В последнее время у нас в стране произошла целая цепь событий, два из которых особенно потрясали всех без исключения, правительственный кризис и приближение войны.
Я обычно завтракаю рано утром где-нибудь между семью и пол восьмого. Почти каждый день одно и тоже, котидж с моими собственными добавками или мед, или корица, или черника. Сегодня я положил все вместе и мед, и корицу, и чернику, но только успел погрузить ложечку в котидж и начать перемешивать, как зазвонил телефон.
"Доброе утро, дружище, - сказал мой товарищ, он же спикер Кнессета Эли Леви, без всяких предисловий продолжал, - ты знаешь, что Горовиц ночью подал в отставку, мы с товарищами по партии сидели почти до утра, решили, что до выборов ты будешь премьер-министром".
Сердце от избытка чувств забилось быстро, так что я ощущал каждый его удар, но спросил абсолютно спокойно:
"Эли, когда мы планируем выборы?"
"Говорили о двух месяцах, но я думаю это займет чуть больше, месяца три-четыре".
"Ты помнишь, что у нас часто временное становится постоянным".
Эли засмеялся:
"Но не в этом случае, не беспокойся, у нас обожают выборы и смену главы государства".
"Хорошо, теперь я спокоен, и смогу согласиться только на несколько месяцев".
"Завтра у нас с тобой есть важное мероприятие, проголосовать за начало войны на севере".
"Ты серьезно? Я против этой войны".
"Успокойся, сегодня у тебя совещание с кабинетом безопасности, поговори с ними, до завтра есть еще много времени".
На совещании кабинета большинство были за начало войны. Министр обороны с одной стороны и начальник Генерального штаба с другой шептали мне:
"Господин премьер-министр, ты знаешь, что с помощью войны сможешь успокоить народ и спасти правительство от развала, направив их энергии на новые цели, тем более, если война будет быстрой и победоносной".
"Я против, никто не знает будет победа или поражение, к тому же погибнет немало людей, солдат и населения".
"Не будь наивным, наши "друзья" с Запада, как обычно, не дадут долго продолжать войну, "победа" же понятие относительное, мы всегда побеждали и продолжаем побеждать, в конце концов, известно, что война самое сильное лекарство от всех кризисов".
Во время их убеждающих высказываний у меня созрел план на завтра.
"Хорошо, завтра проголосуем в Кнессете", - ответил я, увидев на их лицах улыбки, как символ победы надо мной, скорее всего они уже подготовили результаты голосования, но без моего решения нельзя было начать войну.
Назавтра я произнес краткую речь в Кнессете перед голосованием. Только слышал с правой стороны крики крайних: "Только война! Только война!"
Эли ударил молотком, призвал к тишине, а я начал:
"Сегодня исторический день, мы вместе должны решить начать ли войну...". Слышал из того же места крики "Только война! Только война!". Продолжал:
"Голосование пройдет дважды, первое обычное, второе с моим условием, как премьер-министра, принимающего окончательное решение о начале войны. Согласны?".
"Да, да!", - кричали все.
"Что за условие?" - кто-то крикнул справа.
"Я сообщу его тотчас после первого тура голосования".
Через четверть часа на табло появились результаты, 79% за начало войны. С сардонической улыбкой на лице я встал и сказал:
"Поздравляю с победой демократии. Сейчас второй тур голосования с условием, которое продиктовано нам здравым смыслом.
Первыми в бой мобилизуются дети, внуки и родственники наших министров, парламентариев, всего правительства, кроме того, богатейших людей страны и директоров самых крупных и влиятельных фирм".
Начались выкрики:
"Позор, позор!"
"Это будет наш новый элитарный батальон..."
"Позор, позор!"
"Мой сын и я вчера приняли решение, что он призывается первым..."
"Позор, позор!"
Эли ударил несколько раз молотком, сказав:
"Продолжим голосование"
Выкрики "Только война!" прекратились.
97% проголосовали против начала войны.
С той же улыбкой я пожал руки министру обороны, начальнику Генерального штаба, членам кабинета безопасности, друзьям по партии.
2. НОЧБ ПРЕМЬЕРА
Я думаю, что был у власти слишком долго, поэтому мне надоели грязные бесконечные интриги, все эти знакомые лица, раздражавшие при одном взгляде на них. Поздно вечером во вторник вернулся домой, развязал ненавистный галстук, снял белую рубашку, которую раз уже сменил днем, сейчас она снова была совершенно мокрой на спине. Через несколько минут вторник закончится, вторник, про который с времен торы говорят, что он несет удачу, сегодня же он мрачный, этот третий день недели, третий день внезапной жестокой войны.
Горькое чувство охватило меня от седых волос на голове до ног, особенно сильно болевших сегодня. На телефоне круглосуточной связи загорелась красная лампочка, один из моих помощников сообщил:
"Добрый вечер, господин премьер-министр, президент Соединенных Штатов хочет говорить с вами".
Полураздетый, еле живой от усталости и тяжелых вестей с юга страны, я должен говорить с моим боссом, выше его в иерархии власти есть только Господь, я обязан одеть маску уверенности, силы, владения обстановкой, хотя не было ни первого, ни второго, ни третьего.
"Я соболезную семьям всех жертв, там в плену есть и наши граждане, я знаю, что положение не легкое, но мы поможем вам, я посылаю самый большой в мире авианосец, послезавтра к вам прилетит министр обороны, вместе мы победим их..."
Разговор с ним был достаточно напряженным, но политически корректным. В конце концов я пошел в душ, почистил зубы и лег в постель, сомкнул глаза, сразу же поплыли ужасные кадры убитых, захваченных в плен граждан. Попытался заставить себя заснуть, но не смог, встал с мыслями о немедленной отставке. Взял снотворное, которое обычно помогало, начал бродить по комнате. "Конечно отставка, как я мог с моим опытом допустить такое, верить этим несмышленым генералам, был занят политическими интригами, выживанием на уровне государства, партии, семьи".
Как я любил крики простых людей "Король, наш король!!!"
А в конце оказалось, что король то голый, как в детской сказке. Снова и снова повторял про себя "Отставка, только отставка", продолжая ходить взад-вперед по комнате, наконец почувствовал, что таблетка начала действовать, чуть успокоился, лег в постель.
Во сне привиделся убитый террористами брат, оба мы были во сне молодыми, я проснулся, в ушах звучал его знакомый голос:
"Не уходи в отставку, сейчас не время для отставки".
Я хорошо знал, что после таблетки всегда приходили яркие запоминающиеся сны, сегодня таблетка действовала вместе с совестью.
"Спать, спать", - сказал себе, погружаясь в сон. Но пробудился вновь, на этот раз с сердцебиением в поту, видел во сне отца, я был мальчиком, держал его за руку, он нагнулся ко мне, сказал сурово:
"Каждый ребенок должен уметь извиняться за свои шалости и ошибки".
Больше не смог заснуть, часы показывали около пяти утра, голова была тяжелой, но настроение улучшилось, я знал, что надо сделать сегодня, все просто, оба и брат, и отец правы, сейчас в начале войны вместо отставки надо извиниться.
Этот день тянулся для меня бесконечно, я знал, что в самые "горячие" часы вечером в восемь я выступлю по всем центральным каналам и извинюсь перед народом за то, что произошло. Это не было в правилах нашей страны, нашей политики извиняться перед народом. Не было, но будет.
3
ПОСЛЕДНИЕ СОРОК ЧАСОВ
Сегодня я чувствовал себя по-настоящему счастливым, мне оставалось сидеть в этом кресле главы правительства всего сорок часов. Я не мог оставить его прежде, потому что шла война, но вот она кончилась, я передал дела своему преемнику, наконец, открыл свой личный ежедневник в компьютере. Что я успел сделать за время своего правления? Я не говорю о картине победы в войне, чаще всего в войнах не бывает побед, или они пирровы, или временны. Я успел, пользуясь чрезвычайными полномочиями военного времени, принять конституцию, которой у нас никогда не было, создать конституционный суд и отделить религию от государства. В нашей стране в мирное время это казалось почти невыполнимым, но войны часто помогают сделать немыслимое.
Я бросил взгляд на часы, оставалось тридцать восемь часов, какая радость! Вошла секретарша Мири и положила на стол список дел на завтра, на мой последний день в этом кабинете. Я прибывал в прекрасном расположении духа, просматривая дела на последний день, Мири, высокая брюнетка, привычно покачивая бедрами, тихо вышла и затворила за собой дверь. Все шло спокойно, даже ее покачивание бедрами не возбуждало, а успокаивало меня, через несколько минут я должен был говорить с президентом Франции. Вдруг Мири позвонила:
"У меня здесь группа, которая просит войти к тебе".
"Кто это, Мири?"
"Посмотри в камеру".
Увидев эту группу, очень удивился, сказал ей:
"Пусть подождут минут пять-десять, я должен поговорить с Францией".
После короткой беседы с президентом, а я попросту попрощался с ним, сказав, что заканчиваю свои функции и передел дела, один за другим вошли высшие руководители, мой преемник, несколько министров, главы Мосада, Амана и Шабака, советник по стратегическим вопросам, начальник Генштаба. Все они после моего приглашения расселись вокруг стола, только глава Шабака не сел, а ходил по кабинету.
"Что ты ищешь?" - спросил его.
"Вот, посмотри, - он вытащил какую-то штуковину из-за портрета Бен-Гуриона, висевшего на стене, - прибор прослушивания, установлен Шабаком".
Вдруг он вышел из кабинета, почти тотчас вернулся, закрыл на ключ дверь, сказав:
"Послал Мири в буфет купить нам что-нибудь, пока в приемной сидит наш человек из Шабака".
Поднялся мой преемник, который послезавтра должен сесть в этот кабинет:
"Господин премьер, мой друг, - начал он - прежде всего спасибо тебе и всем за победу над террором на юге страны, но все вы знаете, что корень проблемы в другом месте, на северо-востоке в Тегеране, оттуда идет постоянная поддержка террористам в нашем регионе. Данные разведок говорят, что сейчас время атаковать их, разбить их вместе со всеми ядерными программами, поэтому все мы в один голос просим тебя оставаться премьер-министром до окончания следующей войны, которая обещает быть самой сложной, самой важной в истории нашей страны".
После этого спича встал министр обороны:
"Я уверен, что пришло время нам с нашими союзниками атаковать их, мы не должны упускать этой возможности, предлагаю перенести наши совершенно секретное обсуждение в другое место".
"В Тель-Авив, в "бэт" - сказал я, "бэт" это был специальный подземный бункер, один из девяти, имеющихся в нашем распоряжении.
Все встали.
Они ушли, а я остался сидеть с одной мыслью "Человек предполагает, а Б-г располагает".
Уже в машине на пути из Иерусалима в Тель-Авив взглянул на часы, усмехнулся, оставались последние тридцать часов, но вместо мечты о свободе надо продолжать работать, делать реформы, воевать.
4
ИЛЛЮЗИЯ
В конце концов я оставил не только свою высокую должность, но политику вообще. Вспомнил, как в юности сходил с ума от профессии политика, считая ее не просто профессией, а судьбой, посланием свыше, запоем читал Макиавелли, Авраама Линкольна, Давида Бен-Гуриона, Маргарет Тетчер, мечтал учить политологию в университетах Гарварда или Оксфорда, но в семье не было на это средств, да родители не хотели, чтоб я уехал учиться за границу, поэтому я начал обучение в академическом колледже Яффо - Тель-Авив, а потом продолжил в университете Бен-Гуриона в Негеве. Постепенно входил в политическую жизнь, не всегда успешно, но с большим рвением и энергией. Настоящий успех пришел в год, когда меня выбрали в Кнессет. Я, как сейчас, помню тот день, мой знакомый ветеран Кнессета сказал:
"Это большое твое достижение, теперь ты вошел в настоящую политическую систему, надеюсь, что надолго, если не на всю жизнь". Он поднял тогда бокал с вином, с пафосом добавил: "За твой успех!"
С того дня минуло двадцать лет, целая эра, как вдруг в преддверии войны я угодил в кресло премьер-министра, так произошло, что одна война перешла в другую, долгую, непростую, править страной мне пришлось целый год. Наконец, вчера все закончилось, я сдал полномочия, получив хороший, правда чуть запоздалый урок, оказалось, что быть наверху не для меня. Я так и не смог привыкнуть к тому, что интересы выше совести, а "друзья" изменяют почти каждый день, к вещам, противоположным тому, чему меня учили дома, в школе, в колледже, в университете. Не каждый может принять это, я точно не смог.
У меня были грандиозные планы на освобождение от политики, например, быть с семьей, которая почти не видела меня год, организовать фонд помощи нуждающимся детям, учить два новых языка, вернуться к занятиям спортом - теннису и плаванию. Однако в первый день я жаждал одного, почувствовать свободу и освобождение всеми фибрами своего тела и души. Жена, дети ушли на работу, я остался один.
Я забыл, что такое свобода, сейчас я лежал, потягиваясь, как кот, под одеялом, прислушивался к звукам вокруг, заводящимся во дворе машинам, щебетанию утренних птиц, плачу малыша, который не хотел что-то есть или одевать на себя перед детским садом. Не торопясь, встал, решил сварить настоящий утренний кофе в джезве, не обычный быстрорастворимый, главное, не торопиться. В кофейную пенку во время кипения добавил корицу, ее волшебный запах распространился по кухне. Еще два раза доводил кофе до кипения и поставил на мраморную кухонную плиту, чтоб кофе осел. В это время покопался в шкафу, нашел то, что искал, торт, отрезал кусок, положил на несколько секунд в микроволновую печь, на этот раз запах ванили залил квартиру. Пошел на балкон пить кофе, первый глоток и первый кусочек торта, главное, не торопиться. Пил и смотрел вверх на чистое голубое небо с белыми облаками различных форм птиц, зверей. Давно не видел, не слышал, не нюхал простых вещей, важных для обычного человека, ощущать себя, как все, без правительственных телефонов, секретарей и советников, без охраны, вдруг вспомнил, охрана осталась, она там за дверью, она будет, как у любого бывшего главы правительства до конца жизни, потому что я теперь носитель совершенно секретных тайн страны, я потенциальная мишень для врагов. Я перевел взгляд вниз, там стояли два молодых охранника, болтали друг с другом.
Так испарилась иллюзия свободы, словно камень я упал с небес на землю.