Николай Борисович
9. Охота по щетине и перу

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Николай Борисович (maxnicol@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/09/2009. 23k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Суша
  • Оценка: 2.06*7  Ваша оценка:

      
       Все, казалось бы, разнообразие вариантов отношения горожан к животным легко сводится к трем основным, впрочем, порой перекрывающим друг друга направлениям: животных любят, на них охотятся, и их едят.
      
       Методические указания о том, как грамотно любить животных, нам были любезно предоставлены солдатами и матросами, а также сержантами и старшинами Российской Армии и Военно-Морского флота, как незадолго до включения их в фокус-покус-группу уволенными в запас, так и активно ожидающими о таковом увольнении приказа.
      
       Наиболее доступным объектом для любви в воинских частях и подразделениях является кошка, Felis catus L. Тем не менее, сами самки животного, зачастую, будучи пойманными, опровергая поговорку "любит как кошка", не оправдывают ожиданий личного состава и пытаются демонстрировать по отношению к удостоившему ее вожделения просветленному принятой присягой объекту феноменально патологическую фригидность.
       В таком случае, в выигрышном положении оказываются представители сухопутных родов войск: они носят, пусть и жаркие, вызывающие грибок сапоги, но никак не флотские ботиночки (злое название этого сорта обуви для настоящих моряков сухопутными штафирками - прогары), вызвать в которых любовь к кошкам, ввиду изрядной неромантичности этой обуви практически невозможно: успешный роман с кошкой возможен только у счастливых обладателей кирзовых сапог.
      
       Прежде всего, усыпляется извечная недоверчивость зверюшки к человеку, не позволившая ей в свое время стать полностью домашней, т.е. преданной человеку как собака. Для коррекции этой недоработки животное чешут за ухом, позволяя расслабляться, а затем хватают одновременно за передние и задние ноги руками, обутыми в брезентовые рукавицы, и, бережно придерживая дергающиеся конечности, опускают несчастную кису в сапог головой вперед.
       Таким образом, наружу из голенища остается торчать только задница с парой копулятивных отверстий - на любителя, кому какое больше нравится, сама же кошка лишается возможности кусаться и царапаться, сохраняя способность совершать в сапоге продольные конвульсии, что увеличивает радость насильника.
      
       Тем военнослужащим, кто рассматривает кошек как чисто гастрономический объект, не способный удовлетворить бойца сексуально, может посчастливиться встретить вблизи расположения части козу. Стада коз и овец содержались при армии с целью использования для половых нужд еще в Римской империи, но, видимо, обутым в сандалии с ремешками легионерам приходилось держать вырывающуюся скотину в несколько рук, а это уже групповуха.
      
       Преемник же славных традиций суворовских чудо-богатырей, российский солдат, обреченный носить уродующий ступню сапог, при встрече с козой проявляет смекалку, с облегчением стягивая ненавистную обувь. Торопиться особо не следует: мелкая рогатая скотинка обычно привязана беспечными хозяевами к дереву или колышку, и просто обречена на надругательство. Сняв сапоги, воин подсовывает отверстия голенищ под нежные ноздри животного, и, пока коза валяется в обмороке, обувает объект желания, вставляя обе передние ноги в один сапог, а обе задние - во второй, после чего бережно придает милой относительно стоячее положение, забегает сзади и приступает к священнодействию. Коза оказывается не в состоянии ни бодаться, ни лягаться, а необходимость поддерживать партнершу, чтобы она в самый ответственный момент не завалилась набок, компенсируется сладостью процесса.
      
      
       Мы не знаем подробностей жизни с козой Робинзона Крузо, но для сексуально грамотного защитника отечества настоящее удовольствие - не просто поиметь козу, одновременно преодолевая брезгливость к волосатости ляжек и наслаждаясь упругостью сисек с феноменальными сосками, но заставить эту козу кончить несколько раз кряду: посодрогаться в руках, обернуться через плечо и благодарно подмигнуть блядским дрожащим слезой глазом, одарив напоследок кружкой полезного вонючего молока.
      
       Впрочем, к досаде исследователей, скотоложество на Руси еще остается некоторой экзотикой, более доступной все же военным.
      
       Не имеющие удобных сапог расхлябанные гражданские охотнее вступают с животными в другие отношения: на них охотятся и их едят.
      
      
       На курицу ходят вчетвером, а на гуся - вшестером, и заваливать курицу проще, лишь потому, что она молчаливее.
       Вообще-то, на куриной охоте загонщики не нужны, так что можно обойтись и без напарников. Делается это так. Специалист садится поглубже в кустах со спиннингом, но бросков оттуда не производит, чтобы не зацепить за ветки и не привлекать внимания, а просто аккуратно роняет в нужном месте червяка на крючке, и тихо скрывается со снастью в зеленке, с каждым шагом разматывая леску. Разумеется, все это делается не в чистом поле, а недалеко от промыслового скопления.
       Птица клюет быстро и в буквальном смысле. Тут же следует энергичная подсечка, и куролов начинает работать катушкой, держа лесу внатяг. Стоит лишь чуть ослабить натяжение, и добыча начинает верещать, хлопать конечностями, носиться и чуть ли не взлетать, что делает все предприятие достаточно опасным. При грамотном же обращении жертва от ужаса и боли не издает ни звука, и движется туда, куда направляет ее умелая рука, но и здесь лучше обойтись без свидетелей. Дело в том, что идет она совершенно противоестественным для домашней противоестественным для домашней птицы образом: раскрыв клюв, вытянув шею, растопыря по-пингвиньи крылья и при этом отчаянно пятясь, так что почти приседает на гузку, и порой ее приходится проволакивать силой.
       Заметь глазастый сельский абориген такое поведение - и уже и добычей, и жертвой может стать и сам ловец. Конечно, если спиннингист работает с группой отвлечения и прикрытия, его шансы быть помятым крестьянским дрекольем сильно снижаются, но и здесь, как правило, времени остается только на то, чтобы обрезать леску и перейти от удебного лова к легкой атлетике, благо трактористы, механизаторы и скотники, хоть и злее и жилистее студентов, а бегают не в пример хуже. Причем, часто внимание местных привлекает именно группа отвлечения: кому понравится, чтобы рядом с пасущимися курами паслись еще трое балбесов.
       Поэтому, кто поумнее, пока идет промысел, занимают хозяев ближайшего дома покупкой у них самогона - не за деньги, разумеется, а притащив им на спине мешок картошки, а то и два. Колхозникам-то картошка нужна, но самим воровать ее на поле страшно: за хищение социалистической собственности легко можно срок получить. А тут пришли студенты как тимуровцы, гостинец принесли, неудобно отказываться, чтобы не обидеть, а уж откуда они картошку ту взяли, не нашего крестьянского ума дело: может, заработали, а может и из дома в деревню привезли, всяко бывает. Ведь воровать-то советский студент не станет, это любой знает. А самогон тот попробовать еще надо, хорош ли, а то вдруг эти крепостные за мешок картошки литр воды всучить хотят? Ну и хозяина понять надо, это что же, молодежь первак пробует, а он стой да слюну сглатывай? Так, обычно, пока идет братание, охота у первого номера благополучно и проходит.
      
      
       А если место выбрано удачное, не у домов и безлюдное, и никто ничего не заметил, то и совсем все просто: коли достигла несушка кустов - считай, она уже чахохбили. Скрутит ей мастер голову, швырнет в сумку под скомканную фуфайку и, если нагл и смел, может в той же точке попробовать и удвоить счет. Тут тебе вся русская словесность: и Курочка-ряба, и подземные жители.
      
      
       С гусями гораздо сложнее.
       Во-первых, дура-курица на свою погибель и одна бегать может, гусь же животное стадное и довольно умное.
       Во-вторых, очень шумное.
       В третьих, смелое и задиристое.
      
       И здесь его уязвимость.
      
       Гуся не возьмешь на удочку по нескольким причинам. Осторожная птица не шарится по кустам, а предпочитает открытые пространства, что увеличивает риск. Не гуся, разумеется. Кроме того, гусь крайне подозрительно относится к червякам, из которых торчат какие-то лески или веревочки. И, наконец, если и попадется молодой гусь-недоумок (а такие особенно нежны и вкусны), чья жадность затмит ему разум, остальные гуси, видя, что у их товарища проблемы, начинают волноваться и орать так, что, кроме хозяев птицы, может сбежаться еще пол-деревни.
      
       На гуся идут группой, вооружившись толстыми палками от штыковых или совковых лопат, их воруют заранее. Стандартная палка слишком длинная и тяжелая, оставить надо только две трети, а то и половину. Так просто ручку лопаты не переломишь, а пилить в поле у всех на глазах никто не позволит, да и нечем. Лопату кладут поперек под заднее колесо грузовика или трактора, еще лучше дополнительно сделать точку опоры из камня, тогда слом получается ровнее.
       Оружие прячут под одежду и идут к пруду или на край картофельного поля, гуси часто там что-то выискивают, похоже - мелкую, размером с горох картошку, а может червей или насекомых.
       При приближении охотников стадо не разбегается, а наоборот, концентрируется и отрывисто гортанно погагакивая, начинает теснить чужаков. Тут надо показать им испуг, и даже слегка отступить. Всегда находятся один или два задиры, неадекватно оценивающие расстановку сил, и, видя, что противник дрогнул, опрометчиво приближающиеся так близко, чтобы ущипнуть человека за ногу. Палки выхватываются молниеносно, удар-другой по шее, а если повезет, то и по голове - и пол-дела сделано. Теперь важно не войти в раж, не начать гоняться за остальными, иначе время будет упущено, а, подхватив трофеи (гусь брутто может достигать двенадцати, а то и пятнадцати килограммов), делать ноги. Правда, сначала нужно доломать добыче шею и доотвернуть голову: были случаи, когда недобитый гусь приходил в себя после контузии, и второй раунд начинался уже в переполненном вагоне электрички.
      
       Бросать палки нельзя ни в коем случае: может быть, еще предстоит отмахиваться от уже бегущих незаметно наперерез с колами крестьян; поэтому на промысел и ходят вшестером - пиздюлей за гуся дают гораздо больше, чем за какую-то курицу.
       Съедают гуся торжественно, всей бригадой, туша хорошо делится на шестерых, а если удалось взять двух птиц, на троих едоков гусь делится не хуже, кроме того, можно пригласить и девочек.
      
      
       Я знал человека, который решил взять гуся в одиночку.
       Для этого он разработал принципиально новую, как казалось ему - беспроигрышную - методику.
      
       Однако, поднаторев в теории, он пару раз поучаствовал в сафари практически, и, увидев могущие возникнуть, особенно при отступлении, сложности, осознал необходимость привлечения одного оруженосца.
       Честь была оказана мне, и я не отказался.
      
       Мы съездили на разведку и изучили пастбища и лежбища дичи, а также пути отхода.
      
       В назначенный день сошли с электрички и ходко направились с тощими рюкзаками к картофельному полю: до него было километра полтора, а нам хотелось, сделав все аккуратно и быстро, успеть еще на обратный поезд.
      
       Гуси пунктуально ждали нас в расчетном месте на краю поля, а люди копошились на приятном удалении, даже, если бы они что-нибудь заметили, поспеть на помощь птице они бы никак не смогли.
      
       Увидев нас, гуси насторожились, но быстро успокоились: расстояние между нами было еще велико, а шли мы с пустыми руками, это зоркие птицы рассмотрели.
       Мы сошли с тропинки, зашли в чахлые кустики, так что совсем скрылись из глаз колхозников, Сергей снял рюкзак, положил на землю, развязал, достал обматывающую длинное стройотрядовскую куртку, вынул из нее подводное ружье, а куртку надел. Вставил стрелу, подкачал воздух, снял с заточенного острия пробочную пробку (сберег, угощая девушек) от кагора, надел совсем опустевший рюкзак, а ружье спрятал под куртку.
      
       Это теперь духовые пистолеты продаются на каждом шагу, так что любой желающий может в соответствии со своими гастрономическими пристрастиями истреблять соседских кур, уток, кошек или лягушек - если попадет в голову, конечно, - тогда же пистолетов не было даже в публичных тирах, но преимущество их, все же, скорее в компактности, а пневматическое подводное ружье было и остается действительно серьезным оружием. Оно и для человека годится.
      
       Мы вернулись на тропинку и пошли дальше с пустыми рюкзаками за спиной и пустыми же руками - два безобидных студента, приехавшие в деревню украсть, а то и купить, недотепы, по мешку картошки.
       Гуси опять заволновались. Несколько штук пригнули шеи к земле и, шипя, пошли нам навстречу - разбираться.
      
      Это только в псевдонародной песне
      
       И бесстрашно отряд поскакал на врага:
      га-га-га!
      
      при встрече оппонентов завязывается кровавая битва, в жизни все прозаичнее.
      
       Когда расстояние сократилось до двух метров, Сергей вынул ружье, а я, уходя с линии огня, отступил на шаг. Тонкая железная хворостина в руке человека не только не остановила атаку птицы, но придала гусакам ярости - крылья раскинуты и подрагивают, зубы щелкают, сейчас полетят брызги слюны (Ален Бомбар, поймав на удочку рыбу-саблю, писал, что эта глубоководная плоская морская змея искусала ему спальный мешок, "весь его испачкав своей, скорее всего, ядовитой, слюной") - промазать с такого расстояния было трудно. И он нажал на спуск.
       Стрелять в упор - дело верное, и метиться в крупный корпус необязательно.
       Сергей попал, куда и целил - в неширокое основание шеи, задумав перебить позвонки, но не преуспел: начальная скорость стрелы была достаточно велика, и она, не задев кости, прошла на таком смешном расстоянии навылет. Гусак впал в панику, что-то заверещал, и, круто развернувшись, поскакал, причитая, прочь, да так неожиданно, что, мощно натянув линь, вырвал из Серегиных рук ружье, а когда тот попытался догнать гусовитого Себастьяна, остальные, прикрывая его отход, встали в крепкую черепаху и начали, продолжая шипеть, быстро с достоинством пятиться оборонительным веером.
      
      
       Может быть, еще можно было и ружье спасти, и добить подранка, и сделать с ним ноги, но тут я бдительно отвлекся от сфокусировавшего взгляд ближнего зрелища арены, отсек гогочущую сиюминутность, и обнаружил, что нами все-таки заинтересовались, и с того конца поля, басовито урча, медленно, но неотвратимо, движется, переваливаясь на бороздах, набитый припрыгивающими и орущими в кузове местными грузовик, чьих воплей пока еще из-за расстояния и ветра не слышно. Тут я понимаю, что, коли их мы не слышим, поскольку ветер в их сторону, они-то, похоже, все гусиные ябеды расслышали вполне отчетливо, а так как все они уже с утра подогреты самогоном, милосердия к нам будет, в случае контакта, поменее, чем с нашей стороны к неудачному объекту охоты.
       Добычу, конечно, жалко, но себя, конечно, гораздо жальче, и мы после короткого анализа ситуации ("уебываем?" - "а хуйли делать?"), делаем резкий спурт, гусиный арьегард брызгает врассыпную, Сергей наступает на волочащееся по земле за мчащейся вприпрыжку птице ружье, чиркает по линю ножом, хватает свое сокровище, мы несемся обратно и успеваем впрыгнуть в электричку в тот момент, когда грузовик подлетает к станции, и из него начинают сыпаться через борт участники погони. Один, попроворнее, успел даже взлететь на платформу и пнуть захлопнувшиеся двери вагона. Мы уже представили, как сердобольный машинист задержится, чтобы подобрать полный кузов запоздавших пассажиров, но поезд все же тронулся. Тарасу Бульбе с его люлькой повезло гораздо меньше.
      
       И хотя стрелу ему сделали новую в какой-то мастерской, с тех пор Сергей стал задумчив, все мерещилась ему возможная нерасторопность машиниста, и за гусями не ездил он даже и ввосьмером, да и другим не советовал.
      
      
       Доподлинно мне известен случай относительно удачной охоты в одиночку на поросенка. Относительно - потому что не всякий добычливый ловец обладает еще и талантом грамотно распорядиться трофеем.
      
       Был первомай, если абстрагироваться от советской пропагандистской составляющей - славный переломный от весны к лету праздник.
       Пройдя в колонне демонстрантов с выданной ему комсоргом палкой, на которой болтался какой-то член Политбюро и не сделав за все утро ни глотка, чтобы оставаться в форме (друзья вовсю хлебали пиво, а двое с лозунгом "Ни одного отстающего рядом" разминались и водочкой, но, к их чести, вверенную им тряпку кое-как пронесли), он пошел потом со всеми в общежитие, но не выпил и там, не стал развивать успех за столом, а лишь взял вместительный рюкзак и двинулся прямиком на вокзал.
       С рюкзаком на демонстрацию не пустила бы милиция, а не пойти было нельзя: могли лишить стипендии.
      
       Он специально дожидался 1 мая: надеялся, что и так не просыхавшие ежедневно колхозники по поводу праздника к обеду уже будут и вовсе как дрова - и расчет оказался верен.
       Пьяные спали уже на станции: видимо, хотели куда-то уехать - и не смогли. Еще несколько валялось на земле по дороге к ферме, один лежал на тропинке, и его пришлось обходить. Он подумал, что сон на холодной майской земле - верное воспаление легких, но, с другой стороны, этот праздник был в их жизни не первым, проведение их разнообразием, по-видимому, не отличалось, а крестьянство в России не переводится, так что сказывается, видимо, сельская закалка.
       С этими размышлениями он подошел к ферме.
       Людей там не было вовсе, а подсвинки, наоборот, были: нервно бродили по загаженной изрытой огороженной проплешине земли в поисках пищи, которую забыли положить им в тот день загулявшие скотники.
       Это тоже было предусмотрено, и он достал из рюкзака надрезанный вдоль смазанный несколькими ложками меда, а потом высушенный батон, помахал им, чтобы распространился запах, и уронил хлеб в грязь по ту сторону ограды. Животные недолго стеснялись незнакомого человека, и пошли завтракать. Несколько крупных поросят начали, пованивая и похрюкивая, толкаться у забора, слегка его пошатывая, и норовя отпихнуть счастливчика, с чавканьем грызшего черствое лакомство.
       Он перегнулся через ограду, и, раскинув руки, возложил ладони на ухо и хвост ближнего поросенка, а затем стал их аккуратно поглаживать. Пятачок дернул ухом, смахивая щекочущего слепня, крутанул хвостиком, и тут пальцы сомкнулись.
       Восемнадцать кило живой массы весят больше, чем пятидесятикилограммовый мешок картошки, и тут на помощь приходят спортивные навыки.
       Первого разряда по самбо оказалось достаточно: поросенок дернулся, не успев толком испугаться, умелые руки грамотно направили вектор рывка, он совершил бросок назад через голову, и вот уже на перелетевшего через забор и оглушенного падением о землю Пятачка натянут рюкзак, на дне которого похищенного, чтобы не начал особо визжать, ждет килограмм пряников.
      
       Доехали достаточно спокойно, без приключений, в электричке Наф-Наф даже задремал после стресса. Визг начался уже в общежитии, когда добычу подвешивали вниз головой в кафельной умывальной, привязывая задние ноги веревками к привинченным к стене алюминиевым крючкам для полотенец.
       Ожидавшие его с победой сокомнатники были уже сильно нетрезвы, поскольку, надеясь на успех его экспедиции, не покупали никакой еды, а на сэкономленные деньги набрали сверхпланового пива и водки. Но они сумели, привязывая, не уронить жертву, а после двух ударов длинным кухонным ножом в левую подмышку прекратился и визг.
       Кровь брызгала толчками мимо подставленного таза для стирки, брызгала она и когда живот был аккуратно рассечен от паха до грудины, кровь брызнула во все стороны, когда подрезанные у ануса кишки шлепнулись в натекшую в таз лужу крови, кровь текла на пол и когда тушу рубили на порционные куски для запекания.
       Каждый этап забоя и разделки отмечался глотком водки, запивавшейся за неимением пока закуски пивом.
      
       Потом мясо переносили, оставляя кровавые следы в коридоре, на кухню, которую тоже угваздали кровью. Оба Стивена: Кинг и Спилберг. В умывальную было уже просто не зайти, и кровь там оставили сохнуть до утра.
       В ожидании томившихся в духовке ребер и окороков начали жарить на сковородках почки, печень и ломтики мяса, ими уже можно было закусывать водку, не забывая, конечно, о пиве.
       Он сиял как именинник: охотник, добывший мясо для племени. Старик, победивший рыбу-меч.
       Досадно было только, что нельзя было уйти с кухни в комнату к девочкам: около ужина надо было дежурить, иначе, как в случае со стариком и морем, возбужденные запахами общежитские акулы мгновенно разворовали бы мясо.
       Поэтому пикник продолжался на кухне, и гонцы ходили в комнату за новой водкой и пивом все более неровной походкой. А поросенок был нежным и сочным, легко жевалась даже вкусно похрустывающая шкурка, и как же вкусно было запивать ее свежим холодным пивком.
       Он действительно был героем дня, и, как оказалось, не одного.
      
       Наконец пиво дало о себе знать, и, перебирая руками по стене, он пошел в туалет.
      
       На все крупные праздники общежитские туалеты становятся непроходимы: живя в одних стенах со старшекурсниками, младшие тянутся подражать им в пьянстве, но еще не умеют, и нетренированные организмы, сопротивляясь интоксикации, отторгают многое выпитое вместе с немногим съеденным. Туалеты стоят заблеванными по щиколотку начиная с порога, и без сапог пройти к унитазам просто невозможно.
       Увидев эту антисанитарию, он даже расстроился, настолько дисгармонировали этот вид и эта вонь с весельем на только что покинутой им кухне.
       Не желая портить себе праздник физическим контактом с неэстетичной действительностью, он принял решение спуститься в туалет на этаж преподавателей: те, хотя и тоже пьют немало, друг друга стесняются, и обратной перистальтики публично себе, как правило, не позволяют.
       И держась за перила двумя руками, он, глубоко заполночь начал медленное сошествие в царство чистоты.
      
       Там его и нашли утром вышедшие чистить зубы доценты, аспиранты и их детишки.
      
       Он мирно лежал на боку на полу в коридоре, штаны его были спущены до середины икр, голая задница сияла над кучей дерьма, а сам он спал так крепко и сладко, что будили его, поливая из кружки холодной водой.
       Спросонок он решил даже, что это чей-то неудачный розыгрыш, и никак не мог вспомнить, как он там оказался.
      
       Отделался он достаточно дешево: его не выгнали ни из института, ни из комсомола, только из а общежития.
       И потом, сколько ни старался, он так никогда и не вспомнил, ни почему он не дошел до туалета, ни каков был на вкус тот поросенок.
      
       А был он замечательный и ничем не вонял. Мы с девочками доели его постепенно в перерывах между любовью, как только поняли, что ушедший на свой последний подвиг герой уже никогда не вернется.
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Николай Борисович (maxnicol@yandex.ru)
  • Обновлено: 20/09/2009. 23k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Оценка: 2.06*7  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.