Прошли новогодние праздники, нужно было сдавать в налоговую баланс, а делать его теперь было некому. Алексею Валентиновичу нужен был новый бухгалтер. Прежняя бухгалтерша нашла себе более денежное место. Аппетиты у бухгалтеров, как и юристов, разгорались. Алексей Валентинович отпустил ее с условием, что она найдет ему замену в том же районе, и чтобы инспекторов налоговой знала, и была с ними в коротких отношениях. Задача, нужно заметить, непростая. И вот к концу января, наконец-то, такая замена нашлась. Он поехал с шофером Левой в пригород, где выросли высокие новые дома. Договорились встретиться у гастронома. Лева вовремя подъехал и остановился на стоянке. Через некоторое время подошла довольно крупная женщина в дубленке. Лева выскочил из машины и любезно открыл ей дверь на заднее сиденье возле шефа. Женщина села рядом с Алексеем Валентиновичем. На вопросы она отвечала низким плавным голосом, каким-то материнским, бархатным. Она была, судя по паспорту, который она с другими документами для оформления предъявила Алексею Валентиновичу, на пять лет моложе его, но выглядела, по его мнению, гораздо старше. Есть такие женщины, которые всегда выглядят вечными матерями. Нельзя сказать, что они раз и навсегда обабились, но вот эта материнская - матерелость - впечаталась в них раз и навсегда. Они обычно высокие, но не длинные, полные, но не толстые. У нее было редкое имя: "Павлина". Но она сказала, что все ее называют просто "Линой", Линой Витальевной.
Лина Витальевна стала один раз в квартал сдавать балансовый отчет в налоговую инспекцию, которая находилась возле ее дома. Сам Алексей Валентинович зарегистрировал тут одним из первых свой кооператив, поскольку в этом отдаленном районе за приличное вознаграждение могли зарегистрировать хоть черта с рогами. Таковым Алексей Валентинович не был, но обороты финансовые у него были приличные. Сам он до нового времени протирал штаны в НИИ, имел степень кандидата технических наук, в советский период перебивался уроками - готовил абитуриентов. Раза три в квартал ему приходилось теперь встречаться с Линой Витальевной, чтобы передать ей необходимые бумажки и зарплату. Она внимательным взглядом окидывала его, как бы изучая, словно стремясь рассмотреть его лучше. Алексей Валентинович был не очень высок, но обладал походкой и осанкой рослого человека, носил модное и удобное зимнее пальто, да и вообще одет был прилично, но небрежно, выбрит гладко, и волосы его, совсем короткие, мерцали проќседью. Примерно через полгода Лина Витальевна пригласила его подняться к себе. То он в машине передавал ей все необходимое, а тут она пригласила. Дело было солнечным вечером летнего дня. Лева остался дожидаться в машине. Алексей Валентинович даже не знал, как Лина Витальевна живет. Квартира ее была на последнем семнадцатом этаже, с окнами на лес. Полные губы Лины Витальевны были накрашены ярче обычного. На ней было светлое шелковистое платье в крупный горошек. Платье сильно подчеркивало объемную фигуру Лины Витальевны. Увидев ее с порога, Алексей Валентинович даже от волнения, внезапно охватившего его, покраснел.
Рука ее медленно отошла в сторону, и так же медленно расползся вырез на платье.
- Какое у вас красивое платье, - сказал Алексей Валентинович, отводя глаза в сторону.
- Фу, - усмехнулась Лина Витальевна, - какое же это платье! Это не платье, а халат.
И чуть ли не распахнула его. Алексей Валентинович на мгновенье зажмурился и отвернулся.
- Устали?.. - спросила своим бархатным голосом Лина Витальевна.
- Есть немного, - сказал Алексей Валентинович, проходя за Линой Витальевной на кухню.
Он как бы видел и не видел ее. Он воспринимал ее только как бухгалтершу. Поэтому с ходу сел к столу, поставил на колени портфель и принялся выкладывать бумаги на стол, на котором возле трехлитровой банки с грибом лежали: старенький калькулятор, школьная зеленая тетрадка с потертыми углами и фантик от какой-то карамели. На подоконнике в тяжелых горшках цвели бордовыми, розовыми, белыми цветами густые герани. Вся кухня была превращена в подобие сказочного теремка. Лакированные, как палехские шкатулки, шкафчики, тумбочки, столики были в ярких узорах.
- Чай или кофе? - спросила, оглянувшись, и второй подбородок нежно колыхнулся, Лина Витальевна.
Она стояла к Алексею Валентиновичу спиной у плиты. Алексей Валентинович обратил внимание на этот второй подбородок, но больше - на совершенно античный профиль с прямым носом, с едва заметной горбинкой.
- Чай, - сказал он и спросил. - А в комитете статистики вы были?
- Конечно, была. У них новые формы ввели, я уже сдала, - сказала она, ставя на кухонный стол чашки с блюдцами.
Разобравшись с бумагами, они пили чай. К чаю Лина Витальевна нарезала лимон, который теперь искрился на тарелке в лучах заходящего солнца. Было тихо. Некоторое время они молчали. Лина Витальевна помешивала ложечкой чай, и звук ложки о чашку был тих и прозрачен, как новогодний колокольчик. Лина Витальевна смотрела в окно. Большие зеленые глаза ее поблескивали и чуть-чуть улыбались. Алексей Валентинович тоже улыбался и смотрел на лес, на линию горизонта, на садящееся огромное малиновое солнце, которое, казалось, сейчас сорвется с места и влетит в это окно на семнадцатом этаже. После солнца, и вместе с солнцем он думал о рядом сидящей сдобной женщине, которую можно было спокойно потрогать. Кухонный стол небольшой, они сидят рядом, его рука спокойно может быть положена ей на колено, или сверху - в открытый выем халата на грудь. Лина Витальевна словно прочитала эти мысли, и как-то так шевельнула плечами, распрямила спину, что выем стал гораздо шире, и уже обе груди над кружевами лифчика были видны Алексею Валентиновичу. Он смутился. Хотя только что, казалось, усилием воли принял решение положить свою ладонь ей на грудь и сжать ее нежно, томительно и страстно. А если вдруг Лина Витальевна запротестует, или хуже того - отбросит руку его или даже ударит. Ведь вполне может быть такое. Он как бы встрепенулся и сказал, что ему пора.
- Вы хоть квартиру посмотрите, - предложила Лина Витальевна.
Сам Алексей Валентинович жил в двухкомнатной квартирке с восьмидесятилетней матерью. Он понимал, что ему срочно нужно решать семейный (жениться) и квартирный (покупать квартиру) вопросы, но Алексей Валентинович считал, что времени в запасе много. Жениться было сложно. Никто из женщин его, практически, не устраивал. А квартиру он собирался вот-вот покупать. Предлагали шестикомнатную в старом доме. Хозяева уезжали в Израиль. Но дом не понравился Алексею Валентиновичу - подъезд у ворот автобазы дорожных машин. Запредельная цена не смущала Алексея Валентиновича, и он бы мог спокойно ее вывести из оборота, но варианта не попадалось. Хотя, откровенно, не занимался он вплотную этим вопросом. Некогда все было. С шести утра - до часа ночи, работа и переговоры, переговоры и работа. В день не менее двадцати встреч. А время - это не деньги (хотя и деньги, конечно), а связи. Особой роскоши в квартире Лины Витальевны не было, но всюду были какие-то самодельные плетеные, вязаные, расшитые пестрые коврики, салфетки, накидки, подушки, занавески, шторки... Со странной улыбкой, которая была ей неприятна, он осмотрел каждую комнату, стены, и окна, и старые высокие шкафы в прихожей и в коридоре, все это ему как бы и нравилось, и в то же время чем-то смешило его. Было вообще такое впечатление, что он явился к ней из другого мира, из каких-то заморских стран, и находит все здешнее хоть и красивым, но немного смешным. Держался он, ничего не скажешь, вежливо, даже приветливо, и все-таки от него веяло чем-то чужим, чем-то, как Лине Витальевне казалось, недобрым или враждебќным. Быть может, она ошибалась.
- А у меня весь дом в книгах, - сказал он, не обнаруживая в квартире ни одной книги.
Ну, в буквальном смысле слова, ни одной книги он не заметил, даже по бухгалтерскому делу, даже журнала какого-нибудь, даже брошюры, даже газеты...
- Времени нет читать, - вздохнула Лина Витальевна. - Вон сын тут от безделья притащил одну книжку про пьяницу... Забыла, как звать-то автора... Про станцию Петушки написал...
Лина Витальевна положила ладони на бедра, отставив в стороны локти, и возвела глаза к потолоку, пытаясь вспомнить автора.
- А-а, - протянул, догадываясь, о чем идет речь, Алексей Валентинович, - это же самый известный писатель у нас в России сейчас - Венедикт Ерофеев, автор книги "Москва - Петушки".
- Во-во! - оживилась Лина Витальевна. - Пьяница написал о пьянице скандальную книгу, и ее провозглашают книгой века! Быть известным от прилавка винного магазина до вокзала - это уже какая-то скандальная известность, и она не имеет никакого отношения к литературе. Я и талдычу сыну - не пей, и книжку эту выброси. Муж у меня не пьет...
Алексея Валентиновича поразила кровать в спальне - метра три в ширину. Он даже почувствовал прилив страсти и чуть было не увлек Лину Витальевну на это семейное ложе, даже руку ей на талию положил, почувствовав сладость застоявшегося тела. А почему он так подумал, что Лина Витальевна застоялась? Только он это подумал, как отдернул руку. А Лина Витальевна даже чуть не упала на кровать, покрытую розовым шелковым покрывалом, конечно, вышитым гладью, выставив руку, утопая растопыренной кистью в перине.
- А там что? - отвлек ее от падения Алексей Валентинович, кивая на дверь в углу.
Лина Витальевна выпрямилась и как-то недовольно вскинула брови.
- Там - кладовка.
- А где же все ваши? - спросил он и немного успокоился.
- Муж у меня инвалид, - сказала Лина Витальевна, выходя в коридор и направляясь опять на кухню.
Алексей Валентинович, поглядывая на колышущиеся под тканью халата формы Лины Витальевны, мысленно обхватывая, сжимая, гладя их, шел следом. Продолжили чаепитие.
- Муж только изредка наведывается. А так - живет в деревне. Там у него корова. Дочь вышла замуж и живет отдельно. А сын учится в ПТУ... Сейчас он с отцом в деревне. А вы, Алексей Валентинович, уж слишком стеснительны... - Она едва заметно порозовела. - Воспитаны вы, Алексей Валентинович, поэтому и несчастны...
Алексей Валентинович почувствовал себя уличенным, словно она видела его, как говорят люди, насквозь, и удивленно вскинул на нее глаза.
- Почему вы решили, что я несчастен? - каким-то шепотом выдавил он.
- Так мне кажется, - сказала она лаконично, - и это хорошо.
И тут на ее лицо, которое и в самом деле было для Алексея Валентиновича каким-то волшебным зеркалом, набежала тяжеќлая туча серьезности, вдруг все это лицо задышало только серьезностью, только трагизмом, бездонным, как в пустых глазах маски. Медленно, словно бы через силу произнося слово за словом, она сказала:
- Да потому что женщины у вас нет!
- Кто вам об этом сказал? - обидчиво спросил он.
- Это у вас на лице написано, - с усмешкой сказала она.
И по этим словам он понял, что сидит с деревенской простой женщиной, которая замаскировалась под городскую. Вдруг разорвал тихую беседу громкий дверной звонок. Лина Витальевна вздрогнула и тревожно посмотрела в сторону прихожей. Звонок повторился. Вставая, и прямо на ходу Лина Витальевна крикнула:
- Кто там?
- Да это я! - раздался мужской голос. - Ключи в деревне забыл...
Лина Витальевна застыла в страхе, приложила палец к губам и шепнула Алексею Валентиновичу:
- Идите в дальнюю комнатку. Это сын. Я не хочу, чтобы он видел...
Алексей Валентинович взял портфель и, мягко ступая, быстро прошел в дальнюю комнатку и плотно закрыл за собой дверь. Здесь стояло два мягких кресла, диван и платяной шкаф. Весь подоконник был заставлен кактусами. Он сел в кресло и прислушался. Открылась дверь.
- Чего ты приехал? - донесся голос Лины Витальевны.
- Да мы с ребятами на футбол сейчас идем, я помыться заскочил. А то в деревне отец печь в бане разобрал, две недели не мылись, новую складывает, настоящую каменку...
Потом послышались шаги, зазвучала музыка. Видимо, сын включил магнитофон. Грубая мелодия с тяжелыми басовыми ударами, ритмичными, как строевой шаг часовых, и жаркими, как пар от сырого мяса, обдала Алексей Валентиновича. Завибрировали потолок и стены, что всегда угнетало и выводило из равновесия Алексея Валентиновича, потому что дома над их с матерью квартирой жил шестнадцатилетний меломан, который оглушал своими концертными динамиками весь дом, и повлиять на него никак не могли, поскольку он никогда не открывал дверь, и его никак не могли подловить на лестнице, словно он никогда не выходил из квартиры, а милиция не реагировала, говоря, что у них и так "делов" по горло и выше. Потом зашумела вода в ванной, а музыка смолкла. Когда она смолкла, сразу сердце Алексея Валентиновича успокоилось. Он подумал о том, что живет в постоянном страхе, оттого что его правильно поймут. Потом защелкнулась дверь в ванной. Через минуту в комнатку вошла Лина Витальевна. Сразу села в другое кресло. При этом халат так распахнулся, что Алексея Валентиновича обожгла белизна полных ног много выше колена.
- Он сейчас уйдет! - сказала она таким родным тоном, словно Алексей Валентинович только что был с нею в одной постели.
- Я очень спешу, - ответил он и, не оглядываясь, прихватив портфель, бросился к двери.
Но дверь оказалась закрытой. Лина Витальевна дышала, что называется, ему в затылок. Даже один раз грудью его коснулась.
- Откройте, пожалуйста, дверь, - сказал он.
Из ванной по-прежнему доносился шум воды.
- Я вас не пущу, - решительно сказала Лина Витальевна.
Глядя ему в глаза, она умолкла, ее лицо перестало быть напряженным, оно расправилось, как распускающийся цветок, и вдруг на губах ее появиќлась восхитительная улыбка, хотя глаза еще мгновеќние оцепенело глядели в его глаза. Это "не пущу" прозвучало для него убедительно, как неотвратимая предопределенность. Алексей Валентинович принял это без всякого сопротивления, и, тем не меќнее, несмотря на ужасающую серьезность, с какой она это сказала, все это казалось ему не вполне реальным и серьезным. Одна часть его души впивала ее слова и верила им, другая часть его души успокоительно кивала и принимала к сведенью, что и у такой умной, здоровой и уверенной "Павлины" тоже, оказывается, есть свои причуды и помрачения. Едва было выговоќрено "не пущу", как вся эта сцена подернуќлась дымкой нереальности и призрачности. Алексей Валентинович интеллигентно стал протестовать, но Лина Витальевна его не слушала, взяла за руку и повела, хотя он немного и сопротивлялся, в дальнюю комнатку.
- Я сказала, что культурны вы слишком, Алексей Валентинович, поэтому и несчастны, - сказала она, садясь в кресло.
Алексей Валентинович сел на валик ее кресла и сказал:
- Может быть, я, в самом деле, слишком обходителен, а вы хотите, чтобы я ушел от вас утром?
Он даже попытался обнять Лину Витальевну, правда, очень несмело. Все нереальнее становилась недавняя сцена с "не пущу", все неќвероятнее казалось, что лишь несколько минут назад эти глаза глядели так тяжело и так леденяще. О, в этом "не пущу" была сама жизнь: всегда лишь мгновенье, которого нельзя учесть наперед. Эта женщина, разглядевшая Алексей Валентиновича насквозь, знавшая о жизни, казалось, больше, чем все родственники вместе взятые, ребячилась, жила и играла мгновеньем с таким искусством, что сразу преќвратила его в своего ученика. Была ли то высшая мудрость или простейшая наивность, но кто умел до такой степени жить мгновеньем, кто до такой степени жил настоящим, так бережно ценил случай, как Павлина Витальевна. Шум воды резко прекратился, и они сразу тоже затихли. Лина Витальевна быстро встала и, опять приложив палец к губам, вышла. Послышался голос сына, после этого опять загремела музыка, а вскоре раздался звонок в дверь. Поплыл голос Лины Витальевны: "Кто там?". Щелчки замка, новые голоса, мужские и женские, шум. Минуты через две заглянула Лина Витальевна, шепнула:
- Сидите тихо, они не идут на футбол, они будут смотреть его по телевизору. Я им там накрою...
Дверь закрылась. Механическая музыка смолкла. Зато заиграла гармошка, и хор голосов проворно запел частушки:
У меня залётка есть
По имени Тима,
Этот Тима, Тима, Тима
Прямо создан для интима...
Вновь приоткрылась дверь, и возникло улыбающееся лицо Лины Витальевны.
- С деревни девки с парнями пожаловали! Ишь, как справно поют! - проговорила она.
- Но мне нужно уходить. Мне некогда, - сказал Алексей Валентинович.
Лина Витальевна отрицательно замотала головой.
- Никак нельзя. Они сразу вас увидят... А потом мужу в деревне все расскажут. Вам это что - объяснять нужно? Сплетни пойдут!
Какое ласковое, какое материнское было у нее лицо, когда она это говорила! В ее глазах, холодных и светќлых, витала умудренная грусть, эти глаза, казалось, выстрадали все мыслимые страданья и сказали им "да". Губы ее говорили с трудом, словно им что-то мешало, - так говорят на большом морозе, когда коќченеет лицо, но между губами, в уголках рта, в игре редко показывавшегося кончика языка струилась, про-тивореча ее взгляду и голосу, какая-то тайная, женская чувственность, какая-то искренняя сладострастность. На ее тихий, ровный лоб свисал короткий локон, и оттуда, от той стороны лба, где он свисал, изливалась время от времени, как живое дыханье, эта волна материнства, любовной магии. Алексей Валентинович слушал ее испуганно и все же, как под наркозом, словно бы наполовину отсутќствуя. Ему казалось, что это ужасно тяжелая работа - ничего не делать. Он всегда удивлялся сам себе и считал, что это единственное, ради чего стоило жить. Но эти женские разговоры о сплетнях выводили его из себя. Еще в детстве мать частенько говорила, чтобы он своим поведением не давал повода для сплетен, то есть был тише воды, ниже травы.
- Какие могут быть сплетни?! - чуть слышно все же вскричал Алексей Валентинович. - Я директор фирмы зашел к своему главному бухгалтеру. И это может стать основанием для сплетни?
Лина Витальевна только томно вздохнула и закрыла дверь. Минут пять ее не было. Зато частушки усилились, и ее голос вплетался в них. "По всей видимости, выпила", - подумал Алексей Валентинович.
Спустя какое-то время Лина Витальевна вошла украдкой в комнату с рюмкой водки и огурчиком на вилке.
Алексей Валентинович взял протянутую рюмку, покрутил ее, подумал и выпил.
- Вот и молодец, - сказала Лина Витальевна. - А то вы пойдете, а они увидят, и будут потом городить черт знает что...
Она замурлыкала известную мелодию и запела:
Дерева, вы мои дерева,
Что вам головы гнуть-горевать.
До беды, до поры
Шумны ваши шатры,
Терема, терема, терема...
Затем взяла его за руку и притянула к себе. Алексей Валентинович обнял ее и сделал первые шаги, еще удивляясь тому, что она так просто ведет себя, но она уже поняла, как обстоит с ним дело, и стала вести его под свою мелодию. Танцеќвала она превосходно, он вошел во вкус и на время забыл всю необычность ситуации, он просто плыл вместе с ней, чувствовал горячие бедра, чувствовал быстрые податливые колени Павлины, глядел в ее приветливое, сияющее лицо и признался ей, что тан-цует сегодня после десятилетнего, как минимум, перерыва. Она улыбнулась и ободрила его, отвечая на его смущенные взгляды. В смущении ей виделся тайный эротоман.
- Вот и не надо уходить, а то они, - кивнула она на дверь, - увидят и подумают...
- Лина Витальевна, пусть думают, нельзя же мне все время здесь прятаться, - сказал Алексей Валентинович.
Не слушая, Лина Витальевна окончила танец и выскользнула из комнаты. Из глубины квартиры послышалось очень громкое, кто в лес - кто по дрова, переходящее в развязное пение:
Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан,
Там сидела Мурка с лягавыми на пару,
А в руках у ей блестел наган.
- Мурка, в чем же дело? Ну, что ты не имела?
Разве ж я тебя не одевал?
Кольца и браслеты, шляпки и жакеты
Разве ж я тебе не покупал?
Потом опять вплыла с полной рюмкой и огурчиком Лина Витальевна. Раздался звонок в дверь. Лина Витальевна поспешила открывать. Спустя буквально минуту, вернулась, сказала, что шофер Лева ждет ответа, поедет ли Алексей Валентинович или нет? Лина Витальевна посмотрела на Алексея Валентиновича вопросительно. И он уловил в этом взгляде подступающее против воли опустошение. Когда достигаешь цели, то понимаешь, что путь и был целью.
- Передайте, пожалуйста, Леве, что я... задержусь. Пусть он уезжает без меня... - сказал тихо, но изменившимся голосом он.