Lib.ru/Современная литература: Калинина Анастасия Владимировна. Петербургго

Анастасия Калинина

Петербургго

Из всех существ, что я могу назвать,

Есть лишь одно творенье Демиурга,

Которое за скользкий хвост поймать

Не позволяет мощь его и стать,

И имя феномена - Петербургго.

Дом без лица

По Купчинским полоскам штрих-пунктир

Идет-строчит, и счет пошел на мили.

А в самой коммунальной из квартир

Сосед с соседкой снова закурили.

Подглядывает в окна светофор,

Мультфильм пересмотрел о парасольке.

Сосед с соседкой продолжают спор,

Ведь милые бранятся только, только...

Их голоса в квартиру бьются, но

Подрагивает темечко желаньем

Продлить тот день, в котором пьют вино

Твои соседи с городским дыханьем.

Дыханьем отчуждающих вестей

О лете, о себе, мороз по коже

Измором преждевременных смертей

Все от любви - а от чего еще же?

Все от любви к отеческим гробам,

И городу, являющему как бы

Идейности твоей простой плацдарм,

На коем сам Шагал замедлил шаг бы

Замедлил пульс и дальше б не шагал,

Но рисовал, застывши, вид застольный

Обводный обводил лишь твой канал,

И в темноте смолил горячий Смольный.

Но в Купчино мой дом босой стоит

И смотрит в вечереющее небо.

Сосед с соседкой вновь не говорит,

Уставившись на полумесяц хлеба.

Полудырявый (скальпелем) ползет

Ленивый дождь в синеющих скамейках,

Как плеер в уши - если повезет,

И если хватит жизни в батарейках -

То мы услышим музыки Петра

Ритмичный плеск в крученых батареях,

И будем прижиматься до утра

К теплу плечистых ламп и скарабеев.

Остыл оскал бродячих вечеров,

Где небо, опрокинувшись, мерцает

Не-небом в глаз желтеющих домов,

А на одном из них давно лица нет.

И тот, на чьей поверхности лица,

Нет с самых пор тех, что я проживаю

Там - страх! - напоминает мертвеца,

Ожившего от пения и лая,

От шепота блаженных по углам

И рыбьего рыданья в водоеме.

Сосед с соседкой вновь пошли по швам -

Должно быть, я беспечно трусь о дрему.

Обнявшись, засыпают лесопарк

И таксопарк с повышенною таксой

Дан старт в непредугаданный инфаркт,

Приходят к лунапаркам докататься

Те люди, чьи застегнуты пальто

И те, что днем цедили серый кофе,

И те, из коих, может быть, никто

Не изучал полупроводников Иоффе.

Но вечер вольно-Питерский открыт

Любому проявленью вдохновенья,

Будь то во тьме поднятие копыт,

Иль ангела святое вознесенье

На шпиль и купол, купол или шпиль

Или оград (и врат) чугунных звенья,

Я крепко сплю, я крепко вижу штиль,

Стыдливо предваряющий прозренье.

В желтом сне

Ушел трамвай, горят объятья лет

Всесогревающих и несопоставимых

С прохладой будущего, ультрафиолет

В лысеющих его играет льдинах.

Разбились о тюленевый гранит.

Простые волны-пиелонифриты

Очки, постигшие великолепный вид,

Без смысла на глазах твоих забыты.

И в желтом сне, в мыслительном "ау"

Мне видится черемуховый выстрел

В пирогу сердца, может быть - в гробу

Холодное качание с присвистом.

Сквозь радостных молекул чехарду,

Составивших во мне траншейки мозга

Я ощущаю легкую хандру,

Неряшливую, словно порка розгой.

В параде комбинаций ДНК,

Сложивших все, что есть во мне чудного,

Зияет кучерявая строка

О месте дислокации былого.

В артериях моих течет Нева

Венозной кровью, лимфой на проспекты,

Не свертываясь, словно голова

Упала на строчащую конспекты

Гирлянду-руку, в классном зале - пыль,

В полу-столичном воздухе - не осень,

Не-зимнюю ловушку град закрыл,

Не лето, не весна - одни вопросы.

И мои пальцы - крест пяти углов,

Запястье - перекресток Рубинштейна,

Фаланги - арки сводчатых домов,

В наборе с амфибрахием кронштейнов.

И лоб мой - карамельный Летний Сад,

Морщинки тонкой реки и каналы,

И пусть они надежды отменяли,

Мне страшной болью хочется назад.

А мочка - Техноложки карамболь,

Ладони роза - парковый ансамбль.

Боязнь грядущего скатилась в ноль,

И дрожи колебания ослабли.

Коробка черепная - Главный штаб,

Сознание в опале - это Смольный,

И только здесь молочный комбинат

Ютится в доме бывшей скотобойни.

На Невском и Владимирском "Сайгон" -

Обитель кривоснов нон-комформизма.

Нам вечно не хватало оптимизма,

К Московскому вокзалу наш вагон

Подкатывает, рельсы пощедрей

Обсыпав остро-горестной привычкой

Мы ждем зарю не между двух огней,

А между "Колизеем" и Публичкой.

Придите сладким воем по весне

Поллюции ночные, Петергофы,

В лиловом амфибрахиевом сне,

Где палец набивает эти строфы,

Цепляясь за причинно-временной

Отрезок на ржавеющей машинке,

Мне ничего не надо больше шибко,

Лишь стих идентифицировать с тобой.

С тобой, великий, мой, морской, съестной,

Морской, съестной, несносный, неуемный,

Красуйся, стой, сиди, красуйся, стой,

Краснеют Петергофы, и поем мы:

Ворвитесь, Петергофы, в этот мозг

Бурите, Петергофы, эти крыши,

Крушите, Петергофы, небо, пост-

Скриптум тяжело над нами дышит.

Вернитесь в голубую пустоту

Фантазий детских, в пряные колодцы

Дворов без эха, там ли, на мосту

Восторженность щенячья продается?

А там ли у дороги быть беде,

И там ли школьной ручкой красной пишут?

И я скитаюсь непонятно где,

Я в тишине мостов смотрю на крыши.

А мама озорницу ищет, ищет.

Авиабилет

И целый день мне снится самолет

В разгоне на пролеске детскосельском

Он мысль мою о доме уведет

В прокисшем направлении апрельском.

На полке киснет авиабилет,

Что сюрреалистическим вкрапленьем,

Читай - протравой - в сон мой ищет след,

Орнаментом прикинувшись постельным.

Мне надо улетать в страну иных

Методик, и геральдик, и предсердий,

Иных зигзагов, журавлей других,

Других смертей, или иных бессмертий.

Однажды в пересохшем январе,

Кулон с Блаженной Ксенией целуя,

Я вылезла из Питера вовне,

И вне его нашла судьбу другую.

Звенели невпопад колокола,

И в воздухе пылился запах воблы,

Я просто постепенно уплыла

В пространство глобализмов однородных.

И семечко, заброшенное там,

Дало опустошительные всходы.

(На столике сияющий стакан

От жаркой мысли испускает воды,

Макет Адмиралтейства спит в чехле

И косточки разбросаны от слив, но

Железная дорога в их числе

Из детства простирается наивно).

Да, косточка, посеянная ... где?

А где неважно, но не в Петербурге,

Дала фальстарт очередной судьбе

С холодным беспристрастием хирурга.

Любовь иного плана

И в этой новоявленности - вру,

В ново-определенности скорее,

Я обрела просторную семью,

На дне почти январского апреля.

Я встретила его в полутенях

Закатного брожения по шару,

В карманах красноты прекрасно шаря,

Подсев на колющей ресницы взмах.

Он стал моей семьей, моим бельем

(По степени интимности, по власти,

С которой к телу приникает он),

Он стал моим браслетом на запястье

(По степени сродненности двоих,

По силе неуменья разлучаться),

Он - имманентный аудиостих

У пленницы языкового рабства.

Инъекция какао-порошка

У морфинистки каверзной со стажем,

Он - сочетанье мощного движка

С предельно небольшим километражем.

И все-то показатели - при нем:

Вместимость, безопасность, проходимость,

Так стали мы негаданно вдвоем

Во всех вещах, где раньше обходились

Поодиночке, только им одним

Я рада целиком судьбу наполнить,

Я стану упиваться миром сим,

И жить сейчас, и прошлого не помнить.

В ответ на экзальтацию его

И на ритмичный бокс длиною в чувство,

Я в силах отказаться от всего,

И им заполнить все, что станет пусто.

Мы думали расстаться, чтобы спать

Спокойно ночью в разных континентах,

Я думала остаться, чтобы знать,

Что город мой - мороз одномоментный,

Вонзающийся в кожу холодком,

Блаженством заполняющий тревожным,

Мы думали не думать, но потом

Додумались, что это невозможно.

И у него, однако, в той стране

Сильнее обстоятельства неволи,

Острее может, нежели мои,

И более вещественные что ли.

Хотя гляди - вещественнее нет

Вещей родных, что ныне я забуду.

"Аврора" крейсер - жестяной кастет.

Елагин остров - каменное блюдо.

Фонтанный дом, Дом Мятлевых и сад

Лександровский, без грешной "А", без грешной

"Я", мимо угораздивших оград

Родиться здесь, плывет туман, конечно,

Он, неба уточняющий маневр,

Жест отстраненной воли, как пить дАть,

Пахуч, прохладен, ангельски зареван,

Усвоивший уменье покидать.

Но мне не здесь, не в Питере, увы,

Открылся жизнь найти счастливый случай -

Я здесь вкусила боль плохой любви,

Я здесь вкусила лень любви колючей,

Как шаткий трансгрессивный дикобраз.

Здесь трупы моих планов индевели,

И каждый экзистенции экстаз

Со мною жил не более недели.

Срывалось счастье, словно акробат

С каната вниз, в раскрытый рот арены,

И зал залит молчанием мурены,

Под куполом немой дрожит канат.

Всё кажется - вот руку протяну,

И ощутить смогу блаженства сель я.

Но каждый раз садились, как в тюрьму,

Мы в лужу кипятка неисполненья.

В другой стране мерцает небоскреб,

Храня на сорок третьей этажерке

Того, кто мне налет с лица соскреб

От саж невоплощаемых прожектов,

Того, кто мне спокойно указал

На радость ускользающих мгновений,

Кто ныне мой простой настольный гений

Карманный мой испанский Алькасар.

Он мой многоступенчатый мольберт,

Где что мы нарисуем, то и будет.

Он вновь приоткрываемый конверт,

Таящий сообщение о чуде.

И в целом мне осталось лишь одно -

Собрать свои хипповые манатки

И выпорхнуть в раскрытое окно,

Растаять, как на солнце шоколадка....

Оставить позади себя пятно -

Продукты отработанных историй,

Рассказиков домашний крематорий,

О том, что утряслось давным-давно.

Умолкнуть, улизнуть, узнать, уметь

Бывает так, что нужно улетать...

А что, если я делаю ошибку?

А что, если судьба моя - стонать

Журавликом в петлице, на нашивке,

На нивах, на боку, наискосок

Пройти по редколесью к слову "хохот",

Процентщицы истерзанной подскок

Познать как повторяющийся опыт?

Любовь стегает дрожью по хребту

И всё же - эх, дилемма непростая! -

Есть вероятность - жизнь беру не ту.

Мне снится шанс, что я не улетаю.

Ведь вдумайся - живем единый раз,

В конечности как в коконе зашиты,

Без устали, без хохмы, без прикрас,

Без воли, без зубов и без защиты.

И этот раз единый стоит ли

От Родины пьянящей отщепляться,

Чтоб в сумрачной, неродственной дали

С бессилием своим совокупляться?

Печально, что несносный славянин,

Подчеркнуто искрящийся ариец -

Нечасто сумасброд и арлекин,

Задира, сластолюбец и ревнивец.

Все чаще славянин - ученый тот,

Что вывел сводку формул ностальгии,

Пусть кто-нибудь другой себе цветет,

Пусть бесконечно счастливы другие.

А славянин, ходя по облакам

Прекрасных стран, все ностальгией болен,

Все силится собой вписаться в "там",

И "там" улицезреть покой и волю,

А сам в воспоминаньях утонул

О кафельной отделке переходов,

Где Невский ветер по углам надул

Гирлянды пузырей жилой свободы.

Прожорлив Невский воздух, он людей

Как устриц атлантических съедает.

И что ж теперь любовь не отпускает

К тому, кто - знаю в точности - злодей?

Но все, уеду, поздно отрицать

Любовь свою к другому воплощенью

Материи, и стану там мерцать

Звездой, полурасплывчатой мишенью.

Полковник Мелиссино Фальконе,

Гроза артиллерийских офицеров,

Свое существование вовне

Пальнул, имея вечность на прицеле.

И также я, пальну своим лицом,

Фигурой, контуром, телесной оболочкой,

Слыву таким удачливым стрельцом,

Попавшим в одиночество, и точка.

Но мой снаряд, корявый мой снаряд,

Лишь тело унесет туда, не душу,

И примеряя ночью свой наряд

Расчетливого снайпера, я трушу,

Я трушу перед действием любви,

Любовь перекрывающим другую,

И чувствую, что дрожь, как муравьи,

Ползет в рукав, узор на мне рисуя.

Уехать, удалиться, умереть,

Ускориться, упасть, улицезреть,

Устать, уснуть, утихнуть, уцелеть,

Умолкнуть, улизнуть, узнать, уметь -

Способна ли? Способен ли и ты,

Мой город, золотая табакерка,

Напротив поля выставить кресты

Графы одной, где имя мое меркнет?

(Как те "Кресты - дозорных башен прыть

Глазастая в местах пересечений

Крестов, и мне не велено забыть

Узор кирпичных стенок и сгущений)

Способны мы ли, жадно относясь

К тем существам, что в кровь пускают связи,

Прервать апоплексическую связь,

Что между нами рано создалась?

Не слушать никогда и никого,

Не слушать пульс, не слушать идиотов

И малой кровью выбирать его -

Скитание вдоль арочных пролетов.

Момент осиротенья настает -

Вот, в арочке моей осиротело

Скитавшееся там годами тело,

Вошедшее вдруг в свой последний год.

Натянута вишневая струна,

Срывается и стонет - три-четыре! -

Мелодия, сводящая с ума

Ту женщину, сидящую в квартире,

Где детство всё умильное прошло,

Ту женщину, что мыслит о побеге,

И женщину, проросшую в кашпо,

И женщину, глядящую на снеги,

И женщину, идущую ко дну,

И женщину, которой нет в помине.

Бессильные лежат дрова в камине,

Ничем не растопивши пустоту.

Мой самолет пройдет сквозь облака

И фразу на кольце "Пройдет и это",

Бежит, не оставляя и кивка,

Печально развивая скорость света,

Как птица - нособортный серафим,

Свою эргономизирующий личность,

И, уж конечно, взят бы был с поличным

Не будь он так же горд, невозмутим.

Мне нужно улетать - больной покрышкой,

Мне нужно улетать - спортивным диском

Едва едва дышать, сидеть под мышкой

У акта памяти серийного убийства...

Детство на Малом Проспекте

А помнишь детство - знойные лучи

Стального лета в городе с машинами?

Как в детский сад проспектом Малым шли,

И малыми усильями счастливыми

Мы были, и в Таврическом саду

Познали ток зеленых насаждений

Зеленых желторотых наслаждений,

Сачком по впечатленьям на бегу

Размахивая, и ловя для будущего

Простые безыскусственности дня.

Нет боли и забвенья для меня,

Как в памяти восстановлю гарцующее

Смешное детство, Гренадерский мост,

Строителей, Тучков и Кантемировский.

Как жить с такою радостью - вопрос,

Как совладать с сей благостью и милостью,

Что снисходила на галдящий рот

С подтеками молочно-необсохшего

Мечтания? Твой Кировский завод

Застыл в кислящем небе, а над Ропшею

Поднялся желтый сон, под дурачков

Закашивая, мы играем в карты,

Мне не хватило только двух очков,

Двух радикальных яростных скачков,

До игрища финального под партой.

Мне десять лет, я в Невский двор бегу

В курчавые колодцы аномалии,

Мне в уши льет трамвай свою беду,

А я не слушаю, застенчиво бреду

В воронку впечатлений, по спирали.

И вижу - на подъеме, на холме,

На тучке, на затылке пляшет школа

Огнями классов в спальной тишине,

Разрушенной миганьем светофора.

И изо всех щелей, из всех щелей,

Стекается пластмассовая масса

Спокойных бледно-питерских детей,

Безгрешно заполняя парты в классах.

И с мамой мы ошпаренно скользим

По сладкой глади оголтелых льдин.

В ее руке пульсирует украдкой

О взрослости бытийная догадка.

Статического волны электри-

Чества по мне пройдут из гардероба,

Чем старше я, тем яростней зазноба,

Которой ради я терплю гудки

На дне серийной трубки безответной,

Терплю приятных обжиганий соли,

Хожу весь день пустой марионеткой,

Ищу его глазами в коридоре.

А вечером - тетрадки, тушь, гуашь,

Примеры, клавиши, мадам грильяж,

Помады, лак, румяна, татуаж,

И на Сенной район губящий наш.

Дворы, помойки, вскрытые мосты,

Как переломы вод на дне бассейна,

Глазищи свай горят из темноты,

Надсадные, под отзвуки Кобейна.

Струится дождь ли, снег, и петушки

На палках отливают клейкой медью,

Кататься с горки и играть в снежки

Коньками оставлять на льду стежки,

Пописывать простейшие стишки

И творчески рассматривать соседей -

Вот как любили мы по детству плыть,

Не зная снов вне власти глаз Петровых,

Балтийский бал, бесхитростное слово,

Звонок последний, и немая сыть,

И взрослый мир. Но память есть прицел,

На коем тебя бесконечно держат

Структура бытия, основа тел

Физических и странная надежда,

Что все вернется, и твоих детей

Коснется тоже это простодушье,

С которым ты хотела (иль хотел)

Бежать стремглав домысливаний душных.

Сезонный Питер, школьная пора,

Меня возьмите снова, детвора,

В простор влюбленных птиц и межэкранной

В потоке жизни патоки дурманной.

То город-культ, то город-сумасброд,

Который поперек и вдоль обплаван,

К тебе в открытый затекает рот,

Тебя в открытый облекая саван.

Кто вырос в Питере - почетное клеймо

Имеет на себе, свою отметку

Смоли, герой, тугую сигаретку,

Если так хочешь, и пойдем в кино!

С младых колен в музей артиллерийский,

На башню Исаакия, и внутрь

Кулис театра в рой больших артистов,

Нас, искренних детей всегда берут. Им,

Памятникам этим тайно мы

Сердцами благодарны за символику

Судьбы обескураженной страны,

Кривой, как индикатор параболика,

Ядреной, как не слаще редьки хрен,

Каленой, как бодрящаяся сталь,

Мой город стыл, сжимался и болел,

Мой город пел, горел и ликовал.

Мой город жил, скитался и искал.

Нельзя здесь ни рождаться, ни взрослеть,

Поскольку обреченный на скитания,

Ты будешь как баран назад смотреть

На горькие ворота обладания,

Открывшиеся в чудо, а потом

Закрывшиеся с треском оглушительным

В финале глаз ночных, и положительно

Не в этом дне забвение найдем.

Отвальная

Мне выпала судьба отсюда вон

С собаки видом битой горько выйти

И ждать, что иностранный почтальон

Меня замочит в памяти корыте.

В то время как друзья мои, друзья

Пьют каберне, заказывают суши,

Опричники, бояре, царь, князья

Едят сельдь с хреном, пироги с горбушей.

Мед-пиво растечется по усам,

Попросит ночь текилы с гренадином,

И млечный путь пройдет по волосам

У барной стойки ждущего блондина.

Друзья меня помчатся провожать,

Сегодня наш последний вечер, мы гуляем,

Приди скорей, один лишь шанс нажать

На жалость к голубям, осинам, маям.

Мы встретимся у полночи в паху,

В зеленой пустоте (на вкус как ветер),

- Ты ощущаешь колики в боку

От смеха в долгожданный этот вечер?

Мы встретимся на приставном углу

Кропоткина и Саблинской, давайте

Пойдем в Матвеев сад, на зло утру,

Которое наступит не на карте

И не на календарике - в душе,

Как знак пустой конечности процессов

Всех на земле, и мы идем уже

В далекий садик улицей Подрезова.

И как в студенчестве моем поём листву

И травы сего сада, взявши в руки

Снетки, орешки, сыр и колбасу,

На бутербродах маленькой разлуки.

Нальем Апсны, в мой дом зайдем одним

Прилежным эшелоном, будет слышно

Нас за версту. - Какая ночь к нам вышла!

- Мне скажет на балконе тот блондин.

Не знаю счет бокалам и глазам -

Всего мне мало в вас, мои любови,

Мои друзья, мне кто-то заказал

Вас сверху, поднимая к небу брови.

- Куда летишь, подруга, нам ли быть

В печали? Оставайся, размножайся

На Родине. Подумаешь - корысть,

Подумаешь - легато, стоны, вальсы.

Такая же простая среди нас,

Как карандаш, и чистая, как прорубь,

Пряма, как ориентир, верна, как голубь,

Смешна как фото в профиль и анфас,

Должна ты среди нас густеть в покое,

И собирать субботами народ.

А нынче, крошка, что это такое?

Куда тебя неладная зовет?

Останься, не усердствуй, не прощайся,

Не верь, не торопись, не обольщайся,

Не жди, не лги, не спи, не отдавайся

На милость чью-то, не переливайся

Цветами радуги, возьми один свой цвет,

И сделай его ярче фиолета,

На улице спасительное лето,

И есть возможность сдать к чертям билет!

За тостом - тост, ну будь здорова, мать,

Тебя теперь нескоро увидать

Придется, если что - ты нам пиши,

Про дикие созвездья, камыши,

И тамошние нравы, и еду.

Я помню эту ночь в полубреду,

Мне хорошо и весело, и мы

Друг с другом жарко соотнесены.

Изрядно погудевши за столом,

Мы снова в ночь, в кусающийся город,

Пытаться утолить преступный голод

По странностям, с которыми живем

Всю жизнь - то по проспектам и дворам,

По тонким асфальтированным венам

Колючих улиц, то по лижущим порам

Плаксивых юностей. Весь вечер на арене

Наша история. Союз больших миров

И малых, бесконечно малых, дико

Мне знать, что я оставлю ваш покров

И буду что Орфей без Эвридики,

Что Том без Джерри, что без Чука Гек,

Циклопы без единственного глаза,

Что явь без снов и сны без яви, нет

Такой другой конструкции маразма.

Мы проберемся в центр, в даль глядит,

Поблескивая шорохами, Невский -

Стоп-кадры в спорадической нарезке

Несутся, как по нервам аппетит.

Мороз дворов и пекло дискотек -

Вкусим контрастных чувств простые взоры

И выпьем в баре огненном за тех,

Кто выбора не обременен позором.

И в нос мне запах вермута скользнул

Пораненный кокосовою стружкой,

И то ли волос снять мне, то слезу ль

Не позволяет ханжество с подружки.

Чернеет ночь в космических огнях,

И город-пульс дрожит костром вибраций,

Что вновь ослабнут с приближеньем дня,

Который норовит в тебя пробраться.

Красотка и спонтанный дирижер

Целуются на Маленькой Садовой,

А на Большой шикарный дождь прошел,

И время начинается по новой.

Светодиоды, фото, ламбрекен,

Ристалище, проточное сопрано,

Неумолчный канкан и вместе с тем

Лишь долгое предчувствие канкана.

Ночь становится утром

Всю ночь мы будем петь и голосить

По кочкам и ухабам, сквозь аллеи,

Пока случайно - Боже упаси! -

Меж нас лампады утр не забелеют.

Проснемся мы без мыслей и без сил,

Отлична ночь, которую не помнишь,

От ночи той, которой не простил

Того, что не звала тебя на помощь.

Случайных чашек заспанные лица

Случайных утр сила подкатиться

К тебе по головой поникшим нотам,

Загадкой в полстроки, пренебрегая квотой,

Раскуривая палочки зловонные,

Девичьих новостей слугой зареванной,

Бежит ко мне окстящееся утро,

Лежит со мной, меняющее смутно

Мою весну, и страсть, и преступления

Закона и погоды, с постепенною

Любовью, возрастающею к городу,

Где шарф и шапка бесконечно молоды.

Так слушай, мы проснемся, будет зарево,

Мы выйдем в примиряющее месиво,

И так повсюду в мире опоздали мы,

Но дома нам эпикурейски весело!

Мы будем прыгать по дворам, прорезанным

Весной и пустотой, и понедельником,

Мы станем жить и слыть головорезами,

Нарезавшими головы отдельными

Кусочками, и каждый отвечает за

Размениванье нового ферзя,

За то, что отставать уже нельзя

А ждать и догонять - еще нельзя.

Проснуться в утре - морду кирпичом,

Сегодня улетать, бушуют нервы.

Но мы с тобой условились о чем? -

О том, что нам оглядываться вредно.

Пока пока

И вот - в темнящем аэропорту,

(А он не договаривает что-то),

Я понимаю - жизнь беру не ту,

И воет Петербургго под цейтнотом.

Но поздно - все объятья дали течь,

С одним прощаюсь другом, и подругой,

С другими, мне не позволяет речь

О том сказать, что просится на губы.

Посадка - все пока! Тебе - пока,

Мне же - килотонны содроганий,

Почему печаль моя плоха

Вместо тех звонков любви в кармане?

Город, что оставлен за спиной

Есть синоним бедствия, Некрополь.

На плющихе вместо трех один лишь тополь

Угасает в дымке голубой.

Где-то ждут меня пустые сны,

С пробужденьем у большого зеркала,

Где ажуры фона не видны

И фактура города померкла.

Сяду в самолете у окна

И прицельно вниз смотреть я стану

На скопленье маленьких "пока"

В мире, где прощание - строка

Из стиха, идущего по плану

Из меня. Причуда - в ритме строк,

Смелость - в опоясываньи рифмой.

Это был единственный урок,

Льющий свет на извращенный миф мой.

Самолет заходит в облака,

Прыгают внизу - пока, пока,

Ритмы отпускного трепака,

Отпускает Невская рука.

Так разжалась, что ветра свобод

В горло залетели, непосредственные

Тяги отозвав наоборот -

Силы, память, место, маму, детство.

В другом

Потом я в иномирье приземлюсь,

Вина хлебну из местных погребов,

Щекочет взглядом сумрачная Русь,

Меняя бриллианты на любовь.

Рассеится нейлоновый туман,

Развеются помадные рассказы,

Над бледно-желтым городом, маман,

Поломанное солнце новой фазы

Взойдет, пойдет сканировать, в кого

Бы впрыснуть расписное ожиданье

Простых, всё изменяющих шагов

Носильщика в лагуне привокзалья.

Инъекций седативных на меня

Обрушилось укалыванье, солнце

Поломанное шьет в календарях

Указ о том, что прошлое смеется.

Да, прошлое мальчишкой по весне

Живет бактериями, как протей амёба.

Я сплю резцом в пораненной десне,

В том рту, где нем язык и скудно нёбо.

Я где-то зачехлюсь, в других лесах

Со скукой пополам глуша сметану,

Репей запутав в чьих-то волосах,

Закрыв глаза на экзистенциальный страх,

Открыв в себе дурман самообмана.

Ведь в моде - иней, в моде - снегоступы,

И белые пространства не слышны.

С рабыней снега, бесконечно глупой,

Я коротаю ночи до весны.

А в городе, где я живу теперь,

Есть только штиль и давка пересудов,

Я так живу, как будто бы мне лень,

Как будто я моллюск среди мурен,

И мою надоевшую посуду.

Зачем "уехать" стало мне звонить

По телефону днями с посторонним

Нахрапом? Или "быть или не быть"

Предстало монологом мне коронным?

Дырявый Гамлет, выбравший не ту,

Что надо было, сторону свободы,

Абсурдный оттиск - шарж на пустоту.

И побегут за нами годы-моды.

Мне Данте раскаленный дышит в спину

Антанты восполняя полосу -

"И путь земной пройдя наполовину,

Я оказался в сумрачном лесу"

Не вижу субкультур здесь, что родны,

Хоть есть рельеф в слоях культурных срезов,

Нет нот, мостов, предчувствия воды,

Талантов скрытых, что нам не даны,

Нет шпилей, танков, красных ирокезов.

Нет сердца, нет навоза, нет ни зги

Нет страха, настроенья, нет везенья,

Нет жимолости, снов, прикосновенья

Стужи к околесицам любви,

Нет суетных брожений в октябре,

Нет смутных предвкушений града вне

Ноябрьских берегов зловонных и

Нет бликов ожидания весны.

А только заполнение пустот,

Сложившихся из запахов высот

Былых, и я нечестна здесь с собой

Здесь пятистопный ямб - не мой герой.

Здесь скучная морока - пыль дорог,

Бездействий боль и ноль в песцовой шубе,

И, может, тебя, взявши в оборот,

Дыхание чужой земли погубит.

А может - нет, кто знает, кто бывал

В подобных ситуациях? Наверное,

Преследует меня тот интервал,

Что между Староневским и Шпалерной,

Где ни вздохнуть, ни скорчиться, ни пнуть

Ногой кирпич, осколок дня, ограду.

Я далеко теперь, моя награда -

Все вспоминать, все помнить что-нибудь.

Решение

И так прошла неделя и другая,

Так месяц миновал, потом - другой,

Я рано поняла, что я сметаю-

Щая монетка под чужой рукой.

А тот, любимый человек, куда-то

Все исчезает в утреннем дыму,

И я одна в рассветах и закатах

Совсем давно уж не стремлюсь к нему.

Ему скажу, тревогу изживая

"Пойдем со мной на улицу в апрель"

Но он на мне ресницы выжигает

Своими "не сейчас" и "не теперь".

И маюсь я, я маюсь от заботы

Лишенности что-либо исправлять,

Латать, кривить... Дожить бы до субботы,

Да - от субботы до субботы вспять.

Крещендо - здесь все плоско и понятно,

Я губы крашу, у рояля шью,

Я часто нахожу себя в приятных

Беспамятствах от бывшего "люблю".

И только дом, багряный и безлицый,

Как некое знамение-акме

В предбаннике сознанья колосится

И всходит урожаями в окне.

Поэт пустот, покоящийся вне

Сияний белой ночи хладно-жаркой

Сказал давно: "Звони, звони по мне

Мой Петербург, мой колокол пожарный"

И что же - днем прекрасным, как маяк,

Зачеркнуты бессилия, и я,

Не выдержав приблуды января,

Домой вернусь, бесхитростно паря

По небу из чешуек золотых,

В лакунах над Нью-Йорком и Парижем,

И пусть я больше этих не увижу

Структур земных и позабуду их,

Но в Питерской Неве всегда струится

Особая сердечная вода,

Ведь "На земле была одна столица",

А "Все другое - просто города".

Петербургго

Печально пастбище аллей, звезда пустая,

Взошла заря-архиерей, совсем простая.

И, ударение сместив с пургИ на пУргу,

Идет всеутренний полив по Петебургу.

Ты можешь замертво сидеть в своей машине,

Ты можешь запивать сакэ свои сашими,

Но нет ни тела, ни души, что не коснется

Печальный дождь, припорошив нам дно колодца.

И нет нелепее беды, чем быть отдельно

От мира, где окрашен каждый блик сырой пастелью,

Где дождь способен претворить в реальность даже

Легенды Невского и мифы Эрмитажа.

Сидишь с утра - закончен дождь - в пустыне парка,

Где зелень слов смешалась вдруг с травою маркой,

И нагоняешь кислород в мешочки легких,

Ногою землю зацепив на туфлях мокрых.

И вдруг подумаешь - мой мир не повторится,

Сырой сосной в небесный невод вверх струится.

Я там где есть, где остаюсь, где кармы рана

И есть деталь, объект судьбы другого плана.

И мил твой парк, и рад твой шпиль Адмиралтейства,

Он ждал в кустах, кусая небо в назиданье,

Что уезжать - такой же минус, как бездействие,

Такой же узкий коридор, как меж стенами

Под Петропавловкой в тюрьме. Из равелина

Выходит смог - холодный взгляд, рука хирурга.

И чернь ночей покорной волей смотрит мимо

Тебя, король существ, мой Петербургго.

И в желтом сне плетет узор косое счастье,

Среди дворов затерян дом, лица лишенный,

Сосед с соседкой тихо спят, и на запястья

Струится свет, надрезав вены, не нашел он

Куда кидать, куда швырять, и с кем остаться,

Кому плевать, кому летать по Петроградке.

(Стихи текут, как и всегда, из луж форзаца),

Кого любовь пластом положит на лопатки.

Я остаюсь, я не боюсь ни злых сомнений,

Ни черствых слов, ни перспектив особо мрачных,

Мой гуру здесь, герой мой здесь, мой места гений,

Я на скамейке в парке молодость растрачу.

Оставить комментарий © Copyright Калинина Анастасия Владимировна (nastasia.kalinina@gmail.com) Размещен: 28/05/2010, изменен: 08/02/2012. 46k. Статистика. Поэма: Поэзия	Ваша оценка:

Калинина Анастасия Владимировна Петербургго

Калинина Анастасия Владимировна
Петербургго