
Каковое под формой Плеромы уже нам знакомо, -

Так же точно, как Бог. То Плероме равно или нет,
Ибо та самоё же себя и во всём упраздняет.
Но Творение не таково. [И на то есть ответ:
Бог и Дьявол себя в сём Творенье вдвоём проявляют.]

Они оба суть [парность] Творения, в коем они 
Не отменят себя, но друг другу противопоставят -
Словно противосути. Нужды нет доказывать их.
Хватит нам и того, чтобы снова их в речи представить.

А обоих бы не было - и оказалось бы вне
Своей сути, отличной [от сути Плеромы], Творенье
И стремилось бы вновь из Неё отличиться вовне,
[И Твореньем бы снова предстало как Произведенье.]

Что собой отличённость берёт из Плеромы вовне,
Всё являет собою противоположности парно,
Посему Богу Дьявол причастен  всегда [и вполне].
Сопричастность их вам доводилось познать [регулярно] -

Она столь сокровенна и столь неизбывно [тверда],
Словно то есть Плерома. А проистекает их близость
Оттого, что к Плероме близки они оба всегда,
А в Ней всё упраздняется - [и совершенство, и низость],

В Ней все те противоположения слиты в союз.
Бог и Дьявол собой отличимы в попарных явленьях
[(Хотя общее есть в существе их связующих уз)]:
Полноте, пустоте, созидании и разрушенье.

У них общее сущее, что их связало в одно.
Оно выше обоих, оно есть над Богом Всевышний.
Это Бог, о котором повсюду забыто давно
И ничто не известно [доподлинно]. В нём мы отыщем

Полноту с Пустотою в их сути. Его назовём
Его именем, испокон веку ему лишь присущим:
Это АБРАКСАС. Определённого вовсе нет в нём.
Он расплывчатей, чем Бог и Дьявол в [их базисе] сущем.

Отличить от него чтобы Бога, мы Бога зовём
Солнце - ГЕЛИОС. Абраксас - сущее, противоложно
Ему только несущее полностью, то есть то, в чём
Сути вовсе нет, - и его сущей природе возможно

Растекаться свободно. Ничто его не затруднит,
Не задержит, поскольку не сущее не существует,
А раз так, то оно ему и не противостоит.
И над Солнцем, и Дьяволом Абраксас лишь торжествует.

Он возвышен над ними, не сущее сущее он,
Вероятное невероятное. Если бы сущность
У Плеромы была - был бы Абраксас в Ней проявлён.
[Только то невозможно, ведь главное здесь несподручно]:
 
Хоть он есть само сущее, нет ничего в нём того,
Что бы было [хоть капельку] определённо, хоть в чём-то.
Он есть "сущий вообще", [так как нет в нём совсем ничего,
Что бы было хоть чем-то]. Он суще несущ, [он экспромты].

Он же есть и Творенье: с Плеромою он отличим. 
Солнце - сущее определённо, и Дьявол есть сущий.
Оттого они чётче и определённей пред ним,
А сам Абраксас определить невозможно. Присущи

Ему Сила [(Порыв)], Переменчивость, Длительность, и...
Тут у мёртвых, рыдающих в ночи, случилось смущенье.
[Ничего в моей речи они разобрать не смогли],
Так как были они христиане: [в них было сомненье].

 

Наставление III

Как туманы с болот, отовсюду тянулись ко мне
Мертвецы, восклицая: Скажи нам ещё о Всевышнем.
Бог есть Абраксас, и распознать его трудно [вдвойне],
Так как бо^льшая часть его нам не видна [и не слышна]. 

Человек зрит от Солнца всевышнее благо - [добро],
А от Дьявола зрит беспредельное зло, но [Всевышний],
Кто есть Абраксас, нам позволяет заметить и то,
Что есть матерь и зла, и добра, - неминуемость Жизни.

Слабосильной нам кажется Жизнь и невзрачней добра -
Беспредельного блага - [идеи, над миром парящей].
Даже в мыслях представить нам трудно, что Абраксас Ра -
Само Солнце - во власти своей превосходит [палящей],

Хотя то есть сияющий кладезь всех жизненных сил.
Но сам Абраксас - это и Солнце, и бездны утроба -
Жерло Дьявола, где тот проглоченное расчленил,
Умалил и низвёл в Пустоту вековечную [гроба].

Власть [Всевышнего] - Абраксаса - есть двукратная власть.
Но незрима она человеку, поскольку [он хочет
Отменить, устранить всяких противоречий напасть,
Всё сравнять и разгладить, всего равновесье упрочить].

Что вещает нам Гелиос-Солнце, то к жизни [полёт].
Что вещает нам Дьявол, то, в сути, [стремление] к смерти.
То же слово, которое Абраксас властно речёт,   
[Указует нам одновременно дороги две эти]:

Досточтимое слово и проклятое говорит, 
Что есть ра^вно как жизнь, так и смерть, что есть истина с ложью,
Что добро есть и зло, что есть тьма, и что свет [в ней] горит, -
В том же слове, и в том же деянии [всё непреложно].

Оттого [властный] Абраксас грозен, подобен он льву -
Величавому хищнику в то роковое мгновенье,
Когда тот повергает [соперника наземь главу]
Или жертву свою настигает [в могучем движенье].

Он прекрасен, как мира рассвет. Он [мифический] Пан,
Что есть Всё и Ничто. Он Приап [со своим беспокойством]. 
Он есть монстр преисподней - полип многоногий, [чей дан
Облик нам в устрашение видом своим и устройством]:

Воскрылённый, извивистый змий с мириадами рук -
Сам кошмар и неистовство. Он же - [бесформенный слизень],
Два имеющий пола, нижайший из тварей округ. 
Повелитель лягушек и жаб, что в ночной антрепризе

И в часы пополудни на суше поют [что есть мочь].
Он пустое в наполненном. Совокупленье, что свято.
Он любовь и её умерщвление. Свет дня и ночь
Глубочайших безумств. Он святой и предатель [проклятый].

Его зреть - слепота. Его знать - тяжелейший недуг.
Почитать его - смерть. А страшиться - великая мудрость.
Путь спасенья - ему не противиться. Солнечный круг -
Это место для Бога, а место для Дьявола - [глупость]

Пребывания в вечной ночи^. То, что Бог создаёт,
Порождает из света, то Дьявол хоронит средь ночи.
Мир же в целом есть Абраксас: [он полагает черёд
Смены дней и ночей, это он постоянный источник]

Становления мира, его преходящести суть.
На любое даяние Бога шлёт Дьявол проклятье.
Что ни спросишь у Бога - откроешь тем Дьяволу путь.
Что ни сделаешь с Богом - в том Дьявол усилит объятья.

Вот таков грозный Абраксас: страшен себе самому.
Он могущественне^йший Проект, что себя же боится.
Он есть противоречье, явлённое миру сему
Как то, что^ меж Плеромой и [телом] Творенья таится,

Так как всё, что в Ней [есть до Творения], - это Ничто. 
Он есть ужас сыновний пред матерью. Матери нежность,
Обращённая к сыну. [Весенней] земли торжество
И жестокость небес [как карающих гроз неизбежность].

Он и не вопрошает, и не предлагает ответ.
Он Творения жизнь. Он то, в чём состоит Отличимость.
Он любовь человека. Он тень его. Он его свет.
Он обманное сущее, [властность он и  одержимость]. 

Он - и речь человека, [и воля, и знанья секрет]...
И подняли тут крик мертвецы, завопили, завыли,
[Словно жабы затеяли в тёплом болоте концерт],
Потому что они ещё несовершенными были. 

 

Наставление IV

Мертвецы заполняли пространство окрест и ропща
Говорили: Рассказывай дальше, проклятый, о бо^гах
И о дьяволах тоже рассказывай нам, [не ища
Оправданий ни им, ни себе на рассказа дорогах].

Солнце-Бог есть добро: наивысшее благо из всех.
Дьявол - то, что противно ему. [Для начала] нашли мы
Двух богов. Многолико, однако, добро, как и грех -
Потому богодьявола два. Имена их [могли бы

Быть] "пылающее" и "растущее". Эрос - огонь.
Он, как пламя, сияет, меж тем, пока всё пожирает.
А растущее - дерево жизни, оно, [как ладонь],
Вырастая, живое в себе вещество собирает.

Эрос пламенем вьётся и смертен, а древо растёт
Неуклонно и медленно сквозь бесконечное время.
И дурное, и доброе в пламени этом живёт.
И дурное, и доброе сеет древесное семя.

Жизнь [как древо] и [пламя] любви - их божествен союз:
Они суть антиподы друг другу [как две половины].
Словно сонмища звёзд, бесконечны [количества уз
Между Богом и Дьяволом - числа их неисчислимы].

Бесконечно количество дьяволов, как и богов.
Ведь любая звезда - это бог, а пространство есть дьявол.
Всепустотность Плеромы как целого [в паре шагов
Отстоит от того, чтоб всеполной считаться по праву

И быть] Абраксасом, что всесущего целого суть.
Лишь несущее сущему можно противопоставить.
Четверица главнейших богов [обозначит нам путь],
Ведь четыре всего измеренья [мы можем представить].

Бог один есть начало - Бог-Солнце. Другой есть Эрот:
Он скрепляет двоих и струится [слепящим] сияньем.
Третий - дерево жизни, вселенную он обречёт
Быть телами наполненной плотно. Четвёртый [влияньем]

Отмыкает всё то, что замкну^то; телесное всё
Разлагает в бесформенность; всё разрушает [до грязи],
Обращает в Ничто - это Дьявол. [И тем я спасён]
И блажен, что познал многоликость богов [и их связи],

Всю их множественность, многоо^бразность. Горе тому,
Кто сменил эту многоаспектность на сольного Бога.
[Обречённым на муки незнанья, просчёты ему
Теперь быть предначертано.] Так и Творенья дорога

Искажённа и мало разумна теперь потому,
Что Творения суть - отличимость. Как можно быть верным
Этой сущности - и все аспекты сводить к одному?
Что богам вы чините, то станет и с вами [всемерно].

Всех вас враз уравняют, тем самым всю суть растоптав.
Воцарение равенства только в одном допустимо: 
Ради некого блага людей - [ради равных их прав],
Но не ради богов, так как много тех, неисчислимо,

А людей - всего малость. И боги могучи собой,
И выносят легко друг от друга своё различенье,
Так как звёздам подобны они [во вселенной пустой],
И в ужасном, огромном они меж собой отдаленье -

Одиноки [и вечны]. А люди [мелки и] слабы
И не сносят свою различённость, а жмутся друг к другу,
И нуждаются в общности, [и простирают мольбы],
Дабы только снести самобытность [вне общего круга].

Я наставлю вас ради спасения вашего в том,
Чтобы вы отвергать перестали [свою уникальность] -
И отвергнутым стану, [гневливостью вашей сражён].
Много в мире богов - но людей так же много. [Реальность]

Заключается в том, что бесчисленный ворох богов
Ожидает возможность принять человеческий образ.
Они были людьми - эти боги - [и каждый готов,
Как когда-то, вернуть себя прежний, начальный прообраз].

Человек потому сопричастен природе богов,
Что от них происходит, и с ними он движется к Богу.
Как не стоит судить о Плероме, не стоят и слов
Почитания все эти боги: [уж слишком их много]. 

Почитать стоит первого Бога, его Полноту,
Его высшее благо, [к которому стоит стремиться].
Но нет смысла к нему [устремлять лишь] молитву-мечту:
Мы не можем забрать ничего с высоты и делиться

С ним не можем ничем, ибо всё поглощает Ничто.
Боги светлые мир образуют небесный [и яркий].
Они множат себя многократно, бессчётно, как то,
Что Бог-Солнце [с собой совершает] - великий [и жаркий].

Боги тёмные мир образуют внизу, на земле.
Однократны они и бессчётно себя умаляют,
Сокращая [до исчезновенья]. [Молиться Луне
Эти тёмные боги стремятся - и преуспевают.]

Господин их нижайший есть Дьявол, приспешник Луны,
Дух светила, что мельче Земли, холодней и мертвее.
Нет различий во власти земной и небесной страны.
Поднебесные боги себя умножают скорее,

А земные стремятся в Ничто, [сохраняя баланс].
Направления в стороны обе бескрайни безмерно.
[Здесь чуть-чуть мертвецы поутихли, давая мне шанс
Отдышаться и дальше продолжить рассказ планомерно.]

 

Наставление V

И опять заорали глумливо мои мертвецы:
Поучай нас о Церкви, дурак, и о том, как [бесстыже
Меж собою общаются даже святые отцы].
Мир богов проявляется в духе и несколько ниже.

Если боги небесные в духе являют себя,
То земные - во пло^ти. Духовное зрит и внимает.
Оно женственно, и именуется нами [любя]
Матерь неба. Отец же [из плоти и плотью] рождает.

Он рождает и зиждет. Он мужественен, и его
Именуем мы Фаллос - отец естества. То в мужчине,
Что в велениях плоти [сильнее его самого],
Все начала берёт в естестве. [По такой же причине]

Всё, что плотское есть у жены, силу в духе берёт.
Всё духовное мужа - с небес и направлено к выси.
У жены всё духовное - от естества; в свой черёд,
Оно тянется к низшему - [чтобы собою возвысить].

Если дух у мужчины безволен и рушится вниз,
Ложь и дьявольщина - суть его, и [сгорает он в плоти].
Если все вожделенья жены устремляются ввысь -
Ложь и дьявольщина - её суть, [и не быть ей в эроте].

Муж с женой, пребывая друг с другом, как две сатаны
Будут жить до тех пор, пока дух их не станет различен,
Ибо сущность Творения есть отличимость: [должны
Они видеть в другом не себя, а того, кто наличен].

Плоть мужчины естественно тянется к плоти жены,
У жены плоть волнуется, ибо душа поэтична.
Муж с женой, пребывая друг с другом, как две сатаны
Будут жить, если станут считать: их тела не различны.
 
[Но познав все различия в теле и духе, они
Обретут, наконец, то, к чему и стремятся всецело]:
Муж познает экстаз, а жена - смыслом полные дни.
Человек отличает себя и от духа, и тела.

Именует духовное он как [великую] Мать,
Помещая её между небом и [грешной] землёю.
А всё плотское жаждет Отцом-[основателем] звать,
Помещая [с почтеньем] его меж землёй и собою.

Ибо Матерь и Фаллос суть демоны мира богов -
Проявления сверхчеловечны у них [и мистичны].
Но для нас они суще, чем боги, [в них зрим мы столпов],
Так как с сущностью нашей сродни они [и идентичны].

До тех пор же, пока вы себя не смогли отличить
Ни от плотской, и ни от духовной своей ипостаси
И не видите сущностей в паре двух этих личин,
Что над вами и вкруг вас, - не сможете [обезопасить

Вы себя от того], подчинёнными чтобы не быть
Им как свойствам Плеромы. Всё это не суть ваши свойства
И не вещи, [какие могли вы себе подчинить]
И какими могли обладать. [Не такое устройство

Мир имеет.] Напротив, они - обладатели вас
И объёмлют вас [неограниченно, как подчинённых].
Это мощные демоны, облик их [страшен для нас],
Суть их - в сущностях, властью над нами извне облечённых,

Существуют которые сами собой. И никто
Не владеет духовным и плотским как "вот-таковыми",
Но под властью все их пребывают закона. Ничто
Не поможет избегнуть тех демонов. [Именно с ними

Так и будем по жизни идти.] На них до^лжно взглянуть
Как на общее дело, на общие страхи и бремя,
Как на общую лямку, которую надо тянуть. 
Это жизнь наша - [нам отведённое общее время],

Наше общее дело и риск, [равно] данный на всех.
Так и боги всеобщи, и прежде всех Абраксас страшный.
Человек слабосилен, [не может он жить без помех],
Потому и сообщность нужна ему - [мниться отважным].

У сообщности [два варианта]: под знаками жить
Или Матери, или же Фаллоса - [то или это]. 
Правда, там, где недуги и муки, нам вместе не быть.
Но сообщность [стирает индивидуальности меты]:

Она есть лишь раздробленность и растворение их.
Отличимость ведёт к [независимости проявленья],
К бытию самобытному. Это [смущает других].
И [всецело] противно сообщности это явленье.   

Но, однако, мы слабы: нас боги и демоны враз
Одолеют законом своим - и нужна нам сообщность.
Пусть настолько она [группирует в сообщества нас],
Сколько в ней существует потребности: хоть эта общность

Не нужна нам самим, но, однако, так боги хотят. 
Это боги нас к ней принуждают - но ровно в той мере,
В коей ну^жна она. Остальное - излишества яд,
Все излишества ду^рны, [в любой проявлённой манере].   

Дабы тем сохранялась сообщность, [насколько нужна],
Пусть одни подчинятся другим, [раз богам это нужно],
Коли есть в общежитии этом такая нужда,
[Пусть живут все как можно согласно, синхронно и дружно].

Но чтоб рабства избегнуть [от массовой власти других],
Пусть в своём бытии - отличимом, особом и частном
Каждый будет стараться пребыть выше всех остальных
И придёт тем к себе самому [вдохновенно и страстно].

Пусть в сообщности будет аскеза как [стойкий процесс].
В бытии самобытном пусть будут  мотовство и щедрость.
Пусть сообщность есть глубь, тогда самость есть высь от небес.
Пусть в сообщности верная мера [как закономерность]

Очищает, хранит и лелеет [причастных себе].
Пусть особая бытность придаст очищённость адептам
И возможность дополнить собой то, что да^нно извне.
Пусть сообщность согреет, а самость одарит нас светом.

 

Наставление VI

Демон плотского душит за душу подобно змее.
Она есть вполовину душа человечья, зовётся
"Помышленьем хотенья". Сродни белой птице [сове]
Демон духа слетает на душу [и в ней остаётся]

Как "хотение [всех] помышлений". Змея есть душа,
Вполовину она демонична, естественно [злобна],
Она дух, с миром мёртвых сродни и бредёт не спеша
Средь земного, всем духам умерших собою подобна.

Добивается, чтобы страшились её, или же
Пробуждает собой вожделенья. Змея по природе
Своей женственна, ищет сообщества мёртвых [мужей] -
Кто прикован к земле и к другому пути не пригоден,

Кто не может особенным быть. И к тому же она
[Легкомысленна, ветрена, зла и бесстыдно] блудлива.
Только дьяволу злому и духам [всецело] верна,
Она подлый тиран и мучитель, [и не справедливо]   

Она портит, прельщает людей повседневно собой.
Птица белая есть вполовину душа поднебесья.
Подле Матери, [на высоте], она [дом строит свой]
И подчас опускается долу. Мужское, [известно],

У неё есть начало. Она сущий помысел [дел]
И посланница Матери. Птица [строга], непорочна
И совсем одинока. Полёт её - выси предел,
Её мудрый посыл - жить особенной жизнью [бессрочно].

Она вести приносит с собою о тех, кто ушёл
В отдаление, много вперёд, и тем стал совершенен.
Она Матери чаянья наши возносит [в престол].
Той дано заступаться за нас [в свете всех прегрешений],   

Нас всемерно предостерегать, но мала её власть
По сравненью с богами. Она чаша солнца и [неба].
[Дьяволица]-змея сходит вниз [позабавиться всласть]
И лукавством своим усмирить [бога]-фаллоса, [где бы

Тот ни бы^л], или дальше берётся его подстрекать.
Она весь арсенал наихи^трейших способов знает,
Как на гору его затащить [и заставить страдать],
Она алчно и страстно в малейшую щель проникает -

И подобно присоске, [его иссушает  до дна].
Хоть змее не по нраву, бывает она и полезна:
Временами из рук без следа ускользает она,
И тогда указует нам путь, что умом не известно,

Как могли бы найти мы. Презрительно мёртвые взгляд
На меня опустили и молвили мне [с укоризной]:
Прекрати свои речи, [они нас здесь не удивят],
Про всё это известно нам, в сути, из собственной жизни.

 

Наставление VII

Снова к ночи вернулись мои мертвецы и взялись
С жалким видом просить: Мы ещё об одном позабыли,
Дай нам знать о природе людской, [раз мы здесь собрались
Говорить обо всём]. Человек - меньше горсточки пыли,

Мал, ничтожен, и всё же являет ворота собой,
Чрез которые вы попадёте из внешнего мира -
Мира бо^гов и демонов, душ [неземных] - в мир другой,
Меньший мир [как сокрытую, тайную духа квартиру]. 
 
Хоть и мал человек, но вы также пребудете [здесь]
В бесконечном пространстве как внутренней [сути субъекта],
В бесконечности меньшей, [в какой поместится он весь].
Здесь в безмерной дали [виден свет одного лишь объекта] -

Безраздельно звезда занимает собою зенит. 
Вот она-то одна есть единственный Бог человека,
Его свойства Плеромы, божественный свет, что пленит.
В мире том человеком лишь Абраксас правит от века,

Порождая его или всё поглощая вокруг.
Та звезда - это Бог и предел человеческой сути.
Предводитель единственный, что освещает тот круг,
Где душа после долгого странствия к смерти пребудет

И на чём успокоится. В нём воссияет звездой,
То, что внутрь человек увлекает из внешнего мира.
Лишь к нему устремляют молитвы. Слова их собой
Придают Богу света и яркости. Мост над [эфиром]

Смертных долов и логов молитва собою творит,
Она жизнь утверждает для меньшего мира, отринув
Безнадёжные грёзы о внешнем. Звезда, [как софит],
Засияет [на внутреннем небе], когда все картины

Мира внешнего вдруг охладеют, [покроются льдом].
Ничего не стоит меж единственным Богом и вами,
Если только способны вы, [пусть и с великим трудом],
Не отвесть взгляд от Абраксаса, что пылает огнями.

Человек здесь, а Бог там. Ничтожность и слабости здесь -
Там творящая, вечная сила [божественной воли].
Здесь и холод, и тьма, и ненастье - [там добрая весть]
И сияющий солнечный диск [лучшей, истинной доли].

И вот здесь, наконец, мертвецы замолчали мои,
И рассеялись в дым, как костёр пастуха на рассвете.
[Я принёс эту весть, дабы люди в последние дни
Не страшились увидеть в себе трансформации эти.]