Кривошеина Ксения Игоревна
Муки творчества

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кривошеина Ксения Игоревна (delaroulede-marie@yahoo.com)
  • Обновлено: 11/05/2009. 87k. Статистика.
  • Рассказ: Культурология
  •  Ваша оценка:


       Муки творчества
      
      
       Через Млечный Путь, бледно-туманный,
       перекинулись из темноты
       в темноту - о, Муза, как нежданно! -
       явственные невские мосты...
      
       В. Набоков
      
       Для художника Кости, человека творческого, делание своего произведения, его вынашивание всегда было сопряжено с душевным страданием. Когда у него не было мыслей он чувствовал себя как пустой сосуд и был обречён на тяжёлый период как бы брошенности. Он ужасно переживал эту свою оставленность и каждый Божий день призывал чтобы это несчастное вдохновение сжалилось к нему и наконец слетело. Ещё с юности в семье, где всё дышало искусством, он слышал наставления, что творение никак не сопряжено с "неким" озарением божественного света, что всё дело в процессе, который идёт подспудно в самом художнике, что человек должен постоянно быть занят своими мыслями, работой с кистью и карандашом, что необходимо где бы ты ни был постоянно рисовать и что уход в себя необходимо культивировать, потому как всякий творец одинок. Надо сказать, что с возрастом эта замкнутость на себе, достаточно сильно угнетала Костю. Самокопание, анализ заводили в тупик и никак не способствовали нахождению новых идей. Ему всё чаще казалось, что он повторяется, это ужасно раздражало, мысли путались, ему было их не собрать, каждый день он садился к столу пытаясь выжать из себя нечто, но ничего, ничего путного не получалось. Нескончаемые дни вытягивались в недели, после захода солнца Костя вступал в череду бессонных ночей, за которые он выпивал стаканы крепкого чая и наутро с тяжелой головой и сильно бьющимся сердцем пытался разобраться в себе. По свойству натуры, а может и наследственности, он отличался от своих собратьев по кисти довольно педантичным характер, что так не свойственно художникам вообще, а выросшим в стенах Академии Художеств тем более. Они все были патлатыми, полумытыми, в рваных джинсах, покуривали травку и меняли своих подружек как перчатки. А для него гора немытой посуды в раковине, плохо выметенный пол или не свежая сорочка ( жуть какое слово для рубашки), становилось предметом большой досады на ближнего. Девушки у него в мастерской не приживались, потому как сами не выдерживали его здорового образа жизни, да ко всему прочему Костя сразу начинал перед ними развивать свою теорию, что любовь мешает познать истину, а значит может застить весь белый свет за которым он видел только себя в искусстве. Отличало его от друзей художничков и то, что он очень много читал, старался углубиться в философские книги, больше всего его привлекал Кант и Бердяев, хотя в последнее время он отдавал предпочтение Вл. Соловьёву. Интересовали его и исторические романы и вопрос - почему же в 17 году погибла старая Россия. По накатанной схеме выходило, что во всём виноваты немцы, что государь Император был слаб, не очень умён и слишком любил свою супругу. Эта история с любовью Императора очень его занимала, более того он пытался её анализировать, копался в библиотеках и сделал для себя вывод, что если человек, призванный от Бога, наделённый талантом, а следовательно ответственностью перед народом, вдруг падает в сети (гамак) любви, то можно ставить крест на всей его карьере. Костя частенько старался представить себя в шкуре знаменитости, а потому много смотрелся в зеркало, пытался наблюдать за собой как бы со стороны чужими глазами, он работал над собой и культивировал не только внутренний мир, но и внешний. Всё должно быть гармонично в художнике, древние греки понимали это, а потому их искусство вечно! Он был бы вполне счастлив если бы не муки творчества и мечты о славе.
      
       Только что ему стукнуло 35 и он уже очень, очень много наработал.
       Да, нужно признать, что за последние годы его небольшая мастерская до отказа забилась холстами. Они висели и стояли лицом к стене, а некоторые пришлось даже запихнуть на антресоли. Но как всё призрачно, эфемерно, ведь достаточно одной плохо загашенной сигареты, вспышке, искре, прорванной трубы, вандалу-бомжу, который вечно валяется на лестничной клетке и распивает со своими дружками литрюги, достаточно им вломиться сюда в это святое место и всё загадить... и всё, всё погибнет и ничего не останется. О его творчестве не узнают потомки, его картины не будут висеть в музеях, они никогда не будут напечатаны в альбомах; в тех прекрасных каталогах, которые издаются для больших персональных выставок и которые потом с таким вожделением показывает художники своим друзьям. Правда в остальное время эти книги залёживаются и пылятся на полках среди других и многие из тех кому они были подарены довольно быстро забывают о их существовании. Но это неважно, а важно, что после такого издания твои произведения уже войдут в историю и потомки....Ах, как бы хотелось заглянуть к ним на огонёк лет через сто! Да, он очень хочет оставить после себя след и он работает на века. Иначе, справедливый вопрос к Господу Богу: "Зачем же Ты наделил меня талантом?" Наверняка неслучайно, случайностей у Бога не бывает, а потому он должен оправдать Его доверие и он обязательно пробьется, о нём будут писать десятки критиков, снимать кино, о его творческом процессе будут устраиваться семинары, пойдут ретроспективные выставки... Его титанические усилия будут замечены славой и она придёт, прилетит на крыльях, она просто не сможет обойти таких трудяг стороной. Вот только где она шляется? По каким мансардам и подвалам её носит? На какого недостойного падает её прекрасный взор? Да ведь по закону подлости и падающего бутерброда ей под руку попадаются людишки и художнички бездарные, чаще всего пошляки и пьяницы, мало культурные, мало работающие, в задачах искусства ничего не смыслящие.
       А он? Он даже не карьерист. Если бы хотел, то мог бы пойти по пути официального искусства, моды, рисовать скабрёзности или придумывать инсталляции из унитазов, но он не хочет идти "как все", он всё это мог бы проделать, но не хочет, потому что у него своя дорога, у него свой путь, а потому он сосредоточен только на себе, на анализе своих идей, на форме, пластике и духовности.... Правда однажды он слышал что слово "духовность" уже всем осточертело и настолько набило оскомину и что когда его произносят, хочется хвататься за пистолет.
       Да, ему лет десять назад только что окончившему Академию Художеств даже повезло. По тем временам это была неслыханная удача! Один богатый иностранец купил несколько его картин. Неважно, что он заплатил жалкие гроши, это потом ему стало понятно, когда он приехал в Париж, но тогда эта покупка его вдохновила, она изменила его жизнь настолько, что многие из его сокурсников стали ему завидовать. Через пару лет этот иностранец, который оказался галерейщиком решил устроить выставку русских художников в Париже, и конечно во главе группы стоял Костя.
       И вот он в этом городе, и вот он на выставке, и перед ним стена на которой висит пять его картин, остальные стены завешаны сборной солянкой, так что-то вроде русского авангарда брежневских времён. Он тогда подумал, что судьба приведшая его в Париж свершилась и теперь ей будет трудно пятиться или стоять на месте. Здесь, в городе мирового искусства начинается его слава!
       Но выставка прошла, никто не купил его работ, хотя цены были доступные, а купили у других тех кого нужно не в галереях показывать, а на Монмартре туристам сбывать. Он видел, как странные людишки приходили в галерею, в закуточке пили и жрали, а этот так называемый галерейщик, который оказался простым барыгой и на самом деле торговал с Тунисом водопроводными кранами, так вот, он видел как он эти сделки устраивал. Гадость одна. Но "наши" вахлаки художнички были довольны.
       В прессе он не видел ни строчки о их выставке и за неделю в Париже он понял, что их здорово надули, потому как галерея сама по себе не существовала, а этот ловкач просто снял помещение, да ещё в хамском районе куда обычно приличная публика не суётся. В конце концов несмотря на осадок от этой выставки по возвращению в Питер пошёл слух, что Костя стал знаменитым.
       Он много работал и если продавал, то только дорого ( потому как парижская история его научила уму разуму) и у него выработался свой стиль. Всё скользило как по маслу и более того, он никак не подозревал, что его ждут впереди не только муки творчества, но и ещё большее испытание - встреча с Музой.
       Как всякая творческая личность он переживал тяжёлые периоды. Уж не в первый раз случалось Косте заходить в тупик, хотя по рассказам знаменитых художников все они проходили через подобные периоды. Он даже вычитал где-то, что это состояние похоже на приближение некоего приступа отупения, бесчувственности, а у него самого это выражалось в ненависти к кистям, краскам, бумаге, к самому себе...но эта ненависть никогда не переходила через край, до того чтобы крошить и жечь свои картины. Пока ему везло и как-то так получалось, что всякий раз то ли обстоятельства, то ли некая мелочь, давали толчок вдохновению и оп!, он из тупичка выходил.
      
       Так вот, эта муза - она же Муза медуза - подстерегла его неожиданно и конечно депрессия в которую он тогда нырнул, во многом была по её вине.
       Если вспомнить календарно, то Костя к моменту роковой встречи пребывал в состоянии созерцательной философии, углубления и развития своих идей, он скромно украшал свою жизнь малыми развлечениями и она ему была благодарна за необыкновенную ясность перспектив и поставленных задач, у него всё было тип-топ и как теперь говорят "в шоколаде", и лишь невольное расслабление, а может и от уверенности в свой стоицизм, привело к тому, что он в эту жеманную рыжую девку незаметно для себя влюбился. Он, который никогда никого не любил, кроме своего искусства, позволил ей как воровке влезть в его душу, завладеть его сердцем, дотронуться до сокровенных чувствительнейших нервов творца и допустить её женское присутствие рядом. И всё, всё в один раз, в какие-то недели оказалось таким незначительным, по сравнению с этой встречей.
       Познакомились они как-то странно, в мастерской одного уже пожилого довольно мрачного художника, любителя охоты на уток. В тот вечер он устраивал пир, но перед тем как всю подстреленную дичь приготовить, он её показывал гостям. Костю чуть не стошнило от вида крови и потом он весь вечер не мог притронуться к этому варёному мясу. Муза оказалась племянницей охотника и помогала ему ощипывать птиц. Уже в первый момент, когда он увидел её огненные волосы перехваченные красной лентой и зелёные узкие совершенно кошачьи глаза, он подумал, что она могла бы быть моделью Модильяни. В её фигуре маленькой и плотненькой было какое-то несоответствие с этой охапкой рыжих вьющихся волос, тонкой бело-розовой шеей, одета она была в очень широкий, длинный балахон, какого-то неопределённого цвета, а потому распознать очертания её фигуры было невозможно. За этим скрывалась некая привлекательная тайна и только за полночь, когда он провожал её до дома и она совершенно бесстыдно первая поцеловала его он почувствовал всю змеиную юркость её маленького тела. Их прощание затянулось и под какое-то сонное движение кленовых листьев и сладких слепых поцелуев, она прошептала ему " я буду твоей музой".
       В её быстром и легкомысленном "ну, прощай", которое так не вязалось с только что данным обещанием принадлежать ему одному, он не увидел тогда ничего странного, но подумал, что уж больно она холодна. Он так был ошеломлён, очарован, как сказали бы пошляки околдован Музой, что играючи перескочил через свои холостяцкие принципы и даже очередной "творческий кризис" прошёл как- то незаметно.
       Она была непоседа, ей постоянно нужны были встречи с людьми, вечное стремление увидеть всё и поговорить со всеми, она мало читала, а если и затихала в уголочке мастерской на пол часа, то это означало что она погружалась в глупый детектив. В ней была безалаберность и неряшливость во всём, она неумела готовить, и убеждала его что лучший способ сохранить молодость и красоту стать сыроедом, она накладывала на лицо маски из свежих огурцов и окончательно погубила любимый Костин столетник из которого выжимала сок и добавив в эту горечь мёда с лимоном пила эту гадость натощак. А то какие платья и немыслимые шляпы она носила вызывало недоумение не только у него. Он как-то посоветовал сменить её вечные балахоны на что-нибудь более приличное, но нарвался на такой отпор, что больше к этой теме не возвращался. При всём этом в ней была какая-то детскость, хрупкость и совершеннейшая неуверенность ни в себе, ни в завтрашнем дне. Общие темы и интересы долго не высвечивали, правда поначалу это было не важно и всё глохло в их страсти, и тем не менее он всё же иногда задавался вопросом почему она рядом, и за что он её любит.
       С первых дней ему стало очевидно, что она самонадеянна, беспорядочна, поверхностна и когда он звонил и не заставал её дома ни днём ни ночью, а при встрече, при выяснении отношений она поджимала тонкие губы и её лицо принимало тупое и злобное выражение обиженного ребёнка, он думал, отчего она мучает его и как он мог допустить, что эта рыжая девчонка внесла в его жизнь беспорядок. И когда в ночной тоске, он вспоминал все свои ревнивые бредни, "эгоиста и одиночки" ( слова Музы), когда он в припадке бешенства готов был убить её, сломать пополам и потом просил прощение стоя перед ней на коленях, то уже тогда он отдавал себе отчёт, что его любовь нагруженная всем этим мещанским хламом тянет его в пропасть, засасывает всё глубже и нет всему этому предела.
       А что же настоящая муза? Как она вела себя с ним пока он изменял ей с тёзкой? Костя уж не задумывался о ней и даже перестал сравнивать какая из двух ему дороже.
       Как-то в одну из очередных размолвок он увидел её зимой, скользящую по тротуару в почти бальных туфельках, с гигантской муфтой из беличьего серенького меха, в которую она зажав в кулачки спрятала от мороза свои маленькие ручки. И только он открыл рот, чтобы сказать ей что-то незначительное и даже примирительно смешное, она вскинула на него свои зелёные глазищи и совершенно не смутившись бросила на ходу " ...бегу, бегу, опаздываю в театр". У него отпечаталось её лицо, совсем незаплаканное от страданий, а наоборот, что его удивило тогда, даже ухоженное, бело-запудренное, с ярко красными подкрашенными губами. Дома Петербурга словно навалились, готовые раздавить, распластать его, но не Музу, потому что она уже скользила где-то далеко в конце улицы и он увидел как она выпростав из муфты ручку энергично машет такси.
       Ни самоанализ, ни стакан виски Косте не помогли.
       Он перестал бриться.
       Как не пытался он вернуть себя на путь ясного и стройного зодчества, образумится, призвать вдохновение, окунуться во всё то возвышенное чем он жил до появления в его жизни Музы - ничего не выходило. Прошло совсем мало времени и он проклиная себя уже в третий раз, а может и в четвёртый, вымолил у неё прощение. Она вернулась и свернувшись уютным и небрежным котёнком на его матрасе в мастерской, продолжила чтение глупых книжек, а он всё глубже и глубже опускался в омут ревности и однажды с ужасом понял, что дошёл до дна, до предела и что ни о какой духовности он уже не помышляет, и ничего не может нарисовать, а постоянно только и думает как бы удержать Музу. Он превратился в пустышку, он потерял себя, свою способность творить, мыслить, анализировать, он перестал читать Соловьёва и Бердяева, он больше не слушал Моцарта и Баха, всё расщепилось на мельчайшие кусочки постоянного ожидания её, смотрения на часы, на вопрос "где её носило вечером и почему она не позвонила?", эта бездушная кукла небрежно отвечала, "что старается только для него, думает постоянно о хороших покупателях его шедевров", и что она "знающая в совершенстве английский ( в чём он всегда сомневался) приводит к нему богатых иностранцев". Ради справедливости нужно сказать, что она очень ловко умела продавать его работы, особенно гуаши, " а потому, - говорила она ему, - тебе нужно работать в этом стиле". Её суждения об иностранцах носили довольно вульгарный характер, мнение строилось на уже избитых суждениях, что немцы - свиньи, французы-жмоты, англичане- холодные тупицы. Единственно кого она признавала, так это американцев и то "потому что они похожи на нас русских". Вся эта дребедень выдавалась ею за настоящее знание западной жизни.
       Да, Муза действительно помогала сплавлять его работы, у неё это выходило легко, почти играючи. Где она только выискивала богатеньких иностранцев? На эти вопросы она не отвечала, только щурила свои зелёные плошки и капризно поджимала губки, вот-вот расплачется. У Кости появились деньги, но бесконечное самоповторение одних и тех же сюжетов всё больше приводило к отупению. Слава, которую он ждал, так и не вышибала ногой дверь его мастерской.
       В какой-то момент ему стало казаться, что Муза ведёт двойную игру и, что она обманывает его. Он давно подозревал, что у неё есть кто-то ещё и интуитивно что-то ему нашёптывало, что она "толкает в люди" ещё кое кого...
       Случайно, совершенно случайно ( не нужно думать, что Костя намеренно это сделал) он встретился с одним из своих сокурсников и выяснилось, что его Муза несколько лет жила в Москве и была моделью некоего Р. и потом перешла по наследству к П. Ничего гениального эти художники из себя не представляли, единственное что объединило их судьбу, это то, что они оба не так давно скончались и после этого за Музой прилепилось прозвище "могилка"....
      
       От ревности Костя дошёл до ручки. Обычно в моменты творческих мук ему помогала природа. Вот и сейчас, молодой инстинкт самосохранения подсказал, что хорошо бы убраться подальше от цивилизации и всё как-то образуется, природа сама подскажет правильное решение, потому как сам он себя исчерпал и стал себе отвратителен. Не было у него больше сил находиться с ней в одном городе, дышать тем же воздухом. Как мог он так низко пасть? Он стоик, который тренировал себя годами, он, который избрал путь творца отшельника, приучил себя к созерцанию глубин искусства и был озабочен мыслями о возвышенном, как мог он стать жертвой колдовства. А иначе как объяснить эту постоянную навязчивую мысль только о ней и болезненные видения. Костя почти укрепился в странном предположении, что он стал жертвой чёрной магии!
       В паутине своих бредовых подозрений он вспомнил, как кто-то ему рассказал об ужасной истории с одним художником, которого извела одна баба по наущению завистников. Он стал пить горькую, перестал работать, дошёл до самоубийства, а мастерская его и картины странным образом подверглись вандализму. И совершенно логично в Костиной голове всплывала эта история загадочной смерти двух художников и прилипшее к его Музе прозвище.
       Вот и у него много завистников....
       И на этой патетической ноте он решил удалиться в леса.
      
       К его домику подступали тёмные гигантские ели, рано утром он входил под их кров и шёл куда глаза глядят. Год выдался грибным и Костя с увлечением предался этому национальному спорту, а вечером разбирал, сортировал, жарил и уминал. Стоял замечательный теплый сентябрь, и трава на лужайках хоть и была уже не такой высокой и изумрудно зелёной, но стоило в неё упасть, как она отдавала все запахи накопленные за лето. Бабочки-капустницы, хоть и редкие да и те подусталые всё ещё кружились над колокольчиками, совсем близко от Костиного лица. Он затаив дыхание следил глазами за их бесшумным порханием и вот одна из бледно жёлтых бесстрашно села ему на нос, зашевелила мягкими крылышками, защекотала и Костя чихнул.... Он лежал на спине ничком, и смотрел в пепельно-белёсое небо, в котором высоко-высоко, вился и пел жаворонок, будто хотел он успеть натанцеваться до упаду, до того как через пару недель наступит настоящая осень. Кузнечики всё также безудержно стрекотали, а вот и дятел застучал о пустой ствол, и вдруг словно решив посолировать в этой лесной песне закуковала знакомая птичка. Почему Костя решил посчитать? Наверное от озорства, а может просто от молодого отупения, от того, что несмотря на кризис творчества и любви впереди его ждало много, много лет жизни...
       И раз, и два, и три ку-ку...И вдруг всё оборвалось. Будто эту птичку кто слопал. Костя сел, сорвал травинку с досадой перекусил её и через пару минут стал увещевать судьбу и бороться с суеверием.
       Он встал, отряхнул джинсы, а заодно и пару муравьёв бодро ползущих в неведомом направлении по его рукаву и с досадой подумал, что Муза тоже верила в приметы и он всячески смеялся над её снами, в которых то выпадали зубы и снились покойники, то ей дарили жемчужные ожерелья, а то она плавала в бассейне с дохлой рыбой. Ну, а теперь как назло эта дурацкая кукушка...Нет, он не должен поддаваться глупому суеверию! Ему нечего бояться. Нужно отогнать, забыть этот образ роковой женщины, распутать клубок хитросплетений, начать свою жизнь с нового витка и наконец вспомнить, что муки творчества в тысячу раз благотворней мук любви.
       Прошла неделя, созерцание природы не привело ни к успокоению, ни к оплодотворению. Стало ещё хуже. Он стал бояться приближения ночи, из соседней деревни доносились то странные вопли, то звуки музыки, то женский плач. Мысли о смерти, о бренности не давали спать, он выходил за порог закидывал голову и пытаясь найти Млечный Путь с Медведицей и определить вечно блуждающий Ковш, окунался в такую гробовую безлунную тишь, что казалось ещё мгновение и она похоронит его заживо. Собирание грибов и брусники уже шло носом, книжки все были прочитаны, к карандашу и альбому он не притронулся, но зато как наваждение в его памяти всё чаще возникало их знакомство, мелькали подстреленные утки того злосчастного вечера и как зайдя на кухню он увидел девушку держащую на вытянутой руке за горло птичку, головка которой мёртвенно свешивалась набок, а другой рукой, с брезгливым выражением на губах, она пыталась отодрать запёкшуюся слизкую массу перьев. На этой охоте, было много крови, одну из собак случайно подстрелили и хозяин в тот вечер напился до бесчувствия.
      
       Костя вернулся в город обросший, не мытый и в ещё большем разочаровании. Его нервы походили на комок старой, грязной пакли. Прогулки, а скорее метание по улицам, с редкими наскоками к друзьям художникам в конце концов совсем измотали, сердце сильно билось, левая рука от плеча и до кончиков пальцев всё больше наливалась свинцовой болью, философствование об одиночестве и развратности женской натуры довели до отчаяния, и ноги сами дотащили его до аптеки. Видно у него был достаточно странный вид, потому как очередь из старух и пары алкашей расступилась. Он оказался перед стойкой и продавщицей в белом халате. Преодолевая спазм в горле он выдавил из себя: --... я побег замыслил... и грибы мне не помогли.
       - Что ты парень, какие грибы? - испуганно пролепетала аптекарша, и с сочувствием добавила - Не дури, хочешь капелек тебе дам, успокоишься, проспишься.
       Нагнулась и достала из под стойки пузырёк с бурой жидкостью.
       - Это что? Если валерьянка, то не помогает. Уже пробовал.
       - Да, нет. Это наше волшебное фирменное средство. Настойка из китайских трав. На ночь, десять капель на полстакана воды. Сто, сто рублей ты мне должен .
       - Я тоже хочу! - гаркнул пьяница и ринулся к прилавку.
       - Тебе нельзя. Это только трезвым можно! - отрезала аптекарша.
       Народ в очереди присмирел и чего-то от Кости ждал, будто ещё мгновение и он рванёт на себе пояс шахида. Но ничего страшного не случилось, пузырёк перекочевал в его карман, сторублёвая мятая бумажка исчезла в руке аптекарши, а сам философский персонаж нашего рассказа двинулся к выходу...
       - Слышь мужик, ты свою тату где колол?
       Костя замер на пороге аптеки и прежде чем обернуться на голос вопрошавшего удивлённо посмотрел на свою руку. За долгие годы его "тату" настолько срослась с ним, что он перестал обращать на неё внимание. Да и не было в ней ничего особенного, так что-то вроде колеса или круга напоминающего паутину с тремя непонятными буквами в центре.
       На корточках у самого выхода сидел довольно странного вида парень. Одежда его походила на разноцветное отрепье, длинные волосы заплетены в косички, нос и уши проткнуты булавками и колечками, несмотря на дождливую погоду и холод он был в сандалиях на босую ногу.
       - Давно колол, ещё в Париже, в каком то индо-пакистанском квартале. А что?
       - Ну и хорошо. Не волнуйся парень, всё у тебя получится. К солнышку тебе нужно стремится, а не в мокроте пребывать. Как только в тёплые края поедешь так всё у тебя и образуется.
       Слова панка поражали недосказанностью и очень хотелось объяснения.
       - Почему? - спросил Костя
       -Так ты меченый на всю жизнь. Ведь это у тебя танец Шивы наколот, а значит всё у тебя будет тип-топ, но только где-нибудь в южных странах.
      
       Капли Косте помогли и он действительно проспал всю ночь без сновидений, а наутро вспомнил как в Париже, ( казалось, что это было сто лет назад!) он каждый день с альбомом бродил по городу и рисовал всё подряд: группы людей, лица, городские пейзажи, кафе...и однажды занесло его в странный квартал. Что ни улица, то полно индийских лавочек и кафе, толпы туристов, в воздухе приторные запахи - смесь курений, пряностей и жареного мяса. Костя долго ходил от лавки к лавке, разглядывал витрины, где индийские украшения из серебра соседствовали с весёлым богом удачи Ганешом, многоруким танцующим Шивой, яркой экзотической одеждой и неожиданно его привлёк человек в зелёном шёлковом тюрбане, с бурым лицом и чёрными подвижными как угли глазами, в которых играл красный уголёк. Всё в его облике было ярко и сказочно и белозубая улыбка на смуглом лице и притягательный взгляд его странных глаз; лоб человека был довольно обильно помазан слоем пепла с тремя красными полосками. Был ли этот маскарад придуман для таких туристов как Костя? Может быть. Многие останавливались и просили сфотографироваться рядом с индусом. Он широко улыбался, прикладывал руку к сердцу при этом не забывая подставлять маленькую деревянную плошку из раскрашенного дерева, которая была уже полна монет.
       Костя раскрыл свой альбом, простоял около получаса и когда портрет был готов сделал "брахману" благодарственный жест, улыбнулся и вывернул карманы, чтобы показать что у него нет ни гроша и уже готов был отправиться дальше, как неожиданно индус подбежал и крепко схватил его за руку. Костя такого оборота не ожидал, вскрикнул и решил что пора делать ноги...Но человек в тюрбане что-то затараторил по-французски и всё повторял "артист, артист - пантр" и дружелюбно улыбаясь тянул вглубь своей лавочки.
       Костя перешагнул порог и оказался в очень живописной комнатке, где все стены были украшены большими листами бумаги с загадочными знаками, гирляндами из живых цветов, а яркие лубочные картинки из жизни индийских богов соседствовали с афишами знаменитых белозубых кино героев. И вся эта экзотика, столь странно вяжущаяся с Парижем, плавала в густом мареве курений под аккомпанемент индийской музыки. Человек жестами усадил Костю на низенький пуфик, потянулся к альбому и увидев свой портрет радостно, словно игрушечный "болванчик" закивал головой.
       Какое счастье! Нужно рисунок индусу подарить, и побыстрее отсюда свалить! И со словами " рашен сувенир" он вырвал его из альбома и сделал движение чтобы встать. Но в ответ индус беспокойно залопотал "индишь сувенир" и ткнул пальцем в сторону стены, где висели таинственные знаки на больших листах бумаги. Привыкнув к полумраку Костя заметил в глубине комнатки кресло ( что-то среднее между зубоврачебным и гинекологическим) и странную маленькую машинку вроде инструмента для выжигания по дереву, а рядом столик с пигментами. Ну, конечно, это же образцы татуировок, а этот тип их колет!
       Гостеприимный мастер тату, налил Косте чая, усадил в кресло и предложил тоненькую самокрутку. Видимо это была травка, потому как после второй затяжки у Кости с непривычки всё перед глазами поплыло, стало поташнивать, разноцветные круги вроде воздушных шариков полетели куда-то в небо, но это длилось лишь мгновение, после которого ему стало очень хорошо. Он почувствовал невесомость своего тела и невероятное ощущение свободы. Ему почудилось, что он не в кресле, а в своей детской кроватке и кто-то ему поёт песни и укачивает, но потом оказалось, что это вовсе не колыбелька, а маленькая лодка, а вокруг простирается безбрежное синее озеро с огромными розовыми лотосами; потом он почувствовал лёгкие уколы и почему то подумал, что это наверняка комары, которых на воде в это время года всегда полно, солнышко стало припекать, откуда ни возьмись порыв ветра принёс из за леса тёмную тучу и на лицо ему упали крупные тёплые капли. Шум летнего дождя перешёл в струнно монотонную музыку, воздух наполнился одуряющим запахов каких-то приторных цветов и в бессознании промелькнуло, что наверное его индус усыпил, а может и отравил, но страха он не почувствовал, а лёг на дно лодочки и погрузился в сладкий счастливый полусон. Сколько он был в отлёте сказать трудно, но обратно к реальной жизни его вернул голос индуса, который что-то радостно лопотал. На руке у Кости (трудно определить это словом красовалась) но тем не менее он увидел графический рисунок наколку, которая напоминала солнце и одновременно паутину или некую космическую воронку с тремя странными иероглифами в центре. В рисунке не было ничего замысловатого, он был достаточно простым, почти примитивным, так что Костя даже подумал, что его портрет видимо тянет на самое дешевое тату... Вернувшись в Питер, он несколько недель мазал воспалённую кожу какой-то мазью, которую ему всучил индиец, а его родители требовали чтобы он показался специалисту потому как рука болела и он её бинтовал. К своей тату он со временем привык и забыл о ней, как привыкают к родинкам на теле и никогда в последствии не задавался вопросом, что означает сей знак. И сейчас, по прошествии стольких лет, встреча в аптеке и загадочные слова панка о солнце и юге, воскресили полу забытые события. Действительно, индус ему тогда повторял " артист, артист..." и ещё какие-то слова, тыкал в картинки танцующих богов, но Костя французского не разумел, а потому все эти годы оставался в полном неведении брахмановой символики. То состояние нирваны которое он невольно испытал в кресле "мага" до сих пор в нём остро присутствовало. Не раз особенно в моменты творческих тупиков, он вспоминал это незабываемое парение, бестелесность и ощущение власти. На всю жизнь у него осталось чувство, что он заглянул в какую-то неведомую бездну и что если бы это состояние потустороннего зазеркалья перевести в реальную жизнь и каким-то особым чутьём преобразить в творчестве, то тогда он станет обладателем секрета и уж никогда у него не будет кризисов жанра и мук творчества.
      
      
      
       Ни на какие юга Косте ехать не хотелось.
       Одно желание отоспаться и хоть как-то успокоиться. Но странным образом аптечный панк и его слова запали в душу, будучи человеком впечатлительным Костя стал воскрешать в памяти историю своего тату, разглядывал руку в лупу, копался в книжках пытаясь разгадать символику, а мысли и фантазия переносили его в жаркие страны и он невольно стал думать о путешествиях. Африку он сразу отмёл, Мексика -слишком далеко, хотя ацтеки его очень привлекали, в Тунис и Марокко его не тянуло, а из солнечных стран те что поближе предпочтение он отдал Италии. Валяясь часами у себя в мастерской он подогревал своё воображение просмотром разных буклетов, делал он это скорее для рассеяния мыслей, для полёта мечты, для воображения, да и вообще введения себя в нормальную творческую колею. Его подсознание постепенно очистилось, страхи улеглись и голова обрела прозрачную пустоту. И в какой-то момент, то ли от того что он наконец стал крепко спать, то ли от красивых глянцевых видов он вдруг подумал: а почему бы собственно не поехать ему в Италию? И как- то враз, всё его существо обратилось в волнительное ожидание неизвестности и влекущая сила открытий окончательно переломила инерцию. А ещё эта сила целиком отринув страхи наполнила его душу подобием уверенности в себе. Ему даже показалось, что он вполне способен на нечто новое, неожиданное и может быть даже значительное.
       Сам по себе проект был вполне осуществим. Можно полететь в Рим, Венецию и может во Флоренцию, но его финансы, которые за последнее время стали " петь романсы" могли позволить только короткое путешествие, в лучшем случае на пять дней. Эта влекущая сила подняла Костю с дивана и выгнала на улицу. Как после тяжёлой болезни мы с удивлением всматриваемся в своё отражение в зеркале, так и Костя с удивлением обнаружил, что осень вполне обрушила на город всю серость и холод свойственный только Питеру. Казалось, что вот-вот и пойдёт дождь со снегом. Костя не раздумывая поймал машину, доехал до намеченной цели и толкнул дверь турагенства.
       - Где же вы раньше были? Хотите уехать немедленно, да ещё в Италию! У меня только одна группа не укомплектована, есть в ней свободное место. В Неаполь полетите?
       - Если с группой, то так чтобы быть самому по себе, а не всё время в стаде. Понимаете, я художник. Мне нужно окунуться, напитаться атмосферой... , - так лепетал Костя.
       - Молодой человек, хватит лирики, всё ясно, вы такой не один, который хочет пропитаться... так брать будете?!
       Телефон у девушки непрестанно звонил и Косте показалось, что если он сейчас скажет "нет", то всё к чему он так себя готовил провалится в тартарары.
       И он сказал "да".
       Об этом итальянском городе он почти ничего не знал, когда-то в старом кино он видел "Неаполь город миллионеров", но название было ироническое, так как речь в фильме шла о совсем другой жизни не соответствующей названию. А ещё он подумал, что увидит Везувий и побывает в Помпеях и сразу конечно пришла на ум знаменитая картина Карла Брюллова перед которой он будучи студентом просиживал часами и композиция " Гибели..." с грудой бегущих и падающих тел, на которые обрушивался огонь, раскалённая лава, камни и ужас перекошенных лиц, матерей прижимающих к себе младенцев, так мастерски выполненная художником с юности поражала воображение Кости. В этой картине завораживал не только сюжет и гениальное мастерство с которым Брюллов написал эту вещь, но было и ещё что-то, что скрывалось за театрально-постановочным ужасом . Это "нечто" было столь притягательным, что каждый раз когда он бывал в музее его влекло сюда. Он сидел, смотрел, чиркал в блокноте, пытался понять, что именно так привлекает его в этой картине.
       Думал ли он когда-нибудь, что ему предстоит увидеть Везувий и Неаполь и стёртые с лица земли Помпеи и окунуться воочию в салонный Брюлловский ужас? Покупая путёвку в Неаполь "Гибель..." мелькнула в его голове неким наваждением, детской картинкой из учебника по истории искусства, потому как главные мечты были обращены к шумной, весёлой и красивой толпе итальяшек, к ласковому ветру с залива, к спагетти, пицце, и к тому, что он обязательно что-нибудь красивое нарисует и эти путевые зарисовки лягут в основу целой серии картин...! Мечты уже строили проекты и виделся выставочный зал и ценники на картинах, журналисты, покупатели...Долги его за последнее время выросли как грибы после дождя.
      
       * * *
      
       ... И вот он уже идёт по странному месту. Оно пустынно, по его развалинам трудно определить каким же был на самом деле снесённый стихией город. Это нельзя назвать "улицами", скорее лабиринты, сотни метров будто ножом срезанных домов, уцелевших единицы, по плану можно распознать бывшие лавки, рестораны, бордели, театры, форумы, сохранилась только малая часть домов с внутренними двориками. Хождение по этим странным кварталам без стен, где неожиданно вдруг на перекрёстке возникает то бронзовая прекрасная скульптура, то остаток фрески или одинокий фонтан, то синяя пластиковая урна до краёв наполненная пустыми бутылками, пакетами и остатками еды - утомляет. Пуки высокой колкой травы ранят ноги, а юркие серые ящерки греются на солнце и совершенно не боятся туристов. Красоты никакой, что смотреть непонятно. Солнце стоит в самом зените и не по-осеннему прожигает насквозь шапочку с козырьком. Глаза защищённые большими солнечными очками заливает потом. Майка взмокла до неприличия и Костя чувствует неловкость. Ему кажется, что от него разит, как от всей их группы с которой он парился в автобусе, пока их сюда везли. Снять с себя майку он не решается, обгорит враз. Чем больше он бродит по этому странному ландшафту, тем грустнее ему становится на душе. Лысый серокаменный Везувий возвышается совсем рядом, но теперь эта гора до банальности мертва. К сожалению ни дыма, ни огня, ни камней она не выбросит на то, что выросло за последний век на месте прекрасных Помпей. Она не может причинить никакого вреда уродливым шлакоблочным домишкам километрами опоясавшим подножье и склоны Везувия. Эти дома даже трудно назвать "хрущёбами", те хоть тонут в черёмухе и сирени, а эти напоминают какие-то железокартонные коробки с развешанным повсюду жалким бельём. Да если эта гора и взорвётся, то какие шедевры современного искусства она похоронит? Костя присел на останки кирпичной кладки, перед ним простиралась даль, если глянуть в бинокль, можно разглядеть залив с парусниками, почти как на картинах Дюфи, а сам Неаполь, по другую сторону Везувия. Обычно туристы ходят задрав головы и глазеют на фасады домов или на музейные стены, а тут все смотрят себе под ноги, как бы не споткнуться, не упасть в яму, да свериться по путеводителю где, да, что когда-то было на этом пустыре истории. А ведь город этот когда-то жил и творил и здесь под останками, совсем недавно ещё в прошлом веке археологи откопали потрясающие шедевры. Но как всё зыбко и как прекрасное может в один миг превратиться в прах! А чем будут радовать следующие поколения раскопки нашей цивилизации? Только пластиковыми бутылками из под кока-колы и ржавыми шедеврами.
       Костя таскает с собой альбом, но ни разу за эти три дня его не раскрыл. Сразу как только их ввезли из аэропорта в Неаполь, он, гладя из окна, был разочарован, поражён захолустной бедностью. Он ждал настоящей прекрасной Италии, ту которую он видел на картинах, ту о которой он мечтал, а на него обрушилось нечто странное, бесшабашное, почти уродливое. Он ожидал увидеть улицы запруженные шикарными авто, а оказалось что неаполитанский автомобильный парк наводнён ржавыми Фиатами с профилем "Запорожца". Тормоза визжат, из выхлопных труб валит вонючий чёрный дым, треск и бибиканье мотоциклов и мотороллеров и на каждом по два-три седока. Эх, где наша не пропадала! Но даже закалённые русские туристы не решались перебегать улицы в этом кромешном потоке, который не прекращался ни днём ни ночью. Костя видел пару прекомических сцен: шикарная мамаша вроде Софи Лорен, в мини-юбке за рулём довольно мощного мотоцикла, к животу прижат грудной младенец, позади мамаши девчушка прикрученная чем-то вроде бельевой верёвки к матери, а в руках у ребёнка большая кудлатая собака. Вся эта безумная пирамида виляет в потоке машин и едет совершенно без всяких правил зелёного и красного света....
       Для туристов нет плохого или хорошего сезона, их всегда и везде много. Вот и здесь на развалинах Помпеи полно англичан, немцев, французов, а теперь и русских. Худющие английские дамы в белых панамках, невозмутимо и с увлечением смотрящие в какие-то красные книжки, их мужья с палками и рюкзаками исследуют план. Перед большими панно с цифрами и рисунками толпятся французы, возмущаются, что тексты только на итальянском и английском, они вооружены большими биноклями и всё всматриваются вдаль. Америкашки громко смеются, всё подряд фотографируют, а больше всего самих себя на фоне каждого булыжника. Немцы внимательны и осторожны, смотрят тщательно, что-то записывают тихо переговариваются. Русские ходят группками, молча, часто присаживаются где попало и постоянно что-то жуют... Интересно как бы припечатала всю эту туристическую братию Музочка, уж наверняка дала бы всем смешные прозвища.
       Постановочный, красиво написанный ужас Брюллова никак не вязался со всей этой странной атмосферой и историческая полу правда "Гибели..." с грудой натурщиков и горящей лавой, на проверку оказалась нечто пыльным и мало неинтересным. Костя взглянул на безжизненный Везувий, шлакоблочные трущобы и подумал о греческих богах, которым здесь наверняка приносились жертвы и мольбы, пока эта гора курилась. "Надежда на богов не оправдалась, впрочем как и моя. Выдумал я всю эту поездку сам, по наводке глупого аптечного панка...солнце, слава, надежды", - подумал он.
       -Не отставайте от нас господин художник!- услышал Костя вежливый голос гида.
       Он хлебнул из бутылки воды, встал споткнулся, чуть не упал и подумал, что англичане в своих длинных плотных брюках тысячу раз правы, а не то что он дурак выпендрился в шорты, да по таким каменьям. Остатком воды он промыл ссадину и пристроился в хвост группе.
       Через несколько метров они увидели площадь форума с прекрасно сохранившейся колонной в середине, несколько ярусов каменных скамеек, пару портретных скульптур.
       - Всё что было раскопано археологами, а это и замечательная утварь из бронзы, скульптура, фрески, настенная мозаика...всё это теперь находится в Неаполитанском Национальном Археологическом музее. Гуляя по этим руинам нам трудно вообразить какой красотой, какими шедеврами искусства был насыщен разрушенный город. Учёные в течении двух веков собирали и перевозили в музей уникальные находки. Так что вторая жизнь города. её искусство, как бы воскресшее из пепла, по настоящему открывается уже в музее.... Но туда мы поедем позже. А теперь обратите внимание на эту экспозицию...
       И гид повернула направо и все двинулись за ней.
      
       Метрах в пятидесяти, чуть в сторонке был возведён довольно большой помост, обнесённый заборчиком из колышков с навесными верёвками, на этой "эстраде" достаточно искусно были воссозданы "живые" сцены из жизни Помпеи именно в тот самый драматический момент... Да, да именно когда всё плавилось, и полыхало, и народ в панике бежал и огненный ливень перешёл в ураган и небесные боги разгневались на несчастный народ!
       Туристы молчаливыми группками толпились рядом, пытались вчитаться в скудные объяснения, отчего-то даже галдящие американцы притихли. Костя перегнулся через загородку и попытался дотронуться до одной из фигур, но как из под земли возник огромный детина и довольно грубо оттеснил Костю, чуть не дав ему по рукам палкой напоминавшей школьную указку. Потом он широко расставил руки словно отгоняя стадо овец и громко повторяя на всех языках одно слово "назад" оттеснил туристов на пол метра от заборчика. Тут все посмотрели под ноги и увидели запылённую красную черту намалеванную прямо на земле перед верёвочным забором. Нет, это были не искусственные манекены и не бутафорные предметы. Всё было настоящее и люди тоже... Это были не мумии и не пластиковые манекены составленные для обозрения в разных позах как в музее восковых фигур; это были те самые, когда-то живые люди только под толстым панцирем, сплавом из пепла, золы, земли и бог знает чего ещё, и эта жуткое литьё по выплавляемым моделям "живых" фигур застывших в тех позах, когда вылилось на них роковое извержение... эта консервация выглядела чудовищно!
       Тьма не сразу накрыла город, а несколько дней из кратера бушевал огонь, пепел, потом затрясло, лава и огненный дождь полились на город...Но странно, что только малая часть горожан решила покинуть его. Будто воля оставили помпейцев. Они так любили свой прекрасный город, они так верили богам, молились им, приносили жертвы и твёрдо были уверены, что боги спасут их.
       Но наступил момент, когда уже негде было укрыться, поздно было бежать: вот женщина прижимает к себе детей, она стоит на коленях и её лицо обращено в небо, а вот влюблённая пара обнимает друг друга в последнем прощальном поцелуе, кто-то собирает в панике пожитки и утварь, вот пара оцепеневших от ужаса стариков их лица и руки тоже обращены к небу. Всё тщетно!
       И гениальный вымысел Брюллова казался картинкой с конфетной коробки по сравнению с жизненной правдой!
       Всякий ужас и уродство притягательны, а потому человек с незапамятных времён так любит глазеть на уродов и смаковать ужасы. Ведь катастрофы и войны несут в себе не только подъём и напряжение всех человеческих сил, но и надежду на то, что он -человек способен переломить ситуацию и собрав все свои силы в кулак так вдарить по неумолимому року, что несчастья отступят. Может именно это усматривал Костя бродя по развалинам Помпеи? А может, то, что сидит в каждом молодом и неопытном человеке не знавшем ни смерти, ни болезней... Мечты о бессмертии? Когда как ни в молодости мы испытываем чувство бесконечности бытия, а когда переваливает за тридцать, начинаем считать, сколько осталось до ста?
       Но скорее всего, столь инфантильные мысли роились в его голове по одной простой причине, потому как вырос он в тепличных условиях благополучной семьи, любил себя, свой покой и был уверен не только в завтрашнем дне но и в победе над временными трудностями. И путь казался таким ясным, выверенным, что почти надуманные творческие муки, были своего рода милым развлечением. Он частенько испытывал уныние и страх, но и это всё было сродни творчеству и перескочив через эти шероховатости, забывшись творческим процессом, устав от очередной серии картин, Костя вздыхал и свысока завидовал простым смертным, которые спокойно делают своё маленькое дело. У него же кожа была тонкая, душа ранимая, а потому так легко было вывести его из состояния равновесия. Простое человеческое счастье, любовь, дети, а попросту говоря мещанство, было не для него. Он был обречён на творчество и готовил себя к бессмертию. В его сознании не могло быть месту случайностям, они его раздражали, он плохо справлялся с ними и коварную кривую жизни подстраивал под себя. Безусловно и у него бывали распутья, чего только стоило ему кошмарное наваждение с Музой! И как всякого не верующего человека его пугали потусторонние силы, пророческие сны и приметы.
       Самое печальное во всей этой выспренной истории самокопания было то, что Костя был достаточно посредственным художником, но никто ему об этом никогда не говорил. А обстоятельства складывались так, что однажды ступив на скользкий путь творца он на вопрос " какая специальность?" без всякого смущения, гордо отвечал "художник".
      
       Всё складывалось в этой поездке не так как мечталось.
       Костя сделал несколько шагов, оглянулся в поисках тенистого укрытия и вдруг обомлел. Под довольно большим зонтом прикрученным к раскладному мольберту, в соломенной шляпе, сидел молодой художник. Он привлекал к себе всеобщее внимание не только своей продукцией, но и тем, что на его белоснежной футболке красовались большие буквы СССР. Туристы присаживались на корточки, рассматривали картины, от малюсеньких до больших, которые лежали и стояли на куске брезента расстеленном прямо на земле, что-то спрашивали парня, кто-то протягивал деньги, кто-то с интересом стоял у него за спиной и наблюдал за работой. Процесс создания произведения на глазах у зрителя всегда завораживает и это лучший способ привлечь покупателя. Вначале Косте показалось, что художник пишет портреты, но приглядевшись увидел, что никто ему не позирует. Подходить ближе он не решался. В душе сразу заиграли и стыд за русского, и зависть, что тот пользуется успехом, и ещё парочка чувств столь свойственных художнику профессионалу не привыкшему работать на улице, а думать что он работает на века запёршись у себя в мастерской далеко от посторонних глаз. Но чем можно так привлечь туриста в столь пустом, и неживописном месте как эти развалины? Ведь наверняка и в какой раз он увидит всё ту же мазню замечательно сделанную под вкус туриста, некое эстетическое эсперанто. А посмотреть тянуло и он подошёл ближе.
      
       Сомнения, что перед ним свой русский, рассеялись сразу как только он приблизился в плотную к мольберту и встал за спиной парня. На маленьком табурете стояла жестянка наполненная нашими тюбиками. "Кобальт синий", "Краплак" и "Сиенна" с "Охрой" ловко ложились на холст с помощью кисти и маленького мастихина, из под руки художника рождалась невиданная панорама из дворцов, подвесных садов, фонтанов, мраморных фасадов, ипподромов и крылатых богов. Мёртвый город на глазах у удивлённого зрителя превращался в живой и по нему гуляли древние помпейцы. Была ли это фантазия художника?
       - Это ты сам такую штуку выдумал или кто надоумил? - почему-то обиженным тоном спросил Костя.
      
       Парень видно привык к подобным вопросам, а потому не смутившись и не оборачиваясь, продолжая быстро дописывать холст, тут же улыбаясь какому-то англичанину, который выбирал себе картинку, ответил Косте кивком головы указав куда-то вниз, под ноги. Рядом с мольбертом, лежал потрёпанный чемоданчик, а на нём маленький продолговатый альбом, Костя нагнулся и раскрыл его. Это были виды Помпей, одна страница -развалины, а другая из кальки, накрывавшая эту страницу сверху, полностью воссоздавала картину настоящих доподлинных Помпей, тех которые были до "Гибели..". Именно по этим историческим подлинникам воссозданным археологами и рисовал парень свою живопись.
       Находка была стопроцентной и беспроигрышной, потому как туристы клевали на неё сотнями!
       - Что же ты нас русских за вахлаков держишь? Мы ведь куда смекалистей местных, - и кивнул в сторону соседа, который изнывая от жары безнадёжно ждал покупателя и не скрывая завистливых взглядов рассматривал толпящихся туристов вокруг русского художника.
       - А ты тоже балуешься? - и кивнул на Костин альбом.
       Косте стало неловко и он почти застеснялся, смутился от этого вопроса, но потом опомнился и обиделся. Будто его этот прохвост оскорбил, да не только его, а в его лице всё искусство.
       - Да, вроде того...но не так как ты.
       -Что, небось Академию кончал и о славе мечтаешь? Как зовут-то тебя?
       - Костя Зайцев.
       - Нет, о таком ничего не слыхал и даже твоих работ не видал. Ты из каких мест?
       - Из Питера и я действительно "Репу" кончал. Но давно, ты тогда ещё в школе учился.
       - Вообще-то я Борис, но меня все Барсом кличут. Это такое прозвище, ну если хочешь псевдоним, актёрская подпись....
       Псевдоним он произнёс с ударением на "о" и Костя подумал, что совершенно зря он заговорил с этим малограмотным парнем.
       - Ты надолго ли в Неаполь или дальше путь держишь? - спросил Барс.
       -Да я на неделю и только в Неаполь и знаешь уже домой охота, не нравится мне здесь ужасно, - Барс как-то неопределённо хмыкнул в ответ, будто хотел возразить, но Костя продолжил. - Я ждал чего-то другого, думал набраться впечатлений, а представляешь, даже ни разу альбома не раскрыл. Пыльно здесь, жарко и бедность удручающая как в узбекском ауле... Не вдохновляет всё это.
       Он хотел развить свою мысль и уже готов был продолжить рассуждения о бренности жизни и вообще о том, что счастья на свете мало, да и где его искать, но осёкся и тут же подумал, что нечего метать бисер перед первым встречным.
       Пока они болтали, Барс закончил очередную картинку, отставил её в сторонку на просушку и когда Костя решил уже с ним распрощаться парень добродушно улыбнулся и произнёс.
       - Слушай, приходи сегодня вечером ко мне. Вы где остановились?
       - В гостинице "Julia", да ты знаешь, это такая длинная уродина в тридцать пять этажей.
       - Ну, так это совсем рядом от меня. Вот смотри я тебе сейчас нацарапаю планчик. Дай-ка твой шикарный альбом...Здесь твоя Джулия, ты заворачиваешь за неё и сразу попадаешь на широкую улицу, идёшь по ней до конца, потом туннель, это подземный переход и выходишь прямо на набережную, потом повернёшь направо и через сто метров увидишь кабак, он приметный на нём большой осьминог изображён, да ты не потеряешься, наши русские нигде не пропадают. Тебе от гостиницы до ресторана ходу пятнадцать минут.
       И с этими словами парень вернул Косте альбом.
       - Когда приходить?
       - Часам к десяти. Неаполитанцы в это время только начинают жить.
       Он хотел ещё что-то добавить, но его намётанный глаз заметил пару туристов которые с интересом разглядывали его картинки. Кажется они говорили между собой по-немецки и мужчина спорил с женщиной, а та всё тянула в сторону. На помощь сомневающимся вовремя подоспел Барсик. Он учтиво поздоровался и после нескольких слов женщина рассмеялась, присела на корточки и стала перебирать одну за другой картинки, сравнивать, потом позвала мужчину и они вместе углубились в живопись Барса. А он скромно стоял поодаль, наблюдал, изредка делал замечания, деликатно отходил в сторону, как бы показывая всем своим видом, что он не давит на покупателя, а вежливо предоставляет им самостоятельный выбор.
       "Хитрая бестия. И как умело себя ведёт. Интересно на каком языке он с ними балакает",- подумал Костя и поймал себя на том, что он бы так не сумел. "Вот Музочка умела, конечно иначе, но у неё это хорошо получалось. А я могу только творить, а продавец из меня никакой". Через пару минут он увидел как мужчина достаёт из бумажника деньги, а Барсик из своего чемодана вынимает тугой рулон чёрных полиэтиленовых мешков. Вот он оторвал один и вложил в него два своих шедевра.
       - Ну, товарищ художник мы вас обыскались! - услышал Костя за спиной голос гида. - Куда же вы потерялись? Скорее, скорее, поторопитесь, вас все ждут, я уж с ног сбилась, отчаялась вас в толпе найти...
       -Простите, знакомого встретил, разговорился....
       Гид цепко ухватила Костю за руку и ловко лавируя в толпе они устремилась к выходу. На площади, перед музейными кассами изнывала на солнцепеке их группа. В программе, на сегодня ещё было запланировано посещение двух музеев. Ни сил, ни желания у Кости не было...
      
       К художественному музею"Capo Di Monte" им пришлось подыматься долго в гору пешком по узенькой извилистой улице. По причине дорожных работ автобус выбросил их на пол пути. Огромное здание музея помещалось на горе, окруженное большим тенистым и ужасно запущенным парком. Когда-то, очень давно здесь были посажены пальмы, вырыты пруды и разбиты цветочные клумбы. Но теперь пальмы вымахали до небес и их стволы, как непричёсанная швабра заросла по всей длине ствола, дорожки как щетиной покрылись выжженной травой, пруды превратились в болотца и отдыхающие топили в них бутылки, а клумбы буйно разрослись в умятые телами лужайки. Сам многоэтажный мастодонт музея был наполнен километрами живописи восемнадцатого века где нескончаемые цветочно - фруктовые натюрморты перемежались с грудой голых селюлитных тел. Косте хотелось взглянуть на знаменитых Тициановых "Пап" в кроваво-вишнёвых облачениях, но как назло этот зал оказался закрыт и удалось увидеть только Брейгелевских "Слепцов".
       Он по своей привычке отстал от группы, присел перед Брейгелем, но сосредоточиться все равно не удалось. Каждые пятнадцать минут над музеем пролетал самолёт. Да так низко и с таким рёвом, что казалось ещё мгновение и он обрушится на крышу. Этот оглушающий кошмар вывел его окончательно из равновесия...
       При выходе из музея, на ступеньках, трое русских приплясывали и распевали под гармошку. Гид застеснялась, потупила глаза, неловкость за соотечественников перенеслась и на группу и как-то бочком, бочком обойдя сторонкой певцов они сбежали со ступенек в парк. Осеннее солнце почти скатилось за Везувий, а им ещё предстояло дотопать до последней цели - Археологического национального музея. Именно туда, за многие годы раскопок и были свезены все Помпейские сокровища.
       Усталость навалилась не только на Костю, почти все думали только о душе, ужине и гостиничной койке. Объяснения гида уже слушали в пол-уха, и многие женщины сбросив кроссовки и сандалии бродили по прохладному полу босиком. Стены музея тоже были из мрамора, двери на всех этажах были открыты, и лёгкий ветерок проснувшийся на закате солнца освежил разгорячённые тела.
       Костя переходил из зала в зал, всматривался в рисунки и формы ваз, любовался бронзой, керамикой. Это зрелище постепенно захватило его. Каждый предмет поражал изысканностью и красотой, в которой не было ни натужности, ни помпезностью, а только гармония и "Никаких мук творчества..."- подумал Костя. Он повернул в следующий зал и остолбенел. Во всю ширь и высь стены переливалась и играла в лучах заходящего солнца огромная мозаика. Поверхность её словно живая дышала нюансами полу цветов. Ничего яркого, кричащего, каждая деталь рисунка подчинена единой композиции, мельчайшие кусочки смальты сливались воедино, отчего создавалось впечатление живописного полотна.
       " Куда там Карлу Брюллову!" - подумал Костя и опустился на скамью напротив. Он прислонился спиной к прохладной стене и ему показалось что капли фонтана запели хрустальную песенку, откуда-то повеяло свежескошенной травой и медовыми ночными фиалками, а предзакатный луч позолотил в витринах круглые бока кубков и крылья зверей, отчего возник странный эффект их движения. Яркие жёлтогрудые с синими хохолками птицы клевали виноград, перелетали со стены на пол, взлетали к потолку, парили, спускались к серебряным и золотым тарелкам, садились на самый край и пили из них воду. Прекрасные боги полулежали в аркадах в тени красивейших дворцов, улыбались, беседовали, чёрные рабы им подливали из кувшинов вино. Эти мирные группы окружённые покоем, вдыхающие запахи роз и жасминов спокойно наблюдали как совсем близко, в нескольких километрах раскалённый солнечный шар прячется за Везувий и там уже падает в море. Вьющиеся лозы винограда, груши, апельсины, гранаты и павлины на мозаичном полу переплетались в причудливый орнамент и бежали живой змеёй вверх по белоснежным колоннам к небесным сводам. И вдруг сильный порыв принёс первые признаки грозы, стали сгущаться тучи, отдалённым эхом послышались ворчащие раскаты грома, заржали лошади, удары копий, мечей и трубный слоновий глас заспорил с тигриным рыком, всадники рубили, кололи, падали, лилась кровь и не было ни победителей ни побеждённых. Боги и богини спрятались в соседнем зале. И когда битва была уже в полном разгаре из самой гущи на передний план вылетел всадник на белом коне, в развевающемся плаще, его лицо с прямым чуть с горбинкой носом и с горящими глазами смотрящими так, что от одного этого взгляда противник дрожал и готов был пуститься в бегство. В одной руке у него была пика, а на поясе маленький широкий меч. Он натянул поводья, конь под ним захрипел, вздыбился, всадник угрожающе поднял копьё и бросив на Костю гневный взгляд готов был уже броситься на него, но неожиданно в последний момент, каким-то детским плаксивым голосом произнёс:" Еврик хочу, дай ещё один еврик...". Тут возникло некое замешательство, битва словно замерла и ни павлины, ни тигры, ни крылатые боги никак не могли взять в толк, почему Александр Македонский, а это был именно он и никто другой, вдруг заговорил по-русски, да ещё потребовал от Кости еврик.
       Пришлось вернуться из забытья в зал. И рядом на скамеечке обнаружить мальчика лет десяти, а поодаль его младшую сестру сидящую на полу и играющую с куклой Барби.
       - Еврик хочу.... - проконючил мальчик.
       - Не давай пап ему еврик, у него уже есть в заначке пять евриков, - не отрываясь от куклы и не поднимая глаз наябедничала девочка.
       - Ну- ка быстро за мной! - скомандовал спортивного вида папа и тревожно взглянув на Костю скрылся в соседнем зале.
       С противоположной стены великий полководец всё так же гневно смотрел на Костю и поверхность мозаичной смальты из которой было сделано гениальное панно продолжало жить своей жизнью.
       "Удивительно, как этим мастерам удавалась такая техника. Ведь если смотреть издалека, то можно принять за живопись...". Но тут Костя опять спохватился и кинулся к выходу.
      
       * * *
      
       Высоченное и уродливое здание гостиницы "Julia", в которой остановились русские туристы, всем своим видом и внутренним содержанием, только дополняло мерзкое настроение Кости. По телевизору по всем программам хохмили хохмачи, переодевались то в мужчин, то в женщин, с утра до ночи продавали ковры и дешёвые драгоценности, играли в покер и рулетку. Стены в гостинице построенной в начале шестидесятых были столь тонки, что ночью Костя слышал как справа от него за стеной кто-то громко стонет и храпит, а из неведомо каких щелей и дыр несло жареной рыбой.
       Единственное что смиряло Костю с его пребыванием, это то что он жил на 20 этаже откуда открывался восхитительный вид на залив. За беззвучным скольжением по воде всевозможных лодочек, парусников и огромных кораблей можно было наблюдать часами. Жаль, что окно было намертво заколочено, и воздух в комнату попадал из зарешёченной щели под подоконником. Кондиционер не работал, отчего в номере было удушающе жарко!
       Раздражала Костю не только грязь на улицах, но и невероятное количество нищих, среди которых было полно румын, украинцев и молдаван. Город кишел полицией и прямо в центре, у ратуши, среди бела дня, он был свидетелем настоящей киношной облавы.
       Часы показывали девять вечера, за окном была теплая осенняя ночь, мерцающая как на воде, в небе и у подножья гостиницы тысячью живых огоньков. Автомобильный поток даже усилился и Костя с досадой подумал: "А ведь что-то хотел мне сказать Македонский... да этот болван со своими евриками сбил его".
       Огромный лифт, в котором легко умещалось человек пятнадцать, опустил его в гостиничное фойе, он сдал ключ, вышел на улицу, повернул за гостиницу направо и пошёл дальше следуя плану нарисованному художником. На душе было погано и даже сейчас по пути к Барсу, он сомневался в правильности своего поступка. Но ему было бы ещё хуже останься он на ужин в гостинице, после чего пришлось бы опять выдумывать причины по которым он не может "расслабиться" в номере у Петра Иваныча вместе с Ниной и Раей... Молодые ездоки на стрекочущих на все лады мотороллерах неслись куда-то в ночь по своим весёлым делам, а Костя дошёл до туннеля, нырнул в его тускло освещённое чрево и в голове мелькнуло, что здесь могут легко пристукнуть. Он прибавил шагу, благополучно выбрался на поверхность и оказался на улице, которая шла вдоль набережной. Богатые особняки, гостиницы и рестораны береговой линии поражали роскошью, открытые лимузины в которых сидели нарядные люди то и дело подкатывали к подъездам.
       Глазея по сторонам Костя наконец увидел красного осьминога с расходящимися во все стороны неоновыми лучами. Ресторан одной стороной выходил прямо к воде, вдоль фасада стояли пальмы в кадках, столики укрытые крахмальными белоснежными скатертями стояли и на улице. Несмотря на поздний час публика только собиралась, несколько нарядных пар уже сидело внутри, и Костя подумал, что зря он не переоделся, потому как в джинсах его могут и не впустить. Он робко переступил порог и к нему мгновенно подбежал молодой черноволосый официант. Белозубо улыбаясь он что-то очень быстро затараторил повторяя "прего, прего", вежливо зазывая вовнутрь, на что Костя ткнул ему в руки бумажку с именем Барса, после чего официант совсем расцвёл в улыбке и провёл Костю к столику. Приглушённое позвякивание дорогой посуды, серебряные ведёрочки со льдом, чёрный бок рояля, за которым уже сидел человек во фраке легко перебирая клавиши. У каждого стола лампа под абажуром, огромная стена застеклённой террасы открыта, у самых ног плещутся волны, а на них качается пара пришвартованных лодок...
       "Ничего себе...." - только и успел подумать Костя, но фразу недооформил потому как перед ним возник художник. Его внешность преобразилась под стать всей обстановки. Свободная белоснежная блуза мягкими складками спадала на модные полу мятые парусиновые брюки, из под которых торчали остроносые ковбойские сапоги. Светлая вьющаяся копна волос Барса стянутая сзади чёрной ленточкой и каштановая короткая бородка с усами придавала его лицу нечто добродушно котиное. Да и вся полноватая среднего роста фигура удивительно точно дополняла его прозвище.
       - Привет старина, - и его мягкая рука легла на плечо Кости, - Ты любишь морского зверя? Сейчас нам принесут целое блюдо этих гадов.
       Он сделал жест официанту и когда тот подошёл что-то с полуулыбкой прошептал. Через пару минут им принесли бутылку белого вина в серебряном ведёрке со льдом, жареные фисташки, миндаль, чёрные и зелёные маслины. Официант плеснул вина в бокал Барса, тот с видом знатока понюхал, отпил, подержал во рту, одобрил и только после этой дегустации бледно золотистая жидкость полилась в их бокалы.
       - Я рад нашей встрече. За это и выпьем. - Они чокнулись и Барс потянулся к тарелочке с миндалём. - Думал, что ты не придёшь, побрезгуешь общаться с уличным мазилой.
       - Если честно, то не хотел идти. Да уж больно на душе у меня тошно... - но Костя обсёкся на полу фразе и решил что зря он ляпнул. Но Барсик сделал вид будто не расслышал вылетевшей птичке откровения, тему не поддержал и расслаблено откинулся на спинку стула. Зал постепенно наполнялся людьми, пианист заиграл чуть громче, но ровно на столько чтобы музыка не мешала разговорам. Широкая спина Барса и его косичка отражались в зеркальной стене, справа и слева тоже зеркала, в них Костя видел себя и в фас и в профиль, отчего получалось неприятное чувство раздвоения или даже разтроения, а столы, пальмы, торшеры под гигантскими абажурами тоже выстраивались в странную перспективу. От этого эффекта кривых зеркал Косте было не уютно, будто сам на себя отовсюду смотришь.
       - Ну-ка, выкладывай. Какие у тебя проблемы? Наверняка или деньги или баба? Чужому человеку легче открыться, чем родному. Мы ведь с тобой расстанемся и наверняка больше никогда не встретимся, а потому твоя сердечная тайна останется со мной и будет погребена в Помпеях. - Барс хитро улыбнулся в пышные усы.
       - А ты, что же здесь постоянно живёшь? - спросил Костя уходя от ответа.
       - После ужина старина, всё потом тебе расскажу, а пока прошу, приступай.
       И в этот момент официант водрузил им на стол огромное блюдо где в снежной подтаивающей белизне громоздились устрицы, розовые креветки, неведомые колючие шарики и ещё что-то непонятное и склизкое.
       - Лимончиком полей, а ещё лучше луковым соусом, да вилочкой или щипчиками орудуй, ... вот смотри как нужно, берёшь, поливаешь, оп, глотаешь и запиваешь , - и Барс словно он проделывал эту операцию каждый день ловко подцепил скользкую зелень и отправил её в рот.
      
       "Ну что можно было рассказать этому примитивному котяре, который далёк от всех мук и переживаний настоящего творца. Он и в музеи то наверняка не ходит"- подумал Костя проникая тонкой вилочкой в чрево улитки, вытянул её мясистое тельце и осторожно словно ядовитого червяка отправил в рот.
       " Но я тебе бездарный Барсик никогда ничего подобного не скажу, ты ведь далёк от таких мыслей и не поймёшь. Да и откуда тебе знать об этих ночных страданиях! Ты который шпарит на потребу публики свои картинки, ты ведь доволен собой, ты никогда не будешь сомневаться в себе и в своём творчестве. Так оставайся в неведении, ты вполне доволен тем, что твои шедевры будут красоваться не в музеях, а в квартирах мещан и жлобов всех национальностей..."
      
       Барс поливал лимонным соком вторую устрицу рассуждал об итальянках и их особенностях так привлекательно отличающихся от наших тёлок, а Костя в пол уха слушая болтовню Барса, продолжил свой молчаливый монолог:
       " Ты глупый провинциал, никогда не проникнешь в психологические тонкости женской натуры. Тебе не ведома ни настоящая любовь ни страсть. Ведь ты Барсик расчётливый и бездушный барыга, а потому не знаешь, что означает сгорать и умирать от любви, забыться в ней, всё, всё бросить к ногам настоящей ведьмы! Суметь отбросить это колдовство, преодолеть себя ради искусства... Ты всё меришь на деньги и тебе совершенно все равно что делать, писать бездарные картинки или торговать кока-колой. Именно поэтому у тебя так хорошо получается, а у меня это никогда не выходило потому что я слишком высоко задирал планку. Правда меня Музочка толкала чтобы я делал эту вкусовщину на потребу публики, эту гадость я изготовлял через силу, через самого себя переступал, мне от этого было плохо. Я изменял себе и искусству! Хотя, нет...нужно быть честным. Мне нравилось, когда меня покупали. Приходили в мастерскую разные иностранцы и я им толкал свои картинки. Они хвалили и деньги хорошие давали. Но об этом я Барсику никогда не скажу. Мне стыдно. Гадко за себя. Потому что я вдруг, враз сегодня понял, что слабак и все мои муки это буря в стакане... И Александр Македонский именно это и хотел мне сказать! А ты Барсик счастливый человек, тебе никто и никогда ничего подобного не скажет. Тебя будут все хвалить и покупать, потому что твоя мазня нравиться всем!"
      
       Барс подцепил ножичком масло.
       - Вот видишь, к устрицам всегда положено подавать серый или чёрный поджаренный хлеб....- И он густо намазал хлеб маслом. - А ещё, видишь этот красный соус? Это мелко нарезанный лук эшалот, перемешанный с винным уксусом и оливковым маслом, немного соли и сахара... Ну-ка полей на устрицу".
       " Да почему я так себя ругаю? Может это даже хорошо. Видеть себя со стороны не каждому дано, а у меня это получается и поэтому я могу объективно посмотреть на себя. Будь я примитивным, необразованным типом, вроде этого Барсика, я бы давно пошёл на поводу у такой как Муза, а может закончил бы свои дни в психушке или с бутылкой под забором. Но я способен на большее. Я могу анализировать ситуацию, а следовательно сейчас я просто преодолеваю очередной тяжёлый кризис. Через него проходили все творцы. И не нужно впадать в отчаяние, цепляться за пустые ничего незначащие магические знаки и символы, надо перестать себя бичевать и взять себя в руки. Я интеллигент, мне в семье с детства прививали культуру, вкус, в нашем доме всё дышало искусством...а сколько говорилось о великой задачи художника! Это закваска на всю жизнь и я никогда не смогу скатиться до Барсика, а имя таким как он - легион. Они заполонили все столицы мира, они куют деньги, а на искусство им наплевать. И самодовольный Барсик мне противен... ".
       Этим заключением Костя поставил точку в своих размышлениях. Он отпил глоток прохладного вина, взял жирную маслину и посмотрел на художника.
       - Знаешь Барс, у нас в Академии, правда это было давно, лет пятнадцать назад, я тогда учился на первом курсе произошёл спор, нужно ли и хорошо ли работать на заказ. Я был против, кое-кто выступал за, а наш профессор Звягин, которого ты наверняка ещё застал, очень хорошо заметил, что раньше заказчики были столь же великими знатоками, что и исполнители. То есть художник себе как бы не лгал, не пресмыкался, когда брал деньги за своё творение. Ты что думаешь?
      
       - Да я думаю, что всё сложнее. Во первых нам теперь живётся труднее чем им на белом свете. Нас целая армия, посмотри сколько художников наплодилось и все хотят выставляться, кормиться своим талантом трудно. Кстати и в своё время были такие кто работал "за шкаф"... например Гойя, а уж в советские годы то! Только и рисовали портреты вождей за деньги, а для души абстракции шпарили. Во вторых, нам легче, потому что не нужно лгать, изготавливать эти мерзостные портреты, в комсомол и партию вступать, в разные там Союзы художников. Возможностей больше, весь мир открыт, езжай куда хочешь...
       Барс внезапно замолчал, помрачнел и на его добродушное лицо налетела туча. Морской зверь был прикончен и в растаявшем снегу высилась пирамида ошмётков, вино было допито и только сейчас Костя сообразил, что на протяжении всего вечера Барс непрерывно говорил, даже пытался философствовать о женщинах, посмеивался, ел, пил и ни разу ни о чём Костю не спросил, не полюбопытствовал кто он, откуда. Да и многое если подумать казалось странным в этом приглашении на ужин. "Уж не думаю, что он так одинок и ему не с кем поболтать. Таких русачков художничков в Неаполе пруд пруди а потому у него здесь есть приятели".
      
       - У меня к тебе будет просьба - словно услышав его мысли произнёс Барс. - Но вначале я тебе кое-что покажу.
       Он обменялся парой фраз с официантом, потом они поднялись из-за стола и пересекли ресторан до самой его глубины. Зеркальные стены и крахмальные столы остались позади, перед ними была довольно крутая и узкая лестница ведущая вниз, туда где обычно помещаются туалеты.
       " Может он меня сейчас заведёт в подвал...а может он наркоман, а может педик...?" - всё это вихрем пронеслось в голове у Кости пока он спускался по скрипучей лестнице вниз; но ничего не спросил Барса и вида что волнуется не подал. Они действительно оказались у туалетов, но свернули в сторону по коридорчику, Барс вынул из кармана связку ключей и открыл дверь. Костя невольно попятился, но не от электрического света! Довольно большой зал без окон, с красными кирпичными стенами, с низким потолком был наполнен картинами.
       Они висели повсюду, стояли на каменном полу лицом к зрителю, а в одном из углов Костя заметил стеклянную витрину заполненную гигантскими матрёшками и прочими русскими сувенирами.
       - Проходи!
       Барс явно был доволен произведённым эффектом.
       - Что это? - растерянно спросил Костя.
       - Это русская галерея. Хозяин ресторана любитель русской живописи. Но ему некогда и я вечерами здесь торгую. Вобщем всё началось с того, что он много лет подряд ездил по своим делам в Россию и скупал разную живопись, но так, от любви к искусству, а потом увидел, что это хорошо идёт в Неаполе...я тогда на Невском зимние пейзажики с тройками шпарил, а моему итальяшке они очень понравились. Он потом раза три приезжал, покупал, по разным мастерским ходил, и в конце концов предложил мне как бы контракт... сделку с условием. Долго рассказывать, но теперь я здесь уже больше года. Он мне обещает сделать документы...
       - Так ты богач!
       - Держи карман шире. - Грустно сказал Барсик и поправил покосившуюся на стене картину.
       - Работаю за гроши, за жрачку и койку. Думал поначалу что как-то вырвусь, сумею сам развернуться. Знаешь, ко мне сегодня подходил один америкашка, купил мои "помпеи" и предложил махнуть в Нью-Йорк. Сказал, что если я сяду у бывших Башен и тоже самое придумаю с ними, в общем "оживлю" их, то отбою от покупателей не будет...Я же не идиот, понимаю, что мне через пять минут набьют морду за надругательство.
       - А тебе вообще не противно всё это?
       Костя присматривался к картинкам, пытался разглядеть подписи. Одна из стен была сплошь увешана копиями "старых мастеров": цветы, фрукты, фазаны, парусники, море, голые дамы танцующие с Вакхами и амурами...
       - Он воспользовался ситуацией и моей доверчивостью. Подал всё так, как будто творит добро, делает полезное дело...но честно говоря я сам ухватился за этот шанс, он мне был необходим.
       - Неужели ты всерьёз поверил, что тебя будут выставлять в шикарных галереях? - почти надменно спросил Костя и вспомнил свою выставку в Париже.
      
       Он гордился тем, что после этого позора никогда уж в подобных мероприятиях не участвовал, да и не нужно ему было этого.
       Барс напрягся, в его узких глазах мелькнула искра гнева, пушистые усы перекосило в гримассе, но эта мимолетная ненависть в одну секунду как маска сменилась на его обычное добродушное котиное выражение.
       "Как бы он меня не прикончил в этом подвале. Или возьмёт в заложники, будет держать на цепи, заставит писать свои мерзкие "помпеи", но уже не за устрицы, а за похлёбку. Я ведь уходя из гостиницы даже никому не сказал куда иду" - подумал Костя. Его охватило беспокойство, почти панический страх, а его художественное воображение дописало сценарий: он увидел себя прикованным к батарее, с миской спагетти и кистью в руке.
       - Вот кстати глянь сюда. Здесь есть питерцы, да ты наверняка многих встречал. Правда подписей нет, да и понятно почему.
       И Барс указал ему на стену сплошь увешанную копиями маленьких голландцев.
       - Конечно, я знаю кое-кого, кто делает подделки. - рассеяно бросил Костя,- Все они хорошо зарабатывают, антикварные магазины, новые русские скупают, бешенные бабки платят...
       И тут его взгляд привлекли две картинки знакомые до щемящей боли в груди, до дрожи в ногах, до желания развернуться на сто восемьдесят градусов, выскочить на поверхность этого мерзкого города, прибежать в гостиницу и от стыда спрятаться с головой под подушку.
       Но тут он услышал голос Барса.
       - Вот о чём я жалею, так жалею и мой хозяин тоже. Видишь эти две картины. На одной женщина, а вторая - мужской портрет. Да повернись же! Смотри сюда!
       Но Косте очень не хотелось смотреть туда. Ему хотелось провалиться на месте.
       - Мы их не продаём. Хотя очень многие хотели бы купить. Особенно бабу, сам видишь как она смачно написана, с деталями, выписано всё как надо. А вторая - это портрет самого хозяина. Он дорожит этими картинами, воспоминания, ну и прочие сантименты. И Барсик хихикнул.
       Как он не отводил глаза, но пришлось обернуться. На него со стены смотрела голая Муза. Костя её писал давно, ещё вначале их страстной любви, а вот мужика он совершенно забыл. Да и как можно было упомнить всех кому она сплавляла его работы? Хотя... был кажется какой-то толстый потный итальяшка. Муза его называла "макаронник" и как всегда, со всеми иностранцами болтая на смеси английского и нижегородского толкала Костю на эти мерзкие продажи, приговаривая о славе, подогревая его тщеславие, строя планы и рисуя заманчивые перспективы. Вот и докатилась его слава до Италии... спасибо за это Музе!
       - Ты, случайно, этого парня не знаешь? Подпись тут неразборчивая, а мой шеф забыл напрочь его фамилию, карточку с адресом и телефоном потерял, пытался разыскать эту красавицу... - и Барсик ткнул пальцем в розовый живот Музы, - Да тоже облом.
       А так вот зачем я ему понадобился? Нет нужды продолжать всю эту галиматью, весь этот бред сумасшедшего.
       - Хочешь с моей помощью начать поиск этого художника и этой девицы? Вот только не пойму связи: она, художник, твой шеф? Кстати "галерейщик", случайно не шеф-повар этого ресторана? - съязвил Костя.
       - Нечего смеяться, он классный мужик и если бы не он, то давно не было бы на свете... близкого мне человека. Ты всюду одну корысть видишь, а в жизни всё сложнее. Я сразу понял, что ты баловень судьбы, барчук, везунчик. Тебе никогда не приходилось "преломляться". Наверное, у тебя предки богатые? А рыжая жила тогда с художником и помогала ему. Мечтать только можно о такой бабе!
       - Короче, я не знаю и не представляю кто это! - раздражённо ответил Костя.- Теперь художников пруд пруди....Ну, а таким бездарям как этот нужно руки ноги обломать! Сегодня, я был в музее, долго бродил, смотрел, сидел... был потрясён красотой. И понял, может быть только сейчас, - голос у него задрожал, - что я никогда не смогу стать великим художником. Обо мне никто и никогда уже через двадцать лет не вспомнит, а что тут говорить о веках. Я думал, мучился, пытался понять смысл жизни, творчества, но сколько бы я не старался себя перелопатить, переучить или возвысить свой ум до небес - ничегошеньки не выходило. Почему? Да вероятно, потому, что я посредственность и всё что я делаю это одно подражание, выпендривание, погоня за модой и все мои муки творчества это муки самолюбивой ущербности...
       - Причём здесь ты? Я ведь твоих картинок не видел. Посмотри получше, приглядись. Видишь тут стоит закорючка вроде буквы З, а к ней прилепилось К...может он Зураб? А может и наоборот это З начальная буква фамилии. Мой хозяин готов меня отправить в Питер, деньги дать, комиссионные отвалить...жалеет он что не купил тогда побольше работ у этого парня. Ты себе не представляешь каким успехом пользуются эти работы у наших клиентов.
       - Слушай, мне пора идти. Поздно уже.
       У Кости рябило в глазах и он никак не мог понять сколько показывают стрелки его часов. То ли два часа ночи, то ли четыре. Усталость в ногах и дневные переживания навалились как стопудовый мешок с землёй.
       - Ты для этого меня зазвал в кабак? Глупо получилось. Зря потратился, ужин небось стоил бешенных денег.
       - Не остри, мне не до смеха...
       Барс подошёл к застеклённой витрине, снял со своей шеи длинный шнурок с ключом, который прятался у него где-то рядом с нательным крестом, раскрыл стеклянные дверцы, откупорил одну из огромных матрёшек и в руках у него оказался толстый туго свёрнутый и перехваченный резинкой рулончик с евро.
      
       - Здесь пять тысяч. У меня одна надежда на тебя.
       - Неужели ты хочешь чтобы я взял эти деньги и искал...?! - язык не поворачивался произнести " этого художника", нужно было бы прибавить слово "бездарного", но тут уже пахло мазохизмом.
       Он сцепил руки за спиной, как это делают дети и решительно замотал головой.
       - Нет и нет!
       - Послушай. Ты эти деньги должен передать одному человеку. Это моя сестра. Она неизлечимо больна, у неё будет химия через неделю. Мы с ней одни на свете, выросли в детдоме. Я ведь на эту Италию "подписался" только ради неё. Как узнал я от врачей, что спасёт её только операция, так чуть с ума не сошёл. Где такие деньжищи достать? А тут этот мужик подвернулся, предложил поехать к нему в Неаполь, ну и всё прочее, то что ты уже видел и знаешь. Пользуюсь всяким случаем передать деньги Насте. Ты мне показался надёжным парнем, да к тому же свой из Питера, возвращаешься через пару дней. А про этого неизвестного художничка, просто так спросил, к слову. Мир ведь тесен, кто знает, может ты его встречал.
       Костя такого оборота событий не ожидал.
       Перед ним уже был не Барсик, не хитрый расчётливый хапуга, не ловкий художник, а поверженный горем одинокий, усталый молодой человек. Как губкой смывают с бумаги неудачный акварельный подмалёвок, так и с Барса вдруг, в один миг смыли весь грим.
       - Послушай. О чём ты говоришь?! Конечно, возьму... и не беспокойся, я всё передам твоей сестре. Пиши телефон.
       Барс присел на табуретку, написал записку, передал всё Косте.
       - Спасибо, я твой должник. Настя тебе понравиться. Она такая хорошая девушка, страшно подумать, ей всего-то двадцать, а смерть тут как тут.
       Я тебя довезу до гостиницы. Сейчас ночь, а с такой кучей денег рисковать не стоит.
       Барс закрыл дверь галереи, они поднялись в пустой ресторанный зал, где вместо официантов уже хозяйничали женщины со швабрами и в воздухе пахло мылом.
       На улице, почти у самого входа в ресторан был "прикован" мотороллер Барса.
       До гостиницы они домчались за десять минут.
       - Я, как только передам деньги Насте, сразу тебе позвоню. И знаешь, спасибо тебе. Ты даже представить не можешь, как я тебе благодарен!
       Барс крепко обнял его.
       А в голове у Кости уже наметился план действий: вернуться и сжечь всё, нет, лучше порезать на куски...
      
       * * *
       Уже потом в Питере при встрече с несчастной девушкой, он с омерзением вспоминал прежнего себя. Знал бы он тогда, в Неаполе что всё, окончательно всё изменится в его жизни! Трудно даже было вообразить, что встреча с Барсом станет поворотной точкой в его оценках добра, зла, любви, искусства и многого другого, о чём он никогда не задумывался, дожив до тридцати пяти лет.
      
       Прошло пол года. Костя каждый день навещал Настю то в больнице, а потом дома. Он полюбил её. Она полюбила его, но часто плакала и говорила, что он не должен тратить на неё свою жизнь, потому что она все равно скоро умрёт. Они частенько говорили по телефону с Барсом и однажды Костя открыл ему секрет...несколько секретов. И добавил, что готов отдать ему остатки своих "шедевров", потому что перестал рисовать, кое- что из картин выбросил, а для пропитания устроился в тур агентство, на должность курьера. Он купил себе старенький автомобиль и много времени проводил за рулём, слушал музыку, размышлял и поглядывая на своё "тату" вспоминал парижского брахмана, кукушку в лесу, панка, солнечный Неаполь и встречу на развалинах Помпей.
      
       Ксения Кривошеина
       2009, Париж
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       1
      
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кривошеина Ксения Игоревна (delaroulede-marie@yahoo.com)
  • Обновлено: 11/05/2009. 87k. Статистика.
  • Рассказ: Культурология
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.