Аннотация: Рецензия-памфлет на роман А. Кацуры "Отсвет"
ПЛАЧ ПО РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Александр Кацура. Отсвет. Роман. М. Стеклограф. 2021.
Кричат мне с Сеира: сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь.
(Исайя, ХХ1, 11-12.)
Стал Стенька Разин
Думати думу:
"Добро, воевода,
Возьми себе шубу,
Возьми себе шубу,
Да не было б шуму".
(А. Пушкин. Песни о Стеньке Разине.)
...Я вздрогну и спрыгну с коня,
и гляну на правую руку,
когда улыбаясь, как сука,
ОПРИЧНИК ПОЙДЕТ НА МЕНЯ.
(Александр Еременко.)
1.
Авторские даты создания романа "Отсвет": 2000, 2020 гг. Автору же принадлежит аннотация, размещенная на разворотном титульном листе: "Этот роман предназначен для остатков тех, что некогда назывались у нас интеллигенцией (ныне прибитой, растерзанной, во многом саму себя растоптавшей). Тем не менее, предлагается отдельным ее представителям (из сохранившихся остатков) книгу эту прочитать и даже рекомендовать своим друзьям и знакомым. Гибель русского интеллигента и русской совести неизбежно повлечет за собой гибель страны. "Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые", - сказал в свое время поэт. Ныне иным стоит задуматься: оставаться зрителем в этом разваливающемся театре или все же попытаться вмешаться в ход спектакля?"
К этой аннотации любой рецензент мог бы добавить короткий постскриптум: "Настоятельно рекомендую прочитать эту книгу". И все было бы сказано. Хорошо бы еще узнать, что такое интеллигенция! Как могу, поясню. В "Британике" написано: "Это часть нации, которая пытается мыслить самостоятельно".
Однако в инскрипте А.В. Кацура коварно написал: "Дорогим Дмитрию и Татьяне Корнющенко, - из последних представителей русской интеллигенции - вручаю книгу с восторгом!" И автору этой многостраничной рецензии как-то сразу вспомнилось, что он, автор, - потомок русской и советской интеллигенции в девятом поколении, а ее отсчет идет с 1712 года, в котором пращур Иван Антонович Черкасов (1692-1758), будущий барон, начал работать копиистом, подьячим, кабинет-секретарем Петра 1, Екатерины 1,Елизаветны Петровны (при Петре II и Анне Иоанновне по политическим причинам более 10 лет он находился в ссылке в Астрахани).
Педагогическая стезя, на которую автор вступил в 1959 году, у рода Черкасовых началась в 1797 году, когда баронесса Елизавета Александровна Пальменбах, урожденная баронесса Черкасова (1761-1832), внучка И.А. Черкасова, крестница Елизаветы Петровны, была назначена Павлом 1 начальницей Смольного института, точнее, Воспитательного общества благородных девиц при Смольном монастыре. Рекомендовала ее подруга, императрица Мария Федоровна. На этом посту Е.А. Пальменбах находилась до апреля 1802 года.
Почти в каждом поколении баронов Черкасовых и их потомков были воспитатели, преподаватели, теоретики и практики педагогии (таков был термин в 18 -нач. 19века). Следовательно, мы действительно остатки старой русской интеллигенции. Положение обязывает.
***
На странице 3-й разворотного титульного листа книги размещено короткое авторское уведомление: "В книге использованы письма на волю (из тюрем и лагеря) диссидентки поздних советских лет Марии (Майи) Никифоровны Коляды, милой, скромной, но, нравственно несгибаемой женщины. Вручая мне копии этих писем, она не просто дала согласие на их публикацию, она мечтала, чтобы ее наблюдения и размышления в той или иной форме пришли к читателю". Следовательно, мы должны помнить, что какие-то факты, события, диалоги, размышления не придуманы автором, а являются действительностью.
В названии романа, несколько странном, закодировано все содержание книги. На обложке под заголовком мы читаем строку из стихотворения Александра Блока: ... дети страшных лет России... Это же стихотворение из четырёх строф, созданное поэтом в 8.09.1914 г., оканчивает последнюю 101-ю главу романа:
"Испепеляющие годы!
Безумье ль в вас, надежды ль весть?
0т дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть".
Одновременно зловещим и просветлённым словом заканчивается роман:
"Отсвет!"... с гибельным восторгом.
***
Начало романа - полицейско-детективное. Подобный зачин - фирменный знак творчества Александра Кацуры. Серьезные и сложные темы своих произведений он искусно сопрягает с авантюрным сюжетом. Вероятно, в самом конце 90-х годов уходящего 20-го века (позднее станет ясно, что действие романа начинается в 1998 году, когда была убита Галина Старовойтова), так вот, в этом году после очень долгого перерыва встречаются двое старых друзей. Встреча страшная: один из них, Генрих Алексеев, историк и филолог, уже покончил с собой, но перед смертью прислал главному герою Анатолию Колшанскому записку. Кроме того 'погибший оставил философское эссе о свободе и смерти.
Колшанский уходит из квартиры покойного, сильно сомневаясь в самом факте самоубийства друга, но забирает с собой единственную улику смерти: газовый пистолет, расточенный под боевой патрон "специалистами" из милиции, которые и убили Генриха по заданию мерзавцев из преступного сообщества Государственной Думы и спецслужб. Причина? Алексеев нечаянно подслушал преступный сговор других мерзавцев, в том числе, узнал о готовящемся убийстве Лины Старопольской - и получил пулю. Читателю все это станет известно из последующих страниц романа. Анатолий Георгиевич Колшанский ничего об этой истории не знает, но никому о гибели бывшего друга не сообщает (почему?). Его посещение квартиры убитого станет известным от соседей Алексеева, и после того, как рассыпалась версия о самоубийстве, Колшанского объявляют в розыск как предполагаемого убийцу. Револьвер и записку, адресованную ему от Генриха, Колшанский носит с собой. В сущности, он ведет себя как преступник, сбежавший с места преступления и скрывающийся от возмездия.
Скрываться от преследований ему помогает оперативник ' ст. лейтенант милиции Валентин Матюхин, который по долгу службы знает о всех обстоятельствах преступления. Порядочный, неглупый человек, интересующийся гуманитарной культурой и философскими вопросами бытия, органически не принимает современных хозяев жизни. Он увольняется из МВД, чтобы стать частным детективом: "Генерал Елютин подмахнул рапорт об увольнении Матюхина в крайнем раздражении, - Иван Егорович, достал он нас этот твой парень, - сказал он. Полковник Диденко сокрушенно покачал головой" (с. 82).
Единственно Матюхину Колшанский пытается объяснить свое странное поведение в квартире убитого друга (с. 80-81). Это очень сильная и смелая психологическая попытка автора объяснить необъяснимое. И' думаю, убедительная попытка.
Такова завязка романа, его третья часть, занимающая 108 страниц, главы 1 - 33.
***
Валентин Матюхин - личность не равноценная Колшанскому - не случайно оказывается доверителем его исповеди. Несколько ранее, при обыске квартиры своего подопечного он обнаружит портрет Александра Блока и напечатанную на французском языке строчку' обведенную красным: - Мы дети страшных лет России - с тремя восклицательными знаками на полях. Не догадываясь ни о Блоке, ни о переводе, по какому-то наитию он переписывает эту строку в свою записную книжку. Перевод с французского станет известен бывшему оперативнику на последних страницах романа: вместе с Валерией, любимой женщиной, он снова посетит квартиру героя, снова увидит этот лист - и Лера узнает и автора ' и сделает перевод на русский.
Блоковская строка, возникая несколько раз как будто неожиданно, является ключевым кодом к содержанию всего романа "Отсвет". Из далекого сентября 1914 года (а А. Блок еще ничего не знал о последующих событиях 20-го века!) А. Кацура переносит ее в самые последние дни этого века. Уж он-то знает все о прошедших страшных годах. Знает и доверяет это знание, как символ, своему самому значительному персонажу: Анатолию Колшанскому. Он тоже знает многое о прошедших годах. Но ничего не знает и 'вероятно, не узнает о наступающих днях 21-го века. Зато о них очень хорошо знает автор. Знают и его сверстники, его современники, читатели "Отсвета", способные повторить строку Блока в годы уже другого века.
Детективная завязка охватывает третью часть романа. Но ведь мне хватило немногих страниц, чтобы изложить это "ядро ореха"!? В этом-то и заключается магический кристалл творчества А. Кацуры. Детективная история - это фон, увлекательный фон, для других, далеко не скучных, необычных и драматических событий прошлого из 70-80-х годов. "Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли...", - пели в те годы и о тех же годах Татьяна и Сергей Никитины на слова Юнны Мориц. Где сейчас Никитины и где Ю. Мориц!
Не все в те далекие годы несли чушь, хотя бы и прекрасную. Была, например, уже упоминавшаяся Мария Никифоровна Коляда, выведенная в романе под именем Алены Дмоховской. Она была осуждена по ст. 190-прим "За распространение клеветнических измышлений, порочащих: Советский государственный строй". С главы 8-й начинается ретроспекция событий. Время начинает пятится назад. В начале это время уже погибшего Генриха Алексеева. Затем время овладевает мыслями Анатолия Колшанского, еще не пришедшего в себя после смерти друга и бесцельно бродящего по Москве.
Генрих и Анатолий в молодые годы были "бойцами" студенческого целинного отряда в конце 50-годов. Оба полюбили Елену-Алену. "Возникла удивительная, загадочная дружба". Ему вспоминается и суматошный приятель Володька Агапитов, по глупости и беспринципности ставший гебешным провокатором (Генриха тоже пытались завербовать, но безуспешно). Во времени Алексеева этот Агапитов-Догадин сыграл роковую роль в его убийстве. Колшанский вспоминает о жертвах сталинского террора, о Гитлере, который был недозрелым Сталиным. "Что это? Плач по разрушенной русской культуре? Для внутренней моей мысли это - доминанта. Кто бы мог подумать в славном 19 веке, что Высокое русское возрождение ожидает такой страшный конец? Лагерная параша, в которой плавают отрубленные головы гениев. Плавают и смотрят сквозь прикрытые веки. С укоризной смотрят или с прощением? Что мы знаем о мире?" (с.64)
"Глава 32. Из записок Алены Дмоховцевой". Это 1982 - 1983 годы: время прекращения позднедиссидентского движения. Были разгромлены в Москве и Ленинграде последние группы борьбы Мейлаха и Митюкова. Из записок Алены мы узнаем кое-что о предпосылках ее ареста и суда, о содержании в Бутырке, о провокаторской роли Вл. Агапитова-Догадина в ее процессе. Ни Анатолий, ни Генрих помочь ей не смогли. Или не захотели?
Ан. Колшанскому с помощью Матюхина и Леры удается прочитать прощальную философскую лекцию для своих студентов. Это интегральная лекция-микс, в которой имена Николая Коперника и Мартина Бубера соседствуют с именами Даниила Хармса и Эжена Ионеско, имена Осина Цадкина и Генри Мура с именами Давида Гильберта и Альбера Эйнштейна.
***
Попробую как-то осмыслить события прошлого и настоящего в 1-33 главах романа А. Кацуры. Двое уже немолодых русских интеллигентов-гуманитариев, профессоров, бывших неразлучными друзьями-единомышленниками в молодости, но порвавших свою дружбу, видимо, из-за женщины, угодившей в советский концлагерь, в постперестроечное время из-за желания влиять на новую либеральную власть (Генрих), или из простого интеллектуального любопытства (Анатолий) сблизились с новой правящей "элитой", со всеми ветвями еще ельцинских государственных структур власти. Генриху это стоило жизни. Анатолию - превращения в подозреваемую и гонимую жертву. Когда-то в ситуации, похожей на романную, Владимир, Высоцкий посоветовал: "Не надо подходить к чужим столам и отзываться, если окликают".
Погибла Лина Старопольская (Галина Старовойтова), которую должен был предупредить об опасности Г. Алексеев, но не успел. Или не захотел? В 1998 году к власти упорно и успешно подбирается подполковник В. Путин, получающий все большие и большие полномочия от тех людей, которым он удобен и выгоден. Благодаря ему начинает формироваться новая "элита". Она еще не знает о своей будущей роли правящей касты, люмпенской аристократии, но уже имеет свою программу. В России все повторяется, все рано или поздно возвращается на круги своя. Программу для этой касты уже предложил М.Е. Салтыков-Щедрин в сказке о ретивом начальнике: "А программа наша вот какова. Чтобы мы, мерзавцы, говорили, а прочие чтобы молчали. Чтобы наши, мерзавцев, затеи и предложения принимались немедленно, а прочих желания чтобы оставлялись без рассмотрения. Чтоб нам, мерзавцам, жить было повадно, а прочим всем чтоб ни дна, ни покрышки не было. Чтобы нас, мерзавцев, содержали в холе и в неженье, а прочих всех - в кандалах. Чтобы нами, мерзавцами, сделанный вред за пользу считался, а прочими всеми, если бы и польза была принесена, то таковая за вред бы считалась. Чтобы об нас, об мерзавцах, никто слова сказать не смел, а мы, мерзавцы, о ком вздумаем, что хотим, то и лаем!"
Тверской вице-губернатор вряд ли мог предположить, что через полтора столетия эта программа полностью воплотится в жизнь российской правящей "элитой" под руководством президента В.В. Путина.
Нашему герою не дожить до этих "славных" времен. К ним я еще вернусь. Зато жив, творчески активен и популярен среди российской интеллигенции прототип Анатолия Колшанского - автор романа Александр Васильевич Кацура. Да, герой романа - alter ego его сочинителя. Ему доверил автор многие свои мысли, выступления, увлеченность Серебряным веком, особенно творчеством Блока, свои идеи в сфере художественного творчества, свою жизненную философию, даже свое прошлое. В романе угадываются и другие прототипы персонажей или просто имен (я насчитал девять).
Почему я, человек не посторонний для творчества А. Кацуры, осмеливаюсь раскрыть скрытый авторский замысел?
Могу объяснить.
В пьесе датского писателя и драматурга Ханса Кристиана Бранера "Фермопилы" ' 1958 г., действие происходит в оккупированной немцами Дании, в Копенгагене. Профессору античной истории Стефану нужно сделать выбор. Семья пытается уговорить его бежать в Швецию. Кто-то предлагает ему сотрудничать с оккупантами. Он отвечает: "Не верю, что нельзя остановить это страшное безумие, которое надвигается на нас со всех сторон... Должно отыскаться место, где человек будет в состоянии оказать сопротивление... Должны быть ворота... Фермопилы..."
Последняя работа профессора по греческой истории так и называется: "Фермопилы" (греч. "Теплые ворота") - место, где спартанцы на время задержали армию царя Ксеркса. К нему в дом врываются немцы. Стефан не сопротивляется 'но не сдается.
"Быстро падает занавес".
Я думаю, что герой романа Колшанский и его автор Кацура наделены такими же воротами в своих сердцах. Победить этих, своих мерзавцев, они не могут. От отряда царя Леонида осталось в живых только двое воинов, не по своей воле. Но подчиниться мерзавцам... Фермопилы. Пока они есть, у российской интеллигенции - не все потеряно.
***
Вторая часть книги охватывает 34-68 главы. Композиция романа довольно сложная, затруднительная для анализа, но благодатная для своеобразной литературоведческой археологии, - а что там ещё появится в раскопе? В этих главах появляется любовно-эротическая тема. Одна из слушательниц лекции Колшанского студентка Нина Павленкова просто, без затей, становится любовницей уже не очень молодого профессора. Начавшийся эротический роман действует на последнего вдохновляюще. Параллельно происходят его воспоминания о любви его и Генриха к девушке Алене. В воспоминаниях эта давняя прошедшая любовь выглядит как-то похожей на любовь Александра Блока и Андрея Белого к Любе Менделеевой, и все трое выглядят несколько нелепо, до тех пор' пока Алену не отправят в тюрьму.
В письмах Алены к неизвестной Але упоминается близкий друг, почти возлюбленный, и она надеется, что он когда-нибудь прочтет строки ее писем. Вероятно, этот друг все-таки Анатолий Колшанский.
С Ниной же идут умные разговоры о киношных и некиношных странах, о модернистской и авангардной живописи, о милиции и полиции (с цитатами из Л. Толстого) и' главное, о русской интеллигенции. "Знаешь ли, несколько лет назад я опубликовал в "Независимой газете" статейку "Племя кочевое и крылатое". Это о нашей так называемой интеллигенции. Я там прямо писал, что нежное это племя исчезает. За ненадобностью. Знаменитая русская интеллигенция - ее больше нет. Ты спросить, как понимать это слово? Просто: умный, глубоко образованный, но непременно с совестью. А если с горячей, так вообще... Бескорыстно любящий, уважающий людей. Есть ныне такое? Бери, как Диоген, фонарь и выходи искать. Броди по улицам, заглядывай во дворы... Едва ли найдешь. Соллертинский, Ираклий Андронников, Ахматова, Раневская, Гердт ..., Дмитрий Лихачев, Андрей Сахаров, Юрий Лотман, Григорий Померанц, Юрий Карякин, Алесь Адамович... где они? Испарились. Никого даже близко похожего" (с. 129). Себя Колшанский, как ни странно, интеллигентом не считает.
Сделаю личное отступление. Примерно в это же время, в середине 90-х годов я работал над большим педагогическим трактатом "Интегральная диалогика". Он представлял из себя обобщение моего длительного опыта преподавания гуманитарных дисциплин. В итоге я стал автором новой педагогической технологии "интегральная диалогика": - она и должна была послужить делу образования и воспитания интеллигенции России. В качестве важнейшего средства я разработал педагогический инструментарий: процесс интеграции гуманитарных дисциплин, диалог культур, воспитание (формирование) гуманитарного мышления, создание культуроведческого комплекса и другие технологические методы. Результатом применения технологии должно было стать: утверждение элитарного/элитного образования и воспитания, естественным результатом которого должна была стать интеллектуальная элита.
То есть, не та "образованщина", которая десятки лет выходила под именем "советской интеллигенции" из всех типов образовательных учреждений, а та интеллигенция, о которой в давние времена говорили: "человек по-европейски образованный", или "русский европеец".
В нулевые годы вышли три книги с изложением моей педагогической концепции и технологии обучения и несколько больших публикаций в педагогических и философских журналах. Мою работу высоко оценили на занятиях одной из секций IV Российского философского конгресса в 2005 году. Но стремительно изменились шум и бег времени; путинскому режиму стали срочно нужны не умные и образованные, а преданные.
Но вернусь к содержанию "Отсвета". В гл.50-й Анатолий Колшанский читает своей возлюбленной Нине "лекцию о поэте Блоке" (с. 145-152). В конце лекции он говорит о поэме "Двенадцать" как о последнем крике Александра Блока. Я вспомнил, как в послесловии к книге А. Кацуры "Полет над бездной..." предположил, что вместо "Христа в белом венчике из роз" выступает ницшевский Заратустра. Недавно я нашел нечто сходное с моим предположением. В статье "Иисус Христос" С.С. Аверинцева в энциклопедии "Мифы народов мира", т.1: "Особняком стоит фигура Иисуса Христа "в белом венчике из роз" (влияние католической символики? реплика образа Заратустры у Ницше?), шествующего по заснеженному Петрограду во главе двенадцати красногвардейцев (число двенадцати апостолов в поэме А. Блока "Двенадцать") (с.503).
По ходу разговора о Блоке, в частности, о его размышлениях о России и ее народе, Колшанский зачитывает из своей старой тетради такой приговор России и русскому народу, принадлежащий замечательному поэту, историческому писателю и драматургу графу Алексею Константиновичу Толстому: "Если бы перед моим рождением Господь сказал мне: Граф! Выбирайте народ, среди которого вы хотите родиться! - я бы ответил ему: Ваше Величество, везде, где Вам будет угодно, но только не в России! У меня хватает смелости признаться в этом. Я не горжусь, что я русский, я покоряюсь этому положению. И когда я думаю о красоте нашего языка, когда я думаю о красоте нашей истории до проклятых монголов и до проклятой Москвы, еще более позорной, чем сами монголы, мне хочется броситься на землю и кататься в отчаянии, в отчаянии от того, что мы сделали... Позор нам! И это мы еще хотим повернуться спиной к Европе! И это мы провозглашаем некие Новые начала и смеем говорить о гнилом Западе!" -Как современно звучит, - говорит Нина". (с. 156.)
В самом деле, я представил, как хорошо было бы составить подборку высказываний о России, о русских, как нации, и т.п. выдающихся ее граждан, составляющих ее национальную гордость, прямо обвиняющих Россию и русских в несметных грехах. Начало этим обвинениям было положено уже в 16 веке. Вот несколько пришедших на ум имен:
16- 17 века.
- князь Андрей Курбский
- князь Иван Хворостинин
-князь Иван Катырёв-Ростовский
- Юрий Крижанич
- протопоп Аввакум
- подьячий Григорий Котошихин
18 век.
- А. Волынский
- А. Радищев
- Н. Новиков
- князь Михаил Щербатов
19 век.
- Н. Карамзин
- А. Пушкин
- П. Чаадаев
- М. Лермонтов
- В. Печерин
- Т. Шевченко
- А. Герцен
- И. Тургенев
- А. Хомяков
- К. Кавелин
- Н. Некрасов
- Н. Лесков
- А.К. Толстой
- Л.Н. Толстой
- Вс. Крестовский
20 век
- И. Бунин
- М. Горький
- А. Блок
- А. Солженицын
- В. Астафьев
Вот небольшое стихотворение-экспромт Н.А. Некрасова:
"Подъезжая к Кёнисгбергу
Я приблизился к стране,
Где не ценят Гутенберга
И находят вкус в говне.
Выпил горького настою,
Услыхал "ебену мать",
И пошли передо мною
Хари русские плясать".
И эту хрестоматию распространить в школах, в вузах, в Гос. Думе и т.п. Потому что любовь к России - это конструктивная к ней ненависть, а не зоологический патриотизм, как правило, переходящий в патриотический передоз.
***
Неожиданно, благодаря детективу Валентину Матюхину, с Колшанским встречается та таинственная Аля, которая фигурирует несколько раз на страницах романа как адресат писем Алены. С этой женщиной у героя в прошлом, видимо, были непростые отношения. Аля (Алевтина?), возможно, сестра Алены-Елены (надо бы автору для этих женщин выбрать непохожие имена! Хотя в их сходстве что-то скрывается, известное только автору) приносит и передает герою пакет с письмами и страницами дневника Алены. Во сне она услышала голос покойной Алены-Елены, и, видимо, выполняет ее волю. Эта сцена встречи немолодых мужчины и женщины, их нелегкий разговор (гл. 57) - самая проникновенная и психологически достоверная - вызывает у читателя чувство сопереживания, соприсутствия при их диалоге.
Колшанский понимает, что его след обнаружен и решает скрыться, уехать из города. В вагоне он продолжает читать письма Алены, зная, после разговора с Алевтиной, что они писались и для него. "При чтении её писем он ощущал горечь, смешанную с теплой радостью, даже налетевшим внезапным порывом счастья. Но сменялось это обычно резко - клочковатым, но цепким отчаянием" (с.191).
Читая старые письма, Колшанский делает записки, которые становятся чем-то похожим на комментарии к письмам. Возникает незримый и неслышный диалог двух мудрых людей, так и не состоявшийся в прошлом. Но читателю этот диалог доступен. Эти записки - злы, эгоцентричны, мелькают имена Кьеркегора, Маяковского, Ницше, Брейгеля, Маркса, Ленина, Сталина, Пол Пота - лиц, не отличающихся человеколюбием, если не сказать больше. Антропология в духе Густава Лебона и Сержа Московичи.
А из писем Алены вырисовывается совершенно другой тип личности. Вроде бы девушка пишет об обыденных вещах: о своем здоровье, о погоде, о скудном питании, даже клопы ее не раздражают. На этапе меняются города (Свердловск, Красноярск, Иркутск, Хабаровск, Владивосток), меняются люди в арестантском вагоне, а она радуется каждому теплому моменту, читает письма декабриста Ивана Пущина (личность, сходную с нею по темпераменту). "И само это путешествие через всю Сибирь волнует своей неизвестностью, как в юности, когда ехала на Сахалин после окончания института. Вообще-то ощущение молодости, слава Богу, никогда не покидает меня. Жизнь продолжается... полная творчества и поэзии... и любви... где бы то ни было. Спасибо за все Учителям, Космосу. Энергии идет очень много" (с.197).
Из-за этих Учителей Мориа, из-за писем Махатм Шамбалы, из-за книг Николая и Елены Рерихов она и угодила в арестантский вагон, который еле тащится во Владивосток. А вот поди ж ты! На этих Учителей, на Агни Йогу Алена только и надеется. Они её просветляют, облегчают её жизнь, они ее единственная надежда. И у нее нет ненависти к государству, которое совершило несправедливость к ней.
Чтение этих писем доводит Колшанского почти до обморока, до удушья, он не может их читать и берется за перо, его переполняет злоба на тех, кого прощает Алена. Начинаешь понимать, почему в прошлом он и она не могли соединиться, несмотря на явное тяготение друг к другу: слишком велика разница между психологическими типами экстраверта (он) и интроверта (она). А проще - между рационалистом европейского типа (он) и метафизиком восточного типа (она). Вечная антитеза: "О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут..." Но будь они в юности опытнее, мудрее, или бы нашелся человек, умудренный жизнью, который объяснил бы этой паре, что в браке антиподы дополняют друг друга и именно такие браки сохраняются всю жизнь, приучая супругов к толерантности, то.... Если бы молодость знала, если бы старость могла... Кто не повторял этот затасканный афоризм, особенно на склоне лет!
***
А тем временем Валентин Матюхин, оказавшись невольным учеником и приемником своего старшего друга, начинает действовать. Перед отъездом Колшанский поручает ему четыре книги, которые должно прочитать: "Восстание масс" Ортеги-и-Гассета, "Открытое общество и его враги" Карла Поппера, "Фашизм" Желю Желева и "Смысл и назначение истории" Карла Ясперса. С тремя книгами бывший милиционер, пожалуй, справится, а вот с 2-томным К. Поппером 'вероятно, дело у него не пойдет, еще рано: слишком много книг нужно прочитать, многими понятиями овладеть, прежде чем браться за этот трактат. Помнится, в поздней советской литературе в романе Виктора Астафьева "Печальный детектив", 1985, герой' тоже милиционер Леонид Сошнин: "научился читать но-немецкому, добрался до Ницше и еще раз убедился, что отрицая кого-либо и что-либо, тем более крупного философа, да еще и превосходного поэта, надо его знать и только тогда отрицать и бороться с его идеологией и учением, не в слепую бороться - обязательно показательно..."
Кроме того, Колшанский оставляет Матюхину папку с бумагами покойного Генриха Алексеева и советует прочитать их внимательно и серьезно.
Не осталась без внимания и подружка героя, Нина Павленкова. Для нее он составил список книг' обязательных для чтения. Она же должна передать в издательство "Галлимар" рукопись его книги об А. Блоке. И еще, ей в наследство, - наброски трех, даже четырех книг, с такими примерными названиями: "Десять поэтов России Небесной", "Истина и совесть" и "Между Высоцким и Бродским". 0б интеллектуальном развитии своей недавней возлюбленной Колшанский позаботился хорошо, не подумал лишь о ее чувствах к нему, о ее душе. "Она улыбнулась сквозь слезы..."
Вольный детектив, Директор охранной фирмы, состоящей из двух сотрудников, Валентин Матюхин, почувствовал вдруг проснувшиеся политические амбиции. Он берется за чтение текста Германа Алексеева (вместо Ясперса и Поппера!). Рукопись озаглавлена "Основные положения либерально-консервативной доктрины". Этим названием А. Кацура совершенно точно транслирует то направление политической мысли, которое сформировалось в кругах российской интеллигенции именно в конце 90-х годов. Подтверждаю своё утверждение собственным примером. В 1999 году мне наконец-то удалось издать книгу, написанную еще в 1970 году. Книга называлась "Элитарная концепция искусства в философии Фридриха Ницше. (Ницшеанство как социокультурный феномен ХХ века.)" Я, всегда считавший себя прогрессистом, в предисловии 1999 года изложил такой тезис: "Точка зрения автора на эстетику Ф. Ницше и на ницшеанство как крупнейшее явление мировой культуры, изложенная в трактате, - лишь одна из возможных точек зрения. Её можно было бы назвать как позицию либерального консерватизма".
Доктрина Генриха Алексеева изложена на нескольких страницах в двадцати одном пункте (с. 171-186). Здесь я должен отвлечься на исполнение панегирика автору романа. Ведь текст этой доктрины на самом-то деле принадлежит не вымышленному Г.А., а Кацуре А.В., проявившему незаурядную политологическую эрудицию, ибо небольшой трактат, прочитанный учеником Колшанского, является почти энциклопедической статьей. Можно сказать, что на академическом уровне излагаются основные положения неолиберализма и неоконсерватизма, характерные для окончания ХХ века.
Не буду перечислять видных представителей обоих направлений западной политологии, чьи взгляды отразились в "доктрине Алексеева". Тем более, что еще в допутинской России уже проявили себя и консервативные умы (евразийцы), к примеру, Панарин П., Дугин А.Г., возродивший понятие "консервативная революция", и либеральные умы, к примеру, Е.Т. Гайдар, Л.И. Баткин. Консерватизм, как главное направление государственной мысли, скоро был объявлен господствующим политическим учением.
Важно то, что блистательная имитация именно российской либерально-консервативной мысли (ведь для России Алексеев разрабатывал свою концепцию) вызывает у добросовестного читателя В. Матюхина (он-то не шибко поднаторел в политологии) то состояние, которое привычно называют когнитивным диссонансом. От Колшанского он слышал совершенно другие слова, читал совершенно другие рекомендованные им книги. Впрочем, эти книги он еще не успел прочитать. Но нам на помощь приходит сам автор романа и сей доктрины. Делается оригинальная вставка: "(Были основания подозревать, что Генрих Алексеев, когда писал эти пункты, настолько увлекся, что сам во многие из этих положений начал верить. Словно бы он всегда был стопроцентным консерватором, чуть ли не тяжеловесным ретроградом, словно он родился наследником Победоносцева. Будто бы не отдавал он себе отчета, что на деле довольно ловко подгоняет текст под ожидания своих работодателей, людей хитрых, до власти жадных, но в теории консерватизма (впрочем, как и в любой другой теории) откровенно невежественных... Они обещали заплатить, он выполняет. Если бы он осознал это явственно, то вздрогнул бы от омерзения к себе и отбросил бы ручку... А то и отрубил бы излишне сервильную руку... Нет, не отрубил. Немного посопел и продолжил)". (с.178.)
Так вот в чем дело! Оказывается, старый друг Анатолия, мудрый и уважаемый профессор, продал свое первородство интеллигента за чечевичную похлебку! Не с целью ли испытания Валентина Матюхина отдал Колшанский эти листы с текстом доктрины и единовременно посоветовал ему читать совершенно другие по мыслям книги?
Однако Матюхин внезапно для себя самого обнаруживает, что и он немного консерватор. Он, вдруг, соображает, что в его руках единственный экземпляр "Доктрины' Г. Алексеева", что с такой программой он сам мог бы податься в Думу, а не прозябать в роли помощника незаметного депутата Протасова, левой ориентации, по просьбе которого уже выступил на конференции с разоблачением коммунистов. Но он увлекся и втянулся в расследование дела по государственному долгу, Знатоки таких расстрельных дел предупреждают его об опасности. Сначала погибает старый знакомый Алексеева и Колшанского, провокатор и доносчик Агапитов-Догадин - он стал лишним (с.261). А вскоре... "Среди белого дня на перекрестке, где притормозила "Девятка" Матюхина, из остановившегося рядом потрепанного "Рено" вылез" автоматный ствол. Три очереди неровным крестом разодрали "Девятку". Матюхин, получивший не менее шести пуль, упал на собственный руль и затих" (с. 264). Остается только добавить к трагедии Матюхина - ни либерализм, ни консерватизм не утвердились в России ХХ1 века. Утвердился путинизм.
***
Каково осмысление 34-68 глав книги? Безусловно, они являются квинтэссенцией, главной интригой романа. Завязываются и разрубаются узлы отношений, искрят контакты доктрин и теорий, композиция повествования становится еще причудливее. И трагичнее. Две любовные истории заканчиваются плохо. Это не то время, когда может быть благополучная любовь у нонконформистов Колшанского и Матюхина. Старая полузабытая любовь к такой, не от мира сего Алене, возвращается к главному герою в виде пачки ее старых писем. Их чтение - мучительно.
Наиболее значимой, яркой и спорной конструкцией этой части являются размышления о русской интеллигенции. В эти размышления втянуты все персонажи романа, но больше всех размышляет автор. Ядром этих размышлений оказывается лекция об Александре Блоке. Это - красная нить всего творчества Александра Кацуры. Органично тема "интеллигенция в России" перетекает в тему "интеллигенция о России".
Побег Колшанского в никуда оказывается следствием его алогичного поведения в начале повествования. В самом деле, любой, умудренный жизнью человек, оказавшись в жилище погибшего друга и обнаружив орудие смерти, должен был не прикасаться к трупу и револьверу и немедленно вызвать милицию. Ничего из перечисленного Колшанский не сделал, "засветился" у соседей убитого, и превратился в преследуемого изгоя, которому только и осталось, что спасаться бегством. Однако Колшанский - не среднестатистический законопослушный гражданин. Не знаю' замечал ли сам автор ту трансформацию, которую переживает его герой: по своим поступкам, мыслям, словам он все больше становится похожим на романтических героев Байрона: Каина, Манфреда, Корсара. Или на героев пьес А. Блока: Германа из "Песни судьбы", Бертрана из "Розы и креста", одним словом, на бунтующего против всех одиночку-сверхчеловека, восставшего, чтобы погибнуть. Он обречен на странствия и гибель. Места среди российских мерзавцев ему нет.
Другими глазами мы видим Генриха Алексеева. Его папку с доктриной Колшанский передал Матюхину для серьёзного и внимательного чтения, и что же оказалось? Кем предстал Генрих? Таким ли он был в юности, когда друзья в шутку называли его Анри IV, в память Генриха Наваррского, тоже погибшего от кинжала убийцы? Но 'может быть, его доктрина - это совершенно искренние убеждения? Тогда с кем его сравнить? С Вагнером и его детищем гомункулусом из "Фауста"?
Жертвой интеллектуальных штудий и экспериментов в итоге оказывается честный, но недалекий Валентин Матюхин. Почему автор отправил его под автоматную очередь? Возможно, потому, что в будущем ему предстояло стать кем-то из персонажей М. Булгакова: или Шариковым, несчастной жертвой интеллигентской вивисекции, или Иваном Бездомным, незадачливым учеником Мастера. Что-то в нем надломилось после прочтения доктрины.
***
А что ожидает Анатолия Колшанского?
Последние 69-101 главы наиболее интеллектуально напряженные, хотя внешнего действия в них почти нет. Есть безмолвный, продолжающийся диалог писем Алены с записками Колшанского о России. Они - мрачные. "Чем шире территория' тем слабее культура. Фельдфебель берет верх над Вольтером.
Чем крепче империя, тем больше фельдфебелей. Под козырек они берут лихо.
А Вольтеры уже не слышны.
Да и кому они нужны?" (с.208.)
Заочно он спорит с покойным Генрихом, вспоминает античных мудрецов, драматургов, архитекторов... Неизбежно по ходу чтения писем Алены ему приходится вступать с нею в диалог. Ее письма - все о том же. Но и о другом, ранее неизвестном Анатолию. Алена с ее аналитическим складом ума занимается социологией советских мест заключения, стратифицирует женщин-заключенных, с которыми делит этапы, перегоны и тюремные пересылки, отсидки на три группы, пытается их сопоставить по степеням виновности и способности переносить наказание. Она приходит к неожиданному для себя выводу: "Пройти опыт тюрьмы очень полезно. Здесь есть свои законы, часто жестокие, но и по-своему справедливые. Чему нам следует поучиться на воле - это открытости, с которой здесь выясняют отношения". (с. 204.)
Несколько писем о религии. О религии вообще. В письмах Алены находится место для размышлений и о православии: замечательная легенда о кресте, найденном в 1690 году; и о бурятском буддизме, о дзен-буддизме, о Шамбале, о Рерихе, о Космосе...
Она пытается помочь своим товаркам по несчастью, защитить от "ухажеров" девушку Елену. В дневнике на последней странице Алена сообщает, что должна пойти на встречу с лагерным паханом Михасем: "отступать я не вправе". 1984 год. Все.
В письмах 'с какого-то момента, она начинает упоминать о своем ухудшающемся здоровье. Что привело ее к гибели? Пахан Михась или майор Тепляков - оба бандиты, тупые и безжалостные? Или прогрессирующая болезнь (вероятно, туберкулез? или рак гортани?).
Среди писем своей старой, но незабытой подруги Колшанский прочитал и такое: "Весь день и всю ночь вспоминала Анатолия и Генриха, друзей моих чудесных, близких, добрых, далеких.
Думаю про них. Думы были светлые, но и слеза порой наворачивалась. Красивые, сильные, отважные, с характерами. И с кучей способностей. Профессорами-то они станут. Но могли бы стать и лидерами партии, умной и честной. А то и лидерами страны. Но не в наше глухое время. Ныне подобным людям путь перекрыт. "Рожденные в год глухие..." Они, увы, это чувствуют и страдают... Генрих - козерог, упрямый, твердый. С ученого своего пути не свернет, это ясно. Но и на пошлую ложь не купится.
Толя - водолей, глубокий, туманный, с озарениями. И красив необыкновенно. Его будет немало шатать и трепать. Однако же вранье и ложь к нему и на капельку не пристанут. Не тот случай. Не тот характер. Но творческих высот он достигнет необычайных. С неизбежностью. Ему будут мешать изо всех сил, а он и не заметит этих мелких укусов.
Дай, Господи, им доброй судьбы и удач!
В другой бы раз я была рядом с ними. Я бы смогла помочь, я это чувствую, я это знаю.
Толе - особенно.
Ах, как я за них волнуюсь.
Бывает ночью вспомню, задумаюсь - и слезами обольюсь". (с. 222-223.)
Прочитав эти строки, Колшанский осознает, что они были ниже Алены, их разрыв шел по духовным слоям.
Со своей стороны замечу, что Колшанский не смог бы прочитать это письмо, ибо лагерная цензура не выпустила бы его за пределы лагеря. Алена же могла получить дополнительный срок за клевету на советский государственный строй. В самом благополучном случае строки "о глухом времени" были бы густо замазаны специальной тушью. Вероятно, это были страницы из Тайного дневника, который удалось вынести Алене?
Вскоре после прочтения этого письма герою приснился странный сон. В нем присутствуют и Алена, и Генрих, и сам Анатолий, и Вовка Агапитов. Все они оказались в каком-то заколдованном пространстве, из которого можно выбраться через какую-то дыру, но Колшанский этого не делает и бредет Бог знает куда. Сон напрашивается в "Толкование сновидений" Зигмунда Фрейда. Вероятно, он бы истолковал его как сигнал человеку, как предчувствие близкого крушения его жизни.
Продолжая работать над своими записками' Анатолий задумывается над КОСМОСОМ Алены и начинает понимать, что ее космос был какой-то свой, некая личная 'высшая сила, играющая роль и учителя, и советчика, и ценителя, и утешителя... Некий высокий, красивый, немного таинственный Бог. Ни он, ни его друг не способны были тогда до этого дорасти.
Вероятно, его запоздалым ответом той далекой девушке становится четвертая книга "Небесная Россия и планета", которую он завещает оставшейся в Москве Нине Павленковой.
Им делается ретропрогноз: от какого замечательного будущего Россия отказалась в 1917 году по воле безумных революционеров-большевиков. (с. 227-229.)
Постепенно ему навязчиво напрашивается непрошеная самооценка: "Пожилой, запутавшийся, несчастный человек. Сколько ошибок позади, сколько мелкой дряни... Ну, накопил какие-то обрывки знаний. Появилась тяга что-то такое понять. Нечто главное в жизни... накануне ухода. Бесполезно. И куда только отлетит его Я?" (с.244.) В гл. 87 стихийный самоанализ Колшанского виртуозно дополняется мыслями Серена Кьеркегора о жизни и смерти, о свободе, и антигегельянской диалектикой датского Сократа.
Этот процесс самопознания, изображенный без прикрас автором романа доступен далеко не каждому. И это не "кающийся интеллигент", это человек, у которого окончательно не уснула совесть, как у большинства его современников и сверстников.
Опять следует ретроутопия, в которой прошлое наполняется другим будущим добром, а не трагедией.
На последних страницах обнаруживается конечная цель странствий Колшанского: он рвался к тому месту, где были написаны письма и дневник Алены. " Забайкалье. Сибирское село Колшаны... (...) Он посетил лагерь Алены, вернее, то, что от него сохранилось. Останки поваленных заборов, длинный двухэтажный цех, где когда-то стучали швейные машины, а ныне повисла серая тишина. Куски колючей проволоки, покосившаяся вышка из серых, истончившихся досок. (...) ..." В Уссурийске Колшанский дважды обошел здание тюрьмы, тяжело вбирая в себя и само здание, и прилепившиеся к тюремному забору постройки, а потом медленными шагами двинулся в сторону почты. Он отправил в Москву две бандероли. Алевтине (сестре Алены?) всю пачку прочитанных им писем.
Нине - свою исписанную тетрадь и несколько страниц дополнительных заметок. (с. 262, 264-265.)
Прежнее намерение главного героя романа: в таежном урочище пустить себе пулю в висок из револьвера Генриха, - в этой самой тайге улетучилось. Мысль о самоубийстве ему стала чужда. Он нашел другой выход. Затеряться в этой тайге. Он бродяга - в нескольких поколениях. И это -достойная судьба. Револьвер, единственный выстрел из которого оборвал жизнь его друга-соперника, исчезает в болоте. "Колшанский вздохнул, поднял с земли длинный обломанный сук, нечто вроде посоха, и углубился в чащу" (с. 266).
Из жизни ушли Г. Алексеев, В. Матюхин, Ан. Колшанский. Остались две молодые женщины, Валерия и Нина. Если бы они могли быть продолжательницами дела своих мужчин?! На последней 267-й странице Лера в память о Валентине читает стихотворение Блока, так поразившее их когда-то.
Я опять вспомнил "Мастера и Маргариту". Героям А. Кацуры не суждено попасть ни в "Свет", ни в "Покой". На их долю выпал только "Отсвет".
2.
В какое время Анатолий Колшанский уходит в никуда? По календарю - на стыке двух столетий и двух тысячелетий. По политическому календарю - в самом начале правления нового президента, того самого, который продолжает оставаться у власти более двух десятилетий. Начались и продолжаются окаянные годы путинизма: 2000-2021. Их продолжение прогнозируется до 2024 года и далее.
Мы, читатели и нечитатели романа "Отсвет", прожили эти годы без А.Г. Колшанского. Зато с В.В. Путиным. Выскажу предположение, что автор просто не мог представить своего героя живущим в эти 20 лет, во всяком случае, приспособившимся и процветающим. Поэтому Колшанский не узнал о тех чудовищных изменениях в России, которые узнал А.В. Кацура и вся, пока еще выживающая российская интеллигенция. Надеялись на Ренессанс, а получили рессентимент, крушение гуманизма, в широком смысле слова, гуманитарную катастрофу.
Вспомните тех мерзавцев из сказки Салтыкова-Щедрина, о которых я упомянул в начале статьи! Одного из них, депутата Гос. Думы, мы видели в начале романа, когда он с Догадиным-Агапитовым обсуждал скверные дела, включая убийство Лины Старопольской. Этот мерзавец, Сабуркин, появляется и на последних страницах. Он уже миллиардер и обсуждает с кем-то из своих холуев затянувшуюся постройку своей яхты: символа приобщенности к новой элите. Наступило время негодяев.
Ну, а Великая Россия в самом конце 2000 года по какому-то явному выверту и капризу отечественной истории получила от торжествующей демократии совсем не демократический новогодний сюрприз: Государственным Гербом Российской Федерации законодательно стал модифицированный имперский герб: Двуглавый орел. Почему-то никто из новых правителей не вспомнил и не подумал о хорошо известных исторических фактах.
В 1453 году, в конце мая, под ударами турок пал Константинополь, погиб последний император Константин Х1. Рухнула Византийская империя, Второй Рим. Это было второе, окончательное, крушение империи. Первое произошло в 1204-1261, под ударами крестоносцев 4-го крестового похода.
В 1472 году состоялась свадьба Великого Московского князя Ивана III с племянницей Константина Х1 принцессой Зоей (Софьей) Палеолог. С этого времени и в Московском государстве, в России, устанавливается новый герб в виде двуглавого орла, позаимствованный у погибшей Византии. Москва становится Третьим Римом. С определенными изменениями и дополнениями этот герб просуществовал до февраля 1917 года.
После Февральской революции Временное правительство сохранило двуглавого орла как государственную эмблему, но орла изображали с опущенными крыльями, без корон, всадника, скипетра и державы. Под орлом в овале помещалось изображение здания Таврического дворца, в котором заседала Государственная Дума.
Как относились к имперскому гербу современники? Не очень уважительно. Поэт-демократ В.С. Курочкин сочинил стихотворение, которое распространялось нелегально. В романе Вс. Крестовского "Кровавый пуф" в нескольких главах рассказывается о том, как гимназист Шишкин на сцене школьного литературно-музыкального вечера прочитал этого "Орла" и каковы были последствия смелого поступка.