Корнющенко Дмитрий Ильич
Род Черкасовых В Истории России. Часть 1

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 5, последний от 23/01/2023.
  • © Copyright Корнющенко Дмитрий Ильич (tat.kornushenko@yandex.ru)
  • Размещен: 28/06/2007, изменен: 06/12/2016. 2106k. Статистика.
  • Монография: История
  • Род баронов Черкасовых
  • Иллюстрации/приложения: 28 шт.
  • Скачать FB2
    • Оценка: 6.37*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга принадлежит перу отдаленных потомков старинного рода баронов Черкасовых. Авторы, - профессиональные историки,- на основе забытых и малоизвестных источников и документов, семейных преданий, впервые воссоздали несколько полнокровных историко-биографических очерков наиболее известных лиц из рода Черкасовых. Представлена картина жизни русского дворянского рода на протяжении трех с половиной столетий: от эпохи Петра I до последнего императора России Николая II. Ссылка на электронный формат находится внизу данной страницы, или по адресу: http://www.chapaevskpubl.narod.ru/cherkasovy.htm

    • Д. И Корнющенко, Е. Д. Макеева

    РОД ЧЕРКАСОВЫХ В ИСТОРИИ РОССИИ

    XVII - XX СТОЛЕТИЙ:

    Историко-генеалогическое исследование.

    Москва

    2006

       Корнющенко Д. И., Макеева Е.Д. Род Черкасовых в истории России XVII-XX столетий:
       Историко-генеалогическое исследование.
      
      
       Редактор: Корнющенко Т.М.
      
      
      
      
      
      
      
       Книга принадлежит перу отдаленных потомков старинного рода баронов Черкасовых. Авторы, - профессиональные историки,- на основе забытых и малоизвестных источников и документов, семейных преданий, впервые воссоздали несколько полнокровных историко-биографических очерков наиболее известных лиц из рода Черкасовых. Представлена картина жизни русского дворянского рода на протяжении трех с половиной столетий: от эпохи Петра I до последнего императора России Николая II. В исследовании также содержится материал о Черкасовых, участниках Белого дела, живших в русском зарубежье. В повествовании впервые обнародованы факты и документы, отражавшие деятельность представителей рода баронов Черкасовых в политической, общественной, военной, культурной жизни Российской империи и Русского зарубежья. В свою очередь история России своеобразно преломляется в контексте биографий лиц дворянской интеллигенции из этого рода.
      
      
      
      
       ? Корнющенко Д., 2006
      
       ? Макеева Е., 2006
      
       Посвящаем Анастасии Корнющенко,
       Софии Червоткиной, Денису Макееву -
       юным потомкам рода Черкасовых.
      

    ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

       Фамилия "Черкасовы" не является в России особенно редкой. Ее носили люди настолько примечательные, что их включали в разделы персоналий российские энциклопедические, биографические словари (ЭСБЭ, т.76; РБС, т.22 "Чаадаев - Швидков"). Только в этих многотомных словарях в совокупности упоминается 12 русских деятелей истории и культуры с фамилией Черкасовы. После 1917 г. положение меняется. Удостоенных чести войти в состав советских энциклопедий Черкасовых становится значительно меньше (КЛЭ, т.8; СИЭ, т.16; БСЭ, т.29). В этих, вполне авторитетных для своего времени изданиях, фамилия "Черкасовы" встречается в три раза реже по сравнению с двумя дореволюционными. Совпадений, кроме одного случая, нет. Новые имена вытеснили старые, несмотря на то, что заслуги перед отечеством последних часто выглядели значительно большими. Эти примеры основаны на случайном выборе, но тем они и характерны. В мемуарах, записках, письмах к XVIII - нач. XX веков довольно часто упоминаются персонажи, носящие фамилию Черкасовых (Муравьев, с. 137, 148; Пущин, с. 190, 282; Аптекман, с. 397; Добужинский, с. 61-62 и далее).
       В России существовало несколько дворянских родов Черкасовых, которые упоминаются в родословных книгах, в исследованиях по генеалогии и геральдике. В большинстве своем они ведут родословные с ХVII века (Долгоруков, 1854. Ч.2, с. 249; Лакиер, с. 337; Приложение к генеалогии, с. 249; Дворянское сословие Тульской губ., с. 79; ЭСБЭ, Т.76, с. 522; Старк, с. 157). Относительно ономастики фамилии у российских историков, специалистов по генеалогии, расхождений во мнениях практически не существует. Н. М. Карамзин в "Истории государства Российского" обнаруживает глубокие исторические корни происхождения фамилии "Черкасовы": "Итак, Козаки были не в одной Украине, где имя их сделалось известно по Истории около 1517 года, но вероятно, что оно в России древнее Батыева нашествия и принадлежало Торкам и Берендеям, которые обитали на берегах Днепра, ниже Киева. Там находим и первое жилище Малороссийских Козаков. Торки и Берендеи назывались Черкасами, Козаки тоже; (...) столько обстоятельств вместе заставляет думать, что Торки и Берендеи, называясь Черкасами, назывались и Козаками; что некоторые из них, не хотев покориться ни Монголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, ограниченных скалами, непроходимым тростником и болотами; принимали к себе многих Россиян, бежавших от угнетения, смешавшись с ними и под именем Козаков составили один народ, который сделался совершенно Русским, тем легче, что предки их, с десятого века, обитав в области Киевской, уже сами были почти русскими. Более и более размножаясь числом, питая дух независимости и братства, Козаки образовали воинскую Христианскую Республику в южных странах Днепра, начали строить селения, крепости в сих опустошенных Татарами местах; взялись быть защитниками Литовских владений со стороны Крымцев, Турков и снискали особенное покровительство Сигизмунда I, давшего им многие гражданские вольности вместе с землями выше Днепровских порогов, где город Черкасы назван их именем" (Карамзин, V, с. 205-206). А.Б. Лакиер в "Русской геральдике" говорит о закавказских горцах: "Чтобы перейти от татарских фамилий к родам, выезжим из Азии, необходимо упомянуть о народах Горских, о закавказских горцах, которые также, хотя и в малой степени, не остались чужды составу русского дворянства.
       К этому разряду принадлежат: 1) князья Черкасские <...>.
       2) Черкасовы. Щит в гербе их разбит на две неравные части: верхнюю - большую и нижнюю - малую, и обе рассечены. В первой четверти, красного цвета, крестообразно положены серебряный лук и стрела, во второй, - голубой, перпендикулярно изображен серебряный ключ, на поверхности которого видно распростертое крыло, в третьем, - голубом, и четвертом, - красном, полях означены четыре золотых столба (VII, 106).
       У баронов Черкасовых герб совершенно иной: щит рассечен на две части, из них правая - цвета золотого, левая - красного; в них изображен двуглавый орел с распростертыми крыльями, переменивший вид свой на красное в золото, а на золоте в красный цвет. В лапах орел держит два прапора, с изображением на них буквы Р (о службе барона Ивана Антоновича Черкасова при Петре Великом см.: Бантыш - Каменский Д. Н. "Словарь достопамятных людях русской земли". М., 1836, Т.5, стр. 261). В нашлемнике поставлен обращенный вправо гусь. Щитодержатели - два вооруженных воина, имеющих одеяние, подобное донским казакам (III, 6)" (Лакиер, с. 337 - 338). Геральдист относит к упомянутой категории кн. Черкасских, дворян Черкасовых, баронов Черкасовых, просто Черкасовых. Очевидно, что речь идет о народах Северного Кавказа, а не Закавказья. "Черкесы, общее название адыгов, появившиеся в письменных источниках в 13 в. и употребляемое в русской литературе вплоть до первых лет Советской власти. Черкесами ... называется адыгское население Карачаево-Черкесской АО (в том числе потомки кабардинцев, переселившихся на Кубань в первой трети 19 в)" (БСЭ, 29, с.81).
       Однако больше всего топонимов с корнями "черкес" или "черкас" встречалось в Российской империи на территории Малороссии - Украины и на юге России: г. Черкассы (1394 г.), Черкасское, Черкесск (1825 г.), Новочеркасск (1805 г.) и т. д. И вполне естественно, что уроженцы этих мест или просто люди, переселившиеся с юга в Великороссию, меняли свои фамилии или прозвища, непривычные для русского слуха, на вполне благозвучную фамилию "Черкасовы", тем самым как бы и отдавая дань памяти своей родине и коренному происхождению.
       Из всех дворянских семейств Черкасовых только одно выделилось и сыграло серьезную роль в истории России. Корни его также уходят во вторую половину ХVII в, и изначально оно не принадлежало к дворянству. Но уже при Петре Великом один из Черкасовых начинает путь восхождения, приобретает за заслуги на службе дворянство, а затем, испытав долгую опалу и ссылку, после смерти своего венценосного покровителя, не только возвращается помилованным и обласканным Елизаветой Петровной, но и возводится со всем своим настоящим и будущим потомством в баронское достоинство 25 апреля 1742 года. Так появился баронский род дворян Черкасовых, из коего вышли многие представители власти, науки, культуры, Российской армии и флота. Этот род Черкасовых продолжает существовать и поныне: как баронский в Русском зарубежье, и как сохраняющий о своем прошлом память в отдаленных потомках, многие из которых давно уже не Черкасовы, в Российской Федерации и в странах СНГ. Такими отдаленными потомками одного из ответвлений рода Черкасовых по женской линии являются и авторы этой книги: в девятом и десятом поколениях.
       Нельзя сказать, чтобы род Черкасовых, - и, прежде всего, его основатель, - 1-й барон Иван Антонович Черкасов был забыт или игнорирован в российской истории. Напротив, имена старших и младших первых баронов и баронесс Черкасовых часто встречается в архивных документах, законодательных актах, исторических работах, воспоминаниях современников, переписке, в источниках, принадлежащих последующим поколениям, даже в исторических романах. Мы убедились в этом, когда много лет назад начали собирать и накапливать материал о своих далеких предках, еще не предполагая, что рано или поздно этот зафиксированный в источниках и литературе синопсис, объединенный с сохранившимися скудными семейными архивами (почему "скудными", думаем, не нужно объяснять людям, прожившим в СССР хотя бы три десятка лет), с семейными же устными преданиями и легендами, которые передавались из поколения в поколение, - настоятельно потребует от нас, профессиональных историков и гуманитариев, авторов книг, удостоенных литературных наград, обязательной завершенности, единой оформленной структуры, которой могла бы стать только книга-исследование о роде Черкасовых в истории России.
       Помимо этого чисто психологического фактора, довлевшего над нашими историко-генеалогическими изысканиями, существовала и другая конкретно-исследовательская причина. Вернее сказать, причины. Да, род Черкасовых не обижен историками и современниками ХVIII-ХIХ веков и даже советскими историками. Можно бы добавить: и российскими императорами и императрицами, т. к. начиная с Петра Первого до Павла Первого фамилия Черкасовых упоминается в личных посланиях, записках и "записочках", именных указах, пожалованиях и посвящениях, принадлежащих монархам России (исключение составляет десятилетнее царствование Анны Ивановны).
       Баронов Черкасовых упоминают авторы многотомных исторических трудов, собиратели исторических курьезов и анекдотов, составители родословных книг, авторы книг о развитии науки, искусства и образования, историки армии и флота, мемуаристы. Я. Штелин, И. Голиков, М. Щербатов, П. Карабанов, Г. Гельбиг, Н. Бантыш-Каменский, Д. Бантыш-Каменский, А. Смирнова-Россет, С. Соловьев, А. Вейдемейер, И.Забелин, М.Хмыров, Ф.Бюлер, П.Пекарский, Д.Мордовцев, Г.Данилевский, С.Шубинский, П.Петров, П.Головачев, С.Тройницкий, С.Любимов, - вот далеко не полный перечень широко известных и ныне мало известных историков и писателей, чьи книги мы будем упоминать и цитировать, не говоря уже о тех авторах, чьи имена знакомы только узким специалистам.
       В советской исторической науке упоминалось главным образом имя И.А.Черкасова как помощника кабинет-секретаря Петра I А.В.Макарова (Павленко, 1985, 2002) и, особенно, как близкого друга, адресата писем и родственника выдающегося государственного деятеля, историка В. Н. Татищева (Татищев В., Гордин Я, Кузьмин А., Юхт А., Шакинко И.). Реже вспоминали его старшего сына А.И.Черкасова: главным образом в трудах по истории медицины в России. Впрочем, больше всех повезло правнуку И.А. Черкасова декабристу А.И. Черкасову: он часто упоминался в выходивших воспоминаниях, записках и письмах декабристов, начиная с 1917 г., в исторических исследованиях и очерках (Азадовский М., Басков В., Рабкина Н., Эйдельман Н.), его следственное дело вошло в ВДМД, т. 13, а биография братьев А. и П. Черкасовых, изложенная сухим протокольным языком, - в замечательный "Алфавит": "Декабристы. Биографический справочник", 1987. Хотя и это не было новым словом в науке, т.к. в к. XIX - нач. XX вв. публиковались воспоминания Бороздина об А.И. Черкасове, имелась достаточно подробная биографическая справка в сопровождении портрета работы Н.Бестужева в книге П.Головачева "Декабристы. 86 портретов", 1905. Следует сразу же сказать, что иконография баронов Черкасов наиболее подробно представлена в антикварном издании "Подробный словарь русских гравированных портретов" (Ровинский, III, стб. 2109-2111; IV, стб. 238, 284-285). Несколько портретов репродуцированы в других изданиях разных лет (Апостолы свободы, Блаженной памяти, Гордин, Данилова, Знаменитые россияне, Загорулько, Русские портреты, Старк, Федорченко, 2001, Федорченко, 2003, Шубинский, 1995).
       Назовем книги, в которых упоминаются бароны Черкасовы, изданные совсем недавно в начале XXI века: некоторые из них являются переизданием работ XIX века (Павленко, 2002, Екатерина II, 2003, Петр Великий, 2003, "Гистория", 2004, Писаренко, 2003, Петров, 2005, Любимов, 2004, Данилова, 2005, Носич, 2005). Из них самый разнообразный материал для биографии И. А. Черкасова и его сыновей содержится в книге К. Писаренко "Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны".
       Этот солидный том, без которого теперь не обойтись любому историку, погружающемуся в историю жизни российского общества первой половины и середины XVIII в., позволил авторам преодолеть некоторые стереотипы в биографиях Черкасовых и восстановить историческую истину в некоторых фактах, которые нам изначально казались сомнительными и малоубедительными. Дело в том, что упомянутое "изобилие" материалов является всего лишь разрозненными фактами, далеко не всегда соответствующими исторической правде, но привычно повторяемыми авторами ХIХ-ХХ вв. Зато исторические и архивные документы, в том числе написанные рукой кого-либо из Черкасовых оставались почти неизвестными или забытыми в исследовательской литературе. В ней же нет ссылок на законодательные акты, на документальные реестры, имеющие прямое отношение к Черкасовым. Не существует ни одной, строго упорядоченной и обширной документально обоснованной биографии лиц из рода Черкасовых. Исключение составляет крохотная тенденциозно изложенная биография И.А.Черкасова в книге Г. Гельбига "Русские избранники" и упоминавшиеся краткие биографии А.И.Черкасова. Правда, есть энциклопедического характера персоналии нескольких баронов и баронесс Черкасовых в РБС, т. 22, переизданного в 2000 г., с обширной и разнообразной библиографией к каждому имени, но сам жанр словарной персоналии предполагает скупость изложения: это не биографии в полном смысле слова, хотя надо признать, что живой слог, прямая речь персонажей, увлекательность изложения этих небольших повествований, написанных известными русскими историками, сильно отличает их от ана-логичных энциклопедических статей в советских изданиях. В определенной степени этой стилистике подражает В.Федорченко, давший во 2-м томе словаря "Императорский дом. Выдающиеся сановники", 2003 и во 2-м томе словаря "Свита российских императоров", 2005 персоналии четверых баро-нов Черкасовых. Но автор краток, что вполне естественно, учитывая его основную задачу.
       Мы же, авторы, поставили перед собой задачу создания нескольких био-графических очерков наиболее известных представителей рода Черкасовых, включив в них весь имеющийся в нашем распоряжении архивный, источнико-ведческий, мемуарный, историко-генеалогический и геральдический мате-риал, в том числе документы и исследования ранее не учтенные другими историками. Мы сообщаем читателю о кабинет-секретаре Петра и Елизаветы Петровны И. А.Черкасове; о его старшем сыне - президенте Медицинской кол-легии А. И. Черкасове и его супруге, дочери Э. И. Бирона, Е.И.Черкасовой; об их дочери - начальнице Смольного института благородных девиц Е.А. Пальменбах; о вице-адмирале Российского флота И. И. Черкасове; о декабристе поручике А. И.Черкасове. Эти биографии не будут строго изолированными друг от друга текстами, но как нити повествования представят единое полотно, с вытканными на нем образами нескольких поколений семейства баронов Черкасовых. В конце нашей книги мы коротко остановимся на нескольких именах Черкасовых, живших во второй половине XIX века и в на-чале XX века; и, насколько нам позволит имеющийся в нашем распоряжении материал, расскажем об участии Черкасовых в гражданской войне, о жизни в эмиграции и участии в культурной и общественной деятельности Русского зарубежья в XX веке.
       Долг памяти перед предками - так мы назвали бы первую причину, заставившую нас написать эту книгу о старинном дворянском роде, начавшемся с подьячего, ставшего действительным тайным советником, кабинет-секретарем императрицы и имевшего потомков от президента Медицинской колле-гии до умершей в девичестве и похороненной в Нью-Йорке в Ново-Дивеевском монастыре в 1998 г. баронессе Черкасовой; от вице-адмирала и капи-тана 1-го ранга до кадета Морского корпуса, участника кубанского Ледя-ного похода Добровольческой армии; от начальницы Воспитательного обще-ства благородных девиц при Смольном монастыре до педагога, организатора дружин русских скаутов и волчат в Яхонтовской гимназии г. Ниццы во Фра-нции; от декабриста, осужденного по VII разряду, до члена Государст-венной Думы III созыва (1907-1912).
       Вторая причина объясняется сугубо профессиональным интересом. Мы поставили целью добиться, чтобы наше исследование о роде Черкасовых было по возможности доскональным, но и соответствующим историческим фактам в жизни этого рода, во всяком случае, максимально приближающимся к исторической правде. Замечательный французский исто-рик, один из основателей знаменитой "Школы Анналов", Марк Блок сказал, что настоящий историк похож на сказочного людоеда: "Где пахнет челове-чиной, там, он знает, его ждет добыча" ("Апология истории"). Так и мы, авторы-историки, бросались на те документы, книги, которые "пахли Черка-совыми". И нередко оказывались разочарованными своей "добычей": это был "запах Черкасовых", но он не совпадал с тем, который мы своим исто-рическим чутьем обнаруживали ранее. Многие, даже капитальные труды ис-ториков-профессионалов, не говоря уже о сочинениях дилетантов - авторов разных записок и собраний сообщений (и тех и других было достаточно и в XVIII и в XIX веках) содержат недостоверные подробности, ошибки и в текстах работ, и в примечаниях. Часто авторы противоречат друг дру-гу. Особенно много неточностей в указаниях дат жизни, имен членов семей Черкасовых в разных поколениях. Достаточно сказать, что до сих пор не установлена точная дата смерти 1-го барона Черкасова. Нет единства во мнениях относительно причин его опалы и ссылки. Есть "темные" непро-веряемые факты, и, напротив, встречаются очевидные мистификации и фаль-сификации, совершенные с разными целями, или совершенно бесцельно и бездумно.
       Эти погрешности фактологии чаще всего вызваны тем обстоятельством, что русские историки XVIII - XIX вв. в большинстве своем не утруждали себя работой с архивными и источниковедческими документами. Их историо-графия нередко опиралась на устные рассказы людей предыдущих поколений и современников, на упомянутые записки, сделанные тоже с чужих слов (заметное исключение составляет А. Т. Болотов), на случайно или тенден-циозно подобранные документы, которые, прежде всего, должны были подт-вердить версию или гипотезу данного автора. Образно говоря, историческ-ому преданию не доставало исторического писания. На эту особенность русской исторической науки указывал еще В. Бильбасов в предисловии к книге Г. Гельбига в 1885 г. Историческая методология В.Н.Татищева (а его историографическую практику лишил загадочности и оправдал Ал. Толочко в книге "История Российская" Василия Татищева: источники и известия". НЛО, М., 2005) не годилась для историков, рассматривающих совсем недавно прошедшее время. Лишь метод исследования исторического мате-риала любой эпохи, примененный С. М. Соловьевым при создании "Истории России с древнейших времен" изменил форму исторических сочинений. За-ключалась же его практика в тяжкой работе с архивными документами, их обильном цитировании или изложении. С. М. Соловьев создал документальный фундамент для будущих исторических исследований. Хотя даже его ученик В.О. Ключевский на рубеже 19-20 веков, по замечанию Е.В. Анисимова, не всегда углублялся в источниковедческие документы послепетровского времени и при всей магии слова в знаменитых лекциях допускал в своих оценках и предвзятость, и погоню за красивостью, внешней формой, в итоге создавая мифологемы, которые живут до сих пор (Анисимов, с. 6-7).
       Один из авторов книги, Д. И. Корнющенко, стремясь к устранению упомя-нутых ошибок и к расширению исторического дискурса новыми фактами и именами, касающимися рода Черкасовых, во второй половине 2004 г. соста-вил наиболее полную "Родословную поколенную роспись баронского рода Черкасовых", использовав в работе около 80 генеалогических, геральди-ческих и литературных источников. Генеалогическим образцом ему служи-ла "Родословня баронов Черкасовых. Опыт поколенной росписи" (Любимов, 1914, с. 1 - 6). Насколько нам известно, это единственная полная родос-ловная баронов Черкасовых, включающая VII поколений на начало XX века. Однако и в ней есть ошибки и пропуски имен, а дата издания указывает на роковой для России 1914 год, после которого началось "рассеяние" Черкасовых в эмиграции. Усилиями составителя родословной по опубликованным материалам русского зарубежья удалось восстановить VIII-е поколение Черкасовых, но, увы, далеко не полностью. Найдено несколько имен принадлежащих к IX поколению. И это пока все. К роду Черкасовых примы-кает родословная родов, продолжающихся по женской линии: в результа-те пресечения линии мужского потомства в пяти семьях баронов Черкасо-вых на протяжении 19-го и нач. 20-го вв. Эта родословная имеет локаль-ный характер одного-единственного ответвления. Таким образом, общая составленная "Родословная" насчитывает на начало XXI века 12 поколений Черкасовых и их потомков за исключением живущих за рубежом и в странах СНГ, которых не удалось учесть. Но уже после ее составления понадобилось вносить изменения, поправки, корректировать имена и даты, т. к. обнаружились новые, ранее не известные составителю, документы. Один этот при-мер демонстрирует те трудности, которые преодолевали авторы книги. По-этому жизнеописания героев нашего исследования изначально не могут но-сить характер последовательных биографических хроник: неизбежна неко-торая фрагментарность, даже мозаичность, изложения, неизбежны повторе-ния отдельных эпизодов их биографий. В случаях явных противоречий в ис-точниках, авторы прибегают к методу исторической компаративистики и оставляют за собой право на собственные версии, на догадки при заполнении исторических лакун. Догадка исследователя, может быть, не самый верный способ восстановления утраченных звеньев в биографии исторического деятеля, но он допустим, если историк не ставит перед собой никаких дру-гих целей, кроме одной: представить то событие, что неизвестно, таким, каким оно могло бы быть, при невозможности узнать, как это было на са-мом деле. Хотя в действительности историк на воскрешение прошлого не способен, и мы отдаем себе в этом ясный отчет.
       Мы оставили за собой право не только на трансляцию источников и лите-ратурно-исторических сообщений, но и на их комментирование с позиций методологии уже упоминавшейся "Школы Анналов" и культурологической ко-нцепции диалога культур, а это означает, что чужой эпохе мы задаем свои вопросы, все новые и новые вопросы... С какой целью? Чтобы лучше понять не только далекую эпоху, но и ту, в которой мы живем. Об этом писал М.М.Бахтин: "Чужая культура только в глазах другой культуры раск-рывает себя полнее и глубже. Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур. Мы ставим чужой культуре новые вопросы, которые она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответы на наши вопросы, и чу-жая культура отвечает нам, открывая перед нами новые смысловые глуби-ны" (Бахтин, с. 334-335).
       При отборе исторических источников авторы ограничивали их включение в окончательный текст книги. Так, за пределами исследования осталась "Опись Высочайшим указам и повелениям", составленная П.Барановым, Т. I - II, содержащая множество официальных документов, связанных с деяте-льностью И. А. Черкасова. С одной стороны, эти документы всего лишь под-тверждают исполнение указов подписью И.Черкасова или упоминают его как исполнителя и наблюдателя, а с другой стороны, большинство из этих до-кументов изложены трудночитаемым стилем канцелярии первой половины XVIII века. "Опись" превратила бы книгу в малоувлекательное чтение.
       Кроме того, часть указов цитируется по другим источникам и их тоже до-статочно. Мы предназначаем свою книгу для читателя - любителя российской истории, но не настолько готового продираться сквозь дебри сложного официального языка осьмнадцатого столетия, которое, как известно, бы-ло "безумно и мудро". В этой связи мы стремились как раз преодолеть орфографические, синтаксические и стилистические трудности цитирования документов и других источников XVIII - нач. XIX вв. Графическая система письма соответствует современной орфографии, фонетика в большин-стве случаев также приведена в соответствие с современным русским язы-ком, хотя некоторые официальные и неофициальные документы приведены в первозданной целостности, чтобы ярче показать колоритность личности и времени. Полностью сохраняется стиль документов, за исключением тех случаев, когда их текст пересказывается в целях более конкретного и ясного изложения событий. Это позволяет увидеть, как на протяжении жи-зни нескольких поколений одного рода, - от Петра I до Николая I,- ме-нялся русский литературный и бытовой язык. Все документы, опубликован-ные на иностранных языках, цитируются в переводе на русский язык. В книгу не включена упоминавшаяся выше новая "Родословная" рода ба-ронов Черкасовых - документ обширный и весьма специфический. Для соз-дания нашего сочинения "Родословная" играла роль ведущей схемы, неко-его каркаса, который постепенно обрастал "живой жизнью" истории отдель-ных лиц и всего семейства Черкасовых в пространстве и времени России. Генеалогический фактор не являлся главным, а выполнял для авторов роль служебного характера во всем процессе исторического исследования.
       Если нам удалось показать несколько личностей со всеми их недостат-ками и достоинствами на фоне истории 18-20-го веков, и иногда - эпоху глазами этих незаурядных людей, то мы будем считать свою задачу исто-риков-исследователей и повествователей исполненной.

    Д. Корнющенко,

       академик Академии творческой педагогики, член Российского философского общества, лауреат VI Артиады народов России.

    Е.Макеева,

       кандидат исторических наук, доцент Самарского государст-венного педагогического университета, ученый секретарь отделения десмоэкологии РФО.

    Два чувства дивно близки нам,

    В них обретает сердце пищу:

    Любовь к родному пепелищу,

    Любовь к отеческим гробам.

    А.С.Пушкин

      

    Глава первая. Иван Антонович Черкасов.

      
        -- Происхождение

    ***

       Мы начнем рассказ об И.А.Черкасове с представления нескольких биографических источников, охватывающих время их создания почти двухсотлетним историческим периодом. Это необходимо с той целью, чтобы стали очевидными те трудности, с которыми пришлось столкнуться при объективном жизнеописании родоначальника баронов Черкасовых. Вероятно, с такими же сложностями встречаются многие авторы других биографий, если их герои не слишком знамениты и не изучены вдоль и поперек.
       Первая биография И.А.Черкасова принадлежала Г. Гельбигу. С нее и начнем. Георг Адольф Вильгельм фон Гельбиг прибыл в Россию в 1787 г. как секретарь саксонского посольства. Его терпеть не могла Екатерина II и, в конце концов, в год своей смерти добилась у саксонского двора отзыва Гельбига из России. Книга Гельбига "Русские избранники" вышла в начале 1809 г. в Тюбенгене на немецком языке. Название книги нужно понимать в таком смысле, что ее герои - "избранники" лишь по той причине, что так или иначе обратили на себя внимание коронованных особ и таким образом вошли в российскую историю. Переводчик и комментатор книги В.А. Бильбасов считал, что ей больше подошло бы название "Русские избранники и случайные люди" (Гельбиг, 1999, с. 8). На русском языке книга публиковалась в исторической периодике XIX века (Гельбиг, 1865, РА, 12 с примечаниями М.Лонгинова; Гельбиг, 1886, PC, 4 в переводе В.А. Бильбасова с достаточно подробной библиографией). В 1900 г. книга выходила на русском языке в Берлине и впервые отдельным изданием в России в 1999 г.
       В.А. Бильбасов в целом высоко оценивает книгу саксонского дипломата, но признает, что его методы изысканий были как раз таковы, о каких мы упомянули в "Вместо предисловия": собирание устных рассказов современников. "Он застал еще в живых, познакомился и часто расспрашивал лиц, живших и действовавших при императрице Анне, даже при Екатерине I и Петре I. Без труда Гельбига эти драгоценные сведения современников, эти живые устные сообщения совершенно пропали бы для нас."<...>"Само собой, однако, разумеется, что, записывая устные рассказы современников, Гельбиг должен был приводить иногда и неверные сведения: он записывал верно, но ему сообщали неверно - одним просто изменяла память, другие окрашивали рассказ личными впечатлениями, третьи, быть может, умышленно извращали факты по честолюбивым или иным видам" (Гельбиг, 1999, с, 6). Сам В.А. Бильбасов (1837-1904), профессор истории, автор и переводчик многих фундаментальных исторических трудов, хорошо знал историю осьмнадцатого века: его "История Екатерины II" в 2-х томах была переведена на немецкий язык и издана в Берлине в 1891 г. От себя же лишь заметим, что среди 110 биографий, написанных Гельбигом, наиболее благожелательно выглядят те, в которых рассказывается о людях немецкого происхождения, а таких в России 18-го века было избыточно много.
       Биография И.А. Черкасова в книге умещается на одной странице и с первых же строк создается впечатление, что автор писал ее со слов "третьих", тех, кто знал, что барон очень не любил немцев, да и вообще не преклонялся перед иностранцами, болея прежде всего об интересах России.

    "59. Иван Черкасов.

       Иван Черкасов был простолюдином. Петр I взял его к себе и приказал учить письму. Когда он напрактиковался несколько, он сделал его своим писцом. При этой службе он должен был сопровождать императора в путешествиях, но в царствование этого монарха никак не мог добиться высшего места.
       Екатерина I оставила его в императорском кабинете, где он должен был работать для тайного советника Макарова, все еще как писец, но с титулом кабинет-секретаря. В царствование императрицы Анны, Черкасов, за многие проказы, был сослан, по приказанию Бирона, в Астрахань. Тогда нельзя было и думать, что по странному сплетению обстоятельств, этот Черкасов сделается тестем дочери всесильного Бирона. В Астрахани он должен был оставаться до 1742 года.
       Елизавета, считавшая большой заслугой службу ея отцу, все равно был ли этот монарх доволен службой или нет, вызвала его из Астрахани и осыпала почетными местами и богатствами, хотя он не заслуживал ни того, ни другого. Он стал, наконец, бароном и кабинет-министром и, непонятным образом, достиг того, что подписанные им приказы имели силу императорских указов. Черкасов умер в 1760 г., в Петербурге.
       Он был груб, невежествен и беспечен превыше всякого описания. После его смерти нашли 570 пакетов, присланных ему в кабинет из сената и не распечатанных.
       Его сын Александр женился в 1759 году на принцессе Курляндской Гедвиге Елизавете Бирон.
       Впрочем, фамилия Черкасовых, как одна из знатнейших, пользуется большим уважением при русском дворе" (Гельбиг, 1886, PC, 172).
       В этом небольшом тексте мы насчитали десять ошибок и неточностей. Бильбасов в примечаниях пытается дополнить Гельбига и называет даты жизни И. Черкасова: 1690-1752 гг. (Гельбиг, 1999, с. 157).
       М.Лонгинов ранее давал более обстоятельные примечания, исправил в них несколько ошибок автора, дал сведения о детях И.А.Черкасова, но в отношении дат жизни также ошибся, назвав 1690-1762 гг. (Гельбиг, 1865, с. 1460-1462). В свою очередь Лонгинов добавляет ошибок и неточностей в биографию барона.
       Так обстоит дело с самой первой биографией видного государственного деятеля Российской империи.
       Для нашей цели следующим источником хронологически является "Российская родословная книга, издаваемая князем Петром Долгоруким, 1855-1856". П.В.Долгоруков (1816-1868) много занимался историей знатных семейств России, издавал за рубежом на французском языке результаты своих изысканий, чем доставил немало неприятностей русской аристократии и императорскому дому, т. к. не стеснялся в раскрытии постыдных и тщательно скрываемых тайн, порочащих некоторые знаменитые семейства. Его фрондерство перешло в открытую оппозицию русским властям, и, когда за книгу "Правда о России", изданную в Париже в 1860-1861 гг., последовал официальный вызов на родину, он отказался вернуться и был приговорен Правительствующим сенатом к лишению княжеского титула, прав состояния и к вечному изгнанию. Б.Окуджава вывел его в романе "Путешествие дилетантов" под прозвищем "князя Хромоножки". Родословную баронов Черкасовых он начинает так: "Иван Антонович Черкасов начал службу в 1705 году, писарем в канцелярии Петра Великого, коего внимание обратил на себя умом, честностью и бесстрашной правдивостью" (Долгоруков, 1855, 2, с. 278-279). Предлагаем сравнить эту характеристику с соответствующим местом у Гельбига. У нас будет еще не мало случаев, чтобы убедиться в справедливости и правдивости слов П.Долгорукова. Однако Долгоруков и в этом случае, и в дальнейшем тоже допускает много ошибок, особенно в отношении прямых потомков И.А.Черкасова. К чести его, в 3-й части "Родословной книги он признает эти ошибки и значительно дополняет родословную Черкасовых, доведя ее до V поколения (Долгоруков,1855, 3, с.493-494). Но и там встречаются ошибки, даты жизни Черкасовых он практически не называет.
       Обратимся к энциклопедическим изданиям. Самой подробной и значительной по объему, с наименьшим количеством ошибок и разнообразными фактами из жизни является биографическая справка в "Русском биографическом словаре" (РБС, 22 "Чаадаев-Швидков", с.169-173). Мы уже упоминали о персоналиях Черкасовых в этом словаре как о своего рода эталоне. РБС издан в 1900 г., но уже в 1903 в знаменитом "Энциклопедическом словаре" можно было прочитать такую короткую справку об И.А.Черкасове: "Черкасов (барон Иван Антонович, 1692-1752) - государственный деятель. Службу начал канцеляристом при кабинет-секретаре Макарове. Петр Вел., видя в нем прилежного и способного работника, стал давать ему разные поручения, брал с собой во время путешествий в Голландию, Францию и в персидский поход и, наконец, произвел его в кабинет-секретари. За приверженность к Долгоруким императрица Анна Иоанновна сослала Ч. в Казань, а потом в Астрахань, где он оставался до воцарения Елизаветы Петровны, снова возведшей его в звание кабинет-секретаря и даровавшей ему звание барона. Письма Ч. к графу Н.И.Панину и другим лицам напечатаны в "Историч. Вестнике" (1880, т.1) и "Русском Архиве" (1882. т.II).
       Здесь же дается справка о Черкасовых: "Черкасовы - баронский род, записанный в V ч. род. кн. Московской губ. Родоначальник его - Иван Антонович Ч., начавший службу с 1704 г. писарем в канцелярии Петра Вел., и достигшего при нем звания "тайного секретаря кабинета Его Имп. Величества" (см. выше)" (ЭСБЭ, 76, с. 522). Справки, как и полагается в энциклопедическом словаре, маленькие, но ошибок и неточностей в них немногим меньше, чем у Гельбига. Опыт РБС не учтен.
       Самым коротким и потому безошибочным является сообщение С.В.Любимова:

    "Черкасовы

       Род баронов Черкасовых происходит от Антона Черкасова и восходит к концу ХVII столетия. Именным Высочайшим указом от 25 апреля 1742 г. действительный статский советник И.А.Черкасов возведен с нисходящим потомством в баронское Российской империи достоинство" (Любимов, 1910, 2, с. 205). Через четыре года автор опубликует опыт самой полной поколенной росписи рода баронов Черкасовых.
       И, наконец, обратимся к образцу советской историографии. "... Преемники Петра за 30 с лишним лет кратковременных и потому многочисленных царствований еще более девальвировали титул баронов, присвоив его трем прославленным казнокрадам - братьям Соловьевым, бывшему денщику Петра I В.П.Поспелову и статс-секретарю И.А.Черкасову, особе весьма темного происхождения (10-й по счету русский барон):

    Шафиров,

    Остерман,

    3-е Строгановых,

    3-е Соловьевых,

    Поспелов,

    Черкасов."

    (Балязин, с. 154).

       Вот ведь каким ничтожествам давали русские цари баронские титулы! - такое впечатление в 1985 г. было неизбежным для необремененного знанием отечественной истории советского массового читателя, для которого и предназначался альманах, в котором были опубликованы эти сведения для любопытных. Откуда ему, читателю, было знать, что по свидетельству П.Долгорукова, О.А.Соловьев был одним из умнейших и честнейших людей своего времени, что оклеветанный своими врагами он вскоре оправдался и был назначен Петром Великим асессором в коммерц-коллегию. Петр обещал ему и его двум братьям баронство, но не успел дать грамоты из-за болезни и кончины, что выполнила Екатерина I, возведя 1 января 1727 г. в баронское достоинство Осипа, Дмитрия и Афанасия Алексеевичей Соловьевых (Долгоруков, 1855, 2, с. 278). Семьи Соловьевых и Черкасовых были в дружбе до опалы последнего. Как мог узнать читатель, что происхождение И.А.Черкасова хорошо известно, в том числе на основании сведений, предоставленных им самим (Гербовед, с. 54), по биографическим данным (РБС, 22, с. 169-170). И хотя бы ради уважения к "первому этапу русского освободительного движения" автор мог бы сказать, что из рода Соловьевых и из рода Черкасовых вышли два революционера-декабриста: штабс-капитан бар. В.Н.Соловьев, член Общества соединенных славян, участник восстания Черниговского полка, приговоренный к смертной казни, замененной ссылкой в каторжные работы вечно; и поручик бар. А.И. Черкасов, член Южного общества, входивший в Тульчинскую управу, осужденный Следственной комиссией по VII разряду на каторгу и ссылку. Значит, было в этих "малодостойных" родах с точки зрения Балязина, нечто такое, что в них рождались и воспитывались люди, способные на самопожертвование ради благородной цели, так, как они ее понимали.

    ***

       В нашем распоряжении свыше семидесяти библиографических и других источников, в которых упоминается имя И.А.Черкасова. Не будем подвергать их строгой классификации. Начнем с тех, в которых говорится о происхождении героя биографии. Он действительно был "из простолюдинов", хотя в случае И.А.Черкасова этот термин будет иметь другую наполненность, нежели у Г. Гельбига. Своим возвышением он был обязан единственно собственным природным дарованиям, а не "делу случая".
       Черкасов И.А. родился 27 января 1692 г. (Любимов, 1914, с 1). К моменту коронации Елизаветы Петровны 25 апреля 1742 г. ему исполнилось уже 50 лет. В этот же день он был возведен в баронское достоинство - среди сравнительно немногих лиц, удостоенных наград. Правительствующий сенат, журналом от 25 мая во исполнение указа императрицы приказал: "о том, для ведома и где надлежит исполнения, во все коллегии, канцелярии, канторы, губернии и правинции послать указы, дипломы и гербы, так и на чины от Военной Коллегии, а прочим от Геральдмейстерской Канторы". Последняя дала резолюцию от 8 июня: "для гербов и дипломов графам, барону и дворянину сочинить, заблаговременно, выписку и от кого надлежит взять скаски и доложить" (АДГ, к.39, 15). "Исполняя это распоряжение, 1742 г. 11 октября действительный статский советник барон Иван Антонов Черкасов сказал: "от роду ему пятьдесят лет, отец ево Антон Романов сын Черкасов имелся по фамилии Гусь родился в Малой России в городе Сосницы, а воспитан в Великой России и назван Черкасовым, и оный отец ево находился в службах а именно: был стряпчей дому Тамбовского архиерея, и определен был в Воронеже камисаром к карабельному строению которого строены с монастырей всего государства, и в 1735-м году будучи уже с 1710 году 1718 году в монашестве в Киевском болничном монастыре умре; (Гербовед, с. 54). Итак, вопреки мнению некоторых авторов (Федорченко, 2003, 2, с. 518), фамилию "Черкасов" носил уже Антон Романович. Когда он родился? Дату его рождения, исходя из имеющихся данных, можно определить условно около 1670 года. Любимов в "Родословне" добавляет, что Сосниц был административным центром сосницкой сотни, позднее уездным городом Черниговской губ., а "Черкас" означает малоросс (Любимов, 1914, c.l). Были ли у него родственники, братья? В литературе, упоминающей о И.А.Черкасове часто говорится, что у него имелось много родственников (Бюлер, 1870 г., 86, с. 20; Писаренко, с.442). В "Морском биографическом словаре" встречается имя Черкасова Мокея (1680-1731), без отчества. "Известный судостроитель, галерный мастер (1730), в 1706 г. принят учеником галерного дела на Лодейнопольскую верфь. Обучался строительству гребных судов в Дании и Германии. С 1713 г. самостоятельно строил галеры и скампавеи на Галерном дворе СПб Адмиралтейства. Участвовал в Гангутском сражении (1714). В разное время строил суда галерного флота в Казани, Брянске, Киеве. В 1720 г. первым из русских судостроителей освоил строительство галер французского типа - скампавеев..." (Доценко, с. 432). Сопоставляя даты жизни Антона и Мокея Черкасовых, учитывая их занятость в корабельном строении можно выдвинуть осторожную гипотезу об их родстве, возможно, даже о братстве. Среди Флотских офицеров 18 - нач. 20 веков часто встречается Фамилия "Черкасов", но есть только три барона Черкасова (Веселаго, 12, с. 101).
       И, в свою очередь, были ли близкие родственники у И.А.Черкасова? На этот вопрос мы можем ответить совершенно утвердительно только относительно его родного брата Семена Романовича, т.к. их родство подтверждается документально. В дневнике камер-юнкера Ф.В. Берхгольда записано: "Кампания машкарада в Санкт-Петербурге 1723 года сентября 6 дня", а среди ее участников в разделе 26 молодой придворный упоминает: "Ямского приказа дьяк Семен Черкасов". В "Примечаниях" читаем: Старый подьячий Оружейной канцелярии, с 1720 г. - дьяк Ямского приказа (Дневник, с. 188, 507). Комментарий к понятию "старый подьячий" и "дьяк" подробно дает Г.Ф.Миллер (1705-1783),историк, археолог, архивист, живший в России с 1725 г. и много сделавший для развития и постановки научного дела, автор значительного труда "История Сибири" в 2-х томах и других сочинений. "Под дьяками назывались подьячие, которые в старину были трех классов: молодые, средние и старые. Из старых заслуженные и искусстные отправлялись в Дьяки. Редко, кто из дворян желал быть Дьяком; однако ж были и такие примеры, что приказный чин в старину был особливый, ровно как бы поповский, подобно среднему состоянию между дворянством и мещанством. Как скоро подьячий стал Дьяком, то он стал по нынешнему сказать, и дворянином: и как было сказано выше, имел уже преимущество перед тогдашними служивыми писцами; однако ж ниже дворян Московских" (Миллер, с. 230).
       Вероятно, Семен был старше Ивана и помог ему перебраться из Архангельска в Москву, где Иван начал служить подьячим в Оружейной палате в 1711-1712 годах. Иначе такой резкий поворот в служебной карьере 19-летнего юноши трудно было бы объяснить. Мы располагаем небольшой перепиской братьев в 1727 г., когда И.Черкасов уже попал в немилость и находился в Москве. Он писал в С-Петербург письма различным влиятельным сановникам и отсылал их брату для передачи оным, однако С.А. Черкасов рассудил именно как старший, что вместо помощи может оказаться какая-либо "противность", письма брата уничтожил (надо думать, и о себе в то сложное, непонятное по расстановке сил при дворе время, беспокоился и советовал положиться на время. Нам предстоит подробно рассмотреть этот эпизод, связанный с княгиней А.П.Волконской и ее окружением, поэтому, установив родство С. и И. Черкасовых, пока этим и ограничимся. Других сведений о кровных родственниках по отцовской или материнской линиям нам обнаружить не удалось, хотя таковые наверняка были.
       Зато нам удалось объяснить происхождение первой фамилии-прозвища Черкасовых - "Гусь". На Украине можно было встретить и не такие фамилии, еще менее благозвучные и даже оскорбительные для их владельцев, с точки зрения россиян, и что "Гусь" был заменен "Черкасовым" особого понимания не требует. Но почему, в таком случае, в гербе баронов Черкасовых этот гусь является нашлемником-клейнодом, т.е. представляет собой некую символическую эмблему, означающую нечто важное для всего рода? Этот гусь смущал некоторых геральдистов и авторов генеалогий. В самом деле, в дворянских гербах роль клейнода, случалось, играли пернатые: орел, утка, ворон, петух, цапля, павлин, феникс, пеликан, журавль (Лакиер, с. 41-42);. сова, сокол, фантастические птицы (Драчук, с. 254), но не гусь, который в бытовой речи часто бывал обидным и даже оскорбительным словом. Вспомним историю двух друзей, поссорившихся на всю жизнь из-за слова "гусак", рассказанную Н.B.Гоголем. П.Долгоруков вообще не упоминает гуся в описании герба Черкасовых, а пишет "серебряный лебедь" (Долгоруков, 1855 г. 2, с. 279). Однако в Дипломе барону Черкасову в описании герба совершенно ясно говорится: "...над щитом да стоит Баронский серебряный шлем о седьми золотых решетках, по краям золотом обложенной и золотою Баронскою короною украшенный, сверху которой является серебряный гусь с носом и лапами красными, крылья к летанию поднимающий..." (ВВИ, с. 237). Известно, что проект герба составлен самим И.А.Черкасовым, им же сделан нарисованный эскиз (Гербовед, с. 56-57; Общий Гербовник, 3, 7, с. 6). Следовательно, у него были какие-то особые основания включать эту "неблагородную" птицу в свой герб, родовой герб.
       Мы строили разные версии. Например, такую. Отец и сын в молодости были стряпчим и подьячим, т.е. людьми постоянно пишущими, а главным орудием письма было гусиное перо. Вот А.Р.Черкасов и получил прозвище соответствующее, перешедшее к сыну, который в знак памяти захотел увековечить его на гербе. Однако историческая реальность быстро разрушила эту гипотезу. Ведь петровская и, особенно, послепетровская знать меньше всего хотела помнить о своем "подлом" происхождении, тем более, напоминать об этом другим. Иначе сколько бы интересных предметов оказалось в композициях старинных гербов! Например, герб светлейшего князя Меншикова мог бы увенчаться пирожками, которыми он торговал в юности. Новоиспеченный барон Черкасов был сыном своего времени и не мог думать иначе. Тем более, герб давался не только ему, но всему нисходящему потомству, т. е. на века. В далеком будущем потомки забыли бы, что означает этот гусь, и смотрели бы на него как на досадную комическую нелепость, унижающую их дворянско-баронское достоинство. Значит, были более веские и серьезные основания для появления такого клейнода.
       Разгадку этих причин-оснований мы нашли у Ф.А.Бюлера. Если кого-то из русских историков 19 века и можно назвать исследователем рода баронов Черкасовых, то именно барона. Федора Андреевича Бюлера (1821-1896). Он окончил Училище правоведения (1841), служил в Сенате. Занимался литературой, писал повести, имевшие успех. После сенатской ревизии Астраханской губ. (1844) увлекся научными изысканиями. Опубликовал в "Отечественных записках" в 1846 г. большую статью "Кочующие и оседло живущие в Астраханской губ. инородцы". Печатался в журналах РВ, PC, ДНР. Его интерес к баронам Черкасовым был не случайным, т.к. он являлся их потомком по женской линии. Сын второй дочери баронессы Пальменбах Е.А., урожд. Черкасовой, А.Е. Бюлер, он через родство с бабушкой был правнуком А.И.Черкасова и принцессы Курляндской-Бирон, и праправнуком барона И.А.Черкасова и герцога Э.И.Бирона. Кроме того, Ф.А.Бюлер был двоюродным племянником баронессы С.П.Черкасовой, которую называл "тетушкой". Ей он посвятил свое самое крупное произведение "Два эпизода из царствования Екатерины II" (Бюлер, 1870, 86, 89; 1871, 91, 95, 96). Эти очерки незаслуженно редко упоминаются исследователями истории 18 века, хотя стоят многих монографий о времени Екатерины II. Их давно бы следовало издать отдельной книгой. С 1873 г. Ф. Бюлер получил должность директора Главного архива МИД и управлял архивом до конца жизни, принеся ему неоценимую пользу (РП,1, с.384-385).
       У барона Бюлера хранились портреты многих представителей рода Черкасовых, которые иногда репродуцировались в старинных изданиях: И.А.Черкасова, А.И.Черкасова, Ек.И. Черкасовой, П.А.Черкасова, Э.И.Бирона, К.Я. Бюлер, Е.А. Пальменбах, О.И. Жеребцовой (Ровинский, 4,стб.284-285).
       Кроме того, Ф.Бюлер упоминал в "Двух эпизодах...", что портрет барона И.А.Черкасова, "писанный масляными красками, находится в замечательной галерее современников Петра Великого, принадлежащей графу Д.Н.Шереметеву, в его подмосковном селе Останкине" (Бюлер, 1870, 86, с. 22).
       Так вот, в примечаниях к письмам императрицы Марии Федоровны, жены, а затем вдовы Павла I, адресованных баронессе Е.А.Пальменбах, начальнице Смольного института в 1797-1802 годах, Ф.А. сообщает следующее: "В гербе баронов Черкасовых изображен гусь. В дипломе на пожалование И.А.Черкасову баронского достоинства сказало, что гусь означает в этом случае "звание его предков". Действительно, фамильное предание гласит, что предки Черкасовых в Малороссии носили звание гусей, будучи предводителями местных племен. Таким образом, г. Гусятин в Подольской губ. был ничто иное как тын, т.е. укрепление гуся (предводителя). (Блаженной памяти, с. 820). Это объяснение все ставит на свое место. Предки Черкасовых были из поколения в поколение племенными вождями, вероятно, еще в древнеславянские времена. Прозвище "Гусь" продолжало сохраняться за их потомками вплоть до начала 18 века, утратив свой первоначальный значимый смысл, хотя сами носители этой фамилии продолжали помнить о нем. Помнил и И.А.Черкасов (вот вам и темное происхождение"!), поэтому и поставил в гербе в качестве клейнода гуся как эмблему, связывающую его нынешнее высокое положение с не менее высоким положением его далеких предков из родоплеменной знати. Нельзя исключить и такой психологически-бессознательный мотив. Гусь-вожак - птица гордая, независимая, но вздорная. Он следует впереди своего семейства, зорко высматривая, нет ли поблизости врагов, или озираясь по сторонам, если его подданные кормятся на одном месте. Врагов он находит и наживает очень быстро, обороны не признает, агрессивен и сразу переходит в наступление. Если он очень разозлен, то для противника лучшим благом является ретироваться с поля битвы, иначе не миновать неприятностей. Одержав такую мнимую или действительную победу, гусь-предводитель победно гогочет, радостно взмахивает и хлопает крыльями. Некоторые черты характера И.А.Черкасова явно совпадают с этологией "грозной птицы", и, скорее всего, нечто подобное было генетическим свойством характера его предков и его потомков: вспомним "бесстрашную правдивость", упомянутую П.Долгоруковым. Наше предположение может быть развернуто и далее: на нашлемнике-клейноде изображен не гусь "крылья к летанию поднимающий", - вообще-то домашние гуси к летаниям редко склонны,- а гусь-победитель, гордо торжествующий победу над врагами. У Черкасова были все основания отождествлять себя с этой эмблематической фигурой герба: все его прежние враги и гонители были после страшной расправы кто в могиле, как Меншиков, Долгорукие, кто в ссылке, как Остерман, - он же вновь получил власть, честь, богатство, в сущности, ничего не сделав для того, чтобы вернуться ко двору на тот же пост, который он занимал при родителях Елизаветы Петровны.
       Теперь нам оставалось только гордиться найденной разгадкой. Но.., с родом Черкасовых нужно держать ухо востро! Кажется, вот все найдено, объяснено, все сошлось в исторических эпизодах их жизней, и вдруг появляется нечто, что вновь вызывает сомнения. Таким "нечто" у Ф.Бюлера оказалась фраза: "гусь означает в этом случае "звание его предков". Мы располагаем двумя копиями Диплома на баронское достоинство, пожалованное И.Черкасову. Они опубликованы в начале 20 века (Русские бароны, 1900, с. 234-238; Гербовед, 1914, с. 60-64). Копии дипломов повторяют друг друга, хотя не полностью идентичны, но названной фразы "звание его предков" нет ни в той, ни в другой. Не упоминается эта решающая констатация особой значительности клейнода герба Черкасовых ни в одном из геральдических описаний и Гербовниках. Старейший геральдист России, как мы уже упоминали, просто пишет: "В нашлемнике поставлен обращенный вправо гусь" (Лакиер, с.388). П.П. Винклер, публикуя герб, всего лишь дает дополнительные пояснения на примере щита с двуглавым орлом (Винклер, 3, с.11З). Никак не объясняют фигуру гуся в Гербовнике Всероссийского дворянства, т.2,с.5, СПб, 1906. Нет объяснений у А.Бобринского (Бобринский, 2). Наконец, в Общем Гербовнике сказано: "Щит увенчен серебряным Шлемом с Баронской на нем Короною, на поверхности которой виден стоящий серебряной Гусь обращенный в правую сторону (Общий Гербовник, 3, 7, с.6).
       Остается предположить две версии. Или Ф.А.Бюлер, как директор главного архива МИД, располагал копией Диплома, в которой кем-то были вписаны вышеупомянутые три слова для памяти будущих поколений баронов Черкасовых, возможно даже кем-то из Черкасовых. Или он сам в последние годы жизни решился на невинную отсебятину и дополнил Диплом своим разъяснением, - с той же целью. Возможна и третья версия, но к ней мы обратимся в свой черед, значительно позднее. Надо признать, что и в сведениях Бюлера тоже встречаются неточности, есть путаница в именах, в брачных союзах Черкасовых. Мы уже отмечали это неизбежное явление для историков 19 века, да и 20 тоже, поэтому не будем считать это серьезным недостатком исследований Ф.А.Бюлера: в дальнейшем мы покажем, что достоинств в них гораздо больше.

    ***

       Имя И.А. Черкасова, как государственного деятеля, на русском языке впервые появляется в сочинениях Я.Штелина и И.Голикова, изданных во второй пол. 18 века. Однако не исключено, что впервые его имя упомянула в своих"3аписках" Екатерина II. Свои воспоминания она начинала писать несколько раз, меняла их план, что сказывалось и на объектах ее критики и, наоборот, на признательности к своему окружению. В нашей работе этот своеобразный литературный шедевр используется только как источник цитат о Черкасовых и их близких. Но "Записки императрицы Екатерины II" на русском языке были изданы только в 1907 г. (Екатерина, 1989), если не считать издания А.Герцена и Н.Огарева в Лондоне, 1859, на французском языке. Даты написания частей и фрагментов "Записок" спорны, особенно, когда императрица в новом варианте мемуаров повторяет то, что уже было сказано ранее. Поэтому на свой страх и риск сочтем, что в таком важном источнике И.А.Черкасов впервые упомянут в части первой "Собственноручных записок императрицы Екатерины II" в которой она рассказывает о своих первых впечатлениях о дворе Елизаветы Петровны в роли Великой княгини, супруги Великого князя Петра Федоровича. Вот этот небольшой фрагмент, относящийся к 1744 году: "Остальных приближенных императрицы составляли тогда семья Шуваловых, которые колебались на каждом шагу, обер-егермейстер Разумовский, который в то время был признанным фаворитом, и один епископ. Граф Бестужев умел извлекать из них пользу, но его главной опорой был барон Черкасов, секретарь Кабинета императрицы, служивший раньше в Кабинете Петра 1. Это был человек грубый и упрямый, требовавший порядка и справедливости и соблюдения во всяком деле правил" (Екатерина, 1939, 1, с.209). Мемуары всегда носят отпечаток субъективизма, тем более, мемуары царствующих особ. Мы же просто предлагаем сравнить строки Г. Гельбига и строки Екатерины о характере Черкасова, с учетом того, что будущая императрица хорошо знала его лично.
       Якоб (Яков Яковлевич) Штелин (1709-1785) жил в России с 1735 г. При дворе Елизаветы в 1742-1745 гг. он исполнял ответственную роль воспитателя Вел. князя Петра Федоровича, до 1762 г. был его библиотекарем, оставил о своем бывшем воспитаннике интересные записки. Он немало сделал для изучения русской культуры и его книга "Записки об изящных искусствах в России " до сих пор не потеряла своего значения как источник сведений о художестве 18 века. (Штелин, 1990). Кроме того, он издал две книги о Петре I: "Сказание о Петре Великом", СПб, 1778 и "Подлинные анекдоты Петра Великого, сделанные из уст знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге", М., 1786. Он хорошо знал барона И.А. Черкасова и в "Реестре свидетелей, от которых издатель слышал сии анекдоты и которых имена в конце каждого анекдота обозначены" называет его. Есть в книге и краткие сведения о Черкасове, в конце которых допущено много ошибок, включая дату смерти (Штелин, 1786, с. 173-174, с.587-588). "Анекдоты" переиздавались в 1830 г., а позднее вышла книга двух авторов: И.Голиков, Я. Штелин. Анекдоты о Петре Великом. Ч. 1- 4. М., 1846.
       Иван Иванович Голиков (1735-1801) являлся историком-самоучкой и в высшие придворные круги не был вхож. Напротив. Курский купец, осужденный за злоупотребления по винному откупу, он был помилован Екатериной II по случаю открытия памятника Петру I в 1782 г. Возможно, это двойное радостное событие стало одной из дополнительных причин его фанатичного интереса к личности царя-реформатора. Он собрал многочисленные документы и более двух тысяч писем Петра, на основании которых написал и издал "Деяния Петра Великого, мудрого пpeoбрaзoвaтeля России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам". Ч. 1-15. М.,1788-1789. Через несколько лет И.И.Голиков издает "Дополнения к деяниям Петра Великого". Т. 1-18. М., 1790-1797. Первое сочинение переиздавалось в Москве в 1837-1843 гг. "Деяния" и "Дополнения" до сер. 19 в. являлись основным трудом и собранием документов по эпохе Петра, из них черпали А.С.Пушкин, С.М.Соловьев, В.О.Ключевский, не говоря о менее известных именах. В "Примечаниях" к т.3-му "Деяний" автор называет имена тех, которые сообщили ему многие факты из жизни Петра: "Из сих особенного уважения, и вероятия достойных особ суть Превосходительные господа: Граф Андрей Иванович Ушаков, Федор Иванович Соймонов, барон Иван Антонович Черкасов и Аврам Петрович Ганнибал" (Голиков, 1837, 3, с. 346). От себя заметим, что трое последних после смерти Петра пережили долгую опалу, ссылку, а кто и каторгу. На основании сведений Я.Штелина и И.Голикова появилась первая биографическая справка об И.А.Черкасове в "Словаре достопамятных людей русской земли" (Бантыш-Каменский, 1836, 5, с. 261-263).

    ***

       К этим многотомным сочинениям мы еще не раз возвратимся, будем цитировать или излагать тот материал, который имеет отношение к биографии Черкасова. Но они не являются источниками для начального периода жизни нашего героя, т. е. его молодости до 1712 г, когда он стал служить в Кабинете Петра I. Таких источников, вероятнее всего, вообще не существует за исключением уже известной нам "скаски барона Черкасова". Вернемся к этому документу, из которого узнаем, как началась служба юного Черкасова. "... а он барон Черкасов находился у гражданских дел с 1705 году и был в Володимере приказной избы подьячим по 1708 год, а в 1708 году и половину 1709 был в доме своем в Козлове, а с половины 1709 был у переписи дворового и подушного числа людей в Ярославле, Романове, Бежецком верху и на Угличе при полковнике князь Григорье Волконском до 1710 году. В начале 1710 году по разделении губерний был у города Архангелского в губернской канцелярии подьячим по 1711 год, а в начале 1711 году определен в Оружейную Палату в Москве подьячим и по указу отправлен в ПетерБурх с мастеровыми той Оружейной Палаты на житье,..." (Гербовед, с. 54). Этот допетровский период службы молодого человека, начавшего ее в 13 лет, завершается в марте 1712 года, когда на 20-летнего подьячего обратил внимание Петр I.
       Семь лет службы юного Черкасова пришлись на годы, когда Петр уже поднял "Россию на дыбы". В полном разгаре шла Северная война, в 1709 г. после Полтавской битвы уже наметился перелом в пользу России, но до окончания было еще далеко. Одна за другой следовали реформы, осуществлявшие "революцию сверху" в Российском царстве. Ответом на эти реформы, проводившиеся, по словам В.Ленина, варварскими средствами против варварства были народные возмущения. В год начала службы "у гражданских дел" И.Черкасова в 1705 г. в Астрахани произойдет восстание посадских и работных людей, к которым присоединятся стрельцы и солдаты. В 1707-1708 казацко-крестьянским восстанием охвачена огромная территория Дона, Поволжья и некоторых, центральных уездов. Цель восстания под руководством атамана К.Булавина откровенно сепаратистская. В 1708 г. поднимаются башкиры, недовольные новыми налогами и размещением на их землях заводов. Следствием этих восстаний было разделение страны на восемь губерний с целью укрепления власти на местах. Одной из них стала Архангелогородская, в губернской канцелярии которой служил молодой подьячий в 1710 до нач. 1711 года. До этого он участвует полгода в переписи дворового и подушного населения. С библейских времен перепись вызывала у народа страх, негодование и возмущение как небогоугодное дело. Перепись 1709 г. предшествовала будущей первой ревизии 1719-1724 гг., после которой будет введена подушная подать. Пока же она была связана с введением в стране с 1705 рекрутской повинности: 20 дворов крестьян должны были выставить на пожизненную военную службу одного рекрута, а впоследствии солдат стали брать с определенного числа душ мужского пола. В 1711 г. вместо Боярской Думы был учрежден Сенат. В него вошли девять ближайших Петру сановников: им - предписывалось разрабатывать новые законы, следить за финансами страны, контролировать деятельность администрации. Надзор над деятельностью сенаторов с 1722 г. поручался генерал-прокурору - "оку государеву". В это же первое десятилетие 18 в. мы видим совершенно неизвестные для России инновации в области культуры и образования. Создаются светские государственные профессиональные учебные заведения (например, в Москве открывается медицинская школа), возрастает издание книг, особенно учебной литературы. В 1708-1710 гг. вместо старославянского устава вводится гражданский шрифт, на котором отныне публиковались все официальные акты и документы, светские книги. Начинает складываться система школ начального образования. На 1711 г. приходится неудачный для Петра Прутский поход в ходе войны с Турцией (1711-1713). В 1712 году только что частично построенный Санкт-Петербург объявляется новой столицей России.
       Не может не обратить на себя внимание то место в "скаске", где говорится, что тринадцатилетний мальчик, отрок, поступает на вполне ответственную должность подьячего в приказной избе. Во всяком случае, быть подьячим значило выполнять основное делопроизводство, копировать документы, составлять челобитные... Для этих и простых и сложных дел нужна была хорошая грамотность, т.к. за ошибки, особенно в копиях важных правительственных указов, писцов сурово наказывали. И не дай Бог было ошибиться в написании полного царского титула! Подьячие составляли особую группу служилого неподатного населения, получали денежное, хлебное, а иногда и поместное жалование. В 20-е гг. их вытеснили канцеляристы, подканцеляристы и копиисты. Где научился грамоте Ваня Черкасов? Скорее всего, роль его первого учителя играл отец Антон Романович - стряпчий. Так назывались в Московском государстве царские чиновники при хлебном, конюшенным и других дворах. При Петре I эта должность была ликвидирована, потом восстановлена судебной реформой 1775 г., но уже в значении помощник прокурора по уголовным делам. А.Р. Черкасов был стряпчим при доме Тамбовского архиерея, где наверняка находилось сосредоточие грамотных людей губернии, возможно, существовало подобие будущей церковно-приходской школы. Следовательно, хорошо научиться грамоте отроку было и у кого, и было где. Мы видим, с какой стремительностью подьячий Черкасов меняет характер и место службы, что тоже соответствовало новым темпам жизни.
       "Сказка" позволяет узнать, где жил юноша: в г. Козлове, который в 1708 г. был приписан к вновь образованной Азовской губ., а после возвращения Азова Турции в 1711 г., с 1719 г. находился в Тамбовской провинции той же губернии. Вероятно, г. Козлов (с 1932 г. Мичуринск) был и местом рождения И.А.Черкасова. Вызывает интерес и сообщение действительного статского советника, что полтора года он не служил, а был в "доме своем в Козлове". Можно предположить: это связано с введением нового гражданского шрифта в эти годы, и молодой подьячий переучивался, осваивал новый алфавит и стиль. Еще большая вероятность причины временного ухода со службы в том, что к этому юношу вынудили семейные дела. Сообщая о своем отце, он указывает, что с 1710 по 1718 годы тот был в монашестве". Нам ничего неизвестно о матери И.А. Можно предположить, что как раз в названные годы она тяжело болела и в середине 1709 г. умерла. Вот и понадобилось в эти годы присутствие младшего сына, в том числе и для поддержки отца. После смерти матери, как и большинство молодых людей, Иван вскоре пережил потерю и вернулся на службу, а вот отец, став вдовцом, не смог утешиться и по обычаям того времени, которые были привычными и среди знати, и среди людей простого звания, постригся в монахи, чтобы в молитвах и в строгих условиях монастырской жизни находить утешение по усопшей. Через 9 лет он мог покинуть монастырь, когда наступило успокоение, но оставался связанным с монастырем в Киеве (каком - мы не знаем), поэтому и был на старости лет в Киевском больничном монастыре на излечении. В нем он умер и при нем на кладбище, как монах, был погребен.
       Все это версии, вполне правдоподобные версии, но считать их исторической правдой мы не можем. Это всего лишь неизбежные догадки историков. Ведь подлинных сведений о всех обстоятельствах жизни в детстве и юности И.Черкасова, подробностей о его родителях мы никогда не узнаем. Будем довольствоваться тем, что удалось обнаружить, и из этого скромного по объему материала составить исторический мозаичный узор. Не вызывает удивления тот факт, что Черкасов начал служить в 13 лет. В те времена мужчины, еще детьми, хорошо знали, что хлеб свой насущный им придется зарабатывать собственным трудом с малых лет. В основном это касалось посадских низов, "простолюдинов", но Петр I вскоре распространил это золотое правило и на дворянскую молодежь,- недорослей,- заставив их хотя бы учиться тем или иным нужным государству профессиям. Что касается мещанского сословия, то там сохранялся вековечный уклад: сын продолжал дело и профессию отца.
       Поэтому российское государство может быть благодарно А.Р. Гусь-Черкасову за то, что он научил и направил своего сына по тому пути, которым он долго шел сам. Но кто знает, не жалел ли он об этом, когда за десять лет до смерти узнал (если узнал!) об опале и ссылке своего талантливого Ивана? Может быть, подумал, что сын слишком высоко забрался, а с высоты падать больнее, и этого он для своего чада не хотел; может быть, сравнивал его с более осторожным Семеном, благополучно державшимся золотой середины в своей карьере? До возвращения младшего сына из ссылки и его внезапного стремительного возвышения старик Черкасов не дожил несколько лет.
      
       2. На службе Петра Великого.

    ***

       "Скаска" И.А.Черкасова продолжается так: "...а в 1712 году в марте месяце блаженные и вечнодостойныя памяти Его Императорское Вели-чество Государь Император Петр Великий изволил взять в Кабинет свой при котором и служил во все время жизни Его Императорского Величест-ва, и Его императорское Величество видя его верность и малое поятие в повелённых ему от Его Величества делах изволил его употреблять нетокмо во всяких нужных ему от Его Величества письменных но и в воин-ския дела..." (Гербовед, с. 54). Так начался новый период в жизни И.А.Черкасова, продолжавшийся до воцарения Петра 11, точнее, до 23 мая 1727 года. Конечно, он не принадлежал к той кагорте сподвижников Петра Великого, какими были Б.П.Шереметев, Ф.М.Апраксин, Ф.Ю.Ромодановский, А.Д.Меншиков, Ф.А.Головин, П.П.Шафиров, П.А.Толстой и другие, которых А.С.Пушкин назвал "птенцами гнезда петрова". Хотя, кто знает, родись он 10-15 годами ранее, может быть, и он вошел бы в этот первый эшелон соратников Петра. Пока же в 1712 г. ему предстояло начинать службу в Кабинете Петра I подьячим-копиистом на жаловании в сто рублей в год (Голиков, 1837,3, с.158; РБС, с. 169).
       На его долю выпала другая задача: вместе с такими же невысокого ранга чиновниками создавать новую систему управления и руководства государством - систему правительственной бюрократии. Великие дела, сове-ршаемые Петром и его прославленными помощниками, не могли бы укрепиться, не имели бы всероссийского распространения и значения, если бы не опирались на незаметных, но исполнительных и честных людей, которые в конечном итоге и составили мощнейшую опору Российской империи. Это их усилиями в новой России создавался абсолютизм, позднее ставший даже "просвещенным абсолютизмом". Это благодаря им управление империи превратилось в непроницаемую для обывателей сеть больших, малых, маленьких бюрократических учреждений, которые трансформировались в некую почти независимую от центрального аппарата систему. Это о них скажет в 19 в. Николай I: "Россией правят столоначальники". Сильная и необходимая бюрократия будет в дальнейшем функционировать в полном соответствии с ныне подзабытыми "законами Паркинсона": любая возникшая система, начав действовать, будет стремиться к своему неограниченному воспроизводству исключительно в собственных интересах.
       Существование этой "власти столоначальников" станет одной из причин кризиса Российской империи в 1917 г., и с еще большим успехом она подточит и разрушит Советскую империю. С еще большим изощренным совершенством эта же непобедимая власть "крапивного семени", как называли чиновников в русской литературе, продолжает традиции бюрократии в "демократической России". И это не та профессионально-образованная бюрократия, которую великий немецкий философ и социолог М.Вебер считал наряду с протестантской этикой важнейшим условием становления духа капитализма, без которого не могло бы существовать Новое время. Современную российскую бюрократию приходится числить по другому ведомству: не созидания, а разрушения.
       Думал ли Петр о той опасности, которую несет в зародыше создаваемый им новый аппарат управления? Возможно, и думал, поводов для этого его верные слуги давали сколько угодно. Но дел было так много, задачи так велики, а надежных помощников так мало, что он крайне нуждался в людях типа А.В.Макарова, И.А.Черкасова и др., чья личная преданность, исключительная работоспособность, трезвый и ясный взгляд, бесстрашие и бескорыстие создавали ему надежный тыл в святая святых любой власти: в личной канцелярии правителя. Ее роль играл Кабинет Петра I, ведавший его казной и имуществом, перепиской, регистрацией Указов. После присвоения Петру титула императора в 1721 г. он стал называться Кабинетом Его Императорского Величества. Кабинет был учрежден указом Петра I в 1704 г., реорганизован в 1721. 27 мая: 1727 кабинет был закрыт, т.к. вместо него начал действовать Верховный тайный совет. Восстановлен 12 декабря 1741 г. как личная канцелярия Елизаветы Петровны. Упразднен 26 Февраля 1917 г. Кабинет распоряжался собственностью императорской фамилии, так называемыми "кабинетными" землями": на Алтае, в Забайкалье, в Польше, в Сибири. В кабинетных землях во 2-й пол. 18 в. возникли "кабинетные школы", находившиеся под непосредственным управлением Кабинета Его Императорского Величества. Главной целью кабинетных школ было подготовить детей рабочих и служащих к различным низкоразрядным должностям на заводах. В конце 19 века кабинетные школы стали переходить в ведение Министерства народного просвещения. Подробно о деятельности Кабинета можно узнать из исторического исследования "200-летие Кабинета Его Императорского Вели-чества. 1704-1904." СПб, 1911.
       Главой Кабинета к моменту поступления на службу И.А.Черкасова был Алексей Васильевич Макаров (ок. 1675-1740 или 1750). Его биография сходна с биографией его будущего ближайшего помощника (Павленко,1985, 2002; Федорченко, 2003, 2, с.8). Очень незнатного происхождения - отец Василий Макаров посадский в Вологде, подьячий вологодской воеводской канцелярии. Службу Макаров начал писарем в ижорской канцелярии А.Д.Меншикова. С 1704 г. служил в Кабинете, занимал должность "государева двора подьячего", "придворного секретаря". С 1713 он назначается тайным кабинет-секретарем. Не занимая: официально никакого вид-ного поста, благодаря своей близости к царю имел весьма важное влияние, с которым приходилось считаться современникам: от членов царского дома до иностранных дипломатов; он имел репутацию человека отзывчивого и душевно щедрого. Лишь немногие знали, что Макаров человек не надежный и тайно корыстолюбивый. Всюду сопровождал Петра, бывал с ним за границей. В январе 1725 способствовал возведению на престол Екатерины I, которая в ноябре 1726 пожаловала ему чин тайного советника. В 1726 г. вместе с Меншиковым и А.И.Остерманом создавал Верхов-ный тайный совет, но не входил в его состав. В 1727-30-х гг. пользовался покровительством князей Долгоруковых, которые в мае 1727 г. доставили ему должность президента Камер-коллегии. С воцарением Анны Ивановны перешел на сторону врагов Долгоруковых. Был женат дважды: 1) на Феодосии Ивановне Топильской, имел от нее сына и дочь; 2) на Прасковье Ивановне Ладыженской, имел от нее дочь (Лобанов-Ростовский, 1, с. 345).
       Вернемся, однако, к службе И.А.Черкасова. Известный русский историк Н.Н. Павлов-Сильванский в его биографии пишет: "Петр скоро обратил внимание на способности и прилежание молодого канцеляриста; он стал брать его в своих поездках по России, во время которых, как можно видеть, например из двух записок Петра, цитируемых Голиковым, поручал ему и квартирмейские обязанности, взял его с собою во второе путешествие за границу, в 1717 г. в Голландию и во Францию (Ф.Бюлер сообщает, что Черкасов вместе с Петром посетил г-жу де Ментенон), причем, как это видно из приходно-расходных книг Кабинета, веденных в это время Черкасовым же, два раза жаловал ему деньги на платье "против прочих служителей Его Величества" (РБС, 22, с. 169). "Приходно-расходные книги" упоминаемые Павловым-Сильванским, вели учет кабинетных средств и содержали записи всех затрат, сделанных как в России, так и за границей на нужды Петра и сотрудников кабинета. Рукой подьячего Черкасова написаны книги за 1714, 1715, 1716, 1717 годы. Позднее эти книги вел подьячий Гаврила Замятин и другие, т.к. И.А.Черкасов занимался уже куда более важными делами. "Жалованные деньги" в книге значатся так: "В 31 день декабря 1716 г. По указу царского величества дано подьячему Ивану Черкасову к празднику Р. Христова на платье и прочее против прочих служителей Его Величества 45 ефимков" (СВАБП, 2, с. 23). "Мая 21 1717 года дано подьячему Ивану Черкасову на платье против прочих Его Величества служителей 80 ефимков французских, что учиняет 400 ливров" (СВАБП, 2, с. 64). Эта запись относится к заграничному путешествию Петра I, расходы на него записаны в кн. 1325/1301. Будет небезынтересно на их основании проследить некоторые эпизоды 2-го пребывания русского царя за границей, а заодно и понаблюдать за повседневной жизнью его спутников.
       "Апреля 2-го 1717, в Антверпене заплачено за квартиру, где ночевали Черкасов да Сергеев и за ужин всего 3 гульдена".
       "В 7-й день апреля, в Бругие (Брюгге - Авт.) за перевоз через город багажу Его величества 4 ефимка; того же числа, в Бругие за обед сержантов троих и Черкасова и за питье 2 ефимка три шеленга" (СВАБП, 2, с. 54, 58). Упоминаются и другие расходы на путешествие Черкасова и Сергеева: 9-10, 18 апреля.
       "В 17 день апреля заплачено в Кале на квартире, на которой жил Черкасов, для болезни глазной, за пищу и питье и прочее 20 ливров".
       "14 мая: заплачено за карету, в которой ехал Черкасов, да Коровин, да Сергеев в Версалию, 20 ливров".
       " 16 мая заплачено за возвращение их в Париж 20 ливров" (СВАБП, 2, с. 53-65). Отмечены значительные суммы в ливрах за поездки и обеды Чер-касова и его спутников за 20-21, 24, 27 мая 1717 г.
       "С 9-го же июня по 18 число июня же, из Парижа до Шпа (Спа-Авт), Иван Черкасов издержал себе за пищу и квартиру в дороге 51 ливр" (СВАБП, 2, с. 70). Эти скупые, сугубо финансового характера записи тем не менее позволяют выудить из них некоторую интересную информацию. Во-первых, мы видим все основные пункты следования на пути из Голландии во Францию путешествующего Петра I: Антверпен, Брюгге, Кале, Версаль, Париж, Спа. "Книга приходная и расходная  1325 за 1717 г. с августа месяца по октябрь, когда Его Величество изволили быть в дороге из Амстердама до Питерсбурха" (СВАБП, 2, с, 82) свидетельствует, что государь возвращался в Россию тем же путем. Во-вторых, пожалованные Черкасову деньги 21 мая 1717 г. "на платье" были не случайным даром царя, а имели целевое назначение: было необ-ходимо, чтобы его слуга и спутник приоделся прилично и сообразно французской моде, т. к. предстояло посещение не только Парижа, но и Версаля, королевской резиденции Людовика ХV. В-третьих, в мае 1717 предположительно между 14 и 27 числами, И.А.Черкасов, находясь при Петре I, встретился с госпожой де Ментенон. Правильнее сказать: присутствовал при встрече своего повелителя с последней фавориткой недавно умершего Людовика XIV (Сен-Симон, 2, с. 367-368). Влияние этой религиозной и чопорной женщины, вдовы известного французского писателя П.Скаронна, на "короля - солнце" было огромным и продолжалось 32 года. По настоянию Ментенон Людовик XIV тайно обвенчался с нею. Уже в начале их сближения Франсуаза была довольно пожилой женщиной, старше Людовика на три-четыре го-да. Поэтому ее прежде всего привлекала власть, а не придворная суета и версальские празднества. Очень скоро "большой двор" при ней забыл веселые дни и пышность времен прежних фавориток. Но зато, отмечает герцог Сен-Симон в своих мемуарах, все беседы короля с его министрами велись в апартаментах мадам де Ментенон. Она держалась очень скромно. "Очень редко,- свидетельствует Сен-Симон, - вставляла свое слово; еще реже это слово имело существенное значение" (Сен-Симон, 2, с. 254-255). Однако честолюбивая женщина заранее договаривалась с министром, и он никогда не решался противоречить ее желаниям. Без Ментенон не решалась ни одна милость, ни одно назначение, хотя дело она умела представить так, что Людовик XIV мог считать: это он все решает единолично, в соответствии со сво-ей знаменитой формулой "Государство - это я". В конце августа 1715 г. Людовик ХIV умирал. Существует красивая легенда, что Ф.Ментенон бессменно дежурила у его постели, пока король, простившись с принцами крови, придворными, чиновниками не сказал ей: "Теперь и вы уходите, мадам!- Это слишком трагический спектакль. Но он скоро кончится". Однако Сен-Симон свидетельствует, что Ментенон вела себя совсем иначе (Сен-Симон, 2, с. 93-101). Много позже один из радикальных просветителей Лябомель опубликовал письма и мемуары мадам де Ментенон, и эта книга беспощадно разобла-чала абсолютизм Людовика XIV (Акимова, с. 8,10,39-40). Нa книгу Ментенон и на отрывки из нее, опубликованные во французском журнале 30 мая 1857, ссылается и Ф.Бюлер.
       Чем могла привлечь Петра I бывшая стареющая фаворитка - вдова умершего короля, давно уже не имевшая прежнего влияния при французском дворе? Ответов на этот вопрос может быть очень много. Мы предложим лишь один: будущему российскому императору хотелось повидаться с женщиной, так значительно повлиявшей на окончательное оформление абсолютизма в королевстве, и, может быть, что-то важное узнать лично для себя, на-пример, о дальнейшей судьбе Екатерины, официально ставшей его супругой в 1713 г. Может быть, образ де Ментенон повлиял и на будущую коронацию Екатерины в 1724 г. и в итоге открыл ей путь к престолу?
       Вероятно, Петр и его спутник тоже оставили заметный след в памяти пожилой женщины, если их имена оказались в книге ее мемуаров. Из Франции Петр I вернулся в звании почетного члена Парижской Академии наук. Не было ли это чествование как-то связано с г-жой де Ментенон? Она еще продолжала сохранять связи в литературной и научной среде, идущие от ее покойного мужа, автора популярного "Комического романа" и других произведений, заметно повлиявших на французскую литературу.

    ***

       В "Книге расходной приему подьячего Гаврилы Зайцева  1091/1313" встречаются две записи, касающиеся И.А.Черкасова. "Декабря в 4 день 1722 дано кабинетному канцеляристу Ивану Черкасову, который послан с кабинетными остаточными книгами, деньгами и прочими вещами, от Царицына до Москвы на 1000 верст на 12 подвод, по алтыну на 10 верст на каждую ло-шадь, всего 36 рублей (СВАБП, 2, с. 120). Несомненно, это длитель-ное путешествие с берегов Волги со всем кабинетным имуществом было ничем иным, как возвращением императора из Персидского похода 1722-1723 года. Черкасов неотлучно находился при нем и об этом речь впереди. После летних побед 1722 г. Петр покинул театр военных действий и в начале осени двинулся с войсками в Астрахань. Следующая запись сви-детельствует, что зимой 1723 Петр следовал в столицу. "Февраля в 25 день 1723, дано кабинет-канцеляристу Ивану Черкасову на расход Его Величеству, как он поехал с Москвы в Питербурх за его Величеством 33 червонных, да променяно на серебряные деньги (понеже у расходчика Ива-на Григорьева серебряных денег не случилось) 15 червонных, за которые взято 30 рублей и отданы те серебряные деньги ему же Черкасову в поход" (СВАБП, 2,с. 122).
       Можно обратить внимание на изменение названий должностей Черкасова: в 1717 г. он - подьячий, в 1722 - канцелярист, в 1723 - кабинет- канцелярист. Говоря современным языком, идет карьерный рост бывшего копииста. Связано это с несколькими причинами: с возрастом и стажем работы (в 1723 г. ему исполнился 31 год), и с той услугой, которую он оказал Петру I во время Персидского похода, и еще ранее, с реорга-низацией Кабинета, произведенной в самом начале 1721 г. Соответствующий указ Петра гласил (приводится выборочно):
       "222. Определение о содержании дел в Кабинете Его Величества, от 1 января 1721 года.

    Определение

       как содержать в Кабинетной конторе порядок в делах, а именно, о содер-жании и записке в книги писем, посылаемых от руки Е.Ц.В. (его царского величества - Авт.) и от руки господина кабинет-секретаря, и о записке приходящих писем к Е.Ц.В. и к кабинет-секретарю о делах Е.В. ответных и просительных, о решении и записке всех вещей, выписанных из Голландии, Англии, Франции, Гамбурга и прочих мест при обиходе Е.Ц.В., также и о делах, касающихся до расходу денежного и прочее.

    <...>

    II.

    О записке приходящих писем.

       1. Для записки приходящих к Е.Ц.В. писем, также и в кабинет секретарю о делах Е.В. учинить две книги, а именно:
       2. В одну записывать письма заморской корреспонденции, какие б от дворов или от купцов заморских не были.
       3. В ту же книгу записывать реестры, коносоменты и фактуры выписанным всяким вещам, от кого б ни были перечнем.
       4. А обстоятельно записывать в особую книгу, как о том упоминается ниже сего в 3 пункте.
       5. И разделить двум: заморские - Ивану Григорьеву, а русские - Семену Михайлову, которые с них спрашивать. И над ними надсматривать Ивану Черкасову.
       6. А самую нужнейшую заморскую корреспонденцию хранить ему, Черкасову, кроме их.

    <...>

    VI.

    О юрналах (журналах - Авт.).

        -- Наипаче ж всего надлежит хранить порядочную записку юрнала, которую иметь здесь, в Питербурхе, Ивану Черкасову.
        -- А в отлучение приказывать и спрашивать с тех, кто с кабинет-секретарем будет, также и его самого о том спрашивать понедельно или дважды в неделю о таких делах, ежели о чем не могут сами выяснить.

    IX.

       О скором ответе, дабы всякой о своем деле мог скоро ответ держать.
        -- Вышеописанное все для того, дабы ведать, что надлежит делать и ведать бы, что уже сделано, и в другой раз бы, не ведаючи, не делать, как часто случалось, и дабы за всякое повеление можно было скорее ответ дать.
        -- Над всеми же сими делами надсматривать за ними Ивану Черкасову.
        -- И ежели кто неисправен будет, то сказывать кабинет-секретарю.

    <...>

       1721 г., генваря в 1 де. Алексей Макаров.
       Каб. П.В. II отд., кн. 94, лл. 1-5. Подлинный переписан писцом, под-писан по листам и датирован каб.-секр. Макаровым. (Воскресенский, 1, с. 170-173).
       Однако, как ни ценил Петр Великий своего верного слугу, как ни выс-казывал ему свое видимое расположение, он не торопился давать ему прибавку к жалованию и долго не повышал в чине. Те качества, которые, как известно, очень ценил Петр в своих приближенных: правдивость и способность смело высказывать любому правду в глаза, - с одной стороны, вызывали уважение государя, с другой,- настораживали его. И.И.Голиков сообщает именно такой эпизод, к сожалению, не указывая даты.
       " 69. Замечания Государевы о Г.Черкасове.
       <...> Прилежность к должности и способности его скоро Монархом были замечены, и приобрели ему милость как Его, так и Ее Величеств; при всем том однако же оставался он довольное время без награждения и в бедности. В одну осень подает он Государю письмо, в коем, описав свою скудность, и что кроме ста рублей жалования не имеет никаких доходов, и которых с нуждой только достает ему на содержание свое и семейства его, продолжает: "Зима, Государь, приходит, а одеть себя и семьи сво-ей нечем; домишко развалился, а поправить его и обогреться нечем же", и заключает просьбою о прибавке жалования. Монарх прочтя тогда же на оном подписал: "В награждение триста, и жалования по триста в год из Кабинета". А как сие происходило в присутствии Государыни, то Ее Величество просила при оном наградить его и чином. "Он очень зол, ответствовал Государь; так надобно еще его поторить, дабы сделался помягкосердечнее, а тогда не будет он оставлен". В сноске И.Голиков указывает: "От Г.Подполковника Бартенева, служившего при нем при Ка-бинете, сообщавшего мне все сие" (Голиков, 1837, 15, с. 158-159; РБС, с. 169). Вероятнее всего, историк называет Бартенева, служившего у Черкасова в кабинете Елизаветы Петровны.
       Пожалуй, монарху действительно трудно было оказывать частые милости и возвышать Черкасова. Приходилось прибегать к испытанному методу кнута и пряника. Да и как еще можно было воздействовать на человека, который со своим неукротимым правдолюбием и бесстрашием не боялся вступать и вступал в конфликты с особами, которые были Петру куда дороже канцеляриста, и с которыми он начал дело преобразований? Очень немногие из людей куда более значительных при дворе Петра, чем Черкасов, пошли бы на тяжелый, открытый конфликт с "полудержавным властелином" кн. А.Д. Меншиковым. Черкасов пошел и не отступил ни на шаг. Снова обратимся к И.И.Голикову.
       "70. Князь Меньшиков (так у Голикова - Авт.) жалуется Государю;
       резолюция Его Величества.
       Когда от Фискалов поданы были разные о преступлениях Князя Меньшикова доносы, и когда от неприятелей его расславлены уже были оные преступления его в народе, помянутый господин Черкасов, ненавидев-ший его за презрение, оказываемое от него ему, и давно уже собиравший все то, из дел его, что относилось не к чести его, воспользовался доносами теми, и умножил оными выписку свою, с намерением, дабы упо-требить оную кстати. В одно время был он послан к нему по должности; и поелику принят от него был, как ему казалось, с большим прежнего презрением, то осмелился сказать ему: что ежели бы о всех делах его узнал государь, то б не столько кичиться он мог своею знатностью, и не презирал бы так людей честных.
       Можно себе представить, коль досадны должны быть таковые укоры Вель-може, не привыкшему слушать ни от кого подобных. Он в тот же день разжаловался на него Государю, изъясняяся, что подьячий ваш разругал ме-ня, мужика заслуженного и отличенного вашей милостию.
       Великий Государь призывает к себе Черкасова, и говорит ему гневным голосом: как ты смел бранить Фельдмаршала? Сей ответствует без робости, что он его не бранил, а сказал только, не вытерпя оказанного от него презрения, в чем и признает себя виновным, что ежели бы Государь знал все дела его и не столько его любил, то б не кичился своею знатностью он, и проч.; и как уже Г.Черкасов приготовился к сему, то все собранное о нем, а паче касательно до корыстолюбия его, донес Его Величеству. Монарх, выслушав все то терпеливо, отпустил его без гнева, и увидяся с Меньшиковым, сказал: "Ты сам презрением своим принудил Черкасова сказать тебе правду; и ежели по исследованию найдется все так, как он мне говорил, то страшись гнева моего. От того же Г.Бартенева".
       "71. Дерзость Князя Меньшикова.
       Известно, что Великий Государь, не любя пышности и шуму при Дворе своем, оставил великолепие двора Монаршего представлять Князю Меньшикову: и по сему любимец сей имел при доме своем между прочим и пажей из дворян.
       В одно время просил он Государя, чтоб пажей пожаловал офицерами; но Монарх ответствовал: "Не будучи солдатами, Офицерами быть нельзя; однако ж, примолвил, я о сем подумаю. Чрез несколько же времени Вели-кий Государь, послав к нему предупомянутого Черкасова, велел объявить ему свое соизволение, чтоб он пажей своих записал в гвардейский его полк в солдаты; но Князь, не будучи сим доволен, и может быть в на-дежде на милость к себе Государеву, объявил им чины сержантов, дал о том знать в полк; чрез некоторое же время Его Величество, яко полко-вник полку того, усмотря из рапортов о пожаловании их сержантами, призвал к себе Черкасова и с гневом сказал: "Я велел тебе объявить Меньшикову, чтоб он пажей своих записал в солдаты, а не в сержанты". Черкасов отвечал, что он в точности исполнил указ его. Нельзя стать-ся, сказал паки Государь, чтоб Меньшиков преступил мое повеление" -Я не знаю того, Государь; а знаю только то, что именно исполнил ваше повеление, чтоб записал он их в солдаты. - Поди же к нему и скажи мо-им именем, как он осмелился пренебречь указ мой? и ведает ли он, что за сие сам он попадет в солдаты?"
       Князь, не любя Г.Черкасова, в досаде своей сказал: "Это все от тебя, подьячий; ты уже не раз подводил меня под гнев Государев; но я с то-бой управлюсь". Сказав сие, поехал сам к Монарху; но увидя Его Вели-чество весьма гневным, упал на колени и просил простить его в престу-плении своем. Великий Государь, быв подлинно весьма гневным, дал ему почувствовать оный несколькими ударами палки своей, и повелел тот же час переименовать их солдатами. Попотчиванный сим образом Господин Подполковник гвардии, вышед от Монарха и встретившись с Г.Черкасовым, пожав дружески руку его, с великой учтивостью сказал: "Все ли вы, друг мой, в добром здравии?" (Голиков, 1837, 15, с. 159-161). Эти эпи-зоды пересказывает Д.Н.Бантыш-Каменский, придав им форму сжатого дра-матического рассказа (Бантыш-Каменский, 1836, 5, с. 261). Даты всех трех эпизодов у Голикова отсутствуют, но можно предположить, что все они произошли после января 1722 г.: Меншиков был президентом Военной коллегии с 1718 по 1724 годы. Угрозу свою он выполнит в 1727 г., но не в самой страшной для Черкасова форме, о чем речь впереди. Кро-ме того, обращаясь к Черкасову, он называет его по-старому "подьячий", в то время как государыня просит пожаловать его еще и "чином". Такая просьба могла быть возможна только после утверждения закона о порядке государственной службы в Российской империи - Табеля о рангах 27 ян-варя 1722 г. Чинопроизводство устанавливалось строго в порядке воз-растания классов с 14 по 1 и старшинства в получении очередного чина.
       Единая система чинов узаконила замещение постов в армии и государственном аппарате по личным заслугам, способностям и опыту. Все чиновничество разделилось на табельное (классное) и внетабельное (копиисты, подканцеляриста, канцеляристы и др.), т. е. низшие госслужащие. Лица недворянского происхождения в петровскую эпоху после производства в 14-й класс (коллежский и кабинетный регистраторы) приобретали личное дворянство, а в 8-й (коллежский асессор) потомственное дворянство. Так что супруга императора, уваж Петр ее просьбу, оказала бы Черкасову очень важную услугу.

    ***

       Вершиной своей службы у первого российского императора И.А.Черкасов считал участие в Персидском походе 1722-1723 гг. Рассказ об этом уча-стии занимает центральное место в "скаске" Черкасова, а в Дипломе на баронское достоинство, дарованное дочерью Петра, один из эпизодов по-хода и исполненный в нем долг Черкасова являются одним из главных ос-нований для присвоения ему баронского титула. Общие сведения о походе представляют из себя следующее. "Персидский поход 1722-23 - поход рус. войск и флота по командов. Петра I в прикаспийские владения Ирана с целью обеспечения интересов рус. торговли на Каспийском м. и ограничение турец. экспансии в Закавказье. Рус. правительство дейс-твовало в согласии с Картлийским царем Вахтангом VI и армян. каталикосом Есаи, стремившимися освободиться от иранского господства и отразить турец. агрессию.
       Летом 1722 рус. армия спустилась по Волге в Астрахань и 18 июля на-чала движение на судах Каспийской военной флотилии к устью р. Терек (22 тыс. пехоты на 274 судах). Высадившись в Астраханском заливе и дождавшись присоединения кавалерийского отряда из Царицына, рус. войска двинулись на Дагестан и, разбив войска султана утемшинского Махмута, 23 августа без боя вступили в Дербент. Дальнейшему движению рус. войск помешало отсутствие продовольствия и фуража, которые флотилия не могла подвести из-за сильных штормов. Оставив гарнизоны в Дербенте и вновь построенной крепости Св.Креста, Петр I с войсками двинулся в Астрахань. Дальнейшими военными действиями руководил ген.-майор М.А. Матюшкин. В декабре отряд рус. войск полковника Шилова высадился с кораблей в Реште и занял его. В июле 1723 рус. флотилия подошла к Баку, высадила десант и после 4-х дневного артил. обстрела 26 июля овладела городом. Успехи рус. войск и вторжение турец. армии в Закавказье вынудили Иран заключить 12 сент. Петербургский договор 1723, по которому к России отошли Дербент, Баку, провинции Ширван, Гилян, Мазандеран и Астрабад. Турция по рус.-турец. договору 1724 отказывалась от притя-заний на Прикаспий, Иран.
       В связи с обострением рус.-турец, отношений рус. правительство, заинтересованное в союзе с Ираном, по Рештскому договору 1732 и Ганджинскому трактату 1735 возвратило прикаспийские обл. Ирану." (СИЭ, 11, стб. 54-55 ).
       В "скаске" И.А.Черкасов, подчеркивая, что Петр Великий поручал ему не только письменные но и воинские дела, продолжает: "... а именно: в 1722 -м году в походе не имел в армии и не мог достать из тамошнего народа за их грубостью людей, кто б Его Величеству учинил известие о пути, и где есть потребное к содержанию такого великого корпуса, как вода, трава и лес, изволил Его Императорское Величество его (Черкасова -Авт) отправить для меры и описания пути в должности генерал-квартирмейстера и с ним тысячу пятьсот отборных Донских казаков, над которыми командирами при нем были Иван Краснощеков и Данило Ефремов и оное дело, как нужда требовала, он исправил к удовольствию Его Императорского Вели-чества, на что в свидетельстве имеет Его Императорского Величества Собственной рукой писанную инструкцию и на его посылаемые доношения указы, и в том походе увидав он собравшихся неприятелей горских наро-дов двадцать тысяч, которых действительно и видел, и не оставляя повеленного ему пути и дела доносил Его Императорскому Величеству, на что, получа писменный Его Величества указ, стоял на речке Инче окружен бу-дучи таким великим числом неприятелей двое суток, пока Его Величество со своей армией на то место прибыть изволил и оставил при себе из быв-ших с ним казаков тысячу четыреста человек, а его паки изволил отпра-вить вперед для повеленного ему дела токмо с сотней казаков до реки Башбугама; а по отправлению его оные, ожидаемые неприятеля, удалили на всю Его Величество армию, где было немалое сражение и те неприятеля прогнали, а он с сотней человек находился от Российской армии в рас-стоянии двадцать семь верст и стоял в неприятельской земле трое су-ток и к удивлению Их Императорских Величеств ныне счастливо владеющей Великой Государыни Императрицы Елизаветы Петровны Вседражайших Государей Родителей Бог его и с ним бывших сохранил без всякого повреждения" (Гербовед, с. 54-55).
       Об этом эпизоде упоминает Ф.А.Бюлер, ссылаясь на баронский Диплом (Бюлер, 1870, 86, с.20), вскользь упоминает Павлов-Сильванский (РБС, с. 169). Из всех инструкций и указов Петра, упоминаемых в "скаске", известны только две записки, явно относящиеся к действиям Черкасова по заданию императора: "Иван! место по твоему отводу водою и лесом довольно, да травы нет, и видно, брат, что ты проспал; вставай ранее, дабы я с тобой не побранился П."
       "Иван! место отведенное тобою всем довольно, и за то тебе спасибо"
       Петр".
       (Голиков, 1837, 15, с. 159; Бантыш-Каменский, 1836, 5, с. 263).
       По свидетельству Бюлера в том же источнике: "Собственноручные записочки этого государя, о которых упоминают Бантыш-Каменский, Голиков и Штелин, не сохранились у потомков Черкасова".
       На языке военной стратегии и тактики это событие Персидского похода выглядит следующим образом. И.А.Черкасов, как человек умный, наблюдательный и исполнительный, получил от императора приказ произвести рекогносцировку местности, чтобы выбрать удобное поле для расположения войск и будущего сражения (должность генерал-квартирмейстера именно в этом и заключалась). Первое место, о котором он сообщил, Петру не понравилось: нет травы, нечем кормить лошадей из царицынского отряда. Черкасов учел замечание Петра и выбрал другое место, которое со всех сторон оказалось пригодным, что и констатировалось во второй записке императора. Неожиданно разведовательно-рекогносцировочная работа небольшого отряда квартирмейстера превратилась в пассивную оборону: он оказался окружен войсками султана Махмута, т. к. дело происходило на территории приморского Дагестана. Теперь вся надежда была на полторы тысячи казаков, которых тоже нужно было держать в узде, особенно Ивана Краснощекова, отличавшегося невероятной силой, свирепостью и своенравием. Вот тут и проявился с особой силой суровый и мужественный характер Черкасова, соединенный с верностью долгу, - только эти качества могли удержать на месте в течение двух суток казачью вольницу. И, конечно, оба атамана не случайно оказались изображены на гербе Черкасова в роли щитодержателей: он знал, кому был обязан тем, что выстоял до подхода главных сил русской армии. О судьбе Д.Ефремова ничего неизвестно, а вот об И.Краснощекове, о том, как он разорял владения султана Оттоманского, упоминает И.Голиков (Голиков, 1837, 9, с. 187-188). Голикова практически переписывает Д.Бутурлин: "Занимаясь построением крепости Св. Креста, Петр в то же время отправил атамана Краснощекова с 1000 донских казаков и 4000 калмыков во владения Султана Оттоманского (турецкого - Авт.), для наказания сего Султана за неприятельские его действия против России. Краснощеков выступил 25-го сентября. В следующие дни он проникнул в Султановы владения и разорил там все де-ревни. Более 500 человек неприятелей было убито при сей экспедиции. Краснощеков возвращался к армии" (Бутурлин, 4, 2, с. 26). Надо думать, казаки и калмыки потешились вволю, вырезав беззащитное население ни в чем не повинных деревень. Иван Краснощеков погиб во время русско-шведской войны 1742 г. "Из русских потерь самой заметной стала смерть... казачьего походного атамана Ивана Краснощекова..., наводившего ужас на шведов и финнов. Во время боя в августе 1742 года он провалился в болото и, оказавшись беспомощным, был убит шведами" (Анисимов, с. 107). Отец Краснощеков оказался изображенным на гербе баронов Черкасовых (конечно, о сходстве изображения с личным обликом атамана не приходиться говорить), а его сын, тоже атаман Краснощеков Ф.И. был увековечен на портрете русского художника А.П.Антропова (1716-1795). "Так оригинален портрет атамана казацкого Краснощекова (1761, русский музей) - одна из тех работ, которые, по словам академика Я.Штелина "могли сделать честь Антропову и вне России". Краснощеков был широко известен в свое время: сын легендарного героя-атамана донских казаков, он сам был деятельным участником Семилетней воины и изображен с медалью, полученной за сражение при Франкфурте (медали, подобные этой, при награждении атаманов казацких войск были равноценны орденам") (Савелов, с. 46.). Ни Голиков, ни Бутурлин не упоминают имя Черкасова в связи с сражением на р. Инче. Нет указаний на его роль и в книге советского историка, посвященной Персидскому походу Петра I (Лысцов). Однако после возвращения из похода Петра и в целом после окончания войны с Персией, император становится особенно милостлив к своему верному соратнику. За его "хотя малую службу" в ноябре 1723 г. Петр жалует ему "из отписных деревень" в разных пяти городах 280 душ, которые и поныне за ним (в 1742 г.) (Гербовник, с. 55). Ф.Бюлер уточняет: "Император подарил ему значительные вотчины в Ельнинском уезде Смоленской (село Путятино с деревнями) и в Белевском уезде Тульской губерниях, которыми и по сие время владеют его потомки" (Бюлер, 1870, 86, с. 20). Однако уточнение Бюлера неверно: деревни в Смоленском и Дорогобужском уездах были пожалованы Черкасову Елизаветой Петровной 15 июля 1744 г. (РБС, 22, с. 171). В. "скаске" И.А.Черкасов сообщает: "... крестьян за ним в Ярославском, в Костромском, в Ряском, в Рузском уездах двести восемьдесят душ, да в Коломенском уезде порозжая земля, да в Ингермоландии в Копорском уезде крестьян пять дворов, а окромя того деревень и заводов не имеет" (Гербовед, с. 56). Вероятно, позже были пожалования еще: или от Петра I, или от Екатерины I, когда она повысила его в чине. 280 душ - не такое уж большое состояние. Шеф Черкасова А.В. Макаров владел в 1727 г. не менее чем 1,5 тыс. крепостных крестьян. Тем не менее, с конца 1723 г. И.А.Черкасов был уже не только государственным чиновником, но и помещиком средней руки. К концу царствования Петра Великого И.А.Черкасов становится его очень близким и доверенным лицом. Все чаще он получает царские указы, содержание которых относится к важным и тайным делам империи или царской семьи. Некоторые из этих указов доводятся до сведения очень узкого круга самых преданных императору людей.
       "358 - 29 апреля 1722. О делах, подлежащих производству в преображенском приказе.

    Копия.

       Чтоб делам быть в преображенском следующим:
        -- Которые в государственных делах, а именно в дурных словах или деле к возмущению и тому подобных дел.
        -- Полки гвардии чтоб ведомы были по прежнему, но так как ныне все государство определено, а именно: что кто на них будет в чем бить челом, а им бить там челом, где суперник ево ведом.
        -- Посторонних дел разве каких великих убивств или городских разбоев в Питербурхе или Москве в то время, где будет ваша персона присудствовать, а без вашего присудствия не делать и не брать; а иных, кроме вышеписанных, никогда не принимать, дабы тем комфузии не зделать положенному регламенту. А которые дела по сему не надлежат, а ныне оные есть, отдать к своим местам.
       В Преображенском, апреля в 29 день 1722.
       (Внизу находятся следующие пометы: "Получено апреля в 30 день чрез канцеляриста Черкасова"; "Записать в книгу, а в коллегии и канцелярии послать указы, да и в губернии и провинции указы послать же" (РИО, 11, с. 471). Этот указ несколько ограничивал функции Преображенского приказа, т.к. с 1718 г. дела чрезвычайной важности, например, дело царевича Алексея, рассматривала Тайная канцелярия. Указ адресован князю И.Ф.Ромодановскому, второму после своего отца Ф.Ю.Ромодановского, начальнику Преображенского приказа (1718-1729).
       Следующие два указа имеют очень "щекотливую" репутацию.
       "454.- 13 ноября 1724 . О вызове чрез публикацию всех лиц, с коих брали взятки бывший камергер Вилим Монс, сестра его, жена генерал-майора Балк, и подьячий Столетов.
       Чинить публикацию, что с кого брал Монс и сестра его, также и Зудилка (Столетов - Авт.). Сие учинить сего дня.
       (Указ писан собственноручно Государем; в конце его находится следующая помета: "Против сего указа публиковать сего дня, 13 ноября 724 году") (РИО, 11, с. 557). Развязка наступила стремительно, что подтверждает следующий за предыдущим указ.
       "455.- 15 ноября 1724. О назначении 16 числа, в С.-Петербурге, на Троицкой площади, наказания бывшему камергеру Монсу, его сестре, подьячему Столетову и камер-лакею Балакиреву, за плутовство и противозаконные поступки.
       1724-го ноября в 15 день, по указу его величества императора и самодержца всероссийского, объявляется во всенародное ведение, что завтра, то есть 16 числа сего месяца, будет в 10-м часу пред полуднем на Троицкой площади экзекуция бывшему камергеру Вилиму Монсу, да сестре его Балкше, подьячему Егору Столетову, камор-лакею Ивану Балакиреву, за их плутовство такое, что Монс, и сестра ево и Егор Столетов, будучи при дворе его величества, вступались в дела, противные указам его величества, и укрывали винных плутов от обличения вин их и брали за то великие взятки, и Балакирев в том Монсу и протчим служил. А подлинное описание вин их будет объявлено при экзекуции. Сие публиковать сего дня заблаговременно.

    Иван Черкасов.

       (Внизу помета: "По сему публиковать сегодня, то есть 15 ноября 724-го"). (РИО, 11, с.557-558).
       Дело В.Монса и других не имело никакой серьезной политической или антигосударственной подоплеки. Истинной причиной "подлинной вины" В.Монса была возникшая любовная связь между императрицей Екатериной и молодым красивым камергером ее собственного двора. Эта семейная драма, вполне обычная, если бы она происходила в любом высокопоставленном семействе, усугублялась тем обстоятельством, что в 1722 г. Петр формально назначил Екатерину своей наследницей после смерти и даже короновал ее в Москве 7 мая. 1724 г. В современной исторической литературе тема "Петр I и семейство Монс" иногда излагается чрезвычайно упрощенно (Пашков, с. 370-371, 385-386). Гораздо подробнее и со всеми историческими и интимными нюансами эту историю, глубоко ранившую Петра как мужа и властелина, в которой ревность соединилась с подозрительностью, появившейся у императора в последний год жизни, рассказывает Г.Гельбиг в биографиях Екатерины Алексеевны, Монса де ла Круа и его сестер. Их следует привести хотя бы для того, чтобы наглядно показать, как в России начала 18 в. реформы и просвещение вполне уживались с проявлениями дикого варварства и изощренной жестокости, причем и то, и другое исходило от одного человека - Петра Великого.
       "Монс де ла Круа был сыном трактирщика, прибывшего из Франции и поселившегося первоначально в Риге. Позже он переехал в Москву и жил там в немецком квартале или, как там говорят, в Немецкой слободе.
       Петр, издавна охотно живший с иностранцами, не разбирая, оправдывается ли такое отличие их рождением или рангом, с удовольствием виделся с молодым, благовоспитанным и хорошо образованным Монсом, сестер которого монарх знал, находил их красивыми, милыми и любил их обхождение" (Гельбиг, 1999, с. 71). О старшей сестре В.Монса русскому читателю известно из романа А.Н. Толстого "Петр Первый", где она играет важную роль как возлюбленная молодого государя Анна Монс. Далее опять предоставим слово Гельбигу. "... от нее зависело вытеснить из дворца Екатерину и разделить с Петром I престол Российской империи. Госпожа Кайзерлинг, урожденная Монс де ла Круа, была старшей сестрой несчастного Монса.
       Все согласны с тем, что г-жа Кайзерлинг была образцом женского совершенства. <...> Такие выдающиеся качества не могли ускользнуть от проницательного взгляда Петра I. Он преподнес прекрасной барышне свою любовь и встретил, что так редко случается с коронованными особами, самый решительный отпор.
       Он не отказался, однако, от своего намерения; напротив, еще с большей горячностью начал он настаивать на достижении его <...>. Все было тщетно. Меншиков и Екатерина, бывшая уже тогда при дворе, потеряли бы все, если бы Монс уступила. Меншиков употребил весь свой ум, чтобы помешать намерениям Петра. Но, вероятно, Меншиков должен был бы склониться перед горячей страстью своего господина, если бы сама твердость девицы Монс не посодействовала стремлениям Меншикова и Екатерины.
       Если уж Екатерина, при своей посредственной любезности, могла достигнуть того, что была возведена в сан Императрицы, то более чем вероятно, что красивая Монс своими прекрасными качествами гораздо скорее достигла бы этой высокой цели. Однако она предпочла такой удел и такого любимого человека, которые, хотя и были гораздо выше рождения и ожиданий девицы, но все же значительно ближе к ней, чем трон и император. Она втайне обручилась с прусским посланником Кайзерлингом. <...> Это несчастное открытие превратило любовь государя в гнев, ...этот великий человек, которому так охотно прощаешь опрометчивость, был настолько мелочен, что потребовал назад дом, подаренный ранее Монс. Чтобы не подвергать свою невесту новым неприятностям, Кайзерлинг решил немедленно жениться на ней, но в то же время схватил жестокую болезнь, которая свела его в могилу. Уже на смертном одре он, как честный человек, исполнил свое обещание и женился на красивой Монс. Вскоре за тем Кайзерлинг умер. Его вдова осталась в Москве, где скончался ее муж, и с достоинством проживала свои дни вдали от двора,... и там же в Москве умерла" (Гельбиг, 1999, с. 74-75).
       Проходит время, рана на сердце, оставленная холодностью старшей сестры зарубцевалась, Петр уже женился на Екатерине, но видимо, семейство Монс де ла Круа было для русского царя роковым. Пришла очередь брата нанести еще большую рану своему повелителю. "... стало заметно глубокое впечатление, произведенное чрезвычайно красивым лицом молодого Монса на сердце императрицы. Чтоб поддерживать взаимную склонность, сохраняя все приличия, необходимо было дать фавориту место при дворе, что могло бы, не возбуждая подозрения, приблизить его к супруге императора. В этих-то видах Екатерина так устроила, что он был назначен сперва камер-юнкером, а потом и камергером императрицы. Долгое время Петр был один из немногих, не знавших тайны. Однажды он был уже на пути к открытию этой тайны, именно, когда совсем еще юная царевна Елизавета обратила его внимание на большое замешательство императрицы и Монса, происшедшее вследствие его внезапного появления; но государь, голова которого была занята тогда другими делами, не обратил внимания на болтовню ребенка, и это открытие не имело никаких последствий.
       Несколько лет позже другие уже, вероятно, обратили на это внимание Петра. Вследствие этого он дал генеральше Балк, сестре камергера Монса, затруднительное поручение наблюдать за ее братом и императрицей. Несмотря на то, он ничего не мог открыть и был всегда успокоиваем" (Гельбиг, 1999, с. 71). О Балк, урожденной Монс де ла Круа, тот же автор пишет: "Госпожа фон Балк, самая старшая, кажется, сестра несчастного Монса, была красива и любезна; она нравилась Петру I, который долгое время чрезвычайно любил ее. Она вышла замуж за генерал-майора фон Балка и была обер-гофмейстериной царевны Екатерины, впоследствии герцогини Мекленбургской. Позже она явилась при дворе императрицы. Хотя она и была возлюбленной императора, но все же содействовала тому, чтобы обманывать этого государя в его частной жизни.
       Когда Петр I заподозрил свою жену в благосклонности к Монсу, он поручил г-же Балк наблюдать за обоими. Но услужливая сестра молчала о том, что знала" (Гельбиг, 1999, с. 76).
       8 ноября 1724 г. Петр уехал в Шлиссельбург, но через несколько часов вернулся в Петербург, незаметно прошел во дворец итальянского сада на Фонтанке и внезапно вошел в комнату Екатерины, когда у нее был В.Монс. Форма обхождения Монса с императрицей, вероятно, выходила за пределы того почтения, которым мужчина был обязан своей повелительнице. В ярости Петр тотчас же назначил несколько предварительных наказаний. Кабинет-секретарь и камердинер императрицы были арестованы. Генеральша Балк была арестована через пять дней. Монс был арестован сразу же. 10 ноября его перевезли в Зимний дворец, где было высшее судилище". <...> Следствие производилось быстро и было покрыто, по крайней мере в начале, непроницаемой тайной. В объявленном приговоре было указано, что Монс и его соучастники допустили себя подкупить, чтобы извести императора. Ни один человек не поверил этому. Г-жа фон Балк, как и другие арестованные, была бита кнутом и сослана в Сибирь. Екатерина, через два месяца вступившая на престол, вернула из ссылки свою подругу в 1725 г. "Монс был обезглавлен, и императрица должна была присутствовать при его казни. Она упала в обморок. Ярость монарха против Екатерины вышла из границ того почтения, которым он был обязан своей супруге, по крайней мере, в глазах двора. Все ее доверенные лица были удалены и заменены надсмотрщиками, на которых он мог полагаться; вследствие открывшихся неправильностей в различных отраслях государственного управления Meншиков был уже некоторое время в немилости; у Петра все чаше стали повторяться случаи задержания мочи, которые причиняли ему жестокие страдания; болезнь вполне определилась, сохраняя свой характер; страдания тела прерывались иногда только страшными взрывами негодования" (Гельбиг, 1999, с. 71-73, 76, 32).
       Со смертью Монса не прекратились мучения императрицы. Петр приказал положить в спирт отрубленную голову ее любовника и Екатерина несколько дней должна была смотреть на нее. Затем Петр приказал отправить в Академию наук и велел сохранять ее в отдельной комнате вместе с отрубленной головой фрейлины М.Гамильтон. В 88 "Анекдотов Петра Великого" Я.Штелина сообщается, что Гамильтон была вначале любовницей Петра, а когда царь к ней охладел жила с его камердинером Орловым. Об их связи он узнал совершенно случайно, даже не желая этого. Но дело было не в отношениях фрейлины и камердинера, а в том, что Гамильтон в течение нескольких лет тайно умертвляла прижитых ею детей и хоронила их в Летнем саду. Первый из этих невинных детей был сыном Петра, о чем он узнал только во время следствия над Гамильтон. Она была обезглавлена по приговору за детоубийство. Головы Монса и Гамильтон сохранялись наблюдателями над препаратами 60 лет. В восьмидесятых годах княгиня Е.Р.Дашкова, как президент академии, просматривая счета, обнаружила, что слишком много выходит спирта. Страшный "экспонат" хранился в погребе в ящике под надзором консерватора. Княгиня сказала об этом Екатерине II. Головы были принесены и все дивились по ним сохранявшимся еще остаткам прежней красоты. Екатерина приказала в погребе же и зарыть обе головы (Гельбиг, 1999, с. 72-73).
       В данном случае Г.Гельбигу можно доверять почти полностью. Дело и казнь В.Монса, публичное наказание других "виновных" надолго остались в памяти жителей С-Петербурга; во время пребывания автора "Русских избранников" в России были живы многие потомки семьи Матрены Балк, с которыми мог беседовать любопытный саксонский посланник.
       Постоянное общение И.А.Черкасова с Петром в повседневной жизни двора, в путешествиях и походах позволило преданному и внимательному человеку сохранить в своей памяти многие черты характера, образа жизни, обиходных привычек самодержца России. Многие факты из жизни Петра остались бы неизвестными историкам, если бы рассказы Черкасова не записали Я. Штелин и И. Голиков. В соответствии с литературными традициями 18 века авторы называли их "анекдотами" - короткими рассказами о незначительном, но характерном происшествии из жизни исторического лица. В России второй пол. 18 века такие исторические анекдоты собирали П.Ф.Карабанов, Н.Курганов, П.Семенов и др.. Выходили из печати их сборники. Сохранялся этот жанр и в первой пол. 19 века: вспомним "Анекдоты" А.С.Пушкина, в том числе и о Петре Великом. Лишь с сер. 19 века "анекдот" начинает пониматься в современном словоупотреблении как небольшой устный шуточный рассказ самого различного содержания с неожиданной и остроумной концовкой. Анекдоты о Петре могли быть совсем не шуточными, но чаше всего поучительными для потомков и полезными для историков, изучавших его эпоху. Например, Я.Штелин в анекдоте 107 "Обыкновенная жизнь. О чем слышал я от барона Черкасова" приводит большой рассказ о привычках Петра: "Петр Великий вставал всегда весьма рано. Зимой обыкновенно в 4 часа...",- и далее следует повествование об обыденной жизни императора. Однако заканчивается это жизнеописание назидательно и шутливо: "Один генерал Его упрекал за свои заслуги. Так император ответил: Я за то тебя щедро наградил и произвел в генералы, а за воспрепятствование дальнейших разговоров, которые могли бы принести ему досаду, приказал налить ему сразу три больших бокала, как он должен был выпить за здравие Его Величества, всей компании и всех храбрых солдат. Через сие вдруг лишил его способности говорить, а другим доставил смех. Изложено по описанию барона И.А.Черкасова" (Штелин, 1786, с. 454-457).
       С некоторыми привычками Петра доводилось сталкиваться и самому Черкасову. Ближайшее окружение венценосной особы обычно хорошо знает, в какое время лучше всего обратиться к ней для решения важных дел или для удовлетворения своей или чужой просьбы. Но также знает, что в иное время делать этого ни в коем случае не следует, чтобы не нарваться на царский гнев. Таким неподходящим временем, способным вызвать у Петра отрицательные эмоции, считалось то, когда царя отрывали от занятий, которыми он был увлечен. Петр мог на недели запираться в кабинете и отказываться слушать какие-либо дела, т.к. например, был увлечен конструированием корабля и претворением своих идей в чертежи. Напомним читателю о записи в "Книге расходной" о том, что Черкасов поехал из Москвы в Петербург, чтобы передать деньги Петру. Отъезд состоялся 25 февраля 1723 г. И вот в письме к кабинет-секретарю А.В.Макарову, Иван Антонович сообщает, что царь прибыл в Петербург 4 марта 1723 г., но прошло уже три дня, а он, Черкасов, не может вы-полнить поручение своего шефа, т.к. "Его Императорское Величество по се число ни за какое дело здесь не изволил приниматца, только изволит трудитца за чертежем нового корабля." И сам Макаров, до тонкостей изучивший характер своего повелителя, тоже употреблял выражение "во благополучное время". В 1724 г., когда на Марциальные воды вместе с царем отправился Черкасов, кабинет-секретарь просил своего помощника не терять из виду челобитную советника Иностранной коллегии Степанова "о деревнях". "И ежели усмотришь время, - наставлял он Черкасова, - то доложи Его Величеству, о чем он, Степанов, прилежно вас через письмо свое просил ..." (Павленко, 1985, ч.111).
       Важные сведения об отношении Петра I к новой структурной иерархии Русской Православной церкви нам известны отчасти благодаря рассказам Черкасова. Патриарх Адриан умер в октябре 1700 г. Адриан не мешал реформам царя, но Петру этого было мало, ему нужно было, чтобы Патриарх ему содействовал: безучастное положение первосвятителя было безмолвным отрицанием новых порядков. С избранием нового Патриарха Петр решил повременить. Управление церковью на время было поручено "местоблюстителю патриаршего престола". С этого времени идет непрерывный ряд перемен в иерархическом строе РПЦ. "Экзархом святейшего патриаршего престола, блюстителем и администратором" был назначен митрополит Рязанский Стефан Яворский, ранее игумен Киево-Николаевского пустынного монастыря. По воле Петра в 1720 г. был собран Собор пастырей русской церкви, на котором председательствовал сам царь. Под его влиянием и при поддержке некоторых архиереев было принято решение: поручить управление церковью вместо Патриарха постоянному Собору пастырей. Этот "постоянный Собор" вначале назывался духовною коллегией, а потом получил название "святейшего Правительствующего Всероссийского Синода". Указ 25 января 1721 г. гласил: "Должна есть коллегия сия (Святейший Синод) новыми впредь правилами дополнить регламент свой яковых востребует разные разных дел случаи" (История Русской церкви, с. 644, 661-662). С образованием Синода завершается процесс подчинения духовной власти светской. Президентом Синода назначили престарелого Стефана Яворского. Через год он умер и новым президентом император назначил самого ревностного своего сторонника среди церковных иерархов архиепископа Псковского Феофана Прокоповича (Пашков, с, 381). В 1722 г. должность президента была упразднена, а надзор за деятельностью Синода поручен обер-прокурору Синода.
       О событиях, последовавших вскоре, рассказывают И.Голиков и Я.Штелин. "В 1721 г. сие действительно воспоследовало и по царскому повелению архиепископ Феофан издал Регламент духовный и напечатанный в 8 долю листа Катехизис, с обстоятельными объявлениями и доказательствами из Св. Писания" (Штелин, 1786, с. 11-12). "Сие прибавление в Регламент (о монашестве, о монастырях, о настоятелях - Авт.) Великий государь своею же исправлял рукой и своим утвердил подписанием. Во окончание же сего поместим оное утверждаемое двумя именитыми времен Государевых мужами: графом Бестужевым и бароном Черкасовым. Следующее: знатное тогдашнее духовенство, исключая, может быть, одного помянутого преосвященного Феофана, от самой смерти последнего Патриарха скучало государю об избрании на его место нового, но монарх предположив уничтожить сию власть, обыкновенно отговаривался недосугами своими" (Голиков, 1837, 8, с. 163).
       "Государь думал, что после того (утверждения Синода и Регламента -Авт.) перестанут уже требовать Патриарха, однако ж большая часть знатнейшего духовенства оставалась еще при прежних мыслях и в надежде, что Патриарх будет поставлен, некогда подано было в Синод, где он часто присутствовал, прошение о постановлении Патриарха, Государь весьма на то разгневался, и ударив себя в грудь, сказал гневным голосом: "вот вам Патриарх", потом встал со своего места и ушел. После сего никогда уже не упоминали при нем о Патриархе, и никто не требовал, чтобы Патриарх был поставлен.
       Так слышал я о сем происшествии от государственного канцлера графа Бестужева за его столом. Но императорский кабинет-секретарь, барон И.А.Черкасов, рассказывал, что государь одной рукой ударил себя в грудь, а другой вынул свой кортик и, ударив им по столу, сказал во гневе: "Вот вам Патриарх!" (Штелин, 1786, с. 11-12). Эту последнюю версию, тоже ссылаясь на Черкасова, излагает архимандрит Иоанн (Экономцев) в статье "Национально-религиозный идеал и идея империи". О. Иоанн объясняет поведение Петра ссылкой на идеологическое обоснование монархии в книге Феофана Прокоповича "Правда воли монаршей" (Петр Великий, с. 592).
       И.И.Голиков еще несколько раз упоминает И.А.Черкасова: "5 марта 1723 писал монарх к Ивану Черкасову дабы подтвердил генерал-коменданту, чтобы поступал: так, как ему приказано с теми, которые должно, в Петербурге строются в Указе Сената" (Голиков, 1837, 9, с. 470). "26 марта 1723 Указ Гавриилу Замятину о присылке готовального мастера Березина в Петербург (видимо, для чертежа нового корабля, из-за которого Черкасов с 5 марта не мог увидаться с государем - Авт.) и о прочем и того же числа Ивану Черкасову о приготовлении при Шлютенбурге двух лодок" (Голиков, 1837, 9, с. 471).
       В 13-м томе "Деяний" историк сообщает о Собственном Его Величества Кабинете, из которого "яко из источника проистекают все присутственные места". В Кабинете главным назван Тайный кабинета секретарь А.В.Макаров, а "под ним: кабинет-секретарь И.А.Черкасов. Оба они при должностях своих остались и по кончине Его Величества" (с.371-372). В дальнейшем это утверждение Голикова потребует значительного уточнения.
       Я.Штелин приводит еще несколько анекдотов о Петре Великом, идущим от Черкасова, "Анекдот 70. Ревность за истину. Когда он кого-нибудь из придворных изобличал во лжи ..., то самый тот его доверенности лишался, но мог покаяться. Но и тогда сей монарх строгим видом говаривал: "Ежели ты в другой раз возмешь что-нибудь мне объявить, то уверся наперед в истинности своего дела", но когда кто в присутствии монарха худо о ком говорил, то в начале слушал он вниманием, но потом обыкновенно прерывая речи говаривал: "Но рассматривал ли ты его с хорошей стороны? Расскажи мне так же, что ты с оной усматриваешь. Известно сие от барона И.А.Черкасова" (Штелин, 1786, с. 395-298). "Анекдот 101. Нестрогое взыскание за преступление седьмой заповеди ("не прелюбодействуй" - Авт.). Петр Великий зол был за все преступления. "Против плотских грехов поступал он гораздо снисходительнее и столь умно располагался, что за таковые проступки никто не был лишен им жизни, ни имени, ни чести. По сей причине, а также чтобы сохранить тайное убережение детей не определил он никакого наказания несочетавшейся родительнице. Но у мужев двоеженцев было у него достойное смертное наказание. После рассказа об Уставе Карла V - за прелюбодеяние меч, Петр рассмеялся и сказал: Не в правду ли? Я бы сему великому императору советовал более о сем рассудить: или он может быть метил, что у него больше лишнего народу во всем государстве, нежели я в моем оного имею. Надобно колико возможно щадить генезис своих подданных. Известно от барона И.А.Черкасова" (Штелин, 1786, с. 422-424). Петру легко было прощать "плотские грехи", т.к. сам он нарушал седьмую заповедь всю жизнь и не особенно переживал из-за этого. Не все было безупречно в его семейной жизни и по поводу двоеженства. Что касается его снисходительности к женщинам, то сам же Штелин немного выше приводит пример судебной расправы с фрейлиной М.Гамильтон, правда, виновной в умерщвлении своих детей. Но ведь остается открытым вопрос, а что бы ожидало ее, если бы она не скрывала, что родила ребенка от Петра? И еще бо-лее суровым примером была казнь В.Монса - как жестокая месть своей жене. Но, что позволено Юпитеру...
      
       3. Опала и ссылка.
       28 января 1725 года скончался император Петр I. Скоротечная болезнь и смерть великого человека, который почти тридцать лет единолично правил Россией, неизбежно влекла за собой непредсказуемые последствия. Они начались почти сразу же, у гроба Петра, И.А.Черкасов, вероятно, сильно скорбевший по опочившему государю и не только потому, что был ему столь многим обязан, не мог не чувствовать, что такого правителя империя очень долго не увидит. Смерть государя чуть было не совпала с его днем рождения: 27 января 1725 г. И.Черкасову исполнилось 33 года. Во всех отношениях, это был зрелый муж, волей обстоятельств хорошо знакомый со всем хитросплетением дел при дворе и прекрасно понимавший, что на трон Петра будут претендовать люди просто ничтожные по сравнению с умершим. И дело решат даже не эти люди с их сомнительными правами на престол или малолетством, а те могущественные вельможи, которые будут вести между собой жестокую грызню, пока кто-то из них не одержит верх и всеми правдами и неправдами не возведет на трон своего ставленника. Самым же могущественным среди них по-прежнему оставался А.Д.Меншиков, наиболее опасный для дальнейшей судьбы Черкасова человек. Для сильно скомпрометированной в глазах Петра в последние месяцы его жизни Екатерины и для почти утратившего доверие государя Меншикова, его смерть, возможно, была избавлением от самой суровой его немилости. Решение о Екатерине как своей преемнице Петр не успел отменить. Но и нового решения не принял. Закона о престолонаследии после гибели в застенке царевича Алексея Петровича как такового не было. Легендарная фраза, не дописанная Петром: "Оставьте все...", каждой из враждующих группировок могла быть истолкована в свою пользу. Даже небольшая "партия", поддерживающая цесаревну Елизавету Петровну, могла предполагать, что предсмертные строки отца относятся к ней. Но время Елизаветы придет еще не скоро.
       Как распорядилась российская история, известно. Благодаря Меншикову, тем, кто чувствовал его силу, прежде всего Феофану Прокоповичу, а, главное, благодаря гвардейским полкам произошел дворцовый переворот и на престол взошла Екатерина I. И это был не самый худший вариант, хотя бы потому, что на нее невольно переносился какой-то отблеск харизмы Петра Великого. Во всяком случае, интересы незаметного Черкасова и всемогущего Меншикова некоторым странным образом совпали, хотя бы на короткий срок царствования Екатерины. Новая императрица благоволила к Черкасову при жизни мужа, как помним, просила за него (может быть, потому, что еще не забыла о своем происхождении, куда более незавидном, чем у бедного канцеляриста). Кем была Екатерина для Меншикова, она тоже хорошо помнила, помнили и другие. Возвышение этой самой ординарной, простодушной женщины, далеко не мадам Ментенон, вероятно, не имеет прецедентов в европейской истории 16-18 веков. Госпожи Ментенон, Помпадур, все предыдущие и последующие фаворитки при французском королевском дворе даже если бы и хотели, не могли представить себя единоличными королевами Франции, ибо в ней свято соблюдался принцип: "Негоже лилиям прясть". Екатерине же, меньше всего пригодной к управлению даже средним поместьем, в руки свалилась необъятная власть в великой империи. То обстоятельство, что править она не умеет, в какой-то степени объединяло все разношерстные силы при дворе. "Короля играет свита". Но это же обстоятельство недвусмысленно демонстрировало, что править будет Меншиков, поэтому объединение этих сил неизбежно должно было противостоять светлейшему князю. Сложившуюся придворно-политическую ситуацию очень точно охарактеризовал С.Н. Шубинский: "Возведение на престол Екатерины изменило вдруг и рез-ко взаимные отношения всех придворных личностей. Меншиков, которому Екатерина была обязана престолом, сделался самостоятельным, могущественным дипломатом. При Петре же не было самостоятельных личностей, все были чернорабочие - слуги царские; все дела шли по воле и слову Преобразователя России: при Петре не было временщиков, управляющих государством, были только друзья и товарищи, которые подчас не избегали царской дубинки. Около Петра все должны были трудиться - хорошо ли, дурно ли, - и все старались друг перед другом угодить царю в исполнении его предначертаний. Придворные интриги существовали, но мелочные, домашние, не вносившие ничего вредного в механизм государственного управления; существовали при дворе вражды личные по зависти, по неудовлетворенному самолюбию, но все это проходило бесследно. В железной воле и гениальном уме Петра сосредоточена была полноличная власть русского государя. Никому не приходило в голову покушение отделить себе какую-нибудь частицу этой власти - все стояли на своих местах по ступеням служебной иерархии, и возвышение или низвержение производило по воле законной, освященной власти. Эту волю олицетворял Петр Великий.
       Законность власти перешла к Екатерине, женщине без всякого образования, едва ли даже грамотной, не имевшей понятия ни о России, ни о государственном управлении - и при том в какую эпоху? Когда все старое было изломано, а новое еще не утвердилось и не укрепилось. Власть в руках Екатерины; но она не умеет и не может с нею справиться: ей ну-жен помощник, руководитель. Совершенно естественно, что она передает эту власть Меншикову - человеку, который с детства Петра при нем, его правая рука во всех делах, доказавший много раз, что он понимал все предначертания Преобразователя России.
       Но Меншиков, получив власть от Екатерины, забыл, что был окружен людьми, из которых многие считали себя выше его по происхождению и знатности своего рода, как Долгоруковы, Голицыны, Черкасские; другие же считали себя не ниже и по заслугам, как Остерман, Миних, Бестужев, Макаров и другие; наконец, Меншиков, сделавшись всемогущим, не обращал внимания на тех, которым нестерпимы были его надменное обращение, грубость, доходившая до дерзости, и произвол, не имевший границ. Около Меншикова все были ему враги, ни одного друга; по-видимому, преданы были ему только те люди, которые из личных интересов раболепствовали перед светлейшим". (Шубинский, 1995(1), с.39).
       Может быть, поэтому А.Д.Меншиков не трогал Черкасова, ранее бывшего объектом его надменности и грубости: у него были враги куда более опасные, еще способные на его свержение, Черкасова он мог бы убрать, одним мановением руки, но временщики, достигнув вершин власти, в первую очередь стремятся устранить ближайших врагов, а всякую "мелочь" оставляют "на потом", т.к. справиться с нею не представляет ни малейшего труда. Поэтому совершенно не прав был Д.Н. Бантыш-Каменский, когда писал: "К чести славного Меншикова, Черкасов, причинивший ему множество неприятностей при Петре Великом, не пострадал в царствование Екатерины I и Петра II, когда кормило государственное находилось в руках любимца счастья; но при падении его он присоединился к Долгоруким, не менее честолюбивым, надеялся посредством их проложить себе дорогу к почестям и, вместо того, сослан императрицей Анной Иоанновной в Казань, потом в Астрахань, откуда возвратился уже по восшествии на Престол императрицы Елизаветы Петровны" (Бантыш-Каменский, 1836, 5, с. 263). В этой биографической справке есть лишь крохотный кусочек правды; все остальное действительности не соответствует.
       После смерти Петра И.Черкасов официально считался помощником А.Макарова. Однако Макаров, оказавший Екатерине важнейшую услугу, сообщив сенаторам в день смерти Петра, что "ничего нет", - ни завещания, ни распоряжения относительно преемника, - был возвышен императрицей и в своей "скаске" И.А.Черкасов сообщает: "..а по кончине Его Величества служил блаженная ж и вечнодостойная памяти Ея Императорскому Величеству Великой Государыне Императрице Екатерине Алексеевне в той же должности верно и беспорочно, а в 1725-м году ноября 24 дня от Ея Императорского Величества за примерную и беспорочную службу Всемилостивейше пожалован в Тайные кабинет-секретари, на который чин за Собственноручным Ея императорского Величества подписанием и патент имеет, и по кончине Ея Императорского Величества с 1727 году безвинно находился в изгнании и разорении без жалования, однако ж не отменяя своей верности служил со всяким прилежанием и верностью по 1741 год и был в Астрахани у управления тамошнего делового двора..." (Гербовед, с.55). Таким образом, Черкасов в ноябре 1725 г. занял ту должность, которую с 1713 г. занимал его бывший начальник Макаров. Теперь он объявляет Сенату царские указы: " 1726, 4943, августа 2 дня. Именной указ Екатерины I, объявленный Иваном Черкасовым - О дозволении строить каменные дома на берегу реки Мойки и на Адмиралтейском острову" (ПСЗ, 7).
       Возникает вопрос: какой же "чин" имел теперь Черкасов? К какому классу Табеля о рангах он принадлежал? Можно ответить на этот вопрос, прибегая к методу сравнительной аналогии. А.В.Макаров был пожалован тайным советником: в 1726 г. это был 3-й класс, следовательно, на посту кабинет-секретаря он должен был быть в чине действительного статского советника, что в 1724 г. соответствовало 4-му классу. Елизавета Петровна после возвращения Черкасова на государственную службу при дворе пожаловала его сразу действительным статским советником, вероятно, минуя некоторые предшествовавшие классы в знак особой милости. Ведь, находясь в ссылке на очень незначительной должности при губернском управлении, Черкасов "чинами не выходил" и оставался чиновником того класса, который был у него при назначении тайным кабинет-секретарем. И, скорее всего, это был чин коллежского асессора 8-го класса, который давал потомственное дворянство. Личное дворянство Черкасов выслужил еще при Петре в чинах 14-10 классов. С ноября 1726 г. его еще небольшая семья стала принадлежать к потомственному дворянству российскому. Длительные доброжелательные отношения с А.В.Макаровым объяснялись не только служебным рвением Черкасова. Они наводились в родстве: были женаты на сестрах Топильских, - Макаров на старшей Феодосии Ивановне, Черкасов на младшей Елене Ивановне, т.е. были свояками (Любимов, 1914, с. 1). Но после смерти первой жены, вступив в новый брак в августе 1724 г., Макаров, вероятно, в родственных чувствах к своему подчиненному все более охладевал, хотя, возможно, его протекция и некоторое влияние на князя Меншикова оказывали какое-то время положительное воздействие на продвижение Черкасова. Мы еще вернемся к теме их отношений.
       В новой высокой должности И.А.Черкасов продержался недолго: 7 мая 1727 г. в самом начале царствования Петра II Кабинет его императорского величества был закрыт и его функции перешли к Верховному тайному совету, сильно потеснившему и Сенат. Ведущую роль в нем заняли Меншиков и Остерман. Макаров не входил в его состав, но с февраля 1726 г. от имени императрицы созывал совет, объявлял на его заседаниях именные указы и т.п. Судьба Черкасова круто менялась. Он хорошо знал мстительный характер светлейшего князя, помнил его угрозы и чувствовал, что его положение становится все более шатким. Из чувства самосохранения Черкасов включается в придворные интриги против Меншикова. Еще в царствование Екатерины I он примкнул к кружку княгини А.П.Волконской.
       Аграфена Петровна Волконская - дочь П.М.Бестужева-Рюмина, гофмейстера двора герцогини курляндской Анны Ивановны с 1712 по 1730 годы, сестра А.П.Бестужева-Рюмина, дипломатического представителя и посланника России в Дании в 1721-1731 гг., будущего государственного канцлера в правительстве Елизаветы Петровны. Муж ее, князь И.Ф.Волконский был постоянно в отлучке, то в Москве, то в Митаве, живя у своего тестя П.М.Бестужева. Княгиня была женщина необыкновенно умная, честолюбивая как и все Бестужевы, любила придворную жизнь и с друзьями своими охотно участвовала в придворных интригах, внимательно следя за всеми событиями при дворе. Узнавать об этих событиях ей было не трудно, т.к. она являлась гоф-дамой императрицы Екатерины и пользовалась ее особым доверием. Дружеский кружок княгини был невелик; его составляли А.Б.Бутурлин, близкий человек к Елизавете Петровне, ЕИ.Пашков, член Военной коллегии, С.А.Маврин, бывший паж и камер-юнкер Екатерины, теперь учитель великого князя Петра Алексеевича, А.П.Ганнибал, "арап Петра Великого", капитан по инженерной части, старый друг Черкасова, когда тот еще ходил в подьячих кабинета. С этим кружком тесно сблизился и И.А.Черкасов (Шубинский, 1995 (1), с. 40). Вся эта компания отличалась преданностью царскому семейству, любила все народное, русское и ненавидела Меншикова. На эту ненависть у каждого была своя причина. Они дружно следили за Меншиковым, но тот, ослепленный своим могуществом, не обращал на них внимания. Но в конце апреля 1727 г. в придворных группировках разнесся слух, что по совету Меншикова Екатерина хочет назначить наследником вели-кого князя Петра Алексеевича. В принципе это было правильным решением, т.к. восстанавливало престолонаследие в мужском поколении Петра Великого. Но была одна партия, для которой это назначение являлось смертельно опасным. Главой этой партии был граф П.А.Толстой, обманом выманивший из-за границы царевича Алексея, а затем бывший председателем Тайной розыскных дел канцелярии, созданной для суда над царевичем и его матерью Евдокией Федоровной. Естественно, в эту партию входили почти все члены той канцелярии. Все боялись одного: Меншиков, передав корону внуку Петра, чтобы сохранять свое могущество, должен погубить их в угоду молодому императору, в отмщение за мучения, которым они подвергали его несчастного отца и за унижения его бабки. Обеспокоенный Толстой обратился к княгине А.П.Волконской с просьбой узнать, справедлив ли этот слух. И княгиня узнала от Екатерины I даже больше, чем хотела. Меншиков предложил императрице подписать такое завещание, по которому великий князь назначался наследником престола с обязательством жениться на дочери светлейшего князя Марии. Этот план он хотел сохранить в тайне до смерти императрицы. Все это А.Волконская передала П.Толстому. Но Meншиков успел предупредить замыслы своих врагов, хотя к Екатерине успели обратиться и цесаревны Анна и Елизавета, и Толстой, и некоторые другие сановники, недовольные "Тестаментом" - завещанием императрицы. Однако протесты были робкими, Меншиков не дремал, и вскоре все его враги во главе с графом Толстым были по его приказу арестованы. Екатерина доживала последние дни, поэтому светлейший князь действовал стремительно, чтобы успеть заставить императрицу подписать приговор о казни и ссылке виновных. Но этого было бы мало, т.к. Меншиков ясно увидел, что возле самой императрицы и великого князя есть тоже враги и среди них - источник информации о тайне, известной только ему и Екатерине. Светлейший заподозрил княгиню Волконскую, и на нее и ее друзей внезапно обрушилась кара.
       Поводом для расправы над Толстым и его партией Меншиков представил "дело Антона (Эммануила) Девиера", своего зятя, который будучи генерал-адъютантом Петра в 1718 г. подписал смертный приговор царевичу Алексею. Екатерина возвела его в графское достоинство и назначила генерал-полицмейстером Петербурга. По ее поручению в 1726 г. А.Девиер ездил в Курляндию, чтобы исследовать там жалобы герцогини Анны на Меншикова. Результат расследования был в пользу герцогини. Меншиков выбрал из донесения Девиера несколько критических замечаний, сделанных графом весьма удачно относительно притязательного деспотизма своего шурина, объяснил их Екатерине как ему было выгодно, и сделал из всего этого мнимый план восстания против тогдашнего правительства, в котором Девиер должен был принимать наибольшее участие (Гельбиг, 1999, с.63-64). К несчастью, при аресте А.Девиера в его бумагах при обыске нашли письма к нему Бестужевых и княгини Волконской. Эти письма были прекрасным поводом для начала дела против княгини и ее друзей. Но сначала нужно было покончить с Толстым, Девиером и их "сообщниками". С 28 апреля по 6 мая следствие было закончено и приговор вынесен. "Дело успели закончить к трем часам дня 6 мая. В тот же день Екатерина скончалась. И тем же днем 6 мая 1727 г. датирован приговор, подписанный от имени Екатерины ее дочерью Елизаветой. Он содержал жесткие меры наказания в отношении виновных" (Павленко, 2006, с. 52). Материалы по делу А.Девиера и П.Толстого в большом объеме приводятся в приложении 2 в книге Н.И.Павленко "Петр II" (Павленко, 2006, с. 189-209).
       Княгиня Волконская в тот же день 6 мая узнала о смерти Екатерины I, которая могла бы ее защитить, и о несчастной участи П.Толстого и А. Девиера и других. Из близких ей людей в приговоре значилось только имя И.И.Бутурлина, дяди А.Б.Бутурлина.
       Компанию А.П.Волконской С.М.Соловьев назвал "кружком Бестужевых-Рюминых", сторонников царевича Алексея, а затем сына его Петра. Вдохновителем кружка знаменитый русский историк считал Алексея Петровича Бестужева-Рюмина: "...ставшим русским министром (посланником - Авт.) в Копенгагене, он сносился с Веной, а родная его сестра, княгиня А.П. Волконская, была в Петербурге душою кружка, который сосредотачивался около Двора великого князя Петра..." (Соловьев, 1993, 19, с. 86). Кроме упомянутых выше членов кружка, он называет сенатора Ю.Нелединского и секретаря Исаака Веселовского. Насколько был прав и не прав Соловьев, мы увидим из дальнейшего развития событий.
       Покончив с Толстым и Девиером, Меншиков нанес первый удар по своим менее заметным врагам. Помимо подозрений в раскрытии тайны престолонаследия у него были основания беспокоиться и о том, как бы кружок Бестужева-Волконской не оттеснил его от молодого императора, который благоволил к некоторым членам кружка (следует помнить, что Петру II в момент восшествия на престол шел лишь 12-й год, и при желании и умении, воспользоваться его отрочеством в своих целях мог кто угодно, что и произошло позднее, но с той стороны, откуда Меншиков не ожидал). 8 мая 1727 г. к А.П.Волконской явился А.В.Макаров и потребовал от нее все письма и бумаги, в том числе шифр, который она употребляла в секретной переписке с покойной императрицей. Княгиня еле успела бросить на окно письмо от брата из Копенгагена, которое могло их обоих компрометировать. Догадливая горничная Домна успела его спрятать.
       В дом княгини была поставлена стража, ей запрещен приезд ко двору (Соловьев, 1993, 19, с. 37). Через своего секретаря А.Яковлева Меншиков приказал княгине отправиться немедленно в Москву и жить там, или в деревне, по желанию. Однако важных улик против Волконской и членов ее кружка ни в бумагах княгини, ни в письмах, найденных у Девиера, найти не могли. Тем не менее, подозрительный Меншиков знал о ее дружбе и с Черкасовым, и с Мавриным, и с Ганнибалом, которого тоже очень не жаловал из-за прошлых отношений, поэтому последовал полный разгром кружка.
       В представлении современников дело Толстого-Девиера и первое дело Волконской выглядело как единый процесс над заговорщиками против покойной Екатерины и князя Меншикова. В записи событий саксонского посланника Лефорта от 20 мая 1727 г. за  23 содержится такая интерпретация происшедших событий: "...помилованные перед самым исполнением смертной казни, получили смягчение, подписанное покойной императрицей на одре смерти, и были сосланы следующим образом:
       Девиер и Писарев в глубь Сибири; они уехали в воскресенье после обеда.
       Старший Нарышкин, бывший президентом палаты, осужден на пожизненное житье в своих поместьях, без лишения прав состояния и конфискации. Он также уехал в воскресенье после обеда вместе с женою.
       Граф Толстой, бывший членом верховного совета, лишенный всех чинов и орденов, осужден вместе с сыном, бывшим президентом юстиц-коллегии, в ссылку на отдаленный остров, близ Архангельска.
       Генерал Бутурлин и его сын камер-юнкер изгнаны, но не знаю куда. Они уехали в Москву.
       Камергер Маврин и его жена - так же изгнаны и уже уехали, но куда неизвестно (в Тобольск - Авт.).
       Княгиня Волконская сослана и пока живет в Шлюссельбурге.
       P.S "Дело Девиера и его соучастников представляют в различном свете, но вот что говорят о заговоре, выдавая за верное: Девиер должен был проводить молодого великого князя в церковь, объявить Его Царем, а Нарышкина - регентом на место Меншикова".
       "Еще не известно может быть завещание вымышленно и ложно. Сапега, не покидавший Царицы, ничего не видел и не слышал. Он видел только, что она подписывала прощение преступникам" (РИО, 3, с. 472-473). Сапега - сын польского магната Сапеги, которому стараниями Меншикова при русском дворе было присвоено звание фельдмаршала, хотя Сапега-отец ни дня не служил в русской армии. Сапега-сын первоначально предназначался в мужья Марии Меншиковой, но приглянулся Екатерине. Она натешилась молодым любовником, а потом пристроила его в женихи своей племяннице. Желание Меншикова выдать дочь за великого князя возникло как раз вследствие потери ее первого жениха: поэтому и императрица согласилась на этот брак-мезальянс, - чувствовала себя виноватой, как Петр чувствовал себя виноватым перед Меншиковым из-за отобранной у него Екатерины. История повторялась в другом варианте, а расплачиваться за грехи сильных мира сего приходилось людям ни в чем не повинным.
       Остальные, не упомянутые в документах члены кружка, были разосланы в почетную ссылку. 8 мая А.П.Ганнибал получил указ из Военной коллегии отправиться немедленно в Казань для осмотра тамошней крепости. И.А.Черкасов был разжалован из кабинет-секретарей в обер-секретари Синода. 23 мая последовал указ Петра II "чтобы кабинет-секретарю Ивану Черкасову быть на синоде обер-секретарем, на место Тимофея Полихина, ему же в Москве в доме Патриаршем, также во всех соборах и монастырях - ризницы и прочую всякую церковную утварь переписать и с прежними описными книгами освидетельствовать, все ли в целости или где что и для чего убыло, и для того отправить его в Москву из Сената" (РБС,22, с.170). Черкасов всячески старался оттянуть время отъезда, вероятно, надеясь, что над ним еще смилуются: он ссылается на необходимость составить опись оставленным им Кабинетным делам (Журнал Верховного тайного совета от 9 Июня 1727 г.), просил о назначении ему определенного жалования в Москве (12июня 1727 г.), но Верховный тайный совет, а точнее, Меншиков, был непреклонен: 7 июня он постановил: "Об Иване Черкасове в Сенате объявить, чтоб по посланному к ним указу об отправлении его в Москву чинили немедленно" (Соловьев, 1993, 19, с. 89), а 30 июня "о Иване Черкасове объявлено, чтобы он по указу ехал в Москву, не мешкая здесь ни малого времени". Жалования ему так и не назначили. Из членов кружка Волконской до поры до времени от наказания каким-то образом ускользнули Е.И.Пашков и А.Б.Бутурлин. А.П.Ганнибал через 25 дней по приезду в Казань получил от Меншикова новое распоряжение: в немедленном времени ехать в Тобольск, для строительства там крепости по инструкции сибирского губернатора кн. Долгорукова. 27 июня 1727 г. Ганнибал в день отъезда из Казани написал княгине Волконской письмо, в котором есть такие строки:"...прошу вас, мою государыню, чтоб отписать как-нибудь поскорее к Ивану Антоновичу Черкасову, чтоб прислал ко мне в Сибирь поскорее деньги, которые я у него оставил, понеже имею великую нужду..."; и в конце письма еще одно повторное напоминание: "пожалуй, не запамятовай, чтоб отписал к Ивану Антоновичу, чтоб присылал поскорее деньги, чтоб мне не умереть с голоду в Сибири, понеже при себе имею очень малое количество денег..." (Шубинский, 1995 (l), с.42). 28 мая Меншиков предписал Долгорукову отправить Ганнибала в Томск: сделать на китайской границе крепость. И снова Абрам Петрович, уже из Томска просит в письме к Волконской от 15 ноября 1727 сказать Ивану Антоновичу, чтобы он переводил ему деньги поскорее, причем он уже знает, что Черкасов определен в Синоде обер-секретарем и послан в Москву.
       Бывшие члены кружка надеялись прежде всего на взаимопомощь и на помощь тех влиятельных людей, к которым могли обратиться их друзья. Княгиня Волконская, жившая в подмосковной деревне Дедово своего двоюродного брата Талызина, пыталась хлопотать о друзьях и о себе. Но никто не принимал искреннего участия в их судьбах: все боялись Меншикова.

    ***

       Власть же Меншикова в первой половине 1727 г. достигла наивысшей степени. 25 мая 1727 г. состоялось торжественное обручение 12-летнего Петра 11 с 16-летней княжной Марией Меншиковой. Ее стали называть "нареченной невестой" императора. Немногим ранее, 13 мая произошел такой эпизод, о котором сообщает тот же саксонский источник: " 24. С-Петербург, 24 мая 1727. Вчера после обеда, Его Величество, войдя в покои князя Меншикова, сказал, что Он уничтожил фельдмаршала. Эти слова привели всех в недоумение, но чтобы положить конец всем сомнениям, Он показал бумагу князю Меншикову, подписанную Его рукой, где Он назначал Меншикова своим генералиссимусом"..(РИО, 3, с.473). Меншиков не мог уже получить никакого повышения, т.к. был осыпан с ног до головы всеми возможными чинами, титулами, наградами, поместьями. И он совершенно забыл, что его повелитель, будущий зять, всего лишь своенравный подросток с некоторыми чертами характера от своего деда, который в свои неполные 13 лет, как и подобает в этом возрасте, все более и более тяготился опекой Меншикова. Тем более, что близ него находились такие люди, как его воспитатель А.И.Остерман и князь И.А. Долгоруков, его любимец, от которых он не слышал ни малейшего отказа ни в чем. Не было у него желания и становиться мужем М.Меншиковой. Неосмотрительное неистребимое корыстолюбие Меншикова, касающееся лично императора и его сестры, довершили дело. 8 сентября 1727 г. Петр II послал к Меншикову генерал-лейтенанта графа С.А.Салтыкова с объявлением об аресте. На другой день состоялся Верховный тайный совет, который лишил Меншикова всех чинов и наград, и сослал со всей семьей в вотчину Ранненбург близ Воронежа, куда они прибыли 3 ноября. 9 Февраля 1728 г. вышло новое распоряжение о ссылке в Сибирь, в Березов. Там А.Д.Меншиков умер 12 ноября 1729 г.
       Из "компании" прежде всего о падении Меншикова узнали Аграфена Петровна и Иван Антонович. Жена Пашкова прислала княгине печатный экземпляр указа, а сам Пашков поспешил уведомить друга о радостном происшествии. "У нас с Божьей помощью все благополучно, и никаких страхов ни от кого нет, как было в бытности князя Меншикова. О суетной славе прегордого Голиафа, которого Бог всесильной десницей сокрушил, о том много радости имеют, также и аз многогрешный, славя Святую Троицу, пребываю без страха" (Шубинский, 1995 (1), с. 47). Пашков оставался в Петербурге и видел в падении Меншикова верный знак того, что друзья будут возвращены из ссылки и им опять откроется доступ ко двору. При Петре Великом так бы оно, вероятно, и было, все бы прекратилось одним росчерком пера. При его внуке-мальчике надо было ухаживать за теми, которые приблизились к императору. При дворе образовались три партии: остермановская, голицынская и долгоруковская. И все очевиднее становилось влияние последней. Князья Долгоруковы: Василий Лукич, Алексей, Сергей, Александр, Василий Григорьевичи и Иван Алексеевич находились неотлучно при Петре II. Особенно Иван Алексеевич, который приучил юного императора к непрерывным кутежам и приохотил его к таким "забавам", которые и по возрасту Петра, и по христианской морали были для него не только преждевременны, но и губительны.
       Вместо одного временщика появился некий "коллективный временщик" в лице фамилии Долгоруковых. Действовали они по образу и подобию предшественника: произошло обручение Петра II с Екатериной Алексеевной, сестрой кн. Ивана. Ей было 18 лет. Она была беременна от Петра II и 1 апреля 1730 г. в первые месяцы царствования Анны Ивановны разрешилась мертворожденной дочерью (Долгоруков, 1909). К Долгоруковым, как мы уже сообщали, примкнул и А.В.Макаров. После "разжалования" И.А.Черкасова он недолгое время снова занимал должность кабинет-секретаря до ликвидации кабинета, а потом, благодаря протекции Долгоруковых стал президентом Камер-коллегии, занимавшейся упорядочиванием государственных доходов и расходов. Позднее от Долгоруковых он легко перейдет на сторону их врагов. Своему бывшему подчиненному и родственнику Ивану Черкасову он даже не будет пытаться помочь, хотя вполне мог бы это сделать до новой ссылки И.А.Человек с совсем иным характером, угодливый, хорошо чувствующий, откуда дует ветер, он не хотел вредить своей репутации связью с опальным Черкасовым, Однако и ему удалось перехитрить самого себя. В 1731 г. он был обвинен во взяточничестве одним из своих родственников из-за ссоры о наследстве, попал под следствие особой комиссии в 1732-34 гг., которая признала обвинение недоказанным. Освобожден из-под следствия Макаров был не ранее 1740 г., т.к. оказался запутан в сеть интриг, с помощью которых архиепископ Феофан Прокопович боролся со своими многочисленными врагами (Федорченко, 2003, 2, с.8).
       О компании своих бывших приверженцев Петр II , может быть, и вспоминал, но опутавшие его кругом интриги Долгоруковых, Лопухиных, Левенвольде, Анны Крамер не допускали какой-либо его помощи.
       И.А.Черкасов, узнав о ссылке Меншикова, как старый подьячий, решил действовать канцелярским официальным законным порядком и написал просьбу императору и просительные письма к Остерману, Апраксину, Голицыну, Долгоруковым. Он был уверен в торжестве справедливости, в силе закона и считал, что открытие несправедливого и самовластного решения Меншикова oб их ссылке заставит немедленно восстановить всех на прежние места. На письмо брата С.А.Черкасова, приславшего указ о ссылке Меншикова он отвечал 19 сентября 1727 г.: "Паче Богу всесильному благодарение, что по своему праведному суду низверг такого гонителя во избавление многих бедных, от него напасти терпевших, в которых и я обретаюсь, и для того ныне посылаю прошения свои при сем к императору, Федору Матвеевичу Апраксину, к А.И.Остерману, к Г.И.Головкину, к князю Дмитрию Михайловичу Голицыну... Государю надлежит подать через Петра Ивановича Бема или Ивана Федоровича Кречетникова, на которых я надеюсь, а паче, чтоб его величеству тебя самого с тем моим письмом представили, а о прочем оставлю в ваше рассуждение, извольте кому подавать или нет, смотря по состоянию времени. На Петра Ивановича Бема по его письму надеюсь, а Иван Федорович Кречетников писал сюда к Василию Татищеву обо мне, что мне чает быть в Петербурге. Вчерашнего числа писал к Дмитрию Алексеевичу Соловьеву, чтобы попросил князя Алексея Григорьевича Долгорукова, который к нему, Соловьеву, склонен, надеюсь, что и мне милостлив, о чем к жене своей вчера же писал" (Шубинский, 1995 (l), с. 49). Черкасов послал также письма к С.В.Лопухину, к кн. А.Г.Долгорукову, и писал брату, чтобы советовался с Пашковым. Это была напрасная надежда. Еще до падения Меншикова жена Черкасова Елена Ивановна в августе надеялась найти участие в друзьях своих баронах Соловьевых (Ф.А.Соловьев был управляющим имения Меншикова, а Д.А.Соловьев заведовал архангелогородской торговлей), но после свидания писала мужу: "Была я вчера у друзей своих Соловьевых, от которых видела перемену немалую в поступках их, как прежде было" (Шубинский, 1995 (1), с.49). Место тайного кабинет-секретаря имело слишком важное значение, и если бы решились восстановить его, то на него нашлось бы много кандидатов из новых приближенных. Письма к Остерману, Долгоруковым, Голицыну Черкасов переслал своему брату в Петербург, но тот, как мы уже упоминали выше, посоветовался с Пашковым и адмиралом Змаевичем и не отдал их по назначению, а уничтожил. Брату С.А. ответил так: "По многом с ними рассуждении для некоторой разницы в партиях и для других здешних обстоятельств письма удержал, а больше для того, что прошения ваши состоят, как бы были в прежнем чине и должности, а в том, что до должности касается, интересуются некоторые сами, кого о том просить надобно, а чтоб вместо чаемой помощи не дать причины к каким-либо противностям, я оставляю для того, как учитель всех вещей, время, покажет; будем смотреть, что после будет по прибытии сюда Павла Ивановича Ягужинского, которого скоро сюда ожидаем". (Шубинский, 1995 (l), с, 49). Даже деятельный Пашков приуныл и писал Черкасову в сентябре 1737 г.: "Мне кажется, лучше вам быть до зимы в Москве и чаще ездить молиться в Девич монастырь чудотворному образу Пресвятой Богородицы" (Соловьев, 1.993, 1.9, с. 127). Это был намек на возможную встречу с бывшей царицей Евдокией Федоровной Лопухиной, бабкой императора. Черкасов просил свою жену, остававшуюся в Петербурге, узнавать и уведомлять его о всех случаях. Она отвечала ему 19 октября 1727 г.: "Я ничего не слыхала, только давно приходили ко мне Бутурлин да Кречетников и сказывали, будто они слышали от Бема, что по вас указ пошлется, и то все неправда, если б посылать, давно б был послан; да еще сказывал мне Кампредон, будто он слышал от государыни великия княжны: изволит часто напоминать о себе, о Маврине, об Абраме, что надобно их взять, а кто их удерживает, то Бог знает" (Шубинский, 1995 (1), с.50).
       Двор собирался в Москву на коронацию Петра II и Пашков возлагал большие надежды на свидание императора со своей бабкой, царицей Евдокией Федоровной. Он делал в этом смысле наставления княгине Волконской, а Черкасов, предваряя замыслы Пашкова, уже навестил царицу, жившую после освобождения из Шлиссельбурга в Москве в Новодевичьем монастыре под именем инокини Елены. Вероятно, расчет был на ненависть первой жены Петра к Меншикову, сыгравшему роковую роль в ее исковерканной жизни: враг моего врага мой друг. 21 октября Пашков написал Черкасову прелюбопытное с точки зрения психологии письмо, в котором характеризует ментальность тогдашнего высшего общества: "Что же изволите упоминать о бытие своем в Девичьем монастыре, и тому искренне рад, что со временем, прежде прибытия других в Москву, о своем изгнании можете узнать, и что сделают, о том дружески прошу не оставить нас безызвестными; у нас от московских многие в немалую трусость приходят, а другие есть такие, не знают, как глаз показать за свои худые поступки; мне к вам обстоятельно писать ни о чем нельзя: властно так люди живут как с ума которые сошли; ныне слышим так, а завтра инако; есть много таких, которые ногами ходят, а глазами не видят, а которые видят, те не смыслят; одним словом сказать, что вся надежда наша у вас в Москве, через которую будем ожидать милости от Бога и императорского величества. Ей-ей, от всего моего сердца вас в истине сожалею, что столько скажу своей христианской компании, как сам себе, на что сам Бог - свидетель на мою совесть" (Шубинский, 1995 (1), с.50). С.М.Соловьев свидетельствует: "Пашков отыскивал членов разогнанной партии и просил уцелевших от погрома хлопотать при каждом удобном случае о попавших в беду. "Просил я о вас Кириллу Петровича Матюшкина, - писал он Черкасову в Москву, - чтоб он вас не оставил в случае хорошем, что и обещал, а он компании нашей и добрый человек" (Соловьев, 19, с. 129).
       Но и эти надежды были тщетными. Император виделся со своей бабушкой в феврале 1728 г. Она просила его вести себя приличнее, советовала ему жениться на иностранке и не вести распутную жизнь (Пашков, с.393). Императора не допускали подчиниться ее влиянию. Цесаревна Елизавета Петровна, у которой были свои планы, и Долгоруковы окончательно овладели Петром. Всевозможные увеселения совершенно отвлекали царя от государственных занятий. Дела были оставлены на произвол судьбы. Верховный тайный совет собирался редко. Однако нашлось время для нового решения о И.Черкасове. Возможно, посещение им бабки императора повлияло на новый поворот судьбы, который однако, не свершился, так как впереди нашего героя ждал другой, более крутой поворот. 15 апреля 1728 г. Верховный совет определил: "о бытии Ивана Черкасова в гор. Архангельск обер-инспектором, причем отправить его туда из Сената без замедления, а каким образом, будучи ему у того дела, поступать, прислать ему инструкцию из камер-коллегии" (РБС, 22, с. 171). Видимо, кто-то вспомнил, что в Москву и Петербург он отбыл из Архангелогородской губ., вот и пришла в голову светлая мысль отправить его подальше: туда, откуда пришел. Инструкцию же он должен был получить у А.В.Макарова. Не он ли и вспомнил о копиисте из Архангельска? Однако прежде чем Черкасов успел отправиться к месту своего нового назначения, началось новое дело княгини Волконской, и на этот раз следствие сразу же приняло гораздо более опасный, характер, чем год назад, и для нее и для всех, кто был с нею связан.
       Княгиня предложила тайное свидание своим и отцовским друзьям, бывшим налицо в Москве. Так как ей въезд в Москву был запрещен, то встреча была назначена на 20 марта 1728 г. в Тушине, в восьми верстах от Москвы. По весенней распутице, как только стемнело, в Тушине, в заранее нанятой избе, собрались княгиня Волконская и ее двоюродный брат Федор Талызин, с которым, вероятно, у нее была любовная связь, Юрий Нелединский. Добрался Исаак Веселовский, которого Меншиков раньше всех сослал в Гилянь. Он возвратился в Москву самовольно в ожидании своего покровителя кн. В.В. Долгорукова, который должен был приехать из Персии. От княгини И.Веселовский узнал множество новостей, в том числе и о том, как сослали Маврина, Ганнибала, Черкасова. Ю.С.Нелединский в свою очередь поведал княгине грустные вести: все пресмыкаются перед Остерманом и Долгорукими, Э.Бирон, враг ее отца, вошел в милость к великой княжне Наталье Алексеевне (сестре Петра II) и цесаревне Елизавете Петровне. О княгине никто не вспоминает, никто не хлопочет о ее свободе. Удалению Маврина и Ганнибала все рады и никогда не возвратят их. Встреча друзей продолжалась с 12 часов ночи и до 7 часов утра. Расстались с грустными надеждами.
       Эта поездка имела пагубные последствия и для тех, кто участвовал во встрече, и для тех друзей княгини, которых в Тушино не было. О ней, может быть, никто бы и не узнал в верхах, если бы опасность не пришла с совершенно неожиданной стороны. Русские знатные дворяне, вроде Волконской, могли любить своих крепостных людей, доверять своим ближайшим слугам, но очень редко умели считаться с их желаниями, забывая, что они люди, способные не только на благодарность, но и на предательство, особенно из чувства мести господину, или из-за собственной выгоды. При княгине во время ссылки находилась горничная Домна, которая, напомним, ловко скрыла письмо А.Бестужева при обыске в доме Волконской. Домна несколько раз просилась на волю, но княгиня не отпускала ее и как -то раз проговорилась жившей с ней родственнице, что не отпускает девушку из страха, чтобы та не проболталась о письме. Мало того, она выдала Домну замуж за кучера, ей преданного и перевозившего в Москву тайную корреспонденцию княгини. У Домны был брат лакей, до которого дошли эти слухи. Он возненавидел и кучера и княгиню. Брат горничной узнал и о поездке в Тушино. Из чувства мести он отправился в Москву с доносом: царский двор и правительство в этот период с января 1728 г. находились в Москве, т.к. старой боярской аристократии прежде всего Долгоруковым, удалось заставить Петра II объявить себя противником преобразований своего великого деда. "5 апреля 1728 года барону Андрею Ивановичу Остерману, жившему в императорском Слободском дворце, доложили, что пришли к нему два служителя князя Никиты Федоровича Волконского и желают говорить с ним лично.
       Это были дворовые люди княгини Аграфены Петровны: Иван Зайцев и Михайло Добрянский. Они пришли с доносом на барыню.
       Остерман послал просить к себе действительного тайного советника князя Алексея Григорьевича Долгорукова; тот вскоре пришел, и они вдвоем расспросили доносчиков. Вот сущность их доноса.
       Княгиня Волконская в прошедшем еще году за предерзости выслана из Петербурга, и велено ей жить в деревне и не въезжать в Москву. Она живет в подмосковной деревне своего двоюродного брата, морского флота подпоручика Федора Талызина, называемой Дедово, в тридцати верстах от Москвы. Из этой деревни она ездила в село Тушино для свидания с Юрием Нелединским. Потом ездила для свидания с секретарем Исааком Веселовским, который живет тайно в какой-то деревне. Княгиня имеет тайную корреспонденцию со многими персонами в Москве и в других местах и письма посылает тайно из деревни с кучером Матвеем Ивановым. Княгиня отдает письма на сохранение жене кучера Матвея Домне Прокофьевой, с тайным приказанием, чтобы Домна содержала их при себе во всякой сохранности, а ежели когда придет на нее, княгиню, какая причина, то княгиня велит Домне письма эти тотчас сжечь. Княгиня жалует Домну за то, что, когда у княгини в Петербурге отбирали письма, Домна спасла одно письмо, "за которое, - княгиня говорила, - ежели бы кому попалось, то быть ей, княгине, без головы". В недавнем времени к княгине приезжал из Митавы человек с письмами от отца ее Петра Михайловича Бестужева, и этот человек живет тайно в Москве, в доме сенатора Юрия Нелединского. Когда везли Дивьера в ссылку из Петербурга, тогда он присылал к княгине в Москву человека с письмами. Княгиня живет с братом своим Талызиным блудно. Итак, оканчивали доносчики перед Остерманом и Долгоруковым, они, видя от княгини такие подозрительные поступки, пришли обо всем объявить, "требуя, дабы немедленно к ней в деревню послано было для отобрания писем, понеже они опасаются, чтобы она тех писем не сожгла или иным образом не утратила" (Шубинский, 1995 (l), с. 52-53).
       Остерман и Долгоруков сообразили, что показания княгини Волконской могли быть не выгодны для многих сановников, участвовавших в возведении на престол Екатерины и в свержении кн. Меншикова. Осторожный Остерман послал спросить словесно у прочих членов совета о согласии на арест княгини и всех, на кого был извет доносчиков. Все изъявили согласие и на другой день были привезены в запечатанном мешке, отобранные у Волконской письма и бумаги. Там были письма ей от отца П.Бестужева, от матери А.Бестужевой, от братьев Алексея и Михаила Бестужевых, от Е.Пашкова, С.Маврина, А.Ганнибала, Ю.Нелединского, И.Веселовского, Т.Кутузова, И.Черкасова. 8 апреля. Верховный тайный совет постановил:
       "Призвать Юрия Нелединского и велеть ему объявить присланного от Петра Бестужева человека.
       Послать нарочного спросить у княгини Волконской, где Исаак Веселовский и, отыскав его, привести на совет.
       Велеть привезти княгиню Волконскую с людьми в Москву под караулом.
       Послать приказание рижскому губернатору отобрать у Петра Бестужева все письма, запечатать, арестовать его и через Ригу и Петербург выслать в Москву.
       Сыскать Ивана Черкасова и удержать его за караулом, взяв у него все письма.
       Нелединскому и Пашкову без указа со двора не съезжать" (Шубинский, 1995 (l), с.53).
       Ф.М.Апраксин и Д.М.Голицин во время рассуждения о мерах, подали голоса за арест всех вышеуказанных лиц, но без изъятия у них писем (возможно, что у них все-таки была переписка с Черкасовым, и обнаружить арестованными свои письма им было совсем не с руки). Черкасов, Нелединский, Пашков по вызову нарочно посланных из Совета офицеров явились в то же утро. "Бесстрашная правдивость" Черкасова при допросе проявилась не лучшим образом. Он тут же объявил присутствующим, что видел Веселовского на второй неделе Великого поста за Покровскими воротами в доме мачехи Веселовского. В другой раз он виделся с Веселовским в подмосковной деревне Васильковской, принадлежащей кн. В.В.Долгорукову; при последнем свидании был и Федор Талызин. Чер-касов был посажен под арест на гауптвахту. И.Веселовский был самым уязвимым из всех, упомянутых советом, но Черкасов, вероятно, считал, что у него найдутся заступники из числа князей Долгоруковых, Во вся-ком случае, на другой день 9 апреля он проговаривается, что Веселовский при последнем свидании сказывал, что хочет ехать в Коломну и дожидаться там приезда кн. Василия Васильевича Долгорукова, а в деревне Васильковской он жил с позволения кн. Юрия Юрьевича Долгорукова, с которым Веселовский и собирался встречать кн. В.В.Долгорукова.
       Сейчас же послали курьеров в Коломну и на границы в Киев, Смоленск и Ригу, чтобы не пропускали Веселовского, а арестованного привезли в Москву. 12 апреля привезли из Коломны схваченного Веселовского. Его показания, в основном, совпали с показаниями Черкасова. После допросов людей княгини Волконской о ее поездке в Тушино, Верховный совет занялся разборкой писем, взятых у княгини, Черкасова, Нелединского, Пашкова и других. В делах Совета сохранились свидетельства о последствиях этого разбора, имеющие прямое отношение к Черкасову. На сцене появился еще один персонаж разыгрываемой политической драмы, который невольно усугубил положение бывшего кабинет-секретаря. "Апреля 14-го допущены были господа министры к его императорскому величеству, и потом позван был тайный советник Степанов, и его императорское величество изволили слушать выписки из письма Ивана Кречетникова (шталмейстера цесаревны Елизаветы Петровны (к Ивану Черкасову, да из цидульки, посланной к нему от Егора Пашкова, и по слушании изволил спросить подлинное Кречетникова письмо, за которым был послан в верховный тайный совет обер-секретарь Кузьмин, и по привозе то письмо вручено князю Алексею Григорьевичу (Долгорукову).
       Потом князь Алексей Григорьевич вышел от его императорского величества, объявил тайному советнику господину Степанову, что его величество то письмо изволило видеть, и указал, как с ним, Кречетниковым, так, и с прочими, ежели явятся, нисмотря ни на кого, поступать так, как с прежде приличившемися по тому делу поступало, и чтоб дело, как скоро возможно допустить, привести к окончанию. При том он, действительный тайный советник, объявил свой совет, что завтра, т.е. 15-го дня, надлежит к нему, Кречетникову, на его двор, где он живет, послать и письма все у него забрать и с ними взять в верховный тайный совет и объявить ему домашний арест, против того, как учинено с Юрием Нелединским и Егором Пашковым" (Шубинский, 1995 (1), с.54).
       15 апреля обер-секретарь Кузьмин отправился за И.Кречетниковым, но обнаружил, что шталмейстер цесаревны Елизаветы живет в ее дворце в Покровском. Последовало новое распоряжение князя А.Г.Долгорукова насчет Кречетникова, но более осторожное: привезти придворного Елизаветы Петровны с ее согласия. Кузьмину пришлось объясниться и с камергером А.Б.Бутурлиным (из "кружка" Волконской), и с самой цесаревной, но Кречетникова он все-таки получил. По указанию Кречетникова Кузмин забрал все письма и бумаги его в квартире на его конюшенном дворе и представил в совет. Верховный тайный совет приказал Кречетникову не возвращаться в Покровский дворец, а жить в собственном доме и никуда со двора не выезжать. Все лица, прикосновенные к делу княгини Волконской, были собраны кто на гауптвахте, кто под домашним арестом, бумаги и частные письма разобраны. В четверг 2 мая 1728 г. состоялся допрос Кречетникова по поводу его писем. К сожалению, сами письма так заинтересовавшие и императора и совет не сохранились. Это позволяет предположить, что в них содержалось нечто оскорбительное, а скорее, насмешливое по отношению особы его величества: в таких случаях улики по окончанию дела, как правило, уничтожались, чтобы не смущать будущих чиновников-архивистов. "10 мая 1728 Волконскую допросили в собрании Верховного тайного совета. Ее и ее брата Алексея Бестужева признали виновными в создании партии для собственной пользы и в выдаче государственных тайн чужестранным министрам" (Соловьев, 19, с. 132 ).
       28 мая дело было решено Верховным советом и его решение утвердил император. Вот каким было это решение в подлиннике:
       "1728 года, июня в 5-й день, его императорское величество по делу княгини Аграфены князь Никитиной жены Волконского и прочих по тому делу приличных указал: 1) понеже люди его, Волконского, Зайцев да Добрянский, пришед в слободской дом его императорского величества, доносили, что помещице их Волконской за предерзости ее велено жить в деревне, не выезжая в Москву, а она живет в подмосковной деревне двоюродного своего брата, морского флота подпоручика Федора Талызина, и из той деревни ездила тайно под Москву в Тушино для свидания с Юрием Нелединским и другими некоторыми людьми, между которыми виделась и с секретарем Исааком Веселовским; она ж де имеет корреспонденцию со многими персонами в Москву и другие места тайно, а пред недавным временем привез тайно ж из Митавы от отца ее Петра Бестужева человек ее Соловьев письма, зашитые в подушке, и чтоб те письма у нее, Волконской, немедленно забрать, дабы она не ухоронила. И по тому доношению послан от двора его императорского величества лейб-гвардии Преображенского полка сержант Леонтий Воронин с солдатом, который у нее, Волконской, письма забрал, в том числе у сестры ее двоюродной Парасковьи Бopкoвой, спрятанные в бостроге, да у кучеровой жены, и прислал при доношении своем в верховный тайный совет, и по осмотру явились писанные к ней от отца ее Петра Бестужева, от матери ее Авдотьи, от братьев Алексея и Михаила, от Егора Пашкова, от Семена Маврина, от Абрама Петрова, от Юрья Нелединского, от Исаака Веселовского, от Тимофея Кутузова, от Ивана Черкасова и от прочих. И по причине тех писем забраны ж письма у Ивана Черкасова, у Исаака Веселовского, и по тем письмам явилось, что все они делали партии и искали при дворе его императорского величества для собственной своей пользы делать интриги, и теми интригами причинить при дворе беспокойство, и дабы то свое намерение сильнее в действо произвести могли, искали на них себе помощи через Венский двор и обретающегося здесь министра графа Рабутина, а именно княгиня Волконская с братом Алексеем и с Абрамом Арапом, и для того имели переписки и пересылки и тако хотели вмешать постороннего государя в домовые его императорского величества дела. И в такой их, Волконской и брата ее Алексея, откровенности может быть, что они сообщали тем чужеземным министрам и о внутренних здешнего государства делах. Сверх же того, проведовали о делах и словах верховного тайного совета. Того ради ее, княгиню Волконскую, за вышеписанные предерзости и вины, к тому же вышеписанные доносители подали письмо, писанное цифирью, о котором она в допросе сказала, что писано от брата ее к Абраму Петрову, а ключа будто не имеет, сослать по указу в дальной девич монастырь, а именно Введенский, что на Тихвине, и содержать ее тамо неисходно под смотрением игуменьи. 2) Юрью Нелединскому, который, ведая, что она, Волконская, за подозрением от двора отлучена, ездил к ней тайно, чего было ему, как сенатору, чинить не надлежало, в сенате у дел впредь до указу не быть. 3) Егору Пашкову за предерзостные к ней, Волконской, и к Ивану Черкасову письма в военной коллегии у дел не быть же. 4) Исаака Веселовского, который за подозрением, что его два брата в измене, послан был в Гилянь, а оттуда за болезнью отпущен и, приехав, не явясь жил на Москве тайно, и к ней, Волконской, ездил тайным же образом для свидания; сверх же того Алексей Бестужев писал к ней, Волконской, чтоб письма его обще с ним, Веселовским, распечатали и прочли, и что он ей содержание немецких писем растолкует а наипаче чтоб упросили его по-русски перевести и те переводы вкупе с немецкими письмами до возвращения Маврина и Петрова держала, и тех немецких писем и переводов не явилось, а она, Волконская:, и Веселовской в допросах сказали, что таких писем будто не получали, и потому в тех письмах не без сомнения, того ради послать его, Веселовского, по-прежнему в Гилянь. 5) Тимофея Кутузова за предерзости его в письмах и вину, что он к ней, Волконской, ведая, что она от двора его императорского величества и от Москвы отлучена, писал, чтоб она приехала к Москве на двор к нему тайным образом, посадить на месяц в тюрьму и потом, освободя, послать в полковую службу и определить с умалением ранга его одною степенью. 6) Понеже шталмейстера Кречетникова явилось письмо к Черкасову, в котором писал о придворных поступках, а особ-ливо о высокой персоне его императорского величества, к тому же он и сам в том вину свою приносил, и за то надлежало его отлучить от двора и учинить наказание, но его императорское величество, милосердуя, указал от того наказания учинить его свободна, а отлуча от двора, послать служить в армейские полки с умалением чина, а именно, написав в прапорщики. 7) Ивана Черкасова за непристойную с ним, Кречетниковым, корреспонденцию, и за то, что он то письмо у себя утаил, а не объявил, послать в Астрахань к провиантским делам. 8) Татьяну Бестужеву освободить, сказав ей, хотя она за бездельные свои письма надлежала наказанию, но его императорское величество, милосердуя, указал от того учинить ее свободну. 9) Парасковью Боркову, у которой княгини Волконской письма хотя и вынуты, но по делу она ни к чему не приличилась, и для того из-под караула ее освободить. 10) Федор Талызин по причине взятых у Волконской писем хотя и держится под арестом, но по тому делу он не приличился, того ради его освободить и быть в службе адмиралтейской по-прежнему" (Шубинский, 1995 (1), с.55-56).
       Так завершилось дело княгини Волконской и ее друзей. Несмотря на зловещие обвинения, укоры и подозрения в решении Совета, в нем, в сущности, не было виновных в юридическом смысле, а были неосторожные в своих разговорах и письмах люди, неумело интриговавшие против своих недоброжелателей, но не причинившие никому ни малейшего вреда. Кроме самих себя, хотя в действиях любого из них невозможно обнаружить состава преступления. И.А.Черкасов был отправлен в Астрахань 14 июня. Вероятно, сразу же с ним отправилась в ссылку его семья: жена Елена Ивановна, две малолетние дочери Анна и Наталья, названные так в честь дочерей Петра I. Старший сын Александр, о котором мы знаем, что он родился в 1728 г. был или грудным младенцем, или находился еще в чреве матери и родился уже в ссылке. Иван Кречетников и Исаак Веселовский были отправлены тоже в Астрахань 15 июня. Не сразу сладили со строптивым Егором Пашковым, 12 июня ему зачитали указ о назначении его в Воронеж вице-губернатором и привели к присяге. 14 июня он отказался ехать на ямских казенных подводах, заявив, что поедет на своих. Ему послали сказать, что пусть он едет на чем угодно, лишь бы немедленно убирался из Москвы. Пашков еще поартачился, но 16 июня после обеда отправился в Воронеж на своих лошадях. После 1734 г. он будет назначен губернатором в Астрахань, где встретится с И.Черкасовым. Забытая правительством Астрахань вряд ли добавила ему радости. Там он умрет в 1740 г., немного не дожив до воцарения Елизаветы Петровны.
       Княгиню А.П.Волконскую отправили в Введенский Тихвинский монастырь 14 июня. Первое время пребывание княгини в монастыре было довольно сносным: она пользовалась относительной свободой, могла принимать посетителей и переписываться с родными. Положение узницы изменилось после восшествия на престол Анны Ивановны в 1730 г. Благодаря интригам Э.Бирона, ее отец Петр Бестужев, бывший фаворит герцогини Курляндской был сослан в дальние деревни. Так Бирон отблагодарил своего благодетеля. Княгиня была поражена опалой отца, обвинила императрицу в неблагодарности к человеку, оказавшему ей так много услуг. Высказалась она предельно откровенно и резко, в выражениях не стеснялась. Об этом немедленно донесли в Петербург, и в августе 1730 г. последовал указ о ее строжайшем содержании в келье, запрещавший ей встречи, а если кто приходить к ней будет, то указ разрешал беседовать с ним только в присутствии игуменьи. Тихвинский архимандрит обязан был о всех "дерзостях" княгини сообщать в Сенат. Княгиня была не в состоянии выдержать тяжесть ссылки и скончалась в 1732 году. Последним из "Кружка", кто получил "милость" от Долгоруковых, был А.Б. Бутурлин, зять фельдмаршала В.В.Долгорукова. Камергер двора Елизаветы Петровны, он стал вторым любимцем Петра II и накануне коронации последнего был произведен в генерал-майоры и назначен прапорщиком в Кавалергардский корпус. Появление нового возможного фаворита обеспокоило Долгоруковых. В донесении герцога де Лириа, испанского посла в связи с этим говорится, что по просьбе кн. Голицына, командующего армией на Украине, ему в помощь "...отправили три полка под начальством генерал-майора Бутурлина, которого выбрали не потому, что его считали способным, а для того, чтобы отдалить его от принцессы Елизаветы, у которой он был фаворитом и камергером" (Павленко, 2006, с. 262-263). Произошло это в начале апреля 1729 г. Французский посланник Маньян в донесении от 2 мая 1729 называет более верную причину: "Начинают слышаться жалобы на высокомерие Долгоруковых, которые удаляют всех, кто приглянулся царю, как, например, молодой камергер Бутурлин" (РИО, 75, с. 430)

    ***

       Ну, а брат княгини, А.П.Бестужев, чье имя так часто упоминалось во время скороспешного следствия? Что произошло с ним, ведь обвинения ему предъявлялись не шуточные: ни много, ни мало как шпионаж в пользу иностранного государства? Он был единственным, в чьих действиях можно было обнаружить состав преступления. Алексей Петрович ускользнул от наказания. Прирожденный интриган, опытный царедворец, способный и на низкую лесть, и на предательство, боявшийся только одного - потери своего места, вздорный, фальшивый человек, - и в то же время самый блестящий, опытный и образованный из всех русских посланников, знаток европейского дипломатического мира. Ускользать от смертельной опасности было перманентным состоянием его долгой служебной карьеры. В 1716 г. он0x08 graphic
    написал беглому царевичу Алексею письмо, в котором давал знать, что готов ему в любой момент услужить. Каким-то чудом это письмо не попало в руки Петра I во время кровавого розыска в 1718 г., а сам царевич, выдававший всех сочувствующих ему направо и налево, о Бестужеве не упомянул. Если бы это произошло, то о дальнейшей службе Бестужева писать было бы нечего: Петр распознавал любую изворотливость с полуслова. Голова А.П.Бестужева вполне могла оказаться на колу рядом с головой Кикина. (Анисимов, с.168). Чудо спасло его и при первом аресте сестры - спрятанное Домной письмо. Меншиков плохо относился к Бестужевым-Рюминым и включить брата княгини в число обвиняемых по делу Девиера - Толстого было проще всего. Во время второго следствия над А.П.Волконской и ее друзьями он находился в качестве дипломатического представителя и посланника в Дании. Как ему удалось изловчиться и опровергнуть обвинения Верховного тайного совета, сказать невозможно. Исторические источники об этом умалчивают, нет никаких сведений или намеков и в художественно-биографической литературе (Молева). Шпионажем в пользу иностранных государей он занимался постоянно, главным образом для английского правительства, получая от него постоянный "пенсион" в огромных размерах. Впрочем, в этом он был не одинок, такова была постоянная практика и среди русских и среди иностранных дипломатов. При Анне Иоанновне быстро пошел в гору, не-смотря на опалу отца. Фактом является его важнейшая не очень чистоплотная услуга новой императрице: в г. Киле из архива герцога Голштинского он выкрал "Тестамент" - завещание Екатерины I в пользу потомков Петра I. Это завещание было ахиллесовой пятой царствования Анны: в случае смерти Петра II бездетным, трон должна была занять Анна Петровна и ее потомки, а за нею - Елизавета Петровна с ее наследниками. Анна умерла вскоре после родов, а ее сын пока рoc при отце герцоге Карле-Фридрихе Голштинском - это был будущий император России Петр III. В мае 1736 А.Бестужев становится тайным советником. После переворота Миниха и падения Бирона, которого Бестужев всеми силами поддерживал, т.к. тот был в те годы сильнейшим временщиком, Бестужев был арестовал и в январе 1741 г. приговорен к смертной казни - четвертованию, замененной ссылкой в деревню в Пошехонье. Современники считали, что даже в заключении и в ожидании смертного приговора он сумел оказаться полезным новой правительнице Анне Леопольдовне. Видимо, сказал свое слово и фаворит Анны граф де Линар, хорошо знавший исключительные дипломатические способности Бестужева. Во всяком случае, Анна Леопольдовна вернула Бестужева из ссылки в Петербург, но не подписала манифеста о снятии с него вины, хотя Бестужев мог бы намекнуть, кому обязана правительница тем, что является матерью императора России. А может быть и успел тайно сообщить ей о своем дерзком поступке в Киле, но не успела его отблагодарить Анна Леопольдовна. И снова чудо: перево-рот 25 ноября 1741 г. На престоле дочь Петра Елизавета.
       Бестужев, как верный слуга ее отца, прощен указом, назначен сенатором и вице-канцлером. В апреле 1742 г, в день коронации императрицы, возведен вместе с отцом и старшим братом Михаилом в графское Российской империи достоинство. В июле 1744 с помощью интриг оттеснил А.М.Черкасского и назначается государственным канцлером. В феврале 1758 г. лисий нюх изменил старому царедворцу и дипломату, и за поддержку позиций великой княгини Екатерины Алексеевны Бестужев был арестован, а его личный архив конфисковал. В апреле 1759 после длительного следствия приговорен по обвинению в "оскорблении величества" к смертной казни, замененной ссылкой в деревню Горетово Можайского уезда. Новый переворот 29 июня 1762 г. был последним чудом в жизни Бестужева. Бывшая великая княгиня Екатерина Алексеевна стала императрицей России Екатериной II, Бестужев возвращен из ссылки, оправдан, ему вернули все чины и ордена, однако, вместо прежнего чина великого канцлера императрица пожаловала его в генерал-фельдмаршалы. 10 апреля 1766 г. А.П.Бестужев умер в Москве (Федорченко, 2003, 1, с. 123-124).
       А.П.Бестужев-Рюмин был на год моложе И.А.Черкасова и пережил его на 8 лет. Всю жизнь между этими совершенно противоположными во всем людьми, начиная с происхождения и кончая характерами, существовала какая-то притягивающая близость. Именно Бестужев напоминал о Черкасове еще до переворота, а после 25 ноября немедленно сообщил Елизавете о верном слуге ее отца и матери, подвергшемуся гонениям безвинно в те же годы, когда начались нелегкие времена у самой Елизаветы. Поэтому в дальнейшем на страницах книги имя А.И.Бестужева будет преимущественно упоминаться только в связи с И.А.Черкасовым.
       Нам осталось упомянуть еще нескольких лиц, пострадавших вместе с Черкасовым. А.П.Ганнибала по ходатайству графа Миниха в 1730 г. произвели в инженер-капитаны и перевели на службу в Лифляндию. И.А.Веселовский был, возвращен из ссылки Елизаветой Петровной и назначен членом коллегии иностранных дел и учителем русского языка к великому князю Петру Федоровичу. Так же поступила она с А.Девиером, вернула его из ссылки в 1742 г. и возвратила ему большую часть почетных мест и ордена.
       Итак, мы провели расследование причин опалы и ссылки И.А.Черкасова. Что же выяснилось? 1) Все авторы, начиная со Штелина и Гельбига и кончая персоналией в ЭСБЭ, допускали одну и ту же ошибку, утверждая, что Черкасов был сослан в царствование Анны Иоанновны по приказанию Бирона. На эту ошибку обратил внимание еще Н.И.Павлов-Сильванский, осторожно заметив, что можно думать, что ко времени воцарения Анны Иоанновны Черкасов уже был в изгнании в Астрахани (РБС, 22, с. 171). Вторая ошибка тех же и других авторов дополняет первую: Черкасов сослан за связь с Долгоруковыми. Мы же убедились, что последний завершающий удар ему нанесли как раз В.Л.и А.Г.Долгоруковы вкупе с А.И. Остерманом. Тем не менее, современный историк без тени сомнения пишет: "Петр II стал приближать к себе молодых даровитых людей. В их числе были Михаил и Алексей Бестужевы-Рюмины, кабинет-секретарь Иван Черкасов, советник Военной коллегии Егор Пашков, Сенатор Юрий Нелединский, секретарь Исаак Веселовский. Здесь же был и Абрам Петрович Ганнибал (арап Петра Великого)" (Пашков, с. 391). Каким было на самом деле это "приближение", мы показали на примере судеб всех перечисленных "даровитых" людей. Не прав и старейший историк России Н.И.Павленко, когда утверждает "... за почти трехлетнее царствование Петра II к ответственности был привлечен единственный человек, совершивший множество преступлений, - адмирал Змаевич. 9 декабря 1727 года его судили за типичное для того времени преступление - казнокрадство. <...> Суд приговорил Змаевича и помогавшего ему майора Пасынкова к смертной казни, однако адмирал был помилован императором и понес сравнительно легкое наказание: его понизили чином на один ранг, из адмирала в вице-адмиралы, и отправили в Астрахань командиром тамошнего порта" (Павленко, 2006, 154-155). Это тот адмирал Змаевич, с которым советовался С.А.Черкасов по поводу писем своего брата. Возможно, И.А.Черкасов позднее встретился с вице-адмиралом в астраханской ссылке. Если согласиться с точкой зрения Н.Павленко, то к какой же категории мы должны отнести по крайней мере шестерых человек, перечисленных в решении Верховного тайного совета? Не наказанных? Или наказанных не решением суда, хотя Верховный совет подменял собою все ветви власти.
       Ошибочное представление о близости Черкасова к Долгоруковым, вероятно, возникло в результате путаницы: и Черкасов и Макаров носили в одно и то же время чин кабинет-секретаря. А.В.Макаров действительно был к Долгоруковым близок, пока не почувствовал, что им грозит опала.
       3) Третья ошибка о ссылке Черкасова сначала в Архангельск (Петров, 1885, с. 66-67), затем в Казань и, наконец, Астрахань. О ссылке в Архангельск как о случившемся факте говорит и современный историк (Федорченко, 2, с.518). О ссылке в Казань упоминают Штелин, Лонгинов, П.Долгоруков, ЭСБЭ. Даже в "Родословне" С.Любимов называет Казань как первое место ссылки (Любимов, 1914, с.1). Вероятно, и здесь произошло аналогичное предыдущему отождествление Черкасова с другим человеком.: с "его другом А.П.Ганнибалом, одним из первых из членов "кружка" сосланного действительно в Казань, где он пробыл около месяца, Современники и,"тем более, потомки нередко сохраняют в памяти лишь общий контур событий, а кто и в чем конкретно участвовал забывается, особенно, если сами участники надолго оказываются вычеркнутыми из общественной, тем паче, придворной, жизни. Так рождаются и закрепляются: надолго исторические мифологемы, которые передаются от поколения к поколению. И нам еще предстоит встреча с другими подобными мифологемами.
       4) Наконец, мы можем смело утверждать, что никаких "многих проказ", никаких "разных скверных дел" (Гельбиг и др.) за Иваном Черкасовым не водилось. Напротив, была непоколебимая уверенность в своей невиновно0x08 graphic
    сти, и долго сохранявшаяся уверенность, что закон и справедливость восторжествуют. В сущности, внимательный анализ решения тайного совета показывает, что его авторы не случайно поместили фамилию бывшего кабинет-секретаря на последнее седьмое место среди всех наказанных - за ним следуют фамилии тех, кого наказывать было не за что. И вся его вина свелась к недоносительству о "непристойной" корреспонденции И.Кречетникова, Напрашивается вывод, что пружина карательного механизма, заведенная еще при Меншикове, просто не могла расслабиться, не задевая всех тех, против кого этот механизм уже действовал: нужен был дополнительный повод усугубления наказания, он нашелся, и вот сравнительно, близкий Архангельск заменен на далекую Астрахань.
       Сравнивая решение Верховного тайного совета в части обвинения членов кружка Волконской и в части мер наказания, мы не можем не признать, что большинство подследственных отделалось сравнительно легким наказанием, особенно по сравнению с делом Девиера-Толстого, когда свирепствовал Меншиков. Даже на каторгу никто не угодил. Все так или иначе продолжали оставаться на государственной службе, хотя бы и с понижением чина и звания, ни у кого не конфисковали имущество, хотя конеч-но, Астрахань это не Москва, и Гилянь - не Петербург. Более всех пострадала княгиня А.П.Волконская, но в ее судьбе оказалась замешанной женская месть. Похожие случаи происходили и при последующих императрицах, даже пострашнее. На фоне будущих кровавых расправ без суда и следствия, пыток, тяжелейших ссылок и каторжных работ, средневековых по духу приговоров в десятилетнее царствование Анны Ивановны, наказание И.А.Черкасову и его товарищам выглядит не таким уж жестоким. Дру-гое дело в том, что действительно талантливые, опытные чиновники, воен-ные, дипломаты глубоко преданные России были надолго устранены от важных дел, прозябали на окраинах империи, занимая явно не свои, мелкие по исполнению служебные должности, и ни правительство, ни сама Анна пальцем не пошевельнули, чтобы их вернуть. А.П.Ганнибал - исключение. И дело вовсе не в том, что при дворе во время бироновщины господствовало, якобы, "засилие немцев: историки давно показали, что оно сильно преувеличено другими, не в меру патриотически настроенными истори-ками и литераторами. "Бироновщина" была временем господства серости, посредственности, тупого исполнения приказов, временем страха, который порождал угодничество, пресмыкательство, потерю всякого представления о чести и достоинстве. В таком мире, чем меньше одаренных людей, тем лучше.

    ***

       А что же Долгоруковы? Они стали первой жертвой царствования Анны Ивановны - в благодарность за то, что предложили ей трон.
       Фортуна начала изменять им после неожиданной смерти в ночь с 18 на 19 января императора Петра II в возрасте всего лишь 14 лет и трех месяцев. Причиной смерти была оспа, но, как многие считали, сказались плоды антивоспитания кн. И.Долгорукова, сильно подорвавшие крепкий организм физически развитого не по летам царственного отрока. Чуть ли не у смертного одра Долгоруковы наспех составляют фальшивое завещание в пользу невесты покойного Екатерины Алексеевны, с которой он должен был обвенчаться в день своей скоропостижной смерти. Князь Иван, умевший имитировать почерк императора, подписался "Петр". Однако этот "завет Петра II" никакого впечатления на Верховный тайный совет не произвел. Голицыны и Долгоруковы остановили выбор на племяннице Петра I 37-летней герцогине Курляндской Анне. "Верховники" среди которых было двое Долгоруковых попытались ограничить власть будущей императрицы определенными условиями - "кондициями", неким прообразом конституции, составленным умным и прозорливым князем Д.М.Голицыным. Противоположная верховникам партия дворянства, возглавляемая князем Черкасским, выступила против всяких условий и предложила Анне неограниченное самодержавие. Главным идеологом "шляхетства" был выдающийся государст-венный деятель и историк, близкий друг И.А.Черкасова В.Н.Татищев, считавший, что один деспот лучше, чем восемь тиранов. Он составил свой проект, который был зачитан Анне как челобитная всего русского дворянства. Поколебавшись, Анна подписала челобитную, а кондиции разорвала 25 февраля 1730 г. Так, в результате отсутствия взаимопонимания между двумя крупнейшими умами того времени, которые желали, в сущности, одного и того же - ограничения самовластья - Россия, в который уже раз, упустила шанс иметь представительное правление и хотя бы приблизиться к европейскому варианту разделения властей. У Татищева были личные причины не желать усиления власти Долгоруковых: и из-за друга Черкасова, и из-за собственного опасения быть сослану в Сибирь. Позднее в письме к Черкасову Татищев напоминал об этом намерении Долгоруковых, которые и прямо грозили ему "виселицей и плахой" (Кузьмин, с. 152).
       8 апреля 1730 г. кн. Иван Алексеевич Долгоруков венчался с графиней Натальей Борисовной Шереметевой, дочерью петровского фельдмаршала Б.П.Шереметева, и в этот же день решалась судьба всего многочис-ленного семейства Долгоруковых. Светлый и благородный образ Наталии Долгоруковой добровольно последовавшей за мужем в ссылку и испытав-шей множество бед, увековечил поэт-декабрист К.Ф.Рылеев в своих "Думах". В 1770 г. за год до смерти она, уже тринадцать лет как монахиня Фроловского монастыря в Киеве, набросала для сына и его жены записки об обручении, свадьбе и ссылке. "Записки" частично опубликованы. В их начале она рассказывает о своем первом впечатлении о новой императрице: "Подумайте, каково мне глядеть на сие позорище. И с того времени в жизни своей я ее не видела: престрашнова была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головой выше, и черезвычайно толста. <...> Как скоро вступила в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию" (Павленко, 2006, с. 273-274). 14 апреля 1730 г. в манифесте были предъявлены обвинения Ал.Г. И.Ал и Вас.Л. Долгоруковым. Первоначально наказание не отличалось суровостью: новая властная элита еще не чувствовала себя достаточно прочно, чтобы безжалостно расправляться с потомкам Рюриковичей и Гедиминовичей. В течение 1730 года их рассылали воеводами, губернаторами в отдаленные места, или в их же дальние деревни. Без суда и следствия имущество их было конфисковано: их врагам было чем поживиться. Но уже летом 1730 г. их рассылают еще дальше: в Соловки, в Березов. В 1731 г. арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость президент Военной коллегии фельдмаршал кн. В.В.Долгоруков, не только не имевший никакого отношения к компании Алексея Григорьевича, но и сурово предупреждавший их о последствиях их беззаконных действий. Теперь он сам стал жертвой беззакония. Только в 1741 г. Елизавета освободит его из заточения в Соловецком монастыре и восстановит во всех чинах и званиях. К середине 30-х годов опасность для трона исчезла окончательно и можно было довести расправу до конца. Из Березова на заточенных посылались доносы Кабинету министров, т.е. А.Остерману. Потомок Долгоруковых кн. П.Долгоруков рассказывал в своих записках о времени Петра II и Анны Иоанновны: "По доносу, кн. Ивана посадили в острог в Тобольске, где держали прикованным к стене. Потом его отправили в Новгород, куда привезли из Березова и остальных братьев, сестер и дядьев. Младшего брата кн. Александра напоили, и он говорил вещи, губившие семью. Придя в себя, он ударил себя ножом в живот. Его лечили и спасли ему жизнь." (Долгоруков, 1909). По другим сведениям виновником окончательной гибели семьи в к. 30-х гг. был кн. Иван; слабовольный и опустившийся он бражничал, а напившись, непристойными словами поносил Анну Ивановну. Под пыткой кн. Иван рассказал о совете после смерти Петра II и составлении подложного завещания, что особой новостью для Анны не было: ей об этом рассказал в 1730 г. кн. Василий Лукич (Павленко, 2006, с.147-148). П.Долгорукий подробно рассказывает о кровавой расправе со ссыльными, и это место его записок заслуживает того, чтобы процитировать его полностью. "Казнь была назначена на 8 ноября 1739 г. В версте от Новгорода тянется болотистая местность, отделенная от города высохшим руслом реки, носящим название Федоровского ручья. На этом болотистом месте находится кладбище для бедных, под именем Скудельного. На расстоянии четверти версты от кладбища выстроили эшафот. Начали с кнута, к которому приговорены были три брата кн. Ивана; младшему, Николаю, был "урезал" язык. Затем отрубили голову кн. Ив. Гр., затем Сергею. Гр., наконец, Вас. Лук. Пришел черед Ивана. В эту страшную минуту он выказал поразительную твердость. В то время как палач привязывал его к роковой доске, он молился. Когда палач рубил ему левую руку, он сказал: "Благодарю тя, Господи!" Палач отсек ему правую ногу - Иван продолжая: "что способил мя...", и когда ему рубили левую ногу: "Познатись тя... " (11 Иоан. 41 - Авт.) - затем он потерял сознание. Палач закончил казнь, отрезав правую руку и голову" (Долгоруков, 1909). Внук несчастного, князь Иван Михайлович Долгоруков, поэт, писатель, мемуарист в своих "Записках" пишет: "Такая неожиданная и ужасная кончина, полная таких страшных страданий, искупает все вины его молодости, и его кровь, оросившая новгородскую землю, эту древнюю колыбель русской свободы, должна примирить его с памятью всех врагов нашего рода" (Долгоруков, 1, с.12).

    ***

       Астраханская губерния, куда был сослан И.А.Черкасов, включала Поволжье до Саратова и все пограничные территории на юге и юго-востоке. Население ее было, однако, не велико. Город Астрахань окружала каменная крепость, губернский дом и прочие административные здания были деревянными. Астрахань оставалась окраиной, куда ссылали преступников разного ранга, включая и опальных чиновников. Правительство не боялось доверять опальным управление в стратегически важных для страны районах: причины опалы, как мы видели, очень часто заключались в недостаточном почтении к правительству, а чаще - к очередному временщику. О городе не заботились. Узкие улицы были непроходимыми в дождливую погоду и подавляли смрадом в сухое время. Побывавший в Астрахани в 1733 г. генерал-лейтенант князь Гессен-Гомбургский доносил Анне: "Усмотрен от тамошнего тяжелого воздуха, за несмотрением чистоты, самый вредительный и язвительный смрад, от чего не могло б быть людям впредь вредительства, для чего потребно там учредить полицию" (Кузьмин, с. 287-288). В разное время в Астрахани побывали в качестве губернаторов А.П.Волынский (1719-1724), последняя жертва царствования Анны Ивановны, руководитель мнимого "заговора", казненный вместе со своими "конфидентами" летом 1740 г. Он оставил о себе и добрую и недобрую память: сумел навести порядок, но проявил большую жестокость и жадность к взяткам. И он же сыграл важную роль в успехе Персидского похода. Мы уже упоминали Е.И.Пашкова. Еще раньше Меншиков в качестве мести отправил губернатором в Астрахань бывшего генерал-прокурора П.И.Ягужинского, зятя канцлера Головкина. После проведения калмыцкой комиссии в 1739-1741 гг. с 15 декабря 1741 г. губернатором новое правительство Елизаветы Петровны назначило В.Н. Татищева, пробывшего на этом посту до осени 1745 г. Свое назначение астраханским губернатором он воспринял как наказание. К этому времени И.А.Черкасов уже покинул Астрахань, снова вернувшись во власть, и Татищев жалуется в письме своему давнему доброжелателю и другу, которому он в прошлом ничем не смог помочь, что он "без объявления вины в сие узилище определен" (Кузьмин, с.286). Он просит Черкасова помочь в освобождении из "узилища". Но в тот момент кабинет-секретарь тоже был не в состоянии оказать другу помощь: Елизавета Петровна не любила Татищева. И за то, что придворную службу он начал при дворе царя: Ивана Алексеевича, брата ее отца, и за то, что он долго был близок ко двору вдовой царицы Прасковьи, матери Анны Ивановны, и, наконец, за его неуемную страсть к проектам и программам, которые, как минимум, нужно было хотя бы прочитать, что было скучно новой императрице.
       О таких известных и высоких государственных чиновниках как А.П.Волынский и В.Н.Татищев сохранилось много исторических сведений, много документов, относящихся к периоду их пребывания в Астрахани. О 13-летнем "астраханском узилище" Черкасова мы знаем очень мало. В своей "скаске", как мы уже могли убедиться, об этом периоде он упоминает предельно скупо: ведь он был сослан в Астрахань "к провиантским делам". Ф.А.Бюлер прямо указывает, что все царствование Анны Ивановны он пребывал в должности сборщика податей (Бюлер, 1870, 86, с.20). Более неблагодарной и ненавистной у населения чиновничьей работы трудно найти. Еще в Новом Завете мытари упоминаются как самые презираемые люди наравне с блудницами. Может быть, с этой ненавистью связан и другой эпизод, показывающий храбрость Черкасова в момент опасности, упоминаемый. Бюлером: "Черкасов славился не только хладнокровием и присутствием духа, но и истинным мужеством и отвагою...(упоминается эпизод Персидского похода - Авт. ), а когда сослан был в Астрахань и целым домом поплыл на расшиве по Волге, то спас себя и семью свою, открыв между подряженными им бурлаками заговор против своей жизни". При этом Бюлер ссылается на газету МВД "Северную почту", 1864,  99-100, на статью "Смольный монастырь", в которой имя И.А.Черкасова, вероятно, упоминалось в связи с его внучкой Е.А.Пальменбах (Бюлер, 1870, 86, с.20). Вот, пожалуй, все, что мы знаем о таком длительном отрезке биографии И.Черкасова. Никто ведь не регистрировал события жизни мелкого губернского чиновника, хотя о его семейных событиях мы узнаем позднее из "скаски".
       Впрочем, есть одно любопытное свидетельство. В фондах Государственной публичной исторической библиотеки России хранится немного странная книга-конволют, вернее, книга-аллигат с общим названием "Краткий очерк административного устройства астраханских калмыков". Астрахань, 1860. (Черкасов, 1860). Но книга составлена гораздо позже указанного года, т.к. включает в себя следующие, перепечатанные из других изданий тексты: 1. "О мироварении. Московская Патриаршая или синодальная библиотека. Краткие сведения о достопримечательностях в Патриаршей ризнице. Из-во Московских Епархиальных ведомостей. 1868-1869.
       2. По поводу издания таблицы о способах возвращения к жизни утопленников. Северная почта.  281, б/г.
       3. Мейерсон Герман. Краткие возражения на статью г. Берховского,  9,  19, 1859, "Астраханских Губернских ведомостей".
       Начинается же этот своеобразный сборник очерком с упомянутым титульным названием и с дополнительным указанием: "Извлечено из рукописи "История Астраханского края", перепечатано из  33, 34, 35, 36 "Губернских Ведомостей", 1860. Занимает этот очерк 1-21 стр. В верхней части первой страницы карандашом написано "Черкасов Иван Антонович", - орфография современная, но надпись явно давняя, может быть, сделанная лет 30-50 назад. Т.е., благодаря этим добавлением нарочито создается впечатление, что и рукопись, из которой извлечен очерк, тоже принадлежит перу И.А.Черкасова. Обнаружив подобное сокровище, мы, авторы, первоначально возликовали. Ведь сей документ был бы свидетельством не только жизни, но и литературно-исторической деятельности нашего героя, которой он вообще-то занимался при Петре I. Но после первых ликований опять прозвучали "увы и ах!", т. к. с первых же страниц возникла загадка: кто настоящий автор этого очерка, и почему он приписан все же астраханскому ссыльному?
       Дело в том, что Черкасов не мог быть автором очерка, т.к. в нем приводятся даты событий, случившихся не только после его отъезда из Астрахани, но и после его смерти. Упоминаются законодательные акты царствования Екатерины II и первой половины 19 века. С большой осторожностью можно еще предположить, что описание устройства калмыков в конце 17-го - начале 30-х гг. 18-го веков, весьма короткое, было сделано Черкасовым во время ссылки, т.к. общаться с калмыками, наблюдать их быт, вникать в отношения кочевых скотоводов, наконец, собирать подати, часто в натуральной форме, ему приходилось по долгу службы. Интересуясь историей и имея опыт в создании исторических трудов, он мог и в Астрахани предпринять попытку обобщающего сочинения по теме, которую хорошо изучил на деле. Если развивать эту версию далее, то остается вообразить, что записки и наброски Черкасова остались в губернском архиве после его отъезда в 1740 г. и через 100 и более лет были найдены местным краеведом, который как раз и занимался созданием истории Астраханского края. Продолжить записки Черкасова и опубликовать их как исторический очерк, показывающий развитие административных отношений в среде астраханских калмыков в "Губернских Ведомостях" было делом вполне полезным и достойным, но из чувства скромности автор не назвал себя. Допустима и другая версия. Первая часть записок могла принадлежать В.Н.Татищеву, который калмыков знал еще лучше Черкасова. Даже чересчур хорошо знал, особенно ханскую, феодальную верхушку, из которой на него сыпались доносы в Петербург. Среди сочинений Татищева нет работы с таким названием, но есть нечто типологически близкое: "Представление в Кабинет о причинах башкирских волнений и о мерах для улучшения управления башкирами, написанное им в конце 30-х годов во время Оренбургской экспедиции, и "записки о живущих в Сибири народах". Он мог сделать соответствующую работу и о калмыках в бытность свою губернатором Астрахани, но по каким-то причинам не стал придавать ей форму законченного произведения, и она осталась в губернском архиве. Против этой версии можно привести одно убедительное возражение: все сочинения подобного рода у В.Н.Татищева носили характер Рассуждений, представлений, предложений об улучшении явления, которое он описывал. В "Очерке" ничего подобного нет, он носит сугубо нарративный характер. Кроме того, ни Черкасов, ни Татищев таким языком излагать свои мысли не могли. Это литературный стиль сер. 19-го века. Отсюда последняя версия. Очерк мог принадлежать частично или полностью Ф. А. Бюлеру. Он участвовал в 1844 г. в сенатской ревизии Астраханской губернии и по горячим следам написал свою первую исследовательскую статью "Кочующие и оседло живущие в Астраханской губернии инородны", опубликованную в "Отечественных записках" в 1846 г. тоже в четырех номерах: 6 , 8, 10, 11. В пользу этой версии свидетельствует тот факт, что "Очерк" завершается как раз 40-ми годами 19 в. Есть и определенное сходство названий. Кроме того, Бюлер был праправнуком Черкасова и наверняка искал следы пребывания своего предка в Астрахани, поэтому мог натолкнуться в архиве на предположительно ему принадлежащие наброски о калмыках, и они возбудили в нем намерение продолжить и завершить работу, начатую прапрадедом. Далее. Публикация "Очерка" в "Астраханских "Губернских Ведомостях" могла быть ничем иным, как перепечаткой статьи Бюлера из "Отечественных записок", тоже в четырех номерах, а затем путем вторичной перепечатки, но уже как единого целого, текст очерка оказался в упомянутой книге-аллигате тоже без указания имени автора. Идентичность текстов Бюлера и астраханского сборника можно было бы легко установить, сравнив публикации в "Отечественных записках" и в "Губернских Ведомостях", но эта мысль пришла авторам в голову уже в процессе Работы над книгой. И так как мы пишем биографию И. А.Черкасова, а не его праправнука Бюлера, то для нас достаточно того установленного факта, что Черкасов не является автором "Краткого очерка административного устройства Астраханских калмыков". Ему могут принадлежать лишь первые страницы, но и это вызывает сомнение. П.П.Пекарский, Н.И.Павлов-Сильванский, Н.И.Павленко, Т.С.Майков отмечали интерес Черкасова к исторической науке и его занятия ею, но относили их ко времени службы в Кабинетах Петра и Елизаветы. Несомненно одно: библиог-раф ГПИБ хорошо знал имя Черкасова, ему было известно о его долгом пребывании в Астрахани, как и мы, он связал факты его биографии с названием "Очерка", но, к сожалению, не затруднил себя сопоставлением дат жизни кабинет-секретаря с общим содержанием "Очерка", что и привело его к мысли надписать фамилию "Черкасов" как авторскую. И в результате получился литературно-исторический конфуз. В оправдание неизвестного нам библиотекаря, можно заметить, что и он сомневался в правильности своей надписи. Иначе она была бы выполнена в другой форме, как принято в старинных и уважаемых библиотеках.
      
      
       4. На службе Елизаветы Петровны.

    ***

       События последних дней царствования Петра II, десятилетнего господства Анны Ивановны и Э.И.Бирона, недолгого правления Анны Леопольдовны при своем крохотном сыне императоре Иване Антоновиче в Астрахани становились известными с большим запозданием: вести из столиц шли медленно. Тем не менее, регулярно доставлялись царские указы, распоряжения очередных "людей в фаворе", прибывали на службу новые люди: кто-то по служебному назначению, кто-то в ссылку. Наверняка эти люди делились новостями и подробностями, которые не упоминались в официальных документах, о которых говорили только шепотом. Можно уверенно считать, что И.А.Черкасов, несмотря на свое невысокое положение в чиновничьей иерархической лестнице губернии, был хорошо осведомлен о происходящих в центре России переворотах, изменениях в структурах управления, о падении одних и возвышении других персон. В прошлом он занимал слишком видное место при дворе, чтобы прибывавшие в Астрахань чиновники могли его игнорировать. Да и прибывали часто старые друзья, вспомним Е.Пашкова. Знали его многие, и он знал многих. Конечно, сойдя один раз с политической арены, очень трудно, почти невозможно вернуться на нее снова. И, казалось бы, печальный опыт служебной карьеры Черкасова полностью подтверждал эту укоренившуюся в России практику. И сам Иван Антонович, приближаясь к пятидесяти годам, возможно, благодарил Господа, за то, что ему была ниспослана ссылка в "астраханское узилище": вдали от императорского дома, от Бирона, Остермана, Волынского, Миниха можно было, по крайней мере, сохранить спокойное существование своей все увеличивавшейся семьи, надеяться на сносную жизнь и мирную смерть. При его неукротимом характере, неумении подлаживаться под прихоти очередного фаворита близость ко двору во времена Анны Ивановны была бы равноценна постоянному хождению по лезвию ножа. Закончить жизнь на плахе, под кнутом, затеряться на каторге, как это происходило с А.Шубиным, возлюбленным цесаревны Елизаветы, Ф.Соймоновым, сподвижником Петра, - все эти тяжкие варианты не представляются невозможными в биографии бывшего кабинет-канцеляриста первого российского императора. Кто знает, может быть, в иные минуты он даже поминая добрым словом князей Меншикова и Долгоруковых, барона Остермана так "удружившим" ему в 1727-1728 годах!
       Однако в России 18 века существовала и другая традиция, имевшая практику и в последующие века. После смерти Петра Великого почти все императоры и императрицы по тем или иным причинам недолго властвуют на троне. По крайней мере, до Елизаветы Петровны. Слабое правление женщин и детей, опирающееся на силу и волю фаворитов-временщиков, которые, в свою очередь, оттеснялись от власти еще более сильными и коварными, создавало исключительно благоприятные условия для дворцовых переворотов. Колесо фортуны в очередной раз поворачивалось, и те, кто был наверху, оказывались внизу, а те, кто внизу, - внезапно поднимались наверх. Люди, находившиеся вблизи власти, всегда были начеку: как бы не упустить случая и суметь оказать любую услугу, показать свою преданность новому правителю и фавориту. Каким путем он (она) пришли к власти,- легитимным или не легитимным, - редко кого интересовало. Правда и власть оставалась за тем, за кем шла гвардия. Примеров тому несть числа. Но были и исключения, и с одним из них мы познакомимся позднее, и тоже на примере Черкасовых. Короткий период между смертью Анны Ивановны - 17 октября 1740 г. и восшествием на престол Елизаветы Петровны - 25 ноября 1741 г. особенно ярко продемонстрировал своеобразие российской династической "преемственности". Тем же, кто ждал перемен в своем прозябании на окраинах России, приходилось труднее; можно было напомнить о себе, о своей прежней безупречной службе, просить о милости, о возвращении. Отправив такое прошение нужно было долго ждать и гадать, надеясь на расположение царствующей особы, и эти надежды не всегда оправдывались.
       Гораздо больше шансов было у тех, кто имел при этой особе родственников или друзей, вошедших во власть. Именно они могли "порадеть за родного человечка". Для И.А.Черкасова, как мы уже писали выше, таким благодетелем при дворе оказался А.П.Бестужев, приближенный новой императрицей и занявший у кормила власти одно из первых мест; в те бурные дни мгновенных перемен. Пожалуй, кроме А.Бестужева-Рюмина в окружении Елизаветы Петровны не было другого человека, который мог бы напомнить об опальном верном слуге ее родителей. В небольшом кругу ее приверженцев, среди тех, кто возвел ее на престол, вряд ли были придворные, способные беспокоиться об астраханском изгнаннике: ни М.И.Воронцов, ни И.-Г.Лесток, ни А.Г.Разумовский, ни братья Шуваловы не знали И.Черкасова хотя бы потому, что были значительно моложе его, поэтому и его заслуги перед Петром, как и причины его ссылки в к. 20-х годов, были им, скорее всего, неизвестны, или помнились весьма смутно. А.П.Бестужев ничего не делал из благородных побуждений. Конечно, он помнил, что Черкасов входил в кружок друзей его покойной сестры, и что в обвинительном заключении Верховного тайного совета фамилия братьев Бестужевых стояла почти что рядом с фамилией Черкасова, и это давнее обстоятельство нельзя полностью игнорировать в его решении об-ратиться к императрице. Но гораздо более весомым фактором в просьбе о возвращении Черкасова являлось, в сущности, одинокое положение всеми не любимого Бестужева среди новой правящей элиты. Елизавета Петровна знала о некоторых совсем недавних интригах Бестужева-Рюмина против нее при Бироне и Анне Леопольдовне. Знала, но, безусловно, все больше и больше доверяла ему, о чем свидетельствуют награды и высокие должности, которых добился Бестужев уже в первые годы правления государыни, хотя она с трудом переносила его общество. Вероятно, она исходила из простого решения дилеммы: такого человека, как А.П.Бестужев лучше иметь среди друзей, чем среди врагов. Но Бестужев был далек от того тесного круга друзей Елизаветы, который сложился еще в бытность ее молодой цесаревной. Появление при дворе И.А.Черкасова, могшего стать его доверенным человеком, существенно усилило бы позиции Бестужева. Так, кстати, и произошло и, видимо, не случайно письма А.П.Бестужева к И.А.Черкасову в 40-е годы заканчиваются неизменной фразой: "вашего превосходительства послушный слуга граф А.Бестужев-Рюмин (Письма Бестужева-Рюмина, с. 383-392). Хотя эта фраза могла быть формой придворного эпистолярного этикета, или присущем Бестужеву лицемерием.
       Вот такова схема событий, связанных с возвращением И.А.Черкасова из астраханской ссылки. Этой схемы придерживались буквально все авторы, упоминавшие имя Черкасова: от Я.Штелина до Ф.Бюлера, от Н.Павлова-Сильванского до В.Федорченко. Выглядит она вполне логично и правдоподобно и опирается на два основных пункта: 1. до конца ноября 1741 г. Черкасов продолжал находиться в ссылке в Астрахани; 2. после ходатайства Бестужева Елизавета возвращает опального из ссылки и указом от 29 ноября 1741 г. жалует бывшего тайного кабинет-секретаря в действительные статские советники и назначает его при дворе ее величества "для отправления комнатных письменных дел" (РБС, с. 171), что подтверждает документ, объединяющий Бестужева и Черкасова: " XI. Дневная записка государственной коллегии иностранных дел 1742 за гянварь, февраль и март месяцы.
       Февраль 5. Получено:
       О получении указа из Коллегии от 10 декабря 1741 года с приложением копий с 2-х указов из Сената: 1-го об имении действительному тайно-му советнику А.Бестужеву-Рюмину для его неповинного претерпения старшинства с пожалованием его в том же чине.
       2-го о пожаловании прежде бывшего тайного кабинет-секретаря И.Черкасова в действительные статские советники" (АВ, 1, с. 175).
       Почему-то все вышеназванные исследователи не обращали внимания на то очевидное обстоятельство, что от 25 до 29 ноября - слишком короток срок для того, чтобы человек мог вернуться из Астрахани в Петербург в самом начале зимы и сразу же приступить к исполнению своих новых обязанностей. Но фактор времени снимается, если сей человек уже находился в Петербурге до ноября 1741 г. Именно так и было. Вновь обратимся к "скаске" И.А.Черкасова. Напомним, что писал он о себе 11 октября 1742 г. в геральдмейстерскую контору Правительствующего Сената.
       После сообщения о пребывании в Астрахани в управлении губернского делового двора читаем:... "а в 1740 году по указу из Кабинета, посланному октября 26 числа взят он из Астрахани в Петербург и явился в том Кабинете августа в 6 день 1741 года , а також 1741 году ноября в 29 день по восприятии Ее Императорского Величества Всемилостивейшей Государыни Елизаветы Петровны Высокомонаршеского Императорского Престола Именным Ее Императорского Величества Указом пожалован действительным статским советником и определен был у дел в Кабинете Ее Императорского Величества..." (Гербовед, с.55; выделено нами - Авт.). Таким образом, указ Елизаветы был закономерным итогом долгого процесса возвращения, помилования и возвышения И.А.Черкасова, а даты показывают, насколько долог и не скор был путь из Астрахани к царскому двору. Кто же мог дать указ из Кабинета министров, созданного в 1741 г.? Это произошло буквально через несколько дней после смерти Анны Ивановны. Напрашивается единственный ответ: указ о "взятии Черкасова из Астрахани в Петербург" мог дать только один человек, и этим человеком был Э.И.Бирон. Ведь 18 октября 1731 г. был опубликован написанный Бестужевым-Рюминым устав о регентстве Бирона. Он становился полновластным правителем России до исполнения императору Иоанну 17-ти лет. Родители императора Анна Леопольдовна и Антон Ульрих Брауншвейгские в расчет не принимались и указы издавать не могли. Вероятно, Бестужев, немало поспособствовавший вознесению Бирона на вершину власти, впервые обратился с просьбой о Черкасове именно к регенту, убедив его в полезности этого возвращения. Личных враждебных отношений у Бирона и Черкасова не было, скорее всего они даже не встречались в прошлом, что бы не говорил на сей счет Г.Гельбиг. Но, между прочим, он единственный, кто указал на такой факт: в Астрахани Черкасов должен был оставаться до 1742 г. (Гельбиг, 1999, с. 157). Если Э.Бирон оказался первым "благодетелем" И.Черкасова, то будущий брак его дочери Гедвиги Елизаветы и сына Черкасова Александра в 1759 г. выгладит не таким уж странным, каким он казался современникам, мемуаристам и историкам. В краткое царствование Петра III, возвращенный им из ссылки Бирон оставался в Петербурге и жил в доме зятя, барона А.И.Черкасова (Гельбиг, 1999, с. 114). Но эти события еще только предстоят, а в 1740 г. счастье Бирона оказалось недолгим. В ночь с 8 на 9 ноября фельдмаршал Б.Х. Миних произвел очередной переворот в пользу Анны Леопольдовны и ее мужа. 9 ноября 1740 г. манифестом от имени малолетнего императора Ивана VI его мать провозглашалась регентшей-правительницей. Если бы в эти две недели Черкасов успел вернуться в Петербург, то ему пришлось бы узнать, что Бирон находится в заключении в Шлиссельбурге вместе с А.П.Бестужевым в ожидании приговора, который последовал только в апреле 1741 г. Но так быстро Черкасов вернуться не мог, однако известие о перевороте могло встретить его на пути следования из ссылки. У власти на короткий срок в роли первого министра оказался фельдмаршал Миних. После его отставки 3 марта 1741 г. самым могущественным человеком при дворе Анны Леопольдовны стал граф А.И.Остерман, давний недоброжелатель Черкасова. Готовилось провозглашение Анны Леопольдовны императрицей России: Анной II. Необходимые документы составлялись к 7 декабря 1741 г. - дню рождения регентши.
       Когда И.А.Черкасов вернулся в Петербург, мы не знаем. Вероятно, все-таки он переждал суровое зимнее время и весеннюю распутицу в Астрахани, т.к. после падения Бирона и Бестужева вряд ли особа сборщика податей где-то у черта на куличках интересовала кого-нибудь в Петербурге. Но и указа прежнего Кабинета никто не отменил. Нюхом бывшего придворного Черкасов чувствовал, что он может попасть из огня да в полымя, и насколько было можно, не спешил со своим возвращением, а оно должно было состояться со всей семьей. Поэтому И.А.Черкасов явился в кабинет министров 6 августа 1741 г. В самом разгаре была русско-шведская война. На победу Швеции очень рассчитывала цесаревна Елизавета Петровна, т.к. одна из целей шведского короля состояла в том, "чтобы избавить достохвальную русскую нацию для ее же собственной безопасности от тяжелого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании" (Анисимов, с. 34), что означало передачу престола Елизавете в слу-чае победы шведской армии. Однако эти надежды рухнули после первого же сражения близ Вильманстранда: фельдмаршал Ласси наголову разбил шведскую армию. Чем закончилось появление Черкасова в Кабинете министров, где его никто не ждал и он был никому не нужен, мы не знаем. Неизвестно, что делал Черкасов с 6 августа по 25 ноября 1741 г. Получил ли он какую-то незначительную должность, или ему было приказано ожидать высочайшего повеления, - об этом нет сведений ни в документа-льных источниках, ни в исторической литературе, ни в свидетельствах самого полуопального астраханского чиновника. Не было указа о снятии с него вины и его положение было сходным с положением А.П.Бестужева: прощен, но не помилован. Вряд ли можно сомневаться в том, что они встречались в эти четыре месяца, остававшихся до воцарения Елизаветы Петровны. Сходство ситуации, в которой оказались оба, способствовало их дальнейшему сближению, ибо ничто так не объединяет людей, как надежда на изменение к лучшему их судеб. Различие характеров, происхождение, место в служебной иерархии - все обычно отступает на задний план, порождал естественное стремление к взаимопомощи.
       Те краткие сведения в "скаске" Черкасова о 1740-1741 гг., когда он был уже в Петербурге, и которые мы пытались прокомментировать, важны тем, что давал он их вскоре же, эти события были совсем недавними, все о них знали и помнили, поэтому действительному статскому советнику, барону и кабинет-секретарю в октябре 1742 г. не было никакой нужды создавать какие-либо мифологемы в своей послужной биографии.
       Об упомянутом периоде после возвращения он просто умалчивает, и, таким образом, отстраняет себя от предыдущего правления, что диктовалось здравым смыслом умудренного жизнью человека.

    ***

       Дворцовый переворот, произведенный Елизаветой Петровной в 2 часа ночи 25 ноября 1741 г. с помощью горстки близких людей и роты Преображенского полка, был прямым следствием ее тяжелого разговора с Анной Леопольдовной 23 ноября. Инстинкт самосохранения заставил ее решиться на авантюру, которая могла стоить ей жизни. Но вопрос стоял "или-или": промедли дочь Петра еще полторы недели, и русский трон навсегда ускользнул бы из ее рук, а сама она в лучшем случае могла оказаться в монастырском заточении. Ибо свергнуть с престола императрицу Анну II ей бы не удалось, а старые и новые приближенные предполагаемой императрицы подсказали бы ей самый удобный способ расправы с опасной соперницей. Елизавета предстала перед народом как героиня, спасшая "наследие Петра из рук чужих". Американский историк Р.С.Уортман, исследуя символику придворных церемониалов русских государей, отмечает то новое, что привнесла Елизавета в идеологию самодержавия уже первым манифестом от 25 ноября, составленным Бестужевым-Рюминым (ПСЗ, 11, с. 540): "Взойдя на престол, "как природная государыня", Елизавета разработала формы европеизированной презентации и церемониала, впоследствии использованные Екатериной II для прославления собственного царствования. Манифест о воцарении изображал Елизавету спасительницей отечества, предыдущий режим - насилием, совершаемом от имени малолетнего царя; этот режим подверг и подданных, и ее саму притеснениям и обидам, отчего "немалое разорение всего государства последовало б". Тогда верноподданные, "а особливо лейб-гвардии нашей полки", попросили Елизавету восприять престол. В конце концов, она заявила, что трон принадлежит ей по законному праву ("Тестамент" ее матери - Авт.). В последующих указах ее претензии на трон основывались уже исключи-тельно на аргументе престолонаследия, но подчеркивался и ее самоотверженный подвиг ради блага отечества" (Уортман, 1, с. 126). Императрица заявляла о себе как о европейском монархе, и в этом видели новые, рожденные эпохой Просвещения, смыслы. Для дворянства служба становилась средством реализации идей Просвещения, деятельностью ра-ди счастья и всеобщего блага (Уортман, 1, с. 128). В ее царствование происходит сближение русской культуры с культурой Запада. "Приготовляется новое поколение, воспитанное уже в других правилах и привычках, чем те, которые господствовали в прежние царствования. Это новое поколение дворянской интеллигенции "сделает знаменитым царствование Екатерины II" (Соловьев, 24, с.605).
       И все-таки первоочередной целью новой государыни было напоминание о себе как о "дщери Петровой". Первые указы демонстрируют стремление к реконструкции управления, существовавшего при Петре Великом. Это стремление уже просматривается в упоминании в указе от 29 ноября об Иване Черкасове. Бестужев, подсказывая о своем друге, мог безошибочно рассчитывать на успех, т.к. Черкасов был живой незапятнанной памятью об отце Елизаветы, тем более что многие бывшие соратники Петра были сильно скомпрометированы в ее глазах. Именной указ  8480 от 12 декабря 1741 г. оглашал: "О восстановлении власти Сената в правлении внутренних государственных дел; о сочинении реестра указам прежних царствований, которые пользе Государственной противны; об уничтожении прежнего кабинета, и об установлении нового при Дворе Ея Императорского Величества; об учреждении по прежнему в Губерниях Прокуроров, и об определении для управления иностранными делами Канцлера" (ПСЗ, 11, с. 544-545). "Кабинет, бывший до сего времени, отставить, а вместо него соизволяем иметь при Дворе Нашем Кабинет в такой силе, как был при Государе, Отце Нашем, блаженной памяти Императоре Петре Великом, в котором определили быть Нашему Действительному Статскому Советнику Ивану Черкасову. Сей наш указ повелеваем объявить во всенародное известие" (ПСЗ, 11, с. 546). С этого времени И.А.Черкасов начинает играть большую роль при дворе и значение его, как доверенного лица императрицы, не уменьшилось до самой смерти.
       Первыми шагами кабинет-секретаря на новом поприще было ведение придворных журналов 1741-1745 гг. Оригинальная рукопись имеет на обложке заголовок: "Журнал Придворный со вступления на Престол Императрицы Елизавет Петровны, ноября с 25-го дня по 1749 год, писанный вчерне"; в самом же тексте он озаглавлен: "Журнал со вступления Ея Императорского Величества Всепресветлейшей Державнейшей Великой Государыни Императрицы Елизавет Петровны на Всероссийский Императорский Родительский престол". Журнал этот до 1-го мая 1745 г. писан рукою тайного кабинет-секретаря барона И.А.Черкасова. С этого времени по 23 августа 1745 г. той же рукой сделаны только поправки и дополнения в текст журнала, который написал почерком другого лица. С 24 по 30 августа 1745 г. - вновь почерк барона Черкасова, а дольше по 1748 г. включительно, журнал переписан набело, по-видимому, писарской рукой (Черкасов И.А., 1883, 2, с. 1-2). На следующий день после указа Черкасов делает первую запись: "1741 ноября 30-го... в торжество кавалерского праздника Св.Апостола Андрея по утру в понедельник Ее императорское величество изволила принимать поздравления (следует перечисление новых кавалеров ордена Св.Андрея- Авт.). Также и объявлены были чинами прежнего двора Ее императорского величества кавалеры, а именно: Петр и Александр Ивановичи Шуваловы, М.Л.Воронцов, Ал. Г. Разумовский, действительными камергерами. Лейб-гвардии адъютант Н.Н.Чоглоков камер-юнкером; бывший прежде при императоре государе блаженной и вечнодостойной памяти Петре Великом и императрице государыне блаженной и вечнодостойной памяти Екатерине Алексеевне, тайный кабинет-секретарь господин Черкасов действительным статским советником" (Черкасов И.А.,1883, 1, с. 3).
       18 января 1742 г. состоялась церемония имитации смертной казни над теми, кого Елизавета признала государственными преступникам. На эшафот взошли Остерман, Миних, Головкин, Менгден, Левенвольде, Тимирязев. Церемонию начали с Остермана, зачитали приговор, положив его голову на плаху. Но тут же сенатский секретарь зачитал другую бумагу - казнь заменяли ссылкой. С остальными имитаций приготовления к смертной казни не делали. Всех помиловали и сослали. А.И.Остерман, последний из тех, кто причинил зло Черкасову, умер в ссылке в Березове 25 мая 1747г. Есть определенная необходимость рассказать коротко о бывшей правительнице и ее семье, т.к. в будущем судьба младенца-императора невольно свяжется с деятельностью сына И.А.Черкасова - Александра Черкасова. Брауншвейгское семейство во главе с Анной Леопольдовной оказалось в заточении в Динамюнде, крепости под Ригой. Здесь ни в чем неповинная несчастная семья провела более года, а в январе 1744 обер-полицмейстер Петербурга В.Салтыков получил указ срочно переправить узников в центр России, в г. Ранненбург Воронежской губ. В конце августа личный посланник Елизаветы майор гвардии Н.Корф привез жестокий секретный указ императрицы: Корф был обязал ночью отнять у родителей экс-императора Ивана и передать его капитану Миллеру, который должен был без промедления ехать на север с четырехлетним малышом: "именем его называть Григорий". Миллер привез ребенка в Архангельск, а оттуда ему предстояло переправиться в Соловецкий монастырь, где он должен был жить с ребенком, никуда не выпуская его. В те же края были направлены и остальные члены семьи Анны Леопольдовны, но прибыли на берега Беломорья, когда навигация уже закончилась. Сил на дальнейшее путешествие больше не было: ни у арестантов, ни у охранников. Н.Корф уговорил Петербург поселить бывшего императора и его семью в Холмогорах. В Петербурге согласились, и пустовавший дом покойного холмогорского архиерея, в котором их поселили, станет для Брауншвейгской фамилии тюрьмой на тридцать четыре года. После рождения пятого ребенка Анна Леопольдовна умерла от послеродовой горячки 9 марта 1746 г. Сын ее Иван-Григорий жил в том же доме, строго изолированный от остальных членов семьи под надзором Миллера: из них никто не знал об этом. Январской ночью 1756 г. пятнадцатилетнего юношу тайно вывезли из Холмогор и доставили в Шлиссельбург. Кровавая развязка трагически-безвинной жизни молодого человека наступит в 1764 г. Мы еще вернемся к ней. Антон - Ульрих, отец Ивана, скончался в Холмогорах 4 мая 1776 г. Оставшиеся четверо детей получили свободу от Екатерины II по просьбе своих датских венценосных родственников только в июне 1780 г. (Анисимов, с. 72-86). Более подробно об этом черном пятне на царствовании двух императриц можно узнать из книги М.А.Корфа "Брауншвейгское семейство", М., 1993. Дочь Петра в отношении поверженного противника не проявила ни благородства, ни жестокой решительности, свойственных ее отцу, и гораздо больше в своей женской мстительности и ревности в данном случае походила на свою двоюродную сестру Анну Ивановну. Объяснение можно найти в опасении царицы за свое, в общем-то, узурпированное мес-то на троне. Иван-Григорий, его братья и сестры по завещанию Анны име-ли больше прав на престол, чем Елизавета. Даже по "Тестаменту" Екатерины I править должна была не она, а ее племянник от родной сестры Анны Петровны. Ему-то, Петру III, Елизавета и оставила в наследство свой грех узурпаторства, а от него этот грех перешел к Екатерине II, оказавшейся после свержения мужа в 1762 г. дважды узурпаторшей. В России в те дни был краткий, по-своему уникальный, период, когда под арестом находились сразу два русских императора с абсолютно равными легитимными правами на трон, а им завладела женщина, вообще не имевшая кровных связей с династией Романовых, зато являвшаяся троюродной сестрой Петра III по голштинской линии.
       Вернемся к герою нашего исторического исследования. Возвращение И.А.Черкасова ко двору и в политическую жизнь империи не осталось незаме-ченным иностранными наблюдателями. Английский посланник Эдуард Финч сообщает в донесении лорду Гаррингтону 8 декабря 1741 г.: "Впавший было в немилость в начале прошлого царствования, но затем также помилованный бывшей правительницей (свидетельство в пользу наших предыдущих расследований - Авт.), Черкасов, также приехал сюда несколько недель тому назад. Он был прежде личным кабинет-секретарем Петра I, занимался под непосредственным руководством царя, и притом неред-ко делами, неизвестными никому из министров. Ее величество восстановили его в прежней должности при собственной особе" (выделено нами - Авт.) (РИО, 91, с. 360). В переписке Французского посланника мар-киза де Шетарди со своим правительством с 1741 по 1743 годы упоминается, что Черкасов Иван Антонович, секретарь, получил баронский титул (РИО, 100, с. 166). Саксонский резидент Пецольд в своем письме к графу Брюлю от 17 ноября 1742 г. отзывается о нем: "Тайный секретарь Черкасов, бросив жену и детей, поселился, так сказать, во дворце, чтобы не пропускать ни одного удобного случая делать доклады и представлять бумаги к подписи. Впрочем, и ему (не говоря о министрах) это удается очень редко" (РБС, 22, с. 172). Англичанин Вейс 10-го января 1743 г. пишет лорду Картерету, что кабинет-секретарь императрицы - Черкасов - явный враг французов, а одновременно с этим француз Дальон с досадой также характеризует Черкасова: "Барон Черкасов чрезвычайно насильственный и грубый, но при том умный и искусный человек, особенно в науке пользоваться слабостями своей государыни; этими качествами он придает чрезвычайно важное значение своему месту, которое само по себе не высоко. Он - правая рука канцлера и чудное в глазах нации качество имеет - всех, вообще, иностранцев ненавидит" (РБС, 22, с. 172).
       "Правая рука канцлера..." - в действительности пока еще вице-канцлера А.П.Бестужева-Рюмина. Вспомним свидетельство еще одной "иностранки"; появившейся в России в начале февраля 1744 г. 14-летней невесты великого князя, будущей Екатерины II. Много позднее в своих записках она скажет о Черкасове и о Бестужеве почти то же самое. Этому союзу, как мы уже упоминали, дивились и современники и потомки. Вот еще одно мнение о Бестужеве: "С необыкновенным искусством умел он действовать даже через недругов своих, и долгое время Шуваловы служили его целям. Замечательно, что на стороне своей он имел честнейших людей того времени: так барон Иван Антонович Черкасов, кабинет-секретарь государыни, "человек суровый и упрямый, но любивший порядок и справедливость", был его лучшим другом" (Васильчиков, 2, с. 457). Что ж, мы постарались объяснить причины их дружеских отношений, но нам еще предстоит показать, что "лучшим другом" Бестужева Черкасов был далеко не всегда, особенно, если обнаруживал в деятельности канцлера нечто несовместимое с его понятиями о верной службе монарху и империи. Главным же выводом, который могли сделать иностранные посланники и резиденты, и это проскальзывает в их донесениях, являлся тот, что Черкасов, будучи ключевой фигурой в окружении Елизаветы Петровны, обладал в их глазах крайне неудобным качеством: в отличие от Бестужева его невозможно было ни купить, ни подкупить. Как член той или иной "партии" при русском дворе (проанглийской, пропрусской, профранцузской и т.д.) он совершенно исключался из планов иностранных правительств и их разведок и, следовательно, его никоим образом нельзя было использовать в своих интересах. У И.А.Черкасова был только один интерес - Россия. В источниках нет даже малейшего намека на какие-либо отношения кабинет-секретаря с представителями иностранных держав, кроме сугубо официальных.

    ***

       Вероятно, это успела понять и оценить Елизавета Петровна, когда в день коронации 25 апреля 1742 г. издала указ Сенату о пожаловании среди прочих награжденных баронским титулом действительного статского советника Ивана Черкасова. Этот акт милости был признанием не столько сегодняшних заслуг кабинет-секретаря, их еще, в сущности, не было, сколько подведением итогов его службы за 37 лет и, прежде всего, службы Петру I. Так императрица лишний раз могла продемонстрировать обществу, что она достойная преемница своего отца, которая с невольным опозданием благодарит его верного слугу. Не случайно главным поводом для возведения в баронское достоинство Черкасова является его участие в Персидском походе, что особенно подчеркивается в дипломе и гербе рода Черкасовых.
       Здесь необходимо сделать отступление и дать историческую справку о происхождении баронского титула и о русских баронах в частности.
       О титулах российских князей и графов в литературе сказало много. О баронском титуле - значительно меньше. Мало того, бытует мнение, что баронами в России являлись только лица иностранного происхождения, и что это звание россиянам не присваивалось. В современной исторической литературе, рассматривающей вопросы геральдики российского дворянства, тоже нет единства мнений о значении баронского достоинства. В начале главы мы приводили курьезное свидетельство о первых баронах Российской империи, датированное 1985 г. К нему придется вернуться. Но сначала о том, как возник сам титул "барон".
       Еще во времена императора Римской империи Константина Великого (306-337) придворные и чиновники были разделены на различные ранги со своими особыми титулами: высокопревосходительные - консулы, высокоблагородные - принцы крови, патриции - бароны. Английский мыслитель Т.Гоббс в своей знаменитой книге "Левиафан" предлагал такую версию происхождения баронов: "Почетные титулы, какими являются титулы герцога, графа, маркиза и барона, являются объектом почитания, так как они означают ценность, придаваемую их носителям верховной властью государства. Эти титулы были в старые времена титулами гражданских и военных должностей, и названия их образованы частью с латинского, час-тью с германского и французского. <...> Титулы герцогов, графов и маркизов перешли в империю в эпоху Константина Великого от обычаев германской милиции. Но барон, как мне кажется, был гальским титулом и означал большого человека, как это были те, которые находились при особах королей и принцев и которых последние употребляли для своих личных услуг. И мне кажется, что слово барон произведено от слова vir, перешедшего в bег и bar , означающих на гальском языке то же, что слово vir на латинском. Beг и bar перешли затем в bero и baro так что соответствующие люди были названы berones , а затем barones и (по испански) varones. <...> С течением времени эти почетные должности по случаю смут и в целях хорошего и мирного управления были превращены в простые титулы, служащие в большинстве случаев для определения старшинства, места и порядка подданных в государстве. Люди были сделаны герцогами, графами, маркизами и баронами таких мест, где они не имели ни владения, ни команды. Для указанной же цели были изобретены и другие титулы" (Гоббс, с. 95-96).
       А.Б.Лакиер сравнивал западноевропейских дворян-баронов с русским дворянством и пришел к выводу, что на Руси оно имело больше прав, что да-леко не во всем соответствовало действительности: "В смысле западно-европейском, к древнему дворянству могут быть причислены те только дворяне, которых предки участвовали в покорении страны, где введен был феодализм, те дворяне, которым дарованы права рыцарские и баронские. Роды, от лиц этих происшедшие, считались самыми почетными по правам господства и преобладания, которые принадлежали им в отношении к их вассалам. <...> Таким образом, древность происхождения и самостоятельное обладание недвижимой собственностью считаются на Западе необходимыми принадлежностями и доказательствами благородства. Принадлежат ли качества эти нашему дворянству? <...>
       Западноевропейский барон, получив от своего вождя участок земли, не становился чрез то самостоятельным его обладателем, а, напротив, приходил к конунгу в отношение подчинения, и, кроме того, что был лишен прав, принадлежащих самодержавной власти, как-то: бить монету, начи-нать войну, заключать мир, кроме того, что подчинялся своему государю в высших степенях суда и управления, он должен был вести свое войско под его знаменем, нести известные тягости и т.п. В редких случаях только бароны, по большей части с бою и мерами противозаконными при-обретали себе права полной самостоятельности, но это было не более как превышение и злоупотребление власти....
       Если роды, от таких вассальных владельцев происшедшие, величаются своим благородством, то не более ли прав на это имеют наши княжеские роды, от Рюрика происшедшие, - роды, предки которых были истинными государями, вотчинниками своих уделов, с правами, которых не имел никакой вассал, никакой барон? И права эти нисколько не были злоупотреблением власти, не были беззаконно похищены, как это бывало на Западе, напротив, у нас это делалось по обычаю и закону" (Лакиер, с. 194, 196-197). Простим трудолюбивому автору наивный славянофильский патриотизм, но вспомним рассказ о судьбе князей Долгоруковых, как раз Рюриковичей.
       Современный исследователь чиновного мира России Л.Е.Шепелев показывает, как исторически изменялось отношение к баронскому титулу в России: "В древней Европе баронский титул был самым важным и почетным. Это было общее обозначение как высших государственных чинов, так и феодальных властителей, непосредственно подчиненных верховному сюзерену. В Древней Руси этот термин переводился с немецкого как, "вольный господин". По мере распространения этого титула и увеличения числа его носителей (во многих случаях не имевших никаких имений) он потерял в общественном мнении всякое уважение. Фактически титул "барон" стал просто указывать на дворянскую принадлежность.
       Первым баронский титул в России в 1710 г. получил подканцлер П.П.Шафиров (внук крещеного еврея Шапиро). В 1721 этот титул был дан тайному советнику Остерману (сыну немецкого пастора) за заключение Ништадского мира. В следующем году баронство было пожаловано трем братьям Строгоновым (носившим до этого звание именитых людей). Возможно, такой состав первых баронов был случаен, но и затем пожалование баронского титула, в частности купцам (обычно в связи с 100-летием деятельности торгового дома), иностранцам и крещеным евреям стало традиционным. Во многих случаях пожалование баронства означало вместе с тем и пожалованием дворянства. Но титул барона давался и дворянам. Так, в 1797 г. его получил А.А.Аракчеев. Всего в конце XIX века в России было официально учтено около 240 баронских родов (в том числе и тех, которые к этому времени пресеклись в мужском поколении). Вновь было выдано грамот на баронское достоинство с 1881 по 1895 - 45 и с 1895 по 1907 - 171. Из наследственных баронских родов большинство было прибалтийского и иностранного происхождения.
       В отличие от рядовых дворян, не пользовавшихся своим частным титулом, бароны именовались этим титулом: господин барон и госпожа баронесса. Общий же их титул не отличался от дворянского ("ваше благородие"). Лишь однажды при пожаловании баронского титула тайному советнику И.А.Черкасову (ошибка, должно быть "действительному статскому советнику" - Авт.) он был назван высокородным, причем этот общий титул перешел и к его потомкам. Форма обращения была единственным отличием российских баронов от рядовых дворян (Шепелев, 1991, с. 54-55). В переработанном издании книги под другим названием Л.Шепелев пишет о Черкасове почти то же самое: "высокородный" и т.д. (Шепелев, 2001,. с. 378). Возможно, автор опирался на статью "Русские бароны" без указания автора, опубликованную в 1900 г., т. е. более ста лет назад, в ВВИ. Эта статья значительно дополняет наши представления о российских баронах и вносит некоторые поправки в данные Л. Шепелева. "Таким образом, всех фамилий, получивших баронское достоинство Российской империи, со времени первого пожалования этого титула при Петре Великом до настоящего времени, насчитывается 31. Из этого числа некоторые роды пресеклись, другие получили, как высшую награду, графство, иные находятся за границей (Штамбкен, Димсдоль, де Смеет), и теперь из обшей массы свыше 170 баронских родов, пользующихся этим титулом в России, не считая Финляндии, лишь 12 фамилий (Черкасовы, Фредериксы, Местмахеры, Меллер-Закомельские, Вельо, Раль, Френкели, Жирард-де-Сукантоны, Фелейзены, Кусовы, Кнопы, и Кроненберги) награждены баронским достоинством российскими монархами, а остальные являются или иностранными баронами или баронами остзейского происхождения.
       Среди российских баронских родов старейший в настоящее время - род баронов Черкасовых, ведущий свое начало от И.А.Черкасова, пожалованного в бароны в 1742 году. Здесь мы считаем не лишним привести диплом, данный Императрицей Елизаветой Петровной действительному статскому советнику Черкасову по случаю пожалования ему баронского достоинства. Считаем мы это нелишним потому, что, во-первых, диплом этот, являясь одним из самых ранних документов подобного характера, служил образцом при дальнейших составлениях однородных с ним дипломов и дает, таким образом, возможность читателю познакомиться с их содержанием, представляющим немало любопытных черт, и, во-вторых, потому, что он зак-лючает в себе несколько указаний на гражданскую и военную деятельность Черкасова и может дать кое-какой материал будущему биографу этого еще незамеченного исторической наукой сотрудника Великого Петра" (Русские бароны, ВВИ, 4, с. 234). Неизвестный автор статьи оказался совершенно правым и прозорливым в своих предположениях. Читатель мог уже не раз зафиксировать обращение авторов - биографов И.А.Черкасова - к тексту его диплома на баронское достоинство.
       Далее на страницах "Вестника всемирной истории" публикуется копия диплома. В ней мы действительно читаем следующее: "И тако да будет во имя Бога Всемогущего, от Него же всякое начало, честь и достоинство происходят, помянутый Действительный Статский Советник Иван Антонович Черкасов и от него законнорожденные и впредь рождаемые дети и их наследники и потомство мужского и женского пола нисходящей линии в знак Нашей Императорской милости, собственным Нашим изволением, самодержавной от Бога врученную Нам властью и благоусмотрением Нашим рассуждением в Нашей Всероссийской империи, царствах, княжествах и землях пожалованы, почтены и именованы Российской Империи баронами и баронессами с приложением им титула Высокородия, якоже Мы сим и силою сего Нашего диплома его, Действительного Статского Советника, и от него законорожденных и впредь рождаемых детей и их наследников и потомство обоего пола нисходящей линии в наши Российской империи бароны и баро-нессы производим, определяем и жалуем, повелевая, дабы оные впредь в вечное времена, силою сего Нашего возведения от всех именовались как на письме, так и на словах, Всероссийской империи баронами и баронессами Высокородными и все те права, привиллегии и преимущества, которые Баронскому достоинству приличествуют и принадлежат, получали, воспринимали и употребляли; и притом Нашему Императорскому Величеству и Наследникам Нашим по должности своей во всех делах верно и радетельно служили" (Русские бароны, 4, с. 236-237) (выделено нами - Авт.). Резюмируя, автор статьи приходит к другим выводам, нежели Шепелев, относительно величания баронов. "В этом дипломе мы, между прочим, находим также и ответ на вопрос о том, какое величание присвоено баронам.
       Романович-Славатинский говорит ("Дворянство в России в ХVIII веке", стр. 40), что баронам не предоставлено особого предиката; это же мнение повторяет и Порай-Кошиц ("Очерк истории русского дворянства", стр. 131). Таким образом, по словам этих исследователей, одна из степеней высшего, титулованного дворянства не имеет отличительного величания и приравнивается по своему титулованию к дворянству обыкновенному, "шляхетству". Но и низшее, обыкновенное, дворянство разделяется у нас на две части, одна из них пользуется наименованием "благородия", а другая, достигшая чина VIII класса и отнесенная Петром Великим к "лучшему", дворянству именуется "высокоблагородием". Которое же из этих двух обращений мы должны отнести к баронам? Судя по приведенному выше диплому,- ни то и ни другое. В дипломе ясно говорится, что Черкасов "почтен и именован бароном с приложением ему титула Высокородие", то же самое повторяется и дальше, где нисходящее потомство Черкасова на-зывается "баронами и баронессами высокородными". Из всего этого мы должны заключить, что величание "высокородие", присвоенное по табели о рангах V-му классу, в то же время присвоено и баронам в той же степени, как титулование "сиятельство" принадлежит князьям и графам и "светлость" - светлейшим князьям.
       В дипломах на графское достоинство, данных во времена Петра Великого, новопожалованным графам также придается наименование высокородия и высокородных. Это объясняется тем, что в дипломах на графское достоинство Римской империи, выдаваемых из имперской канцелярии и послуживших прототипом для наших дипломов, графам Римской империи присваивался титул высоко- и благорожденных, а так как у нас при пожаловании кого-либо в графы или бароны и при выдаче пожалованному диплома на его новый титул, просто-напросто переводили с латинского текст дипломов Римской империи (имеется в виду Священная Римская империя немецкой нации - Авт.), то и Hoch und Wohlgeboren перешло в русские графские и баронские дипломы, и было переведено словом "высокородный". С течением времени, уже в конце царствования Петра Великого, по отношению к графам это изменяется, и графам придается титулование "сиятельный", что же касается баронов, то величание их высокородными в дипломах остается без изменений, вследствие чего мы должны признать предикат "высокородие" исключительной особенностью баронского достоинства" (Русские бароны, с. 238-239).
       Автор мог бы вспомнить, что чин действительного статского советника по табелю о рангах принадлежал к IV классу, поэтому подлежал величанию "превосходительство", а, став действительным тайным советником, И.А.Черкасов именовался "ваше высокопревосходительство". Но дело в другом. Мы опять встречаемся со случаем, напоминающим историю с фразой "звание его предков", по мнению Ф.Бюлера включенную в диплом Черкасова для пояснения клейнода-гуся. Напомним, что эту фразу в двух, копиях диплома мы не обнаружили, хотя есть еще один вариант, который может подтвердить справедливость утверждения Бюлера, о нем чуть позднее. На сей раз дело выглядит несколько иначе. С.Н.Тройницкий, издававший "Гербовед", пользовался исключительно архивными документами, указывая все источники, всех лиц, все правительственные учреждения, причастные к "сочинению" диплома и герба Черкасова, включая точные даты всего процесса. Он допускает ошибки в датах жизни И.А.Черкасова и его сыновей, но прямого отношения к диплому это не имеет. Приведенная им копия диплома опубликовала через 14 лет после первой публикации диплома в ВВИ в 1900 г. Так вот, в цитированном ранее отрывке из текста диплома, в "Гербоведе" в обоих случаях вместо величания "Высокородие" сто-ит "Высокоблагородие", а потомки Черкасова именуются "баронами и баронессами Высокоблагородньми" (Гербовед, с. 62) (выделено нами - Авт.). Именно этот проект диплома и герба Черкасова 16 декабря 1743 г. Елизавета Петровна "апробировать соизволила" (Гербовед, с. 56). Подписан же диплом был только в 1798 г. императором Павлом I: "Сим подтверждаю. Павел." Почему произошло такое позднее завершение всего процесса, мы скажем ниже.
       Следовательно, нет необходимости как-то выделять род Черкасовых, как это делает Л.Е. Шепелев. Между "высокородием" и "высокоблагородием" существует определенное различие. Герольдмейстерской конторы асессор Василий Адодуров, сочиняя диплом на основании "скаски" И.А.Черкасова, в которой ясно говорилось, какого он роду-племени, никак не мог присвоить ему величание "высокородие", если бы на это не было специального распоряжения императрицы. Но его не последовало. Лишь родовая эмблема гуся, вероятно, предложенная самим Черкасовым в эскизе герба, должна была напоминать о некогда высоких племенных вождях, его предках. Поэтому в обращении к баронам следовало употреблять величание "ваше высокоблагородие", как к чинам с VIII по VI классы; при достижении ими V класса: "ваше высокородие" и т.д., т.е. в зависимости не от титула, а от ступеней чиновничьей иерархии в соответствии с табелем о рангах. Наш вывод противоречит мнению как Л.Е.Шепелева, так и автора статьи "Русские бароны", хотя некоторая общность с последним частично сохраняется, но только на основании той копии диплома Черкасова, который он цитирует в ВВИ. Копия диплома в "Гербоведе" опровергает его точку зрения. Подтверждением нашей позиции является такой, случайно обнаруженный нами факт. В 1840-41 годах вышла книга Д.Н.Бантыш-Каменского "Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов" в 2-х томах. После основного текста в первом томе публиковались "Имена особ, подписавшихся на биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов". Среди прочих имен читаем: "В Шадринске: его высок. ("высокоблагородие") Конст. Иван. Черкасов". Ни в одном из поколений баронов Черкасовых нет человека с таким именем, тем более что титул у К.И.Черкасова тоже отсутствует. Вероятно, он принадлежал к другому, нетитулованному роду дворян Черкасовых. Его имя упоминается в энциклопеди-ческом словаре "Русское масонство. 1731-2000 ", как члена масонских мастерских 19 в. Годы жизни К.И.Черкасова 1788-1858. В 1843 г. он перешел из флота в звании капитана 1 ранга в армию, получив чин полковника (11.04.1843), а 8.04.1851 уволен в отставку с чином генерал-майора (Серков, с. 871-872). Полковник и капитан 1-го ранга соответствовали 6-му классу с величанием "высокоблагородие". В том же "Списке особ..." упомянут в Могилеве Белорусском "его высокоблагородие Иван Герасимович Черемисов", возможно, чиновник или военный классом ниже (Бантыш-Каменский, 1840, 1, с.564-565).
       Таким образом, легко сделать вывод, что величаться "высокоблагородием" или "высокородием" можно было, не имея баронского титула.

    ***

       После такой своеобразной преамбулы мы можем, опираясь на исторические источники, изложить всю процедуру жалования И.А.Черкасова баронским титулом, которая заняла в части оформления документов много лет. После представления в Геральдмейстерскую контору 11 октября 1742 г. резолюцией конторы от 18 октября 1742 г. поручено было "сочинить" диплом и герб асессору Василию Адодурову. По требованию конторы Государственная коллегия Иностранных дел предоставила в его распоряжение 7 июля 1742 и 5 августа 1743 годов копии "с прежних на такие же достоинства данных дипломов". Копии эти не сохранились, но данное свидетельство, с одной стороны, подтверждает утверждение автора "Русских баронов", с другой стороны, опровергает его объяснение происхождение величания "Высокородие": если В.Адодуров cтрoгo следовал этим копиям, то и величание "Высокоблагородие" он заимствовал из них.
       В следующем, 1743 г., 11 ноября Правительствующий сенат, по выслушивании предложенных Геральдмейстерской конторой "экстракта" и при оном "герба и диплома барону Ивану Черкасову, - купно с надлежащими на тот герб изъяснением" (оно не сохранилось, но отчасти вошло в описание герба, помещенном в дипломе; может быть, это "изъяснение" все-таки было в руках у Ф.Бюлера, и в нем он обнаружил фразу о гусе, означающем "звание его предков"? - Авт.), приказал: "в том дипломе приписать ему действительному статскому советнику в надлежащих местах отчество с "вичем" (т.е. именовать "Иван Антонович" - выделено нами -Авт.) и для Высочайшей апробации доложить Ее Императорскому Величеству" (Гербовед, с. 56). Выше мы сообщали, что апробация произошла 16 декабря 1743 г., без каких-либо изменений со стороны императрицы.
       Геральдмейстерская контора резолюцией от 22 декабря 1743 г. определила "апробированный диплом, для переписки, а герб, для рисования, отдать ему барону, действительному статскому советнику Ивану Антоновичу Черкасову, и как диплом переписан, а герб нарисован будет, тогда ему господину барону Черкасову объявить в Геральдмейстерскую контору, для взнесения к Высочайшему Ее Императорского Величества подписанию".
       Засим в журнале Геральдмейстерской конторы от 15 марта 1781, в статье 18, читаем: "По челобитью (?) действительного статского советника Ивана Черкасова о даче ему на баронское достоинство диплома и герба. Определено: как сочиненный герб для переписки отдан означенному Черкасову самому, а от него и поныне еще не возвращен, то и отдать оное дело для хранения в архив" (Гербовед, с. 57). И.А.Черкасов умер в 1758 г. и его челобитие могло иметь место только до этой даты. Оставались ли у него сочиненные конторой и апробированные Елизаветой оригиналы диплома и герба с 1743 г., или были возвращены им, пере-писанные и нарисованные в контору, но, как нередко бывает в российских учреждениях, куда-то запропастились, неизвестно. Не известно, по каким, причинам диплом барону Черкасову не был подписан Елизаветой Петровной, скончавшейся тремя годами позднее. Однако известно, что по заказу барона была вырезана его личная печать с изображением неутвержденного герба, которой он пользовался уже в 40-е годы 18 в. (Гербовед, с. 63). В 1798 г., опять же неизвестно вследствие чьего ходатайства, - изготовленный родоначальнику баронов Черкасовых диплом на титул, дарованный ему Елизаветой Петровной и контрассигнированный канцлером графом А.П.Бестужевым-Рюминым, был представлен императору Павлу I. Мы уже сообщали, что тот собственноручно утвердил его своею подписью. С.Н.Тройницкий предполагал, что ходатайство исходило от старшего сына барона Александра Ивановича (Гербовед, с, 57), но он умер в 1788 г. Умерла и его супруга Е.И.Черкасова. В живых оставались третий сын И.И.Черкасов и его жена Е.М.Черкасова. Младший сын П.И.Черкасов тоже был жив, но в столице почти не бывал, проживая в имении в Тульской губ. К упомянутой супружеской чете Павел I был расположен благосклонно, т.к. в день переворота Екатерины И.И.Черкасов оставался верен присяге его отцу Петру III. Вероятнее всего, ходатайствовала Е.М.Черкасова, которой уже удалось в 1796 г. добиться увеличения пенсии своему инертному супругу. В отличие от него, баронесса была особой весьма деятельной и говорливой. В качестве последнего варианта о происхождении в дипломе фразы "звание его предков", известной только Ф.Бюлеру, представим, что Павла, человека очень дотошного, заинтересовал клейнод-гусь в описании герба, который он должен был утвердить. Объяснение могло исходить именно от Е.М.Черкасовой, урожденной княжны Белосельской. Вот тогда по распоряжению нового императора в диплом была вставлена эта фраза, с которой мы, наконец-то, можем проститься. Возможно, она была вписана только в один экземпляр диплома, которым и располагал Бюлер. Как бы то ни было, ходатайство было своевременным, т.к. началось составление Российского Гербовника, о чем тоже напоминает читателям Бюлер (Бюлер, 1870, 86, с. 19). "18834. Января 31 1799. Сенатский. О высочайшей конфирмации 3-й части Гербовника Дворянских родов. Правительственный Сенат, получив 3-ю часть общего Гербовника Дворянских родов, на котором в 19 день сего января Собственной рукой Его Императорского Величества написано так: "Быть по сему". Приказываем: всем губернским правлениям предписать следующее: Составляемая во исполнение Высочайших Его Императорского Величества указов от 20 января и 27 июля 1797 годов третья часть Общего Гербовника Дворянских родов Российской империи и Высочайше Его Величеством утверждаемая содержит три отделения, в кои внесены гербы родов княжеских, графских, Баронских и Дворянских Российской империи, а именно: <...>. Баронов: Черкасова, Аракчеева..." (ПСЗ, 25, с. 541). Подтверждение баронского титула Черкасовых относится к сер. 19 в. Мы приведем его позднее, рассказывая о младшей ветви рода Черкасовых.
       Диплом на баронское достоинство И.А.Черкасова стилистически труден для чтения в его полном буквальном изложении. Мы ограничимся несколькими фрагментами, тем более что основные пункты и факты, составляющие содержание диплома нами уже приводились, излагались и цитировались. Этот важнейший в биографии И.Черкасова документ начинается словами: "Божией поспешествующей милостью Мы, Елизавет Первая..." - следует пространный титул императрицы, а затем перечисляются основные этапы службы Черкасова: особенно выделено служение с 1712 года при Петре Первом. Подробно изложен эпизод с решительными действиями во время Персидского похода в 1722 году. Упоминается служба при Екатерине I и последующее "безвинное изгнание и разорение" с 1727 года, затем честная служба в Астрахани и указ от 29 ноября 1741 года. Вероятно, на основании диплома и возникло убеждение, что из Астрахани его вернула Елизавета. За все верные службы "Вседражайшим Родителям Нашим и Нам" в знак публичной милости "соизволили его Действительного Статского советника по Нашей Императорской Самодержавной власти и силе в честь и достоинство Российского Барона апреля 25 дня 1742 года произвести, определить и пожаловать, и рассудили за потребно ему в утверждении того и в память будущим родам на оную честь Баронства дать сей публичный диплом, якоже Мы сим то исполняем". Далее следует та часть диплома, которую мы цитировали по ВВИ, но с "титулом Высокоблагородия", а не с "титулом Высокородия". Затем в дипломе говорится о жаловании Черкасову и всем "законнорожденным и впредь рожденным детям и их наследникам и потомству, обоего пола, нисходящей линии следующий Баронский герб..."
       Краткое описание герба баронов Черкасовых мы уже приводили в "Вместо предисловия", на первых страницах книги в изложении А.Б.Лакиера. Т.к. герб репродуцируется на страницах книги, сделаем два пояснения к его содержанию. Два прапорца имеют изображение буквы "Р" - латинское написание русской буквы "П", первой буквы имени Петра I. Щитодержатели, "имеющие одеяние, подобное донским казакам", - казачьи атаманы, бывшие под командой Черкасова во время стояния на реке Инче в 1722 г. Правый воин - Иван Краснощекий, левый - Данило Ефремов.
       Заканчивается диплом следующими словами; "Якоже во свидетельство сей Нашей к помянутому Российской Империи Барону Черкасову милости и достойного возвышения, Мы сию Нашу Жалованную грамоту Нашей Собственной рукой подписали и Государственной Нашей печатью укрепить повелели.
       Дано в Нашей Резиденции лета от Рождества Христова тысяща седмьсот четыредесят.... дня, Государствования же Нашего.... года.

    Подписал: Василий Адодуров" (Гербовед, с. 60-64).

       Пропуски оставлены асессором В. Адодуровым для проставления точной даты подписи и года правления Елизаветы Петровны. Как нам известно, они так и не были заполнены ни при ней, ни при Петре III, ни при Екатерине II, что само по себе удивительно. Ранее мы называли места публикации изображения герба Черкасовых в дореволюционной литературе. В современной литературе это изображение можно увидеть в книге В.Федорченко "Дворянские роды, прославившие отечество" (Федорченко, 2001, с. 415).

    ***

       Коронация Елизаветы Петровны, проходившая в Москве с 28 Февраля по 25 апреля 1742, изображена и изложена в роскошном альбоме "Обстоятельное описание торжественных порядков благополучного вшествия в царствующий град Москву и священного коронования ея Августейшего императорского величества всепресветлейшия державнейшия великия государыни Елизавет Петровны, самодержицы всероссийской", изданном в С-Петербурге в 1744 г. под руководством библиотекаря Академии наук И.Д.Шумахера. Под номером 29 "Описания" есть "сюиты", в которых присутствует барон Черкасов (Ровинский, 3, стб. 2111). "Коронация открывала собой сценарий демонстративного ликования, которому следовали в первые годы царствования Елизаветы. Ликовали по поводу возвращения петровской России. В качестве предмета для од Петр Великий заменил всех остальных русских князей и царей. Но Елизавета не унаследовала ни его предвидения, ни его разрушительной энергии. Восстановив Сенат и другие петровские учреждения, она кончила тем, что отдала управление государством в руки своих фаворитов. Инерция перемен и этика самопожертвования в служении государству по большей части рассеялись. В этом смысле царствование Елизаветы - это период реставрации, героический акт вступления на престол, восстановление договора между короной и дворянством, скрепленного в 1730 г.
       Елизавета напоминала о своем отце не только для легитимизации своего положения, но и для того, чтобы обеспечить мифологическую харизматическую основу своему собственному правлению, правлению монарха - охранителя, чья главная цель - поддержание существующего социального и политического порядка. Ни Елизавета, ни ее окружение не тосковало по яростному и безжалостному динамизму царствования Петра. Дворяне вспоминали о нем с уважением, но мысли о новой петровской эре внушали им ужас. Они выиграли от успешного петровского акта завоевания и не имели повода жаждать другого такого акта" (Уортман, 1, с. 149).
       Елизавета могла быть злой, нетерпимой, капризной и грубой. Ближние люди часто страдали от ее мелочных придирок, напрасных подозрений, откровенного хамства. Она была вспыльчивой, в отца, и не умела сдерживать себя в минуты раздражения. Царица собственноручно колотила придворных по щекам и обладала доведенной до виртуозности способностью браниться. Бранилась она с большим чувством и продолжительностью. Но такие вспышки гнева не влекли за собой серьезных последствий для тех, кто им под-вергался. Добрая, хотя и не без вспыльчивости, веселая, хотя и без сентиментальности, Елизавета Петровна оставила о себе в обществе светлую память, что признавали и ее друзья и недруги (Анисимов, с.124; Пашков, с. 410). Словом, это была безалаберная, но добрая русская баба, привыкшая все дела решать "по совести", в том смысле, как она ее понимала в конкретной ситуации. Выражаясь юмористически, ее можно было бы оценить как "царицу без царя в голове". Однако результаты капризной нетерпимости носили порой совсем не юмористические последствия.
       Вот любопытный пример, затрагивающий вечно больную для России тему. Пример как раз позволяющий сравнить логику действий Петра и его дочери. Я.Штелин в анекдоте 8 приводит "остроумный отказ Петра на просьбу жидов, чтоб поселиться в России.
       Амстердамские жиды через бургомистра Ван Витсена обратились к Петру (в 1698 г. - Авт.) с просьбой разрешить им быть в России и завести торговлю. Бургомистр склонялся на их просьбу и предложил это царю. Царь слушал, но, улыбаясь, ответил: г. Витсон, вы знаете жидов и мысли моего народа. Я также знаю обоих. В рассуждении же последних еще не время допустить жидам поселиться в моем государстве. Скажите моим именем, что я их благодарю за их предложение, но при том и сожалею, что они хотят поселиться в России; ибо хотя они и почитаются искусснейшими обманывать в торговле весь свет: однако, сомневаюсь, чтоб им в том удалось моих Россиян" (Штелин, 1786, с. 46). Ответ ироничный и мудрый.
       Через 45 лет в декабре 1742 г. дочь Петра, отличавшаяся истовым православием в сочетании с крайней религиозной нетерпимостью, фактически повторила указ Екатерины I в согласии с желанием кн. Меншикова о выселении евреев из Украины и других российских городов, с запретом возвращаться им в страну. Мотивы названы не были (ПСЗ,  5063). Она отдала приказ о немедленном удалении из России всех евреев, на этот раз, мотивируя свое распоряжение тем, что от этих "имени Христа ненавистников" не может быть добра; оставить можно было принявших православие, но уж затем их не выпускать (ПСЗ, 11,  8673). Этому указу была придана широкая огласка. Однако тотчас же были сделаны попытки склонить государыню к уступке. В нашем семейном предании сохранилась легенда, что особенно уговаривали Елизавету отменить этот указ князь Я.П.Шаховской и барон И.А.Черкасов, человек трезвомыслящий и расчетливый. Но когда Сенат доложил императрице, что от запрещения евреям приезжать в страну не только купечество понесет убытки, "но и высочайшим вашего императорского величества интересам не малый ущерб приключиться может", а потому не согласится ли государыня "для приращения ... высочайших интересов и распространения коммерции разрешить евреям приезжать в Малороссию, Слободские полки, Ригу и другие пограничные пункты, - последовала в декабре 1743 г. "историческая" резолюция Елизаветы: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли". Эта резолюция не стала достоянием гласности, но Сенат издал указ, в котором сообщалось, что ходатайства о невыселении евреев из Малороссии и Рижской губернии не удовлетворены, и предписывалось "о впуске их никаких представлений " не присылать (ПСЗ, 11,  8840, 8867; Гессен, с. 13, 15-18). Елизавета Петровна уже успела забыть, что самую интересную "прибыль" от евреев она получила в ночь 25 ноября 1741 г.: заводилой среди гвардейцев Преображенского полка и фактическим военным руководителем переворота был солдат Петр Грюнштейн, саксонский еврей-выкрест, позднее произведенный ею в генерал-майоры.
       Но костер ксенофобии в те годы все-таки не разгорелся. Императрица была достаточно умна, чтобы понимать, что без участия иностранцев в управлении государством, армией, наукой и просвещением России пока не обойтись. К тому же она помнила, что иностранцев, в том числе и евреев, в Россию в массе своей привлек Петр, ее отец. До его царствования они были случайным элементом, при нем же даже евреи (П.П.Шафиров) становились его ближайшими помощниками.
       И.А.Черкасов очень скоро понял, какая тяжелая обуза навалилась на его плечи при новом царствовании. За все милости приходилось платить напряжением всех сил. Нередко в одном лице ему доводилось представлять и императрицу, и ее министров, и ее дипломатов, и заведовать огромным хозяйством дворца, и подготавливать для представления все необходимые указы, и улаживать еще множество таких дел, до которых его касательства вроде бы и не было. "За все пятнадцатилетие пребывания его в Кабинете почти все дела, начиная от наиболее важных, имеющих серьезное политическое значение, и кончая самыми мелочными, вроде, например, заботы о доставлении из Москвы в Петербург 3-х или 4-х диаконов с хорошими голосами для чтения в Дворе Евангелия в день Св.Пасхи в 1757 г., или хлопотать о присылке в 1754 г. кухарки-шведки для приготовления шведских блюд для любившей покушать Елизаветы, или присылке ко Двору свежего винограда (Щербатов, 2, с. 14), проходили через его руки: он либо сам докладывал Государыне о делах помимо всех министров, либо сама Государыня, просмотрев предварительно дело, передавала ему же для окончательного рассмотрения и составления указа. В дневных докладах Коллегии иностранных дел за сороковые годы ХVIII столетия мы сплошь да рядом встречаем заметки "отдано Черкасову", "поднесен доклад Государыне через тайного советника Черкасова"... В письмах и записках императрицы Елизаветы Петровны (период с 1742 по 1749 года) все отметки под письмами сделаны рукою Черкасова, и мы встречаем записки, указывающие, насколько близким и нужным ей лицом был ее секретарь... Занимая такое исключительное положение секретаря и близкого советника Государыни, имевшего почти всегда доступ к ней, Черкасов, как мы уже упоминали выше, был несомненно очень важным и влиятельным лицом при Дворе, в особенности, в начале царствования Елизаветы, когда она не особенно много времени посвящала государственным делам и не любила частых докладов ей министров. Волей-неволей министрам и значительным административным лицам приходилось обращаться к Черкасову с поклоном и почтительными просьбами - улучить удобную минуту и доложить Государыне о том или другом лице или неотложном деле" (РБС, 22, с, 171-172).
       И.А.Черкасов и его Кабинет был правой рукой не столько А.П.Бестужева, сколько самой императрицы. Состав Кабинета был невелик. Глава Кабинета - И.А.Черкасов, тайный кабинет-секретарь. Вторым лицом являлся Василий Иванович Демидов, кабинет-секретарь и действительный тайный советник, работавший секретарем в государственных конторах и канцеляриях с 1709 года, опытнейший человек. Третьим человеком в учреждении был Яков Исаевич Бахирев, четвертым Иван Михайлович Морсочников. Канцеляристами и подканцеляристами были Ф.Федоров, Андриан Ушаков, Ефим Степанов, Сергей Кушников. Регистратором кабинета был Облеухов, - вполне возможно, что он был дедом или прадедом Д.И.Облеухова, за которого в нач. 19 в. выйдет замуж правнучка И. А., баронесса Е.И.Черкасова. Кабинет-курьерами были Иван Мейер, Иван Стрешнев, Игнатий Желобов, Петр Писарев, Илья Мещериков, Петр Ушаков, Василий Гурьев, Ефим Лупондин (Черкасов, 1883, 2; Писаренко, с. 492, 531, 666-667). Видимо, позднее в состав кабинета вошел Адам Васильевич Алсуфьев (1721-1784), "знаменитый и талантливый статс-министр", как оценивает его Г.Гельбиг (Гельбиг, 1999, с.82). Вероятно, эта характеристика полностью совпадала с мнением И.А.Черкасова о своем подчиненном, т.к. имея много родственников, он однако же рекомендовал на свое место "как способнейшего по его убеждению, Ад.Вас.Олсуфьева", по сообщению Ф.Бюлера, который в свою очередь ссылается на II том книги аббата Спады "Русские впечатления", с. 769, СПб, 1818. Спада долгое время жил в доме обер-шенка и председателя Академии художеств князя A.M. Белосельского-Белозерского, и был наставником его детей (Бюлер, 1870, 86, с. 20). Князь А.Белосельский в 1756 г. прославится тем, что добровольно отправится на войну Австрии с Пруссией, оправдывая тем самым родовой девиз: "Честь воина - отвага" (Петров, 1991, 1, с. 266; Писаренко, с. 722). Кн. Андрей станет родственником И.А.Черкасова: его сестра Елизавета Михайловна выйдет замуж за сына барона Ивана Ивановича.
       Роль Кабинета, как важнейшей инстанции, была закреплена законодательно: " 8584, 1742 июня 20. Сенатский. - О подаче в Сенат из всех мест копий с указов, получаемых из Кабинета Ея Императорского Величества за скрепой Действительного Статского советника барона Черкасова.
       Правительствующий Сенат приказал в обретающейся в Москве коллегии, канцелярии и конторы посылать указы, велеть по сим прежних указов, ежели когда в которые места. Именные Ея Императорского Величества указы из Кабинета за рукой Действительного Статского советника барона Черкасова получены будут с оных подавать в Правительствующий Сенат точные копии немедленно".
       " 8632, 1742 октября 15. Сенату предложено письмо Черкасова на основании распоряжения Ея Императорского Величества на основании донесения адмирала Головина о деньгах на строительство дока".
       " 8798. 1743 сентября 27. В Собрание Правительствующего Сената рассмотрена рапортация о Генералитете и полках через Действительного Статского советника барона Черкасова, поданая Ея Императорским Величеством о генерал-фельдмаршалах Долгорукове и Лесси" (ПC3, 11, с. 628, 925).
       " 8969. 1744 июня 15. От имени Действительного Статского советника Черкасова объявлено в Собрание Правительствующего Сената, что Ея Императорское Величество указала из Сената требовать ведомость о написании при нынешней ревизии на всех казенных и партикулярных заводах мастеровых и работных людей с их детьми".
       " 9526. 1748 августа 17. Именной, объявленный Сенату Тайным советником бароном Черкасовым - О подтверждении, что во всех городах пожарные инструменты были в должной исправности и о предосторожности от зажиганий" (ПСЗ, 12, с. 145, 886).
       "  9854. 1752 мая 28. Именной, объявленный генерал-прокурору князю Трубецкому, Тайным советником бароном Черкасовым - О сделании канала между реками Кривуши и Фонтанной по улице, ведущей мимо задней стены нового при летнем дворце сада".
       "  10049. 1752 ноября 20. Именной, объявленный Тайным советником бароном Черкасовым бывшей при дворе Ея Императорского Величества Канцелярии Правительствующего Сената и членов Иностранной Коллегии - О продолжении поселения Сербов в отведенных им заднепровских местах; о высылке поселившихся там сходцев из Малороссии на прежние жилища, о вспоможении и покровительстве, каковые, должны оказывать начальство поселенным Сербам; и об отводе земель для вновь выходивших сей же нации людей между прирожденными Российскими подданными" (ПСЗ, 13, с.436, 729). Этот перечень правительственных и именных указов, имеющих форму законов, дополняют личные именные указы императрицы:
       - указы о нахождении кошек и котов и переводе их из Зимнего дворца в Летний: 12 марта 1750, 27 октября 1753, 16 октября 1754;
       - о поселении кошек (до 300) в Головинском доме;
       - о прокормлении котов - давать им не говядину и не баранину, а дичь.
       Исполнение возлагалось на Дворцовую канцелярию и Придворную контору (Именные указы, 1, с. 444, 555-556 - из бумаг М.Д.Хмырова). Тот же М.Д. Хмыров в своем личном историческом архиве сохранил для будущих историков внешне забавную, а на самом деле вполне серьезную и хлопотную для исполнителей историю с приглашением шведской кухарки: любительница покушать, Е.П. нередко проявляла особые прихоти в еде. В 1754 г. кто-то рассказал ей о прелестях шведской кухни, и она немедленно приказала И.А.Черкасову выписать из Стокгольма самую лучшую шведскую кухарку. Барон сообщил ее волю посланнику в Стокгольме Н.И. Панину в следующем письме: "M.Г. Никита Иванович! Сего марта в 16 день ея императорское величество указала писать имянным императорским величеством указом к вашему превосходительству, чтоб для приготовления про собственную ее императорского величества персону кушания изволили нанять шведской нации кухарку исправную, только не объявляя никому, что оная потребна для ея императорского величества, но объявить, что вы нанимаете оную кухарку для статс-дамы ея императорского величества ея сиятельства графини Мавры Егоровны (Шуваловой - Авт.), и по найме извольте с нею заключить контракт на один год, с тем, ежели она угодна будет, то она имеет остаться в службе и более и в том заключен будет с нею вновь контракт, а буде не угодно будет, то по-прежнему в свое отечество возвратится, и будущею весной благоволите отправить в Петербург на отходящих из Стокгольма судах, а с контракту ея прислать в кабинет ея императорского величества копию, по чему-бы можно было перевесть к вашему превосходительству на отправление деньги. 21 марта 1754 г. "Ответ Панина от 24 июня 1754 г. был неудовлетворительным. Несмотря на все его старания, среди свободных кухарок он не нашел ни одной достаточно искусной с надежной рекомендацией. Завершал он свое письмо тем, что "каждый, а особливо женский пол, свой хлеб в своем отечестве предпочитают, а чем добрых кухарок здесь менее тем паче вне, в великом почитании, дорого платятся и всегда в состоянии наивыгоднейшие договоры себе получать".
       Ответ Панина был доложен императрице 9 июля, a уже 14 июля Черкасов отвечал Панину, что императрице угодно, чтоб он непременно отыскал и прислал бы кухарку в сопровождении своих людей на корабле до Абова, а оттуда сухим путем в Петербург. Будущий граф Панин понял, что, не исполнив приказа императрицы, можно угодить в немилость, расстарался и "с великими затруднениями" добыл кухарку. 18 сентября 1754 г. к Черкасову явился камердинер Панина Оппен-Риттер с кухаркою девицей Анной Оре. Они приехали из Стокгольма морем на русском корабле. О познаниях довольно уже пожилой девицы Оре Панин сообщает в сопроводительном письме, что она лучшая кухарка во всех здешних местах и служила в знатных домах с хорошим окладом и отличном содержанием; она оставила службу в доме графа де Лагарди и хотела уже уйти на покой. Здесь же русский дипломат перечисляет, какие блюда она умеет готовить, и в чем особенно искусна. Контракт с кухаркой был заключен от имени графини Мавры Егоровны Шуваловой, куда она и поступила, но через несколько дней императрица взяла ее к себе и осталась ею очень довольна. Девица Анна Оре готовила во дворце шведские кушания для Елизаветы три года, а затем по болезни отпросилась домой и была отправлена с денежным вознаграждением на место своего жительства, в Стокгольм (Хмыров, 1830, l, с.874-875).
       Вот еще свидетельства всеобъемлющей деятельности Черкасова, содержащиеся в архиве князя М.Л.Воронцова: "ХХVIII. 7 декабря 1742. Еще Ея Императорское Величество читать изволила поданную из Адмиралтейства ведомость о людях на Архангелогородской эскадре находящихся, также на галерах в Финляндии и оную ведомость указала отдать барону Черкасову".
       "XLVI. 15) По учиненному докладу о приехавших сюда Гергнутах ("чешские братья", последователи Яна Гуса, Петра Хельчицкого и Яна Амоса Коменского, называли себя "гернгутеры" - от названия местечка Гернгут в Саксонии - Авт.) и о писанном об этом бароном Черкасовым к вице-канцлеру графу Бестужеву письма, соизволила Ея Императорское Величество узнать через немецких пасторов, обстоятельно оных допросить, зачем они сюда приехали и в чем их учение состоит" (АВ, 2, с. 263,266). "18 января 1744. 35) Докладывали о присланной от маркиза Шетарди записке, в которой он о службе п/поручика фон Эссена описывал и к повышению его в капитаны рекомендует, на что Ея Императорское Величество, всемилостивейше соизволила, указанную записку барону Черкасову для изготовления в том указа отдать, еще и учинено" (АВ, 6, с. 23).
       Из этих документов мы, между прочим, узнаем, что Черкасов был произведен в тайные советники: пожалование состоялось 17 сентября 1744 г. Официальные документы дополняются записками и записочками Елизаветы Петровны лично Черкасову, которые на весах придворной жизни нередко были полновеснее правительственных указов, В приводимых записках полностью сохранена своеобразная орфография императрицы.
       "VIII Иван! Заготовь указ, дабы как возможно флот вооружен был и завтра коли Бог даст здоровье, то можешь по утру ивану констенчиновичю принести, понеже я чесу в осьмом туда приеду (получено в 1 день апреля, 1743, в 10 часов пополудни).
       XIII Но чтоб правосудие было и обиженные подданные оным могли пользоваться, и для того, кто какого звания, чему, достоинства не будь, повинен обидемым от него взяткам отнятием движимого и недвижимого имения и всекого звания вещами, оное все сполна возвратить тем, у кого что взял и отнял силством (на лоскутке. Сие явилось между прочими письмами в 1743 году).
       XVI Иван Антонович. Когда господин лесток потребует подвод хотя бы сколько то, Бога ради, вели как возможно чтоб не задерживали, и не худоб было как обтека наскоро отправится, то б и курьера одного из кабинеттених, чтоб проворнее подводы давали, и ежели опрядь покамест мы здесь, как господину Лестоку, так и Дмитрию Андреевичу не задерживат ни минут подвод, а мы в таком месте, что ничего достат невозможно. Ежели вы в состоянии в своем здоровье, то б не худо к нам приехать, a мы надеямся на помощь Божью, что не оставит нас милостью своей. Елизавет. (На лоскутке. Получено декабря 26 дня 1744 года через Сержанта Новикова, приехавшего из Хотилова). Непривычно тщательно написанную записку можно попытаться прокомментировать: или Е.П, сильно заболела в Хотилове, или Лесток понадобился для интимной помощи - все знали, что он избавлял императрицу от очередной беременности. "Народ говорил без экивоков: "А что она не родит, то лекарь Лесток от того лечит, и она, государыня, не родит и за то же из последних лекарей в главные произведен и в ее милости содержится и что почти все при дворе это знают", - из дела капрала Ивана Айгустова в Тайной канцелярии'' (Анисимов, с. 142). Эта частая помощь не помешала женщине подвергнуть Лестока в 1749 г, опале и суровой расправе. По мнению Гельбига, Елизавета Петровна родила восьмерых детей, но прямых подтверждений этому нет.
       XXIII. Иван Антонович.
       По получению сего числа нами от генерал-фельдмаршала Лесня (Ласси -Авт.) о состоявшихся в Курляндии полках репорту, усмотрели мы, что оные имеют в людях некомплект, и много в отлучках показано; того ради, в подтверждение прежних наших указов, заготовте об оном в Военную коллегию указ, и для подписания к нам сюда немедленно -(собственноручно - последнее слово) Елизавет. (Генваря 24 дня 1746. В селе Царском. Получено в 11 часу по полудни).
       XXVIII. Полковник, генерал-майор, подполковник, бригадир моэором полковник, а секунд-маэором не положено, понеже при жизни возлюбнейшего государя родителя не бывало того, ноне повелеваю быть полковнику в ранге генерал поручика. Полуполковником генерал маэору, бригадиру. Секунд маэору полковнику (Собственноручно, на лоскуточке. О сем Указ подписан Октября в 1 день 1748 г. и послан в Сенат).
       XXIX. Хотя при государе родителя моего упомянуто как им штатом против армейских щитатся, но (в) военное время секунд-майоров не было, а ноне оно напротив. (Собственноручно). Все отметки под письмами и прочим сделаны рукою кабинет-секретаря И.А.Черкасова. Сообщил М.Семевский" (Письма и записки Е.П. ,4, с. 26-39).

    ***

       И.А.Черкасову и В.И. Демидову приходилось заниматься делами откровенно скандальными, в которые они по доброй воле ни за что бы не вмешались.
       28 июня 1750 г. императрица поручила В.И. Демидову срочно ехать в Петербург и начать следствие над "непотребной жонкой, иноземкой, называемой Дрезденшей". Началась борьба с проституцией в северной столице. В.Демидов прибыл в Петербург и начал следствие. Ему пришлось обнаружить множество пикантных подробностей, а, главное, выявить значительных лиц, которые пользовались борделями, имели за плату содержанок, беглых жен и т. д. В этой истории было много и комичного и драматичного. 19 ноября 1750 г. Демидов доложил Императрице об итогах почти пятимесячной работы. Он спрашивал, что делать с арестованными женщинами и девицами? В ответном письме барона Черкасова от имени государыни были даны новые инструкции по ведению дела: "Государь мой, Василий Иванович, - писал Черкасов,- Вчерашние ваши письма оба Ее им-ператорскому Величеству поданы, сего утра читать изволила и указала к вам писать следующее: 1. Недовольство того, что Бандурщица взята и содержится в крепости, но надлежит мать ее взять, которая ею сводничала, и когда кто для блуда матерью к дочери пущен бывает, то она, дав дочери и блуднику лекарство, чтоб не обрюхатела, на карауле стояла, и потом також и о блудниках кто приходил или к кому дочь отпускала для блуда спрашивать накрепко и сие учинить вам только, дабы никому о том известно не было и о том писать. 2. Все оные бляди из чьих дворов взяты и кто их в те дома принимал за какую плату, явлены ль от хозяев тех дворов в полиции: десятские, сотские и офицеры полицейские осматривали ль и известны ли были о том их непотребном промысле и как которая от взятия в полицию или из полиции избавлялась и чьею помощью и за какую плату, кому даваемую. О том накрепко спрашивать, только при сих вопросах полицейским никому не бывать и им о том знать не давать и что явятся, о том писать" (Труновы, 2, с. 270). Осторожность и требование проводить опросы "блядей" без свидетелей объяснялись очень просто, о чем было известно и Демидову: на допросах "жонки" могли выразиться и так: "Мы, грешницы, блядуем, но и Всемилостивейшая государыня с Алексеем Григорьевичей Разумовским живет блудно", или еще покрепче: "Я - блядь, но такая Всемилостивейшая государыня живет с Разумовским блудно" (Анисимов, с. 197). Более подробно об этом эпизоде борьбы Елизаветы Петровны за высокую нравственность своих подданных, за соблюдение ими седьмой заповеди можно прочитать в книге Е.Писаренко (Писаренко, с. 401-419). В ней же читатель найдет много других увлекательных сюжетов, связанных с жизнью двора Елизаветы Петровны, в том числе и тех; с которыми прямо или косвенно связана деятельность И.А. Черкасова.

    ***

       Отражением повседневной жизни императорского двора были "Придворные журналы. Напомним, что Черкасов лично вел журналы с конца ноября 1741 до 1 мая 1745 г. В большинстве своем это почти ежедневная запись тех или иных событий, действий и поступков Ел. Петр., ее путешествий; иногда это метеорологические записи. Журналы ценны тем, что в них наряду с именами лиц очень значительных и важных для управления империей, встречаются люди малоизвестные, незаметные, которые значительно расширяют сведения о составе некоторых придворных учреждений, в частности, Кабинета. В записях этих лет впервые упоминается имя принцессы Ангальт Цербской,- невесты, а затем жены великого князя Петра Федоровича.
       Предлагаем познакомиться с некоторыми из этих, записей за 1743-1745 гг.

    "1743-й год.

       В 1 день генваря (суббота).
      
      
       Празновано Новому Году Ея Им. В-о изволила быть у литоргии В придворной своей церкви в Зимнем Новом доме, что близ Адмиралтейства, стреляли с крепостей из пушек после литоргии, и кушать изволила в большом зале с надлежащей церемонией под балдахином, а за прочими столами обоего пола знатные особы, во время кушания была италианская музыка на инструментах и пением, и когда про Высочайшее Ея Им. В-о здравие, також и про Его Императорское Высочество благоверного Государя великого князя Петра Федоровича пили, тогда паки стреляли из пушек: А ввечеру был бал и веселились довольно.
      
       В 2 день.
      
       Ея Им. В-о изволила быть у литоргии в домашней своей церкви". (Черкасов И.А., 1883 , 2, с. 3).
      

    "1744-го Оставшей журнал в Санкт-Петербурге.

       Того же Генваря 21-го.
      
       Ея Императорское Величество изволила також путь свой в Москву ж восприять (и при Ея Величестве барон господин Черкасов и с кабинетными письмами канцелярист Иван Морсочников отправились).
       В 26 день генваря с кабинетными делами отправлены отсель в Москву трое подканцеляристов Андреан Ушаков, Ефим Степанов, Сергей Кушников.
       Февраля 3-го здесь, в Санкт-Петербурге, было прибытие Их Светлостей Принцессы Цербской с дочерью, торжественно в Зимний дворец и в то время чинена была стрельба с крепостей Санкт-Петербургской и Адмиралтейской.
      
       Февраль.
      
       А 6-го числа по утру в 6-м часу оные высокие персоны из Санкт-Петербурга путь восприяли в Москву.
       В 7-й день февраля с оставшим из кабинета господин ста-тский советник Демидов отправился из Санкт-Петербурга в Москву.
       В 10 день февраля из Москвы приезжал в Санкт-Петербург кабинет-курьер Петр Писарев и тогож дни отправился в Стокгольм.
      
       С 16-го по 21-е. NB
      
       В 20 день по утру в 10-м часу приехал из Москвы с указом из Кабинета за рукой господина действительного статского советника барона И.Ан. Черкасова кабинет-курьер Илья Мещеринов.
      
       Март.
      
       Марта 2-го приезжал из Москвы в Санкт-Петербург отправленный оттоль из Иностранной коллегии в Швецию Кабинет-Курьер Василий Гурьев, который приехал в 2-м по полудни, а отсель в 7-м по полудни ж туда и отправился.
       В 10-й день марта, отправлен из Петербурга в Москву в кабинет курьер Мещеринов с портретом, который затем жил с 21-го февраля.
       Марта 17-го.
      
       Приехал из Стокгольма Кабинет-Курьер Петр Писарев, отправленный в Москву и отсель отправился на другой день по утру с шпагой бриллиантовой, взятой от Вульфа.
      
       Апреля 5-го.
      
       Три часа пополудни река Нева льдом очистилась, чего ради того ж времени и сигнал с Санкт-Петербургской крепости обыкновенный из трех пушек учинен и выставлен на бастионе флаг.
      
       Майя 17-го.
      
       Приезжал в Петербург отправленный из Москвы в Стокгольм кабинет-курьер Мещеринов, который того ж числа туда и поехал.
      
       Июня 19-го.
      
       Пополудни в 8-м часу приезжали кабинет-курьеры, отправленные из Москвы, а именно Ефим Лупандин в Швецию, Петр Писарев в Ригу, которые и поехали того ж дни.
      
       Августа 10-го.
      
       Получены деньги на жалование регистратору Облезову*(в примечании публикатор прокомментировал фамилию пометкой "неясно"; настоящая фамилия регистратора, как мы уже писали, Облеухов - Авт.) и канцеляристу Федорову на две трети сего 1744 -го, которые привезены в мешке с ярлыком подписанным подканцеляриста Степанова рукою, что в том мешке 347 руб. 20 коп., Ингерманландского полку с капиталом Беером, да он же, Беер привез подсвечник в разных штуках в ящике, обшитом холстом.
      
       Ноября.
      
       8-го и 9-го чисел прибывала немалая вода. И со 8-го снег паки выпал и ездили на санях, а между тем было оттеплие.
       А 14-го ноября по бывшим по два дня морозам по реке показалось не малое сало, и с утра 15-го пошел великий лед ...
       А 17-го по учинившемся в ночи великом морозе утвердило всю реку, и стали во многих местах ходить.
      
       Декабря 20-го дня.
      
       Ея императорское Величество изволила из Москвы в Санкт-Петербург прибыть по полудни полчетверта часа, и в то время- была чинена с крепостей стрельба, а ввечеру везде по домам иллюминация. Ея В-о прибыть изволили в Зимний свой дом прямо. Тогож числа в ночи и барон Черкасов приехал.
      
       Декабря 23-го дня.
      
       По полудни полтретьего часа изволила Ея Им. В-о восприять из Санкт-Петербурга до Хотиловского Яму, отстоящее от Ст. Пбурга в 407 верстах (из этой поездки и была послана записка Черкасову, полученная им 26 декабря; как видно из дальнейшего вскоре в Хотилов отправился и Черкасов, чтобы вернуться вместе с императрицей.; о причинах вызова Лестока и самого Лестока он в эти дни в записях в "Придворном журнале" не упоминает вообще.- Авт.).
      
       24-го Дек.
      
       Прибыла из Москвы Ея Императорское Высочество Государыня великая княжна Екатерина Алексеевна с Государыней своею Материю Принцессой Ангальт-Цербской в Санкт-Петербург пополудни в 3-м часу.
      
       28 декабря.
      
       Барон Ив.Ан. Черкасов с кабинетными делами из Ст. Петербурга поехал в Хотилово." (Черкасов И.А., 1883, 2, с. 34-38, 39-42).
      

    "1745-го.

      
       Генваря 1-го.
      
       В новый год в Санкт-Петербурге торжества за отбытием Ея Императорского Величества из Санкт-Петербурга в Хотиловский ям никакого не было...
      
       Генваря 27-го.
      
       Ея Императорское Величество и Его Императорское Высочество изволили прибыть в Санкт-Петербург пополудни в 8-м часу.
       И барон тогда же приехал.- Во время прибытия Ея Им. В-а и Его Им. Вы-ва чинена была стрельба из пушек.
      
       Февраля 4-го.
      
       Прибыл в Санкт-Петербург Его Светлость Принц Ангальт-Цербской Адольф в 8-м часу пополудни.
      
       Апрель.
      
       25-го Апреля, в день Коронации Ея Им.В-а Ея В-о и Их Высочества изволили быть у литоргии в большой домашней церкви и был съезд для поздравлений Ея Им-у В-у всех знатных персон обоего пола. Собраны были в параде около Зимнего дворца гвардии и другие полки, и была стрельба из пушек полковых и с обеих крепостей, - Санкт-Петербургской и Адмиралтейской, и из мелкого ружья от полков троекратно. А потом ввечеру был бал во дворце и иллюминация на театре и около города и везде по домам...
      
       Майя 1.
       Ея Им. В-о изволили быть и с Их Высочествы в Екатерингофе: поехать водой в шлюпках в 4-м часу по полудни, в которое время была стрельба из состоящих пред дворцом транспортных судов и играли на трубах и кричали виват семь раз, тако ж и с крепостей была ж стрельба.
       Август 21.
      
      
       День установленной для торжества брачного сочетания Их императорских Высочеств Государя великого князя с великою княжною. Был съезд ко двору по повестке 1-й в 7-м часу по утру из 3-х пушек, потом в 8-м часу по утру ж из 5-ти пушек для приезда ко двору, по которым все знатные обоих мужеска и женска полов персоны съез-жались все в богатых уборах и великих нарядах карет и ливрей по состоянию характеров, по классам и по поряд-ку, данному от церемониймейстерских дел.
       Венчание Их Высочествам было в церкви Казанския П. Богородицы. Были в параде гвардии и другие полки и была троекратная из пушек и из мелкого ружья стрельба и с обеих крепостей, с яхт и с корабля, поставленного на Неве, и из 24-х галер; и потом во время кушания и для здравия в питии несколько раз была стрельба ж, и кушали в Зимнем дворце. И ввечеру был бал и была во всех домах иллюминация, а особливо против домов многих знатных персон устроены были для той иллюминации вороты с эмблемами и с преизрядными украшениями.
      
       23.
      
       Было отдохновение.
       24.
      
       Ея Императорское В-о и с Их Высочествами изволили кушать в Зимнем доме, против которого на учиненных нарочно местах на лугу поставлены были быки для употребления народу, жареными птицами начиненные. И после того там, во дворце, был бал.
      
       26.
      
       Был в Зимнем доме маскарад.
      
       27.
      
       Был маскарад же в Летнем доме.
      
       29.
      
       Было отдохновение.
      
       30.
       Было празднество дни кавалерскому установленного ордена Святого благоверного князя Александра Невского и память заключенного прежнего с шведами мира. Был крестный ход, уставленный от церкви Пресвятыя Богородицы Казанския в Невский монастырь, где и Ея Им. В-о и Их Высочествы, - великий князь и великая княгиня, и Их -Светлости Принцесса Цербская, - мать Ея Высочества великой княгини, и брат Ея Светлости Принц - изволили быть и все придворные обоего пола и прочие господа были ж; К Невскому монастырю приведены были рекою Невой старый ботик и большой корабль и была там многая стрельба, и кушали там же, в монастыре. А потом оттуда приехав ввечеру против дворца был фейерверк.
      
       Сентябрь 29.
      
      
       Отправилась из Санкт-Петербурга в дом свои Ея Светлость Принцесса Ангальт-Цербская.
      
       30.
      
       Ея Императорское Величество изволила перейти из Летнего в Зимний дворец" (Черкасов И.А., 1883, 2, с.42-43, 48-49, 54-57).
      
      
       По приведенным записям в журнале 1744 г. мы видим, что главным событием при дворе был приезд невесты великого князя Петра Федоровича с ее матерью, их встреча и приготовления к будущей свадьбе, чем и объясняется в этом году многочисленные разъезды и перемещения кабинет-курьеров и других членов Кабинета. Главным событием в государственной и придворной жизни и России, и двора было бракосочетание великого князя и немецкой принцессы, ставшей при православном крещении Екатериной Алексеевной в 1745г. Черкасов только фиксировал события, в его обязанности не входило их комментирование, в частности, внезапный отъезд матери юной великой княгини. А.П.Бестужев постарался представить принцессу Иоганну-Елизавету шпионкой, активно интриговавший в пользу Пруссии при русском дворе. Вероятно, нечто подобное было, ведь отец Софии Августы Фредерики, муж Иоганны, командовал полком у Фридриха II, был генералом, фельдмаршалом, губернатором. Эту версию историки рассматривают по-разному (Анисимов, Пашков, Павленко, Писаренко). Но, скорее всего, причиной удаления матери великой княгини послужило неуемное честолюбие и тщеславие легкомысленной 32-летней Иоганны-Елизаветы, которая никогда не занималась всерьез воспитанием дочери, а в России вдруг начала ревновать ее к Елизавете, и вообще вела себя неумно. Елизавета сначала терпела новую родственницу и скрывала свое недовольство, но не в ее характере было долго сдерживать гнев, поэтому со скандалом ее светлость выставили за границу с наказом никогда больше не приезжать в Россию и не переписываться с дочерью. Последнее условие было явно безжалостным, но кто знает, следуй Екатерина Алексеевна советам своей далеко не самой мудрой матери, стала бы она в будущем Екатериной Великой? Но это событие не могло не сказаться на всех дальнейших отношениях императрицы с великой княгиней, а вскоре ее стало сильно беспокоить инфантильное поведений Великого князя. Внук двух великих монархов: Петра I и его противника Карла XII, - он имел права и на шведский и на российский престол. Швеции повезло, т.к. Петр Федорович все больше и больше обнаруживал качества характера несовместимые с обликом будущего императора России. К тому же, из-за неуемной любви к Пруссии, из-за преклонения перед Фридрихом II он уже в начале Семилетней войны вел себя так, как будто служил в прусской армии, а не являлся наследником русского престола. Елизавета приходила в отчаяние от неудачного выбора своего наследника, чему барон Черкасов бывал свидетелем: "После рождения Павла Елизавета Петровна охладела к великокняжеской чете. В "Записках" Екатерина сообщает о том, что императрица не могла пробыть с Петром Федоровичем "нигде и четверти часа, чтобы не почувствовать отвращения, гнева или огорчения", называла его дураком или пользовалась выражениями: "Проклятый мой племянник сегодня так мне досадил, как нельзя более" или "Племянник мой урод, черт его возьми!" Сомнения в правдивости Екатерины рассеиваются свидетельствами самой императрицы. Кабинет-секретарю Черкасову она писала: "Сожалею, что не токмо разума не достает, но и памяти лишен племянник мой" (Павленко, 1999, с. 644).
       Павел Петрович родился 24 сентября 1754 г. после 9 лет супружеской жизни великокняжеской четы. 25 сентября происходили крестины великого князя в придворной церкви Летнего дворца. По окончании церемонии Ел.Петр, посетила великую княгиню и принесла ей на золотой тарелочке указ кабинету о пожаловании 100 тысяч рублей. Деньги очень обрадовали Екатерину, т.к. по собственному ее признанию она имела пропасть долгов и ни копейки денег. Но радость ее была преждевременна: через несколько дней по получению ею денег барон Черкасов стал умолять Бога ради великую княгиню возвратить кабинету 100 тысяч, потому что императрица требует денег, а в кабинете нет ни копейки. В чем же было дело? "Великий князь, узнав о подарке сделанным мне императрицей, пришел в страшную ярость от того, что она ему ничего не дала. Он с запальчивостью сказал об этом графу А.Шувалову. Этот последний пошел доложить об этом императрице, которая тотчас же послала великому князю такую же сумму, какую дала и мне; для этого и взяла у меня в долг мои деньги" (Екатерина, 1989, с. 364).
       Ситуация и неприятная, и, в то же время, любопытная. Елизавета, как и многие, считала, что отцом ребенка является Сергей Васильевич Салтыков, камергер двора Великого князя. Зная, что из-за физического недостатка Петр Федорович не мог вступать в интимную связь с женщинами, Елизавета начала поиск возможного отца будущего наследника. Выбор остановился на красавце Салтыкове. В "Чистосердечной исповеди", написанной в 1774 году для своего фаворита, позднее тайного мужа Григория Потемкина, Екатерина рассказывает много интимного о своих прежних отношениях с мужчинами, она романтически описывает свою любовь к Салтыкову, но нигде не говорит прямо, что он был отцом Павла. Кроме того, существуют и другие версии о происхождении будущего императора, еще более изощренные (см., например, "Исторический сборник" А.И.Герцена и И.П. Огарева, кн. II, записка декабриста А.Ф. фон Бриггена "О происхождении императора Павла I". М.,1971). Петр Федорович после небольшой операции приобрел способность к половому акту и вполне мог быть отцом ребенка, хотя и любил отрицать свое отцовство, чтобы уязвить жену. Фактом остается то, что с рождением сына все супружеские отношения с мужем у Екатерины прекратились. Прямолинейность Елизаветы Петровны в пожаловании денег, очевидно, ей самой показалась слишком демонстративной: если не награждать мужа, значит, прямо признать, что его заслуги в рождении ребенка нет. Пришлось улаживать назревавший скандал с. помощью Черкасова. Деньги Екатерине кабинет-секретарь вернул в январе 1755 г. С.В.Салтыкова отправили посланником в Швецию вскоре после рождения Павла.
       В октябре 1745 года праздновалась еще одна свадьба: графа Кирилла Григорьевича Разумовского, младшего из братьев Разумовских, будущего гетмана Малороссии, с Екатериной Ивановной Нарышкиной. Свадьба состоялась 27 октября в Петербурге в доме К.Г. Разумовского. Гости приезжали отовсюду, но особенно из Малороссии. На долю Черкасова выпало обеспечить приезд на свадьбу сестры новобрачного, Анны Григорьевны Закревской, которая только что разрешилась от бремени и жила в с. Адамовка Киевской губ. Елизавета очень к ней благоволила и, узнав, что она на свадьбе не будет, направила за ней кабинет-курьера Писарева с подробной инструкцией о благополучной доставке в Петербург роженицы: "Ехать тебе в Малую Россию в дом Киевского полка полкового есаула Иосифа Закревского в село Адамовку, к его жене Анне Григорьевне. Посланное с тобой своеручное письмо ее императорского величества отдать и потом посланный с тобой же пакет от графа Лестока доктору Унгеборну или лекарю Яхонтову в Киеве отдать, куда и ехать тебе, меж тем как оная госпожа Анна Григорьевна станет в путь ехать сюда собираться и оного лекаря Яхонтова и с лекарствами взять тебе при оной же госпоже.
       Для приезда оной госпожи сюда брать подводы по указу данному тебе из ямской канцелярии, сколько потребно, с оплатой прогонов, на что дано тебе из кабинета ее императорского величества 500 рублей и чтобы, как при оной госпоже поедешь, было ей приготовлено всякое потребное в пути довольство и покой..." ( Васильчиков, 2, с, 430).
       Задержка в пути А.Г.Закревской вызвала посылку к ней навстречу другого кабинет-курьера В.Гурьева с новым предписанием барона Черкасова: "Кабинет-курьеру Гурьеву. По указу ее императорского величества принять тебе с конюшни берлин со всеми путевыми припасами и по данной подорожной нужных лошадей впречь и ехать по Московской дороге на встречу кабинет-курьеру Писареву, и где его едущего сюда встретить при сестре его сиятельства графа Алексея Григорьевича Разумовского, Анне Григорьевне, то оной госпоже объяви ее императорского величества соизволение, дабы в оный посланный с тобой берлин изволила; сесть и для поспешения с одной девкой только ехать сюда, как возможно скорее, дабы поспеть сюда к 20-му сего месяца, ежели ранее невозможно, и тебе самому при ней ехать. И на всех почтовых станах велеть десять лошадей денно и ночно иметь во всякой готовности с людьми и хомутами. На оный путь для платежа прогонов принять тебе из кабинета сто рублей, из которых употреблять на пищу, ежели у Писарева денег мало. А где надлежит ей обедать или ужинать, то посылать наперед приготовлять, дабы затем в пути долго не мешкать, також тебе и Писареву ездить всегда впереди для того, так же и лошадей приготовить. А у багажа ее оставлять людей. Б. Ив. Ч. 18 августа 1745 " (Васильчиков, 2, с. 432).

    ***

       К делам серьезным и важным И.А.Черкасов относился с такой же тщательностью и доскональным изучениям их сути, как и к тем многочисленным и обременительным обязанностям, которые выше мы перечислили на нескольких страницах. К сожалению, у Елизаветы Петровны дни празднеств и торжеств длились долго, до полного изнеможения сил, и всегда завершались, полностью исчерпав увеселительную программу, а вот дела, касающиеся серьезнейших вопросов жизни государства застревали или в самом начале или на половине сделанного. В 1742 г. у Елизаветы возникла мысль восстановить патриаршество в России. Осуществление этой цели имело бы серьезные благотворные последствия и для Русской церкви и для всего народа великой страны. Черкасову было поручено собрать все постановления Петра, касающиеся отмены патриаршества. Он выполнил это поручение, предоставив работу государыне, но вопрос этот заглох сам собой. Генерал-прокурору Сената князю Н.Ю.Трубецкому приходилось видеть императрицу в Сенате крайне редко - несколько дней в году. Что становилось известно ему при встречах с Елизаветой лично, то он и докладывал сенаторам. Чаше всего он узнавал о требованиях императрицы из писем И.А. Черкасова. Вот одно из них, тоже касающееся вопросов веры: "1743, декабря 8 дня. Как ее императорское величество изволило смотреть рапорт сенатский о ревизии, поданый в 27 день ноября месяца, то при том изволила требовать известия о раскольниках - сколько их, где и из каких людей. Но о том и в инструкции о ревизии нет, чтобы их переписывать, а есть, надеюсь, по особливым указам учиненная перепись по раскольничьей канцелярии. Того для, ваше сиятельство, благоволите показать, в Сенате справясь, учинить ведомость об оных раскольниках - где они, кто они и сколько их, и какой оклад положен, и что собирается. И оную ведомость от лица Правительствующего Сената прислать для дополнения ее императорскому величеству" (Писаренко, с. 664). Чем закончился запрос о раскольниках - неизвестно.
       В случае необходимости разрешения самых важных политических вопросов барон Черкасов обыкновенно принимал участие в их обсуждении и потом подносил государыне состоявшееся решение. Он был в курсе дел о перлюстрации заграничной переписки. Выдача прочих писем за-держивалась до окончания работы "черного кабинета". Почт-директор Ф.Аш часто уведомлял о том барона Черкасова: "Покорно доношу, что... заморская почта ради некоторых секретных перлюстраций, сего дня разве в вечеру поздно выдана будет... Марта 26 дня 1747 (Писаренко, с.99).
       Перлюстрация была не очень законным, но не лишним делом. С начала 40 гг. 18 в. Европа оказалась в состоянии перманентной угрозы со стороны Пруссии. Особенно тревожились правительства Австрии, Саксонии, Польши, в отношении которых Фридрих II провел несколько удачных локальных военных экспедиций. Россия не сразу определила свое место в этих конфлик-тах, которые были прелюдией к будущей Семилетней войне. При дво-ре соперничали пропрусская и антипрусская партии, хотя в целом Елизавета Петровна мечтала остаться в стороне от большой европейской коалиции. Но намеренно вызывающие действия прусского короля, отчаянные при-зывы своих, традиционных со времен Северной войны, союзников повернули дело так, что России необходимо было демонстрировать Пруссии свою по-зицию, осторожную, но внушительную, вплоть до показательной военной помощи врагам Фридриха. 20 сентября 1745 г., И. А. Черкасов высказал эту позицию по поводу прусско-саксонской войны на заседании тайного императорского совета:

    "9.

    Для записки в протокол

    барона Ивана Черкасова.

      
       По силе Указу Ея Императорского Величества, 18 числа сего месяца, требуемое мнение о том, что надлежит ли ныне Королю Прусскому, яко ближайшему и найсильнейшему нашему соседу, далее во усиление приходить допускать, или не сходственнее ли будет Королю Польскому, яко Курфисту Саксонскому, по действительности настоящей ныне с ним случаю союза противу, помощь послать, и каким образом, нижеподписавшегося сие есть:
       Что до первого надлежит, то есть, допускать ли КоролюПрусскому да-лее усиливатца, то, по всему настоящему виду и здравому рассуждению, не надобно, для пользы и безопасности России от него, да и то сожалетельно уже есть, что ранее о убавлении силы ему рассуждаемо и дейст-вом ничего производимо не было, и что далее пускать ему усиливатца, или в нынешней силе ево оставлять, то для России опасное, но надобно.
       Второе. Королю Польскому помогать противу оного Короля Прусского, к чему и трактат обязует и справедливость дела и интересов России того требует.
       Но ту помощь Королю Польскому учинить каким образом, о том ссылаюсь на мнение Вице - Канцлера, Графа Михаила Ларионовича Воронцова, поданное Ея Императорское Величеству в Киев, 11 сентября, 1744 году, что можно себя поставить в надлежащую неоплошную позитуру, и расположить при границах Лифляндии и Полыни знатный и довольный Корпус войска, и велеть нерегулярному войску быть во всякой готовности к походу, потом и прочее того мнения все кажется потребно, и весьма в силу сего мне-ния изрядно Ея императорское Величество свой Указ изволила выдать, в Декабре месяце 14 числа, прошлого 1744 году, о приготовлении войска и артиллерии и о содержании к походу во всей готовности, по которому Указу и действом приготовление исполнено, а что движения оному не после-довало, то не мое дело рассуждать.
       По трактату же Королю Польскому помощь войска, в двенадцати тысячах состоящую, посылать видится неудобно, ибо оное малое число и сила Саксонская, не сравненные с силою Короля Прусского, к тому ж и про-ход чрез Прусские земли имеет быть весьма преследован и не до пущен, а вместо того надлежит Королю Польскому действительно показать диверзию, таким образом обретающиеся в Лифляндии и Эстляндии полки ввесть в Курляндию и там им зимовать, а на их места ныне же из ближних мест полки ввести в Лифляндию и Эстляндию, а на весну и все полевые полки привесть на границы, дабы всегда в готовности иметь оные к действите-льному походу, и сей способ удобнее дать Королю Прусскому понять уве-щевания Ея Императорского Величества. А ежели и то ево не исправит, то Ея Императорское Величество может свое войско употребить по свое-му благоизобретению ко усмирению Короля Прусского, что может быть и неминуемо.

    Тайный Советник Барон Иван Черкасов.

       В 20 день Сентября,
       1745, в С.- Петербурге'(чт. ОИДР, 1, с. 150-151).
       Обсуждение прусско-саксонских дел состоялось 21, 23, 24 декабря 1745 года, и 7 января, 11 августа 1746 года. Как проходили эти император-ские советы, рассказывает С. М. Соловьев: "При императрице Елизавете, когда все было восстановлено как было при ее отце, продолжались и чрезвычайные собрания тайного совета, и мы имеем подробное описание, как они происходили, например: "в 21 декабря 1745 г, перед полуднем созваны были в совет в зимнем ее императорского величества доме, нижепописанные персоны; канцлер гр. Бестужев-Рюмин, генерал-аншеф кн. Репнин, генерал-кригс-коммисар гр. Апраксин, тайный советник б. Черкасов, тайный советник Юрьев, тайный советник Веселовский. Засе-дание началось в 9 часов перед полуднем, и в начале бароном Черкасо-вым предложен и прочитан сему собранию данный за подписью ея импера-торского величества собственной руки указ от 20 сего же декаб-ря, по которому повелено (в рассуждении того, что король прусский, не не показав полнейшей аспекации ко всем поныне от ея императорского величества учиненным наидружелюбнейшим отсоветованиям и предъявленных к примирению с королем польским, яко курфюрстом саксонским, в прошед-ших между ними распрям добрым официям, под претекстом предупреждений своих неприятелей Аустрийцев, в Саксонию внезапным образом не токмо нападение учинил, но и ныне в оной свои неприятельства крайнейшему всего сего кураторства разорению производя, по отобранию уже многих го-родов, и столицу взял и в одной из королевских фамилий двух пленных военнопленными учинил, и, единым словом, всю Саксонию своему игу подве-ргнул), по выслушивании всех реляций и до того принадлежащих дел и известий и по довольном рассуждении и уважении таких критических обстоятельств, свое мнение объявить, какие для возвращения королю польскому наследные его земли, удержать его на польском престоле и для сокращения, в рассуждении собственной Российской империи безопасности, сия короля прусского наиспособнейшия и надежнейшие меры принять надлежит <...>.
       24 числа мнение изготовлено совсем, подписано и бароном Черкасовым вручено императрице к апробации 25 (в самое Рождество в пять часов пополудни собрались в аудиенц-камеру, ее величество пришед мнение апробацию удостоила и подписала" (Соловьев, РС, 2, с. 119-120).
       7 января и 11 августа 1746 г. барон Черкасов в числе других 9-ти вы-сших сановников государства участвует в обсуждении прусско-саксонских дел для выработки мер, которые следовало принять правительству для ог-раждения безопасности России и охранения целостности Польши, в виду неожиданного вторжения прусского короля в Саксонию. Постановление со-вещаний Черкасовым было поднесено для подписи Елизавете:
       "XIII. 1746 года августа 11 дня в Петербурге созваны были и перед по-луднем советы, в Летнем ее величества доме заседали следующие персо-ны:
        -- Канцлер граф Бестужев-Рюмин.
        -- Обер-полицмейстер князь Куракин.
        -- Генерал-аншеф граф Румянцев
        -- Действительный тайный советник и генерал-прокурор князь Трубецкой.
        -- Генерал-аншеф Бутурлин.
        -- Генерал-аншеф князь Репнин.
        -- Генерал-аншеф и генерал-кригс-комиссар Апраксин.
        -- Генерал-лейтенант П. Шувалов.
        -- Тайный советник барон Черкасов.
       Другое решение подписано всеми участниками. И для подачи ее император-скому величеству вручено тайному советнику барону Черкасову 12 авгу-ста 1746 года" (АВ, 7, с.55 ).
       Волновали Россию и дела на востоке: "3 день октября 1747. Ее императорское величество объявило: быть собранию в коллегии Иностранных дел, в котором рассмотреть последнее от посла князя Голицына из Персии от асессора Черкасова доношение" (кто мог быть этим асессором? Племянник Черкасова, сын его брата Семена? - Авт). И. А. Черкасов был пригла-шен в заседание для обсуждения персидских дел, в виду неурядиц, воз-никших в Персии, и возможного покорения этого государства Турцией (АВ, 7, с. 260-261).
      

    ***

       Имя И. А. Черкасова в 40-е годы 18 века все чаще встречается в перепи-ске с ответственнейшими лицами государства. Нередко обращаются не к нему лично, а к тому, кто может попросить у кабинет-секретаря помощи в важном деле. В архиве кн. М. Воронцова хранятся 34 письма князя Константина Антиоха Кантемира, внука бывшего молдавского господаря, сорат-ника Петра 1 в Прутском походе 1711 г. Среди них есть такое: "Много бы мне к тому пользовало, если бы Ваше превосходительство изволили ту мою челобитную рекомендовать господину действительному статскому со-ветнику Черкасову, чтобы она не утратилась, о чем я сам к нему писать буду и смелость приемлю письмо свое к вам адресовать" (АВ, 1, с. 369). К. Кантемир вел долгую тяжбу о наследстве отца с братом и мачехой и, как видим, верил в помощь кабинет-секретаря.
       Через барона Черкасова производились все государственные связи минис-тров с императрицей. Поучительна в этом отношении переписка с графом А. П. Бестужевым, которая показывает, что хотя Черкасова и считали пра-вой рукой канцлера, он, прежде всего, выполнял волю императрицы, а та, в свою очередь, отнюдь не выглядит безвольной игрушкой в Руках "русского Ришелье". Правда, нужно учесть, что некоторые письма Черкасова и Бестужева относятся к первой половине 1743 г., когда Бес-тужев был только вице-канцлером, а Елизавета проявляла политическую активность и через свой Кабинет уверенно управляла огромной страной... Мы продемонстрируем эту переписку двух, каждый на свой лад, незаурядных людей в хронологической последовательности, в ряде случаев сокра-щая, адаптируя и излагая тексты писем.
       Бестужев-Рюмин - Черкасову:

    "1.

    Превосходительный барон!

       Сего моменту был у меня английский министр и показывал мне оригинальное, к нему письмо от милорда Кампрета, от 8/19 сего текущего (1743 -Авт.), из Лондона..." В письме, сообщает Бестужев, содержится предупре-ждение, что Франция может помогать Швеции в ее войне с Россией и в со-стоянии "России и диверзию учинить". "И ежели Франция намерена какую в России впредь диверзию учинить, не было бы то учинено королем Прусским, на которого подлинно надлежит смотреть недреманным оком..." Но, по мнению Бестужева, если прусский король в войну со Швецией не вмешается, то России не опасна Франция даже вкупе с Данией. Кроме того, со слов английского министра Бестужев сообщает, что английский король "из Англии скоро в Ганновер переедет". "О вышеозначенных важных ведомостях Ея Императорскому.Величеству донести просит, вашего превосходительства послушный слуга Г. А. Бестужев -Рюмин. Апреля 30-го дня 1743 года, в 1 часу пополудни.
       Помета вверху письма: Сие письмо изволила Ея Императорское Величест-во читать в 30-й день апреля 1743 года" (Письма Бестужева-Рюмина, 1, с. 384-385).
       Черкасов - Бестужеву:
       '10 мая 1743. Сиятелнейший граф!
       Посланной от Вашего Сиятелства вчерась в 9-м часу пополудни постилион (почтальон - Авт.) с пакетом, подписанным ко мне, прибыл сюды в 12-м часу, И того же часа я пакет подписанной Ея Императорскому Величеству подал, который изволили, роспечатав, все в нем положенное прочесть. И. оные остались у меня для того, не изволит ли сегодня паки спросить их...' Далее Черкасов от имени императрицы интересуется судьбой посланого по-следнего "ультимата" и считает, что на сей неделе его должны получить полномочные липа. "Из Царского села. В 11 часу пополуночи" (Писаренко, с. 670).
       Бестужев - Черкасову: II.
       В письме идет речь о перлюстрированной переписке кн. Гессен - Гомбургской, г. Лестока и г. Брюмера; переводы писем Норденфлихта к этим особам Бестужев прилага-ет для передачи императрице, и спрашивает, "отдавать ли по адресам или удержать, чтоб о том известно не было, и хотя в оных никакой важности не найдено, однако толико видно, на кого оный Швед (Норденфлихт - Авт.) более надежду полагал ...". "Мая 17-го дня 1743 года, в 7-м часу по полуночи" (Письма Бестужева-Рюмина, 1, с. 385)
       Черкасов - Бестужеву:
       '14 мая 1743. Сего числа вручены мне от Вашего Сиятелства полученные из Або от полномочных реляции и доношение в коллегию от 9 числа сего месяца и при том перевод з доношения Бухвалдова от 19 (30) апреля, також репорт, сего числа поданный Вашему Сиятелству от переводчика Бехтеева, о приезжем швецком камергере Норденфлихте..." Далее Черкасов сообщает, что все документы, присланные уполномоченными с конгресса в Або ее величество прочитала и передает Бестужеву ее распоряжения на сей счет. "По репорту Бехтеева о Норденфлихте Ее Императорское Величество указала оного Норденфлихта, ни давая ему ни с кем здесь видется, выслать ево немедленно отсель за границу... Барон Иван Черкасов. В 11-м часу пополудни" (Писаренко, с. 671).
       Бестужев - Черкасову в письмах от 21 мая, 24 мая, 1 июня 1743 г. изла-гает обстановку, сложившуюся на конгрессе в Або, который вырабатывал условия мирного договора Швеции и России, при этом прилагает соответствующие "реляции", "экстракты", "ведомости" в соответствие с "реестром. (Письма Бестужева-Рюмина, 1, с. 385-388). Вице - канцлер считал необходимым уступить Швеции провинцию Саволакию, кроме Нейшлота с пригорода-ми. В спорах со сторонниками "шведской" и "французкой" партиями побе-дила позиция Бестужева.
       Черкасов - Бестужеву:
       "9 июня 1743. "консилиум... сего часа Ее Императорскому Величеству... подал, который Ее Величество, прочет (ав), указала... чтоб по силе онаго подписанного консилия изготовили к полномочным указ немедленно и контросигнировав оной прислали сюды ... который изволит подписать". В 2 часа дня 9 июня документы были вручены Черкасову, а он "все в шесть часов пополудни Ее Императорскому Величеству все присланное объявил, которая все сама изволила честь и сего дни, присланный указ подписать изволила. И указ отправлен к полномочным... с кабинет-курииром Гурье-вым на шлюпке до Сестрорецких заводов с подорожною, подписанной от Ее Величества" (Писаренко, с. 671-672).

    "VI.

    Превосходительный барон!

       Сердечно сожалею, что я с вашим превосходительством пред отъездом моим говорить случая не имел, что некоторые здешнему коменданту баро-ну Штейну в вину приписуют, будто он приказанные ему сто-тридцать лошадей не поставил; оное весьма не основательно, потому, что он более двухсот семидесяти лошадей ко двору Ея императорского Величества от-правил, но множество из оных прежде приведения на место разбитием при-ставленных солдат силою отняты, так что и посланные с свежей водой для Ея Величества лошади дворцовыми же служителями отбиты, и вода на доро-ге разлита. Я, о сем для известия ваше превосходительство уведомляя, с неотменным почтением всегда пребуду вашего превосходительства всепослушный слуга...
       В Нарве. За отсутствием его сиятельства сие 9-го июля 1744 г. письмо не подписанное отсылается".
       (Письма Бестужева-Рюмина, 1, с. 388-389).
       Записки Черкасова- Бестужеву:
       "11 июля 1743. "...присланные письма Ее императорское Величество изво-лило все читать и из оных приготовленныя три указа подписать... Ежели Ваше Сиятелство сверх того, какую нужду по коллегии видеть Ея Император-ское Величество, то Ея Императорское Величество указала Вашему Сиятелству послезавтре, то есть 13 числа сего месяца быть в Петергоф".
       "4 сентября 1743 года Черкасов послал ночью Бестужеву записку с таким посткриптумом: "Топерь Ее Императорское Величество изволила спрашивать, не присылали ли Ваше Сиятельство каких писем к Ее Величеству. Я донес, что нет. А какие то письма, и есть ли, что прислать, то Ваше Сиятелство сами изволите знать".
       "18 января 1744. Ее Императорское Величество указала объявить Вашему Сиятелству, чтоб изволили быть ко двору з делами, как Ее Императорское Величество изволит откушать, что имеет быть во втором часу пополудни сего числа" (Писаренко, с. 672-673).
       В октябре 1743 г. между вице-канцлером и кабинет-секретарем произошла ссора из-за отправки в Стокгольм курьера. Вместо неявившегося курьера из полка - гвардии поручика Александра Суворова - Черкасов изменил кан-дидатуру и решил послать другого офицера - кабинет-карьера В. Гурьева.
       Нужны были новые документы, и Гурьев отправился за паспортом в особняк к Бестужеву. Тот вспылил, развернул назад с резкой отповедью барону: "по таким вашим частым переменам... без именного Ея Величества указа уничтожать и отменять" государственную печать он, Бестужев, не будет.
       И. А. Черкасов учел замечание Бестужева, получил требуемый указ императ-рицы, и вице-канцлер исполнил ее повеление, однако в письме резко уп-рекнул Черкасова, что из-за его капризов вся дипломатическая служба в сей день бездействовала. Черкасов вспомнил, что Елизавета была недовольна подношением ей из иностранной коллегии небрежно оформленных докумен-тов, и 5 октября отплатил Бестужеву. В 10-м часу вечера он сообщил графу, что "сего октября 5 числа Ее Императорское Величество указала объявить Вашему Сиятелству и... тайному советнику фон Бреверну, чтоб реляции, приходившие от министров, касающиеся до известия Ее Величест-ву, изволили к Ее Императорскому Величеству, запечатав, при-сылать. А когда надобно будет, о чем докладывать и решения требовать, тогда быть самим ко двору" (Писаренко, с. 674-675). Но, как показыва-ет последующая переписка Черкасова и Бестужева, инцидент вскоре был ис-черпан: оба понимали, что слишком многим связаны, чтобы прерывать дру-жеские отношения из-за взаимной вспыльчивости. Об этом свидетельствует и последнее, нам известное, письмо графа к барону:

    'XIII.

    Превосходительный барон!

       Ея Императорское Величество указала мне завтра по утру с делами к себе быть; я для того ваше превосходительство прошу те четыре диплома, о которых я сего дня уже сам вас просил (дипломы на титулы Миниха, Трубецкого, Воронцова и самого Бестужева, которые около полугода лежали у Черкасова - Авт.), сего вечера ко мне прислать велеть, дабы я их за-втра ко всевысочайшему подписанию Ея Императорскаго Величества поднес-ти мог. Вашего превосходительства послушнейший слуга Г. А. Бестужев-Рю-мин.
       Декабря 3-го дня 1747 года.
       PS. Тако ж прилежно прощу ваше превосходительство напамятовать его сиятельству графу Алексею Григорьевичу об указе о сыне моем, дабы оный прежде похода Ея Императорскаго Величества в Царское Село под-писан был, ибо сыну моему, не быв у присяги, в путь отправится не-льзя" (Письма Бестужева-Рюмина, 1, с. 391-392).

    ***

       В то время как Бестужев, Черкасов, Трубецкой и другие высшие сановни-ки империи вершили дела придворные, государственные и дипломатические, народная молва создавала о своих правителях те обычные мифы, которые создает вечно недовольный народ о властной элите. В России народ вла-стью всегда был недоволен, особенно приближенными монарха: "жалует царь, да не жалует псарь", и всегда был склонен к сочинительству самых фантастических проектов для улучшения своей жизни.
       В Тайной канцелярии, которой бессменно много лет руководил А. И. Ушаков, содержалось множество документов "по составлению разных подозрительных имен и тетрадок". Были там и дела, которые кажутся особенно странными.
       Так, например, майор, да бывший архивариус сибирского приказа с мос-ковским купцом "писали челобитную для подачи ее императорское величеству на господ сенаторов и на всех присутствующих в подозрении; и в той челобитной князя Никиту Трубецкого называли вором, а Ивана Черкасова и прочих той челобитной... (пропуск в документе - Авт.). Во время сочинения той челобитной советовались ехать в прусскую землю, и взять с собой книгу "Правду воли монаршей " (соч. Феофана Прокоповича - Авт.); и ту-де книгу хотели, закупоря, доставить в дяхтярную бочку и полить дегтем и чрез заставы проехать тайно, а приехав бы в Пруссию, оную книгу объявить прусскому королю и учинить против России возмущение, понеже-де здесь в России правды не стало" (Тайная канцелярия, 12, с. 537-538). По приведенному тексту создается впечатление, что "заговор-щики были людьми не в своем уме, или составляли свои планы в состоянии перманентного пьянства. Какой смысл был в тайном провозе книги Ф. Прокоповича, если она была хорошо известна и в России, где ее объяв-ляли в церквах, и в Европе, ибо она как раз своими главными идеями соответствовала государственной идеологии просвещенного абсолютизма, чьими проводниками были Н.Трубецкой и И.Черкасов? Но ведь в глазах главы Тайной канцелярии, да и любого ответственного чиновника, их за-мысел выглядел подстрекательством Фридриха II к войне с Россией. В то время как российская дипломатия и Елизавета предпринимали все усилия, чтобы этой войны не допустить, в худшем случае лишь придерживаться "вооруженного нейтралитета", в России находились вполне образованные люди, которые с помощью русско-прусской войны рассчитывали на восста-новление правды. Впрочем, в 1741 г. на это же надеялась цесаревна Ели-завета с помощью русско-шведской войны. Неистребимая знаменитая наде-жда "заграница нам поможет" возникла в русском менталитете задолго до Остапа Бендера. Но можно представить, какое обвинение предъявили этим фантазерам в Тайной канцелярии во время следствия, и какое вслед за этим последовало наказание.
       А барон И. А. Черкасов 7 сентября 1757 г. был пожалован чином действи-тельного тайного советника, т.е. занял вторую ступень в иерархической лестнице по табелю о рангах - сверху лестницы. (РБС, 22, с. 172). В этом же году, свидетельствует Федорченко, Елизавета Петровна наградила его орденом Св. Александра Невского 1-й степени, вторым по значению рос-сийским орденом (Федорченко, 2003, 2, с. 518). Орден был учрежден в 1725 г. в связи с перенесением мощей великого князя Александра Нев-ского в Петербург, причем Екатерина I сама возложила на себя орденс-кие знаки. Это было не самонаграждение, как можно бы подумать, а всту-пление в орденскую корпорацию для придания ей авторитета. Знаки ор-дена состояли из креста красной эмали с двуглавыми орлами между кон-цами и с изображением в середине Св. Александра на коне, красной ленты, надевавшейся через левое плечо, и серебряной (золотой) звезды с вензе-лем князя в середине и девизом вокруг красного поля - "За труды и отечество". Предельное количество кавалеров ордена не установлено, хотя в 19 веке это попытался сделать Н. Н. Бантыш-Каменский, а в 21-м Носич А. А.
       Н. Бантыш - Каменский в первой половине 19 века приводит гораз-до более раннюю дату награждения И. А. Черкасова орденом Александра Нев-ского: 17 марта 1746 года (Н. Бантыш - Каменский, с. 134). Он, разумеется, жил во время более близкое к датам жизни барона Черкасова, но обе даты вызывают сомнение по разным причинам. Однако мы склоняемся в поль-зу версии Н. Н. Бантыш-Каменского: на гравированном портрете И. А. Черкасов изображен с орденом, и на вид ему можно дать как раз лет около 55-ти. (Ровинский, 3, стб. 2111). Я. Штелин сообщал, что Черкасов был награж-ден орденом Св. Андрея Первозванного (Штелин, 1830, 2, с. 174), но M. Лoнгинов подчеркивает, что Андреевской ленты Черкасов никогда не носил, хотя и был произведен в действительные статские советники. В торжест-венных случаях он надевал красную ленту ордена Св. Александра Невского (Гельбиг, 1865, с. 1461). Получить высший орден Российской им-перии ему, вероятно, помешала смерть в начале 1758 г., т. к. между по-жалованием высшим чином и награждением высшим орденом должен был прой-ти период, равный году, хотя, разумеется, были частые отступления от этого правила.
       Некоторые авторы, дававшие биографические сведения об И. А. Черкасове (М. Лонгинов, П. Долгоруков, Ф. Бюлер и др.) утверждают, что в конце жиз-ни он стал сенатором. Другие авторы умалчивают об этом. В книге П. Н. Степанова "Биографические очерки сенаторов, по материалам, собранным П. И. Барановым". М., 1886, фамилия Черкасова отсутствует (Семенов). Вероятно, этим вопрос снимается: И. А. Черкасов сенатором не был.
      

    5. Дружба с В. Н. Татищевым. Научная и культурная деятельность.

      

    ***

       Н. И.Павлов - Сильванский, заканчивая биографическую статью об И.А. Черкасове, пишет: "Из писем Татищева к Черкасову еще в 1725 году видно, что он уже тогда интересовался историей; впоследствии он так-же был не чужд научных занятий, так в 1745 году он занимался редак-цией перевода немецкой книги 'Georgica curiosa, oder das adeliche Land und feld Leben' ("История земледелия, или Улучшение жизнедеятельности почвы поля) - Вольфганга Гельмгардта Гербега (изд. в 1716 г. в Нюренберге), составленного в 1730 г. Розенбергом и Вас. Козловым по поручению Петра Великого, данному еще в 1723 году" (РБС, 22, с. 173). В дальнейшем эта справка потребует некоторых уточнений, что мы в свой черед и сделаем.
       Дружеские отношения с В. Н. Татищевым - одна из самых ярких страниц жизни И. А Черкасова. Установились они в начале 20-х годов, но знаем мы о них главным образом из переписки, начавшейся в сер. 20-х годов 18 века. Ранняя переписка носит преимущественно деловой характер: В. Н. Татищев обращает-ся к Черкасову прежде всего как к кабинет-секретарю. В дальнейшем переписка приобретает все более личностный, дружеский, откровенный или, наоборот, конфиденциальный характер. Продолжалась она, в сущности, до последних дней жизни В. Н. Татищева, когда Черкасовы и Татище-вы породнились.
       В. Н. Татищев (1686-1750) - один из самых образованных, оригинально мыслящих умов своего времени. С несколькими другими, подобными ему, образованными современниками он составлял "ученую дружину" Петра Ве-ликого, которая при преемниках императора утратила свой интеллекту-альный пассионарный характер. Его имя мы неоднократно упоминали в связи с астраханской ссылкой И. Черкасова. К сожалению, мы ничего не можем сказать о том, как возникли отношения двух незаурядных людей, каким образом молодой поручик драгунского полка познакомился с еще более молодым канцеляристом царского кабинета. Но, пожалуй, связыва-ло их в первую очередь преклонение перед личностью Петра: "Счастлив был для меня тот день, - делился Татищев воспоминаниями перед стар-шинами Астраханского края, - когда на Поле Полтавском я ранен был подле государя, который сам все распоряжал под ядрами и пулями, и когда по обыкновению своему он поцеловал меня в лоб, поздравляя ра-неным за Отечество. Счастлив был тот день..." (Кузьмин, с. 26).
       На протяжении всей первой половины 18 века Черкасов и Татищев как бы обменивались судьбами: опала настигала их поочередно, и тогда тот, кто мог помочь, стремился к этому для своего друга (чаще всего без особого успеха). Потом роли менялись, хотя были моменты, когда им грозила немилость одновременно: в письмах В. Н. Татищева есть глухие намеки, что Долгоруковы собирались послать его в ссылку вместе с Чер-касовым, Установить реальность угрозы по этим намекам невозможно.
       Нам же остается признать лишь тот очевидный факт, что человек, подобный В. Н. Татищеву, вряд ли мог бы состоять в многолетней дружбе, десятилетиями вести переписку по вопросам немалой сложности, требующей соответствующей компетенции адресата, с человеком "грубым и невежественным". С другим приятелем Черкасова А. П. Бестужевым, у Татищева отношения были совсем иными, о чем он сам писал Черкасову 25 июля 1725 г. после отзыва Бестужева из Стокгольма. В письме он сожалел, что у него с Бестужевым сложились неприязненные отношения, хотя вины своей в этом не видел и отдавал должное Бестужеву как ди-пломату (Юхт, с. 340). Зная биографии обоих друзей, и тем более, чи-тая их письма, можно помимо прочего обнаружить их удивительную похо-жесть в "изящном искусстве создавать себе врагов". Как этим искусст-вом владел И. А. Черкасов, мы уже видели многократно, а вот пример это-го же искусства у Татищева. В письме 2 мая: 1745 г. он пишет Черкасову: "... Его светлость, генерал-фельдмаршал принц Гессен - Гомбургский, озлобясь на меня, что я его проект о строении здешней крепости оспо-рил, по которому он многое принужден переменить, но противно уставу инженерных офицеров из команды губернской выключил и дал им в лома-нии и строении домов полную власть, из чего великий беспорядок ис-ходит..." (Гордин, с.180).
       Есть в переписке одна немаловажная и неудобная для исследователя особенность. Хорошо известны письма В. Н. Татищева - и не только к И. A. Черкасову. В научный оборот письма историка и государственного дея-теля во второй пол. 19 в. ввел исследователь русской науки и просве-щения П.П. Пекарский в публикациях: "Известия, собранные В. Н.Татище-вым в бытность его в Сибири и Швеции в 1721-1726 гг." // Записки Рус-ского географического общества, 1863, кн. 3, с. 110-128, и "Новые известия о В. Н.Татищеве" // Записки Академии наук, 1864, т. 4. прилож. 4, с. 1-66. В 20 в. А.И. Андреев опубликовал "Переписку Татищева за 1746-1750 гг. "// Исторический архив, т. 6. М. - Л., 1951. И, вероятно, самой обширной публикацией являются "Письма В. Н. Татищева. 1742-1745"// Исторические записки, т. 104, 1979, М., с. 286-329. Публикация подго-товлена А. И. Юхтом и содержит 32 письма из Астрахани, из которых 27 писем адресованы И. А. Черкасову.
       Однако очень редко в литературе, в том числе и о Татищеве, приводят-ся письма И. А. Черкасова, адресованные другу. В лучшем случае авторы соответствующих работ прибегают к методу кратчайшего пересказа писем Черкасова. В то же время письма И. А. Черкасова другим лицам давно опубликованы, например, письма Н. И. Панину (ИВ, 1880, 1) и продолжают пу-бликоваться (Писаренко, с.670-675).
       В нач. 40-х годов Татищев постоянно обращается к своему доброжелателю с просьбой помочь выбраться из "астраханского узилища". В 1743 г. он пишет: "Ныне, видя себя в крайней горести, принужден вас, моего государя, яко надежного благодетеля, просить, чтобы меня отсюда взять и, если я ни к какой услуге не гожусь, в доме отпустить..." (Шакинко, с. 99). Однако его столичные враги так злы на него, что даже всесильный тайный кабинет-секретарь Елизаветы ничем не может помочь ему. Наконец, по разрешению свыше в ноябре 1745 г. он покидает Астра-хань и в конце декабря поселяется в своем доме в Симбирске, Черкасо-ву в письме от 27 декабря 1745 г. он жалуется на неудобства жизни в Симбирске, но и предлагает для осуществления старые свои проекты (Татищев В., с. 328). В книге о Татищеве мы читаем об этом эпизоде: "Из письма Черкасова Василий Никитин понял, что возврат его в столи-цы невозможен. Черкасов посоветовал ему остаться либо в Симбирске, либо в деревне сына" (Кузьмин, с. 311).
       Можно предположить, что большинство писем, адресованных Татищеву, погибло во время пожара в деревне Грибаново, принадлежащей сыну по-койного историка Евграфу Васильевичу. Сгорели библиотека и архив уче-ного. О сыне известно, что он был "очень равнодушен к памяти и заслу-гам своего покойного отца", а из оставшегося у него большого собрания книг и рукописей многое уже истлело и стало нечитаемым (Кузьмин, с.330) Такая же участь могла постигнуть и письма Черкасова, если они не сго-рели во время подозрительного пожара. Вторым браком Е. В. Татищев был женат на дочери Черкасова Наталии. После ее смерти отец мог забрать остатки своих писем у бывшего зятя, а его дети тоже могли их со време-нем утратить. Во всяком случае, трудно найти другие причины, объясня-ющие отсутствие писем И. А. Черкасова своему давнему другу, из-за чего их переписка оставляет впечатление неполноты, писем без обратного ад-реса.
       Писем Татищева Черкасову об истории, о которых упоминает Павлов - Сильванский, довольно много. Приведем некоторые из них. Из Швеции, где он находился в 1724-1726 годах: "Здесь слышу я от ученых людей, что в шведских идолопоклоннических историях (имеются в виду руны и саги дохристианского периода - Авт.)... находятся дела российских древ-них государей и народа касающиеся, весьма памяти достойные, нам же ни мало известные. И ежели бы его величеству угодно явилось, я наде-юсь такого человека сыскать, который бы оное собрал в порядок, ибо имею приятелей из знатнейших здешних профессоров и историков...
       P.S. Здешний подполковник Таборт историю Сибирскую весьма с довольным обстоятельством здесь совершил и ландкарту вскоре будет печатать" (Гордин). Ф. И. Табберт (Страленбергс), бывший капитан шведской армии, попавший в плен под Полтавой. Был сослан в Сибирь, где занимался исто-рией, этнографией и географией этого края. В России находился до 1722 г. Татищев познакомился с ним в 1720 г. в Тобольске (Юхт, с. 342). Всего в России после полтавской победы оказалось 22 тысячи шведов, размещенных в Астрахани, Казани, Архангелогородской губ., на Урале, в Сибири в течение 1709-1710 годов. В тот же день, 9 апреля, вновь обращаясь к Черкасову, Татищев пишет: "О истории ныне пространно писать не могу, но весьма от многих знатных и ученых людей известился, что много обретается полезного. И понеже я не надежен был, того ради мало прилежен между прочими. И сие не удивительно, что здесь обстоя-тельные доказательства суть о древнейших российских князей столице в Ладоге, такоже о многих союзах и супружествах между Россией и Шве-цией. Також доктор феологии (теологии - Авт.) Бенселиус, здесь слав-ный человек, обещал мне в Упсале множество русских древних письменных книг показать и притом обещал дать списать. О котором про-странно вам из Стокгольма донесу" (Гордин).
       14 мая 1725 Татищев писал Черкасову, что получил от секретаря колле-гии древностей "известие краткое, что до российской истории из здеш-них местных книг выбрать могут" (Юхт, с. 178). Татищев всеми силами старался заинтересовать Петербург приобретением книг и рукописей, содержащих сведения об истории и географии России. Но... Черкасову он жалуется в письме от 25 июня 1725 г.: "Во истину терплю великую нужду и не имею ни копейки, а занимать стыжусь... Ежели б я деньги мои имел, то б я все здешния до российской истории касавшиеся книги купил ... ибо многое нам неизвестное в древности находится'. При помощи Черкасова на средства Кабинета Татищев приобрел примерно деся-ток книг на шведском, немецком и латинском языках по истории России..." (Юхт, с. 182).
       Даже несколько приведенных отрывков из писем, - а их могло бы быть значительно больше, - свидетельствуют, что Татищев обращается к чело-веку, который был не чужд профессиональным занятиям историей и знал цену историческим источникам и древним актам. Вероятно, ему было из-вестно, что И.А.Черкасов принимал активное участие в создании "Гистории Свейской войны", над которой трудился весь Кабинет Петра 1 во гла-ве с А.В.Макаровым, выполнявшего личное поручение царя. В современ-ной транскрипции название этого труда звучит так: "История шведской (Северной) войны". Свидетельства об этой книге и о роли Черкасова в ее составлении относятся еще к 1717 году. "Директор петербургской типографии Аврамов собирался издавать "Книгу Марсову" (первоначальный вариант названия - Авт.). Но ему не доставало материалов. Он пишет Макарову 22 декабря 1717 г.: "Понеже известны вы, мой государь, что царское величество изволило к Марсовой книге приписать, дабы оную внесть о Краниортовой баталии, о Боуске, о боях с Шлиппенбахом, и Ницшлот и Мариенбург, о Аланте, чего здесь нигде не сыскаю. А изво-лили вы мне называть, что о том есть известие в исторических книгах, которые делал барон Гизен, и для того оные взять от Ивана Черкасова, который мне сказал, что книг и книгах вышеозначенных юрналов у него нет. Того ради, пожалуй, мой государь, прикажи о помянутых действи-ях юрналы и чертежи сыскать на Москве на печатном дворе или где воз-можно, и направь, как им быть, прислать сюда для сообщения в Марсову книгу, понеже оная за тем остановилась." (Пекарский, 2, с. 304). О работе Кабинета над книгой, о меняющихся замыслах Петра относитель-но ее объема, содержания, начального и завершающего периодов подро-бно рассказывает Н.П. Павленко: "Из документов Кабинета явствует, что к написанию "Гистории" был причастен и помощник Макарова И. А Черкасов. "Писал я к тебе, - читаем в послании Макарова Черкасову от 2 се-нтября 1721 г. - чтоб ты выправился с записками и указами, что потребно к сочинению гистории с 1717 году, о чем и ныне напоминаю". Далее следовало повеление Черкасову "собрать вновь материал за 1718-1720 годы, а также внести исправления и дополнения в текст, относящийся к описанию событий 1711 и 1714 годов".
       В ходе работы над "Гисторией Свейской войны" Петру пришла мысль расширить тематику сочинения, придав ему характер истории собственного царствования. О существовании подобного замысла свидетельствуют тре-бования царя внести в текст дополнение об административных преобразованиях, промышленном строительстве и новшествах в области культуры. Это намерение подтверждается и распоряжением Макарова своему помощни-ку Черкасову, чтобы тот организовал сбор материала "с девяностого го-да", т.е. с 1682 г. Макаров наметил и узловые сюжеты первых лет царствования Петра, которые надо было обеспечить источниками: вступление Петра на престол и Стрелецкий бунт 1682 г., Крымские походы, потехи под Кожуховым и Семеновским, Азовские походы.
       Этот план, однако, остался неосуществленным. Гражданские сюжеты в "Гистории Свейской войны" раскрыты столь поверхностно и неполно, что не идут ни в какое сравнение с обстоятельным освещением военных со-бытий. Что касается начальных лет царствования Петра, то текст на эту тему не был составлен даже в первом варианте ни при Петре, ни после его смерти, хотя попытка в этом направлении и предпринималась. В ап-реле 1725 г. Меншиков уведомлял Макарова, что написание истории цар-ствования Петра до 1700 г. Екатерина 1 поручила Петру Павловичу Шафирову, и в связи с этим указом надлежащие тому сочинению известия передать Шафирову" (Павленко, 1985).
       "Гистория Свейской войны. Подённая записка Петра" издана в полном объеме текста в двух выпусках издательством "Круг" в серии "Памятни-ки исторической мысли" в 2004 г. В предисловии к вып. 1 Т.С. Майков дает наиболее обстоятельный очерк о создании "Гистории", в том числе приводит новые сведения о работе И. А. Черкасова в роли историка-иссле-дователя: "Правой рукой Макарова по всем делам Кабинета, в том числе по составлению "Гистории" был И. А. Черкасов, служивший при кабинете с 1705 г. писарем, затем начальником канцелярии ... Ему поручали не только разбирать дела и доставлять различные справки к "юрналу", но и делать выписки из документов. В 1721 г. кабинет-секретарь писал Черкасову: "... на писем выписывать посади Семена, а сам сядь за ука-занных тех лет книги". Иногда Макаров давал ему и более сложные по-ручения - вносить "дополнения в материал "Гистории" ("чего в нем в журнале за 1717 г. нет, то прочет дополняй"). Принимал Черкасов и небольшое участие в редактировании" (Майков, с. 26-27). Читатель догадается, что современный автор допустил ошибку, увеличив служ-бу Черкасова в Кабинете на 7 лет (он начал ее в 1712). "Семен", о ко-тором упоминает Макаров, - Семен Михайлов, подьячий. В конце вып. 2 "Гистории" в "Именном указателе" имя И. А. Черкасова соотносится со мно-гими страницами обоих выпусков книги. Оно фигурирует в конце докумен-тов, записей, указов: "записал И.Черкасов", "дополнено рукою Черкасо-ва", "написано Черкасовым и перечеркнуто" и т.п. (Гистория, в. 1, с. 26-611; в. 2, с. 7-615; указатель имен, в. 2, с. 652-653). Следует упомянуть, что собственно текст "Гистории" опубликован в 1-м выпус-ке, а во 2-м выпуске помещены комментарии к тексту.
       В 1744 г. при прямом участии И. А. Черкасова В. Н. Татищев мог приступить к подготовке исторического сочинения о Петре Великом. Однако мнения историков расходятся в признании источника предложения: Я. А. Гордин утверждает, что Черкасов сообщил Татищеву о намерении Елизаветы по-ручить историку составить жизнеописание ее отца... (Гордин), а А. И. Юхт, наоборот, пишет, что осенью 1744 года Татищев через Черкасова обратился к императрице и выразил свою готовность приняться за труд о Петре 1 (Юхт, с. 134). Видимо, прав А. Юхт, т. к. он подкрепляет свое сообщение письмом Татищева, в котором, обращаясь к Елизавете Петров-не, он уверяет ее, что "таковой историей" она не только укрепит на все времена "вечную память и славу родителю своему и отцу всея импе-рии, но и прославит себя более, чем правители Египта и Рима сооружение ем пирамид и мавзолеев (В.Татищев, с. 300). Но и в письме Черкасову от 30 октября 1744 г. Татищев ясно говорит, что ему предлагала напи-сать историю Петра Анна Ивановна, "но я, ведая намерения; отговари-вался тем, что лгать не хочу, а правду писать может кому противно бу-дет, ибо много тех, которые сущую правду за обиду почтут..." (Гордин). В этом же письме он просит передать Елизавете Петровне четыре вполне скромных условия, и если они будут приняты, "я с охотою трудиться го-тов" (Гордин). Как бы то ни было, Елизавета Петровна отказалась от своего замысла или замысла Татищева, и отклика на его предложение и условия не последовало.
       Черкасов, когда над Татищевым снова сгустились тучи в 1745 году, на-стоял, чтобы астраханский губернатор прекратил переписку с генерал-прокурором Н. Ю. Трубецким, поскольку общение с ним роняло Татищева в глазах некоторых вельмож. Трубецкой любил покровительствовать просвещению и свободолюбию. Однако знающие люди ведали, что он "лежал на ухе" у Бирона, т. е. шпионил и наушничал, и продолжал это занятие при Елизавете Петровне, сознательно вызывая людей на откровенность. Черкасов знал об этой "страсти" Н. Ю. Трубецкого, Татищев, человек, доверчивый, о петербургских придворных склоках знал мало, но совету Черкасова подчинился, за что Трубецкой "паче всех других на меня оз-лобился..." (Кузьмин, с. 301; Гордин).
       Накануне смерти 15 июля 1750 года Татищев наказал передать свои ис-торические труды в распоряжение И. А. Черкасова. Он знал, что его сын Е.В.Татищев, зять Черкасова, продолжателем его дела не будет, Елиза-вета Петровнa, как считает А.Кузьмин, по представлению Черкасова, обещала заплатить наследнику за исторические рукописи. Но Евграф не торопился передавать рукописи, а потом случился пожар, который до сих "вызывает разные вопросы и сомнения у историков, т. к. с ним, как мы уже писали, связана потеря многих книг, рукописей, летописей, ар-хива В.Н.Татищева (Кузьмин, с. 329).
      

    ***

       Что касается упомянутой в начале книги о сельском хозяйстве, то дело обстояло так. "В 1723 году царь поручил Феодосию, архиепископу новгородскому о переводе с немецкого книгу о сельском хозяйстве, написанную Вольфгангом Гельмгардтом Гохбертом. Здесь изложено все сель-ское и домашнее немецкое хозяйство. Подлинник вышел в Нюрнберге в 1716 году в 3-х томах. В 1730 году перевод был совершенно закончен Феофилом Кролиным, Розенблутом и Василием Козловским и хранился час-тично в Синоде, частью в библиотеке Феофила Кролина. В 1745 г. о нем вспомнил барон Черкасов, потребовал к себе и, просмотрев несколько глав, возвратил обратно Василию Козловскому" (синодальное дело 1745,  20) (Пекарский, 1, с. 314). Был ли издан позднее русский перевод этой полезной книги? Ведь с какой-то целью, явно не редакторской, Черкасов просматривал перевод. Сам он сельским хозяйством в своих име-ниях практически не занимался, все время отнимала служба, и жил он преимущественно в столицах. Сельским хозяйством будет интересоваться его старший сын Александр, но в 1745 г. ему было 16-17 лет.
       Автор "Истории С-Петербурга с основания города" П.Н. Петров сообщает о Черкасове, что "через это лицо при Елизавете Петровне передавались многие постановления по благоустройству столицы, поэтому мы об-ращаем на него внимание читателей, в тех вещах, что с его деятельностью в следующие года тесно слиты были мероприятия по застройке С-Петербурга и разным частным случаям, вытекающим из обычаев и особенно-стей столичного быта" (Петров, 1885, с. 456). Н.Н.Петров приводит несколько примеров градостроительной деятельности И.А Черкасова. "10 мая 1745 г. сообщено И. А Черкасовым Главной Полицмейстерской канцелярии. Высочайшее повеление "О немедленной застройке розданных мест под дома по Невской перспективе". 30-го мая Высочайше повелено поли-ции наблюдать, чтобы не купались в Фонтанке, у Симеонова моста" (Пе-тров, 1885, с. 497).
       "В апреле 1747 г. вдруг государыня приказала барону И.А. Черкасову "сделать (строящейся соборной церкви Успенья Богоматери) по апро-бации модель о пяти главах и колоколом таким подобным как в Москве на Успенском соборе и на протчих церквах главы обыкновенно бывают греческие и своды бы на той церкви сделать каменные, а на потолке покатные деревянные" (Петров, 1885, с. 505). А это решение было выз-вано мнением, что архитектурная смета (22 568 р. 10 коп.) слишком велика, т.к. у Канцелярии строений всегда есть в запасе материалы и рабочие люди для достройки Успенской церкви. Сноска автора поясняет, почему смета была завышена: "Главный начальник придворных слобод Управляющий кабинетом Ее императорского Величества, от которого наде-ялись прихожане получить средства на сооружение храма Владимирской Пресвятой Богородицы с пределом Иоанна Дамаскина был барон И. А. Чер-касов, тезоименитый Св. Иоанну Дамаскину" (Петров, 1885, с. 507). Т.е. прихожане, а точнее Канцелярия строений, зная, что Черкасов взя-ток не берет, решили подкупить его весьма необычным образом: соору-дить придел к храму в честь духовного покровителя Ивана Антоновича, и под этим видом значительно увеличить строительную смету. Однако такой поистине ловкий ход тоже не удался, решением императрицы смета была урезана.
       П. А. Петров перечисляет много мероприятий по застройке и перестройке Петербурга при Елизавете, Петре III и, между прочим, сообщает о по-купке в казну "С-Петербургского каменного дома барона Черкасова на берегу реки Мойки для присутствования Правительствующего Сената (име-вшего при Елизавете Петровне заседания в помещении коллегий, где при Николае 1 помещен С.Петербургский университет) - "на время прекра-щения весной и осенью сообщения с Васильевским островом" (Петров, 1885, с. 77). Следовательно, можно с большой долей вероятности установить место проживания И.А.Черкасова в Петербурге, недалеко от дворца Стро-ганова. Дом был продан уже после смерти барона, в 1762 г., о чем сви-детельствует следующая запись в подведении расходов за этот год Статс Конторы Сената: "Лейб-гвардии капитану Александру, да капитану ж по-ручику Ивану Черкасовым за купленный под Правительствующий Сенат дом..... 28 000 рублей" (РИО, 28, с. 51). Если вспомнить, какова была смета на строительство соборной церкви Успенья Богоматери, то можно представить размеры и благоустройство дома семьи Черкасовых, постро-енного, скорее всего, в конце 40-х годов 18 в.
       Ф. А. Бюлер дополняет сведения П. Н. Петрова некоторыми фактами, касающимися градостроительной деятельности кабинет-секретаря. "Ему же в то время подведомы были, если не все, то некоторые дворцовые здания и производившиеся в них работы. Это доказывает находящаяся в Государственном архиве переписка 1742 и последующих годов ревельского комен-данта Ганнибала с бароном Черкасовым о постройках в Екатеринтальском дворце. Ганнибал писал ему форменные рапорты: а в частных письмах своих величал его то древним, то старинным, но всегда наинадежнейшим патроном" (Бюлер, 1870, 86, с.21). Старые друзья "Асиньки", - кня-гини А. П. Волконской, - испытавшие гонения и опалу в 1727-1728 годах встречались вновь (И.Веселовский, А.Ганнибал, И.Черкасов, А.Бестужев), и место Черкасова среди них, как видим, было очень значительным, бла-годаря его приближенности к Елизавете Петровне. Безусловно, он мно-гим помогал, если мог, но, случалось, что был и бессилен, как мы ви-дели на примере его попыток помочь В. Н, Татищеву.
       Любознательный и упрямый, к тому же наделенный властью, что "подпи-санные им приказы имели силу царских указов" (Гельбиг, 1999, с.157) Черкасов иногда проводил такие художественные эксперименты, которые явно не соответствовали облику города на Неве. Я. Штелин рассказыва-ет о таком факте. В дальнейшей постройке сада Летнего дворца в С-Петербурге... начали вводить железную отделку. Братья Демидовы отлива-ли из железа полы, лестницы, решетки для своих домов. "При Елизавете тайный советник барон Черкасов пошел в этом еще дальше и приказал отлить из железа несколько бюстов и целых статуй. Однако, они не наш-ли всеобщего одобрения" (Штелин, 1990, 1, с. 165). Можно предста-вить, как железные статуи выглядели на фоне мраморных изваяний.
       А вот какая история произошла в Москве, о которой сообщает И. Е.За-белин. По ней можно судить, насколько для высоких должностных лиц было значимо даже простое любопытство кабинет-секретаря. Историк рас-сказывает о внешнем виде царского Государева Двора. По карнизу Сред-ней Золотой палаты шла надпись медными буквами о постройке дворца 7069 августа повелением Великого князя Ивана Васильевича (Грозного). "Относительно подзорных медных штук с надписью словами, собранными с карниза Золотой палаты, заметим, что в мае 1753 г., во время при-сутствия двора в Москве, барон Черкасов полюбопытствовал было эту на-дпись видеть, между тем как она, собранная литера под литеру, была уже отправлена в Петербург вместе с прочей медью. По этому случаю заведовавший кремлевскими постройкам генерал Давыдов ответил, что "оная палата строена, как та надпись значит, при царе Иоанне Василь-евиче", и поспешил уведомить генерала Фермора, в Петербурге, чтоб "оную надпись там приказать отыскать и никуда в дело ее не употреб-лять, понеже может быть оная спрошена будет сюда (т.е. в Москву); а оная надпись была вокруг той палаты по карнизам'". Фермор в письме от 3 июня 1753 г. прислал точную копию надписи, известив при том, что листы с той надписью в дело употреблены не будут". (Дела Гоф-интенданской конторы" (Забелин, 1, с. 173-174).
       К сожалению, имя Черкасова, столько сделавшего для обустройства обе-их столиц, совсем обойдено вниманием в сочинениях такого самобытного автора как М. И. Пылеев, бытописателя жизни русских сословий и русских городов, прежде всего Москвы и Петербурга. Лишь один раз он упо-мянул его имя, но лучше бы не упоминал, т. к. в его книге "Старый Пе-тербург". СПБ, 2005, на с. 152 мы читаем буквально следующее: "...к религиозным праздникам Пасхи и Рождества она (Елизавета Петровна - Авт.) выписывала громогласнейших дьяконов, и почтмейстер барон Черкасов, чтобы исполнить ее волю, не давал никому лошадей по Московскому тракту, пока не приедут дьяконы". Очевидно, кабинет-секретарь, давал рас-поряжение подобного рода почтмейстеру Ф. Ашу, но из-за непроверенных данных сам вдруг превратился в почтмейстера. Заметим кстати, что ни один почтмейстер не решился бы самовольно запрещать выдачу лошадей, если не хотел распроститься со своей должностью. На такой запрет обя-зательно следовало распоряжение свыше, в данном случае из кабинета ее величества, что означало волю самой императрицы.
       И. А. Черкасов знал цену русским талантам, но к старости приобрел довольно неприятную для окружающих черту характера (впрочем, в латентном виде эту черту можно было обнаружить и в его молодости): нежелание делиться с кем-нибудь обретенным сокровищем. Примером такого "духо-вного скопидомства" является переписка самых высокопоставленных лю-дей империи по поводу И. А. Черкасова и его протеже молодого архитек-тора А. Ф. Кокоринова. И. Штелин в "Записках..." сообщает: "В это время (конец 50-х гг.- Авт.) начал изрядно выказывать себя в архитектуре молодой учтивый русский, сын солдата, служившего в Сибири, где он и родился, Кокоринов, которого барон Черкасов приказал учить здесь за счет Кабинета" (Штелин, 1990, 1, с. 207-208). Одаренность Кокоринова привлекла внимание Гетмана Малороссии графа К. Г. Разумовского. В письме к графу М. Л. Воронцову, вице-канцлеру, он пишет: "... прошу вашего сиятельства исходатайствовать мне гезеля (подмастерье архитек-тора - Авт.) Кокорина, который в руках теперь у Ивана Антоновича. Я им весьма буду доволен, да и он безмерно рад тому, что при мне бу-дет. Только я не думаю, чтоб Иван Антонович, употребляя его к порцелиновой Фабрике, охотно хотел отпустить, однако же для счастья его Кокорина прошу уговорить Ивана Антоновича. Апреля 24-го 1757, Глухов" (АВ, 2, с. 384-385).
       Граф Воронцов меланхолично, с ноткой безнадежности, отвечает графу К. Разумовскому: "По письму вашего сиятельства от 24 апреля я не оста-вил Черкасову говорить и его просил, чтоб архитектуры гезеля Кокорина к вам отпустить. Он извиняется тем, что ему поручено дело, множе-ство черчения иконостасу для девичьего монастыря сделать, и что оный не скоро свободен может быть. Я не оставлю еще о том стараться, что-бы к вам уволен был..." (АВ, 2, с. 432). 9 июня 1757 г. К. Разумовский опять пишет из Глухова М. Воронцову: "Я, конечно, хочу иметь гезеля Кокорина, которого Иван Антонович держит в мнимом проекте, будто он его в Италию доучиваться послать имеет высочайшее повеление. То-му уж пять лет я чаю, как он его, Кокорина, сим вояжем обнадежил, только уже и сам Кокорин привык верить, что сему не бывать" (Штелин, 1990, 1, с. 233). И в этом же письме К. Разумовский смягчает тон: "Сие бы я снисхождения от Ивана Антоновича за особливую дружбу к себе считая, о чем писал я по нынешней оказии и к государю - братцу (А. Г. Разумовскому - Авт.), однакож, знаю упорство старика Ивана Антонови-ча и потому весьма мало надежды имею, чтоб он меня сим одолжил, а в сем последнем случае, ваше сиятельство, прошу с итальянцем (Д. Трезини - Авт.) дело, т. к. я выше изъяснялся, окончить и в ожидании сего одолжиться от вашего сиятельства имею честь пребывать и проч." (АВ, 2, с. 387).
       Краткая биографическая справка о "гезеле", показывает, что в конеч-ном итоге все оказались удовлетворены. "Кокоринов Александр Филиппович (1726, Тобольск - 1772, Петербург), русский архитектор. С 1740 г. учился в Тобольске, затем в Москве в архитектурной школе Г. В.Ухтом-ского. С 1754 жил в Петербурге. С 1761 директор, с 1765 профессор, с 1769 ректор Академии художеств (Черкасов все-таки успел отправить его в Италию - Авт.). Ранние произведения К. связаны с архитектурой барокко (дворец-усадьба К.Г.Разумовского в Петрово-Разумовском в Мос-кве, 1752-1753, перестроена), более поздние характерны для раннего классицизма (дворец К.Г.Разумовского, 1762-1766, и Академии художеств, 1764-88, совместно с Ж. Б. М. Валлен-Деламотом - в С-Петербурге" (БСЭ, 12, с. 398-399). Из персоналии Кокоринова становится ясно, почему он был так нужен К. Разумовскому. Черкасов же, скорее всего, считал эти дворцы блажью осыпанного милостями императрицы, вельможи и не то-ропился отрывать своего подопечного от дела общецерковного, государ-ственного.
       Завершим рассказ о культурной и научной деятельности И. А. Черкасова эпизодом, связанным с М. В. Ломоносовым. На этот раз речь будет идти не об истории и искусстве, не о градостроительстве, а о природных богат-ствах Российской империи. В 1749 г. до сведения Кабинета императри-цы дошло, что в Берг - коллегии хранится медь, собранная на одном ост-рове около Камчатки, а потому было потребовано оттуда один фунт этой меди на пробу: сходна ли будет по своим ценным качествам с японской? Пробу производил М. Ломоносов, о чем осталось свидетельство в его пись-ме о результатах анализа к кабинет-секретарю И. Черкасову: "Милостивый государь Иван Антонович. Присланные от Вашего Превосходительства пол фунта чистой, да пол фунта нечистой камчатской самородной меди в лабо-ратории пробовал, а по пробе явилось 1) что нечистая медь содержит в себе чистой 29 1/2 фунта чистой меди, 2) чистая самородная медь так же и отделенная от нечистой Швецкую медь добротою превосходят и от Япон-ской добротою неразнится чувствительно, чему и дивиться нельзя, для того, что Япония и Камчатка лежат на одной гриве, которая разорвана только морем и признаки свои из под воды островами показывает, 3) по пробе на серебро и на золото ничего в сих медях неоказалось: ибо зерно которое на камни осталось, было столь же тяжело, сколько серебра не при-ложенного к тому свинцу вытти должно. При сем желая чтоб толь богатая: медь где-нибудь ближе в отечестве нашем открылась, и пре-поручаю себя продолжению вашей ко мне милости с глубоким почтением пре-бываю
       Вашего Превосходительства
       всепокорный слуга
       Михайла Ломоносов
       СП бург
       Июля 27 дня
       1749 г." (полностью сохранена орфография подлинника - Авт.).
       Вследствие такого отзыва академика Кабинет распорядился: "а чтобы по-лучить сюда оной камчатской меди довольное (на лигатуру в червонние и на другие потребия) число, о том берг-коллегия имеет свое прилежное ста-рание употребить и чтоб притом было совершение географического описания и по горному ис-ву описание же, как оная в каком количестве лежит и ка-ким способом ее достать можно, для чего надлежит отправить искусного горного офицера из берг-коллегии".
       За перепискою и по случаю разных затруднений, это приведено в испол-нение в 1754 г. В августе этого года отправился на Медный остров обер-штен-форвальтер Петр Яковлев, но, не достигнув его, он зимовал: с коман-дою на Командорском ос-ве..."
       Сообщено П.Пекарским (Собственноручные письма, ЗИАН, 10, 2, с. 183-184).
       Черкасов покинул Архангелогородскую губ. в 1711 году - в год рождения М. В. Ломоносова. Возможно, это имело какое-то значение, если судить по последним строкам письма ученого. Однако зимой 1749/50 года Ломоносов благодаря покровительству И. И. Шувалова изменит направление своих ученых занятий и вместо фундаментальных исследовании в химической лаборатории развернет бурную деятельность в естественно-научной, гуманитарной, ху-дожественной сферах. В итоге уже сформулированный закон сохранения вещества не получил необходимого опытного подкрепления в вакуумной среде... Увенчать свою концепцию соответствующими практическими данными Ломоно-сов не сумел. За него это сделал через тридцать лет А.Лавуазье (Писаренко, с. 351). Но это уже не имеет отношения к биографии И.А. Черкасова.
      

    ***

       Завершающие страницы биографии И.А.Черкасова мы оставили для рассказа о семье и последних годах жизни старого барона. Как и на первых страницах, нас ожидает много неясностей, загадок, чужих ошибок, путани-цы в именах и датах. Мы сделали все возможное, чтобы развязать эти узлы и максимально приблизиться к исторической правде о членах семьи И. А.Черкасова, чтобы позднее подробно рассказать о некоторых из них. О жене Ивана Антоновича Елене Ивановне, урожденной Топильской, мы упоминали в связи с началом опалы кабинет-секретаря в 1727 г. Судя по ее письмам мужу, это была образованная, умная, имеющей дружес-кие связи с влиятельными людьми, женщина. Нельзя не оценить ее вер-ность и мужественную стойкость: вместе с супругом она отправилась на-встречу неизвестности в ссылку, имея двоих (троих?) малолетних де-тей, а в Астрахани родила еще троих (четверых?) сыновей. То есть, у супругов Черкасовых было шестеро детей. И сразу же мы начнем рас-путывать нити и узлы, которые неверно переплетены и связаны друг с другом во многих исторических источниках. Путаница начинается с того, что в подавляющем большинстве словарей, энциклопедий, книг, родословий говорится, что у И.А.Черкасова было три сына. Но в хорошо известной нам "скаске" 1742 г. он сообщил: "Детей у него: дочь Анна семнадцати лет, сын Александр четырнадцати лет учится в школе французско-му и немецкому языкам и арифметике, сын Николай десяти, сын Иван се-ми, сын Петр шести обучаются российской граммате" (Гербовед, с. 56). Следовательно, даты рождения детей Черкасовых таковы:
       Анна - 1725,
       Александр - 1728,
       Николай - 1732,
       Иван - 1735,
       Петр - 1736.
       Так вот, из этого семейного детского списка буквально "выпал" Нико-лай. Его нет даже в наиболее полной родословной Черкасовых, опубликованной С. Любимовым в 1914 г. Более того, дату его рождения - 1732 г. в большинстве источников приписывают Ивану Черкасову, называя его вто-рым сыном. Нет смысла указывать эти источники: у всех, начиная с П. Долгорукова и кончая В.Федорченко, - Николай отсутствует, а датой ро-ждения Ивана назван 1732 г., хотя родился он в 1735 и был не вторым, а третьим сыном, 4-м бароном Черкасовым. Лишь П. Ровинский называет его третьим сыном, но дату рождения указывает ту же: 1732 г. (Ровинский, 3, стб. 2111). Петр же был четвертым сыном и пятым бароном Черкасовым. И только у К. А.Писаренко мы найдем имя Николая Черкасова в полном соответствии со "скаской" И. А. Черкасова: на страницах его книги, где сообщается о стиле образования детей придворной знати. "Примечательный разговор произошел в феврале 1744 года между британским консулом Яковом Вульфом и асессором Юстиц-коллегии Христофором Медером. Кабинет-секретарь Иван Черкасов, уехавший с государыней в Москву (это было время церемоний по случаю приезда принцессы Ангальт-Цербской, невесты великого князя Петра Федоровича - Авт.), поручил попечению обрусевшего англичанина родных сыновей. Одиннадцатилетний Николай в ту зиму учил французскую "фокабулу". Пятнадцатилетний Александр упражнялся в латинском и французском. Консул спросил у собесед-ника, насколько эффективен принятый в семье Черкасовых способ обуче-ния. Асессор отозвался о нем критически: зацикливаться на языках вре-дно, "тако наук наскучит молодым людям"; "можно ... для забавы начи-нать понемногу знакомить ребят с географией и историей (выделено на-ми - Авт.)" (Писаренко, 785). Асессор оказался далеко не правым: Алек-сандр Черкасов владел шестью языками и был одним из немногих блестя-ще, по-европейски образованным молодым человеком при дворе. А Николай, вероятно, успел перешагнуть одиннадцать или двенадцать лет и умер в отрочестве, что было не редкостью в те годы. Можно даже предположить, что это произошло в результате заболевания оспой, и не случайно его старший брат в будущем введет регулярное оспопрививание в России, что-бы детей не настигала эта страшная болезнь. В дальнейшем, как неред-ко бывает с умершими в детстве, имя Николая забылось и у потомков, и у историков, а так как следующим по старшинству шел брат Иван, кото-рый все время был при Александре: и на учебе в Англии, и на службе в Преображенском полку, то его стали признавать вторым братом, и дата рождения Николая перешла к нему, хотя точно известно, что он родился в Астрахани 5 января 1735 г. Эта дата подкрепляется чисто физиологи-ческими способностями женщины-матери, т.к. последний сын Петр родился в будущем, 1736 г. Но даже на его гробнице на старом Лазаревском кладбище Александроневской лавры дата "1732" означала год его рожде-ния. Впрочем, на этом же кладбище на гробнице его отца И.А.Черкасова тоже неверно указана дата смерти: "1752" (Саитов, с. 144).
       Среди прочих молодых дворян с 1742 г. отправлявшихся за знаниями в Европу были Александр и Иван Ивановичи Черкасовы, в 1753-1756 годах стажировавшиеся в Кембридже (Писаренко, 788).
       Четвертого сына, Петра, как младшего, отец оставил при матери, усту-пив ее мольбам (Бюлер, 1870, 86, с. 22). В дальнейшем мы основатель-но прокомментируем это мнение Ф. Бюлера. Дочь Анна Ивановна, 2-я баро-несса Черкасова, вышла замуж за капитан-поручика Шубина. Ее, кстати, С.Любимов тоже "пропустил" в родословной 1914 г.
       А где же шестой ребенок? Где 1-я баронесса Черкасова? По неизвестным причинам И. А.Черкасов не назвал в "скаске" свою первую, самую старшую из всех детей дочь Наталью Ивановну. Она-то и была первой баронессой Черкасовой. В генеалогической и исторической литературе из всех Чер-касовых этой женщине не повезло больше всех: неверно назывались имя, фамилия, даты рождения и брака, дата смерти неизвестна. Вероятно, при каждой новой ошибке Н. И. Татищева-Черкасова переворачивалась в гробу. Дату ее рождения можно установить, опираясь на совершенно фантастические сведения Ф. Бюлера, который, как мы уже убеждались, тоже допускал нелепые ошибки. Говоря о братьях Черкасовых, он отмечает, что "из дел государственного архива видно, что у них были две сестры, чуть ли не старше их: Анна, бывшая за капитан-поручиком Шубиным, и Елизавета, которую в 1761 году императрица (вероятно, ея крестная мать) потребовала из Смоленского имения ко двору, надо полагать, для того, чтобы выдать ее замуж за сына историографа Татищева, Евграфа Васильевича (выделено нами - Авт.)" (Бюлер, 1870, 86, с. 22). При этом Бюлер ссылается на упоминавшееся сочинение П.П. Пекарского "Новые известия о В. Н. Татищеве". Во-1-х, первую баронессу Черкасову звали не "Елизавета". С. В.Любимов называет ее "Екатерина", но указывает, что она была 1-й баронессой (Любимов, 1914, с. 2). Однако если Анна родилась в 1725 г., а "Наталья - Елизавета- Екатерина" была старше, то датой ее рождения можно назвать приблизительно 1723 г., т.е. для замужества она уже бы-ла несколько старовата. Во-2-х, тяжело больная Елизавета Петровна в последней год жизни, может быть, и была еще способна устраивать чьи-то браки, что было ранее ее любимым занятием, но только не Натальи Татищевой, т.к. она уже не только побывала замужем за Е. Татищевым, но и умерла, а ее бывший муж женился в третий раз на А. Ф. Каменской (1733-1811), и имел уже от нее дочь Александру, 1759, и сына Алексея, 1760 годов рождения.
       Дальний потомок Е.В.Татищева "удружил" старшей дочери И. А. Черкасова больше всех: в книге "Род Татищевых. 1400-1900" в родословном древе, перечисляя жен Е.В.Татищева, он верно называет 1-ю жену П.М.Зиновье-ву, а 2-ю жену - "баронесса Наталья Ивановна Черкасская (С.Татищев). Ошибка удивительная, т.к. в российской генеалогии было прекрасно известно, что Черкасские - княжеский, а не баронский род (Лакиер, с. 337). 3-ю жену, Каменскую, от которой Е. Татищев имел восьмерых детей, автор исследования называет верно. От брака с П. М. Зиновьевой был сын Рости-слав-Михаил (1742-1820). О второй супруге Евграфа Васильевича, кото-рая, естественно, интересовала нас больше всего, мы нашли сведения в "Рассказах бабушки" Д. Д. Благово-Пимена. 'Бабушка' - Елизавета Пет-ровна Янькина - внучка Епраксии Васильевны Татищевой, дочери В.Н.Татищева. Бабушка Д. Д. Благово скончалась в возрасте 93-х лет в сер. 19 в. В ее рассказах приводятся интересные сведения об образе жизни и доме ее двоюродного деда Е. В. Татищева по выходе того в отставку (Благово, с. 345). "Вторая его жена Наталья Ивановна, была по себе баронесса Черкасова и оставила только одну дочь Анну, которая была за Ахлестышевым; а от третьей жены было четыре сына и четыре дочери" (Благово, с. 37-38). Анна Евграфовна Татищева, внучка И. А.Черкасова, роди-лась в 1752 г., умерла в 1837 г. (С.Татищев). Ростислав-Михаил ро-дился в 1742 г. Возможно, его мать Прасковья Михайловна умерла после родов, что было нередким горьким уделом женщин в то время. Вполне до-пустимо, что в этом же году Е.В.Татищев женился во второй раз на 19-летней Наталии Черкасовой. Это бы объясняло, почему в октябре 1742 г. отец не упомянул ее в своей "скаске": Наталия бы уже не являлась чле-ном его семьи. В год рождения дочери Анны ей было 29 лет. Возможно, за десятилетие супружеской жизни были другие дети, но умерли в мла-денчестве, что тоже было обычным явлением. Эта версия, однако, колеблется из-за такой строчки в книге А.Кузьмина: "Ростислав Евграфович, часто живший у деда (В.П.Татищева - Авт.) вместе с матерью (выделе-но нами - Авт.) был не очевидцем, а "послухом" (Кузьмин, с. 328-329). В таком случае Евграф мог быть в разводе с П. Зиновьевой после рожде-ния сына, повторяя семейную жизнь своего отца, который после рождения Евграфа в 1717 г, - фактически не состоял в браке с супругой, хотя так и не добился у нее развода. Да и у Ростислава была не одна жена. Но все же эта версия сильно уязвима с нравственно-религиозной и церковно-правовой позиции, поэтому признать ее полностью достоверной мы не можем. Проще установить приблизительную дату смерти Н. И. Татищевой. Первый ребенок в браке с А. Ф. Каменской родился в 1759 г. Следовательно, она могла умереть в период между 1752 и 1758 годами, например, в 1757. Может быть, тем самым ее смерть ускорила конец жизни ее отца. Тот факт, что Евграф был зятем Черкасова еще при жизни своего отца, на наш взгляд подтверждает его письмо тестю после смерти В. Н.Татищева в 1750 г.: "Оставшееся мне малое имение почти все пропадает, кото-рого мне осталось после раздела с родительницей моей деревень 400 душ, денег 13 000 рублей, которые были отданы взаймы с закладом деревень князю Сергею Ивановичу Репнину, коим уже и срок минул, только за пус-тым спором братьев его двоюродных вотчинная: коллегия близко году не решит. А на доставшихся мне деревнях долгу имею 5000 рублей, коими я при разделе родительницу мою удовольствовал. Да сверх же того в быт-ность мою в походе неправым челобитием отнята у меня симбирская деревня. Если я при себе все сие не исходатайствую и оное небрежением моим от меня отойдет, то я и вовсе без пропитания останусь..." (Гордин). Такие письма обычно пишутся близким старшим родственникам в надежде на их сочувствие и помощь. А. И.Черкасов был еще и другом покойного отца Евграфа. Через несколько лет его положение значительно улучшится: в 1757 за ним в уездах Псковском, Клинском, Дмитровском, Данновском, Кинешминским, Симбирском числилось 1700 душ крепостных (С.Татищев).
       О детях, внуках и правнуках И.А.Черкасова нам предстоит продолжить рассказ.
      

    ***

       Его же жизнь подходила к концу. Он был почти ровесником 18 века и жил с ним наравне: испытал милости и унижение от российских государей, возвышение и падение, и снова возвышение. Служил шести императорам и императрицам, пережил смерть Петра Великого и его внука Петра II, но немного не дожил до конца царствования его дочери Елизаветы Петровны, Служебная карьера И.Черкасова протекала так, что на ответственных постах при дворе он находился только у монархов линии Петра I. Дру-гой ветви Романовых - Ивана V он служил "в далеке". Его способности, честность, трудолюбие не нашли применения вблизи Анны Ивановны и Ан-ны Леопольдовны...
       Последние дни жизни человека прежде очень заметного и влиятельного, но уже отошедшего от дел, обычно или теряются в памяти потомства, или обрастают мифами и легендами. С. И. Черкасовым случилось и то, и другое. Пример такого "апокрифа", соединяющего обе тенденции принадле-жит П.Ф. Карабанову. Живший во второй половине 18 в., он был страст-ным собирателем рассказов и анекдотов, которые он записывал со слов "именитых людей". В отличие от И.Голикова и даже Я. Штелина он не обладал историческим чутьем, у него отсутствовало чувство меры, поэтому некоторые его анекдоты (в первоначальном смысле слова) потрясают своей неправдоподобностью. Но, несмотря на общую курьезность его со-брания историй, в нем есть факты и события, о которых кроме него ни-кто из историков и мемуаристов не упоминает. В 19 веке в исторических журналах, преимущественно в PC, появлялись публикации его коротких рассказов-сюжетов, списки фрейлин при царском дворе и т. п. Его еще не изданными "Анекдотами" охотно пользовался В. Бильбасов, составляя примечания к книге Гельбига (Гельбиг, 1999, с. 67). В наши дни из-дана книга "Списки замечательных лиц русских, составленных П. Ф. Карабановым и дополненных князем П. Ф. Долгоруковым". М., 2000. Карабанову и принадлежит вот такой рассказ о старом бароне Черкасове. "28. Ели-завета, узнавши, что возвращающиеся из чужих краев придворные особы в постные дни тайно употребляют мясо, чрезвычайно рассердилась и приказала изготовить указ, допускающий крепостных людей делать о сем до-носы на своих господ и получать за то свободу. Барон Иван Антонович Черкасов*, имевший во всякое время свободный доступ чрез внутренние комнаты, по старости своей редко являлся к императрице; но услы-шав о сем, надел свою надвязную шапку и отправился во дворец, - Помилуй, Матушка, сказал он, вставши на колена: - за что ты подпи-сала нашу погибель? Крепостные люди лживыми доносами произведут такое зло, которого последствия будут ужасны. Убеждение его сильно подейст-вовало, ибо подписанный указ в глазах его был разорван *Тайный советник и возведенный Елизаветой в баронское достоинство 25 апреля 1742 г., умер 21 ноября 1752 г. на 63 году от рождения" (Карабанов, 4, с. 692-693). Есть серьезные основания сомневаться в том, что Елизавета вообще мо-гла подписать такой указ. Она неплохо знала русскую историю, а в ней лишь в царствование Бориса Годунова издавались указы о праве холопов доносить на своих господ, что превратило страну в полицейское государство, вызвало всеобщую ненависть к царю, облегчило победу Дмитрию. Но если Черкасов и говорил так, то очень мудро, особенно, если он вспомнил, по какому поводу возникло дело княгини Волконской и чем оно кончилось лично для него - из-за мстительного доноса дворовых людей княгини. Сказанная Карабановым дата смерти лишает Черкасова почти 6-ти лет жизни, II класса действительного тайного советника, полученного 7 сентября 1757 г. и, вероятно, ордена Александра Невского. В 1752 г. барон был в расцвете сил, на первую половину 50-х годов приходится пик его служебной деятельности. И это лишь одна из ошибок по поводу даты его смерти, аналогичной ошибкам по поводу даты его рождения. Од-нако, разброс мнений о том, когда скончался И. А. Черкасов, значитель-но шире: от 1750 до 1760 годов. Эти ошибки коснулись даже мемориальной и иконографической памяти об усопшем. Надгробная надпись на его могиле в Александроневской лавре гласила: "Черкасов Иван Антонович, действительный тайный советник и кавалер, барон, родился 1692 января 27 дня - умер 21 ноября 1752" (Сайтов, с. 144). Те, кто подправлял эту надпись, или делал ее заново спустя много лет после смерти баро-на, тоже не считались с фактами его биографии: строк о его месте по табелю о рангах и его награждении не должно бы быть вообще, умри он в 1752 г. Один из гравированных портретов И.А.Черкасова нач. 19 в. работы Г. Афанасьева выглядит так: "Овал в четырехугольнике; гравированный, поясной, прямолинейный с грамотой в правой руке: Барон Иван Антонович Черкасов (действительный тайный советник) родился в 1690 г., скончался в 1757 г (Ровинский, 3, стб. 2110). Копия портрета работы А.Афанасьева повторяет ту же ошибку (Ровинский, 1, стб. 41,  123). Вероятно, первым обратил внимание на несоответствие публикуемых дат смерти с продолжающейся деятельностью Черкасова "после смерти" Ф.А. Бюлер. Он построил целую систему убедительных доказательств ошибочности этих дат: "В сочинении Рубана: "Описание С-Петербурга с 1703 по 1751 год, СПб, 1799, на стр. 406, 407- и 412, среди разных сведений об Александро-Невской лавре, Иван Антонович Черкасов значится в числе лиц, погребенных на старом Лазаревском кладбище, на правой стороне, у деревянной церкви, которая теперь уже не существует. Вот и напеча-танная в этой книге под 99, надпись над могилой: "На сем месте пог-ребено тело действительного тайного советника и кавалера барона Ивана Антоновича Черкасова, родился в 1692 году генваря 27-го дня, предста-вился в 1752 году ноября 21-го дня", Этот год из сочинения Рубана пе-решел и под 30, с. 92, хронологического списка, приложенного к "Опи-санию Свято-Троицкой Александро-Невской лавры", СПб, 1842. Между тем из дел государственного архива видно, что пять лет спустя, т. е. в 1757 году, Иван Антонович Черкасов не только был в живых, но еще заведовал кабинетом. В этом архиве сохранилась переписка, которую он вел в ию-не месяце 1757 г. с президентом медицинской канцелярии Кондоиди о своей болезни, и составленная: о ней на латинском языке консультация или консилиум. В это время императрица Елизавета Петровна присылала к нему нарочных узнавать о его здоровье; 12-го ноября того же года составлена опись казенных вещей, взятых из дому его. Все эти вещи были с находящегося на шлиссельбургской дороге фарфорового завода, до сих пор состоящего в заведовании кабинета..<...> Что вышеска-занный документ (опись) не был составлен по случаю смерти Черкасова, доказывается, между прочим, тем, что он в нем не назван покойным, о раз-деле же его имущества между детьми имеются сведения в том же архиве за 1761 год. Итак (и это очень важный факт для занимающихся историческими розысканиями) опечатка у Рубана, перешедшая в биографию Чер-касова, несомненна. Быть может, он умер в 1759 году, а опись состав-лена была в 1757 г. только потому, что он в то время сдавал свою дол-жность А.В.Олсуфьеву. Годом рождения Ивана Антоновича называется его биографами 1690 год, так же несогласный с надгробной надписью. Веро-ятно, гробница его, подобно другим, давно уже снесена; по крайней... мере, мы никогда не могли ее доискаться" (Бюлер, 1870, 86, с. 21-32). Книга В.Саитова "Петербургский Некрополь" издана на 13 лет позднее сочинения Бюлера, в 1883 г., и она подтверждает его догадку о том, что гробница И. А. Черкасова снесена, т. к. в полном названии книги го-ворится о "надгробных надписях Александроневской лавры и упраздненных петербургских кладбищ" (выделено нами - Авт.).
       Адам Васильевич Олсуфьев (1721-1784), действительный статский советник, занял пост кабинет-секретаря 19 октября 1758 года. Мы уже отмечали, что рекомендовал Елизавете этого талантливого человека сам Черкасов, хотя его родственники тоже были талантливы и неглупы: нап-ример, племянник Андрей Карташов служил советником в с/петербургской полиции, отличался справедливостью, и не боялся указывать на ошибки самому генерал-полицмейстеру А. Д. Татищеву (Писаренко, с.440-442).
       Ф. А. Бюлер приблизился к отгадке, но ответа так и не дал. Вторую по-пытку в поисках ответа на вопрос о дате смерти 1-го барона Черкасо-ва сделал Н. Павлов-Сильванский. Он предложил считать временем смер-ти И.Черкасова период между 7 сентября 1757 г. - днем пожалования его чином действительного тайного советника, - и 19 октября 1758 года, когда кабинет-секретарем был назначен Олсуфьев (РБС, 22, с. 172). В какой-то мере, опираясь на предположение Павлова - Сильванского, С. Лю-бимов в опыте поколенной росписи рода баронов Черкасовых назвал да-той смерти 21 ноября 1758 г. (Любимов, 1914, с. 1).
       Нам удалось максимально точно приблизиться к определению даты смер-ти И. А. Черкасова. "Случай не надежен, но щедр". Так и у нас источник оказался достаточно неожиданным, во всяком случае, в нем мы меньше всего ожидали найти сведения о кончине И.Черкасова. Этот источник - Полное собрание законов Российской империи-1: "10 828. 1758 апреля 14. Сенатский. О продаже в Астрахани чахирной водки. Продажу чахирной водки запретить, ибо о делании и продаже той в Ас-трахани чахирной водки из Кабинета ко поручику Поробичу указы были, посылаемы по определению за рукой покойного действительного тайного советника барона Черкасова, а не по именному указу" (ПСЗ, 15, с. 193). Вероятно, вот такие распоряжения Черкасова Г. Гельбиг и называл "при-казами, имевшими силу императорских указов". "Чахирная водка" или чихирь, практически то же, что и русский самогон, изготовляется кус-тарным образом. Можно предположить, что Черкасов указом из Кабинета за своей подписью разрешил свободную массовую продажу чихиря кому-то из тех, с кем был дружен в астраханской ссылке, кто оказал ему там серьезную помощь (поручик Поробич мог быть таким человеком, или об-ратиться с просьбой к Черкасову, имея рекомендацию от его старого зна-комого). Взяткодательства здесь не было, хотя и законность в полной мере не была соблюдена, т.к. монополия на производство и продажу спиртных напитков высокой крепости находилась в руках государства и нарушить ее можно было только в виде исключения высочайшим указом, о чем, собственно, и говорится в сенатском указе от 14.04.58. Об этом не совсем законном разрешении в Сенате, вероятно, знали, но знали и характер старого барона: лучше смотреть сквозь пальцы на невинное на-рушение закона (продажа спиртного и нарушение закона в России всегда были связаны каким-то чудодейственным образом), чем связываться с И. А. Черкасовым.. Нельзя исключить и того, что какая-то часть доходов от продажи чихиря по негласному соглашению поступала в распоряжение гла-вы Кабинета: при расточительности Елизаветы денег всегда не хватало, а это был скрытый, хоть и небольшой их источник для неотложных нужд учреждения. Поэтому лишь после его смерти быстро подготовили се-натский указ, который отменял прежний кабинетский указ Черкасова, а вместе с ним и свободную продажу "чахирной водки", и небольшие доходы. Производство чихиря, конечно, от этого не прекратилось.
       Внимательное чтение сенатского указа позволяет сделать два главных вывода. Во-первых, вызывает сомнение, что свою должность он сдал Олсуфьеву в ноябре 1757 г. Более вероятно, что он оставался кабинет-секретарем до начала 1758 г., передавая Олсуфьеву навыки управления кабинетом и вводя его в курс многочисленных придворные дел, в том числе, и таких, о которых мог знать только кабинет-секретарь. Олсуфь-ев занял эту должность, вероятно, после какого-то "испытательного срока" длившегося уже после смерти Черкасова довольно долго - до 19 октября 1758 г. (РБС, 22, с. 142). Во-вторых, временем смерти И. А. Черкасова нужно считать день в короткий период февраля-марта 1758 го-да, т. к. примерно столько времени требовалось для подготовки нового сенатского указа для отмены прежнего. Наша точка зрения подтвержда-ется одним документом из "Архива М. Воронцова": "Список первых пяти классов придворных чинов, обретающихся в С-Петербурге (до 1758 г.).
       3-го класса. Тайные советники:
       ........................................................................................
       4. Барон Иван Антонович Черкасов - супругу имеет" (АВ, 6, с. 321). Список составлен до 7 сентября 1757 г., в нем нет дат смер-ти названных лиц в указанный период.
       Казалось бы, хоть и приблизительно, но с наиболее возможной точно-стью, время смерти И.А.Черкасова установлено, и мир праху его. Но, в который раз, внезапно открывается новый источник, - и исследовате-лям приходится сомневаться в только что сделанном открытии. В книге К. А. Писаренко приводится случай с некой Любовью Ивановной Бухольцевой. Девушка была несправедливо обижена после смерти отца полковни-ка И. Ф. Бухольцева. Она обратилась за помощью к Е. К. Корф - двоюрод-ной сестре императрицы. Корф сообщила о сироте Елизавете Петровне. Та повелела генерал-майору Давыдову быть опекуном девочки. 28 июня 1758 года повзрослевшая Люба сообщила сановнику о своей помолвке с И. М. Евреиновым. Государыня велела со свадьбой не спешить, лично поз-накомилась с женихом в феврале 1759 г., одобрила выбор невесты, и по-сле Пасхи молодые обвенчались. А 20 мая 1759 года Черкасов уведомил Давыдова о завершении его опекунской миссии (Писаренко, с. 798). Автор делает ссылку: РГАДА, ф. 22, оп. 1, д. 153, лл.. 1-37 об. ; ф. 9. оп. 5, д. 38, ч.1, лл. 413-413 об. (Писаренко, с. 871).
       Как это понимать? Не верить Полному собранию законов нельзя. Скорее всего, допущена путаница с датами, или в документах по инерции вмес-то Олсуфьева назван уже год как почивший, Черкасов. Тем более что ранее в книге Писаренко есть такое место: "До лета 1759 года, когда судьбой А. Д. Дедюлина заинтересовался Синод и преемник. Черкасова Адам Васильевич Олсуфьев затребовал к себе упомянутый экстракт с необходимыми добавлениями..." (Писаренко, с. 448). Не мог же А. В. Олсуфьев в одночасье после 20 мая летом 1759 стать преемником И.А.Черкасова! Этому противоречат все точно датированные документальные сведения. Поэтому мы продолжаем отстаивать свою версию предполагаемого времени смерти барона Черкасова, подтверждаемую самым главным документальным источником по истории России.
       И. А. Черкасов скончался, переступив порог своего 66-летия. Все содер-жание его биографии, все приведенные документы и источники показыва-ют, что он был заметной фигурой в политической, придворной, культур-ной жизни России первой половины и середины 18 века. Он не принадле-жал к государственным деятелям первой величины, его пост был доста-точно скромен, но благодаря своим отменным качествам добросовестного, умного, честного чиновника в сочетании с нелегким характером правдо-любца и борца за справедливость и порядок, И.Черкасов оказался пер-соной, заметно и убедительно влиявшей на события внутренней и внеш-ней политики России до конца 50-х годов 18 века.
       Особых богатств своим детям он не оставил. Из дел государственного архива видно, что кроме населенных имений, наследство состояло из каменного дома в Петербурге, оцененного в 16 000 р., в Москве камен-ного и загородного дома, оцененных в 4000 р., да еще 18 000 долгу. Вероятно, в целях погашения этого солидного отцовского долга его сы-новья и продали с-петербургский дом на Мойке в 1762 году (Бюлер, 1870, 89, с.188).

    Глава вторая. Старший сын Александр Иванович Черкасов.

       1. Офицер лейб-гвардии Преображенского полка. Дочь Э. И. Бирона.
       Второй барон Черкасов оставил о себе память не меньшую, если не бо-льшую, чем его отец. В жизни Александра Ивановича не было такого не-легкого пути "через тернии к звездам", как у его отца, хотя раннее детство старшего сына, как и других детей Черкасовых проходило не в столицах, а в далекой Астрахани в месте ссылки его отца. Родился он в 1728 г., но нам уже приходилось делиться сомнениями в том, ко-гда это произошло: до 14 июня 1728 г., даты отправки отца и семьи в Астрахань, или уже в Астрахани. Впрочем, путь туда был долог: мать могла родить его во время их небезопасного путешествия. Точных данных о времени его рождения нам не удалось обнаружить ни в одном из исторических или биографических источников. С. В. Любимов называет то-лько год рождения (Любимов, 1914, с.1). Даже Ф. Бюлер, опираясь на свидетельства графа Сиверса и аббата Спады, говорит, что А.Черкасову было 10 лет от роду, когда отец отправил его в Англию, а так как пос-ледний воротился из ссылки только в 1742 г. (в конце 1740 - начале 1741 гг. - Авт.), то Бюлер и полагал, что Александр родился в 1731 году (Бюлер, 1871, 96, с. 524). Но сам же Бюлер пришел к выводу, что этот предполагаемый год рождения никак не может быть верным, т. к. явно противоречит хорошо известным фактам биографии А. И. Черкасова.
       Желая выяснить истину и узнать, не сохранились ли в старом господ-ском доме деревни Путятино Смоленской губ. какие-либо рукописи Чер-касова и где именно покоятся его кости, Бюлер в 1869 г. обратился с запросом к старшему из представителей младшей ветви баронов Черкасовых (б. И. И. Черкасову (1823-1885) - Авт.) и получил от него следу-ющий ответ, написанный со слов жившей в то время в сельце Путятине, 70-летней старушки баронессы С. П. Черкасовой, родной внучки екатерининского царедворца, которой Ф. А. Бюлер и посвятил свой труд "Два эпизода..." Ответ был неудовлетворительный; "Софья Петровна ничего не знает ни о бумагах Александра Ивановича, ни о времени его рождения и кончины, а говорит, что скончался довольно пожилым. Похоронен он в селе Стрыгине, возле каменной церкви Преображения Господня, близ алтаря. Над могилой нет памятника, а подавно и эпитафии. Недалеко от-туда похоронена скончавшаяся тому несколько лет, младшая внучка его Екатерина Петровна и обе могилы огораживаются почти ежегодно общим забором, который вскоре по возообновлении вновь растаскивается маль-чишками" (Бюлер, 1871, 96, с. 524-525).
       Вот "так проходит слава мира"! Едва мы начали доискиваться точных сведений о дате рождения А.И.Черкасова, как, вдруг, неожиданно для се-бя, рассказали о месте его последнего успокоения. Что ж, такова спе-цифика нашего исследовательского метода: задавая прошлому свои вопросы, мы получаем на них ответы, которых сами не ожидали. Но самый же, в данном случае, главный вопрос, видимо, так и останется без адекватного ответа.
       Тем не менее, дата "1728 г." как год рождения А.И. Черкасова начи-нает фигурировать в исторической и медицинской литературе как общепризнанная с конца 19 века. Вероятно, стали известны документы Архи-ва Департамента герольдии, к которым уверенно апеллировал С.Н. Тройницкий. "Русский биографический словарь" в 1905 г. в персоналии А.Черкасова, принадлежащей Б.Алексеевскому, сообщает: "Черкасов, барон Александр Иванович, действительный тайный советник, родился в 1728 году <...>. Получив домашнее воспитание он, в 1742 году, вместе с братом был отправлен в Англию, где и закончил свое образование, слу-шая лекции в Кембриджском Университете" (РБС, 22, с. 167). Стоп! Ведь от его отца мы знаем, что в 1742 г. в октябре Александр учился в школе французскому, немецкому языкам и арифметике в возрасте 14 лет, а брату Ивану было 7 лет, и он обучался российской грамоте. Кроме того, от асессора юстиц-коллегии Христофора Медора нам известно, что в 1744 г. пятнадцатилетний Александр упражнялся в латинском и француз-ском, а одиннадцатилетний Николай учил французскую "фокабулу". Чем занимался девятилетний Иван - неизвестно. Вероятно, заканчивал обу-чение русской грамоте. Поскольку сообщение Медера относится к февра-лю 1744, а Александру было в те дни 15 лет, то и дату его рождения мы можем предположить с большей точностью, чем ранее: он родился между февралем и октябрем 1728 г., иначе асессор назвал бы его шестнадцати-летним. Следовательно, ни о какой отправке в Кембриджский универси-тет в 1742 году не могло быть и речи: как было возможно отправлять в далекую Англию 14-летнего подростка Сашу и 7-летнего мальчика Ва-ню? Ведь это о нем, третьем сыне Черкасовых, говорят авторы, называя вторым сыном, и тем самым невольно участвуя в фальсификации биографии Ивана, не ведая о втором сыне Николае. Если бы последний был жив, то по предварительному домашнему воспитанию и по возрасту, конечно, он бы отправился для завершения образования в Кембридж. Но он умер, а Ивану предстояло подрасти и усиленно заниматься языками (он это сде-лал отлично!), чтоб через несколько лет стать наперсником старшего брата. Поэтому Братья Александр и Иван Черкасовы отправились на ста-жировку в Кембридж только в возрасте 25 и 18 лет соответственно, и проучились там до 1756 года, о чем мы тоже упоминали. Т.е. их отъ-езд из России нужно датировать 1753 годом. В новейших биографических словарях встречается и более ранняя дата: 1752 год. О ней мы подроб-нее скажем в главе об И.И. Черкасове. Понятие "стажировка" в тогдаш-нем понимании означало завершение образования на его высшей стадии и приобретение конкретных знаний в какой-то сфере деятельности. Поэто-му, забегая вперед, скажем, что офицеры Преображенского полка братья Черкасовы впоследствии занялись каждый своим делом: Александр - меди-циной, Иван - морским делом, мореплаванием.
       Нельзя не учитывать и таких бытовых и материальных прозаических обстоятельств. В 1742 г. семья Черкасовых, имевшая шестерых детей, только начала наверстывать упущенное после ссылки. Вряд ли отец ра-сполагал необходимыми средствами для отправки и содержании за грани-цей двоих сыновей. В должности кабинет-секретаря он не пробыл еще и года, баронский титул особых доходов ему не принес, старые имения, пожалованные Петром 1, наверняка из-за долгой отлучки хозяина пришли в расстройство, а новые будут пожалованы Елизаветой только в 1744 г. Государство поощряло благородных юношей, которые отправлялись учить-ся в европейские столицы и не уклонялось от выплаты им жалования в 400 руб. в год. Назывались такие смельчаки "дворянами посольства". Как раз при Елизавете в 1742 г. потянулись первые группы таких моло-дых людей из России в Западную Европу. Но, как правило, такая честь выпадала детям древних дворянских семейств и сыновьям больших вельмож. Еще с большим одобрением Елизавета Петровна относилась к стремлению подданных учиться за границей "на собственном коште". Да и мо-лодые люди, в этом случае чувствовали себя более независимо от милос-ти матушки-царицы. Зная характер И.А. Черкасова, как-то трудно предста-вить, чтобы он просил такой милости для своих сыновей. Вот его друг вице-канцлер А. П. Бестужев спокойно мог отправить в 1742 г. своего сы-на Андрея на обучение в Дрезден. Черкасовы же предпочитали самостоя-тельность и независимость, а для этого нужны были средства, которые появились значительно позже. Зато и выбор был сделан первостатейный: даже по меркам того времени Кембриджский университет был на порядок выше Дрезденского. Однако, вероятно, вот эта дата "1742 г." из-за приведенных выше фактов и ввела в заблуждение биографов А.Черкасова. Пользуясь методом аналогии, и его включили в число отбывших в этом... году в Европу молодых дворян. Вот так, казалось бы, надежный источ-ник при его скрупулезном анализе становится ложным. Памятник нем и невыразителен и кажется истинным до тех пор, пока не начнешь задавать ему свои вопросы. И эти вопросы часто сокрушают его непоколебимую устойчивость в истине и заставляют говорить совсем не то, что перво-начально утверждал документ "мертвого слова". Итак, А.И.Черкасов продолжал оставаться в России, получал домашнее образование, а возможно, и в Шляхетском кадетском корпусе. Никаких сведений об этом нет, это мимолетное предположение основывается един-ственно на том факте, который хорошо известен, что позднее его сын Петр Черкасов обучался в этом привилегированном учебном заведении, а по неписанной традиции дети титулованной знати обычно обучались там же, где раньше учились их отцы. Но вероятность очень мала. По обычаю того времени он был записан в 1747 г. на военную службу в лейб-гвар-дии Преображенский полк и проходил службу "заочно". В "Списке гг. генералам, штаб- и обер-офицерам, служившим и числившемся лейб-гвар-дии в Преображенском полку в 1683-1883 годах" составленным адъютантом военного министра гвардии капитаном А.Чичериным имя А.Черкасова зна-чится под  2219: "барон Черкасов Александр, в 1751 году произведен из полковых сержантов (в прапорщики - Авт.); в 1761 году уволен по болезни капитаном" (История Преображенского полка, 4, с. 239). Следо-вательно, настоящую военную службу А. Черкасов начал в возрасте 23 лет с младшего офицерского чина, который в гвардии был выше рангом, чем в армейских полках. Чин капитана, например, соответствовал VI классу, т.е. чину полковника армии." Из справки бывшего медицинского департамента оказывается, что в 1763 году он все еще находился в отставке гвардии капитаном. Обычно офицеры-капитаны преображенцы уво-льнялись бригадирами, т.е. с чином V класса. Императрица Елизавета ... была полковником преображенцев. Именно она в самый день своей кончи-ны 23 декабря 1761 г. оказала большую милость Черкасову, произведя его при отставки из поручиков, минуя чины штабс-капитана и капитан-поручика, сразу в капитаны. Поэтому бригадиром он не стал, но ему бы-ла уготована другая, более почетная и важная миссия. Возможно, мило-сть была оказана в память его отца Ивана Черкасова, возможно, еще по одной причине, о которой будет сказано ниже.
       В июне 1752 г. он едет за границу, но куда именно и зачем - неизвес-тно. Ф. Бюлер, исходя из версии его обучения в Англии, в детском воз-расте, считал, что отправленный в 1742 г. в эту страну А.Черкасов не мог вернуться оттуда прежде 1752 г. Мы уже убедились, что эта вер-сия неверна, но даже на миг согласившись с нею, невозможно понять, что мог делать молодой человек 10 лет в чужой стране? За это время можно было окончить еще один университет! Российские власти, кстати, не допускали, чтобы в самом цветущем возрасте молодые дворяне подол-гу проводили время за рубежом, даже с полезной целью. А кто же будет служить Отечеству? О начале офицерской службы в полку Бюлер вообще не упоминает. Тем не менее, он предположил, что старший брат Александр ездил снова в Англию, чтобы привезти обратно в Россию младше-го брата Ивана. Версия совершенно беспомощная: во-первых, возникает вопрос, почему братья не вернулись вместе (объяснение, что Ивану бы-ло необходимо завершить курс навигации, неубедительно: в таком слу-чае Александр мог дождаться брата на месте, чем совершать еще одно дорогостоящее путешествие); во-вторых, 17-летний Иван вполне мог обо-йтись без опекуна и вернуться самостоятельно: ведь допускал тот же Бюлер, что он мог быть отправлен с братом на учебу в возрасте 7 лет. Однако вслед за Бюлером и Алексеевский тоже сообщает: "В июне 1752 года он вторично ездил за границу, вероятно, чтобы привести оттуда своего брата Ивана" (РБС, 22, с. 167).
       Подведем итоги. А. И. Черкасов ездил в 1752 г. в Англию не за братом Иваном: его там просто еще не было. Поездка носила характер разведывательный и деловой: нужно было узнать все необходимое, подготовить почву для будущего долгого проживания и обучения в Кембридже. Полу-чив первый офицерский чин, Александр имел право на отставку, хотя та-кие случаи не поощрялись. Но его отец мог испросить это право у Ели-заветы, с обещанием, что, вернувшись из-за границы, старший сын вернет-ся на службу в полк. Сын Иван в этом же 1752 г. был записан тоже в Преображенский полк. Таким развитием событий можно объяснить тот факт, что послужной формуляр А. И. Черкасова не имеет никаких записей о службе, а сам он за десятилетний срок с 1751 по 1761 дослужился только до звания поручика, что было не характерно для Преображенского полка при Елизавете Петровне (мы увидим в дальнейшем, как продви-гался в чинах его брат Иван).
       Но мы упоминали дату "1752 г." Пожалуй, не следует делать ее разъяс-нение запоздалым. 1752-1756 годы, как годы обучения И.Черкасова, в Кем-бридже называет А. И. Серков в словаре "Русское масонство. 1731-2000". (Серков, с. 871). Каких - либо ссылок или указаний на первоисточник он не делает. Если принять 1752 г. за время отъезда обоих братьев в Англию, то в предыдущем абзаце первые четыре строки нужно просто убрать, а других авторов поправить: это была не повторная поездка А.Черкасова в Англию, а отъезд вместе с братом на длительный срок обучения за границу, хотя принципиально не исключена и первая разведывательная по-ездка в том же 1752 г. Но можно предположить, что автор словаря сам взял эту дату из перечисленных выше источников и придал ей более ка-тегорический характер, чем мы.
       Итак, в 1752 или 1753 году оба брата с высочайшего соизволения отправляются в Англию, где обучаются до 1756 года на собственном коште. Вероятно, их отцу, который все свои знания и опыт приобрел самоуч-кой и упорным трудом, фактически не имея какого-либо систематического образования, очень льстило то обстоятельство, что его сыновья обу-чаются в одном из старейших и лучших университетов Европы. Кембриджский университет был основан в 1209 г. Уже в 13 веке в нем определились традиционные факультеты: гуманитарный, юридический, богословский и медицинский. С университетом связана деятельность Т.Мора, Эразма Роттердамского, Ф. Бэкона, И. Ньютона. Университет стал центром Реформации в Англии, а в 17 веке - центром передовой науки того времени. Ра-ди этого можно было многим пожертвовать, а И. А. Черкасову было не при-выкать приносить жертвы для своих близких. Кроме того, будучи в юности свидетелем петровских преобразований, старый барон понимал их зна-чение для будущего России и видел в хорошем заграничном обучении мо-лодежи насущную потребность своего века. Вспомним, что первый Российский университет будет открыт в Москве только в 1755 г.
       Александр Черкасов, посещая лекции в Кембриджском университете, с блистательным успехом прошел полный курс филологических наук, так называемых humaniora. Он приобрел основательные познания в шести языках: говорил и свободно писал на греческом, латинском, французском, итальянском, английском. По-русски он, для своего времени, до-вольно хорошо составлял деловые бумаги, в чем нам предстоит убедить-ся в дальнейшем повествовании. Вернувшись в Россию, он стал одним из украшений двора, пишет Ф. Бюлер. Черкасова можно сравнить только с князем A.M.Белосельским, будущим его свояком, и Л.А.Нарышкиным, но познания Черкасова были несравненно разнообразнее. На его долю выпало доказать, до какой степени богато результатами строгое классическое образование, приобретенное им в Англии. Из этой страны он вынес так-же глубокое уважение к закону и к законности, повторяя принципы сво-его отца. В бытность в Кембриджском университете в А.Черкасове разви-лась никогда не покидавшая его с тех пор страсть к медицине и к агро-номии - двум отраслям практических познаний, которые стояли очень высоко в Английском королевстве. Слушая из любознательности лекции замечательных медиков и агрономов, читая специальные сочинения по этим наукам, он впоследствии внимательно следил за развитием и откры-тиями медицины и за успехами во всех отраслях сельского хозяйства. Будущая государственная и научная деятельность А. И. Черкасова показала, что это не было праздным любопытством: эти знания послужат на пользу России. Была у А.Черкасова еще одна страсть: любовь к музыке и музицированию. Это, казалось бы, прекрасное и невинное увлечение послужит причиной пагубных последствий и для его государственной карьеры, и для его дружеских отношений с Екатериной II.
       Современники и историки неоднократно свидетельствовали о его харак-тере, в котором явно проявлялись наследственные черты. А. Вейдемейер говорит о нем так: "Барон А. И.Черкасов воспитывался в Англии в Кемб-риджском университете. Он был человек большого ума, с обширными све-дениями, странный, вспыльчивый и даже грубый; не умел ничего перено-сить терпеливо и изъяснялся с императрицей даже с неумеренной откровенностью; странности его заменялись прекрасными качествами: он был добр, праводушен, преисполнен чести и усердия. Екатерина была к нему очень расположена" (Вендемейер, 1, с. 73). Аббат Спада в своих записках в т. 2-м дает барону более сложную характеристику: "Воспитанный в рос-коши, привыкнув с молодости посещать большой свет, барон Черкасов был принужден, по обязанностям службы, проводить большую часть своего времени при дворе. Все это нисколько не изменило его характера и не имело влияния на его образ мыслей. Он был добр, прямодушен, исполнен честно-сти и чести, но вместе с тем быстр, своенравен, вспыльчив, не выносил ничего от кого бы то ни было, даже от государыни, которая ему часто говаривала: "Ведь право, г. Черкасов, вы невыразимо странный человек!" Обширностью своих познаний барон Черкасов очень пришелся по нраву императрице Екатерине II, она его полюбила и умела извлечь всю возможную пользу из этого человека, богатого достоинствами, но до крайности своеобразного" (Бюлер, 1870, 86, с. 199-200).

    ***

       В 1759 г. А.И.Черкасов женился на единственной дочери бывшего фаворита Анны Ивановны, а в те годы давнего ссыльного герцога Э. И. Бирона. Елизавета-Гедвига, ставшая после принятия православия Екатериной Ивановной, принцесса Курляндская пользовалась заслуженным вниманием не только у историков 19 века. Ее имя часто встречается в "Записках" Екатерины II, ей посвящена большая персоналия в РБС; ее краткая биография и портрет включены великим князем Михаилом Николаевичем в сос-тав знаменитого пятитомника "Русские портреты ХVIII-ХIX столетий". Кстати, в этих солидных томах из всего рода Черкасовых представлены только три женщины: баронесса Е. И. Черкасова, урожденная Бирон, баронесса Е. М Черкасова, урожденная княжна Белосельская, баронесса Е.А. Пальменбах, урожденная баронесса Черкасова, дочь Е. И. Черкасовой.
       О принцессе Курляндской, ставшей женой А. И. Черкасова, и отзывы современников и работы историков отличаются заметной противоречивостью. Мы найдем в них и лестное и не лестное. Но все, кто бы ни писал о ней: от Екатерины II до Бориса Савинкова, автора биографического очерка в РБС, сходятся в одном: это была женщина незаурядная, умная, не чуж-давшаяся интриг, ставившая перед собой серьезные цели и всегда достигавшая их. Было в ней нечто, напоминавшее Ветхозаветных женщин: дочерей и жен, способных на самопожертвование, но и на коварство и хи-трости, недоступные их отцам и мужьям. Словом, супруга героя этой главы заслуживает того, чтобы мы рассказали о ее жизни со всей возможной беспристрастностью, и об их браке, который до сего времени то-же вызывает противоречивые оценки.
       В семье Биронов, находившихся в 20-е годы 18 века в Курляндии при дворе Анны Ивановны, уже был сын Петр, род. в 1724 г. Гедвига-Елизавета родилась в Митаве 23 июня 1727 года. После нее появился на свет еще один сын: Карл, род. в 1728 г. Когда Гедвига вступила в отрочес-кий возраст, ее отец был уже графом, обер-камергером и именем Анны Ивановны распоряжался огромной империей. В 1737 г. императрица сдела-ла своего фаворита герцогом Курляндским. По этому случаю его дочь по-лучила титул принцессы и свой особый штат, состоящий из нескольких фрейлин, камер-юнгфер и пажей. "Императрица Анна очень привязалась к детям своего любимца. Она сама выбирала для них гувернеров и учителей, присутствовала при занятиях и спрашивала уроки. Обыкновенно суровая и строгая, Анна Ивановна совершенно перерождалась среди маленьких Биронов, по целым вечерам играла с ними в мяч, в волан, пускала змея, выдумывала разные забавы, снисходила ко всем их шалостям и скоро изба-ловала и испортила их до такой степени, что они сделались истинным бичом не только окружающих лиц, но и всех придворных" (Шубинский, 1995, с. 89).
       В отличие от императрицы родители, особенно отец, относились к дочери плохо. У самого Бирона она вызывала какое-то презрительное сожа-ление, он постоянно преследовал ее разными придирками и укоризной. Дело в том, что девушка была некрасива, дурно сложена, маленького ро-ста и имела сзади небольшой горб. Однако природа наградила ее прек-расными выразительными глазами, вкрадчивым и проницательным умом, настойчивым характером и необыкновенной памятью; она училась с большим рвением и интересовалась преимущественно серьезными предметами. Обра-зование она получила блестящее по тем временам, и в этом смысле была вполне достойна своего будущего мужа. Но в глазах родителей ее редкие способности не искупали телесных недостатков. Такой небеспристра-стный свидетель как Екатерина II одной из первых выразила сочувствие Гедвиге: "Принцесса Курляндская не была любима ни отцом, ни матерью, она повседневно испытывала с их стороны очень дурное отношение..." (Екатерина, 1989, с.163).
       В 1749 г., когда при дворе Елизаветы появилась Гедвига-Елизавета, у Екатерины сразу же возникло полное основание быть к ней пристрастной. Гедвига, которой было 22 года, вольно - невольно внесла раздор в великокняжескую семью. "Мы там (в Царском Селе - Авт.) встретили также принцессу Курляндскую: игра в триссет была нашим главным занятием. Великий князь играл с принцессой Курляндской, эта игра сблизила его с нею. Главное достоинство, какое она имела в его глазах, состояло в том, что она была дочерью не русских родителей <...>. Принцесса, кроме то-го достоинства, что она была иностранкой, имела в глазах великого кня-зя еще ту неоценимую прелесть, что она говорила по-немецки, и вот мой великий князь влюблен по уши. Настоящее достоинство принцессы Ку-рляндской менее поразило его; нужно отдать ей справедливость, что она была очень умна; у нее были чудесные глаза, но лицом она была далеко не хороша, за исключением волос, которые были очень красивого кашта-нового цвета. Кроме того, она была маленького роста и не только кри-вобока, но даже горбата <...>. Великий князь не совсем скрывал от меня эту склонность, но все-таки сказал мне, что это была только прекрасная дружба; я охотно этому поверила; впрочем, я знала, что это да-льше перемигиваний не пойдет в виду особенностей названного господина, которые были все те же, хотя прошло уже около пяти лет как мы были женаты" (прозрачный намек на продолжающуюся неспособность Пе-тра Федоровича выполнять супружеские обязанности - Авт.) (Екатерина, 1989, с. 183). У Петра Федоровича увлечение принцессой Курляндской мо-гло подогреваться и тем давним обстоятельством, что в 1740 голу он дважды чуть было не стал женихом и даже мужем Гедвиги - Елизаветы, о чем мы скажем позднее.
       Ревность все-таки одолевала великую княгиню. Были ночные ссоры с му-жем, заканчивающиеся побоями (Екатерина, 1989, с. 184-185, 297). В "Хронологических заметках" своих записок под датой 1750 г. она пишет и вовсе грубо: "Шашни великого князя с принцессой Курляндской у Чоглоковых" (с. 196, 199). Впрочем, Екатерина стремится быть объективной и справедливой, и рассказывает, как принцесса Курляндская проявила честность и помогла ей выпутаться из неприятного положения, связанного с великим князем и его новой пассией Елизаветой Воронцовой (с. 404-405).
       Но мы забежали далеко вперед, увлеченные свидетельствами Екатерины Алексеевны с их пикантным подтекстом. Вернемся в то время, когда юная Гедвига - Елизавета испытывала первые триумфы, а потом пережила ужас при аресте отца, тюремное заключение и невообразимо тоскливую ссылку. Но и "Записки" нам понадобятся еще не раз.
       3 июня 1739 г., в день свадьбы Анны Леопольдовны с Антоном Брауншвейгским, Гедвига - Елизавета впервые явилась при дворе. Она приехала в церковь в великолепной золотой карете, сопровождаемая многочислен-ной и блестящей свитой и во время брачной церемонии стояла рядом с государыней. За официальным обедом, данным во дворе, принцесса Кур-ляндская сидела за одним столом с новобрачными, а вечером, управляла танцами в маскараде, проходившем в большой дворцовой зале. Вступле-ние Гедвиги в свет было весьма удачно. Она понравилась всем своей ловкостью, веселостью и умением держать себя. С этих пор Гедвига - Елизавета сделалась постоянным лицом при всех придворных торжествах. Видимо, было что-то такое в этой маленькой некрасивой юной девушке, что притягивало к ней знатных, умных и красивых мужчин сильнее, чем записные придворные красавицы. И дело было не только в могуществе ее отца. Вероятно, она обладала каким-то скрытым магическим секретом создавать интеллектуальные и духовные провокации, которые сублимировались в лю-бовные чувства. Владея этим "магическим кристаллом", она была предте-чей знаменитых женщин конца 19 - начала 20 веков, которые становились женами, любовницами, подругами многих прославленных мужчин: филосо-фов, поэтов, композиторов. Они действительно вдохновляли муж-чин на великие дела. Но, становясь их женами, нередко утрачивали ма-гию и мешали творить эти великие дела, хотя почти всегда такие отно-шения были настолько субъективны, что со стороны трудно было судить, кто и что утратил, и кто кому мешает. Два портрета супружеской четы Черкасовых: А. И. Черкасова, работы художника Форофонтьева в 1771 г., и Е. И. Черкасовой, написанный модным французским живописцем Дарбесом в 1781, при их психологическом сравнении легко позволяют догадаться, насколько характерологически это были не схожие, даже трудно совместимые друг с другом люди. Портрет Е. И. Черкасовой хорошо подтверждает приведенные мнения о ее внешности. Это действительно та женщина, ка-кой ее увидела Екатерина в 1749 г., хотя прошло уже более 30 лет. Ей 54 года. Некрасивое, но манящее своей выразительностью лицо. И удивительные глаза, в которых таится нечто, что женщина могла бы поведать о себе как самое сокровенное, но так и ничего не сказала миру, унеся свою тайну в могилу через 10 лет. А может быть, ей казалось, что некому поверить эту тайну? Вот и осталось лишь множество фактов и фактиков, сплетен, догадок и домыслов не очень украшавших земную жизнь дочери Бирона, которая была ничем не хуже жизни многих ее современниц, а может быть и лучше, порядочнее, если помнить о всей необычности ее судьбы в детстве и юности.
       В 1739-40 гг. Гедвига с детской увлеченностью втягивается во взросл-ую придворную жизнь. Хотя она была еще ребенок, и при том ребенок не-красивый, около нее начала увиваться вся лучшая тогдашняя молодежь. Желая угодить всемогущему герцогу, вельможи наперерыв друг перед дру-гом оказывали его дочери самое раболепное внимание. Встречая мало радостей в семействе отца, молодая принцесса находила отраду лишь в придворных собраниях, где ухаживание и преувеличенные похвалы моло-дежи приятно щекотали ее самолюбие и где над нею не тяготил суровый деспотизм герцога. 14 февраля 1740 г. в Петербурге с особым торжест-вом праздновалось заключение Белградского мира с Турцией. В числе лиц, получивших в этот день награды, находилась и Гедвига - Елизавета. Императрица в присутствии всего двора собственноручно приколола к ее груди свой портрет, осыпанный крупными бриллиантами.
       "Несмотря на то, что Гедвиге-Елизавете шел только тринадцатый год, государыне старалась заблаговременно приискать для нее хорошего жениха между владетельными германскими князьями. Богатое приданое, обе-щанное императрицей за Гедвигой-Елизаветой, побудило нескольких ино-странных принцев добиваться ее руки. Особенно усердно хлопотал об этом принц Саксен-Мейнингенский, но ему было отказано, потому что он пользовался вообще дурной репутацией и имел много долгов. Зять Петра Великого, герцог Голштинский Фридрих-Карл, побуждаемый крайне стесне-нными обстоятельствами, обратился к Бирону с просьбой исходатайство-вать ему от русского двора пособие в сто тысяч рублей и вместе с тем предлагал устроить брак его дочери со своим малолетним сыном, сделав-шимся впоследствии русским императором под именем Петра III. Бирон, находя весьма лестным для себя родство с Голштинским домом, показал письмо герцога императрице и спросил ее мнения. Анна Ивановна, нена-видевшая: Фридриха-Карла, с досадой разорвала и бросила в камин его письмо, сказав: "Этот пьяница ошибается, думая: выманить у меня подоб-ным предложением деньги. Кроме презрения, он ничего от меня не дождется". Государыня хотела выдать Гедвигу-Елизавету замуж за красивого и умного наследного принца Гессен-Дармштадского; однако желание ее не могло осуществиться, ибо отец принца, ландграф Людовик VIII, объявил, что ни за что не примет в свою семью "внучку конюха". Оскорбительный отзыв Ландграфа был получен в Петербурге накануне смерти императрицы" (Шубинский, 1995, с. 89-90). О сватовстве "удельного князя Саксен-Мейнингского" упоминает и Г. Гельбиг в гл. "Бирон": "Он предлагал ей свою руку и даже писал главе своего дома, королю Фридриху-Августу II, прося его поддержать у герцога его предложение. Кто мог бы думать, что король скомпрометирует себя в этом деле, а между тем так именно и случилось. Бирон имел наглость отклонить предложение принца" (Гельбиг, 1999, с. 118). Сделавшись регентом, Бирон поспешил возобновить пе-реговоры с герцогом Голштинским относительно брака Гедвиги с его сы-ном. Герцог, соблазненный щедрыми обещаниями, не замедлил дать свое согласие. Можно было бы пролонгировать дальнейший ход событий при русском дворе, если бы этот план осуществился. А судьба, казалась, благоприятствовала Гедвиге-Елизавете и готовила ей блестящее будущее. Сердечное желание принцессы поскорее избавиться от тягостной для нее зависимости было почти близко к исполнению, как вдруг неожиданное со-бытие разом уничтожило все эти надежды. Этим событием был переворот Миниха-Остермана. В ночь с 8-го на 9-е ноября 1740 г. Гедвига была разбужена страшным криком. Своего отца она увидела полуголого, свя-занного, в руках нескольких Преображенских гвардейцев. Утром ее и мать отправили в Александро-Невскую лавру, где находились отец и ее братья. Около шести месяцев, пока шло следствие над Бироном, де-вочка прожила в шлиссельбургских казематах. Смертную казнь Бирону Анна Леопольдовна заменила заточением в сибирский городок Пелым, ку-да семейство Биронов прибыло под конвоем в начале октября 1741 г. Елизавета Петровна вспомнила о некоторых услугах, оказанных ей Биро-ном, и хотела вернуть ему свободу и шлезвигское имение Вартенберг, куда он и собирался вместе с семьей вернуться из Пелыма. Но, вероятно, вмешались князья А. М. Черкасский и Н. Ю. Трубецкой, из которых первый был не-примиримым врагом Бирона, а второй - его тайным соглядатаем и наушником и из-за испытанных унижений тоже ненавидел Бирона. Поэтому пос-ледовал всего лишь новый указ об изменении места ссылки. 26 марта 1742 г. семья бывшего регента была перевезена в Ярославль, где для жительства ей был отведен большой каменный дом на берегу Волги. Ссыл-ка Бирона продолжалась до 1761 г. В Ярославле благодаря снисходитель-ности новой императрицы герцогская семья пользовалась некоторой сво-бодой и удобствами. Но неволя есть неволя.
       "Особенно досадовала на свою судьбу Гедвига - Елизавета. Оторванная от блестящей придворной среды, к которой постоянно стремились все ее помыслы и желания, она страшно скучала и считала себя несчастнейшим существом на земле. Тоска и досада дочери Бирона усиливалась еще бо-лее от постоянных преследований отца. Герцог был очень вспыльчив и раздражителен. Малейшая неудача или неприятность приводили его в сильный гнев, который он обыкновенно изливал на своих приближенных. В подобных случаях преимущество перед всеми доставалась, разумеется, нелюбимой дочери. С первых же дней по приезде в Ярославль Гедвига-Ели-завета начала придумывать средства избавиться от отцовского гнета и снова занять свое место при дворе" (Шубинский, 1871, 3, с.547-548).
       Сначала она попробовала через влиятельных лиц города добиться милос-ти императрицы, но план этот не достиг пели. Тогда она написала письма фавориту императрицы графу Разумовскому, затем графу Шувалову, прося их принять участие в ее судьбе; письма остались без ответа. И тогда молодая умная принцесса решилась на отчаянное средство: побег из родительского дома. Нелюбимый ребенок, она горячо любила своих родителей, особенно отца, - и свою любовь она еще докажет, - но пришла в своих лихорадочных мыслях к неоспоримому выводу: обретя свободу для себя, она сможет найти верное средство для облегчения участи своих родителей и братьев. Разумеется, это пока было на заднем плане, но нужно помнить, что она была еще полудитя, которое в ответ на обиды от родителей часто думает про себя: "Я вам еще докажу! Вы обижаете меня, а я люблю вас, и вы поймете это когда потеряете меня. Вот тогда вы уз-наете, на что я способна ради вас! "
       Последующие действия принцессы Курляндской позволяют предположить, что она действовала не спонтанно, а расчетливо, хорошо продумав каж-дый шаг, умело используя свою врожденную наблюдательность, память и понимание человеческих слабостей и страстей. Прежде всего, она поняла, что нужно искать поддержки и помощи у влиятельных женщин, более добрых по природе, особенно когда к ним обращается несчастная девочка, спа-сающаяся от злого отца, чье имя на влиятельных мужчин производило раз-дражающее впечатление. Второй частью плана был безошибочный расчет на религиозный фактор. Третий, завершающий этап был рассчитан на создание психологического эффекта: несчастная сирота при живых родителях, имя которых все еще было одиозным в высшем обществе, без помощи и связей обязательно найдет при русском дворе людей, которые ей помогут. Нахо-дить и использовать в своих интересах нужных людей она уже умела, но самой высокой ставкой в этой игре являлась Елизавета Петровна.
       План созрел, но удобный случай представился не скоро, не ранее 1749 г. В этом году набожная императрица переехала со своим двором в Москву и в апреле отправилась пешком на богомолье в Троицкую лавру. Узнав о пребывании государыни в полуторастах верстах от Ярославля, Гедвига решила, что пришло время действовать. 15 апреля, ночью, она яви-лась к жене ярославского воеводы Бобрищевой-Пушкиной, давно находив-шейся в неприязненных отношениях с ее отцом и матерью. Обливаясь слезами, девушка объяснила ей, что давно уже чувствует душевную потребность принять православие, но что отец, не желая допустить этого, по-двергает ее таким преследованиям, что она не в силах их переносить. Принцесса умоляла Пушкину немедленно отвезти ее в Троицкую лавру, где она хотела лично просить императрицу о заступничестве и покровительстве. Пушкина обрадовалась представившемуся случаю здорово насолить Бирону, а заодно обратить на себя внимание государыни. Тайное соглаше-ние меж ними было заключено. Государыня совершала пешее паломничество очень медленно: шла пешком, потом садилась в карету, несколько верст ехала в ней, потом карета возвращалась на прежнее место и Елизавета, снова шла пешком тем же путем, который уже проделала в карете и т.д. К Троице-Сергиевской лавре она добралась в начале июня. Настала пора действовать. 2 июня в пятом часу утра к дому Бирона подъехала коляс-ка, в которой сидела одна из доверенных прислужниц Пушкиной. Гедвига - Елизавета, предупрежденная заранее, ждала ее у открытого окна своей комнаты, находившейся на нижнем этаже. Она передала сперва узел со своими вещами, а затем при ее помощи спустилась на улицу, села в экипаж и через полчаса была уже в надежном пристанище у своей сообщницы. На другой день Пушкина отправилась с беглянкой в лавру и представила ее графине Мавре Егоровне Шуваловой - первой статс-дамы и ближайшей подруги Елизаветы. Шувалова уже знала историю Гедвиги, т.к. Пушкина отправила ей еще в апреле письмо, в котором красочно выставила деву-шку жертвой преследования отца за стремление к православию, и просила довести сие до сведения императрицы. Ответ Шуваловой был благопри-ятным: императрица выразила готовность оказать покровительство прин-цессе Курлядской. И Гедвига сумела быстро подластиться к графине, во-збудила в ней горячее участие к себе настолько, что Шувалова незамед-лительно взялась ходатайствовать за нее перед царицей. Елизавета Пет-ровна была чрезвычайно религиозна и предана церкви. Она сочла своей священной обязанностью защитить "бедную овечку" и приказала привести ее к себе. Явясь к императрице, Гедвига-Елизавета упала на колени, зарыдала и не смогла произнести от смущения ни одного слова. Императ-рица растрогалась, обняла принцессу и обещала тотчас по возвращению в Москву окрестить ее лично. Действительно, через три недели после этой встречи лютеранка Гедвига-Елизавета торжественно приняла православную веру в церкви Головинского дворца, причем получила новое имя Екатерины Ивановны. Гельбиг называет дату крещения: 26 августа 1749 года, но она мало соответствуем вышеприведенным фактам побега Гедвиги. Бегство дочери поразило Бирона. Он боялся, что дочь расскажет прав-ду о его отношении к детям. В письме к А. П. Бестужеву он всеми силами оправдывается, старается очернить Пушкину и набросить тень на дочь. Однако беспокоился он напрасно: дочь ничем не повредила ему, заслу-жила благоволение императрицы и смогла привлечь к себе внимание влиятельных лиц. Это обстоятельство "любящий отец" решил эксплуатировать в свою пользу. Ненавистная дочь внезапно сделалась "любезной его сердцу", а сам он превратился в нежного отца. 7 апреля 1750 г. он пишет дочери любопытное письмо из Ярославля: "Любезная сердцу моему дочь. Мы, по всей справедливости должны удивляться, что о твоем здоровье не получаем ни малейшего известия, но дай Бог, чтобы это письмо зас-тало тебя - здоровою и благополучною! Я и думать не хочу, что ты своих огорченных родителей совсем забываешь, тогда как ты теперь благоден-ствуешь. Ты не будешь до такой степени неблагодарною в отношении к тем, которым ты, после Бога, обязана жизнью. Напротив того, ты долж-на бы непрестанно молить Господа, чтобы Он , Который держит в руце Своей сердца великих и сильных мира сего, склоняет и направляет их по своей премудрости, пробудил бы и расположил к милости, как это уже и случилось относительно тебя, великодушное и сострадательное сердце нашей всемилостивейшей государыни, дабы был положен конец нашему не-счастью, как о том ежедневно в слезах и стенаниях воссылаем горячие Богу молитвы. Если Господь даровал тебе дочернее сердце и добрую ду-шу, то ты восчувствуешь наш жалобный вопль и при своих теперешних счастливых обстоятельствах подумаешь об нас, твоем отце, твоей мате-ри и твоих братьях, и не забудешь об их любви. Не даром же Бог пове-лел чтить отца и матерь, положительно сказав при том, что за это бу-дешь счастлив на земле. Вспомни об этом, и с тобой ничего не приключится дурного, особенно если ты не только будешь бояться Бога, но и будешь оказывать смирение, покорность и верность своей государыне, а вместе с тем в отношениях ко всякому будешь вести себя без высокоме-рия, дружелюбно и благородно. Однако ж еще мало помнить, что ты дол-жна почитать своих родителей: ты обязана доказать на деле, что ты их почитаешь и любишь. Кто больше тебя может иметь случай ходатайствовать за твоих родителей? И кто милостливее ее императорского величества? Императрица еще никогда никого не оставляла коснеть в несчастии и по-мимо закона помиловала же стольких людей, а в числе их даже тех, ко-торые провинились против нее. Бросься смело и смиренно к ее ногам, проси и умоляй о помиловании твоих родителей и братьев: она непремен-но сжалится и возвратит нам свободу. Годовщина счастливого дня коронации ее императорского величества приближается, все государство Российское и все, живущие под ее покровительством и скипетром, уже раду-ются сему, как и мы бедные, огорченные. Но подумай, любезная дочь, если б Богу угодно было, чтоб этот день положил конец нашему несчас-тью, какой бы радостью возрадовались мы, уже столько униженные и нес-частные, согбенные под бременем (нашего?) креста. Соберись с духом, любезная дочь, проси за нас и не оставь нас тогда, когда все прочие нас оставляют. Ее величество императрица так милостлива и великодуш-на, что она благосклонно простит твою смелость, как имеющую источником детские дочерние почтение и любовь, и сжалится над нами. Мы поручаем тебя покрову Божию, милости и защите императрице. Помяни нас в своей молитве и не забудь нас, как и мы тебя не забываем оставаясь (все следующее написано рукою Бирона)
       моя любезная дочь,
       преданный тебе и неизменный отец
       Э.И.Бирон, Г. Ф. К. Ярославль, 7 апреля 1750 года.
       Я тебе писал, кроме этого письма, еще другое, одинакового содержа-ния, дабы либо одно, либо другое, исправно дошло до тебя" (Шубинский, 1871, 3, с. 547-549; Шубинский, 1995, с. 92-93, 95-96). Но по-настоящему помочь своей семье, и, прежде всего отцу, дочь Бирона смо-жет только после смерти Елизаветы Петровны.
       Принцесса Курлядская, эта беглянка из лона семьи и ее приключения очень заинтересовали царский двор. Ее жалели как несчастную и бес-помощную сироту. Этот, по-современному говоря, имидж входил в ее пла-ны, и она сумела извлечь все возможные выгоды из своего нового поло-жения, тем более что нужно было использовать их как можно быстрее, пока не иссяк интерес придворных к ее особе. Она завоевала располо-жение духовника императрицы, часто обращаясь к нему с вопросами о до-гматах, обрядах и прочих атрибутах православия. Сделалась своим чело-веком у грубоватой, но доброй по натуре графини Шуваловой. Понимая свою зависимость от многих придворных, она вела себя необыкновенно скромно и почтительно, умела сказать каждому что-нибудь приятное, угодить, чем могла. Нашелся и сильный, заботливый покровитель: камер-гер И.Чоглоков, гофмейстер двора великого князя Петра Федоровича. Он считал себя в долгу у фамилии Биронов, т.к. брат принцессы Петр по-мог ему сделать карьеру. Благодаря Чоглокову, Е. Бирон вошла в интим-ный круг великого князя. Каковы были последствия этого сближения для великой княгини, мы уже знаем. Но Екатерину Ивановну гораздо больше, чем сердечные дела, беспокоили дела сугубо прозаические. Ей нужно бы-ло заботиться о собственном устройстве, ибо никаких средств к сущес-твованию у нее не было. Затруднения заключались в ее прошлом при дворе Анны Ивановны. То, что раньше было предметом ее гордости, ныне пре-вратилось в трудно решаемую проблему. Так как она сама в те годы имела при себе фрейлин и целый придворный штат, ей нельзя было пожаловать шифр (знак отличия придворных дам, занимающих должности при императ-рице; представлял из себя вензель царствующей особы на специальном банте). Кроме того, она имела высшую степень того же знака - порт-рет Анны, усыпанный бриллиантами, и поэтому, по крайней мере, равня-лась со статс-дамами и камер-фрейлинами. Только через полгода благо-даря стараниям Шуваловой для нее придумали новую должность второй на-дзирательницы над фрейлинами, но с весьма ограниченным содержанием.
       Далее вновь предоставим слово Екатерине II: "Эта принцесса Курляндская играла тогда особую роль при дворе. Прежде всего, это была в то время девушка лет 30 (в 1756 г., о котором вспоминает Екатерина, дочери Бирона было 29 лет - Авт.), маленькая, некрасивая, горбатая, как я уже об этом говорила; она сумела снискать себе доверие духов-ника императрицы и нескольких камер-фрау Е. И. В., так что ей сходило с рук все, что она делала. Она жила с фрейлинами Е. И. В. Они на-ходились под надзором некой госпожи Шмидт, жены придворного трубача (чухонки, отличавшейся необыкновенной толщиной и грубым мужским го-лосом - Авт.) <..>. Шмидт правила внутренней жизнью Фрейлинского флигеля с большей строгостью, нежели умом, но никогда не появлялась при дворе. В обществе принцесса Курляндская стояла во главе их, и Шмидт молча доверяла ей руководить при дворе. У себя в своем флигеле они помещались все в ряду комнат, примыкавших с обеих сторон к ком-нате Шмидт, а с другой - к комнате принцессы Курляндской <...>. Поэтому с первого взгляда казалось, что благодаря такому устройству по-кои фрейлин были недоступны, потому что попасть туда можно было толь-ко проходя через комнату Шмидт или принцессы Курляндской. Шмидт часто болела расстройством желудка (от множества жирных пирогов и других лакомств и блюд, которые ей присылали родители фрейлин - Авт), следовательно, оставался только выход через комнату принцессы Курляндской. Здесь, как говорили злые языки, для того, чтобы пройти в другие комнаты, надо было так или иначе заплатить пошлину за про-ход; что было в этом случае удостоверено, так это то, что принцесса Курляндская: устраивала и расстраивала браки фрейлин императрицы, сго-варивала их и отказывала за них в течение нескольких лет по своему усмотрению, и я слышала от некоторых лиц, между прочим от Льва Нары-шкина и от графа Бутурлина историю с пошлиной, которую им, как они уверяли, приходилось платить, но не деньгами" (явный намек на то, что принцесса требовала от кавалеров фрейлин любовных утех в качестве вознаграждения - Авт.) (Екатерина, 1989, с. 382-384). У великого князя Михаила Николаевича есть намек, что эта дама "не чуждалась и политических поручений иностранных резидентов в Петербурге" (Знаменитые россияне, с. 523).
       В 1750 году Екатерина Алексеевна, оскорбленная "шашнями" своего му-жа с Е. И. Бирон, задумала выдать ее замуж. Естественно, сама принцес-са тоже понимала, что в 23 года ей пора искать себе мужа, но шансы на эти поиски были очень не велики: кому нужна бесприданница, имею-щая за спиной только ссыльных родителей? Но тот жених, которого ей отыскала гофмейстерина и подруга великой княгини Владиславова, устра-ивал ее меньше всего. Сама Екатерина, не афишируя своей роли, пишет: "При нашем дворе (великого князя - Авт.) было двое камергеров Салтыковых... Мать этих двух молодых людей, была в большой чести у императрицы за отличные услуги, оказанные ей при вступлении ее на престол. Младший из ее сыновей, Сергей, недавно женился на одной из фрейлин императрицы Матрене Павловне Балк (предполагаемый отец сына Екатери-ны великого князя Павла - Авт.). Старшего сына звали Петром, это был дурак в полном смысле слова, у него была самая глупая физиономия, ка-кую я только видела в моей жизни (сей камергер был уже пожилым, глу-пым, с бессмысленной физиономией, тупым носом и всегда полуоткрытым ртом - Авт.). Я подозреваю, что это Владиславова, в качестве старин-ной знакомой матери этого дурака, и внушила Чоглоковой мысль женить его на принцессе Курляндской. Как бы то ни было, но он стал в ряды ее поклонников, сделал предложение, получил ее согласие, а его роди-тели просили согласия императрицы. Великий князь узнал об этом толь-ко тогда, когда дело было уже совсем налажено (этой фразой Екатерина выдает себя и свою роль в устройстве замужества принцессы с головой! - Авт.) Осенью мы возвратились в город, и я имела удовольствие видеть, как принцесса Курляндская и Петр Салтыков благодарили Ее императорс-кое величество за согласие, которое она соизволила дать на их брак" (Екатерина, 1989, с. 307-308). Но не такова была дочь Бирона, чтобы выйти замуж за дурака! Она изъявила готовность повиноваться воле ее величества, да и что ей оставалось делать? Но к счастью принцессы Елизавета заболела, и брак был отложен на несколько недель. Екатерина Ивановна не потратила времени даром, и сумела так надоесть и опротиветь своему неумному суженному, что он и слышать не хотел о женитьбе на ней. Назло всем он тотчас же сделал предложение княжне Солнцевой и женился на ней, чем вызвал большое недовольство императрицы. Она считала, что принцесса огорчена изменой жениха, и сама нашла ей дру-гого - князя Георгия Хованского. Одним словом, благодаря личным инте-ресам будущей Екатерины II, "процесс пошел", иначе Е. И. Бирон вполне могла так и остаться старой девой. В 1753 г. состоялась помолвка. Но насколько Салтыков не нравился невесте, настолько же невеста не нравилась Хованскому, и поэтому он под разными предлогами успел отдела-ться от принцессы и уехал в армию. Теперь азарт устроительницы брака овладел самой Елизаветой Петровной. Она была упряма в своем стремле-нии облагодетельствовать крестницу и вскоре отыскала ей третьего же-ниха, который один стоил дюжины придворных хлыщей, ибо это был пору-чик лейб-гвардии Преображенского полка, три года как вернувшийся из Англии А.И.Черкасов. Чем объяснить, что она выбрала на эту, в общем-то незавидную роль, сына своего самого доверенного придворного, недавно скончавшегося И.А.Черкасова, сказать невозможно. Вероятно, только ее прихотью любой ценой добиться своего и уверенностью, что сын отца, ко-торого она возвысила после долгой опалы, в благодарность за прошлые милости не откажется от явно неравного брака. Барон Черкасов действи-тельно не отказался. Помолвка состоялась весной 1759 года, а зимой этого же года Е. И. Бирон стала баронессой Черкасовой. Сходство во мне-ниях на причину такого странного брака было далеко не полным и у со-временников и у историков.
       "Императрица нашла Гедвиге третьего жениха - это был барон Черка-сов А.Ив., человек умный, образованный, веселый собеседник в обществе, ловкий придворный, говоривший хорошо на трех иностранных языках - на французском, немецком и английским, человек с самым ровным характером, у которого только были две невинные по тогдашним понятиям страсти - вино и хорошенькие женщины. Черкасов, желая: угодить императрице, сделал предложение Гедвиге и получил ее согласие (выделено нами - Авт.). Сделавшись женой Черкасова, Гедвига сумела заставить полюбить себя, и они действительно прожили с мужем счастливо более 35 лет. Гедвига, ныне баронесса Черкасова, оставила двор и занялась воспитанием детей, которых имела от Черкасова" (Мордовцев, 1, с. 323).
       "Брак этот был неравен во всех отношениях. Черкасову шел 27-й год, и таким образом он был на шесть лет моложе своей жены. Обладая пред-ставительной и приятной внешностью, ловкий, с изящными манерами, Че-ркасов представлял совершенную противоположность с горбатой и некра-сивой Екатериной Ивановной. Характерами они также не сходились: насколько она была хитра, вкрадчива, сдержанна, настолько же он был добр, прямодушен, вспыльчив, своенравен и вместе с тем любил широко пользо-ваться удовольствиями жизни и считался большим гастрономом и знатоком тонких вин. Можно сказать утвердительно, что Черкасов женился на принцессе Курляндской из расчетов, имея в виду при ее посредстве вой-ти в тесный круг приближенных благоволившей к ней императрицы и сде-лать быстро карьеру. Однако ожидания его не оправдались. Государыня дала в приданое за своей крестницей 20 000 рублей и полную обстановку, стоившую около 30 000 рублей, но не повысила ее мужа и даже не наделила никаким придворным званием. Черкасову приходилось самому пробивать се-бе дорогу, и он достиг этого, сблизившись с великой княгиней Екатери-ной Алексеевной (вот, прихоть судьбы! - Авт.) и примкнув к партии Гри-гория Орлова, уже тогда подготовлявшего в пользу ее государственный переворот 1762 г." (Шубинский, 1995, с. 98).
       "Императрица отыскала третьего жениха, на этот раз барона Александра Ивановича Черкасова, человека очень не глупого и получившего пре-красное образование. Барон сразу оценил выгоды брака с горбатой курляндской принцессой, зная, что женитьба, по повелению императрицы, вы-двинет его вперед и даст ему особливую благосклонность Государыни. Екатерина Ивановна вышла за него замуж, и брак их был довольно счастлив. Супруги прожили вместе 35 лет. Со времени замужества Черкасова стала редко появляться при дворе, посвящая свое время исключитель-но воспитанию детей, которых у нее было двое: сын Петр и дочь Елиза-вета, впоследствии вышедшая замуж за полковника Пальменбаха" (РБС, 22, с. 167). "Следовательно, брачный союз ее с Черкасовым, который был моложе принцессы, можно только объяснить, с его стороны, желанием угодить императрице Елисавете Петровне (которая смотрела на дочь Бирона как на сироту и очень хотела ее пристроить) и через то упрочить свое по-ложение при дворе. По случаю свадьбы своей, баронесса Черкасова полу-чила в приданое (вероятно от августейшей своей восприемницы) 20 000 рублей и мебели на 30 000 рублей.
       Черкасов выиграл этим только то, что Елисавета Петровна восприяла от купели его дочь, родившуюся в 1761 г. и получившую при этом слу-чае ея имя, и что Петр III был восприемником его сына, родившегося в следующем году, нареченного в честь сего государя Петром и тогда же пожалованного, с колыбели, как это водилось в то время в сержанты гвардии.
       Царская фамилия состояла тогда только из четырех особ: Елисаветы Пе-тровны, ея наследника, великой княгини Екатерины Алексеевны и малолет-него великого князя Павла Петровича. В таком тесном кругу легко было сметливому Черкасову различить, кому принадлежала будущность. Он на-столько сблизился с великой княгиней, уважавшей его отца (кабинет-ми-нистра), что при воцарении ея уже пользовался ея расположением и до-верием, тем более что вовремя примкнул к партии Орловых и притом состоял в родстве не только с возвратившемся снова в Курляндию гер-цогским семейством, но и с Белосельскими, Строгановыми и пр." (Бюлер, 1870, 86, с. 26-27).
       Кроме того, Ф. Бюлер комментирует точку зрения С. Н. Шубинского в сноске 3. Соглашаясь с ним в мотивах, побудивших А. Черкасова согласиться на предложение Елизаветы вступить в союз с принцессой курляндской, Бюлер далее комментирует: "...мы решаемся сказать, что он заимство-вал не из верного источника сведения о семейной жизни, характере и наклонностях Черкасова. Мы не замедлим представить в своем месте неопровержимые доказательства того, что барон далеко не отличался ровностью характера: что он был знаток в винах, вообще человек со вкусом и склонный к роскоши, а вовсе не имел неумеренной страсти ни к винам, ни к хорошеньким женщинам, - и что, наконец, довольно счастливое его 35-летнее супружество, которое будто бы обошлось без всяких домашних ссор, - совершенный вымысел, конечно не г. Шубинского, а того писателя, у которого он почерпнул эти данные" (Бюлер, 1870, 86, с. 26-27). Какого писателя имеет в виду Бюлер? Д.Мордовцева? Но его книги о рус-ских женщинах вышли в 1874 г. позднее сочинения Ф. Бюлера. Скорее всего Д. Мордовцев, Б. Савинков, С. Шубинский в ранней статье о дочери Бирона (в позднем варианте он пишет, что не имеет никаких сведений о семейной жизни баронессы Черкасовой) пользовались одним источником и есть основания предполагать, что это были книги А. И. Вейдемейера, хо-тя и эту точку зрения можно оспорить. Бюлер же уточняет: "О семейной и светской жизни Черкасова за это время осталось только сведение: в спектакле, данном 21-го февраля 1766 года в присутствии императ-рицы, в доме обер-камергера графа Петра Борисовича Шереметева, в ко-медии сочинения Лангранжа участвовала между прочих, баронесса Ека-терина Ивановна Черкасова" (Бюлер, 1870, 86, с. 28). Сделаем и мы свои авторские уточнения. А.И.Черкасов был моложе Е.И. Бирон всего на 1 год. До кончины Черкасова в 1788 г. брак насчитывал 29 , а не 35 лет. Но фактически он прекратился в 1778 г., когда суп-руги расстались и разъехались, что в итоге дает лишь 19 лет совмест-ной супружеской жизни. Трудно представить, чем руководствовались некоторые из цитированных авторов, стремясь создать многолетнюю се-мейную идиллию там, где ее никогда не было. Всего вероятнее, что, не зная фактов, просто новый автор переписывал старого, не утруждая себя хотя бы попыткой их проверки. Наше мнение о причине согласия Черка-сова на брак с дочерью Бирона не отрицает полностью все предыдущие объяснения, но мы хотели бы дополнить их еще одним обстоятельством. Поручик Преображенского полка, очевидно, знал о перипетии возвраще-ния их семьи из Астрахани, и какая роль в этом возвращении принадле-жала А.Бестужеву и Э.И.Бирону. Англоман Черкасов был хорошо знаком с кодексом чести английского джентльмена, который предполагал в ка-честве обязательного постулата благодарность за оказанную услугу. За совершенное по отношению к джентльмену добро надо было рано или поз-дно отплатить добром. Этот долг чести мог быть отложенным из-за обстоятельств, поэтому нередко передавался наследникам: они должны были взять на себя ответную благодарность добродарителю или его потомкам (см. Честерфильд "Письма к сыну"). Угождая Елизавете Петровне, молодой барон Черкасов там самым как бы возвращал долг благодарности ее отцу Э.И.Бирону и за умершего отца и за всех членов семьи. Навер-няка он знал всю историю его дочери. И что лучше можно было сделать в качестве ответного добра, как не взять ее под супружеское покрови-тельство и защиту? Его брак с принцессой Курляндской был в таком слу-чае логическим завершением событий 1740-1741 годов, а современникам он казался очередной "странностью" или расчетливостью поручика, кото-рому уже перевалило за 30 лет. Кстати, а почему императрица не пре-поднесла ему в качестве подарка повышение в чине, что было обычным в таких случаях делом, а отложила этот шаг буквально до дня своей кончины? Как будто успела исправить сделанную ранее несправедливость.
       Напомним читателю, что в апреле 1759 г. был вынесен смертный приго-вор А.П. Бестужеву - за интриги в пользу великой княгини Екатерины Але-ксеевны. И весной же этого года А.Черкасов, тоже симпатизировавший великой княгине, дает неожиданное согласие на такое же неожиданное предложение императрицы о браке с принцессой. Уж если она хотела ос-частливить сына своего верного помощника, почему бы с него не начать, или предложить ему свою подопечную в жены сразу после его возвращения из Англии? Знала, что против такого брака будет его отец, старый барон, вовсе не англоман, а напротив, не любивший всех иностранцев вообще? Остается выдвинуть одну осторожную гипотезу: во время следствия над А. П. Бестужевым, длившемся с февраля 1758 г. до апреля, т.е. до середины весны 1759 г., сын его покойного, недавно умершего друга, ока-зался скомпрометированным. По давней традиции Бестужев в своих планах мог рассматривать офицера гвардии Преображенского полка как своего будущего сообщника, о чем, возможно, А. Черкасов и не подозревал. А мо-жет быть, и действительно был посвящен в замыслы канцлера. Елизавете стали известны материалы следствия о замешанности в деле Черкасова, человека, способного на авантюры, она наложила на них тайну ради памяти его отца, но открыла их самому поручику и предложила ради ис-купления вины или снятия подозрений вот тот самый брак, который выз-вал столько противоречивых суждений, т.к. никто не знал, какая тайна за ним скрывалась. Что-то подозрительно быстро после женитьбы он ухо-дит в отставку. А после воцарения Екатерины II А. Бестужев сразу же возвращен из ссылки и оправдан, и А.Черкасов начинает свою стреми-тельную карьеру, минуя сразу несколько ступеней, как когда-то его отец в конце 1741 г. Но наше предположение - всего лишь гипотеза, ни-какими фактами и документами не подкрепленная, кроме совпадения от-дельных событий и дат. После этого не значит вследствие этого.
       Как бы то ни было, но А.И.Черкасов переоценил свои возможности и спо-собность ужиться с женщиной, которую он никогда не любил, а их нес-ходство характеров было слишком велико даже для его противоречивой натуры. Все рыцарские представления о долге стали отступать на зад-ний план, пока не исчезли вовсе. После выхода в отставку в 1778 г. он бросил нелюбимую и надоевшую жену, уехал в деревню в Смоленскую губ., где и прожил в одиночестве до дня своей смерти.
       Но это произойдет еще не скоро, а тем временем молодая баронесса Черкасова начнет действовать в пользу своего отца. Обстоятельства бла-гоприятствовали ей: в 1761 г. императором стал Петр III. Еще ранее дочь Бирона сумела внушить великому князю свою злобу к принцу Карлу Саксонскому, которого одно время прочили в герцоги Курляндские. Принцесса воспользовалась позорным случаем бегства принца с поля боя в Цориндорфском сражении в 1759 г. во время Семилетней войны и, сохра-няя некоторое влияние на своего былого влюбленного кавалера, добилась того, что великий князь заявил, что с этим трусом он не хочет иметь дело. Когда же он стал императором, она достигла того, что он прика-зал вернуть ее отца из Ярославля. Петр III обещал дочери Бирона воз-вратить его герцогство и простодушно верил в это до тех пор, пока не приехал принц Георг Голштинский, который со своими сторонниками заставил императора переменить свое намерение, склонил его принудить Бирона и его сыновей отказаться от Курляндии в пользу принца Голштинского. Вскоре после восшествия на престол Екатерины II Бирону была возвращена Курляндия:"... его дочь была ей всегда предана: создать "герцога" в первые дни своего царствования тоже не было неприятно Екатерине в 1763 г." (Екатерина, 1989, с. 520).
       Дочь Гедвига, несмотря на свои детские и девичьи обиды, продолжала любить отца. Мало того, она его обожала! Свой дочерний долг перед униженным и больным герцогом она выполнила до конца. Граф Мерси, ав-стрийский посол, сообщал в шифровке графу Кауницу 6 апреля 1762 г.: "Кроме того, имею донести, что прежний герцог Бирон курляндский неделю тому назад прибыл сюда из своей 20-ти летней ссылки и остановил-ся у своего зятя барона Черкасова (отец которого был кабинет-секретарем)" (РИО, 18, с. 266). В доме Демидовых в Петербурге в 1763 году останавливался брат Е. И. Черкасовой принц Карл, с которым она там встречалась. Но только после личных нелегких переговоров с гер-цогом в Митаве в 1764 г. А.Черкасов добился, что отец стал ежегодно высылать дочери по несколько тысяч талеров: в счет так и не получен-ного ее приданого.
       В имении А. И. Черкасова с. Путятино, Ельницкого уезда, Смоленской губернии долгое время находился большой портрет Бирона работы мастера итальянской школы. Впоследствии он перешел к его сыну барону П. А. Черкасову. Там, в числе других фамильных портретов, он пострадал в 1812 году от варварства французских мародеров, которые перецарапали его шомполами и саблями, а некоторым портретам даже выкололи глаза. Ког-да Ф. А. Бюлер получил этот портрет от своей двоюродной тетки С. И. Черкасовой, то ему пришлось перенести его на новое полотно. Принцесса Гедвига-Елизавета, когда бежала из родительского дома, взяла с собой овальный миниатюрный портрет отца, написанный акварелью на пергамен-те. Она передала его своей дочери Е. А. Пальменбах, урожденной Черкасо-вой, а та - своей дочери баронессе Бюлер, матери Ф. А. Бюлера. Он счи-тал этот портрет своего прапрадеда самым замечательным (Бюлер, 1873, 7, С. 53 - 55).
       Покинутая мужем, Екатерина Ивановна посвятила себя исключительно заботам о дочери, воспитывавшейся в Смольном институте. Хотя у Черкасова, в сущности, было довольно большое состояние (свыше 1700 душ кресть-ян и дом в Петербурге), а жена его получала ежегодную субсидию от своего отца, вновь ставшего герцогом Курляндским, привычка к роскоши и сибаритство А. И. Черкасова расстроили его имущественные дела. Когда после смерти Э. И. Бирона в 1772 г. его место занял слабоумный и распу-тный герцог Петр, положение Черкасовых сделалось затруднительным, т.к. брат совсем перестал помогать сестре. Отсюда пошли раздоры, составля-ющие характерную черту в семье Биронов, и Е.И. обратилась к императ-рице с жалобой на французском языке, которую в переводе на русский, приводит С. Шубинский: "Всемилостивейшая государыня! Обливаясь слеза-ми, повергаюсь к подножию престола вашего императорского величества и нижайше прошу сжалиться над положением, до которого я доведена с своей дочерью и с двумя девицами-сиротами, которых я взяла из Смоль-ного монастыря, непреклонностью герцога, моего брата, который не толь-ко не оказывает мне в помощи, о коей я его просила, но еще передал министру вашего императорского величества записку, исполненную лжи и упреков, касательно оказанных мне вспоможений. Я все это отвергла в ответе, который представила министру вашего Императорского величества в минувшем октябре месяце для того, чтобы оный повергнут был на высо-чайшее ваше усмотрение; но так как ответ этот не был принят, то я вы-нуждена приложить его при сем и непосредственно обратиться к своей всемилостивейшей государыне для того, чтобы просить ее высокого могу-щественного покровительства, ибо ежеминутно ожидаю, что меня посадят в тюрьму мои кредиторы, с которыми не могу расплатиться, и рискую ли-шиться единственного достояния: своего дома и своего серебра, которое сполна заложено. Только ваше императорское величество и может заста-вить моего брата, уплатить мои долги и увеличить мои доходы так, что-бы я могла жить здесь прилично. Но если бы я была столь несчастлива, что всенижайшая просьба моя не была уважена, то соблаговолите, все-милостивейшая государыня, купить этот дом, который заложен в опекун-ском совете, для того, чтобы я могла совсем удалиться отсюда и окон-чить мое печальное существование в Лифляндии. Возлагаю свою надежду на известное всему миру великодушие вашего Императорского величества и на удовольствие, которое вы испытаете, помогая бедным и угнетенным, тем более что я в первый раз в продолжений вашего достославного цар-ствования решилась просить о себе и о своих детях, которые так мало могут ожидать себе от наследства отца. Всеми покинутая, прибегаю к своей монархине. Она слишком милостива, чтобы не помочь тем, что есть, с наиглубочайшим благоговением и усердием, всемилостивейшая государы-ня, вашего Императорского величества всенижайшая, всепослушная и пе-рвая верноподданная
       Катерина, б. Черкасова,
       рожденная принцесса
       Курляндская.
       С.-Петербург,
       сего 22-го января 1780 года" (Шубинский, 1995, с. 98-99).
       Екатерина, как помним, не была особенно расположена к ней, однако проявила великодушие: она заступилась за Черкасову, при-нудила герцога Петра назначить сестре определенную ренту и купила в казну черкасовский дом в Петербурге. Когда в 1795 году состоялось при-соединение Курляндии к России и П.Бирон получил за свои ленные вла-дения 2 млн. талеров и пенсию в 100 000 талеров, государыня обязала его формальным актом ежегодно выдавать сестре по 10 тыс. талеров в год. Устроив свои финансовые дела, Черкасова решила навсегда покинуть Петербург и переехать в Дерпт вместе с дочерью, которая в 1779 г. окончила курс в Смольном институте. Что побудило ее избрать своим местопребывания этот, город - неизвестно. Г. Гельбиг предполагал, что "ради дешевизны" в Лифляндии. Баронесса жила открыто, принимая у се-бя многочисленное общество, часто давая балы. По принятому на Западе обычаю сохранять дамам титул, приобретенный рождением, несмотря на брак с лицом менее или вовсе не титулованным, остзейские помещики величали баронессу принцессой. В 1781 г. она выдала дочь за лифлянского дворянина Пальменбаха, имевшего обширные родственные связи и хорошее состояние.
       Черкасова дожила до глубокой старости. Она скончалась 31 марта 1797 года. "Подобно Ксении Годуновой, эта дочь Бирона, умирая, просила, чтобы ее похоронили вместе с ее знаменитым отцом и братьями. Набальзамированный труп ее был перевезен в Митаву, и там в замке, в родо-вом склепе, дочь Бирона легла около тех, с которыми она когда-то де-лила могущество, славу, ссылку и много семейного горя" (Мордовцев, 1, с. 328).
       К рассказу о баронессе Е.Черкасовой остается добавить один любопыт-ный эпизод, характеризующий ее брата Карла в резком контрасте с лич-ностью ее мужа А.Черкасова. Ф. Бюлер, ссылаясь на уже цитировавшуюся статью А. Д. Васильчикова "Семейство Разумовских", рассказывает, как в 1767 г. граф И.И.Шувалов, находясь в Венеции, занял у кого-то 1350 червонцев, чтобы ссудить ими принца Курляндского. Так как последний не спешил возвращать долг, то Шувалов вынужден был послать вексель К.Г.Разумовскому и уполномочить его получить эти деньги. Разумовский ответил: "Однако, любезный мой друг, когда вы заблагорассудите дать мне сию комиссию, чтобы вам отыскать сии деньги, то я не оставлю употребить всевозможные старания, вследствие чего рассудил призвать Александра Ивановича Черкасова, которому вручил письмо к принцу Петру, дав ему знать, сколько ваш поступок честен и знатен в рассуждении сей фамилии и что вы по справедливости для спокойствия вашего немед-ленно удовлетворены быть должны" (Васильчиков, 1, с. 609). Зять принца А.И.Черкасов, если когда брался за какое дело, то доводил его до удовлетворительной развязки: он и в этом грустном обстоя-тельстве поступил со свойственной ему прямотой, честностью и горячностью, так что деньги весьма скоро и сполна были доставлены Разумовс-кому, и он снова пишет Шувалову: "... есть обнадежить вас поскорее, что деньги ваши, данные взаймы принцу Курляндскому, не пропадут, ибо уже и так ко мне отозвались: вчера барон А. И. Черкасов приезжал ко мне с письмом, которое при сем вам в оригинале прилагаю и трактовал со мной, чтоб уплату помянутого долга получить серебряной монетой, и я, чтобы только опасное ассюрировать, сказал, что все равно, только бы червонные были уплачены такой ценой, какой они здесь ходят" (Васильчиков, 1, с. 610). Из письма Разумовского от 26 февраля 1768 г. ви-дно, что если бы не посредничество Черкасова, то Разумовский непремен-но пожаловался бы на принца императрице, тем более что отец его не раз отказывался от уплаты его долгов и давал ему только 6000 талеров в год. У принца Карла была очень дурная: слава, и в бытность свою в Париже в том же 1768 г. он даже был посажен в Бастилию. Бюлер воск-лицает: "И из-за этого такого повесы барону Черкасову пришлось отры-ваться от дел государственных, и именно в тот год, который был всех знаменательнее в деятельности его по медицинской коллегии! " К импе-ратрице пришлось обращаться самому Черкасову: 19 мая 1773 г. он пи-шет ей из Ревеля письмо, в котором просит ее заступиться за шурина - герцога Петра в процессе, затеянном с ним братом принцем Карлом пос-ле смерти их отца. Екатерина II ответила 25 май письмом, в котором уведомляла Черкасова, что уже поручила барону Стакельбергу вступиться за герцога в его ссоре с принцем Карлом.
       "Вообще, можно сказать, не поздоровилось ему от женитьбы на дочери Эрнеста-Иоганна Бирона! "- резюмирует Ф.Бюлер (Бюлер, 1870, 86, с. 179-180).
       2. Первый президент Медицинской коллегии.

    * * *

       Дворцовый переворот 28 июня 1762 года, возведший на престол Екатерину, стал началом и возвышения А.И.Черкасова. Его прежняя близость ко двору великого князя Петра Федоровича, его дружба с братьями Орловыми, инициаторами и руководителями еще одной придворной "револю-ции", принесли заслуженный результат.
       "Новые порядки выдвинули и новые личности, принадлежавшие к семье Преображенской: Потемкина и Александра Черкасова. Первый из них, как один из видных деятелей в событиях 28 июня, был назначен в Синод "на-выкать тамошним делам", между тем как другой, в чине капитана удо-стоился звания первого президента учрежденной "особой медицинской , коллегии для усиления медицинских средств" (Соловьев, 25, с. 241). Вряд ли оба названных лица предполагали в те радостные дни, что нас-танет время, когда они будут ненавистны друг другу, и колесо фортуны последнего перевернется благодаря активному участию первого. В отличие от своего отца, успевшего в его годы проявить свои способ-ности и при Петре I, и при Екатерине I, и, наконец, отдать все си-лы на службе их дочери, старший сын пока еще ничего выдающегося не совершил, если не считать брака с Е.И.Бирон, что тоже можно рассмат-ривать как службу императрице. Правда, он получил блестящее заграни-чное образование, но в последние годы жизни Елизавета предпочитала опираться на старых, может быть, не так хорошо образованных, но за-то проверенных десятилетиями слуг, да и те, вроде А.П.Бестужева, бы-вали ненадежными. На смертном одре можно было присвоить чин капита-на вне очереди поручику Черкасову, но его способности, знания, тала-нт, наконец, оставались невостребованными. Возможно, именно это пов-лияло на его решение подать в отставку в 1761 г. Вероятно, ему пона-добилось тогда остаться в смоленском имении, доставшемуся ему по ра-зделу после смерти отца. Из дел государственного архива видно, что он еще в июне 1761 года туда отправился. Следовательно, фактическое пребывание в отставке началось за несколько месяцев до смерти Елиза-веты Петровны; решение об официальной отставке созрело окончательно во второй половине 1761 г., о чем и был подан рапорт накануне смер-ти императрицы. Поводом для отставки от службы им была выбрана боле-знь, для чего требовалось представить соответствующую справку от доктора, что, конечно, легко было сделать за определенное вознагражде-ние. "Уволен по болезни" в 33 года?
       Был ли он спустя год в Санкт-Петербурге? Принимал ли какое-то, хотя бы косвенное участие в событиях дворцового переворота, свергнувшего Петра III с престола? Никаких сведений об этом не сохранилось, да и, ве-роятнее всего, их просто не было. Традиционно Черкасовы избегали быть замешанными в участии в каких-либо тайных структурах: обществах, заговорах и т.п. Невинное участие в кружке княгини А.П.Волконской И.А. Черкасова с тяжелыми последствиями для всей семьи надолго отбило охо-ту у его потомков заниматься конспиративными делами, хотя были и ис-ключения из единой традиции рода, а один из Черкасовых настолько нару-шит этот семейный неписанный закон, что встанет в ряды декабристов. Однако дружеская близость к Екатерине Алексеевне, ставшей Екатериной Второй, продолжавшаяся долгие годы, вовремя установившиеся связи с Орловыми, особенно с Григорием Григорьевичем, вторым из пяти братьев Орловых, не остались незамеченными современниками. Любовные отношения Великой княгини и поручика Измайловского полка Григория, вероятно, не были секретом для Александра Ивановича. "Рассказывают за достоверное, что Екатерина после одной из неприятнейших встреч, которые она име-ла с императрицей или со своим супругом, открыла, чтобы освежиться, окно в тогдашнем Зимнем дворце, и ее взгляд упал на Орлова. Это мгно-вение решило все. Взгляд красивого юноши был электрическим током, одушевившим Екатерину. Одна мысль о нем заполняла в ее сердце ту пустоту, которая образовалась вследствие отъезда графа Понятовского из Петер-бурга. С тех пор многое производило на нее впечатление, но лишь мимо-летное. Григорий Орлов, вполне сознававший свою красоту и поэтому уве-ренный в своем успехе, очень скоро и не без удовольствия заметил, как знаток, какое сильное впечатление он произвел на великую княгиню. Так зародилась между Екатериной и Орловым интрига, шедшая обычным ходом. Ночные потемки прикрывали в комнатах Григория запретные свидания, оставшиеся тайной для дневного света. Последствия этого стали заметны еще при жизни Елизаветы Петровны и вынудили великую княгиню притворить-ся, что у нее болит нога, и под таким предлогом показываться императ-рице не иначе как сидя. Только в апреле 1762 года, т.е. уже в царство-вание Петра III, Екатерина вполне оправилась" (29 апреля 1762 г. Ека-терина родила сына, будущего графа Бобринского. Муж, кажется, так и не узнал об этих родах жены-императрицы, происшедших за два месяца до его свержения и гибели -Авт.) (Гельбиг, 1999, с. 171-172 ).
       А.Черкасов мог лишь догадываться о будущем очередном потрясении при дворе, и при своем незаурядном уме мог вполне точно рассчитать, что на российский престол скоро опять воссядет императрица, и не у дел он останется недолго. Так и произошло. Действительное возвышение барона А.И.Черкасова началось вскоре после вступления на трон Екатерины II, Следует отметить, что как приверженец Орловых, он был в почти откры-той вражде с княгиней Екатериной Романовной Дашковой, тоже активной участницей переворота, а с ее дядей графом Н.И.Паниным он находился в каком-то соперничестве несколько лет, быть может потому, что счи-тал себя не менее способным, чем тот, управлять коллегией иностран-ных дел.
       В 1762 году ему, как человеку образованному и долго прожившему за границей, было поручено составить проект образования Медицинской коллегии, что он и исполнил, по мнению Екатерины, вполне удачно. 12 ноября 1763 г. она утвердила этот проект. Барон А.И. Черкасов тем же указом был из отставных капитанов гвардии пожалован в действитель-ные камергеры, минуя чин бригадира, в чин IV класса; вместе с тем по случаю занятий в коллегии он был освобожден от очередного деж-урства при дворе. Отныне он назначен первым президентом медицинской коллегии. Наконец-то он мог обратить на пользу России все познания, приобретенные в Кембриджском университете и дополненные путем само-образования. В 1765 году он принимает деятельное участие в учреждении Вольного Экономического общества, которое с того же года заня-лось распространением картофеля в России и начало заботиться о вве-дении в стране оспопрививания.
       Реформа медицинского дела находилась в ряду неотложных задач, которые предстояло решать новой императрице. В тогдашней России проживало только 20 млн. жителей, в то время как по подсчетам современников-экономистов на таком огромном пространстве могло бы проживать не менее 100 млн. Росту населения угрожали два постоянных бедствия: частые неурожаи и эпидемии заразных болезней, особенно оспы. Всей медициной в России ведала медицинская канцелярия, существовавшая с 1725 г. В годы правления Елизаветы Петровны ее возглавлял лейб-ме-дик Г.Лесток, за свои политические прегрешения угодивший под арест и в ссылку, затем пост руководителя канцелярии перешел к Г.Бургаве, а после его смерти с 1753 г. канцелярию возглавлял П.З.Кондоиди. Француз, голландец и грек вполне достойно развивали медицинское дело в России, были способными организаторами и неплохими, по тогдаш-ним меркам, врачами. Между прочим, с медицинской канцелярией связа-но рождение и развитие книжного знака - экслибриса - в России. В на-чале 1750 годов при Бургаве лейденский художник Иоганн Ван дер Спайк награвировал два экслибриса для библиотеки Медицинской канцелярии. Это и были первые книжные знаки, положившие начало библиофильским связям России и Нидерландов (Книжное обозрение. 2005,  20). Пос-ле П. Кондоиди канцелярию возглавили Я.Моисей и Я.И. Лерхе (временно). Я.И. Лерхе был разработан в январе 1763 г. план полезных преобразо-ваний медицинского обслуживания в России. Но медицинская канцелярия не имела достаточно определенного круга действий и обширной власти, и изжила себя как государственное учреждение.
       Уволив в отставку архиатра Я. Моисея, Екатерина решила преобразовать и все управление медицинским делом в России. Для этого ей понадобился русский высокообразованный сановник. Бывшая немецкая принцесса, в которой от силы были 1-2 капли русской крови "по водворении, делала все возможное для того, чтобы забыть о своем иностранном происхожде-нии <...>. В 1762 году вражда против пруссаков была возбуждена в Рос-сии до крайней степени, потому что русские войска несколько лет сря-ду напрасно жертвовали жизнью из-за чужих интересов. Посему, когда вследствие нравственного потрясения, которое причинило Екатерине из-вестие о внезапной кончине Петра III, этой государыне пришлось прибегнуть к кровопусканию, и большая часть царедворцев съехались к ней на следующий день, чтобы узнать о ее здоровье, - она вышла к ним и привела их в неописанный восторг, объявив с многозначительной улыб-кой: "Доктор Роджерсон вчера выпустил из меня последние капли немец-кой крови!..." (Вполне достоверное предание)" (Бюлер, 1871, 96, с. 199). Коль скоро, если императрица в одночасье признает себя по-лностью русской, то и ответственные посты в государстве она, в силу этого самомнения, отдает в руки талантливых русских администраторов. А барон А.И.Черкасов был государственным человеком в полном смысле слова. Однако профессиональным врачом он не являлся, имея случай лишь теоретически ознакомиться с медициной. Не было ли это назна-чение тем, увы, вековечным в России процессом, когда сапоги тачать назначается пирожник, а пироги печь идет сапожник? Номенклатурные казусы российской и советской империй показывали примеры еще более удивительной рокировки кадров с главной аксиомой: "Я нача-льник - ты дурак, ты начальник - я дурак". Нет, Черкасов не был из числа тех, кто тщится свое незнание защитить силой своей власти: "... когда ему пришлось быть первым президентом устроенной им в России медицинской коллегии, то он, дорожа своими сотрудниками, иногда бла-горазумно уклонялся высказывать свое мнение о степени искусства вра-чей, отзываясь, что, как до меня сие не следует, то судить не могу, а оставляю на рассмотрение медицинской коллегии" (Бюлер, 1870, 86, с.19).
       Итак, был принят законодательный акт об утверждении Медицинской ко-ллегии:
       "Указ нашему сенату. Чрез сие учреждаем в государстве нашем медицинского факультета коллегию, разделяя оную на два департамента, а именно: на коллегию докторского и лекарского искусства, и на канцеля-рию, отправляющую всю экономию помянутого факультета. Коллегия устанавливается с такими преимуществами, на каких все наши государственные коллегии основаны, и имеет власть делать распорядки, касающиеся до врачевания во всей империи и до распространения науки медицинской, хирургии и всех частей к тому принадлежащих в государстве нашем; а канцелярия факультета экономическая одному президенту подчинена. Ка-кие мы притом обоим сим департаментам на первый случай правила предписали, какие и сколько членов в них определили и в чем оных до-лжность ныне состоит, о том мы дали знать особливою инструкцией коллегии сей за нашим подписанием и прилагаем при сем сенату нашему копию для ведома, и что принадлежит по ней для исполнения. Впрочем оной коллегии быть повелеваем в нашем особливом ведении и протекции, и сей наш указ публиковать во всем государстве
       Екатерина. 1763 года ноября 12 дня".
       В состав вновь создаваемой Медицинской коллегии (в ее присутствие) входили восемь членов с правом голоса, в т. ч. несколько медиков (ме-дицинских чинов), которые должны были стать первыми помощниками президента во всех специальных вопросах: среди них было три доктора медицины, штаб-лекарь, лекарь, оператор и аптекарь. По рекомендации барона А.И. Черкасова, императрица Екатерина II утвердила следующих "медицинских чинов": генерального штаб-доктора Георга Аша, доктора Матвея Пеккена (он стал потом еще и ученым секретарем Медицинской коллегии), доктора Андрея Линдемана, штаб-хирурга Иоганна Вольфа, хирурга Иоганна Блока и аптекаря Иоганна Моделя.
       Трудно, конечно, сейчас судить о медицинской квалификации и компете-нтности вышеназванных "медицинских чинов", были ли они, как говорит-ся, лучшими из лучших. Можно лишь довериться рекомендации барона Че-ркасова, человека, обладающего, как говорили о нем, глубоким и обши-рным образованием, знакомого с естественными и медицинскими науками. Стоит лишь добавить, что, как считалось в то время, эти медики были "искуснейшие по своим наукам и талантам": так, во всяком случае, утверждалось в одном из официальных документов" (ПСЗ, IX, 11 964; Мирский, с. 125). Упомянутая инструкция обязанностей Медицинской коллегии и в особенности ее президента дополняла указ императрицы и также вошла в ПСЗ: "По инструкции президент назначается в коллегию яко первенствующая только персона; а в канцелярии быть ему главным командиром". В начале этого документа упоминается, что мало докторов из российских людей, и иногда призываются малознающие иностранцы, да и тех, по пространству Империи, во внутренних, а паче отдаленных пр-овинциях недостаточно, да и аптек не заведено. В уважение этой госу-дарственной надобности, главнейшее вменено в обязанности коллегии: 1) Заботиться о сохранении народа врачеванием и 2) образовать русс-ких докторов и всюду заводить аптеки. К этому императрица приписала собственноручно: "Не забыть и о госпиталях по провинциям учрежден-ие сделать и нам представить". В особенности предписано докторскую науку час от часу больше просвещать и лишних в столицах врачей отп-равлять в губернии для пользования народа следить за болезнями в провинциях, требовать от находящихся там докторов, чтоб они высылали оттуда срочные донесения о своих действиях и о болезнях, кото-рым подвержен народ. Врачей запрещено определять, как прежде, наудачу, по рекомендациям, по искательству; а в столицах указано давать места военным лекарям только по прослужении ими шести лет в армии, "дабы худые у хороших, а младшие у старших не отымали по проискам доходных мест...". В коллегию назначены два секретаря: один сведующий в латинском языке, другой из русских ученых, с обязанностью ве-сти протоколы и издавать Записки Докторов Российских на латинском языке, с переводом, в виде экстрактов, на русский язык. В числе по-ощрений искусным врачам упоминается назначение их почетными членами коллегии. Ей предписано собираться два раза в неделю, кроме экстрен-ных случаев; приказано иметь свою диспенсаторию, библиотеку и анато-мический театр, а также заведовать ботаническими огородами. Власть президента ограничена (не забудем, что редактором устава был сам Черкасов) в том смысле, что ему не дано никакого голоса в докторс-ких рассуждениях по правилам науки врачевания, "потому что сие толь-ко ученым принадлежит"; но высокое призвание его выражено словами: "что ученые придумывать станут, то он должен соображать с пользой народной и с соблюдением интереса государственного", и ему предос-тавлено право созывать экстраординарные заседания и обо всем, что сочтет нужным, докладывать императрице. Одни только лейб-медики и штаб-хирурги изъяты из ведомства коллегии. В пункте 13 сказано, что в случае получения рапорта о появлении где-либо морового поветрия, оспы или иной заразы, коллегия должна отвращать их распространение.
       Черкасов представил вышеупоминавшиеся имена кандидатов в члены кол-легии исключительно из сословия врачей; но выбор был не велик: на службе находилось всего до 45 докторов, не считая лейб-медиков, чле-нов Академии Наук и профессоров Московского университета, и они бы-ли большей частью иностранцы: Нагель, Риттер, Алопеус, Ив. и Хр. Бло-ки, Тоде, Кельхен, Фукс и т.п. В 1766 г. трое из членов медицинской коллегии были иностранцы и излагали мнения свои на немецком языке. Когда семь лет спустя, то есть в 1780 году, при учреждении наместничеств потребовалось 308 практиковавших докторов медицины, их во всех родах службы было только 47, и докторские вакансии по необхо-димости отданы были штаб-лекарям и лекарям... В заведование колле-гии поступили все госпитали и госпитальные школы, она прилагала по-печение к уменьшению смертности, достигавшей ужасающих размеров, и публиковала свои труды и протоколы <...>. Коллегия поощряла меди-ков составлять и переводить на русский язык лучшие сочинения о меди-цине. Знаменитому ганноверскому врачу Циммерману, другу Лафотера, поручено было прислать в Россию опытных врачей из Германии (как сказано в инструкции, к этому нужда тогда приводила).
       В это же время изданы были врачебные правила для наставления родителей всякого звания: как содержать детей, какой вести им образ жиз-ни, какую употреблять пищу. Ознакомление народа с предохранительным действием натуральной оспы также составляло предмет деятельной заботливости барона Черкасова. Доктор Яниш, выборгский уроженец, которым он особенно дорожил, как одним из ученейших в России медиков, написал в 1764 году трактат об оспопрививании, обратившийся в руководство для совершения прививок, однако, как будет видно из дальнейшего, пе-рвое оспопрививание произойдет только в 1768 году" (ПСЗ, IX, 11 965; Бюлер, 1870, 86, с. 34-38). И.Г. Яниш родился в бедной семье и, полу-чив первоначальное образование, в 1752 г. из Выборга поехал в Германию учиться медицине в Иенском университете, окончил там курс, полу-чив в 1755 г. докторский диплом. В Россию он прибыл в июне 1758 г. Медицинская канцелярия экзаменовала его и 4 июля он получил право медицинской практики в России. Он работал младшим доктором в Морском госпитале С-Петербурга, временно управлял с-петербургским сухопут-ным госпиталем. Уже при А.И.Черкасове был назначен доктором в Смольный монастырь. Безусловно, это был один из самых ученых врачей свое-го времени. Однако о нем не упоминают ни слова иностранные авторы, издававшие за границей сочинения о России, в том числе и о постанов-ке здравоохранения: ни Рихтер, ни Шлецер, ни Шторх. Мало того, боль-шинство зарубежных авторов отзывалось об оспопрививании как о деле совершенно необязательным для России. Так, Шлецер утверждал, что рус-ский народ скорее гибнет от пьянства, чем от каких-либо болезней, что климат петербургский один из лучших в Европе (хотя сам же приз-нал и привел огромную цифру смертности младенцев), и уверял, что в России не нужны ни оспопрививание, ни воспитательные дома, потому что русского человека излечивает или спасает от оспы потение в бане, и что почти нигде женщина не родит так легко как в Петербурге. Шторх, издавший свою книгу гораздо позднее введения оспопрививания, уже не оспаривает его пользы, восхваляет учреждение Екатериной II Медицинс-кой коллегии и распоряжения относительно оспопрививания докторов Шулипуса, фон-дер-Аша и иных соотечественников-немцев, но зато умудря-ется проигнорировать всю 12-летнюю плодотворную деятельность А.И.Че-ркасова на посту президента Медицинской коллегии, не сказав о нем ни единого слова, ограничившись лишь замечанием, что в президенты этой коллегии назначается обыкновенно лицо, "облеченное высоким саном". Ф.А. Бюлер пишет, что разгадка этой неприязни к российским врачам и особенно к просвещенному русскому патриоту заключается в той тяжелой борьбе, которую барону Черкасову пришлось вести с иноземным засилием в самой медицинской коллегии. В то время вся медицина в России на-ходилась всецело в руках иностранцев, главным образом, немцев. Черка-сов же стремился к тому, чтобы выпускать своих докторов. На монопо-лию немцев, заинтересованных в слабом развитии отечественной медици-ны, указывал еще предшественник Черкасова П.Кондаиди, но ничего не мог с нею поделать по двум причинам: 1) полной неподготовленности ру-сского юношества и отсутствие учреждения, где можно бы как следует поставить преподавание медицины; 2) по причине сильной оппозиции немцев-врачей. Оба эти препятствия достались в наследство А.И.Черкасову. В их преодолении барон проявил много сдержанности, но когда ее не хватало и не было сил, обращался за помощью к императрице, ко-торая стремилась к справедливому разрешению конфликтов. Можно хоро-шо представить определенную драматичность ситуации, если вспомнить: на службе в те годы находилось не более 45 докторов, и почти все они были иностранцы. Московский университет уже существовал, но первое десятилетие преподавание там было вообще очень слабо, а в так называемых госпитальных школах медицина была поставлена настолько плохо, что давать обучавшимся там докторскую степень было просто невозможно. План А.И.Черкасова и заключался в том, чтобы, с одной стороны, уско-рить открытие медицинского факультета в Московском университете (он будет открыт только в 1764-1765 гг.) как это видно из переписки ку-ратора В.Е. Ададурова с бароном Черкасовым, определившим в университет профессора Эразмуса на кафедру анатомии, а с другой стороны, поднять образовательный уровень госпитальных школ; он хотел преобразовать их в такие заведения, которые могли бы выпускать настоящих врачей и тем самым потеснить в России врачей-иностранцев. Но планы приходилось корректировать в соответствии с реальной действительно-стью. "Медицинский факультет Московского университета еще только на-бирал силу, преподавание клинической медицины и особенно хирургии велось там неудовлетворительно, рассчитывать на быстрое и качествен-ное пополнение медицинского сословия воспитанниками университета бы-ло трудно" (Мирский, с. 127-128). Упомянутый доктор Эразмус, напри-мер, поразил своей некомпетентностью куратора В.Е. Ададурова, о чем он сообщил Черкасову в письмах от 11 октября - 6 декабря 1764 г. Не-годование куратора вызвало и то, что Эразмус постарался занять и дру-гие должности, чтобы получать больше денег. А.И.Черкасов ответил не без иронии 2 декабря 1764: "Опасаюсь однакож, чтоб ему не быть в случае собаки, за многими зайцами вдруг гоняющейся, несмотря на схо-дство профессий, упоминаемое в записке вашего превосходительства от 14 октября. Простите мне, что давно о сем к вашему превосходительст-ву не написал: о неприятной материи и писать не охота" (Чистович, с. 178-182). Но это была ирония бессилия. Я.А.Чистович рассказывает о некоем докторе Вандини, который не отправился на место военной слу-жбы. 17 апреля 1764 г. А.И. Черкасов призвал его в Медицинскую колле-гию и сделал ему выговор за то, что тот "за своими пустыми происками" до сих пор не отправился на место, и приказал ему в тот же день вые-хать из Петербурга, с угрозой, что если он до полночи 17 апреля не выедет, то с него будет вычтено жалование со дня определения по сегодняшний день, и "признан будет к службе неподобным и отрешен будет от нее без абшида". Угроза не помогла: Вандини не выехал ни 17-го, ни в последующие дни и 20 апреля отказался от должности и был исклю-чен со службы, а выданные деньги были взысканы с него обратно (с, 282).
       Эти два примера, в сущности, противоположных по содержанию, тем не менее, свидетельствуют об одном и том же: об отношении врачей-иностранцев к исполнению своих святых обязанностей. Они осознавали свои осо-бы незаменимыми, что, к сожалению, соответствовало действительности, т.к. других профессиональных докторов просто не было. Московский медицинский факультет еще долго стоял не выше уровня госпитальных школ, поэтому его воспитанники до самого учреждения медико-хирургической академии после прослушивания теоретических курсов наук доканчивали образование в тех же госпитальных школах, заменявших клиники. До 1791 года медицинский факультет не имел права выдавать от себя док-торские дипломы.
       Однако Черкасов не сдавался и перенес основной упор на выпускников существовавших с начала 18 в. госпитальных школ. Ему хотелось насто-лько преобразовать и улучшить эти школы, чтобы не нуждаться в иност-ранных докторах. Разрабатывается новый план, который он представил Екатерине II. Она одобрила его, в результате чего 9 июня 1764 г. был подписан следующий указ, адресованный Медицинской коллегии:
       "Указ нашей Коллегии Медицинской.
       По установлению новому медицинскаго факультета, каковое состоит теперь в государстве нашем, под правлением Медицинской нашей колле-гии, ни малая более нужда не настоит, чтобы кандидаты медицины про-изводимы были через экзамены в университетах чужестранных в доктора сего факультета. И сего ради повелеваем нашей Коллегии Медицинской по собственным ея экзаменам всех обучившехся сей науке производить в доктора медицины и давать на то каждому патент на пергаменте, за рукой президента Коллегии, с приложением нашей печати.
       Екатерина"
       Июня 9 дня 1764 года. (Чистович, с. 334).
       Когда этот указ стал известен в коллегии, то произошло то, чего и следовало ожидать, и о чем своевременно не подумали, увлеченные прекрасными иллюзиями, ни Черкасов, ни Екатерина. Во второй половине ве-ка докторское звание ценилось еще очень высоко, и чужестранные докт-ора, приезжая в Россию для службы, были принимаемы на условиях очень обременительных для правительства. Но не соглашаться на эти условия было невозможно почти не имея своих докторов, а посылка русских за границу для усовершенствования и получения докторских дипломов под разными предлогами затруднялась иностранцами, стоявшими во главе ме-дицинского управления в России. Поэтому члены коллегии читали указ как приговор о ненадобности для России иностранных докторов и о заме-не их русскими кандидатами медицины. Кроме того, в их среде господс-твовало убеждение, что русские не способны быть врачами и не должны получать полного медицинского образования. Тем русским врачам, полу-чившим основательное образование за границей приходилось буквально бороться за выживание, чтобы не погибнуть от ежедневных и разнообра-зных притеснений. Конечно, указ от 9 июня не содержал ничего тако-го, что могло бы уже в скором будущем нанести серьезный урон иностра-нным медикам. Однако члены коллегии возненавидели А. Черкасова как смертельного врага и стали во всем противоречить и мешать ему. Инсти-нкт самосохранения заставил их пойти на дерзость: против указа был составлен протест с просьбой о его отмене. Однако императрица на от-мену указа не согласилась, сказав будто бы, что члены коллегии могут поступать в исполнении его по своему разумению. Коллегия сочла эти слова за дозволение не исполнять указа.
       Не так думали те россияне, которые увидели в указе силу закона, дававшего им право на получение докторского диплома. Первый врач, который воспользовался новым разрешением был Г.М. Орреус, финляндец, сын деревенского пастора. Медицинское образование он получил в петербургской госпитальной школе, был произведен в лекари в 1757 г. и назначен в армию в начале Семилетней войны. В 1762 г. был определен в Медицинскую канцелярию в помощь штаб-физику и 13 мая 1763 г. назначен оператором в петербургском адмиралтейском госпита-ле. В 1765 г. он подал в коллегию прошение о допущении его к доктор-скому экзамену для получения диплома. Г.М.Орреус легко выдержал экза-мен в октябре 1765 г. Оставалось получить диплом, но случилась неожи-данность: коллегия вроде бы и не отказывала ему в дипломе, но начала откладывать его выдачу под разными предлогами. Когда ему надоели бес-смысленные хлопоты, Орреус подал в августе 1766 г. на коллегию жало-бу в кабинет императрицы с просьбой истребовать следовавший ему дип-лом. Управляющий делами кабинета действительный статский советник И.Елагин потребовал от коллегии сведений о причинах, по которым не выдается Орреусу диплом, и когда этот запрос был получен, то барон Черкасов поручил трем членам коллегии: фон-дер-Ашу, Пеккену и Линдеману написать подробное объяснение в ответ на предложенные из каби-нета вопросы. Эти "заклятые друзья" своего президента написали "Объ-яснение членов коллегии об Орриусе" на немецком языке (подлинник помещен в упоминавшейся книге Я.А.Чистовича на с. 335-337). "Объяс-нение" было выдержано в стиле формального доноса на Черкасова: указ 9 июня он представил императрице без их ведома, прежде чем раздавать дипломы следовало бы завести школы; что на основании своей инструк-ции коллегия не может выдавать дипломов без сношений с Московским университетом (в инструкции об этом упоминаний не было). Наконец, было сказано, что Орреус плохо выдержал экзамен. Все это было пусты-ми отговорками или прямой ложью. Тем не менее, получив их разъясне-ние, Елагин возвратил просителю его заявление, объявив, что он дол-жен быть доволен коллежским определением. Но Орреус не был послушной овечкой: переговорил с президентом Черкасовым, побывал у Елагина и снова подал просьбу на имя императрицы, которая уже была предупреждена Черкасовым о его первой неудаче. Дело протянулось еще полтора го-да и кончилось тем, что 2 августа 1768 г. императрица подписала име-нной указ коллегии, коим повелевалось признать Орреуса доктором медицины и выдать ему диплом на это звание. Таким образом, это был первый докторский диплом, выданный в России, и он оказался в достой-ных руках: в 1768 г. Орреус был генеральным штаб-доктором сначала
    во второй, а затем в первой     армии во время первой русско-турецкой
    войны. Полководец П.А.Румянцев писал о нем в 1771 г    .: "Сначала при
    второй, а потом и при предводительствуемой мною ныне армии, с оп    ре-
    делением его находясь неотлучно, во врачевании одержимых натуральными болезнями и ранениях военных чинов крайнюю прилеж-ность и усердие оказывал". Барон Черкасов ходатайствовал перед импе-ратрицей об определении О    рреуса сначала на должность и жалование ди-визионного доктора, а в 1772 г. - штаб-физиком Москвы: здесь он от-лично проявил себя в борьбе с эпидемией чумы. В 1776 г. Орреус вы-шел в отставку; умер он в 1811 году (Мирский, с. 126-127).
       Мы видим, следовательно, что благодаря деятельности президента Медицинской коллегии (при сопротивлении значительной части ее членов) была решена одна из важнейших задач российского здравоохранения: на-чали появляться собственные доктора медицины и для получения дипло-ма не было необходимости ехать за границу и сдавать экзамен на пра-во вести медицинскую практику в каком-нибудь иностранном университе-те. Но следует признать, что диплом Орреуса был при Черкасове единс-твенным дипломом, выданным Медицинской коллегией. Не все обладали настойчивостью и терпением упрямого финна, а президенту так и не удал-ось сломить немецкое влияние в медицине, которое продолжалось еще около ста лет, главным образом, в разных правительственных медицинс-ких учреждениях.
      

    * * *

       В 1767 г. Екатерина II приказала собрать Законодательную комиссию, призванную разработать новые законы Российской империи. Наступило недолгое время составлений депутатских "наказов" для будущего проек-та Нового Уложения, которые поступали от различных сословий, горо-дов и государственных учреждений страны. Образцом для этих многочис-ленных наказов являлся "Наказ" самой Екатерины - социально-политиче-ский и философский документ эпохи, с которого можно вести отсчет на-чала идеологии либерализма в России. Увы, позиции либерализма в на-шей стране всегда были настолько шаткими, что даже если их озвучива-ли Екатерина II, Александр I, Александр II, то итогом их реформаторских начинаний становился или "полный поворот кругом" самих венценос-ных инициаторов, или благодарность "пламенных революционеров" в форме ряда покушений, завершившихся убийством. В "Наказе" автор прямо говорила об ужасающей смертности детей у русских крестьян, уносящую до трех четвертей "сей надежды государства".
       "Какое цветущее состояние было бы сей державы, - горестно воскли-цала Екатерина, - если бы могли благоразумными учреждениями отвра-тить или предупредить сию пагубу!" (имелась ввиду, в том числе, че-рная оспа - Авт.). Депутатом от медицинской коллегии был избран ко-ллежский советник и армии штаб-доктор барон Георгий Аш. Что же пору-чала ему коллегия?" Наказ определенному от медицинской коллегии к бы-тию при сочинении проекта Нового Уложения депутатом оной коллегий члену, коллежскому советнику и армии генеральному штаб-доктору, гос-подину барону Георгию Ашу" состоял из 9 пунктов. Остановимся на 3-м из них, посвященном необходимости совершенствования аптечного дела. Аптеки уже в те годы становились для хворающих людей самым популяр-ным медицинским учреждением, но их было мало, и находились они преиму-щественно в губернских городах.
       "3. Где же казенных лазаретов для пользования обывателей и при них во 2-м пункте описанных аптек учреждено не будет, там вольным апте-карям позволить на нижеописанных кондициях аптеки заводить, а име-нно: 1) чтоб запрещено было прочим всякого звания людям лекарства продавать, 2) чтоб платили в казну за требуемое ими к сочинению ле-карств горячее вино по истинной покупной цене, 3) чтобы имели свободность от постоев и прочих гражданских служб, 4) таким же аптекарям в силу указа Правительствующего Сената, состоявшегося в 1756 году ноября 22 дня, по случаю Кондиковской в Москве аптеки, позволить поку-пать людей до пятнадцати человек, так же и земли сто сажен в длину и столько же в ширину, для заведения на оных ботанического сада, без которого аптеке обойтись невозможно, 5) сверх всего, оным аптекарям позволить в аптеках же держать и продавать всякие зелья и фрукты в сахаре вареные, а при том, чтоб оные аптекари б должны были суще бедным и неимущим людям по рецептам докторским и лекарским лекарства отпускать безденежно. В которых же местах ныне состоят вольные апте-ки, о том при сем прилагается под буквой С список, а о даваемых им из медицинской коллегии указах под буквой Д форма". Наказ подписали: "Барон Александр Черкасов. - Брюс. - Андреас Линдеман. - Иоганн-Ге-орг Модель. - Иоганн-Георг Вульф. - Федор Гарлов. Санкпетербург. Мая дня 31-го 1767 года " (РИО, 43, с. 216-217).
       "Порядочное содержание аптек" входило важной задачей еще в проект А.И.Черкасова. Шаг за шагом он добивался того, чтобы даже в отдален-ных частях империи население обеспечивалось медицинской помощью. Ка-зенные аптеки были открыты в Тобольске (1763), Селенгинске (1765). Основная база лекарств в 18 веке была растительного происхождения, поэтому поощрялось, чтобы аптеки и госпитали имели свои аптекарские огороды. В распоряжении Медицинской коллегии были четыре ботаничес-ких сада в Петербурге, Москве, Дубно и Тобольске и семь садовых заведений в Астрахани, Воронеже, Выборге, Карасубазаре, Оренбурге и Хер-соне. Все это помогало Медицинской коллегии обеспечивать аптеки. О распространении аптек и "лекарен" в губерниях под бессомненным влия-нием Черкасова беспокоилась императрица в своих указах:
       "13 046. января 12, 1768 году. Именной, данный президенту Медицинской коллегии барону Черкасову. - О заведении аптек в городах и о содержании Докторов и Лекарей.
       Александр Иванович! Многие губернаторы жалуются, что в Губерниях их нет аптек, следовательно, обыватели в болезнях своего нужного вспоможения получать не могут, и хотя есть по городам учрежденные лекарни, но не имеют лекарств и лечат, как могут, чего ради посовету-йтесь в вашей коллегии, каким образом сему недостатку помочь, не мо-жно ли вызвать вольных Аптекарей для городов, или отпускать по горо-дам аптеки, подобно полковым; полезно было бы в каждой Губернии иметь и Доктора, на содержание которого может быть согласилось бы и Дв-орянство той Губернии, однако ж о сем надобно наперед снестись с гу-бернаторами и увериться в подлинном их содержании; если же содержа-ние их оказалось бы ненадежным, то не сыщется ли другой какой способ для заведения их по Губерниям; подумайте о том с Коллегией, положите намерения и представьте мне, т.к. и о том, на каком основании городо-вые или уездные Лекаря определяются, и что им от Коллегии предписыва-ется" (ПСЗ, 18, с. 418). Через 16 лет, когда А.И.Черкасов давно уже находился в отставке, будет издан указ 16 044. августа 13-го 1784, который со ссылкой на указ от 12.01.68 "данный бывшему Меди-цинской коллегии президенту барону Черкасову" предписывал, "чтобы Ме-дицинская коллегия не только ныне, но и впредь желающим и знающим людям заводить в Москве вольные аптеки давала дозволения на основа-нии изданных о сем узаконений..." (ПСЗ, 22, с. 196).
       В период 12-летнего руководства коллегией А.Черкасовым в России наряду с военными госпиталями появились большие специально построенные гражданские больницы: Павловская (1763) и Екатерининская (1776) в Москве. Первым губернским доктором в Тобольске стал Фридрих Баад (1765). Началось оказание помощи душевнобольным людям: стали строить специальные дома для умалишенных ("желтые дома"). Первый "желтый дом" был открыт в Новгороде в 1776 г. Были открыты психиатрические отделения в больницах: в Москве, в Екатерининской больнице (1776), в Екатеринославе и Симбирске (1772) (Мирский, с. 132, 134-135).
       Мы уже упоминали о том, что долгое пребывание в Англии, способствовало у старшего сына Черкасовых приобретению уважения к закону и за-конности. В свою очередь, его своеобразный характер проявился в сочетании изначального радушия и человеколюбия с признанием приоритета законности в отношениях как с равными себе, так и с теми, кто был выше его по должности. Но особенно Черкасов стремился к соблюдению за-конов и установленных правил, если речь шла о его подчиненных или о лицах подотчетных Медицинской коллегии. Говоря современным стилем, все формы служебных отношений он рассматривал только в пределах пра-вового пространства. С одной стороны, он отстаивал честь вверенного ему учреждения (опять же, на современном языке - Министерство здравоохранения). С другой стороны, он не мог допустить, чтобы с врача-ми, лекарями, аптекарями и т. д. могли поступать по своему произволу, причинять им несправедливость те должностные лица, в распоряжение которых он направлял медицинских служащих. Эти люди часто оказыва-лись беззащитными, т.к. сами никакой властью и чинами не обладали и о них вспоминали лишь тогда, когда нужна была самая важная помощь. Начальствующие люди в России традиционно любили посамодурствовать, а степень самодурства зависела от их места в служебной иерархии. Хо-рошо зная чиновный и сановный мир, А.И.Черкасов, случалось, проделы-вал хитроумные маневры лишь бы не дать в обиду своего подчиненного. Дружеские отношения с Екатериной II помогали ему, но бывало и так, что императрица, в конце концов, переходила на сторону его противников - уже из каких-то, только ей известных соображений. Нужно добавить, что инициатором столкновений Черкасов обычно не являлся, ему всего лишь приходилось защищаться, чтобы защитить других. Так было, когда Медицинская коллегия по инициативе своего президента стала создавать ведомственную медицину. Это был первый медицинский штат, учрежденный Черкасовым в Смольном монастыре для воспитанниц Воспитательного общества. Основателем "Воспитательного общества благородных девиц" при Воскресенском Смольном новодевичьем монастыре в С-Петербурге в 1764г. был И.И. Бецкой (1704-1795), увлекший Екатерину идеей воспитания "новой породы людей" - просвещенных и гуманных дворян, купцов, промышленников, ремесленников. Его либеральные взгляды на методы воспитания были прогрессивны для своего времени: воспитатели должны быть "добр-осовестными и примера достойными людьми" и т.п. В 1764 году Бецкой в чине генерал-поручика был назначен президентом Академии художеств в Петербурге. Современники составили о нем мнение как о человеке бес-покойном и любящем затевать интриги. Начальницей Воспитательного об-щества была княжна А.С.Долгорукова. В именном указе Черкасову было сказано: "выбрать искусного доктора и лекаря для Новодевичьего мона-стыря и о содержании оных снестись с господином Бецким, дабы все го-тово было к 28 числу июня нынешнего 1764 года" (Чистович, с. 300). Какой-либо определенности в статусе врачей не было, и эта неопределе-нность, в частности, о назначении им содержания и жалования происхо-дила от того, что И.И.Бецкой сначала не хотел иметь специальный меди-цинский штат ради экономии средств. В случае надобности, полагал он, можно будет пригласить докторов из других мест, платя только за ра-зовые визиты. Медицинская коллегия считала это возможным, но вредным, потому что, по ее мнению, постоянный доктор, не связанный никакими другими обязанностями, должен и обязан будет наблюдать за здоровьем не только больных, но и здоровых детей, и следить за их физическим воспитанием и заботиться о нем, чего никак не сможет делать доктор, яв-ляющийся по случайным приглашениям. Т.е. А.И. Черкасов и его коллеги фактически заботились о создании педиатрической медицины и детской гигиены, хотя систематические исследования детского здоровья в Росс-ии начнутся лишь в 30-е годы 19 века.
       Кроме того, в высочайше утвержденной инструкции для руководства ме-дицинской коллегии, в третьем пункте сказано было, что она сама, по усмотрению своему, определяет места докторам, и что "никакой иной в государстве департамент, кроме "сей коллегии, власти иметь не должен, ни рекомендовать, ниже требовать того или другого себе по вакации доктора". Переписка между бароном Черкасовым и княжной Долгоруковой (Чистович, с. 300-306) показывает, с какой настойчивостью президент коллегии добивался формального признания и всех вытекающих из него положительных следствий для доктора И.Г. Яниша и лекаря В.Д. Нагеля. Он беспокоился и о повышении жалования аптекарскому гезелю: его ого-рчало, что службу его подчиненных ценят так легко и несправедливо и настаивал, чтобы оплата труда всех служащих медицинского штата Смоль-ного монастыря приравнивалась к оплате аналогичного штата при Шля-хетском кадетском сухопутном корпусе. В итоге он добился согласия на-чальницы по всем вопросам, и на этом переписка могла бы закончиться. Но, как не без легкой иронии пишет профессор Чистович, президент Медицинской коллегии предвидел, что в официальных сношениях с женщина-ми не довольно поступать законно и справедливо, но нужно еще и угож-дать, а во всяком случае остерегаться и не упускать из виду их пере-менчивости и врожденной наклонности к своеволию. Особенно его беспо-коило то, что все распоряжения по снабжению Смольного монастыря меди-цинскими чинами были одобрены императрицей только на словах, и ему будет не на что опереться, если Долгорукова вздумает отвергнуть или изменить их. Ведь она спорила, что аптекарскому гезелю и лекарю ве-лико жалование, а если она заспорит и о жаловании доктора, не пове-рит основаниям, по которому оно ему положено, и даже совсем не захо-чет иметь его в службе при Воспитательном обществе? Поэтому он сделал, как ему казалось, очень ловкий ход: 27 сентября 1764 г. представил императрице точный доклад о происшедших несогласиях, в котором ссы-лался на мнение Екатерины, которое ранее совпадало с его мнением.
       "Доклад мой угоден тогда показался Е.И.В. Но как на сие ничего из письма не имею, для того всеподданнейше прошу В.И.В. против слов, то-гдашний мой доклад содержащих, высочайшей рукою написать "быть по се-му". Сие будет неоспоримым доказательством вашей высочайшей воли в случае могущих быть впредь по сему делу затруднений.
       В.И.В. всеподданнейший раб
       Барон Александр Черкасов" (Чистович, с. 305-306).
       Императрица исполнила его желание и тут же при нем написала на докладе: "быть по сему". Копии со своего доклада и с колежского определения о назначении медицинского штата в Смольный монастырь он отпра-вил княжне Долгоруковой в сопровождении своего письма, удостоверяю-щего ее в том, что все написанное и сделанное им ранее имеет одобре-ние императрицы. Но Черкасов беспокоился не зря, хотя и принял все меры предосторожности. Когда понадобилось заменить штаб-лекаря Наге-ля, коллегия назначила в Смольный монастырь штаб-лекаря Тоде, находившегося в числе кандидатов для выбора в лейб-хирурги, и, следовательно, одного из лучших врачей того времени. Последовала новая оби-да Долгоруковой, на которую она пожаловалась лично императрице. Вмешался И.И.Бецкой, который сумел представить дело односторонне, невыгодным для Черкасова образом. В итоге Медицинская коллегия получила указ от 30 марта 1765 г., в котором было сказано: "При Воспитатель-ном в Воскресенском монастыре Благородных девиц общества воспитание поручено от нас с особой доверенностью учрежденному совету"; почему и предписывается "определять туда докторов по назначению совета; а о болезнях им не доносить коллегии, а только начальнице" (Бюлер, 1870, с. 588). А.С.Долгорукова оказалась победительницей: закон ее больше не стеснял. С тех пор Медицинская коллегия беспрекословно ис-полняла все требования совета, определяя в Смольный монастырь спосо-бных и неспособных докторов по его запросу, они же, войдя в медицин-ский штат, вместе с тем выходили из подчинения и ведомства коллегии.
       О прерогативе в назначении врачей у А.И. Черкасова было столкновение и с малороссийским губернатором, главным командиром украинского и малороссийского корпусов графом П.А.Румянцевым, отразившееся в их пере-писке (Чистович, с. 321-325). Оба адресата проявили по отношению друг к другу резкость и язвительность, особенно Черкасов. Гордость и самолюбие знаменитого полководца были оскорблены именно тем, что его поучает не какой-нибудь старый государственный муж и не фаворит "в случае", а отставной капитан, без всяких личных заслуг пожалованный в действительные камергеры и президенты коллегии. Поэтому Румянцев ответил тоже запальчивым, но с соблюдением правил вежливости, письмом: "Милостивый государь мой Александр Иванович. Я много сожалею, что первая моя переписка с Медицинской коллегией виною толиких вам беспокойств, а мне неприятностей. Подобные затруднения между людьми наших состояний не суть пользою службы, но вящим вредом оной, не к исправлению дел способствуют, но к вящему неустроению и замешатель-ству их: вот каковы плоды раздоров между правительств. Что я требо-вал доктора Паульсона и лекаря Данилевского, в том я уполномочен был соизволением Ея Величества и мнил, что требование мое и о штаб-лека-ре принято будет: но вижу теперь, что я в надежде своей обманулся. Дозвольте и о присланной вами мне печатной "Инструкции" упомянуть: она давно уже обнародована и следственно, говоря об ней, вы об известном мне говорили, а присылку я бы мог за иное что почесть, ежели б почтение мое к вам не так было велико, каково оно есть.
       Я всегда пребуду,
       милостивый государь мой,
       ваш покорный слуга
       Г. Румянцев".
       Декабря 29 дня 1764. (Чистович, с. 325).
       Однако Румянцев не стал жаловаться императрице, только перестал обращать внимание на прибывшего от Медицинской коллегии в конце 1765 года в г. Глухов штаб-лекаря В.Риттера, что и заставило последнего проситься в отставку. Вероятно, в этом столкновении более прав был П.А.Румянцев, когда отказывался ранее принимать штаб-лекаря на служ-бу как "суще престарелого и неспособного": в просьбе об отставке из Глухова Риттер писал, что ему уже около 75 лет отроду.
      

    * * *

       "Звездным часом" в деятельности А.И.Черкасова на посту главы Медицинской коллегии было введение в России оспопрививания, и медленный, но уже не прерывающийся процесс его распространения в огромной импе-рии.
       Оспа была перенесена в Европу во время крестовых походов или даже ранее. На востоке как средство борьбы с этой болезнью было известно прививание натуральной оспы: об этом сказано в сочинениях греческих и арабских врачей 7-10 веков. В 15-18 веках эпидемии оспы в Европе уносили в могилу сотни тысяч жизней и обезображивали лица выживших. В 16 в. на кораблях Ф.Кортеса оспа проникла в Америку. Борьба с нею ограничивалась карантинами. Однако в 18 в. находились смелые люди, которые решались предупредить заболевание путем прививания оспы по греческо-арабскому способу. В первой половине 18 в. леди Монтегю, супруга великобританского посла в Константинополе первая решилась привить оспу своему сыну, потом уже в Лондоне той же операции под-вергла свою дочь, и в 1721 г. издала брошюру, в которой советовала западному миру воспользоваться этим великим открытием. Этот метод назывался вариолизалией и после него приобретался иммунитет. Но по-сле вариолизации иногда развивалась тяжелая форма заболевания; кро-ме того, больной легкой формой мог стать источником инфекции для ок-ружающих. Ничего другого подвижники борьбы со страшной болезнью в течение всего 18 века предложить не могли. "Но именно в Англии и особенно во Франции, где новое открытие встретило сильных и упорных антагонистов, где против него раздавались ученые и богословские во-згласы факультета и Сорбонны, распространение его, а впоследствии и прививание коровьей оспы, потребовало со стороны правительства не-сравненно больше усилий, чем в Голландии, Швеции и Германии".
       Первые опыты натуральной оспы привития совершены были в Лондоне та-мошней медицинской коллегией над шестью преступниками, приговоренными к смертной казни. Несколько времени спустя принцесса Вельская, ус-тупая настойчивым советам леди Монтегю, подвергла детей своих оспен-ной операции. Во Франции в 1756 году герцог Орлеанский совершил по-добный же подвиг, обратившейся в благодеяние народу... Но о медлен-ном ходе оспопрививания во Франции, несмотря на старания Даламбера доказать статистическими выводами его пользу, один из самых ревност-ных сторонников этого нововведения, Вольтер, свидетельствует в пере-писке своей с Екатериной II, говоря: "Что же касается до нас, то чу-ть дело не дошло до того, что оспу нельзя было нам прививать иначе, как по приговору парламента. Не знаю, что сделалось с нашей нацией, которая прежде давала во всем великие примеры; мы теперь в некоторых случаях оказываемся варварами, а в других обнаруживаем малодушие" (письмо от 26 февраля 1769 г.). В 1774 году Людовик XV умер от оспы. В Австрии оспопрививание введено, кажется, одновременно с Россией, но несмотря на старания двух искусных врачей, Лохера и Ингенгуза, оно шло в Вене сравнительно медленнее, судя по письму Екатерины II к Вольтеру из С-Петербурга, от 6-го декабря 1768 года, в котором сказано: "Здесь в течение одного месяца оспа привита была большему числу людей, чем в Вене в продолжения восьми месяцев". (Бюлер, 1870, 86, с.40-41). Вариолизация только ослабляла действие эпидемической болезни. Открытие способа прививки коровьей оспы явилось более удоб-ным и надежным способом предохранения, и окончательно уничтожило ги-бельные последствия влияния оспенной эпидемии. Рабу Помье открыл эту форму борьбы с оспой в 1780 г. в результате длительных наблюде-ний в окрестностях Монпелье над коровами, пастухами и молочницами. В 1784 г. он сообщил свои наблюдения англичанину доктору Дженнеру и Англия воспользовалась ими прежде Франции: в 1796 г. Э.Дженнер, осн-овываясь на этих наблюдениях, предложил иммунировать людей содержи-мым пузырьков коровьей оспы. Этот метод оспопрививания был назван вакцинацией.
       Ф.Бюллер сообщал, что в Россию, вероятно, оспа была занесена еще в 11 столетии монахами, возвращающимися из Греции. В 17-18 веках од-на мысль об этой болезни и об ее опустошительном влиянии на городс-кое и сельское население приводила в трепет, что доказывается целым рядом узаконений. Так, уже в конце 17 в. появляется указ о том, чтобы чиновникам, у коих дома окажется заразная болезнь, не являться ко двору и не сопровождать государя в его походах (ПСЗ, 2,  826). В следующих указах уже прямо именуется оспа, подтверждаются и предпи-сываются предосторожности от нее во время высочайших путешествий из С-Петербурга в Москву и в присутственных местах; для одержимых ею, как бы для прокаженных, отводятся загородные дома, назначаются особые церкви для страждущих оспой, и умерших от нее запрещается вно-сить в церковь (ПСЗ, 11, 12, 14, 16, 24). Очевидно, что в то вре-мя оспа принадлежала к числу страшных бичей российского населения, между тем как в Западной Европе было уже известно прививание натуральной оспы. Ряд упомянутых узаконений почти завершается 1767 годом. Благодаря медицинской коллегии можно было собрать численные данные, подтверждающие, что из всей массы рождавшихся младенцев едва четве-ртая часть достигала совершеннолетия, между тем как остальные умира-ли большей частью от оспы. Эти статистические данные были результа-том тех срочных донесений, которые по требованию А.И.Черкасова были присылаемы в коллегию докторами из провинций... Ведомости о рождаю-щихся и умирающих начали составляться в 1764 г. Доктор Димсдаль, о котором пойдет речь в дальнейшем повествовании, на основании своих наблюдений, заявлял, что в России ежегодно от оспы умирало детей и взрослых до двух миллионов. Скорее всего, это было преувеличением, но жертвы свои оспа собирала очень обильно. По свидетельству докто-ра Яниша весной 1768 г. выписанный из Англии доктор Роджерсон, сде-лал прививку оспы троим детям английского консула (Бюлер, 1870, 86, с. 41-44). Но необходимы были более решительные и систематические меры, чтобы уничтожить корень зла, необходим был пример, который должен был последовать с самой вершины власти. Такой пример после-довал: "В 1768 году императрица оказала новый опыт попечения своего о благе подвластного ей народа. Она с прискорбием видела следы опус-тошения и безобразия в то время столь страшной оспы. Спасительное средство привития было известно почти во всех частях Европы, кроме России, где по предрассудку, страшились следствий сего средства, еще не испытанного у нас. Императрица, дабы вразумить в пользе оного, и помня, что она сама не имела оспы, вознамерилась собою показать по-лезный для всех пример и для того поручила президенту медицинской коллегии, барону Александру Ивановичу Черкасову, вызвать из Лондо-на славного английского оспенного врача Димсдаля" (Вейдемейер, 1, с. 72-73).
       Итак, именно Черкасов был инициатором приглашения врача Томаса Дим-сдаля (1712-1800) в Россию. Это необходимо особо подчеркнуть, так как чуть ли не с первых шагов оспопрививания на эту роль претендо-вали граф Н.И.Панин, воспитатель цесаревича Павла, и недавно упоминавшийся И.И.Бецкой, как будто бы предлагавший другую кандидатуру. Но победа осталась за Черкасовым, а его непосредственное участие в дела введения оспопрививания в России доказывается как его перепиской с русским посланником в Лондоне А.С. Мусиным-Пушкиным, самим Т.Димсдалем, так и целым рядом документов, включая свидетельства самого лон-донского врача. Некоторые из этих документов в дальнейшем мы приведем полностью, или процитируем некоторые фрагменты. Уже во второй половине 19 века историки медицины не подвергали сомнению тот факт, что первопроходцем в нелегком деле оспопрививания был именно барон А.И. Черкасов.
       В своих "Записках" о пребывании в России Т.Димсдаль приписывает внезапную решимость Екатерины вызвать его в Россию тому обстоятельству, что никогда не прекращавшаяся в Петербурге оспа, несмотря на все предосторожности, проникла ко двору: во дворце одна фрейлина умерла от нее; этот случай доказал, какой опасности могли подвергнуть-ся жизни императрицы и великого князя (РИО, 2, с. 298). Английс-кий врач вначале сразу же уклонился от поездки в Россию, но когда прибыл второй курьер из Петербурга, и на этот раз офицер с полномо-чиями, то стало очевидно, что императрица и цесаревич непосредственно заинтересованы в этом деле. Доктор Димсдаль решил отправиться в путь с одним из своих сыновей Нафанаилом, бывшим тогда студентом Эдинбургского университета. Помимо убеждений со стороны русских, сы-грало роль и то обстоятельство, что по религиозным взгля-дам Димсдаль и его сыновья принадлежали к секте квакеров, чьим свя-тым долгом было оказывать помощь и ближнему и дальнему.
       Отплыв из Гарвича 28 июля, отец и сын прибыли в Петербург приблизительно 18-го августа 1768 г. Через два дня после их прибытия императрица приехала вечером в столицу, и в следующее утро в 10 часов они были ей представлены в загородном дворце на Каменном острове. Далее предоставим слово англичанину: "Когда нас ввели, в комнате были толь-ко их превосходительства граф Панин и барон Черкасов. Барон имел честь быть председателем медицинской коллегии; он учился в Кембрид-жском университете и поэтому понимает в совершенстве английский язык. Этот вельможа удостоил меня в продолжении нашего пребывания в России столькими знаками своей благодарности, что я счел бы себя весьма счастливым, если бы мог выразить ему мою признательность соответственно тому, чем я ему обязан" (РИО, 2, с. 301).
       В следующий день Димсдаль снова был призван к Екатерине II, но с соблюдением скрытности, и только на этот раз она ему объявила, что ре-шила подвергнуться оспопрививанию, но непременно прежде великого князя, так чтобы когда начнется сыпь и опасность минуется, можно бы-ло взять оспу у государыни для цесаревича, преимущественно для того, чтобы императрица-мать могла ежедневно с ним видеться во время боле-зни. Предположение это не оправдалось, т.к. именно тогда Павел забо-лел ветряной оспой. Димсдаль просил о содействии придворных врачей и предложил сперва сделать несколько опытов, но императрица нашла это излишним и, кроме того, доктору было поставлено единственное ус-ловие: чтобы до поры до времени все это дело не было гласным.
       Для привития оспы методом вариолизации необходим был свежий материал, Вместе с бароном Черкасовым и доктором Шулениусом английский доктор очень скоро устроил оспенную больницу в доме барона Вольфа. В боль-ницу привели пять кадетов Морского корпуса. Первый опыт не удался: оспенная сыпь у пациентов не появилась. Тогда, пишет Димсдаль, "я был в закрытии в госпитале Вольфовского дома ж по моей просьбе под строгим караулом, сколько для того, чтобы согласно воле императрицы сохранить в тайне привитие к ней оспы, как и для того, чтобы не до-пустить распространения этой прилипчивой болезни. В этом уединении я принялся рассматривать и соображать каждое общество по журналу, ко-торый я вел и который я сообщал со всей возможной точностью барону Черкасову с моими заключениями о разных видоизменениях в положении пациентов. Барон Черкасов переводил его и сообщал императрице" (РИО, 2, с. 309).
       Переписка А.И.Черкасова с Екатериной II, его переводы на русский записей из журнала Т.Димсдаля, записки самого Димсдаля довольно подробно цитируются Ф.А.Бюлером (Бюлер, 1870, 86, с. 50-57). Главная цель опытов Димсдаля заключалась в том, чтобы отыскать больного, от которого можно было бы достать свежую оспенную материю для императ-рицы. В то время существовал предрассудок, что тот, у кого берут ос-пенную жидкость, должен умереть. Английский врач рассказывает, что в доме некоего частного человека, сын которого болел оспой, мать бро-силась перед ним на колени, заклиная пощадить жизнь ее сына, однако муж уговорил ее, сказав, что и "мы и дети наши принадлежим нашей матушке-царице". Врач успокоил их своим ручательством в безопасности для младенца и взял у него оспенную материю. Этот случай послужил поводом для нескольких легенд. Во-первых, Г.Гельбиг сообщил, что это был третий сын графа Г.Г.Орлова, прежде звавшийся Александром Даниловичем Марковым (род. в 1763 г.), а потом Оспенным, т.к. у него была взята оспенная материя для великого князя Павла. 28 нояб-ря 1768 г. ему было пожаловано дворянское звание. Он умер еще пажом в Петербурге. Переводчик и комментатор Гельбига, В.А.Бильбасов, в примечаниях уточняет: не для Павла, а для императрицы (Гельбиг, 1999, с. 182). Во-вторых, А.И.Вейдемейер повествует, что именно этому се-милетнему ребенку "Александру Данилову сыну Маркову, от которого для императрицы Димсдаль взял оспу и ее успешно привил" пожаловано, с потомством его, дворянское достоинство и повелено называться Оспен-ным. И, наконец, в-третьих, что опровергает "во-первых" и "во-вторых" из "Записки" Димсдаля видно, что этот ребенок уже успел выздороветь ко времени привития оспы Екатерине, хотя родители чуть его не уморили, снеся в баню. Быть может, царские милости были вознаграждением
       за страх, испытанный родителями перед врачом. Но почти точно можно также предположить, что Марков-Оспенный скорее всего был из числа трех здоровых детей, которым доктор нарочно привил оспу в Вольфовском доме для того, чтобы взять материю для царицы. Из "Записки" видно, что ребенок был, скорее всего, на 2 года моложе (Бюлер, 1870, 86, с.58).
       Обсудив все обстоятельства, относящиеся до его опытов, Димсдаль составил "Записку" о них и послал ее государыне, которая по прочтении ее дозволила снова привить оспу тем же пяти больным (вышеупомянутым кадетам), и когда она вторично не принялась, то сделалось ясным, что у них уже прежде была настоящая оспа. "Этот второй опыт еще не был приведен к концу, как императрица, не ожидая последствий, объявила, что, чтобы не случилось с моими пациентами в Вольфовском доме, она намерена привить себе оспу немедленно, и мне приказано было пригото-виться. С этой целью я избрал трех детей здорового сложения и привил к ним оспу (вероятно, и Маркову - Авт.), чтобы быть готовым, по мере возможности, к тому самому сроку, который заблаговременно определен". Это событие произошло после почти двухмесячных опытов врача, не желавшего рисковать: вероятно, он, как и многие его совре-менники, считал опасным привитие оспенного яда в зрелые годы: Екате-рине II было 39 лет. Желая понравиться Вольтеру своим полезным для человечества поступком, императрица сообщила ему: "Димсдаль привил мне оспу 12-го октября" (Бюлер, 1870, 86, с. 551).
       Сам же доктор об этом историческом событии сообщил в "Записке" следующее: "Чрез посредство барона Черкасова, все было заранее условлено и устроено, по воле императрицы, и в 9 часов вечера, по предварите-льному соглашению, явился в Вольфовский дом нарочный с приказанием приехать и привесть с собой больного, от которого можно было бы взять материю для привития оспы. О настоящей причине, почему было дало это приказание, никто ничего не знал, кроме меня и моего сына, и мы показывали вид, что так как и другие, удивляемся этому приказанию, но тем не менее немедленно приступили к тому, чего от нас хотели. Ребенок, которого я выбрал для этого, как наиболее способного, на котором оспа уже начала показываться, в то время спал. Мой сын взял его на руки, закутал в шубу и снес в карету. В ней, кроме нас, нико-го не было; нас подвезли к большому подъезду дворца, к тому, который ближе к Миллионной. Мы вошли потаенным ходом, где барон Черкасов нас встретил и провел к императрице. Привитие оспы совершилось скоро, без малейших признаков смущений со стороны Екатерины II. После се-го мой сын отправился с ребенком в Вольфовский дом" (РИО, 2, с.310-311). Позднее в своей книге "Сегодняшний способ прививать оспу" (из нее позаимствован последний эпизод в предыдущем тексте со слов "Мы вошли..." - Авт.) Димсдаль скажет точно, что оспа была привита Екатерине II в Зимнем дворце, 12 октября 1768 г. в 10-м часу вечера. На следующий день и пациентка и врач уехали в Царское Село, где и протекала привитая болезнь. Отъезд из Петербурга был вызван желани-ем избежать толков и беспорядков в столице, т.к. тайну при всей осторожности сохранить не удалось.
       В дипломатической переписке лорда Каскарта с лордом виконтом Уаймоутом дважды упоминается событие, которое и в самом деле имело определенное международное значение: "С.Петербург, 17 (28) октября, 1768 г.  205 (23. Извлечение). Мне кажется, я могу вас уверить, Милорд, что Императрице была привита оспа в ночь с воскресенья на понедельник. Это составляет секрет никому не известный. Присутство-вали при этом только Панин, Сальдерн и барон Черкасов. Граф Орлов уехал на охоту и таким образом не знал этого и может быть не знает до сих пор. Многие думают, что это не случится раньше его возвраще-ния и это мнение предупредить возможность всяких подозрений до мино-вания опасности, тем более что по всей вероятности Ея Величество бу-дет продолжать выходить из своей комнаты".
       "206. (25. Извлечение) С.Петербург, 21 октября (1 ноября) 1768. С особым удовольствием имею честь сообщить вам, Милорд, что императ-рица подверглась лишь легкому нездоровью, в течение которого она да-же не была принуждена оставаться в своих комнатах с самого времени операций, после чего вчера показалась весьма доброкачественная оспа не в большом количестве и такого свойства, которое по мнению доктора Димсдэля совершенно удовлетворительно. Я слышал это от Панина, кото-рому Ея Величество ежедневно (кроме одного дня, когда у нее болела голова) писала собственноручные письма. Он в то же время сказал мне, что это составляет величайшую тайну, которую не следует открывать до тех пор, пока не будет привита оспа Великому Князю. Я уверил его, что это известие доставит величайшее удовольствие Королю, так как со времени отъезда доктора Димсдэля, Его Величество догадывался о принятом намерении и я знаю, что он будет беспокоиться до тех пор, пока не узнает, что все благополучно окончено. Он обещал мне сооб-щить в четверг после полудня сведения о завтрашнем и о послезавтраш-нем дне. Так как дело это было им задумано и ведено, то он особен-но счастлив успехом события, от которого так многое зависело" (РИО, 12, с. 390-391).
       Есть во втором донесении английского посла явная неточность, вызва-нная слегка искаженной информацией, полученной им от Н.И.Па-нина. Екатерина во время течения болезни написала два коротких отве-та на письма вице-канцлера Панина. Все остальные письма графу писал, информируя о состоянии императрицы, никто иной как А.И.Черкасов. Пани-ну необходимо было уверить английского посланника в особом доверии к себе со стороны Екатерины II. Отсюда и явное преувеличение своей роли: в действительности дело оспопрививания не им было задумано, не он его вел. Не присутствовал он среди лиц, при которых была сде-лана прививка императрице: кроме исполнителя операции Т.Димсдаля и президента Медицинской коллегии Черкасова рядом с императрицей в этот момент никого больше не было. И, как человек, отвечающий за де-ло государственной важности, которое могло после первого успеха си-льно улучшить состояние здоровья всего населения империи, он вслед за Димсдалем тоже переехал в Царское Село и оставался там безвыезд-но до полного выздоровления Екатерины.. В его планы входило распространение оспопрививания на более широкие слои общества. Доктор Димсдаль, чьим покровителем был Черкасов, вел дневник болезни с 11 по 28 октября включительно (Бюлер, 1870, 86, с. 554-562). Екатерина обменивалась записочками с Черкасовым (именно ему она жалуется на головную боль), а Черкасов в коротких письмах Н.И.Панину сообщал о здоровье императрицы, в том числе упоминая о его посланиях и о ее ответах. Вот образцы этой интересной переписки: в оригинале на фран-цузском языке, - мы сохранили орфографию переводчика.
       Записка 1 от 19 октября, адресованная Екатериной II барону Черкасову. "Я спала очень дурно и не более двух часов. У меня всю ночь тосковали ноги и был жар, особенно в обеих руках. Тоска в ногах одна-ко не прошла после умеренной испарины. Я встала в 6 часов и, с тех пор, чувствую себя лучше, чем в постели".
       Записка 4 от 23 октября в 9 часов утра, адресованная барону Черкасову. "Я спала спокойно с той минуты как легла до 8 часов и чувствую себя очень хорошо. Могу ли я пить кофе со сливками? Я это спрашиваю потому, что г. доктор сказал мне что сегодня наступит новый кризис".
       Ответ барона Черкасова. "Я очень обрадован известием что ваше величество прекрасно почивали всю ночь и чувствуете себя так хорошо нынче утром. Подагра мешает мне явиться к вашему величеству; но если вам, всемилостивейшая государыня нужен доктор Димсдаль, то прикажите когда он должен придти, в сопровождении г. фельдцейхмейстера (Г.Г.Орлова - Авт.) или его брата графа Владимира".
       Екатерина отвечает на оборотной стороне ответа Черкасова запиской  5 . "Г. Димсдаль может сейчас ко мне подняться. Я хотела бы пока-зать ему свои руки. Очень сожалею о вашей подагре. Сварливость ва-шей жены ее, вероятно, усилила. Постарайтесь помириться и выздороветь" (Бюлер, 1870, 86, с. 558-559).
       Намек на сварливость жены и совет скорее помириться с Е.И.Черкасовой рождают предположение, что Черкасов прибыл в Царское Село в сопровождении супруги, или перед отъездом из С.-Петербурга имел с ней ссору, о которой было известно Екатерине. В любом случае это подтверждает те свидетельства, что их брак не был идиллией, и что барон не был особенно счастлив в союзе с дочерью Э.Бирона, ко-торая с возрастом все более походила характером на своего печально знаменитого отца.
       Записка 7 от 25 октября в субботу утром А.Черкасову от Екатерины.
       "Я спала дважды, всего 8 часов, очень глубоким сном и так спокойно, как не спала целую неделю; мне показалось, что эту ночь у меня вовсе не было жару; голове гораздо легче, чем вчера; не думаю, чтобы могла сегодня возобновиться лихорадка, так как я слишком хорошо се-бя чувствую, чтобы мне можно было заболеть. В 7.3/4 ч. утра, суббо-та. Передайте эту записочку г-ну Панину".
       Граф Никита Иванович Панин (1718-1783) принимал активное участие в дворцовом перевороте 1762 г., был ближайшим советником Екатерины II по внешнеполитическим вопросам, возглавлял в 1763-1781 гг. коллегию иностранных дел. Однако его идея союза северных стран против Франции и Австрии не получила воплощения. Панин находился в скрытой, но постоянной оппозиции к Екатерине II. После 1-го раздела Речи Посполитой в начале 70-х годов возглавил заговор в пользу наследника Пав-ла Петровича. С 1781 г. в отставке. А.И.Черкасов, несмотря на некоторое соперничество с Паниным, прекрасно знал субординацию и сообщал все необходимые сведения о здоровье императрицы. Кроме того, следует иметь в виду, что из всех должностных лиц он, пожалуй, был единственным, кто бывал в покоях императрицы, хотя сам оспой не бо-лел, а будучи в Англии оспопрививания не прошел, т.к. оно, как мы видели, в те годы было и там редким явлением. Поэтому он обязан был сообщать Н.И.Панину главные вести о здоровье царицы. Содержание пи-сем Черкасова Панину, в основном, перекликается с его же перепиской в те дни с Екатериной II. Из имеющихся в нашем распоряжении 10 писем, адресованных Н.И.Панину, мы приведем пять, наиболее важных с точки зрения главной темы.

    3.

       "Письмо вашего сиятельства, сегодня в полдень писанное, я теперь получил. Включенное графу Григорию Григорьевичу (Орлову - Авт.) отдал. Ея императорское Величество, прочтя ваше к ней письмо, изволила на оное ответ написать, который при сем включаю.
       Господин Димсдаль сказал, что он не находит, чтоб насморк Его Императорского Высочества мог ему помешать сего вечера порошок принять, ежели нет лихорадки, как вы изволите писать.
       О состоянии здравия Ея Императорского Величества извольте увидеть г. Димсдаля мнение, сего утра написанное.
       Ея Императорское Величество изволила указать вам сообщить, что ей угодно, чтоб Его Высочеству оспа привита была в Среду или Четверток, ежели лихорадка у Его Высочества не продолжится. Операция сделана будет в Царском Селе. Материя взята будет от Ея Императорского Вели-чества. Господин Димсдаль думает, что лучшей материи найти трудно.
       При сем включаю еще письмо от графа Григория Григорьевича.
       В понедельник, в 20 день Октября 1768 года, в 5-м часу по полудни".

    4.

    "Милостивый государь мой граф Никита Иванович.

       Ея Императорское Величество указала вам сообщить, что вчера изволила лечь в 9-ть часов в вечеру и опочивала, хотя с перемеж-ками, около десяти часов. Сего утра пробудилась в 9-ть часов с ве-селым духом. Оспа высыпала во многих местах, а главнейших три пока-зались на челе. Сей фронтиспис хотя не красив, но он здоров. Доктор сказывает, что если бы природная оспа ко мне пришла, то бы пришла ду-рная, а теперь будет хорошая.
       После сего мне не остается ничего прибавить как только поздравить ваше сиятельство с сим благополучным для всей Империи происшествием, пребывая и пр.
       Б.А.Черкасов.
      
      
      
       В 21 день Октября 1768.
       В 11-ть часов поутру".

    6.

       "Из Царского Села, Октября в 23 день, в 11 ч. поутру.
       Ея Императорское Величество указала вам сообщить, что прошедшую ночь весьма покойно почивала и сего утра великое перед прежним облегчение. Оспины наливаются так, как желать можно. Остается желать для Его Императорского Высочества такого же ус-пеха. Надеяться онаго, думаю, великую причину имеем, наипаче после счастливейшего опыта в особе Ея Императорского Величества. Газеты Английские при сем прилагая, прошу всепокорно прислать, если есть еще новейшия. Включенное письмо всепокорнейше прошу сослать к жене моей".

    7.

       "Теперь, получа вашего сиятельства письмо, в полдень писанное, включенное в оном вручил Ея Императорскому Величеству, на которое при сем и ответ ея прилагаю.
       Рукою графа Орлова написано:
       "И я вам, милостивый государь мой граф Никита Иванович, мое покорное почтение засвидетельствую. Прививший и живущий на диете, одна-ко же без оспы, покорный слуга".
       Ваше сиятельство всепокорно прошу приказать г. Волчкову уведомить меня, как он скоро может, кто был тот мальчик, от которого оспа бы-ла привита Ея Величеству. А господа Димсдали не могут мне достаточ-но о нем сказать и о имени его между собою не соглашаются...
       В 23 день Октября 1768 года, в 4 часа пополудни".

    10.

       "Присланное сегодня от вашего сиятельства к Ея Императорскому Величеству письмо немедленно вручил и на оное ответ при сем включаю; так-же и еще два пакета, подписанные на имя князя Александра Михайловича Голицына.
       Ея императорское Величество сегодня изволила ездить в карете прогуливаться и находится в вожделенном здравии. О прививке оспы Его Императорскому Высочеству после завтрака изволила совершенно положиться на предложение господина Димсдаля. Он донес, что можно оную в Су-бботу поутру привить, а Ея Императорскому Величеству можно безпрепятственно после того же дня после обеда в город приехать. Она к вам завтра к обеду приедет. Теперь привили оспу мальчику по четвертому году из руки графа Григория Григорьевича.
       Из Царского Села, в 5-м часу по полудни, Октября в 30 день 1768 года" (Письма А.Черкасова, 1, с. 407-411).
       В последнем письме констатация факта прививки оспы мальчику как бы подтверждает надежду А.И.Черкасова распространять оспопрививание в России методом своеобразной диффузии, в которой знать и простой люд волей-неволей объединятся, хотя бы в борьбе со страшной болезнью, хотя бы на время: вот, какому-то крохотному мальчику привили оспу, взяв материю из руки первого фаворита графа Орлова. А от Екатерины и Павла была взята материя для привития оспы многим людям.
       Императрица проявила всю необходимую твердость духа, отсутствие мни-тельности, терпение, когда пошла на такое рискованное дело. Это был пример не только для русской знати и русского народа, это был пример самопожертвования во имя науки. Вольтер, человек язвительный и наблюдательный, с той неумеренной лестью, которая неизбежно проявлялась в его переписке с "просвещенными монархами", но и вполне справедли-во писал своей августейшей корреспондентке 26 февраля 1769 г. из Ферне: "О, государыня, какой урок в.и.в. изволили дать нашим француз-ским щеголям, нашим премудрым учителям Сорбонны и нашим эскулапам медицинских школ!" (Бюлер, 1870, 86, с. 565). В самом деле, Людо-вик ХV не последовал примеру Екатерины и шесть лет спустя умер от ос-пы. В начале ноября 1768 г. доктор Димсдаль привил оспу великому князю. Задуманный вариант со взятием материи у матери, как мы уже сооб-щали, не был осуществлен, и для 14-летнего Павла Петровича оспенная жидкость была привита от младшего сына гос-на Брискорна. Однако Димсдаль привил ему оспу только к одной руке. Было ли это ошибкой? Во всяком случае, с Павлом Петровичем случилось то, что составляет редкое исключение в медицине: предохранительная прививка не спасла его в будущем от натуральной оспы. Он болел ею так же сильно, как и его отец Петр III, живший в те годы, когда оспопрививание было поч-ти неизвестно. Наружность Павла до болезни вполне привлекательная, даже красивая по свидетельству современников, сильно пострадала и изменилась до гротеска после окончания болезни.
       Завершением всех болезненных процедур были правительственные акты, опубликованные позднее в ПСЗ: 1) Сенатский указ 20-го ноября, которым объявлено всенародно о благополучном привитии оспы императрице и цесаревичу; приглашены все верноподданные принести благодарение Богу, а депутаты от разных ведомств и члены комиссии составления Уложения поздравить лично императрицу; тут же сказано, что с ея разрешения на будущее время установлено праздновать 21 ноября во всех городах Империи.
       2) Высочайший ответ на поздравление сената с выздоровлением. Тут, между прочим, сказ