Тюлька - небольшая рыбка, по размеру сопоставимая с балтийской килькой, но органолептически, т. е. по вкусу она напоминает салаку. Когда-то тюлька наводняла Азовское море и после весеннего нагула, когда её тощенькое тельце наливалось жирком, шел ее интенсивный облов, как говорили рыбаки, начиналась путина на тюльку.
В голодные послевоенные годы соленая тюлька хорошо шла на замену дефицитным сельди и хамсе. Консервные заводы Приазовья освоили из неё выпуск консервов "Тюлька в томате". Сочные кубанские помидоры облагораживали изделие, а томатный сок растворял жидковатые тюлькины ребрышки и позвоночек.
Добыча тюльки производилась незамысловатыми орудиями лова - ставными неводами, понатыканными по всей акватории Азовского моря. Благо что глубина этого моря смешная: 13 метров - максимальная глубина по эхолоту. Ставные невода освобождались от ночных уловов с восходом солнца и обслуживались рыбацкими байдами и мотоботами.
Задолго до восхода по всему Приазовью, от Ростова до Керчи, по-южному дремотную тишину, как по команде, враз разрушали грохот и чихание первобытных моторов внутреннего сгорания. Мотор этого типа представлял собой чудо шведского изобретения аж позапрошлого века и по-русски назывался несколько романтично и таинственно - БОЛИНДЕР.
У болиндера было лишь два положительных качества - дешевизна и простота изготовления. Этот мотор был прост, как апельсин. Ему не были нужны ни аккумуляторы, ни запальные свечи. Его камера сгорания соединялась с так называемым запальным шаром. Перед запуском болиндера запальный шар разогревался обыкновенной паяльной лампой до ярко-малинового цвета. Таким образом, паяльная лампа враз отбрасывала необходимость во всех прибамбасах современного дизеля.
После разогрева запального шара парочка членов экипажа из тех, кто физически покрепче, вручную начинали раскручивать двигатель за маховик. Почихав и постреляв, двигатель, как правило, запускался. Выхлоп болиндера был очень специфичен. Неизвестно, то ли это было связано с процессами, творящимися в утробе дизеля, то ли с природной древней тишиной приазовских скифских степей, но плавсредство, оборудованное таким двигателем, проявляло себя выхлопом задолго, прежде чем оно само появится на горизонте. Болиндерами в качестве главного двигателя оснащались довоенные рыболовные суда на Азовском и Черном морях. Такие суда назывались мотоботами, или моторными фелюгами. Как правило, размерения мотобота не позволяли оборудовать его достаточным по объёму трюмом, поэтому в качестве грузового помещения использовалась так называемая рыбацкая байда. Следуя на промысел, мотобот, или, как он покровительственно-пренебрежительно обзывался военспецами, переиначившими название типа двигателя на тип судна, - "болиндер" тащил за собой на буксире одну либо две байды.
Байда - это чисто рыбацкое азово-черноморское плавсредство, перемещаемое на короткие расстояния при помощи весел, или, по-рыбацки, - бабаек; а на значительные расстояния - под парусом или на буксире мотобота. Прародительницей байды считают древнегреческую триеру, хотя по численному количеству гребных приспособлений байда значительно уступает последней, и нет у неё носового тарана, и борта её не защищены щитами тяжело вооруженных готлипов. Зато отсутствие сплошной палубы позволяет все пространство между бортами использовать для перевозки груза. На среднюю по величине байду можно погрузить до 20 тонн рыбы, и при этом она будет остойчива и хорошо отыгрываться на короткой и жесткой азовской волне.
Родословная экипажей этих плавсредств была сложной, и ее следы затеряны в глубинах скифо-эллинского мира. Хазары, половцы, монголы и тюрки проявлялись у кого в разрезе черных глаз, а у другого в орлином профиле. Над конгломерацией характеров возобладали итальянская экспрессия да казацкая удаль и вольница. Каждое произнесенное слово обязательно сопровождалось эмоциональным жестом. Если бы удалось связать по рукам такого собеседника, то из него нельзя было бы выдавить ни слова. Наверное, поэтому галаи, так сами себя величали азовские рыбаки, работали, как правило, молча, сосредоточенно и красиво.
При работе не терпелись пустословие и не допускалось сквернословие. Нельзя было дымить зельем. Нельзя было свистеть, плевать в воду, царапать ногтями по дереву. Забывшегося нарушителя в воспитательных целях могли огреть бабайкой.
Рыбацкая байда со звучным названием "Моряк", выведенным белилами на смоленом черном борту, была приписана в послевоенном 1947 году к таганрогской школе юнг. "Моряк", служив базой для учебной практики юнг, был одновременно хорошим подсобным хозяйством для камбуза школы и разнообразил скудное питание по 9-й курсантской норме.
Парусным вооружением байды были серый косой латинский грот и стаксель. Экипаж "Моряка" состоял из постоянной команды: трех таганрогских галаев и сменного состава, числившегося как практиканты, - 15-16-летних пацанов, воспитанников школы юнг.
Рота школы состояла из 120 юнг и разбивалась на 4 взвода по 3 отделения. Командирами взводов и одновременно воспитателями были отставные офицеры военно-морского флота, а командиром роты числился сам начальник школы - отставной кавалерийский полковник Нижерадзе. Начальник школы был поклонником спартанского воспитания и неукоснительно прививал его подчиненным.
Горнист играл подъем в 06 час. 00 мин. Физзарядка, невзирая на погоду, только на открытом всем таганрогским ветрам плацу и желательно раздетым до пояса. После завтрака строем и с песней марш в учебный корпус. Обязателен послеобеденный сон, к которому у меня сохранилась привычка на всю оставшуюся жизнь. Коллеги относились к моей привычке с пониманием, хотя не без юмора называли это время "адмиральским часом". После самоподготовки и ужина опять строем и с песней вечерняя прогулка. Перед отбоем построение на вечернюю проверку. Ежедневным церемониалом заканчивали юнги свой заполненный и расписанный по часам день. Как в кадетских корпусах, было обязательным пение гимна, только вместо "Боже, царя храни" пели "Союз нерушимый республик свободных". Два года юнги умудрялись пропускать в середине гимна целый куплет, лишь бы не тянуть бодяги и побыстрее добраться до своих коек. Никто из дежурных офицеров и начальства ни разу этого не заметил. А может быть, и заметил, но тоже не терпел лишней бодяги.
Зато практика была настоящим праздником для души и тела юнги. Примерно раз в месяц-полтора выпадало счастье выскочить из петровской гавани порта Таганрог под парусом байды "Моряк". Компасный курс ост-норд-ост. "Моряк" с лихим креном на подветренный борт резво летел к гирлу реки Дон, где нас ждут поставленные со вчерашнего вечера наплавные сети.
От рыбацкого азарта распирает мальчишеские сердца. "Осетр с меня ростом, тащите багор!" - заходится один из практикантов и осекается, получив затрещину. Ведь было наказано: "На байде пацанве не мельтешить".
Приятная усталость от непривычной физической нагрузки, от избытка чувств и ощущений. И за всем этим пир, да какой! Настоящая рыбацкая уха уже приготовлена на корме байды. Полный казанец снимается с костра, разведенного на булыжниках балласта. От дразнящего запаха юнги захлебываются и тонут в собственных слюнях. Им невыносимо смотреть на то, как медленно священнодействуют взрослые мужики, неторопясь расстилая чистый брезент, и прямо на него укладывают куски вареной осетрины, а судака, шемаю, чабака и еще какую-то рыбку, попавшую в казанец для навара, откладывают в сторону. В казанце остается только юшка, её оттуда зачерпывает каждый своей кружкой и запивает мясо осетрины, которое берется с брезента прямо руками и столько, сколько можешь съесть. Ешь "от пуза", и никто тебе не скажет "хватит", не остановит осуждающим взлядом, если ты взял еще один - последний кусок. Остаток последнего куска запиваешь из кружки, в которой плавают блестки янтарного опьяняющего жира. Нет, это не тот рыбий жир, которым плюются дети, этот жир не пахнет рыбой, он благоухает амброзией - пищей олимпийских богов!
После пиршества все двигаются, как в замедленном кино. Шкипер не торопит с выборкой якоря, хотя солнце уже спешит к горизонту. Взрослые неторопливо сворачивают самокрутки, мы жмемся на корме к горячим булыжникам, стараясь просушить робу, и горячо оспариваем очередность вахты у руля.
На всю жизнь запечатлелись у меня похлопывание под порывами ветра парусной шкаторины и шуршание воды за обшивкой борта.
Шкипер Порфирьевич научил юнг "правильно держать ветер" и чуять его руками. Правая рука лежит на румпеле и чувствует усилие потока воды, давящей на перо руля, в то время как левая рука подбирает или потравливает слегка накинутый на "утку" шкотовый конец паруса - искусство, которое постигается не в раз. Оно дается практикой. Так не хочется сплоховать под строгим взором шкипера и ревнивыми репликами товарищей. Чувство восторга оттого, что у тебя все получается, что ведешь тяжело груженую байду точно по курсу прямо на проблесковый белый огонь таганрогского маяка, не утихнет даже ночью на волосяном матраце койки. На молу Петровской гавани прощаемся с нашими учителями: "Все будет хорошо, хлопци, лишь только б не было войны!" Врезалось мне в память часто поминаемое им: "Лишь только б не было войны".
Минуло всего два года, как закончилась эта страшная война, долго еще она будет напоминать о себе разрушенными кварталами городов, портовых сооружений, отсутствием самого необходимого в жизни нашего терпеливого и неприхотливого народа.
В начале ноября 1947 года юнг экипировали выходной формой. В первое же воскресенье в свое первое увольнение все как один вышли в уже перешитой и подогнанной по последнему крику севастопольской моды форме.
Наш командир отделения Толя Шишкин заявил, что обновку, по морской традиции, необходимо обмыть. Толя был коренным таганрожцем, вырос у моря, и мы, полностью полагаясь на его авторитет, не откладывая отправились в портовую таверну. В ту самую, в которой, по заверению Толика, встречался со своими карбонариями сам Джузеппе Гарибальди. Здесь Гарибальди дал клятву, что вернется на родную землю только как её освободитель! Городские власти обещали установить памятную доску у входа в таверну с профилем пламенного карбонария. Таверна оказалась дымной забегаловкой с галдящей полупьяной компанией. Мы взяли по 100 граммов "Московской", а на закус ставшую при наших встречах традиционной "Тюльку в томате". В полупьяной компании перешли на крик, из которого выделился четко и навзрыд голос: "Скажи, ну на хрена ты связался с этим б..м Сталиным, я же тебе говорил, что там одни в..ки". Время было суровое, поэтому пришлось срочно ретироваться, хотя очень хотелось знать подробности. При следующем увольнении подробности выяснились сами собой.
Меня тянуло в порт и к морю, хотелось увидеть то, чему я собирался посвятить жизнь. Первое впечатление было удручающим и тягостным. Разрушенные причалы, искореженные портальные краны и рельсы, на местах складов и административных зданий сплошные руины. Мерзость запустения и никаких следов жизни. У полуразрушенной стенки мола стояла грязеотвозная шаланда, демобилизованная "подчистую" - бывшая канонерская лодка Азовской флотилии "Ростов". На фоне остального она выглядела белым лебедем. Остальное выглядело гадкими утятами, прижавшимися в уголке, и состояло из мотобота и десятка байд. На rpy6o смастеренном корпусе и рубке видны следы заплат на месте пулевых и осколочных пробоин. Заплаты и корпус замазаны толстым слоем смоляного вара. Вид мотобота был так же ужасен, как и вся панорама порта. Но на борту мотобота красовалась приведшая в оторопь надпись белилами и крупными буквами "ИОСИФ СТАЛИН". Стало понятным, какого Сталина имел в виду подвыпивший рыбак.
Вдумчиво и ответственно должны поступать те, кто наречен властью; присваивать название судну - это так же обязывает, как и выбор имени для новорожденного ребенка. Нельзя поддаваться однодневному влиянию моды и идеологическим требованиям. Такие названия судов как "50-летие СССР", "ХХ съезд КПСС", "Имени 26 бакинских комиссаров" неудобоваримы и даже мешают в повседневной эксплуатации. Представьте себе на миг, что вы находитесь на мостике судна с таким именем. Вы вахтенный штурман и ведете радиообмен со встречным судном, которое вы наблюдаете только по радиолокатору, и, называя свои позывные, обязаны произнести слова "ХХ съезд КПСС" на связи, или "Иосиф Сталин" вас слушает. Можете представить реакцию вахтенного штурмана на встречном судне? А если у него развито воображение, а вы произнесете замогильным голосом "Иосиф Сталин" вас слушает"?! Где сейчас красавец турбоэлектроход "Вячеслав Молотов" или "Иоханнес Варес"? Где покоятся "Новороссийск", "Харьков", "Эстония"?
Я на собственной шкуре перенес идеологическую подоплеку своего имени, составленного из аббревиатуры отца соцреволюции. Когда мой отец выписывал метрику, мудрая работница загса уговаривала: "Вячеслав - это же не имя, его нет в святцах, оно звучит как собачья кличка, назови ребенка лучше Петькой". Первые неудобства своего необычного имени я испытал, когда подрос и пришло время представляться незнакомым девушкам; имя не сразу воспринималось на слух, его приходилось повторять дважды, а то и трижды. Потом следовал неизбежный вопрос: ты что, не здешний? Я бы давно крестился нормальным православным именем, тем более что сочувствующие мне учителя записали в моем свидетельстве об окончании средней школы имя - Виталий. Я упорствовал, так как считал: имярек является памятью о погибшем на фронте отце - потребовал переписать аттестат. Дорогие будущие папы, постарайтесь понять, что когда-то у вашего дорогого карапузика наступит собственная жизнь, за которую он будет нести личную ответственность. Постарайтесь не отягощать ее отзвуками модных влияний другого, вашего времени, а обопритесь на 1000-летний православный опыт, он никого не подводил.
Своими переживаниями по поводу наводящей уныние от увиденной картины разрухи в порту я поделился с командиром взвода школы Сергеем Войницким, бывшим офицером Азовской военной флотилии, высказал ему свои сомнения о целесообразности дальнейшего обучения 120 мальчишек и их будущего. Его ответ врезался в память. "Подобное мы пережили в августе 1942 г. после прорыва Азовской флотилии через Керченский пролив, под шквальным огнем фашистов, захвативших оба: крымский и кавказский берега. До самого Новороссийска нас бомбили юнкерсы и расстреливали мессеры. До порта дотянуло только 80 единиц из 150. Представь состояние моряков героической флотилии, когда они поняли. что до них ни у кого нет дела. Для Черноморского флота мы попросту оказались обузой, и нас расформировали! Наш комфлота дважды Герой Союза адмирал Горшков сказал: "Не горюйте, братишки, нам все одно, где и чем бить врага. Пока жива Россия, будет жить и ее флот! И будет еще жить и бить врага Азовская флотилия!" В феврале 1943 года поступил приказ о восстановлении Азовской военной флотилии. Так как готовилась Новороссийская десантная операция. Прав оказался адмирал Горшков. Так что не горюйте, братишки, пока жива Россия, будет жить и флот, не останетесь не у дел, а пока вам, братишки юнги, учиться надо и ума-разума набираться.
Всю зиму юнги изучали азы судовождения. Практические занятия проводились не только в такелажном кабинете, но и на открытом воздухе, в программу обучения входило и военное дело. Наш кавалерийский полковник упорно старался навязать нам спартанское воспитание. Где-то на заброшенных складах он раздобыл учебные трехлинейные винтовки с просверленными стволами, в кубриках стояли козлы и каждому юнге было установлено твердое место для его личного оружия. Мы были обучены уходу и обращению с ним. Невзирая на погоду, а скорее - чем она была хуже, тем довольнее был наш начальник. Мы маршировали тремя взводами с винтовками на плече или наперевес мимо него, стоявшего в кавалерийской бурке посредине плаца. Ситуация становилась наиболее комичной, когда мимо семенил конец роты. Шкентель состоял из 14-летних недомерков, вынужденных поспешать за головой колонны почти бегом.
У главного входа на территорию школы был сооружен грибок, под которым денно и нощно маячил юнга с примкнутым к трехлинейке штыком. На груди у юнги висела на начищенной бронзовой цепочке боцманская дудка, при помощи которой он связывался с дежурным по школе, а при появлении начальства играл "захождение". Вахтенному запрещалось общение с посторонними, это никак не могли понять, а скорее всего понимали, но поступали наперекор вредные и насмешливые таганрогские девчонки. Соберутся стайкой, нагло побросают под самый грибок свои портфели и пристанут: "Юнга, дай свистнуть в дудочку. У, жадина, тюлькин флот!"
Нельзя с полной определенностью уверять, что нам не нравилась эта игра взрослых с нами в солдатики. К весне мы научились заправски маршировать при полной амуниции с трехлинейками наперевес, горланить строевые песни, и в особенности одну с печальным концом о том, как:
Пошел купаться Оверлей, Оверлей,
Осталась дома Доротея,
На помощь пару пузырей, пузырей,
Берет он, плавать не умея.
Южная весна навалилась дружно, заставив снять шинели уже в начале апреля, а к майским праздникам нам уже выдали белую летнюю форму. На майском параде города юнги произвели фурор эффектным видом и взаправдашней флотской выправкой. Перед трибуной мы прошли настоящим флотским шагом с винтовками наперевес. Белые чехлы на бескозырках, на руках белые перчатки, белые форменки и 120 человек, как в Рио, - все в белых штанах. Первая шеренга выглядела особенно впечатляюще: самых видных парней выставила школа впереди, для форсу всем им надели на шеи боцманские дудки, которые смотрелись как бы наподобие генерал-адьютантских аксельбантов. Добавьте ко всему счастливые детские мордашки, орущие троекратное ура, - всем этим мы затмили краснознаменное летное училище. За свой успех на параде пришлось расплатиться вечером.
Оскорбленные летчики выкинули юнг за ограду танцевальной площадки в городском парке прямо на глазах у покинутых партнерш. Такого позора юнги снести не могли. "Отмщения, государь, отмщения!" - взывала рыцарская честь и успевшее за полгода стать традицией флотское незыблемое "один за всех и все за одного!>. Уже перед самым отбоем залились трелями боцманские дудки "Аврал" и крики "Наших Бьют"! Мгновенье - и вся школа выстроилась повзводно на плацу. В правой руке вместо шпаги ремень с флотской полированной бляхой с наплавленной на ее внутренней стороне для тяжести удара свинцовой блямбой. Более смышлёные успели выкрутить из трехлинеек еще более разящее оружие - стальной винтовочный шомпол. С боевым кличем "Полундра" по главной улице собравшегося отойти ко сну города пронеслось три взвода одетых в тельняшки разъяренных братишек. На счастье пилотов и счастье требующих сатисфакции будущих мореманов танцплощадка уже закончила сеанс и была безлюдна. Отдельные не закончившие программу теплого по-летнему вечера редкие парочки благоразумно рассыпались по кустам.
Разочарованные юнги топтались группками, соображая, на чем выпустить переполнявший разгоряченные души пар.
Неизвестно, как и на чем вдруг возник наш отец-полковник. Хорошо поставленным кавалерийским голосом, путая грузинские и русские крепкие мужские аргументы, он вовремя охладил горячие юные головы. Почти до половины ночи продержал он нас в строю. Нет, он не выпытывал у нас зачинщиков юнговской бузы, в этом он принял вину на себя, сказав, что недостаточно уделял внимания в воспитании в нас чувства настоящего мужского достоинства. Настоящий мужчина должен быть выше примитивных драк и бытовых ссор, а хвататься за оружие может только для того, чтобы уничтожить кровного врага или при смертельной опасности при защите друга. Утром, сказал он, каждый из вас снимет со своей бляхи позорящий вас свинцовый груз, а груз позорного поведения снимется с вашей души и совести только тогда, когда вы сможете себя смело назвать настоящим мужчиной! До конца второго выпуска таганрогской школы юнг в городе не было драк, в которых бы приняли участие воспитанники полковника Нижерадзе.
Лето 1948 года на юге России выдалось необычно ранним, сухим и знойным. Вода на мелководном Таганрогском заливе прогрелась быстро и до самого дна. Купаться было разрешено сразу же после Первомая. Наш предприимчивый начальник, преследуемый идеей спартанского воспитания молодежи, неизвестно где раздобыл во владение двенадцать военно-морских шестивесельных ялов вместе с вальковыми веслами и рангоутом к парусному вооружению. Предусмотрительно за зиму к ним были скроены паруса: разрезной фок, передняя часть которого служила стакселем. Позаботился полковник и о летнем быте.
Из-за духоты спать в кубрике казармы стало невозможно, и на плацу, как по щучьему велению, возникли вдруг здоровенные армейские из белого брезента палатки, вмещавшие в свое нутро 11 железных коек. Дневальный следил за порядком, чтобы юнговский щенячий восторг не выплеснулся через край. Ему, восседавшему на соломенном кресле, как паша под громадным зонтом, не хватало только опахала и арапчонка, чтобы щекотал пятки. Как всегда, неограниченная власть приводит к злоупотреблениям. Заскучав и раздражившись от мирного посапывания и монотонного треска цикад, дневальный, наконец, нашел себе развлечение: ежечасно и с пунктуальной до минуты точностью, после предварительной трели боцманской дудки, подавал команду - "Перевернуться на правый бок". Поворчав, все юнги переворачивались на правый бок. Спустя час последовала команда: "Перевернуться на левый бок". Полагая, что это предписано неведомой статьей морского устава, юнги ворчали, но следовали командам. Замученные и не выспавшиеся юнги не отреагировали на команду "Подъем", сорвали физзарядку и завтрак. С ними занялся было помполит, но смекнув, где зарыта собака, всех отпустил к морю освежиться, а бывшего пашу уволок на гауптвахту. У юнг был неписанный закон: с каждого стола откладывать пайку в пользу наказанного гауптвахтой, в этом единственном случае закон был единогласно забыт.
По программе обучения этим летом юнги должны были пройти парусную практику. Но единственный учебный парусный корабль "Товарищ" погиб от немецкой бомбы, разворотившей верхнюю палубу и борт судна, останки его возвышались над мелью аванпорта Мариуполя. Руководство и преподаватели школы готовили, пока в тайне от нас, посещение юнгами места гибели легендарного парусника и поклонение его останкам с возложением венков.
А пока юнги должны были привести в порядок приобретенную школой флотилию из парусных шлюпок. Ялы были выгружены на мол Петровской гавани. Конечно, вид их был не ахти, но комвзвода Сергей Войницкий, опытный моряк-десантник Азовской флотилии, уверял: "Не пукать, братишки, погрузимся!". Предусмотрительность и организованность наших учителей просто поражала. Оказывается, всё уже на месте в бывшем блиндаже: инструмент, материалы - все имеется, нужна только охрана, чтобы не растащили, и рабочие руки. Наше поколение не нуждалось в понукании, энтузиазм и инициатива, как перестоявшая опара, лезли через край, следи только, чтобы не захлебнулись!
Начали с распределения инструмента и обязанностей, с наведения порядка на рабочем месте и в блиндаже, отведенном под жилье вахтенной службы. С утра до вечера формой одежды юнг служили белые флотские черноморские трусики. Благо вода в заливе пресная, стирай - не ленись.
Под руководством комвзвода - воспитателя Войницкого юнги прошли обучение работе скребком, шпателем, мушкелем, флейцем. Очищенные от слоев старой краски и пакли, заново проконопаченные пазы обшивки сделали ялы непроницаемыми для забортной воды, а после покраски их вид покорил даже привередливого преподавателя мордела старого капитана добровольного флота Моржина.
Неделя труда до семи потов под жарким солнцем юга - и шлюпки уже на плаву, расписаны за каждым отделением, юнги расписаны по банкам яла за каждым веслом. Негладко начинались шлюпочные учения на веслах. Весло требовалось занести подальше назад, прогнувшись самому с вытянутыми руками вперед. Гребок делать усилием мышц спины с наклоном донельзя назад. При гребке не опускать лопасть глубоко в воду и, прогибаясь назад, вести лопасть почти по поверхности воды; к концу гребка при выходе из воды лопасть должна стать ей параллельной. При этом необходимо следить за работой весла загребного твоего борта, который, как к барабану на галерах, должен прислушиваться к командам старшины. Последний, раскачиваясь, как китайский болванчик, причитает: "и... раз... и... раз..." Стоит одному из юнг сбиться с ритма, как поехало - сцепились веслами еще двое с его борта. Нет, ребята, на галерах сидели не слабаки!
Наш старшина шлюпки, выросший у моря таганрогский пацан Толик, из кожи лез, шипя на нас оскорбительно: "пехота!". Кто-то из гребцов взорвался: "Чем кудахтать, сядь на мое место и покажи, как, а я отдохну на твоем". "А че, Толя, он прав, ты в натуре покажи!" На флагманской шлюпке за N 1 назревал бунт. Положение спас сигнал флажного семафора "Шлюпки к причалу".
Толик, большой почитатель талантов своих знаменитых земляков - укротителя зверей Дурова, силача Поддубного и писателя Чехова - любил цитировать наблюдение последнего: "Если зайца постоянно бить, то его возможно научить спички зажигать". Следуя наставлениям Антона Павловича, Толя задумал применить этот принцип к нам. Мы подозревали своего командира в излишне проявленной инициативе по поводу очередности дежурства нашего отделения в порту у шлюпок. Очевидно, что на дежурство он напросился сам, хотя наша очередь дежурить по камбузу в этом случае отпадала.
Вечером, когда все 10 отделений строем и с любимой песней о незадачливом Оверлее удалились на покой в школу к желанным палаткам, после захода солнца свалился свирепый и самый противный местный норд-остовый ветер - верховка. Верховка обладала противной тенденцией: если не затихнет к утру, то будет дуть сутки, если ей это покажется малым, то трое, а уж если трех недостаточно, то не угомонится и все 11 суток. После трех суток работы такого ветра сгоняется вся вода из Таганрогского залива, обнажается его песчаное дно. Все плавсредства садятся на дно и ложатся на какой им заблагорассудится - правый или левый бок. По заливу можно бродить, не замочив ног, собирая по редким лужицам в ямках дна зазевавшуюся с эвакуацией рыбу. В полуразрушенном войной брекватере создались промоины, через них волны закатывались на акваторию порта и создавали дикую толчею. Заиленный в порту грунт плохо держал якоря, и шлюпки сбило в кучу, они стали бешено и беспорядочно подпрыгивать на волнах в танце, как охваченная экстазом современная молодежь на дискотеке. Всю ночь длилась эта свистопляска. Мы растаскивали одуревшие ялы, собирая их по порту, как напуганных хищником баранов, а когда все неожиданно, как началось, закончилось, светило уже взошло над горизонтом. Спать уже не хотелось; расстелив на каменных плитах промокшую робу на просушку, мы нежились под ласковым утренним солнышком. Даже при таком раскладе не мог угомониться наш Толик, чтобы не увлечь нас новым занятием. Обычно сдержанный, он вдруг завопил: "Братцы, бычок пошел!" Раскладывая завезенные предусмотрительным зампохозом вещи, мы не обратили внимания на коробочку с крючками и моток лески, но они не могли укрыться от внимания многоопытного Анатолия.
Для ловли местной рыбки - азовского бычка - достаточно было немудреных снастей из крючка, лески и грузила, которым служил плоский камушек, а еще надежней ржавая гайка. На наживку хорошо шли кусочки из самого бычка. Ко времени, когда издалека донеслись знакомые слова об Оверлее, 11 юнг успели натаскать каждый по брезентовому, из снабжения яла, ведру неприглядной на вид, но очень вкусной в жареном виде рыбки. Местный таганрогский борщ с жареными бычками вполне мог тягаться с деликатесом французской кухни.
За неделю дежурства в порту наше отделение, подкрепляемое доппитанием из рыбных блюд, подаваемых прямо с костра, и с постоянными физическими нагрузками на открытом морском воздухе под весенним южным солнцем стало неузнаваемым. С нами случилось чудо, подобное описанному в новелле О. Генри "Санаторий на ранчо". Из "бледной спирохеты" послевоенного образца мы превратились в шайку поджарых бедуинов. Моя родная тетя Бронислава, не узнав, обратилась: "Вы, собственно, к кому?", когда, спустя полмесяца, я заявился домой в увольнение.
Наш настырный Толя знал, чего добивался. Кроме дневных шлюпочных общих занятий, мы закрепляли выучку по гребле на дополнительных вечерних упражнениях. В результате команда шлюпки N 1 стала лидировать при проведении учебных гонок. У нас быстрее затянулись водяные волдыри на юнговских задницах, появившиеся, как у начинающих кавалеристов, от ритмичного трения потных ягодиц о шлюпочные банки - так моряки обязаны называть шлюпочные скамьи. На месте волдыря каждый юнга приобрел довольно прочный мозоль, способный выдержать любые испытания при длительных переходах.
Пока эти переходы планировались и разрабатывались на бумагах в штабе руководства школы, юнги стали мало-помалу приобщаться к флотскому парусу - разрезной фок. Ветра в Таганрогском заливе для этого паруса всегда было в достатке, а ялы оказались довольно резвыми. Правда, в крутой бейдевинд ял замедлял ход, и случались непланируемые повороты оверкиль, т.е. опрокидывание шлюпки вверх килем. Нам это было по барабану, все могли плавать, как желтоперые утята, но руководство относилось к этому с преувеличенным беспокойством. Зато при попутном ветре от фордевинда оба паруса выносились "бабочкой", ял рвался, как пришпоренный конь, по носу возникал пенящийся бурун, а юнги вместо балласта скатывались с банок на днище шлюпки.
К августу каждый юнга оморячился, мог самостоятельно управлять шлюпкой под веслами и парусами и получил удостоверение "Командир шлюпки". В начале августа из Петровской гавани вывалила армада из 12 нарядных, под вылинявшими на солнце парусами и развевающимися под попутным ветром вымпелами рыбного флота. Полотнище вымпела можно было бы назвать достойным, если бы не две скрещенные тюльки, нахально мозолившие взляд юнги, напоминая о язвительном девчачьем прозвище "тюлькин флот". Эскадра летела проторенным курсом Таганрог - гирло Дона - порт Азов. В Азове нас, оказывается, ждали наш начальник и преподаватель мордела, организовавшие экскурсию на азовскую судоверфь. На стапелях верфи красовались три заложенных МЧС - малых черноморских сейнера - и буксирный катер типа "Казбек".
У причала верфи была ошвартована красавица прогулочная шхуна какого-то бывшего румынского нефтяного магната. Корпус и надстройка шхуны были набраны из ценных пород дерева. Леера, реллинги и иллюминаторы шхуны блестели на солнце полированной бронзой. На корме шхуны, там, где положено быть порту приписки, было выведено "Таганрог". Парусно-моторная шхуна "Десна" принадлежала таганрогской школе юнг, и на ней производились очередной ремонт и переоборудование под учебное судно. Грузовые трюма шхуны переделывались под жилые помещения и учебный класс.
Прав оказался наш комвзвода Войницкий, говоря, что ваше дело, братишки, учиться, а о флоте Россия позаботится.
В ДК города вечером художественная самодеятельность школы юнг дала концерт. У юнги Жоры Михайловского был природный хорошо поставленный тенор, и он со своей партнершей из ДК Таганрога, прибывшей на стареньком автобусе вместе с начальством, исполнил на бис несколько дуэтов из оперетты Кальмана "Сильва". Аккордеон в сопровождении струнного оркестра управился с музыкой Сен-Санса, а моя подружка из 16-й женской школы Таганрога показала класс в "Умирающем лебеде". Настоящий фурор произвело выступление наших шкетов из младшей подготовительной группы. Юрка Веревкин и Марк Шерман профессионально и с азартом сбацали чечетку, или, как сейчас принято называть - степ, потом матросский танец "Яблочко". Их долго не отпускали, и под занавес они выдали "Цыганочку". Вообще эти пацаны выглядели и танцевали на все 100%.
Сентябрь юнги встретили на борту настоящей учебной шхуны "Десна".
Вымыв всю шхуну от киля до клотика и выдраив палубу с песком и красным кирпичом, не стыдно стало показать себя и на других посмотреть по чужим портам. Первым портом захода был Мариуполь, и первый же день посвятили памяти легендарного учебного корабля "Товарищ". С венками и цветами мы высадились на его ржавую и накрененную палубу и, сняв бескозырки, прочувствованно и с подъемом исполнили: "Не скажет ни камень, ни крест, где легли во славу вы русского флага".
Преподаватель мордела Моржин, плававший до войны под парусами "Товарища" и хорошо знавший его знаменитого капитана Лухманова, посвятил им вечер воспоминаний. Это были времена, в которые еще не знали телевидения, транзисторов; кинопередвижки были большой редкостью, и единственным развлечением было чтение книг и задушевное человеческое общение.
Выйдя из Мариуполя, "Десна" продвигалась к югу; из-за минной опасности засветло становились на якорь и глушили двигатель. Электрический свет нам заменяли пиронафтовые морские фонари. При свете такого фонаря на носовом штаге, называющемся "якорным огнем", и на месте, называемом полубак, юнги кучковались вокруг своих воспитателей.
Безветренны и теплы сентябрьские ночи на Азовье, и небо кажется выше, и звезды светят ярче, чем на суровой Балтике. Такие ночи располагают к общению, и оно приносит радости больше, чем может дать современная индустрия развлечений. Особенно меня привлекали бесхитростные и суровые рассказы очевидца и непосредственного участника недавних боевых действий Азовской военной флотилии, на 90% состоявшей из мобилизованного рыболовного и торгового флота.
КТО НАЗВАЛ ФЛОТ ТЮЛЬКИНЫМ
Сергей Войницкий был офицером военно-морского флота и, пережив горечь гибели боевого корабля, ушел воевать в морскую пехоту. Участвовал в Новороссийской десантной операции и затем в форсировании Керческого пролива. Он высоко оценивал профессиональные качества и мужество экипажей мобилизованных гражданских и рыболовных судов.
Десантники предпочитали использовать мелкосидящие малые суда, так как они могли ближе доставить их к берегу, а их экипажи лучше знали местные условия. Как только ни назывался этот малый флот: "болиндерами", "москитным" - но у самих десантников привилось несколько снисходительное и ироничное "тюлькин флот". Конечно, по сравнению с теми десантными средствами, которыми обладал противник на азово-черноморском театре, "тюлькин флот" выглядел архаично и, как это ни обидно звучит, даже жалко. Ко времени битвы за Крым фашисты смогли сосредоточить в его водах крупные силы боевых кораблей от крейсера до торпедных и сторожевых катеров. Для проведения десантных операций предназначались специальные десантные суда, так называемые БДБ, или быстроходные десантные баржи. Маленькая осадка носом такой баржи, в дополнение со специально оборудованной на её носу аппарелью, используемой как трап, позволяли подняться своим ходом внутрь БДБ танку или бронетранспортеру. Тогда как с носа нашего примитивного плавсредства боец вынужден был прыгать в ледяную воду в полной амуниции и с оружием над головой, солдат вермахта, не замочив сапог, оказывался на берегу в считанные минуты. Два дизеля, установленные на корме баржи, работали на два винта, обеспечивая БДБ прекрасную маневренность и приличную скорость до 10 узлов.
При необходимости внутрь БДБ закатывалось полевое орудие, и тогда баржа превращалась в быстроходную артиллерийскую баржу. Обладая такими баржами в количестве около сотни, противник был в состоянии оперативно маневрировать переброской двух дивизий с полным вооружением либо около 100 танков по всему крымскому театру в течение каких-то суток. Штаб Черноморского флота болезненно реагировал на критику неудачного действия его главных сил при высадке десанта у Южной Озерейки, но был не в состоянии провести анализ ошибок прошлого и сделать выводы на будущее.
При разработке плана форсирования Керчь-Еникальского морского пролива войсками Северо-Кавказского фронта флот, как и прежде, делал расчет на изготовление самодельных плотов, слопаченных из пустых железных бочек, плоскодонные баркасы, рыбацкие байды и гребные шлюпки. Буксировка всех этих средств возлагалась на маломощные тихоходные и плохо управляемые мотоботы и катера.
В начале октября 1943 года войска Северо-Кавказского фронта под командованием генерала армии И. Е. Петрова, прорвав "Голубую линию" и разгромив 400-тысячное войско генерал-фельдмаршала Клейста, вышли на Кавказский берег Керчь-Еникальского пролива. Перед войсками фронта расстилалась морская, казалось бы, непреодолимая преграда.
До этого советским войскам не приходилось осуществлять форсирование морских преград силами армий. По масштабу операция сравнима с операцией "Оверленд", проводимой союзными армиями при форсировании Ла-Манша. Здесь, как и в проливе Па-де-Кале, где в ясную погоду противоположный меловой берег Дувра виден невооруженным глазом, с высот Фанагории хорошо без бинокля просматривается господствующая над городом и крепостью гора Митридат.
Союзники готовили операцию "Оверленд" годами. У генерала Петрова не было времени на переподготовку сухопутной армии к морскому десантированию. Ему было известно, что Гитлер, придавая большое значение стратегическому положению Крыма, приказал удерживать его любой ценой. Лучшие инженерные части вермахта превратили берег Крыма в неприступную крепость. Из Франции и Голландии спешно перебрасываются подкрепления по воздуху и по морю.
По замыслу И. Е. Петрова, чтобы растянуть силы противника по широкому фронту, высадка планировалась одновременно двумя десантами из двух армий. Одну - 18-ю армию - высаживает южнее города Керчь Черноморский флот. Вторую - 56-ю армию - высаживает севернее города Азовская флотилия.
К 00 ч. 00 м. 1 ноября оба десанта должны были одновременно - один с юга, а другой с севера - войти в Керченский пролив.
Как и планировалось, в 21 ч. 00 м. из порта Темрюк вышла Азовская флотилия. Десантные отряды шли на 150 плавсредствах, в основном состоявших из "тюлькиного флота".
Черноморский флот запоздал с подачей плавсредств и затянул на два часа выход из базы.
Вопреки прогнозу погоды, как это случается поздней осенью, вдруг сорвалась "низовка". Ветер крепчал с каждой минутой, достиг силы в 6 баллов, и по морю пошли белые барашки.
Суда теряли скорость и управление, плоты зарывались в волны, и рвались буксирные тросы.
Адмирал Горшков доложил, что переход морем и высадку при такой погоде считает невозможными, суда будут разбросаны, и будут большие жертвы.
Командующий Черноморским флотом Владимирский доказывал, наоборот, что шторм такой силы не опасен и только усыпит противника. и настаивал на форсировании пролива.
Зная, как нелегко остановить запущенный механизм целого фронта с сотнями кораблей, войсками, авиацией, Петров вынужден был отдать приказ вернуть оба десанта в исходное положение.
Азовская флотилия приказ выполнила, и сохранив людей с плавсредствами, вернулась на базу в порт Темрюк.
Черноморский флот приказ комфронта проигнорировал и, несмотря на резкое усиление ветра, продолжил операцию. Очевидцы рассказывают о событиях этой страшной ночи, вошедшей в историю под названием "Эльтигенский Десант".
"Нестерпимый свет немецких прожекторов слепил глаза, высветив десятки мотоботов, барж, катеров и плотов, поставленных на пустые бочки. Все это зарывалось в пенящуюся воду, вздымалось и падало на волнах, продолжая лавиной катиться к берегу. Всю эту армаду штормовой ветер выбросил на берег и прибой разбил о камни. А весь расчет десантной операции был на эти плавсредства с малой осадкой. Доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант.
До берега добралось около 3000 десантников. Не был высажен никто из командиров полков, подразделения на крымском берегу оказались без общего руководства боем, его принял на себя военный корресподент майор Борзенко".
Оставшись без высадочных средств, Черноморский флот получил указание вернуться на базу, увозя с собой главные силы, штабы и командование десантом.
"Корабли разворачивались и уходили. А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясающая руками над головой. На берегу видели, что корабли уходят".
В последующую ночь было предпринято еще несколько неудачных попыток подбросить подкрепление на захваченный плацдарм. Но эффект внезапности был утрачен, и Черноморский флот лишился ещё более 30 мотоботов.
Адмирал упорно доказывал невозможность переброски частей 18-й армии без пресловутых "болиндеров", и она оставалась на Таманском берегу в бездействии.
Закончилось тем, что Ставка вывела эту армию из состава фронта и перебросила на другое стратегическое направление. Уходя, армия забрала с собой артиллерию, до этого своим огнем поддерживавшую многострадальный Эльтингенский десант, ухудшив его отчаянное положение.
Чем можно было объяснить поведение командования Черноморским флотом? Отнюдь не трусостью. Вице-адмирал Владимирский был опытным и обстрелянным флотоводцем. Но при этом не смог преодолеть узости штабного флотского мышления: "флот превыше всего". Не смог преодолеть самолюбия, попав в подчинение "берегового" комфронта Петрова, просто-напросто генерала от инфантерии. При выполнении операции в их отношениях возникли, мягко говоря, затруднения. Знали о них в Ставке ВГК. Из воспоминаний ее представителя Штыменко: "Владимирский полагал, что привлечение флота к морским перевозкам и высадке десантов для него задача второстепенная. Достаточно сил для этого он не выделял". Страх потерять боевые корабли флота сковывал действия адмирала. Еще месяца не минуло с тех пор как он и нарком ВМФ получили разнос от самого Верховного за нелепую гибель трех современных кораблей: лидера "Харьков" и эсминцев "Способный" и "Беспощадный", посланных в набег для обстрела портов Феодосия и Ялта. Хотя причина гибели этих кораблей заключалась в непродуманной и поспешной штабной операции, оба флотоводца ссылались на командующего фронтом Петрова, дескать, действовали мы с его молчаливого согласия.
Я не стратег и не имею никакого военного образования. Мне хорошо известны бессмертные слова из поэмы "Витязь в тигровой шкуре". "Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны". Но мне пришлось хорошо постичь законы моря, и мне хорошо известны результаты пренебрежения ими. Со стихией возможно поспорить, только когда ты на равных, а в других случаях лучше переждать и выбрать подходящий момент.
Двое суток пенил воды пролива восьмибалльный шторм. Наконец, 2 ноября синоптики дали благоприятный прогноз, и погода явно пошла на улучшение. В ночь, после массированной артподготовки, Азовская флотилия начала форсировать пролив, а к утру были уже переброшены две дивизии с полным вооружением.
Бывшие капитаны "тюлькина флота", именовавшиеся теперь командирами десантных кораблей, состоявших из болиндеров и байд, хорошо знали оба берега пролива. Они не спутали в темноте своих рядов и маршрутов и, по определению их адмирала Горшкова, работали БЛЕСТЯЩЕ!
Высаженные дивизии организовали единый Еникальский плацдарм, и на нем уже через день находилось 12 тысяч человек и 100 орудий. "Черноморским флотоводцам было чему поучиться у тюлькиного флота", - говорили десантники.
Только силами Азовской флотилии с Кавказского на Крымский берег была переброшена вся 55-я армия численностью в 75 тысяч бойцов с орудиями, танками, боеприпасами и тылом.
Как бы сейчас пригодилась комфронтом еще одна 18-я армия, горстку которой забросил Черноморский флот на южном участке в Эльтигене. Эта горстка, отрезанная от моря и основных сил, более месяца удерживала плацдарм в ожидании подхода подкрепления, отражая до 20 атак в день танков, авиации и пехоты. Об их необычайном мужестве, стойкости и геройстве я был наслышан от своих воспитателей в своей юности. Их подвиг затмил своей стойкостью подвиг 300 спартанцев. Это воистину были Фермопилы ХХ века!
Петров был не тем генералом, который может с легкостью вычеркнуть из состава своих полков подчиненных, попавших в безвыходное положение. Занятый переброской армии Азовской флотилией, генерал постоянно поддерживал эльтигенский десант с воздуха. Изъяв от измотанной переброской войск Азовской флотилии быстроходные катера, дерзкой операцией вывез прямо из порта горстку оставшихся в живых десантников.
По окончании школы юнг в далеком от нас 1949 году я был направлен на работу в Крымский рыбный трест, на "тюлькином флоте" которого плавало выжившее в войну поколение участников описываемых событий. Их живые рассказы как-то не стыковались с официальной версией и с сообщениями в печати. Кем-то упорно навязывался миф о том, что Эльтигенский десант не замышлялся как основной, а был лишь дополнительным и отвлекающим силы противника, так называемым "ложным десантом". Правда смешивалась с полуправдой и очень дразнила юношеское воображение. Поэтому я не упускал возможности выслушать очевидца и участника былого по принципу: "Скажи-ка, дядя, ведь недаром....".
До сих пор листаю мемуарную литературу. А при наброске очерка о "тюлькином флоте" сверялся с "Историей Великой Отечественной войны 1941-45 годов", "Боевой путь советского ВМФ", "Страницы дипломатической истории". В них много говорится о героическом подвиге армии, флота и народа, защите городов-героев: Одессы, Севастополя и Новороссийска. Рассказывается о подвигах фронтов, сломавших непреодолимые преграды "Голубой линии" и "Восточного вала". Но почему-то иногда и как бы вскользь упоминается имя того, кто организовал и возглавил оборону городов-героев, и того, чей полководческий талант разработал и осуществил прорывы целыми фронтами.
Только что с интересом я перечитал документальную, но увлекательнее романа повесть Владимира Карпова "Полководец". Повесть написана на основании воспоминаний сослуживцев и свидетелей, хорошо знавших генерала И. Е. Петрова. Пишу просто генерала, потому что он, не раз подвергаясь очередной опале, лишался звания генерала армии и командовал фронтами в чине генерал-полковника. И все это было не за собственные грехи и упущения, а за просчеты тех, кто смог ловко прикрыться его именем.
Личную антипатию испытывал к генералу сам Верховный, не мог, очевидно, простить ему постоянного желания "воевать малой кровью", ценя жизнь каждого бойца. Сталин как-то в раздражении бросил: "Этот генерал в пенсне мастер обороны, но не прорыва", очевидно, запамятовав взятие Новороссийска и про орден Суворова за прорыв "Голубой линии". Насколько память у Верховного была злой и неблагодарной, можно судить из того, что не без ее участия генерала Петрова "забыли" пригласить 9 мая на парад Победы.
На слуху у поколений, проживавших в Крыму в послевоенное время, было два полководца - Жуков, которого вспоминали с уважением, и Петров, вспоминаемый с теплом и уважением. Все были единодушны в оценке десантной операции и утверждали, что если бы ей не довелось быть руководимой Петровым и Горшковым, то добрая половина 56-й армии не достигла бы берега, а осталась бы на дне Керчь-Еникальского пролива. Это они доверили жизнь целой армии "тюлькину флоту" и благодаря этому привели ее к победе.
А у меня сложилось свое, чисто личное отношение к памяти о незаслуженно забытом полководце. С неизменно горьким чувством всплывает в памяти необычно знойный конец августа 1942 года. Мимо казачьей станицы Пришибская по шоссе Прохладная-Майский-Грозный идут измученные боями и солнцепеком, изможденные и угрюмые части отступающей армии. Испуганные и растерянные зареванные бабы и мы, босоногие пацаны, жмемся к обочине. Отцов среди нас нет. Их мы выискиваем взглядом среди отступающих. Уходя, они наставляли: "остаешься в доме за мужика, но мать не обижай, слушайся". Мы все поняли.
Историческая память поколений, не раз подвергавшихся нашествию иноземных орд, отложившаяся где-то глубоко в генах, подсказывала нам, что делать. Никто не предупреждал нас, что отступающая армия получит приказ уничтожить все, что может кормить оккупанта. Как стайка воробьев, не сговариваясь, бросается враз на рассыпанные зернышки подсолнуха, так и мы стайкой 10-11 - летних сорванцов ринулись по государственным и колхозным хозяйствам в округе станицы.
Каждый катил впереди одноколесную тачку, служившую раньше для подвоза валежника и сухостоя из лесу в междуречье Малки и Терека. Известие о том, что в заготзерно уже жгут хлеб, докатилось до ватаги после того, как она успела пройтись по птицеферме и маслобойне. К бурту пшеницы мы подоспели, когда горела одна из его сторон, у другой толпились женщины с пустыми мешками и ведрами. Их удерживали красноармейцы с винтовками. Из подкатившей черной эмки вышел генерал в старомодном пенсне, поздоровавшись с нами, сам понял, в чем дело, и затребовал к себе старшего и распорядился: "Пусть берут, сколько смогут. Им надо выжить, а не умереть с голоду. Их отцы и мужья с нами, а мы пока не смогли их защитить. После них сжечь все!"
В Красной Армии был лишь один генерал в пенсне - Иван Ефимович Петров. Другой генерал в пенсне был не в армии, а в НКВД, и от его имени содрогалась вся громадная страна.
Имя генерала в пенсне, командующего 44-й армией, защищавшей Кавказ, я узнаю гораздо позже, когда стану взрослым и смогу самостоятельно разобраться в событиях прошлого. Тогда станет понятной возможность нашей встречи.
Левый фланг армии, которой командовал генерал-майор Петров, упирался на Майский - город, в котором я родился. А левый берег реки Терек был рубежом, который защищал армию Петрова. Река Терек, у которой я родился, вырос, в которой мой отец учил меня плавать, теперь вместе с 44-й армией встала на защиту Кавказа.
Всего в 40 км южнее моего родного города, в ущелье Эльхотова захлебнулась танковая атака генерала Клейста, эльхотовские ворота плотно были закупорены останками его трехсот сгоревших танков. Путь к Грозному, Баку, Ирану и Индии был закрыт. Отсюда начал свой долгий путь к победе полководец И. Е. Петров.
О том, что виденный мною на родном Кавказе генерал мог быть И. Е. Петровым, я впервые задумался при прохождении плавательной практики на шхуне "Десна". Бывший десантник и офицер Азовской флотилии, воспитатель школы юнг С. Войницкий утверждал, что в Красной Армии был лишь один генерал, который вместо привычных очков носил пенсне. Интерес к этому необыкновенному человеку все более пробуждался по мере роста моего сознания и с поступлением информации о его делах и подвигах.
ЯЛТА ВЕСНОЙ И ЛЕТОМ
Весной 1949 г. неожиданно закончилась учеба в школе юнг; неожиданно потому, что наш министр отменил планируемую школой плавательную практику, заявив, что наилучшую практику юнги получат в трудах на "тюлькином флоте". Досрочно начали поступать суда из новостроя, и не хватало кадров. Насколько я себя помню, всю страну постоянно куда-то торопили, стремясь все выполнить досрочно. Планируемое должно было свершаться с обязательным рапортом о досрочном выполнении. Поддавшись всеобщему ускорению, Юра Веревкин выдал образец мудрости юнги: "Все, что можно съесть сегодня, нельзя оставлять на завтра!" Мы так и поступили. Весь сухой паек, выданный в школе на дорогу, съели, не доезжая до пункта назначения. В Ялту, куда мы, четверо "счастливчиков", были направлены по распределению, прибыли голодными и без денег. Юра продолжал изливать потоки мудрости, убеждая нас: "Кушать надо много, но часто!".
Директор Ялтинского рыбзавода Калмыков нашему прибытию был рад. Рыбозавод получил из новостроя 4 сейнера румынской, в счет репарации, постройки. Они стояли у причала рядом с морвокзалом, совсем новенькие и сияющие на солнышке свежим лаковым покрытием на рубке, выполненной из дуба, но, как оказалось, совершенно беззащитные. На судах не было вахты, и они стояли беспризорными, с закрытыми на замок дверями. Директор вьщал нам на обустройство так называемые "подъёмные" в размере одного оклада матроса 1 класса - 420 рублей на рыло.
Сейнера стояли в отстое в ожидании укомплектования и начала осенней путины. Коллективного питания на сейнерах не полагалось, значит харчиться надо было исходя из собственных возможностей и предприимчивости. Для юнг, привыкших проживать на государственном коште, все это было "терра-инкогнито".
С энтузиазмом мы начали обустраиваться на сейнере, выбранном нами из-за романтичного названия "Рассвет". К вечеру на общесудовом собрании был единогласно избран боцман. Предстояло выбрать артельщика для заведования судовым питанием и кассой. Выборы артельщика походили на одесский анекдот по аналогичному случаю. Выбор опять единогласно выпал на меня. На мой обоснованный самоотвод: "Ребята, я совершенно не умею обращаться с деньгами!" - трио затянуло ободряюще: - ПОМОЖЕМ! Ребята, у меня болезненная и непреодолимая тяга к алкоголю, боюсь, что я не удержусь и разом могу просадить все наши сбережения! - ПОМОЖЕМ! - не уступало трио.
Составив график вахт и на этом закончив первый трудовой день, троица бывших юнг отправилась в свое первое увольнение на манящий и неизведанный берег.
Идут, ссутулившись, вливаясь в улицы,
И клеши новые, полуметровые ласкает бриз...
крутился в ушах известный одесский шлягер.
Знаете ли вы, что такое украинская ночь? В пику Николаю Васильевичу Гоголю так и хочется поинтересоваться, а знаете ли вы, что такое ялтинская ночь поздней весной, когда распустились магнолии, когда тебе 18 лет и все так прекрасно устроено на белом свете!Ялту, казалось. миновала война. Её нарядная набережная поразила обилием цветов и фланирующей беззаботной и разряженной публикой. Пройдя в конец набережной и не встретив ни одной "дамы с собачкой", троица пришла к единому убеждению, что "свет" состоит из одних "сорокотов" и тут нам не "фонтан", так как строгие ялтинские мамаши, очевидно сговорившись, попрятали наших сверстниц у себя под шлейфами. Мы были приговорены к прожиганию наших "подъемных" в ресторане "Украина". Зазывающая пластинка эмигранта П. Лещенко:
Встретились мы в баре ресторана,
Как мне знакомы твои черты,
Где же ты теперь, моя Татьяна
так и манила к столикам под маркизами.
Поначалу мы распорядились довольно благоразумно, заказав по порции татарских чебуреков и по 100 граммов "Зубровки" к ним. Откушав и разомлев от сытных, сочных чебуреков и томной музыки, уже не захотели отходить от стола без десерта. Юрию понадобилось массандровской мадейры, и он самостоятельно заказал через кельнера бутылочку урожая, затрудняюсь вспомнить какого года, и три двойных порции пломбира. После пломбира ему захотелось тут же показать аборигенам, что такое настоящий степ.
Степ был тогда в фаворе, а Юрка в ударе. Выглядело все очень эффектно, публика зашлась в криках бис. К нашему столу попросились два типа, отрекомендовавшись от госконцерта. Кельнер вмиг смел остатки со стола и на хрустящую от крахмала свежую скатерть водрузил бутылку самого дорогого армянского коньяка "Двин", батарею "Нарзана" и вазу с оранжевыми мандаринами. На наши совместные с госконцертниками протесты - Не желаем и не заказывали - кельнер не обращал внимания, бросив на ходу сакральное: - ЗАПЛАЧЕНО.
За соседним столиком пиршествовала с дамами компания мандариновых плантаторов. Исполняя капризы своих пассий, они заказывали музыку оркестрантам и, чувствуется, заправляли всем балом, так как оркестр через раз исполнял народную грузинскую "Сулико". Известно: - кто заказывает музыку, тот и платит!. Типы принялись охмурять нашего Юрика, дескать, он талант и зарывать его - смертный грех и, всучив ему адрес и телефон, слиняли, оставив нас с коньяком и цитрусовыми. Напрасно мы старались пробудить у вспыхнувшей на ялтинском небосводе "сверхновой звезды" его обычное благоразумие, утверждая неопровержимое: - бесплатный сыр бывает только в мышеловке, что за все в этом мире надо расплачиваться. Юрку понесло. Он орал, что мы безмозглые галаи, вместо мозгов у нас тухлая тюлька, нам никогда не понять перспектив, которые вскоре откроются перед шоу-бизнесом. Коньяк он честно заработал в дебюте, и не надо портить ему праздника, а давайте лучше обмоем хорошее начало.
Юрку с трудом убедили, что у нас тут полный кайф, а Славка один, трезвый и голодный, парится на коробке. Раз коньяк твой - забираем его, мандарины и - на пароход!
Вопреки вывешенному на переборке кубрика распорядку дня, где значилось: "07.00 - Подъем, физзарядка и водные процедуры", пробудились мы, когда солнце, уже перевалив через Крымский хребет, ввалилось через открытый иллюминатор и нацелилось прямо в глаз боцмана. Ни умывальник, ни душевая были ни к чему, лучшей водной процедуры не придумать, как из койки - прямо за борт в благодатные воды Черного моря, враз смывшие с души и тела следы ночных злоупотреблений. В плане на текущий день числилось:
1. Заправка коек, уборка помещений.
2. Выдраить главную палубу и палубу надстройки с песком и кирпичом.
3. Рынок. Закупка продовольствия.
4. Знакомство с городом и посещение домика-музея А.П. Чехова.
На утренней "летучке" были разобраны "залеты" вчерашней ночи. Аристократические замашки Юрия были подвергнуты суровому товарищескому осуждению. Было единогласно отмечено: - "Двин" - божественный напиток, однако цена безбожная!
Внепланово всплыл вопрос о непредусмотренных и безотлагательных материальных затратах. При каждой выдавшейся свободной минутке Юрка отрабатывал новое и замысловатое па в чечетке на дубовой палубе сейнера. Дробь отдавалась по всем помещениям пустого судна и не позволяла экипажу "Рассвета" сосредоточиться на чем-либо, кроме обрыдлевшей чечетки. Результат чрезмерных увлечений степом не замедлил проявить себя неприглядным видом флотской обувки восходящей звезды сольного танца. Через подошвы Юркиных хромовых "корочек" проглядывали такие же рваные носки. требуя безотлагательной замены обеих пар.
У боцмана "Рассвета" тоже возникли проблемы - не в чем было показаться в городе. В суконной фланелевке днем было нестерпимо жарко, а в белой форменке с гюйсом как-то я выглядел не совсем серьезно и, очевидно, был похож на сбежавшего из пионерлагеря переростка.
Претензии будущего шоумена распространялись на дополнительную нагрузку на скромный коллективный бюджет, он затребовал отчислений на "культурную программу". Запал в Юркину душу анонс в ялтинском летнем кинотеатре трофейного голливудского фильма "Серенада солнечной долины" с музыкой Гершвина в исполнении известного джаз-оркестра Мюллера. Этот превосходный мюзикл манил не только музыкой и игрой актеров. В фильме были задействованы лучшие мастера американского степа. Вот они-то соблазняли Юрку, а не гершвиновская знаменитая "Чуча". Надо отдать должное кинопрокату тех лет. С экранов не сходили трофейные фильмы с Диной Дурбан, Марикой Рокк, Мелицей Корьюс и чудесными мужскими тенорами Яна Кипура и Марио Ланца.
После утомительного шопинга по промтоварным магазинам, расположенным на горных террасах города, невмоготу было слушать брюзжание самого юного из юнг. Он изводил нас своими знаниями народных поговорок и примет и из кожи лез, доказывая, что обновки положено обязательно обмыть, иначе они будут плохо носиться.
Ветераны пытаются доказать, что раньше, мол, не было никакой "дедовщины". Не знаю, как дела обстояли в армии, но у нас в школе юнг процветала "дедовщина наоборот". Внедряли ее против старшей группы малолетки из "недорослей" - Юркиных сверстников 14-15-летних пацанов. Они, невзирая ни на возраст, ни на положение, не исключая преподавателей и командиров, для каждого придумали язвительные прозвища, настолько меткие, что сидят до сих пор в памяти. При попытке вспомнить забытые имя или фамилию первой обязательно всплывает прилипшая кличка.
Пацанов был целый взвод. Вели "недоросли" себя развязно, как шайка мартышек в набеге на маисовое поле. Величали себя они, очевидно, в память об известном романе Помяловского "Очерки бурсы", бурсаками.
Опасаясь козней "бурсаков", особенно свирепствовавших по ночам, стыдно вспоминать, но старшие группы вынуждены были подпирать изнутри двери в своих кубриках.
Даже теперь, вопреки положениям, провозглашенным в декларации о независимости, этот пацан продолжал доставать полноправных моряков "тюлькиного флота"!
Вывернув из кармана и пересчитав оставшуюся наличность в 900 рублей, я передал их Юрке со словами: - За одни сутки мы израсходовали почти половину наших не заработанных ещё денег; все, что осталось, нам необходимо растянуть на целый месяц. Артельничай сам или заткнись и умерь замашки лорда.
Несмотря на режим строгого контроля за расходом денежных знаков, они таяли на глазах, как снег на вершине Ай-Петри. С вершины Крыма мы также не спускали глаз, планируя после оголения ее покорить, водрузив на ней вымпел "тюлькина флота".
Надо знать, что из себя представляли, например, 1000 рублей совзнаками. Муж моей тетки, работая инженером, получал заработную плату около этого. Несмотря на подсобное хозяйство - делянку в 10 соток, которая обеспечивала собственной кукурузой, картофелем, и несмотря на кулинарные ухищрения хозяйки дома, семья из двух человек едва сводила концы с концами. Так проживало, вероятно, 90% населения богатейшей страны мира.
Раз уж бывший юнга затеял историко-экономический обзор положения "жемчужины страны", так называл Крым "отец народа", необходимо коснуться этнографии полуострова.
До войны Тавриду заселяла конгломерат народностей, издревле освоивших чудесные возможности этого благодатного края. Потомки эллинов и генуэзцев на склонах гор взрастили сортовые виноградные лозы. Вина из Крыма поставлялись к императорским дворам, оливковое масло - в лучшие рестораны России вместе с диковинными южными фруктами и рыбными деликатесами из Балаклавы.
Крымские вина завоевали себе благодаря высокому качеству международное признание. За время с 1873-го по 1911-й год Никитским садом и "Магарачем" на всемирных и международных выставках получено 12 дипломов за высокое качество виноградных вин. По дореволюционным источникам, население таврической губернии составляло 1,444 тыс. человек из малороссов, великороссов, татар, немцев-колонистов, евреев, греков, армян и даже поселений эстляндцев.
После освобождения Крыма в 1944 году "великий преобразователь природы и народонаселения" произвел депортацию с полуострова целых народностей. За сотрудничество с фашистами были выселены татары и, заодно с ними, греки и итальянцы. Выселялись даже те, кто всю войну от Сталинграда до Берлина прошел в частях Красной Армии и был награжден боевыми орденами и медалями и даже звездой Героя Советского Союза. В опустевшие хозяйства стали переселять из разоренных войной областей белорусов, украинцев, русских. Из "временно оккупированной" Ферганской долины хлынуло в Крым еврейское население страны. Настолько активно, что в начале 50-х годов в верхних эшелонах власти стали муссироваться слухи о переводе в Крым с Биробиджана Еврейской автономии. Переселенцы, не владевшие опытом виноградарства и привыкшие к традиционной бульбе, капусте и буряку, напрочь выкорчевывали лозу и на её месте засевали привычные грядки, а на местах цветущих имений колонистов строились хибары под привычными камышовыми крышами.
Однако в правительстве разоренной войной, голодом и болезнями страны были и трезвые головы. Для борьбы со свирепствующим туберкулезом было принято решение о создании в Крыму всесоюзной здравницы для легочных больных. В созданные санатории прибывали со всей страны туберкулезные больные, нуждавшиеся в особом питании, богатом липидами. Насыщенные липиды, или попросту рыбий жир, вытопленый из млекопитающих моря - китообразных и дельфинов, - считался надежным средством лечения больных. В антарктические моря в августе 1948 года из Одессы отправляется за китовым жиром флотилия "Слава", которая вернется только к концу мая 1949 года.
Новый министр рыбной промышленности И. А. Ишков был славен неординарными решениями. Сознавая, что жир нужен прямо сейчас, и не откладывая до возвращения флотилии, понимая, что за этим стоят жизни тысяч людей, он берет на себя смелость принятия неприемлемого по современным моральным меркам решения. В непосредственной близости от набережной, прямо в Ялте, он создает рыбозавод, комплектует его кадрами, сейнерами и орудиями лова, изобретенными турками под названием аламан, а по-нашему - кошельковым неводом. Таким неводом сейнер окружал стаю живности моря, потом собирал в жгут нижнюю подбору сетей, или, как выражались рыбаки, окольцовывал невод, и добыча была в ловушке, как в мешке. Оставалось только выбрать на борт сейнера этот мешок с пойманной добычей. Четыре сейнера, стоявшие у набережной Ялты, предназначены были для отлова черноморского дельфина - афалиня.
Это сейчас всем хорошо известно, что дельфины являются приматами моря. Их мозг сродни человеческому. Их поведение порой необъяснимо и альтруистично. Эти милые и добродушные создания игривы и с детской доверчивостью идут на контакт с человеком. Отмечены случаи, когда эти приматы бросались на помощь тонущим людям. В школе юнг нам преподавали ихтиологию - науку о строении и поведении рыб. Но наш занудливый преподаватель по кличке "амеба - рыба хичная" из всех обитателей морей любил только хордовых, к отряду которых относились ценные для гастрономии осетровые. Млекопитающие моря к программе по ихтиологии отношения не имели, разговора о них "амеба" не посчитал нужным вести. Бывшие юнги по своему невежеству считали дельфинов чуть ли не безмозглыми рыбами. Господи, прости нас! Мы порой не ведаем, что творим!
Утверждают, что свободное время - богатство цивилизованного человека. У четверки времени было хоть отбавляй. Досуг мы разнообразили зрелищем за подходом и отходом пассажирских лайнеров к причалу морвокзала Ялты. Расписание их движения было вывешено на доске объявлений сейнера "Рассвет". Мы загодя занимали место на головке мола, у самого маяка. Издали я любовался обводами белоснежной "Украины", бывшей румынской "Трансильвании". Она выглядела легко и изящно, как балерина. И швартовалась также легко, прислонившись к причалу всем корпусом, без подрабатывания машиной на шпринге. "Россия" становилась на якорь на ялтинском рейде, и пассажиров снимали катером. Однажды мы стали свидетелями, как заметались портовые власти, отгоняя от причала курортные катера. Оказывается, известный капитан "России" Иван Манн сообщил по радио, что будет заходить прямо в порт, хотя портовые власти опасались, что она не поместится по длине причала. Так мы оказались свидетелями самой первой швартовки "России" в Ялте. Экипаж свое дело знал отменно, поэтому кроме музыки на палубу никаких команд не транслировалось.
Должен отметить, что в те времена на пассажирских лайнерах отсутствовали монтируемые в наши дни технического прогресса подруливающие устройства. Они в состоянии двигать громадный корабль боком к причальной стенке и удерживать его у ней, пока заводят швартовы. Для капитана черноморского лайнера считалось унизительным и зазорным даже привлечение на помощь по швартовым операциям обычных портовых буксиров. Однажды, не очень покривив душой, я заверил сомневающегося в моих способностях молодого помощника, что мне подфартило побывать на выучке у лучших черноморских капитанов.
Дотянув до времени очередной зарплаты, перебиваясь иногда на случайных заработках с госконцертом по санаториям и колхозам нашего мастера степа, мы выстроились у кассы рыбозавода. В платежных ведомостях стояла удивившая и повергшая в разочарование сумма в 270 рублей на нос. Главбух въедливым голосом, сплевывая в стеклянную баночку время от времени мокроты, разъяснил несмышленышам, что на судне в отстое положено платить лишь 70% основного оклада и ещё минус подоходный и налог за бездетность. Пошли к директору. Тот тоже принялся плеваться в баночку; оказывается, так делали все туберкулезные. Разъярился и стал ругать нас бездельниками, и что, мол, наш труд ничем не отличается от труда ночных сторожей и большего не стоит. И вообще мы должны быть счастливы, живя, как в санатории, и дыша бесплатно целебным морским воздухом. Его бы власть, он бы с нас удерживал деньги за предоставленное жильё и стирку постельного белья. Потом он, очухавшись от душившего его кашля, стал нас умиротворять. Намедни получена лицензия на отлов дельфина. В середине июня возвращается из коллективного отпуска бригада рыбаков со знаменитым капитаном-бригадиром тов. Коробко. Директор обязуется уговорить знатного бригадира взять нас в палубную команду. Вот тогда-то вы зашуршите большими деньгами! - заверил в заключение наш директор.
Через несколько дней зашел на сейнер известный на всю Ялту капитан-бригадир тов. Коробко. Осмотрел блистающие чистотой помещения и палубы, заметил, что для рыбака это не самое главное, а чистку медяшек, хмыкув, назвал пацанячьей забавой.
- Ну, ничёго, хлопци, приглядуйте, щоб з трюму брезент не зцапалы!
Заверив, что берет нас в палубную команду, на том и убыл. Чем палубная команда отличается от бригады, он тоже не стал вдаваться в подробности, отрубив: - Щё не мает ни годыни каля кать.
Как обещал директор, в середине июня на палубу "Рассвета" с раннего утра высадилась со своими оклунками бригада рыбаков во главе с заслуженным капитаном-бригадиром тов. Коробко. Новенький, в 150 лошадей, бывший танковый двигатель 3Д6 яростно взвыл, и корпус сейнера задрожал, как кавалерийский жеребец перед сабельной атакой. Пролетев мимо конца мола, заполненного отдыхающими, любящими здесь встречать утреннюю зарю вдвоем, сейнер помчался на юг.
Бригадир объяснил, наконец, обязанности палубных матросов: один на руле, второй, в вороньем гнезде с биноклем, следит, когда появятся дельфины, двое отдыхают. Вахта по 4 часа.
Бригада, подстелив стеганки под голову, прилегла прямо на палубе соснуть. От красот пролетавшего мимо побережья трудно было оторвать глаз. Промелькнул царский дворец Левадия. Впереди, и тоже на западном берегу, открылся прилепившийся к самому обрыву мыса Айтадор похожий на замок из "Тысячи и одной ночи" дворец Ласточкино гнездо". Отвесные стены горного хребта, украшенные лесами сосны и бука, отодвигаются в некоторых местах от моря и создают гигантские амфитеатры, и самый величественный из них ялтинский амфитеатр. Синь безоблачного неба слилась с аквамарином моря. Сидя с биноклем в руках в тесной бочке, называемой "вороньим гнездом", расположенной под самым топом мачты, я захлебывался то ли от густого встречного ветра, то ли от восторга, вызванного красотой мира, этого творения божьего. Воистину, как прекрасен этот мир, посмотри и проникнись.
Рядышком устроилась на потоке воздуха, вздымаемого корпусом судна, крачка. Она парила, не шевеля крыльями, лишь иногда лукаво косила глазом, как бы завлекая меня в эту бескрайнюю даль, и усиливала наваждение ощущения полета. У меня исчезло чувство веса тела, осталась только душа, устремившаяся в пространство мироздания! Такую оглушившую меня красоту мог создать только Добрый Творец, ждущий взамен от нас только ответного добра.
Мог ли я, сотоварищи и эти дремлющие на палубе люди подумать, что все мы собраны на этой скорлупке с единой целью нарушить эту красоту и гармонию и сотворить зло! Ибо нет на свете большего зла, чем убийство создания божьего!
Вторые сутки пошли, как мы носились по морю в стремлении обнаружить крупную стаю афалиней. Нам лишь изредка попадались мелкие кланы этих жизнерадостных созданий. Издалека, заслышав шум мотора, они устремлялись нам наперерез с единственной целью поиграть и посоревноваться с нами в скорости и в виртуозности исполнения замысловатых прыжков и маневров. Видимо, еще не подошло время охоты, когда громадные стаи дельфинов сгоняют в косяк рыбу, окружают его и начинают кормление. Одновременно с этим обучается дельфинья молодежь тактике совместных действий и коллективному сознанию.
На видимости острова Змеиный нам встретилась турецкая фелюга. Они тоже заняты были промыслом афалиня, но своим, чисто турецким способом. На носу фелюги возлежал важный турок с длинным шомпольным ружьем - это был стрелок. За рулем фелюги сидел другой, более общительный турок, он даже сделал нам жест рукой, то ли приветствуя, то ли отсылая нас подальше, чтобы не мешали. Третий турок был похож на нашего праотца - Адама, т. е. был совершенно гол, он выполнял во время охоты роль сеттера, прыгал в воду и тащил убитого дельфина.
Описав круг около фелюги, бригадир распорядился держать курс на восток, к родным берегам. В довершение наших невзгод к полудню задул восточный встречный ветер - левант. Сила ветра была небольшой - в 4-5 баллов. Море катило навстречу редкие белые барашки.
Сейнер оказался неважным моряком. Почему-то он был набран из дубовых пород дерева. Корпус судна был тяжел, и нос плохо всходил на волну. Зарываясь носом в воду, сейнер черпал ее на палубу. Высокая тяжелая мачта усиливала размахи от резкой качки.
Юрку в вороньем гнезде вдрызг умотало, его мутило, и он с трудом удерживался от рвоты. Опасаясь, что его вытошнит прямо из гнезда на голову кому-нибудь из бригады, вдвоем стащили его, размякшего, на палубу надстройки. Хотя двое суток нашим харчем служили в основном "черняшка" с жидкой заваркой чая, он удивил нас количеством вывернутой за борт из своего нутра массы. Роман, один из бригады рыбаков, оказался нормальным парнем, сошелся с пацаном и подкармливал его из своего мешка, а Юрка учил его чечетке.
В отличие от жлобов бригады, скрашивавших скуку однообразия дня постоянным жеванием чего-то, извлекаемого из личного оклунка, палубная команда сидела на строгой диете. Наверное, поэтому мы держались бывалыми моряками, в отличие от враз посеревшей и потерявшей аппетит из-за "шторма" бригады - так капитан-бригадир оценил погоду.
Следующий рейс "Рассвета" на промысел оказался более результативным. Нам удалось окольцевать стаю афалиня в 500 голов. Бригада была в приподнятом настроении, нам даже позволили поработать на выборке сетей и погрузке и выгрузке улова. Мы привезли в Ялту полный трюм и байду с уловом. Роман с гордостью промолвился Юрке, что каждый член бригады заработал достаточно, чтобы прокормиться с семьей целый месяц. И целый месяц бригадир и его бригада в море не выйдут, а будут работать по строительству у себя на собственном приусадебном участке. Каждый из них к собственному домику стремился пристроить летнюю резиденцию для сдачи приезжим курортникам. Кроме того, наступает сезон сбора урожая. и работ на личном участке станет невпроворот.
Мы опять повалили к директору с терзающим нас финансовым вопросом. Наконец нам разъяснили, разложив ответ по полочкам. Члены бригады работают по сдельной оплате и получают деньги по расценкам за центнер улова. Мы числимся в штате судна, и наша зарплата является твердой: 420 рублей. За перевыполнение плана начисляется премия до 40% от оклада. План июня мы не выполнили, и на премию поэтому нельзя рассчитывать.
Все стало ясно и понятно, почему на сейнерах отсутствовала вахта. Нас держат за дураков. Мы написали заявления об увольнении. Директор их принял, но заявил, что по закону мы обязаны отработать до увольнения 2 года.
Юрист законность действия директора подтвердил, но, будучи порядочным человеком и войдя в наше положение, подсказал выход.
- Так как вы не пользовались отпуском за последний год обучения, его вам обязан дать рыбкомбинат. Поезжайте, ребятки, в отпуск, никто во всесоюзный розыск на вас подавать не будет! А потому, как из ваших документов следует, что по распределению вы направлены на работу в Крымгосрыбтрест, поезжайте в Керчь, там вас и рассудят. Это будет самое правильное.
Юрка негодовал и требовал мести. И дойдя до крайности, грозился пустить "петуха", если мы не проучим жлобов.
Как-то капитан-бригадир тов. Коробко намекнул на возможность подзаработать аж по 15 рублей в день на вспомогательных работах на его участке, если у нас возникнут затруднения со средствами. Наш план был прост и поэтому оказался гениальным. Повкалывали денек на участке, не забывая о псе хозяина Джульбарсе, который впервые за всю свою собачью жизнь попробовал польской колбаски и полюбил нас во всю ширь песьей души. Действуя, как опытные уголовники, мы хорошо изучили не только подходы, но и запасные выходы на случай провала операции под кодовым названием "Дирикой". Название придумал Юрка по созвучию с названием местности: ущелья и плюгавенькой речки, протекающей по нему. Поселок отходил ко сну с петухами. Напоминаю, те времена протекали без телевизоров. Не орали допоздна радиолы и музыкальные центры. Их попросту еще не было, и как-то обходились без них. Зато спать ложились рано, и рождаемость была на должной высоте. В 00 час. 00 мин. четверо без масок - просто тогда их не было в моде, но в сером под тюремное одеяние, и вооруженных серыми парусиновыми наматрасниками возлежали у забора имения тов. Коробко. Рядом лежал с высунутым языком, преданно заглядывая в глаза, наивный пес по кличке Джульбарс. Ждали, когда из-за горы выплывет луна.
Лучших и зрелых сортов инжира, персиков и скороспелых яблок поутру не досчитался тов. Коробко в своем саду. Четыре мешка крымских фруктов поступило в приход коллективного питания экипажа сейнера. Распорядиться с умом этим богатством не довелось. Жадность фрайера сгубила и юнговский афоризм: - нельзя оставлять на завтра все, что можно съесть сегодня! Жестокая диарея заставила каждого из нас держаться поближе к гальюну - так на флоте назвали ватерклозет. Спасало то, что гальюнов было по числу пострадавших - по одному на каждом сейнере. К счастью, в конторе рыбзавода было совсем не до нас. Городские власти, прокуратура, газета и санатории жаждали крови директора. И поделом, ведь написано: - Аз воздам каждому по делам его.
Осталось неизвестным, что руководило действиями незадачливого директора рыбокомбината: обыкновенная некомпетентность или свойственная ему жадность, но уловом сейнера он распорядился самым варварским образом. В будущем мне придется столкнуться с практикой обработки морепродуктов и узнать, насколько ценны содержащиеся в них протеиноиды, используемые для питания животных и удобрения растений. Изготавливаемая из отходов улова: голов, костей, плавников и внутренностей - рыбная мука на мировом рынке сбывается по цене 500 долларов за мешок весом в 48 килограммов. Примером рачительного отношения к отходам животного происхождения являются американские птицефабрики, на которых в переработку идет все, непереработанным остается только лишь петушиный крик.
На ялтинском рыбозаводе обработку выловленных дельфинов произвели диким и первобытным способом. Содрав самое ценное - шкуры с дельфиньим салом, туши погрузили на судно и, вывезя за мыс Никита, выбросили останки в море. Директор был уверен, что спрятал концы в воду. Однако Бог шельму метит! Глубинное течение, омывающее южный берег Крыма, выбрасывающее холодные воды на пляжи Ялты, было известно каждому местному пацану, только не капитану-бригадиру тов. Коробко и его директору.
Отдыхавшие Ялты, Ореанды и Мисхора, с восходом солнца прибышие пораньше, чтобы занять лучшие места на пляже, были потрясены не меньше жителей Лондона, наткнувшихся на жертву "Джека-потрошителя". Пятьсот обезображенных туш, похожих на детские беззащитные тела, смотрели мертвыми глазами на полуголых отдыхающих. Местная "Курортная газета" утверждала, что такого злодеяния Ялта не помнит со времен оккупации, и требовала возмездия. Следователь по особо важным делам выявил ещё ряд злоупотреблений. Оказывается, бригада выходила в рейс не зря с большими оклунками. В этих мешках были вынесены "налево" для нелегальной продажи больным ценные шкуры с дельфиньим салом. Юнги оказались свидетелями. Видимо, опасаясь нежелательных подробностей, всей палубной команде был сделан перерасчет зарплаты и ее отправили в отпуск с последующим увольнением по собственному желанию, согласно ранее поданным заявлениям.
Больше нам делать в Ялте было нечего. Нельзя сказать, что она нас ничему не научила. Нет, в жесткой и нелицеприятной форме она показала пацанам, что кроме добрых и отзывчивых галаев азовского "тюлькина флота" существует другой мир, мир стяжателей и жлобов. Их богом и кумиром является рубль. Без него не устроишь себе праздника на ялтинской залитой рекламным светом набережной.
Не для нас там кафе-рестораны,
Не для нас там играет баян...
Юрка требовал отходную. В фирменном магазине "Массандра" на выбор стояли знаменитые крымские марочные вина. К отъезду подошел сухой "Сурож". Юркину зарплату отправили телеграфным переводом в родной Азов. Проводив ребят на автобусную станцию, я вернулся в порт, на борт шхуны "Академик Шмидт".
Сохранившая свое парусное вооружение, эта парусно-моторная шхуна была в аренде у "Мосфильма", снимаясь в каком-то фильме. На днях она уходила в Керчь. Капитан шхуны согласился взять меня матросом без оплаты.
Прощай, Ялта, меня ждет Керчь. Там будут моя работа и мой дом в последующие за этими событиями семь лет. С рассветом капитан под дизелем вывел шхуну из порта Ялта.
ИЗ ЯЛТЫ В КЕРЧЬ ПО ДОБРОЙ ВОЛЕ
Есть город, который я вижу во сне...
Из песни Л. Утесова.
Мыс Меганом, черный, высокий и скалистый, обрывистым отрогом крымских гор окунулся в Черное море. Зловещий на вид мыс у черноморских рыбаков пользовался недоброй славой и являлся как бы местной кухней погоды.
При ясном и солнечном дне с его голой вершины может совершенно неожиданно сорваться и разом запенить прикатывающиеся воды наподобие средиземноморского противного мистраля. Капитан парусно-моторной шхуны "Академик Шмидт" К. Мельник хорошо знал побережье и был готов к любым выходкам погоды.
Как посторонний, но глубоко заинтересованный во всем происходящем на шхуне, чтобы не путаться под ногами у людей, занятых делом, я прижался в уголке у левой переборки рулевой рубки и отсюда проявлялся лишь по редкой нужде. Здесь же обитал весь немногочисленный экипаж шхуны, состоявший лишь из одной вахты: капитана, пожилых механика и боцмана и двух молодых уроженцев Кубанской станицы Варениковская, матросов, еще плохо и не до конца оморяченных, прошедших выучку на кинематографическом поприще. Эта немногочисленность команды объяснялась, по всей вероятности, условиями аренды шхуны. "Академик Шмидт" - двухмачтовая парусно-моторная шхуна дореволюционной постройки на известных херсонских верфях - была добросовестно собрана из добротных лиственных отечественных пород дерева. По заказу двух херсонских братьев, хлебных негоциантов, была спущена на воду серия из трех шхун. Крестная наградила их именами трех православных святых: "Верой", "Надеждой" и "Любовью".
"Надежда" и "Любовь" сгинули в годы революционных потрясений и гражданской войны, осталась жива лишь одна "Вера". Кое-кто усматривал в этом тайный смысл и предупреждение свыше. Шхуна несколько раз меняла свое имя и, наконец, обрела его имярек полярного ученого.
Корпус, рангоут и надстройка ее хорошо сохранились и могли ещё послужить добрые десятки лет. Парусное вооружение и бегучий такелаж, благодаря стараниям боцмана Авдеича - уроженца знаменитой кузницы боцманских кадров днепровской станицы Голая пристань - были ухожены и легки в управлении. Как удалось судну пережить военное лихолетье, и почему не заметно было его следов в облике шхуны, останется для меня неразрешённой загадкой.
Очевидно, уступая просьбе престарелого судового механика, жалевшего и берегущего на черный день изношенный дизель, капитан "Академика Шмидта" вел его вдоль побережья Крыма под всеми парусами. Этому способствовала установившаяся в Крыму летняя погода. Работал ровный 3-4-балльный бриз. Шхуна катилась к норд-осту в галфинд левого борта с легким креном на правый борт. Не было необходимости работать с парусами для лавирования, так как судно шло от мыса Никита вдоль южного побережья Крыма одним и тем же левым галсом. Уступая просьбе молодежи, капитан подвернул поближе к берегу, и до него было не более пары миль. И стар и млад из команды шхуны наслаждались берегом и красотами "жемчужины" Союза.
Единственный судовой бинокль ходил по кругу, и его передавали из рук в руки в порядке очередности. Проплыл мимо гурзуфский амфитеатр, склоны его обвиты зеленью виноградников. Это наилучший район производства десертных токайских вин. Этот участок называется Ай-Даниль Токай Ай-Даниль отличается тонким и сложным букетом, отдаленно напоминающим аромат корочки свежеиспеченного хлеба, смешанного с запахом душистых трав.
Притягательная сила красоты никому не позволяла остаться равнодушным, старики не раз забывались и не отрывали подолгу окуляры от глаз, заставляя нервничать нетерпеливую молодежь.
Безусловно, с противоположной стороны, т.е. с берега, "Академик Шмидт" в полном парусном облачении выглядел не менее привлекательно. В киностудии не поскупились на краску. Корпус судна блестел чёрной эмалью. На черном фальшборте белилами были выведены ложные портики, якобы скрывающие палубные орудия. Рангоут и рубка сияли белизной и позолотой из бронзовой краски. Паруса оказались выстиранными и отбеленными хлоркой. У старшего поколения вид ожившего парусника вызывал ностальгию по прошлому веку, а у молодых навевал романтические чувства. На пляжах Алушты застыли юные "Ассоли", прикрыв глаза ладошками от слепящего по-южному солнца. Каждая мечтала разглядеть на борту парусника, расцвеченного золотом полуденного светила своего нареченного - принца.
Снасти были новы, и ткань крепка была,
И шхуна, как живая, навстречу ветра шла...
ожили слова песенки, которую любили горланить корсары синерожего пьяницы капитана Флинта.
На траверзе селения Приветное капитан, по дарованному ему праву, без всякой очереди, завладел биноклем и долго рассматривал мыс слева по курсу. Запускай дизель, - распорядился он, глянув на механика. - "Меганом, - добавил он со значением.
Когда дошла до меня очередь завладеть биноклем, я первым делом направил его на мыс, чем-то встревоживший нашего капитана. От мыса исходило нечто выделяющее его из беззаботной красоты окружающего мира.
Конечно, я не обратил внимания на маленькое рваное облачко с бородой, свисавшей с пика мыса Меганом. Боцман Авдеич пояснил: - Распушил бороду, значит, злится и скоро вломит, айда, хлопцы, на палубу!. Капитан стал к штурвалу, а мы вчетвером занялись парусами. Первыми убрали оба лиселя. Боцман позволил мне пойти на бугшприт, убрать кливер. Закончив с кливером, я засмотрелся на стайку афалиней, игравших у нашего форштевня.
Вспомнился рассказ об одном дельфине, несколько лет работавшем добровольным лоцманом в одном из портов Австралии. Его подстрелил из винчестера капитан английского лайнера. Дельфин, выздоровев, вернулся к прежней работе и, выбрав момент, отомстил обидчику, заведя его судно на мель.
Мне стало немного не по себе. С тех пор у меня свое отношение к охоте и животному миру. Я постарался прожить жизнь, не обидев ни одной собаки.
За плечо тронул боцман.
- Тебе что, худо?
- "Худо", - ответил я и коротко рассказал, чем занимался в Ялте.
- Хороших друзей ты потерял, хлопец. Они, вишь, добрей нас, авось забудется - да простят! Не майся, попроси-ка лучше у них прощения!
Вовремя заметил капитан бороду у злого старца Меганома, и вовремя мы управились с парусами. Под стакселем и зарифленными фоком и гротом "Академик Шмидт" встретил сорвавшийся с гор шквал. Пропал нежный и пряный аромат растительности южного побережья, обрушился и завыл в снастях сухой и душный воздух степного Крыма. Норд-вест напряг паруса и пришпорил шхуну. Пройдя траверз Меганома, капитан сменил курс и велел держать больше на ветер, учитывая сильный дрейф и желая уйти от волнения, прикрываясь берегом. Отдать должное, шхуна вела себя превосходно. Накренившись ещё более на правый борт, она уверенно взбегала на волну, а с борта на борт покачивалась очень плавно и с большим периодом. Меня такая качка вполне устраивала, а оба годка занемогли, уверяя, что противнее качки им не приходилось испытывать. Авдеич испросл капитана забрать меня с руля в трюм качнуть ручную помпу и проверить, нет ли течи. Обычно, уверял боцман, в сутки надо было делать не более 50 взмахов. Не досчитав до 30, помпа схватила воздух. Корпус шхуны не подвел, течи не было.
Почти 10 часов капитан Мельник не отпускал меня от руля. Лишь 2-3 часа удалось мне поспать в перерыве, когда закончилась болтанка в Феодосийском заливе. При входе в Керченский пролив он снова затребовал меня на руль. В начале суток мы ошвартовались у причала портофлота Керчи.
У меня в Керчи появился первый друг - боцман шхуны "Академик Шмидт" Степан Авдеевич.
Ранним утром я отправился в отдел кадров Крымгосрыбтреста. Там же оказался капитан шхуны К. Мельник и стал убеждать кадровика: - Направь этого хлопчка ко мне.
Меня Мельник соблазнял предстоящим рейсом на юг Азовского моря к Арбатской стрелке, где "Академик" будет ловить красную рыбу на крючковые ярусы.
- На осетровых и паюсной икре ты быстро отъешь ряшку и перестанешь выглядеть дистрофиком. Читинский рыбозавод берет шхуну в аренду....
Заслышав слово "рыбозавод", я категрически воспротивился. Мои пожелания были просты, но настойчивы: хочу на транспортное судно и чтобы с рационом. "Рацион" означал судно с бесплатным коллективным питанием. Рацион был не на всех транспортных судах, и его наличие зависело от водоизмещения судна или мощности двигателя.
Сошлись на буксирном катере "Казбек", если его капитан Л. Ветров согласится придержать место до моего возвращения из отпуска.
Корма буксирного катера "Казбек" располагалась под утлегарем "Академика", и я поделился новостью с его боцманом. Авдеич велел погодить до его возвращения. 0 чем он беседовал с капитаном Ветровым, он не говорил, а я не спрашивал, догадавшись, что мне была устроена протекция. Так в первый и последний раз в жизни я попал на желанное судно по протекции.