Кеслер Дэвид Филиппович
Хулиганские истории с эротическим привкусом. Часть 1. ь

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кеслер Дэвид Филиппович (devid.kesler@gmx.de)
  • Обновлено: 18/09/2013. 115k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза


  •   

    В Е Л И К И Й В ЫД У В А Т Е Л Ь М Ы Л Ь Н Ы Х

    П У З Ы Р Е Й

      
      
       Он был Великим Выдувателем Мыльных Пузырей и останется им в веках. Но прежде, чем стать таковым, ему нужно было сначала родиться, подрасти настолько, чтобы освоить это ремесло - нет, то, что он делал, никак ремеслом назвать нельзя было, это были произведения высокого Искусства- , достичь тех высот, которые он достиг. И стал он великим только благодаря самому себе, потому что научить стать гением кого-то бы ни было невозможно.
       Итак, родился он в семье, где отец был финном, а мать испанкой. Родители решили дать сыну нейтральное имя, звучащее одинаково на всех языках, и назвали его Каем. Но в свидетельстве о рождении ребенок был назван Кай Родриго Мякинен. Кроме финской и испанской кровей в жилах Кая текла французская (его бабушка по отцу была француженкой), голландская (отец его матери был голландцем), немецкая (двоюродный дядя его отца был немцем), русская (одна из сестер матери была русской), итальянская (тетя матери была итальянкой) и даже удмурдская, так как его дядя был женат на удмуртке. Единственная кровь, которая отсутствовала в жилах ребенка, была еврейская. И, слава Богу!
       Такая радуга кровей не осталась безнаказанной. В организме Кая произошли сложные пертурбации, механизм которых до сих пор не выяснен, в результате которых ребенок получил ген гомосексуализма.
       И Кай стал гомосексуализмом. Эта черта проявилась у него в раннем детстве, когда отец взял его в сауну. Хотя в Финляндии в сауне моются вместе мужчины, и женщины, внимание малыша было приковано только к мужским телам. Но в полной мере влечение к однополым отношениям проявилось позже, с половым созреванием.
       Кай рос нервным ребенком с часто меняющимся настроением - он то плакал и отвергал всякие контакты с родителями, то безудержно смеялся и не отпускал мать ни на шаг.
       Единственным, с кем у него были ровные отношения, был его старший брат Юкка. Каждый раз когда Кай видел брата, то обнимал и целовал его и говорил:
       "Я люблю тебя больше всех. Даже больше, чем маму и папу".
       Юкка снисходительно улыбался, целовал малыша в обе щечки и уходил.
       Не зная, как развлечь капризного малыша, которому все было не интересно, отец принес на Рождество в подарок шестилетнему Каю набор для выдувания мыльных пузырей - трубочку с раструбом, как у духовых инструментов, и флакончик с мыльной водой. И выдул для него первый мыльный пузырь.
       Как завороженный смотрел мальчик на чудо, переливающееся всеми цветами радуги. Он даже не заплакал, когда пузырь лопнул, только попросил отца выдуть еще один пузырь. Затем второй, третий, четвертый.
       Несколько недель он никак не мог научиться самостоятельно выдувать мыльные пузыри, но потом все-таки научился. Забегая вперед, нужно отметить, что процесс обучения длился у Кая всегда долго, но когда он постигал премудрость, то овладевал ею, как никто иной.
       С этого времени Кай проводил большую часть времени за выдуванием мыльных пузырей. Он с восторгом рассказывал родителям, и прежде всего, конечно, своему брату, какое это счастье наблюдать за меняющимися красками пузырей. В своих снах он видел только свои любимые мыльные пузыри и любил рассказывать о них за завтраком. Отец обратил внимание на то, что цвет пузырей меняется в зависимости от настроения ребенка. Если Кай был веселым, красный и желтый цвета преобладали в окраске, если же мальчик был чем-то раздражен, то и пузыри получались зелеными или сине-фиолетовыми. Чаще всего поводом для раздражения и плохого настроения была недолговечность мыльных пузырей. Мать пыталась успокоить сына и с улыбкой объясняла, что, возможно, прелесть пузырей заключается в их эфемерной и короткой жизни. Если бы они так быстро не лопались, то пропало бы желание выдувать их снова. А ведь именно в скоротечности заключается прелесть мыльных пузырей. Но Кай только топал ножками и со слезами говорил:
       "Это ведь так несправедливо! Я хочу, что бы они были вечными, как горы, леса, дома и статуэтки, которые стоят у нас в комнатах".
       Со временем любовь к мыльным пузырям превратилась в страсть. Когда родители определили его в гимназию, учителя жаловались на то, что на уроках Кай невнимателен, погружен в собственные мысли и плохо выполняет домашние задания.
       Действительно, после уроков он спешил домой, запирался в своей комнате и предавался любимому занятию.
       А в школе во время перерывов между занятиями он бесцельно бродил по коридорам зимой, когда было холодно, или летом на школьном дворе, и ни с кем не разговаривал. Его увлечение стало известно ученикам, и он прослыл гордецом и зазнайкой. Он получил прозвище "мыльный пузырь", как человек, не стоящий не только дружбы, а просто уважения, за гордостью которого не стоит ничего, заслуживающего внимания.
       В параллельном классе учился мальчик, который считался заводилой разнообразных ученических проказ, дерзким и остроумным. Кай считал, что именно он дал ему это прозвище. Он считал его самым лютым своим врагом, человеком, из-за которого пребывание в школе, и так обременительное и не приносящее никакой радости, становилось совершенно невыносимым. Кай избегал его, и когда видел, всегда смотрел в сторону, лишь бы не встречаться с ним взглядом.
       Но однажды случилось так, что отвести глаза от ненавистного врага Каю не удалось, или он задумался о чем-то и непроизвольно посмотрел на мальчика. К удивлению Кая, мальчик тоже смотрел на него и улыбнулся. Эта улыбка была такой милой, такой непосредственной и искренней, что Кай почувствовал, как оттаивает его сердце, и он уже не видит в нем не только врага, а считает чуть ли не другом.
       Мальчик подошел к Каю.
       "Почему ты избегаешь меня? Ведь уже давно я хотел с тобой познакомиться", сказал он и опять улыбнулся.
       Кай так растерялся, что несколько мгновений не знал, что сказать.
       "Как же я должен к тебе относиться, если ты дал мне такое обидное прозвище?" наконец, вымолвил он.
       "Ты ошибаешься. Клянусь тебе, это не я", сказал мальчик.
       Зазвенел звонок - перерыв окончился.
       "Встретимся после занятий", сказал мальчик и ушел.
       Мальчик, которого звали Свен, действительно ждал его после окончания уроков. Домой пошли они вместе.
       Та дорога до дома, которая до этого казалась Каю бесконечно длинной, так хотелось ему поскорее добраться до заветной трубочки и флакона с мыльной водой, теперь показалась ему очень короткой. Ему не хотелось расставаться со Свеном.
       С этого времени они шли домой вместе. Они говорили о школе, об учителях, одних считали хорошими, других плохими, одних добрыми, других злыми. И всегда их мнения совпадали. С каждым днем Кай проникался доверием к своему новому знакомому. Это было незнакомое чувство близости, ведь до этого у него не было не то что близких приятелей, если не считать старшего брата, кузенов и кузин, у него не было никого, с кем можно было бы поговорить о том, что его волновало. Оставшись один, он часто думал о Свене, вспоминал то, о чем они говорили по пути домой. Свен даже часто снился ему по ночам.
       Они встречались почти каждый вечер, гуляли по городу и говорили, говорили, говорили. Они говорили родителях, о школе, о знакомых. И конечно о том, что волнует каждого. Кай рассказывал о мыльных пузырях, о том, что их цвет точно выражает состояние его души. Он говорил так увлеченно, как будто старался приобщить Свена к своей страсти. Но Свен хоть и слушал друга с большим вниманием, всегда на это отвечал, что хочет стать биологом и создавать диковинные сорта овощей и фруктов, таких, как яблоки со вкусом земляники или картофель розового цвета, память о вкусе которого останется на всю жизнь.
       С весны, когда установилась теплая погода, они приходили в городской парк и облюбовали скамейку, скрытую развесистыми деревьями. Там впервые они поцеловались. Даже по прошествии многих лет Кай не без горечи потери вспоминал этот первый поцелуй и то, что последовало за ним. Ведь ничего подобного с ним больше никогда не случалось. Такого сильного чувства он не переживал никогда, даже, когда ему казалось, что был настолько счастлив в любви с другими, что лучшего и желать невозможно.
       "Я так люблю его, как не любил никого на свете. Даже Юкку я не люблю так сильно", думал он, просыпаясь по ночам и вспоминая своего любимого. "Если с ним что-то случится, я без сожаления отдам за него свою жизнь. А если это не поможет, и он умрет, я умру вместе с ним".
       Затем наступила морозная зима, которая делала почти невозможной их интимные отношения. Но они всегда находили выход из положения.
       Свен снился Каю по ночам, он с таким восторгом рассказывал Юкке - единственному члену семьи, которому можно было все рассказать, зная что тебя поймут и не осудят - о нем, что тот не без иронии спросил:
       "Уж не собираешься ли ты жениться на нем?"
       "Я бы сделал это с удовольствием. Но в нашей старообрядной и консервативной стране это невозможно. Мы уже решили, что, как только вырастем, будем жить вместе. Только смерть сможет разлучить нас и то не надолго - после смерти мы встретимся или в раю или в аду. И будем также счастливы, как на земле".
       "А девочки? Неужели тебе не нравится ни одна из них, ни одна, на которой ты хотел бы жениться?"
       "Мне не нравятся девочки", сказал Кай убежденно. "Я люблю Свена. Мне нравятся мальчики, а не девочки".
       Так Юкка узнал, что его младший брат гомосексуалист.
       На уроках Кай думал только о том, чтобы занятия скорее закончились, и они со Свеном пойдут вместе в парк, где будут они вдвоем, только вдвоем. Даже увлечение мыльными пузырями отошло на второй план, уступив место любви.
       Однажды Кай узнал, что Свен заболел и решил навестить его. После занятий Кай шел по улице, предчувствуя свою встречу с больным Свеном. Он поцелует его, возьмет его руки в свои и скажет, что их любовь поможет дорогому человеку выздороветь. Кай шел и рассматривал пешеходов. Он увидел молодого человека, лицо которого показалось ему знакомым. Это был ученик из их гимназии, только классом постарше.
       "Какой симпатичный парень", подумал Кай.
       Ему показалось, что молодой человек тоже внимательно на него смотрит.
       "Подойду", внезапно подумал Кай. "Или сейчас, или никогда. Завтра может быть уже поздно".
       Он улыбнулся и подошел. Они познакомились и решили, что встретятся завтра после уроков.
       Кай был так увлечен мыслью о том, что завтра встретится с Иоханнесом, так звали его нового знакомого, что даже забыл, куда он так спешил. Желание увидеть Свена потускнело.
       Кай вошел в комнату Свена и увидел друга. Лицо с нездоровой сыпью, слипшиеся от пота волосы, лихорадочно блестевшие красные глаза. Кай почувствовал, как его любовь куда-то улетучивается, бледнеет.
       "Нежели я любил его? Он ведь так безобразен", подумал Кай, с отвращением рассматривая больного Свена. И отчетливо представил себе Иоханнеса, его пышущею здоровьем фигуру и красивое лицо, которое совершенно неожиданно для него стало таким желанным.
       Свен взял за руку Кая.
       "Я очень болен и выгляжу отвратительно. Но ты не разлюбишь меня из-за моего вида. Нас ведь связывает нечто большее, чем внешний вид. Мы ведь поклялись любить друг друга до самой смерти".
       "Конечно", сказал Кай и сам почувствовал, что в его ответе не было ничего от любви. Он сказал это сухо, без всяких чувств. И поспешил уйти, сославшись на занятость.
       Выйдя из дома Свена, он почувствовал облегчение. Он посещал Свена все реже и реже, а затем и вовсе перестал приходить.
       "Как я мог любить его? Ведь мир полон красивыми людьми", думал Кай по пути домой. "Завтра я увижу Иоханнеса и уверен, что мы полюбим друг друга", думал он. "И это будет другая любовь, не похожая на ту, со Свеном".
       Он думал о Иоханнесе, просыпаясь, думал о нем весь день, думал, засыпая. Его преследовали глаза Иоханнеса - прозрачные голубые с небольшой примесью зеленого цвета. Таких глаз он не встречал ни у одного из тех, кого знал до этого. И конечно, мускулистая фигура. Кай мысленно представлял себе, как прижмется к груди своего нового друга, и сердце его начинало биться сильно, казалось он расположено не в груди, а где-то в горле.
       К несчастью, погода не была создана для любви. Стояла ранняя весна, холодная и снежная, и та скамейка, которая была скрыта от любопытных взглядов посетителей парка, утопала в снегу. Однако откладывать решительное объяснение в любви Каю не хотелось, тем более что от этой любви он ожидал чего-то совершенно необычного, и предложил покататься по заснеженному парку на лыжах. Иоханнес удивился, но не стал возражать. Они сделали несколько кругов, но Кай никак не мог найти скамейку - парк, засыпанный снегом, совершенно преобразился. И вдруг он увидел эту скамейку, она была почти не видна за сугробами снега.
       "Я хочу показать тебе то место, куда я уходил, когда мне было тошно, и хотелось побыть одному", сказал он.
       Кай предложил посидеть, и они расчистили скамейку от снега. Кай взял обеими руками лицо Иоханнеса, повернул к себе и приготовился поцеловать. Но Иоханнес высвободился и замахнулся, собираясь ударить. Кай съежился, но потом подумал, что нет большего счастья, чем быть избитым любимым человеком. Однако Илганнес отвернулся и презрительно посмотрел на Кая.
       "Я уже слышал, что тебе нравится мужская любовь. Но я не из таких и не целуюсь с мужчинами, но говоря уже о большем. Женщины - другое дело", сказал он, собираясь встать. "Прощай, я не хочу больше знать тебя".
       "Ты ошибаешься. Мужчины значительно интереснее женщин. Не уходи", жалобно промолвил Кай.
       "А мне нравятся женщины, их гладкая кожа, пышная грудь, округлые формы. А мужчины костлявые".
       И ушел.
       Кай пришел домой как в воду опущенный, отказался от ужина и ушел в свою комнату. Мысленно он пытался переубедить Иоханнеса, доказать ему, что тот делает большую ошибку, отказавшись от такого верного друга, который будет его любить до самой смерти. Он заснул, обливаясь слезами. Еще долго он видел во сне прекрасные голубые с зеленоватым оттенком прозрачные глаза несостоявшегося друга, убеждал его в своей любви, упрекал в недальновидности. А потом забыл и больше не вспоминал, также, как он никогда больше не думал о Свене. Все это осталось в прошлом. Это была цепь ошибок, которую никогда не нужно повторять.
       За полгода до окончания Каем гимназии отец позвал его в свой рабочий кабинет.
       "Я уже почти старик, хотя еще и полон сил, и пришло время подумать о том, кому придется занять мое место директора лесообрабатывающего завода. Мне думалось, что по праву его займет Юкка, мой старший сын. Но тот категорически отказался и сказал, что хочет писать пьесы для театра. На моем месте другой проклял бы его и выгнал из дому. Но я не из таких. Хочет писать пьесы, пусть пишет, но от меня ни копейки не получит. Пусть решает свою судьбу сам, а я мешать ему, равно как и помогать не буду. В ближайшее время он обещал уйти из родного дома, где вырос, и начать самостоятельную жизнь. Отдать завод чужим людям я не намерен - я вложил в него всю свою энергию. Значит, руководство заводом падет на плечи моего младшего сына, то есть на твои плечи. Я не хочу слышать никаких возражений. Я уже принял решение.
       Работа на заводе вызывала у Кая отвращение. Он приходил в свой кабинет, пытался, хотя и не без успеха, разобраться с помощью отца и других управляющих в головоломке управлении заводом, но мысли его были заняты другим. Ему хотелось познать прелести жизни, прелести любви. И время на работе тянулось бесконечно долго. Он не представлял себе, как разорвать этот чертов замкнутый круг - работа, затем на бричке отец отвозил его домой, советуя дома подумать о модернизации завода, который через какое-то время станет его собственностью. Кай замкнулся в себе, ни с кем не встречался, избегал даже встреч со своими двоюродными сестрами и братьями, с которыми, как считал раньше, с удовольствием проводил время. Теперь он находил их скучными. У него не осталось никаких друзей, с кем можно было бы поговорить, открыть душу. Даже любимого Юкки тоже не было. Сдержав свое обещание, тот ушел из дому и не подавал о себе никаких вестей.
       Наконец, наступила осень с ее теплыми днями и вечерами. Кай при первой возможности пытался ускользнуть от отца, чтобы погулять по вечернему городу. Навстречу ему шли женщины в сопровождении мужчин, мужчины с женщинами, группы. Он не встречал одиноких. Только он был один. Вдруг он услышал, как кто-то окликает его по имени. Это было так неожиданно, что сначала он решил, что оклик к нему не имеет никакого отношения. Но потом узнал молодого человека - это был знакомый одной из его двоюродных сестер, и которого он видел раз или два в жизни.
       Тот с какой-то странной улыбкой, в которой могла скрываться и издевка, а может быть и сочувствие пригласил Кая на вечеринку к своим старым друзьям.
       "Я слыхал, что ты ведешь себя, как затворник. И это в твоем-то возрасте. Приходи, не пожалеешь, тем более, что у нас много общих представлений о жизни".
       "Что ты имеешь в виду", спросил Кай подозрительно.
       "Мы не из тех, кто первыми бросят камень. Нам нравится то же, что и тебе".
       "Откуда вам это известно?"
       "Мы наслышались о твоих вкусах и должен сказать, разделяем их. Так что приходи. Познакомишься с приятными людьми, заведешь новые знакомства. Даже если не найдешь никого по душе, по крайней мере приятно проведешь вечер".
       Уже подходя к дому, в который его пригласили, Кай подумал, что приметил его уже давно. Это был двухэтажный особняк, построенный в стиле позднего барокко. Своей красотой и необычностью он выделялся среди других зданий по соседству, хотя и вписывался в общую панораму.
       "В таком прекрасном здании должны жить необыкновенные люди", подумал Кай.
       Его провели в большую залу, освещенную разноцветными свечами, и это придавало всему - и приглашенным также - праздничный вид, суливший много приятного. Кто-то играл на рояле вальсы Шопена, что тоже вписывалось в необычную атмосферу происходящего.
       Кай сразу приметил двух молодых людей в военной форме датских королевских войск. Те тоже его заметили и жестами пригласили присоединиться к ним. Они действительно оказались датскими офицерами, которые, несмотря на недовольство русского начальства, были направлены в Финляндию для налаживания военных контактов.
       Они понравились Каю, и он пожалел, что это знакомство может оказаться скоротечным, без продолжения. Но датчанам, казалось, Кай понравился, и их беседа затянулась надолго. Лишь через длительное время они предложили ему познакомиться с остальными.
       "Франц хотел с тобой познакомиться. Хотя он еще очень молод, но уже прославился своими работами по химии. Его приглашают на работу самые знаменитые университеты", и они указали на молодого человека, державшего в руке бокал шампанского и с интересом смотревшего на Кая.
       Это был небольшого роста черноволосый человек с острым длинным носом.
       "Я выбираю людей не по профессии, а тех, к которым испытываю симпатию. К вам, например. Мне всегда нравились датчане. Особенно офицеры".
       Те рассмеялись.
       Около полуночи начали расходиться. Датчане предложили Каю провести с ними ночь. Для Кая хоть это было неожиданностью, но принял он их предложение без колебаний. И не ошибся. Датчане были нежны, изобретательны в любви. А любовь втроем доставила Каю много радости, о которой он даже не подозревал. Угомонились они глубокой ночью после взаимных уверений в желании продолжить отношения.
       "Вот уж не ожидал от финна такой страсти", сказал один из офицеров. " Мы всегда считали вас людьми холодными и рациональными".
       "Вы плохо знаете, на что я еще способен", сказал Кай не без гордости.
       Кай проснулся утром хоть и уставшим, но полным приятных воспоминаний о прошедшей ночи. Они договорились встретиться в тот же вечер. День на работе казался Каю нескончаемо длинным и неинтересным. Он едва дождался вечера. И не ошибся. Эта ночь была не менее прекрасна, чем предыдущая. Теперь они узнали друг друга лучше и старались угодить изысканным вкусам каждого из них. Опять договорились встретиться вечером.
       На работе Кай был рассеян и думал только о встрече с датчанами.
       "Я счастливый человек", думал он. "Не каждому удастся найти людей, которые не только понимают твою душу, но и твое тело. Наконец, он нашел людей, с которыми сможет проводить долгие счастливые часы. Его жизнь превратилась в любовь с офицерами вечером с дневными перерывами на работу.
       Он едва дождался вечера и поспешил к датчанам. Но дверь оказалась заперта. Он решил подождать, мало ли что может случиться. Шел моросящий дождь, и он вымок. Через два часа бесцельного ожидания он понял, что ждать нечего.
       Дома он напрасно искал письмо если не с объяснениями, почему обещанная встреча не состоялась, то, по крайней мере, с извинениями.
       Он не получил письма ни через день, ни через неделю, и понял, что датские офицеры его обманули. Он замкнулся в себе, избегал контактов с родителями и знакомыми, на работе был холоден с подчиненными и безразлично отдавал распоряжения.
       На улице он случайно встретил одного из приглашенных на ту встречу, которая чуть было не изменила его жизнь. И хотя он видел того всего несколько минут и почти не разговаривал, желание облегчить душу было так велико, что он рассказал человеку постороннему о своих отношениях с датчанами, о том, как они его обманули и надругались над его чувствами.
       "Меня это не удивляет, в нашем мире такое встречается на каждом шагу. Но не переживай и не падай духом", сказал тот. "Ты еще молод, и сможешь найти человека, которому отдашь не только сердце, но и тело. Но не обольщайся, это не так просто. Нужно только желать этого всей душой. А пока не теряй времени, молодость ведь так быстро проходит. Ведь старики никому не нужны. Мой совет - поезжай в Италию. Лучших любовников, чем итальянцы я не встречал. Мне они больше нравятся, чем французы, хотя те считаются лучшими любовниками в мире".
       Кай посмотрел на него с недоверием.
       "Ты думаешь, это возможно?"
       "Конечно, только нужно пожелать, желать очень сильно и не упускать того, что само плывет в твои руки. Вот ты отказался от знакомства с Францем. И напрасно".
       Кай хотел уже было повторить, что его не интересуют люди, не имеющими ничего общего с искусством, но новый знакомый перебил его.
       "Франц сказал, что знает способ, как продлить жизнь твоим мыльным пузырям. Он сказал, что влюбился в твои пузыри с первого взгляда - по рассказам тех, кто их видели - и потратил много времени, чтобы создать какую-то жидкость, которая сделает их почти вечными. Он верит в твой талант".
       Они договорились о встрече с Францем, который оказался очень приятным и милым человеком.
       "Идея помочь тебе и сделать твои мыльные пузыри долговечными пришла мне в голову почто прочтения одного из стихотворений в прозе моего любимого Оскара Уайльда", сказал Франц. "Там говорится об одном скульпторе, который в период душевной депрессии создал скульптуру "Страдание, которое длится вечно". Когда же к нему возвратилась характерное для него радостное восприятие жизни, он разбил эту скульптуру и из ее осколков создал другую: "Радость, которая длится одно мгновение". По рассказам, твои пузыри - произведение высокого искусства, и я решил помочь тебе стать знаменитым, чего бы это мне не стоило".
       И он попросил Кая выдуть мыльный пузырь в склянку с какой-то темной жидкостью. Через несколько минут он вынул пузырь, который был плотным, как сделанный из твердого материала. К тому же он сохранил все краски. При ударе он издавал дребезжащий не без приятности звук.
       Кай был в восторге. Наконец-то исполнится его мечта - он станет знаменитым, бросит ненавистную работу на фабрике и разбогатеет на занятии, которое доставит ему удовольствие.
       Несмотря на перспективу стать не только знаменитым, но и богатым, настроение у него оставалось удручающе плохим. Он замкнулся в себе, почти не общался с родителями, избегал встреч с сверстниками, а на работе был раздражителен и сдерживал себя, чтобы незаслуженно не оскорбить подчиненных.
       Неожиданно он вспомнил об Италии. Пребывание там могло быть интересным и не только тем, что он познакомится с интересными молодыми людьми. Он познакомится с музеями, картины и скульптуры которых, возможно навеют новые чувства, которые он воплотит в мыльных пузырях, и это укрепит его славу. На поездку, если не шиковать - хватит. Он пересчитал имевшиеся у него деньги, и остался доволен.
       Он приехал в Рим ранним утром солнечным весенним днем, и настроение сразу исправилось.
       "В таком прекрасном городе я, наконец, найду счастье", подумал он, и сердце его готово было выпрыгнуть из груди от радости.
       Отдохнув и поев вкуснейших итальянских блюд, он пошел прогуляться по городу. Более прекрасного города он никогда не видел. Хотя уже стемнело и дома были освещены неярким светом газовых фонарей. Он уже мысленно наметил себе маршрут на завтра. Многочисленные церкви, которые, без сомнения, являются хранительницами бесценных произведений искусства и музеи, туда он будет ходить завтра и много дней подряд.
       А пока он гулял по городу, вдыхая благоуханных воздух, наполненный ароматами пока незнакомой ему пищи, смешанной с запахами также незнакомых растений.
       У фонтана на какой-то площади он увидел группу молодых людей, вид которых показался обещающим бесконечные наслаждения. Не задумываясь, он подошел к ним и обратился на ломанном итальянском с ничего не значащим вопросом. Его осмотрели испытывающим взглядом и без лишних слов пригласили выпить вина, добавив, что приглашают его и расплатятся за всех сами.
       Они действительно не обманули Кая и угостили его легким приятным розовым вином, а потом пригласили его провести ночь в доме одного из них, Пьетро.
       Двое из них распрощались сразу по выходе из траттории.
       "Они живут как муж и жена и не допускают к себе никого. А мы с удовольствием занимаемся любовью втроем. Если не возражаешь, пойдем с нами".
       "Да ты великолепен в постели", сказал второй, Никола". "У тебя такая нежная кожа. Наверно, она такая у всех северян!"
       Только теперь Кай понял, какова может быть любовь римлян. Она не шла ни в какое сравнение с тем, что он пережил с северянами, даже датчане показались ему пресными.
       Но назначить новую встречу он не решился, по внешнему виду хозяев он понял, что они ограничатся одной ночью.
       Придя домой, он подумал о том, что выполнил только часть того - правда, приятную часть - что ожидал он от посещения Италии. Он почти не был в церквях и музеях, не говоря о Римской Опере с ее романтической любовью, о которой он мечтал обязательно услышать в исполнении итальянцев. Куда подевались десять дней в Италии? Оставшиеся два дня он посвятит знакомству с итальянским искусством.
       Он был потрясен, увидев шедевры средневекового искусства, которые видел в почти каждой церкви, а красота собора святого Петра очаровала его настолько, что он очнулся только тогда, когда служитель объявил, что посетителям пора уже уходить. Следующий день он захотел тоже посветить музеям, но потом все-таки решил погулять по городу, а вечером пойти в оперный театр. Но, к сожалению, его любимую "Травиату" в тот вечер не давали, пришлось довольствоваться "Вильгельмом Телем". Опера его разочаровала, как ему показалось, своей легковесностью, хотелось чего-то о трагической любви.
       Весь путь домой он почти не смотру в окно, все мысли его были заняты размышлениями об искусстве. Он чувствовал себя способным создать шедевр, и не один. Он выдует шары, которые будут выставляться не только в о всех знаменитых музеях Европы и Америки, но и в здании Дворянского собрания Хельсинки. Его будет знать каждый уважающий себя соотечественник. Он задумался о том, что славой он хочет увековечить не только себя, но и заставить говорить весь мир о своей родине.
       Он выдул вначале один шар, в котором постарался передать ощущения,
       которые испытываешь во время прогулки по изумительным финским лесам, покой, овладевающей твоей душой, позволяющей забыть все неурядицы повседневной жизни. Он критическим взглядом осмотрел свою новую работу и остался ею доволен. Значит, он еще на многое способен. От этой мысли у него стало радостно на душе, и он выдул один шар, в котором описал красоту бесчисленных озер, которыми славится его родина и что делает ее неповторимой, единственной во всем многообразном мире.
       Вновь посмотрел на шары и подумал о том, что может быть горд собой.
       Он предложил шары Датскому королевскому музею изобразительных искусств, музею известному и хорошо посещаемому, и тотчас получил согласие на организацию выставки, где он сможет продемонстрировать не только эти новые работы, но и другие по своему усмотрению. Всего тридцать работ.
       Настроение его впервые за многие годы стало стабильно хорошим. Ему хотелось закричать на всю улицу, что он счастлив.
       После работы он гулял по городу, по паркам. Во время одной из таких прогулок к нему подошел пожилой человек интеллигентного вида в котелке и с палкой и неуверенным тоном сказал:
       "Если я не ошибаюсь, вы господин Мякинен".
       Кай подтвердил.
       "Ваши работы мне давно нравятся, когда я увидел их в нашем музее. Недавно я приехал из Копенгагена, где побывал на вашей выставке. Я думаю, что ваше мастерство растет из года в год. Вами может гордиться наша страна, таких художников - а ваши шары можно сравнить с картинами - у нас мало. Когда я смотрел на ваши шары, то вспоминал бокалы из боккары, которые я видел у коллекции моего друга. Они такие же тонкие и переливаются всеми цветами радуги. Но если бокалы призваны радовать взор, то ваши шары истинное произведение искусства".
       Он приподнял котелок, они распрощались.
       "Вот оно истинное признание моего таланта!". Кай готов был от радости пуститься в пляс. "Сейчас признание на родине, а за ним придет признание всемирное. Меня будут останавливать в Стокгольме, Копенгагене, Москве, Берлине, Лондоне, Париже и захотят познакомиться с новой звездой".
       Неприятность пришла с совершенно неожиданной стороны. Она пришла со стороны его матери.
       Мать Кая, Лойда, которая по семейному преданию, происходила из знатной, но обедневшей испанской аристократической семьи, корнями уходившей в прошлое. Среди ее родственников была даже графиня де Альба, увековеченная Гойей. Но все понимали, что эти предания не имели ничего общего с действительностью, и о них почти никто не вспоминал. Лойда была не чужда искусству, играла на фортепьяно и неплохо рисовала, и Кай, как большинство финских мальчиков, обожал мать и возможно, от нее унаследовал от нее любовь к прекрасному.
       Однажды мать позвала Кая к себе и заговорила о том, что хотела бы иметь внуков, целовать их маленькое тельце, учить испанскому и разговаривать с ними на своем родном языке. Кай сразу понял, что она хочет, и не желая продолжить неприятный разговор, поспешил уйти, сославшись на занятость.
       Видя, что ее усилия ни к чему не привели, мать решила пустить в ход тяжелую артиллерию - авторитет отца. Тот тоже хотел тоже женить младшего сына, но из других соображений - пришло время задуматься о том, кому передать управление фирмой. Наследник должен быть человеком женатым, иначе все семейное богатство будет моментально растранжирено друзьями.
       Отец позвал Кая в свой кабинет. Предполагая о чем зайдет речь, Кай попробовал уклониться от неприятного разговора. Но отец был настойчив.
       "Ты всегда был нашим любимцем", начал он тоном, который не сулил ничего хорошего. "И нашей надеждой, хотя ты и младший. Юкка - отрезанный ломоть, мне даже не интересно, чем он теперь занимается, чем он зарабатывает себе на хлеб. Хотя не скрою, я навел о нем справки, и мне сказали, что он стал неплохим критиком, с мнением которого считаются. Но и это не изменило моего отношения к нему.
       Ты же совершенно другой, о тебе говорят на фабрике с большим уважением, даже с любовью. Я горд, что у меня такой сын, как ты. И как я обещал, фабрика и все семейное состояние достанутся тебе. Но для того, чтобы дело не пропал, когда ты постареешь, у тебя должны быть наследники. Ты должен жениться, тебе ведь уже под тридцать. Хорошее время, чтобы выбрать себе жену - красивую, любящую, которая будет твоей спутницей жизни, похожую на твою мать. И иметь детей, желательно побольше, чтобы было из кого выбрать наследника, которых будет любить мать и тебя отца".
       "Но я не хочу жениться", сказал Кай, пытаясь вложить в свои слова как можно больше убедительности. "Моя жизнь и так наполнена - работа на фабрике, посещение выставок, путешествия. Все это мне необходимо. Особенно сейчас, когда я получил возможность сделать мои пузыри не эфемерными, а способными наслаждать взгляды любителей прекрасного многие годы. А признание смогу я получить только, если мои мыльные пузыри будут выставлены в музеях всего мира. Я хочу быть не только богатым, в конце концов, богатством теперь никого не удивишь, но и знаменитым".
       "Я тебе сказал, к какому решению пришли мы, я и твоя мать. И менять его мы не будем. Ты должен жениться, даже если это вызовет в твоей душе, и теле тоже, известные трудности".
       И он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
       Кай вышел из кабинета отца в подавленном состоянии. Ему был хорошо известен характер отца, который не остановится ни перед чем для достижения своей цели. И это замечание о трудностях, которые ожидают его, Кая, при женитьбе - это ведь недвусмысленный намек на то, что гомосексуализм сына был известен в семье. Кай не был настолько наивен, чтобы не предполагать, что как для отца, так и для матери его любовь к мужчинам хорошо известна. Но одно дело предполагать, а другое - услышать это из уст отца, пусть даже и в завуалированной форме.
       "Почему бы мне не жениться?" вдруг подумал он. "В конце концов, особой разницы в занятиях любовью с мужчинами и женщинами не существует. Семейная жизнь принесет гармонию в мою душу, а дети - это ведь всегда радость".
       Перебирая в уме возможных претенденток на роль жены, он вспомнил, что у одной из его знакомых есть младшая сестра, Кристина, лет семнадцати - восемнадцати, которая при нечастых встречах с Каем всегда смотрела на него с восхищением. Она была кротким созданием, немногословным, и могла бы прекрасно подойти на роль жены, если, конечно, уже не обручена.
       Он напросился к ним на обед и убедился, что все складывается как нельзя лучше. Кристина не была ни обручена, ни замужем, также как и прежде смотрела на Кая влюбленными глазами и была немногословна. Она только позволила себе сказать, что была бы счастлива посетить его мастерскую и воочию увидеть его мыльные пузыри. Она действительно пришла, и Кай с радостью убедился, что она прекрасно понимает толк в искусстве. Они начали встречаться регулярно, и через полгода он предложил ей стать его женой, на что она немедленно согласилась.
       Свадьбу решили сыграть без особой помпы, пригласили только родственников и близких друзей. Медовый месяц молодожены собрались провести в небольшом отеле недалеко от Хельсинки на берегу одного из живописных озер, которыми славится Финляндия.
       Уже в карете, которая везла молодоженов в отель, от скромности Кристины не осталось и следа. Она прижималась к мужу и не умолкая говорила о том, что нет большего счастья, чем потерять девственность от любимого человека, целовать его в самые сокровенные части тела и наслаждаться плотскими радостями.
       Не успели они приехать, еще даже не распаковали чемоданов, как Кристина со страстными причитаниями "Возьми меня! Сделай из меня поскорее женщину!" повалила Кая в постель и начала раздевать, оторвав несколько пуговиц на его белоснежной рубашке, специально купленной к свадьбе в дорогом магазине.
       Кай оказался не готовым к такому вулкану страсти, но все-таки попробовал удовлетворить желание жены. Однако убедился, что на это не способен. Последующие попытки также оказались безрезультатными.
       "Да ты импотент!" закричала она, превратившись из кроткого создания в разгневанную ведьму. "Почему ты мне раньше об этом не сказал? Я бы вышла замуж за Тийта, уж он-то не импотент".
       Она плясала вокруг постели, громко выкрикивая: "Мой муж импотент!"
       Кай вдруг почувствовал, что не может выдержать подобного позора, и ему захотелось умереть. Он выскочил из постели и как был в одном нижнем белье побежал на берег озера. А за ним бежала Кристина громко распевая на мотив известной детской песенки "К нам явился Дед Мороз, страшный и лохматый. Не хочу я жить с тобой, импотент проклятый!"
       Кай побежал в озеро. Желание утопиться пришло совершенно неожиданно. А на берегу, приплясывая, бегала Кристина и кричала истошным голосом: "Импотент! Смотрите все, у меня муж импотент!". Стали собираться любопытные обитатели отеля.
       Но он шел вглубь озера, не обращая ни на кого внимания. Когда же вода достигла его талии, Кай вдруг понял, что ему совершенно не интересно мнение жены, позора он также не чувствует, а хочет жить и выдувать мыльные пузыри.
       Он вышел на берег, вошел в комнату, схватил свой чемодан, сел в первую попавшуюся карету и дал извозчику свой адрес.
       Через короткое время он почувствовал, что продрог, а к вечеру у него поднялась температура, и вызванный испуганными родителями врач установил у него воспаление легких. Заболевание протекало тяжело, и лишь через полтора месяца Кай начал выходить из дома.
       Он еще более ушел в себя и почти все его мысли были заняты тем, как бы на улице ненароком не встретиться со своими друзьями.
       Свободное время от работы и нежелание заниматься любимым занятием оставляло много времени для невеселых размышлений. Вначале он вертелись вокруг неудач обрести человека, с которым сможет провести в любви остаток жизни. Затем он переключился на невозможность обрести всемирную славу. И Кай впал в депрессии. Не то, что ему не хотелось надувать новые мыльные пузыри, ему не хотелось жить. Все началось с того, что его старинный друг еще по реальному училищу прислал ему свое стихотворение, название которого сразу понравилось - "Ночи безумные, ночи бессонные".
       Прочитав стихотворение и не желая расплескать овладевшие его воображением чувства, Кай пошел в рабочую комнату и принялся выдувать мыльные пузыри, так сказать, в черновом их варианте. Но все, что у него получалось, вызывало только раздражение. Пузыри получались с преобладанием фиолетового, а как известно, фиолетовый цвет - цвет лицемерия, или желто-зелеными, цвета скуки, измены или, во всяком случае, невозможности или нежелании сохранить верность любимому человеку. Никакого намека на красный.
       Это не вязалось с теми чувствами, которые возникли в душе Кая или должны были возникнуть после прочтения этого стихотворения.
       "Неужели я не способен на любовь?" подумал он. Настроение еще больше испортилось, захотелось умереть.
       Он отказывался от встреч с друзьями, никого не принимал, почти ничего не ел и, как ему казалось, постарел лет на десять.
       А тут, как назло, пришел брат. Был бы на его месте кто-нибудь другой, Кай приказал бы своему камердинеру сказать, что хозяина нет дома или он не принимает. Но поступить так со своим любимым братом, он не мог.
       Юкка с грустью и удивлением посмотрел на брата.
       "Что с тобой? Уже три часа, а ты не причесан, не брит. Похоже, ты даже не умывался".
       "Брат", сказал Кай, "я уже ни на что не способен. Мой звездный час прошел. Я конченный человек. Остается только прозябать до конца жизни и ждать смерти".
       "Как всякий человек высокого искусства ты склонен к упадничеству. Не беспокойся, это скоро пройдет. Чем вызвана твоя хандра?"
       "Я прочитал стихотворение одного моего друга. Сейчас я прочту его тебе. Оно перевернуло мою душу, напомнило о прошлом. По горячим следам я хотел выдуть пузырь, соответствующий моим чувствам, но ничего не получилось. Мое воображение истощилось. Я конченый человек, не способный ни на какие высокие чувства".
       И он прочитал брату стихотворение. Когда он поднял глаза от книги и посмотрел на брата, то увидел, что стихотворение оставило Юкку безразличным.
       "И это все?", спросил он с иронией. "Это ведь чувства человека, который захлебывается в море собственной спермы и не хочет сделать ничего для своего спасения. Не думал, что на тебя смогло произвести такое сильное впечатление это кисло-сладкое блюдо. А ты? Ты тоже хорош. Мне кажется, что пузыри вернее отражают твои чувства, чем тебе кажется. Мне как-то пришло на ум одно из стихотворений Оскара Уайльда о скульпторе, который во время своей душевной депрессии изваял скульптуру "Страдание, которое длится вечно". Когда же к нему возвратилось то настроение, которое было его сущностью, он разбил ее и создал "Наслаждение, которое длится мгновение". Так и ты. Зачем ты отказался от того, чтобы выдувать мыльные пузыри, приносящие наслаждение, длящееся мгновение. Зрители могли бы проследить все нюансы твоего настроения. А они видят его только в застывшем виде. Как мумии давно умерших египетских фараонов в пирамидах. Подумай на досуге об этом".
       "Я с тобой не согласен", возразил Кай брату. "Теперь я знаменит. К тому же я знаю и противоположное мнение, которое мне больше импонирует. Всякое произведение искусства должно сохраняться веками для того, чтобы им могли любоваться люди не одного поколения. Представь себе Джоконду Леонардо или Давида Микеланджело, или музыку Моцарта, которые бы существовали лишь одно мгновение. Это было бы не справедливо по отношению к творению гениев".
       Юкка молча смотрел на брата. Не хотел он возражать, потому что не считал брата хотя бы отдаленно равным по величине таланта Моцарту или Леонардо. Откуда взялось такое самомнение у брата, который как считал Юкка, реалистично оценивал свои способности, было ему не понятно, но доискиваться первопричины не хотелось - так будет спокойнее.
       "Но я пришел к тебе по другой причине", продолжал Юкка. "Мы не виделись уже несколько недель, и в последнее время у меня возникло ощущение, что с тобой происходит что-то плохое. Ты нуждаешься в моей помощи, и я должен тебе помочь. Как оказалось, я оказался прав. Так вот, сегодня графиня Блумквист дает ужин. У нее всегда собирается изысканное общество, которое тебя заинтересует, да и тебе будет интересно свести знакомство с некоторыми. Тем более, среди приглашенных будет много почитателей твоего таланта. Графиня просила меня обязательно тебя привести. Так что мойся, брейся, надень свой смокинг. Вечером я за тобой заеду. И никаких отговорок".
       "У меня нет никакого желания выходить из дома, не то настроение. К тому же, ты ведь знаешь, мой смокинг уже совсем не новый. В нем стыдно появляться на людях".
       "Перестань прибедняться. Оставь это для сентиментальной прессы. В твоем смокинге ты выглядишь очень элегантно. Особенно при свечах, свет которых скроет мешки под глазами, которые появились у тебя за последнее время. До вечера".
       Кая посадили между двумя постарелыми дамами. Он с раздражением смотрел по сторонам и думал, что в таком скучном обществе старых людей он давно не бывал. А два молодых офицера сидели в другом конце стола. Настроение у него еще более испортилось, и он почти не прикоснулся к еде. К тому же присоединилось странное чувство, как будто за ним кто-то наблюдает. Он почувствовал себя зверем, на которого нацелено ружье охотника. Он осмотрел гостей, но никого подозрительного не обнаружил.
       Наконец, ужин закончился, и гости перешли в зал. Кай уже собрался познакомиться с молодыми офицерами, но вдруг почувствовал себя неуютно. Возвратилось то самое чувство, которое преследовало его за столом. Он опять осмотрел гостей. И нашел источник. На него смотрели большие горящие черные глаза. Уже возвратившись домой, он подумал о том, что не смог бы описать владелицу этих глаз. Даже, если бы он встретил ее снова, он не узнал бы ее.
       Неприятное чувство преследовало его во сне и не оставляло весь последующий день. Кай ходил по комнате, пытался почитать свой любимый роман, но беспокойство не проходило. Наоборот, оно с каждым часом усиливалось.
       На утро следующего дня камердинер принес почту. Среди писем он увидел одно в розовом конверте, написанное незнакомым почерком. Кай со страхом долго смотрел на него, как будто боялся найти в нем ядовитую змею.
      
       "Дорогой господин Мякинен!
       Вы, без сомнения, удивитесь, получив письмо от незнакомки, которая называет Вас "Дорогой", не имея на это никаких прав. Но Вы действительно мне очень дороги и как человек, и как создатель мыльных пузырей, так дорогих моему сердцу. Тем более мне было горько узнать, что Вы находитесь в тяжелом финансовом положении. Я решила Вам помочь. Я богата, и помочь талантливому человеку будет для меня большой честью. Я это делаю, не требуя ничего взамен. Хочу надеяться, что со временем Вы оцените благородство и бескорыстность моих чувств.
      
       Всегда Ваша
       графиня Леонора Энквист"
      
       Письмо застало его врасплох.
       "Вот еще одна, которая хочет сделать из меня свою комнатную собачку. Но я не продаюсь. Мне хватит опыта с женой. Из-за нее я чуть было не умер. А мир лишился бы одного из своих великих сыновей".
       Он уже собрался ответить отказом, но передумал. И написал следующее письмо.
      
       "Графиня!
       Не скрою, Ваше письмо повергло меня в смущение.
       Я хорошо понимаю Ваши чувства, Ваше желание помочь ближнему. Мне тоже не чужда филантропия. Я бы сам помогал нуждающимся, которых так много на белом свете. Но, увы! я сам бедняк. Вместо того чтобы проводить лето в дорогой мне Италии, мне приходится довольствоваться отдыхом в Дании, где такой же плохой климат, как у нас в Финляндии. Моему смокингу уже два года, а мне стыдно надевать старые вещи. Но ничего не поделаешь, приходится довольствоваться тем, что есть.
       Поэтому я смог бы с благодарностью принять Ваше предложение, но с одним условием. Мы никогда и ни где не должны встречаться, ни на приемах, ни даже на улице. Не ищите со мной встреч! Только тогда я смогу принять Вашу помощь. Это решение принято после долгих раздумий и никогда не изменится.
      
       К вашим услугам
       Кай Мякинен"
      
       Через день он снова получил розовый конверт.
      
       "Я согласна.
      
       Л.Э."
      
       В начале месяца деньги действительно пришли. Приходили они и в последующие месяцы.
       "Приятно иметь дело с человеком слова. Даже, если это женщина", подумал с презрительной усмешкой Кай. "Не понимаю, почему она выбрала меня объектом своей благотворительности. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Я ведь великий человек. А великим людям нужно помогать, когда они находятся в тяжелом положении".
       Деньги поступали регулярно. В начале месяца их привозил извозчик импозантного вида и передавал их непосредственно в руки Кая.
       Наступило лето, и у него было достаточно денег, чтобы поехать в свою любимую Италию. Он уже представлял себе, как будет гулять по Риму, потом по Флоренции, как будет любоваться картинами в музеях, пойдет в оперу, которую любил всей душой, а на Капри окунется в теплое ласкающее море и будет плавать, плавать до изнеможения. А вечером пойдет в тратторию и будет лакомиться своими любимыми блюдами. И конечно молодые черноволосые страстные итальянцы, воспоминания о которых преследовали его долгой финской зимой. Имея деньги графини, можно не скупиться и позволить себе то, в чем отказывал себе в прошлый приезд. Как хорошо быть богатым и полным сил!
       Когда он сошел с поезда в Риме, итальянская столица встретила его проливным дождем. Настроение Кая сразу же испортилось. Такого он не ожидал, ведь как ему сказали знакомые, ежегодно проводившие лето в Италии, в это время года там всегда хорошая погода. В голову полезли неприятные мысли, появилось дурное предчувствие.
       "Если первый день начинается плохо - жди несчастья", подумал он, но потом решил не придавать значения приметем, тем более плохим. "В каждом плохом нужно искать хорошее. Даже дождь может быть желанным. У меня будет время для музеев, театров, церквей с их прекрасными картинами. Это придаст мне вдохновение, и я создам не один шедевр. Мои шары заиграют новыми красками. В конце концов, если они не удовлетворят меня, их можно подкрасить. И тогда успех мне обеспечен. А развлечения... Их можно отложить до лучших времен, хотя я не прикасался к мужчине уже несколько месяцев. Я ведь приехал в дорогую моему сердцу Италию в первую очередь за вдохновением, а не только ради наслаждений".
       C аппетитом он поел свои любимые frutti di mare в знакомой ему по прошлому разу траттории, возвратился в отель и заснул. Когда же он проснулся, за окном было уже темно, и на черном небе сияли крупные звезды.
       Ночной Рим, освещенный мерцающим светом старинных фонарей не менее прекрасен, чем днем, и Кай решил погулять по городу. Тем более, было не ясно, какая погода ожидает его завтра.
       Он шел без определенной цели и очутился у площади Испании. К его удивлению, на знаменитой лестнице, на которой всегда в любое время дня и ночи сидит много народу, в основном молодежь, оказалась пуста. Только один молодой человек, со скучающим видом державший в реке незажженную сигарету, как показалось Каю, как человек, который ждет того, кто даст ему спичку.
       В груди Кая разлилось тепло, так бывало всегда, когда им овладевало вожделение. Он уже не думал о посещении музеев и театров, не думал о вдохновении, которого ожидал от Вечного Города, а с наслаждениями можно повременить. Не собираясь напрашиваться на знакомство - кто знает, чего хочет незнакомец - и в то же время, не желая упустить случай, Кай сел невдалеке от него.
       Не прошло и нескольких минут, как молодой человек подсел к Каю и попросил у него огонька. Кай с сожалением сказал, что не курит и предложил погулять по городу, авось, им попадется на пути курящий.
       Кай рассказал Маурицио, своему спутнику, что он известный деятель культуры, произведения которого представлены почти во всех известных музеях мира, и приехал он, чтобы еще, в который раз, набраться вдохновения. Маурицио в основном молчал и ничего о себе не рассказывал и слушал Кая не то чтобы безразлично, но без особого интереса.
       Они оказались перед тратторией, и Кай предложил зайти перекусить, а потом пойти к нему в отель и выпить по чашечке кофе. Маурицио посмотрел на него безразличным взглядом, хотя, как показалось Каю, в глазах его появились алчные искры.
       К удивлению Кая, Маурицио заказал самые дорогие блюда и самое дорогое вино. Кай собирался уже сказать спутнику, что они пришли сюда просто перекусить, но потом решил не спешить. Денег у него было достаточно, к тому же внешний вид Маурицио говорил о том, что предстоящая ночь доставит много радости. Расплачиваясь, Кай удивился и расстроился от астрономической суммы счета.
       Они вышли из траттории, и Кай еще раз напомнил спутнику об обещании провести ночь в его отеле.
       "Я ничего не обещал", сказал Маурицио равнодушно. "Я знаю таких, которые приезжают в Рим в поисках мужской любви. Мне известно, что это такое, мужская любовь, но заниматься с тобой у меня нет ни малейшего желания".
       И он ушел, не сказав ни единого слова благодарности за баснословно дорогой ужин.
       Кай хотел было ударить его, оскорбить, но благоразумие взяло верх - Маурицио был намного моложе его, и без сомнения физически сильнее.
       Кай проснулся на следующее еще в более плохом настроении, чем лег в постель. Сон не освежил его, хотя и не сопровождался кошмарами.
       "В музеи, в церкви, вечерами в театры", решил Кай. "Только насыщенная культурная жизнь, полная интеллектуальности, спасет меня от хандры".
       Но к его удивлению, ни музеи, ни картины в многочисленных римских церквях не изменили его подавленного настроения. И хотя он был в Италии всего второй раз, увиденные шедевры казались ему приевшимися, из-за того, много раз виденными, скучными до тошноты. Даже мысль о том, чтобы пройтись по римским улицам и есть любимые блюда в многочисленных ресторанах и тратториях, не приносила ему радости. Он даже подумал, что на его лице застыло кислое выражение, что попавшийся ему навстречу мальчишка скажет: "Почему у тебя такое кислое лицо? Съешь конфетку".
       "Поеду-ка я на Капри. Там красиво. Это возвратит мне хорошее настроение и даст то вдохновение, которое я не могу получить в Риме. Зачем откладывать? Поеду завтра".
       Вечер был теплым, и Кай решил пройтись. Он шел по римским улицам, ни о чем не думая. Опять он очутился у площади Испании. На лестнице сидело много молодых людей, которые громко разговаривали и смеялись. Каю даже показалось, что от дурного настроения не осталось и следа. На лестнице сидел поодаль от других худенький парнишка, почти мальчик. И опять горячая волна охватила Кая, и он сел рядом с ним. Молодой человек оказался словоохотным и рассказал Каю, что он, Антонио, единственный сын в многодетной семье, где все дети девочки, и поэтому он должен разгружать овощи на рынке, чтобы помочь родителям. Кай окинул его критическим взглядом и решил, что с таким телосложением тот много не заработает. И не долго думая, предложил пойти к нему в отель и подработать деньги любовью.
       "Я уже давно думал, что пора лишиться девственности. Она стала меня тяготить. Пойдем, я согласен".
       "Ты не пожалеешь, я дам тебе много денег, чтобы ты не ходил на рынок. Я человек богатый", сказал Кай и похлопал себя по карману. "Мы поспим после ночи любви до полудня, а потом пойдем позавтракать".
       Несмотря на девственность Антонио, он показал себя прекрасным неутомимым любовником. Они забылись только к полуночи.
       Кай проснулся оттого, что почувствовал, что ему нечем дышать. Перед глазами, которых он не мог открыть, плыли кроваво-красные круги, на грудь навалилось что-то тяжелое. Он собрал последние силы и освободился. При слабом свете свечи он увидел, что Антонио, совершенно голый, навалился на него и хочет подушкой задушить его. Каю как человеку достаточно сильному ничего не стоило скинуть с себя слабого парнишку. Он схватил его за волосы, бросил на колени перед кроватью и покрыл семиэтажным русским матом.
       Надо сказать, что в то время Финляндия входила в состав Российской Империи, и мат был тем шлюзом, по которому великая русская культура переливалась в неповторимо своеобразную культуру финскую.
       "Не убивайте меня, я ведь единственный кормилец нашей семьи. И не отдавайте полиции, мама с папой умрут от стыда. Отпустите меня, меня попутал дьявол. Я так больше никогда не буде делать", твердил Антонио, плача.
       Кай открыл дверь и выбросил парнишку из комнаты, бросив вдогонку его одежду. И захлопнул за собой дверь.
       Через несколько секунд он услышал истеричные женские крики из гостиничного коридора, а еще через несколько секунд присоединившимся к ним не менее истеричный собачий лай, которая издавала предположительно маленькая комнатная собачонка, возможно, болонка. Затем Кай услышал голоса других обитателей гостиницы, которые успокаивали женщину. Но Кая все это уже не интересовало. Он повалился в постель и попробовал уснуть. Но от пережитого волнения заснул только к утру.
       Утром портье со смехом рассказал ему, что глубокой ночью из одного из гостиничных номеров выскочил совершенно голый мужчина. В это же время из соседней комнаты вышла графиня В., которая, как обычно в это время выводила свою болонку, которую любила больше жизни. Графиня испугалась, не за себя, а свою любимицу, и начала кричать, а молодой человек пытался остатками одежды прикрыть некоторые части своего мужского организма. Выскочившие на крики обитатели этажа схватили его, но тому удалось высвободиться и убежать. Кай только пожал плечами и ушел.
       В тот же день он уехал на Капри. Но дивная природа и теплое море не улучшили его настроения. Пробыв на острове несколько дней, он поехал домой.
       Приехав в Финляндию, он несколько дней приходил в себя от итальянских впечатлений, но затем почувствовал необходимость вновь начать работать.
       Он решил создать пузырь, в котором выразит свое двойственное отношение к Италии - с одной стороны восхищение ее природой, веселостью итальянцев, а с другой стороны он покажет и обратную сторону тамошней жизни с ее жестокостью и непредсказуемостью. После нескольких неудачных попыток он выдул то, что хотел, даже подкрашивать не было необходимости, и назвал его "Итальянское каприччио". Мыльный пузырь был выставлен в Национальной галерее и имел большой успех. Затем он перекочевал в Стокгольм, Копенгаген, Берлин, где получил восторженные отзывы зрителей.
       Как оказалось, одной славы еще недостаточно. Для того, чтобы быть счастливым нужны еще деньги, а их катастрофически не хватало.
       Не было денег на то, чтобы элегантно одеваться, регулярно посещать рестораны французской кухни и приглашать понравившихся ему юношей. После вкусного обеда с шампанским они становились покладистыми. Денег было мало, а Леонора с ее богатством могла бы быть и щедрее. Кай уже готов был впасть в депрессию, что повторялось в последнее время довольно часто.
       "Старею", подумал он с грустью и быстрым шагом направился в спальню, где висело большое зеркало в венецианской серебряной оправе. Он придирчиво рассматривал свое лицо и находил все новые и новые морщины, которые появились за последнее время.
       "Что там морщины, ведь недаром говорят, что они только украшают мужчину, придают ему зрелость. Но мои глаза потеряли свой блеск, а это верный признак надвигающейся старости. Как я с такими глазами смогу доказать, что могу удовлетворить любого мужчину, даже такого, который годится мне в сыновья. Пусть не в сыновья, а просто в племянники".
       Он посмотрел снова в зеркало и обнаружил, что в его глазах вновь появился былой блеск, который казалось ему, уже навсегда утерян.
       Любовный опыт последнего путешествия в Италию оказался настолько сильным, что Кай поклялся не иметь ничего общего с иностранцами.
       "Куда приятнее любовь одноплеменников. Финские парни такие милые, прекрасно сложены, мускулисты. Даже итальянцы отметили, что у нас нежная и гладкая кожа, а они то уж в любви толк знают. А если финны не такие страстные, как итальянцы, даже холоднее датчан, то это не страшно для уже стареющего мужчины".
       Вскоре мысли его пошли в другом направлении.
       "Почему мы, финны, люди со старинными культурными традициями, должны находиться в тени шведов, датчан и русских? Только потому, что они наши соседи и их державы сильнее? Ведь "Калевалу" создали финны, ничего подобного нет ни у шведов, ни у датчан. Ну и что, что русская культура славится на весь мир? Но ведь по численности населения русских больше финнов, но если посмотреть на соотношение талантливых людей, то оно будет не в пользу русских. Уверен, будь я русским или даже шведом, слава обо мне гремела бы по всему миру. И все-таки, мои шары, хоть и выставлены во многих музеях, не представлены в лучших из них. Таких, как Лувр или Британский Музей, например".
       Каждый раз, проходя мимо здания Дворянского Собрания, им овладевали мысли о том, что Финляндия незаслуженно забыта и могла бы стать державой мирового значения наряду с Францией, Германией или Россией. Он даже боялся признаться себе, что его сильной мечтой было бы стать членом Дворянского Собрания. Вот тогда бы он показал себя крупным политическим деятелем, который поставил бы свою страну на подобающее ей по заслугам место. Но это были не более чем только мечты - он не был дворянского роду и если даже хорошо покопаться в его родословной, все его прародители не были дворянского рода.
       Зависть к людям, которые были членами Дворянского Собрания нарастала в его сознании изо дня в день. Ему начало сниться, что его избирают членом этого учреждения. В одних снах он отчетливо видел, как открываются двери его рабочего кабинета, входят члены Дворянского Собрания и коленопреклоненно умоляют его стать почетным членом этого заведения. В других его просят выдуть шар, который наряду с государственным флагом и гимном станет символом любимой Финляндии. Он просыпался в дурном настроении и проклинал судьбу, почему та не подарила ему ни одного родственника-дворянина, пусть даже отдаленного. И все-таки, он выдул два шара, которые могли помочь ему в исполнении заветного желания. Один он назвал "Финский Марш", раскрасив его национальным орнаментом на фоне национального флага родины, второй - "1909 год", в честь победы над Швецией.
       Без особых трудностей они были взяты Национальной галереей. Кай надеялся, что когда-нибудь один из членов Дворянского собрания увидит их, и шары перекочуют в белоколонный зал.
       Когда же он поделился своими честолюбивыми мыслями с приятелями, те подняли его на смех.
       "Дорогой мой, вот уж не ожидал от тебя такого бреда. Да ты просто свихнулся от честолюбия" - сказал один из них.
       "Я еще мог бы понять твое желание стать всемирно известным деятелем искусства, но желание стать членом Дворянского собрания... Да ведь там ты умрешь со скуки", произнес другой, даже не желая скрыть презрения к человеку, которого любил как друга.
       Кай ничего не ответил. Как ему стало ясно, они его все равно не поймут. Но своего мнения не изменил.
       Когда ак-то по весне он получил письмо от Нильса Тардонина, одного из сопредседателей Дворянского Собрания, с просьбой встретиться, Кай не мог понять, что означает это предложение. Затем предположил, что Тардонин очарлван его работами и хочет поговорить о них в спокойной обстановке. Но Тардонин писал, что его младший сын Зигурд, увидев в городском музее некоторые работы Кая, захотел стать учеником "великого мастера" и продолжить его славное дело. Конечно же, труды мастера будут щедро оплачены. Кай повертел в руках письмо, не зная, согласиться ему или отказать, но потом решил, что занятия не займут много времени, а деньги никогда не помешают. К тому же, если ученик не понравится, от него можно будет всегда отказаться.
       В назначенный день в доме Кая появился Тардонин, но пришел он один, без будущего ученика. Он рассказал Каю, что его старший сын, Свен, которого хочет назначить не только приемником своего предприятия, приносящего хорошие доходы, но и оставить ему место в Дворянском Собрании, с самого детства проявляет повышенный, можно сказать, нездоровый интерес к искусству, от литературы до музыки, что приводит старшего Тардонина в бешенство. Однако портить отношения с отпрыском ему из разнообразных причин не хочется. А вот теперь Свен в музее увидел работы Кая и сказал, что хочет стать учеником великого мастера.
       Кай больше молчал, хотя и несмело промямлил, что иметь ученика для него большая честь, но при этом осмелился заявить, что оставляет за собой право отказаться от преподавания, если не увидит должного прилежания от Свена.
       Когда же преамбула к причине посещения была исчерпана, наступила пауза. Каждый из собеседников не знал, как продолжить разговор. Но в воздухе висело ощущение недосказанности, которое ни один из них не хотел прояснить.
       Наконец, голос Тардонина окреп, и он заявил, что учителя, которые соблазняют своих учеников, как мальчиков, так и девочек, вызывают у него не только отвращение, но и священный гнев родителя, отдающего все свободные деньги и силы, остающиеся от работы на воспитание отпрысков. Таких недостойных нужно публично наказывать, и не где ни будь, а на центральной площади перед скоплением народа.
       Кай долгое время не знал, что ответить.
       "Я с вами абсолютно согласен", сказал он после паузы. "Для меня искусство - главный интерес в жизни и творчество - основное предназначение. Я постараюсь передать вашему сыну все мое умение и при достаточном его усердии и способностях постараюсь сделать из вашего сына выдающегося художника, который будет достойно представлять нашу страну. Я очень рад, что вы избрали меня наставником вашего сына и надеюсь не обмануть ваши ожидания. Мне особенно приятно быть наставником одного из руководителей Дворянского собрания, деятельность которого меня очень интересует".
       Тардонин как-то странно посмотрел на Кая, ничего не ответил и они распрощались.
       "Неужели Бог услыхал мои мольбы и теперь через ученика я войду в их семью, а там, глядишь из этого выйдет нечто большее, чем просто знакомство".
       На следующий день появился ученик. Это был довольно высокий, хорошо сложенный мальчик с умными, выразительными темными глазами, которые контрастировали со светлыми волосами. Он был мало разговорчив, скорее всего, эта неразговорчивость исходила от смущения от общения с великим человеком. Так, во всяком случае, показалось Каю.
       На первом занятии Зигурд не проявил каких-то особых способностей, хотя и был прилежен. В его шарах превалировали в основном все оттенки красного с примесью желтого, что явно указывало на то, что юноша влюблен. Кая это удивило, но он решил не придавать этому внимания - мало ли что может показаться при первом знакомстве. По взаимному согласию они решили дать шарам жить столько, сколько отпустила им природа, то есть несколько мгновений. Этого было достаточно, чтобы хорошо рассмотреть каждый шар и оценить его. Каю показалось, что Зигурд тоже остался недоволен своими творениями, но не стал обсуждать это.
       Как и просил учитель, обещал дома спокойно обдумать, что бы хотел выразить в своих шарах, и сказал, что придет через неделю и попрощался.
       Через неделю он действительно пришел.
       Кай довольно скоро понял, что особыми талантами его ученик не обладает, хотя проявлял старательность.
       Кай каждый раз удивлялся, когда смотрел на шары своего ученика. Они становились все краснее и краснее. Если в первые занятия они в них хоть и преобладал красный цвет, в них присутствовал и синий, зеленый, желтый.
       Но шары Зигурда на последних занятиях становились все краснее и краснее. Этот цвет постепенно вытеснял другие цвета.
       "Мальчик, без сомнения, влюблен. Хотелось бы посмотреть на ту счастливицу, которой он отдал свое сердце", неоднократно приходило Каю в голову. Он уже заметил, что Зигурд как-то странно смотрит на него, не то изучающее, не то влюблено, но тотчас же гнал от себя эти мысли, которые считал не только крамольными, но и невероятными. Уж слишком была велика разница в возрасте. Хотя и жаль, мальчик был хорош собой, хотя, конечно неопытен в любви. Конечно, Зигурд был прекрасно осведомлен, что его учитель предпочитает мужчин женщинам, а это запретная тема интересующая молодежь. Кай колебался, ведь они знакомы не так уж давно, поговорить ли с Зигурдом после занятий о его избраннице, но каждый раз откладывал, как будто предчувствовал, что это ничем хорошим не кончится.
       Наконец, он решился и, когда занятие уже близилось к концу, подошел к сидящему Зигурду, обнял его за плечи и, стараясь придать вопросу как больше отцовской теплоты и заинтересованности, спросил, в кого же он влюблен.
       Зигурд мягко высвободился, поднялся и поцеловал Кая в губы.
       "Неужели вы до сих пор не поняли, что я люблю вас. Люблю больше жизни!" сказал он и почти силой повел Кая в спальню. Кай онемел, покрылся потом, но пошел туда, куда вел его Зигурд.
       Кай осознал, что произошло, только когда они, утомленные любовными занятиями, лежали в обнимку в скомканной не расстеленной постели.
       С этого времени, когда Зигурд приходил на занятия, они короткое время занимались выдуванием пузырей, а потом шли в спальню.
       Конечно, Кай был доволен. Первый раз он столкнулся с любовью такого молодого человека, почти мальчика, он был восхищен чистой и искренностью чувств, его нежной кожей, мягкими, податливыми губами.
       Однажды, совершенно для себя неожиданно, он почувствовал, что в их отношениях чего-то не хватает.
       "Люблю ли я его? С ним приятно, такого я никогда не испытывал. Смогу ли я ради нашей любви пожертвовать собственной жизнью?" спросил он себя во время бессонной ночи.
       Впервые за много лет он вспомнил Свена, которого, как ему казалось, он забыл. Вспомнил, как клялся ему в любви и обещал отдать свою жизнь за эту любовь. Вспомнил так отчетливо, как будто не прошли годы, и они никогда не расставались. Отдавал ли он себе отчет, что говорил, или это были слова влюбленного мальчика. Нет, он был тогда искренен и повторил бы без колебаний их сейчас. А за Зигурда он никогда бы не отдал своей жизни. Он не любит его, это просто увлечение молодым телом, ничего более.
       Вдруг Зигурд не пришел на занятие. Кай удивился, больше удивился, чем огорчился, и решил подождать объяснительного письма. Но прошло несколько дней, а письмо не приходило.
       "Ничего странного, я для них не более, чем слуга, а перед слугами незачем оправдываться", подумал Кай и усмехнулся.
       Через несколько дней появился какой-то человек и вручил письмо, сказав что ответа не нужно.
      
       "Дорогой и любимый!
       Отец узнал все о наших отношениях. Таким я не видел его никогда, мне показалось, что от злости он взорвется. Меня посадили на хлеб и воду и запретили выходить из моей комнаты и посещать школу. Надеюсь, он посердится и успокоится.
       Не принимай это близко к сердцу.
       Я люблю тебя! Люблю, как не любил никого на свете. Надеюсь, что все образуется, и мы снова будем вместе. Мы ведь любим друг друга, а для любви нет ничего невозможного.
       Любящий тебя Зигурд".
      
       Никогда еще белоколонный зал Дворянского собрания не видел такого безобразного поведения своих членов. С грохотом отворились двери и влетел шипящий от негодования, как мартовский кот, у которого из-под носа увели желаемую кошку, всегда невозмутимый Тардонин. Находу снимая шляпу и пальто он рассказал о злодее Мякинене, соблазнившего его любимого первенца
       В зале наступила тишина. Наконец из разных концов зала раздались возмущенные голоса.
       "Ничего удивительного, в наш век падения нравственности мне кажется это логическим завершением усиливающегося и распространяющегося среди всех слоев населения безбожия. До тех пор пока нам не удастся победить эти грехи, мы погибнем, сгинем в тартары, в ад кромешный".
       "Пора предложить внести в Уголовный кодекс статью - карать смертной казнью злодеев, соблазняющих малолетних. Безразлично, девочек или мальчиков!"
       "Вот уж не ожидал такого от Мякинена. Он ведь выдающийся деятель искусства, его шары с успехом демонстрируются во многих музеях не только Финляндии, но и всей цивилизованной Европы. Я бы пригрозил ему наказанием, пожурил, но простил. Таланты нужно беречь, их не так уже много".
       "Ни в коем случае! Что же касается Мякинена, этого таланта. Я никогда не любил таких типов, так называемых деятелей искусства. От них всегда можно ожидать нечистоплотности в отношениях, предательства или еще чего-нибудь похуже".
       "Этот тип всегда был и мне подозрителен. Но я даже представить себе не мог, что он позволит себе такую низость - соблазнить невинного младенца".
       "Мой сын не просто мой сын. Он мой сын, он - Тардонин, а это значит многое. И он жертва мерзкого соблазнения. Прошу принять это как отягощающее обстоятельство", почти прокричал возмущенный отец.
       "Не думаю, чтобы великий Бог увидел большую разницу между вашим сыном и сиротой из приюта. В его глазах все люди одинаковы", с усмешкой проскрипел вице-председатель собрания Нильс Кекконен. Это был маленький человечек изуродованный туберкулезом, перенесенного в детстве, а по тому горбатого и слепого на один глаз. Болезнь не пощадила и его голоса, который стал скрипучим и неприятным. Он обладал острым и ироническим умом, из-за чего стальные члены собрания не любили его и боялись попасть ему на язык. Но его родословная уходила в древние времена написания Калевалы, и никто не хотел связываться с ним.
       "Господа, успокойтесь", повысил голос Председатель Собрания, призывая к спокойствию. "Нужно обсудить все спокойно, без спешки. Предлагаю следующий распорядок дня. Вначале проведем дискуссию. Каждый вправе высказать свое мнение. Только прошу говорить как можно короче, только выводы и предложения. Полагаю, желающих высказать свое мнение будет достаточно. Поэтому в один день мы не уложимся. На следующий день решим для себя, в узком кругу, какое наказание мы ему определяем. А вот тут-то основная трудность, потому что это решение должно быть принято стопроцентно, не двумя третями, а всеми. И если мы сразу не придем к общему мнению, нужно будет повторить обсуждение приговора. Поэтому будьте как можно конкретнее в своих высказываниях, обоснуйте их хорошо. Лишь потом мы вызовем обвиняемого, выслушаем, что может он сказать в свое оправдание. Если мы сочтем убедительными его объяснения, придется пересмотреть приговор".
       В зале наступила тишина, как будто бы каждый из членов высокого собрания боялся первым высказать свое мнение, тем более никто не знал, каково это мнение и правильно ли оно.
       Наконец, раздался первый голос.
       "То, что совершил этот человек - хотя назвать его человеком я никак не могу - так вот, что совершил он, граничит с одним из самых больших, непростительных грехов. Если мы хотим, а мы все этого хотим всей душой и поклялись сделать для этого все, что в наших силах, сохранить нравственность в нашей любимой Финляндии на должном уровне, мы должны осудить этот поступок и сурово наказать провинившегося".
       Он уже открыл рот, чтобы продолжить свое выступление, но председатель прервал его и предложил выступить следующему.
       "Не только осудить, но и добиться суда, который осудит этого грешника по всем законам христианского государства. Его проступок можно прировнять ко второму Смертному греху - Сладострастию, и он противоречит заповеди - Не прелюбодействуй. Таким преступникам нет прощения!"
       "Но ведь он человек, которым гордится наша страна. Как уже высказался мой коллега, таланты надо беречь. Нужно выразить ему наше пренебрежение, пригрозить ему суровым наказанием в том случае, если такое повторится".
       Председатель нахмурился и предоставил слово следующему.
       "Не подумайте, что я собираюсь оправдывать поступок нашего обвиняемого. Растление малолетних не может быть оправдано. Но ведь вполне возможно, что отпрыск нашего уважаемого вице-председателя сам того захотел или, по крайней мере, не слишком противился и сам желал длительных отношений".
       Председатель, видя, что разгневанный отец разнесет выступающего на куски, жестом остановил его.
       "Так что я не оправдываю господина Мякинена. Если можно так выразиться, ему просто не повезло в выборе. Соблазни он рабочего, слугу или какого-нибудь простолюдина, этого бы никто не заметил. Ведь Финляндия кишит любителями однополой любви, и все закрывают на это глаза. Поэтому мое предложение - осудить, но сурово не наказывать".
       Вдруг раздался скрипучий голос Нильса Кекконена.
       "Наконец-то я услышал голос разумного человека. Мы осуждаем этих двух людей, но имеем ли мы на это право? Бог наказал меня, сделав уродом. Никто не хочет иметь со мной дела, и женщины, и мужчины сторонятся меня. А ведь я отдал бы многое, чтобы меня кто-нибудь полюбил. Пусть это будет старуха, уродина, даже прокаженная. Но полюбила! Но никто меня не любит, и я умру, не зная, что значит любовь".
       После него выступали еще и еще, и Председатель встал, показывая, что дискуссия окончена, и тяжело вздохнул.
       "Мне было интересно выслушать мнения и доводы. Но вы забыли, что я сказал в начале. Приговор может быть вынесен только при единодушном мнении. Требуется единогласное мнение, только единогласное решение. А как я вижу, в наших рядах нет никакого единогласия. До завтра обдумайте свое мнение, но помните - не будет единогласного мнения, голосование придется повторить на следующий день".
       На следующий день появились члены Дворянского собрания. Они шли с понуренным видом, показывая, что этот спектакль им ничуть не интересен, что у них есть свои важные занятия и что судьба Мякинена и совращенного отрока Тардонина их не интересует.
       Не успели все рассесться, как снова раздался скрипучий голос Кекконена.
       "Может быть, я поступлю неправильно, ведь дело идет о человеческой судьбе. Хоть в глубине души я против сурового осуждения, но мне не хочется понапрасну терять время, и я буду голосовать, как того велит большинство. Я вспоминаю историю - слава приходит после смерти. Нашим приговором мы окажем Мякинену услугу".
       Со всех сторон раздались голоса:
       "Какое мудрое решение. Мы последуем примеру нашего мудрого собрата".
       "Вы просто сняли камень с моей души. Я уже представлял себе, что голосование может затянуться на много дней, пока мы придем к общему мнению. Но ведь у каждого есть свои обязанности, я уже не говорю о заданиях в Собрании.
       Если бы не мое уважение к всеми уважаемому вице-председателю, я бы никогда не взялся за это грязное дело.
       Итак, мое предложение - чтобы не доводить дело до суда, который осудит Мякинена и приговорит его к каторжным работам в Сибири, что погубит навеки его славу - нужно предложить ему добровольно в тайне принять яд. Конечно, мы пригласим его к нам, выслушаем его объяснение, а затем объявим наш приговор. Кто за это, прошу проголосовать".
       Все проголосовали единогласно.
       Кай очень удивился, когда к его дому подкатила карета с опознавательными знаками Дворянского собрания, из которой вышел посыльный, который вручил ему конверт на гербовой бумаге и попросил расписаться в получении.
       Кай подумал, что ему поручат сделать нечто значительное, что украсит и без того прекрасный зал, и обрадовался. Но потом, вспомнив письмо Свена, решил, что ничего хорошего это приглашение ему не сулит.
       Он собрался одеться в черный костюм с черным галстуком, но потом все же решил, что собирается он не на собственные похороны. может быть не все так страшно, как рисует его воображение, и остановился на темно синем костюме и синем в красный горошек нашейном платке. Как известно, женщины одеваются для себя, а мужчины для других. Кай относился к своему наряду очень внимательно и одевался в равной степени, как для себя, так и для других, что приводило в восторг его друзей.
       Его ввели в белоколонный зал и указали подняться на сцену, где восседали члены президиума. Председатель окинул его презрительным взглядом и даже не предложил сесть. Секретарь зачитал обвинительное заключение и предложил Каю сказать несколько слов в свое оправдание.
       "Глубокоуважаемые господа!", начал Кай, стараясь придать своему голосу как можно больше раскаяния. "Я понимаю, что виновен, а посему готов с повиновением принять любой приговор, ведь члены Дворянского собрания всегда были для меня предметом глубокого уважения и подражания.
       Когда господин Тардонин предложил мне взять его сына в ученики, я счел это проявлением уважением к моим скромным работам, которые, как известно, получили признание во всем мире. Я обещал господину Тардонину относится к его наследнику с уважением, что я бы и сделал, если бы не непредвиденные обстоятельства. С первого занятия мне показалось, что молодой человек находится в плену страсти, объект которой мне был неизвестен. Я попытался узнать, кто же эта девушка, но Зигурд внезапно поцеловал меня в губы и буквально принудил заняться любовью, чего у меня и в мыслях не было.
       Конечно, я виноват. Но моя вина заключается в том, что я не объяснил вовремя пагубность подобного влечения и не остановил его. Что делать? моя плоть слаба, и за это я готов понести наказание. Я рассказал вам всю эту историю и уверяю, что это чистая правда. Клянусь, всем, что мне дорого - здоровьем родителей, своим собственным здоровьем и моей верности искусству, что не солгал ни единого слова. Верьте мне!"
       Председатель хмыкнул и объявил, что сейчас начнется обсуждение приговора. Кая вывели из зала.
       Через несколько минут его ввели в зал снова.
       Председатель встал.
       "После длительного обсуждения мы пришли единогласно, подчеркиваю, единогласно, к заключению. Не расцените нас несправедливыми, но все, что вы сейчас услышите, делается для вашего блага".
       Кай вышел из Дворянского Собрания совершенно подавленным. Он нащупал в кармане пальто капсулу с ядом, которая несмотря на небольшую величину, казалось, давила на него.
       "К счастью, они дали мне время закончить то, что будет достойным завершением моей жизни. Я создам триптих, в котором заклеймлю тех, которые из-за ложных предрассудков ломают жизни невиновных, покажу, что искусство важнее сию минутных склок, оно важнее всего на свете. И никому, даже сильным мира сего, не удастся сломить волю гения".
       Дома, почти не раздевшись, он принялся за работу. По ночам спал он мало, но спокойно, вставал всегда бодрым и полным новых идей.
       Две недели прошли незаметно. Кай работал, не покладая рук, времени у него оставалось совсем мало, а сделать нужно было много.
       Однажды утром, почти на рассвете, его разбудил робкий стук в двери спальни, и на пороге он увидел своего камергера с письмом в руке. По его испуганному виду Кай понял, что случилось нечто непредвиденное.
       "Неужели они передумали и требуют, чтобы я принял яд уже сегодня. Вот уж не ожидал от них такого. Мне казалось, что дворяне люди приличные", подумал он с раздражением.
       "Я прошу прощения, что так рано разбудил вас, но меня вынудили непредвиденные обстоятельства", сказал камердинер, почти заикаясь от страха и смущения. "Несколько минут назад раздался стук в дверь дома, стук очень настойчивый. Я увидел на пороге человека с наклеенными усами и бородой. Не удивляйтесь, как только я его увидел, что сразу понял, что усы и покладистая борода не настоящие. Человек просто не хотел, чтобы его узнали. Он протянул мне это письмо и сказал, чтобы я немедленно передал его вам. Даже, если вы спите, я должен вас разбудить, потому что это очень важно. Еще раз прошу прощения".
       Кай протер еще сонные глаза, вскрыл конверт и начал читать.
      
       "Мой любимый Кай,
       С ужасом узнал о приговоре Дворянского собрания. Впрочем, от этих людей, не заслуживающих уважения, ничего другого и ожидать не приходится. Я все это испытал на себе, как тебе известно. Первой моей мыслью было, как я могу тебе помочь. Но ведь я, хоть и нахожусь далеко, не могу оставаться равнодушным к твоей судьбе. Пришлось обратиться за советом к некоторым людям, и они согласились помочь тебе. Ведь великих людей необходимо спасать от несправедливости, а ты человек великий, ставший жертвой предрассудков".
      
       Письмо было длинным, и Кай, не дочитав его, посмотрел на подпись.
       "Верный и любящий тебя до гробовой доски
       Зигурд.
       Письмо после прочтения сожги".
      
       "Бедный мальчик", подумал он. "Не все так просто, как ему кажется. Но все равно приятно, что тебя любят. И не просто любят, а любит прелестный молодой человек, который годится тебе во внуки.
       Кай еще раз перечитал письмо. План спасения, предлагаемый Зигурдом, показался ему фантастичным, невыполнимым, просто желанием влюбленного юноши скрасить последние дни любимого. В Финляндии разведывательное управление имело такие неограниченные возможности для расправы над нежелательными людьми, а оно подчинялось Дворянскому собранию, что предложения Зигурда были не более чем детским лепетом.
       Сон улетучился, Кай встал и принялся за работу.
       Последнее произведение должно стать венцом его творчества, должно быть безупречным. Оно должно стать памятником ему, которое останется навечно в памяти людей. И будет называться "Патетический триптих", который должен состоять из трех мыльных пузырей, как в классическом триптихе.
       Кай без устали надувал мыльные пузыри, но ни один из вариантов ему до конца не нравился. В одном пузыре, казалось, все отвечало желаниям Кая, но жалоба на то, что великие люди остаются непонятыми обществом, была выражена слабо. В другом не хватало страстности выражения, в третьем... Кай был недоволен своей работой.
       И вдруг пузырь, который он надул в день получения письма от Зигурда, ему понравился. Он был как раз таким, каким должен быть, каким представлялся он в воображении Кая. Не пришлось даже прибегать к дополнительному раскрашиванию.
       "Наконец-то закончена первая часть триптиха. Вот что значит вновь почувствовать себя любимым", подумал он и улыбнулся, вспомнив письмо и милое лицо юноши, которое уже почти сгладилось из его памяти.
       Второй мыльный пузырь, в котором Кай в спокойном, повествовательном тоне, если это можно было бы сказать о таком необычном виде искусства, как мыльные пузыри, выразил свое отношение к месту творчества в человеческом сознании.
       Работа над третьим шаром триптиха, о всепобеждающей силе искусства и невозможность победить волю художника, какие бы обвинения против него не выдвигались, подвигалась быстро. Он был доволен, хотя до окончательного варианта было еще далеко.
       Однажды ночью Кай был разбужен необычными звуками под окнами его дома. Он выглянул в окно, но ничего не смог рассмотреть - стояла ранняя весна, и ночи были еще темными. Первой мыслью было разбудить камергера и попросить его выяснить причину этих звуков. Но в доме было тихо, тот, без сомнения спит, и Каю стал жалко прерывать сон человека уже совсем не молодого.
       На следующее утро камердинер принес письмо. Первой мыслью Кая было спросить у него, не слышал ли он этой ночью подозрительных звуков под окнами дома, но какое-то непонятное чувство подсказало ему, что делать этого не нужно.
       Письмо было от председателя Дворянского собрания, в котором тот напоминал, что время, отпущенное Каю, подходит к концу, остается всего две недели. Он предлагал либо ускорить работу, либо без промедления принять яд.
       "Почему они не могут оставить меня в покое?" подумал Кай. "Я ведь человек слова. Обещал, что приму яд, и приму его. Но время для этого еще не наступило - я не исполнил того, что хотел. Конечно, мне еще рано умирать, я еще полон творческих сил. Но такова судьба. Помнится, я прочитал где-то, что за все, хорошее и плохое, необходимо расплачиваться. Вот я и расплачиваюсь за то, что испытал в жизни. Жаль, что расплата наступила так рано".
       Не теряя времени, он отправился в Музей изобразительного искусства, где показал свое новое творение директору.
       Директор молча рассматривал мыльные пузыри с разных сторон.
       "То, что вы гений, я знал давно, но создав этот триптих, вы превзошли все мои ожидания. Это действительно величайшее произведение", сказал он почтительно, не скрывая восхищения. "Я его принимаю в музей и назначаю вернисаж через две недели. А вас попрошу рассказать об этом произведении. Хотя кажется, что чувства, которые вы в него вложили, лежат на поверхности, но мне бы хотелось услыхать рассказ о том, как оно было создано и почему".
       "Через две недели я буду уже на том свете", подумал Кай. Он улыбнулся директору вымученной улыбкой и сказал:
       "Через две недели меня здесь уже не будет. Поэтому прошу ускорить время проведения вернисажа".
       "Ну хорошо. Сделаем его в эту пятницу".
       "Но ведь эта пятница приходится на тринадцатое".
       "Вот уж не ожидал, что вы такой суеверный. Можете не беспокоиться, выставка пройдет хорошо. Такое гениальное произведение не может не понравиться людям, разбирающимся в искусстве. Жаль, что вы поставили меня в такие жесткие временные рамки, и я не успею послать приглашение почитателям вашего таланта, живущим в других странах. Они не смогут выслушать ваших разъяснений. Но это не страшно, и без комментариев они и сами разберутся".
       Кай пришел домой в веселом расположении духа. Разговор с директором музея успокоил его настолько, что он даже забыл о капсуле с ядом. Но потом все - таки вспомнил и, решив не портить себе настроения печальными размышлениями о скорой смерти, рано пошел спать, предварительно выпив настойку валерианы. Но заснул все равно после полуночи.
       И опять он был разбужен камердинером, который пришел к нему в спальню, когда только еще начало светать.
       "Снова приходил тот самый человек, с наклеенными усами и бородой, и опять принес письмо. Он потребовал, чтобы я отнес его вам немедленно", сказал он, трясясь от страха. "Что ему от вас нужно? Может быть, обратиться в полицию?"
       Кай успокоил его, как мог, и с нетерпением открыл письмо.
      
       "Нам стало известно, что в эту пятницу должен состояться важный для Вас вернисаж. Поэтому мы решили отложить на несколько дней процедуру Вашего спасения. Сообщите председателю Дворянского собрания, что в понедельник, ровно в 12 часов, вы исполните их приказ. Смело выходите на балкон с капсулой яда в руке. Под балконом Вы увидите расстеленные еловые ветки. Продемонстрируйте прохожим, что Вы якобы принимаете яд, и смело падайте вниз прямо на ветки. НЕОБХОДИМО падать вперед ногами или боком, лучше правым, но ни в коем случае не вниз головой. Под ветками скрыт вход в туннель, который приведет Вас в безопасное место, где Вы встретитесь с любимым. Не бойтесь ничего!
      
       Доброжелатель".
      
       "Мир не без добрых людей", подумал Кай. Затем начал прикидывать, сколько же лет Свену. Как не считал, больше семнадцати не насчитал.
       "Великий Боже! До его совершеннолетия придется ждать целый год! Я не собираюсь переступать закон. Но целый год воздержания, не знаю, как я это перенесу", и заснул крепким сном.
       На следующее утро он проснулся свежим и полным дальнейших творческих планов. Но через несколько мгновений хорошее настроение сменилось трагическим пониманием реальности. О каких творческих планах может идти речь, когда его жизнь, по крайней мере, в родной Финляндии, подходит к концу. Был бы он буддистом, то предположил, что в другой жизни превратится в какой-нибудь экзотический цветок или в не менее экзотическое животное. А может быть, при хорошем стечении обстоятельств обретет человеческий вид. Но Кай был христианином, а по сему решил, что ему обеспечен если не рай, то, по крайней мере, чистилище. Об адских мучениях думать как-то не хотелось. Ну что ж, ничего изменить он не в состоянии, значит, события нужно принимать так, какие они есть. Но уйти просто так, как расстается с жизнью, как игрок, проигравший все свое состояние, ему показалось недостойным такого человека, как он. Быть Великим Надувателем Мыльных Пузырей обязывает ко многому.
       Поэтому, прежде всего, надо дать объявление в газетах о том, что он, Кай Мякинен, слава родной Финляндии, в понедельник, ровно в 12 часов, добровольно расстанется с жизнью по ложному обвинению членов Дворянского собрания, которые понимают в искусстве не больше, чем свиньи в апельсинах.
       Не менее важно было, как одеться. Черный смокинг, в который он облачался для выхода в свет, не подходил для подобного случая. В конце концов, это должно быть не светским мероприятием, а расставанием с жизнью. Обычный костюм также не подходил - нельзя придавать такому важному событию банальность повседневной жизни. Он решил, что будет более уместен строгий серый костюм, который у него, к счастью, был, и оттенить его черным шейным платком по случаю траурного события. В петлицу можно вставит белую гвоздику, которая оттенит мрачность общего вида. Стояла ранняя весна, и было достаточно холодно. К тому же неизвестно, какая температура будет в туннеле, там может быть еще холоднее. Поэтому под костюм нужно поддеть теплое белье, которое предохранит не только от холода, но и от возможных травм при падении.
       А то, с чем обратиться к присутствующим с балкона, не вызывало у Кая особых затруднений. Он привык к частым выступлениям в самой разнообразной аудитории - от вернисажей в музеях, где он рассказывал о своем творчестве, до выступления на деревообрабатывающем заводе, в который его однажды пригласили для повышения культурного уровня рабочего класса. Деревообрабатывающий завод надолго остался в его памяти благодаря одному рабочему, который доставил ему несколько незабываемых часов наслаждения.
       Но в этот раз все произошло совсем не так, как представлял себе Кай.
       Газеты, в которые он хотел дать объявление, отказали ему по различным причинам. В редакции одной из них ему сказали, что объявления от частных лиц они не принимают. Конечно же, они отказали ему, потому что не хотели ссориться с могущественным Дворянским собранием. Другая газета отказала по еще более нелепому предлогу - объявление может быть простым розыгрышем, желанием посмеяться над доверчивыми читателями - и потребовали не только предъявить капсулу с ядом, но и при них ее проглотить. Естественно, Кай покинул редакции этих газет, возмущенный беспринципностью и бессовестностью их сотрудников и смехотворностью причин отказа. Пришлось обратиться в вечернюю газету, которая славилась тем, что в ней печатались различные сплетни и происшествия сомнительного толка. Но другой возможности у Кая не было, без объявления его смерть останется незамеченной.
       В отделе писем симпатичный молодой сотрудник удивленно посмотрел на Кая и спросил:
       "Вы это серьезно?"
       "Конечно, серьезнее не бывает", ответил возмущенный Кай.
       "Ну, хорошо. Если вы так хотите. Не могу понять, зачем вам понадобилось сделать самоубийство общественным достоянием. Сотни людей уходят добровольно из жизни, не делая из этого рекламы", сказал молодой человек, окинув Кая насмешливым взглядом.
       "Я не отношусь к этой сотне. Я Кай Мякинен, Великий Надуватель Мыльных Пузырей", сказал Кай гордо.
       "А...", тон молодого человека говорил о том, что это имя ему ничего не говорит. И назначил баснословную цену.
       "Куда подевалась нравственность в нашей стране? А я чуть было не предложил этому парню заняться со мной любовью".
       Скрепив сердце, Кай согласился на кабальные условия - главное, собрать публику, а деньги дело второстепенное. К тому же не известно, понадобятся ли они ему в будущем.
       Вторая неудача постигла его с серым костюмом. Кай забыл, что этот костюм был предназначен для лета и плотно облегал его фигуру. Когда он поддел под него довольно толстое нижнее белье, то пиджак почти невозможно было застегнуть, а брюки едва на нем сходились. Кай выглядел в нем, как бурдюк с вином.
       "В конце концов, внешний вид в данном случае не важен. Главное, не замерзнуть", подумал он и решил оставить все, как было задумано раньше.
       Когда же он задумался над тем, что скажет с балкона, то понял, что ничего захватывающего сказать не сможет. Сначала это его расстроило, но потом он решил положиться на экспромт.
       В понедельник Кай проснулся в прекрасном настроении, но вспомнил о предстоящем спектакле и загрустил. В конце концов, он привык к своей стране, к своему образу жизни, а что его ожидает, скрыто в неизвестности. Но потом приказал своему камердинеру приготовить праздничный завтрак из блюд, которые любил и любимых вин.
       Завтрак затянулся. Когда же он взглянул на часы, то вздрогнул - до 12 часов оставалось всего полчаса. А за это время нужно было еще одеться. Поэтому он отменил привычный послетрапезный отдых с традиционной кубинской сигарой.
       Он с трудом натянул на себя серый костюм, одев его поверх теплого белья, и посмотрел на себя в зеркало. Он выглядел безобразно.
       "Ну, ничего страшного. Я ведь собираюсь на тот свет, а не на выставку мод", подумал он и улыбнулся. "К тому же высокие решетки балкона скроют мое безобразное одеяние".
       Ровно в 12 часов на балконе особняка появился Кай. Он был в темно-сером костюме с нашейным платком черного цвета. В петлице пиджака красовалась прекрасная белая роза как знак невинности.
       Хотя вечерняя газета не пользовалась в Хельсинки особым успехом, слухи мгновенно распространились по столице, и уже за несколько часов до назначенного срока у дома Кая начали собираться любопытные. Люди стояли молча - финны как северные люди мало разговорчивые -, но по их виду можно было с уверенностью сказать, что там были как сочувствующие так и осуждающие.
       Присутствующие обратили внимание на то, что в лице национальной гордости отсутствовало выражение страха, отчаяния. Лицо его было спокойным, как у человека, принимающего с благодарностью и хорошее и плохое, и радости и удары судьбы. Некоторые ожидали раскаянных речей, другие - страстного обвинения в адрес несправедливых судей. Но ни того, ни другого они не услышали, что вызвало некоторое недоумение и непонимание.
       А Кай стоял на балконе и молчал. Молчание затянулось на несколько минут. Он прекрасно знал законы театра, знал, что длительная пауза только усиливает напряжение, а уж это напряжение он хотел довести до апогея. Молчание затянулось, нужно было что-то сказать.
       "Я обращаюсь к моим соотечественникам с печальной вестью. По ложному обвинению Дворянского собрания, члены которого ничего не понимают в искусстве, в Искусстве с большой буквы, я был приговорен к смерти. Естественно, возникает вопрос, какое преступление я совершил? Не буду скрывать, я приверженец нетрадиционной сексуальной ориентации. Я люблю мужчин и любил их с детства и не считаю это грехом, у каждого свой вкус. Но члены Дворянского собрания из желания расправиться со мной и боязни, что их обвинят в недемократичности и отсутствии либерализма, приписали мне без всякого основания соблазнение малолетнего. Это ложь, в чем клянусь я перед смертью. Пятнадцатилетний мальчик, юноша можно сказать, сам предложил мне заняться с ним любовью несмотря на то, чего я как человек законопослушный, этого не хотел. Это он соблазнил меня, а не я его. Все мои попытки доказать членам Дворянского собрания свою невиновность разбивались о непонимание. Вынести смертный приговор они побоялись, я ведь гордость нашей нации, мои мыльные пузыри находятся в лучших музеях мира и радуют взор истинных любителей прекрасного. Поэтому они заставляют меня добровольно принять яд, что я и сделаю на ваших глазах. Теперь уже поздно добиваться правды. Я надеюсь, что вы, дорогие сограждане, поверите мне, человеку, добровольно идущему на смерть, не осудите, а после моей смерти на ваших глазах расскажите своим родственникам, друзьям, соседям правду. Это сохранит в ваших глазах память обо мне, человеке высоких моральных принципов. Прощайте!"
       Кай продемонстрировал присутствующим капсулу с ядом и сделал вид, как будто проглатывает ее. Затем посмотрел на еловые ветки под балконом, перегнулся через перила и упал вниз, не забывая предупреждение, что необходимо падать либо ногами вперед или правым боком. Ветки расступились перед падающим телом и вновь сомкнулись, закрыв отверстие в земле.
       Раздался крик ужаса, вырвавшийся из уст присутствующих. Они подбежали к балкону, но разбившегося тела Великого Выдувателя Мыльных Пузырей к удивлению не обнаружили.
       "Он, как невинный мученик, вознесся на небо", закричала истошным голосом одна старушка, которая славилась своей набожностью.
       "Это единственное рациональное объяснение случившемуся", сказал человек средних лет, известный своей логичностью.
       Кай оказался в туннеле. Он упал на батут, который мягко подбросил его несколько раз. Потом, когда подпрыгивания закончились, соскочил на землю и осмотрел себя. Упал он благополучно, ничего не повредил. Затем стряхнул с костюма еловые иголка, которые прилипли во время падения, и рассмеялся. Его не обманули.
       Он пошел по туннелю, который оказался достаточно светлым, высоким, во всяком случае, не приходилось нагибаться. И было достаточно тепло. Но Кай решил не снимать нижнего белья, не известно, что его ожидает в будущем. Воздух был чист и приятен, пахло горящим воском, как в церкви - восковые свечи горели через каждые два шага и освещали ему путь.
       "Как все продумано", восхитился Кай. "Жаль, что я не захватил с собой еды. Можно ведь умереть с голоду".
       Не успел подумать, как увидел накрытый скатертью столик с супницей и кастрюльками. В супнице был грибной суп, в кастрюльках бифштексы и жареный картофель - его любимая еда. Кофейник был полон душистого кофе. Еда была горячей, как будто только что приготовлена.
       Он пошел дальше и вскоре почувствовал, что устал. К удивлению, увидел очень удобную кровать, застланную белоснежным бельем. Рядом с ней он обнаружил дверь с надписью "Ванная комната", с ванной, умывальником и туалетом.
       Он разделся, сетуя на то, что не обнаружил нигде своего камердинера. Тот, конечно, остался в другой жизни.
       Уже засыпая, Кай подумал:
       "Если так будет продолжаться, я не захочу выйти из туннеля, не известно, что меня ожидает".
       Он проснулся отдохнувшим и пошел дальше. Запах горящих восковых свечей и чистота туннеля придали его мыслям чистоту благолепия. Кай почувствовал, что устал от светской жизни, от бесконечного поиска чистой любви, на которую он сам, если быть честным перед самим собой, не был способен. Отпала даже потребность творчества. Желания заняться сексом тоже исчезло. Захотелось святости и углубления в самого себя. Кай подумал, что боится встречи со Зигурдом, который, без сомнения, сразу же потащит его в постель. Зигурд стал для Кая если не сыном, то, по крайней мере, племянником, что исключало всякие мысли о возможной половой связи.
       Кай шел и шел по туннелю, ел, спал и потерял счет времени. Серебряные карманные часы с кроваво-красным рубином в золотом сердечке, подарок Леоноры Энквист, остались в кармане других брюк. Но Кай не жалел не о чем, он хотел прийти в другую жизнь без воспоминаний о прошлой жизни.
       Внезапно он увидел голубое небо и солнечный свет. Он выбрался из туннеля и оказался в долине, окруженной покрытыми льдами горами. Было неправдоподобно тепло. Впереди он увидел здания монастыря, которые окружали ровные грядки с овощами и даже арбузами необычайной величины. Каю не захотелось тратить времени на рассматривание этих чудес земледелия, и он поспешил к монастырю. Постучал в высокую деревянную дверь. Через короткое время дверь отворилась, и он увидел монаха.
       "Я Кай Мякинен", представился он.
       Монах подозрительно осмотрел его с головы до ног.
       "Предъявите удостоверение личности", сказал он строго.
       Кай растерялся.
       "У меня нет удостоверения. Оно осталось в моем доме. Мне в голову не могло прийти, что оно необходимо", пролепетал он.
       "Конечно, оно абсолютно необходимо. А вдруг вы совсем не тот, за которого себя выдаете. Это ведь очевидно, не имея подтверждения, я не могу впустить вас. Даже Петр-ключарь не пропускает в рай ни одного, не проверив сначала удостоверения личности".
       Монах покачал головой в знак осуждения, затем вытащил какие-то бумаги и начал сравнивать наклеенную на них фотографию со стоящим перед ним Каем. Осмотр занял несколько томительных минут.
       "Похоже, вы тот самый, которого мне приказано пропустить и отвести к настоятелю нашего монастыря", сказал, наконец, он. "Следуйте за мной".
       Кай был так растерян, что даже не смотрел по сторонам.
       Они остановились перед зданием из красного кирпича.
       "Подождите у входа. Святой отец примет вас, как только освободится", сказал монах и оставил Кая в одиночестве.
       Ждать пришлось совсем недолго, дверь отворилась, и Кай увидел высокого пожилого монаха в длинной рясе из грубой материи, под которой виднелась белая рубашка из тонкого шелка под темно-синим пиджаком и белый галстук-бабочка.
       "Добро пожаловать в нашу обитель. Надеюсь, вам она понравится", сказал он и улыбнулся, от чего лицо его сразу помолодело.
       Он осмотрел Кая и сказал с некоторым разочарованием в голосе:
       "По описанию отрока Зигурда, я представлял вас совсем другим. Во всяком случае, не таким толстым".
       "Это из-за костюма. Я поддел под него теплое белье, чтобы не замерзнуть", выдавил из себя Кай, пытаясь оправдаться за нелепость своего одеяния.
       "Ах, вот в чем дело. У нас тепло. Советую поменять одеяние, прежде чем вы встретитесь с отроком Зигурдом. Нельзя разочаровывать молодых людей, это может наложить неприятный отпечаток на всю их последующую жизнь".
       Настоятель помолчал, как бы давая Каю возможность переварить то, что он сказал.
       "А вот теперь хочу перейти к самому главному", продолжал он. В его голосе появились, к удивлению Кая, суровые нотки, от прежней доброжелательности не осталось и следа. "Надеюсь, что вы переступили порог обители не только из желания спасти свою жизнь. Если я ошибся, то вы получите убежище на короткое время, на неделю - другую. Не больше. А дальше, можете искать место жительства там, где вам заблагорассудится. Монастырь не благотворительная организация. Если же захотите остаться у нас, придется принять наши условия. Мы не только усердно молимся несколько раз в день, но и трудимся. Все без исключения, даже я. Я занимаюсь изучением трудов древнегреческих философов и опубликовал несколько томов переводов их трудов. Правда, под псевдонимом. Нельзя бросать тень на монастырь". Он сделал паузу и продолжил с иронической улыбкой. "Вас, как человека не только светского, но и наблюдательного, наверно, удивила моя одежда".
       Он скинул с себя монашескую рясу и остался в строгом темно-синем костюме, белой рубашке и галстуке-бабочке, как это уже заметил Кай.
       "К трудам великих мыслителей нужно относится с уважением, другая одежда для этого не подходит. Вам тоже нужно будет проводить время в молитвах несколько раз в день вместе с другими и в одиночестве, в своей келье. И работать. Вы уже видели, с каким усердием монахи выращивают овощи и фрукты. Еще бы, если бы они этого не делали, мы бы умерли от голода - ведь монастырь почти отрезан от остального мира. Мы не заставим вас заниматься тяжелым трудом, по внешнему виду видно, что вы на это не способны. Поэтому пойдете работать в библиотеку, которой может позавидовать любая страна. Так что работы будет, хоть отбавляй. Ну как, что скажете?".
       "Я остаюсь в монастыре", ответил Кай. "По пути сюда я понял, что хочу покоя. Я по горло сыт бесконечной метушней светской жизни".
       "Прекрасно. Но на этом разговор не закончен".
       Он вновь накинул на костюм монашескую рясу и предстал перед Каем настоятелем монастыря. Даже взгляд его посуровел, от светского исследователя старинных текстов не осталось ни следа.
       Кай смотрел на него со страхом, не понимая, чем вызвана такая перемена.
       "Наш монастырь известен своим либеральным отношениям к представителям сексуальных меньшинств, как их теперь называют, короче, к гомосексуалистам. У нас обитают много раскаявшихся. И не раскаявшихся. Это вызывает недовольство церковного начальства, но оно с этим уже смерилось. Недовольны и мною. И не только в верхах, недовольны некоторые монахи. Но все молчат. И я не из тех, кто первым бросит камень. Уже много лет у меня есть спутник жизни, наш садовник. Но мы начали жить как муж и жена, кто знает, кто из нас муж, а кто жена, все так перемешано, уже много лет. Мы полюбили друг друга, когда нам было уже за тридцать. Так и остальные - они имеют сексуальную связь только с совершеннолетними. Так что я не допущу, чтобы обитель стала прибежищем нарушений устоев христианской морали и местом, в котором происходят противозаконные действия. По закону нашей страны, да и не только нашей, половая связь с несовершеннолетними уголовно наказуема. И я как настоятель не позволю ничего подобного в стенах монастыря. Отроку Зигурду еще нет восемнадцати лет, значит, он попадает под определение "несовершеннолетний" со всеми вытекающими отсюда последствиями. Через полгода ему исполнится восемнадцать, тогда делайте, что хотите. Я достаточно либерален, чтобы закрыть на это глаза. Но только после наступления его совершеннолетия и не минутой раньше".
       "Я согласен на все", сазал Кай.
       "Тогда идите. Вас отведут в вашу келью".
       Жилые помещения находились в деревянном здании.
       Келья, предназначенная Каю, хоть и не отличалась особой красотой, но показалась ему удобной для жилья. Одну из стен украшало большое деревянное распятие, кровать была достаточно широкой и на первый взгляд удобной. На прикроватном столике лежала Библия. Особенно поразило Кая то, что в келье оказалась дверь с надписью "Туалет и ванная комната".
       Увидев недоуменный взгляд Кая, монах сказал:
       "По распоряжению настоятеля каждая келья имеет свою ванную комнату с душем во избежание нездорового любопытства монахов к телу ближнего во время мытья".
       "Я уже заметил во время аудиенции, что настоятель мудрейший человек", сказал Кай.
       Монах ничего не ответил и ушел.
       Оставаться в келье Каю не хотелось, и он решил осмотреть то место, где ему предстояло добровольно провести долгие годы, может быть, до конца жизни.
       Он вышел и пошел по вымощенной камнем дорожке. И вдруг увидел Зигурда. Сердце Кая забилось от страха. Сможет ли он объяснить юноше, что тот для него стал просто родным человеком, спасшем ему жизнь? Не более. И он не питает к нему никаких других чувств, кроме симпатии и благодарности.
       Они обнялись. Когда же Кай посмотрел на юношу, то не увидал в его глазах никакого выражения любви, просто радость встречи с человеком, которого давно не видел. Кай невольно вздохнул с облегчением. Значит, Зигурд тоже охладел к нему, не будет приставать с любовью и не предстоит неприятного разговора.
       "Как в мире все скоротечно", все-таки подумал он. "Только вчера мы любили, а сегодня встретились, как обычные знакомые. Пусть даже симпатизирующие друг другу".
       С этого времени они часто встречались и вели длительные задушевные беседы. Во время одной из них Зигурд сказал ему: "Когда я узнал о смертном приговоре, к которому приговорило тебя Дворянское собрание, то решил во что бы то ни стало спасти тебя. Не из любви к тебе, это уже прошло, а просто из чувства благодарности. Ты ведь открыл во мне ту часть моей души, которую я раньше не знал. За это я тебе очень благодарен. А с Дворянским собранием у меня особые счеты. Но я стал другим человеком. Пребывание в монастыре в корне изменили меня. Из восторженного мальчика я, несмотря на мой юный возраст, повзрослел и, если хочешь, поумнел. И понял, что в мире есть много интересного, что стоило бы узнать. А любовь, хоть и важна, даже необходима для каждого, не может быть единственной целью жизни".
       "Да ты стал настоящим монахом". Кай посмотрел на него с удивлением, граничащим со страхом. Такого из уст Зигурда он не ожидал. Потом подумал, что постарел и не способен вызвать влечения, как это было еще несколько лет тому назад.
       "Нет, монахом я не стал", продолжал Зигурд. "Когда я выйду отсюда, то начну заниматься тем, что меня интересует. Может быть, займусь литературой. Или живописью, я ведь хорошо рисую. Но к отцу на фабрику точно не пойду".
       "Если хочешь, я расскажу тебе о своем творчестве, и ты станешь продолжателем моего дела", сказал Кай.
       "Нет, это исключено. По прошествии лет, вспоминая то, что ты делал, я понял, что твое видение мира мне чуждо. Твои пузыри, конечно, произведения высокого искусства. Но у меня сложилось впечатление, что ты как будто совокупляешься с каждым из них и делаешь это достоянием широкой публики. А ведь любовь чувство интимное. Оно не предназначено для других".
       "Вот уж не ожидал, что ты такого мнения о моем творчестве", сказал Кай обиженно, хотя хотел свести все к шутке.
       С этого времени они уже не вели длительных бесед. При встрече они только обменивались приветствиями и расходились. Через какое-то время Кай перестал встречать Зигурда. Он спросил у монахов, куда подевался молодой человек. Ему ответили, что Зигурд покинул монастырь, отец увез его.
       Жизнь Кая в монастыре протекала размеренно. Трехразовые молитвы, работа в библиотеке, беседы с другими монахами доставляло ему большую радость. Мысли о мыльных пузырях приходили все реже, а вскоре и совсем прекратились.
       Умер он семидесяти девяти лет отроду в полном согласии с самим собой. По вековому монастырскому обычаю монахи обмыли его, не закрывая лица, завернули в белый холст, и без гроба похоронили в яме в леднике, которую сами вырубили, присыпав ледяной крошкой.
       Из-за начавшегося в конце ХХ века потепления часть ледника с его телом обрушилась в океан.
       Пролетавший над этим местом американский спутник-шпион зафиксировал необычную картину - мирно покачиваясь на морских волнах, заключенное в глыбу льда, как в хрустальный гроб, плыло тело Великого Выдувателя Мыльных Пузырей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       20
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кеслер Дэвид Филиппович (devid.kesler@gmx.de)
  • Обновлено: 18/09/2013. 115k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза

  • Связаться с программистом сайта.