В сорок пятом году молодой актер, не имеющий высшего образования - ушел из Литературного института ради студии Станиславского, но ее не окончил - решил получить наконец диплом. И простодушно явился - не много не мало - в Высшую дипломатическую школу. Человек был чересчур наивен. На его вопрос, можно ли подать заявление о приеме, секретарша ответила резко и недобро:
- Нет! У вас мы его не примем.
Актер изумился:
- А почему?
- Потому что лиц вашей национальности сюда не принимают. Есть указание свыше.
Так он в первый раз лоб в лоб столкнулся с размахом власти - молодой актер Александр Гинзбург, будущий известный драматург, сценарист, поэт, бард, избравший себе псевдоним Галич, составленный из фамилии, имени и отчества.
Пьес он написал немало, и все они оказались в репертуарах различных театров: "Походный марш", комедия "Вас вызывает Таймыр" (в содружестве с драматургом Исаевым), "За час до рассвета", "Пароход зовут "Орленок"" (позже по этой пьесе Гайдай снял фильм "Трижды воскресший"), "Много ли человеку надо"... Всенародным любимцем стал фильм "Верные друзья", снятый по сценарию Галича и Исаева.
Александр Аркадьевич был принят в Союз писателей СССР и в Союз кинематографистов. Без всякого диплома. В конце концов, это всего-навсего бумага.
По его сценариям Ростоцкий снял военную драму "На семи ветрах", Рязанов - комедию "Дайте жалобную книгу", Розанцев - детектив "Государственный преступник". За последнюю работу Галич даже удостоился премии КГБ. И кто тогда мог предположить, что судьба столкнет их снова, уже на совсем других основаниях - известного преуспевающего сценариста и Комитет госбезопасности...
В шестидесятых годах Александр Аркадьевич начал писать песни...
В сущности сейчас для нас он навсегда остался именно бардом, поэтом. Именно в песнях звучит его пронзительная интонация, ярко окрашенная то иронией, то скорбью, то отчаянием, слышен его неповторимый голос...
Он задумчиво спрашивал:
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас -
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
(Петербургский романс).
Он горевал:
Покалечены наши жизни!
А, может, дело все в дальтонизме?!
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так, подчаливай, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник...
Разберемся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет
(Песня о синей птице).
Он прощался:
Что ж, прощай, мое Зло!
Мое доброе Зло!
Ярым воском закапаны строчки в псалтыри.
Целый год благодати в безрадостном мире -
Кто из смертных не скажет, что мне повезло!
Что ж, прощай и -- прости!
Набухает зерно.
Корабельщики ладят смоленые доски.
И страницы псалтыри - в слезах, а не в воске,
И прощальное в кружках гуляет вино!
Я растил эту ниву две тысячи лет -
Не пора ль поспешить к своему урожаю?!
Не грусти!
Я всего лишь навек уезжаю
От Добра и из дома -
Которого нет!
(Заклинание Добра и Зла).
Были у Галича песни совсем иные, вроде "Красного треугольника", герои которых - самые обычные советские люди всем своим образом жизни, стилем и моралью обличали строй родной страны и законы своего существования. Песни Галича расходились в магнитофонных записях. И это обернулось бедой.
Совершенно случайно член Политбюро Полянский услышал эти песни на свадьбе дочери, выходившей замуж за актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. Через пару дней партийный босс доложил об "антисоветских песнях" Галича Политбюро. А дальше... Драматург и поэт разом превратился в изгоя. Он был исключен из Союза писателей и Союза кинематографистов. Единогласно. Когда несколько человек попробовали проголосовать против, им мгновенно напомнили о воле сверху - должно быть единогласное исключение. Снова она - могучая власть...
Иногда задумываешься: а ради чего поэт так рисковал? Зачем бросил на чашу весов все, что имел: завидное положение известного драматурга, деньги, почести? Понимал ли он до конца, на что шел? Чем и с кем играл в опасную игру?
Очевидно, понимал. Но кончилась мера терпения, пришла усталость от собственной жизни по лжи - сколько можно прославлять строй, цену которому знаешь чересчур хорошо? Захотелось сказать правду, очиститься... И настойчиво призывало к себе иное, настоящее творчество...
Тотчас прекратились все репетиции, исчезли из репертуаров театров все спектакли, остановилось производство начатых фильмов... Галич распродавал свою богатую библиотеку и подрабатывал литературным "негром".
И был уже третий инфаркт...
Власти откровенно подталкивали драматурга к отъезду из страны. Навсегда. Он сопротивлялся:
Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!
Я выбираю Свободу -
Но не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.
.............................
Я выбираю Свободу,
Я пью с ней нынче на "ты".
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты,
Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут,
.............................
...И мне говорит "свобода":
- Ну что ж, - говорит, - одевайтесь,
И пройдемте-ка, гражданин.
(Я выбираю свободу).
В семьдесят четвертом вышла его вторая книга песен за рубежом. Это исчерпало терпение верховных. И когда его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал Галичу в визе. Ему сказали:
-Зачем вам виза? Уезжайте насовсем.
И поэт сдался...
В чужих краях его мучила неотвязная ностальгия - привычна спутница всех эмигрантов, вольных и невольных.
Он тосковал:
Послушай, послушай, не смейся,
Когда я вернусь,
И прямо с вокзал, разделавшись круто
с таможней,
И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный,
раёшный -
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и
клянусь,
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно
соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского
хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце
моем -
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Когда я вернусь,
Засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив - тот давнишний,
забытый, запетый,
И я упаду,
побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань,
в колени твои!
Когда я вернусь.
А когда я вернусь?!
(Когда я вернусь).
Он крестился у Александра Меня в Подмосковье. Жил с женой в Вене, во Франкфурте-на-Майне, в Осло, Мюнхене, Париже. Там он и умер. Версия - неосторожное обращение с техникой и короткое замыкание. Вместо антенного гнезда вставил антенну в отверстие задней стенки аппаратуры, коснувшись цепей высокого напряжения. Его ударило током, он упал, упершись ногами в батарею и замкнув цепь... Вероятно, это правда. Хотя многие сомневались.
Поэт неизменно продолжал взывать к совести человеческой. Он утверждал:
Так здравствуй же вечно, премудрость холопья,
Премудрость мычать, и жевать, и внимать,
И помнить о том, что народные копья
Народ никому не позволит ломать.
Над кругом гончарным поет о тачанке
Усердное время, бессмертный гончар.
А танки идут по вацлавской брусчатке
И наш бронепоезд стоит у Градчан!
А песня крепчает - "взвивайтесь кострами",
А песня крепчает - "взвивайтесь кострами!"
И пепел с золою, куда ни ступи.
Взвиваются ночи кострами в Остраве,
В мордовских лесах и в казахской степи.
На севере и на юге -
Над ржавой землею дым,
А я умываю руки!
И ты умываешь руки!
А он умывает руки,
Спасая свой жалкий Рим!
И нечего притворяться - мы ведаем, что творим!
(Баллада о чистых руках).
Конечно, ведаем. И далеко не всегда хотим помнить "Старательский вальсок" Галича, где он вывел простую и основную формулу жизни, принимать или не принимать которую "каждый выбирает для себя":