Угрызения совести иногда бывают нестерпимы. Ты пытаешься заглушить их, отвлечься, но каждое движение души лишь усиливает боль, бередит рану. Это не осталяло меня все первые дни после убийства Балинеш. Мне рассказывали, что ее муж сразу же позвонил в полицию. Дома остались восемь детей. А когда вечером я закрывал глаза, видел ее молящий полный слез взгляд.
Стоял жаркий июль. В узкой приморской полосе от Герцлии до Ашдода влажность, как в бане. Я поднимался на четвертый этаж без лифта и потел всеми порами, так что струйки текли по спине, приклеивали рубашку к телу. Дверь в квартиру была не заперта. Внутри шумели дети и сидели притихшие взрослые. На полу валялись одноразовые пластиковые стаканчики, обертки от конфет. Я узнал некоторых детей Балинеш, она приходила с ними на прием. Сын лет семи поздоровался со мной. Мне налили воду, я выпил подряд три стакана и не напился. Прошелся по всей квартире. В дальней комнате на диване лежала эфиопочка лет двадцати семи-двадцати восьми. Она единственная из всех улыбнулась мне. Ее белозубая улыбка срезонировала со мной, и я улыбнулся в ответ. Спросил кто она. Она оказалась тетей. Хорошенькая такая тетушка, которая по возрасту годилась мне в дочки. Я попросил ее телефон, дабы повод был подходящий, вызвать к ним социального работника. В этот момент я даже забыл об угрызениях совести, подумал как мы будем с тетушкой выглядеть на людях. Спускаясь по лестнице вспомнил, что даже не узнал ее имени. Решил не подниматься, спросить по телефону.
Так кончилась предыстория, история же только начиналась. Я уже неделю безрезультатно звонил ей. В один из вечеров поехал к ним, квартира оказалась запертой и пустой. Оставил на двери записку. И вновь вернулись будто бы затихшие угрызения совести. "Я не помог Балинеш".
Говорят, у каждого солидного человека должен быть счет в банке, свой врач, адвокат и психолог. Счет у меня есть, но всего остального нет. Сейчас нужен психолог. Обращаться к знакомым или через знакомых не хочется. Посмеются, да и все, этим дело кончится. Я зашел в интернет и нашел несколько десятков фамилий психологов. Почитал про них, решился позвонить одному. Набирая телефон, подумал: "Medicus cura te ipsum", врач излечи себя самого.
"Шалом, доктор, я психолог Горен, - он поднялся и подал мне руку, - садись, садись".
Я начал рассказывать историю с Балинеш. Психолог иногда прерывал меня. "Пожалуйста подробнее", - просил он и что-то записывал.
"Несколько вопросов, доктор. У тебя умирют больные?"
"Как у всех врачей"
"А что ты думаешь про угрызения совести у других врачей?", - продолжал он.
"Мы никогда не говорим об этом прямо. Наверное, стесняемся. Но я уверен, что у всех они есть".
Он беседовал со мной долго. Я ужасно устал. Словно бежал марафон. Оказывается это очень тяжелая работа копаться в собственном подсознании.
В конце он сказал:
"Ты сам умеешь лечить депрессию, даешь антидепрессанты, при возбуждении назначаешь успокаивающие. Но нет лекарств от угрызений совести. Потому что у всех она есть, но никто ее не видел, не слышал, не трогал и не измерял. В твоем случае надо ее немного обуздать, не дать управлять тобой и мешать тебе жить".
Кроме усталости я чувствовал опустошенность. Я надеялся, что следующие встречи принесут мне другие эмоции. Горен назначил серию из трех встреч, каждая раз в неделю. Неделя пробежала быстро, можно сказать пролетела в работе и мелких ежедневных заботах. Вечером накануне зазвонил телефон. Я вдруг вспомнил, что должен был связаться с Гореном, так он просил, подтвердить встречу. Когда я ответил, уже обдумывая на ходу извинение, раздался незнакомый женский голос:
"Шалом доктор, это Яэль".
"Какая Яэль? Ах, да... шалом". Это была она, тетушка Балинеш.
"Я думал, что-то случилось. Я звонил, ты не отвечала. Я даже приезжал, мне никто не открыл"
"Доктор, надо было пристраивать детей. Некоторых я поместила в интернат. Старший в армии. А остальные у родственников".
"Молодец!"
"Это тебе спасибо. Приходила социальная работница, которую ты вызвал. Она помогла с интернатом"
"Я хочу с тобой встретится, поговорить"
"Конечно, доктор. Когда?"
"Послезавтра вечером", я помнил, что завтра Горен. "Хотя можно завтра после восьми", Горен был в шесть.
Мы договорились назавтра.
Говорят, чтобы пришла любовь, надо быть к ней готовым. Сердце мое давно оставалось свободным, редкие встречи с Даной, скорее предназначались для тела, чем для души. Когда то в молодости я начал писать диссертацию на тему "Гиперполяризация любви". У меня уже был опыт этого состояния, когда каждая клетка тела словно наэлектризована. Я брал клетки крови влюбленных и измерял потенциал мембраны. У всех я находил гиперполяризацию, повышенный заряд. И у мужчин и у женщин. Никто не хотел связываться с такой темой. Мне задавали вопрос: "А какой практический выход из этой работы?".
Я отвечал: "Неужели вам не интересно знать природу любви".
"Нет, -говорили мне, -это никому неинтересно, может быть поэтам". Так может я и не врач и не ученый, а поэт.
Тогда я написал:
Зов крови, зов страсти, зов нашего тела,
Любовь правит миром с создания света.
Она правит вечно, открыто и смело,
Не зная покоя с зимы и до лета.
Ей пишут стихи, серенады, романы,
Ей молятся с верой и часто без веры,
Хотят ее все, лишь одну, без обмана,
Любовь идеальную, словно Венера.
А кто хоть однажды обжегся от взгляда,
Тот хочет опять и опять повторения,
Теряет он сон, и лишь жаждет обряда,
Обряда любви, как души сотворения.
Это дела минувших дней. А завтра у меня две встречи, и одна из них, с Яэль. "Яэль, Яэль...Яэль... Я-эль", - с ее именем я усыпал.
Горен показался мне более дружелюбным. Он спросил, как моя проблема. И я ответил: "Лучше, лучше".
"Я рад, - сказал он, - только я не верю в быстрые победы. Давай продолжим работать".
Сегодня его прикосновения к моей душе не вызывали боли, утомления и опустошения, было какое то сладостное ностальгическое ощущение. А он расспрашивал про детство. Я вспоминал, рассказывал, рассеяно улыбался, блаженствовал, переносился от времени к времени. Вспомнил про ту ненаписанную диссертацию. Вторым тезисом было доказательство тотальности любви. Я доказывал, что она захватывает все тело, все его клетки без исключения. Закончив с клетками крови, я перешел тогда на другие. Эпителий рта (клетки, покрывающие рот каждого из нас) и сперматозоиды. Оказалось и в них все та же гиперполяризация! Тогда я ликовал! У меня и сегодня было великолепное настроение. Я украдкой поглядывал на часы, а время неторопясь перевалило за семь.
"Ты торопишься сегодня?", - спросил Горен.
"Нет... в общем не очень... есть еще время", -промямлил я.
"Я думаю мы минут через двадцать закончим".
Сказать, что я несся на встречу с Яэль, значит ничего не сказать. Я летел на своей "Тойете", как на "Боинге". Каждая гиперполяризованная клетка гудела словно провода высокого напряжения.
Мы сели напротив друг друга в кафе. Она улыбалась той же улыбкой, как тогда у Балинеш. Воздух между нами как бы изменился, напрягся, завибрировал. Не помню во что она была одета. Не помню о чем мы говорили. Не помню что заказали. Не помню ничего.
Мы вышли на улицу, я взял ее за руку. Яэль не жеманилась и не отдернула руки. Она прямо, как истинная израильтянка, спросила: "А так надо, да?", и для убедительности пошевелила своими тонкими кофейного цвета пальчиками в моей ладони. Я взглянул на нее. Такой улыбки я не видел у белокожих женщин. Я не помню, что я ответил и ответил ли я вообще. Я продолжал держать ее ладонь. Так все начиналось.
На последнюю встречу с Гореном я и Яэль пришли вместе, держась за руки. Он как бы и не удивился, вел себя обычно. Она же заметно волновалась. Протянула ему огромный букет хризантем, бутылку вина "Гамла" и коробку бельгийского шоколада.
"Я должна уйти, - сказала она, - оставляю вас наедине". Яэль поцеловала меня, шепнула: "Перед выходом позвони мне, встретимся". Улыбнулась той самой улыбкой, с которой все у нас началось.
Горен поинтересовался моими угрызениями совести.
"Их нет, -ответил я, - иногда, когда я один без нее, я имел ввиду Яэль, где-то внутри покалывает. Вспоминаю Балинеш. Несколько дней назад ходили на кладбище".
"Друг, мой, я должен сделать заключение нашим встречам. Если бы ты не встретил ее, то наши встречи скорее всего бы продолжались. Но сейчас... сейчас я могу пожелать одного. Хранить то, что есть".
Когда я выходил вспомнил одну вещь про свою ненаписанную диссериацию. У меня не было статистики, у меня не было достаточного количества влюбленных. Если говорить правду, то весь материал я получил на себе самом и на своей подруге, будущей жене. Да и где найти влюбленных. И как поймать это редкое подобное жемчугу, алмазу, золотому самородку, чудо.