Открывая новую рубрику, мы рассчитываем на участие в ней тех читателей и авторов "Литгазеты", чья жизнь обрела новый смысл в открытии своей родословной.
Дмитрий КАРАЛИС
чтобы купить своё прошлое.
Оскар Уайльд
На том историческом отрезке времени, когда не стало наших родителей, старшим братьям и сёстрам тоже было не до генеалогических размышлений: как и весь советский народ, они смотрели в будущее: страна покоряла космос, освобождала Африку от колониализма, читала Хемингуэя и Евтушенко, физики спорили с лириками, и никто не хотел оглядываться в тёмное дореволюционное прошлое. В те времена портрет отца на Доске почёта значил больше всех косматых-бородатых дедов в инженерных тужурках и барышень с вуальками.
И вот, когда из восьми детей нас с сёстрами осталось трое, я - самый младший, - вздумал найти ответ на вопрос о своём происхождении. Слава Богу, я знал имена-отчества дедов и бабушек!
Сам отец оказался в Тамбове в голодном 1918 году, куда из Петрограда эвакуировали детский дом, в котором его мама работала воспитательницей. Жили бедно, отец был старшим ребёнком в семье, он окончил среднюю школу, стал работать репортёром в газете "Тамбовская правда" и ухаживать за Шурочкой Бузни, дочкой молдавского самородка. Семья химика согласия на брак не дала, Шурочка вышла за другого, но мой будущий отец проявил настырность и через два года увёз-таки мою будущую маму с её первенцем Львом сначала в Кострому, а затем и в Петроград. Там и родились четверо моих старших братьев, две сестры и я.
Затем сел за компьютер и отстучал справку для архивистов, в которой изложил всё, что знал о своих предках. Если не я, то кто же? Справка получилась до обидного куцей, и я дописал ещё версии происхождения своей фамилии - прибалтийскую и греческую, а также приложил копию "Трудового списка" крестьянского деда-самородка, составленного им в 1933 году для Тамбовского собеса. Перспектив с этой линией, как мне казалось, не было никаких, но не пропадать же добротным документам.
Дед родился в страшно далёком от меня 1860 году, за год до отмены крепостного права. Я родился на макушке следующего века, в один год с нашей атомной бомбой. Между нами несколько войн и революций, коллективизация и индустриализация, репрессии и выселения, крестьянские мятежи и голод... Что я мог вызнать? Из какой молдавской деревни его, смуглого лобастого паренька, отправили учиться в Киевский университет? Допустим, вызнаю. А что найдёшь на деревенском погосте чужого уже государства?.. Ничего. По нему, быть может, уже бежит асфальтовое шоссе в районный центр.
Выяснилось, что дед Бузни, крестьянский самородок, происходит из родовитых молдавских бояр, чья поколенная роспись велась с 1611 года, а в 1820 году, уже после присоединения Молдовы к России, их род был внесён в высшую шестую часть дворянской родословной книги по Бессарабской губернии Российской империи.
Вот тебе и дедушка-марксист, друг Мичурина!
Я мысленно снял шляпу перед родителями-конспираторами! Правда, участие деда в революционных делах подтвердилось. Будучи гимназистом и членом каменец-подольской организации "Народная воля", мой будущий дед в 1880 году "переписывал и распространял прокламации, призывающие к неповиновению верховной власти", а при "арестовании проглотил ключ от шкафа, в котором оныя хранились". Ссылка в Иркутскую губернию была заменена по ходатайству суда шестью месяцами тюремного заключения, уже отбытыми во время следствия.
Сведения о революционных делах деда Бузни нашлись в Украинском государственном историческом архиве, который прислал мне копии протоколов допроса, в биографическом справочнике "Молодёжь и революция" и в газете "Киевлянин" за август 1880 года, печатавшей отчёт о заседании военно-окружного суда. В газете были даже даны словесный портрет моего деда-гимназиста и его манера держаться.
Конечно, всё это выяснилось не сразу, не в один день. На первых порах я пользовался услугами частного генеалогического бюро, рассылал веером запросы, сидел в архивах и библиотеках, штудировал историю Румынии и Молдовы, перечитал кучу справочников, энциклопедий и даже исторических романов. Нам с женой пришлось дважды съездить в Молдову, где на берегу Днестра сохранились пять сёл родовой вотчины Бузни, знакомиться с местными историками и краеведами, мотаться по церквям и монастырям, просматривать и копировать исповедальные книги сельских церквушек, поутру, до жары, соскабливать с могильных крестов мох, переписывать и фотографировать надписи. Но и находки были замечательные! В церкви села Кременчуг Сорокского уезда, которую строил мой пращур, мы вместе с председателем сельсовета Анатолием Пынзарём, в доме которого мы с женой остановились, нашли в списках прихожан и его, и моих предков. Его прадед числился отставным солдатом и старостой церкви. И мы обнялись с Анатолием на зелёном берегу Днестра, как обнимались в Пасху наши с ним предки. А потом также обнялись на гранитной набережной Невы, когда он с семьёй приехал к нам в Питер. И Молдова стала жить во мне тёплыми воспоминаниями о щедрой земле и людях.
По одной из версий, исходившей от старшей сестры, дед по отцу был то ли престижным архитектором, сбежавшим в буржуазную Польшу, то ли извозчиком, умершим в пыльных лопухах по дороге за водкой. Поэтому, дескать, папа и не любил распространяться о своём родителе. Были и другие версии, но о них умолчу.
Сначала, в силу возможного греческого происхождения моего предка, генеалоги просмотрели картотеку МВД Российской империи, содержащую сведения о перемене подданства выходцами из различных стран (в том числе - Греции) за 1797-1917 гг., и обнаружили, что "Каралисы в ней не числятся".
Иногда мне хотелось поклониться бюрократам Российской империи! И воспеть гимн архивариусам! Какая огромная машина тикала шестерёночками министерств, губерний, уездов, колёсиками департаментов, рождая циркуляры, справки, сводки, ведомости и высочайшие повеления... В наше время всеобщей компьютеризации справку о том, что ты желтухой в прошлом году не болел, фиг получишь, а тут - меняли ли твои предки вероисповедание два века назад, въезжали ли они в Российскую империю - пожалуйста, смотрите, вникайте. Класс!
Затем частные сыскари слегка прокололись: нашли моего деда в справочнике "Весь Петроград" за 1917 год (он снимал квартиру на углу Невского проспекта и Пушкинской улицы), но не разглядели мелкую надпись, означавшую его общественное положение, и сообщили мне, что "род занятий, к сожалению, не известен". И я год с лишним искал деда окольными путями - через газеты, в которых печатались списки выборщиков при выборах в городскую и Государственную думы, добывал закладные дела по дому на Невском проспекте, где обычно перечислялись все жильцы с указанием статуса и вносимой квартирной платы. Просмотрел в архивах всё, что касалось архитекторов и извозчиков, - ноль!
Дед сам вышел ко мне навстречу - ткнувшись в руки этим самым справочником "Весь Петроград" за 1917 год, и я с помощью лупы и библиотекаря Библиотеки Академии наук расшифровал ту мелкую надпись, которую пропустили частные архивисты: "прчк" - означало поручик! Вот тебе и извозчики с архитекторами! Но теперь требовалось убедиться, что найденный в справочнике поручик с совпадающими фамилией, именем и отчеством является моим дедом. Нам, как говорится, чужого не надо, но и своего не отдадим!
Военно-исторический архив довольно быстро прислал мне "Полный послужной список штабс-капитана 93-го пехотного Иркутского полка Каралиса Павла Константиновича", составленный на пятнадцати листах в августе 1917 года, и по именам детей и жены я убедился, что это мой дедушка.
Коротко. Начал Первую мировую войну прапорщиком запаса, закончил штабс-капитаном. Командовал ротами. Пять боевых орденов. Был в мясорубке под прусским городом Сольдау, где полегли тысячи русских солдат и застрелился командующий армией генерал Самсонов. Там дедушка получил свой первый боевой орден - Святой Анны с надписью "За храбрость". Ранения, контузии. Последнее фронтовое дело - участие в наступательных боях на реке Стоходе, где он "в бою у фольварка Эмилин от разрыва бризантного снаряда получил контузию правой половины головы и ног". Эвакуация с театра военных действий. Госпиталь. И - "назначен для занятий в техническую часть Главного артиллерийского управления".
Но куда мог деться царский офицер, живший в лихом семнадцатом году на Невском проспекте? Подался в Белую гвардию? Мимикрировал в извозчики? Расстрелян при зачистке домов на Невском проспекте?
Ещё раньше из Большого дома ответили, что в их архивах дел по Каралисам нет. Но, как объяснил знающий человек, расстреливали и без составления списка, за найденную в квартире офицерскую шашку, за френч, за офицерскую фуражку, за образ жизни.
И кто были его родители? В военном послужном списке деда обнаружилась куча полезной информации, в том числе место учебы: ремесленное училище цесаревича Николая, и мне удалось найти в городском историческом архиве его личное дело с оценками на выпускном экзамене, наказаниями за дисциплинарные взыскания и свидетельством о рождении, в котором указывались его родители, то есть уже следующий слой моих предков - прадед и прабабушка. Они оказались католиками. На первой странице личного дела шла надпись: "Сын фельдфебеля, убиенного во время крушения Императорского поезда в 1888 г.".
Вернувшись домой, я бросился наводить справки - что это было за "крушение Императорского поезда в 1888 г.", унёсшее жизнь моего прадеда - Константина Осиповича Каралиса.
Нашёл. Местечко Борки под Харьковом. Всё царское семейство во главе с императором Александром III благополучно спаслось. Погибли двадцать один человек, в том числе мой прадед - кондуктор 2-го класса, отставной фельдфебель сто одиннадцатого Донского пехотного полка, георгиевский кавалер, уроженец Вилькомирского уезда Ковенской губернии. Как я понял, литовец, скорее всего, из крестьян. В газетах тех лет подробно описывались и траурная церемония с факельщиками, и место погребения прадеда - римско-католическое кладбище в Петербурге, ныне не существующее. В один из воскресных дней я поехал к этому гектару земли, упокоившему предка, и, шурша опавшими листьями, прошёлся меж свежих гор щёбенки. В окошке костёла, под сбитым крестом, чистили пёрышки два сизых голубя. Я постоял, запоминая их, запоминая серую махину костёла, и положил четыре осенние астры на обломок камня, торчащий из земли.
Я стал дальше наводить справки о прадеде: писать запросы в архивы, нашёл через Интернет небольшой литовский городок Укмерге (бывший Вилькомир), списался с местным отделом культуры, попросил помочь в поисках, дело по-доброму закрутилось...
Попадаются помещики и народовольцы, подённые рабочие и крестьяне, бояре и подмастерья, семинаристы и гимназисты, георгиевские кавалеры и заключённые.
Есть принц и принцесса. Есть полный список приданого, составленный бабушкой принцессы в 1806 году; известны надгробные надписи на всех трёх могилах, но до наших дней дошёл только обелиск принца - его звали Алексей Карагеоргиевич, фигура, более приметная в русской, чем в сербской истории.
Есть девушка-служанка, ставшая женой потомственного дворянина - моя бабушка; есть почётные железнодорожники и журналисты; секретные доктора наук и люди с четырьмя классами образования. Есть великий логофет и его внук великий армаш: первый был главным боярином в княжестве Молдова, канцлером и хранителем государственной печати, второй - возглавлял личную охрану господаря и заведовал в княжестве рабами и полковой музыкой.
Встречаются предводители дворянства и монахи. Найдутся исправники уездов Российской империи и митрополиты, летописцы целых народов и "бедный кондуктор, молящий о помощи" из-под обломков царского поезда.
Следы моих ушедших на небеса конфидентов обнаруживаются в повстанческих землянках Тамбовщины 1921 года и в скучных меблированных комнатах Петербурга, в литературных салонах Серебряного века русской поэзии и в бараках советского периода.
Есть католики и православные. Православных больше.
Когда-то они строили и разрушали церкви, стреляли на жаркой лесной дорожке из-под саквояжа с деньгами в бандита-дворянина Котовского, считая его хвастуном и парвеню, разбивали чужие семьи и создавали собственные, восставали против большевиков и состояли в большевистской партии, готовились свергать царизм и спасали царей ценой собственной жизни.
Совершенно фантастической выглядит присланная мне статья из румынского исторического журнала, свидетельствующая о том, что у моей матушки, тушившей в блокадном Ленинграде зажигалки на ночных крышах и хитростью поймавшей немецкого ракетчика, единые предки с тринадцатью королевскими династиями Европы и, кажется, уже несуществующим императорским домом Бразилии.
Великое смешение народов и сословий во флаконе одной ленинградско-петербургской семьи...
Там клубятся дымы былых сражений, слышится стук конских копыт и влюблённых сердец, гремят пушки и свистят пули, льются слёзы радости и горя, трещат на ветру знамёна, бьют барабаны и звучат похоронные мелодии...
Да, я вскрыл сундучок прошлого и разбогател. Теперь у меня миллионы предков и десятки ныне здравствующих родственников. Я стал причастен к историческим пространствам Евразии - от Атлантики до Тихого океана и от сотворения мира до наших дней. Эти земли политы потом и кровью моих праотцев, и в каждой европейской стране найдётся, думаю, родственник. Надо только поискать. При этом я ощущаю себя русским человеком, великороссом, как на склоне лет писал в своей анкете мой дедушка штабс-капитан.
Иногда я ощущаю, как миллионы предков смотрят на меня с надеждой и тревогой: не подведёт ли в трудную минуту, защитит ли Отечество, не проспит ли страну? Смотрят мать и отец, смотрят старшие братья, смотрят, прищурившись из немыслимой дали, великий логофет Петрашко и пять братьев Бузни, главные военачальники Молдавского княжества. Смотрят две мои русские бабули - простые женщины, воспитатель детского дома и служанка, я уже перерос их по возрасту. И прабабушки-польки смотрят, и греческая прародительница не спускает, думаю, глаз...
Они смотрят - у Бога нет мёртвых, все живые.
...Вот и мой отец - в чёрной железнодорожной шинели с погонами инженер-капитана, из которой мне в восьмом классе сшили полупальто. Фуражка с белым праздничным чехлом, буденновские усы, орлиный нос, улыбка. В блокадные времена - начальник поезда, политрук и по совместительству машинист паровоза. Почему же ещё и машинист? Начальник поезда должен был вести состав в случае ранения или гибели паровозной бригады...
Трасса Шлиссельбург - Поляны, за семнадцать дней выстроенная по торфяникам и болотам после прорыва блокады Ленинграда. Немец стоял в пяти километрах и бил по поездам прямой наводкой. Паровозная колонна 48 Особого резерва НКПС - "коридор смерти", который требовалось называть Дорогой Победы.
Не нами всё началось, и не нами кончится.
Все вместе - мы нить, протянутая сквозь время...
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Повесть Дмитрия Каралиса "Записки ретроразведчика" о поисках фамильных корней опубликована в журнале "Нева", 2004, 6.