Кувалдин Юрий Александрович
Нет ничего, кроме букв Землемер и критик Эмиль Сокольский

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Кувалдин Юрий Александрович (kuvaldin-yuriy@rambler.ru)
  • Размещен: 13/12/2012, изменен: 13/12/2012. 37k. Статистика.
  • Эссе: Литкритика
  •  Ваша оценка:

      Юрий Кувалдин
      
      Нет ничего, кроме букв
      Землемер и критик Эмиль Сокольский
      
      ода
      
      Вопрос не в том, что напишет Сокольский, вопрос в том, как напишет Сокольский. Эмиль. Его зовут Эмиль. Хотя я пишу просто "Сокольский", потому что он других Сокольских уже перекрыл, забил, затмил, задвинул в долгий ящик. Соревноваться с Эмилем безнадежно, бесполезно. Почему, спросите вы? Отвечу. Потому что он ученик Кувалдина, который тоже затмил всех прочих Кувалдиных, уничтожил, приложил, погасил.
      Вот Сокольский ходил по земле, как землемер со своим измерительным, землемерным треугольником, и отражал пройденное и увиденное в очерках. Откровенно говоря, я недолюбливаю краеведение. Хорошая метафора пришла мне в голову - землемер Сокольский!
      К тому же, я издал в свое время по просьбе Сигурда Оттовича Шмидта два переплетенных сборника московских краеведов. Единственную ценность эти материалы представляют лишь как информационные справочники, где информация затоплена в дежурных фразах, канцелярских оборотах, попахивающих архивом и подвалом.
      И я сказал ему, не надо ездить по миру, не надо ходить по свету, не надо путешествовать по разным памятным местам, потому что нет ни мира, ни света, ни памятных мест, всё закручено в восьмерку, согнутое колесо и нет нигде ничего нового, кроме Слова.
      Нужно сидеть за столом, разогнав всех близких и знакомых, и каждый день по строчке создавать свой мир из букв, таких прелестных, таких родных, таких тихих, пока другой не воспроизведет тебя лет через 500 громко, на всю Ивановскую, которой нет. Нет ничего на свете, кроме букв!
      То, что не было записано, того не существовало, - повторяю я, где надо и не надо.
      Эмиль Сокольский пишет о Ваграме Кеворкове: "С каким-то мистическим чувством в очередной раз беру третий номер журнала "Наша улица" за 2006 год и открываю страницу, с которой на меня смотрит благородное лицо с темными, внимательными и добрыми глазами. Первая известная мне публикация Кеворкова... Вершиной "мемуарной прозы" Ваграма Кеворкова я считаю его новеллу "Романы бахт" (цыганское счастье), посвященную руководителю цыганского ансамбля "Ромэн", - новеллу, написанную в по-чеховски приглушенно-грустных тонах, и здесь даже восторженные ноты звучат печально, а может быть - вернее сказать: сентиментально-радостно, и радость эта - не радость прошлого, а - радость настоящего, поскольку в прошлом эта радость была иной - беззаботной, безудержной, "во весь голос", светлой и звонкой, как сама молодость, теперь же радость лишена той беззаботности, безудержности, той молодости, - это радость воспоминания о безвозвратно ушедшем, и - радость автора, задерживающего эту "ушедшую" радость, оставляющего ее навечно - для себя, для всех, дающую вечную жизнь Николаю Жемчужному, певцу-самородку, которого и слушать не обязательно уже, чтобы удостовериться в его могучем даровании - настолько убедителен Ваграм Кеворков в изображении темпераментного артиста-цыгана: "Капитан слушал страстную песню о дорогах счастья, все проникаясь и проникаясь ею, чуть хриплый голос Жемчужного набрал серебро и звучал все сильней, все трагичнее, - и капитан вдруг вскричал: "Да что ж ты мне душу рвешь, Коленька!" - вскочил - бледный, губы трясутся, в глазах слезы... У меня самого комок в горле... Жемчужный, весь еще в песне, оборвал ее, утишил гитару, уйдя на переборы, и капитан, от волнения перейдя на "ты", сказал потрясенно: "Ты чудо! Таких, как ты, нету более!" Кеворков умудряется, восклицая едва ли не в каждой строке, не впадать в утомительно-наивную аффектацию, сохранять мужскую сдержанность, при этом обнаруживается душевная глубина много пожившего, но не постаревшего - молодого, хоть и умудренного опытом человека. Всего несколько эпизодов из жизни безмерно одаренного, великодушного, доброго, неутомимого Николая Жемчужного - и каких эпизодов! - и перед нами вся жизнь человека, вся суть его, образцы блестящего психологизма, живописный литературный портрет..."
      Николай Гоголь как-то сказал, что писатель должен уметь писать. Парадоксальная мысль. Но редкие писатели умеют писать. Пушкин сразу заметил в Гоголе это умение. Дай ему одну мысль - продажа мертвых крепостных, так он ее на целую поэму рассусолит. Писательство - это рассусоливание. То есть вот так. Сел и сразу стал писать. Удивляются, как это писатель Юрий Кувалдин сразу садится к "роялю" и пишет. Так он же писатель. Давайте тему, и я сразу буду художественно писать. Примерно так же, как и я, работает писатель из Ростова-на-Дону Эмиль Александрович Сокольский. Я ему бесконечно обязан тем, что он прочитал все мои произведения и даже знает их лучше меня. Поэтому он написал превосходное предисловие к моему десятитомнику. Поэтому он так емко и глубоко написал о новом моем открытии - писателе Ваграме Кеворкове, которому в этом - 2008 - году 1 июля исполнится 70 лет. Писатель позднего старта. А через тысячу лет уже неважно будет знать, кто когда стартовал.
      Появилась замечательная, умная статья Эмиля Сокольского из Ростова-на-Дону о Кирилле Ковальджи в "Экслибрисе". Вот важное наблюдение о поэте: "Кириллу Ковальджи любезен человек, не слившийся с государственной должностью, не вместившийся в свою службу ("не правил я ищу - людей!"), ему мила не роль, а отсебятина (здесь он замечательно перекликается с испанцем Хуаном Рамоном Хименесом: "Если дали тетрадь в линейку - пиши поперек"). Кредо Ковальджи я определил бы, используя одну из его строк: "быть как все - и не как все"". Впрочем, в статье, как и в творчестве Кирилла Владимировича, всё важно.
      Эмиль Сокольский сегодня мне написал по имейлу:
      "Аркадий Акимович Штейнберг - блестящий поэт глубочайшей культуры, ни одного случайного, "непоэтического" слова! Вот недавно его перечитывал (поскольку приобрёл свежайшее переиздание) и только вздыхал: впечатление такое, что настоящая поэзия кончилась, остались малограмотные стихотворцы. Вы говорите - после Мандельштама всем хорошо бы заткнуться. Да уже и после Штейнберга как-то совестно кропать стишки... Поэма "К верховьям" (хоть я поэм не читаю) - это сплошное плавное скольжение, тишина, негромкий, очень гармоничный монолог - и все как бы ни о чем, автор наплевал на "смысл", "сюжет", "идею", "содержание", "развязку"... Надо при каждом удобном случае вдалбливать людям это имя, а то оно, не пойму, почему так вышло, подзабылось".
      Я ответил:
      "Что касается поэзии, да и литературы в целом, то от века остается всего лишь несколько имен. Штейнберг хороший поэт, но Мандельштам лучше. Акимыч сильно повредил себе переводами, зарабатыванием денег. Он не продвигал себя, как поэта, как это делал, скажем, Бродский. Бродский и Мандельштам - это стихии. Акимыч, Тарковский, Липкин - лаборатория".
      Эмиль Александрович откликнулся:
      "Да, все так; Штейнберг к тому же часто затягивал свои стихотворения. В нем, в Тарковском и Липкине мало тайны, но счастье, что есть глубокая культура, интонация, индивидуальность. Все же Личность в литературе - вещь великая, и редкая. Но, конечно, после Мандельштама, Бродского все остальное в поэзии кажется мельче, не от Бога".
      Юрий Кувалдин добавил:
      "Но в искусстве должны быть парадоксы. Например, такие:
      Любо мне, плевку-плевочку,
      По канавке грязной мчаться,
      То к окурку, то к пушинке
      Скользким боком прижиматься.
      Пусть с печалью или с гневом
      Человеком был я плюнут,
      Небо ясно, ветры свежи,
      Ветры радость в меня вдунут.
      В голубом речном просторе
      С волей жажду я обняться,
      А пока мне любо - быстро
      По канавке грязной мчаться.
      <1907>
      Вот! Тиняков! Лесин, кстати, близок к нему. А умники на такие высоты не поднимаются. Поэзия ведь дело сумасшедших".
      Мысли перелетают из Москвы в Ростов-на-Дону за какие-то минуты. Чехов говорил, что человек существо промежуточное, и что физическая форма ему не нужна.
      
      Мы русские и мы живем херово, -
      Опять какой-то хрен заголосил.
      Ах, полноте... И съездите в Перово,
      Что пострашнее тысячи Россий.
      Да, в Перово жить херово! А Тушино водкой задушено! Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает что такое. Никакого числа. День без числа.
      Ты цветешь, ну а я только пахну.
      И все дышит любовью в Москве.
      Дай, любимая, я тебя трахну
      Табуреткою по голове.
      Правильно говорит Эмиль в Ростове-на-Дону Сокольский о Евгении, не владеющем нормальной разговорной речью, Лесине, а только стихами. Всё, чего ни коснётся Лесин, то есть жизни во всех её проявлениях, становится поэзией; переживания, размышления, наблюдения, ощущения, фантазии, просто мимолётные настроения - словно бы уже готовые стихи. Лесин - как антенна, улавливающая колебания внешнего мира и преобразующая их в ритмы и рифмы. Да, я знаю, Евгений Лесин - человек простой, говорит стихами.
      Когда обычный человек говорит о простых вещах, тогда писатель, выглянувший в жизнь через форточку в тексте, предлагает с Родионом Раскольниковым остановиться в раздумье под воротами. "Идти на улицу, так, для виду, гулять, ему было противно; воротиться домой - еще противнее. "И какой случай навсегда потерял!" - пробормотал он, бесцельно стоя под воротами, прямо против темной каморки дворника, тоже отворенной. Вдруг он вздрогнул. Из каморки дворника, бывшей от него в двух шагах, из-под лавки направо что-то блеснуло ему в глаза... Он осмотрелся кругом - никого. На цыпочках подошел он к дворницкой, сошел вниз по двум ступенькам и слабым голосом окликнул дворника. "Так и есть, нет дома! Где-нибудь близко, впрочем, на дворе, потому что дверь отперта настежь". Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он лежал между двумя поленами; тут же, не выходя, прикрепил его к петле, обе руки засунул в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил! "Не рассудок, так бес!" - подумал он, странно усмехаясь".
      Жизнь, проходящая в тексте, то есть жизнь метафизическая, над физикой, отдельно от людей, для этих обычных людей представляется своего рода сумасшествием. Причем каждый человек считает своим долгом опустить тебя на землю, говоря, что он совершенно не понимает твоих писаний, которые должны быть, по его мнению, понятны ему сразу же при первом прочтении. Наивные люди! Они предлагают таким образом упразднить всю мировую культуру, которая с ходу не понятна простому сознанию. Для того чтобы понимать тексты Юрия Кувалдина, нужно для начала прочитать хотя бы все сочинения Федора Достоевского... То есть этим я хочу сказать, что без фундаментальной подготовки в художественной литературе делать нечего. Потому что художественная литература говорит иносказательно, шифрует все тайны мира, переводит прямой язык журналистских и философских высказываний в образы, через которые ненавязчиво и свободно показывается, как на сцене, любая мысль. Писатель стоит на голове по отношения к ходящим прямо современникам.
      Чудесный литературный критик живет в городе Ростов-на-Дону Эмиль Сокольский. Почему чудесный?! Да просто потому, что в его творчестве есть отдаленное сходство с религией, поскольку он выдвигает художника на место подвижника, пассионария, ломающего традиции, создающего новую веру. Да, я его знаю несколько лет, слежу за развитием его таланта, восхищаюсь им как человеком высокой культуры и безупречного вкуса, постоянно совершенствующим и углубляющим свой талант. Эмиль Сокольский, настоящий критик, и есть сам по себе школа критики. Достаточно привести пример с Михаилом Бойко, который со страниц "Независимой газеты" назвал Захара Прилепина средним писателем. Я же Прилепина как и прочих из сборища так называемых "писателей" на Комсомольском проспекте вообще за писателей не считаю. Это пережитки коммунистического режима, совершенно интеллектуально опустившиеся, психически неуравновешенные, вроде хрестоматийного унтера Пришибеева с партбилетом КПСС, призывающие вернуться в тюрьму народов СССР. В литературе партийным деятелям делать нечего. Им нужно создавать партию, или поступать на службу в полицию. Литература принимает только свободных людей. Я не просто соглашусь с зорким Эмилем Сокольским, но и значительно усилю роль Михаила Бойко, человека яркого, страстного, интеллигентного, эрудированного и, главное, свободного, который прекрасно чувствует пульс времени, не забывая и о вечности, куда допускаются единицы. Михаилу Бойко, как и Эмилю Сокольскому, тепло и комфортно в мире "Венеры в мехах". Разумеется, тут не нужно думать, что Эмиль Сокольский и Михаил Бойко вскрывают ключом своего таланта любую мудрость, просто они способны приблизиться к этой мудрости, а она уж сама открывается тем, кто желает попасть в её объятья.
      Как быстро уносятся люди в облака, не оставляя даже шлейфа, как то делают самолеты на показательных выступлениях, иногда раскрашивая свои шлейфы в цвета национальных флагов. Я это говорю шутя и серьезно сразу, таков мой принцип рецептуального трансформирования мира в художественное произведение, о чем догадывается только один настоящий критик, нет не Виссарион Белинский, и тем более не Лев Аннинский, а Эмиль Сокольской из Ростова-на-Дону, кстати говоря, на днях прекрасно написавший о лезвии ножа Евгения Лесина, балансирующего между табу и зеро. Эмиль Сокольский сразу берет быка за рога:
      "Зачем Евгению Лесину в стихах матерщина и водка? Да вот же зачем: по-русски распоясавшийся и пьяный - раскрепощённо говорит "лишнее", "не то", вплоть до полной околесицы. Матерщина и пьянство здесь - художественный способ высказаться с наибольшей свободой. Причём замечу важное: "философствующий алкоголик" полной околесицы нести не может. И вот поэт-философ-артист Лесин надевает маску".
      Я объясню для непосвященных, считающих мат низкой лексикой. Секса в СССР не было, однако рождаемость в первой в мире стране победившего социализма все-таки была. Мат - это самая высокая, самая непостижимая лексика, ибо это имя и дела Бога, который делает, изготавливает людей по образу своему и подобию! Имя Бога, мат, запрещено еще жрецами фараонов: не произноси имя Господа всуе! Разрешено было произносить Его Имя только один раз в году старшему жрецу в храме. Евгений Лесин как никто близок к Богу, потому что использует сакральную лексику, присущую целям, делам и воплощениям Всевышнего. Кто знает, догадается, флаг ему в руки. Кто тёмен, пусть проходит дальше, поскольку его нашли в капусте, а не сделал Бог.
      Бывают минуты, когда тебе кажется, что всё в жизни уже познано и всё надоело. Кроме художественной литературы, разумеется. И писателей, которые пишут художественно. Блистательный критик Эмиль Сокольский в мой День рождения 19 ноября 2010 года написал в своем дневнике: "Пожалуй, самое вдохновенно-романтическое, не типичное для "жёсткого" Юрия Кувалдина произведение - роман "Избушка на ёлке". Нисколько не сомневаюсь, что оно одно из лучших в отечественной литературе ХХ столетия. Кто захочет, пусть проверит, прочитает... Вообще, эксцентричный, непредсказуемый, сумасбродный Кувалдин живёт не по "литературным" правилам (которые он в совершенстве изучил), и выдаёт иногда такое, что и я, читающий всё, что он пишет, порой с трудом воспринимаю. А иногда - такое, мимо чего, убеждён, не имеет права пройти ни один читающий человек: "Улица Мандельштама", или "Философия печали", или "Поле битвы - Достоевский"... Пишет Кувалдин не для современника, а для читателя, который явится на свет "через пятьсот лет". Это звучит не совсем логично. Утверждая, что живёт во все времена, Кувалдин должен бы сказать так: "Я пишу и для читателя, который живёт во все времена". Ведь и через пятьсот лет людей, живущих вне текста - то есть "нормальных" людей, проживающих только свою, полную смертных забот жизнь, вряд ли поубавится. Да и вообще - "писатель пишет для писателя". Однако я уже клоню к метафизике... С днём физического рождения, Юрий Александрович!"
      Мысленно поблагодарив за трогательные слова Эмиля Сокольского, я пошел пешком в Храм Троицы на Борисовских прудах, в огромный Патриарший храм с голубым куполом. На паперти положил 100 рублей в кепку нищему. В храме был полумрак и стояла оглушительная тишина. Я поставил свечку у самого алтаря на центральный большой подсвечник во славу русской литературы. И опять прослезился, молча разговаривая и с Иисусом Христом и с Эмилем Сокольским. Художественная литература стоит всегда "в стороне от веселых подруг". Но я начал эту запись с такого состояния души, когда тебе почти всё в жизни приелось, когда не хочется ничего делать. И вот теперь я должен сказать, что только в состоянии равнодушия, даже апатии ко всему, зарождается новый подъем, таится новый огонь души. Поэтому я утверждаю, что наибольшее счастье содержится в его ожидании, а не в сами минуты счастья. Конечно, можно сказать проще: процесс важнее результата. Хотя именно результат расставляет всех и вся по местам, как команды в футбольной таблице. Почему художественная литература стоит в стороне? Да потому что в художественной литературе соединены эти два понятия: процесс и результат. Их можно повторять сколько угодно раз. Например, как предлагает дальновидный Эмиль Сокольский, прочитать несколько раз подряд мою "Избушку на ёлке". А то, что Эмиль Сокольский из меня "с трудом воспринимает" сейчас, через каких-нибудь тридцать лет помажет сердце его елеем радости.
      Эмиль Сокольский с рожденья наделен музыкальным чувством, и это качество пронизывает всё его яркое творчество. Особенно приятно мне с ним петь на два голоса на эскалаторе метро громко, на всю станцию: "Друзья, люблю я Ленинские горы...".
      Ну кто еще может петь так, как Юрий Кувалдин с Эмилем Сокольским в московском метрополитене?! Все пассажиры оглядываются, в восхищении замирют, думая, что это поют Георгий Виноградов с Владимиром Бунчиковым. А как они выпивают? Сладко смотреть! Я читаю его живой журнал каждый день и восторгаюсь пиршеством ума и художественной глубиной. Умный критик Эмиль Сокольский как-то сказал, что он не заметил, когда и как Юрий Кувалдин вошел в литературу и стал при жизни классиком. Со своей стороны я так же, как и Эмиль Александрович, могу сказать, что совершенно не заметил, как Эмиль Сокольский набрал силу лучшего критика. Он видит в разрывах слов тайное дыхание авторского подтекста. Он проникает в душу каждой буквы, потому что каждая буква есть Бог. И он сам, Эмиль Сокольский, в совершенстве владеет словом, отличным от языка будничного, словом, художественно организованным, словом, которое не отвечает никакой потребности, кроме той, какую должно возбудить оно само, которое говорит лишь о вещах подразумеваемых и глубоко прочувствованных.
      Человек сковывает себя настолько окружением, что даже не понимает, что он раб своего окружения и не может выбраться из этого рабства. Средство от освобождения - переход в метафизическую реальность. Главные твои тюремщики - родственники, которые думают, что ты появился на свет только для того, чтобы тобою управлять. Как меня смешат миллионы Степановых, которые, по словам Эмиля Сокольского, хотят быть именно Степановыми, не понимая, что в их фамилиях приглушена для маскировки имени Бога буква "б". СтеБановы они! Так вот и крестят тела по образу и по имени своему. А с какой стати? Уйди из дома своего в поэтические выси, и стань гением Слова. Христос кричал на весь Хершалаим: главные враги твои - родственники твои. Родства по крови, по генам, по карбюратору, по трамблеру не существует. Много раз повторяю, что родство существует только по Слову. Тела называются словами. Тела рождаются из тел, а не из территорий. Поэтому место рождения всегда и всюду есть лоно матери. Об этом я написал роман "Родина". В названии романа не то, что вы думаете, не территория. Роман посвящен священной Родине каждого тела - лону матери. Вот истинная Родина каждого тела. А отец, совершавший в лоне оплодотворяющие действия, есть отец, или Бог. Переименуйте детей Толстого в Козловых. Кто они будут?
      Эмиль Сокольский написал как-то:
      "Юрия Кувалдина многие недооценивают, не принимая всерьёз, и даже называют человеконенавистником (чему, конечно, писатель иногда подаёт поводы).
      Человеконенавистник уже более десяти лет выпускает ежемесячный журнал "Наша улица", один. Разбуди его среди ночи и спроси про любого автора, напечатанного и ненапечатанного - расскажет обо всех сильных и слабых его сторонах, где он живёт и чем. Читает всё и всех, не забывая ежедневно обращаться и к классике (проза, поэзия, философия, критика и публицистика). Кроме того - слушает классическую музыку и гуляет (тоже - каждый день). Если кого хвалит - так по полной программе, пропагандируя и продвигая (недавно в очередной раз написал в превосходной степени и обо мне, но я не стал его цитировать в своём журнале: Кувалдин уж слишком загнул); мэтра или начинающего автора - не важно.
      Когда Нине Красновой нужно было сделать макет альманаха "Эолова арфа" и выпустить его в краткий срок, кто-то запрашивал приличную сумму, а кто-то говорил: "не раньше чем через месяц" или "через несколько месяцев". Выручил Юрий Кувалдин: "Присылай мне материалы по электронке, я сделаю макет за два дня". И сделал.
      Однажды Кувалдин подсчитал количество сотрудников в журналах "Новый мир", "Знамя", "Дружба народов" (в каждом оказалось по девять человек) и, признавшись, что ему достаточно всего трёх единиц, честно обнародовал, наконец, их имена: первый заместитель - кот Урмас, заведующий отделом поэзии - попугай Гриша, заведующая всеми прочими отделами - кошка Оля.
      Человек работает по многим направлениям, и всё успевает. А многие другие, работая только в одной, небольшой какой-то области - и с той едва справляются (если справляются). И ведь умничают при этом.
      Юрий Кувалдин на протяжении нескольких лет каждый день, без единого пропуска, вносил записи в свой ЖЖ. А с 21 марта замолчал, не на шутку меня обеспокоив. Узнал: живой. Ну, дай бог. Очередная литературная выходка".
      Я в простоте душевной так на эту сентенцию ответил:
      "Уважаемый Эмиль Александрович! То что Вы называете выходкой, называется правом быть человеку самим собой. Я никуда не входил и не выходил, я на Ваших глазах, прилюдно написал 2 огромные книги философских дневников. Не обременяйте себя другими жизнями, в том числе и моей. Жизнь у вас только одна, будьте собою. И не мельтешите. Не будьте журналистом, не перечисляйте в Ваших заметках всех этих "Пышкиных, Шишкиных, Залупышкиных, и особенно с фамилиями Степановы. Вам что, Лермонтова мало, нет Баратынского, нет Тютчева, нет Пастернака, нет Окуджавы, нет Чухонцева, нет Саши Еременко, нет Перельмутера, нет Блажеевского, нет Бродскогого, нет Рейна? Спасибо за Краснову, за Скульскую... Вы совершенно сбили планку прицела и уменьшили сами себя до букашки из известной лавки. Вас как будто прибили гвоздями к забору своего времени. Вам нужно писать крупные вещи. Стихотворные отклики на брошюки "Петьки с Манькой" я с Вашей стороны совсем бы завязал. Не будьте учениками. Я давно перестал быть учителем. У меня замыслов на сотни книг. Писательство - это не писание по бумаге. Это, Хуй знает, какая судьба!"
      Священное слово "Хуй" я написал с большой буквы потому, что это наш Бог-отец! У него есть Бог-сын по имени Хер. Ну, вы его все знаете - он оздает людей, а, следовательно всё прочее и без исключения.
      Разъяснять нужно, разъяснять людям, чтобы им было понятно, кто они и откуда.
      В чем заслуга Льва Толстого, Лютера, Владимира Высоцкого, Гегеля, Эмиля Сокольского, Гоголя, Бориса Разинского (бывшего вратаря ЦСК МО), Юрия Кувалдина, Пикассо, Нильса Бора, Николая Сологубова (защитник хоккейного ЦДКА), Валерия Золотухина, Петра Кобликова, Александра Солженицына, Петра Чаадаева, Юрия Никулина, Анны Ахматовой, Бори Ардова, Нины Красновой? Да в том, что все они носят закрепленные за ними имена. Эти имена мы загружаем в миксер. Тщательно перемешиваем, и получаем нечто, что отцы церкви называют - Раб Божий.
      Опасность для умного человека состоит в том, что он отвергает всё обычное, пошлое, и поэтому готов увлечься неразумным, ущербным с точки зрения правильного человека. Мне понравилось, как зоркий Эмиль Сокольский отметил самую сильную сторону моей ущербности: "Кроме того - слушает классическую музыку и гуляет (тоже - каждый день)", добавлю - из Братеева в Чертаново по бездорожью через линии железных дорог! А это минимум 10 км! Это какой же нормальный человек может так жить, когда все, закусив удила, мчат на своих иномарках, чтобы добраться поскорее до ближайшей пробки?! Исходя из этого, правильный человек не может быть писателем, художником в широком смысле слова.
      На днях Нина Краснова в полнейшей панике написала в своем блоге, что внезапно потерялся Юрий Кувалдин, раззвонила на весь белый свет, что пропал, исчез, испарился Юрий Кувалдин: "Где Кувалдин? Куда пропал Юрий Кувалдин?!" И критик в Ростове-на-Дону Эмиль Сокольский подхватил панику, всполошился, распугал всех в округе "выходкой Кувалдина". И вдруг, выходя из Покровского женского монастыря, что на Абельмановке, Нина Краснова внезапно увидела Юрия Кувалдина, выходящего из ДИГ БАНКА, и остолбенела. Да, явление Юрия Кувалдина на апрельском солнце выглядело как сияние и звучание "Эоловой арфы"!
      Друг Владимира Высоцкого и Юрия Кувалдина, а также Нины Красновой, к "Избранному" которой написал удивительно глубокое предисловие! Остальные забудутся. То, что Валерий Золотухин актер, понятно, но это для вечности не имеет никакого значения. Что такое актер? Так себе, марионетка, исполнитель чужой воли, игрушка в руках режиссера, наполняющего телами текст драматурга, писателя. Мало ли актеров было? С концом тоталитарной эпохи актер превратился в ничто, особенно на кремлевском мыльном - для неграмотных - телевизионном экране. Грамотные читают книги. Неграмотные смотрят картинки. Когда известные актеры умирали, толпы народа шли за их гробами, да ещё хлопали. Взяли моду нерусскую хлопать на похоронах. Уж лучше бы стучали ложками по пустым кастрюлям! А потом и народ, шедший за гробами актеров, умер. Написано же, что Бог есть Слово! Нет, любуются телами и торгуют телами. Но Вольфганга Амадея Моцарта в гениальном фильме Михаила Швейцера "Маленькие трагедии" Валерий Золотухин сыграл отменно в паре с Иннокентием Смоктуновским. На полке вечности стоят Данте Алигьери, Федор Достоевский, Андрей Платонов. И Валерий Золотухин. Потому что он оказался очень мудрым человеком, ангелом во плоти из алтайского села Быстрый исток, бессознательно ставшим писать с детства. На этот счет один из лучших критиков современности Эмиль Сокольский заметил: "В 3-м номере альманаха Нины Красновой - "Повесть в письмах" Валерия Золотухина нашёл очень дельную мысль: "Искусство только тогда искусство, когда оно независимо от двух вещей - страха перед сильнейшими и жажды собственной выгоды". 21 июня 1941 года родился Валерий Сергеевич Золотухин, член Союза писателей Москвы.
      Критик Эмиль Сокольский задается вопросом: "Если сочинение не талантливее автора, то - много ли смысла в таком сочинении?" Этот вопрос вполне риторический, поскольку тело и текст никак не пересекаются в исторической перспективе. Интересно, как себе Эмиль Сокольский представляет Федора Достоевского вне его произведений? На берегу Люблинского пруда, кормящего уток? Но тело, именовавшееся "Фёдором Достоевским", не имеет никакого отношения к текстам, созданным этим, казалось бы, телом. Тело есть временное вместилище Слова. Текст, произведение - и есть автор. Автор как тело не существует, пока не становится Словом. О таланте или неталанте может говорить только текст.
      В советские времена книжные магазины были завалены малоформатными тонкими книжицами стихов сотен никому не известных авторов. Ушло время и сгинули с поверхности земли эти стихоизготовители, как будто их и не было. Зато еще мощнее стал Осип Мандельштам! Примерно о таких бесчисленных стихогонах постоянно, как заболевший, или как фанатик игр в рифму, или как маньяк, не контролирующий линию своей жизни, пишет талантливый критик Эмиль Сокольский, которому я постоянно внушаю - стихи писать неприлично, стихи - это подготовительный класс в литературу. Художественная литература - это проза, и только проза. Нет. Не внемлет. Почему? Потому что живет в глухой провинции, где нет писателей, в Ростове-на-Дону. Как ни открою его дневник, так опять что-нибудь про стихоплета Шишкина. На другой день, смотрю, опять про стихи какого-то Пышкина. А сегодня уже совсем о беспомощном рифмокладе Залупышкине. Так и пишет изо дня в день о тех, кто так же бесследно исчезнет с лица земли, как исчезли все те "совписовские", "современниковские", "молодогвардейские" виршеплеты, о которых тоже писали какие-то провинциальные критики, след которых простыл. Эх, Эмиль Сокольский, жаль что вы погребаете себя заживо с Шишкиным, Пышкиным и Залупышкиным! А ведь могли бы что-то оригинальное и глубокое сказать городу и миру об Андрее Платонове, Венедикте Ерофееве, Викторе Астафьеве, Осипе Мандельштаме, Максимилиане Волошине, Евгении Замятине, Александре Солженицыне, Федоре Крюкове...
      Реагируя на мой пост о том, что Эмиль Сокольский изо дня в день пишет о стихоплетах, о которых писать стыдно, потому что стихи сочиняют малообразованные люди, не понимающие, что литература - это художественная проза. Эмиль Сокольский, естественно, попытался защититься от всесокрушающего Юрия Кувалдина цитатой же из Юрия Кувалдина. Однако цитата эта говорит не о том, она говорит о тех конформистах, которые пишут о разрешенной литературе. Я же всегда призывал Эмиля Сокольского писать о неразрешенном, резать правду-матку, например, о Федоре Крюкове, Венедикте Ерофееве, Абраме Терце, Варламе Шаламове... Вот в чем дело. Этого Эмиль Сокольский не понял. Эмилю Сокольскому нужно учиться у Евгения Рейна, который публично и печатно ниже цитирования Иосифа Бродского или Аркадия Штейнберга не опускается, а в исключение входит только действительно одаренный и рано ушедший ученик Евгения Рейна - Борис Рыжий. Эмиль Александрович, не пишите больше о стихослагателях, которые в рифму пересказывают действительность, повествуют о ней. Мандельштам говорил: "Там, где обнаружена связь вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия не ночевала". Поэзия это другой (шизофренический) строй жизни, поэзия - это атомная физика с расщеплением ядра. Поэзия - это "Играй же на разрыв аорты с кошачьей головой во рту. Три черты было, ты - четвертый, прекрасный, чудный черт в цвету!" Я же привел список антисоветский, а не классический, на котором сидят (на разрешенных классиках) Лев Аннинский, Павел Басинский, Людмила Сараскина, Игорь Волгин и прочие кормящиеся на разрешенной литературе заместители литературы, маргарин, по определению Андрея Платонова, - литературоведы, коих я с сарказмом, даже с кафкианским презрением вывел в своей повести "Поле битвы - Достоевский". Литераторы проверяются смелостью, противостоянием системе. А эти литературоведы уподоблены покойному Григорию Яковлевичу Бакланову, бывшему главному редактору совкового журнала "Знамя", тому самому трусливому Бакланову: "Еще ранее работа ("Судьба романов" Марата Мезенцева, развенчивающая неграмотного Михаила Шолохова, и называющая автором "Тихого Дона" Федора Дмитриевича Крюкова) могла увидеть свет в журнале "Знамя", если бы не была после "долгого решения судьбы рукописи" отклонена его главным редактором писателем Г.Я.Баклановым, не взявшим на себя смелость напечатать исследование, ибо "оно более представляет интерес для органа с литературоведческим направлением" (письмо к автору от 26 июня 1989 года). Григорий Яковлевич, вероятно, отдавал себе отчет в том, что работы в 131 машинописную страницу в такого рода "органах" не публикуются".
      И конечно, когда я внимательнейшим образом перечитал некоторые работы талантливого Эмиля Сокольского, такие как "Неграмотный аферист Михаил Шолохов из станицы Вёшенская", "Великий русский писатель Фёдор Крюков - автор романа "Тихий Дон", "Венедикт Ерофеев - воплощение русской мечты о похмелке в Кремле, а не на Курском вокзале", "Разрушитель тюрьмы народов - СССР - Александр Солженицын", я понял, что излишне нагружаю ростовского критика претензиями. Тем более он как червяк Ницше всё время изворачивается. Ницше такие изворачиванья называл диалектикой, которой иезуитски уверенно пользовались надзиратели "Крестов" и "Матросской тишины".
      На вечере моего 65-летия в Галерее А3 (А-три) поэтесса Нина Краснова сказала:
      "Пять лет назад, к своему 60-летию Юрий Кувалдин пришёл с собранием сочинений в 10-ти томах, предисловие к которым написал присутствующий здесь гость из Ростова-на-Дону (вот он сидит напротив Юрия Кувалдина, на другом конце стола), автор "Нашей улицы", кувалдовед, он же и краснововед александротимофеевсковед-ковальдживед Эмиль Сокольский, а комментарии ко всем 10-ти томам (как уже сказал Юрий Александрович) написала я".
      На том же поэтичном и приятно-застольном вечере я сказал:
      "Сейчас я хотел бы предоставить слово присутствующему здесь автору предисловия к моему собранию сочинений, Эмилю Александровичу Сокольскому, замечательному литературному критику, которого я в принципе первый из всех заметил и который... я сейчас вижу, что он специализируется на всех моих друзьях, пишет о них, потому что у меня в друзьях ходят только классики - плохих в друзьях не держим. Он блестяще пишет и написал очень хорошее предисловие к книге Кирилла Владимировича Ковальджи. Мне Кирилл Владимирович подарил свою изданную в Кишиневе книгу, она, конечно, небольшая. И там - предисловие Эмиля Александровича, которое восхитило меня очень точными мыслями о поэзии Кирилла Владимировича. Эмиль Александрович, скажите несколько слов".
      Эмиль Сокольский, слегка покачиваясь, возбужденно и возвышенно сказал:
      "Я забыл всё, что хотел сказать. Но буду говорить на ходу, всё, что придёт мне в голову, так будет более естественно... не знаю, насколько это будет последовательно, но я постараюсь сказать всё, что я хочу сказать о фантастическом явлении, именуемом Юрием Кувалдиным. Тут сказано очень много. Я постараюсь добавить к этому свое веское слово.
      В этой ситуации прославления Юрия Кувалдина на самых высоких тонах и в самой превосходной степени самое интересное и самое ценное вообще то, что это является абсолютной правдой - всё то, что о нём тут говорилось и говорится. Далее. Я хочу сказать о том, что служит мне вечным примером и временами очень тяжким укором. Дело в том, что Юрий Александрович Кувалдин, писатель, литературовед, критик, искусствовед, философ... он живет очень напряженной литературной жизнью и при всем этом всё делает несуетно, он работает спокойно, он совершенно никуда не спешит, он совершает ежедневные продолжительные прогулки по Москве, он каждый день слушает классическую музыку, он каждый день подробно изучает публикации в Интернете, он каждый день, ежедневно и ежевечерне читает все литературные новинки и перечитывает классику, он каждый день ведет деловые и разъяснительные беседы со своими постоянными помощниками и членами редколлегии "Нашей улицы" - с попугаем Гришей и с котом Урмасом. Он много чего делает. И при этом очень много пишет. И при всём при этом у меня возникло подозрение, что... а может быть, Юрий Кувалдин не сам всё это делает и не сам всё пишет?.. а может быть, он держит где-то там у себя в кладовке какого-то литературного негра, который всё делает за него? Потому что иначе, ну, невозможно так работать, как работает он! Но в том-то и дело, что он всё делает сам! И непонятно, как он всё успевает. При том, что он никуда не спешит и лишён всякой суетности. Все отмечают это. Всё, о чём я сказал сейчас, об этой несуетности Юрия Александровича Кувалдина, об этом его спокойствии, об этой естественности, всё это отражается в его произведениях. Произведения Кувалдина возникают так же, как облака на небе, как возникает радуга, как возникают звезды. И я даже не знаю, чего пожелать ему, поскольку уже хочется просто выпить (за него) по-человечески. Я хочу пожелать Юрию Александровичу душевного, духовного здоровья, физического здоровья, творческого здоровья! И я хочу пожелать ему долгих лет жизни! Я хочу пожелать ему долгой жизни, это, во-первых, нет, это во-вторых, а во-первых, я хочу пожелать ему вечной жизни... вы понимаете, о чём я говорю, и он понимает, о чём я говорю... я хочу пожелать ему вечной жизни вечной жизни в литературе!"
      Все пьют, едят, звенят бокалами и бутылками.
      Мне нравится, как Сокольский пьет коньяк, как Сокольский пьет водку, как Сокольский пьет портвейн, как Сокольский пьет шампанское. Я обожаю Эмиля Сокольского за это вдвойне, потому что ни один трезвенник ещё ничего хорошего не написал. Все гениальные личности - пьяницы. Я и сел за оду Эмилю Сокольскому только после того, как один и без закуски выпил бутылку коньяка. Выпил и сел. Это чувство вряд ли может понять тихий непьющий и культурный. Тут путают понятия - гений, и непьющий. Это ужасная путаница. Характеристика парткома начальнику тюрьмы, чтобы товарища выпустили на свободу. Кстати говоря, не вполне нормален писатель, если не посидел в тюрьме. Все, кто посидели в тюрьме, не просто настоящие писателя, а гении.
      Текст должен быть немножко пьяным, тогда ты его полюбишь.
      Как можно писать тексты в Ростове-на-Дону, когда у нас литература принадлежит исключительно столицам?
      После пристального наблюдения за Сокольским, за историей его болезни, трансцендентной болезни, я сказал: ты будешь критиком!
      Мы общаемся на "вы", но я сказал ему образно.
      И он стал лучшим критиком России. Лучше Белинского и лучше Немзера.
      
      "Независимая газета"-"Экслибрис" 26 июля 2012 года

  • © Copyright Кувалдин Юрий Александрович (kuvaldin-yuriy@rambler.ru)
  • Обновлено: 13/12/2012. 37k. Статистика.
  • Эссе: Литкритика
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.