Летом 1942-го года на юге Европейской части СССР завязалось сражение, какого еще не видывало человечество. Взломав советскую оборону на широком фронте, немецкие войска успешно развивали наступление. На Северном Кавказе они вышли на оперативный простор и могли выбрать любое направление движения своих войсковых колонн. Именно в это время Гитлер принял роковое для себя решение - сконцентрировать усилия на Сталинградском направлении в ущерб Астраханскому и Бакинскому. На Сталинград была повернута 4-я танковая армия Гота, туда же были брошены главные силы авиации. О том, что происходило в это время на Кавказе, рассказывает сегодняшний очерк П. Межирицкого.
История эта началась в сентябре 1942 года, а кончилась в октябре 1977. 35 лет понадобилось стране, гордо и лживо несущей лозунг "Никто не забыт, ничто не забыто!", чтобы всего только признать - не наградить! - подвиг, возможно, спасший ее существование.
Действующими лицами этой истории - помимо ее главных героев - стали: адмирал флота СССР С. Г. Горшков, ответственный секретарь газеты "Красная звезда" капитан 1-го ранга Олег Борисович Баронов, корреспондент "Красной звезды" в Прикарпатском военном округе полковник Аркадий Пинчук, писатель Григорий Глазов и аз грешный.
Дело началось с того, что сразу после выхода в свет моей книжечки о Цезаре Куникове, командире отряда морской пехоты, я стал получать обильную читательскую почту и комфортабельно нежился в ней до того самого дня, когда негу мою вдруг прервал грубый оклик в таком примерно тоне: что вы там чепуху мелете о роли какого-то 305-го отдельного батальона морской пехоты в предотвращении выхода немцев на Сухумское шоссе? 2-й ОБМП - вот кто защитил Сухумское шоссе!
Я сильно переполошился, потому что считал себя дотошным и обязательным автором: перечел всю литературу об обороне Новороссийска, побеседовал с бывшим командиром 305-го В. С. Богословским, и он скромно подтвердил то, что было известно из литературы и что пересказал мне еще до выхода своей мемуарной книги вице-адмирал Г. Н. Холостяков, у него был свой интерес в этом деле. Словом, потрудился я на славу, и мне было обидно, что какой-то там грубиян из Сухуми наорал на меня в совершенно недопустимом по тону письме. Никаким 2-м ОБМП ни в каких анналах и не пахло, и бывший начштаба адмирала Горшкова, дотошнейший, как все штабисты, каперанг Аркадий Владимирович Свердлов (кстати, троюродный брат первого председателя ВЦИКа) на мой запрос уверенно подтвердил, что - да, все верно, и я могу спать спокойно.
Но что-то в хамском письме майора запаса Александра Ивановича Русланцева не давало мне спокойно спать. И я написал одному из персонажей своей книги о Куникове, И. Жерновому, командиру роты в куниковском отряде. Почему - ему? Потому что Русланцев назвал его в числе командиров этого загадочного 2-го ОБМП. Сам Жерновой в предыдущей нашей переписке зарекомендовал себя в высшей степени солидно. Он дисциплинированно отвечал на вопросы, но за рамки этих вопросов не выходил. А касались мои вопросы исключительно Куникова, подготовки и фантастической по исполнению высадки в Станичке.
Я написал Жерновому дипломатично. Просил перечислить пункты самых горячих боев на его ратном пути и назвать то, чем он более всего гордится в своей боевой биографии. О 2-м ОБМП я не упоминал и был вполне уверен, что предметом наибольшей гордости будет названо участие в легендарном куниковском десанте в Станичку в ночь с 3 на 4 февраля 1943 года.
Жаль, не могу процитировать ответ Жернового. Весь мой архив остался в СССР и скорее всего погиб. Но смысл его письма помню отчетливо. Участник обороны Одессы, начальник штаба батальона морской пехоты в Севастополе (штаб был на поле, не в блиндаже, даже не в окопе, и пули косили вокруг траву), участник десантов в Станичке, на Эльтигене и в Керчи, главным событием своей воинской биографии он назвал оборону цементных заводов при выходе на Сухумское шоссе на восточной окраине Новороссийска в сентябре 1942 года в составе 2-го отдельного батальона морской пехоты.
Круг замкнулся, и теперь уже я написал Русланцеву, а также тем участникам событий, кто еще оставался жив. От Русланцева пришла ученическая общая тетрадь, исписанная его четким почерком. Этот замечательный документ мог бы возбудить зависть любого историка. Он был словно дневник боевых действий - сухой и четкий. С той же четкостью отвечал Русланцев и на дополнительные вопросы. И с подкупающей честностью писал "не помню", ежели чего не помнил. Лирики не допускал, гипотез не выдвигал, придерживался лишь фактов. Стали приходить ответы и от других моих корреспондентов. Во всех письмах звучала одна нота - вопль о незабвении подвига. И недоумение: почему подвиг забыт вопреки всем красивым словесам? почему не отдано должное героям павшим и пока еще живым?
Действительно - почему?
Жгучим этим вопросом я не задавался и ответа на него не искал. Прочел копии писем, участники обороны слали их в вышестоящие органы и организации вплоть до "самого" Леонида Ильича. Но что толку было писать ему, коль скоро самого Леонида Ильича к этому подвигу не догадались приплести? Ведь и о Куникове и обо всей грозной (и бесполезной, но об этом - в другой раз) эпопее Малой земли мне удалось написать лишь потому, что полководец Брежнев пару раз приезжал на плацдарм раздавать медали и пить водку в блиндаже. Было ясно, что надо искать другого патрона - достаточно высокого военачальника, имеющего хоть какое-то отношение к подвигу, и обращаться за помощью к нему.
Надо заметить, что в улаживании собственных дел никакой подобной хватки я никогда не проявлял. Но письма ветеранов так брали за душу! Эти жалкие потуги чудо-богатырей, сразивших бронированное чудовище, но бессильных в коридорах власти, эти тающие от письма к письму подписи, эти умершие не дождавшись признания отчизны, лишили меня покоя. Литературные мои замыслы отступили на задний план. Зато когда я в очередной раз просматривал хорошо знакомую мне литературу о летних событиях 42-го года на юге, меня осенило: я нашел героям высокого покровителя! Им мог стать Горшков - главвоенмор, достаточно крупная фигура, чтобы санкционировать публикацию материала под рубрикой "Неизвестные страницы войны". Тогда, в сентябре 1942-го, он был в Новороссийске, хотя и не на цемзаводском рубеже. Правда, из рассказов А. В. Свердлова возникала фигура человека, безразличного к славе, этакого современного Нахимова, даже говорящего с "ерсами". Равнодушию к славе можно было верить, можно было и не верить. Я не поверил и карту решил разыграть.
Но Горшков - вершина пирамиды. А как мне добраться до подножья, до "Красной звезды", единственный мой контакт с которой заключался в том, что она лет за пять до описываемых событий вдрызг разругала мой рассказ "Человек в штатском", опубликованный в "Неделе"? А вдруг кто-то в редакции вспомнит этой злополучный рассказ?
И пошел я к своему другу Григорию Глазову. Гриша был самым крупным русскоязычным писателем нашего западно-украинского региона. Гриша был ветераном войны. Гриша был не новичок в делах. Пришел я к Грише, рассказал всю историю и попросил навести мосты между мною и корреспондентом "Красной звезды" Аркадием Пинчуком. Пинчук писал милыё розовые пьески на военные темы, они с успехом шли в нашем львовском русском драматическом театре Прикарпатского военного округа. В условленный день встретился с Пинчуком, и он сказал: пиши, будем пробивать.
Нещадно цензурируя самого себя в интересах ветеранов и обрезая все даже подспудно "антисоветское", мне удалось накропать нечто, о чем Аркадий с уверенностью сказал: пойдет!
Милый драматург ошибся. Материал заколдобило. Похоже было, что даже привлечение главвоенмора Горшкова в качестве посаженого отца совершенного подвига не возымело должного эффекта. После трех месяцев ожидания я поехал в Москву с наказом Пинчука добраться до ответсекретаря газеты каперанга Олега Борисовича Баронова и потеребить его лично.
Баронов встретил меня дружелюбно и сразу показал мой материал. На первой странице, на поле, правильным железным почерком некрупно, но с внушительным лаконизмом было написано: "Это правильно. С. Горшков".
20 октября 1977 года статья была опубликована в "Красной звезде" под рубрикой "Малоизвестные страницы войны". Это было введение 2-го ОБМП в историю. Читая статью, я сгорал от стыда за ее бездушную сухость. В то же время меня переполняла гордость: справедливость восторжествовала, героям было отвоеван крохотный пятачок в истории.
Пятачок ничтожный не столько по масштабам подвига, сколько по ускользнувшим от внимания последствиям.
Вот как это было и как я не мог написать там, в СССР.
10 сентября 1942 года сводка Совинформбюро со стандартной скупостью сообщила, что после упорных боев наши войска оставили город и порт Новороссийск. Комментарий по поводу этого сообщения последует дальше. А пока замечу, что обстановка на Кавказе действительно сложилась катастрофическая ввиду полного отсутствия резервов у обороняющейся стороны. Все резервы шли к Сталинграду. Кавказскому театру велено было обходиться за счет отвода в тыл на переформирование и быстрый возврат на передовую разбитых частей и подразделений.
Как это выглядело на практике? В составе 37-й армии было четыре стрелковых дивизии по 500-800 штыков каждая. В 56-й, 9-й и 24-й армиях остались только войсковые штабы и спецчасти, т.е. заградотряды, чтобы расстреливать отступающих. Эти данные взяты из книги А. А. Гречко "Годы войны". Так было в конце июля - начале августа. В сентябре данных нет, глухо. Если июльские и августовские бои маршал Гречко описывает едва ли не день за днем, то за сентябрь, с 9-го по 19-е, он не приводит никаких данных, кроме отдельных эпизодов невиданного героизма. О 2-м ОБМП ни слова. И понятно - почему: только что назначенный командующий НОР не контролировал обстановку! Тело было во владениях короля, но король был не во владенье телом. Догадайся мои герои вовремя пригласить Гречко разделить с ними подвиг, быть бы им при славе. Не догадались. А сам он об этом подвиге в собственных своих владениях не знал ни сном, ни духом.
В первой декаде сентября германские войска стремились к Сухумскому шоссе, дублируя усилия: одна группа рвалась к Туапсе, другая к Новороссийску. С падением Новороссийска открывалась дорога вдоль узкой проходимой полосы Черноморского побережья до самой турецкой границы, Войск там не было, направление считалось второстепенным по сравнению с "нефтедобывающими". Флот забился в Поти, подальше от немецкой авиации и подлодок.
Утром 6 сентября, прорвавшись через перевалы, германские войска завязали бои на северо-западной окраине Новороссийска за овладение городом.
Расстановка сил была такова: с одной стороны - потрепанные в боях немецкие и румынские дивизии с танками и мотопехотой; с другой - разрозненные остатки подразделений без связи друг с другом, без общего командования, без танков, без инициативы. Наступавшие обладали некоторым численным превосходством, но куда существеннее было преимущество организационное. Наступавшие были - войско. То, что противостояло им, в армейском смысле слова войском не было. Это были - осколки, группы людей, не объединенные общим командованием.
История одной из групп такова.
Накануне прорыва немцев к северным окраинам Новороссийска были эвакуированы морем в Геленджик с Таманского полуострова остатки личного состава 140-го отдельного артдивизиона, расстрелявшего снаряды и взорвавшего орудия. К вечеру 6 сентября из личного состава морских артиллеристов был сформирован батальон морской пехоты численностью около шестисот человек. В ночь на 7 сентября батальон пешим порядком был брошен из Кабардинки в Новороссийск (20 км ночного марша). К утру он сосредоточился под стенами цемзавода "Пролетарий", сменив так называемые "обескровленные в предыдущих боях подразделения", а на деле несколько десятков израненных и смертельно усталых людей с ружьями.
Начинаю с того, что отказываю этому формированию в звании батальона. С самого начала ради уточнения акцентов и для полного определения размеров подвига станем именовать батальон группой смертников, брошенных в неуправляемую оборону Новороссийска как солома в огонь - хоть на короткое время поддержать пламя и сгореть.
"Исторический приказ" N 227 применялся широко и без колебаний, а также без малейших формальностей, и в этой вакханалии смерти кому было разбираться, кого и куда швыряют на смерть! Швыряют без понятия об обстановке: сами разберутся. Моряки, не знающие тактики, не обученные приемам боя? Ничего, научатся. Без артиллерии, саперов, разведки! кухни? Молчать, так вашу разэтак! Выполнять приказание!
Итак, по приказу неизвестно кого откуда-то из безопасной дали, из Кабардинки, из штаба Новороссийского оборонительного района (так обычно именовались города-смертники - Одесский оборонительный район, Киевский, Севастопольский, теперь вот Новороссийский) группа смертников в 10 часов утра 7 сентября 1942 года была брошена в наступление с задачей выбить немцев из центра города. Этой вот группке выбить из города нормальную немецкую дивизию!
Моряки - без разведки! - в пешем строю прошли юго-восточное предместье Новооссийска , Мефодиевку, не зная, что там затаились автоматчики из наступающего немецкого авангарда, очень расстроенные триумфальным маршем "черных дьяволов". Немцы знали: таким маршем ходят только сильные, те, за кем большие батальоны.
Моряки лихо выбили немцев с территории завода "Красный двигатель" и - остановились перед танками, средств борьбы с которыми не имели. Пришлось отходить. Тут-то, вновь пересекая Мефодиевку в обратном направлении, батальон был выкошен неуязвимо укрытыми в засадах немецкими автоматчиками. Они уже разобрались: большие батальоны не стояли за храбрецами. И косили безнаказанно из своих укрытий. К вечеру 7 сентября остатки батальона, уже без комбата и без начальника штаба, присоединились к остаткам других подразделений, оттесненным на протяжении дня к цемзаводу "Пролетарий" и вытянутым в оборонительную цепь.
Из обескровленных подразделений для удобства управления и по взаимному согласию командиров был создан 2-й отдельный батальон морской пехоты - 2-й ОБМП. В него вошли остатки безымянного батальона морских артиллеристов, остатки 1-го батальона 83-й морской стрелковой бригады под командой лейтенанта Жернового, остатки 15-го ОБМП, остатки батальона, тоже безымянного, капитана Матвейчука (догадываюсь, что от самого капитана осталось только гордое имя, хранимое подчиненными) и еще полтора десятка людей из геройски погибшей на перевалах 103-й курсантской бригады мальчишек. Бригада сохранила штаб, он и стал штабом 2-го ОБМП. Командиром батальона стал старший лейтенант Н. Фролов, начштаба И. Жерновой, комиссар А. Олейников, командирами рот лейтенанты А. Тарановский, М. Ярославский, А. Русланцев и Н. Воронкин. Рождение батальона было зафиксировано письменным актом, но злая судьба продолжала преследовать героев новых Фермопил: 11 сентября в здание силикатного техникума, где расположился штаб, попала крупная бомба. Погибли штабисты (никто из вышеперечисленных, все они находились на передовых рубежах) и все штабные документы. Факт создания батальона и его воистину уникальной роли в ходе войны предан был забвению. Как видим, растрепанные подразделения самоуправлялись. Они переформировались по собственной инициативе и занимали рубежи обороны по своему разумению. У них не было связи со штабами, ими никто не руководил. Так и хочется сказать - к счастью. Но зато никто из начальства не сумел после войны примазаться к их подвигу. Гречко был назначен командующим 47-й армией и Новороссийским оборонительным районом 7 сентября, в самый разгар беспорядочной обороны. Две недели в крайне сложной обстановке ушло у него на то, чтобы взять бразды правления в руки. Недосуг было познакомиться с войсками, особенно там, где они стояли насмерть. Стоят - ну, и пусть стоят на здоровье. А мы помчимся туда, где они пятятся. Пятились под Шапсугской, в районе Туапсе. Гречко вымаливал у Ставки резервы и не обращал внимания на героически гибнувших, но не пятившихся защитников цемзаводов. Не здесь ли искать причины его неосведомленности? Не здесь ли искать истоки трагического многолетнего непризнания 2-го ОБМП?
На момент формирования батальон насчитывал 500 штыков, несколько пулеметов, гранаты. Артиллерии не было. Связь между ротами осуществлялась проводными телефонами, а в основном - визуальными сигналами по морскому коду. Фронт обороны нового воинского подразделения составлял около 3 км - от уреза воды Цемесской бухты до склонов гор, не слишком крутых. Есть ли там кто, нет ли - этим недосуг было интересоваться. Да и бессмысленно: прикрыть склоны все равно нечем было. Рельеф обороны 2 ОБМП был доступен танкам почти на всем протяжении. За новым формированием не было заслона до самого Геленджика, в котором тоже ничего не было, кроме штаба Азовской флотилии и нескольких бронекатеров. Да еще стояла за морячками смерть в облике заградотряда СМЕРШ - с полсотни доверенных людей с пулеметами: эти не дрогнут, когда потребуется стрелять по своим, буде они побегут. На сей раз наблюдатели дрогнули, содрогнулись от поединка батальона с дивизией, и вместо того, чтобы быть палачами, сами стали героями - нечастый в летописи войны случай!
В центре города продолжал сопротивление гарнизон Новороссийска, отрезанный уже от выхода на Сухумское шоссе. Безнадежную оборону хладнокровно созерцал из окружения командир гарнизона осажденного города контр-адмирал Горшков, человек безупречной и бесполезной в данном случае храбрости: участь Новороссийска была решена.
Близилась катастрофа. Маловероятно, чтобы Турция удержалась от вступления в войну, выйди немецкие войска к турецкой границе. Ведь можно было опоздать к дележу пирога, а опаздывать в таких случаях никто не любит. Как ни мала была ударная сила турецких дивизий, она воистину могла стать соломинкой, переломившей хребет верблюду. Соединенными турецко-немецкими усилиями можно было если и не сразу овладеть Баку, то уж наверняка парализовать его нефтепромыслы. Без бакинской нефти войне наступал конец.
Судьба СССР несомненно зависела от оперативности выхода германских войск на Сухумское шоссе и продвижение по нему на юг, на юг!
Утром 8 сентября группа немецких автоматчиков пытались проникнуть на территорию цемзавода "Пролетарий", их отгоняли. Во второй половине дня появились танки, но активных действий не предпринимали, только обстреливали издали места, откуда по автоматчикам велся пулеметный огонь. Потом автоматчики снова пытались просочиться, их снова отгоняли. К вечеру танки изготовились для атаки, за ними шла пехота. К этому времени моряки-артиллеристы из бывшего 140-го артдивизиона наладили две пушки на панически брошенном и подорванном бронепоезде "Свердловский железнодорожник". Прицелы на пушках были сбиты, но моряк - он шилом бреется. Пушки наводили через дуло, снаряды стали накрывать танки, и атака расстроилась.
За весь день 8 сентября над позициями моряков не пролетел ни один немецкий самолет.
Моряки с опаской поглядывали на пологие склоны гор на правом фланге. Немцев там видно пока не было, но не было видно и своих.
В ночь на 9 сентября немцы провели разведку склонов на правом фланге обороны 2-го ОБМП и убедились, что они пустьк Тут бы немцам и шагать, не теряя времени. Но - ночью, по горам? Отложили до утра. А тем временем вот что получилось. В ночь на 8-е с Кизилташской косы был эвакуирован арьергард войск Таманского полуострова, 305 ОБМП, гвардия морской пехоты. Измотанному в боях батальону сгоряча пообещали трое суток сна, но тут же отменили распоряжение и на автомашинах (!) двинули в район цемзаводов. Да, именно туда, - так как были уверены, что защитники цемзаводов недолго продержатся.
По чистой случайности через склоны повыше цемзаводов спешил подальше от греха в тыл со своим штабом командир Новороссийской военно-морской базы капитан 1-го ранга Г. Н. Холостяков. Послужной список Холостякова был подмочен тюремным заключением в эпоху Большой чистки, и капитан крайне негативно относился к возможности окружения, за которым, как он хорошо знал, неизбежно следовалии длительные беседы с особистами. А особистов Холостяков не любил. И вот, он пробирался со своим штабом в тыл, на что формально имел право, так как суда Новороссийской базы переведены были в Геленджик. На скорбном пути отступления Холостяков убедился, что склоны гор Цемесской бухты не защищены. Поэтому, встретив 305-й ОБМП, он указал ему полосу обороны на склонах, отменив тем самым первоначальное распоряжение о рубеже цемзаводов. В армии всегда выполняется последний приказ, и приказ Холостякова оказался последним. Человек бурной судьбы (и жуткого конца, о котором узнал я уже здесь, в эмиграции), последовательно бывший командиром Азовской и Дунайской флотилий, а после войны командующий Тихоокеанским флотом, получивший звание Героя уже в 60-е годы за первый в истории советского флота переход группы подводных лодок вокруг Земли без всплытия. Г. Н. Холостяков не без бахвальства называл решение о постановке 305-го батальона в оборону на рубеже Адамовичева Балка главным решением в своей военной биографии, имевшим стратегические последствия.
Через два часа после занятия рубежа батальон был атакован немцами, и спустя семь дней от 600 человек живых осталось 48...
Такие же атаки с теми же потерями отражались в полосе Обороны 2-го ОБМП. Но в истории 305-й оказался счастливее своего соседа, у него нашелся говорливый "папа", который поставил его на рубеж обороны и не дал забыться подвигу.
Авиация противника над позициями моряков 9-го тоже не появлялась.
8 и 9 сентября по праву можно назвать теми днями, когда германское командование упустило победу на Кавказе.
И, быть может, больше: победу во Второй мировой войне.
?
"От Советского Информбюро. Оперативная сводка за 10 сентября. После ожесточенных боев наши войска оставили город и порт Новороссийск".
Ложь! В процентном отношении к площади города поселки цемзаводов "Пролетарий" и "Октябрь" составляли не меньше того, что оставалась в руках советских войск к концу Сталинградской обороны. Между тем о падении Сталинграда никогда не сообщалось, и - по праву.
С утра 10 сентября германские войска начали систематические атаки цемзавода и поселка "Пролетарий". Моряки с гранатами бросались под танки. Немцы, не считаясь с потерями, подожгли Дома ударников и выбили оттуда "черных дьяволов". Моряки отошли метров на сто и изготовились для контратаки. Тут и настиг их уполномоченный СМЕРШа. "Кто командир?" - спросил он. "Я", - ответил младший лейтенант Карпов и упал мертвым. "Так будет со всяким!.." - потрясая наганом, сказал оперуполномоченный и был схвачен десятком рук. Неистовый комиссар Олейников (он не дожил до введения 2-го ОБМП в историю войны) дал смершевцу по морде, потом пинка под зад и повел моряков в атаку. Дома ударников были отбиты, но Карпова это не воскресило...
Как и в предыдущие дни, германская авиация над позициями моряков не появилась.
11 сентября... С этого дня полоса обороны у цемзаводов не отличалась от Мамаева кургана в Сталинграде. Германское командование спохватилось. Над позициями моряков непрерывно висела авиация - тщетно, оборона этой горстки людей стала неодолима. Да и немцы выдохлись в многодневном непрерывном наступлении на пути к Новороссийску. Вот оно где сказалось, отсутствие 4-й танковой армии Гота, так неосмотрительно переброшенной на Сталинградское направление, "престижное", но стратегически вовсе не решающее! К тому же кто-то из немецких военачальников воевал слишком академично, не использовал ночное время, не проявил напористости, фантазии, не рискнул, когда следовало - дорога вдоль черного моря к турецкой границе оказалась запечатана...
19 сентября 1942 года линию обороны, занимаемую практически уничтоженными 2-м и 305-м ОБМП, принял 339-й стрелковый полк майора Каданчика (вот когда только спохватился Гречко!) Полку под расписку были переданы также все огневые средства моряков, так как пехотинцев бросили в огонь, все так же не озаботившись - или не успев - снабдить их вооружением и боекомплектом...
Когда спрашиваю себя, почему мы не стали циниками, почему все еще не равнодушны к происходящему на громадной территории с хищнически истощенной почвой, загаженной радиацией и химикалиями средой, со слабо развитой сетью дорог, с многочисленным, усталым и обозленным населением, - нахожу лишь одно: страдания, и пролитая кровь, и душераздирающая боль за тех, кто, обманутый, свершал подвиги во имя неправого дела против другого дела, еще более неправого. Это нищие калеки-инвалиды. Это далекие от книжных рассказы ветеранов. Это десятки писем в моем почтовом ящике с воплем о незабвении павших товарищей, о незабвении бессмертного подвига. Мало кто из них понял значение обороны Новороссийска. Мало кто надеялся выжить. И никто не думал о славе в те кровавые пороховые дни.
А что же в тех местах сегодня?
А там то же, что и пять, и десять, и двадцать пять лет назад. Ветераны, которые еще живы, слоняются по очередям в надежде достать съестное для внуков. В очередях они поругивают жидов (даром что их любимый командир Цезарь Куников был еврей) и рассказывают истории, которым никто не верит. Да и кому придет в голову, что балагур Воронкин корректировал огонь батарей, сидя в немецком тылу и вызывая этот огонь прямо на себя, а сердитый старик Русланцев закрыл в свой час грудью отечество, - конечно же, не в расчете на его благодарность, но уж верно не предвидя и такой неблагодарности...