Шепелёв Алексей А.
Москва-Bad

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шепелёв Алексей А. (nosos12@yandex.ru)
  • Размещен: 11/07/2006, изменен: 20/01/2024. 84k. Статистика.
  • Глава: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 2 шт.
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок из новой книги - романа в очерках "Москва-bad". Изъятое при публикации в журнале "Нева" авторское предисловие и начало 1-й части.Электрон. версия: https://www.litres.ru/aleksey-a-shepelev/moskva-bad-zapiski-stolichnogo-daunshiftera/
    •   
      
      
      Москва-bad. Записки столичного дауншифтера (Екатеринбург: Издательские решения, 2015). - 360 с. ISBN 978-5-4474-0828-2.
      
      Роман в очерках, по сути, настоящий нон-фикшн, остросоциальные репортажи с места событий. В своей фирменной иронической манере писатель повествует in vivo о буднях спальных районов: 'свистопляске' гастарбайтеров за окном, 'явлениях' дворовых алкашей, мытарствах поиска работы, метро, рынках, супермаркетах, парках отдыха и др. Нонконформист Шепелёв (лауреат премии 'Нонконформизм' 2013 года и финалист премии А. Белого 2014 года) подтвердил свой статус независимого автора, выпустив книгу не в классическом издательстве, которая доступна если не на полках книжных магазинов, то пока на чуть менее привычных виртуальных, включая 'Amazon'.
      
      
       Отрывок из романа "Москва-bad" (Полная версия текста: https://www.litres.ru/aleksey-a-shepelev/moskva-bad-zapiski-stolichnogo-daunshiftera/ http://www.ozon.ru/context/detail/id/32155832/
      
      Аннотация (с сайта КЦ "Булгаковский дом", Москва, 24.01.2015)
      
      Алексей А. Шепелёв, автор нескольких романов и книг стихов, работает в разных жанрах, но объединяет его работы экспериментальный характер. Например, новая книга 'Москва-bad. Записки столичного дауншифтера' представляет собой синтез жанров - очерка и романа. Данное произведение является настоящим нон-фикшн, только созданным в художественной манере, которая дополнительно привлекает к прочтению.
      Прозаик-нонконформист обращает свой взгляд на жизнь 'низов общества', в каком-то смысле продолжая традицию, заложенную Максимом Горьким в его очерках и пьесе 'На дне' - только 'низы' эти совсем другие. Он пишет о засилии гастарбайтеров и буднях спальных районов, об обитателях 'провинциальной' многоэтажной Москвы. Реальность описывается от первого лица, всё испытано на своей шкуре, но его героем мог стать практически каждый человек. Оригинальная форма романа-очерка позволяет воспринимать различные его части как цельные произведения, и 29 января Алексей А. Шепелёв впервые прочтет избранные главы в рамках Литературной гостиной. Произведения Алексея Шепелёва - это не только художественная литература в чистом виде, но также и образец 'эгореализма', своеобразные репортажи 'in vivo' и антропологическое исследование современной действительности.
      
      Если в 'Москва-bad' его героями становятся горожане, то в другом произведении, 'Мир-село и его обитатели', автор описывает и осмысляет деревню. Как пишут критики, А. Шепелёв уходит от привычных стереотипов изображения деревенской жизни. Он не использует лирико-романтические лекала, а наоборот обращается к реалистическому взгляду человека двухтысячных. Алексей Шепелев, при всей метафизичности и аполитичности его творчества, считающий, что писатель не может существовать вне времени, - является автором, чьи произведения не искусственно входят в современный литературный контекст.
      
      
      Алексей А. Шепелёв
      Москва-bad. Записки столичного Роман в очерках
      
      Предисловие
       Книга эта, по сути, настоящий нон-фикшн, поскольку всё в ней описанное, не плод вымысла. Провинциал в столице, покорение Москвы - вечная тема... Первоначально я хотел написать серию репортажей 'с натуры', с идеей максимально просто и даже занимательно изложить то, что, переехав в мегаполис, видел и испытал сам. Эксперимент in vivo - на собственной шкуре, видел - подчас буквально из окна. 'Книга очерков' - с такой установкой и писать. Но в процессе работы оказалось, что оптика романиста тоже пригодилась, а местами даже и возобладала, хотя для меня самого, если меня спросят, получившееся произведение всё же мемуары, а не роман. Подражая авторам поднаторевшим, я бы мог 'ускориться' и выдать, как сейчас это называют, актуальную книжку. К выборам столичного мэра. Или совсем злободневную - сразу после событий в Западном Бирюлёве. Вроде как досужий писатель-критик всего и всех, типа... Навального! Но меня как художника всегда привлекало измерение антропологическое, метафизическое, никогда не интересовала политика (вместе с примыкающей к ней конъюнктурой), хотя сама жизнь заставляет всё больше обращаться к проблематике социальной. Как говорили раньше, 'не могу молчать'. Вот картина. Льёт дождь, мы с женой, промокшие, голодные, спешим в супермаркет. А около него навалено какого-то чернозёма, и всё это так и размывает... Наконец-то, прямо пред выборами, на месте отвратительной плешки в центре района спешно решились устроить парк - понавтыкав засохших ёлочек, а половину территории сдав под автостоянку! И вот тут - брезентовая палаточка и в микрофон распинается - Навальный! В переходе суют листовки: 'будущий мэр', 'большая поддержка избирателей', 'наша альтернатива'. Но на самом деле прохожих москвичей всё это почему-то интересует мало - человек сорок толкутся с зонтиками, да и те лишь видимость, как пузыри на лужах: на пару минут остановились поглазеть на телеперсонажа и надо дальше мчаться. Интересует же их то, что происходит у них под окнами. Кто тут стоит с метлой и что делает, кто и что - у метро, в метро, в магазинах, в парках и т.д. Как найти работу, какую, и как на ней потом ещё работать... Интересует это и 'понаехавших', людей не праздных, но всегда имеющих что с чем сравнить. И даже далёких немосквичей, наблюдающих виртуально и видящих баснословную столицу лишь в зеркале СМИ, подчас кривом, помнящих старый, полумифический её облик. Личный опыт автора этой книги, я считаю, уникален тем, что он принадлежит 'персонажу' из самых, можно сказать, низов общества. Живущий в пятиэтажке 'под снос' в спальной окраине, многолетний перекати-поле, испытавший все перипетии переездов, поисков жилья и трудоустройства, - такой индивид вряд ли что-то напишет. Он по-пушкински безмолвствует. Рабочий человек если и прорвётся 'с наболевшим' на телеэфир, то так и не дадут ему связать двух слов, высказать, выкрикнуть - тут же, засыплют, заглушат своей профессиональной трескотнёй хорошо оплачиваемые спикеры. Знакомые писатели, как я не прикидывал, гораздо более укоренены в бытии, устроены и обустроены, чтобы их задолбала жизнь написать что-то подобное, а для так называемых людей деловых и успешных, созерцающих реальность из-за тонированного окна джипа, и тем более вокруг уже совсем другая 'дорогая моя столица'. 'Работал в самом сердце нашей Родины' - как звучит! 'Работал на одном из центральных каналов' - звучит не хуже. Да, пришлось трудиться в двух шагах от Кремля и на ТВ, но профессии мои были самые простецкие и низкооплачиваемые - смотритель, рабочий студии. С одной стороны, я 'выбрал' именно их, поскольку некуда было деваться. Но с другой - был в этом и некий сознательный даушифтинг - потому как 'благородные' профессии, смежные писательской, вроде журналиста, пиарщика или криэйтора, в нынешнем их изводе я не приветствую. И конечно, я хотел просто жить, не собирался ничего описывать. А как же, вы скажете, целая армия вездесущих новых медиа - фейсбучников и блогеров? Но при всей их показной возне, в большинстве случаев они столь же шаблонны, зашорены, а потому и беззубы, как многие нынешние газеты и сайты. В любом случае, газета, пусть и освободившись от бумаги, от редакции, декларативно освободившись от статуса советской, так и останется газетой, ей только пищеварение портить, а книга писателя, всё же, наверное, нечто иное. Критиковать что-то с позиции здравого смысла, как я понял, предлагая книгу издательствам и журналам, тоже занятие вызывающе неблагодарное. Если ты за власть или против неё, за приезжих или, допустим, против них - у тебя уже есть один сторонник... А тут... В общем, рукопись не просто не хотели нигде публиковать, но и, отказывая, походя обвиняли автора во всех смертных грехах, даже в самом для писателя страшном - сознательной лжи и графоманщине. Посвящаю эту книгу жене Ане, разделившей со мной - иногда уже на грани всякого терпенья! - все тяготы московского выживания.
      
      
      Оглавление
      Часть I. Москва и немосквичи
      Глава 1. Гастарбайтер как полтергейст Шпенглера
      Глава 2. Алкоголическое общение в стиле 'Вовк!'
      Глава 3. Суперкот и рождественское чудо
      Глава 4. ЗАГС, милиция, вечный ремонт и вечный праздник
      Глава 5. Столкновение миров
      Глава 6. Вот что сегодня продают в магазинах...
      Глава 7. Всё для вас и ваших собак
      Часть II. Paбота пуще неволи
      Глава 1. Униженные и оскорблённые автоответчиком
      Глава 2. По брусчатке под куранты к храму
      Глава 3. Первое дежурство - о пропавшей луне по-испански
      Глава 4. Уровнем выше (при температуре -30)
      Глава 5. Миротворческий контингент
      Глава 6. Гяур Кяфиров - хам грядущий обыкновенный
      Глава 7. Песнопения задом к алтарю
      Глава 8. To wear or not to wear в контексте 'верить-не верить'
      Глава 9. Туалет, покурить... помолиться - Чернобыль, город N... Небесный Иерусалим
      Глава 10. Книга отзывов и книжные гости
      Глава 11. Подорога, Акутогава и подземный прораб
      Глава 12. Двойная Пасха
      Часть III. ТВ изнутри
      
      Часть I. Москва и немосквичи
      Глава 1. Гастарбайтер как полтергейст Шпенглера
      1.
      Переехать в Москву нам помог некий чудесный, или чудной, случай, связанный, по словам хозяйки новой квартиры, с полтергейстом. Однако, чтобы с первых строк не настроить читателя на фривольный массово-литературный лад, опишем этот случай немного позже.
      Уже в первое утро, часов в шесть, мы с женой поняли, какой истинный полтергейст отпугнул наших конкурентов, вернее, конкуренток. Прямо под окном нашего первого этажа, не намного более, чем в метре от него, началась громкая возня: оказалось, именно здесь располагается вход в подвал, где не сказать, что живут дворники-гастарбайтеры, но держат свои инструменты, одежду и прочее.
      Сначала идёт очень сильное погромыхиванее длинной железячиной, скобой с проушиной, на которой висит старинный навесной замок, сопровождаемое с утра не столь ещё оживлёнными переговорами на языке оригинала (если пришедший не один), а также почти непременными звуками музыки из телефона (предположительно на том же языке)... И дальше, после переоблачения в заветную оранжевую тужурку, начинаются длиннейшие монологи по телефону, сопровождаемые курением вонючих сигарет, а иногда и оригинальной ориентальной песенкой из второго телефона, с каждой минутой всё более оживляемые напором и каким-то весельем, и настолько, мы понимаем, увлекательные и затяжные, что абонент, судя по растрате средств, находится в соседнем подвале, судя же по интонации - в кишлаке почти на другом конце земли, причём у них явно уже полдень.
      Хотя вполне может статься, что существует специальный тариф 'гастарбайтерский', ведь как оказалось, наш пухлый молодой подоконный оратор не одинок, более того, кругом, буквально за каждым углом, на каждом шагу, созданы все возможные - и кажется, и невозможные - условия для подобной межконтенентальной говорильни и прочих видов необременительного труда и сопутствующего ему нехитрого отдыха. Но не будем забегать вперёд.
      Естественно, что поначалу и Аня, и даже я обращались к нашим говорливым, весёлым, темпераментным друзьям. Обращались чрез форточку и в очень вежливой форме. Потом в не очень... Но, наивные, мы не понимали ещё, куда мы попали, где мы сейчас живём!..
      Впрочем, на полное осознание - насколько всё тотально, запущенно и неисправимо - хватило нескольких дней, наверное, как раз одной недели. Три года добавляют к этой реальности абсурда лишь отдельные штришки и мазки, и картина, как вы понимаете, не 'Московский дворик' вырисовывается, и не 'Взятие снежного городка', а что зимой, что летом всё больше на 'Последний день Помпеи' сбивается, как будто до фотографического запечатления Брюлловым идёт уже отсчёт последних наэлектризованных мгновений. Остаётся только улыбаться какой-то гоголевской улыбкой...
      Чтобы не повторяться с уместным нынче разве только на театральных подмостках словом 'просьба', я написал: 'НЕ НАДО ГОВОРИТЬ ПО ТЕЛЕФОНУ ПОД ОКНОМ!' - и, обмотав скотчем, привесил картонку на стекло. Потом пришлось несколько раз перефразировать... И наконец, даже продублировать идиотскую 'просьбу' на узбекском, таджикском и кыргызском языках!.. Что послужило лишь стимулом для лингвистических упражнений прибегающих за угол или к подвалу по зову природы.
      Понятно, что первый этаж (даже квартира ?1!), коему я поначалу так обрадовался ('жить на земле'!), сыграл тут с нами ту ещё шутку. Конечно, на 24-м этаже время, может, и течёт на какие-то микросекунды тише, прибавляя так называемым коренным москвичам несколько секунд бесплатного долголетия...
      Довольно скоро мы заметили, что все многообразные аудиовизуальные процессы, протекающие под стенами терема-теремка, даже на 2-м этаже заметны уже гораздо меньше. Особенно если поставить пластиковые окна, закрыть их наглухо и опустить жалюзи. Только один-единственный раз мужик из не задраенного иллюминатора над нашим на очень длинную трель гастарбайтера в самый неурочный солнечно-праздничный час очень невежливо выкрикнул (но опять же, что замечательно, без какой-то неполиткорректности). При этом знакомый нам пухлый весельчак-молодчик (не что иное, как дворник нашего дома) понизил громкость воспроизведения речи (с 94 до 48, если брать аналогию с телевизором), понизил темп - а как бы и битрейт - с 320 слов в минуту до 180, и отошёл на два с половиной шажка.
      Даже если бы он переговаривался с Австралией или Антарктидой, где совсем всё не так и люди, почитай, вниз головами ходят, я всё равно не понимаю, где набраться стольких впечатлений, тем и эмоций для бесконечных россказней-рулад!.. Не иначе как он ведёт прямой репортаж для какого-нибудь 'Аул-Радио' или передаёт подробные данные о местном житье-бытье недалёким инопланетянам с далёкой Альфы Центавра.
      Недавно мне сказали, что это якобы так называемая 'лагутенковская хрущёвка', построенная по проекту деда известного музыканта, и очевидно, давно предназначенная под снос. Я немало повидал 'жилья', но тут... Жить, надо сказать, вполне можно - и я даже не иронизирую: живал я и в 'берлагах' из горбылей, и с картонными стенами, и когда постелька 'из окна', ночевал в различных сторожках... Основой, так сказать, функциональной целостности проекта - или современного его использования - является центральное отопление. Точнее, его непрерывное использование весь отведённый отопительный срок. Иными словами, независимо от погоды (то есть в диапазоне температур от -35 до +20 С!) батареи жарят на всю, они раскалены так, что к ним не притронуться! За счёт этого, надо отдать должное, достигается решение основной задачи, актуальной - чтобы там не пели, заплетаясь, в одних телепередачах про какую-то модернизацию, а в других про высокие технологии и 'умные дома' - и для XXI века: зимой в сильные морозы тепло. И это притом, что стены толщиной в полтора кирпича (38, кажется, см! а сначала я даже думал, что в один).
      
      В большой комнате два больших окна, одно прямо весьма большое (не то, где гастарбайтеры: но они повсюду!), на кухне (удивительно маленькой!) тоже обычное. Таким окнам только бы радоваться!.. Если бы они не были забраны железной решёткой (не фигурной, но простой, один-в-один тюремной!), и если б не видеть и не слышать сквозь них той вакханалии, что бушует - практически круглосуточно! - буквально в нескольких метрах. Перерывы (предположительно запойные) разве что на глобальные праздники вроде Нового года, 8 Марта и некоторых мусульманских.
      Расстояние между стёклами в раме сантиметров пять! Такого я нигде не видел! Я кое-что понимаю в кирпичах и рамах, самому приходилось участвовать в стройке в деревне. Вот, кстати, вспомним классические параметры крестьянской каменной избы, не нынешней тоже, а построенной, как, например, наша, в аккурат в то же время, что и лагутенковские коробки - ну, или у кого-то десятка на два лет раньше: стены, мало того, что в два кирпича, так ещё и с засыпью - засыпанным между этих двух кирпичных рядов утеплителем из сухого навоза, так что в итоге толщиною почти в метр; на зиму вставляются вторые рамы, с расстоянием от первых не менее 25 см - за счёт воздуха, как ни странно, отличнейшие утепление и звукоизоляция, плюс окна в отличие от пластиковых всё же 'дышат'.
      А тут, конечно, дышать-то они дышат (рамы все в каких-то болтах и железных культяпках, вывернутых и неподогнанных, замазанных закостеневшей краской, из-за чего плотно ничего не закрывается, а что надо не открывается), но проживаешь как на улице: каждое слово, каждый шаг, каждая вибрация. Квартира угловая, посему она идеально подходит для обозревания процессов, бьющих ключом не только непосредственно под окнами, но и в некоем отдалении. Плюс окна расположены удивительно низко от пола, подоконник чуть ли не на уровне колен, а пол практически совпадает с землёй на улице - пятиэтажка имеет на удивление низкий фундамент, из-за чего она сама выглядит какой-то приземистой, а из дома вид как из подвала какого: не то, что сапожник, точая сапоги, на них же и смотрит, а модельеру уж точно надоело бы на вечный подиум пялиться.
      И вот наш друг, прогромыхав щеколдой и замком, переодевшись и ещё раз прогромыхав, вытащил на свет божий (пока неясный и неяркий) свои инструменты: обычнейшую метлу из берёзовых прутьев (постоянно разваливающуюся и периодически чинимую) и некую тачку... вернее даже сказать, некие колёсья с некоей платформой, весьма напоминающие соответствующую колёсную основу от старого образца детской коляски, поржавевшую, без лишней амортизации и шин... На неё сверху ставится железное корыто (точнее, знакомая многим родившимся в Союзе оцинкованная ванна, тоже, можно сказать, детская); а у некоторых, вскоре мы узнали, самых продвинутых дворников-арбайтеров заменяется - в сухую погоду, по праздникам, а иногда и вовсе - огромной картонной коробкой, которую надо сначала под окном собрать...
      Если метла, понятное дело, традиционное на Руси орудие данного сословия и ея, как писал тот же Гоголь, 'отступить не можно', то таратайка сия, никак не удивлюсь, если является как-то официально вменённой на уровне правительства Москвы, управы, управляющей компании или ещё какого неведомого нам высокого всеуправляющего органа. Таковая, как известно наблюдательным простым гражданам (типа заточённым в бетон пенсионерам, остальным не до этого), имеется у каждого дворового гастарбайтера! А недавно я заметил, что у нашего появилась новая коляска - с ярко-синей крашеной рамой, с 'обутыми' колёсами - но с всё тем же сказочно-археологическим корытом!
      И вот он, установив ванночку или коробку от пылесоса, а в неё водрузив, что твоя ведьма в ступу, метлу, одной рукой вещая по мобильному, а другой управляя, движет всю эту систему во двор... вернее, в подведомственное ему пространство с одной (фронтальной) стороны дома площадью никак не больше футбольного поля, обычно ограничиваясь лишь третьей его частью - асфальтовой: сметанием пыли, мусора или снега с тротуарчика шириной не больше метра - одному человеку пройти! - и асфальтовой дорожки к пятиэтажке - одной машине проехать. Причём движет он её как правило не по грязи и рытвинам, вечно присутствующим у нашего живописного притягательного угла, не по поребрикам-бордюрам бесконечно косо нагороженных тротуаров, а по каменисто-асфальтовой кромочке прямо под окнами... И сам, слоняясь туда-сюда по всеразличным своим псевдослужебным надобностям, всегда предпочитает профланировать именно тут... не прекращая при этом разговора. Поэтому в любой момент, с самого утра и до полуночи, едва подняв голову с подушки, можно увидеть (и услышать) проплывающую за окном голову приезжего труженика, щекасто-довольную и румяно-прыщавую, в вязаной шапке, надетой, как раньше у самых отъявленно сельповатых гопников, на макушку, чтоб торчали уши (так, видимо, легче говорить по телефону). Натуральный кукольный театр бесплатный - балаган с Петрушкой в колпаке, очень похоже! - только это не Петрушка, а какой-нибудь Абдуллох или Алпамыр.
      Соответственно, и он может увидеть и услышать тебя. Открыть рамы большого окна невозможно (да и неудобно), форточка там размером 20х20 см и тоже наглухо забита, остаётся только слегка отворённая малая створка того самого уподвального окошка! Даже табачный угар и прочие запахи - приходится каждые несколько минут то приоткрывать, то закрывать окно.
      Кстати, тот же угар сразу улавливается, если кто-то курит под окном кухни (как раз около двери в подъезд) или в самом подъезде. Все приходящие и не знающие кода двери, как в деревне, долбят в любое время суток к нам. Особенно это полюбилось доблестным участковым, коих я, как примерный гражданин, неоднократно запускал.
      Зимой едва ли не в три-четыре дня уже нужно спешно задёргивать шторы - иначе наш друг (назовём его всё же так), а также и его друзья и прочие прохожие тебя точно увидят. В Европе, хвастаются, дома стеклянные строят для особо прогрессивных, кому и скрывать нечего, а у нас Лагутенко это ещё вон когда реализовал! В итоге солнечного света не видишь вообще.
      Как раз ровно в три часа хозяин подвала, угла и окрестностей является во всей красе повторно. Утром, если спешит, он управляется минут за сорок, а если в штатном режиме - вразвалку, с музыкой и прибаутками, с коллегами - то часов до девяти. Парень очень любит насвистывать и напевать (особенно поутру под окошком), а его подруга - впрочем, о ней подробнее позже - посиживать на солнышке под деревом напротив того же сверхпривлекательного окна и тоже напевать, общёлкивая при этом ногти... Пастораль да гламур! Весёлые это ребята, весёлые и, судя по одежке, ещё и спортивные!
      О псевдослужебности мы ещё поговорим, а пока что отметим, что валяющиеся под окнами и у подъезда бутылки, жестяные банки, воздушные шары, всяческие обёртки, сигаретные пачки и тем паче окурки и битые бутылки никак не привлекают внимание дворника. В его обязанность, видимо, входит сметать подобные предметы, если попадаются, лишь пред домом, где уж совсем на ходу и видно, а этот 'бермудский треугольник' у подвала является его собственным угодьем, сюда все кому не лень - даже он сам! - швыряют бутылки и всякую дрянь... Слегка разбирается сие только по праздникам - когда совсем уж мешает ходить и катать тачку.
      Кроме того, зачастую под окном присутствует некая бонусная инсталляция 'от фирмы' - в виде распотрошённой метлы, разваленной, раскисшей под дождём коробки, 'разбитого' корыта (иногда двух рядом!), а порой и предметов одежды, обуви и ещё более первейшей необходимости. Деревце под окном, вроде бы единственная отрада взгляду, и то расписано при пробах краски белыми, бордовыми, зелёными пятнами и выглядит как увеличенный фрагмент картины Врубеля. Даже стена соседнего дома, стилизованная под кирпичную кладку, но своей похожестью на каменную тоже могущая бы хоть как-то порадовать глаз, испорчена какими-то неровными квадратами, намалёванными желтоватой краской всё теми же горе-художниками!
      У нас для них, как я потом догадался, тоже есть своего рода инсталляция, правда получившаяся невольно. Единственное, что вполне ясно можно увидеть с улицы, из-за недостатка ширины шторки на большом окне, это православные иконы, висящие на белой стене да ещё освещённые лампой. Сейчас это, наверное, даже небезопасно, во всяком случае, особой дружелюбности не жди. Не могу похвастаться никакими изысками и раритетами: сверху обычная софринская икона 'Вседержитель' в стеклянно-деревянном киоте, которой нас с Аней благословили в деревне родители, слева на импровизированной картонной полочке несколько маленьких иконок святых, тоже софринских, а чуть ниже - цветная распечатка А4 древнейшего изображения Христа. Это изображение (фотография фрески из монастыря Св. Елены на Синае, VI в.), непривычное даже и для нас, является самой выразительной частью композиции. Как только заглядываешь украдкой в окно, тут же обжигаешься басурманскими глазами о взгляд Христа, при всей кротости всё же пронзительный.
      Я и сам его постоянно рассматриваю. Совершенная непривычность здесь в том, что Иисус изображён 'вживую', практически в движении, словно это едва ли не на ходу снято нынешним цифровым фотоаппаратом. Плечи и грудь идущего по земле Христа покрывает не привычное красно-синее облачение, но кажется, что Он одет во что-то, весьма напоминающее какую-то современную ультрамодную куртку со стоячим воротником-отворотом, вполне по-журнальному стильно, прости Господи, обнажающим шею. На самом деле, такое ощущение создаётся из-за практической одноцветности хитона и накидки-гиматия: они в тон тёмно-каштановым власам с косицей тёмно-коричневые. Правая рука изображает двуперстное сложение, но не обычное подчёркнуто символическое, словно застывшее, с поставленными вертикально верхними перстами, а лёгкое, кроткое, будто только что явленное в благословение невидимому спутнику и... сфотографированное. Левой Он прижимает к себе Книгу, но не раскрытую и сияющую буквами, как нам привычно, а по-походному застёгнутую ремешками. Если присмотреться, софринский Христос сверху представляет собой то же самое, по сути, изображение, но как бы подретушированное. Лицо Спасителя на нём более округлое, более правильное и благостное, наверное, более славянское даже. Даже шея толще, а плечи, кажется, шире. Брови ровные, глаза просто добрые, но это 'добрые' как бы взято в кавычки: от классического Спаса Нерукотворного в них мало что осталось... Я не склонен драматизировать, как староверы (хотя очень их уважаю), или же иронизировать в стиле 'солидный Господь для бедных людей' - по мне, и софринские иконы приемлемы, подчас людям других просто негде купить, совсем не это главное; понятно, что в основном справедливы упрёки фряжскому письму, как раз более детализированному и портретному, в бездуховности, но вот, при взгляде на древний образ, оказывается, не всегда это верно... На фреске VI века что-то сразу бросается в глаза, но не сразу и поймёшь: это фон, перспектива, как на картине или фото - какой-то привычный городской ландшафт, древний полис за спиною живого и близкого Спасителя, напоминающий... Москву. Но там всё залито солнцем...
      ...Не знаю тоже кого благодарить, кому пришла благородная мысль проложить асфальтовую тропку от приснопамятных наших окон и нашего привлекательного угла наискосок до угла соседнего дома. Вернее, кому пришла, понятно: ленивым пешеходам, - но всё это дело отлито в асфальте, да ещё с крашеным бордюрчиком. Сработано, мы видим, так же эстетично, как и всё вокруг... Слава богу, что хоть эту косую факультативную тропку не огородили той низенькой капитально железячной зелёненькой оградочкой, коей поистине с московской щедростью и заботой разгорожено-обсажено всё вокруг - отчего вид из любого окна как на кладбище, и всегда подспудно думается, что если вдруг пойдёт человек на рогах, в некоей экспрессии, а тем паче приезжий, то точно в неё вплетётся и всё себе поломает. За неё и здоровому-то подчас трудно не зацепить, абсолютно трезвому: дорожки, особенно такие вот косые, зело узкие, при перенаселении не разойтись, а больному и подавно - ведь сделано как раз на уровне коленного сустава, а на каждом столбике приварен домиком железный острый уголок.
      Но дело, повторюсь, в ином: факультативность, как водится, перешла в магистральность, и теперь у нас под окнами нескончаемым потоком маршируют люди - на работу и с работы. Они, по идее, могли бы пройти и более прямоугольно, как везде, но кто-то решил проявить заботу, укоротить им путь. Почти параллельно ближней пролегает ещё одна косая пешеходная магистраль чуть поодаль, там ходят реже, но тоже бывает. Смотреть на всё это, находясь дома, просто невозможно. Да что смотреть!.. В пять утра начинают идти на работу. Это вам не провинциально-совковый стереотип, что выходить надо в восемь, а отработав, возвращаться в шесть, а иногда можно и в пять, а то и в четыре (авось уездная библиотека не убежит!) - если бы в шесть!.. До часу ночи всё семенят с работы! И этот поток отчётливо слышен - торопливым туканьем-цоконьем: две трети бредущих в ночи - женщины, большей частью молодые, и 97 процентов из них на каблуках!
      Утром, когда только начинаешь засыпать, вдруг, как назойливые мухи, появляются: один, одна, другая!.. В шесть часов текут уже вполне стабильно, что называется, активно. Резкое, устойчивое нацокивание отдаётся в черепе. Порой невольно чувствуется даже характер каждой дамочки! Вот делать им нечего, провинциальным недалёким, но, видимо, крепким созданьям, как с оголённым задником - короткая куртка, колготки, иногда джинсы - мерить неуютное, нелюдское пространство аршинными шагами и семенящими шажками, зевая и куря, настукивать на ходулях и котурнах по московским кривым дорожкам во мраке промозглой ночи!
      В семь-восемь спешат по максимуму. Поток этот как конвейер, только куда стремительней, некоторые прямо таки бегут, пытаясь обогнать на узкой трассе, спотыкаясь на каблуках! Я это слышу, лёжа на кровати, как будто на берегу высохшего загаженного моря, со стороны которого, ещё не совсем очнувшись от сна, ожидаешь совсем другого... Вот он, этот очередной звук, возникает где-то за горизонтом, вот приближается, как убыстряющееся тик-так часов (иногда, когда на исходе уже завод пружины, это тиканье сбивается, спотыкается...), нарастает до максимума (проходят в полутора метрах от окна), и пока я тискаю и бью подушку, постепенно сходит, как волна, исчезает, как будто убавляют громкость... Как волна на волну, на него уже налезает новый, и новый...
      Эх, думаешь, был бы снег, они б не цокали по мостовой подковами!
      В шесть-семь часов они обегают, словно муравьи ничего не знающие и не значащие, нашего друга с его почти статичной метлой и статичной тачкой. В восемь-девять часов трогаются с места припаркованные напротив пятиэтажки авто (в основном джипы), что создаёт дополнительные препятствия несущимся уже с каким-то ускорением инстинкта, как лосось на нерест, пешим - но на них сидящие за рулём не смотрят, лишь сигналят: это пешки. В девять, в десять, в одиннадцать ещё бегут и идут, даже в двенадцать! 'Если же и к одиннадцатому часу ты опоздал...' И в час ещё кто-то куда-то тянется, бабки и домохозяйки, школьники уже из школы.
      С двух до трёх период относительного затишья, ровно в три, как с боем курантов, с громыханием полметровой скобы и полпудового, наверное, замка, снова начинаются пертурбации с тачкой, корытом, коробкой и метлой, и конечно же, с телефоном. Да ещё с подругой...
      Нечто вроде служебного романа. Она, тоже рослая и телесистая азиатка, его напарница, моет подъезды (наш - раз в месяц, если не в два). А теперь и в других делах помогает - то есть маячит под окном, интонациями, жестами и телодвижениями воспроизводя некий спектакль странноватых отношений, где доминирует всё же наш темпераментный амиго. Видный мачо: вольготно курит, плюёт, отдаёт приказания... если в руках нет телефона и тачанки, он расхаживает, выставив пупок, руками в карманах задрав оранжевую жилетку как плащ Супермена... Жилетка у него коротенькая, с двумя полосками - не исключено, что сие есть знаки отличия, наподобие как ушитая шапка или разболтанный ремень у армейского дедушки, который одновременно - с двумя лычками на погонах - младший сержант... Весьма нередко он дефилирует и без жилетки.
      Всё смотришь и умиляешься. Натуральный сериал, никакой телевизор не нужен. Здоровые, развесёлые, повторяю, это ребята, общительные и музыкальные, живут не тужат, трудятся в меру и в своё удовольствие, никуда не летят очертя голову, ничем не цокают... впрочем... Да я бы и сам - вполне серьёзно! - работал дворовым уборщиком. За те же 15 тыщ. Это, можно сказать, моя мечта. Даже за 10! Я бы и подъезд помыл за сдельную цену... Но неосуществимая: у них кругом круговая порука, и чтобы вступить в орден метлы и корыта, заполучив спасительную оранжевую жилетку, нужно обязательно быть монголоидом и, что называется, владеть языком - в столице России, насколько мне известно, нет ни одного русского дворника!..
      Иногда от этой нескончаемой заоконной пантомимы начинает тошнить. И от едва ли не гусарской свистопляски сержанта с дружками-сослуживцами. И от цоканья и всего прочего. И некуда отвратить взор и слух. В сердцах плюнешь - устаёшь и плеваться! Ком в горле встаёт не проглотишь, тоска хватает за горло, раздирающая душу.
      Глава 2. Алкоголическое общение в стиле 'Вовк!'
      Но это только, как оказалось, да простит меня Майринк, ангел западного окна. Через несколько месяцев после нашего заселения появился и в течение месяца был полностью осознан феномен восточного окна (хотя наименования им, наверное, подошли бы как раз наоборот). Не поворачивается язык писать всё со словом 'был', поскольку и сейчас то же происходит...
      Прямо под окном кухни с завидной регулярностью стали раздаваться выкрики 'Вовк!'. Кто-то, подходя, откашляется, вовкнет пару-тройку раз и тут же, не успеешь выглянуть в окно, исчезает. Даже не выкрики, а как резкое тявканье собаки - большой такой и с придыханием: 'Бофк!'.
      То ли Ангелина Вовк тут проживает, то ли Вовка какой-то... Впрочем, Ангелина Михайловна, я специально заглянул в биографию, ныне муниципальный депутат, и если к ней и стекаются со своими нуждами люди, то всё это в каком-то далёком округе 'Арбат'... Да и здесь мы, честно говоря, уже по вокалу определили, кто и с какими надобностями стекается: в России жизнь на первых этажах пятиэтажек не очень разнообразна - даже в Москве...
      Так и есть, это, оказалось, местный представитель свободной творческой профессии, старожилам известный и от пейзажа, если б было кому наблюдать, неотъемлемый; с лицом то красным, то сизым, опухшим подчас до полной заплывшести, большую часть года фигурирующий в как бы венчающей его благородные, коротко стриженые седины ондатровой шапке - но не с распущенными, как у дедка какого фольклорного, ушами, а с подвязанными и зачёсанными, немного сдвинутой если не на глаза, то на лоб, что ещё в начале 1980-х считалось признаком если не прямо шика и благородства, то уж точно принадлежности к приличным людям, заработавшим себе на хлеб (поверх его куска) ещё и кусок колбасы.
      В его облике и теперь проглядывает некое благородство: ходит он как-то подчёркнуто прямо (для современной неблагородной породы, произошедшей, видимо, как раз от подобных предков, характерна некая рахитическая колченогость - запечатлённая, иногда кажется, даже в покрое джинсов! - а уж тем более оное характерно для прирождённых наездников гастарбайтеров, по-прежнему будто так и обнимающих что-то ногами); одёжка его, отсылающая в те же 80-е, всегда чистая, иногда меняется (один раз он, видно, постирался и предстал в спортивном костюме в стиле Олипиада-80!), даже стрелки на брюках, если это не джинсы, наглажены! Скорее всего, в прошлой жизни он был военным.
      Похож он, особенно когда небрит, на Леонова в роли Доцента из фильма 'Джентльмены удачи' - настоящего, злого, но бывают и прояснения (особенно когда брит) в духе персонажа-двойника положительного. Зовут его по-прежнему благородно - Игорь.
      Однако в этой жизни, в так называемом нашем мире или измерении, он, как вы уже догадались, не человек, но некое явление, так сказать, регулярно-спорадическое, спорное даже, хотя подчас вроде бы и антропоморфное. (Хотя и большинство идущих под окнами, по сути, имеют те же характеристики - возникающей и затухающей чумовой акустической волны.) Как впоследствии выяснилось в процессе долгих наблюдений, на короткий миг, допустим, часов в семь утра, он возникает перед нашим кухонным окном (которое, как уже говорилось, соседствует с дверью в подъезд) и, хрипло-алкашовски прокашлявшись, крайне очерствевшим похмельным вокалом, с экспрессией разбесившегося на сцене рок-идола или юнца-тимуровца какого-то, вскрикивает: 'ВОВК!' Продолжается это буквально каких-то полминуты, даже меньше: загадочный пароль (аббревиатура?) произносится с довольно пропорциональными интервалами два-три раза (иногда четыре-пять), и пока спросонья успеваешь подбежать к кухонному окну и его расшторить, видение успевает исчезнуть.
      Повторяемость явления (в среднем три-четыре раза в день) привлекла к нему внимание: далее оно стало совсем устойчивым и навязчивым, всё равно что то же кочевье под своим окном нашего центрально-азиатского, в меру колченогого друга (а по весне тут целое роение - как будто улей хочет отроиться! - его коллег и родственников), разве что для слуха и души вовканье сие более родное, ведь всё же 'русским духом пахнет'.
      Мы сразу провели разведку и смекнули, что, действительно, адресуется он к кухонному окошку на втором этаже, почти прямо над дверью, с вечно раскрытой створкой (и зимой и летом, и круглосуточно!), неприличной по обветшалости занавеской и почерневшей сеткой. В ходе усиленных наблюдений выяснилось, что помимо непонятных звуковых сигналов загадочному Вовке (его персона, это мы поняли, наиболее энигматична, если уж не мистична) подаются ещё и такие же малопонятные визуальные, а иногда к каноническому вовканью ещё прибавляется короткий текст, разобрать который на первых порах не представлялось возможным.
      Впрочем, догадаться, чему посвящены и жесты и слова, до какой-то первобытной расчеловеченности раскоординированные и искорявленные, конечно же, нетрудно. А вот функциональное, утилитарное назначение их неочевидно. Неведомому Вовке то показывалось чирканье отсутствующей спичкой или зажигалкой, поднесение ко рту сигареты (иногда наличествующей), то ещё более замысловатые виртуальные манипуляции - предположительно - с ёмкостями и жидкостями. После всего этого, длящегося очень недолго и сопровождаемого столь же стремительным и небрежным мимическим спектаклем (хочется сказать - балетом), следовала небрежная, а иногда с каким-то значением или намёком отмашка рукой, после чего Игорь, будто отряхнувшись и опомнившись, решительно отправлялся по диагональной тропинке под окнами в сторону метро и прочих градообразующих заведений. При этом, он, естественно, едва перейдя в поле зрения наших окон, сразу закуривал.
      На обратном пути он повторял весь спектакль и балет, но чуть подольше, уже с неким надрывом. Но тут же, отчаянно отмахнувшись, исчезал, чтобы через несколько часов появиться вновь...
      Иногда он прямо с утра, а тем более с обеда появлялся в уже наполненном тем, что ему нужно, состоянии, опираясь, чтобы не упасть, о ствол берёзы в некоем подобии околоподъездной клумбы, раскорячиваясь на дорожке и мешая идти прохожим... (Кстати, один его коллега, в таком же состоянии, но прущий транзитом, запнулся как-то своими колченожками о молодой клён, вымахавший у нас под тем же кухонным оконцем... А тут как раз услужливые мигранты-иммигранты меняли асфальт на косой дорожке, и земля была взрыхлена... Битый час сей хмельной Лаокоон представлял под окнами и на самом ходу экспрессивнейшее трагикомическое действо борения человека с природой, в результате коего он всё же выдрал и уволок с собой вставшее на его пути деревце - двухметровый ствол с полутораметровым корнем!) Сам Игорь напоминает слепца у края пропасти. При этом хоть как-то, хоть одной рукой, хоть вполуприсядь, но вся процедура, весь 'балет', воспроизводится в полном объёме, по окончании чего наш добросовестный Игорь так же прямо, на прямых, будто протезных ногах (потом осознали, что он ещё и прихрамывает), и даже, кажется, особенно гордо задрав голову (не как прочие алкаши-плебеи!), движется по своим делам...
      Всячески акробатируя на линии 'человек-сверхчеловек-недочеловек' - но опять же с прямыми членами - вот-вот слетит с трапеции, с трассы, хлыстнется мордой об асфальт или оградку! - он, как будто специально, заставляет следить за собой с замиранием сердца и собираться уже выскочить ему на помощь. Но он не падает, не куртыкается и даже не вихляется, как всякие падонки перепившие недобитые, а шествует важно-горделиво, будто павлин среди павианов, но, однако, медленно... Видимо, он очень хорошо знает маршрут.
      Полная виртуальность, или, в других категориях, трансцендентность Вовки, к окну которого (а не к нашему!) и обращено всё действо, навело меня на мысль, что исполняемое есть не что иное, как ритуал. 'Плывут пароходы - привет Мальчишу! Пройдут пионеры...' То ли Вовка настоль авторитетен, что великий грех не отдать ему честь, то ли сам наш Игорь, горемычный, не имеет на свете души (угол-то, судя по всему, есть), к коей можно главу приклонить. А скорее всего, и то и другое. Может быть, старые друзья... Мне это нетрудно представить: наш друг Ундиний, с коим столько в своё времечко испили да изведали в Тамбове-граде, сидит теперь в четырёх стенах безвылазно, даже на инвалидной коляске - и иногда ему старые дружбаны, что называется, серенады поют под балконом. Да и сам я отлично всегда осознавал - в Тамбове, в деревне, в Подмосковье, а теперь и здесь - что значит некуда пойти, совсем по Достоевскому: 'Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти'.
      Настоящей сенсацией для нас стало, когда Вовка ответил! Его речь состояла из двух-трёх 'слов', каких-то хриплых рыков, произведённых гортанью существа куда более очерствевшего, чем наш привычный 'джентльмен неудачи'. Мы поняли, что тут нужна кропотливая работа по расшифровке: пред нами что-то наподобие заезженной старой пластинки или воскового валика, запечатлевшего фрагмент застольно-разухабистого спича великого, но очень пьяного поэта.
      В пользу высокого статуса, я почувствовал, свидетельствует и само наименование 'Вовк'. Простецки-панибратское оно лишь на первый взгляд: это всё равно, что на визитке Путина, мне показывали, написано всего три слова, или на кабинете некоторых его предшественников, сказывают, была лишь табличка с фамилией и инициалами. Это не знаю, а на мавзолее куда как просто: 'ЛЕНИН' (или там же было: 'СТАЛИН')... Или как самый кардинальный тюремный иль криминальный туз, у коего к его третьестепенному помощнику надо обращаться по имени-отчеству, ибо и такие ассистенты и петрушки люди уже степенные и солидные, на хромой козе не подъедешь, сам именуется просто - 'Вован'... Он и от кабана сам тебе отломит ляжку (Вован, Кабан - что-то тоже знакомое...), и своей рукой подаст, а то и из Толстого даже кое-что читал-вычитывал, и, видно, не совсем напрасно.
      Вскоре частотность проявлений в стиле Вовк установилась на отметке пять-семь сеансов в день (странно - и слава богу! - что позже 11 часов вечера они по сей день не зафиксированы), приобретя также регулярность по часам, будто автобусное расписание, с точностью 5-15 минут. Понятное дело, нас это уже начало порядком отягощать, став дополнением надоевшим явлениям амиго-иноплеменника, частью какого-то единого неизбывного стереоявления...
      Поначалу была тоже мысль (особенно у Ани) как-то осадить 'Вовку' из форточки... Но, подумав, я растолковал философски, что куда ж теперь человеку деться, может быть, это единственное, что осталось у него в жизни... Пробовали также сами выкрикивать 'Вовк!', как только он появлялся и раскрывал рот (откашливание, иногда довольно брутальное, иногда чисто формальное, неизменно предшествует вовканью), но во-первых, стыдно, а во-вторых, всё же из-за сверхкраткости 'вспышки' всегда прозёвываешь момент. Несподручно оказалось и фотографировать феномен: пока расчехлишь фотоаппарат, пока подбежишь к окну... нужно ещё тюлевую шторку отодвинуть - тогда он тебя видит!.. - плюс решётки эти дурацкие, сетка на форточке пыльная и клён новый тянется...
      Была идея, коль уж явление ежедневное, приспособить его на службу искусству, как теперь принято, актуальному. Если каждый день фотографировать 'Вовку', или снимать на видео вовканье, то получится глобальнейшее серийное метаполотно, на котором будет запечатлено однообразное, незаметное, неочевидное, как на отдельных кадрах фильма или мультфильма, но упорное движение героя... куда?.. - к смерти, конечно. Примерно тоже, вспомнилось, делали с героем кинофильма 'Город без солнца', умирающим от СПИДа наркоманом (Безруков играет одну из немногих подходящих ему ролей), но там он недолго протянул, угас как свечка. А тут, коль ежедневно фиксировать (причём ритуал-то типовой, с небольшими вариациями, плюс единство места и времени), и впрямь калейдоскоп составится или кинопанорама из сотен и тысяч идущих по порядку фрагментов (за три года это уже больше 5 тысяч!). И не такая уж халява: какую-то загогулину - вроде как увеличенная киноплёнка с тремя десятками фоток - мы обозревали в Московском музее современного искусства, а за это как пить дать премию Кандинского дадут! Только тут опять же этический аспект: все мы не удаляемся от смерти, на алкашах и наркоманах это только более заметно, посему отнестись цинично и, задрав штору, щёлкать, как папарацци, всё же чисто по-человечески неудобно; а с ним ещё технический: нужно тогда какую-то маленькую камеру приобрести и установить её снаружи.
      В итоге я иногда клал фотоаппарат на кухне и при прокашливании (которое иной раз издалека начинается) сразу срывался бежать фоткать или снимать видео через тюль - в итоге мировое искусство и мировая наука располагают лишь нескольким десятками однообразных неясных снимков да двумя-тремя коротенькими роликами, на коих, впрочем, наш 'Вовка' запечатлён уже не один...
      Второй сенсацией в мире ВОВК стало, когда однажды вместо Игоря (имя мы потом узнали, не сразу) появился другой 'Вовка' - длинный, в очках, напоминающий кота Базилио из детского кино про Буратино, только похудее лицом и заместо котелка в кепке, и он с той же точностью, но как-то без энтузиазма, проделал весь ритуал, и выполнял его за отсутствующего (может, заболевшего?) мастера около недели! Тут уж мы дались диву!
      И совсем уж сдались-раздивились, когда сей неофит, нечаянно-негаданно получив ответный сигнал-рык, распознал это как приглашение на рандеву, зашёл в подъезд и запросто поднялся в апартаменты к самому недостижимому Вовке!
      Дальше они стали исполнять обряд чередуясь, а зачастую и вместе, причём и тот и другой, а иногда и совместно, стали изредка - а иногда почти ежедневно - восходить на площадку второго этажа и... собеседовать самому мистическому Вовке!.. Тут уже можно было слушать через нашу тонкую дверь, смотреть через замутнённый - как раньше были популярны такие тяжёлые, пузырчатые внутри зелёноватого стекла вазы - глазок, и даже фиксировать через оный некое слепое видео со звуком.
      Между тем интенсивность и разнообразность явлений, будто по закону энтропийной необратимости, всё нарастала. Появился третий адепт-Вовка - лет тридцати (!), в вязаной чёрной шапочке и в джинсовке с псевдомехом. Вёл он себя совсем по-молодёжному, стыдно и смотреть. Возникал внезапно, безо всяких откашливаний, предисловий и приступов (второй, Базилио, всё же делал 'гм-гм', хоть и условное, но весьма разборчивое). Подойдя к берёзе и невнятно-неумело вовкнув, брался за неё рукой, второй умудряясь подтягивать на весу шнурки на кроссовках. Дождавшись какого-то ответного сигнала (быть может, шевеления шторки), или просто отсчитав положенное время, он самым простым голоском и заштатным тоном негромко выкрикивал: 'Как дела?' (какой позор! - вот старик-то Игорь вовкнет так вовкнет!), после чего отсчитав ещё секунд семь промедления, резво вбегал в подъезд и пробегал мимо прилипшего к глазку меня на заветный второй этаж.
      Попытки анализа аудиовизуальных данных на первых порах ничего не дали. Два новых адепта, незаметно вскочив по лестнице - меня ещё постоянно отвлекали всякие насущные домашние дела - на несколько минут бесшумно исчезали: то ли войдя к Вовке, то ли получая от него почти беззвучные наставления при открытой двери...
      И то такое предположение было сделано нами немного позже исходя из сопоставления с особенными, 'не холостыми' визитами их родоначальника - Игоря. Когда джентльмен-аксакал, обделав всё честь по чести, а иногда и повторив для верности ещё пару раз, допускался наконец к восхождению (а было это всё же, по отношению к прочим, несправедливо редко), то на площадке 2-го этажа (уже, правда, необозримой из глазка) начинался некий коллоквиум, длившийся иногда минут по сорок (!). Это, как вы догадались, и дало науке длинные отрезки речи, по которым впоследствии и был изучен язык вовок. Но поначалу слышалось просто отрывочное порыкивание, местами более-менее похожее на отдельные слоги или даже слова, иной раз шёл какой-то счёт (можно догадаться по интонации, да и названия цифр на многих языках звучат похоже), но очень уж долгий... Даже если они набирали рублями на аптечный фонфырик, то надо было досчитать всего лишь до 28 - разве что на три-четыре фонфырика, и не только рублями!.. При этом ещё курили. Иногда (но редко) кто-то блевал. Иногда, когда кто-нибудь из жильцов проходил по лестнице, Игорь произносил что-то вроде приветствия - ему либо не отвечали, либо отвечали (но редко): 'Здравствуй, Игорь'.
      Наблюдение в условиях подъезда, однако, затруднено: эхо, да ещё задымление, и сколько ни вслушивайся, такое ощущение, что всегда слышен только один голос... И звука открытия двери вроде не слышно, хотя звонок вроде бы слышен... Когда мы изловчились пронаблюдать процесс с другого ракурса, с улицы, никакого шевеления шторки, выглядывания в окно, силуэта в нём или ответного рычания мы не обнаружили. Сопоставив всё это с участившимся количеством безответных вовканий в день (когда и два новых, едва на ходу вовкнув, исчезали ни с чем), было даже сделано предположение, что никакого Вовки не существует.
      Был, конечно, один случай ответа (или 'ответа') 'самого Вовки' - его наблюдала, вернее, слышала Аня, а я бы не мог стопроцентно заявить, что слышал именно 'глас Вовки' - и я заявил более научно приемлемое: 'мне кажется, что мне показалось'. Возможно, подумали тогда мы, тут попахивает коллективным помешательством, и примкнуть к нему мы пока что не готовы. И несмотря на то, что обстановка более чем располагающая, как-то не хотели бы вовсе. Мы живём тут уже больше года, но сколько ни всматривались и ни вслушивались (с нашими кондициями это очень нетрудно), никакой Вовка никогда никуда не выходил, и к нему (кроме вышеозначенных абреков) никто никогда не приходил.
      Но однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, во дворе перед нашей пятиэтажкой, появились два гражданина... Спешно понавовкнув по-над прекрасным медленно угасающим майским деньком, они взбежали по лестнице...
      Послушав с минуту впустую, я что-то отвлёкся по хозяйству... прошло, наверно, около четверти часа, а то и больше... и подскочил к окну только тогда, когда непривычно широко и резко распахнулась подъездная дверь (пикающая, пока открыта, кодовым замком) и наши знакомцы, сдерживая её плечами, медленно и суетливо выкатились наружу... держа под руки ещё кого-то!.. Тут же раздались голоса - причём сразу отчётливо три голоса! И самый резкий, неприятный, необычный из них, немного гнусавый, словно у какого-то тролля, несомненно принадлежал - я его сразу вспомнил! - самому Вовке!!!
      Вовка что-то бегло изрёк на ходу - то ли изысканно непристойное ругательство, то ли великолепнейшую сентенцию, но кажется, что всё вместе, ему одобрительно поддакнули и... потащили его дальше. Гуру вновь изрёк на ходу - а лучше на весу - нечто лапидарно-изощрённое, на сей раз даже затормозив подручных и подняв меж ними на воздух маленький скрюченный пальчик. Зелёный или красный, я не разглядел, но жест явно тот самый - страшноватый, из детства, из сказки про чудо-юдо, когда оно вдруг высунуло из таза с водой корявый палец-коготь и погрозило. Я аж уронил челюсть, не то что фотоаппарат...
      'Самого' вблизи я видел считанные секунды. По виду он был подстать своему голосу: маленький, старый, весь скукоженный, небритый, чуть не бородавчатый, его тонкие сухие ножки, едва касавшиеся земли, были как-то сбиты набок или вывернуты... В облике его, как мне показалось, промелькнуло что-то притягательное и одновременно отталкивающее - как в облике... Гитлера, что ли... или Сталина!.. Ленина!.. (Примерно так же полупустое тело вождя на руках вынимают из саркофага...) Ну, или в образах разной нечисти, представленной в тех же советских киносказках за счёт выдающегося актёрства Милляра весьма симпатичной и забавной. Да тот же Левша лесковский - по наружности кривой, малохольный и всё подряд жрущий, но мастерство и тоску по родине не пропивший, можно сказать, за государя и отечество жизнь отдавший. Но я, конечно, не разглядел...
      Друзья как-то очень проворно перетащили инвалида (или учителя? - может, даже в прямом смысле?..) через полянку и примостили на бревно подле хоккейно-футбольной коробки - тоже, кстати, местной достопримечательности, тоже, кстати, именно у нас под окном, но уже метрах в тридцати, и тоже, кстати, едва ли не круглосуточно оглашающей всё вокруг дурачьими ударами и нецензурными сегрегатскими выкриками. А в последнее время в ней повадились играть... ну конечно же - гастарбайтеры! Двадцать с лишним человек орущих пьяных азиятов - это дети, как однажды ответили Остапу Бедеру, сироты, именно для них, как стоит галочка в отчётах местных властей, и построена на деньги налогоплательщиков 'благоустроенная детская спортивная площадка'!
      Три богатыря в стиле 'Вовк' самым простецким образом уселись на недавно поваленное ураганом бревно (только Вовке, кажется, подстелили газетку) и принялись самым непосредственным образом выпивать из чекушек водку и чем-то закусывать из целлофанового мешка - то ли сушёной рыбой, то ли мойвой... я, кажется, чуть ли не запах этот рыбный чуял!..
      Но вот картину из-за слепящего заходящего солнца, всегда, даже весной, отчаянно бьющего в кухню, и нескольких деревьев видел плохо, а из-за выкриков и постоянных выстрелов мячом мало что мог расслышать. Единственное, что можно констатировать, что сидящие на выдранном с корнем древе, словно посреди половодья или потопа, самым распростецким макаром веселились и развлекались: смеялись на все лады, травили анекдоты (?!), рассказывали истории и т.п. - во всяком случае, так казалось издалека - я даже обзавидовался. Ни тени учительства, назидания или какой-то конфликтации! Чистая, какая-то дикорастущая, стихия, такое теперь нигде не услышишь!
      Вот те раз! Live your life, the life is not original, open your mind для плодотворного общения в стиле 'Вовк!'.
      Мне как раз надо было выйти по делам - вышел, запнулся, перебирая ключи и телефон... Вблизи голоса вовок звучали как на зажёванной плёнке, а то и пущенной назад, со степенью зажёванности по старшинству. Хотел было пройти по ближней дорожке, хоть немного понаблюдать-послушать их со стороны, но когда я показался из подъезда, они, видимо, меня неплохо рассмотрели - как-то попритихли. А я спешил. Когда я вернулся, их уже не было, только газета слегка шелестела на бревне...
      Тут уж и удивляться устанешь... Но Вовка не подкачал. Как-то вечером из его оконца, оглашая всё вокруг, разлились нескончаемым потоком звуки... группы Queen! Большая поклонница именно этого коллектива, Аня, подпевая и радуясь (видите ли, не поощряется мною прослушивание и пропевание квиновских рапсодий в наших домашних условиях!), за три часа назвала немало песен и альбомов, включая сольники Ф. Меркьюри и B-sides синглов, известных разве что жёстким фанатам-коллекционерам, как она сама.
      Но самым шокирующим было то, что подпевала не только она... Подпевал и Вовка!.. Вокал его был не очень слышен, как-то отрывочен и больше походил на дэтовский, но тем не менее, он пел, и судя по всему, с воодушевлением, весьма долго, и именно Queen! Чудилось какое-то гусарство, будто он, как толстовский Долохов, курчавый и самовлюблённый, сидит на подоконнике с бутылкой шампанского или рома, свесив, как плети, свои ножки, и раскачиваясь и отхлёбывая, разухабисто дерёт глотку. 'Вот какая красивая, оказывается, у него душа!' - почитай в таком духе восхищалась Аня и даже хотела, чтоб познакомиться с маэстро и гуру, выйти подпевать под окном, на том месте, где вовкают, или же сразу взбежать наверх...
      Но на самом интересном месте квиномания резко прекратилась и полилась привычная русскоязычная попсовина, песни полторы. Затем и она оборвалась, и показалось, что послышалось даже что-то вроде перебранки с участием женского вокала (!), при этом Вовка так ворчал, кряхтел и рычал, что точно сказать, что он вещал не один, нельзя. Вспомнилось хичкоковское 'Психо', стало жутковато. Непонятно, виртуальная ли его собеседница (жена, алкоподруга, мать?) или нет, но логика развития сюжета была железной, а отчасти уже и привычной: ещё два часа из окна бедного одинокого Вовки раздавался в майскую ночь только его видавший виды вокал, монотонно, но с самыми берущими за душу обертонами произносящий: 'Ду-ра!.. Ду-ра!.. Ду-ра!..'.
      Летом ещё пару раз повторялся вечер музыки Queen, и более-менее синхронно 'Ду-ра!', и даже была ещё пара вылазок на бревно, от коих я по каким-то житейским причинам не видел ни выход процессии, ни её заход, а издалека мешали листья и звуки отбойного молотка под окном.
      Явления не угасали, а наоборот расцветали самым махровейшим цветом, причём как на восточном, так и на западном фронте, и где-то впереди, я уже чувствовал, готовится их роковое столкновение. Тогда же, наверное, пришло и осознание, что всё же не миновать всё это описывать.
      
      Глава 3. Суперкот и рождественское чудо
      Как только мы переехали, пропал кот. Выпрыгнул в раскрытое окно и был таков.
      Я обнаружил его пропажу часа через два и пошёл искать.
      В соседнем дворе с царственным видом он восседал на капоте машины. Увидев и услышав меня, он ретировался. Ещё пару часов я, почти ложась на грязный и холодный осенний асфальт, высматривал и выкликал его из-под разных авто.
      Это уж совсем было что-то странное. Не такого воспитания да вообще ментального и физического сложения этот кот, чтоб бегать от хозяина. Мы с ним, можно сказать, составляем одно целое...
      Меня всегда чуть не передёргивало от фраз типа, что такой-то Васька-кот или тем паче Баська полутораметровый слюнявый кобелина иль Моська миниатюрная сучка в комбинезончике для нас, мол, как член семьи. Но данный конкретный кот уж настолько оказался уникален...
      Уж я-то котов знаю!.. С самого раннего детства я наиболее интересовался котами (у нас они, конечно, жили в деревне, спали у бабушки, а потом у меня в ногах), и я им и из них выстроил целый воображаемый мир. Это было королевство котов - или царство - тогда для меня особой разницы не было - Русь Котов, во главе которого восседал кот-король Янций, потом Мява, потом Намурс. У каждой монаршей особы имелось несколько приближённых, обычно родственников. Мы с братцем играли в котов - то сами выступали в их ролях, а то после я налепил из пластилина целый их пантеон, постоянно обновляемый. Все мои тогдашние сочинения были построены на котах; первый рассказ с героями-людьми я написал только лет в шестнадцать - наверно, когда всё же пришлось оставить свой кукольно-вирутальный мир. Мир драматический, но гармоничный.
      Были, правда, как у всяких королевств и царств, тёмные стороны истории, связанные, если и тут можно так сказать, со сменой власти. Кошачьим королевством правили не старшие братья, а младшие (они выбирались мною по особым их психическим свойствам - по специфической некоей тонкости натуры), и старших таковое ничуть не беспокоило. Трагедийность была делом рук человеческих. 8 ноября 1988 года я, возвращаясь, радостный (от писания историй про суперкотов!), от бабушки, зашёл в придворок и увидел... кота-короля Мяву, висящего в проволочной петле под потолком. Конец проволоки был в руках у отца. Я бросился к коту, но он уже бился в конвульсиях. Просил отца отпустить, но он только усилил хватку. Казалось, в последний раз мой Мява взглянул на меня своими умными - теперь выпученными - глазами!.. Заплакав, я убежал к бабушке и не уходил от неё несколько дней (мать куда-то уехала), а когда приходил отец, прятался от него под кроватью.
      В сельской местности отношение к живности природно-прагматическое, здесь нет никакого культа, никакого сюсюканья, никаких вам 'членов семьи'. И зимой и летом обретаются домашние питомцы в хозяйственных постройках, 'на потолке' (чердаке), а то и вообще 'на улице'; несмотря на присутствие или даже обилие мышей и в доме, весьма редко некоторые избранные допускаются в сени, в избу. Не так давно, в 2009 уже году, был вывезен в лютый мороз в поле - как в сказке, а в деревне такое и впрямь не редкость - великолепный кот, которого мы с женой прозвали Чёрствый. Помню, когда приехали погостить, она сразу умудрилась взять на руки этого крайне очерствевшего, сильно потрёпанного жизнью (в том числе и буквально - изодранного), с большущей головой, с диким затравленным взглядом котяру - которого, вероятно, никто за всю его жизнь ни разу не погладил - и он заурчал!.. Поняв по обмолвкам, какая страшная участь постигла Чёрствого, мы были очень возмущены и огорчены; родители отговаривались тем, что кот-де уже старый, а тут как раз пришли новые (в деревне они сами откуда-то приходят, заводятся, как насекомые): им, увы, как всем, нужны пространство для жизни и ресурсы, и что он был высажен из машины на остановке. Как будто для кота это имеет значение! - дал ему сто рублей и наказал: 'Жди автобуса и езжай до города, авось там как-нибудь устроишься, проживёшь!'. Да ещё поди в мешке выбросили! (об этом не признались).
      Понятно, что моё пристрастие к котам и протесты против такого с ними обращения по юности в расчёт почти не принимались - таковы уж традиции и нравы. Но и родителям дал Бог умягчение нравов и отступление от устоев - во многом из-за внучки, моей крестницы - теперь в доме принимается (т. е. спит где хочет по целым дням и предоставляется для поглаживаний, чего уж совсем не принято) неплохой котяра Снежок, правда слюнявый (да ещё иногда телком воняет, поскольку в иные ночи, опоздав в дом, спит во дворе именно на нём). Да и прочие его коты-собратья, трижды в день потребляющие парное молочко прямо из-под коровы (!), - помимо этого им иногда даются лишь высококалорийные хлеб и макароны!.. - достигли, можно сказать, некоей сферической завершённости своих биологических форм. Один котожитель вообще расплылся, как масляный блин !
      ...А тут уж какая досада была на самого себя, что я сам явился причиной потери своего собственного кота - и тем более, такого! Сказать 'умный' или 'красивый' - ничего не сказать. Белые - белейшие! - носочки и перчаточки, белый нагрудничек и кончик носа, чёрные полосы на голове и загривке, что на твоём бурундуке, и будто в мультфильме нарисованные, ровнейшие полоски на лапах, и черепаховые пятна, и леопардовые, и 'подведённые брови' (как у диких кошек, чтобы хищные птицы промазали клюнуть их в глаз); а главное - глаза: не жёлтые, не зелёные, а какого-то светло-прозрачного оттенка хаки, как раз в цветовой гармонии с фоновым мехом; а главное - их выражение. Сверхаристократичный и суперутончённый - если только вот так ёмко, но несколько неуклюже высказать. Абы что он не ест, никогда не сидит, как плебеи, под столом, глядя в рот, а тем более, не лезет и не голосит, выпрашивая еду, не вьётся. Никакими 'кис-кис' его к миске не подзовёшь. Его Величество просто появляется на кухне и выразительно заглядывает в глаза. Если ему что-то бросить - хоть бы и мясо - не двинется: только посмотрит - с таким значением, знанием и укоризной, что немного не по себе становится. А говорят ещё, что у животных нет души!..
      Души, верно, нет, или она, как некоторые определяют, особая, животная, но характера и ума - хоть отбавляй. При хорошем настроении может начать юродствать - облизывать у скатерти на столе бахрому или шуршащий пакет под столом: мол, вот чем я вынужден из-за вас пробавляться, а то и устроить 'шари-вари' - поскидывать (очень аккуратно!) с тумбочек сотовые телефоны и прочие мелкие предметы, стремглав носиться и т.п. Оное обозначает, что котос юродиус радикально недоволен качеством еды или её свежестью (холодильника у нас больше трёх лет не было). А уж какого достоинства он преисполняется, когда возлежит у меня, читающего книгу, на груди - ни в сказке сказать, ни пером описать!
      И ещё мне было жалко и досадно - каюсь! - что не успели мы с котом провести давно запланированную фотосессию, где были бы воочию явлены некоторые из его многочисленных достоинств и способностей. В одном интервью в качестве оформления присутствовала фотография, на которой я стою и держу кота в одной руке - взяв в кулак за все четыре лапы! - как букет цветов. Это же фото оказалось на задней обложке моей книжки повестей, про что мне пару раз говорили: 'там, где ты с совой'. Получил я по Интернету и некие нарекания о том, что картинка сия сделана фотошопом, и даже что ради нужного кадра наверное умучил бедную животину (это в контексте недавно имевшей место несуразной информ-обструкции Юрия Куклачёва - мол, и ещё один туда же!). Не дрессировал я 'бедную животину' - аристократы, понятно, сему совсем не поддаются! - а так, иногда занимался - для обоюдного развлеченья, ведь голубокровному созданью тоже скучно целыми днями сидеть в однокомнатной квартире без дела. Да и сам он любит позировать (без преувеличенья), правда, всей своей позой и умственным выражением выражая, что он, дескать, весьма мало одобряет происходящее вокруг вообще. В противовес нападкам я хотел опубликовать видеозапись 'шоу-программы' или серию снимков. А теперь вот потерялся - и этих кадров никогда не снять. Да что 'снять' или 'не снять' - когда свой кот!..
      Кстати, к улице надменно-артистический кот совсем не приучен (как мы не пытались - всё бестолку), посему сразу представляли, что долго ему там не протянуть. Благо начало зимы выдалось небывало тёплое...
      Кота я не поймал, измокнув и озябнув, ушёл домой. Жена вернулась с работы поздно, и мы часов уж в одиннадцать вечера прочёсывали окрестности. Вскоре сей котский кот был найден, но - опять - не пойман! Заскочил в ближайшую отдушину из подвала пятиэтажки и сидит смотрит, высокомерно игнорируя все наши ксыксыканья, а потом и принос почти под нос 'васьки' (так по одной из марок кошачьего корма - от которой, кстати, артист-аристократ давно с брезгливостью отказался - зовётся у нас вся котиная еда)! Такое поведение совсем уж странное: сей необыкновенный питомец всегда был к нам очень сильно привязан, никогда не отходил и на шаг, не убегал от дома, даже когда раза три падал с балкона в Бронницах... а уж ко мне, безработному и сидящему целыми днями с ним, особенно: когда, например, я уезжал, кот сильно тосковал и ежедневно устраивал шари-вари, так что Ане, чтоб его успокоить, приходилось давать ему трубку телефона, в которой звучали мои шипяще-свистящие 'ксы-ксы' и 'коть!..'
      Надо сказать, что когда я искал кота, меня захлестнуло острое осознание наконец-то свершившегося своего, нашего переезда в Москву - его, как писали в учебниках истории (да, наверное, ещё и пишут, и будут писать), причин и предпосылок.
      Последние два года в Бронницах были во всех смыслах тяжёлыми. Помимо множества насущных проблем (финансовый кризис, ударивший почему-то именно по нам) добивало и осознание, что Москва рядом, но её, как тот локоток из пословицы, не достанешь и не укусишь. Всего лишь сорок вёрст - из-за пробок в те же года два ставших почти непролазными - и культурная пропасть, как будто и нет никакой столицы...
      Выражаясь привычными штампами, последней каплей стал взрыв жилого дома в Бронницах - нескольких этажей обычной пятиэтажки, стоящей через дворик напротив нашей. Помню, как мы с женой, выйдя из центра города на набережную, увидели столп чёрного дыма, зловеще нависающий, будто смерч, над нашим бедняцко-быдляцким ист-эндом... Мало того, сразу показалось: хлещет он из нашего дома! Пока бежали, вспомнили, что когда полчаса назад стояли на остановке, слышали звук взрыва - очень мощный, объёмный, пожалуй, даже нельзя сказать, что хлопок, как обычно пишут журналисты. От эпицентра это метров триста. Мы подумали, что это, вероятно, что-то, связанное с самолётами (тут их в большом изобилии летает каждый день из соседнего Жуковского), даже подумалось, не боевой ли ракетой что сшибли (не так давно был случай - истребитель упал на жилой дом в пригороде Бронниц).
      И тогда же, увидев пожарище вблизи, я вспомнил ещё одну вещь: совсем истерзавшись, я дерзнул просить Господа подать знак: ехать ли в Москву или остаться. Неужели, терзался я уже дальше, узнав о жертвах, услышав о версии теракта, увидев, помимо прочего, осколки стекла, вонзившиеся в капустные кочаны соседнего частного сектора, и поняв, что именно в это время я обычно проходил там и в этот раз хотел идти, но передумал и, что совсем непривычно для меня, поехал с женой на автобусе... Неужели это ответ? - и ответ мне?!. Страшно подумать. Понимаю, что наши умствования в неисповедимости путей Господних - как наши слезинки в океане... Но всё же они есть - капают, тоже жидкие и солёные, впадают в мировую безбрежную стихию... И поэтому - осознай, ещё и ещё плачущийся о своей судьбине в ритмично накатывающих волнах, в шуме и брызгах, как велика ответственность, не искушайся, не загадывай наперёд, не мудрствуй лукаво, и, как сказано, 'не искушай Господа Бога Твоего'.
      Подобрал слова - не трудно. Жить трудней... Но нужно хотя бы направление правильное знать.
      Жить тогда в наших окрестностях - как это обычно бывает - стало страшновато (да от наплыва журналистов, разных служб и зевак суетно), а тут как раз бабка со своим полтергейстом...
      Дополнительным стимулом к 'эмиграции' стало и то, что я не удержался и, использовав взрыв как формальный повод к высказыванию, написал об этом статью 'Антропология хаоса', в которой дал беглую зарисовку всей жизти-жестянки в подмосковных городах, с выявлением, как мне казалось, всей подноготной. Не сказать, что в Бронницах широко читаются московские СМИ (например, сайт, где было напечатано), но событие было резонансное, все здесь за ним пристально следили, и ещё долго - городок-то очень маленький; при этом Аня работала на местном ТВ, вела новости и т.д., да и я, наверное, ещё был памятен как журналист и редактор - тем более, с такой, как оказалось, крутой здесь фамилией, как Шепелёв .
      И вот потеря кота - тоже въедалось в сознание очередное искушение - как ещё один знак. Или наказание. Наказание, впрочем, справедливое - я даже примерно знаю за что...
      Ещё одна проблема в том, что своеобычный наш котос не имеет никакого человеческого имени, наполненного огласовкой: мы призывали его только на близком расстоянии, полушёпотом, рассчитанным на особый слух животного: 'Кот!..', 'коть...' (более официально 'Кошман'). Наверное, испугался, или и вправду такое житьё осточертело, пора на свободу... Подвал был закрыт, и в двенадцать ночи нам его никто не откроет. Оставалась утешаться тем, что с этим 'васькой' он хоть одну ночь нормально проживёт, а завтра уж поймаем.
      Но на другой день кота нигде не было. Я облазил все цоколи окрестных домов, ксыксыкал во все отдушины и оконца - причём из одного на меня вылезла здоровенная больная собачатина, а из второй - не намного лучшего вида... таджик!.. Обходил и мусорные баки, закоулки, спрашивал. Нигде никакого кошачьего не было и следа - ведь нет снега, и здесь, в отличие от Бронниц, где у каждого подъезда коты сидели целыми пачками, их что-то не видать вообще. Ходит только утром бабка да истерически выкрикивает: 'Барсик-Барсик!', а вечером дед, который равнодушно покрикивает: 'Вася-Вася!' (и коты у них, что ли, на поводке или шлейке), и всё. Плебисцит, аристократизма кот наплакал. (Поначалу мы даже гадали, не одно ли и то же существо созвучные Вася и Барсик, но впоследствии с ними познакомились.) У знакомых котэ столичный - мало того, что кастрирован и лишён когтей, так ещё позывают его с улицы своеобразным прозвищем 'Хомячок' - и что: с радостью прибегает! Охальство, как выговаривают в деревне, да и только!.. Но кругом не деревня и не провинция - полно машин и толпы двуногих, как тут не напугаться...
      Хомячок, кстати здесь напишу, окончил свои дни под колёсами автомашины - буквально в своём дворе раздавили. За несколько месяцев до этого он был подобран хозяевами в изуродованном виде: его рот, так сказать, губы были проткнуты собственными клыками, как бы на них натянуты - такого нарочно не придумаешь! - в клинике тогда сделали ему операцию.
      Своего кота каждый день искали по нескольку раз. У подвала, где в последний раз его видели, нашёлся начальник и сторож - местная приличная-досужая тётка, которая заделывала лаз вниз картонкой с прорезью для кошек (по её словам, там живут две) и раз в несколько дней ставила им под окошко блюдце какого-то недоеденного 'Роллтона' - нашему баловню такое не снилось и в страшном сне! Да его тут и не водилось - и бабка недружелюбно утверждала, и сами ежедневно заглядывали.
      Прошла неделя, затем вторая. Настроение наше, и так сильно ухудшавшееся само по себе из-за поисков работы и несообразностей мегаполиса, постоянно и неуклонно ухудшалось ещё хуже - с каждым днём, с каждой ночью. Обычно кот спал на нас, переходя то на одного, то на другого... По ночам так и казалось, что голодный-холодный котик где-то мяучит, постоянно смотрели в окна... И вот однажды я встал в три часа и чуть ли не прямо под окном увидел характерный сгорбленный силуэт нашего Кошмана!..
      Здесь надо рассказать, что кот сей был и найден на улице. Поздно вечером и в сильный мороз он выскочил прямо под ноги идущей с работы Ане. Он буквально скакал перед ней тем манером, коий позже стал у нас зваться 'изображать горбункула' - на прямых лапах, спина дугой, глаза вытаращены, хвост распушён. Уже не такой котёнок, но молоденький. Потом при ближайшем осмотре оказалось, что котик горбатенький, у него что-то с позвонками. И ещё, что это кошка, а не кот. Но мы всё равно его звали 'Кот', потому как сие куда благозвучней, да и кошечки все они какие-то... тонкие, пушистые, беременные... А кот - это звучит гордо, благородно! И вот что значит сила слова - кот этот куда больше похож на кота, чем на кошку, но очень уж на благородного кота. Такая царственная поза, такой монументально-величественный взгляд - у кошки такого не может быть никак. Да и стал бы я с кошечкой валандаться!..
      
      Кстати, когда я испрашивал у гастарбайтеров, не видали ли они кота, они не понимали: для тех, кто учит русский как иностранный, по дурацким школьным правилам словом 'кошка' ('кошки') обозначается весь вид, тогда как для русского человека куда как сподручнее сказать 'кот', 'коты', употребление же говорящим женского эквивалента свидетельствует о его педантичности и/или официозности, чаще всего присущей педагогам и руководителям. Для арбайтеров (нашего колченого с таратайкой и его друга) я, однако ж, перебрал весь арсенал синонимов, закончив весьма похожим на оригинал 'мяу-мяу', и лишь тогда они ответили.
      Едва накинув куртки, мы выскочили в ночи за котом. Он сразу стреканул в кусты к соседней пятиэтажке и сколько мы его не звали, не откликался, пропал. На другой день услышали характерные звуки кошачьей потасовки днём, опять выскочили из дома, опять увидели своего кота - а за ним гнался матёрый местный. Завидев хозяев, Кошман задал дёру по грязи - нам остались только следы. Местный же дворово-подвальный кошара, изрядно очерствевший и полинялый, на наши призывы преспокойно приблизился к нам, бери не хочу.
      После этого пропал совсем. Проходил день за днём, на улице каждый день лил дождь. Очень плохо было без своего кота - так прошёл месяц... Уже и выкликать его по окрестностям и подвальным дыркам было бессмысленно. Под окном вырыли котлован - не хуже платоновского. Выпал снег, начался новый год... Чего ждать, когда своеобычный сей суперкот никакой пищи от человеков, типа рыбных хвостов, никогда не вкушал, признавая только определённые марки 'васьки' да чистое свежее мясо, ну, и при попытках прогулок у него уже на относительном холоде через пять минут краснели лапы и он их жалобно поджимал!.. Извращения цивилизации - что поделать: 2012 на дворе...
      Ходили на выставку породистых котят, но как-то они совсем не те: самый дешёвый стоит тыщи три, да это не кот, а какой-то плоскомордый котёнок, которому как будто кувалдой сплющили всё чурило. Пусть есть и довольно красивые, но всё равно, подумали мы, за десять тысяч покупать кота - это уж точно извращение! Кот должен сам завестись - он как бы дарован свыше (порой возникали подозрения, что, может быть, это и не кот вовсе, но агент каких-то высших сил...) - свой, живущий с нами, но сам по себе, натуральнейший кот - да какой! Стыдно и писать: котофей улыбчивый сказочный, кот лубочный казанский, усатый-полосатый и арбуз астраханский, вкруг покрытый изразцами, в узорочье весь, будто малахитовый, манул царственный вылитый!
      Оставалось надеяться только на чудо. С тяжёлым чувством я собрал и убрал котовы миски и лотки, но не выбросил...
      И вот, когда надежда почти полностью иссякла, произошло настоящее рождественское чудо! Мы шли в сочельник с Аней по обычному своему маршруту... пейзаж, правда, окружал не рождественский, а как в середине апреля... и вдруг нам навстречу откуда-то выбегает кот - наш кот! Тут уж он не горбатился и не юродствовал, не изображал величия и благородства, даже не убегал, а как только его позвали, сам бросился к нам. Конечно, его было не узнать: тощий, грязный, весь подранный. Прошло ровно полтора месяца! Направлялся он, видно, на праздничный фуршет - к мусорным бакам...
      Дома уже не водилось 'васьки', и принцу-нищему были предложены дорогой праздничный сервелат и хлеб. С привычной брезгливостью Кот не прикоснулся. Вид поначалу был не царственный: весь набит песком и грязью, как мешок от пылесоса. Пришлось его второй раз в жизни искупать, местами прижечь зелёнкой, к тому же думали, что он уж точно теперь скотный . Оказалось, что помимо некоей общей подранности, сломаны рёбра (кто-нибудь дал пинка - что ещё можно ожидать от нашего народонаселения!) и торчит вывихнутый когтепалец на задней лапе (это в дополнение к грыже на брюхе, с коей он и был найден). Первые две недели вновь обретённая монаршая особа Кошман (он же Кот, он же Котий, Кошкай, Котос) был очень тихим и подчёркнуто благодарным, постоянно и помногу ел и спал. Но вскоре вновь вернулся ко своим барско-нобелическим привычкам - будто и не было 45-дневного отсутствия! Где он пребывал и чем он питался, как мы ни просили его рассказать или хотя бы написать (иногда он использует клавиатуру), гордец так и не поведал. Зато всё же была осуществлена фотосъёмка некоторых 'упражнений с котом', хоть и по состоянию здоровья исполнителя довольно щадящая. Вот какой он суперкот, спасибо, Господи, что он есть и что вернулся!
      Скорее всего, коту помогло выжить то, что он, изгоняемый местными, всё же как-то затёрся в подвал дома у мусорки (практически у метро, у будущего 'Дикси'), где тоже некая бабка выставляет котам блюдца - спасибо и ей.
      Надо ли говорить, что наш герой ещё несколько раз выпрыгивал в окно, но удавалось в течение четверти часа его словить; на форточки пришлось сделать сетку. Однако кот и сам её не рвёт и никуда не порывается, совсем остепенился. Основное его занятие - отдыхать. Его назначение - просто быть котом, и больше никто ничего от него не требует. Закрывая чурило, он безошибочно предсказывает погоду (вернее, непогоду). Сам кот - уже чудо, и даже пресловутые извращения цивилизации в его исполнении кажутся нам забавными, а меня так и наводят на полуиронические мысли и высказывания о некоем пересмотре научных знаний о котах...
      Так, я слышал, что кошки способны воспринимать лишь порядка 60 кадров в секунду, тогда как наш стандарт изображения 24 кадра в секунду (тем более, мультфильм) будет для них дискретным. Наш же суперкотос не раз был застигнут за просмотром по ТВ или на компьютере именно мультфильмов, и особенно он пристрастен к 'Тому и Джерри' - хотя выражение физиономии у него при этом зело неодобрительное. Других передач он вообще не признаёт, а по 'лицу' Кошмана, повторяю, никак не скажешь, что он 'не понимает', что показывается!.. Иногда мы, придя домой, заставали его и за включенным телеприёмником, который до нашего ухода был выключен (потом прояснилось: прыгая на шкаф, он нажимал лапами кнопки на панели), при этом кот его не смотрел. А стоит включить мультики про мумии-троллей...
      Далее, кот так же осмысленно реагирует на разговоры и прочие бытовые перипетии - то есть он отлично улавливает эмоциональный фон, а такое ощущение, что и текст. Особенно он осмыслен и тоже как-то иронично-неодобрителен, когда мы с женой начинаем вести диалоги от его имени охрипшим голосом очерствевшего кота. Он также отзывается (когда хочет) - взглядом! - на все свои наименования: 'кот', 'котос', 'Кошман' и т.п. Но это всё ладно, тут, понятно, есть на что списать (звукоподражания, шипящие звуки в имени и т.д.). Но вот ясно заявлено, что кошачьи не различают цветов... (Какой интерес тогда в мультики лупиться по целому часу, я уж не могу представить!) Отринув совсем дешёвые марки 'васьки', разборчивый питомец перешёл исключительно на 'Китекат' (причём был отмечен эпизодический интерес реципиента именно к телерекламе кошачьих консервов!), баночка или пакетик каковой марки, как известно, зелёного цвета. Когда покупаются другие сорта, в точно таких же по размеру баночках другого цвета, он брезгует. А когда был куплен 'Д-р Клаудер' в банке светло-зелёного цвета, его суперкотство соизволили откушать! Тогда я в порядке эксперимента обрезал упаковку с пакетика 'Китеката' и налепил её на баночку другой марки - кот реагировал очень одобрительно (первичная реакция у него настроена на крацание отрываемой жестянки, а дальше уже на её цвет), ел, съел так несколько банок, но всё неохотней... Мне кажется, он 'признаёт' даже атрибутику - 'китекатовские' блокнотики или магнитики, и уж кроме всех потрясающих открытий, тут-то я понял, какому идиоту придёт в голову поставить на свою почту в Яндексе оформление 'Китекат'! (Кот очень одобрил, но я не стал ему потакать.)
      Помимо описанного, он отлично разработал передние лапы - постоянно пытается ими что-то теребить или брать. Ещё по юности лет, когда был не так набалован, требуя 'Ваську' (тогда ещё собственно его!) он, стоя на задних лапах, вытянувшись, наяривал о шкаф передними. Но это и хомячок какой-нибудь может (ну, или Хомячок, хотя не так долго). А сейчас он принялся разрабатывать моторику 'рук': почти всегда сидит, поджав одну белоснежную лапку (левую - он, видимо, левша), то растопырив 'пальцы', то сжав, как бы поигрывая, и протягивая её... Но лапу не подаёт: что я вам, бобик, что ли, цирковой-плебейский?!. И в укоризну так и шевелит, так и тянет... Вот думаем: планшет бы коту-индиго надо купить - кто знает...
      Но более всего поразило нас, когда он... заговорил! Холодильник вновь не работает, и Кошман уже немного постоявшую на окне 'ваську' в качестве корма отрицает - порой он выдерживает характер по целому дню - брезгливо понюхав блюдо, уходит... Ему по нескольку раз меняют содержимое миски (да и треклятый 'Китекат' не всегда есть возможность купить), но он только стреляет глазами, иногда принимается за прежнее юродство. Как-то слышу с кухни такое экспрессивное окончание диалога (кот уж третий день не жрал!): - 'Ешь, смотри у тебя сколько навалено!' - 'Нет!' - 'Не нет, а да!..' И тут только мы с Аней поняли, что 'нет' (пискляво-отчаявшимся голоском, вообще-то для него нехарактерным) в запале произнёс Кошман, причём чётко, не 'мяу' там какое-то модифицированное, а именно протестное внятное человеческое (или всё же кошачье) 'нет!'.
      А вообще 'после возвращенья оттуда' кот предпочитает в основном спать. Отдыхает он всегда, всегда самозабвенно, как поётся в песне, 'ничем не беспокоясь' и - что немаловажно - абсолютно везде. Из-за малометражности пространства его можно обнаружить величественно возлежащим или мирно спящим в самых неожиданных местах - даже в ванне или раковине. Но, видимо, не напрасно наш Кошман наиболее предпочтительным почитает взгромоздиться на самую высокую точку в доме - на бабкин шифоньер и книжную полку на нём - и оттуда спокойно и величественно взирать через окошко на бренный мир...
      
      (Полная версия текста: http://www.ozon.ru/context/detail/id/32155832/)
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шепелёв Алексей А. (nosos12@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/01/2024. 84k. Статистика.
  • Глава: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.