Елизавета Михайличенко

Юрий Несис

ГАРМОНИЯ ПО ДЕРИБАСОВУ

плутовской роман

-------------------------------------------------------------------

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

ПРОБА ТОПОРА

Глава 1

Назарьинские страдания

- Гармония,- сказал Михаил Дерибасов.

Супруги умиротворенно сидели на новой импортной пятисотрублевой завалинке и постигали, как наливается светом заходящего солнца свежеподвешенная люстра,

- Что гармония? -не поняла Евдокия Дерибасова.

- Гармония по тебе плачет,- расхохотался муж Михаил.

За околицей страдала гармонь, и это было потрясающе. Дуня Дерибасова деланно зевнула, огладив бока, вскинулась и пошла гоголем, выкрикивая:

Неприлично я

гармоничная!

А не видит кто -

тот и сам не то!

- Дура,- укоризненно покачал головой муж Михаил,- то шутка была.

- Так и это шутка,-строго сказала Дуня, и вдруг зайчики от золотых ее зубов запрыгали по комнате, высветлив новый телевизор 'Рубин', отечественные подушки на импортном диване, золотые звезды ручек на зем-листом небосводе новой 'стенки' и пару дорогих ков-ров на полу и стене. Хрустальная люстра сияла.

- А люстра-то,-сказал с сожалением муж Миха-ил,- того...

- Чего? - перестала улыбаться Дуня.

- Того, на стекло похожа,- покачал головой муж Михаил.

- Вот, говорили умные люди,-сказала с сердцем Дуня. - -'Евдокия, на что он тебе такой дурной?' А я-то глазами хлопала: цветы покупает каждый день по три раза...

- На завтрак, обед и ужин! -расхохотался муж Ми-хаил.- Дунь, так то ж у Еремихи целый огород цветов, что ж их покупать-то было?

- И-и! - сказала Дуня и ушла на кухню, хлопнув дверью.

За околицей слышалось то же.

Дерибасов воровато оглянулся и, натянув парадный пиджак, исчез в окне. Он шел по селу, шел на голос гармони, но не прямо, а чуть левее и в сторону, шел не наобум - он старался не позволять себе этого. Дериба-сов знал, что в ближайшее время его не хватятся - же-на Евдокия будет заниматься перед новым 'Рубином' аэробикой, а потом долго отходить на ворсистом ковре. Дерибасов шел к Заиньке - Зоеньке Осиновой, прилеж-ной ученице 10 класса средней Назарьинской школы.

Заинька светло сидела у реки и, опустив глаза, баю-кала на руках три ромашки.

- Зоя Андреевна! - взволнованно сказал Дерибасов.

- Михаил Венедиктович? - подняла на миг Заинька светлые свои глазки.

Михаил Венедиктович взволнованно вздохнул, разве-дя ребра веерком и переполнив легкие до отказа. От это-го вздоха колыхнулись недвижные листья ивы и светлые Заинькины реснички.

- Зоя Андреевна? - выдохнул Дерибасов и огля-нулся.

- Михаил Венедиктович! - произнесла Заинька.- Вы знаете... Эта наша первая встреча должна быть, я решила, последней...

- Да! - бросил Дерибасов с вершины своего четвертьвекового опыта, и маленькое слово с грохотом по-катилось вниз, устроив Заиньке полный обвал.

- Как?! - прошептала Заинька, страдая.

Михаил Венедиктович с трудом держал паузу. Ее, как взятую на грудь штангу, надо было или куда-то вы-талкивать, или бросать к чертовой матери. Бросать было жалко. Дерибасов был готов понять и развить самый невнятный шепот своего внутреннего суфлера, но тот да-же носа не казал из подкорки.

Не найдя слов, Дерибасов перешел к пантомиме и швырнул себя на поваленное дерево рядом с Заинькой:

- Заинька! - простонал Михаил Венедиктович.

- Михаил Венедиктович! - испуганно пискнула За-инька.- Михаил Венедиктович, пахнет-то как! Цветами?

- Цветами? - ошалело переспросил Михаил Бене-диктович.- Ну, конечно, цветами! - Он обнял Заиньку за плечики и, почувствовав под губами нежные колечки светлых ее волос, закрыл глаза и застыл. Казалось, что еще миг, еще одно движение или слово, и его порыв превратится в неконтролируемый поток, чего допускать, это Дерибасов еще понимал малым участком мозга, бы-ло рано.

Заинька сидела тихо, смирно, ощипывая ромашки. В мыслях ее появлялись и исчезали любимые героини, все они писали стихи, красиво топились или бросались под поезда, убежденно провозглашая хором: 'Любовь - свет, нелюбовь - смерть!'

- Как прекрасно! - счастливо вздохнула Заинька, пытаясь не замечать легкого чесночного запаха, сопро-вождавшего вздохи Михаила Венедиктовича.

Вокруг был вечер. Река Назарка катила свои преле-сти по илистому дну. Неподалеку страдала гармонь. Ве-чер был пропитан запахом звезд, реки и навоза - Назарьино издавна славилось непревзойденными по молоч-ности и упрямству коровами. Коровы давали много молока, при условии полной свободы, и по неписаному за-кону считались в деревне почти священными - коровы ходили где попало, мычали что попало, оставляли визит-ные карточки, терлись рогами о свежепобеленные сте-ны и особенно любили купальню - илистое мелководье рядом с вышеупомянутым бревном.

Подул легкий ветерок, но сразу же перестал, так и не охладив потный покатый лоб Михаила Венедиктовича Дерибасова, зоотехника назарьинской фермы.

- Михаил Венедиктович! - снова вздохнула Заинь-ка.- Я стихи новые выучила! Вот, послушайте... Это так подходит к этому вечеру, это... это так прекрасно! Их на-писала одна моя подруга Татьяна, у которой случилась несчастная и трагическая любовь... Вот:

...Соловьи, соловьи, соловьи...

Как же вышло - вечер в июне,

Золотой и безудержно лунный.

...Говори, говори, говори...

Невозможность уйти навсегда,

Бепощадно ломается счастье.

Я любила, Вы - только отчасти.

Мне июнь не забыть никогда...

Михаил Венедиктович похлопал глазами и закатил их. Галстук жал, пот стекал.

- Эта Татьяна,- продолжала Заинька, и румянец выступил на нежных щечках,- она очень светлый чело-век... Она будет поэтом - она уже написала много сти-хов и послала их в областную молодежную газету!

- Да!-сказал Михаил Венедиктович и, сняв пид-жак, накинул его на Заинькины плечики.

- Мне жарко! - испуганно сказала Заинька.

- Ты вся дрожишь! - опалил ее ухо вздохнувший свободно Михаил Венедиктович.- Ну почему ты вся дро-жишь?- бормотал Дерибасов, шаря под пиджаком.

Пульсировавший участок мозга перестал пульсиро-вать, и порыв снова расправил свои широкие плечи.

Михаил Венедиктович схватил Заиньку в охапку и начал целовать пухленькие ее губки, курносенький но-сик, выпуклый лобик хронической хорошистки. Пиджак упал в траву, и Дерибасов вдруг остро пожалел новый пиджак, кажется, познакомившийся с коровьей визиткой.

Заинька бестолково вертела головкой, уклоняясь от претензий Михаила Венедиктовича, но вот глазки ее за-катились, горлышко дернулось, издав невнятный стон, а на тоненькой светлой шейке забилась жилка.

- Ми... ми... хайл Be... Be...- прошептала Заинька,- я никогда... я ничего... я вас люблю!.. Как Татьяна! - голос ее звенел.- Это я стихи писала! Сама! - кричала она с восторгом признания.

- Тихо!-оборвал Дерибасов и стал быстро шеп-тать Заиньке что-то очень ласковое, долгое и общепри-нятое, отчего та сникла и перестала возражать старшим.

Где-то страдала гармонь. Вместе с ней маялся хрип-ловатый баритон:

...На рассвете вышла на берег крутой

посмотреть на полыхающий рассвет.

Тут Назаров сзади - парень молодой,

раскрасавец, двадцати неполных лет.

Мочи нет, мол, дожидаться до венца,

Степанида, дорогая, не гони,

ты не бойся ни мамани, ни отца,

ты ко мне со всею силою прильни!

И красавец мой не слышит ничего,

обнимает меня крепко, как жену.

Рассердилась я и бросила его

прям в Назарку, в набежавшую волну!..

Наконец Осип Осинов, в самый неподходящий для своей племянницы момент, отложил инструмент, зашел в хату, включил свет и достал 'Уединенные наблюдения и размышления над людьми, природой и временем, том 29-й'. Раскрыв свою 29-ю девяностошестилистовую душу в черной коленкоровой обложке на середине, Осип бла-гоговейно перечитал итог вчерашнего дня:

'Заключаю: частая смена вождей вызывает падение нра-вов, но ускоряет прогресс. И лишь Назарьшо, как всегда, мерно и спокойно шествует сквозь бедлам'.

Осип задумался и подошел к окну. Он грыз ручку и смотрел, как по одной возвращаются с Назарова луга запоздалые коровы. Чуть позже он записал:

'Коровы, словно добрые пчелы, целый день собирают с лугов.

Вымя берет у земли сок и округлость.

Отсюда умозаключается, что молоко женщины - плоть,

от коровы - душа трав.

Прочитав в пятницу, в 'Литературной газете', что город-ские парни кличут своих девок 'телками', вывожу: падение нравов исподволь сопровождается глубинным прозрением'.

Глава 2

Дерибасов и Назарьино

- Это,- сказала Евдокия,- кабана резать будем.

- Бум, бум,- кивнул муж Михаил, потянувшись так, что стал выше и тоньше.

- Дохляк! - критически оглядев мужа, бросила со-лидная ладная Дуня и зевнула, прикрыв рот. Муж Михаил обиделся:

- 'Дохляк!' - передразнил он.- В утонченности те-бе не разобраться. Это от природы.

- Свинину повезешь ночью,- прервала Дуня,- завт-ра воскресенье, в городе базар. А я в магазин,- добави-ла она. Евдокия Дерибасова была признанной продав-щицей назарьинского сельмага.

В Назарьино уважали продавцов. Каждый дом имел двор, при каждом дворе был участок. Дома стояли пол-ными до краев чашами на большом, как обеденный стол, пространстве предприимчивости.

Назарьино было деревней в полном смысле этого сло-ва, и не только не стеснялось, но даже гордилось этим. Большие неторопливые грузовики пахли здесь не бен-зином, а, словно коровы, навозом. В Назарьино любили цветастые до умопомрачения юбки, приталенные кофточ-ки, даже хороводы у реки, любили гармонь, шуточки, от которых щекочет в носу, протяжные печальные пес-ни и частушки. Уважение к частной собственности рас-пространялось в Назарьино и на фольклор. Собственно, последнего, как такового, в Назарьино не было. То есть, народное творчество было, но коллективизации не под-вергалось. Даже частушки оставались авторскими. В се-ле жил свой особый уклад, свой дух. Даже своя мода, однако молодежь не брезговала джинсами и стрижками. Джинсы были свои, доморощенные и домотканые,- ими промышлял старик Елисеич, делавший своими ру-ками все - от уборки хлопка на маленькой собственной плантации до фирменной кожаной наклейки 'Назарьи-но' на заднем кармане. За джинсами приезжали даже из города.

Назарьино было основательным по своей сути. Исто-рия его восходит к некоему Назарию, который достопри-мечателен тем, что обитал 33 года неизвестно где, а по-том ощутил потребность что-нибудь основать. После долгих колебаний, шатаний и даже бросков из одного уезда в другой наконец увидал он это самое место - ровное, гладкое, неподалеку от реки, с виднеющимся за излучиной лесом.

Далее предание гласит: '...подошел Назарий к сере-дине того самого ровного места, возвышаясь на нем всей своей сущностью, и промолвил Назарий такие слова: 'И скитался я 33 года, а больше не хочу. Скучно. От-ныне я основываю здесь деревню. Ежели нет возраже-ний, назовем ее Назарьино!'

Никто не возражал. Речка стала Назаркой, луг за речкой - Назаровым. Хотел Назарий назвать далекий лес за излукой Назаретянским, но это не прижилось, и лес остался 'лесом за излукой', а позже и просто Луко-вым лесом, и еще до смерти Назария родилось в деревне предание о том, что кто-то видел в этом лесу луковое го-ре. Впрочем, преданий в Назарьино много и рождается все больше с ростом культурного уровня.

Но одно в деревне было всегда незыблемым: 'Сказ-ки сказками,- строго говорили новорожденному ребен-ку, ласково пеленая его,- а дело делом'.

К делам в Назарьино всегда относились серьезно. 'Хороводы и гармонь,- шептали ребенку, укладывал его спать,- вечером и на досуге. Еда, здоровье, дело - всегда. Больше радеешь - больше имеешь'.

Дети хлопали глазами и, долго ли, коротко ли, выра-стали с определенным взглядом - прямым и присталь-ным.

И люди в деревне жили основательные, так уж по-велось- большие и ладные. В Назарьино ценили стать и силу, поэтому Михаил Дерибасов особенно остро ощущал не всегда высказываемые в глаза, но всегда под-разумеваемые его, Дерибасова, отклонения от общепри-нятых назарьинских норм и даже неполноценность.

Начать можно с того, что Дерибасов был невысок. Даже мал ростом. Даже плюгав, как сказала однажды, будучи сильно не в духе, Евдокия. Муж Михаил страдал два дня в унисон с гармонью, а потом добился от жены признания в ее собственной пристрастности со знаком минус. Но факт остался фактом.

Дерибасов был худ.

- Изящен! - поправил бы он со снисходительной улыбкой.- И-зя-щен. Это от природы.

И это было действительно от природы, потому что в родне Дерибасовых и Арбатовых (материнская линия) никто изяществом не отличался. Род Дерибасовых ис-правно поставлял людей ладных, крупных и честных, но с бесовинкой. В другом месте эта бесовинка могла бы довести черт-те до чего, однако Назарьино непорядка не признавало и утилизовывало бесовинку для общего бла-га. Все хозяйственные нововведения начинались Дерибасовыми - от Ферапонта Дерибасова, не выносившего стука спиц по вечерам и поэтому сварганившего еще в незапамятные времена вязальную машину мощностью в восемь баб, до упоминавшегося уже старика Елисеича.

Если род Дерибасовых, по мнению их самих, был первым, а по мнению куда более многочисленных Наза-ровых, вторым, то род Арбатовых считали последним все.

В начале века тощий пегий вол втащил в цветущее дородное Назарьино арбу. Набитая сопливыми сонны-ми детьми арба громыхала и виляла колесами через всю деревню, пока на выезде не сломалась ось. Кряжи-стый мосластый мужик неуклюже спрыгнул на землю, перекрестился, задумался, прислонил к пеньку икону и озадаченно спросил у широкой рябой тетки: 'Знамение?' 'Ну знамение',- согласилась тетка. 'Здесь будем ру-бить избу!' - объявил мужик и не рубил ее лет пять или шесть, объясняя тем, что в этом деле без помощников никак, так что пущай пацаны еще чуток подрастут.

Арбатовых не гнали, но в расчет не принимали и с ними не роднились. Семейство тихо и богобоязненно вы-рождалось. Впрочем, богобоязненность не мешала ни брехливости, ни вороватости.

По уверениям философствующего восьмиклассника Саньки Дерибасова, Арбатовы, как древние рептилии, с каждым поколением становились все крупнее, несклад-нее и медлительнее. Все это делало их вороватость бе-зобидной и даже забавной. Как правило, Арбатовы по-падались на месте преступления, но, так как таскали', по мелочи, ярости хозяев не вызывали, а, напротив, пробуждали милосердие и в конце концов украденное ос-тавлялось им, как подаяние.

Единственная в роду красавица Зинаида Арбатова расцвела с такой весенней силой и скоростью, что заста-ла холостяковавших назарьинцев врасплох. Зинаида бро-дила по улочкам, сладострастно мычали быки, цветущие яблони, словно сбегающее молоко, кричали о цене мгно-вения. Зинаида стреляла глазками и подстрелила Вене-дикта Дерибасова. Сраженный дуплетом Венедикт сплю-нул, круто развернулся и, покачиваясь, добрел до дома, где чуть не убил рикошетом всю родню, заявив, чтоб го-товились к его свадьбе с Зинаидой.

- Я плод романтической страсти,- похохатывал Де-рибасов, -тормоша расшалившуюся после вечерней рю-мочки Евдокию.

- Токо недоношенный,- прыскала Дуня.

Однако доношен был Дерибасов от звонка до звон-ка. И действительно, когда повитуха Лукерья Гурова вышла на крыльцо сообщить Венедикту об успешном за-вершении работы (назарьинские женщины напрочь от-вергали выпускников областного мединститута), над На-зарьино стоял мелодичный звон колокольчиков - это на закате тянулись со всех сторон нагулявшие вымя ко-ровы.

- Мальчик,- вздохнула Лукерья.

- Это хорошо,- Венедикт бросил окурок.- А то не-гоже, когда девки подряд идут. Обороноспособность па-дает.

- В рубашке родился,- нехотя продолжила Лу-керья.

- Ну?! - обрадовался Венедикт.- Счастливчик, зна-чит?

Повитуха огляделась по сторонам и зашептала:

- В рубашке-то оно в рубашке, да под рубашкой три петли на шее.

- Ты чего, сдурела?! - возмутился Венедикт.- У Зинки в брюхе виселица, что ли?!

- Пуповиной трижды обмотало,- пояснила Лу-керья.- Другой бы уже задохся. Хиленький, правда, да, видать, живучий.

В общем, в назарьинские антропометрические стан-дарты Михаил Дерибасов не вписался. Зато он был куд-ряв, черняв, даже цыгановат, блестел прекрасными зу-бами и самобытным врожденным остроумием, отточен-ным за 25 лет жизни до неподражаемости.

Назарьино было местом, куда возвращаются. Не из-бежал этой странной закономерности и Дерибасов. Пос-ле окончания в городе зоотехнического техникума и службы в армии, припал он к родным стопам назарьинских пенатов. Семья стала еще больше, удобств на всех не хватало. Дерибасов решился уйти в примаки, но от-танцевали в средней назарьинской школе уже два вы-пускных бала, а Дерибасов все не пристроился.

И вот тут, за околицей, очень кстати Дерибасов уви-дел Евдокию. Дуня, как он знал, была молодой одино-кой хозяйкой большого старого дома, причем недавно отказавшей своему жениху. Дерибасов пригласил ее на танец, чувствительно этот танец станцевал, ощущая ще-кой округлую прелесть Дуниного подбородка, проникно-венно сказал партнерше:

- Дуня, вы же лошадь! - за что схлопотал увесис-тую пощечину и преисполнился восхищения, оказавше-гося взаимным.

И тем чудесным летом уже не Михаил Дерибасов говорил Евдокии Назаровой прелестные волнующие сло-ва, с риском для жизни обрывал цветы у махровой цве-точной монополистки Еремихи (назарьинские женщины не признавали не только продукцию местного мединститу-та, но и полевые цветы), но все это осуществлял тот са-мый вышеупомянутый порыв, перед которым и не устоя-ла честная одинокая Дуня, околдованная журчанием де-рибасовской речи.

А когда, наконец, Евдокия опомнилась и открыла глаза, она увидела рядом похрапывающего Михаила, а на безымянном пальце правой руки светилось кольцо. Гордая же фамилия 'Назарова' осталась розоветь в прошлом.

В те времена Осип Осинов записал в 27-м томе сво-их 'Уединенных наблюдений и размышлений над людь-ми, природой и временем':

'Наблюдая горящий дом Осоавиахима, понял, что главный вопрос - ожидает ли человечество мирное существование или ядерное уничтожение - может быть решен мною в течение ближайших лет.

Ибо различия меж Евдокией и Михаилом поболее, чем между русским, американцем, китайцем и негром, по-всякому взятыми.

Умозаключаю: если Евдокия уживется с Михаилом, мир-ное сосуществование возможно. Следовательно, новая семья требует основательного наблюдения.

Вывожу: рост числа разводов приближает третью мировую войну'.

Глава 3

Оборотень по-одесски

...Дерибасов вез свинину. Он выехал ночью. Мясо было основательно упаковано в коляске черного дерибасовского мотоцикла, на боку которого белела надпись 'Дуня'.

Дерибасов вел мотоцикл.

- Через три часа будешь в городе,- сказала на про-щанье жена и вытерла руки о передник.

- Дуня,- сказал муж Михаил и облизал тонкие усики-ниточки,- заткнись.- Он был в новом костюме, на пиджаке темнело неумело замытое пятно.

- Зачем костюм новый напялил? - ответила Евдо-кия обиженно.

- Не мелочись,- огрызнулся муж Михаил.

- Токо привези меньше чем все,- внушительно и спокойно сказала Дуня.

- Не надейся,- засмеялся муж Михаил.

- Ну-ну,- добродушно усмехнулась Дуня, уловив вдруг в голосе мужа знакомые стальные нотки и такой же блеск в глазах.

- Все! - вдруг жестко сказал муж Михаил, реши-тельно преодолел порог, опустил на голову шлем с иден-тичной надписью 'Дуня' и уехал.

Итак, Дерибасов вез свинину. Дерибасову было хоро-шо. Дерибасов был уверен в себе.

...Дерибасов наслаждался. Его усики дрыгались в разные стороны, лягали друг друга, Дерибасов непре-станно крутился и беспардонно чмокал губами, привя-зываясь к проходящим девушкам. Но Дерибасов был разборчив. Девушки, интересовавшие его, обязаны бы-ли отвечать определенным требованиям. Если они не от-вечали, Дерибасов их не спрашивал.

Рынок шумел. Между прилавков было не протолк-нуться. Свинину покупали. Но дело было не в ней. Де-ло было в самом Дерибасове, вдруг остро почувствовавшем свою необходимость этим бледным инфантильным миниатюрным горожанкам на каблучках, с изящными щиколотками, от которых он успел отвыкнуть. Дериба-сов суетился. Все выдавало в нем новичка.

- Эй, эй, мада-а-ам! - кричал Дерибасов.- Я имею вам сказать... Вот эта свинина... вот эта свинина, она очень как раз под ваши губки бордо!

Мадам шарахалась в сторону, а Дерибасов, покосив-шись на соседний прилавок, обращался к очередной по-купательнице:

- Ну и мадам!-качал он головой вслед шарахнув-шейся.- Это была такая шутка. Как это говорят на мо-ей любимой далекой родине - алеющие губки... э... ну, не важно. Кстати, если мы уж начали о свинине, то очень рекомендую, мадам. Вашему прекрасному мужу... О! О, это как раз то, что надо практичному человеку, я уже имел вам сказать...

Дерибасов вертелся, склонял голову на бок, отвеши-вал свинину, красиво откидывал чуб, переставлял сло-ва почти так же, как некий киноактер, игравший в не-давнем детективе то ли Лешу, то ли Сашу с Пересыпи.

- А моя фамилия Дерибасов,- добродушно скалил-ся Михаил,- да, да, да. Это все мой неугомонный дед, о, его знала вся Одесса... Что, мадам? Три килограмма? Пожалуйста, питайтесь на здоровье, да, да, вся Одес-са... Нет, зачем же сразу рецидивист? Скажем, портной! Х-ха! Нет? Ну-у, граждане, конечно - отчаянный ры-бак. Ры-ыбачка-а Со-оня-а... Х-ха! Два кило? Сей миг. Да, Дерибасов, ну жил там, да-а-а, милый такой деду-ля, ...ушел как-то в море и... сколько, говорите? Да я слушаю вас вот этими самыми ушами! Не-ет, это про-тив морали. Этот кабан - мой бедный Жорка, я не ча-ял в нем ни чьей души, а потом вот этими руками... ах: я подлец, х-ха! Не, за три рубля это свинство, вы меня поняли? Свинство за свинство, это слишком сильно ска-зано. Сколько, говорите? А что так сильно мало?..

Соседям Дерибасов сказал:

- Я из Одессы. Временно живу в окрестностях - вышел случай. Зовут Мишель. Фамилия Дерибасов. Про Де Рибаса слыхали? Про француза? Ну как же!

Зачем Дерибасов заметал следы на своей родослов-ной? А просто так. Для пикантности. А вообще-то фа-милия пошла от зятя Назария по четвертой дочери - Ахмета, по прозвищу Делибаш, означавшее по-тюркски что-то вроде 'сорвиголова', Прозвище он получил еще на родине, на военной службе, за беспардонное ухарст-во. Отчаянность эта проистекала от отчаянья. Еще в юности, в день, когда Ахмету сделали обрезание, дервиш предсказал ему смерть на снегу и одну-единственную вдову.

Возмужав и возлюбив женщин, Ахмет стал тяготить-ся предсказанием. Еще бы! Ведь все мало-мальски до-стойные люди всю жизнь составляли букет своего гаре-ма и могли с гордостью думать о своем траурном венке. Не желая быть безгаремным горемыкой, честолюбивый и женолюбивый Ахмет рыскал в поисках смерти как по полям брани, так и по чужим гаремам.

В конце концов Делибаш был обнаружен в гареме одного Очень Уважаемого Всеми Человека и едва унес ноги. На следующий день Очень Уважаемый Всеми Че-ловек сказал на базаре, в присутствии многих ушей: 'Этому делибашу Ахмету очень нравится мой гарем. Раз у него такой хороший вкус, клянусь, я поселю его там. Такой отважный человек будет хорошим евнухом!'

Ахмет знал, что Очень Уважаемый Всеми Человек склонен забывать о посулах, но угрозы выполняет всег-да. И по всей стране у него полно Очень Уважаемых Всеми Друзей. Злополучный Делибаш поступил в духе русского романтизма - бежал на Кавказ.

Горянки Делибашу не понравились. Он был воспитан на восточной неге, лицах, затмевающих красотой луну, плещущихся, как форель, голых животах и тяжелых ок-руглых бедрах. В общем, после яркой масляной живо-писи Востока, графика гор его не вдохновила.

Делибаш брел через перевалы, презирая снег, на ко-тором ему суждено было умереть. Потом горы стали мельчать, а женщины оставались прежними. Потом бы-ла степь, где женщины скакали вокруг Делибаша на ко-нях, чем неприятно шокировали его.

Так и шел он по земле, пока не уперся в бревенча-тую стену одной из четырех назарьинских изб. Далее предание гласит:

'Уперся Делибаш взглядом в стену назарьевской из-бы, да и схоронился за стогом. А Дарье Назаровой прис-пичило тут за водой идти. И как она только мужика за версту учуяла? Ступила она на крылечко, зевнула, по-тянулась сладехонько, косу на грудь перекинула, а та с груди, как вода с водопада... Тут-то у Делибаша сердце-то по первому разу и захолонулось. А Дарья с коромыс-лом все ближе. Стог-то неподалеку от колодца стоял.

А у Дарьи! Серьги блещут! Бусы пляшут! Зубки сахар, губки малина! Румянец - у иной на всей щеке не умес-тится! А глаза такие уж синие, что такого цвета и в природе-то нет. Такого цвета только мозаика в султан-ском дворце быть могла! Тут сердце Делибашево во второй раз захолонулось. Понятно, истосковался мужик по такому раздолью бабьему!

Ну, а как Дарья две пудовых бадьи доверху напол-нила, да назад с коромыслом поплыла, да так, что во-да и не дрогнет, а бедра так и колышутся, в третий раз уж так всего Делибаша захолонуло! Завизжал он по-басурмански, да за Дарьей!

Только назарьинских девок разве наскоком возьмешь? Осерчала Дарья, развернулась, что карусель, да как раз бадьей нечестивца и огрела. А тут братья на крик подоспели. Кирилл с колом, Мефодий с вилами, а Гла-гол с сетью. Вмиг Делибаша полонили. Только мокрое место на тропинке и осталось. Привели, пред Назарием поставили. Тот, понятно, строгость проявляет:

- Какого такого роду племени? Какого корня и со-словия? Откуда взялся? Куда и зачем шел? Что за-мышлял?

Молчит басурманин, только глазами сверкает. Нах-мурился Назарий, напрягся, словно вспоминал что. А потом по-тарабарски так залопочет! Полопотали они не-много. Потом Назарий и объявил:

- Разрешаю басурманину Делибашу остаться на особых условиях'.

Так и возникла в Назарьино фамилия Дерибасов.

- Между прочим, я отпрыск знатного рода! - жур-чал Мишель.- Благородное обедневшее дворянство. От-плыли из Марселя в Одессу. А уж из Одессы - кто ку-да...

Сосед справа, лет сорока, был худ, желт и флегма-тичен.

- Ну,- сказал он, сморщившись,- так что? За ним стояла бесцветная пухлая женщина с про-зрачными глазами.

- А вот сви-ининка,- жалобно тянула она,- а вот...

- А вот спеку-улянтка,- передразнил проходивший подросток.

Флегматик поджимал губы, отчего вместо рта обра-зовывалась изогнутая кверху линия, в конце которой торчала изжеванная беломорина. Фартук у флегмати-ка был грязный и рваный, однако от всей тощей его фигуры веяло таким осознанным достоинством, что торго-вал он очень бойко, но все с той же гримасой отвраще-ния.

Прозрачноглазая покашливала, шуршала открахма-ленным халатом и бестолково перекладывала куски мяса.

- Женщина, свининки,- предлагала она,- женщина!- Прозрачноглазая откровенно клянчила.- Свежая, вкусная!

- Тетя! - жестко сказал Мишель.- Не суетись.

- А я это,- сказала Прозрачноглазая,- купила бы у тебя машину, правда.

- Дуню? - оскорбился Дерибасов.

- Мотоциклу твою. Он, черную, да-а, купила бы, мне мужу как раз.

- Как, но вовсе не раз! - ответил Мишель.- Я его за две тысячи брал.

- Не бреши! - грубо сказала тетя.

- Заткнись!-сказал Дерибасов не менее грубо. Помолчали.

- А вот сви-ининка,- заныла тетя,- а вот... Миш-ка,- грустно сказала она,- я даю пятьсот, Мишель дернул.плечом и усами.

- Ну,.. 600! - сурово бросила соседка.- Ну! Мишель насторожился.

- 650, Миша,-сказала тетя.- Миша, это все.

- Ах вы искусительница! - хихикнул Мишель и вы-пятил губы.

- 700! - тяжело дыша сказала Прозрачноглазая.

- Хорошо,- спокойно кивнул Михаил Дерибасов.

И это было действительно хорошо - мотоцикл Дери-басов приобрел в городе пять лет назад именно за семь-сот рублей. Въехал он в Назарьино на черном мотоцик-ле, в кожаных перчатках. Назарьино скривило губы и хихикнуло - в селе не любили мотоциклы. Там любили велосипеды - чтобы солнце на спицах, да крепкие ноги, и новые машины 'Жигули' всех цветов, но лучше виш-невого.

- Хорошо!-сказал Мишель и глубоко вздохнул.. Поток покупателей поубавился, дело шло к двум ча-сам.

- ...она бросается мне на шею и ревет: 'Как мне теперь жить?' - бойко рассказывала одна - другой. Обе проходили мимо Мишеля, обе отвечали его требованиям: тонкие щиколотки и запястья, от узкой талии - форма луковицы, глаза шальные от смеха, обе просто заходи-лись в хохоте, особенно одна:

- 'Я не хочу жить!' - кричит и головой о стенку, представляешь?

- Ах, какие девушки! - спокойно уронил Мишель в пространство.- Я говорю себе,- продолжал Дерибасов с очаровательной наглостью,- Мишель, если на свете есть такие девушки, то что же ты стоишь здесь, как пос-ледний пень и торгуешь свининой?

- Ну? - сказала одна.

- Сколько стоит это мя-а-со? - спросила другая.- Ляля, нам нужно мя-а-со, так?

- Так!-сказал Мишель.- Так, так... А что вы обычно делаете по жарким летним вечерам?

- Жарим мясо,- сказала одна,- вот как раз именно такое, как, например, во-он тот кусочек.

- А кто же его кушает?

- Гости! - расхохоталась другая.

- Это мое любимое амплуа!-подмигнул Мишель.- Вы меня понимаете?..

- Короче,- сказала одна,- давай мясо, и мы тебя ждем.

- Где?!-уточнил Мишель, не выпуская мяса.

- Фестивальный, десять, квартира семьдесят,- сказала одна.

- В шесть часов,- подхватила другая, снова рас-хохотавшись.

Мишель отдал мясо, некоторое время они со вкусом посмеялись, потом разошлись.

- Пока, Лялек! Целую, Светик, ку-ку! - орал Ми-шель вслед, запрыгнув на скользкий прилавок и блестя глазами.

- Пойдешь? - спросил Флегматик, флегматично продав последний кусок.

- Ну!-подтвердил довольный Мишель и спрыгнул с прилавка.

- Не ходи,- уверенно сказал Флегматик,- адрес не тот.

- Дядя,- окрысился Мишель,- не хами.

- Пацан,- сказал Флегматик.

- Я людям верю, дядя!-хохотнул Мишель.- Я люблю людей!

- Кобель,- сказал Флегматик,- пацан.

- Не повторяйся!-отрезал Мишель и улыбнулся проходившей девушке.

- Одессит! - презрительно бросил Флегматик.- Га-стролер-лапотник. Из-за таких все и бывает! Бесцветная тетя втянула голову.

- Нет! - сказал Мишель,- все бывает не из-за нас, а из-за вас! Ходят - угрюм, угрюм, хрю, хрю...

Глаза Флегматика стали такими, что Дерибасов от-вернулся и облизнул сразу пересохшие губы.

Флегматик закинул за спину оранжевую сумку, из которой легкомысленно свисали тесемки фартука.

- Не смотрите вы так, сквозь прищуренный глаз...- спел осмелевший Дерибасов и тихо ругнулся вслед Флег-матику. Потом громче. Потом, снова войдя в ритм, то есть почувствовав себя Мишелем, истошно заорал:

- Мада-а-а-а-ам!..

...Пахло кошками, сыростью, гнилой капустой, еще чем-то аналогичным, но не мясом. Дерибасов нажал кнопку звонка и прилизал усики. За дверью тоненько затявкало. В образовавшуюся щель вырвался собачий выродок - мелкий, патлатый, перевозбужденный, и за-полнил подъезд визгливым эхом. Появилась Светик.

- Светик! Ку-ку! - искренне обрадовался Мишель - мясом не пахло, но адрес был тот, и это что-нибудь да сулило.

За спиной Светика тут же возникла Ляля, и все трое минут пять похихикали - не так свободно и громко как на рынке, но тоже вполне непринужденно.

- Это скотчтерьер? - завел Мишель светский раз-говор, вспомнив, как обозвала его Дуня, посмотрев по телевизору собачью выставку.

- Ну,- кивнула Ляля.

Снова посмеялись. Мясом категорически не пахло.

- А ты откуда породы знаешь?

Все извилины дерибасовского мозга распрямились в едином порыве не выглядеть деревней.

- Породы я знаю по роду своей деятельности,- скаламбурил Мишель и прошел на кухню.

- Породы собак, женщин и свиней,- кричал он от-туда,- бывают разные. Кстати, мой бедный Жорка ярый представитель просто свински какой скоропортящейся породы! Его останки надо жарить не отходя от кассы. Лялек, на этой сковородке вы жарите мясо по вечерам? Ага...- Мишель залез в холодильник, вытащил мясо и с силой потянул носом: Нормалялек!-удовлетворенно объявил он.--Как это говорил Юлик Цезарь... вени, види, вици, что означает: пришел, нашел, поджарил... А вы тут что, сами живете? Или еще с кем? Х-ха! То есть, в смысле, где ваши родители?.. И где, наконец, в этом доме нож? Нет, Светик, это не нож. Он же обоюдотупой. Дайте мне что-нибудь, обо что я буду точить ва-ши ножи. Я хочу, чтобы, когда я уеду, здесь остались следы присутствия мужчины.

Мишель был счастлив и безудержно эйфоричен. Вместе со скотчтерьером они метались по кухне, загля-дывали в глаза хозяйкам, оба полные надежд и кура-жа. Городская жизнь приняла Мишеля как родного. Че-тыре тонких щиколотки слегка пританцовывали в такт доплывавшей из комнаты многообещающей музыке. По-рыв вдохновения швырял Мишеля, как щепку, от плиты к кухонному столу.

В самозабвении Мишель полоснул ножом по указа-тельному пальцу и оказался в центре внимания. На палец перемотали полбинта, завязали кокетливый бантик. Мишель был отстранен от плиты и отправлен на прогу-ливание скотчтерьера.

- С поводка не спускай! - кричала Светик вслед, в лестничный пролет.- Не спускай ни в коем случае! А то сбежит, или украдут! А он семьсот рублей стоит! Он один такой в городе!..

- Ишь ты, один такой в городе,- сказал Дерибасов собачьему выродку,- а я один такой в Назарьино. А может, и в целом мире.

В скотчтерьерову уникальность городского масштаба Дерибасов, конечно же, не поверил и не верил ровно двадцать минут. Он уже возвращался в обретенную ячейку городского соблазна, когда из подворотни вы-нырнула красивая модная одежда, с невзрачной жен-щиной внутри.

- О боже! - изумленно взвыла она.- Это же скотч-терьер! Второй в городе! Прелесть! Ах ты, мой маль-чик! Откуда вы привезли это чудо? И как же нас зовут, таких хороших?

- Мадам,- с достоинством ответил Дерибасов и впервые внимательно осмотрел собачьего выродка.- Моя фамилия - Дерибасов. Сегодня утром мы приехали из Одессы. Я там родился и провел большую часть жиз-ни. А что касается... Цезаря, так он африканец. Я его выиграл у шкипера либерийского сухогруза. Знаете, Либерия, мадам,- это такая маленькая страна, в самом сердце Африки, но у нее до неприличия большой флот.

На Одесском рейде постоянно стоит что-нибудь под ли-берийским флагом.

- Продайте мне вашу собаку! - потребовала жен-щина.

- Мадам,- укоризненно сказал Дерибасов,- про-стите, но это собака, а не свинья, которую растят на продажу. Компрене ву? В смысле, Дерибасов не прода-ет своих друзей.

Взгляд женщины прыгал со скотчтерьера на Дерибасова.

- Я бы дала пятьсот рублей,- сказала она.

Дерибасов остро пожалел, что сболтнул девицам о Назарьино, и, скрывая досаду, рассмеялся с видом явно-го превосходства.

- Семьсот,- уточнила женщина.

- За Цезаря? - изумился Дерибасов. Женщина закусила губу и удила:

- Штука! - бросила она и, не мигая, уставилась на Дерибасова.

Этот термин Дерибасов слышал впервые, но понял его правильно и заволновался.

- Не держите меня за блондина,- сказал он и сглотнул.

- Черт знает что! - возмутилась женщина.- Сколь-ко же вы хотите?!

- Это вы хотите,- холодно ответил Дерибасов.

- Ладно. Тысяча двести,- сухо сказала женщина.

- Ну вот, мадам,- улыбнулся Дерибасов одними гу-бами,- наконец-то вы назвали настоящую цену.

Женщина облегченно вздохнула, и это не осталось незамеченным:

- Так вот, мадам,- продолжил он,- если бы я со-бирался продать Цезаря, то уступил бы его вам за эти деньги. Но все дело в том, что, как уже говорил, прода-вать его я не собираюсь. Во всяком случае за тысячу двести. Так что... продавать я не собираюсь... Даже на-оборот. Собираюсь покупать... Мотоцикл... За... полто-ры,- Дерибасов ошалел от собственной наглости, поче-сал ус и добавил: - Так что вот так. Меняю собаку на мотоцикл.

Женщина с ненавистью посмотрела на Дерибасова:

- Тогда через час. Придется идти в сберкассу.

- Идите, идите,- снисходительно закивал Дериба-сов,- я позабочусь о вашем Цезаре еще час. Значит так, в полдевятого у часов на автовокзале.

Снисходительность Дерибасова происходила от куль-тивировавшейся в Назарьино убежденности: что отдать деньги в сберкассу, что пропить - все едино. Убежден-ность эта, как и все в Назарьино, имела корни. В тяже-лые послевоенные годы самым зажиточным в селе ока-зался Анфим Дерибасов, привезший из Германии не-сколько чемоданов часов.

Наводнив часами весь район, он ощутил себя круп-ным районным финансистом и начал 'выручать' людей. Даже из Ташлореченска приезжали к нему граждане, принужденные приобретать облигации займа развития на-родного хозяйства.

Анфим скупал их поначалу за полцены, затем за чет-верть, а в конце эпопеи за 'десятину'. Крепкую назарьинскую веру Анфима в государственный документ не по-колебали даже очереди у его хаты и счастливые лица получавших сотни за тысячи. Когда у Анфима закончи-лись деньги, он расстроился даже больше, чем очередь, которой их не хватило.

Когда же средства массовой информации отслужили панихиду по его капиталу, не надеявшийся протянуть еще 20 лет, Анфим устроил аутодафе - набил чучело облигациями, под ним разложил штабеля 'государствен-ного займа', поджег с четырех сторон и вошел в частуш-ку. Потрясенное масштабами пламени, Назарьино рас-пространило недоверие к государственным 'векселям' и на сберкнижки, И даже после того, как в денежную ре-форму 1961 года поплатилось за любовь к наличным, назад в сберкассы все равно не пошло, а стало вклады-вать средства в хозяйство и материальные ценности.

В подъезде стоял густой запах жареной свинины, на Дерибасов его не заметил. Со скотчтерьером на буксире он взлетел на пятый этаж, мысленно тараторя заучен-ное с детства:

Дед Анфим скупал бумажки,

Облигациями звал.

Нет, снести в макулатуру,

Он их с горя посжигал!

- Лялек! Светик! - Скотчтерьер и Мишель ворва-лись в квартиру.- Эти полчаса изменили мою жизнь? Мы полюбили друг друга!

Девицы обменялись многозначительными взглядами и хихикнули.

- Это как? - спросила Лялек.

- Ах, девочки! - Мишель плюхнулся за стол и посмотрел на часы.- Понимаете, мои родители... ну, в об-щем я - плод романтической страсти. И этот факт нало-жил лапу на все мое дальнейшее существование. Роко-вые страсти играют мной, как кошка - мышкой. Благо-роднейшая страсть собаковода - благороднейшая из всех страстей. И главное - я что-то такое исподволь чувствовал, что-то томило мою душу изнутри. Но и ов-чарки, и волкодавы, и доги, и... и борзые, и... и... все ос-тальные породы оставляли меня равнодушным. И вот только что я, наконец, нашел свою породу! Я не буду говорить, что стрела Амура пронзила мое сердце - это было бы пошло. Но это было так похоже!.. Девочки, там мясо не пригорит? А то я спешу. Недожаренное?.. Так, девочки, я разве не говорил? Жоркин сорт свинины нуж-но слегка недожаривать. В общем, хотя семьсот руб-лей- это и большие деньги... торговаться не буду. По-купаю вашего скотчтерьера оптом, вместе с поводком и ошейником. Охваченный страстью Дерибасов не ме-лочится!- Дерибасов вытащил растрепанную пачку раз-ношерстных денег, плюнул на пальцы и начал отсчиты-вать: двадцать пять, тридцать, сорок... подожди, Светик, а то собьюсь... шестьдесят, семьдесят пять... так, одна сотня есть. Давай, Лялек, накладывай, а-ах, как пахнет! Двадцать пять, пятьдесят... ложи, ложи, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, две сотни... ...Чего?!..

Как это не продашь? Сама ж говорила - стоит семь-сот рэ. Приоденетесь... Почему не продашь?!

- Брось, Мишель,- высокомерно сказала Светик.- Мы уже не на рынке. Тяпа не продается.

Кляп из недопережеванной свинины перекрыл ход свежим аргументам. Дерибасов судорожно сглотнул твердую массу, на секунду застыл с вытянутой шеей, ка-дык его задвигался, как поршень, но все обошлось.

- Штука,- выдавил Дерибасов. Магическое слово 'штука' заставило девиц уважи-тельно уставиться на Дерибасова.

- Слышь, Свет, штука,- робко начала Лялек.- Скажем, что потерялся.

- Нет,- с сомнением покачала головой Светик. Дерибасов молча отсчитывал деньги.

- Тогда сама с ним по утрам гулять будешь,- с на-жимом сказала Лялек, глядя, как Дерибасов уже руб-лями отсчитывает десятую сотню.

Так Тяпа стал Цезарем.

Глава 4

Простой сельский парень

К автовокзалу Дерибасов успел как раз вовремя. Он шлепнулся на скамейку, вытянул ноги и перевел дух. Цезарь вывалил язык.

Успокоительная прохлада неслышно присела рядом с Мишелем и склонила свою легкую головку на потное дерибасовское плечо. Дерибасов молча дарил проходив-шим девушкам умиротворенную релаксирующую улыбку.

- ...ание! - напряг репродуктор ржавые голосовые связки.- Объявляется посадка на автобус до Легостаева. Отправление в двадцать часов сорок минут.

Дерибасов дернулся и взглянул на часы. Было во-семь тридцать. Верное шестое чувство икнуло, и Дери-басов ощутил неприятный холодок в области левой ло-патки. Холодок провел пальчиком по дерибасовской спине, потом тихо, сдавленно прогундосил: 'Не приде-о-от!' Дерибасов вскочил и заметался под часами. На стрелки он старался не смотреть. 'Без двенадцати де-вять!!!'- заорал холодок и застучал кулаком в левую лопатку. Автобус с табличкой 'Легостаево' за лобовым стеклом обогнул Дерибасова и фыркнул ему в лицо. Выхлопная труба покачивалась, как назидающий перст.

На доме напротив висел выцветший плакат: 'Храни-те деньги в сберегательной кассе'. На плакате были на-рисованы уверенно улыбающиеся люди, и невозможно было представить, чтобы кто-нибудь из них побежал, вечером в сберкассу снимать честно или нечестно нажи-тые полторы тысячи, чтобы отдать их под часами за ка-кого-то Тяпу. Тем более, что...

- Гражданин!!! - с надрывом воззвал Дерибасов к добротному мужчине, отвечающему стандартам выше-упомянутого плаката,- Товарищ!!! До скольки работа-ют в вашем городе сберкассы?

Мужчина поднял бровь и пожевал губами:

- Ме-е... часов до шести... ме-е... может, какие и до семи...

- Сука,- констатировал Дерибасов и побледнел.

- Светик... ку-ку...- заискивающе улыбнулся Дери' басов в приоткрытую дверь.- А меня в автобус с Тяпой не пускают...

Светик торопливо прикрыла дверь, защемив рванувшегеся домой Тяпу. Поросячий визг мгновенно откинул дверь назад, и, на хвосте у Тяпы, в квартиру ворвался Дерибасов. В темноте коридора раздалось шипение Све-тика:

- Чего ты приперся? У нас гости. Короче, вали.

Вместе со своей собакой. Дерибасов вздохнул:

- Светик,- сказал он.- Я плачу неустойку. Заметь, я не требую назад всю свою сумму. Но он же стоит семьсот рублей! Купи его у меня за семьсот и оставь себе триста в память о моей страстной натуре... Ну че ты?!

Светик на секунду задумалась. За закрытой дверью, в комнате, захихикала Лялек:

- Во дает! Хочет семь монет за кобеля без паспорта!

И Дерибасов понял: не легкомысленные горожаночки, поддавшись его обаянию и напору, продали с неко-торой надбавкой любимую собачку! Хищницы из камен-ных джунглей всучили заезжему простачку яичницу по цене божьего дара и теперь сыто скалились: 'Во, де-ревня!' Дерибасов понял и озверел. Собираясь выска-зать Ляльку все, что та заслужила выслушать, Дериба-сов вломился в комнату. И там он уже не озверел, а осатанел: за столом томно пила чай та, о встрече с ко-торой он так мечтал под автовокзальными часами.

- А! Так у вас шайка!-истерично крикнул Дери-басов.- Всех порешу!

- Ступай-ка ты отсюда,- лениво посоветовали ему из модной одежды.- Катись в свою деревню. А то там коровы недоенные.

Дерибасов выхватил из сумки топор для рубки мя-са и воздел его:

- Деньги на бочку!

Светик метнулась к телефону, крутанула диск и ед-ва успела отдернуть пальчик. Два полутелефона разле-телись в разные стороны, топор вонзился в тумбочку. Девицы побледнели и вжались в мебель.

- Жизнь или кошелек?! - спросил Дерибасов и до-рубил тумбочку. Потом он подрубил ножки столу, и сто-лешница опрокинулась, обдав кипятком Модную одежду.

- Та-а-ак!-удовлетворенно сказал Дерибасов.- Начнем с Лялька. Где деньги?! Спрашиваю двадцать раз - по числу пальцев на руках и ногах. Один вопрос - один палец.- Он постучал топором по поверженной сто-лешнице.- Потом отрубаю голову. Где деньги?!!

- Та-а-ам...- Лялек направила дрожащий паль-чик на ящик серванта.

- Ну ладно,- сказал Дерибасов, увидев пачку де-нег и сразу подобрев.

- Все не бери! - закричала Светик.-Там еще и наши.

Послюнявив пальцы, Дерибасов неторопливо отсчи-тал тысячу рублей, добавил пятерку за свинину, уложил деньги в глубокий внутренний карман и неожиданно по-грустнел.

- А мы ведь могли провести вечер гораздо прият-нее,- с укором сказал он,- если бы не ваша собачья затея. Поверьте мне - гораздо приятнее!..

Грустный Дерибасов опустил взгляд в ящик серван-та, заметил изящную серебряную цепочку и меланхолич-но, как песок с риодежанейровского пляжа, пропустил ее сквозь пальцы:

- И эта бижутерия лишь в очень малой степени сможет компенсировать мне несостоявшийся культурный отдых. Тем более, что из-за вас я не смог купить пода-рок любимой женщине.

- Положь на место!-завизжала Лялек.- Это же серебро! Дурак! Вор!

- Ах, девочки. Я не вор! И не такой дурак, если вы заметили,- интимно признался Дерибасов.- Я же го-ворил за себя, что страстная натура. Мое сердце уже сутки принадлежит не той, с кем связано священными узами. И вот во имя этой чистой любовной связи я имею вам предложить пожертвовать безделушку белого метал-ла светлой сельской девушке с открытой улыбкой...

Ночной автовокзал был похож на крытый рынок. Между рядами так же толпились, только в рядах не стояли, а сидели. Дерибасов вышел на воздух - ему не сиделось.

Наконец, появилась скамейка под фонарем. Вид с нее был неплох: вокзал светился теплой желтизной, пыльные усталые автобусы казались блестящими и бод-рыми.

На скамейке сидела женщина в брючках, с решитель-ным выражением серых глаз под редкой челочкой.

Дерибасов присел. 'На корреспондентку похожа, толь-ко толстовата',- подумал он и улыбнулся.

- Вы на какой автобус, простите? - спросила жен-щина.

- Назарьино,- сказал Дерибасов.

- Вы там живете? - обрадовалась женщина.

- Живу и работаю,- уточнил Дерибасов веско.

- Расскажите мне о Назарьино! - попросила она и достала блокнот.- Я из молодежной газеты,- предста-вилась она.- Эвелина Пранская. ...Видите ли... Назарьи-но- это...- корреспондентка заученно улыбнулась,- это, я бы сказала, загадочное место...

Дерибасов вскинул брови.

- Это слишком сильно сказано, конечно,- весело объяснила Эвелина Пранская.- Я литконсультант газе-ты. Вы не поверите... э... как, простите, вас зовут?

.- Михаил,- ответил Дерибасов.

- Михаил... э..,- сказала Эвелина Пранская.

- Нет, нет, просто, это, Михаил,- преданно смотря в глаза журналистке, прервал Дерибасов. Эвелина Пранская кивнула и продолжила:

- Вы не поверите, Михаил, если рассказать вам, сколько ежедневно мы получаем стихов. Молодежь пи-шет стихи, Михаил, это так отрадно. Неумелые стихи, большей частью плохие. Но это стихи, Михаил, это свое видение, это потребность в творчестве, Михаил, это, ес-ли хотите, показатель душевной тонкости нашего моло-дого современника; показатель возросшего культурного уровня, Михаил. Пишут из всех концов области, нет та-кого места, откуда бы не получали мы стихов, Михаил!

Михаил преданно кивнул.

- Кроме Назарьино,- пожала плечами Эвелина Пранская.- Десять лет я литконсультант. И никогда, вы представляете, Михаил, никогда не получала из Назарь-ино не то, что стихотворения, а даже ма-а-ленького, ну вот такого кусочка художественной прозы,- она пока-зала пальцами, какого именно кусочка.

- Да? - сказал Михаил.- Ну это... специфика та-кая. У нас это... люди... работают... ну... ну, некогда нам,- Михаил повысил голос,- нам некогда ничем дру-гим... вот!-он дернул усами.

- Да я все понимаю, Михаил,- ласково сказала Эвелина Пранская,- я очень люблю, горжусь нашими назарьинскими тружениками, кормильцами, я не боюсь таких высоких слов, Михаил. Такие как вы, Михаил, это прямые, честные, прекрасные люди...

Михаил сурово кивнул. Он почувствовал себя широ-коплечим и могучим мужчиной, полным земных бурных соков и горячего солнца вместе с ветром.

- ...Михаил, вы можете себе представить, что сегод-ня я получаю конверт из Назарьино! Я не верю глазам, Михаил, открываю и вижу... Михаил, как вы думаете, что я могла увидеть? - спросила Эвелина Пранская.

- Это... не знаю,- ответил Михаил, но в ушах уже звенел знакомый высокий голосок: 'Это я стихи писала! Сама!' Дерибасов побледнел, а голосок продолжил: '... и послала их в областную молодежную газету!'

- Там были стихи, Михаил,- торжественно сказа-ла Эвелина Пранская,- конечно, стихи плохие, неуме-лые, местами даже глуповатые, я бы сказала, но такие чистые, такие прозрачные, Михаил, что просто диву да-ешься! Сразу представляется ласковое небо, лес, чистая речка...

- Так! - сказал Дерибасов.

- Это честные стихи, Михаил,- продолжила Эвели-на Пранская,- даже иногда слишком честные. Иногда хотелось взять эту девочку и просто по-матерински от-шлепать ее... Михаил, девочка честно, все, что видела, все, что чувствовала, она записывала в заветную тет-радку, Михаил...

- Да? - громко сказал Дерибасов,- все?

- Да, Михаил, да! - Эвелина Пранская записала что-то в блокнот.- Ваша живая реакция убеждает ме-ня, что девочка никогда, никому не читала своих сти-хов... Ее односельчане, Михаил не знали, что рядом живет тонкая, чистая душа...

- Светлая,- потемнел Дерибасов.

- Да, Михаил, да,- Эвелина Пранская записала что-то в блокнот.- И это даже достойно осуждения, эта наша некоммуникабельность, невнимательность к людям, наша замкнутость, Михаил, снова некоммуникабельность.

- Кто? - сказал Дерибасов.

- ...Коммуникабельность - это... ну, это незачем,- улыбнулась Эвелина Пранская,- да это и другая тема. А девочку зовут Зоя Осипова. 10 'А' класс - больше она ничего не написала. Вы ее знаете, Михаил?

- Что? - громко сказал Дерибасов. Эвелина Пранская что-то записала в блокнот.

- В ее стихах много имен, почти все стихи о люб-ви. Очень часто повторяется некий Михаил Венедиктович - рифмы неумелые, еще бы, к такому отчеству по-добрать рифмы, вы представляете, Михаил? Кстати, по стихам этот Михаил Венедиктович тоже очень тонкий, умный человек...

- Светлый! - сказал Дерибасов.

- Спасибо,- улыбнулась Эвелина Пранская,- это именно то самое нужное слово, которое не всегда нахо-дится. Светлых людей надо знать, Михаил, вы знаете этого человека?

- Знаю,- сказал Дерибасов.- Это алкоголик.

Осуждение в его голосе было искренним - Дериба-сов употреблял алкоголь настолько редко, что Дуня ти-хо презирала его, выпив, по обыкновению, вечерком рю-мочку десертного 'для здоровья'. Так было заведено в Назарьино, однако алкоголиков в деревне не было.

В истории Назарьино было всего двое горьких пья-ниц, но оба были Арбатовы, а это все равно что приез-жие. Да и ходили они в алкоголиках недолго: первый, Софрон, скоропостижно скончался, так и не допев лю-бимую 'Калинушку', а второй женился, исправился и даже окончил вечернюю школу.

А вот Дерибасов не пил.

- Да, я слаб,- говорил он Дуне.

- Да уж,- соглашалась Евдокия.

- Моя тонкая душа подвержена,- пояснял муж Ми-хаил.- Если начну - не кончу. Не вводи нас во иску-шение-е-е,- козлино ныл он.

- Шут гороховый! - беззлобно говорила Дуня, пос-ле чего муж Михаил отворачивался к стенке на 3-4 дня.

- Алкоголик?! - удивилась Эвелина Пранская и от-ложила блокнот.- А может быть, тезка?

- Нет, алкоголик,- упрямо сказал Дерибасов,- они уже давно... Мне ли не знать...

- Что давно?!

- То самое давно! - сказал Дерибасов с сельской непосредственностью.- Да если бы только! Хоть бы это... людей стеснялись! Так нет! Она ему стишок, а он в тот же вечер, если до клуба доползает, ей частушку. Прямо при всех!

- Частушку?!

- Ну да. Тоже, поэт. Это... снюхались. А частушки такие! - и Дерибасов исполнил единственную сочиненную им еще до женитьбы частушку:

Я у милки две груди

накручу на бигуди!

Если пышной будет грудь,

замуж выйдет как-нибудь!

- Кошмар,- оценила Эвелина Пранская.

- Могу еще спеть,- предложил Дерибасов.- Толь-

ко это самая приличная. Он раньше, это, что 'Я у Зой-ки две груди...' пел. Мать ее не выдержала, кипятком его ошпарила. Теперь 'я у милки' поет.

- Надо же! - огорчилась Эвелина Пранская.--А я бросила все, дочка болеет, муж в командировке... а... как же это?

- А так,- мстительно сказал Дерибасов.

- А... Зоя? - осторожно спросила Эвелина Пран-ская.

- Зоенька? - рассмеялся Дерибасов.- Мне очень неудобно вам так в лицо... Но... простите меня, у меня самого четверо детей, нет, пятеро, три дочки... если хоть одна будет похожа на эту... эту Зоеньку, с вашего раз-решения, и не то, что в десятом классе, а хоть в соро-ковом, я ее...- Дерибасов раздул ноздри, вытолкнул воздух и грозно продолжил: - Я простой сельский па-рень, у меня это... Ну, полный дом детей! И люди у нас честные, прямые. А Зойка - выродок, общедеревенское мнение - шлюха она, простите за выражение, но я про-стой человек, я говорю, что есть!

- Как? - растерянно сказала Эвелина Пранская.- В 10 классе?!

- Так!-уверенно сказал Дерибасов. И вдруг его осенило. Мысль, пришедшая к нему, была так хороша, что он даже зажмурился.

- То есть была,- сказал он печально.

- Почему была? - спросила Эвелина Пранская.

- А позавчера утопилась,- развел руками Дериба-сов.- Плакали мы, но даже с облегчением, честно гово-ря. Да и бог с ней, может, что поняла. Вы знаете, я про-стой парень, говорю, что думаю, у нас в Назарьино все простые люди, так вот нам ее не жаль! Старухи говори-ли- только могила исправит. Старость мудра. Мать од-нажды кричала: 'Хоть бы убил кто - позор на всю семью!' Знаете, что такое осуждение коллектива? - су-рово спросил Дерибасов.

Эвелина Пранская машинально кивнула.

- В общем - утопилась. Или еще кто вмешался - милиция понаехала, выясняют...

- Милиция? - испуганно спросила Эвелина Пран-ская.- А стихи?

- И вот ведь стерва,- продолжал Дерибасов гроз-но,- ну умерла бы так умерла, простите за прямоту, я говорю, что думаю, я простой парень, так она за день до смерти письма разослала-содрала стихи откуда-то, вот, вам написала, еще в милицию письмо отправила: 'Меня убили!' А братишка ее видел - Витька, хороший пацан - плачет, за сестру стыдно, но рассказывает и мать утешает еще - мужик будет!

- Да-а-а?! - сказала Эвелина Пранская и перевела дыхание.

Перевел дыхание и Дерибасов. На него накатила ка-кая-то волна, он врал так, словно бился насмерть за свою жизнь. В голове звенело, он даже дрожал, отчего звенела в унисон серебряная цепочка для Заиньки, спря-танная в 'пистон' от дотошной и глазастой Евдокии.

- А... это,- сказал Дерибасов,- а вас в Назарьино уже ждут. Да-а... Витька как рассказал - и смех и грех, уже между собой шепчутся: 'Скоро из газеты приедут. Посмотрим на представителей средств массовой инфор-мации...'

- А Михаил Венедиктович? - обреченно спросила Эвелина Пранская.

- В ЛТП,- отрезал Дерибасов.

- Да,- сказала потерянно Эвелина Пранская,- спа-сибо, Михаил,- повторила Эвелина Пранская,- конеч-но, ехать туда не стоит... милиция работает... и дочку не с кем...

- Конечно! Гос-с-споди! Как божий день! До сви-дания!- Дерибасов решительно встал и протянул ру-ку.- До свидания. Я лично очень верю в наше Назарьи-но. Это не красные словца, нет! У нас живут и работа-ют прекрасные люди, и у нас еще вырастут великие поэты и художники, только дайте время!

Эвелина Пранская машинально жала протянутую руку, блуждала взглядом. Потом закинула сумку за спи-ну, и, отстраненно повторив:

- Да, Михаил, да! - привычно улыбнулась и ушла.

Через полчаса автобус отошел, а в пять с минутами, дернувшись в последний раз, затих. Дерибасов похло-пал себя по карману с деньгами и, насвистывая, легко соскочил на землю.

В деревне было тихо, но странным это не казалось - по воскресеньям Назарьино любило поспать.

- ...Это,- Евдокия зевнула,- скоко привез? Муж Михаил хохотнул и чмокнул жену в подборо-док.

- Евдокия,- сказал он грозно,- как дела? Блюла ли себя?

Евдокия послюнявила пальцы, и, считая бумажки, сказала:

- Это... восемь... девять... хорошо... тринадцать... вчера у Осиновых девка топилась, всю деревню перепо-лошила... это... двадцать...

Дерибасов застыл.

- Как?! Как утопилась? - наконец спросил он.- А почему сегодня тихо?

- ...сорок,- сказала Евдокия,- говорю тебе - не утопилась, а топилась. Витька вытащил - мужик будет! Откачали... сорок два... два... два... черт, сбилась!

Дерибасов ходил по комнате, трогал щеки, глубоко дышал, посмотрелся в зеркало.

- Дуня,- наконец выронил он,- смотри, что я те-бе привез: цепочка серебряная, весь город носит...- И полез в 'пистон'...

Посадив жену Евдокию на серебряную цепь, Дери-басов отметил появившиеся на ее тугих щеках ямочки и испытал законную супружескую гордость.

- Ну как? - спросила жена Евдокия.

- Гармония...- грустно улыбнулся муж Михаил.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

"ЧТО НАПИСАНО ПЕРОМ..."

Глава 5

'Не хлебом единым...'

- Гармония,- сказал Михаил Дерибасов.

- Что гармония? - подозрительно спросила Евдокия Дерибасова.

- А то,- ухмыльнулся муж Михаил и щелкнул зам-ками кейса. Зачитанная тощенькая брошюрка 'Гармо-ния супружеской жизни' смущенно примостилась на дальнем от Евдокии углу стола.

Дунины кулаки вдавились в бедра, она покраснела.

- Королева,- гордо сказал муж Михаил.

- Шут! - отрезала Дуня.

- Деревня!-ласково хихикнул муж Михаил.-'Ко-ролева Марго'. Дюма. Ах, Дуня, в Ташлореченске на книжной менялке стоимость стоящих книг измеряется в 'Королевах'. За 'Гармонию' просили полторы, я убил их иронией и взял за одну...

- Скоко? - перебила Дуня.

- Ну, пятнадцать,- поскучнел Михаил.- Одна 'Ко-ролева'- полтора червонца, знать надо...

Дуня двинулась вокруг стола. Муж Михаил обходил стол в том же направлении и с той же скоростью. 'Гар-монию' он прихватил с собой.

- Дуня,- убеждал муж Михаил,- не дури. Слы-шишь?! Я же о тебе заботился... Знаешь, что тут уже в предисловии написано?.. Вот остановись, я прочту...

Но остановилась Евдокия не вдруг. А вспомнив о деле.

- Это,- сказала она, нахмурившись.- Тут Елисеич заходил.

- Да ну?! - поспешно обрадовался муж Михаил.- Что ж ты молчишь, дура? - сконтратаковал он.- Мужик приходит к мужику, можно сказать, компаньон приходит к компаньону, и дело, на котором, значит, зиждется ма-териальное благосостояние нашей семьи, простаивает.

Зажав 'Гармонию' под подбородком, Дерибасов шу-стро натянул сапоги, сунул брошюру за голенище, вернулся к кейсу и выхватил из него стопку исписанных листков. Дуня метнула острый взгляд. На верхнем зна-чилось: 'Расписка дана мною, студенткой 4 курса Ташлореченского университета Сапега Натальей Борисовной в получении от М. В. Дерибасова ста рублей за перевод с французского монографии Поля Жирара 'Шампиньоны в моем доме'.

- В моем доме! - со значением сказала Дуня и взя-ла паузу.

Дом был действительно Дунин. В семейной игре в 'ду-рака' этот аргумент был козырным тузом и придержи-вался до конца.

Чаще всего под шестым чувством подразумевают ин-туицию. Шестое же чувство Евдокии была здоровая бди-тельность. Шла она от бабки по материнской линии Мар-фы Скуратовой, выявившей в тридцатые годы в окрест-ностях Назарьино с полдюжины агентов различных иностранных разведок. В обоих полушариях Дуниного мозга вспыхнуло по красной лампочке тревоги, и их отблеск проступил на щеках: сто пятнадцать рублей оста-лось в городе, причем большая часть у молоденькой дев-чонки. Городской. В дом же прибыло: стыдная книжонка, что и на полку-то не поставишь, и пачка каракулей. Евдокия пригнула голову и, как на рога, нанизала мужа Михаила на острый тяжелый взгляд. Муж Михаил спо-койно слез с рогов и треснул кулаком по столу:

- Не бабьего ума! - рявкнул он.- Не лезь в мой бизнес! - И, дождавшись, когда взгляд Дуни стал ко-молым, примирительно добавил: - И потом, Елисеич в доле и в курсе. Так что полтинник сейчас с компаньона взыщу.

- И книжонку ему подари,- прыснула Дуня, и ямоч-ки заняли привычное место на ее щеках.

Дерибасов хохотнул, шлепнул Дуню по заду и вы-шмыгнул.

Вообще-то с книжной полкой Дуня была не права. За год, прошедший с покупки 'стенки', Дерибасов забил книжный 'сектор' так плотно, что только брошюрку туда и можно было просунуть. В книголюбстве Дерибасову импонировало все: отсчитывать нешуточные суммы за престижные красивые книги, читать их, упоминать о том, что их читал, цитировать смачные обороты, обмени-вать книги, подбирать серии, продавать за солидные деньги, наконец, называть Евдокию примитивом и необ-разованной дурой.

- Дура и есть,- соглашалась Дуня, оценивающе гля-дя на мужа.

И Дерибасов замолкал и сдавал назад, ибо кроткая фраза прикрывала невыносимый для самолюбия под-текст. И услышать его открытым текстом Дерибасов не хотел.

Чего греха таить - в браке Дерибасов получал боль-ше, чем давал. Но из полученного более всего ценил освобожденную от рабства нужды инициативу.

Теперь, когда можно было не думать о куске хлеба, Дерибасов начал думать о том, что не хлебом единым жив человек.

Министерство здравоохранения допускает, что мозг совершенствуется до 20-25 лет. Михаил Венедиктович составил исключение из этого правила. Стимулирующее воздействие женитьбы на Дуне преодолело возрастной барьер! В обретенных условиях мозг его стал совершен-ствоваться как никогда.

Беззастенчиво не заботясь о хлебе насущном, Дери-басов родил массу идей относительно продуктов с боль-шей пищевой ценностью. И сейчас он завернул на улицу Г. Острополера, реализовывать одну из них.

Семидесятилетний Елисеич озорничал - отложив недопочиненный сапог, доругивался с группкой приехавших за штанами горожан по переговорному устройству. Го-рожане бестолково толпились у причудливого забора, затейливых ворот и калитки из дверцы от 'КамАЗа'.

- Уважаемые граждане Ташлореченска! - воззвал Дерибасов.- В связи с улучшением снабжения населе-ния брючными изделиями из джинсовых и других тка-ней, пользующихся повышенным спросом, Матвей Ели-сеич Дерибасов прекратил свою общественно полезную, индивидуальную трудовую деятельность.

- Мишка,- жалобно сказал динамик,- ну скажи им, чтоб они убирались. А то я поливальный агрегат включу, а там вода с удобрениями. И удобрений жалко, и людей.

- Ну, товарищи,- сказал Дерибасов,- оглянитесь вокруг - джинсы - это уже пройденный этап. А приез-жайте-ка вы лучше через месяц к нам за шампиньонами. Спросите Михаила Венедиктовича Дерибасова...

Тут в огороде ожило чучело-манекен. Оно помахало руками, распугивая птиц, а потом повернулось и повиля-ло 'фирменным' задом с большой кожаной наклейкой 'Назарьино'. Подключенное к ходикам с кукушкой, чучело-манекен совершало ритуальные телодвижения каж-дые полчаса.

Подростки присвистнули.

- Дед! - крикнул один.- Продай штаны с чучела!

- Не,- засомневался динамик.- Хотя оно и чуче-ло, а срам у него есть.

- Правильно, Елисеич,- оживился Дерибасов.- А то, глядишь, за порнографию привлекут.

- А если я с ним махнусь? - сообразил подросток.

- Ишь ты,- одобрил Елисеич,- предприимчивый... Ну, валяй.

Ворота разъехались.

- Балбес ты все-таки, Мишка,- подытожил Елисе-ич, пролистав рукопись, и демонстративно свернул из титульного листа цигарку.

- Дать прикурить ассигнацией?!-обозлился Дери-басов.- Раз уж ты цигарки из рублевых страничек кру-тишь! Это же научно-техническая информация!

- А на кой нам эта информация? Я и так с квадрат-ного метра втрое больше этого француза беру.

Дерибасов окаменел от восторга, боясь поверить.

- И потом, прикинь,- Елисеич поводил толстым ко-рявым пальцем,- сколько денег француз на свой бункер убухал. А у меня, считай, никаких затрат... Окромя, правда, полусотенной, что ты с меня за эти листки слу-пил... Хорошо, хоть самодельную тебе дал... Ночью не спалось, вот и изготовил.

Дерибасов метнулся к окну и долго молча рассмат-ривал пятидесятирублевку на свет, пока не сообразил, что мятая и засаленная, она никак не может быть 'ново-рожденной'. Елисеич хохотал. Любые намеки или пря-мые обвинения в противозаконности очередного увлече-ния Елисеич отвергал всем своим существом. Он лез в лицо оппонента огромными шершавыми ладонями и воз-мущался:

- Ими сделал!

А вообще-то Елисеич был человеком совестливым и щепетильным. Но более всего застенчивым. В отличие от большинства стеснительных людей, застенчивость ско-вывала его буквально. То есть, вся верхняя половина мо-гучего даже для Назарьино тела каменела, и, перемина-ясь на дрожащих ногах, Елисеич крушил саженными плечами все подряд.

Когда двадцатилетний Мотя сватался к своей един-ственной любви Марфе Скуратовой, в плотно заставленной горнице он застеснялся и снес стенд семейных фото-графий, зеркало, икону, настенный шкафчик с посудой, И.В.Сталина. Когда пал последний из семи фарфоро-вых слоников - аристократов среди прочих гипсовых и ка-менных назарьинских сородичей, Марфа сжала кофту у горла и сказала:

- Лучше помру в девках.

Репродуктор ликовал - страна приветствовала своих героев. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Моти. Ткнувшись во все четыре стены, он развернулся, наступил нетвердой ногой на поверженный репродуктор и, выломав дверной косяк, ушел.

В девках Марфа не померла. Бобылем остался Елисеич. После смерти Марфы он, незаметно для себя, стал звать Дуню внучкой, что, скорее всего, и довело его до компаньонства с Михаилом Дерибасовым.

Много чего наломал Елисеич за свою долгую жизнь. Совестливый и щепетильный, Елисеич все, что ломал, ремонтировал. Кроме, правда, скуратовских: фотостенда, зеркала, иконы, шкафчика с посудой, И. В. Сталина, сло-ников-аристократов и репродуктора. Человек малых зна-ний, но буйной творческой фантазии, Елисеич не воссоз-давал, а созидал. Из-под ремонта Елисеича выходили: швейная машинка, набивающая охотничьи патроны, утюг-самоглад, велосипед-миникомбайн, телега-амфибия и так далее.

Порадовавшись удачной шутке, деликатный Елисеич тут же начал сомневаться, не обидел ли он Дерибасова. Но Дерибасову было не до мелочного самолюбия - не-ожиданно вознесшись втрое выше мечтаемого, он судо-рожно пытался обозреть новые горизонты:

- Эх...- задохнулся счастьем Дерибасов.- Да что же это делается... Родной мой Елисеич! Это ж угловой столик!.. Француз, он страшно быстро разбогател! Так мы ж тогда вообще!.. Машина-'Волга', 'Мерседес'... нет, сначала дом. С колоннами и фонтаном. А из Дунькиной хаты - образцовый свинарник. Х-ха!.. Елисеич,- Дерибасов блаженно хихикнул,- да мы на международ-ную арену выйдем! Подорвем экономику Общего рынка! Завалим Францию шампиньонами по демпинговым це-нам! Дунька мне: 'Шут!' А я ей: 'Да, я шут, я циркач, так что же? Зато на международной арене...' И по всем областным центрам, от Владивостока до Парижа - по-стоянные угловые столики в ресторанах!-Дерибасов неожиданно замолчал, покрутил головой, вышел в сени и долго пил большими глотками холодную колодезную воду...

События этого дня насторожили краеведа-любителя и подпольного летописца Осипа Осинова. В тридцатом томе 'Уединенных наблюдений и размышлений над людь-ми, природой и временем' появилась следующая запись:

'Горько видеть идущие из города тенденции - молодые люди вместо того, чтобы обмениваться кольцами с молодыми девами, обмениваются штанами с чучелом. Символическое значение этого акта явно омерзительно, хотя до конца постиг-нуть его трудно.

Удручает и происходящее в недрах Назарьина в самом буквальном смысле. Мишка Дерибасов использует Елисеича для выращивания в подвале подземных грибов.

Какой может быть душа такого гриба?!

Умозаключаю: душу его составит вытяжка из могильного ада. Но мертвые души не имут...

Вывожу: есть эти грибы - все равно что носить штаны с чучела'.

Глава 6

По демпинговым ценам - во Францию

Дерибасов обихаживал Елисеича, Елисеич обихажи-вал шампиньоны. Дуня большими сковородками жарила продукцию для дегустаций. После пятой сковородки при-родный артистизм Дерибасова начал перерастать в ре-жиссерство. Вышитую Дуней косоворотку Елисеич при-нял охотно, даже растроганно. А за лапти обиделся:

- Может, мне ещё и суму в руки?

- Какую суму? - отмахнулся Дерибасов.- Где ты видел суму с шампиньонами? Партия лукошек поступит завтра к пятнадцати ноль-ноль.

- Мишка,- заворчал Елисеич,- ты .этой торговлей сам занимайся. Не умею я торговать. Мы с тобой так и договаривались.

- Нельзя работать по-старому!-жарко заговорил Дерибасов.- Давай, Елисеич, осваивай смежную профессию. Я все организую, но за прилавком должен стоять ты.

- Ты чего придуриваешься! - встряла Дуня.- Сов-сем Елисеичу на голову сел. Свинину-то продаешь не ху-же других, даже пошустрее...

Дерибасов высокомерно улыбнулся, выдержал паузу и заорал:

- Примитив! А городская специфика! Это свежая свинина требует подвижного и остроумного конферанса! А гриб, он же от земли! Он дремучего старика требует. Могучего, сказочного, неповоротливого. В лаптях и косо-воротке. Старик от земли, и гриб от земли. Поняла?!

- Ага,- сказала Дуня.- Все поняла. Гриб от земли, свинина - от помоев.- Дуня повела крутым плечом и ушла на кухню.

С минуту Дерибасов ощупывал намек, потом выдавил:

- Гадом буду, свиней пущу! А из вот этого комода - корыто сделаю!

...Лапти жали. Дерибасов нарочно заказал их на пол-размера меньше, чтобы Елисеич переминался с ноги на ногу и привлекал внимание к обувке. Смущенный, рас-терянный, огромный Елисеич был великолепен. Дремучий русский богатырь притягивал любовные взгляды област-ных русофилов. Однако до демпинговых цен и Общего рынка было еще далеко. Рынок был тот же, что и не-сколько десятков страниц тому назад. Новорожденное 'дело' требовало капиталовложений, как младенец - молока. Поэтому цены были такие, что горожане, словно норовистые лошадки, испуганно косились на шампиньонные ценники и шарахались. Совестливый Елисеич пунцовел и искал глазами Дерибасова. Тот успокаивающе поднимал руку в международном молодежном жесте 'о'кей'. Елисеич таращился на образованный большим и указательным дерибасовскими пальцами кружок и, на-конец, решил, что нужно замазать ноль на ценнике, что и сделал. Тут рыночная толпа раздвинулась, и перец Елисеичем возник выводок стариков и старух в легко-мысленной одежде, и это было не смешно, потому что говорили они не по-русски.

Иностранцы лопотали, гид-переводчик отступал к прилавку, отстреливаясь короткими очередями через ме-гафон. Дерибасов на цыпочках потянулся к происходя-щему, вертя головой, как радаром. На его глазах лукош-ко деликатеса изменило родине за смятый рубль. Сом-намбулический Елисеич совал лукошки в аляповатые иностранные пакеты.

- По демпинговым ценам во Францию,- чуть не плача прошептал Дерибасов и сжал кулаки.

Через восемь лукошек французский табор двинулся дальше. Гид замешкался, нетерпеливо застучал метал-лическим рублем по прилавку. Раскаленный Дерибасов возник за секунду до того, как Елисеич чуть не похоро-нил девятое лукошко в блеклом гидовском пакете.

- Стоп! - заявил Дерибасов.- Вы продемонстриро-вали полную профессиональную непригодность,- холод-но бросил он.

Елисеич сокрушенно развел руками, а у Гида забега-ли глаза.

- Перед вами - простой советский труженик,- стро-го продолжил Михаил Венедиктович.- У него пятеро детей, которых он должен прокормить собственными ру-ками,- Дерибасов помахал сжатыми кулаками, а Ели-сеич рефлекторно сунул в лицо Гиду бугристые от мозо-лей ладони и тут же испуганно отдернул их.- Но он знает свой патриотический долг!-Михаил Венедикто-вич пронзительно посмотрел Гиду в глаза.- Он понес семьдесят два трудовых рубля убытка на замазанном при появлении иностранных гостей нуле, ради одной ва-шей фразы...

- Моей фразы?!

- Именно вашей. Не моей же, в самом деле. Госу-дарство не тратило средств на обучение меня француз-скому языку. 'Мадам и месье! - должны были восклик-нуть вы.- Обратите внимание! Может ли в вашей ка-питалистической Франции рядовой труженик лакомиться шампиньонами? То-то! А у нас шампиньоны на каждом столе по цене картошки!'

- А вы, собственно, кто?!-спросил Гид, неприяз-ненно глядя на потихоньку стягивающийся к ним базар-ный люд.

- Я-то представитель общественности...- Михаил Венедиктович сделал нажим на начале фразы и много-значительно оборвал ее на середине.

В толпе зашептались.

- Какой общественности?! - Гид попытался уложить Дерибасова в конкретные рамки, но Дерибасов не укла-дывался:

- Какой общественности?! - переспросил Михаил Венедиктович в толпу.- Да уж не международной! Или мы для вас уже не общественность? Похоже, мы для та-ких, как он,- хуже собак! Особенно, если эта собака - французская болонка.

- Вы что, против советско-французской дружбы?! - сделал Гид ответный ход.

В любой игре существуют правила. И обычно выиг-рывает тот, кто их устанавливает. Вот, например, коррида. Как бы она проходила, устанавливай правила не ис-панцы, а быки?

Гид помахал фразой-мулетой о советско-французской дружбе и приосанился, ожидая, как Дерибасов ринется и обломает рога о заграждение. Но бык пожевал губами, встал на задние ноги, и облокотившись одним копытом на прилавок, ткнул другим в сторону Гида:

- Нет! Я не против советско-французской дружбы! Я против тех, кто, прикрываясь ею, примазывается к ино-странщине.

- Больно культурными стали,- сказали из толпы.

- Больно другое,- подхватил Михаил Венедикто-вич.- Больно, что некоторые приспособленцы нагло поль-зуются патриотическим порывом бесхитростного крестья-нина в корыстных целях. Для личного обогащения.

- Э, а что этот тип сделал? - спросили из толпы.

- Милицию вызвать? - обрадовался кто-то.

- Шампиньонов по рублю за лукошко ему захоте-лось,- пояснил Дерибасов.- Чтобы наш брат разводил для него деликатесы по рублю за лукошко! А он для нас за это с француженками шуры-муры разводил.

- Деловой! -то ли осудил, то ли одобрил Гида флег-матичный человек в неряшливом фартуке, с топориком, неторопливо пришедший от мясного прилавка. Дериба-сов узнал его и обрадовался - год назад в один июнь-ский день они бок о бок торговали свининой.

- Х-хе! - сказал Дерибасов.-Привет, дядя! Может быть, удовлетворишь его во имя советско-французской дружбы - продашь свинину один к десяти? А что? Сви-нина- по сорок копеек за кило!

- Товарищи! - Гид перешел к круговой обороне.- Товарищи! День рождения у меня сегодня! - Гид пере-водил взгляд с топорика дерибасовского знакомого на низколобого упитанного малого, поигрывающего чугун-ной гирькой.

- А у них?!-горько сказал Дерибасов, плавно по-ведя рукой в сторону толпы.

- Могу паспорт показать!-замельтешил Гид.- Друзья зайдут. Вот и хотел угостить... Я же не потому, что дешевле... Сколько они стоят? Сколько стоят, столь-ко и заплачу! - Гид полез в карман, вытащил смятую трешку, посмотрел на Дерибасова и снова зашарил по карманам. В левом заднем оказался рубль с мелочью.

- Вот..,- вздохнул Гид и протянул деньги Елисеи-чу.- На все, пожалуйста.

- Продукция отпускается лукошками,- сказал Де-рибасов.

Елисеич потупился.

- У меня больше нету.- Видно было, что Гид готов вывернуть карманы по первому требованию.

- В виде исключения,- объявил Дерибасов.- Ис-ключительно ради дня рождения и советско-французской дружбы, ладно, оставляй залог.

Цепким взглядом Дерибасов прошелся по Гиду, как пианист по клавишам, глаза его блеснули, и приговор был вынесен:

- Мегафон!

Дерибасов был человеком конкретного ухватистого мышления. Горячие чугунки идей со стуком выставлялись на широкий крепкий стол назарьинской предприимчиво-сти, и нетерпеливый, вечно голодный Дерибасов востор-женно обжигался недоваренным варевом.

Мысль о мегафоне возникла внезапно и, слегка поизвивавшись, застыла, прочно вписавшись в одну из дерибасовских извилин. В ту самую, где завалялось недостершееся воспоминание: какие-то кадры из какого-то фильма, в которых снимали какой-то другой фильм. И режиссер в клетчатой кепке споро орал в мегафон:

- Мотор! Мотор! Дубль! Уберите из кадра!

- Все!-торопливо сказал Мишель Гиду.- Катись из кадра жарить грибы!

Когда толпа рассосалась, Мишель заразительно за-ржал в мегафон и интимно поинтересовался у Елисеича:

- Девушка, хочешь сниматься в кино? После этого он сменил ценник, жирно и нагло выведя фломастером цифру 15.

- Окстись! - сурово сказал Елисеич.- И по червон-цу не брали!

- Нормалялек, Елисеич! - бросил распираемый идеями Мишель.- Щас народ сменится, и бум компен-сировать твои опыты внешней торговли!.. Ах, какая де-вушка,- вздохнул Мишель, высмотрев жертву.- Будь моя воля, я бы одарил ее букетиком из шампиньонов! Когда фирма встанет на ноги, будем продавать таким за полцены... Веселей, Елисеич! Лапти не жмут? Ты что, уже разносил?!

Елисеич невольно заворочался и запереминался. Ми-шель резко и независимо отошел от прилавка и рявкнул в мегафон:

- Эй, на первой скрытой камере! Чего рот раззявили?! Снимайте сюда!.. Да не меня, сапожник! Вот эту самую девушку! Веди, веди за ней камеру! Еще! Еще!!! Ее серьга - твоя звезда!

Девушка остановилась, готовая поверить своему сча-стью. Торговки за соседними прилавками посмеивались, ожидая, что отмочит Дерибасов на этот раз. И Дериба-сов их не разочаровал:

- Так, русский богатырь! Сделайте из шампиньонов букетик и предложите девушке, когда она приблизится!.. Нет, это долго,- с сожалением сказал Мишель, видя, что Елисеич уже вдеревенел в прилавок.- Бутафор! К завт-ра я хочу иметь шампиньонный букетик! Компране ву? Значит, вторая скрытая камера, крупный план! Девуш-ка, улыбайтесь! Миллионы зрителей хотят вашей улыбки!

На поводке дерибасовского импровиза девушка, улы-баясь в разные стороны, дошла до Елисеича и уперлась в ценник.

- Что, дорого? - добродушно хохотнул Мишель в мегафон.- Конечно, вам жалко 15 рублей... Это читается на вашем лице... Так... Нет, нет! Не надо скрывать это выражение! Вы можете поторговаться. Миллионам моло-дых зрителей будет интересно увидеть, как вы торгуетесь!

Изваяния девушки и Елисеича с ужасом смотрели друг на друга.

- Что вы стоите, как два Дюка Ришелье?! - рявк-нул Мишель.- Вы же снимаетесь в кино, а не в фото-графии! Мой дедушка-фотограф умер, не дождавшись таких клиентов!

Три 'пятерки' сползли с потной ладони в негну-щуюся.

- Первая скрытая камера! - ликующе воскликнул Мишель.- У вас что, телеобъектив запотел?! А ну, давай - удаляющиеся щиколотки - крупным планом!!! Ах, какие тонкие точеные щиколотки... Вы видели что-нибудь подобное у нас в Одессе?.. Товарищи, не притесь в кадр! От молочницы до мясного прилавка - все в кадре! Что-бы в нем никакой стихийной массовки!!! Кроме актеров и продавцов вход с моего разрешения! Некиногеничным за разрешением не обращаться!.. Так... Что? Нет, вы - нет. Простите, вас не могу... А вот вы - да! Ну-ка, в про-филь... Ладно, попробуем. Первая скрытая камера! Мо-тор!!! Проба 583! Русский богатырь, улыбнитесь покупа-телю!.. Что? Откуда мы? Конечно же, с Одесской кино-студии, мадам!..

...Перегруженный молчанием, старенький дерибасовский 'Запорожец' еле тащился. Елисеич с заднего сиденья обиженно таращился на дорогу. Дерибасов ис-кал аргументы. Фирма была в опасности - ее раздирали внутренние противоречия, ей грозила междоусобица - оказалось, что с Елисеичем нельзя было ходить в раз-ведку боем в экономической войне. Вместо того, чтобы зубами вгрызаться в завоеванный сегодня плацдарм, Елисеич решил дезертировать - заявил, что торговать шампиньонами не будет, и все, хоть ты, Мишка, сдохни. А если ты, Мишка, еще раз попробуешь над стариком надсмеяться, да еще принародно, то вот этими самыми руками (бугры на стариковских ладонях пахли землей и грибами)...

Было ясно - из Назарьино Елисеича больше не вы-тащить. Однако толстая пачка денег в заднем кармане, прыгая на колдобинах вместе с 'Запорожцем', фамиль-ярно похлопывала Дерибасова по ягодице и успокаива-ла: 'Нормалялек, Мишель! С башлями не кормят вшей!'

В конце концов, все выходило не так уж плохо. Как говорится, каждому - свое. Пусть старик унавоживает шампиньонницу и сочиняет компост. А творческий сбыт товара Дерибасов возьмет целиком на себя.

Дерибасов закусил ус и засвистел. Творческий сбыт товара, как и любое творчество, таил в себе гигантские возможности и огромные трудности. Дерибасов мужест-венно выдвинул подбородок и придавил акселератор. Было ясно, что рынок Ташлореченска не созрел для до-рогостоящего деликатеса. Требовались люди, счастливо сочетающие тонкий вкус и толстый кошелек. Спецконтин-гент. И Дерибасов верил, что такие люди в Ташлореченске есть. Иначе для кого и за счет кого живут хорошо одетые девушки с тонкими талиями и щиколотками.

Стоявшая на развилке, как иллюстрация к указате-лю 'Назарьино', Анжелика, внучка махровой цветочни-цы Еремихи, тонкостями сечений не обладала. 'А ведь,- подумал Дерибасов, тормозя,- взяла и десантировалась в гущу спецконтингента'.

Анжелика тяпнула пятерней ручку и просунула в дверцу открытую сельскую улыбку:

- Здрась, Матвей Елисеич! Здрась, Михал Венедиктч!-Анжелика лупанула глазами на колени Ели-сеича, торчавшие вместо переднего сиденья, и, скользнув взглядом по его босым ступням с блаженно шевелящи-мися пальцами, хмыкнула:-.Чего это? Сиденье пропи-ли? Во даете! Отпад!

- Давай, маркиза ангелов,- сказал Дерибасов,- впархивай в салон. Ну?! Удивляюсь на тебя - работаешь в таком месте, а не знаешь, как больших людей возят.

- Да ну, к нам их всяко возят. Вчера вон одного вообще на носилках привезли. С охоты. Грибами, мол, отравился. Да куда ж там, грибами! Больно эти грибы перегаром воняли!..

Грудастое и задастое, задорное молодое тело вытес-нило из 'Запорожца' остатки гнетущего молчания, и ма-шина весело и легко покатила по проселку.

Анжелики была жизнерадостной жертвой одной из своеобычных назарьинских традиций. Дело в том, что в свое время у основателя села Назария было три сына и выводок дочерей. Очевидно, собственный горький опыт и вложил в его уста поразительный по пронзительности афоризм: 'Старая дева губит все дело, а баба без мужи-ка на всякую дрянь падка'. Несколько поколений назарьинцев переварили это предостережение в крепкую традицию - когда парней забирали в армию, их девки подавались в Ташлореченск. Исключение допускалось только для самостоятельных хозяек. Отслужив, солда-тики шли из военкомата в ЗАГС, чтобы заявиться на родину не мальчиком, но мужем: лычки, тугой вещме-шок, жена. Невостребованным девкам предлагалось два выхода. Один из них был выход замуж за кого угодно. Он давал право на более-менее почетное возвращение в Назарьино. При этом полоненный муж попадал как бы в примаки ко всему селу, то есть отношение к нему было специфическим. Но дети за иногородность родителя уже не отвечали и получали полноправное назарьинское гражданство. А гордость учителя биологии - Санька Де-рибасов- вообще утверждал, что 'примаки' спасли назарьинцев от вырождения, принеся свои гены на алтарь общественного воспроизводства.

А вот второй выход для невостребованных девок был, скорее, тупиком. Тут все основывалось на прецеденте: Назарий умирал, окруженный всеми своими чадами я домочадцами, кроме младшей, Серафимы, так и не на-шедшей ни сначала, в Назарьино, ни позже - в Ташлореченске, куда сослал ее отец за распутство, своего су-женого. Прогнав близких, Назарий посовещался с лека-рем и объявил: 'Разрешить Серафиме вернуться в отчий дом после пятидесяти и непременно с дитем - хоть сво-им, хоть приемышем. Чтобы не быть в тягость обществу, чтобы было кому ходить за ней в старости',- и испустил дух. Так и повелось. Жизнь подтвердила мудрость этого последнего, как, впрочем, и других поучений Назария. В Назарьино был самый низкий по области процент раз-водов, да и процент этот давали в основном Арбатовы. А когда по области проходила кампания организации сельских клубов 'Кому за 30', Назарьино сорвало райо-ну 100-процентный показатель. Председатель сельсовета Назар Назаров уже вывесил было афишу о вечере зна-комств и даже написал Елисеичу первую открытку-при-глашение, когда сообразил, что на момент кампании все вдовы уже пристроились, а помереть никто не успел...

- Непорядок! - осудил Михаил Венедиктович.- Спецконтингент травится недоброкачественными гриба-ми, а мы в это время, как ни в чем не бывало, спиной к городу, катим домой в комфортабельном автомобиле!

Анжелика захихикала.

- Вот ты смеешься,- констатировал Михаил Бене-диктович,- а вот скажи мне, как работник специальной системы усиленного медицинского обслуживания, что лично ты сделала для профилактики грибных отрав-лений?!

- Я?!-удивилась Анжелика.- А я-то тут при чем?

- Вот! - строго сказал Михаил Венедиктович.- Вот поэтому у нас везде такой бардак! Потому что каждый, кто легко бы мог решить вопрос, говорит, что он ни при чем. А тот, кто при чем, тот суетится, но не может. А между прочим, у тебя деревенский корень. Это почти женьшень! В данной ситуации.

- Да в какой такой ситуации?

- В ситуации всебелкового голодания,- трагично вздохнул Михаил Венедиктович.- Это я тебе как зоо-техник говорю. В смысле диетолог животноводства... Ко-роче, пока эти люди решают за нас с тобой, не говоря уже о Елисеиче...

- Трепло ты, Мишка,- отозвался Елисеич.- Лучше б в мотор глянул. Через три километра сломаешься.

- Плевать!-Дерибасов ткнул в сторону указателя 'с. Назарьино-3 км'.- Спокойно, Елисеич! Все рассчи-тано. Сломаюсь как раз над собственной ямой. Ты поня-ла, маркиза? Если они решают наши проблемы, то кто должен решать ихние?

- А у них нет проблем,-сообщила Анжелика.

- Чушь! - отрезал Дерибасов.-Основная пробле-ма спецконтингента - деликатес. Причем такой, которого нет у товарища по контингенту. Думаешь, нет такого деликатеса? А это - шампиньон! Причем круглогодично.

- Сам ты шампиньон! - буркнул Елисеич. Анжелика радостно захихикала.

- Короче! - рубанул Дерибасов, завидев огромную полиэтиленовую пирамиду Анжеликовой бабки - Ереми-хи.- От тебя требуется Ф.И.О., адрес, должность, воз-раст и диагноз. По рублю за мордашку.

- А зачем?!

- Приехали!-сообщил Михаил Венедиктович.- Вон тебя бабка ждет. Здрась, Еремовна!

Старуха кивнула, поджав губы, и, подозрительно пройдясь взглядом по Дерибасову, неодобрительно ус-тавилась на его транспортное средство.

Дело в том, что дерибасовский 'Запорожец' был одинок. А Назарьино любило четные числа. Цифра же 'один' вообще всегда настораживала. Право на нестан-дартность зарабатывалось с трудом, иногда в течение всей жизни. Пока что это право получил один Елисеич. А единственный в Назарьино 'Запорожец' на фоне ве-лосипедов и новеньких 'Жигулей' (все 'Жигули' всегда выглядели как новенькие) не только настораживал, но и раздражал. И даже возмущал. Поэтому, когда дериба-совский 'Запорожец' сломался в самом центре села, перед почтой, помочь ему никто не вызвался. Сам же Дерибасов в моторах принципиально не разбирался.

Самым обидным было то, что Елисеич дал Еремихе затащить себя во двор для срочного ремонта лилиесборочного комбайна. Это елисеичевское изобретение было выполнено на базе игрушечного кораблика с дистанци-онным управлением. Вооруженный острым скальпелем, он брал лилию на абордаж и буксировал к берегу. Оча-рованная корабликом, Еремиха все свободное время за-бавлялась на берегу своего искусственного водоема -- вытворяла лилиесборочным комбайном такой немысли-мый слалом в охоте на лягушек, что кнопки дистанци-онного управления в ужасе западали.

- Рухлядь, а не машина! - в сердцах прошептал Дерибасов, хлопнув дверцей. В капоте звякнуло.- Ржа-вый металл!!! - последнее слово он уже орал.

Мгновение спустя из дверей почты вылетел счастли-вый человек со сложенными 'козой' пальцами.

- М-ме-ме-та-а-а-алл!!! -возопил он и боднул рукой воздух. Это был экс-металлист Митька-Козел.

Михаил Венедиктович оправил пиджак, солидно каш-лянул и уточнил:

- Металлолом.

Митька вмиг 'протрезвел', потух, с тоской осмотрел окружавшие его добротные заборы, яркие ставни, резные наличники, безмятежное синее небо и, непокоренно ска-зав Назарьино:

- М-ме-ме-щане! - исчез.

Еще месяц назад Митька-Козел, оторванный мате-рью-одиночкой от Ташлореченска, был единственным представителем одной из двух существовавших в Назарь-ино неформальных молодежных групп. Вторую группу представлял приемыш Матрены Дерибасовой - Андрюш-ка, который отказался при получении паспорта от фами-лии приемной матери, взял себе неслыханную для На-зарьино фамилию Панков, да еще требовал, чтобы ему прямо в паспорте проставили ударение на первом слоге. А когда ему отказали, сделал это сам. Но Назарьино плевать хотело на формальности и прозвало единствен-ного панка - за его гребень - Петухом.

Из-за Андрея Петуха, собственно, и погибло в На-зарьино все неформальное молодежное движение. Андрюха не мог быть сам по себе, как Митька-Козел, все глубже погружавшийся в раскаленный поток музыкаль-ного металла.

Приехал Митька в Назарьино с матерью, стареньким магнитофоном, рюкзачком кассет и тоской в глазах. Пос-ле школы он уходил на берег Назарки и дотемна все слушал и слушал свои ансамбли. Музыка выковывала на наковальне памяти видения Ташлореченского зелено-го театра и сотни рук, вскинувшихся в единой 'козе', когда в пьянящей какофонии образовалось окошко, в которое музыканты выкинули, как флаг, фразу: 'В огне рождается металл!'

'М-ме-ме-та-а-лл! - кричал Митька.- М-ме-ме-та-а-аал! - и сам трезвел от ужасающего одиночества своего крика.

Вечерело. В прохладе застывали звуки раскаленного металла - садились батарейки. Заводили любовные пес-ни лягушки, вдалеке за околицей начинала ежевечерние страдания гармонь. Пахло тиной и навозом. Плескалась об илистые берега Назарка, медленно унося течением звезды. Появлялся молодой месяц, и к рогам его устрем-лял юноша свою 'козу', звеня, как кандалами, металли-ческими браслетами, и уже совсем по-иному звучал его клич. Но лишь встревоженно и тоскливо мычали из сво-ей купальни запоздалые коровы, да равнодушное эхо возвращало отброшенное черным монолитом Лукового леса:

- ...та-а-алл! ...а-а-алл!

Ни один металлист 'от Ромула до наших дней' не мог вложить в заветное слово столько разных чувств: и счастье сопричастности, и безысходное отчаяние изгнан-ника, и тоску по утрате, и протест против всего мира, и вызов жестокой судьбе, и жажду любви, и агрессивность, и самоутверждение, и мечту, и... да мало ли что еще мог обложить в одно слово Вергилий 'металла'-Митька Ску-ратов по прозвищу Козел.

Нет, не таков был Андрюха Петух. Человек непосред-ственного действия, он не мог и не хотел предаваться одиночеству и воспоминаниям. Он нес культуру и про-гресс в сельские массы: вымазавшись яркими красками, с серьгой в ухе, со склеенными в петушиный гребень во-лосами, одетый в иноземные лохмотья, он выпрыгивал, как черт из табакерки, перед чинными и осанистыми назарьинскими старухами и, смерив их презрительным взглядом, исчезал.

Так же неожиданно, как прыщи в переходном возра-сте, выскакивали на крепких назарьинских заборах не-понятные и, по всей вероятности, неприличные надписи, вроде: 'Бей фур, как кур!' или 'Убей фуру на радость маме'.

Назарьино понимало, что так не по-людски метить за-боры могли либо Козел, либо Петух. Но Назарьино не-справедливости не любило. Поэтому был поставлен след-ственный эксперимент: каждого из подозреваемых, как бы невзначай, спросили: 'Что такое фура?' Петух, по-чувствовав, что пахнет жареным, задумчиво почесал в гребне:

- Вроде по литературе что-то такое было. Связан-ное с крепостным балетом. Точно не знаю.

Митька же Козел дал получасовую консультацию, за-тянувшуюся, правда, не вследствие празднословия, а из-за заикания. Так назарьинцы узнали, что в Ташлоречен-ске объявились 'фурапеты', сокращенно-'фуры', получившие название от больших, собственноручно сши-тых фуражек. Такая вот у этих фур жесткая униформа для головы. В отношении же тела единообразия не тре-буется, но модная одежда отвергается. Более того, мод-ная шмотка действует на фур, как красная тряпка на быка, и все, что находится в модной одежде, они изби-вают.

Назарьинцы переглянулись, разошлись и снова со-шлись - решать, как быть с Козлом.

На следующий день, придя с занятий, Митька напол-нил неподвижный воздух нечеловеческим воплем, от ко-торого коровы на три дня снизили удои:

- М-ме-ме-е-е-ерза-а-а-авцы-ыы!!!!!

Отовсюду с ветвей, полных солнца и густого яблоне-вого цвета, словно развившиеся девичьи локоны, а для Митьки - как кишки, свисали обрывки магнитных лент. Митька кинулся к магнитофону. Он был цел! В нем да-же сохранилась кассета! Митька обрушил на клавишу 'пуск' все свое горе и прижался лбом к целительному холодку металлического корпуса.

- Митька - козел!-добила лежачего равнодушная электроника.

Потом замекал ликующий хор. В конце кассеты про-звучала суровая мораль, без которой назарьинцы, конеч-но же, обойтись не могли - так уж сложилось, что ви-новному всегда исчерпывающе и доступно объяснялось - за что, почему и что будет в следующий раз.

Вместо того, чтобы осознать, раскаяться и покорить-ся, Митька враз одичал и ушел из дома. Днем он укры-вался в Луковом лесу, а по ночам бродил по селу, коло-тил в ставни, выл: 'М-ме-ме-талл!', и назарьинские ма-тери, томимые недобрыми предчувствиями, крепче прижимали к себе детей, пристально вглядываясь в пока еще безмятежные детские лица.

Неизвестно, когда бы и чем все это закончилось, если бы через пару дней не нагрянул в Назарьино каратель-ный отряд фурапетов, -невесть как прознавших про над-писи на заборах. В отличие от назарьинцев, их не мучи-ли сомнения по поводу автора этих перлов.

Мрачной колонной вошли фурапеты в томленое моло-ко весеннего назарьинского вечера и уже успели пова-лить несколько расписанных заборов, когда за одним из них мелькнул Андрюхин петушиный гребень.

- Ага! Отброс! - констатировали фурапеты, поймали Андрюху Панкова и повели казнить в центр села.

На неожиданное вторжение внешнего мира Назарьи-но отреагировало оперативно. 'Хоть поганый, да свой',- можно было бы вышить на знамени дружины, окружив-шей фурапетов. Заодно поучили и преждевременно обра-довавшегося нежданному спасению Андрюху Петуха, а также вышедшего из леса на шум брани Митьку-Козла. Фурапеты оказались способными учениками. Потом им

дали умыться, и, верное традиции, Назарьино вывело мораль: если бы фурапеты пришли заставить Андрюху замазать надписи, то отчего же, глядишь, им бы разре-шили поучить его чуток - понятное дело, не в центре, а за околицей. Но, завалив уже первый назарьинский за-бор, пришельцы поставили себя вне закона.

К утру фурапеты восстановили все заборы и уехали первым автобусом. Андрюха же махал кистью до полу-дня.

А через несколько дней Зоенька Осинова, внешкор областной молодежной газеты, староста лучшей группы первого курса филологического факультета Ташлореченского университета и активный член литературного объ-единения 'Поросль', написала корреспонденцию о том, что молодежь Назарьино провела большую работу, после чего в селе не осталось места обеим существовавшим ранее неформальным молодежным группам.

Материал этот, отшлифованный переделками штат-ного корреспондента, зав. отделом, ответственного сек-ретаря, зам. редактора и.редактора, имел такое же от-ношение к реальности, как и умозаключение ее дяди Осипа, выведшего, что Назарьино выиграло свою Кули-ковскую битву. Статья увидела свет вместе со второй опытной партией шампиньонов.

Глава 7

С лукошком по спецконтингент

Как хороши, как свежи были шампиньоны второй опытной партии!

...Дом, у подножия которого стоял дерибасовский 'За-порожец', встречался в Анжеликином списке чаще дру-гих. И дом этот понравился Дерибасову с первого взгля-да. Михаил Венедиктович бодро нанизал несколько лу-кошек на левое предплечье и, как по грибы, пошел по спецконтингент, вернее,- по его лучшую половину. Генный и индивидуальный опыты хором подсказали Дерибасову, что соваться с парадного крыльца к областному началь-ству не стоит. Люди это были непонятные, весьма отда-ленные, и кто его знает, какого нрава - а что если ди-кого? Поэтому проникать к ним следовало через черный ход, то есть через кухню, в смысле -через жен. То, что жена начальника работать не пойдет, Дерибасов взял

за аксиому. Поэтому лифт возносил его на верхний этаж в самое что ни на есть рабочее время.

Квартира ? 63 отозвалась на щебетание звонка на-стороженно-шаги замерли за дверью. Дверь держала паузу. Дерибасов почти струсил.

- Кто?! -спросила наконец дверь-циклоп и впилась в Дерибасова угрожающе вспыхнувшим смотровым глаз-ком.

- Дерибасов,- тупо сказал Дерибасов.

Реплика циклопу понравилась. Крякнув, как орех, дверь раскололась на длину цепочки. Женское лицо, мая-чившее в полумраке коридора, было равнодушно-уста-лым.

- А вам кого?

- Здравствуйте! - улыбнулся Дерибасов.- А мне Лавра Федоровича.,

- Да. Здравствуйте,- имя сработало, как пароль, и женщина откинула цепочку.- Лавр Федорович на ра-боте.

- Я знаю,- согласился Дерибасов.- Дело в том, что... э... вот,- он небрежно кивнул на лукошки,- это...

- А Лавр Федорович в курсе? - перебила женщи-на.- Если да, то давайте.

Внезапно Дерибасов испытал странное чувство - словно он участвует в многократно игравшейся сцене с до автоматизма отработанными репликами. Но было поздно - не сенсибилизированный подобным опытом, ин-стинкт собственности вовремя не сработал - Дерибасов безвольно протянул лукошко... Женщина нанизала его на левую руку и потянулась за следующим. И все повто-рилось и повторялось до последнего лукошка.

- Спасибо,- равнодушно кивнула хозяйка.- Значит, Лавр Федорович знает, от кого?

- От меня,- убито сказал Дерибасов.- От Дериба-сова Михаила Венедиктовича, диетолога, из Назарьино.

- Угу,- рассеянно сказала хозяйка.- Ну, ладно.

- Нет уж, вы запишите!!! - взвился Дерибасов.

На второй заход Дерибасов решил взять только одно лукошко. В этот раз дверь не открывали еще дольше. Наконец она широко распахнулась, и проем заполнил маленький толстячок с доброжелательно натянутой улыбкой.

- Здравствуйте, Виктор Фадеевич! - почтительно сказал Дерибасов, справедливо предположив, что перед ним - хозяин квартиры - председатель ДСО В.Ф.Гоменюк. Дерибасов еще раз повторил про себя все три диагноза спортивного руководителя и веско предста-вился:

- Михаил Венедиктович Дерибасов. Диетолог.

- Диетолог - это хорошо! - Не без радостного об-легчения ответил Виктор Фадеевич.- Но диетолог нам уже не нужен. Тебя кто ко мне направил?

- Видите ли,- сказал Дерибасов.- У меня есть хоб-би. Выращивание шампиньонов. В некотором роде даже селекция. Вот видите эту новую породу? - он вытащил из лукошка гриб и немного помахал им.- Этот новый сорт счастливо сочетает изысканнейший вкус с рядом целебных свойств!

Жаждавшая реабилитации интуиция торопливо под-сказала Дерибасову, что, открывая дверь, хозяин был го-тов к худшему, чем неизвестный диетолог-любитель Де-рибасов М.В., и, случайно оказавшись на гребне корот-кого всплеска хозяйской робости, Дерибасов вкатился в квартиру со словами:

- Мои грибы отлично помогают от диабета! - и до-катился до молодой женщины с бокалом легкого вина в загорелой руке.

Женщина испуганно вскинула глаза.

- Дерибасов, Михаил,- успокаивающе промурлыкал Дерибасов, поражаясь, что мир начальства оказывается антимиром, в котором в рабочее время дома вместо жен - мужья, а привычные и здоровые товаро-денежные отношения трансформируются в товаро-благодарственные.

- Ларочка! - сладко сказал Виктор Фадеевич.- Скажи мне, как без пяти минут врач, могут грибы по-могать при диабете?

Дерибасов и хозяин с надеждой впились в Ларочкину физиономию. Из всех тем для разговора Ларочка больше всего не любила медицинские. За пять лет обучения в институте она побывала на 20 соревнованиях, 20 сборах и примерно стольких же лекциях. Ларочка с заметным усилием изобразила задумчивость и изрекла:

- Вообще-то, может быть... Конечно. Если грибы продуцируют массу биологически активных веществ, то почему бы и нет?.. А народная медицина - это вообще... Тем более, что этиология диабета еще во многом не ясна...

Все трое облегченно улыбнулись.

- Да что диабет! - начал закрепляться на плацдарме Дерибасов.- От моих грибков весь атеросклероз про-ходит, как с белых яблонь дым!

- Уговорил! Беру!-рассмеялся Михаил Фадеевич.- Ларочка, ты случайно не умеешь жарить шампиньоны? Дерибасов, сколько ты за свою корзинку хочешь?

Стой, Михаил Дерибасов! Не играй с судьбой! Назы-вай цену, бери деньги и продолжай сканировать здание! Вспомни бессмертное произведение великого русского поэта, если ты его читал! Не ставь на третью карту, как Германн из 'Пиковой дамы'! Не входи в раж! Но Де-рибасов уже вошел в него, и уже виделось Мишелю, как, козырнув невзначай третьим гоменюковским диагнозом, заломит он такую цену, что компенсирует все сданные в 68-ю квартиру лукошки.

- Но самый поразительный эффект, Виктор Фадее-вич,- со значением сказал Дерибасов,- это при микрогенитосомии. То есть там вообще ничего не остается, просто как корова - языком! Можете себе представить такое?

Такое первой смогла представить Ларочка. Она опоз-нала диагноз, когда глоток вина еще не успел необрати-мо кануть в недра ее тренированного организма. К не-счастью для своего платья, из всего обширного курса медицинских дисциплин не манкировала Ларочка только сексопатологией. Прежде чем донестись до ушей Викто-ра Фадеевича и глубоко его травмировать, взрывная волна веселого девичьего смеха вытолкнула вино на пла-тье. Заметив это, Ларочка собралась было огорчиться, но тут на глаза ей попалась уже вовсю травмированная физиономия Виктора Фадеевича. Если с высокими мате-риями Ларочка была не в ладах, то с низкими у нее проблем не возникало. То есть женский инстинкт сраба-тывал у нее безотказно. Когда он сработал и преподнес Ларочке цепочку из трех звеньев-диагнозов, ей стало так весело и так на все наплевать - от платья до хозяина, что смех ее расстреливал Виктора Фадеевича Гоменюка длинными очередями вдоль и поперек...

Подержав пятак под левым глазом, Дерибасов сжал зубы, запустил монетой в дверь Гоменюковской кварти-ры и пошел за новым лукошком...

...- Кто там? - спросил детский голосок.

- Это я, дядя Дерибасов,- сообщил Дерибасов.- Позови-ка мне маму.

- А мама в Финляндии,- вздохнул голосок.

- Как это? - спросил Дерибасов.

- А так. Ее дядя Толя послал руководить туристской группой.

- А папа на работе? - догадался Дерибасов.- А ты почему дома?

- А у меня грипп,- гордо сообщили из-за двери.- А что вам надо?

- А у меня гриб,- ответил Дерибасов.- Я тебе гри-бы принес. От белочки. Ты уже в школу ходишь? Как те-бя зовут? Миша? О, тезка! Во второй перешел? Навер-ное, троек много? Все пятерки? Да ну! Это тебе из-за папки ставят,- дразнить было для Дерибасова так же естественно, как блефовать, дышать и урывать, что пло-хо лежит, то есть все это он делал чисто рефлекторно.

- Да? Из-за папки?! - голосок возмущенно зазве-нел.- Я сам! Я в школу с пяти лет пошел! .

- Это тебя в школу с пяти лет отдали,- объяснил Дерибасов.- Это ты не сам пошел. Меня вот с восьми отдали.

- А я английский знаю! - крикнул мальчик и осыпал Дерибасова тарабарщиной.

- Ишь ты!-вздохнул Дерибасов.- Меня вот и в школе учили, и в техникуме, а я вот не выучился... А пап-ка скоро придет?

- Не знаю,- грустно сказал мальчик.- Он так позд-но все время приходит! А я весь день один? Скучно, и есть хочется...

- Что ж, он тебе даже еду не оставляет? - удивился Дерибасов.

- Оставляет,- тоскливо сообщил мальчик.- Папа вчера суп сварил и налил мне его в термос, потому что газ зажигать не разрешает. Пусть сам свой суп ест,, такой невкусный! А на бутерброды колбасу такую жест-кую положил - я еще только половину съел, а уже во рту все болит...

Дерибасов задумался. К этому папочке с твердыми колбасой и социальным положением у него был особый интерес. Не зная английского, Дерибасов, естественно, не мог знать пословицы 'Publicity makes prosperity', но смысл ее жил в нем. А в квартире жил как раз зам. ре-дактора областной газеты.

Дерибасов жаждал славы и рекламы. Но 'Ташлореченская неделя' (рекламное приложение к областной газете) отказалась принять составленное Дерибасовьш объявление: 'Граждане и гости Ташлореченска! Посе-тившая недавно наш город группа прогрессивных фран-цузских деятелей уже высоко оценила новинку Ташлореченского рынка - деликатесно-диетические шампиньоны из Назарьино! Теперь слово за соотечественниками! Мы ждем вас каждое воскресенье на рынке с 6 до 6 (если хватит грибов). Примечание: следите за афишами! Ско-ро на научно-популярные экраны выйдет фильм Одес-ской киностудии об успехах назарьинских грибников-се-лекционеров'.

Из всех путей к успеху, мысленно проложенных Де-рибасовьш, кратчайший лежал через газетный очерк 'Назарьинской инициативе - зеленую улицу' под новой рубрикой 'За грибы - как за хлеб!' И чтобы фотогра-фия: впереди подвижник Дерибасов М. В., а сзади, что-бы не казались выше, Елисеич и Дуня. И все это на фоне огромной шампиньонницы. Или интервью, в котором Михаил Венедиктович с тонким, чуть снисходительным юмором поясняет свою диетологическую концепцию. А рядом жирным шрифтом редакционный комментарий, где со ссылкой на авторитетного экономиста доказывает-ся, что в перерасчете на качество продукта, пугающий обывателя 'червонец за лукошко'-цена вполне спра-ведливая. Все это заставило Дерибасова ощутить состра-дание к маленькому голодному умному ребенку.

- Вот что, Мишка,- сказал определившийся Дери-басов.- Ты не журись. Я тебя сейчас накормлю. Поджа-рю грибочков со сметанкой. Пальчики оближешь! Давай открывай. Половину съешь сам, а половину папке оста-вишь.- Упоминать о белочке во второй раз, после анг-лийского монолога, Дерибасов постыдился.

- Мне папа не разрешает дверь открывать,- с со-жалением сказал мальчик.

- Папу надо слушаться,- согласился Дерибасов. Помолчали.

- Ты уже ушел? - жалобно спросил мальчик.

- Нет еще. Сейчас уйду. Думаю, кому из соседей твои грибки отдать... А что?

- А я папин суп в унитаз вылил,- торопливо при-знался мальчик.- А моя мама, знаешь, какой вкусный суп с грибами варит?

- А где она их берет? - насторожился Дерибасов.

- Папа сказал: если откроешь кому-нибудь дверь,не буду тебе больше ни в чем никогда доверять! - с от-чаяньем сказал мальчик.

- Ерунда! -хохотнул Дерибасов.- Ты, Мишка, при-кинь: приходит твой папка с работы - устал, жрать хо-чет, мамка черт-те где... А еще на лестнице он чувствует запах жареных грибков в сметане. Идет, ну и, понятно, думает, что это у соседей, завидки его берут. Представ-ляет все в натуре, и так ему грибков хочется! А тут раз - и как в сказке! Дома, вместо супа, полная сково-родка. Здорово?

- Здорово,- неуверенно согласился мальчик.- А ты точно не бандит?

- Чтоб я сдох! - поклялся Дерибасов. Тезка Дерибасову понравился. Коридор, несмотря на холостяцкий неприкаянный беспорядок, тоже.

- Ну, Мишка, показывай, как живешь! - весело по-требовал Дерибасов, обрадовавшись неожиданной воз-можности заглянуть за кулисы спецконтингента.

За кулисами атмосферы праздника не чувствовалось.

- А люстра-то у вас стеклянная,- весело заметил Дерибасов.- Что, папка все деньги в чулок прячет?

- Ну и что?! - заступился мальчик за честь семьи.- Подумаешь, люстра. Зато у нас видик японский. Пока-зать? У папы такие кассеты есть! Он их даже от мамы прячет! А я их вчера нашел и все посмотрел. Показать?!

- Ну покажи,- стараясь не выдать острого интере-са, небрежно сказал Дерибасов и обалдел.

Умный мальчик Миша, будучи сам человеком увле-кающимся, по лицу Дерибасова понял, что жарка грибов раньше конца кассеты не начнется, и предусмотрительно утащил вторую часть фильма.

И не ведал натянувшийся, как струна, Михаил Де-рибасов, что хозяин квартиры, строя свои отношения с сыном на взаимном доверии, не забыл, уходя, включить сигнализацию. И не слышал Михаил Дерибасов, оглу-шенный звуко- и видеорядом, как вошел в квартиру на-ряд милиции. И не видел Михаил Дерибасов, что давно уже стоят за его спиной, напряженно смотря на экран, трое молодых милиционеров.

Глаза мальчика Миши светились радостью человека, демонстрирующего благодарным зрителям свои сокро-вища. Совсем иное светилось в глазах половозрелого квартета. И неизвестно, сколько бы продолжалась эта идиллия, не будь у некоторых шестилетних детей чрез-мерной лабильности внимания и эмоций.

- Дядя! Дай пострелять из пистолета! - вдруг по-просил мальчик.- А то я видик выключу!

Первым очнулся старший по званию и инстинктивно положил руку на кобуру.

- Выключай,- не без сожаления сказал он.

Несколько минут мужчины приходили в себя, а когда окончательно порвалась соединявшая их паутина, все двинулось по отработанной схеме:

- Гражданин! Ваши документы! Сидеть!!! Сомов, обыщи!.. Ага... Назарьинская прописка... Гастролер? Пра-ва... Значит, есть на чем добычу увозить? Расческа, пе-рочинный ножик, ключи... Список ответственных работ-ников! Ишь, шакал, одних больных выбрал - здоровых боится! Откуда список, Дерибасов? С кем работаешь?! Кто наводчик?!.. Ладно, расколем... Гражданин Дериба-сов, с какой целью проникли в чужую квартиру?.. Что?! Пожарить грибы?!.. Под тимуровца косишь? Судимости есть? Проверим... Так ты точно этого дядю раньше не видел? Что ж ты чужим двери открываешь? Поверил, что он специально пришел вкусно тебя накормить? А если бы он тебя по башке, чтобы без свидетелей? Ну ладно, да-вай, толком рассказывай, как он тебя дверь открыть уговорил... Ага, значит, и про маму спросил, и про папу? И где, и когда придут? Значит, грибки от белочки? Со сметанкой? А папку завидки возьмут? Хорошо. И квар-тиру просил показать? А ты стал показывать? Дразнил? Конечно, люстру хотелось бы ему хрустальную. Спраши-вал, где папка деньги хранит - в чулке или где еще? Да ты для него прямо находкой оказался... А ты сиди! Молчать! Мы тебе не дети, нам голову не заморочишь!.. Значит, самая ценная вещь у вас - видеомагнитофон? То-то он с него и начал.'.. Сидеть, я сказал! Еще пикнешь, оформим по совокупности - грабеж и растление несо-вершеннолетнего. Чего ты прыгаешь?! По браслетам со-скучился?! Ну и что, что там лукошко с грибами. Стран-но, если бы его не было. Должен же ты был ему что-то в глазок показать... Не только в эту квартиру? А в какие, говоришь, еще заходил? Правильно, что рассказываешь. Чистосердечное признание... А в тех квартирах взрослые были, да? Сам выращиваешь? Знаю я, как ваш брат выращивает... Продавал вразнос? И много продал? Зна-чит, в 68-й пять?... Ладно, проверим. Разберемся.

Мокрого, как мышь, Дерибасова поставили перед глазком 68-й квартиры и позвонили.

Что такое настоящая жена настоящего начальника? Жены начальников - не менее четко очерченная катего-рия, чем, скажем, офицерские.

Ведь делать карьеру - это значит подчинить свою жизнь уставу, хоть и неписаному, но почти столь же де-тально разработанному, как воинский. Жизнь - игра. Это известно, это банально. Но сколько было проиграно пар-тий из-за непонимания того, что пока жива моногамия, жизнь будет игрой в парном разряде! Чего только не должна уметь жена начальника! Ориентироваться на очень пересеченной местности межначальственных отно-шений; задать корм гостям, точно соотнеся их ранг с собственными финансовыми возможностями; знать не только что, где, когда, но и кто, кому, зачем; владеть лицом и обстановкой; в критические периоды не хуже ин-дейских скво прокладывать лыжню мужу и его собакам. А в самых критических предштормовых ситуациях мгно-венно задраивать люки.

Углядев в перископ глазка милицейский хоровод во-круг диетолога, Людмила Руслановна с задраенными люками внушительно выплыла из глубин квартиры, улуч-шенной планировки.

- Еще раз здравствуйте,- заискивающе пролепетал Дерибасов.

- А разве мы раньше виделись? - твердо сказала Людмила Руслановна, пристально глядя в глаза Стар-шему по званию.

- Так и часа, пожалуй, не прошло,- напомнил Де-рибасов, надломленный до того, что наружу вылезло глубинное сельское простодушие.

Людмила Руслановна выразительно пожала плечами, и до Дерибасова дошла вся безжалостность ситуации.

- Есть у вас совесть? - тихо спросил он.- Хоть мик-роскопическая?

Такая совесть у Людмила Руслановны была. Но на беду Дерибасова, опасность переводила микроорганизмы ее совести в спорообразное состояние, что делало совесть неуязвимой для любых воздействий.

- Что все это значит? - спросила Людмила Русла-новна у Старшего по званию. К нему же апеллировал заикающийся Дерибасов:

- Обыщите квартиру! Там же целых пять лукошек! Мне эта змея даже ни копейки не заплатила! Одно лу-кошко с надломленной ручкой! Только спросила - Лавр Федорович в курсе? Раз, мол, он знает, то давайте... Так и цапнула все пять разом! И ни копейки!..

- Так вы что же,- осторожно поинтересовался Стар-ший по званию.- Лавра Федоровича знаете?

- Знаю!-судорожно схватился за соломинку Ми-хаил Венедиктович.-Да! И давно! И вы еще пожалеете! Когда будете отвечать по закону!

Старший по званию вопросительно посмотрел на Люд-милу Руслановну.

- Товарищи! -сказала она.-Это провокация. На-деюсь, вам понятно, что Лавр Федорович не может иметь ничего общего с этим аферистом. Что он тут вам на-говорил?

- Разберемся,-пообещал Старший по званию.- Гражданин Дерибасов, опишите внешность Лавра Фе-доровича.

- Ну... это,-скис Дерибасов.-Видный такой муж-чина... Это, средних лет. В соку, значит. В костюме. При галстуке. Ну, там... портфель, шляпа, сами понимаете. Да! Этим болеет, как его... И Бэ Сэ!

- Цвет волос? Особые приметы? Дерибасовская интуиция в ужасе зажмурилась.

- Лысый! -брякнул Дерибасов.-И золотые зубы! Людмила Руслановна облегченно вздохнула.

- Пройдемте,- сказал Старший по званию, знавший Лавра Федоровича в лицо.

- Товарищ милиционер! - заканючил Дерибасов.- Ребята, почему вы мне не верите? На мне даже вещест-венное доказательство есть! Вот! - он погладил синяк.- Видите, какой свежий? Это мне этажом ниже постави-ли!.. За что меня в милицию?! Я только хотел честно продать свои грибы самым достойным!.. Если в Назарьи-но узнают... Вот!!! Вот эта квартира!!! Давайте позво-ним?!!!

- Ладно,- кивнул Старший по званию.- Звони.

Дерибасов звонил, потом стучал. Но когда он начал пинать дверь, ему снова предложили пройти.

Дерибасов понуро плелся. Это было падение! Каждый шаг вниз по лестнице был наполнен для него конкретным социальным смыслом. На первом этаже Дерибасов уже обращался к Старшему по званию-'гражданин на-чальник'.

Да, Дерибасов спускался в бездну, разверзшуюся у самого крыльца откинутой железной дверцей мили-цейского фургона. У подъезда стояла телефонная будка. Лучи неожиданно яркого света подзарядили Дерибасова. Алкая свободы, Мишель ловко ухватил через полураз-битое стекло телефонную трубку:

- Хочу позвонить Гоменюку! - заорал он.- На работу! Он подтвердит, зачем я приходил!.. Не толкайте меня! Люди!!! Видите?!! Уже кровь!!!

- Ты хоть его рабочий телефон знаешь? - благо-душно спросил Старший по званию.

- Справочная 09,- Дерибасов просачивался в буд-ку.- Неужто не слышали?

Задержавшие Дерибасова кинолюбители были не чужды и театрального искусства. Они обменялись взгля-дами скучающих на службе людей, и Дерибасов получил творческую свободу. Но что такое творческая свобода под перекрестными взглядами представителей власти!

Конечно, иная выдающая личность наполнила бы эту минуту перед распахнутой дверью милицейского фургона истинным трагизмом, который бы не оставил равнодуш-ными не только современников, но и потомков. Но Дерибасов не взял этой высокой ноты. Он зажался и скучно попросил у секретарши соединить Гоменюка с сотрудни-ком органов внутренних дел. Потом, правда, пару секунд он довольно уморительно махал руками, подманивая Старшего по званию и долго от самого сердца нес ему трубку. Но на этом, собственно, все и закончилось.

- Товарищ Гоменюк, знаком ли вам Михаил Дери-басов? Ну что-то вроде торговца шампиньонами враз-нос... Не знаком? А где вы находились час-полтора на-зад? На работе? Вообще никуда не отлучались? Да нет, зачем же. Подтверждения секретарши не надо. Да. Нет, ничего не случилось. Да. Извините за беспокойство. Нет, ничего особенного. Пытались обворовать вашего со-седа. Задержали, да. Спасибо. До свидания...

Глава 8

Чем ближе к культуре

Уже начал клониться к вечеру душный июньский день, когда Михаил Дерибасов выплыл из последнего шлюза тюремных ворот. На нем был все тот же костюм, да и сам он, хоть и потускнел, заметно не постарел. Это, впрочем, не так уж и удивительно - провел он в КПЗ всего три дня. Свободное от допросов и расспросов время Дерибасов проторчал у запыленного окна, выходившего на тихую улочку, с желтой, как солнце, бочкой кваса.

И теперь, взяв две большие кружки, Дерибасов пил квас, как свободу, смотрел то вверх на солнце, то вниз, на городскую пыль и радовался, что они наконец-то су-ществуют отдельно друг от друга и не в черную клетку..

Выпив последние глотки кваса уже как осознанную необходимость, Дерибасов показал тюремным окнам большой палец, но жесту недостало куража.

Пока люди пребывали в заключении, в мире произо-шли жуткие вещи. 'Запорожец' исчез. Так Дерибасов, оказался без средств. Не только передвижения, но и к существованию - бумажник остался в машине.

Заявлять о пропаже в милицию было свыше дерибасовских сил. Там Дерибасову дали понять, что, вообще-то, его могли бы и не отпускать. Дерибасову было плохо. Литром кваса можно восстановить водно-солевой баланс, но как восстановить внутреннюю гармонию, если пред-приимчивость испарилась, словно залив Кара-Богаз-Гол, оставив разъедающую соль отчаянья?

Жить стало неинтересно, но приходилось. А люди во-круг об этом не догадывались. Они демонстративно улы-бались в черные усы, блестя зубами, и несли своим жен-щинам гладиолусы, как шашлык.

На завалявшийся в кармане мятый рубль Дерибасов: скучно выторговал три розы - все равно билет до Дуни стоил дороже - и, простившись с дорогим образом ме-цената, негоцианта и хозяина жизни, поплелся к Наташе Сапеге одалживать деньги.

Но мало того, что Наташа уехала готовиться к экза-менам на малую родину, случилось, наконец, то, чего Дерибасов опасался каждое посещение университетского общежития. Судьба била лежачего.

- Михаил Венедиктович?! Вы?!.,- Заинька прижа-лась спиной к стене и глубоко задышала.

За год Заинька раздалась до женского назарьинско-го стандарта.

- Зоя Андреевна?! - строго сказал Дерибасов, не чувствуя, как впиваются в ладонь цветочные шипы.- Ка-кая приятная неожиданность! -заслоняясь, он возложил букетик на Заинькин барельеф.

- Розы...- прошептала Заинька и крепко прижала их.

Пока Дерибасов дошлифовывал формулировку прось-бы о кредите, по выпуклому лобику Заиньки пробежала легкая рябь, и светлое лицо ее омрачилось. Рука с буке-тиком безвольно скользнула вниз.

- Михаил Венедиктович! - горько сказала Заинь-ка.- Если это всего лишь неожиданность, то какие тут могут быть розы?!..- цветы выпали из ее рук, и, тяжело ступая, Заинька, так похожая сзади на Дуню, ушла в даль коридора...

Дерибасов сидел напротив театра, грустно созерцал нарядных людей и тупо нюхал три поднятые с грязного пола розы. Но как спящая собака всегда успевает вско-чить от прикосновения колеса едущей телеги, так и Де-рибасов вскочил, хватаясь за три колючие соломинки, едва услышал раздраженный женский голос:

- Почему ты не купил цветы?!

- Глупо же сидеть оба. действия с цветами,- оправ-дывался мужчина,- а в антракт с ними, что ли, в буфет идти?

Дерибасов пошел следом, впитывая каждое слово:

- А вдруг тебе никто из актеров не понравится? - убеждал мужчина.- А если пойдешь с цветами, дарить все равно придется.

- В крайнем случае я бы взяла их домой,- холодно заметила женщина.

- Ну где я теперь возьму?!

Дерибасов забежал вперед и раскинул руки:

- Здесь!!! - он сглотнул слюну.- Здесь возьмете! Позвольте вашей даме... охотно преподнести... охотно, но безвозмездно в другой ситуации, но не могу. Чрезвычай-ные обстоятельства..,- осколки дерибасовской куртуазности становились все мельче...

...'Зелененькая', как светофор, открыла дорогу в На-зарьино. Дерибасов повеселел и начал осмысливать про-исходящее. Получалось, что чем ближе к культуре, тем дороже цветы. В Назарьино цветы не стоили практиче-ски ничего. У рынка - букетик стоил рубль. У театра уже три. Сколько же он мог стоить в самом театре?!

О, великий соблазн изучения границ применимости собственных гипотез! Не ты ли подкручиваешь колесо прогресса, наступая на горло инстинкту самосохранения и побуждая идти ва-банк?! Короче, Мишель потратил деньги не на билет, а на четыре букетика по оптовой цене 0 руб. 75 коп.

- Мадам,- улыбнулся Мишель пожилой интелли-гентной билетерше,- разрешите представиться. Михаил Венедиктович Дерибасов. Кооператор. Мы предлагаем новый вид услуг - внутритеатральная антрактная торгов-ля цветами. Так сказать, не отходя от сцены. То есть в первом действии зритель оценивает игру исполнителей и, при наличии высокой оценки, приобретает в антракте букет для вручения по окончании спектакля. Где тут ос-новной маршрут антрактного прогуливания?

- Вход в театр только по билетам,- безразлично сказала билетерша.

- Мадам,- зажурчал Мишель,- вы не вникли в си-туацию. Когда я приду посмотреть спектакль, я куплю билет через кассу и сяду на указанные в нем места... А сейчас я хочу сесть перед выходом из зрительного зала и выполнить свой служебный долг!

Билетерша безмятежно улыбалась, гордясь своей педантичностью:

- Я не имею права пропустить вас без билета.

- А я имею право пройти без билета,- угрюмо зая-вил Дерибасов.- Во-первых, потому, что касса уже за-крыта, а во-вторых, потому, что я иду к директору - доложить, что мне мешают доставить радость нашим ар-тистам!

- Хотите, чтобы я позвала милицию? Дерибасов сник и испугался.

- Поймите,- сказал он тихо,- артисту всегда хочет-ся цветов. Артисту плохо, когда его не понимают, но еще хуже, когда не принимают! А зритель хочет платить только за то, что нравится. В том числе и платить цвета-ми... Понимаете?!-Дуня, бывшая уже так близко, стала удаляться снова.- Ну как вы не поймете!-зло прого-ворил Дерибасов.- Надо нести товар потребителю, чем ближе, тем лучше! Вот эти ваши программки покупают не ах. Да? Вот видите! А если сделать театральный комп-лект букет-программка? А?! Не слабо?!

Билетерша молчала.,

- А в нагрузку,- вздохнул Дерибасов,- еще что-ни-будь. Ну, например, вот эту вот брошюру 'театральный сезон' за рубль, Это называется композиция...

Лицо билетерши просветлело.

Как ни странно, все это Дерибасову продать удалось, хотя и не без труда. Но примитивно было бы считать, что Дерибасов всего лишь сделал из мятого рубля -два червонца. Параллельно шел куда более важный процесс реанимирования дерибасовской жизнеспособности, что было немаловажно в свете предстоящих испытаний:

1. Объяснение Дуне, где провел три ночи и три дня.

2. Объяснение Дуне, где автомобиль.

3. Объяснение ей же, где взятые в город на покупку кондиционера деньги.

4. Объяснение ей же, где выручка за шампиньоны.

5. Объяснение того же компаньону.

6. Охлаждение Дуниного гнева иронией и подавление его же гусеницами железной логики.

7. Поиск ночлега после того, как Дуня выгонит из дома.

8. Насмешки над насмехающимися односельчанами.

9. Восстановление статус кво.

10. Перевод Ташлореченска на грибную, черт побери, диету!

И через все эти испытания Дерибасов прошел с че-стью, то есть не всегда с честью, но, главное, успешно. Если первые девять подвигов Дерибасов совершил на одном природном артистизме, то десятый ковал за кули-сами рабочий сцены Елисеич.

Пока Дерибасов сидел, Елисеич думал. Идеи росли, как грибы, и к возвращению блудного компаньона грибы росли, как бамбук. Все шло прямо по литературно-кине-матографической схеме стахановского движения. Каж-дый урожай потрясал Дерибасова буйностью рекордных сборов. Дерибасов почувствовал уверенность в будущем и снизил цены до более-менее приемлемых. Елисеич был доволен притуплением социальной несправедливости.

Дерибасов на капитанском мостике уверенно смотрел в будущее и для полного кайфа то и дело приближал его биноклем своего расторможенного воображения. Ду-ня снова начала улыбаться, и однажды вновь появились на ее щеках те самые ямочки, о которых тосковал в тюрь-ме Дерибасов.

Эпопея со спецконтингентом, побултыхавшись в пен-ном следе гребного винта, ушла за горизонт, в царство назарьинского фольклора, где успешно легендаризовалась, деформировалась и разукрасилась так, что потом-кам будет уже не отличить Михаила Дерибасова от пострадавших в период культа и коллективизации одно-сельчан. Правда, пострадавших в период коллективиза-ции было на удивление мало. И все благодаря Макару Назарову, который в это время был уже большим на-чальником в Ташлореченске, но еще ходил в красных бархатных шароварах (по назарьинской легенде-по-шитых из того самого куска занавеса МХАТа со знаме-нитой чайкой и подаренных Макару лично самим коман-дармом Буденным за неимоверный по своему нахрапу героизм).

Вот этот-то Макар Назаров, приехав на свадьбу млад-шей сестры Лукерьи, был не по-назарьински хмур и не по-назарьински много пил. Уже и молодые уснули, изму-чив друг друга неумелыми, но яростными ласками, а Ма-кар все сидел, изредка чокаясь с пустеющей четвертью самогона и роняя чуб в граненый стакан.

Тут и разговорила сына обеспокоенная Акулина На-зарова, выведала-таки о сгустившихся над родным се-лом тучах. И пасмурным утром, когда уже двинулся из райцентра большой обоз телег и тачанок - раскулачи-вать и выселять все Назарьино- встретил его хлебом-солью председатель новорожденного колхоза Кир Дерибасов, радостно сообщивший, что с утра в селе кулаков нема, а все со стопроцентной поголовностью в колхозном движении.

Правда, местный краевед-любитель Осип Осинов при-держивается на этот счет другой версии - будто бы Ма-кар Назаров, опасаясь, что назарьинское происхождение начинает его компрометировать, подговорил мать при-пугнуть односельчан утренним обозом и для пущей убе-дительности выпил на свадьбе четверть колодезной воды. В это, в общем-то, тоже можно поверить, ведь в Назарьи-но поначалу дело с коллективизацией шло не то чтобы туго, а вообще не лезло ни в какие ворота, тем более в те, которые распахнула перед назарьинцами тогдашняя аграрная политика.

Даже Арбатовы, хоть и смотрели бараньими глазами на распахнутые новые ворота, но шагу в нужном направ-лении не делали. Рябой .Мефодий Арбатов объяснял это тем, что без 'Назаровых' им в колхозе делать нечего: 'Пущай сначала они, а потом мы. И чтоб их было по-больше! Я так думаю, чтобы с голоду не помереть, на одного нашего уж никак не менее двух ихних надо...'

Впрочем, раскулачивания Назарьино все-таки не ми-нуло. Но было это уже потом, по разнарядке. Несколь-ких хозяев исключили из колхоза 'Красная новь' со все-ми вытекающими последствиями, но через положенное историей время не вернулся только один - Клим Скура-тов- сгинул-таки в бескрайней сибирской земле, не помогла спасительная назарьинская хватка, хотя снача-ла был он и бригадиром, а после и вообще на пищеблок пристроился. Но сымпровизировал неудачно на смотре лагерной художественной самодеятельности, спел не ту частушку, да и канул.

Вот и его внучатая племянница Анжелика тоже, видать, из невезучих была. Вылетела девка из приспецконтингентного контингента из-за чистосердечного призна-ния дяди Миши Дерибасова, усомнился главврач в ее моральном облике. Но предатель Дерибасов обернулся благодетелем и быстренько ангажировал Анжелику на рынок под вывеску 'кооператив 'Деликатес' - жарить шампиньоны и расточать вокруг торговой точки соответ-ствующий аромат.

И вскоре этот аромат повис над Ташлореченском, струясь из распахнутых в бабье лето кухонных форто-чек- шампиньоны из Назарьино стали-таки блюдом се-зона!

Деньги уже не помещались в чулок, и Дерибасов рек-визировал у Дуни колготки, что позволило им с Елисеичем разделить личные счета, сохранив единство капи-тала.

На шампиньонном экспрессе Дерибасов, не притор-маживая, проскочил полустанок назарьинского стандар-та. 'Как был выродок, так и остался',- подытожили назарьинцы, глядя, как у Дуньки во дворе свирепо дышит на мир ноздрей выхлопной трубы поношенная, но черная 'Волга' с прицепом.

- 'Волга' принадлежит фирме!-объявил Дериба-сов, забрал у Елисеича половину стоимости и обязал того поддерживать транспорт в полной технической готов-ности.

Поддерживать транспорт Елисеичу приходилось в ос-новном ночами - днем Дерибасов с машиной не расста-вался. Наконец-то Мишель смог почувствовать себя га-баритнее прочих односельчан и не уставал радоваться, обгоняя их разноцветные 'Жигули', или заставляя усту-пать дорогу своему широкомордому агрегату.

Но не только это породило в Назарьино ропот. Дери-басов дерзнул нарушить благородную назарьинскую тра-дицию- уступать соседям по дешевке рыночную продук-цию. Правда Дуня, тайком от мужа Михаила, потихоньку снабжала соседей и родственников, но от этого к Дерибасову лучше относиться не стали, а Дуню жалели, от-чего гордая Евдокия страдала.

Кроме того, узурпировав общеназарьинское достоя-ние-Елисеича, Дерибасов оставил хозяек наедине со сломанной бытовой техникой, ибо старик на износ вы-полнял разнарядку-'тонну в сутки без выходных'. Он почти не вылезал из громадного сырого подвала, регу-лируя и совершенствуя домотканную автоматику и сер-мяжные манипуляторы.

Ёлисеич и похудел, и осунулся, и покашливать начал, но никак не хотел признавать очевидного - не те уж годы... А может, и понимал все старик, но по-детски упрямо не хотел расставаться с дорогой мечтой.

А. мечта и впрямь была очень дорогая. Собственно, Ёлисеич, как и всякий человек, мечтал о чуде. Но так как жил он в век чудес науки и техники и был наделен немыслимым по своей техничности талантом, то разоча-ровываться приходилось ему после часового ковыряния во внутренностях очередного чудесного детища НТР.

Так и прожил бы Ёлисеич всю жизнь, не найдя чудес-ного объекта, достойного преклонения, если бы не ввели в школе небывалый предмет 'Основы информатики и вы-числительной техники', и не добыл бы добычливый пред-седатель колхоза 'Красная новь' Дерибас Назаров спи-санную подчистую ЭВМ.

Выгрузив ЭВМ на школьном дворе, Дерибас Аниси-мович погладил подвернувшуюся светлую ребячью голов-ку, буркнул завучу: 'Ну вот, пускай детишки побалуют-ся, чтоб все как в городе' и, удовлетворенный, зашагал в контору, давя сапогами желуди и вывалившиеся тран-зисторы.

Консилиум из физика, математика и директора похо-дил вокруг вычислительной техники и начал заманивать городских электронщиков, которые вели себя до обидно-го одинаково: попинав ящики, говорили, что тут электро-ника бессильна и нужно было вызывать не инженера, а священника.

С отставным подполковником, отцом Василием, шко-ла находилась в очень сложных отношениях. С одной стороны, на встречу с ветеранами войны его приглашали и чествовали, но всё его попытки выступить и рассказать о своем ратном и духовном пути пресекались. Поэтому позвали Елисеича.

Починивший не один десяток транзисторных прием-ников и магнитофонов, старик, увидев знакомые деталь-ки, никакого трепета не испытал, легкомысленно махнул рукой и пообещал наладить на досуге.

Тут-то впервые подошел Ёлисеич к краю своего по-нимания и, заглянув в бездну творческой мысли всего остального человечества, признал ЭВМ чудом. Единст-венное, что он смог сделать - выбросив кучу деталей - переделать компьютер в несложный электронный экза-менатор.

Все были рады - Назарьино умилилось всеумению

Елисеича, школа развлекалась экзаменатором. И только сам Елисеич молча и глубоко переживал поражение. Человек гиперщепетильный, теперь он чувствовал себя виноватым в компьютерной безграмотности назарьинских школьников. И чем больше он читал популярной кибер-нетической литературы, тем чернее зияла пустота в среднем образовании нынешнего поколения назарьинцев. А чем чернее зияла пустота, тем ярче сияла мечта о компьютерном классе в родном селе. А когда попалась Елисеичу заметка, что в Москве стали торговать микро-компьютерами, он твердо решил искупить свою киберне-тическую несостоятельность покупкой электронного клас-са. Это-то и было тайной и главной причиной участия Ёлисеича в дерибасовском шампиньонстве.

Впрочем, на ЭВМ дала сбой не только уверенность Ёлисеича в себе, но и уверенность Осипа Осинова, что Назарьино мерно и спокойно шествует сквозь бедлам к своему предназначению. В своих 'Уединенных наблюде-ниях' он написал:

'Назарьино исконно производило и потребляло лишь наи-лучшую продукцию. И не признак ли начала упадка появле-ние этой электронной рухляди?

Умозаключаю: гонясь за миражом научно-технического прогресса, Назарьино будет поспевать лишь к объедкам, пока не свалится в обочину.

Вывожу: как Елисеич низвел компьютер до автомата, выкинув детали, так и Назарьино в суетливой погоне за не-исправным научно-техническим прогрессом растеряет свое предназначение - стать центром кристаллизации здоровых ду-хом сил'.

Глава 9

Угловой столик

Пока Назарьино зимовало: колядовало, каталось на санях, отсыпалось, гадало, скользило на коньках по льду Назарки, таскало из прорубей щук и палило по зайцам, Дерибасов гнул свою весну в рог изобилия.

Изобилие по Дерибасову складывалось из: массивно-го золотого перстня-печатки с вензелем 'М.Д.'; черной, широкополой и мягкой шляпы, придававшей глазам глу-бину, а усикам густоту; полусапожек на каблуках; длин-ного черного кожаного пальто с ламой и двумя рядами блестящих кнопок, напоминавших Дуне соски у свиньи; черного костюма-тройки, оба жилетных и нагрудный карманы которого были забиты визитными карточками с золотым ободком, компенсировавшим краткость текста: 'Дерибасов Михаил Венедиктович, председатель правления кооператива 'Деликатес', служебный адрес: 'Таш-лореченский рынок'. Во внутренних карманах пиджака симметрично расположились дородный бумажник и за-писная книжка в сафьяновом переплете, где фиксирова-лись заказы, кредиты и задолженности почти всех ресто-ранов и кооперативных кафе города.

Сам же Мишель пустил побеги в лучшем Ташлореченском ресторане 'Ночное' и выучился вальяжной по-ходкой пересекать зал, зная, что угловой столик - это его угловой столик, а фраза 'Арсен, мне как всегда'- достаточно информативна и означает, помимо всего про-чего, воду в водочном графинчике в лучших традициях легендарного Макара Назарова.

Чаевые Мишель сеял с расчетливостью назарьинского хозяина и пожинал неплохой урожай уважительной фа-мильярности. Дерибасовский надел начинался у дверей 'Ночного' (рестораны, в отличие от театров, начинают-ся не вешалкой, а швейцаром), но с девятнадцатого де-кабря у углового столика пролегла межа и отрезала эст-раду- в тот день Мишель приобрел плейер. С тех пор плейер болтался на нем, как медаль на дворняге. Зака-зывать музыку стало пройденным этапом.

Неизвестно, снимал ли Мишель хомутик наушничков на ночь, но что танцевал он с ними - могут подтвердить многие.

Дерибасовские партнерши стереотипно упрекали Ми-шеля в неуклюжести:

- Вы все время сбиваетесь с ритма!

- Да! - похохатывал тот.- Я из тех мужчин, кото-рые пляшут под свою дудку!

Дерибасовской дудкой, как правило, оказывались ги-тара Александра Розенбаума или синтезатор Вилли Токарева. Для ресторанных дам танцы с плейером - это было уже слишком, а для бройлерных девиц - мало, поэтому количество дерибасовских женщин упрямо не переходило в качество, что портило позолоту новой жиз-ни. А Дерибасов так мечтал о той, которую стоит каж-дый уикенд возить к Черному морю - плыть по лунной дорожке и встречать восход!

Впрочем, такая претендентка на роль жрицы Мишелева тщеславия была. Небезызвестная Наталья Сапега порой так резко перебегала дорогу перед дерибасовским носом, что Мишеля заносило до визга эротических тор-мозов. Однако в Назарьино Дерибасов ходил гоголем и манкировал своей законной женой Евдокией. Еще бы - ведь он строил Дом!

К весне во двор были привезены две мраморные ко-лонны неизвестного происхождения и куча штучного из-вестняка со всеми вытекающими строительными послед-ствиями. На этом фоне особенно эффектно выглядела списанная из 'Ночного' стойка бара, которой надлежало украсить гостиную Дома.

Этот Дом должен был стать последней точкой, завер-шающей долгий период разгула комплекса неполноцен-ности. Этот особняк должен был стать каменным кула-ком, который Дерибасов собирался поднести к носу На-зарьино и спросить: 'Что, видали?!' А потом вдарить по обильному назарьинскому столу дворцом с колоннами и взреветь, не боясь любого ответа: 'Кто в доме хозяин?!'

Грустная, похудевшая, молчаливая Дуня кормила на заднем дворе очередного кабанчика, а Дерибасов швырял все новые деньги для замеса цементного пойла своему питомцу - и Дом рос! Рядом с родовым Дуниным гнез-дом появился портик, уверенно стоящий на четырех сви-ных ножках - вследствие дефицита в стране колонн, их пришлось распилить пополам.

Чуткий назарьинский фольклор протер глазки, наво-стрил ушки, принюхался, походил вокруг колонн, поко-лупал их пальчиком, поискал инвентарные номера, смор-щил лобик, напрягся, поскреб затылок, махнул рукой ч стал терпеливо ждать, когда эту загадку решит ОБХСС, если, конечно, решит.

В общем, Дерибасов вел такую жизнь, какая ему и не снилась. А не снилась она ему потому, что Мишель почти не спал. К открытию рынка в кооператив 'Деликатес' должны были поступить свежие шампиньоны. Для этого их надо было вывезти ночью от Елисеича. Если учесть, что 'Ночное' работало до одиннадцати, плюс некоторые принятые последствия углового столика, то станет ясно, что до компаньона добирался Дерибасов не раньше двух ночи. Гордая Дуня делала вид, что спит, и закрывала глаза на то, что мужа Михаила это не волнует.

Отсыпался Мишель урывками - немного ночью, не-много днем, немного перед ужином. И чем больше соле-ного пота оставалось на его рубашках, тем слаще каза-лась жизнь Михаилу Дерибасову, что, как ни крути, убеждает в незаурядности этой натуры.

А Иван Фомич Калюжный, наоборот, был достаточно зауряден, хотя ему и хватало ума прикидываться еще зауряднее. Монотонно возвысившись до начальника уп-равления, он тихой сапой дотянул до персональной пен-сии, недвусмысленно предложенной ему прямо в день шестидесятилетия. Так что был он еще полон сил, кото-рые рьяно закапывал в землю заблаговременно приоб-ретенного дачного участка. Вообще, если и поминали добром Ивана Фомича бывшие сотрудники, то только за организацию дачного кооператива.

Вместе с начальником управления, по примеру древ-неиндийских жен, вышел на пенсию его шофер и сосед по даче Василь Петрович Нечипуренко. И в общем-то ничего не потерял - через несколько месяцев управление было реорганизовано коренным образом, то есть под са-мый корень. Так вышел в тираж заслуженного отдыха и другой калюжновский сосед по даче - юрисконсульт Ле-онид Афанасьевич Пантелеев.

Так как двум последним льстило общество бывшего начальника, а первый испытывал в их присутствии при-вычный психологический комфорт, то близость дач быст-ро перешла в близость душ.

Как-то в канун восьмого марта было замечательно теплое утро. По такому случаю все три дачника вышли на самостоятельную закупку продуктов. Шли они этак и поглядывали, что новенького прибавилось на рынке за год. Новеньким был ларек кооператива 'Деликатес', оду-ряющий ароматом жареных грибов.

- Какая прелестная, девушка! - раззадоренный ве-сенним солнцем юрисконсульт узрел Наталью Сапегу, за-бежавшую перед лекцией съесть на халяву дюжину-другую шампиньончиков. И зря Анжелика смотрела так неприветливо на бесстыжую горожанку. Разве не пере-вела Наталья для них кучу рецептов блюд из шампиньо-нов? Разве не окупились сторицей затраты на перевод и размножение? Разве до сих пор не вручают они каждому покупателю по листовке? Да и не устает же повторять Мишель, что она приносит удачу! И если Дерибасов был в апогее коммерческого успеха, то Наталья Сапега в то утро была в перигее своей орбиты вокруг Дерибасова. За последние месяцы эта орбита, вопреки закону Кеп-лера, не сократилась ни на миллиметр, хотя число обо-ротов несколько увеличилось, отчего в Мишеле, без вся-кого выпрямителя, генерировался постоянный ток пере-менного успеха, и свет неудовлетворенности в глазах не гас.

- Динама! - вздыхал Дерибасов, едва Наталья уда-лялась на достаточное расстояние от перигея в своем неотвратимом движении к апогею студенческого обще-жития. И в этой дальней точке орбиты Дерибасов бывал спародирован и осмеян.

- Кожа да кости,- буркнул шофер.- Вон за при-лавком- это дивчина.

Оказавшись в привычной роли арбитра, Иван Фомич двинулся к прилавку. В итоге перед каждым оказалась тарелочка грибков в сметане. Так что, хотя путь к серд-цу мужчины лежит через желудок, но и путь к желудку может лежать через сердце.

Махнув рукой на любовно лелеемые гастриты, коли-ты, гепатиты и холециститы, дачники смаковали запрет-ный плод и постепенно начали ощущать себя не просто соседями, но сообщниками, героями и лихими раскован-ными ребятами, плюющими с высокой колокольни на за-преты врачей и диеты жен.

- Ну, как твоя печенка? - добродушно спросил Нваи Фомич.- Молчит?

- Нема, как рыба,- бодро доложил шофер.- Будтэ ее самой нема!

- Да шампиньон, если на то пошло, самый полезный гриб! Один белок. Больше, чем в мясе. И микроэлемен-ты,- подсветил фон беседы юрисконсульт - человек обычно незаметный даже под микроскопом предвзятого внимания, словно неокрашенная бактерия с коэффициен-том преломления таким же, как у воды, которую он лил квантуй сатис (сколько нужно - лат.).

- Небось, дюже целебный? - предположил шофер.

- Эй, кооператор! - крикнул Иван Фомич.- У тебя грибы целебные?

Дерибасов вздрогнул, внимательно оглядел Ивана Фомича, спинным мозгом почуял спецконтингент и за-беспокоился.

- Нет! - быстро сказал он -Да нет, что вы, това-рищи! Какие там целебные... Самые нормальные шам-пиньоны. С полным соблюдением технологии!

Шофер скривился:

- Технология грибов! Ишь ты! Этак и дитев начнем по технологии делать. Нет шоб встать до зари, набрать пару кузовков. А он их, ты глянь, в коровнике из дерь-ма растит. И деньги гребет. Технолог лапчатый!

- Уж не Савельевская ли команда? - кивнул юрис-консульт на ларек.

Об этом же подумал Иван Фомич. Тем не менее не смог не поморщиться, услышав фамилию склочного изо-бретателя, когда-то атаковавшего все инстанции своими прожектами по промышленному выращиванию шампинь-онов и требованиями открыть шампиньонный цех. Савельев махал каракулями каких-то расчетов, рвал руба-ху, бил себя в грудь и божился, что уже через полгода все затраты окупятся.

И чуть было не поддался Иван Фомич этой его исто-вости, даже дал согласие на соавторство, но вконец оша-левший от творческого экстаза Савельев не оценил, на какой риск идет Иван Фомич, ввязываясь в лихорадоч-ные хлопоты по выбиванию средств, фондов, кадров, ут-верждению документации, увязыванию, согласованию, в общем, по переведению одного из рукавов тихой управ-ленческой реки в новое бурное русло.

На хамский отказ Иван Фомич даже не обиделся - просто не стоило связываться с человеком, настолько оторвавшимся от реальной почвы. Ну а с хорошим юрис-консультом избавиться от ненужного сотрудника всегда можно. И никто не виноват, что Савельев после того, как его выкинули за борт, с тупым упрямством цеплялся за обшивку, заставляя незлых в общем-то людей бить его по голове веслом.

Иван Фомич был искренне убежден, Что ничто пред-ложенное подобным человеком привиться на реальной почве не сможет. Тем неприятнее было думать, что Са-вельев выплыл на атолл частного предпринимательства, встретил там своего Пятницу - Дерибасова, развел под пальмами шампиньоны, в общем, нашел себе тепленькое место и будет греть руки до неизвестно еще когда гряду-щего шторма.

- Савельева знаешь?! - строго спросил Иван Фомич.

- Нет,- удивился Дерибасов.

- Тогда по какой же ты технологии производишь, а?

- По официально утвержденной! - заверил Дериба-сов.- Все как в официально изданной брошюре. Жена в сарайчике выращивает, а я продаю,- уловив недоброже-лательный интерес, Дерибасов втягивал масштабы своей деятельности в раковину вранья.

- Это сколько ж у тебя жинок?!-заржал шофер, кивнув на вывеску: 'Свежие шампиньоны - каждый день!'

- Жена у меня одна,- сухо сказал Дерибасов.- Со-гласно вероисповеданию. Научно-атеистическому. А вот лопаты у нее две. И работает она ими за троих...

Отвечая на неприятные вопросы, Дерибасов нарочно не отпускал товар и наконец дождался:

- Да оставьте вы продавца в покое! Люди ждут! Взвесьте мне два килограмма...

...Обратная дорога прошла у дачников в спорах о доходах четы Дерибасовых. Выходило, что даже если оба они вкалывают за троих, то получают не меньше, чем за десятерых. А если бы орудовали не лопатами, а ры-чагами савельевских агрегатов, то страшно подумать, к каким это могло бы привести социальным последствиям! В то время, когда отдав всего себя, получаешь пенсию, на которую, да что там говорить!..

Короче, дачники созрели еще быстрее, чем шампиньо-ны. А добыть савельевские чертежи из учрежденческих архивов было несложно. Связей хватило и на изготовле-ние опытного образца. Так к июню кооператив 'Дачник' вышел из подполья, и дерибасовская весна перешла в жаркое лето...

Глава 10

Политэкономия и жизнь

- Эй ты, бывший монополист! - Флегматичный тор-говец свининой неторопливо шествовал мимо Дерибасовского ларька.- Меняй ценник.

- А что? - забеспокоился Мишель, зная, что Флег-матик зря слов не тратит.

- Вон там,- тот ткнул пальцем в дальний угол рын-ка,- на полтинник дешевле.

'Настал сезон шампиньонов',- с досадой подумал Дерибасов, потому что это было некстати, хотя и оче-видно. Именно сейчас растущий организм Дома жрал огромные деньги, в том числе и буквально, ибо компания за угловым столиком в ресторане росла вместе с Домом. Нужные люди ужирались уже за сдвоенным столом. По-этому пресловутые колготки все больше нуждались в ортопедической обуви.

Вместо разнокалиберных дикорастущих шампиньонов Мишель с негодованием узрел чистеньких маленьких 'гомункулусов'. Узнав двух дедов, вдумчиво ласкавших каждый продаваемый грибок достаточно чистыми и мягкими для их возраста руками, Мишель расщепил страте-гический запас калорий и раскалился от ярости. Он сжал кулаки и несколько раз прошелся гоголем мимо при-лавка.

- И это по какой же технологии мы производим?--громко спросил Михаил Венедиктович. В ответ деды только переглянулись.

- Никак гарем завели? Сколько же у вас жен на двоих?! А?!

- Усе наши,- отгавкнулся шофер.

- И все с лопатами,- подыграл юрист. Мишель ощерился:

- И всеми этими лопатами вы собираетесь грести деньги на Ташлореченском рынке?!

Деды непроницаемо молчали. Мишель взял себя в руки и понял, что с такими заскорузлыми дедами надо говорить иначе:

- Слушайте сюда, папаши! Я имею сказать, что не стоит начинать заводиться, потому что придется резко заканчивать. Вы молча спрашиваете: 'А что?!' Мишель Дерибасов ответит вам вслух: 'Шампиньон первенства принадлежит мне!' Далее...- Дерибасов, задумался. Больше аргументов не было. Была одна ярость. Деды молчали. Очевидно, с ними надо было говорить как-то еще по-другому. Но в лингвистических арсеналах Дери-басова кроме подсыревшего псевдоодесского ничего не было. Поэтому Дерибасов вернулся к общебазарному. Он придвинулся к дедам, интимно прошипел:

- Раздавлю гнид по одному в каждом переулке од-новременно! - и на прямых ногах вернулся к родному ларьку.

Говорят, что конкурирующие за территорию медведи вместо того, чтобы давить друг друга в темных таежных переулках, становятся на задние лапы и тянутся, стара-ясь оставить на дереве отметины от когтей как можно выше. Автор нижних отметин выбывает. Торговцы же, наоборот, смиренно ставят свои финансовые амбиции на колени и снижают цены. Автор верхних выбывает.

- Гнид надо давить!-сообщил Дерибасов Анжели-ке.- Сейчас с рынка увезут двух молчаливых мужчин с инфарктами! - И он снизил цену, причем не на рубль. А резко, до уровня доходов лишь немногим больше про-фессорского оклада.

Всосанная с молоком назарьинская вера в Елисеича убеждала, что старик не мог осуществлять процесс иначе, чем с минимально возможной в кустарных условиях себестоимостью, и всем прочим до него было ой как да-леко. И по всем законам классической политэкономии пенсионеров ждало беспощадное разорение.

Но что такое законы классической политэкономии пе-ред лицом жизни! Тем более жизни или смерти! То есть после удара экономической дубиной дела дачников ока-зались так плохи, что даже лозунг 'победа или смерть' был бы для них компромиссом - умирать было не на что. В дело уже пошли отложенные на похороны деньги! Умирать было нельзя, но и жизни никакой не было: же-ны, из обычных пил, рукоятки которых дергаются слу-чайными событиями, превратились в циркулярные, и пи-лили мощно и единообразно. Семьи детей, без финансо-вой подпитки, хирели и распадались. Ангелочки-внучата простодушно выпрашивали шоколадки и безутешно ры-дали, что дедушки их больше не любят.

Так что пока Дерибасов с тупым самодовольством культуриста поигрывал экономическими мышцами, дач-ники решили ответить на дикарскую дубину следующим поколением оружия и, затаив по кинжалу, завернулись в плащи. Первую кинжально-плащевую операцию осуще-ствляли наиболее технически грамотные члены коопера-тива 'Дачник'- начальник и шофер. Еще бы, ведь речь шла о промышленном шпионаже!

Первый же гражданин Назарьино сразу раскололся и выдал местонахождение производственных мощностей противника.

Елисеич гостям обрадовался - польстило старику, что приехали ради него из областной газеты корреспондент и фотограф. С удовольствием попозировал Елисеич на фоне основных узлов шампиньонного оборудования, рас-сказал историю кооператива с экскурсами в историю Назарьино, но когда продемонстрировал технику в дей-ствии и обнаружил вместо восхищения угрюмое недо-вольство, принял его за разочарование, ужаснулся, что такие люди зря проехали такое расстояние, потеряв столько времени, и засмущался.

Последствия же елисеевской смущенности были традиционны: могучее, плохо повинующееся хозяину плечо, слегка задев, смахнуло 'фотографа'. Болтавшийся на его боку фотоаппарат втянуло в работающий механизм и со смачным хрустом перемололо. Чудом успевший вы-скользнуть из ремешка 'фотограф' и не менее бледный 'корреспондент' попятились, затем, мешая друг другу, взлетели по узкой подвальной лестнице и затрусили к машине. Следом, растопырив могучие длани, грозной статуей Командора топал застывший от смущения Ели-сеич с разводным ключом. Он отчаянно кричал:

- Стойте!!! Адрес! Сообщите адрес! Я вам аппарат привезу! Починю и привезу! Ей-богу!

Шофер проявил профессионализм - машина завелась мгновенно и рванула из Назарьино, оставив в руке огор-ченного Елисеича ручку от передней дверцы.

Так Иван Фомич второй раз проклял прожектера Са-вельева.

- Ну как эта мадам с двумя лопатами?! - юрист изнывал от любопытства.

Шофер впервые выругался в присутствии начальника.

- А где мой фотоаппарат? - продолжал юрист.- Давайте, пока сын здесь, отдам проявить. 'Разведчики' истерично захохотали.

- Надо было этому громиле твой адрес дать! Он прямо жаждал адреса и крови.

- Ага! Шоб руки выдернуть, как ей! После демонстрации изувеченной дверцы юрист еще более заинтересовался, где фотоаппарат.

- Да я чуть не сдох из-за твоего аппарата! - шофер распалялся все больше.- Этот мордоворот сначала рас-кололся, а потом неладное почуял и стал меня в меха-низм заталкивать. Следом за твоим аппаратом. Еле вы-вернулся! Там такая пачка... Если б он не за ручку, а за задний бампер приподнял, то из нас бы уже шам-пиньоны росли!..

Через полчаса начальник огласил смертный при-говор:

- У наших конкурентов передовая технология и вы-сокоэффективное производство, воспроизвести которое мы не можем.

Последовало траурное молчание, прервал которое шо-фер. Он сжал кулаки, обвел присутствующих налитыми кровью глазами и поинтересовался:

- Какая сволочь меня в это втянула?! В следующую тягостную паузу каждый взглядом вер-бовал второго, чтобы кинуться на третьего.

- Дерибасов!-воскликнул юрист, проваливаясь в воздушную яму меньшинства.- Дерибасов втянул! - дальше он говорил скороговоркой: Онспровоцировал! Усамогокаквяпонии! Абабаслопатами! Дезинформация! Нарочно! Сказалбыправдумыбынетягались!

На основании этого обвинительного заключения Де-рибасов был объявлен вне закона, и отныне для борьбы с ним были хороши любые средства. А каждый из дач-ников владел определенной толикой таких средств...

- Что ж ты так,- огорчился Дерибасов, услышав рассказ Елисеича.- Это ведь очень важно. Впредь жур-налистов шли ко мне. Пока у 'Деликатеса' нет своего пресс-центра, все контакты с прессой беру на себя.

И Дерибасов ринулся в агропромышленный отдел об-ластной газеты исправлять упущения компаньона.

- Как это вы не посылали! - шумел Мишель в ка-бинете завотделом.- Да ладно, чего темнить-то. Взяли интервью у неграмотного старика, который к тому же первый на селе шутник, и собираетесь лепить из этого материал... Нет уж, давайте разбираться!

Разбираться пришлось с некстати зашедшим в каби-нет заместителем редактора Калугиным. Тот еще наи-зусть помнил все свои объяснительные по поводу содер-жимого домашней видеотеки, созданные после вторжения Дерибасова в его квартиру. И хотя за год, прошедший со дня их встречи в кабинете следователя, Дериба-сов принципиально изменился, он не остался неуз-нанным.

Из редакции Мишель вышел заклейменным расхожи-ми газетными штампами: на челе горело 'отъявленный авантюрист', на щеках алело 'вор-рецидивист' и 'низ-кий шантажист'.

Попав в дым, но не видя огня, Дерибасов всерьез за-дергался:

- А точно из газеты? - допытывался он у Елисеи-ча.- Точно из областной? Может, из молодежной? Кор-респонденты - молодые были?

Елисеич задумался:

- Не-а, никак не молодые... Солидные оба... Страшная догадка пронзила Дерибасова:

- Солидные, говоришь? Деды, что ли?

- Да нет,- усыпил его бдительность разменявший восьмой десяток Елисеич.- Какие там старики... Еще в соку мужчины...

А в это самое время трое мужчин раннего пенсион-ного возраста томились в собственном соку и заварива-ли кашу.

- Ага,- угрюмо говорил шофер.-А он нас в суд за клевету.

- Да-а,- желчно протянул начальник.-Вечно у нас все некстати. Не могли с этим указом еще с полгода по-временить. А то что получается - как на меня анонимки строчили, так все рассматривали, всю жизнь из меня кровушку пили. А теперь, они, понимаешь, не рассмат-ривают!

- Этот указ обойдется каждому из нас в три с ме-лочью.- Юрист выдержал эффектную паузу.- Придётся сообразить бутылку на троих и обменять у Сашки Екимова на подпись.

- У этого алкаша? - изумился шофер.- Да кто ж ему поверит?!

Юрист поднял указательный палец, как жезл:

- Пристрастие к употреблению алкогольных напит-ков не влечет за собой сокращения объема гражданских прав. И все инстанции обязаны рассматривать заявления от граждан-алкоголиков наравне с таковыми от непью-щих.

- Только ты смотри,- мрачно предупредил началь-ник- Чтоб не слишком грамотно было. Без всяких там... Как простой, но честный алкоголик.

Все облегченно рассмеялись.

- И еще,- сказал шофер.- Ты не забудь - прицеп у него самодельный... Дюже уж большой...

Двенадцатого июля Дерибасова пригласила директор Ташлореченского рынка.

- Анжелика! - бодро крикнул Мишель.- Там еще несколько подарочных лукошек, выбери и оформи, как обычно. На вот, визитную карточку положи.

- Чего это вы ей каждый раз кладете? По лукошку же видно от кого.

- Ложи, ложи. Кашу маслом не испортишь! Пританцовывая, Мишель вошел в кабинет и забалагурил.

- Прекратите валять дурака и немедленно уберите свой туесок! - зашипели на него.

- Пардон? - спросил Мишель.

Властная предклимакерическая женщина брезгливо пихнула ему бумагу:

- Пришло только утром, а мне уже трижды сверху звонили!

Михаил Венедиктович поставил лукошко на стул, ав-томатически отметил три хозяйственные сумки на про-тертом ковре, ржавого таракана, бегущего по сейфу, им-портные босоножки на толстых носках, затосковал и на-чал читать:

'ПРОКУРОРУ ГОРОДА ТАШЛОРЕЧЕНСКА

Копии:

Областной комитет КПСС;

Облисполком;

Обком ВЛКСМ;

Областное управление КГБ СССР;

Начальнику ОБХСС Ташлореченского УВД;

Гл. врачу областной санэпидстанции;

Начальнику городского паспортного стола;

Начальнику ГАИ;

Редактору газеты 'Ташлореченские известия';

Финотдел Благодатненского района;

Директору рынка

Заявление

На Ташлореченском рынке свил себе гнездо из во-рованных досок временно находящийся на свободе вор-рецидивист Дерибасов Михаил Венедиктович, по доку-ментам проживающий в селе Назарьино Благодатнен-ского района, а фактически по адресу г. Ташлореченск пер. Казачий, 6. О его преступной деятельности считаю своим долгом сообщить следующее:

1. Дерибасов М. В. живет на нетрудовые доходы, ибо его трудовой вклад несоизмерим с ежевечерними затратами на кутежи в ресторане 'Ночное', где он за свой счет кормит и поит нужных ему людей, разбрасы-вая чаевые, оставляя за пьяный вечер больше месячной зарплаты врача, учителя или инженера, не говоря уже о пенсии всю жизнь честно протрудившегося человека, что наносит большой социальный ущерб нашему обществу.

2. Наиболее очевидным источником нетрудовых до-ходов является утаивание от контрольно-финансовых органов истинных размеров производства кооператива 'Деликатес'. То, что он выдает за кустарный промы-сел, на самом деле является высокоавтоматизированным подпольным цехом, оснащенным контрабандным импорт-ным оборудованием. То же, что изготовлено самостоя-тельно, выполнено из ворованных материалов, в том чи-сле содержащих драгметаллы. Все это наносит большой материальный ущерб обществу.

3. В целях извлечения сверхприбылей, шампиньоны в кооперативе 'Деликатес' производятся с грубыми нарушениями принятой технологии, что приводит к са-мым пагубным последствиям. В частности, содержание в грибах наркотических веществ становится выше пре-

дельно допустимого уровня, что обеспечивает Дерибасову М. В. постоянных клиентов. А городские наркоманы уже приспособились выделять эти вещества в очищен-ном виде для внутренних инъекций. Кроме того, из не-кондиционных шампиньонов производится самогон, ко-торым ведется подпольная торговля как на вынос, так и на розлив. Для этого во дворе М. В. Дерибасова даже установлена стойка бара. Все это наносит большой ущерб психическому и физическому здоровью нашего общества.

4. Другим свидетельством нетрудовых доходов Де-рибасова М. В. является сооружаемое им в селе Наза-рьино помпезное дворцеподобное здание с колоннами. И это при наличии четырехкомнатного дома под шифе-ром на семью из двух человек, не считая многочислен-ных подсобных помещений. Излишне говорить, что все строительные материалы ворованные, что наносит боль-шой ущерб нашему обществу по решению жилищного вопроса.

5. Регулярно обвешивает покупателей, чем наносит материальный ущерб гражданам нашего общества.

6. Сопровождает продажу грибов сомнительными в идеологическом отношении прибаутками, а порой и вра-ждебными анекдотами, чем наносит большой идеологи-ческий ущерб нашему обществу.

7. Дерибасов М. В. навязывает покупателям нелитованную печатную продукцию ('самиздат'), пропаганди-рующую западный образ питания. Также Дериба-сов М. В. торгует из-под прилавка кассетами с записями ансамблей, музыка которых обладает наркотическим и порнографическим действием, для чего постоянно носит на шее микромагнитофон. Все это наносит нашему об-ществу большой политико-воспитательный ущерб.

8. Эксплуатирует труд несовершеннолетней А.Скура-товой и принуждает ее к сожительству, используя свое служебное положение в сугубо личных целях, что нано-сит нашему обществу большой нравственный урон...'

Впервые наткнувшись в море лжи на легко опровер-жимую каплю, Дерибасов разрядился идиотским смехом. Уж на несовершеннолетнюю пятипудовая Анжелика ни-как не тянула. Тем более, девка была одноклассницей Заиньки, а той уже исполнилось девятнадцать. И тут Дерибасов вспомнил самое страшное унижение детст-ва - когда его, как паршивую овцу, отбили от сверстни-ков и не приняли в первый класс средней Назарьинской школы. И все из-за кондового назарьинского неписаного, но строгого закона.

Дело в том, что незадолго до смерти Назарий начал основывать школу, но успел срубить только одну дубо-вую парту. А так как после смерти все его деяния тут же приобрели глубоко символическое значение, то реше-но было начинать обучение как только ребенок врастет в эту парту, независимо от возраста. Дерибасов врос на девятом году. Судя по конечному результату, Анже-лика могла сподобиться на это и в пять лет. А уж в шесть - подавно.

- Все? - директор перестала красить губы.- Дочи-тал? Давай сюда.

- Нет, еще нет,- торопливо ответил Дерибасов, на-брал воздуха и уткнулся в бумагу:

'9. Незаконно пользуется предоставляемыми жите-лям сельской местности правами, т. к. фактически более полугода проживает не в селе, а в снимаемой у одино-кой гражданки Донцовой М. И. комнате, с которой со-жительствует, чем нарушает паспортный режим.

10. Дерибасов М. В. спекулирует автотранспортными средствами, как-то: мотоциклы, автомобили типа 'За-порожец' и 'Волга', левачит, не имея патента, что на-носит нашему обществу экономический ущерб.

11. В погоне за наживой постоянно превышает скорость, а главное, использует самодельный мощный прицеп, не зарегистрированный и не прошедший техосмотра, что создает опасность для жизни и здоровья граждан на-шего общества.

12. Номинально являясь членом ВЛКСМ, Дериба-сов М. В. вот уже более десяти месяцев не платит со своих сверхдоходов комсомольские взносы, чем наносит большой материальный и моральный ущерб ВЛКСМ.

13. Государство затратило большие средства на обу-чение Дерибасова М. В. специальности зоотехника. Поэ-тому выдача ему разрешения на создание кооператива явилась ошибкой, что нанесло определенный ущерб животноводству.

14. Следует также обратить пристальное внимание на выбор Дерибасовым М. В. компаньона, который пред-ставляется далеко не случайным. Этот человек с тем-ным прошлым ведет подпольный образ жизни под клич-кой 'Елисеич' в конспиративном подвале-мастерской, где, маскируясь разведением шампиньонов, изготавли-вает специальные технические средства, включая холодное и огнестрельное оружие, для преступных элементов, что наносит большой ущерб борьбе с преступностью в нашем, обществе.

Учитывая наносимый деятельностью Дерибасова М. В. большой социальный, материальный, идеологический, политико-воспитательный, нравственный, экономический и моральный ущерб, а также ту опасность, которую она представляет для жизни, физического, психического, нра-вственного здоровья и материального благополучия наших граждан, решения жилищного вопроса, развития животноводства, поддержания правопорядка, борьбы с преступностью и дела воспитания молодежи, требую пресечь эту преступную деятельность!

Екимов А. Б., ветеран труда, участник В.О.в.'.

- Какой дурак это написал?!-возопил Дерибасов.

Эта непосредственная реакция свидетельствует, что юрист достойно выполнил ЦУ своего шефа. И лишь тон-кий литературовед смог бы оценить не только вирулент-ность, но и озорство автора, сумевшего выстроить кляузу по законам венка сонетов.

И вот теперь дачники, забросив дюжину этих венков в широкую канцелярскую реку и волнуясь не меньше ук-раинских дивчин в подобной ситуации, ждали сколько и где прибьет к берегу венков, сколько унесет течением, а сколько потонет.

- Дурак не дурак,- констатировала директор,- а ларек тебе придется освободить.

- Это почему?! - обиделся Дерибасов.

- Потому что он принадлежит РАПО,- с сожалени-ем покачала директор медной многоярусной прической.- И раз под тебя копают, то это всплывет. Деньги я тебе верну.

- Ну елки-палки! - вскочил Дерибасов.- Ну это же все чушь собачья! Какой я рецидивист к чертовой мате-ри?! А контрабандное оборудование?! И Анжелку я не сожительствовал!!!

Директор сложила пухлые ручки под грудью и осмот-рела Дерибасова с интересом:

- Да ладно, чего там... Слушай, а дом у тебя правда прямо с колоннами?

- Да,- признал Дерибасов, впрочем, не без некото-рой гордости.- С маленькими, правда... Но с четырьмя! А что?!

- Дурак,- пожалела его директор рынка,

От директора Дерибасов вышел, пугаясь собственного спокойствия. В разгар праздника на его улице радуж-ный шарик дерибасовского оптимизма подло шлепнули из рогатки. Было грустно за человечество, и не стало куража. Мир оказался настолько третьесортным, что его не стоило не только завоевывать, но даже и просто вскармливать деликатесами. Какой в этом смысл, если пожрав осетрины, например, человек может так же при-вычно написать кляузу, как и после бутерброда с ливер-ной колбасой?..

Мир для Дерибасова не то чтобы выцвел, но, воспринимаясь даже более остро, стал менее обобщен - распа-дался на отдельные фрагменты. И вместо цветного ши-рокоформатного кино получался дурацкий слайд-фильм. Шесть куриных лап, торчащих из кошелки; расписные свистульки; стаканы молока с дубленой пенкой; собака с подбитой лапой; тушка поросенка; флегматик в гряз-ном фартуке; топор; раздавленный помидор; щиколот-ки...

Дерибасов резко остановился, и 'слайды' пошли об-ратно: щиколотки; раздавленный помидор; топор; флег-матик в грязном фартуке; тушка поросенка; собака...Ко-ра еще не овладела обстановкой, но подкорка уже буй-ствовала, и вниз пошла команда: 'аврал - свистать ад-реналин!' В Дерибасове забили все колокола. Память отшелушила все лишнее и спроецировала: свинина, флег-матик в грязном фартуке, тонкие щиколотки, собака, ТОПОР!!! А потом три слайда, 'снятых с полки': три наглые молодые твари женского пола за чаем; раско-лотый топором телефон; три потрепанные твари муж-ского пола смакуют его грибы и вынюхивают инфор-мацию...

- Ты чего?! - удивился флегматик, когда Дерибасов уже бежал куда-то с его топором и вопил:

- А! Так у них шайка! Всех порешу!!!

К прилавку кооператива 'Дачник' Дерибасов прибыл с маленькой толпой в кильватере. Но людей постигло разочарование - порешение примера с тремя известными не произошло из-за отсутствия кооператоров на рабочем месте. Савельевский агрегат работал в периодическом режиме, и дачники появились только через день.

Впервые за последнее время Дерибасов не навестил свой угловой столик и вернулся в Назарьино засветло. На въезде его перехватила обескураженная Еремиха:

- Слышь, Мищка, чего там у тебя Анжелка учудила?! Чего это она там вытворила?! А ты?! Обещался же глядеть за девкой! Это ж слыханно ли - девке еще и восемнадцати не стукнуло, а зараз аж две повестки! На документы, да проследи, чтоб сходила... И сам с ней иди... Чего глазами лупаешь? А ну докладай живо!.. И не бреши, как всегда!

Через несколько минут повесток стало пять. Три муж-ниных повестки - три билета в опасную неизвестность - бросили Дуню в жар и растопили многодневное ледяное презрение в ее глазах. К приезду Дерибасова весна жа-лости уже переполнила Евдокию и окропила слезинками передник. Но Дерибасов не заметил этой смены времен года. Он разложил на чистой скатерти пасьянс из повесток и пришел к выводу, что при таком раскладе топор - не козырь.

- С утра Афоньку Арбатова во дворе поймала.- Дуня подкладывала лучшие куски и пыталась отвлечь мужа.- Гляжу, он на твоем строительстве уже карманы цементом набил. Я его, вора, последними словами, а он хоть бы что... Ну, так я ему пиджак твой старый отдала, ну тот, с пятном на спине...

- Кто, говоришь, с пятном на спине? - Дерибасов изучал печать на повестке.

- Кто! Пиджак твой. Не Арбатов же!

- Какой Арбатов?

- Да Афанасий... Пиджак-то почти новый был, вот он и расчувствовался, обещал кураги принести... На Степку Назарова так уж жаловался - вроде тот собаку ему отравил. Ну знаешь, за ним такая же, как он, ше-лудивая бегала... А я думаю - правильно отравил. Афонька же, мерзавец, ее кур таскать выучил. А у Степ-ки курятник, сам знаешь...

- Евдокия! - ошеломленно сказал Дерибасов.- Ну разве ж ты дура?! Ты просто не понимаешь, какие умные вещи говоришь!.. Ты давай, Дуняша, собирайся. Засиделись дома, никакой личной жизни, молодость проходит... Э-э-х!-Мишель игриво пихнул Дуню в кру-той бок.- Давай, быстро! В гости идем!

- Ты че? Какие гости?! - выполнять вслед за Дери-басовым эмоциональные маневры такой крутизны осно-вательная Дуня неумела и всегда проскакивала поворот.

- Родню навестим. Моих материнских родичей сов-сем забыли. Когда последний раз у них были? А?.. Да ты же у них вообще ни разу не была! Стыдно, Евдокия.

- Мы что же это - к Арбатовым в гости? - никак не могла постичь Евдокия Дерибасова, урожденная На-зарова...

Глава 11

Экскурсия

...К автобусной кассе Дерибасов пришел за полчаса до открытия. Он глубоко вдыхал. умело составленный Назарьино и окрестностями утренний воздух и чутко вслушивался в родные звуки набирающей силу сельской жизни. Делать все это он себя заставлял единственно, чтобы не вспоминать череду унижений вчерашнего дня. Вместо того, чтобы торговать скоропортящимся продук-том, Мишель и Анжелика вели в разных кабинетах заду-шевные беседы с никуда особенно не спешившими людь-ми и, мучаясь комплексом косноязычности, сочиняли оп-равдательные объяснительные.

Наконец подошла заспанная кассирша Зося Гурова и вяло удивилась:

- Ты че, машину сломал?

- С моей 'Волгой' все красиво,- ответствовал Де-рибасов и, дождавшись, когда подвигав чем-то положен-ное время, кассирша Зося впишется в окошко, преподнес ей пачечку червонцев:-До Ташлореченска. На все.

- Ну, ты, Мишка, даешь! - изумилась Зося.- Чище золотоискателя. Неужто каждое лукошко на отдельном сиденье повезешь?

Мишель довольно хохотнул:

- Ну! Сам на своей поеду, а сзади два такси - с фартуком и термосом.

- Так че, правда, что ли, на все? Может, тебе дет-ские дать?

Дерибасов задумался, вздохнул и гордо сказал:

- Дерибасов не мелочится.

- Ну смотри, щас на все выбью, а после не верну! - шутливо припугнула Зося.- Хотя не, на все не выбью. Двадцатку лишнюю дал.

- Знаю,- дернул усом Дерибасов.- На двадцатку стоячие.

- Ой, не могу! - всколыхнулась сдобная Зося.- Лу-кошки у тебя чего, на ножках?! Чего они, стоять будут?!

- Будут! - оборвал Дерибасов.-В проходе. Давай, отоваривай!

Зося прощупала Дерибасова строгим назарьинским взглядом и встала:

- Не буду я тебя, Мишка, отоваривать. И деньги не отдам. Отоварь тебя билетами, а после какой с тебя спрос? С меня спросят. Скажут - видела кому прода-вала. А за деньгами пускай Дуня придет.

Дерибасов зло сплюнул:

- Дура! Ну че, ну че ты понимаешь? Деревня! Ни ума, ни фантазии!..- тут Дерибасов тормознул набегав-шие вместе с горькой слюной крепкие слова, ибо слиш-ком хорошо знал, что назарьинскую денежную мораль не перешибить ничем, ее можно только обойти:

- Да ладно! Пошутил. А ты и поверила.- Дерибасов потянулся и старательно сплюнул.- Экскурсию я орга-низовал! Не слыхала, что ли? По радио вчера объявляли_-желающим записаться и сдать деньги. Вот и на-бежало на автобус с гаком. Гаку придется постоять.

Зося облегченно прыснула, и Дерибасов стал облада-телем длинной бумажной змеи.

А через полчаса вся грунтовая нелюбовь назарьинцев к Дерибасову была выплеснута ему прямо в лицо:

- Ах ты, поганец! Первым он взял!

- Наспекулировал, а теперь автобусы скупает! А ежели мне ехать приперло!

- Выродок! Намять ему шею, а билеты поделить!

- Да позовите Евдокию кто-нибудь! Пущай его в чулане запрет, пока людей уважать не научится!

Лишь появление незнакомого человека в добротном костюме заставило назарьинцев остепениться - выносить сор из села было не принято.

Коренастый чужеземец уверенно подошел к кассе и интимно, но значительно процедил Зосе несколько слов. Зося замотала головой, прижала руки к груди, потом развела ими. Чужеземец полез во внутренний карман пиджака и по локоть сунул в кассу десницу с красной книжечкой. Мишель сделал стойку. А Зося что-то горячо шептала, тыча в Дерибасова пальчиком с облупленным маникюром.

- Щас его раскулачат,- пообещал кто-то. Чужеземец пошел на Дерибасова:

- Доброе утро. Михаил Венедиктович, это вы?

- С утра был я,- радушно заулыбался Дерибасов.- А как же! С добрым утречком и вас, товарищ!

- Павел Константинович.

Мужчины пожали друг другу руки, и чужеземец за локоток отвел Дерибасова в сторонку, где и состоялась неслышимая миру беседа, во время которой Мишка про-стецки улыбался, махал руками, пожимал плечами, ок-руглял глаза и громко смеялся, закинув голову. Потом Мишка проводил Павла Константиновича к своему пыль-ному черному лимузину и широко распахнул переднюю дверцу. Павел Константинович откинулся на спинку и закурил.

И тут, радостно блестя лысиной в первых лучах соч-ного назарьиного солнца, появился Осоавиахим Арбатов со свитой менее значительных сородичей. Громоздкие не-уклюжие Арбатовы, поражая обилием ветхих одинако-вых кастрюльно-зеленых шляп, переваливались по изум-рудно-зеленому лугу. Осоавиахим, вздымая руки в при-ветствии, трубил:

- Племяш! Мишка! Родной мой! Господь тебя храни!

Дерибасовские усы передернулись.

Каждый ребенок учится не только любить, но и не-навидеть. Свою азбуку ненависти Миша Дерибасов про-ходил на Арбатовых, причем дядя Осоавиахим был 'азом'. Дело в том, что Михаил Дерибасов рос в много-детной и бедной семье. И хотя отец Венедикт Дериба-сов был хозяином хоть куда и вкалывал от зари до за-ри, да и мать Зинаида была не по-арбатовски рачитель-на, чтобы не сказать прижимиста, достатка не было. Все детство младшенький Мишутка утопал в обносках своих ширококостных братьев и под просторными одеялами остро чувствовал, как не дает свободно вздохнуть стес-ненность материального положения.

Хотя мать до того не хотела знать свою родню, что даже не здоровалась с ней, Арбатовы не обижались. На-оборот, стали считать Венедикта Дерибасова за своего, днем лезли обниматься, а по ночам тащили со двора, пристроек и даже дома все наработанное за день. Если в другие дворы Арбатовы проникали стыдливо, по одно-му, от случая к случаю, то у 'Зинькиного Веньки' тащи-ли все, что попало, а главное - всем скопом и еженощно.

Венедикт выскакивал среди ночи, орал, опускал дрын на безответные монументальные плечи, метался из конца в конец большого двора, а Арбатовы молча занимались своим делом,

- Побойтесь бога!-кричала поначалу Зинаида.- Воры!!!

На что брат ее, юный и лохматый Осоавиахим, сте-пенно отвечал:

- Воры -это когда у чужих. А мы у своих, зна-чит- свое берем. Невелик грех.

Но люто возненавидел Миша Дерибасов дядю Осоавиахима даже не столько за создание обрекшей их на вечную нужду идеологии, сколько за кражу только осу-ществленной мальчишеской мечты, первой престижной вещи, которой можно было похвастаться перед пацана-ми,- собственноручно спаянного транзисторного прием-ника прямого усиления. Сколько сил положил Миша на добычу, выменивание и выцыганивание деталей! Сколько унижений стерпел! И вот в( первую же ночь дядя Осо-авиахим сунул под подушку корявую лапу и, не чувствуя мальчишеских зубов на толстой коже, унес приемник.

Осоавиахим с приемником не расставался, таскался с ним по всему селу и часто останавливался, вдумчиво вслушиваясь. 'Радиоуниверситет' пошел целинному моз-гу Осоавиахима впрок, что со временем выдвинуло его среди прочих Арбатовых. Теперь к речам Осоавиахима Арбатовы относились, как к казенной бумаге со штам-пом, ибо штампов из эфира Осоавиахим надергал в из-бытке.

И долго еще, слыша из окон дяди Осоавиахима му-зыку, представлял Мишель, что это работает его детский приемник, вспоминал, как умолял дядю вернуть транзи-сторную мечту, и нет-нет, да и скрипел зубами.

Сияющий Осоавиахим приближался. Дерибасов рефлекторно стянул с шеи плейер и запрятал во внутренний карман. Потом он пересчитал Арбатовых, оторвал пят-надцать билетов и отдал.

Подъехал автобус, и из него выпрыгнул шурин - род-ной брат жены Евдокии - Федор Назаров. Шоферский сын Славка тотчас уселся за руль, замер от восторга и робко бибикнул. Федор отвесил Славке подзатыльник, потом поздоровался с Дерибасовым. Арбатовы полезли в салон.

Народ удивился:

- Мишка, ты куда Арбатовых повез?

- На мясокомбинат,- огрызнулся Дерибасов.

- Этот может,- согласился народ. Дерибасов уставился в небо, потом на часы и схва-тил за хлястик своего пиджака зазевавшегося Афоньку.

- Эй! Где остальные?! Афонька недовольно отмахнулся:

- Не лапай! Пиджак почти новый. Где, где... Не знаю. Передумали.

- Как это передумали?! - взревел Дерибасов.- Почему это?

- Не знаю. Испугались.

- Чего испугались-то?! - неистовствовал Дерибасов, потрясая оставшимися билетами.

- Не знаю. Кто знает, чего у тебя на уме. Вот и ис-пугались. Боятся тебя.

- А чего меня бояться?

Вопрос этот был чисто риторическим. Было чего. В первую брачную ночь, уже после того, как Дуня стала женщиной, а Дерибасов - хозяином, вышел он в одних трусах покурить на крыльцо большого дома, посмотреть на звезды над своим двором. Однако звезд он не уви-дел- двор осваивали Арбатовы. Но донашивать обноски довлеющего над их семейством рока Дерибасов не со-бирался.

- Ну что,- зловеще сказал он,- хорошо у Зинкино-го Мишки? Нравится у Мишкиной Дуньки?! - и, смяв пачку сигарет, босиком, по стылой осенней земле, прошел он мимо невозмутимых Арбатовых, а вскоре уже пылал на краю села дом дяди Осоавиахима.

- До встречи завтра на том же месте!-дрожа от возбуждения и ночной прохлады, проорал раздетый Ми-шель, уступая дорогу ломившейся ему навстречу толпе носорогов.

Весь следующий день Дерибасов демонстративно ску-пал керосин и спички, сооружал факелы и развлекал детишек пиротехникой. Однако назначенное Дерибасовым ночное свидание не состоялось - Осоавиахимовский дом сделал то, что не смогли сделать ни многочисленные капканы Венедикта, ни подбрасываемые Зинаидой отрав-ленные продукты, ни другие ухищрения многострадаль-ного семейства. И долго еще смотрели Арбатовы на Ми-хаила Дерибасова со скорбным укором...

Порыв ветра швырнул бумажную ленту в лицо Ми-шелю. И эту пощечину он принял, как вполне заслужен-ную,- знал же, что с Арбатовыми нельзя иметь дело! Потратиться на лишние билеты, снова оказаться перед всем селом посмешищем... Ветер щелкнул бумажным бичом, и Дерибасов сорвался с места:

- Мировой у тебя пацан, Федор,- подскочил он к протиравшему лобовое стекло шурину.- Племяш, а ну иди сюда! Видно уже - шофером будешь... Да иди, не пожалеешь! Шофером будешь? Точно? Тогда держи пя-терку- купи в городе конструктор.

Славка и Федор онемели - один от счастья, другой от удивления.

- Ну так чего ждем? - напористо сказал Дериба-сов.-Билеты-вот они, поехали. А остальных по дороге подберем. Заедем за ними, лады?

- Остальные тоже Арбатовы?- поинтересовался Федор, уяснив причину дерибасовской щедрости.

- Ну.

- А зачем тебе?

- Надо,- сухо сказал Дерибасов.- Дело. Там у ме-ня в машине товарищ из органов, так что следуй за нами и не обгоняй.

Федор усмехнулся, покрутил головой, вздохнул, поду-мав о сестре Дуняше, и- полез в кабину.

Арбатовы селились на выезде, вокруг того самого места, где по преданию сломалась легендарная арба.

У первого же покосившегося забора автобус послуш-но затормозил вслед за 'Волгой'. Оголтелый Дерибасов ворвался в запущенный двор, выволок нечесаную Людку Арбатову с двумя сопливыми детишками и запихнул в автобус.

- А че это он,- не поняла бегемотообразная Людка, когда автобус тронулся.

- Лютует,-солидно объяснил Осоавиахим.

У следующего косого плетня автобус пополнился сон-ным рябым Сенькой и его престарелой матерью - бабкой Пелагиадой.

- Чего это,- бурчал недовольный с похмелья Сень-ка,- куда ще там ехать. Не желаю никуда ехать.

- Только попробуй не поедь! -угрожал Дерибасов и щурил глаза.

Павел Константинович хоть и курил невозмутимо, как шериф, но уже посматривал с интересом. Запихнув в ав-тобус последнего Арбатова, Дерибасов повеселел, и на вопрос Павла Константиновича о смысле происходящего, долго развлекал того назарьинскими легендами об Ар-батовых.

- А все-таки,- перебил Павел Константинович кило-метров через пятьдесят,- зачем вы так энергично заго-няли в автобус этих Арбатовых?

Дерибасов вцепился в руль и опасливо покосился на соседа:

- Это я их на экскурсию везу. Наиболее отсталых односельчан, значит. Я же это, кооператив у меня. От-кликнулся на призыв. 'Деликатес'-может, слыхали?

Полгорода, считай, мои шампиньоны ест. Будет время - загляните, мы всегда с радостью... Ну и зарабатываю, понятно, прилично. А нас-то всего с Евдокией двое. Де-тей бог, значит, не дал. Ну я и это, осуществляю от коо-ператива социальную программу. Хочу повысить куль-турный уровень на селе, а как же! За свой счет везу, а они видали, как упираются? Арбатов - он и в Африке Арбатов.

Павел Константинович живо заинтересовался расска-зом Дерибасова:

- Ай-я-яй, ну надо же! А много народу в вашем кооперативе, Михаил э-э...

- Нет, нет, это, просто Михаил,- с готовностью улыбнулся Дерибасов.- Махонький у нас кооперативчик. Я, старик пенсионер да девочка - в училище не посту-пила, год коротает. Но честно скажу: вкалывать прихо-дится...

- Ага,- заинтересованно перебил Павел Констан-тинович,- только не пойму, пенсионер-то вам зачем? Взяли бы напарника помоложе, глядишь и полегче бы было.

- Да руки у него дюже умные,- простосердечно объяснил Дерибасов.- Что хочешь сделать может.

- Так уж и все? - усомнился попутчик.

- Абсолютно,- кивнул Дерибасов, обрадовавшись, что разговор отходит от затеи с Арбатовыми к безобид-ному Елисеичу.- Этот старик любой завод переплюнет. Потому как от почвы...

- Надо же! - восхитился собеседник.- Так это же сколько станков надо иметь! И инструментов...

- Да у него такие инструменты, что никому и не снилось,-убеждал Дерибасов.-Он их сам делает. У не-го это, в подвале еще с войны настоящая мастерская.

- А почему с войны?

- Вот видно, что вы не местный,- улыбнулся Де-рибасов.-У нас весь район про это знает, даже из Мо-сквы приезжали. Да он же во время войны целый парти-занский отряд оружием снабжал!-тут Дерибасов споткнулся о слишком пристальный взгляд собеседника, осекся и с ужасом вспомнил последний пункт анонимного письма.- А вы это,- расплылся он в судорожной улыб-ке,- к нам в Назарьино, извиняюсь, по какому делу? Может, помочь чем? Я с радостью!

- Спасибо, Михаил. Я, собственно, по чисто служеб-ным делам...

...Валерий Александрович Калугин, тот самый зам. редактора 'Ташлореченских известий', был слегка раз-досадован, что уже второй день подряд ему не удава-лось использовать редакционную машину в личных целях и приходилось пользоваться городским транспортом. Да еще рядом уселась огромная корявая неопрятная баба, вдавила его в окно, да впридачу усадила на каждое мос-ластое колено по замызганному ребенку.

Через пару остановок, баба, не меняя выражения лица, неторопливо ссадила детей с колен, завалилась на бок, заорала и упала в проход. Младший ребенок заревел в унисон.

- Что с вами?!-тщедушный старичок тщетно ста-рался приподнять громоздкое тело.

- Ой, умираю,- неторопливо сообщила баба.- Гри-бами на рынке отравили. У стариков купила. У дачни-ков.- Она снова издала могучий предсмертный вой.

- Скорую! - завопил кто-то.-Врача!!!

Старший ребенок влепил младшему подзатыльник:

- Не ори, дура! Знаешь же, сейчас мамка оклема-ется.

- Дети, вы тоже грибы ели?! - испугался кто-то.

- Да вы, дяденька, не бойтесь,- успокоил стар-ший.- Мама уже третий раз от грибов умирает. Ее дядя Дерибасов грибами отравил.

Бабу взгромоздили на сиденье, обмахивали газетами.

- Это какой дядя Дерибасов?! - подскочил Валерий Александрович, услышав ненавистную фамилию.- Это который шампиньонами торгует? Из Назарьино? А как его зовут?!

- Ага. Дядя Миша зовут. Ладно, мам, хватит. Пошли теперь в троллейбус!

А на работе Валерия Александровича уже ждал зав. отделом писем, морали и права. Один из вопросов, по которым он счел нужным советоваться, был о том, стоит ли браться за то самое заявление, с которым так любез-но ознакомила Дерибасова директор рынка.

- Безусловно! - прорычал Валерий Александро-вич.- Кооперативы - сейчас актуально, сам знаешь! Тем более, народ уже вовсю травится этими самыми грибоч-ками...

...А тем временем Ташлореченск наполнялся отравле-ниями. Эпицентром отравлений, естественно, стал рынок.

Юрист и шофер довольно щурились на закрытый дерибасовский ларек. Грибы брали, хоть и ворчали, что недавно были дешевле. Даже очередь маленькая обра-зовалась.

А на другом конце рынка уже бродила, погрузившись в прояснившиеся- вдруг воспоминания, бабка Пелагиада Арбатова. Ох, и молода была Пелагиада в далекие три-дцатые! Ох и белая, ох и гладкая, широкая да спокой-ная, как Назарка в половодье! И рынок тогда был иной - веселее, бойчее, дешевле.

- А тута лаптями торговали,- прогудела бабка Пе-лагиада, топая между рядами.- Батюшка, царствие ему небесное, еще один лапоток прихватил, дак его чуть не забили, окаянные...- Бабка Пелагиада смиренно и вну-шительно застыла около бочки с солеными огурцами.- Сынок, Христос с тобой, дай бабушке посолонцовать...

Наконец бабка Пелагиада увидела шампиньоны, долго и тупо разглядывала обоих торговцев и, удовлет-ворившись осмотром, подшаркала к весам, сообщила укоризненно:

- А тута раньше мясные ряды были,- и басом за-ухала:- Ой, ратуйте! Ой, люди добрые! Бабку грибами отравили, злодеи! Я вчерась тута у их грибочков купила, сжарила, а вутром чуть не померла! Из последних силу-шек приплелась, хоть других от погибели спасу! Ой, мо-ченьки моей нету! Ой, окаянные! Креста на вас нету! Отравители!

- Да ты чего, бабка!!! - испуганно заорал шофер.- Быть того не может! Я их сам каждый день ем! И дети! И даже внучата!

Бабка Пелагиада, кряхтя, уселась на землю и спо-койно сообщила окружающим:

- Помирать буду. На глазах у злодеев.

Юрист и шофер подхватили бабку и, согнувшись под тяжестью истинно арбатовского корпуса, с трудом дота-щили ее к машине. Пока шофер гнал до больницы, юрист вручал испуганной бабке компенсации: за грибы, за ущерб здоровью, на лекарства, на гостинцы внучатам и за молчание.

Принимая каждую порцию денег, бабка Пелагиада испуганно таращилась, трубно шептала:

- Господь тебя спаси, спасибо, господь тебя спаси, спасибо, господь тебя спаси, спасибо...- и, перекрестив юриста, комкала деньги, прежде чем заключить их в недра широкой ситцевой пазухи.

Когда, сдав бабку, кооператоры вернулись на рынок, они с трудом протолкались к своему месту. Под их при-лавком умирали уже три мосластые личности.

Несчастные жертвы из последних сил сползались со всех сторон к прилавку своих мучителей и корчились там в жестоких судорогах.

Это уже становилось даже однообразным, и у поте-рявших было дар речи, насмерть перепуганных дачни-ков начали восстанавливаться элементарные мыслитель-ные процессы. Во всяком случае, шофер сообразил сго-нять за шефом, и тот разом пресек все переговоры серого, как тюремная наволочка, юриста с вялыми жерт-вами о возмещении стоимости грибов, выплате компен-саций, пособиях на лекарство и на хозрасчетную поли-клинику.

- Это заговор!-только и успел произнести шеф, когда во всем блеске полуденного солнца возник Осоавиахим, ударил страусиным яйцом головы о прилавок и трубно зарыдал:

- Ироды! Волки! Бога бы побоялись! Где, где мои пышные кудри?! Сатанинской пищей торгуете!

- Гражданин! - сухим начальственным тоном прика-зал шеф.- Уберите голову с прилавка!

Но Осоавиахим только обхватил лысину и горько застенал:

- Господи! Обрати десницу карающую на торговцев отравою!

- А ну-ка встаньте! - потребовал шеф.- Встаньте, я посмотрю - покупали ли вы у нас грибы?

Осоавиахим отер глаза и вытянулся во фрунт.

- Кто видел его раньше? - строго спросил началь-ник компаньонов.- Покупал он у нас грибы?!

- Нет!-хором ответили компаньоны.- Впервые ви-дим!

- О, боже! - Осоавиахим зарыдал еще безутеш-нее.-Теперича никто не признает! И покойница-мать, царство ей небесное, не узнала бы! А я намедни у вас грибы брал. У меня тогда кудри были рыжие, во! - и он описал лапами вокруг головы шар полуметрового диа-метра.- И чуб все время на глаза спадал! Верните мне мои пышные кудри!

- Гражданин, прекратите юродствовать! - ударил по прилавку начальник.-От любых грибов, даже ядо-витых, волосы не выпадают!

- Вот ироды! - упрямо сказал. Осоавиахим.- А у

меня выпали! Потому что в ваших грибах, кроме простой отравы, еще и радиация имеется!

- Ну это уже наглость! - взвился юрист.- Это кто вас надоумил?! Чтобы определять радиоактивность, спе-циальная лаборатория нужна!

- А мне доктор смерил!-упорствовал Осоавиахим.- Он как начал мерить, так аж стрелку вышибло! И жена заметила, что я ночью во тьме свечусь, как хе-рувим... А-ай, горе, горе!!!-Осоавиахим воздел руки.

Но как расширился научный кругозор нашего народа! Услышав о свечении, люди не бросились на колени, на-оборот, рыночная толпа мгновенно рассосалась. Арбато-вы отряхнулись и дружным стадом потопали на обеден-ный перерыв.

Обед Дерибасов закатил аристократический - с цы-ганами и шампиньонами. А что еще оставалось ему де-лать? Где было разместить такую ораву оборванцев, как не в цыганском таборе? А из-за всех неурядиц кризис перепроизводства грибов достиг размеров как раз арбатовской популяции. Но кто бы мог подумать, что это толстокожее семейство окажется таким внушаемым! Вер-нее, самовнушаемым.

Кто в наше время не измучен противоречиями? Чье 'Я' не оказывалось привязанным к двум скакунам ин-стинктов, рвущихся в разные стороны, или к двум скло-ненным разными причинами деревьям? Кто не стоял, как осел, парализованный обилием глубокомысленных аргу-ментов между двумя охапками сена? Арбатовы. Любые противоречия были им чужды органически. В их нервной системе не могли одновременно сосуществовать два ин-стинкта, два желания, две идеи, а злые назарьинские языки утверждали, что и две мысли. Все это овладевало Арбатовыми не параллельно, а строго последовательно, периодически сменяя друг друга, как президенты в лати-ноамериканском государстве: более сильное на данный момент вытесняло ослабевшее.

То есть, когда Арбатовы учуяли и увидели приготов-ленный обед, то главным стало - не дать себя объесть. И каждый уважающий себя Арбатов достиг состояния, когда следующий гриб уже перекрыл бы доступ воздуха.

И тут власть узурпировал инстинкт самосохранения. Все замерли, напряженно прислушиваясь к тяжким сто-нам плотно запломбированного грибной массой желудка.

- Чего-то томно,- сообщила обществу Людка.- Дю-же томно.

- Еще и впрямь траванемся,- поддержал Афонька,

- Говорил, что не поеду,- заныл Сенька Арбатов,- и не поехал бы, если б не уговорили. Не надо было ехать, за смертью нечего ездить...

- Меня Мишкина мать, сестра родная, чуть колба-сой, как пса, не отравила,- счел не лишним напомнить Осоавиахим.

Людка, схватившись за живот, потопала за куст.

Через час цыгане горько сожалели о своем гостеприимстве, даже хотели перекочевать на несколько сотен метров.

Разбив лоб о монолит арбатовской уверенности в том, что подлец Мишка выманил из родных мест и потравил в отместку за прошлое, Дерибасов психанул, прыгнул в машину и, крикнув:

- Да что б вы тут все передохли, питекантропы! - рванул в Назарьино - припасть к новообретенной Дуне.

Но новообретенная Дуня оказалась недоступной, как валютный бар. И это было так же обидно и несправед-ливо. Более того - все личные вещи Михаила Бенедик-товича Дерибасова, кооператора, были, словно для ги-гантской стирки, свалены в разбитое корыто недостроен-ного фонтана. Под псевдоантичным портиком стояла на подгибающихся ножках продавленная раскладушка за-щитного цвета.

Дверь в Дунин дом была заперта.

- Евдокия?!-позвал Дерибасов.- Это за какие ж грехи?!

- Сам знаешь,- глухо и печально ответили из-за двери.

- Ни сном ни духом! - честно сказал Дерибасов.

Он представил как Дуня, припав сильным телом к двери, чутко вслушивается в нюансы интонаций. И это вселяло некоторую уверенность:

- Почему я должен спать на этом прикрытом шинелишкой металлоломе? В честь чего? Что я такого сделал?

Взрывная волна Дуниного гнева с грохотом распах-нула дверь. Перед Дерибасовым стояла чужая, пугающе величественная, пылающая Евдокия:

- Иуда! - провозгласила она.

Назарьино притихло, даже коровы перестали мычать и жевать.

- Людьми торговать начал, выродок?! - продолжила она.- За сколько продал Арбатовых?!

- Дура! - пытался урезонить жену муж Михаил.-

У меня на работорговлю патента нет! Да и Сама поду-май- будь хоть крепостное право, какой дурак Арбато-вых купит?!

Но Евдокия блюла серьезность:

- Нет, ты шутом не прикидывайся! Не шут ты, а мерзавец! Иуда! Сам же наполовину Арбатов! Самого бы тебя с ними в Казахстан выселить! Козел-провокатор! Не на раскладушке тебе спать надо, а на нарах, как и родственникам, тобою проданным! Запомни, Мишка, мы всем миром решили - устроим тебе здесь жизнь солоней, чем у Арбатовых в Казахстане!

- Евдокия,- серьезно спросил Дерибасов,- это тебе дачники сказали? Когда только успели? Ну, что я под-рядился Арбатовых выселять? - тут Дерибасов зашел-ся в нервном хихиканьи.

- Червяк ты на сковородке, а не человек,- горько сказала Дуня.- Все ж село видало, как ты с краснокнижечником людей из домов выгонял! Чисто всех вымел - и старых, и малых...- Дуня всхлипнула.- Анютку бы хоть пожалел - два года дитю не исполнилось, а уже по этапу... Дите малое... она-то чем виноватая... лучше б я ее в дочки взяла...- И бездетная Дуня в голос зарыдала.

Нервный смех перешел у Дерибасова в икоту:

- Дунь'а, не дури! - выдавил он.- Они у меня в гор'оде, как у Христа за паз'ухой... Скоро вер'нутся... Да-же поправятся, как в сан'атории!

Дуня вытерла слезы, с надеждой взглянула на му-жа Михаила, но бдительная Марфа Скуратова погрозила внучке из небытия, и та сникла:

- Значит так,- подавленно сказала Евдокия.- Как Арбатовы вернутся, тогда и ты вернуться сможешь. Не раньше.

Икающий Дерибасов всей своей страдающей душой проклял Павла Константиновича, и тому чувствительно икнулось.

- Мы тут посоветовались и решили, что вам надо съездить в Америку по обмену опытом. В Чикаго, я по-лагаю... Вы как, готовы? - ласково проговорил седею-щий генерал и испытующе посмотрел красными от бес-сонницы глазами.

Пока Павел Константинович, боясь спугнуть удачу, выбирал между торжественным: 'Служу Советскому Союзу!' и решительно-сдержанным 'Есть!', генерал, вмазав по столу сразу обоими кулаками, что, по слухам, служило свидетельством сильного гнева, взревел:

- Потому что у нас в стране такого опыта больше нет нигде, чтобы две сберкассы за неделю! Вы сами ут-верждали после первой, что взяли банду целиком! Отку-да вторая?! А главное, откуда у нее самодельное ору-жие? Причем такое же! У нас под носом уголовники чуть ли не военный завод открыли! Что вы добыли по этому вопросу?! Кто оружейник?! Где он?! Какие вер-сии?!

Жгучая краска стыда бросилась в лицо Павлу Кон-стантиновичу:

- Задержанные молчат, товарищ генерал,- потупил-ся Павел Константинович.- Молодые хором поют, что оружие им давал главарь. Может, запугали, что за сдачу оружейника в лагере пришьют, но, по-моему, правда. Ну а главарь матерый, да и терять ему уже нечего. Есть, правда, один сигнал, сейчас его проверяем.

- И что? - устало спросил генерал.

- Довольно подозрительный субъект,- затараторил Павел Константинович.- Характеризуется положительно, но как-то слишком положительно. Живет замкнуто. В войну изготовлял оружие для партизан. Так что опыт богатый. Но сейчас стал стяжателем - занимался неле-гальной индивидуальной трудовой деятельностью - уме-ло фальсифицировал фирменные джинсы. Сейчас - один из основателей кооператива 'Деликатес'. Его домашней мастерской колхоз завидует. Сам изготовляет уникаль-ные инструменты.

- Да-а,- нахмурил седые брови генерал.- Такой, похоже, не то что пистолет или автомат, но и ракету со-берет.

Павел Константинович закивал:

- И участковый так говорит. Я - ему: 'Пистолет сде-лать сможет?' А он смеется, мол, Елисеич - это в селе так подозреваемого зовут - если уж пистолеты делать станет, то такие, что в нужное время по нужному адресу сами придут и нужному человеку в нужное место нуж-ное число пуль всадят, а уходя дверь за собой запрут.

Генерал распечатал третью за день пачку папирос:

- Ну что ж... Раз так, проверяйте быстрее. А если чувствуете, что не справляетесь, я отстраню от работы по этому делу. А то мне начинает казаться, что у вас лишние звезды на погонах...

Тем временем в цыганском таборе Арбатовы готови-лись принимать мученическую смерть. Каждому станови-лось все хуже и хуже. Десятки глаз с немым укором смотрели в ту сторону, куда скрылся злодей Дерибасов. А оттуда, словно знамение приближающегося конца рода, надвигался на табор родовой тотем - огромная четы-рехколесная арба. И это было последней господней ми-лостью.

- Братья! - возопил Осоавиахим.- Господь послал за нами арбу, на которой все мы отправимся в рай!

Тут Осоавиахим представил, как они являются в рай на арбе. Это выходило слишком похожим на легендар-ное пришествие в Назарьино его бабки и деда с малолет-ней матерью и целым выводком других детей, как своих, так дальних и близких родственников, а то и приблуд-ных, и невольно наводило на грустную мысль, что и в раю Арбатовы окажутся у параши. И тут Осоавиахим отчетливо вспомнил, как Мишка брал грибы из общего котла и ел вместе с другими, разве что поменьше.

Получив помилование, Осоавиахим не стал тут же амнистировать сородичей. Он довольно огляделся: спра-ва- живописно разбросанные помирающие Арбатовы. Слева - пестрая таборная жизнь. Впереди - дорога, по-зади- город, сверху - синее небо, под ногами - свежая трава... Осоавиахим еще несколько минут полюбовался просветлевшими на пороге вечности лицами сородичей, а потом его вдруг потянуло к цыганам и он пошел к кострам.

В том, что Осоавиахима потянуло к цыганам, нет ни-чего странного. Дело в том, что отца своего он не знал. И вообще, никто в Назарьино, кроме его матери, не ведал, кто отец Осоавиахима и красавицы Зинки. Только перед смертью рассказала Надежда Арбатова, как про-кочевала с табором целых два года. Отсюда-то и пошли нездешняя красота Зинки, осоавиахимовское хрониче-ское выцыганивание и цыгановатость Михаила Дерибасова.

В таборе Осоавиахиму понравилось. Цыгане были разве что шумноваты и суетливы, но в целом - то, что надо, даже божились. Осоавиахиму Арбатову было близ-ко здесь все: и то, что цыгане, в отличие от назарьинцев, не делают из работы культа, и то, что склонны к безо-бидному плутовству, и то, что не портят 'сегодня' забота-ми о 'завтра', и их терпимость ко всем человеческим проявлениям.

И вдруг ощутил Осоавиахим, насколько велик мир за пределами Назарьино! Захотелось неспешно дивиться на новые места с высокой арбы, засыпать под скрип ее колес, а просыпаясь, видеть новые лица, встречать непра-вильных бестолковых людей и толковать с ними о жизни. И впервые в Осоавиахиме возникла не свойственная Ар-батовым двойственность. Он уже открыл рот, чтобы по-проситься в табор, как вдруг возник страх оказаться со-вершенно одному среди чужих проворных людей.

Тут, наконец, подъехала арба с цыганами и мешками. Осоавиахим походил вокруг нее, как кот вокруг сметаны, пощупал потемневшие борта, по примеру назарьинских владельцев 'Жигулей' попинал колеса, утробно засмеялся и побежал к своим. Так же радостно, как Осоавиахим по зеленому лугу, бежал в свое время Архимед по ули-цам Сиракуз, ибо нашел!

- Братья! - кричал Осоавиахим, пиная арбатовские туши.- Восстаньте, братья, ибо мы спасены! Ибо во спа-сение послал нам арбу Господь! Приложился я к ней и исцелился! Спасайтесь и вы! В едином порыве!

И загудела степь под десятками тяжелых ног. И в страхе отступили от недоразгруженной арбы цыгане, про-щаясь с ее содержимым.

- Братья! - продолжил взгромоздившийся на арбу после чудотворного исцеления всех Арбатовых Осоавиа-хим.- Не пренебрежем же знамением господним! Ибо послана нам арба наших предков с двумя архангелами во плоти цыганской, чтобы спасти нас от дьявола-отрави-теля и беса-поджигателя! И указать, с кем нам отныне скитаться, подобно предкам нашим!.. Праздничными ко-лоннами прошествуем перед всей страной!

В своем публицистическом пафосе Осоавиахим не-ожиданно приблизился к Осипу Осинову, который ус-мотрел в исчезновении Арбатовых весьма зловещий сим-вол:

'Мишка Дерибасов, словно Гаммельнский крысолов, выманил из Назарьина тащивших падающие со скатерти крошки Арбатовых.

Страшно даже в мыслях уподобить Арбатовых крысам, ибо что ждет назарьинцев, остающихся на корабле?

Умозаключаю: очевидно, источник зла и опасности для Назарьина таится в Мишке'.

Но Осип Осинов ничего не вывел из этого своего умо-заключения, а впервые за весь 31-й том жирно перечерк-нул запись. Интуиция подсказывала, что истина лежит глубже. Медленно и осторожно, как штопор в трухлявую пробку, начал он углубляться в суть вопроса и добрал-ся до четвертой дочери основоположника Назария.

Добился-таки тяжким трудом и смекалкой басурманин Ахмет Делибаш, чтоб отдали ему в жены крутобедрую Дарью вместе с коромыслом. А как исполнилось их первенцу семь лет, созвал Делибаш всех на той по слу-чаю обрезания. Самым мрачным в истории Назарьино оказался тот праздник! Не остановилась кровь, так вся и вытекла.

Повыла Дарья, а спустя год второго сына под нож не дала, да и все село за него грудью встало. Пришлось Делибашу воспитывать детей в православной вере. И чем больше становилось детей, тем сильнее боялся Делибаш гнева аллаха. Задумчивым стал, по ночам кричать начал. А потом и вовсе исчез. Решили - навсегда, рукой махну-ли да стали всем селом детей растить. А он через три года возьми да объявись! И турчонка с собой привез - маленького, видать, только от груди отнятого.

Дарья в крик: 'Где нагулял?!' А он: 'Племянник'- и все!

И уж племянника своего - Али Дели-баши - он не только обрезал, но и воспитал таким правоверным му-сульманином, хоть в муллы отдавай. И как исполнилось Али пятнадцать лет, снова исчез Ахмет Делибаш, но на этот раз ненадолго. Украл где-то для племянника двух басурманских жен, да выделил всю молодую семью в отдельный хутор, подальше от мужских завистли-вых глаз.

Так и разводили Делибашевы курдючных овец на сво-ем хуторе до самого двадцатого века и, в отличие от Дерибасовых, были истыми мусульманами.

Когда с Кавказа стали высылать турок, Делибаше-вы, по совету Кира Дерибасова, записались чеченами и остались. Еще на несколько лет. Вплоть до 'великого' переселения народов. Так и затерялись в Казахстане.

Так что с Арбатовыми все повторилось один к одно-му- ложились спать - был род, проснулись - а его уж нет.

Растравил себе душу Осип Осинов, вспомнил, как встретил Рустама Делибашева в Долинке, под Караган-дой, когда, не досидев по 58-й, замерзал с профессором Жичевским и завалил в кочегарку...

Пять лет без двух месяцев отсидел Осип. Самые сту-денческие годы. И знаменитая назарьинская хватка про-явилась у Осипа на свой лад - сообразил парень, что хоть при шмоне все и отбирают, но в мозги пальцы не запустишь. Вот и постарался он вынести из зоны поболь-ше знаний. Многих профессоров утомил он своими расспросами. А вернувшись, почувствовал: системы не хва-тает! И сцементировал все разрозненные знания, прошту-дировав Большую Советскую Энциклопедию. Сочтя свое образование законченным, первый на деревне энциклопе-дист начал уединенно наблюдать и размышлять, с чис-той совестью не читая ничего, кроме 'районки' и 'Лите-ратурной газеты'.

Проанализировав исторический прецедент, Осип Оси-нов умозаключил:

'Как замечали и до меня - в Назарьино возвращаются. Индивидуумы уходят из Назарьина только в землю. Острополер улетел к солнцу не как индивид, но как весь род назарьинских Остро/талеров в количестве - один экземпля*.

И вывел:

'Острополер тоже приземлился в Казахстане, ибо он - род'.

Глава 12

Километр 'вишневых'

Нет, не о таком новоселье мечтал Дерибасов. Соб-ственный портик сверху - это было еще неплохо/но ис-копаемая раскладушка снизу - старая кляча, с подка-шивающимися при каждом движении ногами -опошляла всю античную атмосферу. И, страдай Дерибасов бессон-ницей, к каким бы мыслям и обобщениям мог он прийти в такую ночь!

Вместо этого плейер сна преподносил Дерибасову по-пурри из античного мира. То в тоге, то в хитоне шлялся Мишель по немыслимо мозаичному коллажу, торговал мосластыми неповоротливыми рабами с севера, предла-гал весталкам подбросить их на массивном черном па-ланкине и приставал к гетерам: 'Эй, мадам, не имеете ли вы мне сообщить, в смысле вот этим вот моим рабам, как им пронести меня до Дерибасовской?' После этого Мишель высовывался из паланкина, рискуя вывалиться, греб руками воздух и вопил вслед удаляющимся тонким щиколоткам с толстыми золотыми браслетами: 'Постой-те, мадам! Я имею пригласить вас с собой к Одиссею на маленький, но изящно обставленный сабантуй одесситов. Все будет красиво - в строго патрицианском стиле: ор-гии, вакханалии и философские диспуты!'

Одиссей оказался мужиком правильным, хоть и раз-водил вино водой. После первой амфоры Мишель стал от избытка теплых чувств звать его Одиссеичём, а тот, хоть и обижался все больше, обнимал Мишеля все крепче.

Испуганный Мишель попросил сменить сорт вина. И пока Одиссей объяснял, что надо делать только что купленному у Дерибасова огромному лысому рабу с уже оттопыренной краденной чашей тогой, Дерибасов зайцем запетлял между колоннами и залег в тени портика.

- Огня!!! - потребовал разгневанный Одиссей. И тут же рабы с факелами заметались по апельсино-вому саду.

- Распять Мишку-предателя! - крикнул кто-то.

Дерибасов вздрогнул и понял, что надо бежать. Но вспомнив, что при малейшем движении раскладушка рух-нет, остался неподвижным: 'Чего дергаться, все равно сон'.

- Тогда лучше линчевать! - восторженно завопил слишком знакомый голос Саньки Дерибасова.

Мишель испуганно протер глаза. Раскладушка рухну-ла. От сна остался портик и море факелов вокруг. Но напротив мрачнел Дунин дом с пристройками. Лаяли собаки, пахло навозом и мятой.

- Мало его линчевать! Хату ему спалить!

- Так хата ж Дунина...

- Тьфу! Выродок - он и есть выродок! Ни детей, ни дома.

Факелы сжались в огненное кольцо, и Дерибасов взвыл:

- Рехнулись, быки назарьинские!!! Да Арбатовы сейчас свободнее всех вас! Завтра здесь будут! У нас свое родственное дело! А тебе, Санька, оба уха оторву!

- Э-эх, прибить бы гада,- вздохнул кто-то,- да Ев-докию жалко.

- А вот если б его выгнать, а Дуньке другого найти. А что - баба справная, гладкая...

- Может, поучить его?!

- Ну-ну,- отступил Дерибасов.- Не те времена.

- Нет, ты объясни,- потребовал всеми уважаемый бригадир Тихон Назаров,- он же на тебя день и ночь пахал не разгибаясь! Что ж ты, пакостник, рубишь сук, на котором сидишь?!

- Это кто же это из них на меня пахал?! - сощурил-ся Дерибасов.- Где это вы видели пашущего Арбатова?!

- Мишка, кончай ваньку валять! - приказал шурин Федор.- За что Елисеича засадил?!

- Что?! Что ты сказал?! Елисеича?! Кто?!!! Кто его арестовал?! За что?! А-а-а-а-а-а!-обхватил голову Де-рибасов и завыл в факельной ночи вдовой, потерявшей кормильца.

Крик, как гудок тонущего в тумане парохода, завис над молчащим Назарьино, и только из безжизненно за-мершего Дуниного дома послышался глухой сдавленный всхлип.

- Жалеет,- приутихли назарьинцы,- какой-ника-кой, а муж... И Мишка весь в соплях...

- Называется крокодиловы слезы,- встрял Санька Дерибасов.- По легендам - съев свою жертву, кроко-дил плачет... Хотя какой из Михаила Венедиктовича кро-кодил... Так, пиранья...

- Чего это за пиранья?

- Килька с зубами.

- Вот мы сейчас ему томат из носу и пустим. Чтоб, значит, в собственном томате...

Ничто так не возвышает человека в собственных гла-зах, как несправедливое оскорбление. Дерибасов поднял-ся. Он стоял очень прямо, был очень бледен, но сколько презрения и надменности вмерзло в его зрачки!

- Да, я шут,- тихо сказал Дерибасов ровным и ту-склым голосом.- Все вы серьезные хозяева, а я паяц. Я выродок, а вы - оплот. И самое смешное, что в глу-бине души я и сам в это верил. Верил, пока этой ночью вы не высветили мне свои лица...- Дерибасов горько ус-мехнулся и поднял лицо к побледневшим на светлеющем небе звездам.

- Понимает...- озадаченно протянул Тихон Наза-ров.- Это...

- М-а-а-лча-а-ать!!!-затрясся Дерибасов.- Я - шут?! Вы, вы все шуты. Вы шуты всерьез! Шуты навоз-ные! Старик на нарах, с ворьем, а вы балаган устроили?! Развлекаетесь?! А вы знаете, как там?! Там сейчас в камере такая же трусливая шваль, как вы, над Елисеичем измывается! Судом пришли потешиться?! Конечно, оно веселее, чем Елисеича вызволять! В город не ехать, бензин не жечь, резину не снашивать... Куркули! Дерьмо свинячье! - Дерибасов задохнулся и замолчал.

Тихон Назаров прокашлялся:

- Ну чего... Тут Михаил в общем-то верно... Правиль-но, в общем, сказал... С ним после разберемся...

- По машинам!!!-задорно пропел дед Степан и, внезапно приосанившись, широко зашагал, загребая кривоватыми ногами и похлопывая по голенищу несуществу-ющей нагайкой.

В то время как назарьинцы разрабатывали стратегию и тактику, доливали в баки бензин и оборудовали дерибасовскую 'Волгу' обнаружившейся у Еремихи 'мигал-кой', Арбатовы по очереди продирали и протирали глаза.

Пока цыгане сворачивали табор, Арбатовы выцыганивали себе завтрак, доставляя дающим неизведанное доселе моральное удовлетворение. Притупив хронический голод до фонового уровня, Арбатовы сбились в кучу, опасливо косясь на мелькавших под ногами цыганят.

Строго говоря, первой среди Арбатовых протерла гла-за бабка Пелагиада. Не спалось старухе на такой чистой и такой продавленной койке инфекционной больницы. Бабка побродила по полутемному коридору, поскрипела скрытыми линолеумом половицами, придирчиво осмот-рела разметавшуюся на кушетке медсестричку, затем по-дошла к окну и, увидев полившийся из-за края земли свет, перекрестилась и застыла валуном.

Так она простояла утренние клизмы, уколы, раздачу термометров и таблеток, не шевелясь и не реагируя на оклики, окрики и механические воздействия миниатюрной медсестрички. Так бы и простояла она до приближающе-гося завтрака, не выходи больница окнами на объездную дорогу.

Когда за толпой цыган появилась огромная арба, Пе-лагиада вздрогнула и, подавшись вперед, выдавила лбом стекло. В том, что она не замечала ни поднявшийся во-круг нее суматохи, ни текущей по морщинам крови, не было ничего удивительного - ведь Пелагиада была в чис-ле прочих сопливых детей, въехавших в Назарьино на заре столетия в легендарной арбе.

- Вера горами двигает,- прошептала бабка Пела-гиада, когда за арбой появился бодрый Осоавиахим, а за ним, чуть приотстав, топали остальные Арбатовы, навью-ченные практичными цыганами.

На все попытки задержать ее бабка говорила одно:

- Вера горами двигает,- и так легко отодвигала в сторону весь медперсонал в своем неотвратимом движе-нии к выходу, что опровергнуть ее никому не удалось.

А тем временем на Ташлореченск накатывалась мото-ризованная колонна. Впереди, дико вращая синим глазом 'мигалки', неслись на черной 'Волге' Михаил и Санька Дерибасовы. За ними, в шеренге по два, тянулись, два с половиной километра 'Жигулей'. Первый километр был вишневый. Затем 500 желтых метров и столько же белых. Последние 500 метров пестрели всеми остальны-ми видами автомобильных красок, кроме черной.

Осчастливленный допуском в мужское сообщество и воодушевленный необычностью, даже ненормальностью происходящего, Санька Дерибасов тяпнул так и не вы-купленный гидом мегафон, высунулся в окно и проорал:

- Даешь Ташлореченск!

Михаил Венедиктович покровительственно улыбнулся. Встречный ветер дергал Саньку за длинные волосы, и они трепались вокруг головы, отгоняя хоть сколько-нибудь серьезные мысли. На повороте Санька охватил взглядом всю ленту и от восхищения загорланил в мега-фон:

Генерал от знаменосца в двух шагах,

Первый полк выходит в красных башлыках!

Ты, Кубань моя, родимая река!

Первый полк выходит в красных башлыках!

Не ромашки зацвели по-над горой -

Это в желтых башлыках идет второй!

Ты, Кубань моя, родимая река!

Это в желтых башлыках идет второй!

В башлыках почти что белых третий полк!..

- Эй, ты, запевала! - Михаил Венедиктович вдернул Саньку в салон и голосом, мутным от поднявшегося осад-ка воспоминаний, спросил: - Ты чего, тоже стишки со-чиняешь?

- Да нет,- приостыл Санька и осторожно пощупал Дерибасова настороженным взглядом.- Я переделывать люблю.

Михаил Венедиктович отчужденно молчал.

- А это песня Кубанской казачьей дивизии,-объяс-нил Санька.- А почему тоже? Разве у нас кто-то сочиняет стихи?

- Нет,- хохотнул подобревший Михаил Венедикто-вич.- Но я лично очень верю в наше Назарьино! Это не красные словца, нет! Дай только, Санька, время, и у нас вырастут великие поэты и художники!..

И оба Дерибасова погрузились в свои мысли.

- Что это?! - изумился молоденький ефрейтор на по-сту ГАИ у въезда в Ташлореченск.

- С ВАЗа перегоняют. Вишь, блестят,- объяснил старшина.- Железная дорога, видать, не справляется. Когда последняя пара 'Жигулей'-перламутровые и шоколадные - проскочили пост ГАИ, Дерибасов уже приближался к центру Ташлореченска. Он свернул на тихую улочку, ведущую к городской милиции, и она пере-стала быть тихой. Тихон Назаров остановился и забибикал. Тут же две сотни клаксонов 'вишневых' слились в едином реве, поддерживая флагмана.

Дерибасов, как ошпаренный, выскочил из своей чер-ной кастрюли. Затем нырнул обратно и, появившись с мегафоном, попытался перекрыть вой одуревших от без-наказанности уже пяти сотен механических глоток:

- М-а-а-алча-а-ать!!!

Но Тихон только постучал пальцем по лбу и что-то крикнул.

- Тихо!!! Здесь роддом!!!-взревел Дерибасов, сры-вая железные связки пустившего петуха мегафона.

Вой стал отступать и, наконец, юркнул в клаксон пер-ламутровых 'Жигулей' в нескольких кварталах от Дерибасова.

- Мишка! Давай, вертайся! - мощный рык Тихона преодолел сотню метров.- Милиция туда, в другую сторону! Я помню!

Дерибасов, ощущавший себя почти городским и знав-ший о милиции не понаслышке, возмутился:

- Твою память я видел в гробу в белых тапочках! У него, понимаешь, память! А у меня что?!

- А у тебя вся память в язык ушла! Язык длин-ный, а память короткая! - рассердился Тихон.- Память ему моя не понравилась!.. Вертайся назад, а то хуже будет!

- У тебя сомнительная память,- пытался вразумить Дерибасов.- А у меня твердые знания! А знания - сила, слышал?!

- Кому стоим? - выкрикнул из девятого ряда Вить-ка Гуров.

- Опять Мишка! - огрызнулся Тихон.- Баламут чертов. Ни ума, ни памяти! А гонора...

- Че там, Витька?! - кричали уже из-за поворота.- Приехали, что ль?

- Да у Мишки что-то с памятью...

- С памятью что-то,- покатилось дальше.

- Память...

- Память...

- Память...

- Что там стряслось? - недовольно спросил води-тель КрАЗа у шоколадных 'Жигулей',

- Память,- по-назарьински солидно объяснил бух-галтер Андрей Осинов, присоединившийся к колонне главным образом, чтобы навестить учившуюся в универ-ситете дочь Зою.

- Я думал, хоть у нас этой сволочи нет. Откуда толь-ко повылазили?! - водитель затейливо выругался.

- Это кто же здесь сволочь?! - обидевшись за назарьинцев, медленно спросил не похожий на бухгалтера могучий Андрей Осинов.

- Брось, Петр! С этими лучше не связываться,- одернул водителя сидевший с ним в кабине прораб.- Разгромят машину, будешь собирать до конца квартала.

Примерно такие же разговоры случились почти на всех запруженных блестящими 'Жигулями' перекрест-ках. И тут же от центральной улицы по ответвляющим-ся зажурчали ручейки слухов.

Ближе к центру говорили о героическом молодом уса-том милиционере в штатском, который один задержал целую летящую на демонстрацию колонну. Обогнал их на черной 'Волге' и резанул в мегафон: 'Я вас всех сфо-тографировал! Всех теперь знаю, а знание - сила!'

В ответственных же кругах циркулировала следующая информация: утром, с севера, организованно въехали в город на 'Жигулях' в сопровождении милицейской 'Волги' неизвестного происхождения несколько сотен боевиков общества 'Память'. Кургузость информации порождала парализующие сомнения. Неясно было, кто и на каком уровне выделил сопровождение и тем самым санкционировал демонстрацию. Каковы требования об-щества 'Память', и что они собираются громить в пер-вую очередь? По кабинетам прошелестел слушок, что все идет в плановом порядке - будут громить зарвавшихся 'перестроечников' из народного фронта.

Тем временем назарьинцы разобрались, что Мишель перепутал городскую милицию с областной. Наличие по-добных нюансов привело к выводу о раздробленности власти в Ташлореченске. Общими усилиями припомнили, что, кроме милиции, существуют еще и другие учреж-дения, с не до конца ясными функциями.

Короче, Тихон Назаров повел 'вишневых' к област-ному УВД, Федор Назаров повернул 'желтых' к област-ной прокуратуре, 'белые' покатили за дедом Степаном в Дом правосудия, а краевед-любитель Осип Осинов по-гнал 'разноцветных' к зданью тюрьмы, представлявше-му, помимо прочего, большой исторический интерес.

* * *

Владимир Викторович Ивлев и одних штанах сидел у пыльного окошка на лучших в камере нарах, глядел на небезызвестную пронзительно-желтую бочку с квасом и мыслил. При всех раскладах выходила вышка: две старые судимости, организация вооруженной банды, один подстреленный мент уже кончился, да и второй за ним мылится. Тут уж никакое чистосердечное не прокапает. Жену жалко. Скоро тридцать, как сошлись, а вместе - и пяти лет не наберется. А не скурвилась - ждала. Доч-кам образование дала. И их, конечно, жалко, а больше всего внучку. Безотцовщина, а теперь и деда не будет. Так толком и не обеспечил. Теперь еще и конфискация, За Мурым, правда, должок немалый. Но он же, падла, теперь не отдаст. Надо бы прямо сейчас к нему за капу-стой слать... Да разве передашь... Свиданку бы... Да пока дадут, в Ростове уже прочухают, что Ивлеву хана...

Жара прибывала. По коже сочился пот. Ивлев про-следил как капля стекла по щеке вытатуированной кра-сотки с рыбьим хвостом. На животе остался грязный под-тек. К 30 годам своей накожной жизни русалка расплы-лась, обрюзгла и стала похожа на продавщицу кваса.

Загремела дверь:

- Ивлев! На выход.

- ...Вот ты и упустил свой шанс, Ивлев,- посочувст-вовал Павел Константинович.- Другие нам Матвея Дерибасова отдали... Ладно, кури. Сейчас опознавать бу-дешь, но это уже формальности.

- Не буду,- лениво сказал Ивлев.- Неохота. Мне теперь о душе думать надо.

- О душе тебе думать поздно,- объяснил Павел Константинович.

- Плевать. Только опознавать не стану. Я повернул глаза зрачками в душу.

- Это как? - хмыкнул Павел Константинович.

- Так мой лагерный кореш говорил. Когда перед ним была противная ему морда. Тонкий был человек - стихи писал, деньги рисовал.

- Да ладно тебе. Все равно его с поличным взяли. Не ломайся. Я передачу разрешу.

- За женой я соскучился,- задумчиво процедил Ив-лев.- Свидание дашь?

- Черт с тобой,-махнул рукой Павел Константи-нович.- Я сегодня добрый...

Кроме почерневшего Елисеича, в комнату ввели еще четырех. В двух по хозяйски-спокойным манерам, вы-правке и стрижкам рецидивист угадал 'граждан на-чальников'. Третий был азиат, и Матвеем Дерибасовым оказаться никак не мог. У четвертого были руки бух-галтера.

- Гражданин Ивлев, знаком вам кто-нибудь из этих людей?

- Ну,- буркнул Ивлев, косясь в сторону.- Вот тот самый здоровый. Ну второй слева. Он мне пушки делал.

- Ты чего, сказился?!-заревел Елисеич.-Отро-дясь пушек не делал! И тебя первый раз вижу! А танки я тебе не делал?!

Потрясенный Елисеич переводил гневный недоуме-вающий взгляд со следователя на рецидивиста.

- Да ладно, Матвей,- сплюнул Ивлев, входя во вкус подлости.- Нам-то с тобой чего упираться? Все одно - хана. Так что давай, Мотя, поворачивай глаза зрачками в душу...

- Ишь ты, сукин кот,- изумился Елисеич.- И имя мое знает! - старик даже возмущаться перестал, увлек-шись поиском разгадки -- как ни крути, выходило, что и дурной человек может быть провидцем.

Назарьинцы, несмотря на повальное здравомыслие, в ясновидение верили. Сам Назарий, по преданиям, едва освоив грамоту, начал читать мысли, причем не только у людей, но и у коров. Свойство это через старшую дочь Ангелину перешло к Скуратовым и таилось в их генах, проявляясь раз в несколько поколений, причем у самых морально чистых, непримиримых, бескопромиссных и беззаветных особей. На веку Елисеича мысли читала только Марфа Скуратова, во всяком случае у Моти Дерибасова она их считывала саженей с десяти...

Глава 13

Сексуально расторможенный

...Брошенный армией и даже адъютантом, Мишель включил 'мигалку' и, наслаждаясь щекочущим холод-ком страха, поехал на красный свет. Кроме правил до-рожного движения, нарушил он и строгий наказ назарьинцев ехать к Дуне и ждать над собой суда. Но иметь собственную 'мигалку' и не покуражиться - было свыше дерибасовских сил, и Мишель въехал в ворота рынка.

По широкому центральному проходу он подкатил к сиротливо стоящим у безлюдного прилавка дачникам, удовлетворенно отметил, что после группового отравле-ния Арбатовых шампиньоны дедов не берут даже по цене картошки, немного 'помигал' и только после это-го вышел сам.

- А я за вами,- сурово сказал он.- Руки за спину и по одному в машину. А то там вас Елисеич заждался. Во-первых, статья номер... х-ха, ну, клевета. Слыхали? Но это вам так, на закуску. На адаптацию к тюряге. На первые год-полтора.

Дачники испуганно застыли. Дерибасов выдержал эффектную паузу и начал обидно ржать. Поначалу смех был немного неестественным, но потом Мишель вошел во вкус, у него отлегло от сердца, и даже на глазах вы-ступили слезы.

Тем временем юрист, отметив, что в машине никого нет, незаметно исчез.

Дерибасов с большим удовольствием досмеялся и, прежде чем красиво уехать, включив 'мигалку', поведал начальнику и шоферу, что четверо из отравленных ими людей скончались, в том числе трое - это двое детей и одна беременная женщина.

К Мишелю потянулись рыночные старушки.

- Да! - довольно сказал Дерибасов.- Но это еще не все! Пятнадцать человек уже признаны врачебной комиссией абсолютно негодными к дальнейшей жизни, и трое из них в эти минуты агонизируют со страшной силой! Целый полк добровольцев из числа военнослужа-щих безвозмездно и бесперебойно отдает кровь жертвам массового грибного отравления. Но, как сказал вызван-ный по такому случаю из Одессы крупный профессор: 'Если это, что ждет тех, кто выздоровеет, вы называете жизнью, то тогда - да, два-три человека будут немножко жить'. Это сказало одесское светило нашему главному хирургу. И знаете, что сказал главный хирург, поигры-вая скальпелем, пока медсестра вытирала ему слезы тампоном? Он сказал: 'Хотел бы я видеть на этом опе-рационном столе того, кто продает такие грибы!'

Ох, не к добру занесло Мишеля в медицинский анту-раж! Может, и в Дерибасове ненадолго очнулся от спяч-ки таинственный назарьев ген? Недолго еще изгалялся Мишель над сединами дачников.

В проход, распугивая домохозяек, влетел белый 'рафик'. Щуплый фельдшер и решительный врач пошли на Мишеля. И душа его затосковала.

- Вольно, ребята! - разрешил озирающийся Ми-шель.- Я капитан госбезопасности! Расследую дело о массовом отравлении. А вот мой служебный автомо-биль!- Дерибасов замолчал, почувствовав, что, натяги-вая капитанский мундир, попал обеими ногами в одну штанину.

- Конечно, товарищ капитан,- заискивающе улыб-нулся врач.- Нас как раз прислали за вами по этому делу. Там случай особо злостного отравления... Садитесь!

- Где ж вы вчера были? - пугаясь повисшей над ним паузы, потерянно сказал Дерибасов.- Вчера здесь отравленных много было. Ползали, как мухи, в прохо-дах...

- Извините,- сказал врач,- вчера бензина не было.

- Только я на своей поеду,- строго сказал Дериба-сов (мундир не только не надевался, но уже и не сни-мался).- Я служебную машину оставить не имею пра-ва. Там подслушивающее устройство и засекреченные материалы... И здесь тоже!-он постучал по плейеру. - - А мы ее запрем! - объяснил врач.-Вы же дороги не знаете. Наш шеф так и сказал: капитану Дерибасову приказываю машину запереть и поехать с медицинскими работниками...

Так завершилась психическая атака Михаила Дерибасова на дачников. Мишель уехал с рынка почти как и предполагал - с включенной 'мигалкой'. И даже с включенной сиреной.

За отраженной психической атакой последовала пси-хиатрическая контратака. В приемном покое, криво обложенном третьесортным кафелем на манер общественного туалета, Дерибасова усадили перед настороженным трепетным созданием в белом халате. Алина Ер-шова была вся погружена в густой ужас первого де-журства.

Дерибасов не любил насилия, но уважал силу. Ма-стак поднимать с земли на полном скаку что плохо ле-жит, он не понимал, как можно идти на танки в конном строю. И когда колесница судьбы залязгала гусеницами, Мишель спешился, юркнул в окопчик и постарался обре-сти спокойствие снайпера: на первые формальные воп-росы отвечал по-военному четко, стремясь казаться да-же нормальнее, чем есть на самом деле. И не острил до того самого момента, пока не вгляделся в испуган-ные, доверчиво распахнутые медовые глазки, пока не заметил в проеме стола трогательно стиснутые тонень-кие щиколотки.

Убедившись, что Дерибасов кидаться на нее не со-бирается, Алина слегка успокоилась и решила перейти на неофициальное общение, в котором пока еще было больше фальши, чем неформальности.

- Так все-таки, Михаил Венедиктович, что случи-лось? Никак не пойму - почему вы к нам попали?!

Неискушенный в психиатрии, Дерибасов фальши не заметил. Дуло, задержав на нем свой черный зрак, дви-нулось дальше. И Мишель тоже почувствовал себя в безопасности и тоже решил перейти на неформальное общение, в котором было больше развязности, чем не-формальности:

- Чтобы пригласить вас сегодня в 'Ночное',- шеп-нул Мишель и вручил визитную карточку.

- Ну-у-у,- укоризненно протянула Алевтина.- А вдруг вы там вытащите топор и начнете бегать по ресто-рану? Ну, как на днях по рынку, помните?

- Х-ха!-сказал реанимированный Дерибасов.- Лично я считаю, что кляузников надо убивать. А вы? Кстати, девушка, отметьте там у себя, что по рынку я бегал с топором на фоне полного психического и мо-рального здоровья!

- Я не девушка, а доктор!-отрезала Алина и по-краснела.

Дерибасов уже собрался пустить прямиком в лузу очередную напрашивающуюся пошлость, но спохватился и сделал вид, что не заметил 'подставки'.

- На вас когда-нибудь писали кляузы?!-спросил вместо этого посуровевший Дерибасов.- Массовыми ти-ражами?! Вот я на вас напишу, тогда посмотрим. Мо-жет, вы меня маникюрными ножницами резать приде-те! - он хихикнул.

Человек - не кошка. Он не умеет втягивать ногти. Поэтому Алине пришлось прятать броский маникюр под стол.

- А зачем вы оборудовали машину 'мигалкой'? - Алина решила умерить диагностическое рвение и не вол-новать больного разговорами о колюще-режущих пред-метах.

- Это не я,- объяснил Дерибасов.- Это всем се-лом. Дело в том, что я сегодня утром возглавлял моторизованную колонну из пяти сотен 'Жигулей'. Пред-ставляете?! Сначала двести, и все вишневые! Потом желтых штук сто...

- А вот скажите, Михаил Венедиктович,- провор-ковала Алина, боясь спугнуть дерибасовское открове-ние.- Это все вы видели наяву, или, так сказать, мыс-ленным взором?

- Чего? - спросил Дерибасов.

- Ну, что это было как в жизни или как на сцене? Или еще как-то?

- Это было как в кино! - гордо ответил Дериба-сов.- Грандиозное зрелище! Без ложной скромности.

- Ну, скромность,- с горечью сказала Алина,- это нынче не модно. А вот признайтесь, Михаил Венедикто-вич, вы любите быть на виду? Чтобы все обращали на вас внимание?

- Кто ж этого не любит?!-удивился Дерибасов.

- Так вы ради этого изображали на рынке то ка-питана, то режиссера, снимающего кино? Дерибасов возмутился:

- Что я - дурак?! А кто вам это сказал?!

- Ну что вы! - испугалась Алина, и пресловутая профессиональная улыбка снова попыталась непрофес-сионально улизнуть с лица. Мышечным усилием Алина водворила ее на место.- Будь вы дурак, я бы с вами так не разговаривала!

Дерибасов успокоился:

- Ладно. Я догадываюсь, кто. Просто я не люблю, когда меня считают шутом. Капитаном КГБ, скажу че-стно, врачей хотел напугать, чтобы они не приставали... А кино делал ради коммерческого успеха...

- Ну и как? Достигли вы своего коммерческого успеха?

- А!-махнул рукой Дерибасов.- Куда там! Фран-цузы все грибы растащили. Такой, знаете, народ...

- Минуточку!-попросила не успевавшая записы-вать Алина и утвердительно спросила:

- Съемки были во Франции?

Дерибасов принужденно рассмеялся и съежился:

- Съемки были на рынке. Вроде как скрытой камерой.

- Так съемки были?!

- Съемок не было,- объяснил Дерибасов, цепляясь за обломки спокойствия.- Но я сделал так, что все ду-мали, что съемки есть!

- Вы умеете передавать мысли другим людям?! - обрадовалась Алина.- Вы обладаете силой внушения?

- Я обладаю силой воображения! - отрезал Дери-басов.

- А на вас никто мысленно не действует?!

Дерибасов чувствовал себя человеком, обнаружив-шим в собственном старом портфеле двойное дно. С дет-ства привычные слова и фразы приобретали в этих сте-нах неясный подтекст, который, однако, девушка-доктор легко считывала. Все это начинало казаться небезобид-ным.

- А мысли читать вы не умеете? - затаила дыхание Алина.

- Нет,- сказал Дерибасов.- Что вы! Я - нет. А вот предок у меня был, тот запросто. Причем, говорят, не только у людей, но и у коров... Нет, вы не думайте, это все село так говорит...

- Да, да,- подхватила Алина.- Это очень хорошо, что вы вспомнили о родственниках. А никто у вас в роду в психиатрической больнице не лечился?

- Нет,- твердо сказал Дерибасов.- Ни в роду, ни в селе.

- А как у вас складываются отношения с одно-сельчанами?

- Да так...- помялся Дерибасов.- В общем, чест-но говоря, неважно.

- А что ж так? Вы такой приятный человек...

- Не вписываюсь я,- махнул рукой Дерибасов.

- Это в смысле, у вас отмечаются странности в по-ведении?

- Это в смысле, у них отмечаются странности в по-ведении!.. Ну что вы на меня так смотрите! Меня, если хотите знать, этой ночью чуть не линчевали!

- Как это?!

- А так! Пришли ночью с факелами, окружили портик...

- Портик?!

- Ну, это такая штука с колоннами. Я ее во дворе построил и там спал.

Алина долго молчала, 'привязывая' античный пор-тик к покосившемуся бабушкиному плетню. Наконец, она решительно что-то записала и поинтересовалась:

- За что же это они вас так, Михаил Венедиктович?

- Да ладно,- отмахнулся Дерибасов,- Все это - наши дела, вам этого не объяснишь.

- Ну почему же, у меня бабка в селе. Давайте по-пробуем.

- Ну, в общем, им кто-то внушил, что я сослал всех Арбатовых в Казахстан. И компаньона своего, Елисеича, в придачу в тюрьму засадил.

- Так они что, вас преследуют?

- Да они - что! - делился невыплаканной обидой Дерибасов.- Вот деды-дачники, те прямо обложили! Они же и 'скорую' заставили приехать... Да ладно, ну их всех к черту!.. Все это чушь! Давайте лучше сегод-ня вечером сходим с вами в кино?

- Спасибо, я подумаю. А вы меня, случайно, не на свой фильм приглашаете?

- Нет,- приобиделся Дерибасов.- На чужой. Кста-ти, а вы никогда не были в Одессе? Нет? Вы много поте-ряли. Знаете, я ведь в селе живу временно...- но тут Де-рибасов осекся. Ибо в результате непроизвольного наб-людения за водящей ручкой рукой перевернутые буквы вдруг выстроились в короткое последнее предложение: 'Словоохотлив, сексуально расторможен'.- Это я-то?! - не поверил Дерибасов.- Я сексуально расторможен?!!! Да я тебя хоть пальцем тронул?!!!!!!!!

Алина белой мышью вышмыгнула из кабинетика. А вместо нее явился бравый санитар...

...В наблюдательной палате было человек тридцать. Дверь отсутствовала. В дверном проеме осуществляла наблюдение ветхая глуховатая нянечка.

Контуженного залпом судьбы Дерибасова определи-ли на ложе из двух составленных коек. Он разделил его с обритым, счастливо улыбающимся человеком. В соче-тании с огромными оттопыренными ушами улыбка при-давала обритому слегка инопланетный вид.

От запаха мутило, но форточки зарешеченных окон были закрыты. Дерибасов дышал ртом. Он потерпел крушение! Его вышвырнуло на варварский берег, и при-ходилось как-то строить свои отношения с туземцами.

Дерибасов решил затаиться и оглядеться. Но 'Кам-чатка' наблюдательной уже сосредоточила на нем свое внимание и оценивала Дерибасова нехорошими уверен-ными взглядами армейских дедов,

- Слушай! - пихнул Дерибасова ушастик.- Дать брачную газету?

Дерибасов цапнул замусоленную газету и воздвиг стенку между собой и камчатной. На сгибах в 'стенке' светились 'амбразуры'.

- Да нет,- изволновался Ушастик.- Не туда ты смотришь! Это на этой стороне. Видишь? Нет, сначала вот эту смотри. Правда, красивая. Брюнетка, 26 лет и теннисом увлекается. Только ты ей не пиши, у нас тут уже многие ей написали. Я сам ей написал. У тебя кон-верт есть? Хочу еще вот этой написать. Правда, это будет не по-товарищески - она уже одному нашему от-ветила. А мне уже две ответили - вот эта и вот эта. Ты бы какую выбрал?

- Что, прямо на дурдом ответили? - восхитился Де-рибасов, узнав, что и на этом дне встречаются подводные жизненные течения.- Во дают!

Ушастик захихикал:

- А мы обратный адрес знаешь как пишем? Улицу и номер дома правильно, а потом,- 'пятое м. о.' А они думают, что это не мужское отделение, а мужское обще-житие...

Дерибасов представил и прыснул.

- А ни одна не приезжала? Ушастик приподнялся на локте.

- Ни одна! Мы сами к ним ездим, как созреют. На-зывается путешествие по бабам,- локоть подломился от счастливого смеха, и Ушастик пал навзничь.

Дерибасов уже успел просмотреть все объявления, когда Ушастик перестал пускать пузыри веселья и про-должил, указав на 'Камчатку':

- Вон, Витька. Его только вчера отловили. Пять баб объехал. 'От Москвы, до самых до окраин!' И всю-ду- харчи, бутылочка, чистая постель, сначала любовь, а потом деньги на обратную дорогу - лишь бы уехал. А он на те деньги - к следующей! Понял? Кайф!..

Дерибасову такой вид туризма понравился, но из пессимизма не вывел:

- Все равно в дурдом возвращаться.

- А я не вернусь!-мечтательно сказал Ушастик.- Борька же не вернулся! А я красивее.

Дерибасов попытался представить Борьку.

- Что, все не найдут?

- А чего его искать? Он в трех остановках отсюда живет. Вышел за ворота и женился. Мы с ним были на принудке. Врачи нам говорят: 'Не к кому вас выпи-сывать. Ищите опекунов, тогда выпишем'. Борька взял и нашел. И я найду. А могу и не ехать. Меня тут сестра-хозяйка просватала. Так и сказала: 'Ты мужик одино-кий, болезнь у тебя не опасная, а у меня кума'. Как раз в доме напротив, понял? Вон, из окна видно. Обе-щала в воскресенье к ней сводить. Евдокией Михайловной зовут, правда красиво? А я - Михаил Евдокимович. Здорово стыканулось? А захочу - сам к ней сбегу.

- А как отсюда сбегают? - Дерибасов затаил ды-хание.

- Да способов-то много... Можно завоевать доверие, чтоб тебя одного пускали. Но это долго. Можно из трудмастерских, но меня на работу не пускают. 'Уйдешь',- говорят. Можно по простыням, но это надо решетку от-гибать, и на шухере чтоб кто-то был. Хлопотно. А можно гипнозом. Но у меня пока не получается.

Дерибасов отвернулся. Здоровенный детина в кальсо-нах без пуговиц подступал к нему. Войдя в устье узкого межкроватного прохода, он медленно придвинул к лицу содрогнувшегося Дерибасова кулак, на тыльной сторо-не которого среди рыжих волос запеклась ссадина, и прохныкал:

- Вава болит!

- Б-болит? - тупо сказал Дерибасов.

- И здесь вава,- показал детина на нижнюю губу.- Коля упал.

- Пошел вон, дурак!!! - затрясся Дерибасов.

- Нельзя!-обиделся Коля.- Нельзя Колю оби-жать! Коля хороший!-он всхлипнул, затем вытер слезы и двинул Дерибасова в скулу.

Дерибасов улетел на кровать Ушастика.

- Коля хороший! - проканючил Коля и ушел на свою койку.

- Ты что же это, Коленька, делаешь?! - прошамка-ла нянечка и прошаркала к его кровати.- Ты зачем де-решься?! Ну-ка, ложись теперь, я тебя привяжу.

- Коля больше не будет! - испугался детина.- При-вязывать не надо.

- Ложись, ложись,- приказала нянечка.

Старушка неторопливо распяла Колю и пошла умы-вать руки. С 'Камчатки' к Дерибасову направился то-щий, взъерошенный уполномоченный:

- Понравилось по репе получать? - вполне друже-любно поинтересовался он.

Поняв, что с психически больными общаться не умеет, Дерибасов решил промолчать.

- Ну ты, тебе что прописали? - спросил уполномоченный, слегка извиваясь.

Дерибасов молча пожал плечами,

Уполномоченный не отставал:

- Короче, что за диагноз?! Ну?!

- Дай ему в торец,- присоветовали с 'Камчатки',- Чтоб затарахтел.

- Да не знаю я диагноза! - заторопился Дерибасов. Уполномоченный постучал ребром ладони по спинке кровати.

- Сексуально расторможенный я,- Дерибасов прик-рылся фразой, как рукой.

'Камчатка' одобрительно заржала. Ушастик востор-женно забил кулаками по подушке и закашлялся от пыли.

- Короче,- продолжил уполномоченный,- ты здо-ровый мужик, травиться колесами тебе нельзя. Врачу скажи, что не спишь и про скованность что-нибудь. Язык высунь, слюни пусти, понял? И руками вот так тряси. А все 'колеса' отдашь мне, понял?

- И что я за это буду иметь? - оживился Дериба-сов, ощутив под ногами еще зыбкую, но уже почву то-варных отношений.

- Зубов побольше.

- Одна таблетка - одна сигарета,- неизвестно за-чем потребовал бросивший курить Дерибасов.

- Ну ты, сексуально потревоженный,- завел упол-номоченный.- Фильтруй базар.- И сообщил 'Камчатке' афоризм: - Нет машины, так хоть колеса снять.

От буквально понятых слов Дерибасов пришел в сильное волнение.

- О, черт! - взревел он и вылетел из наблюдатель-ной.- Где?! - подступил он к возвращавшейся нянеч-ке.- Где тут телефон?!

- Иди, иди в палату, сынок,- пробормотала нянечка.

- Заведующий! Где заведующий! Ведите меня к за-ведующему!- вопил Дерибасов, сообразивший, что на-чальника без телефона, как дыма без огня, не бы-вает.

На заклинания Дерибасова из-за угла материализо-вался моложавый и кудреватый брюнет, глядевший ко-со и ходящий боком. Хромым вороном подошел он к Дерибасову и, повертев втянутой в плечи головой, ласково сказал нянечке:

- Если вам стало трудно справляться с работой, то я вас здесь не удерживаю. Чей больной? Чем недоволен?

- Вы всем этим заведуете?! - наседал Дерибасов.

- Я,- кивнул брюнет.- Ты когда поступил?..

- Идемте к вам в кабинет! - потребовал Дериба-сов.- У меня не коридорный разговор! Идемте!!!

- Ну, идем,- не без колебаний согласился заведую-щий.

За ними увязался уполномоченный. Пока заведующий выставлял его из кабинета, Дерибасов успел набрать 02 и выдохнул:

- Алло! У меня на рынке осталась 'Волга' 21-66. Отбуксируйте ее на стоянку! Вы мне еще 'Запорожец' туда оттаскивали! Когда я в тюрьме сидел... Пустите меня! Дайте договорить... Машину же разденут! Коле-са снимут!..,- но тут у Дерибасова окончательно забра-ли трубку.

- Алло,- сказал заведующий.- С кем я говорю? Вам звонят из психиатрической больницы. Это с вами только что говорил больной. По недосмотру воспользо-вался телефоном... Что? Машина на рынке? - заведую-щий оценивающе осмотрел Дерибасова.- Нет, не ду-маю... Вообще-то они у нас машиной шприц называют... Но если считаете нужным - проверьте. Нет, этих све-дений у нас нет, больной первичный. Да, поступил се-годня. До свидания. Да, да, пятое мужское. Если что - конечно, звоните...

...На всякий случай Дерибасова подвязали. Правда, слегка, одни руки. А на его настоятельные вопли: 'За что?!!!', объяснили, что он перевозбужден. Уже минут через десять Дерибасову стало очень неудобно лежать на спине. Больше всего хотелось лечь на бок, принять позу эмбриона и отгородиться одеялом от сумасшедшего дома. Потом, как и следовало ожидать, зачесался нос.

- Эй,- сказал Дерибасов Ушастику,- почеши нос.

Ушастик энергично зачесал дерибасовский нос, но все это было вокруг да около неуловимой зудящей точ-ки. Рука Ушастика пахла рыбой, под ногтями чернели толстенькие скобки грязи.

- Хватит,- сказал Дерибасов.- На маленьком носу не нашел... А если бы у меня спина чесалась? - И он стал извиваться, стараясь почесать нос о подушку.

Со стороны это выглядело жутко.

Но страдающий Дерибасов не подозревал, что его социальный статус уже подскочил на несколько пунктов.

- Коленкой почеши,- снизошел с 'Камчатки' Толя Куцый - кошмар медперсонала, в 'Адидасе' среди за-стиранных прачечной пижам.- Где грелся?

- А что? - ответил Мишель, как истинный одессит.

- Радуйся, что сульфазином не вмазали. Ломало бы, как меня... У тебя ничего нет?

- Здесь? - сказал Дерибасов на всякий случай, не вполне понимая, о чем речь.

- А где? - нетерпеливо спросил Куцый.- Есть ва-риант доставить.

- В Назарьино,-туманил Дерибасов, убежденный, что в Назарьино все есть.

- Далеко...- расстроился Куцый.- Поле сеял, что ли? И все трава?

- Ну зачем же все? - Мишелю стало обидно, что его держат за идиота, сеющего траву.- И цветы...

- На виду?!

- Ничего не на виду,- втянулся в игру Дериба-сов.- Оранжерея, понял? Под полиэтиленом. На въез-де египетская пирамида. Вот.

- Монтана! - выдохнул восхищенный Толик.-И что, не замели? Или за это грелся?

- За хату,- вздохнул Дерибасов.- Оказалась на сигнализации.

- И правильно. Чем по хатам шарить, лучше молоч-ко доить,- глаза Куцего залоснились.- 'Волга' с цве-тов? Быстро сделал?

Подозрения о предмете разговора перешли у Дерибасова в уверенность. У ног его сидел настоящий нар-коман! И как быть дальше, зафиксированный Дериба-сов не знал. Не приходилось Михаилу Венедиктовичу иметь дела с наркоманами. И зря назарьинцы считают, что в их селе есть все. Может, раньше так оно и было, а теперь нет. Правда, был один случай в селе... Но на-зарьинцы вспоминать о нем не любят, а когда их спра-шивают- молчат, словно сговорились. Наверное, и прав-да сговорились.

Могут ли жгуты на руках ограничить жажду ново-го? Можно ли, прикрепив человека, как бабочку в кол-лекции, удержать полет его фантазии?

- Х-ха! Молоко! - оживился Дерибасов, жестикули-руя одними пальцами.- На прошлой неделе я кайфового молочка надоил. Целое ведро!

- Какое ведро!? - возмутился Куцый. Ему было обидно чувствовать себя дураком, чуть не поверившим этому фрайеру.- Не мети пургу! А цистерну ты не на-даивал?

Дерибасов захихикал, а Ушастик энергично поддержал его.

- Не перебивай! - потребовал Мишель.- Я же го-ворю: в Назарьино коровы слишком самостоятельные, пасутся сами. И корова прободала полиэтилен, влезла, стерва, в оранжерею и мака нажралась. Вот такое вы-мя!- Мишель вытянул носочек и очертил в воздухе вы-мя.- Я ее за хвост, а она не тащится...

- Столько сожрала и не тащится?! - усомнившийся было Куцый опять хватал слова Мишеля на лету, как голодная собака мясо.

- В смысле уперлась,- прояснил Мишель двусмыс-ленность.- А так балдела по полной программе - гла-за, понимаешь, закатила, слюни текут, мычит проникно-венно и мордой тычется.

- Кайф!-простонал Куцый.- Ну, а дальше?!

- А дальше вообще всеобщий кайф! Сдоил я с нее ведро, опрокинул стаканчик и заторчал.

- Ну и какой от такого молока кайф? - выспраши-вал Куцый.

- Высший! - объяснил Мишель.- Лошадиный! На сутки хватает.

- Да ну?!

- А то? Бабам - тем на двое... И так мне хорошо стало, что я все остальное молоко безвозмездно сдал в районную больницу...

Куцый взвыл:

- В дурдом надо было! Все ж наши здесь! Э-эх!.. Так все и сдал? А ломало как? Меня на днях кореш про-ведал, говорит, начали из шампиньонов добывать. Кайф вроде нормальный, но потом так ломает, что...

- Дурак твой кореш!-заорал Мишель.-Дурак и сволочь!

- Не ори! - шикнул Куцый.- Аминазином вмажут. И будешь петь: 'Меня на бабу и домкратом не под-нять...'

Цитата из отобранного плейера привела Дерибасова в глубокое уныние, он отвернул голову от Куцего и ре-шил совместить бегство от действительности с ликвида-цией хронического недосыпа.

Поняв, что аудиенция окончена, Куцый удалился де-лить с 'Камчаткой' молоко недоенной маковой коровы.

Но с койки напротив Дерибасова уже пронизывал не-подвижный взгляд.

- Ты чего? - не выдержал Дерибасов. Ответ затянулся до обеда. Дерибасову прочли лек-цию, в которой вульгаризированная индийская философия и ультраортодоксальная современная парапсихоло-гия переплелись, как две цепочки ДНК. Учение позволяло и обязывало исцелять, читать мысли, бороться за мир, самосовершенствоваться и стремиться к гармонии.

Сначала Дерибасов страдал молча, потом протесто-вал, потом удивился, что уже примерно догадывается о значении слов левитация, медитация, сублимитация и да-же отчетливо осознает, что махатма - это не просто там гуру. Жажда нового разогнала сон, и мозг накинулся на дармовую информацию. К обеду Дерибасов уже за-давал уточняющие вопросы, понимающе кивал на не-вразумительные ответы и один раз даже попытался про-дискутировать в рамках глобальной теории по частному вопросу.

Обед поставил Дерибасова на место. Подсевший к ним с гуру Коля пускал борщевые слюни и лез к Дерибасову в тарелку за понравившимся куском. Дерибасов не выдержал и, ни на что не надеясь, заорал:

- Уберите его отсюда!!!

Тут же возникли Куцый с Уполномоченным и, пре-данно глядя на Дерибасова, исполнили приказание. Ког-да они после этого подсели к Дерибасову, испепеляя Гу-ру ревнивыми взглядами, из далекого центра города донесся могучий вой пятисот назарьинских клаксонов. Тоска Дерибасова стала волчьей.

- Война, что ли? - предположил Уполномоченный.

- Откуда? - отмахнулся Куцый.- Таксиста хоро-нят... Давай, работай веслами...

А Дерибасов страдал от очевидности того, что никог-да назарьинцы не двинутся всем миром спасать его из психушки, тюрьмы или иного социального бедствия...

Но не одному Михаилу Дерибасову выпал тяжелый день. Многим ташлореченским начальникам в этот день их кресла казались катапультами. Особенно после того, как патрульный вертолет ГАИ засек и передал, что пос-ле короткого совещания механизированная колонна раз-билась на четыре подразделения, двинувшиеся в сторо-ны телецентра, вокзала, университетского городка и те-лефонной станции.

Если тюремные ворота оказались непроницаемыми не только изнутри, но и снаружи, то прочие 'цели' бы-ли достигнуты. Хотя что назвать достижением цели? Ну, блокировали назарьинцы работу прокуратуры, милиции и юстиции - ни подъехать, ни уехать. Ну, разбрелись и циркулировали по учреждениям, меняя друг друга в разных кабинетах и задавая одни и те же вопросы: 'Где Матвей Елисеич Дерибасов? Кто его засадил? И кто здесь командует выпусканием на свободу?' Ну, по-разили всех обилием крупных напористых людей с оди-наковыми фамилиями. А толку-то? Даже до Павла Кон-стантиновича не добрались.

То ли дело 'разноцветные'! Цыкнули на заоравше-го: 'Даешь Бастилию!!!' Саньку Дерибасова и собра-лись вокруг Осипа Осинова - послушать лекцию об ис-тории Ташлореченской крепости.

Ощутив приближение своего звездного часа, Осип Осинов взгромоздился на бочку с квасом и полчаса громко и вдохновенно, апеллируя к слушателям голо-сом и жестами, на грани перегорания от эмоционально-го накала, исполнял вариации на исторические темы.

Но так уж устроены назарьинские умы - они и най-денный на дороге гвоздь, и случайную информацию - все пытаются пустить в дело. Поэтому первый же воп-рос к Осипу был ясен: 'А сбегал ли кто отсюда? И как?'

Гарцевавший на любимом коньке вспотевший Осип дал ему шенкеля, и тот взвился на дыбы, застыв на боч-ке с квасом, ну прямо как медный собрат с Сенатской. И Осип перешел свой Рубикон - решился все-таки со-общить землякам о великом и страшном открытии. Пусть даже линчуют его вместо Мишки Дерибасова, но Осиновым ли, чьи предки во имя истины на кол шли, бояться пострадать за правду?!

- Было! Всего один раз! - напряженно звенел го-лос Осипа.- Я в архиве нашел! И случилось это, заметьте как раз в год основания нашего села. В ночь перед казнью сбежал отсюда Назар Кистень, отъявленный ду-шегуб, зарубивший топором жену, тещу и городового! Сбежал и пропал неведомо куда! Это им тогда было не-ведомо. Но мы, оглядываясь назад, в историческую рет-роспективу, можем умозаключить, что он-то, к сожале-нию, и стал нашим легендарным предком! Нравится нам это или нет.

Мало сказать, что назарьинцам это не понравилось. Волна народного гнева поднялась и, дергая Осипа за штанины, едва не смыла его с бочки.

- Ишь ты! - кричали ему.

- Предатель!

- Крыса архивная!

Осип лягался так, словно имел не меньше трех пар ног, что понятно, если вспомнить о его норовистом лю-бимом коньке.

И тут начальник тюрьмы, наблюдавший из кокетли-во зарешеченного окна своего кабинета за всем этим безобразием, смял почти полную пачку сигарет: из пер-ламутровых 'Жигулей' с дымчатыми стеклами вылез поп и полез на бочку. Сто глоток одобрительно заревели.

- Отставить! - перекрыл их могучий, но мягкий бас. воздевшего длань отца Василия.- Успокойтесь, правос-лавные! Не ведете вы род от убийцы! Ведь не Назар имя предка вашего, а Назарий!

Начальник напряженно вслушивался, надеясь, что хоть сейчас мощный голос оратора позволит ему услы-шать что надо, чтобы сообщить куда следует. Поначалу мешал шум, но когда назарьинцы притихли, в откры-тую форточку донеслось:

- ...и в том же году этот Назарий был исключен из семинарии за ересь. Он пытался проповедовать по се-лам, но отовсюду его изгоняли, и тогда он организовал свое поселение, где установил законы по своему разу-мению. Дабы не смущать вас происхождением от чело-века, порвавшего с церковью, не говорил я раньше о своей находке...

Тут зазвонил самый важный из четырех телефонов, и начальник кинулся к столу.

- Ну, что там у тебя? - спросили из трубки.

- Митингуют, Игорь Иванович. Но мы в полной го-товности. У всей охраны четкие инструкции и допобоймы.

- А чего хотят? Кто их возглавляет?

- Да разве эту 'Память' поймешь?! Сначала один был, в штатском, полчаса руками махал, в нас пальцем тыкал, а теперь еще поп появился! Настоящий! В рясе, с двумя крестами, и, представляете, полгруди в боевых наградах!

- Поп?!.. С боевыми орденами? А проповедует что? Ты направил кого-нибудь послушать?

- Да разве так поймешь? Начал, вроде, издалека, то да се, но толпа уже закипает. Там вам не слышно, как ревут?! Думаю, попытаются ворваться...

- Ты там смотри,- Игорь Иванович помолчал.- Тут еще не до конца все ясно... В общем, главное сей-час- не допустить кровопролития...

- А если полезут?!

- Учись работать в условиях демократии и гласности,- ядовито посоветовали сверху.- В общем, так. Объяви им, что через полчаса представители руководст-ва с ними встретятся и выслушают их требования.

Тем временем роскошный отец Василий гвардейской выправкой, пышной седой бородой, черной рясой, хло-пающей на ветру, как пиратский флаг, двумя массивны-ми крестами, блеском надраенных орденов и медалей собирал у тюрьмы все больше ташлореченских обывате-лей.

Не избалованные неформальными встречами с руко-водством, они в большинстве своем после сделанного начальником тюрьмы объявления решили подзадержаться на полчасика. Обремененное же срочными делами меньшинство продиффундировало, распространяя инфор-мацию в соседние кварталы, откуда вскоре повалил народ. Так что через полчаса, даже после прибытия отоз-ванных от правоохранительных органов 'белых', 'жел-тых' и многочисленных 'вишневых', назарьинцы оказа-лись в меньшинстве.

Вместе с Игорем Ивановичем приехало еще трое наи-более решительных из наиболее ответственных. В другой машине прибыло пятеро сосредоточенных в штатском. Редакционный газик с Калугиным припоздал на пару минут - сам мечтавший о четкой инструкции редактор слишком долго и пространно инструктировал зама. В конце концов все свелось к тому, чтобы максимально опе-ративно дать уже в завтрашний номер разоблачитель-ный материал, который пресек бы ненужные слухи и развенчал зачинщиков.

Появление Игоря Ивановича с соратниками встрети-ли разноголосицей. Назарьинский акселерат Санька Де-рибасов воздел еще сырой плакат: 'Свободу М. Дерибасову!' и начал скандировать:

- Во-лю Елисеичу!!!

Толпа зарезонировала. Даже не знавшие Елисеича ташлореченцы с удовольствием подхватили:

- Во-лю или се-чу!

Глядя на расплывшиеся буквы Санькиного плакати-ка- 'Свободу М. Дерибасову', Валерий Александрович испытал приятную гармонию общественных и личных ин-тересов.

- Это какой Дерибасов? - спросил он на всякий слу-чай у подкачивавшего шины Андрея Осинова.- Из Назарьино?

- Наш,- кивнул, налегая на насос, Андрей.

- Производитель шампиньонов? - опытный журна-лист опасался случайных совпадений.

- Он самый.

- А теперь за что посадили?

- А ты вон у него спроси,- зло сказал Андрей,кив-нув на Игоря Ивановича, и залез в машину.

Калугин последовал его примеру и бросил шоферу:

- В редакцию.

Тем временем Игорь Иванович, дабы прекратить скандирование лозунга 'Волю или сечу!', анархистско-го по сути и славянофильско-архаичного по форме, пред-ложил выслушать требования полномочного представи-теля.

Вышел бригадир Тихон Назаров и предъявил назарьинский ультиматум:

- Без ни в чем не повинного Матвея Елисеича Дерибасова не уедем. Вся его жизнь прошла на виду. Ру-чаемся за него всем миром.

Игорь Иванович, заметив в толпе ненавистные ухмы-ляющиеся физиономии активистов Ташлореченского на-родного фронта, пообещал разобраться и предложил ра-зойтись.

- Разойдемся, когда разберетесь,- объявил Тихон.

- Других вопросов у вашего общества нет? - осве-домился Игорь Иванович.

- Почему нет сахара?!-закричали ташлореченцы с разных сторон, и толпа вспыхнула подожженной с четы-рех углов хатой:

- А стирального порошка?!

- Конфеты где?!

- И кофе!

В сложившейся ситуации решили учесть преклонный возраст подозреваемого М. Е. Дерибасова, недостаточ-ность улик и освободить из-под стражи под расписку о невыезде.

Когда потерянный Елисеич, старчески сутулясь, вы-шел за ворота, у бочки с квасом вовсю торговали саха-ром. Увидев все село, старик попятился назад, но воро-та уже закрылись, и на этот раз даже затвердевшее в смущении могучее плечо не смогло их выбить.

Радости односельчан Елисеич не понял, улыбки при-нял за насмешки и застыл среди ликующей толпы, не решаясь поднять взгляд. Казалось даже, что он ничего не слышит, но когда победно загудела сотня клаксонов, старик вздрогнул и втянул голову в плечи, Этот-то гудок и услышал Мишель Дерибасов за психбольничным обедом.

Впрочем, какой обед! Даже после того, как отсади-ли Колю, есть Дерибасов не смог - рты вокруг протека-ли и чавкали, ближайшая стена была измазана какой-то дрянью. Брезгливый Дерибасов собрался было уйти, но очень хотелось пить, и он решил дождаться чая.

Когда Дерибасов, отрешенно глядя в окно, поднял стакан, то увидел на нем столько дактилоскопической ин-формации, что содрогнулся.

- Да кто же их тут моет? - возмутился он.

И Дерибасову показали за соседним столом того, кто их тут моет. После чего Дерибасов решил попить воды из крана. Кран был тут же, за спиной. Старый мед-ный кран, перевернутый носиком вверх, чуть фонтаниро-вал. Но Дерибасова опередили - сразу двое по очереди обсосали кран...

До самого ужина Гуру не иссякал, не утомлялся и не повторялся. Недополучивший в детстве народной фан-тазии, Мишель нежился в роскоши древнеиндийских ми-фов.

Наконец-то в аптеке жизни нашелся анестезирую-щий эликсир, и боль от падения так низко перестала до-нимать. Теперь боль и унижение были сами по себе, а он - Михаил Дерибасов - сам по себе. Из бездны рас-павшейся личности Гуру, сквозь щель рта, сквозил древ-неиндийский космос, и Дерибасов вдруг ощутил тоскли-вое блаженство замерзающего, когда сознаешь, что по-гиб, но даже это, не говоря о мелочах, которыми жил раньше, уже не кажется значительным.

Впервые осознал Мишель всей сутью физического и психического 'я', что он не имеет особого значения и, собственно говоря, вообще ни при чем в общевселенском масштабе.

Нирвану пресек Куцый:

- Прикинь, земляк! Там из ментовки звонили, у ме-ня санитар свой. Тебе какую-то политику шьют. Ну, там организацию беспорядков. Зря звонил - по тачке тебя и вычислили. Короче, я мыслю, тебя отсюда не вдруг выпишут. Пролечат на всю катушку. А как выпишут, то пропишут в зоне. Понял?! - Куцый жевал слова, как жвачку.- Так что 'ромашки спрятались, поникли люти-ки', твою мать...

- Что же они там натворили?!-схватился за голо-ву Дерибасов.- Теперь все! Я пропал!

- Замочились, что ли? - поинтересовался Куцый.- Тогда соскакивай, пока здесь.

- А как?! - жалобно пискнул Дерибасов.- Как?!

- Да легко,- Куцый передернул плечами.- Только надо момент ловить,-и красноречиво постучал по кар-ману 'Адидаса'.

Там звякнуло.

- Подкупить санитара? - догадался Дерибасов.

- Подкупить меня,- хмыкнул Куцый и повертел на пальце связку ключей.

- От всех дверей?! - не поверил Дерибасов.- А что ты тогда тут делаешь?!

- Надо перекантоваться,- не стал вдаваться Ку-цый.-Так давай, что ли?

- Скоко?!-сказал Дерибасов Дуниным голосом,

- А доза,- цепкий напряженный взгляд Куцего под-черкивал небрежность позы.- Ежедневно до выписки.

- А выписка когда? - Дерибасов прикинул убытки от простоя 'Деликатеса' и ужаснулся. Куцый хмыкнул:

- Когда бы ни было. Не разоришься. Здравый смысл подсказал Дерибасову, что дань не может превысить ожидаемых убытков.

- Через день,- сказал Дерибасов.- Слишком дале-ко ехать.

- Через день по две,-согласился Куцый.

- Пять доз в неделю и два выходных! - выпалил Дерибасов.

Куцый встал и пошел.

- Согласен! - крикнул Дерибасов.

- Только смотри, земляк,- посоветовал Куцый,- кто меня наколет, потом не долго живет!

Глава 14

Хождение по Дуням

...Даже проскочив больничную аллею и оказавшись за воротами, Дерибасов не почувствовал себя в безопас-ности. Какая может быть безопасность в казенной пи-жаме с клеймом '5-е м. о.'? Помощи ждать было неот-куда. Позавчера Мишель уничтожил все следы наруше-ния паспортного режима на Казачьей.

Дерибасов отступил в кусты и отчетливо представил, как, скрываясь днем, пробирается ночной степью меж хуторами в Назарьино, на подножном корму или хри-старадничая.

В двухэтажном доме через дорогу уютно затеплилось окно.

Дерибасов вздохнул, но тут же вскочил, вспомнив откровения Ушастика. 'Ах ты, Дуня, моя Дуня,- запе-ла его душа,- свет Михайловна!'

Проскочив пустынную дорогу, как перед близко иду-щим транспортом, Дерибасов переключил скорость и со-лидно вступил во двор. Нашарив взглядом обязатель-ную для любого вечернего двора скамейку со старухами, Михаил Венедиктович откашлялся и неторопливо прича-лил к ней:

- Здравствуйте, мамаши,- слегка снисходительно бросил он напряженно замолчавшим старушкам, чьи взгляды уже выражали повышеную боеготовность, а ука-зующие персты дергались, как на спусковом крючке, выдавая импульс к набору '03', а то и '02'.

- Тут такое, значит, дело. Попросила меня наша се-стра-хозяйка сходить до ее кумы, ну, до Евдокии Ми-хайловны. Знаете такую?

Старухи не кивали и даже не мигали.

Михаил Венедиктович понимающе улыбнулся и, впив-шись до боли ногтями в ладонь, простецки сказал:

- Э-эх, мамаши! Да не психический я, а нервный. Поэтому и выход у меня свободный... А вы, вижу, испу-гались, что покусаю? Х-ха! Так Евдокия Михайловна-то в этом, говорите, подъезде? А этаж второй, да? Пе-ер-вый?! Да ну? Точно. Первый. Ну надо же - тридцати нет, а уже склероз. Из-за него и лечусь.

Со склерозом Дерибасов угадал - это оказалось па-ролем. О склерозе старушки любили говорить немногим меньше, чем Куцый о наркотиках. Дерибасова жалели: 'Такой молодой'. Сочувственно покивали, что ему те-перь придется уйти с должности начальника автоколон-ны и неизвестно чем прокормить многодетную семью, больную старуху мать и больную старуху тещу.

- Так, значит, налево у нее дверь,- уже развлекал-ся Дерибасов.

- Да нет же, направо! - хором отвечали старушки, Обшарпанная правая дверь, стесняясь своей наготы среди дерматиновых соседок, предпочла остаться ано-нимной и не имела номера. Звонка тоже не было, и Де-рибасов вкрадчиво постучал.

- Кто там? - неуверенно спросили из-за двери.

- Это я, Михаил Евдокимович из пятого мужского! Не дотерпел до воскресенья.

За дверью играло радио или телевизор.

- Да открывайте же, Евдокия Михайловна, в самом деле! - занервничал Дерибасов.- Не в окно ж к вам лезть, честное слово... Не те у нас с вами годы... Ну хоть себя покажите... Рисковал ведь, чтобы вас уви-деть. Я только гляну и сразу уйду.

- Зачем же уходить, Михаил Евдокимович? - жа-лобно протянула появившаяся в щели голова.- Захо-дите уж, Михаил Евдокимович, раз пришли...

Глянувшему на лицо хозяйки Дерибасову захотелось выполнить свое обещание - тотчас уйти. Но было не-куда.

Если сельский Дунин дом был полной чашей, то у ее городской тезки - пустой граненый стакан.

- Ой, что ж вы так,- Евдокия Михайловна тереби-ла поясок засаленного халата,- прямо как снег на го-лову... Неожиданно. И не предупредили даже... Я и платье не успела дошить. Вон, на стуле, уже и готово почти... Да вы садитесь, Михаил Евдокимович..,- Евдо-кия Михайловна сдернула платье со спинки единствен-ного стула, обмахнула им сиденье, ахнула: - Да что же это я делаю! - нервно хихикнула и, поозиравшись пару секунд, перекинула недоспевшую обнову через спинку полутораспальной кровати.- Вы посидите тут... Я сей-час! - Евдокия Михайловна выскочила из квартиры.

Дерибасов напряженно прислушался. Городская Ду-ня звонила в соседнюю дверь по-видимому телефонизи-рованной квартиры. Мишель приник к двери, чтобы ус-петь выскочить из западни во время телефонного до-носа.

Щелкнул замок.

- А, Дуня. Заходи, чего встала.

- Ага... А твой дома?

- Да, дома.

- Тогда выйди... Маш... он пришел!

- Да ну?! И какой?! ,

- В пижаме пришел. А сам больно уж молодой... А так вроде обходительный... С усами, и кудри... Маш, а чего мне теперь делать?

- Ну... поговори с ним. Накорми, напои...

- Маш, а у тебя есть?

- Да откуда! С моим разве что останется!.. В~се выжрал, зараза! А ты не мельтешись. Знай себе цену. По-думаешь, молодой! Ты вон тоже... не старуха. Пусть сам за бутылкой и сгоняет... Ну... иди. Вон, по радио как раз музыка хорошая... Слушай, а он хоть... ну... ничего? Не очень психованный?

- Да навроде нет...

Боясь поверить, что все так просто, Дерибасов вер-нулся на костлявый ревматический стул. Раскрасневшую-ся хозяйку он встретил смущенным покашливанием:

- Евдокия Михайловна... Может быть, это, в честь нашей встречи, так сказать... Чтобы душевно посидеть и пообщаться, знаете, так, раскрепощенно...

- Ой, да все это потом, Михаил Евдокимович... Со-ловья ж баснями не кормят... Вон вы какие худенькие, небось на больничной-то совсем отощали... А я вот вам домашненького... Не ждала, правда, сегодня. Одна ведь живу, а себе чего и готовить... Да и на работу в ночь заступать... Я ж ночным утководом устроилась... Ну, сейчас картошечки нажарим, макаронов отварим... огурчик вот свеженький...

Дерибасов тоскливо смотрел, как хозяйка суетливо передавливала тупым ножом длинный вялый огурец.

- Михайловна! - снова завел гость.- Тут накладочка вышла... Мне наш санитар обещал по такому случаю... ну, спирта чекушечку... Пообещал, но не смог...

- Да вот и у меня ж, Михаил Евдокимович... В во-скресенье вас ждала... Не приобрела еще. Уж и деньги отложила, думала завтра, к открытию подойти... А сей-час куда - закрыто уж все... А вы, простите, от чего ле-читесь?

- Да что вы! - обиделся Михаил Венедиктович.- Неужто подумали, что алкоголик?! Вам ведь наша сест-ра-хозяйка все про меня рассказала... Я просто, ради встречи, так сказать. Такой момент, понимаете, кто зна-ет, может и переломный в жизни... А что поздно, это ни-чего,- Дерибасов старательно помялся,- у меня по со-седству знакомый дед самогон гонит...

- А десятки хватит? - робко спросила Евдокия Ми-хайловна.

- Уговорю,- пообещал Дерибасов.-Вот только мне это... в пижаме, сами понимаете...

- Да что вы,- зарделась хозяйка,- ничего такого у меня и в помине нету. Сколько уж лет одна живу.

- Может, спортивный костюм? - подсказал павший духом Дерибасов, вспомнив 'Адидас' Куцего.

- Да не занимаюсь я спортом-то,- оправдывалась Евдокия Михайловна.- Вот разве трико. Только старое совсем, я в нем подъезд мою...

-- Это ничего! - воспрял Мишель.- Трико сгодится! Может, футболочка какая... Нет? И рубашки никакой? Ну, хоть кофту дайте...

Кофта оказалась с рюшечками, но выбирать было не из чего. Хуже всего получилось с обувью - дерибасовская ступня была на размер-другой больше. К сча-стью, отыскались старые галоши.

Можно только удивляться, почему Дерибасов решил, что в таком виде он меньше похож на психа. А может быть, десятка в кармане кофты придала ему уверен-ность. Так или иначе, по лестнице скатывался уже поч-ти прежний Мишель, ушедший от психиатра и подавно уходивший от Евдокии Михайловны, увещевавшей из дверного проема:

- Только вы уж не задерживайтесь, Михаил Евдо-кимович! А то все простынет!

Не ужинал в этот день и Осип Осинов. Недавно ов-довев, он не заботился о своем пропитании три раза в день. Перевозбужденный ташлореченскими событиями, Осип не мог усидеть за столом и фиксировал свои уеди-ненные наблюдения в 32-ю тетрадь то на подоконнике, то на холодильнике, то на этажерке:

'Назарьино выплеснулось из берегов, и гордый город отворил кованые ворота.

Силой духа назаръинский Давид одолел ташлореченского Голиафа!

Назарьино схлынуло, забрав то, что принадлежало ему: свою смекалку - Елисеича.

Умозаключаю: первый круг орлиного полета Назарьина замкнулся - Елисеич повторил путь, в смысле маршрут, На-зара Кистеня.

Вывожу: развитие Назарьина идет по восходящей спира-ли, и следующий круг должен быть уже над Москвой, а потом и вокруг экватора'.

Санька Дерибасов вставал в пять утра и в любую погоду оббегал Назарьино. Поначалу назарьинцев раз-дражала эта бессмысленная трата энергии, и мать пы-талась пристроить сына на почту для общего блага. Но прикладной физкультурой Санька заниматься категори-чески не захотел, потому что мечтал о чистом спорте, а также о чистой науке и чистой любви.

Набежав на пробиравшегося от автостанции дядю Мишу Дерибасова, Санька сначала серьезно осмотрел его, покумекал, систематизируя и классифицируя, и лишь потом заржал, как призывающий табун жеребец. Где-то хлопнули ставни. Смех с одышкой был обиден сам по себе, да еще напоминал истерики Ушастика.

- Заткнись! - буркнул Дерибасов.- Задохнешься во цвете лет!

- Ой, дядь Миша..,- утопающий в смехе Санька, выныривая, успевал произнести пару слов и снова по-гружался,-...где паранджа?..

- Переучился парень!-с высокомерным безразли-чием обронил Дерибасов.- Смейся, смейся! В дурдоме как раз для тебя койка освободилась.

Дерибасов зашагал дальше, а Санька плелся за ним и, уже только изредка похрюкивая, объяснялся:

- Ну, дядь Миш... Ну я ж смотрю - галоши, шарова-ры, кофта - женщина востока один к одному... То есть три. к пяти, потому что еще не хватает паранджи и юбки... А откуда это у вас? А почему вы в этом идете? Вы что, азиатку раздели, да?!

- Да не ори!--дернулся Дерибасов.- Дунино это, понял?

- Понял,- сказал Санька.- Но только, дядь Миш, это совсем даже не теть-Дунино... Разве что она классе в пятом это носила,- Санька снова прыснул.

- Ну ты,- Дерибасов призвал образ Куцего.- Шер-лок Холмс с понтом! Доктор Ватсон с клизмой! Не ме-ти пургу! Работай веслами!.. И базар фильтруй!-проорал он вслед послушно затрусившему прочь Саньке. Не желая выглядеть сбежавшей из гарема женщиной, Дерибасов закатил штаны, завернул галоши в кофту и, со свертком под мышкой, затрусил к дому, крича вы-глядывающим из окон односельчанам: 'Физкультпри-вет!'

- Дуня! - робко постучал муж Михаил в окно спальни.- Дуняша! Я прибежал!

Дерибасов стучал так же дробно и часто, как его сердце, и старался не видеть ни падали-раскладушки, ни 'разбитого корыта' с барахлом. Все вещи были на мес-те, так что Арбатовы еще явно не вернулись, и придет-ся теперь тащиться своим ходом в город и возвращать в Назарьино всю ораву.

- Дуня!-Дерибасов выдавливал серенаду из двер-ного звонка.- Открывай! Муж пришел! А то в окно влезу!

- Иди откуда пришел! - неожиданно раздался груд-ной Дунин голос из-за самой двери.

- Типун тебе на язык! - возмутился Муж Я из дурдома пришел!.. Дуняша, ну, открой! Я ж к те-бе всю ночь босиком по Руси...

- Как это из дурдома? - Евдокиины возмущение и жалость открыли мужу Михаилу дверь.- Из какого еще дурдома?! Этого не хватало!

- Ой, Дуня! - муж Михаил бездомным котом про-шмыгнул в щель и тут же разомлел от дюжего и надеж-ного уюта.- Если бы ты знала, что мне пришлось пере-жить! И все из-за этой дурацкой мигалки. Они меня к койке привязали. А вокруг наркоманы и идиоты. И вонь.

- Это кто ж посмел тебя туда! Отродясь психов в селе не было!-Дуня уперла кулаки в бока и налилась гневом.

Судя по этой фразе, Евдокия Дерибасова неверно понимала значение слова 'отродясь'. То есть она пони-мала его слишком буквально.

Психи в Назарьино действительно не рождались, но в тридцатые годы побывал-таки один и здесь. Ещи при Кире Дерибасове. Звали того психа Дик Пролович Без-жалостный. А как было еще его звать, если представ-лялся он именно так, никаких документов, кроме про-летарского кулака, не предъявлял, а вес имел восьмипудовый, внушительный даже для Назарьино.

Говорил Дик Пролович умело, долго и страстно, по-трясая трофеями - связкой партийных билетов предсе-дателей колхозов нескольких соседних районов.

Приезжая в село, Дик Пролович отрекомендовывался уполномоченным Рабкрина и требовал немедленного со-зыва собрания. На собраниях товарищ Безжалостный, вбивая основные слова кулаком в столешницу, расска-зывал о выявленных им в соседних колхозах безобра-зиях и накалял народ до извержения лавы: 'Так и у нас то же самое!' Тут-то общее собрание колхозников пред-седателя снимало, партийцы исключали его из своих ря-дов, а Дик Пролович продолжал свое победное шествие санитара районной номенклатуры.

Лишь назарьинцы как в рот воды набрали. До ве-чера говорил товарищ Безжалостный, и всю ночь, и сно-ва день. Но лишь все ниже опускались головы назарьинцев, да не от стыда, а от сонливости.

А к вечерней зорьке разбередил Дик Пролович в юной Марфе Скуратовой дремавший назарьев ген. Тут-то Марфа товарища Безжалостного и выявила! Но на первый раз в 'молоко' попала - не врагом оказался лже-уполномоченный, а честным психом. С этим разобра-лись быстро. А вот с его 'жертвами' разбирались дол-го и безжалостно...

- ...И что теперь с машиной будет? - умело раска-лял Евдокию муж Михаил.- А все из-за вашей мигалки! Елисеича-то хоть вызволили?

- Ага,- Дуня облегченно улыбнулась и перестала запахивать халат.- Привезли дедушку!

- Слава богу!-обрадовался муж Михаил.- Ну че-го встала? Жрать давай! И на вот, постирай. Вернуть надо.

Дерибасов прошел на кухню, уселся на свое место, отхватил кусок каравая, круто посолил и даже успел набить рот.

Он жевал и представлял, как пищала бы белая мышь-врачиха, окажись она перед домной Дуниного гнева. Но огненная лава излилась на самого металлур-га: сначала Дуня потопталась по рюшечкам, потом вы-швырнула кофту в окно и только затем мужа Михаила в дверь. Все это она делала быстро и молча. И лишь поостыв, крикнула уже через снова запертую дверь:

- Из дурдома?! Вижу, из какого дома! Из дурного!!!

Тихо матерясь, Дерибасов выудил из фонтана кое-какую одежду и, волоча за собой длинную тощую тень, побрел к Елисеичу.

Старик в кальсонах и майке, сдвинув объедки, апа-тично ковырялся в электромясорубке. Рядом белели потроха незаправленной кровати.

- А, Мишка.., садись... Обожди, уже заканчиваю.

- Елисеич! С возвращением!-Дерибасов раскинул руки, собираясь обнять старика.

Но тот высматривал что-то в мясорубке и жеста не заметил. Дерибасов уселся рядом и тоже стал смотреть на мясорубку:

- За что они тебя забрали? Елисеич пожал плечами.

- Изготовление оружия? - подсказал Дерибасов.

- Уже все знают?!-обреченно спросил Елисеич.

- Да нет, что ты! Это я так, догадался,- затарато-рил Дерибасов.- Потому что я донос на нас читал. Это его дачники написали.

Губы у Елисеича задрожали:

- Нет правды, Мишка!-он сглотнул слюну, пото-му что слова царапали горло.- И совести!

- Ну и хрен с ними,- сказал встревоженный Дери-басов.

- Заводят меня в комнату, а там какой-то бандит в меня пальцем тыкает. 'Попался!' - говорит. И сле-дователю рассказывает, как он у меня оружие покупал. А я ж его впервые в жизни вижу! 'Совесть-то у тебя хоть есть, у поганца?!' - говорю. А он только скалится и насмехается: давай, мол, Мотя, поворачивай глаза зрачками в душу!

- Да ладно,- отмахнулся Дерибасов,- тебя ж вы-пустили. Растереть и забыть. Правда восторжествовала!

- Да нет, Миша. Они ему поверили. А меня еще судить будут. Так что, Михаил, пора мне глаза закры-вать... пятаками медными... И в душу их поворачивать... пока не отлетела... А деньги на смерть вон, за часами...

Дерибасов вскочил:

- Давай лучше на эти деньги свадьбу тебе сыгра-ем! Ты чего это?! Тебе еще шампиньоны растить!

- Вот,- сказал Елисеич удивленно.- Смотри-ка ты, починил.

- Ну я ж и говорю!-похлопал Мишель старика по гулкой спине.- Ты ж у нас талантище! На все руки! Да у тебя с таким полетом фантазия, что и не уследишь! - искусственное оживление давалось сегодня Дерибасову плохо.- Умирать! А право ты на это имеешь? Да ты ж для общества о-го-го! Ты ж цены себе не знаешь! Вот взять эту бывшую мясорубку. Починить ее любой дурак сумеет. А ты что из нее накумекал?

- Дак это...- виновато отозвался Елисеич,- по-чинил.

- Ну, что она теперь делать умеет? - то, что в ру-ках Елисеича вещи всегда перерождались и совершен-ствовались, было для Дерибасова и назарьинцев оче-видно и бесспорно.

- Мясо молоть,- потерянно сказал Елисеич.

- И все?! - поразился Дерибасов.

- Все, Мишка,- ответил старик.- И то еле почи-нил. Руки трясутся. И охоты нет.- Он сумрачно отвер-нулся и пересел на кровать.- Отдохну.

- От чего отдыхать?!-чуть-не заплакал Дериба-сов.- А шампиньоны?! А дело наше?! Шутишь со мной?! Мне и дом строить - во, позарез!

- Да зачем тебе дом,- Елисеич, кряхтя, уклады-вался.- Помру, все внучке Дуняше. Зачем вам третий дом? Дитев-то нету. .

- Елисеич,- прошептал Дерибасов,- ах ты... Ты ж меня под корень... Я теперь пропаду.

- Ты-то не пропадешь,- равнодушно сказал Ели-сеич.- Парень ты хоть и плюгавый, но заводной, креп-кий. В подвале, вон, все отлажено... Для первой поры подойдет. Механизмы добрые. Ты главное дело, в них не лезь, смазывай только. Они год-другой без осечки проработают, а там мозга сама зашевелится. Да и я, мо-жет, чуток подсказать успею... Миш, пускай Дуняша придет... Тошно чего-то одному...

Глава 1 5

Легенда об Острополере

До конца лета боролся Михаил Дерибасов за выжива-ние, как муха уворачиваясь от хлестких ударов судьбы.

Первый удар был нанесен свернутой газетой - раз-вернув мятый номер 'Ташлореченских известий', Дери-басов узрел испохабленную прошлогоднюю мечту. Вот он и оказался главным героем ударного газетного ма-териала. И одна из двух подписей была та самая, ве-ская, взлелеянная в мечтах,- В. Калугин. Даже загла-вие было приемлемое - хоть и не 'Назарьинской ини-циативе- зеленую улицу', но 'Назарьинский феномен', что тоже смотрелось неплохо. Под заглавием черным шрифтом сообщалось: 'Воистину, Дерибасов из села Назарьино Благодатненского района - человек феноме-нальный. Тягаться с этим простым зоотехником мог бы разве что граф Калиостро. Похоже, что скоро в Наза-рьино двинутся экскурсанты и паломники с единствен-ной целью - взглянуть на этого удивительного челове-ка'. После такого жирного шрифта невольно отыщешь взглядом рубрику. Но вместо желанной 'За грибы - как за хлеб' Мишель обнаружил однозначное: 'За ушко да на солнышко'. А уж из текста фельетона Дерибасов узнал о себе такое, что сразу понял: даже пытаться те-перь мириться с Дуней бессмысленно.

Калугин, фельетонировавший в цейтноте, 'изобра-зил' Дерибасова грубыми рельефными мазками, не за-ботясь о фотографическом сходстве. В дело пошла и имевшаяся у зав. отделом писем сыроватая заготовка. Даже Санька Дерибасов, редко признававший свою не-правоту, потрясенно сказал;

- Ну-у и дядя Миша... Нет, с пираньей я был не прав. Это же акула!

А Еремиха запретила Анжелике и подходить к рын-ку. Впрочем, на рынке от девки никакого проку все равно не было, так как после 'массового отравления' Арбатовых, молва, вопреки расчетам Мишеля, не стала вникать, от чьих именно шампиньонов погибло 'семей сто, а то и вся тыща'. И грибы всех видов покупали только ошалевшие от дешевизны приезжие.

Кооператив 'Дачник' рассортировался по разносорт-ным больницам и искал утешение в бесплатном меди-цинском обслуживании. А Дерибасов пытался увлечь массы личным примером:

- Да где же они отравленные?! Вот! Гляди! Гляди в оба! Видишь, отрезаю и ем без всякой даже термо-обработки!

- Ну да,- находился умник,- ты-то знаешь, от ко-торого кусать.

- Да такой за копейку отравиться готов,- встре-вал скептик.

- Опять же радиация,- продолжал умник.- Радиа-ция убивает долго.

Теряя с деньгами чувство юмора, Дерибасов урвал счетчик Гейгера. Но и это не помогло - счетчик лениво отщелкивал фоновую радиацию, а люди шарахались, как от щелчков по носу. Дерибасов с воплем:

- Это же фон! Фон!!!-бежал в другой конец рынка.

- Однако здесь пореже будет,-сомневались одни.

- Это что же мы едим?!-с ужасом шарили гла-зами по ближним рядам другие и уходили с пустыми сумками.

Кончились дозиметрические забавы делегацией из Флегматика и трех незнакомых мясников, реквизировав-шей счетчик на четвертование.

Из-за полного отсутствия наличности строительство Дома ограничилось превращением портика в беседку. Только не виноградную, а грибную. Шампиньоны на лесках все сильнее стреноживали поросячьи ножки ко-лонн. Хотя портик и был воздвигнут на солнечном, хо-рошо продуваемом месте, ночью в коконе беседки пах-ло сырой землей и прелью. Дерибасову все чаще снился крадущийся к раскладушке обманутый Куцый с длин-ным ножом в длинных.руках.

Да, Куцего Дерибасов обманул. Но не преднамеренно. Он честно собирался поставлять ему дозу. Но где ее взять, он не знал.

А когда узнал, то и знать не захотел. За такие день-ги можно было остаться и в дурдоме, тем более что 'Де-ликатес' все равно работал на 'кокон'. И Дерибасов мужественно предпочел возможную смерть неизбежно-му разорению.

А смерть, как бы пристреливаясь к Дерибасову, по-стигла Елисеича. К концу лета задождило, стирая гра-ницы между днем и ночью. Поля стояли по-тифозному обстриженные. Самолюбивое Назарьино переживало смерть Елисеича и непослушание Саньки Дерибасова, назарьинского принца Уэльского.

Дело в том, что Назарьино председателей со сторо-ны не терпело. А все из-за Григория Самуиловича Острополера, опустившегося на Назаровом лугу после того, как ночью на тачанке увезли основателя и первого пред-седателя колхоза Кира Дерибасова. Пока персональный пастух - придурковатый и диковатый переросток Мотя Дерибасов переживал священный трепет, достояние На-зарьино, лучший экспонат районной сельскохозяйствен-ной выставки бугай Дрыгва взял на рога фанерную пти-цу. И тут же один из трех геройского вида мужчин в черных шлемах рванул маузер и разрядил всю обойму в крушившего аэроплан Дрыгву.

- Да ты что ж, мать твою, Острополер, делаешь?! - заорал секретарь Благодатненского райкома и тоже вы-тащил маузер.- Ты кого, гад, ликвидировал?! Ты ж на-ше светлое будущее ликвидировал! - И он начал лезть дулом в острополеровский живот.

Острополер отбивал ствол своим разряженным мау-зером и брезгливо кривил губы. Фехтование огнестрель-ным оружием прервал зычный окрик:

- Отставить! - от штурвала оторвался комбриг и, размахивая наганом, соскочил на траву.

Секретарь остервенело разрядил маузер в покорежен-ный фюзеляж. После чего все трое, спрятав оружие, дружно и уверенно зашагали к селу, где по рекоменда-ции секретаря райкома растерявшиеся назарьинцы еди-ногласно избрали Григория Острополера своим новым председателем.

- Как же я теперь, Леня, без неба буду? -расте-рянно спрашивал новоиспеченный председатель своего прежнего командира и настороженно поглядывал на новообретенного партийного руководителя.

- Да ладно,- сказал комбриг любимому командиру эскадрильи.- Дальше Кушки не послали, меньше взво-да не дали. И вообще... Колхоз богатый. ...Накопишь на самолет и летай - хоть поля опрыскивай, хоть к Томке за шампанским.

И сказал он так неспроста. Именно шампанское вы-толкнуло Острополера, как пробку, из авиации. Несколь-ко дней назад приехали в бригаду артисты Ташлоречен-ского театра музкомедии. Выступили, ну и все прочее, как водится. К утру юной артистке балета Октябрине Аловой, вернее, уже просто Риночке, после 'нет уж, как хотите, соколики, но последнего танца', захотелось освежиться шампанским. И тут летчик-ас, комэск один, смуглый темпераментный Острополер, по кличке Про-пеллер, поднялся из-за стола.

- Сейчас слетаю,- бросил он, неестественно прямо пошел к выходу и приземлился на Ташлореченской площади. Там Острополер взял у Томки ящик шампанско-го и даже благополучно вернулся, выпив в полете бу-тылку и разбив при посадке всего пол-ящика.

И не миновать бы Острополеру трибунала, не успей комбриг до семнадцатого года поносить кивер, эполеты и гусарский ментик. Всю ночь комбриг вслушивался в темноту и мысленно сочинял горькое, мудрое и иронич-ное письмо о смысле бытия с французскими и латинскими цитатами, а сочинив, не стал предавать мысли бумаге, ибо слать письмо было уже некому. Точно так же безвозвратно некому, как ничем нельзя было помочь Острополеру. А наутро пришел в бригаду призыв, кото-рый можно было принять и за разнарядку, 'О дальней-шем укреплении руководства сельским хозяйством на местах'. И комбриг на радостях сам доставил будущего председателя прямо к морде Дрыгвы.

Надо сказать, случайная, в общем-то, смерть послед-него настолько глубоко потрясла назарьинцев, что эти самостоятельные хозяева подчинялись Острополеру бес-прекословно.

- Ежели .он Дрыгву, как пса... То уж человека ему в расход пустить... Смурной. Два раза такой, видать, повторять не станет.

Тоскующий Острополер начал вникать в хозяйствен-ные вопросы и ужаснулся. Его предшественниц оказался матерым саботажником, врагом и вредителем. За вы-веской колхоза скрывался какой-то кулацкий синдикат. В колхозный коровник коровы вступали только в день приезда комиссий и уполномоченных, а также приезжав-ших за передовым опытом. И уже через два часа после заточения поднимали мычание на всю округу, бодали и лягали перегородки. В казарменных условиях эти ро-гатые твари объявляли голодовку и принципиально не доились. В общем, весь колхозный скот выдаивался на обнесенных добротными заборами частных дворах. Было определено, сколько кому чего и когда сдавать, но не-возможно было определить, сколько чего у кого при этом остается!

Кулацкая стихия бушевала и на полях. Каждая семья имела свой участок, работала на нем как и когда хо-тела, лишь бы сдала в срок сколько положено. Но ведь все оставшееся народное добро ею разворовывалось! Вникнувший в назарьинские дела Острополер горько жалел,, что улизнул от трибунала. Теперь высшая мера дышала ему в затылок.

После того как товарищ И. В. Сталин выступил с докладом 'О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников', а Мар-фа Скуратова выявила в Луковом лесу своего второго диверсанта, Острополер решил действовать, чтобы жить.

Теория учила опираться на беднейшее крестьянство. И все ответственные колхозные должности оказались у Арбатовых, которые не знали, что с ними делать, и по-этому не делали ничего. Один Юхан Арбатов, муж Пелагиады, закупил в Благодатном на колхозные деньги партию шляп шестидесятого размера из зеленого велю-ра, как раз на весь начальствующий состав. После чего непреклонная чернота острополеровского шлема пото-нула в зеленом омуте нависавших со всех сторон Арба-товых.

Рим спасли гуси. Назарьино спасли Арбатовы. Не-вольно они оказались буфером между острополеровской идейностью и назарьинской хозяйственностью. От-давай Пропеллер указания непосредственно непосредст-венным исполнителям - смертельно уважавшим его хо-зяевам - те бы мгновенно и четко их выполняли. Но он Действовал через Арбатовых. А они либо забывали, ли-бо ленились передавать. Так как глаза Острополера бы-ли устремлены к небу, то замечал он неповиновение слишком поздно. От бессильной злобы на судьбу он хва-тался за маузер, за голову и божился, что всех пустит в расход! Ничего не понимавшие назаръинцы не перечи-ли и уважали Острополера еще смертельнее.

Решились было назарьинцы один раз послать в Ташлореченск ходоков, жаловаться героическому земляку Макару Назарову на лютого председателя, да не по-спели- Макар уже был там, где его тезка телят не пас.

А тем временем Пропеллер понемногу разваливал хозяйство и продолжал прислушиваться к уже удаляю-щемуся дыханию Высшей меры. А с удалением послед-ней начала шевелиться и бить ножками скрючившаяся от страха совесть. Но небо для Пропеллера было выше совести, хотя и ниже Высшей меры. И он твердо решил успеть накопить на самолет, пока колхоз не перестал приносить доходы. В конце концов почему, если вся страна ради светлого будущего затянула пояса, Назарьино должно быть исключением?

Первым новую дырку в ремне просверлил Мотя Де-рибасов - бывший персональный пастух великого Дрыгвы. А вскоре шесть дыр в Дрыгвиной шкуре многократно удесятерились в ремнях из шкур его сородичей. Мотя же, оказавшись без работы, приходил на место крова-вой драмы и подолгу ковырялся в авиаруинах. Так, по каким-то законам неведомой технической экологии, на обагренных бычьей кровью останках самолета из придур-ка Моти начал прорастать Елисеич.

Вскоре Мотя подарил Марфе Скуратовой действую-щую модель планера. Марфа отгоняла ею ворон, что сразу же заметил обозревавший небосклон Пропеллер. Подивившись дюжей сметке дюжего парня, он решил сделать из него авиамеханика на будущей самолето-тракторной станции и отводил душу в долгих авиамоно-логах.

Назарьинцы же из действующей модели планера сде-лали иной вывод: 'Раз Мотька все одно без дела сидит, пущай всамделишний ероплан мастерит, ежели предсе-дателю и на бричке ездить зазорно. А то ведь по миру пойдем, с фабричным еропланом-то...' Хотя, конечно, ох как не хотели назарьинцы и доморощенного аэроплана, на котором Острополер будет летать над селом, су-жая круги, и видеть, как на ладони, все, что за высоки-ми заборами.

Мотя старался. Он уже заканчивал свой первый ле-тательный аппарат, когда в Назарьино вернулась блудная младшая дочь рябого Мефодия Арбатова -Надька с годовалой Зинкой на руках и уже снова на сносях. Ког-да Мотя пришел доложить Острополеру о готовности аппарата, если, конечно, кому жизни не жалко, к летным испытаниям, то наткнулся в правлении на тара-торившую Надьку Арбатову:

- ...Ой, да Григорий Самуилович, вы уж не отка-жите... Без отца ведь... Так хоть вы крестным будьте...

- Не говори глупостей, Надя,- отбивался Остропо-лер,- я атеист, поняла? Я в небе летал и сам видел, что бога нет.

- Дак ждут же все вас! Все наши собрались, все, почитай, правление, только вас и нет. А не хотите крест-ным быть, так пусть... Имечко вот только дадите - и все. Как скажете, так и назову. Народ уж уважьте... Посиди-те с нами маленько.

- Ну начисто не понимаешь! Я - член ВКП(б), как же я на крестины пойду?

- Ну ладно, пусть не крестины,- согласилась Надь-ка.- Потом окрестим. На октябрины-то придете?!

- Какие Октябрины, черт тебя подери! - заорал Острополер, вспомнив юную артистку балета.- Никаких Октябрин в моем колхозе! Никаких Кристин!

- Дак ведь народ ждет...- испугалась Надька.- И имени нет... Сколько уж дней...

- Я бы своего сына Осоавиахимом назвал,- смяг-чился вдруг Пропеллер.

- Так и я назову,- обрадовалась Надька.- Вы толь-ко людей не обижайте, придите, а?

- Ну, что ты будешь делать?!-досадливо сказал Острополер Матвею Дерибасову.- Нельзя отрываться от народа, тем более от актива. Переношу испытания. Начнем часа через два, не позже...

О/ дальнейшем все назарьинцы уже полвека говорят совершенно одинаково, будто заученным текстом, кем бы ни был собеседник - хоть следователь из области, хоть собственный внук:

'Прогулял, значит, председатель всю ноченьку у Надь-ки, окрестил ее сыночка Осоавиахимом, а как солнышко взошло, пошел на Назаров луг. По дороге все песни пел. Подошел к летательному аппарату, который по его ука-заниям Матвей собрал, да и влез в него. А небо было - чистое да синее... Жаворонки пели... А поодаль все село стояло... Кроме, конечно, Арбатовых, которые все, и ба-бы и мужики, на Надькином дворе пьяными лежали. Один Софрон по лугу шатался да 'Калинушку' горла-нил... Ну и детишек, конечно, не было - спали еще де-тишки-то. У детишек-то сон долог, а ложились накану-не из-за Надькиного шума поздненько...

Вот, значит, председатель пристегнулся, шлем свой черный поправил, сказал: 'Поехали!',- рукой всем мах-нул. А тут как громыхнет, ветер над землей пронесся вдоль реки. Враз оборвалась 'Калинушка', а с нею и Софронова горемычная жизнь. Сделал председатель над головами нашими несколько кругов и улетел прямо к солнцу!.. С той поры его никто и не видел...'

Следствие, однако, такая версия не удовлетворила. Еще бы - тело найти не удалось. После нападения быка комиссия установила, что самолет восстановлению не подлежит, и все мало-мальски пригодное было с него снято и возвращено в часть. Однополчане показывали, что самогон Острополер не пил, только легкие вина. А если без фиглей-миглей, то ясно же, что в период обостре-ния классовой борьбы председатели колхозов, не сняв-шись с партийного учета, к солнцу не улетают, а вот чтобы нарывались на кулацкие пули - это бывало, и не раз.

Короче, приезжала-таки известная в районе черная тачанка, запряженная черным, старым и злым Воронком. Только Мотя, предупрежденный земляками, всякий раз успевал скрыться, а те объясняли, что деревенский ду-рачок, как улетел председатель, окончательно тронулся умом и бродит в глубине Лукового леса.

Больше 'улетать к солнцу' желающих не было, по-этому третьим председателем назарьинцам разрешили избрать Африкана Скуратова, и они вменили ему в обя-занность, поскольку времена смутные, на всякий случай назначить себе преемника и натаскивать его на буду-щую должность. С тех пор так и повелось. И 'институт принцев Уэльских' полностью себя оправдывал, пока ны-нешний председатель Дерибас Анисимович Назаров не избрал Саньку Дерибасова.. Решено было, что башко-витый Санька поступит в 'Тимирязевку' и, помимо кол-хозной стипендии, собирать ему с каждого двора в ме-сяц по пятьдесят копеек, чтоб, значит, квартиру снял, а не разлагался в общежитии, где заниматься не дадут и известно чему научат; питался чтоб хорошо, а не язву наживал - кому нужен язвительный начальник, одевал-ся чтоб прилично - пусть не думают в столице, что в селе Назарьино Благодатненского района Ташлореченской области оборванцы собрались; ну и чтоб по теат-рам и музеям ходил, чтоб как выступать будет, мог при случае чего-нибудь интересное загнуть.

Но Санька оказался пустым человеком и, укатив в Москву, нахально поступил в институт электроники.

И некому было порадоваться за Саньку, разве что Елисеичу. Но тот не дожил до его возвращения.

Глава 16

Трудовые резервы

Когда одного из двух подпиравших 'Деликатес' стол-пов не стало, оставшемуся пришлось демонстрировать чудеса эквилибристики, чтобы это хрупкое предприятие не рухнуло под ударами судьбы. Тут уже было не до сантиментов и условностей.

Дерибасов облизал усики и начал действовать. Ах, как некстати помер Елисеич! Мишель как раз был бли-зок к решению проблемы сбыта. Поуспокоившиеся таш-лореченцы начали покупать шампиньоны, правда, пока еще только природные. А природа уже сворачивала их производство. Дерибасов тут же подбил нескольких грибников приторговывать и его продукцией. Сейчас бы и гнать шампиньонницу по максимуму! Пока сезон не закончился. Нет, ну до чего некстати умер старик! Вче-ра 'Волга' сломалась. Кто ее теперь починит? В карма-не последний полтинник звенел о предпоследний. И да-же не подлевачить. Хотя смерть Елисеича открывала и определенную перспективу: ДЕНЬГИ. И даже большие. И кто, как не компаньон и законный пока еще муж за-конной наследницы, имееет полное право перевернуть пресловутые 'колготки' и засыпать тусклый взгляд двух пятидесятикопеечных зрачков зеленой, желтой, красной и прочей листвой сезона удач!

Пока село поминало Елисеича в Дунином доме, Де-рибасов шарил по избе, населенной механизмами, как замок привидениями.

Уже затянули у Дуни протяжные песни, а Дериба-сов только и нашел, что пустой конверт с надписью: '200 руб. На смерть'. Уже потянулись односельчане с поминок по домам, а весь улов был сорок один рубль с мелочью - сумма из трех непустых карманов разносезонной одежды. Мишель сидел в темноте на краешке огромного елисеичевского табурета, едва доставая пола ногами. Вот уж не думал Дерибасов, что старик прячет деньги так хитро. А за окнами все шли нескончаемые умиротворенные односельчане и, горячась, громко сла-вили Елисеича:

- ...такой простой и доверчивый был...

- ...жил, как на ладони...

Саркастическая ухмылка кривила лицо Михаила Дерибасова, кооператора. Ухмылка становилась все шире и кривее, а назарьинцы все блуждали и блуждали, и не давали зажечь свет, чтобы продолжить поиски. Хотя искать было уже, вроде, и негде.

Нахохлившийся Дерибасов смотрел в темное окно и представлял, как Елисеич каждую ночь фрахтует само-лет и улетает в Москву, чтобы спустить выручку в под-польном казино. Или контрабандными тропами пере-правляет деньги в бронированное чрево швейцарского банка...

Дерибасов начинал сваливаться с табурета, вздра-гивал, и когда механическая кукушка посулила ему две-надцать лет жизни, собрался было от безнадеги зава-литься на полутораспальную по длине Елисеичеву кро-вать, когда до него донеслось очередное:

- А в войну он знаешь что удумал?.. Слушай, а мо-жет, у него в избе это,.. Ну да, наверняка изобретений полно, хоть одно и будет иметь о-бо-рон-но-е зна-че-ни-е!

Дерибасов узнал заплетающийся голос колхозного председателя.

- Значит так!.. Избу опечатываю... И телеграмму министру обороны. Молнию. 'Шлите военспецов. В из-бе изобретений, как грибов...'

- Да-а-а, грибов,- протянул председатель сельсо-вета.- Эх, Елисеич!..

- А труженик-то какой был! Один - целый цех в подвале оборудовал!

Дерибасов понял, что в подвале можно зажечь свет. Но стоило ли лезть туда, где он и так знал каждый уголок? И тут Дерибасову был голос. Внутренний. Это был голос Ёлисеича: 'Механизмы добрые. Ты, главное дело, в них не лезь...' С радостным изумлением постиг Дерибасов хитрость бывшего компаньона и полез...

К утру все стало ясно - с механизмами старик не хитрил. Все сбылось. Собранные строго в прежнем виде, без единой лишней шайбочки, агрегаты не воскресали!

Дерибасов с трудом выполз из подвала на тусклый белый свет. Он вернулся на табурет с двумя бутылка-ми- самогона и 'царской водки', решив начать за здравие с 'крестьянской', а кончить за упокой, под-нявшись духом до царских хором.

Дерибасов обжег нутро стаканом первача и прислушался к инстинкту самосохранения - не вырубился ли. 'Вижу, вижу!-предупредил тот.- Не садись на пенек, не пей смесь азотной и соляной кислот, тупиком ста-нешь!' Дерибасов поморщился и снова налил из пер-вой бутыли...

И тут к воротам подъехал контейнеровоз и засигналил с идиотской жизнерадостностью.

- Заткнись,- попросил Дерибасов в переговорное устройство.

- Отпирай ворота! - заорал молодой шофер.- А то здесь свалю и уеду!

Дерибасов заинтересовался, нажал на воротооткрывающую кнопку и пошел навстречу.

- Фамилия?!-потребовал шофер.

- Ну, допустим, Дерибасов,- вызывающе сказал Мишель, после выхода фельетона не любивший пред-ставляться по фамилии.

- Улица Острополера, пять?

- Ну.

- Распишись и получи.

Так Дерибасов получил компьютерный класс - на всю разыскиваемую сумму. Он затащил один микро-компьютер в дом, вскрыл ящик и остался доволен. Вид был вполне товарный, и Дерибасов поверил, что сможет продать ящики по госцене, а то и дороже. Он схватил за горло бутыль 'царской водки' и пошел выливать ее в сортир.

На обратном пути Дерибасов обнаружил у ворот це-лую делегацию во главе с директором школы. Все бы-ли радостно возбуждены, лица сияли.

- Мишка!-ликовал директор.- Это же компью-терный класс пришел! Что ж ты не догадался сказать, чтобы его у школы выгрузили?! Э-эх, Елисеич не до-жил... А уж как ждал... Ты скажи Дуне, пусть фото-графию Матвея Ёлисеича получше подберет, мы ее уве-личим и в классе повесим.

Дерибасов прошел в дом и заперся вместе с отбив-шимся компьютером.

А в три часа пополудни Михаил Венедиктович вошел в кабинет директора одного из Ташлореченских ПТУ и представился:

- Дерибасов. Михаил Венедиктович. Кооператор. И спонсор.

Директор настороженно смотрел и вспоминал.

- Имею деловое предложение,- продолжал Мишель, всучая визитку.- Взаимовыгодное. Ваши ребятишки на сельхозработы еще не уехали?

- Это о вас в газете писали? - удовлетворенно ска-зал директор.- Вы же грибами торгуете?.. Пошел от-сюда со своими предложениями знаешь куда?!

- Знаю,- побледнел Дерибасов и улыбнулся.- В любое другое ПТУ. И компьютер новенький туда же отнесу. За маленькие услуги я расплачиваюсь малень-кими ЭВМ... Я спонсор по вычислительной технике.

Директор медленно обплыл крючок с червяком и стал принюхиваться:

- Ворованная?

- Тебе что, предъявить родословную? - усмехнулся Мишель.- Могу.

- Списанная? - директор уже тянул руку за бу-магами.

- Отнюдь,- ответствовал Мишель.- Полуторамесяч-ная, краска на губах не обсохла. Но умна, я скажу тебе, не по возрасту! - Дерибасов сел и закинул ногу за ногу.

- А где взял?!

- Купил. В Москве. За наличные. Между прочим, вопреки тому, что пишут о нас некоторые подкупленные конкурентами любители порнографии, кооператив 'Де-ликатес' больше половины своих доходов тратит на благотворительность. Ликвидируем компьютерную без-грамотность подрастающего поколения. У себя в Назарьино мы уже оборудовали компьютерный класс. Теперь беремся за Ташлореченск... Ну, ясно, что не все сразу. Одну машинку могу дать хоть сейчас, а дальше по об-стоятельствам. А обстоятельства, сам понимаешь, зави-сят от доходов... У нас, как раз, временные трудности,- Дерибасов сделал паузу.

- Ну, а мы-то что взамен? - послышалось с крючка. Дерибасов начал выбирать леску:

- Да почти ничего. Тут у нас некстати скончался член кооператива, отвечающий за автоматизацию про-изводства. Линия стала. А производство масштабное. Придется временно перейти на ручной труд... Короче, три смены по шесть человек. Итого восемнадцать креп-ких ребят. На месяц.

- А компьютер? - спросил директор.- Нам же сроч-но! Ввели информатику, а им даже показать нечего.

- Компьютер за дверью. Но бригада должна вы-ехать завтра утром. Социально-бытовые условия хоро-шие, питание деликатесное, и подзаработать смогут.

- Добро. Сниму с ремонта училища. Завтра утром и везите. Есть на чем? Ладно, транспорт дадим...

Утром работодатель Дерибасов пошел встречаться с рабсилой. К рабсиле был приставлен лысоватый сумрач-ный мастер, пахнущий 'Шипром' и лавровым листом.

- Здорово, гвардейцы!-сказал Мишель восемнад-цати закованным в цепочки подросткам.

- Привет, нэпман,- отозвался правофланговый.

- Ну зачем же ты так,- мягко сказал Мишель, твер-до решивший установить с пэтэушниками добрые отно-шения.- Какой же я нэпман-то? Я вырос в бедной и многодетной семье... Я сам этих назарьинских курку-лей не люблю... И они меня тоже... Я, между прочим, в свое время был первый рокер на селе.

- Че он там тарахтит? - спросили, приглушив маг-нитофон, из середины кучки.

- Хочет за рокера, с понтом, проканать. Кучка заржала, открутила струю музыки до отказа, и та мощно ударила в раковины ушей.

- Ладно,- разозлился Дерибасов,- в автобус! Никто не шелохнулся.

- А ну,- вдруг заорал мастер,- вперед! В металли-ческий автобус!

Толпа заржала и бросилась занимать лучшие места. То есть ближайшие к двум врубленным на всю желез-ку магнитофонам. Под перекрестным 'металлом' Де-рибасов и мастер сникли и даже не пытались общаться.

Обратное действие произвели брызги 'металла', вы-летающие из раскрытых окон, на тосковавшего в поле за околицей Митьку Козла. Он сделал стойку, запелен-говал источник и вбежал в пыльный автобусный шлейф, стремясь за своей кометой.

На въезде в село Мишель с беспокойством ощутил, что чего-то не хватает. Не хватало оранжереи Еремихи, а на ее месте еще тлели головешки. Дерибасов почув-ствовал на горле длинную руку Куцего, забеспокоился и проложил маршрут мимо Дуниного дома. Вернее, ми-мо своего портика и похожих на гнилой зуб обгорелых руин. В фонтане пестрела дохлая Милка, а почерневшая Евдокия голосила над невинно убиенной коровой:

- Да лучше бы они его порешили, ирода окаянного!

И собравшийся было разделить Дунино горе, Дери-басов передернулся. Он старался не думать, что готови-ли ему этой ночью и что может быть завтра. Как же кстати теперь полвзвода 'телохранителей'!

Во дворе Мишель начал борьбу за авторитет:

- Ша! Выключите маги и смотрите сюда! Магнитофоны не выключили, но 'сюда' посмотрели.

- Да ще ви на мини уставились, как на памятник Дюку Ришелье? Смотрите туда! На пугало!

- А мы на него и смотрим!-сообщили Мишелю.

- Фильтруй базар,- веско сказал Мишель, доволь-ствуясь минимальным эффектом. Он перевел часы, и чу-чело подрыгалось под припадочный смех.

Мишель сделал вид, что не замечает морковки в рас-стегнутой ширинке чучела и неприличной надписи на ржавеющем хлопкоуборочном мини-комбайне.

В сенях Мишель продемонстрировал рукомойник с фотоэлементом, льющий воду при приближении рук. Когда все помыли руки и наобрызгивались, Мишель решил отложить прочие технические эффекты на черный день и условным свистом открыл дверь в подвал.

Со свистом и улюлюканьем все скатились вниз. Не-сколько секунд Дерибасов наслаждался впечатлением. Даже мертвая, техника казалась 'космической'.

- Видал я подпольные цеха,- сказал парень с крас-ным поленом магнитофона.- Но это полный отпад!

- Че ты там видал! Ниче ты там не видал! Фуфло ты видал!-ответил владелец менее изысканного маг-нитофона.- Вот у меня кореш в 'ящике' пашет, так он такого натырил!.. Тут такого и во сне не натыришь!

Но большинство с ним не согласилось, а, быстро рас-средоточившись, стало деловито откручивать все, что отвинчивалось. Фамильный рок настиг Дерибасова. Раз-ве не так же боролся отец его - Венедикт - с оравой Арбатовых? И вся-то разница, что тогда все происходи-ло в тяжелой весовой категории, а тут в 'весе мухи', отчего темп был как в немом кино, да еще с лобавшим 'хэви металл' тапером. Дерибасов, ощерившись, метал-ся, вырывал из рук, орал: 'Положь!', 'Не лапай!', ма-терился и, наконец, схватив за грудки мастера, задох-нулся лавро-шипровой аурой:

- Ты!!! Всю жизнь не расплатишься!!!

- Да ладно,- вяло встрепенулся висевший мешком мастер.- Только с тебя магарыч... Кончай!!! - вдруг за-орал он, перекрывая оба мага: - Перерыв на обед! Все ложьте на место! До того жрать не получите!

- Привинчивайте обратно! - встрял Дерибасов.- А ну! Я сказал! Быстро! Ты! Куда суешь железку?! А ну вынай из кармана!!!-Дерибасов кинулся на ближайшего юркого клептомана. Тот с готовностью протя-нул что-то никелированное, но в последний момент, ко-ротко тыкнув, перебросил деталь товарищу.

- Витька! Пас! - азартно заорал кто-то.

Дерибасов поборол соблазн стереть наглую щерба-тую ухмылку о бетонную стену и метнулся к Витьке.

Витькин пас оказался неточным - железка попала в магнитофон. Все испуганно притихли, и Мишель овла-дел железкой. Владелец мага прошелся носом вдоль красного полена. Успокоившись, он поднял с пола раз-водной ключ и метнул в Витькину голову, успевшую увернуться. 'Булава' разнесла огромный стеклянный ре-актор, на излете врезалась в толпу и тут же вылетела из нее, задела кого-то, попала во что-то и повернула обратно.

Оцепеневшему от нелепой гибели уникального реак-тора Дерибасову казалось, что вместо разводного ключа по подвалу мечется, смутно множась в осколках стекла, ошалелая птица, которую сбивают гайками, молотками и всем, что можно оторвать. Он пытался понять, что де-лают подростки. Дерутся? Танцуют? Беснуются? Кого-то вогнали мордой в компост, и он, отплевываясь, выл:

- Сволочь! Из дерьма грибы растит! Нам что, месяц это дерьмо из дерьма жрать?! Да это же сортир! Я сор-тир чистить не нанимался!

- Разнести все к чертовой матери! Долой нэп! И все начало разноситься к чертовой матери с фан-тастической быстротой. Дерибасов воззвал к мастеру:

- Все что хочешь!!! Только останови!!! Мастер с сожалением сплюнул:

- Не выйдет. Разошлись. Молодые, энергии много... Теперь пока не устанут... Пошли отсюда, а то зацепят.- Мастер лениво полез вверх, продолжая: - Если бы брандспойт был... их же как огонь тушить надо. Я б их щас притушил! Я десять лет пожарником...

- Скорей!-выкрикнул Дерибасов, вспомнив про елисеичевский поливальный агрегат.- Только б шланг подсоединить! И как крыс в трюме! Пусть эти токсикоманы от удобрений тащатся! Пока не захлебнутся!

Но десятитонная емкость отозвалась на пинок Дери-басова так глухо, что сомнений в ее пустоте не осталось. А все что осталось - схватить старую двустволку и, не слыша причитаний мастера, вершить высший суд.

Но то, что открылось с верхней ступеньки, та карти-на подвала, превратившаяся из индустриальной в огол-тело-абстракционистскую, оказала на Дерибасова столь нашатырное эмоциональное воздействие, что он понял: 'Все'. Руки его опустились вместе с ружьем, правда, не без помощи повисшего на стволах мастера.

Медленно, боясь то ли расплескать переполнившую его скорбь, то ли сместить обломки переломившейся мечты, прошаркал Дерибасов по двору и по-стариков-ски застыл на завалинке, щурясь на солнце. Именно здесь любил греться Елисеич в свои последние деньки. Видны были аккуратные черепичные крыши с чисто вымытыми чердачными окнами, ухоженные симметрич-ные деревья, яркие резные наличники и широкий небес-ный просвет над Назаркой. И запах ранней осени, неуло-вимо напоминающий невнятный аромат ранней весны.

Лишь из-под земли, из самой преисподней, выталки-вался упругий агрессивный ритм.

Не потерявший след Митька Козел влетел в раскры-тые ворота и влился в расплавленный металл. Через не-сколько минут потрясенный Митька выскочил из пре-исподней, держась за глаз, и жалобно попросил:

- Ме-ме-медяк!..

Дерибасов не среагировал. Он размышлял о неиз-бежной встрече с Куцым, так недвусмысленно заявив-шим этой ночью о себе. Информация наслаивалась на ассоциации, и мысли постепенно прибило к скорбному душой Гуру.

И снова, только многократно усиленно, ощутил Дери-басов и горькую непричастность к вершащимся в мире событиям, и тоскливое блаженство замерзающей души, в то время как тело нежится на пригреве, и гибельное одиночество маленького сгустка жизни, зовущегося Ми-хаилом Дерибасовым, в безразличье вечной, бесконечной и абсолютно холодной вселенной... И астральные голоса Гуру и Елисеича вели нескончаемый диалог, и хотелось настоящей жизни, где умные, интересные, а главное не-суетные люди, и чтобы дворец, который хоть немного, но храм, и чтоб оторваться, наконец, от Назарьино, по-настоящему оторваться, чтобы изболелось раскаяньем село, не желавшее понять и уважать своего невеликого ростом сына. Все это не стыковалось, не выстраивалось, мешало друг другу, но вдруг весь этот сумбур исчез, промелькнула ослепительная пустота, и в ней разверну-лась четкая карта с ясно проложенным маршрутом 'На-зарьино- Москва'.

- Гармония! - удовлетворенно сказал Михаил Де-рибасов, вытянул ноги и привалился к стене.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

'НАЗАРЬИНСКИЙ ФЕНОМЕН'

Глава 17

'Ташлореченск - Москва'

- Гармония! - сказал Михаил Дерибасов, попав струей нарзана в прыгающий по столу вагона-ресторана стакан.- Санька, будешь?

- Что? - повернулся Санька Дерибасов.- Я, дядь Миш, вот что думаю... Раз уж родители меня прокляли, буду по ночам вагоны разгружать.

- Да ладно,- Дерибасов мудро ухмыльнулся в усы.- Видишь ли, Санька... Я ведь тоже был студентом. Да еще не таким, как ты, дылдой, а сразу после вось-мого класса! А родители, хоть от меня и не отрекались, но в переводе на чистоган все равно что отреклись. А я, знаешь, как жил? - Дерибасов зажмурился.- В армию уходил, больше тысячи имел... И заметь - за всю жизнь ни одного вагона и даже грузовика... Ни днем, ни ночью.

Санька вздохнул:

- Так то вы! Акула индивидуальной трудовой дея-тельности.

'Акула' наждаком своей шкуры царапнула дерибасовское самолюбие. Но Дерибасов стерпел.

- Не в том дело, Санька! - отмахнулся он.- Про-сто разгружать вагоны, придуряться ночным сторожем, дворником там, пожарником - все это ширпотреб. Мы, Дерибасовы, всегда ищем свой путь. И находим! И идем по нему до конца!

- Да уж! - ехидно сказал Санька.- Однако же и конец был у вас в последний раз!.. Ой, ну дядь Миш, ну скажите все-таки, куда Арбатовых дели?! Ну я ни-кому не скажу!!!

Дерибасов люто выругался. Санька поозирался и, дождавшись, когда официантка морской походкой отой-дет подальше, сказал:

- А я все равно догадался! - Он оглядел Дерибасова пристальным назарьинским взглядом.- Я-то читал, что такое трансплантация сегодня! Успех во многом за-висит от свежести того, что пересаживают. Все думают, что вы Арбатовых органам сдали. А вы их на органы пустили! В подпольную клинику, да? На запчасти. И мо-жете меня не разубеждать. Потому что другого логиче-ского объяснения нет. Да?

Дерибасов истерично захихикал:

- Ладно, Санька. Хватит! А то много будешь знать, сам знаешь куда попадешь. В разные места! Будет дан приказ - и все! Одна почка на запад, другая - в другую сторону! Так что кончай тарахтеть, как сказал бы мой друг Куцый... Короче, держи, земляк. На первый се-местр. Если не будешь шиковать - хватит.- Дерибасов запустил руку во внутренний карман, долго копошился там, отсчитывая вслепую намеченную сумму. Затем во-ровато сунул Саньке несколько сотенных.

Санька отпрянул и сузил глаза:

- Это на чью почку прикажете не шиковать? Кому, вместе с вами, быть обязанным?

- Ну, дура-ак! - взвыл Дерибасов.- Переучился, парень! Да 'Волгу' я продал! Кровную! Санька радостно улыбнулся:

- Спасибо, дядь Миш! Мне, конечно, деньги очень нужны! Но я смогу их принять, только если буду точно знать, куда вы дели Арбатовых! Вы что, мне не дове-ряете?

- А ты что, мне не доверяешь? - выпятил челюсть

Дерибасов.

- Доверяю, дядь Миша,- поспешно закивал Сань-ка,- но все-таки не очень...

Пока Санька на все лады давал обеты молчания, Дерибасов все больше колебался - на ту ли лошадку ставит деньги. С одной стороны Москва - это не мед-ведь. Ее в одиночку, даже при большом опыте и дерзо-сти, не возьмешь. А тут как раз Санька. Башковитый и лопушковатый, которого знаешь как облупленного.

Здесь Дерибасов задумался, а знает ли он Саньку как облупленного? Получалось, что не слишком. То есть все даже малозначительные фактики его биографии Де-рибасов знал. Но с кнопочками на пульте его управления еще только предстояло разбираться.

И тут распахнулась, как выломалась, дверь, доведя сердцебиение колес до зловещей силы, и...

Если бы в летящем самолете Осоавиахим вошел в распахнувшийся люк, Дерибасов поразился бы не больше. Дерибасовский кадык дернулся вхолостую - слюны на сглатывание не оказалось.

- Ладно, Санька!-Дерибасов перешел на страш-ный шепот.- Раз уж ты так настаиваешь. В виде осо-бого доверия. Разрешаю обернуться.

- Зачем? - осторожно спросил Санька. И тут Осоавиахим затрубил:

- Граждане дорогие! Подайте на пропитание жерт-ве Чернобыля!-он потыкал себя в лысину.- Выселили меня из родных мест! Оторвали от родной земли-корми-лицы! Остался без средств к существованию! - Потупив взгляд, протянул ковш ладони, как шляпу, Осоавиахим двигался между столиками, пожиная не слишком обиль-ную дань.

- Эй, земляк! - крикнул Дерибасов.- Привет из Чернобыля!

- Мишка! Племяш родной! Господь тебя храни! - ликующе возопил Осоавиахим, всплеснул руками, высы-пав из ковша ладони все монеты, и полез под столы - подбирать их.

- Ни фига себе!-тихо протянул Санька.- Так вот вы их куда дели! А дети тогда где? А Арбатовы что, и к радиации устойчивы?!

- А что, и вправду из Чернобыля? - подсел из-за соседнего столика мужик в синей майке послевоенного образца.- А я и не дал ничего, думал брешет.- Он про-тянул рубль под стол, и тот, жалобно хрустнув, исчез.- Ну и как там у вас?

- Извините, товарищ,- сдержанно сказал Михаил Венедиктович.- А у вас оформлен допуск к специнфор-мации?

Мужик юркнул на место.

- А чего это он? - удивился Санька.-Вроде как испугался...

- Он знает чего,- усмехнулся Михаил Венедиктович непуганности нового поколения.- Короче, ты деньги бе-решь?

- Спасибо, беру, дядь Миш. Но...

- Уф! - Осоавиахим плюхнулся рядом с Дерибасовым.- Все собранное - сохранил! - и полез целоваться.

- Но только, дядь Миш,- сказал Санька.- Как же я вам такие деньги верну?

- Да ладно!-Дерибасов вытер обслюненные ще-ки.- Отработаешь!

- А как отработаю? - выпытывал Санька.

- Да уж вагоны разгружать не заставлю,- снисхо-дительно улыбнулся Михаил Венедиктович.

- И я отработаю! - встрял Осоавиахим.- Ты мне, Мишка, тоже денег дай! Вот те крест, ударно отрабо-таю!- и очень обрадовался, получив трешку.

- Ну вот и отрабатывай,- приказал Дерибасов.- Рассказывай, гад, куда Арбатовых дел?! Твоя ведь ра-бота?!

- Господня работа! - увернулся Осоавиахим и сви-стящим шепотом поведал всю историю арбатовских ски-таний.

Цыганские костры, свежий воздух и обилие впечат-лений растормошили Осоавиахимово честолюбие. Усво-ив основные принципы кочевья, он возжаждал стать Арбатовским Назарием и что-нибудь основать. Хотя бы свой табор.

Осоавиахим растолковал цыганам, желавшим изба-виться от балласта осточертевших нахлебников, что от арбы Арбатовы ни на шаг. И чтобы отделить рой Арба-товых, цыгане выпрягли лошадей и, бросив пчеломатку арбы, форсированным маршем двинулись в сторону Кас-пия. А отроившийся табор 'Осоавиахимово' подался к Дону.

В родовой тотем с восседавшим на нем Осоавиахимом и двухлетней Анюткой, Арбатовы впрягались по оче-реди, а на подъемах налегали всем табором. Когда становилось слишком круто, и в таборе поднимался ро-пот, Осоавиахим воздевал длань. Все останавливались, и он провозглашал очередной закон табора, достаточно многословно, чтобы сородичи успели отдышаться. Так, например, появился закон о том, что питаться надо по режиму и в покое. То есть исключительно на привалах. Поэтому вся добытая по пути пища должна складывать-ся на арбу. И пока сородичи в поте лица своего тянули тотем, Осоавиахим на пару с Анюткой меланхолично жевали.

Продовольственная проблема оказалась самой слож-ной. Основное антагонистическое противоречие состоя-ло в том, что Арбатовы отличались низкой добычливостью, а Осоавиахим и Анютка - хорошим аппетитом.

И чем больше оттягивал Осоавиахим время привала, страшась взрыва народного гнева, тем голоднее стано-вился блеск в глазах сородичей. Наконец мать сняла Анютку, и Арбатовы осуществили переворот. Перевер-нули арбу с Осоавиахимом. По странному стечению об-стоятельств в тот же день судили и Дерибасовых - Ми-хаила Венедиктовича и Саньку.

В клубе на сцене составили два стола, накрыли их красным сатином и сервировали графином со стаканом. Аккордеонист исполнил 'На привольном на Назаровом лугу'. И заседание началось.

Первым слушалось дело Александра Дерибасова, несовершеннолетнего, обвинявшегося в измене селу.

Вторым слушалось дело Дерибасова Михаила Бене-диктовича, обвинявшегося в уничтожении одного из назарьинских родов, наводке банды поджигателей на оран-жерею Еремихи и домовладение Евдокии Дерибасовой, организацию разгрома унаследованной Евдокией Дери-басовой мастерской покойного Матвея Елисеича Дери-басова и нанесении селу морального ущерба.

Третьим рассматривалось заявление Евдокии Дери-басовой о расторжении ее брака с Михаилом Дерибасовым и присвоении ей девичьей фамилии Назарова.

И суд приговорил:

1. Александра Дерибасова из села Назарьина вы-слать. Но учитывая, что он еще сопляк, с правом на амнистию, если он ее заслужит.

2. Михаила Дерибасова из села Назарьина выслать напрочь. Без всяких прав.

3. Евдокию Дерибасову считать незамужней Евдоки-ей Назаровой. Обязать сельсовет найти ей мужа, как невинно пострадавшей.

Не обошлось на суде без неожиданностей. Против всего мира пошел Осип Осинов, ожесточенно требовав-ший сохранить семью Михаила и Дуни. Он махал ку-лаком и в противном случае грозил ядерной катастро-фой. Но после того, как Осип перед тюрьмой заявил, что Назарий был душегубом, что бы он ни говорил, всерьез назарьинцами не принималось. Осип Осинов и был един-ственным человеком, с которым притихший Мишель за-шел проститься и тут же пожалел об этом. Узнав, что Михаил собрался в Москву, Осип нагрузил его общими тетрадями и поручил передать их в Академию Наук. Спешившему Дерибасову пришлось еще и дожидаться, пока Осип сделает последнюю запись:

'Сегодняшний форум убедил: подвергнув остракизму двух своих граждан, Назарьино наследует древнегреческим поли-сам.

Принужден умозаключить: законоучитель Назарий обна-руживал знакомство с античностью.

Вывожу: Назарий не мог быть Назаром Кистенем, а, очевид-но, был-таки семинаристом. Отец Василий прав, я посрамлен.

Горечь унижения смешивается в моей душе с гордостью за Назарьино и болью за неспособное сосуществовать чело-вечество'.

Так в один день три таких разных человека, как быв-ший вождь табора, бывший 'принц Уэльский' и бывший кооператор были подвергнуты остракизму.

Что может сблизить пассажиров первого, второго и третьего класса? Только кораблекрушение. Когда все трое качаются на волнах, уцепившись за один обломок. Крушение же жизни - значительно более серьезный по-вод для соединения несоединимого.

- Чтобы в один день!..,- мотал лысиной Осоавиахим.- Надо ведь! Не иначе - знамение! Точно! Господ-не знамение, Мишка! Мы теперь вместе держаться долж-ны! Как братья! Как братские республики! Как хочешь, Мишка, а я от тебя ни на шаг! Хоть гони!

И почти четверть века проненавидевший дядю Осоавиахима Михаил Дерибасов растрогался, ощутил смут-ное родственное тепло и жалость сначала к Осоавиахиму, потом к Саньке, а потом и к себе.

- А Евдокия-то..,- Дерибасов повозил кулаком по столу,- столько лет вместе... Э-эх! Не пил... чтоб хоть раз пальцем... Все в дом!..

- Миша! Родной! - прослезился Осоавиахим.- Те-бя-то хоть одна жена предала... А меня! И жена, и дети! Все, единогласно! Продемонстрировали полное единоду-шие. Одна внучка пожалела... Анютка...

- А меня так вообще - родители!.,- Санька недо-уменно развел руками и отвернулся к окну.

В возникшей паузе каждый вновь остро пережил свое одиночество и то ли осознал, то ли почувствовал, что нет иной судьбы, кроме общества двух бывших земля-ков, а ныне соседей по столику вагона-ресторана пасса-жирского поезда 'Ташлореченск-Москва'.

- Выпить бы по случаю дружественной встречи,- прочувствованно предложил Осоавиахим.

- Да где достанешь! Не те времена,- не без сожа-ления отмахнулся непьющий Дерибасов, чья тоскующая душа вдруг остро возжелала спрятать голову под крыло хмеля.

- А я б достал,- обещал Осоавиахим саркастиче-ски улыбающемуся Дерибасову.- Вот не веришь, а я бы вправду, Мишка, достал! Вот ей-богу, зря лыбишься. Сразу бы достал. Дай четвертной Саньке, если мне не веришь, хотя и зря. А если не достану, он тебе вернет.

А когда достану, ты, Санька, смотри, отдавай деньги без всякого обману! Чтоб никаких конфликтов с обеих сторон...

- На,- сказал Дерибасов Саньке.

- И ты на,- радостно ответил Осоавиахим Дерибасову и достал из кармана бутылку самогона.- А ты, Санька, давай! Нечего моим деньгам в твоих карманах задерживаться. Мне в скитаниях деньги нужны. Я по Руси скитаться буду! Лицом к народу!

- Тьфу! - сплюнул Дерибасов, жалея четвертной.- Ладно, пошли в купе, пока там пусто.

Но там пусто уже не было. Две полувековые женщи-ны яростно разыгрывали партию знакомства. Хорошо пахла снедь на столе, напоминая скитальцам о утрачен-ных домашних очагах.

Через пару минут дорожное знакомство состоялось. Дверь заперли, и домашняя снедь завела хоровод во-круг бутылки.

Осоавиахим извлек засаленную колоду разнорубашечных, как строй призывников, карт и нагадал дамам массу приятного. Очевидная безыскусность и неуклю-жесть придавали прогнозам достоверность. Под мерный стук колес Марья Трофимовна разразилась двадцатики-лометровым монологом, в котором поведала, что ее сын жениться будет фиктивно, на москвичке ради прописки, потому что ему работу предложили в столице очень хо-рошую, а без прописки не зачисляют.

- Это как?! - не понял Мишель.- Это значит, что в Москве так просто и не обоснуешься? Обе женщины рассмеялись.

- Ну и ладно,- сказал Осоавиахим.

- Что значит ладно?!-возмутился Дерибасов.- Как это я не поселюсь, если я при деньгах? Квартирку снимем.

- Квартирку-то вы еще снимете,- полненькая и раз-битная Зинаида Владимировна, выпятив нижнюю губу, сдула челку.- А чтобы прописаться - нет. С этим у нас строго. А без прописки никуда не устроишься. А вы что, все в Москве решили остаться?

- А что? - придурялся Дерибасов.- Раз в Москву не всех жить пускают, значит в ней хорошо. Кооперативчик какой-нибудь организуем, или еще что...

- Это! - перебил Осоавиахим.- Мишка! Прокатный пункт! Я все обдумал. Пункт по прокату непорожней стеклотары. Проявляя заботу о нуждах трудящихся.

Дерибасов скривился:

- Чего?

- А вот чего! - Осоавиахим воздел перст и начал вещать: - Вот ты мне сегодня четвертную, спасибо тебе, дал? А ведь можно сказать не за что. Это я к тому, что этого дурманящего зелья нынче мало где достанешь. То есть, достать, конечно, оно можно, но надо заранее по-беспокоиться. Выступить со своевременной инициативой. Надобность в бутылке возникает, как у кого, правда, но у положительного человека к вечеру. Даже к ночи. А тог-да или уже закрыто, или все разобрали, или такая оче-редь, что никак не успеть до закрытия.

- Все это мы знаем. Короче,- потребовал Мишель.

- Да просто много народа через это каждый вечер страдает. Широкие слои населения. Я полагаю, .в Моск-ве так... тысяч... сто! Не меньше. Или даже больше! Это, значит, я к чему? А к тому, что для них и открываю я пункт проката. Все для блага человека. Вот, например, захотел ты, племяш, с друзьями посидеть, или с подру-гой... И некуда тебе деваться, кроме как по мне в пункт проката. Мол, дядя Осоавиахим, дайте, пожалуйста, на-прокат бутылочку белой. Я беру у тебя под залог паспорт и прокатываю свою бутылку по твердо установленной цене пять копеек в сутки. Потому что экономика должна быть экономной!

- Ну, бизнесмен! - рассмеялся Дерибасов.

- Не сбивай старших, Мишка! - строго прогудел Осоавиахим.- Я ведь, прежде чем тебе бутылку отдать, ставлю на этикетке печать заведения и инвентарный но-мер. Ну вот, значит, прибегаешь ты назавтра ко мне, подаешь бутылочку белой. Вот вам, дядя, бутылочка назад, вот вам пятачок, верните мне паспорт. А я гляжу на тебя и удивляюсь. 'Это,- говорю,- Миша, не та бу-тылочка, что ты напрокат брал. Какая-то неофициаль-ная. Тут ни печати, ни номера. Паспорт вернуть не могу. Мы, объявив непримиримую борьбу пьянству за трезвый образ жизни, тебе бутылочку напрокат дали. Чтоб на столе постояла как дань народной традиции. А ты ее выжрал'. Ну ты, конечно, в бутылку лезешь: какая, мол, разница, мол, точно такая же, поставьте, мол, пе-чать, номер напишите и всех делов, что за бюрократизм в период гласности... А я тебе объясняю, что у нас пункт проката непорожней стеклотары, а не пункт ее обмена. А за промотание прокатного имущества, как в библиоте-ке- в пять или десять, в общем, во много раз дороже.

Но чтоб тебя не разорять такими темпами инфляции, так и быть, давай бутылочку и вноси в кассу стоимость утерянного имущества по госцене. Ну, каков новаторский почин?!

Ошарашенный затейливой тупостью дядюшки, Дери-басов молчал. А Зинаида Владимировна обиделась:

- Ну, Осоавиахим Будулаевич, это вам все-таки Москва! Если бы и впрямь такие доходы были, у нас бы давно в каждом районе по 10 таких пунктов работали. Там многие хотят миллионами ворочать, да не у всех выходит.

Осоавиахим засопел:

- А я все экономически обосновал! Сто тысяч по десятке, это миллион в день! А в год - триста шестьде-сят пять миллионов, копейка в копейку! Это не считая по пять копеек в сутки за прокат.

- А почитать что-нибудь у кого-нибудь напрокат не найдется? - попросил прискучавший Санька.

- Роман хочешь? - заржал Дерибасов.- На сель-скую тему, но глубоко философский. Я как раз на досу-ге написал, думаю в Москве издать.

Так решился вопрос о спальном месте для Осоавиахима, ибо Санька, получив доступ к наблюдениям и умозаключениям Осипа Осинова, всю ночь читал в кори-доре общие тетради. А когда с первыми лучами солнца просочился в коридор и Мишель, Санька поднял на не-го красные глаза.

- Ну чего? - зевнул Дерибасов.- Сдать в Акаде-мию наук или для тебя оставить?

- Ближних одинаково ослепляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческо-го величия! - ответил Санька и воздел перст.- Поэто-му прости отца своего, считающего тебя придурком. И мать, и братьев, и сестер, и детей, и родственников, и со-седей, и товарищей, и земляков, и сограждан, и совре-менников!

Пока Дерибасов просеивал фразу, отбирая что отне-сти на свой счет, Санька пояснил:

- Это третья универсальная аксиома Осипа Осино-ва! Поэтому я решил отвезти это собрание сочинений как можно дальше от Назарьина и рассматривать дядю Осипа оттуда через все эти три десятка призм!.. Нет, ну какая голова у мужика!.. У него, кстати, и про головы есть: 'Братья и сестры! Доколе мы будем считать скот в головах, а людей - в ртах!?...'

Глава 18

Акклиматизация

Чтобы снять квартиру, Дерибасову даже не потребо-валось въезжать в Москву. Поезд еще только подходил к Подольску, а он уже снял комнату у Зинаиды Влади-мировны. Но Осоавиахим его переплюнул: в тот же день, не выходя из квартиры, он снял Зинаиду Владимировну. Поэтому в уютной двухкомнатной квартире все располо-жились достаточно оптимально: Дерибасовы в одной комнате, 'хозяева' в другой.

Зинаида Владимировна ушла рано, оставив завтрак на одну персону. Воспитанный на пословице: 'кто рано встает, тому бог дает', Санька воспринял остывшую яич-ницу как божий дар. Потом пришел старичок. Морщи-нистое лицо при угловатой подростковой фигуре.

- Доброе утро, молодой человек! - строго сказал он.

- Здрасьте!-с готовностью подтвердил Санька, рассматривая старичка, как молодой сенбернар старого пекинеса.- Проходите, пожалуйста, на кухню.

Через несколько секунд старичок сидел перед Сань-кой, как перед фотографом, и косил на дверь, словно ждал, что оттуда вылетит 'птичка'. Затем побарабанил пальцами по столу и агрессивно спросил:

- Сын или кто?!

- Студент,- заулыбался Санька.

- Не женат, конечно? - зло тявкнул старичок.

- Не-е,- сказал Санька.- Мне еще рано.

- А мне что, по-твоему, уже поздно?

- Почему? - смутился Санька.- В вашем возрасте, наверное, всякое бывает. Вон у нас, Ким Назаров...

Старичок вскочил и сравнялся ростом с сидящим Санькой:

- Это в твоем возрасте всякое бывает! Наркотики, СПИД и прочая деградация... Где мать? Я, собственно, не с тобой болтать пришел, а с ней знакомиться. Ну что вылупился? Где Зинаида Владимировна?

- Так на работе,- развел руками Санька.- Только она мне, простите и не годится в матери.

- А кто же? - сощурился старичок.

- Ну, так,- сказал Санька,- просто... Позавчера познакомились...

- Ах вот даже как? - возмутился старичок, но тут в кухню вошел Михаил Дерибасов в неглиже.

Старичок растерялся.

- Доброе утро! - радостно сообщил Дерибасов.- Ну как, Санька, завтрак готов?

- А вы Зинаиде Владимировне кем приходитесь?! - с упором на 'вы' произнес старичок. Мишель поклонился:

- Дерибасов, Михаил Венедиктович. А что? И с кем имею честь?

- Ничего,- сердито сказал старичок.- Я по объяв-лению. Уфимцев Сергей Андреевич.

Дерибасов насторожился. Следовало оценить надеж-ность московского плацдарма.

- По объявлению? - задумчиво протянул он.- Это по которому из двух?

Мелкая провокация неожиданно выявила в Уфимцеве присутствие юмора. Вернее, того, что раньше было та-ковым, а с возрастом, как вино в уксус, перебродило в сарказм:

- А по тому объявлению, по которому она страдает от одиночества!-он переводил обиженный взгляд с Саньки на Мишеля.

Мишель отвечал ему долгим задумчивым взором. Наконец морщины на его лбу разгладились и он сочув-ственно произнес:

- Вы решили создать семью?

- Я еще ничего не решил! -выставил ладонь Уфим-цев.- Я всего лишь пришел просто познакомиться.

- Осоавиахим!- радостно завопил Мишель.- Как ты можешь спать?! Иди сюда! Познакомься с конку-рентом!

Осоавиахим пришлепал на кухню босиком, но по-бар-ски- в распахнутом тесном халате хозяйки. Он был недоволен.

- Чего еще? - тут он увидел пустую сковородку и расстроился.- Завтрак мой съели, так хоть бы поспать дали!

- Нельзя тебе спать,- уговаривал Мишель.- Тебе надо бороться за счастье в личной жизни. Вот с ним...

Санька радостно встрепенулся, жаждя развлечений. Но Осоавиахим погрустнел и обиделся:

- Товарищ старый, в возрасте ветеран. Уже пребы-вает на заслуженном отдыхе. А вы его зря обижаете. Грех это. И меня зря. Не буду я с ним бороться, я спать пошел. И хозяйку не обижайте, а то мы вас прогоним...

Дерибасов бумажным корабликом плыл по Москве.

Столица Мишелю нравилась. Ее мутная вода была не-схожа с чистой назарьинской водицей. Здесь было мож-но. О да! Это был город деловых вертких людей! И среди них надо было сориентироваться, чтобы проложить един-ственно верный путь к смутно формулируемой, но явст-венно ощущаемой цели. Для начала надо было устроить свою судьбу за счет чужой. И, повинуясь намеченному психбольницей и закрепленному Уфимцевым рефлексу, Дерибасов искал свою судьбу.

Справа радостно шел Санька, слева мерно шаркал сонный, обиженный Осоавиахим.

- Одно тут нормалялек!-резюмировал Дериба-сов.- Никому ни до кого нет дела. Интерес возникает, если событие выходит за привычные рамки приличий. А рамки здесь раздвижные. Поэтому нечего за них дер-жаться. Будем зарабатывать на женщинах. Санька, будем?

- Это сутенерами надо работать?! - насторожился тот.- Нет, я, чур, не буду! У меня не получится!

- У меня получится! - обрадовался Осоавиахим.- У меня уже даже получается! Только меня, Миша, надо одеть попредставительнее. В товары народного потребле-ния со знаком качества. Знаешь, это,- Осоавиахим меч-тательно пощупал взглядом прохожих,- вот шляпу та-кую, а то моя зеленая совсем истлела. Костюм вон, бле-стящий, кожа это, что ли? И сумку, Миш, вот такую, ладно? - Осоавиахим тяпнул ремень чужой сумки, уди-вился оскорблению, но не стал отвлекаться.- Не обидь дядю, племяш!..

Обедали в пельменной. "Осоавиахим выпросил у Ми-шеля три порции, а четвертую, повздыхав, купил сам, разменяв дерибасовский четвертак. Пока он долго счи-тал сдачу, Мишель снова жалел деньги.

В квартале от пельменной, на Сретенке, наткнулись на рекламу брачного кооператива 'Контакт'.

- Я пошел искать этот адрес! - воодушевился Дери-басов.

Осоавиахим увязался за ним, заявив, что раз женщи-ны в Москве даются так легко, то нужно выбрать что-то самое хорошее, чтобы не продешивить. Саньку взяли для познания жизни.

Женщин предложили много. Мишель ломался. Пред-ложили еще. Мишель попросился подумать. Разрешили, но дома, предварительно заанкетив, Мишель явно не хо-тел уходить. Тогда ушел консультант - вышел по звонку. Вернувшись, он нашел все на прежних местах. На-конец, Мишель и К® откланялись.

- Э-эх!-сетовал возбужденный Дерибасов.- Ког-да большой выбор, выбирать страшно. Но ... Девуш-ка!!!- Дерибасов шарахнулся к шедшей навстречу даме.- Мгновение!!!

Дама ошалела.

- Простите меня!-попросил Мишель.- Но с вами на днях произойдет удивительная вещь! Долгожданная встреча настигнет вас на 37-м году жизни. Верьте! На этой неделе вам позвонят. Этот звонок решит вашу судь-бу. Вы поняли?

Дама покраснела и взглянула на часики:

- Пропустите.

- Разве я не прав? - интимно зашептал Дериба-сов.- Разве вам не 36, хотя вы выглядите на 29? Разве не зовут вас э... Алла? Разве вы не бухгалтер?

- Откуда вы знаете?! - заволновалась дама. Дерибасов самодовольно улыбнулся и посмотрел мудро:

- Дело в том, что я... Впрочем, Дерибасов... Чхумлиан. Буддо-христианин... Экстрасенс. Путем самоусо-вершенствования достиг ясновидения.- Мишель подумал и добавил: - В общем, когда убедитесь, что я прав, и захотите пойти моей тропой, то...- Мишель выдал адрес Зинаиды Владимировны, как врач - рецепт.- Я не афи-ширую свой приезд. До встречи.

Пока Санька думал, удобно ли задавать вопросы, а Осоавиахим искал для них слова, Мишель уже перехва-тил истонченную дрожащую женщину.

- Мишка-то это,- сказал .Осоавиахим Саньке,- че-го он на эту болонку бросился? Первая хоть крепкая была... Знаешь, Санька, это он мне завидует. Что я так быстро в Москве обустроился. Вот и наскакивает.

Дерибасов на скамейке вершил чудеса общения:

- У вас, Оленька, возбужденное состояние,- тихо мурлыкал он.- Но это все суета. 28 лет - это начало жизни. И вы это должны знать лучше меня, вы ведь биб-лиотекарь? Ну вот. Поверьте, боязнь будущего отнюдь не причина горести в настоящем. А ваша надежда уже стучится... вернее звонит. Один человек позвонит. И по-следующая за этим встреча может решить вашу судьбу. Но при условии,-Дерибасов воздел палец,-при усло-вии отсутствия действия частицы 'Ом'. С этой минуты неделю не ешьте мясного... Позвольте оставить вам адрес... Только никому не давайте сведений. Я живу у уче-ников. Время жизни отмеряется посещениями. Захотите понять себя и будущее - спросите Чхумлиана.

Конечно же, Дерибасов забавлялся. Но не на пустом месте. На столе консультанта были отложены пять жен-ских анкет с фотокарточками. Это были счастливицы, на которых, кто-то 'положил глаз'. Сделал это и Дериба-сов, когда консультант выходил. А теперь женщины тя-нулись от метро к конторе ознакомиться с анкетами из-бравших их кавалеров и решить - позволить ли сооб-щить свой телефон.

Естественно, и Алла, и Оленька после встречи с Чхумлианом позволили. И кооператоры дали волю муж-ской инициативе.

С Зинаидой Владимировной Осоавиахим поссорился глубокой ночью, когда Дерибасову снился пронзитель-ный сон о непреклонной Евдокии. Он как раз обнимал женину спину, припадая к ней, как к дереву, всей сущ-ностью, и уже почти слился со спиной в едином потоке древесного сока, как вдруг за стеной низко и угрожающе, словно пылесос, взвыл Осоавиахим. Он упрекал Зинаиду Владимировну в чреслопоклонничестве и растлении ве-теранов труда, грозил Богом и призывал в свидетели мир.

Зинаида Владимировна что-то отвечала, словно иг-рала с кнопкой включения пылесоса - Осоавиахим за-молкал и тут же завывал снова.

Воровато лязгнул замок, и Мишель, рванувшись в коридор, успел цапнуть за штанину уходящего в ночь Саньку.

- Ну, дезертир!-свирепо рыкнул Дерибасов.

- Я, дядь Миш, не дезертир! Я свободный гражда-нин своей страны, и в ее пределах могу идти куда хочу,- виновато объяснял Санька.- А деньги ваши я положил на стол. Кроме, конечно, вот этих 50 рублей, которые верну со стипендии.

Дерибасов задумался. Упускать Саньку не хоте-лось - в его лице можно было упустить случай. Мишелевская интуиция твердо знала, что Саньку можно по-ложить на нужную чашу весов. Но сейчас Дерибасов не доверял никому, даже собственной интуиции.

- Будем разбираться утром!-объявил он, и Сань-ка не нашел причин для отказа.

Утром восхитительный завтрак-оправдание, называю-щийся 'Осоавиахиму Будулаевичу', съел Мишель. Затем он растрогал Саньку речью о родстве, а после заворо-жил его открывающимися перспективами.

Санька сник, грустно забрал со стола деньги и вздох-нул:

- Ладно, дядь Миша. Только жить я буду в обще-житии. Мне теперь учиться надо, а с вами хоть и не соскучишься, но и не поучишься.

Глава 19

Заезжий генерал

Почему в наш век всеобщей телефонизации телегра-фу не угрожает гибель? Потому что телеграммы не пах-нут. А заплетающийся и запинающийся голос 'пахнет' перегаром, даже профильтрованный через телефонные мембраны. И, конечно, позвони после Елисеичевых по-минок председатель колхоза 'Красная новь' Дерибас Анисимович Назаров в соответствующие инстанции, ему бы строго напомнили об указе о усилении борьбы с пьянством. Но он не позвонил, а, как и обещал своему коллеге - председателю сельсовета, дал телеграмму 'о наличии в избе покойного макетов изобретений, имею-щих оборонное значение'.

Поначалу события развивались вполне мирно - че-рез неделю приехал из района Лаврентий Скуратов, шлепнул Дуню пониже поясницы, походил по избе, по-щелкал фотоаппаратом и снова переключил внимание на Дуню. Но после оплеухи Лаврентий обиделся, именем закона выгнал Евдокию Назарову из помещения, а вход-ную дверь опечатал. Гордая и самостоятельная Евдокия жить, как придурок Мишка, под портиком не пожелала и удалилась дожидаться справедливости в Елисеичев сарай.

Однако справедливость торжествовать не спешила. Через два дня приехали трое из Ташлореченска, проси-дели в доме больше суток, позволили Дуне забрать лич-ные вещи и уехали, опечатав не только дверь, но и окна.

Пока председатель сельсовета Назар Назаров сооб-ражал, как найти Евдокии мужа еще до холодов, чтобы вместо опечатанного наследства не восстанавливать ей сгоревшую хату, в Назарьино въехала колонна из трех автомашин. Первой катила черная 'Волга'. . . :

Евдокия, взяв вилы, застыла у забора, тревожно всматриваясь в сгущающиеся сумерки, готовая дать до-стойный отпор бесстыже вернувшемуся бывшему мужу Михаилу. Но 'Волга', а за ней и 'газик' остановились поодаль. Перед Дуней затормозил крытый грузовик с надписью 'люди' на брезенте. 'Арбатовы!'-со счаст-ливым облегчением прошептала Дуня. Но из кабины что-то рявкнули, и из кузова посыпались солдатики. 'На-емники!'- смекнула не пропускавшая программу 'Вре-мя' Дуня и, ахнув, всадила вилы в покрышку грузовика. Отрезвленная матюгами шофера, она сообразила, что одной бабе с армией не справиться, и огородами кину-лась к церкви. Не успел вылезший из черной 'Волги' красавец генерал размять ноги и расправить седеющие усы, как над Назарьино грянул набат.

- На звук!-скомандовал генерал.

Немало повидал генерал-майор инженерных войск Гиви Отарович Курашвили за 62 года богатой приклю-чениями, злоключениями и похождениями жизни. И все-таки застыл, пораженный внезапностью зрелища. На воздетом к небу персте колокольни неистово металась женщина, вырывая язык колокола. Развевались волосы и юбка. Казалось, что это ядреное тело звенит и гудит, ударяясь о стены звонницы.

Народ сбегался. Генерал, сидя в машине, недоуме-вал.

- Евдокия! - раздался мощный, как бы смутно зна-комый генералу бас незнакомого священнослужителя.- Чего дуришь?! А ну, спускайся, пока за косу не стащил!

Баба перегнулась через перила и истошно завопила:

- Так Мишка ж вернулся!!! - она обличительно указала на черную 'Волгу'.- Против всего мира пошел! А с ним наемников целый грузовик! Обороняться надо!

- Подъедь к фонарю! - приказал генерал, слегка обеспокоенный нехорошей паузой и недобрыми взгляда-ми в затемненное стекло.- Надо появиться с наиболь-шим эффектом,- пояснил он незнакомому местному шо-феру, дабы тот не заподозрил его в малодушии.

Генерал вылез из машины. И эффект превзошел все ожидания!

То есть в первую секунду все, как и положено, замер-ли и подтянулись. Но потом, как с неба, громыхнул все тот же бас:

- Сержант Курашвили! Втяни живот! И воротник застегни!

Вальяжный генерал дернулся, рука его непроизволь-но потянулась к вороту, лицо озарила мечтательно-бес-смысленная улыбка и, раскинув руки, Гиви Отарович кинулся к батюшке с криком:

- Командир! Дорогой! Кацо! Тебя же расстреляли! Два комплекта побитых ревматизмом костей затре-щали в могучих объятиях.

- Слезай, дура! - крикнул Федор Назаров, обижав-шийся на не пожелавшую перейти в дом к брату Евдо-кию.- Все тебе твой Мишка мерещится! Мишка, пони-маешь, к ней вернулся - во главе армии и орденов до пупа. Ты в стариковском сарае скоро напрочь свих-нешься!

В звоннице погас свет и раздались рыдания.

- ...Ну вот...- растроганно басил отец Василий.- Перед смертью хоть ребят из эскадрона будет с кем по-мянуть...

Рядовой Гиви Курашвили и взводный Василий Осинов познакомились в начале 1942 года, на втором месяце совместной службы, после кавалерийской атаки на тан-ки. Оставшись вдвоем из всего эскадрона, они решили, что бы ни было, но служить вместе. И до конца войны ничья рука или пуля не поднялась их разлучить. А в конце войны поднялась.

Уполномоченного СМЕРШа искренне возмутили све-дения .о высказываниях новоиспеченного подполковника Осинова, вроде того, что немецкие села больше напоми-нают ему родное Назарьино, чем российские, украинские и белорусские. Тут же выяснилось, что подполковник Осинов, пренебрегая заботой о вверенном ему воинском подразделении, часами напролет учит немецкий язык, а затем активно устанавливает контакты с местным насе-лением, дотошно выясняя все нюансы хозяйствования бауэров. А это уже свидетельствовало о кулацком жела-нии реставрировать в СССР капитализм. Короче, посте-пенно стало ясно, что причины слишком уж успешных разведрейдов Василия Осинова по неприятельским ты-лам объяснялись просто: завербованный немецкой раз-ведкой, он больше сведений уносил, чем приносил! И лишь по случаю победы высшая мера была заменена на 'четвертак'. Так прервалась военная карьера под-полковника Осинова, чтобы через десять лет, после реа-билитации, началась духовная карьера отца Василия.

В Назарьине, действительно, как и говорил Михаил Дерибасов сотруднице молодежной газеты Эвелине Пранской, жили люди честные, прямые и простые. Од-нако взгляд имели зоркий, ухо чуткое, ум крепкий и на-меки понимали хорошо, а иногда видели их там, где тех и не было. Поэтому многие назарьинцы и назарьинки, возвращаясь от храма, думали: 'Чем же батюшка-то поминать эскадронных ребят будет? Чтоб вино поку-пал- никто не видел... И самогонку не гонит... Как бы ему не осрамиться перед заезжим генералом...'

И не успела попадья растопить баньку, как потяну-лась к их дому вереница прихожан - кто гордо нес бу-тылку коньяка, кто, не слишком таясь, штоф самогона, а кто бутыль сладкого назарьинского вина. В общем, посидели отец Василий и генерал Курашвили, пока то-пилась банька, недолго, но форсированно. А когда Гиви Отарович вышел во двор перекурить, с неба раздался долгий и горестный всхлип.

- Эта яростная женщина, что, еще там? -удивился Курашвили.

- Гордая,- ласково улыбнулся подошедший отец Василий,- будет сидеть, пока кругом ни души. Пока хоть одно окно в селе горит - не спустится.

- Значит, всю ночь не спустится. Мы же до утра сидеть будем?..

- Значит, всю ночь...

- Слушай, это не хорошо. Скажи, чтоб спускалась...

- Безполезно. Не послушается.

- А если я попрошу? - генерал разгладил усы. Отец Василий оценивающе оглядел гостя:

- Бесполезно. Четверть века назад - еще может быть. И то сомнительно. Ты знаешь, что такое женская гордость?

Ответом отцу Василию был юношеский блеск глаз и томная грузинская песня, с которой Гиви Отарович полез на колокольню - снимать Дуню. И казалось захмелев-шему генералу, что взбирается он на сванскую башню, чтобы похитить гордую красавицу. А Дуне казалось, что горбоносый и стройный дьявол из оперы 'Фауст' со-скочил с экрана и пришел по ее душу, которая слабо вибрировала в потоке древней мелодии.

Отец Василий стоял, прислонившись к дверному ко-сяку и с живым интересом вслушивался в происходя-щее. Пение оборвалось на пронзительной ноте.

- Здравствуй! Идем со мной!-сказал красивый ба-ритон.

- Кто вы?! -дрожащее контральто.

- Я Гиви. Не бойся. Я отведу тебя домой. Как тебя зовут?

- Евдокия Платоновна! И никуда я с вами не пойду!

- Я слышал - ты гордая,- согласился Гиви.- Но гордая женщина не должна ходить одна ночью. Пра-вильно говорю?

- Но это же не город,- неуверенно ответила Дуня.

- Красавиц крадут везде!

- Да ну вас!-хихикнула Дуня.- Никуда я с вами не пойду!

- Неправильно говоришь,- укорил Гиви.- Ты знаешь, что теперь в селе воинские патрули и комендант-ский час? Убивают без предупреждения.

- Откуда?! - ахнула Дуня.

- Я приказал,- скромно сказал Гиви.

- Зачем?!!! - ужаснулась Дуня.

- Как зачем? Была, понимаешь, попытка спровоци-ровать столкновение местного населения с военнослужа-щими. Какой-то местный террористический элемент ви-лами вывел из строя военный грузовик. Без меня тебя сразу арестуют.

- Так вы меня так арестовываете? - покорно и гру-стно спросила Дуня.

- Конечно!-обрадовался Гиви.- Давай руку. Сле-дуй за мной теперь.- И Гиви запел ликующий победный гимн, сводя полонянку с колокольни.

Всю дорогу генерал был галантен и предупредите-лен. Узнав, что такая красавица вынуждена ночевать в сарае, тут же передислоцировал туда всех своих офице-ров. Пока те недовольно собирались, солдаты уже вно-сили в комнату Дунину перину, подушки и прочие при-надлежности. Дуня стыдливо ахала, вырывая из рук ухмыляющихся солдат то, что поинтимнее. Избавившись от низших чинов, Гиви Отарович, без всякой артподготовки полез в атаку, получил чувствительную оплеуху, преис-полнился уважения и пошел обратно.

Проигравший пари отец Василий, выбирая лучшую бутылку коньяка, с грустью размышлял о женской душе. О ее уязвимости, беззащитной потребности в поддержке и легкости, с которой она планирует с небес на землю.

А в это время его однофамилец Осип с еще большей грустью размышлял о событиях ушедшего дня. Наконец он вздохнул и, обмакнув школьную изгрызанную ручку в чернильницу-непроливайку, накорябал:

'Как дом без домового, Назарьино не может без анти-христа, своего, разумеется, сельского масштаба, которого обоз-начу не иначе как Антиназарий.

Едва изгнали из здорового народного тела бесноватого Мишку, как тут же возник преемник, выходящий за рамки прежнего.

Принужден умозаключить: черная 'Волга' - 'конь блед' для Назарьина, а если поразмыслить, то и для всей страны. Воистину, нет пророка в своем отечестве - о, Евдокия, запечатанные уста моей души! -о, Кассандра, узревшая пад-шее в прах Назарьино! О, вещий скуратовский глаз! Не ко-локолом по ушам, но молотом по головам надо было про-буждать ожиревшие в довольстве мозги односельчан! О, Дуняша моя, осмеянный пророк и тайный порок моего сердца... Вывожу: бездетность Евдокии Назаровой - не биологи-ческой, но духовной природы. Ибо женщина эта есть вопло-щение вечной назарьинской матери'.

Пока Осип Осинов умозаключал, что надлежит вы-вести из объятий отца Василия и Антихриста, те уже хлестали друг друга березовыми вениками, горланя 'Ка-тюшу'. Село изумленно прислушивалось. Смущенная попадья молилась.

После 'Катюши' Гиви сказал, что будет петь песню 'о нас с тобой' и долго ее пел.

- Переведи! - попросил прослезившийся отец Ва-силий.

- Форель из своей речки спустилась в большое озе-ро. Там было много пищи и теплая вода. И произошло землетрясение. Оно сдвинуло горы и образовало в устье большой водопад. И разжиревшая форель не может те-перь подняться назад...

Помолчали.

- Приедешь в дом моего отца, форелью угощу,- сказал Гиви.

- Твой отец еще жив? - удивился отец Василий.

- Женился недавно,- признался Гиви.- Нехорошо, дай ему бог здоровья. У нас в роду мужчины живут дольше женщин, поэтому.

Отец Василий восхитился:

- Давай за него выпьем! А потом я тебе тоже пес-ню спою.

И отец Василий спел не звучавшую более полувека балладу, сочиненную в гражданскую войну его отцом - школьным учителем Созонтием Федоровичем Осиновым и певшуюся его матерью вместо колыбельной:

Скакал по Назарьину Троцкий Лев,

Сваливший сиамских орлов.

За ним, от вольности охмелев,

Сотня лихих казаков.

Копыта бьют, и трубы поют,

И пукает броневик.

Яркий наличник сулит уют,

Но шашка славу сулит.

Назаров луг. Там водит круг

Сотня назарьинских дев. -

Конь под наркомом споткнулся вдруг

Спешился грозный Лев.

Въехал в Назарьино Троцкий Лев,

Сваливший сиамских орлов.

Его людей к себе на согрев

Пустили сто лучших дворов.

Три дня потом собирал нарком

Сотню по всем дворам.

Стога безжалостным броневиком

Заваливал по утрам.

В стогах нашел девяносто семь

И застыдил вконец.

Но трое остались в селе насовсем,

Чтобы пойти Под венец.

Ушел из Назарьина Троцкий Лев,

Сваливший сиамских орлов.

А позади плелась, поскучнев,

Сотня без трех казаков...

- Троцкий что, правда приезжал? - поинтересовал-ся Гиви.

- Говорят,- развел руками отец Василий и неволь-но соврал, потому что об этом не говорили с тех самых пор, как были выкорчеваны из села три так недолго просуществовавших рода - все три бывших казака с ча-дами и домочадцами. За левый уклон и за связь с Мексикой.- Тут вообще, по слухам, много кто проез-жал,- вздохнув, продолжил отец Василий.- Кто ехал на Кавказ, тот обязательно об Назарьино спотыкался. Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Толстой, Маяковский, когда от поезда отстал, этот, как его, с наволочкой... Хлебников. Есенин был, но, правда, немножко не в се-бе- утром вышел из избы, ведро воды на голову опро-кинул, долго на Лушку Назарову щурился, говорят, красавица была, потом головой помотал: 'Во,- гово-рит,- дела... В Азербайджане - и такие бабы'.

- А Ленин был? - недоверчиво спросил Гиви.

- Нет,- сокрушенно признался отец Василий.- По-тому что на Кавказ не ездил. Зато Киров три раза был и...

- А Сталин был? - посуровел Гиви.

- Был. Но я тебе об этом рассказывать не буду.

Гиви обиделся:

- Почему?!

- Обидишься.

- А-а,- махнул рукой Гиви.- Теперь все можно го-ворить. Мужчины перестали отвечать за свои слова... Ты просто Иосифу Виссарионовичу Нюрку простить не можешь. Что она, к сожалению, не тебя выбрала:

- Какую Нюрку?! - опешил отец Василий. Курашвили внимательно посмотрел на него и вздох-нул:

- Забыл. А мне уже не забыть! Я ведь в сорок пя-том на ней женился.

- Стой!-встрепенулся отец Василий.- На нашей Нюрочке?! Ну, молодцы! Давай за нее выпьем! А Ста-лин тут при чем?

- Сам за нее пей! - Гиви отодвинул стакан, рас-плескав коньяк.- Забыл, как ей говорил: 'Почему лю-бишь Гиви? Я офицер, должна меня любить!' Правиль-но говорил! Не помнишь, что она ответила? Она сказа-ла: 'Командир, люблю Гиви, потому что он грузин, как товарищ Сталин!'

- Не помню,- развел руками отец Василий. Гиви заметался по баньке:

- Я на ней больше не женат! Четыре дня не женат! Я долго ждал! Я еще при Хрущеве развестись хотел! Слушай, а Хрущев у вас в Назарьино был?

- Был, Гиви, был...

- Но тут сокращения в армии начались... А мне в запас еще совсем рано было... а им только предлог дай. А она тогда все поняла... Значит, когда в следующий раз развестись захотел, Нюрка мне говорит: 'Рапорт на тебя напишу, что ты морально-политически грязный. Дома поносишь своих командиров и партийных лидеров. И восхищаешься американской армией. Останешься без погон и партбилета!' А как без них жить? Слушай, ни-кому не говорил, тебе, как священнику, скажу, убить ее хотел! Эта женщина не только меня опозорила! Весь наш род опозорила! Всю фамилию... Знаешь, ее как зо-вут? Я случайно услышал... Генеральша Курва Швили! - генерал Курашвили замычал от унижения.- Те-перь понял, как я сюда попал? Еще нет? Правда дума-ешь, в этой избе дел для генерала? Просто пока ее доносы разбирать будут, я написал рапорт об отставке. А сам в первую дурацкую командировку убежал... А тут ты, командир... Давай выпьем!

Выпили за судьбу, которая хоть и делала все, чтобы их разлучить, но притяжение, их душ было так сильно, что преодолело пространство, время и командно-адми-нистративный аппарат.

Глава 20

Частица 'Ом' приходит в полночь

Ну да ладно. Пить за судьбу у нас в стране может всякий, достигший 21 года. А вот предсказывать судь-бу- удел избранных. Свою избранность новоявленный москвич Чхумлиан Венедиктович Дерибасов остро ощу-тил ясным сентябрьским утром, когда в дверь позвони-ла библиотекарша Оленька и робко поинтересовалась, здесь ли живет Чхумлиан. Пока Осоавиахим, привык-ший, что его имя извращают, как могут, соображал - не о нем ли речь, в коридор выпорхнул Дерибасов, принял букет хризантем и роскошную коробку конфет, сунул их Осоавиахиму и надменно повелел:

- Отнеси в ту комнату и жди. Понадобишься - по-зову.

После этого Мишель пригласил Оленьку в комнату и, скромно потупив взор в ее щиколотки, упредил слова благодарности:

- Я. вижу, Оленька, что ваше счастье... индуциро-ванное мной - состоялось!

- Да! - покраснела Оленька.- То есть еще нет... То есть я пришла посоветоваться...

- Знаю, знаю,- ответствовал Дерибасов, глядя сквозь Оленьку куда-то вдаль.- Но то, что вас в нем смущает, не должно вас смущать. Строго говоря, ваше счастье было бы вообще гарантировано, если бы не од-но обстоятельство...- Дерибасов вдохнул поглубже и, решившись, поводил ладонями перед Оленькиным лицом, выдохнул и возложил их на ее лоб и грудь. Грудь взды-малась.

Глядя на проступившее на лице Дерибасова страда-ние, Оленька испугалась и предъявила раскаянье в раз-вернутом виде:

- Только один пирожок... Меня угостили... Он был не с мясом, а с печенкой. Вы же про печенку ничего не говорили, вот я и подумала, что можно.,. Это уже никак не поправить? .

А грудь все вздымалась. Дерибасов сглотнул: .

- Да нет... Для усовершенствовавшегося буддо-христианина нет ничего невозможного. Но теперь изменить направленность частицы 'ОМ' будет сложно, ну просто очень сложно. Это потребует долгих ночных медитаций. Вы сможете долго медитировать по ночам?

- Я?! Нет,- растерялась Оленька.- Я не умею.

- Я тоже нет,- развел руками Дерибасов.- К сожа-лению. Несколько моих учеников достигли стадии 'Шен', требующей для дальнейшего продвижения круглосуточ-ных упражнений. Днем я должен наблюдать за их заня-тиями, а ночью - разгружать вагоны, чтобы прокормить их. К счастью, я достиг уровня совершенства, когда по-требность в сне не превышает 12 минут в сутки.

- Что же меня теперь ждет? - перебила Оленька, решившись, наконец, заглянуть в бездну.

- Все будет хорошо,- успокоил ее Мишель.- Во всяком случае первые 3-4 месяца точно.

- А потом?!

- А потом - частица 'Ом'! - выдал Дерибасов, впервые почувствовавший себя в Москве так же вольгот-но, как на ташлореченском рынке.- Частица 'Ом' при-ходит в полночь,- добавил он, шалея от ощущения фарта.

Дерибасов снял руку с горячей груди и вытер пот-ную ладонь о штаны.

- Так чего же мне больше всего опасаться? - на-стаивала Оленька.

Дерибасов учуял верный ход. Одновременно пришло томление от предстоящей подлости и облегчение от сбра-сывания провинциальных комплексов.

- Детей. Остерегайтесь заводить детей,- сочувст-венно посоветовал он. Оленька потухла:

- Как? Какое же это тогда счастье? Я же только ради этого... А почему нельзя?.. Из-за одного пирожка?.. Не может быть!

Мишель развел руками:

- Мне очень жаль... Так получается... Оленька вцепилась в Дерибасова:

- Помогите мне! Я сама буду кормить ваших уче-ников! Только молитесь за меня! Дерибасов подсек:

- Буддо-христиане не молятся, а медитируют. И к сожалению, кормить пребывающих в стадии 'Шен' учеников можно только специально приготовленной пищей. Это могу делать один я...

- Сколько вы зарабатываете на разгрузке? - осени-ло Оленьку.- Я все компенсирую.

После Оленькиной компенсации Дерибасов расправил плечи. Он барабанил пальцами по столу, смотрел в окно и вспоминал невнятные гулкие речи психбольничного Гуру. Дерибасов пытался воззвать к глубинам своего естества, нежданно приоткрывшимся тогда.

И вот момент просветления возник! Упорное стрем-ление к интеллектуально-эмоциональному самоутверж-дению закончилось скрещением всего самого наилучшего в той самой оптимальной светлой точке.

Неожиданно для себя Дерибасов совместил тоску по непознаваемой вечности с пронзительной любовью к сво-ему оголтелому 'я'. И в это мгновение внутренней гар-монии он был воистину прекрасен!

Жила-таки в Мишеле дерибасовская особенность - способность к красоте облика в моменты душевных про-светлений. Заметили эту особенность в Назарьине дав-но- еще Маруська Дерибасова, как только дивилась ненароком на внезапную красоту своего мужа Павлуши, так тут же спохватывалась и охала, зная, что в самостий-ную его голову влезло снова черт знает что и скоро все пойдет бог ведает куда!

Осип Осинов в своих 'Уединенных наблюдениях' оценивал этот феномен так:

'Говоря о красоте, словно пот проступающей на лицах семейства Дерибасовых в моменты разрешения от бремени задач, можно подумать о внезапной красоте потаенного дей-ства скрытых могучих сил.

Таким образом, человек видит лишь конечный результат цепи неведомых, но великих передвижений материи и духа.

Умозаключаю: Дерибасовы в чем-то избранный род. Во-зникновение же в этом роду Михаила намекает на сбой в системе.

Вывожу: вероятность всеобщей катастрофы все возра-стает'.

Просветлевший Дерибасов нанес визит Осоавиахиму. Родной дядя спал. Огромная лысая голова с младенче-ски-блаженной улыбкой пускала шоколадные пузыри на наволочку. Из-под подушки краснела разграбленная ко-робка конфет.

Мишель, как все непьющие люди, любил сладкое. Он выдернул коробку, убедился в том, в чем и так не сомневался, отшвырнул ее и тоскливо, как на единственную картину в гостиничном номере, смотрел на вы-текающую из уголка дядиного рта коричневую струйку, коричневые пятна на крахмальной кружевной наволочке и тупое блаженство дядиного сна. Дерибасов саркасти-чески ухмыльнулся и поехал в брачный кооператив, где заявил ошарашенным кооператорам:

- Чхумлиан Дерибасов. Экстрасенс. Тот самый 'назарьинский феномен', о котором писала пресса. У вас, как я понял, оплата по конечному результату? После регистрации брака? И какой же у вас процент выхода? Я имею в виду число браков к числу предложенных ка-валеров? Х-ха! Могу повысить вдвое. Или втрое. Как? Это мое дело. К концу месяца подбиваем процент и половина сверхдоходов моя...

...А Назарьино жило новыми впечатлениями. Теперь, вместо петушиного пения, его на рассвете будили писто-летные выстрелы - закончив бражничать, Гиви и Васи-лий устанавливали опорожненную за ночь стеклотару на плетень и соревновались в остроте глаза и твердости руки.

Потом Гиви отправлялся в 'штаб-квартиру', называл разбивших палатки на грядках солдат-'сынками', жив-ших на Дунином месте - в сарае - офицеров-'джиги-тами' и входил в дом, в свой кабинет с полевым теле-фоном и картой. Приносившую чай Дуню он называл 'серной' и засыпал на оттоманке. К полудню он просы-пался, ругал солдат 'вахлаками', 'валухами' и 'недо-носками', а офицеров-'бестолковыми тунеядцами', 'пьянью' и 'рванью'. Дуню же величал 'хозяйка' и был с ней строг. Но когда Дуня вносила в кабинет умопо-мрачительно пахнущий чугунок и чайник заварки, Гиви Отарович мягчел, как пластилин, от неиспытанного до-селе домашнего тепла, целовал ручку 'замечательной Дунико' и отсылал еще пару солдат на восстановление Евдокииного дома. Дуня слабо сопротивлялась, но была очень довольна инициативой генерала.

По ночам отец Василий и генерал Гиви продолжали сбивать друг с друга накопившиеся за годы спесь, со-лидность, респектабельность, благопристойность, сдер-жанность, самоконтроль, величавость, и прочие слои грима.

На шестую ночь они взломали конюшню и увели двух лучших коней. Лик полной луны вытянулся от удивле-ния, когда на Назаров луг вылетел взмыленный вороной конь с огромным седобородым священником. Черная ряса хлопала на ветру, оба креста сбились за спину, раздво-енная борода струилась. В руке он держал прутик, гикал и гремел Пушкинскими 'Бесами'. Следом, на белом коне, скакал сохранивший щегольскую кавказскую по-садку генерал. Словно ловя такси, он махал рукой и взывал:

- Стой, командир!

И снова назарьинские матери, истомленные недобры-ми предчувствиями, крепче прижимали к себе детей и пристально всматривались в образа.

Разгоряченных всадников на измученных лошадях встретил на рассвете у околицы дед Степан. Под ним был старый его конь, у седла - справа обрез, слева фляга. Поборов остатки гордости и неловкости, он попросился в компанию:

- А то жизнь дюже спокойная. Молодежь пришиб-ленная. Ни куража, ни удали! Подергаться под музыку и по углам. А так, чтоб на коне, да с песнями, поджигитовать... Эх, куда все подевалось!

Но дед Степан не вписался в компанию и даже вы-бил однополчан из установленного режима. В первую же ночь он предложил тост 'За Сталина!' Отец Василий поглядел на деда Степана налившимися кровью заплыв-шими глазами, отпихнул стакан и демонстративно ушел из баньки в хату.

- Зачем командира обидел?! - возмутился Гиви.

- Ясно! - сказал дед Степан и просверлил генерала пристальным назарьинским взглядом образца 37-го го-да.- Короче, ты пьешь за Иосифа Виссарионовича или не пьешь?

- С неучтивым человеком,- сказал Гиви и еще раз прислушался к своей правоте,- я бы не стал пить даже за здоровье собственного отца.

- За здоровье твоего отца - это твое личное дело! - взвился дед Степан.- А за отца всех народов только попробуй не выпей! Какой ты генерал? Ты даже не гру-зин!

Следующие реплики были такими хлесткими, что в них уже слышался звук пощечин. Первым не выдержал дед Степан и нанес оскорбление действием, от которого глаз Гиви Отаровича стал несовместим с его служебным положением. После чего положение деда Степана стало горизонтальным.

В ту ночь внимательно наблюдавший за всеми этими безобразиями Осип Осинов подвел итог:

'Принужден с сожалением констатировать: коррупция достигла вершин Олимпа. Уполномоченные Бога и Дьявола - собутыльники. Апокалиптическое предсказание сбывается - Антиназарий и наш духовный пастырь - два лика единого Януса. И хлестание ими алкоголя - есть наполнение единой утробы и бичевание как по душе, так и в ханыжном смысле.

Изгнав наши души, что они сделают с нами, опустевшими сосудами, как не расстреляют утром у плетня!

Заключаю: черный и белый кони на Назаровом лугу - это эндшпиль, в смысле полный конец.

Дед Степан - оловянный солдатик на шахматной доске. Космическое зло биополя Антиназария и нашего слепого по-водыря притянуло мелкое вертухайское зло Степана, но, брезгуя, в итоге отринуло.

Вывожу: Антиназарий подрубают столпы Назарьина, коих было четыре - смекалка, вера, душа и дух.

Малый Антиназарий сгубил Елисеича и по моей вине увез из села вложенный в тетради с 'Уединенными наблюде-ниями' Дух.

Новый Антиназарий подрубил веру и подбирается к душе.

О, Дуня, душа моя и наша! Сможешь ли ты сковать губительную силу нового и большего зла, вернувшегося под твою крышу! Отчего я ничем не могу помочь тебе?!

Отчего Дух обречен только вещать, как Душа - терза-ться?!'

Наутро, разбуженное, как в старые добрые време-на- петухами, Назарьино удивилось, забеспокоилось и потребовало у деда Степана объяснений. Но тот задорно и довольно улыбался, ограничиваясь единственной фразой:

- Славно погуляли!

Вставший раньше обычного генерал вышел из хаты в черных очках, в полной, вплоть до фуражки форме и на виду у всего села выдал офицерам то, что раньше обрушивал на солдат. А солдатам выдал такое, что тот-час заработал прочную кличку 'Пиночет'.

Совершенно неожиданно для Дуни, она рикошетом получила кличку 'Пиночетиха', хотя в тот момент для этого не было никаких оснований. Скорее всего кто-то из Скуратовых в очередной раз, походя блеснул прозор-ливостью, не уступившей волховским потугам Осипа Осинова.

В тот же день генерал заслушал доклады своих экспертов, лично осмотрел наиболее остроумные елисеичевы придумки и задумался, как жить дальше. Возвра-щаться в Москву не хотелось - воинский опыт подска-зывал, что именно сейчас его воинская честь подверга-ется самым яростным атакам бывшей жены Нюрки. Эта дама так хорошо умела плакать в кабинетах начальст-ва, что ее слезы не могли не подмочить репутацию Гиви.

А генерал Курашвили не любил сырости и помнил завет Василия Осинова 'держать порох и репутацию сухими'. Поэтому он поблагодарил офицеров за проделанную ра-боту, объявил, что первый этап их задания выполнен и, учуяв восхитительный аромат с кухни, вдохновился и сымпровизировал второй этап:

- Старик изобретал настолько не в русле, что не нам с вами здесь сейчас его оценивать...

Офицеры изобразили полное согласие. Встретив ви-димое понимание подчиненных, Гиви Отарович продол-жил еще тверже:

- Мы должны думать о будущей обороноспособности страны. Избу законсервировать. Мы должны заботиться и о настоящем... Наша армия - народная! Мы не можем притеснять народ. Правильно говорю? Лишили Евдокию Платоновну Назарову унаследованного крова?! Значит, армия должна уже не в виде шефской помощи, а прямо в порядке компенсации форсированно восстановить ее личное домовладение, пострадавшее от бандитов. Так я решил. Бросить на это все силы теперь считаю делом офицерской чести.

Офицеры вяло изобразили энтузиазм и, повернувшись через левое плечо, вышли.

Отведав знаменитых скуратовских голубцов, генерал поклялся, что армия воздвигнет Дунико лучший дом во всем Благодатненском районе, после чего стал полно-стью игнорировать все пожелания Дуни и непреклонно следовал одному ему известному архитектурному идеалу.

После восьмислойного гуровского курника Дуня за-икнулась о своей мечте - стереть с лица назарьинской земли Мишкины портик и фонтан. Но генерал только поцеловал лобик Дунико и попросил его больше не на-прягать, чтобы не было морщинок. А от портика к почти десятиметровым стенам, выросшим на старом фундамен-те, потянулись ажурные перекрытия.

Глава 21

Нет ничего практичнее хорошей теории

Гиви строил замок на дерибасовских руинах. А в это время неподалеку от генеральской квартиры Мишель творил чудеса. Но бескорыстно. И не по собственной во-ле. Идея работала, но на будущее. Не раз Дерибасов

убеждался, что после его предсказаний впечатлительные москвички, как загипнотизированные, готовы были ви-деть в любом занудном опустившемся замухрышке - из-бранника. Более того, они отогревали его в лучах отра-женного мистического света. И самые привередливые и заслуженные холостяки-ветераны от этого шалели и делали глупости. Но масштаб этих глупостей нарастал крайне медленно, И Чхумлиан с грустью осознал, что процент браков совершит свой рекордный прыжок с ше-стом только через месяцы.

Тогда Дерибасов начал предсказывать грядущее се-мейное счастье мужчинам. Но после того, как ему пару раз дали по морде, вернулся к более податливому полу. В ожидании материального удовлетворения, Дерибасов довольствовался моральным. Уже на первых шагах к браку женщины облекали предсказавшего оный Дерибасова неограниченным доверием. Они изнурили Дерибасова своими визитами, проблемами и подругами. Они осточертели Зинаиде Владимировне, бешено ревновав-шей ко всем Осоавиахима. Они даже испортили страу-синый желудок Осоавиахима штабелями конфетных коробок.

Единственно, чего побаивался Дерибасов, что бабы могут связать завлекающие пророчества с близостью брачной конторы. Но вскоре Мишель понял, что одино-кие женщины куда более склонны к мистике, чем к уста-новлению причинно-следственных связей.

Не решаясь отогнать от себя эту толпу иным спосо-бом, Дерибасов начал беззастенчиво блефовать, иногда с ужасом представляя, как бы это назвали в Назарьине. Но эффект получился обратный. Если на первый виток парапсихологических способностей Дерибасова вывела библиотекарша Оленька, то на второй - бухгалтер Алла.

В переполненной цветами комнате во время очеред-ного, подталкивающего к венцу предсказания сердце ее зачастило, она стала бурно задыхаться.

- Я сейчас упаду в обморок!-прошептала Алла.- Вызовите 'скорую'!

'Скорая' для Дерибасова была все еще вставлена в рамку торговых рядов ташлореченского рынка. Когда глаза Аллы закатились, Дерибасов впал в. полную пани-ку. Он не нашел ничего лучшего, чем помахать перед ее лицом рукой. Глаза неожиданно быстро вернулись на место и уставились на Чхумлиана с пылкой надеждой.

- Дыши глубже,- посоветовал Дерибасов.

Алла вдохнула Чуть глубже и выдохнула:

- Снимите... приступ...

Нет, не зря Мишель принадлежал к гибкой умом фами-лии Дерибасовых! Хотя счет и шел на доли секунды, он смекнул, что его 'ручной веер' приняли за пассы. Тут же он вскинул руки и пошарил ими по воздуху.

Потрясенный эффектом, он еще несколько секунд подирижировал Аллиным выздоровлением, затем резко положил руки на ее грудь и, придав взгляду всю назарьинскую пристальность, на которую был способен, уве-ренно приказал:

- Дышать спокойно! Еще спокойнее! Ровно дыши! Все! Порядок! Неделю не есть мясного!

Шутки ради, для разнообразия, в тот же день Дери-басов исцелил еще нескольких боготворивших его предбрачных дамочек - от мигрени, от бессонницы, от деп-рессии и даже от той загадочной И Бэ Сэ, которой стра-дал ташлореченский начальник Лавр Федотович.

Через пару дней в узком квартирном коридорчике возникла агрессивная московская очередь. После устро-енного одним ветераном скандала, обескураженный от-крывшимися способностями, Чхумлиан поручил Осоавиахиму следить за порядком и вести запись.

О том, насколько был потрясен Дерибасов открыв-шимся предназначением, говорит тот факт, что почти неделю он не замечал, как каждый его клиент, не осмели-ваясь беспокоить высокодуховную особу, передает не-малую сумму Осоавиахиму. Тут-то Осоавиахим и пожа-лел, что так аккуратно вел запись пациентов. Что стоили замухлеванные им полторы сотни по сравнению с без-жалостно конфискованными племянником тысячами.

- Странные люди эти москвичи,- делился Дериба-сов с навестившим их Санькой.- Вот в Назарьине - баб-ке Капе Скуратовой дают за гадание по целковому. А в поликлинику - цветы и продукты. А москвичи при-учены совсем по-другому. Кстати, ты знаешь, что такое миопатия?

Санька морщил лоб, роясь в ворохе случайной ин-формации, потом неуверенно произнес:

- По-моему что-то нервное. И неизлечимое.

- Не бреши!-испугался Дерибасов.- Я же ее се-годня вылечил!

Однако уже на второй неделе открывшегося дара Дерибасов стал замечать ограниченность его. Если ве-домые им к браку женщины исцелялись без осечки, то их близкие подруги чуть хуже, а случайные люди во-обще с переменным успехом.

Осознав всю важность предварительных предсказа-ний, Дерибасов перестал сторониться 'подружек' не-вест. И прежде чем лечить, порывался предсказывать. Проще всего было с самыми страшными - им он ува-жительно сообщал, что они созданы не для личного, а для духовного счастья, что их предназначение в служе-нии не мужчине, но высшему существу и открывал пе-ред ними изобретаемое на ходу буддо-христианство.

Догадавшиеся и без Дерибасова, что им уже не на что надеяться, женщины верили безоговорочно, впива-лись в возможность достойно сбросить комплексы и тут же становились ревностными буддо-христианками. Одна из особо страшных, Лидия Пахомова, оказавшаяся к удивлению Дерибасова замужем, даже ушла от мужа. Все это вдохновляло, будоражило и пугало, но больше всего обязывало. Поэтому Дерибасов сделал сопротив-лявшемуся Саньке еще одну финансовую инъекцию, вы-дал купленную на улице за трешку 'Книгу индийского мышления' и поручил разработать буддо-христианст-во как стройное учение.

И Санька, вооружившись учебником научного атеиз-ма, 'наблюдениями' Осипа Осинова, дерибасовской книжонкой и припомнив всосанные с молоком матери назарьинские предания, за двести рублей создал новую религию.

Через три дня Санька вручил Михаилу Венедиктовичу следующее:

'Докладная записка

религиозного дизайнера А. Дерибасова

руководителю секты М.-Ч. В. Дерибасову.

В ходе проведенного расследования методом спири-тического допроса третьей степени было установлено:

1. Священная река Ганг освящает своими водами Бенгальский залив.

2. Все это происходит в непосредственной близости

от селения Назирхат.

3. В восемнадцатом веке в Назирхате жил известный во всем этом благодатном районе Гуру и его любимый ученик молодой йог Назари.

4. Еще Назирхат славился лучшими в благодатном районе племенными быками. Самым знаменитым из ко-торых был Авгырд, превосходивший по размерам даже слонов. Благодаря этим быкам в Назирхате было луч-шее в благодатном районе стадо священных коров.

5. А еще славился Назирхат лучшей в благодатном районе рощей со священными грибами. Грибы эти дари-ли ясновидение и исцеление, но сорвавший губил душу, поэтому того, кто их срывал, на всякий случай затапты-вали слонами.

6. Как-то завистливый морской бог Чхун Ли Ян ре-шил завладеть Авгырдом. Он хотел оковать его рога же-лезом и разбить знаменитую слоновью гвардию раджи.

Когда Авгырд мирно пасся на берегу, Чхун Ли Ян послал огромную волну, чтобы та слизнула Авгырда в залив. Но бык уперся четырьмя могучими, как минаре-ты Тадж-Махала, ногами в родную почву и вонзил в нее якорь рогов. И волна отступила, оставив на песке раз-битый о прибрежную скалу корабль с испанским фла-гом. Из всех конквистадоров в живых осталось двое, один из которых, увидев Авгырда, умер. А второй поб-леднел и сказал по-испански: 'Гадом буду, если не отомщу за братишку!' Звали его дон Микель де Риб.

7. Еще уцелело три бочонка рома - маленький, боль-шой и средний.

8. Конквистадор обложил аборигенов данью в виде закусок и отметил маленьким бочонком свое счастливое спасение. Но местная закусь ему не понравилась, и, по-ка народ был в рисовом поле, он засолил в опустошен-ном бочонке все священные грибы.

9. Потом он выяснил, когда начнется сезон дождей, прикинул свои силы и сказал, что постарается успеть к его началу обеспечить себя жильем. После этого дон Микель почал большую бочку и, действительно, к нача-лу сезона дождей опустошил ее и начал водить в свой новый дом женщин, не сообразуясь с кастами. То и де-ло он так прикасался к женщинам из касты неприкасае-мых, что они неделями носили на себе следы его стра-сти.

10. Средний бочонок пошел под закуску из священ-ных грибов. Свойства которых после засолки напрочь изменились и стали непредсказуемыми. Причем на всех они действовали по-разному. Вроде как исполнялась ме-чта детства. Так дон Микель стал лучшим в мире мата-дором и с помощью красного платка, деревянной шпа-ги и перочинного ножа перебил на глазах потрясенных индусов всех быков. Лишь для Авгырда шпага оказа-лась, как заноза.

11. Но дон Микель не смутился. 'Недолго музыка иг-рала, недолго фраер танцевал! - сказал он Авгырду.- Все равно прибью как Сидорову козу!' Гордый Авгырд оскорбился и для самоутверждения решил в наказание лишить супостата любимой закуски.

Но едва вкусил бык магической пищи, как у него выросли крылья и он, забыв обо всем, начал учиться летать. А дон Микель стрелял в него из рогатки.

12. Назирхат страдал от потери знаменитых быков. Люди перестали спать, потому что по ночам вдовые коровы задирали морды к небу и тоскливо мычали на луну, в бледных лучах которой гордо парил недосягае-мый Авгырд.

Но самым ужасным было то, что Авгырд решил упо-добиться птицам во всем. Если раньше он аккуратно унавоживал поля, то теперь не проходило дня, чтобы не приходилось откапывать того или иного жителя селе-ния из кучи навоза.

13. И тогда жители самого неблагополучного селения Благодатного района обратились за помощью к Гуру и его любимому ученику Назари. И так как те не могли совладать с этой 'летающей крепостью', пришлось им пожертвовать собой и душой - отведать соленых гри-бочков. После чего Гуру впал в глубокую, как летарги-ческий сон, нирвану, а Назари стал читать мысли людей и коров.

Так Назари узнал, что дон Микель вынашивает ко-варный план захвата Авгырда.

14. 'Я могу читать мысли людей и коров! - радостно возопил Назари. - Я прочел твои нечистые мысли, дон Микель!' В ответ из головы дона Микеля вылетела длинная черная мысль и, прежде чем Назари сумел про-честь ее, огромный волосатый кулак конквистадора ли-шил юношу сознания.

15. Очнулся Назари связанным. Но самое страшное, что дон Микель осуществил свой демонический замы-сел - неподалеку, жужжа, как гигантский шмель, завис над землей Авгырд. В ноздри его был продет обруч боч-ки, от которого тянулся корабельный канат к священной скале.

16. 'Значит, умеешь читать мысли людей и коров? - грозно рассмеялся дон Микель. - Я беру тебя рулевым и переводчиком. Будешь читать мысли этого слонопота-ма, чтоб он чего не откинул. Например, копыт, - дон Микель грубо захохотал. - Короче, живо лезь на борт.

Лечу на родину, а то ром кончается'. -'Без Гуру я не полечу!' - отказался отважный Назари.

Загрузил Назари на спину Авгырда Гуру, приладил дон Микель полегчавший последний бочонок, и они по-летели на запад, в Гишпанию.

17. А за Авгырдом, задрав морды, ринулись все назирхатские священные коровы.

18. В голове дона Микеля Назари читал одни и те же мысли. Их было две: 'Хватит ли горючего до дома?' и 'Сколько же выложит король за такого быка для ко-ролевской фиесты?'.

В районе персидско-турецкой границы худшие опасе-ния дона Микеля оправдались - ром закончился. Воз-никшая вокруг дона Микеля черная аура пробудила Гуру.

'Если ты такой мудрый, как думают в Назирхате,- издевательски спросил дон Микель, - то ответь: где по-близости есть лучшая огненная вода?' - 'Лучшая ог-ненная вода поблизости, - брезгливо ответил Гуру, - называется чача. Лети на север', -и он махнул рукой в сторону Тифлиса.

19. Всю ночь дон Микель остервенело настегивал Авгырда. В бессильной ярости бык развил дикую ско-рость, и безлунной беззвездной ночью они проскочили Главный Кавказский хребет.

На рассвете обессилевший Авгырд увидел изумруд-ный сочный луг у спокойной чистой реки. От дикого бычьего рева из его носа вылетел ненавистный обруч. И, почуяв свободу, Авгырд спикировал на подножный корм.

20. Весь день восстанавливал Авгырд энергетический баланс. А дон Микель в жестокой абстиненции пил про-зрачную речную воду, но мысли его были чернее преж-него.

21. Вскоре услышал Назари жалобный хор мыслей и звяканье колокольчиков - это приближались отставшие минувшей ночью священные коровы.

Насытившийся Авгырд всю ночь покрывал их, пока не покрыл каждую, и лишь тогда, на рассвете, навсегда улетел к солнцу.

22. Гуру, Назари и дону Микелю де Рибу не осталось ничего другого, как основать селение. Назвали они его Новый Назирхат. Но де Риб и Гуру, основав роды Де-рибасовых и Гуровых, умерли, когда их потомки были еще несмышлеными.

Следующее поколение, знавшее из основателей одно-го обрусевшего Назари, прозвало его Назарий, а Н. На-зирхат- Назарьино. Речка стала Назаркой, луг за реч-кой - Назаровым. А лес за излучиной - Луковым ле-сом.

23. Назарий, подобно тому, как священные воды Ганга впадают в Бенгальский залив, впал в русское православие, затем вынырнул и создал универсально-истинное учение - буддо-христианство.

24. Еще воздвиг он алтарь в виде портика из четы-рех мраморных священных колонн, по числу ступеней на пути к верховной личности.

25. Покрытые Авгырдом коровы передали потомству независимый характер священных животных, которые и по сей день ведут бродячий образ жизни и приходят домой лишь доиться и ночевать.

26. И каждый истинный христиано-буддист должен стремиться совершить хадж в Назарьино. Христиано-буддисты едут в Назарьино, как на воды, лечить свой дух парным молоком священных коров и молиться под свяш,енным портиком, напрямую мистически связаннным с ухом Будды-Христа.

27. Каждый буддо-христианин должен молиться стро-го у колонны, соответствующей ступени его духовного развития, передвигаясь по мере самоусовершенствова-ния, как солнце, от восточной - к западной.

28. Поезд 'Москва-Ташлореченск' отправляется с Павелецкого вокзала по нечетным числам в 14.30'.

Дерибасов медленно поднял лицо. Санька отсту-пил - он не ожидал увидеть на нем такую сложную гамму чувств.

- Тихо, тихо,- бормотал Санька, пятясь.- Вы че?! Дерибасов слегка справился с собой и горестно выда-вил:

- Как же так... Ведь в Москве только что, а уже... Откуда в тебе столько цинизма?!. Пошел вон, дурак!

- Я не дурак,- обиделся Санька.- Потому что ду-рак такого не придумает. А вы-то хоть поняли, почему я быка Авгырдом назвал?

- Да пошел ты вон!!!-Авгырдом взревел Дери-басов.

'Дурак', радуясь освобождению, пошел вон, а вместо него явился подслушивавший, но ничего не понявший разволновавшийся Осоавиахим:

- Ты зачем его так, племяш? Нехорошо как-то...

Земляк все-таки. Ты б хоть с дядей посоветовался, гля-дишь, я б вас и помирил. Для мирного сосуществования. У Дерибасова не осталось куража даже на реплику, достойную Осоавиахима. Он только брезгливо швырнул ему листки:

- Полюбуйся, за что две сотни отдал!

Сумма произвела на Осоавиахима впечатление - вы-ходило, что каждый листок был как двадцатипятируб-левая купюра. Осоавиахим бережно разгладил их, за-тем аккуратно сложил, сунул листки за пазуху и, ожи-дая Зинаиду Владимировну, чуть ли не каждый день вдумчиво их перечитывал.

Текст, попав в мыслительную мясорубку Осоавиахи-ма, превратился в изумительный фарш, из которого тот регулярно лепил такие котлетки для ожидавших приема буддо-христиан, что те только облизывались. Еще бы! Им вещала сама почва - медленно, вдумчиво, архаич-но. Эта почва была освящена близостью Чхумлиана. Естественно, что воспринимать такую глубокую филосо-фию можно было только метафорически и иносказатель-но. И под доброжелательным мудрым прищуром Осоа-виахима все чаще разгорались интеллектуальные споры по поводу толкования. Наконец одна ревностная неофитка, Лидия Пахомова, шокировала Осоавиахима вопро-сами, до какой станции ехать и есть ли в Назарьино го-стиница. И тут Осоавиахим, стрелявший, как всегда, не целясь, впервые попал в яблочко:

- Брать до Благодатненской. А гостиницы нет... Да она и не нужна... Потому что все это надо делать не наскоком, а обстоятельно. Согласно утвержденному пла-ну и принятым обязательствам. Это только у вас в Мо-скве- шасть туда, шасть обратно... А в Назарьино на-до жить, а не гостевать. А то приедешь, как Сталин, про-ездом, наделаешь дел за три часа да уедешь... Нет, ты уж, если хочешь, то давай всерьез. Дом покупай и живи. Сестра Лидия замялась:

- А это дорого? У меня на книжке всего три тысячи.

- Всего?! - изумился брат Осоавиахим.

Пахомова смущенно развела руками.

Осоавиахим молчал, боясь до конца поверить в без-брежные перспективы. Но, сколько он ни всматривался, горизонт был чист, а на небе - ни облачка.

- Это,- сказал брат Осоавиахим, судорожно сооб-ражая, что бы говорил в такой момент племянник.- Как для единоверца могу помочь и устроить. Как приедете,- Осоавиахим инстинктивно перешел на 'вы',- так иди-те сразу на выезд. Там будет дом, ну такой... нормаль-ный... так не объяснишь. Я вам схему нарисую. Вот и будет ваш. Скажете - Пелагиада Арбатова продала. А деньги мне сюда принесете, прямо завтра. Я их Пелагиаде сам отдам. По традиционным дружественным связям.

Глава 22

Миллион алых роз

Свою оплеуху генералу Дуне пришлось расхлебывать довольно долго. Для такой гордой женщины Курашвили избрал столь же галантный, сколь неудобный для обоих способ ухаживания. Регулярно, в середине ночи, Гиви Отарович вставал по звонку будильника, надевал парадную форму (на всякий случай) и, боясь быть за-меченным нижними чинами, с букетом роз крался к открытой Дуниной форточке, тихо напевая ту самую грузинскую песню, где в припеве слова 'Алые розы на груди красавицы и алая кровь на героя груди...'

Возвращаясь, он довольно мурлыкал 'Миллион, мил-лион, миллион алых роз...', представляя, как радуется Дунико осыпавшим ее, как звезды с ночного неба, ро-зам. Сняв форму, он долго ворочался, пытаясь согреть-ся в успевшей остыть своей осенней холостяцкой постели.

Как редко воображаемое воплощается в быту. После пережитого ужаса первой ночи, когда в безмятежное Дунино чело впились шипы первого букета, который она инстинктивно схватила крепкой назарьинской хваткой и, ожегшись болью, уронила на пол, а потом, в темноте, ступила на него всей тяжестью раздольного тела, после этого ужаса Дунин сон стал неполноценен. Вторую не-делю все валилось у нее из рук.

Каждую ночь Евдокия долго не засыпала, боясь, что как только она провалится в беспамятство, в кожу вонзятся шипы, ибо генерал был меток. Закрытая же форточка могла обидеть и отвадить Гиви Отаровича, которого Дуня с каждым кирпичом нового дома уважа-ла все больше.

Уже на втором этаже к уважению начало примеши-ваться, существовавшее до этого само по себе, восхище-ние многочисленными Гивиными достоинствами.

На третьем этаже коктейль получился настолько гармоничным, что, к Дуниному ужасу, ей начали снить-ся эротические сны, правда, вовремя прерывавшиеся звездопадом шипов.

Евдокия издергалась и даже похудела. Один раз Ду-ня совсем было решилась объяснить Гиви Отаровичу, что от букетов у нее уже зашалили нервы, но как раз в этот момент романтичный генерал так глянул на Ду-ню черными глазами и замурлыкал со значением: 'Мил-лион, миллион, миллион алых роз...', что она не ре-шилась.

Евдокия, шестым чувством которой была здоровая бдительность, стойко вглядывалась ночами в черную форточку, готовая юркнуть под жаркое пуховое одеяло. Ставь Гиви Отарович будильник хоть на полчаса рань-ше, глядишь, это бы у нее и получалось.

Дуня пыталась передвигать кровать, класть подуш-ку в ногах, но разве могли обмануть такие уловки быв-шего разведчика Курашвили!

Отсалютовав Дуниной гордости пятнадцатью буке-тами, Гиви перелез через бруствер. Нет, он не полез в форточку. А просто отодвинул пустую тарелку и прочув-ствованно сказал:

- Дорогая Дунико! Вот же сколько недель ты ме-ня так вкусно угощаешь. Но сегодня угощаю я!

- Вы что умеете готовить?! - испугалась Дуня, всег-да презиравшая Дерибасова за неподобающие мужчине порывы что-нибудь изжарить.

- Нет,- улыбнулся генерал.- Я умею читать. На четырех языках умею читать меню. По-русски, по-гру-зински, по-немецки и по-польски! Так что форма одеж-ды, дорогая Дунико, парадная, на сборы командование выделяет пятнадцать минут.

- Есть,- растерянно сказала Дуня,- а можно двад-цать?

- Ладно, двадцать пять,- разрешил генерал.

Дуня, повернувшись через правое плечо, процокала из комнаты, а генерал умножил двадцать пять на два, прибавил время на дорогу и, 'сняв с крючка' офицера, на которого пришла 'телега' за драку в ресторане 'Ночное', приказал обеспечить столик к вычисленному времени.

Ровно через двадцать пять минут Дуня предстала перед генералом, опрокинув все его стратегические ра-счеты. На Дуне было взятое у Федькиной жены, черное укороченное бельгийское платье, в которое она влезла только благодаря двухнедельным страданиям, облагородившим душу и тело. Черными были также пухленькие ножки и сумочка. Все остальное золотилось и сияло: зу-бы, серьги, глаза, колье, браслет, кольца, туфли, кожа и волосы. Последние в своей распущенности доходили до попы.

Генерал хотел сказать комплимент, но вовремя по-чувствовал, что горло его сухо, и, забыв обо всем, даже о том, что опережает на 25 минут график, молча повел Дуню к черной 'Волге'. Из-за этого они догнали джип с бретером километров за десять до Ташлореченска.

- Не обгонять!-приказал генерал.

Евдокия, которую, как всегда, укачало, обижалась на Гиви за то, что он сел впереди.

Когда кортеж из двух машин подъехал к 'Ночному', Дуня всем телом рванулась на землю, но генерал велел:

- Сиди.

И Дуня увидела, как из газика выскочил растерян-ный офицер, метнул взгляд на 'Волгу' и, убедившись, что инструкций не последует, прорвался мимо швейцара.

- Так это ж наш Виталий Петрович,- узнала Дуня и удивилась:- Вы его тоже пригласили? Гиви загадочно улыбнулся:

- Нет, дорогая Дунико. С подчиненными я пил толь-ко на фронте. Просто в авангарде нашего похода в ре-сторан должен идти квартирьер. Не люблю стоять в проходе.

- Неудобно как-то... Гиви вздохнул:

- Э, дорогая Дунико! Разве не видишь - генерал Курашвили прощается с армией.

Когда взмыленный штрафник облегченно доложил, что столик ждет, генерал строго уточнил:

- Угловой?

И, только убедившись, что все будет соответствовать его генеральскому достоинству, кивком позволил офице-ру открыть Дунину дверцу.

Ресторанный чад в целом соответствовал экранным представлениям Дуни о ресторанах. Так что утвержде-ние о незнании жизни нашими теле- и киномастерами сильно преувеличено. Некоторые стороны жизни они знают и отражают вполне адекватно. Поэтому освоилась Дуня достаточно быстро, а вот Гиви был немало сму-щен шестым экземпляром меню, которое в полумраке при начавшейся дальнозоркости прочесть было невозможно. Пришлось Дуне читать его вслух с выражением протеста против фигурировавших в нем цен.

- Цифры опускай,- приказал генерал.

Но все равно стоимость каждого блюда можно было с точностью до двугривенника определить по Дуниному тону. Генералу Гиви, никогда не считавшему денег, это неожиданно понравилось. Признание же Дуни, что она в ресторане впервые, его вконец очаровало. 'Вот что такое истинная невинность',- подумал он.

После пары рюмочек Дуня плавно прошлась с Гиви в танго, а потом, раззадорившись, уже сама вышла в круг на быстрый танец. Она плясала крепко, собранно, словно месила тесто. И Гиви это тоже понравилось.

Можно представить, как бы удался вечер, не окажись официант грузином, причем настолько обрусевшим, что разговорившийся с ним Гиви не выдержал и перешел на русский:

- Ладно, Арсен. Раз так, я в следующий раз Дунико в ресторан в Тбилиси позову. А то что у вас за ресто-ран?! Язык копченый - нет. Крабы - нет. Котлета по-киевски - нет. Грибов обычных и то нет.

- На грибы раньше надо было ехать,- вздохнул официант.- Почти год грибы ели - шампиньоны! Дуня дернулась.

- Нам их один возил,- продолжал Арсен.- Каж-дый вечер вот за этим самым столиком гулял. Коопера-тор, но с придурью - просил в водочный графинчик воды наливать, а женщин коньяком спаивал. Сразу несколь-ких, самую шваль подбирал. Потом плейер завел - ор-кестр играет, а он под свой плейер пляшет. Каждый день гулял, а летом исчез. Посадили, наверное... В га-зете еще про него писали... Феномен, в общем, из деревни.

Так горбоносый Арсен с длинной кадыкастой шеей оказался для Дуни верблюдом, оплевавшим ее от золо-тистых волос до золотистых туфель. Она озиралась и, видя пьяные размалеванные потные женские лица, пред-ставляла пачки ассигнаций, превращающиеся в бассейн с шампанским, куда с визгом плюхались эти девки. Качество предпочтенных ей женщин требовало такой самоуценки, с которой Евдокия, как торговый работник, согласить-ся не могла. И не хотела. И вообще она больше ничего не хотела. Вернее, только одного - вырваться отсюда, уткнуться лицом в подушки и так захлопнуть форточку, чтобы на другом конце дома было слышно!

Захлопнув дверцу машины, как форточку, Дуня поняла что худшее еще впереди - после ресторанного ужина ее замутило уже от одного запаха бензина. Когда машина тронулась, Дуня поклялась, что будет употреб-лять алкоголь только на расстоянии пешего перехода от дома.

Конечно же, разведчик Курашвили знал о Дуне го-раздо больше, чем она предполагала. То есть все то, что отец Василий, иначе говоря, почти все. Он ругал се-бя за неподобающую званию общительность и, глядя на мелькающие за окном сгустки ночи, с горечью думал о вызывающей зависть преданности этой гордой женщины своему ничтожному мужу. Он понимал, что давно пора прекратить обманывать начальство, вернуться в Москву, перестать быть посмешищем для подчиненных и не пы-таться угнаться за отцом, но... Вот от этого 'но' ему стало по-настоящему страшно. И ведь действительно страшно в шестьдесят с хвостиком ощутить свою обре-ченность на безумства.

У доползшей до кровати Дуни сил на форточку не осталось. Зато она мгновенно провалилась в черный ко-лодец, который расширился в бассейн с шампанским. Нежданно из недр бассейна выплыла черная подлодка, открылся ржавый люк, и из него вылез голый чахлый Мишель с мегафоном на шее, трубкой в зубах и в ад-миральской фуражке. На груди его было вытатуиро-вано 'Дунька - дура' и куча русалок. Неожиданно они спрыгнули с груди в шампанское, выросли до пятьдесят шестого размера и стали резвиться.

Дерибасову подали из люка ведро с пачками ассиг-наций, он доставал их по одной, и русалки высоко вы-прыгивали из воды, обдавая Дуню брызгами от мощных ударов пухлых хвостов. Черные хвосты были узорча-тыми, как колготки. Русалки рвали деньги из рук и. удовлетворенно прятали их под чешую.

Пустое ведро Мишка швырнул Евдокии, оно плотно нахлобучилось на голову, и Дуня, задыхаясь, пыталась его стащить, но из этого ничего не выходило. Потом ды-шать стало легче, потому что в ведре появились жабры, а дно его разверзлось беззубым ртом.

Дуня снова прозрела, но зрение оказалось рыбьим. Грудь и живот покрылись чешуей. Видеть это стало не-выносимо, но век не было, и ладони судорожно били по шампанскому на слишком коротких плавниках.

~ Черт,- сплюнул Мишель и пожаловался в мегафон: - Одна пара ног на весь фонтан, и то - щиколот-ки, как колонны!

- Ничё, Мишка! - крикнули из подлодки.- Не при-вередничай! Ты ж плакался, что эти только икру мечут, а тебе наследника надо, чтоб все увидели! Сейчас мы ее загарпуним, и размножишься!

- Да неохота мне с ней,- кобенился Мишка.- Она ж холодная!

- Зато у нее дом! - напомнили снизу. Дерибасов задумался, потом обиделся:

- Что ж вы, гады, меня дурите! Я ведь ее знаю! Бесплодная она! Я ее лучше для зоопарка словлю. Она одна такая дура!

Из трюма подали вилы на веревке, и Дерибасов мет-нул их в Дуню. Вилы, пробив чешую, скользнули по коже, Дуня, застонав, проснулась в поту и услышала удаляющееся: 'Миллион, миллион, миллион алых роз...'

Так долго и горько Дуня не плакала никогда. На рассвете слезы иссякли. В зыбком утреннем свете за-полонившие комнату розы разной степени увядания на-поминали о скоротечности молодости, настраивали на философский лад и заставляли думать о непреходящих ценностях. И можно ли осуждать Евдокию за то, что непреходящей ценностью был для нее прежде всего Дом. Мысль о нем заставила Дуню подняться, пройти меж ощетинившихся цветочными шипами бутылок, ба-нок, ведер, склянок, кувшинов, ваз, лейки, резинового сапога, пивной кружки и отправиться на кухню, чтобы приготовить Гиви Отаровичу на завтрак знаменитую назаровскую лапшу.

За весь день ямочки ни разу не появлялись на Дуниных щеках. На обед генерал не явился, и совестливая Евдокия скормила похлебку по-дерибасовски Виталию Петровичу.

После обеда Дуня затеяла сердитую стирку, а когда развесила во дворе белье, прилетел Гиви. Вертолет опустился на грядки, а стая белья улетела за забор.

Сияющий Гиви, пригибаясь и придерживая гене-ральскую фуражку, подбежал к застывшей Евдокии и, перекрывая шум винтов, прокричал:

- Дунико! Дорогая! Тебе нравилось грузинское пе-ние? Ты говорила, я помню! Сегодня услышишь самое лучшее грузинское пение! Двадцать пять минут на сбо-ры! Летим в оперу! В Тбилиси!

Дуня уже летала на вертолете по настоянию своего первого жениха, пилота сельхозавиации, Павки Наза-рова. После этого она не могла видеть не только верто-леты, но и первого парня в Назарьино - Павку.

Рок вновь приближался к Дуне тяжелыми неотвра-тимыми шагами Командора. Но цельная назарьинская натура не пожелала уступать романтичного генерала-строителя року.

Евдокия Назарова молча взяла Гиви за руку и по-вела в дом, в свою спальню, откуда не было видно вер-толета. Там она закрыла форточку и близко подошла к Гиви, старательно отводившему взгляд от по-армейски безукоризненно застеленной пышной постели.

- Гиви Отарович,- внятно и со значением сказала Дуня.- Ну что мы с вами, в самом деле, будем летать туда-сюда... Давайте лучше, как нормальные люди, про-ведем вечер вместе, дома. У меня и наливочка припасе-на. А если вы непременно хотите куда-нибудь сходить, то пойдемте в клуб... А если вам в клуб неудобно, то можно прогуляться к Назарке.

Гиви, боясь, что он неправильно понимает, посмот-рел на сосредоточенную Дунико, убедился, что все по-нимает правильно, и, счастливо улыбнувшись, пошел прогонять вертолет...

Дуня проснулась первой. Прикрыв глаза, она при-слушивалась к своему счастью и постигала его. И дело тут было, конечно, не в том, что эту ночь она провела не под Дамокловым мечом очередного букета. Она по-вернулась к Гиви, скинувшему одеяло.

Что такое осязание по сравнению со зрением! Если ночью Дуня лишь ощущала всем телом ласковую шерсть, то теперь, в первых свежих лучах солнца, на Гиви раз-горалось все буйство осеннего леса: земля с подпалина-ми опавших листьев и первыми островками снега. И, глядя на своего черного с рыжинкой, тронутого сединой мужчину, Дуня вспомнила народную примету о прино-сящих счастье трехцветных кошках. С этой минуты ямочки надолго утвердились на щеках Евдокии.

Дуне захотелось созорничать. Из дальнего угла на грудь Гиви полетела цветочная булава. Гиви выругался и полез было под подушку за пистолетом, но услышав 'Миллион, миллион, миллион алых роз...', заулыбался и радостно раскинул руки, чтобы принять летевшую вслед за букетом Дунико.

Именно в этот счастливый миг в Назарьино въехала сестра Лидия. Пыльное такси притормозило у дома Еремихи. Ошарашенная вопросом: 'Где дом Пелагиады: Арбатовой',- Анжелика долго соображала:

- Так она ж в Казахстане...

- Я про дом спрашиваю.

Анжелика ткнула пальцем и спросила:

- А зачем?!

И потом долго глядела вслед машине, словно на-деясь получить ответ.

- Черти чего! - доложила она бабке Еремихе.- Это почище вчерашнего Пиночета на вертолете.

- Чего? - спросила бабка.

- Да к Арбатовым гости на такси. Ну, дела!

Тем временем такси еще дважды останавливалось уточнять дорогу у людей, поживших поболе Анжелики-. И они, прежде чем ответить, строго спрашивали:

- А где сама Пелагиада?

И сестра Лидия на всякий случай отвечала:

- По имеющимся у меня сведениям - она в Казах-стане.

В это же утро генерал Гиви, не покидая постели, сделал Дуне предложение.

- То-то я видела, что ты дом прям как себе строишь,- довольно промурлыкала Дуня.

- Да? - удивился Гиви.- Черт его знает, а я ду-мал, что только решился. Ну, тем лучше. Пойдем смотреть, как наш дом растет.

Лишь к полудню возлюбленные вступили на назарьинские улицы. Они шли, нежно взявшись за руки, и скромно здоровались с сельчанами. Вокруг Дуниных ямочек блуждал румянец, Гиви же смотрел с затаен-ным вызовом и втягивал живот, как в курсантские вре-мена.

.Все было по-людски и только сидевший на зава-линке дед Степан решился покуражиться - послал вну-ка за гармонью и сопроводил шествие:

Как боится седина моя

твоего локона...

А потом отшвырнул в сердцах гармонь и подговорил внука бежать за 'молодыми' и дразнить:

Пиночет, Пиночет,

что ты слопал на обед?

Но Гиви подарил пацану надраенную пуговицу со звездой, и тот отвязался.

Их дом был заметен уже издалека. Солдатики дово-дили кровлю.

- Зачем нам такой большой дом? - вздохнула без-детная Дуня.- Только и знай, что убирай. Бездетный генерал вздохнул и отшутился:

- Курортников пустим...

Перед портиком, у восточной колонны, на вытертом коврике сидела немолодая женщина в глубоком оце-пенении.

- Кто это? - спросил Гиви удивленную Дуню.

- Не знаю. Не наша... Гиви обошел ковер:

- Простите, уважаемая... Не могу я вам чем-нибудь помочь?

В ответ женщина только так же махнула рукой, как махал вчера Гиви, отправляя вертолет восвояси.

- Что вы делаете на моем дворе?!-поинтересова-лась Евдокия, уперев кулаки в бока, а каблук в угол ковра.

- Капитан, почему посторонние на объекте? - в тон невесте спросил Гиви.

- Сектантка, товарищ генерал-майор! У их секты тут, вроде, алтарь,- капитан кивнул на портик. Гиви побагровел:

- Та-ак... Это выходит, я для секты храм возвожу?!

- Я ж тебя просила снести этот портик к чертовой матери!-Дуня закусила губу, а все военнослужащие потупили глаза от такой фамильярности.

Гиви вздрогнул, как от удара.

- Старший сержант Приходько! - приказал он един-ственному известному ему по фамилии младшему ко-мандиру,- проводите гражданку домой.

- Есть. А которую?

- Обеих!-отрезал Курашвили.- Эту,- он указал на Дуню,- проводите. А ту отведите.

- Пойдемте,- объявил сержант Дуне.

И, осознавшая свою ошибку, полная раскаянья Евдо-кия, смиренно опустив голову, но раздувая ноздри, про-делала в обратном направлении на глазах тех же лю-дей весь пройденный с генералом путь, но уже в паре со стройбатовским сержантом. Собственное унижение смешивалось в ее душе с гордостью за Гиви.

Вознагражденный этим зрелищем дед Степан рва-нул меха и хриплым стариковским фальцетом задребез-жал;

По своим штабам сиди,

старенький, игровенький!

Провожать-то не ходи,

меня проводит новенький!

О-па, о-па, с колоннами хата.

Заходите, парни, к нам,-

Мы живем богато!

В эту ночь Осип Осинов долго не брался за перо. Он томился, слонялся по комнате, смотрел в окно, выхо-дил на крыльцо, грыз ногти и думал о смерти. И наконец написал:

'Как птице в вакууме, так духу в бездуховности. Не мо-жет парить - не на что опереться.

Верх бескрылости птицы - яйцо. Святой Иоанн не дошел до предела - до железных птиц, бескрылых. До летающих железных яиц. Все это означает, во-первых: появление Антиназариев началось значительно ранее, чем я предполагал, еще с Острополера, на что насмешливо намекнул мне своим при-летом Пиночет;

Во-вторых: вылупление Пиночета из летающего желез-ного яйца в Дунином дворе было мне шифрованным, сигналом о принятии Антиназарием новой роли. Безжалостное же утро этого дня бесстыдно указало, какой! Как же раньше, в ле-ности своей, я недоумозаключил, что продолжение Пиночетом Мишкиного неназарьинского дома есть принятие от него не только антиназарьинской эстафетной палочки, но и цепи Гименея!

Сжав зубы, умозаключаю: минувший день был .днем за-полнения экологических ниш! Пиночет дозаполнил и расши-рил Мишкину нишу, а повторившее маршрут легендарной ар-батовской арбы старое такси, сакраментально проколовшее на выезде баллон, привнесло первую особь в пустующую нишу Арбатовых.

Вывожу: еще до весны арбатовские скворечники заполнят бескрылые птицы! И будут они настолько чужероднее Арба-товых, насколько Пиночет демоничнее Мишки'.

Глава 23

Четвертьрабы

А тем временем сильно прибавивший демоничности Мишель настолько устал от нее, что отменил вечерний прием и только тут обнаружил, что Осоавиахим заваж-ничал. А важничал Осоавиахим уже несколько дней, с той самой минуты, когда обратил деньги за Пелагиадин дом в золотой массивный перстень-печатку с бриллиантами.

Выйдя из ювелирного магазина, Осоавиахим минут сорок ловил такси, за пятнадцать минут доехал до Санькиного общежития, приказал шоферу: 'Чтоб ждал!' и важно прошел мимо вахтера, принявшего его за началь-ника сантехнического участка. Осоавиахим шел выпра-вить себе родословную.

Перед Санькиной дверью Осоавиахим сунул в кар-ман перстень и приготовил трешку. Студенты восприня-ли явление солидного Осоавиахима фатально:

- Кто не запер дверь?! - прошипел белобрысый, по-ка чернявый прятал бутылку. Бутылка никак не хотела стоять ровно.

- А, это ко мне,- успокоил Санька, отобрал бу-тылку у чернявого и поставил на стол:-Может, хва-тит на сегодня?

- Ты что? - хором возразили ему.

- И вправду! - подтвердил Осоавиахим, подсажи-ваясь.- Давай, Санька, выпьем, а то я по делу.

- Ну?

- Да тут такое дело,- вздохнул Осоавиахим.- Упу-щения у тебя имеются. Ты, видать, торопился, про На-заровых, Дерибасовых и Гуровых это у тебя, конечно, хорошо... А вот о появлении в селе фамилии Арбатовых ничего не объяснил, обидно мне... Сочини на троячок!

- О, хорошо! - белобрысый перехватил денежку.- У кого сколько?

- Так закрыто!

- У таксиста возьмем.

- Правильно, у циклопа!

- Ага! - поддержал Осоавиахим.- Правильно, пар-ни. Вам это тут недалеко будет - меня как раз такси внизу ждет.

Тут Осоавиахим встретил оценивающий взгляд бе-лобрысого и забеспокоился, что зря проболтался.

- Не хватает на циклопа,- белобрысый помахал трешкой и пачечкой рублей,- Санька, напрягись руб-лей на тринадцать! Давай, давай, тем более что этимо-логия фамилий-это вообще мое! Ну?!

Загадочная 'этимология фамилий' польстила Осоавиахиму - его здесь приняли не только за обеспечен-ного, но и за образованного. Он медленно надел пер-стень и сделал облагороженной рукой самый широкий (на 10 руб. 00 коп.) жест в своей жизни.

- Ввиду временных материальных трудностей,- сообщил белобрысый с порога,- свой пай вношу пло-дотворной научной идеей. Санька, запиши! Короче, Арбатовы - это старинный московский род, основавший Арбат... Ну, я пошел.

- Правильно! - оживился Санька.- Запоминай!

- Нет уж! - потребовал Осоавиахим.- Ты уж мне пиши, чтоб все, как Мишке! А я после запомню.

- Ладно,- сказал Санька, ища бумагу,- в общем, когда Наполеон подходил к Москве, Арбатовы, движи-мые патриотическим чувством, все свое имущество сва-лили на арбу и поехали на юг. Но так как вы и тогда были патологически э... медлительны, то добирались до Назарьина почти сто лет. Пока арба не сломалась. Но это ты уже знаешь.

- А сейчас, сейчас куда они делись?! - потребо-вал Осоавиахим.

- Ну, понимаешь... Они ж, это... А! В общем, все назирхатские роды считали их людьми второго сорта. Они ведь несли тяжелое генетическое наследие индий-ской кастовости - жить не могли без неприкасаемых. И вот, чтобы достичь первого сорта по святости, Арба-товы решили совершить хадж, то есть поход к святым местам, в Назирхат. Вот так.

- А граница?!- прошептал пораженный Осоавиа-хим.- Там же заставы с собаками! Про Карацюпу слы-шал? Нет? Потому что еще молодой. А я помню. Мышь не прошмыгнет! Советские граждане могут спать спо-койно.

Санька поскучнел:

- При чем тут мышь? Сам понимаешь, для духа гра-ниц нет... А потом,- воспрял Санька,- Арбатовы же у нас не дураки... Они взяли и оформили все по линии со-ветско-индийской дружбы, как марш мира! И в данный момент их стройная колонна уже движется по обширным степям Казахстана!

...Заинтересовавшись Осоавиахимовой важностью, Де-рибасов провел беглый таможенный досмотр и обнару-жил бриллиантовый перстень!

- Та-ак,- сказал Мишель.- Откуда?!,.

- Это я в метро нашел,- боясь посмотреть в Миш-кины глаза, ответил дядя.

- Ладно,- сказал Дерибасов, сдерживая гнев.- Если нашел, пошли в стол находок. Отдашь - в газете про тебя напишут, прославишься.

- Не,- возмутился Осоавиахим.- Не пойду! Че я, дурак?

- Тогда я сообщу в милицию,- заорал Дерибасов,- что ты присвоил находку! А скорее всего просто украл! А тут тебе не Назарьино, тут тебе воровство да-ром не пройдет! За такую дорогую вещь - сразу к стен-ке! На Лубянку! На Таганку! На Ордынку!

Дерибасов уже не сомневался, что перстень украден не у кого-то, а именно у него. Тем или иным образом. И это уже во второй раз! Служить объектом системати-ческого бизнеса тупоумного дядюшки было унизительно.

- Ты че, племяш! Я пошутил, это не дорогая вещь,- Осоавиахим готов был разреветься.- Это недорогая вещь! Оно же фальшивая подделка. Я ее в пивбаре за пятерку купил.

- Тогда вот тебе десятка, и поздравляю с удачным бизнесом!

Не прошло и получаса, как Осоавиахим раскололся. Дерибасов покрутил перстень на тонком пальчике и не-ожиданно вернул.

- Не знаешь, где и найдешь...- задумчиво протянул он и, побродив по комнате, сообщил Осоавиахиму, что берет его в долю.

Вечер отдыха у Дерибасова не состоялся. До глубо-кой ночи Осоавиахим чертил планы арбатовских хибар, а Дерибасов составлял прейскурант. Теперь дома про-давались не только целиком, но и по комнатам, каждая из которых, впрочем, не сильно уступала в стоимости покупке сестры Лидии. Кроме того, были прокалькулированы сараи, а дворы разбиты на арендуемые под па-латки участки.

Затем Дерибасов отобрал Санькину писанину, тща-тельно ее перечитал, крутя головой, потом отбросил и изумленно уставился на Осоавиахима.

- Чего? - испугался Осоавиахим.

- А ничего. Ставь будильник на пять утра, вот че-го. Как метро откроется, сразу к Саньке.

- Вот еще! - возмутился Осоавиахим.- Я на такси поеду! А зачем?

- А затем, чтоб к завтраку тетради Осипа, все до единой, вот на этом столе. Хоть выпроси, хоть выкупи, хоть укради.

После завтрака Дерибасов сосредоточился на пос-ледних тетрадях Осипа Осинова. Тщеславному Мишелю польстило то глобальное значение, которым Осип наде-лял перипетии нелегкой дерибасовской судьбы.

Разгром шампиньонного подвала был для него за-кономерен, ибо объединение напитанных соками преисподней бездуховных грибов с пропитанной бездуховно-стью городской молодежью, дает критическую массу без-духовности, и взрыв неизбежен. Отсюда выводилось, что когда-нибудь, после дождичка, обилие грибов и горожан в Луковом лесу приведет к катаклизму.

Смерть Елисеича Осип считал самоубийственным след-ствием создания лилиесборочного комбайна - лягушачьей модели смерти со скальпелем вместо косы. Он умозаклю-чал, что у Еремихи, охотящейся комбайном на лягушек, инфернальная интуиция, и выводил, что создателем смерть предназначалась совсем для иной цели,- не уби-вать, но собирать лилии.

Из дерибасовских колонн Осип Осинов умудрился вывести свою четвертую универсальную аксиому, или за-кон возрастания рабства:

'В древности были полурабы - колоны. Символическим отображением которых в нашем времени могут быть лишь колонны.

Две колонны равны одному рабу.

Следовательно, Мишка как бы привез одного раба. Рас-половинив колонны, он получил четыре полуколонны, или четыре рабские четвертинки.

Построение портика из полуколонн именно в наше вре-мя есть знак того, что все мы полуколонны, или четверть-рабы.

Умозаключаю: население с рабовладельческих времен возросло более чем в четыре раза.

Вывожу: рабства в мире становится все больше'.

Из попадания же Дерибасова в тюрьму Осип Осинов не стал ничего умозаключать и выводить, так как собы-тие это произошло вне Назарьина и не могло иметь глу-бокого символического значения. Однако, как аккурат-ный летописец, он привел родившуюся благодаря этому происшествию частушку. Сложил ее Павел Назаров:

'Обходи начальство сзади,

Спереди кобылу.

Ни за что тебя посадят,

Скажут, так и было!'

А умозаключение Осипа на побег Дерибасова из психбольницы оказалось поистине пророческим:

'...бежал в женской одежде, словно Керенский.

Отсюда вывожу: его председательство в кооперативе 'Деликатес' - временное. Кооператив вскоре будет низло-жен'.

Чтение произвело на Дерибасова тягостное впечат-ление. Он, конечно, замечал, что Осип - мужик со странностями. Но одно дело отсутствие чувства юмора и разные носки, а другое - смотреть на жизнь, давя на глаза!

И Дерибасов с обидой подумал, что полупсих Осип считается в Назарьине вполне своим. А его - нормального, здорового мужика заклеймили 'выродком'.

На следующий день Дерибасов произнес короткую, но прочувствованную пробную проповедь, щедро, как индийские кушанья - пряностями, сдобренную цитата-ми из 'Уединенных наблюдений' и отпасовал буддо-христиан в коридор, к важному Осоавиахиму, вещавше-му теперь с воздетым перстом и комфортабельным чув-ством обеспеченного тыла.

Глава 24

Когда цветет лотос

Определив сбою судьбу, Гиви сразу же отправился в Москву хлопотать об отставке, пенсии и прочем. Как только 'Волга' завернула за угол, Дуня, поколебавшись взять вилы, скалку или ухват, не взяла ничего. Надев телогрейку, она пошла вышвыривать со своего двора Лидию Пахомову, восторженно переживавшую обостре-ние истерии. Этот экстаз казался Евдокии особенно вы-зывающей наглостью.

Не стесняясь солдатиков, она облаяла сестру Лидию и, оскорбленная отсутствием реакции, уже двинулась было к замеченной в бадье с цементом лопате, но тут первая назарьинская буддо-христианка медленно повер-нула голову, уперлась взглядом в Дунин животик и глу-хо произнесла:

- Не нервничайте, сестра. Вам нельзя нервничать. А то получится кривой, хромой, неверный!

Уже не надеявшаяся получить ответную реплику, Ев-докия подхватила:

- Это почему же мне нельзя нервничать в собст-венном дворе?! И кто это здесь косой, хромой?!

- Не нервничайте, говорю! - неожиданно заорала .сестра Лидия.- Чхумлиан вам беременность ниспослал, а вы дьяволуете!

Солдатики похабно заржали. Дуня покраснела и пе-решла с визга на шипение:

- Чего, дура, брешешь?!

- Ничего,- прошипела и ответ сестра Лидия,- ско-ро, скоро прибудет в семье вашей. И дьявол нервами, как щупальцами, объемлет зародившийся во чреве плод. И может удушить его. Потому не нервничайте! Заморозьте спокойствием дьяволовы щупальца. И когда зацветет в Назирхате лотос, родите вы младенца, которому будут суждены великие деяния!

Человеку, только услышавшему, как счастье наконец застучало и в его дверь, трудно представить, что в до-ставленной корзинке чего-то не хватает. Тем более, что символ Дуниного счастья всегда был аист и отнюдь не с виноградной кистью в клюве. Поэтому Дуня пригну-лась и спросила:

- А когда цветет лотос?

Конкретный вопрос изумил погрязшее в абстракции мышление Лидии.

- Какая разница,- раздраженно пожала она плеча-ми.- Ну, как все... Весной, наверное.

Дуня разогнулась и стала загибать пальцы. На март, апрель, май пришлись, соответственно, пятый, шестой, седьмой пальцы. И, с тяжелым упреком посмотрев на сестру Лидию, Евдокия выдернула из-под нее коврик и вышвырнула за забор, в лужу. Но, хоть Дуня и была крута во гневе, к возвращению отставного генерала пе-ред портиком отрешенно медитировали уже пять жен-щин.

А грандиозная свадьба-новоселье сопровождалась ве-черней медитацией двух дюжин буддо-христиан, среди которых были и мужчины.

Естественно, что Осип Осинов после наблюдения за пышной свадьбой в причудливом доме умозаключил:

'Рок еженощно обиравшегося Арбатовыми Венедикта Дерибасова эпидемиологически эквивалентен СПИДу. От Зи-наиды - к Венедикту и Мишке, от Мишки - к Дуне, от Ду-ни - к Пиночету'.

И вывел отсюда, что СПИД - это рок всего челове-чества.

С каждым днем дом нового назарьинского рода Курашвили все больше становился похож на замок. Гиви встал на тропу холодной войны и, чтобы не видеть тол-пы молящихся, воздвиг железный 'занавес' по типу Берлинской стены.

Но медитирующие желали видеть портик, поэтому они, словно грачи весной, облепляли ухоженные уличные деревья, прибивали к ветвям досочки и созерцали свя-тыню.

Особенно молодоженов раздражала компания, осед-лавшая ветвь перед окном спальни. Светолюбивую Ду-ню удручало, что в собственной спальне она не может раздернуть занавески. Наконец Гиви спилил ветвь и, по-клявшись, что уничтожит все деревья, с которых виден их двор, уехал в Ташлореченск за бензопилой.

Вернувшись из города, Гиви обнаружил председателя сельсовета, которого пристыженная Евдокия потчевала 'кофем по-делибашевски'. Гиви посетовал на отсутствие в Ташлореченске бензопил. Назар Назаров еще раз по-пенял за спиленную без разрешения подведомственную ветвь и объяснил Гиви, почему бензопила ему в хозяй-стве не понадобится.

Всю ночь Гиви уговаривал Евдокию уехать в Грузию, но Дуня, уверенная, что в грузинских горах женщины должны ходить в чадре, наотрез отказалась, не называя причины.

Теперь генерал ездил на новеньких вишневых 'Жи-гулях', как простой назарьинец.

Чтобы отставка не так бросалась в глаза, Гиви собрался приобрести черную 'Волгу'. Но Дуня сказала, что скорее согласится держать крокодила.

Чтобы оставить за собой последнее слово и сохранить верность масти, Гиви с большим трудом добыл вороного жеребца хороших кровей.

Но последнее слово за Гиви не осталось. Через не-сколько дней Дуня привела пеструю телку.

- Зачем нам корова? - не понял Гиви.- Тебе что, денег не хватает у соседей молоко покупать?

- Корова - это мое хобби! - объяснила Дуня.

Если в классовых и национальных войнах можно обойтись без 'капеллана', то в религиозных - никак. Поэтому отец Василий не мог остаться в стороне, да и не хотел, ибо чувствовал, что после его встречи с одно-полчанином православная вера в Назарьине пошатну-лась. И в этой ситуации любая ересь была особенно опасна. О расшатывании веры свидетельствовало мно-гое - и посещаемость служб, и уменьшение приношений, а главное - немыслимые прежде хулительные частушки, вроде:

У отца Василия

Вся мордюга синяя.

Вместо чтоб молиться,

Ищет похмелиться!

Стратегические планы вырабатывались в глубокой тайне, по ночам, в подвале, у присланного Гивиным от-цом свадебного подарка, за добытой еще Мишелем стой-кой из ресторана 'Ночное'.

Несколько раз за ночь Гиви слезал с высокого табу-рета, вытаскивал затычку из свадебного подарка и на-полнял кувшин. На рассвете главнокомандующий Курашвили и член военного совета Осинов проводили учения - следуя традиции, соревновались в меткости. Оба считали, что их 'высокая точность попадания' уст-рашающе действует на стягивающегося к утренней меди-тации потенциального противника.

Свадебный подарок не был опорожнен еще и наполо-вину, когда Евдокия, словно восточная женщина, бро-сила на тропу войны платок, вернее коврик. Этот коврик Дуня купила специально для сестры Лидии, причем дол-го выбирала попестрее и помягче, а затем постелила перед портиком. Сестра Лидия получила право доступа к портику когда и насколько угодно. Более того, после медитаций она приглашалась в дом и радушно угоща-лась.

Естественно, для такой перемены к сестре Лидии тре-бовались веские причины. И они были! То есть сверши-лось чудо - Дуня забеременела, и теперь в этом не оста-лось последних сомнений. На радостях Дуня даже не вспомнила, что лотос в Назирхате цветет весной, и до-верилась во всем сестре Лидии, истерия которой к тому времени приутихла. Тем более, что Лидия Пахомова, как дипломированная акушерка, могла давать дельные со-веты.

Понятно, что такой поворот событий перевел опусто-шение свадебного подарка в совершенно иное, мирное, русло. И теперь по утрам вместо угрожающих учений друзья салютовали в честь будущей матери, будущего сына и нарождающегося дня.

Супруги готовились к рождению ребенка по-разному. Евдокия шила умопомрачительные ползунки с генераль-скими лампасами, вязала и навещала знакомых продав-щиц. Иногда она не удерживалась и приобретала особо симпатичное платьице или юбочку, правда, эти покупки она проносила в дом тайком и прятала, боясь, что если вместо сына все-таки родится доченька, Гиви подумает, что она это сделала нарочно.

Что касается отставного генерала, то он переживал небывалый всплеск активности,

- Пока я жив,- объявил он отцу Василию,- дол-жен обеспечить сына домом.

- Зачем?! - изумился отец Василий.- Да у вас на три тройни места хватит!

- Э! - взмахнул Гиви растопыренными пальцами.- Мальчик не должен водить девок в дом своей матери.

Потратив больше двух сотен на междугородные пе-реговоры и в несколько раз больше на переправленный в Москву 'Стрижамент', Гиви гордо доложил Дуне:

- Рассекретил!

Евдокия посмотрела недоуменно.

- Да избушку твою рассекретил. Теперь дом сыну будет! - Зачем ему отдельный дом?! - возмутилась Дуня.

- Пригодится,- хитро поглядел на Дуню Гиви.

И Евдокия, подумав, согласилась, что дом лишним не бывает.

Распечатав дом Елисеича, Гиви азартно взялся за его перестройку, которая без активной поддержки со стороны армии затянулась гораздо дольше строительства 'замка'.

Лишь к маю изба превратилась в то место, где дол-жен был вырасти настоящий мужчина. Все внутренние перекрытия исчезли. Только на чердаке была маленькая жилая комнатка. Из нее вела шведская лестница в спортзал. В углу его была выгорожена душевая. Огром-ный елисеичевский подвал был разделен продольной сте-ной. В одной половине поместился тир, в другой сауна и филиал родительского погреба - чтобы иногда контро-лировать сына, не унижая его достоинства недоверием.

Дуню, тайком все-таки мечтавшую о дочке, это пуга-ло. Чтобы снять с себя ответственность за срыв планов, она подсунула .Гиви статейку, сообщавшую, что у пожи-лых мужчин чаще рождаются дочери. Гиви занервничал. Доконало его рождение в далеком грузинском селении единокровной сестры.

- Вот видишь,- обеспечивала тыл Дуня.

- Не вижу!-сердился Гиви.- Мне же не восемьде-сят один в самом деле!

- А все-таки! - напирала Дуня.- Правильно люди говорят: надо было сначала подождать, потом дворец спорта строить!

- Художественной гимнастикой заниматься будет! - скучнел Гиви.

От скуки его избавила бывшая жена Нюрка. На праздники она пообщалась с одним из Гивиных друзей, впала в ярость от Гивиной пасторали и излила ее в пись-ме к Евдокии. Письмо содержало такой заряд неприя-тия, что пока Дуня, раздувая ноздри, читала его, у нее начались преждевременные роды.

- Бабку Лукерью и сестру Лидию! - скомандовала Дуня бледному Гиви.

Несколько часов испуганный Гиви бродил вдоль пор-тика, игнорируя успокоительные речи отца Василия. Пе-риодически он останавливался и с ужасом восклицал:

- Семь месяцев с половиной, самое большее... Умрет, да?!

- Все в руках божьих,- вздыхал отец Василий, у которого от огорчения срабатывал только профессио-нальный рефлекс.

- Если умрет - застрелюсь,- сокрушался отставной генерал.

От такого греховного малодушия отец Василий при-шел в ярость:

- Прокляну! - зарычал он.- И тебя, и твою потас-куху Нюрку! До седьмого колена в обе стороны!

Неизвестно сколькиэтажные проклятия воздвиг бы отец Василий, если бы Гиви не лишил того дара речи:

- Глупая книга - Библия,- в сердцах перебил он.- Совсем глупая! 'Он взошел к ней на ложе и познал ее!' Смешно! Женщина познается не после свадьбы. Только после развода!

Пока отец Василий хмурил густые седые брови, из дома вышла удовлетворенная бабка Лукерья:

- Мальчик,- вздохнула она.

- Живой?!-замер Гиви.

- А то!-улыбнулась бабка.- Хиленький, правда. Недоношенный. Месяцев семи. Но ничего, по всему ви-дать, живучий.

- Скоко? - спросил отец Василий. Лукерья махнула рукой:

- И трех не будет.

Пока Гиви крутился по двору с бабкой Лукерьей на руках, отец Василий радостно требовал:

- А Нюрке, стерве, отпиши. Если она, тварь, еще что позволит, хоть раз, я ее прокляну! Собственноручно! Она мой характер помнит! Приеду в Москву и этими вот ру-ками ее прокляну!

А в это время в комнате потрясенная Евдокия жарко шептала сестре Лидии:

- Это все тебе, тебе одной спасибо! А я, дура, не поверила! Даже когда понесла, думала - какой лотос, какая весна... И девочку ждала.

- Ты о чем? - не понимала Лидия.- Успокойся.

- Ну ты ведь сказала, что этот ваш Чхумлиан по-слал мне беременность и что будет сын, которого ждут великие деяния, а главное, что он родится весной, когда зацветет лотос. Семимесячным, значит.

- Да?! - изумилась Лидия.- Не помню. Это моими устами сам Чхумлиан вещал!.. Сына-то как назовешь?

- Как скажешь! - выдохнула Дуня.

- Раз для великих дел, то надо назвать его Чхумлианом.

- Ты что?!-ужаснулась Евдокия.- Нет, Гиви не согласится.

- Согласится,- уверенно сказала Лидия.- Если выс-шему разуму будет угодно, никуда не денется. А почему семимесячный?! Ты не бойся, нормальный парень. Мне ли не знать. Просто мелкий.

Надежды Дуни не сбылись - Гиви согласился. Более того, он расцеловал свою замечательную Дунико и был ей очень благодарен:

- Я боялся, ты Назаром захочешь назвать. Или Де-рибасом, как у вас тут... А ты грузинское имя нашла! Даже сванское! У меня дед Чхумлианом был. Сто пятнадцать лет жил!

Рождение Чхумлиана Курашвили выпало на годов-щину смерти жены Осипа Осинова, немой Варвары. Осип надел чистую рубаху, выправил бритву и, бреясь, не-сколько раз задерживал лезвие у горла. Хоть в комнате никого и не было, он жестко сказал: 'Не имею права',--доскреб щеки, вскрыл последнюю банку засоленных Варварой огурцов, почал бутылку 'Стрижамента' и долго смотрел, на красную этикетку с перечеркивающими гусиное перо двумя дуэльными пистолетами. Выходило, что перед тем как быть перечеркнутым, перо успело вы-вести голубыми тоскливыми чернилами: 'Горькая на-стойка'.

Осип помянул Варвару, похрустел огурцом, запоми-ная его вкус, посмотрел на верхнюю часть этикетки, на изображенный на срезанной вершине горы силуэт неза-тейливой крепости и обхватил голову руками. Это была Назарьино, погружающееся в кратер вулкана!

Осип убрал со стола, раскрыл черный коленкор и написал на первой странице тетради:

'Продолжение уединенных наблюдений и размышлений. Хоть и нет более смысла продолжать наблюдать и размыш-лять. Надежд не осталось!'

Осип встал, принес бутылку, выпил снова и, не за-кусывая, продолжил:

'Сегодня поминал я двух погибших женщин, каждая из которых была мне по-разному дорога - Варвару и Евдокию.

Спасительного для Назарьина слияния души и духа, ко-торого я так жаждал, не произойдет! О, вечная Назарьинская мать, как надругались над тобой!

Антиназарий впервые достиг самовоспроизводства! Слиш-ком поздно содрогнулась душа твоя, о Назарьино!

Исторгнутое тобой, недоношенное антиназарьево отродье оказалось жизнеспособным. И перевязала ему пуповину не бабка Лукерья, но первая из неоарбатовых!

Сегодня на закате наблюдал неоарбатовых на ветках у Антиназарьева гнезда.

С содроганием умозаключаю: неоарбатовы - это стая во-рон, слетевшихся на обреченное Назарьино в предчувствии падали.

Вывожу: после гибели Назарьина каждый неоарбатов унесет в клюве заразу и разнесет по всему миру'.

Глава 25

Два Чхумлиана

Пока Чхумлиан Курашвили сучил ножками, его сто-личный тезка вовсю спекулировал на бирже человече-ских эмоций. Для имиджа Мишель отпустил всю расти-тельность, на какую был способен. Жил он теперь на Цветочном бульваре, в роскошной квартире, освобож-денной от очередной буддо-христианки. Квартира была обставлена и обвешена антиквариатом.

Благородный стиль нарушала лишь висевшая в кори-доре, где потемнее, нарочито некачественная ксерокопия той роковой статьи 'Назарьинский феномен' из 'Ташло-реченских известий'. Кроме названия, можно было разо-брать лишь набранное жирным черным шрифтом: 'Воистину, Дерибасов из села Назарьино Благодатненского района человек феноменальный. Тягаться с этим про-стым зоотехником мог бы разве что граф Калиостро. Похоже, что скоро в Назарьино двинутся экскурсанты и паломники с единственной целью - взглянуть на этого удивительного человека'.

Этой весной Дерибасов с восторгом и тайным стра-хом наблюдал паводок. Тоненькие денежные ручейки, подпитывавшие его осенью, к весне обезумели, взломали все возможные оковы, единым мощным потоком вырва-лись на поверхность, неся с собой массу человеческого хлама, закрутили опасные водовороты и понесли Мише-ля в известном только им направлении. Всю весну солн-це славы грело купающегося в деньгах Чхумлиана Де-рибасова.

С берегов Дерибасову махали валютные проститутки, фарцовщики, метрдотели, товароведы, кооператоры и да-же несколько членов творческих союзов. Основных при-токов взбесившейся реки было три. Могло бы быть и четыре, но возросшая квалификация вовремя подсказала Чхумлиану, что целить выгоднее бесплатно.

Исток первого притока располагался на выезде из Назарьино, в 'Арбатовском' квартале. Цены на землю в этой точке земного шара устремлялись к уровню цент-ра Токио.

Два других притока сливались в кооперативе 'Кон-такт', образуя еще более мощное русло. Один наполня-ла та самая половина сверхдоходов, от начавшегося к концу зимы таяния девственных снегов и холостяцких глетчеров под обжигающими пророчествами Чхумлиана о семейном счастье. Второй же поток появился недавно и свидетельствовал о творческом росте Дерибасова. По-думать только, еще четыре года назад сельский зоотех-ник, приторговывавший свининой на мотоцикле, спустя два года превратился в кооператора областного масшта-ба, пересевшего с 'Запорожца' на 'Волгу'. И вот, на-чавши свое возрождение всего полгода назад с дешевой и, казалось, обреченной на быстрый провал аферы, Де-рибасов вышел на комбинацию вполне столичного уров-ня! Более того, он разработал безотходную технологию! После того, как Осоавиахим получал деньги за очеред-ной арбатовский угол, Чхумлиан начинал готовить буду-щую паломницу. Одиноким женщинам с жилплощадью он напоминал, что есть возможность совершить вожде-ленное для их сверхдуши деяние - дать возможность страдающему в отрыве от его Верховной Личности учени-ку воссоединиться с учителем, чтобы они смогли стать неразлучными, как молодой йог Назари и мудрый Гуру. После чего Осоавиахим ставил вопрос ребром и разъяс-нял, что для благого деяния, нейтрализующего действие вездесущей частицы 'Ом', требуется вступить в фик-тивный брак с заслуженным буддо-христианином и прописать его на своей жилплощади, чтобы на время паломничества дать тому возможность спокойно меди-тировать.

С учениками у Дерибасова проблем не было - в 'Контакте' скопилось огромное количество периферий-ных холостяков, готовых продать свободу за московскую прописку. И как же радовались они, получая в 'Контак-те' адрес Осоавиахима, который предлагал не торговать своим телом, а покупать прописку и арендовать жилпло-щадь! А то, что Дерибасов, получая львиную долю, оста-вался в тени, свидетельствовало уже о его профессио-нализме.

Больше всего неудобств доставляло Дерибасову впи-танное с молоком матери, идущее от Анфима Дерибасова, назарьинское неприятие сберкнижек и других цен-ных бумаг. Ни бездарные кутежи, ни покупка черного 'мерседеса', ни меценатство, не могли утрамбовать дерибасовское состояние хотя бы в портфель. И малень-кий, но тяжелый чемодан, с которым Дерибасов не ре-шался расставаться надолго, отравлял ему все удоволь-ствие.

В роскошных постелях самых дорогих из общедоступ-ных женщин столицы Дерибасов боялся сомкнуть глаза, ибо не был уверен, что ему дадут проснуться.

В ресторанах он не решался отойти от чемодана по-танцевать.

Он даже добыл пистолет!

Но и в квартире на Цветочном бульваре не было ему покоя. По ночам он слышал стуки крюков с веревками, забрасываемых на балкон, скрипы, шорохи и лязг отмы-чек. И часто жалел Мишель, что прогнал от себя Сань-ку, единственного совестливого человека в этом городе.

Саньку Мишель встретил в начале июня, на Арбате. И издалека не узнал. И одеждой, и прической, и поход-кой, и высокомерно-брезгливым выражением лица - всем Санька не отличался от нормального московского аксе-лерата. Разве, что по бокам висели две девицы намного выше среднего класса.

И это было особенно удивительно, потому что в Назарьине девки сторонились Саньки. Ну не нравился он им! И тощеват, и сутуловат, и очки... Не было в нем на-стоящей назарьинской стати. Хоть бы на гармошке или гитаре играл, или зубы толком скалил... В общем, не щекотало у назарьинских девок в носу от Санькиных шуточек - только носики морщились...

- Санька.! - отдался первому порыву Мишель,

И вдруг понял, что Санька заметил его намного раньше и не испытывает по этому поводу ни малейшего энту-зиазма.

Санька что-то сказал девицам, те недовольно отце-пились и уселись на бетонный вазон.

- Ну, как дела, студент? Общежитие не надоело? - Дерибасов тут же решил поселить Саньку с собой и взять на полное довольствие.

- Общага? - поморщился Санька.- Да не-е, Миш, я квартирку снял. Тут неподалеку. Кстати, я там тебе что-то должен был? - он вытащил из кармана комок купюр.

- Да брось,- искренне отказался Мишель, прощая Саньке все, даже переход на 'ты', и поставил чемодан на брусчатку.

- Ну, ладно,- не стал настаивать Санька.

- А башли откуда? - не удержался Мишель.- Фарцуешь или что?

Санька впервые улыбнулся:

- Или что... Уж вагоны не разгружаю, не беспокой-ся.- После паузы он вяло кивнул на отпущенные космы Чхумлиана, стянутые серебряным обручем: - Хиппуешь на старости лет или народ дуришь?

- Ладно, за столиком все расскажу,- засуетился Мишель.- От тебя у меня секретов нет. Я тут такое кручу!.. Короче, бери девок, у меня в 'Праге' метр при-кормленный. Кто из них твоя?

- Да не-е, Миш,- поскучнел Санька.- В другой раз. У нас тут свои дела.

- Черт с тобой! - компанейски рубанул Мишель.- Сегодня я не спешу. Пройдусь с вами по вашим делам, а потом загудим. Ты ведь без меня от второй не изба-вишься.

Санька улыбнулся во второй раз:

- Хороший ты мужик, Миш, только женился рано, а в Москву приехал поздно. А надо бы наоборот... Ну лад-но, шеф, может, еще встретимся...

Не успевший оценить степень обидности, Мишель ма-шинально пожал протянутую руку и вспомнил:

- Стой! А почему все-таки Авгырд?

- Чего? - не понял Санька.

- Ну бык... Крылатый. Почему ты его Авгырдом назвал?

- А-а... легенда... Слушай, не помню... А, ну да - это же Дрыгва наоборот.

Через несколько шагов Санька обернулся:

- Кстати, Миш, ты в курсе... Ну, что тёть Дуня ро-дила?

Когда к Дерибасову вернулся дар речи, Санькина спина была еще в пределах слышимости.

- Ты че брешешь?!.. От кого?!..

- От генерала! - озорно крикнул Санька, цепляя девиц.

- От какого?

- От отставного!

Девицы зашлись в молодежном астматическом сме-хе. Рифмованный ответ не оставлял сомнений, что Сань-ка брешет. А это уже был вызов. Так подло мужское достоинство Дерибасова никогда не оскорбляли. Да еще перед девками. Да еще земляк, да еще сопляк, да еще единственный человек, которому он бескорыстно помог!..

Дерибасов кинулся за охамевшим молокососом, но невидимая 'золотая' цепь натянулась, и Мишель, почув-ствовав на горле ошейник, похолодел и вернулся к чемо-дану. И лишь ощутив его тяжелую силу, Мишель успо-коился от мысли, сколько благ потерял этот сопливый придурок за несколько минут.

Пока Дерибасов таскал свое сокровище по Москве, Дунино сокровище впервые улыбнулось.

- Зачем я не послушал свою Дунико? - сокрушал-ся Гиви.- Построил такой большой дом! Пока добе-жал- Чхумлиан уже плачет...

- Чуня, Чхумлик мой сладенький, ну, улыбнемся папочке скорей! - неистово сюсюкала Дуня.- Гиви, ты вымыл руки? Положь дитё!

- Да не нервничай, Дунь. Молоко пропадет,- влез-ла сестра Лидия.- Ничего ему не сделается, крепкий парень! Не знала бы, что недоношенный, не поверила б!

Гиви одарил сестру Лидию взглядом, от которого старшие офицеры опускали глаза, младшие бледнели, прапорщики смотрели в потолок, сержанты лишались дара речи, а рядовые... впрочем, на рядовых Гиви этот взгляд не тратил. Однако эта приживалка, сукина сест-ра Лидия сделала какой-то пас и как коза уставилась Гиви в глаза. И отставной генерал в очередной раз по-жалел, что у него нет родной тещи, а ее обязанности исполняет такая мымра. Переживая свою ненужность, Гиви ушел.

- Видела, как сила моего взгляда вытолкнула из комнаты твоего? - похвасталась сестра Лидия.- А ведь раньше я так не умела. А теперь я как луна, светящая отраженным светом, отражаю духовную силу Чхумлиана! И так действую.

Дуня, перецеловав пяточки, икры, бедрышки и попоч-ку Чуни, вернула себе душевное равновесие и смогла среагировать:

- А вот знаешь, Лид, я сегодня что подумала... Уче-ние ваше истинное, это мне теперь понятно.- Дуня снова потянулась к Чуне.- Только ты вот молишься, то есть медитируешь, а мне некогда, да и неохота... За это кара, последовать может?

Сестра Лидия задумалась, потом облегченно улыбну-лась:

- Да что ты нервничаешь? Чхумлиан учит, что толь-ко мужчины разбиты на четыре варна. А женщины - на два - на красивых и некрасивых, на сапег и назирхаток. У сапег красота на лице и в теле, а у назирхаток она проникла вглубь. И это определяет клубок судьбы для каждой. Сапегам дана красота, чтобы любить, рожать и вскармливать. Поэтому сапега, чтобы реализовать свою миссию, должна стремиться выйти замуж и родить. А ты типичная сапега. Другое дело, если бы ты, как я, была назирхаткой. Тогда семья для тебя явилась бы семью бедами и сорока девятью несчастьями!

Дуня высвободила грудь и наклонилась над сыном. Чуня с большим трудом присосался к твердой поверхно-сти и принялся добывать пропитание. Со стороны могло показаться, что он так старается из страха перед вели-чиной и тяжестью нависшего над ним полушария.

Когда носик ребенка погрузился в помягчевшую плоть, Дуня смогла оторваться от созерцания и улыб-нулась:

- Это... В народе-то говорят, ваши совсем озверели. Что в стаи сбились и как волки за коровами бегаете. И прямо из вымя молоко сосете... Зачем же так? Пона-чалу приехали - городские, культурные, тихие, уважи-тельные. Ты скажи своим, чтобы покупали молоко, как раньше. А то наши их поучат, дороже станет.

Сестра Лидия поморщилась:

- Да не в деньгах же дело, Дунь. Коровы в Назарьине священные, в них кровь Авгырда и назирхатских ма-терей. Их молоко целительно для духа. А у кого из нас дух не подранен?

- Да, у нас в Назарьине дух крепкий,-согласилась Дуня.

- Но вы-то пьете его всю жизнь,- продолжила Ли-дия.- И вам нужна доза не лечебная, а профилактиче-ская. А это намного меньше, и при вашем неправильном доении как раз такая доза и остается.

- Это у кого неправильное доение? - вскипела Дуня.- У нас? А где ж тогда правильное? В Москве, что ли?!

- Не нервничай! - нервно приказала сестра Лидия.

Глава 26

Дух начинает действовать

Этим вечером Осип Осинов перестал считать рожде-ние Чуни самым тяжким событием своей жизни. Сегод-ня он получил двойной удар.

Уединенно наблюдая, в Луковом лесу наткнулся он на страшное и омерзительное в своей противоестествен-ности зрелище: неоарбатовы, словно мухи, облепили безумно мычащую корову. Они держали лишенное неза-висимости животное за рога, ноги, хвост и по четверо, сшибаясь лбами, мучали сосцы. Осип не выдержал взгля-да поруганного животного, которому он не мог объяснить, что дух не должен действовать, и подавленно крутя пе-дали покатил домой, ничего по пути не наблюдая.

Еще три года назад Осип установил, что коровье мо-локо- это душа трав. Выходило, что пока Антиназарий использует для реализации заложенной в него програм-мы душу Назарьино, неоарбатовы высасывают душу из Назарова луга, а из Земли в целом - сок и округлость.

Только подъехав к Дуниному дому, начал Осип сно-ва уединенно наблюдать, вернее подслушивать. Вечерняя медитация неоарбатовых, привычно оседлавших ветки, напоминала митинг обезьян. В кронах глухо роптали:

- Почему сестру Ирину-вторую пустили? Она на три недели позже меня приехала. И с дерева спускалась всегда раньше.

- Да она уже месяц вообще не дежурит!

- Правильно! Как корову держать за рога - так одни, а как к алтарю - так другие...

- В общем, что говорить! Окружила себя сестра Ли-дия любимчиками и подхалимами. Пользуется, что Чхумлиан не видит.

- Да все он видит! Просто нас испытывает!

- Да что же она делает? Брата Рудика сразу перед второй колонной поставила! Этого молокососа!

- Товарищи! Давайте напишем Чхумлиану!

- Нет! Сначала общее собрание секты проведем! И деятельность сестры Лидии осудим! А потом уже, на основании этого документа, будем апеллировать к Вер-ховной Личности! - проскрипел старческий голос.

- Да надо с сестрой Лидией поосторожнее... Если она смогла внушить Пиночетихе еще семерых пустить, то завтра внушит, чтобы всех пускали! Если по-хорошему. . А то повнушает и нам - будем на четвереньках бегать или еще похуже.

И Осип Осинов понял, что если до сих пор самовос-производящийся Антиназарий был отставным генералом без армии, то теперь к нему повалили рекруты и волон-теры. И прогноз был ясен: в ближайшее время числен-ность мигрантов превысит коренное население. И они поглотят Назарьино, словно вулкан! И не было никакой возможности отделить генерала от армии, ибо он владел портиком! А портик был единственным в своем роде! И никаких аналогов или копий не имел. Хотя...

А митинг на деревьях продолжался:

- Вот правильно говорил брат Осоавиахим! - Осип Осинов вздрогнул. Даже он не ожидал такого прямого подтверждения своей прозорливости - неоарбатовы бы-ли связаны с арбатовским лидером!!! Тут уж само собой умозаключалось, что псевдопаломники явились прямым порождением Арбатовых и, следовательно, неоарбатовыми в полном смысле слова, а не по аналогии.

- Я тогда даже записала,- продолжил тот же го-лос,- то, что брат Осоавиахим зачитал из священной тетради: 'Как египтяне вымерли, воздвигнув пирамиды, так обречен всякий народ, создающий пирамиды соци-альные!'

- Не надо выхолащивать мысль! - возмутился Осип, запрокинув гневное лицо.- Там было написано не толь-ко народы, но и организации, коллективы, общества, пар-тии, группы, общины и секты! - И, пнув в сердцах дере-во, он вскочил в седло и поехал прочь.

Вслед донеслось изумленное:

- Точно! Так он и прочитал... Просто я записать не успела... Откуда этот назарьинец все знает? Вот что значит святое место!

Теперь вся зловещая цепь была выстроена натрени-рованной логикой Осипа. Зло оказалось значительно более организованным и переплетенным, чем он мог пред-положить! Малый Антиназарий выманил истинно назарьинское учение, оторвал от родной почвы, извратил и напустил на родину стаю еретиков. А занявший его место большой Антиназарий начал самовоспроизводить-ся посредством Души, и вот сегодня Осип наблюдал, как смыкалось зло у портика и цепь замыкалась вокруг Назарьина в петлю.

Не будь Осип Духом, обреченным на бездействие, он сделал бы сейчас все, чтобы не дать цепи завязаться в узел у портика. И тут Осип с ужасом осознал, что он уже давно не Дух, а одно из звеньев этой цепи зла! Что он уже совершил действие, отдав Мишке заветные тет-ради. И единственное, что осталось ему теперь,- это про-тиводействием попытаться разорвать цепь. Но даже унич-тожив тело свое или душу, оставался он неразомкнутым звеном проклятой цепи.

Осип напряг натренированную логику, она, словно электрический ток, пробежала по цепочке и споткнулась о портик.

Впервые за долгие годы Осип Осинов не прикоснулся к бумаге. Вернее, к обычной бумаге. На фотобумагу это не распространилось. До полуночи он печатал фотогра-фии с прошлогоднего негатива, на котором запечатлел для своего краеведческого альбома свежевоздвигнутый дерибасовский портик.

Утром он двинулся в 'Арбатовский Гарлем'. Во дво-ре бывшего дома Осоавиахима буддо-христиане прово-дили собрание. Уже издали был слышен визг сестры Лидии:

- Побойтесь Чхумлиана! Вы... вы... Вам всем не ме-сто на святой земле! Убирайтесь отсюда!

- Да хоть сейчас! - агрессивно перебила полная брюнетка в декольте и галошах.- Земля, на которой рас-поряжается такая сестра, как ты, уже не святая!

- Не святая? А какая же, по-твоему, земля в Новом Назирхате!?

- А поруганная!

Хлопнула калитка. Перед носом Осипа мелькнуло 'декольте'. Ирина-первая покидала собрание, а судя по всему, и Назарьино.

Положение попытался спасти щупленький Рудик:

- Братья и сестры,- вдумчиво позвал он.- Чхумлиан не простит нам раздора. Он ведь представил нам воз-можность ускоренно пройти ступени совершенствования, благодаря святости этого места... А что делаем мы? Я боюсь, что мы попросту оскверняем святость этой земли. С каждой минутой распри мы удаляемся от Верховной Личности. Более того, наше собрание вообще следует как можно скорее прекратить, потому что оно незаконное. Наша секта не должна осложнять свои отношения с властями. Мы нарушаем указ Президиума Верховного Совета о проведении собраний, митингов, демонстраций и уличных шествий. Если нам уж так необходимо про-вести это собрание, в чем лично я очень сомневаюсь, то организаторы собрания должны подать заявление в по-селковый совет, не менее чем за десять дней. Братья и сестры, прекратим это двойное беззаконие перед Вер-ховной Личностью и государственной властью. Братья и сестры, давайте лучше разойдемся и помедитируем...

- Ага, помедитируем,- иронично-прокомментирова-ла худенькая старушка.- Ты, молодой человек, на ков-рике у второй колонны, а я, старая женщина, как пташ-ка божья, на второй ветке. Где уж тут медитировать. Од-на мысль - как бы не свалиться.

Тут Осип Осинов решительно распахнул калитку. Все приумолкли. Раздался шепот:

- Это тот, вчерашний... Знаток учения...

- Приветствую вас, братья и сестры!-объявил Осип и, ухмыльнувшись, добавил: - Узнав о вашей ра-спре, я пришел, повинуясь зову, повелевшему мне излить живительную влагу знания на разгорающееся пламя вражды!

- Простите, но я еще не договорил,- нахохлился Рудик.- И вообще, кто вы такой?.

- Кто я такой, покажет время и расстояние,- от-резал Осип и, воздев перст, провозгласил свою третью универсальную аксиому: - Ибо ближних одинаково ос-лепляет зв.езда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия.

- Точно! - заволновался народ.- Как по писаному!

- Вы ученик Чхумлиана? - подозрительно спросила сестра Лидия, уехавшая до публичных чтений 'Уединен-ных наблюдений'.

Ничего не ответил на это Осип Осинов. Он взял боль-шую фотографию портика и канцелярской кнопкой при-крепил к дереву.

- Братья и сестры! - позвал Осип.- Вот как выгля-дел священный алтарь до осквернения. Он стоял, откры-тый всем ветрам, а главное, не соединенный ни с каким жилищем людей, стоящих на низшей ступени. Незадол-го до вашего приезда портик был поруган. И сотворен-ные у его подножия молитвы там и остаются, не подни-маясь вверх. Но продолжает оставаться священным до-кументальное изображение его первозданного вида. Я делюсь с каждым из вас своей коллекцией священных фотоикон и ничего не прошу взамен.

- А все-таки,- ужаснулась сестра Лидия,- кто вы такой, что указываете нам, как медитировать?! Чхумлиан говорил - медитировать у портика. Вы ученик Чхумлиана?!

- Чхумлиана Дерибасова?! - сузил глаза Осип Оси-нов.

- Да. Ну, 'Назарьинского феномена',- подтвердил кто-то.

- Еще чего,- отрубил Осип.- Это он мой ученик. Самый плохой ученик.

- Как вы смеете?! - взвилась сестра Лидия.- Това-рищи, это провокация! Не слушайте его! Это просто Чхумлиан нас испытывает!

Но не допущенные к портику буддохристианские мас-сы уже сделали свой выбор. Они хватали из рук Осипа фотоиконы, засыпали его вопросами и, услышав в ответ что-то знакомое, но развернутое, испытывали восторг об-ретения истины и разбредались на индивидуальное медитирование.

Когда осталась только восьмерка 'допущенных', мно-гие из которых были с фотоиконами, сестра Лидия ре-шилась на грех. Она отвела Осипа Осинова в сторону и, пристально глядя в глаза, спросила:

- Скажите, пожалуйста, кто был предыдущим му-жем Евдокии Платоновны?

Осип посмотрел с интересом. Неужели эта женщина тоже начала прозревать и выстраивать цепь зла? Чуть поколебавшись, он не стал скрывать:

- Все правильно. Ваш так называемый Чхумлиан и был. А по-нашему - Мишка Шампиньон. Местный при-дурок и даже выродок.

Глаза женщины заблестели, как показалось Осипу, от ужаса.

- Скажите, а когда он уехал? - вкрадчиво, но с ка-ким-то внутренним напряжением спросила она.

Осип долго думал над тайным смыслом вопроса и' не найдя его, ответил:

- В прошлом году.

- А точнее? Постарайтесь вспомнить.

- А что тут вспоминать,- буркнул Осип, потерявший интерес к нелогичному разговору,- в самом конце лета.

Сестра Лидия пошевелила губами, лицо ее приобре-ло специфическую одухотворенность забросившего шай-бу спортсмена, и она воскликнула:

- Я так и знала!

Глава 27

Москва-Назарьино

Сестра Ирина-первая оказалась первым буревестни-ком. Несколько секунд они с фиктивным мужем изобра-жали симпатичную пародию на картину 'Не ждали'. Сходство усугубили галоши, рваные чулки и мешок.

- Так вот ты где, значит, была,- протянул деловой фиктивный супруг.- Досрочно освободили?

- Что, сверхдуша горит? - Ирина-первая метнула недобрый взгляд на пустые бутылки и потащила мешок на кухню.

Однако фиктивный благоверный возник на ее пути и попер буром.

- У меня уплачено вперед. А твое досрочное осво-бождение- это твои радости и твои же проблемы...

- Ты что, меня в собственный дом не пускаешь? - не поняла Ирина Ивановна Мостина, 1946 г. рождения, русская, уроженка г. Москвы, из служащих, б/п, образо-вание среднее специальное, родственников за границей, судимостей, правительственных наград, научных трудов и изобретений не имеющая.- Раз так, то час на сборы и выметайся! И чтоб ни одной пустой бутылки после тебя не осталось!

Но фиктивный благоверный рассмеялся в лицо:

- А не хочешь досрочно вернуться откуда пришла? А ну чеши отсюда за сто первый километр!

- Здорово же ты тут досамоусовершенствовался! - взвыла хозяйка.- А ну пошли к твоему учителю!

- Ты со мной по фене не ботай!-вскипел фиктив-ный.- Это у тебя там паханы, учителя, бугры и спиногрызы!..

- Ладно, гражданин начальник,- с трудом начала входить в образ Ирина Ивановна, год назад - гример.- К параше-то допусти.

Она прошмыгнула в совмещенный санузел, нашла под ванной, среди бутылок, ружье для подводной охоты, за-рядила гарпуном, срепетировала перед зеркалом достиг-нутый упорными медитациями сверхчеловеческий взгляд и вышла.

Через несколько минут в квартире не осталось никого фиктивного. На сданные порожние трофеи Ирина Ива-новна смогла дотянуть до первой зарплаты.

Незагарпуненный фиктивный муж неожиданно всплыл перед Осоавиахимом, полностью сменившим к тому вре-мени имидж. Теперь уже никакая вахтерша не приняла бы его за начальника сантехнического участка. Он был бы неотличим от послереволюционных изображений бур-жуев, если бы не роскошный каштановый парик, куплен-ный им на рок-фестивале у очень популярного бас-гита-риста, фамилию которого Осоавиахим не запомнил. Та-кой внушительный вид несколько умерил агрессивный пыл фиктивного мужа. Тем более, что смущение и испуг проняли Осоавиахима только после ухода жертвы.

- Ты чего, мужик,- обиженно прогудел Осоавиахим, веривший Дерибасову, что большая часть доходов ухо-дит в 'Контакт',- я же тебе не председатель коопера-тива. Это только главный бухгалтер может разрешить денежки вернуть, у нас предприятие солидное. А я че-ловек маленький, у меня зарплата сто рублей. Простой советский труженик. И инвалид. Так что ты лучше к ним иди, с них начинал, ими надо и заканчивать. Чтобы все по-людски и по-божески. А их ты потряси, а как же. Потому что правда твоя.

Обеспокоенный Осоавиахим, выставив вперед гор-дость за свою хитрость, поехал к Дерибасову и доложил. К концу доклада на антикварном столе защебетал япон-ский телефон.

- Миша, ты? - снисходительно удостоверился пред-седатель кооператива 'Контакт'.- Помнится, и не мне одному, что, втягивая нас в эту аферу, ты божился, что все будет замыкаться на тебе...

- Я как раз собирался звонить,- затараторил Де-рибасов.- Я сам только узнал. Это мой ассистент. Он нарушил инструкции...

- Кстати, о вашем ассистенте, профессор Дерибасов. Вероятно, по разработанной вами теории, преподобный Чхумлиан останется на свободе слать посылочки с суха-рями нам и ассистенту? Так вот, 'Контакт' уполномочен заявить, что ваша теория ошибочна. Она свидетельствует об оторванности автора от жизни. Короче, ты нарушил уговор, что все эксцессы расхлебываешь сам. И подста-вил нас. Так что контракт расторгается, Миша.

- Да что ты, Володя! Шлите мужика сюда...

- Да нет, послать мы решили тебя...

- Я же предлагаю все компенсировать...

- А ты уже компенсировал. Мы ему выплатили из твоей половины сверхприбыли за прошлый месяц. Честно говоря, мы были удивлены размером компенсации. Ты называл куда более скромные цифры... Ну это ладно. А вот быть уверенными, что такое не повторится, мы не гложем. С этого момента все причитающиеся тебе выпла-ты пойдут на образование компенсационного фонда...

- Да никто больше никогда у вас не появится,- обещал Мишель, но голосу недоставало уверенности, и это чувствовалось.

- Так это же хорошо, Миша. Тогда со временем ты получишь все, что останется. А вот если получится на-оборот, и должок окажется за тобой... Тогда мы попро-сим ребят, которые следят, чтобы нас не обижали, брать наш налог с тебя. Ну извини, тут ко мне зашли. Привет ассистенту.

Просидев несколько минут под испепеляющим взгля-дом Дерибасова, Осоавиахим почувствовал, что пахнет жареным:

- Ты че, племяш, расстраиваешься? Обойдется. Давай на этих волков плюнем...

Племянник, не отвечая, поигрывал пистолетом.

- Миша, родной! Убери ты это от соблазна. Нельзя человеку самому себя жизни лишать... Просто так, не на благо обществу... Всех денег не заработаешь, а прожи-точный минимум на такси с коньяком мы теперь и без них иметь будем. Я ведь дело открываю. Хотел сам, но теперь по-родственному возьму в долю и тебя. Мы с братом Митрием на днях кооператив регистрировать будем. Проявим социалистическую предприимчивость. 'Рыцарь' называется, понял?

- Заткнись, тупарь! - попросил Дерибасов.- Ведь убью. Да что ж мне так с людьми не везет! - простонал он.- Правильно говорят, лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

Осоавиахим безмолвствовал. Дерибасов вышагивал по периметру толстого ковра. Горло было так же сухо, как и русло его 'денежной Миссисипи'. Арбатовский квартал был практически реализован. Конечно, в чемоданчике оставалось еще целое 'водохранилище', но стоячая вода - это не живое дело. Тем более, что если буддо-христиане начнут репатриировать в Москву... А ес-ли они еще начнут всучивать арбатовские дома назад по той же цене?!

- Придется съездить в Назарьино,- с сожалением констатировал Дерибасов.- Ты готов?

- Ну, Мишка,- ожил Осоавиахим, обнаружив, что мо-жет разверзнуть уста, не опасаясь высшей меры.- Вы с сестрой Лидией прямо как сговорились. А ненадолго съездить я согласен. Мне надо Зинку проучить. Агрессор должен получить отпор! Она мне вчера по щеке съезди-ла, прямо тряпкой, которой стол вытирала, дура. Зна-ешь, Миша, женщины - они подарков не понимают. Я ей первый опытный образец 'Рыцаря' принес, а она...

- Что ты мелешь? - спросил Дерибасов.- Откати назад. При чем здесь сестра Лидия?

- Ну как же, Миша, при чем? Я разве телеграмму тебе не показывал? Третий день в кармане ношу... Ви-дишь-'молния'. Дорогая, наверное.

- Ну-ка,- встревожился Дерибасов.- Дай сюда.

- Да ничего интересного,- сказал Осоавиахим.- Я тебе ее не дам, она мне прислана. Направлена в мой ад-рес. И бланк красивый. Все равно ничего не понять. Вот жадная баба - слова лишнего не написала. Вот, я тебе сам прочту: 'Немедленно приезжайте! Лидия'.

Уже через час черный 'мерседес' с Дерибасовым и Осоавиахимом на борту мчался по Симферопольскому шоссе.

- Жми, Мишка, жми!-призывал медлительный, но обожавший быструю езду Осоавиахим, развалясь в ком-фортабельном сиденье.- О! Так его! - и победно смот-рел на очередного обгоняемого водителя.

- Все! - сказал Мишель,- теперь придется тратить с оглядкой.

- Это уж как водится,- поддержал Осоавиахим.- Это только дураки, прости, Миша, без оглядки тратят. Настоящий человек тратит с умом. Вот я - все копеечки, словно крошки со стола подбираю. Потому что хлеб - наше богатство.

- Ну, ты и жмот! - подначивал Мишель.

- Я, Мишка, не жмот. Просто я всю жизнь на сэко-номленном сырье работаю. А тебе этого не понять. По-тому как ты мне классово чуждый элемент. Вся жизнь в достатке, и детство счастливое, я видел. Уж я-то на своей шкуре испытал, что экономика должна быть эко-номной.

- А на такси кто все время катается? - разозлил-ся Дерибасов.

- Так это же, Миша, я от необходимости на ней катаюсь. Я человек сельский, труженик полей, а в Москве так все запутано, никогда без таксиста не попадешь куда надо. Ум ведь только в мелочах и проявляется. Вот ты на баб сколько потратил? Видишь, даже сам не пом-нишь. Потому что живешь без централизованного плани-рования. А я два рубля пятьдесят копеек - пять раз в кино ходили. На Новый год с уличной елочки игрушку захватил. А на восьмое марта вербочку приметил, да вечерком веточек наломал, то-то радости было! Конфе-тами шоколадными, самыми лучшими, правда, баловал, так то ж без убытку... Каждому - по потребности... А Зи-наида Владимировна женщина видная, и, признаться, получше многих твоих девок. Вот взять хотя бы эту твою последнюю, длинную. Кувалдой бы ее по голове сплю-щить, может, и получилась бы справная баба. А так, по справедливости, она бы тебе платить должна.

- Дурак ты,- усмехнулся Мишель.- Женился рано, а в Москву приехал поздно. А надо бы наоборот. С такой длинной полная новизна ощущений - пока гладишь ко-ленку, забываешь о груди. А когда ласкаешь грудь, на-чинаешь скучать по ногам.

- Не-ет,- не согласился Осоавиахим.- Я не дурак. Просто мне это распутство ни к чему... Как и все честные люди, я не приёмлю этот западный образ женщин... Или возьмем харч. Ты по ресторанам желудок портил и день-ги спускал, а я на домашней пище видишь как раздоб-рел. Тут только взглянуть на нас - сразу видно, кто с пользой для себя время провел... Слушай, а ты не боишь-ся, что тебя в Назарьино поучат? А то ведь ссыльный ты... Без позволения ведь едешь. Вдруг встретят камня-ми да колами... А что если не сможем дать достойный отпор зарвавшимся молодчикам?

Дерибасов ощерился:

- А что, кооператив 'Рыцарь' хочет навязать мне шлем и кольчугу?

Осоавиахим утробно захохотал, обнажая огромные редкие зубы, десны и широкий язык.

- Не-е, Миш... Наши кольчуги не тебя, а от таких, как ты, спасать будут! А защищать мы будем женщин и девушек, как истинные рыцари. Кооператив гарантирует защиту от изнасилования, измен, СПИДа и прочего сифилиса.

К Дерибасову начало возвращаться нормальное на-строение:

- От СПИДа, говоришь? Да это же Нобелевская премия и миллион в валюте!

- А как же,- приосанился Осоавиахим.- Зря я, что ли, все свои трудовые сбережения в 'Рыцаря' вложил? Я тебе сейчас по порядку растолкую. Раньше рыцарь, когда из дома уходил, жену свою на замок запирал. Но не в комнате, а то как бы она по хозяйству управлялась? Он прямо на ней замок запирал. Такой пояс целомуд-рия, с замком. Мне брат Митрий на картинке показал. Для наглядной агитации. Понимаешь, они тогда никому доверять не могли - время такое было. А сейчас время тоже как раз такое. Сложных социальных проблем. Вот брат Митрий и смастерил современную конструкцию, лучше всякого ожерелья. Мера по дальнейшему усовер-шенствованию. Легкую, удобную, и на разный размер регулируется! Я первый образец Зинке дал, чтоб приме-рила. Испытать надо было. А она мокрой тряпкой. А еще городская...

Дерибасов заинтересованно снизил скорость. Осоавиа-хим тоже рос прямо на глазах - по сравнению с прока-том бутылок идиотизм его идей стал утонченней. А дядя, размахивая руками, как веслами, продолжал:

- А миллион, племяш, будет не только в одной ва-люте. У нас в стране тоже многие нам выразят свою признательность и поклонятся в пояс.

- Целомудрия? - подсказал Дерибасов.

- Чего? Ты это, не перебивай. Я ведь интересовал-ся - очень много героических профессий, когда люди все время в командировке. Снабженцы, артисты, военные, геологи, журналисты... А моряки, охотники, проводники... Да что там! И у всех жены. А тут пояс наш человек ку-пил, на подругу одел и дальше как хочешь - хоть сам уезжай, хоть ее на курорт отправляй.

- Ну вы даете!-Дерибасов выключил негромкую музыку.

- Это еще что! - горячился Осоавиахим.- Это ведь только первая мысль! Ты вот телевизор смотришь? Зна-ешь, с какого класса они теперь начинают? А тут, пока под стол пешком ходит, ее на замочек щелк! А на свадь-бе мужу 'под ключ' и сдать. У нас уже и заявки от родителей есть! Из Азии, с Кавказа, еще откуда-то...

А наладим производство мы быстро. Потому что нас ми-нистерство медицины поддержит. Им ведь тоже надо от-читаться, что со СПИДом борются. Ты, может, не зна-ешь, но этому сейчас придается очень большое значение. Оставим свой след.

Их обогнал 'Запорожец', но Осоавиахим не среаги-ровал,и продолжил:

- Так что с рублями проблем не будет, а валюту, брат Митрий сказал, будем получать из мусульманских стран и центральной Африки.

Чтобы сохранить две жизни, Дерибасов съехал на обочину и упал на руль. Мишель дергался, словно 'ба-ранка' была под напряжением. Наконец он выдавил:

- Какую валюту предпочитаете, профессор?

- В основном, мы с братом Митрием рассчитываем на нефтедоллары,- холодно ответил Осоавиахим.

- Неф-неф-неф-нефте... что? Что это такое? Осоавиахим досадливо поморщился и с трудом про-вернул ручку своей мыслительной мясорубки:

- А вот что: обычные деньги - они из бумаги, зна-чит из дерева. А эти из нефти - полиэтиленовые, чтоб прочнее, значит, были. Для мощного экономического сти-мулирования. Понял?

Осмеянный Осоавиахим раз двадцать проревизовал планы кооператива во всех звеньях, прежде чем успоко-ился и возжаждал реванша:

- А все-таки, Миша. Ты мне зубы не засмеивай. Как ты в Назарьино ехать не боишься? На пистолет наде-ешься, что ли?' Хочешь решать свои проблемы силой оружия?

- На суверенитет,- отрезал Дерибасов, действитель-но боявшийся возвращаться и даже взявший в дорогу огромные черные очки для себя и дяди.-- Запомните, гражданин Арбатов. Едем мы не в Назарьино, на кото-рое нам наплевать с высокой горки, а в не имеющую к селу никакого отношения общину. Расположенную по соседству, на бывшей назарьинской территории. Государ-ство в государстве, так сказать. Ясно?

- Мне-то ясно,- вздохнул Осоавиахим.- Но народ у нас тупой, не поймут, и поучат.

- Не каркай! - прикрикнул помрачневший Дериба-сов.- Наши буддо-христианки за меня им все глаза вы-царапают. За осквернение Верховной Личности знаешь, что положено? Эти быки назарьинские еще обомлеют, когда увидят, как меня встретят. Так в Назарьино еще никого не встречали. Да меня по улицам в паланки-не, это специальные носилки, носить будут! А к назарьинцам они теперь станут обращаться не иначе как: 'Эй ты, слепец из нечестивого селения, не оценившего Чхумлиана Венедиктовича Дерибасова!'

- Пусть добавляют: и Осоавиахима Будулаевича Арбатова! - попросил дядя.- А где ночевать будем?

- В машине.

- Это ты сам спи в машине. А я себе стог подыщу,- зевнул Осоавиахим.

Дерибасов холодно смотрел вперед.

- В стогу и останешься. Едем без остановок - не-удобно заставлять даму ждать. Даже если она сестра.

- Миша! - взмолился Осоавиахим.- Ну хоть на полночи! Какой же тут сон. Я усну, потом ты за рулем уснешь - пропадем! Каждый день наблюдается некото-рый рост числа дорожно-транспортных происшествий. А ночью тем более...

Ночь эта оказалась бессонной также и для супругов Курашвили, сестры Лидии и брата Рудика.

Первая пара гуляла на свадьбе Дуниной племянницы. Сбегав около полуночи покормить Чуню и убедившись, что сестра Лидия четко выполняет инструкции, изголо-давшаяся по обществу Евдокия вернулась в светивший-ся и гудевший дом Федора Назарова. А уж там пела и плясала до первых петухов. Когда петухи отпели, Дуня и Гиви обнаружили пустую кроватку и письмо:

'Уважаемые Дуня и Гиви Отарович! Хоть мне и тя-жело выполнять свой долг, но идущему по ступеням самоусовершенствования еще тяжелее не выполнить его.

Твоему, Евдокия, сыну, как я справедливо предска-зывала ранее, уготовано большое будущее. Зная вспыль-чивый характер Гиви Отаровича и его привязанность к младенцу, я боюсь, что он наделает глупостей в поис-ках ребенка. Это вынуждает меня выдать Дунину тай-ну: этот ребенок, Гиви Отарович, не имеет к вам ника-кого отношения. Никакой он не недоношенный, почти три килограмма, просто - в отца, который тоже миниа-тюрен. И потом, вспомнили бы, сколько вам лет, да и поинтересовались бы, какого числа провел свою послед-нюю ночь с Евдокией ее бывший муж Михаил Бенедик-тович Дерибасов, прежде чем Сверхдуша повелела ему покинуть кров и идти в столицу проповедовать истину.

Да, Евдокия, истинно, что 'ближних одинаково ослеп-ляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия! И я сообща/о те-бе, что многие годы сама Верховная Личность, имя ко-торой ты дала сыну, была твоим мужем и она же бла-годатный отец твоего ребенка! Радуйся!

Теперь вам обоим понятно, что вы не имеете права воспитывать ребенка, которого подготовить к великим деяниям - удел шагающих по ступеням самоусовершен-ствования к вершинам гармонии.

С утешением и благословением - ваша Лидия'.

Гиви заклекотал, словно горный орел. Гордая Дуня решила не оправдываться, но не смогла:

- Гиви! Я же с ним почти год почти не жила! Всего один раз пожалела!-выдавила Дуня, запрокидывая голову, чтобы не лились слезы.

- Что, летом, да? - горько усмехнулся генерал.

- Летом, но не в августе. Честное слово, в июле. Ты мне веришь?

- Верю - не верю, Чхумлиана искать надо..- на имени Гиви споткнулся и посмотрел на жену более назарьинским взглядом, чем у кого бы то ни было.- А по-чему ты предложила назвать сына именем своего мужа от первого брака?!

Перевернув весь арбатовский квартал, Гиви уехал в Благодатное, подключать районную власть. От буддо-христиан не было никакого толку. Большинство явно ничего не знали и молчали даже под угрозой взорвать портик.

Назарьинцы с утра отправились прочесывать Луко-вый лес, а Дуня, порыдав над каждой пеленкой, распа-шонкой и чепчиком Чуни, вышла высматривать Гиви с балкона.

Не пошел в Луковый лес и Осип Осинов. Он был по-ражен кражей Антиназарьева отродья не меньше Дуни, Что это был символ, и весьма зловещий, он не сомне-вался. Но над его расшифровкой пришлось долго раз-мышлять. Наконец Осип умозаключил, что продолжение Антиназария уже вошло в клан неоарбатовых, как 'язы-чок' застежки роковой цепочки. Отсюда нетрудно было вывести, что в любой момент может раздаться щелчок,, и тогда уже никто и ничто не сможет разорвать сковав-шую Назарьино фатальную цепь!

Тем временем в Благодатном Гиви завладел кабине-том районного военкома и яростно крутил диск телефо-на. После того, как из соседней части пообещали выслать батальон для прочесывания леса, а районная милиция получила подробные приметы сестры Лидии и Чуни, Гиви позвонил в Военно-медицинскую академию имени Кирова своему приятелю, начальнику кафедры военно-морской хирургии, доктору медицинских наук и генерал-майору медслужбы.

- Сергей Владимирович? Здравствуй, дорогой! Ге-нерал Курашвили говорит. Слушай, мне твоя консульта-ция нужна! Кого осматривать, я тебе сам все расскажу! Понимаешь, ребенок, чуть меньше трех кило, может быть семимесячным? Какой педиатр!? Что?! Да сын это мой. Спасибо... Какая кафедра акушерства? Пошли узнать, я подожду. Как, вообще нету? А, ну да... Слушай, ты не крути! Отвечай по-военному -'да' или 'нет'. Про эле-ментарную вещь спрашиваю!.. Что, специалист! Ты про-фессор или кто?! Не может? Думаешь, нормальный, да? Спасибо, не буду волноваться. Хорошо, будем считать девятимесячным... А ты точно в этом уверен?..

Гиви скорбел, обхватив голову руками. За полчаса он убедил себя, что военный хирург начинает разбираться в людях с призывного возраста. И дозвонился до кафед-ры акушерства и гинекологии Ташлореченского медин-ститута. Однако там его не утешили, но оставили лазей-ку, что без осмотра сказать окончательно трудно, и по-советовали обратиться к районному акушеру-гинекологу.

Осматривать было пока нечего, и Гиви решил пона-деяться на свои наблюдательность и красноречие.

Здоровый, рыжий, наглый и циничный докторище, не дослушав с трудом исповедовавшегося генерала, зар-жал:

- Знаете, папаша, такие недоноски только в Назарьино бывают! Краевая патология!

Через несколько минут напор на районные власти резко усилился. Им было невдомек, что теперь отставной генерал-майор Курашвили искал сына.

Когда Дуня поняла, что Гиви счел себя подло обма-нутым и уже никогда не вернется, вдали показалась чер-ная точка. Она выросла в заграничное длинное авто, которое затормозило у ворот.

Два длинноволосых иностранца в огромных черных очках явно пялились на Дунин дом. Дуня приосанилась и незаметно вытерла слезы. Маленький бородатый вылез из-за руля, картинно облокотился на капот и прокричал омерзительно знакомым голосом:

- Евдокия! Как дела? Блюла ли себя? Х-ха!

За развязностью Дерибасова стояли сложные и противоречивые чувства. Дом его ошеломил. Во-первых, о таких размерах не мечтал даже он. Во-вторых, так в Назарьино до сих пор не строили. В-третьих, дом соот-ветствовал специфичным представлениям Дерибасова о гармонии. И, наконец, это означало, что Евдокия отыс-кала-таки елисеичеву кубышку, а может, еще и при жиз-ни получила ее от старика и припрятала.

- Евдокия! - продолжил Мишель, входя во двор,- а я за портиком. Чего это ты тут к нему приспособила? Давай, отсоединяй свой бронепоезд. Даю тебе неделю срока, а я пока в нем жить буду. Если дальше не пус-тишь. Х-ха!

Вместе с яростью к Дуне пришла надежда. Слишком хорошо Евдокия знала своего бывшего мужа - явно не случайно явился. Уж он-то знает, что ребенок не его! Значит, приехал поглумиться и выторговать что-нибудь за ребенка, подлец. Дуня испытала облегчение от того, что все становится на бытовую почву, и Чуню не ждет никакое сектантское изуверство.

- А ну, зайди, подлец! - крикнула Дуня.

И Дерибасов, самодовольно улыбаясь, вошел в хо-ромы.

Не успел Мишель оглядеться, как на него, словно в старые добрые времена, уже надвигалась жена Евдокия с ухватом и грозно вопрошала:

- Где Чхумлиан?!!

- Здесь, Дуняша, здесь,- улыбнулся Дерибасов.- Но если ты не отложишь ухват и не поставишь наливоч-ки, то он не захочет к тебе вернуться!

К изумлению Дерибасова., Евдокия привела его в комнату и, раздувая ноздри, выставила наливку на ог-ромный, больше биллиардного, стол, покрытый четвер-кой сшитых скатертей:

- Жри, гад!

- Только с тобой,- не обиделся Дерибасов.

Кормящая Дуня затравленно посмотрела на бывшего мужа. Дерибасов истолковал прочитанную во взгляде тоску в свою пользу и выдвинул из-под стола колени:

- Ладно, иди к своему Чхумлиану. Озарившее Дуню счастье сделало на миг счастливым и Дерибасова-.

- Куда?!-вскочила Дуня.- В машину?!

- Зачем? - изумился Дерибасов.- Машина, конеч-но, хорошая, но эту ночь я и так в ней провел. Давай уж в спальне, как люди...

Дуня потрясенно молчала, наконец решилась:

- Ладно. Только сначала ребенка. Дерибасов не понял:

- Ты что, от счастья свихнулась? В природе все на-оборот.

- Понятно,- прошептала Евдокия и отерла слезы.- Глумиться пришел. Не выйдет!

От бутыли с наливкой Дерибасов увернулся, однако рассвирепел. Оставленный в машине чемоданчик взывал к самоуважению и требовал строить отношения с Евдо-кией на новой основе.

Левой рукой Дерибасов перехватил ухват, а правой, с удовольствием, первый раз в жизни, вмазал Евдокии промеж бриллиантовых сережек.

Дуня ахнула и выбежала за дверь.

- Так-то,- сказал Дерибасов, настороженно огляды-ваясь. Затем услышал удивившее его лошадиное ржание и подошел к окну, выходившему в сад. В саду тоскливо щипали траву забытые хозяевами крутобокая телка и стройный вороной жеребец. Но не на этот символ равно-правия молодоженов смотрел потрясенный Дерибасов. Между деревьями, на веревке, трепыхались пеленки, рас-пашонки, чепчики и мужские трусы. И снова в мыслях Дерибасова прозвучали обрывки хамских Санькиных фраз: '...теть Дуня родила... от генерала...'

- Быть не может,- прошептал Дерибасов и тут же понял, что может, что с любой 'кубышкой' одна Дуня такой замок меньше чем за год воздвигнуть не могла.

Процесс прозрения внезапно оборвался. В дверном проеме возникла Дуня, рыскавшая трясущимся дулом.

Пистолет сладострастно содрогнулся, выпустив пер-вую пулю отмщения. Стекло разлетелось. Снова заржал жеребец, замычала корова, надавил на клаксон Осоавиахим.

Дерибасов проворно закатился под стол, выхватил пистолет и, не поднимая скатерти, выстрелил куда-то в сторону Дуни. Он очень спешил нажать на курок, преж-де чем вторая пуля оборвет его жизнь.

Дуня завизжала, поддернула юбку и вспрыгнула на диван, словно из-под стола могла выскочить огромная крыса.

Так как визг Дуни не походил на вопль раненого, Дерибасов выстрелил на звук и, подражая шерифам, ковбоям, гангстерам и прочим суперменам, откатился к другой ножке стола.

- Ах ты ж, выродок! В женщину?! - завопила Ду-ня и, не дожидаясь третьей пули, вспрыгнула на стол и стала палить под себя.

Хоть у Дерибасова от постоянного катанья уже кру-жилась голова, на второй пуле он сообразил, откуда стре-ляют, и открыл огонь по низкому потолку своего убежи-ща. Попав под 'зенитный' огонь, Дуня запрыгала по столу.

Евдокия 'танцевала', Дерибасов катался, что-то зве-нело, и со стороны могло показаться, что обоим ужасно весело.

Первым отстрелялся Мишель, и столешница сразу показалась ему крышкой гроба. Дерибасов взял с ме-ста в карьер - набирая скорость, прогалопировал на четвереньках до дальнего конца стола и бросился к двери.

- Ага-а!-торжествующе завопила Дуня и выстре-лила.

Жизнь Дерибасова спас плохой вестибулярный ап-парат. В отличие от пули, он в дверной проем не впи-сался. Разбив голову о косяк, Дерибасов, покачиваясь, выбрался из комнаты и, слыша за спиной топот с при-дыханием, куда-то побежал.

Распахнув очередную дверь, бывший муж Михаил очутился перед бывшим фонтаном, оказавшимся спа-сительно глубоким. Набрав побольше воздуха, Дериба-сов залег на дно. Там он пережил еще один выстрел, увидел, как тщетно давит Дуня на курок, и понял, что будет жить. Выплыв на противоположный 'берег', Де-рибасов отхаркнул:

- Дура! Я же! С тобой! По-хорошему! Хотел! Сам пришел! Ну ничего, сука! Ты у меня! Кровавыми сле-зами умоешься!

После этого он выстроил матерное сооружение, по сравнению с которым Дунин дом казался примитивной хибарой. Не привыкшая к подобному, Евдокия не про-сто стала краснокожей, но и метнула томагавк писто-лета так метко, что рукоятка попала хоть и не в глаз, но в бровь.

Мокрая, окровавленная, изнемогающая от ярости Верховная Личность долго рвала ручку 'мерседеса' - Осоавиахим, услышав перестрелку, залег: вдавил все дверные кнопки и сам вдавился между сиденьями.

- Михаил Венедиктович,- истово перекрестился Осоа-виахим, наконец-то впустив племянника,- ей-богу - не я!

-- Что?! - прорычал Дерибасов и рванул с места.

- Не я оповестил, что у тебя пистолет. И кто им сказал, чтоб к нашему приезду вооружались,- не ве-даю! Господи, что же будет?! Палят, как в Америке! И на улицах людей нет... Понятно - засаду где-то уст-роили. Все, линчуют нас, Миша, ей-богу, линчуют. Как негров. Пренебрегая социалистической законностью! Да-вай вернемся! Я Зинаиде Владимировне ключи забыл отдать!

Дерибасов начал разворачивать 'мерседес'.

- Миша! Племянник родной! - чуть не зарыдал Осоавиахим.- Спасибо! Всю жизнь буду помнить, как ты нас спас от лютого суда! И как мы в безрассудстве своем только решились ступить на эту землю!

- Красиво поешь,- Дерибасов зло кивнул на двер-цу.- Действительно, ступи-ка на эту землю. Ты-то чего пургу метешь? Тебя никто не высылал. Иди в общи-ну и подготовь мне торжественную встречу. Да сни-ми свой идиотский парик, ты не в Москве. И очки то-же!.. Ну чего вылупился? Умоюсь, высушусь и явлюсь.

Одежду Дерибасов сушил на старой плакучей иве, в том самом укромном ностальгическом месте непода-леку от коровьей купальни. Голый Дерибасов скрючил-ся на уже полусгнившем поваленном дереве и вспоми-нал Заиньку - единственную, как он теперь понимал, искренне любившую его женщину. И эту чистую де-вичью любовь он принес в жертву Дуньке-дуре! Впро-чем, дураком оказался именно он - это доказывалось элементарной арифметикой. То есть его жена, еще бу-дучи законной, понесла неизвестно от кого и неизвестно где - может быть, на этом же самом месте! И этот кто-то с полным правом мог чувствовать свое превосходст-во над Дерибасовым! Бровь и сердце кровоточили.

Теперь флаги пеленок развевались на Дунькином трехпалубном крейсере, сигнализируя всему миру, что Михаил Венедиктович Дерибасов бесплоден. Некому будет передать ни нынешний чемоданчик, ни грядущие чемоданы и сундуки.

- Да-а, значит выродок,- сообщил он подошедшей корове.

Та облизнулась.

- Спрячь деликатес,- машинально посоветовал Ми-шель.

Дерибасов вдруг понял, что ему хочется сложить все фальшивые звания и бутафорские регалии, объединиться в тоске со старыми назирхатскими девами и засло-ниться от самого себя верой в черта, дьявола, Чхумлиана, Осоавиахима, во что угодно.

Подул ветер, солнце нырнуло под одеяло огромной серой тучи, Дерибасов обреченно натянул сыроватую одежду и, наконец, вспомнив про автоаптечку, заклеил бровь пластырем.

Глава 28

Заговор Антиназариев

В арбатовском квартале Осоавиахим, утративший столичную вальяжность, раструбил о прибытии Верхов-ной Личности. Минут пятнадцать он нес какую-то ахи-нею собравшейся общине. Но то, что на московском ас-фальте казалось метафорическим 'гласом почвы', в Назарьино выглядело говорящим горшком с землей на пашне. Потом он начал выставлять почетный караул. За отсутствием родов войск Осоавиахим расставил буддо-христиан по родам буквально: по четной стороне улицы построился короткий мужской, а по нечетной - растянулся женский.

Затем он приволок ящик, установил его посередине и провел с него долгий бестолковый инструктаж. Так-как Дерибасов все не ехал, Осоавиахим разучил с брать-ями и сестрами назарьинский гимн.

Первым увидев 'мерседес', Осоавиахим воззвал с ящика:

- Братья и сестры! Вы можете видеть, как тепло приветствуемый местными жителями кортеж Чхумлиана приближается к своей резиденции. Высокого гостя встречают Осоавиахим Будулаевич Арбатов и другие официальные лица.

Осоавиахим сошел с ящика и, раскинув руки, пошел на 'мерседес'. Когда деморализованный Дерибасов вы-брался из машины, Осоавиахим облапил его, трижды расцеловал и, обернувшись к народу, пояснил:

- Приветствуем на родной земле! - Потом добавил: В честь прибытия высокого гостя был исполнен назарь-инский гимн.

Осоавиахим строго выпрямился, изобразил дирижер-ский взмах и, сопровождаемый нестройным хором, за-гудел:

На широком, на Назаровой лугу, В небо синее утомишься смотреть. Лежа в свежем, пряно пахнущем стогу, Можно даже, не жалея, помереть...

Ой ты, родное, свободное село! Хороводы и частушки у реки... Над ней радуга, как дивное седло, Воды, словно руки матери, мягки ...

Допев, Осоавиахим объявил:

- Верховная Личность обошла строй почетного ка-раула!

Он протащил озверевшего от явных ухмылок палом-ников Дерибасова вдоль улицы и продолжил:

- Выдающийся борец за дело мира Чхумлиан Бе-недиктович Дерибасов от всей сверхдуши поблагодарил присутствующих за оказанный ему теплый прием. Пос-ле этого между братьями Чхумлианом и Осоавиахимом состоялась теплая доверительная беседа. В честь при-бытия Верховной Личности в ее резиденции был дан ужин, на котором присутствовали представители общины.

- Да здравствует советско-индийская дружба! - ве-село крикнул кто-то, и официальная часть сошла на нет.

Не чуждый тщеславия Осоавиахим с большим' тру-дом дождался начала 'теплой доверительной беседы'.

- Ну как, племяш?! - расплылся он в улыбке. 'Обесточенный' Дерибасов еле шевелил языком:

- Ну почему я тебя в Москве не пристрелил? Или хотя бы к Дуньке вместо себя не отправил? Они смея-лись над нами! Не видел?..

- Да все я видел, Миша! Просто ты не знаешь! Это так и положено - ликующий народ. Вот ты мне в дет-стве, спасибо тебе, транзистор подарил? А лучше б се-бе оставил - сейчас культурнее был бы! Я уже лет двадцать про торжественные встречи люблю слушать! Кому и знать-то, как не мне?..

Теплая беседа накалялась и грозила выйти за рам-ки дипломатического протокола, когда к двум уединив-шимся 'братьям' ворвался третий. Волосы Рудика бы-ли взлохмачены, глаза заспанно-дики, одежда смята и недоукомплектована.

- Чхумлиан! - заговорщически прошептал он, плот-но прикрыв дверь и озираясь.- Мы одни? Я не знал, что вы приехали. Ночь не спал, уснул, меня разбудили! Все в порядке! Этой ночью мы с сестрой Лидией укра-ли вашего Чхумлиана... Чхумлиана Чхумлиановича...

Короче, вашего сына! Сейчас он с сестрой Лидией в Ташлореченске. В надежном месте - дом напротив те-атра, квартира один. Условный стук - три раза.

- О, а я знаю этот дом! Там еще магазин! - обра-довался Осоавиахим.- Я там ботинки мерил, когда от-равленный был. Хорошие были ботинки, прочные. Я их, правда, не купил, у меня тогда...

- Так,- сказал Дерибасов.- Он поднялся и вытолк-нул неумолкавшего Осоавиахима из комнаты.- А за-чем?

- Извините, но мы вычислили, что это ваш сын. Мы сначала поверили Евдокии Платоновне, что ребе-нок семимесячный, но потом сестра Лидия установила истину. Тем более, что Пиночет появился в Назарьино только в сентябре. А вы были здесь как раз в августе. Отпустите нам, пожалуйста, грех любопытства.

- А точно доношенный? - горько спросил Дерибасов.

- Вы же знаете - сестра Лидия акушерка. И ей был сон...

- Так,- выдавил Дерибасов.- Значит, Чхумлиан Чхумлианович... А родители его как назвали? В смыс-ле, мать.

- Так и назвали. В вашу честь. Правда, пока зва-ла его Чуней. Сестра Лидия позволяла... Это грех?

- В мою?

- Ну да. Ей же сестра Лидия сразу объяснила, кем он дарован, бесплодной. Она тогда еще не провидела, что это ваша бывшая жена, но все равно в целом сори-ентировалась правильно... Мы до последней минуты вы-полняли ваше наставление никого ни о ком, тем более о вас, не расспрашивать. Но немножко пришлось, что-бы быть до конца уверенными. Мы решились на это только ради продолжения вашей Верховной Личности. Отпустите нам грех?

В дверь просунулась большая голова Осоавиахима. Лысина безмятежно сияла, но лоб бороздили морщины:

- Зачем же они детей крадут? Я так не согласен...

- Вон!-потребовал Дерибасов.

- Я не могу 'вон'. Меня отец Василий за тобой послал... Проклянет!

Пока Рудик впихивал информацию в раскалываю-щуюся дерибасовскую голову, почерневший от пережи-ваний Гиви Отарович и отец Василий отыскали арбатовский двор с Верховной Личностью. Уж как сокрушался Гиви, слушая Дунин рассказ: 'Эх, Дунико! Почему стрелять не училась? Почему в наш тир не ходила?! Каж-дый день предлагал!'

- Ты все понял, Гиви?! - в десятый раз вопрошал отец Василий.

- Клянусь, пальцем не трону,- вздыхал Гиви.

- А еще?

- Клянусь, грубого слова не скажу,- рычал отстав-ной генерал.

И он сдержал клятвы!

Высокую делегацию Дерибасов, подражая путешест-вовавшим в салонах-вагонах наркомам и командармам, принял в салоне 'мерседеса'. Так как новый Дунькин муж был с сопровождающим, Дерибасов из принципа прихватил Осоавиахима. Прежде чем приступить к пе-реговорам, он открыл багажник, убедился, что чемодан-чик на месте, помедитировал над ним секунду-другую и, обретя уверенность, энергично влез в салон.

- Зачем мою жену ударил? - спросил Гиви подчерк-нуто миролюбиво.

- Извини, я не знал, что она твоя жена,- подчерк-нуто корректно ответил Дерибасов.

- В следующий раз - убью,- мягко предупредил Гиви.

- Я понимаю,- согласился Дерибасов.

Сочтя первый раунд законченным, Дунины мужья поизучали друг друга. Гиви с омерзением смотрел на это мелкое суетливое существо, владевшее его плавной раздольной Дунико.

Дерибасов же пытался внушить себе брезгливую жа-лость к Пиночету, хоть и генералу, гренадеру, красав-цу, домовладельцу, отцу и прочее, но обманутому, как мальчишка, подлой Дунькой и готовому сейчас на все ради ее ублюдка. Однако дерибасовское воображение подсовывало морально неприемлемые, но эстетически приглядные сцены из нынешней интимной жизни быв-шей жены Евдокии, где она выглядела на приобретен-ном фоне маленькой и молоденькой.

- Зачем приходил? - наконец спросил Гиви.

- Хотел предложить помощь.

- Предлагай!-потребовал Гиви.- Покупаю.

- Ну-у,- сказал Дерибасов.- Не понимаю я таких товарно-денежных отношений. Это у вас, у генералов, 'ты - мне, я - тебе'. А мы, простые советские буддо-христиане, руководствуемся чувствами совести и спра-ведливости.

Гиви понял, что несколькими тысячами не отделать-ся, и, вздохнув, согласился:

- Ладно, давай по совести и справедливости.

- Да где же тут совесть и справедливость?! - начал заводиться Дерибасов.- Я, уезжая, оставил портик с древними мраморными колоннами, очень ценными, не го-воря уже об их святости; капитальный фундамент; под-вел коммуникации; начал возводить стены. Фонтан сде-лал. Жену, в конце концов, оставил.

- Бывшую,- уточнил Гиви.

- Не в этом суть,- возразил Дерибасов.- И что же? Возвращаюсь и вижу - на все это наложил лапу один и тот же человек. Выстроил свой дом на моем фун-даменте; превратил мой священный портик в сени, не допускает к нему моих братьев и сестер; не менее свя-щенный фонтан превращен в стандартный бассейн... Это по совести?

- Полностью компенсирую,- пообещал Гиви.

- А то, что у одного - два дома, а у другого забра-ли последние недостроенные стены - это по справедли-вости? Отец Василий, как это согласуется с христиан-ской моралью? Молчите? Тогда, может быть, вы, това-рищ бывший генерал, объясните, как это согласуется с партийной этикой? Тоже молчите?.. Осоавиахим Будулаевич, кто-нибудь из Арбатовых обворовывал челове-ка под самый фундамент?

- Да что ты, Миша! Когда кто из наших больше того, что в руках унести может, брал? И то - ради про-питания. Мы ж понимаем! От каждого - по способно-стям!

- Вот так, товарищ бывший генерал! - резюмиро-вал Дерибасов.- На какую мораль ни кинь, всюду клин. А клин надо клином!

- Все оплачу в тройном размере,- мрачно предло-жил Гиви.

Но Дерибасов только усмехнулся:

- Мне-то ты, конечно, оплатишь. А социальный ущерб?! А то, что люди видели, что все дозволено? В смысле - генерал может делать с человеком из народа все, что угодно. А политический смысл всего этого? То есть, люди видели, что реально у нас не власть народа, а власть генералов, как в Чили! И не случайно тебя в селе зовут Пиночетом!

- Короче! - проклекотал Гиви.- Что хочешь?! Дерибасов понял, что пора:

- Ладно. Поговорим тет-на-тет!

Двое мужчин, чьи фамилии носила Евдокия, нето-ропливо шли по улице Макара Назарова под изумлен-ными и негодующими взглядами назарьинцев, которые только из-за не вполне своего Пиночета не выносили сор из избы, то есть Дерибасова из села.

И только дед Степан, для которого подраться было, что побрататься, не постеснялся бы бывшего собутыль-ника и непременно поучил бы Мишку. Дерибасова спас-ли назарьинский высокий забор, стариковская глухота и презрение собеседника, даже не глядевшего в его сто-рону. Поэтому дед Степан, увидев печально плывущие над забором Гивины пол-лица, но не слыша дерибасовского голоса, лишь сочувственно прокричал:

- Не нашел еще? Сейчас, повечеряю и к тебе при-ду! У меня тоже на неформалов зуб. Коров портят, дар-моеды проклятые! Это же вредительство! Стрелять та-ких мало! Я всю жизнь с такими беззаветно боролся и до последней капли крови буду! Нескольких в капусту изрубим, остальные сами расколятся... Эй, куда ты?! Задаешься, генерал, нехорошо...

Только через пару дворов от Степанова дома ре-шился Дерибасов подать голос:

- Короче, общине нужен храм! Меня беспокоит, что плохие жилищно-бытовые условия замедляют движение, моих братьев и сестер по ступеням самоусовершенство-вания к вершинам гармонии! А храму нужен алтарь. Значит, нужен добрый человек, который от встречи со мной прозреет, осознает истину и передаст в дар общи-не воздвигнутый у нашего алтаря дом. Тем более, что орды обретших Истину москвичей сидят в аэропортах, ожидая, когда же в Назарьино для них найдется местеч-ко.

- Хорошо,- сказал Гиви.- Но сына сначала.

- Не веришь? - прищурился Дерибасов.

- Не верю,- подтвердил Гиви.- Дуня предупредила. Поняв, что надо жулику, Гиви больше не боялся его. обидеть.

- А почему я тебе должен верить? - поинтересо-вался Дерибасов, которого насторожило, что такой дом. отдавался с такой легкостью.

- Потому что я - офицер, коммунист, участник вой-ны,- завелся Гиви,- у меня правительственные награ-ды, за меня ваш священник поручиться может! А за те-бя любой назарьинец поручится, что обманешь!

Проехал на велосипеде Осип Осинов и чуть не вы-пал из седла, увидев, как не таясь, бесстыдно вершат свой чудовищный заговор оба Антиназария! И Осип бе-шено закрутил педали, желая скорее домчаться до об-щины и не дать замкнуться вокруг Назарьина роковой цепи.

К 'мерседесу' Дерибасов вернулся в сумерках, та-ясь. К его неудовольствию, отца Василия и Осоавиахима, которым он доверил машину, уже не было. Мишель выругал себя за то, что постеснялся перед отцом Васи-лием забрать ключ зажигания. Не будь Назарьино Назарьиным, машина с драгоценным чемоданчиком уже была бы на расстоянии ее максимальной скорости, ум-ноженной на время беседы с генералом.

На всякий случай Дерибасов решил проверить сох-ранность капитала, но замок багажника заело и ключ обломился. Но эта капля дегтя не смогла испортить трехэтажной бочки меда.

Однако в 'резиденции' Дерибасова ждал целый пуд холодного дегтя. И Осип Осинов неистово мазал им светлый облик Верховной Личности, а подлый народ с любопытством внимал.

- Он не просто присвоил мое учение, которое мы сейчас у него найдем, и вы убедитесь по почерку! - го-рячился Осип.- Он вульгаризировал его, злостно изв-ратил и обратил против земли, его породившей! Он ве-дет вас по пути зла!

Дерибасов подошел поближе и рассмеялся, увидев, что Осип надсаживался с того самого осоавиахимовского ящика. Еще больше он повеселел, представив, как Осип, ища тетради, будет пытаться открыть багажник. А тот тем временем продолжал:

- Вы ютитесь в халупах, а он разъезжает в роскош-ном лимузине! Из этого умозаключаю, что он добыва-ет из вас деньги! Знаете ли вы, что законных владель-цев этих жилищ он по наговору выселил в Казахстан! А сам за это был с позором изгнан из села! Он гриба-ми спекулировал и сушил их прямо на алтаре! Я и это тогда сфотографировал! Вот!

И Осип, как камень из-за пазухи, вынул из внутрен-него кармана старого пиджака фотодокумент.

- Так это же, наверное, священные грибы, как в Назирхатской роще,- предположил брат Рудик, но его версия не получила симпатий аудитории.

Дерибасов понял, что сейчас на карту поставлено все! К счастью, в рукаве у него был туз. Оставалось лишь правильно им распорядиться. Незамеченный ни-кем, Дерибасов продолжал снисходительно слушать, как шлепаются на стол мелкие карты.

- Разве само осквернение алтаря, превращенного в придаток мирского греховного дома, не убеждает вас в неправедности избранного пути?! И не обладает ваш Чхумлиан, истинное имя которого Антиназарий, ни да-ром предвидения, ни даром внушения! Ни даже даром проповедовать и убеждать!

- Так уж совсем и не обладает? - явился Дериба-сов народу.- И за что ты только меня, брат Осип, так не любишь?!. Ученый ты человек, но гложет и снедает тебя тщеславие! И препятствует познанию чистой исти-ны... Значит, не обладает... А вот брат Пиночет..,- при имени гонителя буддо-христиане смолкли.- Так вот, брат Пиночет, проживший большую греховную жизнь, после того, как я удостоил его пятиминутной беседы, прозрел. И, в доказательство искренности своего раская-ния и осознания ужаса содеянного... короче, Пиночет об-ратился к нашей общине с нижайшей просьбой принять в дар от него весь дом с пристройками и двором. Завт-ра я освящу новый храм, после чего мистическая сила священных колонн возрастет от храмового обрамления!' Наиболее праведные из вас будут обитать при храме. Остальные смогут жить просторнее. Наладим в храме диетическое молочное питание, заведем храмовых коров повышенной священности. И ускоренно двинемся по сту-пеням самоусовершенствования к вершинам гармонии. С завтрашнего дня начинается новый этап вашей духов-ной жизни! Многие здесь уже достигли уровня, когда для дальнейшего восхождения требуется присутствие Верховной Личности. Поэтому отныне я буду проводить с вами много времени!

Ум Осипа Осинова отказывался поверить в то, что роковой узел затянулся и застежка щелкнет уже завт-ра! Рок перешагивал через его старания, даже не заме-чая их! Так вот для чего большому Антиназарию пона-добился такой огромный дом! В очередной раз Осип испытал бессильную тоскливую ярость от такой выстроенности зла, от ранней и точной продуманности его, ког-да ты, несчастный, способен лишь смутно предчувство-вать и только ретроспективно охватить взглядом всю ужасающую сеть, когда уже сам пойман в нее!!! И ни-чего нельзя предотвратить.

- Остановитесь!!! - истошно закричал Осип.- Доро-га в большой дом вымощена большим злом!!!

И столько искреннего ужаса было в этом крике, что растерявшиеся буддо-христиане стали взглядами искать поддержки. Но не у Чхумлиана, а друг у друга.

- Утро вечера мудренее! - проскрипел из гущи паломников старческий голос. -Завтрашний день все покажет! Будет завтра храм, останемся испрашивать у Чхумлиана прощение за то, что дрогнули в вере. А не будет храма, пойдем за братом Осипом! А иначе нам не разобрать, кто из них Верховная Личность.

- Нет уж! - затряс Осип рукой.- Я вам не Верхов-ная Личность!

Но все уже зашумели, стали расходиться, а высокий старик положил руку Осипу на плечо и успокоил:

- Завтра покажет, брат Осип...

- Ну ладно,- сказал Дерибасов обступившей его кучке сторонников, -мне сейчас требуется длительная уединенная медитация. Приготовьте постель в отдельной комнате.

Через двадцать минут, измученный непрерывным полуторасуточным напряжением, Дерибасов растянулся на сомнительном белье и впал в 'нирвану'.

Первым уснув, он первым и проснулся. Его ожида-ло восхитительное летнее утро. Дымка, ни облачка, го-лубизна - все в лучшем виде. Не умываясь, Дерибасов молодецки вскочил в машину, порадовался полному ба-ку и покатил! Проезжая мимо пока еще Дунькиного дома, он вполне насладился зрелищем и салютовал гуд-ком воплощенной мечте.

Как легко катилось ему по шоссе! Он нагнал старень-кий 'Москвич', но обгонять не стал. Нацепив темные импортные очки, Мишель проехал с полминуты 'окно в окно', откровенно рассматривая семью колхозников и их сельхозпродукцию.

- Мир, дружба! - нервно выпалил вцепившийся в руль мужичок.

- Перестройка, гласность!-ответил Дерибасов с диким акцентом, и поинтересовался: - Все о' кей?

Водитель кивнул и, затравленно посмотрев на Дерибасова, газанул, чем несказанно развеселил Мишеля. Радуясь, что нет встречных машин, он продолжил обще-ние:

- Руски песня - карашо! - и тут же попросил: Пой!

Мужичок судорожно замотал головой и выдавил:

- Не умею.

- Моя умеет!-Мишель одарил колхозников аме-риканской улыбкой и завопил на чистом русском языке:

Я у милки две груди

Накручу на бигуди!

Если будет пышной грудь,

Замуж выйдет как-нибудь!!!

'Москвич' резко затормозил, и, довольный собой, Дерибасов умчался.

Как же давно ему не было так хорошо! Душа пляса-ла в частушечном ритме. Откуда-то выскакивали весе-лые словечки, цеплялись друг за друга, пока не выст-роились в четыре шеренги. И Дерибасов удовлетворенно осознал, что он автор уже второй частушки:

Я, ребята, не тужил,

Хоть пять лет с бездетной жил.

А уехал - во, дела! -

Целый дом мне родила!

Частушка так понравилась Дерибасову, что он дож-дался 'Москвича' и исполнил ее в закрывающееся перед ним окно, после чего крикнул: 'Будешь в Париже-за-ходи!' и уехал навсегда...

...Постучав три раза, Дерибасов принял подобающий для встречи с Первой паломницей торжественно-одухо-творенный вид.

- Приветствую вас! - восторженно прошептала сес-тра Лидия.

- Здравствуй, сестра! Вернее, старшая сестра, ибо ты доказала своей прозорливостью, что достойна так называться!

- Как Чхумлиан перенес дорогу? - спросила сест-ра Лидия.

- Спасибо, хорошо,- кивнул Дерибасов и, приняв 'индейский' стиль, спросил:-Как здоровье старшей сестры Лидии? Не утомлена ли она заботами? Как ей спалось? Не слишком ли тревожил мой сын ее сон?

- Ну что вы! - улыбнулась сестра Лидия.- Я вы-спалась. Мальчик разбудил всего раз, ну, еще до полу-ночи... Войдите в этот дом, пожалуйста... Долго ли вы пробудете в городе? Вы успели позавтракать? Нет? Тог-да прошу к столу.

На столе лежала вчетверо сложенная бумажка, скре-пленная кольцом с двумя ключами.

- А что открывает эта бумажка? - пошутил Дери-басов.

Бумажка открыла многое. Вернее, закрыла.

- А это вам, - объяснила сестра Лидия. - Брат Осоавиахим написал перед уходом.

Дерибасов узнал эти большие, корявые буквы:

'Миша! Племяш родной! Господь тебя храни! Мла-денца я Дуне вернул - подарил ему счастливое детство от греха подальше. Вконец усовестил меня отец Васи-лий, лучше б ты меня на него не оставлял. Грозил про-клясть. Боясь твоего гнева, уезжаю куда глаза глядят... Виноват я сильно перед тобой, что в замочек багажника песок подсыпал. А что казну твою прихватил, так это тоже извини, хоть и невелик грех - у своего взял. Да и, по совести сказать, мне она нужнее, потому что я умею деньгами распоряжаться, а ты нет. Ты, их только зара-батывать-то и умеешь, чего и в дальнейшем тебе желаю, для повышения благосостояния народа. А как будешь в Москве, передай эти ключи Зинаиде Владимировне, скажи: 'Дядя кланяться велел'. Но главное, по-родст-венному тебя прошу, доглядывай за братом Митрием, чтобы он мои доходы не присваивал, а отцу Василию переводил. У меня теперь с ним достигнутая договорен-ность имеется, но он меня уже торопит, да и знать ка-кая, тебе незачем.

Любящий тебя, твой родной дядя Осоавиахим'.

Когда старшая сестра Лидия внесла шипящую яич-ницу, Верховной Личности уже не было. Вместо нее за столом хохлился бездомный, безденежный и безработ-ный автолюбитель, у которого во всем огромном мире не было никого. Но Лидия Пахомова подмены не заме-тила.

Михаил Венедиктович подобрал остатки яичницы корочкой, допил молоко и услышал смущенный вопрос:

- Хотелось бы знать... старшая сестра - это какому ашраму соответствует?

Дерибасов тоскливо посмотрел на взволнованно хо-дивший по дряблой шее кадычок и ответил:

- Мамаша, вам не хочется удавиться?

Весь день Михаил Венедиктович просидел в общежитии Ташлореченского университета на аккуратно заправленной розовым покрывалом кровати Зои Осиновой. Соседки уходили и приходили, а Заиньки все не было.

Вечером Дерибасов еще раз съел яичницу и, так как больше расплачиваться было нечем, покатал соседок на 'мерседесе'. Подниматься в комнату Дерибасов больше не стал - он начал бояться этой встречи и нуждался в лимузинной оправе.

Заинька пришла поздно, с невысоким щупленьким курсантиком. Они так долго целовались в тени старой липы, что Дерибасов не выдержал и поехал в неизвест-ном даже ему направлении.

А в это время в единственном в Назарьино трехэтаж-ном доме отставной генерал вкушал радости отцовства. После избавления от названной 'тещи', он был допущен держать головку Васютки во время купания. Когда Ев-докия унесла завернутый в полотенце комочек счастья, он вернулся к сидевшему у камина со стаканом добро-го вина отцу Василию и в который раз спросил:

- Нет, всё-таки, скажи, как заставил лысого отдать ребенка?

- Гиви, Гивй,- улыбался отец Василий,- я же про-фессионал. Это дело между ним, мной и Богом.

А в нескольких кварталах от этой идиллии, среди арбатовских хибар, с медвежьим капканом рыскал несми-рившийся дед Степан.

-...а по мне так хуже врагов народа,- бормотал он. И только замаскировав капкан, успокоился старик, лишь посетовал:-Медведя мог бы взять. А на неформала стратить пришлось!

В Ростове-на-Дону на привокзальной площади Осоавиахим Арбатов долго торговался, покупая помидоры. Здесь он пересаживался со второго такси на третье, же-лая ехать в Ленинград - второй известный ему крупный город.

Под Воркутой, у стройотрядного костра, Санька Де-рибасов развлекал публику рассказами о том, как он с парой земляков, прикинувшись экстрасенсами, сбили сек-ту из московских старых дев и делали с ними все, что хотели.

Рассеянно перешагнув через медвежий капкан, Осип Осинов побрел по улице Кира Дерибасова. Сомнения мучили его страждущий дух. Правильно ли поступил он, уступив настояниям буддо-христиан и согласившись взять на себя духовное попечительство общиной? Ведь теперь предстояло долго отплетать истину от лжи, отшелушивать чуждый индуизм, выкристаллизовывать свое похищенное учение и не позволить никаким летающим быкам и священным назирхатским грибам прошмыгнуть в чистую назарьинскую мифологию. Тяжелый груз взва-лил он на свои плечи...

И все-таки Осип был счастлив, как никогда! Разом исполнились и уже сформулированные, и еще неосознан-ные чаяния. И пусть никогда не узнают сельчане, что. он, невидимый для всех, спас Назарьино от растворения в хаосе человечества! Не дал защелкнуться роковой за-стежке, затянуться уже свитой петле! Этой ночью Назарьино могло впервые спать спокойно. Дух и интеллект сумели пленить шедшую к большому Антиназарию ар-мию зла. И теперь он превратит ее в армию добра!

Этой ночью Назарьино становится духовным цент-ром мира, вернее, начинает становиться! И если иного-родние дрогнули перед его исповедью, то земляки и по-давно должны теперь сплотиться вокруг него. А тем, кто не сплотится,- здесь не место! Сегодня он спас На-зарьино, а завтра он спасет весь мир!

Насмешливый летний ветерок обдувал редкие сва-лявшиеся потные пряди волос. Осип полез в карман за расческой, сохранившей еще с полдюжины зубьев, но два пальца скользнули в дыру.

Осип зашелся в лающем смехе, перешедшем в ка-шель. Затем круто развернулся и пошел к Назарке.

Он шагал, наполняясь ночным ароматом Назарова луга, и настроение его менялось через каждые несколь-ко шагов. То казалось ему, что попал он в растянутую неоарбатовыми паутину, то ощущал ее животворными нитями, связавшими его подсохшую душу с растерянны-ми душами других одиноких людей. И, пульсировавшие вразнобой, они постепенно настраивались на ритм друг Друга.

И хаос в душе Осина Осинова, казавшийся ему са-мому вечным атрибутом страждущего духа, внезапно организовался, и Осипа переполнил восторг.

Как всегда неожиданно впереди открылась Назарка. Она все так же плавно несла свои воды, и звезды пере-мигивались в ней со своими отражениями.

И в ритме этого звездного мерцания забились свя-занные серебряными паутинками одинокие души. И все мощнее и торжественнее звучал этот ритм во вселенной!

Осип прослезился от умиления и выдохнул: