Кайсарова Татьяна Мартиновна
Свет летящий

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кайсарова Татьяна Мартиновна (kaisart235@gmail.com)
  • Обновлено: 07/02/2015. 62k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:

    
    
    
    СВЕТ ЛЕТЯЩИЙ
    
    
    ........................................
    I.   ПРОНИЗЫВАЯ СВЕТ
         
    
    *** 
    Ещё летим, пронизывая свет, 
    мелодия вливается в движенье. 
    Порыв, как выстрел, промедленья нет - 
    смятенье, упоенье, вознесенье! 
    Дыханье замирает вновь и вновь - 
    во всём любовь - она владеет миром! 
    И тёмным хмелем буйно бродит кровь, 
    пока томится брошенная Лира. 
    
    *** 
    Отплыть, перебирая облака, 
    оставить куст рябины за спиной. 
    Когда закат склонится расписной 
    и плавником покажется рука, 
    то будет слышен потаённый звук - 
    неторопливый, низкий и печальный. 
    Быть может, голос сути изначальной 
    души коснётся, ублажая слух... 
    И рвётся тёмный полог колдовства! 
    Уже стихи незрячие тревожат, 
    в них каждая строка надежду множит 
    на таинство духовного родства!!!
    
    ***
    Белее - белого, при спуске вниз, 
    твоё великолепное молчанье, 
    в полете мимо синих медуниц, 
    вдоль белой ночи сонного сиянья... 
    
    Ты начинаешься от берегов, 
    от хищного и меткого прицела, 
    по тайникам языческих богов, 
    озёрного лоснящегося тела, 
    
    от музыки, качающей волну, 
    там, у белесой кромки мирозданья... 
    Коснись земли и слушай тишину - 
    её любви безмолвное дыханье. 
    
    *** 
    По желанью искать красоту в тайной жизни над жизнью, 
    я узнала тебя под покровом пятнистых небес, 
    за талант вдохновлять ты не раз был обласкан и изгнан! 
    Всё сносил. Забывая обид имена и названия мест... 
    
    Я тебя уведу, всей безумной толпе вопреки, 
    искупая чужие ошибки, стократ успокою, 
    буду падать и падать в укравшие небо зрачки, 
    после жизни в неволе, усни под моею рукою. 
    
    
    Что поют в этом севере, в этих туманах ночных 
    перелётные птицы про те иноземные ночи? 
    Н и ч е г о! Это ты вдохновенную песню для них 
    оставляешь губами на крыльях моих, между прочим. 
    
    *** 
    Темнеет. Сумерки. Звезда к звезде 
    торопится рассеянно и странно, 
    шальная чайка падает к воде, 
    и воздух длится ароматом пряным. 
    
    Душа летит к душе. Ты пробуешь на вкус, 
    пропахший морем, завиток у шеи 
    и соль щеки.
    
     Песчинок хруст - 
    шуршание, прощание, прощенье... 
    
    Не говори! Хотя - скажи ещё... 
    Твой шёпот, так похожий на признанье, 
    лица коснулся, как летящий шёлк, 
    шумит прибой. Меняется сознанье... 
    
    *** 
    Сумасшедшая Mazda себя не умеет сдержать: 
    так и рвётся из рук, будто правда решила сбежать, 
    только ей всё равно в этот раз никуда не уйти! 
    
    Под горячими пальцами чётко пульсирует ток: 
    ни пощады проси, а лилового масла глоток! 
    Два пролёта и спуск до стоянки, до цели пути... 
    
    Вот и всё. Помолчим. Нам бы только удерживать свет 
    и любить, и не ведать, как сильно любимы в ответ. 
    Комариного пенья не слышать, склоняясь к воде... 
    
    Не познав глубины, воедино сомкнуть берега, 
    замереть у огня - пусть душа полыхает, нага - 
    всё равно - ей покоя не знать никогда и нигде! 
     
    *** 
    Сквозь жёлтый строй осин метнулась осень, 
    дождями растворяя листопад. 
    Шоссе с собой остатки дня уносит, 
    и только влажный лес бежит назад... 
    
    Но нам с тобой в иное измеренье - 
    на дальний берег самых светлых снов, 
    где прошлой белой ночи оперенье, 
    рассыпано у древних валунов. 
    
    Пусть сумерки накроет мгла и ветер 
    раскачивает ели за окном... 
    Здесь только мы - и никого на свете! 
    Небесных колоколен перезвон 
    
    чуть слышен - и не различу... 
    А музыка, как свет обнажена! 
    Я так молюсь! И всех за всё прощу, 
    и, думаю, что буду прощена. 
    
    Я слышу сердце под своей рукою, 
    тепло твоей ладони у щеки. 
    Останься, измерение иное, 
    не потеряться в мире помоги! 
    
    Всё дышит нереальностью. Нам слышно: 
    дождь прекратился и безмолвен лес, 
    две влажные звезды в оконной нише... 
    И мы с тобой на языке небес 
    
    общаемся несчитанное время - 
    часы в ином пространстве не в чести, 
    тут не привыкли исчислений бремя 
    до смерти от рождения нести. 
    
    Нам потрясенье обнажённых песен 
    сейчас намного чувственней тепла. 
    Для душ парящих мир нелеп и тесен, 
    а беспредельны - только свет и мгла! 
    
    *** 
    Прости, моя радость, не выпало лучше проститься. 
    лишь взглядом с экрана нечаянно трону плечо... 
    Не спиться, хороший? Не спиться. Я вижу - не спиться. 
    И чай не отпит, потому что пока горячо... 
    
    Мой кофе безбожно горчит. Там, в окне, над вселенной 
    царит циферблат и надменно считает века... 
    И страшно подумать, что ты пропадёшь на мгновенье, 
    а вместо тебя цифровые пойдут облака... 
    
    Но прямо сейчас, на исходе короткой минуты, 
    ты вспомнишь закат и подумаешь вдруг обо мне, 
    и там, в полутьме, невзначай, улыбнёшься чему-то, 
    и тени теней, словно мысли, скользнут по стене. 
    
    *** 
    Италия, открытое окно... 
    Ветра с предгорий и жара с предгорий. 
    Извечный путь в извечный Рим проторен, 
    оливковое тает полотно. 
    Жара в жаре. Лимон и лёд в мохито, 
    Спешишь, прохладу втягиваешь "лифтом" 
    соломинки и оголяешь дно. 
    Белеет дно стакана. 
    Океана дно изменчиво и странно - 
    от суеты мирской отрешено. 
    Песчаный пляж под утро в неглиже... 
    Едва подумал - и вкусил уже! 
    
    *** 
    Покинуть лето, а не ждать конца 
    в плену душиц, до сбора чабреца, 
    и выскользнуть в проталине на свет, 
    как первый любопытный первоцвет! 
    Снег плавит солнце, солнце плавит снег - 
    мне всё равно, как скажешь, человек! 
    Но радостно вдыхать дымок костра, 
    который кто-то запалил с утра! 
    
    Но, полно! Неподвижен солнца круг, 
    со смуглого плеча палящий дух 
    стекает к пальцам. Плавится кольцо, 
    и только ветви вяза на лицо 
    отбросили обманчивую тень... 
    И маются глаза, и бросить лень 
    взгляд утомленный в сторону костра - 
    там нет тебя, а был ещё вчера. 
    Пространство сникло, птичьи голоса 
    Пропали. Замерли леса... 
    Лишь ночью наваждения весны 
    живут во мне, бесплотны, словно сны. 
    
    *** 
    Какая-то нелепица, разлад, 
    ветра и морось - не весна, не осень. 
    Всё разом: листопад и снегопад, 
    и отдаленный звон стеклянных сосен. 
    Мне хорошо - мы будто tet-a-tet, 
    неузнанный, уже неповторимый, 
    случайный, неожиданный, любимый, - 
    к внезапному предубеждений нет, 
    лишь только трепет еле различимый... 
    
    *** 
    Мне кажется, что легче рисовать, 
    играть штрихами. Карандаш из воска. 
    Воды прибрежной тёмная полоска, 
    огонь и ты - и взгляд не оторвать... 
    
    В поленницу клади мои слова, 
    они горят пожарче лап еловых. 
    Цветёт костёр у берегов сосновых: 
    светлы дымы... и кругом голова. 
    
    Теряют и друг друга ищут губы, 
    в саду кудрей вольна моя рука, 
    плывут деревья, травы, облака... 
    О, дайте только сепию и уголь - 
    
    катарсиса божественную муку 
    отобразить в туманной борозде... 
    Костёр последний раз мигнет звезде 
    и лишь душа ещё кричит без звука... 
    
    *** 
    Здесь, над выцветшим плёсом, за гладью воды, 
    за века - вековечные наши сотрутся следы. 
    
    А сейчас длится робкий туман от озёр до небес 
    и за блёклым пространством разбавленный 
    проседью лес. 
    
    Между чистым листом и моей говорящей рукой 
    умещается мир... и печаль, и любовь, и покой. 
    
    Только ветер всё ищет себя в голубом тростнике, 
    капля божьей коровки - кровинкой дрожит на руке... 
    
    Это сердце дрожит, это в озеро падает взгляд, 
    это в ближней ложбинке "кукушкины слёзы" дрожат. 
    
    Это август простился, заплакав вечерней росой... 
    Плавно катит закат к горизонту своё колесо. 
    
    А над нами какая-то вещая птица поёт 
    про твою первозданность и царское имя моё*. 
    
    *Кайсар (греч.) - кесарь, цезарь, царь. 
    
    ЛЮБОВЬ 
    
    Верста по бездорожью... и рябина. 
    Кистями переполнена корзина. 
    Волна рябая подгоняет строки 
    и прячет их украдкою в песок, 
    а ветерок, летящий вдоль дороги, 
    уже сказал мне то, что ты не смог. 
    .......... 
    Любовь была прекрасна, как листва, 
    прозрачна, как леса на Покрова, 
    и, вдоль воды просвечивая дали, 
    шептала невозможные слова, 
    которые мы раньше не слыхали, 
    шальные, различимые едва. 
    
    О, как легка была ЕЁ игра 
    над паникой пилы и топора! 
    Уже светилось нежное пространство, 
    но лёгкой вязью дыма над огнём, 
    ОНА не обещала постоянства, 
    да и совсем не думала о нём. 
    
    ОНА шалила, пряталась, шутила, 
    соединяла, тут же разводила, 
    смеялась... Не припомню, почему... 
    Не отпускала, зажигала свечи, 
    вся - чудо, недоступное уму! 
    Озноб и жар. Согрей мне руки, Вечер! 
    
    Потом она кричала: "Я сама! 
    Коснись его тепла, сойди с ума!" 
    Я не коснулась. Надо бы домой. 
    Костёр мерцал, звезда упала в пламя... 
    
    Один ночной полёт и Он - не мой! 
    Любовь, не улетай. Останься с нами! 
    
    В пространстве между бдением и снами, 
    она, конечно же, осталась с нами 
    и точно рассчитала путь полёта - 
    пятнадцать верст, не более того... 
    Её желанье, словно ветер с Понта: 
    она и мы, и больше никого! 
    
    Не шелохнуться! Падают, как снег, 
    крупинки звёзд на мир и наш ковчег. 
    Далёкий шорох вдоль лесов прибрежных, 
    и сердце, как в предсмертии стучит, 
    и плавится в огне слепом и нежном - 
    сгорает, пропадает, но молчит. 
    
    Любовь и мы. Вселенная пуста. 
    У ног рябина, снятая с куста. 
    Редеет ночь. Любовь играет в прятки, 
    мелькают повороты за стеклом... 
    И, убедившись в том, что всё в порядке, 
    она вдруг засыпает сладким сном. 
    
    *** 
    Палящий июнь разбудил, ослепил, заморочил. 
    Шуршит вентилятор, летит занавесок волна... 
    Мой кот - говорун, зашифрованных снов переводчик, 
    уже примостился читать перевод у окна. 
    
    А мне бы туда, в этот сон, в эти шёпоты - звуки, 
    в знакомую рощу твоих непослушных волос, 
    в прохладное утро, в горячие, зрячие руки, 
    где наше дыханье в сорвавшемся ритме слилось. 
    
    *** 
    Здравствуй, Радость моя! Растворилась и сникла печаль, 
    чайки скинули в воду свою торопливую тень. 
    Отпускаю тебя, ледяная разлука, прощай! 
    В неожиданном ритме начнётся и кончится день. 
    
    Облака, разбегаясь, над сонной поляной замрут, 
    мокрый лес засмеётся оранжевым смехом осенним... 
    Нас, одаренных всплеском последних закатных минут, 
    за короткую ночь всё равно не настигнет спасенье. 
    
    Каждый час до рассвета, как медленный путь в никуда. 
    Щедро платим молчаньем за магию бликов прибрежных. 
    Как привычно о вечном поёт и поёт пустота, 
    и, волнуясь, тростник что-то сбивчиво шепчет о нежном. 
    
    Говори мне слова, о которых не ведал словарь, 
    не из глупого сленга - из снов извлеки осторожно. 
    Не грусти. Я запомню щемящую быль сентября, 
    где всё было, как не было - остро, внезапно, тревожно... 
    
    *** 
    А в памяти ночной искрится свет 
    от лун и звёзд и от огней прибрежных, 
    и Млечный Путь, и промельки комет, 
    там между нами только тьма и нежность. 
    Там между нами только ветви рук 
    и лишь одно светящееся тело, 
    и вспышки звезд, и никого вокруг, 
    лишь валуны и волны без предела! 
    
    *** 
    ...Мальчишескую боль высвистывай, 
    И сердце зажимай в горсти... 
    Мой хладнокровный, мой неистовый - 
    Вольноотпущенник - прости!.. 
    М. Цветаева 
    
    Присядешь у костра на корточки, 
    запалишь прутик от огня, 
    и чертишь огненные чёрточки... 
    Ну как ты, милый, без меня: 
    какие ветры кудри трогали 
    на дальних берегах иных 
    и тех, счастливых было много ли, 
    допущенных до губ твоих - 
    
    я не спрошу тебя... 
    Несчастье, счастье ли? 
    Но всякий раз тревожит стих 
    твоё бесценное причастие 
    к приходу мыслей колдовских. 
    
    *** 
    Нереальная полночь 
    глядит, прожигая стекло. 
    Не надеясь на помощь, 
    забыло о боли крыло. 
    
    Так доверчиво тело, 
    и полу прикрыты глаза. 
    Различима на белом 
    зелёной звезды полоса. 
    
    Исчезают мгновенья. 
    Полу звук, полу вдох, полу взгляд... 
    Ощущенье паденья 
    в полу быль, полу рай, полу ад. 
    
    ЕСТЬ ТОЛЬКО ТЫ
    (сонет) 
    
    Меня целуешь - я схожу с ума, 
    сойти с ума от губ твоих несложно... 
    Меняется весь мир и я сама - 
    есть только ты - всё остальное ложно. 
    
    В одно мгновенье меркнут свет и тьма, 
    и не сорваться в бездну не возможно! 
    Ты обнимаешь - я схожу с ума, 
    сойти с ума от рук твоих не сложно! 
    
    И если ты не рядом - знаю я, 
    мы связаны невидимою нитью, 
    и ты меня находишь по наитью, 
    по шуму волн и пенью соловья... 
    
    Нас на земном отмеренном пути 
    уже ничто не может развести. 
    
    *** 
    Какой погоды ждать - уже не знаю? 
    Любая - наказанье, просто сплошь, 
    и если я тебя не обнимаю - 
    то друг на друга всякий день похож. 
    
    Но темнота небес всего лишь вечер, 
    а мрак воды - лишь торфяное дно. 
    И если гаснут тоненькие свечи, 
    то в Божьем храме пусто и темно. 
    
    А мысли всё прохладней, всё короче, 
    как метры до открытого окна... 
    Ты мысленно со мной и днём, и ночью, 
    но мне так больно, словно я одна. 
    
    *** 
    Мой далёкий, здесь падают звёзды на гладь, 
    в полумраке, у самого плёса, 
    где вода холодна и белёса, 
    а кувшинок темна благодать. 
    
    Слышишь, дальний? Я тоже сейчас, как вода: 
    холодна, безразлична, печальна, 
    ключева, родникова, хрустальна, 
    как когда-то - не помню когда... 
    
    Если слышишь - то лучше забудь меня тут, 
    у озябших стеблей тростниковых, 
    вдалеке от путей бестолковых, 
    лживых войн, хоть на пару минут! 
    
    *** 
    С тобой ли говорить, или с тобой молчать, 
    тебя ль баюкать, как дитя качая? 
    Гасить надежду, даже не включая. 
    Уйти из жизни, не успев начать. 
    
    Не жди восхода - непроглядна тьма, 
    потоки света гаснут в одночасье... 
    Скажи, ты знаешь что-нибудь о счастье? 
    Хотя ответ не знаю и сама... 
    
    Тяжелой, тёмной музыки волна 
    всё погасила. Подойду поближе: 
    я, может быть, в последний раз увижу 
    твоё лицо сейчас, во время сна. 
    
    *** 
    Снова полночь. Уснул переулок. Мой сон 
    бродит около, щурясь на свет ночника. 
    Невозможным теплом одинокий янтарь опалён, 
    и немеет ладонь, и наполнена светом рука. 
    
    Что мне делать, о, Боже, когда не тогда и не так 
    всё задумано свыше Тобой или кем-то другим? 
    И душа потерялась, кочуя в небесных лугах 
    по несметным путям - заповедным угодьям Твоим. 
    
    Несговорчив и ласков, не прост, его нежность - светла... 
    Что мне делать, мой Бог? Я не в силах руки отвести 
    от огня Твоего, от его потайного тепла... 
    Не любить и Тебя, и его - нереально. Прости. 
    
    *** 
    Поёт Cesaria*. Мелодии волна, 
    как будто поднимается со дна 
    озёр небесных и озёр земных... 
    И ничего, что мы не знаем слов - 
    Evora открывает нам Любовь, 
    меняя мысли и тревожа сны. 
    Сентябрь казался временем судьбы 
    по прихоти мольбы и ворожбы. 
    Он всё менял: зажёг свечу костра, 
    настроил взгляд и высветил пустоты, 
    шумы лесные положил на ноты, 
    добавил в паутины серебра... 
    И Слову намекнул - уже пора 
    перебираться с кончика пера 
    в пространство неизведанных высот. 
    Он спорил с криком полуночных птиц, 
    заставил ближний бор клониться ниц 
    и ждать, пока вселенная замрет... 
    
    Две женщины, крылатые, как чайки, 
    покров своей любви необычайной 
    несли куда-то мимо нас с тобой, 
    а мы следили за движеньем тел, 
    за листопадом, что меж них летел, 
    парил... и, отражаем, был водой... 
    Над нами проплывали облака, 
    уже тянулась к клавишам рука, 
    податливым и белым, словно вата... 
    И мысли улетали в никуда. 
    Качала ряску тёмная вода. 
    За узкою полоскою заката 
    плыла мелодия, прозрачна и легка... 
    
    *Cesaria Evora - певица с островов Зелёного Мыса. 
    
    *** 
    Чего же нам бояться, мой 
    поверенный в делах сердечных, 
    здесь, на окраине земной, 
    среди путей земных и млечных, 
    вдали от суетных столиц, 
    от вспышек зависти досужих, 
    где даже разговоры птиц 
    переводить уже не нужно... 
    Давай останемся с тобой 
    вдвоём - до нового рожденья. 
    Туман густеет голубой, 
    плывёт, а словно без движенья... 
    
    *** 
    Любовь моя, взяла тебя взаймы. 
    Моя, чужая? - Я теперь не знаю... 
    Танцуй, моя, покуда вместе мы, 
    а ты, ты не смотри на нас, чужая. 
    
    Светись, любовь, у вечности в плену, 
    разбей её - нам и крупицы хватит! 
    И распахнись, чтобы впустить луну - 
    императрицу снов и благодати. 
    
    И будет всё! Ночная вскрикнет птица, 
    и время удивленное замрёт, 
    святая родниковая водица 
    в серебряную чашу упадёт! 
    
    *** 
    В эту ночь, когда зрячий фонарик 
    обжигал под ногами цветы, 
    и луны перламутровый шарик 
    разговаривал с нами на ТЫ, 
    
    теплотою душевного света, 
    вдруг повеяло с тёмных высот, 
    из-под ног уходила планета, 
    отпуская в свободный полёт. 
    
    В тишине полуночного лета 
    бился сердца слепой метроном, 
    и луна, не приемля запрета, 
    нас поила небесным вином. 
    
    *** 
    В сизых сумерках воздух невнятен, как первая ложь. 
    Над молчаньем воды - только медленный выдох туманный... 
    Мельтешенье листвы - будто ты не стоишь, а плывёшь 
    в никуда, в пустоту в исчезающем поле дурманном. 
    
    Отче, где мы? Оставивший нас за "стеклом", 
    ты взираешь бесстрастно, иначе глядеть невозможно, 
    на святош и безумцев, на кротких и сеющих зло... 
    Отвернись! Надвигается полночь. Тревожно. 
    
    СВЕТ НОЧНИКА 
    
    Расплывается, мается круг ночника, 
    в полутьме растворяются руки. 
    Для любви, что плывёт в облаках потолка, 
    не бывает ни слёз, ни разлуки. 
    
    Только медленной ласки внезапный ожёг, 
    только нежности звук бесконечный, 
    только быль, только боль, только свет, только шок, 
    только след невесомости млечной. 
    
    *** 
    Какое время было между нами! 
    И где оно теперь - загадка. 
    В полёте над виденьями и снами 
    светился иван-чай, и пахли сладко 
    хмельные травы - клевер и душица, 
    качались облака в воде и выше, 
    и так невероятно пели птицы, 
    что невозможно было не услышать. 
    И таяли фантомы валунов, 
    необъяснимость усмиряла скерцо... 
    Не допишу, мне не хватает слов 
    и воздуха, и замирает сердце. 
    
    ЗЕЛЁНЫЙ ЧАЙ 
    
    Зелёный чай в узорной пиале, 
    где золото и кобальт - вязь на белом, 
    виток к витку - так в этом феврале 
    металось исступленно вьюги тело. 
    
    К твоим снегам легло моё тепло, 
    и, прожигая нежные пределы, 
    смеясь до слёз, само себя сожгло, 
    лишь потому, что стынуть не хотело! 
    
    *** 
    И знаю я, что ничего не знаю. 
    Есть только ты, как первозданный лес. 
    Вхожу в тебя, как будто тень нагая 
    иного мира и иных небес. 
    
    Ты дышишь полем, длишься вольной трассой, 
    тобой закат вливается в рассвет, 
    и невозможно при тебе остаться 
    внутри покрова собственных тенет. 
    
    *** 
    Не кружится, а рушится листва, 
    и сердце замирает бестолково... 
    Любовь моя - горчинка на губах, 
    молчаньем обволакивает слово. 
    
    О, тишина! Обнять и замереть, 
    вдохнуть и задохнуться, и исчезнуть! 
    Огня коснуться, вспыхнуть и сгореть, 
    сорваться вниз, не ощущая бездны! 
    
    Вращает ось затейник Галилей. 
    Туман и листопад - коктейль осенний, 
    но что на свете может быть светлей, 
    безжалостней любви... и сокровенней? 
    
    Возможно ли, пьянея от строки, 
    от близости кромешной между нами, 
    всего одним движением руки 
    коснуться были, сотворённой снами.
    
    *** 
    Не плачь дождями, не прельщай листвою, 
    сдавайся, осень - голос твой сникает. 
    Лесных костров дымы над головою 
    с рассветом истончатся и растают... 
    
    Лишь музыка, как ласковая мука, 
    вольна звучать меж нами и вселенной, 
    пока рука не отпускает руку 
    и звезд летящих виден след мгновенный. 
    
    Но стынут воды там, в тоске залива, 
    ложбины наполняются туманом... 
    Всё в мире так безжалостно красиво, 
    так просто и предательски обманно. 
    
    *** 
    Не явен каждый жест и взгляд. 
    В туман ушла судьбы дорога. 
    Пути, ведущие назад, 
    потеряны, по воле Бога. 
    К лицу туманная волна, 
    размывшая черты. Мне надо 
    сегодня знать, что я вольна 
    сказать, о чём молчать бы рада. 
    Мне кажется - я говорю, 
    но виден лишь огонь лукавый... 
    Тревожным пламенем горю 
    и пропадаю, Боже правый. 
    
    И ВОЗДУХ ЗНАЕТ 
    
    И воздух знает, как ты одинок. 
    Там в сумеречном свете звук вечерний 
    мешает насладиться отреченьем 
    от мрачных мыслей на короткий срок. 
    
    Непостижимость царственных лесов 
    недвижности озёрных вод контрастна, 
    и горизонт, в своем вечернем красном 
    наряде, слушать грусть твою готов. 
    
    Побудь один. Пускай горят поленья, 
    плывут дымы в соседние края... 
    Взволнованность и трепет бытия, 
    увы, не принесут успокоенья. 
    
    Но не тревожься, светлый мой, молчи. 
    Я в тайну недосказанности верю - 
    она без звука открывает двери, 
    от коих не найти уже ключи. 
    
    Не слушай больше звук чужой струны - 
    твоя настроена на совершенство. 
    Тебе дано СОБОЙ нести блаженство, 
    вселять надежду и тревожить сны. 
    
    В ПРОСТРАНСТВЕ ПРОБУЖДЕНЬЯ 
    
    Уже к утру поросший лесом сон 
    уйдёт в рассвет, колючими стволами 
    пронзая пелену. Коварный телефон 
    взрывается. И рушится - цунами! 
    
    И где он там? - Опять не под рукой, 
    невидимый в пространстве пробужденья... 
    Летит и замирает на мгновенье, 
    мысль о тебе. Прохлада и покой. 
    
    Звонок угас. Едва белеют стены. 
    В углах пока темно, но я не сплю. 
    Вздыхают занавески белой пеной. 
    Душа теплеет. Я тебя люблю. 
    
    *** 
    Ты можешь говорить слова любые 
    и даже невзначай касаться рук. 
    Я слушаю неповторимый звук, 
    не поднимая крылья голубые 
    над головою светлою твоей. 
    Душа парит. Она любовь пророчит - 
    так звёзды тайну обещают ночи 
    и утро призывает соловей. 
    
    *** 
    Вечерний полусвет. Плеча покатый слепок. 
    Рука на клавишах. Души вишнёвый мёд 
    стекает медленно: коснётся и замрёт... 
    Вселенной правит май. Бежать нелепо. 
    
    И каждое движенье, каждый звук - 
    манящий яд, лукавая отрава. 
    Витой сквозняк, проскальзывая справа, 
    не гасит теплоту и трепет рук. 
    
    Оттуда, из томящей глубины, 
    где волны блюза, зная тайну зова, 
    касаясь слуха, открывают слово, 
    окутанное дымкой новизны, 
    
    повеет вечностью - не этого ли ждали? 
    Все выходы во вне закроет смок. 
    Наутро розовеющий восток 
    заставит опечалится едва ли. 
    
    *** 
    
    Это будет июль...
    А. Ширяев 
    
    Это будет июль, потому что в июне 
    не смиряется ветер в просторной лагуне, 
    и дороги бунтуют, свиваясь, как змеи, 
    умолкают дозвоны в немыслимом гуле... 
    Валуны, словно спят у судьбы в карауле, 
    и болеет душа в тополиной метели. 
    
    Это будет июль. Облака отпуская, 
    сникнет ветер, прибрежные травы лаская, 
    прошуршит и утихнет волна тростника... 
    Засияют у ног лебединые перья 
    белой северной ночи, ты только поверь мне, 
    и к руке прикоснуться захочет рука. 
    
    Это будет июль, потому что в июле 
    слушать Эворы пенье дрозды присягнули, 
    и дрова загораются синим огнем 
    на промокших углях от сырых головешек, 
    и признанья срываются с губ побледневших, 
    чтоб на лунной дорожке застыть янтарем. 
    
    Слышно медленных скрипок небесное пенье... 
    Нам бы выйти из круга земных воплощений 
    в эпицентре потопа - потока дождей, 
    в эпицентре любви горько-сладкой отравы, 
    о которой молчат опалённые травы, 
    ведь она и священней, чем смерть, и острей. 
    
    *** 
    Какая музыка спускалась 
    к упавшим в воду берегам, 
    какой волной легла к ногам 
    воды вечерняя усталость? 
    
    К каким мирам ушли слова, 
    чтобы молчанье стало любо, 
    а губы обжигали губы 
    бессонной магией тепла?! 
    
    *** 
    Мелодия, что теплится во мне, 
    когда-то созревает незаметно 
    и, отделяясь, уплывает в лето 
    сквозь занавески лёгкие в окне. 
    
    Пусть голос мой пройдёт и тьму, и свет. 
    Услышь его, он по тебе томится. 
    Поверь, и мне порой твой голос снится - 
    в разлуке жизни нет и смерти нет. 
    
    ***
    Одуванчиков пепел и хлопья слепых тополей - 
    всё кружится и стелется, белого снега белей. 
    Остывает душа, замирает и падает ниц... 
    
    Прошепчу - не услышишь: "Я буду с тобою везде! 
    Пусть развеется пух, разойдутся круги на воде 
    и слепящие блики сожгут оперенье ресниц". 
    
    Череда полуснов, полушепотов, полуветров 
    уплывёт в задымлённую темень забытых дворов, 
    лишь одни купола будут вечно пылать на свету. 
    
    Ароматны дымы от ночных догорающих звёзд, 
    солоны и прозрачны тропинки невидимых слёз, 
    и божественен шёпот, который ловлю на лету. 
    
    *** 
    Квадрат Малевича, квадрат окна. 
    Обугленная тьма, как наказанье. 
    Бессонница диктует имена: 
    названье мест, иных планет названья... 
    Но нет, имён не надо! Оживи 
    молчанье криком полуночной птицы! 
    И всё. Рассвет. Ни слова о любви - 
    неповторимое не повториться! 
    
    БУДЬ ВО МНЕ 
    
    Падает весна хмельным апрелем, 
    потянулись журавли к рукам, 
    засветились пасмурные ели, 
    травный дух восходит к облакам. 
    
    Отражённым светом фотосессий 
    с их неуловимостью теней, 
    музыкой дождя и тайной песен, 
    вечным удивленьем - будь во мне: 
    
    чувством ожиданья и смущенья, 
    там, в столпотворении мирском, 
    в сердцевине краткого мгновенья, 
    в словосотворении людском!.. 
    
    Как и прежде поплывёт над нами 
    потолок с рассветом пополам, 
    древности языческий орнамент 
    станет сниться хмурым валунам... 
    
    И, срастаясь с тишиной и звуком, 
    в этом мире света и теней 
    станем снисходительней к разлукам, 
    в чувствах откровенней и нежней. 
    
    *** 
    Останься, белое. Ах, не было белей! 
    Вернись снегами, пухом тополей, 
    волненьем, удивлением, смятеньем, 
    одной строкой, одним стихотвореньем!.. 
    
    Но ластится туман к подножью плёса, 
    где память не бела, а лишь белёса, 
    прозрачна, словно ветхое бельё, 
    от горьких снов, летящих сквозь неё... 
    
    Уводят Радость в скучные дома, 
    где правит белошвейкою зима, 
    по сонным комнатушкам и дворам, 
    подвалам, коридорам, номерам... 
    
    Как тени торопливы, а луна - 
    так неподвижна, так потрясена, 
    что видит там, внизу, на дне аллей, 
    как тлеет память, белого белей... 
    
    *** 
    А памяти ночной искрится свет 
    от лун и звезд и от огней прибрежных, 
    там Млечный Путь и промельки комет... 
    А между нами только тьма и нежность, 
    
    а между нами только ветви рук 
    и лишь одно светящееся тело, 
    и вспышки звезд, и никого вокруг, 
    лишь валуны и волны без предела! 
    
    *** 
    На зовы тающей любви 
    иду с молитвой покаянной. 
    Лишь запахи хмельной и пряной 
    витают возле губ моих. 
    
    Ночной туман, как грусть плывёт, 
    но так обманчив путь во мраке. 
    Любовь? Любовь чего-то ждёт... 
    Текут сиреневые маки 
    
    и лепестками, и листвой, 
    рассыпанными семенами - 
    творят невнятный полог свой 
    непреткновенья между нами. 
    
    *** 
    Откажись от слепого пристрастья лечить немоту, 
    от попыток свивать безуспешно унылые гнёзда, 
    от безумных видений в навязчивом тёмном бреду, 
    там, под сумрачным шпилем, пронзающим звёзды. 
    
    Позабудь эту малость единственной тайной любви 
    на бегу, на ходу, на лету, в сновиденьях пустых... 
    Скоро я не откликнусь. Напрасно меня не зови, 
    анемичен и холоден станет изысканный стих. 
    
    *** 
    Оберегом, бледным вереском 
    берегла, бродила берегом. 
    
    Ключевой водою падала, 
    растекалась... Было надо ли? 
    
    Призывала север пасмурный - 
    остужала сны напрасные... 
    
    Пролетел чужою птицею 
    тот, который раньше снился мне. 
    
    *** 
    Я, впрочем, ни о чём. Дожди уже с утра. 
    Вид из окна уныл, в слезах долина. 
    Туманы, как безвременья пора... 
    Смотреть бы на огонь - да нет камина. 
    
    Всё так случайно, так обречено, 
    так перекрестно сведено до точки, 
    что, видно, не судьбою нам дано 
    всетаинство любви и первой строчки. 
    
    О, не вникай в судеб круговорот - 
    разгадкою причин себя не мучай - 
    и наш союз не от земных щедрот, 
    а от небес невероятный случай. 
    
    И если не понять, не разглядеть, 
    не думать (по инерции - вернее), 
    бессмертью предпочесть тоску и смерть - 
    то наш союз - пустышка в лотерее! 
    
    ПРОЩАЙ, УЖИН! 
    
    Взмываю из ужиновых тенёт - 
    пустынных плёсов, отмелей, затонов. 
    Уйду в непредсказуемый полет, 
    в миры небесных "стерео" и "моно" 
    
    и тех земных, что на душу легли 
    звучаньем ностальгии и смятеньем, 
    дыханием разлуки и любви, 
    высокого молитвенного пенья. 
    
    Покину эту осень навсегда - 
    не бейся, память, выхода не будет! 
    Пусть завтра океанская вода 
    на дальних берегах меня разбудит. 
    
    Прощай, Ужин*! Любовь поэта - ложь! 
    Простой набор придуманных мгновений... 
    Я говорю: "Прощай!" А ты всё ждёшь... 
    Нет ничего - ни слёз, ни сожалений! 
    
    *Ужин - оз. в Валдайском р-не. 
    
    *** 
    То ли дошли до слуха 
    сказанные слова, 
    то ли коснулась уха 
    ласковая трава... 
    То ли спустилось небо, 
    чтобы наполнить грудь... 
    Быль это или небыль - 
    скажет ли кто-нибудь? 
    
    То ли ветвей касанье 
    где-то у самых губ, 
    то ли ветров признанье, 
    или того, кто люб? 
    Времени колыханье 
    среди цветов лесных 
    или одно дыханье, 
    данное на двоих. 
    
    *** 
    Вёрст пятнадцать по "царской" дороге... Затем 
    поворот к роднику или сход к монастырской тропе - 
    всё, что выберет взгляд! Захолустье не терпит дилемм, 
    не зовет выбирать, не торопит вернуться к толпе, 
    
    или к бабьему саммиту возле тряпичных ларьков, 
    к задымленному саду, что виден отсюда, с холма... 
    Только мысли витают и вьются, как стаи мальков 
    да леса берендеевы манят и сводят с ума. 
    
    Присмотрись:  эта тонкая вязь паутин, 
    видно, длится из вечности. Вялая память пуста... 
    Будто нет меня вовсе среди побледневших осин, 
    только дикие ягоды падают в траву с куста... 
    
    *** 
    Никнут облачные выси, выцвели холмы, 
    бродят сумрачные мысли - сонные сомы. 
    
    И летят, летят виденья - не найти конца. 
    Обволакивает сердце ржавая пыльца. 
    
    Вот бы выбраться на берег, да заилен плёс. 
    Закричать бы: "Всё что было - это не всерьез!.." 
    
    Только память обжигает круче кипятка. 
    В полутьме душа блуждает. Плещется река, 
    
    в ней наездники купают взмыленных коней... 
    Быть бы надо осторожней, если не умней. 
    
    *** 
    Мне бы вёрст не считать - 
    облака, навигатор, дорога... 
    Пропадать и взлетать - 
    от земли отвыкать понемногу. 
    По болотам и посуху, 
    через дикий неведомый лес, 
    по тропинкам и просекам 
    к узкой пристани - там, у небес. 
    Слиться с тёмной, неласковой, 
    родниками кипящей водой, 
    Василисой Прекрасною 
    обернуться бы рядом с тобой!  
    
    *** 
    Аморфные невыносимы дни 
    в гудящей тишине. И даль безвестна... 
    Пусть он идёт. О, Господи, храни 
    его и "говорящий" скарб железный... 
    
    Я помолюсь. Пусть сбудется, придёт 
    его мечтаний истина благая, 
    и тоненький, едва заметный лёд 
    исчезнет, первоцветом прорастая. 
    
    *** 
    Где ты, радости свет? Только памяти хрупкие руки 
    обнимают печаль, и прощанье горчит на губах, 
    лишь прижались к стеклу истонченные ветви разлуки 
    и тревожатся волны в студёных российских ветрах. 
    
    Только ты не грусти. Иногда вспоминай обо мне. 
    Раствори в голубиных краях отголоски печали... 
    Пусть искрится наш свет лёгкой хвоей, летящей в огне, 
    как тогда, у озёр, в тростниковой тиши на причале. 
    
    ЗАБЫВАЮ СЛОВО 
    
    Мне холодно. Я забываю слово... 
    Напомни, как вернуться к берегам, 
    где плеск волны у тростника ночного 
    и медленный туман ползёт к ногам. 
    О, Боже мой, как трудно говорить - 
    под тёмною звездой угасло слово... 
    Теряется единственная нить 
    к твоим садам из бытия иного. 
    Готова чайкой закричать Печаль 
    над опалённой нежностью былого! 
    Теряется и пропадает даль... 
    Прости меня, я забываю слово!
    
    НЕ ЖДИ 
    
    Все рушится: дожди, дожди, дожди... 
    Скользит шоссе, опушки пожелтели, 
    и в криках птиц - короткое: "Не жди!" 
    Осенние костры уже сгорели. 
    
    Недоуменье бродит по дворам, 
    ботву сгребают в мусорные кучи. 
    Кто эту муку посылает нам 
    в круговороте осыпи колючей? 
    
    Пускай истлеют все календари, 
    недоуменье сменится забвеньем. 
    Судьба, мой милый, что ни говори - 
    случайное стечение мгновений... 
    
    
    СВОБОДА 
    
    Вот и всё. Белый свет за окном 
    постепенно сменяется серым. 
    Чуть горчит, но играет вино, 
    отворяя незримые сферы. 
    
    Мир прекрасен, как утренний бор, 
    населённый прозрачными снами, 
    но закончен уже разговор, 
    полу шуткою начатый нами. 
    
    Всё былое, как тонкий узор, 
    как шитьё золотой паутиной, 
    как изысканный русский простор 
    с пролетающей стаей утиной. 
    
    И пускай неземную печаль 
    увяданьем навеет природа, 
    приближаясь, взрывается даль - 
    и свобода, свобода, с в о б о д а!!! 
    
    *** 
    Обретая свободу, плыву, не спеша и играя, 
    обнимая волну, облака на волне обнимая... 
    Так протяжен и ласков встревоженный водный покой... 
    Ослепительных лилий случайно касаюсь рукой. 
    Я плыву от себя, от тебя - к безымянному краю. 
    
    ВДОЛЬ ПАМЯТИ 
    
    Когда вдоль ночи тёмной точкой 
    уходишь в никуда, в рассвет, 
    такой неявный и не точный, 
    которому названья нет... 
    
    Но предугадан ход окольный 
    в пасьянсе бора и озёр, 
    и тусклый профиль бани чёрной - 
    береговой волне укор. 
    
    И будет легче обернуться 
    назад, куда-то вдоль руки, 
    вдоль памяти... щеки коснуться, 
    законам логик вопреки. 
    
    Остановить, не дать очнуться - 
    шум тростниковый - невесом... 
    И солнца тоненькое блюдце - 
    совсем не солнце - просто сон! 
    
    СВЯТО МЕСТО 
    
    А Свято место - пусто... Холодок. 
    Листва покорна силе притяженья. 
    Неповторимо мерное скольженье 
    задумчивой волны у самых ног. 
    А тело легче воздуха. Тепло 
    со всех сторон, как от твоих ладоней. 
    В высоких небесах - белым-бело, 
    и мягкий свет летит к воде и тонет. 
    О, Свято место, об одном молю, 
    чтоб ночь таким же полыхала светом, 
    и можно было возвестить: люблю, 
    позволить жарче полыхать углю, 
    и пламени в ночи кричать об этом! 
    
    *** 
    Жара. Сожжённые сады. 
    Змеиной чешуей 
    застыл шершавый след воды, 
    зной опрокинулся в пруды 
    и пригрозил бедой. 
    
    Жужжит, как будто ворожит, 
    сухой пчелиный рой, 
    осоки звонкие ножи, 
    как пленных армий миражи 
    далёкой Мировой. 
    
    Далёкий, говори со мной, 
    ты знаешь - ближе нет! 
    Отмерен нитью голубой, 
    лишь тот, оставленный тобой, 
    закатный тёплый свет. 
    
    *** 
    Ностальгия, гитара... О, Francis*, молчи! 
    Убегает тропа вдоль гвоздик и душиц. 
    В плотной вязи ветвей леденеют лучи - 
    никуда не укрыться от гомона птиц. 
    
    Ничего - от короткого вдоха любви, 
    от сквозящего шёпота ближней листвы... 
    Ностальгия, гитара - зови не зови... 
    Холода. Уходящие в Лету стволы! 
    
    *Francis Goya - бельгийский гитарист и композитор. 
    
    
    МЕЖДУ МОЛЧАНИЕМ И РЕЧЬЮ 
    
    *** 
    Запахи травные, ситцевый ворох, 
    облачных перьев, в цвет сарафана, 
    светлой волны ненавязчивый шорох 
    слишком наивный, интимный, желанный. 
    
    В водных объятьях, пронизанных светом, 
    в музыке дальней, возможно, небесной - 
    как разобраться - на том, или этом 
    свете - схождение манны небесной? 
    
    Вечер опустит прохладные руки, 
    память теплом заповедным коснётся. 
    Из нулевого пространства разлуки 
    греет любви потаенное солнце. 
    
    *** 
    Останусь меж молчанием и речью - 
    сквозь восковой наплыв, струятся свечи, 
    слоистую покачивая тьму 
    вдоль голых стен... 
    
    Ни сердцу, ни уму 
    здесь не найти порыва для желаний - 
    воспоминанья поздних расставаний, 
    предчувствие тоски и холодов, 
    и тишина - ни музыки, ни слов... 
    
    СЛОВА 
    
    Этот тающий звук, еле слышный земной колокольчик... 
    Этот праведный ливень, каскадом летящий во мгле... 
    Этот лес, что когда-то был листвен и ствольчат, 
    так прозрачен и тих, как единственный лес на земле. 
    
    Помолчу. Не умею читать по губам у пространства, 
    не могу рассказать, что успела увидеть во сне... 
    Бьются мысли в слова тяжело, безнадежно, напрасно, 
    и трепещет душа, словно в синем бенгальском огне. 
    
    Этих птиц голоса... Жаль, что птичий язык не изучен. 
    Может, это они так истошно кричат нам о том, 
    что убоги слова, как терновника серые сучья... 
    И теряются мысли в непознанном поле земном. 
    
    О РЕЧИ 
    
    Не видеть и не знать! Нырнуть, коснуться дна, 
    окутать ум в туман - там только чаек крик... 
    О, тёмная вода! Ты слышишь - я больна: 
    сжимается душа и скуден мой язык. 
    
    А та, другая речь, которой удержать 
    дано и эту ночь, и тысячу мгновений, 
    уже давно вольна сметать и возрождать 
    носителей её в совсем иной вселенной. 
    
    Поговори со мной на нежном языке. 
    Не можешь, милый? Ну, тогда послушай: 
    "Любовь и наша речь на тонком волоске 
    колеблются в ночи, объединяя души". 
    
    ЖРЕБИЙ 
    
    За костром чьи-то тени взволнованно ищут покой... 
    Только нет его там, за огнем, за жарой, за тоской, 
    только нет его там, в торфяной, непроглядной воде, 
    не в мятежной душе, не в тоске комариной - нигде! 
    
    Словно мёртвой петлей, перетянуты плечи строкой, 
    странный жребий несу, сражена слепотою мирской. 
    Как смешной артефакт, выхожу на посмешище всем 
    до конца своих дней, окончанья веков - насовсем!..
    
    УСНУТЬ 
    
    Бунтующей толпе, снующей второпях, 
    нет повода скрывать животный страх. 
    Где страх и дикость - там толпа ведома. 
    
    А что потом? "Содом" перетерпеть, 
    стремиться полюбить и не успеть, 
    увязнув в безысходности надлома... 
    
    Сжимая горло собственной строкой, 
    искать несуществующий покой, 
    сменив мозги субстанцией таллома? 
    
    Оставить на посмешище толпе 
    всё то, что было дорого тебе 
    и где-то там, внутри, рождало трепет? 
    
    Бежать? Куда? Скажите кто-нибудь! 
    Напрасно всё. Никто не знает путь. 
    Советы мудрецов - как детский лепет... 
    
    ............... 
    Уснуть. Дышать поэзией во сне, 
    как первый раз открыть луну в окне 
    и тронуть кромку дымчатого края... 
    
    А утром в водах гладить облака, 
    как будто подгоняя их слегка, 
    и думать, лишних слов не изрекая, 
    
    о том, что лишь поэзия права, 
    как тот огонь, или как та трава, 
    как птичья ускользающая стая. 
    
    СТРАХ 
    
    О страхе говорить? Давай о страхе! 
    Не разгляжу, чья голова на плахе, 
    и кто там плачет в выцветшем платке... 
    
    Безумным страхом полнится планета: 
    пугающая истина "раздета", 
    спят дети с номерками на руке... 
    
    И рушится культура, и осколки 
    на завтрак мнут и крошат в кофемолке, 
    и разбавляют кровью голубой. 
    
    А коль ещё не страшно, то отведай, 
    что нынче подадут тебе к обеду 
    над трижды вспять повёрнутой водой... 
    
    Видны пожары Рима, гибель Трои... 
    Страх множит страх и выходы закроет, 
    чтоб наслаждаться истинной бедой. 
    
    Как зримы над вселенной "крылья" страха, 
    и пеплом рассыпается рубаха 
    планеты, что считалась голубой. 
    
    Ты скажешь: блеск зимы, весенний всплеск, 
    ещё не истреблённый дикий лес... 
    Но то - краплёная, поверь мне, карта ... 
    
    О, Боже! Время есть - люби меня! 
    Закрой незримой дланью от огня 
    на несколько часов, на эту ночь - до завтра!
    
    
    СТОЛИЦА 
    
    Дождями плачешь, древняя столица... 
    С коротким утешением спешу! 
    Твой заповедный терпкий запах длится 
    вдоль лиц и улиц - с детства им дышу. 
    Я чувствую, тебя творит мой разум 
    по тупикам и улочкам, и разом - 
    конгломератом пляшущих огней, 
    где птицы задохнулись от реклам, 
    где храм блаженный не считает дней... 
    Но плачет дождь, и сердце пополам! 
    Себя творю в окраинах Арбата 
    и знаю, пробуждение чревато 
    возможностью и пяди не узнать 
    арбатского доверчивого тела. 
    С логистикой фонарного столба, 
    чужая мысль в единый миг сумела 
    всё изменить и пот смахнуть со лба!.. 
    Уйти б неслышно между снов дремучих 
    туда, где свет вечерний не ретив 
    и шорох шин внезапностью озвучен - 
    идти и слушать, слушать и идти... 
    Не вспоминать речей притворных дым, 
    в них штампы раздражают и тревожат, 
    как женщины под именем одним, 
    что поздно предпочтения итожат 
    неадекватным выбором своим. 
    В бегах мышиных выбор так ничтожен 
    и так смешон, и так неотвратим. 
    
    ДУМАЮ О ПОЭЗИИ 
    
    Что там утренний ветер шептал анемичным богам, 
    этим мыслям, летящим во тьме предрассветной - 
    не пойму, но упрямо стремлюсь к берегам, 
    сотый раз ожидая внезапного всполоха света. 
    
    Почему так прельщает наивная эта игра 
    с отражением дня на поверхностях граней? А тени 
    почему так легки и подвижны, скажи мне, сестра, 
    не они ли причина витающих снов и видений? 
    
    Что ещё снизойдет из немого пространства, вовне, 
    где "цветы" альвеол не страдают от смога и дыма, 
    где легко улыбаться загадочным мыслям во сне, 
    а поэзии ткань так светла и чиста, и любима. 
    
    *** 
    Отрадно плыть. Плыву, не зная цели. 
    Где берега, где небо, где полоска 
    льняного леса? Солнечные цепи 
    качают в водах тело легче воска. 
    
    Мелькают чайки и, плеча касаясь, 
    взмывают ввысь, позвать с собой готовы. 
    Колышутся их тени, рассыпаясь, 
    и только слово прорастает в слово. 
    
    В "чаинках" свод. В ресницах лучик рыжий, 
    и чаек крики над волной беспечны! 
    Я ангелов во сне, порою, вижу - 
    они, как чайки..., но тихи и вечны. 
    
    *** 
    
    Андрею Ширяеву 
    
    Лети, мой Гений! Звёзды. Млечный Путь. 
    Полвека, век - лишь краткое мгновенье! 
    Стремленье, воплощение, свершенье 
    и обольщенье жизнью не забудь! 
    
    Творить себя под окрики толпы, 
    в потёмках рамп и слепоте софитов, 
    в тени славянофилов и софистов, 
    не видя света у конца строки... 
    
    Всё пережить и не сойти с ума, 
    нести добро в котомке Дед Мороза, 
    любимой, всякий раз, дарить не розы - 
    душа цветком откроется сама! 
    
    Лети, мой Гений! Маяки - мираж! 
    Забудь Москву и Питер, и предместья... 
    Не думая о времени и месте, 
    лови непредсказуемый кураж. 
    
    Бери весь мир, преобразуй. Лети, 
    читай и принимай посланья Бога. 
    Ловлю в твоих предчувствиях тревогу, 
    отбрось её!
    
     Заметила. Прости. 
    Лети, мой Гений, коль тебе дано 
    ловить сакральных смыслов ускользанье, 
    верстать отображений полотно 
    и оживить, и наделить дыханьем. 
    
    И СОЛОВЬИ... 
    
    От шелестящего шоссе, 
    упавшего с небес, тайком, 
    скользнёшь по влажной полосе, 
    почувствуешь, как счастья ком 
    горячей плавится волной 
    и пахнут сумерки дымком, 
    и предзакатной полосой 
    укрыт и стал невиден дом. 
    И соловьи...
    
     Не надо дома! 
    На слух нанизываю свист, 
    и внемлет голосу иному 
    край неба мглист. 
    
    *** 
    Вода и чайки. Вечер четверга. 
    Внезапный ветерок уже играет: 
    легко вбивает волны в берега, 
    песчинки неспеша перебирает. 
    
    И только здесь, в бору, ещё светло. 
    Взгляд хочет темноты и ждёт заката. 
    Светило сквозь озёрное стекло 
    в потемки ила никнет виновато. 
    
    О, как я недосказанность люблю... 
    Весь мир так обольстительно невнятен! 
    В нём эхо еле слышное ловлю, 
    от шороха теней и светлых пятен. 
    
    *** 
    Дорога, потемневшая слегка, 
    машина обгоняет облака 
    ночные. Лист припал к стеклу, 
    и музыка его листает вёрсты... 
    О, Ференц*, ты пронизываешь мглу 
    стремительно, изысканно и просто! 
    
    Случайные участники игры, 
    в которой перекрещены миры, 
    мы где-то в центре мелоса земного. 
    Забывшие о доме и тепле, 
    с мелодией соединяем слово, 
    как первые живые на земле. 
    
    *Ференц Лист - венг. композитор. 
    
    *** 
    Как с зонта мутноватую воду, 
    как никчемную ветошь с плеча, 
    отряхну ненавистные годы, 
    лишь бы только не гасла свеча... 
    Лишь бы знать, что из бездн немоты, 
    океанской юдоли лиловой, 
    проступают вселенной черты 
    и из света рождается слово! 
    
    МГНОВЕНЬЕ НА ВЗДОХ 
    
    Не беги, всё напрасно - любовь настигает врасплох! 
    Без смятенья смотри в золотые глаза, не мигая... 
    Между нами осталось всего лишь мгновенье на вздох 
    и надрывно о чём-то кричащая чаячья стая. 
    
    Этот мир, с непрерывным вращеньем прогнивших колёс, 
    задохнувшийся смрадом невидимой ядерной пыли, 
    этот маленький берег и медленно стынущий плёс, 
    на котором мы есть. А когда-нибудь скажут, что были. 
    
    *** 
    А осыпь звёзд - небесный корм для рыб. 
    Сквозь плен неволи рыбы смотрят в ночь, 
    где зноем изнурённые дворы 
    униженно выпрашивают дождь. 
    
    Поблекших трав шершава бахрома, 
    там, у оград понурых и немых. 
    И роща обозначила сама 
    пух тополиный - символом зимы. 
    
    А, может, это всё нелепый сон 
    и краткое затмение времён?.. 
    
    *** 
    Заструились дымы от ботвы, к небесам уходящей - 
    и белее зимы, и темнее печали щемящей. 
    
    Дым осенних кострищ, за пределами ветхого крова, 
    по российским окраинам стелется сенью покрова. 
    
    Всё окуталось дымкой, и стало светло и приглядно... 
    На душе благодать - никуда торопиться не надо.
    
    КОРНИ ВЕРЕСКА 
    
    Так корни вереска в порыве и смятенье 
    переплелись, касаясь стенок ниш. 
    И, принимая дар прикосновенья, 
    с космической пульсацией слились. 
    
    В угоду им открылись створы арок, 
    а соки недр, как светлое вино, 
    готовили немыслимый подарок: 
    блаженное падение на дно. 
    
    Взметнулись духи дна - "Ещё не время 
    принять желанной радости поток!" 
    И оттолкнули, космосу не внемля, 
    и притянули вереска росток! 
    
    *** 
    Я молча наблюдаю шелест вод 
    и точно знаю - снова повторится 
    и этот лес, и серый небосвод, 
    и странная испуганная птица. 
    Пускай сансары неразрывен круг, 
    но что нам это новое рожденье, 
    когда по-детски ровен сердца стук 
    и незабвенно каждое мгновенье, 
    в котором бьётся космос в берега, 
    слепой, как ветер, и тугой, как пламя, 
    колючих звёзд касается рука, 
    из века в век пылающих над нами. 
    
    *** 
    Оторвись от клавиш и взгляни: 
    гаснет виртуальное пространство, 
    за окном стоят такие дни! 
    Но красы не вечно постоянство... 
    
    Так прозрачны ближние сады, 
    и тихи, и радостны для взгляда: 
    солнечные нити вплетены 
    в огненные косы листопада! 
    
    *** 
    Мне кажется, что не твоё крыло. 
    меня укроет в смуту ледяную! 
    Потерянных не жду и не ревную - 
    всю горечь листопадом замело. 
    
    Куда милей восторженная осень. 
    Я рада ей - она мне как сестра, 
    что так спешила и уже пришла, 
    примчалась и наград не просит. 
    
    Любовь и ласку не сочтёт за труд, 
    щедра её бесхитростная данность. 
    "Не уезжай!" - кричит. И я останусь 
    смотреть, как хризантемы отцветут. 
    
    Во всех дворах уже зажгли костры - 
    плывут дымы. Плоды желтеют в травах... 
    Я знаю: ей любовь моя по-нраву, 
    совсем как мне милы её дары. 
    
    *** 
    Белое озеро, чёрное небо, 
    горькие ягоды, мокрые травы. 
    Вечер растаял - был или не был? 
    Тропки рассыпаны влево и вправо. 
    
    Сердце колотится градом горошин. 
    Белыми нитками шито молчанье. 
    В вязком тумане - оклик тревожен - 
    счастье, несчастье, боль и отчаянье. 
    
    Но расступились леса берендеевы: 
    гладь водяная усыпана звёздами, 
    светится Леда под крыльями Лебедя... 
    Мифы кончаются - сетовать поздно!
    
     И ДЛИТСЯ ЛЕС 
    
    Мерещится и длится лес, 
    струится музыка... и Слово 
    не покидает храм небес - 
    но я позвать его готова. 
    
    И теплится ещё в душе 
    любовь. И мирт в оконной раме 
    цветёт ещё или уже - 
    парит печальными цветами. 
    
    На дне бессонниц, в глубине 
    виденья дня, виденья ночи... 
    Тревожно. Тает лёд в вине. 
    Селена стать царицей хочет, 
    
    жемчужный растворяя дым 
    огня, зажженного когда-то. 
    Прощальным обликом своим 
    рассвет приходит виновато. 
    
    *** 
    Качнётся баккара, 
    померкнет свет, приглушен. 
    Друг скажет: "Мне пора, 
    не утомляйте души!" 
    
    И он уйдёт совсем, 
    а ты бокал пригубишь... 
    Мой храм и глух, и нем, 
    как "любишь и не любишь". 
    
    В нём исчезают слов 
    загадочные смыслы. 
    Меж сумрачных стволов 
    летят и стынут мысли - 
    
    их ветер унесёт 
    с пустынного двора 
    и я забуду ВСЁ - 
    ты слышишь, баккара!? 
    
    АВГУСТ 
    
    Время отмерено кем-то напрасно - 
    движется стрелка по белому кругу... 
    Чёрное с жёлтым, зелёное с красным - 
    лето и осень узнали друг друга. 
    
    Август. Озёр и закатов слиянье, 
    пекло страстей, обещаний, прощаний. 
    И воплощение всех ожиданий - 
    русская осень - пора воздаяний. 
    
    
    А ЖИЗНЬ БЫЛА? 
    А ЖИЗНЬ БЫЛА! 
    
    1. 
    Я видела себя издалека, 
    невнятна и расплывчата фигура: 
    всего две краски - кистью два мазка 
    и те пять нот из Божьей партитуры. 
    Со временем я не была на ты. 
    Москва терялась, плавали мосты, 
    и Пётр, в воде стоявший по колено, 
    смотрел в Европу сквозь своё окно, 
    а не туда, куда зловещий гений 
    указывал. А, впрочем, всё равно. 
    
    А, между тем, Москва ушла в предместье, 
    где ткань земли дышала еле-еле... 
    И я б ушла, да вот - стою на месте, 
    а надо ль суетиться, в самом деле? 
    
    Саднит в душе тревожной пустотой, 
    не скроет память ни добра ни зла. 
    Пора идти. Ты говоришь: 
    - "Постой, а как же жизнь?" 
    Спрошу тебя: "А что, она была?.." 
    2. 
    А жизнь была! Едва открылись двери, 
    я, выскользнув в исподнем кровяном, 
    не видела, но приняла как веру 
    предметы, населяющие дом. 
     
    А жизнь была! И там, над этим миром, 
    декабрьским и звёздно-ледяным, 
    мне кто-то путь прокладывал пунктиром, 
    окликнув властно именем моим, 
    
    сулил полёт над волнами соцветий, 
    миллениума мнимые черты, 
    загадки зашифрованных столетий 
    и ворох ежедневной суеты. 
    
    Начало века. Как обычно - снег. 
    Пассионарий, празднуя победу, 
    предчувствовал немыслимый разбег, 
    вчерашнего гуся доев к обеду. 
    
    Вот это жизнь! Да, не сойти б с ума! 
    Смятенье, смуты, вилы, брат на брата, 
    историков и шарлатанов - тьма, 
    а истина слепа и виновата... 
    
    Но где-то там, на кончике иглы, 
    играло счастье светлыми огнями 
    на каждой хвойной капельке смолы, 
    заманивая сказочными снами. 
    
    И было всё: и музыка, и слово, 
    и наших лиц касались свет и мгла... 
    Мы стали частью бытия иного, 
    одним его дыханьем - жизнь была! 
    
    *** 
    Арбатские створы - каштаны, соборы... 
    Пречистенский выстил до храма Христа. 
    Под шелесты шин разговоры, повторы 
    и встречи внезапны, и память свята. 
    
    Запомнится притчей простая привычка - 
    прогулки по старым арбатским дворам, 
    где светел фонарь - непогасшая спичка, 
    а если погаснет - засветится храм. 
    
    Затеплится пенье... Прохлада. Успенье. 
    Невидимый ангел, неслышно парит. 
    Мгновенье, свечение духа, моленье... 
    Услышь, что Всевышний тебе говорит. 
    
    ТЁМНАЯ ВОДА 
    
    Такая тёмная вода 
    в отстойном водоёме. 
    Тень не оставила следа, 
    скользнув в пустом проёме. 
    
    Куранты бьют тринадцать раз - 
    до криков петушиных, 
    следит кошачий лунный глаз 
    поверх ходов мышиных 
    
    за вечной жалобой дверей, 
    на улицах столичных, 
    за слепотой календарей 
    и шелестом наличных. 
    
    Мой светлый Бог: вот - Ты, 
    вот - мы и город бестолковый... 
    Но мы, пожалуй, не видны 
    в твой "телескоп" сверхновый... 
    
    ВАЛЬС-БОСТОН 
    
    Вальс-бостон. Переходы, пролёты, огней миражи, 
    коридоров пустынных длинноты. Скольжу по верхам. 
    Вспышки ласковой памяти - ангелам впору тушить, 
    в отдалённых мирах - по июньским садам и дворам. 
    
    Вальс-бостон. Предвечерний туман в тополях. 
    По спирали любви уводил, возносил саксофон, 
    заблудившимся эхом в нефритовой тьме воспарял, 
    и тревожили память: любовь, соловьи, вальс-бостон.
    
    
     ЭТОТ МЕДЛЕННЫЙ СТИКС 
    
    Вечереет, лоснится вода, отпуская на волю пары - 
    серебристую дымку недавней гнетущей жары, 
    опалившей листву, задохнуться заставившей травы... 
    Только листья кувшинок застыли резною каймой, 
    только странные тени безмолвно стоят за спиной 
    и плывущий туман не дает разглядеть переправы. 
    
    Этот медленный Стикс - торфяное безмолвное дно. 
    Всё, что было и есть, воедино уже сведено. 
    Беспокойное небо застыло парадом планет, 
    сумасшедшая чайка взметнулась и канула ниц, 
    промелькнула луна колесом неземных колесниц, 
    а на том берегу угасающий теплился свет. 
    
    Начинается дождь. Он течет сквозь слоистый туман 
    по поверхностям крон, по извилистым нитям лиан, 
    и в бездонную лодку стекает по тканям одежд... 
    А в клубящемся мраке нельзя разглядеть берегов, 
    неприкаянный гром, словно дальнее эхо веков... 
    Ты совсем одинок - ни души, ни любви, ни надежд! 
    
    *** 
    Жёлтым всплеском, бордовым потоком, 
    голубым подпалённым стеклом, 
    сердцевиной цветка, птичьим оком, 
    невозможным парящим теплом 
    
    вспоминаются лето и осень, 
    листопады, закаты, дожди - 
    фантазёрка душа преподносит 
    только выдумку - правды не жди! 
    
    *** 
    Я шла сквозь изморозь и свет. 
    В "астрал" полётов не искала. 
    Фортуна, снам моим вослед, 
    на землю небо отпускала. 
    Мне снилась жизнь, которой нет, 
    но та, которую желала. 
    
    Я шла сквозь время, напрямик, 
    судьбы пролистывая вехи. 
    Луны завороженный лик, 
    небес божественные реки, 
    внезапный восхищенья крик, 
    пред музыкой миров - навеки! 
    
    Когда приблизился рассвет 
    и замер в тишине мгновенной, 
    тень изгоняя из тенет 
    реальностью обыкновенной, 
    я поняла, что смерти нет, 
    сливаясь с голосом вселенной.
    
     ПРОЛОГ 
    
    Пролог. Порог. Порыв - и дверь открыта 
    из тьмы на свет, в хранилище тепла. 
    Любовь таится в сердцевине быта, 
    там стол и пища - в глубине стола. 
    Вдохнули встречу, и опять в полёт 
    свободный, 
    
    вслед за тонким звуком, 
    который так причудливо ведёт - 
    не потерять - отдельная наука. 
    Слова? Зачем? 
    
    Мы лучше помолчим. 
    Полночный благосклонен небосклон. 
    Луна полукольцом летит в ночи 
    через сады созвездий и времён. 
    Ей видно всё. 
    
    Конец полукольца 
    у горизонта тронул рябь вершин... 
    Во тьме уже не различить лица - 
    одно твоё дыхание... 
    Дыши! 
    
    Земля внизу, как маленький клубок, 
    спрессованный из хаоса и веры. 
    Ещё чуть-чуть - всего один рывок... 
    И переход в совсем иные сферы. 
    
     ЭПИЛОГ 
    
    Совсем размыть или чеканить слог, 
    когда судьба предложит эпилог, 
    строкой последней утонув в тумане? 
    
    Искать участья - не найти нигде, 
    кругами расходиться по воде, 
    скончаться на продавленном диване? 
    
    Шучу. Не плачу, не ищу войны, 
    не чувствую ни страха, ни вины, 
    прошедшего зализывая раны. 
    
    Старательно удерживаю свет, 
    на все вопросы не ищу ответ 
    и равнодушно обхожу обманы. 
    
    А если что не вышло - не судьба, 
    морщинками не потревожу лба, 
    сочувствия вымаливать не стану! 
    
    Сожгу сияньем раскалённых строк 
    главы последней скомканный листок, 
    и жизнь благодарить не перестану! 
    
    *** 
    Рассвет уже вливался в темноту и ластился. 
    ОН шёпотом, на вдохе, 
    озвучивал напрасную мечту 
    о тишине в сплошном переполохе 
    
    огней, дождя, душевных мук... 
    ОНА, полуприкрыв глаза, внимала - 
    легко ловила укрощённый звук 
    смущённо и рассеянно, устало. 
    
    Её сознанье уходило в сон, 
    поросший тальником и медуницей, 
    наполненный полночным криком сов, 
    и запахами мяты и душицы. 
    
    Но ОН, не спящий, спящую будил 
    волной прикосновений и улыбок, 
    и дремлющие угли бередил, 
    а сон казался невесом и зыбок. 
    
    И, видно, было так предрешено, 
    единственным радетелем о Вечном. 
    Они, совпав и телом, и душой, 
    благодарили ангелов за встречу. 
    
    *** 
    Барьер стены, дверной проём - 
    и отлегло, и засветилось. 
    Сухим арбатским октябрём 
    вдоль улиц благодать стелилась. 
    
    Неоновый фонарный свет 
    творил и множил чьи-то тени 
    и оставлял протяжный след 
    неповторимости мгновений. 
    
    *** 
    И когда с несусветных небес 
    снег пошёл, не очнувшись от транса, 
    то леса, пробудившись окрест, 
    потянулись в иное пространство. 
    
    В полумгле потерялись дома, 
    белой пылью легла к изголовью 
    невозможная эта зима, 
    растворив всё, что было любовью. 
    
    *** 
    Сон ли: четыре стены, 
    пола косой настил, 
    оторопь до весны 
    и белый свет не мил... 
    
    Зябких ветров порыв. 
    Дрожью бежит строка. 
    Выйти бы из игры, 
    где игроком - тоска? 
    
    Слишком не ровен час. 
    Сон не найдёт края... 
    Что ещё там для нас 
    в капище бытия? 
    
    Боже, как выбор прост 
    в зимней копилке дней: 
    оттепель да мороз, 
    свет ледяных огней, 
    
    Грузные облака, 
    чуждые щегольства, 
    мнимых страстей река - 
    вечность до Рождества.  
    
    *** 
    Если станут рассказывать мне, что декабрь - зима, 
    не поверю. Ещё не расписаны белым 
    и нагие деревья, и эти слепые дома, 
    а безумные птицы над миром кричат оголтело. 
    
    Там, за мутным окном, не остыла льняная вода, 
    посреди отсыревших небес не отыщешь просвета. 
    Наш с тобой разговор пересыпан крупинками льда, 
    что медлительно гасит тепло мотылькового цвета. 
    
    Вот и молвлено слово, и голосу нужен покой. 
    В суматохе эфира теряются чистые звуки. 
    Бесполезное время спешит в водостоках рекой 
    в отдалённые веси к холодным озёрам разлуки... 
    
    В ОТСЕКЕ ВРЕМЁН 
    
    В буром мартовском мареве гроз и капкане тенёт. 
    То отдышится сердце, то вспыхнет, то снова замрёт. 
    
    То погонят ветра в севастопольский шквал облака, 
    и на тверди законов проявится росчерк мелка. 
    
    Будет слышится стон Балаклавских глубинных валов, 
    разыграется шторм, заглушая сумятицу слов. 
    
    Только всполох и гул меж мирами, и стоны судьбы, 
    и парад инсталляций нелепой и жёсткой борьбы... 
    
    Но покажется вдруг, что в машинном отсеке времен 
    сгинет ген несвободы в просветах гнилых шестерён! 
    
    ДУША 
    
    Поверь, Душа, я знаю - ты дымок 
    костра на берегу вселенной 
    и сам костёр. Века - тебе не срок... 
    Одно предвестье твоего полёта - 
    переполох случайный и мгновенный... 
    И есть в тебе непознанное что-то - 
    сокрытая основа всех основ, 
    предчувствие несотворенных слов, 
    как говорок во сне, скольженье пены, 
    струящийся вдоль насыпи песок 
    и океана шум благословенный. 
    Муаровыми крыльями шурша, 
    приходишь и уходишь незаметно, 
    наивна, легковерна и бессмертна - 
    хранительница нежности - Душа. 
    
     ГОДУ 2013 
    
    Плачешь, тринадцатый? 
    Не повторишься! 
    Не воспаришь, не отыщешь поляну, 
    светом летящим во тьме не продлишься, 
    не одурманишь дыханием пряным... 
    
    Только плывёт, настигает и длится 
    вкрадчивой памяти светлая мука, 
    где родниковая реет водица, 
    тайным теченьем небесного звука. 
    
    Что-то кричат торопливые чайки, 
    полнятся музыкой сны и поляны - 
    всё так внезапно, светло и случайно. 
    Боже, как мы для вселенной желанны! 
    
    Плачешь, тринадцатый. Лучше послушай, 
    как возле сердца любовь замирает... 
    О, мой тринадцатый, лучший из лучших, 
    проникновенный от края до края!
    
    *** 
    Крылом задела. Обожглась! 
    Тушу: в шампанское, как в воду, 
    в хохочущие зеркала, 
    в хрустящую ледком погоду, 
    
    в непредсказуемый экстаз, 
    на грани взлёта и паденья, 
    который раз, как в первый раз - 
    круженье, реянье, крушенье... 
    
    Дробящийся, щемящий звон - 
    небесных отзвуков творенье... 
    И нераскрывшийся бутон 
    Божественного говоренья. 
    
    Не падаешь - ещё летишь, 
    касаясь клавишей пространства, 
    то замираешь, то кричишь 
    от горечи непостоянства. 
    
    Слияньем шелеста и свиста... 
    размыто имя тишины. 
    Внезапные шальные мысли 
    реальностью обречены! 
    
    *** 
    Непогода. Ходами кошачьими 
    разлинованы наши дворы, 
    и анютины глазки незрячие 
    вне красы, вне поры, вне игры... 
    
    Но мерещатся свет за жасминами 
    и дыханье прохладных небес, 
    над домами, садами, рябинами 
    предвещает явленье чудес. 
    
    Всё, когда-то от века желанное 
    и пока неизвестное нам, 
    словно диво плывёт долгожданное, 
    расточаясь по нищим дворам. 
    
    *** 
    В приозёрном пространстве такая дремучая тишь. 
    Под туманным покровом просторов неведомых веси. 
    Что ты смотришь, закат? Что ты так безысходномолчишь? 
    Не считай больше дни - он уже пролетел этот месяц!
     
    А другой, он, наверно, придёт, припадёт сиротой 
    и окутает берег смятеньем желаний неявных, 
    тихой музыкой ночи - ласкающей, страстной, густой... 
    Ты готов говорить с затаившейся тьмою на равных? 
    
    
    ДВОЙНИК 
    
    Мой двойник, возвращённый мольбой... 
    Как же мы одиноки с тобой, 
    среди лиственной осыпи тленной, 
    в этой вечности, этой мгновенной! 
    
    Только мы, только музыки след, 
    только руки твои, только свет, 
    налету сотворяющий Бога - 
    удивленье, смущенье, тревога... 
    
    Но уже приближается звук - 
    исцеленье и райский недуг. 
    Он тревожит, и губы немеют, 
    и блаженством безудержным веет: 
    
    тонким инеем, снегом, зимой, 
    возвращеньем внезапным домой, 
    где мелодии радостен плач, 
    а сверчок - и певец, и скрипач. 
    
    *** 
    Звук таял, растворялся, уходил, 
    ложился на воду, дробился в низких нотах, 
    тонул и вновь всплывал, и уводил 
    в свои края не спящего кого-то, 
    
    потерянного на земных полях, 
    в других мирах небесного цветенья, 
    там, во вселенских белых ковылях, 
    на пике неземного озаренья. 
    
    И волшебством волнующих басов, 
    у берегов бескрайних океанов, 
    непостижимость низких голосов 
    тревожила и чувственно, и странно. 
    
    Звук таял, растворялся, уходил, 
    ложился на воду, дробился в низких нотах, 
    а отголосок эха уносил 
    всё дальше не услышанное что-то.  
    
    МУЗЫКА 
    
    Чашу невозможного тепла 
    опрокинь, зардевшееся небо! 
    Нам ещё видны, сквозь нити вербы, 
    сонных вод тугие зеркала. 
    
    Воздух просит музыки и вечер, 
    в сумерки вливая серебро, 
    дышит сотворением миров 
    в переливах радужных и млечных. 
    
    Уведи нас, музыка, окутай, 
    раствори и снова сотвори... 
    Твой летящий отзвук воспарит 
    сквозь века, и краткие минуты. 
    
    САКСОФОН 
    
    Какая потаённая тревога 
    в твоём изнеможеньи, саксофон! 
    Как плачет эта музыка от Бога, 
    похожая на жалобы времен... 
    
    Она повелевает и качает 
    бегущую вне времени волну: 
    касается внезапно и случайно 
    мятежных душ и падает ко дну. 
    
    
    Seal - "It"s a Man"s Man"s Man"s World" 
    
    Волненье. Напряженье. Перелом, 
    и рвётся тишина лавиной джаза... 
    Невероятный музыки геном. 
    Вселенная в период парафраза. 
    
    Уже очнуться не хватает сил 
    от этих нот, бросающих в объятья, 
    и голосом во тьму вступает Seal, 
    снимая все недуги и проклятья! 
    
    В слепом полёте - Вечное добро, 
    темносиянье веры белоснежной. 
    Объёмы сердца ловят серебро. 
    Владыкам мира грезится Надежда! 
    
    ШОПЕН 
    
    Шопен! 
    Так больно.... Отпусти. 
    Ты доказал - любовь бессмертна! 
    Тень отзвуков в моей горсти 
    так откровенна... Так безмерна 
    разлуки тёмная тоска, 
    что майские ветра напрасно 
    в безбрежье ищут берега 
    ежеминутно, ежечасно. 
    
    *** 
    Какую тьму, какую млечность 
    взлелеял горний звездочет? 
    Какой рекою в бесконечность 
    пространство времени течет? 
    
    Какую бездну ищут звёзды, 
    скользнув с навязанных орбит? 
    Ответишь? Не успеешь. Поздно! 
    Звезда в душе твоей летит!  
    
    *** 
    О любви несбывшейся моей 
    не грущу - она не повторится! 
    Серый смог над озером клубится, 
    берег провожает журавлей... 
    
    Я тебе не предрекаю, мой, 
    памяти напрасной и печали: 
    если радость кончилась вначале - 
    значит, слаще радости покой! 
    
    Оборвётся тонкая струна - 
    отрекаюсь утешать и тешить... 
    Пролетит пора, как промельк вешний, 
    и замрёт у озера без дна! 
    
    Канет в небе лёгкою строкой 
    белой книги тоненькое пенье. 
    Скучной черни лестное забвенье 
    растворится млечною рекой. 
    
    Нет, ещё не покидаю край. 
    Пой Судьба, маня и обещая, 
    розовым волненьем Иван-чая 
    обольсти, запутай, укачай... 
    
    Гаснет за полночной пеленой 
    еле слышный звук непостоянства. 
    Вещих снов туманное пространство 
    привыкает говорить со мной. 
    
    *** 
    Пока ещё терзала кофемолка 
    кофейных зёрен смутную тоску, 
    а на цветной салфетке две креолки 
    с кувшинами склонились к роднику, 
    два блика, словно пули из двустволки, 
    влетели, осчастливив баккару. 
    
    Опомниться, позволив от дурмана 
    акаций, что качались за окном, 
    от купажа прибрежья и Vergnano*, 
    втянуло утро в странную игру: 
    
    "В бескрайний водоём вели мостки - 
    мерещились, качались и срастались. 
    Вздыхала музыка - конечно, Штраус, 
    и партитуры плавали листки... 
    Так говорил, наверно, Заратустра, 
    так мысли Ницше теплились в строке..." 
    О, Боже, где ты? Посмотри, как пусто 
    и горизонт не виден вдалеке, 
    и тишина - ни шороха, ни хруста.
     
    *Vergnano (ит.) - лучш. сорта арабики и робусты 
    
    
    *** 
    Когда свежа вечерняя прохлада 
    и белизна жасмина холодна, 
    то видно, как рождается луна - 
    царица мира, полночи и сада. 
    
    И, кажется, застыли в зеркалах 
    былых времён немые отпечатки 
    и спят смиренно, будто всё в порядке, 
    не потревожив тишину в углах. 
    
    За окнами затихло птичье пенье - 
    ни шороха вокруг, ни ветерка, 
    за край листа торопится строка, 
    переходя в иное измеренье. 
    
    *** 
    Стоит жара. Вселенная пуста. 
    Пылают окна. Лоджии проём 
    обуглился, а ближний водоём 
    отслаивает с влажного листа 
    туманных испарений кисею. 
    Стрекочут вентиляторы в раю, 
    где ангелы устали петь осанну... 
    Всевышний, я писать не перестану 
    ночами Книгу Белую Твою.  
    
    *** 
    И снова в тех же четырёх стенах 
    земли и неба, рощ и водоёмов, 
    в знакомых звуках, тех же временах 
    и в мельтешенье мыслей невесомых. 
    
    Светло. Ни сожаления, ни слёз... 
    Сухую трассу обжигает вечность, 
    на выцветших холмах - штрихи берёз, 
    а в приозерье детская беспечность. 
    
    Как стемнется - воспряну, оживу, 
    в смолистой полутьме тени приствольной 
    пятнистой ящеркой укроюсь... Дежавю! 
    И с аурой лесов сольюсь невольно. 
    
    БАБОЧКА 
    
    Не шелохнусь. Она раскрыла крылья, 
    одна, из не успевших улететь, 
    и мне осталось только замереть, 
    в плену мостка, прогнившего на треть, 
    но что ей, царственной, мои усилья? 
    Она, внезапно, прямо у лица, 
    сливается с осенним колоритом, 
    и бархатная светится пыльца... 
    Всё прошлое, как пьеса без конца, 
    в момент забыто! 
    
    *** 
    Листаю бор. Сосновый переплёт: 
    как хвойный лоск прохладен и прозрачен! 
    Медлительная музыка плывёт 
    прощальным птичьим, отдаленным плачем. 
    
    Так влажно и так холодно. Слова 
    прикованы к немеющей гортани, 
    но неспокойна буйная листва - 
    куражится, шуршит и графоманит. 
    
    Дыханьем наполняю пустоту 
    поблекшего осеннего простора. 
    Крап дождевой дробится налету 
    и исчезает, не тревожа взора. 
    
    В молчанье облеку свои слова - 
    надвременно, надмирно, надбумажно... 
    О, не боли о прошлом, голова - 
    что было - минуло, грядущее - неважно! 
    
    ЗАПАХ ИЮЛЯ
    Запах июля. Выцветший ветер. 
    Белое солнце - душа нараспашку. 
    Память сгорит, и никто не заметит, 
    В царственной ауре льна и ромашек. 
    
    Не опечалишься, даже невольно, 
    Дни улетят незаметно и немо. 
    Не согреваются темные волны. 
    Белые ночи погасли, как не было! 
    
    Синие ягоды в белой соломе 
    Быстро чернеют ночами осенними... 
    Буду ль жалеть о промолвленном слове, 
    Том безысходном, напрасном, потерянном? 
    
    Не пожалею. Что сказано - сказано! 
    Было и не было в зеркале памяти 
    Тонкою нитью навеки повязано: 
    Светлое, темное, нежное, разное...
    

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кайсарова Татьяна Мартиновна (kaisart235@gmail.com)
  • Обновлено: 07/02/2015. 62k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.