Аннотация: Интервью о книге "ПУТИ ГОСПОДНИ" и многом другом
22.04.2013 НЕ ДРУГИЕ БЕРЕГА
http://www.prichod.ru/orthodoxy-everywhere/4845/
Франция - страна многоликая: это земля множества католических святынь, это государство, в котором все более сильные позиции занимают либеральные взгляды, отрицающие исторические и культурные корни народа... О Франции православной, а также о многом другом в интервью порталу "Приходы" рассказывает Ксения КРИВОШЕИНА....
НЕ ДРУГИЕ БЕРЕГА
Что храм означает для людей, оказавшихся на чужбине? Как живут приходы Русской Церкви во Франции? Благодаря чему эмигранты "первой волны" смогли на протяжении многих десятилетий "сохранить себя", не растворившись в другом народе? Как творчество могло стать отдушиной для верующих в атеистическом государстве? Почитают ли русских святых за пределами России? Готовы ли жители Франции жить в стране победившего либерализма и безбожия? Об этом и многом другом рассказывает художник, исследователь, писатель и публицист Ксения Игоревна Кривошеина.
Ваше взросление и личностное становление проходило в советское время. Расскажите, пожалуйста, каково это - в условияхтеистическогогосударства стараться жить в соответствии с верой?
- Отвечая на этот вопрос, я не могу не вернуться к своей книге "Пути Господни". Я попробовала написать её в жанре "религиозных мемуаров", в основе которых лежит личное, пережитое и переосмысленное. Начинается книга с описания празднования Рождества. Это выглядит как сказочное повествование о той прошлой жизни, в которой жили наши предки до 1917 года. Я постаралась выписать персонажи детей и взрослых, состояние праздника души, посещение храма, рассказать о застольных вкусностях и многих других мелочах из традиционного уклада русских, которые постепенно ушли, вытравились из жизни советского человека. Сама я застала только отголоски той прекрасной эпохи, да и то скорее по рассказам моей бабушки, а также няни, которые пытались вопреки всему сохранить эти крохи. О том укладе современные русские люди могут только виртуально тосковать, читать в книгах и пытаться восстановить утерянное.
В СССР было невозможно крестить ребенка. То есть это не запрещалось, но в храме у родителей просили паспорта и тут же сообщали на работу в отдел кадров. Мало кто решался на такое, опасаясь увольнения с отрицательной характеристикой. Поэтому крестили или в деревнях, или на дому, со знакомым батюшкой, но и это уже относится скорее к вегетарианским постсталинским временам. Венчаться и отпевать было невозможно по тем же причинам.
В школах за ношение нательного крестика натравливали пионеров на такую "шельму". Вызывали родителей, на собраниях устраивали выволочки и исключали. Так было вплоть до конца советского времени. Я не говорю о временах террора - о них все уже написано, люди за свои религиозные убеждения шли на смерть.
ЗАГСы заменили церковь, и обручальное кольцо стало возможным прилюдно, не боясь ничего, носить с 1955 года.
Никаких Библий, молитвословов и духовных книг не было. Очень редко они просачивались через таможенное сито, смельчаков с Запада "шмонали" и всё на границе конфисковали. Одним из таких перевозчиков "запрещенной литературы" был владыка Василий (Кривошеин) - всегда под рясой плотно обвязанный полотенцами, он провозил Евангелия.
Самой мне попадались самодельно сшитые листики молитв, переписанных от руки или перепечатанных на машинке, - и этот "самиздат" гулял по рукам наравне с запрещенным "Реквиемом" Ахматовой, произведениями Солженицына, Мандельштам... Помню, как однажды в Русском музее в залах, где висят иконы - большие рублевские на древних досках - я, переходя из одного зала в другой, вдруг увидела стоящую на коленях средних лет женщину. Деревянный паркет довольно сильно скрипел, и я остановилась, как вкопанная. В зале никого не было. Момент был очень волнительный, мне было неловко, будто я подсматриваю за чем-то очень сокровенным. Женщина что- то шептала, несколько раз перекрестилась... а я тихонечко попятилась и ушла, дабы не смущать её. Кстати это не единственный случай - точно такую же сцену я видела в музее Киево-Печерской Лавры перед чудотворной иконой. Так что в музеях России иконы намолены особенными посетителями.
Отношение к иконам в СССР у людей было разное: кто-то держал "для эстетики", были и торговцы (у меня это всегда вызывало самые отрицательные чувства); музеи вывозили свои коллекции на международные выставки, но служили они утешением и для одиноких, страждущих душ. В начале 60-х вышла первая книга с большими иллюстрациями Новгородской школы. Её с трудом "доставали", перепродавали коллекционерам, - это была сенсация!
Жить в соответствии с верой, которую было трудно понять и ословесить советскому человеку, за отсутствием Писания и регулярного хождения в храм, общения со священником, которому можно было исповедоваться, верующему или ищущему Бога было трудно. И дело даже не в том, что это было атеистическое государство, а просто мало кто задумывался, что может быть иначе. Режим так устроил, что литература, театр, кино заменили советскому человеку храм Божий, а моральный кодекс строителя коммунизма был ловко списан с Евангелия... Это была вера в светлое будущее, и цель "спасения", которому предлагалось стремиться, - построение рая на земле.
На моей памяти и такой случай. Отец моего друга по профессии был чекист. Он хвастался тем, что на одной полке держит пистолет, партбилет и Библию, и когда его сын спросил, как это у него сочетается, то услышал ответ: "Это на всякий случай, святая книга не повредит".
Еще вспомнила историю друга, которого вместе с другими студентами в 60-х посылали от института дежурить на подходах к церквям в канун Пасхи. А ему хотелось хоть одним глазом заглянуть в синагогу на улице Архипова. Но мужества не хватало: синагога эта рядом с общежитием "Иняза" - Московского института иностранных языков. В то время полным ходом шла очередная атеистическая кампания, и одного парня с его курса исключили из комсомола - а значит, и из института - потому что какой-то негодяй-однокурсник видел, как тот на Пасху зашел в церковь, и, понятно, тут же настучал... Так что тогда мой друг в синагогу не решился зайти и впервые побывал в синагоге Тбилиси. Там отношение ко всем религиям было мягкое, и многие студенты заходили в церковь поставить свечку в благодарность за сданный экзамен. Вот уж действительно: "Бывали хуже времена, но не было подлей".
Старались ли Вы тогда выразить свое мировоззрение в творчестве? И как Вы это делаете сейчас?
- Советская интеллигенция была ведь разная. Та, которая шла "в ногу и в строю", получала хорошие заказы, квартиры, машины, дачи и прочие блага, но должна была отрабатывать, за всё это платя совестью. Советы уже в начале 20-х годов поняли, как и чем можно купить или перекупить интеллигенцию. Революционные поэты, писатели и актеры были убежденными ленинцами, а потом сталинцами (правда многих все равно расстреляли) Были и "прозревшие", но, уже покушав пирогов, трудно было отказаться, и они продолжали служить системе. Те, кто не хотел или не мог через себя переступить, находили возможность жить двойной жизнью или в постоянных бегах по стране...
Все были заложниками системы и все были повязаны, а как только выбивались из стаи, сразу делались изгоями. Попытка стать хоть немного свободней приводила к большим испытаниям. Наши "органы" не дремали: всех брали на заметку, борьба с "формализмом" продолжалась, а потому не у всех хватало смелости отказаться от предписанного метода и стать вахтером или кочегаром. Но были и такие. Впрочем, некоторые умудрялись жить, сидя на двух стульях, балансировать "немного влево, а потом опять в строй". Мало кому уже тогда стало ясно, что мы живем "с фигой в кармане" и что вся наша полусвобода есть сговор со страхом.
Мой отец был учеником И. Билибина, уже с середины 50-х годов он стал для заработка иллюстрировать детские книги, сказки. Когда я закончила Театральный институт как художник-декоратор, я немного поработала для театра, а потом целиком окунулась в иллюстрирование фольклора. Мой отец стал для меня и учителем, и партнером. Мы с ним нарисовали очень много книг для детишек (кстати, очень красивых).
Но те далекие и недолгие "оттепельные" годы закончились по-русски -- зимней слякотью. И все же появились художники, которые решили попробовать свои силы в чем-то себе более близком, чем соцреализм, а вот учиться в те годы новому пластическому языку было негде и не у кого. Художники -- те, которые рисовали не как надо, а работали "за шкаф", мастерскими не обладали, в основном жили бедно, в коммуналках. В комнатах, разделенных занавесками, был угол, выделенный под мастерскую, -- вот и все.
Детская книга, а чуть позже прикладное искусство стали прибежищем для многих думающих художников и поэтов -- Мая Митурича, Бориса и Сергея Алимовых, Ивана Бруни, Андрея Голицына, Пивоварова, Токмаковых, Сапгира, Мавриной, братьев Трауготов, В. Стацинского, Васнецова, Конашевича... Список длинен. В детской книге все они своеобразно "спасали души". Илья Кабаков, участник "манежной" выставки, в эмиграции бросившийся в инсталляции с унитазами, тоже какое-то время кормился с "детской темы".
Может показаться смешным, но русская сказка была у цензоров тоже на заметке. Казалось, какая задняя мысль может скрываться в изображении волка или лисицы? Может! Помню, как мы принесли в издательство книжку. Главный редактор там был художник Е. Рачев, и вот у него все животные были как на подбор -- с "идеологическим выражением на лице". Волк -- отпетый империалист, медведь -- добродушный пьяница, лиса -- коварная нэпманша, а уж Баба-яга -- вылитая Голда Меир. Рачев от всех авторов требовал соблюдения "стиля", а потому зайчик не мог быть простым серым зайчиком, он должен был олицетворять собой отпетого труса, а, следовательно, скрытого предателя. Наши иллюстрации русских сказок были подвергнуты критике и зарезаны.
Уже к концу шестидесятых в сказочной тематике стало возможным нарисовать зеленое облако, выдумать причудливый персонаж, а затем детская литература подарила нам Хармса. Художники и писатели, как это ни покажется сейчас смешным, пытались свершить революцию в умах зрителей и издателей. Это был длинный и тяжелый путь: старая гвардия соцреализма не сдавалась, на художественных советах и выставкомах происходили настоящие баталии; изображать церковь можно было, но только без крестов на маковке.
Не буду утомлять рассказом о своем длинном творческом пути (кстати, ужасно не люблю это выражение). В эмиграции в Париже я окунулась в совершенно другую атмосферу. Перешла на мелкую пластику, создавала ювелирные предметы, писала картины, немного иллюстрировала и очень много выставлялась. Выставки мои прошли даже в Японии, где, кстати, с большим успехом купили иллюстрации к "Красной Шапочке" Шарля Перро.
Моя первая проба пера случилась в 1997 году: я написала автобиографический роман "Русская рулетка". Её издал журнал "Звезда", и без ложной скромности могу сказать, что это была настоящая бомба! Потом было много повестей, рассказов, статей в разных "толстых журналах", а позднее вышло много книг, мною написанных или составленных. Странно, но я всегда чувствовала, что меня кто-то как бы ведет. Дар изобразительный мне очень помогает в литературе. В кружеве слов, четкости композиции, описании природы и лепке персонажей с дальнейшим сюжетом кроется моя живописно-графическая сторона. И так же, как в живописи есть цвет и форма, то и слово выражает образ, цвет и атмосферу... Я нигде литературному написанию не училась, но скажу, что очень многому выучилась у любимых писателей.
Особо и отдельно в моей литературной повинности есть постоянная работа изысканий - это мать Мария (Скобцова) и владыка Василий (Кривошеин). Не побоюсь сказать, что это некая епитимья.
Мне удалось об этих людях создать два сайта, выпустить монографии (на русском и французском языках), организовать выставки. Великое счастье, что мне пишут со всего мира, а я продолжаю находить всё новые тексты. В данный момент работаю над неизвестными письмами, написанными владыке Василию в 1927-1955 годах Г.В. Флоровским, А.В. Карташёвым, отцом Софронием (Сахаровым), М.И. Лот-Бородиной, монахами, русскими, английскими и французскими богословами, а также увлекательнейшая семейная переписка 1935-1956 годов. Тут и Богословский институт, и Фотиевское братство, и предвоенная эмиграция и Сопротивление, и послевоенная Франция и Церковь....
Вместе с супругом Вы отправились в эмиграцию. Можно ли сказать, что русский православный храм на чужбине становится неким "островком Родины", или же главное - что службы в нем совершаются на привычном языке?
- Не совсем точное слово "отправились". Мой муж Никита Игоревич Кривошеин вернулся в 1970 года, в Париж, где родился и прожил до 1948 года, когда его родители решили вернуться в СССР. Им хотелось принести пользу Родине, за что они в те годы очень сильно пострадали. Сначала отец, а потом и Никита были арестованы. Я думаю, что у Никиты две Родины, он русский француз и может молиться на двух языках детства. Для меня, приехавшей к нему в эмиграцию в 1980 году, храм православный стал не столько островком Родины, сколько великим открытием мира старой русской эмиграции с его укладом и традицией. Мы венчались в церкви Введения во Храм, там же крестили сына, отпевали родных. В течение 28 лет эта церковь Константинопольского Патриархата была нашим приходом, службы там до сих пор идут на славянском, но потом, когда Русская Церковь обрела свободу, мы перешли в Трехсвятительский приход Московского Патриархата, поменяли юрисдикцию.
Для многих вновь прибывающих, безусловно, храм становится островком "привычной" жизни, потребность молиться на родном языке - это природное желание. Человек настолько проникает в слова Писания, что когда он обращается к Богу на языке своего детства, ему кажется, что и до Богородицы, и до Серафима Саровского легче достучаться, и в этот момент никто не задумывается о том, что Господь понимает все языки.
Русскую эмиграцию принято делить на "волны". При этом можно заметить, что наиболее устойчивой к растворению в чужом обществе оказалась "первая волна" - те, кто был вынужден покинуть Родину вследствие революции и гражданской войны. Вы общались с представителями той "волны", как Вы думаете, что помогло им и на чужбине сохранить себя, не ассимилироваться вплоть до потери своих корней?
- Первая волна - это были люди, которые старались передать своим детям язык и культуру в надежде на возвращение. Хорошие, крепкие семейные устои, школы и гимназии, в которых преподавали блестящие учителя. Так было до 1940 года; война очень многое изменила в сознании русских. В своей книге я пишу, что революция 1917 года сотрясла весь мир и вызвала смещение земных пластов, в эмиграцию бежала, спасаясь от пули, "первая волна", уехала сословная Россия: крестьяне, военные, мещане, духовенство, рабочие, аристократия и часть членов Царской семьи. И вся эта "страна Россия" влилась в пространство земное от Китая до Америки.
Конечно, многие жили надеждой на скорый конец Советов, буквально сидели на чемоданах. Но как только русские оседали на каком-то месте, они сразу строили церковь, открывали воскресную школу и начинали издавать свою эмигрантскую газету. В Париже выходило несколько газет и еженедельных журналов, работали русские театры, кабаре, рестораны. Не нужно мыслить клише, что каждый граф стал таксистом. Дети и внуки очень хорошо освоили языки и стали работать в банках и руководить предприятиями. Но свой русский язык они не теряли.
Сейчас в интернете выложены все номера знаменитого журнала "Путь", в нем - отражение всего многообразия литературно-богословской русской мысли. Издательство "ИМКА Пресс" благодаря спонсированию из Америки продолжало нас радовать великолепными книгами, и это продолжалось вплоть до падения Советов. В Америке был "Ардис", в Германии - "Посев" и "Грани". "Русская Мысль" - прекрасный образец эмигрантской мысли, где печатались самые выдающиеся люди и "первой и второй и третьей волны" - практически умерла недавно и навсегда. Теперь она похожа на нечто глянцево-бездушное. Зато парижская радиостанция "Голос Православия" легла в основу "Града Петрова" и радует русских православных.
Из эмигрантских журналов наиболее читаемым и долгожданным (как в СССР, так на Западе) был "Вестник РСХД". Но и он сейчас похудел, да и как ему конкурировать с той огромной и разнообразнейшей духовно-философской литературой, которая выходит в России, и с таким сайтом, как "Богослов.ру"? Даже Свято-Сергиевскому богословскому институту приходится туго: нет спонсоров, обучение непомерно дорогое, а между тем под Парижем открылась в 2009 году семинария Русской Православной Церкви.
Вот вы говорите о сохранении родного языка, а таких полиглотов, которыми были митрополит Антоний (Блум), отец Александр Шмеман, архиепископ Василий (Кривошеин), уже практически нет. Это ушло в прошлое, а с возникновением скоростной связи исчезает и поколение, массово читающее книги.
Последняя "волна", которую условно назовем четвертой, - это экономические мигранты. Они учатся, работают и свободно возвращаются к себе домой. Все они - обладатели вида на жительство при сохранении своего гражданства. Дети и внуки их пока говорят на своих языках (русском, украинском, молдавском), но постепенно и у них произойдет переход на язык той страны, в которой они работают и учатся. Самое печальное, что большинство из них говорят на "обедненном" родном языке, а выучивая французский или английский, теряют родной язык окончательно.
Поэтому культурные центры и школы при вновь возводимых храмах могут сыграть замечательную роль по всем направлениям.
Как устроена приходская община во Франции? Кто принимает решения о развитии жизни прихода, о ремонте храма, организации социального или иного служения?
- Наша приходская община живёт дружно. Конечно, многое зависит от настоятеля и клириков. При этом в приходе Трех святителей в Париже решения принимаются соборно, при активном обсуждении, в котором принимают участие и члены приходского Совета, и прихожане, записанные в приход.
Кстати в храмах Русской Православной Церкви на Западе совершенно свободная, открытая процедура принятия в приходы, в отличие от приходов Архиепископии православных церквей русской традиции в Западной Европе (Константинопольский Патриархат) - легче стать членом Английского клуба, чем быть туда принятым.
В приходе Трёх святителей устраиваются паломничества, концерты, литературные вечера, просмотры фильмов, лекции... всего не перечислить.
Приведу пример: на протяжении всех лет, когда идет обсуждение строительства нового собора в Париже, владыка Иннокентий, а теперь владыка Нестор на каждом приходском собрании подробно рассказывают о развитии ситуации, о продвижении этого строительства.
Совсем недавно мы всем приходом собрали 38 тысяч евро на установку нового кондиционера в храме Трёх святителей. В нашем красивейшем храме при скоплении верующих, которые не вмещаются в этот бывший гараж, дышать нечем, особенно летом. С трудом представляю, как выдерживают длинные службы священники в своих облачениях! Так что будем молиться, чтобы храм на берегу Сены вознесся во благо всем православным.
Кто составляет основную часть общин русских храмов за рубежом: представители первых "волн" эмиграции и их потомки, местные жители, принявшие Православие, русскоязычные соотечественники, в последние годы отправившиеся в другие страны как по трудовому контракту, так и на постоянное место жительства?
- Старшее поколение "первой" волны стало уходить в мир иной в 80-90х годах. Они, к счастью, были запечатлены в некоторых документальных фильмах, таких как "Не будем проклинать изгнание". С исчезновением СССР появилась наука эмигрантология. На съездах, научных международных конференциях, в сотнях книг и диссертаций - все кинулись изучать русскую эмиграцию. К счастью, в Москве открылся Фонд "Русское Зарубежье" имени А.И. Солженицына, а при нем - библиотека и архивы.
На литургии еще можно встретить старушку или старичка, родившихся в 1918 году и вывезенных в пеленках через Сербию, Прагу, Константинополь во Францию. Но таких уже очень мало. В старческом доме Сент-Женевьев де Буа осталось несколько человек.
Основная часть русских общин - это внуки и правнуки тех героических русских людей. Но я все больше задаюсь вопросом: насколько они знают свою историю? Хотя многие из них уехали работать в Россию, нашли там жен или мужей, ходят в русские храмы. А у нас в Париже очень много студентов и простых людей, приехавших на заработки, из года в год их всё больше. Так что новый собор на Сене будет заполнен до отказа!
Когда Вы смогли вновь побывать в России, какие изменения в церковной жизни показались Вам наиболее заметными, какие произвели особое впечатление?
- Впервые я приехала в 1989 году в Ленинград и застала довольно мрачную картину. Помню, как я зашла в рыбный гастроном на Невском, который был совершенно пустым: ни одного покупателя, на полках не было даже консервных банок, воняло тухлой селедкой, а в витрине спал бомж. Я заплакала от отчаяния. Но уже тогда из разговоров с самыми разными людьми (особенно с таксистами) я почувствовала, что, несмотря на продуктовую и духовную пустыню, у людей прошел страх. Помню, что я пробыла тогда две недели и с утра до вечера рассказывала о Западе, а люди мне жаловались и мечтали о другом. Но сами, конечно с трудом представляли "о чем"? Потом был период, когда все были уверены, что через пять лет страна догонит Францию и "мы заживем не хуже вашего!". У людей, проживших 75 лет в полной изоляции, на протяжении этого времени не понимавших, что такое свободная, а не плановая экономика, лишенных права собственности, свободы вероисповедания, был колоссальный заряд энергии - набрав воздух всей грудью, хотелось одним махом перепрыгнуть пропасть и забыть на всю жизнь СССР.
Но этого не случилось, а произошло то, что вы знаете лучше меня. Хотелось похоронить КПСС, массово креститься, стать богатыми и культурными, объездить весь мир... Скажу, что могло быть гораздо хуже, и нужно радоваться (как говорит Никита), что этот безбожный, аморальный режим сгинул бескровно. Можно свободно молиться в том храме, который ты выбираешь, в церковных лавках - выбор книг, о которых не мечталось, православные сайты и приходские листки вырастают, как грибы, народ воцерковляется... Но всех сделать верующими и церковными не получится никогда, и задачи такой ставить не нужно. Это только у КПСС была программа по введению всех в коммунизм. На все воля Божия, и нужно радоваться тому малому (а на мой взгляд, огромному!), что уже за эти двадцать лет произошло.
В России мы слышим о все новых "либеральных" переменах в жизни Западной Европы: во Франции принимается закон о легализации гомосексуальных "браков", предполагается разрешить однополым парам усыновлять детей, в Нидерландах признана законной политическая организация, представляющая интересы педофилов, церковь в престижном лондонском районе превратили в элитный коттедж, храмы нередко переоборудуют в административные здания и даже бары. Действительно ли жизнь европейского общества претерпевает столь сильные и отчетливо антихристианские изменения, можно ли сказать, что Европа отказалась от своих духовных корней?
- Однополые браки во Франции будут узаконены, и правительство страны сейчас пошло на искусственное ускорение этого процесса. Самым неожиданным для социалистов стали столь массовые протесты французов - в последней демонстрации участвовало более полутора миллионов граждан. Казалось, что в государстве, где уже долгие годы по разным радио- и телепрограммам высмеивают католиков и Папу Римского, народу будет наплевать. А вдруг что-то сорвалось! Французы встали на защиту традиционной семьи и нормального брака. Только что я прочла статистику, что в нынешнем году на Пасху во Франции были массовые крещения взрослых - чуть ли не до 40 000 тысяч! Так что это говорит скорее о провиденческом и таинственном возврате людей в Церковь в стране, где очень стараются изменить ситуацию на свой лад, а получается плохо.
Несмотря на возросшую долю разводов, понятия родительского долга и священность деторождения в сознании людей остались практически, как были. За последние годы выросло число многодетных католических пар и, конечно, очень много многодетных мусульманских семей. Сама идея появления детей, у которых, как это предполагается, в метрических свидетельствах будет обозначаться не "мать-отец", "родитель(ница) 1 - родитель(ница) 2", смешна и противна. Социалисты полагают в равной мере узаконить услуги и суррогатных матерей.
Несмотря на огромный процент неверующих, люди разных поколений, разного социального положения и разных вероисповеданий, а среди них - и совсем немалая доля агностиков, не смогли принять осквернения самого понятия брака!
Маршрут движения массовой демонстрации 24 марта, в Вербное воскресенье для католиков, был существенно ограничен, а при подходе к Триумфальной арке людей щедро угостили дубинками и слезоточивым газом (будто не от чего в наши дни во Франции плакать). "Под раздачу" попали и детки, и почтенные дамы, и министры прежнего правительства. Хотя колонны манифестантов были замечательно организованы, настроение толпы - благостное и совсем не агрессивное, даже было шествие мам с детьми в колясках.
Когда появилось сообщение о том, что Папа БенедиктXVI собирается уйти на покой, феминистки провели в парижском соборе Нотр-Дам акцию, которая в России была однозначно воспринята как вопиющая и безобразная. А как к этому отнеслись в самой Франции, возмутило ли людей такое кощунство или большинство отнеслись к нему с равнодушием?
- Эти "венеры" не подозревали, что им надают тумаков простые граждане прямо в Нотр-Дам. А еще, как сообщили только что, им придется заплатить штраф "с каждого тела" до 10 тысяч евро. Французы - народ смешливый, их трудно удивить, но нельзя демонстративно оскорблять чувство приличия. Голым по улице далеко не убежишь и за рулем машины не поедешь - тоже оштрафуют... а тут Нотр-Дам.
Через пять недель после "акции" в соборе Парижского Богоматери эти "греческие богини" у главной парижской мечети сожгли салафитский флаг, ну, и тоже получили...
Вы известны как художник, публицист, исследователь. В прошлом году в издательстве "Сатис" вышла Ваша книга "Пути Господни". Не могли бы Вы рассказать о ней?
Я думаю, что лучше всего мою книжку прочитать, а рассказывать о ней трудно и длинно. Приведу слова из предисловия и, наверное, многим станет понятно, о чем она: "Человек неразрывно связан со временем, живет во времени, во времени раскрывается его историчность Я прожила полжизни в России и полжизни во Франции, и как говорил святитель Иоанн Златоуст, "пришла пора сокрушиться своим сердцем, исчислить время твоей жизни, и сказать самому себе: дни бегут и проходят; годы оканчиваются; много пути нашего мы уже совершили; а что мы сделали доброго?" Вот поэтому и я решаюсь поделиться здесь своими наблюдениями, вспомнить кое, что из детства, рассказать о том, как жили наши родители, что им удалось сберечь, вопреки всему, и передать уже в эмиграции детям и внукам... Кто были эти люди? И почему они всю жизнь, несмотря ни на что, верили в возвращение на Родину и в будущее России. Итак, дорогой читатель, сейчас я возьму тебя за руку, и мы вместе, преодолевая время, пересечём реальные и виртуальные границы прошлого, настоящего и будущего".
В своей книге Вы, в частности, рассказывает о паломничестве в Дивеево. Скажите, распространено ли почитание преподобного Серафима Саровского, других русских святых за пределами Русской Церкви? Почитают ли их, например, в Западной Европе?
- О Серафиме, Саровском Чудотворце, известно далеко за пределами России. Книги о святом, его жития есть на всех европейских языках, в интернете можно найти фильмы о Дивеево. Множество паломников-католиков из Франции посетило это святое место. Во Франции, в том числе в Париже есть несколько эмигрантских храмов святого Серафима, с иконами и частицами мощей преподобного.
В Бургундии после того, как несколько монашек съездили в Дивеево, открылся небольшой женский православный монастырь. Сестры - француженки и англичанки - настолько почитают батюшку Серафима, что у себя в саду воспроизвели келью Преподобного. Это трогает и умиляет, а саровчане, наверняка, не догадываются, насколько велика слава и молитва их земляка. Почитание батюшки Серафима далеко "перешагнуло" границы России.
Всё чаще, даже в отдалении от больших городов, в католических храмах можно увидеть у алтаря или в приделах копии русских икон: образа Троицы работы преподобного Андрея Рублева, икон Богородицы, образа Спаса Нерукотворного.
В октябре 2007 года Патриарх Алексий II посетил Францию и преподнёс в подарок кардиналу Вен-Труа список Владимирской иконы Богородицы. Патриарх выступил на Парламентской ассамблее Совета Европы, встретился с Президентом Н. Саркози и служил молебен у великой святыни - Тернового венца Спасителя в соборе Парижской Богоматери. Гигантский собор не мог вместить всех желающих, толпа вылилась на площадь. Своды Нотр-Дам и площадь, на которой были установлены экраны с трансляцией, наполнились православными песнопениями. Народ замер, затаил дыхание; кто-то молился, кто-то плакал от переполнявших его чувств. Терновый венец вместе с частицей Креста Господня и Гвоздем были вынесены на алтарь, и молитва православного Предстоятеля, клира, хора и молящихся впервые за тысячу лет зазвучала в центре Европы!