ЛУНОЧЬ 
Татьяна Кайсарова 
2016 г. 
Москва 
изд. Вест-Консалдинг 

.......................

Не пережить тебя, не превозмочь,  
безмерная, не знающая края,
моя  непостижимая  Луночь -  
вневременная жизнь моя иная.


***

В приозерном пространстве такая дремучая тишь.
За туманным покровом просторов  неведомых веси.    
Почему, мой двойник, ты растерянно долго молчишь? 
Не считай больше дни - он почти пролетел этот месяц.

Наплывает другой. Он придет, припадет сиротой
и окутает берег смятеньем желаний неявных,
дивной музыкой ночи - ласкающей, страстной, густой...
Ты готов говорить с затаившейся тьмою на равных?

Ты готов ощущать этих бабочек трепет в сплетенье
слишком солнечном, чтобы пытаться унять.
Длится ночи сиянье и птицы невидимой пенье -
эта рвущая сердце, и душу, и плоть  благодать.


***  

Обнажается утро. Искрящийся парус колышется.
Воздух словно не воздух - вдохнувшая дымку вода.  
Ветви ближних стволов невесомы, как мысли Всевышнего,
бесконечно легки и покорны стволам навсегда.  

Только мы в этом зябком раю продолжаемся, Господи,
в этом странном тягучем пространстве движеньем, строкой...
Там вдали мегаполис устало вращает упругие лопасти,  
уплотняя потоки машин в суете городской.

Прямо тут, от оград открывается Божье предместие,
где белёсый туман, за которым уже облака... 
И твое приближенье внезапно, как счастье и бедствие,
мимолетная нежность мгновенна, желанна, легка.


***  

Что там за садом осенним, за градом 
мыслей, терзающих нитку сознанья, 
там за антоновским раем, за адом 
неузнаванья и вновь узнаванья,
непониманья, что было, что стало?   

Кто этот мальчик - печальный учитель, 
ангел-спаситель и  ангел-хранитель -
Тронул, и яблоко в руки упало...  

Лисы, как мысли, мелькают напрасно,   
прячут хвосты в травянистых тоннелях, 
Переплетается рыжее с красным - 
лисы и мысли в летящих метелях.


***

Идти по заблудившейся зиме, 
по мартовской белесой бахроме,
откликнувшись на зов полузабытый.
Не плакать, не печалиться, а ждать, 
не мучить неповинную кровать
никчемностью своих душевных пыток,
жестокой и убийственной строкой.
Бежать навстречу по весне метельной...
Не прикасаясь, ощутить рукой
Его ладонь и крестик свой нательный...
Благодарить за нежности поток,
за светлый омут и жемчужный дым,
пологий берег с ельником густым,
за эту россыпь серебристых строк...


***  

Время только свет от острия    
вечности невидимого шпиля.
Знаешь, нам отмерена своя
этой жизни золотая миля.

Слушай эту музыку небес,
распахни светящиеся створы.
Над водой встает туманный лес,
заслоняя дальние просторы.

Встану счастьем за твоей спиной,
тишины дыханьем не нарушив...
Слышишь, как кукушка нам с тобой
зёрна снов отсчитывает в душу?



***

От вторника до четверга
дожди, ветра, капризы птичьи.
Ложатся пятнами луга,
нечеткими как письма "в личку". 

В пространстве глянцевой воды,
в прохладных травах росных
ветров косматые следы, 
и робкий свет в берёзах...

И этот первый робкий свет,
как нашей верности обет!




***   

Леса померкли - значит, нет тебя 
и всё вокруг тревожно и случайно... 
Скучает ли волна, как я скучаю,   
волнуясь, замирая и любя? 

Ты слишком далеко, и голос мой 
не слышен там, за скрежетом и свистом  
железных шестерён в тоннеле мглистом, 
в плену крутой развязки городской. 

Во мраке снов, навязанных судьбой, 
где в тьму стекает небосвод пологий, 
услышь меня, мой лёгкий, мой далёкий -
из вязкой мглы лети на голос мой! 


***

Сюда, где дикие ветра 
за валунами гонят волны,
где каждая сосна - сестра
и верностью моей довольна,
где стынут тени на полу,
дожди  за окнами  в смятенье
и от нелепости прозренья   
скользят слезами по стеклу,
и где безвыходность сама
давным-давно сошла с ума,
ты не спеши, ведь ожиданье
дороже паники ветров.
Не лечит боль болиголов
от хаотичного мерцанья
тревожных образов и слов.


*** 
 
Пока мы на одной волне,
пока несносен ветер,
и дождик листья на окне
нещадно бьёт картечью,
я расположена ловить 
обрывки снов коротких -
как стайку бусинок, на нить
нанизывать и трогать...
Губами пробовать на вкус,
душой на трепет тайный.
Не оглянусь, не оглянусь 
на тёмный  зов случайный.



***
Подожди, скоро ветреный март обернётся апрелем,
в двух шагах от бессмертья набухнут и вскроются почки,
а потом лишь неделя, подумай, всего лишь неделя
до сиянья соцветий, до космоса в липком листочке.

Заструится шоссе, обгоняя медлительный лес,
пеленая и пестуя хрупкую чашу земную,
замелькают созвездья на тоненьких стеблях небес,
засмеётся душа, ощущая реальность иную...

Что нам время, живущим от мая до мая -
тот изменчивый полог, грозящий жарой и цунами,
если нашего чувства белеет полоска льняная,
как живая вода, как божественный выдох меж нами?!



***   

Сквозь светоносный май накрапывает дождь
по листьям, по стволам, скользит по ветровому...
Не надо рассуждать,  что  правда, а что ложь -   
всё Божья благодать, и не бывать иному!    

И пусть туманен бор - опустимся в туман,
забудем целый мир, наполнимся молчаньем.
Природой правит Бах - уже вступил орган
печально и светло... и на разрыв - печально.

А там, где поворот - светлеет колея
и нам опять туда, вдоль магии озерной,
где в пенных кружевах блаженные края,
и стаи белых птиц летят нал гладью черной.

А нам опять туда, где счастье и покой
колышется в воде у самого причала,
и ландышевый дым не тает под рукой,
и магия любви вершиться не устала...



***

Сегодня падал снегом и дождём.
Вчера, когда ты плакала о нём,
он ветром был, стучал в твоё окно,
играл и, затихая, как ребенок,
о чём-то тихо бормотал спросонок...
О чем - ты не узнаешь всё равно.



***

Это май - от весны узкий край
и пятнадцатый год от столетья,
долгожданный побег прямо в рай
накануне предлетья.

Не искусственный свет фонарей -
здесь луна белой ночи хозяйка... 
Вестовым у вселенских дверей -
белоснежная чайка.

Все слова, что срываются с губ,
льнут к губам осторожно
и того, кто так дорог и люб -
потерять невозможно. 


ПОКА ТЫ СМОТРИШЬ НА МЕНЯ.

Пока ты смотришь на меня,
я ясно вижу сквозь ресницы
полет закатного огня....
Стихают шорохи. И птицы
смолкают до начала дня.
Луна, дробясь, в озерах длится,
оберегая и храня,
и время тает по крупицам,
пока ты смотришь на меня.





***   

Помолчим. Ложится пепел снегом,
в призрачном пространстве - немота...
Между нами войны печенегов.
караваны Красного креста,

"бешеных"  кровавые обстрелы,
свежие могилы и кресты;
между нами огненные стрелы
и черёмух снежные цветы.

Между нами незаметной нитью  
сверенных вибраций частота.
Мы нашли друг друга по наитью,
силой резонансного креста.

Помолчим. Что осень, напророчишь  
листопадом, вьюжа берега?..
Милый, если нежности попросишь -
безраздельно всю тебе отдам!

МУЗЫКА ДЛЯ ДВОИХ

Не потеряемся в звенящих голосах 
ручья, в туманных снах озерных. 
Мне помнятся: леса, и голоса, 
и желтых звезд обманчивые зёрна. 

Те россыпи брусничные у ног 
и шорох тростника берегового, 
берёзовый воздушный туесок 
был полон, пуст, а после полон снова. 

Как медленно в ладонях таял день, 
сгущались сумерки, роняя полночь. 
Ковшом луна качалась на воде, 
и птица вдалеке звала на помощь. 

А дальше - только музыка и свет - 
та музыка, с небесными огнями... 
И никого на белом свете нет, 
нет никого на свете между нами.


***  

Сейчас, закрой глаза, не вспоминай.    
Когда нахлынет, память  остановит   
у бездны на краю. Ты видишь край?
Послушай, музыка не суесловит... 

О чём она?  Мелодия  нежна -
касается, тревожит и уносит...
И длится ночь, и жизнь, обнажена,
как бренный сад, и мы, и эта осень. 

Ты думаешь уйти? Ты не уйдёшь,
а лишь на миг покинешь поле зренья
и умопомраченьем снизойдёшь,
спасеньем!


***  

Не спрашивай, о чём мои стихи!  
Они о той немыслимой воде,
летящей и сгорающей звезде,
о тальнике, пробившемся сквозь мхи
и о тебе, хороший, о тебе!
О рвущемся пространстве между нами,
в котором нарождается цунами
и что-то изменяется в судьбе,
в природе, мыслях и кардиограмме.

Всё рушится, колеблются мосты,
смакуют смуту укры и игилы,
всё явственней оскал нечистой силы,
твои неразличимее черты....
Упасть бы в эти травы цвета хаки
и думать только о движенье губ
твоих, о том, как пахнет сруб сосной, 
и тёмен бор во мраке - 
там, в пелене... и ты за пеленой.


*** 

Так странно изменился день:
свернулся,  места нет для точки.
Темнеет. Пропадает тень,          
и дальний свет, и слово в строчке.

Так холодеют пальцы рук ,
как было при тебе когда-то...
Вселенский замирает звук,
скользит и тает дым заката. 

Скучаю по тебе. Тоска.
Вневременья поток и холод.
Надежды млечная река
для встреч отыскивает повод.


ПЕРВЫЙ СНЕГ  

Слишком медленно, 
слишком интимно,
между черных стволов ноября,
мимо улиц пустующих, мимо
виртуальности календаря,
он летел, замирая и рея, 
сквозь меня, как серебряный зов,   
будоража, тревожа и грея
вместо рук твоих, губ твоих, 
слов...



***  
Усталое крыло белёсой ночи
лежало на озябших берегах, 
где утро просыпалось в двух шагах,
парсеках двух - за многоточьем   
коротких снов - в заоблачных садах.

Я плакала, что не со мною рядом
твоей руки медовое тепло,
что без тебя внезапно рассвело,
затеплилось...  И я была не рада,
тому, что наше время истекло,

рассыпалось вдоль омутов без дна,
что мраморный костер сгорел дотла.
Я без тебя согреться не могла
ни крепким кофе, ни глотком вина,
ни музыкой с печалью пополам...


***  
Ни шороха. И только полутьма,
безжалостно сводившая с ума,
гнездится рядом. Там, внизу, каштаны,
не бросив тени, сотворяют тень.
В потемках ночи пропадает день.
Сочится вечность алостью из раны...
Вневременье застыло в зеркалах.
Волна волненья охватила тело.
Луна в окне спала вороной белой -
ни улететь, ни сгинуть не могла.

Очнись. Очнись! Смотри: его рука   
на клавишах лежит усталой птицей,
а где-то там плывут в ночных зеницах    
слепые цифровые облака,
но ваше время продолжает длиться:
мелодия окутывает слух
так чувственно и так неповторимо,
что понимаешь: все сомненья мнимы -
они всего лишь тополиный пух,
летящий так не вовремя и мимо.


*** 

Слышать голос, теряя значенья и смыслы,
отпуская понятья, нанизывать звуки на слух
и пытаться собрать  наугад  хаотичные мысли -  
так бездумных овец собирает поспешно пастух...

Слушать голос, молчать и пытаться на ноты
положить восклицанья и паузы, шепот и смех,
это слишком интимно: сакральное, тайное  что-то -
слышать голос и знать - это соло звучит не для всех.

***

Нет, не сбылось. Пока еще не срок -
не дотянулся до окна вьюнок...
Тебе не видно, там, издалека,
всей отмели пророческих окраин,
где на белёсых струнах тростника
вода тихонько ноты подбирает
к последним строфам моего стиха.
До полночи, до самой темноты,
которая почти неуловима,
я буду вспоминать тебя, любимый, 
а коль усну, то мне приснишься ты,
витой огонь костра, летящий мимо,  
черёмух легковесные цветы.


КЬЯНТИ

Мне ближе - ожидания. Прости.
С дождями проще, но в жару милее
пригубить итальянское Кьянти
в пространстве православного елея.
И пусть мелькает  тополиный дым,
рябиновый, жасминовый, белесый
и дым костра, знакомый нам одним,
причудливо струящийся сквозь слезы...
Изысканное тёмное Кьянти,
твой странный привкус - отголосок страсти,
но ничего нет чувственней, прости,
чем ожиданье призрачного счастья. 

СОН   

Мне снится, как падает полночь в ладони твои,
как ствольчатый лес, прорастает сквозь сонное тело,
как птица ночная в закрытую клетку влетела
и сгинула в ночь - только крик, только ветка в крови...

Вот кто-то часы потянул за истертые гири -
послушные стрелки обратный наметили ход,
как  будто готовясь начать нереальный отсчет  
в случайном и диком, затерянном в космосе мире.

Несётся "Сапсан", рассекая чужие просторы,
иные миры,  но беззвучно немое кино...
Объем тишины мне озвучить, увы, не дано.
За окнами смог и алеют волнистые  горы...   
....
Но слышу, как падает утро в ладони твои,
как дрогнули вздохом  доселе безмолвные губы,   
и сон, растворяясь, мгновенно уходит на убыль.
Я рядом, любимый! Прохлада, рассвет, соловьи...


***   

Дурна привычка засыпать под утро,
когда земной расклад придуман мудро...
Но что поделать? Тут уж -   се ля ви!
Прельщают чары бдения ночного,
когда глядишь из бытия иного
в чужую бездну горя и любви,
раскаянья, неверия и страха.
Намаявшись, вдыхая непокой, 
вдруг даришь оберег одной строкой - 
так в черный кофе опускаешь сахар.
Усни, любимый, улетает ночь -
я сны твои разгадывать не прочь...   

Но снов чужих разгадывать не стану:
мне, грешнице,  не  надевать сутану,  
не врачевать безумье спящих душ,
листая  окна, полные печали...            

Всё, что случилось, назову случайным,
молчать заставлю мелочных кликуш...
А ты расслабься, спи, раскрой ладони.
Тревогу прогоню, вдохну покой,
от лунных каверз заслоню рукой
и возведу рассвет на небосклоне.
Пускай моя летящая строка 
забьётся теплой жилкой у виска.


***

В разгуле  гроз, гремящих вновь и вновь,
всплеск молнии - награда и расплата!
Мне без тебя не жить, моя любовь,
и в том ни ты, ни я не виноваты!


ТЫ СПИШЬ  

Весна и листьев письмена,
как те каракули из детства...
Ты спишь. Природа смущена
и чутко дремлет по соседству.
Так медлит начинаться день:
в полёте замирает белка,
кувшинкам распахнуться лень,
но к полдню двигается стрелка.
Колышет медленно волна,   
печально - одинокий берег,  

и только робкая весна
ещё надеется и верит,
что будет вечер и закат,
и звездный дождь 
                   прольется в полночь...
Ты спишь, и сны к тебе летят,
как  будто ангелы на помощь.  

***

Усталая листва уходит в сон.
Молчит невозмутимо телефон.
Гроза с крыльца смывает голубей.
Часы теряют веру в бесконечность,
но сменишь батарейку - снова вечность...
и боль стихает, и тоска слабей.   
Когда в глазах от гаджетов рябит,
от власти над строкой гордыня душит -
пора бежать на проповедь рябин,
умерить эго и очистить душу...
Но тут тихонько звякнет телефон,   
и ожиданье поспешит к нулю.
Ловлю слова похожие на сон,
а в них сто поцелуев и "люблю!" 


***

С той стороны, где кувшинки желтеют над илом,
где не хватило до берега метра, не боле,
ангел качнулся на бледно зеленом настиле,
словно и он оказался невольно в неволе.

Глина струилась коричневым глянцевым медом
по обнаженным прибрежным корням бересклета...
Все это было июнем, но я не про это.
Я про старинное зеркало рядом с комодом -

в нём наши лица в свинцовом тугом зазеркалье
рядом навеки, незримые створы под кодом.
Полночь, луна, удаляется ангел по водам.
Русское лето - оно ещё в самом начале...


***   

Вечности  распахнуто окно, 
облака  волнуются и дышат,
греет бархатистое  вино
с запахами вечности  и вишен.
Захлестнуло  ласковой волной,
мы ещё до трех не досчитали -
ласточки взметнулись над водой,
соловьи внезапно замолчали.
Ночь ещё не вышла из тенет.
Губы о любви  губам  сказали.  
Без таких ночей и рая нет,
а уж ад привидится едва ли.


НЕ ДАНО

Этим легким ласкающим бризом
нам расстаться с тобой не дано,
этим влажным, щемящим капризом,
этим терпким вечерним вином,
этим ангелом родинки тёмной
на изгибе горячей руки,
этой магией ночи бездонной
и распятьем бессмертной строки.


*** 
Не пишется - тебя не слышу.
Сезон туманов и дождей.
Мне даже крохотную нишу
тепла не отыскать нигде.

И лишь во сне, по медунице,
сбегу по склону к берегам,
где сердце чаще станет биться,
и волны кинутся к ногам.

Невероятное молчанье
приму за тихий разговор,
но вдруг взорвутся крики чаек
неповторимому в укор.


***

С той стороны, где кувшинки желтеют над илом,
где не хватило до берега метра, не боле,
ангел качнулся на бледно зеленом настиле,
словно и он оказался невольно в неволе.

Глина струилась коричневым глянцевым медом
по обнаженным прибрежным корням бересклета...
Все это было июнем, но я не про это.
Я про старинное зеркало рядом с комодом -

в нём наши лица в свинцовом тугом зазеркалье
рядом навеки, незримые створы под кодом.
Полночь, луна, удаляется ангел по водам.
Русское лето - оно ещё в самом начале...


***

Вселенная.  Открытое окно.
В объёмах комнат заблудились тени.
Мы наблюдаем их перемещенье -
немое черно-белое кино...

Скользящая искусственная тьма
и нас с тобою сделала тенями.
Нефритовая  дымка вежду нами,
как магия, сводящая с ума.


***  

Отголосками дальнего гула
осторожно окликнет земля.
Слава Богу, прохладой подуло -
задышали в предместьях поля.
Моё счастье,  как милый ребёнок,
сонных штор теребит бахрому,   
словно лайм малакканский,
                                спросонок,
из стакана сияет во тьму,
где ночная душа зажигает
колпачки  золотых фонарей,
где мой ангел-хранитель витает
и листву разгоняет Борей. 

***

Сгустилась темнота. Угас закат в воде, 
как искра дня в ночных ладонях лета. 
Иссякла жизнь - и нет её нигде.
От полночи полвека до рассвета.

Но все тесней становится душе
и музыки божественная мука
все ширится, владея всем уже,
она парит - ей мало только слуха.

Она вольна казаться тишиной,
одаривать иллюзией молчанья,
шептать тебе о том, что неземной
любовь обозначали изначально.

Здесь, в сумерках немого ожиданья
блуждает пробудившийся рассвет,
и ты не слышишь моего признанья
о том, что без тебя мне жизни нет.


Ч А И Н К И   

1.
Чайник, полный радости и муки,
запоет от боли и любви,
от внезапной близости разлуки,
волшебства ночного визави.

О, Всевышний,  не считай чаинки,
сладость нашей встречи раствори,
разгляди, как в предзакатной дымке
счастье тростниковое  горит.


2.

Снова чайник вскипает на тонком огне голубом     
легкой струйкою пара, а после внезапным свистком -
будто озера счастья горячим касаемся лбом, 
словно в омуты чая летим ледяным молоком! 

Снова чайник вскипает. Бежит кипяток сквозь закат. 
Как ненужная ветошь рассыпаны карты Таро... 
И стократ замирая и вновь прикасаясь стократ,  
поцелуев твоих чистой пробы ловлю серебро!  


***  

Так кромешно вокруг, будто выхода нет.    			   
Путь в шиповниках колок и душен. 
Навигатор потерян, и выход на свет 
нашим поиском вновь не нарушен. 

Растекаются реками руки твои, 
расстилаются, тронув участьем. 
Опускаются звезды, на веки мои 
и душа замирает от счастья. 

Ах, куда вы, куда вы, мои соловьи? 
Ваше пенье тревожит и тает, 
но призвали к молчанию губы твои -
соловьиное пенье смолкают...    

Лишь бежит холодок меж пылающих рук -
он не студит, а множит волненье... 
Это замкнутый круг, это радости круг: 
воспаренье, смятенье, круженье.

***   

Светло - ни снега, ни дождя,	    		
а морось пыли влажной,
вдоль створок окон уходя,
не обернулась даже.

Лишь мы наивно ищем путь
к мифическим свободам,
но нас несёт куда-нибудь
к подземным сточным водам. 

Уйти б во сне за дальний гул
круженья городского...
Последний светофор мигнул
и тут же вспыхнул снова.

Коснись щеки моей тайком
и отогрей словами...
В Нескучный сад пойдём вдвоём,
как в вещих снах - волхвами.

***    

Осколки февраля, серебряные блики  
нанизывай на нить слепого тростника.
Белёсых облаков причудливые лики
приманивай от старого мостка.

Нанизывай на нить стопамятные встречи,
и шепоты  любви  на звездные лучи
и слушай тишину - в ней притаилась вечность.
Молчи. 


***  

Перегореть в жару и встретить ливень.
Промокнуть, раствориться до тоски
во тьме  низины, где на дне крапивном 
побеги боли, страсти  и строки...
Вдруг остро ощутить прохладу комнат -
Пречистенки обманчивый покой,
где капли звёзд в  туманных окнах тонут
и утро льёт парное молоко
в прохладные ладони расставанья, 
продляя и баюкая тепло...
Ты  помнишь этот месяц без названья,
и цифры, позабывшие число? 

***  

Ищу в молчанье  радость постиженья
внезапных слов из снов и тишины.
И в памяти всплывает  отраженье  
в твоих зрачках - береговой волны...

Бессмертным  душам  смертны даже скалы.  
Им не прощаться и не ждать конца.
Но вещих слов живое покрывало,  
уже коснулось нашего лица...

Лови  случайной  радости источник,
струящийся меж бдением и сном.
Читай его в объёмах междустрочий,    
в слезах дождя, на тусклом лобовом...


***  

Пусть разомкнется этот мрачный круг.
Остановись. Переверни страницу.
Почувствуй: первозданный снежный пух
в объем больной души твоей ложится.

О, как окрест становится светло,
как голубы встревоженные птицы,
глядящие в прозрачное стекло
земной зимы, как замиранье длится. 

Ты, видно, веришь в чудо? Чудо - есть,
нисколько не  похожее на смесь    
банальных шуток, слышанных не раз,   
расхожих штампов и избитых фраз...  

То чудо просто яблоко в руках!   
Сияет, словно солнечный сочельник. 
Назавтра Рождество и понедельник,
и белый голубь вспыхнет в облаках!


***  

Июль. Созревшая луна
в поля упасть готова.
Бокал искристого вина -
и призрак таинства ночного
уже перешагнул порог,
спешит, не оставляя тени,
чтобы подслушать говорок   
встревоженной сирени.
Покажется, что все пройдёт:
забудется. Устанем верить.
Давно засахаренный мёд -
совсем не горькая потеря.
Но, хватит. Близится рассвет.
Спит лето,  как былое!
Растаяло,  сошло на нет,
янтарное и голубое.
Осталась вкрадчивая боль
в пространстве средостенья -
моя нежданная любовь -
небес прикосновенье.

***

Только и слышится шорох огня.
Падают в чай перезрелые звезды...
Только и жду, что окликнешь меня,
только бы не было поздно...


***   

Дождями все окутано. Прости, 
дрожащая, раздетая, немая, 
любовь моя, здесь негде прорасти:  
озноб и эта замкнутость пустая... 

Стоишь, не понимая ничего. 
Раскаты грома - отголоски вздора 
пронзают неземное естество,  
и невозможно избежать  повтора. 

О, как же я пытаюсь уберечь 
внутри себя единственное чудо. 
Безмолвия молитвенная речь 
ещё способна  заглушить остуду. 

***  

Пусть разомкнется этот мрачный круг.
Остановись. Переверни страницу.
Почувствуй: первозданный снежный пух
в объем больной души твоей ложится.

О, как окрест становится светло,
как голубы встревоженные птицы,
глядящие в прозрачное стекло
земной зимы, как замиранье длится. 

Ты, видно, веришь в чудо? Чудо - есть,
нисколько не  похожее на смесь    
банальных шуток, слышанных не раз,   
расхожих штампов и избитых фраз...  

То чудо просто яблоко в руках!   
Сияет, словно солнечный сочельник. 
Назавтра Рождество и понедельник,
и белый голубь вспыхнет в облаках!


***

Невозможный, кричащий июнь,
твои ветры окутали полночь.
Небо в озере тысячью лун -
не пропасть и не вырваться!
                                      Помощь -

ни к чему, если правит стихия,
разметавшая угли костра,
множа дымные кольца земные...
Для неё это просто игра -

чтобы совы в лесах не заснули,
не сумела очнуться трава,
чтобы  щепки крутились, как пули,
на губах замирали слова...

В этом диком, кричащем июне,
в этом буйном полночном аду,
где ветрами смело полнолунье, 
я прощенья себе не найду!


СЕЛЬВА СЕВЕРА  

И длится сход небесных вод.
Разбавлено пространство.
Хмельная музыка плывет
из кругосветных странствий.

О, сельва севера, хвощом   
покрыты берега,
листва, влекомая ручьём,
в плену журчащих гамм.

И в лепете, и  лепоте  
поющих голосов,
трепещет сердце в слепоте,
откликнувшись на зов.

Плывет к прозрачным берегам
страстей жемчужный дым.
Люблю,  - читает по слогам    
мир голосом моим!

*** 

Под бледным куполом  небес,
печальным, полубездыханным,  
томится наш прибрежный лес
ковром своим  нетканым.  

Мне кажется, что всё прошло,
Развеялось, развоплотилось,
что совершенное тепло
ушло, остыло, растворилось.

И даже взгляд печальных глаз,
глубоких,  ласковых, бездонных, 
пропал, как дымчатый топаз,
куда-то в спешке обронённый.


*** 

Ты можешь не спешить - мне всё равно...
легко забыть о том, что не случилось,
и вспоминать зачем, скажи на милость,
пустые  дни, как горькое вино?

Любовь моя, ну как тебя сберечь?
Не совпадают пазлы. Холодна
над нами равнодушная луна,
безлико время и бессильна речь.

Того, что не было - не удержать.
Гуляет ветер в белом тростнике,   
остыли отпечатки на песке...
уйду, забуду, перестану ждать!


КАК ПТИЦЫ ТЕ   

Рассвет и сумерки - ветра, ветра, ветра...
Всё небо - в клочья. Шум листвы как зов. 
Всё - мишура. Всё - ложь и мишура
от высших сфер до проклятых низов.

Будь осторожней: битое стекло -
оно повсюду, а душа нага.
Мир истончен, теряется тепло.
В плывущей тьме пропали берега.

О, всё случайно, всё обречено!     
Мой алфавит рассыпался, как бисер.
Уже горчит небесное вино
и медленно врастают в землю выси.

Искать любовь, вершить её и рушить
в слезах, затменье, лжи и слепоте...
Быть и не быть, не узнавать, не слушать,  
как птицы те... а, может быть,  не те.


*** 
Зачем я этой ночью не спала?
Луна в безлунье выгорев дотла,    
оставила  молчание ночное.
О, не сравнится что-нибудь иное

с атласной тьмой и хрупкой тишиной,
где зеркало судьбы в оконной раме,
и в нём всё то, что было между нами, 
мерещится восторгом и виной.

Так краток час черёмух в хрустале...
И встреч, и расставаний миг не долог,   
но долгих ожиданий  мрачный полог   
совсем не бесконечен на земле.


***  

Забываю и глаза и руки...
Белой ночи кипенная гладь
размывает шорохи и звуки,
не могу и тени распознать. 

И не вспомню, Боже, нет, не вспомню
ток прикосновенья твоего,
свет рассвета в полумраке комнат...
Нет, уже не помню ничего!

Золотом окутана столица,
гаснет память в паутине строк,
а любви хрустальная водица
утекает медленно в песок...   


***  

Осенний, беспробудный, проливной,
Унылый дождь в застывшей панораме.
И будто бы всё это не со мной,   
Не про меня, не за окном, не с нами. 

Гуляет ветер за тугим стеклом
шальной порыв ретив, но не озвучен 
и времени оптический излом,
в контексте окон вовсе не изучен.  

В смятенье недомолвок и невстречь    
не вырваться из лабиринта дома.  
Беззвучна вопрошающая речь
В превратностях оконного излома.

Взгляну: листы рассыпаны у ног -
тревожных строк  божественен орнамент,  
где каждый непослушный завиток
пытался  урезонить  темперамент.

***  

Однажды меж бедою и бедой,
в пространстве от разлуки до разлуки,
ты к небу, как ко мне, поднимешь руки     
и снова  назовёшь звезду звездой.

Не ощутив смятения  греха
в своей душе, как в кинутой пустыне,       
моё лицо  рабыни и богини  
узнаешь  в строфах звездного стиха.

Ты будешь вечно ждать, пока живой,
укрыв печаль за равнодушным взглядом,
пока моя любовь не листопадом,
а музыкой качнётся над тобой. 


***  

"Прощай, любовь!" - когда-нибудь скажу.
Как голуби вспорхнут из подсознанья  
все те слова, которыми дышу,
обрывки  фраз и образов мерцанье.

"Прощай!" Всё минет: и ручьи,  и бор,  
черемухи туманное дыханье,             
и мысленный друг с другом разговор:
смятение, смущенье, обожанье...

И постепенно станут исчезать
круги  дорог, названья мест и весей,
дары богов и жизни благодать -
растает всё, что ощущали вместе.

 
***  

Бегу, сминая серебристый мох,
роняя свой ромашковый венок,
до плёса, до белёсого песка,
читая по цветущим берегам,  
весны заговоренное письмо.

Трава в купавках, в пене облака,
прозрачный ветерок непостоянства
непринуждённо бороздит пространство,
любовь прикосновенна и легка!

Но ближе к ночи нервная луна  
опустится на глянцевые волны,
блаженная душа замрёт невольно,  
заполыхает полночью весна!

И сердце станет биться в берега,
перебирая снов огонь и лёд.
Рассвет. И облака - не облака -
пчелиное вино, янтарный мёд...

Легка строка, да вечность коротка!  


***

Пускай поверит время, что огонь        
костра не воспылает над поляной,   
и летнего заката рыжий конь
не пронесётся по тропе багряной,

уснет вода и затаится высь,
дожди шуметь и плакать перестанут
и будет некому позвать: "Вернись!"
когда безгласны даже птичьи стаи...

Ты больше не услышишь никогда
ни смеха, ни живительного слова,  
и даже слово черное "беда"     
ни всплыть, ни раствориться не готово.

А имя шелестящее твоё
не вспомнит даже крохотный листочек,  
и  улетят в иное небытиё
любви, стихов и мыслей многоточье.


***  

Огонь,  роняя факел красный,
"озвучит" угли   янтарём. 
С высот повеет сентябрём,   
и боль покажется напрасной.

О, ни о чем не говори!
Рассвет прохладен и прозрачен,
как будто ничего не значит
в нём даже слово о любви.

Какая странная пора
пустот и одиноких сосен...
Невольно застывает осень
на самом кончике пера...

И слух душа теряет вдруг
и замирает, замирает,
а время прошлое стирает,
невольно замыкая круг.


***  

Что только мнилось - то уже случилось.
Бог водит взглядом по слепой воде,  
и дождь летит в кромешной пустоте,
и мы приемлем всё, как Божью милость.

Стихает ветер. Утро, пустыри, 
пустоты куполов, окраин, комнат.
Ветра и дождь не позволяют вспомнить
пути назад, и врут календари.   

Мне слышится: "Ты дома, позабудь
о том, то было, отпусти пустое..."  
И потому, когда глаза закрою,     
то вижу ускользающую ртуть

событий, встреч, прикосновений кратких,  
и всё дробится, рассыпаясь в прах,
и в едких растворяется парах,  
и знаками шифруется в тетрадках...

Но только ночь мешает забывать,
сажая рядом ласковую полночь
и предлагая экстренную помощь,  
решается во сне поцеловать.

***    

За короткий полёт над светящимся шоу столицы -
не тоски и не радости, только внезапная грусть.
Слышу здесь, на Гагаринском, снега вчерашнего хруст,
где  авто у обочин прижались, как сонные  птицы.

У чугунной калитки, забыв семизначные коды,
проскользну, не тревожа ни звуком, ни скрипом замка.
О недавно ушедших, как истинных помнят века  
так, как помнят тебя эти лестницы, лифты и своды.  

О, коварная память. Всё было как будто вчера,
так светло и безжалостно, словно не свидимся снова.
Я доподлинно знаю, что жизнь не простая игра,
а божественный замысел - горнего чуда основа.


***
 
Уснувшие дворы, сугробов кочки,
арбатских  снов пустые заморочки,  
и снег идёт, и затихает снег  
в проемах улиц, западне оград,
сто крат желанен, истинен сто крат,
непревзойдён и выверен до точки.



***  

На тринадцатом падает свет вдоль окна
в водоем, где вскипают фонтаны в жару,
мою радость качает каштан на ветру:
серебро, желтизна, новизна...

Свет летит сквозь мерцающий бриз -
замираю с его приближеньем:
изумленье, волненье, свершенье...
И ещё -  возвращенье на бис!

На тринадцатом падает снег вдоль стекла
на сплетенье простуженных крон,
и спешит, и ложится строка в унисон:
восхищенье, смиренье, хвала...            

***  

Потянутся щемящим клином дни...
Осенний храм предутренней столицы	
канонами бульваров будет длиться,
гасить и множить бледные огни.

Ещё возьмется скорая зима
пугать сухим и редким снегопадом,
но выстоит ноябрь Нескучным садом -
не затоскует, не сойдет с ума.

Непостижимым таяньем и звоном
окликнет осень робкое тепло,
расплавит льда хрустящее стекло
и полыхнет огнём в стекле оконном,

и полыхнет огнём в моём окне,
твоём - больном, далёком, отрешённом,
надежды нераскрывшимся бутоном,
молитвой покаянной на стене!


СЛОВО   
1.
Спуститься в сумерки. Цветной бульвар безлюден,
дышать прохладой  вопреки простуде  
в хмельных объятьях бархатистых лип...
И в графике оград  в ином прочтенье   
молитвы свет воспринимать вечерний
и разглядеть новорожденный лик       
луны белёсой в облачном теченье.

Чем дальше, тем короче полоса,  
и кажется, всего лишь полчаса
до вечности, в которой только свет,
где  под защитой Божьего покрова    
медлительным цветком восходит Слово,
чтоб воспарить и выйти из тенет, 
и покорить, и сгинуть бестолково!

2.   
Оно рождалось там, за горизонтом -
из смутного, как тихий лепет, зова.  
Так маялось, вне смысла и объёма,
что, пропадая,  возникало снова.
И плакали встревоженные скрипки,
и плавились серебряные слитки
на глянцевой ладони водоема.
Ещё не зная эха своего,
послушное неведомому зову,
мучительно - светло рождалось Слово,
провозглашая жизни торжество.  

3.
Светло и странно.  Замирает слово
в дневном тумане послегрозовом.
Оно ещё неощутимо,  словно
едва заметный воздуха излом...

Оно пока мерещится, тревожа
своей необъяснимостью  больной,
дрожит у самых губ, касаясь кожи,
пытаясь стать вселенной, лесом, мной.

4.  
Как нехотя играет дальний гром,
дожди смывают целые столетья, 
темно и гулко в омуте лесном, 
и никому в просветах крон не светит. 
Нечаянно  рассыпались с листа 
затейливые выдумки поэта. 
Невольно  разлетаются с холста 
частицы беспросветности и света.
И слог за слогом, и за звуком звук
выводит  Слово буйная природа,  
и мечется несовершенный слух,
безумствуя и требуя свободы.   


***
В объятиях Пречистенских широт 
нас время узнавать перестает,

а звезды так и льются из окна.
Весна - глоток воды, глоток вина...

В бокалах чуть потрескивает лёд.
Круженье, отрешение, полёт...

И бродит тёмный хмель, как темный мед,   
и сердце вдруг стучать перестаёт...

Другое бытиё. Разгадка сна.
Глоток воды, глоток вина - Весна!


ПОВЕЛИТЕЛЬ СЛОВ     
                                Елистратову

Там, в памяти: и сумерки, и пенье,
и те, скороговоркою, слова,
возможно, различимые едва,
внезапные, ушедшие в забвенье...

Я не усну и отпущу в полёт
свои непредсказуемые мысли,
пускай они тугих коснутся высей,   
и  стынущее Слово оживёт!

Сквозь голограмму веток, вразнобой,
Зашелестят  по следу  твоему
Виденья, неподвластные уму,   
и станут звать тебя наперебой...
В озерах, где всё свыше учтено,
наметится немыслимый улов:
там завязи  тебе покорных слов   .
совьются в нереальное руно.  

Засветятся янтарь и бирюза...
Всё многоцветье  соберу на нить
и стану дорогим своим дарить,
и чаще  вспоминать твои глаза.


А. ШИРЯЕВУ 
1.
Качнулась музыка, не ставшая твоей.
Ты маешься, в руках сжимая полночь.  
О, не зови - здесь некому на помощь   
бежать, откликнуться  и лить елей,  

затмить зрачки и разомкнуть ладони...
Безмолвный мой, укрывшийся в своё,
сакральное, немое... Дождик льёт,
чужое небо дальним громом стонет...

Вспыли,  взорвись отчаяньем  стократ, 
рассыплется колючий звездный ворох
твоих страстей! Сорвись на этот шорох
ночной листвы - мир стихнет, виноват!

И станет тело легче ковылей,
доступней для слепых прикосновений,  
и время остановит счет мгновений,
ночь растворится в музыке твоей.

Ты позовешь, но будет слишком поздно
часам обратный начинать отсчет:
судьба  в другую сторону течет   
и Млечный Путь ушел за полог звездный!


              Сердце и солнце. Все прочее - после...  
                                                                  А. Ширяев
2.
Сердце, солнце, запахи кунжута...
Шах и эндшпиль в шахматной доске.
Отчего так обморочно жутко
жало смерти ощущать в руке? 

Отчего так мертвенно и немо  
замерли деревья за окном...?
Шаг навстречу,  и померкнет небо    
где-то меж бессмертием и сном.

Оттого, что не бывать побегу   
от судьбы в безумия покой -
к первому октябрьскому снегу
ты ложишься красною строкой.

Но спешит встревоженное слово
к дальнему причалу твоему -
зрячая душа давно готова
видеть сквозь святящуюся тьму. 
                                                      
                                   
О, МУЗЫКА!    

О, музыка, я становилась слухом, 
когда твоя волна касалась звуком 
всех точек человеческого "я". 
Я видела, как покидала тело 
душа завороженная моя, 
которая тобою стать хотела... 

Мне кажется - я всё в тебе нашла, 
блуждая в зеркалах твоих протяжных,
и среди них открылись мне однажды   
объёмы вдохновенья и тепла.  
Я шла туда, куда меня звала 
любви неутоляемая жажда .   

 2.
Так много этой музыке дано!
Я слушаю. И мир вполоборота   
Притих, и даже в терпкое вино                      
божественные впитывает ноты.

Плывет дымок, подрагивает тьма.
Незримых струн твои коснулись руки,   
и Рождество, и звезды, и зима -
все растворяется и тонет в звуке...

Так пишут по небесному холсту
слезами радости и тихим смехом,  
отчаяньем и отдаленным эхом,
спеша и растворяясь на лету...   


3.
Босая Evora  к холодным берегам, 
несла любовь неведомым звучаньем, 
и плавились российские снега... 
Я плакала от счастья и печали   
и слышала, не понимая слов, 
как в музыке жила моя любовь. 


ПРОТЯЖНЫЙ ЗВУК

Путаница линий на стекле,
тишина покинутого сада, 
ландыши в стеклянной кабале,
стынет кофе - и тебя нет рядом!
Знаю, что идешь издалека,
стелется тумана поволока
и лежит дорога, как река -
от небес до моего порога.

А в душе один протяжный звук,
помнящего сердца гулкий стук.
Оглянусь - лишь поле в васильках,
тусклый свет на дальних маяках. 


ВСЁ  НЕ СПОКОЙНО   

Всё неспокойно: войны, холода,
измены, брань, смятенья и раздоры...
Здесь даже эта тёмная вода
в окладе берегов взорвется скоро.

Всё рушится! Одним глазком взгляни,
мой светлый Боже -  только взгляд, не боле...
Увидишь перекатные огни  
пустых омел и выжженное поле.

Не приходи! Уж лучше я - к тебе
по стеблям строк убийственно правдивым,
по пеплу трав, по истовой мольбе,
по диву истин и безумья диву.

Покину осень мертвых городов
с дождями, не смывающими пепел
с когда-то бело-розовых садов...
Сейчас прощанье было бы нелепым.



БОЛИГОЛОВ

Сюда, где дикие ветра 
за валунами гонят волны,
где каждая сосна - сестра
и верностью моей довольна,

где стынут тени на полу,
дожди за окнами в смятенье
и от нелепости прозренья  
скользят слезами по стеклу

и где безвыходность сама  
назло судьбе сошла с ума,   
ты не спеши. Мне ожиданье
дороже паники ветров.
Не снимет боль болиголов
от хаотичного мерцанья
тревожных образов и слов.


ОТЕЛЬ	

Опять мне снится питерский отель,
Холодный чай, с горчинкою вино,
Слепой ночник, несвежая постель...
Очнусь, усну... и вижу всё равно...

О, Боже, пожалей - останови!
Все знаю, все прощу - я все могу,
Но слезы жгучей капелькой любви
Теряются иголкою в стогу.

Будь прокляты виденья декабря!
Безмолвствует мобильник, как скала.
Летит "Сапсан". За окнами заря,  
А на душе отчаянье и мгла!!!


ИДИ       
                                                                   О.Ф.
Иди. Мне не с кем больше говорить!
Твой объектив припал к подмосткам китча*,
где тяга БЫТЬ смешна и неприлична.
Нелепостью дитя не одарить!

Иди себе... и помни: знак луны
к твоим ногам уже не бросит тени,
а знак росы лишь символ слёз растений,  
и радости мгновенья сочтены.

Там, впереди, обмана сладкий свет!
Скорбеть о прошлом - не твоя забота -
оно, как непредвиденное что-то:
сверкнуло и погасло - больше нет!

* Китч - в основе лежит немецкое слово Kitsch - дешевка.


БИСЕР

Вот и все. Не моя в том вина -
камни радости всплыли со дна.
Драгоценные камни-шары
пригодились для скучной игры.

Ходит Тётка по нежной росе -
драгоценной любви полосе,
и легко, как ноябрьский лёд,
мою память безжалостно мнёт.

Белы голуби падают ниц
с подоконников, лоджий, страниц.
Мои голуби - бусинки строк,
неплохой вам подарен урок!

Строки-бусинки, где же вы все?
Ходит Тётка по нашей росе.
Влажный холод, промозглая тишь...
Перед кем ты, мой бисер, лежишь?  


*** 

Бежать бы впору... Только время тратишь
у мультиварок, плит и кофемолок, 
всевластных пультов и безумных клавиш,
а вспышки откровений, как осколки,    
метёшь к порогу, забывая.  Веришь
во всякий бред, что ловит слух и зренье.
Всем бестолковым днём тоску измеришь, 
чтоб к ночи замереть, без сожаленья. ..
Но после, там, за гранью ночи долгой,
остановив бушующий содом,     
скользнуть лучом души в ушко иголки,
в сады Морфея, за  тишайшим  сном.

***

Ну, кто сказал, что это - лето?
Тенями улица одета,
а крыши ближних деревень
укрыла войлочная сень.
С утра, росинок бисер синий,
лежит совсем как робкий иней.      
Комочки птиц тихи в ветвях.
Ночами за полями стынет 
в объятиях полыни шлях,
и тайна ближнего оврага 
смиряет беззаботность шага.    

***   

Он не спал и подумал: наверное, это война.     
Усмиряя озноб, он смотрел и смотрел в заоконье...
Оглушенная взрывами, падала в ноги весна.
Он пытался дышать, понимая невольно, что стонет.

Подвывала сирена - единственный голос судьбы,
призывая в подвал, дожидаться конца рокового.
В темной смуте проклятий, мольбы и стрельбы.
Он готов был уйти в измерение смысла иного.

А кривое пространство вломилось со свистом само,
отворяя  затворы, пронзая осколками тело,  
и кровавый ожог запылал на груди, как клеймо,
а душа все кричала, она уходить не хотела.


*** 

Мелкий вкрадчивый дождик прижался к стеклу,
так и тянется к сердцу прильнуть и согреться.
Даже бред фонарей, что живёт желтизной на полу,
сквозь дождливую сетку  тайком  подбирается к сердцу...

Как безграмотный текст, беспорядочна рябь на воде... 
Отвернуться, проститься, уйти, разминуться, забыть.
Как безумно права безрассудная утка в гнезде -
головою в дупло, и не видеть, не думать, не быть!   


;
ШАГРЕНЕВЫЙ ЗАКАТ  
(Акростих+)

Шагреневая кожа. Краток шаг.
Исчезнет свет, и день уже сникает.
Закат ликует - у него аншлаг!
Он просит тишины - шумы смолкают.
Фантастика: в кромешной тишине
Рыдает филин гулко и тревожно -
Едва затихнет - всплески на волне...
Нащупать выход просто невозможно -
Искать в потёмках, разум презирая?
Я в эти игры  больше не играю!  

+
Отмучился шагреневый закат,   
тревожны зовы птиц потусторонних,
и  филин  чьё-то имя наугад    
кидает в темноту и глухо стонет.
Нет, не твоё! Но как темна вода,   

и полночь без луны и без надежды,
лишь отблески в рыбацких неводах,
затерянных в лагунах побережья...
Молчи, молчи. Тебя я не отдам!
Бегу, скольжу, и плачу, и сплетаю   
обрывки радуг. Нет, не отпускаю!  
Я рядом, слышишь? Я не верю снам
неправедным, безжалостным, неверным,
мрачны и слепы сонники беды.  
Не верю снам и сонникам не верю!
Но стонет филин и тревожен ты!

***  
Кажется, что слишком беспристрастен 
тёмный взгляд сгустившейся воды...
Прошлое вернуть  никто не властен,
только не потеряны следы

на мостках покатых, на поляне,
в крошеве поверженной листвы,
у воды, где нежен смуглый глянец   
с блёстками прохладной синевы.

Вижу: расступается без звука
низкорослый лес береговой,
делая доступнее для слуха
пересказ былины вековой. 

Но когда луна, полночный гений,           
звездами распишет полотно,    
слиться бы с гармонией осенней -   
пепельной, хмельной, берестяной.


***  

Туда, за контур круга, из тенет,
идёшь и словно входишь  светом в свет,   
высвечивая путь себе в ночи
и не свернёшь.  Назад дороги нет.

Каштаны, тени, силуэты, сны...
Конец апреля - ночи сочтены.
Притихшая вселенная молчит.
Крыло тумана гасит след вины.

И только почему-то нет грозы,
а в метре от нейтральной полосы
мелькает принт сиреневой парчи
и небосводу мало бирюзы...

Но не грусти - кончается дорога, 
и небеса - уже  владенье Бога.
Благословенья светоносен  чин,   
и виртуальный ангел у порога!

НЕ РОПЩУ  

О Боже, не ропщу и не скорблю - 
безмолвствую и не ищу ответа, 
лишь мысли потаённые ловлю 
сквозь тысячи небес, таких, как это. 
Листаю, Боже, твой осенний лес 
и принимаю изморозь предзимья. 
Вся жизнь моя, как череда чудес, 
и у чудес твоё навеки  имя.        
Твоя любовь, как милость, велика, 
крепка молитва силою глагола. 
Рождений и смертей сквозит река 
за Млечный Путь, до горнего престола.


***

Медлительнее за окном
порывы ветра ледяного...
Дыханье духа неземного
сквозь шторы проникает в дом.

И тень пронизывает тень,
и длится паутинка света,
с собой заманивая лето
в осеннюю густую сень.  

Небесной  млечности мороз   
припоминается и снится,
а время продолжает длиться 
полетом трепетных стрекоз.


ДУША   

Поверь, душа, я знаю: ты дымок
костра на берегу вселенной
и сам костер. Века - тебе не срок...
Одно предвестье твоего полета -
переполох случайный и мгновенный...
И есть в тебе непознанное что-то,
сокрытая основа всех основ, - сделать тире
предчувствие несотворенных слов,
как говорок во сне, скольженье пены...
струящийся вдоль насыпи песок,   
и океана шум благословенный.

Муаровыми крыльями шурша,
приходишь и уходишь незаметно -
наивна, легковерна и бессмертна -
хранительница нежности - Душа.


*** 

Так и будет рябиновый дым по оврагам стелиться
от  белёсых соцветий до алости зимнего срока.
Белой магией ночи успела душа насладиться
и отведать волшебную горечь янтарного сока.  

Эта жизнь и любовь, и судьбы потайная дорога:
от венчального платья до зрелости дивного срока,
от краёв голубых до предчувствия близости Бога -
как рябиновый выплеск - глоток горьковатого сока!

*** 

На ярмарке иного захолустья
Кругом  -  дивья*, и плавятся умы,   
и слёзы перламутровые льются
на блестки побрякушек из сумы

товарной, клетчатой, скоро богатой,
пеньковой,  перевитой бечевой,   
в которой чёрта лысого упрятать
легко. И вытащить с другой ценой.  

Но хватит, Арлекин! В разгаре лето.
Диск солнца пойман неводом осин,
кукушка что-то врёт в сосновом гетто,
и только липень* разливает синь.

Увидимся? Теперь уже не важно.
Возможно - да... Арена так мала,  
а цирк теней одною тенью крашен,
и будет  проще встретиться  телам,  

которым после легче расставаться, 		
чем душам ложь признаний пережить.
Над этим можно просто посмеяться,
но некоторые рвутся рассмешить.

Как радостно пришло начало лета:
смешными  непонятками, виной,
черёмухи летящим белым цветом,
под дождик угодившим проливной.

В нас музыка звучала - клавесин 
и падала звезда в прохладу чая.
Мы ссорились, примет не замечая
в слепом пространстве омута осин.

*Дивья - дивно (санскрит)   
*Липень - (у славян) июль


***   

Ухожу, отрешенно вдыхая цветы,
Словно  в  волнах  плыву в разноцветье,  
чтобы с каждой былинкой - навечно  на "ты",  
как полночные тени, как дети...

Где-то в памяти дальней  останется след
резонансных вибраций души и пространства,   
и потерянной кодой* замрёт первоцвет -
и забыть, и припомнить - напрасно!

О, Всевышний - ты столько готовишь потерь...
Пощади!  Длятся белые ночи...
На нелепый вопрос: "Что же делать теперь?"
Я  ответа не жду, между прочим.

У небесных зеркал, у живых берегов,
где размыты  следы  алфавита,
на одном из земных заповедных  кругов    
есть ответ в переводе с санскрита*.

В этих лилиях - лотосах северных вод, 
в тех камнях, за чертой пустоцвета,       
ускользающий звук в иномирье  зовёт,                         
словно зыбкий дымок Кастанеды.  

*Санскрит - литературный язык Древней Индии. 30 процентов
 корней санскрита - русские.


  ***

  разгуле  гроз, гремящих вновь и вновь,
  всплеск молнии - награда и расплата!
  Мне без тебя не жить, моя любовь,
  и в том ни ты, ни я не виноваты!
 
   СОННИК  
  
   Куда-то плыл в пространстве подоконник...
   В молочной полутьме, листая старый сонник,
   я тщательно приковывала взгляд
   к одной строке  который раз подряд.  
  
   Напрасно все, Морфей раскрыл крыло,
   и свет померк, и время отошло,
   не просто вспять, а в некие края,
   в которых лишь во сне бываю я...
  
   Здесь можно закрывать глаза руками,
   сосредоточив внутреннее зренье
   и видеть птиц, летящих косяками
   сквозь годы от забвенья  до прозренья.  
  
   И если даже я приму участье
   в полете от полуночи к рассвету,
   то стану лишь мазком, лишь бликом счастья,
   за гранью сна, за мнимой гранью лета.
  

  ***    
  Я знаю - год к концу, но ты...
  Оплачет небосвод, но я...
  У непредвиденной черты 
  Застынем тайну затая.

  Земные сгладятся черты
  Луны засветятся края.
  Молюсь Всевышнему, но ты...
  Ты ищешь истину, но я...

  Глядит с безмерной высоты
  Звехда иного бытия
  Год завершается, но ты...
  Желанья сбудутся, но я...

*** 

Конец июля, отошла морошка,
Совсем не дождь, а дождевая крошка
окутывает влагой окоём, 
не оставляя на воде следа.
Усталый взгляд не волен и ведом:
стволы, поляны, плёсы...  Провода
"высоковольтки"  длятся, провисая...
И показалось: больше никогда
не вспыхнет паутина золотая.
Здесь  ангел света, покидая край, 
пока ещё не знает, как вернуться.
Да и Господь не обещает рай,
а просто предлагает дотянуться...

***

Печальный август, не рыдай напрасно,
и мне не кайф, но плакать не согласна!  
Ну, хватит, ну довольно, слышишь, мой  
растекшийся двенадцатью кругами,
ещё придётся вспоминать зимой
чай с ежевикою и пирогами,	   	
и сладкий Спас, и ягодный настой...
Не стоит плакать, манкий август мой.   ?


СЛУЧАЙНАЯ  ПРОСТУДА   

Виденья беспорядочны. А сны 
загадочны, нелепы и спонтанны... 
Зима, тайком глядит в окно весны 
и видит побережье океана, 
и слышит шум прибоя вдалеке, 
из глубины сквозящего пространства... 
Закрой прохладной простынёй зимы 
меня, февраль, не выводя из транса. 
Мне слишком жарко, охлади, уйми 
лукавую злодейку огневицу... 
Огни пылают, плавают огни,   
и сквозь дымы летят шальные птицы.

***

Омовенье, прозренье! И  капли воды
по тебе, сквозь тебя...  А, вдоль сонной равнины,
шорох взлетов утиных по кромке беды,
ощутимой, как омут, зовущий в глубины.

А потом, через дымку, под окрики птиц,
оставляя одежду волне на потеху,
принимая свободу, как бред  без границ,
всё бежишь и бежишь, задыхаясь от смеха,

в никуда, до сосновой доски гробовой,
до открывшего правду дорожного знака,
где утративший разум слепой вестовой*
ищет прошлую жизнь, умирая от страха.

*Вестовой - служащий для подачи сигнала.

БАБЬЕ ЛЕТО   

Снова внезапно робко повеяло
тихим теплом от земли.
Бабьего лета сокровище белое
чайкой мелькнуло вдали.

Как от любимого краткие весточки,  
клена слетают  листы...
Сквозь облака, из мерцающей вечности,
солнце глядит с высоты.

У берегов, где рябины волнуются,
бликов беспечна игра.
Алые листья с водою целуются -
Бабьего лета пора! 


***

Коль начинать, так с чистого листа 
на берегах пространства белой сферы. 
Начну, как впервь, леса свои листать 
и... положу начало новой эры... 
Прости, Господь - всё выдумка и ложь, 
но знаю, что честнее не соврёшь! 

Ещё туман. Не видно в двух шагах, 
но слышу радость в редких криках чаек. 
Вчерашнего костра атласный прах, 
как тихий свет... И никакой печали! 


ЛЕЙКИСТА*  


Вселенная твоя. Ты так желала.
Твоё пространство. Много или мало -  
потом поймёшь. Стихает звук шагов,
кукушкин счет становится напрасен,

и только глянец вод у берегов
как раньше - ослепительно прекрасен.
До горизонта всё светло и чисто,
и всё твое! Не торопись, лейкиста,

ведь по ночам в протяжных коридорах
сплетаются бессонница и сны
и каждый жест, и звук, и даже шорох
рождают чувство счастья и вины,

но майский соловей ласкает слух,  
и от любви захватывает дух! 
                                              *Лейкисты - поэты озёр

***

Оранжевым листом в стекле
горит осенняя пора.
Хмельные тени на столе -
созревшего вина игра.

Луна, купаясь в облаках,
спешит разбавить полнолунье.
Ветров внезапное безумие
листвы и пепла крутит прах.

Мы опускаемся на дно
К низам желтеющего бора,
но только хвои разговора,
увы, услышать  не дано.

Лейкистами по приозёрью,
по расходящимся кругам,
нам проще, затерявшись в хоре,
припасть к покатым берегам... 


*** 

По забытому полю, по взгорью, вдоль дикого леса -
шелестение, шумы, словно шорох шагреневой  кожи...
по шоссе до обрыва, до дна, а потом до созвездья,
вдоль стремительных сосен, заправленных в звездные ножны. 

А потом берега, хмель и вереск, и запахи счастья:
смоляной и еловый, и мятный, и чуточку чайный -  
до краев надышаться, припасть и навеки остаться
с беспокойной планетой, до боли  родной и случайной .



***

Сколько б ни было крыльев, но если взлететь не дано -  
все пустое.  Напрасен полёт мотыльковый ...
Даже если увидишь  открытое настежь окно -
полетишь к ночнику, на слепящий мираж пустяковый. 

Точно знаю, что вечным не станет рассвет,
он внезапен, но длится предательски мало.
Ничего постоянного в мире  обманчивом нет
и за край лоскута не удержишь небес покрывало.

В мельтешенье видений лишь в прошлое верен полёт. 
Там всё так же, как было: стихийно, безумно, светло...
Лишь в его зеленях твоё буйное  Эго найдёт,
то, что раньше, во тьме и безверье, постичь не смогло.


APPEL
   
Первый грех.  Вина необратима.  
Виртуальна  монитора тьма.
Боже, как стократно повторима -
хроника, сводящая с ума.

Яблоко откусано. Печально.
Истиной любви потерян след.
И воронья стая прокричала: 
"Лучшего не жди, спасенья нет!"

Монитор закроешь, близоруко -
мифа не обрушится стена!
На змеиной коже ноутбука 
яблока  греховна  белизна... 


***

Я опять ухожу, словно в небо журавлик бумажный:
только взмах, только взлёт, и меняется образ земной,  
незнакомый кураж или просто забытый, неважно,  
как аншлаг берегов перед лодкой твоей надувной.

Мне отсюда видней, как легка и стерильна любовь,
как привычно  цветам, полыхая, гореть лепестками...
Только ты не спеши,  не лети, не готовь,
не готовься к мечтам, и они обозначатся сами.

Нет, ещё не закат, не пора возвращаться к костру,
по периметру неба горит белизна узнаванья...
Мне неведом Великий, затеявший эту игру,
только этот полёт от его внеземного дыханья. 

***

Тут слишком жарко! Огненную смесь 
литого солнца выплеснул Всевышний... 
Напрасно не ищи меня - я здесь - 
мой  аватар в сети живёт и дышит... 

Немой грозы озвучиваю гул 
мгновенной вспышкой, неуёмной дрожью! 
Там, на твоём стомильном берегу 
услышать можно 

порывы ветра, шелест, свист и гром 
раскатами по тощим перелескам... 
И вспыхнет свет на берегу крутом   
твоих побед, бессилия и бедствий... 

И станет жгущий виртуальный взрыв 
душевных мук затмений, подозрений - 
невмоготу! Но "цифру" обнулив, 
ты гасишь это светопреставленье!


***

Нет, не кончится вечность, не верь -
будет длиться до строчки последней.
Как предательски скрипнула дверь
чердака, преисподней, вселенной -
вот пойди, догадайся теперь.

Но от пристани вспыхнул рассвет,
обозначив валдайские плёсы 
и луна, бледным диском, в кювет
закатилась в туманчик белёсый -
только  вечность не кончилась, нет!


***

Наклонились сады, тяжелея и рдея плодами,
задымили костры, задохнулась листва бороздами,

заструились дымы от ботвы к небесам отходящей... 
Смог - белее зимы, тяжелее  печали щемящей.

Дым от трав, от  земли, от белесого, ветхого крова
по российским окраинам стелется сенью покрова.

Все окуталось дымкой. Вдруг стало светло и приглядно.
И вздохнула душа -никуда торопиться не надо.


***

Да, наша жизнь - игра! 
Игра?
Мы так неистово играем -
реальностью назвать пора
безумную игру без правил!

Волна волнений и война...  
Весь мир - дымящийся Везувий,   
лишь божия коровка сна -
одна краплёная везунья!

Но наша жизнь - любовь! 
Любовь?
Где щит от тупости и гнева?
Не отрицай, не прекословь,
живущий в изголовье неба

и нарезающий круги 
дорог земных, небесных далей.
Умерь фальшивые шаги -
кому лечить твои печали?

Не тереби судьбы крыло.
Хотел взлететь? О, Боже правый!
Взлетел? Опять не повезло:
то час не тот, то грунт корявый...

О, это таинство причин,
толкающее нас к полёту,
о, это таинство свечи
и таинство седьмого пота

перед рождением строки
и светом приближенья слова.
Нам жизнь дается вопреки -
за радость виденья иного!

Здесь с привкусом осин на вдохе,
невольно пьёшь хмельную осень.
В высоком небе птичьи строки
тоску лесов с собой уносят.

Длиннее ночь, печальней птаха
поёт о вечном и тревожном -
так слышу иеромонаха,
поющего о невозможном.

Томится бледный лист бумаги,
и растворяется заря.
Всего лишь два коротких шага
до окончанья сентября.

О, всё пройдёт!. Бродячий ветер
скользнёт по роще сквозняком
и в неожиданном столетье
замрёт, с пространством не знаком.
...
Я помню чай густой и чёрный,
непонимание в глазах...
Но ты забудь. Всё не повторно:
и жизнь, и время на часах.