Кеслер Дэвид Филиппович
Мой взгляд на... (окончание)

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кеслер Дэвид Филиппович (devid.kesler@gmx.de)
  • Обновлено: 18/10/2010. 116k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  •  Ваша оценка:


    Ф И З И К П О П Р О З В И Щ У Ф А У С Т

       Еще не доходя до дома, Сергей Петрович начал рыться в карманах в поиске ключей от парадной и квартиры. Но там, где они должны были бы находиться, в правом кармане куртки, ничего не было, рука бесполезно шарила и не находила ничего. Он поискал в левом кармане, в боковых, но ключей нигде не было.
       "Достойное завершение сегодняшнего дня", подумал он мрачно. "Мало того, что я лишился работы, придется ночью ночевать под мостом".
       Он начал в уме перебирать друзей, которые приютят его на то время, пока он не сделает дубликаты ключей, направился к телефону-автомату, чтобы обзвонить всех по очереди, если кто-нибудь из них откажет, засунул руку в брючный карман в поисках мелочи и обнаружил там связку ключей. Это его удивило, он никогда не клал туда ключи, у них было определенное место, в правом кармане куртки.
       "У меня завелся домовой", подумал он. "Это уже не впервой, когда я ищу какую-то вещь и не нахожу там, где она должна быть, а потом она оказывается в совсем необычном для нее месте. Все это проделки домового. Нужно будет задобрить его и купить ему что-нибудь вкусненького".
       А потом подумал, что он теперь безработный, непонятно, как себя прокормить, не говоря уж о домовом.
       Он вошел в квартиру и тяжело вздохнул, до чего было там неуютно и одиноко. Жена ушла от него три месяца назад, взяв с собой их дочку.
       Когда они жили вместе, жена хотела сделать из квартиры конфетку, купила дорогую кожаную мебель, редко возвращалась домой без какой-нибудь безделушки. Особенной ее гордостью была статуэтка какого-то африканского божка. Как сказала жена, его большая круглая голова сделана из настоящего черного дерева, в круглые глаза вставлены настоящие полудрагоценные камни и в полуоткрытый рот, окруженный пухлыми красными губами, вделаны редко посаженные желтоватые зубы из настоящей слоновой кости. Сергей сразу невзлюбил эту статуэтку, но ничего не сказал жене. А потом привык и просто не замечал божка.
       Теперь, когда жена ушла, квартира потеряла свой блеск, несмотря на то, что Сергей как человек организованный, выделял в каждое воскресенье два часа на уборку квартиры, пылесосил ковер, вытирал пыль. Но кожаная мебель потускнела, хотя Николай протирал ее мокрой тряпкой, а безделушки казались не к месту в этой ставшей холостяцкой квартире.
       Жена ушла, ушла из-за того, что Сергей Петрович зарабатывал мало денег, а цены с каждым днем росли неимоверно.
       "Я не могу так больше жить", сказала она. "Когда я выходила за тебя замуж, то думала, что выдающийся физик обеспечит нам достойную жизнь. Но все оказалось не так. Благодаря тебе мы нищие. Может быть, одна я смогла бы все выдержать, но дочка, ей непонятно, почему одноклассницы каждую неделю ходят с подругами в кафе, ездят то в Испанию, то в Италию, то в Арабские Эмираты, а она всего этого не может. А я не могу одна тянуть весь дом, моей зарплаты, хоть она и вдвое больше твоей, для этого недостаточно".
       "Что я могу сделать, если нам платят так мало", пытался возразить он.
       "Если у физиков маленькая зарплата, иди работать как все. У тебя ведь нет проблем c математикой - займись экономикой, банковским делом. Там получают больше. В конце концов, пойди в торговлю".
       "Неужели тебе хочется быть женой торгаша?"
       "Дело даже не в деньгах, хотя и в них тоже. Целыми днями ты пропадаешь на работе, когда приходишь, запираешься у себя в рабочей комнате и опять решаешь свои задачки. А мне что делать? Я хочу выйти в люди, в театр, в концерт, да хоть в ресторан, выпить, потанцевать, повеселиться, как все нормальные люди. На твою зарплату это невозможно. Поэтому я ухожу от тебя".
       Теща была полностью согласна со своей дочерью.
       Он бы, возможно, с ними согласился, если бы у него не было иного представления о жизни, но, что поделаешь? человеком был он другим, с совершенно другими приоритетами. Еще со студенчества единственное, что его интересовало, была физика и математика. Он мало читал, вернее, художественной литературы почти не читал, совершенно не интересовался политикой, смотрел телевизор мало, на вечера танцев не ходил или ходил редко, почти не пил спиртного, романы не крутил, из-за чего однокурсники считали его серым, неинтересным человеком, с которым и поговорить не о чем, не то, что выпить.
       Но дома, лежа без сна в постели он думал о том, что завидует своим сверстникам.
       "Почему я не такой, как они? Вот Витька рассказывает, что часто ходит со своей подружкой в кафе. И откуда только у него деньги? Очевидно, чем-то торгует или родители помогают. Кто его знает, только все время говорит о различных кафе и ресторанах. Можно подумать, нет другой темы для разговора. Или Колька, тот только и хвастается своими успехами у женщин. А ведь его никак нельзя назвать красавцем, да и умом он тоже не вышел, а вот девицы не дают ему прохода. Вот и хвастается. А что я? Денег нет, на стипендию по ресторанам не походишь, а у родителей денег не допросишься. Говорят, что у самих нет.
       И он представил себя в небольшом уютном кафе, на стенах которого висели картины то с изображениями изящных женщин в паранджах, собирающих кофе, то посетителей кафе, возможно, парижского, в костюмах и мягких шляпах, пьющих этот ароматный напиток. Увидел он и себя, сидящим на мягком кресле с изогнутой резной спинкой за столиком, покрытым белоснежной скатертью, на которой стояла изящная чашка с дымящимся кофе. И засмеялся.
       "Вот уж размечтался. Если судьба не дала мне счастья иметь успех у женщин или разбогатеть, придется грызть гранит наук".
       Он с необыкновенным усердием учился, хотя основные предметы, физика и математика, давались ему без особого труда. Учиться доставляло ему удовольствие, и он засиживался в лаборатории до вечера.
       Однажды профессор, зашедший в лабораторию поздно вечером и увидев там своего студента, сказал: "Возможно, я процитирую Розерфорда не совсем дословно, но, когда тот увидел своего ученика в лаборатории поздно вечером, удивленно спросил: "Что вы здесь делаете в такое время?" "Работаю", ответил ученик. "А когда вы думаете?" недовольно сказал Розерфорд. Надеюсь, вы меня поняли правильно".
       Сергей ничего не ответил, не хотелось объяснять, что после занятий он допоздна засиживался в лаборатории, если у него появилась новая идея, которую хочется как можно скорее разрешить, а дома это невозможно. Не хотелось видеть родителей, от которых с детства хорошего слова не слыхал, не говоря уж о большем. Застолья с товарищами не очень привлекали его. Вот и оставалось для него только любимое занятие, единственное, что его интересовало - физика.
       Но мысли о красивой жизни не покидали его воображение. Иногда он сетовал на судьбу, иногда с покорностью смерялся с действительностью.
       "Ну, что ж, одни становятся богатыми или преуспевающими в жизни, а я стану физиком, и физиком не из последних".
       Один из однокурсников, слывший человеком остроумным, хотя и не без язвительности, сказал:
       "Ты похож на Фауста. Ничто не интересует тебя кроме науки. Смотри, как бы не разочаровался ты в науках и не продал душу Мефистофелю за блаженство, которого был лишен многие годы, и после смерти не попал бы в ад. А там ведь неприятно, грешники варятся в смоле, а это, уверяю тебя, не очень приятно, есть занятия и повеселее".
       Это прозвище укрепилось за ним, и вскоре никто его иначе, чем Фауст не называл. Это не очень нравилось Сергею, он даже с грустью думал, что уж лучше бы его называли дон Жуаном или Ротшильдом.
       Но однокурсники не отставали от него. Один из них, заводила, парень, по которому сходила с ума вся женская половина биофака, сказал:
       "Почему ты чураешься нас? Никогда не ходишь на наши вечеринки, а в каникулы сидишь один, как сыч, в лаборатории или в библиотеке. Поехали с нами летом на Урал на байдарках - нет отдыха лучше. Там такие пороги...", и он мечтательно вздохнул. "Или с другой группой, они собираются на Тянь-Шань, по горам поползать. Я-то предпочитаю водный туризм, но они считают, что лучше гор могут быть только горы".
       "Это не для меня", сказал Сергей, поморщившись. "Меня интересует другое. Скажу тебе, что мне противно видеть, как вы строите из себя героев, сверхчеловеков, почти полубогов. Вы карабкаетесь в горы, ломаете себе ноги или шеи, даже погибаете, что придает вам особый ореол славы. И ваши песни у костра- смесь слюнтявой романтики с показным героизмом. Вы мне напоминаете пса, который круглый год сторожит в своей будке дом, а затем срывается с цепи и убегает в лес в поисках приключений. Через некоторое время он вспоминает о своих обязанностях и возвращается в свою будку весь пораненный. А если и погибает, то хозяин берет себе нового пса, но при этом говорит: "Вот раньше у меня был пес, нынешний ему в подметки не годится". Нет, избавьте меня от такого. Пока вы сидите у костра, хвастаетесь друг перед другом своим геройством, я, возможно, изобрету такое, что сделает людей хоть на йоту более счастливыми".
       "Так вот какого ты о нас мнения", обиделся однокурсник.
       "Закончим этот разговор слепого с глухим. Мы все равно не поймем друг друга".
       После окончания университета его направили на работу в Физико-технический институт, где он с блеском защитил сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию.
       "У вас феноменальный ум. Никогда мне не приходилось встречать человека одинаково блестящего в вопросах теоретической физики и эксперимента. Если с возрастом этот дар не пропадет, вы станете великим ученым", сказал ему заведующий лабораторией. Такое признание маститого ученого, известного своей сдержанностью в оценке сотрудников и даже иронически-скептичного к ним отношения, оказалось для Сергея такой неожиданностью, хоть и приятной, что он покраснел и покрылся потом.
       Жизнь Сергея, как это ему самому представлялось, была цепью счастливых случайностей. Вырос он в семье, основным критерием которой была обеспеченность и нормальные семейные отношения. Отец был высококвалифицированным слесарем и видел в своих двух сыновьях продолжателей его дела. Мать, бухгалтер на том же заводе, была того же мнения. Разговоры за столом всегда вертелись вокруг двух тем - как обеспечить достаток и сохранить крепость отношений. Отец никогда не злоупотреблял спиртным и не курил, также как и мать.
       В школе Сергей учился неровно - он был лучшим в школе по математике и физике, но по остальным предметам выше крепкой "тройки" не поднимался. Он был уверен, что после окончания школы пойдет в ПТУ и станет слесарем, как и отец. В лучшем случае - в техникум.
       Так бы, скорее всего, и случилось, если бы не Коля Новоселев, закадычный друг, тоже один из лучших математиков школы. Он предложил Сергею попробовать поступить в университет на физико-математический факультет.
       "Да какой из меня студент университета", смеясь, отказывался Сергей. "Да я ведь завалю первый же экзамен, не первый, так второй. Нет, мне прямая дорога в ПТУ".
       "ПТУ от тебя никуда не убежит", настаивал Коля.
       Нехотя Сергей согласился, но решил не говорить ничего родителям, чтобы не расстраивать их, если провалится. Кроме того, неизвестно было, как на это посмотрит отец, который видел в сыне только слесаря высшего разряда. Экзаменов Сергей не завалил, но проходного балла тоже не набрал.
       "Необходимо принять этого молодого человека", сказал председатель экзаменационной комиссии, который славился тем, что умел распознавать таланты. "Если мы его упустим, то будем кусать себе локти. Из него выйдет незаурядный ученый".
       И Сергея приняли в университет.
       Женился он тоже случайно. Приятели не давали ему покоя - каждый нормальный и здоровый мужчина его возраста должен жениться. Это, прежде всего, естественно, кроме того, удобно для жизни и для здоровья, нужно иметь детей и так далее и тому подобное. А любовь придет сама собой, если не возникла с первого взгляда, придет позже, если вообще придет, а если не придет, тоже нестрашно. Его познакомили с "женщиной с будущим", которая работала заведующей отделом математического обеспечения одного из крупнейших банков города. Она понравилась Сергею, как-никак тоже математик, и они вскоре поженились. Жили они в основном в мире, особенно после рождения дочки, хотя он не чувствовал в ней душевного родства.
       Теперь все осталось в прошлом, и любимая работа, и физика, ведь без работы в институте занятия физикой не имели смысла. И жена с дочкой тоже его оставили, и он остался один, было непонятно, что делать дальше, как жить.
       Он сел в кресло и вспомнил свой последний день в Физико-техническом институте.
       Как только все сотрудники собрались в зале заседаний отделения, появился заведующий лабораторией, высокий седовласый академик. Обычно он ходил с гордо приподнятым подбородком, почти не сутулился, глаза, хоть и с возрастом несколько потеряли свою голубизну, всегда лучились. И никогда нельзя было дать ему семидесяти трех лет, он выглядел лет на десять моложе.
       Теперь же перед сотрудниками предстал старый сгорбленный человек с потухшим взором и покрасневшими глазами.
       "Я собрал вас по очень грустному поводу", сказал он, и голос его дрогнул. "Наша лаборатория признана нерентабельной и с завтрашнего дня закрывается. Мы никому не нужны, потому что не приносим дохода. Сейчас не приносим. А то, что, может быть, завтра, послезавтра, через несколько лет или десятилетий наши исследования с лихвой окупятся, до этого никому нет дела. То, что наши работы - еще один шаг в понимании природы, такие премудрости не интересуют людей, которые сейчас руководят не только наукой, но и нашей жизнью. А я-то, старый дурак, всегда гордился тем, что мне удалось собрать вместе, в одной лаборатории, первоклассных физиков, каждый из которых может сам руководить кафедрой или научной лабораторией. Со мной все ясно - на пенсию. Но вы ведь еще молодые, вы можете и должны работать. Что я могу теперь вам посоветовать? Да ничего. Настало время, когда каждому из вас придется принять собственное решение как жить завтра, как заработать себе на кусок хлеба. Уж извините, никогда раньше я не расписывался под собственной беспомощностью".
       И он ушел.
       В Институте уже давно ходили слухи о значительном сокращении сотрудников в связи с уменьшением государственных дотаций, но слухи слухами, а каждый надеялся, что увольнение его не коснется. Теперь все стало реальностью. Сергей не представлял себе, куда пойти работать, что делать, как дальше жить. Решил поспать, утро вечера мудренее, все равно в голову ничего конкретного не приходило. Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он, не зажигая лампы, включил телевизор и решил ни о чем не думать. Он примостился поудобнее в кресле и начал искать программу, которая могла бы быть хоть немного интересной, но не находил ничего. Стемнело, но зажигать свет не хотелось. Комната время от времени освещалась фарами проезжающих автомобилей. На потолке возникали два светлых пятна от передних фар, а затем два красных, от задних.
       Это не укладывалось в законы физики. Подобное явление противоречило всем представлениям классической оптики, это было невозможно. Если бы потолок его квартиры находился непосредственно перед фарами проезжающих машин, но ведь он жил на четвертом этаже. Допустить, что пространство в его квартире искривляется, а с ним и прямолинейность светового луча, казалось Сергею нонсенсом. Он вспоминал, что уже много лет, когда он лежал без сна в постели со спящей женой, обдумывая неразрешенные за день проблемы, его удивляли эти светлые пятна автомобильных фар на потолке. Он даже хотел обсудить это со своими коллегами по лаборатории, но стеснялся - как бы его не обвинили в невежестве или не сказали, что все это ему приснилось. Физиков, с легкой руки одного барда, считают лириками, но они никогда не верили в чудеса.
       Внезапно он почувствовал на затылке жжение, как будто кто-то на него пристально смотрел. С беспокойством оглядел комнату, но никого постороннего не обнаружил. Однако неприятное ощущение не проходило. Он встал из кресла и снова осмотрел комнату.
       Статуэтка африканского божка была окружена слабым голубым сиянием, а его глазки испускали кроваво-красный свет. Он подошел поближе и увидел вместо африканского божка голову незнакомого ему человека с густыми чуть вьющимися черными волосами, продолговатым лицом, миндалевидными темными глазами и тонкими усиками. Глаза человека пристально на него смотрели.
       "Так вот кто на меня так пристально смотрит", подумал Сергей, и появилось то самое чувство, которое возникало у него в тех случаях, когда должно было произойти что-то очень важное, и внезапно возникшую мысль: "Твоя жизнь в корне переменится". Мысль эта проносилась мгновенно и также быстро исчезала, как и появлялась, не оставляя в памяти никакого следа.
       Если бы кто-то попросил его подробнее описать это странное чувство, он бы не смог этого сделать. Холодок в груди, где-то около сердца, и мысль о том, что должно произойти, хорошее или плохое, безразлично. И внезапно возникала мысль "С тобой произойдет то-то и то-то". Это предчувствие обязательно сбывалось, хотя мысль эта проносилась мгновенно, не оставляя в памяти никакого следа.
       Занемела шея. Сергей покрутил головой и открыл глаза. В комнате было темно, только экран телевизора светился голубым светом. Он не сразу понял, где находится, затем встряхнул головой, чтобы отогнать сон и посмотрел на часы.
       "Значит, мне все это просто приснилось. Ведь еще только половина пятого, и все передачи уже окончились", подумал он.
       Не раздеваясь, Сергей повалился на постель поверх одеяла и мгновенно уснул.
       Утром он проснулся как обычно в половине восьмого, хотел поваляться в постели хотя бы еще полчасика - это было его давнишней несбывшейся мечтой, но нужно было идти на работу. Потом вспомнил, что уже безработный, человек без обязанностей, но все-таки заставил себя встать.
       "Придется идти в институт. Нужно забрать кое-какие вещи", подумал он.
       На проходной вахтера не оказалось, навстречу не повстречалось ни одного человека. Казалось, что институт вымер. Сергей захотел подняться на лифте в свою бывшую теперь лабораторию, но лифт не работал. Пришлось идти пешком.
       В лаборатории было необычно тихо, хотя обычно там было шумно - как сказал один умный человек "Физика - наука устная", и сотрудники непрестанно обсуждали между собой различные проблемы.
       Он зашел в свой кабинет. Хотел взять с собой записи с результатами последних исследований и книги, но раздумал.
       "Может быть, они пригодятся тем, кто будет работать после меня".
       Положил в портфель только фотографию дочери и несколько справочников по физике и математике, авось, когда-нибудь пригодятся.
       На его столе зазвонил телефон. Сергей с недоумением посмотрел на него.
       "Кому я понадобился? Ведь никто не знает, что я здесь".
       Телефон продолжал звонить. Сергей поднял трубку.
       "Директор просит вас зайти к нему", сказала секретарь.
       "Откуда вы узнали, что я пришел в институт. Меня ведь никто не видел".
       Трубка долго молчала.
       "Директор ждет вас", сказала, наконец, секретарь, сделав ударение на словах ждет и вас.
       Директор встал, увидев входящего в кабинет Сергея, и пошел к нему быстрыми шагами с протянутой для приветствия рукой.
       "Счастлив видеть вас, дорогой Сергей Петрович!" заговорил он елейным тоном, что очень удивило Сергея - директор отличался не только властным характером, но и угрюмостью, граничившей с неприветливостью. "Хочу представить вас господину Реджави. Он давно уже хотел познакомиться с вами".
       И только в этот момент Сергей заметил небольшого роста человека восточной наружности с зачесанными назад черными блестящими волосами, который стоял у окна. Его темные миндалевидные глаза смотрели на Сергея бархатным взглядом.
       Человек с улыбкой подошел к Сергею и пожал ему руку. Кожа руки Реджави была очень гладкой, и обволокла руку Сергея подобно лайковой перчатке.
       Лицо этого человека показалось Сергею знакомым, но где и когда они встречались, припомнить он никак не мог. И вдруг его осенило: "Да ведь его я видел этой ночью вместо африканского божка, те же густые чуть вьющиеся черные волосы, продолговатое лицо с миндалевидными темными глазами и тонкими усиками.
       "Мы можем говорить по-русски", продолжал директор. "Наш гость окончил Московский университет".
       "Очень приятно познакомиться, господин Реджави", сказал Сергей.
       "Ну, зачем так официально", возразил гость. "Называйте меня по имени, Эрмаганом, тем более что мы коллеги. Я ведь тоже физик".
       "Господин Реджави, узнав, что вы лишились работы, хочет предложить вам работу у них в стране", сказал директор, игнорируя бессознательно или по какой-то неизвестной Сергею причине предложение перейти на обращение по имени. "Впрочем, он вам лучше сам объяснит подробности".
       "Мы давно хотели заняться фундаментальными проблемами атомного ядра, и как мне вас рекомендовали, лучшей кандидатуры нам не найти. Мы ищем хороших физиков с нетривиальным широким мышлением", сказал Эрмаган. "Вы сейчас временно без работы, почему бы не поработать у нас. Будете получать хорошие деньги, прекрасные условия для работы, современная аппаратура. Да и жизнь у нас прекрасная, климат хороший, пища вкусная, много овощей. Я уже не говорю о женщинах. "Очи черные влагой подернуты, сладко и нежно глядят из-под черных бровей"", неуклюже пропел он из "Князя Игоря". "Соглашайтесь. Уверяю, вы не пожалеете".
       "Все это очень заманчиво, но я бы хотел работать здесь, на родине. Мне все здесь привычно. А к новой стране нужно приспосабливаться. Поверьте, для этого у меня сейчас просто нет сил. Я морально совершенно подавлен. Может быть, все-таки найду работу", сказал Сергей без особенной уверенности в голосе.
       "Не думаю", сказал Реджави с уверенностью. "А то я уже думал, что наши усилия пропали даром...Мы ведь говорили об этом с уважаемым директором еще раньше свершившегося факта... Жаль конечно, что вы стали теперь безработным..." добавил он с какой-то странной интонацией. Или это только показалось Сергею.
       "Неужели они ради своих интересов приложили руку к тому, чтобы ликвидировать нашу лабораторию? Не может быть, это невозможно!" промелькнуло у него в голове.
       "Подумайте хорошо. Сколько времени вам нужно для раздумья? Думаю, месяца будет достаточно", настаивал Реджави.
       Сергей вспомнил свою унылую холостяцкую квартиру с потускневшей кожаной мебелью, потерю любимой работы и внезапно сказал:
       "Я согласен".
       Реджави улыбнулся.
       "Так быстро. Хотя на вашем месте я бы тоже согласился, не раздумывая. Здесь у вас нет будущего, а в нашей стране будут все возможности показать миру, на что вы способны. И, уверен, вам это удастся".
       "А если я не приживусь. Я бы хотел время от времени приезжать сюда, увидеться с дочкой. Квартира должна сохраниться за мной. И если мне не понравится, я возвращусь домой. Это обязательное условие".
       "Вам понравится", убедительно сказал Реджави, явно уклоняясь от прямого ответа. "Как быстро вы соберетесь в путь? Через неделю, или понадобится больше времени?"
       "Как можно скорее. Мне собирать нечего. Попрощаюсь с родителями и с друзьями. Я буду готов через неделю".
       В самолете он оказался рядом с неразговорчивым смуглым темноглазым человеком, который был занят чтением газеты, написанной арабской вязью. На вопросы Сергея по-английски он односложно отвечал, что плохо знает этот язык, и просил бы, чтобы ему не мешали читать газету.
       И хотя сидевший рядом человек, не отрываясь, читал газету, Сергей каким-то внутренним чувством ощущал, что тот за ним следит. Сергей пытался переключиться на что-нибудь приятное, но в самолете сделать это было почти невозможно. Ему даже пришла мысль попросить стюардессу найти другое место. Но подходящего предлога он не придумал. И решил смотреть в окно, благо небо было безоблачным, и земля сверху была видна совершенно отчетливо.
       Сергей смотрел в окно и вспоминал Ташкент, где однажды был на симпозиуме. Там была предусмотрена большая культурная программа, участникам показали не только Ташкент, но и повезли в Коканд и Бухару. Его поразило своеобразие этих восточных городов, их узкие улочки, мечети с бирюзовой эмалью. У него даже возникло желание путешествовать, увидеть, как живут люди в других странах. Но по приезде все эти мечты мгновенно испарились так быстро, что он не успел даже поделиться ими со своей женой. Уже на обратном пути у него появились мысли о новой теме для исследований, и он начал думать только о том, как бы скорее прийти в лабораторию, сесть за компьютер, а затем начать эксперимент, который должен был бы подтвердить правильность его предположений.
       "Вот теперь-то я смогу опять увидеть бирюзовые мечети, кривые улочки, дома в восточном стиле, возможно, даже пойму лучше этот неизвестный мне менталитет, пойму его изнутри. Ведь, как я понял, работы хватит не на один год, лишь бы она меня захватила. Я могу заниматься лишь тем, что мне интересно", думал он, глядя в круглое окно самолета.
       Они приземлились в столичном аэропорту.
       "Наконец, я избавлюсь от этой слежки", подумал он.
       Сергей вышел из самолета. На безоблачном небе нещадно палило солнце, было жарко, и он мгновенно вспотел в своем темном костюме, который одевал только на съезды или симпозиумы. Люди быстро направлялись к зданию аэровокзала, даже его сосед, ни разу не обернувшись на него, вскоре пропал из виду.
       "Значит, он за мной вовсе не следил, а я просто все придумал. Никогда не замечал за собой такой неоправданной мнительности. Чувство слежки так прилипло ко мне, что не знаю, смогу ли я когда-нибудь от него избавиться".
       Он начал растеряно высматривать возможных встречающих. Но никого к своему удивлению не нашел.
       "Вот так дела!" подумал Сергей. "Что я буду делать, если меня не встретят, в этой незнакомой стране, без языка и почти без денег. Даже на обратный билет не хватит".
       "Добро пожаловать в нашу прекрасную страну", услышал он вдруг чей-то голос на английском с заметным акцентом.
       Сергей оглянулся. Он был окружен, почти зажат четырьмя коренастыми молодыми людьми с явной спортивной выправкой.
       "Сейчас пообедаем, вы ведь голодны после длительного полета, и поедем дальше", сказал один из них.
       "Неужели такая спешка?" удивленно проговорил Сергей. "Мне бы хотелось осмотреть вашу столицу. Уверен, что она мне понравится".
       "У нас нет времени. Вас ждут в Центре", проговорил тот же человек. "Возможно, через какое-то время вы получите разрешение на посещение столицы".
       Они направились к унылому серому зданию аэровокзала. Только замысловатая вязь названия города и плитки облицовки бирюзового цвета указывали на то, что он находится в юго-восточной стране.
       Как сам ресторан, так и еда разочаровали Сергея. Его накормили протертым супом, неизвестно из чего сделанного, безвкусным мясом с картошкой и кофе.
       "Я бы хотел выпить холодного пива", сказал Сергей. "Очень жарко".
       "Вы находитесь в мусульманской стране. Аллах запрещает употребление алкогольных напитков", строго сказал один из них.
       Как заметил Сергей, говорил только он, все остальные молчали.
       "Если вы насытились, поехали".
       Сергея посадили на заднее сидение серого Мерседеса между двумя молодыми людьми, два остальных разместились спереди, и они двинулись в путь.
       Дорога проходила среди песчаных барханов, на которых лишь местами виднелись выжженные на солнце пучки желтой травы. Лишь изредка попадались небольшие селения с остроконечными мечетями, покосившимися домишками, и жителями в грязно-коричневых балдахинах верхом на осликах. Больше ничего. Только уже склонявшееся к горизонту, но все еще жаркое солнце и песок.
       Сергей потерял счет времени, от духоты в машине очень хотелось спать. Чтобы не заснуть, он пытался смотреть в окно, но сидевшие широкоплечие молодые люди загораживали вид.
       "Вот мы уже и приехали", услышал он внезапно голос.
       Он вышел из машины. Место, в которое они приехали, нельзя было назвать живописным - небольшое ущелья со всех сторон зажатое горами со скученными, как бы приросшими друг к другу небольшими двух - трехэтажными постройками, и конечно, небольшой мечетью, которая на фоне безобразных домов казалась произведением искусства. Рядом расположился большой куб с трубой.
       "Рад видеть вас", услышал Сергей рядом с собой низкий голос.
       От неожиданности он вздрогнул. Рядом с ним стоял человек с бородой, в вязанной зеленой шапочке и широкополом национальном костюме.
       Они подошли к одному из домов.
       "Это гостиница, в которой вы будете пока жить, пока не присмотрите себе что-нибудь более пристойное. Но гостиница превосходная, за вами будут ухаживать, как за родным, убирать, стирать, кормить. Расплачиваться ни за что не надо, все будут высчитывать из вашей огромной зарплаты. Как бы роскошно вы не жили, сколько бы не тратили, через короткое время вы превратитесь в очень богатого человека. Завтра вы отдыхаете, а затем начнете работать. Время не ждет, придется работать, не покладая рук", сказал человек и исчез так же неожиданно, как появился.
       "В этой стране люди появляются совершенно неожиданно, как черти из табакерки", подумал он. "Или я стал слишком рассеянным".
       В вестибюле гостиницы Сергея встретила миловидная молодая женщина, которая сначала провела его в гостиничный номер из двух комнат, который больше походил на небольшую квартиру, а затем в столовую.
       "Вы предпочитаете европейскую кухню или нашу национальную? Нам бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя, как дома", сказала она с милой улыбкой.
       "Конечно, национальную", ответил Сергей, не задумываясь.
       Его накормили пряной острой едой, которая была необычной для его вкуса, но очень ему понравилась.
       Он обратил внимание на то, что в зале кроме него никого больше не было.
       "Разве в гостинице никто не живет?" спросил он.
       "Ну что вы, у нас много людей. Но все они уже поужинали. Завтра за завтраком вы сможете с ними познакомиться. Все они работают в Центре".
       Возвратившись к себе, Сергей с удивлением заметил, что его вещи уже распакованы и размещены по шкафам. Самым приятным и неожиданным было то, что они были размещены так, как будто он это сделал сам. Он наскоро помылся и лег в кровать, которая оказалась двуспальной.
       "Да, у них все предусмотрено", подумал он и сразу заснул.
       Спал он очень крепко, и лишь к утру ему приснился сон. Он проснулся, вытер тылом ладони потный лоб и заснул снова. Он проснулся утром, отчетливо не понимая, где находится.
       "Да ведь я теперь в другой стране, на новой работе! Посмотрим, что из этого получится", подумал он.
       Ни особой радости, ни разочарования он не почувствовал, быстро поднялся, умылся и задумался, чем бы заняться. До завтрашнего дня ничего интересного не предвиделось.
       Он подошел к окну. На густо синем небе без единого облачка ослепительно светило восходящее солнце, предвещая жаркий день. И ни одного человека. Затем он все-таки увидел одного - у дома напротив стоял, прислонившись к стене, скучающий молодой человек.
       "И этот не знает, чем заняться", подумал Сергей. "В этой стране тоже есть бездельники".
       Зазвонил телефон, и женский голос предложил ему спуститься для завтрака.
       Сергей представил себе, как познакомится с коллегами, возможно, и с теми, с кем ему предстоит работать.
       Но столовая была пуста.
       "Где же другие? Мне кажется, что в гостиной никто не живет, во всяком случае, я не уловил никаких признаков жизни", сказал он разочарованно девушке, которая принесла ему завтрак.
       "Все уже работают. Из-за жары работа начинается ранним утром", услышал он в ответ.
       Он быстро поел мясо с какими-то овощами, с какими именно так он не понял, и встал из-за стола.
       Он вспомнил свою поездку в Среднюю Азию, и ему захотелось посмотреть места, где ему придется не только работать, но и жить. И, возможно, не один год.
       "Я хочу пройтись", сказал он этой девушке. "Надо познакомиться с местом, в котором собираюсь жить. Посоветуйте, куда стоит пойти, что посмотреть окрестности. Уверен, что здесь много интересного".
       "Обратитесь к дежурной в вестибюле", ответила та.
       В вестибюле он увидел ту же миловидную женщину, которая встретила его по приезде. Когда он сказал, что хочет погулять пока не очень жарко, и попросил рассказать о достопримечательностях этого городка, то услышал:
       "Вам нельзя покидать гостиницу".
       "Нельзя? Кто может мне запретить?"
       "Вам никто ничего не запрещает. Просто не рекомендуется. Вы можете заблудиться, а без знания языка невозможно спросить дорогу".
       "Все-таки я пойду", сказал он решительно. "Я приехал на работу, а не в тюрьму".
       Сергей удивился тону, которым она с ним говорила - голосом без всяких интонаций, как будто говорил робот. Ни угроз, ни одобрения, и все-таки в ее голосе слышались нотки, не терпящие возражения. От былой приветливости не осталось и следа. Выходя из столовой, он заметил, что женщина быстрым шагом направилась к телефону, сняла трубку и начала что-то говорить. Кому и что именно она говорила, он не понял и не захотел понять. Чувствуя, что еще немного, и он вспылит, Сергей быстро открыл дверь и оказался на улице.
       Не успел он и сделать и нескольких шагов, как заметил, что молодой человек, которого он заметил из окна, как тень отделился от стены.
       "Возможно, за мной следят. Что это за работа, когда сотрудников держат под колпаком?"
       Сергей решил не спешить с выводами, он мог и ошибиться. Может быть, этот человек просто, как и он, решил прогуляться ранним прохладным утром по тем же местам, что и он. И все-таки его не покидало ощущение неясной тревоги.
       Воздух еще не успел нагреться, и прохладный ветерок с гор показался ему очень приятным. Он решил обойти городок, а затем, если не будет слишком жарко, дойти до гор - казалось, что они располагаются буквально в двух шагах от гостиницы. Он прошел мимо блочных зданий без следов местного колорита, дошел до куба. Желая рассмотреть некоторые детали постройки, назначения которых были ему неясны, Сергей внезапно повернулся. Того человека не было видно, но из стены куба предательски вылезала его тень.
       "Все-таки за мной следят", подумал он и направился в сторону гор.
       Расстояние до гор оказалось значительно б?льшим, чем это ему представлялось. Пейзаж не располагал к спокойствию, был напряженным, вызывал раздражение. Ни одного деревца, бурая трава, высохла на жарком солнце, склоны гор были обрывистыми, испещрены трещинами и на первый взгляд неприступными, как будто охраняли Центр не только от постороннего присутствия, но даже от взгляда. Сергей пришло в голову, что за каждым поворотом, из каждого ущелья его ожидает какая-то неприятность. Это чувство нарастало с каждой минутой. Вдруг он почувствовал холод в груди, тот самый холод, который возникал у него перед кардинальными переменами в жизни. Но в отличие от предыдущих раз, сейчас не возникло никаких мгновенно протекающих мыслей, и он не понял, к добру это предзнаменование, или нет.
       Начало припекать солнце, и стало очень жарко. Идти дальше не хотелось, и Сергей с радостью направился к гостинице, несмотря на соблазн обернуться и, наконец, увидеть человека, который за ним шпионил, Сергей зашагал быстрыми шагами, глядя перед собой так, как будто боялся сбиться с намеченного маршрута.
       В гостинице было прохладно. Он прошел безлюдный коридор, вошел в свою комнату и растянулся на кровати, почти не раздеваясь, только обратил внимание, что за время его отсутствия все было приведено в порядок с тщательностью, стершей его пребывание минувшим вечером и ночью. Он не понял, то ли крепко заснул, то ли просто задремал. Когда он очнулся и посмотрел на часы, то понял, что настало время обеда. Сразу захотелось есть.
       "Если так будет продолжаться, я разленюсь окончательно и растолстею. Хорошо, что завтра начнется рабочий день", подумал он, и внезапно вспомнил о человеке, который, как ему показалось, следил за ним. Стараясь не производить лишнего шума, на цыпочках и согнувшись, Сергей приблизился к окну и, не откидывая занавески, выглянул на улицу. Так же как и утром, в той же самой позе, стоял человек, прислонившись к стене противоположного дома.
       "Значит, за мной следят. Странно, никто меня не предупредил, даже не намекнул на то, что я буду работать над секретной темой. Иначе нельзя объяснить слежку".
       Сергей не смог понять, расстроило это его, или оставило равнодушным.
       "В конце концов, какая разница. На родине у меня не было будущего, а здесь я получил работу. Будем надеяться, что она будет интересной".
       После ужина, придя к себе, он обнаружил записку под дверью.
       "Рабочий день начинается в 6 часов. За вами зайдут в 5.30, будьте готовы к этому времени".
       "Странная манера общения. Ни обращения, ни подписи, как с прислугой", подумал он с раздражением.
       Он проснулся задолго до назначенного времени, успел побриться и даже одел новый костюм.
       Ровно в 5.30 в дверь постучались, и вошел незнакомый человек.
       "Пойдемте", сказал он односложно, так односложно и бесстрастно, что Сергея даже передернуло.
       Они подошли к кубу, и человек провел его к двери, которую Сергей ни за что бы не нашел самостоятельно, так умело она была замаскирована. Он показал, как нужно пользоваться специальной пластиковой картой, чтобы попасть внутрь помещения.
       Сергей обернулся и увидел, что на почтительном расстоянии за ними шел тот самый человек.
       "Неужели он даже друг другу не доверяют? Ведь я иду не один, а с сопровождающим", подумал Сергей с раздражением
       Они вошли внутрь куба и попали в просторное помещение без окон, которое освещалось только искусственным светом. Привратник осмотрел пристальным взглядом Сергея с головы до ног, сравнил с фотографией на карте и отворил турникет. От этого взгляда Сергею захотелось втянуть голову в плечи.
       Его провели в лабораторию с надписью вязью и по-английски: Лаборатория 1.
       Сотрудники понравились ему с первого взгляда - улыбающиеся, с умными глазами, они сразу приняли его как начальника, старшего товарища, который направит исследования по совершенно другому руслу.
       Их было четверо. Трое явно были из местных, а один оказался украинцем по имени Алексей. Сергей обрадовался.
       "Прекрасно. С ним я смогу, наконец, поговорить на русском".
       Но сразу же понял, что это невозможно. Алексей смотрел на него таким равнодушным взглядом, что Сергей сразу понял, что дружеские отношения между ними не более чем мечта. На душевное сближение украинец никогда не пойдет.
       "Я слыхал, что физика в России находится на очень высоком уровне", сказал один из них. "Мы все нуждаемся в руководителе, который направит исследования в совершенно другом направлении. Мы уже исчерпали все возможности того, над чем работали. Мы надеемся на вас".
       "Постараюсь не разочаровать вас. Но я очень требователен. Сам работаю много и ожидаю от вас того же", сказал Сергей.
       Возвращаясь в свой кабинет, он увидел человека, который с безразличным видом стоял в коридоре, прислонившись к стене.
       Не успел он даже подойти к письменному столу, как дверь отворилась.
       "Вас хочет видеть директор Центра", сказал ему вошедший. Это не был человек, которого Сергей видел в коридоре.
       Директор Центра был одет в национальную одежду, что не вязалось с просторным кабинетом, массивным столом, за которым он сидел, и современными креслами. Сергей настолько растерялся от вида своего начальника - он ожидал увидеть человека в костюме и галстуке, что даже сразу не заметил еще одного присутствующего.
       Директор с улыбкой встал из-за стола и с протянутой рукой подошел к Сергею.
       "Наслышался много лестного о ваших способностях и трудолюбии. Надеюсь, вам будет хорошо работать у нас, а мне иметь такого замечательного сотрудника".
       Сергей недоверчиво улыбнулся, удивляясь такой осведомленности директора, ведь он себя еще ничем не зарекомендовал.
       "Тема, над которой предстоит вам работать, представляет государственную тайну", продолжал директор. "Не подумайте, мы не работаем ни над чем, что может принести вред человечеству. Но мы, то есть работники Центра и руководители нашего государства, не хотим, чтобы разработки стали известны нашим врагам. Вы ведь знаете, что наша страна окружена врагами, единственным желанием которых, уничтожить наше государство и нашу веру. Закончим работу, тогда, может быть, опубликуем результаты. А может быть, и нет".
       И он посмотрел на Сергея с улыбкой заговорщика.
       "Хочу познакомить вас с руководителем отдела, Эрмаганом Реджави. Вы можете доверять ему во всем - он наш человек. А это очень важно".
       У Сергея появилась возможность рассмотреть руководителя отдела. В нем он узнал человека, с которым познакомился в своем институте и который предложил ему работу в этой стране.
       "Он ведь выпускник Московского университета. Жизнь в России не может не оставить отпечатка в его душе. Скорее всего, с ним я скорее найду общий язык, чем с директором Центра".
       Руководитель отдела рассматривал Сергея с любопытством, даже не скрывая этого.
       "Как теперь к нему обращаться? Он занимает высокий пост, и называть его по имени как-то неприлично", подумал Сергей.
       "Надеюсь, что вы посвятите меня в подробности работы", сказал ему Сергей с надеждой.
       "Это сделает мой заместитель. Я провожу только общее руководство", сказал Реджави таким жестким тоном, что Сергею стало ясно, дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны, ни к чему хорошему не приведут, а только вызовут ненужные осложнения.
       "Вот я опять ошибся. Он такой же, как и остальные", с горечью подумал Сергей.
       "Вы довольны жизнью в нашей стране?" вдруг спросил Реджави.
       "Не могу ничего сказать", неуверенно промямлил Сергей. "Я ведь здесь всего несколько дней. У меня еще не сложилось никакого представления".
       "Будете довольны. Я обещаю".
       "Я бы хотел встречаться с коллегами из других лабораторий", неуверенно проговорил Сергей, желая перевести разговор на более важную для него тему, хотя почти был уверен, что получит отказ.
       "Это не нужно. Все равно они вам не помогут. К тому же у нас это запрещено", сказал директор и встал, показывая, что аудиенция окончен.
       Сергей возвратился в свой кабинет и вызвал сотрудников.
       "В начале рабочего дня вы собираетесь у меня, обсуждаем результаты предыдущего, и каждый уходит в свой кабинет, где работает над тем, что я поручу сделать. Призываю во избежание неприятностей работать прилежно".
       Он сам удивился своему тону, но инстинктивно понял, что это единственно необходимый в Центре тон.
       Работа закипела. Рабочий день начинался с утренней конференции, во время которой все сотрудники докладывали о том, что сделано за прошедший день. Если кто-нибудь из них не справлялся с полученным заданием, все вместе пытались выяснить причину неуспеха и помочь разрешить задачу, и получали задание на следующий день. Иногда эти встречи затягивались на несколько часов, когда требовалась работа не одного, а всей лаборатории. Сотрудники работали хорошо, к ним у него не было никаких претензий. Собой он был тоже доволен. После утренней конференции он уходил в свой кабинет и с гордостью смотрел на экран компьютера, заполненного различными формулами. Работать он умел, и чем сложнее выдавалась задача, тем упорнее он добивался ее разрешения. И так изо дня в день.
       Но в душе разливался холодок, с каждым днем все больше и больше. И неуверенность - сейчас у него нет проблем с работой, но что будет, когда он застрянет с решением проблемы, не сможет идти дальше. В России всегда можно было посоветоваться, с товарищами из соседних лабораторий, в конце концов, с заведующим. А здесь он был один. Он даже попытался увидеть коллег в кафе, которое находилась на том же этаже. Но, когда бы он не приходил, там не было ни одной живой души. Однажды он попытался подняться на этаж выше, может там можно будет кого-нибудь встретить, но дорогу в лифт преградил, не говоря ни слова, тот самый человек, которого Сергей уже видел в коридоре. Сергей понял, что пообщаться с коллегами ему не удастся. Во всяком случае, в ближайшее время.
       Однако наибольшее раздражение вызывало то, что он не мог понять, какова же конечная цель его работы. Расщепление и синтез атомного ядра - это ясно, но с какой целью? Он не мог себе представить, чтобы такой огромный институт, как Центр работал только над фундаментальными проблемами физики. Ему хотелось знать, ради чего он проводит целые дни в своем кабинете. Это было не просто любопытство, раньше, в России, ему ведь всегда была известна тема, над которой он работал. А теперь он не знал ничего. Он даже собирался поговорить с руководителем отдела, но, вспомнив их разговор, оставил эту идею, тот ведь неоднозначно заявил, что занимается общим руководством, а идти за разъяснениями к его заместителю Сергею не хотелось. Инстинктивно он понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он чувствовал себя как в тюрьме с комфортабельными условиями жизни. Даже наряженная работа не улучшало настроения, с каждым днем становилось все более и более тревожно, как будто он шел по дороге, не зная, куда она ведет.
       Так прошел год, возможно и более. Сергей потерял счет времени. Жизнь была слишком монотонна - работа, библиотека Центра, гостиница. И никакого общения. Гостиница как будто вымерла, и единственным, кто в ней жил, был он. А также непрерывное присутствие человека, который за ним следил. Сергей ощущал его присутствие даже во сне.
       Однажды раздался стук в дверь его кабинета, и вошел Реджави.
       "Давно мы не виделись", сказал он приветливо. "Я слышал, что ваша лаборатория работает хорошо. Это, конечно ваша заслуга. Мы вами очень довольны и рады, что не ошиблись в выборе руководителя - русские всегда работают хорошо".
       "Это не всегда так. Сейчас мы столкнулись с одной проблемой, которую никак не можем разрешить. Хорошо, что вы пришли, помогите нам".
       "Обратитесь к моему заместителю, хотя, думаю, он вам не поможет. Не тот уровень. Но я пришел совершенно не для этого. Как мне стало известно, вам хочется поближе познакомиться с жизнью в нашей стране. Скажите сотрудникам, что завтра не придете на работу, и мы поедем в ближайший город. Как говорят в России, работа не волк, в лес не убежит. Отдохнете, и решение этой неразрешенной проблемы придет само собой".
       Сергей посмотрел на него, не понимая, почему руководитель отдела приглашает посмотреть страну. Все это неспроста, не может быть, чтобы загадочный начальник отдела просто так сделал такое предложение. В этом должен содержаться какой-то подвох, не может быть, чтобы все было абсолютно бескорыстным. К удивлению, в груди Сергей не почувствовал предостерегающего холодка, что его насторожило. Неужели он остался без своего шестого чувства, которое предупреждало и охраняло от различных неприятностей? Но и ощущения приближающихся неприятностей тоже не возникало.
       "С удовольствием", сказал Сергей, стараясь отобразить на своем лице восторг от предстоящего путешествия. "Мне тоже кажется, что такая поездка пойдет на пользу. Я переключусь и смогу лучше мыслить. Ведь моя жизнь уже давно не содержит ни какого разнообразия и начинает мне надоедать".
       "Почему же вы раньше ничего не сказали? Можно было бы поехать в город значительно раньше. И это бы благотворно сказалось на работе. Ничто не иссушает мозг так, как однотонность. Значит, решено, завтра мы поедем в Бахрам, так называется это город. Он хоть и небольшой, но живописный, и, поверьте, побродить по нему доставит вам удовольствие".
       То ли Сергей был в хорошем расположении духа, то ли он наконец-то выбрался из места заточения, которым считал Центр, но дорога в Бахрам показалась ему очень приятной и живописной. За те считанные разы, когда он без разрешения начальства, но под пристальным наблюдением охранника гулял по окрестностям места, где располагался Центр, пейзаж вызывал у него раздражение, чувство близкое к страху, тревогу перед неведомым.
       Дорога петляла между горами с такими же обрывистыми склонами без деревьев, но это не вызывало раздражения. Сейчас же на душе у него было спокойно, и он с любопытством смотрел в окно, надеясь увидеть что-нибудь интересное, специфическое для страны, в которой он жил, но которую не знал. Они проехали несколько селений с небольшими глиняными домами белого цвета и мечетями. Но Сергей, как ни старался, не увидел ни одного человека. Это показалось ему странным - жара начала уже спадать, и он надеялся увидеть людей, сидящих у своих домов, кушающих и пьющих традиционный восточный чай в кругу семьи. Но улицы были безлюдны. Он уже собрался спросить об этом своего спутника, но решил этого не делать - зная восточную изворотливость, он не рассчитывал получить верный ответ. Он случайно, сам того не желая, посмотрел в зеркало перед водителем и увидел, что за их машиной движется на некотором расстоянии еще одна. Кроме их машины, она была единственной на дороге, ведущей в Бахрам, навстречу им не попалась ни одна.
       "Неужели они следят за нами? Ведь я еду с проверенным человеком, одним из руководителей Центра. Неужели ему тоже не доверяют или только охраняют?" подумал Сергей.
       Наконец, они приехали в Бахрам. Сергей с любопытством смотрел по сторонам, но не увидел ничего интересного - однообразные двух-, изредка трехэтажные дома без той характерной для востока архитектуры, которую ему хотелось увидеть. По улицам ходили люди в национальных одеждах, преимущественно мужчины, похожие друг на друга настолько, что отличить их друг от друга не представлялось возможности.
       Вдруг раздался громкий голос муллы, призывающий к вечерней молитве. Прохожие послушно опустились на землю, и Реджави последовал их примеру. Лишь один Сергей стоял посреди улицы, как одинокий минарет мечети. Глядя на устремленные к небу зады молящихся, Сергей подумал, что религия в его жизни не заняла того места, которое, как ему на мгновение показалось, какое ей, возможно, и предназначалось бы.
       Голос мулы стих, молящиеся поднялись и как ни в чем не бывало отправились дальше.
       Сергей и Реджави погуляли по городу,посидели в кофейной и опять погуляли по городу. Стемнело, и улицы почти опустели.
       "Теперь я покажу вам то, о чем обычные туристы не имеют никакого представления", сказал Реджави и загадочно подмигнул.
       Сергей с недоверием посмотрел на начальника отдела. Его не покидала боязнь провокации - не может быть, чтобы эта экскурсия была так уж безобидной.
       Они попетляли по узким улицам и спустились в подвал ничем не примечательного дома. Никакой вывески, даже номера дома не было.
       Первое, на что обратил внимание Сергей, был своеобразный сладковатый запах. Ему показалось, что подобный запах был ему уже знаком, но где и когда он его ощущал, не мог никак вспомнить.
       "Здесь курят гашиш. Кто хотя бы в жизни не курил его, не может сказать, что познал жизнь Востока", сказал Реджави и опять загадочно подмигнул. "Надеюсь, что об этом никто не узнает. Хотя мне бояться нечего. Никто, даже директор Центра не посмеет сказать обо мне что-нибудь плохое. Я думаю только вас и о вашей репутации".
       Сергей опять с тревогой посмотрел на начальника отдела.
       "Может быть, он хочет под гашишевым опьянением выведать от меня какие-нибудь тайны? Зря старается, никаких тайн у меня нет, да и скрывать мне нечего", раздраженно подумал Сергей. Он был так погружен в свои мысли, что даже не посмотрел на помещение, куда его привели.
       Это был довольно просторный зал, увешанный коврами и картинами полуголых женщин в привлекательных позах. На мягких кушетках полулежали мужчины и вдыхали гашиш из замысловатых кальянов.
       "Чувствуй себя привольно, не стесняйся", сказал Реджави Сергею, неожиданно перейдя на ты. Было сразу видно, что он здесь не впервой - к ним подошел хозяин и склонился в низком поклоне, неся кальяны.
       Они уселись на кушетки.
       "Вдыхай полной грудью и ни о чем не думай", наставлял Реджави. "Сначала закружится голова, а затем придет наслаждение, которого ты не испытывал никогда в жизни. Главное, отдайся ему без раздумий".
       Сергей с опаской сделал первый глубокий вдох, и почувствовал легкое головокружений. Затем сделал еще один, головокружение прекратилось, и появилась легкость во всем теле, после чего начал жадно вдыхать гашиш. Вскоре предметы потеряли свои очертания, вокруг ламп появилось разноцветное сияние, а потом и это исчезло. Он не спал, а находился в каком-то состоянии блаженства и нереальности. Он чувствовал легкость во всем теле, еще немного, и полетит.
       "Просыпайтесь", услышал он внезапно властный незнакомый голос.
       "Как мы доберемся домой?" спросил Сергей сонным голосом. Он посмотрел на Реджави - вид у него был довольно помятым, глаза потеряли былой блеск и норовили закрыться. "Вам садиться за руль опасно, а я не могу вести машину".
       "Не беспокойтесь, мне это не обязательно, нас доставят домой".
       Двое, лиц которых Сергей никогда не видел, аккуратно подняли их из кушеток и усадили в автомобиль.
       "Оказывается, слежка имеет и свои положительные качества. Но сколько в ней работает сотрудников, я даже не всех знаю", подумал Сергей.
       "Завтра вам не обязательно появляться на работе", услышал он незнакомый голос.
       Машина стояла у отеля, в котором он жил. Он оглянулся на Реджави, тот спал, раскинувшись на заднем сидении.
       Сергей проснулся он от телефонного звонка, когда солнце уже склонялось к закату.
       "Ну и как вам понравилось наше вчерашнее путешествие?" услышал он бодрый голос Реджави .
       "Все было бы хорошо, если бы не болела голова. Как после крепкой выпивки".
       "Это с непривычки. В следующий раз вы проснетесь с ясной головой. Если вам понравилось, можем повторить".
       Они приезжали в Бахрам почти каждую неделю. Посещение гашишной стало для Сергея праздником, в это день он расслаблялся, радовался необычным ярким сновидениям, которые с каждым разом становились все сказочнее, и с нетерпением ждал следующего приезда.
       Однажды утром он увидел записку, подсунутую под дверь его кабинета. Первым его желанием, было поднять ее и посмотреть, что в ней написано, но наученный всеобщей слежкой, он решил этого не делать. Кабинет был нашпигован видеокамерами. Он нагнулся, как бы желая завязать шнурок на ботинке, и незаметно сунул записку в карман. Но как прочитать ее? Сделать это в кабинете было невозможно. Он решил подождать, дома сделать это удобнее. Но записка жгла карман брюк.
       Еле дождавшись вечера, он, не входя к себе, пошел в ресторан при отеле, заказал кофе и поспешил в туалет - там, в кабинках, видеокамер он не заметил. Вытащил записку. Она была написана от руки по-английски.
       "Не доверяйте Реджави. Всеобщая слежка в Центре - дело его рук. Записку обязательно сожгите".
       "Хорошо говорить - сожгите записку. Где я достану зажигалку или спички, я ведь не курю, и никто из тех, кого я знаю, не курит", подумал он. "Может быть, ее можно съесть. А вдруг это провокация, и бумага или чернила окажутся ядовитыми. Лучше сжечь и не рисковать".
       Он был так зафиксирован на необходимости избавиться от записки, что даже не подумал о ее содержании.
       Но кто мог написать эту записку? Он перебрал в уме возможных ее авторов, и тут же отверг всех. Конечно, можно было бы послать записку на генетическую экспертизу или попытаться найти отпечатки пальцев.
       "Этого делать нельзя!" услышал он свой внутренний голос.
       И только потом до его сознания дошел смысл записки. Значит, его встречи с Реджави были опасны. Сергей начал вспоминать, не наговорил ли он чего-то лишнего, и не смог ничего вспомнить.
       "Может быть, под действием гашиша я разоткровенничался и наговорил лишнего. Сказал, что недоволен положением почти заключенного. Но ведь я почти всем доволен. На что мне жаловаться? Лучшего я не найду нигде".
       Это его немного успокоило. Он возвратился в ресторан. И вдруг ему пришла мысль, которая показалась не такой уж плохой.
       "Я решил снова начать курить", сказал он официантке. "Я ведь раньше курил, это помогало сосредоточиться при работе, но потом после болезни перестал. А вот теперь мне захотелось закурить. У вас есть сигареты и зажигалка, в конце концов, спички?"
       Официантка посмотрела на него осуждающе.
       "Конечно, есть. Но ведь курить вредно".
       Однако сигареты и зажигалку все-таки принесла.
       Сергей быстро допил кофе и опять направился в туалет. Там он разорвал записку и каждый клочок сжег. Подождал, пока дым рассеется, обрызгал унитаз дезодорантом и спустил воду. Потом возвратился в ресторан.
       "Покурю у себя", сказал он. "Это доставит мне больше удовольствия, чем курить в ресторане. А потом можно открыть окно и проветрить комнату".
       После первой же затяжки у него начался кашель, и он погасил сигарету.
       "Дело сделано, и курить не обязательно. Никогда не ожидал, что из меня может выйти такой замечательный конспиратор", подумал он и улыбнулся. "Что теперь делать? отказаться от встреч с Реджави я не могу. Это будет выглядеть подозрительно. Особенно здесь, где подозрительность и всеобщая слежка стала частью жизни. Но кто мог написать записку? Или это просто провокация?".
       Подумав, решил, что провокацией она быть не может. Может быть, ее написал враг Реджави, чтобы поссорить нас. Но внутренний голос подсказывал ему, что в записке стояло предостережение, желание огородить его от неприятностей или даже от смертельной опасности.
       Затем возникло любопытство, желание обязательно узнать, кто же в действительности автор записки. Кто его настоящий друг? Записка была написана на английском и от руки. Он решил начать со своих сотрудников. Двое, из местных, если и делали черновые заметки, то только вязью, все остальное на компьютере. Наконец, очередь дошла до Алексея. На столе Сергей увидел заметки, написанные по-русски. Ему сразу бросилось в глаза неуловимое сходство почерка, которым была написана записка, и почерк черновиков. Английская буква g и русское д, а также р, одинаково написанные от руки на двух языках были очень похожи.
       "Так, значит, это Алексей. А я-то думал, что моя судьба ему совершенно безразлична", подумал Сергей с благодарностью. Захотелось положить руку ему на плечо и сказать: "Я тоже твой друг. Ты можешь всегда рассчитывать на мою помощь". Но он этого не сделал.
       "Хватит нам называть друг друга на вы. Меня зовут Эрмаган, а тебя Сергей, я это уже знаю, еще с России", сказал Эрмаган при очередной встрече, а Сергей подумал, что никогда бы на такое не решился.
       "Тебе нужно жениться. У нас все женаты, так принято", сказал однажды Эрмаган.
       "Зачем, мне и так хорошо", усмехнулся Сергей. "Семья будет отнимать у меня много времени и сил, которые лучше потратить на работу".
       "Как сказано в Каране, каждый здоровый мужчина - а ты здоров - должен жениться и иметь столько детей, сколько позволит Аллах. "Любите и размножайтесь", как сказал ваш Бог. Думаю, что Аллах был бы с ним согласен. Это тот редкий случай, когда их мнения совпадают". И в глазах Эрмагана загорелся игривый огонек, он явно был доволен своей шуткой. "Уже и невесту для тебя присмотрели. Это Джанан, младшая дочка директора Центра".
       "Мне сейчас не до женитьбы", попытался неуверенно возразить Сергей. "Работа не клеится. Никак не могу найти правильного решения. Так пробовал, иначе пробовал, но ничего не получается".
       "Получится", уверил его Эрмаган. "Ты ведь гений, а у гениев все получается. Может быть, и не сразу".
       "Но ведь я ее ни разу не видел. Может быть, она мне не понравится".
       "Понравится. У нас на Востоке, впрочем, это не обязательно. Она, правда, значительно моложе тебя, что тоже у нас неважно. Главное - иметь жену и детей. А девушка она красивая, даже умная, образованная. Училась где-то в Англии, она специалист по филологии фарси, как мне доложили. Не упрямься, женитьба на такой девушке имеет массу положительного. Прежде всего, твое положение в Центре укрепится, ведь твоим зятем будет сам Директор. Во-вторых, купишь дом в городе, хватит тебе жить в гостинице, ты не мальчик на побегушках, а крупный ученый".
       Свадьбу сыграли через месяц с истинно восточной пышностью в новом доме.
       Джанан вошла в жизнь Сергея неприметно. Он приходил в хорошо убранный дом, где все было на своих местах. О существовании жены он узнавал только по шелесту ее одежды. Они обедали вместе, и она исчезала, а он уходил в свой кабинет и работал допоздна. Сергею хотелось бы назвать ее добрым привидением. Они почти не разговаривали. Но это не помешало им - у них родился сын, Джанан была беременна вторым. Вспоминая свой первый брак, Сергей думал, что бывшая жена занимала в его жизни более важное место, с ней хотя бы можно было поспорить или выслушать нравоучения. К сыну он тоже был почти равнодушен.
       Единственное, что его беспокоило, работа не двигалась. Иногда Сергею казалось, что он, наконец, нашел правильнее решение, но при последующей проверке оказывалось, что был неправ. А время поджимало. Его вызвал директор Центра и недовольно сказал, что подобная задержка недопустима - без его, Сергея, теоретических разработок невозможно перейти к экспериментальным исследованиям. Сергей был так удручен, что не нашел, что ответить.
       Одной из причин неудач Сергея было то, что он не мог понять истинную цель его работы. На чистую теорию это было не похоже, а практическое применение того, над чем работает лаборатория тоже было ему непонятно.
       н ее содержании.в ней написано.одимости избавиться от ззаписки,ичине предложение перейти на ""Я хотел уже давно тебя спросить, над чем работает Центр", неуверенно начал Сергей, когда он встретился в очередной раз с Эрмаганом. "Ни от кого не могу получить вразумительного ответа. Директор Центра отказывается отвечать на мои вопросы, говорит, время еще не наступило. Ты мне тоже ничего не говоришь. Мне кажется, что теперь, когда мы подружились, ты все-таки мне ответишь. Больше обратиться мне не к кому".
       "А я-то думал, что ты не только выдающийся физик, но и проницательный человек", и Эрмаган иронически улыбнулся.
       "Чем больше я размышлял над этим, тем больше мне кажется, что о подобных проблемах я уже где-то читал, или слышал упоминания о них при разговорах с другими физиками. Но о чем я читал или о чем мы говорили, припомнить никак не могу. Мне даже кажется, что я вижу журнал или вспоминаю комнаты, в которых обсуждались эти темы. Но большего никак не могу вспомнить".
       Сергей начал этот разговор, и почувствовал, как в груди у него появился знакомый холодок. Но в этот раз ощущение было настолько сильным, чтобы захотелось растереть грудь, чтобы хоть как-то согреть ее. Он отчетливо услышал свой внутренний голос, говоривший: "Прекрати этот разговор. Ни к чему хорошему он не приведет. Ты живешь спокойно, ты богат, у тебя есть все возможности для работы. У тебя есть все такое, чего ты не получишь ни в какой другой стране. Незачем искушать судьбу". Но, несмотря на это, Сергей не смог остановиться. Уже потом, вспоминая разговор, он подумал о том, что физик победил в нем осторожность каждого здравомыслящего человека. Физик как всякий ученый хочет видеть конечную цель исследования, над которым работает, как бы далекой от жизни эта цель не была.
       Эрмаган почесал затылок, как будто никак не мог решить, как выйти из затруднительного положения, сказать правду или отделаться общими, ничего не значащими фразами. Наконец, он вздохнул, как человек принявший решение и сказал:
       "Мы разрабатываем термоядерное оружие. Много мы натерпелись от европейцев и американцев. Теперь настал наш черед. Дело даже не в том, что мы хотим им отомстить за унижение нашей чести. Они христиане, значит, неверные. А мы хотим, чтобы весь мир стал исламским и исповедовал наши ценности - учение Аллаха и его пророка Мохаммеда. Вот сбросим на них пару-другую бомбочек, и они заговорят по-другому". Глаза его загорелись странным огнем.
       Сергей не знал, что сказать. Было очевидно, что переубедить Эрмагана было невозможно. Он фанатично сросся с этой бредовой идеей, а фанатиков переубедить невозможно, они никогда не поверят ни в какие доводы разума.
       Он не был правоверным христианином, никогда не ходил в церковь и не задумывался над тем, создал ли Бог Вселенную, или она возникла по другой, еще неведомой науке, причине. Недаром он по философии никогда выше тройки не поднимался и был неоднократно та грани отчисления, если бы не декан физического факультета, который долго убеждал философов - такой талант, каким был Сергей, не должен вылететь из университета только из-за того, что не сможет сдать экзамена по философии.
       "Из этого ничего хорошего не выйдет", сказал он мрачно. "Вы сбросите на них несколько бомб, а в ответ получите не меньше, если не больше. По всему миру разбросаны их базы с термоядерным оружием. По земле разольется такое количество радиации, что все живое мгновенно погибнет. И ты, и твоя семья".
       "А я отправлю мою семью к родителям в горы, уеду сам. Туда радиация не доберется", возразил ему Эрмаган и подмигнул.
       "Напрасно ты говоришь так уверенно. Радиация покроет всю землю, даже проникнет в глубины океана. Никакие высокие горы или глубокие впадины океанов ей не помеха. Он радиации невозможно ни защититься, ни спрятаться".
       Эрмаган недоверчиво посмотрел на Сергея.
       "Странно, что ты этого не понимаешь, ты ведь физик", сказал Сергей.
       "Никакой я не физик, я начальник службы безопасности, короче, служу в тайной разведке. Там, в России, я тебя обманул, прикинувшись выпускником Московского Университета. И русский я выучил, чтобы вербовать ваших ученых. А чтобы в Центре моя должность не вызывала раздражения, меня называют начальником отдела. Мой заместитель действительно физик, так, физик средней руки. К нему обращаться за советом бесполезно, в физике ты понимаешь значительно больше, чем он".
       Никогда раньше Сергей не видел Эрмагана в таком состоянии. Тот ведь всегда был уверен в себе и своей правоте. Первый раз в его глазах появилось беспокойство, лицо напряглось, желваки забегали, на лбу появились морщины. Сергею даже показалось, что его друг внезапно постарел.
       "А ты не ошибаешься? Ты уверен, что говоришь правду?", спросил он тихим голосом. Сергею почудилось, что он начал заикаться.
       Сергей уже пожалел, что начал этот разговор. До этого его жизнь под присмотром Эрмагана протекала спокойно и без всяких проблем. Если он будет и в дальнейшем в таком состоянии - прощай поездки в Бахрам, гашиш. И спокойная жизнь, наполненная разнообразными радостями.
       Они долго молчали. Каждый из них боялся задать вопрос, который разрушит то, что они больше всего ценили в отношениях - близость и отстраненность одновременно, доверительность и недоговоренность.
       "Не вовремя ты посвятил меня в эту тайну физики. Ты еще не знаешь, но на следующей неделе мы ожидаем контролеров МАГАТЭ", сказал мрачно Эрмаган. "Они приезжают совсем неожиданно и еще более нежелательно. Твоя работа продвигается успешно, но она еще не закончена. Ты занимаешься только теоретическими разработками, а когда наступит реальная работа по обогащению урана и заряжение им бомбы, пока неясно. Мы бы хотели, чтобы они приехали тогда, когда до испытания готового оружия останется пять минут".
       "Я делаю все, что в моих силах. Может быть, даже больше", возразил Сергей.
       В его голосе послышалось раздражение - как может начальство не ценить его трудолюбия и способностей. Он был уверен, что никто на его месте не достиг бы большего. Они должны быть ему благодарны, а не высказывать недовольства, пусть даже в замаскированном виде. Но его работа действительно застопорилась. И как выйти из этого тупика, он не знал.
       "И чем же грозит нам приезд контролеров?" спросил он.
       "Ничем. Мы их не боимся - они все равно ничего не узнают", ответил Эрмаган. Неожиданно настроение его улучшилось, он улыбнулся и опять подмигнул Сергею. "И не потому, что они не могут докопаться до правды - всему миру и так ясно, что мы делаем бомбу. Им это просто запрещено".
       "Кем?", спросил Сергей удивленно.
       "Их начальником, руководителем ведомства. Он наш человек и не скажет ни словечка против нас. Мы потратили столько денег, чтобы правда не всплыла раньше времени. Не в виде взяток, до такого мы никогда не опустимся. Мы создавали ему такие условия жизни, что когда он приезжал к нам, его жизнь превращалась в сказку. Подобного никогда, ни до, ни позже у него не было и не будет. Ты сам знаешь, что мы не жалеем денег на людей, которые нам нужны. Поэтому руководитель МАГАТЭ убеждает мир, что с нами не нужно ссориться и лучше пойти по пути переговоров".
       "И мир верит этому человеку?" удивился Сергей.
       "Верит. Они ведь европейцы, значит, люди наивные. Мы им обещаем допустить инспекторов в наши секретные заводы, а через некоторое время отказываемся от своих слов. А время идет. Потом опять обещаем, затем снова отказываемся. За это время мы с каждой минутой продвигаемся все дальше и дальше в создании бомбы. Помнишь, что говорил Ходжа Насреддин? За это время или шах умрет, или ишак сдохнет. Европейцам никогда не понять нашей восточной мудрости, которую они по наивности считают хитростью. К тому же, как сказал Осама бин Ладен, европейцы любят жизнь, а мы, магометане, любим смерть. Поэтому мы их перехитрим. Нам бояться нечего", сказал Эрмаган и засмеялся.
       К нему опять возвратилась былая уверенность в себя.
       "Ладно, хватит разглагольствовать на высокие темы. Нас ждет гашиш!" радостно сказал он. "Завтра едем в Бахрам".
       Сергей глубоко вдохнул гашиш. Голова приятно закружилась, окружающие предметы потеряли свои четкие очертания, и в душе разлилось то самое ощущение бесконечного покоя и счастья, которого не хватало ему в обыденной жизни. Вдруг перед глазами появились значки и цифры, горевшие кроваво-красным цветом. Это было разрешение проблемы, над которой он бился все последнее время. Превозмогая сонливость, он открыл тяжелые глаза и попросил принести бумагу и авторучку. Рука плохо слушалась, но он кое-как сумел записать формулы.
       Он приехал домой, хотел перенести записанное в компьютер, который находился в его комнате, но понял, что это невозможно - ни голова, ни руки его не починялись ему, и он заснул. Проснулся он рано утром. Голова была ясной, настроение сказочным. Он смог бы восстановить формулы, даже не заглядывая в записи, сделанные в Бахраме. Наскоро одевшись, даже не побрившись и не поев, он почти бегом отправился в лабораторию. Он ввел данные в компьютер, закодировал вход и стал ждать сотрудников.
       Вдруг позвонил Эрмаган. Едва услыхав его голос, Сергей решил ничего не говорить о своем открытии. Нужно сначала все еще раз проверить, возможно, и не один раз.
       "Не ожидал от тебя такой прыти. Почему бы тебе не отдохнуть денек? Или может быть тебе недостаточно того, что тебе дает Бахрам?" Эрмаган рассмеялся. "Можно поехать в другое место, и ты испытаешь удовольствия не сравнимые с тем, которые тебе предоставляет тебе наш маленький провинциальный городишка".
       Но вскоре Сергей убедился, что напускная веселость была лишь маской, за которой скрывалось хорошо замаскированное беспокойство Эрмагана. Время от времени он возвращался к теме о губительном влиянии радиации на все живое и бомбе, взрыв которой приведет к выделению этой самой радиации.
       "А ты уверен, что от радиации нигде нельзя спрятаться?" повторял он.
       "Можно", раздраженно сказал Сергей.
       "Вот видишь", с надеждой воскликнул Эрмаган. "И где же?"
       "Глубоко под землей. Но это все равно не разрешение проблемы. Нельзя запастись продуктами, водой и воздухом на длительное время. Все равно придется подняться на поверхность, чтобы пополнить их запасы. А там ожидает смерть-радиация. Ведь радиоактивные вещества распадаются десятилетиями, если не столетиями. Если начнется всеобщая ядерная война, кончится жизнь на земле".
       С этого момента Эрмагана как подменили. Он стал задумчив, его живые, смешливые глаза стали грустными. Сергей понимал, что он заронил сомнение в душу друга, не только сомнение, а страх за свою жизнь, за жизнь своей семьи.
       Однажды он удивил Сергея, сказав:
       "Ты не думал о том, что, очутившись на Западе, смог бы найти более достойное применение своему таланту. Неужели тебе не хотелось бы работать над темой не такой кровожадной, над темой, которая принесет людям счастье, а не смерть?"
       Сергей похолодел.
       "Неужели он меня провоцирует? Зачем ему это? Может быть они недовольны моей работой и пытаются со мной расправиться? Но ведь мы с Эрмаганом стали друзьями".
       Он вспомнил о записке, которую, возможно, написал Алексей, предостерегая его о дружбе с Эрмаганом, о предательстве друзей, которыми полна история. Цезарь и Брут. Не говоря уже об Иисусе и Иуде.
       Он решил, что поддаваться провокации не имеет смысла, тем более что он был доволен работой в Центре.
       "Нет, мне этого не нужно. От добра, добра не ищут. Здесь у меня есть все - возможности хорошо работать, семья, деньги".
       "А я-то думал...", неуверенно сказал Эрмаган. Сергею показалось, что тот посмотрел на него с презрением. "Я думал, что ученых волнует еще что-то, не только деньги. Почему бы тебе не заняться тем, что принесет людям счастье, а не смерть...". Он опять помолчал, как бы не зная, что еще сказать, как убедить Сергея в своей правоте. И мрачно добавил: "Кстати, на следующей неделе приезжают инспекторы МАГАТЭ. Подумай хорошо, что им показать и приготовься к неприятным вопросам".
       Ночью Сергею приснился сон.
       Сергей с жадностью вглядывался в лица инспекторов. Наконец-то он видит новых людей. Особенно ему понравился француз, относительно молодой человек, с живыми карими, почти темными глазами. Он уже собрался поговорить с ними на профессиональные темы, но и о жизни, но потом вспомнил приказ Эрмагана ни о чем, что касается его исследований с ними не говорить, замкнулся и решил отвечать только на их вопросы. Вопросов было действительно много. Инспекторы пытались выяснить, над чем работают сотрудники Центра, но почему-то обращались ни к Директору, ни к Эрмагану, который был представлен как руководитель отдела, а непосредственно к Сергею. С одной стороны это льстило его самолюбию, значит, они увидели в нем настоящего ученого, но и вызывали смущение двойственностью положения. Отвечать правду он не имел права, лгать не хотелось. Сергей отвечал уклончиво, не раскрывая истины, а в затруднительных случаях направлял для разъяснения к Эрмагану. Тот уж точно найдет выход из затруднительного положения.
       Наконец, работа инспекторов подошла к концу, и руководство Центра решило устроить банкет в часть окончания пребывания сотрудников МАГАТЭ.
       Сергей надеялся, что сможет в непринужденной обстановке банкета поговорить с понравившимся ему французом. Но все оказалось не так. За столом он оказался зажатым между двумя стражниками. Сотрудники МАГАТЭ находились на другом конце, рядом с ними сидел Эрмаган и о чем-то оживленно им рассказывал. О чем они говорили, Сергей не слышал. Ему показалось, что среди веселых разговоров Эрмаган внезапно понизил голос почти до шепота, и лицо сидевшего рядом с ним инспектора изменилось, стало серьезным. Возможно, это Сергею только показалось.
       Заболел Сергей совершенно неожиданно, на работе. Он почувствовал жар в теле, голова стала тяжелой, во рту пересохло. С трудом он встал из-за компьютера, налил в стакан воды из холодильника, чтобы унять жар, но, выпив, начал дрожать всем телом. Пошатываясь, он вышел из кабинета, забыв не только закодировать полученные данные, но и выключить компьютер. В коридоре он упал и потерял сознание. Нашел его проходивший сотрудник. Сергея поместили в больницу.
       Болезнь оказалась тяжелой. Большую часть времени Сергей спал или, возможно был без сознания. Когда он приходил в себя, видел рядом с собой медсестру, которая пыталась бодро улыбаться, и охранника, сидящего у входной двери. Как он узнал в последствии, второй охранник находился в коридоре рядом с палатой.
       Сергей облизал горячие пересохшие губы и попросил попить.
       "Что со мной?" спросил он у медсестры.
       "Вы больны. Но скоро поправитесь", ответила та с улыбкой. "У вас высокая температура. В наших местах такое бывает".
       "Вы забыли, что с больным запрещено разговаривать", оборвал ее охранник.
       Медсестра испуганно замолчала и начала извиняться.
       "Я ведь хотела сделать, как лучше", залепетала она.
       Прошло еще два дня, а улучшения не наступало. За те короткие мгновения, когда Сергей выходил из забытья, он видел одну и ту же сестру и того же охранника.
       "Когда же они спят, едят?" опять подумал он, как тогда, когда наблюдал за человеком, постоянно находящегося на улице перед его домом.
       Приходила и Джанан, приходила каждый день, но оставалась ненадолго. Она садилась около постели и молчала. Уходила, так и не промолвив ни одного слова.
       "Когда же я поправлюсь?" спросил у медсестры на четвертый день болезни измученный Сергей.
       "Вы обязательно поправитесь. Вы должны поправиться, иначе, как нам пригрозила тайная полиция, мы все умрем".
       "Опять вы говорите глупости", прервал ее охранник и, обращаясь к Сергею, бодрым голосом сказал: "Все делается для того, чтобы вы как можно скорее встали на ноги. Нет причин для беспокойства".
       Сергей опять забылся в тяжелом сне.
       Воздух начал постепенно светлеть и превратился в голубое сияние, которое заполнило все его тело.
       Он открыл глаза. Медсестра, склонившись над ним, улыбалась.
       "Теперь вы скоро поправитесь. Произошел кризис, перелом болезни. Температура упала, вы пропотели так сильно, что мы уже три раза поменяли белье. Болезнь миновала", повторила она голосом, в котором отчетливо слышалась и радость, и облегчение.
       Сергей попробовал подвинуть сначала руками, потом и ногами. Они были слабыми, но двигались. Но голова была заполнена чем-то голубым и казалась совершенно пустой. Эта была странная голубая пустота похожая на вселенную без единой звезды. Но не черная, а голубая.
       Через несколько дней он был уже дома, и сразу направился в свою комнату, которую называл кабинетом. Он подошел к компьютеру, включил его и уже собрался немного поработать, когда вдруг понял, что ни одна мысль не приходит ему в голову. Он попробовал сосредоточиться, но не мог. Голова была совершенно пуста. Казалось, что она наполнена голубым безвоздушным пространством, в котором мыслям не было места.
       "Это состояние после тяжелой болезни", попытался он себя успокоить. "Отдохну еще пару дней, встречусь с сотрудниками, и все станет на свои места".
       Однако голова упорно не хотела работать. Он видел лишь бесконечное голубое поле, которое заполнило теперь не только голову, но и все тело. При мысли о том, что уже ни на что не способен, Сергей окончательно потерял покой.
       По ночам его мучили кошмары, предчувствие чего-то страшного и необратимого. То он видел себя - то, что это был он, не было никакого сомнения - но без головы, а на полянке перед кубом его сотрудники играли в футбол его головой и смеялись. То он видел свою голову с пустыми глазницами, из которых вытекала желтоватая зловонная жидкость. Он просыпался и больше не мог уснуть.
       Через несколько дней он решил пойти на работу, несмотря на возражения жены. Он спешил в лабораторию не только из желания убедиться в том, что способен еще на идеи. Его насторожила кинутая вскользь реплика жены о том, что можно и не спешить, ничего хорошего в Центре его не ожидает. Он хотел спросить, что она хочет этим сказать, но разговор перешел на другие темы, и вопрос повис в воздухе.
       Быстрым шагом он дошел до куба и поднялся на лифте в свой кабинет. Сразу подошел к компьютеру и включил его, затем набрал код. Но вместо формул, на него смотрела физиономия Эйнштейна, который то высовывал язык, то засовывал его обратно в улыбающийся рот. Сергей выключил компьютер и включил его снова. И опять увидел Эйнштейна. Попробовал другой код, который был у него в запасе, но результат оставался прежним.
       Он попробовал напрячь память и воспроизвести полученные результаты, но в голове по-прежнему не было ничего кроме голубой пустоты.
       "Все пропало. После болезни я ни на что не способен. Что будет дальше?" подумал он и покрылся потом.
       От этих мыслей его отвлек громкий стук в дверь. Она отворилась прежде, чем он предложил войти. На пороге стоял один из службы безопасности.
       "Директор Центра хочет вас видеть. Немедленно", сказал он.
       "Вот и началось", подумал Сергей. "Как я ему объясню случившееся?"
       Директор Центра смотрел на него тяжелым взглядом из припухших век и даже не встал из кресла, что делал обычно при встрече.
       "Думаю, что вам уже все известно. Кто-то проник в ваш компьютер и выкрал все разработки. Нам даже известно, кто это сделал. Реджави, вот кто! Вначале мы заподозрили вас, но секретная служба вошла в ваш кабинет. Компьютер не был даже выключен и теорема, над которой вы работали, была решена только до половины. Значит, вашей вины нет. Работники секретной службы хотели закодировать данные, но не знали ключа. Мы поставили охранников у дверей лаборатории, но и это оказалось бесполезным. Реджави каким-то способом удалось проникнуть в кабинет и выкрасть все разработки. Перед этим он отключил систему наблюдения. Для него это было нетрудно, он ведь сам ее задумал. Он исчез, а с ним и вся его семья. Очевидно, вернее, наверняка, он улетел с сотрудниками МАГАТЭ - их отлет и взлом компьютера произошел одновременно. На всякий случай, нет абсолютной уверенности в том, что не он оставил в Центре своего человека, мы расстреляли сотрудников, которые охраняли ваш кабинет, и охранника, задачей которого было круглосуточно следить за изменником. Но это ничего не решает. Теперь он продаст разработки МАГАТЭ, и весь мир узнает о наших планах. Он уже это сделал. Полюбуйтесь".
       И протянул газету "Times". Сергей увидел статью на первой полос с заголовком, напечатанном крупным шрифтом. В ней говорилось, что одна из восточных стран с помощью ученых различных стран занимается разработкой ядерного оружия. Об этом сообщил перебежчик, имя которого в целях безопасности не разглашается. Он предоставил материалы, достоверность которых не вызывает сомнения. В связи с этим Совет Безопасности, который соберется в ближайшие дни, призовет все страны ввести жесткие санкции против этого государства, и будет рекомендовать МАГАТЭ сменить руководителя, который в течение длительного времени вводил в заблуждение мировое сообщество".
       "Что же делать?" спросил Сергей с тревогой, а потом подумал: "Хорошо еще, что не назвали моего имени. Представляю себе реакцию моих коллег по институту. А моя жена проклянет меня, и я никогда больше не увижу свою дочь в России. Она уже стала совсем большой, я ведь ее много лет не видел".
       "Мы решили арестовать жену и детей Реджави и тем самым заставить его вернуться. Но его семья исчезла"
       "Может быть, он отправил их в свое родное селение в горах. Думал, что там их не найдут", машинально сказал Сергей.
       На секунду возникла мысль, что тем самым он предает человека, которого считал своим другом и который помог ему освоиться и завоевать авторитет в таком сложном для понимании учреждении, каким был Центр. Но он быстро выкинул эти мысли из головы.
       "Что сделано, то сделано", пронеслось у него в голове. "Я сказал то, должен был сказать. Это мой долг перед моей новой родиной. С врагом нужно бороться, даже если я раньше считал его своим другом".
       "Их там нет. Мы перевернули селение верх дном, но никого из его семьи не нашли. Никто не знает, где они. Пришлось, чтобы сохранить тайну, ликвидировать всех тамошних жителей. Хорошо еще, что их было не так уж много, всего около двухсот человек. Могло быть и больше, а значит, было бы больше работы".
       Сергей слушал его безучастно, как будто его ничего не касалось. В голове не было ни одной мысли, только голубая бесконечность. Потом возникла мысль, которая уже несколько дней не давала ему покоя.
       "Сказать, что я потерял способность мыслить, или он поймет это сам? Не скажу, незачем".
       "Как бы то ни было, найдем мы Реджави или нет, научные разработки в Центре должны продолжаться", продолжал директор мрачно. "Времени осталось совсем мало, работу нужно закончить как можно скорее, пока не опубликованы материалы проверки МАГАТЭ и откровения нашего бывшего сотрудника. А значит, нужен руководитель отдела. Им назначаетесь вы. Соберите сотрудников, заставьте их работать, не покладая рук. И пригрозите, что за разглашение государственной тайны им грозит смерть. Вы все поняли? Тогда идите и начинайте работу немедленно".
       Но Сергей вместо этого пошел в свой кабинет - вдруг произойдет чудо, и компьютер вновь покажет вместо физиономии Эйнштейна формулы, над которыми он проработал несколько лет.
       Однако чуда не произошло. С экрана по-прежнему на него смотрел великий физик, как бы говоря:
       "Негоже работать над производством оружия, которое уничтожит мир. Если ты это сделаешь, люди проклянут тебя".
       "Хорошо ему надо мной смеяться", подумал Сергей. "Пусть смеется, а мне нужно продолжать жить, как будто ничего не случилось. Теперь я руководитель отдела, и моя единственная задача - заставить работать тех, у кого еще сохранилась способность работать. Пригрожу смертью, если будут лентяйничать, и выжму из них все соки. Полдела сказать им, что я назначен руководителем отдела и отныне буду заниматься только общими вопросами, а вся работа теперь ляжет на них. А что дальше? Они потребуют мои разработки, которые потеряны, но я не в состоянии их восстановить. Признаться им в том, что я ни на что уже не способен, тоже невозможно. Это будет воспринято как саботаж, отказ от сотрудничества. И вот тогда уж меня точно убьют".
       Вдруг ему пришла в голову неплохая мысль.
       "Скажу им, что перед тем, как заболеть, я обнаружил кардинальную ошибку в моих вычислениях. После выздоровления, уже дома, обдумывая все, я понял ложность идеи, от которой отталкивался. Поэтому им придется начинать все с самого начала, а я буду только руководить и проверять правильность идеи. Это известие дойдет до директора Центра, который уже привык к тому, что руководитель отдела - ноль в физике. Только это может меня спасти. А там, может быть, я вспомню забытое решение. И нужно навести страх на сотрудников, заставить их бояться собственной тени. Что же касается замедления темпов работы, то в этом нет ничего страшного. Рано или поздно, мы все равно создадим эту бомбу. Главное, остаться в Центре. Живым".
       Довольный собственной хитрости и изворотливости, он собрал сотрудников. По их испуганному виду понял, что они уже знают о произошедшем.
       "Что случилось, то случилось", начал Сергей, пытаясь придать себе бодрый тон. "Теперь наша задача вовремя закончить задание, от которого зависит будущее страны, ставшей нашей второй родиной. Работать, не покладая рук!"
       Он смотрел на своих сотрудников, переводя взгляд от одного на другого, стараясь угадать, поняли ли они ту перемену, которая произошла с ним. Но, увидев их глаза полные восхищения и уважения, он успокоился. И вдруг он встретился глазами с глазами Алексея. Тот смотрел на него не то вопросительно, не то с сожалением. По спине Сергея пробежал мороз.
       "Неужели он догадался? Это может быть опасно. Нужно от него избавиться как можно скорее. Возможно, и ликвидировать", подумал он.
       "Соблюдайте строжайшую тайну. Поэтому никаких контактов с МАГАТЭ. Я знаю, они хотят втереться к нам в доверие и выведать то, над чем мы работаем. Люди, которые на первый взгляд могут показаться безобидными, оказываются предателями. Поэтому повторяю, никаких контактов с внешним миром! Всех, которые нарушат этот приказ, ожидает смерть! Смерть как предателей нашего дела! А теперь идите и хорошо подумайте над тем, что вы сейчас услышали. Я не привык повторять два раза. Все понятно?"
       Его сотрудники покидали кабинет сгорбившись и опустив головы, а Сергей думал о том, что хорошо быть сильным и наводить страх на других.
      
      

    Исповедь

       Как попала ко мне эта рукопись, я все равно не скажу, так же, как и не назову имени человека, который позволил мне с ней познакомиться. На это я никогда не пойду.
       Я познакомился с ним в одной из многочисленных пивных Лейпцига, куда зашел, чтобы отдохнуть от жары и промочить горло. Не успели мы обменяться и парой слов, как сразу понравились друг другу и договорились встретиться на следующий день на берегу Эльбы. Он сказал, что почти всю жизнь провел в Лейпциге и может показать и рассказать мне много интересного о городе.
       Мы гуляли по городу и дошли до одного здания.
       "Это один из наших архивов. Здесь хранятся любопытные материалы. Если хотите, можем зайти", предложил он.
       Моего знакомого приняли в архиве, как своего человека, хотя было видно, что он там не работал. Очевидно, часто туда приходит, решил я, но не стал задавать ненужных вопросов. Это не в моих правилах.
       "Есть ли здесь рукописи Баха?" спросил я. "Ведь с Лейпцигом связан огромный период его творчества. Он в Лейпциге умер и похоронен".
       "Конечно, здесь собраны многие из них. Конечно, сами рукописи вам посмотреть не удастся, их выдают далеко не каждому. Но есть такие превосходные копии, которые отличить от оригинала под силу только специалисту. Вот их-то мы и посмотрим. Кроме того, к каждой рукописи прилагается расшифровка, ведь Бах писал на старонемецком и почерк его никак нельзя назвать каллиграфическим. Здесь все, как вы увидите, сделано для удобства исследователей".
       Копии рукописей были собраны в специальные папки, которые весили не менее нескольких килограммов каждая.
       Из одной папки выпало несколько листов, исписанных убористым почерком. Мне показалось, что это был почерк самого Баха.
       "А это что?" спросил я с интересом. "Не могут эти записки быть частью дневника композитора? Вам, очевидно, известно, вел ли Бах дневник. В то время это было обычным занятием. Многие тогда записывали в дневник события дня".
       Мой спутник изменился в лице.
       "Дайте мне эти листки", почти закричал он.
       Обычно я человек послушный, если мне что-нибудь запрещают делать, я того не делаю. Но в этот раз во мне взыграло ретивое. Он пытался выхватить листки из моих рук, но я не выпускал их.
       "Что на этих страницах? Я хочу почитать их", сказал я твердо. "Если они уж попали в мои руки, я хочу ознакомиться с содержанием", продолжал я упорствовать.
       "Их читать нельзя. Это запрещено!" сказал мой спутник.
       "Надеюсь, это не зашифрованные под дневники Баха сообщения тайной разведки Федеративной Республики Германии или американского ФБР, что ничуть не лучше", не зная, как выйти из положения, попытался я свести все к шутке.
       "Это предсмертные записи Баха", сказал он так тихо, что я едва смог его услышать. "Но читать их запрещено. То о чем он пишет, расходится с мнением специалистов-музыковедов о великом композиторе".
       "Может быть, мне можно было бы познакомиться с их содержанием", сказал я умоляющим тоном.
       "Если станет известно, что я дал вам эти записки, прощай моя жизнь. Никто мне руки не подаст", опять едва слышно сказал он. Затем он посмотрел на меня и спросил: "Как долго вы еще пробудете в Лейпциге?"
       "Еще два дня".
       "Через день, вечером, вы получите их. И расшифровку содержания. Без нее вы все равно ничего не поймете".
       Так я получил копии этих записок.
      
       Операция мне не помогла, и я почти ничего не вижу. Буквы едва различимы, как в тумане, строчки то наползают одна на другую, то разбегаются в разные стороны. Но я твердо решил написать мою исповедь, написать то, чего я не смог бы рассказать никому, ни моим детям, ни моей второй жене, ни отцу Бернарду, моему исповеднику. Это то, что я понял почти в самом конце моей жизни и с чем ухожу на тот свет.
       Боже, зачем я родился немцем! Немцем-протестантом.
       Но Ты не мог создать меня другим. Мой отец и моя мать были немцами и глубоко верующими протестантами. Значит, такова моя судьба.
       С раннего детства помню многочисленные молитвы в нашем доме - молились перед завтраком, обедом и ужином, молились перед сном. Помню, как отец каждый день спрашивал меня, даже когда я был совсем ребенком, что полезного я сделал за день.
       "Ты христианин, а жизнь верующих в Бога христианина-протестанта должна быть направлена на дела, приносящие пользу не только тебе, но и остальным едино верующим. Нужно трудиться в поте лица, трудиться каждый день, и только тогда твою жизнь можно будет назвать праведной", повторял отец несколько раз в день.
       Эти его слова запали мне в душу и определили поведение всей моей последующей жизни. "Трудиться, трудиться без устали". Когда я начал заниматься музыкой, я не забывал наставлений отца. Занятия мне нравились и никогда не были обременительны. Музыка часто звучала в нашем доме, она стала неотъемлемой частью моей жизни. Отец играл по вечерам на клавесине, а мать пела. Я даже обрадовался, когда по воле родителей должен был стать музыкантом, это было моей мечтой. Учился я прилежно. Игра на клавесине, а затем и на органе доставляла мне удовольствие, и я совершенно искренне считал, что для мужчины это единственно достойное занятие. Через некоторое время начал сам сочинять, но не записывал. Я не помню многих моих детских сочинений, но память о них согревает мне душу. Они, очевидно, были по-детски незамысловаты и искренни. То, что с возрастом я утерял.
       Окончив обучение, я начал самостоятельную жизнь. Но нигде не смог задержаться надолго. Почему? Даже сейчас, по прошествии многих лет, вразумительный ответ на этот вопрос не приходит мне в голову. Что заставляло меня часто менять место работы? Желание заработать больше денег? Но ведь в то время я жил один, и денег мне хватало. Поиски свободы творчества? Худо-бедно, несмотря на противодействие хозяев, я все равно делал то, что хотел. Не знаю. Как мне кажется, что меня вело провидение, та Божья воля, которая сопровождала и не оставляла всю мою жизнь.
       Местом моей работы, именно работы, потому что я зарабатывал музыкой деньги на жизнь, были небольшие немецкие города. Там я должен был сочинять духовную музыку к каждому празднику. Такая работа мне нравилась, ведь, сочиняя музыку к богослужениям, я мог полнее всего выразить свою любовь к Всевышнему. Когда я вижу леса, горы, реки, небо, звезды, я всегда восхищаюсь мудростью и всесильностью Бога, создавшего их так совершенно. И в своих духовных произведениях, будь то короткие псалмы или мотеты, или мессы, я всегда говорил о Нем, нашем создателе, не только, как о Божьем сыне, но и сыне человеческом. Но мне всегда хотелось писать не только музыку для церкви, для богослужений, но и музыку светскую, для простых слушателей. Так, забегая вперед, хочу сказать, что ко дню рождения своей жены я сочинил не мотет, не кантату, а простую клавесинную пьесу, в которой выразил свою безграничную любовь к ней. И на тему нашего короля в подарок, как музыкальное приношение, я сочинил цикл светских пьес, полных гармонии, а не мессу, как это сделал в честь папы Марчелло великий Палестрина. Однако и в светской музыке, равно как и в духовной, я хотел отразить совершенство того, что нас окружает - природы, человеческого духа, всего того, что нас окружает. Вера и Совершенство, Любовь и Гармония это то, чем одарил человека тот, кто нас создал, всесильный и мудрый Бог. И в этом светская музыка перекликается с музыкой духовной, хотя они по-разному влияют на человека.
       За время моих странствий по Божьей воле я познакомился с Марией Барбарой, которую полюбил всей душой и которую взял в жены. Те годы, которые мы провели вместе, были одними из самых счастливых в моей жизни. Впервые я узнал женскую любовь, нежную и верную. Я приобрел друга, мы понимали друг друга с полуслова, ее советы всегда были мудрыми.
       Но счастье никогда не бывает полным. Мне пришлось встретиться и с непониманием. Чтобы встретиться с Букстехуде, композитором, перед которым я благоговел, мне пришлось пройти много километров пешком. Когда же я возвратился, церковное начальство подвергло меня унизительному допросу о цели моей поездки. Такого я выдержать не мог, при первой возможности попросил об отставке и уехал в другой город, но и там я столкнулся с нежеланием начальства понять, что как композитору мне хочется сочинять кроме духовной музыки еще и музыку светскую. Все скромные попытки объяснить мое стремление писать светские произведения заканчивались отказом. Я был очень удручен и обратился за советом к жене. Она ведь была не только моей любимой женой, но и женщиной чрезвычайно умной.
       "Ты ничем не рискуешь", сказала Мария Барбара. "Даже если тебе откажут, ты будешь знать, что использовал все возможности".
       Однако стоило мне вспомнить лицо своего непосредственного начальника, его чванливый и надменный вид, как у меня отпадало всякое желание говорить с ним о своих трудностях.
       Пересиливая себя, я попросил аудиенцию у церковного начальника. К удивлению, он выслушал меня внимательно и даже, как мне показалось, с интересом.
       "Дорогой господин Бах, я ведь не только слуга Божий, но и человек. Поэтому мне понятны ваши желания. Но как церковный руководитель я должен объяснить, что вы работаете у нас, чтобы сочинять музыку к богослужениям. За это мы платим деньги. Вы у нас на службе. Если же вам хочется писать и другую музыку, делайте это. Но только после того, как будет закончена та работа, которая нами оплачивается. Работайте быстрее, и тогда будете успевать все".
       Я был настолько возмущен, что у меня даже не нашлось слов для возражения, хотя при других обстоятельствах я не полез бы за словом в карман.
       В некоторых городах у меня была большая свобода, и я написал много светской музыки, получив то, к чему безуспешно стремился все предыдущие годы.
       Но жизнь устроена так, что светлые стороны жизни обязательно чередуются с темными, даже черными. Во время моего пребывания за границей, я должен был сопровождать князя, у которого работал, внезапно умерла моя дорогая жена Мария Барбара. Возвратившись в Германию, я застал только свежую могилу. Стоя у нее, меня не покидала мысль: "Боже, зачем Ты допускаешь столько несправедливостей? Неужели нельзя быть более милосердным?" Я попытался отогнать эти крамольные мысли, но они долгое время не оставляли меня ни на минуту.
       Через некоторое время я женился на Марии Магдалине, прекрасной певице, женщине значительно младше меня. Неужели свой выбор я остановил на ней, потому что она была молода, тогда как я был уже в зрелом возрасте, почти стариком? Конечно, нет. Она не только обладала прекрасным голосом, но и была широко образована. В дальнейшем я понял, что приобрел и верного друга и советчика. Но ее молодость была не последней причиной того, почему я остановил свой выбор на ней.
       За всю нашу семейную жизнь я ни разу не пожалел о своем выборе. Мария Магдалина была прекрасной женой. Но это моя вторая жена. Единственной женой, которая у меня была, является Мария Барбара. Она была, есть и всегда будет моей женой, а Мария Магдалина - моя вторая жена.
       Наконец, я очутился в Лейпциге, где я провел остаток своей жизни и где умираю.
       Жизнь в Лейпциге протекала спокойно. Я жил в согласии со второй моей женой, получал достаточно денег, чтобы обеспечить достаток своей многочисленной семьи и, что самое главное, имел достаточно свободного времени для сочинения того, чего мне хотелось. О чем можно еще мечтать? Но как я уже понял, никогда не нужно радоваться этим благополучным периодам жизни - рано или поздно за них придется расплачиваться неурядицами и неприятностями. И этот период не заставил себя долго ждать.
       Для себя неожиданно, я получил приглашение от Его Величества короля Фридриха посетить Берлин, и он принял меня во дворце Сан-Суси.
       Меня удивил вид короля. На властелина такой могущественной державы как Пруссия он был непохож, во всяком случае, я ожидал другого. Это был невысокий, очень худой, сутулый человек, казавшийся старше своего возраста. Когда я встретился с ним глазами, то был поражен. В его взгляде отражалось страдание, тоска и усталость. Это могли быть глаза узника тюрьмы или человека тяжело больного, готовящегося к смерти. Но, увидев меня, он преобразился, его глаза заблестели умом и любопытством - "Ах вот каков он, этот Бах, о котором мне много говорили". Король предложил мне написать шестиголосную фугу на его тему. Я посмотрел на лист бумаги, на которой была написана эта тема, и мне захотелось в резких выражениях объяснить, что это для подобной фуги непригодно. Но как сказать такое королю? Тем более, с моим-то прямолинейным и вспыльчивым характером. Я попытался успокоиться и как можно спокойнее сказать, что было бы лучше, если бы я сочинил шестиголосную фугу на свою собственную тему. Король, к удивлению, не возмутился, что можно было бы ожидать от государственного мужа.
       "Я ведь просил вас использовать мою тему. Если вам хочется сочинить произведение на собственную тему, сочиняйте. Даже король не в праве запретить вам это. И все таки я прошу выполнить мою просьбу".
       Он повернулся и ушел, а мне ничего не оставалось другого, как пообещать исполнить желание Его Величества. Выйдя из дворца, я поблагодарил Всесильного за то, что не вспылил и не обвинил короля в музыкальной невежественности. Интересно, как бы он на это прореагировал? И что бы со мной стало?
       По возвращению в Лейпциг пришлось обратиться к церковному моему начальству и объяснить, что какое-то время буду занят сочинительством произведения по заказу Его Величества, чем вызвал у них плохо скрываемое недовольство, граничащее с ревностью. Я начал усердно работать, в конце концов, надо уважать властителя государства, в котором живешь. Через несколько месяцев я написал цикл речеркаров (как раньше называли фуги) и даже, чтобы сделать приятное королю, неплохо игравшему на флейте, трио-сонату с этим инструментом. И с посвящением Фридриху на латинском языке. С облегчением отправил ее в Берлин и стал ждать ответа. Но проходили месяцы, а король не давал о себе знать.
       Неожиданно пришло приглашение посетить королевскую резиденцию. Вместе с Марией Магдалиной отправились мы в путешествие. Я был несколько напряжен, неизвестно, как отнесся король к моему сочинению. Но вторая моя жена успокаивала меня, если бы Его Величество остался недоволен подарком, он бы не пригласил нас - сильные мира сего не церемонятся с вассалами.
       И вот мы опять во дворце. Король принял нас радушно и сказал в свое оправдание, что задержка была вызвана не только делами государственными, которые занимают почто все его время, но и тем, что произведение оказалось сложным, приглашенные музыканты разучивали его достаточно долго, кроме того, пришлось подыскать искушенного в игре флейтиста. Король хотел послушать, что я сотворил с предложенной им темой, и сам играть не захотел. Как я понял, ему было интересно, послушать произведение композитора, о котором, как он сам говорил, слышал много лестного.
       Я остался доволен исполнением.
       После концерта ко мне подошел король. Было видно, что мое сочинение ему понравилось. Даже его грустные глаза на короткое время потеряли свое страдающее выражение. На долго ли? Мысленно я помолился, чтобы господь Бог послал покой его душе. Он был мне симпатичен, если простому смертному дозволено питать такие чувства к сильному мира сего.
       "Вы блестяще справились с задачей", сказал он. "Даже лучше, чем я мог предположить. Недаром вас считают большим мастером. И не напрасно. Вы заслуживаете наивысшей похвалы. Ваши произведения совершенны, как кристаллы драгоценных камней. Я слушал и перед моими глазами возникали то ярко-зеленый изумруд, то кроваво-красный рубин, то сверкающий алмаз, переливающийся всеми цветами радуги. Но ведь кристаллы, как бы драгоценны они не были, не имеют никакого отношения к жизни, к ее радостям и страданиям".
       И он ушел.
       Весь вечер я думал над высказыванием короля. Оно задело меня до глубины души и вызвало не только огорчение, но и раздражение.
       "Что понимает он в музыке, хоть и сам играет на флейте? Занимался бы лучше государственными делами. В военном искусстве он мастак, вот и пусть воюет, а суждение о музыке оставит нам, профессиональным музыкантам", думал я. Но остался неприятный осадок. Как будто чувствуешь правоту другого, а признать этого не хочешь. То ли из гордости, то ли из чувства противоречия.
       Всю ночь я не мог заснуть, ворочался с боку на бок, мысленно возражал королю, пытаясь доказать самому себе, что прав я, а не он.
       Мария Магдалина заметила, что я не сплю, и с тревогой спросила, что со мной. Уж не заболел ли я? Она чувствует мое состояние, как никто другой. Я ее недооцениваю, она не только вторая моя жена, но и мой самый верный друг. Как можно спокойнее я попросил ее не беспокоиться. Действительно, причин для этого не было.
       Но утром я понял, что оставаться наедине со своими мыслями, я больше не могу. Может быть король и прав, а я чего-то не понимаю. Не чувствую. И пересказал Марии Магдалине все, что сказал он о моей пьесе, не забыв упомянуть, что король предложил мне тему, непригодную для сочинения шестиголосой фуги. Он не профессиональный музыкант, хоть увлекается игрой на флейте, и пусть не судит о том, чего не знает. Он создан для совершенно другого.
       Мария Магдалина долго молчала, потом вздохнула.
       "Не всем дано сразу понять твою музыку. Когда Его Величество послушает пьесу снова, то поймет, что был неправ. Как я слышала, он неплохо разбирается в музыке".
       Этими словами она внесла еще большее сомнение в мою душу. Чтобы хоть как-то успокоиться, я сказал ей, что меня поразил вид короля, его страдающие глаза.
       "Король очень несчастен, во всяком случае, так говорят", рассказала она. "Детство у него было несчастливым. Его отец, человек строгих прусских правил, лишил сына каких бы то ни было детских радостей. Еще в детстве Фридрих увлекся французской культурой, особенно музыкой. Единственным утешением будущего короля была игра на флейте и любовь к своему другу. Он даже собрался убежать с ним из ненавистной ему Пруссии. Об этом стало известно, и оба были арестованы. На глазах у Фридриха его друг был повешен. Это произвело на будущего короля такое сильное впечатление, что сломило его волю. Он решил подчиниться отцу и заняться изучением военного ремесла. Хотя, став королем, он вел бесконечные войны, но твердо решил, что в государстве, которым правит, не должно быть несправедливости и страданий, которые сопровождали все его детство. Он отменил пытки, распространенные во всей Европе, приютил гугенотов, спасая их от преследований католиков. Мне даже кажется, что он спас гугенотов не из-за того, что был сам протестантом. Если бы французским католикам грозила смерть от гугенотов, он дал бы и им приют в Германии. Таково его милосердие. Но он никогда не забывал о своей флейте и ежедневно играл на ней".
       Я был удивлен. "Откуда тебе все это известно?"
       "Хоть Лейпциг и не столичный город, но и до нас доходят слухи. Как ты понимаешь, официальных сведений о жизни короля нет. Приходится довольствоваться слухами. Не относись к королю, только, как к вояке. Он одаренный человек, к мнению которого я бы прислушалась".
       Несмотря на рассказ Марии Магдалины, я остался при своем мнении - король не более чем дилетант в музыке, и не ему меня учить. Я успокоился и смог беспрепятственно продолжать работать. Тем более, приближалась Пасха, и мне нужно было сочинить ораторию к празднику. Но высказывание короля время от времени всплывали в моей памяти.
       Приехал Карл Филипп Эммануил, мой любимый сын. Его приезда ждал я уже давно, хотелось рассказать о моей встрече с Фридрихом и выслушать его мнение, которое было для меня важным. Он был хорошим композитором, лучшим, по моему мнению, из всех моих детей-композиторов. Меня особенно радовало то, что он сочиняет совершенно другую музыку, отличную от той, которую сочиняю я и композиторы моего времени. Он пошел дальше нас, и этим я горжусь. Дети должны идти впереди своих отцов.
       Когда мы остались наедине, я поведал ему о высказывании Его Величества. Сын долго молчал, очевидно, не в силах достаточно ясно сформулировать то, что ему хотелось сказать.
       "Отец, вы великий музыкант, я не боюсь этого определения", начал он. "Такого владения гармонией я не встречал ни у кого из музыкантов, как прошлого, так и настоящего. Можете мне поверить, я хорошо знаком с творчеством немецких, итальянских, французских, английских и даже испанских композиторов. Я бы не смешивал вашу духовную музыку с музыкой светской. И думаю, что и Его Величество говорил только о ваших светских произведениях. О них-то хочу говорить и я. Они - верх полифонии и гармонии. Еще в детстве я неоднократно слышал от вас, что гармония это дар Божий, потому что она отражает Божественное совершенство. Не буду спорить. Гармония не может и не должна быть самоцелью. Ведь наша жизнь зачастую далека от гармонии, от совершенства. Страдания телесные и духовные, болезни, смерть - постоянные спутники реальной жизни. Музыка, как и другие виды искусства, призвана вызывать у нас чувства - радость и горе, ярость и умиротворение, все чувства, которыми наделил нас Бог. Посмотрите на людей, выходящих из церкви. После богослужения они думают о делах земных. А в вашей музыке гармония, контрапункт стали стоят во главе всего. Даже диссонансы не нарушают гармонии вашей музыки. Но я уверен, что когда-нибудь через несколько лет, несколько десятилетий или веков диссонансы станут способом выражения неурядиц нашей жизни, зачастую далекой от гармонии. После изучения ваших фуг, концертов, сюит, я понял, что они приносят больше удовлетворения, чем удовольствия, больше восхищают, чем доставляют радость. Они, как кристаллы драгоценных камней, также совершенны. Но ведь кристаллы, как бы прекрасны они не были, безжизненны. Они часть неживой природы и не имеют ни какого отношения к жизни с ее радостями и печалями".
       "Вот теперь и мой сын сравнивает мою музыку с неживыми кристаллами. Это несправедливо. Я думал, что он с большим уважением относится к музыке, сочиненной его отцом", подумал я.
       Я почувствовал, что краснею от гнева, кулак сжался, и я готов был ударить любимого сына. Но Бог удержал меня от этого опрометчивого поступка.
       "Помню, что в детстве я часто слышал от вас восхищенные отзывы о музыке Вивальди и Корелли", продолжал мой сын. "Думаю, что они нравились вам своей красотой, жизнерадостностью и безыскусностью. И вы решили обработать их так, как считали нужным, так, чтобы они отвечали вашему представлению о том, что такое музыка. Но во что они превратились? Не изменив почти ни одного звука, вы лишили их исходной прелести, изменив темп и тональность, заменив живое звучание скрипок торжественностью органа и искусственностью клавесина, вы превратили их в тяжеловесные немецкие произведения, ничего не имеющего общего с оригиналом".
       "Я - немецкий композитор и пишу немецкую музыку", сказал я мрачно. Странный аргумент, я сам это понимал.
       "Конечно. Но ведь и Гендель тоже был немцем, немецким композитором, пусть даже с большим влиянием итальянской музыки, Гендель, с которым вы никак не могли встретиться. Думаю, что вы оба боялись этой встречи, как бы один не повлиял на творчество другого. Мы не живем в заткнутом пробкой сосуде, так или иначе мы знакомимся с творчеством других. Вы ведь еще в юности тайно, несмотря на запреты брата, знакомились с произведениями итальянских и французских композиторов, потому что они вам нравились, а в дальнейшем написали французские и английские сюиты. Но слушая их, я не нашел в них ничего от музыки этих стран. Ничего, кроме названия частей вроде сарабанды или минуета, гавота или бурре. Но от этого они не стали больше французскими или английскими. Вы написали прекрасную музыку, но немецкую, а никак не английскую или французскую. Я понимаю, что нельзя переступить через себя и писать то, чему противится душа".
       Я чувствовал, что мой любимый сын мог сказать еще больше, но дослушивать до конца его доводы у меня не было никаких сил. Карл Филипп Эммануил был прав, однако признаться ему в этом у меня не хватало мужества. Я не мог перечеркнуть работу всей моей жизни. Это было бы несправедливо.
       "Уже поздно. Пора идти спать", сказал я сухо и встал.
       Но заснуть не мог. Без сна я провел всю ночь, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Мой сын прав так же, как прав был наш король. Я сочиняю немецкую музыку и другого я не могу предложить миру. А в душе вертелось: Боже, зачем создал ты меня немцем. Немцем-протестантом. Но я таков, каким ты создал меня и я ничего не могу с этим поделать.
       Я знаю, что скоро умру и ни о чем не жалею. Я сделал то, что было уготовлено мне судьбой.
       Я уже вижу свою смерть. Но не в виде старухи всю в черном. Смерть представляется мне молодой женщиной в светлых серебристых одеяниях.
       И звучит прекрасная музыка. Музыка, которой я не сочинил.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       26
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кеслер Дэвид Филиппович (devid.kesler@gmx.de)
  • Обновлено: 18/10/2010. 116k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.