Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Юрий Кувалдин
ДНЕВНИК
kuvaldinur.livejournal.com
Издательство
Книжный Сад
Москва
2010
ББК 84 Р7
К 88
Оформление художника Александра Трифонова
На передней сторонке переплета воспроизводится картина
художника Александра Трифонова
"Грачи прилетели", х. м. 100 х 80, 2009 г.
На задней сторонке переплета:
писатель Юрий Кувалдин. Фото Александра Трифонова.
Кувалдин Ю.А.
К 88 Дневник: kuvaldinur.livejournal.com / Оформление художника Александра Трифонова. - М.: Издательство "Книжный сад", 2010. - 672 с.
"Дневник" составили ежедневные записи без единого пропуска с 8 ноября 2007 года по 27 января 2010 года писателя Юрия Кувалдина в живом журнале kuvaldinur.livejournal.com. Принцип ни дня без строчки здесь исполнен абсолютно. Молниеносно проходят годы, и пролетают века. Так как бесконечность есть кольцо, то мы то и дело попадаем в одни и те же календарные точки, кому сколько отмерено по этому кругу попадать в эти точки. Жизнь построена на бесконечном повторении. Молодым кажется, что они идут куда-то вдаль. Поэтому они снуют с места на место, чтобы к концу добровольно или принудительно остановиться в одной точке и воскликнуть: а была ли жизнь? Zero. Жизнь человека имеет смысл только в Слове, в тексте. Писательство - это создание себя. Чтобы стать бессмертным, нужно себя переложить в знаки. Стать Словом.
ISBN 5-85676-134-0 ББК 84 Р7
Copyright Юрий Кувалдин, 2010
8th-Nov-2007 10:12 am - Юрий КУВАЛДИН
Писатель Юрий Александрович Кувалдин родился 19 ноября 1946 года в Москве, на улице 25-го Октября (ныне и прежде - Никольской) в доме No 17 (бывшем "Славянском базаре"). Учился в школе, в которой в прежние времена помещалась Славяно-греко-латинская академия, где учились Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир. Окончил филологический факультет МГПИ им. В. И. Ленина. В начале 60-х годов Юрий Кувалдин вместе с Александром Чутко занимался в театральной студии при Московском Экспериментальном Театре, основанном Владимиром Высоцким и Геннадием Яловичем. После снятия Хрущева с окончанием оттепели театр прекратил свое существование. Проходил срочную службу в рядях Вооруженных сил СССР в течение трех лет (ВВС) под командованием генерала, Героя Советского Союза Ивана Кожедуба. Автор книг: "Улица Мандельштама", повести ("Московский рабочий", 1989), "Философия печали", повести и рассказы ("Новелла", 1990), "Избушка на елке", роман и повести ("Советский писатель", 1993), "Так говорил Заратустра", роман ("Книжный сад", 1994.), "Кувалдин-Критик", выступления в периодике ("Книжный сад", 2003), "Родина", повести и роман ("Книжный сад", 2004). Печатался в журналах "Наша улица", "Новая Россия", "Время и мы", "Стрелец", "Грани", "Юность", "Знамя", "Литературная учёба", "Континент", "Новый мир", "Дружба народов" и др. Выступал со статьями, очерками, эссе, репортажами, интервью в газетех: "День литературы", "Московский комсомолец", "Вечерняя Москва", "Ленинское знамя", "Социалистическая индустрия", "Литературная Россия", "Невское время", "Слово", "Российские вести", "Вечерний клуб", "Литературная газета", "Московские новости", "Гудок", "Сегодня", "Книжное обозрение", "Независимая газета", "Ex Libris", "Труд", "Московская правда" и др. В 1996-97 годах создал Ахматовский культурный центр в квартире Ардовых на Большой Ордынке, дом 17, кв. 13, где провел серию вечеров, посвященных Анне Ахматовой, Николаю Гумилеву, Льву Гумилеву, Осипу Мандельштаму, а также встречи с Алексеем Баталовым, Михаилом Ардовым, Евгением Блажеевским, Татьяной Бек, Никитой Заболоцким, Натальей Горбаневской, Евгением Рейном и др. Основатель и главный редактор журнала современной русской литературы "Наша улица" (1999). Первый в СССР (1988) частный издатель. Основатель и директор Издательства "Книжный сад". Им издано более 100 книг общим тиражом более 15 млн. экз. Среди них книги Евгения Бачурина, Фазиля Искандера, Евгения Блажеевского, Кирилла Ковальджи, Льва Копелева, Семена Липкина, А. и Б. Стругацких, Юрия Нагибина, Вл. Новикова, Льва Разгона, Ирины Роднянской, Александра Тимофеевского, Л.Лазарева, Льва Аннинского, Ст. Рассадина, Нины Красновой и др. Член Союза писателей и Союза журналистов Москвы.
8th-Nov-2007 01:59 pm - Колонка автора: "НАША УЛИЦА"
ОЧЕРЕДНОЙ НОМЕР "НАША УЛИЦА"
НОЯБРЬ
2007
No 96 (11)
Виктор Широков. "Летние ливни" - 2
Ваграм Кеворков. "К Новой Талице" - 23
Юрий Кувалдин. "Выхожу из школы" - 37
Валерий Босенко. "Друг нечаянный" - 57
Владимир Скребицкий. "Шапкинский лес" - 74
Дан Маркович. "Что нам осталось" - 88
Слава Лён. "Кувалдин. Родина рецептуализиа" - 105
Никита Янев. "Я и не я" - 125
Сергей Михайлин-Плавский. "Интеллект" - 143
8th-Nov-2007 09:44 pm - Долгое дыхание Андрея НЕМЗЕРА
В литературу войти невозможно. У многих не хватает дыхания на длинную дистанцию жизни. Это дыхание есть у замечательного критика Андрея Немзера. О нем я написал с большим удовольствием в "НГ" 1 ноября 2007 года.
9th-Nov-2007 12:49 am - Новые таланты "НАШЕЙ УЛИЦЫ"
В последнее время "Наша улица" пополнилась новыми талантливыми прозаиками: Дан Маркович (Пущино), Николай Толстиков (Вологда), Никита Янев. Прекрасные материалы дают: Валерий Босенко (начальник научного отдела Госфильмофонда, Белые столбы), художник Игорь Снегур, писатель Виктор Александрович Широков (Пермь-Москва).
9th-Nov-2007 01:17 am - Поэт Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕР
Медленно читаю стихи Вадима Перельмутера, пока сканирую его книгу "Стихо-Творения", которую я издал в "междуцарствие", в 1990 году, фантастическим для стихов тиражом в 30 тысяч экз. И не нахожу ни одного проходного стихотворения, ни одной пустой строфы, ни одной лишней строки. Все у Вадима Перельмутера напитано мыслью, наблюдательностью и грустью. Перельмутер - грустный, даже несчастный поэт, уходящий из Филей в Сокольники, потом в Вадковский переулок, а уж оттуда в Германию. Пусть уходит. Разве дело в том, как перемещается тело в пространстве. Главное - поэтическая миссия Вадимом Перельмутером выполнена. Книга написана. Книга живет. Книга будет жить.
9th-Nov-2007 12:02 pm - Писатель Виктор ШИРОКОВ "ЛЕТНИЕ ЛИВНИ" ("Наша улица" No 96 (11) ноябрь 2007)
Писатель Виктор Широков написал великолепную повесть "Летние ливни". Когда я читал ее в рукописи, то память все время относила меня в юность, когда я работал у Марлена Хуциева на телевидении, на Шаболовке. Марлен Хуциев возглавлял творческое объединение "Экран", в киногруппе которого я работал ассистентом кинооператора, помогал сейчас уже довольно известным кинооператорам (не путать с телеоператорами, мы снимали на кинопленку, главной камерой была "Арифлекс") Марине Голдовской, Игорю Мордмиловичу... И вот Виктору Широкову удалось попасть в импрессионистическую тональность моей юности с "Июльским дождем" Марлена Хуциева, с поэтическим восприятием Москвы, ее переулков и дворов, омытых дождями. Через дождь, через грозы и ливни, Виктор Широков с предельной искренностью показывает картины своей сложной жизни, глубочайших переживаний, недовольств, даже, порой, отчаяния, когда представление о жизни не совпадает с самой жизнью, когда приходится ради куска хлеба точить перо журналиста в такой неприятной компании, как с номенклатурно-комсомольским Юриком кудрявеньким Поляковым. И зачем эти Поляковы зашли в литературу? Им место в бюро райкома. И снова дождь, и снова грозы. И - мастерски исполненная повесть, которую в подзаголовке автор назвал венком сонетов. Но так как я стихи уже совсем не печатаю и окончательно вынес за рамки литературы и отнес их к эстраде, то жанровое определение я снял. Вообще я жанровые определения в журнале "Наша улица" не даю.
10th-Nov-2007 02:58 pm - Бессмертный Поэт Евгений БЛАЖЕЕВСКИЙ (1947-1999)
Лучший вечер поэта Евгения Блажеевского провел я 30 ноября 1996 года, страшно подумать, уже более десяти лет назад, исчезает время, убирает из жизни людей, срезает и меня время, как пел Мандельштам. И Женя Блажеевский вторил ему. Блажеевский сильно напитан Мандельштамом, вообще, классической поэзией, Серебряным веком, но все в себе переварив, выходил к каким-то немыслимым откровениям, как о любви, допустим. Посмотрите, почувствуйте, вчитайтесь, запомните такие строки Евгения Блажеевского:
Я ухожу. Вокруг туман и грязь.
Но знак метро маячит у дороги,
Где буква "М" вольготно разлеглась,
Согнув и разведя в коленях ноги!..
Итак, тот вечер был в квартире на Ордынке, в Ахматовском культурном центре, который я придумал и организовал, сняв на год за крупную сумму эту квартиру у Бориса Ардова. Сами Ардовы ничего бы не сделали. А Борис теперь в могиле. Михал Викторович Ардов один все делать не может. Он и так сделал все, что мог: написал книгу "Легендарная Ордынка". Теперь и Жени нет. Но есть тексты. Евгений Блажеевский положил свою жизнь на алтарь литературы. Он обессмертил свое имя. Каждое его стихотворение - целый пласт жизни, пульсирующей всеми нервами и жилами, всем тем, о чем писать в СССР не разрешалось. Евгений Блажеевский - поэт правды подворотни, двора, переулка, кухни. Он писал так, как сам считал нужным, как говорил со мной в пельменной или на стадионе "Динамо" во время матча ЦСКА -"Днепр", где мы орали с ним во все горло, пропустив по стакану "розового крепкого", когда армейцы забили мяч.
Много делает Ефим Бершин для сохранения памяти о Жене, я очень благодарен за это Ефиму. Но дело не в вечерах, и мы ляжем все как один в могилу, дело в том, что сами произведения Евгения Блажеевского живут своею собственной жизнью. Как живет сам по себе Мандельштам. Как живет Рубцов. Как живет Бодлер. Как живет Тиняков... Как живет настоящая Поэзия.
11th-Nov-2007 05:02 pm - Писание стихов - первый шаг к литературе
Писание стихов говорит о неразвитости человека, о первом шаге к литературе. Стихи не входят в литературу. Везде и всюду эти стихослагатели рвутся к микрофону, чтобы доканывать своими виршами слушателей. Я уже просто боюсь встречаться с поэтами, они вывернут твою душу, скандируя вслух свои "сочинения". Я вообще считаю, что там, где двое, там нет литературы. Литература - это передача мыслей на расстоянии, через текст. Литература - это тотальное одиночество, когда душа с душою говорит. Я перестал ходить на поэтические вечера, где поэт достает толстую стопу стихов и начинает добивать зал каждой новой страницей. На слух текст не воспринимается. И хотя Мандельштам писал, что "мы только с голоса поймем, что там царапалось, боролось", но с голоса плохо что воспринимается, кроме Петра Лещенко с его "Рюмкой водки"! Поэты закруглились в прошлом веке. Был всплеск моды на стихи, поскольку они отличаются от разговорной речи. Но это не так совсем. Они наивный отход от разговорной речи. Не более. Писание стихов - это невежество. Так говорю я, Юрий Кувалдин. Так говорит Юрий Лотман. Настоящее словесное искусство - это художественная проза. Новый век говорит нам: стихи - это эстрада! В подтверждение поют перед микрофоном: Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Юрий Визбор, Александр Городницкий, Евгений Бачурин, Александр Галич... Поэты даже писать по бумаге или другим каким образом, на компьютере или пишущей машинке, не умеют. Например, Александр Павлович Тимофеевский не умеет писать в самом настоящем смысле слова, диктует жене. Со стихами я совсем разошелся. Я их даже не включаю в литературу. Они - детище эстрады. Я допечатываю стихи последних своих друзей, в частности, Тимофеевского в 100-м номере. Конечно, есть исключения, есть литературные, писательские поэты, такие как Евгений Блажеевский, Иосиф Бродский, Вадим Перельмутер, Евгений Рейн, Олег Чухонцев... Я больше из стихослагателей никого печатать не буду. Немедленно прекратите писать стихи, как Воланд запретил писать стихи Ивану Бездомному. Будьте - писателем. Под словом писатель предполагается прозаик. Поэтов писателями не считаю.
12th-Nov-2007 02:46 am - Евгений ЛЕСИН - главный редактор всей Литературы
Не знаю, есть ли еще где такой литературный газетчик, как Евгений Лесин, нет ли, но он должен был быть в одном экземпляре и именно Евгением Лесиным, Евгением Эдуардовичем, космонавтом независимой литературы, тушинским алконостом, стратонавтом, автором бессмертной поэмы "Где мы, капитан?" (в прозе, как "Мертвые души"). Евгений Лесин учился у Татьяны Бек в Литературном имени Пешкова институте. Но главное литературное образование Евгений Лесин получил на улице, как и всякий приличный писатель. У ларька. В подворотне. Зимой в подъезде у батареи. Когда Евгений Лесин работал в "Книжном обозрении", эта газета была лучшей в стране. Теперь Евгений Лесин работает в "Независимой газете" ("Экслибрисе"), и эта газета лучшая литературная газета в стране... и мире. Где бы ни насаждал литературу Евгений Лесин, от него не отстает, то есть везде за ним хвостом идет со своими вызывающими любовь "Нового мира", "Знамени" и "Дружбы народов" произведениями писатель Юрий Кувалдин. Евгений Лесин в этих газетах напечатал уже целый том эскапад писателя Юрия Кувалдина и этим прославился на всё Тушино и Братеево. Скоро слава наша докатится до Бибирево, а там, глядишь, и по Алтуфьевскому шоссе за Москву разольется. Вот что значит печататься у Евгения Лесина. Одним словом, пройдут века, завянут помидоры.
13th-Nov-2007 12:26 am - Режиссер Петр ФОМЕНКО в двойных смыслах
Я писал десять лет назад в "Независимой газете" о замечательной постановке философа режиссуры Петра Фоменко "Пиковой дамы" в Театре им. Вахтангова. Статья моя называлась "ДВА "Н"". Двойные смыслы. Когда-то, в начале 70-х, в кинотеатре "Киев" шли "закрытые" фильмы вроде Куросавы или Вайды. Я приводил в этот кинотеатр подружек и друзей и говорил, что вот здесь было Еврейское кладбище. Оно располагалось на берегу Москвы реки перед окружной железной дорогой, как раз там, где сейчас построен театр для "Мастерской Петра Фоменко". Такие вот исторически-театральные смыслы. Лежал здесь до перенесения на Новодевичье кладбище Исаак Левитан, подстреливший при Чехове чайку, а теперь стоит Театр Петра Наумовича Фоменко. Более глубокого двойного смысла не найдешь. В середине 90-х годов я писал свой роман "Родина". Там есть такой эпизод:
"Саврасов посмотрел в сторону гостиницы "Украина", сказал:
- А вон и Еврейское кладбище виднеется.
- Где? - удивились все.
- Да вон же, на берегу Москвы-реки, за кинотеатром "Киев".
- А почему ж там кресты? - удивился Жаботинский.
- Это православное Дорогомиловское кладбище. Еврейское отделено от него только деревянным забором, - сказал Саврасов.
Все увидели деревянный гнилой покосившийся забор.
- Но вход на Еврейское кладбище, - продолжил знаток Москвы Алексей Саврасов, - значительно дальше Дорогомиловского, близ моста Окружной железной дороги.
Там, где шоссе закрывалось земским шлагбаумом, расположилось Еврейское кладбище.
На правой стороне шоссе, за кирпичными воротами, выступает серое в арабском вкусе здание молельни с куполом, увенчанным переплетающимися двумя треугольниками - печатью Соломона или кабалы.
От ворот в глубину кладбища ведет широкая, усыпанная песком дорожка. На ней какая-то служебная кирпичная постройка разделяет кладбище на две половины.
Немного не доходя до этой постройки, с краю дорожки, погребен "Тургенев русской живописи" - Исаак Ильич Левитан, родился 18 августа 1860 года, умер 22 июля 1900 года. На его могиле самый простой памятник, каких много на православных кладбищах, только снят крест.
Надпись сделана по-русски: "3десь покоится прах нашего дорогого брата Исаака Ильича Левитана (следуют даты рождения и смерти). Мир праху твоему".
14th-Nov-2007 06:31 pm - Виктор ШИРОКОВ - Юрий КУВАЛДИН - переписка
Сегодня мне писатель Виктор ШИРОКОВ прислал мне хорошее письмо, в котором он, в частности, говорит, что "... С такой интенсивностью переписки мы за месяц книгу напишем, новую "Переписку из двух углов".
Я ответил:
"Дорогой Виктор Александрович!
Ты совершенно прав. Соберешь потом, через годок, всю нашу переписку, поправишь опечатки, оформишь предисловием и послесловием, грубости заменишь эвфемизмами, и я ее опубликую в журнале. Только так живут классики. Мало того, что ни дня - без строчки. Еще и ни строчки - без публикации!
Юрий КУВАЛДИН".
15th-Nov-2007 01:27 pm - Юрий НАГИБИН и щенок ПАША
Поставил диск с Петром Лещенко. Редакция зазвенела рюмками, стаканчиками, заблистел рыжим боком самовар.
У самовара я и моя Маша
Вприкуску чай пить будем до утра...
Писатель Владимир Монахов прочитал о предполагаемой публикации моей переписки с писателем Виктором Широковым и откликнулся в комментарии моего ЖЖ. Приятно, что и в Братске есть родственная душа, жизнь которой посвящена второй - литературной - реальности, которая намного богаче обычной жизни. Но та и эта реальности друг без друга существовать не могут, как покойник без кладбища, как беременная без роддома. Я сразу вспомнил "Дневник" Юрия Нагибина, который я издал двумя заводами - в 1995 (10 тыс. экз.) и в 1996 (35 тыс. экз.). А читал я "Дневник" в рукописи, часто при этом встречаясь с Юрием Марковичем то в Пахре, то в Москве. Но я сейчас не об этом, я о своем знаменитом портфеле, о котором в телефильме обо мне: "Юрий Кувалдин. Жизнь в тексте" (показан по каналу "Культура" 21 ноября 2006 года, в дни празднования моего 60-летия) писатель и режиссер Ваграм Борисович Кеворков сказал, что мой портфель не менее знаменит, чем портфель Жванецкого. Разумеется, чей еще портфель грыз щенок Юрия Нагибина, эрдельтерьер Паша. Пока мы разговаривали с Нагибиным на втором этаже, в кабинете, Паша сосредоточенно работал над моим портфелем на террасе. Он так прогрыз бок портфеля, что тот разошелся по шву. Жена Нагибина, Алла Григорьевна, нашла мне леску и сапожную иглу, которой я и заштопал портфель. Так и лежит он теперь в моем архиве. Саша сказал, что сдаст его в музей (Александр Трифонов, художник, мой сын). Такие вот ассоциации возникают при ведении ЖЖ.
Юрий КУВАЛДИН
16th-Nov-2007 03:45 pm - КАНДИНСКИЙ на винзаводе
Я пришел на винзавод специально посмотреть работы Виталия Копачёва. Два огромных панно, 230 на 500 см, под номером 9.1 Виталий КОПАЧЁВ Из серии "Невозможные соединения" больше всего соответствуют линии Кандинского в искусстве. Хотя Василий КАНДИНСКИЙ не знал, что такое рецептуализм, а Виталий КОПАЧЁВ является одним из ярких представителей этого течения, обоих художников объединяет абстрактное преобразование интеллектуальных трансформаций трансцендентного. Иначе не скажешь, поскольку вытягивание одной линии судьбы из другой, происходит столь мгновенно и непредсказуемо, что твои ассоциативные ряды теряют всякую опору не только в реальном, но в метафизическом пространстве. Лидер Третьего русского авангарда художник Александр ТРИФОНОВ сказал, что Виталий КОПАЧЁВ - это КАНДИНСКИЙ XXI века.
17th-Nov-2007 04:21 pm - К ПАСТЕРНАКУ
У Александра ТИМОФЕЕВСКОГО я спросил о Пастернаке.
..."Я постучал. Послышались шаги, дверь открылась. На пороге стоял человек с седой косой челкой, с широко посаженными восточными глазами, со скуластым и с большой нижней челюстью лицом: сам Пастернак! Первое, что он спросил: "Вы не студенты литинститута?" Мы говорим - нет. "Ну, тогда проходите!". Я говорю: "А почему вы спросили про литинститут?" - "Да, студенты литинститута на днях тут приезжали, били мне стекла чернильницами-непроливашками... Протестовали" Он провел нас по коридорам и комнатам, в одной из которых мы заметили двух каких-то дам, в самую дальнюю комнатку. Потом я узнал, что в ней он умер..."
У Кирилла КОВАЛЬДЖИ я спросил о Пастернаке.
"...Потом мы пошли к Пастернаку. Уже смеркалось. Открыли калитку, вошли. И в это время он пошел навстречу нам с какими-то двумя женщинами. И я подошел к нему и говорю: "Борис Леонидович, мы к вам из Литинститута". Он как-то навис надо мной своей лошадиной головой и как-то так по-детски так говорит: "Ко мне, разве вы не знаете, кто я такой? Разве вы не знаете, что, кроме вреда, я ничего не смогу вам принести". Мы его стали успокаивать, что любим его читать. А он: "Вы видите, я сейчас с дамами. Пожалуйста, приходите ко мне завтра". Завтра мы не пришли. Вот это была вся моя встреча с Пастернаком, к сожалению".
У Евгения РЕЙНА я спросил: "У вас не было желания с ним познакомиться?"
- Как же! Я с ним знаком. Я с Бобышевым возвращался из туристической поездки в Карпаты. И мы заехали в Москву. И решили посетить Пастернака. Я узнал его адрес. В Лаврушенском переулке. Мы пришли. Там сидит консьержка, говорит, что его нет дома, он на даче. Мне показалось, что она вводит нас в заблуждение. Мы вышли, выпили пива, вернулись, ее нету. Поднялись на лифте на восьмой этаж. Я нажимаю кнопку, открывается дверь, стоит Пастернак. "Здравствуйте, мальчики!" Мы зашли. Он нас чудесно принимал, расспрашивал, но меньше всего он хотел говорить о стихах. А он нам все время рассказывал про "Доктора Живаго", подробно-подробно. Это был август 57 года. Потом спрашивает: "Ребята, вы есть хотите?" Мы говорим, что немного. Он повел нас на кухню. И сделал яичницу из десяти яиц! Нарезал батон, заварил крепкий чай... "
Ну а когда я сам, Юрий КУВАЛДИН, приехал к Пастернаку, уже теперь не помню, но тоже после скандала с присуждением ему Нобелевской премии, шум стоял в читающей Москве жуткий, а я настолько был любопытен, что поехал в Переделкино. Мне было лет 12-13. Сквозь прозрачный штакетник увидел в огороде человека в плаще, в сапогах и в кепке, с лопатой в руках. Думаю, работник какой. Я даже фотографии Пастернака не видел тогда. Да, помню, день был пасмурный. А рядом с человеком стоит высокий юноша с тетрадкой в руках. Работник увидел сквозь штакетник меня и крикнул: "Мальчик, вы тоже со стихами ко мне?" Я сразу понял, что это и есть Пастернак. Я быстро прошел, даже пробежал в калитку, по дорожке к Пастернаку. Юноше, который был прежде меня, Пастернак сказал: "Вы хороший поэт. Пишите дальше и не забывайте мне показывать". Потом Пастернак взял мою тетрадку. Быстро прочитал и тоже похвалил меня, сказав потом, что со стихов я постепенно перейду на прозу. Тогда я сразу не понял этого. А теперь понимаю, мои стихи были тяжеловесны и длинны, как оды Ломоносова. Я и подражал Ломоносову, поскольку моя школа помещалась в здании бывшей Славяно-греко-латинской академии. От Бориса Леонидовича Пастернака мы с юношей вышли в состоянии эйфории. Восторженно разговорились, познакомились. Это был Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕР.
18th-Nov-2007 01:00 pm - КУВАЛДИН-ШИРОКОВ из переписки
18.11.07 06:14
Виктор Широков сегодня написал мне:
Дорогой Юрий Александрович! При всей моей преданности литературе беда одна. Вовсе не то, что стихи и особенно проза изданы лишь на четверть, особенно книгами. Беда - в непрочитанности. Когда автора читают внимательно, пусть даже недоброжелательно, есть шанс обаять; а когда его не читают вовсе, зато считают (вспомним бессмертное: "Пастернака не читал, зато считаю...") - тут можно поставить любые определения и эпитеты... Ничего не поделаешь. Надеяться на потомков легкомысленно, если при жизни не прозвучал, после смерти твои произведения (твои дети) - сироты да и только. Их каждый может обидеть. Оглянемся вокруг, какие известные при жизни писатели ушли, особенно имевшие поддержку властного кресла, и где они сейчас? Сартаков, Федин, Леонов, я уж не называю Проскурина, Иванова, Маркова, Алексеева. Даже Астафьев с его сермяжной неистовой искренностью или неплохой новеллист от сохи Носов вряд ли будут читаться лет через 20. Вспомним Каронина, Златовратского, многотомного Глеба Успенского, равно и его однофамильца Николая. Да и прозёванный гений Лесков никак не вырулит на ухоженную читательскую дорожку. В общем, занимаюсь я делом безнадежным, одно счастье - себе на радость. Пишу для себя, печатаю для самоудовлетворения - продолжу и искажу Пушкина. Главная задача на остаток жизни - максимально издать книги. Они, хоть сейчас замечательные книги просто и легко выбрасываются на помойку, своё выстоят и сохранятся, пока не разрушится бумага. Поэтому Ваш десятитомник - замечательная акция. Моя пресеклась на третьем томе. Хотя бездарно-онемевший критик Чупринин что-то истерически провизжал в очередном компилятивном труде, мол, уж если Широков начал СС, то пиши пропало, жанр осквернен. А как ему издания тех советских классиков, которых я перечислил выше? Чупринин, получивший при со.власти орден Трудового Красного знамени, сейчас выдает себя за диссидента и пострадавшего от прежнего режима, хотя карьеру делал последовательно и успешно, переползая со стула на стул; услужливо помаргивая при этом болезными глазами. Кстати, на своем сайте разместил я несколько эпиграмм для увеселения честной публики.
Остаюсь за сим Вашим покорнейшим слугой Виктор.
18.11.07 11:31
Я ответил Виктору Широкову:
Дорогой Виктор Александрович!
Эпохи сменяются очень медленно путем физического вымирания носителей старой идеологии, к коей принадлежит Чупринин и иже с ним "толстые" журналы, то есть все советское, где все было построено на круговой поруке и постоянной совещательности, чтобы никому ни за что не отвечать. Они были шлагбаумом на пути к типографии. Как только стало возможным нести рукопись прямо в типографию, не согласовывая ее ни с кем, так они превратились в мыльные пузыри. Исходя из этого - не плачь, не стони, а добывай бабки у спонсоров, ищи этих спонсоров, а когда найдешь, я помогу сделать издание значительно дешевле, нежели со стороны. 500 дней Явлинского просто плевок и насмешка над историческим развитием. Тут не 500 дней, а 500 лет нужно, чтобы Россия стала свободной и интеллектуально-порядочной страной, где уважается личность.
19th-Nov-2007 09:23 pm - КУВАЛДИН-БОГОСЛОВСКИЙ
Каждому автору моего журнала я, как Папа Карло, неустанно долблю: "Читайте книгу Юрия Олеши "Ни дня без строчки", тогда поймете, что такое писательское искусство". Тут недавно, у меня за столом, у книжного стеллажа, когда пили чай, с бутербродами с семгой, с Сергеем Михайлиным-Плавским и Ваграмом Кеворковым, пришедшими ко мне на редакционное собеседование, я вдруг вспомнил про Олешу и стал читать моим гостям фрагменты из него, разумеется, из "Ни дня без строчки". Я прочитал про нетерпение Олеши, про то, как он в жизни всегда боялся куда-то опоздать, а в поздние годы вдруг понял, что это сама жизнь торопила его, что это взволнованное состояние ожидания чего-то и была сама жизнь, читал про те самые дощечки, выкрашенные зеленой масляной краской, на которые он мальчиком наносил белой краской, вернее, белыми колбасками имена лошадей. Слушатели мои были в восторге.
- Ну, надо же, как точно! - воскликнул седовласый Ваграм Кеворков.
- А я, когда читал раньше по вашему совету, этого не замечал, - сказал осанистый Сергей Михайлин-Плавский.
Оба моих гостя, хотя и поздно начали писать, многое уже успели сделать, во всяком случае, по одной толстой книге настоящей художественной прозы они написали. Вообще, к слову, тут вставлю мысль о художественной прозе, подвластной лишь зрелым мужам. Проза - это не забава, это религиозное служение истине, это переложение души в знаки, это, в конечном итоге, бессмертие души.
Человек смертен, но бессмертно Слово.
А со Словом, то есть с Богом, в СССР шла смертельная борьба.
Оказывается, многие вещи требуют регулярного повторения. Репетиций, тренировок, к чему, собственно, и призывает великий мастер слова Юрий Карлович Олеша.
Написав это, я сразу вспомнил, именно тут же вспомнил, ну что делать, если я перегружен впечатлениями и ассоциациями по мере развития темы, итак я с ходу вспомнил свой визит в начале 2004 года в высотный дом на Котельниках к Никите Владимировичу Богословскому. Девяностолетний старик был настолько бодр и непосредственен, что с порога меня огорошил признанием: "Я умру через два месяца". Я ошеломленно опустился на стул в прихожей и, чтобы скрыть свое ошеломление, принялся снимать ботинки и надевать тапочки. Богословский стоял передо мной в синем полосатом махровом халате и казался мне чрезвычайно высоким, хотя на самом деле он был невысокого роста. Я многое опускаю из той встречи. Полностью моя беседа с Богословским была напечатана в четвертом номере за 2004 год "Нашей улицы" и вошла в девятый том моего собрания сочинений. Я привожу здесь лишь то, что связано с Олешей.
Я спросил Никиту Владимировича, что стало причиной начала его писательства. То что он выдающийся композитор, автор "Темной ночи", известно всем. А вот почему он начал писать?
Вот тот замечательный фрагмент из беседы с Богословским, где он говорит о Юрии Карловиче Олеше:
"Может быть, потому, что я всегда был книголюбом, домашняя библиотека у меня тысяч десять томов, любовь к литературе, еще и такое - а ну-ка попробую и я, это какой-то элемент, вряд ли это можно назвать честолюбием, но спортивно-соревновательный элемент был. Чувствуя в себе какие-то силы, какие-то мысли, я пытался запечатлеть их на бумаге. Русский язык я довольно хорошо знал, фантазия у меня была всегда достаточная и музыкальная, и литературная, идущая оттого, что я впитал из прочитанного. Я очень хорошо знал Юрия Карловича Олешу. Мы с ним чуть ли не каждый день встречались в кафе "Националь". У меня даже есть такое эссе по поводу наших встреч. Я с Юрием Карловичем был в отличных отношениях. Он людей, по-моему, не очень любил. Он мне рассказывал много разных историй из своей жизни. Знаменитая история с одним его днем рождения. Он лежал, без копейки денег, просто закрывшись рваным одеялом и повернувшись лицом к стене. И Эммануил Казакевич, который был влюблен в творчество Олеши, решил сделать ему подарок. Узнал у Ольги Густавовны его размеры, и купил ему очень хороший костюм в комиссионке. И принес туда, и Ольга подходит к Юрию Карловичу, и говорит: "Юра, Юра, посмотри, какой прекрасный подарок тебе сделал Эмма". Олеша повернулся, посмотрел одним глазом и сказал: "Не мои тона". И повернулся к стенке опять. Я почему вспомнил про Олешу. Он как бы создал систему работы писателя, если назвать эту систему по его книге "Ни дня без строчки". Но я думаю, у меня такое подозрение, что "Ни дня без строчки" Олеша написал за одну неделю, и потом выдал это за "Ни дня без строчки". Зная его манеру, и зная его неожиданный напор недели на две, и потом полная расслабленность, пауза. Я думаю, что это была одна из его легенд. У меня бывает такое состояние, когда на меня что-то находит, и я пишу как бы в беспамятстве".
Довольно часто в последнее время я бываю на Новодевичьем кладбище, на новом десятом участке, там, если идти по главной аллее прямо в конец кладбища, минуя знаменитую голову Никиты Хрущева Эрнста Неизвестного, где похоронены великие мои современники (я был с ними в той или иной мере знаком): Юрий Нагибин, Владимир Лакшин, Михаил Ульянов, Иннокентий Смоктуновский, Альфред Шнитке... И вот могила Никиты Богословского. Надгробный памятник из черного камня: откинутая крышка концертного рояля, на которой выгравирован портрет Богословского...
20th-Nov-2007 06:25 pm - НИКТО НЕ ЛЮБИТ РЫЖИХ И ЧЕРНЫХ
Чем бездарнее театр, тем гениальнее у него репертуар по названиям: "Чайка", "Гамлет", "Горе от ума", "Лес", "Последняя жертва", "Недоросль", "Ревизор", "Бешеные деньги", "Бедность не порок", "Сирано де Бержерак", "Ромео и Джульетта", "Укрощение строптивой" и так далее и тому подобное. Театры без лица, без идеи, без цели... Конечно, если "Горе от ума" ставит 90-летний Юрий Петрович Любимов, то тут и сам умом рехнешься от трансцендентности яви перешедшей в таинство. Таганка - вне критики. Там пел Володя!
Свое лицо трудно заиметь. Тут надо взять современную пьесу, да такую, чтобы...
Не такую, а нужно взять совершенно рецептуальную пьесу замечательного писателя и драматурга Андрея Николаевича Яхонтова "Никто не любит рыжих и черных". Рецептуальную потому, что дает режиссерам рецепт, вроде Нагорной проповеди, как и что делать на сцене, кого выпускать, кого разводить и сводить.
Несколько лет назад я, сидя на кухне - а где же еще сидеть писателям и непринужденно беседовать? - у Андрея Яхонтова в Гагаринском переулке, спросил:
"- Известно, что вначале было Слово. Но кто его написал? Несколько упрощая проблему, скажу, что писатель. Писатель умер. Слово осталось и стало управлять людьми и другими писателями, то есть Слово стало Богом. Исходя из этого, я формулирую первый вопрос: Андрей Николаевич, с чего началось ваше писательство?
- Мой друг, очень хороший писатель, он не из литературной семьи, для него было каким-то страшным потрясением и порогом, который он не мог преодолеть, вот это само, что ли, физическое писание, сам процесс, когда берется ручка, берется лист бумаги, и начинаешь водить перышком. Потому что никто из его предков ничем подобным не занимался и, напротив, его родители корили и говорили, что занимаешься ерундой какой-то, сидишь, портишь бумагу, вот иди и осваивай нормальную профессию. Я к чему запомнил этот разговор с моим другом, потому что у меня ситуация была прямо противоположная. Дедушка мой писал, писал статьи, он писал книгу о Пушкине, которую так и не закончил. Он историк по образованию, окончил историко-филологический университет Московского университета задолго до революции. Революция 1905 года застала его студентом. Потом он для того, чтобы кормить семью, в сталинскую эпоху сочинил книгу "Как нам организовать кредитное товарищество". Это такая на самом деле новелла о человеке, который был очень одарен, и ему эпоха не дала написать книгу о Пушкине, о Петре Великом, он был специалистом по эпохе Петра Великого, а вот книжка о промысловом кредитовании издана и стоит у меня на полке, как воспоминание, во-первых, о дедушке, а, во-вторых, как напоминание о таких гримасах эпохи. Это дед по отцу, Петр Виссарионович Яхонтов. А отец мой, Николай Петрович Яхонтов, был актером. Он очень хорошо начинал, он молодым человеком снялся в фильме "Сын полка", сыграл одну из главных ролей, разведчика Егорова. Потом судьба не задалась. Он был человек очень тонкий. Он писал стихи, писал рассказы. Никогда ничего из этого не было опубликовано. Папа был человек с замечательным чувством юмора. Мы с ним ходили на футбол. Какой-то газетой, может быть, даже "Советским спортом", был объявлен поэтический конкурс на футбольную тему. И он сочинил замечательную поэму, над которой хохотали очень многие, когда он читал ее вслух. Он написал ее онегинской строфой. Я до сих пор помню две такие строчки:
Еще неясно, до морозов
Продержится Н. П. Морозов?
Такой был Н. П. Морозов тренер. Папа мне всегда говорил: "Андрюша, может быть, ты хочешь записать какую-то мысль, образ тебе понравился. Мы ходили с тобой за грибами, ты видел такую картинку восхитительную, когда лес пламенеет. Может быть, ты хочешь это на бумагу перенести?" И я, вообще-то, изумлялся, меня не тянуло, но, когда я ездил в пионерские лагеря, когда я слушал по ночам рассказы, ужастики, как они теперь называются, своих приятелей, потом, когда я начал уже читать фантастику, Александра Беляева, Рея Бредбери, папа заботливо подкладывал эти книги, в голове складывались, возникали сюжеты... захватывающие литературные сюжеты... Я прочел всю тогдашнюю библиотеку приключений, с Буссенаром ("Капитан Сорви-голова"), с Жюлем Верном ("Дети капитана Гранта"), это все папина заслуга. Я родился в самом центре Москвы, где и теперь живу, в арбатских переулочках, Еропкинском и Мансуровском, они бок о бок, очень близко идут от Пречистенки к Остоженке. Дом, в котором прошло мое детство, цел. Мы жили в подвале. Дом выходил на два переулка. С одной стороны был парадный вход, с другой - черный. В Мансуровском жил Мастер. Сейчас я понимаю, насколько мне близок Булгаков, ну, уже просто, как человек. Раньше, конечно, не задумывался, да и не знал, что он там жил. Этот домик у меня, кстати, описан. У меня есть такая повесть "Дождик в крапинку", вот там мое детство, и там эти арбатские переулочки, и страшный домик, который пугает всю детвору, потому что он - за какими-то немыслимыми заборами, запорами, и кто туда приезжает - совершенно неизвестно. Может быть, Воланд? Просто удивительно. Этот домик до сих пор цел. Там вокруг очень много разрушили сейчас. Оставили дом, где я рос, тот страшный домик, где жил Мастер. Вообще, в этих переулках много интересного. Напротив дворика, где я рос, была резиденция Хрущева, с громадными металлическими воротами. Конечно, я понимаю Булгакова, потому что в этих переулочках таится до сих пор еще такая поэзия и такое неблагополучие, которое, собственно, и спроецировалось на судьбу Мастера. Я очень хорошо понимаю, я вижу, действительно, ту картинку, которую он нарисовал, потому что я мимо этих домов проходил, я в этих окнах, хотя запрещалось взрослыми заглядывать, видел ту жизнь, которую нарисовал Булгаков.
- Определение пути. Я разовью мысль о том, что писатель - это не социальная функция. Многие, выбирая профессию, Андрей Николаевич, включают себя сразу в социум, определяют свои параметры, рамки, в которые они себя ставят, или, как пел Высоцкий, попадают в колею, по которой они, как трамвай, катят всю жизнь и безвестными исчезают. Писатель для меня - это Бог, который над схваткой, а не в толпе белых или красных. Писатель выходит вообще из социума. И это не профессия, это миссия, или служение, вот так, примерно, скажу высоким стилем.
- Удивительно то, о чем вы, Юрий Александрович, сейчас говорите, про миссию, про служение, ведь до сих пор кажется, что все литература уже сказала, сказал Булгаков. И никого ничему не научила. То, что вы пишете в своей книге "Кувалдин-Критик", продолжают собираться члены МАССОЛИТа. Мы сегодня это видим. И делят без конца дачи, продолжается вся эта непотребщина, а безвестный Мастер, я убежден в этом, сидит где-то в переулочке, в своей каморке, создает бессмертное произведение. Мы не можем представить Мастера человеком с благополучной судьбой. Не можем представить Андрея Платонова сияющим, улыбающимся, принимающим награду из рук власть предержащих. Мы видим его несчастным, в его шарфике, таким он запечатлен в нашем восприятии. Какой самый естественный наряд для Мастера? Фрак, костюм, галстук, рубашка обычная, повседневная? Нет, самый естественный наряд для Мастера - смирительная рубашка. Вот, и сразу мы представляем и видим его. Для меня не было ничего неожиданного в мысли - сесть за письменный стол и начать фиксировать жизнь так, как ты ее видишь. Папа меня к этому подготовил. Вообще, к очень многому подготовил в жизни, потому что я наблюдал его актерскую судьбу, слышал, как он дома репетирует пьесы. Он работал и в театре имени Маяковского, и на Таганке, а закончил в областном театре имени А. Н. Островского. Может показаться, что, после тех театров, которые я назвал, не очень престижном, но так уж сложилась его судьба. А театр был очень хороший. Очень хороший театр, маленький коллектив. Я часто туда к папе приходил. Они ездили, в основном, по Московской области выступать. Я многих актеров до сих пор из этого театра вижу, а некоторые сами ко мне подходят и говорят: "Андрей, ты помнишь, как ты маленький приходил в наш театр, а папа в маске волка под новый год тебя пугал?!" Существует такая теория не теория, но поверье, что ребенок до того, как появиться на свет, выбирает семью, выбирает родителей, у которых он появится, и в этом смысле, у меня были идеальные родители: папа был актером, а мама - машинисткой, она перепечатывала рукописи писателей. И я с детства совал нос в эти каракули, я с детства видел писателей, самых разных, и Вениамина Каверина, и Александра Борщаговского, и Виктора Урина, и Иосифа Дика... Это все яркие личности. Скажем, Виктор Урин, который производил переворот в сознании людей, которые с ним встречались, не потому, что он кривлялся, а потому, что это был стиль его жизни. Он мог пригласить какую-то бригаду рабочих, которая закончила год досрочно, и он отмечал с ними Новый год, скажем, где-нибудь в октябре, или в ноябре, накрывал роскошный стол, а стол у него был из не струганных досок. Он ставил головки сыра, подавал батоны колбасы, приглашал этих незнакомых людей. Потом он уехал в Америку. Я его видел не так давно, он приезжал. Уже немножко другой человек, хотя по-прежнему не похож на остальных: в сапогах высоких, в джинсовой куртке. И это был тот же Виктор Урин, но, конечно, все же не тот Виктор Урин, на которого я смотрел мальчишескими глазами. Режиссер Луков, "Два бойца", "Разные судьбы", приезжал к маме. С Валентином Ежовым, автором сценариев фильмов "Баллада о солдате", "Белое солнце пустыни", мама работала. Поразительные люди приходили к нам домой. Я ездил к ним, когда мама заканчивала перепечатку, отвозил рукописи. Бывал у них дома, жадно ловил каждое слово, но, естественно, никогда не думал, что буду писателем. Мама работала в издательстве "Художественная литература". Ее мечта была - устроить меня туда, когда я повзрослею, редактором, она мечтала и говорила мне об этом, чтобы я в такое интеллигентное издательство попал. Я так и видел себя редактором, почему-то я представлял себя в таком пуловере, я прихожу, за стол сажусь, протираю локти. Но никогда мне в голову не приходило, что я смогу писать. Хотя папа меня подвигал к этому всячески. И дедушка, который усаживал меня на колени и читал мне книги: и Гоголя, и Вересаева, и Гончарова... Все это я знал буквально, можно сказать, с пеленок. Это, конечно, предопределило во многом, я думаю, то, чем я стал заниматься впоследствии, потому что мысль текла не совсем так, как у ребят, с которыми я играл во дворе. Я это отчетливо понимал, вот это странное раздвоение, которое у меня было с детства: между тем, что я видел и слышал дома, и тем, что я видел и слышал вокруг, в школе, во дворе. Дома почти не читали газет. Я тогда не понимал, в чем был секрет, а он был в том, что не принимали ту жизнь, которая наступила. Семья была религиозная. Прадед мой, отец дедушки, был регентом Успенского собора в Кремле. Я как-то Солоухину рассказал о том, кто был мой прадед, и у Владимира Алексеевича буквально глаза расширились, он сказал: "Боже, какие, оказывается, сохранились еще роды у нас в России! Потомки каких фамилий у нас еще есть!" Он был поражен этим. Дедушка мой закончил духовную семинарию, пошел по стопам своего отца, но потом выбрал светскую профессию, стал преподавателем истории. Воспитание в семье было религиозным. Вот то, что не читали газет, не принимали наступившую жизнь, хотя не верили, что эта советская жизнь может закончиться, предопределило мой путь, хотя меня всячески оберегали и пытались к этой жизни приспособить, знали, что мне придется жить под игом этой системы. Когда мы с дедушкой приходили на Ваганьковское кладбище, где похоронены прадедушка и прабабушка, и многие Яхонтовы, и дедушка крестился, он всегда мне, как бы извиняясь, говорил: "Андрюша, я старый человек, но ты-то должен знать, что Бога нет". Настолько они за меня были напуганы, они боялись, потому что семье много досталось, был арестован и сгинул в лагерях брат дедушки Дмитрий, был арестован и сослан племянник Левушка. Я считаю, что остальных Яхонтовых не тронули только потому, что семья жила в подвале. Никому не понадобилась та невзрачная квартира, в которой мы жили, на подвал никто не позарился. А если бы была другая квартира, тогда неизвестно бы было, где бы все оказались. В подвал же въехали случайно, переезжали в этот дом в Еропкинском-Мансуровском для того, чтобы, так договорились с домовладельцем, переехать в квартиру на втором или на третьем этаже, но жильцы вовремя не освободили ту квартиру, и в этот момент грянула революция. И все остались на своих местах. А прадедушка, между прочим, занимал семикомнатную квартиру в доме дворцового ведомства на Зубовском бульваре. Дедушка меня в этот дом приводил. Этот дом был заселен до революции людьми, которые верно служили государству и государю. Кстати, прадедушка был награжден орденом Святой Анны, потому что государь его очень любил и ценил. У него был потрясающий голос. Он начинал в Храме Христа Спасителя дьяконом. Баба Лена, сестра деда, не могла мне прямо говорить, что Бог есть, но рассказывала: "Ты знай, Андрюша, что есть такой пастушок, который на небе сидит, и все дела наши видит, все учитывает. У него есть тетрадочка, в которой он все отмечает, что плохо сделаешь, а что хорошо". Я в школе-то уже поднахватался и с некоторой иронией спрашивал: "Бог, что ли?" Она говорила: "Ну, не Бог, а просто пастушок. Так что ты знай, что все - и добро, и зло, он отмечает. Надо делать только хорошее". В истоках моего сегодняшнего я - те разговоры с бабой Леной, когда она говорила: "Никогда нельзя лгать, обманывать". Это, оказывается, так впиталось, от этого всю жизнь мучаюсь, потому что мне тяжело дается врать, тяжело дается лукавить! А без этого, по-видимому, невозможно прожить. Но, кстати говоря, весь "Учебник жизни для дураков" вышел из этого противоречия, которое в моей душе..."
Если вы любите театр, господа режиссеры, то ставьте:
Андрей Яхонтов
НИКТО НЕ ЛЮБИТ РЫЖИХ И ЧЕРНЫХ
Героическая кантата в двух действиях