Лаврентьев Максим
Стихотворения и поэмы

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Лаврентьев Максим
  • Размещен: 05/06/2010, изменен: 16/04/2024. 213k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Поэзия
  • Аннотация:
    Собрание стихотворений и поэм 2005-2023 гг.

    •    КНИГА ПЕРВАЯ. ВИДЕНИЯ ЗЕМЛИ
      
      
       * * *
      
       Дмитрию Пучкову, скульптору
      
       Становлюсь всё проще и проще,
       и пишу всё тоще и тоще --
       вечно об одном, вечно то же,
       кружева словес не плету.
       Никаких тебе наворотов,
       ни богов, ни браней народов, --
       зацени мою пустоту!
      
       Мой Пегас отправился в стойло.
       Всё спокойно, благопристойно.
       Ни улыбки лишней, ни стона,
       много музыки и луны.
       От меня прозрачности ждали,
       но теперь стихи мои стали
       мне и самому не видны.
      
       Вижу я сквозь них только годы,
       годы впереди, словно горы,
       бесконечные коридоры,
       не ведущие никуда.
       Никакой любви -- даже странно.
       Я бы задохнулся от страха,
       если бы не смерть, как звезда.
      
       У меня сегодня забота --
       как бы не пропала свобода.
       У меня последняя мода --
       избегать мучительных встреч.
       Иногда брожу по старинке
       вдоль да поперёк по столице,
       неизвестно кто, в джинсах стретч.
      
       Иногда на кухне, как все вы,
       поглощаю бегло консервы,
       прихожу к друзьям на концерты,
       уезжаю осенью в Крым.
       Вдруг охватит жгучая жалость,
       будто это всё совершалось
       не со мной, а с кем-то другим.
      
       И тогда я жалуюсь маме,
       что не право небо над нами,
       что оно нас тупо динамит,
       и к ночным подругам бегу --
       и во сне я вижу: оравы
       в ожидании переправы
       на речном стоят берегу.
      
       2005
      
      
       ФОНТАН
      
       Подруга, помнишь страсть в фонтане,
       где спущена была вода?
       Сегодня, с нашими понтами,
       мы не полезли бы туда.
      
       Бродя по улицам, скучая,
       гундося скверным голоском,
       пришёл к фонтану я случайно
       в осеннем сквере городском.
      
       Теперь, когда иссякли силы
       и безрассудство позади,
       так неприкаянны и сиры
       любвеобильные сады!
      
       Сирени, некогда отцветшей,
       торчат убогие кусты,
       и не мечтается о свежей
       листве, о зарослях густых.
      
       Но, знаешь, нет в душе печали,
       в ней неземная благодать --
       как будто перед смертью дали
       морозным воздухом дышать.
      
       Полуденное небо ясно,
       текут багряные сердца, --
       всё символично, всё согласно
       с высоким замыслом творца.
      
       Я вспоминаю наш романчик,
       я узнаю знакомый вид:
       какой-то писающий мальчик
       теперь в фонтане том стоит.
      
       Поодаль девушки смеются.
       Октябрь кончается светло.
       Вот, не успели оглянуться,
       а десять лет уже прошло.
      
       2006
      
      
       * * *
      
       Индифферентен к низменным вещам,
       Иммануил восторженно вещал,
       задравши морду, про мораль и звёзды.
       А я, друзья, взглянул сейчас на гвоздь:
       не понимаю, разве хуже звёзд
       обычный гвоздь, торчащий из извёстки?
      
       Да, я люблю подробность мелочей,
       уютный мир обыденных вещей,
       врастанье в пустяки и прорастанье.
       Я близорук, и шляпка от гвоздя
       мне больше говорит о мирозданье,
       чем где-то там сверкнувшая звезда.
      
       2006
      
      
       В ОЖИДАНИИ ПЕРЕПРАВЫ
      
       Из Гао Ци
      
       Я опоздал к перевозу. Лодочник ждать не стал --
       судно его вдали.
       Может быть, в лодке ушедшей заняты все места
       жителями долин?
      
       Может, один перевозчик сгорбился на корме,
       полузакрыв глаза?
       Так это или иначе не разглядеть во тьме --
       с юга пришла гроза.
      
       Хлещет безжалостно ливень! Вымок до нитки я,
       мне не спастись никак.
       Думаю, стоя под ивой, что-то об Инь и Ян
       в зарослях тростника.
      
       Тот, кто в Пути был так долго, может и подождать:
       холодно ли, жара ль --
       дух безмятежно спокоен...
       Сквозь пелену дождя
       вдруг пролетел журавль!
      
       2007
      
      
       ПАРК ВО ВРЕМЕНИ
      
       А.Г.
      
       Как хорошо бывает с Невского,
       с метафизических высот
       упасть на улицу Вишневского --
       слегка массируя висок,
       позавтракать, послушать радио,
       тетради старые достать
       и всё прошедшее и раннее
       скептически перелистать.
       Одно мертво, другое издано,
       и снова -- с чистого листа.
       Что делать? Убираться из дому,
       покуда ты не арестант.
       Куда? Неплохо в парк направиться.
       День ослепительно хорош.
       Итак, скорее в парк -- на празднество
       распахнутых июльских рощ!
      
       Я с детства помню осень в городе:
       парк превращался в райский сад
       и в нём волшебно пахли жёлуди
       сквозь бесконечный листопад.
       Казалось, полчища несметные
       обрушивались в перегной,
       и лишь немногие бессмертные
       вдруг обретали мир иной.
       Кружась, валились листья жёлтые
       в беспамятство, где жизни нет,
       а эти маленькие жёлуди
       бессмертными казались мне.
       А по дорожкам по асфальтовым
       под вечер дождик колесил,
       прохожим сам себя просватывал
       под осторожный клавесин.
      
       Всегда дородные и статные
       кумиры позлащённых рощ,
       зимой теряют в парке статуи
       свою божественную мощь.
       Как будто голых обывателей,
       их выставляют на расстрел.
       Амура сразу убивать или
       сначала должен быть растлен?
       Среди бессилия пейзажного,
       тебя, Геракл, тебя, атлет,
       в гроб заколачивают заживо,
       покрашенный как туалет.
       А рядом, сохраняя выдержку,
       в каракулевых шапках крон
       застыли сосны здесь навытяжку
       и клёны с четырёх сторон.
      
       Зимой присутствовал при казни я,
       но был весной вознаграждён:
       нет в мире ничего прекраснее,
       чем освежёнными дождём
       аллеями, ещё безлюдными,
       спешить забраться дальше, вглубь,
       и там бродить двоим возлюбленным,
       касаясь мимолетно губ,
       и чтобы парк светлей, чем детская,
       от птичьих голосов пылал,
       и чтобы музыка чудесная
       из памяти моей плыла.
      
       2007
      
      
       * * *
      
       Всё начинается с маленькой трещины,
       сущей безделицы, брошенной вскользь.
       В чём-то не поняты, где-то не встречены --
       и прошибает обида насквозь.
      
       Всё начинается с глупости, с грубости,
       что по привычке прощаешь чужим.
       И принимаясь немедленно вглубь расти,
       скоро становится больше, чем жизнь.
      
       Вот когда сила, что прежде так мучила,
       спать не давала, из сердца рвалась,
       вдруг исцеляет -- волшебная музыка,
       будто впервые звучащая в нас.
      
       2007
      
      
       * * *
      
       Всё, что трепетно любишь ты,
       проникает из пустоты
       в иллюзорную форму тела.
       Любишь музыку? Посмотри,
       эта флейта пуста внутри.
       Так откуда берётся тема?
      
       Всё, чего ты боишься, брат,
       можно смело в расчёт не брать.
       Если хочешь, давай обсудим.
       Но один безусловный пункт:
       должен сердцем ты выбрать путь,
       многим кажущийся абсурдным.
      
       Я и сам убеждал себя,
       что дорога, стезя, судьба --
       только бредни молокососа.
       Повзрослел я. Благодарю
       этот полдень, закат, зарю
       перед каждым восходом солнца.
      
       И люблю я морской прилив,
       и листок, что к стеклу прилип,
       до обиды, до слёз мне нужен.
       Мир -- лишь призрачный караван
       или праздничный карнавал --
       пуст внутри, но так мил снаружи!
      
       2007
      
      
       * * *
      
       Сколько я служу на таможне
       (тридцать долгих лет и три года),
       многие проехали мимо,
       родину покинув. Домой же
       не вернулись. Разве погода
       лучше по ту сторону мира?
      
       Преодолевая пределы,
       каждый оставлял мне в подарок
       что-нибудь, что было охота:
       кто-то -- мышь (я хвост к ней приделал),
       а другой -- волшебный огарок
       от создателя "Дон Кихота".
      
       Чей-то шут отдал мне свой череп,
       Лао-Цзы -- свои наставленья,
       Будда -- Ничего (эка жалость!).
       Всех их перебросил я через
       перевал. Теперь на столетья
       будет перерыв, показалось.
      
       Что ж! Займусь пока приведеньем
       собранного в строгий порядок.
       Здесь поставлю редкие книги,
       чуть подальше -- Дом с привиденьем,
       ну а мёд с небесных полянок
       оттащу, пожалуй что, к Нинке.
      
       2008
      
      
       * * *
      
       Наблюдать как носится чижик
       или слушать дятла-радиста --
       ради вот таких мелочишек
       ты, видать, на свет и родился.
      
       И не надо корчить эстета,
       говорить, что мир только ширма,
       что твой дух выходит из тела,
       ибо так велел ему Шива.
      
       Лучше сдайся солнцу и лету
       и разглядывай одуванчик --
       мир, который крутит рулетку,
       всё равно тебя одурачит.
      
       2008
      
      
       * * *
      
       В парках гуляли, ходили по булочным,
       были с эпохой единым и целым.
       Всё нам казалось обычным и будничным,
       а оказалось особенно ценным.
      
       Бедные рыцари вечного поиска,
       что мы искали тогда, подскажите?
       Есть ощущенье ушедшего поезда
       в каждом отставшем его пассажире.
      
       Я покупаю билет в обе стороны.
       Толпы народа, баулы, канистры...
       Может быть, все провода обесточены,
       может быть, все поезда арестованы
       где-то на польско-китайской границе?
      
       Нужное для тренировки характера,
       для собирания справок по теме,
       время страшнее любого карателя
       в случае даже частичной потери.
      
       2009
      
      
       * * *
      
       Хотелось нам, судьбу опередив,
       за столиком в полуденной Гаване
       расслабленно тянуть аперитив,
       а может быть, податься на Гавайи.
      
       Но мы чужими будем в Боготе,
       не примут нас притоны Касабланки.
       Всё оттого, что мы c тобой не те,
       обиженные, злые как собаки.
      
       Поедем-ка на Северный Кавказ,
       и где-нибудь в окрестностях Майкопа
       по миру иллюзорному хоть раз
       ударим из реального окопа!
      
       Иначе остаётся Эрмитаж,
       Кунсткамера, стеклянный шар над Невским
       да эта жизнь, всегда одна и та ж,
       где кроме Бога больше выпить не с кем.
      
       2009
      
      
       * * *
      
       К давности стали зорки,
       снов составляем опись,
       о пионерской зорьке
       грезим, шагая в офис.
      
       Менеджеры из фирмы
       по распродаже раши,
       старые смотрим фильмы --
       те, что смотрели раньше.
      
       А между тем дебилы
       пламя добыли треньем,
       Родину-мать добили
       аж в девяносто третьем.
      
       Вот ведь какая жертва!
       Как мы осиротели!
       Время тикать из Ржева
       к Альфе Кассиопеи.
      
       Здесь нам укрыться негде --
       в книжке и на билборде
       пляшут в горящей нефти
       рейтинговые боги.
      
       2009
      
      
       * * *
      
       Тот, кто уродился косолапым
       или даже умственно отсталым,
       всё равно мечтал быть космонавтом
       с фирменным гагаринским оскалом.
      
       Помню одного такого хлопца --
       были мы соседями по даче,
       он канючил: "На Венеру хотца!"
       Я его послал куда подальше.
      
       На Венеру -- разве это дерзко?
       Долететь хотя бы до Арктура!
       С моего "космического" детства
       до сих пор я жду вестей оттуда.
      
       Если бы не шмотки да манатки,
       стало бы тоскливо от обиды:
       все мы космонавты, космонавтки,
       так и не достигшие орбиты.
      
       2009
      
      
       * * *
      
       Поторопились -- вот и опоздали:
       торчим здесь у покинутых редутов.
       Уйдём, покуда в нас не опознали
       последних романтических придурков.
      
       И наплевать, что по большому счёту
       надёжнее быть Флакком, чем Назоном.
       Всё сорвалось, всё полетело к чёрту.
       Уже сырым пахнуло чернозёмом.
      
       Давай-ка, брат, помолимся поп-арту!
       Никто ведь не мешает нам продаться.
       Всегда возможно, побродив по парку,
       повеситься -- и как бы оправдаться.
      
       А мы когда-то думали о бегстве,
       воображали пристани, перроны.
       Но никуда не денешься от бедствий
       и от своей, в конце концов, природы.
      
       2009
      
      
       ОДУВАНЧИКИ
      
       Сергею Арутюнову
      
       Нас не признали "толстяки",
       и приютили нас кварталы,
       где были первые стихи
       ещё младенчески картавы,
       где Бродский череп не сверлил,
       куда не заползал Асадов,
       где одуванчики цвели
       среди облупленных фасадов.
      
       Сегодня дурно стало мне.
       Прилёг с таблеткой на диванчик
       и словно в мимолётном сне
       такой увидел одуванчик.
       Затеял ветер с ним игру:
       "Какой ты беззащитный, шаткий!"
       И одуванчик на ветру
       качал своей пушистой шапкой.
      
       2009
      
      
       * * *
      
       Музей. Аполлон Бельведерский
       стоит в наготе олимпийской.
       Смеются нахальный и дерзкий
       над богом с отколотой писькой.
      
       О чём-то бормочет подружке
       студент, насосавшийся пива,
       а рядом, ведомый под ручки,
       поэт ухмыляется криво.
      
       Служа сумасшедшему веку
       среди мирового паскудства,
       давно здесь утратили веру
       в священную силу искусства.
      
       2009
      
      
       ДАВИД И ГОЛИАФ
      
       Установлен в музейном зале,
       чтобы видом одним давить,
       не особо доступный сзади
       микеланджеловский Давид.
       Вечно юн, величав и стилен.
       Кучерявится нагло пах.
       Эдак можно бы филистимлян
       без пращи повергать во прах.
       А внизу, возле ног атлета,
       рот разинув и нос задрав,
       бросил вызов и ждёт ответа
       смертный маленький Голиаф.
      
       2010
      
      
       В ЦАРИЦЫНСКОМ ПАРКЕ
      
       1.
       В Царицынском парке земля отсырела,
       но выброшен в грязь необычный десант --
       Диана, Дриада, Минерва, Церера
       маячат кругом, развлекая детсад.
       В руках у последней и серп, и пшеница, --
       короче, все признаки ВДНХ.
       Она бы могла с каланчой пожениться,
       да где здесь такого сыскать жениха!
       Проходит с помятым лицом обыватель,
       большое семейство за ним семенит.
       А может, вот этот лохматый писатель?
       Но он слишком скучен и не знаменит.
      
       2.
       Природа неидеальна,
       поэтому есть искусство --
       и мраморная Диана,
       и глиняный бог из Куско.
       Но в парке императрицы,
       среди остальных убожищ,
       для парня, кому за тридцать,
       Диана -- гроза уборщиц.
       Подглядываньем из камня
       воздействует им на нервы.
       Объекты её исканья --
       склерозные пионеры.
      
       3.
       Равнодушная Дриада
       держит лиру на весу.
       Здесь по совести бы надо
       быть не лире, а веслу.
       Желчный лирик озабочен --
       ходит в поисках весла,
       ведь повсюду вдоль обочин
       разливается весна.
      
       4.
       Минерва -- подобие стервы:
       мосластая, руки саженные.
       Она подпирала бы стены,
       была бы полезна в сражении.
       Под шлемом короткая стрижка,
       что часто бывает у воина,
       да нас не обманешь, сестричка:
       давно ты со службы уволена!
       И вот она здесь на покое.
       Опущены руки усталые.
       Не дремлет лишь филин покорный,
       он щит караулит у статуи.
      
       5.
       На пьедестале без таблички
       мадам сработана чуть тоньше,
       с ногами нашей исторички,
       чьё имя затерялось тоже.
      
       6.
       Бывшее владенье Кантемира,
       верного сподвижника Петра,
       ты не разглядишь на карте мира
       даже в виде мелкого пятна.
       Автор ходит где-то в этих рощах,
       всяческих разглядывает баб,
       и его не отличишь от прочих --
       уж такой у автора масштаб.
      
       2010*
      
      
       *Несколько лет назад уродливые статуи в Царицынском парке -- новодел конца нулевых -- были демонтированы из-за "сильного износа". -- Прим. авт.
      
      
       * * *
      
       У исторического парка
       есть власть над временем текущим,
       и московит времён упадка
       спешит к тем зарослям, тем кущам,
       в которых тени "Илиады"
       сговорчивы и креативны,
       где забавляются дриады,
       балуются кариатиды.
      
       Вот он, спасённый миф античный,
       средь приапических реликвий!
       Пусть неглубокий, но отличный
       от ханжества иных религий.
       И московит, поклонник Сартра,
       подхлёстнутый еловой веткой,
       вглубь романтического сада
       бежит за пухленькой нимфеткой.
      
       2010
      
      
       * * *
      
       В Москве опустели дворы.
       Ты помнишь, как прежде бывало?
       Зимой выбивали ковры,
       а летом трясли покрывала.
       Гремели столы -- домино,
       в колясках младенцы пищали.
       И тут же табак да вино,
       чтоб жить без тоски, без печали.
      
       Ты помнишь тот пламенный бой,
       мальчишечью нашу ватагу,
       когда на чужих мы гурьбой
       за что-то рванулись в атаку?
       Был в этом геройском бою
       кулак мой до крови изодран,
       но крик выливался из окон
       бальзамом на душу мою.
      
       А нынче в московских дворах
       (Куда же успело всё деться?)
       забыли о скромных дарах
       того коммунального детства.
       Выходят из дома жильцы,
       заносчивый вид принимая,
       как будто бы это жрецы
       индейского племени майя.
      
       Кто раньше мечтал об игре,
       теперь помышляет о деле.
       Двор пуст, словно лес в ноябре,
       но осень здесь даже в апреле.
       И только последний эстет,
       седеющий, бледный, гнусавый,
       сподоблен увидеть тот самый,
       идущий из памяти свет.
      
       2010
      
      
       * * *
      
       Я попал сюда, как будто в плен,
       да ещё в эпоху перемен,
       смутно помня тот прекрасный сад,
       где гулял всего-то жизнь назад.
      
       Здесь пришлось мне вытерпеть нужду.
       Стал я серым, как и все, но жду,
       что ещё мне выпадет в лото --
       бодхисаттва или конь в пальто.
      
       Я прижился в подполе мирском.
       Мир накормлен досыта мяском.
       Вот придут иные времена,
       а пока ему не до меня.
      
       Он меня ловил, но не поймал,
       лишь слегка, играючи, помял.
       Нацарапал несколько морщин,
       заморочил, но не замочил.
      
       Заключил я с миром краткий мир,
       даже, может быть, всего на миг.
       Я философ. Для меня, мой друг,
       дух важнее -- добрый сырный дух.
      
       2010
      
      
       АРДЖУНА И КРИШНА
      
       Когда стрелок, взойдя на колесницу,
       ряды врагов завидел впереди,
       то попросил он Господа-возницу:
       "Повозку ты к ним ближе подведи.
       Хотел бы прежде рассмотреть отродье,
       которому я кровь пущу из жил".
       И тотчас Кришна, тронувши поводья,
       исполнить просьбу друга поспешил.
      
       Вгляделся лучник. Что за наважденье!
       Те, на кого он бросится, разя,
       не силы зла, не ада порожденье --
       родня его, наставники, друзья...
       Не подготовленный к такому диву,
       внезапно Арджуна лишился сил
       и, потрясённый скорбью, лук Гандиву --
       оружье боевое -- опустил.
      
       В смятении всех чувств затем несчастный
       такую к Богу обращает речь:
       "Благой Господь! Теперь я вижу ясно:
       на брата брат здесь обнажает меч.
       И какова цена моей победы,
       какая слава ждет меня в бою,
       когда, на близких навлекая беды,
       я искалечу их или убью?!
      
       Прервётся род, смешаются сословья,
       развратом осквернятся дух и плоть.
       На Курукшетре проливая кровь, я
       тому немало послужу, Господь!
       В таком бою позор -- в живых остаться!
       Пусть лучше те, кто гневом ослеплён,
       меня убьют -- я не желаю драться".
       И опустился на колени он.
      
       Оборотившись к Арджуне, с улыбкой,
       являя самый простодушный вид,
       ответил Кришна: "Было бы ошибкой
       жалеть о тех, кто должен быть убит.
       Ни я, ни ты, ни те, кому в сраженьях
       стрела Гандивы пробивает грудь,
       не исчезают -- в перевоплощеньях
       ты к ним, сын Притхи, безразличен будь!
      
       Знай: этот мир собой переполняя,
       Господь живёт во всех земных телах.
       Он вечен в сущем, без конца, без края.
       Сражайся ж, воин, поборов свой страх!
       Играешь ты, а я стою над сценой.
       Из века в век, в любые времена
       мир, словно бисер, жемчуг драгоценный,
       нанизан, как на нитку, на меня.
      
       Я -- суть вещей, я -- движущая сила,
       я -- жизнь и смерть несущая волна,
       и силы нет иной, чтоб изменила,
       нарушила событий ход она.
       Ты позаботься о своей лишь дхарме.
       Смотри, ярится вражеская рать.
       Здесь, на виду у двух могучих армий,
       тебе пристало битву начинать!"
      
       Вся даль кругом знаменами пестрела,
       протяжный трубы издавали вой.
       Вновь, наблюдая, как идёт пристрелка,
       проникся лучник страстью боевой.
       Но вдруг воскликнул: "Царственный Владыка!
       Я о последней милости молю:
       яви мне чудо истинного лика,
       коль дерзкой просьбу не сочтёшь мою".
      
       Ответил Кришна: "Хорошо. Гляди же!"
       И увидал прославленный боец
       существ, рядами вставших дальше, ближе,
       и всех времён начало и конец.
       Все формы жизни, тех, кто во Вселенной
       рождался, дышит, будет умерщвлён,
       Господь наполнил сущностью нетленной,
       очами солнц взирал -- бессмертный -- Он!
      
       Однако вид столь дивного величья
       сын Притхи долго выдержать не мог.
       О нём заботясь, прежнее обличье
       вернул себе всемилостивый Бог.
       Господь сказал: "Я -- время, я губитель
       врагов твоих -- так мной предрешено.
       Хоть миллионы их срази, воитель, --
       они, считай, погибли всё равно.
      
       Стяжай же славу -- достоянье лучших!
       Бесстрастен к павшим, равнодушен к ним,
       восстань с колен, великий, грозный лучник,
       и будь в бою оружием моим!"
       Ответил тот, поднявшись: "Я спокоен.
       Я твёрд, Господь! Твой свет рассеял мглу!"
       Сквозь чью-то грудь непобедимый воин
       послал в тысячелетия стрелу.
      
       2010
      
      
       * * *
      
       После каждой духовной пьянки
       (дело, может быть, в освещенье)
       боги с вами играют в прятки,
       забиваются во все щели.
      
       Разберёшься тут в их законах!
       Начинается снова ломка.
       Только кто это высоко так
       мчится по ветру, словно лодка?
      
       Это кто там бредёт по саду?
       Непохож на обычных нищих
       обнажённый бродяга-садху,
       что давно ничего не ищет.
      
       Для него каждый миг сакрален,
       каждый вздох преисполнен праны.
       Он привык наблюдать с окраин
       ваши поиски новой правды.
      
       Всюду видит он танец Шивы
       (дело, может быть, в освещенье),
       и сигналящие машины
       вызывают в нём восхищенье.
      
       2010
      
      
       МИРАДЖ
      
       1.
       На исходе был месяц священный Раджаб.
       Утомлённый Мухаммед на землю прилёг.
       Он лежал разметавшись и губы разжав --
       между явью и сном находился Пророк.
      
       В эту полночь посланец небес Джабраил
       вдруг явился: "Тебя призывает Аллах!"
       С ним крылатое диво -- исполненный сил
       конь Бурак, что летает в надзвездных мирах.
      
       Прежде чем отправляться, Мухаммеду грудь
       Джабраил раскрывает и сердце берёт,
       чтобы с сердцем омытым свершил он свой путь.
       Взвился конь -- и они полетели вперёд.
      
       2.
       В палестинском Иль-Кудсе Иса и Муса
       ожидали Пророка. Молились втроём.
       Из мечети Аль-Акса его в небеса
       возносили архангел с чудесным конём.
      
       Золотые врата открывал им Адам,
       принимал их Юсуф, провожал их Идрис.
       Добрались так до неба седьмого, а там --
       Древо чистого света, текущего вниз.
      
       Тут, предела достигнув, сказал Джабраил:
       "Дальше следуй без нас. Мы тебя подождём" --
       и Мухаммед с Аллахом один говорил
       вне времён, вне пространства, о чём-то своём.
      
       3.
       Путь обратный мгновенно проделал Бурак,
       седока опустил он к стене Аль-Харам.
       Подивился Пророк: в Мекке полночь и мрак!
       Разве камни Аль-Аксы не трогал он сам?
      
       Те, кто истину определяют на вкус,
       надерзили Мухаммеду: сказки! обман!
       Лишь подробно его расспросив про Иль-Кудс,
       Абу-Бакр убедил остальных мусульман.
      
       Правоверные! нам сомневаться нельзя:
       наша жизнь -- в аравийской пустыне мираж,
       но одна неизменно прочна в ней стезя --
       восхождение к вечному свету, Мирадж.
      
       2010
      
      
       * * *
      
       Велела мать: "По клавишам долби!"
       Но ведь у кармы есть свои долги --
       и не давались мне этюды Черни,
       и расползались пальцы, точно черви.
      
       То было время огневых тирад.
       Казалось, жизнь сама уже теракт --
       что ж стыд терять,
       будить печаль познанья,
       плясать на трупах, становясь под знамя?
      
       Пришлось идти кладовщиком на склад
       и там <беречь свой зад> стеречь свой сад.
       Труднее было разжевать гордыню
       и чувство дружбы взращивать, как дыню.
      
       Но знает в небесах Кутузов
       Лев,
       что не жалею тех кургузых
       лет.
       Халат испачкан маслом или кровью --
       нет у меня претензии к покрою.
      
       Сегодня ящик с жалобами пуст.
       Мне жизнь по мерке не нашлась, и пусть:
       стихов такое множество навылось,
       пока я понял, что она -- на вырост.
      
       2010
      
      
       * * *
      
       Не вслушиваясь особо,
       пропел я глухое соло
       и в тень отступил: в начале,
       как водится, было слово,
       позднее пришло молчанье.
      
       Для тех, кто истратил порох,
       молчанье -- широкий полог.
       А наше, сильней теракта,
       Молчанье -- предлог и повод
       для смены ролей, театра.
      
       Ты только гляди, начальник,
       вперед не гони ночами --
       давай отдохнуть мотору,
       иначе его молчанье
       окажется немотою.
      
       Ведь если судить по сплетням,
       никто не придёт последним,
       и мне побожился Автор,
       что вовремя мы поспеем
       к началу другого акта.
      
       2010
      
      
       ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
      
       ...But whatna day o' whatna style
       I doubt it's hardly worth the while...
      
       Robert Burns
      
      
       1975
       Ни одна звезда не воссияла,
       ниоткуда не пришли волхвы.
       Был малыш завёрнут в одеяло
       с ног кривых до лысой головы.
       Положили и распеленали --
       показать гостям -- отец и мать.
       Нобелевку Сахарову дали.
       Фишер отказался матч играть.
       Пусть щиты ракетные ковались,
       но уже -- с согласия сторон.
       Даже по любви состыковались
       корабли "Союз" и "Аполлон".
       Некий дядя, увидав ребёнка,
       не сказал "ку-ку" или "привет",
       а весьма язвительно и тонко
       пошутил: "Подагры нет!"
      
       1976
       Минимум активности на солнце --
       максимум пассивности в умах.
       В этот год все были как эстонцы,
       даже кто буянил в психдомах.
       Умер Гречко. Приезжала Ганди.
       Высшие сановники страны
       по инерции грозили банде
       наглых поджигателей войны.
       Понимая, что надежды мало,
       диссиденты чувствовали сплин.
       Потрясло Тянь-Шань. Скончался Мао.
       Снят со всех постов Дэн Сяопин.
       Положенье в мире непростое.
       Будущее -- просто темный лес.
       И среди всеобщего застоя --
       XXV съезд КПCС!
      
       1977
       Кто сидел в гостях у тети Вали
       на птушковской на Святой Руси,
       был не в курсе, что метро взорвали, --
       это сообщило Би-Би-Си.
       Кровь в Бейруте. В Лондоне дебаты.
       Снова взят Баадер под арест
       и удавлен. Потрясло Карпаты:
       пострадал серьёзно Бухарест.
       Джимми Картер занял место в кресле,
       в комнате похожей на овал.
       За полночь покинул Элвис Пресли
       здание, что Брейгель рисовал.
       Норман Хартнелл к прежнему почёту
       получил себе приставку "сэр".
       Принята четвёртая по счёту
       Конституция СССР.
      
       1978
       Франкофоны квакают в Квебеке.
       На ковёр гляжу по вечерам
       сквозь слегка разомкнутые веки,
       и дрожу от ужаса -- а там,
       на ковре, драконья пышет морда,
       отвернуться от неё нет сил.
       В Риме, где убили Альдо Моро,
       новый Папа в бозе опочил.
       Я болею, я любим врачами.
       Родичи впервые в этот год
       на Седьмое ноября вручали
       мне будённовку и пулемёт.
       "Трах-тах-тах! Сдавайтесь, буржуины!"
       Миротворцы прибыли в Ливан.
       Черепаха есть у тёти Инны.
       Умер Келдыш. Привезли диван.
      
       1979
       Я лежу, страдая, на диване.
       Простудился -- вот и все дела.
       Что мне революция в Иране,
       что мне Хомейни аятолла!
       В Год Козы вновь предпочтенье джинсам.
       Толубеев дуба дал, актёр.
       В катастрофе над Днепродзержинском
       гибнет весь ташкентский "Пахтакор".
       В Англии теперь у власти Тэтчер.
       Нет, валяюсь дома я не зря:
       по ЦТ сегодня пятый вечер
       "Место встречи изменить нельзя".
       В Гане и Уганде свищут пули.
       Кампучия освобождена
       от режима "кхмеров". Мы в Кабуле --
       началась Афганская война.
      
       1980
       Приближается Олимпиада:
       видит каждый, взрослый и малец,
       там и сям, где надо и не надо,
       всюду олимпийских пять колец.
       В Лондоне теракт. В Москве так тихо,
       что боишься выйти за порог.
       Польша ропщет. Умер маршал Тито.
       А ещё -- Высоцкий, Сартр, Хичкок.
       Над столицей воспаряет мишка.
       Галилей оправдан в этот год.
       У Стругацких снова вышка книжка --
       детская. Возникли "Depeche Mode".
       Чэпменом в упор застрелен Леннон.
       Полных лет, как тех колец, мне пять.
       Всё, что завещал великий Ленин,
       вот бы на "копейку" поменять!
      
       1981
       Умер Даль, актёр. В огне Ангола.
       Я температурю, я грущу.
       В космос запузырили монгола
       Жугдэрдэмидийна Гуррагчу.
       Чад мочалят гости из Судана.
       Турок в Папу Римского палит.
       Принца заарканила Диана.
       Ранен Рейган. Обнаружен СПИД.
       Рок легализован в Ленинграде.
       Вставший поприветствовать солдат,
       у себя в Египте, на параде,
       вдруг застрелен президент Садат.
       США опробуют ракеты
       на ливийцах. Разбомблён Бейрут.
       На хоккейном первенстве планеты
       "золото" советские берут.
      
       1982
       Часть моей натуры проявляла
       к девочкам невинный интерес.
       Впрочем, дело шло довольно вяло --
       портил всё проклятый энурез.
       Днём и ночью, поздно или рано,
       будучи то болен, то здоров,
       я тонул, как "Генерал Бельграно"
       в море у Фолклендских островов.
       Возникали признаки и знаки,
       предвещавшие дурной исход:
       тусклый Суслов умер в Год Собаки,
       Анна Чапман родилась в тот год.
       А когда генсека хоронили,
       помещённого в Колонный зал,
       многим показалось: уронили
       гроб его под орудийный залп.
      
       1983
       На Гренаде "Yankee-Doodle". В Маниле
       лидер оппозиции убит.
       Доболелся я до пневмонии.
       Прилетала к нам Саманта Смит.
       С бедным "Боингом" южнокорейским
       всё иначе -- "Боинг" здесь не ждут.
       И в связи с похолоданьем резким
       "першинги" Европу стерегут.
       Дело мира оборот хреновый
       приняло б, когда б не паритет.
       Создан "комитетчиками" новый,
       Антисионистский комитет.
       На экранах крутят "Мы из джаза"
       и "Военно-полевой роман".
       В Штатах покосила птиц зараза.
       Умер диктор Юрий Левитан.
      
       1984
       Минимум психических потопов --
       деятельность солнца вновь мала.
       От подагры гигнулся Андропов.
       Ганди Вишну душу отдала.
       Вскоре метилизоцианата
       облаком во сне объят Бхопал.
       Смерч на Волге. В США утрата --
       их бейрутский резидент пропал.
       В этот год от голода и жажды
       эфиопов много полегло.
       Бабы в космос выходили дважды,
       первой -- наша. Про одно крыло
       спела песню Алла Пугачева.
       И химический сверхчеловек,
       Шварценеггер, обещал сурово:
       "I'll be back".
      
       2011
      
      
       КЛЕТКА
      
       Был двор неприметен снаружи.
       Казалось, что это не двор,
       а просто садовые груши
       решётчатый запер забор.
       Однако внутри размещался,
       покуда совсем не исчез,
       остаток родного мещанства,
       паноптикум пошлых чудес.
       Держа инвалидные палки
       в своих узловатых руках,
       галдели глазастые парки*
       с утра на дворовых скамьях.
       Коты, сохранявшие светский,
       хотя и потрёпанный вид,
       глядели, как цербер соседский
       прудонит у входа в Аид.
       Порою с известной бравадой
       какой-нибудь пьяный сатир,
       гоняясь за местной дриадой,
       в кусты забегал, как в сортир,
       и вскоре под струнные враки
       летел его яростный хрип, --
       тогда в надвигавшемся мраке,
       под сенью каштанов и лип,
       среди пересудов и сплетен
       рождался трагический хор.
       А в общем-то был неприметен
       зелёный обшарпанный двор.
      
       Гулять меня вывезла мама
       на детской лошадке во двор,
       и тут восьмилетняя дама
       вступила со мной в разговор.
       В руках загорелых и крепких
       вертя моего скакуна,
       "Что, мальчик, ты знаешь о клетках?" --
       вдруг строго спросила она.
       О клетках?! Представил я сразу
       картин будоражащих ряд
       и выдал какую-то фразу
       про тигров, что в клетках сидят.
       Она улыбнулась лукаво
       и бросила мне с высоты:
       "Какой несмышлёный ты, право!
       Какой ещё маленький ты!
       Знай: в клетке вся жизнь появилась,
       из клеток весь мир состоит.
       Не веришь? Сама удивилась,
       когда старший брат Леонид
       сказал мне об этом -- сначала
       подумала, что разыграл..."
       Она ещё долго болтала,
       но я ничего не слыхал.
       Смотрел я на небо сквозь ветки
       и новую жизни главу
       читал -- о безвылазной клетке,
       в которой, родившись, живу.
      
       Осилена до середины
       мной летопись эта с тех пор.
       Сменились живые картины,
       иначе стал выглядеть двор.
       Исчезли сатиры и фавны,
       померк ослепительный сад,
       и только футбольные фаны
       здесь ночью истошно кричат.
       С чего так визжат малолетки?
       Когда я луною не пьян,
       то вижу их -- запертых в клетке,
       тупых молодых обезьян.
       И в них, не имеющих воли,
       себя самого узнаю:
       в такие же дикие вопли
       влагал я всю тщетность свою.
       А ежели всё-таки дожил
       почувствовать мир и покой,
       то паркам недремлющим должен
       и маленькой вестнице той.
      
       2011
      
       *Римские богини судьбы, они же греческие мойры, изображавшиеся в виде старух.
      
      
       СТЕНА
      
       Поэту
      
       По эту сторону бетонной
       стены, приковывавшей взгляд,
       лежал мой путь, бедовый, торный,
       к резине на "холодный" склад.
       Возьмёшь, бывало, накладную
       и, поспешая через двор,
       всё поминаешь мать родную
       начальника (большой был вор).
       Иной раз, чувствуя в желудке
       обеденный тяжёлый плов,
       лохматой покривишься шутке,
       подслушанной у маляров.
       Так что ж! Работать нужно где-то.
       Чем плох техцентр, автосалон?
       К священной жертве Аполлон
       пока не требует поэта.
      
       Ты можешь наблюдать вокруг
       живую жизнь, как чистый медик:
       вот вышел слесарь, вот из брюк
       он достаёт свой инструментик;
       полился тихий матерок,
       в границах, по законам жанра;
       вот секретарша длинный "Vogue"
       сосёт, причмокивая жадно.
       Вальяжно шествует клиент
       с лицом раскормленным, как жопа, --
       какой-нибудь гаишный мент,
       притопавший из Конотопа.
       Он строит в Подмосковье дом,
       он задарма в свисток не свищет.
       Его братва повсюду ищет,
       что кинул он в краю родном.
      
       Простые люди на работе
       херачат в меру сил своих.
       Не зазнавайся: плоть от плоти,
       ты сам ничуть не лучше их.
       И языком и тем прибором
       поддерживаешь с миром связь.
       И Бога славите вы хором,
       и под ногтями -- та же грязь.
       Так благодарен будь везенью
       не понаслышке жизнь узнать,
       ведь птичка божия на землю
       слетает, если хочет жрать.
       С невидимым ярмом на вые,
       в халате, сношенном до дыр,
       счастлив, кто посетил сей мир,
       в его минуты роковые.
      
       То было время войн и смут,
       разборок быстрых и недетских.
       Годами пиршествовал шут
       в апартаментах президентских.
       И под бухтенье новостей
       о новых Ротшильдах и Круппах,
       смерть, обнажившись до костей,
       фигачила стриптиз на трупах.
       И в зале, где убрали свет,
       освободившись от рассудка,
       слились с похабником поэт
       и с журналистом проститутка.
       От бешенства хотелось выть.
       А кто не волк и не собака,
       тому шептал Гаспар из мрака:
       "Поэтом можешь ты не быть".
      
       И вот стена. Что там за нею?
       Ангары или гаражи?
       Уж точно не тоннель в Гвинею,
       не путь над пропастью во ржи.
       Должно быть, мусорные кучи,
       а может, кладбище... Не ной!
       Но и не верь, что было б круче
       увидеть правду за стеной.
       Нет, нужно твёрдо встать на месте,
       и запчастей унылый склад
       хотя бы из одной лишь чести
       преобразить в свой тайный сад.
       Живи ещё хоть четверть века --
       всё будет так. Исхода нет.
       ...Стена тянулась девять лет --
       и сохранила человека.
      
       ....................
      
       Недавно безо всякой злобы
       наведался я в те края.
       Понятно, скажете? Ещё бы!
       Ведь юность здесь прошла моя.
       На территорию техцентра
       проник, знакомыми ведом,
       и то, что было прежде ценно,
       припоминал с большим трудом.
       И, вспомнив, как тогда боялся
       узнать, увидеть мир иной,
       по ржавой лестнице поднялся
       над серой и глухой стеной...
       Там лес, точней, его остаток,
       обрезанный со всех сторон,
       стоял. Как был прекрасен он!
       Теперь, как он, я буду краток.
      
       Благодарю тебя, стена!
       Ведь было хорошо, что плохо.
       Благодарю тебя, страна!
       Благодарю -- судьба, эпоха!
       Гореть в аду, корпеть в поту, --
       всё это надобно поэту,
       чтоб никогда не быть по ту,
       а, как ни глянь, всегда по эту,
       по эту сторону любви,
       её гласящего закона
       о том, что все миры -- твои
       и всё, что здесь -- тебе знакомо.
       Чтоб в нужный час ребёнок смог,
       развившись, выступить из тени,
       и перед ним упали стены,
       здесь отстоявшие свой срок.
      
       2011
      
      
       КАНАЛ
      
       В эротическом сне малолетки,
       где июльский царит Апулей,
       он глядит сквозь тяжёлые ветки
       на цветы беззащитных полей,
       а по северному Подмосковью
       кубометрами траурных вод,
       словно смешанных с чёрною кровью,
       мимо дачных поселков течёт.
       И, кляня свои долгие годы,
       проливая горючий мазут,
       тарахтят по нему теплоходы,
       полусонные баржи ползут.
       Иногда, долгоноса как чайка,
       заглушив суетливый мотор,
       яхта вдруг, парусами качая,
       на широкий выходит простор.
       В летний полдень здесь уйма народу.
       Шебутная орёт мелюзга,
       баламутит опасную воду,
       облепляет кругом берега.
       Солнце шпарит по лысинам потным.
       Не умеренный пояс, а Крым!
       Вот нырнул кто-то с пузом и понтом.
       А над пляжами стелется дым.
       Изнывая на все децибелы,
       кукарекает наша попса.
       Вот мелькнуло моржовое тело
       поспешившего выплыть пловца.
       Он прошёл, от воды отряхая
       волосёнки и хрипло дыша.
       До чего непотребная харя!
       Но ещё непотребней душа.
       И, быть может от дыма на зное,
       померещилось в жуткой тоске:
       всё, когда-то живое, земное,
       здесь в горячем печётся песке.
       Обезумевших, с пригоршней меди
       их сюда перевозит Харон,
       где застыли, как символы смерти,
       рыбаки, опершись о бетон.
      
       Сунув Блока в холщовую сумку,
       я оделся -- индиец точь-в-точь,
       отогнал приставучую суку
       и потопал вдоль берега прочь.
       Обогнул обмелевшую заводь,
       превращённую ныне в сортир, --
       здесь учился когда-то я плавать,
       здесь подводный исследовал мир.
       Оглянулся с невольной опаской,
       из блокнотика выдрал листы
       и к болотцу, поросшему ряской,
       заглянул на минуту в кусты.
       ...Пригодилась та самая йога,
       что тогда применял я на дне.
       Ну и ну! Отдышался немного
       лишь весьма далеко в стороне --
       там, где воздух полезен от хворей,
       где всегда прибавляется сил:
       весь устеленный выпавшей хвоей,
       лес меня по знакомству впустил
       на опушку. Здесь мусора мало,
       сиротливо чернеет мангал,
       а направо внизу -- даль канала
       (или так: даль куда-то канала),
       словно юность, что я проморгал.
       И оттуда, из прожитой жизни,
       Что-то очень большое плывёт.
       Ну конечно же! "Феликс Дзержинский" --
       безобидный речной теплоход.
      
       Он давно уже скрылся из виду,
       чужаков унеся на борту,
       а я всё ещё мацал обиду,
       как другие лелеют мечту.
       Кто был тот беззаботный каналья,
       долговязый какой-то нахал,
       что, взирая на берег канала,
       с верхней палубы мне помахал?
       Белозубый и бронзовокожий,
       разве был он со мною знаком,
       столь внезапно и странно похожий
       тонкой костью, широким лицом?
       Как я мог, на хэбэ его зарясь,
       позабыть, что давно уж не тот?
       Отчего эта жгучая зависть
       к тем, кто дальше и мимо идёт?
      
       Так, над жизнью своей размышляя,
       там, где вниз устремляется склон,
       где видна у последнего края
       близость судеб иных и времён,
       я сидел. А высокие сосны,
       неизвестно, в котором часу,
       заливало июльское солнце,
       постепенно теряясь в лесу.
       Пробудился под соснами ветер,
       полетел, разгоняя тоску.
       Лес махал, как ощипанный веер,
       уезжавшим с канала в Москву.
       Чёрт-те где телебашня вонзала
       в небо серый, с иголкою, шприц,
       и везли до Речного вокзала
       катера -- краснозадых девиц.
      
       2011
      
      
       ALIENS
      
       Вслушиваюсь в шум дождя,
       в страстный шёпот, в смутный шелест...
       Кто же в этом мире я?
       Может быть, и впрямь -- пришелец?
       Чую страх средь бела дня,
       и висок от мысли ноет:
       вдруг под кожей у меня
       затаился гуманоид?
       Он слетел сюда со звёзд,
       крепко стукнулся о паперть,
       потерял зелёный хвост,
       заодно отшибло память.
       Не утрачена вполне
       лишь способность к мимикрии --
       то, что ценится вдвойне
       в постсоветской пост-России.
      
       Но бесхвостым как ходить?
       Помню, плакал я ночами.
       Равновесие хранить
       Будда мне помог вначале.
       Кое-как доковылять
       до работы мог я вскоре,
       институтская же б--дь
       мне успела преподать
       всё, чему не учат в школе.
       С непривычки-то, как бык,
       так на тёлок и бросался.
       Постепенно пообвык,
       присмирел, пообтесался.
       Накупил себе кассет,
       пил и не однажды дунул.
       В общем, сделался как все, --
       так, по крайней мере, думал.
      
       В никуда ушли года.
       Стёрлись явные приметы,
       что нагрянул я сюда
       прямиком с другой планеты.
       Выражением лица
       не похож на инородца,
       но вписаться до конца
       ни фига не удаётся.
       Заглянул на днях в бутик --
       моего фасона нету;
       от жратвы меня мутит,
       и зарплата пахнет нефтью.
      
       В лошадином табуне
       трудно быть единорогом.
       Я живу в чужой стране,
       окружён чужим народом.
       И страдаю я сам-друг,
       хоть порою вижу ясно:
       много нас таких вокруг,
       гуманоидов несчастных.
       Нам по тридцать-сорок лет.
       Где здоровье? Где фортуна?
       У меня есть друг Олег,
       он сбежал сюда с Арктура.
       На Арсении вина --
       с Лирой он порвал все узы.
       Сашу верная жена
       ждёт в туманности Медузы.
      
       Жизнь по кайфу тут была --
       водка с пивом и потеха.
       А потом пошли дела,
       засосала ипотека.
       Кто-то стал уж лысоват,
       полюбил Россию нежно.
       Не идёт голосовать,
       но сочувствует, конечно.
       Кто в секс-шопе на углу
       демонстрирует новинки,
       кто халву и пахлаву
       предлагает всем на рынке.
       Я -- по городу брожу,
       на Полярную гляжу,
       а со мной гуляет дама
       с Эпсилона Эридана.
      
       2011
      
      
       ПО БУЛЬВАРАМ
      
       Там, где на месте сталинской воронки
       поднялся вновь дебелый храм Христа,
       покинул я ту сторону Волхонки
       и перешёл на эту неспроста:
       признаюсь вам, в Российский фонд культуры
       я нёс бумаги для какой-то дуры.
      
       И опоздал, конечно. Как назло
       всё время попадаю в передряги!
       Обеденное время подошло.
       Ну что ж, охранник передаст бумаги.
       Пускай она заслуженно поест,
       а мне пора освободить подъезд.
      
       Вот спуск в метро. Но день такой весёлый,
       что захотелось погулять, как встарь.
       Так, помнится, пренебрегая школой,
       бродил я здесь. И тоже был январь.
       Бассейн ещё пыхтел клубами пара,
       но полз троллейбус так же вдоль бульвара.
      
       Раскаявшись за прошлые года,
       зима повсюду сделала успехи --
       лопатами крошили глыбы льда,
       сгребали снег бесстрастные узбеки.
       А дальше впереди бульвар был пуст
       и гулко отдавался снежный хруст.
      
       Направо поперёк бульвара лодка
       дурацкая привычный портит вид,
       а в лодке, словно за неё неловко,
       с собой несхожий Шолохов сидит.
       И, опасаясь новых козней вражьих,
       налево убегает Сивцев Вражек.
      
       А вот и Гоголь -- с ним произошла
       лет шестьдесят назад метаморфоза:
       измученного лицезреньем зла
       сменил здесь бодрячок официоза.
       Прилизан и дипломатично сер
       сей дар "Правительства СССР".
      
       С верблюдом про себя сравнив кого-то,
       кто сплюнул под ноги на тротуар,
       я обошёл Арбатские Ворота
       и на Никитский выбрался бульвар.
       Он и у вас не вызвал бы восторга:
       театр скучнейший да музей Востока.
      
       Иное дело милый мой Тверской!
       Да, потрудились тут, обезобразив
       бульвар старинный заодно с Москвой.
       Но всё ж малоприметен Тимирязев.
       И лишь Есенин, точно Командор,
       кидает сверху вниз нездешний взор.
      
       Мелькает за оградой аlma mater.
       Мы разошлись, как в море корабли,
       но, вероятно, пересох фарватер --
       и вот сидим и ноем на мели.
       Уж лучше бы строчить нас научили
       для заработка -- в день по доброй миле!
      
       Нет, нет, шучу. Спасибо и за то,
       что нам профессор объяснил толково
       (а был он, разумеется, знаток):
       поэзия -- не вычурное слово,
       прозрачность в ней важна и глубина,
       хоть видно камни -- не достать до дна.
      
       А вот и ты, чей образ богатырский
       оправдан в опекушинской броне.
       Пусть мне милей и ближе Боратынский,
       но ты его сильней, ясней вдвойне.
       И вижу я в конце дороги торной
       твой памятник -- другой, нерукотворный.
      
       Гораздо больше облик изменён.
       Венок лавровый, на плечах гиматий.
       В руках -- ещё с эпических времен --
       кифара для возвышенных занятий.
       Три Музы возле ног твоих. И кто?
       Евтерпа, Талия и Эрато...
      
       Возможно, это подползает старость --
       я на ходу стал забываться сном,
       и обратил внимание на странность,
       когда вдруг поскользнулся на Страстном:
       как тонет графоман в своём экстазе,
       тонул бульвар в сплошной весенней грязи.
      
       Неужто на Тверском была зима?!
       Здесь под деревьями чернеют лужи.
       Я помешался? Мир сошёл с ума?
       Невозмутим Рахманинов снаружи.
       Вот он сидит ко мне уже спиной,
       прислушиваясь к музыке иной.
      
       Бульвар Петровский. Он почти что пуст.
       Отсюда в незапамятные годы
       к реке Неглинной начинался спуск.
       Теперь её обузданные воды
       заключены в трубу, под землю, вниз.
       Речные нимфы превратились в крыс.
      
       А в "Эрмитаже", где едал Чайковский,
       где Оливье свой изобрёл салат,
       сегодня в полночь будет бал чертовский --
       в подвалах пляска Витта, маскарад.
       Для этого арендовали бесы
       театр "Школа современной пьесы".
      
       За Трубной начинается подъём --
       Рождественский бульвар качнулся пьяно.
       В эпоху культа личности на нём
       была квартирка Бедного Демьяна.
       А прежде, верно, ошивался тут
       ещё какой-нибудь придворный шут.
      
       По Сретенскому прогуляться мало.
       Короткий он, да и потребность есть
       здесь, на остатке городского вала,
       под чахленькими липами присесть.
       Не так легко таскаться по бульварам,
       а в этот раз и рифмовать, задаром.
      
       ...Вздохнув, пойду -- на лебедей взгляну
       в пруду продолговатом, что, по данным
       анализов, опять, как в старину,
       пришла пора именовать "поганым";
       не размышляя "быть или не быть",
       куплю себе чего-нибудь попить.
      
       Воспоминаний серое пальтишко
       я скину к чёрту и помчусь вперёд,
       туда, где ждёт уже другой мальчишка, --
       туда, на площадь Яузских Ворот.
       И с веком наравне отправлюсь дальше,
       в Заяузье, в Замоскворечье даже.
      
       Век двадцать первый! Не шали, малец!
       По-нашему, ты пятиклассник типа.
       Не столь суров, как страшный твой отец,
       но выковырял штамм свиного гриппа.
       И всё же ты -- чему я очень рад, --
       по крайней мере, не акселерат.
      
       2011
      
      
       КОЛОКОЛ
      
       Чтоб с веком в усердии к Богу поспорить
       и ныне, и присно, во веки веков,
       на средства свои колокольню построить
       однажды помещик решил Ушаков.
       Решил -- и сошлись из его деревенек
       холопы в уездный тогда городок,
       готовы за малую толику денег
       работать, пока не повалятся с ног.
       Явились крестьяне: Василий Степанов,
       Иван Иванов, Евдоким Иванов,
       и с ними десятки таких же Иванов --
       отцов чьих-то, братьев, мужей и сынов.
       На площадь торговую Русь избяная
       смастачить притопала каменный взмах,
       чтоб с неба текла красота неземная,
       как Волга в исконных своих берегах.
       Заспорилось дело. Пошла тут работа
       всё выше над берегом Волги-реки.
       Помещику, видно, втемяшилось что-то --
       должны договор заключить мужики:
       коль трещину даст колокольня большая,
       хотя бы и целая вечность пройдёт,
       придётся холопам самим, поспешая,
       её перестроить за собственный счёт.
       Нахмурился мастер бывалый Василий --
       ему не по нраву такой договор,
       махнули Иван с Евдокимом -- и в силе
       осталось условие это с тех пор.
       И всё как по плану, за ярусом ярус,
       построили. Грянули в колокола.
       Но Волга таила стихийную ярость,
       в разливах весенних покамест ждала.
      
       ...О, русское зодчество! Что значит навык!
       Ничуть благолепный не портится вид.
       Сто лет пролетело и сорок вдобавок --
       стоит колокольня. Без трещин стоит.
       А жизнь изменилась: России не стало,
       её затопил кумачовый разлив.
       Народ потонул, как безумное стадо,
       святые ковчеги спасенья разбив.
       Как будто на Волгу вернувшийся Разин,
       свободен в разгуле, но тёмен и дик,
       ровняя с землей обречённый Калязин,
       нездешнюю волю творил большевик.
       Тут явится вскоре научное чудо --
       локальный потоп возле Угличской ГЭС.
       И лишь колокольню на месте покуда
       оставить решил -- в назидание -- бес.
       Но точно свеча в похоронной печали
       она для Небесной России была.
       Когда же с неё торопливо снимали
       тяжёлые медные колокола,
       из рук неумелых разбойной ватаги
       вдруг вырвался некий один -- и упал,
       сломав по пути все настилы и лаги,
       в глубокий, залитый водою, подвал.
       Он год пролежал там в могильном покое,
       и тих был его летаргический сон.
       А ночью в июне, на двадцать второе,
       впервые раздался мучительный стон.
       Весь город проснулся ещё до рассвета.
       Встревожилась каждая в доме семья.
       Казалось, пальба орудийная где-то,
       а это -- родная гудела земля.
      
       ...Плывёт по реке теплоход. Пассажиры --
       художники слова -- сидят за столом:
       поэт из Москвы, драматург из Каширы,
       какой-то прозаик с дебильным лицом.
       Над курицей дохлой галдят блюдолизы,
       старушка продажная булку жуёт, --
       весьма популярны речные круизы
       у тех, кто всегда на халяву живёт.
       Кому-то известна легенда -- недаром
       он жирным своим указует перстом
       туда, где над Волгой -- вторым Светлояром, --
       торчит из воды колокольня с крестом.
       Он где-то читал, что вокруг неё насыпь --
       "уловка жидов", что предвестник всех бед,
       язык колокольный, посажен был на цепь,
       и разный другой фантастический бред.
       Роняет поэт крокодиловы слёзы.
       Напрасно ему говорят: "Не грусти" --
       он что-то уже срифмовал про берёзы
       и водочки просит ещё принести.
       Минута -- и вот ресторан оросили
       повсюду, куда долетела слюна,
       стихи о России. Опять о России!
       "Россия! Россия!"... Но где же она?
      
       В оковах стихии народного бунта,
       поднявшейся вверх и разлившейся вширь,
       под спудом эпохи и тоннами грунта
       лежит безымянный её богатырь.
      
       2011
      
      
       КАРТИНКИ С ЯРМАРКИ
      
       Не знаю, как там в Нижнем,
       а здесь, в Первопрестольной,
       торгует словом книжным
       купец благопристойный.
       На вкус товар не местный.
       Гляди! обложки -- супер:
       вот генерал немецкий,
       вот хвост в корейском супе.
      
       Родимая словесность,
       толмач заморской речи,
       преодолев советскость,
       скворчит в Замоскворечье.
       Щебечут дебютанты
       из поросли тернистой,
       путаны, депутаты,
       плуты и путинисты.
      
       Толкают фармацевты
       различные рецепты,
       политики -- идеи,
       сатиру -- иудеи,
       признания -- артисты,
       Писание -- баптисты,
       псих -- квадратуру круга,
       а пидоры -- друг друга.
      
       Всему особый опус --
       как сделать грудь упругой,
       куда податься в отпуск
       с очередной супругой,
       и отчего всё плохо,
       и сколько будет стоить
       <осесть в квартале Сохо>
       Россию обустроить.
      
       Да, кстати, о России.
       На встречу к патриотам
       нас нынче пригласили,
       чтобы продать их оптом.
       Глашатаями люда
       мы их не выбирали.
       А рядом столь же люто
       пиндосят либералы.
      
       Присмотримся к писакам.
       Они давно решили,
       что можно здесь при всяком
       устроиться режиме.
       Все эти фарисеи,
       наушники и шлюхи
       спокойно пересели
       с "Титаника" на шлюпки.
      
       Тут каждый тихо занят,
       не ставит сверхзадачу --
       шакалит и цыганит
       и судится за дачу.
       Однако сколько прений,
       как жарко, душно, тесно
       вокруг наград и премий!
       Какое буйство текста!
      
       Прозаик лезет в телек,
       базарит, хочет денег,
       поэт, румяный нытик --
       чтобы заметил критик.
       А я хожу весь в белом
       и как бы между делом
       шиплю: "Смотрите, черти,
       вот-вот шагну в бессмертье!"
      
       Но чувствую -- мне крышка,
       ведь и моя здесь книжка...
      
       2012
      
      
       ОСТРОВОК
      
       Летом денька на четыре
       дёрнули мы из Москвы.
       Лёгкий маршрут начертили,
       чтоб не устали мослы.
       Лишь бы раскинуть палатку
       да поглазеть на закат --
       мир по иному порядку
       Богом устроен за МКАД.
      
       Катим. Уже из вагона
       видел я сельский погост.
       Вот полетела ворона,
       вот мы проехали мост...
       (Далее в тексте поэмы
       длинный пейзажный кусок
       и отступленье от темы --
       где-то четыреста строк.
       Дабы не путать, однако,
       повествования нить,
       вздумал редактор, собака,
       сильно объём сократить.
       Все эти оды природе,
       разные мысли из книг,
       выйдут потом -- в переводе
       на эскимосский язык.)
      
       Скнятино. Слезли, и вскоре
       каждый оправиться смог.
       Паспорт рыбацкой конторе
       Саша оставил в залог.
       Выбрали крепкую лодку.
       Вспенена силой весла,
       водохранилищу в глотку
       речка троих понесла.
       Выгребли на середину.
       Дальше не знаем как быть.
       Солнце нацелилось в спину.
       Саша, куда же нам плыть?
       Ветер свежеет и, вея,
       студит. Я быстро продрог.
       Вдруг показался левее
       тот небольшой островок.
       Взмахов ещё пара сотен --
       и тормозят камыши.
       Кроме задумчивых сосен,
       вроде бы, нет ни души.
       Други, согреемся чаем
       здесь, на песчаной косе!
       Двое решили: причалим.
       Третий? А третий -- как все.
      
       Граждане, мусорить -- мерзко!
       Это ужасный порок.
       Ладно, очистили место
       и разожгли костерок.
       Мигом достали манатки.
       Вышли с Москвою на связь.
       Саша уже из палатки
       лезет, над чем-то смеясь.
       Дима в костюме Адама
       Волгу пошёл покорять.
       Я, как разгневанный Рама,
       стал кровососов карать.
       Жалуясь всем, что простужен,
       в спальный забрался мешок.
       Позже сварганили ужин.
       Пальцы себе я обжёг.
       Но подтвердят очевидцы
       этого первого дня:
       миска простой чечевицы
       враз исцелила меня!
       Ужину, берегу, соснам
       всяк здесь по-своему рад.
       Что ж, утомлённые солнцем,
       весело встретим закат!
      
       ...Много я думал о воле,
       глядя тогда в небосвод.
       Как теплоходы по Волге,
       шли мои годы вперёд.
       Было на палубах людно --
       шум, суета, беготня
       и ненавидевших люто
       и возлюбивших меня.
       Нынче зарёкся я плавать.
       Жизнь коротка и проста.
       Разве что общая память
       дует на угли костра --
       и, перемазавшись сажей,
       нюхая сладостный дым,
       так же мы с Димой и Сашей
       перед закатом сидим,
       втиснуты в старые джинсы,
       набраны в каждой строке,
       как на ладони у жизни --
       на островке.
      
       2012
      
      
       ВИДЕНИЯ ЗЕМЛИ
      
       Решили с другом съездить в Подмосковье --
       пособирать осенние опята,
       по лесу побродить да жизнь обкашлять.
       Среди недели (я тогда работал
       редактором журнала "Литучёба"
       и потому был нищенски свободен,
       а Саша -- вольный человек по сути)
       в полупустую сели электричку
       и скоро с Белорусского вокзала
       в Звенигород отправились.
       Когда-то
       меня туда возили в детский лагерь
       подряд четыре лета. Помню ясно
       аллеи, корпуса, бассейн, теплицы,
       поляну с деревом посередине,
       с которого приятель мой сорвался
       и ободрал себе бока о ветви.
       За вычетом линеек пионерских,
       полуденного сна и столованья,
       играли целый день мы -- в прятки, в салки.
       Пинали мяч. Для более серьёзных
       работали кружки по интересам,
       где вышивали, прыгали на матах;
       кто в шашки, в шахматы соревновался,
       кто мастерил модели самолётов
       и запускал их в небо. Как-то даже
       построили вигвам -- и вот индейцы
       в нём поселились: воины ходили,
       забор перелезая, на охоту,
       а скво для них готовили похлёбку
       из щавеля. Нас повязали гринго
       и под конвоем повели всё племя
       за изгородь -- была в лесной низине
       берёзовая роща.
       Эту рощу
       я вспоминаю часто. Чудо-роща!
       Там папоротник рос и мох стелился
       вокруг берёз, что широко стояли,
       принарядившись, будто в праздник...
       Позже
       вид места изменился в одночасье --
       придя сюда из лагеря, внезапно
       мы только пни да щепки увидали.
       Мне почему-то сделалось так стыдно,
       как если б наголо меня обрили.
       А вскоре из берёзок настругали
       богатырей нам, дедов бородатых, --
       на капище похож стал детский лагерь.
       Имелся там ещё и настоящий
       языческий курган.
       Через пятнадцать,
       а то и больше, лет я специально
       из Жаворонков на велосипеде
       туда приехал; отыскал наш лагерь;
       спустился вниз, где вместо прежней рощи
       лужайка до сих пор существовала.
       Зашёл на территорию, конечно,
       добившись разрешенья у охраны.
       Сентябрь настал уже, и дети в город
       вернулись.
       Как лунатик, одиноко
       бродил я по аллеям. Показалось
       мне всё каким-то маленьким, и даже
       курган (я на него присел) как будто
       стал ниже...
       Ну да бог с ним! Я отвлёкся.
       Считайте, что за это время с Сашей
       мы добрались без всяких приключений
       до нашей цели -- смешанного леса
       в окрестностях, теперь и вам знакомых.
      
       Лес был пронизан светом. Голубое
       в него заглядывало небо. Только
       грибов не видно что-то под опавшей
       листвой -- сезон окончен, вероятно.
       И вот когда, порыскав по опушке
       ближайшей, горе-грибники насущным
       вопросом задались: а не пора ли
       привал устроить (в рюкзачке у Саши,
       бывалого походника, с собою
       чай в термосе, орехи, сухофрукты), --
       вдруг, словно кто-то угадал их мысли,
       открылся вид -- совсем такой как надо:
       пологий берег озерца лесного
       или речушки.
       Радостно глядели
       мы оба на него. Ах, мать честная!
       Какое чудо, красота!..
       Однако
       вместо того, чтоб к берегу немедля
       спуститься, мы ещё раз попытались
       искать грибы. Решили, что вернёмся
       сюда или в другом каком-то месте
       на ту речушку выйдем непременно.
       Награда за упрямство -- две-три старых
       червивых сыроежки, да маслёнок
       попался подозрительного цвета.
       Но главное -- мы скоро заблудились,
       свернули вправо -- выбрались на свалку,
       левее рыпнулись -- там чьи-то дачи.
       А между тем испортилась погода,
       накрапывать стал дождь, потом сильнее
       полил -- так, будто кто-то рассердился
       и нас прогнать желал отсюда.
       Всё же
       мы, наконец, огромный крюк проделав,
       нашли то место...
       Жалкое болото,
       засыпанное мусором, стоячей
       водой своей напомнило о смерти.
      
       С отчаянья мы здесь перекусили.
       Ни говорить, ни думать не хотелось.
       Уставшие, промокшие изрядно,
       пошли на станцию...
      
       2012
      
      
       * * *
      
       Не слишком-то напорист,
       вперёд я не пролез.
       Я оплатил проезд,
       но опоздал на поезд.
       И можно сдать билет
       и новый взять -- доплата
       невелика, да плана
       уехать больше нет.
      
       Что дальше? Бег в нелепом
       пространстве городском,
       повстанца гороскоп,
       тоска зимой и летом,
       дворов кошачий сон,
       прогулки по бульварам
       и над Бутырским Валом
       казённый небосклон.
      
       2013
      
      
      
      
       КНИГА ВТОРАЯ. ВЕТХИЕ СЮЖЕТЫ
      
      
       КОНФУЗ У РЕКИ
      
       К мелководной реке подойдя,
       обнаружил Конфуций, что мост
       смыт потоком во время дождя,
       а воды с человеческий рост.
      
       Ждать пока обмелеет река
       недостойно того, кто в Пути.
       И Конфуций спросил старика,
       где б на берег другой перейти.
      
       Тот старик -- он сидел за рекой --
       отвечал: "Чем же я помогу?
       Я не вижу проблемы, друг мой, --
       ты уже на другом берегу".
      
       Все препятствия в нашем в уме,
       но за ними откроется путь --
       надо вовремя только уметь
       на себя по-иному взглянуть.
      
       2013
      
      
       БЕДНЫЙ ГОЛИАФ
      
       Сколько лет стишки мараю,
       а читателя всё нет.
       Не пора ли мне моралью
       подытоживать сюжет?
       Одномерно, чётко, просто.
       Ясно даже для телят.
       А иначе только проза --
       время нечего терять.
      
       Мы не будем долго рыться
       в откровеньях Книги книг.
       ...Жил на свете бедный рыцарь
       Голиаф -- герой, мужик.
       Он ковбоям из Канзаса
       надавал бы по рогам.
       Великаном он казался
       перепуганным врагам.
       Ростом парень хоть и вышел,
       что ж бежать, поджав очко?
       Голиаф наш был не выше,
       чем какой-нибудь Кличко.
       Лишь в политику соваться
       не желал простак атлет.
       "Кисло с вами тусоваться", --
       говорил, скривясь, в ответ.
       Говорил: "Кидалы правят,
       нагибавшие народ".
       Но когда войну объявят,
       выступал тотчас в поход.
       Супостата гнал пинками
       аж до Вавилонских врат.
       Шёл, увешанный венками,
       с берегов реки Евфрат.
       О его победах песни
       залетали даже в глушь.
       Нет, не силой всех известней
       стал могучий этот муж.
       Уложить врага на месте
       Голиафу ерунда --
       он священный кодекс чести
       не нарушил никогда.
       Утром вылез из палатки --
       сразу звать врага на бой.
       Джеки Чаном не был в схватке,
       не орудовал ногой.
       Знатных пленников и пленниц
       не лишал последних прав.
       Словом, сущий был младенец
       благородный Голиаф.
      
       Благородство это боком
       вышло славному бойцу.
       Некий шкет, любимый богом
       лишь за то, что ел мацу,
       принуждённый то и дело
       на лице давить прыщи,
       поступил чертовски смело --
       кинул камень из пращи...
       А теперь мораль, дружочек,
       в духе тех и этих дней:
       против гордых одиночек
       запасись мешком камней,
       или стрелами с отравой
       поражай издалека,
       и тогда твой зад вертлявый
       будет цел наверняка.
      
       2013
      
      
       НЕИСТОВЫЙ САМСОН
      
       Самсон был мальчик скромный, милый,
       его кошерная душа
       предпочитала тихий, мирный,
       семейный труд для барыша.
       Сужал деньгами под проценты,
       знал наизусть на рынке цены,
       случалось, что и воровал,
       но деньги маме отдавал.
      
       Да вот беда: как стричься, мыться,
       не сыщет паренька родня.
       Прочь убегал при виде мыльца,
       боялся ножниц, как огня.
       Свои нечёсаные космы
       не заплетал он даже в косы.
       Так запустил себя Самсон,
       что не признали мать с отцом.
      
       Грозили огненной геенной --
       он лишь плечами пожимал.
       Пренебрегая гигиеной,
       в хлеву с козлами проживал.
       С годами более дичился,
       и постепенно научился,
       ночами покидая хлев,
       бросаться на людей, как лев.
      
       Но вдруг стал моден, даже стилен.
       Молва несётся: "Наш дурак
       задрал каких-то палестимлян
       ослиной челюстью!" Вот так.
       Родные, услыхав такое,
       оставили его в покое.
       Отныне сделался Самсон
       добропорядочным самцом.
      
       Там, где ливанская долина
       и до сих пор ещё цела,
       в то время юная Далила,
       как роза, пышно расцвела.
       И всё цветет... Семье обуза,
       ведь только груди -- два арбуза.
       Хотя б одну такую грудь
       попробуй сбыть кому-нибудь.
      
       Явился сват к Самсону на дом.
       "У нас товар, у вас купец".
       А тот в ответ: "Подумать надо".
       "Об чём? Женился -- и конец!"
       Туда-сюда, короче -- впарил.
       Не устоял, поддался парень
       и хмуро пробурчал "угу".
       Козлы заблеяли в углу.
      
       Невеста влюблена заочно,
       велит коней скорее гнать.
       К такому сердцу ключ замочный
       не нужно вовсе подбирать.
       Самсона знойная Далила
       чуть не с порога одарила,
       да и Самсон был тоже лих
       (он выгнал вон козлов своих).
      
       Всё шло прекрасно поначалу.
       Но баба сделает ведь так,
       как надо ей. Взяла мочалку,
       чтобы спасти, конечно, брак
       (знать, запашок-то был ядрёный),
       идёт к охваченному дрёмой
       супругу. Тот беспечно спал
       и бессловесной жертвой стал.
      
       Помывши, коротко постригла,
       побрила даже между ног,
       и тут, коварная, постигла,
       что муж -- ещё почти щенок.
       Был у героя вид калеки,
       торчали щуплые коленки.
       Утратив свой вонючий мех,
       он вызывал не страх, а смех.
      
       Меж тем вокруг его жилища
       козлы бродили очень злы.
       Вдруг палестимлян сразу тыща
       вломилась. Навели, козлы!
       Самсона взяли, как младенца,
       не дав несчастному одеться.
       И вскоре он, лишённый сил,
       в тюрьме баланду разносил.
      
       Лишь под конец прозрел духовно.
       Сказал себе: "Ну всё, хана".
       Сообразил, что жил греховно,
       и, укокошив пахана,
       обрушив, так сказать, законы,
       порядки уголовной зоны,
       погиб в начале славных дел,
       оставив полный беспредел.
      
       А что красавица Далила?
       В суде роскошная вдова
       слезу, конечно же, давила --
       и отстояла все права.
       Но вышла замуж за сирийца.
       Пришлось в Дамаск переселиться,
       а там пошла резня как раз...
       На этом завершу рассказ.
      
       2013
      
      
       ПРО НОЯ
      
       Ну что нам известно про Ноя?
       Конечно, его эпикриз:
       был стресс, развилась паранойя.
       Родные о нём не пеклись.
       На них он рассчитывать мог лишь,
       как только привяжется хворь.
       Отсюда ветрянка и коклюш,
       рахит, скарлатина и корь.
       То горло болело, то ухо.
       Завшивел -- и наголо брит.
       Едва отпустила краснуха,
       глядишь, подхватил дифтерит.
       Но самая главная мука,
       давившая парня, как пресс, --
       весьма неприятная штука,
       позорная дрянь -- энурез.
      
       (Не буду лукавить, ребята,
       за ангела я не сойду --
       частенько прудонил когда-то,
       особенно в детском саду.
       Была там такая Илона,
       верзила, худая как жердь, --
       и сделался я Купидона
       одной из бесчисленных жертв.
       Раз, помню, в железном бидоне
       нам всем притащили воды;
       я -- в очередь, сзади к Илоне
       пристроился с видом балды.
       А та, расплетая косичку,
       сказала, меня пожалев:
       "Не пил бы ты на ночь водичку".
       Представьте мой стыд и мой гнев!)
      
       Итак, вот что было у Ноя.
       Отсюда растерянный взгляд,
       лица выраженье смурное
       и мыслей безрадостных ряд.
       К тому же однажды под утро
       увидел он яркий кошмар:
       откуда-то сильно подуло,
       раздался громовый удар,
       отверзлись небесные хляби
       и хлынуло, как из ведра!
       ...Вновь солнце взыграло на ряби.
       А где же земля? Не видна.
       Повсюду разлитая влага,
       но нет ни зверюг, ни травы...
       Проснулся весь мокрый, бедняга,
       не только от пота, увы.
      
       С тех пор изменился. Гадали,
       что стало причиной, виной,
       покуда он строил годами
       корабль в телебашню длиной.
       Собрал каждой твари по паре.
       И стар потешался, и мал.
       На Ноев ковчег не попали
       все те, кто живот надрывал.
       Когда ж притопило, и сотни
       тонули в свинцовых волнах,
       убрал он кедровые сходни
       и пафосно двинулся нах.
      
       Не так ли порой из абсурда
       святое рождается, брат?
       ...Пристало громадное судно
       к вершине горы Арарат.
      
       2013
      
      
       КРИШНАПАРВА
      
       1. Рождение Кришны
      
       Искусство, движущее миром
       вербальным, сквозь века и жанры,
       а ну, перенеси нас мигом
       на берега священной Джамны,
       где в древней Матхуре, в темнице,
       от Васудэвы у Деваки
       родился Кришна темнолицый,
       о чём предупреждали знаки!
      
       Был у Деваки брат -- принц Камса,
       честолюбивый непристойно:
       круг близких ждал его приказа,
       чтобы царя лишить престола.
       (Покрепче тут его назвать бы,
       да это не для восьмистиший.)
       Короче, у сестры на свадьбе
       он слышал голос, возвестивший:
       "Восстань теперь, о Камса гордый!
       Отец твой силе покорится,
       в тюрьму отправленный на годы.
       Но бойся, друг: твоя сестрица
       родит соперника. Ты -- демон,
       он -- бог, Господь, Вселенский Разум.
       Не жди, не думай в страхе "где он?",
       а умертви младенца сразу".
      
       Мятеж удался. Царь коварный
       уже сидит на троне отчем:
       налог утроил на товары,
       казнит, стращает, -- правит, в общем.
       Уже, предсказанному веря,
       сестру чуть не зарезал в гневе,
       смирил, однако, ярость вепря
       и обратился к Васудэве.
       (Взглянув на небо, так лазурно
       ему сиявшее во мраке,
       он вдруг решил, что неразумно
       покамест убивать Деваки.)
       "Плодитесь, -- объявил царь Камса, --
       я жду племянников для встречи".
       Но были гнусного сарказма
       исполнены благие речи.
      
       В тюрьме Деваки с Васудэвой.
       Заняться им особо нечем.
       (Хотя, мужи, что делать с девой
       мы знаем, этот опыт вечен.)
       Когда ж в положенные сроки
       рождаться начали детишки,
       их дядя собственный жестокий
       убил, бросая наземь с вышки.
       (Про вышку я преувеличил,
       сильней чтоб чувствовалась драма.)
       Так шестерых из жизни вычел.
       Седьмым родился Баларама.
       Не мать ему была Деваки,
       хоть врут об этом и доныне;
       у Васудэвы в прежнем браке
       имелась жёнушка -- Рохини.
       Как сладилось у них -- кто скажет?
       Такая выпала им карта.
       Сосать один кокос -- тоска же!
       Ну, в общем, переспали как-то.
       Житейское, ей-богу, дело.
       (Супруги, вы меня оспорьте!)
       Спросите хоть любого деда --
       тут корень не в любви, а в спорте.
      
       Меж тем опять приспело время
       Деваки разрешиться, бедной,
       от бремени, и это бремя
       не как обычно, с кожей белой,
       а чёрное на свет явилось;
       греха большого здесь не вижу,
       когда такая Божья милость --
       восьмая аватара Вишну!
       Насочиняли про младенца,
       что вылез он в шмотье индийском
       (знать, где-то там успел одеться!),
       уже вооружённый диском
       и неподъемной булавою,
       с закованным в железо станом...
       Пока мы дружим с головою,
       всё это повторять не станем.
      
      
       2. Детство Кришны
      
       От Матхуры неподалёку
       Вриндаван -- вот где рай поэту!
       (Не нужно путать с ним Голоку
       Вриндавана -- коров планету.)
       Цветы на солнечной поляне,
       повсюду рощи, рядом речка,
       в лугах стада пасут пейзане, --
       ах, други, чудное местечко!
       Тайком от Камсы, из столицы,
       так червь нам повествует книжный,
       сюда доставлен темнолицый
       младенец, наречённый Кришной.
       Растёт среди земного рая,
       резвится с братом на свободе,
       хлопот немало доставляя
       приёмной матери Яшоде.
      
       Однажды Баларама в шутку
       сказал, что братец кушал глину.
       Яшода, подозвав малютку,
       взглянула в рот Деваки сыну.
       Как будто с глаз упали шоры!
       Ей вдруг открылась панорама:
       леса, моря, пустыни, горы...
       Так веселился Баларама.
      
       Господь, прикинула Яшода,
       живёт с ней под одною крышей.
       Среди пастушьего народа
       ровесники дружили с Кришной.
       Конечно, получал по попе,
       пока шкодливость не пропала.
       А за любовь к пастушкам-гопи
       носил он прозвище Гопала.
      
       Сезон дождей решил бог Индра
       отметить небольшим потопом --
       как воды Ганга или Инда,
       неслась гроза сплошным потоком.
       Но гляньте: мальчуган страдальцам
       в беде опора и охрана,
       поднял для них одним он пальцем
       холм под названьем Говардхана.
       Господь сказал: "Сюда, Вриндаван!
       Ведите скот, идите сами.
       Ничто не причинит вреда вам,
       покуда я и брат мой с вами".
       Так всем явил свою природу
       сын Васудэвы и Деваки.
       С тех пор не раз толпе в угоду
       о братьях сочинялись враки.
      
      
       3. Юность Кришны
      
       Как ястреб, оперившись, в небо
       взмывает бить ворон и галок,
       а воробей за крошкой хлеба
       слетает в грязь, смешон и жалок, --
       так юный Кришна возвышался
       над сверстниками-пастухами
       и быть под стать ему старался
       бог, воплощённый в Балараме.
       У Кришны есть уже зазноба --
       прелестная, как персик, Радха.
       Но, матери, следите в оба!
       Ему любая дева рада.
       Подносят воду в лучшей чаше,
       когда он говорит "налейте";
       сбегаются к нему тотчас же,
       лишь заиграет он на флейте.
      
       В одну из тех ночей, что часто
       поэтам нравятся, Гопала
       бродил никак не меньше часа
       по берегу; рука кропала
       порой на отмели песчаной
       стишки при мутном лунном свете --
       признания в любви печальной
       и что-то про созвездий сети.
       Однако даже стихоплётам
       среди особ такого ранга
       слова даются кровью с потом,
       ещё словам нужна огранка.
       "Вспять повернуть мне легче реки! --
       вскричал Господь. -- Я вам не грузчик!"
       И проклял сгоряча навеки
       поэтов прошлых и грядущих.
       Затем присел с дудой на кочку
       и заиграл мотив попсовый.
       Гудел не долго в одиночку --
       со всех сторон, как скот пасомый,
       бегут к нему пастушки-гопи
       да с ними два-три трансвестита
       (ведь надо ж, братцы, и в Европе
       читателей мне в транс ввести-то!
       Нам всё, что там у них в зените,
       отсюда кажется закатом).
       Что было дальше -- извините,
       табу, останется за кадром.
       Мой друг имел обыкновенье
       так выражать потребу сердца:
       "Мы рождены для вдохновения,
       а лишь потом уже -- для секса".
      
       Что ж Кришна? Поборов сонливость,
       он к дяде в логовище волчье
       пришёл с утра; в лице -- солидность;
       охрана расступилась молча.
       Конечно, догадался Камса,
       но всё-таки спросил: "В чём дело?"
       А тот ему: "Чудак, покайся!" --
       и обезглавленное тело
       скатилось вскоре по ступеням,
       разбив кувшин из терракоты
       (Господь к реформам постепенным
       большой не чувствовал охоты).
       Злой Камса мёртв! Ура! Победа!
       Убил тирана Кришна лично!
       Приводят мать, отца и деда,
       и все танцуют, как обычно.
      
      
       4. Смерть Кришны
      
       На многоликом Индостане
       издревле жили кауравы.
       Не верю я, что их достали
       свои же родичи -- пандавы.
       Война могущественных кланов
       c дурацкой началась забавы.
       Не строилось коварных планов,
       а всё случилось из-за бабы.
      
       Как в бурю листьев -- много пало
       вождей, по глупости убитых.
       Ленивый проклят был Гопала
       за столь внушительный убыток.
       Перепилось его семейство,
       друг дружке съездили по роже
       (так после сданного семестра
       бузит ватага молодёжи).
       Покрыв их обезьяньи крики,
       вдруг рёв раздался, равный грому, --
       в тот миг был Кришна темноликий
       слону подобен боевому,
       с которого в разгаре битвы
       упал подстреленный возница
       и чьи чудовищные бивни
       готовы в каждого вонзиться.
       С тех самых пор до Ганнибала
       мир не знавал подобной бойни,
       чтоб столько сразу погибало!
       Под вопли ужаса и боли
       метались души их по кругу,
       в небесных бились перемётах.
       Господь, прозревший Кали-югу,
       судил живых ещё и мёртвых.
      
       День завершая этот жуткий,
       покинул бог дворцы и храмы --
       вступил один под полог джунглей
       по следу брата, Баларамы.
       Тогда деревьев опахала
       пришли в движенье: травы сами
       сплели, чтоб отдохнул Гопала,
       ковёр, украшенный цветами.
       Он лёг, и подогнул колени,
       и долго слушал птичье пенье.
       А утром к дивному оленю,
       застывшему в оцепененье,
       охотник подобрался -- Джара,
       что Кришне предан был всецело.
       Стрела мелькнула -- смерти жало
       вошло в божественное тело.
       Олень прекрасный приподнялся,
       пасть зверя расплылась в улыбке.
       Внезапно Джара догадался,
       кого он ранил по ошибке.
       Господь сказал: "Подчас жестока
       бывает зрения измена.
       Но ты не заслужил упрёка,
       о Джара, праведный безмерно!
       Кто сбросил умствований цепи,
       кто видит суть миропорядка,
       стрелу не пустит мимо цели,
       хотя бы это божья пятка!
       Хвалю твой выстрел, глаз твой, руку,
       благословляю каждый ноготь.
       Пришла пора замкнуться кругу --
       и ты всё сделал, как должно быть".
      
       --------------------------------
      
       P.S. У Вишну возле бока
       планетка кружится сияя.
       Как раз та самая Голока
       Вриндавана -- нет лучше края!
       Повсюду рощи, рядом речка,
       травы кругом покров ковровый, --
       нашёл здесь тихое местечко
       Гопала не с одной коровой.
      
       ...Так завершается поэма
       о достославном боге Кришне.
       Пунктирно выведена тема
       и комментарии излишни.
       Замечу лишь одно: со скрипом
       пришлось вставлять, как ключ поддельный,
       иные имена -- с санскритом
       тут было не до совпадений.
       С большим трудом, столь мне противным,
       я подбирал слова простые.
       Старался быть во всем правдивым.
       А если где соврал -- простите.
      
       2013
      
      
       БУБУЛЬК
      
       Одни и те же личности
       пестрят из года в год.
       История античности
       тому пример даёт.
       Ну кто не знает Цезаря!
       Кому неведом Брут!
       А консула и цензора,
       что их не меньше крут,
       из книги Тита Ливия
       героя, чёрт возьми,
       замалчивать -- вот линия
       продажных зомбо-СМИ.
      
       Всё дело в славном имени,
       по-русски -- "Волопас".
       Так называли римляне
       того, кто жизнь им спас,
       хоть был немалый риск ему --
       он сам погибнуть мог.
       ...Случилось войску римскому
       взять штурмом городок.
       Под пение победное
       отправились домой,
       награбленной обедая
       жратвою дармовой.
      
       Идут и грезят отдыхом
       под пологом террас.
       Вдруг сзади, словно обухом:
       "Засада!" Вот-те раз!
       Взлетели в небо дротики
       и стрел осиный рой.
       Легионеры дрогнули,
       вот-вот покинут строй.
       Офицерьё их чёртово
       воды набрало в рот.
       Тогда Бубульк отчётливо
       скомандовал: "Вперёд!"
      
       Когда б мы все Бубульками
       являлись в этот мир!
       "Бычьё! Подвигай булками!" --
       добавил командир.
       Схватили копья, с коими
       помчались на врага.
       Тела пронзали копьями,
       воздев, как на рога.
       И верх в сраженье армия
       взяла в конце концов.
       Вновь зазвучала ария
       во славу храбрецов.
      
       А предводитель, рожицу
       забавную скривив,
       тихонько сбегал в рощицу
       раскидистых олив.
       Бубульк присел под сень её
       и тогу вверх задрал.
       Воздвигнуть храм Спасения
       обет он тут же дал.
      
       2014
      
      
       ЖИГАН И БЛОНДА
      
       По мотивам рыцарского романа
       Филиппа де Реми.
      
       1.
       Прямо в центре кубанской станицы,
       там, где прежде и храм был, и клуб,
       во дворце, подходящем столице,
       жил с семьёй атаман Казолуп.
       Двух братьёв засосала трясина --
       застрелили обоих менты,
       и осталось у батьки три сына --
       три надежды его, три мечты.
       В память предков, пшеницу моловших,
       дувших в путь босиком по траве,
       он хотел, чтобы двое молодших
       депутатами стали в Москве.
       Обеспечить же связь поколений --
       так наметил давно атаман --
       должен был его старший, Евгений,
       по прозванию Жека Жиган.
      
       2.
       "Будя, сынку, тут корчить доцента!
       Что читаем? Незнанского? Брось.
       Отправляйся немедля до центра --
       не такое узнаешь, небось.
       У меня там дружок закадычный,
       сам "в законе", мужик ничего.
       Передашь ему ящик "Столичной"
       и поступишь в бригаду его.
       Друга кличут Малюта Казанский --
       сын когда-то в Казани погиб".
       ...Распростились они по-казацки.
       Сел Жиган в бронированный джип.
       На холме тормознул, озирая
       крыши, реку, леса и поля,
       и рванул из родимого края,
       по разбитым дорогам пыля.
      
       3.
       Через год, укокошив Бакинца,
       разобравшись с Тамбовским Лукой,
       у Малюты Жиган, вроде принца,
       стал наследником, правой рукой.
       Охраняет семейные фонды,
       ловок, набожен, смел, -- потому
       руку дочки единственной, Блонды,
       обещает Малюта ему.
       Но не всё в королевстве спокойно,
       есть один неприятный момент:
       обнаружен упавший с балкона
       предыдущий такой претендент.
       Говорят, что замешан тут Гиви --
       не браток, а цивильный бандит.
       Торговал он бананами, киви,
       а теперь в префектуре сидит.
      
       4.
       Наш герой, заработавши проседь,
       разобрался, однако, с врагом.
       Перед тем, как в бетон его бросить,
       по старинке пожёг утюгом.
       И признался тот в ревности пылкой
       к тем, кто взгляды на Блонду бросал.
       И за это, страдая под пыткой,
       всё имущество ей отписал.
       После свадьба была в "Метрополе" --
       Басков, Бабкина, табор цыган.
       В непривычной, но радостной роли
       рядом с Блондой -- красавец Жиган.
       А за длинным столом, где путаны
       мечут взоры в законных овец,
       Казолупы сидят -- депутаты,
       и, конечно, их старый отец.
      
       5.
       Вот такая история, детки.
       Ну-ка все повторим это вновь:
       "Движут миром не жалкие деньги,
       а великое чувство -- любовь!"
      
       2014
      
      
       СМЕРТЬ АРТУРА
      
       Артур в Москву дела решать
       приехал из глубинки.
       Вот тут свои же кореша
       "решалу" и сгубили.
      
       Понятий он не нарушал,
       всегда хранил устои.
       Артур затмил других "решал" --
       он Круглый стол устроил.
      
       За ним авторитетный сход
       короновал Артура.
       Потом он сел в тюрьму на год,
       но правил и оттуда.
      
       А возвратился скуп и строг.
       Завёл такие дани,
       что вскоре киллер подстерёг
       Артура возле бани.
      
       Ещё он жив был, боязлив --
       знакомые путаны
       его в больницу повезли
       окольными путями.
      
       Увы!.. За гробом шли в мехах
       мать и сестричка Соня.
       На кладбище артуров прах
       налево, где часовня.
      
       2014
      
      
       ДИКИЙ ОХОТНИК
      
       Средневековая баллада
       периода полураспада.
      
       В Израиле свой подлечивши мениск
       и сбагрив супругу в Египет,
       поехал охотиться некий министр
       в один заповедник -- на Припять.
      
       Он после полудня часу во втором
       с двумя крепышами в "тойоте"
       добрался из Киева, дальше втроём
       отправились на вертолёте.
      
       Ещё через час, как земля из-под ног
       ушла (и, заметим, навечно),
       министром застрелены единорог,
       медведь пятиглазый, гигантский щенок
       и серая стая овечья.
      
       Вдруг видит охотник: старушка бредёт
       по лесу, грибы собирая.
       (Грибочки те дочка в Москве продаёт,
       прекрасная дама Аглая.)
       Ба-бах! -- и старухе приходит капут;
       не больше маслины в ней ранка.
       Министр засмеялся: "Аминь-на!" Но тут
       внизу отворилась землянка.
      
       Седой и худющий, неведомых лет
       оттуда выходит отшельник.
       Он бывший художник, а ныне аскет.
       На нём ни тряпицы, зачем-то надет
       лишь строгий собачий ошейник.
      
       Отшельник молитву святую творит,
       и вот изменяется что-то.
       Куда-то пропал разговорчивый гид,
       машина летит без пилота.
       Министр в одиночестве. Эй! Караул!
       Пойдут неприятные толки.
       Но, дьявол! спешат к вертолету на гул
       по небу крылатые волки!
      
       И нет мужичка. Не нашли ни клочка.
       Решили -- министра из мести
       убили, похитив, два злобных качка.
       Одним экзорцистам он, лысый, в очках,
       как Дикий охотник известен.
      
       2014
      
      
       РОБЕРТ ЗВЕРЕВ
      
       Из легенд о Роберте-Дьяволе.
      
       1.
       Мальчишка Зверев, Роберт,
       в соседнем доме жил.
       Всё делал он, как робот --
       ходил, и ел, и пил.
       Сидел со мной за партой,
       не слыша ничего,
       но не были запаркой
       задачки для него.
       Как выяснилось вскоре,
       имел одну он страсть --
       над малышами в школе
       поиздеваться всласть.
       Порой, ограбив крошку,
       в экстазе убегал.
       А голубя и кошку
       спокойно убивал.
       Когда его за это
       назвал я палачом --
       решил он для ответа,
       что хочет стать врачом.
       Действительно, пытался
       попасть в мединститут,
       покуда я метался,
       учась то там, то тут.
       Он дважды был отчислен,
       пошёл работать в морг.
       Но не служить Отчизне
       по возрасту не мог,
       и в девяносто пятом
       пропал надолго с глаз --
       отправился солдатом
       на Северный Кавказ.
      
       2.
       Под храмом на Волхонке
       устроен зал большой --
       там продают иконки,
       поёт Анита Цой.
       Не из духовной жажды
       я вдруг туда пришёл,
       а просто был однажды
       на вечер приглашён.
       Стишок я старый штопал,
       гремел казачий хор,
       когда в меня, как штопор,
       вонзился чей-то взор.
       Хоть непривычен глазу
       и люден тёмный зал,
       но Роберта я сразу,
       конечно же, признал.
       А через час в кафешке
       сидели за столом,
       под пиво и орешки
       трындели о былом.
       Уже немного пьяным
       я рассмотрел его:
       во взгляде оловянном
       всё то же -- ничего.
       По-прежнему, как робот,
       жевал и говорил.
       Теперь, однако, Роберт
       мне стал внезапно мил.
       Во всём ему поверив,
       я вспоминал не раз,
       то, в чём признался Зверев.
       И вот его рассказ.
      
       3.
       "Я с детства был уродом --
       таким родила мать.
       Крепчало год за годом
       желанье убивать.
       Вчера ещё хватало
       зверей и птиц вполне,
       теперь казалось мало --
       росло и голодало
       чудовище во мне.
       Работать начал в морге,
       но быстро охладел.
       Мне нужно крови море,
       живых потребно тел!
       И вот я, как на ужин,
       подался на войну.
       Был ранен и контужен,
       и год провёл в плену.
       Вернулся в меру сытым,
       пытался завязать,
       стал жить с женой и сыном.
       Догадывалась мать
       в какой такой бригаде
       работаю, и кем,
       просила бога ради
       забыть её совсем.
       Однажды я случайно
       мальчишку застрелил.
       Тогда открылась тайна
       во мне сокрытых сил.
       Призналась мать-старуха,
       пустив опять слезу,
       что зачала от духа
       на кладбище в лесу.
      
       ...Раздал я деньги нищим,
       в селе построил храм,
       обрёл, что все мы ищем,
       слетав к Святым Местам.
       Поверь, за божью милость
       и это не цена.
       Вся жизнь переменилась:
       я нынче -- меценат".
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Слишком близко подобрался к трону
       слишком легкомысленный Парис,
       а потом рванул с Еленой в Трою --
       не существовал ещё Париж.
      
       Завопил Приам на них истошно,
       проводив ахейского посла:
       "Влипли мы в историю!" -- и точно,
       с той поры История пошла.
      
       Побежала, понеслась потоком.
       Не запомнишь, кто кого убил:
       Гектор ли расправился с Патроклом,
       и с какого боку был Ахилл.
      
       Поглотил их целую плеяду
       азиатский гнусный городок.
       Впрочем, почитайте "Илиаду" --
       я вам не Гомер, не Геродот.
      
       Мне за это денег не заплатят,
       орденов и премий не вручат.
       Нет, я не готов, друзья, заплакать,
       буду огрызаться и ворчать.
      
       Раньше я записывал все жертвы,
       но недавно прекратил подсчёт:
       надоели ветхие сюжеты,
       вещие и вечные сюжеты, --
       захотелось что-нибудь ещё.
      
       2014
      
      
      
       КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛИЧНОЕ ДЕЛО
      
      
       * * *
      
       Подавляя недовольный возглас,
       если переглянемся порой,
       понемногу входим в новый возраст
       я и мой лирический герой.
       Хочется кольнуть его: "Эй, тёзка!
       Признавайся, отчего так хмур?
       Где твоя капризная причёска,
       джинсы-стретч, на женщину прищур?"
       Он, конечно, выглядит иначе
       нежели когда был молодым,
       но и я не тот уже, и наше
       поколенье сделалось иным.
       Впрочем, сходство проступило резче,
       тронутое временем одним.
       Нет, пока не может быть и речи,
       чтобы вдруг нам потеряться с ним.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Сделал селфи -- вижу теперь, что в хвост
       на макушке волосы собирая,
       с недовольной миной, нарядом прост,
       я похож на бедного самурая --
       одного из тех, кто идёт босой,
       презирая даль, не пугаясь риска
       (цаплей по жнивью, как сказал Басё),
       чтобы убивать за мешочек риса,
       а потом, под сакурой возлежа,
       притворяться спящим на травах сада,
       наблюдать украдкой полёт стрижа,
       наслаждаться тем, как весна свежа
       и как в летний полдень поёт цикада.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Услыхав какофонию дня,
       закрываюсь от мира мгновенно.
       Но нельзя почитать и меня
       инструментом, настроенным верно.
       Ведь какой ни коснёшься струны,
       до каких ни дотронешься клавиш,
       ни с Иуды не смоешь вины,
       ни Христа от креста не избавишь.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Дни августа... Душе как божий дар они!
       Во всём царит покой -- а для меня так редки
       периоды без драм, хотя и в эти дни
       от нервов наперёд я пью свои таблетки.
       Но дивно хорошо, стряхнув остатки сна,
       в постели полежать московским ранним утром,
       и улыбнуться дню, любуясь из окна
       ветвями лиственниц в моём дворе уютном!
       В гостиной бьют часы: "Бим-бом!", -- пора вставать.
       Умылся. Что теперь, позавтракать? А как же!
       С утра побольше ешь -- не будешь толстоват,
       почтенье оказав простой овсяной каше.
      
       Одевшись, выхожу. Двор пуст: кто в отпуску
       копает огород, кто преет на работе.
       А я иду гулять по ближнему леску,
       под соснами сидеть, как бы в прохладном гроте.
       Из этих райских кущ, готовых к сентябрю,
       но всё-таки ещё богатых птичьим пеньем,
       на прошлое своё в дни августа смотрю
       без всякой горечи, и даже с умиленьем.
       Костёр моих обид уже сгорел дотла
       и выстелен золой большой участок сада.
       Мне кажется теперь, что жизнь моя светла,
       что всё в ней здорово и только так, как надо.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Как драгоценные подарки,
       ловлю последние лучи.
       Но мне гулять в осеннем парке
       теперь советуют врачи.
       Гляжу в небесную пучину
       немного даже сам не свой --
       ведь не по своему почину
       шуршу здесь палою листвой.
       И оттого гораздо реже
       бываю в этой красоте.
       Привычки вроде бы всё те же,
       да поводы уже не те.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       На исповедь в храм не хожу
       я, раб непокорный и дерзкий.
       Всегда подстрекал к мятежу
       меня Аполлон Бельведерский.
       Он с детства испортил мой вкус,
       заставив разучивать ноты,
       а в юности несколько муз
       добавили хлопцу заботы.
       Не требовал в жертву девиц
       и бычью безглавую тушу --
       единый во множестве лиц,
       он взял мою бедную душу.
       С тех пор у меня не душа,
       а с крыльями баба, Психея.
       С ней в такт хлопоча и дыша,
       молюсь ему в каждом стихе я.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Обнаружил стихи -- их писал я лет десять назад.
       Ах, какой был тогда молодой рифмоплётский азарт!
       Оказалось, однако, что мой романтический парус --
       это самый обычный, лишь очень раздувшийся пафос.
       И не то чтобы я с той прекрасной поры поостыл,
       и не то чтобы сделался автором слишком простым,
       и не то, боже мой, чтобы стал я фигурой успешной,
       но хотя бы о прошлом судить научился с усмешкой.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Кошка цапнула за пятку.
       Я проснулся. Семь утра.
       Приучить её к порядку
       мне уже давно пора.
       За стеной слышны забавы,
       звуки суетных утех.
       Всё на свете из-за бабы --
       жизнь и смерть, и смех, и грех.
       Грозно каркнула ворона,
       и ещё, ещё потом.
       По коробке из картона
       водит кошка коготком.
       Во дворе внизу собака
       подняла внезапно лай --
       ожидала будто знака:
       три-четыре, начинай!
       Утомилась, истеричка.
       Снова я закрыл глаза.
       Загудела электричка,
       завизжали тормоза.
       Вдруг как бухнет где-то рядом --
       словно бы наш дом насквозь
       продырявило снарядом...
       В общем, утро началось.
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Свод неба, сегодня какой-то барочный,
       над милой Вишневкой горит синевой.
       Иду, как положено, в бывший молочный,
       где ныне открыт гастроном сетевой.
       Напротив -- аптека, здесь в булочной прежде
       толкал я ручонкой скрипучую дверь.
       Мне первый костюм покупали в "Одежде" --
       там лавка резиновых членов теперь.
       Нет книжного, кулинарии, мясного.
       Ну что же, так надо -- меняется быт.
       И только родимой культуры основа,
       наш винный покуда на месте стоит!
      
       2014
      
      
       * * *
      
       Не поздравили в этом году.
       Что ж, всё верно, такая примета.
       От былого и сам я не жду
       ни ответа сейчас, ни привета.
      
       Телефон городской не стихал,
       а теперь вот молчит по полгода.
       И друзьям, точно старым стихам,
       есть из памяти время ухода.
      
       Недоступный я стал абонент.
       Но, конечно, друзья неповинны,
       рано им вспоминать обо мне --
       сороковник, не сороковины.
      
       2015
      
      
       АМУР И АФРОДИТА
       Эрмитажная скульптура
      
       Сценка хоть нестрашная, а мучит:
       Афродита вынуждена лечь,
       чтобы из её ступни амурчик
       потрудился щепочку извлечь.
       Вроде бы так просто: р-р-раз! и на фиг.
       Только ничего за много лет
       не меняется. Поймите, nothing
       changes! Вот скульптуры в чём секрет.
       Не успеть, увы, богине секса
       милого Адониса спасти --
       будет вечно ей амур в пути
       рвать занозу, как стрелу из сердца.
      
       2015
      
      
       PLACE DE GR?VE
      
       Мадам, как вы ужасно побледнели,
       на каждом оступаетесь шагу,
       а губы шепчут: "Боже, неужели..."
       Позвольте, я взойти вам помогу.
       Что, душно? Ах! Подумаешь, несчастье!
       Давайте-ка его исправим вмиг.
       Доверьтесь мне, я спец по этой части,
       секунда -- и распахнут воротник.
       С покатых плеч немного платье спустим,
       волос отбросим рассыпную медь...
       Да что это у вас творится с пульсом?
       Так можно и в могилу загреметь!
       Ложитесь головой вот эдак, чтобы
       скорей унялся истеричный плач.
       Я вас, мадам, не обвиняю, что вы!
       Ведь я не обвинитель, я -- палач.
      
       2015
      
      
       ВАЛ
      
       Пил чай, в окно глядел, где тьма -- хоть глаз коли.
       Вдруг лес окончился, как нудная поэма,
       и сотни огоньков забрезжили вдали.
       Вас рядом не было, я восхищался немо.
       Попутчик мой, сосед, что всю дорогу спал,
       теперь спешил убрать со столика вещички.
       А между тем уже, теснясь, в проходе встал
       весь пятничный народ московской электрички.
      
       Приехали. Опять я пялился в окно,
       и видел лишь свои в стекле глаза навыкат.
       Осклабился (ведь вы, должно быть, там, -- смешно!),
       кивнул, надел берет и двинулся на выход.
       Порхнули вы ко мне, как бабочка на свет.
       Мы вечное "люблю" друг другу вновь сказали.
       Я грустно пошутил: "Каких-то девять лет,
       и вот я наконец в Рязани, на вокзале".
       Потом, актёрствуя, воскликнул: "Города
       и женщин лучше брать в ночи. Веди, о дева,
       на кремль!" Обнявшись, мы направились туда
       пешком, сперва вперёд, потом свернули влево.
       Однако до кремля порядочно идти.
       Вот тут я пожалел, что не татарский конник:
       не выбился из сил, но чувствовал в пути
       себя по паспорту -- на твёрдый сороковник.
       Подумал: "Отвлекись!" -- и перспективы связь
       нечаянно нашёл с парижскою Сорбонной,
       покуда, головой вертя, не торопясь,
       мы пёрлись, точно два туриста, по Соборной.
      
       Но чтоб в отель попасть (о, если бы я знал!),
       подмёрзшие уже, уставшие, как кони,
       ещё мы миновать должны кремлёвский вал,
       что вправо тянется от старой колокольни.
       Галдит здесь молодёжь. Задать ли им вопрос,
       не знают ли они, какого века насыпь?
       Едва ли. В темноте истошно лает пёс
       (его с хозяином я посадил бы на цепь).
       Ах, если б ваш поэт был молод и здоров!
       Он мог бы без труда, без всякого усилья
       легко взнестись на вал, легко спуститься в ров,
       как будто за спиной не годы -- только крылья.
       А нынче он втащил наверх с раскрытым ртом
       булыжников мешок. Пока в мешке их сорок.
       А скоро высотой с многоэтажный дом
       ему любой, увы, покажется пригорок.
       Он, стоя на валу, метнул бы тучу стрел
       и в прошлое своё, и в будущее мира,
       но вместо этого лишь скорбно посмотрел
       кругом, затем в себя, где неприютно, сиро,
       и обратился к вам: "Как жаль, что всё прошло!
       Тараном времени разбиты эти стены.
       Каким был раньше кремль -- представить тяжело...
       А видите во мне след страшной перемены?"
       Последние слова не произнёс он вслух,
       но сердце женщины их все прекрасно знало.
       Поцеловала так, что захватило дух,
       и дальше мы пошли -- вперёд по гребню вала.
      
       Куда девалась вдруг ноябрьская тоска?
       Где мысли чёрные, что так меня бесили,
       и те булыжники, которые таскал
       я на своём горбу в придуманном бессилье?
       Взгляни со стороны -- мужик в расцвете лет.
       Да, склонный к мрачности, к заупокойной мессе,
       но крепкий огурец, пускай и не атлет.
       Не только голова, всё прочее на месте.
       И женщина его под стать ему вполне:
       душой ребёнок, но так развита наружно...
       Тут я почувствовал, что поскорее мне
       и много разного от этой жизни нужно.
       А стены на валу -- к чему теперь сдались
       давно снесённые трухлявых груды брёвен,
       когда, подобно нам, поднялся город ввысь,
       такой же труженик, и стал с минувшим вровень.
      
       2015
      
      
       * * *
      
       Сентябрь, умелый диверсант,
       подкрался в летнем камуфляже.
       Он выглядит как дивный сад,
       и чуть ли не июльский даже.
       Но взор сорокалетний мой
       не обмануть: уже сквозь листья
       коварной осени порой
       проглядывает морда лисья.
       Аллея в парке, где иду, --
       ожог, пылающий рябиной,
       а рябь от ветра на пруду --
       морщинки на лице любимой.
      
       2016
      
      
       * * *
      
       Гиблое дело -- осенний обычай
       в парке часами по кругу ходить,
       видеть тоску свою в сотне обличий,
       тяжко вздыхать, изнывать и хандрить.
      
       Солнечный луч здесь, как золото, редок,
       мысли пугливы, ничтожны, земны.
       Может быть, просто животный мой предок
       чувствует близость голодной зимы.
      
       Жутко представить, что это желудок
       строчки диктует... Ох, дело -- труба!
       И ни при чём тут душа и рассудок,
       время и вечность, любовь и судьба.
      
       2016
      
      
       * * *
      
       Плыву на лодке по реке ночной,
       в ночное небо устремив свой взгляд.
       Живу давно, а звёзды надо мной
       такие же, как много лет назад.
      
       Не изменилось ничего с тех пор
       в известном положении светил --
       всё так же неподвижен их узор,
       как будто бы я с места не сходил.
      
       Арктур, дружок, по-прежнему ты жёлт!
       Но невозможно сердце обмануть:
       я долго шёл, был длинен и тяжёл
       во времени, а не в пространстве путь.
      
       2018
      
      
       * * *
      
       Есть у меня
       дубовый кабинет
       в Останкино --
       не на ТВ, а в парке.
       Я сам такой:
       и есть, и как бы нет.
       Я словно бы хранюсь
       в секретной папке.
      
       Вся жизнь моя
       из многих букв и цифр --
       занятие читателю не на день.
       Казалось бы,
       совсем несложный шифр,
       однако ключ к нему
       пока не найден.
      
       Филолог, брат,
       работай как горняк,
       день ото дня
       раскапывай по фразе.
       Найдётся ключ,
       хоть и не в тех корнях,
       что втиснул дуб мой
       в кабели спецсвязи.
      
       Он тоже пишет
       книгу бытия,
       но ветрогон
       листву его листает.
       Не торопись,
       ведь как бы буду я,
       когда меня уже давно не станет.
      
       2019
      
      
       * * *
      
       Ну и что с того, что больше нет
       по соседству здесь, на Костякова,
       магазина под названьем "Свет"?
       Вроде как бы ничего такого.
       Ведь не отразился этот факт
       на международной обстановке,
       не хватил трамвайщицу инфаркт
       без одноименной остановки.
       Только вот, спеша и всё круша,
       позабыли скромного поэта --
       не спросили, как его душа
       обойдётся, бедная, без света.
      
       2020
      
      
       * * *
      
       Приснился мне опять тот автосклад в Беляево...
       Тоска давно прошла, зато возник азарт:
       кто победит кого -- меня он или я его,
       расставшись наяву семнадцать лет назад.
      
       Коль одолеет он -- во сне поддавшись панике,
       пущусь я по рядам кружиться от балды,
       и образы людей в моих ячейках памяти
       заменятся тогда на диски и болты.
      
       Но если лабиринт когда-нибудь окончится,
       пусть выведет меня наивной веры нить,
       туда, где прежде был, где быть нельзя, а хочется,
       чтоб молодость вернуть, чтоб мёртвых воскресить.
      
       2020
      
      
       * * *
      
       Живописны закаты, эффектны восходы,
       но художники их повторяют давно,
       а в запасе чудес есть у русской природы
       то, что выразить только стихами дано.
      
       Между тем наблюдателем был я пассивным,
       на высоты за рифмой годами не лез,
       и пейзажная лирика вдруг не по силам
       оказалась, когда обуял интерес.
      
       Нет, не справиться мне со словесной картиной!
       Даже этот пустой Ленинградский проспект
       в середине апреля, в Москве карантинной,
       видно, так и останется мной не воспет.
      
       2020
      
      
       * * *
      
       О, дивное свойство стихов! С полуслова
       ты можешь продолжить их снова и снова,
       пока не поднимутся солнцем в зенит,
       когда вдохновение вновь осенит.
      
       Вот если бы так -- по чуть-чуть, осторожно,
       судьбу исправляя, и жизнь было можно
       растягивать вечно, чтоб, хрупок и мал,
       высокий в ней смысл до конца вызревал!
      
       А мне, черновые истратив тетради,
       приходится жизнь уподобить тираде,
       и не отвлекаясь теперь ни на миг,
       её непонятный писать беловик.
      
       2020
      
      
       * * *
      
       Всё-таки весна пробилась в город:
       вот уже во мне, как и окрест,
       хоть ещё не грянул майский гогот,
       с каждым днём слышней её оркестр.
      
       Начинавший медленным стаккато,
       понапрасну душу бередя,
       он теперь убыстрился стократно,
       к беглому аллегро перейдя!
      
       Будто у восьмых на нотном стане,
       появились крылышки у чувств,
       и, поддавшись трепетной их стае,
       тяжело я лёгкости учусь.
      
       Прежде чем раскатами симфоний
       зазвучит распахнутый клавир,
       словно в газированном сифоне,
       колобродит музыка в крови.
      
       2020
      
      
       СМЕРТЬ ПОЭТА
      
       Когда поэт исчезнет от тоски
       в непостижимой той бездонной яме,
       где потерялись и его носки,
       и женщины, не ставшие друзьями, --
       начнётся день с привычной всем возни,
       покамест на своей странице кто-то
       не выложит, ковид его возьми,
       печальный пост с не самым лучшим фото.
      
       Притихнет срач на несколько минут,
       соплями переполнится аккаунт.
       Стихи ещё как бабочки мелькнут,
       хотя, наверно, не мелькнут, а канут.
       Френдлента, лайкнув павшего бойца,
       строчить своё продолжит пулемётом,
       лишь аватарка с мордою лица
       светиться будет в списке поимённом.
      
       2022
      
      
       * * *
      
       Всё то, до чего я дорос
       и выше чего я залез,
       мне так беззаботно далось,
       как будто упало с небес.
      
       Как будто судьба за меня,
       бессонная эта сова,
       серебряной рифмой звеня,
       сама подбирала слова.
      
       И с ней над строфою корпел
       редактор, проворный как дрозд,
       а я только слушал капель
       хрустально смеющихся звёзд.
      
       2022
      
      
       * * *
      
       Аполлон учил меня смиренью,
       настрого однажды запретив,
       чтобы шёл я со своей свирелью
       мирового джаза супротив.
       Но судьбы не пожелал принять я
       той, что подобает муравью, --
       и закономерное проклятье
       грянуло на голову мою:
       сколь бы гармонично и певуче
       ни звучал цевницы голос впредь,
       не перегудеть ей гром из тучи,
       вьюги лютой не пересвистеть.
       Только не смиряюсь я -- зверею,
       на небесный хлев качу баллон:
       может, мне каюк с моей свирелью,
       но иди ты в жопу, Аполлон!
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Сквозь телеграм-каналов жижу,
       ты полагаешь, рифмоплёт,
       я без тебя в упор не вижу,
       куда безумный мир идёт?
       Воображаешь ты со спесью:
       в последний снаряжаясь путь,
       патриотическую песню
       поэт обязан затянуть!
       Расцениваешь ты молчанье
       как неучастие в борьбе,
       поскольку вечное мычанье
       стихами кажется тебе.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Говорила мне раз критикесса,
       управительница литпроцесса,
       что пишу я не то и не так,
       что на мне ей-де видится ряса,
       что в стихах не хватает ей "мяса",
       а без "мяса" искусство -- пустяк.
      
       И не мог я понять критикессу,
       словно вышел медведем из лесу.
       Думал-думал, однажды решил
       ей с досады ответить: "Больна ты!"
       Но она уже сдристнула в Штаты,
       проклиная "кровавый режим".
      
       А недавно узнал я о даме,
       что смакует она в Телеграме
       гибель тысяч и тысяч солдат.
       И дошло до меня, лоботряса:
       вот какого хотелось ей мяса,
       критикессе, лет двадцать назад.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Как всем мальчишкам, нравилось и мне
       читать в книжонках фронтовые были.
       Но ни отец, ни дед мой о войне
       со мною никогда не говорили.
      
       Они прошли через огонь и дым,
       в отличие от одногодок штатских,
       и нечего стыдиться было им
       заслуженных наград своих солдатских.
      
       Но почему-то про былые дни
       у нас никак не ладились беседы.
       Но почему-то хмурились они
       и замыкались даже в День Победы.
      
       Теперь я не люблю военных книг
       и фильмов, где солдат играют роли.
       Война -- кровавый ад, а не пикник,
       молчат о ней и жертвы и герои.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Воздушная взвыла тревога.
       Тень пала на город внизу.
       Но хоть бы глядел ты в три ока,
       увидел бы только грозу.
      
       Лишь порох свинцового неба,
       набрякшего гроздьями туч --
       как будто зарядами гнева,
       сорваться готовыми с круч.
      
       Гроза надвигается, валит,
       кипит над твоей головой.
       И душу твою разрывает
       неистовый внутренний вой.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       На гражданской войне не нужны толмачи,
       чтобы пленных допрашивать рьяно.
       Там всё просто: не будешь болтать -- так молчи
       в переливах степного бурьяна.
      
       И поэты гражданской войне ни к чему,
       ведь поэт на войне -- знаменосец.
       Русской кровью выкрашивать знамя ему --
       это даже не грех, это нонсенс.
      
       Будет день -- как свидетель, пришедший на суд,
       скажет он своё веское слово.
       А пока только танки ползут и ползут
       в переливах бурьяна степного...
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Здесь, на земле, сегодня бой --
       солдаты, жертвуя собой,
       грядут, как эллины на Трою.
       Бьёт артиллерия: ба-бах! --
       и в облака взмывает прах
       и смешивается с грозою.
      
       Но выше чёрных облаков,
       куда не долетает рёв
       тяжеловесной канонады,
       земной не проникает прах --
       трепещут в солнечных лучах
       одни прозрачные монады.
      
       А выше, там, где в пустоте
       звезда к звезде -- везде! везде! --
       сияет вечная лампада,
       прощённый трудится Адам,
       растёт единый Божий храм.
       И нам об этом помнить надо.
      
       2023
      
      
       ПОСЛЕ ГРОЗЫ
        
       На валежнике влажно блестит паутина,
       что в сухую погоду почти не видна.
       Лишь недавно, казалось, гроза поутихла,
       а теперь вот совсем прекратилась она.
      
       Небеса озаряются светом зарницы --
       атмосферный на запад подвинулся фронт.
       И в лесу оголтелые носятся птицы,
       словно срочный природы объявлен ремонт.
        
       Под зелёным шатром нарастает шумиха --
       затевают сороки свой бабий бедлам,
       точно дом возводящие плотники, лихо
       дятлы целой артелью стучат по стволам.
        
       И заслушавшись рядом с ожившею чащей
       как выводит рулады лесной виртуоз,
       на мгновение видишь ты мир настоящий --
       безучастный к былому, не помнящий гроз.
        
       2023
      
      
       * * *
      
       Если все мне надоели,
       я люблю среди недели
       целый день бродить в лесу.
       И наевшись ягод спелых,
       полную корзину белых
       набираю и несу.
      
       В чащу хвойную не лезу,
       а прислушиваюсь к лесу,
       к протекающей реке.
       Здесь, далече от столицы,
       разговаривают птицы
       на понятном языке.
      
       Так различны речи птичьи!
       Грач зачитывает притчи,
       громко жалуется дрозд.
       Но язык совсем несложен,
       хоть и с прозою не схож он,
       а невероятно прост.
      
       И на нём слагает оды
       тот бессмертный дух природы,
       собеседник чудный мой,
       что является предтечей
       всех лирических наречий,
       всей поэзии земной.
      
       2023
      
      
       ИЮНЬ
      
       Отклячив задницы упруго,
       как будто здесь прохожих нет,
       лежат в Останкине у пруда
       две нимфы самых нежных лет.
      
       Перевернувшись дружно, сиси
       купают в солнечных лучах.
       А где-то там, в безумной выси
       пылает яростно очаг.
      
       В испепеляющем багрянце
       бушует плазменный дракон,
       гигантские протуберанцы
       к Земле выбрасывает он --
      
       и толпами незримых бестий
       они в наш хрупкий мир несут
       зародыши стихийных бедствий,
       болезней, войн, гражданских смут.
      
       Но не почувствуют нимфетки,
       раздевшись даже догола,
       как вызревают в каждой клетке
       зачатки будущего зла.
      
       Они блестят уже от пота
       и, снова распластавшись ниц,
       боятся потерять всего-то
       немного кожи с ягодиц.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Не атакуют ястребы звеном,
       не маршируют волки на парадах.
       Но человек на шарике земном
       во всё привносит стройность и порядок.
      
       Стратегов не бывает у синиц,
       представить сложно и такой сюжетик,
       чтоб у котов был свой Клаузевиц,
       военного искусства теоретик.
      
       А если где и есть ещё фронты,
       то мы случайно давим босиком их, --
       не признаём, увы, ни я, ни ты
       родства прямого с миром насекомых.
      
       2023
      
      
       ПРИЗНАНИЕ ЛАУРЕАТА
      
       Много лет назад мне позвонила
       прежняя наставница моя
       и прощебетала очень мило --
       так, что даже поперхнулся я:
      
       "Подскажите, друг, не из бравады,
       перечислите-ка без прикрас
       все заслуги ваши, все награды,
       и какие премии у вас".
      
       Не спросила как моя работа,
       удалось ли книги мне издать, --
       видно, для какого-то отчёта
       ей другое важно было знать.
      
       Отвечал я даме симпатичной,
       что весьма помочь ей был бы рад,
       но лишён возможности отличной,
       ибо нет ни премий, ни наград.
      
       А недавно, как Салману Рушди,
       Пастернаку и Анни Эрно,
       выдали мне наконец по дружбе
       премию. И деньги заодно.
      
       К моему полтиннику, к закату
       эти премиальные рубли,
       словно бы законную зарплату,
       на расчётный счёт перевели.
      
       Средств не хватит прикупить картину
       или вазу в стиле ар-деко,
       но четыре месяца квартиру
       я могу оплачивать легко.
      
       Или можно погасить налоги
       с неработающего ИП,
       или курс прослушать хатха-йоги --
       просто ради смеха. И т.п.
      
       Что ты, Саша, приуныл на полке --
       завидно тебе наверно, брат?
       Мишенька, втяни свои иголки --
       я перед тобой не виноват.
      
       Творческие были вы натуры.
       Велимир особенно мне мил.
       Очень жаль, что мир литературы
       вас, друзья, совсем не оценил.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Тридцать лет за простое спасибо
       я стихи свои людям читал,
       и другим не завидовал, ибо
       обделённым себя не считал.
      
       Что поделаешь! даже священник
       принимает бестрепетно мзду,
       а к поэту привешенный ценник
       вдохновения гасит звезду.
      
       Платят шлюхам и официантам,
       подают алкашам на Тверской.
       А поэт не торговец талантом,
       кассы нет у него в мастерской.
      
       Глаз его на такое намётан,
       у чего не бывает цены,
       и бог знает, откуда берёт он
       понемногу на хлеб и штаны.
      
       2023
      
      
       * * *
      
       Есть стихи написанные ловко,
       на любой странице их открой --
       и размер в порядке, и рифмовка,
       только тайны нет в них никакой.
      
       А другие -- все из опечаток,
       из ошибок будто состоят,
       но хранит нездешний отпечаток
       дикий, хаотичный звукоряд.
      
       Много в них намешано, и всё же
       голову себе ты не морочь, --
       есть стихи куда верней и строже,
       ясные, как над пустыней ночь.
      
       Та святая ночь, когда не спится
       и звезда приковывает взор,
       чтобы не могли с дороги сбиться
       Бальтазар, Каспар и Мельхиор.
      
       2024
      
      
  • © Copyright Лаврентьев Максим
  • Обновлено: 16/04/2024. 213k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
    • Связаться с программистом сайта.