К телефону подошел отец. И с Кристиной началась истерика...
- Папа, Алешку украли!
Геннадий Петрович вздрогнул от неожиданности, попытался взять себя в руки и успокоить Кристину.
- Доченька, ты ошиблась! Он просто где-то заигрался. Забыл обо всем. Погода хорошая... Ты искала во дворах, спрашивала соседей?
- Его нигде нет! - истошно кричала Кристина. - Какая еще погода?! Я обегала все улицы, влезла во все щели и канавы, обсмотрела все подворотни! Его украли! Папа, я не знаю, что делать! В милиции я уже была! Написала какое-то заявление... Возраст ребенка, в чем одет... Как будто одежду долго сменить! Там все не прошибаемы, как бронетранспортеры! Сейчас пойду туда опять. Дай трубку маме!
Жена выключила утюг и смотрела на Геннадия Петровича встревоженно. Чувствовала беду. Женская интуиция - тяжкая ноша на мужских плечах. Ну, уж дудки, никаких ей трубок...
- Я ей сам все расскажу попозже. Мы через час приедем. Никуда не уходи, дождись нас. В милицию я тоже наведаюсь сам. У тебя есть что-нибудь успокоительное?
Вместо ответа Кристина нажала на рычаг телефона. В ожидании родителей она бесцельно бродила по пустой квартире, где в последнее время жила с сыном вдвоем.
Первыми словами Алешки стали "баба", "мама" и "Гегель". При этом он прекрасно знал, кого имел в виду. Важно произнося фамилию великого философа, Алешка каждый раз подходил к книжным полкам и тыкал пальцем в четыре черных томика. Почему именно Гегель запал в детскую голову, обдумывающую жизнь всего лишь немногим больше года, понять оказалось невозможно.
Егор радовался сыну. Хотя, когда тот начал говорить, по-детски обижался на малыша, долго упорно не желающего включать в свой небогатый лексикон слово "папа".
- Что ты как маленький? - смеялась Кристина. - Наверное, это слишком сложное для ребенка слово. Научится произносить попозже.
И тайком вспоминала, что у Машеньки первым словом стало именно это, якобы трудное. А выговаривала она его почему-то только шепотом, с забавным придыханием, будто с благоговением.
- Видишь, как она передо мной преклоняется? - шутил Виталий.
Он гордился этим. Тоже как ребенок.
Книги в дом, в том числе и томики Гегеля, всегда притаскивал Егор.
- Я не понимаю, - сердилась Кристина, - для чего нужно обязательно покупать? У нас и так вся квартира заставлена собраниями сочинений! Ступить скоро будет некуда. Ведь есть же библиотеки. Бери себе на здоровье и читай!
Тогда еще библиотечный коллектор жил и здравствовал, никто не подумывал о его уничтожении, случившемся позже, а поэтому Кристина была по-своему логична. Егор отмалчивался, правда, иногда бесстрастно заявляя в воздух, что интеллигенция теперь - чересчур тонкая прослойка и становится тоньше день ото дня.
Зато когда они уехали в Германию, где русские книги достать оказалось не так легко, домашняя библиотека Одиноковых, которую нелепый Егор упрямо потащил за собой, пришлась как нельзя кстати. У них часто брали почитать книги сослуживцы Егора, многие из живущих на территории военного городка да и вообще все желающие. Егор книгами дорожил, но давал их читать на редкость охотно.
- Вернут, - уверенно говорил он.
И самое странное, что ему действительно всегда все возвращали.
Жизнь в Германии, где служил Егор, тогда имевший чин полковника, Кристине нравилась не очень.
- Ты польстилась на звание? - недобро спрашивал еще в Москве Виталий. И сам с удовольствием отвечал на свой вопрос: - Ну, конечно, будь он чином пониже, ты бы ни за что за него не вышла!
Кристина в дискуссии по поводу своего второго замужества старалась не вступать. Денег им хватало, домашний быт наладился быстро, Алешка рос покладистым, доброжелательным и веселым. И очень мало болел.
Но Кристина тосковала. По Москве, по родителям... Писала домой длинные письма, каждое на пяти-шести страницах. Всякие ненужные подробности... И звонила домой при первой возможности.
А еще она скучала по настоящей зиме, которой здесь не было, по высоким снегам, засыпавшим дворы и улицы, по его мягкой, немного фальшивой ласковости и сомнительной податливости, куда с удовольствием проваливаются ноги, по морозу, дышать которым никак не надышаться, до того он чист и прозрачен...
- Странно, ты ведь зимой часто простужаешься и болеешь, - удивлялся Егор. - За что тогда ее любить? И вообще зима - плохая опора... Нестойкая. Близкая к таянию.
Кристина и здесь предпочитала обойтись без объяснений, поскольку очень трудно, почти невозможно объяснить себя.
- Мне нравится все белое, белый цвет, - бормотала она. - Он спокойный и завораживающий... Безмятежная красота.
Егор пожимал плечами. Белый цвет... Ерунда!..
- Когда его много, он ослепляет. От него болят глаза. Например, в горах. Короче, Москва у тебя тесно связана с зимой, вот и все.
Быстро заметив мучения Кристины - от безделья, как он считал, - Егор предложил:
- Короче, иди работать! Сразу перестанешь звонить в Москву семь раз на дню Алешке найдем няню.
Кристина задумалась. Работать?.. А может, правда?.. И отправилась на следующий день в медсанчасть.
Заведующий встретил ее приветливо и тотчас объявил, что второй стоматолог очень нужен. Один работающий врач, дама уже немолодая, часто прибаливает, поэтому Кристина пригодится. И она начала лечить зубы.
Свою профессию Кристина не любила. Да и распахнутые рты испуганных до отвращения пациентов часто были ей противны. Особенно если изо рта несло, как из помойки. Но менять что-либо в своей жизни Кристине уже довольно поздно.
В Москве она почти не работала. Рано, еще в институте, выскочила замуж за Виталия, родилась Машенька... И так все шло и ехало, скользило вперед тихо да мирно, пока однажды ранней, едва зажелтевшей осенью, Кристина не обнаружила в кармане дорогого красавца мужа записку странного содержания. Она показалась Кристине пощечиной.
"Виташа, - писала неизвестная корреспондентка чересчур красивым почерком, - меня не будет в городе дней десять. Пригляди пока за квартирой. Цветочки, рыбки, пыль... И на предмет злоумышленников. Не скучай! Приеду - сразу позвоню. Целую. Л."
Вот и все... Обычная жизнь... Простая, как клеенка, и обыденная. Именно поэтому жизнь вдруг почудилась Кристине очень страшной своей примитивностью, необъяснимой быстротой и великолепным умением размениваться и дробиться на мелочи, вроде измен мужа...
- Я чистила твою куртку, - сказала Кристина вечером мужу. - Кто такая эта Л.? И почему ты так свободно распоряжаешься ее квартирой?
Он даже не смутился. Наглец...
- На букву "л" в русском языке очень много слов, - заявил Виталий. - Например, любопытство. Кто тебя просил совать нос в карманы моей одежды?! Кроме того, ты задаешь глупые вопросы.
- Уж какие есть! - взвилась Кристина. - По-твоему, я не должна о тебе ничего знать?! О своем муженьке драгоценном? Который, очевидно, без конца встречается с бабами?!
Еще одно мгновение - и она заревет...
- Очевидно... Твое неведение о моих делах - самый оптимальный вариант! Но, увы, абсолютно несбыточный. Теперь начались вариации на тему моего бесчисленного гарема, - хамски посетовал Виталий. - А насчет драгоценностей будь поосторожнее. У нас в семье основная ценность - как раз ты, а не я! Хотя украшения на тебе мои.
Такой грубой откровенности Кристина не выдержала и расплакалась. Счастье, что Машенька в тот вечер осталась у бабушки с дедушкой...
- А что, собственно, я сказал? - невозмутимо пожал плечами Виталий. - Какие сделал открытия? Тебе давно все прекрасно известно... "Л", "м", "н"... Сии буковки и стоящие за ними дамы - вовсе не причины, а следствие. Результат нашей с тобой удачной семейной жизни. Хотя я, в отличие от многих, никогда не верил в ее успех и даже не строил иллюзий на этот счет. Настоящее - всего-навсего итог прошедшего и указание на будущее. А в браке, как и в спорте, главное не победа, а участие.
- Ты сравниваешь брак со спортом? - вновь возмутилась Кристина.
- Ну и что? - искренне удивился Виталий. - Я люблю сравнивать. Это полезно и позволяет иногда рассмотреть совершенно неожиданные детали привычных предметов и понятий. Они словно высвечиваются. Неужели ты действительно считала, что мы с тобой будем жить мирно и спокойно до самой старости?.. И один из нас потом станет бурно и горько рыдать на могиле другого? - Муж снисходительно усмехнулся. - Если ты так думала, значит, ты недалекая женщина, прости! Семейная жизнь - довольно сложное механическое устройство, в котором много автоматического, сложившегося в силу привычки, и немало моментов вдохновения, зависящих от индивидуальности каждого. Но возводить семью в культ... - Виталий сделал изумленное лицо. - Думать о ее незыблемости и прочности... Где гарантии и основы такой долговечности и надежности? Их нет! Как нет вообще ничего нерушимого. Нужно уметь смотреть правде в глаза, а ты не умеешь! И не желаешь учиться. Хотя тебе уже немало лет. И давно пора понять, что от ревности и злости мозги выкипают, как вода из непогашенного вовремя чайника. Почему у тебя в голове никак не рассветает? И даже немного любви, как у нас - это очень много. А право безмерно любить - исключительно миссия избранных и особо отмеченных свыше. К ним мы с тобой не принадлежим. И никогда не принадлежали.
Да, Кристина была права насчет обычности всего происходящего. Ничего особенного... Во всяком случае, муж никаких диковинок в случившемся не замечал.
Виталий никогда не говорил просто так, по-человечески. Он всегда будто выступал, словно перед большой аудиторией, пусть даже перед ним сидела всего-навсего одна горюющая и подавленная его велеречивостью жена. Виталий жил с абсолютной уверенностью, что людям редко что-нибудь нужно, кроме слов. А они, в свою очередь, даны людям для того, чтобы умело и тонко скрывать мысли. И зудящая потребность высказаться по любому поводу почти всегда намного сильнее, чем желание чему-нибудь научиться или чего-нибудь добиться. Кроме того, слова рождаются и умирают сами по себе, независимо от обстоятельств и людей. В сущности, Виталий был недалек от истины.
Но его доклады на публику Кристину раздражали не первый год.
Виталий воспринимал самого себя как истину в последней инстанции. Спорить с ним стоило только в одном-единственном случае - если ты с ним, в конце концов, обязательно согласишься. И последнее слово он всегда старался оставить лишь за собой. В противном случае, если попадался упрямый спорщик, настаивающий на своем, Виталий либо переходил на грубости, либо резко обрывал дискуссию.
Кристина вытерла злые слезы. Плакать бессмысленно... И ничего особенно радостного от их общей окольцованности никогда не ожидала. Только все равно получилось чересчур больно и неожиданно...
- Кстати, ты тоже совершенно вольна в своих поступках и вправе погулять и отдохнуть от меня, - великодушно заметил Виталий. - Я возражать и ревновать не буду. Сравняем счет.
- Я давно уже переросла панель, добрый человек... - пробормотала Кристина.
Близости между Ковригиными не наблюдалось давно. Никакой. Ни физической, ни душевной. Совсем недавно, летом, Кристина сделала неловкую попытку исправить положение, понимая, что выправить ничего не удастся.
Они поехали на трех машинах, с приятелями, на ночное сидение у костра. В кои-то веки вырвались! Кристина радовалась, хохотала, заигрывала с ухмыляющимся мужем. По дороге вспомнили: ведь сегодня Иван Купала!
- А в этот день надо не только через костер прыгать, но и на берегу реки заниматься развратом! Ура, ура! - выпалила Кристина и внимательно, с удовольствием осмотрела свои красивые ноги.
Она ими гордилась по праву. В ее довольно худой и не слишком по-женски выразительной фигурке ноги оказались наиболее удачной и решающей деталью.
Сидящий у руля Виталий отозвался деловито и твердо:
- Ну, нет! Разврат отменяется.
И затем полчаса маниакально, невозмутимо внушал жене и всем остальным, как опасно сидеть и лежать на сырой холодной траве - лето дождливое. Как просто женщине подхватить пиелонефрит и застудить придатки, а Кристина и так богатырским здоровьем не отличается. И вообще интим требует чистоты и уюта, горячей воды и тепла, а они не животные и не пейзане, чтобы предаваться страсти при свете луны и мерцании звезд...
Кристина замучилась слушать его словесные выкрутасы и махнула рукой.
Несколько лет жизни с Виталием приучили ее к несложной мысли, что он не захочет так много потерять. Много - это она, Кристина. Браки, близкие к расчетным, довольно выживаемы.
Да он и не хотел. Просто зарвался. Хотя неизменно помнил, что за ней стоит ее папа. А Геннадий Петрович - слишком значимая фигура в истории страны, настоящая ценность государства, где он имеет заслуженное право на все. Когда-то именно Геннадий Петрович пошел по стопам своего научного руководителя, ныне почившего в бозе, и ловко перенял у него, а потом мастерски усовершенствовал способ сохранения лежащего в Мавзолее Ильича. Под руководством профессора Воздвиженского, которого называли волшебником, ныне трудилась целая лаборатория, поддерживающая вождя революции в надлежащем виде для любопытствующих экскурсий и грядущих потомков. Геннадий Петрович гарантировал сохранение мумии первого коммуниста страны в течение ста лет. Таким образом, профессор воздвиг себе тоже некий невидимый Мавзолей, готовый простоять целые века.
Самое смешное, что Кристина родилась двадцать второго апреля, и отец много лет шутил, что в честь его дочки каждый год вывешивают флаги. А потом флаги исчезли вместе с шуткой.
Папа... Как любила его Кристина!..
Утром он всегда первым, раньше мамы, приходил поцеловать дочку в нос и справиться о ее самочувствии. Чувствуя в полусне папин поцелуй, Кристина цеплялась за отцовскую шею, не размыкая ленивых век... Папа... Всегда ласковый, всегда заботливый, всегда приходящий на помощь...
В детстве Кристина очень много болела. Вообще все ее главные воспоминания были тесно связаны с кроватью. Там Кристина проводила основное время своей жизни.
Ангины, корь, скарлатина... Отит, воспаление легких, ветрянка... А еще ревмокардит, артрит и гайморит... И если бы не папа...
Иногда просыпаясь ночами, мучаясь от боли и высокой температуры, Кристина неизменно видела рядом в кресле отца. Он дремал, уронив голову на руки, но своего поста не покидал. Папа лечил, приводил знакомых докторов, давал лекарства и травы, делал уколы, кормил, поил чаем... И вновь преданно дежурил возле постели дочки...
Он прозвал ее подарком для хирургов. Прозвище приклеилось. Хирурги обожают худых людей, в животах которых не нужно долго разыскивать печень или селезенку - все под руками.
Болея, Кристина часто мечтала о том неведомом пока человеке, хирурге или другом великом враче, который спасет ее от страшной беды, например, от смерти на операционном столе и влюбится в нее на всю оставшуюся жизнь... Именно врач, как папа.
Болезней к ней приклеивалось море, плюс ко всему у Кристины долго не было чувства края, и она падала ночью во сне с кровати почти до двенадцати лет. Родители вечерами заграждали ее диван стулом или креслом, но однажды в суматохе переезда на дачу забыли это сделать, и девятилетняя Кристина свалилась на пол да еще вдобавок упала на оставленный рядом, тоже случайно, по недосмотру, чемодан и разбила о его металлический открытый замок верхнюю губу.
Кристина орала на всю дачу так, что разбудила и переполошила даже владельцев соседних домов. Там решили, что на дачу профессора Воздвиженского напали бандиты и зверски убивают взрослых и ребенка. Мужчины примчались на помощь, на ходу вооружившись топорами, молотками и кольями. Кто что успел схватить второпях. Увидев вооруженных полуодетых лохматых соседей, почему-то воинственно ломившихся со свирепыми, суровыми лицами на террасу, Кристина перепугалась еще больше. Взрослые с большим трудом успокоили ее.
Потом родители смеялись, часто воспоминая этот случай. И радовались, что им так повезло с соседями по даче. А Кристина несколько дней через силу глотала одну манную кашу, едва поднимая заживавшую губу. Заходили все те же соседи, теперь улыбающиеся и мирные, без всяких кольев, гладили Кристину по голове и говорили привычное о свадьбе, до которой все всегда и у всех обязательно заживает.
Немало неприятностей доставляли Кристине и ежедневные непременные, по расписанию, завтраки, обеды и ужины. Эти постоянка и обязаловка угнетали. Кристина родилась малоежкой, а родители считали своей святым долгом накормить единственного ребенка, то есть насильно, с уговорами, сказками и прибаутками впихнуть в дочь суп, мясо или макароны.
Завтраки и обеды превратились для Кристины в ужас. Она их боялась и старалась по возможности оттянуть. Ужины проходили немного легче. К вечеру есть немного хотелось.
Однажды утром, не в силах жевать ненавистную гречку, Кристина стала потихоньку, отворачиваясь от матери, что-то поджаривающей на сковородке, выплевывать кашу и прятать за диван. Вскоре, таким нехитрым образом, Кристина гречку одолела, чем порадовала мать. Правда, через несколько дней, она, убирая кухню, наткнулась на горку запылившейся гречки, все поняла, обругала дочь, почему-то обвинив в неблагодарности, и принялась вталкивать в нее еду с удвоенной силой и энергией.
К концу школы болезни начали отступать от Кристины, то ли побежденные ее молодостью, то ли напуганные ее отцом. Но в любом случае в институте она почти не болела.
Отец радовался и повторял:
- Было бы здоровье, остальное мы купим!
Папа сильно ошибался.
Правда, он попытался купить Кристине семью и счастье, и сделал это легко, ловко, играючи, в расчете на блестящую победу, но промахнулся. Финал оказался печальным.
Кристина иногда удивлялась, почему он, умный, на редкость практичный и опытный человек, думал, будто действительно можно все купить. Были бы деньги...
Геннадий Петрович всегда все мерил на рубли, потом - на доллары, а позже - на евро. Считал деньги всеобщим эквивалентом. Они полностью соответствовали его представлениям о глобальной независимости, о неограниченной силе, об оружии. И он упорствовал в своих заблуждениях и понимании жизни. Почему?.. Кристина никак не догадывалась. Вероятно, потому, что он все-таки стоял недалеко от истины в ее самом примитивном, простейшем осмыслении и выражении.
- Голодный врач опасен! - смеясь, повторял Воздвиженский. - И даже очень! Поэтому докторам надо платить и платить. И чем больше, тем лучше.
Виталий учился в ординатуре у Воздвиженского. Геннадий Петрович еще долгие годы, кроме нежной заботы о вожде, ректорствовал в мединституте, а иногда, крайне редко, руководил научными трудами молодых, подающих надежды медиков.
Виталий Ковригин такие надежды очень даже подавал.
2
В детстве Егор хотел стать водолазом. Мечта родилась не случайно. В маленьком городке, где он жил, было большое и какое-то подозрительное и опасное озеро.
- Гнусь! - выразительно, с отвращением отзывалась о нем мать. И боязливо передергивала плечами.
Там постоянно тонули люди. Летом - вообще чуть ли не через день, особенно приехавшие в гости к родным и еще не успевшие до конца осознать подвохов тишайшего, на первый взгляд, гладко-спокойного озера. Второй, более внимательный взгляд на этого хитроумного обманщика многие кинуть уже не успевали...
Осенью и весной тонули, конечно, меньше. Кому придет в голову лезть в холодную воду? И все-таки кому-нибудь обязательно приходило. Например, перепившимся водки или винца мужикам, или полоумным спорщикам - встречались и такие. Или безрассудно влюбленным, желающим во что бы то ни стало доказать любимой женщине свою преданность и глубину чувств с помощью купания в ледяной воде и продемонстрировать собственную силу и мужество. Дураков на Земле всегда оказывалось предостаточно.
После всех этих споров и пьянок часто вызывали водолазов. Они приезжали - неторопливые, сосредоточенные, уверенные в себе - и шли к озеру. Довольно неуклюжие в своих скафандрах, водолазы бесстрашно и деловито уходили в озерные глади, властно их разбивая и, наверное, уже выучив наизусть все водоросли на дне до мельчайшей травинки.
В такие дни Егор мчался на берег и упрямо торчал там до посинения. Пока, наконец, водолазы не извлекали на потревоженную серую водную поверхность очередного безумца, которому своей последней ошибки больше не осознать.
Егор думал, что эти люди - водолазы-спасатели - могут все на свете, умеют то, на что не способны остальные, простые и слабые. Правда, он не учитывал одного момента - никого спасти по-настоящему водолазам на глазах Егора так и не удалось. Но это потому, что их всегда вызывали слишком поздно, а подлое озеро отличались бурными подводными водоворотами и ямами, куда в два счета, с огромным притяжением засасывало чересчур резвых и напрасно надеявшихся на свою ловкость ныряльщиков.
Все равно водолазы выделялись среди окружающих мощью и храбростью, выдержкой и волей, статью и необычностью. И Егор хотел стать только таким.
Однажды он решился и подошел к одному из водолазов:
- Дядя, возьмите меня с собой!
Тот задумчиво осмотрел мальчика.
- На дно, что ли? - флегматично уточнил он хриплым басом.
Егор кивнул.
- А плавать умеешь?
- Я хорошо плаваю! Лучше всех в классе! Со мной никто равняться не может! - затараторил Егор, обрадовавшись, что с ним поддержали разговор. - И ныряю тоже здорово! Вы сами увидите.
- А мать где?
- Дома, - удивился Егор странному вопросу.
Где же ей еще быть?.. Ну, разве что выйдет в магазин да на огород... Мать не работала, сидела с тремя детьми, а отец слесарил на заводе.
- Вот ты, доброволец, сначала пойди от мамки письменное разрешение получи под воду лезть, а потом приходи, - добродушно сказал водолаз. - Ежели в глубину рвешься!
Егор обиделся и больше с водолазами никогда не заговаривал. И вообще с той поры старался пореже появляться на берегу, когда вытаскивали очередных утопленников. Озеро словно так сводило счеты со всеми вокруг живущими, будто мстило за что-то. И окружающие уже относились к утонувшим безразлично, как к неизбежному, данности, с которой невозможно бороться.
Однажды Егор случайно услышал на берегу покоробивший его разговор. К водолазам подошел дядька из местной власти и хладнокровно спросил:
- Ребята, у вас еще покойников не предвидится?
- А откуда нам о том знать? - развел руками тот самый водолаз, с которым Егор просился на дно. - Ваши люди тонут, с них и спрашивайте!
- Да ведь последний покойник, гость Мишариных, незапланированный был! - заявил исполкомовец.
Водолазы изумились еще больше и нахмурились.
- Мы план составили и статистику вывели, когда и сколько народу тонет. Этот оказался внеплановым! И тот дедушка, что вперед Мишаринского гостя третьего дня утоп - тоже. Вопреки нашему плану умер. Лишний!
- Ну, вы и бюрократы! Совсем за своими столами очумели! - хрипло заорал знакомый Егору водолаз. - Развели бумаг! Они у вас даже для сортира не годятся! И куда вы этот план по покойникам девать собираетесь?! Кому представлять?! Может, в Москву вышлете? Для одобрения и визы высшего начальства? Во идиоты! Вы бы лучше один раз с нами на глубину спустились, чем стулья без толку штанами полировать! Глянули бы разок на самое дно - больше бы на составление дурацких документов не потянуло. Гарантирую!
Но дядька под воду, конечно, не полез, а надулся, сделал постное и оскорбленное лицо, повернулся и важно удалился полировать блестящие исполкомовские стулья дальше.
Как-то летним, мучительно жарким полднем, когда подростки и малышня не вылезали из воды, несмотря на отчаянную брань и строгие запрещения матерей, нередко хватающихся за ремни, водолазы вытащили из воды незнакомую девушку. Ее почему-то здесь никто не признал. Жители городка ее никогда раньше не видели и ничего о ней не знали: ни к кому приехала, ни откуда.
Егор в смятении и замешательстве смотрел на сметано-белое тело девушки, едва прикрытое изодранным купальником, на ее длинные, потемневшие от воды волосы, на неприятно открытый синеватый рот...
- Она хотела стать русалкой, а ей не дали, - вдруг осуждающе проворчала рядом, под боком у Егора, его младшая сестра шустрая Верка. - Зачем ее вытащили? Она собиралась жить в воде, а не на земле!
- Как это? - изумился Егор.
- Ты Гоголя читал? Про утопленницу? - прошептала начитанная сестренка, приблизив к Егору огромные глаза. - А здесь тоже русалок видимо-невидимо!
- Ну, пока что больше невидимо, - усмехнулся Егор. - Я не встретил еще ни одной.
- Так разве на них днем смотрят? - пренебрежительно сказала Верка. - Днем они из воды не показываются. А ты приди сюда ночью, сразу и увидишь! Целый хоровод. - Она пугливо поежилась, очевидно, представив себе эту картину в лунном блеклом призрачном свете. Как у Гоголя.
И Егор отправился на поиски русалок в тот же вечер.
Ускользнуть из дома ему ничего не стоило. Родители спали крепко, наработавшись за день. Сестры Вера с Олюней - еще крепче. Егор сунул в карман ключи, осторожно прикрыл за собой дверь и торопливо зашагал к озеру.
Хитро изогнувшийся в небе месяц светил довольно исправно. Тучи ему почти не мешали. Фонарями городок Егора был не избалован, но на темноту здесь никто особо не сетовал. Привыкли к добрым и щедрым звездам и не менее ласковой луне.
Егор проворно дошел до озера, уселся на большую кочку под старой ивой, широко разбросавшей ветки прямо над самой водой, и стал ждать. Сначала он сидел терпеливо и тихо, но вскоре заелозил и завертелся на месте. Скучно и чуточку страшновато. Хотя Егор не очень понимал, чего тут можно бояться. Местных дебоширов и пьяниц он отлично знал, как и они его. Окрестные собаки тоже давно ему знакомы все до одной. Поэтому не пристанут. А русалки, которые вдруг выскочат со смехом из воды, защекочут и утащат за собой в озеро... Да это глупые сказки маленькой Верки и ее таких же сопливых подружек! И фантазии Гоголя. А если нет?.. Если это вовсе не сказки и не фантазии?.. Что тогда?..
Егор вспомнил сегодняшнюю утопленницу, такую красивую и холодную... На ее правую руку плотно намотались зеленовато-желтые, липкие, мягко-противные водоросли. И казалось, что именно они не пускали девушку на поверхность, к воздуху, пока, наконец, водолазы не оборвали их. Но слишком поздно... Или совершенно напрасно?.. Незнакомка с длинными волосами хотела жить в воде, сказала Верка... А люди оказались нечуткими, жестокими и недогадливыми...
Озеро слегка пошевеливалось перед Егором, безмолвное и безмятежное. Гладко-прекрасное. На далеком противоположном берегу деревья темнели глухой стеной, словно там стоял непроходимый лес. На самом деле, на том берегу безуспешно тянулся вверх всего лишь чахлый лесочек, удивительно преображенный и приукрашенный тьмой, создающей свои собственные и преувеличенные образы.
Русалки обычно водят на поляне хороводы, вспомнил Егор. Под луной. И вздрогнул. Месяц продолжал изливаться почти домашним светом. Сонно помаргивали маленькие звезды. Никто не тревожил озерную гладь. В кустах недовольно возился и сопел ветер. И тут Егор увидел ее... Правда, она была почему-то одна... Но мало ли что... Наверное, другие русалки присоединятся к ней позже, через несколько минут...
Егор втянул голову в плечи и сжался в крохотный серый комочек, стараясь, чтобы она его не заметила. И остальные тоже. Абсолютно голая - а Егор еще никогда в жизни не видел раздетых женщин, даже на картинах - русалка поднялась из высокой, взволнованно зашумевшей травы и спокойно прошла к воде, осторожно ступая. А потом почти бесшумно бесстрашно окунулась в озеро.
Притаившийся Егор с огорчением думал, что она теперь исчезнет в своей любимой, привычной, родной воде, уйдет на дно, не позволив ему на себя наглядеться. Но не тут-то было... Немного поплавав недалеко от берега и слегка поплескавшись, русалка так же неторопливо вышла из озера. Егор в замешательстве и смущении рассматривал ее плотные, торчащие в разные стороны груди, слегка круглившийся живот, долгие крупноватые ноги... Ноги... Но ведь у русалки должен быть хвост... А как там у Гоголя?.. Спросить бы у Верки... Он совершенно не помнил "Майской ночи".
Русалка шла по траве туда, откуда совсем недавно встала.
- Иди сюда, киса... - позвал внезапно из кустов мужской хрипловатый басок, чем-то напомнивший голос водолаза.
Егор растерялся. Кто это там еще?.. Тоже такой же караульщик, как он?.. А где ее подружки-утопленницы?
Русалка засмеялась и шагнула на голос.
- Киса... Лапа... - забормотал хрипатый. - До чего хороша... Прямо глаз не отвести...
- Ну и не отводи! - опять с удовольствием засмеялась русалка. - Любуйся хоть всю жизнь!
- Всю жизнь? - протянул голос. - Хитрюга! Ишь, чего захотела... Всю жизнь... Хочешь повесить на меня слишком большой срок? Вроде пожизненного заключения. Ну, иди ко мне...
Из высокой травы вверх потянулись две здоровенные ручищи, и русалка с хохотом прямо упала в них. Потом началась какая-то возня, донеслись звуки поцелуев, невнятный шепот, постанывания...
Ветер в кустах заелозил еще недовольнее, что-то забурчал, заворчал. И отчего-то покрасневший Егор бросился домой. Ухмыляющийся месяц, верный охранник, проводил его до самых дверей.
В квартиру Егор вернулся незамеченным и тотчас лег спать. Но нехорошие догадки и смутные подозрения терзали и преследовали его несколько недель, пока он не отважился, наконец, расспросить отца. С ним и с матерью у Егора давно сложилась прочная дружба. Все трое детей родителям доверяли, что случается не часто.
- Папа, - сказал отцу вечером Егор, - я недавно видел русалку. Возле озера... Но она была какая-то странная...
Отец очень заинтересовался услышанным:
- Ты, значит, в одиночку опять возле озера пасешься? Тебя мало предупреждали? Или маловато утопленников видал? Мы с тобой вроде как договорились обо всем...
Егор смутился. Он действительно уже не раз обещал родителям обходить стороной коварное озеро.
- Я не купался. Просто смотрел... Но она почему-то вышла не из воды, а из травы. Поплавала - и снова на берег... А там ее кто-то ждал. Какой-то дядька... Наверное, она пробовала заманить его в воду навсегда... Но у нее не было хвоста. Обыкновенные ноги, как у всех людей...
Егор вспомнил эти обыкновенные ноги и вновь покраснел. Отец призадумался, внимательно оглядывая сына.
- И когда ты ее видел, эту заманчивую?
- Дней десять назад... Или немного больше. Я ночью ходил на озеро, когда вы спали, - повинился Егор. - Мы с Верой думали, что там водятся русалки. Я хотел проверить, а вдруг правда?..
- Сынок, - серьезно сказал отец, - тут вот какое дело... Ты уже не малое дитя и должен знать о жизни побольше, чем знал до сих пор. Мать, ты нам пока не мешай, - попросил он вошедшую в комнату жену. - У нас будет долгий мужской разговор... На двоих.
И отец спокойно, без ложного стыда и заминок вроде "э...", "а...", "как бы это получше объяснить..." просто и понятно растолковал Егору суть отношений мужчины и женщины. Школьные и дворовые приятели этого еще сделать не успели, и отец очень правильно и разумно их опередил.
Егор был потрясен. Он ожидал чего угодно, только не такой откровенной гадости. И заявил, выслушав отца до конца:
- Я никогда в жизни этим заниматься не буду! Ни за что!
Отец нашел в себе силы не улыбнуться. Железный оказался мужик... И мудрый. Поэтому невозмутимо заметил:
- Это дело сугубо добровольное. Не захочешь - не будешь! Просто нужно хорошо представлять себе все жизненные возможности, искушения и грехи. И все знать про русалок. Иначе нельзя.
После разговора с отцом Егор неделю ходил мрачный. Человечество пало в его глазах так низко, что жить среди него теперь казалось весьма сомнительным удовольствием. Про своих родителей Егор пытался не думать.
Недоумевающая Верка приставала к хмурому молчаливому брату с вопросами, но он ничего не отвечал и сестры сторонился. Родители не вмешивались и сына не беспокоили, здраво предоставив в данном случае событиям развиваться так, как получится. Однако получилось не слишком удачно и чересчур необычно. Егор и в самом деле долгое время к девушкам даже не приближался и вообще видеть их не желал. На зрелых дам поглядывал с нескрываемым презрением и отвращением. А о семейной жизни старался не упоминать.
В старших классах школы он в основном сидел дома, читал и смотрел телевизор. Подружки Веры и подрастающей младшенькой Олюни безуспешно пробовали его заинтересовать собой, удивлялись его безразличию и угрюмости и поспешно исчезали из Егорова поля зрения. Пытались допрашивать и Веру:
- Чего это у тебя брат такой?
- Какой? - всякий раз интересовалась Веруша.
Ей было любопытно вызнать мнение подружек о брате.
- Да какой-то снулый!.. Вялый... Прямо дохлый, ровно неживой, - добросовестно подбирали определения подружки. - Диковатый... На тебя совсем не похож.
Вера вздыхала. Все правильно... Но почему это произошло, что случилось когда-то с Егором и заставило его так резко измениться, она не догадывалась, как ни ломала себе голову.
Однажды Верка пристала к брату и начала выпытывать, кто ему нравится из девочек. Спрашивала методом тыка:
- Тебе Маша нравится?
Егор покраснел, помрачнел и честно ответил:
- Да.
- А Катя?
- Да.
- А Света?
- Тоже...
И неожиданно вдруг выяснилось, что ему, оказывается, нравятся все девочки в классе. До Вериного допроса он не задумывался об этом.
- Ну, так что же ты? - логично с любопытством спросила Верка.
- Да ничего! - столь же логично ответил Егор.
После школы он надумал поступать в военное училище. Профессия военного казалась ему синонимом мужества. И заодно от женщин подальше... Последний довод сыграл решающую роль.
Родители удивились и вовсе не обрадовались.
- Может, лучше попробовать в институт? - осторожно предложила мать. - Ты ведь хорошо учишься, читаешь много... Разве ты хочешь всю жизнь подчиняться, исполнять чужие приказания да мотаться по гарнизонам? Страна у нас большая, зашлют на край света... Умучаешься...
Как любая нормальная женщина, мать вполне доверяла армии в качестве защитницы, но когда дело касалось службы ее единственного сына, становилась подозрительной и сразу начинала лелеять стойкое предубеждение против нее.
- А если я сам собираюсь командовать? - нахально спросил Егор.
- Так до этого, сынок, тебе еще надо дослужиться!.. Знаешь, сколько времени пройдет, пока ты командиром станешь?
Отец выдвинул более серьезные, по-настоящему весомые аргументы:
- Тебе придется убивать людей... А такое умение дано не каждому. Ты готов к этому? Все хорошо обдумал?
- Совсем не обязательно убивать. Войны нет, - легкомысленно отозвался Егор.
- Дело не в самой войне, - возразил отец, - а в том, что ты будешь учиться стрелять. И не промахиваться мимо цели. А цель - живой человек... И убить его порой очень нелегко...
- Короче, враг, - поправил Егор. - С врагом другой разговор. А учиться я буду защищать свою страну. От нападения!
Отец кивнул. Все логично и разумно. Только для него явно что-то не выстраивалось в этой чересчур правильной схеме сына... Когда все слишком правильно - ищи ошибку!
Но больше спорить с сыном отец не стал, и Егор уехал учиться на военного. Поступил в училище.
3
Виталий Ковригин перешел в одиннадцатый класс, когда в дом одним сереньким, но еще по-сентябрьски легкомысленным и мечтательным вечером заявились сразу двое незнакомых черноволосых и темноглазых людей кавказской национальности. Но мать их знала прекрасно и сразу радостно и возбужденно засуетилась, собирая на стол. Виталий удивился. Вообще в его жизни поводов для удивления всегда находилось больше чем достаточно.
Отца у него не было. Виталий его не помнил и отцовской судьбой интересовался не слишком. Нет - и не надо... Среди одноклассников почти половина подрастала без мужской опоры и ласки. Количество разводов в стране неуклонно упорно стремилось к своему максимуму.
Мать никогда не работала, но спокойно и безбедно растила сына, ни в чем не нуждаясь. Да еще довольно часто у Ковригиных месяцами жил двоюродный младший брат Виталия.
Мамина сестра, неосмотрительно по уши влюбившаяся в капитана дальнего плавания и необдуманно связавшая свою жизнь с морями и океанами, нередко присылала сына из далекого Владивостока погостить в Москву. Мама племяннику искренне радовалась и оставляла его у себя надолго, поскольку он был еще мал и в школу не ходил. А когда пошел учиться, то все равно проводил в столице летние и зимние каникулы, прихватывая еще какие-нибудь выходные или просто прогуливая.
При этом у сестры мама упрямо никаких денег не брала, хотя та бурно настаивала, аргументируя немалыми капитанскими заработками. Но мать над ними посмеивалась. И жили Ковригины втроем, пусть не роскошествуя, но и не экономя каждый рубль. Мама даже находила возможность держать для Виталия, учившегося неважно, частных учителей. Как ей это удавалось? Подрастающий Виталий стал все чаще и чаще задумываться над загадкой.
Мать не ходила на службу, не подрабатывала дома шитьем или вязанием, не стучала на машинке и не спекулировала тряпками. Чем же они жили? На что?..
Вопросы не давали Виталию покоя примерно класса с седьмого и, наконец, уже на пороге окончания школы, он прилип с ними к матери. Она сразу потерялась, стушевалась, съежилась... Попыталась отвертеться от ответа, спрятаться, пролепетала что-то невразумительное... Но Виталий был настойчив. Ему очень хотелось знать правду.
- Нам помогают друзья твоего отца... - наконец, с трудом, нехотя раскололась мать.
- Вот так номер!.. Какие друзья моего отца? Откуда они взялись? - поразился Виталий. - И с чего они так расщедрились? Акем был мой отец? Ты никогда мне о нем ничего не рассказывала.
На мать стало жалко смотреть. Она смялась в кресле в крохотный тряпичный комочек. Но Виталий уставился неумолимо и холодно.
- Твой папа... он... пожертвовал своей жизнью ради приятелей... Они вместе занимались одним делом... Он их не выдал... Все взял на себя... И в благодарность они поклялись всю жизнь содержать нашу семью.
- Ну ладно, насчет дружеской благодарности и жертвенности моего папочки-рыцаря немного рассвело, - сказал Виталий. - Хотя сидеть всю жизнь на шее неизвестно у кого... У какой-то смутной публики... Мне кажется, ты могла бы и сама зарабатывать. У тебя, между прочим, высшее образование. И ты, по-моему, вполне здорова. Но я ничего не понял по поводу того дельца, которым они занимались вместях. Что это такое за операция? И его великодушные друзья продолжают развлекаться тем же самым? Видно, шибко выгодно...
Мать со страдальческим видом терла ладонь об ладонь, словно пыталась высечь из них, как из камней, искру столь необходимого ей сейчас огня-подсказки. Но выпутаться из бурного потока сыновних вопросов не удалось. И ничего другого, кроме правды и только правды на несчастную материнскую долю не осталось.
- Они выпускали и продолжают выпускать ювелирные украшения... И продавать их по своим каналам... Твой отец был талантливым ювелиром, настоящим мастером, художником...
Так вот откуда у них дома столько перстней, кулонов и сережек... Виталий давно недоумевал по их поводу.
- Посмотри... - мать вытянула вперед левую руку.
На безымянном пальце матово отливал глубоким, темно-серым цветом серебряный перстень с длинным, неправильной формы, камнем, одновременно бездонно светло-синим и бесконечно прозрачным. Виталий сроду не знал и не стремился запоминать названия самоцветов. Зачем они ему?.. Женские забавы... Камень был вплавлен в металл необычными, несимметричными с двух сторон узорами, вместе складывающимися в еще один, совершенно неожиданный рисунок...
Ничего не понимающий в ювелирке и никогда ею не интересовавшийся Виталий поневоле загляделся на перстень. Кажется, мать раньше его не носила...
- У тебя большая коллекция? - спросил Виталий.
Она вновь смешалась:
- Приличная... Я ее прячу от чужих глаз. Зачем демонстрировать свои драгоценности? Целее будут... В случае необходимости всегда можно что-нибудь продать...
Виталий согласно кивнул. И расспрашивать дальше не стал, пожалев совершенно измочаленную допросом бледно-синюшную мать.
Вплоть до визита парочки смуглых мужиков разговор об отце не возникал. Но в тот сентябрьский вечер Виталий быстро догадался, чьи это хорошие знакомцы... Из той же самой воровской компании. И, вероятно, именно их деньги и держат на плаву семейство Ковригиных немало лет. Поэтому и отцовская коллекция украшений остается до сих пор нетронутой.
Незнакомцев звали Георгий и Вахтанг. Они принесли с собой пакеты с деликатесами и бутылку дорогого коньяка, которую тотчас откупорили и водрузили на стол.
- Смотри, Лена, какого ты парня красивого вырастила, - сказал Георгий, разливая коньяк. - Совсем мужчина! Уже определяться пора. Ты что думаешь делать после школы? - обратился он к Виталию. - Мы для того и пришли, чтобы все разузнать и помочь.
Мать сидела от волнения красная и без конца тревожно крутила перстень на пальце.
- Я хочу учиться дальше, - холодно отозвался Виталий. Ему были противны эти отцовские друзья из едва зарождающейся теневой экономики. - В институт собираюсь поступать...
Оба гостя дружно одобрительно кивнули черными лохматыми головами.
- Молодец! Это правильно! - поощрил желание учиться Вахтанг. - А институт какой выбрал? Или еще не думал?
- Почему не думал? - еще суше ответил Виталий. - Я, не думая, ничего не делаю! - Два новых энергичных одобрительных кивка... - Пойду в мед! Врачом хочу стать.
Об этой своей давней мечте Виталий не говорил даже матери.
- Врачом? - обрадовался Вахтанг. - Какой молодец! Мы постареем, ты нас лечить станешь... Своего личного доктора получим! Да, Лена? Значит, надо тебе помогать поступить... Не беспокойся, живи с легким сердцем, мы все устроим! И учиться будешь прекрасно, а потом в ординатуру пойдешь... К хорошему человеку. К нашему...
- А я и не беспокоюсь! - дерзко заявил Виталий. - Учусь я сейчас хорошо, у меня репетиторы, поэтому поступить смогу и без вашей помощи.
Приятели отца переглянулись и громко расхохотались.
- Без нашей помощи, - хмыкнул Георгий и ласково потрепал Виталия по плечу, - ты и шагу не ступишь! Не обижайся, просто учти на будущее. Чтобы больше неправды не говорить. И потом каждому человеку очень нужно бывает на кого-то опереться. Иногда или часто, но обязательно. А мы навсегда остались должниками твоего отца, поэтому теперь честно отдаем долги. Человек без чести - пустой человек! Как рваный полиэтиленовый пакет.
Виталий усмехнулся. Смешно и на редкость дико, когда обыкновенные воры, пусть даже специализирующиеся на благородных металлах, рассуждают о добром имени и благородстве.
- Выпьем за твое будущее, Виталик! - Георгий поднял рюмку. - У тебя вырос отличный парень, Лена! Прямо замечательный.
Мать от этих слов и похвал вся расцвела, стала весело пить вместе с черными людьми, а Виталий, к выпивке не тяготевший, потихоньку тянул из рюмки, наблюдая за гостями.
- А помнишь, Лена, наш грузовичок? - спросил Георгий. - Здорово твой Василий тогда все придумал!
Василием звали отца.
- Конечно, если у тебя сидит голова на плечах, так вот пусть она и работает! Иначе зачем нам ее таскать?
Мать засмеялась, с опаской взглянула на сына, но тотчас отвлеклась приятными воспоминаниями. Георгий начал рассказывать именно для Виталия. Все остальные были в курсе этой дивной истории.
Ювелирных дел мастерам, закадычным приятелям, понадобилось выносить драгоценные камни с фабрики. Для продажи. Но через охрану не пронесешь, сурово проверяют. Да и один раз проскользнуть бы удалось, но часто, почти каждый день... И тогда отец Виталия разработал хитроумный ход...
- Кроме него, никто бы не додумался до такого! - восторгался Георгий. Вахтанг ему поддакивал, непрерывно кивая.
"Хоть бы у него голова отвалилась!" - от всей души пожелал Виталий.
- Василий взял твой игрушечный заводной грузовичок и проверил, на сколько минут хватает его завода, - продолжал Георгий. - Потом измерил расстояние, которое игрушка проходит за это время. И незаметно, в обеденные перерывы, мы прорыли узенький, едва заметный тоннель, скрытый травой. Именно его грузовик преодолевал, пока раскручивалась пружина. В определенный час кто-нибудь потихоньку ставил грузовичок, груженный драгоценными камешками, в тоннель и заводил игрушку. И машина отправлялась в путь. На том конце ее уже ждали... Так мы долго выносили камни с фабрики. Никто ни о чем не догадывался. А потери довольно легко списывались на огранку камней... С этим проблем не возникало. Главное - унести.
"Воры, - злобно думал Виталий. - Целая шайка... Которая содержит меня и мать, и готова поить-кормить и обеспечивать еще долгие годы... За какую-то бесценную услугу, стоившую моему отцу, тоже вору, жизни..."
Как только не представлял себе в детстве Виталий гибель отца! Каких только профессий ему не выдумывал!.. То отец погибал с геологической партией, открыв огромное месторождение нефти... То разбивался, испытывая новый самолет-истребитель... То замерзал на отколовшейся дрейфующей льдине вместе со своей научной экспедицией... Но вор?!. Отдавший жизнь за благополучие и судьбы других ворюг?!. Застрелили его, что ли, при попытке к бегству?.. Или удавили свои же в тюряге?.. Это уж слишком... И ничего подобного Виталию, конечно, никогда не могло прийти в голову. А он, значит, сын вора... Хотя великого мастера своего дела и даже художника. Но вором может быть человек любой специальности. От профессии ничего не зависит. Все завязано на других качествах и параметрах.
И снова Виталий не стал больше ни о чем расспрашивать. Зачем?.. Мать начнет опять только бледнеть да мученицей закатывать глаза, эти черномазые сразу что-нибудь наврут... Страсть к сочинительству у них в крови. Пусть все останется по-прежнему. В конце концов, уродовать свою жизнь самостоятельно не стоит. Она и без того может быть изломана и искалечена всякими привходящими обстоятельствами.