Эстер открыла дневник. Сегодня воскресение, первый день недели после шабата. Ей предстоит посещение суда, мелкий ремонт машины, покупки, вечером... да, вечером романтическая встреча. И работа, которой всегда невпроворот в первый рабочий день недели.
Сорокавосьмилетняя Эстер Карми была типичной израильиянкой, израильтянкой в пятом поколении. Ее предки приехали сюда в конце девятнадцатого века. Из семейных преданий Эстер помнила, что прапрадед и прапрабабка приехали пионерами из Украины. Они поселились в месте, названном в тысяча восемьсот восемьдесят втором году Ришон ле Ционом, "Первый в Сионе". Переселенцы-пионеры собирались пахать и сеять, но на самом деле приходилось страдать от малярии и осушать болота. Рассказывают, может это анекдот, что они и пахать то поначалу не умели, копали землю черенком от лопаты. Чуть позже барон Ротшильд научил их виноделию. И нынче всемирно известны вина местного завода "Кармель". У Эстер в квартире висела старинная фотография, точно такая же, как в городском Ришонском музее. Семья ее предков, мужчина в картузе и с окладистой бородой, женщина в платке, и восемь детей. Обычно Эстер проходила мимо фотографии, не замечая ее. Но бывали мгновения, когда она задерживала на ней взгляд, ощущая связь с прошлым. Сегодня был такой день. Трудный и важный. В первую очередь, консультативный день, потом суд и затем встреча. У Эстер компьютерный мозг. Она умеет выделить самое важное. Сегодня этих три вещи. Консультации, суд, встреча. Остальное можно перенести на потом. Эстер, или как ее звали обычно, Эсти, подошла к зеркалу. На нее глянула абсолютно восточная женщина, жгучая брюнетка с вьющимися волосами, блестящими от специального геля, карие выразительные глаза, прямой узкий нос. В ней ничего не было восточноевропейского, ашкеназского. Просто за сто лет ее предки смешивались, а восточные гены оказались сильнее, придав Эсти этот образ. Да и характер ее по-настоящему сабровский, горячий, резковатый. Хотя в чем-то она была другой. Например, на работу она приезжала всегда за полчаса, уже многие годы. Ей не могли помешать ни уже выросшие дети, ни появившиеся маленькие внуки, ни семейные дрязги с бывшим мужем, ни даже изредка навещавшие ее болезни. Это была точность швейцарских часов, так не принятая здесь в обиходе. Эсти заведовала отделением нейрохирургии в известной столичной больнице. Утро шло почти как всегда. Она позавтракала авокадо и кофе с крекерами, одела узкие черные брюки, черную блузку, взяла с собой жакет для прохлады кондиционеров, приехала за полчаса, просмотрела в своем кабинете электронную почту, переговорила пару минут с дежурным нейрохирургом. В почте она нашла письмо от него и успела ответить: "Иом тов -хорошего дня", и прилепила смешную компьютерную рожицу. Письмо и рожица придали Эсти хорошее настроение, так она погрузилась в привычный первый день недели. Было много консультаций, телефонных звонков, шума, больничной суеты. Около двенадцати часов дня ей принесли кофе. За дверью ни одного больного, на несколько минут замолчал телефон. Эсти наслаждалась кофе и неожиданной тишиной. Пересела из-за своего рабочего стола в кресло к маленькому столику. Все-таки телефон вырвал ее из нирваны успокоения.
"Это Ашер. Я и Грэг хотим зайти на несколько минут. Можно?" Ашер много лет работал старшим врачом отделения, а Грэг докторант из Нью-Йорка. Эсти собиралась уже уходить, но Ашер попросил несколько минут, и она согласилась.
Хотя Грэг усиленно учил иврит, дошел до уровня неплохого понимания и разговора, но профессиональные беседы обычно вели с ним по-английски.
"Как движется работа?", - поинтересовалась у него Эсти.
"Все прекрасно", - в американской манере отвечал Грэг.
"Ладно, я кое-что расскажу, - вмешался Ашер и без всякого перехода продолжал, - мы хотим в нашем отделении пересадить мозг, точнее голову".
"Что, что за чушь! Мы никогда этим не занимались. И даже не задумывались. Откуда такие фантазии?", - пытаясь подавить эмоции, среагировала Эсти. Грэг переводил голову с Эсти на Ашера и обратно.
Ашер в голубой больничной застиранной куртке с треугольным вырезом на шее, чтоб одевать и снимать через голову. На груди карман с еле заметной надписью "Нейрохирургическое отделение". На ленточке висит стандартная врачебная пластиковая карточка. Подстриженная под "ноль" яйцевидная голова шестидесятилетнего Ашера, волосатые руки, сплетенные от волнения пальцы опытного хирурга.
"С помощью клеточной терапии и стимуляторов роста мы за три-четыре недели срастим головной и спинной мозг пациента. Восстановим нервные связи. Грэг уже пишет патент".
"Не сходите с ума. Всему есть предел. Подобные операции были этически осуждены", -Эстер тоже нервничает, хотя старается держатся спокойно.
"А этически когда ребенок умирает от неизлечимой болезни, и его голова абсолютно чиста и невридима?"
Эсти пытается уйти от спора: "Ашер, моя голова уже точно не здесь. Отпустишь меня? Мне через час быть в суде".
"Отпущу с одним условием. Чтоб мы выступили вначале в отделении, а потом и в больнице".
"Дай мне подумать. Это же сумасшедший проект. И перед директоратом буду отвечать я".
Врачи поблагодарили начальницу за участие, вышли из кабинета. Эта короткая встреча полностью вывела Эсти из равновесия. Она как зомби находилась на заседании суда, так же автоматически пообедала в кафе. Предложение врачей поразило ее своей смелостью, этичностью и абсолютной реальностью. Она не знала деталей. Она узнает их позже. Она должна продумать в какой упаковке преподнести проект директорам, этим старым прожженым лисам, хоронившим много интересных проектов, кроме одного самого главного, своих астрономических зарплат и социальных условий. "Что я уже решила пересаживать голову?", - спорила Эсти с собой.
И только встретившись вечером с ним, она забыла на время о проекте. Она забыла обо всем на свете. Много лет с ней это не случалось. А тут... Словно шлюзы открылись... Она несколько дней ложится спать и просыпается с мыслями о нем... Это главный "симптом"... А еще... еще стала меньше думать о работе, которая обычно поглощала ее всю... И куда делся ее цинизм... всем своим подругам она говорила, что разные там чувства, это глупости, которые улетучиваются быстрее, чем успевают окрепнуть. На этот раз шок с предложением пересадки головы и увлечение Шимоном совпали вместе. И ей казалось что обе "сумасшедшинки", как она их назвала про себя, полностью завладели ей.
Сэми
Семь месяцев прошли незаметно. Ашер не раз и не два выступал с проектом. Эсти продвигала его, как могла, на всех уровнях. Грэг подал патент и нашел несколько инвесторов за океаном. В один из дней перед Песахом, когда все занимаются предпраздничными уборками, случилось нечто. Сразу серия событий с промежутком в несколько часов. Патент был зарегистрирован, комиссия министерства приняла решение утвердить проект, и первые деньги от спонсоров поступили на счет. Начался поиск кандидатов. Только по стране их нашлось около десяти тысяч. Но критерии к операции оказались такими жесткими, что ни один из кандидатов не подходил под них. Ашер уговаривал начальницу смягчить пару критериев, но не получалось. В некоторые дни приходило отчаяние от бездействия. Больше всех томился от этого Ашер.
Как-то пили кофе в кабинете начальницы. Грэг только что вернулся из отпуска в Штатах. "Мне кажется, - сказал он, - у меня есть подходящий кандидат". Эстер и Ашер встрепенулись. Американец вынул дискет, вставил в компьютер Эстер и начал свою презентацию. Она была построена с истино американским юмором и в то же время серьезна, рациональна, реалистична.
"Он мой дальний родственник, его зовут Сэм, Сэми, живет в Нью-Джерси". И Грэг, как подобает настоящему ученому, представил разбор болезни родственника и его соответствие критериям. "Но самое главное, - продолжил Грэг, - Сэм согласен на операцию. И это не все. В его семье есть богатый родственник, согласный оплатить почти половину операции".
Ждали донора для головы Сэми. Тело должно быть здоровым, подходящим по возрасту и размеру. Сэми всю жизнь прикован к постели. У него светлая голова, но неподвижное, полностью парализованное тело, незнакомое ни со спортом, ни с сексом, ни просто с обычными движениями. Как он страдал, когда начал осознавать себя. Мама делала для него все, что могла. Она не могла только одно, сделать Сэми таким, как все. Но этого не мог сделать никто другой ни в Америке ни в остальном мире. К нему ходили домашние учителя, массажисты, физиотерапевты, психологи. Деньги в семье были. Сэми приближался к своему семнадцатилетию. Два раза в неделю уже несколько лет его массировал Джек, высокий симпатичный парень с сильными руками. Они много разговаривали во время сеанса, но больше до и особенно после. Пили кофе. Джек стал другом и наставником Сэми. Иногда во время послемассажного кофе Джек изрекал истины, которые потом наедине не раз повторял про себя Сэми.
В тот памятный день Джек не пришел, примерно с двадцатиминутным опозданием в комнате Сэми появилась чернокожая девушка. Она извинилась, сказала, что у Джека кто-то внезапно умер в семье, и он улетел во Флориду. Его будет заменять она, Диана Смит. Сэм слушал Диану, как-будто электрический ток прошел по его парализованному телу. Он смотрел на нее завороженно с неведомым ему ощущением. Она массировала его, а мозг Сэма от каждого прикосновения словно вибрировал. Он не знал раньше ничего подобного. Так началась его пытка по имени Диана, и длилась она три года. Тогда он изобретал различные способы покончить собой, однако неподвижное тело не могло сделать этого. Депрессия овладела им до последнего посещения дяди Грэга, который рассказал ему о проекте. Cэм согласился сразу, еще до того, как дядя закончил фразу.
Один перелет Сэма через океан вместе с его мамой оказался отдельным проектом. Но вот они, наконец, приземлились в аэропорту Бэн-Гуриона.
Почти тридцатичасовую операцию проводили четыре бригады хирургов. Потом пять месяцев восстановление, и вот Сэми уже переставляет чужие ноги. Каждый день он с удивлением смотрит на свое тело. А тут еще журналисты "просочились", несмотря на запрет врачей. И вечером передают по всем мировым каналам о самочувствии первого человека с пересаженной головой. Но главное, что занимает "старую" голову и "новое" сердце Сэма, образ Дианы. Он каждый день ждет в нетерпении, когда же его и маму отпустят домой в Штаты. Он гадал, видела ли она его в вечерних телевизионных программах.
Диана
После развода она жила с сыном в Харлеме. Продолжала заниматься массажем. В те три недели с Сэмом женское чутье подсказало ей, что происходит с парализованным парнем. Она понимала, что не могла ему помочь. К тому же отношения с мужем поглощали все ее силы. В общем, обвинить себя она не могла. В последний сеанс Диана поцеловала Сэма и написала на его ладони номер своего телефона. Он так и не позвонил. Она знала, что при желании он мог позвонить ей. На что она надеялась? Сказать трудно. И телефон дала из жалости или любви? Конечно из-за жалости. Но... но часто из жалости вырастают ростки чего-то. Да, но не в ее случае.
Вечером Диана любила пить кофе перед телевизором. Ее маленький сын усыпал, а она располагалась в кресле. В вечерних новостях шла речь о первой в мире пересадке головы. Она вспомнила о Сэме. Жаль, что нет под рукой его телефона. И вдруг, да, да!!! Оказывается это был он, сам Сэм! Первый человек с пересаженной головой!
В эти минуты Сэм шел по самой кромке моря в Тель-Авиве. Солнце еще не упало за горизонт, но стремительно приближалось к нему. Подростки ловили эти минуты света, продолжая играть в футбол. Мяч отскочил в сторону, медленно покатился по песку к морю. Он был в нескольких метрах от Сэма. Сэму не были знакомы многие ощущения. Но катящийся мяч что-то всколыхнул в нем, он сделал несколько шагов, пнул мяч в сторону ребят. Они одобрительно закричали что-то. А Сэм смотрел, как они доигрывали, темнота уже опускалась на пляж. Он направился в сторону гостиницы. Рядом светилась маленькое пляжное кафе. Он вдруг свернул в него. Заказал кружку пива. Зазвонил его телефон, это мама звонила. Но он не ответил, а начал неторопясь пить. Музыка, вкус, шум людей пьянили его вместе, как и удар по мячу, первый в его жизни удар. Сэм пытался разобраться в ощущениях. По заключению врачей его головной мозг сросся со спинным мозгом донора, органы функционируют хорошо, все анализы нормальны. Его не раз инструктировали какие лекарства он должен принимать в будущем, какие обследования нужно проходить. Но другое заботило Сэма, он не чувствовал себя после операции Сэмом. Ему трудно это выразить и совсем невозможно рассказать. Никому! Ни маме, ни Грэгу, ни новому товарищу Эли. Он подумал о своем психологе. Нет, ни за что! Только ей он бы поведал все до конца. Эти свои ощущения, и конечно же главное из них - связь с ней. В ту же минуту, когда она написала телефон на его ладони, он запомнил его. Потом, через несколько дней, а его купали тогда, парализованного, ежедневно, цифры стерлись. Вдруг, здесь в ночном Тель-Авиве на берегу моря, в полном одиночестве, он подумал: "А где мое старое тело? Что сделали с ним? Сожгли или разобрали на органы для разных бедняг... Об этом я обязательно спрошу потом Грэга". В эту секунду вновь зазвонил телефон, он ответил, и мама сказала, что они могут покупать билеты домой. Сэм почти побежал, если бы он мог бежать по-настоящему.
Через два дня они сели в самолет. Сэм сидел у иллюминатора. Он видел далеко внизу ватные одеяла облаков. Сквозь редкие просветы плыли куски суши и воды. На мониторе чертилась траектория полета, сейчас они находились над Гренландией. Мама спала, склонив голову к его плечу. А он задавал себе вопрос: "Почему он не позвонил Диане оттуда из-за океана? Ах, да. Он до последней минуты не уверен в успехе".
Было воскресение. Дианин малыш спал. Она сама лежала на софе в полудреме. Телефон зазвонил в полную силу, она забыла перевести его на тихий.
"Это я, Сэм"
"Я знала. Я видела тебя по телевизору. Первый человек с пересаженной головой"
"Да, да... это я, ты где живешь?"
"В Харлеме. Ленокс авеню, недалеко от Центральпарка"
"Можно приехать? Хочу тебе кое-что рассказать".
"Конечно, Сэми, дорогой. Но если можно не сейчас. У меня сынуля только уснул. И мама в дороге..."
Диана не закончила фразу. Сэм отключил телефон. Она несколько раз перезванивала, но он не отвечал.
Сэм шел ссутулившись по вечерней набережной Гудзона. "Она конечно же давно не одна. А я, идиот, выдумываю разное. Рассказать хотел о любви. О своих никому не нужных переживаниях. Новое тело... новое сердце... Только мир старый. Старый и равнодушный. И миру наплевать на первого человека с пересаженной головой. Миру интересны сенсации, да и то ненадолго...".
Сэм стоял у моста, оглянулся вокруг, людей не было. Он прыгнул в холодную воду.