Лобановская Ирина Игоревна
Убить безоружного

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Лобановская Ирина Игоревна
  • Обновлено: 06/02/2010. 12k. Статистика.
  • Очерк: Литкритика
  •  Ваша оценка:

       ИРИНА ЛОБАНОВСКАЯ
      
       УБИТЬ БЕЗОРУЖНОГО
      
       Первая публикация в журнале "Дружба народов" и одновременно - первый успех, когда имя писателя узнали почти все, - пришли довольно поздно. Автору повести было уже под шестьдесят. Поздно? Но у каждого свой путь, а для литературы нет никаких возрастных ограничений. Это не фирма, которая категорически желает видеть в числе своих сотрудников лишь россиян до тридцати пяти и заодно обогащенных опытом, одаренных красотой, энергией и грамотностью.
       Писатель прошел сквозь Великую Отечественную и писал о ней много, о той страшной и тяжкой, что кроваво прошлась по судьбам миллионов людей на Земле.
       Небольшая повесть называлась "Сашка". Ее автор - Вячеслав Кондратьев.
       На фронт его призвали из Московского автодорожного института. Первый выбор явно сложился под влиянием отца - инженера-путейца. Но в дальнейшем все получилось иначе...
       Был комиссован в конце войны после ранения. Окончил Московский полиграфический институт, много лет работал художником-оформителем. Публикацией повести "Сашка" обязан поддержке Константина Симонова. Тот писал, что "история Сашки - это история человека, оказавшегося в самом трудном месте и на самой трудной должности - солдатской".
       Позже появились другие произведения Кондратьева - повести "Житье-бытье", "Что было...", "Дорога в Бородухино", "Семежаровский тракт", "Борькины пути-дороги", "Отпуск по ранению", "Встречи на Сретенке", рассказы "День Победы в Чернове", "Овсянниковский овраг", "Мы подвигов, увы, не совершали...", "Будни", "На сто пятом километре", "Женька", "Не самый тяжкий день", роман "Красные ворота"...
       Ни одно из них не принесло Вячеславу Леонидовичу такой славы, как первая повесть. Почему?
       Впервые в советской литературе, в советском обществе прозвучала мысль о том, что немецкий солдат - обычный человек, а не просто враг, каким все уже привыкли его рисовать и представлять.
       Отдадим должное смелости писателя и редакции журнала, в частности, его главному редактору Сергею Баруздину, - на дворе семьдесят девятый год. Время, скажем прямо, неласковое, к откровениям подобного рода не расположенное.
       О чем же повесть Кондратьева, богатая стилистически и столь прекрасная неологизмами?
       Она незамысловата по сюжету: молодой солдат Сашка, воюющий под Ржевом и прослуживший всего два месяца, пока врага в глаза не видел. Ненавидит немца, как все остальные, зовет гадом и бьет по нему ожесточенно и без промаха. Но вот совершенно случайно довелось Сашке взять того гада в плен... И привести к начальству...
       "Сашка вышел из блиндажа, мало сказать, расстроенный, а прямо-таки ошарашенный. Не так все вышло, как думалось. А думалось, порадуется комбат "языку", похвалит Сашку, поблагодарит. Не исключал он и стопочку преподнесенную и обещание награды... Ан нет, по-другому все обернулось. И за ротного беспокойно стало, неужто и вправду судить будут? Сержант же подвел, не смог с перепугу людей сосчитать. Кабы хватились сразу, разве отдали бы? Поднялись бы в атаку, отбили бы Сашкиного напарника... Да... и комбат нехорош сегодня...
       Начальство Сашка уважал. И не только потому, что большинство командиров были старше его по возрасту, но и потому, что понял он за два года кадровой - в армии без этого нельзя. И теперь ему было неловко за комбата, что не в своем он виде, хотя горе его понимал... Понимал он и ненавидящий взгляд комбата, сверливший немца, хотя у самого Сашки ненависть к фашистам почему-то не переносилась на этого вот пленного...
       Вот когда поднялись они из-под взгорка - серые, страшные, нелюди какие-то, это были враги! Их-то Сашка готов был давить и уничтожать безжалостно! Но, когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе...".
       Во всей своей глубине перед нами - великая толстовская мысль о том, что француз, взятый в плен Николенькой, такой же человек, как сам Ростов и все его близкие. Он точно так же боится смерти, точно так же мерзнет, голодает, мучается. И этот его "подбородок с дырочкой"... Изумительная толстовская деталь... Преследует "подбородок с дырочкой" юного графа Ростова, жить ему спокойно не дает... И выстрелить вот в этого, у которого дырочка на подбородке?! Нет, на за что...
       Убийство человека, даже врага, но безоружного, слабого, - не для всех оказывается столь простым поступком, для многих оно вырастает в тяжкую проблему.
       Только для Сашки никаких проблем нет - он живет по своим законам, законам чести и совести. По приказам своей души. И он обещает немцу, что того не убьют... А комбат отдает приказ пустить немца в расход...
       "- Товарищ капитан... - начал заикаться Сашка. - Товарищ капитан... Я ж обещался ему... Я листовку нашу ему показывал, где все сказано... Где у тебя листовка? - подался он опять к немцу. - Где папир, которую тебе дал? Покажи капитану!
       Немец, возможно, и понял, но даже рукой не шелохнул, чтоб достать листовку. Тогда Сашка рванул карман его мундира, выхватил оттуда сложенную аккуратно бумажку и ринулся к комбату:
       - Вот она, товарищ капитан! Там сказано... Вы ж по-немецки читаете... Вот она!
       Комбат листовку не взял, отстранил ее от себя будто брезгливо, и обескураженный, растерянный Сашка сунул ее опять в карман немцу.
       - Сколько у вас в роте было человек? - спросил капитан, упершись в Сашку тяжелым взглядом.
       - Сто пятьдесят, товарищ капитан.
       - Сколько осталось?
       - Шестнадцать...
       - И ты гада этого жалеешь? - гаркнул капитан, переходя на "ты".
       - Я... я... не жалею... - У Сашки сметало рот, занемели губы, и он еле-еле выдавливал слова.
       И сказал он неправду. Жалел он немца. Может, не столько жалел, сколько не представлял, как будет вести его куда-то... К стенке, наверно, надо (читал он в повестях о гражданской войне, что к стенке всегда водили расстреливать), и безоружного, беспомощного стрелять будет... Много, очень много видал Сашка смертей за это время - проживи до ста лет, столько не увидишь, - но цена человеческой жизни не умалилась от этого в его сознании, и он пролепетал:
       - Не могу я, товарищ капитан... Ну, не могу... Слово я ему давал, - уже понимая, что ни к чему его слова, что все равно заставит его капитан свой приказ исполнить, потому как на войне они, на передовой и приказ начальника - закон".
       Но приказ есть приказ. И Сашка отправляется его выполнять...
       "Тот (немец)вытащил свои сигареты и, видно забыв про свою зажигалку, потянулся к Сашке прикурить дрожащей сигаретиной. И тут столкнулся Сашка с его глазами...
       Много пришлось видеть на передовой помирающих от ран ребят, и всегда поражали Сашку их глаза - посветлевшие какие-то, отрешенные, уже с того света будто бы... Умирали глаза раньше тела. Еще билось сердце, дышала грудь, а глаза... глаза уже помертвевшие. Вот и у немца сейчас такие же... Отвел Сашка взгляд, потупился.
       ...Ничего-то пока Сашка не решил, но знал одно - это еще в блиндаже, когда приказ повторял, в голове пронеслось, - есть у него в душе заслон какой или преграда, переступить которую он не в силах".
       И Сашка обращается за помощью к штабу батальона, где, конечно, поражает людей. И там приказа комбата отменять не будут...
       "Впервые за всю службу в армии, за месяцы фронта столкнулись у Сашки в отчаянном противоречии привычка подчиняться беспрекословно и страшное сомнение в справедливости и нужности того, что ему приказали. И еще третье есть, что сплелось с остальным: не может он беззащитного убивать. Не может, и все!
       ...И тут послышался какой-то крик со стороны Чернова. Обернулся Сашка и обмер - маячила вдалеке высокая фигура комбата, шедшего ровным, неспешным шагом прямиком к ним, а рядом ординарец Толик, то забегавший поперек капитана, то равнявшийся с ним. Он-то и кричал что-то, наверно, Сашку звал.
       ...Вспомнил Сашка, так же вот ровно шел комбат в последнем их наступлении на Овсянниково, когда ни ротные, ни помкомбата не смогли поднять вконец измученных перемаянных людей. Красиво шел... Глядели на него тогда с восхищением и поднялись как один через немоготу и усталь... И теперь прет, как танк, сравнил Сашка, потому как ощущения были схожие - тогда он знал, что никуда не денешься, и сейчас тоже...
       И секундной вспышкой мелькнуло - ну а если... хлопнуть сейчас немца и бегом к капитану: "Ваше приказание выполнено..." И снята с души вся путань... И, не тронув автомата даже, только повернувшись чуть к немцу, увидел Сашка: прочел тот мысль эту секундную, смертной пеленой зашлись глаза, заходил кадык...
       Нет, не могу... Прислонился Сашка к уцелевшей полуобгорелой стене, такая слабость охватила, но в душе нарастало: не буду, не буду! Пусть сам комбат стреляет. Или своему Толику прикажет. Не буду!
       И когда решил так бесповоротно, вроде спокойней стало, только покой этот - покойницкий... Лишь бы скорей подходил комбат, лишь бы скорей все это кончалось. И немцу маета эта невпроворот, и Сашке...
       ...Совсем рядом комбат... Что будет-то? Приослаб Сашка, но все же нашел в себе силу выйти навстречу и, остановившись, вытянуться под стойку "смирно" и уставиться в лицо комбата.
       Тот тоже остановился, широко расставил ноги и глянул на Сашку, но долго взгляда не задержал, хотя Сашка глаза не отводил, а прошелся вскользь, переводя потом на немца, тоже ненадолго... Откинув прядь со лба, комбат затянулся сильно папиросой и вроде задумался, уставившись в землю.
       ...Только минуты перед атакой бывали для Сашки такими же маетными, такими же мытарными... И тихо бывало так же. Только теперь за спиной Сашки шумно глотал слюну немец и поскрипывали его сапоги на переступающих на одном месте ногах.
       Комбат докурил, затоптал носком сапога брошенный окурок, опять отбросил налезший на лоб клок и, шагнув к Сашке, уперся в него своим неморгающим тяжелым взглядом.
       Теперь конец, подумал Сашка, сейчас закричит, затопает, вытащит пистолет, и что тогда?
       Но Сашка не сник, не опустил глаза, а, ощутив вдруг, как отвердилось, окрепло в нем чувство собственной правоты, встретил взгляд капитана прямо, без страха, с отчаянной решимостью не уступить - ну, что будешь делать? Меня стрелять? Ну, стреляй, если сможешь, все равно я правый, а не ты... Ну, стреляй... Ну...
       ...И отвернул глаза капитан.
       ....- Немца отвести в штаб бригады. Я отменяю свое приказание.
       ...Сашка же вздохнул глубоко, полной грудью, снял каску, обтер со лба пот, провел рукой по ежику отросших за эти месяцы волос и окинул взором все окрест - и удаляющегося комбата, и большак, и церкву разрушенную, которую и не примечал прежде, и синеющий бор за полем, и нешибко голубое небо, словно впервые за этот день увиденное, и немца, из-за которого вся эта неурядь вышла, и подумал: коли живой останется, то из всего, им на передке пережитого, будет для него случай этот самым памятным, самым незабывным...".
       Так он одержал первую свою победу - победу всечеловечности. Позже, сам раненный в руку, он не оставит брошенным тяжело раненного бойца, возьмет на себя вину лейтенанта, метнувшего в начальство тарелку... Потому что Сашка - простой рядовой, что ему будет? А лейтенанта могут загнать за Можай...
       И узнает читатель о влюбленности Сашки в медсестру Зину, и пройдет вместе с ним весь его путь по госпиталям... И запомнит солдата навсегда...
       Точно так же, как и писателя. Оборвавшего свою жизнь в девяносто третьем - самоубийство было вызвано тяжелой болезнью.
      
      
      
      
      
      

  • © Copyright Лобановская Ирина Игоревна
  • Обновлено: 06/02/2010. 12k. Статистика.
  • Очерк: Литкритика
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.