о.Никон, о.Макарий
Давайте уничтожим ад

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 15/09/2020.
  • © Copyright о.Никон, о.Макарий (blago-kniga@blago-kniga.ru)
  • Размещен: 28/05/2005, изменен: 28/09/2010. 35k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  • Духовное просвещение
  • Скачать FB2
    • Оценка: 7.77*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Красивая русская речь, где каждое родное словечко уложено в строку с любовью и теплотой. В каждом рассказе - сочетание красоты души человека с красотой природы земной, любовь к жизни и людям, русский дух...

    • "Давайте уничтожим ад!"

    Иеродиакон Никон (Муртазов)

    Божий хлеб

      
       "В блокаду мы жили в Ленинграде. Я была тогда еще маленькой, но помню, что кроме бомбежек и цепенящего холода был сильный голод, потому что мне всегда хотелось есть.
       Бабушка моя, жалеючи, гладила меня по головке и все приговаривала: "Ты, деточка, если будет трудно, помолись Боженьке, и Он даст все, что тебе нужно. Главное - верь и молись". И я стала молиться о хлебушке. Я представляла его пушистым, белым, с коричнево-золотистой корочкой. Я даже чувствовала его сладостный запах. Помолившись, я побежала на кухню посмотреть, не появился ли желанный каравай. Хлеба не было. Я чуть не расплакалась, но потом вспомнила, как бабушка говорила, что молиться надо усердно, со слезами.
       Я снова стала молиться, делала земные поклоны и уж так просила, так просила, чтобы добрый Боженька послал нам хоть немного хлеба, но чтоб всем хватило.
       Что произошло дальше, я запомнила на всю жизнь: дверь открылась, и вошел старичок, держа в руках огромный каравай хлеба. Ласково улыбаясь, он протянул мне хлеб, а я приняла это как должное. Ведь я так долго молилась, вот дедушка и принес мне хлеб. Встав на цыпочки,
       я положила каравай на столешницу и оглянулась. Добрый дедушка исчез!.. Что же это такое? Только что был - и вдруг нету. Пока я раздумывала о странном старичке, пришла мама с работы. Мамочке было тогда всего двадцать восемь лет, но воспитывала она нас очень строго. Увидев хлеб, мама спросила, где я его взяла.
       - Боженька дал, - ответила я, не смущаясь.
       - Как - Боженька дал? - удивилась мама.
       - Он его Сам принес, - отвечаю.
       - А какой Он, Боженька? - допытывается мама.
       - Старенький и ласковый, - описываю я.
       - Может быть, он похож на кого-нибудь из наших знакомых? Кто же может принести хлеб в такое трудное время, когда за этот каравай что угодно выменять можно?..
       Прошло несколько лет. Я выросла.
       Как и все, состояла в октябрятской и пионерской организациях. Потом, окончив институт, стала работать педагогом, а потому в храм в своем городе ходить не могла. Но однажды, приехав на родину, я зашла в церковь. Подошла поближе к алтарю и тут увидела образ Николая Угодника. Я сразу узнала его: это был тот самый старичок, который в блокаду принес каравай хлеба. От нахлынувших воспоминаний свершившегося много лет назад чуда из глаз моих градом полились слезы.
       - Николай Угодник, - зашептала я дрожащими губами, - это был ты. Прости меня, что я так мало молилась тебе, что до сих пор не поблагодарила. Но теперь я тебя не оставлю.
       С тех пор я, слава Богу, не забываю скорого помощника Николая Чудотворца: ставлю ему свечи, заказываю молебны. Потому что тот блокадный каравай стоит больше всех послевоенных яств. А если надо испросить кому-либо здоровья, или стряслась какая-то беда, или потеряю что-то, я всегда обращаюсь: "Николай Угодник, батюшка дорогой, помоги мне!" И помощь приходит.
      
      

    Свидетельство о чуде

      
       Лев Владимирович встретил нас с о. Василием у порога. Был он, несмотря на летнее время, в душегрейке и валенках: ноги его плохо слушаются после инсульта. Он провел нас к себе в небольшую комнату мимо приветливых домочадцев.
       Всюду на стенах висели писанные маслом картины с изображением православных церквей. В углу на столике - старинная икона Божией Матери, а рядом - начатый портрет
       о. Николая с острова Залит. "Это только подмалевок", - пояснил Лев Владимирович, заметив мой взгляд, устремленный на подрамник с холстиком. "Садитесь, будьте гостями", - пригласил хозяин и стал показывать альбомы с фотографиями. "Я уж несколько лет занимаюсь фотографией, собираю виды храмов в Петербурге
       и по всей Ленинградской области. Фотографирую чаще всего в праздники, когда духовенства и народа бывает больше.
       Люблю снимать крестные ходы. Делаю это для себя, а когда умру, детям и внукам останется. И эти церкви, что на стене висят, я сам писал.
       А ведь совсем недавно я не любил все это".
       Разговор у Льва Владимировича трудный, говорит он с болезненным заиканием, и каждое слово дается ему с трудом. Но мы терпеливо слушали, боясь пропустить хоть слово, - не часто приходится видеть человека, воскресшего из мертвых, и слышать его достоверное свидетельство чуда Божия. И вот теперь я дословно передаю вам диалог живого человека с Богом.
      
       - Я - третий и младший сын известного художника Владимира Овчинникова, - так начал он свой рассказ. - Мой старший брат тоже художник, и отец хотел, чтобы я пошел по его стопам. Он говорил мне: "Ты, Левка, садись, пиши натюрморты и будешь художником, через шесть месяцев академию без диплома кончишь".
       Но у меня в голове были улица, вино и девушки. Я пил, курил, блудил. Так прогорала жизнь, и до сорока лет я не был даже крещен. Дело
       в том, что деда моего репрессировали в тридцатые годы, и мы после этого отошли от Церкви, боясь преследования. Теперь уж мне сорок пять лет, у меня жена, дочь. Недавно умер отец, и я решил было написать о нем книгу, стал собирать материал. Но однажды вечером, когда мы втроем в уютной домашней обстановке смотрели телевизор, меня поразила страшная болезнь. Инсульт. Я вдруг почувствовал, как боль от уха змейкой пронеслась в горло, и я замер, не в силах что-либо сказать или двинуть рукой. Только кошка почувствовала: что-то неладное творится со мной, подбежала, лизнула руку и стала мяукать возле хозяйки, извещая, что случилась беда. В тот же вечер меня на скорой увезли
       в больницу и положили в небольшую одноместную палату с окном, выходящим на сквер. В рот и нос вставили трубки, через которые питался мой организм. Положение было критическим, надежды на выздоровление никакой: с таким диагнозом люди обычно умирают через несколько дней, а то и часов. Я уже чувствовал, как приближается ко мне ангел смерти. Тоскливое чувство подступило к сердцу: неужели
       я должен вот-вот умереть? Страх и обреченность завладели душой. И в тот же миг пришла отчаянная мысль, дающая надежду на спасение: ведь есть Бог, Который помогает тому, кто Его просит. Пересилив плен гордой непокорности, я мысленно воззвал: "Иисусе Христе, Сыне Божий! Если Ты есть, дай мне познать Тебя. Исцели меня, и тогда я обязательно крещусь".
       В эту минуту я увидел своего покойного отца, выходящего из стены. Он грозно посмотрел на меня и произнес: "Не смей писать обо мне".
       Потом он улыбнулся, поклонился мне и, помахав рукой, ушел обратно в стену. И тотчас я увидел круг и в нем образ Матери Божией, потом еще и еще образа, и я как бы вошел в церковь. Горели лампады, на окне висел тюлевый занавес, сквозь который был виден образ нерукотворного Спаса. Я отчетливо увидел это изображение и услышал слова, обращенные ко мне: "Что ты Мне ставишь условие? Я ваш Бог, и Меня надо просить, а не ставить условия".
       "Господи! - сказал я умоляюще. - Продли мою земную жизнь, ведь я еще молодой, и у меня маленькая дочь. И больному брату нужна моя помощь". "Я вас только призываю, - продолжал голос Божий, - а вы сами должны ко Мне идти. Крещеные все на виду у Меня, а некрещеные во тьме ходят, и они далеко от Меня. Ты будешь жить еще... лет на земле".
       Сначала я помнил число, названное Господом, потом забыл. Видно, так было угодно Богу, а для моей души не полезно. "Господи, а кому
       я могу это рассказать?" - "Тому, кто поверит", - сказал Господь. В этот миг я почувствовал, как Божественный перст коснулся моей груди и горла. Что-то сразу пришло в движение, и я ощутил себя совершенно здоровым. Моей радости не было конца. Я ущипнул себя, желая убедиться, что все это происходит не во сне
       и что я вообще жив. Я был жив. Лежал на койке и ничего уже не видел, кроме чуда Божия.
       Мне захотелось пить, я налил в стакан воды
       и выпил. Все шло нормально. Зашла пожилая врач, стала готовить капли. Я попросил принести мне еще воды и сказал, что я сейчас исцелился. Врач в изумлении могла только промолвить: "За сорок лет моей работы здесь никто еще из этой палаты своими ногами не уходил". Мы вместе прославили Бога за Его великое чудо.
       Уже через неделю меня выписали домой, но, как память о моей болезни, осталось легкое заикание. Все это произошло пять лет назад,
       и тогда же я принял Таинство Крещения.
       Теперь вот только ноги болят, наверное, бесы в отместку, что ушел от них, крутят мои вены
       и жилы. А быть может, такое полуисцеление полезнее для очищения моей души.
      
       Простой и искренний рассказ Алексея Ивановича породил в моей душе благоговейную благодарную молитву к Богу.
      
      

    Видение Владимира

      
       Живя в Печорах псковских в середине шестидесятых годов, я ежедневно ходил на службу в монастырь. Пел в братском хоре. Однажды, выходя из Михайловского собора,
       я встретил молодого человека, который шел прямо мне навстречу. Невольно подумалось: "Не тот ли это человек, о котором накануне рассказывал псковский диакон Алексей?" И я спросил молодого человека: "Это вы - Владимир, который засыпал в армии и видел ад
       и рай, блаженство праведников и мучения грешников?" - "Да, я, - ответил незнакомец, остановившись. - Я приду и расскажу тебе. Только у меня времени мало. Звали в один дом, но я успею". И мы пошли вместе с ним ко мне домой. Владимиру было двадцать восемь лет. Он рассказал следующую историю, которую
       я передаю в сокращенном виде ввиду забвения некоторых подробностей.
      
       - Я с детских лет сирота. Воспитывался одной монахиней-старицей, которая научила меня православной вере и сама была духовной подвижницей. После ее кончины я жил у родственников. Потом пошел служить в армию, где был поваром. Однажды мне приснилась моя покойная матушка и сказала: "Раб Божий Владимир, ты в Петров день надолго уснешь. Скажи своему командиру, чтобы с тобой ничего не делали и не хоронили". Проснувшись, я никому не сказал о своем сне, боясь насмешек.
       На вторую ночь сон повторился, и я рассказал об этом своему другу. Тот посоветовал никуда не ходить и никому не говорить. "Иначе, - говорит, - тебя засмеют". На третью ночь матушка вновь явилась во сне Владимиру и строго сказала: "Если не скажешь, тебя закопают
       в землю, и ты действительно умрешь".
       Проснувшись, я тут же пошел к командиру
       и все рассказал ему. Тот спокойно выслушал меня и отправил в медсанчасть на прием к врачу с запиской, которую тут же написал на листе бумаги: "Проверить психику и сообщить мне". Врач также меня терпеливо выслушал, задал несколько вопросов и велел идти обратно с ответом, который гласил: "Нервно-психическое возбуждение от увиденного сна. К несению службы годен". Я продолжал нести службу на кухне. Приближался православный праздник святых апостолов Петра и Павла. Тревога, волнение не покидали меня. Товарищи шутили надо мной. Но вот пришел этот день. С раннего утра до обеда я готовил пищу. Сам ничего не ел. Все ждал, что со мной будет, а со мной полдня ничего не было. В душу закрались сомнения: "Видно, это только сон". Проголодавшись, я решил поесть. Вдруг меня потянуло ко сну, и я тут же на досках лег. И вот что со мной случилось. Я встал, но уже в другом виде и свете,
       а рядом со мной лежало мое почти бездыханное тело. Я удивленно смотрел на себя и видел, как сбежались солдаты.
       - Умер Володя, умер, - шумели они.
       Подошедшие командир и врач пытались быстро расстегнуть рубашку, чтобы сделать искусственное дыхание, но пуговицы почему-то не поддавались. Я пытался помочь им в этом, но мои руки не были властны над материальными предметами, и я понял бесполезность своих усилий и нелепость своего состояния.
       Страх объял меня. Я видел, как безнадежно массировали мою грудь, как товарищи унесли мое тело в палату медсанчасти, и врач велел наблюдать за ним. В это время какая-то неведомая сила подняла меня от земли на небо. Кругом никого не было, но вот я увидел покойную свою матушку, которая, кланяясь, сказала мне: "Мир тебе, раб Божий Владимир". "Здравствуйте, матушка", - ответствовал
       я по-мирскому.
       - Ну вот, - продолжала она, - ты сомневался и пугался, и если бы не сказал командиру, тебя бы действительно схоронили. Мне велено показать тебе райские обители и темницы ада. Пойдем.
       Мы шли, и мне открылась новая жизнь людей, некогда живших на земле. Я видел своих родных, знакомых и даже вождей, которых
       я узнавал по земным портретам. В райских селениях было много света. Я видел девственников и брачных, отдельно монахов, но только
       в разной славе. У одних был один венец на главе, у других два венца. И все они были довольны, радостны, славили Господа. Видел я там писателя Гоголя, книги которого читал в детстве.
       Потом мне показали адские казематы, где задержанные на мытарствах грешники мучаются, истязаемые злыми духами до Страшного Суда Божия. Там я видел и своего покойного деда, торговца в мясной лавке. Он лежал, и от него шло зловоние и непрестанный стон от ударов по черепу. Черви грызли его внутренности, пахло тухлым мясом.
       "Это за обвешивание и обман такая мука", - пояснила матушка. Видел я, как безбожников мучают лютые истязатели, бия их в темноте,
       и они летают из стороны в сторону от этих ударов черных "боксеров", словно на ринге. Отчаяние и безнадежность были в их мрачных измученных лицах.
       Слышал, как визжал раздираемый на части колдун, словно выли все взятые вместе паровозы, и видел, как бесы, подвесив его вниз головой, как со свиньи, сдирали с него железными зубьями кожу, строгали, и резали, и обжигали геенским пламенем. Видел, как блудников истязают немилосердные, бесстыдные духи злобы. С помощью большого колеса с острыми зубьями они разрывали промежности и злобно кричали средь неумолкаемых воплей и стонов грешников. Шли мы дальше, и я больше и больше ужасался открывающемуся мне на том свете. Вот большое темное мрачное озеро, кишащее живыми лягушками.
       - Это не лягушки, - отвечая на мои мысли, сказала матушка, - а дети, убитые во чреве матерей. Они все здесь, у Бога ни одна душа не исчезает.
       Кое-кто из этих жалких существ вдруг изменялся и радостно восклицал: "А моя мама покаялась!" И небесные силы уносили их
       в светлую сторону. Я весь затрепетал, когда увидел самого многоглазого дракона - древнего змия, диавола, и его слугу антихриста. Толпы людей шли к нему в пасть со знаменами и плакатами, и он загребал их длинными лапами. Люди шли обезумевшие, опьяненные, что-то громко кричали и падали в огненное озеро, наполненное такими же несчастными. Сердце мое сжалось от страха и трепета, когда ко мне протянулись эти страшные лапы. Я чуть не упал, но матушка поддержала меня, и мы миновали эти страшные места. Много и других видов мучений было показано мне, но за неимением времени я рассказал тебе вкратце. Потом мы спустились на землю.
       Шли уже пятые земные сутки моего небесного странствия, но я тогда не знал этого. На том свете другое течение времени. Была уже ночь,
       и тело мое лежало в палате, покрытое белой простыней. Рядом дремала дежурная медсестра.
       - Вот видишь, раб Божий Владимир, лежит твое бренное тело, а душа твоя стоит над ним, - сказала матушка. - Сейчас она должна войти
       в него, потому что не время еще разлучаться. Войдешь в него, как и вышел, незаметно. Люди не верят, что есть у человека душа бессмертная, чуткая, святая, и за это неверие дадут ответ Богу, как и за все свои дела беззаконные. Рассказывай всем, что ты видел, чтобы люди веровали в Бога и загробную жизнь. Врач будет преследовать тебя, но ты не бойся и говори всю истину. Господь защитит тебя.
       Внезапно я оказался в темном ледяном мешке. Постепенно земная жизнь возвращалась ко мне. Кровь вновь согревала мои члены. Я открыл глаза, пошевелил рукой и прошептал первое после пятидневного сна слово:
       - Господи!
       Медсестра тут же встрепенулась и побежала за врачом. Мне делали уколы, обкладывали грелками, дивились необычному случаю летаргического сна. А я рассказывал, что видел на том свете.
       - Ничего ты не видел. Это болезненный бред, - сказал врач. - И не смей никому об этом рассказывать.
       Но я говорил и говорю всем, кто меня слушает, хотя и не все верят.
       Сначала меня перевели в другую воинскую часть, потом комиссовали, снабдили справкой
       и отправили домой. Теперь я хожу и говорю людям о Боге, о душе, о загробной жизни, блаженстве праведников и мучениях грешников. Иногда при некоторых людях внутренний голос мне не велит говорить, и если я ослушиваюсь, то бываю наказан. Меня вызывают, ругают, угрожают и даже задерживают, но потом отпускают
       с миром. Недавно мне через сон было опять извещение от матушки, что через год я должен умереть, и если я не приду сюда, значит, меня уже на земле нет.
       Так закончил свой рассказ раб Божий Владимир. Накормил я его чем мог, хотелось дать ему и на дорогу, но он от всего отказался, и мы расстались навсегда.
      
      

    Чудо праведного Иоанна Кронштадтского

      
       В усыпальнице святого праведного Иоанна Кронштадтского так благодатно: благоговейная тишина, чистота и порядок, всегда много цветов, зажженных свечей, записочек на аналое и под иконой святого праведника. Люди приходят, прикладываются к иконе. Кое-кто читает про себя акафист дорогому батюшке, поет тропарь и кондак святому или сосредоточенно молится. Велика тайна человеческой души, которую знает только Бог да святые, такие, как праведный Иоанн. Дважды в день здесь свершаются молебны. Монахини раздают освященное масло от горящей на гробнице лампады.
       Люди приезжают отовсюду: святого Иоанна Кронштадтского знает и любит весь мир. Однажды, два года назад, мартовским утром пришла в храм-усыпальницу женщина и, упав на колени у гробницы, проливая благодарные слезы, долго молилась, возсылая хвалу Богу и батюшке Иоанну за исцеление. Вот что она рассказала о себе.
       * * *
      
       Зовут ее Галина. Живут они с мужем в городишке Гуково под Ростовом-на-Дону, растят пятерых детей. Не так давно Галина тяжко заболела.
       Обследование выявило тяжелые недуги - полиартрит, рассеянный склероз и межпозвонковую грыжу. Врачи предложили операцию, но Галина отказалась. Муж очень хотел, чтобы жена поправилась: он продал машину и приглашал разных целителей.
       Но Галина только отмахивалась: "Не нужны они мне. Господь меня наказал, Господь и поможет". Она отказалась даже от уколов, и вскоре
       у нее отнялись ноги. Полгода Галина была практически недвижима, даже умывалась лежа на койке. Муж, скрепя сердце, уходил на работу,
       а ее оставлял одну в квартире, закрывая на ключ. Женщина совсем было отчаялась в своем выздоровлении, но продолжала молиться, уповая на волю Божию.
       Однажды, когда Галина была дома одна, она
       в смутной полудреме увидела, как к ней подошел старец-священник в черной епитрахили и с чашей в левой руке.
       - Вставай, Галина, - произнес он. - Молись Богу.
       "Откуда он знает мое имя?"- удивилась про себя Галина, а вслух спросила:
       - Кто ты?
       - Я Иоанн Кронштадтский, - ответил старец, взял ее за руку и помог сесть на кровати. Потом настойчиво повторил: - Вставай. Читай правило - 150 молитв "Богородице Дево, радуйся".
       - Как же я буду читать? Со счета собьюсь.
       - А ты читай по четкам, а после приезжай ко мне в монастырь.
       - А куда? - спросила Галина.
       - Найдешь, - ответил старец и скрылся.
       Галина тут же встала, с удовольствием умылась, съела просфору и стала искать икону
       с изображением старца. Такой не нашлось. А тут и муж вернулся с работы. Увидев исцелившуюся Галину, заплакал от счастья, упал на колени и, кладя поклоны, возблагодарил Господа.
       Галина стояла рядышком и тоже молилась.
       Спустя некоторое время она, заняв денег, поехала в Новгород: кто-то из соседей сказал ей, что мощи святого Иоанна Кронштадтского находятся там. Приехав, она зашла в церковь и, преклонив перед ракой колени, заплакала и стала вслух благодарить дорогого батюшку за чудесное исцеление. Тут к ней подошла монахиня. Галина и говорит:
       - Ваш святой Иоанн Кронштадтский меня исцелил.
       - Это мощи святого Варлаама Хутынского, - пояснила ей монахиня. - А мощи святого праведного Иоанна Кронштадтского находятся
       в Петербурге в Иоанновском женском монастыре, что на Карповке.
       - Вот и хорошо, - обрадовалась Галина. - У меня там дочка в университете учится. Поеду.
       В дороге от простуды разболелся зуб, но после молебна в Иоанновском монастыре, когда Галина приложилась к святому Евангелию, боль бесследно прошла. Так Иоанн Кронштадтский дважды помог Галине.
       ...Еще Галина подробно рассказала о дочери, которую вымолила у Бога. Но, думается, и рассказанного уже достаточно, чтобы воздать хвалу Богу и дорогому батюшке Иоанну Кронштадтскому, который, исполняя волю Отца Небесного, приходит к нам на помощь.
      

    Иеромонах Макарий (Маркиш)

    "Психология нищего"

       - Ты что же, теперь каждое воскресенье в церковь ходишь?
       - Да, в общем-то... и накануне... и другие праздники есть... и по будням стараюсь...
       - Вот это да! Со всей семьей? А вы поститесь? Или поститься теперь не нужно? Исповедуешься священнику? А старшего вы в православную школу отдали? Ты и в Ангелов, и в бесов веришь или только в Бога? А с женой вы ругаетесь? Курить ты, что, бросил? А вина тебе можно? Библию читаете? А жития святых?..
       Друзья недаром обстреливали Сергея вопросами. Собравшись вместе впервые за несколько лет, они не могли узнать своего старого приятеля. Сергей С., как и многие другие, был крещен в детстве благодаря настойчивости "отсталой" бабушки, но пионерские годы его прошли в полной изоляции от Церкви. Позже, в девятом классе, когда душа, словно птенец, ломает тесную скорлупу детства и выходит в жизнь, что-то переменилось: пушкинская строка "Ум ищет Божества, а сердце не находит" засела у него в памяти. Как рассказывал Сергей, его особенно поразило, что поэт, написавший ее, был почти что его сверстником... В те годы в школах еще невозможно было говорить о Боге, но учительница скорее молчанием, чем словами, дала ему понять, что он подошел к рубежу какой-то глубокой и удивительной тайны. Сергей обзавелся Евангелием и стал время от времени заходить в храм - прислушивался, приглядывался. Прошло несколько лет; он узнал, как устроен круг богослужений, стал различать сюжеты икон, мелодии стихир и ирмосов, научился
       к месту (а иногда и не к месту) украшать свою речь цитатами из Священного Писания. Окружающим все это очень нравилось. В стране наступило время перемен, и Сергею было приятно, что он "попадает в струю", но не более того. Учеба, работа, женитьба, ребенок - дел и забот хватало с избытком.
       - Ты ведь давно религией интересовался, еще со школы, помнится. Но всегда был как все, свой парень...
       - Я и сейчас не чужой.
       - Не обижайся, не в том дело. Мы сколько лет с тобой друзья? Странно смотреть на тебя:
       с виду ты как и был, а на самом деле что-то с тобой случилось. Событие, что ли, какое-нибудь редкостное? Или, может, чудо?
       - Вся наша жизнь - чудо... - протянул Сергей, не замечая усмешки собеседника. - А событие, пожалуй, что и было, только не редкостное, а самое обычное: мы поспорили с Лилей о "психологии нищего". Помните Лилю?
       - Еще бы... На первой парте сидела... Где она, кстати, кто-нибудь знает? Что-то ее не видно, не слышно...
       - Были мы как-то у них в гостях: сидим, разговариваем о том о сем, все больше о делах. Муж у нее как раз стал серьезные деньги зарабатывать: купили, как водится, новую квартиру, мебель, всякую всячину... Да я и сам тогда на новую работу перешел, на жизнь хватало. Но тут я что-то сказал про магазин у нас на углу, где продукты попроще и подешевле, и Лиле это ужасно не понравилось. Она так через весь стол на меня посмотрела, будто я ей нахамил, и говорит: "Это что еще такое? По-моему, ты можешь себе позволить покупать продукты в дорогом магазине". Я удивился и говорю: "А зачем?" Тут ее прямо затрясло: "Стыдно, Сергей! У тебя психология нищего!" Я, помнится, растерялся тогда. Никогда особо об этом не задумывался, а тут такой напор... Может быть, я не прав? Может, и впрямь есть чего стыдиться? Может, надо смотреть на вещи по-другому? И жить по-другому?.. Я хотел ей сказать, что нет у меня никакой психологии нищего, что я такой же, как все, и в магазин за продуктами хожу просто так, куда придется, открыл было рот, запнулся и сказал почти бессознательно: "Блаженны нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное". Как она смеялась! И про Царствие Небесное кое-что добавила, чего я повторять не стану. Но зато от обиды не осталось и следа. Расстались мы в тот вечер друзьями, как всегда, и она обещала: "Обязательно с тобой еще поговорим про нищих духом и все такое прочее. Я тебе все-все объясню, вот увидишь!" И мне, признаться, самому не терпелось узнать, что она мне такое скажет.
       - Ну и что же она тебе сказала?
       - Она ничего не сказала. Она умерла.
       - Да ты что?!
       - А вы разве не знали? Рак. Всего четыре месяца. Тогда в крематории я в первый раз сознательно осенил себя крестом - не для вида, не вслед за другими, а от страшной ясности ее последнего безмолвного аргумента в нашем споре... Она весело смеялась над Небесным Царством - и что же предлагала она взамен? То немногое, что от нее осталось, лежало передо мной в открытом гробу. "Что убо чаю и на что надеюсь?.." Если в моей психологии было хоть крохотное зернышко евангельского духа, то настало время растить из него дерево новой жизни - простите меня за такие возвышенные слова.
       Все молчали под впечатлением печальной новости. Собеседник Сергея счел нужным продолжить дискуссию:
       - Конечно, очень грустно... Я понимаю, что ее скоропостижная кончина толкнула тебя в религию. Но ведь это и есть необычайное событие: молодые здоровые женщины умирают совсем не часто.
       - Не буду спорить. Обычных смертей, наверное, не бывает: любая смерть уникальна, как
       и любая жизнь. Но с другой-то стороны, -
       и Сергей обвел внимательным взглядом всех сидевших с нами за столом, - есть ли у нас в жизни что-нибудь более естественное, неизбежное и непоправимое, чем смерть?
       Снова молчание. Слышно было, как дрожат, соприкасаясь, две хрустальные рюмки. Чей-то голос затянул "Во блаженном успении..." и тотчас осекся.
      

    Сквозь метель

      
       Что за удача, что за царская привилегия ехать на верхней полке! Словно жить в отдельной комнате: можешь сидеть себе внизу
       у столика, читать, писать, пить чай, участвовать в дорожных разговорах, а нет - взлетаешь наверх под одеяло и будто затворяешь за собой невидимую дверь. Был - и исчез.
       Именно так я и поступил, когда мои попутчики стали рыться в сумках и на столике среди прочих припасов появилась бутылка с бесцветной жидкостью. Попутчиков было двое - старший и младший. Младшего, впрочем,
       я как следует не разглядел: он сидел внизу под моей полкой, и я только слышал его голос, хрипловатый и неровный, будто у подростка, хотя, судя по разговору, он только что отслужил в армии. Старший по-отечески заботился о нем, что-то рассказывал, разъяснял, накладывал на хлеб колбасу, а сверху - ломтики помидоров и внимательно следил за уровнем жидкости у него в стакане. Я стал смотреть в окно.
       Окно не замерзло - еще одна удача. За окном, вблизи и вдали, на земле и в воздухе, был снег, и земное пространство непрерывно поворачивалось под рокот колес, теряя скорость вращения и видимость за снежною мглой по мере удаления от железнодорожных путей к горизонту. Только что было утро, а уже вроде бы сгущались сумерки.
       Я не заметил, как внизу добавилось компании. Женщина сидела чуть в стороне от столика, развязав платок и расстегнув пальто: ясно было, что она отогревается, наслаждаясь вагонным теплом после долгого стояния на платформе. Последовало приглашение к жидкости и колбасе, и ее ответ вывел меня из грустного полусна:
       - Нет, спасибо. Сегодня сочельник.
       - Рождество? - уточнил старший.
       - Рождество завтра. То есть сегодня вечером, с первой звездой. А пока сочельник.
       - Понятно, понятно. И что же полагается есть на сочельник?
       - Вообще-то ничего. - Женщина замялась. -Ну, кому как, не в этом дело. В Рождество кончается пост и начинаются праздничные дни - Святки...
       Я посмотрел на нее внимательнее. Она была гораздо моложе, чем показалось вначале, по возрасту куда ближе младшему, чем старшему: темно-русая коса под платком, на щеках - яркий морозный румянец. На коленях у нее я разглядел знакомую книгу: "Служба на праздник Рождества Христова". Но тут младший тоже решил проявить свою способность к сознательному разговору:
       - А пить что надо на Рождество?
       - Что пить? - Голос женщины дрогнул горькой смешинкой. - Чай надо пить. Можно даже и кофе.
       Молчание. Надо полагать, она решила сгладить свою резкость:
       - Ну, прежде всего надо не пить и есть,
       а молиться Богу, славить Рождество Спасителя. Если возможно, быть в церкви на праздничных службах...
       Старшего, однако, всерьез задело. Голосом угрюмым, чтобы не сказать - грубым, он прервал ее:
       - Молиться? А зачем? Какой смысл кому-то молиться? Выпрашивать что-то там такое? Надоело выпрашивать.
       - А водку вам пить не надоело? - ответила та, не поднимая голоса. - Отчего люди пьянствуют? Только не обижайтесь, я не про вас говорю. Оттого, что душа стремится к небу, а небо закрыто, загорожено всяким барахлом. Вот они и травят себя, убивают в себе душу, будто нерв в больном зубе. А молитва воскрешает душу, возвращает смысл всей нашей жизни...
       Тут младший засобирался выходить. Старший прощался с ним печально и как-то скованно, словно стеснялся своей попутчицы. Когда тот вышел на платформу, он проводил его глазами и тихо сказал ей:
       - На сына моего похож.
       - Потому вы его и спаиваете?
       У молодости много замечательных черт, но чувство такта не в их числе. Мужчина сидел за столиком, подперев голову рукой, и смотрел
       в окно. Поезд тронулся. Снова быстрее и быстрее полетели снежные хлопья в окне, снова пришел в движение заснеженный простор, уже еле различимый в серой мгле. Тогда он вдруг повернулся к женщине и сказал, продолжая прерванный разговор:
       - Смысл нашей жизни... Какой там в ней смысл? Наша жизнь - это поезд. Вы понимате? Поезд... мчится сквозь метель. Мы сидим себе
       в вагоне, знакомимся, выпиваем-закусываем, разговоры разговариваем, а тут - бац! - кому-то сходить. Был человек, и нет его. Только место пустое осталось. Вы понимаете или нет? - повторил он с нажимом.
       - Понимаю, - ответила женщина совсем другим тоном, чем прежде, и на секунду запнулась. - А Бог?
       - Бог? Бог там. - Мужчина стукнул пальцем по стеклу, за которым все плотнее колыхалась стена летящего снега: казалось, небо торопится высыпать весь свой груз к Рождеству. - Бог свое дело знает: сыплет снежок и все такое. А мы свое: сиди, не дури, не ерепенься, жди своей станции - и давай место другим. Что, скажете, не так?
       - Допустим, так. - Она сидела, свесив голову, словно глядя в лежащую у нее на коленях книгу.
       - Но куда-то ведь этот поезд везет нас? Пускай каждый сходит на своей станции... но с какой-то целью?
       - Нет никакой цели. Одна тьма кругом, -
       и он указал рукою в небо за окном, словно призывая его в свидетели. - Спрыгнул с подножки и пропал в снегу - только тебя и видели. Бог-то, конечно, в курсе, да от этого не легче.
       - Бог, конечно, в курсе... - медленно и глухо повторила за ним женщина, - но Он вовсе не где-то там, невесть где, в другом измерении. Бог - с нами.
       - Вы так думаете? - равнодушно спросил мужчина.
       - Я это знаю. И вы ведь тоже знаете не хуже других: сердце-то у вас живое.
       Он ничего не ответил. Она продолжала говорить, набирая темп и тембр:
       - Бог стал Человеком. Он родился две тысячи лет назад в вифлеемском хлеву, семь километров на юг от Иерусалима, сел в этот самый поезд жизни. Его убили, но Он воскрес. Чтобы мы добрались до цели, сквозь метель - к весне, чтобы мы воскресли вместе с Ним, Он едет с нами в нашем поезде. В этом самом поезде.
       Потом было долгое молчание: только стук колес и набегающий вой встречных составов. Мужчина сидел, откинувшись головой в угол, закрыв глаза. Женщина пересела на полку подо мной, и я уже не видел ее. За окном стемнело совершенно. Где-то далеко, за тучами, зажглись звезды, и я услышал, как она стала вполголоса читать по книге праздничную службу. Я хотел было к ней присоединиться, но что-то удерживало меня в неподвижности. Когда она дошла по первой паремии из книги Бытия: "В начале сотворил Господь небо и землю..." - мужчина открыл глаза.
       - Я вам, наверное, мешаю? - полуутвердительно сказала женщина.
       - Вы извините... - отозвался тот, - если можно, читайте погромче. И помедленнее.
       2
      
      
       1
      
      
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 15/09/2020.
  • © Copyright о.Никон, о.Макарий (blago-kniga@blago-kniga.ru)
  • Обновлено: 28/09/2010. 35k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
    • Оценка: 7.77*9  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.